Ещё один японский художник, угодивший на слом времён — начавший удачно, продолживший успешно и закончивший печально (хотя и не настолько печально, как Ватанабэ Кадзан). Это Кикути Кэйгэцу (菊池契月, 1879-1955), урождённый Кикути Кандзи. Кикути Ё:саю он приходился очень дальним родственником и родом был не с Кюсю, а из Нагано в самом центре Хонсю. В тринадцать лет он начал учиться у преуспевающего киотоского пейзажиста, в семнадцать перебрался в Токио — там в это время как раз работал ещё один дальний родственник и художник, Кикути Хо:бун. Хо:бун охотно взял юношу в ученики, забрал к себе в Киото, а через десять лет выдал за него свою дочь (и брак этот оказался очень удачным).
Хо:бун работал в основном в жанре «цветы и птицы», но иногда писал и картины «из старинной жизни» — вроде этого вот «Самурая»:


У его ученика с цветами и птицами не очень сложилось (сам Хо:бун тут был настоящим мастером, ещё покажем как-нибудь), а вот «людей старых времён» он начал изображать охотно. Поначалу подражая разным знаменитостям своего времени — вот эта его ранняя девица останавливает коня на скаку вполне в духе Огата Гэкко: —


И таких кабукинских персонажей тоже много кто тогда рисовал:


Действа Но: Кэйгэцу тоже вниманием не обошёл — хотя если уж на сцене Но: у него появляется персонаж из более старой, хэйанской эпохи, то и изображается соответственно:


Тоже картина (1910 года) из жизни хэйанской знати — во дворце зажигают вечером светильники:


Тут уже заметно и вполне чёткое влияние западной живописи. К этому времени и Кэйгэцу, и его тесть и наставник вернулись в Киото и устроились (преподавателем и помощником преподавателя) в тамошнее городское Училище искусств и ремёсел (Хо:бун там и до этого уже работал). Тридцатилетний Кэйгэцу и сам стал осваивать новые приёмы. В тогдашнем соперничестве «японской» и «западной» школ его, ученика Кикути Хо:буна, твёрдо причисляли к «японском» стилю — но он был уже вполне узнаваем со своими героями легенд и древней истории.

Этот красный отрок — один из спутников Государя Фудо:, вполне «иконописный».

Ацумори, юный и прекрасный воин времён распри Тайра и Минамото, попаший и в воинские повести, и в Но:, и в Кабуки.


Ещё витязи той же войны (слева — Таданори).

К концу 1910-х годов Кикути Кэйгэцу был уже известным мастером и выставлялся очень широко. Чаще всего воспроизводят вот эту его гравюру — красавицу-гейшу Кохару в манере XVIII века.

В начале двадцатых годов вышло полное собрание пьес Тикамацу Мондзаэмона, для приложения к нему гравюры заказали самым разным тогдшним знаменитостям — и героиня «Самоубийства влюблённых на острове Небесных Сетей» досталась Кэйгэцу, благо он уже прославился своими красавицами в самых разных вкусах.
Вот эти девушки и девочки (некоторых художник рисовал со своих дочерей):

«Летний ветерок» — под XVI век.

Кукольница с лошадкой

«Красные губы»


Японское платье, европейский стул — важное для Кэйгэцу сочетание. В 1922-1923 годах он, как полагалось художнику, съездил в Европу. В музеях на него наибольшее впечатление произвели живопись эпохи Возрождения — и древнеегипетская скульптура. Он усердно копировал всё, что успевал.


Девушка в розовом вполне японская


Эти умильные детки — скорее западные.

Но больше всего — того сплава художественных обычаев, за который его и любили.



А это уже тридцатые годы:




«Волны Юга» — окинавские женщины из цикла про присоединённые в последние десятилетия к Японии края.


«Цветы и птицы» после смерти Кикути Хо:буна в 1918 году отошли на задний план. Зато появились вот такие картинки:

«Лютня»

«Праздник кукол»

Но и старинные витязи никуда не делись. Вот «Дружба» 1938 года:


А вот мой любимец: весенним днём старый воин «штопает» во дворе свои доспехи:


У Кикути Кэйгэцу было уже много учеников (некоторые потом стали очень известными), он по-прежнему выставлялся, получал всё более почётные звания. Но уже шла война, долгая, поначалу победоносная, а потом всё более тяжёлая. Спрос на картины и гравюры с красавицами падал, и даже самураи не могли прокормить семью — а она к тому времени сильно разрослась. Зарабатывать можно было в основном всяким официозом, от которого Кэйгэцу всю жизнь до того старался держаться подальше. Но к началу сороковых сломался — тем более что Европу-то он любил, но Америку терпеть не мог. И его картины тех лет — плакатные воины прежних войн, «Торжественная встреча экипажа государя-императора» и прочее — уже малоотличимы от самой типовой тогдашней продукции. Исторические наряды и доспехи не помогли — Кикути Кэйгэцу прослыл одним из самых усердных «патриотических мастеров».
А потом война кончилась — разгромом. Кэйгэцу уже имел стойкую репутацию милитариста-пропагандиста, приспешника военщины и истового антиамериканца. Заказы, естественно, кончились, выставки для него оказались закрыты; когда через десять лет после войны семидесятипятилетний Кикути Кэйгэцу умер (почти в полной нищете), его уже никто не помнил, а кто помнил — те знать не желали.
И не вспоминали полвека. Только в 2009 году, на 130 лет со дня рождения, снова состоялась его выставка в Японии. И оказалось, что в Японии был ещё один хороший художник.

Via