(Окончание. Начало тут)

В прошлый раз мы закончили на конном парадном Тоётоми Хидэёси. Сегодня на первой же картинке самый крупный — он же, но главный — другой персонаж.

А дело было так. Охотился Хидэёси жарким летним днём и заехал перевести дух в буддийский храм. Попросил чаю — и сальчик послушник принёс по очереди не одну, а три чашки. Первую — чуть тёплую, вторую — погорячее, третью — совсем горячую. Для прохлады и утоления жажды, стало быть, для запаха и для вкуса. Хидэёси, большой знаток чайного дела, мальчика похвалил, забрал из храма и к себе приблизил как человека умного, чуткого и тонкого. И вырос мальчик в Исиду Мицунари (1559-1600), очень неплохого полководца и лучшего хозяйственника при Хидэёси (когда его назначили управлять главным торговым городом — Сакаи, он за пару лет поднял доход от тамошней торговли втрое!) После смерти Хидэёси Мицунари стал главою одного из двух опекунских советов при его сына; другой совет возглавлял Токугава Иэясу, и в конце концов Исида Мицунари лишился-таки головы.
История про три чашки чая, скорее всего, выдуманная, но приятная и поучительная: всему свой срок и своя последовательность.

Что до его сперва союзника, а потом противника Токугавы Иэясу, то он предстаёт в уже не раз виденном нам положении: когда он мальчиком, сидя на закорках у служилого, командует сражением своих сверстников.

Эту драку изображают на разных картинках немного по-разному; здесь упор не на рукопашную, а на «перестрелку»: мальчишки кидаются камнями.

Като: Киёмаса (1562-1611), ещё один сподвижник и любимец Хидэёси, был в числе других послан покорять Корею. Это было, мягко говоря, не самое удачное предприятие Тоётоми Хидэёси, да и у Киёмасы дела за морем шли неважно (один раз его даже оговорили, отозвали и посадили под стражу, хотя потом вернули обратно — картинку про этот случай мы уже когда-то показывали). Но запомнилось пребывание Киёмасы в Корее прежде всего тем, что он там одолел тигра: в самой Японии такой подвиг совершить тогда было уже куда сложнее — за отсутствием тигров.

Соответственно, и самого Киёмасу охотно сравнивали с тигром — и в положительном смысле (за силу и храбрость), и в отрицательном (за лютость и свирепость). Но здесь перед нами всё же скорее человеческая доблесть, поборающая силы природы.

Картинка номер шестнадцать — к сюжету, уже знакомому нам по «Пятнадцати мальчикам Японии». Там мы видели, как занимается каллиграфией внук Токугавы Иэясу, малолетний Такэтиё, будущий сёгун Токугава Иэмицу (1604–1651). Он был нелюбимым сыном у родителей, которые продвигал в наследники его брата. Верная кормилица нашего героя Касуга добилась, чтобы Такэтиё предстал перед своим великим дедушкой и явил ему свои таланты. Иэясу был впечатлён и решил спор о наследовании в пользу мальчика.


Но в нынешнем сугороку в этой истории главным оказывается не талантливый отрок, а его преданная и пробивная няня, Сайто: Офуку (1579—1643), она же госпожа Касуга. Между прочим, злые языки поговаривали, что Иэмицу — не внук старого Иэясу и вскормленник Офуку, а родной сын их обоих; но это всё же явно лживая сплетня. После того как Иэмицу стал сёгуном, ей было поручено обустройство женской половины в эдоском замке, а в пятьдесят лет она удостоилась чести, редчайшей для женщины её происхождения (она была из семьи простого самурая) — вскормленник представил её императору, и она получила очень высокий придворный ранг (после чего и именовалась по нему — Касуга-но цубонэ). Сохранился её портрет, и на нашей картинке она на него даже немного похожа.

На следующей картинке изображён на ней Ягю: Хида-но-ками Мунэфую (1613-1675), знаменитый мастер боевых искусств, наставник в фехтовании сразу двух сёгунов. Он побеждает вооружённого противника, с ам используя только две соломенные шляпы.


Шляпы эти — не случайный выбор, они изображены на гербе Ягю: (а весь этот род славился фехтовальным мастерством и основал свою школу боя).

