Из "Избранного" 1987 г.

ВПЕРЕДИ
Когда я иду по улице, длинной, как язык удавленника, и серые заборы строятся с обеих сторон – почётный караул, но он поставлен не для меня – этот человек идёт впереди. Впрочем, сказать, что это человек или по крайней мере вполне человек, я не могу – больше всего он похож на заблудившуюся тень. Однако она не ищет хозяина, а идёт уверенно и твёрдо, оставляя беззвучные следы моих башмаков на влажной пыли. Он среднего роста и, как правило, широк в плечах; но фигуру его различить трудно, потому что весь он спрятан в серое, почти чёрное пальто шинельного покроя; две блестящие пуговицы на хлястике напоминают две вифлеемские звезды, и когда я вижу их, мне приходит в голову странная мысль, будто снова родился Христос или даже два. Я иду по серым улицам за этим человеком, и машины, велосипедисты, прохожие не мешают нам; я следую за ним по пятам, как наёмный телохранитель (или, быть может, убийца?), но мне неприемлемой представляется всякая мысль о плате – это странствие вдоль заборов само есть расплата – за то, что я совершил или написал.
Не думайте, что это не тяготит меня, – я хотел отстать от него, замедляя шаги, но его беззвучные ноги тоже замедляли свой часовой ход. Однажды, когда он, как обычно, шёл на двадцать шагов впереди меня, я свернул в переулок. Дома таращились жёлтыми окнами и чёрными занавешенными глазницами из-за заборов, под подошвами таял снег и за заборами кричали кошки. Его не было, и я почувствовал на миг облегчение, точнее сказать, лёгкость, какой не чувствовал никогда (говорят, нечто подобное бывает у эпилептиков. Хуже всего то, что я совершенно здоров). Но тут же странное беспокойство, худшее, чем когда-либо, подступило и начало швырять ссохшееся ядрышко моего мозга по огромной гулкой скорлупе опустевшего черепа; я бы не выдержал этого и трёх минут более. Мимо зашторенного за забором красной занавесью окна я взглянул вперёд. Он снова твёрдым, беззвучным шагом шёл впереди, с двумя блестящими, как глаза, пуговицами на хлястике.
Я не боюсь этого пути вдоль заборов, и не верьте, если я сказал, что самое страшное было – без него. Но когда он остановится и обернётся – всё кончится.

Via