Начало тут, продолжение тут.



Высокодобродетельный Дзэнсю (или Дзэндзю 善珠, 723–797), родом из края Ямато, учился в городе Нара в храме Ко:фукудзи у Гэмбо:, принял традицию школы Хоссо:, идущую от китайского наставника Сюань-цзана, сам составил несколько сочинений, в основном про «одно лишь сознание» – главное понятие в учении этой школы, оно же самое трудное для толкователей. А ещё Дзэнсю поучаствовал в открытии первых храмов на горе Хиэй близ новой столицы, города Хэйан, так что оказался причастен к истории школы Тэндай, ведшей потом с Хоссо: постоянные споры.
Дзэнсю появляется в нескольких поучительных рассказах в разных сборниках. Впервые – ещё в «Японских легендах о чудесах» («Нихон рё:ики», рубеж VIII–IX вв., рассказ 3–39): там сказано, что после смерти Дзэнсю обрёл новое рождение в государевом семействе, и узнали его по родимому пятну на лице: у юного принца оно было такое же, как когда-то у монаха. Правда, в сборнике «Друг уединённой жизни» («Канкё-но томо», 1222 г.) в рассказе 1–3 говорится иначе: на самом деле Дзэнсю возродился на небе Тосоцу (Тушита) близ будущего будды Мироку.
В «Стародавних повестях» («Кондзяку моногатари-сю:», рассказ 12–6) Дзэнсю появляется мельком, зато – как наставник выдающегося ученика.

Рассказ о том, как в храме Ямасина-дэра стали проводить собрание по «Сутре о нирване»
В стародавние времена в храме Ямасина [он же Ко:фукудзи] стали устраивать собрания по «Сутре о Нирване». Это пятнадцатый день второго месяца – день, когда Сякамуни, Прошедший свой Путь, ушёл в нирвану. Ибо монахи этого храма рассудили так: если подумать о правилах древнего обряда в роще деревьев сала [где Будда провёл последние земные часы], то даже травы и деревья, не имеющие сердца, все поняли, что случилось, и вид их был скорбен. Что уж и говорить о людях, у кого есть сердце и разумение! Мы должны Великому учителю Сякамуни воздать за милость, за его заслуги! И коль скоро в этом храме пребывает Сякамуни, Прошедший свой путь, то перед ним в пятнадцатый день второго месяца стали проводить однодневное собрание Закона. Архаты в одеяниях четырёх цветов [багряного, зелёного, жёлтого, алого] нараспев читали положенные слова, играли три отделения музыкантов.
Правила этого собрания поначалу были немного неясны, но в краю Овари жил один писарь. Он видел, как управитель края неладно ведёт дела, и обратил помыслы к Закону Будды, твёрдо решил: обрею голову, уйду из этого края! А меж тем монах храма Ямасина, общинный старейшина Дзэнсю: получил приглашение прибыть в тот край, и писарь, питая великие помыслы, примкнул к нему, покинул родные места, отправился в храм Ямасина, обрил голову, надел тёмные одежды, стал учеником общинного старейшины. Имя ему дали Дзюко:. Изначально был он чист сердцем, ум его был ясен, а потому он освоил Путь верного учения, изучил приёмы музыкантов. А потому люди в свете все почитали Дзюко: и кланялись ему, величали его Наставником.
И вот, этот Дзюко: разработал правила для собрания по «Сутре о нирване», стал проводить обряд с особенной пышностью: толпа в цветных одеждах пела, музыканты играли. А на следующий день светлый бог Ацута из края Овари устами отрока-служки обратился к наставнику Дзюко: с такой речью:
– Ты человек из моего края. И вот, теперь ты проводишь достойное собрание, я об этом узнал и вчера прибыл сюда, чтобы послушать. Но сейчас тут сделался сплошной мир будд – все склоны Нара охраняют Бонтэн, Тайсяку, четыре великих небесных царя, так что я не смог приблизиться, ничего не услышал. Горюю я беспредельно. Как бы мне всё-таки послушать этот обряд?
Дзюко: выслушал, пожалел бога и сказал ему:
– Вчера ты прибыл сюда ради Закона, а я ничего об этом не знал. А потому ради тебя, о светлый бог Ацута, я готов провести собрание ещё раз!
И тотчас провёл собрание Закона: исполнил музыку и песни, прочёл сто раз «Сутру о Цветке Закона». А Светлый бог Ацута это слушал […] Теперь всегда на второй день (после собрания по «Сутре о нирване») проводят это собрание Закона. Его называют собранием «Цветка Закона». С тех пор оба обряда проводят в храмовом зале, и доныне этот обычай не прервался.
Думается, воистину люди, у кого есть сердце, непременно должны послушать это собрание по «Сутре о нирване». Люди нашего мира все – четыре части (общины) учеников Сякамуни. Если, всегда помня день его ухода в нирвану, они собираются и встречаются на этом собрании, то уничтожают грешные деяния и несомненно возродятся в Чистой земле – так думается.
А ещё люди повсюду передают такие слова:
– Когда житель нашей страны уходит из мира и вступает на Тёмную дорогу, государь Эмма и чиновники Тёмной дороги его спрашивают: поклонился ты собранию по «Сутре о Нирване» в храме Ямасина или нет? Вот почему бывавшие на собрании по «Сутре о нирване» монахи и миряне, мужчины и женщины берут с собой цветы карахана, поднесённые в дар на том обряде, и на Тёмной дороге предъявляют их как знак!
Неизвестно, верны эти слова или пусты, но люди их передают. На самом деле и правила этого собрания, и способ проведения, и танцы, и музыка – чудесны, не похожи ни на что другое. Сердцем их не вместить! Уж не страна ли это Высшей Радости? – говорят люди. В Японии это лучший из обрядов – так передают этот рассказ.

Святилище Ацута находится далеко от города Нара, как считается, стоит оно на самой границе «Восточных земель», Канто:.

Цветок карахана выглядит примерно так, обычно это слово относится не к живому цветку, а к узору в виде пятилепесткового цветка.

В сборнике «Друг уединённой жизни» есть рассказ (1–3) про двух наставников школы Хоссо: – Дзэнсю и уже нам знакомого Гэмпина.

О том, как общинный глава Гэмпин закрыл ворота и не впускал общинного старейшину Дзэнсю
В старину в городе Нара жил человек по имени Гэмпин – общинный глава, монах храма Ко:фукудзи. Был он и мудрецом, и подвижником, но когда государь ему пожаловал чин общинного главы, он сложил песню и скрылся неведомо куда.

Тоцукуни-ва
Ямамидзу киёси
Кото сигэки
Кими-га миё-ни ва
Суману масарэри

В дальнем краю
Горные потоки чисты,
Всё расцветает
В веке твоём. Подле тебя
Мне не жить – и к лучшему.

Очень трогательно! «Дальний край» – это отдалённые земли. В самом деле, у дальних пределов, где не бывают люди, с гор струятся чистые потоки – ни для кого; мест таких много, и одно из них занял я сам [Кэйсэй 慶政, 1189–1268, составитель сборника].
Итак, своё решение Гэмпин потом, видимо, исполнил. По государеву велению Ко:бо:-дайси [он же Ку:кай 空海, 774–835] составил послание, где говорилось, как в глубине гор замечательно проясняются помыслы; письмо было отослано, но ответил ли Гэмпин, точно не упомню.
Этот общинный глава изначально в сердце своём был решительно настроен бежать от славы. И вот, высокодобродетельный Дзэнсю стал общинным старейшиной, побывал при дворе, выразил свою радость, а когда возвращался, пошёл дождь, так что пришлось укрыться под соломенным плащом и шляпой. Близилась ночь, ветер продувал насквозь, Дзэнсю думал: скорее бы домой! Кое-как добрался встал перед дверьми кельи с западной стороны, постучал – но никто ему не ответил.
Он долго стучался, и вот Гэмпин, товарищ его, еле слышно отозвался: кто там?
– Эй, что за чепуха?! Хоть мы с тобой и не договаривались, чтоб ты отворил, когда я постучу, а всё равно: ливень страшный, я тут мучаюсь, что ж так долго не выходил? Задремал, что ли?
– Ежели кто ценит умение хорошо держаться в трудных обстоятельствах [например, когда награждают при дворе], то даже если его встретят в столь жалком виде, разве он огорчится? Я это учёл, вот и не торопился открыть.
Общинный старейшина Дзэнсю тоже был замечательный подвижник […]

И ещё в том же сборнике есть рассказ (1–2) про то, как Дзэнсю, сам того не желая, обратил человека к верному пути (то есть подходящему именно для него).

О том, как пробудилось сердце общинного главы Нёгэна
В старину жил человек по имени Нёгэн, общинный старейшина. Поначалу он жил в городе Нара, в храме То:дайдзи, освоил учение школы Кэгон [то есть «Сутры цветочного убранства»].
В ту пору высокодобродетельный Дзэнсю явил великие достоинства в учёбе: одолевал сонливость, терпел голод, люди той поры это видели и в один голос говорили: удивительно! Общинный старейшина, глядя на него, думал: сколько бы я ни усердствовал в ученье, этого человека превзойти не смогу. Но если сменю путь, все силы обращу к подвижничеству, то опережу этого человека, и славу в мире обрету, и в чинах возвышусь! Затворился в Кумано, подвижничал, надрывал тело, сокрушал кости. Но и тогда по соседству с ним нашёлся кто-то, чьё подвижничество было раз в пять или шесть суровее. Видя такое, Нёгэн решил: странно! И ещё подумал: если на свете бывает такое, то куда уж мне! Стало быть, напрасно мучился, и в итоге сбежал оттуда.
Так он поселился в краю Харима в долине, что зовётся Такао-дани, и не заботясь ни о чём другом, стал подвижничать ради будущего века, постоянно очищал помыслы и читал «Сутру цветочного убранства».
Тогда вокруг него стало собираться множество людей, желавших пойти к нему в ученики, и позже он, коль скоро учительствовать в его замысел не входило, построил себе в уединённом месте хижину и поселился там совсем один, даже еду добывал себе сам, а ученикам время от времени разрешал приходить в гости.
Однажды он сказал: ближайшие семь дней мне нужно посвятить наивысшему подвижничеству, ни в коем случае ко мне не приходите! И какое-то время никто его не тревожил. Прошло несколько дней, и возле хижины почуялось несказанное благоухание, люди удивились, смотрят – а Нёгэн сидит, соединив ладони, лицом к западу, и похоже, уже скончался. Шёл ему шестьдесят второй год, было это во второй день двенадцатого месяца. Главным его почитаемым был Каннон, Внимающий Звукам […]

Via