Умблоо

  • запись
    771
  • комментарий
    1
  • просмотра
    95 992

Авторы блога:

Из рассказов Алексея Галанина: Памятник архитектуры (начало)

Snow

178 просмотров

Из сборника "Маска для Януса" 1989 г.

ПАМЯТНИК АРХИТЕКТУРЫ

1
– Вы не просто неудачник, Крюков, – грустно и назидательно сказал председатель Дмитрий Степанович. – Вы тотальный неудачник. Если у обыкновенных бутерброд падает маслом вниз, то у вас он при этом падает ещё и прямо на брюки. И, что ещё хуже, не всегда на свои.
Крюков вздохнул и пощупал кровоподтёк на скуле.
– Я старался… – уныло ответил он, понимая, что это не ответ.
– Вы и на службе старались, – вздохнул в свою очередь Дмитрий Степанович, – с таким же успехом. Ну и продолжали бы там – на кой ляд вас потянуло в кооператив?
– Мне нужны были деньги, – честно и неоригинально признался Николай Егорович.
– А я-то думал, что вы сделали это ради поддержки перестроечных идей, – ядовито улыбнулся шеф. – И пожалуйста – недели не проработали, а уже ограбление. Ну, хорошо, дневная выручка – бог с ней. Но они же требуют ещё? Не говоря обо всём, что переломали в ларьке.
– Десять тысяч, – скорбно кивнул Крюков.
– И где вы собираетесь их взять? – поинтересовался Д.С. – У вас они есть?
– Нет, – безнадёжно опустил голову его собеседник.
– Что же прикажете делать?
– Может, заявить в милицию? – робко предположил Крюков.
– Вы сидите сейчас передо мною, а не перед зеркалом, поэтому и строите подобные проекты. Вас что, не предупредили?
– Предупредили, – мрачно подтвердил неудачник. – Прикончат меня и разгромят всех.
– По крайней мере последнее мне совершенно не улыбается, – серьёзно заявил шеф. – Ладно. Когда срок?
– Сегодня в восемь вечера.
– Очаровательно. Могли бы позвонить и вчера – хотя бы.
– Вчера я лежал, – возразил Николай Егорович. – И почти не мог говорить. У меня уже только тридцать зубов, утром рвал корни.
– Если такое с вами ещё повторится, – проворчал Д.С., отпирая сейф, – то вам придётся рвать когти – по крайней мере, от нас. Сидите дома и клейте кошельки с голыми бабами. Только не вздумайте начать прямо сейчас, потому что прямо сейчас вы возьмёте эти проклятые десять тысяч… нет, хватит восьми, больше, скажете, нет, а мы-де от вас отреклись, – и ступайте куда вас звали. Но вот если вы сбежите теперь, то ваша мечта о встрече с погонниками сбудется, это я вам обещаю. Представляю, как вы будете рады! Марш! И позвоните мне вечером. Сразу после. Если, как всегда, не найдёте двушки для автомата – не стесняйтесь, попросите у прохожих. В добрый час. Если можно так выразиться!
Крюков поднял серые мутные глаза:
– Послушайте, Дмитрий Степанович… Вам самому никогда не били морду?
– Били, – честно признал в свою очередь председатель. – И не раз. Но давно. И только мне, а не из-за меня. Время дорого, ступайте, ступайте!
– До свидания, – уныло отказался от попыток к сопротивлению Крюков и вышел, прижимая к себе портфель с деньгами, каких он и в руках не держал никогда прежде. На лестнице открыл, полюбовался, потом поспешно защёлкнул, озираясь, замки и открыл парадную дверь. Теперь уж всё равно.

