Камакурские байки: рассказы Камо-но Тё:мэя про монахов и женщин
Что буддийским монахам надо блюсти безбрачие и целомудрие, в Японии, конечно, знали, но не особенно строго этому правилу следовали. Но вот что рассказывает про это Тё:мэй.
О том, как досточтимый из окрестностей горы Коя обзавелся женой
В окрестностях горы Коя много лет подвижничал отшельник. Родом он был из края Исэ, так случилось, что перебрался в эти края. Он был не просто добродетельным подвижником: люди искали у него прибежища [то есть просили наставлений], а потому он вовсе не был беден, у него было много учеников.
Когда состарился, он призвал к себе самого доверенного ученика и сказал:
– Хочу кое-что поведать тебе, день за днём всё собираюсь, но страшусь, ибо в сердце своём стыжусь этого. Смотри же, не отвергай того, что услышишь!
– Что бы это ни было, как я могу отвергнуть твои слова? – отвечал ученик. – Я от тебя не отвернусь и готов сейчас же выслушать!
Тогда учитель сказал:
– Не пристало так себя вести мне, прожившему жизнь среди таких надёжных людей [как ты], но чем старше я становлюсь, тем тоскливее мне жить. Я решил, что так не годится: заведу себе какую-нибудь женщину, проводить с нею ночи. Нехорошо, если она будет слишком молодая. Найди потихоньку какую-нибудь разумную взрослую женщину и передай ей моё предложение. Земное своё достояние я тогда оставлю ей. Сам ты станешь хозяином в этой келье, будешь заниматься молитвами для прихожан и прочим, а я с женой поселюсь в дальней хижине, ты нам двоим будешь приносить еду – и довольно. Вот что я задумал и стыжусь в сердце своём, так что даже с тобой трудно мне будет видеться. И уж конечно, никто из посторонних не должен знать! Смерть моя близка, так уж прошу: сделай это для меня, пока я жив. Если только не откажешься – исполнишь давний мой замысел!
Ученик удивился, не знал, что и думать, но ответил:
– Я издавна хотел, чтобы ты вот так без утайки рассказал мне, что у тебя на сердце! Постараюсь найти поскорее!
Обошёл ближнюю и дальнюю округу, всюду расспрашивал – и прослышал, что есть вдова примерно сорока лет. Тотчас поговорил с нею, горячо убеждал, и она согласилась, дело сладилось. Никто у неё не бывал, и сам учитель никуда не ходил, так и стали жить. Хотя и смущался, ученик рад был бы ещё повидаться с учителем, но дал слово – и не навещал его. Минуло шесть лет, и вот, та женщина в слезах пришла в келью и сказала:
– Нынче вечером он скончался.
Ученик испугался, пошёл посмотреть – и увидел: наставник его в зале будды-хранителя сидит, держась за пятицветные нити, привязанные к руке будды, опирается на подлокотник, ладони сложены, как в молитве, ничуть не изменился, на шее висят чётки, а сам как живой, будто просто уснул. На алтаре красиво расставлена утварь для обряда, а в колокольчик вложен листок бумаги.
В глубоком горе ученик стал расспрашивать, как всё случилось, и женщина рассказала:
– Много лет мы жили тут, но не как обычные супруги. Ночью стелили постели рядом, и когда я и муж просыпались, он мне подробно объяснял, что рождения и смерти отвратительны, что надо стремиться в Чистую землю, а нехороших слов не говорил; каждый день он трижды справлял обряд Амиды, а в промежутках сам возглашал молитву, памятуя о будде, и меня побуждал. Вначале, когда мы пробыли вместе два или три месяца, он сказал: «Должно быть, тебе тоскливо вести такую необычную жизнь. Но даже если так, не беспокойся. Даже если неприятно, так завязывать связь – правильно. Никому не рассказывай, как мы живём. И если мы с тобой станем друг друга считать за мудрых друзей, если до будущего века я смогу спокойно побуждать тебя молиться, это и будет то, чего я желаю». Так он сказал, а я ответила: вам вовсе не о чем беспокоиться. Я видела, как умер человек, с кем я прожила много лет, и разве не забочусь я сама о будущем веке? Я тоже не хочу в этом текучем мире блуждать снова и снова, мне он отвратителен, я ни на один лишний день не хочу тут оставаться; неужто не видно, что моё исконное желание таково, и вы думаете, что я обычная женщина? Это же совсем не так! Я живу с вами и радуюсь: вот, пусть никто о том не знает, но вы для меня – замечательный мудрый друг! Так я сказала, а муж ответил: это очень хорошо... Он заранее знал, что нынче уйдёт, и в самом конце велел мне: не сообщай никому. И я ответила: да, и не позвала вас.
Вот что рассказала та женщина.
О том, как в дом Акиёси, наместника края Мимасака, пришёл монах
В [столичный] дом Акиёси, наместника края Мимасака, пришёл молодой монах и стал весьма достойно читать сутру. Хозяин услышал, спросил:
– Кто ты и зачем явился?
Монах приблизился и сказал:
– Прошу подаяния. На самом деле обычно я не хожу за милостыней от дома к дому. Я из храма в Нисияме, мне нужно кое-о-чём поговорить с вами наедине.
Случай в самом деле необычный, так что господин его подробно расспросил.
– То, о чём я собираюсь говорить, весьма странно, и всё же… Я вступил в связь с одной юной дамой, всё шло своим чередом, и нежданно оказалось, что она в тягости, в этом месяце подойдёт срок. Во всём виноват только я и понимаю это, нам с ней надо где-то затвориться, я лишь хочу, чтобы она выжила! Но у меня совсем нет никаких средств… Быть может, вы сжалитесь?
Вот уж воистину небывалое дело! – подумал наместник и сначала не поверил, но потом пожалел монаха: если всё обернулось так…
– Нет ничего проще! – сказал он.
Оделил монаха разными припасами и велел одному из своих людей отнести их, куда тот скажет. Монах воскликнул:
– Я всячески вам обязан, весьма! Но лучше я сам отнесу, не хочу, чтобы узнали, где мы живём, – взял поклажу и ушёл.
Хозяин удивился ещё больше и послал своего человека проследить за ним. Тот пошёл, стараясь не попадаться монаху на глаза. А монах направился далеко в холмы Китаяма, в глубокую лощину, куда не заходят люди. Вошёл в бедную хижину, скинул ношу и сказал сам себе:
– Ох, тяжело! Но Три Сокровища мне помогают: еды хватит на время [летнего] затворничества!
Вымыл ноги и сел отдыхать. Посланец прислушивался: удивительное дело!
Настал вечер, и коль скоро посланцу не было велено вернуться в тот же день, он остался ждать, спрятавшись в тени под деревьями. А ночью раздался голос: он в темноте читал «Сутру о Цветке Закона», так величаво, что посланец не мог сдержать слёз.
Когда рассвело, он вернулся в усадьбу и всё рассказал хозяину. Тот встревожился:
– Вот! Так мне и показалось, что он не обычный человек!
Отправил ему ещё припасов и велел передать: «Случайно я узнал, что ты готовишься к летнему затворничеству. Если так, то вчера ты взял мало! Посылаю ещё. И если что-то будет нужно, непременно сообщи!» Но монах всё читал сутру, ничего не ответил. Тогда посланец не стал ждать, оставил всё перед хижиной и ушёл восвояси.
Через несколько дней наместник сказал: я всё-таки беспокоюсь о том монахе, – и послал проведать его. Но в хижине уже никого не было Те припасы, что монах взял в первый раз, тоже исчезли, а те, что посланец принёс на другой день, так и лежали перед входом, кто-то их раскидал: похоже, их уже поели звери, поклевали птицы.
Кто воистину помышляет о Пути, тот вот так скрывает свои достоинства, выставляет себя виноватым, страшится, что его станут почитать. Если человек бежал от мира, но хочет, чтобы о нём говорили: вот замечательный уход! Достойное подвижничество! – это гораздо хуже любых поисков мирской славы. Вот почему в одной из сутр сказано: «Кто ищет славы, уйдя от мира, тот подобен человеку, который кровью смывает кровь». Прежняя кровь, быть может, и смоется, неизвестно. А новая кровь замарает ещё больше. Разве не глупо?
Фудзивара-но Акиёси (1107–1139) приходился молочным братом государю Тобе, был назначен наместником края Мимасака в 1132 г. Больше знаменит его сын, монах Кэнсин (1131–1192), в 1190 г. ставший 61-м главой школы Тэндай. «Летнее затворничество», анго, – время самого строгого подвижничества, длится 90 дней (начиная с 15-го дня четвертого месяца и до 15-го дня седьмого месяца).
О том, как досточтимый из окрестностей горы Коя обзавелся женой
В окрестностях горы Коя много лет подвижничал отшельник. Родом он был из края Исэ, так случилось, что перебрался в эти края. Он был не просто добродетельным подвижником: люди искали у него прибежища [то есть просили наставлений], а потому он вовсе не был беден, у него было много учеников.
Когда состарился, он призвал к себе самого доверенного ученика и сказал:
– Хочу кое-что поведать тебе, день за днём всё собираюсь, но страшусь, ибо в сердце своём стыжусь этого. Смотри же, не отвергай того, что услышишь!
– Что бы это ни было, как я могу отвергнуть твои слова? – отвечал ученик. – Я от тебя не отвернусь и готов сейчас же выслушать!
Тогда учитель сказал:
– Не пристало так себя вести мне, прожившему жизнь среди таких надёжных людей [как ты], но чем старше я становлюсь, тем тоскливее мне жить. Я решил, что так не годится: заведу себе какую-нибудь женщину, проводить с нею ночи. Нехорошо, если она будет слишком молодая. Найди потихоньку какую-нибудь разумную взрослую женщину и передай ей моё предложение. Земное своё достояние я тогда оставлю ей. Сам ты станешь хозяином в этой келье, будешь заниматься молитвами для прихожан и прочим, а я с женой поселюсь в дальней хижине, ты нам двоим будешь приносить еду – и довольно. Вот что я задумал и стыжусь в сердце своём, так что даже с тобой трудно мне будет видеться. И уж конечно, никто из посторонних не должен знать! Смерть моя близка, так уж прошу: сделай это для меня, пока я жив. Если только не откажешься – исполнишь давний мой замысел!
Ученик удивился, не знал, что и думать, но ответил:
– Я издавна хотел, чтобы ты вот так без утайки рассказал мне, что у тебя на сердце! Постараюсь найти поскорее!
Обошёл ближнюю и дальнюю округу, всюду расспрашивал – и прослышал, что есть вдова примерно сорока лет. Тотчас поговорил с нею, горячо убеждал, и она согласилась, дело сладилось. Никто у неё не бывал, и сам учитель никуда не ходил, так и стали жить. Хотя и смущался, ученик рад был бы ещё повидаться с учителем, но дал слово – и не навещал его. Минуло шесть лет, и вот, та женщина в слезах пришла в келью и сказала:
– Нынче вечером он скончался.
Ученик испугался, пошёл посмотреть – и увидел: наставник его в зале будды-хранителя сидит, держась за пятицветные нити, привязанные к руке будды, опирается на подлокотник, ладони сложены, как в молитве, ничуть не изменился, на шее висят чётки, а сам как живой, будто просто уснул. На алтаре красиво расставлена утварь для обряда, а в колокольчик вложен листок бумаги.
В глубоком горе ученик стал расспрашивать, как всё случилось, и женщина рассказала:
– Много лет мы жили тут, но не как обычные супруги. Ночью стелили постели рядом, и когда я и муж просыпались, он мне подробно объяснял, что рождения и смерти отвратительны, что надо стремиться в Чистую землю, а нехороших слов не говорил; каждый день он трижды справлял обряд Амиды, а в промежутках сам возглашал молитву, памятуя о будде, и меня побуждал. Вначале, когда мы пробыли вместе два или три месяца, он сказал: «Должно быть, тебе тоскливо вести такую необычную жизнь. Но даже если так, не беспокойся. Даже если неприятно, так завязывать связь – правильно. Никому не рассказывай, как мы живём. И если мы с тобой станем друг друга считать за мудрых друзей, если до будущего века я смогу спокойно побуждать тебя молиться, это и будет то, чего я желаю». Так он сказал, а я ответила: вам вовсе не о чем беспокоиться. Я видела, как умер человек, с кем я прожила много лет, и разве не забочусь я сама о будущем веке? Я тоже не хочу в этом текучем мире блуждать снова и снова, мне он отвратителен, я ни на один лишний день не хочу тут оставаться; неужто не видно, что моё исконное желание таково, и вы думаете, что я обычная женщина? Это же совсем не так! Я живу с вами и радуюсь: вот, пусть никто о том не знает, но вы для меня – замечательный мудрый друг! Так я сказала, а муж ответил: это очень хорошо... Он заранее знал, что нынче уйдёт, и в самом конце велел мне: не сообщай никому. И я ответила: да, и не позвала вас.
Вот что рассказала та женщина.
О том, как в дом Акиёси, наместника края Мимасака, пришёл монах
В [столичный] дом Акиёси, наместника края Мимасака, пришёл молодой монах и стал весьма достойно читать сутру. Хозяин услышал, спросил:
– Кто ты и зачем явился?
Монах приблизился и сказал:
– Прошу подаяния. На самом деле обычно я не хожу за милостыней от дома к дому. Я из храма в Нисияме, мне нужно кое-о-чём поговорить с вами наедине.
Случай в самом деле необычный, так что господин его подробно расспросил.
– То, о чём я собираюсь говорить, весьма странно, и всё же… Я вступил в связь с одной юной дамой, всё шло своим чередом, и нежданно оказалось, что она в тягости, в этом месяце подойдёт срок. Во всём виноват только я и понимаю это, нам с ней надо где-то затвориться, я лишь хочу, чтобы она выжила! Но у меня совсем нет никаких средств… Быть может, вы сжалитесь?
Вот уж воистину небывалое дело! – подумал наместник и сначала не поверил, но потом пожалел монаха: если всё обернулось так…
– Нет ничего проще! – сказал он.
Оделил монаха разными припасами и велел одному из своих людей отнести их, куда тот скажет. Монах воскликнул:
– Я всячески вам обязан, весьма! Но лучше я сам отнесу, не хочу, чтобы узнали, где мы живём, – взял поклажу и ушёл.
Хозяин удивился ещё больше и послал своего человека проследить за ним. Тот пошёл, стараясь не попадаться монаху на глаза. А монах направился далеко в холмы Китаяма, в глубокую лощину, куда не заходят люди. Вошёл в бедную хижину, скинул ношу и сказал сам себе:
– Ох, тяжело! Но Три Сокровища мне помогают: еды хватит на время [летнего] затворничества!
Вымыл ноги и сел отдыхать. Посланец прислушивался: удивительное дело!
Настал вечер, и коль скоро посланцу не было велено вернуться в тот же день, он остался ждать, спрятавшись в тени под деревьями. А ночью раздался голос: он в темноте читал «Сутру о Цветке Закона», так величаво, что посланец не мог сдержать слёз.
Когда рассвело, он вернулся в усадьбу и всё рассказал хозяину. Тот встревожился:
– Вот! Так мне и показалось, что он не обычный человек!
Отправил ему ещё припасов и велел передать: «Случайно я узнал, что ты готовишься к летнему затворничеству. Если так, то вчера ты взял мало! Посылаю ещё. И если что-то будет нужно, непременно сообщи!» Но монах всё читал сутру, ничего не ответил. Тогда посланец не стал ждать, оставил всё перед хижиной и ушёл восвояси.
Через несколько дней наместник сказал: я всё-таки беспокоюсь о том монахе, – и послал проведать его. Но в хижине уже никого не было Те припасы, что монах взял в первый раз, тоже исчезли, а те, что посланец принёс на другой день, так и лежали перед входом, кто-то их раскидал: похоже, их уже поели звери, поклевали птицы.
Кто воистину помышляет о Пути, тот вот так скрывает свои достоинства, выставляет себя виноватым, страшится, что его станут почитать. Если человек бежал от мира, но хочет, чтобы о нём говорили: вот замечательный уход! Достойное подвижничество! – это гораздо хуже любых поисков мирской славы. Вот почему в одной из сутр сказано: «Кто ищет славы, уйдя от мира, тот подобен человеку, который кровью смывает кровь». Прежняя кровь, быть может, и смоется, неизвестно. А новая кровь замарает ещё больше. Разве не глупо?
Фудзивара-но Акиёси (1107–1139) приходился молочным братом государю Тобе, был назначен наместником края Мимасака в 1132 г. Больше знаменит его сын, монах Кэнсин (1131–1192), в 1190 г. ставший 61-м главой школы Тэндай. «Летнее затворничество», анго, – время самого строгого подвижничества, длится 90 дней (начиная с 15-го дня четвертого месяца и до 15-го дня седьмого месяца).
Войдите, чтобы подписаться
Подписчики
0
0 комментариев
Нет комментариев для отображения
Пожалуйста, войдите для комментирования
Вы сможете оставить комментарий после входа
Войти сейчас