Соболева Н. А. К истории украинского "тризуба"
By
Saygo
Соболева Н. А. К истории украинского "тризуба" // Вопросы истории. - 2015. - № 11. - С. 3-18.
Данная статья посвящена вопросу об исторических корнях современного герба Украины — так называемого трезубца («тризуба»).
Поводом к ее написанию послужили два историографических феномена последнего времени: статья научного сотрудника Гуманитарного центра истории и культуры Центральной и Восточной Европы в Лейпциге Вильфрида Йильге «Эксклюзия или инклюзия? Политика в области историографии и государственная символика в Украине» и только что вышедшая энциклопедия «Древняя Русь в средневековом мире». Статья доктора Йильге помещена в отдельном выпуске журнала «Восточная Европа», посвященном 70-летию немецкого историка и автора солидного библиографического труда «Государственная идея и государственная символика в Восточной Европе в XX в.» Ганса Лемберга1. Ряд авторов из разных стран проявили интерес к исследованию знаков власти европейских государств, которые обрели «широкую демократию» (Massen-demokratie) в 1989—1991 годах. По их мнению, вновь созданные самостоятельные государства могут легитимизироваться через традицию, которая находит отражение в державной символике. К подобным странам, по мнению Йильге, относится и Украина.
В энциклопедическом издании «Древняя Русь в средневековом мире»2, в составлении которого принимали участие многие ученые России, Украины и Беларуси, имеется несколько статей, в которых фигурирует трезубец.
В статьях энциклопедического издания и в статье Йильге трезубец предстает перед читателем как знак идентичности — в одном случае — древнерусской, в другом — украинской, то есть на первый план выступает его социальная значимость. Ключевым элементом идентичности является картина национального прошлого, которая в силу процессов глобализации и интеграции в современном мире находится в постоянном изменении и может становиться объектом манипулирования и направленного конструирования.
Раскрывая историю принятия в Украине в 1991—1992 гг. новых государственных символов, Йильге ссылается на труды, которые, к сожалению, в основном недоступны, однако ряд работ украинских исследователей, обращавшихся к истории трезубца, мне удалось прочитать. Автор чрезвычайно высоко оценивает роль Андрея Гречило — создателя и председателя основанного в 1990 г. украинского геральдического общества во Львове, который разработал концепцию Малого Государственного герба Украины, принятую специальной Комиссией украинского парламента 19 февраля 1992 года. Композиция Гречило состоит из золотого трезубца, помещенного на голубом поле (щита). При создании данной эмблемы Гречило ориентировался на утвержденный в 1918 г. Центральной Радой герб Украинской Народной Республики (УНР), позиционировавшей себя как «особое национально-культурное и политическое сообщество»3, для которого общегосударственная символика являлась необходимым компонентом идентичности. Скрупулезное исследование Гречило, посвященное становлению украинских государственных символов в 1917—1920 гг.4, раскрывает противоречивую картину выбора и интерпретации цветовой и графической символики герба и флага в период существования УНР.
В литературе отмечается большая роль в создании в указанное время герба Украины патриарха украинской исторической науки М. Грушевского, который обратил внимание на трезубец, изображенный на монетах Владимира Святого, отметив, что значение этой геральдической фигуры не разгадано, но она повторяется и на других предметах того времени, в частности, на кирпичах Десятинной церкви5. Как доказательство древности трезубца, вошедшего в герб современной Украины, многие ссылаются также на данные, содержащиеся в работах К. Болсуновского, опубликованных в конце XIX — начале XX века. Болсуновский увидел в трезубце знак, перешедший позднее в «герб Рюриковичей». Таким образом, трезубец можно считать прототипом последнего. Этот знак — монограмма греческого слова «басилевс», обозначающего титул правителя. Данным титулом обладали все восточные монархи. Знак трезубец, полученный, по мнению Болсуновского, из Византии, состоял из букв греческого алфавита, составлявших написание титула монарха. Титул перешел к наследникам князя Владимира (Святополу, Ярославу), чеканившим монеты, а после добавления к фигуре «тризуба» креста и полумесяца он и стал гербом «Рюриковичей»6.
С начала 90-х гг. прошлого века, когда Украина была поставлена перед выбором государственных символов, согласно ее новому статусу самостоятельного государства, значительно увеличилось количество работ, посвященных «тризубу», его историческому прошлому. Украинские историки обратились к работам предшественников, прежде всего Грушевского, который уже в начале 1917 г. опубликовал в прессе несколько статей по поводу герба Украины, позитивно оценив «знак неясного значїння, шось вродї тризубца», помещенный на монетах периода Киевской Руси. Однако позднее он написал, что новая Украина должна иметь свой отличительный знак, и предложил в качестве такового золотой плуг на синем поле как символ «мирного труда в новой Украине» с тем, чтобы этот знак занял место на щите с историческими гербами страны7. В качестве щитодержателей Грушевский предложил женщину с серпом и мужчину с молотом — «символы трудового народа».
Проект герба Грушевского
Знаки Рюриковичей
Споры относительно главной эмблемы украинского герба не завершились и после его утверждения Советом министров 25 февраля (12 по ст. ст.) 1918 года. В постановлении было записано: «Внести в Раду закон об установлении для Украинского государства принятого морским флотом герба Владимира Великого без креста». В некоторых проектах крест венчал трезубец. В тот же день Малая рада постановила: «Гербом Української Народної Республїки принимается знак Київської Держави часїв (времени. — Н. С.) Владимира Святого»8.
Буквально через год его сменил герб Советской Украины с серпом и молотом, однако, по мнению многих историков, особенно украинских, только трезубец символизировал государственность их земель. Не случайно «Тризубом» назывался политический журнал украинской эмиграции, издававшийся в 20-е гг. XX в. в Париже, на страницах которого была изложена одна из последних версий исторической значимости загадочной фигуры, обозначенной еще в начале XIX в. Н. М. Карамзиным как «знак, подобный трезубцу»9.
В 20-е — 30-е гг. XX в. в научной литературе окончательно утвердился взгляд на трезубец как на «родовое знамя Владимира». Выдающийся российский ученый академик Н. П. Лихачёв, делая обзор отечественной и зарубежной литературы о «загадочной фигуре» первых русских монет, написал в конце 1920-х гг.: «Мы видим, что теория родового знака совершенно упрочилась, разнообразны только толкования его происхождения»10. С ним соглашался барон М. А. Таубе, бывший профессор Санкт-Петербургского университета, к этому времени находившийся в эмиграции и занимавший должность сотрудника Института международного права в Гааге, который полагал, что к концу 1930-х гг. окончательно прояснилось значение (in genere) «загадочного знака» как родового знака Рюриковичей, однако его изображение (in specie) все еще оставалось для исследователей неясным. Таубе насчитал не менее 40 ученых, которые давали различные толкования трезубца. Сам Таубе считал, что знак in specie не представляет собой никакого предмета реального мира, однако склонялся к мысли о его скандинавских корнях11. С ним не был согласен киевский историк О. Пастернак, который, ознакомившись с ранними публикациями Таубе, в 1934 г. издал брошюру «Пояснения тризуба»12, где на основании собственного анализа контактов Украины с греками, римлянами, кельтами «раскрыл загадку» происхождения и значения «тризуба на Украине как государственного герба, национального знака и религиозного символа». В результате Пастернаком был сделан вывод, что, по свидетельству источников, киевский трезубец происходит с юга, а не с севера, как считал Таубе. На юге он появился еще до н.э., а в X в. пришел в Киев, куда князь принес с собой свой родовой герб. С юга этот герб «дорогой цивилизации» попал в Киев, а затем дальше на север — до Швеции13.
Выдающийся нумизмат А. В. Орешников, хотя и не акцентировал внимание на «предметности» знака Рюриковичей, неоднократно высказывался в пользу его местного, то есть автохтонного происхождения14. Некоторые исследователи исторических корней Древней Руси, а также просто любители этой тематики с пиететом относятся к мнению, высказанному советским историком О. М. Раповым, увидевшим в «загадочном знаке», помещенном на первых русских монетах (златниках и сребрениках), пикирующего сокола. Автор считал, что тот факт, что князья из дома Рюриковичей называются былинными «соколами», говорит за то, что «сокол был эмблемой, гербом рода, возглавлявшего феодальную верхушку Киевской Руси»15. Однако кажется странным, что сокол, в отличие от других деталей композиции монетного изображения, вполне реальных (фигура усатого князя, нимб над его головой, крест в правой руке, трон, например, на сребрениках Владимира Святославича и т.д.), изображен в стиле «поп-арт», хотя в Древней Руси известны вполне реальные изображения сокола и формы для его отливки. Например, такая форма середины X в. найдена при раскопках городища Старой Ладоги в 2008 году16.
Основоположниками изучения «знака Рюриковичей» явились археологи, нумизматы, специалисты по сфрагистике. Предметом их исследования были, прежде всего, вещественные памятники, а основным методом их изучения — сравнительный анализ. Через четыре года после публикации книги Орешникова «Денежные знаки домонгольской Руси» появилась большая статья будущего академика Б. А. Рыбакова, посвященная княжеским знакам собственности17. Рыбаков предложил новую классификацию (по сравнению с нумизматами) княжеских знаков, обозначив их территориальные и хронологические рамки. В результате была восстановлена картина их широкого применения в политической и хозяйственной деятельности князей с X до первой половины XIII века.
Исследование знаков Рюриковичей было продолжено рядом российских археологов, прежде всего В. Л. Яниным18. Практически все они (А. В. Куза, А. А. Молчанов, Т. Н. Макарова и др.) или вносили поправки в первоначальную классификацию знаков, прослеживая изменение их структуры, или досконально анализировали сферу их применения в Древней Руси.
Большинство современных украинских ученых соглашаются с российскими коллегами в оценках трезубца как лично-родового знака, знака собственности князя и его рода, династии19 (вариант: первоначально возникли как родовые знаки, а затем превратились в знаки власти). Однако явно прослеживается и тенденция представить трезубец изначально «державным» символом. Например, в работе В. Сичинского о символах Украины подчеркивается, что старейшим гербом на территории Украины, который исполнял роль государственного («знака национальной державы») с древнейших времен (с X в.), являлся «тризуб». Автор упрекает советских исследователей, которые старались сузить значение трезубца, представить его как «личный» знак князей или княжеских родов.
Автор, как и многие его предшественники, относит происхождение трезубца к античности, считая его элементом образа древнегреческого бога Посейдона, изображенного на понтийских монетах, известных в греческих колониях Северного Причерноморья20.
Целый ряд ученых допускает возможность заимствования начертаний, аналогичных трезубцу, у знаков Северного Причерноморья. Рыбаков, например, отмечает близость как по форме, так и по существу знаков Приднепровья и боспорских царских знаков, охарактеризовав этот феномен как «два параллельные по смыслу явления, разделенные семью столетиями». «Генетической связи, за отсутствием промежуточных элементов, наметить нельзя, — пишет далее ученый, — а семантическая налицо. И там и здесь эти знаки являются принадлежностью правящего рода, династии, и там и здесь они видоизменяются, сохраняя общую схему...»21
Ведущая роль символов «украинского Причерноморья» в формировании генезиса «тризуба» прочно отложилась в умах украинских исследователей, особенно после публикации работ украинского автора В. С. Драчука «Системы знаков Северного Причерноморья» (Киев. 1975) и «Рассказывает геральдика» (М. 1977). Последняя вносит особую лепту в «формирование истоков» «тризуба».
Ориентация на отправную точку «произрастания» трезубца с черноморского побережья и утверждения его в качестве герба Киева «переориентировала» сознание украинцев на переосмысление этого знака как символа специфической украинской средневековой государственности. Появившиеся на страницах книг высказывания о трезубце как этно-национальном украинском символе базировались на заключениях «толкователей» происхождения знака из античных цивилизаций Северного Причерноморья. Один из них пишет (перевод): «Генетически украинский трезубец ведет свое начало из Греции — из страны, где в старые времена более всего было развито искусство, наука, всякое ремесло. И Украина быстрее, нежели другие страны не только Центральной, но даже Западной Европы имела возможность черпать свои знания из первоисточника наибольшего в европейской науке и искусстве: Еще тогда, когда ни в Польше, ни тем более в Московии не умели создавать простейшие вещи, не знали каменного строительства, на Украине процветало монументальное строительство, монетное дело и наивысшая степень государственной символики и эмблематики»22. И таким символом, по мнению украинских авторов, являлся «тризуб» — «символ воли и независимости украинского народа, нации и государства».
Отрадно, что, несмотря на пиетет к трезубцу как основе современного герба Украины, ряд украинских авторов с научных позиций подходит к его интерпретации. Например, в учебном пособии для студентов высших учебных заведений авторы отмечают, что трезубец не был гербом в современном понимании этого слова. Если говорить о Киевской Руси, то он входил в определенную систему знаков, которую вряд ли можно считать системой гербов. Первые гербы пришли на Украину из Западной Европы в XIV в., причем вначале на западно-украинские земли, — считают авторы23.
Знаменитый современный исследователь гербов Мишель Пастуро пишет: «Гербы — это цветные эмблемы, принадлежащие индивидууму, династии или некоему коллективу и созданные по определенным правилам, правилам геральдики. Именно эти правила (впрочем, не столь многочисленные и не столь сложные, как обычно считают), основу которых составляет правильное использование цвета, отличают европейскую геральдическую систему от всех остальных эмблематических систем, предшествующих и последующих, военных и гражданских»24.
По мнению А. А. Молчанова, исходным пунктом для эволюции тамги Рюриковичей послужил простой двузубец, который мог быть общим предком как двузубцев, так и трезубцев Рюриковичей. Двузубец, как пишет автор, — это знак князя Святослава Игоревича (945—972), от которого и развилась «система отпятнышей», изменивших первоначальный знак «дома Рюриковичей». Следует отметить, что в энциклопедическом издании помещена таблица, в которой на самой высокой точке развития знака Рюриковичей находится двузубец Рюрика, от которого вниз идут двузубцы Игоря, Ольги и т.д. — к трезубцу Святого Владимира25. Если данные знаки не пришли с севера, то они производят впечатление «саморожденных» (с боспорскими царскими знаками, как отмечал Рыбаков, разрыв составляет семь столетий).
Нам кажется более правдоподобной иная версия расшифровки происхождения «загадочного знака», каким исторически предстает трезубец, знаменитый ныне как никогда. Еще в конце XIX в. Н. П. Кондаков, издавший вместе с И. И. Толстым «Русские древности в памятниках искусства»26, а затем известный нумизмат А. А. Ильин предполагали, что на «образе» первых русских монет «заметно влияние Востока»27. Выдающийся специалист в области вспомогательных исторических дисциплин Лихачёв ограничился риторическим замечанием: «Вопрос этот — не происходит ли так называемое “знамя Рюриковичей” (а вместе с ним и однотипные знаки на печатях) с Востока; он уместен потому, что по начертаниям своим знак Рюриковичей однотипен с некоторыми, например, тамгами Золотой Орды, а в основе своей, представляющей как бы вилы о двух зубьях, совершенно схож с поздней золотоордынской тамгой XV в.»28.
Ученый предупреждал: «Обзор и исследование знаков собственности и так называемых символов, особенно же в данном случае тамг тюркских племен, представляет большую важность, но самое прикосновение к родовым знакам способно увлечь к скифам и индоскифским царям и еще дальше, а рядом с этим в вопросе о происхождении, о заимствованиях и влияниях необходима крайняя осторожность, иначе в клеймах финской деревни, нам современной, можно найти знаки, видимые на наших древних пломбах и печатях»29.
Сам Лихачёв, как бы очерчивая время и территорию бытования заинтересовавших его знаков-тамг, отмечавших «родопроисхождение, собственность, производство», которые в Древней Руси были в употреблении, попадая и на памятники «общественного значения», «обращает свой взор» к высказанной тогда проблеме русского каганата и осторожно замечает: «Соседство “Руссов” с народностями тюркского происхождения (хазар, авар. — Н. С.), с кочевниками, среди которых в таком распространении родовые тамги, несомненно — и помимо вопроса о каганате»30.
Очень существенным для исследователей всевозможных знаков, в том числе и тамгообразных, представляется замечание Лихачёва о том, что «знаки родовые, а в особенности знаки собственности, совсем не то, что “символы”, которые благодаря священному, культовому, почему-либо им приданному значению, мигрируют, сохраняя свою форму»31.
Многие исследователи, в основном археологи последних лет, изучая тамги (тюркский термин), прослеживают распространение двузубца и трезубца на обширной территории — в Монголии, Средней Азии, Поволжье. Исследователь знаков собственности Монголии выделяет особую тамгу, которая обозначает трон, алтарь. В письменных текстах (с включением названия данной тамги) отмечается, что речь вдет «о ханах на троне, правителях, которые занимают престол». Графически словесному выражению, включающему обозначение данной тамги, соответствует трезубец в разных вариантах32.
Огромная работа по выявлению тамгообразных знаков на золотоордынской керамике была предпринята М. Д. Полубояриновой33. Автор отмечает факт использования аналогичных по форме знаков на золотоордынских монетах XIII—XV вв., подчеркивая, что у татаро-монголов, как и у некоторых других народов Евразии, двузубец и трезубец являлись тамгами царствующего рода: «... принадлежность двузубца и трезубца правящему роду подтверждается для Золотой Орды данными этнографии по тюркским народам, входившим некогда в состав этого государства».
Как аналог (по значимости) трезубцам джучидских монет, принадлежавших правителям этого рода, Полубояринова упоминает ногайский трезубец, который назывался ханской тамгой. Киргизы северо-западной Монголии султанской или дворянской тамгой называли трезубец, аналогичный тем, которые известны по монетам болгарских царей Шишманов34.
Комплекс тамгообразных знаков, среди которых выделяются группы двузубцев и трезубцев, введен в научный оборот в результате раскопок Хумаринского городища в Карачаево-Черкесии. Знаки нанесены на крепостные стены и относятся, по мнению исследователей, к болгаро-хазарскому периоду существования городища (VIII—IX вв.). Однако наиболее близкие аналогии двузубцам и трезубцам прослеживаются в Хазарии, Волжской и Дунайской Болгарии. Х. Х. Биджиев, автор работы о Хумаринском городище, предполагает, что смысл знака-тамги менялся в зависимости от назначения предмета, на который он наносился. На стену Хумаринского городища после завершения строительства могли нанести тамги господствующих родов. Автор выделяет и религиозно-магическую функцию знаков, которую выполняли те из них, что были обнаружены в могильниках или погребальных камерах, а также на камнях святилища35.
Чрезвычайно важным для нашей проблематики являются исследования тамгообразных знаков в Хазарском каганате, ближайшем соседе приднепровских славян. На подобные знаки обратил внимание еще М. И. Артамонов, раскапывая в 30-е гг. XX в. поселения на Нижнем Дону. Он сравнил знаки, обнаруженные на саркельских кирпичах, со знаками, начертанными на камнях и кирпичах крепости Плиски — средневековой столицы дунайских болгар36, которые изучал еще К. В. Шкорпил37.
Феноменальную работу провела В. Е. Флерова. Исследуя граффити на хазарских артефактах, она систематизировала тамгообразные знаки, выделив, прежде всего, знаки в виде двузубца и трезубца, «являющиеся характерным признаком знаковой системы Хазарии»38. Картина символического мышления выражена, по мнению автора, в образах и знаках, причем абсолютно вероятным для Флеровой представляется переход образа в знак, по природе конвенциональный (условный), но не теряющий от этого символического значения.
Подчеркивая, что двузубцы и трезубцы имеют самое широкое распространение на различных предметах салтово-маяцкой культуры (Хазария), Флерова не исключает, что они могли служить «в качестве тамги, особенно племенной или “должностной”, связанной с определенным статусом владельца, часто сопряженной и с его родовой принадлежностью...»39 Однако, не оставляя в стороне семантическую природу этих знаков, автор задается вопросом: не олицетворяют ли они верховное божество, с которым могли соотноситься?
Флерова часто обращается к аналогам, которыми ей служат работы болгарских ученых о знаках Первого Болгарского царства (681— 1018). В многочисленных трудах болгарских ученых (В. Бешевлиева, П. Петровой, Л. Дончевой-Петковой, Д. Овчарова и др.) представлены тамгообразные знаки, значительная часть которых идентична хазарским тамгам40. Как доказали ученые, в результате сложного и длительного пути переселения болгар из Приазовья-Подонья на Нижний Дунай «тюрко-болгары» превратились в славяно-болгар, однако, не утратили многие особенности кочевнической культуры, к которым относится использование тамги в граффити в Первом Болгарском царстве, а также намного позднее — во Втором Болгарском царстве (1187-1396).
Петрова приводит примеры совмещения языческой тамги (модифицированного трезубца и двузубца) с чрезвычайно распространенным христианским символом — крестом (причем крест с окончаниями в виде двузубца и трезубца), делая вывод, что тамгообразные знаки использовались и после принятия христианства, во всяком случае, на стенах христианских церквей они известны еще в XIV веке. Она истолковывает данный факт как графическое обозначение божественной власти, какой бы она ни была — небесной или ханской (царской)41.
Как показали наблюдения Петровой (и других болгарских ученых), на мировоззрение болгар-язычников оказали влияние не только раннетюркские культы, но и иные, в частности индоевропейские. Причем подчеркивается, что иранская культура могла воздействовать на праболгарские верования не только в результате соседских контактов болгар с иранокультурными аланами в причерноморских степях, но и значительно ранее — еще в Азии, где праболгары ощущали влияние таких центров, иранской культуры, как Хорезм, Согдиана, Бактрия. Отсюда — наблюдающееся в Дунайской Болгарии сочетание тюркских культов и изобразительных традиций с иранской мифологией и иконографией уже на первых этапах существования государства.
Применяя методику сравнения и выявляя однотипность и различие тамгообразных знаков Болгарии и Хазарии, Флерова отмечает, что в Первом Болгарском царстве среди изображений, начертанных на крепостных стенах, на черепице и т.д., присутствуют в реалистическом или схематическом исполнении антропоморфные изображения с характерно поднятыми вверх руками. Автор трактует их как образ архаического божества — Великой богини, что в схематической интерпретации выглядит как двузубец. Эмблемой Великой богини в контексте индоевропейских традиций мог являться и знак трезубца. В значительной степени на данный вывод повлияла «коллекция» Хумаринского городища на Кубани (форпоста Хазарского каганата), состоящая почти сплошь из двузубцев и трезубцев, смысловая однородность которых, по мнению Флеровой, несомненна42.
Отечественные исследователи сасанидского искусства выделяют три группы знаков, среди которых могут быть и родовые тамги, и знаки, соответствующие определенным титулам и рангам, и знаки («нешаны») храмов. К храмовым знакам относится, в частности, трилистник (трезубец). Подобный трезубец можно видеть на печати одного из магов43.
Можно ли говорить о каких-либо аналогиях подобного «загадочного трезубца» и знака первых русских монет? Хотя первые русские монеты относятся к произведениям средневекового искусства, которое «вплоть до XIII в. обогащалось заимствованиями, комбинируя элементы различного происхождения»44, о конкретном заимствовании можно говорить лишь применительно к композиции златников (золотых монет) и сребреников (серебряных монет) первого типа Владимира Святославича45. Образцом для них послужили золотые монеты византийских императоров Василия II и Константина VIII (976—1025) (современников русского князя), которые наиболее часто встречаются в русских кладах X и первой половины XI в. (На лицевой стороне византийского солида X в. помещен Иисус Христос, на оборотной — поясное изображение императоров, один из которых держит крест).
В целом заимствование носит относительный характер, ибо фигура лицевой стороны монеты Владимира Святого имеет черты портретного сходства с русским правителем, тогда как образ императора на византийских монетах не индивидуализирован. В то же время сакральность царского изображения на монетах подчеркивается диадемой или короной. Корона украшает и голову правителя на первых русских монетах, свидетельствуя об идентичности власти русского и византийского правителей, хотя в действительности (Владимир не был коронован) подобная форма изображения является не более чем претензией на идентичность.
Византийские монеты служили образцом для правителей, однако не так просто было вытеснить из сознания не только простых людей, но и самого Владимира прежние верования. А. П. Новосельцев отмечал: «Происходило это трудно и при большом сопротивлении народных масс и, очевидно, части верхов». Видя во Владимире не «скороспелого реформатора», а «осторожного политика», автор считает, что «Владимир, став христианином, сохранил многие привычки и черты князя языческой поры. Он любил дружину, устраивал для нее знаменитые пиры... Проводя нововведения в главном, в более частных вопросах оставался верен старине»46.
Вероятно, в этом контексте следует рассматривать и возврат при чеканке первых русских монет (начиная со второго типа сребреников) от образа Иисуса Христа к языческому знаку — трезубцу. Как отмечалось выше, по семантике, по-видимому, он адекватен двузубцу — знаковому выразителю хазарских (иранских) верований, Сакральность трезубца соответствовала и сакральности правителя Руси. Думается, что «загадочный знак» первых монет Древнерусского государства может быть объясним как сакральный, магический символ, реликт прежних верований47.
История Хазарии в настоящее время привлекает к себе все больше и больше внимания48, хотя не все аспекты существования этого «первого раннефеодального государства в Восточной Европе», «почти равного по силе и могуществу Византийской империи и Арабскому халифату»49, изучены в достаточной степени. Именно Хазария, как пишет известный археолог М. И. Артамонов, «была первым государством, с которым пришлось столкнуться Руси при ее выходе на историческую арену»50.
Известный исследователь хазарской истории Новосельцев, называя начальной датой основания Хазарского государства первую четверть VII в., подчеркивал, что за этой датой последовал длительный период становления Хазарского государства — каганата, ставшего главной политической силой Восточной Европы51. Хазары пришли в Восточную Европу вместе с тюркскими племенами, застав здесь преимущественно иранское (сарматское) население, а далее на всем протяжении существования Хазарского государства (три столетия) в этой части Европы шло смешение различных этносов — тюркских, угорских, иранских. В этом смешении были и контакты со славянами, о которых свидетельствуют археологические данные.
В археологических работах последних десятилетий особо подчеркивается факт смешения культур при становлении культуры ранней Киевской Руси. Особое внимание акцентируется на «тесных связях славянской и салтовской культур»52 в VIII в. в среднем Поднепровье. Сложно ответить на вопрос о том, в каких территориальных рамках существовало Хазарское государство, ибо «хазары в своем государстве не имели компактной территории, составляли как бы островки в пестром этническом мире юго-востока Европы»53.
Археологи делают вывод, что данные, полученные в результате исследований в Днепровско-Донском регионе, то есть на территории так называемого Русского каганата, свидетельствуют: «Все археолого-этнические типы или локальные группы в той или иной степени приняли участие в становлении культуры ранней Киевской Руси, а в конечном счете, древнерусской культуры»54.
Однако нас интересует, прежде всего, Киев, где начали чеканить первые русские монеты с трезубцем. Факт проживания хазар в Киеве широко известен. Еще «Повесть временных лет» сообщает о торговой колонии хазар в Киеве и об урочище «Козары». Об этом напоминает в своей статье известный украинский археолог академик П. П. Толочко55. Археологические данные свидетельствуют об этом проживании: могильник салтовского типа, обнаруженный еще М. К. Картером при раскопках древнего Киева56; многочисленные предметы (керамика, кирпичи, изделия прикладного искусства, на которых изображены двузубцы и трезубцы). Трезубцы изображены на кирпичах древнейших зданий Киева — Десятинной церкви и дворца Владимира близ нее57 (как на аналогичных зданиях Дунайской Болгарии). На металлической печати, приписываемой Святославу Игоревичу, и на костяной печати из Белой Вежи изображены идентичные двузубцы58.
Мысль о хазарском основании Киева, а точнее — о хазарско-иудейском — дискутируется в современной, прежде всего зарубежной, литературе59. Причем в некоторых исследованиях зарубежные авторы сводят до минимума участие славян в создании Киева, игнорируя его значение как «племенного или религиозного центра».
В основе подобной позиции лежит ориентация на антикиевоцентристскую точку зрения в отношении проблемы «откуда есть пошла Русская земля». По мнению авторов, «русы» или «русь» — это шведы, а первые ростки русской государственности зародились в северном регионе, где возник Русский каганат, а каган «сидел» в Старой Ладоге или Новгороде, и даже шведский король мог называться каганом60.
Один из авторов книги «Начало Руси» утверждает, что Русский каганат — это «некая политическая структура», уже существовавшая у славян примерно в 838 г. с резиденцией кагана в центральной Швеции, в Старой Ладоге или на Рюриковом городище. Эта структура, якобы, располагалась близ того места, где Волхов вытекает из озера Ильмень, и в районе Верхней Волги61, и ни Киев, ни район среднего течения Днепра не заслуживают серьезного внимания. Крупнейший исследователь истории Киева академик Тол очко приводит ряд доказательств, в том числе лингвистических, показывающих, что попытки «представить Ладогу столицей Русского каганата совершенно некорректны». «К какому бы выводу не пришли исследователи о первоначальном административном центре ильменских словен, он никогда не сможет обрести доказательной силы относительно существования здесь Русского каганата»62.
Академик В. В. Седов настаивал на существовании в первой половине IX в. политического объединения на территории волынцевской культуры, полагая, что «в землях Восточной Европы другого мощного политического образования славян тогда не было», а если «в каганате русов все же был административный центр, то это мог быть только Киев»63.
По всей вероятности, в Киеве находился и глава славянского государственного объединения — каган. Этот титул, который носил не только хазарский правитель, но и аварский, был хорошо знаком в Западной Европе и Византии с VI века. В середине IX в. Русь представляла собой значительную силу, пользующуюся международным признанием, и принятие самого известного в регионе титула ее правителем вводило каганат русов в международное политическое поле. Этим титулом русский правитель обозначался в западноевропейских и восточных источниках IX—X веков64. Считается, что принятие титула «каган» произошло в 20—30 гг. IX в., когда носитель этого титула в Хазарии еще не был лишь символическим главой государства. «В противном случае русскому князю не было бы смысла именоваться каганом»; «в это время хакан хазар был реальным властителем, которого и считали царем»65.
Вызывает интерес замечание одного из авторов книги «Начало Руси» о символах власти в Среднем Поднепровье: «показательны символы власти — tamgas, которыми стали пользоваться князья русов. Некоторое время до 940-х гг. в ходу были печати. Нам неизвестны образцы этих ранних печатей, но на печатях, которые обычно приписывают Святославу Игоревичу, и на монетах, несомненно, отчеканенных его сыном Владимиром, присутствуют эмблемы — что-то напоминающее вилы или трезубцы, которые похожи на те, что найдены в поселениях хазар, имевших какое-то отношение к кагану. Эти эмблемы вполне могли быть заимствованы у хазар князьями русов в более раннее время. Используя их, днепровские русы могли демонстрировать законность своей власти, которую прежде придавал их верховному князю титул chaganus, или хагана». «Символизируют ли эти эмблемы власть хагана или функция их более примитивна — вопрос остается открытым. Изображения трезубца находят в хазарских землях повсеместно. Его могли заимствовать князья руссов, желавшие воспользоваться для своей печати связанными с этой эмблемой ассоциациями»66.
Исследователям, и прежде всего Флеровой, не удалось выделить знак кагана. В то же время известно, что этим титулом пользовались русские князья с IX века. Предполагают, что титул «каган» мог долго «оставаться на слуху» у славян и жителей Киева даже после того, как в 882 г. Олег пришел в Киев, и образовалось единое Древнерусское государство67, а возможно, даже после крещения Руси (X—XI вв.)68. За основу подобной информации берется, прежде всего, первое оригинальное произведение на русском языке «Слово о законе и благодати», созданное между 1037 и 1050 гг. тогда еще священником Берестовской церкви под Киевом, будущим митрополитом Иларионом. В «Слове» содержится «похвала каганоу нашемоу Влодимероу. От него же крщени быхомъ»69. После создания «Слова» в 1051 г. Ярослав Мудрый, собрав епископов в Софии Киевской, возвел своего духовника Илариона на митрополичий стол, после чего тот сделал особую запись: «Быша же си в лето 6559 владычествующу блговерьному кагану Ярославу сну Владимирю»70.
Иларион, судя по тексту «Слова», вполне естественно совмещает языческие и христианские имена князей (события происходили после крещения) Владимира (Василий) и Ярослава (Георгий), называя их каганами «применительно к прошлому» и, по-видимому, не сомневаясь в «каганьей» сакральности последних71. Однако, и можно согласиться в этом с В. Я. Петрухиным72, вряд ли стоит напрямую увязывать функции, которые приписываются хазарскому кагану с «реалиями бытия» правителей русов, принявших этот титул, хотя магическую функцию, выполнявшуюся русским правителем, исключить нельзя.
А. П. Новосельцев отмечает, что русские правители во второй половине XI в. утрачивают титул «каган», а «в начале XII века русский летописец не называет киевского князя хаканом даже применительно к прошлому»73.
В литературе существует наблюдение, у многих вызывающее недоумение: вместе с титулом «каган» примерно в середине XII или начале XIII в. исчезают и знаки Рюриковичей. Археологи его разрешают просто: наступил кризис русской княжеской геральдики — тамга «упростилась настолько, что утратила способность создавать варианты с достаточно ярко выраженными признаками индивидуальной принадлежности»74.
В данной статье использован разноплановый материал, приведены мнения многих специалистов — археологов, историков, лингвистов, пытающихся объяснить феномен «загадочного знака» первых русских монет. Автор настоящей статьи, предметом научных изысканий которого является исследование «Эмблемы власти и власть эмблем», также неравнодушен к этой проблеме. Идея реконструкции национальной идентичности становится актуальной в современном мире, как пишут политологи, в силу процессов глобализации и интеграции, ведущих, с одной стороны, к размыванию идентичности, с другой, — к желанию восстановить ее исторические основы. Ключевым элементом на этом пути является воссоздание картины исторического прошлого нации, которая может представлять собой «объект манипулирования и направленного конструирования». В рамках этих действий может находиться государственная символика любых стран, в том числе и Украины.
Примечания
1. Osteuropa. 53/ Jg., 7/2003, S. 984-994.
2. Древняя Русь в средневековом мире. Энциклопедия. М. 2014.
3. МАРЧУКОВ А.В. Украинское национальное движение. М. 2015, с. 34.
4. ГРЕЧИЛО А. Становлення українських національно-державних символів у 1917—1920 роках. В кн.: Записки Наукового товариства імені Шевченка. Львів. 2006, CCLII, с. 114-141.
5. ГРУШЕВСЬКИЙ М. Історія України — Русі. Т. 1. Київ. 1994, с. 526—527.
6. БОЛСУНОВСКИЙ К. Родовий знак Рюриковичів, великих князів київських, Геральдичне дослідження, призначене для прочитання на XIV Археологічному з'їзді в м. Чернігові (1904 р.). — Бібліотека журналу «Пам'ятки України». Кн. 1. Національна символіка. Київ. 1991, с. 27—31.
7. ГРЕЧИЛО А. Ук. соч., с. 121 — 122; БОНДАРЕНКО Г. Спеціальні історичні дисципліни. Волинський державний університет ім. Лесі Українки. Луцьк. 1997, с. 126.
8. Цит. по: ГРЕЧИЛО А. Ук. соч., с. 126.
9. Що означає собою знак «Тризуба» і звідки вин походить (лист з Берліна). — Тризуб. Тижневик. Р. 1928, № 6, с. 15—16.
10. ЛИХАЧЁВ Н.П. Избранные труды. Т. II. М. 2014, с. 56 (ссылки в статье на «Труды музея палеографии»).
11. ТАУБЕ М.А. Родовой знак семьи Владимира Святого в его историческом развитии и государственном значении для древней Руси. Владимирский сборник в память 950-летия крещения Руси (988—1938). Белград. 1939, с. 91—92, 109—110. Современная исследовательница Е.А. Мельникова со знанием дела показала, что ненаучно говорить о североевропейском происхождении знака Рюриковичей, ибо «скандинавской культуре довикингского и викингского времен несвойственен сам принцип владельческих знаков, которые появляются в форме руноподобных тамг не ранее XII века. В ней также отсутствуют символические изображения, которые можно было бы связать с репрезентацией властных функций. Не прослеживается в скандинавской традиции и изобразительный мотив в виде двузубца или трезубца». МЕЛЬНИКОВА Е.А. Древняя Русь и Скандинавия. Избранные труды. М. 2011, с. 241.
12. ПАСТЕРНАК О. Пояснення тризуба, герба Великого Київського князя Володимира Святого. Ужгород. 1934. Работа переиздана в Киеве в 1991 году.
13. Там же, с. 45—46.
14 ОРЕШНИКОВ А.В. Денежные знаки домонгольской Руси. М. 1936, с. 49.
15. РАПОВ О.М. Знаки Рюриковичей и символ сокола. — Советская археология. 1968, № 3, с. 69.
16 КИРПИЧНИКОВ А.Н., САРАБЬЯНОВ В.Д. Старая Ладога, древняя столица Руси. СПб. 2013, с. 79.
17. РЫБАКОВ Б.А. Знаки собственности в княжеском хозяйстве Киевской Руси X— XII вв. — Советская археология. 1940, № VI. с. 227—257.
18. Итоги многолетней работы В.Л. Янина по исследованию знака Рюриковичей применительно к сфрагистике и нумизматике отражены в его фундаментальном труде «Актовые печати Древней Руси. X—XV вв.». Т. I. М. 1970, а также: ЯНИН В.Л., ГАЙДУКОВ П.Г. Актовые печати Древней Руси, X—XV вв. Т. III. М. 1998; ЯНИН В.Л. У истоков новгородской государственности. Вел. Новгород. 2001.
19. ГЛОМОЗДА К.Ю., ЯНЕВСЬКИЙ Д.Б. Історичні гербові відзнаки та прапорові барви України. — Український історичний журнал. 1990, № 4, с. 47—48; БОНДАРЕНКО Г. Спеціальні історичні дисципліни. Волинський державний університет ім. Лесі Українки. Луцьк. 1997, с. 125.
20. СІЧИНСКЬИЙ В. Тризуб і прапор України. Львів. 1995, с. 5-8, 15-24, 30-35.
21. РЫБАКОВ Б.А. Ук. соч., с. 233-234.
22. СІЧИНСЬКИЙ В. Ук. соч., с. 48.
23. БУШИН М.І., МАЩЕНКО І.Ю., ЮЗВЕНКО В.Ф.. Національна символіка незалежної України. Черкаси. 2001, с. 8.
24. PASTOURO М. Héraldique. Dictionnaire du Moyen Ages. P. 2002, p. 664—667.
25. Древняя Русь в средневековом мире, с. 302.
26. Русские древности в памятниках искусства. 1891, вып. IV, с. 172.
27. ИЛЬИН А.А. Топографии кладов древних русских монет X—XI вв. и монет удельного периода. Л. 1924, с. 6.
28 ЛИХАЧЁВ Н.П. Ук. соч., с. 266.
29. Там же, с. 108, сн. 2.
30. Там же, с. 266, сн. 2.
31. Там же, с. 266.
32. RINTCHEN В. Les signes de propriété chez les Mongols. In: Archiv orientálni. T. XXII. Praha. 1954, № 2-3, p. 467-473.
33 ПОЛУБОЯРИНОВА М.Д. Знаки на золотоордынской керамике. В кн.: Средневековые древности евразийских степей. М. 1980, с. 165—212.
34. Там же.
35. БИДЖИЕВ Х.Х. Хумаринское городище. Черкесск. 1983, с. 92.
36. АРТАМОНОВ М.И. История хазар. СПб. 2002, с. 308.
37. ШКОРПИЛ К.В. Знаки на строительном материале. В кн.: Известия Русского археологического института в Константинополе. Т. X. София. 1905.
38. ФЛЕРОВА В.Е. Граффити Хазарии. М. 1997.
39. ЕЕ ЖЕ. Образы и сюжеты мифологии Хазарии. Иерусалим-М. 2001, с. 54.
40 Болгары, булгары, праболгары — тюркоязычный народ, известный в Приазовье, Северо-Восточном Причерноморье с VI—VII веков. Создали в северном и восточном Приазовье и в нижнем Прикубанье государство под названием Великая Болгария, распавшаяся в середине VII веке. Большинство болгар после этого подчинилось хазарам, составив один из основных этнических компонентов населения Хазарского каганата. После разгрома хазарами Великой Болгарии часть его населения переселилась на Дунай.
41. ПЕТРОВА П. За произхода и значението на знака «ипсилон» и неговите дофонетични варианти. — Старобългаристика. 1990, vоl. 14, № 2, с. 42.
42. ФЛЕРОВА В.Е. Образы и сюжеты..., с. 60.
43. БОРИСОВ А.Я., ЛУКОНИН В.Г. Сасанидские геммы. Л. 1963, с. 43—44.
44. ДАРКЕВИЧ В.П. Романские элементы в древнерусском искусстве и их переработка. — Советская археология. 1968, № 3. с. 71.
45. СОТНИКОВА М.П., СПАССКИЙ И.Г. Тысячелетие древнейших монет России: Сводный каталог русских монет X—XI вв. Л. 1983, с. 6, 60—61.
46. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Принятие христианства Древнерусским государством как закономерное явление эпохи. — История СССР. 1988, № 4, с. 108.
47. Современные лингвисты, изучающие проблемы праславянских языков, подчеркивают, что «к моменту возникновения письменности славяне успели дважды сменить свои сакральные представления. Сначала древнее язычество подверглось сильному влиянию дуализма иранского типа, затем последний, не одержав полной победы, был вытеснен христианством. Двойная система сакральных представлений оставила глубокие следы в праславянском языке». МАРТЫНОВ В.В. Сакральный мир «Слова о полку Игореве». — Славянский и балканский фольклор. М. 1989, с. 61.
48. Например, только что опубликована оригинальная книга московских ученых, комплексно решающая хазарские проблемы. См.: КАЛИНИНА Т.М. ФЛЕРОВ В.С., ПЕТРУХИН В.Я. Хазария в кросскультурном пространстве. Историческая география. Крепостная архитектура. Выбор веры. М. 2014.
49. ПЛЕТНЁВА С.А. Хазарские проблемы в археологии. — Советская археология. 1990, № 2. с. 89.
50. АРТАМОНОВ М.И. Ук. соч., с. 64.
51. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М. 1990, с. 89.
52. ЩЕГЛОВА О.А. Салтовские вещи на памятниках волынцевского типа. В кн.: Археологические памятники эпохи раннего железа Восточноевропейской лесостепи. Воронеж. 1987, с. 83.
53. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа, с. 112.
54. ПЕТРАШЕНКО В.А. Ук. соч., с. 50.
55. ТОЛОЧКО П.П. Миф о хазарско-иудейском основании Киева. — Советская археология. 2001, № 2, с. 38—39.
56. КАРГЕР М.К. Древний Киев. Т. 1. М.-Л. 1958, с. 135-137; ТОЛОЧКО П.П. В поисках загадочного русского каганата. В кн.: ТОЛОЧКО П.П. Київ и Русь. Київ. 2008, с. 32.
57. РЫБАКОВ Б.А. Знаки собственности..., с. 247; КАРГЕР М.К. Ук. соч., т. I, рис. 123—124; т. II, с. 379; ЩЕРБАК А.М. Знаки на керамике и кирпичах из Саркела-Белой Вежи. — Материалы и исследования по археологии СССР. М.-Л. 1959, № 75, с. 362-367, табл. І—XXV.
58. АРТАМОНОВ М.И. Ук. соч., с. 431.
59. ФЛЕРОВ В.С. Коллоквиум «Хазары». Иерусалим. 1999; «Краткая еврейская энциклопедия» о хазарах. — Советская археология. 2000, N° 3, с. 229—234. Своеобразным катализатором явилась книга Норманна Голба и Омельяна Прицака «Хазарско-еврейские документы X века», опубликованная в Лондоне в 1982 году. Она, как кажется, повлияла на точку зрения иностранных авторов, посвятивших свои исследования истории Древней Руси. См., например: ФРАНКЛИН С. Письменность, общество и культура в Древней Руси (около 950—1300 гг.). СПб. 2010, с. 210. «... Славяне, жившие в среднем течении Днепра, на протяжении долгого времени имели возможность вступать в разнообразные отношения с евреями... Евреи входили в число постоянных жителей, причем не только Киева и в других городах на юге, к XII в. они добрались даже до таких интенсивно развивающихся центров на северо-востоке, как Владимир на Клязьме...»
60. Современные российские креативные историко-лингвисты считают идентичными термины «каган» и «конунг» и, конечно, с большим удовольствием поддерживают точку зрения о «вторичности» Киева в процессе создания Древнерусского государства.
61. ФРАНКЛИН С., ШЕПАРД Д. Ук. соч., с 59.
62. ТОЛОЧКО П.П. В поисках загадочного Русского каганата, с. 36—37.
63. СЕДОВ В.В. Русский каганат IX века. Более подробно свои взгляды на образование и существование Русского каганата он изложил в книге «У истоков восточнославянской государственности», где проанализировал все существующие версии о местоположении Русского каганата, и привел много аргументов (письменные источники, нумизматические данные) в пользу дислокации раннегосударственного образования — каганата русов — в Днепровско-Донском регионе. В этой же книге Седов излагает материал и об «определенной политической структуре», существовавшей в то же время на севере Восточно-Европейской равнины, — Конфедерации словен, кривичей и мери, которую возглавил Рюрик, не именующейся каганом. По этому поводу М. И. Артамонов замечал: «Титул главы Руси — каган, который невероятен для северных славян, но вполне понятен для славян среднеднепровских...» АРТАМОНОВ М.И. Ук. соч., с. 369.
64. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов русского князя. — История СССР. 1982, № 4, с. 150—159; ЕГО ЖЕ. Образование Древнерусского государства и первый его правитель. — Вопросы истории. 1991, № 2—3, с. 8—9 и след.; КОНОВАЛОВА И.Г. О возможных источниках заимствования титула «каган» в Древней Руси. — Славяне и их соседи. М. 2001, вып. 10, с. 108—135. Автор приводит всю существующую литературу о титуле «каган», его происхождении, дает разные варианты его чтения у разных народов.
65. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа, с. 138—139.
66. ФРАНКЛИН С., ШЕПАРД Д. Ук. соч., с. 197.
67. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Принятие Христианства Древнерусским государством как закономерное явление эпохи. — История СССР. 1988, № 4, с. 101 — 102; ЕГО ЖЕ. Образование Древнерусского государства, с. 12—14; СЕДОВ В.В. У истоков восточнославянской государственности. М. 1999, с. 69—70.
68. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов..., с. 159; СЕДОВ В.В. Русский каганат IX века, с. 9.
69. МОЛДОВАН А.М. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев. 1984, с. 78.
70. Там же, с. 4, 7, рис. 2; ЖДАНОВ И.Н. Сочинения. СПб. 1904, с. 23, 33.
71. Один из исследователей княжеской идеологии X—XII вв. отмечал: «Очень точно восприятие князей как духовных владык подчеркивает хазарский титул “каган”, прилагаемый к верховному сакральному царю. Этот титул употреблен Иларионом в “Слове о законе и благодати” применительно к Владимиру, Ярославу...» ОРЛОВ Р.С. Ук. соч., с. 108.
72. ПЕТРУХИН В.Я. К вопросу о сакральном статусе хазарского кагана: традиция и реальность. — Славяне и их соседи, вып. 10, с. 73—78.
73. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов..., с. 159.
74. ЯНИН В.Л. Княжеские знаки суздальских Рюриковичей. Краткие сообщения Института истории материальной культуры. М. 1956, вып. 62, с. 16.
