Saygo

Кочевники: от шаньюя Модэ до Чингисхана

172 сообщения в этой теме

Сергей Нефедов. Тайна Чингисхана

Этот вот видно не даром,

Из чрева яростно вырвавшись,

Сгусток кровавый в руке зажимая,

На свет появился!

«Сокровенное сказание», 78. 1240 г.[1]

Историки, писавшие на пепелищах сожженных городов, считали сгусток крови в руке будущего Чингисхана предвозвестием обрушившейся на мир катастрофы. Они не понимали, что произошло, они боялись описывать то, что видели своими глазами.

«Несколько лет я уклонялся от того, чтобы говорить об этом событии, чувствуя к нему ужас… — писал арабский хронист Ибн аль-Асир. — Если бы кто сказал, что мир с того времени, как бог сотворил Адама… не испытал такого несчастия, то он был бы прав… Наверное люди до скончания века… не увидят больше такого события… Но даже ад-Даджжал[2] уничтожит лишь тех, кто не последует за ним, а тех, кто последует за ним, он пощадит. Эти же никого не пощадили; они убивали женщин, мужчин и младенцев; они вспарывали животы у беременных и убивали зародышей… Боже, что за несчастие, искры от которого разлетелись во все стороны, и вред его сделался всеобщим! Оно распространилось по странам подобно тучам, погоняемым ветром…»[3].

Очевидцы воспринимали эти события как ураган, смерч, землетрясение, внезапно разрушившее их благоустроенный мир.

Мир цветущего счастья,

Трехсотлетний покой,

Сад науки, искусства,

Сад культуры людской, —

Все погибло, пропало,

Как метлой сметено![4] —

писал китайский поэт Сюйцзюнь Баоци.

Как могло случиться такое? Ведь цивилизованные государства обладали могучими армиями из десятков и сотен тысяч закованных в сталь воинов. Их границы охраняли неприступные крепости, а главные города были окружены тройными каменными стенами. Исполненные самонадеянности императоры и султаны, наверное, даже не слышали о живущих на краю земли варварских племенах, а если и слышали — то не обращали на них внимания. «Это нечто неслыханное! — писал Ибн аль-Асир. — Ведь Искандер, про которого историки единогласно говорят, что он покорил весь мир, не покорил его с такой быстротой, а в течение десяти лет, причем он никого не убивал, а требовал от людей лишь покорности. Эти же покорили большую часть населенной и лучшей земли и наиболее культурной и воспитанной, менее чем в один год»[5].

Очевидцы объясняли произошедшее «гневом Божьим» — подобно тому, как в священных книгах объясняли Великий потоп. Современные историки рассуждают о тактике и стратегии, о мобильности и дисциплине монгольского войска. Но во всем этом не было ничего особенного, ничего, что отличало бы монголов от других кочевых племен. Некоторые специалисты говорят о военных талантах Чингисхана — но монголы продолжали одерживать победы и после смерти Владыки Человечества. В конечном счете попытки найти объяснение приводят лишь к осознанию присутствия тайны — к осознанию того, что существует какая-то иная причина всесокрушающего нашествия.

Для того чтобы осмыслить причину этой вселенской катастрофы, нам нужно познакомиться с историей кочевников — нужно понять, почему они были столь жестоки, как они научились одерживать победы.

Родина кочевников была страной необъятных равнин, поражавшей воображение древних поэтов:

Как море! Огромно!

И ровный песок — без конца!

И в далях не видно людей![6]

Это была Великая степь, простиравшаяся через весь северный материк, Евразию. Степь была величественна и прекрасна, но народы, жившие в ней, были париями Древнего мира. Эти обширные земли были бесплодны, и лишь в редких речных долинах можно было заниматься земледелием. Квадратный километр пашни кормил тысячи земледельцев, в степи на такой же территории могли выжить лишь несколько скотоводов-кочевников. Именно выжить, потому что, по казахской пословице, их скот принадлежал любому бурану и сильному врагу. Китайские летописи пестрят упоминаниями о голоде среди степных племен: «Умерло из каждого десятка три человека, а из каждого десятка скота пало пять голов… Земля на несколько тысяч ли стояла голая, травы и деревья засохли, люди и скот голодали и болели, большинство из них умерли или пали…»[7].

В степи могли выжить лишь самые сильные и выносливые. Чтобы испытать новорожденного ребенка, его бросали в снег — если мальчик выживал, то становился богатырем. Дети сызмальства приучались к охоте: «Мальчик, как скоро может верхом сидеть на баране, стреляет из лука пташек и зверьков <…> и употребляет их в пищу»[8]. В 15 лет юношу опоясывали поясом мужества и отправляли в набег на соседей. Если он возвращался и приносил голову врага, то становился настоящим мужчиной, если не возвращался — никто не вспоминал о нем. Жизнь человека была мимолетной, и, чтобы удержать ее, надо было постоянно убивать других: голод заставлял сражаться за скот и пастбища. «Сокровенное сказание» передает нам атмосферу этой вечной степной войны:

Небо звездное бывало

Поворачивалось —

Вот какая распря шла

Всенародная <…>

Мать широкая земля

Содрогалася —

Вот какая распря шла,

Всеязычная[9].

Постоянная война воспитывала сильных, суровых и жестоких воинов:

Каждый из мужей искусен,

Силой — могучий борец <…>

Сердце их ярость съедает,

Гневом их дышат уста[10].

Мужчина, не добывший в бою голову врага, подвергался позору и лишался доли добычи. Отважные и удачливые бойцы, наоборот, были окружены почетом. «Сильные едят жирное и лучшее, устаревшие питаются остатками после них. Молодых и крепких уважают, устаревших и слабых мало почитают»[11], — говорит китайский историк. У кочевников, живших на западе Великой степи, были столь же жестокие обычаи. «Когда скиф убивает первого врага, он пьет его кровь, — свидетельствует Геродот. — Сперва обтягивают череп [врага] снаружи сыромятной кожей и употребляют вместо чаши <…> делают из содранной кожи плащи, сшивая их, как козьи шкуры...»[12].

Жестокость была естественным следствием степной жизни: нужно было захватить пастбища соседнего племени, а для этого требовалось изгнать или истребить чужаков. Пищи едва хватало для своих, поэтому рабы были не нужны; пленников приносили в жертву богам — так истреблялись целые племена и народы. Победители оставляли в живых лишь красивых женщин, которые становились наложницами. «Величайшее наслаждение и удовольствие для мужа, — говорил Чингисхан, — состоит в том, чтобы… победить врага, вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет… превратить животы его прекрасноликих супруг в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на их розоцветные ланиты и целовать их…»[13].

В то время как на востоке Великой степи поклонялись духам воинов-предков, на западе поклонялись мечу: втыкали обнаженный меч в землю и кланялись ему, как верховному богу. «Cчастливым у них считается тот, кто умирает в бою, — писал римский историк Марцеллин. — Ничем они так не гордятся, как убийством человека»[14]. В степи шло постоянное соревнование в умении убивать. Сражаясь за жизнь, степные всадники все теснее и теснее прижимались к крупу своих лошадей, они превращались в кентавров, полулюдей-полуконей из древних греческих мифов. «Приросшие к своим выносливым, но безобразным на вид лошадям, они исполняют на них все обычные для них дела, — свидетельствует римский историк, — на ней каждый из этого племени днюет и ночует, покупает и продает, ест и пьет, и, пригнувшись к узкой шее своей скотины, погружается в глубокий сон»[15].

Рождение народа кентавров было великим и грозным событием человеческой истории. Люди-кентавры ничем не походили на людей-земледельцев: у них были другие обычаи, другой образ мыслей и другая жизнь. Первым народом, севшим на коней, были скифы; первых кентавров, которые могли спать на своих лошадях, на Востоке звали хунну, а в Европе — гуннами. «Все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь чудовищным и страшным видом, что можно принять их за двуногих зверей, — писал Аммиан Марцеллин. — Они так дики, что не употребляют огня, а питаются полусырым мясом, которое кладут между своими бедрами и лошадиными спинами, и дают ему немного попреть. У них нельзя встретить даже покрытого камышом шалаша; кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучаются переносить голод, холод и жажду»[16].

Каждая военная инновация кочевников порождала волну завоеваний, которая обрушивалась на земледельческие страны. Скифы первыми научились стрелять из лука верхом на лошади, они сокрушили могущественную Ассирийскую империю и в своих набегах доходили до границ Египта. Гунны создали тяжелый лук, стрела из которого пробивала тогдашние доспехи. Лук гуннов был почти вдвое больше скифского, его длина достигала 160 см; он состоял из нескольких слоев дерева и имел костяные накладки в середине и на концах. Концевые накладки действовали как рычаги, которые позволяли согнуть более упругую, чем у прежних луков, кибить. Чтобы натянуть тяжелый лук, требовалось усилие в 30 — 32 кг — больше, чем у современных спортивных луков.

Тяжелый лук должен был подарить гуннам господство над миром — если бы они смогли объединиться ради одной цели. Но бесконечная война в степи отнимала все силы гуннов, и они могли лишь совершать набеги в Китай. Но в это время Китай был объединен могущественным императором Цинь Шихуан-ди (годы правления: 246 — 210 до н. э.). Цинь Шихуан был поклонником ученой школы легистов, и, следуя предписаниям этой школы, он создал скованную железной дисциплиной тоталитарную империю. Крестьяне были разделены на связанные круговой порукой «пятерки» и «десятки», а чиновники назначались строго в соответствии с заслугами. По приказам сверху «пятерки» выделяли людей, которые должны были служить в армии, строить каналы и дороги. Уклоняющимся от повинностей отрубали руки и ноги. Трактат «Вэй Ляо-цзы» говорит: «Пять человек составляют ёпятерку”. Они все вместе получают бирку от командования. Если они потеряют своих и не убьют равное количество врагов, они будут истреблены. Если они потеряют своего командира, и не захватят командира врага, то они будут убиты, а их семьи — истреблены. Закон казней на поле боя гласит: „Командир десятка может казнить девять остальных”»[17].

В 214 году до н. э. Цинь Шихуан отправил на север огромную армию, разгромил гуннов, а затем воздвиг поперек континента Великую стену. Могущество империи Цинь побудило кочевников сплотиться и попытаться перенять имперские порядки. Вождь гуннов, шаньюй Модэ c помощью китайских чиновников наладил систему учета населения и скота; он разделил население и войско на десятки, сотни и тысячи и установил жестокую дисциплину, при которой малейшее неповиновение каралось смертью. Созданная Модэ империя Хунну могла выставить на поле боя сто тысяч всадников, вооруженных тяжелыми луками. Это были прирожденные наездники, закаленные суровой степной жизнью и готовые идти на смерть по приказу своих командиров.

Во II веке до н. э. гунны овладели всей восточной частью Великой степи, а затем волной двинулись на запад. Спасаясь от страшных врагов, степные племена Средней Азии хлынули в Индию и в Иран, а гунны устроились на завоеванных ими просторах к северу от Тянь-Шаня. Но империя Хунну существовала недолго — вскоре она распалась, и степные роды снова сошлись в бесконечной войне. Эта война продолжалась до начала IV века, когда с востока пришли новые владыки степи, жужани. Опасность заставила гуннов объединиться, огромная орда поднялась и, уходя от врагов, двинулась в Европу. «[Они] сокрушают все, что попадает на пути», — писал римский историк[18]. Бежавшие от гуннов германские племена опрокинули пограничные укрепления Римской империи; города и села обратились в пепел, и Европа стала добычей варваров. «Смотри, сколь внезапно смерть осенила весь мир <…> — писал епископ Орент. — Те, кто сумели устоять перед силой, пали от голода. <…> В городах, деревнях <…> вдоль дорог и на перекрестках, здесь и там — повсюду смерть, страдания, пожарища, руины и скорбь. Лишь дым остался от Галлии, сгоревшей во всеобщем пожаре»[19].

Жужани, которые прогнали гуннов на запад, владели новым оружием, тактикой таранных атак. Таранная атака стала возможной благодаря появлению стремян, которые обеспечивали устойчивую посадку в седле. Одетые в стальные пластинчатые латы всадники жужаней атаковали, как средневековые рыцари — на галопе, с копьем, нацеленным на врага. В VI веке, следуя по дороге гуннов, одно из жужаньских племен, авары, ворвалось в Европу. Устроив свою ставку на Венгерской равнине, авары больше столетия опустошали своими набегами земли от Пиренеев до Босфора. Эти набеги заставили франков перенимать стремена, доспехи и таранную тактику аваров — так появилась первая рыцарская держава Европы, Империя Карла Великого.

Господство рыцарской конницы длилось в Европе почти семь веков — пока не наступило Новое время. На Востоке продолжалось соперничество рыцарей и конных лучников — но ударной силой была тяжелая кавалерия. В начале XII века тактика таранных атак стала оружием племенного союза чжурчженей. «В авангарде выставляют копьеносцев, которых называют „ин”, „стойкими”, — писал о чжурчженях китайский историк Сюй Мэн-синь. — Солдаты и их лошади одеты в латы»[20]. За копьеносцами, которые составляли около половины армии, следовали лучники, одетые в легкие панцири. Копьеносцы таранили строй противника, а лучники производили залп, ворвавшись в него на глубину ста шагов. Благодаря этой новой тактике чжурчжени объединили под своей властью степные племена и в начале XII века после кровопролитной войны завоевали Северный Китай.

Чжурчжени создали «Золотую империю» Цзинь, организованную по образцу империи Цинь Шихуана. Население было разделено на десятки и сотни, объединенные круговой порукой, в армии была установлена суровая военная дисциплина. «Золотая империя» была самым мощным государством тогдашнего мира: ее население составляло более 50 миллионов человек, а армия состояла из 275 тысяч тяжеловооруженных всадников-рыцарей. Это были профессиональные воины, находившиеся на содержании государства; каждый воин имел оруженосца, и даже оруженосцы были одеты в латы.

Кочевые племена, жившие севернее Великой стены, считались данниками «Золотой империи», но императоры обращали мало внимания на происходившие в степи события. Как сто и двести лет назад, там шла непрерывная война племен, и кочевники истребляли друг друга в кровавых битвах. В 1206 году после долгих войн хан монголов Тэмуджин объединил племена восточной части Великой степи и был провозглашен Чингисханом. По образцу империи Цзинь Чингисхан разделил народ и войско на десятки, сотни и тысячи, связанные круговой порукой; если из десятка воинов бежал один человек, то казнили весь десяток. Монголы отказались платить дань «Золотой империи», что означало войну. В сентябре 1211 года войска Чингисхана встретились в битве у крепости Хуйхэпху с рыцарской армией Цзинь. Это была самая грандиозная и кровопролитная битва Средних веков; по китайским источникам, численность цзиньской армии составляла около 400 тыс. всадников и пехотинцев. Монголов было не более 100 тыс. — тем не менее армия «Золотой империи» была наголову разбита и практически уничтожена. «Пошло такое истребление, что кости трещали, словно сухие сучья», — говорит «Сокровенное сказание». Убитых было столько, что «степи стали издавать зловоние»[21].

Затем последовала та страшная катастрофа, о которой писали современники: «Наверное люди до скончания века не увидят больше такого события…». Монголы истребляли всех — «и даже беременным вспарывали животы». «Везде были видны следы страшного опустошения, кости убитых составляли целые горы: почва была рыхлой от человеческого жира, гниение трупов вызывало болезни»[22]. В 1220 году орда обрушилась на Среднюю Азию, все сопротивлявшееся подвергалось «всеобщей резне» (перс. «катл-и амм»). Это был обычай монголов, воевавших в земледельческой стране так же, как они воевали в степи. «[Чингисхан] отдал приказ, — писал персидский историк Рашид ад-дин, — чтобы убивали всякое живое существо из любого рода людей и любой породы скотины, диких животных и птиц, не брали ни одного пленного и никакой добычи...»[23]. По свидетельству летописцев, в окрестностях Герата было истреблено полтора миллиона жителей; в Нишапуре «не осталось ни одной стоящей стены».

Монголы с легкостью уничтожали армии могущественных империй; их военное превосходство было колоссальным — но чем оно объяснялось? Ответ на этот вопрос был одной из задач посольства, направленного римским папой ко двору монгольского хана. Возглавлявший это посольство ученый монах Плано Карпини оставил подробное описание оружия и тактики монголов.

«Оружие же все по меньшей мере должны иметь такое, — писал Плано Карпини, — два или три лука, или по меньшей мере один хороший, и три больших колчана, полных стрелами, один топор и веревки, чтобы тянуть орудия. Богатые же имеют мечи, острые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые. <…> Некоторые имеют латы… Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча. <…> Надо знать, что всякий раз, как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают вспять к своим; и они это делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду…» Плано Карпини описывает стрелковую тактику монголов: «…надо знать, что если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой»[24].

С выводами Плано Карпини перекликается свидетельство армянского царевича Гайтона. «С ними очень опасно начинать бой, — рассказывал Гайтон в 1307 году, — так как даже в небольших стычках с ними так много убитых и раненых, как у других народов в больших сражениях. Это является следствием их ловкости в стрельбе из лука, так как их стрелы пробивают почти все виды защитных средств и панцирей… (курсив мой. — С. Н.) В сражениях в случае неудачи отступают они в организованном порядке; преследовать, однако, их очень опасно, так как они поворачивают назад и умеют стрелять во время бегства и ранят бойцов и лошадей. Как только видят они, что противник при преследовании рассеялся и его ряды пришли в беспорядок, поворачивают они опять против него и таким образом достигают победы»[25] (курсив мой. — С. Н.).

«В битвах с врагом берут [они] верх вот как, — свидетельствует Марко Поло, — убегать от врага не стыдятся; убегая, поворачиваются и стреляют из лука. Коней своих приучили, как собак, ворочаться во все стороны. Когда их гонят, на бегу дерутся славно да сильно, так же точно, как бы стояли лицом к лицу с врагом; бежит и назад поворачивается, стреляет метко, бьет и вражеских коней и людей; а враг думает, что они расстроены и побеждены, и сам проигрывает, оттого что и кони у него перестреляны, да и людей изрядно перебито. Татары, как увидят, что перебили и вражьих коней, и людей много, поворачивают назад и бьются славно, храбро, разоряют и побеждают врага. Вот так-то побеждали они во многих битвах и покоряли многие народы»[26].

В «Великой хронике» Матфея Парижского многократно повторяются свидетельства разных авторов о том, что монголы «несравненные лучники», «удивительные лучники», «отличные лучники». Один из венгерских епископов подчеркивает, что монголы более искусные лучники, чем венгры и половцы, и что «луки у них более мощные»[27]. Фома Сплитский, описывая осаду Пешта, свидетельствует, что «смертоносные татарские стрелы разили наверняка. И не было такого панциря, щита или шлема, который не был бы пробит…»[28]. «Говорят, что стреляют они дальше, чем другие народы, — писал венгерский монах Юлиан около 1240 года. — При первом столкновении на войне стрелы у них, как говорят, не летят, а ливнем льются. Мечами и копьями, они, по слухам, бьются менее искусно»[29].

Таким образом, свидетельства источников сходятся на том, что монголы уклонялись от ближнего боя, что они были сильны главным образом в стрелковом бою. Монголы были прекрасными лучниками, они выпускали тучи стрел, которые летели дальше, чем у других народов, и ударяли с такой силой, что убивали лошадей и пробивали доспехи всадников. Монголы обладали необычно мощными луками, которые к тому же позволяли поддерживать высокий темп стрельбы, — такой вывод следует из свидетельств современников.

Обратимся теперь к свидетельствам археологии. Вторая половина XX века ознаменовалась рядом выдающихся открытий российских археологов, благодаря которым была воссоздана картина развития средневековых культур кочевников Центральной Азии. Одним из результатов этих исследований было получение данных о появлении в период, непосредственно предшествующий началу монгольских завоеваний, нового типа лука. Ранее в степях преобладали однотипные гуннские луки, но затем на основе этой конструкции появилось множество новых вариантов. В борьбе с латной конницей степные лучники пытались усилить свое оружие, и к началу II тысячелетия многие племена имели несколько разных типов лука. Однако, как доказывает Д. Г. Савинов, «лука универсального типа, обычно называемого монгольским, в это время еще не было»[30]. Отбор новых конструкций продолжался вплоть до XII века, когда вместе с монголами на арену истории вышел монгольский лук. Этот лук отличался от гуннского лука тем, что имел не боковые, а одну фронтальную костяную накладку, игравшую принципиально иную роль: она не лишала участок кибити упругости, а, наоборот, увеличивала упругость, добавляя к рефлекторному усилию деревянной основы усилие расположенной по центру лука костяной пластины. При небольших размерах (около 120 см) монгольский лук был вдвое мощнее гуннского лука: по данным китайских источников, сила натяжения монгольского лука составляла не менее 10 доу (66 кг)[31].

Небольшие размеры монгольского лука делали его удобным для конного лучника; это позволяло точнее прицеливаться и вести стрельбу в высоком темпе — до 10 — 12 выстрелов в минуту. Ю. С. Худяков сравнивает военный эффект появления монгольского лука с эффектом другого фундаментального открытия — появления автоматического оружия в XX веке. Скорострельность монгольского лука имела не меньшее значение, чем его мощность, она позволяла монгольским воинам сокращать дистанцию боя, давала им уверенность в том, что противник не устоит перед «ливнем стрел»[32].

Новому луку соответствовал новый тип стрел. В монгольское время получили преобладание стрелы с плоскими наконечниками в форме лопатки или трилистника — так называемые «срезни». Большинство плоских стрел имело ширину пера до 25 мм и вес до 15 г, они не очень отличались по весу от наконечников, применявшихся прежде. Однако наряду с обычными «срезнями» довольно часто встречались огромные наконечники длиной до 15 см, шириной пера в 5 см и весом до 40 г. При обычном соотношении веса наконечника и стрелы стрела с таким наконечником должна была весить 200 — 280 г. Тяжелые стрелы были еще одним свидетельством мощи монгольского лука; они обладали огромной убойной силой и предназначались для поражения лошадей[33].

Согласно Ю. Чамберсу, дальность стрельбы из монгольского лука достигала 320 м[34]. В Эрмитаже хранится каменная стела, найденная близ Нерчинска; надпись на этой стеле говорит о том, что когда в 1226 году Чингисхан устроил праздник по поводу одной из своих побед, победитель в соревновании стрелков Есугей Мерген пустил стрелу на 335 алда (538 м)[35]. Однако на таком расстоянии было практически невозможно попасть в цель, и прицельная дальность стрельбы была гораздо меньше; она составляла 160 — 190 м. Впрочем, реальное преимущество более мощного лука состояло не в его дальнобойности, а в том, что он позволял использовать более мощную стрелу, пробивающую доспехи[36]. По мощи лук не уступал аркебузам, а по скорострельности намного превосходил их — однако научиться стрелять из лука было намного сложнее, чем научиться стрелять из аркебузы. Луки монгольского типа требовали необычайно сильных рук: император Фридрих II отмечал, что у монголов «руки сильнее, чем у других людей», потому что они постоянно пользуются луком[37]. Плано Карпини свидетельствует, что монголы с трехлетнего возраста учили своих детей стрелять из лука, постепенно увеличивая его размеры[38]. Таким образом они наращивали мускулатуру рук и отрабатывали механизм стрельбы на уровне условных рефлексов. Более мощный лук требовал от стрелка особых физических и психологических, качеств, и должно было пройти немало времени, прежде чем монголы освоили новое оружие. Воинам других народов было чрезвычайно трудно научиться хорошо стрелять из монгольского лука — даже если бы он достался им в качестве трофея. Арабский автор, писавший в XV веке наставления по стрельбе из лука, отмечал, что в его время (спустя столетие после падения монгольского владычества в Персии) многие секреты стрельбы были уже утеряны[39].

Еще сложнее было наладить производство луков монгольского типа. Изготовление сложносоставных луков требовало большого мастерства. Слои дерева, костяные накладки и сухожилия склеивали под сильным прессом, после чего лук подвергался длительной просушке, иногда в течение нескольких лет. Окончание изготовления лука сопровождалось специальными церемониями. Мастера по изготовлению луков пользовались большим уважением, и даже великий хан оказывал им почести[40].

Новое оружие требовало применения тактики, которая обеспечила бы использование всех его преимуществ. Это была тактика уклонения от ближнего боя, обстрел противника из луков, который мог продолжаться несколько дней. Монголы мчались вдоль фронта противника, поливая его дождем стрел; если же противник переходил в атаку, то они обращались в мнимое бегство, но во время этого «бегства» лучники, обернувшись назад, расстреливали своих преследователей и их лошадей. Мощный лук и тяжелые стрелы позволяли убивать лошадей — и, действительно, источники свидетельствуют, что поражение лошадей было едва ли не главным элементом этой тактики. Если же противник упорно держался на своей укрепленной позиции, то в атаку шел полк «мэнгэдэй» — что означает «принадлежащие богу», то есть «смертники». Задача «мэнгэдэй» состояла в том, чтобы завязать ближний бой, а затем симулировать бегство и все-таки вынудить противника преследовать лучников. Когда в ходе преследования противник расстраивал свои ряды, он подвергался внезапному фланговому удару «засадного полка»[41]. Как свидетельствует «Сокровенное сказание», именно таким образом была одержана решающая победа в битве при Хуйхэпху[42].

Полное преобладание у монголов стрелковой тактики еще более оттеняется тем обстоятельством, что, по свидетельству Плано Карпини, лишь богатые воины имели мечи или сабли. Сабля была оружием противников монголов, тюрок, и со временем она распространилась среди монголов, но это распространение было довольно медленным. Монгольский лук в конечном счете оказался эффективнее тюркской сабли. Хотя сабельная тактика египетских мамлюков дала им победу в битве при Айн-Джалуте, в других сражениях мамлюки терпели поражения. Так, по свидетельству армянского историка Нарсеса Палиенца, в большой битве при Джебель-ас-Салихийе сражалось 50-тысячное монгольское войско под предводительством самого владыки Ирана Газан-хана — и при этом у монголов «кроме стрел, не было ничего другого». Египетский султан Насер рассчитывал без труда одолеть монголов в ближнем бою, когда они израсходуют свои стрелы. Однако «затемнилось солнце от них, а люди оказались в тени от густоты стрел. Этими стрелами войско султана было разбито и обращено в бегство»[43].

«Монгольские полководцы стремились к решительному столкновению с противником, — пишет Ю. С. Худяков. — Вера в свою непобедимость была столь велика, что они вступали в бой с превосходящими силами неприятеля, стараясь подавить его сопротивление массированной стрельбой»[44].

Монголы одерживали победы, но война в Китае затянулась на 25 лет. Могущественная «Золотая империя» выставляла на поле боя новые и новые армии. Летописи с ужасом повествуют о том, как монголы сгоняли в одно место сотни тысяч крестьян и устраивали всеобщую резню, — «земля на десятки ли была устлана трупами». В 1233 году пал Кайфын — последняя столица Цзинь; по свидетельству очевидцев, огромный город горел больше месяца.

Испепелив Северный Китай, волна монгольского нашествия повернула на запад. В 1236 году вооруженная смертоносными луками орда кентавров подошла к границам Киевской Руси. Через пять лет все было кончено — Киевской Руси не стало. Только на севере, в лесах за Окой, сохранилось несколько русских княжеств, а южнее Оки теперь простиралась область татарских кочевий — «Дикое поле».

В начале 1241 года орда Бату-хана, оставив после себя тлеющие развалины, ушла в Польшу и Венгрию. 9 апреля монголы встретились с польскими и немецкими рыцарями у силезского городка Легница. Монгольские стрелы еще раз «затмили солнце»; около 40 тыс. поляков и немцев остались на поле сражения; после боя победители для подсчета отрезали уши убитым и наполнили ими десятки мешков. Через два дня на Венгерской равнине у реки Шайо основные силы орды встретились с 60-тысячным войском венгерского короля Белы IV. Монгольские отряды со всех сторон окружили колонну венгерских рыцарей, на расстоянии обстреливая ее из луков и уклоняясь от контратак. Стрелы пробивали кольчуги и панцири; стрелы падали так густо, как будто шел снег. Агония венгерской армии продолжалась шесть дней, и лишь немногие израненные воины вернулись к венгерской столице Пешту. Бела IV бежал в Германию и рассказал об истреблении венгров, о гибели городов и сел; Германию охватила паника, тысячи людей молились в церквях: «Господи, избави нас от ярости татар». Западную Европу спасло чудо: орда Бату-хана внезапно остановилась, собралась в огромную конную лаву и стремительно повернула назад — на восток. Где-то там, в далеких монгольских степях, умер Великий Хан, сын Чингисхана Угэдэй, — и Бату-хан возвращался назад, чтобы бороться за власть.

Европейские короли и князья с тревогой ожидали нового нашествия страшной орды.

Они каждый год ждали, что татары вернутся, — и, чтобы договориться с ними, римский папа послал в далекую Монголию своего посла Плано Карпини. Путь Плано Карпини пролегал через русские земли, и он неделями ехал по опустошенной равнине, среди пожарищ, где были только тела мертвых — и не сыскать живых. Папский посол аккуратно записывал все, что видел, и оставил наполненное ужасом описание конца Древней Руси. «Татары <…> произвели великое избиение в земле Руссии, — писал посол. — Они разрушили города и крепости и убили людей. <…> Когда мы ехали через их землю, мы нашли многочисленные головы и кости мертвых людей, лежащие на земле...»[45].

«История учит лишь тому, что она никогда ничему не научила народы», — писал Гегель[46]. Более того, в наше время принято считать, что история повествует о далеком и непонятном прошлом, что мир изменился и это пугающее прошлое никогда не вернется. Между тем очевидно, что люди не меняются так быстро, как меняется техника, что они подвержены тем же страстям, что тысячи лет назад, что одни из них любят мир, а другие по-прежнему любят войну. Многие из них обладают силой и любят добиваться своей цели насилием — так, как добивались своего варвары. Приходится признать, что варвары ХХ века превзошли жестокостью Чингисхана, — ведь в их распоряжении были отравляющие газы и напалм. После Хиросимы стало очевидно, что если в руки тех, кто привык убивать, попадет новое всесокрушающее оружие, это приведет к гибели цивилизации. Человечество уже имеет опыт подобного рода: появление тяжелой кавалерии привело к гибели цивилизации Древнего мира. Тысячу лет спустя катастрофа повторилась: создание монгольского лука означало гибель для половины человечества. Начались «темные века», когда люди жили среди развалин и летописцы боялись написать правду о том, что же произошло. И только сейчас историки начинают понемногу разбираться в причинах и следствиях, и может быть, мы все-таки сможем чему-то научиться у истории ушедших:

Тот не человек и не ученый,

Кто не хранит в своем сердце летописей прошлого.

Но тот, кто постиг историю ушедших,

Тот прибавил много жизней к своей[47].

Примечания

1. Цит. по: Козин Л. С. Сокровенное сказание. Т. 1. М.—Л., «Издательство АН СССР», 1941. Так же как в других известных исторических источниках, нумерация идет не по страницам, а по номерам параграфов.

2. Ад-Даджжал в мусульманской традиции соответствует антихристу, дьяволу у христиан. См.: Али-заде А. Исламский энциклопедический словарь. М., «Ансар», 2007, стр. 94.

3. «Тарих-ал-камиль», 1231 г. Цит. по: «Материалы по истории Азербайджана из Тарих-ал-камиль (полного свода истории) Ибн-ал-Асира». Баку, «АзФан», 1940, стр. 135 — 136.

4. Сюйцзюнь Баоци (род. ок. 1276 г.). Цит. по: «Татаро-монголы в Азии и Европе». М., «Наука», 1970, стр. 15.

5. «Тарих-ал-камиль» (1231 г.). Цит. по: «Материалы по истории Азербайджана…», стр. 136.

6. Ли Хуа. Плач на древнем поле сражений. Цит. по: «Китайская классическая проза». М., 1959, стр. 203.

7. Бань Гу. Хань Шу (ок. 88 г.). Цит. по: Таскин В. С. Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 2. М., «Наука», 1973, стр. 28.

8. Сыма Цянь. Ши цзи. Цит. по: Бичурин И. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1. М.—Л., «Издательство АН СССР», 1950, стр. 40.

9. «Сокровенное сказание», 254.

10. Там же, 139.

11. Сыма Цянь. Ши цзи (ок. 91 до н. э.). Цит. по: Бичурин И. Указ. соч., стр. 40.

12. Геродот (ок. 480 г.). Цит. по: Геродот. История в девяти книгах. Л., «Наука», 1972, стр. 202.

13. Рашид ад-дин (ок. 1307 г.). Цит. по: «Библиотека древних рукописей» <http://www.drevlit.ru>.

14. Аммиан Марцеллин (ок. 390 г.). Цит. по: Аммиан Марцеллин. Римская история. СПб., «Алетейя», 1994, стр. 494.

15. Аммиан Марцеллин. Указ. соч., стр. 491.

16. Там же.

17. «Вэй Ляо-цзы» (конец IV в. до н. э.). Цит. по: «Вэй Ляо-цзы. У-цзин. Семь военных канонов Древнего Китая». СПб., «Евразия», 2001, стр. 324.

18. Аммиан Марцеллин. Указ. соч., стр. 491.

19. Орент (ок. 420 г.). Цит. по: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., «Прогресс», 1992, стр. 21.

20. Сюй Мэн-синь (ок. 1140 г.). Цит. по: Воробьев М. В. Чжурчжени и государство Цзинь (Х в. — 1234 г.). М., «Наука», 1975, стр. 126.

21. «Сокровенное сказание», 247.

22. Беха ад-дин Руди (ок. 1220 г.). Цит. по: Кычанов Е. И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. М., 1973, стр. 107.

23. Рашид ад-дин (ок. 1307 г.). Цит. по: Рашид ад-дин. Сборник летописей. М., «Издательство АН СССР», 1946 , т. I, кн. 2, стр. 219.

24. Плано Карпини. История монгалов, именуемых нами татарами, 1247 г. Цит. по: «Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука». М., «Государственное издательство географической литературы», 1957, стр. 50 — 53, 62.

25. Цит. по: Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. 3. Л., 1971, стр. 78.

26. Марко Поло (ок. 1298 г.). Цит. по: Марко Поло. Путешествие. Л., «Гослитздат», 1940, стр. 65.

27. Матфей Парижский (ок. 1259 г.). Цит. по: Матфей Парижский. Великая хроника. — В кн.: «Русский разлив. Арабески истории. Мир Льва Гумилева». М., «Дик», 1997, стр. 268, 270, 277, 283, 287.

28. Фома Сплитский (ок. 1268 г.). Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. М., «Индрик», 1997, стр. 111.

29. Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII — XIV веков о татарах в Восточной Европе. — «Исторический архив», 1940, т. III, стр. 87.

30. Савинов Д. Г. Новые материалы по истории сложного лука и некоторые вопросы его эволюции в Южной Сибири. — В кн.: «Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии». Новосибирск, «Наука», 1981, стр. 155, 161.

31. Чжао Хун, 1221 г. Мэн-да бэй лу («Полное описание монголо-татар»). М., Наука, 1975, стр. 79; Кычанов Е. И. Чжурчжени в XI веке. — В кн.: «Сибирский археологический сборник». Новосибирск, 1966, стр. 277; Шавкунов В. Э. К вопросу о луке чжурчженей. — В кн.: «Военное дело древнего населения Северной Азии». Новосибирск, «Наука», 1987, стр. 200.

32. Худяков Ю. С. Вооружение кочевников Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху развитого Средневековья. Новосибирск, «Наука», 1997, стр. 124; Chambers J. The Devil’s Horsemen: The Mongol Invasion of Europe. N. Y., «Phoenix Press», 1974, р. 57.

33. Медведев А. Ф. Татаро-монгольские наконечники стрел в Восточной Европе. — «Советская археология», 1966, № 2, стр. 55; Киселев Г. В., Мерперт Н. Я. Железные и чугунные изделия из Кара-Корума. — В кн.: «Древнемонгольские города». М., «Наука», 1965, стр. 192 — 193; Медведев А. Ф. Ручное метательное оружие. Лук и стрелы, самострел VIII — XIV вв. (Свод археологических источников) Выпуск Е1-36. М., «Наука», 1966, стр. 52, 73, 75; Худяков Ю. С. Вооружение центрально-азиатских кочевников в эпоху раннего и развитого Средневековья. Новосибирск, «Наука», 1991, стр. 122 — 123.

34. Chambers J. Op. cit., р. 55 — 57.

35. McLeod W. The Range of the Ancient Bow. — «Phoenix», 1965. Vol. 19, N. 1, р. 9; Lhagvasuren G. The stele of Chinggis Khan. Цит. по: <http://www.atarn.org/mongolian/mongol_1.htm>.

36. Paterson W. F. The Archers of Islam. — «Journal of the Economic and Social History of the Orient», 1966. Vol. 9, р. 83.

37. Матфей Парижский. Великая хроника…

38. Путешествие в восточные страны… стр. 36.

39. Медведев А. Ф. Ручное метательное оружие… стр. 14, 31, 32.

40. Ермолов Л. Б. Сложносоставной монгольский лук. — «Сборник музея антропологии и этнографии», 1987, вып. XLI, стр. 153, 154; Маркевич В. Е. Ручное огнестрельное оружие. СПб., «Полигон»,1994, стр. 22.

41. Chambers J. Op. cit., р. 64 — 66.

42. «Сокровенное сказание», 247.

43. Нaрсес Палиенц. Летопись. Первая четверть XIV в. Цит. по: «Армянские источники о монголах». М., «Издательство восточной лититературы», 1962, стр. 98 — 99.

44. Худяков Ю. С. Вооружение кочевников Южной Сибири… стр. 136.

45. «Путешествие в восточные страны...», стр. 46 — 47.

46. Всемирная энциклопедия афоризмов. Собрание мудрости всех народов и времен. М., АСТ, 2010, стр. 11.

47. Ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манкбурны (ок. 1232 г.). Цит. по: Ан-Насави. Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны. Баку, «Элм», 1973, стр. 42.

Опубликовано в журнале «Новый Мир» 2013, №7

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Просто умоляю - НИКОГДА не читайте этого автора.

Он - как тот пострел, который везде поспел! Китайского и монгольского не знает, ловит крошки из поп-статей.

(Saygo @ Сегодня, 06:38)

Копьеносцы таранили строй противника, а лучники производили залп, ворвавшись в него на глубину ста шагов.

Неверный перевод - еще Таскин указывал на дефективность текста. Имеется в виду, что лучники стреляли на расстояние менее 100 шагов. Какой шаг - мерный (1,6 м.) или обычный (ок. 0,8 м.) имеется в виду - в таких случаях всегда сложно определить.

(Saygo @ Сегодня, 06:38)

по данным китайских источников, сила натяжения монгольского лука составляла не менее 10 доу (66 кг)[31].

Мда, понеслась душа по кочкам!

"10 доу" говорили о луках чжурчжэней. Чему тот доу был равен - никто не знает. Мы с Стивеном Сэлби (уж явно в луках этот человек авторитетней Нефедова не только на локальной площадке, но и в мировом масштабе) обсуждали этот вопрос и к единому мнению так и не пришли.

(Saygo @ Сегодня, 06:38)
Если же противник упорно держался на своей укрепленной позиции, то в атаку шел полк «мэнгэдэй» — что означает «принадлежащие богу», то есть «смертники». Задача «мэнгэдэй» состояла в том, чтобы завязать ближний бой, а затем симулировать бегство и все-таки вынудить противника преследовать лучников. Когда в ходе преследования противник расстраивал свои ряды, он подвергался внезапному фланговому удару «засадного полка»[41]. Как свидетельствует «Сокровенное сказание», именно таким образом была одержана решающая победа в битве при Хуйхэпху[42].

1) откуда такое чудное определение "мэнгэдэй"?
2) откуда такое слово вообще взялось?
3) где в параграфе 247 "ССМ" (как по ссылке 42) говорится о "битве при Хуйхэпху"?

§ 247. Затем, в год Овцы, Чингис-хан выступил в поход против народа Китад. После занятия Фу-чкоу и переправы через Хунегенский перевал (Ехулин, в 30 ли к западу от Калгана) он занял Сюнь-дэ-фу и выслал далее передовой отряд под командою Чжебе и Гунгунека. Достигнув Чабчияла (Цзюй-юн-гуань), который оказался сильно укрепленным, Чжебе отступил с намерением вызвать этим способом выступление неприятеля и дать ему бой. Заметив его отступление, Китадское войско на самом деле двинулось его преследовать, выступив из крепости и запрудив до самой горы всю долину реки. Между тем Чжебе, дойдя до Сюнь-дэ-фуского мыса, повернул обратно и стремительной лавиной обрушился на рассыпавшегося в беспорядке неприятеля. В это время на Китадцев вслед за Чжебе ударил с главными силами Чингис-хан и погнал их. Он разбил самые лучшие части неприятельского войска, состоявшие из Хара-Китадцев, Чжурчедов и Чжуинцев. Тут до самого Чабчияла пошло такое истребление, что кости трещали словно сухие сучья. Когда Чжебе взял крепость Чабчиял и перешел перевал, Чингис-хан расположился лагерем в Ширадеке (совр. Нань-коу). Он осадил Чжунду (совр. Пекан или Бей-пин), а для осады других городов послал особые отряды. Чжебе был отряжен для осады Дун-чана (Дун-цзин, т.е. Восточная столица). Подойдя к Дун-чану и осадив его, Чжебе в виду невозможности его прямого захвата, отступил на расстояние в шесть суток пути, внезапно повернул назад и, пройдя это расстояние ускоренным ходом, при заводных конях, захватил город Дун-чан внезапным нападением.

(Saygo @ Сегодня, 06:38)

Однако на таком расстоянии было практически невозможно попасть в цель, и прицельная дальность стрельбы была гораздо меньше; она составляла 160 — 190 м. Впрочем, реальное преимущество более мощного лука состояло не в его дальнобойности, а в том, что он позволял использовать более мощную стрелу, пробивающую доспехи[36]. По мощи лук не уступал аркебузам, а по скорострельности намного превосходил их — однако научиться стрелять из лука было намного сложнее, чем научиться стрелять из аркебузы.

1) 160-190 м. являются дистанцией, на которой, по мнению прекрасного лучника-практика Сэлби, попасть можно только в плотную фалангу, причем случайно.
2) про эксперименты при стрельбе по фаланге я неоднократно цитировал изданные в "Храме Окса" Б.А. Литвинского данные американской баллистической лаборатории - будет интересно - найду.
3) какие доспехи пробивал лук? Археологи находят массу чжурчжэньских панцирей - надсечка на пластине, не более того. Кольчугу на ДВ не носили en masse. Колчанный набор, опять-таки, процентов на 70 состоял из небронебойных стрел разных типов.
4) а как он рассчитал, чему был равен выстрел лука? Какой аркебузе? И как же его выстрел мог быть равен по мощи, если начальные скорости на порядки различаются?

(Saygo @ Сегодня, 06:38)

Человечество уже имеет опыт подобного рода: появление тяжелой кавалерии привело к гибели цивилизации Древнего мира. Тысячу лет спустя катастрофа повторилась: создание монгольского лука означало гибель для половины человечества.

А у нас что, древний Рим был сокрушен конниками-латниками? Бред.

(Saygo @ Сегодня, 06:38)

Полное преобладание у монголов стрелковой тактики еще более оттеняется тем обстоятельством, что, по свидетельству Плано Карпини, лишь богатые воины имели мечи или сабли. Сабля была оружием противников монголов, тюрок, и со временем она распространилась среди монголов, но это распространение было довольно медленным. Монгольский лук в конечном счете оказался эффективнее тюркской сабли. Хотя сабельная тактика египетских мамлюков дала им победу в битве при Айн-Джалуте, в других сражениях мамлюки терпели поражения. Так, по свидетельству армянского историка Нарсеса Палиенца, в большой битве при Джебель-ас-Салихийе сражалось 50-тысячное монгольское войско под предводительством самого владыки Ирана Газан-хана — и при этом у монголов «кроме стрел, не было ничего другого».

Чушь собачья. Читайте Рашид ад-Дина, а не армянских сказочников. Все было. Вопрос в том, что такое массовое и эффективное применение луков было незнакомо в регионе (они уже подзабыли первые годы сельджукского вторжения) и в первую очередь отмечалось именно это - летящие дождем стрелы (хотя чаще монголы били прямым выстрелом, метров с 20-30, прорываясь к строю противника и тут же уходя обратно - т.н. "колесо").

В общем, такую чушь не читайте. Лучше читайте Худякова, который прямо указывает, что монгольский лук был менее дальнобойным, чем гуннский, но был разработан как раз для скоростной стрельбы на среднюю и короткую дистанцию (см. Ю.С. Худяков "Свистящие стрелы Модэ").

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Чжао Хун о луках монголов:

[Усилие, требующееся для натягивания тетивы] лука, непременно бывает свыше одной [единицы] ши 549.

Примечание 549, составленное Н.Ц. Мункуевым:

549. Ши — мера объема, которая при Цзинь составляла приблизительно 66,41 л (У Чэн-ло, Чжун-го ду-лян хэн ши (“История мер и весов Китая”), Шанхай, 1957, стр. 58). Она служила для измерения сыпучих тел и поэтому становилась определенной весовой единицей. Усилие, требовавшееся для полного натягивания тетивы лука, измерялось в ши (или дань). О самострелах, применявшихся в древнем Китае, В.С. Таскин пишет: “Самострел состоял из лука, прикрепленного к прикладу с спусковым механизмом и стременами для yпоpa ногой при натягивании тетивы. Усилие, требовавшееся для приведения самострела в боевое положение, исчислялось в данях, причем по свидетельству Сюнь-цзы имелись самострелы, для которых это усилие равнялось 12 даням, что при значении одного даня 29 кг 960 г (Л.С. Переломов, Империя Цинь, стр. 147) дает в переводе на современные меры 359,5 кг” (В.С. Таскин, Китайские сведения о сюнну, канд. дисс., 1968, стр. 27).

Итак, весовое значение "дань", используемое для измерения силы натяжения лука - почти 30 кг. Это традиционная мера, она будет использоваться и в дальнейшем, несмотря на увеличение веса "дань" для других целей.

Реальные образцы монгольских луков дают разброс от 28 до 33 кг.

А Нефедов, носящийся с идеей "абсолютного изобретения" (каждый народ, мол, возвысился благодаря своему "абсолютному изобретению", у монголов это был вундер-лук) попутал банально объем 66 л., слова 10 доу и монголов с чжурчжэнями.

Вот что писал Хуан Байцзя о пересчете дань в ли:

В древности использовали дань 13 чтобы измерить [силу натяжения] лука, теперь используют ли. 1 ли весит 9 цзинь 14 и 4 лян 15.

Бичурин о том, какие луки применяли маньчжуры:

Лучной остов делается из ильма и обстроганного бамбука; длиною в 3 7/10 фута; внутри выклеивается воловьим рогом, на лицевой стороне жалами и сверху берестою. Степепи упругости в луке называются силами, и зависят от количества жил с клеем. На лук от одной до трех сил употребляется восемь лан жил и пять лан клея. На лук от 16 до 18 сил употребляется 38 лан жил и 14 лан клея. Стрелы делаются из березового или ивового дерева длиною в три фута.
Испытание в военной гимнастике заключается:

а) В конном стрелянии из лука. Для конного стреляния из лука ставят три соломенных снопа, в 175 футах один от другого. В двукратный бег мимо сих снопов на лошади пускают шесть стрел, и еще одну стрелу в земляной болванчик. Попасть в сноп тремя стрелами считается достаточным.

б) В пешем стрелянии из лука. Для пешего стреляния из лука ставят холщевую мишень вышиною в 5 1/2, шириною в 2 1/2 фута. Перестрел полагается во 175 футов. Испытываемые становятся по 10-ти человек в ряд; каждый из них должен пустить шесть стрел, из коих двумя попасть в цель считается достаточным. Для конного стреляния берут лук в три силы (самый слабый), а для пешего в пять сил. В пешем стрелянии требуется попасть в самый центр мишени; кто обвысит или обнизит, считается промахом.

в) В ловкости и силе. Ловкость и сила показываются в натягивании тугого лука, в действовании огромным мечом и поднимании камня. Лук есть восьмисильный, десятисильный, двенадцатисильный. Меч есть в 80, 100 и 110 гинов (27 1/2 гинов составляют русский пуд, или 40 фунтов.). При испытании в ловкости и силе лук должно натянуть вполне, мечом сделать несколько приемов, а камень приподнять на фут от земли. Сделать одно или два из сих считается достаточным.

Ли - это и есть сила. Цзинь - примерно 600 гр. Лян - 37 гр. Считайте, что и как. У маньчжуров огромная масса конницы из монголов. Луки аналогичные.

Только тут не бред, а реальные наблюдения и факты.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Чжан Гэда @ Авг 10 2013, 10:41)
Просто умоляю - НИКОГДА не читайте этого автора.

Попытка объяснить экспансию того или иного народа внедрением революционного новшества, дающего бонусы при столкновении с противником страдает поверхностным подходом. Этим можно объяснить победу над противником, находящимся на более низкой ступени развития. В Австралии у англичан с аборигенами особых проблем не было а в Новой Зеландии им пришлось вести жестокие войны.

Однако вернёмся в двенадцатый век.
Инки приступили к созданию империи. Не имея явного преимущества в вооружении. Не имея транспорта, они воевали в горной местности и достигли успехов соизмеримых с монгольскими. Остановить их смогли только мапуче.
Полиезийцы не знали металла, керамики, ткачества, но это не остановило их. Достаточно померить расстояние от Гавайев до Новой Зеландии и от острова Пасхи до атоллов к северу от Соломоновых островов.
Эвены и эвенки распространились от Енисея до Камчатки.

Можно привести ещё много менее выразительных примеров.
Одни народы, о существовании которых мало кто знал, доставали свои томагавки и становились на тропу войны, расселялись на обширных территориях, создавали великие империи.
Другие, многочисленные и могучие, бесследно исчезали под их натиском, приходя в полное ничтожество.
Дикари ацтеки создали свою империю, могучие тольтеки бесследно исчезли.
Микронезийцы освоили обширные территории, правда скромнее чем полинезийцы, в то время как чаморро и белау продолжали отсиживаться на своих островах.
Анатолийские тюрки приступили к созданию империи, арабы, покорившие до того полмира, наблюдали за этим со стороны.

Попутно могло совершенствоваться оружие, изобретаться новая тактика, создаваться новая религия, но всё это явления вторичного порядка.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Однако основной причиной Великих переселений народов были климатические изменения.

Именно эти переселения можно называть Великими.

К сожалению под этим углом зрения на исторические события мало кто обращает внимание, а напрасно.

Засуха семнадцатого века была не очень, чтобы очень, можно упомянуть разве что Ногайскую орду.

Засуха десятого века была более масштабной. А ведь была ещё и засуха третьего века.

Хотелось бы общими усилиями насобирать побольше информации о всяческих климатических выкрутасах и воздействии их на этнические процессы.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Снова заведу свою волынку о том, что в основе всех нашествий и переселений лежит не климат и не оружие, а изменения в экономике. То есть, хотя в каждом из них и есть элемент случайности, все они, в основе своей, закономерны.

Рашид ад-Дин (конец XIII века) пишет, что монголы стали степняками относительно недавно. В начале XIII века процесс их выхода из леса в степь ещё не был завершён. Объединение монгольских (а затем и тюркских) племён Чингис-ханом было первой попыткой монголов заявить о себе, как о самостоятельной политической силе. И попытка эта оказалась весьма удачной.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(muarrih @ Ноя 29 2013, 20:38)
Снова заведу свою волынку о том, что в основе всех нашествий и переселений лежит не климат и не оружие, а изменения в экономике. То есть, хотя в каждом из них и есть элемент случайности, все они, в основе своей, закономерны.
Рашид ад-Дин (конец XIII века) пишет, что монголы стали степняками относительно недавно. В начале XIII века процесс их выхода из леса в степь ещё не был завершён. Объединение монгольских (а затем и тюркских) племён Чингис-ханом было первой попыткой монголов заявить о себе, как о самостоятельной политической силе. И попытка эта оказалась весьма удачной.

Переубеждать бессмысленно? bang.gif

russian.gif
Наступила засуха, не чем стало кормить и поить скот. Это изменение в экономике вынудило кочевников переселиться в более благоприятные для проживания места.
А в это время в более благоприятных местах тоже наступила засуха, урожаи погибли на корню, народ с голоду мрёт, армию кормить не чем, разбежалась. Вот такие вот изменения в экономике.
А тут ещё кочевники обнаглели. Раньше только набеги совершали, пожгут, пограбят и назад убираются, а теперь со своими стадами насовсем переселились. Понаехали тут. Что то там у них в экономике изменилось наверное.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Рекуай @ Вчера, 23:51)
Переубеждать бессмысленно?

Не бессмысленно, если осмысленно.
Есть ли в источниках какие-либо упоминания о засухе в Монголии начала 13 века? Или какие-то данные климатологии на этот счёт? Словом, что-нибудь, что подтверждало бы, что монголов погнала в дальнюю дорогу бескормица?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Засуха была в десятом веке.

"В последний период царствования династии Тан наблюдалось ослабление центральной власти и усиление провинциальных военных губернаторов, которые стали вести себя почти как независимые правители. Некомпетентность императоров и коррупция среди чиновников в сочетании с неблагоприятными природными условиями — засухами и голодом — послужили причиной ряда восстаний. Окончательно господство династии было подорвано восстанием под предводительством Хуан Чао и его последователей и борьбой между различными группировками господствующего класса. Повстанцы захватили и разграбили обе столицы, Чанъань и Лоян. Подавление восстания заняло свыше 10 лет, но династия уже не смогла оправиться от такого удара. Последнего императора династии Ли Чжу сверг в 907 г. военачальник Чжу Вэнь, в прошлом один из руководителей крестьянских повстанцев, изменивший Хуан Чао и перешедший на сторону династии Тан. Чжу Вэнь учредил новую династию Поздняя Лян и принявший храмовое имя Тайцзу (太祖 Tàizǔ). Переворот Чжу Вэня ознаменовал начало периода Пяти династий и десяти царств (907—960)."

" С 907 по 1125 год существовало киданьское государство Ляо, управляемое кланами Елюй и Сяо. Протянувшись от Японского моря до Восточного Туркестана, империя Ляо стала наиболее могущественной державой Восточной Азии."

"Чжурчжэни (чжуличжэнь, нюйчжэнь, нюйчжи, кит. трад. 女眞, упр. 女真, пиньинь: nǚzhēn) — племена, населявшие в X-XV вв. территорию Маньчжурии, Центрального и Северо-Восточного Китая, Северной Кореи и Приморского края."

При засухах наблюдается тенденция переселений, например чжурчжэни с берегов Среднего Амура переселились далеко на юг.

Аналогично венгры переселились на Среднедунайскую равнину, сельджуки в Иран, тольтеки на земли майя, курыкане с Байкала уплыли вниз по Лене.

Арабы отправились повторно завоёвывать Магриб...

Наверное были и другие великие переселения народов на которые мало обращали внимание.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Рекуай @ Вчера, 23:51)
Наступила засуха, не чем стало кормить и поить скот.

"Откуда дровишки? - Сарай разобрали..." (с)

Узнаю бредни гумилева о засухе. Их Таскин лет 40 назад закопал очень глубоко и поставил камень сверху с надписью: "Лёва, не лезь туда, где ни шиша не смыслишь".

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Рекуай @ Сегодня, 11:49)
Засуха была в десятом веке.

А нашествие в тринадцатом.
Причинно-следственной связи никакой.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Засуха пришла, вызвала великие переселения народов, затем климат нормализовался. Переждавшие трудные времена в оазисах, народы вновь заселили, ставшие благоприятными, степи.

В это же время в Гренландии климат потеплел, что позволило викингам успешно заниматься сельским хозяйством. Стоило только климату нормализоваться, как их сменили эскимосы иннуиты. В Исландии викингам с большими потерями удалось пережить суровые времена.

События двенадцатого и последующих веков не имеет к изменениям климата ни какого отношения.

Наступила смена эпох, охватившая большую часть континентов. Настал период всеобщей экспансии.

В Океании полинезийцы и микронезийцы заселили практически все острова.

В Америках широко расселились арауканы (мапуче), тупи (гуарани), карибы.

Инки и ацтеки преступили к созданию своих империй.

Алгонкины, ирокезы и мускоги на западе, атапаски (апачи), эскимосы иннуиты на северо-востоке.

В Восточной Азии пришли в движение чукчи и коряки оленеводы, эвены (эвенки), айны, могнолы, тайцы заселили Юго Восточную Азию.

В западной зоне Евразии сложились литовцы, русские и турки (османы)

В Африке бурные события потрясали Эфиопию. Пришли в движение нилоты, восточные и юго восточные банту, мали.

Не затронутыми бурными событиями этногенетических процессов оказались Западная Европа и Северная Африка, Индонезия, Австралия и Микронезия. Южная Азия, западные районы Северной и центральные районы Южной Америки.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пересказ гумилевских бредней неинтересен даже сам по себе.

Где доказательства засух в указанные периоды?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Чжан Гэда @ Сегодня, 12:32)
Где доказательства засух в указанные периоды?

Например.
Арабатская стрелка
Ю. Шутов Симферополь Издательство "Таврия" 1983

...позволило сделать вывод о том, что преграды, т. е. песчаной косы между Сивашом и Азовским морем, тогда не было, следовательно, время образования Стрелки должно совпадать с моментом исчезновения зеленых и появления серых илов. Ученые подсчитали, что формирование Арабатской стрелки происходило в 1100-1200
гг.

http://azov.tv/arabat5.html
Арабатской стрелке всего 800-900 лет.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Gurga @ Сегодня, 16:06)
позволило сделать вывод о том, что преграды, т. е. песчаной косы между Сивашом и Азовским морем, тогда не было, следовательно, время образования Стрелки должно совпадать с моментом исчезновения зеленых и появления серых илов.

То есть появление серых илов в Азовском море связано с засухой в Монголии? "Глубоко копают" ©.
Почему же Массон (кстати наиболее вероятный автор "Рухнамы" Сапармурата Ниязова) ничего не говорит о засухе, а рассуждает лишь о политогенезе?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Чжан Гэда @ Дек 1 2013, 12:32)
Пересказ гумилевских бредней неинтересен даже сам по себе.

Где доказательства засух в указанные периоды?

Мария Гимбутас в своей Курганной теории упоминает волны распространения индоевропейцев на ряду с периодами стабильного существования.
Е.Н. Черных ПРОТОИНДОЕВРОПЕЙЦЫ В СИСТЕМЕ ЦИРКУМПОНТИЙСКОЙ ПРОВИНЦИИ
http://www.kladina.narod.ru/chernih/chernih.htm
"За этот длительный отрезок времени в истории развития причерноморских культур весьма четко различаются четыре периода стабилизации или же стабильного существования культурных объединений и систем. Периоды стабилизации столь же явно отчленяются друг от друга четырьмя периодами культурных трансформаций, сломов и даже катастроф, носивших здесь практически повсеместный и всеохватный характер. Как правило, эти критические периоды характеризовались следующими важнейшими общими чертами: 1) распад всей свиты старых и формирование новых культур, 2) скачкообразное распространение новой технологии – по преимуществу в области металлургии и металлообработки, 3) переоформление прежней системы контактов и взаимосвязей по всей обширной области, 4) активнейшие процессы миграций и переселений значительных этнокультурных групп."

Лев Николаевич в своей теории подробно описал этногенетические процессы с момента зарождения и до полного угасания. В его трудах много ошибочных предположений, однако это совершенно не умаляет величия сделанных им открытий.
О существовании многих упомянутых мною суперэтносов он мог и не подозревать, однако все они начинают своё развитие в двенадцатом веке.

Что касается великих засух, то они, в отличие от локальных, имеют всепланетный охват. Если проследить широтное распространение археологических культур в Скандинавии, то там периоды распространения вплоть до полярного круга сменяются периодами запустения.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Saygo @ Сегодня, 19:21)
То есть появление серых илов в Азовском море связано с засухой в Монголии?

Причинно-следственная связь: на Азовском море обмеление, а в Монголии???? засуха????

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

И каким образом Азовское море связано с засухой в Средней и Центральной Азии? И вообще, какая засуха, если монголы умудрились согласно сообщениям Якута затопить Гургандж и другие города Хорезма. Как говорит Ибн ал-Асир, после того, как монголы разрушили плотины, "вода хлынула и затопила весь город; строения разрушились, и место их заняла вода" (кстати эти инженерные мероприятия непоправимо изменили течение Амударьи). Эта картина как-то не ассоциируется с засухой.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Saygo @ Сегодня, 00:31)
И каким образом Азовское море связано с засухой в Средней и Центральной Азии?

Точно таким же образом, как потепление океана 1 градус влияет жару в России

http://maymed.ru/?p=221
В XIII веке летописцами отмечено более 120 экстремальных природных явлений, в том числе 12 засух и 21 дождливый период (лето, осень), приведшие к голодным годам, 15 необычайно холодных зим. За период с 1211 по 1230 годы, было 14 голодных лет. Дожди шли непрерывно в течение всего лета 1201 года. В 1203 году стояли жестокие морозы. Спустя восемь лет засуха охватила в Северо-Восточной Руси и Ливонии. От жары погибли посевы. Повсеместно бушевали пожары. В Новгороде сгорело 4300 дворов. В Ростове Великом почти не уцелело ни хором, ни церквей. «Глад был велик» не только на Руси, но и во всей Прибалтике. Люди ели собак, кошек. Засушливыми и голодными были 1214 и 1241 годы. Такая же знойная ветреная погода установилась на Руси в 1224 году. Горели леса и торфяники. Дым был настолко силён, что люди поблизости не различали друг друга. Мгла «к земле прилегла». Птицы и «звери всякие» бежали из лесов и полей в города и сёла, «к человеку вхожаху», искали у людей спасения. По словам летописи: «бысть страх и ужас на всех». Неурожаи поразили все русские земли. Самый страшный голод пришёл в 1230 году. Начиная с Благовещения до Ильина дня (то есть с начала апреля и до августа, по новому стилю) шли непрестанно дожди. Лето было очень холодным, а 14 сентября мороз убил «обилье» по всей русской земле, «кроме Киева». «Великий голод» продолжался около четырёх лет. В Новгороде от голода погибло более 3 тысяч человек, а в Смоленске 32 тысячи человек.

Это всё липа? Или это всё так и было?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Так это уже не причинно-следственная, а следственно-следственная связь. biggrin.gif

Все это познавательно, но все же хотелось бы услышать свидетельства о "гладе" или хотя бы падеже скота в Средней и Центральной Азии. Мы ведь не пытаемся сделать вывод, что "atra mors" в Европе связана с завоеваниями Тамерлана. В начале XIII века государство хорезмшахов достигло своего расцвета. Где глад, где мгла, где страх и ужас на всех? Есть примеры переселения целых цивилизаций в результате засухи, например Сиканской культуры в Перу. А в Средней Азии никто никуда не бежит, наоборот, происходит своеобразный ренессанс.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Gurga @ Сегодня, 00:42)
Это всё липа? Или это всё так и было?

Е Лунли дал объемную картину общества киданей от основания государства в Х в. до падения в ХII - о засухе ни слова!

Чжао Хун, старец Чанчунь, Пэн Дая, Сюй Тин и т.д. посещали монголов в первой трети XIII в. - и ни слова о засухе!

"ССМ" составлена современником Чингисхана - и ни слова о засухе!

Наверное, врали все, чтобы гумилевым всяким карты спутать?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Gurga @ Сегодня, 00:42)
Дожди шли непрерывно в течение всего лета 1201 года

Хороший признак засухи ganj.gif

(Gurga @ Сегодня, 00:42)
В XIII веке летописцами отмечено более 120 экстремальных природных явлений, в том числе 12 засух и 21 дождливый период

Просто ГЛОБАЛЬНАЯ засуха! Даже если по пальцам посчитать! russian.gif

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Чжан Гэда @ Сегодня, 10:06)
Просто ГЛОБАЛЬНАЯ засуха! Даже если по пальцам посчитать!

Чтобы сдвинуть кочевников много не надо, всего одного раза будет достаточно. Мор, засуха, ливни, паводки, саранча - падеж скота, а дальше эффект домино.
Как пример, современные лесные пожары и наводнения на Дальнем Востоке.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Gurga @ Вчера, 22:25)
Чтобы сдвинуть кочевников много не надо, всего одного раза будет достаточно.

Правда?
А примером не побалуете?

(Gurga @ Вчера, 22:25)
Как пример, современные лесные пожары и наводнения на Дальнем Востоке.

И много кочевников куда-то сдвинулось?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
(Чжан Гэда @ Дек 3 2013, 10:55)
Правда? А примером не побалуете?

http://krotov.info/history/14/2/350russ.html

Н.Д.Руссев (Кишинёв)

БЕЗНОСАЯ ПРИВРАТНИЦА ЭПОХ: "ЧЁРНАЯ СМЕРТЬ" НА ЗАПАДЕ И ВОСТОКЕ ЕВРОПЫ
Ист.: ж-л "Нестор", снято 2001, http://www.nestor.md/Russian/Russev.htm

Что такое, в сущности, чума? Тоже жизнь, и все тут.

Альбер Камю

Конец второго тысячелетия от Р.Х. резко, но вполне объяснимо встревожил дремавшее до поры общественное сознание апокалиптическими настроениями. Легко прослеживаемый по сообщениям прессы почти животный страх "конца света" нередко круто замешан на "научной необходимости" подведения итога многовекового исторического периода. К примеру, недавно специальная экспертная комиссия, созданная по инициативе газеты "Вашингтон пост", признала "Человеком тысячелетия" умершего в 1227 г. Чингис-хана. Показательно, что избранная Западом историческая фигура олицетворяет Восток. Она на самом деле масштабна и, главное, точно соответствует складывающимся в последние годы массовым эсхатологическим ожиданиям.

Чингис-хан за короткое время создал спаянную жестокостью грандиозную евразийскую империю. Это о нем, по свидетельству "Тайной истории монголов", мать как-то сказала: "Недаром он, выходя из утробы, в руке сжимал черный сгусток крови" (СКМ 1990: 33). Самые западные приобретения монголов достались внуку "повелителя вселенной", Бату. Его владение, известное в новое и новейшее время под названием "Золотая Орда", оказалось обращенным своей воинственной мощью в Европу. Впрочем, ужас перед необузданной дикостью кочевников-татар — только одно, причем явно преувеличенное воображением европейцев, впечатление от нового соседства.

Между тем "образование в начале ХIII в. монгольской державы превратило все пространство от берегов Японского, Желтого, Восточно-Китайского и Южно-Китайского морей до Средней Азии и Ирана включительно и далее через Восточную Европу до самых Карпат в район связанной исторической жизни" (Конрад 1972: 463). Золотая Орда с 1243 г. соединила Азию и Европу, а затем исламизировавший страну хан Узбек (1313-1342) "превратил степной улус в купеческий султанат" (Гумилев 1989: 513, 537). На землях от Дуная до Иртыша археологически зафиксированы 110 городских центров с материальной культурой восточного облика, расцвет которых пришелся на первую половину XIV в. Общее же число золотоордынских городов, по всей видимости, приближалось к 150 (Егоров 1985: 78, 139).

Государство потомков Бату стало мостом для новых трансконтинентальных отношений. Из глубин Азии от города к городу купеческие караваны регулярно приходили в контролируемые ордынцами порты Причерноморья, а оттуда на Запад привезенные товары доставлялись торговыми судами, главным образом итальянскими. По данным венецианца Иосафата Барбаро, в Тану (современный Азов) в ХIV в. только из одной Венеции приходило ежегодно за специями и шелком по 6-7 больших судов (Барбаро 1971: 93). Не меньшим спросом у европейцев пользовались привозимые с Черного моря хлебные припасы, мед, воск и "татарские" рабы (Карпов 1991: 82). Однако вслед за торговцами в Европу из Азии внезапно пришел необыкновенной силы катаклизм — чумная пандемия. В европейской историографии сложилось, по-видимому, близкое к истине представление о связи морового поветрия с монгольской экспансией, оживившей Великий шелковый путь и облегчившей "движение патогенных элементов через Азиатский континент" (Бродель 1986: 103).

I. Умопомрачительный мор

"Черная смерть", как назвали позднее европейцы чуму середины XIV в., явилась в Европу тем же путем, каким возвращался из Азии Марко Поло (Дюби 1994: 218). Тлетворную болезнь занесли на Запад граждане Генуэзской республики. Поразительная случайность: имя "Генуя" (лат. Janua) означает "вход", "ворота", "дверь". Сказочный Восток для католического мира на границах Орды суждено было открыть итальянцам — мореходам, негоциантам, миссионерам. В их числе генуэзцы были первыми. По горькой усмешке судьбы, вместе с восточными богатствами в генуэзскую дверь проскользнула и гибельная зараза. Невидимый возбудитель страшной болезни "как будто отомстил за Восток, как в 1492 г. отомстила за едва только открытую Америку бледная спирохета" (Бродель 1986: 97).

Молодой юрист из Пьяченцы Габриэль де Мюсси, живший в Крыму в 1344-1346 гг., описал начало чумного мора в Каффе. Болезнь вспыхнула в городе после того, как осаждавшие его татары стали забрасывать через стены метательными орудиями трупы своих умерших от чумы соплеменников. Европейцам пришлось спасаться от нависшей смертельной угрозы спешным бегством. На нескольких кораблях они с надеждой на избавление покинули берега Крыма, направившись в Геную, Венецию и другие порты Средиземноморья. Находившийся на борту одного из судов автор свидетельствует: "Так как дорогой нас постигла тяжелая болезнь, то из тысячи людей, поехавших с нами, едва ли уцелело и десять человек, а потому родные, друзья и соседи поспешили к нам с приветствиями. Горе нам! Мы принесли с собой убийственные стрелы, при каждом слове распространяли мы своим дыханием смертельный яд!" (Гезер 1867: 97-100).

Важнейшие пункты на пути, пройденном судами с заразой из Каффы в Геную, также были поражены. Итальянцы привезли смертоносную болезнь в Перу — принадлежавшую им окраину византийской столицы. Затем ее жертвой пал весь Константинополь. Другим крупным очагом заболевания стал вскоре и сицилийский порт Мессина (Макэведи 1988: 70).

Переживший бедствие византийский историк Никифор Григора (1295-1360) говорит, что охватившая приморские районы "тяжкая и чумоподобная болезнь" весь 1347 г. "опустошала как города, так и села, и наши, и все, которые последовательно простираются от Гада до столбов геркулесовых". При этом в течение одного-двух дней "в большинстве домов все живущие вымирали разом", не исключая ни людей, ни животных (Гезер 1867: 32 — Прибавления). В "Истории" императора Иоанна Кантакузина (ум. 1383), у которого в лихую годину чума забрала младшего сына Андроника, нарисована еще более впечатляющая картина поражения мира. Болезнь, по его характеристике, прошла "вокруг почти по всему свету", не оставив в стороне ни острова, ни европейское, ни азиатское, ни африканское побережье Средиземноморья (Кантакузин 1980: 377).

Чуму 1347 г. на Сицилии описал в своей "Светской истории" Микель де Пьяцца (ум. 1377). Сюда в начале октября заразу принесли 12 генуэзских галер, причаливших в порту Мессины. Последующее их изгнание запоздало. Смерть уже косила горожан. Во многих домах в течение трех дней вымирало все живое. С огромной силой "смертельный бич" поразил пытавшихся отпускать грехи больным монахов. Даже на расстоянии в несколько веков картина, нарисованная современником катастрофы, вызывает страх: "Трупы оставались лежать в домах, и ни один священник, ни один родственник — сын ли, отец ли, кто-либо из близких — не решались войти туда: могильщикам сулили большие деньги, чтобы те вынесли и похоронили мертвых. Дома умерших стояли незапертыми со всеми сокровищами, деньгами и драгоценностями; если кто-либо желал войти туда, никто не преграждал ему путь". Вскоре мором были охвачены Сиракузы, Шакка, Агридженто. Особенно пострадал Трапани, "буквально осиротевший после смерти горожан". В связи с другим крупным населенным пунктом острова автор горестно вопрошает: "Что сказать о Катании, городе, ныне стертом из памяти?" (Дюби 1994: 226-229).

Отсюда чума пошла свирепствовать по всему Средиземноморью, достигнув в 1348 г. Туниса, а затем через Сардинию и Испании. Напуганные происходившим власти Генуи отказывались принимать собственные корабли, возвращавшиеся с Востока. Несчастные мореплаватели, вынужденно бросая якоря в чужих местах, сеяли заразу и там. Так, в число первых западноевропейских городов на материке, пострадавших от чумы, попали Марсель и Пиза. Еще до окончания 1347 г. вместе с шелком, мехами и рабами болезнь доставили в Александрию. Она быстро распространилась по всему Египту, стала собирать дань в Газе, Бейруте, Дамаске и Алеппо, появилась в Марокко (Макэведи 1988: 70-71).

Служивший при дворе египетского султана историк и законовед Бадр ад-Дин Махмуд ал-Айни (1360-1451) даже спустя десятилетия сообщал об ужасе, вызванным моровым поветрием середины XIV в. В сочинении "Ожерелье из жемчугов по истории людей своего времени" он писал: "О чуме, подобной этой, никто (прежде) не слыхал". Если верить его данным, менее чем за два месяца — с 25 октября по 22 декабря 1348 г. — "число умерших в Мысре и Каире" доходило до 900 тыс. человек. "Оказался недостаток во всех товарах, вследствие незначительности привоза их, так что бурдюк воды обходился в землях Египетских дороже 10 дирхемов..." Поскольку ежедневно погиба-ло множество людей, приходилось нарушать обряд погребения: иногда заупокойные службы проводились над 50 покойниками одновременно. Бывало, что в одну могилу опускали по 10-20 трупов. Ал-Айни, как и Микель де Пьяцца, указывает: "Не стало людей в домах; в последних были брошенные пожитки, утварь, серебряные и золотые деньги, но никто не брал их" (Тизенгаузен 1884: 529-530).

Классическое описание чумы во Флоренции в 1348 г. оставил Джованни Боккаччо (1313-1375). Предисловие "Декамерона" представляет "воспоминание о последнем чумном поветрии, бедственном для всех, кто его наблюдал и кого оно так или иначе коснулось". Позволю себе привести несколько коротких выдержек из ставшего хрестоматийным текста, так как они дают ясное представление об умопомрачительной реальности тех событий.

"...Сама жизнь коренным образом изменила нравы горожан.

...Весь город пребывал в глубоком унынии и отчаянии.

...От этой болезни не помогали и не излечивали ни врачи, ни снадобья.

...Выздоравливали немногие, большинство умирало на третий день...

...Бедствие вселило в сердцах мужчин и женщин столь великий страх, что брат покидал брата.

...Умерший человек вызывал тогда столько же участия, сколько издохшая коза.

...Весь город полон был мертвецов.

...На переполненных кладбищах при церквях рыли преогромные ямы и туда опускали целыми сотнями трупы, которые только успевали подносить к храмам. Клали их в ряд, словно тюки с товаром в корабельном трюме, потом посыпали землей, потом клали еще один ряд — и так до тех пор, пока яма не заполнялась доверху.

...С марта по июль... в стенах города Флоренции умерло, как уверяют, сто с лишним тысяч человек. Город в силу указанных обстоятельств опустел."

В огромной, еще перед тем процветавшей Флоренции не было человека, не потерявшего во время эпидемии близких людей. У самого Боккаччо чума забрала отца, занимавшегося, чтобы остановить болезнь, вывозом нечистот из города. В панике одни люди запирались в домах, ожидая, что будет. Другие предавались безудержному разгулу. Третьи бежали — "может быть, они полагали, что городу пробил последний час и все его жители, как один человек, перемрут". В такой обстановке хозяйственная деятельность пришла в полный упадок. Одичалые домашние животные бродили про заброшенным полям (Боккаччо 1970: 35-41).

Из Марселя чума распространилась вглубь материка, поразив летом 1348 г. всю Францию. Охватив сначала юг и юго-запад страны, она вышла по долине р.Гаронна к Тулузе, Бордо и к атлантическому побережью. Отсюда, вероятно с одним из кораблей, доставлявших бордоское вино, зараза тем же летом попала на островную Англию, в порт Уэймут. По другим сведениям, "Воротами чумы" стал Мелькомб в Дорсетшире. В 1349 г. страшная болезнь опалила смертельным пламенем почти всю Британию. Аналогичная участь постигла и Ирландию, куда чуму завезли из Бристоля (Самаркин 1976: 75; Макэведи 1988: 71).

В Англии знали о том, что происходило на материке, поэтому в тревоге перед ужасной неизвестностью люди жили самыми невероятными слухами. Поэтическое воображение эпохи создало особый литературный жанр "легенд о чуме". Они красочно описывали разгульную жизнь и неожиданное появление Смерти в образе женщины или старца в черном (вариант — красном) одеянии. Так, в сущности, развивалась официальная трактовка о ниспослании чумы Богом в наказание за грехи. Одна из первых версий "легенды" изложена монахом Найтоном из Лестерского монастыря. Она гласит, что в 1348 г. во многих людных местах Англии вдруг появлялась кавалькада из 40-50 богато и ярко наряженных всадниц с кинжалами. Их шутовское облачение и непристойная гульба вызвали гнев Господний. Всякий раз во время игрищ налетал шквальный ветер, небо содрогалось от грома и молний. За предупреждениями последовала расплата: "В том же году и в следующем в целом свете начался мор и падеж". Людей еще кое-как хоронили, а издохшие животные оставались разлагаться на месте гибели. В окрестностях Лондона одно из пастбищ было усеяно трупами 5 тыс. овец, смрад от которых пугал даже зверей и птиц. "После чумы много зданий, больших и малых, во всех городах, поместьях и селениях разрушилось, ибо никто в них не жил". В течение второй половины XIV в. в Англии исчезло до 1000 деревень. Людям того времени казалось, что чума властна "даже над деревом и камнем" (Гарднер 1986: 108-110).

В 1349 г. эпидемия свирепствовала и на побережье Скандинавии. По преданию, чума скосила экипаж одного судна, доставлявшего шерсть из Лондона в Берген. Через несколько дней на борт дрейфовавшего у норвежских берегов корабля поднялись, подплыв к нему на лодках, местные жители. Найдя команду мертвой, они взяли шерсть и вернулись обратно. С ними на берег сошла и Черная смерть. К этому времени мор поразил большую часть Европы, передвигаясь вместе с людьми не только по морю, но и по суше, в частности, через север Италии в глубь материка. Сильно пострадали земли нынешних Нидерландов, Бельгии, Дании, Германии, Швейцарии, Австрии. Затем зараза посетила Венгрию, Швецию, Польшу, русские владения (Самаркин 1976: 75; Макэведи 1988: 71).

В русских землях Черная смерть впервые появилась на северо-западе не ранее 1349 г. Летописец под 6857 г. (от сотворения мира) говорит о появлении страшного заболевания в Полоцке. Возможно, его вспышка носила локальный характер, поскольку в следующем году о болезни ничего не сообщается, а в 1351 г. летописный текст зафиксировал лишь слухи о надвигавшемся бедствии. В Никоновском своде читаем об этом: "Нача слыти мор в людех, тако бо изволися Господу Богу" (ПСРЛ-10 1965: 221-222). Обреченность повествования и последовавшие события дают основания думать, что известия эти, а за ними и зараза, распространялись с запада.

Трагедия разразилась в 6860 г. (=1352 г.) — "бысть мор во Пскове силен зело и по всей земле Псковской". И здесь смерть наступала уже на третий день после заболевания, сводя в могилу множество людей. "Священницы не успеваху тогда мертвых погребати, но во едину нощь до заутриа сношаху к церкви мрътвых по двадесять и до тритцати, и всем тем едино надгробно пение отпеваху...; и тако полагаху по пяти и по десяти во едину могилу. И сице бяше по всем церквам. И не бе где погребати мертвых..." Некоторые богатые люди пытались отдать свое имущество нищим, но никто его не брал — "аще бо кто у кого возметь, в той час неисцелно умираеть". Попытки ухаживать за умирающими также заканчивались плачевно для здоровых, поэтому многие из людей контактов с зараженными избегали. Напуганные донельзя постигшей их бедой, псковичи обратились к архиепископу Новгородскому Василию с надеждой получить его благословление. Владыка, вняв слезным мольбам, побывал в Пскове, а 3 июня на обратном пути сам умер на р.Узе, сраженный коварным недугом. "Промыслом Божиим" смерть простерла свои крылья над Новгородом и всеми подвластными ему землями. И здесь за короткое время "многое множество безчислено людей добрых умре". Чума в тот же год "по всем землям походи". Опустели Смоленск, Киев, Чернигов, Суздаль. Как свидетельствует летопись, в Глухове и Белоозере вообще ни одного жителя не осталось — "вси изомроша". Так похозяйничала "во всей земле Русстей смерть люта, и напрасна и скора; и бысть страх и трепет велий на всех человецех" (ПСРЛ-10 1965: 223-224).

Не утихомирилась чума и в 1353 г., когда ее смертоносную хватку испытала Москва. С наступлением весны болезнь пробралась и в великокняжеские палаты. Одного за другим она унесла в небытие самого великого князя, 36-летнего Симеона Гордого, двух княжичей — его сыновей и брата, князя Андрея. Ранее Черная смерть, по всей видимости, ускорила кончину митрополита Феогноста (ПСРЛ-10 1965: 226; Соловьев 1988: 251).

В дальнейшем чума, по ряду данных, ушла на юг (Гумилев 1989: 565). Как будто специально направленный высшей волей, ужасный "танец смерти" сомкнулся в круг. Это впечатление отмечают многие изучавшие особенности "великого мора". Например, замечательный исследователь прошлого века Гезер писал, что Черная смерть "исчезла в тех самых местах, из которых пять лет тому назад она начала свое роковое шествие по Европе" (Гезер 1867: 108). На самом деле ее европейская жатва продолжалась дольше — с 1346 г. по 1353 г. Итог первого натиска пандемии был чрезвычайно тяжелым. Западная Европа всего за четыре года потеряла ок. 20 млн. человек. Смертность среди заболевших составляла 70-80% (Макэведи 1988: 68). Только в одном Бремене чума унесла более 2/3 населения. Англия лишилась примерно 1/3 обитателей (Самаркин 1976: 78). Судя по приведенным документальным свидетельствам, в отдельных местах летальность достигала даже 100%.

Последовавшие затем неоднократные повторы чумного мора еще более усугубили положение в Европе. Новые вспышки болезни отмечены почти во всех странах во второй половине XIV — первой трети XV вв. В Англии чума засвидетельствована в ХIV в. 7 раз, а в Италии и того чаще (Самаркин 1976: 79). С 1338 по 1427 гг. численность жителей Флоренции и ее округи сократилась более чем в 3 раза. Если в 1300 г. средняя продолжительность жизни составляла 40 лет, то к 1400 г. этот показатель составлял только 20 лет. Население Италии, насчитывавшее в самом конце XIII в. 11 млн. человек, к середине XV в. едва достигло цифры 8 млн. (Котельникова 1987: 93). С 1348 г. Франция за 70-80 лет похоронила не менее 30-40% населения (Бессмертный 1991: 136-139).

Понятно, что проблемы опустошенных заразой стран ложились на плечи живых. Поэтому историков всегда интересовали вопросы, связанные с ними. Какова была реакция на чуму людей, переживших или, во всяком случае, надеявшихся пережить это страшное бедствие? Сказались ли последствия эпидемий на судьбе целых стран, народов и обществ?

II. "A peste, fame, bello libera nos Domine!"

Вынесенная в заголовок этой части статьи католическая молитва-заклинание: "От чумы, голода, войны избавь нас, Господи!" — перечислила бедствия, от которых более всего страдала Западная Европа (Самаркин 1976, 73). Роль чумы, как можно видеть, в данной триаде главенствующая. Надо думать, средневековое сознание европейца выдвинуло смертоносную болезнь на первый план не только потому, что ее визиты были особенно пагубны, но и по причине бессилия людей перед заразой. Тут почти все зависело от Господа, ибо в голод хоть как-то можно было раздобыть продовольствие, а войну прекратить победой или замирением. По замечанию Ф.Броделя, "всякий раз итог очень тяжел, даже если он и не достигает баснословных цифр, сообщаемых хрониками, даже если случаются «малые» вспышки чумы, а порой и ложные тревоги". Характерно, что в разные годы, в значительно отдаленных друг от друга землях Черная смерть вызывала однообразные схемы поступков, предосторожностей и социальной дискриминации (Бродель 1986: 99, 101).

Официальная версия о чуме, ниспосланной Богом в наказание за смертные грехи, равно как и толкования ученых о влиянии небесных светил, вовсе не успокаивали массовое сознание. Напротив, в нем ясно проявились пугающие аномалии. Вот подтверждающая это утверждение выдержка из Мансфельдской летописи: "Случалось наблюдать приятное зрелище, что люди, даже малые дети, то с молитвою, то с псалмопением прощались с этим светом". С другой стороны, отмечен необузданный разгул — целые города во Франции танцевали. В Нейбурге игрались шумные свадьбы и давались пышные обеды, а бернский магистрат распорядился устроить "увеселительное шествие в масках" (Гезер 1867: 119-121). Аргументацию такого поведения находим в приведенной Дж.Боккаччо расхожей тогда фразе: "Все равно, мол, скоро умрем" (Боккаччо 1970: 37). Соотечественник и младший современник автора "Декамерона", новеллист и поэт Франко Саккетти (ок.1330-1400) полагал, что его читатели в произведениях ищут "уют и утешение среди стольких несчастий, чумы и смерти" (Гуревич 1990: 123).

Многие из имущих стремились жертвовать в пользу храмов, надеясь тем спасти души. "Богатые убо человеци даваху святым церквам и монастырем села, озера и ловища", — читаем в Никоновском своде (ПСРЛ-10 1965: 223). Так же поступило со своим золотом и купечество Любека. Описаны случаи, когда боявшееся заражения духовенство запирало перед такими людьми ворота, а они бросали пожертвования через ограду (Гезер 1867: 119). "Несколько шизофреническое" состояние умов отчаявшегося перед заразой населения всюду демонстрировало "парадоксальное сомнение наряду с исступленной верой". В Англии, да и на континенте особенно популярными стали сентенции "последнего римлянина", философа и поэта Боэция (ум. 524 г.), вроде: "все совершается к лучшему" (Гарднер 1986: 114-117).

В коллективных молениях и мистериях нередко участвовали многотысячные толпы. В 1349 г. во всей Европе, за исключением Англии и Дании, небывалых размеров приобрели шествия самобичевателей — "флагеллантов". Полуголые участники процессий с красными крестами кающихся передвигались из города в город. В храмах перед алтарями они немилосердно стегали друг друга ремнями с железными крючками. В покаянных песнях на родном языке и молитвах окровавленные, обезумевшие от страданий люди просили Бога устранить чуму. Когда, наконец, странствующие самобичеватели явились в Авиньон, чтобы исполнить свои обряды на глазах папы, курия испугалась. Флагеллантство было запрещено и стало жестоко преследоваться, а затем движение, претендовавшее на прямое общение с Господом, сошло на нет (Гезер 1867: 122-124; Лозинский 1986: 173-174).

Жуткой страницей из истории Европы времени Черной смерти являются массовые преследования и уничтожения евреев. В районе Женевского озера после пыток схваченных людей был раскрыт "заговор" иудаистов. Их обвинили в злоумышленных связях с нечистой силой, колдовских шабашах, отравлении вод и распространении заразы. Тут же гонения еврейских общин охватили все окрестные поселения (Гинзбург 1990: 133-134). В Базеле нарочно построили деревянное здание, в котором собрали и сожгли евреев. Почти по всей Европе запылали синагоги, еврейские лавки и жилища, а нередко и целые кварталы. Людей в лучшем случае насильно крестили или изгоняли. В Страсбурге, вопреки заступничеству магистрата, горожане в ярости к мнимым виновникам мора уничтожили 900 иудаистов из 1884. Трупами множества убитых чернью парижских евреев несколько месяцев кормились волки. Ландграф Фридрих лично приказал магистрату Тюрингена "во славу Бога" по его примеру сжигать евреев. Безысходность положения обвиняемых в общей беде была столь велика, что в Майнце еврейское население предпочло казни самосожжение. Даже папа Климент VI и император Карл IV не смогли противостоять этому коллективному безумству (Гезер 1867: 126-128). Хронист Диссенгофен засвидетельствовал: "В течение года были сожжены все евреи от Кельна до Австрии" (Лозинский 1986: 174). А в итоге за 1347-1350 гг. было уничтожено более 350 еврейских общин (Сухи 1992: 187).

Этим поиск виновников мора не ограничивался. Христиане часто видели причину Черной смерти в кознях мусульман. Приверженцы Аллаха, в свою очередь, считали устроителями эпидемии "неверных". Разумеется, от всех немало доставалось и ведьмам (Макэведи 1988: 69). Молва в народе о колдовском "напуске" нашла поддержку у клира. В храмах стало обязательным еженедельное проклятие магов и колдунов (Орлов 1992: 165). Не случайно представление о шабаше кристаллизуется в Западных Альпах к середине XIV в. Именно тогда европейцы и воспылали общей ненавистью к вредоносным "сектам" (Гинзбург 1990: 134). Имела место и персонификация зла. Так, потерявший во время чумы в Авиньоне свою возлюбленную гениальный Петрарка обвинял с сговоре с дьяволом самого папу, чья резиденция находилась в том же городе. В ответ поэта уличили в колдовстве за цитирование Вергилия (Лозинский 1986: 175). Англичане видели причину мора в проделках шотландцев, которые считали ответственными за чуму англичан (Гарднер 1986: 108-109). В некоторых городах Германии пострадали могильщики, прослывшие в народе как отравители колодцев (Гезер 1867: 127).

Конечно, иррациональное сознание соседствовало тогда с вполне разумными представлениями о способах предотвращения заражения. Чтобы противостоять страшной болезни, как власти, так и отдельные люди пытались принимать всевозможные меры: охрана объектов, вывоз нечистот из городов, распространение советов медиков, изоляция больных или самоизоляция здоровых, быстрое избавление от трупов, ароматические курения, дезинфекция. Для очищения воздуха на улицах и в домах даже в жару жгли костры (Боккаччо 1970: 36-40; Гезер 1867: 117-118; Бродель 1986: 99).

Иногда стремление выжить порождало невиданную жестокость и далекие от христианской морали поступки. Скажем, в избежавшем массового мора Милане три заболевших семьи были замурованы в собственных домах и заживо сожжены (Самаркин 1976: 76). Невозможность традиционного захоронения множества умерших в Авиньоне заставила папу Климента VI благословлять тела покойников на "погребение" в водах Роны (Гезер 1867: 111). Вместе с тем сжигание умерших от чумы, обычное для античности, практиковалось редко. Воспринимая кладбища как "священное место", люди средневековья не осмеливались даже удалять их от городов или обеззараживать чумные могилы гашеной известью (Арьес 1992: 389-390).

Одним из самых распространенных методов являлось максимальное ограничение общения с окружающими людьми. В 1348 г. во Флоренции немало горожан запиралось дома, избегая контактов и стараясь во всем соблюдать умеренность (Боккаччо 1970: 37). С этой целью тогда же в Лондоне отменили сессию парламента и закрыли школы (Гарднер 1986: 107).

Всюду прибегали к дезинфекции вещей, включая деньги. Для этого широко использовался уксус. Народ, чтобы уберечься от болезни, пользовался как лекарством чесноком, пахучими травами. Весьма эффективным средством против заразы считался запах козла, отпугивавший блох — переносчиков чумы. Врачи предписывали больным традиционные средства того времени: кровопускания, клизмы, слабительное и рвотное. Встречались и более экзотические рецепты лечебных средств, приготовленные из чешуи рыбы, кожи змеи, сердца лягушки, а также из рога мифического единорога (Грозданова 1989: 540; Goglin 1993: 74). Однако, по наблюдениям современников и исследователей, очень часто единственным радикальным методом противостояния чуме являлось бегство (Самаркин 1976: 75). По сообщению Габриэля де Мюсси, "желая отыскать здоровые местности, некоторые из генуэзцев бежали за Альпы, в равнины Ломбардии" (Гезер 1867: 100). Более подробно такого рода действия описывает Микель де Пьяцца: "Жители Мессины, пораженные этим ужасным и неслыханным бедствием, предпочли покинуть город, нежели там умереть, и никому не разрешалось не то что войти в город, но даже приблизиться к нему. За пределами города они устроили для своих семей убежища на открытых местах и в виноградниках". Большинство из них направилось в Катанию, надеясь на заступничество покровительницы города, "блаженной Агаты". Таким образом мессинцы "рассеялись по всей Сицилии" (Дюби 1994: 228).

Автор "Декамерона", следуя своему замыслу, специально выделяет категорию беглецов от чумы. "У иных был более суровый, но зато, пожалуй, более верный взгляд на вещи: эти утверждали, что нет более действенного средства уберечься от заразы, как спастись от нее бегством". Бросив дома, пожитки и родных, многие люди уходили в окрестности Флоренции и других городов. Одна из героинь произведения, по имени Пампинея, предложила своим подругам "самое лучшее" — подобно другим, "оставить город и, страшась пуще смерти дурного общества, благопристойным образом удалиться в загородные именья". Дворец на зеленой горке, который отделяли от зачумленного города всего "какие-нибудь две мили", спас жизнь десятерым молодым жителям Флоренции и их слугам (Боккаччо 1970: 38, 44-47, 656).

Однако бегству стихийному в ряде случаев противостояло организованное перемещение в безопасные районы. Особенно это справедливо, коль речь идет о правителях и высокопоставленных особах, обладавших подчиненным дисциплине окружением. Так, в 1348 г., когда чума охватила средиземноморское побережье Пиренейского полуострова, "двор переехал в Арагонию, куда не проникла зараза" (Гезер 1867: 102). Таким же образом позднее поступали и в Англии. С появлением чумы в Лондоне (1368 г.) сопровождаемое многочисленной свитой и прислугой королевское семейство укрылось в уединенном среди лесов Виндзорском замке (Гарднер 1986: 235). И почти через 300 лет, в 1664 г., вновь опасаясь заразы, камарилья покинула столицу, направившись в Оксфорд. Так же поступили многие имущие семьи. В Лондоне было покинуто более 10 тыс. домов. Во Франции XV-XVI вв. в связи с чумой отмечено неоднократное "бегство с постов" парламентов в полном составе, кардиналов и мэров. Право временного переселения за город в случае чумы иногда предусматривалось и при заключении арендных договоров на землю (Бродель 1986: 100-101).

Как полагают некоторые исследователи, бегство оставалось в эпоху средневековья единственным надежным "лекарством" от чумы, если только люди не запаздывали с его применением (Goglin 1993: 73). Не случайно выражения, связывающие с чумой бегство с обжитых мест, стали устойчивыми словосочетаниями у различных народов. Весьма расхожая фраза "бежать как от чумы" отражает многовековую готовность населения под угрозой мора спешно оставлять родные очаги. В болгарских землях известна пословица чумных времен, ставившая в прямую зависимость от бегства спасение или смерть: "Кой бяга — утече, кой не бяга — не остана" (Грозданова 1989: 540). Черная смерть и вызванные ею волны антисемитизма были причинами массового бегства евреев. Многие из них устремились в Польшу, получив разрешение селиться во владениях Казимира Великого (1333-1370). По некоторым данным, такого позволения для своих сонародников добилась фаворитка короля Эсфирь (Гезер 1867: 127).

С большой вероятностью можно утверждать, что исчезновение ряда населенных пунктов нужно связывать скорее с бегством, чем с полным вымиранием их жителей. В частности, это касается Белоозера, где, согласно летописи, после мора 1352 г. "ни един человек не остася" (ПСРЛ-10 1965: 224). Тем не менее, позднее город с тем же названием вновь поднялся, правда, на новом месте, в 17 км от старого (Сахаров 1959: 79-80). Едва ли такое возрождение Белоозера происходило без участия его уцелевших жителей. Более того, можно думать, что часть горожан возвратилась и на старое место. По крайней мере, достоверно установлено, что до 1398 г. два Белоозера — старое и новое — сосуществовали (Кучкин 1990: 77). Факты перенесения поселений в результате чумы на другое место, отдаленное от прежнего на несколько и более километров, известны во многих странах. Например, на Балканах такая практика фиксируется вплоть до нового времени (Грозданова 1989: 541).

III. Великая чума в Улусе Джучи

Собственные беды заслонили от европейцев те удары, которые нанесла чума по Золотой Орде. Впрочем, и общее свертывание экономических связей с Северным Причерноморьем привело к резкому сокращению интенсивности обмена информацией. По мере удаления от родных краев навстречу солнцу западные представления того времени, как правило, сливались в единое, таинственное и слаборасчлененное понятие "Востока". Поэтому рассказы о далеких странах обычно не отличаются конкретностью и точностью.

Ярким примером европоцентризма может служить повествование Боккаччо. Автор раскрывает тему чумы, двигаясь последовательно от наиболее общего к частному, — от упоминания Востока до детального описания мора во Флоренции 1348 г. Вот как он пишет о маршруте губительной болезни: "За несколько лет до этого она появилась на Востоке и унесла бессчетное число жизней, а затем, беспрестанно двигаясь с места на место и разросшись до размеров умопомрачительных, добралась наконец и до Запада" (Боккаччо 1970: 35). Едва ли отличаются достоверностью и сообщения о числе жертв мора вроде того, что в Вавилоне за три месяца погибло 480 тыс. человек. Общее же количество умерших от чумы на востоке, по данным донесения папе Клименту VI, составляло 23,84 млн. человек (Гезер 1867: 110).

Справедливости ради отметим, что русский летописец при описании чумы 1352 г., как видно, явившейся во Псков из Европы, также передает ходившие в народе слухи: "Глаголаша же неции, яко той мор поиде из Ындейскыя страны и земли от Солнца града". Однако вовсе не исключено, что слухи о море, впервые появившиеся годом ранее, также имели западное происхождение (ПСРЛ-10 1965: 222, 224). С другой стороны, и в арабском мире мало что знали о том, откуда появилась болезнь. Иной раз толковали в целом о "странах Северных". Другой раз говорили о "Стране Мраков", где болезнь разразилась еще в 1333-1334 гг. (Тизенгаузен 1884: 530). Очевидно, что непосредственно действий чумы в Золотой Орде эти расплывчатые известия не касаются.

Тем не менее, даже скудные данные, собранные из различных источников, все же позволяют судить и о последствиях чумы в ордынских пределах. Уже Габриэль де Мюсси свидетельствует как очевидец, что в 1346 г. эта необъяснимая болезнь унесла в могилу "бесчисленные тысячи" татар и сарацин. В результате "почти совершенно обезлюдели" множество мест, включая города и крепости (Гезер 1867: 97-98; 13-14 — Прибавления).

Рассказ под 6854 г. (=1346 г.) из Патриаршей летописи значительно более детален. "Бысть мор силен под восточною страною: на Орначи, и на Азсторокани, и на Сараи, и на Бездежи и на прочих градех стран тех, на крестианех, и на Арменех, и на Фрязех, и на Черкасех, и на Татарех, и на Обязех, и яко не бысть кому погребати их" (ПСРЛ-10: 217). Это же событие известно и в описании еще одного современника, ссылающегося на сведения очевидцев, — арабского канониста и литератора Ибн ал-Варди. Автор послания "Весть о чуме", он сам стал ее жертвой в начале 1350 г. В другом своем сочинении Ибн ал-Варди сообщает: "В 747 году приключилась в землях Узбековых чума, (от которой) обезлюдели деревни и города; потом чума перешла в Крым, из которого стала исторгать ежедневно до 1000 трупов, или около того. Затем чума перешла в Рум, где погибло много народу, — сообщал мне купец из людей нашей земли, прибывший из того края, что кади Крымский рассказывал (следующее): «Сосчитали мы умерших от чумы, и оказалось их 85.000, не считая тех, которых мы не знаем»". Названный по мусульманскому летоисчислению год длился с 24 апреля 1346 г. по 12 апреля 1347 г. (Тизенгаузен 1884: 498, 530).

Все три приведенных источника не только характеризуют чуму в 1346 г. на той же территории, но подтверждают и дополняют друг друга. Сообщение русской летописи прямо относится к обширным средне-азиатским, поволжским, кавказским и причерноморским владениям Золотой Орды. Ареал эпидемии охватывает земли от поволжских городов (Астрахань, Сарай, Бельджамен) до Ургенча (Хорезма) в Средней Азии, кавказских пределов и побережья Черного моря, в частности, наиболее освоенного итальянцами ("фрягами") Крыма (Егоров 1985: 87-90, 109-110, 112-117, 119, 120-123, 126). Пассаж, взятый у арабского автора, относится к городу Солхату (Крым, ныне Старый Крым) — главному политическому центру Орды на полуострове, откуда чума перекинулась на Византию ("Рум").

Византийские писатели ХIV в., часто пользовавшиеся античной терминологией, несколько расширяют географию Черной смерти в границах Золотой Орды. Иоанн Кантакузин утверждает: "Она началась ранее всего у северных скифов, прошла почти по всем приморским землям мира и погубила многих жителей". При этом страшная чума "обошла не только Понт, Фракию и Македонию, но и Элладу..." (Кантакузин 1980: 377). Никифор Григора показал направление распространения чумы 1347 г., которая охватила многие населенные земли, "двигаясь от скифов и Меотии, и от устий Дуная, (...) проходя только в точности по берегам" (Гезер 1867: 32 — Прибавления). "Северными скифами" здесь как раз именуются золотоордынцы, господствовавшие в степях от Азовского моря ("Меотия") до низовьев Дуная (Егоров 1985: 80, 92-94). Важным качеством этих сообщений является фиксация ими, помимо морского, сухопутного марш-рута движения болезни из Золотой Орды в Византию.

Никоновский свод содержит другие сведения о новых страшных вспышках чумы на Руси во второй половине XIV в., которые могут объясняться проникновением болезни из Орды (ПСРЛ-11: 3, 25, 162). Так, 1364 (6872) г. ознаменован столь ужасным чумным мором на Руси, что "опусте земля вся и порасте лесом, и бысть пустыни всюду непроходимые". "А пришел он от низу, от Бездежа, в Новъгород в Нижний, а оттуду (...) разыдеся в все грады". Страшное поветрие сопровождалось невиданной засухой: "Того же лета бысть сухмень велиа по всей земле и въздух куряшеся и земля горяше". В 1374 (6882) г. был "на люди мор велик по всей земле Русской. (...) У Мамаа тогда во Орде бысть мор велик". Не менее жесток был и 1396 (6904) г. "На Ординских местех, в примории, и прииде не него гнев Божий, мор силен на люди и на скоты". С.М.Соловьев называет вторую половину ХIV в., когда летописные известия о море встречаются едва ли не каждые пять лет, "несчастной" (Соловьев 1988: 532).

В ХV в. вспышки чумы на территории Золотой Орды продолжались. К примеру, египетский историк ал-Макризи (1364-1442) сообщает, что во время моровой язвы и засухи, имевших место в 833 г.х. и несколько предшествующих лет — 1428-1430 гг., "погибло множество народа". По его словам "уцелели из них (татар) со стадами только немногие роды" (Тизенгаузен 1884: 442).

Многократное появление чумы в районах Нижнего Поволжья и ордынских владениях вообще объясняется существованием тут древних природных очагов болезни. Мало окультуренные человеком сухие степи и полупустыни являлись характерным местом обитания грызунов и блох — главных носителей и переносчиков болезни (Николаев 1968: 22-24, 42-44 и др.). Благоприятная для их расселения и размножения ландшафтная полоса тянулась через Северное Причерноморье далеко на запад. Даже на Балканах в средние века большие вспышки чумы, по различным оценкам, имели место примерно раз в 23 или даже в 12 лет. Тогда ее жертвами становилось более 20% городского населения. По этой причине при постоянной угрозе дезурбанизации, некоторые балканские города по площади занимаемых участков местности уступали своим кладбищам (Грозданова 1989: 535-538; Stoianovich 1970: 58-59). Есть основания думать, что имеющиеся в летописи указания о множестве случаев чумы в различных районах на юге Восточной Европы также могут быть связаны с действием природных очагов заболевания на территории Золотой Орды. В особенности "велик зело" оказался мор 1366 (6874) г., погубившей множество людей "въ граде Москве и по всем властем Московьским", а также в граничившей с западными татарскими владениями Литве (ПСРЛ-11: 6).

Таковы основные сведения памятников письменности по рассматриваемой проблеме. Их сведений, к сожалению, недостаточно, чтобы делать надежные исторические выводы. Не случайно в одной из новейших работ по демографии Восточной Европы средних веков подчеркивается отсутствие ответа на важнейший вопрос: "Имел ли место на Руси ХIV-ХV вв. заметный рост населения и какова его роль в процессе освобождения от монголо-татарского ига" (Горская 1994: 55). Очевидно, исследование поставлено перед необходимостью привлечения к работе косвенных сообщений письменных источников и материалов археологии.

Однако в историографии по-прежнему господствует давняя традиция скепсиса относительно возможностей исторической интерпретации археологических находок. Достаточно ясно, хотя и корректно, эти сомнения выражены следующей сентенцией Арнольда Тойнби: "Увы, Археология и История говорят на разных языках, и перевод, надо сказать, не всегда точен" (Тойнби 1991: 66). Впрочем, Марк Блок не признавал такого разделения почти бесконечного разнообразия исторических свидетельств: "Все, что человек говорит или пишет, все, что он изготовляет, все, к чему прикасается, может и должно давать о нем сведения" (Блок 1973: 38).

В научной литературе давно обращено внимание на то, что Великая чума, как и другие начавшиеся с середины ХIV в. катастрофы, мало связана с климатом (Ле Руа Ладюри 1971: 189). Однако русские летописи фиксируют временное совпадение периодически повторяющихся чумных эпидемий с засухами или, реже, напротив — с чрезвычайно дождливыми годами (Борисенков, Пасецкий 1988: 88-89, 178-179, 277-284, Приложение). В обоих случаях естественными спутниками неумолимой болезни являлись "хлебнаа дороговь повсюду и глад велий" (ПСРЛ-11 1965: 6, 16). По мнению свидетелей, на огромных пространствах — от Китая до Западной Европы — события развивались достаточно однообразно, ибо повсюду "нарушалась обычная связь природы" (Гезер 1867: 91-96).

На взаимозависимость голодных лет с эпидемиями указывает и ал-Макризи, потерявший в чуму 1403 г. единственную дочь. Анализируя историю голодных лет в Египте с древнейших времен до 1405 г., он объясняет резкое вздорожание продовольствия и "исчезновение радостей мирской жизни" введением в оборот множества неполноценных денег. Хотя "цены на товары с учетом содержания в них серебра и золота" повысились совсем ненамного, экономика совершенно расстроилась. "Провинции оказались на грани разрухи и гибели" (Буниятов 1987: 174-178).

Интересно, что во Франции, которую Черная смерть лишила около половины жителей, беспрестанно страдавших от ужасов Столетней войны и почти хронического голода, люди думали сходным образом. В ордонансе Иоанна II от 1360 г. после перечисления выпавших к этому времени на долю страны бедствий сказано: "Происходили также многочисленные порчи и понижения ценности монеты, из-за чего означенное королевство наше и население его сильно уменьшились и разорились..." (Мелик-Гайказова 1970: 153-156). Если подобные деформации жизни носили в чумные времена всеобщий характер, то чрезвычайно интересными оказываются сведения о находках джучидских монет на юге Восточной Европы.

Деньги ханов Золотой Орды ХIV в. обладают свойствами добротных источников вследствие массовости находок и дробности их датировок. Хорошая разработка этой категории материала как в составе кладов, так и в городских коллекциях также является важной предпосылкой для успешного исследования вопроса (Федоров-Давыдов 1960: 133-155; его же 1963: 185-215). Я рассматриваю монетную чеканку Орды времени Джанибека в поисках следов катастрофы, которая не могла не затронуть такие чувствительные сферы человеческой деятельности, как денежное хозяйство и товарно-денежные отношения. Не нужно забывать, что жизнь в степи, прежде всего для кочевников, прямо зависела от благоприятных природных условий (Ле Руа Ладюри 1971: 12; Борисов 1973: 263-265).

Установлено, что в 1342-1357 гг. джучидские серебряные монеты выпускались по весовой норме 1310-1311 гг. Фактический стандарт 1,52-1,55 г как будто даже утяжелен по сравнению с эмиссиями Узбека. Это незначительное увеличение веса дирхемов предложено считать проявлением нарушения цен на металлы и неблагоприятных явлений в денежном обращении. В то же время чекан ряда ордынских городов резко сократился, а монетные дворы других (например, Булгара, Азака) полностью прекратили свою деятельность. Среди причин данных изменений называют вспыхнувшую после смерти хана Узбека внутреннюю борьбу в Золотой Орде, а также последствия чумного мора (Федоров-Давыдов 1958: 11-13; Янина 1962: 170; Фомичев 1981: 240; Мухамадиев 1983: 81-85).

Практическая неизменность в течение нескольких десятилетий веса серебряных монет Золотой Орды обеспечивалась постоянным утяжелением медных пулов, размен которых к дирхему осуществлялся в соотношении 1:32. С этой целью старые легкие монеты время от времени заменялись новыми, заметно увеличенной массы. В первой половине правления Джани-бека джучидская медь была представлена чаще всего типом монет с изображением стилизованного двуглавого орла. Чеканились такие пулы в Сарай ал-Джедид — новой столице государства, располагавшейся на месте Царевского городища на левом берегу Ахтубы. Наиболее ранние из монет Сарай ал-Джедид относятся к 740 г.х. (1339-1340 гг.). Пулы с орлом преобладали примерно до конца 40-х гг. Очень редкие монеты этого типа с датами, вероятно, показывают хронологические пределы их выпуска — 743-751 гг.х. Изъятие старых медных денег и замена их пулами с изображением розетки-цветка происходят с середины столетия (Янина 1960: 213; ее же 1970: 197; Федоров-Давыдов 1980: 213- 219; его же 1987: 180-183; Гусева 1985: 5, 19-21).

Другим важным событием чумного времени в Орде явилось возникновение монетного двора Гюлистан, имевшее место на фоне почти полной монополизации денежной чеканки столицей. Хотя исследователи спорят о местоположении города со столь поэтическим названием — то ли он находился близ одного из Сараев, то ли в районе Болгара, его история начинается только с 50-х гг. ХIV в. (Мухамадиев 1983: 21-23; Егоров 1985: 114). По обильности выпусков монетный двор Гюлистана превосходила лишь продукция Сарай ал-Джедид. По различным сведениям, среди сотен монетных находок Царевского городища дирхемы и пулы столичной чеканки составляли соответственно 46-46,9% и 53,8-65%, а аналогичная продукция Гюлистана — 25-26,5% и 30-37% (Федоров-Давыдов 1963: 169; Гусева 1985: 47).

Чтобы представить сходства и различия денежного обращения локальных рынков на широком историческом фоне, необходимо обобщение нумизматических материалов на территории Золотой Орды вообще, а также по отдельным ее регионам и городам. Анализируя монетные коллекции из городов Поднестровья, являющиеся предметом моих постоянных научных интересов, я обратил внимание на особенности хронологического распределения находок. Как выяснилось, монеты городищ Старый Орхей, Костешты и Белгород-Днестровский (Абызова, Бырня, Нудельман 1981: 81-88; Полевой 1969: 151-155; его же 1979: табл. 17; Булатович 1986: 117-120), четко фиксируют единство экономической жизни региона. Во всех трех случаях подавляющее большинство экземпляров — свыше 90% — приходится на два коротких временных промежутка: 1342-1357 и 1362-1369 гг. Отмеченные хронологические отрезки обозначают правление ханов Джанибека и Абдуллаха и по содержанию отличают города края от большинства других золотоордынских центров (Федоров-Давыдов 1963; Фомичев 1981).

Предмет настоящей статьи касается времени хана Джанибека. Избранный хронологический отрезок в городских коллекциях характеризуют разнообразные серебряные, а чаще медные деньги. Одни из них анонимные, но отнесены к данной группе по дате выпуска. На других год чеканки не отмечен или стерт, тогда для определения имеет решающее значение тип изображения. Однако, как правило, все они (на каждом из памятников Поднестровья их доля составляет от половины до трех четвертей экземпляров) отчеканены монетным двором столицы, Сарай ал-Джедид. Впрочем, датированные монеты этой группы далеко не равномерно распределяются по годам. Это наглядно демонстрирует довольно многочисленная выборка из нумизматического комплекса городища Старый Орхей, соотносимого с золотоордынским городом Шехр ал-Джедид 60-х гг. ХIV в. (Янина 1977: 203-209). Из 361 датированной монеты выпусков Сарай ал-Джедид ко времени Джанибека относятся 308, или свыше 85%. Более того, на рынок Старого Орхея почти всегда попадали монеты, отчеканенные в 751, 752 и 753 гг.х., то есть с 11 марта 1351 г. по 5 февраля 1353 г. Есть единичные монеты, выпущенные ранее, но между годами их чеканки отмечены хронологические разрывы. С другой стороны, здесь нет ни одного экземпляра, представляющего эмиссии 754-758 гг. (Подробнее см.: Руссев 1990: 118-123).

Большое количество денег, выпущенных за очень короткое время монетным двором, удаленным за сотни километров от Поднестровья, отмечено и по другим нумизматическим комплексам региона. В коллекции из Костешт все 36 датированных монет эпохи Джанибека выпущены в 753 г.х. (Полевой 1969: 151-155). В четырех кладах из Поднестровья с аналогичными монетами — Рашково I и II, Незавертайловка, Белгород-Днестровский II — 40 экз. датируются 752-753 гг.х., 3 экз. — 40-ми гг. и ни одного выпущенного после 753 г.х. (Нудельман 1975: 96-97).

Данные о датированных деньгах времени Джанибека, собранные по публикациям находок джучидских монет на огромной территории Улуса Джучи (Федоров-Давыдов 1960: 133-155; его же 1963: 185- 218), подтверждают абсолютное преобладание выпусков Сарай ал-Джедид — более 75% из 7390 учтенных экземпляров. Существенная роль принадлежит и эмиссиям Гюлистана — ок. 20% (табл. 2).

Хорошо видно, что в кладах доли этих монетных центров еще выше. Среди единичных находок господствующее положение Сарай ал-Джедид сохраняется, но отходит на задний план продукция Гюлистана. Зато важная роль принадлежит местным чеканам, а также выпускам старой столицы. Однако в том-то и состоит особенность Поднестровья, что здесь абсолютно преобладают эмиссии Сарай ал-Джедид и до 60-х гг. неизвестен локальный чекан. По этой причине в первую очередь проведен анализ наиболее многочисленной группы монет. Материалы кладов позволяют сравнить ситуацию в Поднестровье с общим положением в Золотой Орде и специально с Нижним Поволжьем —районом нахождения административно-политического ядра государства Джучидов. Аналогичным образом сравниваются коллекции Старого Орхея, Царевского городища, а также суммарно других городских центров на Нижней Волге и в масштабах всего улуса Джучи. Результаты исследования периода 740-761 гг.х. (с 9 июля 1339 по 10 ноября 1360 гг.) выражены графически (рис. 1).

Как можно убедиться, состав монет времени Джанибека в кладах, найденных в районе Нижнего Поволжья и в целом по Золотой Орде, совершенно иной, нежели в Поднестровье. В первых двух выборках абсолютно преобладают экземпляры чеканки 743-748 гг.х. — примерно 75-80%, а на 751-753 гг.х. приходится соответственно только 8% и 14%. Напротив, в четырех небольших коллективных находках третьей группы 95% монет выпущено в 752-753 гг.х. Иначе обстоит дело с хронологией единичных монет. К эмиссиям 743-748 гг.х. относится более 29% находок, учтенных в пределах всего ордынского государства. Затем по мере сужения ареала доля таких монет падает — в районе Поволжья она составляет лишь около 24%, а на Царевском городище — несколько более 17%. В Старом Орхее этот показатель совсем мал — 1,5%. Вместе с тем, деньги, датируемые 751-753 гг., составляют среди названных групп находок почти 52% по Золотой Орде, 68,8% по Нижнему Поволжью, более 77% в Цареве и до 98% в Старом Орхее. Таким образом, здесь налицо противоположная предшествующим годам картина, когда отмечается возрастание числа монет 751-753 гг. в столице и в Старом Орхее по сравнению с другими территориями.

Близость монетных коллекций из Сарай ал-Джедид и Старого Орхея явно не вписывается в рамки обычных отношений центра и окраины. Когда деньги столичных эмиссий наиболее массово распространялись в пределах Золотой Орды (743-748 гг.х.), в Поднестровье попадали лишь единичные экземпляры. Зато в начале 50-х гг. их поступление сюда превосходит какой бы то ни было периферийный район. Исключительность данного направления движения денег подчеркивается и обстоятельством кратковременности отмеченного явления. После 753 г.х. происходит внезапное, практические полное прекращение проникновения монет в Поднестровье.

Не менее интересны особенности распространения синхронных монет Гюлистана. Судя по доступным теперь материалам, пик эмиссионной деятельности этого центра приходится на 752-754 и 756 гг.х. Едва ли не все монеты времени Джанибека отчеканены как раз в указанные годы. Однако в Поднестровье из более 1400 зарегистрированных монет только 4 экз. принадлежат продукции Гюлистана (Руссев 1990: 126-127). При этом нельзя не заметить хронологического совпадения: интенсивная денежная чеканка Гюлистана и наибольший приток монет, выпущенных в Сарай ал-Джедид, приходятся на те же годы.

Выявление соотношения продукции разных монетных дворов в рассматриваемый период показывает, что сделанное наблюдение отражает действительную реальность. Как оказалось, среди датированной продукции 740-761 гг.х. доля монет, отчеканенных в Сарай ал-Джедид и Гюлистане, составляет более 94%. По этой причине в приводимых построениях опущены сведения о монетах других центров: Сарая, Хорезма, Тебриза, Карагача, Тарджина и Мохши (табл. 3).

Хотя, несомненно, ведущее место в производстве денег при Джанибеке занимал Сарай ал-Джедид, столичная чеканка отнюдь не была стабильной. После 753 г.х. работа этого монетного двора почти полностью сворачивается. В ином свете предстает эмиссионная деятельность Гюлистана. Она носит взрывной характер, и в течение короткого времени монеты двух центров как бы конкурируют друг с другом. Очень вероятно, что несколько лет интенсивность чеканки монет в Гюлистане в два раза опережала таковую в Сарай ал-Джедид (рис. 2).

По всей видимости, эмиссии Гюлистана были призваны в какой-то мере компенсировать падение уровня монетного производства в столице. В этих условиях своего рода выброс большого количества денег Сарай ал-Джедид на западные окраины надо понимать как явление аномальное. Оно ни в коем случае не является показателем расширения торговых связей. Последнее невозможно уже потому, что примерно 9/10 обнаруженных в Поднестровье новосарайских монет медные. Их назначение ограничивалось обслуживанием мелкого обмена на местных рынках. Помимо того, из всех денег времени Джанибека лишь 5 экз. (0,76%) выпущены другими монетными дворами.

Монетные коллекции других городских центров на окраинах Золотой Орды отличаются принципиально иным составом. В одних случаях (Средняя Азия, Кавказ) преобладают деньги местной чеканки. В других — монеты исследуемого периода довольно малочисленны. Скажем, среди сотен единиц находок в коллекции Азова к эпохе правления Джанибека относятся лишь 13 экз. Однако в том же комплексе насчитывается в 14 раз больше монет как предшествующего, так последующего периодов (см. табл. 1).

Каким образом, исходя из чумной версии, можно объяснить эти странные явления? Мне представляется наиболее правдоподобной историческая ситуация, моделируемая по следующей схеме. Черная смерть в Золотой Орде неизбежно должна была привести в движение множество людей. Номадам вообще не составляло большого труда сняться с мест, чтобы уйти подальше от зараженных районов. Такое же пони-мание встречается в русской "Скифской истории" конца ХVII в. Ее автор считает, что ниспосланный на ордынцев Богом страшный мор середины ХIV в. вызвал большую миграцию населения из Поволжья на запад. "Побегоша оттуду мнози татарови в поля дикия, и наипаче умножишася около Дону и Днепра, и в Перекопи жити начаху" (Лызлов 1990: 31). Кочевая знать, вероятно, спасалась от ужасной болезни в своих степных замках. Хан и его окружение могли укрыться в изолированной от тесных связей с миром резиденции Гюлистан. Даже перенос столицы на новое место по гигиеническим соображениям был на средневековом Востоке делом обычным (Можейко 1989: 69). Однако, имея для долгого пребывания убежища, возможно, заранее подготовленные для жизни по чумному сценарию, незачем было уходить далеко от охваченных эпидемиями мест.

Позаботиться аналогичным образом об огромном количестве горожан степная аристократия во главе с ханом не торопилась. С приходом к власти Джанибека позиции городских кругов в Золотой Орде существенно ослабели (Мухамадиев 1983: 81-83). Горожане более всего пострадали от Черной смерти. Как показывает пример Азака-Таны, чума оставила в прежде цветущем портовом городе лишь пятую часть жителей. Здесь денежное обращение в 50-е гг. почти полностью замирает (Фомичев 1981: 238-240). Понятно, что в скученных городских кварталах, в антисанитарных условиях, уберечься от заразы неимоверно трудно. Поэтому из страха перед мором торгово-ремесленный люд вынужденно оставлял города.

Здравый смысл, очевидно, подсказывал им необходимость отклоняться подальше от караванных путей (Самаркин 1976: 76). Одним из спасительных для беглецов уголков оказался еще слабообжитый район Кодр. Горные и возвышенные лесистые места чума, как правило, обходила (Stoianovich 1970: 55). Сюда даже в начале ХVIII в. чума заносилась довольно редко из Польши или Турции, но не возникала "вследствие плохого климата" (Кантемир 1973: 5). Поселились среди окруженных степью дубовых и грабовых лесов прибывшие с востока люди около 753 г.х. (18 февраля 1352 — 5 февраля 1353 гг.)

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас