Про патриотизм - 1.
Начнем сначала.
В Древней Греции словом πατριώτης (патриоты) называли… варваров, которых считали «либо нецивилизованными, либо очень примитивными, поскольку у них не было ни культуры, ни искусства, ни ремесла, и из всего многообразия жизни у них был только общий Патрис или отечество». Тут надо понять, что тогда патриоты делились по клановому или территориальному признаку, то есть слово «патриот» было синонимом слова «земляк».
В Средние Века понятие расширилось до принадлежности к какой-либо корпорации или группе/цеху. Например, тот же каталонский патриотизм в период XIV-XVII веков «заключался не в особом языке или культуре, и уж тем более в претензиях на какое-либо согласие между государством и нацией в духе современного национализма; но в защите некоторых привилегий или коллективных прав, обязательно стратифицированных или распределяемых неравным образом, но которые, в свою очередь, фиксировали статус, если не место, каталонской провинции в этой испанской или «многопровинциальной» монархии». То есть каталонцы боролись за права и свободы, данные им при вхождении в Арагон и Кастилию, за привилегированность положения своей провинции в составе империи, а не за собственную национальную идентичность. То есть мы с вами видим патриотическое, но не националистическое движение.
Кстати, во Франции времен религиозных войн гугеноты себя называли «хорошими патриотами» (bon patriote), потому что практически все были выходцами из Гаскони, земляками, у них эту кальку слизал Оранский, который представил восстание в Нидерландах как восстание «хороших патриотов» (земляков) против тирана Филиппа II.
Первым понятие патриотизма в современном политическом (а не гражданском) понимании этого слова сформулировал Паскуали де Паоли в 1729 году, во время восстания Корсики против Генуэзского владычества. На мой взгляд, это формулировка самая чеканная, и самая верная: «Патриот – это человек, который так любит свою Родину, что готов умереть за нее». При этом что у корсиканцев, что у самоназвавшихся «патриотами» американских колонистов во время войны за Независимость, слово «патриот» было строгим синонимом слова «сепаратист», «восставший» (separatist, rebel).
Чуть ранее, в 1724 году, ученый и поэт Микаэл Ричи (не знаю точно, как на немецком должна читаться фамилия Richey), издававший журнал «Der Patriot» (в том, еще классическом понимании переводилось как «Соотечественник»), выдал такое определение: «патриот — это тот, кто искренне серьезно относится к интересам своего отечества», тот, кто «усердно и постоянно служил общему благу». В 1742 году Ричи перевел «Patriot» как «Stadtfreund» (друг по городу, то есть земляк).
Кстати, в Швеции той эпохи патриотами себя самоназвала «партия колпаков» в пику «партии шляп», которые, как всем известно, продались русским, и вообще сплошь все через одного были шпигунами русской императрицы (Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины Алексеевны – нужное подчеркнуть).
Но настоящая жопа с определениями и самоназваниями началась в конце XVIII и XIX веке. Давайте пробежимся. Итак, перед Французской революцией патриотами себя называли физиократы. Однако в 1789 году у них это самоназвание перехватили Клуб 1789 года, из которого потом вышли почти все якобинцы. То есть, по аналогии, мы с вами должны считать, что патриоты – это левые?
Да хрен там! Ибо в той же Голландии (читавшие голландский цикл помнят) патриотами называли себя крайне правые приверженцы дома Оранского. И понятно, что во время вторжения французских войск в Голландию в 1790-х французские патриоты воевали с голландскими патриотами.
Но пожалуй самая запутанная ситуация сложилась в разваливающейся испанской империи. Итак, патриотами себя там называли: а) консервативные силы, поддерживающие короля Фердинанда VII; б) сторонники Кадисской хунты; в) ну и чтобы совсем уж запутать ситуацию – восставшие в испанских колониях. То есть патриоты боролись с патриотами и посылали войска в далекие земли против патриотов.
Вообще, в Испанской Америке подошли к делу с выдумкой, оправдывая свое право на независимость. Знаете, подо что они повели базу и на что ссылались? Блин, хохма на самом деле.
Собственно все эти Боливары и Миранды говорили следующее – когда папа делил мир по Тордесильясскому договору 1494 года, он Америку дарил не Испании или испанцам, а… католическим монархам. ТО есть при условии сохранения в Южной Америке католицизма править там может кто угодно. Бинго!
Ну да мы отвлеклись.
Ибо во Франции войны патриотов чуть не привели к развалу страны, создали предпосылки для трех революций и поспособствовали проигрышу в войне с Пруссией.
После 1814 года, как все знают, Франция раскололась на два лагеря – это бонапартсты и монархисты. Понятно, что обе стороны самоназывали себя патриотами. К 1830-м расклад изменился и переплюнул даже пример Испании, приведенный выше. Во Франции за власть боролись 4 равновеликие (конечно же – патриотические!) фракции: легитимисты, католицисты, республиканцы и орлеанисты. Легитимисты хотели неограниченную монархию, орлеанисты – конституционную монархию, республиканцы – понятно дело, что республику, а католицисты – примат католической церкви. При этом все они самоназывали себя патриотами, а своих оппонентов – бяками, шпигунами и вообще гадами заморскими. Недаром Франсуа Карон писал про Францию того времени: «тут вопрос религиозный неотделим от вопроса патриотического, и каждая партия претендует на воплощение «души» Франции». Понятно, что все эти фракции передрались между собой, чем воспользовался Наполеон III, пришел к власти, дабы направить энергию враждующих между собой патриотов в какое-то другое русло и избежать очкредных революций – ввязался в Крымскую войну, потом – в Мексику и Индокитай, у а потом – Пруссия, но тут уже не свезло, не фартануло. От чего бежали, к тому и пришли – здравствуй, новая революция, здравствуй, Парижская комунна.
Итак, прошлись по Франции, Испании, Германии, даже немного затронули Тринадцать колоний. Давайте вспомним и Италию. И тут размах чисто русский. Не шучу. Вы знаете про многозначность слова «Третий Рим»? Ну, у нас, в российской специфике понятно – первый – собственно Рим, второй – Константинополь, и после его падения - «Москва – Третий Рим, и четвертому не бывать». Хрен там, уважаемые соотечественники. Ибо некто Мадзини, тот самый итальянский карбонарий, предложил, скотина такая, еще одну концепцию Третьего Рима – Рим был цезарей, существует Рим папский, а мы построим Рим демократический, свободный, патриотический. Кстати, построили. По крайней мере, задекларировали, что выполнили завет Мадзини. Сделал это некто… Муссолини.
Ну мы сейчас не про него, а про 1840-е. Собственно, по мысли Мадзини после прихода к власти нужно было воссоздать Римскую империю, в каких границах – он не уточнял, но замах, по ходу, был большой. То есть, в сухом остатке - патриотизм в сознании Мадзини – это воссоздание Римской империи («Civiltà romana», ни больше, ни меньше).
Может быть продолжим при случае.
В Древней Греции словом πατριώτης (патриоты) называли… варваров, которых считали «либо нецивилизованными, либо очень примитивными, поскольку у них не было ни культуры, ни искусства, ни ремесла, и из всего многообразия жизни у них был только общий Патрис или отечество». Тут надо понять, что тогда патриоты делились по клановому или территориальному признаку, то есть слово «патриот» было синонимом слова «земляк».
В Средние Века понятие расширилось до принадлежности к какой-либо корпорации или группе/цеху. Например, тот же каталонский патриотизм в период XIV-XVII веков «заключался не в особом языке или культуре, и уж тем более в претензиях на какое-либо согласие между государством и нацией в духе современного национализма; но в защите некоторых привилегий или коллективных прав, обязательно стратифицированных или распределяемых неравным образом, но которые, в свою очередь, фиксировали статус, если не место, каталонской провинции в этой испанской или «многопровинциальной» монархии». То есть каталонцы боролись за права и свободы, данные им при вхождении в Арагон и Кастилию, за привилегированность положения своей провинции в составе империи, а не за собственную национальную идентичность. То есть мы с вами видим патриотическое, но не националистическое движение.
Кстати, во Франции времен религиозных войн гугеноты себя называли «хорошими патриотами» (bon patriote), потому что практически все были выходцами из Гаскони, земляками, у них эту кальку слизал Оранский, который представил восстание в Нидерландах как восстание «хороших патриотов» (земляков) против тирана Филиппа II.
Первым понятие патриотизма в современном политическом (а не гражданском) понимании этого слова сформулировал Паскуали де Паоли в 1729 году, во время восстания Корсики против Генуэзского владычества. На мой взгляд, это формулировка самая чеканная, и самая верная: «Патриот – это человек, который так любит свою Родину, что готов умереть за нее». При этом что у корсиканцев, что у самоназвавшихся «патриотами» американских колонистов во время войны за Независимость, слово «патриот» было строгим синонимом слова «сепаратист», «восставший» (separatist, rebel).
Чуть ранее, в 1724 году, ученый и поэт Микаэл Ричи (не знаю точно, как на немецком должна читаться фамилия Richey), издававший журнал «Der Patriot» (в том, еще классическом понимании переводилось как «Соотечественник»), выдал такое определение: «патриот — это тот, кто искренне серьезно относится к интересам своего отечества», тот, кто «усердно и постоянно служил общему благу». В 1742 году Ричи перевел «Patriot» как «Stadtfreund» (друг по городу, то есть земляк).
Кстати, в Швеции той эпохи патриотами себя самоназвала «партия колпаков» в пику «партии шляп», которые, как всем известно, продались русским, и вообще сплошь все через одного были шпигунами русской императрицы (Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины Алексеевны – нужное подчеркнуть).
Но настоящая жопа с определениями и самоназваниями началась в конце XVIII и XIX веке. Давайте пробежимся. Итак, перед Французской революцией патриотами себя называли физиократы. Однако в 1789 году у них это самоназвание перехватили Клуб 1789 года, из которого потом вышли почти все якобинцы. То есть, по аналогии, мы с вами должны считать, что патриоты – это левые?
Да хрен там! Ибо в той же Голландии (читавшие голландский цикл помнят) патриотами называли себя крайне правые приверженцы дома Оранского. И понятно, что во время вторжения французских войск в Голландию в 1790-х французские патриоты воевали с голландскими патриотами.
Но пожалуй самая запутанная ситуация сложилась в разваливающейся испанской империи. Итак, патриотами себя там называли: а) консервативные силы, поддерживающие короля Фердинанда VII; б) сторонники Кадисской хунты; в) ну и чтобы совсем уж запутать ситуацию – восставшие в испанских колониях. То есть патриоты боролись с патриотами и посылали войска в далекие земли против патриотов.
Вообще, в Испанской Америке подошли к делу с выдумкой, оправдывая свое право на независимость. Знаете, подо что они повели базу и на что ссылались? Блин, хохма на самом деле.
Собственно все эти Боливары и Миранды говорили следующее – когда папа делил мир по Тордесильясскому договору 1494 года, он Америку дарил не Испании или испанцам, а… католическим монархам. ТО есть при условии сохранения в Южной Америке католицизма править там может кто угодно. Бинго!
Ну да мы отвлеклись.
Ибо во Франции войны патриотов чуть не привели к развалу страны, создали предпосылки для трех революций и поспособствовали проигрышу в войне с Пруссией.
После 1814 года, как все знают, Франция раскололась на два лагеря – это бонапартсты и монархисты. Понятно, что обе стороны самоназывали себя патриотами. К 1830-м расклад изменился и переплюнул даже пример Испании, приведенный выше. Во Франции за власть боролись 4 равновеликие (конечно же – патриотические!) фракции: легитимисты, католицисты, республиканцы и орлеанисты. Легитимисты хотели неограниченную монархию, орлеанисты – конституционную монархию, республиканцы – понятно дело, что республику, а католицисты – примат католической церкви. При этом все они самоназывали себя патриотами, а своих оппонентов – бяками, шпигунами и вообще гадами заморскими. Недаром Франсуа Карон писал про Францию того времени: «тут вопрос религиозный неотделим от вопроса патриотического, и каждая партия претендует на воплощение «души» Франции». Понятно, что все эти фракции передрались между собой, чем воспользовался Наполеон III, пришел к власти, дабы направить энергию враждующих между собой патриотов в какое-то другое русло и избежать очкредных революций – ввязался в Крымскую войну, потом – в Мексику и Индокитай, у а потом – Пруссия, но тут уже не свезло, не фартануло. От чего бежали, к тому и пришли – здравствуй, новая революция, здравствуй, Парижская комунна.
Итак, прошлись по Франции, Испании, Германии, даже немного затронули Тринадцать колоний. Давайте вспомним и Италию. И тут размах чисто русский. Не шучу. Вы знаете про многозначность слова «Третий Рим»? Ну, у нас, в российской специфике понятно – первый – собственно Рим, второй – Константинополь, и после его падения - «Москва – Третий Рим, и четвертому не бывать». Хрен там, уважаемые соотечественники. Ибо некто Мадзини, тот самый итальянский карбонарий, предложил, скотина такая, еще одну концепцию Третьего Рима – Рим был цезарей, существует Рим папский, а мы построим Рим демократический, свободный, патриотический. Кстати, построили. По крайней мере, задекларировали, что выполнили завет Мадзини. Сделал это некто… Муссолини.
Ну мы сейчас не про него, а про 1840-е. Собственно, по мысли Мадзини после прихода к власти нужно было воссоздать Римскую империю, в каких границах – он не уточнял, но замах, по ходу, был большой. То есть, в сухом остатке - патриотизм в сознании Мадзини – это воссоздание Римской империи («Civiltà romana», ни больше, ни меньше).
Может быть продолжим при случае.
Войдите, чтобы подписаться
Подписчики
0
0 комментариев
Нет комментариев для отображения
Пожалуйста, войдите для комментирования
Вы сможете оставить комментарий после входа
Войти сейчас