Вильгельм Вид

[Saygo 582]

Принц Вильгельм Фридрих Хайнрих Вид - первый международно-признанный монарх Албании, управлявший страной в первой половине 1914 г., родился 26 марта 1876 г. в германском городке Нойвид близ Кобленца. Он был третьим сыном пятого по счету принца Вильгельма Вида (брата румынский королевы Элизабет) и принцессы Марии Нидерландской (сестры шведской королевы Луизы). Его дедушкой по отцовской линии являлся принц Герман фон Вид, а бабушкой - принцесса Мария Нассауская, дочь герцога Нассауского Вильгельма и его первой жены принцессы Сакс-Хильдбургхаузенской. По материнской линии будущий правитель Албании приходился внуком принцу Фридриху Нидерландскому и прусской принцессе Луизе - дочери Фридриха Вильгельма III Прусского и герцогини Луизы Мекленбургско-Штрелицкой. Подобная богатая родословная сыграла ключевую роль, когда великим державам во главе с Германией и Австро-Венгрией пришлось в конце 1913 г. подыскивать кандидатуру на албанский престол.

Вильгельм рано пристрастился к военной службе. Он служил в прусской кавалерии в чине офицера, а позднее поступил на службу в Генеральный Штаб германской армии, где в 1911 г. получил звание капитана {1}. Это событие укрепило его позиции в глазах игравших ключевую роль в албанских делах держав Тройственного союза. Кроме того, важную роль сыграло личное ходатайство тети Вильгельма Вида - румынской королевы Элизабет. Заслышав, что великие державы ищут кандидата на пост албанского князя, она попросила одного из ведущих румынских политиков, будущего премьер-министра Таке Ионеску пролоббировать в европейских столицах кандидатуру племянника.

Все эти факторы сыграли свою роль. Уже весной 1913 г. великие державы приняли принципиальное решение о назначении принца Вида правителем Албании, однако натолкнулись на его довольно неожиданный отказ.

Тем не менее, после длительного обсуждения других кандидатур великие державы (а фактически Австро-Венгрия и Италия) вновь остановились на кандидатуре Вильгельма Вида. Особую активность проявляла австрийская дипломатия, всячески пытаясь убедить Вида принять албанский престол {2}. Соответствующее решение великих держав было озвучено 3 декабря 1913 года. И на сей раз принц после определенных колебаний принял предложение.

К этому времени Вильгельм Вид уже обзавелся подходящей, с точки зрения мирового "этикета" вообще и своей будущей миссии в частности, супругой. В 1906 г. в саксонском городке Вальденбург прошла его свадьба с 21-летней Софией - принцессой Шёнбург-Вальденбургской, происходившей из древней албанской православной семьи Гика. София подарила Вильгельму двух детей: в 1909 г. - принцессу Марию-Элеонору, а в 1913 - наследного принца Кароля-Виктора.

Сообщая 24 декабря 1913 г. о выборе Вида правителем Албании на заседании комиссии по иностранным делам Франции, премьер-министр этой страны Гастон Думерг заявил: "Все великие державы согласились вручить албанскую корону принцу Виду, находящемуся в родственных отношениях с румынской королевской семьей.

Франция тем охотнее солидаризировалась с этим назначением, что она находит в нем возможность отметить позитивную роль, которую играет румынский народ в качестве фактора равновесия между балканскими народами..." {3}.

Появление на Балканах очередного монарха из немецкой княжеской фамилии также вполне отвечало интересам Вены и Берлина. Да и Рим надеялся, что новоиспеченный албанский князь, протестант по вероисповеданию, связанный тесными родственными узами с правящей династией старшего партнера по Тройственному союзу, будет придерживаться нейтралитета в конфликте австрийских и итальянских интересов в Албании" {4}. Впрочем, как мы увидим далее, эти надежды не вполне оправдались...

К моменту "воцарения" Вильгельма Вида в охваченной анархией Албании действовали несколько автономных "правительств", наиболее влиятельными среди которых были созданное в ноябре 1912 г. на Всеалбанском собрании во Влёре временное правительство во главе с Исмаилом Кемали и функционировавшее преимущественно в Центральной Албании правительство крупнейшего албанского землевладельца и военачальника Эссад-паши Топтани. После определенных колебаний, под давлением великих держав оба они согласились сложить свои полномочия и поддержать князя Вида.

Правда, как показали последующие события, оба лидера (а особенно Эссад-паша) отнюдь не отказались от своих честолюбивых помыслов. Эссад выговорил себе в правительстве Вида посты министра национальной обороны и внутренних дел, взяв в свои руки как военные вопросы, так и поддержание внутреннего порядка в стране. Этот шаг не на шутку взволновал иностранных дипломатов. По свидетельству французского военного агента в Сербии и члена Международной комиссии по разграничению Северной Албании подполковника Фурнье, совершившего ознакомительную поездку по стране, побывавшего в Дурресе, Эльбасане и Тиране и прожившего несколько недель в Шкодере, поддержка Эссад-паши среди местного населения (причем не только мусульманского, но и католического) была совершенно исключительной. Француз сообщал, что имя Эссада было окружено ореолом славы, а находившиеся в его распоряжении военные силы и материальные средства являлись беспрецедентными по албанским меркам. Общественное мнение Албании склонялось к мысли о том, что властолюбивый, энергичный и в полной мере осознающий свое собственное величие Эссад-паша взялся проводить новую линию: примириться на словах с кандидатурой христианского князя (объективно выступавшего для албанского населения проводником чужих идей и выразителем чуждых интересов) для того, чтобы усыпить подозрения великих держав. Но при этом - плести против Вида интриги и выжидать подходящего момента для осуществления собственных честолюбивых замыслов.

В этой связи показательным стал следующий факт, доверительно сообщенный тогдашним сербским премьером Н. Пашичем российскому посланнику в Сербии Н. Г. Гартвигу. Перед тем, как отправиться во главе специальной делегации для передачи Виду официального приглашения занять албанский престол, Эссад-паша в очередной раз командировал в Белград своего уполномоченного с ходатайством о финансовом содействии. Со своей стороны, он обязался содействовать территориальным притязаниям сербской стороны, демонстрируя тем самым, помимо финансовых запросов, полную уверенность в собственных силах {5}.

