Чжан Гэда

Гражданская война на Кубани, 1 этап

210 сообщений в этой теме

9 июля 1917 г. комиссар Временного правительства К.Л. Бардиж объявил о передаче всей полноты власти Кубанскому войсковому правительству. Усилились репрессии против большевистских организаций и революционно настроенных рабочих.

25 октября (7 ноября) 1917 г. произошла Октябрьская революция.

26 октября (8 ноября) 1917 г. кубанское казачье офицерство, меньшевики, эсеры и войсковое правительство объявили, что не признают власти победившей революции. В начале ноября 1917 г. собравшаяся Краевая Рада также высказалась против признания власти Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и призвала казачество выступить на борьбу с большевиками.

1 (14) ноября 1917 г. Взамен Войскового правительства Законодательная Рада начала работу по избранию краевого правительства, объявив, что оно будет защищать интересы не только казаков, но и иногородних, а также представителей горского населения. Социальный состав населения Кубанской области составлял 44,5% казаков (среди которых наблюдалось расслоение по имущественному признаку) и 55,5% иногородних, расслоение в среде которых было выражено слабее, и которые подвергались жестокой эксплуатации со стороны зажиточного казачества, сдававшего землю в аренду иногородним.

23 ноября (по н. ст.) 1917 г. в Новороссийске прошел съезд Советов рабочих солдатских депутатов, в итоге в Черноморской губернии была установлена Советская власть.

8 декабря 1917 г. в селе Филлиповском (ныне Великое) Майкопского отдела произошел военный переворот и была установлена Советская власть.

9 декабря 1917 г. в Кубанской области собралась краевая рада, которая призвала казачество к борьбе против большевиков. В этих условиях Кубанское краевое правительство продолжило усиленно формировать добровольческие отряды из офицеров, юнкеров, казаков и лиц, прибывавших из центра России.

13 декабря 1917 г. была создано Кубанское краевое правительство, которое пришло на смену войсковому правительству. Кубанское краевое правительство выпустило листовку "К казакам", призывая последних встать на защиту Кубани от большевизма. Но большевики провели заседание в кинотеатре "Мон-Плезир" и выпустили свои листовки с тем же названием, но противоположными призывами.

Впредь до создания постоянных органов управления и самоуправления с привлечением всего населения Кубанского края Законодательной Радой были разработаны «Временные основные положения о высших органах власти в Кубанском крае». В соответствии с этими положениями, высшим органом исполнительной власти объявлялось Кубанское правительство в составе председателя, секретаря и 10 членов, управлявших различными ведомствами: военным, финансовым, просвещения, юстиции, торговли и промышленности, гражданского управления, путей сообщения, земледелия, продовольствия и снабжения, здравоохранения. К статусу членов правительства приравнивался: краевой контролёр и представитель Кубани при Центральном правительстве. В обязанности Краевого правительства входило составление общей росписи доходов и расходов – на основании сведений, представляемых ведомствами с заключениями краевого контролера; инициативные предложения для разработки новых законов, обсуждение представляемых ведомствами законопроектов, вынесение одобренных законопроектов на утверждение Законодательной Рады, наблюдение за деятельностью ведомств.

25 декабря 1917 г. состоялся II съезд иногородних, на нём произошел раскол среди делегатов, представлявших большевиков, добивавшихся упразднения краевого правительства и передачи власти Советам, и представителей зажиточных слоев крестьянства, отказавшихся признать власть Совета народных комиссаров. Революционно настроенная часть съезда – делегаты от рабочих, беднейшего казачества и иногородних крестьян, образовавшие свою часть съезда, – избрали первый областной орган советской власти на Кубани: Совет народных депутатов во главе с большевиком И.И. Янковским и постановили созвать I Кубанский областной съезд Советов 25 января (7 февраля) 1918 г. в Екатеринодаре, а также признали постановления Краевого правительства и Краевой Рады недействительными.

10 января 1918 г. в результате вооруженных столкновений Советская власть была установлена в центре Таманского отдела - станице Славянской.

К середине января 1918 г. Советская власть установилась во многих станицах Майкопского, Ейского, Таманского, Кавказского, Баталпашинского отделов.

19 января 1918 г. войсками Кубанской рады были злодейски убиты прибывшие на переговоры уполномоченные Советской власти Г.М. Седин и С.П. Стрилько.

20 января 1918 г. красногвардейские отряды под командованием Перова, Серадзе и Яковлева выбили войска Кубанской рады из станицы Георгие-Афипской. Потери сторон были минимальны. Победители заняли поселок Энем, из которого планировалось начать штурм Екатеринодара 24.01.1918.

22 января 1918 г. в результате короткого боя с обошедшими красногвардейцев конниками отряда полковника Галаева из группы генерала Покровского красногвардейцы отступили на Георгие-Афипскую, потеряв 5 человек убитыми и 11 раненными. Среди убитых были Яковлев, Серадзе и Перов, потеряна артиллерия. Полковник Галаев также погиб в перестрелке. К концу января 1918 г. в большинстве городов и станиц области установилась власть Советов.

31 января 1918 г. Кубанский военно-революционный комитет вместе с Черноморским штабом образовал Кубано-Черноморский военно-революционный комитет и начал подготовку к вооруженной борьбе с контрреволюцией.

Какие уточнения по датам, определениям, описаниям и фамилиям можно добавить?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Кто такие Беленкович и Чистов, упоминаемые в докладе Жлобы в одном ряду с Калниным?

Про Беленковича (есть еще А. Беленкович, воевавший на Украине - командовал бронепоездом, помогал Махно во время его альянса с красными, командовал 1-й Украинской дивизией) известно, что в 1918 г. он был командующим Георгиевским фронтом (на Ставрополье). Но ничего найти более не могу - даже его имени, и упоминания деятельности фронта вообще.

Чистов, судя по знаменитой фотокарточки с телом Корнилова, подаренной Акселю Гану, - "командующий революционными войсками Кавказской армии" (по состоянию на 23.04.1918). В то время командующим на Кавказе был А.И. Автономов, а его замом - И.Л. Сорокин. Более про него ничего не известно - краском И.И. Чистов, арестованный в 1931 г., воевал против немцев и попал в ПМВ к ним в плен, что нереально для деятеля с Северного Кавказа.

Кто были по партийной принадлежности Сорокин и Автономов? Поскольку Автономов имел тесные связи с ВКП (б), можно предположить, что он - большевик, но доказательств не имею.

Сорокин объявлял себя левым эсером, но Е. Лехно, глава эсеров Кубани в 1918 г., говорил, что об этом он не знает ничего. Потом он заявил, что является сочувствующим большевикам. Но членом партии не был.

Вопросов явно больше, чем ответов. А в 4-томнике директив РККА за 1918-1920 гг. говорится, что большая часть документов того периода погибла, и сведения о начальном периоде войны крайне отрывочны, в основном, ограничиваясь мемуарами.

Т.е. действительно, легендарные времена!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Ольга Морозова

Легендарный командир Стальной дивизии Дмитрий Жлоба (1887-1938) - глазами своих бойцов

user posted imageuser posted image

Дмитрий Петрович Жлоба – один из командиров Рабоче-крестьянской Красной Армии, участвовавший в боях против Добровольческой и Русской армий, повстанческой армии Махно, а также в действиях по отстранению от власти меньшевистского правительства в Грузии и разоружению национальных формирований на Северном Кавказе. В годы Гражданской войны ему удалось несколько раз сыграть ключевую роль в важных событиях регио-нального масштаба. Благодаря прорыву его дивизии красный Царицын не был сдан в 1918 г., другой поход в 1921 г. сохранил Аджарию в составе советской Грузии.

Но редко чья жизнь целиком проходит в лучах славы и успеха: зачастую под напором внешних событий она круто меняет свою траекторию. Такая судьба была уготована и этому красному полководцу. Впрочем, жизнь хозяйственного руководителя средней руки не спасла его от расстрельного подвала.

Фигура Жлобы достаточно типична для небольшого круга лиц, возглавивших вооруженную борьбу за новую власть после октября 1917 г. Внимательное прочтение биографии этого человека поможет узнать, какие люди соответствовали смутной революционной эпохе, как они реализовали свой потенциал в годы войны, и как затем воспользовались плодами своей победы в мирное время. Почерпнутые из архивных документов детали позволяют пролить свет на трагический итог жизни красного командира, подведенный в 1938 г.

Боевой путь самого Жлобы и руководимых им соединений хорошо известен[1]. Данная статья преследует иную цель: на основе архивных документов личного происхождения выявить типичные черты командира-выдвиженца, выяснить причины популярности этой категории краскомов в РККА, раскрыть содержание отношений между командирами и бойцами, а также яркие индивидуальные черты личности Д.П. Жлобы.

Дмитрий Петрович родился 15 июня (по н. ст.) 1887 г. в Киеве в семье рабочего, по другим сведениям – батрака. Активный участник революции 1905-1907 гг., состоял в боевой рабочей дружине г. Николаева. Склонный к технике, он самоучкой освоил навыки обращения с шахтным оборудованием и работал машинистом на рудниках Донбасса. В годы Первой мировой войны как квалифицированный рабочий вначале получил освобождение от призыва, но в сентябре 1916 г. за участие в рабочих волнениях[2] был мобилизован. Но на фронт не попал, так как оказался в школе авиамехаников в Москве. После Февральской революции он сразу включился в политическую жизнь; был избран членом Московского совета от школы авиаторов. Во время Октябрьского вооруженного восстания 1917 г. командовал красногвардейским отрядом. В ноябре 1917 г. был направлен военным комиссаром в Донбасс, где создал шахтёрский красногвардейский отряд. В январе следующего года его отряд участвовал в установлении Советской власти в Киеве. Весной 1918 г. он участвовал в защите Ростова от немцев. С того времени вся его фронтовая жизнь протекала на территории, ограниченной Царицыным, Владикавказом, Тифлисом и Мелитополем.

Весной и летом 1918 г. Жлоба – один из командиров армии Северокавказской советской республики, затем – командир Стальной дивизии Красной Армии, которая в октябре того же года совершила 800-км поход от Невинномысской до Царицына. Ударив в тыл войск атамана П.Н. Краснова, дивизия помешала им взять Царицын. В 1919 г. командовал кавалерийской бригадой в составе 1-го конного корпуса Думенко. С февраля 1920 г. – командир этого корпуса. В марте 1921 г. его 23-я кавалерийская дивизия преодолела Годерский (Кадорский) перевал и отстранила от власти в Тифлисе меньшевистское правительство, затем заняла Аджарию, которая непосредственно перед этим по секретному договору была передана Турции. С момента демобилизации в 1923 г. находился на различных хозяйственных должностях. Арестован в 1937 г. и в следующем году расстрелян.

В Центре документации новейшей истории Ростовской области сохранился архив Партизанской комиссии Северокавказского крайкома[3], членом которой многие годы был Жлоба. Бывшие красные партизаны обращались в эту комиссию, чтобы получить документы, подтверждающие их боевое прошлое. По установившейся в первые послевоенные годы традиции лучшим подтверждением участия в борьбе за советскую власть считался рассказ о наиболее памятных событиях Гражданской войны, поэтому в документах, хранящихся в этом фонде, много ярких деталей. Из писем бывших бойцов Жлобы предстает достоверный образ краскома, без ретуши и официоза. Они передают атмосферу внутренней жизни военных соединений Красной Армии. В них можно найти факты, проливающие свет на коллизии судьбы самого красного военачальника в послевоенный период; в частности, описание начала цепи событий, в конечном итоге приведших к его аресту, суду и расстрелу.

Командиры РККА делились на три основные группы: (1) профессиональные революционеры, направленные партией на формирование новой армии; (2) кадровые военные и офицеры военного времени, сознательно или под давлением обстоятельств начавшие сотрудничество с новой властью; (3) стихийно выдвинутые обстоятельствами в лидеры формирующихся вооруженных отрядов люди, чаще всего имевшие некоторый военный опыт (среди них было немало бывших унтер-офицеров царской армии).

Жлоба относился к третьей категории. Став в Москве в 1917 г. членом ВКП(б), он с мандатом партии прибыл на Донбасс. Но бумага из далекой Москвы вряд ли могла стать для Дмитрия Петровича серьезным подспорьем, если бы в нем самом не был заложен большой запас качеств, которые помогли ему собрать людей, сначала проникнувшихся к нему личным доверием, и только через это затем поверивших в ту политическую силу, которую он представлял.

На страницах писем предстает фигура красного командира Жлобы – яркого, запоминающегося, блистательного, каким он был в глазах его бойцов. Большинство этих рядовых красноармейцев – недавние сельские парни, выдернутые из колеи будничной жизни, не сильно образованные и мало что видавшие[4]. Для них бывалый Жлоба, которому в 1919 г. уже исполнилось 32 года, был опытным и знающим человеком. Кроме того, Дмитрий Петрович сознательно работал над тем впечатлением, которое он производил на массы. Поведение красных командиров находилось под пристальным внима-нием их подчиненных: любому рядовому было важно знать все о том, кому вверена его жизнь. Надежен ли он, удачлив, заботлив? На убеждении в том, что командир хороший, базировалось подчинение в красногвардейских и партизанских частях. Иного мотива, удерживающего под ружьем массу рядо-вых бойцов, могло и не быть. Будучи сами выходцами из народа, краскомы хорошо чувствовали настроение солдат и умело меняли тактику общения: то сливаясь с массой, то возвышаясь над ней, они давали ей почувствовать всю силу своих прав на лидерство.

Д.П. Жлобе удалось создать себе эффектный имидж и выработать особый стиль поведения, который с восхищением вспоминали его однополчане. Во-первых, их поражало пристрастие командира к техническим новинкам. При его дивизии была радиоустановка, которая еще в сентябре 1918 г. была отбита у белых под Царицыным, и потом всегда находилась при штабе, пока Жлоба оставался комдивом. Только после его отстранения от командования, последовавшим за поражением под Верхнее-Токмаком (июнь 1920 г.), когда Дмитрия Петровича сменил О.И. Городовиков, «радива потеряли»[5]. В тылу Жлоба чаще всего передвигался на мотоцикле. Если мотоцикл был без коляски, то за рулем его сидел он сам. Если же командир ехал на трехколесном аналоге тачанки с пулеметом, сидя в коляске, тогда за рулем был его мотоциклист Туманов[6]. Вдоль фронта герой также передвигался на мотоцикле или на автомобиле, а его любимая гнедая кобыла всюду бегала за ним. Прибыв к полю боя, Жлоба пересаживался на лошадь и вел бойцов в атаку[7]. Цвет автомобиля и мотоцикла был соответствующий – красный[8], и никакой маскировки.

Бронированный автомобиль Жлобы остался в памяти его бойцов сим-волом спасения: во время отступления под Мелитополем в июне 1920 г. Жлоба на нем собирал бойцов, оставшихся без коней, и затем вывел остатки корпуса из окружения, пробив брешь в рядах неприятеля огнем бронеавтомобиля[9].

Красноармейцы хотели видеть своего командира храбрым, удачливым, сообразительным, доступным и требовательным одновременно. Он должен заботиться о бойцах: чтобы они были сыты и одеты, выручать их из беды и не оставлять в случае ранения на поле боя или в селении, оставляемом врагу. Как известно, расправы с ранеными случались жестокие. Лазарет был под особым вниманием Жлобы, тем более что заведовала им его жена – Дарья Михайловна Приказчикова. Она вместе с двумя детьми 1913 и 1914 гг. рождения всю войну провела в дивизии.

Но в тылу краском мог и самодурствовать. Например, во время болезни, страдая, Жлоба чуть не пристрелил из маузера помощника лекаря Ф.П. Березовского. Спустя годы тот вспоминал об этом с чувством гордости и умиления[10]. Мог наказать плетьми за пьянство командира полка Цапенко! У Жлобы имелась красная резиновая плетка – оперативное средство воспитательного воздействия. Командир бригады Ф.И. Шевалко в автобиографии, посланной в партизанскую комиссию, писал, обращаясь к бывшему командиру: «Под местечком Бурлук после ожесточенного боя без Вашего разрешения много было расстреляно – более 50 чел. белых и зеленых, за что (я – О.М.) имел выговор по бригаде и лично от Вас хороший удар Вашей резиной и название гада»[11]. Достопамятная «резина» фигурирует и в другом письме: «Такой случай, я помню, один, когда Жлоба как отец сына (sic! – О.М.) наказал бойца за то, что он, уходя по ранению в лазарет, продал свою лошадь крестьянину, а когда вернулся выздоровившимся, стал опять требовать себе лошадь от командира»[12]. Выходит, год-два назад офицерский кулак мог вызвать солдатский бунт, теперь же наказание, принятое от «социально близкого» начальства, считалось дружеской критикой.

Командир Стальной дивизии одевался весьма изысканно для того скудного времени. Он имел особый стиль в одежде, предпочитая вещи ко-ричневой палитры. Вот каким он запомнился одному из бойцов: «…Помнишь, как у х. Гавриловка машина молотила, ты стоял вместе со мной и шутил с молодыми девками, как ты стоял в коричневой фуражке, да кажется, и без подкладки, кожаная куртка цветом под шапку, вышитая рубашка, малороссийским пояском подпоясан был…»[13]. Зная пристрастия своего командира бойцы поднесли ему в дар захваченные в марте 1920 г. в ст. Пашковской личные вещи генерала А.Г. Шкуро – экипаж на дутых шинах, имен-ное золотое оружие – кинжал и шашку, бешмет коричневого цвета и караку-левую папаху в тон к нему[14]. Жлоба отличался особенной любовью к коричневой палитре: все его лошади были гнедые.

Но все же подлинный авторитет командира ковался только в бою. Именно там получили признание и Думенко, и Буденный, и Жлоба. Трудно сказать, насколько лихим рубакой был последний – ни в одном из писем не описывается его поведение в сабельном бою. Зато до нас дошло немало восхищенных воспоминаний о сообразительности[15], находчивости и нестандартных поступках краскома. «Жлоба – шахтер, / Жлоба удал и хитер…» говорится в посвященной ему поэме. Словно сговорившись, его бойцы приводят одни и те же наиболее памятные случаи. Например, ночной бой в 1919 г. под х. Медвежьим, когда жлобинцы, чтобы различать в темноте своих, подобно свадебным сватам повязали через плечо справа налево белые полотенца, «сподники», – у кого что было, и шутили: «Поедем Жлобу женить»[16]. Во время тех же боевых действий на Верхнем Дону, оставшись без связи с 10-й армией, комдив воспользовался телефонной линией белых, чтобы узнать ситуацию на фронте. Связавшись с генералом Покровским по аппарату, принадлежащему захваченным штабам генерала Сутулова и полковника Голубинцева, Жлоба, выдавая себя за последнего, в ходе телефонного разговора не только выяснил расстановку сил противника, но и его намерения[17].

Усилия, потраченные военачальником на создание своего оригинального образа, не были пустой суетой или тщеславием. Они имели конкретную и вполне практическую цель. Поскольку мобилизационные части и у красных, и у белых были неустойчивыми формированиями, командиры предпочитали бойцов, вступавших в отряд добровольно. Чем же они могли при-влечь их? Только своим именем, только славой командира, которому сопутствует удача, только уверенностью, что под его началом можно выжить и найти правильный путь. В этих отношениях велика роль личного доверия. Красноармейцы держались своих командиров, так как доверили им свои жизни. В одном из писем подчеркивается, что не было случая, чтобы от Жлобы ушел хоть один боец[18].

Жизненная стратегия конкретной социальной группы – мужчин мобилизационного возраста, предполагала выбор командира, с которым шансы выжить были выше. Можно говорить о существования некоего «контракта» бойцов с командиром. Так, в 1930 г. бывшие красноармейцы, попрекая Жлобу невниманием к их нуждам, напоминали ему, как в 1918 г. они, вопреки воле командарма И.Л. Сорокина, рискуя быть расстрелянными, все же пошли за ним[19]. Вот как описан митинг, на котором был заключен этот «коллективный договор»: «…Собрал нас тов. Жлоба и стал упрашивать, чтобы мы дали согласие и(д)ти под Царицын, и говорил со слезами на глазах, и потом мы дали свое согласие…»[20]. Призывая в поход на север, Жлоба так и сказал солдатам: хотите жить, идите со мной[21]. Поэтому спустя годы ветераны считали себя вправе писать ему: «Я лилею надежду на то, что вы придете мне на помощь, хотя (бы) советом, и, таким образом, то, что нам обещали, когда мы дрались, наши вожди, теперь будет истинным делом» [22].

Контракт на защиту революции заключался в представлении рядовых бойцов не с Лениным или Троцким, а с конкретным командиром отряда на митингах и при личном общении. Своей победой большевики во многом были обязаны командирам низшего и среднего звена, которые благодаря личным качествам привлекали людей в свои отряды. Вероятно, иметь доверие к командиру было чрезвычайно важным для солдат. Эта потребность соответствовала устоям внутреннего духовного мира простого мужика, нуждавшегося в твердой опоре в меняющемся на его глазах мире. Видимо поэтому ис-кренне любившие Думенко бойцы Конного корпуса точно также полюбили потом и Жлобу[23].

Но для того, чтобы командир был признан настоящим, он должен обязательно побеждать врага. Например, когда после отзыва Жлобы бывшую Стальную дивизию «забрал» Буденный, после нескольких поражений солда-ты ушли с фронта и отправились искать прежнего удачливого командира[24].

Образ военного вождя состоял из его реальных личных качеств и из приписываемых ему в связи со статусом. Считалось, что хороший командир добивается успеха не только вследствие военного таланта, но и потому что удачлив. Своей удачей он делился с другими, когда выступал в качестве га-ранта побед и выживания. Неслучайно гибель или пленение командира могли вызывать панику в частях[25]. Солдатская масса начинала чувствовать себя не только обезглавленной в тактическом смысле, но лишенной защиты и покровительства.

В письмах часто встречается такое обращение к Жлобе: «отец родной», – при том, что он родился в 1887 г. и принадлежал к среднему поколению. Г. Деревянко называл его «отец-полководец», хотя сам был 1879 г. рождения – всего на восемь лет старше своего командира[26]! Примерно половина бойцов Стальной дивизии была 1890-1899 гг. рождения, поэтому понятие «отец» отражает не отношение поколений, а нечто иное. Один красноармеец так сформулировал свой патерналистский взгляд на командира: он – слуга пролетарского государства, но отец солдатам, которые в его распоряжении[27].

Ощущение воинской части как единого организма, сердцем которого был наделенный многими рациональными и иррациональными функциями командир, цементировало наиболее стойкие соединения Красной Армии с невысоким процентом дезертиров и перебежчиков. Роль в победе красных народных командиров, таких как Б.М. Думенко, С.М. Буденный, В.М. Примаков, А.Я. Пархоменко, Ф.К. Миронов, сам Жлоба, и других талантливых военачальников, трудно переоценить. Но вызывает много вопросов отношение к ним центрального руководства РККА, которое часто отзывало их из «родных» дивизий и полков, назначало на другие участки фронта, охотно верило доносам на них, санкционировало аресты и смертные приговоры.

Жлоба за годы Гражданской войны дважды прошел через опалу и однажды был участником расправы над неугодным. Рассмотрим эти чрезвычайно любопытные случаи, тем более что бесхитростные рассказы очевидцев реконструируют не только детали событий, но и намекают на их реальные причины.

В первый раз опала Жлобы носила совершенно незаслуженный характер, так как она наступила после полного триумфа, который и был ее же причиной. Тогда в сентябре-октябре 1918 г. он, ослушавшись своего командира – командующего 11-й армии И.Л. Сорокина, подчиняясь приказу штаба 10-й армии, перешел со своей дивизией от Невинномысской к Царицыну и ударил в тыл белым, чем сорвал их новое наступление на Царицын. В ознаменование этого 29 октября 1918 г. на ст. Тундутово наркомвоенмор Л.Д. Троцкий принял парад дивизии. Бывший доброволец Ф. Бондаренко написал в своей автобиографии: «После долгих боев к нам приехал тов. Троцкий поздравить нас с победой,… он говорил: “Молодцы ребята, я видел железные, чугунные и медные отряды, а это Стальная,” и так наш отряд переименовался в 1 Стальную ударную дивизию, а наш полк, так как трудно было выговаривать Пешехо-Таганрогский военно-морской полк[,] он переименовал[,] назвал свом[,] полк им. тов. Троцкого[,] после чего нам давали в награду подарки некоторые вещи[,] как[-]то парсигары[,] часы и денгами...»[28]. Другой полк стал носить имя Жлобы.

Но через две недели после знаменательного парада, в ноябре 1918 г. Жлоба был отозван в Москву. Инициатором этого отзыва в Москву одни на-зывают командующего 10-й армии К.Е. Ворошилова, другие – самого Троцкого. Вероятнее второе. Наверняка председатель Реввоенсовета республики увидел тревожные симптомы в том обожании своего командира, которое де-монстрировали бойцы Стальной дивизии. Все это напоминало опасную «батьковщину». Случалось, что подлинно народные командиры были опасны для Советской власти: они могли изменить свою политическую ориентацию и, пользуясь своим непререкаемым авторитетом, увести бойцов в другой лагерь, как бывало не раз в истории той войны. В Москве Троцкий предложил Жлобе принять под командование часть на Украинском фронте, но тот отказался. Однако вернуться в свою дивизию Дмитрию Петровичу также не позволили. Ему было разрешено отбыть в трехмесячный (!) отпуск с формулировкой «на лечение». Лечение Жлоба принимал далеко не в самом курортном месте – в Астрахани. Но местные чекисты не оставили его в покое. В декабре 1918 г. героя арестовали, но потом освободили (однако бывшего начальника его штаба Лебедева расстреляли) и разрешили формировать особый партизанский отряд Каспийско-Кавказского фронта для действий в тылу белых[29].

Вторая опала относится ко времени боев против П.Н. Врангеля. Она была следствием сокрушительного поражения 13-й армии, нанесенного ей Донским корпусом генерала Слащева 20 июня 1920 г. под с. Верхнее-Токмак под Мелитополем. Хотя белые потрепали все соединения 13-й армии, почему-то именно Жлоба стал главным виновником краха. Как следует из анализа тех боев, первоначально наступление корпуса Жлобы было чрезвычайно удачным, что и вызвало стремление белых сосредоточить основной удар против него. Ударные силы противника составляли 4000 кавалеристов, не-сколько бронемашин, 12 самолетов. Завязались упорные бои, которые продолжались двое суток. Тактикой уклонения от ударов авиации кавалерия красных тогда не владела. Она несла тяжелые потери, неоднократно нарушала боевой порядок, но затем восстанавливала его, пока в итоге отступление окончательно не приобрело панический характер.

Бывший военный шифровальщик штаба корпуса А.И. Боярчиков в воспоминаниях, написанных в 1970-е гг. и изданных после его смерти в 2003 г., подробно воспроизводит события под Верхнее-Токмаком. Он утверждает, что директива о наступлении была передана за подписью Уборевича. Он лично ее дешифровывал, там было указано время наступления и предписано после прорыва фронта белых поворачивать на северо-запад для соединения со стрелковыми частями с тем, чтобы взять белых в котел. Но позже оказалось, что стрелковые части приказа о наступлении не получали, конные пол-ки приняли их за вражеские и открыли по ним огонь. Прибывшая для расследования комиссия выявила также, что наступление было начато раньше, чем было предписано приказом. Переживший тяжелый лагерный опыт Боярчиков считал произошедшее сознательным вредительством со стороны И.В. Стали-на – члена ВРС Южного фронта, который уже тогда готовил свой собственный список героев Гражданской войны.

Прошедшие через это сокрушительное поражение бойцы в письмах многократно возвращались к этим событиям. Д.Н. Сычев дал короткое, но драматическое описание атаки врангелевцев и отступление корпуса Жлобы: «Аеропланы. Бронепоезда. Бронемашины. И начали нас чистить, обчим больше писать много не стоит, вы хорошо сами знаете, как мы отступали на заходе солнца. И вы хорошо знаете это отступление… И как было дело в вашем автомобиле. И как мы собрали остатки роскоши корпуса; и мы потеряли корпус» [30].

В этом поражении бойцы не винили своего командира. Причину они видели то в налете восемнадцати (в действительности 12-ти) неприятельских аэропланов, наделавших панику в частях; то в том, что «проспали белых»; в предательстве начальника связи, который ночью перебежал к неприятелю; «присылкой научно [и]спеченных командиров» и их вмешательством в ко-мандование[31]. Поведение же командира оценивают очень высоко.

Но вслед за белыми военачальниками, давшими уничижительную оценку роли Жлобы в этом сражении, современная научная и художествен-ная историческая литература поражение под Верхнее-Токмаком считает свидетельством его полководческой бездарности. Впрочем, в Гражданской войне отступали все, поражения и неудачи были практически у всех командиров – и белых, и красных. Но этот случай стал поводом для оттеснения Жлобы из числа ведущих военачальников Красной Армии. Один из рядовых бойцов верно уловил в 1928 г. развивающуюся ситуацию: «…И этот… проклятый случай оттянул наш авторитет, олицетворяемый тов. Жлобой, в нисшие ряды, т.е. во вторые против тов. Буденного, хотя и у него была “засыпка” на польском фронте»[32]. Разумеется, причина была в ином, – у командира Стальной дивизии имелись недоброжелатели среди тех, кого послевоенные события вынесли на вершины советской иерархии.

Взаимоотношения внутри командного состава красных были далеки от товарищеских. Соперничество, обиды, ревность к заслугам и поощрениям, интриги и кляузы были нелицеприятной действительностью новой армии. Неоднократно сам Жлоба был мишенью для выпадов завистников. Кузьмин, бывший комиссар военных сообщений Каскавфронта, напоминает Жлобе обстоятельства его службы в 1919 г.: «Вам хорошо памятны все недоразумения с Вами и РВС Каскавфронта исключительно происходившими только пото-му, что Вы были очень популярны среди бойцов. Вы хорошо помните Шляпникова, Баландина, Свечникова, Мехоношина и др., которые хотели штабной тыловой работой создать себе славу…»[33].

Но и Дмитрий Петрович был небезгрешен. В начале 1920 г. он принял деятельное участие в отстранении от командования и аресте Б.М. Думенко. Истоки их взаимной неприязни могут крыться в событиях осени 1918 г., когда Стальная дивизия после отзыва Жлобы в Москву была передана под командование Думенко. Часть бойцов настолько бурно выражала неприятие нового командования, что со стороны Думенко могло зародиться чувство ревности.

В 1919 г. военная судьба свела Жлобу и Думенко в составе Сводного конного корпуса. Отдельные моменты драматического обострения отношений проясняются по воспоминаниям рядовых бойцов. К.А. Бондарь писал, что незадолго до ареста Думенко была какая-то ссора из-за автомобиля между Жлобой, с одной стороны, и Думенко и начальником штаба Блехертом, с другой[34]. Резкую реакцию Думенко вызывали попытки командиров бригад и полков участвовать в планировании предстоящих операций и разборе причин неудач: «Комкор Думенко говорил в оперативной записке тов. Жлобе, когда наступали с Манычско-Балабинского на х. Веселый: “В учителях я не нуждаюсь”…»[35]. О бурном совещании в х. Лихом, когда «Думенко стучал себе в грудь», а командир бригады Лысенко «задавал ему вопрос», вспоминает К.Н. Степанов, начальник артиллерии корпуса[36].

Настоящий взрыв последовал после неудачной попытки форсирования р. Маныч у х. Веселый в январе 1920 г. Наступление должны были начать 1-я и 3-я бригады, стоявшие по флангам, а находившаяся в центре 2-я оставалась в резерве. 1-я Партизанская бригада Жлобы наступала успешно, но через некоторое время 3-я начала отступать – сначала организованно, потом в панике. Выдвинутая резервная бригада была встречена огнем белых и также стала отступать за Маныч. Тогда все силы белых, сконцентрировав удар на 3-й бригаде, обратили и ее в бегство. Вся артиллерия была брошена, во время панической переправы через Маныч многие бойцы утонули. Думенко, располагая резервами, не ввел свежие силы, чтобы остановить отступление. Это бездействие и стало основанием для обвинения[37]. В интерпретации бойца М.В. Мелешко поведение комкора выглядит так: «Думенко хотел с позором нас продать», потому что не пришел на помощь; бойцы слышали слова Думенко о 1-ой бригаде: дескать, «если залезла за Маныч, то пусть сама и вылазит»[38]. Когда ей удалось вырваться из кольца и вернуться на правый берег, Думенко хотел арестовать Жлобу за отступление без приказа. Жлоба отправился в Ростов и вернулся с приказом об аресте Думенко[39].

Случившееся вскоре убийство комиссара корпуса В.Н. Микеладзе не упоминается в письмах как причина ареста Думенко, так как для красноармейцев был тот куда важнее факт, что комкор не пришел на помощь своим бойцам. Поэтому версия трибунала о подготовке мятежа и перехода на сторону Деникина легко легла на их сознание.

Но как свидетельствуют письма ветеранов, трения между Жлобой и Думенко определенно существовали. Создается впечатление, что межличностные столкновения между красными командирами были явлением типичным и привычным, а бурные совещания, когда субординация не соблюдалась, а мнения высказывались прямо, не были редкостью. И поведение Жлобы, поездка с доносом в Ростов, вполне вписывается в нормы взаимоотношений внутри РККА.

Сюжетная линия Жлоба – Ворошилов не менее интересна как сама по себе, так и для интерпретации дальнейших судеб этих людей. Осенью 1918 г. под Царицыным закручивались тугие спирали непростых отношений между многими красными командирами. В оставшейся без командира Стальной ди-визии ситуация развивалась динамично.

Его исчезновение для бойцов было загадкой, об этом ходили разные темные слухи. Сначала в дивизию приехал Ворошилов, и с ним вышел «конфликт вроде недоверия». «Жлобы не стало, он уехал в Астрахань, а у нас стал командовать т. Ворошилов; не помню в каком хуторе на позиции бросились пехотинцы в панику, где Ворошилов стуча[л] в грудь себя и кричал, я ваш командир 10-ой армии, ему в упрек отвечал наш пулеметчик, даешь Жлобу, батьку нашего, и там застрелилось 7 чел. от паники в присутствии Ворошилова». Как вспоминал В.Н. Ищенко: «Неудачное наступление со Стальной дивизией и командование тов. Ворошилова нас привело в возмущение. Как ни наступление[,] так мы жлобинцы терпим поражение в то время[,] когда мы всегда побеждали противника. И вот… бросаем фронт и идем выручать своего незаменимого командира тов. Жлоба. 1-й бой приняли со своими Че-ка[,] чикнули Чека и пошли дальше…»[40].

Солдат Иван Гуторов вспоминал: «[После парада] нашего командира ни стало […] …мы остались как сироты[,] дали нам другого командира[,] и дело пошло вниз. Стали нас в Царицыне призерат как каких бандитов… два бронивика заставили сложить оружие[, мы] долго не давались[,] но ничиво не сделали. Отправили… в казарму[,] диржали как бандитов[,] я… спрашивал[,] за что это так нас призирают[,] нихто ни знают…». Дивизию расформирова-ли за то, что бойцы взбунтовались против нового командования, требовали узнать судьбу Жлобы, даже хотели сняться с фронта, чтобы идти на Владимировку, потому что знали, что Жлоба находится там. Но их не пускали, и они были «чуть ли не в плену у своих». Солдаты стали разбегаться из новых частей[41].

С тех пор отношения с Ворошиловым были сложными. Членами комиссии, занимавшейся расследованием поражения под Верхнее-Токмаком были Р. Землячка, Г. Бокий и Ворошилов. Давний недоброжелатель мог повлиять на решение об отстранении Жлобы от командования Сводным конным корпусом. После этого Дмитрий Петрович был направлен в 18-ю кавалерийскую дивизию Куришко, а когда тот погиб, командовать дивизией назначили Жлобу. В марте 1921 г. дивизия в полном составе с артиллерией совершила переход через Кавказские горы в Грузию, в результате чего Закавказье было занято красными частями. 9 марта 1921 г. Жлоба занял Батум, кото-рый местное меньшевистское правительство по секретному соглашению уступили Турции. За это Жлоба был награжден от лица новой советской власти Грузии золотым революционным оружием.

Оба ордена Красного Знамени Жлоба получил уже после фактического прекращения Гражданской войны на европейской территории страны – в 1921 г. и в сентябре 1922 г.

Сражавшиеся за счастливую жизнь бойцы после демобилизации оказываются в сложном положении. В стране царили голод и безработица. Многим из недавних красноармейцев было негде жить и нечем заняться. Самого Жлобу можно отнести к немногочисленной категории благополучных ветеранов Гражданской войны. Хотя сам факт демобилизации из РККА в 1923 г. – это симптом и сигнал. Увольнение из армии рассматривалось командирами как обида! И если оценить динамику в целом, то послевоенная карьера недавнего краскома характеризуется дальнейшим понижением статуса.

В течение пяти лет, до 1928 г., у Дмитрия Петовича все было благополучно. Руководил Помголом, а затем и Последголом. С 1925 г. он – председатель Комиссии по улучшению быта детей на Северном Кавказе и член Комиссии помощи демобилизованным красноармейцам и бывшим красным партизанам, член Северокавказского Крайисполкома. С 1927 г. возглавлял Крайколхозобъединение. Зарплата Жлобы только как председателя деткомиссии в октябре 1925 г. составляла 180 руб., плюс оклады за другие долж-ности, в то время как пенсия рядового милиционера – всего 15 руб. Материальный уровень семьи героя Гражданской войны был существенно выше среднего по стране. Далеко не каждый нэпман мог похвастаться тем же.

Живя до 1929 г. в Ростове, Жлоба занимал квартиру в гостинице «Московская». Вернувшийся домой в станицу из Ростова бывший подчиненный писал ему, что по возвращении все спрашивали у него, как живет их бывший командир, а то ходит слух, что он занимает целый княжеский дом и «ни до кого не признается». Корреспондент отчитался перед Жлобой, что он этот слух развеял, рассказав, что бывший командир занимает лишь квартиру в огромном доме, хотя и богатую. Он обосновывал право Жлобы на эти привилегии тем, что «народ умеет ценить народных героев», и простодушно добавил: «Многие этому даже рады»[42].

Свою новую жизнь представители новой элиты строили в соответствии со своими представлениями о жизни элитарного слоя. Что могло быть эталоном в этом случае? Конечно, образ жизни дворянского сословия. После демобилизации Жлоба осел в местах прежних боев. В ст. Павловской в одной из бывших помещичьих экономий было организовано одно из первых коллективных хозяйств – артель «Агрокультура». Многие ее члены были бывшими красными партизанами из дивизии Жлобы. Хозяйство специализировалось на разведении сортовых саженцев плодовых деревьев. В нем были также и животноводческие фермы, и поля зерновых культур. Во всех отраслях хозяйства ставка была сделана на высокую культуру аграрного производства. Сам Жлоба часто бывал в станице и имел там дом. В переписке с правлением артели он постоянно обсуждал внутренние дела товарищества, давал указания в отношении ведения хозяйства и по кадровым вопросам. Его участие в делах артели было настолько плотным, что в соответствии с казачьей традицией усадьба питомника в обиходе часто называлась «хутор Жлоба». В Павловской он вел помещичий образ жизни, как страстный охотник держал породистых собак стоимостью до 30 руб.

Известно, что курсы техников по обслуживанию аэропланов – это единственное серьезное образование Дмитрия Петровича. Но он хорошо схватывал новую информацию, быстро вникал в дело. Обладал развитой интуицией, любил необычные вещи, был неравнодушен к «шикарной жизни». Сохранилась записка о ремонте его двух мелкокалиберных пистолетов «Монте-Кристо»[43] – редкой и бесполезной игрушки. Жлоба любил технику, в 1920-е гг. имел собственный мотоцикл «Харлей-Дэвидсон», на котором ездил по подведомственным объектам и совершал путешествия. У детей Жлобы был домашний учитель иностранных языков – певец В. Бернарди, который позже переехал в Москву и пел в Большом театре.

Жлоба неплохо рисовал, но не обладал эрудицией, читал мало. Писал с ошибками, зато с претензией на интеллигентность по части стилистики. Вот пример его лексики – характеристика одного из подчиненных, продиктованная им лично 7 сентября 1926 г.: «Вследствии вспыхнувшего огня Революции, стал на защиту соввласти в ряды таковой добровольцем, и вполне отдавал политически отчет, не считаясь с трудностями и стоящими перед ним боевыми проблемами, исходящими от высшей инстанции командования, шел в рядах Вверенного мне корпуса, впереди как красный командир и благодаря его энтузиазма и умелой организации, в бытность свою до конца своей демобилизации пользовался со стороны своих бойцов полной симпатией. […] …тов. Аверин всегда был в рвении на военный фронт, для дальнейшей борьбы на предмет достижения скорейшего результата Общей победы над врагом»[44].

Ему много писали те, кто не смог устроиться в мирной жизни, просили помочь найти работу, дать небольшую сумму денег в займы. И Жлоба действительно многим помогал. Штаты большинства контор, он которые возглавлял, формировались из ветеранов его дивизии. «Вы единственный человек быть может на всю Россию, который не считаясь со своим положением не загородили себя стеной бюрократизма» – писал Дмитрию Петровичу один из просителей[45]. Из своих личных средств Жлоба оплатил оркестр на похоронах однополчанина. Судя по общей тональности писем, общение бывшего командира с бывшими бойцами отличала особая душевность.

В 1920-е гг. стала складываться традиция совмещения нескольких должностей, частого перехода с одной должности на другую («для укрепления») без учета профиля и характера работы. Подобная напряженная работа требовала переключения внимания с одного вопроса на другой. Это было нелегко и требовало от служащих большой самоотдачи, что считалось нормой и соответствовало идеалам той эпохи. Нужно было гореть на работе, чтобы потом с чистой совестью сказать вечером: сегодня я сделал для революции все, что мог.

С 1927 г. в качестве руководителя Крайколхозобъединения Жлоба занимался поддержкой возникающих коллективных товариществ, внедрением в них новых прогрессивных технологий, популяризацией идей объединения крестьянства в колхозы. Несмотря на то, что линия на сплошную коллективизацию еще не была провозглашена, приоритетное значение коллективных хозяйств уже подчеркивалось тем, что в условиях малоземелья, которое не было ликвидировано революцией ни в регионе, ни в стране в целом, земли из Госфонда выделяются только коллективным товариществам по обработке земли. Исключение не делалось даже в отношении ветеранов борьбы за Советскую власть. И.И. Попов из с. Подкущевка писал: «Говорят, что Советская власть кредитует только коллективные хозяйства… Но кто должен кредитовать людей, окалечившихся в борьбе за эту самую соввласть…? Ведь в колхозе инвалид II группы, с активным процессом [туберкулеза – О.М.] и тем более припадочному делать нечего»[46].

В фонде не обнаружено ни одного письма, написанного до 1930 г., свидетельствующего об успешном ведении дел в коллективных хозяйствах. Единственное позитивное письмо, принадлежащее члену колхоза К.В. Кононенко (март 1928 г.), рассказывает о впечатлении, которое произвел на упавших духом колхозников приезд Жлобы как председателя Крайколхозобъединения. Он раздал беднякам, состоящим в коллективе, лошадей, железные плуги и сеялки. И «беднота… взрадовалась кабы еще раз приехал тов. Жлоба а буржуй пузы попритрусили уши опустили. Беднота растет на всю»[47], – восклицает колхозник.

Гораздо больше писем о проблемах коллективных хозяйств. Жаловались, например, на получение в виде кредита некачественного посевного материала. В 1920-е годы колхозы работали в условиях хозяйственного расчета. Поэтому случались такие ситуации как в ТОЗе «Лихой красный партизан» (ст. Лабинская) в 1928 г. Бывший комиссар 3-й кавбригады В.И. Мосейко, став его членом, внес в качестве взноса свою единственную лошадь. Но председатель («Орлов фулиган») «перекредитовался», и теперь их «конями ликвидкомиссия покрывает Госкредит» [48].

Как оказалось, в силу ряда объективных и субъективных причин люди были неспособны согласованно строить коллективную работу. Одной из главных причин этого являлись действия выборного руководства, зачастую начинавшего творить произвол, как в отношении рядовых членов коллекти-ва, так и общей собственности. Председатель артели «Пламя новой жизни» применял штрафы и аресты к ее членам! Для этого он организовал карцер при правлении. Члены ТОЗов делились на противоборствующие группиров-ки, обвиняли друг друга во всех грехах, писали доносы в разные инстанции. Те, кто критиковал руководство колхозов за их «бесхозяйство», под разными предлогами изгонялись из коллективов. Исключение из членов коллектива являлось очень мощным средством расправы с недовольными, ведь земельный надел назад не возвращали. Целые семьи находились под угрозой голода. Не только наделы, но даже заработанные деньги и натуральные выплаты по решению общих собраний выбывшим из товариществ не выплачивались.

Получая такие отчаянные письма о проблемах коллективных хозяйств, постоянно разбирая склоки и конфликты в своем питомнике, Жлоба, тем не менее, выступал с лекциями об успехах колхозного строя. Очарованные его речами люди просились на работу в эти замечательные коллективы будущего, как, например, один готовящийся к демобилизации солдат родом из Белоруссии.

1928-1929 гг. стали для Жлобы периодом кризиса. С лета 1928 г. Дмитрий Петрович находился в длительном отпуске и жил в Павловской. Причины этого изгнания с ответственных должностей связаны с инспекцией колхозов Северокавказского края, проведенной в связи с тем, что весной 1928 г. был сорван план хлебозаготовок. Особенно безрадостная картина открылась проверяющим в Кубанском округе. Протоколы заседаний бюро Северокавказского крайкома ВКП (б) содержат безрадостные факты – аналогичные тем, что сообщали Жлобе авторы тревожных писем[49], в ответ на которые он бездействовал. Окружком встретил критику комиссии в штыки, и за ней последовали «оргвыводы»[50]. За непонимание линии партии в деревне с должностей было снято несколько лиц, в том числе и бывший командир 18-й дивизии.

На подрастерявшего влияние героя войны тут же, как падальщики, на-летели недоброжелатели. Об одном таком мелком, но показательном инциденте с агрономом питомника артели «Агрокультура» С.М. Объедовым, произошедшем осенью 1928 г., рассказывает письмо Жлобы, адресованное Розалии Землячке[51]. Причина конфликта не совсем ясна, формально Жлоба упрекал агронома в неисполнении служебных обязанностей. Но Объедов нашел в Павловском райкоме партии людей, которые его поддержали, причем высказанное мнение о том, что «Жлоба – чуждый партии и советской власти элемент», сопровождалось слухами о его скором аресте. Ведущую роль в событиях играла жена Объедова. Эта женщина широко оповещала общественность о своих связях с такими авторитетными в партии и правительстве людьми, как Бухарин, Рыков и Землячка. По сведениям же Жлобы, в 1920 г. она состояла в браке с подданным Латвии Линде, что и дало Дмитрию Петровичу повод объявить ее шпионкой, засланной для дискредитации партийцев[52].

Празднования 11-летия революции проходили без участия Жлобы. О герое войны словно забыли. В прессе отсутствовали упоминания о нем, о его дивизии, и это вызывало удивление его бойцов. Один из ветеранов подал ему идею, что для восстановления статуса было бы полезно написать мемуары, что Жлоба и сделал. Но в последующие годы забвение роли его частей в Гражданской войне продолжалось. В 1930 г. вышел фильм «Первая Конная армия». Там, по выражению одного бывшего красного партизана, было два действующих лица – «Семен да Клим». Жлобинцы явно желали, чтобы их командир восстановил свой статус героя, ведь это удар и по их позициям. В 1931 г. один из ветеранов сокрушенно сетовал: «Мы – жлобинцы, здесь не видны[,] только одна здесь торжествует 1-я Конная армия […] …на празднике 13 годовщина Красной армии кругом лозунги: “да здравствует Арганизатор Красной Армии т. Апанасенко и его бойцы”, а о нас и вспомину нет… нам нет всем хорошего места, а нам одна должность – сторож или конюх, да и то трудно найти»[53].

После годы вынужденного безделья летом 1929 г. Жлоба был поставлен во главе нового учреждения – «Плавстрой», в дальнейшем переименованного в «Кубрисострой». Его задача состояла в проведении мелиоративных работ по осушению плавней на Кубани. Планировалось создание мощной оросительной системы, которая позволила бы заниматься возделыванием риса на огромных площадях. Бывший комдив стремился вникнуть в инженерные проблемы нового дела. Он имел навыки чертежной работы – сохранились сделанные им планы ирригационных сооружений.

Проблем в «Плавстрое» было не меньше, чем в колхозах. Они носили тот же характер – некомпетентность рабочих и специалистов, массовые хи-щения, постоянные склоки, сведение мелких счетов, пьянство. Заработок у плавстроевцев был мизерным, ведь работы велись вручную, соответственно и выработка была низкой. Импортная техника – американские трактора и экскаваторы – была получена только в 1930 г.

Условия жизни рабочих были ужасными. Как писал домой один из молодых рабочих, в общежитии «ведется сильное воровство, друг у друга воруют, а потом начинаются драки за украденные вещи. Просто безобразие, одно хулиганье»[54]. Автор письма К.И. Колебошин просит отца высылать ему хотя бы 5 руб. в месяц, чтобы он мог снимать угол и питаться у хозяйки. Его отец, бывший сослуживец Жлобы, переслал письмо сына начальству, чтобы оно знало о том, что происходит. Контингент работников был трудный, много безнадзорных подростков. Работа с ними велась по традиции, сложившейся со времен заведования Деткомиссией края.

В официальных документах этот профиль деятельности героя Гражданской войны покрыт известным глянцем: собирал беспризорников, кормил, обувал, одевал и обучал их специальности за свой счет. Но эпистолярные источники демонстрируют, какое сопротивление оказывал этот человеческий материал всякой культуртрегерской идее. Ученики получали на стройке казанные сапоги, шубы, аванс и тут же все это пропивали. Ведь они пришли в «Плавстрой», чтобы только перезимовать.

Среди специалистов-гидротехников встречались чуть ли не самозванцы. Работа одного из них была аннулирована, потому что оказалась сделанной крайне непрофессионально. Администрация подала на него в суд за растрату государственных средств.

Первые годы работы на Кубани были для Жлобы очень сложными. В течение нескольких лет он с семьей жил в двух комнатах в краснодарской гостинице «Центральная». Затем получил квартиру в доме по ул. Пушкина, где жили многие хозяйственные и партийные функционеры. Его дети ходили в лучшую школу города. Постепенно дела в «Кубрисострое» налаживались. Жлоба укрепил пошатнувшийся было авторитет. Краснодарская табачная фабрика стала носить его имя. Она выпускала отличные папиросы, на каждой из которых был золотом изображен его портрет.

Жлоба целиком ушел в хозяйственную сферу деятельности, демонстрировал полную лояльность новой партийно-номенклатурной элите. Обладая той же системой мировоззрения, что и большинство искренних приверженцев Советской власти, он принял участие в разоблачении «врагов народа». Известно, что донос на 1-го секретаря Краснодарского ГК ВКП(б), бывшего лидера ЦК РКСМ Оскара Рывкина написан им. А ведь семьи краснодарских функционеров Жлобы и Рывкина проживали в одном доме. Но в апреле 1937 г., во время командировки в Москву, был арестован и сам Жлоба, как «главный организатор и командир повстанцев на Кубани», готовящих свержение Советской власти в крае.

Бывшая соседка семьи Жлобы Р. Сыроватская рассказала врачу И.Э. Акопову об обстоятельствах обыска в квартире Жлобы. Сын Жлобы Константин пытался повторить легендарный «подвиг» Буденного: бросился к оружию, чтобы выгнать чекистов из квартиры, но его быстро успокоили, и начался обыск[55]. После ареста Дмитрия Петровича были арестованы и члены его семьи. По воспоминаниям болгарской коммунистки Баласки Добриевны Ерыгиной в Армавирской тюрьме она находилась в одной камере с дочерью Жлобы Ларисой и женой О. Рывкина[56]. Но ей и брату удалось выйти из тюрем и дожить до преклонного возраста.

10 июня 1938 г. в г. Краснодаре на закрытом заседании выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР был оглашен приговор «кубанским повстанцам». Всех подсудимых приговорили к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией имущества. В тот же день Жлоба и другие фигуранты дела были расстреляны. Реабилитация Дмитрия Павловича произошла 30 мая 1956 г., а в 1960 г. одна из улиц Краснодара была названа его именем.

Расхожая версия о том, что целью сталинских репрессий было уничтожение революционных романтиков, в данном случае не подтверждается. Очевидно, что от природы талантливый и амбициозный Жлоба воспринял и использовал революцию как возможность подняться на новые этажи социальной иерархии. Краском с упоением воевал в Гражданскую войну. Он не был особенно кровожадным, но состояние органичности в боевой обстановке, по которому узнаются «люди войны», позволяет отнести его к этой категории. Истинный харизматик, он любил тех, кто любил его – своих бойцов. И даже тогда, когда ему уже и не надо решать их проблемы, он продолжал делать это. Для него это было словно платой за возможность вернуть то время, о котором с ностальгией вспоминал не только он, достаточно благополучный и устроенный, но и те, кому Гражданская война не дала ничего, кроме ран. Жлоба был предан Советской власти, потому что связывал с ней открывшуюся для него возможность стать членом новой касты. Он определенно не был романтиком, как не был до конца и прагматиком. Дмитрий Петрович воевал за революцию потому, что чувствовал, что она делается для него. Более всего он любил «себя в революции». Когда случались конфликты между ним и новой властью, он недоумевал, но здравый смысл позволял ему находить пути восстановления контакта до тех пор, пока не наступил 1937 г.

Литература и источники:

1. См. напр.: Жлоба Д. Поход Стальной дивизии // Этих дней не смолкнет слава. Воспоминания участников гражданской войны. М., 1958; Катречко Т. Командир Стальной дивизии. Документальный очерк о Д.П. Жлобе. Донецк, 1963.

2. Горловско-Щербиновская стачка в мае 1916 г.

3. Центр документации новейшей истории Ростовской области (Ростов-на-Дону) (Далее: ЦДНИ РО). Ф. 912.

4. 70% бойцов-жлобинцев, о которых имеются соответствующие данные, были на 1919 г. в возрасте от 15 до 29 лет.

5. ЦДНИРО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 2. Л. 11.

6. Там же. Д. 7. Л. 280 об.; Д. 11. Л. 469.

7. Там же. Д. 12. Л. 172; Д. 9. Л. 153.

8. Там же. Д. 5. Л. 298 об.; Д. 7. Л. 353; Д. 8. Л. 172 об., 387.

9. Там же. Д. 5. Л. 371.

10. Там же. Д. 8. Л. 103.

11. Там же. Д. 7. Л. 175.

12. Там же. Д. 5. Л. 706 об.

13. Там же. Д. 9. Л. 145.

14. Там же. Д. 8. Л. 63.

15. Там же. Д. 9. Л. 192.

16. Там же. Д. 6. Л. 187; Д. 7. Л. 56 об., 464.

17. Там же. Д. 2. Л. 11 об.

18. Там же. Д. 11. Л. 165.

19. Там же. Д. 6. Л. 132.

20. Там же. Д. 9. Л. 192.

21. Там же. Д. 7. Л. 12.

22. ЦДНИРО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 5. Л. 492.

23. Там же. Л. 370.

24. Там же. Д. 7. Л. 483 об.

25. См., напр.: Там же. Д. 11. Л. 18.

26. Там же. Д. 5. Л. 486.

27. Там же. Д. 4. Л. 35 об.

28. Там же. Д. 5. Л. 205.

29. Там же. Д. 11. Л. 162 об., 167 об.

30. ЦДНИРО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 5. Л. 371.

31. Там же. Л. 371, 500; Д. 6. Л. 682; Д. 11. Л. 113, 425 об.

32. Там же. Д. 5. Л. 500.

33. Там же. Д. 10. Л. 135.

34. Там же. Д. 7. Л. 500 об.

35. Там же. Д. 5. Л. 500.

36. Там же. Л. 237.

37. Там же. Д. 11. Л. 62.

38. Там же. Д. 4. Л. 682.

39. Там же. Л. 682.

40. Там же. Д. 5. Л. 118 об., 135; Д. 9. Л. 145 об.

41. Там же. Д. 5. Л. 616 об., 439 об., 393, 553; Д. 7. Л. 483 об.

42. Там же. Д. 6. Л. 17.

43. Там же. Л. 10.

44. Там же. Д. 10. Л. 448. Стиль и орфография оставлены без изменений.

45. Там же. Л. 134.

46. Там же. Д. 5. Л. 629.

47. Там же. Л. 251. Стиль и орфография оставлены без изменений.

48. Там же. Л. 555.

49. ЦДНИРО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 673. Л. 89, 92, 97, 103-106.

50. Там же. Д. 678. Л. 30-31.

51. Отношения с Р. Землячкой имели свою историю. Она была членом правительственной комиссии, которая должна была расследовать причины провала наступления под Мелитополем; главные обвинения были предъявлены Д.П. Жлобе – в партизанщине и самовольном изменении времени начала наступления (Боярчиков А.И. Воспоминания. М., 2003. С. 65).

52. ЦДНИРО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 5. Л. 626.

53. Там же. Д. 9. Л. 308. Стиль и орфография оставлены без изменений.

54. Там же. Д. 8. Л. 334-338.

55. Акопов И.Э. Все так и было…(Наброски воспоминаний) / Под редакцией В.И. и А.И. Акоповых. Ростов-на-Дону, 2003. С. 124.

56. Информация предоставлена д.и.н. А.Ю. Рожковым (г. Краснодар).

О Беленковиче есть в педивикии. В целом по сабжу можно поискать монографию Сухорукова В. Т. "XI Армия в боях на Северном Кавказе и Нижней Волге (1918-1920 гг.)".

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Saygo @ Сегодня, 20:17)
О Беленковиче есть в педивикии.

Это об украинском Беленковиче. Он с Калниным не служил.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Чжан Гэда @ Вчера, 23:43)
Это об украинском Беленковиче. Он с Калниным не служил.

Он был начштаба "Стальной" дивизии как раз в октябре 1918 года. В интересующий нас момент.
А вот о Чистове ничего не нашел (наверно потому, что Чистовых как собак нерезаных). Сорокин после Февральской революции замечен в рядах эсеров.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Saygo @ Вчера, 23:31)
В интересующий нас момент

Из доклада Жлобы Сталину:

Задачу, данную Вами мне, не представилось возможности выполнить по следующим причинам: Ваш приказ, адресованный на имя Калнина, Чистова и Беленковича, никого не застал на означенных должностях.

Это, судя по контексту - где-то сентябрь 1918 г.

В это время главкомом - Сорокин. Калнин снят еще в августе 1918.

(Saygo @ Вчера, 23:31)
А вот о Чистове ничего не нашел (наверно потому, что Чистовых как собак нерезаных).

Инициалы Чистова, по неподтвержденным данным - "П.Г." (Петр Григорьевич?), а по печати на известном фото тела Корнилова должность - "Командующий революционными войсками Кавказской армии".

Что это за формирование и кто такой Чистов - от этого неясно. Известно, что когда Антонов в Царицыне расформировывал ушедшие с фронтов ПМВ части, то зачастую численность армий достигала всего 300-400 человек! (по Снесареву - участнику событий).

(Saygo @ Вчера, 23:31)
Сорокин после Февральской революции замечен в рядах эсеров.

Тоже не все ясно.

Один из деятелей партии СР (левое крыло) на Кубани Евгений Давидович Лехно (председатель исполкома Сочинского Совета) говорил так:

Сорокин именовал себя левым эсером... Я этого не знал, хотя и был одним из лидеров с.-р. на Северном Кавказе. Да, я думаю он не был им.

Бывший адъютант Сорокина С.Ф. Крутоголов сообщал о своем командире:

Он всегда присутствовал на партийных собраниях первичной парторганизации при штабе армии, активно выступая по всем обсуждавшимся вопросам... В мае 1918 года парторганизация при штабе Ростовско-Батайского фронта оформила Сорокина сочувствующим РКП(б). Я это хорошо знаю, т.к. меня тоже оформили сочувствующим нашей партии.

Т.е. времена полулегендарные.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Дополнение к хронологии января 1918 г.:

6-7 января в г. Армавир установлена Советская власть и началось формирование красногвардейских отрядов. Войска Кубанской рады начали наступление на Армавир.

7 января в Екатеринодаре белоказаки разгромили горком партии и арестовали руководителей Совета народных депутатов — И.П. Янковского, М.М. Карякина и А.А. Лиманского.

16 января наступление войск Кубанской рады на Армавир было отражено с большими потерями для наступавших.

17 января Кубанский ВРК созвал в Крымской конференцию представителей советских станиц Таманского, Ейского, Майкопского и Тихорецкого (бывшего Кавказского) отделов, где было решено подготовить наступление на Екатеринодар.

18 января в Армавире было созвано совещание уполномоченных от 65 населенных пунктов Лабинского отдела. По результатам укрупнились красные формирования. Наибольшими по численности были отряды Рогачева (3000 человек) и Толкачева (в селении Филипповском). Во главе красных отрядов встал Военно-Революционный Комитет (ВРК).

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Отступление на Астрахань войск Красной Армии Северного Кавказа:

post-84-1374747558.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
КРАСНАЯ АРМИЯ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

(КАСК), образована в февр. 1918 на Кубани как Юго-Вост. революц. армия, с апр. - войска Кубанской (Кубанско-Черномор.) сов. респ., с июля - КАСК. Насчитывала ок. 98 тыс. штыков и сабель. Летом 1918 потерпела ряд поражений и в окт. преобразована в 11 А. Команд.: А.И. Автономов, К.И. Калнин, И.Л. Сорокин.

Правда, что за "командующий революционными войсками Кавказской армией" - осталось непонятно. Особенно в апреле 1918 г.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Из мемуаров адъютанта Сорокина Ф.Ф. Крутоголова (полностью опубликованы в 2010 г.):

Сорокин выше и важнее всего в период войны ставил военное дело, стремился быть неограниченным в сфере военной деятельности, в гражданские дела не
вмешивался, предоставляя это политорганам армии. Он представлял человека, которому приходилось бороться не только с врагами явными, но и с какой-то таинственной изменой,
которая окружала его. Он чувствовал всю неискренность отношения к нему со стороны членов ЦИК Северокавказской республики — Рубина, Крайнего (Шнейдермана), Рожанского, Дунаевского и членов Чрезвычайного штаба обороны — Казбека и Иванова. Они армии не знали, и армия их не знала и не видела. В то же время они направили в главный штаб Северокавказской армии и в оперативный штаб белогвардейских офицеров, деникинских агентов, которые, затаившись, творили свои темные дела: искажали смысл приказов и распоряжений в пользу деникинской армии, в июле 1918 года вызвали на срочное совещание в главный штаб на ст. Тихорецкая комиссара республики А. С. Силичева, военрука Сосницкого и в это время подняли восстание в главном штабе. Силичев и Сосницкий были убиты, Калнина ранили, но ему удалось бежать, начальник штаба Балабин сражался до последнего патрона и застрелился.
Сорокину, Гайченцу, Щербине, Троцевскому, по имеющимся документам, которые оставил бывший главком Автономов, — Рубин, Крайний, Дунаевский, Рожанский, Казбек — были чужие, пришлые люди, бундовцы, которые воспользовались тем, что кубанские большевики, кто был в ссылке, кто арестован Покровским18, а кто вообще уничтожен — захватили власть в только что народившейся Кубано-Черноморской, а позже Северокавказской республике государственную, политическую и старались захватить и военную власть. От этого и пошли все наши беды.

Что за странная интрига? Кто, кого и куда заслал?

Он же о Жлобе:

Украинские части Жлобы25, Мокроусова26, Родионова и Никифоровой27 (анархистки Маруси) отступили на Кубань не защищать ее, а сохранить свои силы. Они не проявляли себя героическими подвигами.
...
Жлоба Д. П., в нарушение приказа Сорокина, верный своей партизанской привычке, по существу бежал со своими частями с фронта под Царицын и этим воспользовались
белогвардейцы. Они расчленили наш фронт, прижали к берегу реки Кубани, и нам пришлось потерять тысячи убитыми и ранеными. Жлоба помог обороне Царицына, но совершил преступление по отношению к войскам 11 армии. Беспристрастная история еще взвесит его заслуги и вину, и скажет чего больше, какая чаша весов тяжелее.

Вот эти сведения полностью подтверждаются документами из ЦГАСА:

Начальник главного интендантства Сев. Кав. Республики Мамсуров29 до конца 1918 года неизвестно чем занимался, склады его были всегда пусты, а в Минводах в тупике стояли вагоны с боеприпасами и обмундированием. Как он этого мог не знать? Армия сражалась раздетая, разутая, без снабжения продовольствием и боеприпасами, ее косил тиф. В январе 1919 г. больных было свыше 40 тысяч. В диких астраханских песках, на пути от Кизляра до Астрахани погибло 30 тысяч бойцов и командиров 11-й многострадальной Северокавказской армии.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Кочубей, поблагодарив бойцов за атаку, вызвал командира временно ему приданного Ейского полка, Деревянникова, вялого, пугливого человека, и приказал ему:

— За ночь вывезти из станицы все. Хай кадеты воздух глотают. Вывезешь — наградю, не вывезешь — перед бригадой зарубаю самолично.

А вот кто реально командовал этим полком - Хижняк Иван Лукич (тезка Сорокина) родился 2 апреля 1893 года в городе Ейске Кубанской области (ныне Краснодарского края) в многодетной рыбацкой семье. В 1914—1917 годах служил в царской армии в составе 3-го, 222-го, 153-го, 286-го и 208-го полков в должностях: рядовой, командир взвода, фельдфебель роты, командир роты, выборный командир полка на Кавказском фронте. Окончил полковую школу 3-го пехотного полка Западного фронта (1915), школу прапорщиков в городе Тифлисе (1917).

Был активным участником Февральской революции. После роспуска старой армии в декабре 1917 года вступил добровольцем в ряды РККА. В декабре 1917 года в Харькове вступил в партию большевиков. В Гражданскую войну с декабря 1917 года И. Л. Хижняк командовал ротой в красногвардейском отряде Р. Ф. Сиверса в Донской области, участвовал в боях против войск генерала А. М. Каледина на таганрогском направлении. С февраля 1918 года — командир батальона 1-го Ейского революционного полка войск Северного Кавказа, с апреля — командир этого полка. С февраля 1919 года — командир отдельного Ростово-Нахичеванского батальона (возможно, из этнических армян - Новая Нахичевань ныне в черте Ростова, но в те годы была отдельным поселением и населялась в основном армянами, выходцами из Крыма).

Т.е. с апреля 1918 г. и по февраль 1919 г. Ейским пехотным полком командовал И.Л. Хижняк (1893-1980). А бои за Воровсколесскую шли в промежутке между 17.08.1918 и 15.09. 1918.

Но точную дату боев за Воровсколесскую найти нигде не могу - она упоминается, но дату никто не приводит.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Таманская армия Матвеева была создана 27.08.1918 в Геленджике. В это время красные войска потеряли связь между собой из-за потери Екатеринодара в 16.08.1918.

Рейд Таманской армии по берегу Черного моря и выход через перевал у Туапсе на соединение с основными силами Сорокина был прославлен в литературе и кинематографе.

Но адъютант Сорокина писал, что если бы Матвеев начал отступление не на Геленджик и Туапсе, а уходил бы на Тимашевку и далее на восток, то стратегическое положение красных войск на Кубани улучшилось бы и, возможно, отступления на Астрахань не последовало бы вообще.

Насколько это правда?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Вот что писали белые о состоянии красных войск в ходе Армавирской операции 8-19.09.1818:

По данным штаба дивизии силы находившегося против нас противника исчислялись в 12—15 тысяч человек, главным образом пехоты, при 20—30 орудиях. Конницы было лишь несколько сотен. Противник был богато снабжен огнеприпасами и техническими средствами. При красных войсках имелось несколько бронеавтомобилей, достаточные средства связи... Дрались красные упорно, но общее управление было из рук вон плохо.


— Врангель П. Н. Записки

А вот что пишет инспектировавший красные войска на Северном Кавказе Снесарев.
29.05.1918:

VII. Снабжение:
а) патронами неудовлетворительное: у некоторых отрядов было всего по 120 патронов на людях и по 20 патронов в запасе, встречались отряды почти вовсе не снабженные патронами, запасы патронов в Царицыне еще не выяснены;
б) шанцевого инструмента, телефонного имущества недостаточно, некоторые отряды совсем их не имеют;
в) артиллерийских орудий мало, снарядов недостаточно;
г) обозы в хаотическом состоянии;
д) продовольствия — в общем достаточно: людям выдается по 2 фунта хлеба и до ¾ фунта мяса. В некоторых отрядах начинает ощущаться недостаток хлеба, по-видимому, вследствие недостаточной организованности.
VIII. Санитарная служба совершенно не организована и находится в самом хаотическом состоянии, не всегда есть даже первая помощь—фельдшер с его сумкой и необходимейшими медикаментами.., что, конечно, также не будет способствовать моральной устойчивости войск в боях.


2.06.1918:

7. Снабжение.
Артиллерийское снабжение неудовлетворительно.
На вооружении состоят винтовки Гра, итальянские, Винчестера, русские 3-линейные.
Снарядов* имеется 100 на орудие, 60—65 [патронов] на винтовку (в районе Куберле — 30)**.
Интендантское вещевое довольствие не налажено. По словам докладчиков, масса босых и голых, но в то же время наблюдаются случаи выдач обмундирования и жалования по нескольку раз благодаря плохой организации дела. Денег недостаточно (в Великокняжеском участке в кассе 2000 рублей, тогда как в месяц требуется до одного миллиона). Снабжение ведется беспорядочно. В одном из отрядов Великокняжеского участка есть комиссар, на которого взвалено все снабжение. Находясь вечно под тяжестью непрерывного поступления требований, отчасти под угрозой самосуда, этот выбившийся из сил человек, но, несомненно, хороший работник, несколько раз принимался плакать в моем присутствии.
8. Санитарной службы нет никакой. Она в таком же непозволительном состоянии, как и на других фронтах округа.


* В документе ошибочно — патронов.
** В день моего отъезда из Тихорецкой получено было 10 млн. ружейных патронов и несколько десятков тысяч снарядов, что несколько укрепляет положение (примеч. документа).

Социально-национальная структура населения в смежной с Кубанской Терской области на 12.06.1918 по докладу начальника Владикавказского отряда Красной Армии М.Д. Томашевского:

Положение в Терской области
В Терской области всего до 300 тысяч чеченцев, около 80 тысяч ингушей, 130 тысяч осетин, 250 тысяч казаков, 250 тысяч крестьян... Наших сторонников около 600 тысяч человек, против нас около 410 тысяч человек. Большевики являются защитниками государственности и противниками сепаратистских настроений.
Войск имеется: во Владикавказе три батальона (около 1500 человек) с 8 пулеметами, один эскадрон, две полевые батареи, 4—48-[лин.] гаубицы; в Георгиевске два батальона (около 1000 человек) с четырьмя пулеметами и одна полевая батарея; в Моздоке полроты пехоты и гаубичная батарея (4 гаубицы); в Пятигорске два батальона пехоты и 6 орудий; в Грозном два батальона (1000 человек) и 6 орудий; летучий железнодорожный отряд—одна рота; один бронированный поезд и еще один оборудуется. Всего войск около 5000 человек.


Т.о. на 500 тысяч русских (казаков и иногородних по 50%) приходится 510 тысяч инородцев 3 национальностей. Порядка 60% населения поддерживает Советскую власть, но организованных сил - всего около 5000, их дисциплина и стойкость в бою неудовлетворительны. Чечены настроены против русских (как казаков, так и иногородних).

Но даже эти 5000 солдат плохо обеспечены:

Патронный завод имеется в Георгиевске, но запасов мало; патронов по 200 штук на винтовку, на руках по 100 патронов, на орудия по 200 снарядов. Большая нужда в оружии, патронах и снарядах; снаряжения необходимо отпустить по меньшей мере на 1000 человек образцового батальона. Крайне необходим второй броневой поезд, иначе нельзя подвозить нефть. Весьма нужен также броневик для Военно-Грузинской дороги. Чувствуется сильный недостаток в денежных знаках, вследствие чего область прибегла к печатанию своих денег.
В общем затрудненность связи с центральным правительством послужила причиной самостоятельных действий правительства области, не считаясь с центром. Желательны возможно прочная связь с центром и помощь вооружением, патронами, снаряжением, деньгами, а также экстренный наряд броневого поезда, иначе невозможен подвоз нефти и броневого автомобиля для Военно-Грузинской дороги.


1.07.1918 командующий Кубанским фронтом Калнин (предшественник Сорокина):

Сухумский фронт. Положение фронта неважное, не имеется снарядов и патронов.
Внутренний фронт. В районе Зимовники—Великокняжеская кадеты заняли Торговую и Великокняжескую**. Линия железной дороги в означенном районе в руках контрреволюционных банд и тем отрезаны от Царицына. Принимаю все меры, стягиваю войска, дабы овладеть линией железной дороги.
На фронтах нет снарядов и патронов, а также денег для выдачи в полки жалования за июнь месяц сего года. Посланные мною за снарядами, патронами и деньгами не возвратились.


** 25 июня 1918 г. была оставлена ст. Торговая (ЦГАСА, ф. 100, оп. 12, д. 39, л. 24), 28 июня 1918 г, — Великокняжеская (ЦГАСА, ф, 100, оп. 12, Д. 36, л. 88).

3.07.1918 военрук Снесарев и военком Анисимов:

5. К. восставшим казакам примыкают калмыки. На фронте Крачковского ощущается острый недостаток в ружейных патронах (срочно требуется не менее 1 миллиона ружейных, 200 тысяч артиллерийских).
...
5. Совершенно срочно, вне всякой очереди, необходимо отпустить в распоряжение Северо-Кавказского округа ружейных патронов в количестве 20 миллионов и один миллион 3-дюймовых артиллерийских снарядов. Царицынская база уже в сущности исчерпана полностью.
6. Положение Северо-Кавказского округа не только критическое, что вызывает государственную необходимость на него обратить самое серьезное внимание центра, так как иначе оно из критического может вскоре перейти в катастрофическое.

Имеется в виду вступление в гражданскую войну донских калмык-казаков на стороне белых. Дефицит патронов на первое время - не менее 1 млн. штук! При численности советских частей около 40 тысяч - это всего по 25 патронов на винтовку!

29.07.1918 из доклада военсовета Северокавказского военного округа Красной Армии:

4. В Кубанской области войска Калнина терпят большой недостаток патронов, снарядов, но дать их невозможно, почему уже вынуждены были очистить Тихорецкую, а 23 июля и Кавказскую, точных сведений о положении группы Калнина не имеется, делаем все возможное для выяснения его. Занявшие Ставрополь войска полковника Шкуро угрожают захватом Армавира.


И снова на фланге у кубанцев - докладывает Серго Орджоникидзе:

6 августа в 5 часов утра контрреволюционные банды казачьих и осетинских офицеров напали на город, поддержанные самообороной центра города *, начав восстание против Советской власти. После 11-дневных упорных боев мятежники разгромлены (сбежали из города). За все время боев Красная Армия вела себя выше всякой похвалы, грудью защищала Советскую власть. Молоканская и Курская слободки и вся Ингушетия, Чечня поднялись, как один человек, против контрреволюции в защиту Советской власти.


* Так в документе.

Т.е. с 6 по 17 августа 1918 г. в тылу у Сорокина идут серьезные бои, линии снабжения и так неважные, а тут еще Владикавказ из схемы железнодорожного транспорта практически выпал.

В это время реальное положение в центре таково, что после 11.09.1918 не только не снабжают Сорокина боеприпасами, но даже не знают, что с ним, пытаются реорганизовать войска, но реальной возможности сделать этого нет - из доклада военной инспекции по Южному фронту:

О положении Северо-Кавказской армии сведений не имеется, почти то же самое можно сказать и об Астраханской группе. Сведения об этих двух группах прилагаются *.
...
Все действующие на Северном Кавказе войска Советской власти надо объединить под одним общим командованием, хотя это сразу и нелегко будет сделать. В настоящий момент Северный Кавказ, по моему мнению, представляет ряд оазисов, в которых действуют советские войска без всякой связи друг с другом, не имея общей задачи, а потому и не могут быть сильными, так как не воодушевлены, не объединены одной волей командования.
В основу ставлю полное объединение всех советских войск, действующих в пределах Северного Кавказа, в едином командовании и восстановлении какой бы то ни было связи с этой армией. Северо-Кавказская армия получит номер 11 армии. Должность командующего армией вакантна.


* Приложения в деле не обнаружены.

Положение Сорокина уже очень шаткое - он питается только из местных ресурсов, его не видят в качестве будущего командарма 11 в центре...

Тем временем нарком труда А.Г. Шляпников сообщает 20.09.1918 о начале столкновений на этнической почве, которые парализуют снабжение войск Сорокина:

Ко времени моего прибытия из аула Гойты, в ночь на 18 августа, в Грозном шел уже 8-й день бой с казаками. Соседние станицы оказывали Грозненской станице помощь. Против этих станиц мобилизовались чеченские силы. В результате, по последним известиям, грозненские рабочие разрушили стц. Грозненскую, а чеченцы сожгли и вырезали жителей стц. Ермоловской и осаждали стц. Петропавловскую. Сообщение с Владикавказом по железной дороге было прервано и совершалось гонцами через горы. В самом Владикавказе был в первой половине августа многодневный бой. Победа осталась за нашими войсками, среди которых видное место занимали ингуши. В Кизляре также был бой, но за отсутствием снаряжения Кизлярский гарнизон ведет исключительно оборонительную войну, будучи со всех сторон окружен казаками. Побережье Каспийского моря до пристани Брянской находится в руках у казаков.

Итак, как мы видим, Врангель, очень мягко говоря, преувеличивает оснащенность красных войск и обеспеченность их боеприпасами. С какой целью? Приукрасить свою победу?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Полный текст приказа о переформировании красных войск на Северном Кавказе и назначении главкомом И.. Сорокина:

ПРИКАЗ РЕВВОЕНСОВЕТА ФРОНТА ОБ УТВЕРЖДЕНИИ И. Л. СОРОКИНА КОМАНДУЮЩИМ ВОЙСКАМИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА И ПЛАНЕ ОПЕРАЦИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
№ 118 24 сентября 1918 г,
§ 1
Военно-революционный совет Южного фронта постановил: утвердить командующим войсками, оперирующими на Северном Кавказе, т. Сорокина.
§ 2
Все советские войска, оперирующие в пределах Ставропольской губернии, входят в безусловное подчинение командующему войсками Северного Кавказа т. Сорокину,
§ 3
Все советские войска Северного Кавказа, действующие под командой т. Сорокина, объявляются мобилизованными на общих основаниях.
§ 4
Тов. Сорокину приказывается немедленно принять все меры и срочно установить как телефонную, так и телеграфную связь между своими частями, а также с войсками царицынского фронта и Военно-революционным советом через следующие пункты: Дивное, Кресты Астраханской губернии, Заветное и Царицын,
§ 5
Для скорейшего очищения от кадетских банд и для ликвидации контрреволюционных выступлений на Северном Кавказе необходимо отрезать все банды Алексеева и Деникина от г. Ростова и Новочеркасска, которые являются для них стратегическими центрами и базой снабжения. Задача может быть решена, если наши войска, пройдя по левому берегу р. Маныча, выйдут к Батайску—ключу Ростова.

Исходя из таких соображений, Военно-революционный совет Южного фронта приказал: командующему войсками Северного Кавказа т. Сорокину, закрепившись на удобных позициях по фронту Апшеронская—Бжедуховская—Михайловская — Гулькевичи — Армавир — Невинномысская, выделить оттуда до 15000 штыков с достаточной кавалерией и артиллерией, перебросить их в Ставропольский уезд к с. Винодельному, где, влив в ставропольские войска, отделить ударную группу, каковую, разделив на три участка (правофланговый, центральный и левофланговый), подготовить для следующих операций.

Правофланговый участок ударной ставропольской группы.
Построив фронт от оз. Маныч на юг и тесно связавшись левым своим флангом с частями центрального участка, немедленно открыть энергичное наступление вдоль левого берега Маныча, держа направление на Батайск и не теряя все время связи с центральным участком,

Центральный участок ударной ставропольской группы.
Тесно связавшись с частями правофлангового участка и расположившись фронтом на запад южнее его уступом, одновременно перейти в наступление, продвигаясь в направлении на села Дмитриевское, Медвежье, Белая Глина, Егорлыкская, Кагальницкая, Батайск, все время держа тесную связь как влево, так и вправо.

Левофланговый участок ударной ставропольской группы.
Установив тесную связь с центральным участком вправо и влево с частями, расположенными в Александровском уезде, одновременно с продвижением частей правофлангового [и] Центрального участков стремительным ударом двинуться в направлении на Безопасное, Успенскую, Новопокровскую, Незамаевскую, Тихорецкую, Сосыку, Кушевскую и Батайск.

Части, расположенные в Александровском Уезде и севернее его к востоку от Ставрополя.
Стремительным ударом выровнять фронт и окружить Ставрополь, перерезать линию железной дороги (Ставрополь—Кавказская') около ст. Пелагиада, взять Ставрополь, стягивая к себе все части, расположенные в Александровском уезде и Лабинском отделе. Все время операций держать тесную связь с соседями вправо, влево и тылом.

Частям, расположенным в отделах Баталпашинском, Лабинском и Майкопском, связавшись между собою и со штабом командующего Северо-Кавказским фронтом, твердо закрепиться на своих позициях, демонстрируя наступление в различных местах по указанию т. Сорокина.

§ 6
Командующему войсками Северного Кавказа т. Сорокину, предписывается принять все меры для ограждения г. Грозного от нападений кадетских банд и охраны от порчи всех промыслов.
§ 7
Всю операцию в северных уездах Ставропольской губернии Военно-революционный совет приказывает провести самому т. Сорокину.
§ 8
Выбор и назначение командующих, а также границы их участков Военно-революционный совет поручает т. Сорокину, который обязан об этом немедленно ставить в известность Военно-революционный совет секретным пакетом.
§ 9
Тов. Сорокину Военно-революционный совет приказывает извещать о ходе операций до восстановления телеграфной связи один раз в день, а с восстановлением телеграфной связи—два раза в день, утром и вечером.
§ 10
Выполнение настоящего приказа должно быть начато в ближайшее время, а потому все перегруппировки предписывается т. Сорокину произвести экстренно.

Председатель Военно-революционного Совета Южного фронта Сталин

Члены: Минин, Ворошилов

И, самое интересное, Сорокин, без патронов и нормальной связи, все же взял Ставрополь 15.10.1918. Вот что он сказал на фронтовом съезде в Пятигорске представителям ЦИК Северокавказской республики - слово адъютанту главкома Крутоголову:

Если вы отпустили денег для армии достаточно, так предъявите банковские документы. Затем. Я главком, занимаюсь командованием армии, а не ее снабжением. Я не начальник главного интендантства. Начальник главного интендантства Мамсуров, вот у него и спросите: почему у него пустые склады? Чем он занимается? Почему вагоны с патронами, снарядами и обмундированием оказались в Минводах, в тупике железнодорожной станции, между горелыми и битыми вагонами и паровозами? Кто их туда загнал? Где документы на них?

Т.е. пока красноармейцы сражались без боеприпасов, в тылах творился бардак. Впоследствии Сорокину это вспомнят - говорит чекист В. Викулов:

15 октября 1918 года по настоянию крайкома партии и ЦИК в Пятигорске открылся съезд командного состава и делегатов воинских частей. Присутствовали все члены Реввоенсовета, руководящие работники крайкома и ЦИК, Сорокин со своим штабом…

Главком поднялся на трибуну в новенькой черкеске с узорчатым поясом, в кубанке из черного курпея. Окинув делегатов пронизывающим взглядом, растягивая слова, он начал доклад о состоянии армии и ее задачах. Всю вину за тяжелое положение в частях и соединениях Сорокин сваливал на правительство и крайком, обвиняя их в том, что они мешают ему. В заключение, не считаясь с крайне тяжелым финансовым положением республики, он нагло потребовал от правительства два миллиона рублей…

Как видим, внутри руководства Северокавказской республики шла острая борьба, причем водораздел лег между военными и гражданскими властями, которых поддержала ЧК под руководством М. Власова.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Чжан Гэда @ Сегодня, 18:54)
Таманская армия Матвеева была создана 27.08.1918 в Геленджике. В это время красные войска потеряли связь между собой из-за потери Екатеринодара в 16.08.1918.
(Чжан Гэда @ Сегодня, 18:54)
адъютант Сорокина писал, что если бы Матвеев начал отступление не на Геленджик и Туапсе, а уходил бы на Тимашевку и далее на восток, то стратегическое положение красных войск на Кубани улучшилось бы и, возможно, отступления на Астрахань не последовало бы вообще.

Если армия была создана в Геленджике, то как она могла миновать Геленджик?

(Чжан Гэда @ Сегодня, 19:34)
Итак, как мы видим, Врангель, очень мягко говоря, преувеличивает оснащенность красных войск и обеспеченность их боеприпасами. С какой целью? Приукрасить свою победу?

Врангель писал:

Силы противника исчислялись в 80 000 штыков и шашек при 100 орудиях. Располагая огромными запасами наших бывших армий, противник был несравненно сильнее и технически, однако, неумелое руководство и отсутствие дисциплины сводили на нет это превосходство.
Почти все солдаты красной армии имели при себе значительные суммы денег, в обозах красных войск можно было найти все, начиная от мыла, табака, спичек и кончая собольими шубами, хрустальной посудой, пианино и граммофонами.

За "Записками" Врангеля стоит нечто большее, чем желание приукрасить свои успехи. И история их публикации довольно занятна. Выкладываю отдельными псто, на случай, если это разовьется в отдельную тему.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ГЕНЕРАЛ П.Н. ВРАНГЕЛЬ И ЕГО «ЗАПИСКИ»

25 апреля 1928 г. в Брюсселе умер генерал П.Н. Врангель, последний главнокомандующий русской армией.

19 июля, менее чем через три месяца, в Берлине увидела свет 1-я часть его «Записок», а 25 сентября – 2-я, опубликованные генералом А.А. фон Лампе в V и VI сборниках «Белое дело. Летопись белой борьбы».

«Записки» Врангеля с одинаковым усердием штудировали, толковали, а то и просто переписывали как его хвалители, так и хулители. Но если кто из них и заметил, то никто до сих пор не потрудился, во всяком случае печатно, прояснить одну интригующую странность.

В предисловии «От редакции», предваряющем 1-ю часть «Записок», фон Лампе пишет: «…В феврале 1928 года… генерал Врангель принял решение окончательно подготовить свою рукопись к печати. Для этого вся работа была вновь пересмотрена Главнокомандующим… и была сокращена примерно на 1/8 своего объема». И далее: «Кроме того экземпляра рукописи, который был передан в летопись, существовал второй, в котором сохранено все то, что было изъято из рукописи во время переработки ее в феврале 1928 г. Экземпляр этот хранился в личном архиве генерала Врангеля».

В архиве Врангеля, с 1929 г. хранящемся в библиотеке Гуверовского института, упомянутый фон Лампе полный рукописный экземпляр «Записок» отсутствует. Потомки генерала оригинальным текстом считают тот, что был опубликован в «Белом деле».

«Примерно 1/8 объема» означает, что из оригинального текста было изъято и не опубликовано в 1928 г. 150 – 160 машинописных страниц. По меньшей мере странным кажется то, что до сих пор никто не обнаружил и не предал гласности этот несомненно ценный исторический материал. И уж совсем интригует прошедшее время, в котором фон Лампе говорит в предисловии о «втором» полном экземпляре рукописи – «существовал», «хранился»…

Судьба «Записок», которую удалось прояснить благодаря материалам личного архива фон Лампе, оказалась не менее трагичной, чем судьба их автора.

Когда и как работал Врангель над своими мемуарами, фон Лампе узнал в феврале 1928 г. в Брюсселе от самого главнокомандующего. И в предисловии, как он уверял его мать – баронессу М.Д. Врангель, он «пытался дать верную картину того, как писались“Записки”».

«После каждой главы записок приведены даты, указывающие на день, когда каждая глава была закончена. Отсюда видно, что, начав писать первую главу на яхте «Лукулл» и закончив ее к 28 июля 1921 года, генерал Врангель кончил последнюю главу своих воспоминаний уже в Сербии, в Сремских Карловцах, 30 декабря 1923 года.

Материал для каждой главы подготовлялся, по указаниям автора, его личным секретарем Н.М. Котляревским, изучался и продумывался генералом Врангелем, который потом диктовал текст главы своему секретарю и после того еще несколько исправлял написанное…»

Нарисованная фон Лампе «верная картина» не дает ответа на самые важные вопросы. Что представлял из себя первоначальный текст? Каков был его объем? Какова судьба рукописных правок и вставок самого главнокомандующего?

Обращает на себя внимание то, что главы I, II и III части 2-й не датированы и в предисловии это никак не объясняется. Это сразу заметила мать покойного главнокомандующего, которая хорошо знала, какое значение ее сын придавал датировке своих записок. В письме фон Лампе от 19 августа 1928 г. она передала свой разговор с сыном, который состоялся в 1926 г.: «Я спросила его относительно дат, не изменит ли он? Он определенно ответил мне: я хочу, чтобы знали, что они написаны до (Подчеркнуто М.Д. Врангель. - Авт.) Деникинских записок, а не то, чтобы я оправдывался как бы на его обвинения». Объясняя отсутствие дат под главами, в которых описываются события марта - апреля 1920 г., когда генерал Врангель вступил в командование ВСЮР, фон Лампе писал баронессе: «Все даты в конце глав мною сохранены, кроме тех, которые он выделил в феврале и под которыми ничего не проставил».

К сожалению, дневник и другие материалы личного архива фон Лампе не содержат информации, которая позволила бы понять точный смысл этой фразы. Можно предположить, что Врангель оставил эти главы у себя в Брюсселе для более тщательного редактирования и позже переслал их в Берлин. Однако никаких сведений о такой дополнительной пересылке не обнаружено.

В архиве фон Лампе сохранились последние страницы глав «Записок». Эти страницы представляют собой машинописный текст, правленый рукой Врангеля. Каждая страница заканчивается написанными его же рукой датой и местом окончания главы.

В одном случае - в III главе 1-й части («На Москву») - датировка явно ошибочна. В опубликованном тексте «Записок» в конце главы указано: «21 января 1921 г. Константинополь». Эта датировка, во-первых, противоречит утверждению фон Лампе, что работа над воспоминаниями началась только летом 1921 г. Во-вторых, Врангель реально не мог начать эту работу сразу после эвакуации в Турцию зимой 1920/21 гг., поскольку все его силы и время уходили на размещение эвакуированных частей, устройство беженцев, их снабжение и т.д. В-третьих, все главы писались в строгой хронологической последовательности и III глава никак не могла быть написана раньше I и II.

Сохранившаяся последняя страница главы «На Москву» с автографом Врангеля не вносит полной ясности, поскольку год - «1921 г.» - написан его рукой весьма небрежно: последняя цифра «1» может быть принята как за «1», так и за «2». Остается непонятным, почему вопреки логике фон Лампе при подготовке текста к печати принял ее именно за «1». Он не мог не прийти к выводу, что в данном случае Врангелем допущена небрежность или описка (в результате, например, торопливости или рассеянности, вызванной болезнью). Во всяком случае, фон Лампе при подготовке текста к набору поставил явно ошибочный год - 1921-й вместо 1922-го.

Другая ошибка при издании «Записок» была допущена в датировке V главы 2-й части («Вперед») - «4 июня 1925 г.». На сохранившейся последней странице машинописного экземпляра этой главы рукой Врангеля последняя цифра года - «3» - написана опять-таки очень небрежно и даже не проставлено «г.». Как и в случае с III главой 1-й части, фон Лампе вопреки логике предпочел ошибочное внешнее сходство написанной Врангелем цифры «3» с цифрой «5».

IX глава 2-й части («За Днепром») датирована «22 декабря 1923 г.», хотя в машинописном экземпляре рукой Врангеля ясно написано: «22 ноября 1923 г.». Возможно, фон Лампе сам исправил «ноябрь» на «декабрь», поскольку предыдущая глава датирована 26 ноября 1923 г. Не исключено также, что в данном случае имела место невнимательность редактора или наборщика.

В целом можно сделать вывод, что, несмотря на невыясненность некоторых деталей и очевидные случаи ошибок при датировке, мы располагаем вполне достоверными сведениями о времени и месте работы автора над «Записками». Генерал Врангель начал работу в конце весны 1921 г. в Константинополе и завершил ее в декабре 1923 г. в Сербии.

В связи с датировкой обращает на себя внимание одно интересное, хотя и печальное обстоятельство. I глава 1-й части («Смута и развал армии») была написана на борту яхты «Лукулл», и работа над ней завершилась 28 июля 1921 г. Работу над II главой («Освобождение Северного Кавказа») Врангель начал также на яхте «Лукулл», стоявшей на рейде Босфора, где жил он сам, размещалась его личная канцелярия и где, видимо, хранились какие-то материалы главного штаба ВСЮР, вывезенные из Крыма и использовавшиеся в качестве документальной основы для воспоминаний. 15 октября 1921 г. яхта «Лукулл» была протаранена итальянским пароходом «Адрия» и затонула вместе с частью документов. Однако к этому времени работа над II главой, вероятно, была в основном завершена, и текст этой главы не был утрачен в момент гибели яхты. Об этом свидетельствуют время и место окончания работы над II главой, указанные в конце: «24 октября 1921 г. Константинополь». Следовательно, есть все основания утверждать, что отобранные Котляревским документы, а также надиктованный Врангелем текст и другие подготовительные материалы к этому времени уже были доставлены с яхты «Лукулл» в здание русского посольства в Константинополе, где разместились штаб главкома и состоявший при нем гражданский аппарат.

В целом работа над воспоминаниями заняла у Врангеля два с половиной года. К концу 1923 г. они представляли собой два машинописных экземпляра, напечатанных лично Котляревским на разных машинках. Оба экземпляра были переплетены, о чем свидетельствуют следы клея и брошюровки, оставшиеся на левом поле сохранившихся страниц. На это же косвенно указывает упоминание баронессы М.Д. Врангель о том, что генерал Врангель, редактируя текст в 1926 г., «измененные страницы вырезал».

Рукописные наброски, сделанные Котляревским под диктовку Врангеля, а также различные рукописные вставки и поправки, которые делал сам Врангель, скорее всего, уничтожались после того, как завершалось печатание окончательного варианта очередной главы. На это указывает факт полного отсутствия как их самих, так и каких-либо упоминаний о них.

Таким образом, хотя Врангель, фон Лампе, баронесса М.Д. Врангель и Котляревский часто называли текст воспоминаний «манускриптом» или «рукописью», таковая в действительности не существовала.

В первоначальном варианте текст был озаглавлен «Воспоминания. (Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г.)» и делился на две части.

1-я часть - 635 страниц - охватила период с ноября 1916 г. по март 1920 г., начиная с событий на Юго-Западном и Румынском фронтах, когда Врангель был произведен в генералы и назначен начальником Уссурийской конной дивизии, и заканчивая отступлением ВСЮР в Крым, когда Врангель был уволен генералом А.И. Деникиным из армии и вынужден был уехать из Крыма в Константинополь. Судя по сохранившемуся титульному листу, 1-я часть поначалу имела название «От Самодержавия до Совнаркома», впоследствии зачеркнутое. Она состояла из пяти глав: I - «Смута и развал армии», II - «Освобождение Северного Кавказа», III - «На Москву», IV - «Крамола на Кубани», V - «Развал».

2-я часть - 626 страниц - получила название «Последняя пядь родной земли» и охватила события с марта по ноябрь 1920 г., начиная с назначения генерала Врангеля главнокомандующим ВСЮР и заканчивая эвакуацией Русской армии и беженцев из Крыма в Турцию. В опубликованном варианте 2-я часть состоит из одиннадцати глав: I - «Смена власти», II - «Первые дни», III - «Приказ о земле и волостном земстве», IV - «Перед наступлением», V - «Вперед», VI - «В Северной Таврии», VII - «На Кубань», VIII - «Все на Врангеля!», IX - «За Днепром», X - «Последняя ставка», XI - «У последней черты». Однако, хотя авторское оглавление не сохранилось, есть основания полагать, что в первоначальном варианте 2-я часть состояла из меньшего числа глав – восьми. На последней – 190-й – странице IV главы рукой фон Лампе сделана пометка: «ч. II. гл. 1, 2, 3, 4.» Следовательно, первоначально главы I, II, Ш и IV представляли собой одну главу, которая по объему значительно превосходила остальные.

Остается неясным, кто именно и когда сделал разбивку первой главы на четыре.

Возможно, ее сделал сам Врангель в июле 1926 г., когда по просьбе фон Лампе отбирал часть своих воспоминаний для публикации в первом сборнике «Белого дела». Выделив начальный сюжет о своем приезде в Севастополь на заседание военного совета по выборам нового главкома ВСЮР 3 – 4 марта 1920 г., он сделал из него отдельную главу, назвав ее «Смена власти». А уже затем разбил оставшуюся часть на три главы и дал им названия.

Возможно также, что эту разбивку произвели Врангель и фон Лампе вместе, когда в феврале 1928 г. в Брюсселе редактировали текст с целью его подготовки к изданию полностью в «Белом деле».

Наконец, такую разбивку уже после смерти Врангеля мог произвести сам фон Лампе, готовя в Берлине 2-ю часть к изданию.

К сожалению, обнаружить документы, однозначно подтверждающие какое-либо из этих предположений, не удалось. Так или иначе, в результате этой разбивки I, II и III главы в опубликованном варианте не датированы.

Описанный выше метод работы решающим образом определил характер и особенности текста воспоминаний. Основа их носит документальный характер, значительное место занимает изложение или цитирование документов оперативного и политического характера. Многие документы приведены целиком. Это позволило автору дать широкую панораму происходившего, во многих случаях досконально осветить не только внешнюю сторону событий, но и вскрыть их подоплеку, аргументировать собственные решения и действия и, наконец, подняться до широких обобщений, что обычно характерно для исследований, а не мемуарной литературы. С другой стороны, воспоминания отличаются крайней сдержанностью и взвешенностью оценок и характеристик событий и лиц и вообще очень скупы на раскрытие внутреннего эмоционального состояния автора в тех или иных ситуациях, что делает их довольно сухими. Несомненно, на стиле сказался и канцелярский слог секретаря Котляревского.

Судя по всему, генерал Врангель не спешил издавать воспоминания сразу после завершения работы. Примечателен сам факт брошюровки с целью их относительно долгого хранения в неопубликованном виде. Почему – точно не известно.

Однако последующие события наводят на предположение: Врангель выжидал, пока Деникин не завершит работу над своими «Очерками русской смуты», 1-й том которых вышел в Париже в 1921 г.

Соперничество Врангеля с генералом Деникиным, главнокомандующим Вооруженными силами на юге России в 1919 – марте 1920 гг., их сложные взаимоотношения, обострявшиеся порой до конфликтов, не исчерпали себя с окончанием Гражданской войны. В эмиграции они ни разу не встретились, хотя и воздерживались от резких выступлений в адрес друг друга. Однако их окружение продолжало яростно спорить о совершенных ошибках и причинах поражения Белого движения на юге. Проденикински настроенные военные и политики обвиняли Врангеля в подрыве власти Деникина, а сторонники Врангеля упрекали Деникина в том, что тот упорно отклонял стратегические планы своего более способного подчиненного и во всех его действиях склонен был видеть лишь честолюбивые намерения занять пост главкома ВСЮР.

В 1925 г. в Берлине был опубликован 4-й том «Очерков», в котором Деникин довел свои воспоминания до начала 1919 г. О его усиленной работе над следующим томом (о событиях 1919 – начала 1920 гг.) Врангель узнал, можно сказать, из первых рук. Деникин, проживавший тогда в Венгрии, обратился к фон Лампе, начальнику 2-го отдела РОВС, деятельность которого распространялась и на эту страну, с просьбой помочь получить из архива Русской армии документы за период до марта 1920 г., т. е. до его ухода с поста главкома ВСЮР. Врангель, хотя и понимал, что Деникин вряд ли отойдет от своих взглядов на причины, суть и последствия их конфликтов, не счел себя вправе препятствовать работе бывшего начальника. По его распоряжению просимые материалы были Деникину переданы.

Предстоящий выход 5-го тома «Очерков» ставил Врангеля в крайне сложное положение: его собственные воспоминания, опубликованные позже «Очерков», могли быть оценены эмигрантской массой как попытка оправдаться, а недругами всех мастей – использованы как лишний повод позлословить в его адрес. Именно поэтому он сказал матери в начале 1926 г.: «…Я хочу, чтобы знали, что они написаны до деникинских записок, а не то, чтобы я оправдывался как бы на его обвинения».

Вторая причина, подтолкнувшая Врангеля к публикации, была сугубо материальной. В 1922 – 1923 гг. жалование из опустевшей казны Русской армии иссякло и ее чины вынуждены были добывать средства к существованию собственным трудом, формально числясь в списках частей и военных организаций. У РОВС едва хватало средств на содержание канцелярии в Париже и начальников отделов в разных странах. Соответственно, в стесненном материальном положении оказался и сам председатель РОВС генерал Врангель со своей семьей – женой Ольгой Михайловной и детьми Еленой, Петром, Натальей и Алексеем.

Фон Лампе, как и другие, кто был близок к Врангелю, высоко ценил его личную порядочность в денежных делах. Таким был и сам фон Лампе, живший в Берлине с семьей на мизерное жалование начальника 2-го отдела РОВС и редактора «Белого дела». Весьма красноречива запись в его дневнике, сделанная в начале 1928 г.: «Хочу отметить, что ПН неоднократно говорил, что кроме строевых начальников т о л ь к о (Здесь и далее в дневнике разрядка А.А. фон Лампе. – Авт.) я один понял его материальное положение и пришел ему на помощь, остальные все время требуют денег…»

Сведения о том, когда и как Врангель приступил к подготовке своих воспоминаний к изданию, обнаружены в письме его матери генералу фон Лампе от 19 августа 1928 г. Подчеркнув, что лишь ей и секретарю Котляревскому «достоверно известна» история работы над текстом, баронесса Врангель писала: «…Последний год (1926 г. – Авт.), когда уехала семья в Бельгию, я тогда оставалась с сыном одна, и вот в долгие зимние вечера он просил меня читать их ему вслух, чтобы он мог бы в виде слушателя обратить на многое внимание в них. Самые главные изменения были сделаны им именно тогда… Многое было им… написано в пылу возмущения, он смягчился, и, слава Богу, ничего исторического (Подчеркнуто М.Д.Врангель. – Авт.) не пропало. Это его душевное и только. Я строчка за строчкой знаю, что он вычеркивал… Он многое смягчил в своих исправлениях, он или густо зачеркивал, или вырезал и, во всяком случае, был бы определенно против, чтобы их расшифровывали».

Действительно, в последних машинописных страницах глав отдельные фразы зачеркнуты слегка и без труда читаются, другие фразы и целые абзацы обведены и густо заштрихованы чернилами так, что прочитать их нельзя. Судя по измененной нумерации, из 1-ой части было целиком вырезано 14 страниц, из 2-ой – 11.

Таким образом, в январе – феврале 1926 г., решив опубликовать свои воспоминания, Врангель произвел правку и сокращение текста. Это редактирование коснулось только первого экземпляра и свелось к ликвидации наиболее откровенных характеристик конкретных людей и их поступков. Вряд ли сам Врангель считал, что это было «написано в пылу возмущения». Скорее всего, он не хотел, чтобы его воспоминания усугубили раскол и конфликты в среде военной эмиграции, нанесли ущерб его собственному авторитету и вновь обострили споры о его отношениях с Деникиным.

С весны 1926 г. через доверенных лиц Врангель начал искать возможность опубликовать перевод воспоминаний в иностранном издательстве. Узнав, в частности, что его книгой заинтересовалось берлинское издательство «Новак», он поручил фон Лампе вступить с ним в переговоры о финансовых условиях и сроках издания.

Фон Лампе, в 1925 г. затеявший издание мемуарно-документальной серии «Белое дело», со своей стороны, попросил Врангеля прислать какой-нибудь отрывок для первого сборника. Тот выслал ему в Берлин оглавление всей книги, конец последней главы 1-ой части и начало первой главы 2-ой части, в которых описывалась смена главкома ВСЮР в марте 1920 г. Посетовав, что присланный текст составляет менее одного листа, фон Лампе попытался убедить Врангеля прислать побольше: «…Ваше первое появление в печати было бы по наружному виду обставлено более нарядно». И далее: «Почему Вы остановились на заглавии «Воспоминания»? С точки зрения читателя и витрины, это очень тяжелое заглавие! Даже такое, как например, «Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г.» опять-таки с подзаголовком «Воспоминания» - привлекло бы читателя более. Это, конечно, мое личное мнение…»

Однако Врангель отказался: «…Ничего более дать не могу, кроме присланной главы».

В августе же издательство «Новак» через фон Лампе предложило Врангелю схему выплаты гонорара, согласно которой его размер зависел от реализации тиража. Врангель назвал эти условия «неприемлемыми»: «Мне не столько важен размер будущих возможных поступлений, сколь размер суммы, выплачиваемой при выходе издания. Не откажите выяснить, возможно ли рассчитывать на более выгодные условия».

В октябре 1926 г. основанное в Берлине русское издательство «Медный всадник» выпустило I сборник «Белого дела», куда присланный Врангелем текст вошел под названием «Март 1920 года (Из воспоминаний)». Одновременно тот же «Медный всадник» опубликовал последний 5-й том «Очерков русской смуты» Деникина. Врангель прочитал обе книги в Брюсселе, куда приехал к семье из Сербии 5 ноября.

Между тем фон Лампе уже начал переговоры с «Медным всадником» о выпуске полного текста воспоминаний, искал издателей во Франции, продолжал переговоры с «Новаком» относительно финансовых условий, причем немцы настаивали на том, чтобы перевод на французский вышел не раньше перевода на немецкий. 8 ноября Врангель написал фон Лампе о своем согласии, чтобы французское издание вышло не ранее немецкого. В проект договора с «Медным всадником» он потребовал включить два пункта: право издания на всех иностранных языках и право издания в России остаются за ним. Врангеля особенно волновал исход переговоров с «Новаком»: «Благодарю за переговоры о немецком издании моих воспоминаний. Что может составить в цифрах уплата за первую тысячу? Во что может обойтись перевод и что очистится мне единовременно при выходе издания?»

Тогда же у Врангеля появилась возможность издать воспоминания в США. 15 декабря 1926 г. в ответ на просьбу фон Лампе скорее выслать текст в Берлин для «Медного всадника» и перевода на немецкий он сообщил: «Посылка рукописи моих воспоминаний задерживается…: я получил сведения, что приобретение воспоминаний американским издательством обусловливается, чтобы труд не появился на рынке на другом языке до заключения сделки, дабы американское издательство могло, публикуя о предстоящем выходе, упомянуть, что воспоминания доселе нигде не появлялись. Жена выезжает в Америку 29 декабря, где и должна заключить сделку, о чем меня телеграфно уведомит… Вы сами понимаете, я не могу не учитывать требования американских издательств».

Можно понять Врангеля: с финансовой точки зрения публикация в США была наиболее привлекательной, поскольку экономический кризис в Европе сильно ударил по издательскому делу, особенно по русским издательствам. Выпуская книги мизерными тиражами, они влачили жалкое существование, ибо большинство эмигрантов жило на грани бедности и просто не имело возможности покупать литературу. В январе 1927 г., объясняя причину задержки переговоров с издательством “Новак”, фон Лампе писал Врангелю, что “разговоры и переговоры идут очень медленно”, “все становится сложнее по причине безденежья”, немецкие издательства “сидят без денег”, а издатели полагают, что воспоминания бывшего русского главнокомандующего “не имеют непосредственного интереса для немцев”.

Неизвестно точно, когда и почему, но летом – осенью 1927 г. “Медный всадник” отказался издавать воспоминания Врангеля.

Задержка с изданием имела для Врангеля одну положительную сторону: прочитав 5-й том “Очерков русской смуты”, он получил возможность ответить на критику Деникина в свой адрес. Как явствует из дневника фон Лампе, он внес в текст “полемику с пятым томом Деникина”.

Между тем, преодолевая огромные трудности, фон Лампе продолжал выпускать в Берлине сборники “Белое дело”. В январе 1928 г. вышел IV сборник. Главной проблемой была финансовая. Настойчивые обращения к русским предпринимателям и состоятельным аристократам, даже к тем, кто находился в дружеских отношениях с Врангелем, редко заканчивались положительным результатом. Основным источником средств было страховое общество «Саламандра», директор которой Н.А. Белоцветов несколько раз по личной просьбе Врангеля ссужал фон Лампе деньги на издание «Белого дела». К концу 1927 г. поступления денег прекратились. Фон Лампе писал Врангелю в январе 1928 г. «…Хотя у меня всегда дело висело на волоске, но все же теперь опасности, что он оборвется, стало как-то больше!»

В этой ситуации у Врангеля не могла не родиться мысль издать воспоминания в «Белом деле». Ускорить публикацию, даже в ущерб денежным интересам, заставляло его, вероятно, распространение в эмигрантской среде 5-го тома деникинских «Очерков» с критикой его взглядов и действий летом 1919 – весной 1920 гг. Наряду с упреками и обвинениями, которые в трактовке Деникина выглядели вполне справедливыми и аргументированными, 5-й том «Очерков» стимулировал широкое распространение слухов и вымыслов, подрывавших авторитет и достоинство Врангеля. В частности о том, что генерал И.П. Романовский, бывший начальник главного штаба ВСЮР и близкий друг Деникина, застреленный неизвестным офицером 5 апреля 1920 г. в здании русского посольства в Константинополе, был убит по личному приказу Врангеля.

20 февраля 1928 г. фон Лампе записал в дневнике: «Живущая в Брюсселе кучка: вдова Романовского, Маркова и др. по-прежнему будирует и винит ПН в причастности к убийству Романовского… Горе не рассуждает, но не глупо ли это. Кому нужна была ликвидация о т с т а в н о г о Романовского, кроме мальчишек, «мстивших» ему и сами не зная, за что именно». Тогда же он написал одному из своих друзей: «Не забывайте, что «Деникинские круги», близкие Деникину, и по сей день в Брюсселе упорно распространяют старую преступную легенду о том, что Романовский был убит по распоряжению ПНВ… и пренебрегать этой ежедневно повторяемой клеветой не так просто».

Несомненно, Врангелю с его обостренным честолюбием «пренебрегать» этой клеветой было просто невозможно.

Наконец, годы войны, тяжких испытаний и напряженной борьбы не могли не сказаться на его здоровье. Не исключено, что после переезда в Брюссель он почувствовал себя хуже. Смутное предчувствие скорой кончины, если оно действительно было, также могло заставить его ускорить издание воспоминаний, чтобы защитить свою честь, отстоять свои взгляды и хоть как-то обеспечить жену и четырех детей.

1 октября 1927 г. фон Лампе приехал в Париж, где на вокзале Сен-Лазар встретился с Врангелем и его женой – баронессой О.М. Врангель. Чуть позже он отметил в дневнике, что семья Врангеля всеми мерами пытается улучшить свое материальное положение: «Ольга Михайловна при мастерской шляп своей сестры Треповой открыла модный отдел и работает там вместе со старшей дочерью Еленой, только что закончившей свое учение». Что ему особенно бросилось в глаза, так это перемена, произошедшая с его начальником: «...Его настроение на этот раз показалось мне мало энергичным, не в пример всегдашним нашим встречам – пассивным», от «многих дел и дрязг... он в стороне не только на словах, но и в душе...», «...это не тот ПН, каким я привык его видеть! Н.Н. Чебышев и П.Н. Шатилов спорили со мною и говорили, что я ошибаюсь в оценке ПН-ча. Дай Бог, чтобы правы были они. Я боюсь влияния Ольги Михайловны, которая год тому назад уже говорила мне, что Петру Николаевичу надо начинать жить для себя...!»

Во время встречи Врангель и фон Лампе обсудили очень острый вопрос финансирования «Белого дела». Итог обсуждения фон Лампе резюмировал в своем дневнике так: «У ПН нет выходов на тех, кто мог бы дать деньги на «Белое дело»...»

Ни в дневнике, ни в переписке фон Лампе нет никаких указаний на то, что во время встречи в Париже Врангель поднял вопрос об издании полного текста воспоминаний в «Белом деле». Однако это не исключено, если учесть, что фон Лампе никогда не стремился записать в дневнике все факты и впечатления. Во всяком случае, спустя месяц он уже записал, что герцог Лейхтенбергский «в вопросе печатания воспоминаний ПН в «Белом деле»... протестует против такого способа...» Следовательно, фон Лампе уже начал обсуждать идею публикации воспоминаний целиком в сборниках «Белое дело», что, конечно, являлось отказом редакции от своего первоначального намерения в каждом томе освещать события на всех фронтах Гражданской войны. В частности, фон Лампе поделился идеей издать полный текст в «Белом деле» с Белоцветовым, от которого зависело финансирование издания. Однако Белоцветов вообще ничего на это не ответил.

Видимо, поначалу фон Лампе больше склонялся к мысли посвятить V сборник «Белого дела» исключительно Крымскому фронту 1920 г. Во-первых, он располагал достаточными материалами (статья Глинки об аграрной реформе, статья Климовича о борьбе против большевистских организаций в Крыму) и, во-вторых, предполагал опубликовать часть воспоминаний Врангеля, чтобы поднять к ним интерес издателей.

17 декабря 1927 г. Врангель направил фон Лампе письмо, в котором одобрил идею посвятить очередной сборник «полностью Крыму». При этом он впервые писал: «Есть и другая возможность - выпустить пятым сборником «Белого дела» мои воспоминания. Конечно, с точки зрения выгодности для меня лично такой способ издания, быть может, и менее благоприятный, но, с одной стороны, от русского издания в настоящих условиях я вообще едва ли какую-либо материальную выгоду получу, с другой - приобретение «Белым делом» моих воспоминаний должно привлечь внимание к этому изданию и, быть может, облегчить дальнейшее его существование... Быть может, под издание моих воспоминаний «Белое дело» могло бы получить уже сейчас часть средств от таких лиц, как Фальц-Фейн, да и тот же Белоцветов... Одновременно я буду стремиться издать мои воспоминания на иностранном языке, хотя бы и в сокращенном виде, что единственно может мне принести материальную выгоду». Видимо, фон Лампе сам сомневался в возможности и целесообразности издания воспоминаний целиком в «Белом деле». Поэтому в ответном письме от 8 января 1928 г., уклонившись от обсуждения этого вопроса, он сделал упор на финансовые трудности: «...Пока оснований рассчитывать на выход пятого сборника мало. У меня, как я уже писал, есть средства на подготовку материала и на содержание редакции (это - я!) для пятой книги, но 3.000 марок на типографию нет, как пока нет и горизонтов в этом направлении...»

Одновременно все более туманной становилась перспектива издать воспоминания Врангеля на немецком языке. Переговоры с «Новаком» затягивались по причине, которую фон Лампе так объяснил в письме баронессе М.Д. Врангель: «Немцы стали (а может и были) копеечниками и у них на первом плане материальный расчет издания!»

Между тем в январе 1928 г. здоровье генерала Врангеля ухудшилось. Он заболел гриппом, который протекал в тяжелой форме.

В начале февраля фон Лампе приехал из Берлина в Париж для встречи с генералом А.П. Кутеповым и другими руководителями РОВС. В Париже он неожиданно для себя получил письмо от Врангеля: «Весьма сожалею, что Вы проехали в Париж, минуя Брюссель. У меня к Вам ряд вопросов, которые желательно было бы выяснить до поездки Вашей в Париж. Во всяком случае прошу Вас на возвратном пути задержаться в Брюсселе на 3 - 4 дня».

14 февраля фон Лампе приехал из Парижа в Брюссель, где нашел Врангеля поправившимся: тот почувствовал себя значительно лучше, стал выходить на улицу, хотя «не был вполне здоров».

Обсудив с фон Лампе некоторые проблемы деятельности РОВС, генерал Врангель поставил вопрос об издании в «Белом деле» его воспоминаний.

«…Центр тяжести моего пребывания в Брюсселе, – записал фон Лампе в дневнике, – это вопрос об издании записок ПНВ… Оказывается, это и была причина моего вызова. ПН в этом случае, несколько под влиянием К-го (Котляревского. – Авт.) считает, что, если не выпустить записки теперь, то их идейно растащат – часть уже опубликована Шатиловым в моей 4-й книге (В только что опубликованный IV сборник «Белого дела» вошла статья П.Н. Шатилова, бывшего начальника штаба генерала П.Н. Врангеля, «Памятная записка о Крымской эвакуации». – Авт.), часть есть в присланной мне статье Климовича, часть войдет в подготовляемую статью сенатора Глинки и т. далее. Поэтому я с места занялся чтением записок и отмечанием того, что, по-моему, надо было переделать. Надо сказать, что записки написаны довольно сухо, в особенности часть вторая – Крым. Что касается до выпадов против Деникина, то они сильно смягчены и даже знаменитое письмо (Письмо Врангеля, написанное в феврале 1920 г. и адресованное Деникину, которое содержало резкую критику политики и стратегии последнего, было широко известно на юге России и в эмиграции благодаря распространившимся копиям. – Авт.) не приведено целиком и перед ним есть замечание о том, что оно во многом носило следы раздражения и личный характер. Это мне весьма понравилось.

Не знаю, будет ли большой интерес к этим запискам, но согласен с тем, что издавать их надо теперь или никогда... Я поставил перед ПН дилеммы, что воспоминания пишут бывшие люди, что он выставит себя под удары критики и обвинения в тенденциозности и замалчивании того или иного, и убежденно высказался, что эти вопросы решить может он один. Между прочим сильно ЗА печатание мать ПН, но она рассуждает так, что мол надо отвечать на обвинения...

Много описаний военных операций также не делает книгу легкой для чтения... Словом, «но» не мало, но я высказал готовность выпустить мою пятую книгу в увеличенном объеме и передать ее всецело запискам ПН, если они мне достанут денег, несмотря на то, что от гонорара ПН уже отказался.

ПН хочет взять заимообразно в остатках от ссудной казны (Ценности Петербургской ссудной казны, вывезенные из Крыма в ноябре 1920 г., были распроданы и вырученные суммы пошли на содержание армии. – Авт.) с тем, чтобы пополнить из выручки. Я не преминул указать на гадательность большого тиража, оценивая его при нормальном для «Белого дела» 300-экземплярном тираже в 500 книг для записок. ПН думает о 1.000! Но, конечно, он прав. После того, как отказался «Медный всадник», на русском языке больше печатать негде, и «Белое дело» как журнал, несколько скрывая физиономию автора и принося ему этим вред, в то же время все-таки даст возможность появления записок в свет!

Интересных фотографий мало – большинство вырезки из «Донской волны» и технически они настолько плохи, что помещать их не стоит. Относительно массы портретов «вождей» - я отговорил помещать их - это мало любопытно.

Я начал читать и нашел кроме мест, нуждающихся в переделке, прямые ошибки: армия Юденича отошла в Латвию, а не в Эстонию, начальник штаба Шиллинга Чернов, а не Чернавин. Поместили и мое посольство к Деникину, которое лично для меня связано с такими почти трагическими воспоминаниями... и тут я настоял на прибавке «фон», которой не было...»

К сожалению, фон Лампе не указывает подробно, какие изменения и сокращения были проведены, и кто именно на этих изменениях и сокращениях настаивал и чем обосновывал – он или Врангель.

«Должен еще отметить и готовность ПН вычеркивать положительно все - временами уже я его удерживал от этого... Но карт-бланш он мне все же дать не согласился... ПНВ вычеркнул из своих записок все лишнее о Государе... И это правильно, так как он не был к нему так близок, чтобы иметь правильное суждение».

Работа шла очень напряженная и поглощала все время. Фон Лампе с сожалением писал, что за три дня - 15, 16 и 17 февраля - он пропустил все политические и культурные мероприятия, организованные в Брюсселе эмигрантами. Не без юмора он отметил: «...Вероятно, публика думает, что мы с ПНВ готовим мобилизацию, а не... мемуары».

Следовательно, Врангель ради скорейшего издания своих воспоминаний, названных по совету фон Лампе «Записками», готов был значительно сократить их, убрав наименее интересные места. В то же время он вычеркнул наиболее откровенные оценки Николая II. Как и многие, он, вероятно, считал, что именно его ошибки и слабости привели Россию к революции. Являясь, однако, сторонником монархической формы правления и стремясь укрепить единство военной эмиграции, Врангель счел целесообразным быть более сдержанным в оценках Николая II, хотя сохраненный им общий тон не отличается особой теплотой по отношению к последнему императору.

С другой стороны, Врангель стремился сам отредактировать свои воспоминания, не доверив целиком эту работу даже фон Лампе, одному из наиболее преданных своих сотрудников, профессиональному журналисту и издателю.

22 февраля фон Лампе выехал из Брюсселя в Германию, увозя с собой отредактированный и сокращенный первый машинописный экземпляр. «На границе немцы заинтересовались записками ПНВ, которые я вез в отдельном пакете, но тут же и пропустили их». Переехав границу, фон Лампе телеграфировал в Брюссель Врангелю, что текст довезен в полной сохранности. Видимо, Врангель, хорошо зная о придирчивости полицейских, пограничников и таможенников к русским эмигрантам, особенно бывшим офицерам, беспокоился за судьбу текста. 24 февраля, сразу по прибытии в Берлин, фон Лампе написал ему: «...Ваши мемуары перевезены мною в полной исправности».

Уже после смерти генерала Врангеля, оглядываясь на дни, проведенные вместе с ним в Брюсселе, которые оказались их последней встречей, фон Лампе в ряде писем к наиболее близким людям раскрыл несколько очень важных моментов.

28 апреля 1928 г. он писал: «Петр Николаевич в феврале вызывал меня очень настойчиво в Брюссель и, когда я приехал из Парижа на пару дней, то, несмотря на все мои отговорки, засел со мной за корректирование своих записок, законченных еще в 1923 году! Прокорректировав, он отдал их в безвозмездное пользование «Белому делу» и в самой категорической форме настаивал на том, чтобы я н е м е- д л е н н о взял их с собой в Берлин... Как я ни отговаривался, предпочитая, чтобы их послали по почте, он настоял на своем и просил прислать ему сведения о провозе через границу, не доезжая до Берлина.

Как будто он понимал где-то внутри, что ему надо с этим делом с п е ш и т ь ... Много он вычеркнул полемики, и в том числе и с Деникиным... Убрал он примерно 1/8 всего объема записок...»

4 мая 1928 г. фон Лампе писал генералу Е.К. Миллеру: «...Вдруг в феврале он настоял на моем немедленном приезде в Брюссель, на с п е ш н о й нашей совместной работе над корректурой записок и на н е м е д л е н н о м отвозе их мною в Берлин! Все мои указания, что не надо спешить, Петр Николаевич решительно отвергал и торопил меня все время!.. По-видимому, у Петра Николаевича было какое-то неосознанное предчувствие, что торопиться надо... Во время корректуры он выбросил все о некоторых личностях и в том числе о Деникине... Выброшена была 1/8 всей работы...»

Из письма генералу П.А. Кусонскому от 21 мая 1928 г. видно, как был окончательно решен вопрос с названием воспоминаний: «В Брюсселе я говорил Петру Николаевичу то, что записки сухи, и что продажа пойдет вяло. Он почти соглашаясь, нервно настаивал на их печатании. Я не мог ему отказать. Я добился того, что они были названы просто «Записки» - это лишает их претенциозности».

Таким образом, при редактировании текста воспоминаний в феврале 1928 г. с целью их издания в «Белом деле» генерал Врангель сократил их на 1/8 объема, то есть примерно с 50 авторских листов до 44. При этом значительная часть сокращений пришлась на персональные характеристики некоторых военных и политических деятелей, а также на описания взаимоотношений с этими людьми, прежде всего с Деникиным.

26 февраля фон Лампе составил и отправил Врангелю в Брюссель официальное письмо от редакции «Белого дела» о тех «общих основаниях», на которых предполагалось выпустить «Записки» в свет. Текст передавался Врангелем редакции безвозмездно и должен был быть издан в V сборнике «Белого дела», увеличенном в объеме, или в V и VI сборниках, «но с одновременным выходом таковых». Право на издание «Записок» в России и их перевод на иностранные языки было оставлено исключительно за автором.

1 марта Врангель закончил работу над предисловием и, высылая его фон Лампе, официальным письмом передал редакции «Белого дела» право на издание «Записок» на русском языке.

Между тем и после отъезда фон Лампе из Брюсселя в Берлин Врангель не прекратил правку текста. Он внес еще некоторые исправления в персональные характеристики и письмом от 13 марта уведомил фон Лампе: «...Я закончил последнее редактирование переданных Вам моих записок. В дополнение к тем исправлениям и дополнениям, которые я передал Вам в Ваш последний приезд в Брюссель, прилагаю ряд исправлений и сокращений. По внесении указанных дополнений, исправлений и сокращений в подлинник не откажите меня уведомить».

Таким образом, отдав фон Лампе отредактированный и сокращенный экземпляр, Врангель продолжал читать оставшийся у него второй экземпляр и вносить новые исправления. О том, как это делалось, дают представление сохранившиеся среди документов фон Лампе написанные почерком Врангеля и подписанные им записки на страницах, вырванных, видимо, из его блокнота. В первой записке он добавил в текст главы «Вперед» лестную характеристику генералу Барбовичу. Во второй он внес исправление в описание его встречи с генералом Кутеповым на фронте в конце августа 1920 г., зачеркнув фразу, что Кутепов «видимо волновался». В третьей добавил в главу «На Кубань» его лестную характеристику: «Генерал Кутепов был начальник большой воинской доблести...» Все эти добавления и исправления фон Лампе включил в опубликованный текст.

В июле 1928 г. фон Лампе писал Кусонскому, что, будучи последний раз у Врангеля, уговаривал его наладить отношения с Кутеповым: «...Я долго говорил на эту тему с ПН и уговаривал его на примирение... Не знаю, чему, но, может быть, именно этому разговору надо приписать тот факт, что во время болезни ПН я получил от него выписку-характеристику АП (Александр Павлович Кутепов. – Авт.), которую он ввел в свои воспоминания. Она написана в лестной форме и подлинник, маленькая записка, хранится у меня».

18 марта, меньше чем через неделю после завершения исправлений генерал Врангель заболел. Узнав об этом из письма Котляревского, фон Лампе написал Врангелю 26 марта: «...Грипп опять уложил Вас в кровать!.. Видимо, рецидив того припадка, который был до моего приезда… Все дела по изданию пишу Ник. Мих., чтобы не досаждать Вам неприятными и назойливыми мелочами...»

Одной из таких «неприятных и назойливых мелочей» была острая нехватка денег на издание «Записок». В середине марта фон Лампе встретился с проезжавшим через Берлин Белоцветовым. «...Мне с ним пришлось вести так тяготящий меня всегда разговор относительно субсидирования «Белого дела», выставив мотив, что с авансами, добытыми деньгами и кредитом мне нужно для выпуска двух книг Врангеля, кроме имеющихся 7.000 марок, еще три. Прямого отказа не было, но согласие откладывается до 2-го апреля, когда в Берлине соберутся главы “Саламандры”».

Кроме того, фон Лампе сообщил Врангелю, что общий объем двух частей составит 592 страницы и что целесообразно все-таки издать их раздельно: «Я приказал сделать примерную книгу, чтобы посмотреть, что получится, и вышла книга т о л щ е моих двух нормальных взятых вместе... Вид нехороший, слишком толсто!» И предложил издать сначала 1-ю часть, а затем 2-ю. Врангель не согласился с таким вариантом, настаивая на публикации «Записок» полностью и сразу – в одной книге или двух. В письме Котляревскому от 26 марта фон Лампе уточнил свою позицию: «Я согласен с ПН... Все время дело летописи висит на волоске и все время... он не рвется. В этих только видах можно было пойти на решение: выпустить одну первую часть, а потом, в порядке же рвущегося волоска, дожить и до второй части».

В начале апреля стало ясно, что на «Саламандру» рассчитывать не приходится. «Факт напечатания «Записок» ПНВ на него (Белоцветова) не только не производит никакого впечатления, но, как мне порой кажется, встречается им просто неодобрительно... Денег не дает, и приходится искать деньги на издание двух книг «Записок» в другом месте». Котляревскому, который известил, что больной Врангель «все время интересуется положением дел о печатании «Записок»», фон Лампе сообщил: «...Белоцветов - «Саламандра» - заявил, что в связи с ухудшением дел нет возможности просубсидировать издание «Записок» в «Белом деле»...» Однако, писал он далее, «мысль опубликовать «Записки» ПН засела во мне колом», и затем, приведя раскладку расходов на издание и показав, что ему «из требуемых 10.200 марок не хватает 3.100 марок», подчеркнул «преимущества печатания в «Белом деле»: в моей наполовину бесплатной работе, в добросовестности, компетентности и доброжелательности».

Между тем состояние здоровья Врангеля резко ухудшилось. 13 апреля фон Лампе получил от Котляревского из Брюсселя очень тревожное письмо, датированное 11 апреля: «Ужасное горе! Сегодня выявилось, что у П.Н. туберкулезный процесс левого легкого в очень сильной активной форме. Анализ мокрот показал наличие большого количества туберкулезных палочек. Температура очень высокая. Если Господь смилуется, то, как только температура немного понизится, увезем в горы».

В следующем письме от Котляревского, написанном в 11 часов дня 16 апреля говорилось: «За вчерашний день произошло очень большое ухудшение. Температура дает огромные колебания с 39 на 36,2 и обратно 39. Вчера были явления характера мозгового. Врачи считают положение чрезвычайно опасным и считают, что благоприятный исход болезни будет чудом. Какое страшное, ужасное горе!»

Это известие повергло фон Лампе в шок. «Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й у м и р а е т... Все рушится, заменить некем...» - записал он в дневнике. 18 апреля он написал генералу А.П. Архангельскому: «...Чем хуже положение, тем более д о л ж н ы мы думать о «Записках» ПН».

Несмотря на мучительные боли и потери сознания, Врангель, решая самые важные дела, не забыл и о «Записках». По словам Котляревского, он «за три недели уже чувствовал, что умирает, и совершенно сознательно отдавал приказания на случай смерти».

Во-первых, он внес последние поправки в текст. Они были продиктованы Котляревскому, который записал их и затем, уже после смерти генерала, перепечатал и выслал в Берлин фон Лампе. При этом Врангель категорически настаивал, чтобы больше «никаких изменений внесено не было, исключая редакционно-литературных исправлений».

Во-вторых, он отдал распоряжение снять со счета в банке и выдать фон Лампе 1 000 долл. из средств, оставшихся от реализации Петербургской ссудной казны. Эти деньги должны были быть выданы в форме беспроцентной заимообразной ссуды с погашением половины через год и второй половины к 1 января 1930 г. из средств, полученных от реализации тиража.

В-третьих, Врангель приказал после выхода в свет обеих частей «Записок» уничтожить как оставшийся в Брюсселе полный вариант текста, так и экземпляр, увезенный фон Лампе в Берлин. При этом он оговорил, что некоторые отрывки из текста должны быть сохранены в его личном архиве. Придавая исключительно важное значение тому, чтобы никто никогда не увидел сокращенной им 1/8 части текста, умирающий взял с Котляревского честное слово, что оба машинописных экземпляра будут сожжены.

24 апреля фон Лампе получил от Котляревского письмо, датированное 20 апреля: «Здоровье П.Н. не лучше, сердце работает хуже, очень большая слабость. Вопрос легких сейчас не на первом плане, главное - деятельность сердца и нервное возбуждение».

25 апреля 1928 г. генерал Врангель умер. Получив в тот же день телеграмму о смерти главнокомандующего, фон Лампе, переживая страшное горе, записал в дневнике о намерении «все бросить и уйти из РОВС». «Но «Записки» издать я д о л ж е н!!»

Смерть Врангеля наполнила фон Лампе решимостью достать необходимые деньги и издать «Записки». Эта решимость иногда сменялась пессимизмом и отчаяньем, которые вызывались осознанием громадности понесенной утраты. В письме одному из самых близких друзей он признался: «Очень я хочу уйти! Это не падение духа, это сознание неизбежности, обреченности дела, которому отдано так много... Всегда нехорошо, когда дело или интерес жизни сосредоточен в одном человеке, а тут это именно было так и очень ярко так!..» И далее о «Записках»: «У меня сейчас громадная задача характера морального обязательства... Не знаю, удастся ли мне осуществить их печатание».

Между тем среди соратников и близких генерала Врангеля возникла мысль, что после его смерти «Записки» могут быть изданы в полном, первоначальном варианте. За это, в частности, высказался философ И.А. Ильин. В письме Котляревскому фон Лампе попытался осторожно прозондировать почву: «...Мне кажется, что он не прав и мы должны раньше всего считаться с тем, что Петр Николаевич с а м вычеркнул многое... Как Вы думаете об этом?» Котляревский ответил категорически: «Главнокомандующий в предсмертном распоряжении, мне данном, вновь повторил, чтобы никаких изменений внесено не было... Поэтому о предложении Ивана Александровича, о котором Вы пишете мне в письме от 28 апреля (о напечатании всех вычеркнутых Главнокомандующим мест), не может быть и речи».

Смерть Врангеля все же повлияла на характер редакторской работы фон Лампе. После первого знакомства с воспоминаниями он был убежден в том, что текст должен быть «оживлен» за счет сокращения многочисленных военных реляций, и ему во многом удалось этого добиться в процессе совместной работы с Врангелем. Увозя из Брюсселя текст, как он потом признался в письме Кусонскому от 21 мая, он планировал продолжить его чистку в этом направлении. «...Я надеялся в процессе окончательного редактирования добиться еще многих сокращений... Теперь это изменилось – теперь печатание записок для меня – з а в е щ а н и е Петра Николаевича, и редактирование их мною, как записок посмертных, будет, конечно, гораздо более деликатно».

Однако есть некоторые основания предполагать, что, внося в текст необходимую литературную правку, фон Лампе не только не сократил текст, но даже кое-что вернул из вычеркнутого Врангелем. Возможно, на это его толкнуло требование Котляревского возвратить ему машинописный текст «Записок» со всеми присланными дополнениями и исправлениями для сожжения согласно предсмертной воле главнокомандующего.

В предисловии «От редакции» фон Лампе указал: «После кончины генерала Врангеля, подготовляя рукопись его к печати, редакция ограничилась только самыми необходимыми редакционными исправлениями, сдавая в печать рукопись в том виде, в каком она была принята от автора». Однако в письме, датированном 15 августа 1928 г., он признался: «...Я и м е л право откорректировать записки и это мое право использовал больше, чем я о том говорю в моем предисловии».

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Отсутствие полного оригинального варианта «Записок» не позволяет выяснить, что именно снял, а что вернул в текст фон Лампе. Зная его преданность Врангелю и его семье, следует исключить, что он пошел на нарушение предсмертной воли главнокомандующего и восстановил какие-либо персональные характеристики. Однако более нейтральные, но важные с исторической точки зрения сюжеты он, вероятно, все же восстановил. Подтверждением этому может служить последняя машинописная страница V главы 2-й части. На ней зачеркнуто окончание приказа Врангеля, которым он разрешил вернуться в Крым гражданским беженцам, оказавшимся за границей в результате деникинской эвакуации в феврале - марте 1920 г. В опубликованном же варианте вычеркнутый текст этого приказа восстановлен.

Кроме того, завершающую главу «У последней черты» фон Лампе включил в предшествующую ей - «Последняя ставка» - в качестве ее второй части с сохранением оригинального названия.

6 мая фон Лампе выслал вдове – баронессе О.М. Врангель – документ, подтверждающий все обязательства редакции «Белого дела» по изданию «Записок», которые были приняты перед генералом Врангелем.

11 мая от Котляревского был получен чек на 1.000 долл., выписанный брюссельским отделением «National сity bank», в качестве заимообразной ссуды на издание «Записок» в соответствии с предсмертной волей Врангеля.

Полученные деньги почти покрывали расходы по изданию, однако из них нельзя было ничего выкроить для оплаты редакторской работы самого фон Лампе. К тому же давались они в виде заимообразной ссуды, что ставило его в крайне тяжелое положение: он обязан был к 1 января 1930 г. возвратить деньги из средств от распродажи тиража, в успехе которой он сам сомневался. В частности, промышленник А.О. Гукасов также согласился дать только ссуду, отказавшись что-либо пожертвовать безвозвратно. 16 мая фон Лампе с горечью писал одному из своих близких друзей: «Я хочу... хоть часть денег получить не ссудой, а жертвенно... Право же, покойный Главнокомандующий... денег не имел - он отдал свои воспоминания даром в то время, как даже при моей оплате он должен был получить 1 200 – 1 300 марок. Я нищий, имеющий заработок в 150 марок в месяц при прожиточном минимуме на двоих в 300, - отказался от редакторского гонорара, чтобы только записки вышли...»

Тогда же фон Лампе обратился к генералам Миллеру и Барбовичу, возглавлявшим в Париже и Белграде «Комитеты по увековечиванию памяти генерала П.Н. Врангеля». Эти комитеты собирали пожертвования эмигрантов, и он попытался убедить Миллера и Барбовича, что издание «Записок» станет лучшим памятником покойному главнокомандующему. Те лишь неопределенно пообещали выделить что-то из денег, оставшихся от похорон.

Несмотря на неопределенное финансовое положение, фон Лампе работал очень напряженно и в первых числах июля закончил вторую корректуру V сборника «Белого дела». Одному из своих постоянных адресатов, извиняясь за то, что долго не отвечал, он писал 16 июля: «...Причина молчания - выход пятой книги... Как это нервно и хлопотно... Помножьте это на то, что у меня в очередной книге 31 схема, семь иллюстраций и т.п. В с е делаю один! Книга выйдет на этой неделе, вопрос выхода + два-три дня. А в это время подготовлена к набору и уже начала набираться и следующая книга».

19 июля 1928 г. типографией было закончено печатание V сборника «Белого дела». 1-я часть «Записок» генерала Врангеля вышла в свет.

Чтобы издать V и VI сборники, фон Лампе выдал типографии «Зинабург и Ко» два векселя на общую сумму 4.530 марок, обязавшись вернуть долг из выручки от продажи тиража. На подготовку к печати VI сборника денег немного не хватало, и он обратился за помощью к барону В.Э. Фальц-Фейну.

Своей близкой знакомой фон Лампе писал 24 июля: «С записками П.Н. Врангеля, исполняя его предсмертную просьбу, я буквально кинулся в воду, издавая две книги... Они стоят 11.000 марок. Пять я достал, пять должаю под будущий тираж (а если он не оправдает надежд?), а одной мне и посейчас не хватает! Что стоило бы тому же Юсупову помочь, благо он был в дружбе с П.Н. Врангелем, ведь это только 6.000 франков... И как я выплыву - не знаю. Знаю только одно, что первый том я издал.., издам и второй...»

К десятым числам сентября фон Лампе закончил подготовку к печати VI сборника. Работа потребовала от него всех сил и времени, три недели он не притрагивался к дневнику. «20 августа - 12 сентября. Берлин. Пропуск в дневнике по своим размерам почти небывалый... Идет оживленная работа по окончанию шестой книги и это одна из причин, почему я не брался за дневник. Сейчас книга закончена, печатается и на этой неделе должна выйти из печати. Исполняется задача, возложенная на меня заветом покойного Петра Николаевича. Выполнил ее как мог... Не могу не отметить, что решительно все, кто получил книгу, благодарил меня и высказывался о ней в самой лестной форме».

Однако радость фон Лампе была омрачена полученным из Франции отказом Фальц-Фейна пожертвовать деньги на издание «Записок». После чрезвычайно напряженного труда у него сдали нервы: «Все говорят о значении записок Врангеля и никто не дает ни копейки... Сволочь!» Понять его можно: проделав без чьей-либо помощи всю редакторскую и корректорскую работу, фон Лампе не получил за нее ни копейки.

Между тем V сборник «Белого дела», поступив в продажу в Берлине в конце июля, постепенно распродавался: до середины августа было продано 250 экземпляров. На взгляд фон Лампе, это было «немного больше, чем обычная продажа в начале». Примечательно, что большую партию книг в Берлине купили большевики - представители различных советских организаций в Германии.

Для выплаты долгов, которые составили 9.400 марок, фон Лампе необходимо было продать примерно 1150 экземпляров каждой части «Записок». Еще раз обращаясь к генералу Миллеру за помощью и, приводя эти цифры в письме от 15 сентября, он отмечал: «П.Н. считал, что 1.000 пар продастся легко. Я смотрю на это пессимистичнее». С горечью и возмущением высказался он о тех, кто «числил себя друзьями покойного главнокомандующего», имел приличное состояние в эмиграции, но отказался пожертвовать деньги на издание: «...Все состоятельные люди признают необходимость издать «Записки», но в с е отказались принять в деле материальное участие! Такова физиономия и м у щ е й эмиграции».

VI сборник «Белого дела» со 2-й частью «Записок» вышел в свет 25 сентября 1928 г. За несколько дней до этого, полностью завершив свою работу и ожидая тираж, фон Лампе писал генералу Архангельскому: «Должен Вам честно сказать, что, заканчивая дело по изданию «Записок» Главнокомандующего, я чувствую громадное моральное удовлетворение. Конечно, нужно было бы сделать лучше, но далеко не все доступно. Во всяком случае, дело сделано и записки вышли в свет!! Завет Петра Николаевича исполнен! Но какие с...... все состоятельные эмигранты – в с е в один голос говорили мне о ценности записок и н и о д и н не пришел на помощь материально!»

5 октября, когда в продаже уже находились обе части «Записок», фон Лампе составил для Миллера и Барбовича обстоятельный отчет. За семь месяцев работы (с середины февраля до середины сентября) им было отредактировано и дважды откорректировано 35 листов текста, что составило 1 900 000 знаков. Было подготовлено 45 схем, 22 фотографии и 3 факсимиле. Каждая часть была издана тиражом 2,5 тыс. экземпляров и сверх того было отпечатано 18 именных экземпляров для членов семьи Врангеля и наиболее близких ему лиц. Всего на редактирование, бумагу, почтовые услуги, рекламу и оплату работы типографии было израсходовано 10 024 марки. Приход редакции «Белого дела» составили: чек на 1 000 долл. (4 146 марок) от Н.М. Котляревского (из казенных сумм, бывших в распоряжении генерала Врангеля), чек на 50 долл. (207,5 марок) от неустановленного лица, 1 000 марок от «Комитета по увековечиванию памяти генерала П.Н. Врангеля в Париже» (эти последние недостающие деньги генерал Миллер прислал 5 октября), 141 марка из кассы редакции «Белого дела». Кроме того фон Лампе выдал типографии два векселя на сумму 4 530 марок, фактически напечатав обе книги в долг. Все долги подлежали возврату из сумм, полученных от реализации тиража, в следующем порядке: по векселям – 4 530 марок, по чекам – 4 353 марки, парижскому комитету – 1 000 марок, в кассу редакции «Белого дела» – 141 марка. Таким образом, на начало октября, когда обе части «Записок» увидели свет, фон Лампе, проделав огромную работу один, в качестве редакторского гонорара так ничего и не получил.

Идея выпустить сверх тиража именные экземпляры, прежде всего для членов семьи генерала Врангеля, принадлежала, вероятно, самому фон Лампе. В именных экземплярах сверху на обороте титула курсивом указывалось имя владельца. Так, в экземпляр старшей дочери было впечатано: «Экземпляр Баронессы Елены Петровны Врангель».

20 июля, на следующий день после выхода в свет V сборника, фон Лампе выслал в Брюссель пять именных экземпляров для баронессы О.М. Врангель и детей, написав ей: «...Старшие несомненно оценят книгу сейчас, младшие будут читать ее, когда вырастут». Сразу же после выхода в свет VI сборника он отправил в Брюссель его именные экземпляры.

14 октября фон Лампе получил письмо от баронессы О.М. Врангель: «От лица детей и своего сердечно благодарю за пять именных экземпляров... Я не могу Вам сказать, как горячо я тронута Вашим любовным отношением к изданию «Записок», потому что действительно чувствуется Ваша любовь. Издано прекрасно».

Исполнив завет Врангеля – издав его «Записки», – фон Лампе оказался перед жестокой необходимостью выполнить и его предсмертную волю – уничтожить полный оригинальный текст. Такой участи оригинала он противился всей душой…

Ни в дневнике, ни в переписке фон Лампе не обнаружено, когда точно Котляревский проинформировал его об этом предсмертном распоряжении Врангеля и потребовал возвратить в Брюссель увезенный текст, а также дополнения и исправления, высланные в Берлин позже. Во всяком случае, это произошло до конца мая, когда фон Лампе писал предисловие «От редакции». Считая невозможным как умолчать о сокращении первоначального текста на 1/8 объема, так и сказать правду о предстоящем его уничтожении, он поставил все глаголы в прошедшее время: «существовал», «хранился».

Упоминание в предисловии о существовании и сокращении полного оригинального варианта «Записок» вызвало недовольство матери покойного главнокомандующего. В уже цитированном письме от 19 августа баронесса Врангель выговорила фон Лампе: «Я знаю, что он взял слово (Здесь и далее подчеркнуто М.Д. Врангель. – Авт.) с Ник. Мих., что по напечатанию не только черновик, но и Ваш экземпляр самим Ник. Мих. должен быть уничтожен, настолько он не хотел, чтобы до рукописи касались, и я очень надеюсь, что Н.М. волю покойного свято исполнит. Да и на что нужен черновик – это его интимное, раз он так его зберегал. Многое им в нем написано в пылу возмущения. Он смягчился и, слава Богу, ничего исторического не пропало. Это его душевное и только. …Вы указываете, где хранится 2-й экз. или, вернее, черновик, с теми исправлениями, которые он именно не хотел, чтобы видели интересующиеся ими… По счастью, несмотря даже на предисловие Ваше, оно будет сокрыто ото всех… Но сколько породит толков его исчезновение, не будем же мы рассказывать, что он просил уничтожить».

В ответном письме от 21 августа фон Лампе попытался аргументировать свою позицию. «Что касается до второго экземпляра, то Н.М. писал мне о выраженной Петром Николаевичем воле уничтожить и второй экземпляр, и манускрипт, находящийся у меня. Воле Петра Николаевича, конечно, надо покориться, и я в е р н у манускрипт, как меня о том просил Котляревский, но будь я на месте Н.М. – я в свое время протестовал бы против такого решения Петра Николаевича – он недооценивал с в о е г о исторического значения – е г о манускрипты обязательно должны были бы храниться в е г о архиве, в подлиннике. Когда будут и з у ч а т ь его записки, то будет важно установить, что он сам вычеркнул... Котляревский писал мне, что о б а манускрипта будут уничтожены, но что ч а с т ь вычеркнутого, т о ч н о указанная Петром Николаевичем, будет сохранена. Поэтому я в своем предисловии и употребил выражения: «существовал второй (экземпляр)», «экземпляр этот хранился в личном…», так как это соответствует действительности, а писать о предположенном уничтожении я не хотел».

Утверждая далее, что на месте Котляревского он сумел бы убедить Врангеля сохранить полный текст записок, фон Лампе ссылался на случаи, когда ему удавалось при помощи веских аргументов убеждать своего начальника изменять уже принятое решение. Общий тон письма свидетельствует о неподдельной горечи близкого Врангелю человека, вызванной бессилием изменить что-либо и спасти для истории часть текста, которую автор обрек на небытие. При этом, проявив свойственные ему рассудительность и педантичность, фон Лампе настойчиво рекомендовал баронессе Врангель «уничтожение сделать официально», в присутствии наследников и с оформлением протокола, который должны подписать самые близкие генералу Врангелю лица.

В ответ он получил от старой баронессы письмо, полное обвинений в намерении нарушить волю ее сына. Протестуя против них, фон Лампе писал в Брюссель 25 августа: «…Я не собираюсь нарушать волю Главнокомандующего. Я вышлю все, что у меня. Я протестовал бы против распоряжения Петра Николаевича. Котляревский должен был протестовать, тем более, что Петр Николаевич приказал кое-что сохранить… Что же касается моей мысли, что манускрипты вообще нужны в архивах, то это есть настоящая историческая точка зрения – для характеристики наших больших русских людей много дало бы и то, ч т о они с а м и сокращали. То же самое и наоборот – очень интересно для характеристики и т о, ч т о и к о г д а было ими добавлено…»

Неизвестно точно, когда фон Лампе переслал в Брюссель имевшийся у него машинописный текст «Записок». При этом он все-таки добился разрешения сохранить у себя титульный лист, последние страницы всех глав и три собственноручных записки Врангеля с характеристиками Кутепова и Барбовича.

Переживания фон Лампе усугублялись тем, что в ходе подготовки «Записок» к изданию, уже после смерти главнокомандующего, у него возникла и крепла мысль, что можно было бы написать их продолжение. Так, в мае 1928 г. в письме Кусонскому он посетовал на то, что в «Записках» «нет Константинопольского периода», т.е. описания деятельности Врангеля в Турции сразу после эвакуации из Крыма с ноября 1920 г. по осень 1921 г. А в апреле 1929 г., получив из Брюсселя известие об отправке архива Врангеля на хранение в библиотеку Гуверовского института в США, фон Лампе написал Котляревскому: «Жаль мне, что архив ушел. Я отказываюсь от каких бы то ни было статей и статеек о П.Н. и все мечтаю о том, чтобы дописать третий том его записок. Отправка архива, конечно, ставит этому предел».

31 октября в Брюсселе оба машинописных экземпляра «Записок» были сожжены.

Составленный протокол гласит:

«Генерал барон Петр Николаевич Врангель отдал предсмертное распоряжение сжечь оба экземпляра подлинника его «Записок (ноябрь 1916 г.- ноябрь 1920 г.)», напечатанных на пишущей машинке, после того, как эти «Записки» появятся в печати в «Белом деле», за исключением лишь одного экземпляра Главы четвертой Части первой «Записок» – «Крамола на Кубани», где имеются разговоры по прямому проводу между генералом бароном Врангелем, генералом Покровским, генералом Науменко, полковником Колтышевым и телеграммы, не напечатанные, согласно распоряжению генерала барона Врангеля, в «Белом деле» с целью сокращения размера «Записок».

В виду того, что «Записки» без каких бы то ни было изменений и сокращений подлинника уже изданы – напечатаны в пятом и шестом сборниках «Белого дела», – сего 31 октября 1928 года оба экземпляра подлинника «Записок» сожжены, за исключением:

I. Одного экземпляра подлинника Главы четвертой Части первой «Крамола на Кубани».

II. Нижеследующих страниц одного из экземпляров подлинника, кои издатель «Белого дела» генерал Алексей Александрович фон Лампе сохранил для архива «Белого дела»…»

Подписан протокол баронессой О.М. Врангель, Н.М. Котляревским и генералом А.П. Архангельским.

Увы, рукописи горят…

Понятны мотивы генерала Врангеля, его стремление не усугублять междоусобицу в среде военной эмиграции, его страстное желание быть и остаться «всегда с честью», сделать себя неуязвимым не только для злословия современников, но и критики потомков.

Понятна и позиция родных и близких генерала, для которых исполнение его предсмертной воли было святым долгом.

Но более понятна и достойна сочувствия «настоящая историческая точка зрения» фон Лампе. Как никто другой, он отдавал себе отчет: не строчки вычеркиваются и не страницы сжигаются – часть жизни и души «большого русского человека»…

В протоколе о сожжении, составленном, несомненно, Котляревским (при возможном участии близких покойного главнокомандующего), бросается в глаза преднамеренно ложное утверждение, будто «Записки» изданы «без каких бы то ни было изменений и сокращений подлинника». Сделано это могло быть с единственной целью: скрыть факт сокращения и, следовательно, существенную разницу между оригиналом и опубликованным текстом, дабы никому и никогда не пришло в голову выяснять, что именно было сначала изъято из текста, а затем навсегда уничтожено, и почему генерал Врангель так не хотел, «чтобы до рукописи касались».

Заметим, что куда более правдивое предисловие фон Лампе свело на нет усилия составителя (или составителей) протокола.

Сам фон Лампе по понятным причинам не был приглашен в Брюссель для участия в процедуре сожжения. Но один экземпляр протокола был выслан ему в Берлин и сохранился в его архиве. На нем напротив перечисленных страниц, оставленных в архиве редакции, он сделал пометки об их наличии. При этом он отметил ошибку составителя протокола, указавшего в перечне, что от V главы 1-й части оставлены «две последние страницы – 135 и 136». Ниже цифры «136» он поставил вопросительный знак и написал «не сущ.». Действительно, эта глава заканчивается 135-й страницей.

Выход в свет «Записок» генерала Врангеля вызвал большой интерес прежде всего в военных кругах эмиграции, поскольку среди офицеров бывших белых армий было немало тех, кто поддерживал Врангеля против Деникина и наоборот, а еще больше было тех, кто сожалел о вражде между двумя лидерами Белого движения на юге России. При этом вопреки желанию Врангеля, чтобы его «Записки» не воспринимались как ответ на «Очерки русской смуты», они воспринимались большинством эмигрантов именно так. Хотя в предисловии ясно говорилось, что написаны «Записки» были в 1921 – 1923 гг., сам факт выхода их в свет вскоре после завершения публикации «Очерков» давал основание усматривать в этом продолжение конфликта между бывшими главнокомандующими ВСЮР.

В июле 1928 г. Кусонский написал фон Лампе в связи с выходом 1-й части «Записок»: «Пока я, лишь просмотрев книгу, скажу следующее. Хотя воспоминания написаны до появления V т. Деникина, но они уже заранее как бы полемизируют и оправдываются перед Ан. Ив. (Антон Иванович Деникин. – Авт.). Задача эта неблагодарная, ибо, сколько ни делал стратегических и пр. ошибок Деникин, все же в истории Врангель – Деникин каждый мало-мальски беспристрастный человек всегда станет на сторону Деникина и осудит Врангеля (Фон Лампе написал поверх этой строки: «Это не так». – Авт.). Критика же Деникина в воспоминаниях для теперешнего читателя, оглядывающего поход белых беспристрастно и более глубоко, будет, я думаю, неприятна».

Отвечая Кусонскому, фон Лампе не мог обойти молчанием больную для него тему: «Я не буду останавливаться на вопросе «Врангель – Деникин» - я на это держусь иного, чем Ты, взгляда. Не полемизировать же нам по этому вопросу! Скажу только немного: оба они принадлежат истории – ПН скончался, АИ умер политически… И потому я рад, что суд истории т е п е р ь имеет показания о б е и х сторон. Свидетели тоже найдутся… Про Деникина скажу, что его пятый том недостоин ни его самого, ни первых четырех томов его же труда! Он и наше Константинопольское представительство обвиняет в подготовке убийства Романовского…!!»

Среди общих упреков в необъективности недовольные голоса отдельных лиц прозвучали особенно громко. В частности, генерала А.Г. Шкуро, склонного, как явствует из «Записок», к неподчинению непосредственному командованию и поощрению грабежей среди своих войск. Приехав в Берлин в начале октября 1928 г., Шкуро явился к фон Лампе и «начал довольно острый разговор по поводу того, что ПН в своих записках его «обложил»… Он начал корить меня, что де мол я должен был вычеркнуть то, что сказано о нем, и что он будет выступать в печати…»

Генерал П.П. Скоропадский, проживавший в Берлине, был глубоко задет тем, что Врангель осудил его за согласие стать гетманом Украины, занятой немецкими войсками.

Однако наиболее аргументированные обвинения Врангеля в стремлении исказить историю Белого движения на юге России и одновременно возвеличить самого себя «Записки» вызвали со стороны Деникина. В мае – июне 1930 г. выходивший в Париже еженедельник «Иллюстрированная Россия» опубликовал его пространную статью «Мой ответ».

Любопытны сами обстоятельства, вызвавшие ее появление.

Уже в 1929 г. в Великобритании вышел английский перевод «Записок», а в начале 1930 г. во Франции был опубликован перевод на французский. В обоих случаях эти издания были осуществлены с согласия наследников генерала Врангеля и с некоторыми сокращениями. Текст был сокращен за счет прежде всего описания военных операций.

Сразу же вслед за выходом французского издания «Иллюстрированная Россия» начала печатать отрывки из него на русском языке. Эти отрывки, опубликованные под общим названием «Мемуары ген. П.Н. Врангеля» в №№ 15 – 20 за апрель – май 1930 г., касались прежде всего острых взаимоотношений между Деникиным и Врангелем. В предисловии редакции было сказано, что перевод этих отрывков на русский язык осуществлен с вышедшей «на днях» книги на французском языке, которая представляет собой «единственную, заключающую в себе полностью «Записки» генерала Врангеля». Причем, с № 16 редакция помещала вставку: «Печатается по соглашению с парижским издательством «Талландье».

Эта публикация, естественно, вызвала резко отрицательную реакцию фон Лампе. Он немедленно вступил в активную переписку с главным редактором «Иллюстрированной России» М.П. Мироновым, а также жившими в Париже руководителями РОВС. Среди выступивших посредниками в разрешении этой конфликтной ситуации были главный редактор «Часового» В.В. Орехов и начальник 1-го отдела РОВС генерал П.Н. Шатилов.

Фон Лампе прежде всего обвинил «Иллюстрированную Россию», которая придерживалась либеральных взглядов, в преднамеренном замалчивании факта выхода в свет «Записок» генерала Врангеля на русском языке в сборниках «Белое дело». Во-вторых, он установил, что при обратном переводе с французского на русский язык были допущены ошибки, исказившие смысл авторского текста. В-третьих, он справедливо усмотрел в этой истории нарушение прав вдовы и детей покойного главнокомандующего. В письме на имя Миронова от 23 апреля 1930 г. он потребовал «восстановить истину и удовлетворить интересы семьи генерала Врангеля».

Орехов, посетивший Миронова по поручению генерала Шатилова, писал фон Лампе 2 мая 1930 г., что главный редактор «Иллюстрированной России» признал претензии вполне справедливыми. Миронов оправдывался тем, что «совершенно не знал» о выходе в свет «Записок» на русском языке. При этом он ссылался на французское издательство «Талландье», которое официально уведомило его, что издание на французском – единственное. Кроме того, по словам Миронова, он обращался во все русские книжные магазины в Париже с вопросом относительно возможного существования русского издания и всюду получил отрицательный ответ. Наконец, он ссылался на Н.Н. Чебышева, известного государственного деятеля и журналиста, близко стоявшего к Врангелю в 1920 г. и в эмиграции, который якобы уверил его в отсутствии русского издания и «что-то неопределенное» сообщил о готовящемся их издании в Белграде. В конце концов Миронов согласился опубликовать соответствующую поправку и заплатить положенный в таких случаях гонорар семье генерала Врангеля.

Оправдания Миронова окончательно убедили фон Лампе в преднамеренности замалчивания «Иллюстрированной Россией» факта выхода «Записок» на русском языке. Дело в том, что Чебышев, на которого ссылался Миронов, прекрасно знал о выходе V и VI сборников «Белого дела», поскольку сам писал и печатал на них рецензию в парижской газете «Возрождение». С другой стороны, выразив на словах готовность заплатить наследникам гонорар, Миронов на деле попытался уклониться от этого. Отговариваясь, что недоразумение стало результатом слабой рекламы русского издания в Париже, он предложил вместо выплаты гонорара организовать на свои средства такую рекламу. Однако, хорошо зная стесненность баронессы О.М. Врангель и ее детей в средствах, фон Лампе твердо настоял на выплате. В июне 1930 г. баронесса О.М. Врангель получила от «Иллюстрированной России» чек на 1500 франков. Кроме того, в №№ 23 – 26 за май – июнь Миронов поместил рекламу сборников «Белого дела» с «Записками» П.Н. Врангеля.

В одном из писем Миронову фон Лампе в пылу полемики впервые выпустил за пределы узкого круга близких Врангелю лиц информацию о сожжении подлинного полного текста «Записок»: «Согласно воле почившего, манускрипт напечатанного текста был сожжен, о чем был составлен соответствующий протокол». При этом он сохранил в тайне, какого рода сокращения были произведены.

Однако самым отрицательным последствием всей этой истории стало ответное выступление в «Иллюстрированной России» генерала Деникина по поводу их отношений с Врангелем. Причем похоже, что Миронов сам подтолкнул Деникина к этому выступлению. Во всяком случае, некоторые обстоятельства говорят в пользу такого предположения.

В № 22 от 24 мая 1930 г. «Иллюстрированная Россия» начала публикацию статьи Деникина «Мой ответ (о воспоминаниях ген. П.Н. Врангеля)». Миронов предварил ее почтительным предисловием: «Охотно предоставляем глубокоуважаемому ген. А.И. Деникину страницы «Иллюстрированной России» для ответа на воспоминания покойного ген. П.Н. Врангеля, извлечения из которых были напечатаны в ряде номеров нашего журнала».

Деникин начал свой «Ответ» с общей оценки воспоминаний Врангеля: «В позапрошлом году вышли воспоминания ген. Врангеля. В них, умалчивая о фактах и документах бесспорных, частью уже опубликованных, или вопреки им, автор повторяет ту же неправду, что и раньше, то же опорочивание других наряду с высокой оценкой своей деятельности». Из первых же слов можно сделать вывод, что Деникин знал о выходе «Записок» в V и VI сборниках “Белого дела” в 1928 г.

Предоставление Мироновым страниц своего еженедельника Деникину в тот момент, когда еще не был до конца улажен конфликт с фон Лампе и удовлетворены законные претензии «Белого дела» и наследников Врангеля, ясно свидетельствует о его «проденикинской» ориентации. Скорее всего «Мой ответ» был напечатан именно в том виде, в каком был получен редакцией, без каких-либо смягчений самых резких высказываний. Продолжение было напечатано в № 23 от 31 мая и окончание – в № 24 от 7 июня 1930 г. Фон Лампе внимательно изучил статью Деникина и оставил на вырезанных страницах «Иллюстрированной России» многочисленные подчеркивания, пометки и замечания красными чернилами. При этом он отметил все ошибки, допущенные при обратном переводе, часть из которых вызвала особенное негодование Деникина. Попутно, он пришел к интересному выводу, что тот читал и использовал как издание «Записок» в «Белом деле», так и издание на французском языке.

В сложившейся ситуации задетому до глубины души фон Лампе, ничего не оставалось, как приподнять завесу над известной ему историей публикации «Записок». К середине июня фон Лампе написал ответную статью «Врангель – Деникин», в которой, считая себя ответственным за судьбу «Записок» и после их выхода в свет, резко раскритиковал взгляды Деникина. Статью он первым делом направил в «Иллюстрированную Россию», однако Миронов уклонился от ее публикации. В конце концов она вышла в белградской газете «Новое время» (16, 17 и 19 августа 1930 г.), причем ее редакция, даже поддерживая больше Врангеля, чем Деникина, тем не менее, по выражению фон Лампе, «сгладила» его статью.

Прежде всего фон Лампе отметил, что публикация отрывков из «Записок» Врангеля в «Иллюстрированной России» была сделана с французского издания, в результате чего при обратном переводе на русский язык были допущены искажения смысла авторского текста. Отчасти именно эти искаженные места и вызвали столь критическую реакцию Деникина. Далее он в основных моментах осветил историю подготовки Врангелем текста «Записок» к изданию, подчеркивая, как учитывалась им напряженность их взаимоотношений с Деникиным.

По оценке фон Лампе, первые четыре тома «Очерков русской смуты», опубликованные в 1923 – 1925 гг., были «очень объективными». Так, уверяет фон Лампе, считал и Врангель, поэтому он «не возвращался к переделке “Записок”», которые были закончены 30 декабря 1923 г. Однако в 5-м томе «Очерков» Деникин, по мнению фон Лампе, «принужденный упоминать имя и подвиги генерала Врангеля, сразу же потерял равновесие и всемерно стремился к тому, чтобы дискредитировать своего бывшего подчиненного и заместителя»…

«Несмотря на то, что автор «Очерков» генерал Деникин был жив, генерал Врангель, считая полемику на страницах зарубежной печати между бывшим и настоящим вождями Белого движения вредной для дела борьбы за Родину, ни одним словом не ответил на все выпады со стороны генерала Деникина, оставаясь совершенно спокойным.

И даже больше.

В феврале 1928 года, когда генерал Врангель, как бы предчувствуя близость своей кончины и своего ухода от дела, которому он посвятил свою выдающуюся жизнь, приступил совместно со мною, в Брюсселе, к окончательному просмотру оставленных им без поправок с 1923 года «Записок» для окончательной подготовки их к печати, он сократил их, как я упоминал в том же моем предисловии, почти на одну восьмую их объема.

Это сокращение надо почти целиком отнести на ту часть «Записок», в которой генерал Врангель останавливается на характеристике генерала Деникина и на своих с ним взаимоотношениях (Выделено А.А. фон Лампе. – Авт.).

Почти все личное изъято. Мотивом для такого решения была мысль генерала Врангеля, которой он неоднократно делился со мною: «Если бы мои «Записки» вышли в свет раньше 26 года, когда появился последний том «Очерков» генерала Деникина, я бы не сокращал и не выбрасывал всего того, что мы выбрасываем теперь. Но раз книга генерала Деникина с несправедливыми нападками на меня уже появилась в свет, я не могу оставить мои «Записки» в прежнем виде, т.к. могут найтись люди, и может быть между ними и сам генерал Деникин, которые подумают, что целью опубликования моих «Записок» является полемика с генералом Деникиным, полемику же эту я считал бы и не нужной, и для русского дела вредной».

Далее фон Лампе поведал о попытках Врангеля наладить отношения с Деникиным в эмиграции. В частности он впервые предал гласности эпизод с передачей Деникину документов из архива Русской армии по решению Врангеля, не считавшего себя вправе препятствовать работе своего бывшего начальника. Кроме того, фон Лампе рассказал об эпизоде, когда после смерти Врангеля «через лицо родственное и лично близкое генералу Деникину» он осведомил его «о характере последнего редактирования».

В целом статья фон Лампе «Врангель – Деникин» создавала впечатление, что в эмиграции Врангель в отношении к Деникину оказался более выдержанным и тактичным. Конечно, Врангель думал при этом в первую очередь об укреплении авторитета оставшихся в живых лидеров Белого движения и о сплоченности военной части российской эмиграции, о единстве военных организаций, в рядах которых оставались как те, кто больше симпатизировал ему, так и те, кто склонялся на сторону Деникина, а немало было и таких, кто в равной степени сочувствовал им обоим и горько сожалел о неладах и конфликтах между ними. Собственно, фон Лампе дает в своей статье именно такое объяснение этой сложной ситуации и не пытается лицемерно утверждать, что после происшедшего разрыва Врангель как-то изменил свое личное отношение к Деникину.

В то же время, два момента в этой статье обращают на себя внимание как попытки фон Лампе несколько отойти от истины.

Во-первых, его утверждение, что Врангель «оставался совершенно спокойным», когда сталкивался с критикой его действий Деникиным, которая всегда отличалась весомостью аргументов и образностью выражений. Это верно лишь относительно публичных высказываний Врангеля. Однако из того же дневника фон Лампе хорошо известно, насколько болезненно воспринимал Врангель слухи, распространявшиеся «деникинскими кругами», особенно о его причастности, пусть даже косвенной, к убийству в Константинополе генерала Романовского.

Во-вторых, фон Лампе сохранил в тайне, что сокращение «Записок» коснулось не только страниц, где описывались острые взаимоотношения Врангеля и Деникина, но и тех, где Врангель характеризовал различных военных и политических деятелей, начиная с Николая II. Естественно, что в условиях склоки между «николаевцами» и «кирилловцами» и обострения «монархического вопроса» в военных кругах эмиграции, фон Лампе, монархист до мозга костей, считал необходимым соблюдать особую осторожность.

Таким образом, независимо от намерений и расчетов Врангеля, сам факт выхода «Записок» был воспринят как ответ на «Очерки русской смуты» Деникина и явился поводом к возобновлению полемики на страницах эмигрантской печати между их сторонниками и противниками. Многие современники сочли, что «Записки» Врангеля имели главную цель не объективный показ истории Белого движения на юге, а исключительно оправдание его борьбы против Деникина во второй половине 1919 –начале 1920 гг.

Ныне, когда могилы двух главнокомандующих разделены океаном, а история, как и предсказывал когда-то Деникин, «подводит итоги их деяниям», напрашивается одно предположение. Возможно, оно приходило в голову и фон Лампе, но он не осмелился высказать его вслух. А именно: главным мотивом, которым руководствовался Врангель при сокращении и уничтожении части «Записок», касавшейся их конфликта с Деникиным, было возникшее в какой-то момент ощущение своей неправоты. Горечь и тяготы изгнания не могли не умерить честолюбие Врангеля. Понимая, что не судят только победителей и предчувствуя близкий конец, он не мог если не осудить, то хотя бы не упрекнуть себя. Тогда, на юге России, каждый из них – Деникин и Врангель – отстаивал свой путь освобождения России от большевизма, каждый только себя считал способным добиться победы. Поражение им выпало одно на двоих. Изгнание тоже.

Архивные документы:

Государственный архив Российской Федерации.Ф. 5853 – фон Лампе Алексей Александрович. Оп. 1. Д. 33 – 36, 76, 77, 81.

С.В. Карпенко

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Saygo @ Сегодня, 19:16)
Если армия была создана в Геленджике, то как она могла миновать Геленджик?

Формирование Таманской армии - вынужденная мера, на которую пошли в условиях отступления от Тимашевской на запад. Говорят, что Матвеев, как командир одной из колонн (первоначально Таманская армия - механическое объединение 3 колонн красных войск), не выполнил приказа Сорокина на соединение сил путем отхода на восток от Тимашевки, а пошел на запад, к Геленджику.

До Геленджика шли отдельными колоннами, с беженцами, были сильно потрепаны белыми и интервентами. В Геленджике сформировали армию и пошли на Туапсе.

Но если не на Геленджик пошел бы Матвеев?

(Saygo @ Сегодня, 19:16)

Врангель писал:

Белых почитать - так у красных все грабили, а белые были святыми. Только вот войну проиграли - никто за них воевать не хотел. Те же кубанцы, когда Деникин повесил Кулабухова (это к вопросу - вешали ли священников белые), стали массово дезертировать из его армии (в результате от кубанского контингента оставалось всего около 15% на момент сдачи Деникиным командования Врангелю).

Т.ч. веры в это нет:

Силы противника исчислялись в 80 000 штыков и шашек при 100 орудиях. Располагая огромными запасами наших бывших армий, противник был несравненно сильнее и технически, однако, неумелое руководство и отсутствие дисциплины сводили на нет это превосходство.
...
Почти все солдаты красной армии имели при себе значительные суммы денег, в обозах красных войск можно было найти все, начиная от мыла, табака, спичек и кончая собольими шубами, хрустальной посудой, пианино и граммофонами.

Приведенные мной ДОКУМЕНТЫ (в отличие от записок, мягко говоря, сделанных постфактум с определенной целью и, как водится, на глазок, без документов) и свидетельства мемуарного характера показывают всю "добросовестность" его информации.

Хотя образ Сорокина регулярно рисовался как некого авантюриста, который пил дорогой коньяк и окружал себя всей возможной роскошью. В этом, кстати, могла быть и правда. Только вот Сорокин был один на 40-80 тысяч бойцов (а не 100 тыс., как пишет Врангель - белые всегда нещадно преувеличивали, в то время как в документах красных были и такие вот вещи:

По сведениям этих отрядов, войск противника до 6 тысяч. Военком Зедин склонен считать это число сильно преувеличенным и более вероятным считать их отряд результатом собственного страха, тем более, что уже однажды некоторые из них пришлось разоружать в Царицыне, ввиду ненадежности их в нравственном отношении.

ЦГАСА, ф. 40435, оп. 1, д. 82, л. 338. Копия.).

Т.ч. вопрос о том, что заставило Врангеля врать (хороший каламбур) остается открытым!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Денежное довольствие красноармейцев на Северном Кавказе и Южном фронте в 1918 г.:

8.06.1918:

Интендантское вещевое довольствие не налажено. По словам докладчиков, масса босых и голых, но в то же время наблюдаются случаи выдач обмундирования и жалования по нескольку раз благодаря плохой организации дела. Денег недостаточно (в Великокняжеском участке в кассе 2000 рублей, тогда как в месяц требуется до одного миллиона).
...
3) Ввиду того, что учета людей никакого не существует, списков, видимо, не ведется, человек в определенной части не значится и с ней, строго говоря, ничем обязательным для него не связан, то происходит почти непрерывное изменение численности каждого из отрядов, чем нарушаются самые элементарные тактические предположения, происходит ничем неоправдываемая трата народных денег на выдачу жалования, на обмундирование и т. д., а главное, каждый начальник отряда лишается фактической возможности ответить на вопрос: каким боевым составом он располагает и что он в силах предпринять? Единственным исходом из такого положения было бы определить хотя какие-нибудь нормы для войсковых подразделений, а затем привязать людей, может быть способом, рекомендуемым выше, к определенной части, вести затем строгий учет людям и материальной части, категорически воспретить выдачу жалования за непрослуженное время.

ЦГАСА, ф. 3, он. 1, д. 90, лл. 79—81. Подлинник.

12.06.1918

Жалование красноармейцев— 300 рублей в месяц при собственном содержании и одежде.
...
Чувствуется сильный недостаток в денежных знаках, вследствие чего область прибегла к печатанию своих денег.

ЦГАСА, ф. 40435, оп. 1, д. 82, лл. 209—210. Копия.

17.06.1918:

[Подвойский]:—Сколько вам необходимо денег? Сколько предполагают мобилизовать?
[Зиновьев]:—Я предлагаю председателю исполкома отпускать кредит на каждого мобилизуемого строго учтенного солдата, не бегуна, 600 рублей предположительно; фактически, конечно, расходы будут много ниже, исходя из этой нормы и из представленных при отчете, засвидетельствованном Оренбургским исполкомом, списков.
[Подвойский]: — Кредит отпущен, утверждено 1600 рублей. Считаются все расходы по командированию, содержанию солдат и лошадей в боевой обстановке и решительно все расходы, сопряженные с казарменной и полевой жизнью и на содержание командного состава, штабов и канцелярии.
...
[Зиновьев]:—С мобилизацией рабочих и крестьян денежных знаков необходимо до 15 миллионов, каким образом можно будет теперь их получить? Пришлите в Уфу. На фронте без перемен. До свидания. Зиновьев.

ЦГАСА, ф. 10, оп. 1, д. 241, лл. 62—63. Копия.

1.07.1918:

На фронтах нет снарядов и патронов, а также денег для выдачи в полки жалования за июнь месяц сего года.
ЦГАСА, ф. 100, оп. ;2, д. 49, л. 19. Подлинник.

Последнее сообщение главкома Калнина очень интересно - если Снесарев указывал, что надо 2 млн. руб. на месяц, а жалование красноармейца - 300 рублей, то в списках (при всех их ущербности) числилось всего менее, чем 70 тыс. человек! Строевых и нестроевых!

Так что делать будем, громадяне? Документы - они на то и документы. И Сорокин недаром на ЦИК наезжал - где 2 млн., которые якобы были отпущены армии?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В соседних регионах было не лучше - вот сведения из Баку за 18.07.1918 г.:

Связь с местным Совнаркомом полная, контакт тоже, ввиду скорой помощи новыми силами, денег миллиона три, а главное хотя бы штуки две-три истребителя (судна) и штуки четыре моторных понтона для р. Куры. Значение ее для моего правого фланга важное, ибо река эта прикрывает мой левый фланг. Сил здесь, как оказывается, тысяч 5-6, не больше, и то эх... *** эти тысячи!..*** Буду ждать и держаться!

Петров

P. S. На понтоны поставьте пулеметы и орудия Гочкиса. Позарез надо 6-дм. снарядов и гильз.

ЦГАСА, ф. 40435, оп. 1, д. 13, лл. 175—176. Автограф.

1.06.1918, Урал:

[Голощекин]:— ... Мобилизация по Среднему Уралу идет успешно. Мы отдали приказ приступить к усиленным военным занятиям. Из Казани пока никаких подкреплений не получили, вообще о силах, действующих с Южного Урала, кроме посланных нами из Екатеринбургского округа не шло, * — неизвестно, ибо Уфа и Казань сведений не дают, несмотря на наши запросы.

Странно, что центр не помогает с вооружением, хотя мы неоднократно этого требовали. Недопустимо и отношение Склянского, который не присылает денег, несмотря на обещание. Дальнейшее игнорирование нас может плохо отразиться на ходе дел. О Берзине мы ничего не знаем и ничего не слыхали. Окружной военком Голощекин.

ЦГАСА, ф. 1, оп. 2, д. 29, лл. 21—24. Телеграфный бланк.

Причем ситуация с отсутствием денег и боеприпасов на Кавказе была перманентной - еще Автономов сообщал 18.04.1918, после того, как красные войска отстояли Екатеринодар:

В беседах главнокомандующий Автономов жалуется на недостаток снаряжения и неимение в достаточном количестве винтовок, автомобилей и аэропланов, а также неимение денег. Силы имеются — свыше 75 тысяч, содержать нечем.

Прошу при получении немедленно разобраться и выслать деньги на содержание армии срочно, промедление высылки задержит борьбу с контрреволюционерами.

ЦГАСА, ф. 3, оп. 1, д. 21, л. 335. Копия.

Это документы. Не оспорить.

Что у грабителей, которые примыкали временно к Красной Армии, были награбленные деньги - не спорю. Но это изживалось - в документах масса примеров, как переформировываются части, удаляются сомнительные элементы, отдаются под суд преступники.

А так - как же мог врать Врангель?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Еще о прелестях снабжения на Северном Кавказе в 1918 г.:

22.07.1918:

Общее положение. Военно-стратегическое положение советских войск на Кавказе представляется так: Закавказская железная дорога от Батума и Поти до Евлаха, Карская железная дорога от Тифлиса до Алагеза находятся в руках германо-турок и грузин, Владикавказская железная дорога от Гудермеса до Чир-юрта находится в руках чеченцев. Дальнейшему продвижению германо-турок к Каспийскому морю препятствуют советские войска, а на Карской дороге корпус Назарбекова, в состав которого входят армянские полки.

...

Сведения о противнике. Точных сведений о численном составе регулярных турецких войск, оперирующих против Бакинского корпуса, не имеется, но в составе его находятся германские инструктора, которые формируют и организовывают местное мусульманское население, численный состав которых весьма солиден, к ним примкнули еще персидские разбойные племена—шахсеваны, которые перешли через Аракс на Муган.

ЦГАСА, ф. 1, оп. 2, д. 45, лл. 171—174. Заверенная копия.

Как мы помним, в этот момент главная база снабжения Северного Кавказа - Царицын. Дорога идет через Астрахань и Владикавказ. Чечены "вырезают" кусок около 60 км., на котором в критические дни наступления белых на Екатеринодар практически парализовано движение.

Откуда у красных множество снарядов и патронов? У белых, не забудем, есть поддержка союзников и немецко-турецких сил (у разных группировок - разные хозяева).

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

О важности контролировавшего чеченами в августе 1918 г. ж/д узла в районе Гудермеса:

именно создание в 1893 г. железнодорожного узла тогда Владикавказской ж.д. возле аула Гюмсе (паровозное депо, ж.д. поворотный круг, мастерские, станция) стало градообразующим толчком преобразования (указанных выше) аула, села/рабочего поселка и селения в город Гудермес. И раньше, и сейчас Гудермес — это важный транспортный узел Северного Кавказа: железнодорожный узел Северо-Кавказской железной дороги Российской Федерации (линии на Астрахань, Ростов-на-Дону, Моздок, Баку), автомобильная магистраль М29 Ростов-на-Дону — Баку.

От Чири-Юрта ж/д идет на Аргун, а оттуда - на Владикавказ. Опираясь на Гудермес, чечены парализовали снабжение Северокавказской Красной Армии в самые ответственные дни, когда решалась судьба Екатеринодара.

Вот как-то так получается. Местные заводы патронами обеспечить не могли в нужном количестве, а подвоз был блокирован. У Врангеля явная неувязка.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

На 12.07.1918 - сообщение по Северному Кавказу по ж/д только фрагментарное:

Железнодорожное сообщение свободное от ст. Прохладная на Моздок до ст. Червленной и далее до Кизляра; от Червленной до Петровска путь разобран и Петровск от области изолирован, имея связь лишь с Баку, а с Астраханью и областью только морем. От ст. Прохладной к югу до Беслана поезда подвергаются грабежам осетин и ингушей в районе ст. Даргкох и Эльхотово. От Беслана на Грозный путь восстановлен политическими переговорами с ингушами; перевозится нефть, но в общем движение безопасно только броневыми поездами. Возможен перерыв железнодорожного движения из Баталпашинского района в направлении на Пятигорск и Минеральные Воды.

ЦГАСА, ф. 40435, оп. 1, д. 82, лл. 209—210. Копия.

После 22.08.1918 - снабжении англичанами и турками сил контрреволюции на восточном Кавказе:

По последним сообщениям, казаки вошли в соглашение с англичанами, получают от них в обмен на хлеб военное снаряжение. Сообщают также, что англичане высадились на пристани Ново-Теречной в количестве двух рот. Кроме того, на Петровск-Порт двигался полковник Бичерахов по линии железной дороги Баку—Дербент. До 22 августа, день, когда я был в Петровск-Порте, Бичерахов с казаками до тысячи человек и местными бандами лезгин находился в Дербенте. Из Темир-Хан-Шуры и Петровского-Порта под Дербент направлялись наши силы. Около Чир-юрта, по линии р. Сулак, стояли наши войска, защищавшие путь от Чир-юрта на Петровск от калмыцко-чеченских контрреволюционных банд, руководимых шейхами и имамом Нажмутдином Гоцинским, людьми турецкой ориентации, действующими на средства турецкого правительства. Железная дорога от Чир-юрта до Грозного разрушена. Разрушен также и нефтепровод, соединявший грозненские нефтеемы с баками Петровского-Порта, по которому при нормальных условиях перекачивалось до 300 тысяч пудов нефти ежесуточно.

ЦГАСА, ф. 6, оп. 4, д. 947, лл. 296—299. Подлинник.

В общем, по состоянию на 20.09.1918 ситуация с коммуникациями была отвратительной на всем восточном Кавказе:

Сообщение с Владикавказом по железной дороге было прервано и совершалось гонцами через горы.

...

Кроме того, все эти пункты: Кизляр, Грозный, Владикавказ, Петровский-Порт, Дербент и т. д. действуют разрозненно, без всякой связи и какого-либо общего плана, что создает выгодные условия для хорошо организованных казаков.

ЦГАСА, ф. 6, оп. 4, д. 947, лл. 296—299. Подлинник.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

На 22.07.1918 на Северном Кавказе обозначились попытки вторжения со стороны Грузии, которая приняла "протекторат Германии". Из Баку докладывали в Москву:

Общее положение. Военно-стратегическое положение советских войск на Кавказе представляется так: Закавказская железная дорога от Батума и Поти до Евлаха, Карская железная дорога от Тифлиса до Алагеза находятся в руках германо-турок и грузин

ЦГАСА, ф. 1, оп. 2, д. 45, лл. 171—174. Заверенная копия.

В Туапсе руководимой Матвеевым и Ковтюхом Таманской армии пришлось столкнуться с грузинами, оккупировавшими город. Как они там оказались?

Отряд войск меньшевистской Грузии, укрепившийся в Туапсе, возглавлял генерал-майор Гиорги Мазниашвили (1870 или 1872-1937).

Гиоргий Мазниашвили (портрет в приложении) родился в 1870 году в деревне Сасирети Каспского района. Отличился в русско-японскую войну, был ранен. В лазарете его посетил сам Николай II, наградив орденом Св. Георгия.

После Февральской революции Мазниашвили вернулся в Грузию и основал грузинскую 2 дивизию. В 1918 году Закавказский комиссариат поручил ему защищать Тбилиси от угрозы со стороны хаотично отступающих с турецкого фронта русских армий. Большевики стремились использовать эти военные силы для захвата власти. Мазниашвили отвел угрозу от столицы с помощью бронепоезда и кавалерийского полка грузинских мусульман.

В апреле 1918 года на основе Брестского мира турки заняли Батуми, перешли в Гурию и достигли Озургети. Мобилизовав народное ополчение, партизан и части регулярных войск, Мазниашвили освободил Гурию и Батуми. 18.06.1918 Мазниашвили был назначен генерал-губернатором Абхазии и командующим войсками. С помощью грузинских войск, в составе которых участвовала и абхазская кавалерия в составе 300 бойцов, занял города Гагра, Сочи, Туапсе. В октябре был назначен генерал-губернатором Тбилисского округа, в декабре главнокомандующим во время войны с Арменией, в это время он тесно сдружился с генералом Квинтинадзе. Их боевой союз во много определил слаженность действий грузинских войск и, в конечном счете, успех военных действий со стороны Грузии.

В 1919 году он был назначен генерал-губернатором Ахалцихе и Ахалкалаки, а в 1920 году - командующим Тбилисским гарнизоном. В феврале 1921 года Мазниашвили - командующий Соганлугскими войсками, оборонявшими Тбилиси со стороны Крцанисского поля.

В марте 1921 года турки вновь заняли южные районы Грузии и Батуми. Грузинские большевики обратились за помощью к Мазниашвили. Серго Орджоникидзе ему заявил: «Как меньшевистский генерал, ты объявлен вне закона и любой может тебя расстрелять, поэтому переходи на сторону большевиков». Мазниашвили ему ответил: «Я не меньшевистский и не большевистский генерал. Я - грузинский генерал». Затем Мазниашвили в два дня выбил турок из Батуми.

После присоединения Грузии к СССР, в 1923 году генерал был арестован. В 1925 г. был выслан в Иран, откуда перебрался во Францию. Там он стал жертвой клеветы и сплетен, утверждавших, что якобы именно он выдал большевикам план восстания 1924 года. «Гиорги Мазниашвили скорее умрет, чем предаст родину» - писал он Ною Жордания.

Мазниашвили не смог долго жить на чужбине и после длительных переговоров с советским правительством вернулся на родину, где его ждало множество неприятностей и несправедливости. Ему не дали работы, не назначили пенсии. Оставшись без средств генерал вернулся в родную деревню, где ведением хозяйства кормил семью. В 1937 году сначала был арестован его сын, а затем и самого генерала арестовали и расстреляли. Местонахождение его могилы неизвестно.

По приказу Правительства Грузии, Г. Мазниашвили должен был занять ж.д. линию Туапсе-Майкоп с тем, чтобы вывести оттуда обещанные Кубанским правительством хлеб и нефть:

Этот мой доклад был бы одобрен правительством, если в то время не было в Грузии недостатка хлеба и нефти. Как раз тогда приехал в Сочи член Кубанской рады некий Лапин и заявил мне и Гизо Анджапаридзе, что Кубанская рада благодарит нас за покровительство казаков-беженцев, что Кубанское правительство готово продать нам хлеб в достаточном количестве, если Грузия поможет в занятии Туапсе и Майкопа. Лапин уверял, что на железнодорожной станции Майкопа накоплен большой запас пшеницы и для его вывоза необходимо занять линию Туапсе-Майкоп, что на станциях Азербайджана и Дагестана накоплено столько нефти и нефтепродуктов, что долго хватит всей Грузии

"Этот мой доклад", упомянутый генералом Мазниашвили, сводится вкратце к одной строчке в его воспоминаниях:

Поход на Туапсе считал излишним

Мазниашвили понимал, что вторжение в Черноморскую губернию России - это война с русскими. Но тут в дело вмешался Абхазский Национальный Совет (АНС), который позвал на помощь грузин и немцев, а также собрал 300 конников для содействия грузинским войскам. Дефицит хлеба и нефти, а также заверения Кубанской рады в содействии, привели к тому, что война с Грузией началась.

Постановление Абхазского Национального совета о необходимости занятия сочинского и туапсинского округов

24 июня 1918 г

Абхазский Национальный Совет, обсудив политический момент и учитывая, во-первых, то, что большевистская анархия, которая раздирает Абхазию уже в течение трех месяцев, питается главным образом Сочинским и Туапсинским округами и, во-вторых, учитывая также то обстоятельство, что большевистское настроение создалось и поддерживается на почве продовольственных затруднений, возникающих с момента занятия порта Туапсе большевиками, прекратившими сообщение с Северным Кавказом и задерживающими продовольственные грузы, идущие с Северного Кавказа для Черноморского побережья Абхазии и Грузии, постановил: для водворения прочного порядка в Абхазии и разрешения продовольственного кризиса как в Абхазии, так и в Грузии признать необходимым занятие Сочинского и Туапсинского округов с портом Туапсе. О настоящем постановлении довести до сведения Правительства Грузинской Демократической Республики и командующего отрядом генерал-майора Мазниева.

Подлинный подписал Председатель Абхазского Национального Совета

В.А. Шервашидзе

ЦГАА, ф.И-39, оп.1, д.6, л.13.

http://www.amsi.ge/istoria/div/soCa.html

6.07.1918 грузинские войска захватили Сочи. Свидетельства современников сообщают, что многие в Сочи приветствовали приход меньшевиков-грузин, как гарантию против возвращения большевиков. В то же самое время войска Мазниашвили жестоко подавляли выступления абхазов, не желавших жить в одном государстве с грузинами, и налагал на их поселения огромные контрибуции. Солдаты грузинских войск бесчинствовали, грабя население. Серафимович в "Железном потоке" жестко прошелся по грузинским офицерам, которые насиловали женщин.

27.07.1918, генерал Г. Мазниашвили докладывает в Тбилиси:

Сообщаю, что 26 июля в 20 часов мои войска после 12-часового упорного боя взяли Туапсе. Противник жестоко сопротивлялся. Взятие каждой возвышенности приходилось с боем. Взяли много пленных, отняли 4 пушки, 12 пулеметов, огромное количество боеприпасов, разные корабли, автомобили, 5 паровозов с вагонами и большое интендантское имущество

4-5 августа 1918 г. Мазниашвили телеграфирует в Тбилиси:

Желая опередить нападение врага, сосредоточенного на станции Белореченская, вверенные мне войска 4 августа в 13 часов перешли в наступление и рассеяли вражеские передовые отряды, укрепившиеся в шести километрах от Туапсе. Продолжая наступление, наши войска встретились с основными вражескими силами - с полками Михаила и Майкопа с общей численностью около 4 тысяч человек во главе с Антоновым. Это войско имело три пушки, бронепоезд под названием "Борец за свободу №2" и множество пулеметов. Бой начался в четырех верстах от с. Грешеско; после шестичасового упорного боя войско Антонова потерпело поражение и рассеялось. Сотнями исчисляется количество раненых и убитых большевиков. Разбит бронепоезд, сожжен паровоз и пойман весь состав поезда, захвачены две пушки, 30 пулеметов, огромное количество пуль для пулеметов, гранаты и винтовки. Захватили также исправную полевую кухню, целый поезд с машинами для рытья ров, муку, консервы в ящиках, целое имущество связи, стадо баранов, четыре состава поезда. Преследуя окончательно разгромленного врага, 4 августа в двадцатом часу взяли станцию Кривенковская, на 5 км продвинулись вперед и в настоящее время укреплены там

Однако доблесть грузинских войск оказалась весьма непродолжительной - 16.08.1918 Деникин взял Краснодар. Западная группировка советских войск оказалась отрезанной от главных сил. В сложившихся условиях красные части начали отступление на Новороссийск. При приближении войск, насчитывавших до 30 тыс. бойцов (но отягощенных 25 тыс. беженцев, спасавшихся от зверств белых), немногочисленные немецкие и турецкие войска покинули город. Красные не стали в нем задерживаться и двинулись на Геленджик, где 27.08.1918 была сформирована Таманская армия под командованием Матвеева.

28.08.1918 1-я колонна Таманской армии заняла Архипо-Осиповку, а 1.09.1918 овладела Туапсе, разгромив войска Мазниашвили и захватив 16 орудий, 10 пулеметов, 6000 снарядов и 800 тыс. патронов. По некоторым сведениям, позиции в Туапсе занимали всего 500 грузинских солдат, но позиция была очень выгодно расположена, простреливалась из орудий, недостатка в боеприпасах к которым у грузин не было. У таманцев же имелось не более 5 патронов на человека. 2.09.1918 1-я колонна выступила из Туапсе через отроги Главного Кавказского хребта на станицу Хадыженскую, вслед за ней двинулись части 2-й колонны. 3-я колонна находилась в Туапсе до 7.09.1918. Так таманцы прорвались через грузинский заслон, на который очень надеялся Деникин и Кубанская рада, однако Советская власть в Туапсе была установлена только 2 года спустя.

post-84-1375120646.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас