Опубликовано: 19 июн 2013 Для начала хронология событий по Нефедкину А.К.: 1642Казак Д. М. Зырян (Ярило) с 15 товарищами впервые встретил на р. Алазее, к западу от Колымы, чукчей из тундры, сопровождавших юкагиров. Требование казаков платить ясак чукчи и юкагиры отвергли (Оглоблин 1903: 54; Белов 1952: 58, примеч. 1; Иванов 1999: 102)1644Возведено Нижнеколымское зимовье — база для дальнейшего продвижения на Восток1648, 20 сентября (по ст. ст.)С. И. Дежнев во время своей экспедиции столкнулся на Чукотском Носу с «пешими чукчами»1648, 26 ноября—23 декабря (по ст. ст.)Поход из Нижнеколымска И. Б. Пинеги с целью получения ясака от «князцов» немирных чукчей Ауну и Тыке. Покупка пяти моржовых бивней. При возвращении назад 30 чукчей подошли на полмили к зимовью, с запада от Колымы (Белов 1952. № 76: 217; Гурвич 1966: 48)1649Создание С. И. Дежневым на месте будущего Анадырского острога зимовья (заложен в 1659—1660 г.), служившего русским базой для продвижения на север, на Чукотку (Орлова 1951. № 159: 398-399; Вдовин 1959: 23-24)1649Три похода нижнеколымских казаков на чукчей. Два первых похода были неудачны, до врагов не дошли; во время же весеннего похода 12 казаков нашли у моря в тундре «юрты», где и произошел бой, причем один служилый был смертельно ранен (ДАЙ. 1848. Т. Ill, № 56: 212; 1851. Т. IV, № 4: 8; Гурвич 1966: 48; ср.: Вдовин 1965: 103)1650Поход на чукчей нижнеколымских казаков во главе с М. Стадухиным (ДАЙ. 1867. Т. IV, № 4: 8; Вдовин 1965: 103; Гурвич 1966: 48)1653Более 200 чукчей осадили Нижнеколымское зимовье, используя осадные щиты, но казаки их разбили (АИИ, ф. 160, № 383, ест. 75-76; Вдовин 1965: 104)1653Поход Ю. Селивестрова на чукчей, так как они в устье Алазеи «побили» русских торговых и промышленных людей (Вдовин 1944: 254; 1965: 104)1656Чукотский «князец» Мита был взят в плен и отдан заложником в Нижнеколымск, но затем отпущен в обмен на троих своих родственников, однако осенью он напал на ясачных юкагиров, несущих ясак на зимовье (КПМГЯ. № 25: 64; Вдовин 1965: 104)1659Чукчи напали на русских около Нижнеколымска во время рыбной ловли, убив двоих и ранив троих, после чего отряд, состоящий из 19 служилых и «охочьих» людей и около 150 юкагиров, отправился в поход на врагов (КПМГЯ. № 25: 64; Вдовин 1944: 258; 1965: 104)1660, июнь-сентябрьПриказчик из Анадырска К. А. Иванов с 22 служилыми и промышленными людьми направился на одном коче на промысел «моржового зуба» по реке Анадырь к Чукотскому Носу. Двухдневный бой с приплывшими на 10 байдарах чукчами, которые были разбиты и обращены в бегство. На южном берегу Чукотки (бухта Провидения?) еще один бой с оленными чукчами, затем поворот назад (Белов 1952. № 102: 269; 1956: 526)1662Чукчи осаждают Нижнеколымск, убивают на рыбных промыслах русских и юкагиров, чем был вызван поход на них М. Колесова (КПМГЯ. № 30: 69; Вдовин 1944: 254; 1965: 104)1670-е ггУпоминание оседлых чукчей, плативших ясак Анадырскому острогу (Вдовин 1965: ПО)1676Недостаток служилых на Колыме для обороны от чукчей. Последние нападают на оставшихся без защиты юкагиров, убивая мужчин, уводя жен и детей, угоняя стада оленей; громят амбары и лабазы россиян (АИИ, ф. 160, № 665, ест. 36; КПМГЯ. № 190: 239; Вдовин 1944: 257)1679Служилые в Нижнеколымском зимовье (10 казаков) не могут выходить за дровами и на рыбную ловлю вследствие постоянной угрозы нападения со стороны чукчей (КГШГЯ № 192: 241,Вдовин 1965 104, ср ДАЙ 1862 Т VIII, № 3-4 91682-1688Набеги чукчей на юкагиров и русских в окрестностях Анадырска (ДАЙ 1867 Т X, № 78-VI 351, ПСИ Кн 2, № 122 524, Гурвич, Кузаков 1960 43, Вдовин 1965 111)1685Чукчи хотели взять Нижнеколымское зимовье около которого убили 4 служилых и 18 ясачных юкагиров, служилые вследствие малочисленности не могут оборонять ясачных (АИ И, ф 160, №881, ест 40, ДАЙ 1867 Т X, № 78-Х 357, Вдовин 1944 254, 1965 104, Гурвич, Кузаков 1960 43)1688, 6 декабря (по ст ст )Нападение чукчей на спящий отряд анадырского приказчика (коменданта) пятидесятника В Ф Кузнецова, шедшего Олюторским морем на юг, россияне перебиты (Богораз 1934 44, Полевой 1976 132, Леонтьева 1997 60)1692Поход анадырцев во главе с приказчиком сыном боярским С Чернышевским к устью Анадыря на чукчей, «побито» 16 чукотских «юрт» (ПСИ Кн 2, № 102 433, Полевой 1976 132, Леонтьева 1997 59-60)1702, апрель— июньПоход казаков во главе с А Чудиновым из Анадырска на чукчей в защиту ясачных юкагиров-ходынцев В нем участвовали 24 россиянина, 110 юкагиров и коряков Бой на Анадырском носу с 300 оседлыми чукчами, из которых более 200 было убито, а остальные бежали На следующий день бой в течение всего дня с отрядом, более чем 3000 оленных и оседлых чукчей, из которых многих «побили», потеряв ранеными 70 служилых и юкагиров Россияне, просидев в осаде пять дней, отступили в Анадырск (ПСИ Кн 2, №122 525-526)1708Поход колымского приказчика И Енисейского за ясаком на «носовых» чукчей, которые в очередной раз отказались платить дань, было «побито» 12 чукотских «юрт» (ПСИ Кн 2, № 102 435-436, Гурвич 1966 49, 1982 201)1710В январе к Нижнеколымску подошли чукчи, один из которых был взят в плен В этом же году «шалаги-чукчи» «побили» шестерых российских мореплавателей Д Бусурманова к востоку от Колымы (Богораз 1934 45, Вдовин 1972 102)1711Морской поход казаков во главе с П И Поповым из Анадырска на Чукотский полуостров за ясаком Очередной отказ чукчей платить дань, хотя некоторые оседлые жители ее все же дали (ПСИ Кн 2, № 108 456-459, КПЦ № 57 156-158)1725-1773Около 50 набегов чукчей на кочевых коряков в основном с целью захвата оленей По данным канцелярии в Анадырске и позднее, в Гижиге в ходе этих набегов было захвачено 239-300 оленей, несколько сот женщин и детей. Возможно, количество захваченных домашних оленей преувеличено потерпевшими ущерб коряками (Вдовин 1965 65 Гурвич 1982 204)1727-1778«Чукотская война» — серия военных действий российских отрядов, направленных центральной или местной властью Первый период войны (1727—1732) ознаменован походами А Ф Шестакова и Д И Павлуцкого Затем последовали постоянные набеги чукчей на коряков — подданных империи, вынудившие сибирские власти перейти в наступление, период 1742—1752 гг ознаменован активным наступлением россиян. С 1755 г ввиду бесперспективности борьбы с чукчами начались активные переговоры, окончившиеся миром в 1778 г (Окунь 1935а 65-86, Зуев 1999а 134-138)Август 1727-март 1730«Партия» во главе с казачьим головой (полковником) А Ф Шестаковым должна была привести в подданство «немирных» коряков, а затем и чукчей Поход из Тауйского острога против «немирных» оседлых коряков Отряд состоял примерно из 150 человек, из которых 19 были русскими, а остальные — эвенами, эвенками, коряками и якутами (К.ПЦ № 60 160, Сбигнев 1869 12-15, Греков 1960 45-49, Зуев 1999, 2002 56-63)1730, 14 марта (ст ст)Отряд А Ф Шестакова, узнав о нападении чукчей на оленных ясачных коряков (около сотни из которых были убиты), двинулся на врагов Русские преследовали чукчей и столкнулись с ними у реки Егаче (позднее Шестаковка), впадающей в Пен- жинскую губу Россияне потерпели поражение и потеряли самого А Ф Шестакова, дворянина Б Жертина, 10 казаков, 6 якутов, 11 ламутов и 1 коряка, чукчи захватили знамя, 12 фузей, 3 винтовки, 12 ручных гранат, 12 железных куяков и прочее (Зуев 2002 63, ср Сгибнев 1869 16)1731, 12 марта—21 октября (ст ст)Первый поход капитана Тобольского драгунского полка Д И Павлуцкого из Анадырска на Чукотку с большой по восточносибирским меркам армией (236 казаков, 280 коряков и юкагиров) с целью наказать немирных чукчей и отбить захваченных оленей. Захвачено 12 табунов, ружья, 12 железных куяков, вещи А Ф Шестакова, освобождено 42 коряка и 2 русских.1731, 7 и 30 июня, 14 июля (ст. ст.)Три фронтальных сражения капитана Д. И. Павлуцкого с чукчами: первое — на берегу Чукотского моря, при впадении в него какой-то реки; второе — где-то внутри Чукотского полуострова; третье — у горы Сердце- Камень. Во всех сражениях превосходящие силы чукчей бьии разбиты. Захвачено до 40 000 оленей, отбито 42 корякских и 2 русских пленных, взято в плен 150—160 чукчей, убито, по разным сведениям, от 802 до 1452 воинов противника; потеряно убитыми 3 россиянина, 5 коряков, 1 юкагир (КПЦ. № 59; Миллер 1758: 406—408; Берх 1819: 13-15; Сгибнев 1869: 30; Зуев 2001: 24-31)1732, 27 мая— июнь (по ст. ст.)Речной поход Д. И. Павлуцкого из острога по Анадырю к устью реки для действия против «немирных чюкоч», однако последних не нашли (Зуев 2001: 36—37)1733Чукчи угнали казенное стадо оленей из-под Анадырска, убили 12 казаков и некоторое количество коряков, жен и детей которых увели в плен (ЭБ: 129; Сгибнев 1869а. № 4: 130; Вдовин 1965: 119)1737Отряд чукчей подошел к Нижнекамчатскому острогу в центре Восточной Камчатки, убито 6 служилых и туземцев (Сгибнев 1869а. № 5: 57; Вдовин 1965: 119; Гурвич 1982: 203)1738, мартЧукчи подошли к Анадырску, убили 8 служилых и 20 ясачных коряков (ЭБ: 129; Сгибнев 1869а. № 5: 57; Вдовин 1965: 119)1740Постановление сената о прекращении походов против чукчей из-за их бесперспективности вследствие отдаленности территории и неудобства пути (КПЦ. № 60: 161)1742В связи с непрекращающимися набегами чукчей на коряков сенат издал указ об истреблении и депортации «немирных» чукчей: «На оных немирных чюкоч военною оружейною рукою наступить и искоренить вовсе, точию которые из них пойдут в подданство Ее Императорского Величества, оных, также жен их и детей взять в плен и из их жилищ вывесть и впредь для безопасности распределить в Якуцком ведомстве по разным острогам...» (КПЦ. № 61: 163; Зуев 2002а: 19)1744, 4 февраля—28 сентября(по ст. ст.)На Чукотку отправилась огромная по восточносибирским мер- кам экспедиция майора Д. И. Павлуцкого — 400 человек, из них более 100 были русскими, 170 — коряками, 67 — юкагирами, а остальные — чуванцами и эвенами. Сухопутно-морской бой с отходящими чукчами на р. Анадырь. У урочища Сердце-Камень отряд нашел 10 яранг, перебил 88 чукчей, взял в плен малолетку — будущего сибирского дворянина Н. Дауркина. В целом обнаружено 4620 оленей, освобождены плененные коряки (КПЦ. № 64: 163-165; 63: 165-166; Стрелов 1916. № 62: 267; Майдель 1925: 23)1746,18 марта—июнь (по ст. ст.)Очередная экспедиция Д. И. Павлуцкого с отрядом, насчитывавшим 141 солдата, казака, коряка и юкагира, из Анадырска к Чаунской губе на «Колымском море», разгром пяти встреченных «юрт», бой с 16 чукчами (14 апреля (по ст. ст.)) Отбито 650 оленей, а также двое пленных коряков, захвачено в плен двое подростков и столько же женщин (КПЦ. № 64: 168—169) В целом поход малоудачен1747, 12—14 марта (по ст. ст.)Последний поход из Анадырска против чукчей майора Д. И. Павлуцкого с отрядом из 299 солдат и казаков, а также коряков. 12 марта чукчи угнали в устье р. Орловой семь табунов, принадлежавших корякам и служилым. Майор выступил за ними в погоню и утром 14 марта догнал на р. Орловой 400—500 чукчей, последние разгромили авангард майора, насчитывавший 97 россиян и 35 коряков. Д. И. Павлуцкий погиб, с ним погибли 32 россиянина и 1 1 коряков (КПЦ. № 65— 66) Желание служилых отправиться в погоню за чукчами не осуществилось из-за нехватки гужевых оленей (Окунь 1935а: 79)1749Поход поручика С. Кекерова из Анадырска вниз по реке для добычи оленей и разгрома чукчей (Словцов 1886. Кн. 2: 79; Окунь 1935а: 80)1750, 12 марта—22 апреля (по ст. ст.)Второй поход С. Кекерова против чукчей и захват у них 2500 оленей (Майдель 1894: 562—563; Окунь 1935а: 80; Гурвич 1966: 114;Сафронов 1988:43)1751, 6 августа—1 сентября (по ст. ст.)Первый поход по Анадырю нового коменданта острога капитана В. Шатилова на чукчей, в котором участвовало 200 солдат, казаков на 10 судах. Отряд спустился по реке до Красного Яра. Неудачные попытки переговоров. Промысел оленей, переправлявшихся через реку. Бесплодная попытка чукчей тайно напасть на русских 14 августа. Бесполезный с военной точки зрения поход (КПЦ. № 67: 174-176; Окунь 1935а: 80)1752, 9 августа—2 сентября (по ст. ст.)Вторая морская экспедиция В. Шатилова вниз по Анадырю на 11 судах, в которых находилось 180 человек. Чукчи, узнав о походе, отошли, капитан гнался за ними 80 верст (85 км) и взял в плен 2 ребят, 10 женщин и девочек, захватил 1 куяк, 15 байдар и 40 веток, а также меха. Затем промышляли оленей на реке. Пленных продали с молотка, а лодки распределили между служилыми (КПЦ. № 68: 176—179; Сгибнев 1869а. № 5: 84; Окунь 1935а: 81)1752Чукчи напали и убили на Чукочьей реке, к западу от Колымы, партию из шести русских, пришедших из Нижнеколымска для рыбной ловли (Вдовин 1944: 254)1754, март500 чукчей в 35 верстах (37 км) от Анадырска напали на восемь «юрт» юкагиров, а также русских, возвращающихся с охоты в острог, взяли в плен казака Б. Кузнецкого (КПЦ. № 70; Гурвич 1957)1755, июльИзменение политики правительства, рекомендация действовать «лаской». Попытка секунд-майора И. С. Шмалева, командира Анадырска, договориться с чукчами об уплате ясака по шкуре лисы с человека, без взятия заложников-аманатов. Прощение от имени императрицы вины чукчам. Неожиданный уход с переговоров чукчей, испугавшихся подвоха (АИИ, ф 36, оп 1, №643, л 583 об, КПЦ №69 179, Федорова 1971 157)1756Поход 200 чукчей на живших в 15 верстах от Анадырска юкагиров, которых они разгромили, увели их семьи, угнали оленей и унесли имущество Возвращение без результата 200 солдат и казаков, посланных на собачьих нартах преследовать чукчей Переселение оставшихся 10 юкагирских женщин в Анадырск (АИИ, ф 36, оп 1, № 643, л 583 об , Алексеев 1961 20, Вдовин 1965 124)1756Брат «главного коряцкого князя Эйгели» Ивака Лехтелев заключил с чукчами мир и пригласил последних в свою землю. Чукчи перешли Анадырь, заключили браки с коряками и поселились на р Хатырка однако уже через год коряки убили предводителей чукчей (Вдовин 1965 63, 69, 129, 1973 258)1759В апреле около 200 чукчей пришли к укинскому берегу (Северо-Восточная Камчатка), взяли в плен 15 казаков, отбили у коряков собак и оленей, убив 9 мужчин и пленив женщин и детей Затем, соединившись с другими чукчами, подошли под Анадырск, где была эпидемия и страшный голод, однако поручик С Кекеров прорвался через окружение на оленьи и рыбные промыслы, обеспечив тем самым россиян продовольствием (Сгибнев 1869а № 5 84, Богораз 1934 50, Гурвич 1966 106, ср АИИ, ф 36, оп 1,№643,л 584)1764-1771Ликвидация Анадырского острога с большим по сибирским меркам гарнизоном в 588 человек (303 солдата, 285 казаков) как нерентабельного и не смогшего выполнить свои функции по защите ясачных народов только за 1710—1764 гг содержание острога обошлось казне в I 381 007 руб , тогда как ясак, собранный этим острогом, составил 29 152 руб (КПЦ № 75 191, Шаховской 1822 287, 305, ср Мамышев 1809 25, Богораз 1934 52, Литке 1948 226) Указ сената об упразднении последовал в марте 1764 г и был подписан императрицей в феврале 1766 г (Вдовин 1960 47) Жители ушли в Нижнеколымск и Гижигу, пушки были зарыты, крепость и дома сожжены, церковь разобрана и пущена на воду (АИИ, ф 36, оп 1, № 643, л 584 об)176980 коряков в походе на чукчей дошли до Чаунской губы, где на острове ночью напали на чукотскую ярангу, мужчин убили, женщин увели, два табуна угнали — один из редких примеров наступательной стратегии коряков (Вдовин 1950 SS, 1965 66)1769300 чукчей напали на оленных коряков у Гижиги, но были разбиты вступившими в бой русскими, которые отобрали у врага угнанных оленей (Вдовин 1965 135)1775Отряд из 130 оленных чукчей, угнавший сначала оленей у коряков, после встречи с Н Дауркиным, направится для переговоров с русскими у Гижиги, где возникли разногласия по поводу выдачи чукчами заложников Чукчи стали отходить от острога и ночью угнали у коряков 10 оленей Русские и коряки преследовали чукчей и затем атаковали их (9 марта (по ст ст )) Убито 54 чукчи, 40 женшин и детей взято в плен, у россиян двое убитых и 12 раненых (Шаховской 1822 306, Две записки 1873 360, 362, 365—366, Алексеев 1961 61, Вдовин 1965 66, 135)1778, 4 марта (по ст ст )Договор о мире между комендантом Гижигинской крепости Т И Шмалевым и главным чукотским тойоном Амулятом Хергынтовым и тойоном Северного Ледовитого моря Аоеткином Чымкычыном с обязательством последних платить ясак1779, 1 октябряУказ Екатерины 11 с объявлением о принятии чукчей в российское подданство и освобождении их от ясака на 10 лет в связи со случившимся у них мором В подходящих местах побережья велено развесить российские гербы в знак принадлежности этой территории России (Алексеев 1961 63, Зуев 1999а 137)1781Последний набег чукчей на коряков (Вдовин 1965 66) Договор российских властей с анадырскими чукчами о ненападении на коряков (Шаховской 1822 289, Вдовин 1965 69)1788По просьбам чукчей для торговли с ними организована ярмарка около Большого Анюя1789Зашиверскии исправник И И Баннер, которому подчинялся Колымский округ, убедил часть чукчей (581 чел) присягнуть на верность государыне и платить ясак по одной красной лисице с лука в обмен на подарки (Архив Государственного Совета 1869 260)1822«Устав об управлении инородцев» чукчи живут по своим за- конам и судятся собственном судом, ясак — шкура лисицы с лука (с одного мужчины) — платится по желанию (Богораз 1901 XXVII)1840Морской набег чукчей на островных эскимосов (Аргентов 1857а 37, 1886 30-31, 1887 №2 21)1848Прибытие в Берингов пролив первых китобойных судов (из них большинство североамериканских) — начало активной американской торговли в регионе (Митчель 1865 329, Burch 1988 238)1869-1870Колымский исправник барон Г Л Майдель делит чукчей на «роды» и назначает тойонов для сбора ясака по рублю с мужчин в возрасте 15—55 лет, до 15 лет — 50 копеек (Майдель 1925 34) Упразднение ответных подарков, стоимость которых подчас превышала стоимость ясака1885«В сущности же весь крайний северо-восток не знает над собой никакой власти и управляется сам собой. Каждый родоначальник есть полноправный властелин над своим родом» — мнение капитана А А Ресина (1888 175) чиновника, поданного Приморским губернатором с инспекцией1930Создание первого оленеводческого колхоза - коренная ломка традиционного уклада жизни чукчей1930, 10 декабряСоздание Чукотского национального округа в составе РСФСР Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 23 июл 2013 Чукчи-местные индейцыВ царской России чукчи были практически независимыми – союзными, но неподвластными империи. Этот воинственный народ владел боевыми (и очень серьезными) искусствами, а потому держал всех соседей в страхе. То, что чукчи – народ малочисленный, роли не играло, ведь они умели действовать и в одиночку, и малыми отрядами против численно превосходящего врага. Это были мастера диверсионных акций, лучной стрельбы и боя на мечах. Во время битвы применяли и прямой клинок, и изогнутый меч-пальму. Бойцы ударного «спецназа», который имелся у чукчей, носили доспехи.Даже Советы предпочли жить в мире с чукчами – замечательными стрелками и знатоками тундры. ГУЛАГ использовал их как охотников на беглых зэков.Есть сведения, что с XVII века чукчи устраивали разбойные походы в Америку. Миновав Берингов пролив, воины на байдарах плыли вдоль берегов и грабили все поселения подряд. В своих рейдах чукотские «викинги» добирались даже до нынешней Канады! Байдары не отличаются грузоподъемностью, поэтому чукчи забирали у побежденных только оружие, металлические изделия, меха и приглянувшихся женщин.Нравится нам это или нет, но чукчи частенько бивали русских, да так, что мало им не казалось.В 1730 году чукотские воины уничтожили у реки Парень отряд казачьего головы Шестакова – 150 человек. Был убит и сам командир отряда. В том же году полутысячный отряд воеводы Павлуцкого прошел по стойбищам, разоряя их и угоняя оленьи стада, но окончательно победить чукчей так и не удалось.Тот же Павлуцкий в 1743-1747 годах устроил четыре похода против этого северного народа, но храбрые аборигены остались непокоренными, мало того – в последней карательной экспедиции воевода погиб сам, пораженный стрелой. Рейды неудачливых завоевателей продолжались до 1752 года, когда русские сочли, что гораздо выгодней установить мирные отношения с чукчами. Согласно договору, они платили ясак (дань мехами) добровольно, а подданными русского государства числились лишь номинально. Чукотско-корякские войны, окончившиеся лишь в семидесятых годах XVIII в., отличались особой жестокостью, особенно среди оленеводов. Каждое племя находилось в состоянии потенциальной вражды друг к другу. Воевали из-за оленей. Чукчи, не имевшие больших оленьих стад, как у коряков, направили все свои усилия, чтобы стать хозяевами главного богатства тундры. За пятьдесят лет войны, с 1725 по 1773 г. им удалось отбить у коряков 240 000 голов этих животных.В том веке окончательно складывается у чукчей пастушеское оленеводство главным образом за счет насильственно отнятых стад у коряков. Многим корякам, обедневшим в войнах с чукчами, пришлось "сойти на берег" и заняться охотой и рыбной ловлей. В этой борьбе чукчи всегда были первыми. Их желание иметь стада подкреплялось воинским умением и неистощимой энергией. Отряд корякских воинов численностью в 50 человек не решался оказать сопротивление чукчам, если в их отряде было 20 бойцов. Собираясь на большие военные операции, чукчи могли выставить 200-300 бойцов. Самые большие ополчения, которые выставлялись против русских, насчитывали около 3000 человек. Первые русские путешественники отмечали, что в бой чукчи шли под грохот бубнов, на которые была натянута человеческая кожа. Первое упоминание о чукчах в письменных источниках относится к 1641г. в связи с тем, что в районе Колымы они напали на русских сборщиков ясака (подать пушниной, собираемая с аборигенов). Стоит обратить внимание, что это была агрессия со стороны чукчей, до их территорий русские в то время ещё не дошли.Непосредственно на Чукотке русские первопроходцы (казаки под предводительсвом атамана Семена Дежнева) появились в 1648 г. В 1649 году Дежнев в верхнем течении Анадыря основал зимовье, на месте которого в 1652 г. был построен Анадырский острог. Чукчи и русские сразу не взлюбили друг друга и их встречи редко оканчивались мирно. Попытки заставить чукчей платить ясак предпринимались неоднократно, однако без особого успеха. Вообще, среди народов Крайнего Севера чукчи оказали русским наиболее ожесточенное сопротивление. Чукчи были местными экспансионистами и вели частые войны против соседних народов. Именно чукосткий беспредел привел к тому, что коряки, ительмены и юкагиры с радостью и облегчением приняли русское подданство и ходили вместе с русскими в походы на чукчей. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 23 июл 2013 (Рекуай @ Сегодня, 18:48)Нравится нам это или нет, но чукчи частенько бивали русских, да так, что мало им не казалосьВау! Вот так новость!(Рекуай @ Сегодня, 18:48)В 1730 году чукотские воины уничтожили у реки Парень отряд казачьего головы Шестакова – 150 человек. Был убит и сам командир отряда.Угу, только река называлась Егач. а из "150 русских" русскими были только 20 (20 казаков и 113 ясачных якутов, тунгусов и коряков). Чукчей было около 2000. Мало не показалось?(Рекуай @ Сегодня, 18:48)Тот же Павлуцкий в 1743-1747 годах устроил четыре похода против этого северного народа, но храбрые аборигены остались непокоренными, мало того – в последней карательной экспедиции воевода погиб сам, пораженный стрелой.Угу, на Орловой 97 человек (62 русских и 35 коряков) отряда майора (не воеводы) Павлуцкого столкнулись с 500 чукчами. Когда погиб майор, остальные бросились в бегство. Но подошли основные силы отряда Павлуцкого. И чукчи храбро бежали.Тоже мало не показалось?(Рекуай @ Сегодня, 18:48)Первые русские путешественники отмечали, что в бой чукчи шли под грохот бубнов, на которые была натянута человеческая кожа.И ссылочку бы еще... Откель дровишки-то! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 23 июл 2013 (Saygo @ Июн 19 2013, 12:00)Последний поход из Анадырска против чукчей майора Д. И. Павлуцкого с отрядом из 299 солдат и казаков, а также коряков. 12 марта чукчи угнали в устье р. Орловой семь табунов, принадлежавших корякам и служилым. Майор выступил за ними в погоню и утром 14 марта догнал на р. Орловой 400—500 чукчей, последние разгромили авангард майора, насчитывавший 97 россиян и 35 коряков. Д. И. Павлуцкий погиб, с ним погибли 32 россиянина и 1 1 коряков (КПЦ. № 65—66) Желание служилых отправиться в погоню за чукчами не осуществилось из-за нехватки гужевых оленей (Окунь 1935а: 79)Зуев дает другие цифры: Павлуцкий с отрядом в 97 человек (в том числе 35 коряков) бросился в погоню. ... В сражении погибли сам майор Павлуцкий, 40 казаков и 11 коряков; 13 казаков и 15 коряков были ранены.Поскольку Нефедкин - спортсмен-многотяпочник (от греков до чукчей, и обо всем одинаково профессионально), то веры больше профессиональному сибиреведу Зуеву. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 5 дек 2013 А.С. Зуев. Русско-чукотские переговоры 1778 года и принятие чукчей в подданство России С середины XVIII в. русско-чукотское вооруженное противостояние, длившееся более столетия и периодически выливавшееся в активные военные действия, сменилось обоюдным стремлением русских и чукчей к установлению мирных отношений. Русская сторона, затратив значительные материальные и людские ресурсы, не смогла силовым путем подчинить чукчей, вдобавок после открытия в 1740-х гг. морского пути к Аляске вдоль Алеутских островов Чукотка перестала рассматриваться как стратегический плацдарм для проникновения в Северную Америку. Наконец, к началу 1760-х гг. в первую очередь благодаря усилиям анадырского командира Ф.Х. Плениснера в распоряжении правительства оказались первые описания Чукотки и чукчей, из которых стало ясно, что ожидать от последних прибыли в казну совершенно бессмысленно, поскольку «Чукоцкую землю… можно назвать последнейшею и беднейшею всего земного круга в последнем лежащую»{1}. Со своей стороны чукчи также были заинтересованы в мире, который обеспечивал прекращение военных потерь (весьма существенных для малочисленного народа), стабильный товарообмен с русскими и возможность расширения жизненного пространства за счет вытесненных из бассейна Анадыря юкагиров и коряков, частично уничтоженных чукчами в ходе грабительских набегов [7.С.102-139; 15.С.26-37; 13]. Впервые мысль начать с чукчами переговоры прозвучала в 1753 г. в инструкции майору И.С. Шмалеву - очередному командиру Анадырской партии, занимавшейся подчинением чукчей и коряков{2} [29.С.744]. В 1756 г. с мирной инициативой выступили чукчи. Через отпущенного из плена казака Б. Кузнецкого и двух «лутчих мужиков» Харгигита и Амговгова несколько чукотских тойонов передали Шмалеву свое пожелание «миритца с российскими людьми и ясак платить, токмо без взятия у них аманатов»{3}. В том же году, 25 февраля И.С. Шмалев провел переговоры с чукотскими «парламентерами» в Анадырске{4} [2.С.18-19; 7.С.126,127; 19.С.179]. После этого в 1756-1767 гг. состоялось еще одиннадцать встреч русских с чукчами в Анадырске и на р. Анадырь (в урочищах Красный Яр и Чикаево), в ходе которых обе стороны подтверждали намерение к миру, вели торговлю, а тойоны отдельных чукотских родов вносили ясак. Одновременно Российское правительство серией указов конца 1750-х-1770-х гг. предписало восточно-сибирским властям и анадырским командирам ради установления мира с чукчами не требовать с них аманатов, обязательного ясака и вообще привлекать в подданство исключительно на добровольной основе, а взамен ясака, если чукчи пожелают его вносить, давать подарки; особое внимание также обращалось на развитие торговых отношений с чукчами{5} [7.С.128-132]. Стремление к умиротворению чукчей, неэффективность и дороговизна содержания на крайнем северо- востоке Сибири крупного воинского контингента побудили правительство и императрицу Екатерину II не только закрыть Анадырскую партию (1764 г.), но и ликви-[27] дировать Анадырский острог (1771 г.){6} [30.С.96-98]. После этого опорной базой русской власти в регионе стала Гижигинская крепость. Уход русских с Анадыря на время минимизировал их контакты с чукчами и позволил последним активизировать набеги на своих «исконных» врагов-оленных коряков [7.С.62; 9.С.110], кочевавших на Берингоморском и Охотоморском побережьях в районах рек Апуки, Гижиги, Наяханы, Подкагирной, Лесной и Таловки{7}. Гижигинский гарнизон в силу отсутствия транспортных средств и противоречивых предписаний вышестоящих властей, которые, с одной стороны, категорически запрещали «военные поиски» против чукчей, а с другой-требовали предотвращать грабеж ясачных коряков чукчами, не мог оказать действенное сопротивление чукотским набегам. Лишь в феврале 1768 г., когда чукчи близко подошли к Гижигинску, русские дважды нанесли им поражение{8}. В 1775 г. произошло событие, последствия которого существенно повлияли на развитие русско-чукотских отношений. 3 марта этого года небольшой русский отряд, посланный из Гижигинска в корякский Каменский острожек, неожиданно повстречался на р. Осиновой со 150 чукчами. Бывший при отряде, уже давно находившийся на русской службе крещеный чукча Н.И. Дауркин [2], вступив в переговоры, сумел не только предотвратить столкновение, но и уговорить чукчей (среди которых были его дядя Меняхта и еще несколько родственников)ехать к Гижигинску «для вступления в подданство с платежем ясака»{9} [10.С.360, 365-366; 25.С.326-327; 28.С.20-21]. 9 марта чукчи прибыли к крепости. Однако начавшиеся переговоры вследствие взаимного недоверия обеих сторон, отсутствия выдержки у гижигинского командира Я.М. Пересыпкина (оказавшегося к тому же пьяным), острой неприязни между ним и Дауркиным, наконец, провокации со стороны коряков и некоторых казаков закончились погромом чукчей. Возможно, он остался бы рядовым эпизодом в череде многочисленных русско-чукотских столкновений. Однако благодаря усилиям Н. Дауркина дело получило громкую огласку и обернулось расследованием его обстоятельств. Дауркин сначала в рапорте камчатскому командиру М. Бему от 6 апреля 1775 г., а затем в донесении лично Екатерине II от 29 сентября того же года и приложенном к нему «журнале» с поденным изложением событий подробно описал происшедшее, обвинив Пересыпкина в «незаконных» действиях{10} [2.С.61-63; 7.С.66; 9.С.110; 10.С.360-371; 25.С.326-327; 28.С.20-21; 31.С.306]. Означенные документы дошли до столицы 19 января 1776 г. Реакция правительства была оперативной, указывающей на то, что событиям под Гижигинском оно придало важное значение. 22 января генерал-прокурор Сената А. Вяземский, а 26 января лично Екатерина II предписали восточно-сибирским властям провести расследование и срочно принять меры по приведению чукчей в подданство и ясачный платеж. Выполнение данной задачи было возложено на служившего в Охотске армейского капитана Т.И. Шмалева (сына И.С. Шмалева), в помощь которому придавался Н. Дауркин{11} [10.С.361, 368-369]. Шмалев сам инициировал свое назначение в Гижигинск. Еще 24 сентября 1775 г., узнав о происшествии под Гижигинском, он послал иркутскому губернатору рапорт, в котором поддержал жалобу Н. Дауркина и указал на то, что чукчей необходимо быстрее привести в подданство, поскольку они имеют «коммерцию» с народами северо-западной Америки, а также «для того, чтоб малая часть Азии не остава-[28]лась не под державою Е. И. В.» В качестве исполнителя этой миссии он предложил себя как «довольно» знающего «здешние места», а также «обычаи» и «обхождения» «чюкоцкого и других народов»{12}. Надо отметить, что Шмалев имел основания дать себе такую оценку. С 1757 г. он почти беспрерывно нес службу на северо-востоке Сибири, занимая различные административно-командные посты, имел опыт личных контактов с чукчами. С начала 60-х гг. он приступил к сбору сведений по истории, этнографии и географии северо-восточного региона. Эта работа приобрела значительный размах после того, как Шмалев в 1769-1770 гг. по служебным делам побывал в Петербурге, где делал доклад о дальневосточных делах в Адмиралтейской коллегии и лично Екатерине II, а затем в Москве, где по указу императрицы был представлен российскому историографу Г.Ф. Миллеру. Встреча с Миллером укрепила Шмалева в его исследовательских начинаниях, определила сферу его интересов и придала им систематический характер (о Т.И. Шмалеве см. [1; 8; 20; 21]). В 1770-х гг. он составил несколько историко-этнографических, историко-экономических и географических описаний, в том числе по русско-чукотским и русско-корякским отношениям [14; 22.С.551-555]. Знакомство с последними позволило Шмалеву сформулировать в своих работах несколько интересных мыслей и предложений по перспективам взаимоотношений русской власти с местными «лехкомысленными» народами, особенно с чукчами, и укрепления русских позиций в регионе. Считая безусловно необходимым приведение чукчей в подданство, Шмалев однозначно высказывался в пользу того, что делать это надо мирными средствами-«лаская их и показывая дружество». Причем, по его мнению, нет никакой надобности требовать от них аманатов и ясака, тем более, что у них нет ничего представляющего ценность, а то, что можно взять, «оно многова для российскаго государства не составляет». Ряд сделанных Шмалевым наблюдений над образом жизни чукчей говорят о том, что он хорошо понимал важность обращения с ними «ласкою и приветом», ибо, по его мысли, они по своему умственному развитию и поведению подобны «неразумным» детям, которые инстинктивно тянутся к доброму и отторгают злое и жесткое. В связи с этим (переводя высказывания Шмалева на современные понятия)к чукчам нельзя подходить так же, как к более развитым народам, поскольку они все равно не понимают и не принимают «цивилизованных» норм политического общения. Их необходимо постепенно приучать к подчинению русской власти, всячески задабривая подарками и хорошим обхождением. При этом, как считал Шмалев, надо иметь в виду, что из-за отсутствия у чукчей устойчивой социально-политической организации («они над собою не имеют единаго начальника»)с ними трудно о чем-то договориться. Вдобавок они «на богатство имеют зависть, от чего может произойти и частной разбой». Последнее замечание очень важное: Шмалев первым обратил внимание на то, что «разбой частный» нельзя считать «генеральной всего общества изменой», как ранее утверждали «из многих наших начальников». Иначе говоря, мысль Шмалева сводилась к тому, что отдельные вооруженные столкновения чукчей с русскими не есть систематическая война чукчей против русских. Данный вывод он подтверждал тем наблюдением, что после прекращения военных походов против чукчей последние охотно пошли на мирный контакт с русскими. Шмалев также указывал на то, что почти все командиры (из этого ряда он, по понятным причинам, исключил своего отца - И.С. Шмалева), взаимодействовавшие с чукчами, не имели представлений о том, как следует с ними общаться, не знали их «свойств» (т. е., выражаясь современным языком, поведенческих стереотипов). Прибыв в Гижигинск 7 августа 1776 г., Шмалев начал расследование обстоятельств «чукотского погрома». Из-за противодействия Я.М. Пересыпкина, который оставался командиром крепости, следствие растянулось на два года. Закончилось оно тем, что Екатерина II своей конфирмацией от 13 июля 1781 г. на докладе Военной коллегии указала Я. Пересыпкина и его помощника П. Мордовского лишить чинов и выгнать со службы, а трех казаков, обвиненных в «разжигании» вражды с чукчами, сослать в [29] каторжные работы на год{13} [28.С.20-21]. Знакомство императрицы с материалами гижигинского следствия свидетельствует о том, что она лично придавала большое значение урегулированию отношений с чукчами и в целом положению дел на восточных рубежах империи. Тем временем, еще до окончания следствия, Т. Шмалев, выполняя вышестоящие предписания и в соответствии со своим желанием, энергично взялся за восстановление мирных отношений с чукчами. К этому подталкивали и слухи об их готовности отомстить корякам и русским. Уже летом 1775 г. до гижигинских властей дошла информация о намерении чукчей «для раззорения и смертного убивства и конечного искоренения быть к здешней крепости (Гижигинской-А. З.)походом» {14}. На следующий год осенью в Гижигинске было получено известие, что чукотский оленный «лучших мужик» Меняхта (он же Пурех Меняхтин)с родом своим, гостивший у хатырских коряков, рассказал им о своем намерении «той зимы над верноподданными Е. И. В. коряками множественным числом учинить воинской поиск, да и самое Ижигинскую крепость раззорить и воинскую российскую команду прибить» {15}. В этой ситуации Шмалев решил упредить события и предотвратить возможные вооруженные столкновения. 28 ноября 1776 г. он собрал военный совет в составе капитана Пересыпкина, прапорщика П. Мордовского, унтер-офицеров, сотников и пятидесятников. На совет пригласили главного корякского князца Мункегьи Энгелина и 12 корякских старшин. Шмалев огласил на нем императорский указ о необходимости приведения чукчей в подданство и поставил в известность, что выполнение данной задачи поручено ему и Дауркину. Совет заслушал и одобрил предложение Шмалева послать к чукчам в качестве парламентеров несколько чукотских пленных-Эггыяву Имляутова с «женой Этнеутой» и двух «женок»-Эвныгу Эпьечину и Гаимыгу Игову, а также «природную» чукчанку Кытну, которая была замужем за коряком Ахииком (Яхыиком)Алчалиным, и ее «большого сына» ясачного коряка Энилева Ахиикова (он же Ягилев, Эгилев, Энилча Яхыиков, Энилча Ахинков). Кытна еще ранее сама изъявила желание быть посредницей в переговорах с чукчами. Парламентеры должны были сообщить, что «они посланы к ним, чукчам, из здешней крепости в силу имянного Е. И. В. повеления для призыву их, чукоч, в подданство Е. И. В. с платежем ясака, тож и примирить с аленными коряками», и пригласить чукчей в Гижигинскую крепость. От лица русских и коряков чукчам давалась гарантия безопасности и предлагался обмен пленными. Для того чтобы посланцы усердно выполнили задание, им выдали подарки: табак, корольки, бисер, швейные иглы, три медных котла и т. п. Помимо это совет решил послать в корякский Каменский острожек, стоявший на правом берегу р. Пенжина, в ее устье, на случай прибытия чукчей и начала переговоров с ними сержанта П. Постникова, толмача крестьянина Г. Попова и пленную чукотскую женку Югивгуту. Им также были даны вещи для подарков чукчам. Одновременно совет указал «в случае их, чукоч, к здешней крепости прибытия» всем «военнослужителям» и корякам «иметь крайнюю предосторожность». Решение совета было подписано Т. Шмалевым, Я. Пересыпкиным, всеми офицерами, регулярными и казачьими унтер-офицерами. С корякских князца и старшин взяли подписку о согласии с данным решением {16}. Получив одобрение своих планов со стороны командного состава гарнизона и корякских старшин, Шмалев, уже кулуарно, провел беседы с парламентерами, растолковывая им «высокоматернее милосердие Е. И. В.», уверив, что Пересыпкин вскоре будет сменен и наказан {17}. Он явно рассчитывал на то, что его слова дойдут до чукчей. 30 декабря все определенные к поездке лица выехали в назначенные места. Примерно в то же время по решению «консилиума» для «приласкания» содержащихся в крепости пленных чукчей (таковых было еще 35 человек)им были выданы подарки на сумму 11 р. 15 к. {18} Зима 1776/77 г. прошла относительно спокойно: Меняхта не осуществил свою угрозу похода под Гижигинск. Правда, по просьбе коряков в стойбище главного ко-[30]рякского князца Энгелина был все же направлен отряд казаков {19} [9.С.110]. Однако другая группа чукчей (около 180 человек)во главе с «главным чукоцким тоеном» Амулятом Хергынтовым и его братом Петутином в марте 1777 г. приходила на реки Апука и Пахача, где 12 марта угнала у оленного коряки Нутеллы 28 оленей. 14 марта они появились рядом с Хатырским «Элланским» острожком и по «прибытии поимали оного острожку одного подроска, котораго обратно им, корякам, на выкуп отдали». 19 марта они подошли к Апукскому острожку и, «обойдясь с апуцкими коряками дружелюбно», торговали с ними. Однако апукинцы при отходе чукчей обстреляли их из острожка и убили одного человека. После этого Хергынтов прибыл к Пахачинскому острожку, «но тут кроме разговору ничего не произошло». А во время «разговора», со слов старшины Пахачинского острожка Куникеева Мояллинина, чукотский тойон Этам Воигин якобы интересовался, «хотят ли де с ними живущие в Ыжиге руские люди заключить мир или де нет». На это Мояллинин ответил: «Я слышал у своих коряк, которыя де были для отвозу ясашной казны до Каменского острожку с рускими людьми, что де руския люди с вами хотят де заключить вечной мир». Затем в верховьях Пахачи чукчи разграбили жилище оседлых коряков, взяв в плен двух девок, а 25 марта близ Пахачи напали на стойбище оленного коряки Алалыка (Олалыка)Ахыиткалова (Ахыикалева), убив 8 человек, пленив 4 «женки» и захватив оленный табун, после чего угнали еще один табун у коряка Тынанпия Ахалхатова. Оленные коряки, подвергшиеся ограблению, были гижигинскими и находились на Апуке и Пахаче «для размножения своих оленных табунов и к продовольствию тех аленей удобных местах и для платежа в казну Е. И. В. окладного ясаку» (т. е. для добычи пушнины){20} [28.С.21; 31.С.306-307]. В развитии планов по умиротворению чукчей Шмалев в своих рапортах 1777 г. охотскому и камчатскому командирам предлагал, не дожидаясь прибытия к Гижигинску чукчей, освободить всех чукотских пленных, наградить их подарками и отправить домой. Вместе с ними командировать Дауркина и двух человек, «знающих науки», для обследования и описания Чукотки и близлежащих островов. Он также поддержал идею Дауркина, высказанную еще в 1773 г., об организации экспедиции к Северной Америке через Чукотку, дополнив ее рядом конкретных предложений. Кроме того, просил сменить Пересыпкина, который в то время еще оставался гижигинским командиром, и примерно его наказать, чтобы чукчи знали об этом {21}. 24 июля 1777 г. Шмалев отправил в Охотск двух пленных чукчанок с расчетом на то, что вид порта, больших кораблей, зданий, ярмарки и многочисленности населения произведет на них впечатление. 17 сентября того же года они вернулись в Гижигинск. Если верить Шмалеву, поездка оказалась эффективной: чукчанки были поражены увиденным, тем более что с ними обходились ласково и одарили подарками (в Охотске в то время командиром был брат Т. Шмалева Василий){22}. Описание дальнейших событий нашло отражение в комплексе материалов Т.И. Шмалева, копии которых он отправил Г.Ф. Миллеру. В первую очередь это документы, составленные самим Шмалевым, который стремился представить начальству подробную информацию о подготовке и ходе русско-чукотских переговоров: «Примечание, учиненное капитаном Шмалевым сего 1778» (1 июня 1778 г.){23}; «Прибавление учиненное капитана Шмалева к учиненному 1 июня 778 году примечанию, каким образом по имянному Ея Императорскаго Величества всевысочайшему указу, состоявшемуся 26 генваря 776 году, чукоцкой народ от производимых ими чрез многие годы против подданных Ея Императорскаго Величества коряцких народов воинских действиев, а потом уговорены и приняты в высочайшее Ея Императорскаго Величества подданство с платежем ясака и дачею аманатов 1778 году июня 2-го дня»{24}; «Второе прибавление учиненному в прошлом 778-м году прибавление о пограничных делах до чукоцкого и корятского народов и о протчих произшествиях в Гижигинской крепости. 1779 году октября 2-го дня»{25}. Большую [31] ценность представляет также протокол переговоров Т.И. Шмалева с «главным чукотским тойоном» Амулятом Хергынтовым от 4 марта 1778 г. {26} Кроме того, сохранились рапорты Шмалева и ответные на них указы вышестоящих инстанций {27}. Значительный объем делопроизводственных материалов, связанных с переговорами, сохранился также в архивных фондах Гижигинской крепости и Тайной канцелярии розыскных дел{28}. Заметим, что несмотря на наличие указанных документов, детально освещающих переговоры Шмалева с чукчами, данный сюжет русско-чукотских отношений не нашел должного отражения в историкоэтнографической литературе. Исследователи упоминали о нем кратко, без каких-либо подробностей, как о событии, не заслуживающем особого внимания (см. [2.С.63; 5.С.52; 7.С.137; 16.С.130; 18.С.85-86; 23.С.30; 24.С.94; 26.С.44]). При этом трудно объяснить тот факт, что в ряде работ, специально посвященных деятельности Т.И. Шмалева и написанных на основе материалов из портфелей Миллера, это событие вообще не фигурирует [1.С.55-57; 3.С.83, 98; 21]29. О русско-чукотских переговорах 1778 г. писал автор данной статьи, но тезисная форма изложения не позволила во всей полноте описать их ход и значение [12]. А последнее было достаточно велико, поскольку их следствием явилось кардинальное, статусное изменение русско-чукотских отношений. Кроме того, большой интерес представляет характер самих переговоров, которые впервые закончились их письменным оформлением. Согласно вышеназванным документам события развивались следующим образом. 17 февраля 1778 г. в Гижигинск прибыли Энилев Ахииков и чукча Кегьилхча (Кегьилхев), которые сообщили, что следом за ними едут чукчи «налегке с малыми людьми»: «главный чукотский тойон» Амулят (Омулят) Хергынтов, тойоны Аетким Чемынгин - с побережья Ледовитого океана, Чечолян (Чечолин)Тыкигин - с Чукотского Носа, Ченхолян (Чейхулин) Хымыхов - от «сидячих» чукчей, их жены и «служители», всего 8 мужчин и 9 женщин. Вместе с ними возвращаются Кытна и другие парламентеры. Столь малое число чукчей однозначно свидетельствует, что ехали они с мирными намерениями. 18 февраля Шмалев выслал навстречу чукчам каптенармуса Корякина, сотника Беляева, трех казаков, 5 корякских старшин с двумя толмачами и Кегьилхчу. В тот же день собранный Шмалевым «консилиум» командного состава гарнизона постановил отрешить капитана Пересыпкина от командования. Мера, по мнению Шмалева, была крайне необходимой, поскольку требовалось показать чукчам, что их «главный злодей» уже не является командиром и не сможет причинить им вреда. К тому же личные и служебные отношения между Шмалевым и Пересыпкиным были очень напряженными. По делопроизводственным документам Гижигинской крепости видно, что с момента прибытия Шмалева и начала следствия Пересыпкин всячески препятствовал деятельности Шмалева, иногда совершенно игнорируя его. Присутствие на переговорах с чукчами двух «начальников», которые находились во враждебных отношениях друг с другом, могло бы существенно осложнить сами переговоры. Шмалеву в этот ответственный момент требовалось безусловное выполнение гарнизоном всех его предписаний. Пересыпкин же, оставаясь командиром, мог, как говорится, «вставлять палки в колеса». 22 февраля чукчи подошли к крепости и встали лагерем недалеко от нее. В тот же день к командованию гарнизоном Шмалев определил трех сержантов - А. Маклакова, М. Корякина и П. Посникова, которых «по чукоцким делам и по следствию» поставил под свое «ведение». К этому времени в Гижигинской крепости находилось до 260 человек военной команды. Кроме того, 30 человек еще 9 февраля были высланы в корякское стойбище рядом с крепостью. Сами оленные коряки в своем большинстве (200 человек мужского пола в 24 юртах) на случай возможного нападения чукчей к концу зимы подкочевали к крепости, а свои оленные табуны отогнали и спрятали в «дальних местах». Прежде чем пойти на контакт с чукотскими тойонами, Шмалев 22 февраля в присутствии унтер-офицеров, пятидесятников и сотников заслушал показания Кытны о ее поездке в чукотскую землю. Со слов последней, она, ее сын Энилев, чукотские пленные «коряцкой породы» Эггыяв Им-[32]ляутов с женою Этнеутой (Ятнгутой), «женки» Эвныга Эпьечина (Явныга Икькина) и Гаимыга Игова (Унлютыркынова), прибыв на Чукотку, разъехались там в разные стороны: Эггыяв с женой поехали к «лучшему мужику» Чечоляну Тыкигину, а Кытна с сыном и двумя «женками»-к «лучшему мужику» Орке Имруксову. Там они «объявили Е. И. В. всевысочайшее повеление о бытии чукоцкому народу в подданстве с платежем ясака». На это чукчи якобы «изъявили радость», а «главный» их тойон Амулят разослал гонцов по всем стойбищам с призывом собраться «для общаго совету». Совет чукотских старшин состоялся осенью 1777 г. На нем старшины «в высочайшем Е. И. В. подданстве быть с платежем ясака и согласились», указав, однако, что «почитают они оной ясак платить на реке Анадыре, где заспособно признано будет, а в Гижигинскую крепость по отдаленности от их чукоцкой земли ко отягощению признают за неспособное{30}. Тем не менее, высказав такое мнение, четыре чукотских тойона все же отправились в Гижигинск. Трудно сказать, выполняли ли они в данном случае решение своего «совета», или же действовали по собственной инициативе. Существовавшая у чукчей система «политических» отношений давала равные возможности для обоих вариантов. Получив информацию от Кытны, Шмалев выжидал три дня. Из документов не видно, чтобы в эти дни были какие-либо контакты между русскими и коряками, с одной стороны, и чукчами-с другой. Вероятно, Шмалев вел подготовку к переговорам, обсуждая все детали с подчиненными. А приготовился он весьма обстоятельно. Им была разработана и осуществлена особая торжественная церемония приема чукотских старшин, которая состоялась 25 февраля. От ворот крепости до комендантской канцелярии был выстроен почетный караул-200 солдат и казаков «в чистоте» с ружьем на плечах. Еще один караул-капрал и 11 солдат в гренадерских шапках-стоял у канцелярии. У ворот крепости тойонов встречали сотники А. Багулин и И. Башиев. Они провели чукчей через плац, где их приветствовал сибирский дворянин Н. Дауркин, к канцелярии, где приветствовал штурман Г. Прибылов. В канцелярии тойонов встретили Шмалев, гарнизонные офицеры, унтер-офицеры, казачьи сотники и пятидесятники. При встрече Шмалев по «их чукоцкому обычаю» крепко обнял каждого тойона. После этого все присутствующие сели за стол и приступили к обеду. Шмалев не преминул в своем «прибавлении» упомянуть о том, что именно ели: «… когда приготовлено было кушать, то оные подчиваны яко гости обеденным кушеньем, употреблено было только на блюдах в куски изрезанное недовареное и жирное аленье мясо, охотно ж кушали и булки, после тово потчиваны канфетками как то ягодами и протчим што случилось». Включение в меню «недоваренного» жирного оленьего мяса говорит о знании Шмалевым (возможно, со слов Н. Дауркина)одного из любимых кушаний чукчей. Кроме того, он продемонстрировал осведомленность о чукотском обычае одаривать гостей одеждой со своего плеча: после обеда, писал Шмалев, «… принужден я, хоша был и в мундире (чтоб оне уверены были более о безопасности), припасенныя к тому рубахи, надевая на себя поверх кавтана и паки снимая, надевая на каждого своими руками. На главного тоена надета была новая фанзовая, тож на исподнее платье, а на протчих красныя из даб, и повязано было на шеи по платку, чему они весма были рады»{31}. Во время первой встречи Шмалев не стал торопить события и ограничился беседой «о партикулярных обстоятельствах» и обменом любезностями. 26 февраля тойоны посетили стойбище главного корякского князца, и коряки по примеру русских встретили своих исконных врагов в «полном пораде»-одетые в куяки и вооруженные луками и ружьями, «а главной князец семилетняго сына своего с пистолетом ставил во фрунт». «Потом по их обыкновению коряки подвели к чукоцкому тоену хорошева аленя, которой сам заколол, сим образом сотворившему жертву приносят и землю дарят, кровью ж аленьей мажут приезжающих на лбу» {32}. После этого чукчи еще дважды (27 февраля и 1 марта)посещали коряков. Устраивая столь помпезное мероприятие по встрече чукчей, Шмалев, как представляется, хотел, с одной стороны, выказать почет и уважение чукотским тойонам, дабы последние, видя ласку и обхождение, склонились в российское подданство и ясачный платеж, а с другой-продемонстрировать силу и величие Российской империи. Расчет оказался верным. [33] Собственно переговоры шли два дня-28 февраля и 2 марта. Об их содержании Шмалев, к сожалению, ничего не сообщил, кроме того, что уговаривал тойонов «быть в подданство Е. И. В.». 3 марта, прибыв в крепость, где «воинская команда» вновь была «собрана в порад и в ружье поставлена… баталионнокарейным углом», Айвулан, Аетким и Ченхолян объявили, что со своими «родовичами»-оленными и сидячими чукчами-желают быть в подданстве Е. И. В. с платежом ясака и выдачей аманатов. Тойон Чечолян к этому времени тяжело заболел, так как «был дряхлой и к тому и летами не молод и хром» (6 марта он скончался). На следующей день, 4 марта, согласие тойонов было запротоколировано. С чукотской стороны протокол подписал один Амулят Хергынтов, другие тойоны за «болезнью» остались в своем лагере. Что за болезнь внезапно поразила Аеткима и Ченхоляна, Шмалев не разъяснил. Удивительно и то, что при описании последующих событий он вообще перестал их упоминать, акцентируя внимание только на «главном тоене» и его жене-Аттанаут. Возможно, тойоны на самом деле были больны, хотя и не тяжело, так как 11-12 марта они отправились на Чукотку. Но не исключено, что оба тойона проявили колебание и не пожелали участвовать в необычной для них процедуре письменного оформления достигнутого соглашения. По чукотскому обычаю достаточно было устной клятвы: как сообщал казак Б. Кузнецкий, проживший год в чукотском плену, чукчи «вместо присяги обязываютца по своей вере солнцем, чтоб оного не видать»{33}. Умолчание Шмалевым имен Аеткима и Ченхоляна после 4 марта косвенно свидетельствует в пользу того, что они отказались ставить свои «знамена» на протоколе. «Забыв» о них, Шмалев сознательно стал выпячивать роль и значение Амулята как «главного тойона», чьей «подписи» якобы было достаточно не только за прибывших к Гижигинску тойонов, но и вообще за всех чукчей (см. ниже). С русской стороны подписи на протоколе поставили капитан Т. Шмалев, переводчики государственный крестьянин Г. Попов, казаки А. Долгих и Е. Пургин (вместо двух последних по их неграмотности подписался казак С.Анкудинов), а также три капрала, 4 каптенармуса, 4 сержанта, 7 сотников, 4 пятидесятника и один сибирский дворянин (Н. Дауркин). Кроме того, на документе поставили свои «знамена» присутствующие на переговорах главный корякский князец Мункегьи Энгелин и 11 корякских старшин. Такое обилие подписей с российской стороны, на наш взгляд, объясняется стремлением Шмалева придать вес протоколу в глазах вышестоящего начальства, заодно подстраховав себя, на всякий случай, от его возможного недовольства. В протоколе было зафиксировано, что чукчи добровольно по собственной инициативе идут в подданство: «… для настоящаго утверждения о бытии в подданстве Е. И. В. самоохотно и з совету своих родников прибыл в здешную крепость, о чем, как во освященном здешнем судебном месте в присудствии капитана Шмалева и протчим собранием главной чукоцкой тоен Амулят Хергынтов и с родами своими аленными и пешими чукчами просил, чтоб принят был в высочайшее Е. И. В. подданство с платежем ясака». Амулят просил, чтобы прием ясака был организован на Анадыре, поскольку «в Гижигинскую крепость по отдаленности от их чукотской земли ко отягощению признают за неспособное, как ту неспособность доказало и нынешнее ево ис своей земли четыремесечное следование в пути время». Шмалев от имени Е. И. В. объявил: «Всемилостивейшая государыня вас, главного чукоцкого тоена Амулята Хергынтова, со всеми чукоцкими родами аленными и пешими в высочайшее свое покровительство и подданство с платежем ясака приемлет». Вопрос о платеже ясака на Анадыре был оставлен до рассмотрения его вышестоящими инстанциями. Амулят согласился дать 5 аманатов из числа своих родственников. Шмалев заверил его, что Пересыпкин и другие виновные в побоище чукчей 1775 г. будут жестоко наказаны, и обещал, что пленных отпустят, а аманаты будут содержаться в хорошем состоянии. Амулят, в свою очередь, обещал, что события 1775 г. чукчи предадут «забвению вечно». Шмалев попросил отпустить всех пленных, бывших у чукчей, не приминув указать, однако, «естьли вы дерзните чинить какое либо в границах Е. И. В. подданным корякам аленным и пешим наглости, то ведайте что ваше всякое неприятельское покушение обратится в вашу собственную погибель». В ответ Амулят обещал отпустить всех пленных и заверил, что с коряками желает жить в мире и друж-[34]бе, а прежнюю вражду предать «забвению»{34}. После подписания протокола все участники переговоров пошли в церковь, где был отслужен молебен. Затем состоялся торжественный обед, во время которого пел специально организованный хор из солдат и казаков, били барабаны и на скрипках играли «приличные псалмы». При произнесении тоста за здоровье императрицы Екатерины II гарнизонные пушки дали семикратный салют, а во время тоста за «здравие их императорских высочеств благовернаго государя цесаревича и великаго князя Павла Петровича и супруги его благоверной государыни и великой княгини Марии Феодоровне и выпалено ис пушек пять раз»{35}. 5 марта чукчи внесли ясак на сумму 13 р. 20 к., получив взамен подарков на 32 р. 23,5 к. В тот же день были отпущены 28 человек пленных, которых также одарили подарками, чукчам вернули часть их имущества, захваченного в 1775 г. Тойоны одарили Шмалева меховыми парками, а тот в ответ-медными котлами, табаком и «протчими приличными вещами». 6 марта Хергынтов с женой осмотрели стоящую в устье Гижиги бригантину «Св. Надежда», а 8 марта-крепость, причем посетили и Пересыпкина, от которого получили в подарок табакерку и платок. 10 марта чукчи с прощальным визитом вновь побывали в Гижигинске, где получили подарки от Дауркина, сотников Багулина и Баишева, и «растались з желаемым дружелюбием». 11 и 12 марта чукчи двумя группами отбыли в свою «породную землю». Вместе с ними вновь была отправлена Кытна с другим своим сыном Теккевом Ахииковым, а также корякский старшина Каикип Ивакин, «коим приказано секретно в бытность там разведывать о чукоцком главном тоене Хергынтове и всем чукоцком аленном и пешом народе о твердости их подданства Е. И. В., и всех, к тому принадлежащих обстоятельствах, и велено возвратится в предбудущую зиму» (к марту 1779 г.){36}. 14 марта Мункегьи Энгелин доложил, что отпустил всех пленных чукчей. Вместе с ними домой отправились две чукчанки (Мулигава и Летневут), которые посещали Охотск. Шмалев надеялся, что они расскажут о всем увиденном своим сородичам. После подписания протокола, еще 6 марта, очередной «консилиум» армейских и казачьих офицеров и унтер-офицеров составил «разсуждение» о необходимости восстановления Анадырского и Акланского острогов (уничтоженных коряками в 1746 г.). Важность этой меры аргументировалась следующим: 1)ездить до Гижигинска чукчам далеко, тяжело и опасно (возможно нападение коряков); 2)в Гижигинском гарнизоне есть желающие вернуться на постоянное жительство в Анадырск (192 регулярных и нерегулярных чина); 3)на Анадыре можно было бы начать торговлю с чукчами, «а со временем и к Северной Америке ближайшия чрез чукоч коммуникация открытся может»; 4)возобновление Акланского острога «весьма б было полезно» «для ограждения пограниченыя коряк» от чукотских набегов {37}. Это «разсуждение», а также рапорт о происшедших событиях Шмалев 20 марта 1778 г. отправил иркутскому губернатору Ф.Г. Немцову. Соответствующие рапорты он выслал также охотскому и камчатскому командирам. При этом Шмалев был настолько уверен в том, что правительство пойдет на возобновление Анадырского острога, что стал предпринимать к этому меры. Пересыпкин в письме Бему от 19 марта 1778 г. сообщил, что уже 3 марта сержанты Корякин, Маклаков и Посников требовали от коряков оленей под команду в 100 человек для их отправки весной на Анадырь, но коряки отказались дать оленей{38}. В упомянутом рапорте Немцову Шмалев однозначно утверждал, что привел в подданство всех чукчей, поскольку протокол подписал их главный тойон Хергынтов, который имеет «главенство» над всеми оленными и пешими чукчами, а, соответственно, граница Российской империи отныне отодвинулась к Берингову проливу: «оные по благости Божеской 4 марта приняты в подданство Е. И. В., и потому российская северо-восточная граница стала быть на самом том месте, где отделяется Азия от Америки и сие для славы Российскаго государства весма надобное было». Самому Хергынтову Шмалев предлагал по примеру корякского князца Энгеля Лехтелева выдать печатный указ о назначении его «главным чукотским тойоном» и пожаловать саблей, да и впредь [35] для награждения чукотских лучших людей иметь в Гижигинске 10 сабель {39}. Камчатский командир М. Бем, получив от Шмалева информацию о заключении с чукчами договора, весьма скептически отнеся к нему (опасения Шмалева по поводу недовольства начальства оказались небезосновательны). 22 мая 1778 г. Бем специально расспросил бывшего в Большерецке сотника Т. Перевалова, который принимал участие в походах Д.И. Павлуцкого на Чукотку в 1740-х гг. Перевалов, ознакомившись с рапортом Шмалева, сделал следующее заключение: «Хотя в присланном репорте и показан главным чукотским тоеном Амулят Хергынтов с ево родами аленными и пешими чюкчами, обитающими в Чюкоцком носу на Белом или Ледяном море к западу от реки Чаун, токмо оному никак статся невозможно, понеже… никогда того не было и не слыхали, чтоб у всех чюкоч во всю их землицу у оленных и пеших чюкочь был один владелец тоен. А к тому ж те чюкчи народ против других совсем несходствен и не токмо, чтоб их один тоен мог всем владствовать, но и отец сыном не может. Ежели б он (народ-А. З.)был постоянен и тверд в аманатах, тоб еще во время бывшаго маиора Павлутского был смирен и в подданство приведен, как он им своими походами от военной руки казался весма страшен довольно» {40}. Кроме того, Перевалов добавил, что еще в бытность в Анадырске И.С. Шмалева чукчи несколько раз обещали прийти в подданство и платить ясак, но не разу не давали аманатов, более того, разорили юкагиров. В конце своих комментариев он резюмировал: «Так и ныне не с таким ли вымыслом самозванец, якоб владетель всеми чюкчами главной тоен, Амулят Хергынтов приходил в Гижигинскую крепость, чтоб своим шпионством привесть руских в твердую надежду платежем ясака, а ясашных коряк в безопасность от них, и, видя в оплошности всех коряк, как и юкагирей, искоренить, а себя обогатить оленными табунами и железными припасами. А руские уже без оленей на них походами ступать не могут»{41}. Рассуждения Перевалова об отсутствии у чукчей стабильной патестарной (и даже родовой)организации и их упорном нежелании давать аманатов подтверждаются и другими многочисленными свидетельствами XVII — XVIII вв. Хотя известно также, что для ведения военных действий чукчи могли создать крупные объединения, возглавляемые наиболее авторитетными и опытными в военном деле лидерами из числа глав поселковых и стойбищных общин-тойонов, по русской терминологии. Но эти объединения и лидерство в них носили временный экстраординарный характер. На основании показаний Перевалова уже сам Бем в донесении иркутскому губернатору от 2 июня 1778 г. указал, что выдача Хергынтовым ясака и аманатов еще не означает подданства всех чукчей, поскольку «чюкчи никогда в твердом постоянстве быть не могут, а в подданство приходят для одной на разныя потребныя им вещи мены, и когда оными удовольствуются то приступают тот час ко искоренению коряк, дабы остатся на их жилищах» {42}. Шмалев, узнав о подобной оценке Бема, счел нужным прокомментировать ее. В одном из своих рапортов 1779 г. он отметил: «… да хотя б он, Амулят, здешним и корякским обществом и не признан главным тойоном, но как усердность доказалась от него, то для чего б ис такого народа тем не поласкать, а паче по политическим обращениям должно их склонять к начальному меж собою быть подобострастными»{43}. Замечание весьма показательное: с одной стороны, Шмалев фактически признал, что Хергынтов не являлся «главным тойоном» (как человек, собиравший сведения о чукчах, он и не мог этого не знать), но, с другой-его таковым следовало сделать в «политических» интересах, чтобы начать приучать чукчей (как ранее коряков, у которых сенатским указом 1764 г. вводилась «должность» главного князца{44})к введению у них одного «начального». А последнее, как известно, вполне соответствовало государственной политике конструирования у сибирских аборигенов стабильных властных институтов. Кроме того, во «Втором прибавлении… о пограничных делах до чукоцкаго и корятского народов и о протчих произшествиях в Гижигинской крепости» (1779 г.)Шмалев особо указал на то, что командный состав Гижигинской крепости, «сыздавна знающий чукоцкия обстоятельства», и корякские глав-[36]ный князец и старшины «по заключенным кондицыям» признали Амулята «чукоцким главным тойоном», «в чем и под кондицыями во свидетельство подписали»{45} (вот и объяснение, зачем Шмалеву понадобилось столько русских и корякских подписей под протоколом договора). В отличие от Бема вышестоящие инстанции весьма положительно отнеслись к переговорам и заключению договора с Хергынтовым, восприняв их оценку в трактовке Шмалева. Иркутский губернатор Ф. Кличка в письме к генерал-прокурору Сената А. Вяземскому от 15 октября 1779 г. отметил, что «чукчи чрез посредство оказанных им ласковостей приводятся в подданство», а «главный чукотский таион Амулят Кергунтов … торжественно и клятвенно обещал иметь верное и вечное подданство с платежем ясака» и дал «обещание возвратится зимою 1779 года опять в Гижигинскую крепость для подтверждения своего с прочими подданства»{46}. Правда, по поводу сбора ясака с чукчей на Анадыре Кличка высказался отрицательно, заметив в письме к тому же Вяземскому от 16 июля 1779 г.: «… на сие я в виду затруднительности содержания там военной команды согласится не могу»{47}. 19 сентября 1779 г. Вяземский доложил в Императорском совете, что императрица Екатерина II, рассмотрев полученные от Шмалева и иркутского губернатора донесения, решила принять чукчей в подданство{48} [4.С.259; 7.С.69]. В соответствии с этим 11 октября того же года к иркутскому губернатору был направлен указ императрицы, в котором она объявляла, что «всемилостивейше соизволяет на принятие чукоцкаго народа в свое подданство, обнадеживая их всемилостивейшим Ея благоволением на равном основании прочих Ея подданных». Тем же указом Екатерина II повелела в течение 10 лет не брать с чукчей ясак, «изъяснить» им, «дабы они, чувствуя высочайшую Ея милость, пребыли с соседственными им подданными Е. И. В. коряками в должном согласии», разрешила чукчам вести торговлю и промыслы «без всякого изъятия и ограничения» и «дабы им ни от кого ни под каким видом притеснения и огорчения делано не было» и, наконец, приказала выставить на Чукотке в местах, наиболее удобных для посещения с моря, деревянные доски с изображением российского герба, «дабы вступление тех чукоцких народов в российское подданство всем приезжающим с моря известно было» и «чтобы всякой по вступлении на берег и без помощи словесных изъяснений по тем знакам мог узнавать, что сии чукоцкие народы принадлежат Российской империи». «Самим же тем чукчам изъяснить, что сие делается для собственной их пользы, потому что герб Российской империи известен всем народам и для того, когда оной приезжающим показыван будет, то всякой из почтения к нему и сведав, что они принадлежат России, не осмелится никакого зделать им притеснения и обиды»{49}. Данный указ стал принципиальной вехой в истории русско-чукотских отношений. Верховная власть России в лице императрицы впервые официально объявила о принятии в подданство чукотского народа и включении Чукотки в состав империи, показателем чего должны были стать российские гербы, выставленные по побережью. Но при этом нельзя не отметить, что указ мало соответствовал достигнутым на переговорах с чукчами результатам, поскольку договор о мире и подданстве был заключен только с одним из тойонов-Амулятом Хергынтовым, власть которого не распространялась на всех чукчей, а ограничивалась его стойбищем и сородичами. Остальные родовые группы чукчей к решению Хергынтова не имели никакого отношения и действовали вполне самостоятельно (отметим в связи с этим, что даже три других тойона-Аетким Чемынгин, Чечолян Тыкигин и Ченхолян Хымыхов, присутствовавшие на переговорах, не поставили своих «знаков» под протоколом). Власть выдала желаемое за действительное, и указ отражал не свершившийся факт прихода чукчей в подданство, а имел, так сказать, «превентивный» характер. Но правительству в тот момент надо было торопиться с решением «чукотской проблемы» и хотя бы формально объявить Чукотку российским владением, а чукчей-подданными российской короны. Эта спешка была оправдана и актуальна в связи с активизаци-[37]ей англо-французского проникновения в северные воды Тихого океана. (Заметим, что российские гербы согласно указу от 11 октября 1779 г. должны были появиться также на Курильских и Алеутских островах.) Примечания: 1. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 2. Д. 4. Л. 3 об. 2. Там же. Л. 88 об; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 78 об. 3. Там же. № 528. Ч. 1. Д. 18. Л. 9-10 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 34-34 об. 4. Там же. № 528. Ч. 1. Д. 17. Л. 18; Ч. 2. Д. 3. Л. 25-25 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 34 об.; Ф. 248. Оп. 113. Д. 1558. Л. 26. 5. См.: РГАДА. Ф. 1095. Оп. 1. Д. 24, Л. 1-2; Ф. 248. Оп. 113. Кн. 1558. Л. 13-13 об.; Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 39. 6. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 2. Д. 4. Л. 37-45, 54, 58. И.С.Вдовин ошибочно считал, что Екатерина II конфирмировала мартовский 1764 г. доклад Сената о ликвидации Анадырской партии только 28 сентября 1766 г. [6.С.47; 7.С.134]. В 1766 г. просто последовало еще одно распоряжение императрицы по поводу Анадырской партии. 7. Там же. Л. 123. 128-128 об.; Д. 9. Л. 30 об., 31, 47 об., 48, 48 об., 49; РГВИА. Ф. 10917. Оп. 1. Д. 12. Л. 78 об., 193; Ф. 14808. Оп. 1. Д. 2. Л. 6, 7 об., 8. 8. РГВИА. Ф. 14808. Оп. 1. Д. 2. Л. 9-9 об., 22-24 об. А.С.Сгибнев отнес чукотский набег на гижигинских коряков и русско-чукотское столкновение под Гижигинском к февралю 1769 г. [27.С.42]. Эта ошибка затем стала повторяться в литературе со сноской на работу А. Сгибнева [7.С.135; 16.С.129]. 9. О переговорах на р. Осиновой см.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2539. Л. 28-28 об., 405 об.; Д. 2451. Л. 7-12; Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 1. Д. 19. Л. 51-58; Ф. 1096. Оп. 1. Д. 33. л. 78-79; Д. 42. Л. 20-20 об. 10. О событиях под Гижигинской крепостью в 1775 г. см.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 7-14 об.,18 - 23 об., 65-70; Д. 2539. Л. 27 об.-31, 88-88 об., 405-414 об.; Ф. 1096. Оп. 1. Д. 42. 43; Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 1. Д. 1. Л. 51-51 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 41-57 об. 11. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 17-19 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 50 об.; Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 24-26 об., 29-29 об., 65; Д. 2539. Л. 30-30 об., 408 об.-409. 12. РГАДА, Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 3-4 об.; Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 1. Д. 19. Л. 49-50 об. 13. РГВИА. Ф. 14808. Оп. 1. Д. 44. Л. 1-4; РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 54; Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 59-60, 64-64 об.; Д. 2539. Л. 31. 14. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 1. Д. 1. Л. 42. 15. Там же. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 23-23 об. 16. Там же. Л. 21-25 об. 17. Там же. Л. 28 об.-29 об. 18. Там же. 19. РГАДА. Ф. 1096. Оп. 1. Д. 41. Л. 34. 37-40. 20. Там же. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 42 об., 142 об.; № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 44 об. 21. Там же. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 59-69; Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 18. 22. Там же. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 5 об.-6. 23. Там же. Л. 24-25. 24. Там же. Л. 1-17 об. 25. Там же. Л. 41-55 об. 26. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 96-99. 27. Там же. № 528. Ч. 2. Д. 9. Л. 21-34, 59-69. 28. См.: Там же. Ф. 1096. Оп. 1. Д. 42, 43; Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451, 2539. 29. О русско-чукотских переговорах в 1778 г. ничего не говорится и в монографии И.С.Гурвича [9]. 30. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 9. 31. Там же. Л. 8. 32. Там же. 33. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 1. Д. 18. Л. 10. 34. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 11-12 об., 96-99. 35. Там же. Л. 14 об. 36. Там же. Л. 15. 37. Там же. Л. 15 об.-17 об. 38. Там же. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 16-16 об. 39. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 18-20 об. 40. Там же. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2451. Л. 17. 41. Там же. Л. 17 об. 42. Там же. Д. 2539. Л. 88-88 об. 43. Там же. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 50. 44. Там же. № 528. Ч. 2. Д. 4. Л. 101 об.-102 об. 45. РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч. 2. Д. 6. Л. 49. 46. Там же. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2539. Л. 31-31 об. 47. Там же. Д. 2451. Л. 48 об. 48. Там же. Л. 53-53 об. 49. Там же. Д. 2539. Л. 32-33 об., 412-414 об. В работе А.С.Сгибнева данный указ датирован 11 октября 1789 г. (возможно, это результат описки автора или опечатки при издании)[28.С.31]. Эта ошибка стала тиражироваться в последующих исследованиях [7.С.139; 11.С.554; 16.С.130; 17.С.290; 26.С.44-45]. Список литературы: 1. Алексеев А. И. Братья Шмалевы: Ист. очерк. Магадан, 1958. 2. Алексеев А . И. Ученый чукча Николай Дауркин. Магадан, 1961. 3. Алексеев А. Колумбы Росские. Магадан, 1966. 4. Архив Государственного Совета. СПб., 1869. Т. 1. 5. Богораз В. Г. Чукчи. Л., 1934. Ч. 1. 6. Вдовин И.С.Анадырский острог. Ист. очерк // Краевед. зап. Магадан, 1960. Вып. 3. 7. Вдовин И.С.Очерки истории и этнографии чукчей. М.; Л., 1965. 8. Гренадер М. Б. Последние годы деятельности Т. И. Шмалева // Летопись Севера. М., 1975. Т. 7. 9. Гурвич И.С.Этническая история Северо-Востока Сибири. М., 1966. 10. Две записки о сношениях с чукчами в 1774-1776 годах // Памятники новой русской истории. СПб., 1873. Т. 3. 11. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960. 12. Зуев А.С. Русско-чукотский мирный договор 1778 г. // Гуманитарные исследования: итоги последних лет: Сб. тез. науч. конф., посвященной 35-летию гуманитарного факультета НГУ. Новосибирск, 1997. 13. Зуев А .С. Русская политика в отношении аборигенов крайнего северо-востока Сибири (XVIII век)// Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: История, филология. Т. 1, вып. 3: История. Новосибирск, 2002. 14. Зуев А.С. Т. И. Шмалев как исследователь русско-аборигенных отношений на северо-востоке Сибири в XVIII в. // Проблемы истории, историографии и источниковедения России XIII — XX вв. Томск, 2003. 15. Зуев А .С.Присоединение крайнего северо-востока Сибири к России: военнополитический аспект. Вторая половина XVII-XVIII век: Автореф. дис. д-ра ист. наук. Томск, 2005. 16. История и культура чукчей: Ист.-этногр. очерки. Л., 1987. 17. История Сибири. Л., 1968. Т. 2. 18. История Чукотки с древнейших времен до наших дней. М., 1989. 19. Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII веке: Сб. арх. материалов. Л., 1935. 20. Косвен М. О. Тимофей Иванович Шмалев, историк-краевед дальневосточной Сибири и его литературное наследство // Проблемы источниковедения. М., 1963. Вып. 11. 21. Лодис Ф. Братья Шмалевы // Куда плывет Камчатка. Петропавловск-Камчатский, 1993. 22. Миллер Г. Ф. История Сибири. М., 1999. Т. 1. 23. НефедоваС.П. Ясачная политика русского царизма на Чукотке (XVIII — XIX века)// Зап. чукотски. краевед. музея. Магадан, 1967. Вып. 4. 24. Очерки истории Чукотки с древнейших времен до наших дней. Новосибирск, 1974. 25. Русская тихоокеанская эпопея: Сб. док. Хабаровск, 1979. 26. Сафронов Ф. Г. Тихоокеанские окна России: Из истории освоения русскими людьми побережий Охотского и Берингова морей, Сахалина и Курил. Хабаровск, 1988. 27. Сгибнев А. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке с 1650 по 1856 г. // Морской сб. СПб., 1869. Т. 102, № 6. 28. Сгибнев А. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке с 1650 по 1856 г. // Морской сб. СПб., 1869. Т. 103, № 7. 29. Сенатский архив. СПб., 1897. Т. 8. 30. Сенатский архив. СПб., 1910. Т. 14. 31. Шаховской А. Известия о Гижигинской крепости // Северный архив. 1822. № 22. Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2006. Том 5, выпуск 3: Археология и этнография (приложение 1). Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 7 дек 2013 По верованиям чукчей,бог каждому народу оставил свое предназначение.Напрмер чукчи были созданы для войны.Русские были созданы чтобы торговать(!).Но русские "испортились" и стали воевать и требовать ясак,поэтому чукчам пришлось ставить их на свое место.В многолетней войне чукчей победила ВОДКА.Победители не простили чукчам войны,сделав из чукчей клоунов и дурачков.Осмеяние продолжается до сих-пор. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 7 дек 2013 (Орк @ Сегодня, 08:30)По верованиям чукчей,бог каждому народу оставил свое предназначение.Какой именно бог? (Орк @ Сегодня, 08:30)В многолетней войне чукчей победила ВОДКАВойну в первой половине XVIII века чукчи выиграли.Зуев А. С. «Немирных чукчей искоренить вовсе…»Как бы ни хотелось верить в миф советской исторической науки о чуть ли не добровольном присоединении сибирских народов к России, он имеет мало общего с реальными историческими фактами. В ходе присоединения Сибири преобладало все же не "мирное" и "добровольное вхождение", а открытое завоевание, сопровождавшееся вооруженной борьбой русских с сибирскими "инородцами". При этом отчетливо видно, что степень сопротивления и ожесточенности аборигенов повышалась с запада на восток, обратно пропорционально уровню их социально-экономического развития. И наиболее бескомпромиссную борьбу с русскими вели как раз самые "дикие" племена — чукчи. Подчинение этих племен, растянувшееся со второй половины XVII века до второй половины XVIII, представляет собой одну из самых трагических и кровавых страниц истории колонизации Сибири. Коряков и ительменов, в конечном счете, удалось объясачить и привести в покорность. Чукчей же подчинить так и не удалось.С чукчами русские познакомились еще в середине XVII века в низовьях рек Колымы и Анадыря. Первые же встречи ознаменовались вооруженными столкновениями. И в последующем отношения с чукчами были исключительно враждебными, поскольку они не только отказывались идти в подданство и платить ясак, но и вели против русских активные боевые действия.К началу XVIII века численность чукчей составляла 8–9 тысяч человек (1). Казачьи отписки делили обитателей чукотского полуострова на "оленных", "сидячих" и "пеших". (Под последними, правда, скорее всего, подразумевались сибирские эскимосы.) Занимаясь охотой, оленеводством и морским промыслом, чукчи не вышли еще из каменного века. Деревянные, каменные и костяные орудия только в XVIII веке у них стали заменяться железными, добытыми торговлей или грабежом у соседей-инородцев или русских. Архаизм хозяйства дополнялся неразвитостью общественных отношений. Казак Борис Кузнецкий, живший с 1754 по 1756 год в плену у чукчей, сообщал в своих "Показаниях о чукотской земле": "Предписанные чукчи главного командира над собою не имеют, а живет всякой лутчей мужик со своими родниками собою и тех лутчих мужиков яко старшин признавают и почитают по тому только одному случаю, кто более имеет у себя оленей, но и их вменяют ни во что, для того ежели хотя за малое что осердятся, то и убить их до смерти готовы" (2).Судя по казачьим донесениям, чукчи в начале XVIII века со своего полуострова стали продвигаться к низовьям Колымы, обоим Анюям и Анадырю, вытесняя из этого района юкагиров и составив реальную конкуренцию русской власти. Особого внимания, однако, до поры до времени ни сибирские, ни тем паче центральные власти к "чукотской проблеме" не проявляли. Ситуация принципиально стала меняться только в 1720-х годах.В 1722 году якутский воевода М. Измайлов, а вслед за ним и сибирский губернатор А. Черкасский, сообщили в сенат о том, что якутские казаки "находят на восточных и северных морях и около Камчатской земли многие острова, иные пустые, а другие многолюдные", и что имеются еще в прилегающих к российским владениям землях ("в Анадырском и других носах") "непокоренные под российскую державу иноземцы".В 1725 году в Кабинет поступило доношение от якутского казачьего головы Афанасия Ивановича Шестакова, который предлагал организовать экспедицию для открытия новых земель и покорения инородцев. На следующий год в Петербург прибыл и сам Шестаков. При поддержке обер-секретаря сената И. К. Кириллова казачий голова сумел убедить сенаторов. 18 января 1727 года сенат утвердил свое "мнение", первый же пункт которого гласил: "Изменников иноземцев и которые народы сысканы и прилегли к Сибирской стороне, а не под чьею властию, тех под российское владение покорять и в ясачный платеж вводить". Последующие указы Верховного тайного совета и сената (23 марта и 3 мая 1727 года), повторив в целом сенатское "мнение", предписывали создать особую экспедицию, опорной базой которой стал в последующем Анадырский острог. Численность экспедиционной партии определялась в 400 человек солдат и казаков, а район ее действия — охотское побережье, Чукотка и Камчатка. Во главе был поставлен Шестаков, а начальником военной команды определен капитан Тобольского драгунского полка Дмитрий Иванович Павлуцкий.Активизация русского продвижения на восток вызывалась соображениями "масштабного" характера. Они четко сформулированы в сенатском "мнении":"…а ко обладанию таких народов и земель следующие притчины:1. Что те земли прилегли к российскому владению и не подвластные…;2. Для прибыли государственной, понеже в тех местех соболь и протчей зверь родитца…;3. Для познания по восточному морю морского ходу, от которого может впредь воспоследовать комерция с Японною или Китайскою Кореею…;4. Наипаче для предбудущей заимки, пока нихто других земель, а особливо от китайской стороны, яко Сибирью пограничной, в те новосысканные земли не ступили…" (3)Наступление на Чукотку лежало в русле общего хода русского продвижения на восток. Первая половина XVIII века отмечена целой серией морских экспедиций в северной части Тихого океана (И. Козыревского, И. Евреинова и Ф. Лужина, И. Федорова и М. Гвоздева, первая и вторая камчатские экспедиции). Все они имели сугубо практическую цель — поиск путей в Америку и Японию для установления торговых отношений. Иначе говоря, Россия со времен Петра I стремилась "оседлать" торговые коммуникации в северной части Тихого океана (точно так же, как на Балтике и Каспии).Естественно, что, стремясь в Америку, русские не могли оставить у себя в тылу непокоренные земли (Чукотку и Камчатку с прилегающим побережьем). К тому же Чукотка была прекрасным плацдармом для проникновения на Большую землю, лежавшую за Чукотским носом. (4)Начало экспедиции, которая стала именоваться Анадырской партией, оказалось весьма неудачным. Своенравный и склонный к самоуправству Шестаков поругался с Павлуцким, который, будучи офицером регулярной армии, не желал подчиняться казачьему голове. Всю дорогу от Тобольска до Якутска они выясняли между собой отношения, дело доходило даже до драк. Прибыв летом 1728 года в Якутск, Шестаков и Павлуцкий разругались окончательно и, несмотря на указы, стали действовать каждый самостоятельно.Павлуцкий с большей частью команды 3 сентября 1729 года прибыл в Анадырский острог, откуда в 1730 и 1731 годах совершил два похода на Чукотский полуостров. Оба похода, хотя и сопровождались разгромом чукотских ополчений, желаемого результата не дали: чукчи не смирились, и идти в русское подданство не желали. А в 1733 году в отместку сами совершили набег под Анадырск, угнав казенное стадо оленей.Действия Шестакова, который в середине 1729 года отправился в Охотск, а оттуда к Тауйскому острогу, закончились трагедией. Шестаков намеревался покорить немирных коряков, обитавших в северной части Охотского побережья, а затем сухим путем двинуться к Анадырску. Но 14 марта 1730 года отряд Шестакова (20 казаков и 113 ясачных якутов, тунгусов и коряков) был наголову разбит двумя тысячами чукчей на реке Егаче. В жарком бою погибли 10 казаков и 18 ясачных, остальные разбежались. Сам казачий голова был тяжело ранен стрелой в горло, а затем убит.Разгром Шестакова резко ослабил русские позиции на севере Охотского побережья и Камчатке. Активизировались немирные (неясачные) коряки, а ясачные стали выходить из повиновения и в сентябре 1730 года подняли восстание, осадив Ямской острог. Летом 1731 года на борьбу с русскими поднялись ительмены, которым удалось захватить Нижнекамчатский острог. Активные действия против чукчей были приостановлены, и на "чукотском фронте" установилось затишье.В деле присоединения новых земель правительство по традиции, идущей из XVII века, делало ставку на мирные средства. В своих указах 1727 и 1731 годов оно рекомендовало инородцев "уговаривать в подданство добровольно и ласкою". Оружие разрешалось применять только в крайнем случае, когда инородцы оказывали вооруженное сопротивление. Однако действия конкретных исполнителей, как и раньше, диаметрально расходились с официальными правительственными установками.Походы на Чукотку в 1730–1740-х годах имели чисто карательный характер. Рапорты Павлуцкого не оставляют сомнения в том, что он действовал исключительно методом подавления и устрашения. Отказ от принятия русского подданства неизбежно вел к физическому уничтожению мужчин, пленению женщин и детей. Вот отрывки из описания похода 1731 года: "И 9 маия дошед до первой сидячих около того моря чюкоч юрты, в коей бывших чюкоч побили… Усмотрели от того места в недальнем разстоянии… сидячих одна юрта и бывших в ней чюкоч побили… И дошед до их чюкоцкого острожку… и в том остроге было юрт до осьми, кои разорили и сожгли" (5). В одной из "сказок" 1736 года анадырские казаки, описывая действия Павлуцкого во время этого похода, откровенно сообщали: "Чукоч, не призывая в подданство, побил до смерти" (6) (курсив мой — А.З.). Очень часто чукчи, оказавшись в безвыходном положении, целыми семьями кончали жизнь самоубийством, не желая подчиняться посланцам "белого царя".Наиболее откровенно "тактику войны" продемонстрировал казачий сотник Шипицын, исполнявший с 1732 года обязанности командира Анадырского острога. Летом 1740 года он с отрядом в 80 казаков отправился вниз по Анадырю для сбора ясака с "речных" чукчей. В урочище Чекаево русский отряд встретился с крупными силами чукчей. Не рискуя вступить с ними в открытый бой, Шипицын заманил в свой лагерь под предлогом мирных переговоров 12 чукотских тоенов (7) перерезал их. После такого вероломства русские атаковали чукчей, которые, увидев гибель своих старшин, в панике разбежались. Эта "военная хитрость" Шипицына на долгие годы подорвала веру чукчей в мирные намерения русских.Любопытно заметить, что правительство не применяло никаких санкций к нарушителям своей "миролюбивой" политики. Оно ограничивалось лишь формальным напоминанием о необходимости действовать в отношении инородцев "ласкою, а не жесточью". Но и этот принцип в начале 1740-х годов был отброшен.4 июня и 6 июля 1740 года указами кабинета министров и сената предписывалось Анадырской партии "итти на немирных чюкч военною рукою и всеми силами стараться не только верноподданных Е. И. В. коряк обидимое возвратить и отомстить, но и их чукоч самих в конец разорить и в подданство Е. И. В. привесть." (курсив мой — А.З.). 18 февраля 1742 года по предложению иркутского вице-губернатора Л. Ланга сенат издал указ, который гласил: "на оных немирных чюкч военною оружейною рукою наступить, искоренить вовсе, точию которыя из них пойдут в подданство Е. И. В., оных, также жен их и детей, взять в плен и из их жилищ вывесть и впредь для безопасности распределить в Якуцком ведомстве по разным острогам и местам между живущих верноподданных" (8) (курсив мой — А.З.).Осуществление всех этих замыслов вновь поручалось Павлуцкому, который еще в 1733 году был произведен в майоры, а к 1742 году уже исполнял обязанности якутского воеводы. Прибыв 7 ноября 1743 года в Анадырск, Павлуцкий энергично взялся исполнить правительственные распоряжения. В 1744–1746 годах он с командой в 400–650 солдат, казаков и ясачных юкагиров и коряков совершил три похода на Чукотский полуостров. Но, как и ранее, походы не дали ощутимых результатов. К тому же на этот раз чукчи не рисковали вступать в открытое сражение с русскими, а предпочитали скрываться от них в бескрайних просторах тундры или на близлежащих морских островах. Те, кто не успевал скрыться, оказывали отчаянное сопротивление.15 января 1747 года сенат своим указом вновь потребовал, чтобы с чукчами поступали "военною оружейною рукою". Но год этот для русских оказался весьма неудачным. 12 марта чукчи напали на коряков, кочевавших недалеко от Анадырска, и угнали у них олений табун, в котором были и олени, принадлежавшие Анадырскому гарнизону. Павлуцкий с отрядом в 97 человек (в том числе 35 коряков) бросился в погоню. Обнаружив 14 марта у устья реки Орловой чукчей (до 500 человек), Павлуцкий атаковал их, но потерпел поражение. Очевидцы рассказывали, что чукотские воины после первого же оружейного залпа, произведенного русскими, стремительно бросились в атаку, не дав казакам перезарядить ружья. Завязалась рукопашная схватка: "пошли неприятели чукчи на копьях, также и они насупротив их, неприятелей чюкоч, пошли на копьях же и бились с ними не малое время". Отбиваясь от наседавших чукчей, неся большие потери, русские и коряки укрылись в коряцком острожке, сделанном из возовых санок. От поголовного уничтожения осажденных спас подход подкрепления из Анадырска, завидев который чукчи поспешно ушли "на побег". Но разгром отряда Павлуцкого был полный. В сражении погибли сам майор Павлуцкий, 40 казаков и 11 коряков; 13 казаков и 15 коряков были ранены. К тому же чукчам удалось захватить оружие, боеприпасы и снаряжение отряда Павлуцкого, в том числе одну железную пушку и знамя.Разгром и гибель Павлуцкого произвели ошеломляющее впечатление на русские власти. Сенат и Сибирский приказ спешно приняли решение о переброске в Анадырск дополнительных военных сил.Тактика остается неизменной: "всех безо всякого милосердия побить и вовсе искоренить" (9). Но энергия уже не та, что при Павлуцком. С 1748 по 1755 год Анадырская партия провела всего три похода на чукчей, не углубляясь на Чукотский полуостров, а ограничиваясь нижним течением Анадыря. Сами чукчи, избегая столкновений с крупными русскими отрядами, продолжали творить грабительские набеги на юкагиров и коряков, побивая при этом встречающиеся им небольшие партии русских промысловиков (охотников и рыболовов). В марте 1754 года они даже подходили к Анадырску, но в бой с высланным против них отрядом не вступили и скрылись от погони.К середине 1750-х годов стала очевидной бесперспективность затянувшейся войны с чукчами. Первым шагом к пересмотру "чукотской политики" стала инструкция, данная очередному командиру Анадырской партии Ивану Шмалеву. Прибыв в Анадырск, Шмалев дважды, в 1755 и 1756 годах вступал с чукчами в мирные переговоры. В 1756 году в Анадырск приезжал даже один из чукотских тоенов Менигытьев, который согласился со своим стойбищем вступить в российское подданство.Кардинальный поворот в "чукотской политике" от войны к миру связан с именами сибирского губернатора Федора Ивановича Соймонова и назначенного в 1760 году анадырского командира подполковника Фридриха Христиановича Плениснера. Первый в донесении в сенат от 7 ноября 1760 года настаивал на том, "что надлежит отныне с теми чукоцкими и протчих разных и многих родов иноверцами бунтовщиками при склонении оных в российское подданство к платежам ясаков не столько военною и оружейною рукою поступать, сколько ласою, благодеянием и добрым с ними обхождением". Плениснер же, прибыв в январе 1763 года в Анадырск и освоившись с "местными обстоятельствами", вообще предложил ликвидировать Анадырскую партию и снести Анадырский острог. Его горячо поддержал Соймонов. Оба апеллировали к тому, что на Анадырскую партию затрачены огромные финансовые и материальные средства, тогда как отдача от деятельности партии фактически равна нулю (10).Сенат согласился с закрытием Анадырской партии, признав, что она "бесполезна" и "народу тягостна". В сенатском докладе Екатерине II говорилось: "В разсуждении лехкомысленного и зверского их (аборигенов — А.З.) состояния, також и крайней неспособности положения мест, где они жительство имеют, никакой России надобности и пользы нет и в подданство их приводить нужды не было" (11). Тем самым вся предшествующая русская политика на Чукотке признавалась бессмысленной.4 мая 1764 года появился императорский указ о закрытии Анадырской партии и ликвидации Анадырского острога. В 1765 году из Анадырска начался вывод солдат, казаков и гражданского населения (в Гижигинскую и Нижнеколымскую крепости). Он продолжался до 1771 года, когда крепостные укрепления Анадырска были разрушены. Форпост русской власти на северо-востоке Сибири, основанный еще в 1649 году Семеном Дежневым, перестал существовать. Ликвидация Анадырской партии не только свидетельствовала о прекращении боевых действий против чукчей, но и означала фактическое поражение России. Мощная в военном отношении держава, побеждавшая в то время Турцию, Швецию и Пруссию, не смогла сломить сопротивление маленького и "дикого" народа.Отрицание военных методов не означало, однако, полного отказа российского правительства от подчинения Чукотки. Но цель уже пытались достигнуть исключительно мирным путем. 26 января 1776 года Екатерина II указала: приложить все усилия для принятия чукчей в подданство России. В марте 1778 года благодаря стараниям командира Гижигинской крепости капитана Тимофея Ивановича Шмалева и сибирского дворянина крещеного чукчи Николая Дауркина с "главным" чукотским тоеном Омулятом Хергынтовым был заключен договор о принятии чукчами русского подданства. Договор этот, однако, фактически не имел никакой силы, поскольку распространялся только на те стойбища, которые признавали авторитет Омулята (и до тех пор, пока признавали). После 1778 года местные сибирские власти еще неоднократно будут рапортовать в Петербург о том, что то или иное чукотское стойбище приняло подданство, но до реально подчинения было очень далеко. Даже в середине XIX века в Своде законов Российской империи чукчи относились к народам, "не вполне покоренным", которые "платят ясак, количеством и качеством какой сами пожелают". В. Г. Богораз, наблюдавший жизнь приморских чукчей в конце XIX века, замечал, что они находятся вне всякой сферы русского влияния (12).Примечания:1. Небольшая группа чукчей обитала также между реками Колымой и Алазеей. Но в начале XVIII в. они ушли оттуда, по одной версии на восток (на Чукотку), по другой — на запад (к Енисею).2. Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII в. Л., 1935. С. 181.3. РГАДА. Ф. 248. Оп. 12. Кн. 666. Л. 6 об. — 7 об.4. Окунь С. Б. Очерки по истории колониальной политики царизма в Камчатском крае. Л., 1935. С. 67–68.5. Колониальная политика… С. 158–1606. РГАДА Ф. 199. Оп. 2. № 539. Ч.1. Д. 6. Л. 79.7. Тоенами у чукчей русские по аналогии с якутами называли "лучших мужиков". В данном случае это, скорее всего, предводители военных отрядов.8. Колониальная политика… С. 12, 91, 160, 162–163.9. РГАДА. Ф. 199. Оп. 1. Д. 17. Ч. 9. Л. 610; Колониальная политика… С. 94–96.10. РГАДА Ф. 199. Оп. 2. № 439. Ч. 2. Д. 4. Л. 1–36 об.; Д. 6 Л. 15 об. — 18, 33–36.11. Там же. № 528. Ч. 2. Д. 4. Л. 37–45 об.12. Богораз В. Г. Чукчи. Л., 1934 Ч. 1. С. 76. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 7 дек 2013 (Saygo @ Сегодня, 08:44)Войну в первой половине XVIII века чукчи выиграли.А кто об этом догадался?Чукчей били постоянно. Даже после "победы" на Орловой они смело бросились наутек, когда подошел сравнимый с ними по силам отряд казаков и ясачных.Вся прелесть была в том, что русские тратили денег на войну с чукчами больше, чем получали. Поэтому приказано было ее прекратить в одностороннем порядке, упразднив Анадырский острог.Его упразднили не из-за постоянных угроз чукчей, а от экономической неэффективности.А те, кто кричат о "победе чукчей", просто не пытаются вникнуть в информацию. Побед-то было только 2 - над отрядом Шестакова (около 2000 чукчей против примерно 300 казаков и ясачных) и гибель авангарда Павлуцкого (около 100 русских и ясачных против примерно 500 чукчей).Последние набеги чукчей на коряков были после упразднения Анадырского острога, но как только было подключение русских, чукчи сдувались куда-то.В результате договорились на мир на условиях ясака в размере 1 лисы с 1 лука в год (чисто символически) в обмен на прекращение (в целом, более похоже на сокращение) набегов. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 7 дек 2013 (Чжан Гэда @ Сегодня, 22:04)Вся прелесть была в том, что русские тратили денег на войну с чукчами больше, чем получали. Поэтому приказано было ее прекратить в одностороннем порядке, упразднив Анадырский острог.Совершенно верно, это и есть поражение. По этой же причине была проиграна война тлинкитам. Можно сколько угодно гордиться тем, что "русские били тлинкитов чаще", но важен результат, а тлинкиты сумели анально огородить от русских добычу каланов на своей территории. А чукчи, которые практиковали добровольный уход из жизни даже в том случае, если у них слишком сильно болели зубы, с потерями не считались и не щадили ни себя, ни противника. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 7 дек 2013 (Saygo @ Сегодня, 21:32)Совершенно верно, это и есть поражение. По этой же причине была проиграна война тлинкитам.Это как раз не поражение.Это невозможность решать дело военным способом. Не более того.Ни угрозы реальной русским ни те, ни другие не представляли, ни победить не могли.А вот покорять их, по причине сложной природы, рельефа местности, климата, было экономически невыгодно.Если бы кроме этого народца у империи не было бы никаких других дел и можно было бы все вкладывать в снабжение Анадыря, то сейчас мы бы изучали только препарированные тушки чукчей/тлинкитов в Кунсткамере.Сопротивление этих народов не круче, чем сопротивление кавказских народов, народов ЦА и ДВ. Но, как истинные неуловимые Джо, они оказались никому не нужными, поэтому сейчас модно гадить себе на голову, крича о поражении от чукчей. Многие исследователи сейчас этим болеют. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 8 дек 2013 (Чжан Гэда @ Сегодня, 00:50)Это как раз не поражение.Называть можно как угодно, но это фэйл. Такой фэйл типичен, когда государство внезапно напарывается на культуру, представителей которой нечем запугать. Государство - это примат слабых над сильными, построенный на терроре и запугивании "во имя общего блага", которого никогда и никто не видел, но в случае с целым рядом культур, которые из-за привычки к суровым природным условиям и религиозных верований просто не умели бояться смерти, запугивание не работало. Обычно такие народы приходилось либо умножать на ноль, либо оставлять в покое. С чукчами истребление не сработало, поэтому правительство вынуждено было пойти на попятный, это примерно как Хасавьюртовские соглашения.В общем-то чукчей следует сравнивать с исландцами в их хорошие дни в XI-XIII вв. - анархистское общество, вынужденная склонность к морским набегам, фатализм. Чукчей правительство очень хотело не замечать, но они привыкли грабить корованы, набигая на коряков, а последние уже были подданными РИ. Так что не замечать не получалось. (Чжан Гэда @ Сегодня, 00:50)Сопротивление этих народов не круче, чем сопротивление кавказских народов, народов ЦА и ДВ.Если брать XIX век, то сопротивление вышеперечисленных народов таки было сломлено. Как я уже сказал, я не считаю войну выигранной, пока не достигнуты цели войны. Американцы могут до посинения подсчитывать выпиленных напалмом вьетконговцев, но они не питают иллюзий относительно результатов Вьетнамской войны как таковых. Немцы могут сколько угодно хвастаться количеством плененных красноармейцев, но на рейхстаге расписывались наши деды. А вот с чукчами - фэйл. Впрочем из-за куда более крупных фэйлов эпохи дворцовых переворотов он остался практически незамеченным. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 8 дек 2013 (Saygo @ Сегодня, 08:06)Называть можно как угодно, но это фэйл.Вряд ли. Еще в XVII в. понятно было, что завоевывай чукчей - не завоевывай, проку нет. Ибо тогда уже пришли к ним Дежнев и Стадухин и обложили анаульцев (анадырские чукчи) ясаком.Те ясак Дежневу дали, но плакали при этом - мол, соболей для ясака нам покупать надо у западных соседей, ибо у нас соболей нет.Стадухин начал их жать, они стали бегать. Но соболей в тундре так и не появилось.Т.ч. тут не вопрос "пугать-не пугать слабых и убогих", а инерция мышления в Якутске и Москве/СПб.(Saygo @ Сегодня, 08:06)но они привыкли грабить корованыКакие караваны? Куда и от кого? Где документы на тему привычки грабить караваны как причину войны с чукчами?(Saygo @ Сегодня, 08:06)набигая на коряков, а последние уже были подданными РИ. Так что не замечать не получалось.Поэтому те коряки, которые ушли к Гижиге и другим крепостям, чувствовали себя уверенно и даже ходили в ответные походы на чукчей.Вопрос был в том, что была установка на полный захват совершенно бесполезной во всех отношениях земли. Чукчам-оленеводам пришлось уйти на труднодоступные нагорья, а прибрежные чукчи постоянно вырезались при карательных экспедициях, т.к. уйти не могли.И остается только проблема - как эту бесплодную и только великим любителям пожить в холодке и поесть суп из моняла нужную землю закрепить. Экономически это было не выгодно.(Saygo @ Сегодня, 08:06)Как я уже сказал, я не считаю войну выигранной, пока не достигнуты цели войны.А какая она, эта цель? Выпилить уродцев? Можно, но надо оставить все остальные вопросы на западе, востоке и юге и постоянно подкидывать продовольствие, оружие и снаряжение на Чукотку теми средствами, что были доступны в те годы. А выгода? Даже десятка шкурок годных не собрать. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 8 дек 2013 Зуев А.С. Начало деятельности Анадырской партии и русско-корякские отношения в 1730-х годах. В конце 1720-х гг. на северо-востоке Сибири — в районе Охотского побережья, Камчатки и Чукотки — начала разворачивать свою деятельность военная экспедиция, позднее получившая название Анадырской партии. Возглавляли ее капитан Тобольского драгунского полка Дмитрий Иванович Павлуцкий и казачий голова якутского гарнизона Афанасий Федотович Шестаков. Для нужд экспедиции выделялось 400 служилых людей, несколько моряков и кораблестроителей, а также вооружение, в том числе артиллерия, боеприпасы, строительные и морские инструменты. Главной задачей экспедиции, обозначенной в 1727 г. указами Сената и Верховного тайного совета, являлось подчинение русской власти народов, обитавших на крайнем северо-востоке Сибири: «Изменников иноземцов и вновь сысканных и впредь которые сысканы будут, а живут ни под чьею властию, тех к российскому владению в подданство призывать». При этом в первую очередь рекомендовалось «прежде изменников иноземцев примирить и на Пенжине реке, или в другом месте вместо прежняго разоренаго острогу вновь острог зделать, а потом итти на реку Алютору, где прежде был острог же, и тот острог построить и изменников алюторских и островных иноземцов примирить, а ис того острогу в разные места для покорения иноземцов вновь в подданство». Таким образом, первый удар должен был наноситься по корякам, проживавшим на р. Пенжине и Олюторе [1]. Этот выбор не был случаен [2]. Коряки занимали территорию к югу от р. Анадырь и мыса Наварин до р. Уки и Тигиля на Камчатке, до верховьев р. Омолон и до р. Олы и Тауй, впадающих в Тауйскую губу. К началу XVIII в. общая численность коряков составляла, по подсчетам разных исследователей, от 7 до 13 тыс. чел., и они делились на несколько территориальных групп, часть которых были оленными, часть — пешими («сидячими»). Оленные коряки кочевали по своей территории, «сидячие» жили оседло в острожках, стоявших на реках: или непосредственно в их устьях, или недалеко от побережья. К числу наиболее крупных поселений принадлежали Паренский, Акланский, Косухинский, Олюторский, Каменский острожки. Кроме того, в условиях начавшейся войны с русскими коряки, как «сидячие», так и оленные, стали возводить специальные укрепления, как правило, в труднодоступных местах [3]. Со времен первого знакомства русских с коряками, еще в середине XVII в., отношения с ними складывались неблагоприятно для русской власти. Особенно они обострились после того, как В. Атласов открыл Камчатку, и через «корякскую землицу» из Анадырского острога на полуостров и обратно стали проходить русские отряды, пытавшиеся заодно объясачить и пограбить коряков. Поскольку движение на Камчатку осуществлялось двумя путями — через р. Пенжину и Олютору, то, соответственно, наиболее активное сопротивление русским оказали коряки, обитавшие вблизи этих рек — пенжинцы (косухинские, каменские, паренские, итканские) и алюторы. Периодически в конфликты с казаками входили и другие территориальные группы коряков: гижигинские, ямские, туманские, иретские, анадырские, апукинские, паланские. В результате первые пятнадцать лет XVIII в. ознаменовались многочисленными русско-корякскими вооруженными столкновениями, причем успех сопутствовал то одной, то другой стороне. Попытки русских закрепиться в это время на р. Пенжине и Олюторе успеха не имели. Построенный в 1709 г. Пенжинский острог был к концу 1710-х гг. заброшен, а построенный в 1714 г. Архангельский Олюторский острог уже в следующем году был осажден коряками и покинут русским гарнизоном [4]. С середины 1710-х гг., после того как началось морское сообщение с Камчаткой из Охотска, сухопутная дорога на полуостров через землю пенжинцев и алюторов почти перестала использоваться, что привело к прекращению столкновений. Но и после этого большая часть коряков отказывалась признать русскую власть. Весьма скромными были и результаты их объясачивания. В 1730 г., по данным окладных ясачных книг Анадырского острога, служилые люди которого отвечали за сбор ясака с большинства коряков, в числе ясачноплательщиков значилось всего 558 оленных и пеших коряков [5], тогда как численность одних только взрослых мужчин-коряков, «подведомственных» Анадырску, к этому времени была не менее 2 тыс. чел. [6] По другим сведениям за 1730 г., среди исправных ясачноплательщиков Анадырского острога указаны только оленные коряки, тогда как алюторы (Култушного и Олюторского острожков в устье р. Олюторы) и паренцы (с р. Парень) платили ясак «повольно», а о сборе ясака с остальных пеших коряков даже не упомянуто [7]. И. С. Гурвич отмечал, что к 1730 г. ясак платили далеко не все пенжинские и олюторские коряки [8]. Среди самой западной группы коряков, обитавшей близ Тауйской губы и находившейся в ведении Охотского острога, в 1730 г. в числе «староплатежных» ясачных упоминались сигланские, ямские и иретские коряки [9]. Зато самая восточная группа — кереки, жившие к северо-востоку от Олюторского полуострова, полностью находилась вне сферы русского влияния. В первой четверти XVIII в. не отмечено не только попыток взимания с них ясака, но и вообще ни одного контакта русских с ними. В связи с этим вполне понятно, почему инициатор экспедиции А. Ф. Шестаков, много лет прослуживший на северо-востоке Сибири и знавший ситуацию в регионе, в качестве первоочередной задачи обозначил подчинение коряков и строительство на их земле русских острогов, вследствие чего под русским контролем оказалась бы территория ранее «немирных» коряков и, соответственно, сухопутная дорога между Анадырским острогом и Камчаткой. Только после этого, обеспечив тыл, предполагалось начать подчинение других «немирных иноземцев» — в том регионе к ним относились чукчи, — а также движение на новые земли. Правительство согласилось с этим, признав, что необходимо «утвердить те места, которыми уже российское владение было, и кои народы на Камчатке и в других тамошних поморских местах [то есть на Охотском и Берингоморском побережьях. – А. З.] еще были не покорены». Согласно первоначальным планам, Шестаков предполагал нанести удар по корякам с нескольких направлений. Экспедиция, прибыв в Якутск, должна была разделиться на две части: одна двинуться к Охотску, другая — в Среднеколымский острог. В Среднеколымске опять должно было произойти разделение на два отряда. Один следовал в Анадырский острог, а оттуда, взяв с собой анадырских казаков и местных ясачных юкагиров и коряков, — к Пенжинскому морю [10] против «немирных» акланских, пенжинских, чендонских (гижигинских) и паренских коряков. Другой отряд выступал из Среднеколымска сразу к Пенжинскому морю через Колымское нагорье. Охотская группа также должна была следовать к Пенжинскому морю, но из Охотска и тремя отрядами: первый — вдоль побережья, второй — морем «подле берега в ботах», третий — сначала на Камчатку к Большерецкому острогу, а затем вдоль камчатского побережья к р. Пенжине. «Примирив» таким образом коряков, проживавших по берегу Пенжинского моря, русские объединенными силами должны были обрушиться на алюторов Берингоморья, подчинить их и построить русский острог на р. Олюторе [11]. Однако реальный ход дел внес в эти планы существенные коррективы. Начались дрязги между двумя руководителями — Павлуцким и Шестаковым. Первый, как офицер регулярной армии, был назначен главным командиром экспедиции в Тобольске, однако между ним и казачьим головой правительственными указами не были четко распределены полномочия. В результате, Шестаков, вполне справедливо считая себя «главным двигателем» экспедиции, лично добившись ее организации в самом Петербурге, отказался подчиняться драгунскому капитану. Конфликт привел к тому, что оба, прибыв 29 июня 1728 г. в Якутск, стали действовать по собственному усмотрению [12]. Дело закончилось тем, что Шестаков с меньшей частью экспедиции 22 июня 1729 г. отправился в Охотск, а Павлуцкий с основными военными силами 4 декабря 1729 г. выступил к Анадырскому острогу [13]. В Охотск Шестаков прибыл в августе 1729 г. Здесь в его распоряжение поступили суда Первой Камчатской экспедиции — шитик «Фортуна» и двухмачтовый бот «Святой архангел Гавриил», а также построенные к его прибытию боты «Восточный Гавриил» и «Лев». Но, не располагая достаточными силами, он вынужден был изменить свои планы. Теперь предполагалось, что один из кораблей экспедиции, «Св. Гавриил», отправится из Охотска на юг, составляя по пути опись западного побережья Охотского моря, осмотрит Шантарские острова и пройдет вдоль Курильских островов до Большерецкого острога, а оттуда в Нижнекамчатский острог и далее до «Большой Земли». «Фортуне» отводилась роль основного транспортного судна, курсирующего между Охотском и Камчаткой. На «Восточном Гаврииле» Шестаков намеревался идти сам до Пенжинской губы и, построив в районе р. Пенжины и Олюторы остроги, заняться «примирением» коряков, после чего предполагал направиться к Анадырскому острогу по сухопутному маршруту. На «Льва» возлагались вспомогательные функции [14].Однако и скорректированным планам не суждено было сбыться. 1 сентября 1729 г. из Охотска в морской поход отправились «Св. Гавриил» во главе с 24-летним племянником А. Ф. Шестакова дворянином Иваном Григорьевичем Шестаковым и «Фортуна» под командованием его 14-летнего сына Василия Афанасьевича Шестакова и служилого Андрея Шергина [15]. Вслед за ними, в сентябре того же года, на боте «Восточный Гавриил» [16] из Охотска вдоль побережья Охотского моря в корякскую землю отплыл и казачий голова. На борту бота поместились 93 чел., в том числе мореход Н. Треска, казаки, якуты, тунгусы и ительмены [17]. Шестаков собирался плыть к устью р. Пенжины. Однако, обойдя мыс Алевина (п-ов Кони), бот попал в шторм и из-за встречного ветра повернул назад. Возникшие при этом повреждения заставили Шестакова пристать к берегу, куда благополучно высадилась часть команды [18]. Большинство историков указывали, что это произошло рядом с Тауйским острогом, не отмечая более точно, где именно. Л. А. Гольденберг на основе архивных документов уточнил место высадки — неподалеку от о. Талан (у Гольденберга — Талак) [19]. На мой взгляд, можно внести еще большую ясность. Рядом с о. Талан расположен п-ов Хмитевского, в южной части которого находятся бухта Шестакова и мыс Шестакова. Вряд ли будет ошибкой считать, что такое название они получили потому, что как раз в этом месте и высадился А. Шестаков. «Восточный Гавриил» после небольшого ремонта пошел морем в Тауйский острог. Туда же с п-ва Хмитевского вдоль берега в конце сентября 1729 г. добрался и Шестаков с командой. Ордером от 30 сентября 1729 г. он выделил из ее состава небольшую группу во главе с урядником (по другим данным, есаулом) Иваном Остафьевым, которому приказал, взяв корякских князцов Короткова, Чабугу и других, идти со служилыми людьми из Тауйского острога сухим путем в корякскую землю на р. Яму и Пенжину. И «идучи надлежащим трактом, немирных коряк уговаривать ласкою и приветом… в платеж ясаку, причем объявлять, что они, иноземцы, от русских людей и оленных тунгуссов и от протчих народов от всяких налог, обид и разорения будут весьма охранены», если будут проявлять «благосклонность, послушание и постоянство». Помимо сбора ясака, Остафьеву поручалось описывать ландшафт и «записывать в книги по статьям имянно», «какие имеютца реки и сколько велики, от реки до реки коликое число расстоянием, и в которых местах бывает какое довольствие рыбных и других кормов, и какие звери в промыслу бывают», а также «смотреть всяких вещей, в раковиных жемчюгу, руды, каменья, краски и кости мамонтовой и рыбей и, где что сыщетца, ради опробацыи при репортах в партию присылать». В помощь неграмотному Остафьеву Шестаков определил «для письма» казака Андрея Чупрова и для переговоров с коряками двух толмачей — Тимофея Гиляшева и Луку Ярыгина [20]. Группе Остафьева повезло — она направилась в путь не пешком, а на боте «Лев», который прибыл из Охотска в Тауйск под командой пятидесятника Ивана Лебедева примерно в первых числах октября. Лебедев, забрав на борт Остафьева, трех казаков и 30 коряков, отправился в Сигланскую губу. Высадив 20 октября 1729 г. в устье р. Сиглан (п-ов Кони) группу Остафьева, «Лев» пошел далее, к Гижигинской губе [21]. Согласно показаниям, данным Остафьевым в Анадырске 17 ноября 1730 г., Лебедев со своей командой (46 чел.) имел от Шестакова задание идти на р. Гижигу, где «усмотря удобное место», «построить острог» [22]. Сам же Остафьев с Сиглана вышел на р. Яму и двинулся далее вдоль побережья на северо-восток. Через месяц, 17 ноября 1729 г. (по другим данным, 23 или 29 ноября, или даже в начале декабря), в поход к Пенжинской губе сухим путем отправился казачий голова. В его партии находилось 107 чел. (по другим данным 106 чел.), в том числе 17 служилых, писарь казак Осип Хмылев, 30 оленных ламутов, 30 охотских пеших тунгусов, 10 якутов и 19 коряков [23]. В Тауйском остроге Шестаков оставил под командой казака Т. Крупышева и гренадера С. Селиванова наряд служилых людей «на заячьи промыслы и для строения шерхбота и починки судна» («Восточного Гавриила»). В остроге также находился местный приказчик Андрей Тарабыкин со своими казаками-годовальщиками. Оба отряда, Шестакова и Остафьева, продвигаясь на северо-восток, объясачивали немирных коряков. К сожалению, эти их действия нашли весьма скупое отражение в источниках, хотя можно все же предположить, что больших успехов добился Остафьев. Имея в своем распоряжении всего 3 казаков да 30 малонадежных коряков, он предпочитал действовать «ласкою и приветом». Вероятно, именно благодаря этому ему удалось по дороге от Ямы до Пенжины взять ясак с 42 «староплатежных» коряков да склонить в ясачный платеж дополнительно 168 «новоплатежных» коряков, проживавших на р. Яме, Тумане, Капанаге, Вилиге, Гынчегое, Таватоме, Ункане, Аякане, Гижиге (Чендоне) [24]. Шестаков, отряд которого был значительно больше, действовал жестко. Павлуцкий в своем рапорте в Сибирскую губернскую канцелярию от 26 ноября 1730 г. со слов И. Остафьева сообщил, что на р. Таватоме Шестаков нашел «староплатежного» коряку Иллику с родниками, которые в 1728 г. разграбили у служилого Василия Калаганова ясачную казну. На призыв вернуть награбленное и уплатить ясак Иллик ответил отказом, после чего Шестаков применил силу и отбил 6 лисиц, а самих коряков сжег в их юртах [25]. В. И. Иохельсон, собиравший, в частности, материал о русско-корякских отношениях, дополняет эту картину: «Он [Шестаков. – А. З.] удачно пересек малонаселенную часть берега между Тауйском и рекой Гижигой, бесчеловечно жестоко обращаясь с коряками, которые отказывались или, вернее, не могли платить ясак мехами… Он осмелился поджигать селения и сжигать живыми коряков, отказавшихся платить дань или давать заложников. Так он сжег дотла Таватум, приказав предварительно завалить все выходы из подземных жилищ. Такая зверская жестокость восстановила против него даже самых мирно настроенных коряков» [26]. 1 января 1730 г. оба отряда соединились в районе р. Туманы. К этому времени состав партии Шестакова несколько изменился. Теперь она насчитывала 127 чел.: 19 русских служилых людей, 81 оленного и пешего ламута и тунгуса из Охотского и Тауйского острогов, 10 якутов, 22 коряка из района р. Темы и Туманы. Группа Остафьева, в свою очередь, имела 4 служилых и 30 коряков. Всего, таким образом, насчитывалось 23 русских служилых человека (вместе с Шестаковым) и 143 «иноземца» [27]. Пройдя с р. Туманы до р. Гижиги, объединенный отряд не нашел здесь ни острога, ни «Льва», ни команды Лебедева. Последний из-за осенней непогоды смог дойти от Сиглана только до устья р. Ямы, где вынужден был поздней осенью 1729 г. остановиться на зимовку. На р. Гижиге Шестаков простоял около шести недель, дожидаясь прибытия подкрепления из Анадырского острога. Вероятно, он по-прежнему ориентировался на свой первоначальный план и надеялся, что Павлуцкий выйдет на соединение с ним из Анадырска. Ожидания не оправдались, более того, в стычке с гижигинскими оленными коряками отряд потерял убитыми двух казаков [28]. Не получив подкрепления, Шестаков отправился далее и 9 марта 1730 г. перебрался через р. Парень, затем, достигнув р. Вахлы, встал здесь «станом». Отсюда он послал в разведку казаков Луку Ярыгина и Григория Сараха. Вернувшись, они сообщили, что обнаружили чукчей, которые громят и грабят оленных коряков [29]. Вскоре в походный лагерь под защиту казаков прибыли и сами коряки, спасшиеся от разгрома [30]. Вероятно, именно об этом чукотском нападении сообщалось в донесениях 1730 г. в Якутскую воеводскую канцелярию из Анадырского острога. В одном из них говорилось, что «промеж Паренем и Акланском» чукчами «оленных коряк побито немалое число, а полевых и езжалых оленей взято 8 табунов, жен и детей оленных коряк помянутые чукчи немалое число в плен увели» [31]. В другом донесении анадырский комиссар Колесов сообщил, что в марте 1730 г. «приходили немирные чукчи во многолюдстве в поход военнооружейною рукою, аленного коряку Яллаха с родниками погромили, аленные табуны и юрты и всякой их домовой скарб, жен и детей в плен побрали», убив при этом 40 коряков [32]. 30 ноября 1730 г. сами ясачные коряки жаловались в Анадырске прибывшему туда Павлуцкому, что «приезжают немирные неясашные чукчи и их, ясашных коряк, побивают, а жен и детей их в полон себе берут, также и оленные их табуны отгоняют, и тем их, коряк, оные немирные чюкчи разорили вконец. И того ж 1730 году в марте означенные немирные чюкчи приехали де незапно на их родников и меж Пареном и Пенжиной на речке Ягаче побили они, чюкчи, и з сидячими коряки тритцать пять человек, а жен их и детей в полон взяли и оленные табуны отогнали. И от того де их чюкоцкого воровского нахождения они, коряки, и паки вконец разорились и отстали от ясашного платежа» [33]. По сообщению анадырских властей, всего в 1730 г. чукчами было убито около 100 оленных коряков [34]. Дальнейшие действия Шестакова поддаются объяснению с трудом. Имея в своем распоряжении всего 21 казака да полторы сотни ненадежных союзников, окруженный враждебно настроенными коряками, он двинулся на чукчей, хотя знал, что их «превеликое множество». Можно предположить, что, будучи «государевым человеком», он хотел защитить ясачных коряков и продемонстрировать силу русского оружия. Дело в том, что чукчи среди всех северо-восточных народов считались самыми воинственными, и их разгром мог бы напугать и склонить к подчинению еще не покоренных коряков. Но, переоценив свои возможности, Шестаков недооценил военные способности чукчей. Ненадежность союзников проявилась очень быстро. Когда 13 марта Шестаков с Вахлы двинулся навстречу чукчам, часть оленных ламутов, Багачан с родниками, «учинились противны» и наотрез отказались участвовать в дальнейшем походе. Но Шестакова это не остановило. 14 марта отряд наехал на покинутые чукотские станы. Здесь Шестаков с имуществом, ясачной казной и частью боеприпасов оставил Остафьева с несколькими казаками, а сам бросился в погоню за чукчами, с которыми столкнулся на р. Егаче (Эгаче, между р. Паренем и Пенжиной), впадающей в Пенжинскую губу. Несмотря на значительное численное превосходство чукчей (по некоторым данным, до 2 тыс. чел.), Шестаков вступил с ними в бой. По сообщению Т. И. Шмалева, баталия произошла у сопки, расположенной недалеко от р. Егачи [35] (позднее р. Егача была переименована в Шестаково побоище, а затем просто в Шестаковку). Для сражения Шестаков построил свой отряд так, что на правом фланге оказались ламуты и тунгусы, на левом — коряки, а в центре — маленькая группа русских и якутов. Сам Шестаков засел в построенном из санок укреплении позади своего отряда. Желание Шестакова вступить в бой с превосходящими силами противника говорит о том, что весь свой тактический план он строил из расчета на силу огнестрельного оружия, залпы которого, вероятно, должны были испугать чукчей и нанести им значительный урон. Но казачий голова жестоко просчитался. После первого же выстрела русских чукчи, не дав им времени перезарядить ружья, бросились в атаку. Правый и левый фланги, где находились ясачные, были быстро смяты и обращены в бегство. Затем всю свою силу чукчи направили на малочисленную группу русских, которые в рукопашной схватке устоять уже никак не могли. Выбежавший из укрытия Шестаков был ранен стрелой в горло, после чего бросился на первую подвернувшуюся оленью упряжку, которая завезла его в центр чукотского отряда, где он и был добит. Кроме казачьего головы, в бою погибли дворянин Борис Жертин, 10 служилых, 6 якутов, 11 ламутов и один новокрещенный коряк. В качестве трофеев чукчи захватили знамя, 12 фузей, 3 винтовки, 12 ручных гранат, 12 железных куяков. Отогнав стадо корякских оленей, чукчи ушли в свои кочевья. Оставшиеся в живых после погрома аборигены-союзники возвратились «назад на свои жилища». Из русских служилых уцелело только 9 чел., включая тех, кто остался охранять имущество и в сражении не участвовал. Из них трое казаков отправились в Тауйский острог, а остальные под командой И. Остафьева — в Анадырский. Остафьев вез в Анадырск тело Афанасия Шестакова, а также уцелевшую ясачную казну, порох, свинец, котлы, оружие. В апреле 1730 г. он с товарищами прибыл в Анадырск [36]. Тогда же, в апреле, добравшиеся до Тауйского острога казаки сообщили о гибели Шестакова. Отсюда это известие пошло в Охотск, затем в Якутск и Петербург. Павлуцкий, которого весть о разгроме Шестакова застала 25 апреля 1730 г. в Нижнеколымске, куда она поступила из Анадырска, уже на следующий день разослал по отдельным отрядам экспедиции ордера с приказанием всем им двигаться к Анадырску, куда он сам прибыл 3 сентября 1730 г. [37] Судя по всему, Павлуцкий решил сконцентрировать там все силы и нанести удар по чукчам. 30 ноября того же года побитые чукчами коряки обратились к нему с просьбой о помощи, предлагая взамен свои военные услуги: «… чтоб их, коряк, в партию принять и на немирных чюкоч взять их с собою и от нахождения чюкоцкого охранить» [38]. Идя навстречу пожеланиям коряков, и в соответствии со своим замыслом, капитан в марте – октябре 1731 г. совершил первый поход на Чукотку, который, несмотря на троекратное поражение чукчей, не привел к их покорению [39]. Разгром отряда Шестакова стал первым звеном в очередном обострении русско-аборигенных отношений в регионе. Деятельность экспедиции вместо планировавшегося замирения «иноземцев» дала совершенно противоположный эффект. Новое вторжение русских в корякскую землю, сопровождавшееся объясачиванием и жестокими мерами к непокорным, привело к тому, что коряки, обитавшие по Охотскому и Берингоморскому побережью и бывшие в своем большинстве неясачными, открыли против русских боевые действия. Первыми на борьбу поднялись коряки, проживавшие на р. Яме, Ирете и Сиглане. Их выступление было, видимо, вызвано действиями отряда И. Лебедева, который остановился на зимовку со своим ботом «Лев» в устье р. Ямы. Здесь Лебедев наспех построил острог и по какой-то причине задержался до осени 1730 г., то есть почти на год. То, что произошло с отрядом Лебедева, поведали прибывшие с Ямы в Тауйский острог казаки Еким Писарев и Павел Баев: «Сего де 730 году, сентября месяца, а которого числа не упомним, будучи де на Яме реке, командир Иван Лебедев, собрав староплатежных ясачных иноземцов коряк средних и ямских и ирецких для охранения в отстой мореходного судна, и будучи оные коряки у означенного судна изменили, а имянно средние коряки Упко с родом, ямские Амама да Етитка с родами, ирецкие Ивилкут да Чабуга с родами ж, сигланские Емага с родом, и помянутого Лебедева со служилыми людьми побили в дватцати во шти человеках. А оставлено де было нас в остроге для обережи его императорского величества казны одиннатцать человек. И побив оные иноземцы помянутого Лебедева с товарыщи пришли к острогу воровски ночным временем и припали неотступно и зажигали огнем и палили из фузей, которые фузеи отбили они, коряки, у него Лебедева с товарыщи. И тем приступом убили из нас служилых людей четырех человек, а достальных нас семь человек Бог помиловал, едва вышли живы и пошли для известия в Тауйской острог». Таким образом, нападение произвели «староплатежные» ясачные коряки, то есть те, кто уже достаточно давно был знаком с русскими и их обхождением. Непосредственным поводом, как явствует из показаний, послужил якобы призыв коряков для охраны судна. Однако трудно поверить, что только это могло вызвать корякское нападение. Возможно, Писарев и Баев чего-то не договаривали, а может быть, и не знали, какими действиями сопровождал Лебедев «сбор» коряков. Учитывая, что казаки при любом удобном случае не прочь были поживиться за счет аборигенов, можно предположить, что и в данном случае не обошлось без «насильств» и «грабежей». Общая численность русского отряда в 37 чел. была вполне внушительной, и Лебедев мог позволить себе действовать силой. Численность нападавших коряков не известна. Но сколько бы их ни было, успеха они смогли достичь благодаря внезапности нападения, а также умению пользоваться огнестрельным оружием. И хотя взять острог штурмом они не смогли, но нанесенный ими значительный урон защитникам заставил тех, спасая собственные жизни, просто бежать. Правда, надо заметить, что казаки все же захватили с собой знамя (образ Пресвятой Богородицы) и 6 фузей. После ухода русских коряки сожгли Ямской острог и судно «Лев», захватили и разделили «товарную» и ясачную казну, боеприпасы, судовые инструменты, казачьи пожитки и даже пушку. Как позднее донесли разведчики-ламуты, «… оружья у них, пороху и свинцу, взятого много, а пушка взята ж и у него, Етитка, у юрты на тундре… ». Бежавшие 7 казаков [40] разделились: пятеро остались на полпути между Ямой и Тауем на р. Оле «для пропитания и за скудостию», а двое (Е. Петров и П. Баев) пришли 19 ноября 1730 г. в Тауйский острог и в тот же день подали в ясачную избу приказчику А. Тарабыкину «известие» о случившимся разгроме. Тарабыкин, опасаясь, что с Ямы коряки могут двинуться к Тауйску, ближайшему к ним острогу, послал в Охотск двух казаков (Федора Жернокова и Михаила Маныкина) с просьбой о помощи, сообщив охотскому комиссару Семену Лыткину, что в Тауйске живут они в великой опасности от коряков-изменников, поскольку «служилых зело малолюдство, человек десятка не имеетца, в том числе престарелые и хворые… також… оружейного пороху не иметца», а ясачные пешие тунгусы «сошли» на р. Иню и в Охотск, «а другие на промыслы». Кроме того, Тарабыкин сообщил, что прибывшие в Тауйск из Охотска три ясачных сборщика (отправленные на р. Яму и Сиглан), узнав о корякской измене, «идти в малолюдстве» за ясаком не рискнули и остались в Тауйске. А с «вышеписанных» коряков полагалось взять в ясак 12 соболей и 19 красных лисиц. Получив сообщение Тарабыкина 16 декабря 1730 г., Лыткин в январе следующего года отправил в Тауйск двух служилых и 20 фунтов пороха, а Тарабыкину приказал послать на разведку оленных тауйских ламутов, которые должны были узнать, «означенные изменники коряки где ныне по убиении оного Лебедева, на своих ли жилищах обретаютца или откочевали куда в другие места, и можно ли их чрез кого пригласить по прежнему к ясачному платежу». Судя по этому последнему замечанию, Лыткин стремился урегулировать конфликт путем переговоров. 19 января 1731 г. он послал донесение в Якутск, информировав о произошедших событиях, не преминув добавить: «И ныне я в Охотцком живу в великом опасении, понеже и в Охотцку служилых малолюдство и острог ветхой и розвалился». Через месяц, 22 февраля 1731 г., Лыткин сообщил в Якутскую воеводскую канцелярию, что, по известию из Тауйска, тамошний приказчик Тарабыкин отправил на р. Яму для проведывания изменников-коряков и призыву их обратно в ясачный платеж тауйских ясачных оленных ламутов Бобочика «с товарищи», всего 8 человек. Бобочика до Ямы доехал и звал в ясачный платеж Етитку, Амаму и Утку с родниками. Однако те в ответ заявили: «… мы де в Тауской острог с ясачным платежем нейдем и впреть де к нам не ходите людно, будем де мы бить из ружья и живы де в руки казакам не дадимся… ». Посланцы сообщили также, что означенные изменники живут на р. Яме и около нее «на своих жилищах». В этом же донесении Лыткин поставил в известность Якутск, что охотские ламуты находятся в спокойствии, и ясак с них собран сполна, а также попросил от вышестоящих властей указаний по дальнейшим действиям [41]. Оба донесения Лыткина, от 19 января и 22 февраля, были получены в Якутске 9 апреля 1731 г., а 22 апреля туда поступил указ Сибирской губернской канцелярии, бывший реакцией на весть о разгроме А. Шестакова. Губернские власти предписывали служилых людей, оставшихся от партии Шестакова, определить в «неопасные остроги», снабдив их из Якутска жалованьем и провиантом, а в отношении коряков действовать исключительно ласкою, уговаривая идти в ясачный платеж. Корякских аманатов, которые были разобраны служилыми людьми, требовалось у них отобрать и содержать, как положено, в острогах в аманатских казенках, а захваченных у коряков девок было приказано «отдать тем корякам по прежнему». Но одновременно с этими «миролюбивыми» мерами из Якутска для усмирения коряков и сбора с них ясака должны были послать служилых людей во главе с дворянином или сыном боярским [42]. Якутская воеводская канцелярия 30 мая 1731 г. распорядилась отправить в Охотский острог сына боярского с достаточным числом служилых людей, оружия и припасов. Этому сыну боярскому в отношении иноземцев указывалось действовать традиционным методом: «… помянутых изменников призывать ласкою… в ясашной платеж… взять у них от каждого рода аманатов лутчих людей из их детей против прежняго с излишеством и содержать в безопасных острогах… », но в случае сопротивления «поступать войною» и взятых в плен изменников прислать «для подлинного розыска» в Якутск. Он также должен был «разграбленную ими Е. И. В. товарную и вновь собранную ясашную казну и артилерию и казачьи пожитки, отыскав, взять в казну Е. И. В.» [43]. Однако последующие действия этого отряда по «умиротворению» коряков совершенно не прослеживаются по источникам. Скорее всего, он так и не появился в заданном районе. Между тем, известие о разгроме Шестакова вызвало у сибирских и центральных властей некоторое замешательство относительно дальнейшей судьбы оставшейся «партии» Павлуцкого. Иркутский вице-губернатор А. И. Жолобов, в частности, в растерянности вопрошал Сибирский приказ, «каким образом с ним, Павлуцким, поступать»: посылать ли его для «призыва немирных народов» или отозвать в Якутск? [44] И. С. Вдовин считал, что правительство в тот момент, по существу, даже отказалось от выполнения тех широких планов, которые возлагались на сухопутные отряды [45]. Однако это не так. Указом от 10 августа 1731 г. Сибирская губернская канцелярия подтвердила полномочия Павлуцкого как главного командира — ему было предписано принять все имущество, вооружение и команду, ранее находившиеся в распоряжении Шестакова, и «о призыве в подданство и примирении немирных иноверцов и о прииске новых землиц чинить по данной инструкции во всем непременно, смотря по тамошним случаям». В ответ на запрос Павлуцкого, что делать с теми иноземцами, которые не пойдут добровольно в подданство, губернская канцелярия в духе прежних правительственных наставлений («как изображено в данной ему инструкции и в прежде посланных указех») рекомендовала «немирных иноземцев» «призывать в подданство ласкою»: «… на чюкоч и на протчих немирных иноверцов войною до указу Е. И. В. не поступать, дабы людям не учинилось какой грозы… а ежели поступать с ними войною, то за малолюдством в тамошнем крае служилых людей не учинилось бы какой траты людям, також их иноверцов не разогнать в другие дальние места» [46]. 1 сентября 1731 г. сибирский губернатор А. Плещеев подтвердил указание Павлуцкому «о призыве в подданство немирных иноземцов чинить по данной инструкции, а войною на них не ходить» [47]. Более того, по сведениям И. С. Вдовина, указом от 3 сентября 1731 г. Павлуцкому предписывалось «из Анадырского острогу на немирных иноземцев отправления никакого в поход не иметь» [48]. Иначе говоря, правительство категорически запрещало применение военной силы, поскольку существовало опасение (и это явно сквозит в указе) потерпеть новое поражение. Указ Сибирской губернской канцелярии от 10 августа 1731 г. был получен в Анадырске спустя год — 18 августа 1732 г. [49] К этому времени ситуация в регионе изменилась уже кардинально. Павлуцкий, будучи человеком деятельным и самостоятельным, не дожидаясь распоряжений сверху, действовал на свой страх и риск, сообразуясь с местными обстоятельствами. К этому времени он успел совершить еще два похода: один на чукчей, другой на коряков. Поход на коряков для Павлуцкого был вынужденной мерой. К этому его подтолкнуло полученное 16 января 1732 г. известие об антирусском восстании ительменов на Камчатке [50]. Он сам, или, что более вероятно, по подсказке старожилов-анадырцев понял, что «измена» коряков существенно подрывает русские позиции в регионе, поскольку «бунтовщики» перекрывают сухопутное сообщение между Анадырском и Камчаткой, что в условиях ительменского «бунта» для русских было крайне нежелательно. Поэтому уже 26 февраля 1732 г. капитан выступил против коряков [51]. Для похода были собраны весьма значительные силы: одних только русских (казаков, промышленников и казачьих детей) насчитывалось 225 чел. (по другим данным, 221 или 226). Отряд сопровождали ясачные юкагиры и коряки, которые должны были снабжать его оленями для транспортировки и пропитания. В числе коряков для «розговору» (то есть переводчиками) были пять «лучших паренских мужиков — Умьев Сопляков с товарищи» (вероятно, из числа аманатов). С р. Анадырь отряд направился к р. Гижиге, чтобы оттуда двинуться на коряков, разгромивших Лебедева. Однако в пути планы Павлуцкого изменились. Он узнал, что значительное число «изменников» собралось в укрепленном селении в устье р. Парень, впадающей в Пенжинскую губу, и повернул туда. Участники похода, вспоминавшие о нем 40 лет спустя, сообщили, что сделал это Павлуцкий «для призыву в подданство пеших паренских коряк и збору с них в казну ясака». Сам Павлуцкий указал, что ходил в поход на «Парень на сидячих неясашных и неплатежных коряк». К Паренскому острожку отряд подошел 25 (или 26) марта 1732 г. [52] Заметив русских, коряки заперлись в остроге. Павлуцкий «чрез перевод толмачей тех коряк увещевал бытием в высочайшем подданстве и платеже каждогодно бездоимочно ясаке» и потребовал выдать аманатов. По сведениям А. С. Сгибнева, коряки попросили день сроку для раздумья. Через день они вывели пятерых аманатов и дали в ясак 25 одежд из оленьих и волчьих шкур. Однако следующей ночью один из аманатов бежал. После чего Павлуцкий, не вступая более в переговоры, в полдень 29 марта [53] начал штурм корякского острожка. Как он сам позднее (в 1733 г.) вспоминал, «стоял под тем острогом четыре дни и неясашных и неплатежных коряк ласкою и приветом в платеж ясаку призывал и в склонение призвать их, иноземцов, никоими делы и уговорить в платеж ясаку не могли». Участвовавшие в походе коряки и юкагиры на допросе в Анадырске несколько иначе изложили ход переговоров. Они утверждали, что Павлуцкий «многократно призывал де их, паренских коряк… в ясашной платеж и аманатов с них просил». Коряки выдали двух аманатов и в ясак дали несколько кухлянок [54]. Павлуцкий кухлянки положил в юрту, не приставив к ней караул. Воспользовавшись этим, вечером, под покровом темноты, коряки украли кухлянки: «воровски все без остатку побрали». На следующий день Павлуцкий вновь «призывал ласкою и приветом неоднократно» коряков в ясачный платеж. Но на этот раз они категорически отказались дать ясак и аманатов. И только после этого Павлуцкий приказал штурмовать острожек. Паренский острожек представлял собой довольно серьезное укрепление. Он стоял на высоком крутом утесе, выступавшем в море, которое служило ему надежной защитой с одной стороны. С другой стороны, с суши, острожек был защищен земляным валом, увенчанным «стоячим полисадом» (частоколом). Внутри находились юрты, сделанные из «мелкого лесу» и осыпанные землей. Чтобы уберечь своих людей от корякских стрел и камней, Павлуцкий приказал сделать большие деревянные щиты. В начале атаки он лично выстрелил по острожку из пушки, убив одного из защитников. После этого, прикрываясь щитами, русские пошли на приступ. Коряки встретили их стрелами и камнями из пращей и даже пытались контратаковать («вышли на выласку»), ранив пять казаков и самого Павлуцкого (в ногу). Тем не менее, русские, забросав палисад ручными гранатами, сбили коряков со стен и, проломив ворота, ворвались в острожек. Поняв, что сражение проиграно, часть коряков пыталась бежать из острога, но была перебита. Другие бросались в море и кончали жизнь самоубийством, убивая заодно своих жен и детей. Некоторые пытались сопротивляться до конца, укрывшись в юртах и отстреливаясь из луков. Но Павлуцкий велел у всех юрт завалить входы и сжечь их вместе с людьми. Бой, продолжавшийся с полудня до заката солнца, закончился полным разгромом коряков, понесших значительные потери. Не считая женщин и детей, было убито более 200 чел., в том числе несколько ясачных. Какая-то часть была взята в плен и уведена в Анадырск. На пепелище Павлуцкий оставил только 10 подростков и 5 женщин, проявив тем самым «заботу» о том, чтобы местное население не исчезло совсем и имело возможность «размножаться». Правда, сам Павлуцкий утверждал, что поймать живыми удалось 25 коряков с их женами и детьми. С них были взяты 3 аманата, а прочие оставлены на пепелище [55]. В трофеи русским практически ничего не досталось, так как юрты с корякским имуществом были сожжены. Позднее казаки с явным сожалением вспоминали, что «у того неприятеля никакого скота не было, кроме одних собак, на которых они ездили, также из платья, кроме собачьих парок и деланных из морскаго зверя кож ремней, не было, кое все созжено». Со своей стороны, русские, несмотря на жестокий штурм, не потеряли ни одного человека убитым. Павлуцкий сумел продемонстрировать свое знание «хитростей ратного строя». Действия Павлуцкого против паренских коряков позднее вызвали недовольство анадырских ясачных комиссаров. Один из них, И. Тарабыкин, сообщил в Якутскую воеводскую канцелярию, что «капитан Павлуцкой минувшаго 732 году ходил в поход в паренские сидячие коряки, острог их разорил и самих их коряк побил, в том числе и ясашных, от чего ныне в ясашном зборе чинитца недобор» [56]. В октябре 1735 г. другой комиссар, П. Шадрин, выслал в Якутск «следственное дело» о походе Павлуцкого. Но в чем заключалось это следствие и к каким результатам привело, по источникам не прослеживается. Как отметил позднее Т. И. Шмалев, собиравший материалы по истории русско-аборигенных отношений в Анадырско-Камчатском крае, «по оному доношению и по сообщенным при нем допросах было ль куда в главную команду представляемо и какая на то резолюцыя воспоследовала или нет и для чего, о том бытности показанного камисара Петра Шадрина по делам не отыскано» [57]. После погрома Паренского острожка Павлуцкий 31 марта отправился на р. Аклан в Акланский острожек, куда прибыл 8 апреля. Жившие там «староплатежные» коряки, вероятно, продемонстрировали полную покорность. Отсюда 10 апреля капитан отправил на р. Олютору отряд казаков в 95 чел. во главе с пятидесятником Иваном Атласовым, дав ему приказ: «На реке Алюторе старой раззореной острог возобновить, а ежели старого острогу возобновить не можно, то построить вновь в удобном месте острог же, а которые неплатежные и неясашные коряки при реке Олюторе имеютца и таких велено в платеж ясаку призывать ласкою и приветом, а военною рукою на них до указу не ходить» [58]. С остальной командой Павлуцкий отправился в Анадырск, куда прибыл в апреле 1732 г. (11-го или 21-го числа). Атласов, выполняя указание, начал строительство на Олюторе «крепосцы»: «… будучи он в Алюторску в удобном месте ниже старого раззореного острогу на усть Посторонной речки, которая пала в Алютор, построил острог, мерою в длину и в ширину по 20 сажень, агорожен в заплот. И в том остроге построил часовню и государев двор и ясашную избу и казенные анбары и служилым людем казармы в стене. И тож строили с великою нуждою, для того против прежних годов ныне в Алюторску в рыбных промыслах великая безпромыслица» [59]. Оставив в новом Олюторском остроге небольшой гарнизон, пятидесятник выехал в Анадырск. На смену ему Павлуцкий 20 октября 1732 г. отправил из Анадырска служилого Василия Софронеева с 10 казаками, которому приказал закончить строительство и остаться в Олюторске «до указа» [60]. Восстанавливая Олюторский острог, Павлуцкий действовал в соответствии с правительственными указами 1727 г. Но и позже этому острогу власти придавали большое значение. В инструкции от 30 июля 1731 г. начальнику новообразованного Охотского правления Г. Г. Скорнякову-Писа-реву Сенат требовал «возобновить при Алюторе реке прежний острог, и оставить охотников… чтоб имели страх чюкчи» [61]. Через год, указом от 2 мая 1732 г., Сенат вновь подтвердил необходимость постройки там русского острога «для охранения корятского народу и юкагирей» [62]. В этих распоряжениях, конечно, отразилось слабое представление сенаторов о географии региона, поскольку тогдашние чукотские кочевья располагались достаточно далеко от р. Олюторы. Скорняков-Писарев, ознакомившись с ситуацией, прямо указал в своем донесении от 1 июля 1732 г. на то, что острог на р. Олюторе для защиты ясачных коряков от чукотских набегов бесполезен [63]. И в самом деле, Олюторский острог был необходим не столько для защиты коряков, сколько для их подчинения. Разгром паренских коряков и восстановление Олюторского острога позволили русским предпринять очередную попытку объясачить еще неясачных коряков. В донесении 3 марта 1733 г. в Иркутскую провинциальную канцелярию Павлуцкий сообщил, что «в бытность свою алюторских изменников примирил и обыскал Анадырского острогу в оленных коряках и в Алюторском остроге неплатежных и неясашных коряк и алютор шестьдесят шесть человек и с них взято в казну Е. И. В. ясаку на 730 и 731 годы» [64]. В 1732 г. удалось «вновь» взять ясак со 136 коряков на р. Олюторе, Апуке, Апаче и Ягаче (Эгаче) [65]. В январе 1733 г. анадырский комиссар И. Тарабыкин собирал ясак с «ближних» оленных коряков, взяв с них 127 красных лисиц, затем поехал для ясачного сбора к сидячим корякам. Но о том, насколько этот сбор был удачен, Тарабыкин ничего в своем донесении не сообщил, а только подытожил, что со всех «анадырских ясашных иноземцов» (включая и юкагиров) собрал 469 лисиц [66]. Однако «умиротворение» коряков оказалось весьма кратковременным. Меры Павлуцкого совершенно не изменили ситуацию в пользу русских. Как писал В. И. Иохельсон, «вообще весь поход [Павлуцкого] был не что иное, как карательная экспедиция, столь же жестокая, сколь безрезультатная, так как после ухода Павлуцкого корякская территория вернулась в прежнее положение. Конечно, судьба паренцев произвела сильное впечатление на другие группы коряков, но как только прошла непосредственная опасность, они возобновили свои нападения на казаков и опять отказались платить ясак, хотя именно этот отказ и был первоначальной причиной войны» [67]. Противостояние коряков русским не только продолжилось, но и стало набирать «обороты». В августе 1733 г. олюторские пешие коряки из Олюторского и Култушного острожков [68] внезапно напали на русских из Олюторского острога, которые находились на рыбных промыслах, у оленного табуна, на заготовке строительного леса и дров. Были убиты 11 служилых людей, гренадер, толмач, казачья жена и казачий сын (по другим данным, 10 или 18 чел.). Нападение произошло в разных местах, но в один день — 12 августа, что говорит о заранее спланированной акции. Как показал позднее, 3 мая 1736 г., на допросе в Нижнекамчатском остроге взятый в плен алютор Теличинского острожка Харуха Кыргяков сын, в выступлении против русских участвовали около 80 коряков, а «в ызмене главными завотчиками» были тоены Олюторского острожка Ваян, Култушного — Петитка, Ильпейского — Кивка (все трое — родные братья). Причиной «измены», по его утверждению, было то, что казаки требовали у коряков продовольствие и «били их за то, что им кормовых припасов не припасали». Оставшиеся в Олюторском остроге около 40 казаков сели было в осаду. Однако отсутствие продовольствия и начавшийся голод заставили их прекратить сопротивление. Согласно показаниям, данным в том же 1733 г. в канцелярии Охотского порта казаками Василием Макаровым и Василием Поповым, «в Олюторском остроге учинился великий голод» от того, что Иван Атласов «взятых Павлутским в походе от чюкоч оленей близ тысячи» не давал на пропитание казакам, «сказывая, бутто те олени ево, Павлуцкого». Отъезжая из Олюторска, Атласов забрал с собой и весь олений табун. Казакам осталась только мертвечина. Причем и ее пришлось покупать. Некий служилый Алексей Сукнев «продавал же им кожи оных мертвых оленей на корм же, большие по полтине, а малые по десять алтын, и как де помянутые мертвих оленей мяса и кожи они съели и одежду с себя иноземцам проели, нестерпя великаго голоду многие служилые люди из Алюторского острогу бежали». 4 сентября казаки двумя партиями покинули острог. Семь человек во главе с В. Софронеевым (во время нападения коряков он с 4 служилыми находился в Теличинском острожке) бежали в Акланский корякский острожек (на р. Аклан), а затем в Анадырск, потеряв в пути умершими от голода двух (или четырех) человек. Двенадцать человек, в том числе подпрапорщик В. Макаров, группами перебрались на Камчатку. Олюторский острог вновь был разорен коряками [69]. Под угрозой оказалось сухопутное сообщение с Камчаткой. В. Беринг позднее в донесении 1741 г. по поводу этого события сообщал, что «алюторские ясашные мужики изменили и острог тот отбили и казаков тамошних побили, и хотя оной острог от дороги, где путь лежит х Камчатке, и не во близости, токмо и от них имеетца опасность же, понеже они там по времяни везде ходят и на дорогу приходят, ища где что урвать можно» [70]. Успех коряков Олюторского и Култушного острожков сподвиг присоединиться к ним жителей других олюторских острожков — Теличинского (Теличинская губа, тоен Кениткин с 11 воинами), Говенского (Говенская губа, тоен Тепеню, 18 чел.) и с Олюторского носа [71] (тоен Тытгыля, 11 чел.) [72]. Естественно, все они перестали платить ясак. Более того, анадырский ясачный комиссар якутский сын боярский Петр Шадрин (Щедрин?), получив известие о «бунте» коряков, сам запретил ясачному сборщику Григорию Роздуеву, который собрал ясак на Апуке и Пахаче, поездку на Олютору для ясачного сбора [73]. Он же, Шадрин, в донесении от 18 ноября 1734 г. в Якутскую воеводскую канцелярию сообщил, что из Анадырска «к показанным алюторам за малолюдством анадырских служилых и казачьих детей за ясашным збором послать некого, понеже де при карауле служилых имелось шесть человек, а казачьих детей восемь человек и те де малолетны, а для призыву и разговору оным олюторам послать некого, понеже анадырские служилые, умеющия тамошний язык, взяты в партию и служат в партии» [74]. Нехватка служилых объяснялась тем, что основная их часть числилась в Анадырской партии и подчинялась не анадырскому ясачному комиссару, а командиру партии. В сентябре 1735 г. и марте 1736 г. олюторские коряки во главе с тоенами Ваяном, Кивкой и Аупетамом (из Олюторского острожка) дважды нападали на ясачных «иноземцев» р. Караги (северо-восточное побережье Камчатки), пограбив у них «кормовые запасы и платье и всякие пожитки», убив при этом 4 человек. Для охраны карагинцев камчатским властям пришлось отправить из Нижнекамчатского острога 6 солдат и 14 служилых людей [75]. Сибирская губернская канцелярия, получив известие о разгроме Олюторского острога, потребовала в 1735 г. от охотских и анадырских властей провести следствие о «корякском бунте» [76]. Начать его анадырские власти смогли только в 1737 г., когда, вероятно, олюторские коряки пришли в некоторое спокойствие. В феврале этого года ясачный комиссар Федор Татаринов и командир Анадырской партии Иван Тарабыкин (Павлуцкий еще 5 ноября 1732 г. уехал из Анадырска) послали к алюторам подьячего Степана Сорокоумова, служилого Ивана Енисейского и толмача Козьму Долгих. Вернувшись в Анадырск, «следователи» доложили, что расспросили «лучших» коряков Кивко, Давана и Эвьючина с их родичами. Последние дали свое объяснение обстоятельств «бунта». Причиной его, по их версии, стало поведение казака Михаила Плеханова, отправленного из Олюторского острога в Анадырск с отписками. Плеханов якобы, взяв у алюторов двух человек в провожатые, дошел до Култушного острожка и собирался идти далее на р. Пахачу. Однако провожатые наотрез отказались туда следовать. Тогда Плеханов избил проводников палкою и «метался на них с копьем», говоря при этом, «что де на осень прибьют их всех коряк, а жен и детей их в полон себе поберет». Когда эти речи дошли до Кивки, Давана и Эвьючана, они решили, что Плеханов идет в Анадырск «для призыву войска к раззорению их алюторов». Не дожидаясь осуществления угроз Плеханова, коряки напали на Олюторский острог. При этом, правда, они заявили, что никаких претензий к служилым людям Олюторского острога не имели: «… а новопостроенного Алюторского острогу управитель Василей Софронеев со служилыми людьми никаких обид, налог и раззорения не чинили, також де и от других зборщиков никакова раззорения и обид к ним не бывало». Вдобавок коряки твердо заверили следователей, что «ясак платили и впредь платить будут по прежнему и никакой измены вчинить не будут», но попросили аманатов с них не брать, мотивируя это тем, что им, как «сидячим» корякам, не имеющим оленей, ездить в Анадырск «для перемены тех аманатов… не на чем». Рассказ олюторских коряков был подтвержден показаниями коряков Култушного и Теличенского острожков [77]. Но если на р. Олюторе было достигнуто «умиротворение», то кое-где в других местах коряки во второй половине 1730-х гг. вели себя достаточно агрессивно, совершая нападения не только на русских и юкагиров, но и друг на друга. В июле 1735 г. коряки Куикка (Каюкка) Элгав и Эчювья (Ачювью) Кахтуланов, бывшие пастухами при русском казенном оленном табуне под Анадырском, «всех тех оленей воровски отогнали» «в Чендонскую сторону», убив при этом другого пастуха Махилгина и ранив пастуха Еета. Как потом рассказал в Анадырске Еет, Куикка и Эчювья намеревались убить следующего из Анадырска на Камчатку служилого Анику Унжакова. Возможно, им удалось это сделать, поскольку Унжаков, достигнув жилищ косухинских сидячих коряков, пропал после этого «безвестно» [78]. В 1736 г. тайгоноские оленные и пешие коряки напали на ясачных юкагиров Тепега Соболькова с товарищи (всего 60 чел.), которые промышляли соболей и лисиц на п-ове Тайгонос. В ходе вооруженного столкновения коряки «военною рукою побили из них юкагирей одного», а юкагиры, в свою очередь, убили 15 коряков и взяли в плен 17 мужчин и женщин. Пленные были приведены в Анадырск и розданы обывателям, «чтоб за них платили ясак» [79]. В сентябре 1736 г. юкагиры-ходынцы Сопина Юкольников и Гришка Соплеков «скаскою» объявили в Анадырской ясачной избе, что зимой того же года коряки на р. Гижиге убили двух русских служилых людей, а коряк Яхочь Матгихинов (Магитов), который «прежде сего в Анадырску живал в пастухах», «согласясь» с другими коряками, пошел на «рускую дорогу» из Анадырска на Камчатку для «побития тех руских людей» [80]. Матгихинов осуществил свои планы, с его деятельностью оказался связан трагический инцидент, случившийся в феврале 1737 г. Об этом инциденте рассказывается в «скаске» ясачных ягачинских коряков Каменского острожка Энвичана и Апапа «с товарыщи», поданной в Анадырскую ясачную избу через казака Леонтия Налетова. Согласно «сказке», прибывшие в Ягачинский Каменный острожек (на р. Эгаче, ныне р. Шестакова на севере Пенжинской губы) служилые люди во главе с солдатом Семеном Араповым стали требовать от местных ясачных коряков, чтобы они «наскоре» перевезли их на байдарах на другой берег реки. Коряки в это время занимались разделкой туши пойманного кита и попросили подождать, ибо «как де покинут кита, то де згниет и ясаку будет промышлять и одежды купить не на што». Однако русские не вняли просьбе и начали избивать коряков и «с ножами наголо ходить». Более того, они стали корякских жен «блудно насиловать попеременно». Возмущенные подобным обращением коряки, «не стерпя безчинства», перебили отряд Арапова [81]. В эти сведения некоторые уточнения внесли показания юкагира Тепега Соболькова, бывшего на Тайгоноском мысу. Он рассказал в Анадырске следующее: «… приходили к ним, юкагирам, Дайгоноского носу коряка князец Ахаммит Аяхычев тесть и сказывал: зять де ево Яхочь Матгихинов был в Акланском остроге и, согласясь купно с тутошними акланскими пешими коряками, убили салдата Семена Арапова с товарыщи, и впредь де похваляется убивать которые будут посылатца по ясашной збор служилых людей. Да паренской де ясашной коряка князец Игничь приходил и данной ему указ объявлял и сказывал тож, что показал вышеявленной Ахаммит на зятя своего Яхоча» [82]. Таким образом, получается, что нападение на Арапова было не спонтанной вспышкой гнева, а заранее спланированной акцией, направленной против ясачных сборщиков, причем в нападении наряду с ягачинскими коряками участвовали акланские. Разумеется, это не исключает того факта, что отряд Арапова мог творить «безчинства» в отношении коряков. Судя по реестру, составленному в канцелярии Охотского порта, коряки убили 5 чел. из отряда Арапова [83]. Эти, хотя и локальные, спонтанные, не связанные между собой выступления коряков Охотского и Берингоморского побережий, никак не давали русским укрепиться и расширить свое присутствие на корякской территории от р. Анадырь до Камчатки. Попытка воздвигнуть здесь опорный пункт — Олюторский острог — опять провалилась. Только к западу, в районе обитания ямских коряков, русским удалось наконец-то окончательно закрепиться. Во второй половине 1730-х гг. на р. Яме охотские казаки восстановили Ямский острог [84]. Почти не улучшилась к концу 1730-х гг., по сравнению с началом этого десятилетия, ситуация с ясачным обложением коряков. Полных и точных данных о соотношении ясачного и неясачного населения, как и вообще о численности коряков, к сожалению, нет, но некоторые косвенные свидетельства дают определенное представление. В ответах на анкету Г. Ф. Миллера Якутская воеводская канцелярия в 1737 г. среди 682 ясачноплательщиков Анадырского острога наряду с юкагирами и чукчами назвала и коряков, указав, что по переписным книгам 1734 г. к данному острогу были приписаны для платежа ясака следующие корякские острожки: Акланский, Каменский, Косухинский, Паренский и Олюторский, [85] принадлежавшие территориальным группам пенжинцев, паренцев и алюторов. Но сколько среди ясачноплательщиков было собственно коряков, канцелярия умолчала. По другим источникам известно, что в 1732 и 1737 гг. в Анадырский острог ясак платили анадырские оленные коряки, которых возглавлял князец Айги Плаксин. Причем оба раза сбор ясака сопровождался злоупотреблениями со стороны ясачных сборщиков. В 1732 г. анадырский комиссар И. Тарабыкин после взятия окладного ясака «взял с них, коряк, из-за принуждения на служилых людей, которые приезжали с ним, Тарабыкиным, на сорок человек, езжалых по два да по десяти неезжалых аленей на каждого человека, от чего учинил им немалое раззорение». А в 1737 г. командир Анадырской партии Федор Татаринов брал с них же «сверх их окладов… из-за пристрастия за умерших акланских и Жироваго острогу сидячих иноверцов ясак, за которых они напред того не плачивали, понеже де акланские и Жироваго острогу иноверцы живут своими острогами и ясак платят, кроме их собою» [86]. В 1736 г. тот же Айги Плаксин пригнал к р. Тигиль на продажу Камчатской экспедиции 620 оленей. Из них ему удалось продать русским только 200 голов. С остальными он простоял на Тигиле до 1739 г. [87] Последний факт свидетельствует, что анадырские оленные коряки, несмотря на все издержки ясачного сбора, стремились поддерживать с русскими дружественные отношения, надеясь на их защиту от чукотских набегов. Другим пунктом сбора ясака с коряков к этому времени стал Тауйский острог, переняв эту функцию от Охотска. В 1737 г. среди приписанных к нему ясачных было отмечено 126 коряков, проживающих на р. Яме и других ближайших к ней реках [88]. Наконец, третьим пунктом, казаки которого осуществляли сбор ясака с коряков, стал Нижнекамчатский острог. В его ведение в 1730-е гг. перешли коряки, обитавшие на севере Камчатки и формально числившиеся до этого за Анадырском. С. П. Крашенинников в своей работе, несомненно, на основе личного ознакомления с ясачными книгами, привел данные о числе «иноземческих» острожков и ясачных людей (как коряков, так и ительменов), приписанных к камчатским острогам (Большерецкому, Верхне- и Нижнекамчатскому). По мнению Б. О. Долгих, эти данные можно датировать 1738 г. Согласно им, среди ясачноплательщиков Нижнекамчатского острога значились коряки: тигильские — 182 чел. (проживающие в Тигильском, Напанском, Аманинском, Утколотском острожках), паланские — 250 чел. (острожки Ваемпольский, Кахтанский, Верхне- , Средне- и Нижнепаланские, Лесной, Подкагирный), укинские — 153 (Укинский, Пильченгылып (Маимлянский), Уакамелян (Кахтанский), Русаков, Хангота (Уакангатынум), Юмгин), карагинские — 50 (Карагинский острожек и Карагинский остров), всего 635 чел. [89] Но опять же непонятно, какой процент от численности всего мужского корякского населения Камчатки составляла эта цифра. И. И. Огрызко считал, что к 1741 г. все корякское население Камчатки (муж. и жен. пола) насчитывало 2 160 чел. [90] Но эту цифру надо считать весьма условной, поскольку вычислена она чисто гипотетически, когда в основу расчета общей численности аборигенного населения положена численность ясачных, априорно приравненная к численности взрослых мужчин [91]. Но вопрос как раз в том и заключается, что по имеющимся источникам невозможно проследить, какой процент мужчин-аборигенов был объясачен, а какой находился вне ясачного обложения и, соответственно, не учитывался в ясачных книгах [92]. Кроме того, по мнению И. С. Вдовина, население Карагинского острова до 70-х — 80-х гг. XVIII в. было не корякским, а ительменским [93]. Крашенинников не один раз в своем труде дает дополнительные сведения о ясачном состоянии коряков на конец 1730-х гг. Согласно этим сведениям, среди ясачноплательщиков числились ямские сидячие коряки, отчасти карагинские (на Карагинском острове «живут коряки… считается их человек до ста и больше, но ясак платят токмо человек с тритцать, а прочие во время збору по горам укрываются»), паланские («на Лесной, Кинкиле и Паллане реках живущие коряки… И хотя оные ясак платят, однакож повольно почти, и есть много таких, которые ясаку не платят, и во время ясашного платежа скрываются… ») и алюторские. К числу неясачных он отнес тайгоноских («между Чондоном и Паренем есть Тайноцкой мыс… На сем мысу живет множество сидячих коряк, которые поныне ясаку не платят») [94]. По другим данным, в это же время ясак платили коряки «Тайночики реки князец Авгуту до Ейлепин» (местоположение не выяснено) и на «Жиге реке» (Гижиге) коряк Чачаба [95]. Принимая в расчет эти отрывочные данные и учитывая факты русско-корякских столкновений, можно, к сожалению, только приблизительно нарисовать картину ясачного состояния коряков к концу 1730-х гг. «Сидячие» коряки Охотского побережья от Тауйской губы до р. Гижиги (ямские, туманские, гижигинские), Пенжинской губы на р. Парень, Пенжина, Аклан (паренцы, акланцы, каменцы, косухинцы), на северо-западном берегу Камчатки от р. Подкагирной до Тигиля (паланцы, к которым относились и тигильцы), Берингоморья по берегам Карагинского и Олюторского заливов (алюторы, апукинцы, карагинцы, в том числе укинцы) формально числились ясачными, но пребывали в состоянии нестабильного ясачного обложения, уплачивая ясак время от времени, в небольшом количестве и далеко не со всех взрослых мужчин. Для них всех, вероятно, было характерна ситуация, известная по источникам в отношении алюторов. Так, с одной стороны, когда в Олюторский и Култушный острожки весной 1737 г. из Нижнекамчатского острога прибыли ясачные сборщики во главе с Иваном Карташевым, корякские «тоены» Кенитка (Кениткин) «с товарыщи» заявили им, что уже сполна заплатили ясак с 1734 по 1737 г. ясачному комиссару из Анадырска Ф. Татаринову, предъявив «отписи» за подписью последнего [96]. Но с другой стороны, Крашенинников, говоря об этом же времени, отметил, что «анадырские ясашные зборщики в Олюторской и в другие остроги, где сидячие коряки не очень мирны, никогда не ездят, понеже они часто их убивают… » [97]. То есть уплата или неуплата ясака зависела от стечения конкретных обстоятельств, например, поведения самих ясачных сборщиков, которые могли спровоцировать «измену» коряков (как в случае с убийством Арапова и его людей). Коряки, проживавшие на п-ове Тайгонос (итканцы), по свидетельству Крашенинникова, ясак не платили. О сборе с них ясака в это время не известно и по другим источникам. Что касается оленных коряков, кочевавших от р. Тауй до Апуки, Анадыря и на севере Камчатки, то о них на тот период нет вообще никаких свидетельств, подтверждающих или отрицающих их ясачное состояние. Возможно, только оленные коряки, кочевавшие близ Анадыря, были в числе постоянных плательщиков ясака. Обитавшие же к востоку от р. Апуки кереки в это время вообще не упоминаются в источниках. Соответственно, можно утверждать, что у русских не было с ними никаких контактов, по крайней мере, постоянных и официальных. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 8 дек 2013 ПРИМЕЧАНИЯ 1. Река Олютора — р. Вывенка, или Ынпываям, на современных картах, впадает в залив Корфа (прежнюю Олюторскую губу). 2. О задачах и организации экспедиции см.: РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 6об–25об; кн. 690, л. 249–254; Сб. РИО. СПб., 1888. Т. 63. С. 44, 84, 85, 101, 194, 195, 248, 249, 283–297, 400; ПСЗРИ. СПб., 1830. Т. 7. № 5049. С. 770–772; Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями Беринга. Магадан, 1984. С. 9–38; Зуев А. С. Анадырская партия: причины и обстоятельства ее организации // Вопросы социально-политической истории Сибири (XVII–XX века). Новосибирск, 1999. 3. О расселении, численности и территориальных группах коряков см.: Народы Дальнего Востока СССР в XVII–XX вв. Историко-этнографические очерки. М., 1985; История и культура коряков. СПб., 1993; Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960; Вдовин И. С. Очерки этнической истории коряков. Л., 1973; Гурвич И. С. Этническая история Северо-Востока Сибири. М., 1966. 4. Русско-корякские отношения во второй половине XVII — начале XVIII вв. не привлекали пристального внимания исследователей. Наиболее обстоятельные на данный момент сведения о них можно найти только в работе И. С. Гурвича (Гурвич И. С. Этническая история… С. 50, 51, 103, 104). Подробная информация о русско-корякских столкновениях содержится в «Памятниках сибирской истории XVIII века» (СПб., 1882. Кн. 1; 1885. Кн. 2) и сочинении С. П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки» (М.; Л., 1949; новое издание: СПб.; Петропавловск-Камчатский, 1994). 5. Материалы для истории Северовосточной Сибири в XVIII веке / Сообщ. С. Шашков // ЧОИДР. М., 1864. Кн. 3. Смесь. С. 65; Вдовин И. С. Очерки этнической истории… С. 64. 6. В начале XVIII в. общая численность коряков, попавших в «ведение» Анадырского острога, то есть проживавших на территории к югу от р. Анадырь и от полуострова Тайгонос, р. Гижиги и Пенжинского залива на западе до р. Апуки, Пахачинского носа (Олюторского п-ова) и Карагинского залива на востоке, составляла порядка 8 тыс. чел., в том числе около 2–2,5 тыс. мужчин (подсчитано по: Долгих Б. О. Указ. соч. С. 561). К 1730 г. в результате военных действий она, конечно, сократилась, но, с учетом естественного воспроизводства, вряд ли упала ниже 2 тыс. чел. взрослого мужского населения. 7. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 4, л. 6, 6об. 8. Гурвич И. С. Указ. соч. С. 108. 9. Стрелов Е. Д. Акты архивов Якутской области (с 1650 до 1800 г.). Якутск, 1916. Т. 1. С. 125, 126. 10. В то время Пенжинским морем называлась акватория современного залива Шелихова, Гижигинской и Пенжинской губ. 11. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 690, л. 249–254; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 16–19. 12. О конфликте между Шестаковым и Павлуцким и их деятельности в Якутске см.: Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 58–60. 13. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 354об; № 528, ч. 2, д. 3, л. 8; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 64, 65. 14. Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 66; Алексеев А. И. Сыны отважные России. Магадан, 1970. С. 35; Белов М. И. Арктическое мореплавание с древнейших времен до середины XIX века // История открытия и освоения северного морского пути. М., 1956. Т. 1. С. 259. Другие трактовки плана Шестакова см.: Греков В. И. Очерки из истории русских географических исследований в 1725–1765 гг. М., 1960. С. 48; Ефимов А. В. Из истории русских географических экспедиций на Тихом океане. Первая половина XVIII века. М., 1948. С. 159; Он же. Из истории великих русских географических открытий. М., 1971. С. 222. 15. О плавании «Св. Гавриила» и «Фортуны» см.: Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 67–69; Греков В. И. Указ. соч. С. 48, 49. Ефимов А. В. Из истории русских географических экспедиций… С. 159. 16. Г. Ф. Миллер, а вслед за ним В. Н. Берх считали, что А. Шестаков отправился на «Фортуне» (Миллер Г. Ф. Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных // Сочинения по истории России. Избранное. М., 1996. С. 63, 64; Берх В. Н. Путешествие казачьего головы Афанасия Шестакова и поход майора Павлуцкого в 1729 и 1730 годах // Сын Отечества. СПб., 1819. Ч. 54. № 20. С. 6). Но источники свидетельствуют, что Шестаков плыл именно на «Восточном Гаврииле». Равным образом ошибался и Т. И. Шмалев. В одной из своих работ 1775 г. он сообщал, что, по сведениям охотских старожилов, А. Шестаков отправился из Охотска к Тауйску сухим путем. Вероятно, Шмалев просто был введен в заблуждение (РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 539, ч. 1, д. 12, л. 1об). 17. Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки. Экспедиция Шестакова // Морской сб. СПб., 1864. Т. 100. № 2. С. 15, 16; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 70. 18. Г. Ф. Миллер утверждал, а вслед за ним это повторяли и многие другие исследователи, что судно, причем ошибочно считалось, что это «Фортуна», было «разбито» и «большая часть людей команды его потонули, и он сам [Шестаков] едва спас жизнь свою в лодке с 4 человеками» (Миллер Г. Ф. Указ. соч. С. 64). На самом деле бот (речь идет о «Восточном Гаврииле», а не о «Фортуне»), хотя и сильно пострадал, но после ремонта продолжал ходить в плавания. В частности, в донесении участника экспедиции подштурмана И. Федорова штурману Я. Генсу от 30 ноября 1730 г. сообщалось, что судно «Восточный Гавриил» «весьма было дряхло, понеже прошедшаго 729-го году оное восточное судно в розбое было на Тауе с казачьим головой Афонасьем Шестаковым, и от онаго розбою у онаго судна в правом боку неподалеку от киля кокоры все изпереломаны, да в 730-м году оное же восточное судно, идучи в Таую в Охоцк, было же в розбое против урацкаго устья» (Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в.: Сб. док. М., 1984. С. 94). 19. Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 70. 20. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 31, 31об, 32об, 33, 39об; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 70, 71; Берх В. Н. Указ. соч. С. 8. 21. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 28, 40. Л. А. Гольденберг в описании этого факта допустил ошибку. Он утверждал, что «Лев» прибыл в Тауйск уже после ухода оттуда Шестакова. Однако, по его же собственным данным, «Лев» появился в Тауйске в октябре, а Шестаков отправился в поход в ноябре, так что они никак не могли разминуться. Лебедев взял на бот группу Остафьева и отправился в путь с ведома казачьего головы. (Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 70, 71.) 22. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 28, 40; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 71. 23. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 33–36; Миллер Г. Ф. Указ. соч. С. 64; Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… С. 15, 16; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 70; Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки по истории географических открытий. М., 1984. Т. 3. С. 95; Греков В. И. Указ. соч. С. 48. В. А. Дивин почему-то считал, что в этом отряде было более 100 одних только тунгусов (Дивин В. А. Русские мореплавания на Тихом океане в XVIII веке. М., 1971. С. 77), а Ф. Г. Сафронов общую численность отряда определил в 130 чел. (Сафронов Ф. Г. Тихоокеанские окна России. Хабаровск, 1988. С. 41, 42). 24. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 31–36, 39. 25. Там же, л. 31–36. 26. Иохельсон В. И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. СПб., 1997. С. 213. См. также: Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… С. 15, 16; Окунь С. Б. Очерки по истории колониальной политики царизма в Камчатском крае. Л., 1935. С. 69, 70. 27. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 31–36; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 71. В литературе приводится и другая численность отряда Шестакова — 133 чел. (Дивин В. А. Указ. соч. С. 77), 130 чел. (Народы Дальнего Востока СССР… С. 55), более 150 чел. (Миллер Г. Ф. Указ. соч. С. 64; Берх В. Н. Указ. соч. С. 8; Греков В. И. Указ. соч. С. 48; Гурвич И. С. Указ. соч. С. 113). Утверждается, что была даже артиллерия (Этническая история народов Севера. М., 1982. С. 203). Последнее вряд ли имело место, поскольку о наличии пушек в отряде Шестакова не упоминается ни в одном источнике. 28. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 31–36. 29. Там же, л. 33об. А. С. Сгибнев почему-то считал, что чукчи разгромили четыре юрты сидячих пенжинских коряков (Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… С. 14). 30. Гурвич И. С. Указ. соч. С. 113. 31. Вдовин И. С. Анадырский острог. Исторический очерк // Краеведческие записки. Магадан, 1960. Вып. 3. С. 65. 32. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 539, ч. 2, л. 26. 33. Там же, № 481, ч. 7, л. 340; № 527, д. 13, л. 80об. 34. Этническая история народов Севера… С. 213. 35. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 539, ч. 1, д. 13, л. 9. В некоторых работах ошибочно сообщают, что сражение произошло на р. Парень (Этническая история народов Севера… С. 203). 36. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 31–36. См. также: Ф. 199, оп. 2, № 527, д. 13, л. 80об; № 528, ч. 1, д. 17, л. 2об; Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… С. 15, 16; Он же. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке с 1650 по 1856 г. // Морской сб. СПб., 1869. Т. 101. № 4. С. 114; Иохельсон В. И. Коряки… С. 213; Окунь С. Б. Указ. соч. С. 69, 70; Дивин В. А. Указ. соч. С. 76, 77; Гурвич И. С. Указ. соч. С. 113; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 72; Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей. М.; Л., 1965. С. 117; Сафронов Ф. Г. Тихоокеанские окна России… С. 41, 42; По сведениям А. С. Сгибнева, И. Остафьев прибыл в Анадырск только осенью 1730 г. (Сгибнев А. С. Исторический очерк… С. 127). Н. Н. Зубов в своей работе неверно указал дату сражения и гибели Шестакова — 1729 г. (Зубов Н. Н. Отечественные мореплаватели — исследователи морей и океанов. М., 1954. С. 62). 37. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 527, д. 13, л. 80об; Стрелов Е. Д. Указ. соч. С. 132; Экспедиция Беринга. Сб. док. М., 1941. С. 73, 74; Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана… С. 91, 92; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 74, 78. 38. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 527, д. 13, л. 80об. 39. Зуев А. С. Поход Д. И. Павлуцкого на Чукотку в 1731 г. // Актуальные проблемы социально-политической истории Сибири (XVII–XX вв.). Новосибирск, 2001. 40. В литературе часто встречается упоминание почему-то только о 5 выживших казаках. 41. О нападении коряков на отряд И. Лебедева см.: Стрелов Е. Д. Указ. соч. С. 125–129. По данным канцелярии Охотского порта 1738 г., «на Яме реке побито с Иваном Лебедевым дватцать три человека» (РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 343). 42. Стрелов Е. Д. Указ. соч. С. 131. 43. Там же. С. 133–135. 44. Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 78. 45. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… С. 117. 46. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 4, л. 4об–5об; ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 28. 47. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 26; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 78, 79. 48. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… С. 117. 49. Там же. 50. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 294, 316, 317; Сгибнев А. С. Исторический очерк… С. 122, 123. 51. Л. А. Гольденберг неверно датировал начало похода мартом 1732 г. (Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 91, 92). Описание похода дано по следующим источникам: РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 341, 356об, 357; № 527, д. 13, л. 81об, 82; № 528, ч. 1, д. 17, л. 5об; ч. 2, д. 1, л. 13а, 13а об; д. 3, л. 11; № 539, ч. 2, д. 6, л. 27, 27об, 68; Сгибнев А. С. Исторический очерк… С. 129; Он же. Материалы для истории Камчатки… С. 31; Иохельсон В. И. Коряки… С. 214. 52. По данным В. И. Иохельсона, это произошло 23 марта. 53. По А. С. Сгибневу — 27 марта. 54. Кухлянка — меховая рубашка из собачьих или оленьих шкур. 55. А. С. Сгибнев считал, что Павлуцкий оставил только одного коряка, чтобы он рассказал всем прочим корякам, как русские умеют наказывать бунтовщиков (Сгибнев А. С. Исторический очерк… С. 129). 56. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 341об. 57. Там же, № 528, ч. 2, д. 1, л. 13а. 58. Там же, № 481, ч. 7, л. 338об, 357; № 527, д. 13, л. 82. В донесении анадырского комиссара И. Тарабыкина от 20 марта 1733 г. указывалось, что Павлуцкий «человек со сто послал на Олюторскую реку для строения нового Олюторского острогу» (Там же, л. 341об). См. также: Иохельсон В. И. К вопросу об исчезнувших народностях Колымского округа // Известия Вост. -Сиб. отдела РГО. Иркутск, 1897. Т. 28. С. 466. 59. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357об; № 527, д. 13, л. 82. 60. Там же, № 481, ч. 7, л. 338об, 357об; № 527, д. 13, л. 83об, 84. А. С. Сгибнев утверждал, что Павлуцкий осенью 1732 г. отправил для постройки Олюторского острога капрала Шадрикова (Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… С. 32; Он же. Исторический очерк… С. 130). Неизвестно, на основе какого источника Сгибнев сделал такое утверждение, но имеющиеся в нашем распоряжении документы сообщают изложенную версию; капрал же Шадриков в них вообще не упоминается. 61. Русские экспедиции по изучению Северной части Тихого океана… С. 100. 62. РГАДА. Ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 83об. 63. Там же, л. 329об, 330; Сгибнев А. С. Исторический очерк… С. 130. 64. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 527, д. 13, л. 83об. 65. Там же, № 481, ч. 7, л. 357. 66. Там же, л. 341об–342об. 67. Иохельсон В. И. Коряки… С. 214. 68. Олюторский, Култушный, Ильпейский, Теличинский и Говенский острожки располагались на побережье заливов, носящих сегодня названия Анапкаэ и Корфа, от Ильпинского п-ова до п-ова Говена. Локализовать точнее их местоположение весьма затруднительно вследствие того, что топонимы и гидронимы XVIII в. почти полностью заменены. По крайней мере, это требует отдельного исследования. Только в отношении Култушного острожка можно утверждать, что он находился в районе современной р. Култушной, впадающей в северо-восточную оконечность залива Корфа. 69. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 343, 357об; № 528, ч. 2, д. 1, л. 12об, 13а об, 77; № 539, ч. 2, д. 6, л. 27; Сгибнев А. С. Исторический очерк… С. 130, 131; Гурвич И. С. Указ. соч. С. 105; Гольденберг Л. А. Указ. соч. С. 157. 70. Экспедиция Беринга… С. 129. 71. Олюторский нос — ныне п-ов Говена. 72. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 527, д. 13, л. 103об, 104, 107, 107об. Любопытно отметить, что в Ильпейском острожке жили два беглых нижнекамчатских казака — Дмитрий Матвеев и Кузьма Саватеев. 73. Там же, № 528, ч. 2, д. 1, л. 12об, 13. 74. Там же, л. 13. 75. Там же, № 527, д. 13, л. 101–102об, 106об, 107. 76. Там же, № 528, ч. 2, д. 1, л. 13а об. 77. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 1, л. 14, 14об. 78. Там же, л. 13, 13об, 15; № 539, ч. 2, д. 6, л. 27. 79. Там же, № 528, ч. 2, д. 1, л. 14об, 15; № 539, ч. 2, д. 6, л. 27об. 80. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 1, л. 13а об, 14; № 539, ч. 2, д. 6, л. 27об. 81. Там же, № 528, ч. 2, д. 1, л. 14; № 539, ч. 2, д. 6, л. 27об. 82. Там же, № 528, ч. 2, д. 1, л. 15. 83. Там же, № 481, ч. 7, л. 343. 84. По поводу даты основания этого острога существуют две версии. Большинство историков вслед за С. П. Крашенинниковым указывают 1739 г. (Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. М.; Л., 1949. С. 152, 153; Сгибнев А. С. Охотский порт с 1649 по 1852 г. // Морской сб. СПб., 1869. Т. 105. № 11. Отдел «Неофициальный». С. 30; Крылов В. Материалы для истории камчатских церквей. Казань, 1909. С. 26; Вдовин И. С. Очерки этнической истории… С. 213; Алексеев А. И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки до конца XIX века. М., 1982. С. 36; Сафронов Ф. Г. Русские на северо-востоке Азии в XVII — середине XIX в. Управление, служилые люди, крестьяне, городское население. М., 1978. С. 29; Он же. Тихоокеанские окна России… С. 138). Только Т. И. Шмалев, скрупулезно собиравший материалы по истории северо-восточной Сибири, датировал постройку острога 1735-м годом (РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 1, д. 19, л. 6, 6об). 85. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 224. 86. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 4, л. 6об, 7. 87. Экспедиция Беринга… С. 229, 230. 88. РГАДА. Ф. 1199, оп. 1, д. 481, ч. 2, л. 336; Долгих Б. О. Указ. соч. С. 556. 89. Крашенинников С. П. Указ. соч. С. 512, 513. Эти данные Крашенинникова приводят в своих работах исследователи-этнографы: Долгих Б. О. Указ. соч. С. 556, 557; Огрызко И. И. Расселение и численность ительменов и камчатских коряков в конце XVII в. // Вопросы истории Сибири. Уч. зап. Ленинград. гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена. Т. 222. Л., 1961. С. 199, 200; Гурвич И. С. Указ. соч. С. 107; Вдовин И. С. Очерки этнической истории… С. 20, 21. 90. Огрызко И. И. Очерки истории сближения коренного и русского населения Камчатки (конец XVII — начало XX веков). Л., 1973. С. 33. 91. Подобную методику подсчета аборигенного населения Сибири предложил Б. О. Долгих. По его мнению, соотношение между ясачным и всем населением было 1 : 4, то есть за точку отчета взята средняя численность семьи (4 чел.), а численность взрослых мужчин приравнена к численности ясачных. В частности, по Камчатке Долгих, взяв приведенную Крашенинниковым за 1738 г. цифру ясачных (2 816 чел.) и умножив ее на 4, рассчитал общую численность аборигенного населения Камчатки (коряков и ительменов) — 11 264 чел. (Долгих Б. О. Указ. соч. С. 572). Эту цифру, как и способ ее получения, приняли и другие исследователи — И. С. Гурвич, И. С. Вдовин, И. И. Огрызко. Последний, используя отрывочные данные о прибыли-убыли коренного населения Камчатки и учитывая, что удельный вес среди него оседлых коряков составлял примерно 21 %, определил численность последних на протяжении первой половины XVIII в., в том числе для 1741 г. — 2 160 душ обоего пола (Огрызко И. И. Очерки истории… С. 33). Необходимо, правда, заметить, что Б. О. Долгих и последующие исследователи признавали, что полученные с помощью этой методики цифры аборигенного населения весьма приблизительны. 92. Даже в середине XIX в. ясаком была обложена всего лишь треть мужского населения «инородцев» Камчатки (Патканов С. О приросте инородческого населения Сибири. Статистические материалы для освещения вопроса о вымирании первобытных племен. СПб., 1911. С. 131). 93. Вообще, по поводу этнической принадлежности населения Карагинского острова, р. Уки и Караги нет ясности. Современники (Крашенинников, Миллер, миссионеры) относили его то к корякам, то к ительменам. Б. О. Долгих и И. С. Гурвич считали его безоговорочно корякским, а И. И. Огрызко — скорее корякским, нежели ительменским. По мнению И. С. Вдовина, «нет достаточных оснований считать население этих южных поселков (Ука, Начик, Хайлюля и Русаково) корякским», так как оно было смешанное — ительменско-корякское, а жители Карагинского острова были, безусловно, ительменами. См.: Вдовин И. С. Очерки этнической истории… С. 18–21. 94. Крашенинников С. П. Указ. соч. С. 136, 152, 153, 609. 95. РГАДА. Ф. 607, оп. 2, д. 9, л. 3. 96. РГАДА. Ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 366об, 367. 97. Крашенинников С. П. Указ. соч. С. 728. Зуев А.С. Начало деятельности Анадырской партии и русско-корякские отношения в 1730-х годах // Сибирь в XVII–XX веках: Проблемы политической и социальной истории: Бахрушинские чтения 1999–2000 гг.; Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. В. И. Шишкина. Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2002. C. 53–82. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 8 дек 2013 Зуев А.С. Поход Д. И. Павлуцкого на Чукотку в 1731 г. В 1727 г. российским правительством была организована военная экспедиция, имевшая своей целью установление и укрепление русской власти на дальневосточном побережье и островах Тихого океана и приведение на этой территории в российское подданство «изменников иноземцев» и новых народов, которые «живут не под чьею властию». В состав экспедиции зачислялись 400 казаков и солдат, набранных в Тобольске, Енисейске, Иркутске, Якутске, а также несколько морских чинов для осуществления морских плаваний (реально численность партии к 1728 г. достигла 591 чел.). Начальником партии назначался капитан Тобольского драгунского полка Дмитрий Иванович Павлуцкий, а его помощником якутский казачий голова Афанасий Иванович Шестаков [1]. Согласно правительственным указам экспедиция должна была начать свою деятельность с «примирения» коряков, обитавших по охотскому и берингоморскому побережью, построить и возобновить в этих районах русские остроги (на р. Пенжине и Алюторе), после чего заняться подчинением других «иноземцов вновь в подданство». Такими ближайшими еще не покоренными «иноземцами» были чукчи, чьи стойбища начинались к северу от «коряцкой землицы» за р. Анадырь. Одновременно морская часть экспедиции должна была провести разведку островов к востоку от берегов Сибири и, по возможности, привести их население в российское подданство [2]. Деятельность экспедиции, получившей позднее в официальных документах наименование «Анадырская партия», на северо-востоке Сибири в конце 1720 — начале 1730-х гг. в общих чертах описана в исторической литературе, особенно в исследованиях, посвященных истории географических открытий. Однако она всегда рассматривалась лишь как частный сюжет. А советские историки к тому же начиная с 1960-х гг. старательно приуменьшали значение военной стороны деятельности экспедиции, умалчивая о тех методах и средствах, которыми она подчиняла «иноземцев». Внимательное же ознакомление с сохранившимися источниками показывает, что история экспедиции далеко не частный сюжет и заслуживает самого пристального внимания, ибо демонстрирует, как именно осуществлялось подчинение новых территорий и народов, что, в свою очередь, позволяет лучше понять внешнеполитическую стратегию России на дальневосточных рубежах в целом, а также в отношении аборигенного населения. Деятельность экспедиции, имея самые различные направления — от географических исследований до боевых действий, охватила значительную территорию и была насыщена важными событиями (морскими плаваниями, военными походами против чукчей и коряков, подавлением восстания ительменов). Однако в данной статье внимание будет сосредоточено на одном, наиболее, пожалуй, интересном, сюжете — военном походе Д. И. Павлуцкого на Чукотку в 1731 г. Этот поход согласно замыслам правительства не входил в число первоочередных мероприятий экспедиции и стал в значительной степени результатом стечения обстоятельств. Началось все с того, что, по причине нечеткого определения в указах и инструкциях полномочий Павлуцкого и Шестакова, а также амбиций того и другого, между ними возникли резкие разногласия, что в конечном счете привело к тому, что, прибыв 29 июня 1728 г. в Якутск, капитан Павлуцкий и казачий голова Шестаков окончательно прервали отношения и стали действовать независимо друг от друга [3]. Это обстоятельство значительно изменило первоначальные планы. К тому же правительственные указы не определяли четко конкретные действия экспедиции, оставляя их на усмотрение Павлуцкого и Шестакова («чтоб они поступали, смотря по тамошним случаям и местам»). В результате, вместо того чтобы сконцентрировать все силы на направлении главного удара — «коряцкой землице», экспедиция разделилась. Шестаков с частью сухопутной команды и морскими чинами отправился в Охотск, чтобы оттуда начать наступление на коряков и организовать плавания для поиска островов в Охотском море, а Павлуцкий с другой, большей частью отряда направился в Анадырский острог. Почему капитан избрал именно такой маршрут движения, остается только гадать. Вероятно, получив в Якутске более точные сведения о географии северо-восточной Сибири, он посчитал возможным повести наступление на коряков с севера, из Анадырского острога, тогда как Шестаков действовал бы с юго-западного направления, из Охотска. Однако последующие события заставили Павлуцкого изменить планы. Из Якутска Павлуцкий 27 августа 1729 г. выслал в Анадырск команду подпрапорщика Василия Макарова, чуть позже, в Нижнеколымск, — команду сотника Василия Шипицына, а 4 декабря выступил и сам с основной частью своего отряда [4]. До Зашиверского острога, куда прибыли 5 февраля 1730 г., двигались на конях. Далее на оленях и собачьих упряжках к 23 марта добрались они до Среднеколымского, а к 17 апреля до Нижнеколымского острога. По дороге, в Зашиверском, Алазейском, Индигирском и Нижнеколымском острогах, Павлуцкий набирал в свой отряд местных казачьих детей. В Нижнеколымском «за распутием и за неимением рыбных кормов» пришлось задержаться до 5 июля. 25 апреля 1730 г. Павлуцкий получил от В. Макарова, уже прибывшего в Анадырск, трагическое известие о гибели Афанасия Шестакова [5], отряд которого был полностью разгромлен «в корякской земле» на р. Эгаче (между реками Паренем и Пенжиной, ныне р. Шестакова) чукчами, совершавшими военный набег на коряков [6]. На эту весть Павлуцкий отреагировал немедленно: 26 апреля он отдает распоряжение руководству морским отрядом экспедиции штурману — Я. Генсу, подштурману И. Федорову, «судовых дел подмастерью» И. Спешневу и геодезисту М. Гвоздеву, взяв часть служилых людей отряда Шестакова, отправиться морем из Охотска на Камчатку, а оттуда в Анадырский острог. На Камчатке они должны были получить дополнительные распоряжения, которые Павлуцкий обещал прислать уже из Анадырска. В тот же день капитан направил ордер в Якутск служилому человеку Петру Шестакову, приказав ему принять от Якутской воеводской канцелярии причитавшуюся экспедиции денежную казну, забрать на Аноторской переправе экспедиционный провиант и прибыть в Охотск. Из Охотска П. Шестаков, взяв под свою команду оставшихся там экспедиционных служителей (матросов, солдат и казаков) и забрав все экспедиционные припасы, должен был отправиться в Анадырск (ордер дошел до Якутска 23 июня 1730 г., когда военно-политическая ситуация в регионе изменилась, и П. Шестаков в Анадырск так и не прибыл). Одновременно Павлуцкий посылает распоряжения в Удский острог и Жиганское зимовье с требованием прислать служилых людей в Анадырск [7]. Рассматривая эти распоряжения, вряд ли будет ошибкой полагать, что Павлуцкий, оставшись единственным начальником партии, решил сконцентрировать основные сухопутные и морские силы в Анадырском остроге. Вероятно, он решил сменить направление главного удара, рассчитывая нанести его сразу по чукчам. Чем мотивировалось такое решение, источники умалчивают. Вероятно, дело было в том, что разгром Шестакова показал, какую опасность могут представлять чукчи. Кроме того, несмотря на все несовершенство географических карт того времени, Павлуцкий наверняка имел представление о местоположении Анадырского острога и, соответственно, знал, что в географическом отношении он наиболее удобен в качестве базы для развертывания действий и против чукчей, и против коряков. Вдобавок среди частных задач экспедиции, определенных правительством, значился и поиск некой «Большой земли», которая согласно тогдашним географическим представлениям, а также сведениям, полученным от Первой Камчатской экспедиции, размещалась где-то к востоку от Чукотского полуострова [8]. Пятого июля отряд Павлуцкого отправился из Нижнеколымска на судах (шитиках) вверх по р. Большой Анюй и к 1 августа дошел до р. Ангарки, где построил зимовье. Здесь, под охраной 20 служилых во главе с Иваном Бутусиным, был оставлен тяжелый груз. Остальной отряд (95 чел.) налегке, имея при себе только оружие, амуницию и боеприпасы, пешком «в ташках» поспешил далее. Перевалив на лыжах Яблонный хребет, 22 августа 1730 г. вышли на р. Яблонную, где из лиственничного леса изготовили плоты и дощатые лодки, на которых сплавились до р. Анадырь и далее вниз до Анадырского острога. В пути из-за недостатка «харчевых припасов», как вспоминали позднее казаки, «претерпевали крайную нужду». 3 сентября 1730 г. Павлуцкий с основной частью отряда достиг Анадырска. Отсюда он сразу отправил на Ангарку юкагиров с оленьими упряжками для доставки экспедиционного имущества. 11 октября Бутусин со всем грузом и людьми явился в Анадырск [9]. Согласно доношению Павлуцкого от 26 ноября 1730 г. вместе с ним в Анадырск прибыло: «взятых из Якуцка и собранных по разным острогам и зимовьям… дворянин Семен Зиновьев, служилых 150, казачьих детей и промышленных людей 55, кузнец 1, итого 207 человек». Капитан особо отметил, что «пушек и мортир и материалов и инструментов никаких не имеетца». В самом Анадырске находилось 18 казаков [10]. 8 сентября Павлуцкий вручил местному управителю комиссару Петру Колесову промеморию, поставив его в известность, что берет в свои руки командование Анадырским гарнизоном [11]. Деятельность Павлуцкого в Анадырске в течение сентября — ноября в общих чертах известна благодаря трем его рапортам, отправленным 26 ноября 1730 г. в Тобольскую губернскую канцелярию (полученные 28 июля 1731 г.) [12]. Из них видно, что капитан достаточно энергично взялся за дела. Уже 3 сентября 1730 г. он получил донесение от урядника Ивана Остафьева [13], участника похода А. Шестакова, прибывшего в Анадырск с оставшейся после разгрома казачьего головы ясачной казной, оружием, боеприпасами, «пожитками» и телом Шестакова еще в апреле того же года[14]. Полученную информацию о походе и гибели Шестакова Павлуцкий изложил в одном из рапортов в Тобольск, поставив перед губернскими властями заодно и вопрос о снабжении служилых людей в зимовьях и острогах жалованьем, которое они не получали «за много лет», в результате чего «за неимением провианта претерпевают великую нужду, а питаютца мясным и рыбным кормом и то с великою скудостию». Первой заботой командира Анадырской партии стал учет ясачной казны. 12 сентября он «пошел для осмотру зборной с новоплатежных коряк е. и. в. казны». Подпрапорщик В. Макаров, пятидесятники Конон Чириков и Осип Старостин доложили ему, что во время приема у прибывшего из корякской земли Остафьева ясачной казны «в трех чемоданах» обнаружилась недостача 36 красных лисиц. Остафьева и бывшего при нем в корякском походе писаря Хмылева тотчас посадили под караул, начав следствие. Павлуцкий, проводивший его, в своем рапорте в губернскую канцелярию охарактеризовал Остафьева как человека «недоброго состояния», «который напредь сего был в бунту, будучи на Камчатке якуцкого сына боярского Василия Качанова сажал в тюрьму» [15], а во время сбора с коряков ясака делал «непорядочные поступки». В ходе допросов выяснилось, что Остафьев и Хмылев при участии анадырского комиссара Колесова вскрыли казенный амбар, забрав оттуда несколько десятков лисиц, горностаев и белок, а также пожитки Шестакова. Столь повышенное внимание к ясачной казне и личности Остафьева в первые же дни пребывания в Анадырске объясняется, как нам кажется, не столько заботой Павлуцкого о «казенном интересе», сколько желанием дискредитировать соратников погибшего А. Шестакова, неприязнь к которому капитан перенес и на его приближенных. Досталось не только Остафьеву, но и близким родственникам А. Шестакова — Ивану и Василию Шестаковым. Не имея ни малейшего представления об их деятельности в тот момент (а они совершали плавания по Охотскому морю к Шантарским и Курильским островам [16]), Павлуцкий тем не менее сообщал в Тобольск, что они живут «на Камчатке втуне». Тобольская губернская канцелярия, получив эту информацию, в августе 1731 г. распорядилась провести точный пересчет ясачной казны, собранной Остафьевым и Шестаковым, и отправить ее вместе с ясачными книгами в Иркутск. В случае обнаружения «похищения» казны иркутскому вице-губернатору А. И. Жолобову предписывалось начать следствие. Заодно ему было поручено расследовать злоупотребления, допущенные Шестаковым и Остафьевым при сборе с коряков ясака [17]. Таким образом, Павлуцкому удалось «бросить камень в огород» Шестакова. Но начавшееся следствие отчасти задело и самого капитана, действия которого на пути из Якутска в Анадырск также выходили за рамки дозволенного. Бывший последним командиром Анадырской партии подполковник Ф. Х. Плениснер, собиравший материал по ее истории, в своем донесении сибирскому губернатору в 1763 г. отмечал, что в свое время Якутская воеводская канцелярия вела следствие по поводу «обид, грабежа и взятья иноверцов в подводы капитаном Павлутским… и о взятье оным же Павлутским в неволю служилых людей и детей их и промышленных тритцать человек, и в зборе из-за пристрастия казаком Иваном Астафьевым с ясашных коряк ясаку с тритцати шести, и о побитых дватцати пяти человек головою Шестаковым». Правда, Плениснеру не удалось выяснить, чем закончилось следствие («о том по делам ничего не отыскалось») [18]. 9 октября Павлуцкий послал из Анадырска на Камчатку морехода Прокопья Нагибина с ордерами к И. Шестакову, Генсу и Федорову, которым велел всем вместе, взяв подмастерья Спешнева и геодезиста Гвоздева, а также матросов, солдат и служилых людей, плыть на боте «к нам, к анадырскому устью, в самой скорости без упущения удобного времяни, для проведывания морских островов», а кроме того, выслать к 1 февраля 1731 г. в Анадырск сухопутным трактом подкрепление. Павлуцкий также счел нелишним напомнить, что согласно «присланным е.и.в. указом и по силе данной ис Тобольской губернской канцелярии инструкцыи» он является главным командиром всей экспедиции [19]. Настойчивое стремление Павлуцкого добиться прибытия морского судна к устью Анадыря связано, как представляется, с двумя обстоятельствами. Во-первых, с необходимостью сконцентрировать все силы в районе Анадыря. Судя по всему, Павлуцкий расчитывал, что сухопутный и морской отряды должны были встретиться в устье Анадыря, чтобы одновременно, и с суши и с моря, начать наступление на Чукотский полуостров. Кроме того, на судне должны были доставить подкрепление, артиллерию и боеприпасы. С. П. Крашенинников, собиравший, как известно, материалы по истории Камчатки, отмечал, что морской партии «велено следовать на боте „Гаврииле“ к Анадырю, чтоб соединиться с капитаном Павлуцким, который главную команду имел над партиею, и идти бы с ним вместе против немирных чукоч» [20]. Во-вторых, прибыв в Анадырск, Павлуцкий получил новые важные сведения о Чукотке и близлежащих островах. Их доставил служилый человек Афанасий Мельников, 19 ноября 1730 г. подавший Павлуцкому подробное донесение в 11 «пунктах», в котором рассказал о своем походе 1729–1730 гг. на Чукотку. Если верить ему (а другими данными исследователи не располагают), события развивались следующим образом. 16 сентября 1729 г. Мельников, выполняя указ Якутской воеводской канцелярии от 1725 г., отправился из Анадырска на Чукотку для «призыву» чукчей в ясачный платеж и «проведывания морских островов». В декабре он прибыл к сидячим чукчам и жил у них до середины марта 1730 г., собрав за это время ясак с 4 человек (четыре красные лисицы). 15 марта он поехал от сидячих к носовым чукчам. Прибыв на Чукотский нос в апреле, он сумел здесь взять ясак еще с двух чукчей (две красные лисицы). В это время «пришли к ним, носовым чюкчам, при нем, Мельникове, с морского острова два человека, которые имеют у себя в зубах моржовое зубье, и те зубные люди сказывали ему, Мельникову, на словах: до жилища де их, на котором острову они жительство имеют, от Чюкоцкого Большого носу день ходу, а от того де острову вперед до другова острова, которая называется Большая земля, день же ходу». Эти островные люди поведали, что на Большой земле «имеетца всякой зверь: соболи, лисицы, бобры решные, рассомахи, рыси и дикой олень, також де есть всякой лес, а оленных де и пеших иноземцов довольное число». Однако на просьбу Мельникова доставить его на острова «зубатые люди» ответили отказом. Зато с собой в Анадырский острог Мельников привел двух пеших чукчей — «лутчих мужиков» с женами и детьми [21]. Разумеется, эта информация не могла не вызвать интерес у Павлуцкого. Особенно он заинтересовался островами. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить два его ордера Я. Генсу. 26 апреля 1730 г. Павлуцкий приказывает ему «с Камчатки морем быть к нам в Анадырской острог». Ни о каких островах даже не упоминается. А в ордере от 9 октября Павлуцкий уже добавляет, что морское судно должно прибыть не просто «к анадырскому устью», но и «для проведывания морских островов». Более того, свой рапорт в Тобольск с изложением «пунктов» Мельникова Павлуцкий завершил сообщением: «Чего ради со служилыми людьми и казачьими детьми и промышленными людьми ныне я из Анадырского острога отправление возымел для призыву и примирения немирных неясачных чукоч и ради проведывания морских островов» [22]. Однако от намерения идти в поход поздней осенью без всякой предварительной подготовки Павлуцкий отказался. Л. А. Гольденберг и И. С. Вдовин считали, что зимой 1730/31 г. он занимался реконструкцией обветшавшего Анадырского острога [23]. Однако мы позволим себе усомниться в данном факте. Во-первых, указ Тобольской губернской канцелярии о постройке нового Анадырского острога появился только 10 августа 1731 г., а до Павлуцкого дошел через год. Во-вторых, сам Павлуцкий в «промемории» в Якутскую воеводскую канцелярию от 10 февраля 1732 г., описывая свою деятельность в Анадырске за прошедший год, ни словом не упомянул о каком-либо строительстве или даже ремонте крепостных сооружений [24]. Наконец, в третьих, очень трудно представить себе, чтобы в суровую чукотскую зиму (когда температура опускалась до -30 © в условиях вечной мерзлоты можно было заниматься копкой земли и каким-либо строительством. С осени 1730 до весны 1731 г. Павлуцкий занимался сбором информации и готовился к предстоящему походу (о чем позволяет судить упомянутая «промемория» от 10 февраля 1732 г.). Несомненно, что он получил информацию о чукчах, о которых до этого вряд ли имел хоть какое-то представление. Помимо рассказов Мельникова и анадырских старожилов Павлуцкий мог ознакомиться с документацией Анадырской ясачной избы, а также с жалобами коряков на чукотские набеги. А походы чукчей на коряков с целью грабежа имущества и отгона оленей к этому времени стали приобретать уже систематический характер и угрожающие масштабы. В 1725 г. чукчи сделали «страшное опустошение в земле коряков». В 1728 г. прибывшие в Анадырск коряки сообщили, что «на них напали чукчи, многих из них покололи, разграбили 11 юрт, отогнали 11 табунов оленных и увезли сани со скарбом и кормом». 30 ноября 1730 г. ясачные коряки, явившись в острог, пожаловались уже Павлуцкому, что на «их жилища приезжают немирные неясачные чюкчи и их, ясачных коряк, побивают, а жен и детей их в полон себе берут, также и оленные табуны отгоняют и тем их, коряк, оные немирные чюкчи раззорили вконец». Коряки просили защиты, указывая, что они платят ясак, и даже предлагали свои услуги в случае похода русских на чукчей. По данным анадырских служилых людей, чукчи убили в 1730 г. до сотни оленных коряков [25]. В том же году они разгромили и отряд Шестакова. Перед анадырскими властями, в ведении которых находился сбор ясака с юкагиров и коряков, а также их «умиротворение», во весь рост вставала «чукотская проблема». Чукчи своими набегами не только нарушали спокойствие, снижали платежеспособность ясачных людей, но и подрывали авторитет русской власти и веру в эту власть со стороны «верноподданных иноземцев». Вставал вопрос: кому принадлежит реальная власть и сила в регионе — русским или чукчам? Бессилие русских в отношении чукчей могло привести (и в конечном счете привело) к «шатости» и «измене» коряков и отчасти юкагиров. Попытки анадырских служилых людей объясачить чукчей и привести их в подданство не имели никакого успеха. Тот же Афанасий Мельников из своего путешествия по Чукотке привез всего 6 лисиц, которых объявил ясаком, хотя на самом деле это был скорее всего не ясак, а подарки чукчей Мельникову, либо он приобрел их в обмен на какой-то товар. В 1729–1730 гг., судя по некоторым данным, из Анадырска предпринимались и попытки воздействовать на обитателей Чукотки военным способом. Описи архива Якутской воеводской канцелярии содержат упоминания о том, что 1 апреля 1730 г. в эту канцелярию поступило донесение от «закащика» Анадырского острога Ивана Батанкуева «о происходивших в походе делах», о присылке в Анадырск служилых людей и боеприпасов, а 23 мая 1730 г. в Якутске был допрошен служилый человек Борис Суханов «с товарищи» «о походе и о бывшей баталии с чукчами» [26]. Между тем сибирским и центральным властям весной 1731 г. стало известно о разгроме Шестакова. Это вызвало у них некоторое замешательство в отношении дальнейшей судьбы «партии» Павлуцкого. Иркутский вице-губернатор А. И. Жолобов в частности в растерянности вопрошал Сибирский приказ: «…и каким образом с ним, Павлуцким, поступать?», посылать ли его для «призыва немирных народов» или отозвать в Якутск? [27] И. С. Вдовин считал, что правительство в тот момент по существу даже отказалось от выполнения тех широких планов, которые возлагались на сухопутные отряды [28], однако, мы полагаем, это не так. Когда 28 июля 1731 г. в Тобольске были получены рапорты Павлуцкого от 26 ноября 1730 г., губернская канцелярия приняла решение продолжить экспедицию. Указом от 10 августа 1731 г. она подтвердила полномочия Павлуцкого как главного командира: ему было предписано принять все имущество, вооружение и команду, ранее находившиеся в распоряжении Шестакова, и «о призыве в подданство и примирении немирных иноверцов и о прииске новых землиц чинить по данной инструкции во всем непременно, смотря по тамошним случаям». В ответ на запрос Павлуцкого, что делать с теми иноземцами, которые не пойдут добровольно в подданство, Сибирская канцелярия в духе прежних правительственных наставлений («как изображено в данной ему инструкции и в прежде посланных указех») рекомендовала «немирных иноземцев» «призывать в подданство ласкою»: «…На чюкоч и на протчих немирных иноверцов войною до указу е. и. в. не поступать, дабы людям не учинилось какой грозы…. а ежели поступать с ними войною, то за малолюдством в тамошнем крае служилых людей не учинилось бы какой траты людям, також их иноверцов не разогнать в другие дальние места». Кроме того, Павлуцкому запрещалось забирать в свою команду вооружение и амуницию «из тамошних острожков», «дабы те острошки пусты не остались и не причинилось бы на те острожки какого незапного нападения», а также предписывалось «х китайской стороне и границам оружейною рукою отнюдь не приближатся и подвластным их людям никакого озлобления не чинить». В этом же указе содержалось требование «паче же всего Анадырску вместо старого и ветхого острогу строить новый» [29]. Указание Павлуцкому, находящемуся в Анадырске, не приближаться к китайским границам, не является показателем отсутствия у правительства представлений о географии Дальнего Востока, но говорит о том, что районом деятельности экспедиции по-прежнему считалось все дальневосточное побережье от Чукотки до р. Амур. 1 сентября 1731 г. сибирский губернатор А. Плещеев подтвердил указание Павлуцкому «о призыве в подданство немирных иноземцов чинить по данной инструкции, а войною на них не ходить» [30]. Более того, по сведениям И. С. Вдовина, указом от 3 сентября 1731 г. Павлуцкому предписывалось «из Анадырского острогу на немирных иноземцев отправления никакого в поход не иметь» [31]. Как видим, в целом никаких принципиальных изменений в планах правительства не произошло. Павлуцкий, взяв на себя полное командование, должен был действовать в соответствии с прежними инструкциями, охватывая ту же самую территорию. Разве что применение военной силы фактически запрещалось, поскольку существовало опасение (и это явно сквозит в указе) потерпеть новое поражение. Указ Сибирской губернской канцелярии от 10 августа 1731 г. был получен в Анадырске спустя год — 18 августа 1732 г. [32] К этому времени ситуация в регионе изменилась уже кардинально. Павлуцкий, будучи человеком деятельным и самостоятельным, не дожидаясь распоряжений сверху, стал действовать на свой страх и риск, сообразуясь с местными обстоятельствами. Поддавшись на настойчивые просьбы коряков защитить их от чукчей, он предпринял поход на Чукотку. Причем маршрут этого похода показывает, что капитан скорректировал свои первоначальные планы. Отказавшись от «проведывания морских островов», он решил всей своей силой обрушиться на чукчей. По мнению А. С. Сгибнева, Павлуцкий намеревался из Анадырска дойти до Ледовитого океана, далее вдоль побережья на восток до «Чукотского носа», откуда, повернув на юг, опять же по побережью, дойти до устья р. Анадырь [33]. Чукотский поход 1731 г. достаточно известен в литературе. Однако после Г. Ф. Миллера [34], В. Н. Берха [35], Н. Щукина [36] и А. С. Сгибнева [37] никто из историков не брался детально проследить события этого похода, ограничиваясь лишь самыми общими и зачастую краткими сведениями в рамках изучения этнической ситуации в регионе [38], истории географических открытий [39], истории России [40], Сибири и Дальнего Востока [41]. При этом ряд исследователей рассматривали поход почти исключительно как географическую экспедицию, умаляя, соответственно, значение военной стороны дела (Л. А. Гольденберг, И. С. Вдовин, В. В. Леонтьев). Круг источников, которыми можно оперировать при описании этого похода, весьма незначителен и представлен следующим комплексом документов, отложившихся в фонде («портфелях») Г. Ф. Миллера: «Промемория от посланной партии из Анадырского острогу в Якуцкую воевоцкую канцелярию» Д. И. Павлуцкого от 10 февраля 1732 г. Это единственный обнаруженный мной аутентичный документ. Он содержит очень краткую информацию о походе (численность отряда, даты сражений, потери с обеих сторон, количество трофеев) [42]. «Ведомость, сочиненная от Анадырской партии в котором году из города Якуцка до Анадырского острогу отправление возымела и из Анадырска куды путь шествовала и в том пути какое было с немирными иноземцы действие». Ведомость приложена к промемории Д. Павлуцкого, посланной им 20 ноября 1738 г. из Большерецка с Камчатки в Якутск к Г. Ф. Миллеру по запросу последнего (запрос датирован 30 июня 1737 г.). Ведомость содержит краткую информацию о деятельности Анадырской партии с 1729 по 1733 г. и представляет собой хронологический перечень основных событий. Содержащиеся в ней известия о походе 1731 г. очень лаконичны, обобщены и почти дословно повторяют предыдущую промеморию от 10 февраля 1732 г. (видимо, Павлуцкий имел при себе соответствующие копии) [43]. Сведения Г. Ф. Миллера в его «Известиях о северном морском ходе из устья Лены реки ради обретения восточных стран». Данное «Известие» было приложено к рапорту В. Берингу от 27 апреля 1737 г. [44] Известия Г. Ф. Миллера в его «Описании морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных» [45]. Миллер, судя по всему, использовал в своих работах указанные выше промеморию и ведомость Павлуцкого. Кроме того, будучи в Якутске, он мог воспользоваться и другой документацией Якутской воеводской канцелярии, а также расспрашивал непосредственных участников похода. Он сам отметил, что о походе «собрал я не токмо письменныя, но и словесныя известия от людей, в том походе бывших» [46], и «в Якуцке по словесному сказыванию некоторых казаков, которые в той партии были, о путевом тракте и о случившихся в пути реках записал» [47]. Известия переводчика Второй Камчатской экспедиции Якова Ивановича Линденау в его работе «Описание о Чюкоцкой землице, где оная имеетца» 1742 г. [48] Карта Северо-Восточной Сибири 1742 г. Я. И. Линденау, на которой пунктирной линией обозначен маршрут похода 1731 г. [49] Линденау, как уверял Л. А. Гольденберг, пользовался документами Охотской канцелярии, прежде всего материалами, связанными с деятельностью экспедиции Шестакова-Павлуцкого [50]. Показания 1763 г., взятые командиром Анадырской партии Ф. Х. Плениснером у сотников Осипа Нижегородова, Ивана Попова, пятидесятника Алексея Русанова, казаков Василья Кургуцкого, Степана Перфильева, Ивана Русанова, Алексея Шипунова, Прокопия Чертовских. Показания содержат воспоминания казаков о походе 1731 г. [51] Показания 1772 г., взятые командиром Гижигинской крепости Я. М. Пересыпкиным у отставных казаков Василия Куркуцкого (Кургуцкого), Прокопья Чертовских, Ивана Русанова. В этих показаниях «респонденты» по сравнению с показаниями 1763 г. внесли существенные дополнения, которые позволяют детализировать ряд событий похода 1731 г. [52] Пересказ показаний 1772 г., содержащийся в работе Т. И. Шмалева 1775 г., — «Примечание, учиненное капитаном Тимофеем Шмалевым, с которого времяни чукоцкой народ россианам стал быть известен и как с чукоцкой так и российской стороны что примечания достойнаго следовало до произшествия в Гижигинской крепости нынешняго 775 году учиненного с чукчами капитаном Пересыпкиным» [53]. Все эти сведения дополняет ряд других документов, сохранившихся как в «портфелях» Миллера, так и в других фондах РГАДА и ранее не использовавшихся или слабо использовавшихся историками [54]. Необходимо заметить, что в некоторых указанных источниках содержится неверная датировка похода Павлуцкого, на что ранее исследователи не обращали внимания. Миллер первоначально, в своих «Известиях о северном морском ходе» 1737 г., датировал поход 1730-м годом. Позднее, получив более достоверные сведения, в «Описании морских путешествий» он уточнил хронологию. Указание на 1730 г. содержится также в «воспоминаниях» анадырских казаков 1772 г. В этом году к командиру Гижигинской крепости капитану Пересыпкину обратился Т. И. Шмалев [55], который собирал сведения по истории русско-чукотских отношений. Шмалев прислал «вопросные пункты», на которые просил дать ответы, используя вывезенные из Анадырска в Гижигинск архивные материалы, а также свидетельства непосредственных участников событий. Уже первые три пункта «вопросника» Шмалева касались начала деятельности в Анадырске Павлуцкого и его походов на Чукотку. На эти пункты Пересыпкину пришлось составлять ответы на основе опроса свидетелей, т. к. «прежние дела Павлуцкого» не сохранились. Пересыпкин сообщил, что 1 октября 1772 г. взял «сказку» с находившихся в Гижигинске участников первого похода Павлуцкого отставных казаков Василия Кургуцкого, Прокопия Чертовских и Ивана Русанова. Их показания Пересыпкин включил в ответы, которые переслал Шмалеву. В этих ответах поход и датирован 1730-м годом [56]. Произошла несомненная ошибка: то ли казаки за давностью лет перепутали годы (хотя в 1763 г. они же сами в «сказках», поданных Плениснеру, датировали его 1731-м годом), то ли писарь допустил неточность. Интересно, что в тех же самых «ответах» Пересыпкина сообщается: Павлуцкий в Анадырск прибыл только в сентябре 1730 г. [57], соответственно, никак ранее этой даты не мог совершить свой поход. Сам Пересыпкин не заметил этого противоречия. В свою очередь, Шмалев полностью доверился ответам из Гижигинска и впоследствии во всех своих работах уверенно датировал первый поход Павлуцкого 1730-м годом и, более того, на один год позднее сдвинул ряд последующих событий [58]. При этом он абсолютно игнорировал датировку похода 1731-м годом, содержащуюся в материалах Миллера и Плениснера, хотя и был с ней знаком. Сопоставление всех вышеназванных источников не позволяет с максимальной точностью восстановить картину похода 1731 г., поскольку имеются хотя и непринципиальные, но многочисленные противоречия (которые в разных вариациах повторяются в литературе). Во-первых, по-разному указывается численность отряда, отправившегося на Чукотку: 230 регулярных и нерегулярных чинов, 270 коряков и юкагиров [59]; 236 пятидесятников и казаков и 280 коряков и юкагиров [60]; 215 русских служилых людей, 160 коряков и 60 юкагиров [61]. Последние цифры указал в своей «промемории» Павлуцкий, и поэтому они представляются наиболее достоверными. Впоследствии ими оперировали Миллер и Сгибнев, а затем большинство исследователей. Общая численность отряда (435 чел.) по сибирским меркам являлась значительной. Никогда до этого русские на северо-востоке Сибири для одного похода против «иноземцев» не собирали столь внушительные силы. Причем в составе служилых людей, как явствует из «промемории» Павлуцкого, было какое-то количество казачьих детей и промышленных людей. Во-вторых, фигурируют разные даты выступления отряда Павлуцкого в поход. Миллер сначала указал середину февраля, затем 12 марта 1731 г. В казачьих «воспоминаниях» 1763 г. указывается 2 марта, а в «воспоминаниях» 1772 г. — начало февраля. Сам Павлуцкий называл 12 марта 1731 г. [62]. Скорее всего, он выступил в поход после того, как с Камчатки, из Большерецкого острога, в ответ на его требования от 9 октября 1730 г. в Анадырск прибыло небольшое подкрепление (3 гренадера и 10 казаков), которое доставило необходимые боеприпасы — пушечные ядра, пули, порох, фитили [63]. Равным образом по-разному датируются события похода. Мы располагаем по меньшей мере четырьмя версиями. Первая принадлежит Павлуцкому и имеет точные датировки важных событий («баталий» с чукчами). Ее использовал и Миллер в своем «Описании…», но с дополнением ряда существенных моментов (о которых Павлуцкий не сообщил). Вторая и третья версии изложены в казачьих воспоминаниях 1763 и 1772 гг. В них хронология похода весьма размыта, что вполне объяснимо: через тридцать, а тем более сорок лет казаки уже с трудом вспоминали даты. И «сказка» 1772 г. как раз больше всех других свидетельств грешит отсутствием точных хронологических «привязок». Четвертая версия содержится в «Описании…» Я. Линденау и вообще не имеет ссылок на конкретные даты. Зато в ней встречается точная периодизация похода с разбивкой по неделям. Естественно, что в датировке основных событий похода мы должны придерживаться версии Павлуцкого, но ее необходимо дополнить сведениями Миллера, Линденау и казачьих «воспоминаний». Последние представляют особую ценность, так как содержат более развернутую иноформацию о самих событиях, ибо казаки обратили внимание на подробности и детали, которые Павлуцкий, Миллер и Линденау не сочли нужным зафиксировать. В-третьих, из-за почти полного отсутствия в источниках точных указаний на географические объекты невозможно четко определить маршрут движения отряда Павлуцкого. Сам капитан, кроме упоминаний о «Ковымском» и «Анадырском» морях, не дал более никаких географических привязок. В других документах упоминаются только реки Убойная (ныне Убиенка), Белая (Белая) и Черная (Танюрер), впадающие в р. Анадырь с севера, и гора Сердце-Камень (судя по описаниям и картам XVIII в., это гора Прискальная на восточном берегу залива Креста [64]). Все остальное — это «неведомые» и «незнаемые» реки и заливы. Не вносит никакой ясности и карта Линденау, хотя на ней и обозначен маршрут движения отряда Павлуцкого и даже места его сражений с чукчами. Дело в том, что эту карту из-за ее несовершенства (неверное и весьма приблизительное изображение Чукотки, отсутствие градусной сетки) абсолютно невозможно сопоставить с современной картой и, соответственно, точно определить маршрут движения. Предпринятая Магидовичами попытка сделать точные географические привязки, хотя и заслуживает внимания, но все же вряд ли может быть признана безусловной, поскольку является лишь авторским предположением, не подкрепленным фактическими данными [65]. Итак, 12 марта 1731 г. Павлуцкий с отрядом, состоявшим из русских казаков, казачьих детей, промышленных людей и союзных ясачных юкагиров и коряков, отправился в свой первый чукотский поход. Много лет спустя Шмалев записал со слов бывших анадырских жителей легенду, согласно которой находившийся в Анадырске священник Ермолай посоветовал Павлуцкому выступить в поход «не обыкновенною дорогою», «а приказал, как Анадырской острог стоял на острову, на коем поблизости острога и во весь остров был лес густой, которой оной священник приказал просекать и тою просекою команде следовать. Но и тогда днем отправитца не приказал же, а смотря по звездам, дождав времяни, благословил выступить в ношныя часы» [66]. От острога отряд двинулся на север. В качестве провожатых выступали юкагиры, лучше всех знавшие местность. По сведению Миллера, отряд продвигался очень медленно, делая в день не более 10 верст. Пройдя гористыми и безлесными местами вершины р. Убиенки, свернули на северо-восток и через верховья р. Белой вышли в верховья р. Танюрер (Черной). Отсюда, по-прежнему держа путь на северо-восток, достигли побережья Чукотского моря, выйдя в конце апреля — начале мая к устью какой-то реки. Вряд ли будет ошибкой считать, что этой рекой была Амгуэма, самая крупная река в данном районе [67]. Верховья р. Амгуэмы вплотную подходят к верховьям р. Танюрер, и вполне логично предположить, что отряд Павлуцкого с Танюрера перевалил на Амгуэму и по ее замерзшему руслу спустился к устью. Отсюда отряд повернул на восток. Миллер сообщал, что он шел по льду на значительном удалении от берега, а казаки в своих воспоминаниях утверждали, что они двигались по берегу «болотными ж гористыми и безлесными местами». 9 мая, как вспоминали казаки в 1763 г., отряд обнаружил на берегу юрту «сидячих» чукчей, «в коей бывших чукоч, — как утверждали те же казаки, — не призывая оной Павлуцкой в подданство побил до смерти». Были убиты 6 мужчин. Причем сами чукчи, понимая, что им не избежать смерти или пленения, успели до собственной гибели умертвить (заколоть) своих женщин и детей. В добычу были захвачены 100 оленей. В казачьих воспоминаниях 1772 г. дается несколько иная трактовка этого первого столкновения с чукчами. Были обнаружены не одна, а две юрты, причем оленных чукчей. Из них 30 мужчин были убиты, а остальные разбежались. В добычу захватили до 2 тыс. оленей, а имущество чукчей было разделено среди команды. После этого следовали далее, вдоль побережья, на восток до «первой» губы, «коя не очень велика». Перейдя эту губу по льду ночью «с вечера до солночного всходу», увидели в море недалеко от берега отпрядыш (одиноко стоящую скалистую гору или скалу), на котором заметили одну «земляную» юрту «пеших» чукчей. Юрту атаковали и «бывших в ней чюкоч побили»: по одним данным, до 6 чел., по другим — «дватцать человек, да баб и робят побито, а сколько не упомнят». Двигаясь далее вдоль берега, перешли по льду, на этот раз уже днем, еще одну губу, «коя противу прежней более». Последнее обстоятельство дало основание И. П. и В. И. Магидовичам считать, что это была Колючинская губа — самый большой залив на Чукотском полуострове [68]. Однако для подобного утверждения нет достаточных оснований, поскольку от р. Амгуэма до Колючинской губы имеется несколько заливов разной величины (лагуны Укоугепильгын, Кутывги, Ванкарем, Пынгопильгын). Так что, какую губу имели в виду казаки, можно только гадать. Перейдя губу, отряд повстречался с 30 оленными чукчами, с которыми Павлуцкий через переводчика казака Семена Онкудинова вступил в переговоры. Павлуцкий пытался уговорить чукчей «поддаться Российской державе». Чукчи в свою очередь, не без ехидства, попросили русских не уничтожать захваченных чукотских оленей, заявив, что все равно отберут их назад. Более того, они стали угрожать Павлуцкому полным уничтожением его отряда, бахвалясь собственными силами. В пересказе казаков это звучало следующим образом: «Наше де войско сами в их Чукоцкую землю принесли свои головы и тулова, которыми де головами и костями будет белеть имевшей близ того места каменной мыс… они де неприятели не будут по российскому войску из своих оружей луков стрелять, но по многолюдству своего войска ременными чаутами (коими они обыкновенно езжалых своих оленей имают) переимают, а головами и костьем разные звери — медведи, волки, россомаки и лисицы — будут идать, а огненное ружье и другое, что есть из железного, получено будет в добычу». Намекнув таким образом на то, что ждет отряд Павлуцкого, чукчи удалились. Но, будучи не робкого десятка, капитан уверенно повел отряд дальше вдоль берега моря. Через пять дней после переговоров, 7 июня (по данным Павлуцкого и Миллера, около 23 мая — по хронологии Линденау; «на Троицын день» — по казачьим воспоминаниям, 17 июня — по Сгибневу), произошло первое крупное сражение с чукчами. Подробное описание этой баталии дано в «сказке» В. Кургуцкого, П. Чертовского и И. Русанова 1772 г. События развивались следующим образом. Отряд дошел до устья большой «незнаемой» реки, впадающей в Чукотское море. На реке был паводок, и она разлилась, лед подтаял, из-за чего перейти реку не было никакой возможности. Тогда Павлуцкий приказал обойти устье реки по морскому льду. Завершив обход и уже подходя к противоположному берегу, увидели большую толпу чукчей, которых «было до тысячи и более» (по другим данным, 700 чел.) под предводительством тойона «северо-восточного моря» Наихню. Чукчи были одеты в железные и лахташные куяки, вооружены луками и копьями с железными и костяными наконечниками, но по большей части, как грозились, имели только ременные чауты, которыми собирались перевязать противника. Первоначально чукчи (как стало ясно из последующих расспросов пленных) думали атаковать отряд Павлуцкого сразу при его выходе на берег, но потом решили сделать это на берегу. Павлуцкий, несмотря на численное превосходство противника и невыгодность своей позиции (между льдом и берегом было пространство талой воды в 30 саженей шириной и глубиной по пояс), приказал идти в атаку. Отряд бросился в воду, чтобы выйти на берег. Здесь на берегу чукчи пытались окружить его, однако в их «поспешности ничего полезного не оказалось». Павлуцкий, будучи офицером регулярной армии и впервые столкнувшись в бою с чукчами, пытался действовать по правилам тогдашнего военного искусства: «против того неприятеля поставя команду в парад так обыкновенно, как и в России на сражениях бывает и чинят сражение». Командовавший левым флангом казачий сотник Василий Шипицын стал убеждать капитана, что в силу малочисленности русских сил, лучше их рассредоточить «человек от человека сажени на полторы, дабы тем неприятелю не дать сильного нашему войску окружение и от того замешания». Павлуцкий отказался это сделать. Но Шипицын тем не менее, апеллируя к интересу «державнейшаго царя государя», стал действовать по своему усмотрению. Он рассредоточил свой левый фланг так, как предлагал, и пошел в атаку на неприятеля. Павлуцкий же повел в атаку свой правый фланг регулярным строем, но просчитался, ибо на этом фланге помимо русских были коряки и юкагиры. Последние не умели воевать сомкнутым строем и «по их всегдашней непостоянности от множественного числа неприятеля пришли в робость», дрогнули и стали отступать. Чукчи потеснили правый фланг к морю. Но тут на выручку корякам и юкагирам подоспели находившиеся при обозе (стоявшем на морском льду) казаки Иван Пурга, Иван Ворыпаев и Василий Заледеев, которые, «усердуя к службе и оказали свою отменную противу протчих храбрость», помогли устоять правому флангу. Тем временем левый фланг отогнал чукчей за их юрты. Сражение, длившееся «с утра во весь день до закату солнца», закончилось победой русских и их союзников. Эту победу обеспечили огнестрельное оружие, грамотная военная тактика Шипицына и, конечно, храбрость и боевая выучка казаков, а также самонадеянность чукчей, многие из которых были «вооружены» только ремнями. К тому же численность чукчей не намного превышала численность отряда Павлуцкого. Судя по воспоминаниям казаков, бой шел на большой дистанции и до рукопашных схваток дело не дошло. Если все обстояло именно так, то русские, действительно, могли продемонстрировать преимущество «огненного боя», которое в рукопашной схватке свелось бы фактически на нет. Чукчи, по разным данным, потеряли убитыми от 450 до 700 воинов, да после того, как исход боя уже определился, чукчанки успели зарезать часть своих детей. В плен попало 100–150 мужчин, женщин и детей, в добычу было взято от 500 до 4 тыс. оленей и чукотские «пожитки» (которые разделили по команде). Оставшиеся в живых чукчи во главе с тойоном Наихню бежали. Отряд Павлуцкого понес незначительные потери: один пятидесятник (Конон Чириков), 1 или 2 казака и 5 коряков были убиты, да 70 чел. получили «легкие раны». Простояв на месте сражения для отдыха и лечения раненных какое-то время, Павлуцкий двинулся дальше. По дороге был встречен чукотский острожек, сооруженный из «езжалых каргышных санок», обтянутых моржовой кожей и обсыпанных камнями, кочками и песком. По окружности острожек для прочности был обвязан ремнями. Жившие там в 8 юртах чукчи, вероятно, отказались подчиниться русским, поскольку были перебиты или взяты в плен, а острожек и юрты разорены и сожжены. Каким путем пролегал дальнейший маршрут отряда, совершенно непонятно. Павлуцкий сообщал, что «пошел еще вперед», но куда именно, не пояснил. Миллер утверждал, что он двинулся по побережью к Чукотскому носу (м. Дежнева), не доходя до которого рядом с устьями двух каких-то рек произошло второе сражение с чукчами. Данные Линденау (в том числе его карта) согласуются с этим утверждением, хотя о реках нет никаких упоминаний. Однако казаки оба раза, в 1763 и 1772 гг., определенно заявили, что, разорив чукотский острожек, отряд повернул вправо и двинулся от берега вглубь Чукотского полуострова. Точно так же считал и А. С. Сгибнев, по мнению которого Павлуцкий сразу после первого сражения повернул вправо от Чукотского моря, чтобы пересечь Чукотский мыс и выйти к «Восточному океану» (Берингову морю). Посередине этого мыса и состоялось новое сражение. И. С. Гурвич вообще полагал, что после первого сражения отряд повернул от Чукотского моря к Берингову и баталия состоялась уже на Берингоморском побережье. И. П. и В. И. Магидовичи попытались соединить эти противоречивые версии, предполагая, что отряд все же дошел до окрестностей м. Дежнева и только потом, оставив морской берег, повернул на юго-запад и, пройдя по безлюдной и гористой местности, столкнулся с чукчами где-то в центре Чукотского полуострова. Но как бы там ни было, 30 июня [69] (по данным казаков, 29, по данным Миллера, 30 июня) отряд Павлуцкого на марше внезапно с двух сторон — с тыла и во фронт — был атакован несколькими тысячами чукчей во главе с тойоном «северо-восточного моря» Наихню и тойоном «восточного моря» Хыпаю (по «сказке» 1763 г. чукчей было 1 тыс., по «сказке» 1772 г. — до 3 тыс.). Павлуцкий, приказав быстро соорудить из аргышных (обозных) санок защиту для больных и раненных, вступил в бой, который продолжался несколько часов. Казаки один раз (в 1763 г.) утверждали, что он шел с утра до обеда, в другой раз (в 1772 г.) — с часу дня до 9 часов вечера. Можно предположить, что и на этот раз дело не дошло до рукопашной и русским удалось отбиться с помощью «огненного боя». Чукчи, потеряв 300–500 чел. убитыми, обратились в бегство. Посланная за ними погоня уничтожила еще несколько человек. Правда, пленными удалось взять не более 10 чел., да в добычу некоторое количество оленей. Вероятно, чукчи, не успев бежать, предпочитали или погибнуть в бою, или покончить жизнь самоубийством. С российской стороны в этом сражении оказалось всего только 20 чел. раненных. В тот же день, после боя, Павлуцкий выслал разведку, чтобы узнать, куда делись чукчи. Разведка дошла до побережья (непонятно, какого), где обнаружила две юрты оленных чукчей. Ее обитатели успели разбежаться, а юрты были сожжены. От плененных в бою чукчей удалось узнать местонахождение большого стада оленей (до 40 тыс. голов), которое и захватили. На месте баталии простояли несколько дней. Далее, по Миллеру, двинулись к Чукотскому носу (м. Дежнева). Но Линденау сообщал, что Павлуцкий только намеревался идти туда, чтобы «Чукоцкой каменной острог разорить», но «за неимением тамо оленного корму, партия туда не следовала, но пошла чрез хребты и шла 2 ½ недели до места, на котором с чукчами третию баталию имела». Казаки (а за ними и С. А. Сгибнев) в соответствии со своей версией утверждали, что отряд продолжил движение по Чукотскому полуострову по направлению к Сердце-Камню (г. Прискальной). Сам Павлуцкий, опять-таки весьма неясно, сообщал, что «пошли с Ковымского моря на Анадырское море». Место третьей баталии локализовать также невозможно. По Павлуцкому, она произошла 14 июля, причем отряд не дошел до Анадырского моря [70]. По Миллеру, 14 июля недалеко от побережья Чукотского моря. По Линденау, где-то посреди Чукотского полуострова в середине июля на расстоянии 2,5 недель пути до г. Сердце-Камень. По данным казаков 1763 и 1772 г., непосредственно около г. Сердце-Камень, рядом с побережьем Анадырского залива, причем не в июле, а в августе. Подробный рассказ об этом сражении сохранился в воспоминаниях 1772 г., согласно которым, в августе отряд недалеко от г. Сердце-Камень встретился с тойоном «восточного моря» Кею, который объявил Павлуцкому, что желает подчиниться русским и заплатить ясак, обещая доставить его на следующий день. Однако на другой день Павлуцкий, не дождавшись к полудню Кею с ясаком, двинулся с половиной своей команды к чукотскому стойбищу, которое располагалось недалеко от русского лагеря и насчитывало 500 воинов [71]. На этот раз тойон на требование выдать ясак ответил категорическим отказом и бросился «вдруг со своим людством на наше войско с копьями». Что произошло, можно только догадываться. То ли чукчи, посовещавшись, решили не платить ясак, то ли это была заранее спланированная хитрость с их стороны (попытка заманить русских в засаду). Но они опять просчитались. Сражение, шедшее с полудня до самого вечера, закончилось очередным разгромом чукчей, потерявших до 200 убитыми и 200 раненными (по другим сведениям убитых было только 40 чел.). Кею удалось бежать с «небольшими людьми». Российскому отряду досталось в качестве добычи 30 оленей и несколько пленных чукчей (возможно, потому, что это были «сидячие» чукчи). Потери составили: один убитый (казак Данила Татаринов) и 30 чел. раненных. В этой третьей «баталии» против отряда Павлуцкого бились «чюкчи с обеих морь». Вместе с чукчами участвовали в битве и несколько эскимосов. Миллер в связи с этим сообщал: «…уверяют, что между убитыми на последнем сражении неприятелями найден один, у коего по обеим сторонам рта на верхней губе были диры, в которые вставливаются зубы из моржевых зубов вырезанные» [72]. Эти данные подтверждаются материалами экспедиции М. Гвоздева, предпринятой в Беринговом проливе. Когда в конце августа 1732 г. экспедиционный корабль вторично прибыл к о-ву Ратманова и Гвоздев с матросами пытался на шлюпке подойти к острову, его неожиданно атаковали местные жители — островные эскимосы, которые, как сообщал Гвоздев, «стали по нас из луков стрелять и мы против их противления выстрелили из трех ружей». Напугав аборигенов, Гвоздев через толмача стал выяснять, что они за народ. Островитяне ответили, что они «чукчи», добавив при этом, что их «родники» «пошли с оленными чюкчами против капитана биться и там де их всех побили» [73]. В данном случае речь, несомненно, идет об участии эскимосов о-ва Ратманова в сражениях чукчей против отряда Павлуцкого в 1731 г. Правда, Крашенинников утверждал, что «маеор Павлуцкой по бывшем некогда сражении с чукчами нашел между мертвыми чукоцкими телами двух человек того народа, у которых по два зуба моржовых под носом были вставлены… А приходили они по объявлению пленников не для вспоможения чукчам, но посмотреть как они с россиянами бьются» [74]. На следующий день отряд, по сведениям казачьих воспоминаний, подошел к г. Сердце-Камень, где к Павлуцкому явились тойон Чимкаиган и «лучший человек» Копенкин. Они предложили себя в аманаты, заявляя, что их «родники» будут тогда вносить ясак. Павлуцкий согласился. Однако «родники» вместо уплаты ясака «по каменьям и сопкам разбежались», чем поставили под угрозу жизнь аманатов. В результате, через несколько дней Копенкин зарезал себя ножом, а Чимкаигин попросил Павлуцкого убить его, «потому что как дети, так и родники ево за ним не пошли». Просьба была исполнена. От г. Сердце-Камень отряд пошел вдоль губы, «коя лежит от устья Анадырского в море» (залив Креста), обошел ее и вышел к верховьям р. Танюрер. Отсюда прежним путем, через верховья рек Белой и Убиенки, вернулись в Анадырск. По данным Миллера, только после третьего сражения отряд за 10 дней пересек Чукотский полуостров и вышел к Анадырскому заливу. Далее, двигаясь частью на байдарках по воде, частью по суше, подошли к Сердце-Камню, откуда «тою же дорогою, которою шел к Чукотскому носу», Павлуцкий вернулся в острог. Дата возвращения в Анадырск, разумеется, также варьируется в разных источниках: называются сентябрь, октябрь, ноябрь. В литературе, как правило, вслед за Павлуцким и Миллером указывают 21 октября 1731 г. Поход, длившийся 8–10 месяцев, несомненно, был очень труден и изнурителен. Отряд Павлуцкого по горам, болотам и тундре прошел около 2 тыс. км. Причем важно отметить, что в походе на Чукотку впервые принимало участие такое большое количество людей. А это требовало соответствующей организации, в первую очередь обеспечения продовольствием, вооружением, боеприпасами и средствами передвижения. И здесь нельзя не отметить заслуги самого Павлуцкого, который, будучи командиром, на должном уровне сумел обеспечить и провести столь ответственное и сложное мероприятие. Как писал В. Н. Берх, «поход его по Чукотской земле есть подвиг, заслуживающий отличное уважение, и приносящий особенную честь его имени» [75]. Пока стояли холода и лежал снег, люди передвигались на санках, запряженных оленями, которыми снабдили отряд коряки и юкагиры. Всего было около 700 упряжек, кроме того, за отрядом гнали стадо запасных упряжных оленей. На 5–6 чел. везли меховой полог для ночлега. С наступлением тепла (казаки вспоминали, что с 15 мая) от санок пришлось отказаться, «шкарб» по 1,5–2 пуда стали грузить на вьючных оленей, а люди шли пешком, неся на себе амуницию и вооружение. С продовольствием, судя по всему, проблем не было. Первоначально гнали за собой каргин — оленей, специально предназначенных для питания. Потом кормились оленями, захваченными у чукчей. Зато казаки в своих воспоминаниях особо отметили огромные сложности с приготовлением горячей пищи. Отсутствие леса заставляло разводить огонь «с нуждою» из ерника и мха. От голода, правда, никто серьезно не пострадал, но зимние холода и летняя сырость, изнурительные переходы по болотистой тундре и горам, случавшиеся переправы через реки привели к повальным заболеваниям. «От поветрия» (вероятно, простуды) к концу похода болела почти половина отряда, а 8 человек казачьих детей и промышленных людей даже умерло. В боях же погибло 4 (по данным Павлуцкого, 3) русских казака, 1 юкагир (неизвестно в каком сражении) и 5 коряков, один (Семен Каначкин) потерялся в тундре. По другим данным (отраженным в «Реестре, сколько в партии служилых людей побито и померло и безвестно пропало», составленном в январе 1738 г. в Канцелярии Охотского порта), в походе погибло 3 казака, умерло 10 чел. и 1 пропал без вести [76]. Понесенные материальные затраты, как и усилия, не дали, однако, ожидаемого результата. Главные цели остались недостигнутыми: несмотря на три крупных разгрома чукчи не были покорены, а о поиске морских островов Павлуцкий во время самого похода, вероятно, вообще перестал думать. Итоги оказались более чем скромными: отряд мог бы поставить себе в заслугу только нанесение чукчам материального урона (захват оленей) и уничтожение какой-то части их боеспособного населения (мужчин-воинов). О потерях противника Павлуцкий скромно сообщил, что «побили их чюкоч немалое число». Если верить другим свидетельствам, за все время похода российским отрядом было убито, не считая женщин и детей, по минимальным подсчетам 802, по максимальным 1450 чукотских воина (казаки в 1772 г. говорили о 1452 убитых). Но данные цифры вызывают большое сомнение. Гурвич считал, что они сильно преувеличены [77]. И на самом деле, в начале XVIII в. общая численность населения Чукотки составляла примерно 8–9 тыс. чукчей, да около 4 тыс. эскимосов [78]. Считая, как принято в литературе, число мужчин вдвое меньше, получается около 6 тыс. чел., а взрослых мужчин, соответственно, 3 тыс., возможно, даже еще меньше. Побывавший у чукчей в 1711 г. казак Попов указывал, что у них насчитывалось около 2 тыс. лучников, т. е. воинов [79]. В таком случае получается, что отряд Павлуцкого уничтожил половину взрослого мужского населения Чукотки. А это совершенно невероятно, учитывая, что после 1731 г. военная активность чукчей не только не снизилась, но, наоборот, возросла. Так что казаки в воспоминаниях, выпячивая свои заслуги, весьма преувеличили потери чукчей. Речь может идти скорее всего о нескольких сотнях убитых. Хотя и эта цифра, учитывая малочисленность чукчей, была для них, конечно, ощутимой. В добычу отряд захватил, по некоторым данным, 40 630 оленей, которые были разбиты на 12 табунов, «в коих было по 1000 и по две». Табуны отданы под присмотр коряков и юкагиров, но из-за их нерадивости многие олени разбежались. Часть сумели отогнать чукчи, часть была употреблена на пропитание. В итоге в Анадырск привели не более 500 оленей. В числе значимых трофеев оказались 12 железных куяков, а также вещи, принадлежавшие отряду Шестакова (знамя, фузеи, винтовки, личное имущество казачьего головы [80]), 136 красных и 5 «сиводущатых» лисиц. Кроме того, удалось освободить из чукотского плена 42 коряка и 2 русских (Илью Панкарина и Анну Ворыпаеву) и взять, в свою очередь, в плен около 150–160 чукчей (мужчин, женщин и детей). К отряду также присоединился бежавший из чукотского плена якутский служилый Семен Рыпаев [81]. По сведениям П. А. Словцова, много чукотских пленных было впоследствии выслано из Анадырска в Якутск и Иркутск, но все они погибли в дороге [82]. Таким образом, приобретения были незначительны. Как писал Гурвич, «поход не принес дохода казне, не обогатил он и участников» [83]. Более того, союзники русских юкагиры и коряки потеряли в этом походе более 4 000 оленей, отданных ими для обеспечения движения и пропитания [84]. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 8 дек 2013 Ряд историков считает, что к несомненным заслугам экспедиции Павлуцкого 1731 г. надо отнести географическое обследование Чукотки [85]. Но подобное утверждение не имеет под собой никакий оснований. Павлуцкий в своей «промемории» в Якутскую воеводскую канцелярию дал только самое общее краткое описание Чукотки: «Чюкоцкая земля кругом Анадырского носу самая малая и пустая, лесов и никаких угодей в той земле, рыбных и звериных промыслов не имеетца, токмо довольно каменных гор и шерлобов да воды, а больши каменных гор и воды во оной земли ничего не обретаетца, и вышеписанные немирные чюкчи живут во оной земле при морях и питаютца нерпой и моржевым и китовым жиром и травой… оные чюкчи народ непостоянной, не так как протчие иноземцы в ясашном платеже обретаютца» [86]. Аналогичные сведения содержит и его рапорт в Тобольскую губернскую канцелярию, где, кроме того, есть интересные замечания о самих чукчах: «Чукчи народ сильный, рослый, смелый, плечистый, крепкого сложения, разсудительный, справедливый, воинственный, любящий свободу и не терпящий обмана, мстительный, а во время войны, будучи в опасном положении, себя убивают. Стреляют из луков и бросают камни, но не очень искусно» [87]. Как видим, впечатление от Чукотки у Павлуцкого сложилось довольно удручающее и не вселяющее никакого оптимизма в вопросе быстрого подчинения чукчей русской власти. Вероятно, и у остальных русских участников похода мнение о чукотской земле оказалось подобным. Однако общие впечатления о Чукотке и чукчах не означают, что проводилось географическое исследование данного района — этого отряд Павлуцкого как раз не предпринимал. В пользу этого говорит следующее обстоятельство: если бы действительно велось обследование Чукотки, то результатом стали бы разного рода описания и картографические материалы. И эти описания и карты, поступив в Петербург, несомненно были бы переданы в распоряжения руководства Второй Камчатской экспедиции, которая как раз в это время разворачивала свою деятельность и собиралась, в частности, совершать плавание к проливу между Чукоткой и Аляской. В материалах экспедиции, достаточно обстоятельно изученных историками, сохранились бы хоть какие-то данные о географических исследованиях Павлуцкого. Однако обнаружить их не удалось. Даже Миллер, участник Второй Камчатской экспедиции, который специально и по «свежим следам» собирал информацию о географических открытиях на Северо-Востоке Сибири, находясь в Якутске, не нашел никаких документов о маршруте Павлуцкого и вынужден был довольствоваться рассказами очевидцев. Как он писал, «последней поход капитана Павлуцкого, которой в 1727 году из Правительствующаго сената отправлен был с якуцким казачьим головою Афонасьем Шестаковым для покорения немирных чукчей, подает нам в географии сих стран также некоторое изъяснение, котораго бы, может быть, без того получить невозможно было. Но я о том ничего больше объявить не могу, кроме того, что я здесь в Якуцке по словесному сказыванию некоторых казаков, которые в той партии были, о путевом тракте и о случившихся в пути реках записал» [88]. Другой современник и участник Камчатской экспедиции Линденау, судя по его карте Чукотки и «Описанию о Чюкоцкой землице, где оная имеетца», также смог использовать только самые общие сведения и не располагал никакими описаниями и картами похода 1731 г., хотя специально занимался сбором сведений, в частности, составил подробное «Географическое описание реки Анадыря» и описание «Дорога из Анадырского острога в полуденную сторону». Обратим внимание на то, что Охотское побережье и Камчатка изображены на его карте достаточно точно и с подробностями, тогда как изображение Чукотки и течения р. Анадырь дано весьма «грубыми мазками» и без детализации. Так что встречающиеся в литературе указания на карту Линденау как свидетельство результатов географических исследований Павлуцкого [89], вряд ли обоснованны. Более правильным представляется мнение П. А. Словцова, который в свое время писал: «Из Чукотского похода, к сожалению, наукам не досталось никакой добычи: ни указаний рудных, ни замечаний географических или физических» [90]. Вместе с тем, поход 1731 г. ясно дал понять, что быстро подчинить чукчей не удастся. Павлуцкий в упомянутом рапорте в губернскую канцелярию безнадежно констатировал: «…привести чукоч в подданство невозможно, потому что у них нет ничего святого: дети отступаются от отца, отцы от детей», имея в виду, что система аманатства в отношении чукчей совершенно не работает. Сохранилось, правда, смутное известие, что после похода Павлуцкого какая-то группа чукчей якобы стала вносить ясак. В 1733 г. анадырский заказчик И. Батанкуев сообщал в Тобольск: «Сидячие чукчи платят ясак лисицы красные малое число повольно, а иного году не платят» [91]. Якутская воеводская канцелярия, заполняя в середине 1737 г. анкету Миллера, в общей массе ясачноплательщиков Анадырского острога назвала и чукчей: «имеютца народы ясашныя иноземцы, называемыя юкагири, коряки, чукчи шестьсот восмьдесят два человека», на которых был положен годовой оклад ясака 38 соболей, 3 «сиводущатых» и 638 красных лисиц [92]. Но сколько именно было чукчей, канцелярия не уточнила. К тому же неизвестно, был ли это на самом деле ясак или чукчи приносили пушнину для обмена на русские товары. Зато вполне определенно можно говорить о том, что политическая ситуация в регионе после похода только ухудшилась. Жесткие действия отряда Павлуцкого не умиротворили чукчей, а наоборот, усилили их воинственный пыл. Участие в походе юкагиров и коряков, с которыми у чукчей и до этого были враждебные отношения, еще более способствовало углублению межэтнических конфликтов. Вдовин отмечал, что от расправы Павлуцкого пострадали не только те чукчи, которые совершали набеги на коряков, русских и юкагиров, но и те, которые к этим набегам были совершенно непричастны, «следствием этого было то, что чукчи получили моральное оправдание для нападений на оленных коряков и юкагиров как участников похода Д. Павлуцкого» [93]. Другой известный этнограф Гурвич обратил внимание на то, что «хотя чукчи понесли известные жертвы, экспедиция не изменила соотношение сил между коренным населением северо-востока, тем более что после похода 1731 г. военные действия против чукчей не предпринимались почти на протяжении целого десятилетия» [94]. Особо стоит отметить методы, которыми Павлуцкий действовал против чукчей. В свое время Берх писал, что он «употреблял все способы на склонение их в подданство, но буйный народ сей, отвергши миролюбивые предложения, принудил его вступить с ними в сражение» [95], т. е. «виноватыми» были сами чукчи, не понимавшие всех благ российского подданства. Ряд советских историков, затушевывая военную сторону дела, пошли еще дальше. В частности, в «Очерках истории Чукотки» утверждалось, что «на посту начальника Анадырского острога Павлуцкий зарекомендовал себя активным сторонником именно мирного сотрудничества с коряками, юкагирами, чукчами» [96]. Но были и противоположные оценки. Так С. Б. Окунь указывал на «опустошения, которые произвел Павлуцкий в Чукотской земле» [97], а Гурвич писал, что «действия Павлуцкого имели чисто карательный характер» [98]. Сам Павлуцкий в своих донесениях неизменно подчеркивал, что в отношении «немирных чюкоч» стремился действовать «ласкою и приветом», а силу применял только потому, что они отказывались «ясак платить и аманатов дать» и оказывали сопротивление. Однако имеющиеся в нашем распоряжении другие источники однозначно свидетельствуют, что Павлуцкий был жестким и даже жестоким человеком. Будучи храбрым офицером-служакой, он не отличался дипломатическими способностями и не смог найти с чукчами общий язык. На свои прямолинейные призывы в российское подданство он получал такие же прямолинейные отказы, а подчас вообще даже не утруждал себя переговорами, предпочитая сразу действовать грубой силой, «побивая чукчей до смерти». Понятно, что такие действия не способствовали взаимопониманию между русскими и чукчами. На русских чукчи могли смотреть только как на врагов и союзников своих врагов — юкагиров и коряков. Не зря в чукотских сказках и преданиях Павлуцкий запечатлен как безжалостный воин, желающий истребить всех чукчей. Они даже дали ему прозвище «Якунин» (Jakуннiн), что значит «худоубивающий» [99]. Вернувшись в Анадырск, Павлуцкий, не получив еще никаких предписаний от губернского начальства, продолжал действовать по собственному усмотрению. К этому времени ситуация в регионе стала развиваться совсем не так, как планировали организаторы экспедиции в 1727 г. После разгрома Шестакова из повиновения русской власти стали выходить коряки Охотского и Берингоморского побережий. В сентябре 1730 г. ямские, ирецкие и сигланские коряки уничтожили оставшуюся часть отряда А. Шестакова (26 чел. во главе с пятидесятником И. Лебедевым), захватили и сожгли Ямской острог. В июле 1731 г. вспыхнуло восстание ительменов на Камчатке, из-за которого морская партия экспедиции вынуждена была отложить свой вояж к Анадырскому устью. Выступление коряков первоначально не сильно озаботило Павлуцкого: он продолжал действовать по своему плану и совершил поход на Чукотку. Но известие о восстании ительменов, полученные им 16 января 1732 г. [100], заставили его переключить внимание с севера на юг. Он или сам, или, скорее всего по подсказке старожилов-анадырцев, понял, что «измена» коряков существенно подрывает русские позиции в регионе, поскольку «бунтовщики» перекрывают сухопутное сообщение между Анадырском и Камчаткой. Поэтому весной 1732 г. он наносит удар по корякскому Паренскому острожку (в устье р. Парень, впадающей в Пенжинскую губу), где сконцентрировались значительные силы восставших. Поход завершился полным разгромом паренских коряков, после чего капитан отправил отряд казаков (95 чел.) во главе с пятидесятником Иваном Атласовым восстановить разрушенный коряками еще в 1715 г. Олюторский острог и призвать в подданство олюторских пеших коряков [101]. Атласов выполнил задание: «на усть Посторонной речки, которая пала в Алютор, построил острог мерою в длину и в ширину по 20 сажень, агорожен в заплот, и в том остроге построил часовню и государев двор и ясашную избу и казенные анбары и служилым людем казармы в стене» [102]. Таким образом, Павлуцкому удалось (правда, только на короткое время) «утихомирить» коряков и восстановить русские позиции на перешейке, связывающем Камчатку с материком. Вернувшись в начале мая 1732 г. в Анадырск, Павлуцкий организовал еще один поход на Чукотку. В отличие от предыдущего он остался фактически неизвестным в исторической литературе. Из всех исследователей о нем упомянул только В. Маргаритов. Согласно его версии, Павлуцкий отправил из острога отряд казаков к устью р. Анадырь для встречи судна «Св. Гавриил», которое под командой Я. Генса должно было прибыть с Камчатки [103]. Иную версию в 1738 г. изложил в своей «Ведомости» сам Павлуцкий. Он очень кратко сообщил следующее: «А маия 27 числа по вскрытии вешней полой воды путь возимел на судах вниз реки Анадыря до Анадырского устья для проведывания Анадырского устья и усмотрения неясашных и неплатежных немирных чюкоч на старые их жилища и приплыли по край моря июля 14 числа и их чюкоч изыскивали и сыскать нигде не могли для того мореходных судов в Анадырску не обретаетца» [104]. Как видим, во-первых, Павлуцкий сам ходил в поход, во-вторых, он по-другому представил цель похода. Однако верной представляется все же первая версия. Дело в том, что своим «ордером» от 11 февраля 1732 г. Павлуцкий приказал геодезисту М. Гвоздеву (Генса он отстранил от командования) после подавления восстания ительменов действовать согласно прежним планам: выйти в море и идти к устью Анадыря и к «Большой Земле» против «Анадырского носа» (Чукотского мыса). Поскольку планировалось совместное действие морского и сухопутного отрядов, Павлуцкий вполне естественно должен был встретить бот «Св. Гавриил». Однако встречи не произошло, т. к. капитан не дождался судна и 14 июля отправился с устья Анадыря в острог, а «Св. Гавриил» под командованием Гвоздева появилось в устье только 3 августа [105]. Позднее, в 1738 г., в своей «Ведомости» Павлуцкий отразил только случившиеся события, ограничившись общими фразами о «поиске» чукчей. Вероятно, по возвращении из второго чукотского похода, получив 18 августа 1732 г. указ Тобольской губернской канцелярии от 10 августа 1731 г., капитан и его команда приступили к реконструкции Анадырского острога. К этому времени острог, располагавшийся на острове на р. Анадырь, представлял собой небольшое поселение, имевшее незначительные укрепления в виде частокола и одной сторожевой вышки. В остроге стояли ясачная изба, «казенка» для содержания аманатов, сени, 6 амбаров, государев двор из трех строений. За стенами острога находились несколько жилых построек. Павлуцкий построил «вновь рубленой деревянный острог мерою в длину и поперег по 20 сажень, в вышину в полпята аршина, да на том же остроге на четырех стенах по углам построены 4 башни, пятая над проезжими воротами». Были отремонтированы старые и построены новые казенные здания внутри острога. За острогом разместилось около 80 дворов служилых людей и часовня [106]. Правда, нельзя исключить, что реконструкция острога проводилась постепенно, в течение 1731–1732 гг. По крайней мере, сам Павлуцкий в своей «Ведомости» не назвал точной даты окончания строительства, а просто сообщил, что новый острог построен в его «бытность». Тем же указом Тобольской канцелярии подтверждались полномочия Павлуцкого как главного командира экспедиции, а также ему предписывалось «на чюкоч и на протчих немирных иноверцов войною до указу Ея И. В. не поступать», а «призывать в подданство ласкою». Поняв, что данный указ обрекает его на бездействие (ибо «разводить» дипломатию с иноверцами он не хотел или не умел), Павлуцкий для прояснения общей ситуации и своей собственной роли выезжает 5 ноября 1732 г. в Якутск, оставив в Анадырске вместо себя начальником военной команды гренадера Машрукова [107]. Анадырский комиссар Тарабыкин, у которого, судя по его репликам в адрес Павлуцкого, сложились с ним недружелюбные отношения, сообщил в Якутскую воеводскую канцелярию, что «Павлуцкой минувшаго 732 году без указу Ея Императорского величества из Анадырска уехал в Якуцк, також с собою пятнатцать человек взял служилых же». Он же негативно отнесся к действиям Павлуцкого против коряков, заметив в своем донесении: «Оной же капитан Павлуцкой минувшаго 732 году ходил в поход в паренские сидячие коряки острог, их разорил и самих их коряк побил, в том числе и ясашных, от чего ныне в ясашном зборе чинитца недобор» [108]. Не исключено, что жесткие действия Павлуцкого против паренских коряков вызвали недовольство властей. Сохранилось известие о том, что в октябре 1735 г. анадырский комиссар П. Шадрин выслал в Якутск «следственное дело» о походе Павлуцкого. Но в чем заключалось это следствие, и к каким результатам привело, по источникам не прослеживается. Как отметил позднее Шмалев, «по оному доношению и по сообщенным при нем допросах было ль куда в главную команду представляемо и какая на то резолюцыя воспоследовала или нет и для чего, о том бытности показанного камисара Петра Шадрина по делам не отыскано» [109]. В декабре 1732 г. Сенат назначил Павлуцкого помощником к майору В. Ф. Мерлину, отправленному на Камчатку для расследования причин ительменского бунта. Сенатским указом 23 февраля 1733 г. за свою «чукотскую» службу и «за долговремянное в таком дальном крае бытие» он был произведен в майоры [110]. ПРИМЕЧАНИЯ 1. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 354об; ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 8–25об; Экспедиция Беринга. Сб. док. М., 1941, с. 71–72; Русская тихоокеанская эпопея. Хабаровск, 1979, с. 137; Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями Беринга. Магадан, 1984, с. 40; Сафронов Ф. Г. Тихоокеанские окна России. Из истории освоения русскими людьми побережий Охотского и Берингова морей, Сахалина и Курил. Хабаровск, 1988, с. 41. 2. О целях, задачах и организации экспедиции см. подробнее: Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями Беринга; Зуев А. С. Анадырская партия: причины и обстоятельства ее организации // Вопросы социально-политической истории Сибири (XVII-XX века). Новосибирск, 1999. 3. Конфликт между Д. И. Павлуцким и А. И. Шестаковым достаточно подробно описан в работе Л. А. Гольденберга. Там же дан обстоятельный обзор подготовительных мероприятий экспедиции, которые проводились Павлуцким и Шестаковым по пути следования до Якутска и в самом Якутске в течение 1727–1729 гг. (Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 45–65). 4. Описание движения отряда Павлуцкого см.: РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 354об. -355об; № 528, ч. 2, д. 3, л. 3–12; В. И. Греков ошибочно датировал выступление Павлуцкого из Якутска 27 августа, а Ф. Г. Сафронов — сентябрем (Греков В. И. Очерки из истории русских географических исследований в 1725–1765 гг. М., 1960, с. 49; Сафронов Ф. Г. Тихоокеанские окна России, с. 41). 5. Экспедиция Беринга, с. 73; Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 78. 6. О походе А. Шестакова и его разгроме см.: РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 31–36; Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки. Экспедиция Шестакова // Морской сб. СПб., 1869. Т. 100. № 2, с. 15–16. 7. Экспедиция Беринга, с. 73–74; Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана в первой половине XVIII в. Сб. док. М., 1984, с. 91–92; Стрелов Е. Д. Акты архивов Якутской области (с 1650 г. до 1800 г.). Якутск, 1916. Т. 1, с. 132; Миллер Г. Ф. Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с российской стороны учиненных // Миллер Г. Ф. Сочинения по истории России. М., 1996, с. 65; Берх В. Н. Путешествие казачьего головы Афанасия Шестакова и поход майора Павлуцкого в 1729 и 1730 годах // Сын Отечества. СПб., 1819. Ч. 54. № 20, с. 12–13; Дивин В. А. Русские мореплавания на Тихом океане в XVIII веке. М., 1971, с. 77; Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями Беринга. с. 74, 78. 8. См. также: Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 79. 9. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 355об., 340; № 528, ч. 2, д. 3, л. 8–8об. 10. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 27об. -29об. По сведениям казаков Кургуцкого и Чертовского, вспоминавших в 1772 г. обстоятельства похода Павлуцкого в Анадырск, вместе с ним прибыло 230 чел. (РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 3, л. 8). А. Сгибнев считал, что после появления Павлуцкого в Анадырске военная команда там стала насчитывать 235 человек. (Сгибнев А. С. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке // Морской сб. СПб., 1869. Т. 101. № 4. с. 126–127. Сгибнев А. C. Материалы для истории Камчатки. Экспедиция Шестакова // Морской сб. СПб., 1869. Т. 100. № 2, с. 27). 11. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 3, л. 8. 12. Там же, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 26–37об., 39–46. 13. Там же, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340. 14. Там же, № 528, ч. 1, д. 17, л. 2об; ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 31–36. 15. Речь идет о событиях 1719 г., когда большерецкие казаки самовольно сместили с поста приказчика острога В. Качанова (см.: Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. М., Л., 1949, с. 745–747). 16. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 68–69; Греков В. И. Очерки из истории… с. 48–49. 17. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 4, л. 4, 5. 18. Там же, л. 3об. 19. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 27об-29об. Частично опубликовано: Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана… с. 91–92; Экспедиция Беринга, с. 74–75. 20. Крашенинников С. П. Описание… с. 493. 21. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 31об-32об; Ефимов А. В. Из истории русских экспедиций на Тихом океане. Первая половина XVIII века. М., 1948, с. 142–152, 212. 22. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 27об. -31. 23. Вдовин И. С. Анадырский острог // Краеведческие записки. Магадан, 1960. Вып.3, с. 42; Гольдеберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 83. 24. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340–341. 25. Там же, л. 340. Сгибнев А. С. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке… с. 127; Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей. М., Л., 1965, с. 64–65; История и культура коряков. СПб., 1993, с. 19; Гурвич И. С. Этническая история Северо-Востока Сибири. М., 1966, с. 104. 26. Актовые источники по истории России и Сибири XVI-XVIII веков в фондах Г. Ф. Миллера. Описи копийных книг. Новосибирск, 1995. Т.2, с. 227. 27. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 78. 28. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 117. 29. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 4, л. 4об. -5об; ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 28. См. также: История и культура чукчей. Историко-этнографические очерки. Л., 1987, с. 124; Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 117; Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… с. 32; Дивин В. А. Русские мореплавания… с. 77. 30. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 26. 31. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 117. 32. Там же, с. 117. 33. Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… с. 28–30; Он же. Исторический очерк… с. 127–129. 34. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 12, л. 21–22; Миллер Г. Ф. Описание морских путешествий… с. 65–66. 35. Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 13–17. 36. Щукин Н. Поход капитана Павлуцкого в Чукотскую землю // Журнал для чтения воспитаникам военно-учебных заведений. СПб., 1854. Т. 107. № 428, с. 422–426. 37. Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… с. 28–30; Он же. Исторический очерк… с. 127–129. 38. Богораз В. Г. Чукчи. Л., 1934, с. 49; Иохельсон В. К вопросу об исчезнувших народностях Колымского округа // Изв. Вост. -Сиб. отдела РГО. Иркутск, 1897. Т. XXVIII, с. 464–465; Этническая история народов Севера. М., 1982, с. 203; Народы Дальнего Востока СССР в XVII-XX вв. М., 1985, с. 55; История и культура чукчей… с. 123–124; Очерки истории Чукотки с древнейших времен до наших дней. Новосибирск, 1974, с. 89–91; Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 117–118; Гурвич И. С. Этническая история… с. 104, 113. 39. Белов М. И. Арктическое мореплавание с древнейших времен до середины XIX века // История открытия и освоения Северного морского пути. М., 1956, с. 258–263; Зубов Н. Н. Отечественные мореплаватели-исследователи морей и океанов. М., 1954, с. 61–62; Дивин В. А. Русские мореплавания… с. 75–77; Ефимов А. В. Из истории русских географических экспедиций… с. 158–159; Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки по истории географических открытий. М. 1984, Т. 3. с. 95–97; Берг Л. С. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга. 1725–1742. М., Л., 1946, с. 99; Марков С. Земной круг. Книга о землепроходцах и мореходах. М., 1976, с. 429, 434; Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 77–90; Греков В. И. Очерки из истории… с. 46–54. 40. Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во второй четверти XVIII в. М., 1957, с. 593. 41. Словцов П. А. Историческое обозрение Сибири. Новосибирск, 1995, с. 271–272; Матюнин Н. О покорении казаками Якутской области и состоянии Якутского казачьего пешего полка // Памятная книжка Якутской области на 1871. СПб., 1877, с. 167–168; Приклонский В. Л. Летопись Якутского края. Красноярск, 1896, с. 48; Щеглов И. В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. Сургут, 1993, с. 129–130; Окунь С. Б. Очерки по истории колониальной политики царизма в Камчатском крае. Л., 1935, с. 70; История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII-февраль 1917 г.). М., 1991, с. 96; История Сибири. Л., 1968. Т. 2, с. 344; Очерки истории Чукотки с древнейших времен до наших дней. Новосибирск, 1974, с. 90–91; Маргаритов В. Камчатка и ее обитатели // Записки Приамурского отдела РГО. Хабаровск, 1899. Т. V. Вып. 1, с. 15, 42; Сафронов Ф. Г. Тихокеанские окна… с. 42. О походе содержатся упоминания и в двух единственных биографических очерках, посвященных Д. И. Павлуцкому: Рудаков В. Е. Павлуцкий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1897. Т. 22а, с. 575; Бушнев Н. Конкистадор Чукотки // Русская Америка, 1995. № 6, с. 16–19. 42. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340–341. Скорее всего были и другие «промемории» и рапорты Павлуцкого. В описях Якутского архива имеются упоминания о делах: 1) «1733 году февраля 10 дня от посланной партии из Анадырскаго острогу в Якуцкую воеводскую канцелярию промемория о происходящих от немирных чукчей ясашным корякам раззорениях и о бывшем с чукчами бою». 2) «1733 году марта 31 дня от посланной партии в ЯВК промемория о происходивших оной партии в походах делах». (Актовые источники по истории России и Сибири XVI-XVIII веков в фондах Г. Ф. Миллера. Описи копийных книг. Новосибирск, 1995. Т. 2, с. 227). А. С. Сгибнев в своей работе приводит выдержки из рапорта Павлуцкого от 10 февраля 1732 г. в Тобольскую губернскую канцелярию. (Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… с. 30–31). 43. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 354–357об. 44. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 12, л. 21–22. Опубликовано с некоторыми сокращениями в «Примечаниях» к «Санкт-Петербургским ведомостям» за 1742 г. (Белов М. И. Арктическое мореплавание… с. 317), частично — в книге А. В. Ефимова, см.: Ефимов А. В. Из истории русских экспедиций… с. 225–226. 45. Миллер Г. Ф. Описание морских путешествий… с. 65–66. 46. Там же, с. 65. 47. Ефимов А. В. Из истории русских экспедиций… с. 225. 48. РГАДА, ф. 248, оп. 113, кн. 1552, л. 11об. -13; ААН, ф. 21, оп. 5, д. 103, л. 9–10об. Опубликовано по другому списку: Андреев А. И. Заметки по исторической географии Сибири XVI-XVIII вв. // Изв. ВГО. 1940. Т. 72. Вып. 2, с. 156–157. Л. А. Гольденберг, который извлек «Описание» из книги 1552, опубликовал выдержки из него с пропусками слов и ошибками в транскрипции (Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 84–85). 49. Первым ее краткое описание сделал И. С. Вдовин (Вдовин И. С. Чертежи Чукотки 1742 и 1746 гг. // Изв. ВГО. 1943. Т. 75. Вып. 4, с. 52–53), а опубликовал М. И. Белов (Белов М. И. Арктическое мореплавание… с. 262). Другие публикации карты: Орлова Е. П. Чертежи Чукотки Якова Линденау и Тимофея Перевалова // Вопр. географии Дальнего Востока. Хабаровск, 1957. Сб. 3, с. 120–122; Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 86. 50. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 87. 51. РГАДА, ф. 24, оп. 1, д. 37, л. 1–2об; ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 1, д. 6, л. 79–80; ч. 2, д. 4, л. 108–109об. Вперые опубликованы по одной из копий В. Н. Берхом (Разные известия и показания о Чукотской земле // Северный архив. СПб., 1825. Ч. 18. № 22, с. 172–176), повторно по другому списку (из фондов РГАВМФ) — С. Б. Окунем (Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII веке. Л., 1935, с. 158–160). Все названные архивные и опубликованные документы являются копиями одних и тех же показаний 1763 г. Копии различаются незначительными деталями, не имеющими принципиального характера. Подлинника показаний обнаружить не удалось. 52. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 3, л. 9–11. 53. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 1, д. 17, л. 2–5об; № 539, ч. 2, д. 6, л. 65–68. «Показания» 1772 г. впервые использовал И. С. Вдовин, построивший только на них свое изложение похода 1731 г. (Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118; История и культура чукчей… С.124. Очерки истории Чукотки… с. 90). 54. РГАДА, ф. 24, оп. 1, д. 37; ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 341об. -343, 354–357об; № 528, ч. 1, д. 6, л. 79–80; ч. 2, д. 4, л. 108–109об; д. 12, л. 21–22. Любопытно то, что И. С. Вдовин, работавший с фондом 199 (Портфели Миллера), по непонятной причине не использовал данные документы в своем исследовании. 55. Шмалев Тимофей Иванович — офицер, всю жизнь прослужил на Дальнем Востоке. По просьбе Г. Ф. Миллера собирал материалы по истории, географии, этнографии Охотского края, Камчатки, Чукотки. Оставил ряд собственных интересных исследований по этим темам. См. о нем: Алексеев А. И. Братья Шмалевы. Исторический очерк. Магадан, 1958; Макарова Р. В. Роль Тимофея Шмалева в изучении истории русских географических открытий в Тихом океане во второй половине XVIII века // Тр. Моск. гос. ист. -архив. ин-та. М., 1954; Лодис Ф. Братья Шмалевы // Куда плывет Камчатка. Петропавловск-Камчатский, 1993. 56. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 3, л. 3–12. 57. Там же, л. 8, 12. 58. Там же, № 539, ч. 1, д. 17, л. 3–5об; ч. 2, д. 6, л. 65–68; д. 7, л. 2. 59. Там же, № 528, ч. 1, д. 17, л. 3. ч. 2, д. 3, л. 9. Эти данные повторил в своих работах И. С. Вдовин. 60. РГАДА, ф. 24, оп. 1, д. 37, л. 1; ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 1, д. 6, л. 79; ч. 2, д. 4, л. 108; Колониальная политика царизма… с. 158–159; Греков В. И. Очерки из истории… с. 53–54. 61. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340, 355об. 62. Там же, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 341, 355об. 63. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 102. 64. В литературе почему-то Сердце-Камень отождествляли либо с мысом, либо с горой на каком-то мысу (Миллер Г. Ф. Описание… с. 66; Словцов П. А. Историческое обозрение… с. 272; Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки… т. 3, с. 96–97). 65. Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки… с. 96–97. 66. В последующем, когда Павлуцкий находился на Чукотке, этот священник якобы «пересказывал обывателям, что такого и такого числа происходили благополучныя для российскаго войска баталии и имел записку. По возвращении команды обратно в крепость оное священническое примечание оказалось справедливым» (РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 7, л. 2). 67. Впервые эту реку как Амгуэму определили Магидовичи. См.: Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки… с. 96–97 68. Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки… с. 96–97 69. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340об., 356. 70. Там же. 71. Встречающиеся в литературе данные, что этот чукотский отряд насчитывал 3 и даже 5 тыс. воинов вряд соответствуют действительности. См., напр.: Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 13–16; Щукин Н. Поход капитана Павлуцкого в Чукотскую землю… с. 423; Этническая история народов Севера… с. 203. 72. Миллер Г. Ф. Описание… С.66. 73. Дивин В. А. Русские мореплавания… с. 81–82. 74. Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки… с. 178–179. 75. Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 16. Аналогичную оценку давал Н. Щукин (Щукин Н. Поход капитана Павлуцкого… с. 425). 76. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 343. 77. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113. 78. Там же, с. 117. 79. Колониальная политика… с. 158. 80. Одни историки считали, что вещи из отряда Шестакова были захвачены во втором сражении (Сгибнев А. Исторический очерк… с. 127–129), другие — в третьем (См.: Миллер Г. Ф. Описание… с. 66). 81. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340об., 356; Сгибнев А. С. Исторический очерк… с. 127–129. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118; Гурвич И. С. Этническая история… с. 113. 82. Словцов П. А. Историческое обозрение… с. 271–272. 83. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113. 84. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118. 85. Очерки истории Чукотки… с. 91; Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки… с. 96–97; История Сибири. Т. 2. с. 344. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 84; Греков В. И. Очерки из истории… с. 54. 86. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 340об., 356–356об. 87. Сгибнев А. С. Материалы для истории Камчатки… с. 30–31. 88. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 528, ч. 2, д. 12, л. 21. Ефимов А. В. Из истории русских экспедиций… с. 225. 89. Греков В. И. Очерки из истории… с. 54. 90. Словцов П. А. Исторический очерк… с. 272. 91. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118. 92. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 224. 93. Вдовин И. С. Очерки истории и этнографии чукчей… с. 118. Очерки истории Чукотки… с. 90. 94. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113. 95. Берх В. Н. Путешествие казачьего головы… с. 14 96. Очерки истории Чукотки… с. 91. 97. Окунь С. Б. Очерки по истории колониальной политики… с. 70. 98. Гурвич И. С. Этническая история… с. 113. 99. Богораз В. Г. Материалы по изучению чукотского языка и фольклора, собранные в Колымском округе. Образцы народной словесности чукоч (тексты с переводом и пересказом). СПб., 1900, Ч. 1. с. XXVII, 91, 331. 100. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 294, 316–317; Сгибнев А. С. Исторический очерк… с. 122–123. 101. Об этом походе см.: РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 356об. -357; № 528, ч. 1, д. 17, л. 5об; ч. 2, д. 1, л. 13а-13а об; д. 3, л. 11; № 539, ч. 2, д. 6, л. 68; Сгибнев А. С. Исторический очерк… с. 129. Иохельсон В. И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. СПб., 1997. с. 214. 102. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357об. 103. Маргаритов В. Камчатка и ее обитатели… с. 15. 104. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357. 105. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 114–116; Греков В. И. Очерки из истории… с. 49. 106. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 357; Вдовин И. С. Анадырский острог… с. 39, 42. Гольденберг Л. А. Между двумя экспедициями… с. 83. Сгибнев А. С. Исторический очерк… с. 127. Окунь С. Б. Очерки по истории колониальной политики… с. 70. 107. Сгибнев А. С. Исторический очерк… с. 130. 108. РГАДА, ф. 199, оп. 2, № 481, ч. 7, л. 341об. 109. Там же, № 528, ч. 2, д. 1, л. 13а. 110. РГАДА, ф. 248, оп. 12, кн. 666, л. 448. Зуев А. С. Поход Д. И. Павлуцкого на Чукотку в 1731 г. // Актуальные проблемы социально-политической истории Сибири (XVII-XX вв.): Бахрушинские чтения 1998 г.; Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. В. И. Шишкина; Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2001 C. 3–38 Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 9 дек 2013 (Чжан Гэда @ Вчера, 14:16)Экономически это было не выгодно.Не было, а стало. Из-за сопротивления местного населения. Чукчи отбились от колонизаторов и заставили себя уважать. Устроили захватчикам свой Литтл-Биг-Хорн на Орловой. Бледнолицым пришлось пускать в ход свой самый гнусный и убойный томагавк - водку. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 9 дек 2013 (muarrih @ Сегодня, 10:50)Не было, а стало.Было изначально невыгодно. Уже в середине XVII в. стало ясно, что с соболем там плохо, корги (моржовые кладбища) были не безразмерны и вполне могли осваиваться за счет морских экспедиций, тем более, что чукчи за груды моржовых костей не держались, а в районе лежбищ никогда не бывало сильных отрядов чукчей - стойбища анкалинов (береговых чукчей) были невелики. (muarrih @ Сегодня, 10:50)Чукчи отбились от колонизаторов и заставили себя уважать.Что-то не заметил, где и когда они отбились... Когда смылись с Орловой, даже не успев раздербанить на сувениры тело Павлуцкого?(muarrih @ Сегодня, 10:50)Бледнолицым пришлось пускать в ход свой самый гнусный и убойный томагавк - водку.Может, еще и факты есть для таких утверждений?В общем так - бесплодная пустыня площадью несколько тыс. кв. км. По ним кочует около 10 тыс. чукчей, которых даже с вертолета поймать сложно. На берегах еще около 3 тыс. анкалинов живет. Взять с них всех нечего - песца тогда не признавали за ценный мех, оленей так много не нужно было.И нафига они нужны? Дайте подтверждение экономической необходимости завоевывать эти бесплодные нагорья. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 19 июн 2014 (изменено) Кроме того, были вояки покруче чем чукчи - юкагиры, но только война на несколько фронтиров и эпидемии окончательно их истощилиhttp://wiradhe.narod.ru/yukaghir_weaponry.htmhttp://webfile.ru/file/5233755Материалы по юкагирам - http://nyoro-2011.livejournal.com/обзор юкагирского восстания Канивы на верхнем Анадыре (1681-1684 год) http://nyoro-2011.livejournal.com/2789.htmlобзор покорения юкагиров-шоромбоев на средней Индигирке Тесня ослабленых юкагиров коряки и чукчи и установили общую границу и начались их войны.По сути юкагиры были слабее чем якуты и эвенки и другие тунгусы. Собственно преимущество их было в железном вооружении, юкагиры также знали железо однако были вытеснены соседями в регионе где оно было в дефиците. На Дальнем Востоке еще неплохими вояками были айны. Но социальная организация и развитие они конечно сильно уступали по настоящему развитым государствам. С чукчами и русскими это как с арауканами и испанцами. Изменено 19 июн 2014 пользователем Kryvonis Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 23 июл 2014 ...с потерями не считались и не щадили ни себя, ни противника.Чукчи в железных и костяных доспехах (по этнографическим данным).(Bengt Thordeman Armour from the Battle of Wisby vol.1)Выглядят достаточно воинственно. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Опубликовано: 23 июл 2014 (изменено) Мне вот что интересно, вопрос скорее концептуальный - насколько многие события, указанные в таблице Нефедкиана могут подпадать под понятие "война и боевые действия". Например, самое первое Казак Д. М. Зырян (Ярило) с 15 товарищами впервые встретил на р. Алазее, к западу от Колымы, чукчей из тундры, сопровождавших юкагиров. Требование казаков платить ясак чукчи и юкагиры отвергли (Оглоблин 1903: 54; Белов 1952: 58, примеч. 1; Иванов 1999: 102)или По просьбам чукчей для торговли с ними организована ярмарка около Большого Анюя Изменено 23 июл 2014 пользователем Lion Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