Тем не менее, влияние Эссад-паши на албанской сцене также не следовало переоценивать. Как сообщал в январе 1914 г. российский представитель в Международной контрольной комиссии в Албании А. М. Петряев, "число самозванных правителей здесь увеличивается с каждым днем. Всякий набравший шайку в несколько вооруженных лиц провозглашает себя правителем до тех пор, пока его не сменит другой, более сильный. Беспристрастные наблюдатели из албанцев говорят о временах турецкого управления как о чем-то совершенном в сравнении с теперешнею анархией" {6}. А французский дипломатический представитель Л. Краевский в своих донесениях из Албании давал понять, пусть и весьма категорично, что и сам Эссад-паша не является самостоятельной фигурой, а "находится полностью в руках" представителя Италии барона Алиотти {7}.

Вильгельм Вид прибыл в Дуррес 7 марта 1914 г. на австрийском судне в сопровождении итальянского, французского и английского эскорта. Уже 9 марта он принял членов международной Контрольной комиссии. В ходе аудиенции, продолжавшейся более часа, Вид получил от иностранных представителей напрямую информацию о состоянии дел в Албании. Как по-дипломатичному торжественно сообщал Петряев, "Его Высочество интересовался положением Албании и мы сочли долгом, на основании имеющегося у нас опыта, подробно изложить ему все трудности устройства этой страны" {8}.

По свидетельству российского дипломата, "один из членов Комиссии, заведовавший финансовыми делами, подробно доложил князю о печальном состоянии государственной казны, едва позволяющей удовлетворить самые неотложные нужды по управлению страной. Особенное внимание Его Высочества было обращено на необходимость достать средства для уплаты организованной голландскими офицерами жандармерии (более 200 тыс. франков в месяц). При этом было отмечено, что одно содержание по плану инструкторов, 5 тыс. чел. жандармов, потребует ежегодно 6 млн. франков, то есть более половины теперешнего албанского бюджета. Эти данные очень поразили князя и он заметил, что заключение международного займа является настоятельной необходимостью.

...Его Высочество справился у нас также, в какой стадии находится разработка статута Албании. Мы ему объяснили, что первые две части уже готовы и что, по возвращении в Валону (Влёру - П. И.), мы закончим третью и последнюю часть, и попутно объяснили ему, что предполагаем число министерств лишь 4-мя и придать народному представительству в вопросах законодательства скорее совещательный характер, как наиболее соответствующий теперешнему положению страны. Князь просил нас доставить ему копию готовых статей статута. Во время нашей беседы мы нашли нужным поставить его в известность о последних событиях, имевших место в Албании, до его приезда, в связи с отставкой Эсада Паши, о хищениях и злоупотреблениях во всех отраслях администрации...

Несколько мрачная картина современного положения в Албании, беспристрастно нарисованная нами, произвела на Князя, по-видимому, сильное впечатление, и Его Высочество выслушал нас с большим вниманием" {9}.

В ходе аудиенции зашла речь и об Эссаде - в частности, "о непроизводительных тратах на содержание около 2 тыс. человек албанцев, набранных Эссадом Пашой для его личных целей в Средней Албании, которые представляют во всех отношениях опасный элемент" {10}.

Вернувшись на следующий день, 10 марта, вместе с остальными членами Контрольной комиссии во Влёру, Петряев смог еще раз лично удостовериться в безрадостном характере ситуации, сложившейся в Албании. "До сего дня правительство еще не образовано, - сообщил он в Санкт-Петербург, - и в Албании продолжают действовать власти, установленные Контрольной комиссией. По-видимому, князь намерен призвать Ферида Пашу или Турхана Пашу. Вся страна с нетерпением ждет этот первый шаг князя и разумеется разными албанскими партиями пускаются в ход всевозможные интриги, чтобы провести тех или иных влиятельных беев. Если князь, мало знакомый с истинным положением страны, позволит увлечь себя по этому пути, то созданное им правительство не будет пользоваться никаким авторитетом в глазах населения. Между прочим есть основание думать, что два бея, один сын Суреи, известного партизана Австрии, а другой брат члена Контрольной комиссии успели уже занять около князя место каких-то советчиков и стараются провести желательных их партии лиц. Это уже вызвало неудовольствие других беев.

Составление кабинета в Албании, где всякий бей притязает на пост министра, является труднейшею задачею и, может быть, на первое время лучшим разрешением вопроса было бы продолжить существующее теперь управление. Албания не готова к самостоятельной государственной жизни в европейском смысле этого слова, и всякие попытки в этом направлении только увеличат смуту" {11}.

Но и Эссад-паша не терял времени даром. Как сообщил 10 марта 1914 г. Петряев, "по полученным мною сведениям, в Мате, за несколько дней до прибытия князя, состоялось собрание байрактаров, решившее не признавать поставленного Европой правителя и подать петицию о переходе под власть сербского короля, во владениях которого уже находится несколько сот тысяч албанцев.

При встрече князя обращало на себя внимание также поведение Эссада-паши, который все время старался занять первое место и находиться неотступно при князе, подчеркивая таким образом роль, сыгранную им во время последних событий" {12}.

В депеше от 12 марта 1914 г. Петряев конкретизировал свое негативное отношение к личности албанского князя и его способности решить стоявшие перед страной жизненно важные задачи. По его мнению, самоуверенность князя Вида резко контрастировала с его способностями к организации государственной жизни в Албании: "В своей ответной приветственной речи, обращенной к Контрольной комиссии, князь Вид подчеркнул, что особые чрезвычайные права, предоставленные ей в течение последнего времени, имели исключительно временный характер и что, в дальнейшем, он намерен пользоваться услугами Комиссии только в рамках ее компетенции. Этим, хотя не совсем ясно, уже определяется будущее отношение правителя Албании к европейскому контролю. По сведениям, полученный мною из албанских кругов, члены албанской национальной партии, еще во время пребывания князя в Потсдаме, успели внушить ему, что всякое сотрудничество с европейской Контрольной комиссией, осуществляющей в некотором роде опеку над Албанией, будет для него непопулярно и отдалит от него всех албанских патриотов, считающих оскорбительным такой надзор. Этим, а также вполне понятным желанием князя обеспечить за собою свободу действий, объясняется то обстоятельство, что он решил пока в делах управления совершенно игнорировать Контрольную комиссию.

Во время продолжительной беседы с нами, князь не спросил у нас ни совета, ни содействия в предстоящей ему трудной работе составления правительства и организации управления, что было бы естественно после той роли, какую Комиссии пришлось сыграть в жизни Албании за последние месяцы. Князь не пожелал даже предоставить нам докончить уже предпринятые работы по устройству администрации в эвакуируемых греками областях.

Вследствие этого греческий уполномоченный Варатасси, прибывший для переговоров с Комиссией, выехал сегодня обратно на Корфу, так как вопрос об южно-албанской границе фактически изъят князем из нашего ведения. Таким образом, роль Комиссии сводится теперь к простому наблюдению. Рано или поздно сами события, вероятно, выдвинут вопрос о компетенции и пределах европейского контроля, и тогда надо думать Комиссия займет вполне определенное место, пока же я и большинство моих коллег решили более соответствующим обстоятельствам выжидать дальнейшего хода дел в Албании и осуществлять постольку, поскольку это окажется на практике возможным, свои контрольные функции, не осложняя наших еще не наладившихся отношений к князю.

Мне кажется, что сам князь скоро убедится в чрезвычайных трудностях организовать такую страну, как Албания при помощи только местных факторов. Возможно, что он будет вынужден обстоятельствами обратиться за помощью к Контрольной комиссии, которой одной до сих пор удалось устранить местные правительства и до некоторой степени объединить Албанию" {13}.

Окончательный текст "Органического статута" провозглашал Албанию конституционным, суверенным и наследственным княжеством под гарантией шести великих держав - Австро-Венгрии, Англии, Германии, Италии, Франции и России. Главой гражданской и военной администрации объявлялся князь, в полномочия которого входило, в частности, назначение совета министров. Законодательным органом являлось национальное собрание, часть депутатов которого избиралась, а другая назначалась князем.

Несмотря на ряд прогрессивных положений, позволяющих считать "Органический статут" "первым конституционным актом независимого албанского государства", некоторые его статьи "серьезно ущемляли суверенитет Албании" {14}. Они предусматривали продолжение деятельности Международной контрольной комиссии с широкими полномочиями, а также действие всех международных соглашений, заключенных Османской империей и сохранение режима капитуляций {15}.

Противоречивый характер носило и образованное под эгидой Международной контрольной комиссии новое правительство Албании. Фигура его номинального главы Турхан-паши в силу его предыдущей дипломатической службы в Санкт-Петербурге не вызывала у российской дипломатии серьезной оппозиции, чего нельзя было сказать о патриотически настроенных албанцах, не видевших в человеке, отсутствовавшем в стране 50 лет, выразителя албанских национальных интересов {16}. Вошел в состав нового правительство Албании и еще один крупный "патриот" - Пренк Биб Дода, ранее успевший заявить российскому дипломатическому представителю в Шкодере Ферхмину, что "до общеалбанских интересов ему нет никакого дела" {17}.

Несмотря на формальное присутствие в Албании князя и правительства, подлинными хозяевами в этой стране оставались Австро-Венгрия и Италия, продолжавшие свою нескончаемую борьбу за более выгодную финансово-экономическую эксплуатацию ее богатств и населения. Фортуна в этой борьбе в первые месяцы 1914 г. все явственнее поворачивалась лицом к итальянцам. В марте 1914 г. в беседе с германским послом в Вене Г. Чиршки начальник Генерального Штаба австро-венгерской армии Ф. Конрад фон Гетцендорф откровенно признавал, что в Албании "итальянцы в экономической сфере гораздо более деятельны и ловки, чем австрийцы. Австрийский коммерсант тяжел на подъем и лишен духа предприимчивости, итальянский же, напротив, очень активен и получает действенную поддержку от своих банков" {18}.

Вспыхнувшее же в середине мая 1914 г. в Центральной Албании, в городке Шияк, расположенном на полпути из Тираны в Дуррес, массовое крестьянское восстание окончательно дестабилизировало положение в стране, оказавшейся расколотой на несколько фактически несвязанных друг с другом районов. В своей основе "оно было вызвано социальными причинами - подневольным трудом в условиях феодальных порядков, процветавших в албанской деревне. Неимущие крестьяне, несколько поколений которых пребывали в нищете на помещичьих землях, не только не увидели изменений к лучшему в своем бесправном существовании после воцарения Вида, но почувствовали новую опасность. Иноверец, он не только призвал в свое правительство ненавистных им пашей и беев, но и покушался на религиозные (мусульманские) устои. На первых порах повстанцы требовали устранения помещиков, уважения к мусульманской религии и материального поощрения религиозных служителей" {19}.

Вспыхнувшее восстание сразу же стало важным фактором внутриполитической борьбы в стране, и без того раздираемой на части собственными, по большей части самозваными, правителями и балканскими соседями. Требования повстанцев сразу же поддержал Эссад-паша, пообещав им "землю и освобождение от налогов". Посланные принцем Видом из Дурреса отряды жандармов и вооруженных горцев из Мирдиты смогли занять Шияк. Однако отправиться дальше на Тирану для окончательного подавления восстания они отказались: "горцы были за ночь распропагандированы повстанцами". "Нас пригласили защищать Вида, а не воевать", - заявили они командующему правительственными войсками и отошли к Дурресу, остановившись на оборонительных рубежах около города" {20}.

Не стабилизировала ситуацию и стремительная операция по захвату самого Эссад-паши, проведенная отрядами жандармерии 19 мая 1914 года. К этому времени "княгиня София и голландские советники убедили Вида в лицемерии Эсада" {21}. После своей высылки в Италию и прибытия в Рим "Эсад был встречен как герой, пострадавший из-за происков австрийцев. Неожиданное изгнание повысило его авторитет и среди повстанцев, которые в отсутствие вождя пошли на штурм Тираны под лозунгами отречения Вида и призвания на престол турецкого принца" {22}.

Дуррес, в котором находилась резиденция князя Вида, оказался в осаде, а княжеские призывы к великим державам направить для подавления восстания трехтысячный международный воинский контингент остались без ответа. Лишь Австро-Венгрия по своей инициативе продолжала оказывать военное содействие своему венценосному протеже. Как иронично отзывался российский дипломат Петряев о прибывавших в Дуррес сотнях австрийских добровольцев, "судя по их внешнему виду и выправке, едва ли можно сомневаться в том, что все эти "добровольцы" - солдаты, переодетые в штатское платье" {23}.

Спустя несколько дней после смещения Эссад-паши князь Вид произвел частичные перестановки в правительстве Турхан-паши Пермети, носившие, за исключением вывода из состава кабинета самого Эссада, косметический характер. Они явно были неспособны удовлетворить восставших, которые к этому времени смогли консолидироваться и в отсутствие Топтани сформировать 3 июня на собрании в Шияке Генеральный совет во главе с помещиком-туркофилом Мустафой Ндроки, в который вошли также майор турецкой армии, младотурок Дженаби Адили в качестве его заместителя и главнокомандующий повстанческой армией Кямиль Хаджифеза. Направленная членам Международной контрольной комиссии политическая программа движения "содержала следующие требования: отречение Вида, введение в МКК (Международная контрольная комиссия - П. И.) турецкого представителя и перевод албанской письменности на арабский алфавит"; кроме того, "собравшиеся приняли решение направить делегацию в Стамбул, чтобы пригласить на албанский престол Бурханэддина, сына султана Хамида" {24}.

Районы, находившиеся под контролем восставших, неуклонно расширялись. Вслед практически за всей Центральной Албанией (князю Виду удалось отстоять лишь Дуррес) в их руки перешли южноалбанские города Люшня, Фиер и Берат. В районе Корчи отряды повстанцев вошли в соприкосновение с продвигавшимися с юга эпиротами, во избежание столкновения изменили маршрут и двинулись на Влёру.

Здесь в разыгрывавшиеся события решил вмешаться находившийся в вынужденной эмиграции Исмаил Кемали. Помня, что именно Влёра всего лишь полтора года назад была центром Всеалбанского кувенда, он призвал городские власти во избежание братоубийственного кровопролития пропустить повстанцев во Влёру, но "при условии, что в городе будет сохранен национальный флаг как "единственно оставшийся символ независимости, без чего страна попадет в качестве трофея в руки соседей". Соответствующее обязательство было дано Хаджифезой, но когда в город вошли члены генсовета, то во Влёре, как и в других городах, национальный флаг уступил место турецкому. Это произошло 1 сентября 1914 года. К этому времени война в Европе стала свершившимся фактом"... {25}.

А как оценивал развитие ситуации в Албании сам Вильгельм Вид, за которым в европейских средствах массовой информации закрепились уничижительные прозвища наподобие "король в лайковых перчатках" и "опереточный король"? На этот вопрос он дал ответ в меморандуме, обнародованном в 1917 году. Приведем наиболее интересные фрагменты из этого 28-страничного сочинения:

"Я прибыл в Дуррес 7 марта 1914 г. и был с ликованием встречен албанцами, прибывшими со всех уголков страны. Все города и большинство деревень направили делегации, чтобы приветствовать меня, и они с энтузиазмом заверили меня в своей лояльности. Первые несколько недель заняло учреждение правительства, создание министерства и подчиненных ему учреждений, организация жандармерии, централизация финансов и посещение близлежащих городов и областей. Первые крупные трудности возникли в начале апреля. Еще по прибытии в Триест на моем пути в Албанию я получил первые сообщения о греческих бандах, нападающих на албанские деревни, но они не выглядели слишком серьезными. Нападавшие были вытеснены за пределы границы албанскими жандармами и вооруженными местными жителями. Теперь же огромные банды греков вновь атаковали Эпир и захватили город Корча, предав его и его окрестности огню. Против них была мобилизована вся жандармерия, усиленная албанскими рекрутами. В связи с этим вновь вспыхнули противоречия между Эссадом и голландскими офицерами.

Перед моим прибытием Исмаил Кемаль Бей был принужден покинуть Албанию по требованию Международной контрольной комиссии, но у Комиссии не было достаточных сил для того, чтобы заставить сделать то же самое Эссад-пашу. Таким образом, он остался и согласился лишь на то, чтобы отказаться от правительства в том случае, если ему будет позволено возглавить албанскую депутацию, направляющуюся в Германию для того, чтобы предложить мне албанский трон. Как глава данной депутации, он неоднократно заверял меня в своей лояльности и преданности. Осознавая его мощь и влияние в Центральной Албании, я стремился держать его в своем правительстве, согласовав для него специальные почести и назначив его министром (одновременно министром внутренних дел и военным министром).

В начале апреля 1914 г., когда было обнародовано распоряжение подготовить список мужчин призывного возраста, показалось, что Эссад проявляет заинтересованность. Разумеется, он заявил, что может за короткое время собрать отряд в 20 000 человек и отправиться с ними на борьбу с греческими бандами, вторгшимися в Южную Албанию. Но греки, располагавшие очень активной и эффективной шпионской сетью в Дурресе, подчинявшейся греческому епископу, вскоре разнюхали об этом и послали доктора Воиласа, который вошел в доверие к Эссаду и, как я узнал позднее, несколько раз передавал ему деньги. Мне же теперь было сказано, что явилось очень мало людей, а большинство из тех, кто сделал это, отказались отправиться на юг. Как стало известно позже, Эссад секретно отдавал противоположные указания - что он мог легко делать в качестве военного министра - и тем самым блокировал рекрутирование добровольцев. Голландские офицеры были взбешены этим, а также постоянными трудностями, которые Эссад создавал в деле организации жандармерии и набора добровольцев. Они обменивались разгневанными заявлениями, в результате чего Эссад заявил об отставке, хотя так никогда и не последовал ей. Различные люди предупреждали меня насчет Эссада, которого обвиняли в тайном сговоре с греками, в ответственности за события в Эпире и в блокировании создания милиции.

Несколькими днями позже Эссад отправился в Тирану под предлогом желания призвать собравшихся там людей отправиться маршем на юг. Он находился там в течение нескольких дней. Спустя два дня после его возвращения я получил известия, что в Шияке вблизи Тираны вспыхнуло восстание. Предпринятая на следующий день без моего ведома попытка Эссада транспортировать партию автоматов в Тирану - центр территории, находившейся под его контролем, была пресечена голландским офицерами. Эссад заявил, что восстание не будет иметь последствий, но в конце концов отдал своим людям распоряжение маршировать в Шияк, чтобы усмирить его. К этому времени голландские офицеры обнаружили, что сам Эссад стоял за восстанием. Он, очевидно, сделал в своем доме запас оружия и прятал в нем большое количество вооруженных людей, а также подстрекал других людей в городе.

Между вооруженными людьми Эссада и моими жандармами ночью 18 мая вспыхнули бои. Дом Эссада был обстрелял из пушек. Эта перестрелка была спровоцирована первым выстрелом, произведенным силами Эссада в людей, подчинявшихся приказам голландских офицеров. Эссад и его люди были арестованы голландскими офицерами. Весь ход событий свидетельствовал о том, что Эссад планировал изменнический переворот. Тем не менее, не было найдено ни одного письменного материала и никаких других данных вследствие того, что Эссад не умел читать и лишь с огромным трудом мог написать свое имя. Я сомневался, отдавать ли Эссада под суд просто на основе устных обвинений, которым, учитывая все сомнения, нельзя было придать законченную форму. Более того, он сразу же передал себя под итальянскую защиту, которая предоставляла ему право на отъезд. В этих условиях было принято решение выслать его из страны. Перед своим отъездом он подписал документ, в котором дал торжественное слово офицера не возвращаться в Албанию без моего выраженного согласия и воздерживаться от любого внутреннего и международного подстрекательства против меня и моего правительства. Эссад немедленно отбыл в Италию, где его приветствовали как мученика!

После ареста Эссада лишившиеся лидера мятежники не знали, что делать, и начали рассеиваться. И только после того, как они узнали, что Эссад освобожден и выслан в Италию, а итальянцы, чей автомобиль (принадлежавший итальянскому посольству) курсировал между Шияком и его окрестностями, успокоили их и дали им инструкции, они выдвинули новые требования.

Все послы, за исключением итальянского, поздравили меня с подавлением переворота, планировавшегося Эссадом, и его высылкой. Телеграммы с поздравлениями приходили со всей страны. В Дурресе, однако, люди были разочарованы тем, что Эссад был отпущен.

Нижеследующей информации будет достаточно для того, чтобы показать, какие силы я первоначально использовал для того, чтобы противодействовать перевороту Эссада и выступить против мятежников. Помимо добровольцев город защищали 100 вооруженных малиссоров (горцев), которые, услыхав о восстании, поспешили сюда, чтобы защитить свой суверенитет. Итальянские и австрийские моряки сошли на берег, чтобы защитить дворец. В Дурресе было в общей сложности 300 вооруженных албанцев, из которых 200 были жандармами. В дополнение к этому, у меня было несколько автоматов и полевых орудий, с которыми, однако, могло управляться только очень небольшое число людей, фактически не имевших тренировки.

Я с подозрением относился к энергичным призывам итальянского посла Алиотти еще больше ослабить защиту Дурреса и сократить число находившихся там людей путем отправки домой 100 малиссоров. Он угрожал отозвать своих моряков, если его требования не будут выполнены, объясняя это тем, что мятежники могут отреагировать очень резко, если узнают, что для моей защиты развернуты католики. Я ответил, что с большим желанием позволил бы им уйти, если бы международные силы прибыли из Шкодера для защиты Дурреса. Это предложение, однако, было отвергнуто большинством представителей великих держав.

В полдень 23 мая 1914 г. заехал очень взволнованный Алиотти с новостью, что мятежники в количестве 8000 - 10 000 человек, приближаются к городу, и убили или взяли в плен 50 жандармов. Они также захватили командовавших ими четырех голландских офицеров. Подполковник Томсон, заместитель командующего голландскими офицерами, вскоре подтвердил, что вышеназванные офицеры были окружены и арестованы в то время, когда они осуществляли ознакомительную поездку со своими жандармами. Сам он был вынужден отступить вместе со 100 добровольцами перед лицом намного превосходящих сил мятежников. Алиотти призвал меня перейти на борт одного из судов, поскольку он не мог более гарантировать нашу безопасность.

Когда я отказался, он заявил, что должен отозвать с берега всех итальянских моряков, и что итальянские корабли не произведут ни одного выстрела для защиты города. Когда я возразил, что не вижу необходимости подниматься на борт, Алиотти даже пригрозил отозвать весь персонал, защищавший меня и мою семью. Вслед за послом все правительство потребовало от меня подняться на борт со своей семьей. Я вновь отказался. Вскоре после этого австрийский посол проинформировал меня о том, что он тоже настоятельно советует мне подняться на судно, потому что итальянцы тайно сотрудничают с мятежниками для того, чтобы осуществить переворот. После этого я разрешил своей жене и детям подняться на борт в целях безопасности. 100 малиссоров отказались покинуть страну и подниматься на борт без своего правителя.

Согласно Алиотти, присутствие малиссоров сильно провоцировало мятежников. Для того, чтобы избежать ненужного кровопролития, и потому, что моя жена отказалась подниматься на борт без меня, я отправился с ней с намерением вернуться обратно немедленно после того, как она окажется на борту. Взойдя на корабль, я почувствовал себя пленником, поскольку по приказу адмирала судно отошло подальше в море и встало на якорь рядом с другим итальянским военным кораблем. Для того, чтобы не нарываться на отказ, я прежде всего распорядился о том, чтобы для моего возращения на берег подготовили пинас, хотя это распоряжение, без всякого сомнения, было бы проигнорировано. И только когда один из захваченных голландских офицеров вернулся в Дуррес, будучи посланным мятежниками для переговоров, появился адмирал и сопроводил меня в пинасе на берег. Я вернулся на берег, хотя не был полностью уверен, что это не ловушка, подстроенная итальянцами. Моя жена вернулась во дворец позднее тем же вечером.

После переговоров с мятежниками нам удалось добиться освобождения арестованных. Австрийский посол, который со своей женой тоже нашел убежище на борту, призвал нас в тот вечер провести хотя бы одну ночь под защитой австрийского военного корабля, поскольку он узнал, что мятежники запланировали нападение на эту ночь. Австрийские моряки находились здесь лишь для защиты посольства. Он не мог брать на себя ответственность подвергать их опасности в случае защиты дворца. Я отклонил его предложение, хотя оно и было обусловлено добрыми намерениями. Таковыми были истинные события 23 мая, которые позднее были чрезмерно драматизированы и искажены газетами.

До этого времени, я, находясь в трудной ситуации, рассчитывал на искреннюю поддержку со стороны итальянского правительства. Теперь же я понимал, что от Алиотти можно ожидать любой подлости. Но в глазах Тройственного союза я был обязан делать вид, что ничего не произошло.

В последующие дни переговоры между Контрольной комиссией и лидерами мятежников продолжились, однако они закончились безрезультатно из-за того, что мятежники настаивали на мусульманском правителе - как пообещал им Эссад - или на реставрации турецкого правления.

Первые дни июня принесли неопровержимое доказательство долгое время существовавшего подозрения о том, что итальянцы сотрудничали с мятежниками. По моему категорическому требованию итальянский посол Алиотти прекратил свои ежедневные автомобильные поездки к мятежникам. Однако вместо этого мы теперь стали замечать секретные световые вспышки, при помощи которых итальянцы контактировали с мятежниками. Голландский подполковник Томсон в конце концов распорядился задержать трех итальянцев на месте (среди них был и итальянский капитан Муриккио). При обыске были найдены компрометирующие их документы. С итальянцами возникли большие проблемы, поскольку на основании капитуляций они были объявлены неприкосновенными при попытке их насильственного ареста в здании итальянской миссии. Сославшись на закон о капитуляции, Алиотти потребовал, чтобы арестованные были освобождены - что и было сделано. Однако Томсон неоднократно отвергал другое требование Алиотти - официально отозвать газетные сообщения о том, что итальянцы обменивались сигналами с мятежниками и находились с ними в постоянном личном контакте, - настаивая на том, что это требование является ошибочным, и что его выполнение несовместимо с его достоинством офицера. Тогда Алиотти потребовал, чтобы Томсона отправили обратно в Голландию и таким образом город Дуррес был лишен искусного и энергичного защитника. Это противоречие вскоре разрешилось трагически - гибелью Томсона, случившейся во время ожесточенного нападения мятежников.

Новости о мятеже мало-помалу распространилась по стране. Добровольцы прибывали с севера и юга почти каждый день, чтобы помочь мне в борьбе с мятежниками. В течение нескольких дней в Дурресе собралось более 1000 мужчин. Мятежники пронюхали об этом - а также о том, что еще 1300 малиссоров были на пути сюда, чтобы усилить мои позиции. Чтобы преодолеть нашу защиту, они попытались взять город силой до подхода подкрепления. Самым критическим днем всей осады стало 15 июня. Внезапное энергичное нападение было предпринято рано утром, и мятежники добрались до первых домов в городе, где вспыхнули тяжелые бои. Увы, подполковник Томсон погиб в самом начале. Нашим силам удалось вытеснить мятежников обратно из города, и к вечеру они вновь оказались на позициях за пределами города, которые занимали до этого. Не только голландские офицеры, но и германские и австрийские добровольцы отличились в битве, используя полевые орудия. Я был глубоко расстроен гибелью подполковника Томсона. Он неутомимо и с самопожертвованием трудился над тем, чтобы укрепить Дуррес и подготовить людей. Его честный характер, лояльность и преданность оказывали мне исключительное содействие.

Благодаря своим связям с мятежниками, Алиотти должен был быть хорошо информирован о предстоящем нападении. Он со всеми своими людьми оказался на окружавших Дуррес возвышенностях в четыре часа утра, когда прозвучал первый орудийный выстрел, что объяснил якобы плохим сном. Также существенным является факт, что к восьми часам утра того же дня на биржевой рынок в Триесте полетела подписанная Алиотти телеграмма, в которой говорилось, что Дуррес захвачен мятежниками. Мы узнали об этом из полученной правительством депеши, содержавшей запрос о том, есть ли какая-либо правда в телеграмме Алиотти (брат Алиотти был биржевым брокером).

27 июня мятежники внезапно потребовали переговоров с английским офицером. Очевидно, они узнали от своих итальянских шпионов, что полковник Филлипс находится в Дурресе. Он отправился к ним один со своим переводчиком, но не смог ничего добиться. Они рассказали мне, что мятежники настаивали на своем прежнем требовании - либо о мусульманском князе, либо о возвращении страны Турции. Греческое православное духовенство говорило со мной в особенно враждебной манере. Характерным для мятежа было письмо, посланное мятежниками в город Берат с требованием его капитуляции. В письме дословно говорилось: "Мы едины в своих действиях с греками, которые продвигаются с юга, с Тройственным согласием и с Италией". Это письмо прибыло в Дуррес 2 июля, пересланное городским судьей Берата министру внутренних дел. Копию письма получили все послы.

10 июля я представил ноту представителям великих держав. В ней я объяснил, что у Албании, безусловно, есть будущее, но невозможно трудиться на благо страны и ради ее прогресса, если не придерживаться Лондонских соглашений. А их не придерживались. С момента моего прибытия не было ни единого момента мира и спокойствия, поскольку греки немедленно оккупировали юг, черногорцы перешли границу с севера, и мятеж внутри страны стимулировался сербами, греками и черногорцами. Если великие державы не будут выполнять обязательства, взятые ими в Лондонских соглашениях, Албания никогда не сможет развиться в правовое государство, и вся дальнейшая деятельность будет представляться невозможной.

Германия ответила на мою ноту заявлением о существовании расхождений между заявлениями албанского правительства, с одной стороны, и греческого посла в Берлине, с другой: последний объявил, что греческие солдаты не сражаются на юге. Для сравнения необходимо отметить, что греческий офицер сказал голландским офицерам, командующим жандармерией, борющейся с греческими бандами, что они сражаются с регулярными греческими силами. Задокументированные заявления захваченных лидеров греческих банд и сделанные их фотографии, не оставляли сомнений в том, что греческие солдаты принимали участие в действиях банд. Весь юг, включая Гирокастру, которая засвидетельствовала свою лояльность мне посредством депутации, и Корчу, вновь был оккупирован греками в прямом противоречии с пограничным разграничением, установленным великими державами. Греки резко отвергли уступки, которые были предложены в попытке достичь с ними соглашения. Прибытие бесчисленных беженцев из оккупированных греками районов на юге Албании лишь послужило усилению страданий. Несмотря на выделенные в этих целях существенные фонды, албанское правительство было не в состоянии облегчить страдания на долгосрочной основе по причине мятежа в Центральной Албании.

17 июля в Дуррес прибыло письмо от мятежников, адресованное представителям России, Франции, Англии и Италии (Германия и Австрия включены не были!). Этот афронт был отвергнут. Лидеров мятежа пригласили встретиться на борту судна, но ответа от них не последовало.

Переговоры проходили только с лидерами мятежа (сербами, турками и людьми Эссада). Простые люди - как мы услышали от заключенных и раненых - не имели понятия о том, что происходит. Они были силой принуждены принять участие, в противном случае их дома должны были быть преданы огню и их поля сожжены.

В дополнение ко всему вышеизложенному необходимо упомянуть мой визит во Влёру 26 июля. Огромная толпа пришла поприветствовать мою жену и меня ликующими возгласами "rroft". По дороге из порта в город и на обратном пути наши лошади были распряжены, и ликующая толпа тащила наш экипаж на протяжении получаса по полуденной жаре. Город был переполнен флагами. Все сановники, священники, лидеры и депутации, с которыми я встретился на приеме, заверяли меня в своей лояльности и преданности. Нас так же шумно и восторженно приветствовали во время посещения лагеря беженцев около Влёры, который приютил около 30 000 беженцев (в основном мусульман с юга, оккупированного и опустошенного греческими бандами). Несколько тысяч из них вызвались прибыть в Дуррес на борьбу с повстанцами. К сожалению, это было невозможно вследствие нехватки фондов, чтобы всех их накормить, одеть и вооружить.

Ситуация в Дурресе существенно улучшилась в июле. Численность защитников возросла с прибытием вооруженных албанцев с севера и юга, и с прибытием многочисленных немецких, австрийских и румынских добровольцев, среди которых было большое число опытных солдат. Город был сильно укреплен и отныне мог считаться безопасным. Патрули почти каждый день участвовали в стычках, в результате которых нападавшие мятежники неизменно рассеивались. Наша сторона планировала всеобъемлющее наступление на мятежников с севера, с юга и со стороны Дурреса. Однако выполнение этого плана было отложено. Это произошло не из-за нехватки людей, а вследствие нехватки фондов для того, чтобы им заплатить, их накормить, вооружить и экипировать. Контрольная комиссия постоянно создавала трудности в авторизации трансфертов новых платежей из займа, предоставленного Австро-Венгрией и Италией. Ситуация, в которой находился Дуррес, привела к появлению ряда неприятных проблем. Контрольная комиссия представляла собой что-то вроде параллельного правительства, которое не только следило ревнивым оком за скрупулезным соблюдением сферы своей ответственности, с самого начала не оговоренной четко, но и время от времени вмешивалось в деятельность албанского правительства, например, пытаясь давать распоряжения голландским офицерам. Это уже стало чем-то вроде мании для всех находящихся здесь европейцев: вмешиваться в политику и давать советы. Представители великих держав почти всегда отстаивали друг по отношению к другу диаметрально противоположные предложения и взгляды - Антанта и Италия против Германии и Австро-Венгрии. В местном порту стояли германский, австрийский, русский, английский и французский корабли, в также два итальянских судна. Офицеры на кораблях, безусловно, обсуждали ситуацию в деталях. Их различные и противостоящие друг другу точки зрения успешно распространялись и находили своих сторонников. Самые ошибочные точки зрения стремительно обрастали слухами и обретали своих приверженцев. В дополнение к этому существовали постоянные конфликты среди голландских офицеров, а также между ними и албанскими лидерами, в результате чего голландские офицеры подали в отставку, поскольку они оказались в ситуации, в которой более не могли выполнять свой мандат. Каждый приходил ко мне с идеями, точками зрения и предложениями, и я должен был принимать решения по всем вопросам. Мы проводили одно заседание за другим с раннего утра до позднего вечера в течение всех этих месяцев..." {26}.

Первая мировая война застала Албанию в состоянии анархии. Сербия, Черногория и Греция не оставляли надежд на присоединение обширных албанонаселенных земель, местные военные лидеры продолжали борьбу за финансовые ресурсы и властные полномочия, а великие державы продолжали разыгрывать на албанском поле свои многоходовые партии. Засобирался в родные края и Вильгельм Вид, подавший ходатайство о своем приеме в ряды действующей германской армии. Отдадим ему должное - одним из его последних решений стал отказ вовлечь свою страну по требованию Вены в войну с Сербией. В начале августа 1914 г. австрийский министр иностранных дел Л. Берхтольд обратился к нему с призывом "встать во главе албанцев и выступить против Сербии", а также выразить "живейшее желание добиться воссоединения Косово" в интересах собственной популярности среди албанцев {27}. Князь Вид отказался бросать свою без того разоренную страну в горнило общеевропейского пожара, и этот мужественный шаг автоматически сделал его ненужным с точки зрения военно-политических интересов Вены. "Князь Вид отныне не представляет никакого интереса для политики Австро-Венгрии" - сделал вывод Берхтольд и немедленно договорился с итальянским внешнеполитическим ведомством о том, чтобы не предоставлять албанскому правителю финансовый транш на сумму в 75 млн. франков {28}.

Утром 3 сентября Вид отплыл из Дурреса в Венецию вместе с рядом государственных и политических деятелей, оставив за себя на период своего "временного отсутствия" премьера Турхан-пашу, который должен был действовать в "тесном контакте" с представителями Австро-Венгрии, Италии и Франции. Своим албанским подданным он адресовал прокламацию, в которой говорилось:

"Албанцы! Когда ваши делегаты прибыли предложить мне албанскую корону, я уверенно ответил на призыв таких достойных людей, которые выступили со своим требованием, что я помогу им в решении задачи возрождения своей нации. Я пришел к вам с горячим желанием помочь вам в этой патриотической задаче. Вы были свидетелями, что я посвятил всю свою энергию с самого начала реорганизации этой страны с тем, чтобы дать всем вам хорошую администрацию и правосудие. Сейчас несчастливые обстоятельства воспрепятствовали этой нашей совместной работе. Некоторые затуманенные души, ослепленные вспышкой гнева, оказались не в состоянии понять ценность реформ и отказались поддержать новое, развивающееся правительство.А вспыхнувшая в Европе война сделала ситуацию, в которой мы оказались, еще более тяжелой. Для того, чтобы не оставлять эту работу, которой я посвятил свою энергию и жизнь, незавершенной, я решил, что для меня было бы полезно провести определенное время на Западе. Но знайте, что - буду я близко или далеко - у меня будет только одна мысль: работать на благо нашей благородной албанской отчизны. На время моего отсутствия введенная Европой и создавшая наше отечество Международная контрольная комиссия возьмет на себя функции правительства" {29}.

Поражение Германии в первой мировой войне - а майор прусской армии Вильгельм Вид действительно сражался в рядах ее армии под именем "графа Круи" {30} - сделало возращение князя на албанский трон невозможным. Не оправдались и его, вполне возможно, искренние надежды на то, что в его новом "отечестве" восторжествуют "хорошая администрация и правосудие". Слишком многие силы на Балканах и за ее пределами не были в этом заинтересованы.

После окончания войны Вильгельм Вид все-таки попытался вернуться в получившую международно-признанную независимость Албанию в качестве ее законного правителя. Однако Парижская мирная конференция 1919 г. отвергла его претензии на престол, учитывая тесные связи правителя с лагерем держав Тройственного союза. Однако с точки зрения правовых норм концом правления Вильгельма Вида следует считать дату 31 января 1925 г., когда в Албании была провозглашена республика.

Приход к власти в стране Ахмета Зогу, объявившего себя в 1928 г. албанским королем Зогу I, воскресил в душе Вильгельма Вида монархические чувства. Он заявил о правах на престол для себя и своих детей, однако ни сам Зогу, ни стоявшая за его спиной фашистская Италия отнюдь не собирались делиться властью ни с ним, ни с его наследниками {31}.

Вильгельм Вид умер в румынском городке Предеал под Синаем 18 апреля 1945 г. - буквально за считанные дни до завершения уже второй мировой войны. До последних дней жизни он не оставлял надежд на возвращение албанского престола, провозгласив своего сына "наследного принца" Кароля-Виктора правителем Албании {32}. Похоронен Вид в лютеранской церкви в Бухаресте.

Мнения о князе Виде в Албании остались противоречивыми. Одни именовали его не иначе как "опереточный король" и "король в лайковых перчатках", намекая на нежелание утруждать себя решением действительно жгучих проблем страны. Другие нарекли князя самым почетным для албанцев титулом, восходящим к культовой фигуре средневекового героя албанского народа Скандербега, объявив его Скандербегом II {33}.

Французская пресса тем временем упражнялась в филологических изысканиях, называя Вильгельма Вида "Князь де Вид". Во французском написании это выглядело как "Prince de Vide" и приобретало значение "князь пустоты". Однако с подобной оценкой согласиться вряд ли следует. История Албании кануна первой мировой войны была наполнена важнейшими для национально-государственного устройства страны событиями, и Вильгельм Вид сыграл в них далеко не последнюю и уж точно не "пустую" роль.

Примечания

Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках исследовательского проекта РГНФ ("Великая Албания: прошлое, настоящее, будущее"), проект N 11 - 01 - 00259а.

1. PEARSON О. Albania in the Twentieth Century: A History. Vol. I. London-New York. 2004, p. 50, 64, 292.

2. HEATON-ARMSTRONG D. The Six Month Kingdom: Albania 1914. London-New York. 2005, p. xii, 12.

3. Цит. по: BORCHGRAVE B. de. Albanie et Albanais. - La Revue Generale. 1914, juillet, p. 61.

4. Краткая история Албании. М. 1992, с. 256.

5. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. Политархив, оп. 482, д. 532, л. 56 - 58.

6. Цит. по: Краткая история Албании, с. 257.

7. Там же, с. 262.

8. АВПРИ, ф. Канцелярия, 1914 г., оп. 470, д. 6, л. 26.

9. Там же.

10. Там же.

11. Там же.

12. Там же, л. 24.

13. Там же, л. 27.

14. За балканскими фронтами Первой мировой войны. М. 2002, с. 47.

15. PUTO A. La question albanaise dans les actes internationaux de l'epoque imperialiste. Vol. II. Tirana. 1988, p. 579 - 609.

16. Известна пренебрежительная оценка албанцев, как "стада баранов", высказанная Турхан-пашой Пермети в беседе с главой германского министерства иностранных дел фон Яговым. Краткая история Албании, с. 258 - 259.

17. Там же, с. 258.

18. Цит. по: За балканскими фронтами Первой мировой войны, с. 55.

19. СМИРНОВА Н. Д. История Албании в XX веке. М. 2003, с. 67 - 68.

20. Там же, с. 68.

21. Там же.

22. Там же.

23. Цит. по: Краткая история Албании, с. 263.

24. СМИРНОВА Н. Д. Ук. соч., с. 69.

25. Там же.

26. Denkschrift Uber Albanien von Wilhelm, Furst von Albanien, Prinz zu Wied. Glogau-Berlin. 1917, S. 5 - 29.

27. СМИРНОВА Н. Д. Ук. соч., с. 69.

28. Там же, с. 69 - 70.

29. MILLER W. The Ottoman Empire and Its Successors. 1801 - 1927. Cambridge University Press. 1966, p. 529.

30. JACQUES E. E. The Albanians: An Ethnic History from Prehistoric Times to the Present. Jefferson, NC. 1995, p. 358. Круя - город в Центральной Албании.

31. PEARSON О. Op, cit, p. 292.

32. EJUSD. Albania in Occupation and War: From Fascism to Communism 1940 - 1945. London-New York. 2006, p. 4 - 36.

33. EJUSD. Albania in the Twentieth Century..., p. 568.

Искендеров Петр Ахмедович - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН.

Вопросы истории, 2012, № 12, C. 29-43.

Это сообщение было вынесено в статью