Но почему из многочисленных Ягю: в нашу игру попал именно Мунэфую, а не, скажем, его даже более прославленный брат Дзю:бэй или отец Мунэнори? Тому может быть две причины. Во-первых, «Детский клуб» — журнал токийский, а именно при Мунэфую от школы семьи Ягю: окончательно отделилась её эдоская ветвь. Во-вторых (и это более вероятно), имелись хрестоматийные рассказы о том, что в детстве Мунэфцю был слабее и отца, и братьев, но успешно закалил себя многолетними упражнениями, телесными и духовными. Так что перед нами — пример того, что «усердие всё превозмогает».

Насколько мы поняли, тому же посвящена и следующая картинка. На ней — Таникадзэ Кадзиносукэ, великий борец сумо:, живший в XVIII веке и прославившийся не только как исключительно сильный и ловкий мастер (он двадцать один раз завоёвывал самое высшее звание!), но и как добрый человек и хороший товарищ — о нём мы рассказывали вот здесь, ближе к концу.
 

Но на игровом поле Таникадзэ, похоже, тоже выступает примером упорства и неустанных упражнений: как Милон Кротонский ежедневно носил на плечах телёнка, а тот постепенно вырос в быка, так и наш сумоист в юности ежедневно ворочал всё более тяжкие камни. Однако может быть, перед нами иллюстрация и к какой-то ещё байке о Таникадзэ — их много, его очень любили. Если кто знает, подскажите!

В той же мэйдзийской серии гравюр про «решительных людей», что Таникадзэ, мы встречали и следующего персонажа. Ханава Хокиити (1746-1821 ослеп в семь лет, но тем не менее всю жизнь (на слух и по памяти) изучал литературу, медицину, право, историю и много в том преуспел. Им было составлено самое большое в Японии собрание старинных документов — почти три тысячи свитков. Был он и выдающимся преподавателем — и именно этой его деятельности и посвящена наша картинка (и гравюра в «Решительных людях»).

Однажды Хокиити занимался с несколькими школярами, читал лекцию про «Повесть о Гэндзи». Учеников в этот раз набралось немного, все уместились в небольшой комнате, освещаемой единственной лампой. Сквозняк задул светильник, слепой Хокиити этого не заметил и спокойно продолжал читать. Ученики попросили: «Погодите, погодите! Лампа погасла, нам не видно ни книг, ни тетрадей, сейчас мы снова зажжём огонь и можно будет продолжать!» Наставник с улыбкой ответил: «Вот как неудобно зависеть от видимого глазами света, без него вы сразу оказываетесь слепы! А вот наша внутренняя просвещённость всегда с нами!» И продолжил читать лекцию.
Как и на многих других клетках нашей игры, здесь художник попытался передать внешность героя, опираясь на сохранившийся портрет Хокиити.

И Ханава Хокиити, и Таникадзэ прославились давно и на гравюрах были персонажами привычными. А вот следующий герой нашей игры — нет, наоборот, его имя десятилетиями было если не запретным, то нежелательным для упоминания. Это художник Ватанабэ Кадзан (1793-1841), о котором мы недавно подробно рассказывали. Нищий служилый самурай, он одним из первых осознал слабость сёгунской Японии перед лицом Запада, предупреждал об этом токугавское правительство — а в итоге был обвинён в сеянии паники и едва ли не в шпионаже, попал в опалу, и в конце концов его довели до самоубийства. Только при Мэйдзи прозорливость Кадзана оценили и он был реабилитирован.


Но на нашей картинке — эпизод из его детства, описанный Кадзаном в его автобиографии. В двенадцать лет у моста Нихонбаси в Эдо будущий художник столкнулся с пышным шествием — в окружении свиты и охраны ехал его ровесник, князь Бидзэн. Юный Кадзан почувствовал горечь: этот мальчик в носилках не старше его самого, тоже ничего ещё толком не совершил, а род Ватанабэ, если уж говорить о предках, даже гораздо древнее и славнее — так почему же князь окружён почётом и роскошью, а он, Кадзан, представитель такого же воинского сословия, мыкает горе в отчаянной бедности? Пока он размышлял о несправедливости мира, один из охранников грубо оттолкнул его с дороги — и эту обиду Кадзан не забыл до смерти.
Надо сказать, что автобиография Кадзана — это больше публицистика, чем воспоминания, и неточностей там много. На самом деле, например, князь Бидзэн в ту пору был не его сверстником, а вдвое старше. Но всё равно этот случай был хорошим примером несправедливого неравенства (ведь в будущем Кадзан и впрямь оказался куда более талантливым и достойным человеком чем этот князь), и хотя изображался редко, но в наше сугороку попал — наряду с другими не самыми частыми примерами.

Насколько редко появлялся на картинках Кадзан, настолько навяз уже в зубах всем школьникам следующий персонаж — Ниномия Киндзиро:, будущий Ниномия Сонтоку (1787–1856).


Нищий батрачонок, он усердно учился (и обычно изображается именно вот так — с вязанкой хвороста и книжкой) и в конце концов стал учёным агрономом, философом, чиновником и основателем сельскохозяйственных кооперативов — при Мэйдзи и позже ему даже святилища воздвигали!. В Японии Киндзиро: — такой же символ юного крестьянского самородка с неуёмной жаждой знаний, как у нас Ломоносов. Мы уже встречали его, например, в «Пятнадцати мальчиках Японии», хоть там он и без вязанки.

Там же с ним соседствовал и Сайго: Такамори (1827-1877), самурай из Сацумы, был одним из самых видных деятелей антисёгунского движения и раннего Мэйдзи, одним из «Троих великих героев Реставрации». О нём мы подробнее писали здесь. Принципиальный и последовательный, он стал примером мужества даже несмотря на то, что кончил мятежом против мэйдзийского правительства.


В нашем сугороку вообще хватает «оппозиционеров», начиная с Нитирэна. Но Такамори досталась не самая выразительная картинка — такой же скучноватый конный портрет, как у Хидэёси…

На последнем, двадцать третьем из нумерованных полей, генерал Ноги Марэсукэ (1849—1912) принимает капитуляцию Порт-Артура во время русско-японской войны.
 

Вид у него серьёзный и торжественный, но невесёлый: Ноги считал себя виноватым в огромных потерях японской армии при осаде Порт-Артура и просил потом у государя Мэйдзи разрешения на самоубийство в знак раскаяния. Мэйдзи строго-настрого запретил своему любимцу кончать с собою — по крайней мере пока он, Мэйдзи, жив. Ноги повиновался в точности — и зарезался почти сразу после смерти Мэйдзи. А в промежутке между войной и смертью он, помимо прочего, основал японское скаутское движение — с которым «Детский клуб» был тесно связан.

И, наконец, клетка выигрыша. На ней — адмирал То:го: Хэйхатиро: (1848—1934). Он был сверстником генерала Ноги, его соратником в пору русско-японской войны (только на море, а не на суше), после смерти Ноги стал его преемником как воспитатель принца Хирохито (который в пору выхода нашего сугороку уже стал императором Сё:ва). То:го: Япония была во многом обязана своим военным флотом — и на картинке мы видим старого адмирала на палубе боевогог корабля.


Почему именно ему досталась последняя, особенно почётная клетка игры? То:го: прожил долгую жизнь — начинал воевать он ещё в гражданской войне в пору Реставрации, а умер — можно сказать, только что, за несколько месяцев до выхода номера журнала с этим сугороку (и в журнале, конечно, по этому поводу о нём много писали в этот год). Для школьников-читателей этот старый адмирал был одновременно и свидетелем и участником легендарного прошлого — и современником, которого они вполне успели застать. Примерно как Будённый для советских школьников моего поколения…

В целом, однако, сугороку получилось очень любопытное: с самыми расхожими персонажами исторических гравюр и игр соседствуют довольно редкие, с образцами вознаграждённой преданности властям чередуются и мятежники со смутьянами, и люди преданные, но властью жестоко обиженные (как Сугавара-но Митидзанэ или Ватанабэ Кадзан), представлены, в общем, все сословия… И то и дело идёт отсылка к главной теме: «не убивай, если можешь не убивать». Для сугороку и вообще печатной продукции тех лет это очень редкая — и очень достойная тема.
Интересно, кто составлял «сценарий» этой игры. Но имена художников мы нашли, а автора — нет.

Via