Камакурские байки: всё вперед и вперёд
Два рассказа из «Пробуждения сердца» Камо-но Тё:мэя – о людях, чьё обращение к Пути Будды было вроде бы случайным, спонтанным, но в итоге привело их в рай будды Амиды.
Рассказ о том, как досточтимый Минами-Цукуси с горы Коя принял монашество и ушёл в горы
В недавнюю пору на Коя жил почтенный отшельник, звали его Минами-Цукуси. Прежде он жил на Цукуси [= на острове Кю:сю:], ведал множеством имений, и как обычно в тех краях, имел несколько собственных полей; там это считается замечательным, а у этого человека перед домом было около пятисот тё: полей (1 тё: – чуть меньше гектара).
Однажды в восьмом месяце он утром вышел в поле, осмотрелся, а вокруг волнами ходили колосья; с удовольствием прогулялся, стряхивая росу, оглядел своё имение и подумал: много в нашем краю достойных, известных людей. Но таких, у кого было бы пятьдесят тё: своей земли, пожалуй, немного найдётся! Не бедняцкая доля мне досталась! Размышлял он так в сердце своём, и оттого ли, что накопил надобные добрые дела в прежних жизнях, задумался: что же это? Так устроен наш мир: кого вчера видели живым, того сегодня уж нет. Дом утром процветал – а к вечеру рушится. Закроются мои глаза однажды – и что толку потом будет множить сетованья? Понапрасну пренебрегать помыслами о воздаянии, навсегда кануть на три дурных дороги – как горько! Так сердце его вдруг пробудилось, постигло непостоянство.
И ещё он думал: если сейчас вернусь домой – там жена, дети и все мои домочадцы, меня точно захотят остановить. Уйду же из этих мест, в неведомые пределы, и пройду Путь Будды! Так он решил, и в чём был, двинулся в сторону столицы.
В ту пору он походил на одержимого, встречные удивлялись, сообщили его домашним, и те, конечно, испугались, всполошились. И была среди его детей дочка: хорошенькая девочка лет двенадцати или тринадцати. Он в слезах побежала вслед за отцом, причитала:
– Ты бросаешь меня? Куда ты?
И тянула его за рукав, а он сказал:
– Отойди, не мешай мне!
Вытащил кинжал и обрезал себе волосы. Дочка в страхе отшатнулась, отпустила его рукав и вернулась домой.
А он отправился прямо на святую гору Коя, обрил голову, стал подвижничать, как и задумал. Дочь его поначалу испугалась и осталась дома, но потом разыскала его следы, стала монахиней, поселилась у подножия горы и до самой смерти стирала ему одежду, кроила и шила, заботилась о родителе.
Этот отшельник потом достиг великих заслуг, и высших, и низших – никого не оставлял без прибежища. Построил храмовый зал, и когда собирался передать его общине, задумался, кого бы из наставников пригласить провести обряд. И тут во сне некто возвестил ему: в этот зал в такой-то день и час явится мирянин по имени Чистая Слава (он же Вималакирти) и проведёт обряд! Увидев такой сон, отшельник тотчас записал его на бумажной перегородке у изголовья. Очень удивился, но думал: неужто так и случится? И просто ждал назначенного дня.
И точно: день настал, он украсил зал, сидел и ждал, сам не свой, а с утра лил дождь, и никто к нему на обряд не пришёл. А в назначенный час явился странного вида монах в соломенной шляпе. Зашёл, поклонился и двинулся было прочь. Отшельник его схватил, сказал:
– Я ждал тебя! Проведи обряд освящения этого храма!
Монах удивился и молвил:
– Да я же вовсе не сведущий, не просветлённый человек!
И ещё сказал:
– Странный ты! Я же случайно сюда забрёл, шёл по своим делам!
Всячески отказывался, но отшельник рассказал ему всё, что видел во сне, показал запись, где названы месяц и год, – и они точно совпадают с сегодняшним днём. Монаху некуда было деваться, он сказал:
– Раз так, всё по порядку произнесу!
Снял шляпу – и тотчас поднялся на помост, без запинки замечательно прочёл проповедь Закона.
Этот наставник, проведший обряд, был не кто иной как учитель таинств Мёкэн из школы Тэндай. Он решил почтить свою гору [Хиэй] и тайно отправился в паломничество под видом простого монаха. Потом на горе Коя говорили, что этот учитель таинств – превращённое тело мирянина, носившего имя Чистая Слава.
И вот, отшельник прославился как весьма достойный человек, он дал прибежище государю-монаху Сиракава-ин. Гора Коя во времена этого отшельника особенно процветала. В итоге смертный час он встретил с правильными мыслями и достиг возрождения в Чистой земле; это подробно записано в предании. В помыслах его пробудилось отвращение к богатству, которого все люди жалеют, – редкостное сердце!
Мудрые люди говорят: обретение страданий в двух мирах источником имеет сердце, жадное до имущества. Люди к чужому богатству глубоко пристрастны, из-за этого возникает соперничество, и жадность только усиливается, и враждебность также разрастается. Обрывают чужую жизнь, отнимают чужое имущество, и вплоть до уничтожения семей, падения государств: всё возникает отсюда! Вот почему [Будда?] учит: «Если алчность глубока, беды умножаются». А ещё: «Из-за желаний сходят на три дурных пути». Вот почему в век [будущего будды] Мироку даже вид богатства будет вызывать глубокий страх и отвращение. Ученик, кому Будда Сяка оставил Закон, говорит: «Из-за этого [богатства] нарушаются заповеди, совершаются грехи, люди нисходят в подземные темницы»; «Как отбросил бы ты ядовитую змею, отбрось его с дороги».
Чистая Слава, он же Вималакирти ¬– мудрый мирянин, действует в сутре, названной по его имени.
О том, как у Гэн-дайфу из края Сануки внезапно пробудилось сердце, и он возродился в Чистой земле
В краю Сануки [на острове Сикоку] в каком-то из уездов жил человек по имени Гэн-дайфу. Как это в обычае у подобных людей, он даже имени Закона Будды не знал, убивал живые существа, губил людей, а больше ничего не делал, и потому ближние и дальние его боялись безмерно.
Однажды по дороге с охоты он проезжал мимо дома, где подносили дары буддам. Гэн увидел, что там собралось на проповедь много людей, спросил:
– Что они тут делают, почему людей так много?
Свитский ему сказал:
– Подносят дары буддам.
– Да? Занятно. Не видел раньше такого!
С этими словами Гэн спешился и как был, в охотничьей одежде, ворвался в ворота. Все собравшиеся во дворе глядели на него: бесчувственный! Оробели и пригнулись.
Перешагивая через спины, Гэн прошёл вперёд и сел рядом с помостом, где наставник, ведший обряд, как раз читал проповедь. Спросил:
– О чём речь?
Монах, хотя и испугался, прервал проповедь и заговорил о том, какие блага обещает клятва Амиды, как прекрасен край Высшей Радости, как печален наш мир, каково его непостоянство, – кратко всё это изложил. А этот муж сказал:
– Вот так чудные дела! Допустим, я решу стать монахом и двинуться туда, где пребывает этот будда. Но дороги-то я не знаю! Захочу от всего сердца воззвать к нему – а он мне отзовётся?
– Если воистину сердце твоё пробудится до самой глубины, то отзовётся непременно, – отвечал монах.
– Тогда прими меня в монахи сейчас же!
Это ему только что пришло на ум, и монах не находил слов.
Тут свитский приблизился к Гэну и сказал:
– Сейчас мы ведь спешим. Не лучше ли вам вернуться домой, всё обдумать и уж тогда уйти в монахи?
Гэн рассердился:
– Ты суди как знаешь, а я, если уж решил, как пойду на попятный?
Поднял глаза к небу, вытащил меч, и тогда свитский в страхе отступил. Устроители обряда и все, кто были там, побледнели. А Гэн сел ещё ближе к монаху, сказал:
– Сейчас же обрей мне голову! Не обреешь – хуже будет!
Требовал он решительно, а монаху бежать было некуда, и он, дрожа от страха, посвятил Гэна в монахи. Попросил одежду и плащ кэса, одел его, а потом Гэн, обратился к западу и пошёл, громким голосом возглашая: «Слава будде Амиде!» Кто слышал его, заливались слезами, так были тронуты.
Так день за днём он шёл всё дальше и дальше, в итоге пришёл к горному храму. Тамошние монахи удивились, спросили его, в чём дело. Так, мол, и так! – рассказал Гэн всё как было, и монахи почтили его, растрогались безмерно. Должно быть, ты голоден! – сказали они, достали немного сушёного риса, завернули и дали ему в дорогу.
– А я совсем не хочу есть, – молвил он. – Пока будда мне не откликнется, я так и буду идти через горы, леса, моря и реки, до конца жизни, это желание в моём сердце глубоко, а больше я ничего не хочу.
И двинулся дальше на запад, взывая к будде.
В том храме был один монах. Он пошёл по следам Гэна и увидел, как тот дошёл до дальнего морского берега и сел на камень у горного обрыва. И сказал:
– Что, если здесь будда Амида мне отзовётся? Подожду.
И стал громким голосом призывать будду. И в самом деле с моря, с запада, издалека раздался священный голос.
– Он слышит меня! Теперь, должно быть, удалился к себе. Но через семь дней снова явится и посмотрит, каким я стал!
Так он сказал, и монах в слезах вернулся в храм.
Потом в день, который был назван, монах созвал множество собратьев и с ними пошёл проведать Гэна. Он никуда не делся, сидел, сложив ладони, лицом к западу и словно бы спал. А на кончике языка его раскрылся цветок голубого лотоса.
Все монахи почтили Гэна, как будду, взяли цветок и отнесли к наместнику того края; наместник доставил лотос в столицу и преподнёс господину Удзи [он же канцлер Фудзивара-но Ёримити, 992–1074].
Хотя человек и не имеет заслуг, если единственная надежда глубока в его сердце, он вот так возрождается в Чистой земле.
Рассказ о том, как досточтимый Минами-Цукуси с горы Коя принял монашество и ушёл в горы
В недавнюю пору на Коя жил почтенный отшельник, звали его Минами-Цукуси. Прежде он жил на Цукуси [= на острове Кю:сю:], ведал множеством имений, и как обычно в тех краях, имел несколько собственных полей; там это считается замечательным, а у этого человека перед домом было около пятисот тё: полей (1 тё: – чуть меньше гектара).
Однажды в восьмом месяце он утром вышел в поле, осмотрелся, а вокруг волнами ходили колосья; с удовольствием прогулялся, стряхивая росу, оглядел своё имение и подумал: много в нашем краю достойных, известных людей. Но таких, у кого было бы пятьдесят тё: своей земли, пожалуй, немного найдётся! Не бедняцкая доля мне досталась! Размышлял он так в сердце своём, и оттого ли, что накопил надобные добрые дела в прежних жизнях, задумался: что же это? Так устроен наш мир: кого вчера видели живым, того сегодня уж нет. Дом утром процветал – а к вечеру рушится. Закроются мои глаза однажды – и что толку потом будет множить сетованья? Понапрасну пренебрегать помыслами о воздаянии, навсегда кануть на три дурных дороги – как горько! Так сердце его вдруг пробудилось, постигло непостоянство.
И ещё он думал: если сейчас вернусь домой – там жена, дети и все мои домочадцы, меня точно захотят остановить. Уйду же из этих мест, в неведомые пределы, и пройду Путь Будды! Так он решил, и в чём был, двинулся в сторону столицы.
В ту пору он походил на одержимого, встречные удивлялись, сообщили его домашним, и те, конечно, испугались, всполошились. И была среди его детей дочка: хорошенькая девочка лет двенадцати или тринадцати. Он в слезах побежала вслед за отцом, причитала:
– Ты бросаешь меня? Куда ты?
И тянула его за рукав, а он сказал:
– Отойди, не мешай мне!
Вытащил кинжал и обрезал себе волосы. Дочка в страхе отшатнулась, отпустила его рукав и вернулась домой.
А он отправился прямо на святую гору Коя, обрил голову, стал подвижничать, как и задумал. Дочь его поначалу испугалась и осталась дома, но потом разыскала его следы, стала монахиней, поселилась у подножия горы и до самой смерти стирала ему одежду, кроила и шила, заботилась о родителе.
Этот отшельник потом достиг великих заслуг, и высших, и низших – никого не оставлял без прибежища. Построил храмовый зал, и когда собирался передать его общине, задумался, кого бы из наставников пригласить провести обряд. И тут во сне некто возвестил ему: в этот зал в такой-то день и час явится мирянин по имени Чистая Слава (он же Вималакирти) и проведёт обряд! Увидев такой сон, отшельник тотчас записал его на бумажной перегородке у изголовья. Очень удивился, но думал: неужто так и случится? И просто ждал назначенного дня.
И точно: день настал, он украсил зал, сидел и ждал, сам не свой, а с утра лил дождь, и никто к нему на обряд не пришёл. А в назначенный час явился странного вида монах в соломенной шляпе. Зашёл, поклонился и двинулся было прочь. Отшельник его схватил, сказал:
– Я ждал тебя! Проведи обряд освящения этого храма!
Монах удивился и молвил:
– Да я же вовсе не сведущий, не просветлённый человек!
И ещё сказал:
– Странный ты! Я же случайно сюда забрёл, шёл по своим делам!
Всячески отказывался, но отшельник рассказал ему всё, что видел во сне, показал запись, где названы месяц и год, – и они точно совпадают с сегодняшним днём. Монаху некуда было деваться, он сказал:
– Раз так, всё по порядку произнесу!
Снял шляпу – и тотчас поднялся на помост, без запинки замечательно прочёл проповедь Закона.
Этот наставник, проведший обряд, был не кто иной как учитель таинств Мёкэн из школы Тэндай. Он решил почтить свою гору [Хиэй] и тайно отправился в паломничество под видом простого монаха. Потом на горе Коя говорили, что этот учитель таинств – превращённое тело мирянина, носившего имя Чистая Слава.
И вот, отшельник прославился как весьма достойный человек, он дал прибежище государю-монаху Сиракава-ин. Гора Коя во времена этого отшельника особенно процветала. В итоге смертный час он встретил с правильными мыслями и достиг возрождения в Чистой земле; это подробно записано в предании. В помыслах его пробудилось отвращение к богатству, которого все люди жалеют, – редкостное сердце!
Мудрые люди говорят: обретение страданий в двух мирах источником имеет сердце, жадное до имущества. Люди к чужому богатству глубоко пристрастны, из-за этого возникает соперничество, и жадность только усиливается, и враждебность также разрастается. Обрывают чужую жизнь, отнимают чужое имущество, и вплоть до уничтожения семей, падения государств: всё возникает отсюда! Вот почему [Будда?] учит: «Если алчность глубока, беды умножаются». А ещё: «Из-за желаний сходят на три дурных пути». Вот почему в век [будущего будды] Мироку даже вид богатства будет вызывать глубокий страх и отвращение. Ученик, кому Будда Сяка оставил Закон, говорит: «Из-за этого [богатства] нарушаются заповеди, совершаются грехи, люди нисходят в подземные темницы»; «Как отбросил бы ты ядовитую змею, отбрось его с дороги».
Чистая Слава, он же Вималакирти ¬– мудрый мирянин, действует в сутре, названной по его имени.
О том, как у Гэн-дайфу из края Сануки внезапно пробудилось сердце, и он возродился в Чистой земле
В краю Сануки [на острове Сикоку] в каком-то из уездов жил человек по имени Гэн-дайфу. Как это в обычае у подобных людей, он даже имени Закона Будды не знал, убивал живые существа, губил людей, а больше ничего не делал, и потому ближние и дальние его боялись безмерно.
Однажды по дороге с охоты он проезжал мимо дома, где подносили дары буддам. Гэн увидел, что там собралось на проповедь много людей, спросил:
– Что они тут делают, почему людей так много?
Свитский ему сказал:
– Подносят дары буддам.
– Да? Занятно. Не видел раньше такого!
С этими словами Гэн спешился и как был, в охотничьей одежде, ворвался в ворота. Все собравшиеся во дворе глядели на него: бесчувственный! Оробели и пригнулись.
Перешагивая через спины, Гэн прошёл вперёд и сел рядом с помостом, где наставник, ведший обряд, как раз читал проповедь. Спросил:
– О чём речь?
Монах, хотя и испугался, прервал проповедь и заговорил о том, какие блага обещает клятва Амиды, как прекрасен край Высшей Радости, как печален наш мир, каково его непостоянство, – кратко всё это изложил. А этот муж сказал:
– Вот так чудные дела! Допустим, я решу стать монахом и двинуться туда, где пребывает этот будда. Но дороги-то я не знаю! Захочу от всего сердца воззвать к нему – а он мне отзовётся?
– Если воистину сердце твоё пробудится до самой глубины, то отзовётся непременно, – отвечал монах.
– Тогда прими меня в монахи сейчас же!
Это ему только что пришло на ум, и монах не находил слов.
Тут свитский приблизился к Гэну и сказал:
– Сейчас мы ведь спешим. Не лучше ли вам вернуться домой, всё обдумать и уж тогда уйти в монахи?
Гэн рассердился:
– Ты суди как знаешь, а я, если уж решил, как пойду на попятный?
Поднял глаза к небу, вытащил меч, и тогда свитский в страхе отступил. Устроители обряда и все, кто были там, побледнели. А Гэн сел ещё ближе к монаху, сказал:
– Сейчас же обрей мне голову! Не обреешь – хуже будет!
Требовал он решительно, а монаху бежать было некуда, и он, дрожа от страха, посвятил Гэна в монахи. Попросил одежду и плащ кэса, одел его, а потом Гэн, обратился к западу и пошёл, громким голосом возглашая: «Слава будде Амиде!» Кто слышал его, заливались слезами, так были тронуты.
Так день за днём он шёл всё дальше и дальше, в итоге пришёл к горному храму. Тамошние монахи удивились, спросили его, в чём дело. Так, мол, и так! – рассказал Гэн всё как было, и монахи почтили его, растрогались безмерно. Должно быть, ты голоден! – сказали они, достали немного сушёного риса, завернули и дали ему в дорогу.
– А я совсем не хочу есть, – молвил он. – Пока будда мне не откликнется, я так и буду идти через горы, леса, моря и реки, до конца жизни, это желание в моём сердце глубоко, а больше я ничего не хочу.
И двинулся дальше на запад, взывая к будде.
В том храме был один монах. Он пошёл по следам Гэна и увидел, как тот дошёл до дальнего морского берега и сел на камень у горного обрыва. И сказал:
– Что, если здесь будда Амида мне отзовётся? Подожду.
И стал громким голосом призывать будду. И в самом деле с моря, с запада, издалека раздался священный голос.
– Он слышит меня! Теперь, должно быть, удалился к себе. Но через семь дней снова явится и посмотрит, каким я стал!
Так он сказал, и монах в слезах вернулся в храм.
Потом в день, который был назван, монах созвал множество собратьев и с ними пошёл проведать Гэна. Он никуда не делся, сидел, сложив ладони, лицом к западу и словно бы спал. А на кончике языка его раскрылся цветок голубого лотоса.
Все монахи почтили Гэна, как будду, взяли цветок и отнесли к наместнику того края; наместник доставил лотос в столицу и преподнёс господину Удзи [он же канцлер Фудзивара-но Ёримити, 992–1074].
Хотя человек и не имеет заслуг, если единственная надежда глубока в его сердце, он вот так возрождается в Чистой земле.
Войдите, чтобы подписаться
Подписчики
0
0 комментариев
Нет комментариев для отображения
Пожалуйста, войдите для комментирования
Вы сможете оставить комментарий после входа
Войти сейчас