2
Он явился на указанное место за целых полчаса. Это был двор большого серого дома с облупленными и тоже уже серыми колоннами по фасаду. Ни в одном окне не горел свет, висела табличка об аварийном состоянии. Обняв портфель, Николай Егорович присел на лавочку и стал ждать, но чем дольше он ждал, тем медленнее тянулось время и тем противнее становилось на душе. Крюков очень боялся физической боли, прекрасно понимал, что недостача двух тысяч чревата для него куда большими неприятностями, чем даже гнев Дмитрия Степановича. Почему он всегда так боялся начальства? Да что там начальства – всех. Даже Тани боялся, а ведь ему предстоит возвращаться к ней и передать об изменении своего и так не блестящего положения в кооперативе. Сомнительно, что её это порадует. Впрочем, если предстоит возвращаться, то это ещё полбеды. А могут и убить. Засунуть на чердак этой развалины, и кто, когда найдёт то, что останется от Николая Егоровича Крюкова? Ведь только он сам и, понятно, рэкетиры знают, куда нужно ему было явиться. Дмитрий Степанович – и тот знать не пожелал, корыстная личность, чёрствый, бессердечный торгаш. Хотя и Д.С. тоже по-своему прав. А Таня вообще с ума сойдёт, надо будет ей тоже позвонить. То есть – покойники не звонят…
Прошло всего пятнадцать минут, на колени упало два жёлтых грязных листа с чахлого деревца. Плюнуть бы на всё, подумал Крюков, сбежать бы на край света. Деньги есть – ну и что, что чужие? Так ведь всё равно найдут. С Дмитрия Степановича станется заявить, что он присвоил не только выкуп, но и вчерашнюю выручку, разгром ларька подстроил и глаз себе тоже подбил сам, как злостный членовредитель, растратчик и вор. Нет, бежать некуда.
Ещё целых двенадцать минут. И очень холодно. Николай Егорович поднялся и, отряхнув пальто, зашёл погреться в парадное, хотя и там было не жарко, так что пришлось подняться ещё площадкой выше – чтобы из окна видеть, когда появится этот тип.
Тип появился за семь минут до срока, руки в карманах, вокруг шеи обмотано длинное бежевое кашне. Экий громила. Оглядывается, и вид его не предвещает ничего хорошего. Двух тысяч не хватает. Ну, всё равно пора – от судьбы не уйдёшь. Крюков зажмурился, сосчитал до десяти, сделал шаг на ступеньку вниз, но невольно, не успев даже сообразить, что делает, повернулся и взлетел птицей на пролёт выше. «Я идиот, – подумалось ему, – всё делаю не так, будет только хуже». Выглянув в узкое и мутное окно, он заметил, что малый в кашне и плаще уже нервничает, озирается, смотрит на часы; потом проклятый бандюга, как по компасу, направился именно к тому парадному, где скрылся Крюков, уже топочущий на шестой, верхний этаж.
«Ах да, – успел он подумать, – я же один мог оставить следы по этой слякоти. Как он уверен, что тут нет никого, – наверное, у меня такой вид, ничего удивительного, хотя паникёры тоже бывают опасны, а тот уже вошёл в парадное и неспешно поднимается.»
Отпрянув от окна, Крюков стал шарить глазами в поисках выхода на крышу, как в кино. Люка никакого, естественно, не было, и он прижался спиной к двери в какую-то квартиру.
«Странно, – мелькнуло у него в голове, – стеклянная, густо побеленная дверь, а не разбита, хотя никто здесь не живёт», ¬ и, пошатнувшись, спиною едва не упал в распахнувшийся проём. Вскочив, он угадал, что шаги услышавшего шум преследователя участились, и поспешно захлопнул дверь. Лязгнул замок. Как перед уходом на службу, Николай Егорович автоматически подёргал ручку – заперто. «Я в западне, – сообразил Крюков, вытирая пот, – тут-то они, остальные, и поджидают меня».
Присев на корточки, он прислушался – в квартире было совершенно тихо. Тихо и темно – только с лестницы почему-то падал свет (странно, со двора вроде не было видно, чтобы электричество хоть где-то горело, а на бегу он ничего не заметил). Переведя взгляд на дверь, он с ужасом обнаружил, что она вовсе не побеленная, как ему показалось, – совершенно прозрачна. На лестнице – свет. И рослый парень в плаще уже стоит на площадке, озираясь – они встретились глазами, и Крюков заранее почувствовал резкую боль в животе.
Но преследователь словно не увидел его, подёргал ручку ближайшей к себе двери – заперта, потом двинулся к той, за которой сжался в комок Николай Егорович, – и тут замок не поддался. Пожав плечами и прислушавшись, рэкетир толкнул третью из четырёх на площадке дверей ¬ она отворилась бесшумно (или, скорее, Крюков просто не мог услышать скрипа), и тот фонариком осветил внутренность квартиры или там прихожей. Потом – тут Крюкову стало совсем нехорошо, – вытащил из кармана какую-то огнестрельную штуку и осторожно шагнул в темноту…

3
Придя в себя, Николай Егорович обнаружил, что сидит на прежнем месте в чужом пустом доме. Темно, лишь с пустой лестничной площадки падает слабый свет, при котором можно различить стрелки часов – почти девять. И полная тишина. Крюков встал на ноги и механически нащупал на стене выключатель. «Глупо, – подумал он, – выдам себя светом, раз дверь прозрачная, – а впрочем, наверное, не зажигается», – но выключатель щёлкнул, и исправно вспыхнуло электричество.
Квартира вовсе не была пустой. Наоборот, прихожая, в которой он стоял, загромождена всякой рухлядью, виден проход в комнату; выключив свет, Крюков шагнул в этот проём, захлопнул за собой дверь и робко спросил:
– Есть здесь кто-нибудь? – судя по прихожей, дом нежилой, но, может, тут ночуют какие-нибудь бомжи, и он угодил из огня да в полымя…
Никто не ответил. Нащупав на стене другой выключатель, Крюков снова, уже менее осторожно, зажёг свет. В осторожности, впрочем, и не было смысла – окон комната не имела. Зато стояли пыльный обшарпанный шкаф, диван, совершенно потускневшее зеркало. На подзеркальнике пришипился телефон, но, как и следовало ожидать (пожалуй, в первый раз обнаружилось именно то, чего следовало ожидать), он был отключён.
Крюков присел на диван – завыли пружины, взвилась пыль. Можно было немного передохнуть и прийти в себя. А что, интересно, он станет делать потом? В сущности, имеет смысл заночевать здесь – едва ли преследователь станет караулить его до утра. Правда, Таня забеспокоится уже совсем… Он прикрыл глаза и попробовал разобраться в ситуации. Дом старый. Может найтись чёрный ход… Но сперва стоит немного отдохнуть. Вообще квартира вполне в порядке; даже телефонный аппарат не унесли, а всё остальное, с точки зрения выселенных хозяев, очевидно, того и не стоило. А ведь уехали они совсем недавно, раз ещё есть свет. И вода, как обнаружилось в уборной.
Облегчившись, Крюков почувствовал себя лучше и на цыпочках вернулся в прихожую, попытавшись (площадка пуста) отпереть замок и выглянуть. Но запор был неизвестной системы и не поддавался. Возвратившись в комнату, Николай Егорович поколебался: от всех волнений его клонило в сон, и в то же время он чувствовал себя возбуждённым; заночевать или рискнуть поискать чёрный ход? Он решил рискнуть – и преуспел: иногда случается. Более того, замка здесь вообще не было, только задвижка, и то открытая изнутри (вот был бы номер, если б тот парень заметил свет сквозь стекло и вошёл отсюда, поймав его, как зверя в ловушку!) Впрочем, не исключено, что и сейчас рэкетир поджидает на чёрной лестнице.
Очень осторожно, стараясь (на сей раз тщетно) не скрипнуть, Николай Егорович толкнул грязную доску и выглянул наружу. Парня на чёрной лестнице вроде не было. Да и вообще никакой лестницы не было. Был город – выход прямо на улицу (с шестого этажа). Совершенно непонятно, на какую улицу, но явно или часы наврали, или он провалялся без сознания полсуток: свет лился с утреннего, почти дневного хмурого неба.

4
Леонид поджидал клиента во дворе с большой осмотрительностью: этот кооператор, конечно, жуткий трус, но именно с такого станется навести мусоров. Однако тот как в воду канул, и Леонид уже с досадливым удовольствием представил, как, получив деньги, даст этому непунктуальному человеку под дых. Терпеть он не мог таких слизняков – богатеньких слизняков, которые скупятся даже нанять телохранителей. Между прочим, зря – Леонид сам побывал в телохранителях у одного деятеля; собственно говоря, и сейчас находится у него – ну, не на службе, разумеется, но на подхвате, так сказать. Но то – солидный человек… – Леонид усмехнулся, – только больно уж скрытный. И не так умён, как кажется. Бывают случаи, когда умная физиономия скрывает под собою известную ограниченность, а глупая, вроде его, Леонидовой (хоть он, в общем, и хорош собой, все бабы говорят) – много что даёт, если пользоваться ею умеючи.
Но в разгар этих неуместных размышлений в тёмном окне лестницы одного подъезда что-то мелькнуло – похоже, не фуражка… Да, от скамейки, на которой он сейчас и сидит, тянутся чёткие следы именно к этому парадняку. Если засада, то глупая. Но скорее всего, струсил клиент – да, разумеется, это его физиономия показалась в окошке. Леонид выплюнул окурок и шагнул к подъезду.
Лестница освещена – странно: или он просто этого не помнил, или электричество вырубили не во всех подъездах, или менты уже совершенные идиоты, если, желая поймать его на эту слюнявую наживку, оставили свет. Он осторожно вошёл, сделал несколько почти беззвучных шагов – и тут же вверх дробно застучали чьи-то тупые каблуки. Побежка трусливая – точно, этот тип. Правда, ловушка может быть наверху, а он заманивает – тогда этот парень не такой уж слабак, как показалось.
Опустив руку в карман, Леонид начал неторопливо подниматься следом. Через два этажа от него – на шестом, выходит, – послышался шум и хлопнула дверь. Ах да, тут же многие квартиры должны быть просто нараспашку – даже не опечатаны. Спрятался, значит. Хорошо, что у Леонида неплохой слух, – сразу определил, где именно. Если всё-таки не засада.
Он поднялся на верхний этаж, толкнулся в ту из побелённых дверей, которая, показалось ему, хлопнула, – заперта, и другая – тоже. Третья подалась под рукою, но именно это и подозрительно… На всякий случай вытащив волын и фонарик, он осторожно шагнул в темноту квартиры. Тихо. Леонид бесшумно прикрыл за собой дверь – не совсем, чтобы замок не защёлкнулся, – и кошачьим шагом продвинулся по передней, обшаривая её (тоже риск, но всё же) лучом фонарика. Никого. Только в глубине – ещё один проём, завешенный истёртой вьетнамской шторкой из бамбуковых палочек. Они чертовски шумят, эти проклятые штуки. Но на всякий случай, выключив фонарь и прикинув на глазок расстояние до неё, Леонид стремительно прыгнул сквозь бамбуковый дождик. Уж этажом-то он ошибиться не мог, следовательно, двадцать пять – тридцать шансов, что этот тип здесь… может, и менты тоже, но кто не рискует…
За шторкой не обнаружилось ни бледного кооператора, ни засады; даже комнаты никакой, к чёртовой матери, не оказалось. За нею простиралось широкое, поросшее кустарником и освещённое жарким, совсем летним солнцем поле, окаймлённое где-то у горизонта скалами и рощей. «Кажется, я спятил», – подумал Леонид; моргнул – видение не исчезло.
Он отошёл назад, продравшись сквозь вьетнамские гнилые струйки, чтобы вернуться опять на лестницу, – но с яростью обнаружил, что дверь, оставленная им приоткрытой, заперта. Замка не видно вообще, но открыть невозможно. Он стукнул (в высшей степени неосторожно) рукоятью пистолета по стеклу – странно, совершенно прозрачному, вся лестничная клетка как на ладони, – но стекло, видно, вставили бронебойное. Или вообще это не стекло. Или вообще всё это – не это. Сон. Фантастика.
Повернувшись, он возвратился обратно в поле; пахло свежим жарким воздухом и какими-то цветами, кашкой, что ли. Над головою пролетела птица. Это не стереоэкран на всю стену, раз я могу ходить по нему. Или забрёл на хату такой шишки, что у него какая-нибудь японская электроника и голография, по которой можно ходить? Подпольный дворец? Безо всякого пола, трава. Леонид опустился на эту траву и обхватил голову руками. Чушь. Бред. Он накурился какой-то дряни – перед работой, что с ним происходит? Впрочем, может статься, это лучшее, что может происходить.
Он поднял голову и замер: вдалеке, ближе к лесу, двигался человек. И в руке у этого человека явно был пистолет. Леонид прищурился и снял свой с предохранителя.

5
Неуверенными шагами Николай Егорович шёл по пустому городу. Совершенно пустынному, хотя и полузнакомому – может быть, он ему уже снился? Или просто врут часы, сейчас не десятый утра, а гораздо раньше – в самом деле, не пролежал же он в чужой квартире полсуток?
Заметив телефонную будку, Крюков нащупал в кармане четыре (для страховки припас) монеты и набрал прежде всего «100». Знакомый женский голос ответил: «Девять часов. Четыре минуты», – с ударением на «четыре», как и обычно. Словно в подтверждение, мимо прокатился автомобиль. «Надо позвонить Тане, она там с ума сходит» – в который раз подумал Крюков и набрал домашний телефон (помнит, но и во сне такое бывает). Совершенно неожиданно мужской голос сказал:
– Слушаю.
Крюков даже растерялся: кто может там быть? Позвала родственников? Вызвала милицию? – но автоматически проговорил:
– Алло, Татьяну Алексеевну можно?
– Её нет дома, – ответил голос, и послышались короткие гудки.
Николай Егорович пошарил по карманам в поисках сигарет, но так как вообще-то он курить бросил, то с собою их не оказалось – вполне естественно. В отличие от мужского голоса. И это не милиция и не невероятные родственники, о которых, кроме Таниной матери, он ничего и не знал. Хуже того, голос подозрительно знакомый – где-то он его слышал… неужели рэкетир?
Стеклянная дверца будки задребезжала – прокатил грузовик. Что-то мало машин для такого времени. Или это окраина? Но чего? Нет, раз телефон Танин – значит, город всё-таки тот же самый. Хотя почему бы в другом городе не оказаться такому же номеру с такой же, то есть, конечно, совсем другой, Татьяной Алексеевной? Впрочем, не исключено, что всё-таки это сон. Истратив третью двушку, Крюков позвонил Дмитрию Степановичу. Долго никто не подходил, потом отозвались:
– Алло! – интонации Дмитрий Степановичевы, но голос… Не просто не похож – почти такой же, как отвечал от Тани. Или даже совсем такой же… Не тот номер, что ли, автоматически набрал?
– Дмитрий Степанович?
– Кто говорит?
– Это Крюков. Произошла какая-то нелепость. Я не знаю, где я нахожусь…
– Пьян? Или оглушили? Что молчите, перечислять все нелепости, которые с вами могут произойти, – суток не хватит, сами знаете.
Нет, точно, не его голос, но стиль – тот же.
– Я заблудился…
– О господи! – вздохнул Дмитрий Степанович.
– Я неизвестно где… то есть в городе, но не знаю, где…
– Так, – отозвался голос. – И где восемь штук, тоже не знаешь?
– Сейчас, одну секунду, – Крюков торопливо расстегнул портфель, заглянул, – нет, деньги при мне, всё в порядке.
– Правда? – вот это уже не похоже на Д.С.
– Конечно, при мне.
– Я имею в виду – правда всё в порядке?
– Да нет, я же говорю, что заблудился! Какое сегодня число?
– То же самое, – спокойно ответил голос. – И мне кажется, что действительно у тебя в первый раз всё в порядке. Возьми такси, поезжай домой или лучше сперва ко мне, и подумай. Деньги, разумеется, вернёшь. И не бойся – никто тебя не тронет.
Собеседник положил трубку, но теперь было ясно, что это не Дмитрий Степанович, – тот бы никогда так не говорил… Может быть, Д.С. попался на каких-нибудь махинациях? У него сидят люди из ОБХСС? И на него Дмитрий Степанович, естественно, всё и собирается свалить, зная, что Крюков нипочём не выпутается из самой примитивной интриги. Дудки! Сидеть, так за дело, а он ничего не совершал. Без монеты Николай Егорович набрал «02».
– Отделение слушает, – тот же голос…
– Извините, я заблудился…
– ФИО?
– Что?
– Фамилия ваша? – с нетерпеливой надеждой переспросил милиционер.
– Крюков, Николай Егорович.
– А… понятно. Где вы находитесь?
– В том-то и дело, что понятия не имею!
– Успокойтесь, Николай Егорович. Опишите место, откуда звоните.
– Улица, названия не вижу. Дом 54. Телефонная будка. Напротив –¬ магазин «Колбаса», ещё «Аптека». Солнце… – гордый своей проницательностью Крюков выглянул из будки, – в конце улицы, значит, она идёт с востока или юго-востока в… (тьфу-ты, забыл, как это направление называется – тоже мне, астроном-любитель нашёлся!) – в противоположную сторону.
– Понятно. Не волнуйтесь. Мы представляем этот район. Оставайтесь на месте, придёт машина. А если сможете, просто подойдите к постовому. Всё в порядке.
Отбой. Что это все они заладили – «в порядке, в порядке», как с маленьким или с психом. Как? А может, он и впрямь спятил. И всегда был маленьким. Вот сейчас он зайдёт в магазин и спросит, где находится, – незачем было и в милицию звонить. Конечно, незачем. Странно, что там не рассердились. И голос… тот же самый. Нет, ждать он не будет. Пойдёт в «Колбасу». Потом можно правда взять такси и отправиться домой – хотя милиция уж точно разозлится, не застав; да ещё эти дела шефа… Впрочем, шефовы неприятности он сам и выдумал. Псих, ясно.
Крюков направился к магазину – что-то в нём знакомое, очень знакомое; невольно завернув за угол, он остолбенел – перед ним стоял его собственный ларёк, причём безо всяких следов вчерашнего разгрома… ай да Д.С.! Конечно, теперь ясно, что это за магазин, – каждый день его видел, только за угол, где вывеска, не заворачивал. Пунктуальность или, как говаривала порой в раздражении Таня, «от сих до сих». И спросить лучше в ларьке, хотя, собственно, уже и не о чем. Но там, видимо, вместо него сидит Саша, самый здоровый, его наверняка на всякий случай туда посадили. Стоит подойти – пусть даже обматерит, зато наконец-то свой человек, живой, не по телефону…
– А здесь все свои, – ответил всё тот же голос из окошка ларька. – Здесь чужих нет, Николай Егорович.
Крюков стоял, не в состоянии шелохнуться: из киоска к нему обращался никто иной, как Н.Е. Крюков, он сам, собственной персоной.
– Здесь никого больше и нет, – кивнул Крюков-2, – только мы. Весь город – мы. Или, если угодно, – вы. Или я. Заходите, уместимся.
– Подожди, но как же так?
– Как это получилось – понятия не имею. Но в этом городе лишь мы и живём, или такие же, как мы, вплоть до фамилий. Только заниматься приходится разным – кому лечить, кому на заводе работать… Видишь, грязь какая на улице? Дворники – тоже наши. И машин мало как раз потому, что все мы – ты – всегда за руль садиться боялись. А в общем-то, это идеальный вариант. Я же всегда мечтал, чтобы жить с обычными, предсказуемыми, пусть и не очень удачливыми, но понимающими и не гордыми людьми – такими же, как я.
– Но это я… наверное, это я мечтал…
– Никакой разницы, Николай Егорович – или всё-таки Коля?
– Д-да… пожалуй… это и к лучшему… – (а может быть, я всё-таки сошёл с ума?)
С воем и мигалкой прикатила милицейская машина, и из неё вышел ещё один Крюков, только в форме.
– Ничего, привыкнете, – сказал этот Крюков-3 – лейтенант.


Via




0 комментариев


Нет комментариев для отображения

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас