Имам Шамиль

[Saygo 582]

Южные окраины Московского царства (а позже Российской империи) всегда были неспокойным местом. С давних веков в полосе, где дремучие леса редели и уступали место бескрайней степи, начиналось Дикое поле, то враждебное, то дружественное Руси. В мирное время к границам Поля кочевники пригоняли для продажи свои стада, а в лихой год из жаркой степи на русские селения накатывались волны кровавых разбойных набегов. Когда из-за внутренних дрязг и усобиц рассыпалась Орда, московские князья осторожно стали продвигаться на юг, покоряя степняков. Впереди великокняжеских дружин и царских стрельцов шли отчаянные сорвиголовы, бежавшие в Поле от неволи и рабства. Тысячами гибли они в недружелюбной степи от жажды в знойное лето, от холода в зимний буран, от голода, болезней, от татарских стрел да ногайских сабель. Но самые стойкие выживали, сбивались в ватаги и сами начинали лихо и дерзко нападать на степняков - так рождалось казачество. Казаки проторили Государству Российскому путь на юг. К концу царствования Екатерины Великой Россия твердо стояла на Кавказе, внимательно присматриваясь к тому, что происходит по другую сторону великих гор.

В 1795 году полчища иранского шаха вторглись в Грузию. Небольшое грузинское царство (к тому же ослабленное внутренней усобицей) не могло противостоять огромному мусульманскому войску. И Грузия обращается за помощью к единоверному великому северному соседу. В январе 1801 года было официально объявлено о том, что грузинские земли переходят под державную руку российского Императора.

Для нормального сообщения с новыми грузинскими владениями необходимо было обеспечить мир и покой на Северном Кавказе. К моменту присоединения Грузии отношения Российской империи и многочисленных горских племен были довольно странными. Часть из них признавала российскую власть, часть видела в русских неверных, желающих силой захватить мусульманские земли. Были и такие, кто постоянно менял свое поведение, то внезапно переходя от мирной жизни к набегам, то вдруг принося вассальные клятвы русскому царю.

Поначалу русские вельможи, полководцы и чиновники, приезжавшие на Кавказ, старались задобрить воинственных горских вождей. Но были те, кто отвергал все посулы и не боялся угроз. Одним из злейших врагов русских был шейх Мансур, ожесточенно сражавшийся с неверными и провозгласивший свое учение, которое позже назовут мюридизмом. Мансура разгромили и бросили в Шлиссельбург, но ряды его последователей-мюридов быстро пополнились новыми горцами. Все большее число их начинает жить по принципам газавата - войны правоверных мусульман против неверных. Они помнят главный завет плененного шейха - объединить всех мусульман Северного Кавказа и создать одно государство, которое сможет противостоять ненавистной России.

В 1816 году русскую армию на Кавказе возглавляет генерал А. П. Ермолов. Начинается планомерное продвижение русских войск вглубь территории, контролируемой горцами. В 1826 году в Северном Кавказе начинает проповедовать Гази-Мохаммед, продолжающий дело Мансура. Он окружает себя фанатично преданными мюридами. Среди них особенно выделяется один молодой человек. В отличие от большинства горцев он отлично образован, знает арабский язык и весьма искушен в толковании Корана. Зовут его Шамиль. Вскоре он становится не только учеником, но и ближайшим помощником проповедника.

Проповеди Гази-Мохамеда в 1827-29 годах привлекают к нему множество сторонников - на его призыв продолжать беспощадную войну с неверными откликаются не только простые воины, но и часть мелких князей и беков. Однако военный успех не сопутствует Гази-Мохаммеду. В 1832-м Шамиля и его учителя русские войска настигают в селении Гимрах. Для Гази-Мохаммеда этот бой стал последним. Полуживой, тяжелораненый Шамиль случайно спасается от русских солдат. Наследником Гази-Мохаммеда становится Гамзат-бек, провозгласивший себя вторым имамом Дагестана и Чечни. При нем Шамиль сохраняет свое высокое положение - он следит за обеспечением армии и обучением новобранцев, иногда сам руководит войсками во время набегов на аванпосты русских. В 1834 году Гамзат-бек уходит из жизни. Его смерть открывает Шамилю дорогу к власти. Чтобы опередить возможных конкурентов, Шамиль собирает вокруг себя несколько самых преданных и отчаянных мюридов и совершает неожиданный лихой набег на селение Новый Готцаль, где захватывает ставку и казну покойного вождя. Взяв в руки реальную власть, Шамиль провозглашает себя третьим имамом.

Наместники, присланные из Петербурга на Кавказ, поначалу не обратили особого внимания на нового имама. За ним не было особой военной силы, а потому горячие призывы Шамиля мало волновали царских генералов; барон Розен, возглавлявший русскую армию на Кавказе, попросту отмахнулся от сообщений о растущей опасности Шамиля. Крупных боев больше не происходило, мятежники считались разгромленными, а в ключевых крепостях Дагестана расположились верные власти гарнизоны. Свое внимание наместник сосредоточил на укреплении границ по Черному морю и усмирению черкесов. О Чечне и Дагестане он даже не вспоминает. Между тем, Шамиль провозгласил то, что на современном языке назвали бы «широкой идеологической программой». В своих проповедях он указывает две главные причины, которые приводят к поражению горцев, - раздробленность племен и отход от исламских заповедей. Шамиль призывает своих сторонников впервые в истории Кавказа создать единое государство, Имамат, основанное на законах шариата; интересно, что через полтора века Басаев озвучит практически те же самые идеи.

Воплотить в жизнь грандиозную «программу» Шамиля мешали вовсе не русские войска и императорские наместники. Первой против идей имама выступила местная знать. Мало кто из «князей гор» желал делиться своей властью с Имамом, и уж тем более полностью подчиняться ему. Далеко не все желали воевать с могучей северной империей, а кое-кто и вовсе полагал, что «уйти под руку белого царя» гораздо выгоднее, нежели склонить голову перед фанатичным Шамилем и его беспощадными мюридами. Во всяком случае, русский царь оставлял покорившимся вождям их земли, их имущество и почти неограниченную власть над соплеменниками. Петербургу достаточно было внешней покорности, за которую, кстати, царские чиновники и генералы иногда еще и платили. Имам же требовал все: деньги, людей, полную покорность и повиновение, а за малейшее ослушание готов был без колебаний отобрать жизнь.

Понимая, что князьки и ханы никогда не расстанутся с властью, Шамиль начал собирать под свои знамена рядовых джигитов, которым нечего было терять, и кто издревле ненавидел богатую родовитую знать. Из отдаленного селения Ашильту он рассылал своих нукеров и проповедников по всему Дагестану, постепенно, где словом, а где силой, утверждая свою власть. Во многих местах его сторонники сами изгоняли местную знать и население добровольно покорялось Имамату. Постепенно под знамена Шамиля собирались прежние соратники Гази-Магомеда. Соратники имама осмелели настолько, что начали совершать набеги на Кавказскую крепостную Линию (пока, впрочем, без особого успеха).

Напуганные дагестанские ханы одно за другим слали униженные письма не только русскому наместнику, но и в Петербург, самому Государю Императору. Однако все эти отчаянные призывы Николай I самым странным образом оставил без ответа. К 1836 году почти весь горный Дагестан без всякого кровопролития покорился новому Имаму. Лишь Хунзах - столица Аварии - отказывалась склониться перед Шамилем. Однако аварские правители понимали: долго им не продержаться. Если русские не пришлют войска, их подданные сами (не сегодня, так завтра) сдадут Хунзах Шамилю. Аварские князья требуют от барона Розена немедленно прислать карательный отряд. В конце концов барон внял мольбам аварского правителя и отправил в Дагестан и Чечню несколько военных экспедиций.

Поход проходил как-то странно. В аулах, куда вступали русские солдаты, все было тихо, спокойно и мирно. Но стоило им отправиться восвояси - горцы вновь изгоняли своих князей и возвращались под власть Имамата. Между тем, сам Шамиль искусно избегал решительного сражения, и в результате все экспедиции Розена закончились ничем.

После того как русские отступили, авторитет Имама укрепился необычайно. Набеги чеченцев и дагестанцев на оборонительные рубежи участились, армия Шамиля росла. Начали волноваться даже те области, которые уже много лет были вполне спокойными и считались «навечно замиренными».

Теперь Шамиль уже всерьез беспокоил русское правительство. В Петербурге убедились, как много может сделать всего лишь один человек, наделенный изворотливым умом и обуреваемый страстной верой в правоту своего дела. Наиболее прозорливые царские чиновники справедливо рассудили, что главной оружием Шамиля была не военная мощь, а сила его новых идей, которые каждый день и час доставляли ему неисчислимых сторонников. И против Шамиля попытались, выражаясь современным языком, «совершить идеологическую диверсию». Специально из Казани в Дагестан отправился ученый муфтий Мустафин, который должен был, опираясь на исламское богословие, раскрыть людям «заблуждения мюридов». Мустафин пытался представить Шамиля не правоверным мусульманином, а напротив, еретиком и отступником, опасным сектантом, искажающим заветы Пророка. Проповеди Мустафина успеха не имели. Высокообразованный муфтий не понял, что учение Шамиля сильно отнюдь не тонкими ссылками на Коран, а понятным каждому бедняку призывом выступить против веками угнетавших их «князей гор», продавших свою родину захватчикам, пришедшим с севера.

The Meeting of General Klüke von Klügenau and Imam Shamil in 1837 by Gagarin, Grigori Grigorievich (1810-1893), Russia, 1849. State Tretyakov Gallery, Moscow

В 1837 году опять решено попробовать силу - против имама направляется сильная армия, насчитывавшая 5 тыс. человек. Отряд под командованием генерала Фезе прибыл в Хунзах; здесь его ожидали радостные известия. Оказалось, что Шамиль блокирован в селение Телетле ополчением местных ханов. Фезе отправил им в помощь часть своих солдат, сам же решил воспользоваться возможностью для покорения Ашильты. Столица имама была взята после ожесточенной схватки, продолжавшейся целый день. Но, одержав победу, Фезе был вынужден отступить. Случилось то, чего генерал никак не ожидал - на месте разгромленной армии буквально за несколько дней появилась новая! Толпы добровольцев валом валили к Ашильте. Пополнив свои силы, Фезе направился к Телетлю. Он чувствовал - смерть или пленение вождя в миг успокоят этот мятежный край. Осада длилась больше месяца. Силы русских таяли, а к Шамилю подходили все новые и новые ополчения. Отряды ханов распадались на глазах - один за другим джигиты перебегали к Шамилю. Внезапно к Фезе пришло известие о новом восстании - на этот раз полыхнул Южный Дагестан. Чтобы избежать окружения, генерал решает пойти на мирные переговоры, в результате которых царские войска были отведены на прежние рубежи, а Шамиль де-факто признается главой государства. Договор становится настоящим триумфом Шамиля.

Между тем, в Петербург сыпались победные реляции, сообщавшие об успехах в покорении горцев. В насквозь забюрократизированной империи Николая царь не мог знать истинное положение дел (несмотря на свое особое пристрастие к палочной дисциплине и всевозможным контролерам и особо уполномоченным). Все чиновники (и военные, и гражданские, и недавно учрежденные жандармы) безбожно врали. Попытки сталкивать их друг с другом ни к чему не приводили - каждый, конечно, врал на свой лад, но дело от этого яснее не становилось. В результате, император то и дело попадал впросак. Точно так случилось и с донесением о «покорении горцев». Приняв на веру победные реляции, Николай I решил дать аудиенцию вождям «покорившихся горцев» в Тифлисе. Но произошел конфуз. Государь Император проехал сотни верст, чтобы милостиво побеседовать с новыми подданными и не обнаружил никого! Шамиль презрительно отказался от этой «милости», ясно дав понять, что «белый царь» ему более не господин. Разгневанный император отправил кавказского наместника барона Розена в отставку. Что же делать с непокорным Шамилем, неожиданно воцарившемся на землях, еще вчера принадлежавших российской короне, не знал никто.

Не сумев покорить Шамиля, царские чиновники поступили с ним самым парадоксальным образом. О нем просто забыли! Для показушной стабильности николаевской империи (жившей по принципу «народ безмолвствует, ибо благоденствует») это было вполне характерно. При Николае I проблемы не решали - их объявляли несуществующими. Сменивший Розена Головин все свои силы бросил на усмирение черкесов и возведение новой линии укреплений на черноморском побережье. Между тем, Шамиль времени не терял. Он сознавал: для того, чтобы выдержать борьбу с огромной северной империей (а в том, что она рано или поздно возобновится, имам не сомневался) необходимо иметь крепкий тыл. Крепким тылом Шамиль считал не только горные укрепления, схроны оружия и запасы продовольствия. Он знал: крепкий тыл - это, прежде всего, надежные и бесстрашные воины, готовые в любую минуту умереть в бою. И еще он знал: только СВОБОДНЫЙ человек будет стоять до конца на поле боя; раб же побежит первый и первый предаст своего хозяина. Он видел это в русской армии - вольные казаки всегда воевали лучше бывших крепостных, служивших в регулярных частях. И потому он пошел на удивительные реформы в подчиненных ему горных районах - отменил сословные различия, дал свободу всем, кто был в рабстве. Даже пленным были предоставлены некоторые права и возможность стать свободными гражданами. А дети плененных, считались во всем равными прочим жителям имамата. Вражда между народностями, населявшими новое государство, была объявлена тягчайшим преступлением. Самые близкие и преданные соратники Шамиля получили почетное имя «мюриды» - ученики и гвардии имама. Свобода, которую утверждал Шамиль, ополчила против него многих «князей гор», но дала ему тысячи союзников из простолюдинов. История покажет - пока Шамиль будет верен своим принципам, удача будет сопутствовать ему. Она отвернется от него тогда, когда он постепенно превратится в жестокого деспота и забудет о том, что предают не свободные и гордые воины, а льстивые и угодливые рабы.

Сердцем имамата стала крепость Ахульго (Призывная гора), считавшая в те времена неприступной. В ее создании приняли участие лучшие мастера и военные инженеры. Помимо могучих стен, крепость располагала целой системой туннелей и обустроенных пещер. Слава о справедливом и благочестивом имаме гремела по всему Кавказу - даже «лояльные» России горцы (так называемые «мирные князья») отказывались действовать вопреки его воле. Со всех сторон в Дагестан устремлялись беженцы. Имам не отказывал никому, даже дезертирам из царских войск (а таких становилось все больше). Русские солдаты, замученные унтерами и шпицрутенами, бежали в горы. Они готовы были погибнуть, но вдохнуть глоток вольного воздуха. По некоторым данным, именно среди этих русских беженцев был предок Шамиля Басаева - основатель его рода. Не обращать внимание на Шамиля более было невозможно. Поздно спохватившиеся царские чиновники вновь попытались «утихомирить» мятежного имама. К нему посылали гонцов с самыми щедрыми посулами, но он брезгливо отвергал их. О нем распространяли самые грязные слухи и самые темные сплетни, но никто в горах не верил им. К нему подсылали убийц, но они сами выдавали себя, отказываясь поднять руку на имама, которого многие почитали настоящим посланцем Всевышнего. Линии сообщения между российскими крепостями оставались небезопасны. В любой момент Кавказ мог быть охвачен новым восстанием, гораздо более опасным, чем прежнее.

Наконец, в 1838 году Головин решился напомнить царю о непокорных горцах. Главнокомандующий написал в Петербург: «На правом фронте мы хотя и имеем сильного неприятеля, но там никогда не было единства, там народ не соединяется общими силами, как это есть в Дагестане... По этим соображениям я считаю усмирение Дагестана делом первостепенным, для которого употребить должно все способы. Усмирение же племен черкесских считаю делом второстепенным». Царь удивился: неужели с Шамилем еще не покончено? Неужели он, действительно, представляет такую опасность? А как же прежние донесения и рапорты? (Николай так до конца жизни не понял, что в созданной им самим атмосфере всеобщей подозрительности и постоянном требовании невозможного, он обречен жить среди очковтирательства, клеветы и лжи). Разгневанный царь приказал уничтожить сопротивление одним решительным ударом (он опять требовал невозможного!). Тем не менее, получив царские предписания, русские генералы начали подготовку новой экспедиции против Шамиля…

Получив «добро» императора Головин приступил к подготовке новой экспедиции. Необходимы были войска и припасы, получить которые от местных жителей генерал не надеялся. Горцы постоянно тревожили армейские обозы, угоняли коней, местные проводники нередко заводили солдат в совсем дикие места, откуда выбраться было невозможно. Были и другие беды. Несмотря на то, что еще в 1830 году предшественник Головина Паскевич приказал организовать в горах самую тщательную разведку, особых успехов не наблюдалось. Местные источники были ненадежны, русским же в горах не доверяли, а пробраться в твердыню Шамиля лазутчикам и вовсе было невозможно.

Наиболее ценные сведения поставляли русские военнопленные, которых периодически выкупали или выменивали у горцев. Одна из записок таких добровольных помощников, неоднократно переписанная, дошла до самых верхов армейского командования и расценивалась как документ величайшей ценности, важности и секретности. В отличие от Головина, Шамиль не испытывал недостатка в данных разведки. Местное население с удовольствием сообщало ему о малейших изменениях в царских войсках, а устроенная имамом эстафетная «летучая почта» быстро доводила до его наибов новые приказы. О намерениях Головина Шамиль узнал заранее и успел приготовиться к нападению.

Головин планировал захватить столицу Имамата Ахульго и утвердиться на реке Андийское Койсу. Оттуда, после возведения новой линии укреплений, можно было легко контролировать горный Дагестан. Войска были разделены на две части. Сам Головин направился усмирять жителей Южного Дагестана и строить там крепости.

Отряд, которому было поручено захватить столицу Шамиля, возглавил генерал-лейтенант Граббе. В его распоряжение передавались 8 тысяч штыков регулярной армии, 22 орудия и почти 3 тысячи так называемой горской милиции. С этими силами Граббе 9 мая 1839 года выступил в направлении Ахульго. Путь был нелегким. На протяжении всего марша армии приходилось преодолевать завалы и разрушенные мосты, отбивать постоянные нападения и брать штурмом непокорные аулы. Дорогу к Ахульго преграждал отряд одного из наибов Шамиля - Ташов-Гаджи. Он даже успел возвести укрепления у села Мискит, откуда мог легко ударить в тыл Граббе, если бы генерал решил игнорировать эту угрозу. В завязавшемся бою русские взяли верх, заставив наиба отступить, но при этом сами понесли немалые потери. Самое главное, отряд утратил обоз. Двигаться без него далее было невозможно, так что пришлось возвращаться в крепость Внезапную. Вторая попытка была предпринята 21 мая. На высотах у села Бурунтай Граббе вновь разбил горцев, но захватил лишь разрушенное пепелище! Местное население при приближении русских уходило в горы, оставляя им только заброшенные и сожженные аулы. Ни фуража, ни припасов, ни пленных. Следующая схватка произошла в ауле Аргвани. Здесь русских ждал сам Шамиль. Штурм укреплений, сооруженных с соблюдением всех требований современного инженерного искусства и особенностей местности, стоил отряду Граббе большой крови. Несколько атак было отбито, битва продолжалась до глубокой ночи. Войска Шамиля в полном порядке спокойно отошли в Ахульго. До столицы Имамата Граббе добрался лишь 12 июня. Перед глазами осаждающих высилась почти неприступная крепость. «Легче снять месяц с неба, чем полумесяц с минарета Ахульго», - утверждали очевидцы. Крепость располагалась на скалистом «полуострове», окаймленном глубокими ущельями. Здесь была устроена многоярусная система обороны, включавшая боевые башни, орудийные расчеты, подземные жилища и ходы, крытые траншеи, окопы, завалы. На самом высоком месте стояла Сурхаева башня, прикрывавшая все подступы. Лишь узкий перешеек соединял Ахульго с соседними горами, но и он находился под контролем Шамиля. По этому перешейку перебрасывались в Ахульго подкрепления и оружие. Гарнизон Ахульго состоял из пяти тысяч горцев. С тыла осаждающим угрожали ополчения местных жителей. Наученный горьким опытом, Граббе развернул против них свою артиллерию и за 2 дня кое-как рассеял свирепых наибов. Целую неделю русские бомбардировали Сурхаеву башню. И лишь когда погиб последний ее защитник, Граббе пошел в атаку. Тремя колонами царские войска устремились к Ахульго, но в результате кровавого штурма, унесшего не меньше тысячи жизней, вновь были отбиты. Пришлось приступать к правильной осаде. Для полной блокады цитадели понадобилось перебросить под команду Граббе часть отряда Головина. Казалось, что вскоре все жестокие потери русской армии наконец-то окупятся - Ахульго будет взят и с Шамилем будет покончено.

Защитники Ахульго отбивали один штурм за другим, но, казалось, что шансов на спасение у имама и его мюридов нет. Несколько раз начинались переговоры о перемирии. Шамиль понимал: любыми путями ему надо вырваться из крепости. Он готов был обещать многое. Ему требовалось одно - хотя бы короткая передышка. Но переговоры шли сложно, ибо русские генералы чувствовали: время держит их сторону. С каждым днем у Шамиля все меньше и меньше сил. И потому были непреклонны. В конце концов, Шамиль решился на крайний шаг. Он сообщил во вражескую ставку - его сын Джамалуддин может быть отправлен заложником к русским. Но генералы ответили отказом. Требование у наместников «белого царя» было одно - полная и безоговорочная покорность русскому императору. И тогда Шамиль понял: пришло время решающей битвы. Сила не на его стороне, но уклониться от нее он не может. В сражении можно потерять жизнь, в капитуляции - честь и свободу. Имам решил драться. В ночь на 22 августа 1839 года начался решительный штурм. Тысячи убитых и раненых устилали стены и коридоры твердыни. Каждый шаг вперед оплачивался многими жизнями. К полудню 23-го на башнях крепости развевались русские флаги.

Штурм Ахульго раскаленным клеймом впечатался в память имама. В развалинах крепости пали его лучшие наибы; отсюда из Ахульго, отлетела к Всевышнему душа его дяди, грозного Бартыхана. А в ближних ущельях навсегда осталась любимая сестра Шамиля - Патимат. Увидев, что крепость не удержать, она закрыла платком лицо и кинулась в пропасть. Должно быть, он много раз пытался представить эту дикую картину. Пытался представить, но не мог. Совсем маленький мальчик, в ужасе склонился над неподвижной женщиной. Это был сын Шамиля и его жена Джавгарат. Дрожащими ручками он гладил ее по щеке, будто надеясь на чудо - вот сейчас она очнется, откроет глаза, обнимет его и защитит от страшных и злых людей, ворвавшихся в крепость. В какое-то мгновение малыш понял: мама ушла далеко-далеко… И среди грома, огня и разрывов раздался никем не услышанный крик ребенка - в отчаянии и страхе он звал на помощь отца. Но отец не услышал его. С горсткой мюридов Шамиль прорывался к подземным пещерам. Там, в темных, глухих подземельях еще теплилась последняя надежда имама. Русские побоятся преследовать их в этом неведомом и мрачном лабиринте. Так и случилось. Через подземные пещеры ему удалось уйти. Глубокой ночью, перекинув бревно через ущелье, Шамиль с 30 спутниками вырывается из окружения. Три дня подряд небольшой отряд Шамиля укрывается в пещере и, наконец, улучив удобный момент, ему удается уйти вдоль реки Койсу. Шамиль вынес на себе раненного в ногу сына. Легенда гласит, что на пути им встретился отряд местной знати, разыскивавший бежавшего имама (на стороне русских войск выступало 45 горских князей, беев и старшин со своими отрядами). И такие разъезды были направлены во все стороны от Ахульго. Однако Шамиль гордо вышел прямо на врагов и поклялся - его сабля сразит любого, кто заступит ему дорогу. Враги расступились. Имам был спасен.

Между тем, Петербург ликовал. Чины и награды сыпались на победителей как из рога изобилия. В честь славной победы было даже написано батальное полотно «Штурм аула Ахульго». Сам Граббе писал царю: «Не сомневаюсь, что настоящая экспедиция не только поведет к успокоению края, где производились военные действия, но отразится далеко в горах Кавказа, и что впечатление штурма и взятия Ахульго надолго не изгладится из умов горцев и будет передаваемо одним поколением другому. Партия Шамиля истреблена до основания; но это только частный результат, гораздо важнейшим считаю я нравственное влияние, произведенное над горцами силой русского оружия...» Но на этот раз император не дал легко себя провести. На полях доклада появилась его резолюция: «Жаль очень, что Шамиль ушел; и признаюсь, что опасаюсь новых его козней, хотя неоспоримо, что он лишился большей части своих способов и своего влияния. Посмотрим, что дальше будет».

Граббе занялся наведением порядка в горах; он пытался добиться полного разоружения и покорности горцев. Теперь даже на переезд из аула в аул требовалось разрешение начальства. Усмиренный Кавказ молчал, но это молчание месяц от месяца становилось все более зловещим. Однако Граббе, казалось, совсем не чувствовал этого.

Шамиль, между тем, отправился в Чечню. Повсеместно его встречали как героя. Какое-то время он пробыл в Беное, затем перебрался в Ведено, потом в Шатой. 8 марта 1840 года в чеченском селении Урус-Мартан собирается «съезд чеченского народа». Представители большинства тейпов провозглашают Шамиля своим имамом (так же, как ранее он был провозглашен имамом Дагестана). «Когда зима сбросила свои снежные тулупы и надела весна свое зеленое платье, - записывал хронист, - победоносный и дерзкий лев Шамиль, уповая на Аллаха, выступил в поход под зелеными знаменами». Уже 15 марта отряд бывшего изгнанника вступает в схватку с солдатами генерала Пулло. И хотя русским удается оттеснить чеченцев, командующий приказывает отступить к крепости Грозная. Он видит: ряды сторонников Шамиля постоянно растут; справиться с ними собственными силами невозможно. Петербург ошеломлен известием о новых победах поверженного имама. Буквально в течение нескольких недель Чечня оказывается под контролем мюридов. Верные Шамилю отряды уже стоят под стенами крепости Грозная. Над Кавказом поднимается зарево новой войны.

Обстоятельства благоприятствовали Шамилю. В 1840 году разразилось восстание черкесов, охватившее весь Северный Кавказ. На масштабную войну с последователями имама сил у царского правительства просто не было. Из новой столицы, основанной в лесной глуши, мюриды Шамиля тревожили российских наместников набегами. Они появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда. Справиться с ними никак не удавалось. Вскоре имам счел себя достаточно сильным, чтобы вернуться в Дагестан. Со своим отрядом он без особого труда пересек границу и вскоре уже принимал изъявления верности горных аулов. Те, кто были его врагами в прошлой войне, спешили убраться с дороги, осознавая неотвратимость жестокого возмездия. Местные власти отреагировали на удивление быстро. Против Шамиля был брошен отряд уже знакомого ему генерала Клюгенау. В жесткой схватке мюриды заставили русских отступить. А через несколько дней имам торжественно вступил в родные Гимры. Но Клюгенау не собирался сдаваться. Перегруппировавшись и получив подкрепление, он вновь ринулся на Шамиля. Бои продолжались в течение недели. Мюриды отступали, контратаковали, но все-таки не смогли отбить селение. Казалось, царские генералы могут праздновать победу. Но пока Клюгенау пытался выкурить мюридов из гор, восстанием оказалась охвачена вся Авария.

Тем временем в Чечне наибы Шамиля продолжали партизанскую войну против генерал-лейтенанта Галафеева. Один из них, Магомед Архведилав, безуспешно осаждал Моздок, но в итоге ему пришлось отступить; правда, с собой он увез богатую добычу и пленников. Среди них оказалась дочь армянского купца по имени Анна. Девушке этой была уготована необычная судьба. Легенда гласит, что, очарованный красотой пленницы, Архведилав отказался отпустить ее за выкуп, предложенный отцом. Он передал ее в качестве извинения за невзятую крепость имаму. Шамиль влюбился с первого взгляда. «За ангелов денег не берут», - так хронист приводит его слова. Девушке было предложено либо вернуться домой без всякого выкупа, либо стать женой имама. Анна выбрала второе. Перейдя в ислам, она приняла имя Шуйанат.

В конце 1840-го произошло еще одно важное событие. Последним оплотом царской власти в Аварии оставались владения номинального владыки аварского ханства Ахмед-хана. Военачальник Аварии Хаджи-Мурат по праву считался первым человеком после правителя и пользовался репутацией смелого и опытного бойца. Он был одним из участников убийства Гамзатбека, предшественника Шамиля. Между тем, хан не питал к собственному военачальнику теплых чувств. Подозревая его в интригах против своей власти, он искал лишь повода, чтобы расправиться с ним. В конце 1840-го повод нашелся - Хаджи-Мурат был обвинен в злоумышлении против законного правительства и связи с имамом. По приказу Клюгенау его арестовали, но по дороге в крепость Хаджи-Мурату удалось бежать. Через некоторое время его посланец предстал пред Шамилем. Оскорбленный военачальник предложил имаму свою помощь в покорении гор. С тех пор родное селение Хаджи-Мурата - Цельмес - надолго стало надежной крепостью мюридов. У его стен сложил голову генерал Бакунин, отправленный покарать изменника.

Примеру Хаджи-Мурата вскоре последовали многие другие влиятельные старшины Дагестана. К весне правительство оказалось в ситуации, когда край был, по сути, потерян. Летучие отряды Шамиля продолжали бесчинствовать в тылу русских войск. Они появлялись в самых разных местах, даже на берегах Каспия, разоряли обозы и совершали стремительные налеты. Усилия двух старых врагов имама, Граббе и Головина, пропадали даром. Они постоянно были вынуждены обивать сановные пороги Петербурга с новыми просьбами о войсках, припасах, деньгах. Столица требовала успехов, а сварливые генералы никак не могли договориться о слаженных действиях, так что вскоре обе ставки погрязли в интригах и взаимных обвинениях. От этого власть имама становилась еще прочнее.

Пока в Петербурге решали, что же делать с неуловимым имамом, Шамиль готовился к весенней кампании. Несмотря на успехи последних столкновений с царской армией, он понимал: народное ополчение не способно к длительной борьбе. А в том, что она будет именно такой, сомневаться не приходилось - против маленького горского государства стояла огромная Империя, как казалось, с неисчерпаемыми людскими и материальными ресурсами. Именно поэтому в первую очередь Шамиль озаботился созданием регулярного войска.

Насчитывало оно 15 тыс. человек и организовано было в соответствии с требованиями военной науки того времени. Служить под знаменами имама хотели многие, но брали только лучших. Самые сильные и выносливые становились мюридами. Воины Шамиля могли обходиться весьма скудным пайком, и это давало им огромное преимущество в маневренности - в противовес выносливым горцам царские генералы были вынуждены постоянно оглядываться на обозы. Снабжением армии Шамиля ведал особый военный фонд «Ибн-Сабаль». Шамиль лично составил для своих солдат воинский устав - низам - и требовал неукоснительного его исполнения. Особые разделы были посвящены гуманному обращению с пленными, недопущению грабежей мирного населения и вообще отношениям с «гражданскими». В Новом Дарго для армии имама были учреждены воинские знаки отличия, знамена и награды. За основу взяли турецкую систему, с которой были хорошо знакомы самые верные наибы Шамиля Архведилав и Юсуф-Хаджи. Особый знак полагался трусам. Им Шамиль приказал пришивать на спину кусок войлока или медную бляху, которые приходилось носить до тех пор, пока трусость не искупалась кровью. Однажды один из наибов совершил серьезный проступок и был сурово наказан по личному приказу имама - ему отсекли ухо. Однако в следующем бою он проявил настоящие чудеса храбрости и тогда Шамиль приказал изготовить ему новое ухо из чистого золота, которое поднесли герою на серебряном блюде. Единственным военачальником, не носившим наград, был сам имам.

Л. Толстой в «Хаджи-Мурате» писал: «Вообще на имаме не было ничего блестящего, золотого или серебряного, и высокая, прямая, могучая фигура его, в одежде без украшений, окруженная мюридами с золотыми и серебряными украшениями на одежде и оружии, производила то самое впечатление величия, которое он желал и умел производить в народе».

С наступлением весны царские армии вновь двинулись против Шамиля. Граббе рассчитывал овладеть Новым Дарго и окончательно покорить горцев. Но планы генерального сражения пришлось отложить. Ставку Граббе засыпал просьбами о помощи Ахмед-хан, обложенный в Хунзахе Хаджи-Муратом - пришлось идти ему на выручку, иначе вся Авария могла оказаться в руках имама. У аула Гергебиль, недалеко от Хунзаха, генерала Фезе встретил сам Шамиль. После короткого боя горцы отступили, но, совершив внезапный удар, завладели одним из важнейших царских укреплений в Кази-Кумухе, жители которого сами открыли им ворота. В руках мюридов оказалась большая добыча и множество важных пленников, которых потом обменяли на своих плененных товарищей. Тем временем Граббе все-таки предпринял попытку захватить Новое Дарго. По его замыслу отряд генерала Агутинского-Долгорукого должен был связать силы Шамиля в Дагестане, оставив столицу имамата без серьезной защиты. Планам полководца не суждено было осуществиться. На всем пути к тайной твердыне Шамиля 10-тысячный русский отряд подвергался постоянным нападениям, засадам и внезапным налетам и вынужден был прорываться через хитроумные ловушки. За 3 дня солдаты прошли всего 20 верст. Не дойдя до города 12 верст, генерал велел отступить. Больше в этом году крупных кампаний против Шамиля не предпринималось, а небольшие экспедиции в Дагестан успеха не принесли. Раздавленный неудачами Граббе заперся в крепости Темир-Хан-Шуру, уже не зная, кого больше бояться - Шамиля или собственного петербургского начальства.

Ждать пришлось недолго. Обеспокоенный непрекращающимися волнениями на Кавказе, за которыми виделись козни англичан и турок, царь приказал военному министру генерал-адъютанту Чернышову провести тщательное расследование. В результате Головин и Граббе лишились своих постов, а царская армия получила приказ: не предпринимать активных действий против горцев, сосредоточиться на обороне оставшихся рубежей и ждать новой стратегии действий из Генштаба. Пока Петербург безуспешно бился над кавказской головоломкой, Шамиль получил долгожданную передышку.

Петербург оставил под властью имама Чечню, часть Дагестана и Северного Кавказа - более 500 тыс. жителей. Немногочисленные русские гарнизоны были досадной помехой, но серьезно помешать Шамилю не могли. Лишь кое-где оставались непокорные старейшины и беи, все еще надеявшиеся на «белого царя». Овеянный славой борца за веру, имам пользовался непререкаемым авторитетом. Самые восторженные его последователи пророчили, что он превзойдет успехи стародавнего Халифата, распространив истинную веру на новые земли. Сам Шамиль не разделял этих восторгов. Он понимал - нужно устраивать жизнь на своей земле, а не зариться на чужие. Максимум, на что распространялись его притязания, стать имамом всего Кавказа.

В Диван-хана (государственный совет) он собрал своих лучших генералов, ученых и муфтиев. С ними он обсуждал реформы и разбирал судебные дела. На местах, во вновь организованных административных округах (наибствах), Шамиля представляли самые преданные и верные соратники по борьбе. Каждый из более чем 50 округов соответствовал территории расселения того или иного горского клана или рода. Наибы вершили суд, занимались административными делами, но самые важные вопросы (войны и мира, жизни и смерти подданных) решал только сам имам. Современники сравнивали его правление с властью римских понтификов. Следить за соблюдением законов Имамата была поставлена особая служба мухтасибов. За любым проступкам следовала неотвратимая кара. В особом случае к провинившемуся направлялись два доверенных лица. Отыскав преступника, они одновременно протягивали ему руки для рукопожатия. А так как по горским обычаям пожать одну руку раньше другой было бы оскорблением, то приходилось протягивать сразу обе. Тогда мюриды выворачивали руки провинившегося за спину, повергали его на землю и прямо на месте приводили в исполнение смертный приговор. Это называлось «рукопожатие Шамиля». При этом жестокая справедливость имама никогда не подвергалась сомнению в его владениях. Лишь изредка, и только в отношении людей, отмеченных в прошлом немалыми заслугами, смертный приговор заменялся ссылкой. «Шамилевой Сибирью» стал далекий горный аул Читиль, где, по уверениям стариков, была «самая длинная зима в Дагестане». Там провинившийся жил, почти не видя солнца, под охраной нескольких верных имаму семей, освобожденных ради этой миссии от военной службы.

Имам понимал, что не будет мира в его землях, пока населявшие их народы живут по разным обычаям и законам. А потому он собрал мудрых людей со всех подвластных ему племен и с их помощью издал новый закон - Низам Шамиля. Все прочие законы и адаты, если они противоречили низаму, были отменены. Будучи суровым судьей, Шамиль решительно выступил против кровной мести. Не отменяя освященного веками права на отмщение, он всегда рекомендовал заменять возмездие «платой за кровь». Если же родич убитого пытался отыграться не только на самом преступнике, но и на его семье - его ждала суровая кара. Следом взор имама обратился на брачные дела. Мало кто из его подданных мог с легкостью выплатить принятый в то время калым за невесту, достигавший иногда 300 рублей серебром (целое состояние по тем временам). А потому чаще всего невест предпочитали красть. Дабы прекратить насилие Шамиль, опираясь на коранические тексты, утвердил для всех жителей имамата новый «брачный прейскурант». Теперь за девушку нужно было платить лишь 20 рублей, а за вдову всего 10. Образование детей по воле имама было сделано обязательным и общедоступным. Учились в основном при мечетях и на арабском языке. Этот же язык стал официальным для документов Имамата, а потому всякому, кто хотел сделать карьеру при Шамиле (очень ценившем ученость), надлежало его изучить. Была в насаждении арабского языка и еще одна цель - объединить разношерстные племена Кавказа в единый мусульманский народ.

Помимо возвышенных дел науки и религии, приходилось заниматься и делами мирскими. Учрежденное Шамилем казначейство (Байтуль-мал) должно было обеспечить Имамат необходимыми средствами. В итоге в Имамате была введена прогрессивная налоговая шкала. Богатые платили больше всех, бедные иногда не платили вовсе. Значительную часть доходов составляли военные трофеи, часть которых, в соответствии с законам шариата, поступала на общественные нужды. Среди таковых долгое время передавалась из руки в руки усыпанная драгоценными камнями корона Надир-шаха, разбитого дагестанцами. В конце-концов она оказалась в руках Шамиля, который преподнес ее в качестве свадебного дара своей жене Анне. При покровительстве Шамиля развивались местные ремесла и промышленность, но с продовольствием дело обстояло сложнее. Еще со времен Ермолова жителям равнинных земель было запрещено торговать с горцами, а нарушители запрета нередко оказывались в Сибири. Тем не менее, контрабанда никогда не прекращалась. Если же тайно ввезенного не хватало - верные наибы Шамиля совершали набег на соседние селения и крепости, захватывая все, что было необходимо. В общем, Имамат жил неплохо, хотя все понимали - это затишье перед новой бурей. И то, чего все ожидали, вскоре случилось - на Кавказ прибыл новый императорский наместник Нейдгардт.

[Saygo 582]

Новый императорский наместник не был боевым генералом. До своего назначения на Кавказ он занимал пост военного губернатора Москвы, и служба в первопрестольной приучила его к осторожности и бдительности. Нейдгардт начал новую кампанию с просьбы о дополнительных подкреплениях. А пока оных не предвиделось - занялся пропагандой. Он буквально засыпал горные селения то грозными, то ласковыми воззваниями, в которых всячески поносил «наглого обманщика и предателя» Шамиля и превозносил достоинства императора. Ослушникам сулились жестокие кары, вернувшимся добровольно под руку Санкт-Петербурга - всяческие милости.

На какое-то время в аулах успокоились. Московский генерал с его нелепыми бумажками казался кавказцам смешным и безопасным. На самом же деле Нейдгардт готовил горцам жестокий удар. Главное, чем на самом деле был озабочен наместник в первые месяцы пребывания в должности, - восстановление сети русских осведомителей в подвластных мятежному имаму землях. В контролируемых русской армией городах на стенах казарм и государственных учреждений были прибиты специальные ящики, в которые любой мог опустить свое послание. Кто-то жаловался на произвол царских чиновников, кто-то сообщал о бедах и нуждах, но были и те, кто, польстившись на щедрую награду, докладывали наместнику о передвижениях мюридов и обстановке в имамате. Поначалу немногочисленная и слабая сеть осведомителей Нейдгардта стала разрастаться. Впервые за несколько лет на Кавказе можно было действовать не вслепую. Впрочем, получаемые сведения не слишком радовали. Имам, как выяснилось, чувствовал себя прекрасно и порядок в своих владениях поддерживал железной рукой. Естественно, были недовольные (прежде всего из числа старой аристократии), но с их мизерными возможностями уповать на успешное восстание против Шамиля было глупо. Воевать наместник по-прежнему не хотел, ибо получаемые донесения убеждали: имам достаточно силен и в прямом столкновении победа не гарантирована. Нейдгардт же предпочитал не предпринимать шагов с непонятным исходом. А потому наместник решил осторожно действовать сразу в нескольких направлениях.

Генералы получили приказ собирать войска для очередного наступления на непокорных горцев. Перед офицерами разведки была поставлена более сложная задача - обезглавить армию имама накануне решающего сражения. Надо сказать, что все прежние попытки покушения на самого имама заканчивались позорным провалом, а потому теперь было решено сосредоточиться на его ближайших сподвижниках. Первым успехом стало устранение Архведилава, одного из самых талантливых полководцев горцев и мудира (наместника имама) Чечни. Еще в 1841 году Головин назначил за его голову вознаграждение в 2000 рублей (огромная по тем временам сумма), но лишь при Нейдгардте наконец удалось достичь успеха. 12 июня 1843 года Архведилав был смертельно ранен у аула Шатили и через неделю умер. Следующей жертвой стал наиб Шугаиб, расследовавший смерть Архведилава, - в селении Центорой его поджидала засада кровников, щедро оплаченных российским золотом. Было и несколько успехов помельче.

На какое-то время это внесло смятение в ряды горцев и, возможно, позволило отсрочить решающее наступление Шамиля на Аварию, еще остававшуюся под контролем царских генералов. Впрочем, ответные действия имама не заставили себя ждать. Все силы были брошены, чтобы лишить Нейдгардта его «глаз и ушей» в горах. Вскоре убийцы Архведилава и Шугаиба были схвачены и преданы смерти, их дома сожжены, а подозреваемые в соучастии высланы в высокогорные аулы. Шамиль огнем и мечом выжигал измену в своих землях. Лишенные точных сведений о перемещениях армии горцев, русские, фактически, потеряли Аварию. Летучие отряды имама неожиданно появлялись то тут, то там и наносили отрядам наместника чувствительные удары. Несколько малых укреплений были взяты в ходе скоротечных штурмов, многие селения сами открыли ворота наибам. Единственной преградой оставался Хунзах, занятый царскими войсками. Но Шамиль собирался очень скоро исправить это упущение. Единственное, что оставалось Нейдгардту, - готовиться к новой войне.

17 ноября 1843 года в стане Шамиля праздновали громкую победу - после долгих лет ожидания Хунзах оказался в руках Имама. Столица Аварии открыла ворота перед его войсками, а царский гарнизон был вынужден в спешке покинуть город. Петербург был в ярости. И все же Нейдгардту предоставили последний шанс. Он получил подкрепление и категорический приказ - покончить с Имамом.

На подмогу царским войскам вновь призвали местных ханов, хотя понимали, что толку от их бойцов будет немного. Неоднократно битые Шамилем, они годились разве что для мародерских рейдов в земли, признавшие власть имамата. Но и тут наместника ждал неприятный сюрприз - Даниял-бек, султан Элису, вместо того чтобы явиться со своим отрядом под знамена Нейдгардта, предпочел перебежать к Шамилю, где был принят если не с распростертыми объятиями (так как в надежности его сомневались), то с почетом. Причина бегства была проста: царский двор отказался признать за султаном княжеский титул и права на поместья, некогда предоставленные его отцу. Гордый султан оскорбился и решил поискать счастья в стане противника. В ставке Шамиля подозревали, что еще наплачутся с этим союзником, но политический резонанс его поступка использовали на все сто. Так что беглый султан стал мюдиром (наместником) 4 наибств, а его дочь Каримат выдали замуж за сына Шамиля. Для Петербурга это было плохой новостью. Вдохновленные примером Даниял-бека к Шамилю могли податься и другие местные князьки, обделенные милостями двора.

Царские войска кружили у границ имамата, но мюриды были начеку, а потому Нейдгардт, опасаясь крупных потерь, от решительного наступления отказался. Вместо потерянных крепостей стали возводиться новые, войска же использовались для сугубо полицейских нужд - мешали ингушам и черкесам перебегать к Шамилю. В общем, грандиозные планы, вынашивавшиеся штабом наместника, снова закончились пшиком.

Петербург метал громы и молнии. Император Николай I не намерен был и дальше терпеть в пределах своих владений бунт. Нейдгардта, попытавшегося предостеречь столицу от опрометчивых действий, от командования войсками отстранили. А вскоре на Кавказ приехал новый военачальник - генерал-губернатор Новороссии и наместник Бессарабии граф Михаил Воронцов. Престарелый генерал (ему было уже 62 года) получил от императора почти неограниченные полномочия. В его руках объединялась военная и гражданская власть над всем Кавказом.

Вместе с Воронцовым на Кавказ прибыли новые подкрепления. Император желал, чтобы новый наместник атаковал мятежного имама в самом сердце его владений. Воронцов должен был захватить столицу Шамиля - Дарго.

И снова история повторилась. Мощная русская армия шла через горы, не встречая открытого сопротивления. Но покоя она не знала. Аулы встречали ее обгоревшими развалинами, горные тропы - обвалами и ловушками. Мюриды ни на минуту не оставляли в покое огромные, растянувшиеся на многие мили обозы. Сама погода, казалось, повернулась против русских. Внезапно начавшиеся снегопады и морозы уносили больше жизней, чем налеты соратников имама. Но Воронцов продолжал идти вперед. Горная война в Дагестане сменилась лесными схватками в Чечне. И все же армия продолжала идти. Наконец, 7 июля 1845 года Воронцов с изрядно потрепанной армией вступил в Дарго. Приказ царя был выполнен, но вряд ли он очень уж радовался этому факту. Город был покинут. Все, что могло гореть, - сожжено. А на развалинах бывшей резиденции Имама была прибита картинка с изображением Наполеона в горящей Москве. Вскоре генералам стало ясно - в этой войне Шамиль снова остается победителем. Русская армия, вымотанная тяжелым переходом и лишившаяся почти всех обозов, не могла продолжать наступление. Тем более что к мюридам стекались все новые сторонники, ободренные неудачами Воронцова. Сам Шамиль вороном кружил вокруг ослабевшего корпуса, ожидая удобного случая, чтобы наголову разгромить царских генералов. Пришлось трубить отступление.

После разорения Дарго Имам перенес столицу в селение Ведено. Из выросшего почти на пустом месте города Шамиль управлял подвластными ему землями и планировал новые кампании. Неудача Воронцова принесла ему много славы. О стойком владыке горцев говорили не только по всей России, но и в европейских салонах. Главное же, к импровизированному двору Имама тянулись делегации окрестных народов - балкарцев, ингушей, черкесов. Многие в этих землях предпочли бы руку Шамиля власти далекого российского царя. То здесь, то там, по всему Кавказу вспыхивали восстания. В Ведено решили, что настало время перейти в наступление.

16 апреля 1846 года Шамиль во главе почти 20-тысячного отряда выступил в поход. Путь его лежал в Кабарду, в Западный Кавказ. Там он надеялся привлечь на свою сторону местное население и перерезать Военно-Грузинскую дорогу. Вначале показалось, что расчет был верным. В царском лагере царила такая неразбериха, что Шамиль с легкостью преодолел Сунженскую крепостную линию и вошел в Кабарду. Но дальше начались неприятности. Во-первых, местное население, вопреки ожиданиям, не спешило под знамена Имама. Один из предводителей кабардинцев, прибывший в лагерь Шамиля, преподнес ему в дар прекрасного коня, но дал понять, что лучше мюридам отправиться восвояси. Во-вторых, в погоню за Шамилем бросился генерал Фрейтаг, уже не раз выручавший русские войска в самых тяжелых ситуациях. Именно он помог вывести гарнизон из Хунзаха и спас Воронцова от окончательного окружения. Пришлось мюридам спешно ретироваться в родные горы, где преследовать их Фрейтаг не решился.

Столь же неудачно закончился для Шамиля и поход в Дагестан, еще остававшийся под властью царской администрации. Здесь население поддержало мюридов, но грамотные действия генерала Бебутова сорвали все планы Имама. Отряд Шамиля потерпел поражение и был вынужден отступить. Не исправил дело и лихой налет конницы Хаджи-Мурада. В общем, Воронцов впервые смог вздохнуть спокойно и отрапортовать в Петербург о «крупных успехах» в борьбе с мятежниками. «В Среднем Дагестане не осталось ни одного мюрида», - писал наместник в докладе на высочайшее имя.

Сам он, тем временем, вернулся к строительству новых укреплений. Согласно замыслу наместника, цепь крепостей должна была надежно запечатать Имама в его горных убежищах и полностью обезопасить равнинные земли от дерзких набегов. Новые крепости поднимались в Чир-Юрте, Ишкартах, Дешлагаре, Хаджал-Мали и Цурдахзе. Военные инженеры ударными темпами заканчивали прокладку Военно-Ахтынской дороги и вырубали густые леса, под покровом которых так любили скрываться мюриды. Действия лесорубов напоминали самую настоящую военную кампанию. Каждую команду рабочих обязательно сопровождал военный отряд, включавший пехоту, кавалерию и даже пушки. Места предполагаемых вырубок держались в секрете. Тем временем с другой стороны границы свои укрепления возводили мюриды. По приказу Шамиля началось строительство укреплений в аулах Зубутли, Ирганай, Гергебиль, Салта и Чох на реках Кара-Койсу, Сулак и Аварское Койсу. Тем самым противники определили места будущих боев. Первым стал аул Гергебиль, занимавший ключевую позицию на подступах к нагорному Дагестану. Именно здесь генерал Воронцов попытался отомстить Шамилю за прошлые обиды. 1 июня 1847 года аул был взят в кольцо плотной осады. Но и в этот раз Воронцову не удалось ухватить удачу за хвост. Расстреляв все снаряды он был вынужден свернуть осаду из-за разразившейся в лагере эпидемии холеры.

Лишь со второго раза Воронцову удалось взять реванш в борьбе с Имамом. В июле того же года его отряды подступили к укрепленному аулу Салта. После полутора месяцев ожесточенных боев и артиллерийской бомбардировки царские войска овладели селением. Попытки Шамиля организовать контратаку оказались тщетными. Во время этих боев в русском лагере работал знаменитый хирург Пирогов, привезший затем в Петербург в качестве трофея голову возглавлявшего оборону Салта наиба Идриса. Собственно, прихватил он ее с собой в чисто научных целях - для изучения антропологического типа горских народов. Но в столице она быстро превратилась в экспонат, пользующийся огромной популярностью светской публики (у анатомического музея выстраивались огромные очереди), так что научным интересом пришлось пожертвовать.

Между тем, в горах было неспокойно. Поражение при Салта обеспокоило многих подданных Имама. Стали ходить разговоры о том, что Шамиль уже стар и слаб. Но решимости Имаму было не занимать, и он привычно сыграл ва-банк. В январе 1848 года в Ведено были созваны наибы, старейшины и авторитетные религиозные вожди. На этом своеобразном съезде Шамиль заявил о намерении удалиться на покой. Обескураженные «делегаты» стали уговаривать его остаться, свалив вину за досужие разговоры о старости Имама на агентов Воронцова. В итоге Имам не только сохранил свою власть, но и добился признания своего сына Гази-Магомеда наследником на троне Имамата.

Покончив с внутренними проблемами, Шамиль начал подготовку к весенней компании. Он не сомневался - когда с полей сойдет снег, Воронцов снова явится к стенам Гергебиля.

Июнь 1848 года русская армия встречала у стен Гергебиля. Три недели не смолкала канонада возле непокорного селения. Русские солдаты и воины Шамиля проявляли, по свидетельству очевидцев, чудеса героизма. В конце концов защитникам аула пришлось уступить. И вновь, как и в битве при Салте, победителям остались лишь дымящиеся развалины. Даже знаменитые на всю округу фруктовые сады Гергебиля уходящие мюриды вырубили под корень. Тем не менее, Воронцов праздновал победу. Император остался доволен полученными донесениями и даже произвел командовавшего осадой Аргутинского в генерал-лейтенанты.

Шамиль, огорченный потерей важной крепости, строил планы реванша. Пока царские войска отходили к зимним квартирам, отряды Шамиля совершали обманные маневры, надеясь запутать лазутчиков Воронцова. Это им вполне удалось - когда отряды Шамиля ворвались в Самурскую долину им противостояли лишь крохотные русские гарнизоны. Следуя советам Даниял-бека, бывшего султана этих земель, Шамиль осадил Ахты. Теперь уже горцы постигали все премудрости осадной науки. Подкопы, фашины, тяжелая артиллерия - все было брошено против крохотного гарнизона, едва насчитывавшего 500 человек (армия Шамиля, расположившаяся у стен Ахты, достигала 12 тыс.). Но гарнизон держался. Раз за разом осажденные отбивали штурм. И даже взрыв порохового погреба, в который угодил случайный снаряд, не ослабил их решимости стоять до конца. Мюриды топтались на месте, не в силах раскусить этот орешек.

Тем временем на помощь Ахты выступил генерал Аргутинский. В сражении у Мискенджи ему удалось обратить в бегство крупный отряд под командованием самого Даниял-бека. Следом дрогнули лихие кавалеристы Хаджи-Мурада - увлеченные общей паникой они беспорядочно отступили. Блокада Ахты была прорвана, но сил преследовать Шамиля не было - имам спокойно удалился в свои горные убежища.

Пользуясь ситуацией, штаб Воронцова принял решение еще более придвинуть оборонительные рубежи к непокорным горам. В Дагестане и Чечне закладывались новые крепости, усиливались патрули - царская армия готовилась заключить верные имаму земли в стальное кольцо. Поражение Шамиля казалось близким и неотвратимым. Но Кавказ готовил новые сюрпризы царским генералам.

В том же 1848-м на северо-востоке, в Черкессии, Шамиль обрел себе нового верного союзника. Точнее, черкесские племена сами обратились к Шамилю, прося его дать им правителя, который бы помог бороться с войсками русского царя. Первый посланец имама, Хаджи-Магомед, рьяно взялся за дело, но умер, не доведя своих военных планов до конца. Второй, Сулейман-эффенди, просто пропал. Потом от его имени в разных местах стали появляться прокламации, обвинявшие Шамиля во всех смертных грехах. Их с радостью подхватывала канцелярия Воронцова (некоторые даже опубликовали в местных газетах). И лишь третий ставленник имама оказался способен поставить разобщенные племена черкесов под знамя Шамиля. Звался он Магомед, за верность имаму получивший к имени приставку Амин (Верный). Ученый богослов-хафиз, знающий наизусть Коран, он сумел без военных походов установить единство в Черкессии и заставить считаться с собой не только местных князьков, но даже Блистательную Порту. Впрочем, правительство турецкого султана активно подталкивали к поддержке черкесов английские дипломаты, не желавшие усиления русского влияния на Кавказе. Лишь укрепив порядок внутри Черкессии, Магомед-Амин начал тревожить русские пограничные крепости. В будущем это было чревато появлением второго кавказского фронта, что грозило перечеркнуть все прежние успехи царских генералов на Кавказе. Вместо нестройной коалиции князьков и беев они получали объединенного общей целью и верой противника. Со своей стороны горцы делали все, чтобы доказать - русская армия не может себя чувствовать в безопасности даже в собственных крепостях.

В апреле 1849 года Хаджи-Мурад совершил дерзкий налет на ставку генерала Аргутинского, и лишь потому, что горцы не знали той местности, где им пришлось действовать, русским удалось избежать крупных потерь. Но сам по себе факт имел громкий резонанс. Император лично набросился с упреками на Воронцова и Аргутинского, доносивших ему, что «на Кавказе все спокойно». Чтобы успокоить монарха, нужны были новые победы. В ставке Воронцова решили, что настала пора пресечь попытки Шамиля укрепиться в Чохе, большом селе вблизи Кази-Кумуха неподалеку от русского форта в Цударахе. Возглавить операцию поручили Аргутинскому, который желал лично расквитаться с Хаджи-Мурадом, наблюдавшим, по донесениям разведчиков, за строительством в Чохе. Но генерал опоздал. Русский отряд встречали мощные стены и бастионы УЖЕ достроенной цитадели. По всему было видно - битва будет нисколько не легче боев за Салт и Гергебиль...

Простояв под крепостью несколько дней и растратив все снаряды, Аргутинский был вынужден отступить. Воодушевленные неудачей генерала, горцы попытались было преследовать русский отряд, но его укрыли мощные стены Цудараха.

После Гергебиля и Чоха все опять вернулось на круги своя. Русские армии усиливали линии укреплений и вырубали леса (все чаще эти операции по уровню подготовки больше походили на военные экспедиции), горцы же, в меру своих сил, им мешали. Экспедиции, отправлявшиеся Воронцовым в глубь Чечни и Дагестана, успеха не имели.

В окружении Шамиля тем временем строились далеко идущие планы. Уже упоминавшийся экс-султан Даниял-Бек пытался сподвигнуть имама на создание мощной антирусской коалиции с Турцией и поддерживавшими ее Англией и Францией. Большая война против белого царя должна была закончиться созданием Великого Кавказского Имамата от Дона до Каспийского моря (на первых порах под протекторатом Турции). Себе Даниял-Бек скромно отводил роль главного советника правителя. Шамиль внимательно выслушал султана и отказал. Время для столь масштабных проектов еще не пришло.

Имам предпочитал действовать способом, проверенным в Черкессии, - оказывать поддержку всем единоверцам, которые были готовы отпасть от царя. В Кайтаге и Табасарне (недалеко от Дербента) ему вначале сопутствовал успех - посланец Шамиля Бук-Магомед занял несколько важных позиций, но вскоре был окружен царскими войсками, попал в плен и умер в темнице. Отправленный отомстить обидчикам Хаджи-Мурад соединился с восставшими жителями Кайтага и двинулся на Табасарн. Однако вместо того, чтобы следовать согласованному с имамом плану, мюриды Хаджи-Мурада увлеклись разграблением дворянских усадеб, хозяева которых спешили укрыться за стенами Дербента. В результате генералу Аргутинскому удалось предотвратить соединение сил Хаджи-Мурада с основными силами Шамиля и уже вскоре горцы были вынуждены поспешно отступить к границам Имамата. Между имамом и его военачальником пробежала черная кошка. Шамиль обвинил Хаджи-Мурада в алчности и непокорности. Он лишил его звания наиба и даже вознамерился предать суду. Бывший соратник был заперт верными мюридами имама в ауле Батлаич, но отказывался сложить оружие; дело грозило закончиться крупной междоусобицей.

Подогреть неурядицы в лагере противника попытался генерал Аргутинский. Он отправил Хаджи-Мураду очень ласковое письмо, в котором превозносил его таланты военачальника и обещал ему любую помощь, если тот решится выступить против имама, или надежное убежище, если он предпочтет просто уйти из-под власти Шамиля. Хаджи-Мурад от предложения генерала отказался, надеясь на примирение с имамом. Тот, однако, не пожелал вернуть бывшему соратнику расположение, и Хаджи-Мурад, фактически, оставался пленником в собственном доме. Осенью 1851 года, когда ожидание своей судьбы стало для Хаджи-Мурада невыносимым, он решился на побег. Воронцов с Аргутинским, как и обещали, встретили его с распростертыми объятиями. Воронцов даже просил царя оставить беглеца на Кавказе под свою личную ответственность, так как собирался использовать его в своей игре против Имама. После недолгих сомнений царь согласился. Некоторое время беглый военачальник проживал в Тифлисе, где за ним был установлен неусыпный надзор царской охранки. Попытки Воронцова вовлечь его в борьбу с Шамилем успехом не увенчались. А весной 1852 года Хаджи-Мурад снова решился на побег. Но на этот раз судьба отвернулась от него. Кавалеристы Аргутинского оказались более удачливы в преследовании, чем мюриды Шамиля. А так как сдаться бывший наиб не пожелал, то через несколько дней в Тифлис было доставлено его тело. Голова знаменитого горца впоследствии была переправлена в Петербург и после недолгого пребывания в коллекции хирурга Пирогова оказалась экспонатом Кунсткамеры, в запасниках которой череп знаменитого полководца, воспетого Львом Толстым в известной повести «Хаджи Мурат», находится и по сей день.

Война с Турцией отвлекла Воронцова от кавказских дел. Одно время он даже имел намерение вывести войска из Дагестана и Чечни, чтобы усилить русскую оборону на других направлениях. Впрочем, от этих планов быстро отказались. Шамиль оставался постоянной опасностью, пренебрегать которой царские генералы не могли. Международное положение России было очень тяжелым. На стороне Турции выступили не только Англия и Франция, но также Австрия, Пруссия и Швеция. В разгар кампании наместник Воронцов серьезно заболел и уехал лечиться в Германию. Больше он на Кавказ не вернулся. На некоторое время в Кавказском корпусе наступил период безвластия.

Имам, между тем, получал письма от Магомед-Амина и турецкого правительства с предложениями совместно выступить против русских. Но когда в мае 1854 года в Карате был объявлен сбор войск Имамата, все еще было неясно, куда Шамиль намерен направить свое оружие.

Обманным маневром мюриды заставили царские войска крепить оборону в районе Закатал, имам же со всеми силами двинулся на Кахетию. Через некоторое время продвижение горцев вглубь грузинских земель удалось остановить. Когда же стало известно о разгроме турецких войск в Западной Грузии, Шамиль решил повернуть назад. С собой он увозил попавших в плен супругу и детей князя Чавчавадзе, родича грузинской царской фамилии, возглавившего местную оборону. В Петербург было направлено послание, в котором имам предлагал обменять знатных пленниц на воспитывавшегося при царском дворе сына Джамаллуддина (давным-давно отданного в качестве заложника).

Между тем, западные союзники не оставляли надежд вовлечь Шамиля в полномасштабную войну против России. С его помощью они надеялись отторгнуть от империи весь Кавказ, вернув Турции и Персии ранее потерянные земли. Самому имаму был обещан титул короля Кавказа (правда, под протекторатом Оттоманской порты). Шамиль во всеуслышание огласил лестные предложения Стамбула, но к реальным действиям переходить не спешил. На упреки турецкого командующего Омер-паши имам отвечал просто: «Я выходил к вам навстречу с сильным войском, но невозможно было наше соединение по причине сражения, бывшего между нами и грузинским князем. Мы отбили у них стада, имение, жен и детей, покорили их крепости, с большой добычей и торжеством возвратились домой, так радуйтесь и вы!»

На этом фоне проходили переговоры об обмене пленными. Неожиданно для многих царь согласился вернуть Шамилю его сына, к тому времени уже дослужившегося до поручика уланского полка. В итоге, в январе 1855 года Джамаллуддин отбыл на Кавказ. Он ехал в свите Николая Муравьева, назначенного новым наместником и командиром Кавказского корпуса. Обмен состоялся 10 марта недалеко от Хасавюрта. Семья имама воссоединилась после 15 лет разлуки. Возвращение Джамаллуддина знаменовало собой новый период в отношениях с Петербургом. Воспитанный в русской столице «горский принц» стал вестником мира, в необходимости которого страстно пытался убедить отца.

Доподлинных свидетельств этой миссии не сохранилось, но многие историки убеждены - Муравьев и Шамиль при посредничестве Джамаллуддина заключили тайное перемирие. Были сняты ограничения на торговлю, начались массовые обмены военнопленными, прекратились ночные налеты и рейды. И лишь один человек на Кавказе был против соглашения с горцами - генерал Барятинский, начальник штаба Кавказского корпуса. Рассорившись с Муравьевым, он уехал в Петербург.

Муравьев же воспользовался передышкой, чтобы устранить турецкую угрозу. Он заставил капитулировать крепость Карс и даже планировал поход на Стамбул. Но Россия была слишком истощена войной, а потому вскоре был заключен Парижский мир. Петербург заплатил за завершение Крымской войны дорогую цену. Россия отказывалась от притязаний на дунайские земли и теряла влияние на Балканах. Черное море было объявлено нейтральной зоной, где России запрещалось иметь военный флот. Но для Кавказа мирный договор имел совсем другое значение. Противоречия между Англией и Францией позволили России исключить любые упоминания о независимости «Черкессии». Кавказ оставался российским. Для Имамата это прозвучало почти как приговор.

Новый император Александр II, в отличие от отца, слыл либералом. Но он не мог начать свое царствование с поражения - российской короне нужна была победа. И если о соперничестве с великими державами не могло идти и речи, Шамиль представлялся более легкой целью. Вот тут-то и появился на сцене князь Барятинский, друг юности Александра II. Он предложил императору собственный план покорения Кавказа. 26 августа 1857 года Барятинский был произведен в генералы от инфантерии и назначен наместником на Кавказе. Муравьев попал в опалу. А в июне 1858 года ушел из жизни сын Шамиля Джамаллуддин. На Кавказе запахло новой войной.

Новый командующий начал с перевооружения армии. Кавказские полки оснащались по последнему слову военной техники. Денег не жалели. Вскоре царские войска начали наступление на всех фронтах. Тяжелые бои шли в Чечне и Дагестане. И вот уже три колонны русских войск двинулись на столицу Имамата. Неравный бой длился несколько дней, но в конце концов Шамиль был вынужден оставить свою резиденцию. Последним горящий аул покинул наследник имама Гази-Магомед, с боем прорвавший линию осаждающих.

Поредевшие отряды горцев укрылись в горном Дагестане, но армии Барятинского не собирались оставлять их в покое. По пятам мчалась конница Евдокимова, из Дагестана наступал генерал Врангель, в Кахетии перекрывал возможные пути отступления князь Меликов. Между тем, имам собрал своих наибов на последний сход. Он потребовал от соратников клятвы сражаться до последнего. Нужные слова были произнесены, но многие в сердцах отвернулись от своего былого вождя. Немало тому способствовало царское золото, которого Барятинский не жалел. Уставшие от войны, наибы легко меняли независимость на богатство и почет. Несгибаемый имам уже давно стал для многих помехой. Прежние борцы за веру были совсем не прочь превратиться в новых ханов на некогда завоеванных землях. Признание власти «белого царя» казалось большинству из них вполне умеренной платой за будущее благоденствие.

«Золотые ослы» (так называли современники караваны со взятками, направлявшиеся в кавказские горы) добивались успеха там, где пасовали самые стойкие воины. Генерал Лазарев сумел перекупить одного из ближайших соратников имама - Кебед-Магому. В результате тот не только сдал Телетлинский округ, но и передал царской администрации тестя Шамиля, шейха Джамаллуддина Казикумухского. Очень скоро его примеру последовал бывший султан Даниял-бек. В обмен на возвращение ему звания русского генерала и права управлять своими бывшими владениями он сдал Барятинскому крепость Ириб с ее богатыми арсеналами. О том, что его собственная дочь Каримат осталась в семье Шамиля, султан даже не вспомнил. Так покупались аулы, крепости и даже целые наибства. «Шамиль ездит с палачом, а я с казначеем», - говаривал в те времена Барятинский. Кольцо преследователей вокруг имама сжималось. С горсткой сохранивших верность соратников Шамиль укрылся в горной крепости Гуниб. Начинался последний акт кавказской драмы.

Удалившийся в горную цитадель Шамиль был в отчаянном положении. Несмотря на все усилия его сына, Магомеда-Шапи, загодя посланного подготовить надежное укрытие имаму, укрепления Гуниба не были готовы к длительной осаде. Конечно, русскую армию ожидало немало неприятных сюрпризов: испорченные дороги, разрушенные мосты, пирамиды камней, готовые в любой момент обрушиться на врага. Но все это не могло принести победы.

«Армия» Шамиля состояла всего лишь из 400 мюридов, готовых отдать жизнь за своего повелителя, но не способных спасти его. На всю крепость было всего 4 пушки. Тем не менее, Шамиль не собирался сдаваться на милость победителя. В душе он, наверное, еще надеялся продержаться до холодов, когда русская армия будет вынуждена отойти на зимние квартиры.

Князь Барятинский

9 августа 1859 года Гуниб блокировали отряды барона Врангеля. Они одни значительно превосходили по силам крохотный эскорт имама, но русские войска все продолжали прибывать. К тому моменту, когда на место осады прибыл сам наместник Барятинский, у стен крепости стояло уже 14 батальонов. Пытаясь выиграть время, Шамиль через русское посольство в Стамбуле предлагает императору начать мирные переговоры. В Петербурге эту новость встречают с удовлетворением. И вот уже телеграф несет Барятинскому послание военного министра Сухозанета и канцлера Горчакова: государь считает мир с горцами возможным. Но наместнику хочется иного. Он жаждет военного триумфа. Приближается важная дата - 26 августа - очередная годовщина коронации Александра II. Барятинский мечтает преподнести в дар императору плененного имама, а 30 августа - в день императорского тезоименитства - торжественно въехать в Тифлис во главе победоносных полков.

18 августа к Шамилю отправляют сразу нескольких его бывших сподвижников с предложением почетной сдачи. Гордый имам отвечает отказом: «Гуниб - высокая гора, я стою на ней. Надо мною, еще выше, Бог. Русские стоят внизу. Пусть штурмуют».

Подготовка к штурму идет полным ходом. Пушки уже установлены на соседних высотах. Осадные укрепления опоясали крепость плотным кольцом. Разведчики проводят подробную рекогносцировку местности. Но время уходит. Барятинский прекрасно знает, что загнанные в угол горцы очень дорого продадут свои жизни. Риск опоздать слишком велик. И он снова затевает переговоры. На этот раз Шамиль соглашается выслушать русских. Имама представляет его сын Гази-Магомед, наместника - полковник Лазарев и перебежчик Даниял-бек. Шамиль колеблется. Положение его безнадежно, но выбор у него есть: смерть или почетный плен. Между тем среди немногочисленных сподвижников имама нет единства. Кто-то подозревает Барятинского в обмане, кто-то склонен верить русским. Но есть и такие, кто не желает и слышать о переговорах. Нужно забрать с собой побольше неверных или, как когда-то в Ахульго, силой вырваться из капкана.

Обуреваемый сомнениями имам просит Барятинского дать ему месяц на сборы, разрешение удалиться в Мекку и позволение тем из его соратников, кто пожелает остаться в родных краях, мирно жить под властью императора. Князя устраивает все кроме сроков. Месяц - это слишком много. Сгорая от нетерпения, он предъявляет Шамилю ультиматум - немедленная сдача на почетных условиях. Ответ имама краток: «Сабля наточена и рука готова!». Избежать кровопролития не удается.

Шамиль

24 августа штурмовые отряды Барятинского пошли на приступ. Двигались тремя колоннами: первые две в ожесточенных схватках занимали каждый уступ, третья шла горными тропами, обходя противника с тыла. Маневр Барятинского имел полный успех. Когда осажденные заметили подступающего с гор противника, было уже поздно. На залитом кровью плато Гуниб императорская армия все уже сжимала кольцо осады. Лишь имам с горсткой соратников еще держался в укрепленном ауле. И снова Барятинский шлет к Шамилю парламентеров. Имам, сдавшийся триумфатору, гораздо более ценная добыча, чем имам, погибший с оружием в руках. Хватало в русском стане и советчиков. Особенно хлопотал Даниял-бек. В ауле с Шамилем находилась его дочь Каримат - жена сына и наследника имама Гази-Магомеда. Новый ультиматум наместника гораздо жестче. О Мекке никто уже не вспоминает. Речь идет о безоговорочной сдаче, хотя и с обещанием «уважительного обращения».

Оставшиеся соратники и родичи имама собираются в мечети Гуниба, чтобы дать ответ Барятинскому. Армия замерла в ожидании. Когда солнце уже клонилось к закату, из полуразрушенного аула появился отряд мюридов. Впереди на белом коне ехал Шамиль. Царские войска встречали его громогласным «Ура!», а выехавшие навстречу генералы с почетом проводили его до березовой рощи, где его в нетерпении ждал сам наместник.

«Пленный Шамиль перед главнокомандующим князем А. И. Барятинским 25 августа 1859 года». Теодор Горшельт, 1863 г. Махачкала, Дагестанский музей изобразительных искусств.

«Имам Шамиль перед главнокомандующим князем А. И. Барятинским, 25 августа 1859 года», картина А. Д. Кившенко, 1880 год, Центральный военно-морской музей, Санкт-Петербург.

Это историческое событие было затем запечатлено на масштабном полотне немецкого живописца Теодора Горшельта «Пленение Шамиля».

25 августа правление имама Шамиля и история Имамата подошли к своему завершению. 26 августа в ознаменование трехлетия своего наместничества Барятинский издал приказ: «Шамиль взят - поздравляю Кавказскую армию!». В честь победы было отчеканено 150 тыс. серебряных медалей с надписью «За покорение Чечни и Дагестана в 1857, 1858 и 1859».

Плененный имам должен был предстать перед царем, но ему и его семье была гарантирована неприкосновенность. Оставшиеся в живых мюриды по ходатайству Шамиля и милостью Барятинского получили право невозбранно поселиться в землях империи, и лишь несколько самых отчаянных во главе с наибом Байсангуром Беноевским, прозванным «человек-камень», сумели-таки пробиться из Гуниба на вольные просторы. Они продолжали свою войну против русских до 1861 года. Но судьба их вождя была печальной. Он был схвачен как разжигатель бунтов и приговорен к повешению.

Жена Шамиля, Спуск пленных мюридов из Гуниба, Магомед-Амин

Имам Шамиль, фото 1959 г.

Семейство Шамиля, рисунок В. Ф. Тимма с фотографий, Санкт-Петербург, 1860 год.

Имам Шамиль (сидит) с сыновьями

По публикациям журнала "Планета"

[Snow 60]

Ю.У. Дадаев. РУССКИЕ В ГОСУДАРСТВЕ ШАМИЛЯ

Всемирную известность имам Шамиль получил еще при жизни как создатель первого на Кавказе уникального многонационального, многоконфессионального, социально справедливого государства – имамата.

«Это феноменальное государство, созданное Шамилем, поистине превратилось в неприступную крепость, которой регулярная царская армия не могла овладеть в течение четверти века» (Ибрагимбейли Х.М., 1994), хотя в два года сокрушила могущественную наполеоновскую с ее «великой империей». «Создание этого государства дает основание считать Шамиля умелым организатором, умным политиком и крупным руководителем народных масс, а создание 60-тысячной регулярной армии и неоднократные победы над сильнейшей царской армией характеризуют его как талантливого полководца, крупного знатока горной войны» (Ибрагимбейли Х.М., 1994).

По характеру и содержанию проведенных в этом государстве экономических, политико-правовых, социальных и военно-административных реформ в течение 25 лет в мировой практике государственного строительства не было аналогов. В этом государстве Шамилем и его сподвижниками была фактически продумана и осуществлена социальная и правовая революция:

1) по решению государства сверху были отменены рабство и феодальная зависимость крестьян; ликвидированы на 25 лет социальные сословия ханов, беков и феодалов и обеспечено относительное равенство между всеми гражданами государства;

2) разработана и осуществлена правовая реформа на основе шариата и светских законов, создана новая единая правовая система вместо противоречивого, основанного на местных традициях и обычаях адатного права. При этом Шамиль добился сочетания правовых основ шариата, светских норм жизни с учетом традиций и обычаев разных народов и обществ, входивших в имамат;

3) вместо ликвидированной феодальной, ханской, бекской собственности создана государственная общенародная собственность – байтулмал, которая использовалась для обеспечения равных экономических возможностей всех граждан независимо от национальной и конфессиональной принадлежности. Этому же способствовали экономические реформы, проведенные Шамилем в области земельных отношений, налоговой и кредитно-финансовой политики;

4) впервые была разработана и проводилась четкая социальная политика по защите интересов всех граждан, независимо от национальной, конфессиональной и половозрастной принадлежности, позволившая «слить воедино идею исламской веры с идеей родины, стремление к улучшению материального и политико-правового положения всех граждан с идеей национальной независимости и свободы» (Омаров О., 1999. С. 22).

Особый интерес ученых в нашей стране и за рубежом и сегодня вызывает опыт организации в государстве Шамиля всеобщего начального образования детей, социальной заботы о малоимущих, стариках, женщинах, детях, инвалидах, ученых, мухаджирах, перебежчиках, гражданах иной веры, а также опыт проведения интернациональной и этно-конфессиональной политики. Многие аспекты этой политики могут быть и сегодня широко использованы в деле интернационального воспитания граждан, обеспечения многоконфессионального единства и согласия как на Северном Кавказе, в Российском государстве, так и в мировом масштабе, особенно с учетом происходящих в современном мире глобальных миграционных процессов.

Государство Шамиля, в котором проживало более 60 национальностей, было многонациональным не только по составу граждан, но и по составу всех органов власти и управления, начиная от местных и кончая высшими органами власти. В государстве Шамиля как в одной семье проживали представители всех народов Дагестана, Чечни, Кавказа, других регионов Российской империи, стран Западной Европы, Азии и Ближне-го Востока.

Сегодня большинство ученых, в том числе кавказоведов, признают одно важное фундаментальное положение, касающееся характеристики этого государства. В этом государстве с самого начала его существования не возникал национальный вопрос, не было межнациональных проблем и поэтому не было необходимости создания ведомства, регулирующего межнациональные отношения. Шамиль и его ближайшее окружение, большинство наибов выступали не в качестве представителей дагестанской, чеченской или какой-то другой кавказской народности, а как представители всех народностей, борьбу за свободу и независимость которых они возглавляли. На таком фундаментальном положении была построена интернациональная политика всего государства.

О единстве народов в имамате Шамиль говорил:«Я объединил свой народ, чтобы никогда не разделялся и не знал врагов внутренних». Имам различал людей по образованности, умению бороться за счастье и права других, преданности общенародному делу, порядочности и мужеству. Шамиль был примером для всех по своим личным качествам, все его поступки и дела служили образцом для подражания. На этом фундаменте основывались его человеческие, полководческие, реформаторские и административные способности государственного и политического деятеля, руководителя государства. В объединении и сплочении людей самых разных национальностей в борьбе за свободу и независимость проявились его величайшие организаторские способности.

«Шамиль слил людей в один народ, в одно племя. Как искусный коваль сваривает между собой куски железа в один толстый брус, так и Шамиль сковывает в один могучий народ разрозненные племена... Вражда уступает место дружбе, неприязнь – доверию, зато тем сильнее растет ненависть к одному общему врагу.., с которыми у Шамиля нет никаких сделок», – писал Г.-А.Д. Даниялов (Даниялов Г.-А., 1996. С. 85).

Другой известный дагестанский ученый А.М. Халилов отмечал: «Шамиль добился больших успехов в таком весьма важном вопросе, как межнациональные отношения. Былая вражда, рознь между различными народностями, племенами были в значительной степени ликвидированы. Были сделаны крупные шаги на пути достижения объединения их в одно целое» (Халилов А.М., 1991. С. 154).

Изучение внутренней системы управления в государстве Шамиля показывает, что важнейшими факторами существования и развития этого государства в тех чрезвычайно трудных условиях, когда шла жестокая борьба с огромной Российской империей, были истинный интернационализм и веротерпимость. В этом государстве, базирующемся на социальном равенстве и экономической свободе личности, не было даже случаев проявления шовинистической, националистической политики – напротив, насаждение межнациональной, межконфессиональной розни, всемерная христианизация, натравливание одних народов против других, одних обществ против соседних, покорение или физическое уничтожение любыми средствами были, в свою очередь, главной составляющей политики Российской империи на Кавказе. Царское командование на Кавказе всячески стремилось доводить до кровопролития отношения между представителями разных национальностей. «Туда, где было население одной национальности, посылались карательные отряды, состоящие из другой национальности. А там, где жили разные нации, натравливали одних на других. Император в своих приказах считал необходимым, поддерживая политическое влияние над некоторыми народами, употреблять один народ против другого, даже общества, аулы противопоставлять друг против друга, путем денег подкупать одних против других, поселять раздор и войну между всеми народами, племенами и обществами» (Движение горцев Северо-Восточного Кавказа... 1959. С. 345–347, 352–353, 353–356). На территории государства Шамиля не было привилегий и ограничений прав одних народностей по сравнению с другими, подданных в зависимости от национальной и расовой принадлежности. Об этом свидетельствуют многочисленные исторические документы, письма самого Шамиля, его наибов.

Например, когда возникли разногласия по использованию пастбищ горы Лабаирахлен между обществами сс. Аргвани и Буртунай и также проживавшими в обоих аулах мухаджирами из других мест Дагестана, Северного Кавказа, 12 мая 1853 г. Шамиль писал жителям общества Аргвани: «Да будет известно и ведомо вам, что жители всего Дагестана у меня наравне с детьми моими, мы не полагаем никакого различия между ними, не считаем одних близкими своими и любимцами, а других далекими и врагами. Правила мои и привычки неразлучны со мною с давних времен, выражают одну только заботу о предоставлении всякому подпавшему под какие-либо несчастия и лишения всевозможных средств к исправлению и водворение в различных местах всех выходцев и чужеземцев с представлением и для них возможности спокойной и безбедной жизни» (Движение горцев Северо-Восточного Кавказа... 1959. С. 621).

Известно, что в освободительной борьбе горцев под предводительством Шамиля принимало участие немало беглых царских офицеров и солдат. Согласно показаниям бежавшего из плена рядового Максимова, в Дарго (столица государства. – Авт.) было до 500 человек беглых солдат//.., которые употреблялись Шамилем для прислуги при орудиях…(РГИА. Ф. ВУА. Д. 6539. Л. 8.) (эти данные относятся к периоду до 1845 г. – Авт.). Кроме того, по свидетельству современников, у имама был целый батальон, состоящий из русских и польских солдат. Имеющиеся в нашем распоряжении фактические материалы убедительно подтверждают, что имам высоко ценил и всячески оберегал русских солдат и офицеров, перешедших на сторону борющихся горцев. Если раньше они жили в семьях горцев или в отдельных аулах под присмотром наибов, то в Дарго и новой столице Дарго-Ведено Шамиль старается создать для них все условия. Он выделяет им землю, помогает строить дома, церковь, школу.

Как свидетельствовал герой повести Л.Н. Толстого, известный сподвижник Шамиля, выдающийся храбрец, участник многих событий Хаджи-Мурад из Хунзаха, «учителями горцев в артиллерийском и инженерном деле были в большинстве беглые русские солдаты (Хаджи-Мурат. Документы. Письма. Очерки. Факты. 1999. С.46.) и офицеры: первых у Шамиля было очень много и он очень ценил их. Вблизи Ведено был специально построен отдельный поселок для «женатых, преимущественно мастеровых, на обязанности которых лежит делание артиллерийских лафетов и ящиков, они по очереди ходили в поход с орудиями и обучали горцев; жили там и офицеры, которые обучают солдат и смотрят за порядком» (Хаджи-Мурат. Документы. Письма. Очерки. Факты. 1999. С. 46).

Само собой понятно, что русские солдаты и офицеры отвечали имаму взаимностью. Пристав при Шамиле А. Руновский был очевидцем, как в Калуге к имаму приходили бывшие у него в плену солдаты. Один из них, увидев Шамиля, бросился к нему, схватил его руку и поцеловал. «Скажи, пожалуйста, зачем ты поцеловал у Шамиля руку? Ведь он же не твой хозяин... В горах, может быть, вас и принуждали к тому, ну а здесь для чего ты это сделал?» – «Не, ваше благородие, – отвечал бывший пленник, – нас не принуждали целовать у Шамиля руку, я это сделал так, по душе». – «Как это, по душе?» – «Да, так, ваше благородие, что человек-то он стоящий: только там пленным и бывало хорошо, где Шамиль жил али где проезжал он. Забижать нас не приказывал нашим хозяевам, а чуть бывало дойдет до него жалоба, сейчас отнимет пленного и возьмет к себе, да еще как ни на есть и накажет обидчика. Я это сам видал сколько раз». – «Так он хорош был для вас, для пленных?» – «Хорош, ваше благородие, одно слово – душа! И дарма, что во Христа не верует, одначе стоящий человек!» (АКАК. Т. XII. 1904. С. 1301; Руновский А., 1989. С.62–63).

В своем письме наибам из столицы Дарго в 1840 г. об отношении к перебежчикам Шамиль писал: «Знайте, что те, которые перебежали к нам от русских, являются верными нам, и вы тоже поверьте им. Эти люди являются нашими чистосердечными друзьями. Явившись к правоверным, они стали также чистыми людьми. Создайте им все условия и возможности к жизни» (Движение горцев Северо-Восточного Кавказа... 1959. С. 291–292). Впервые в истории на Северо-Восточном Кавказе появляются новые поселения, в которых веротерпимость, межнациональные браки между представителями разных религий становятся реальностью, более того, охраняются законом. И тогда в государстве, прежде всего столице Шамиля, самым главным становится социальная справедливость, свобода, независимость и права каждого человека.

Слава о Шамиле, о его справедливом и демократичном государстве доходила и до царских крепостей и укреплений, и многие солдаты и офицеры, прошедшие через жестокие и кровопролитные сражения с горцами, видевшие их героизм, отвагу, любовь к свободе и своей родине, в душе симпатизировали им, болели за них, поддерживали их и считали справедливой их борьбу против царских колониальных войск. Особенно ярко такие настроения проявились среди русских офицеров и солдат после битвы на Ахульго, где горцы показали невиданные чудеса храбрости, героизма и стойкости, защищая свои бедные и суровые каменные скалы и горы.

С началом нового этапа борьбы горцев за свою свободу, с конца 1840 г., растет число перебежчиков из царских крепостей и укреплений на сторону свободолюбивых народов Дагестана и Чечни. Это серьезно обеспокоило царское командование. Об этом свидетельствуют многочисленные документы.

В рапорте начальника левого фланга Кавказской линии генерал-майора Ольшевского генералу-лейтенанту Граббе о мерах предотвращения дезертирства нижних чинов от 9 января 1842 г. под грифом «Весьма секретно» отмечается: «Вашему превосходительству (в тексте В.пр. – Авт.) известно, что до сих пор наши военные дезертиры считались у чеченцев ясырами и принуждены были исполнять самые трудные работы. Каждый военный дезертир составлял собственность того чеченца, которым был пойман.

Ныне Шамиль изменил этот народный обычай и постановил давать свободу всем военным дезертирам. Он собрал уже до 800 человек беглецов, из коих некоторых, если они находились у сильных людей, купил, а остальных насильно отобрал. Шамиль составил при себе из этих людей стражу, дал им оружие и отвел им землю в Даргах для поселения, но пока они выстроят себе дома, Шамиль дозволил им жить у кунаков.

Дурное обращение чеченцев с нашими военными дезертирами удерживало многих неблагонадежных солдат и в особенности поляков от побегов; но если теперь они узнают, что Шамиль дает свободу дезертирам, то я боюсь, что побеги увеличатся. Я помню, что в экспедиции за Кубанью в 1834 г. чрезвычайно много бежало поляков, но побеги уменьшились, когда поляки узнали, что шапсуги дурно с ними обращаются и изнуряют тяжелыми работами.

Если мои опасения окажутся справедливыми, то я полагал бы для удержания солдат от побегов первых пойманных дезертиров расстрелять. О чем имею честь представить на благоразумие в пр. доношу, что я с сим вместе предписал всем частным начальникам усугубить надзор за ненадежными солдатами и доложить мне тотчас о тех, кои учинят побег» (Движение горцев Северо-Восточного Кавказа... 1959. С. 329–330).

Царское командование принимало самые жестокие меры к солдатам и офицерам, переходившим добровольно на сторону Шамиля. После 1840 г. к Шамилю бежали не только русские и поляки, венгры, финны, но и многие дагестанцы, служившие у феодальных владетелей, ханов и беков, в том числе и сами состоятельные владетели и беки.

Если к последним Шамиль не испытывал большого доверия, то к русским, полякам и другим перебежчикам из царских крепостей доверял во всем, помогал им всеми способами обустроить свою жизнь в столице Дарго и других населенных пунктах. Они, в свою очередь, отвечали ему верной службой и, как показала жизнь, среди них редко бывали предатели.

Командование царских войск на Кавказе по указанию императора Николая I шло на любые методы с целью приостановить массовый переход своих солдат и офицеров на сторону горцев. Дело дошло до того, что в августе 1842 г. Николай I издал специальный указ за № 847, в котором он«повелевать соизволил: дабы местное начальство требовало возвращения воинских чинов, скрывающихся у горцев, изъявивших нам покорность, но отнюдь, не выкупая их, старалось соглашать непокорных к выдаче дезертиров за соль» (Движение горцев Северо-Восточного Кавказа... 1959. С. 356–357).

Когда Шамилю поступили такие предложения, он сказал примерно следующее: «Мы сильно нуждаемся в соли, терпим многие неудобства из-за того, что в горах мало соли, вынуждены через царские крепости на равнине доставать ее за огромные деньги. Но мы обойдемся без соли и можем даже умереть от голода, чем предавать наших русских, перешедших добровольно к нам на помощь».

Говорят, что после этого поток русских перебежчиков к Шамилю еще больше усилился. К концу 1845 г. в столице Дарго и других местах у Шамиля было уже около 2000 беглых солдат и офицеров, среди которых были, кроме русских, поляки, венгры, финны и другие.

В ходе работы в архивах Москвы, Санкт-Петербурга, Махачкалы и других городов России, а также за рубежом дагестанские ученые-кавказоведы не обнаружили ни одного факта, чтобы Шамиль согласился на обмен своих русских солдат и офицеров на соль. Более того, он приказал своим наибам создавать всевозможные условия для их жизни, сам оберегал их, строго наказывал тех, кто допускал малейшее неуважение к ним, неправомерные действия в отношении кого-нибудь из них. Они жили в более лучших условиях, чем дагестанские и чеченские семьи, и не хуже, чем гвардейцы Шамиля – муртазеки.

Очевидец событий, зять имама Шамиля Абдурахман Газикумухский, писал: «У нас было много солдат, разбросанных во всех селениях, из них кое-кто принял ислам, стал хорошим мусульманином и женился на мусульманке. Были и такие, которые остались в своей вере. Кто принял ислам, тому для пропитания отпустили ту долю, которая предназначена им Всевышним Аллахом в Коране, не включая его личный заработок. Кто остался в своей вере, тот служил у кого-либо из пожелавших этого жителей селения и жил и одевался он на свой заработок» (Абдурахман из Казикумуха. 1997. С. 100).

В своем дневнике А. Руновский отмечал: «видя, что некоторые горянки изъявили желание выйти замуж за солдат, Шамиль внес даже «дополнение к основным правилам шариата» и разрешил «девушкам... выходить замуж за солдат» (АКАК. Т. XII. С. 1398).

Как подчеркивал Шамиль в своих разъяснениях А. Руновскому, «беглые русские солдаты, принявшие ислам и сделавшиеся семейными, вели свой домашний быт по русским обычаям, представляя женам свободу и окружая их ласками и попечениями, которых не знали горские женщины... Этот русский обычай очень нравился горским девушкам, и чтобы воспользоваться удобствами его, многие из них убегали из родительских домов и являлись к имаму с изъявлением желания выйти замуж за солдата» (АКАК. Т.XII. 1904. С. 1398 ).

По указанию Шамиля в Ведено была построена церковь, старообрядческий скит для гребенских казаков, перешедших на сторону горцев. С левой стороны столицы рядом с древним курганом построена была русская, т.е. «Русская слобода», в центре которой была построена церковь со школой для русских детей бывших безграмотных крепостных солдат.

В школе за счет казны государства бывшие царские офицеры обучали грамоте своих соплеменников. Недалеко был польский квартал из нескольких домов с аккуратным деревянным костелом для поляков-католиков, чуть ниже, примыкая к лесу, располагался квартал гребенских и других старообрядцев, перешедших на сторону Шамиля, в количестве 30 семей. За счет казны Шамиль помог им построить красивейший скит. На левой стороне от столичного базара, где размещались торговые лавки 8 еврейских семей (таты, горские евреи), имевших специальные грамоты – разрешение Шамиля на свободное ведение торговли на территории имамата, была построена синагога. Особую заботу о них проявлял не только Шамиль, но и его самый близкий друг Юнус из Чиркея, жена которого Зайнаб была еврейкой. Здесь же жили семьи русских, украинцев, поляков, венгров, финнов, перешедших к Шамилю; они чинили орудия, подковывали коней, исполняли разные другие работы, получая жалованье из казны имамата. Всем перебежчикам к Шамилю давали свободу и право гражданина государства. «Из бывших русских солдат были сформированы артиллерийские команды и отдельный шамилевский батальон. Казаки же вместе с чеченцами служили в кавалерии» (Долхан Хожаев, 1998. С.150).

Абдурахман из Газикумуха, описывая положения пленных или «перебежавших к Шамилю солдат и офицеров», отмечал:

«Среди них были часовщики, кузнецы, плотники, мастеровые. Шамиль велел верному своему мюриду Черному Али-Маммаду Грубому, назначенному над солдатами (комендантом), построить для них специальный поселок около Дарго, собрать их там и отпустить провизию и обмундирование из казны через казначея Шамиля и дать им полный отдых. Шамиль говорил, что эти солдаты необходимы, в боях они будут при пушках и будут чинить разбитые части пушек.

Али-Маммад построил для них поселок и разместил их там, как велел Шамиль, и отпустил для них все необходимое. В их распоряжение предоставил землю для посадки капусты, кукурузы, лука и др.

Солдаты обосновались там и жили мирно, довольные велением Аллаха и Шамиля.

Они обрели покой, жили без притеснения. В комнатах были иконы, которым они поклонялись во время молитв, имели спиртные напитки, изготовленные из винограда, и самогон из проса и других злаков.

Они ели, пили, развлекались, особенно по большим праздникам. Из нас никто не препятствовал им в этом, так как Шамиль велел Али-Маммаду не давать никому из мюридов обидеть их ни словом, ни действием. Солдаты имели и музыкальные инструменты – гитары (танбур-лютня?), армейские кларнеты (мазамар, ед. мизмар – свирель, дудка, кларнет, рожок), привезенные из России. (Были) и пленные, и перебежавшие женщины» (Абдурахман из Газикумуха, 1997. С. 102.).

Перебежчики относились к имаму Шамилю с огромным уважением и любовью за его доброе, отеческое отношение к ним. Абдурахман писал:

«Солдаты, видя милосердие Шамиля к ним, служили ему чистосердечно. Они шли с ним в бой вместе с пушками, чинили их, если ломались, ухаживали за лошадьми, тянувшими пушки, подковывали их, шорничали, готовили на зиму корм... Среди солдат были и пушкари... Из этих солдат один принял ислам и звался Хасаном. Когда у русских появилась ракета, Хасан тут же изготовил и для Шамиля ее и бросал ее в сторону русских. Но это было потом оставлено.

Если солдат проявлял отвагу, имам награждал его серебряной медалью «За отвагу», как и мусульман, и вешал ее на его плечо. Если бы с нашими пушками не было солдат, несомненно, порядок наших войск не был совершенен, как и наши сражения.

И мюридам была польза от этих солдат. Например, когда нужно было изготовить для удила части или масленку или построить дома, они обращались к их коменданту с просьбой выделить за плату плотников. Плата оставалась у солдат» (Абдурахман из Газикумуха, 1997. С. 102.).

Далее Абдурахман отмечал:

«Дома Шамиля и его детей были построены (солдатами) бесплатно, так как он их господин и кормилец. Если зимой выпадал снег на крыши его домов, то они сгребали снег лопатами и сбрасывали с крыши.

Пищей для них являлась пшеница и кукуруза, привозимые из Чечни за деньги имама. Одежда на год отпускалась им из казны имама казначеем (хазин) Хаджиявом или мануфактурой или деньгами, чтобы они купили, чего пожелают. Вот почему солдаты в разговоре называли его (Шамиля) «наш царь Шамиль». Они сильно любили его. Их такое положение – (следствие) совершенного обхождения со стороны Шамиля. Если б Шамиль притеснял их и заставлял бы их соблюдать мусульманские обычаи, они убежали бы от него. Кроме вреда, ничего не получилось бы» (Абдурахман из Газикумуха, 1997. С. 102.).

Факты гуманного отношения, отцовской заботы к русским и другим иноверцам со стороны имама Шамиля и его сподвижников в имамате находят подтверждение в многочисленных архивных документах, преданиях, рассказах, воспоминаниях дагестанцев и чеченцев и в наши дни.

В селении Гендерен Ножай-Юртовского района в августе 1994 г. мы записали рассказ 82-летнего Нажмудина Темиргереева, участника ВОВ, инвалида 2 группы. Его прадедушка Хату был наибом Шамиля. Абдурахман писал о нем: «В районе Аух наибом был Хату. Это был авторитетный человек, управлял он справедливо. После его смерти на его место вступил его брат Хати, храбрый, распорядительный и умелый» (Абдурахман из Газикумуха, 1997. С.74.).

Темиргереев Нажмудин поведал нам о том, «что наиб Хату по поручению имама Шамиля ездил к барону Николаю в Герзель-аул вместе со священником отцом Алексеем и они привезли разную церковную утварь и духовые инструменты для вновь построенной церкви в столице Дарго-Ведено. Этот Алексей был среди чеченцев с начала Кавказской войны, он свободно владел чеченским, кумыкским языками. Некоторые чеченцы называли его «русский мулла», он пользовался большим уважением и авторитетом среди христиан, католиков, иудеев и мусульман, живших в столице, за его высокую порядочность, доброту и любовь к людям. Шамиль уважал и оберегал его и всегда помогал церкви из казны. Как сложилась его судьба в дальнейшем, нам не удалось узнать».

В государстве Шамиля малейшее проявление национализма считалось преступлением, а интернационализм, веротерпимость, уважение прав и свобод человека было возведено в высший ранг, считалось самым главным инструментом существования Шамилевского государства. В Государственном Совете (диван-хана), который являлся высшим органом исполнительной власти, наряду с другими было создано и успешно функционировало управление по делам христиан, покровительству веротерпимости. Сам Госсовет был одновременно интернациональным по своему составу. Среди 32 его членов, кроме аварцев, чеченцев, лакцев, в разное время были кумыки, даргинцы, лезгины, ингуши, кабардинцы, ногайцы, азербайджанцы, рутульцы и представители других наций. Шамиль уделял особое внимание сохранению веры, обычаев и традиций каждого народа, заботился об этом повседневно. В его доме была специальная комната, где проходили важные совещания и хранилась уникальная библиотека, «судьба которой сложилась удивительным образом»*.

Шамиль помогал иноверцам приобретать нужные книги, учебники для школ, духовые инструменты и утварь для исполнения религиозных обрядов. Здесь можно было достать газеты «Русский инвалид», «Кавказ» и даже журналы, которые Шамиль читал с переводчиком, а после отдавал в библиотеку или русскую школу. Особое внимание Шамиль уделял семьям солдат и офицеров, добровольно ставших гражданами государства имамат. Он помогал строить дома, создавать свой быт, выделял землю, деньги на приобретение необходимого инвентаря и скота, каждый житель имамата, независимо от национальности и вероисповедания, чувствовал на себе заботу Шамиля и его сподвижников.

Это было государство, в котором не было места национализму и религиозно-расовым ущемлениям.

Имам Шамиль создавал возможные условия жизни для всех, в том числе для староверов, ущемленных христианами-казаками на территории, подвластной Российской империи. Абдурахман в своих воспоминаниях, в главе XV под названием «Рассказ о двух казацких монахах», писал:

«Однажды к нам заявились казачьи монахи из России, собирающиеся отправлять свой религиозный культ на чужбине, они были староверами.

Они просили Шамиля разрешить им жить на его земле. Тот разрешил. Они построили себе дома на возвышенности близ Дарго, в лесу, где много зелени и холодная приятная вода. Они построили еще одно строение, похожее на часовню. В углах они повесили свои иконы для поклонения. Около домов они посадили немного капусты, лука, кукурузы и (таким образом) жили спокойно.

Однажды я отправился к ним посмотреть, как они живут. Увидев меня, они оказали мне уважение, подошли ко мне. Они знали моего отца, поэтому разрешили мне войти в свое святилище (букв.: место поклонения), а моим товарищам - нет. Я вошел внутрь и увидел там много икон, светильники со свечами. Даже не знаю, откуда они берут эти свечи в чеченских лесах, где вообще нет светильников. Монахи были одеты в длинные, до пят, балахоны. Все это было для меня любопытно. Затем я вернулся домой.

По прошествии нескольких месяцев после пребывания на указанном участке они переселились в местность близ гоготлинской реки. Эта местность отличается обилием фруктовых деревьев и красивой природой. Нет иного такого места, где имеется все необходимое. Здесь сохранились стены кельи и старой церкви, построенной на белой глине (джисс) и являющейся местом поклонения христиан в былые времена. Я даже не представляю, как они узнали об этом, ведь из своего поселка они никуда не выходили. Наши люди знали эту местность и раньше, хотя подробно не были знакомы (Христианская церковь вблизи селения Датуна Шамильского района. – Авт.).

Когда они (монахи) занимались своим богослужением, никому не принося вреда ни словом, ни делом, ночью на них напали неизвестные разбойники и убили их, захватив все, что у них было.

Когда Шамиль узнал об этом, он очень переживал, так как он разрешал им жить на подвластной ему территории, и если бы знал этих негодяев, без сомнения, он отомстил бы за них» (Абдурахман из Газикумуха,1997. С. 105).

При строительстве церквей, костелов, школ, оружейных и пороховых заводов, административных зданий и жилых домов все помогали друг другу. Например, в строительстве медресе участвовали русские солдаты, польские офицеры. Необходимые для школы инвентарь, книги, бумагу, чернила, карандаши привозили из-за кордонной линии евреи-купцы, а руководителем медресе, основным преподавателем был известный ученый лезгин из аула Ахты Мухаммеднаби, «он же был одновременно помощником столичного кадия Талхата из Буцры» (Абдурахман из Газикумуха, 1997. С. 79).

Когда сын Шамиля Джамалудин в 1855 г. строил себе жилой дом в русском стиле в столице, строительством руководил принявший ислам бывший царский офицер Идрис, а работали горцы, чеченцы, бывшие царские солдаты. Абдурахман писал:

«Дом построили по русскому образцу, с большими застекленными окнами, дверьми и печами, дверные и оконные ручки были из бронзы. Эти и другие материалы для дома через письма на русском языке он попросил у генерала барона Николая, посылая серебро» (Абдурахман из Газикумуха, 1997. С. 175).

Отдельные поселения русских, казаков, поляков были рядом с чеченскими сс. Ведено, Беной, Белгатой, Зандак, Шатой, Гушкерт, Гендерген и другими. Русские перебежчики, а их называли в имамате «наши русские», также жили в Гидатле, Мехельте, Согратле, Тинди, Чохе, Гагатле, Дылыме, Буртунае, Алмаке, Аухе и других селах Нагорного Дагестана. По нашим данным, в государстве Шамиля количество мухаджиров в разные периоды колебалось от 10 тысяч до 30 тысяч человек, из них более 4 тысяч исповедовали христианство. Количество добровольно перешедших на сторону Шамиля русских офицеров, солдат и казаков в разное время колебалось от нескольких сотен до нескольких тысяч и более в зависимости от военно-политических успехов Шамиля.

«Принявшие ислам солдаты могли жениться на горянках, остальные устраивали быт по своему желанию. Православные добывали себе жен в набегах. A порой сюда являлись целые семейства казаков с просьбой принять их на жительство. Шамиль принимал всех, помогал обустраиваться, давал работу и землю. Мастеровые получали от Шамиля хорошее жалованье» (Шапи Казиев, 2003. С. 175). Шамиль выделял из казны деньги евреям-купцам, которые привозили в столицу все необходимые промышленные товары – от металла до книг. Еврейскую общину в столице возглавлял, по преданию, известный в Дагестане, Чечне и на Кавказе Шимми-Яхья из Тарков.

Русские в государстве Шамиля наравне со всеми гражданами за свое трудолюбие, благородство, храбрость, совестливость, человеколюбие и честность пользовались огромным авторитетом и уважением у имама Шамиля, его сподвижников, всех граждан, особенно у многочисленных мухаджиров, переселенцев не только из разных регионов Кавказа, Российской империи, но и из других стран Восточной Азии и Западной Европы.

Научное исследование роли и места русских солдат, офицеров, казаков и простых мирных русских крестьян, оказавшихся по воле Всевышнего в государстве Шамиля и внесших свой вклад в становление и развитие этого уникального многонационального, многоконфессионального государственного образования, в завершение Кавказской войны и тем самым в укрепление братских связей между народами Дагестана, Кавказа и всей Российской империи в XIX в., после завершения Кавказской войны и сегодня является важнейшей задачей исторической науки. По крупицам скрупулезно собрать, обобщить огромный, еще недостаточно изученный архивный материал, сосредоточенный в хранилищах Москвы, Санкт-Петербурга, Махачкалы, Ростова-на-Дону, Краснодара, Нальчика, Владикавказа, Грозного, Калуги и других городов России и за рубежом, прежде всего Турции, Иордании, США, Англии, Франции, Венгрии, Польши, Украины, Египта, Сирии, Саудовской Аравии, Ирака, Азербайджана, Грузии, Армении, Абхазии и других стран. Это позволит молодым историкам-кавказоведам еще глубже и ярче осветить роль и место русских в государстве Шамиля.

Это станет важным направлением среди огромного количества мероприятий, необходимых сегодня для остановки разгула русского национализма и шовинизма, дальнейшего укрепления братской дружбы между народами Северного Кавказа и всей Российской Федерации, сохранения стабильности и мира на Кавказе, единства и целостности самой России, спокойствия и уверенности в завтрашнем дне всех народов во главе с русским народом.

* Сегодня книги из библиотеки имама Шамиля еще не собраны в одном месте. Часть из них находится в России, т.е. в Дагестане, Чечне, другая часть в библиотеке Принстонского университета США, отдельные книги в Турции, Сирии, Иордании, Израиле, Венгрии и Франции, и в частных коллекциях дагестанцев и чеченцев.

БИБЛИОГРАФИЯ

Абдурахман из Газикумуха. Книга воспоминаний. Махачкала, 1997
АКАК. Т. XII. Дневник А. Руновского / Под ред. А. Берже. Тифлис, 1904.
Дадаев Ю.У. Государство Шамиля. Махачкала, 2006.
Дадаев Ю.У. Столица Шамиля. Махачкала, 2007.
Дадаев Ю.У. Наибы и мудиры Шамиля. Махачкала, 2009.
Даниялов Г.-А.Д. Имам Шамиль. Махачкала,1996.
Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20–50 гг. XIX века. Махачкала, 1959.
Долхан Хожаев. Чеченцы в русско-кавказской войне. Грозный, 1998.
Ибрагимбейли Х.М. О правде истории и научной достоверности // Народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в 20–50 годах XIX в.: Материалы Всесоюзной научной конференции. 20–22 июня 1989 г. Махачкала, 1994.
Омаров О. Национальная политика государства имама Шамиля // Ахульго № 2, 1999.
РГИА. Ф. ВУА. Д. 6539. Л.8.
Руновский А. Записки о Шамиле. Махачкала, 1989.
Хаджи–Мурат. Документы. Письма. Очерки. Факты. / Автор-составитель Р.И. Иванов. М., 1999
Халилов А.М. Национально-освободительное движение горцев Северного Кавказа под предводительством Шамиля. Махачкала,1991.
Шапи Казиев. Имам Шамиль. М., 2003

ВВЕСТНИК ИНСТИТУТА ИАЭ. 2011. №4. С. 7–15.

[Saygo 582]

Чжун Сечжин. Идеология мюридизма в первой половине XIX в. на Северном Кавказе

В истории народов Северного Кавказа, как и вообще в истории Российской империи, суфизму и его разновидности - мюридизму принадлежит особое место. В разные исторические эпохи, в разных регионах мусульманского мира суфизм неоднократно выполнял, прежде всего, социальные функции, получая поддержку представителей самых разных общественных слоев. Отсюда и споры о сути суфизма, которые ведут сами носители мусульманской культуры: одни считают его противоречащим Корану, другие - истинным исламом. В суфизме детально разработана система, которой приписывается особая божественная сила, способствующая решению как внутренних, так и внешних проблем общины¹. По мнению К. М. Ханбабаева, Накшбандийа - единственное суфийское братство, где взаимодействие с властями с целью влияния на их политику, возведено в обязанность суфия. Другая специфика - отрицание аскетизма: все суфии - миряне, для которых необязательно жить в обители². Суфизм - форма духовной реакции на богатство и комфорт, стремление сделать религиозную жизнь более интимной³. На Северном Кавказе под воздействием ряда факторов суфизм стал одной из важнейших форм социального протеста - как против завоевателей, так и против всех видов социального неравенства.

Ханбабаев также подчеркивает, что руководители борьбы горцев - шейхи и имамы - в трансформированном виде использовали организационные принципы ранних мусульманских общин. На основе этих принципов строились войско, государство и право. Именно поэтому следует обратить особое внимание на раскрытие особенностей социальной направленности кавказского суфизма, поскольку его действительная роль в истории Северного Кавказа достаточно противоречива.

Н. И. Покровский признает определяющую роль газавата в событиях первой половины XIX в. на Северном Кавказе⁴. При этом газават являлся не выражением голого религиозного фанатизма, а, прежде всего, лозунгом практической борьбы. По мнению Г. Емельяновой, газават зародился на юге Дагестана и был принят в большинстве мест Дагестана и Чечни в конце 1830 года⁵. В конкретных исторических условиях консолидация всех сил могла произойти, главным образом, под знаменем религии, и борьба против внешней экспансии и местных феодалов естественным образом облекалась в религиозную оболочку. Как пишет, например, А. В. Васильев в своей книге "Пуритане ислама", поиски новых идеологических форм, через которые нашли бы свое выражение устремления и чаяния народных масс, - дело сложное и долгое. Для истории мусульманских стран это еще более характерно, чем для христианских⁶. Что касается значения термина "газават" с точки зрения шариата, то он означает борьбу с неверными, которые сначала приняли ислам, затем отступили от него и объявили ему войну. В период образования раннефеодальных государств, когда экспансия на территорию сопредельных стран была естественным состоянием общества, главные установки ислама имели форму агрессивной идеологии. Исповедующему ислам, Коран предписывает вести непрерывную войну с неверными, пока те не примут мусульманскую веру и не подчинятся мусульманским правителям. "И бойтесь огня, который уготован неверным" - не раз повторяется в Коране. День мусульманина должен начинаться "сражением" против неверных: "И вот утром ты ушел от семьи своей, устанавливая верующих в ряды для сражения, а Аллах - слышащий, знающий". В действительности война на Кавказе была вызвана культурным столкновением между исламскими народами и православной империей⁷.

Газават как составная часть кавказского мюридизма был направлен против царских военных наместников и тех представителей горской знати, которые перешли на службу царскому правительству. В мюридизме "освободительная борьба против колониальной экспансии царизма сочеталась с выступлением против гнета местных феодалов"⁸. История кавказского газавата, а также практических применений предписаний Корана о войне с неверными - русскими и покорившимися им мусульманами - может служить наглядным примером того, как при помощи религиозной идеологии можно было держать в повиновении народные массы. Религия довлела над сознанием людей. Ее наиболее воинствующие установки цепко держали простой народ, внушая покорность, послушание, презрение к смерти, прославляя бедность и нищету как угодные богу и щедро вознаграждаемые им⁹. По существу, мюридизм рассматривался властями России как анти-русское движение, потому что не признавал никакой власти, которая не происходила от Пророка мусульман. Движение Шамиля было самым успешным из мусульманских движений сопротивления российскому наступлению на Кавказе.

По мнению М. Гаммера, джихад носил чисто теоретический, символический характер¹⁰. Однако участники джихада воспринимали его не только и не столько теоретически. Он был для них каналом восприятия ислама, политическим лозунгом, руководством к практическому действию. Магомед Ярагский был первым проповедником газавата - "войны за веру". Газават стал главной особенностью и даже сутью кавказского тариката. В целом, шейхи Магомед Ярагский и Джамал-Эдин выступали в поддержку имамов и распространяли суфизм на территории, охваченной джихадом.

Что же служило опорой Магомеду Ярагскому в его борьбе против царского правительства и русских войск? Он был ревнителем интересов простых людей, постоянно подчеркивал свое материальное бескорыстие, воздержанность и аскетизм. Его задачей было не личное обогащение, а высокие идеи, которые могли бы быть приняты всеми слоями общества¹¹. Принципы равенства и свободы всех мусульман, сформулированные в Коране, были очень актуальны в условиях разложения родовых связей и обострения социальных противоречий. Идеал равенства восходит к идеологии раннего мюридизма. Лидеры мюридизма широко пропагандировали лозунг равенсвта правоверных перед богом, чтобы завоевать симпатии крестьянских масс¹².

Майор Варнер, издавший в начале 50-х гг. XIX в. в Париже книгу о Шамиле, отзывается о нем, как о "замечательном законодателе": "Перед вождем Дагестана стояла задача образовать из множества племен, разделенных религиозной и политической враждой, один народ, дать ему общие законы и одну религию, ограничить справедливыми рамками могущество племенных князей, организовать постоянную армию, ввести в этой армии порядок и дисциплину. Эту задачу он решил. Созданные им учреждения соответствуют духу его народа и потребностям положения"¹³.

Суфизм вполне подходил в качестве религиозного учения, способного объединить горцев для "священной борьбы". Учение о газавате и шариате Магомед Ярагский рассчитывал воплотить в жизнь как двуединую практическую задачу. И, в конце концов, идеология мюридистского тариката сконцентрировалась именно на газавате и установлении шариата. Объявление газавата неверным, не обращенным в ислам, становилось теперь главной военной и идеологической доктриной кавказского мюридизма. Эта доктрина сохранит свою доминирующую роль на протяжении всей Кавказской войны. Необходимость газавата легко обосновывалась с помощью Корана, поскольку там имелись прямые указания на вечную и непримиримую войну правоверных с неверными. Идеология мюридизма в Кавказской войне отражала и проблемы нового уровня социальных отношений и потребности религиозной жизни. Сравнительно быстрому распространению этой идеологии способствовала историческая обстановка, в частности, подъем антиколониальной борьбы горцев.

Первое воззвание к народу Дагестана с призывом к священной войне было написано в 1829 году. В том же году Гази-Мухаммед предпринял поход на Хунзах (Авария), окончившийся неудачей. В 1830 г. он публично объявил России газават и возглавил движение, получившее название "мюридизм". Лозунг священной войны стал главенствовать в поличической борьбе мюридов. Имам стремился приспособить догмы тариата к нуждам военного времени с целью переориентации направления набегов и оправдания борьбы с традиционной феодальной верхушкой. Фактически, используя исламские лозунги, он стремился перераспределить собственность и власть.

В конкретных исторических условиях рассматриваемого периода консолидация народных сил могла происходить, главным образом, под знаменем религии, и борьба против внешней экспансии и местных феодалов облекалась, что вполне естественно, в религиозную оболочку. На Северо-Восточном Кавказе в первой половине XIX в. ислам превалировал в духовной жизни. Идеология, чтобы стать материальной силой, могла быть усвоена широкими массами горцев в тот период только в образах и понятиях мусульманской религии - преобладавшей формы общественного сознания. Гази Мухаммед и Шамиль собирали вокруг себя мюридов и использовали их для захвата военно-политической власти над сельскими общинами Северного Кавказа. В. Х. Акаев утверждает, что наибский мюридизм в отличие от тарикатского - явление не столько религиозное, сколько политическое¹⁴. В основе возникновения наибского мюридизма лежат серьезные социально-экономические причины, глубинные противоречия, вызванные колонизаторской политикой царизма и гнетом поддерживаемой царским правительством местной эксплуататорской верхушки¹⁵. Он считает, что газават как составная часть кавказского мюридизма был направлен не против русских, а против царских сатрапов и их прислужников - горской знати.

Поднявшись в огне классовых боев на гребне нараставшей крестьянской войны против местных феодалов и самодержавия, благочестивые тарикатисты создали имамат, который со временем изменил свое содержание и превратился в теократическое государство со своей иерархией. Мюриды не только не проводили в жизнь лозунги, провозглашенные в начале движения, но и всевозможными средствами стремились закрепить и упрочить свое положение. Лишь в условиях господства патриархальных отношений и мелкофеодальной анархии шейхи, мюриды, нештатные муллы могли оказывать достаточно сильное влияние на крестьянские массы.

Муллы и кадии год от года несли священное слово ислама. Они старались установить универсальный закон, который делал всех равными перед Аллахом. Поэтому конфронтация народного права с новым порядком(шариатом) становилась неизбежной. В период Кавказской войны, когда образовался имамат Шамиля - объединенное государство народов Северо-Восточного Кавказа - шариат успел значительно укрепиться. Имамат был основан на учреждениях шариата и на некоторых измененных принципах Суфия, особенно отношений "мюрид-мюршид", которые были заимствованны от методов Суфия, и преобразованы в отношения между правителем и подданными в джихатском государстве¹⁶.

В первый период Кавказской войны, Гази-Мухаммед проклинал местные обычаи и называл людей, придерживающих адатов, неверными. "Адат" - слово арабское, означающее "обычаи". Он употребляется в трех основных значениях: обычное право, суд по обычному праву, неправовой обычай и применяется также для обозначения обычного права исламизированных народов. Это система правил поведения, представляющая собой симбиоз местных обычаев и отдельных норм шариата. Адат и другие доисламские местные нормы и традиции регулировали межклановые, межплеменные, и междукоммунальные отношения. Ко времени начала движения горцев адаты в феодальных владениях были приспособлены к интересам феодалов, которые утверждали, что шариатские суды были не в состоянии решить местные проблемы, что регулярный закон был более продвинутым и что телесные наказания, оговоренные шариатским законом, были унизительными и неприемлемыми с точки зрения национальных обычаев¹⁷.

Адаты возникли еще при родовом строе, а позже пополнялись феодальными правами и обычаями. Адаты заключали в себе наслоение ряда эпох, от господства родового строя до расцвета феодализма включительно. Обычаи мешали господству шариата. Не только феодалы, но и многие сельские общества имели свои особые адаты, которые в ряде случаев гораздо больше, чем шариат, отвечали их правосознанию. Если шариат применялся при рассмотрении гражданских дел, то, как правило, при рассмотрении уголовных дел применялся адат, так как ему были чужды такие жестокие наказания шариата, как членовредительство¹⁸.

Гази-Мухаммед был человеком непреклонной воли и твердых убеждений. В горах он считался одним из наиболее выдающихся мусульманских ученых и был известен своим красноречием. Он ненавидел аварских ханов, постоянно посягавших на независимость "вольного" общества, но как проповедник шариата считал своей первой задачей приобщение ханов к шариату. Он не только твердо настаивал на соблюдении норм шариата и предъявлял это требование местному духовенству, но и стремился соединить шариат с газаватом.

Для того, чтобы понять особенности движения горцев во главе с Шамилем, необходимо разобраться в идеологии имамата и его политическом устройстве. Термин "имамат" принято употреблять в отношении мусульманского независимого государства, управляющегося муллами, во главе которого стоит духовный и светский владыка - имам. В данном случае мы имеем дело с теократией - глава государства является прежде всего верховным духовным лицом и поэтому пользуется и светской властью, является главой мусульманского государства, главнокомандующим всеми силами мусульманского государства в священной войне. Именно такое военно-теократическое исламское государство, единое и многонациональное, существовало на стыке Дагестана и Чечни в 1830 - 1859 годах. Завоевание Северного Кавказа русскими в XVIII-XIX вв. сопровождалось систематическим вытеснением местного населения¹⁹. По мнению Роберта Сипи, основа государства состояла из трех факторов: Шамиль как лидер, Ислам как источник законов и веры и постоянная армия как фактор обороны.

Высшая законодательная и исполнительная власть в государстве горцев Северо-Восточного Кавказа принадлежала имаму. Имам в период мюридизма представлял собой предводителя мусульман, военного и религиозного вождя. Шамиль как имам считался главою и духовным властелином. Он объединял всю административную, военную и духовную власть. В силу объективных обстоятельств и личных качеств Шамиля этот государственный пост приобрел вскоре огромное политическое значение.

Духовная власть Шамиля была настоящей пружиной его быстрого возвышения. И поскольку распространение шариата являлось в глазах правоверных законной побудительной причиной к войне, Шамиль всеми силами старался возвысить духовенство, чтобы иметь в нем опору и деятельных сподвижников для поддержания идеологии мюридизма. Что же касается рабов узденской верхушки, то они официально не освобождались, однако, как показывает источник, Шамиль вменил в обязанность владельцам рабов в аулах снабдить их всем необходимым и обращаться с ними человеколюбиво²⁰.

В 1834 г., после смерти своего предшественника Гамзат-Бека, Шамиль стал имамом и на протяжении последующих 25 лет возглавял войну против России, а также против других вождей и правителей, не желавших подчиняться его власти ²¹. Шамиль с исключительным усердием занимался разработкой мусульманских догматов, которые он позже превратил в законодательные нормы в созданном им государстве. После своего избрания в 1834 г., Шамиль прежде всего приступил к собиранию разрозненных сил горцев Дагестана для борьбы с наступавшим русским царизмом. Шамиль повел упорную борьбу за организацию мюридистских отрядов. При поддержке мюридов, Шамиль противостоял России в течение почти трех десятилетий. Борьбу за национальные права мюридизм подменял борьбою за торжество ислама, за полное подчинение жизни религиозным законам, фактически несовместимым с реальной жизнью. В конце 40-х гг. XIX в. под верховное управление Шамиля перешла и большая часть Северного-Западного Кавказа, населенная сотнями тысяч черкесов. Посланец Шамиля, наиб Магомед-Амин, по примеру верховного имамата, сумел сплотить здесь военные силы горцев и создать организованную систему управления государственного типа.

Шамиль стремился проводить одинаковую политику по отношению к разным народам. В его письме к обществу Аргуна сказано: "Да будет известно и ведомо вам, что жители всего Дагестана у меня наравне с детьми моими. Мы не полагаем никакого различия между ними, не считаем одних близкими своими и любящими, а других далекими врагами"²². Шамиль прекрасно знал, что в прошлом народы Кавказа многократно объединялись в борьбе против завоевателей. Эту традицию дружбы и исторический опыт он не только поддерживал, но и "предпринимал титанические усилия для объединения сил народов в общей борьбе и достиг в этом деле немалых положительных результатов"²³. Подобно правителям халифата, имам сосредоточил в своих руках не только религиозную, но и военную, исполнительную, законодательную и судебную власть, являясь верховным судьей на территории имамата.

Образование имамата означало создание сильной централизованной власти, ликвидацию феодальной раздробленности, прекращение междоусобиц, создание условий для успешного развития производительных сил и оказания сопротивления Российской империи. В имамат вошли земли ликвидированного Аварского ханства, множество союзов сельских обществ горного Дагестана и Чечни.

Первое из государственных учреждений имамата - "совет ученых". Он собирался от случая к случаю. В его состав входили все виднейшие представители мусульманского духовенства, мусульманские ученые. Этот "совет" решал наиболее серьезные вопросы. Основная роль в таких "советах" принадлежала представителям мусульманского духовенства. Гази-Мухаммедом впервые были установлены "народные шариаты" или совещательные собрания. Иначе выглядел "совет имама" ("диван-хан" или "тайный совет"). Он был учрежден для помощи имаму в политических, административных, религиозных и судебных делах в 1842 году. Этот совет был создан для решения важнейших государственных дел, в него входили заслуженные люди, известные учены и военачальники, пользовавшиеся полным доверием Шамиля. Совет помогал при вынесении важнейших решений, с одной стороны, и облегчал имаму бремя повседневных обязанностей - с другой.

Возглавлял "диван-хан" сам имам Шамиль. Ему же принадлежало решающее слово. Совет собирался ежедневно (кроме пятницы) или несколько раз в неделю. Здесь решались дела государственной важности, обсуждались необходимые реформы, территориальные вопросы, производились судебные разбирательства. Председательствовал сам Шамиль, и его голос, как правило, имел решающее значение.

Имам исполнял функции верховного судьи. На суде разбирались все спорные вопросы и жалобы, поступившие через наиба или непосредственно от члена горского общества. Совет или суд шли под председательством Шамиля. Он выносил решения единолично только по жалобам отдельных лиц на притеснения или неправильные действия наибов. Все прочие вопросы разрешались в совете на основе шариата. Однако Шамиль не спешил с приговором, он любил повторять, что правитель должен все знать, но быть очень осторожным при определении наказания, дабы не обидеть невинного.

В целях эффективного управления государством Шамиль разделил его на наибства - территории, границы которых соответствовали расселению народов и обществ. Столицей имамата было первоначально Ахульго, потом Новое Ахульго, а после разрушения их генералом Граббе в 1839 г. столица была перенесена в Чечню. Имея в своем подчинении территорию с многочисленным населением, Шамиль принялся за восстановление системы имамата в более широких масштабах и более развитых организационных формах. Костяк всей системы управления составляли наибы - заместители имама. За время существования имамата было образовано 52 наибства, но более или менее постоянное их число в государстве Шамиля равнялось 20²⁴.

Имамы силой насаждали шариат. Они видели в нем инструмент для объединения горцев в борьбе против имперской экспансии и местных феодалов-коллаборационистов. Имамы считали, что адаты мешают единению горцев, они существовали в разном виде в разных местах и селениях и обуславливали разрозненность и, зачастую, непримиримость во взаимоотношениях северокавказских народностей. Шариат способствовал централизации управления, объединению народов Северного Кавказа и в борьлбе с царскими завоевателями был более полезен, чем адат. Гази-Мухаммед был решительным распространителем шариата в мюридическом движении, он старался устранить адаты из жизни горцев.

В шариатских установлениях все мусульмане рассматривались как равные. Тем самым шариат способствовал устранению социальных межэтнических противоречий в деле священной борьбы против неверных. Для того, чтобы достичь такой цели, имаму была нужна одна могущественная идея: человек покорен только воле Аллаха и ничьей больше. Имам хотел добиться политического единения горцев в борьбе против поработителей. Шамиль объявил газават и мусульманам, перешедшим на сторону российского правительства. Слово "неверный" означало для него захватчика, покушающегося на независимость страны. "Неверные" были не просто иноверцы, исповедующие, например, христианство. В горах существовала веротерпимость - факт, абсолютно не вяжущийся с концепцией мусульманского фанатизма, столь любимой представителями официальной царской истории²⁵. Приведем пример из письма самого Шамиля: "... предатели наши, ханы, управители, отщепенцы обратились за помощью к неверным в надежде на плотские блага..."²⁶.

Здесь мы имеем дело с наполнением старого исламского лозунга новым содержанием, почерпнутым из конкретно-исторических условий борьбы за независимость. Для имамов утверждение шариата было необходимо для создания военно-политического союза горцев в борьбе с русскими и для их идейно-культурного объединения с целью создания в дальнейшем сильного государства. Теория мюридизма и насаждение шариата способствовали на определенном этапе сплочению горских народов, преодолению их политической разобщенности в тот момент, когда внутри горских обществ сложились предпосылки для политического оьъединения и образования государственности.

Шамиль понимал, что шариат можно поставить на службу новому государству, использовать его для мобилизации народа. Шариат имел историческую значимость в этом регионе во время имамата. Он заставил народы горских племен забыть межплеменные и внутриплемнные распри и объединиться для борьбы. У народов, не знавших государственности или системы государственного принуждения, всех способных носить оружие ислам и шариат превратили в воинов, а все аулы и селения - в военные лагеря. По убеждению Шамиля, каждый войн должен был иметь ясное представление о том, за что он воюет. В армии действовали муллы-проповедники, которые несли духовные заветы вождя в войсковые массы и вдохновляли войнов на газават громким чтением молитв²⁷.

Теократичность имамата уже сама по себе говорит о сущности движения мюридизма. Многих оно заставляет вспомнить о крестьянских движениях эпохи феодализма. Что касается антифеодальной борьбы в горном Дагестане и Чечне времен Кавказской войны, то она как объективное социальное явление, присущее генезисным процессам феодализма, сопровождала мюридизм с самого начала. Постоянно сопутствующие войне антифеодальные настроения приобрели наиболее отчетливый вид в 40-х гг. XIX в., в период утверждения имамата. Борьба мюридов скоро стала борьбой против обычного права или адата, на котором базировался каждый джамаат.

Шамиль при участии видных людей специально написал "низам", то есть кодекс законов для руководства страной. Исходя из потребностей государства, вырабатывались все новые и новые законодательные установления, основанные на законах шариата. Это был своеобразный государственный договор между наибами и имамом, который показывает соотношение классовых сил внутри мюридистского логеря. Низамы не были слепым копированием шариата и адата, а являлись совокупностью административно-правовых предписаний, исходящих из социально-политических особенностей объединения восставших горцев.

Основой "Низама" служил шариат, многие статьи которого оставляли место для различных толкований. Шамиль сумел приспособить шариатское право к политическим потребностям государства. Шариат был тогда единственным средством, которое могло объединить, спаять воедино многочисленные разобщенные племена, говорившие на разных языках и не знавшие в большинстве своем государственности.

Вместо увечащих наказаний Шамиль сделал упор на штрафные санкции и устрашение. Самыми распространенными мерами стали порка, штрафы, лишение свободы и выставление на позор. В случае, если наследование осуществлялось в рамках адата, после смерти горца имущество его всегда служило причиной бесконечных споров между наследниками. Обычно вопросы эти разрешались по духовному завещанию, что не всегда удовлетворяло стороны. "Низам" уравнял в правах наследства всех детей мужского пола, независимо от условий их рождения, отвергнув обязательность исполнения воли духовных завещаний. Даже противники Шамиля, царские генералы, вынуждены были признать эффективность проведенных Шамилем мероприятий по сокращению преступности. Историк Н. Дубровин, придерживавшийся проправительственных взглядов, признавал, что "Шамиль покончил с кровной местью у чеченцев"²⁸.

Шамиль уверял, что низамы не были попыткой изменить шариат и лишь в отдельных случаях уточняли и дополняли некоторые шариатские постановления сообразно с условиями имамата. Потому следует сделать вывод, что низамы на Северном Кавказе есть "исключительное явление", отличное от шариата. Их можно сравнить с турецкими "канунами"²⁹, которые были установлены в Османской империи, главным образом, в сфере управления, финансов и уголовного права.

Много усилий было положено на то, чтобы традиционный обычай кровной мести подчинить правилам шариата и очистить его от принятых условностей. Были введены установления, обязывающие мужа выделять часть имущества бывшей жене. Согласно низамам, приговаривать к смертной казни мог не только имам, но и наибы с ведома и разрешения Шамиля. Так, например, "Низам" допускал браки между лицами разной национальности и вероисповедания, порой при формальном принятии ислама. Родители обязывались своевременно выдавать дочерей замуж, в противном случае это мог сделать наиб. По адату, от жениха требовался большой калым - выкуп за невесту. У чеченцев это привело к растущему числу неженатых молодых людей и незамужних девушек. Чтобы положить всему этому конец, Шамиль резко уменьшил размеры калыма. Он установил его предельную сумму в 20 руб. серебром за девушку и 10 руб. за вдову или разведенную женщину, а сторонам предоставил право еще сокращать калым по взаимному согласию. "Низамом" предусматривалось, что за женщиной при разводе сохраняется не только калым, но и родительское приданое. Теперь при разводе муж должен был оставлять калым и возвращать все то, что приносила в его дом невеста³⁰.

Наибы, рассмотрев "Низам" с его новыми положениями и узаконенными наказаниями, назначенными имамом, изъявили свое согласие со всем. Несомненно, это был своеобразный государственный договор между наибами и имамом, который в известной мере указывает на соотношение классовых сил внутри мюридистского лагеря. Таким образом, в первой половине XIX в. мюридизм на Северном Кавказе был представлен двумя направлениями, которые принято именовать "тарикатским" и "наибским". Борьба между духовными лидерами мюридизма завершилась фактически победой наибского мюридизма - он превратился в наиболее авторитетное религиозное течение, имевшее большое число приверженцев. Мюридизм, как идеология антиколониальной борьбы горцев, стал знаменем освободительной борьбы.

Примечания

1. СТЕПАНЯНЦ М. Т. Мусульманские концепции в философии политики XIX-XX вв. М. 1982.
2. ХАНБАБАЕВ К. М. Суфизм и борьба горцев. Кавказская война: спорные вопросы и новые подходы. Тезисы докладов Международной научной конференции. Махачкала. 1998, с.55 - 56.
3. БАРАНЕЦ А. А. Мистика в христианской и мусульманской культурах: компаративистский подход. Ростов-на-Дону. 2000, с. 153.
4. ПОКРОВСКИЙ Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М. 2009, с. 243.
5. YEMELIANOVA G.M. Russia and Islam. A Historical Survey. N.Y. 2002, p. 50.
6. ВАСИЛЬЕВ А. В. Пуритане ислама. М. 1967, с. 90.
7. HAMBURG G. A commentary on the two texts in their historical context. Russian-Muslim confrontation in the Caucasus. Alternative visions of the conflict between Imam Shamil and the Russians, 1830 - 1859. L. -N.Y. 2004, p. 182.
8. Большая советская энциклопедия. Т. 2. М. 1973, с. 119.
9. СМИРНОВ Н. А. Политика России на Кавказе в веках. М. 1958, с. 171.
10. ГАММЕР М. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана. М. 1998, с. 76.
11. БЛИЕВ М. М., ДЕГОЕВ В. В. Кавказская война. М. 1994, с. 201 - 214.
12. ФАДЕЕВ А. В. О внутренней социальной базе мюридистского движения на Кавказе в XIX веке. - Вопросы истории. 1955, N 6, с. 73.
13. WARNER le major. Schamyl le prophete du Caucase. P. 1854, p. 13.
14. АКАЕВ В. Х. Суфизм и мюридизм: методологический анализ их взаимоотношений. Проблемы атеистического воспитания в ВУЗах Северного Кавказа. Межвузовский научно-тематический сборник. Махачкала. 1989, с. 109.
15. Там же, с. 109 - 111.
16. BOBROVNIKOV V. Islam in the Russian Empire. The Cambridge history of Russia. Imperial Russia, 1689 - 1917. N. Y. 2006, p. 211.
17. KARPOV Y. Image of violence in modern and recent history of the people of the North Caucasus. Anthropology & Archeology of Eurasia. Vol. 41, N 4 (Spring 2003), p. 33.
18. ХАШАЕВ Х. О. Общественный строй в Дагестане в XIX веке. Дис. докт. ист. наук. М. 1957, с. 143.
19. KHALILOV R. Moral Justifications of secession: the case of Chechnya. - Central Asian Survey. 22(4), (December, 2003), p. 410.
20. Акты Кавказской археографической комиссии, т. 12, с. 1481 - 1487.
21. БУШУЕВ С. К. Государственная система имамата Шамиля. - Историк-Марксист. 1937, N 5 - 6, с. 79.
22. СМИРНОВ Н. А. Ук. соч., с. 213.
23. РАМАЗАНОВ Х. Х., РАМАЗАНОВ А. Х. Шамиль: исторический портрет. Махачкала. 1990, с. 10.
24. БУШЕВ С. К. Ук. соч., с. 85.
25. ПОКРОВСКИЙ Н. И. Мюридизм. Оттиск главы из докт. дисс. "Завоевание Северо-Восточного Кавказа", защищенной в 1939 г., с. 60 - 61.
26. ЯНДАРОВ А. Д. Суфизм и идеология национально-освободительного движения. Алма-Ата. 1975, с. 115.
27. ДЕГОЕВ В. В. Имам Шамиль: пророк, властитель, воин. М. 2001, с. 183 - 184.
28. ДУБРОВИН Н. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 1. Кн. 1. Кавказ. СПб. 1871, с. 467.
29. ГАММЕР М. Ук. соч., с. 321 - 323.
30. Низам Шамиля. Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. III. Тифлис. 1870, с. 13 - 14.

Чжун Сечжин - профессор университета Ханъянг. Республика Корея.
Вопросы истории, № 3, Март 2014, C. 146-153