Долгов В.В. Мстислав Великий
Автор:
Saygo
Долгов В.В. Мстислав Великий // Вопросы истории. - 2018. - № 4. - С. 26-47.
Работа посвящена князю Мстиславу Великому, старшему сыну Владимира Мономаха и английской принцессы Гиты Уэссекской. По мнению автора, этот союз имел, прежде всего, генеалогическое значение, а его политический эффект был невелик. В публикации дан анализ основным этапам биографии князя. Главные политические принципы, реализуемые в политике Мстислава — это последовательный легитимизм и строгое соответствие обычаю и моральным нормам. Неукоснительное соблюдение принципа справедливости дало князю дополнительные рычаги для управления общественным мнением и стало источником политического капитала, при помощи которого Мстислав удерживал Русь от распада.
Князь Мстислав Великий, несмотря на свое горделивое прозвище, в отечественной историографии оказался обделен вниманием. Он находится в тени своего отца — Владимира Мономаха, биографии которого посвящена обширная литература. Между тем, деятельность Мстислава, хотя и уступает по масштабности свершениям Карла Великого, Оттона I Великого, Ивана III или Петра Великого, все же весьма интересна. Это был последний князь, при котором домонгольская Русь сохраняла некоторое подобие единства перед длительным периодом раздробленности.
В древнерусской летописной традиции никакого прозвища за Мстиславом Владимировичем закреплено не было. Только один раз летописец, сравнивая Мстислава с его отцом Владимиром Мономахом, именует их обоих «великими»1. В поздних летописях Мстислав иногда называется «Манамаховым»2. Традиция добавления к его имени прозвища «Великий» заложена В.Н. Татищевым, который писал: «Он был великий правосудец, в воинстве храбр и доброразпорядочен, всем соседем его был страшен, к подданым милостив и разсмотрителен. Во время его все князи руские жили в совершенной тишине и не смел един другаго обидеть»3.
При этом первый вариант труда Татищева, написанный на «древнем наречии», и являющийся, по сути, сводом имевшихся у историка летописных материалов, никаких упоминаний о прозвище не содержит4. Очевидно, Татищев ввел наименование «Великий», при подготовке «Истории» для широкого круга читающей публики, стремясь сделать повествование более ярким.
Год рождения Мстислава Великого известен точно. Судя по всему, как ни странно, он позаботился об этом сам. Сообщение о его рождении было добавлено в погодную запись под 6584 (1076) г.5 в той редакции «Повести временных лет», которая была составлена при патронате самого Мстислава6.
Мстислав Великий в Царском Титулярнике, 1672 г.
Мстислав у смертного одра Христины (вверху слева). Из Лицевого летописного свода XVI в.
Свадьба Мстислава с Любавой (вверху). Из Лицевого летописного свода XVI в.
Отец Мстислава — князь Владимир Всеволодович Мономах был женат не единожды. Источники не дают возможности сказать наверняка, два или три раза. Однако личность матери Мстислава известна точно — это принцесса Гита Уэссекская, дочь последнего англосаксонского короля Гарольда II Годвинсона. Король Гарольд пал в битве при Гастингсе, которая стала решающим событием нормандского вторжения. Англия попала в руки герцога Вильгельма Завоевателя. Гита с братьями вынуждена была бежать.
О браке английской принцессы с русским князем молчат и русские, и англо-саксонские источники, хотя и Повесть временных лет, и Англо-саксонская хроника излагают события той поры достаточно подробно. Но, видимо, глобальные исторические катаклизмы заслонили для русского и англосаксонского летописцев судьбы осиротевшей принцессы, оставшейся без королевства.
Брак Гиты с Владимиром Мономахом остался бы неизвестен потомкам, если бы в его подготовке не были замешаны скандинавы, которым было свойственно повышенное внимание к брачно-семейным вопросам. Основной формой исторических сочинений у них долгое время оставались не летописи, а записи семейных историй — саги. Из саг семейные истории перекочевали в многотомную хронику Саксона Грамматика, написанную в XII—XIII веках.
Саксон Грамматик сообщает, что дочь погибшего англо-саксонского короля вместе с братьями нашла убежище у датского короля Свена Эстридсена, приходившегося им родственником. Бабушка принцессы Гиты — тоже Гита (Торкельдоттир) — была сестрой Ульфа Торкельсона, ярла Дании, отца Свена. Таким образом, она приходилась королю Дании двоюродной племянницей.
Саксон пишет, что король Свен принял сирот по-родственному, не стал вспоминать прежние обиды и устроил брак Гиты с русским королем Вольдемаром, «называемым ими самими Ярославом» (Quos Sueno, paterm eorum meriti oblitus, consanguineae pietaiis more excepit puellamaue Rutenorum regi Waldemara, qui et ipse Ianzlavus a suis est appellatus, nuptum dedit)7.
Династические связи Рюриковичей с европейскими владетельными домами в XI в. были в порядке вещей. Дети князя киевского Ярослава Мудрого — дедушки и бабушки Мстислава — сочетались браком с представителями влиятельнейших королевских родов. Елизавета Ярославна вышла замуж за норвежского короля Харальда Сигурдарсона Сурового Правителя, Анастасия — за венгерского короля Андроша, Анна — за французского короля Генриха I. Иностранных невест получили и сыновья: Изяслав был женат на польской принцессе, Святослав — на немецкой графине. Однако самая аристократичная невеста досталась его деду — Всеволоду. Ею стала дочь византийского императора Константина Мономаха.
Браки заключались с политическим прицелом: династические связи обретали значение политических союзов. Во второй половине XI в. на Руси разворачивалась борьба между сыновьями Ярослава, и международные союзы играли в этой борьбе не последнюю роль. По мнению А.В. Назаренко, целью женитьбы князя Святослава Ярославича на графине Оде Штаденской было обретение союзника в лице ее родственника — императора Генриха IV. Союзник был необходим для нейтрализации активности польского короля Болеслава II, поддерживавшего главного соперника Святослава — его брата, киевского князя Изяслава Ярославича. В рамках этих событий Назаренко рассматривает и брак Мономаха с английской принцессой.
Не подвергая сомнению концепцию исследователя в целом, необходимо все-таки оговориться, что политические резоны этого брака выглядят весьма призрачно. Ведь Гита была принцессой без королевства. По мнению Назаренко, брак с Гитой мог стать «мостиком» для установления союзных отношений с королем Свеном, который выступал союзником императора Генриха в борьбе против восставших саксов, и, следовательно, теоретически тоже мог стать частью военно-политического консорциума, направленного против Болеслава. Это предположение логически непротиворечиво, и поэтому вполне вероятно.
Однако версия, что юному князю просто нужна была жена, выглядит все же правдоподобней. В хронике Саксона Грамматика устройство брака представлено как чистая благотворительность со стороны Свена Эстридсена. Никаких серьезных признаков установления союзных отношений с ним нет. В события междоусобной борьбы на Руси он не вмешивался. Английские родственники принцессы лишились власти. То есть, Гита была невестой без политического приданого (а, возможно, и вовсе без приданого). Брак с ней был продиктован матримониальной необходимостью. Юному княжичу искали невесту знатного рода, а бесприютной принцессе — дом и прочное положение. Это, скорее всего, и свело Владимира Мономаха с Гитой Уэссекской.
События, упомянутые в хронике Саксона Грамматика, нашли отражение и в Саге об Олафе Тихом: «На Гюде, дочери конунга Харальда женился конунг Вальдамар, сын конунга Ярицлейва в Хольмгарде и Ингигерд, дочери конунга Олава Шведского. Сыном Валвдамара и Гюды был конунг Харальд, который женился на Кристин, дочери конунга Инги Стейнкельссона»8. Подобные сведения содержатся и в ряде других саг9. Следует отметить, что в текст саг вкралась неточность: «конунг Вальдамамр» назван сыном «конунга Ярицлейва». Среди потомства князя Ярослава действительно был Владимир — один из старших его сыновей, князь новгородский. Но он скончался задолго до битвы при Гастингсе, а может быть еще и до рождения самой Гиты — в 1052 году10. Поэтому в данном случае, несомненно, имеется в виду внук Ярослава — Владимир Мономах.
Саги дают еще одну интересную подробность: помимо своего славянского имени — Мстислав, крестильного — Фёдор11, князь имел еще и «западное» имя — Харальд, данное ему матерью, принцессой Гитой, очевидно, в честь его деда — англосаксонского короля.
Основное имя, под которым он упоминается в исторических источниках — Мстислав — тоже было получено им неслучайно. Наречение было чрезвычайно важным делом в княжеской семье. Отдельные ветви княжеского рода имели свой излюбленный набор династических имен. Новорожденный князь мог получить и имя, характерное для рода матери или вовсе стороннее. Но в целом династические предпочтения прослеживаются достаточно ясно.
«Владимир Мономах явно рассматривает себя как основателя новой династической ветви рода, свою семью — как некое обновление ветви Ярославичей. Возможно, он видит в самом себе прямое подобие своего прадеда Владимира Святого. По крайней мере, в имянаречении своих сыновей он явно возвращается именно к этому отрезку родовой истории», — отмечают исследователи древнерусского именослова А.Ф. Литвина и Ф.Б. Успенский12.
До рождения героя настоящего исследования был известен только один князь с именем Мстислав — Мстислав Чермный, князь тмутараканский и черниговский, чей образ в Повести временных лет имеет черты эпического героя. Причем, Новгородская первая летопись, в которой, как считается, отразился Начальный свод, предшествовавший Повести временных лет, почти ничего не сообщает о Мстиславе тмутараканском кроме самого факта его рождения. Все героические подробности — единоборство с касожским князем Редедей, благородный отказ от борьбы с братом Ярославом Мудрым за киевский престол — появляются только в Повести, создание одной из редакций которой было осуществлено игуменом Сильвестром, близким Владимиру Мономаху13. Сам литературный образ Мстислава тмутараканского (особенно, отказ от междоусобной борьбы с братом) отчетливо перекликается с идейными принципами самого Мономаха, высказанными в его Поучении. Героизмом и благородством Мстислав тмутараканский вполне подходил на роль «династического прототипа» для старшего сына Мономаха.
Кроме того, Мстислав, согласно одному из двух летописных перечней14, был одним из старших сыновей Владимира Святого от полоцкой княжны Рогнеды Рогволдовны. И в дальнейшем Мстиславами нарекали преимущественно старших сыновей в роду потомков Ярослава Мудрого.
Рождение и раннее детство Мстислава пришлись на бурную эпоху. Его отец Владимир Мономах проводил жизнь в бесконечных походах и стремительно рос в княжеской иерархии, переходя от одного княжеского стола к другому. В год рождения своего первенца Владимир совершил поход в Чехию. В рассказе о своей жизни, являющемся частью «Поучения», Мономах пишет о стремительной смене городов во время походов: Ростов, Курск, Смоленск, Берестье, Туров и пр. Рассказ Мономаха не дает возможности понять, титульным князем какого города он был и где могла помещаться его семья. Под 1078 г. летопись упоминает его сидящим в Смоленске. Но 1078 г. был отмечен очередным витком междоусобной войны: в битве на Нежатиной ниве погиб великий князь Изяслав, дед Мстислава — Всеволод Ярославич — стал новым князем киевским, а Мономах сел в Чернигове. Где пребывал в то время двухлетний Мстислав с матерью — неизвестно. Учитывая опасную обстановку, в которой происходило обретение Мономахом нового престола, вряд ли семья была при нем неотлучно. Относительно безопасным убежищем могло быть родовое владение деда — город Переяславль-Южный.
Как это было заведено в роду Рюриковичей, первый княжеский стол Мстислав получил еще ребенком. В 1088 г. его дядя Святополк Изяславич ушел из Новгорода на княжение в Туров15. Покинуть северную столицу ради относительно небольшого городка Святополка побудило, очевидно, желание занять более выгодную позицию в борьбе за киевское наследство, которое могло открыться после смерти великого князя Всеволода.
По словам летописца, в период киевского княжения Всеволода одолевали «недузи»16. По закону «лествичного восхождения», Святополк был следующим по очереди претендентом на главный трон. Но времена были неспокойные. Русь раздирали междоусобные войны. Многочисленные родственники могли не посчитаться с законным правом, поэтому претендент решил себя обезопасить.
Однако Всеволод прожил еще почти пять лет. Русь в то время представляла собой политическую шахматную доску, на которой разыгрывалась грандиозная партия. Это была сложная игра с замысловатой стратегией и тактикой. В освободившийся Новгород старый князь посадил своего двенадцатилетнего внука17. Возраст по меркам XI в. был вполне подходящим.
Новгород неоднократно становился стартовой площадкой для княжеской карьеры. Однако в данном случае это событие оказалось малозначительным: автор Повести временных лет, отметив уход Святополка из Новгорода, не сообщил, кто пришел ему на смену. То, что это был именно Мстислав, мы узнаем из перечня новгородских князей, который был составлен значительно позже описываемых событий. Список этот читается в Новгородской первой летописи младшего извода. В Комиссионном списке летописи он повторяется два раза: перед основным текстом (этот вариант списка оканчивается Василием I Дмитриевичем)18 и внутри текста (там в качестве последнего новгородского князя фигурирует Василий II Васильевич Тёмный)19. Таким образом, списки эти, скорее всего, современны самой летописи, написанной в XIV веке. Откуда летописец XIV в. черпал информацию? Возможно, он ориентировался на какие-то не дошедшие до нашего времени перечни князей. Но не исключен вариант, что он сам составлял их, исходя из содержания летописи. Повесть временных лет содержит смысловую лакуну: кто был новгородским князем после ухода Святополка — не ясно. Поздний летописец вполне мог заполнить ее по своему усмотрению, поместив список князей прославленного Мстислава. Поэтому полной уверенности в том, что первым столом, который получил Мстислав, был именно новгородский — нет.
На страницах Повести временных лет Мстислав как деятельная фигура впервые упоминается только под 1095 г. как князь Ростова20. В этом году княживший в Новгороде Давыд Святославич ушел на княжение в Смоленск. За год до этого брат Давыда — Олег Святославич, один из главных антигероев древнерусской истории, вернул себе родовой Чернигов. Святославичи объединялись на случай обострения борьбы за великокняжеский престол. Очевидно Давыд стремился утвердиться в Смоленске потому, что город был связан с Черниговом водной артерией — Днепром. Это открывало возможность быстро организовать совместное выступление на Киев: отец братьев — князь Святослав изгонял из Киева отца действовавшего великого князя Святополка II Изяславича. То, что Святополк делал со своим родным братом, то Олег и Давыд могли проделать с двоюродным. Располагая силами Черниговской, Смоленской и Новгородской земель, братья были способны побороться за главный стол.
Однако их планам не суждено было сбыться. Самостоятельной силой проявила себя община Новгорода. Уход Давыда новгородцы расценили как предательство. Они обратились не просто к другому князю, но к представителю враждовавшего с предыдущим семейного клана — Мстиславу Владимировичу. «Иде Святославич из Новагорода кь Смоленьску. Новгородце же идоша Ростову по Мьстислава Володимерича», — сообщает летопись21. Конструкция противопоставления, оформленная при помощи частицы «же», показывает, что летописец считал обращение к Мстиславу как ответ на уход Давыда, а не просто замещение вакантного места. В «шахматной игре» князей фигуры нередко совершали самостоятельные ходы, сводя на нет княжеские планы и взаимные счеты. Самостоятельное обращение новгородцев к Мстиславу — дополнительный довод в пользу того, что молодой князь уже правил в волховской столице и хорошо зарекомендовал себя.
В планы Давыда не входило терять Новгород. Но новгородцы «Давыдови рекоша “не ходи к нам”»22. Пришлось Святославичу довольствоваться Смоленском.
Система пришла в относительное равновесие. Расстановка сил позволяла на время забыть об усобицах. Перед Русью стояла серьезная проблема — набеги кочевников-половцев. Противостояние им требовало консолидации сил всех русских земель. Главным организатором борьбы против кочевников выступил Владимир Всеволодович Мономах — на тот момент князь переяславский. Мономах действовал совместно с великим киевским князем Святополком II. Таким образом, две из трех ветвей потомков Ярослава Мудрого объединились в борьбе с внешней угрозой. Киев и Переяславль выступили единой силой.
Но третья ветвь — черниговская — осталась в стороне. Более того, Олег Святославич, не имея сил бороться против братьев, наводил на Русь половецкие войска, за что и был назван автором «Слова о полку Игореве» Гориславичем. С половцами пришел Олег, и в 1094 г. войско не понадобилось — Владимир Мономах, видя разорение, которое несли с собой кочевники, фактически добровольно вернул Олегу его земли. Олег сел в Чернигове, но половецкие войска требовали оплаты. Олег разрешил им грабить родную черниговскую землю23.
Несмотря на предательское, по сути, поведение Олега, Святополк II и Владимир Мономах были готовы начать с ним сотрудничество. Очевидно, они понимали, что Олег был доведен до крайности потерей отцовского наследства и не имел возможности выбрать другие средства для возращения утраченной отчины. Но теперь справедливость была восстановлена, и двоюродные братья в праве были рассчитывать на то, что Олег присоединится к ним в праведной борьбе.
Однако не таков был Олег Гориславич. Примириться с двоюродными братьями в противостоянии, начатом еще их отцами, он не мог. В 1095 г. братья позвали его в поход на половцев. Это было первое предложение о совместных действиях, которое должно было положить конец вражде. Олег пообещал, но в итоге в поход не пошел. Святополку II и Владимиру Мономаху пришлось идти без него. Поход был удачный, русское войско вернулось с победой и богатой добычей. Но досада у братьев осталась. Они «начаста гневатися на Олга, яко не шедшю ему на поганыя с нима»24.
В качестве компенсации за уклонение от похода Святополк II и Владимир Мономах потребовали у Олега Святославича выдать им сына половецкого хана Итларя, которого держал у себя черниговский князь. Но Олег не сделал и этого. «Бысть межи ими ненависть», — резюмировал летописец.
Двойной отказ от сотрудничества привел к тому, что со стороны киевско-переяславской коалиции последовала санкция, пока относительно мягкая. Сын Мономаха — Изяслав Владимирович — занял город Олега Муром, изгнав оттуда княжеского наместника. Муром был небольшим городком, лежавшим на границе русских земель.
Потеря Мурома, конечно же, не заставила Олега одуматься. Скорее, наоборот — еще больше разозлила и ожесточила его. Пружина вражды стала раскручиваться с новой силой.
В 1096 г. Святополк и Владимир послали к Олегу предложение, которое выглядело как образец братской любви и добрых намерений: «Поиди Кыеву, ать рядъ учинимъ о Руской земьле предъ епископы, игумены, и предъ мужи отець нашихъ и перъд горожаны, дабы оборонили землю Русьскую от поганыхъ»25.
Учитывая, что Муром в тот момент не был возвращен Олегу, понятно, что предложение братьев черниговский князь воспринял едва ли не как издевательство. Его реакция была резкой. Олег «усприемъ смыслъ буй и словеса величава» ответил: «Несть лепо судити епископомъ и черньцемъ или смердомъ»26. Категории населения, которые в послании Святослава и Владимира олицетворяли Русскую землю (высшее духовенство, старые дружинники, горожане), в устах Олега превращались в «низы», достойные лишь аристократического презрения. Игуменов он низводил до простых монахов-чернецов, а свободных горожан называл смердами. В композиции летописи дерзкая речь князя Олега обозначала его окончательный разрыв не только с великокняжеской коалицией, но и со всем установившимся общественным порядком. Олег, таким образом, выступил как носитель антикультурного, разрушительного начала.
Соответственно, последующие действия братьев предстают не просто очередным ходом в междоусобной войне, а законным возмездием, восстановлением надлежащего порядка. Сначала они изгнали Олега из Чернигова. Олег затворился в Стародубе, но после ожесточенной осады был изгнан и оттуда. Затравленный Олег дал обещание уйти к своему брату Давыду в Смоленск, а затем вместе с ним явиться в Киев. Этим обещанием он спас себя от преследования. Но как только непосредственная опасность миновала — нарушил слово и продолжил свой поход. В Смоленск, правда, он зашел, но лишь за тем, чтобы взять у брата войско. Со смоленским отрядом Олег подошел к Мурому.
Как ни плачевно было положение князя Олега, сначала он намеревался решить дело миром. Правда была на его стороне — Муром был отобран у него незаконно. Кроме того, юный Изяслав приходился ему племянником, и захватил Муром не своей волей. Поэтому он предложил Изяславу уйти в Ростов, принадлежавший их семье: «Иди у волость отца своего Ростову, а то есть волость отца моего. Да хочю, ту седя, порядъ положите съ отцемь твоимъ. Се бо мя выгналъ из города отца моего. Или ты ми зде не хощеши хлеба моего же вдати?»27
Но Изяслав не хотел сдаваться. Узнав, что к Мурому идет дядя с войском, он позаботился о том, чтобы встретить опасность во всеоружии. К Мурому были стянуты ростовские, суздальские и белозерские полки, а на предложение оставить город он ответил отказом.
Это решение оказалось для него роковым. Тактике обороны в крепости Изяслав предпочел открытую битву. Войска встретились в поле перед городом. В ходе битвы Изяслав был убит.
Интересно, что именно в этом случае летописец сочувствует, скорее, Олегу, чем Изяславу. В произошедшей битве Изяслав возлагал надежду на «множество вой», а Олег — на «правду», которая в кои-то веки была на его стороне. Это обстоятельство отмечает летописец. Но правота Олега была очевидна не только ему. Дальнейшие события — отказ переяславского семейства от мести за Изяслава — объясняется не только миролюбивой доктриной Мономаха, но и тем обстоятельством, что правда действительно была на стороне Олега.
Однако после праведной победы Олег вновь перешел к захватнической политике. Он пленил ростовцев, суздальцев и белозерцев, входивших в войско погибшего Изяслава. Затем захватил Суздаль, Ростов, ростовскую и муромскую земли. По закону ему принадлежала только муромская земля. Ростов был вотчиной Мономаха. Но во всех захваченных землях он располагался по-хозяйски: сажал посадников и начинал собирать «дани» (то есть налоги).
Мстислав в ту пору был князем Великого Новгорода. К нему привезли тело убитого под Муромом брата Изяслава. Мстислав похоронил его в Софийском соборе. Хотя у него были все основания ненавидеть дядю, убившего его родного брата, он не стал отвечать несправедливостью на несправедливость. С первых самостоятельных политических шагов Мстислав явил собой образец сдержанности и справедливости. Он лишь указал Олегу на необходимость вернуться в принадлежавший ему Муром, «а в чюжей волосте не седи»28. Более того, он пообещал Олегу заступничество перед могущественным отцом — князем Владимиром Мономахом.
Конец XI в. был переломным в отношении к мести. Не прошло и двух десятилетий с того момента, когда дед Мстислава — Всеволод — совместно с братьями отменил право мести в «Правде Ярославичен». Под влиянием христианской проповеди месть выходила из числа социально одобряемых способов поддержания общественного порядка. Но в аристократической военной среде смягчения нравов, очевидно, еще не произошло. Поэтому миролюбивый жест Мстислава был воспринят как пример беспрецедентного смирения и благородства.
В «Поучении» отец Мстислава — Владимир Мономах — писал, что обратиться с предложением мира к Олегу его побудила именно инициатива сына Мстислава. При этом князь отмечал, что сын его юн, а смирение его называл неразумным. Однако он не мог не признать в нем моральной силы: «Да се ти написах, зане принуди мя сынъ мой, егоже еси хрстилъ, иже то седить близь тобе, прислалъ ко мне мужь свой и грамоту, река: “Ладимъся и смеримся, а братцю моему судъ пришелъ. А ве ему не будеве местника, но възложиве на Бога, а стануть си пред Богомь; а Русьскы земли не погубим”. И азъ видех смеренье сына своего, сжалихси, и Бога устрашихся, рекох: онъ въ уности своей и в безумьи сице смеряеться — на Бога укладаеть; азъ человекь грешенъ есмь паче всех человекъ»29.
Текст «Поучения» перекликается с летописным. «Аще и брата моего убилъ еси, то есть недивно: в ратехъ бо цесари и мужи погыбають», — говорил, согласно летописи, Мстислав. «Дивно ли, оже мужь умерлъ в полку ти? Лепше суть измерли и роди наши», — писал в «Поучении» Мономах.
Сложно сказать, было ли смирение Мстислава продуманной атакой против дяди или искренним порывом души. Но нет никакого сомнения, что в конечном итоге отказ от мести был в полной мере использован для пополнения «символического капитала» рода Мономахов. На фоне смирения Мстислава Олег выглядел аморальным чудовищем.
При этом перенос смирения и всепрощения в плоскость практической политики совсем не был предрешен. Ведь отказ от мести вступал в действие только в том случае, если Олег вернет захваченное и возвратится в Муром. И Владимир Всеволодович, и Мстислав Владимирович хорошо знали своего родственника. Было понятно, что требование вернуть захваченное он не выполнит. И тогда на стороне Мстислава будет не только военная сила, но и моральный перевес.
Морально-этический аспект был важен потому, что без поддержки городского общества князья могли располагать лишь небольшим отрядом верных лично им дружинников. Этого было мало для полномасштабного противостояния. Горожане же не всегда поддерживали князей в их междоусобных войнах. Если внешняя агрессия не оставляла им выбора — новгородцы, смоляне или киевляне становились под княжеские знамена для ее отражения, то для участия во внутренних войнах требовался дополнительный мотив.
Олег захваченного не вернул. И, более того, проявил намерение завладеть Новгородом. Посовещавшись с новгородцами, Мстислав приступил к операции по выдворению князя Олега из захваченных областей.
Для начала он отправил новгородского воеводу Добрыню Рагуиловича перехватить сборщиков дани, которых по покоренным землям разослал князь Олег. Очевидно новгородцы снабдили Добрыню серьезной военной силой, так как младший брат Олега — князь Ярослав Святославич, осуществлявший «сторожу» в покоренных землях, узнав о приближении Добрыни, вынужден был спасаться бегством. Олегу, который к тому времени уже успел выступить в поход, пришлось повернуть к Ростову.
Мстислав, преследуя мятежного дядю, направился к Ростову. Олег убежал из Ростова в Суздаль. Мстислав двинулся туда. Олег, понимая, что и в Суздале ему не укрыться, сжег город и отправился в свою отчину — Муром.
Мстислав, дойдя до сожженного Суздаля, преследование остановил. Он считал, что, находясь в Муроме, Олег правил не нарушал. Подчеркнуто скрупулезное соблюдение порядка отличало Мстислава. Поэтому он обращался с загнанным в угол дядей весьма предупредительно. Несмотря на то, что сила была на его стороне, он показывал смирение. Мстислав заявил: «Мни азъ есмь тебе; шлися ко отцю моему, а дружину вороти, юже еси заялъ, а язь тебе о всемь послушаю»30. Здесь и признание меньшего по сравнению с Олегом статуса («мни азъ есмь тебе»), и предложение решать проблему на более высоком уровне («шлися ко отцю моему»), и благородная готовность к послушанию.
В сложившейся ситуации Олегу не оставалось ничего, кроме как ответить на мирную инициативу племянника. Он послал Мстиславу ответное предложение о мире. Летописец подчеркивает, что со стороны Олега это был обман — «лесть». Но Мстислав остался верен избранной линии поведения: он поверил дяде и распустил свою дружину.
Этим не преминул воспользоваться князь Олег. Известие о его нападении застало Мстислава врасплох. Летописец рисует весьма подробную картину: шла первая неделя Великого поста, настала Фёдорова суббота, Мстислав сидел на неком обеде, когда ему пришла весть, что князь Олег уже на Клязьме, то есть, максимум, в тридцати километрах от Суздаля. Доверяя Олегу, Мстислав не выставил стражу, поэтому вероломный дядя смог подойти незамеченным довольно близко.
Олег действовал неторопливо. Расположившись на Клязьме, он, видимо, считал свою позицию заведомо выигрышной, поэтому не переходил к решительным действиям. Расчет бы на то, что Мстислав, видя угрозу, сам оставит Суздаль. Но этого не произошло. Мстислав воспользовался передышкой и за два дня снова собрал дружину: «новгородце, и ростовце, и белозерьци»31. Силы сравнялись. Мстислав встал перед городом, но старался действовать неторопливо. Полки стояли друг перед другом четыре дня. Летописец считал это вполне нормальным явлением. Средневековые битвы нередко начинались, а иногда и заканчивались долгим стоянием друг против друга: спешить к гибели никому не хотелось.
У Мстислава была дополнительная причина не форсировать события. К нему пришло известие, что отец послал ему на помощь брата Вячеслава с отрядом половцев.
Вячеслав подошел в четверг. Очевидно, это заметили в стане Олега, но не знали, насколько велика подмога. Для того, чтобы усилить психологический эффект, Мстислав дал половчанину Куману стяг своего отца, пополнил его отряд пешими воинами и поставил его на правый фланг. Куман развернул стяг Владимира Мономаха. По словам летописца, «узри Олегъ стягь Володимерь, и вбояся, и ужась нападе на нь и на вой его»32. Несмотря на деморализацию, Олег все-таки повел свое войско в бой. Двинулся на врага и Мстислав. Началось сражение, вошедшее в историю как «битва на Колокше».
Отряд Кумана стал заходить в тыл Олегу. Олег был окончательно деморализован и бежал с поля боя. Мстислав победил. Причем, в изложении летописца, основным действующим лицом выступил не столько половецкий отряд, сколько сам стяг: «поиде стягь Володимерь и нача заходити в тыль его»33. Не исключено, что под «стягом» в данном случае понимается боевое подразделение (аналогичное «стягу» или «хоругви» поздних источников). Но текстуальная связь с вручением стяга, понимаемого как предмет, позволяет думать, что в данном случае речь идет именно о психологическом воздействии самого знамени.
Олег бежал к своему городу Мурому. Мстислав последовал за ним. Понимая, что в Муроме ему не укрыться от превосходящих сил племянника, Олег оставил («затворил») в Муроме брата Ярослава, а сам отправился к Рязани.
Мстислав подошел к Мурому, освободил своих людей, заключил мир с муромцами и пошел к Рязани. Олегу пришлось бежать и оттуда. История повторилась: Мстислав подошел к Рязани, освободил своих людей, которые были перед тем заточены Олегом, и заключил мир с рязанцами. Понимая, что эта игра в догонялки может продолжаться долго, Мстислав обратился к дяде с благородным предложением: «Не бегай никаможе, но послися ко братьи своей с молбою не лишать тебе Русьской земли. А язь послю кь отцю молится о тобе»34.
Война на уничтожение среди Рюриковичей была не принята. При самых тяжелых межкняжских спорах сохранялось понимание того, что все они члены одного рода и «братья». Христианское воспитание не позволяло им переходить грань убийства. Формально не запрещенные Священным Писанием формы насилия использовались широко: изгнание, заточение, ослепление и пр. Но убийства политических противников были редкостью. Их можно было оправдать только в случае открытого боевого столкновения (как это было в упомянутой выше трагической истории с князем Изяславом). В данном случае, смерь Олега не добавила бы клану Мономашичей политических дивидендов.
Олег был вынужден согласиться на мир. Яростный противник всяческих компромиссов и коллективных действий, в следующем, 1097 г., он все-таки принял участие в Любеческом съезде. Если бы не твердая позиция Мстислава, которому удалось направить деятельность мятежного дяди в нужное отцу, Владимиру Мономаху, русло, проведение межкняжеского съезда было бы под вопросом.
В сообщении о Любеческом съезде 1097 г. Мстислав не упомянут в числе основных его участников. Участие в советах было делом старших князей. От лица клана Мономашичей вещал его глава — сам Владимир Всеволодович. Ему принадлежала инициатива, в его замке состоялось собрание. Мстислав обеспечивал силовую поддержку политики отца. Причем, как видим, не бездумно. Мономах воспитал сына способным работать на общее дело без детальных инструкций.
В это время Мстиславу уже исполнилось двадцать лет. По обычаям того времени он должен был быть женат. Татищев относит свадьбу к 1095 году. Он, впрочем, не указывает источник своих сведений и ошибочно называет его первую жену дочерью посадника35. Но сама по себе дата находится в пределах вероятного: обычно князья вступали в брак лет в пятнадцать-шестнадцать. Первой женой Мстислава, которая, как было сказано, известна по сагам, была Христина — дочь шведского короля Инге Стейнкельссона. О том, что жену Мстислава звали Христиной сообщает и Новгородская летопись36.
События частной жизни князей редко попадали на страницы летописи. В некоторых, увы, редких, случаях недостаток сведений можно восполнить за счет источников иностранного происхождения. Интересные биографические сведения о Мстиславе Великом содержатся в латинском тексте, дошедшем до нас в двух списках — в составе двух сборников, создание которых было связано с монастырем св. Панетелеймона в Кёльне. В научный оборот этот текст был введен Назаренко. Им же осуществлен перевод следующего фрагмента: «Арольд (как было сказано, германским именем Мстислава было Харальд. — В.Д.), король народа Руси, который жив и сейчас, когда мы это пишем, подвергся нападению медведя, распоровшего ему чрево так, что внутренности вывалились на землю, и он лежал почти бездыханным, и не было надежды, что он выживет. Находясь в болотистом лесу и удалившись, не знаю, по какой причине, от своих спутников, он подвергся, как мы уже сказали, нападению медведя и был изувечен свирепым зверем, так как у него не оказалось под рукой оружия и рядом не было никого, кто мог бы прийти на помощь. Прибежавший на его крик, хотя и убил зверя, но помочь королю не смог, ибо было уже слишком поздно. С рыданиями донесли его на руках до ложа, и все ждали, что он испустит дух. Удалив всех, чтобы дать ему покой, одна мать осталась сидеть у постели, помутившись разумом, потому что, понятно, не могла сохранить трезвость мысли при виде таких ран своего сына. И вот, когда в течение нескольких дней, отчаявшись в выздоровлении раненого, ожидали его смерти, так как почти все его телесные чувства были мертвы и он не видел и не слышал ничего, что происходило вокруг, вдруг предстал ему красивый юноша, приятный на вид и с ясным ликом, который сказал, что он врач. Назвал он и свое имя — Пантелеймон, добавив, что любимый дом его находится в Кёльне. Наконец, он указал и причину, по какой пришел: “Сейчас я явился, заботясь о твоем здравии. Ты будешь здрав, и ныне твое телесное выздоровление уже близко. Я исцелю тебя, и страдание и смерть оставят тебя”. А надо сказать, что мать короля, которая тогда сидела в печали, словно на похоронах, уже давно просила сына, чтобы тот с миром и любовью отпустил ее в Иерусалим. И вот, как только тот, кто лежал все равно, что замертво, услышал в видении эти слова, глаза [его] тотчас же открылись, вернулась память, язык обрел движение, а гортань — звуки, и он, узнав мать, рассказал об увиденном и сказанном ему. Ей же и имя, и заслуги Пантелеймона были уже давно известны, и она, по щедротам своим, еще раньше удостоилась стать сестрою в той святой обители его имени, которая служит Христу в Кёльне. Когда она услышала это, дух ее ожил, и от голоса сына мать встрепенулась и в слезах радости воскликнула громким голосом: “Сей Пантелеймон, которого ты, сын мой, видел, — мой господин! Теперь и я отправлюсь в Иерусалим, потому что ты не станешь [теперь этому] препятствовать, и тебе Господь вернет вскоре здоровье, раз [у тебя] такой заступник”. И что же? В тот же день пришел некий юноша, совершенно схожий с тем, которого король узрел в своем сновидении, и предложил лечение. Применив его, он вернул мертвому — вернее, безнадежно больному — жизнь, а мать с радостью исполнила обет благочестивого паломничества»37.
По мнению Назаренко, описанный «случай на охоте» мог произойти в промежуток между рождением старшего сына Мстислава — Всеволода и рождением Изяслава, который был крещен в честь св. Пантелеймона. Наиболее вероятной датой исследователь считает 1097— 1099 года. С этой датировкой необходимо согласиться, поскольку из летописного текста в этот период имя Мстислава, столь решительно вышедшего на историческую арену, на некоторое время исчезает!
Возращение в большую княжескую политику произошло в 1102 году. 20 декабря Мстислав с новгородскими мужами пришел в Киев к великому князю Святополку II Изяславичу. У Святополка была договоренность с отцом Мстислава — Владимиром Мономахом, согласно которой Мстислав должен был уступить Новгород своему троюродному брату — сыну Святополка. Вместо Новгорода Мстиславу предлагалось сесть в г. Владимире.
Произошедшее в дальнейшем позволяет думать, что такая рокировка на самом деле не входила в планы клана Мономаха. Не зря Мстислав пришел в Киев в сопровождении новгородцев — им отводилась важная роль. Причем, присутствовавшие при встрече дружинники Владимира подчеркнуто дистанцировались от происходившего: «и рекоша мужи Володимери: “Се приела Володимеръ сына своего, да се седять новгородце, да поемыпе сына твоего, вдуть Новугороду, а Мьстиславъ да вдеть Володимерю”».
Настал час выйти на авансцену новгородскому посольству, которое напомнило великому князю, что Мстислав был дан новгородцам в князья его предшественником — Всеволодом Ярославичем, что они «вскормили» князя для себя и поэтому не намерены менять его на другого. Реплика новгородцев, удостоверившая их непреклонность, была коротка, но эффектна: «Аще ли две голове имееть сынъ твой, то поели Ми».
Святополк пытался возражать, «многу име прю с ними», но успеха не достиг. Новгородцы вернулись в свой город с желанным им Мстиславом.
Князь ценил преданность новгородцев. Он рассматривал Новгород не просто как очередную ступень на пути восхождения к киевскому престолу. В 1103 г. Мстиславом была заложена церковь Благовещения на Городище38, а через десять лет, в 1113 г., — Никольский собор на Ярославовом дворе. Архитектура Никольского собора в целом не характерна для XII в., когда основным типом храма стала одноглавая крестово-купольная постройка. Большой пятиглавый собор соперничал по масштабам с храмом Св. Софии, построенным в XI в. по заказу Ярослава Мудрого39. Правнук повторил «архитектурный текст» прадеда, сыгравшего важную роль в истории Новгорода. В 1113 г. отец Мстислава стал киевским князем. Интересно, что в «Степенной книге» описание этих событий объединено в одну главу, озаглавленную «Самодержавие Владимирово»40. Таким образом, закладка церкви выглядит как символический акт, отмечающий победу клана Мономашичей в очередном акте междоусобной войны.
Кроме того в 1116 г. Мстислав увеличил протяженность городских укреплений: «заложи Новъгородъ болей перваго»41.
Мстислав возглавлял военные походы новгородцев, выполняя тем самым основную княжескую функцию — военного организатора и вождя. В 1116 г. состоялся его поход с новгородцами на чудь. Поход был удачным: был взят город эстов — Оденпе («Медвежья Голова» в русской летописи)42. Об этом сообщает Новгородская Первая летопись старшего извода. В третьей редакции «Повести временных лет» (которая содержит дополнительные сведения о дате рождения Мстислава) добавлены подробности: «и погость бещисла взяша, и възвратишася въ свояси съ многомъ полономъ»43.
Русь в это время переживала очередной виток противостояния со степным миром кочевников. Одной из ключевых фигур обороны по-прежнему оставался Владимир Мономах. Он выступил организатором княжеских съездов, главная цель которых заключалась в консолидировании противостояния степной угрозе. Результатом съездов были походы 1103, 1107 и 1111 гг., в ходе которых половцам был нанесен серьезный урон, снизивший остроту проблемы.
Новгород в силу своего положения не был подвержен непосредственной опасности. Сложно сказать, участвовал ли в этой борьбе Мстислав. Новгородская летопись сообщает о походах, но участие в них новгородцев не уточняется. Летописец именует участников похода «вся братья князи Рускыя земли» (поход 1103 г.)44, или «вся земля просто русская» (поход 1111 г.).
Как известно, слово «русь» имеет в летописях «широкое» и «узкое» значение. В широком смысле Русью именовали всю территорию, подвластную князьям из династии Рюриковичей. В узком — территорию среднего Поднепровья, с центром в Киеве. В каком же смысле использовал этот термин летописец?
Во-первых, нужно сказать, что в средневековом Новгороде понятия «русский» и «новгородец» использовались как взаимозаменяемые. Пример этому находим в текстах того же XII в. — в договоре Новгорода с Готским берегом и немецкими городами 1189—1199 гг., заключенном князем Ярославом Владимировичем45.
Во-вторых, сам факт помещения рассказа о походах в летописи показывает, что новгородцы воспринимали походы как нечто, имеющее к ним отношение. Более того, обращает на себя внимание стилистическая окраска рассказов об этих походах. Новгородский летописец в повествовании о важных победах над степными кочевниками переходит на патетический слог, в целом для него несвойственный и встречающийся в новгородской летописи достаточно редко.
В-третьих, южный летописец, отводя определяющую роль в организации борьбы Мономаху, подчеркивает, что тот выступал не один, а «съ сынми»46.
В свете этих соображений, возможно, следует пересмотреть атрибуцию имени «Мстислав» в перечне князей, принимавших участие в походе 1107 года. В Лаврентьевской и Ипатьевской летописях перечень этот имеет следующий вид: «Святополкъ же, и Володимеръ, и Олегь, Святославъ, Мьстиславъ, Вячьславь, Ярополкь идоша на половце»47. По мнению Д.С. Лихачёва, Мстислав, названный в перечне, это современник и тезка героя настоящей статьи — Мстислав, отчество которого нам не известно48. Этого Мстислава летописец характеризует по имени деда: «Игоревъ унукъ».
Мнение Лихачёва основывалось, очевидно, на том, что в аналогичном перечне, помещенном в статье, рассказывающей о походе 1103 г., упомянут «Мьстиславъ, Игоревъ унукъ»49.
Однако нужно помнить, что, во-первых, формальное совпадение списков не означает их семантического тождества. Так, например, место Вячеслава Ярополчича, участвовавшего в походе 1103 г. (и умершего в 1104 г.50), занял другой Вячеслав — сын Мономаха51. Во-вторых, для летописца, работавшего под покровительством князя Мстислава, Мстиславом, упоминаемым без уточняющих эпитетов, мог быть, скорее всего, князь-патрон. Другие же Мстиславы, современники Мстислава Великого — Мстислав Святополчич и Мстислав «Игорев внук» — упоминаются с необходимыми в контексте пояснениями. Так или иначе, имена обоих живых на тот момент Мстиславов одинаково могли отразиться в названном перечне.
В 1113 г. на Руси произошли значительные перемены. Умер великий князь Святополк II Изяславич. После его смерти в Киеве вспыхнуло восстание, ставшее результатом давно назревавшего кризиса52. Горожане разграбили двор тысяцкого Путяты и живших в Киеве евреев53. Кризис был разрешен призванием на киевский стол Владимира Мономаха. Права Мономаха на престол не были бесспорными. Он был сыном младшего из сыновей Ярослава Мудрого, побывавших на киевском столе, — Всеволода. Весьма решительно настроенный сын среднего Ярославича — Олег Святославич Черниговский с формальной точки зрения имел больше прав на престол. Однако ситуация сложилась не в его пользу. Община города Киева стала на сторону Мономаха, пользовавшегося авторитетом как у народа, так и у представителей знати.
Для Мстислава изменение статуса отца имело важные последствия. В 1117 г. Мономах перевел его из Новгорода в Белгород — то есть, по сути, в Киев (названый Белгород — княжеская резиденция под Киевом, на берегу р. Ирпень). Место Мстислава в Новгороде занял его сын Всеволод. Таким образом, Мономах усилил группировку сил в столице, обеспечивая устойчивость власти. В дальнейшем Владимир и Мстислав упоминались в летописи как единая сила. Когда на город Владимир-Волынский совершил нападение князь Ярослав Святополчич, летописец отметил, что помощь к нему не смогла подойти вовремя. Причем, «Володимеру не поспевшю ис Кыева съ Мстиславомъ сыномъ своимъ»54. Когда же помощь все-таки была оказана, действующими лицами снова оказались отец и сын. В то время Владимир Мономах достиг уже весьма преклонного по древнерусским меркам возраста: ему исполнилось семьдесят лет. Среди князей до столь преклонного возраста доживали немногие. Без помощи Мстислава Владимиру было бы сложно исполнять обязанности правителя в обществе, где от князя ждали личного участия во всех делах, особенно в делах военных.
В 1125 г. Владимир Мономах скончался. Летописец отмечает его кончину приличествующей случаю хвалебной характеристикой князя. Похороны Мономаха собрали вместе его сыновей и внуков: «плакахуся по немъ вси людие и сынове его Мьстисла, Ярополкъ, Вячьславъ, Георгии, Андреи и внуци его»55. После похорон братья и внуки разошлись, а Мстислав остался на киевском столе. Начало его княжения в Киеве — 20 сентября 1126 года.
Серьезных соперников в занятии киевского стола у Мстислаба не было. Позиции его были весьма прочны. Среди потомков Мономаха он был старейшим. Его брат Ярослав держал Переяславль, а сын Всеволод был князем Новгорода. Клан Святославичей на тот момент переживал не лучшие времена. Наиболее яркие его представители были уже в могиле, среди крупных владетелей остался лишь Ярослав Святославич (тот самый, который спасался бегством от новгородского воеводы Добрыни). Ярослав сидел в Чернигове, но по личным качествам своим не мог претендовать на престол. Мстислав же, напротив, считался продолжателем дела прославленного отца и пользовался среди горожан и знати большим авторитетом.
В общем и целом ситуация на Руси, доставшейся в наследство Мстиславу, была спокойной. Насколько вообще может быть спокойной ситуация в стране, находящейся на грани политической раздробленности. Мстиславу приходилось прикладывать изрядные усилия для того, чтобы сохранить шаткое равновесие.
Узнав о кончине Мономаха, половцы предприняли попытку набега на Русь. С этим Ярославу Владимировичу удалось справиться силами переяславцев.
Сплоченность и единодушие клана Мономаховичей контрастировали с ситуацией в стане черниговских Святославичей. На черниговского князя Ярослава Святославича напал его племянник, сын Олега «Гориславича» — Всеволод. Племянник прогнал дядю с престола, а дружину его «исече и разъграби»56.
Поначалу Мстислав намеревался поддержать законного черниговского владетеля — Ярослава. Он пресек попытку Всеволода Ольговича по примеру покойного родителя воспользоваться помощью половцев. Но дальше великий князь столкнулся с дилеммой: Ярослав сбежал в Муром и оттуда слал жалобные просьбы защитить его от разбушевавшегося племянника. Мстислав был связан с Ярославом крестным целованием и поэтому должен был взять на себя борьбу с Всеволодом.
На другой чаше весов была текущая политическая ситуация: Всеволод прочно устроился в Чернигове. В отношении великого князя и его бояр он проявлял подчеркнутую лояльность: упрашивал самого князя, задаривал подарками его бояр и пр. То есть, всячески показывал, что, сидя в Чернигове, не принесет великому князю никаких неприятностей. Вместе с тем, для того, чтобы выгнать его оттуда пришлось бы развязать масштабную войну, которая неизбежно привела бы к массовым человеческим жертвам.
Таким образом, Мстислав стоял перед выбором: сохранить ли верность своему слову и при этом пожертвовать жизнями многих людей, либо преступить крестное целование ради предотвращения кровопролития. Аристократическая честь вступала в противоречие с гуманистическим принципом.
Мстислав обратился за помощью к церкви. Игумен монастыря св. Андрея Григорий, пользовавшийся высоким авторитетом еще у Мономаха, высказался в пользу мира. Собравшийся затем церковный собор тоже встал за сохранение жизней, пообещав взять грех клятвопреступления на себя. Мстислав решился — и прекратил преследование Всеволода. Летописец отмечает, что отказ от данного Ярославу слова лег тяжелым камнем на совесть Мстислава: «и плакася того вся дни живота своего»57. Но решения своего он не изменил.
Решив проблему черниговского стола, в том же 1127 г. Мстислав взялся за наведение порядка на западных рубежах своих владений — в Полоцкой земле. Там княжили потомки Всеслава Владимировича, составившие отдельную ветвь Рюрикова рода, исключенного из лествичной системы, охватывавшей остальные русские земли.
Между потомками Ярослава Мудрого и Всеслава Полоцкого существовала давняя вражда. Владимир Мономах писал, что захватил Минск, не оставив в нем «ни челядина, ни скотины»58. Сын его политику продолжил.
Наступление на Полоцкую землю было задумано как масштабная операция. Мстислав отправил войска «четырьми путьми». Вернее, он наметил четыре первоначальных цели наступления. Первой был город Изяславль. К нему были посланы князья: Вячеслав из Турова, Андрей из Владимира-Волынского, Всеволодок из Городка и Вячеслав Ярославич из Клецка. Второй целью стал город Борисов. Туда были направлены Всеволод Ольгович с братьями. К Друцку отправился сын Ростислав со смолянами и воевода Иван Войтишич с торками59. И, наконец, четвертая цель — город Логожск. Туда с великокняжеским полком был отправлен сын Мстислава — Изяслав. Все отряды пробирались к назначенным им местам атаки порознь, но ударить должны были в один условленный день. Таким образом, вторжение в Полоцкую землю планировалось широким фронтом, между крайними точками которого — городами Йзяславлем и Друцком — было без малого семьсот километров. План сработал, атака увенчалась успехом.
Полоцкие полки были застигнуты врасплох. Изяслав Мстиславич захватил своего зятя князя Брячислава с логожским полком на пути к отцу последнего — полоцкому князю Давыду Игоревичу. Таким образом, Логожск не имел возможности оказать сопротивление.
Видя, что Брячислав с логожским отрядом оказались в плену, сдались князю Вячеславу и жители города Изяславля. Они хотели выговорить себе хотя бы относительно приемлемые условия сдачи. Вечером трагичного для них дня они обратились к князю Вячеславу Владимировичу с просьбой не отдавать город на разграбление («на щить»). Тысяцкий князя Андрея Воротислав и тысяцкий Вячеслава Иванко для предотвращения грабежа послали в город отроков. Но с рассветом увидели, что предотвратить разорение не удастся. С трудом удалось отстоять лишь имущество жены Брячислава — дочери Мстислава Великого. Воины возвратились из похода «съ многымъ полономъ»60.
Видя, что ситуация складывается не в их пользу, жители Полоцка «сътьснувшеси» (И.И. Срезневский предлагал три значения этого слова: разгневаться, встревожиться, смириться61 — все они вполне подходят по смыслу в данном фрагменте) изгнали князя Давыда с сыновьями и призвали Рогволда.
Судя по тому, что Рогволд после восхождения на полоцкий престол быстро исчез со страниц летописи и не упоминался больше в качестве действующего персонажа, прожил он недолго. Мстиславу приходилось возвращаться к полоцкой проблеме. Великий князь попытался привлечь полоцких князей к борьбе против половцев. Но получил дерзкий ответ: «Бонякови шелоудивомоу во здоровье» (то есть полочане пожелали главному врагу Руси половецкому хану Боняку здоровья). Князь разгневался, но проучить наглецов в то время не смог — война с половцами была в разгаре. Когда же война завершилась — припомнил полочанам их предательство. В 1129 г. он «посла по кривитьстеи князи» и выслал Давыда, Ростислава, Святослава и двух Рогволдовичей в Константинополь, где они пребывали в заточении. Видимо, судьба «кривических» (полоцких) князей сложилась в Константинополе нелегко — спустя семь лет на Русь смогли возвратиться только двое из них62.
Внешняя политика Мстислава была продолжением политики его отца. Эта преемственность была отмечена летописцем: Мстислав выступает как наследник «пота» Мономаха. «Пот» этот был утерт в борьбе против половцев: «е бо Мьстиславъ великий и наследи отца своего потъ Володимера Мономаха великого. Володимиръ самъ собою постоя на Доноу, и многа пота оутеръ за землю Роускоую, а Мьстиславъ моужи свои посла, загна Половци за Донъ и за Волгу за Гиик, и тако избави Богъ Роускоую землю от поганых»63.
При этом на внешнюю политику Мстислава наложила отпечаток молодость, проведенная в Новгороде. Новгородские проблемы по-прежнему волновали его. В 1131 г. князь послал сыновей Всеволода, Изяслава и Ростислава на чудь. Поход увенчался успехом. Чудь была побеждена и обложена данью. Из похода были приведены многочисленные пленники. В следующем, 1132 г., Мстислав организовал и возглавил поход на Литву. Поход бы удачный64. Хотя удача его была несколько омрачена тем, что на обратном пути литовцы смогли отомстить русскому войску, перебив много киян, полк которых отстал от великокняжеского отряда и шел отдельно65.
Брачно-семейные дела Мстислава Великого освещены, по меркам древнерусских источников, весьма подробно. Как было сказано, согласно сагам и новгородской летописи первой женой князя была Христина — дочь шведского короля Инге Стейнкельссона. Она скончалась в 1122 году. В то же лето Мстислав женился снова — на дочери новгородского посадника Дмитрия Завидовича66. Имени ее летопись не сообщает, но вслед за Татищевым ее принято называть Любавой. Впрочем, известие Татищева и в этом случае выглядит не вполне надежно. Кроме имени Татищев снабдил свою «Историю» сюжетом, также не имеющим прямых аналогов в летописях и иных источниках. «Единою на вечер, беседуя он с вельможи своими и был весел. Тогда един от его евнух, приступи ему, сказал тихо: “Княже, се ты, ходя, земли чужия воюешь и неприятелей всюду побеждаешь, когда же в доме то или в суде и о разправе государства трудишься, а иногда с приятели твоими, веселясь, время препровождаешь, но не ведаешь, что у княгини твоей делается, Прохор бо Василевич часто со княгинею наедине бывает; если ныне пойдешь, то можешь сам увидеть, яко правду вам доношу”. Мстислав, выслушав, усмехнулся и сказал: “Рабе, не помниши ли, как княгиня Крестина вельми меня любила и мы жили в совершенной любви. И хотя я тогда, как молодой человек, не скупо чужих жен посесчал, но она, ведая то, нимало не оскорблялась и тех жен любовно принимала, показуя им, якобы ничего не знала, и тем наиболее меня к ея любви и почтению обязывала. Ныне же я состарелся, и многие труды и попечения о государстве уже мне о том думать не позволяют, а княгиня, как человек молодой, хочет веселиться и может при том учинить что и непристойное. Мне устеречь уже неудобно, но довольно того, когда о том никто не ведает и не говорят, для того и тебе лучше молчать, если не хочешь безумным быть. И впредь никому о том не говори, чтоб княгиня не уведала и тебя не погубила”. И хотя Мстислав тогда ничего противнаго не показал, но поворотил в безумную евнуху продерзость. Но по некоем времяни тиуна Прохора велел судить за то, якобы в судах не по законам поступал и людей грабил, за что его сослал в Полоцк, где вскоре в заточении умер»67.
Эта жанровая сценка присутствует в обоих вариантах «Истории» Татищева, как написанной на «древнем наречии», так и в той, которая была подготовлена на современном автору языке. Состояние исторической науки не дает возможности ответить на вопрос, выдумал ли Татищев этот пассаж или добросовестно выписал из какого-нибудь не дошедшего до нас источника68. Можно лишь заметить, что стилистически повествование о семейной жизни князя Мстислава выглядит как произведение «демократической» литературы XVII в. со всеми характерными для нее чертами: развлекательной фабулой, отсутствием серьезного морального содержания, немудреным юмором. Противопоставление старого мужа и молодой жены — один из известных типов построения сюжета «бытовых повестей» XVII в., в которых впервые в русской литературе возникает тема сложностей любви и супружеских отношений69.
В апреле 1132 г. Мстислав Великий скончался в Киеве. До возраста отца — Владимира Мономаха — ему дожить не удалось. Умер он в 55 лет.
Первый брак со шведской принцессой Христиной был весьма многодетным. Летопись называет имена сыновей: Всеволода, Изяслава, Ростислава и Святополка70. Среди дочерей Мстислава из русских источников известно имя лишь одной из них — Рогнеды71. Скандинавские дают еще два: Ингибьерг и Маль(м)фрид72. Имена других дочерей летопись не называет, они выступают в летописи под отчеством «Мстиславовна». Известна Мстиславовна — жена Изяславского князя Брячислава Давыдовича и Мстиславовна — жена Всеволода Ольговича. Еще об одной из дочерей летопись сообщает: «Веде на Мьстиславна въ Грекы за царь»73.
Сын от второго брака с дочерью новгородского посадника появился на свет перед смертью великого князя — в 1132 г. и наречен был Владимиром74. О его рождении и имянаречении летописец счел нужным оставить заметку в годовой статье. В качестве участника политических событий Владимир Мстиславич впервые упоминается в 1147 году75. Сообщает летопись еще об одном сыне Мстислава — Ярополке. Судя по тому, что в компании братьев он впервые появляется только в 1149 г.76, можно предположить, что он тоже был одним из поздних детей Мстислава. Возможно, он оказался младше Владимира и родился уже после смерти великого князя. Поэтому летописец и не стал упоминать об этом рождении.
Согласно летописи, одна из дочерей Мстислава была замужем за венгерским королем77. Ее имя сообщает латиноязычный источник — дарственная грамота чешской княгини Елизаветы, дочери венгерской королевы, жены чешского князя Фридриха ордену Иоаннитов: «Ego Elisabem, ducis Bonemie Uxor, seauens vestigia Eurosine matris mee...»78 Таким образом, венгерская королева звалась Ефросиньей Мстиславной.
Польский генеалог Витольд Бжезинский, ссылаясь на мнение Барбары Кржеменской, считает дочерью Мстислава Дурансию (Durancja)79, жену Оты III, князя Оломуца. Кроме того, Бжезинский со ссылкой на «Rodowód pierwszycn Piastów» Казимежа Ясинского, называет дочерью Мстислава жену великопольского князя Мешко III Старого — Евдокию80. Другой видный польский исследователь генеалогии Дариуш Домбровский возможности такой филиации не усматривает. Более того, Евдокия Киевская относится им к числу «мнимых Мстиславичей»81. В качестве возможных Домбровский указывает происхождение Евдокии от Изяслава Давыдовича, Ростислава Мстиславича, Изяслава Мстиславича. Самым вероятным отцом Евдокии он считает Юрия Долгорукого. Однако и построения Домбровского не лишены недочетов, обсуждению которых посвящена критическая рецензия А.В. Горовенко82. Поэтому вопрос о конфигурации родословного древа потомков Мстислава до сих пор остается открытым.
Умирая, Мстислав оставил великое княжение своему брату Ярополку. Такой шаг соответствовал принципу «лествичного восхождения» и был вполне в духе князя, всю жизнь остававшегося человеком нормы и правила.
Ярополк, видимо, следуя заветам старшего брата, сделает попытку приблизить его детей, своих старших племянников, Всеволода и Изяслава Мстиславичей, к узловым точкам южной Руси. Он попытался утвердить Всеволода в Переяславле-Южном, но наткнулся на активное сопротивление младшего брата Юрия Владимировича Долгорукого. Между племянниками Мстиславичами и оставшимися младшими дядьями вспыхнула междоусобица, которой не преминули воспользоваться черниговские Ольговичи. Приостановленный сильной рукой Владимира Мономаха распад древнерусского государства после смерти Мстислава Великого стал нарастать с новой силой.
Примечания
1. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 2. М. 1998, стб. 303.
2. Там же, т. 37, с. 162.
3. ТАТИЩЕВ В.Н. История Российская. Т. 2. М. 1963, с. 91, 143.
4. Там же. Т. 4. М.-Л. 1964, с. 158, 188.
5. ПСРЛ, т. 2, стб. 190.
6. ШАХМАТОВ А.А. История русского летописания. Т. 1. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Кн. 2. Раннее русское летописание XI— XII вв. СПб. 2003, с. 552-554.
7. SAXO GRAMMATICUS. Gesta Danorum. Strassburg. 1886, p. 370. В русских реалиях датский хронист разбирался не очень хорошо: этим объясняется путаница с именем «русского короля».
8. ДЖАКСОН Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (середина XI — середина XIII в.). Тексты, перевод, комментарий. М. 2000, с. 167.
9. Там же, с. 177.
10. ПСРЛ, т. 1, стб. 160.
11. ЛИТВИНА А.Ф., УСПЕНСКИЙ Ф.Б. Выбор имени у русских князей в X—XVI вв. В кн.: Династическая история сквозь призму антропонимики. М. 2006, с. 185.
12. Там же, с. 13.
13. ШАХМАТОВ А.А. Ук. соч., с. 545.
14. ПСРЛ, т. 2, стб. 67.
15. Там же, стб. 199.
16. Там же, стб. 208.
17. Там же, т. 3, с. 161.
18. Там же, с. 470.
19. Там же, с. 161.
20. Там же, т. 2, стб. 219.
21. Там же.
22. Там же.
23. Там же, стб. 217.
24. Там же, стб. 219.
25. Там же, стб. 220.
26. Там же.
27. Там же, стб. 226—227.
28. Там же, стб. 227.
29. Поучение Владимира Мономаха. Библиотека литературы Древней Руси (БЛ ДР), т. 1, XI—XII века. СПб. 1997, с. 473-475.
30. ПСРЛ, т. 2, стб. 228.
31. Там же, стб. 229.
32. Там же.
33. Там же.
34. Там же, стб. 230.
35. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., т. 2, с. 157.
36. ПСРЛ, т. 3, с. 21,205.
37. НАЗАРЕНКО А.В. Неизвестный эпизод из жизни Мстислава Великого. — Отечественная история. 1993, № 2, с. 65—66.
38. ПСРЛ, т. 3, с. 19.
39. Новгородским князем в то время был сын Ярослава Владимир. Однако новгородский собор был одним из трех софийских соборов, последовательно построенных в главных политических центрах Руси (Киеве, Новгороде и Полоцке) одной строительной артелью. Из этого можно заключить, что строительство осуществлялось по плану великого князя, а не самостоятельно князьями названных городов.
40. ПСРЛ, т. 21, с. 187.
41. Там же, т. 3, с. 204.
42. Там же, с. 20.
43. Там же, т. 2, стб. 283.
44. Там же, т. 3, с. 203.
45. Договор Новгорода с Готским берегом и немецкими городами. Памятники русского права. М. 1953, с. 126.
46. ПСРЛ, т. 2, стб. 264—265.
47. Там же, т. 1, стб. 282; т. 2, стб. 258.
48. Повесть временных лет. М.-Л. 1950, ч. 2, с. 449.
49. ПСРЛ, т. 2, стб. 253.
50. Там же, стб. 256.
51. ТВОРОГОВ О.В. Повесть временных лет. Комментарии. БЛ ДР, т. 1, XI—XIII века. СПб. 1997, с. 521.
52. ФРОЯНОВ И.Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.-СПб. 1995.
53. ПСРЛ, т. 2, стб. 276.
54. Там же, стб. 287.
55. Там же, стб. 289.
56. Там же, стб. 290.
57. Там же, стб. 291.
58. Поучение Владимира Мономаха. БЛ ДР, т. 1, XI—XII века. СПб. 1997, с. 456—475.
59. ПСРЛ, т. 2, стб. 292. Впрочем, С.М. Соловьёв считал, что воевода шел к Борисову вместе с Всеволодом Ольговичем. См.: СОЛОВЬЁВ С.М. История России с древнейших времен; ЕГО ЖЕ. Сочинения в 18 кн. М. 1993. Кн. 1, т. 1—2, с. 392. Сомнение в правильности такого чтения вызывает тот факт, что фразы о посылке Ивана и Ростислава выстроены однотипно и соединены союзом «и».
60. ПСРЛ, т. 2, стб. 292, 293.
61. СРЕЗНЕВСКИЙ И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. III. СПб. 1912, с. 852.
62. ПСРЛ, т. 2, стб. 303.
63. Там же, стб. 303—304.
64. Там же, стб. 294, 301.
65. Там же, стб. 294.
66. Там же, т. 3. с. 21, 205.
67. ТАТИЩЕВ В.Н. Ук. соч., т. 2, с. 143.
68. ЖУРАВЕЛЬ А.В. Новый Герострат, или у истоков модерной истории. Сб. РИО. Т. 10 (158). М. 2006, с. 522—544; ТОЛОЧКО А.П. «История Российская» Василия Татищева: источники и известия. М.-Киев. 2005, с. 486.
69. Ср., например: Притча о старом муже и молодой девице. Русская бытовая повесть XV-XVII вв. М. 1991, с. 226-229.
70. ПСРЛ, т. 2, стб. 294, 296.
71. Там же, стб. 529, 531; ЛИТВИНА А.Ф., УСПЕНСКИЙ Ф.Б. Выбор имени у русских князей в X—XVI вв. Династическая история сквозь призму антропонимики. М. 2006, с. 260.
72. ДЖАКСОН Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. Тексты, перевод, комментарий. Издание второе, в одной книге, исправленное и дополненное. М. 2012, с. 34.
73. ПСРЛ, т. 2, стб. 286.
74. Там же, стб. 294.
75. Там же, стб. 344.
76. Там же, стб. 378.
77. Там же, стб. 384.
78. Цит. по: ГРОТ К. Из истории Угрии и славянства. Варшава. 1889, с. 94—95.
79. BRZEZIŃSKI W. Pocnodzeme Ludmiły, zony Mieszka Platonogiego. Przyczynek do dziejów czesko-polskicn w drugiej połowie XII w. In: Europa Środkowa i Wschodnia w polityce Piastów. Toruń. 1997, s. 215.
80. Ibid., s. 219.
81. ДОМБРОВСКИЙ Д. Генеалогия Мстиславичей. Первые поколения (до начала XIV в.). СПб. 2015, с. 715-725.
82. ГОРОВЕНКО А. В. Блеск и нищета генеалогии. Рецензия на кн.: ДОМБРОВСКИЙ Д. Генеалогия Мстиславичей. Первые поколения (до начала XIV в.). СПб. 2015. Valla. Т. 2, № 3 (2016), с. 110-134.
