Saygo

Улла Биргегорд. Плачевная речь по Карлу XI-ому на русском языке

1 сообщение в этой теме

Ученый книголюб, путешественник и впоследствии церемониймейстер шведского двора Иоганн Габриель Спарвенфельд (1655—1727) считался своими современниками крупным знатоком славянских языков, особенно русского. Знание русского языка он приобрел во время своего трехлетнего пребывания (1684-87) в русской столице по стипендии шведского короля. То, что прежде всего способствовало этой репутации, был его большой славяно-латинский четырехтомный словарь Lexicon Slavonicum. Несмотря на многолетние старания Спарвенфельда напечатать словарь ему это не удалось. В последние годы, однако, словарь был издан в Упсале и тем самым он занял свое оправданное место в истории славистики (Sparwenfeld 1987, 1988, 1989, 1990, 1992).

Но в письменном наследии Спарвенфельда есть и другие тексты на русском/церковнославянском языке, которые представляют большой интерес для исследователей. Среди этих текстов хранится три стихотворения, сочиненные Спарвенфельдом на русском языке. В рукописи Slav 14 в славянском собрании библиотеки Упсальского университета встречается силлабическое стихотворение (Jensen 1912, 158, Петровский 1914, 537-38, Birgegord 1985, 43-44). Вторым по хронологии является стихотворение, присоединенное к Плачевной речи на русском языке, написанной Спарвенфельдом после смерти Карла XI-ого в 1697 г. (см. ниже). Третье — стихотворение в русской и латинской версиях, опубликованное в Exercitatio... Николая Бергиуса, генерального суперинтендента в Ливонии и друга Спарвенфельда (Bergius 1704—05, Петровский 1914, Берков 1935, 12-13, Birgegord 1990). Оба последних стихотворения напечатаны не кирилловскими, а латинскими буквами.

В настоящей статье хочется познакомить читателей поближе со стихотворением, включенным в Плачевную речь. К сожалению, ограничения в объеме статьи не позволяют в этой связи заниматься и самой речью. Но сначала несколько слов об истории возникновения стихотворения (и речи):

Шведский король Карл XI умер 5 апреля 1697-го года. Через полгода, в день торжественного установления гроба с останками короля в усыпальнице церкви в Стокгольме (Riddarholmskyrkan) 24-го ноября, Спарвенфельд произнес торжественную надгробную речь в честь усопшего монарха. Речь эта была опубликована. Насколько мне известно, данный текст хранится всего в двух экземплярах. Г. Адде в 1914 г. нашел первый экземпляр в Королевской библиотеке в Стокгольме и написал об этом маленькое сообщение (Adde 1914). Позже был обнаружен еще один экземпляр в библиотеке Упсальского университета (Palmskiold 15). Быкова в 1958 г. написала короткую статью о речи и опубликовала стихотворение в кирилловской транскрипции.

Объем напечатанного текста Спарвенфельда всего восемь страниц: заглавный лист, шесть страниц самой речи и, в заключение, упомянутое стихотворение. Имя автора нигде не встречается, но в последней строке самой речи написано: «Jstinnym Gorkogo Serdsa Finikom» (начальные буквы напечатаны крупным шрифтом), что представляет собой инициалы автора. Текст на заглавном листе следующий: «Placzewnaja recz па pogrebenie togho prez segho welemozneiszagho i wysokorozdennagho knjazja i ghossudarja, ghossudaija (sic!) Karolusa odinatsetogho swidskich, gothskich i wandalskich (i proczaja) korola, slavnagho, blaghogowennago i milostiwagho naszego ghossudaja(!), nynjeze u bogha spassenagho. Kogda jegho korolewskogo weliczestwa ot duszi ostawlennoje tjelo, s podobajuszczejusae korolewskoju czestyu, i serdecznym wsich poddannych rydaniem byst pogrebenno w Stokolnje(!) dwatset-czetwertagho nowemrja ljeta ot woploszczenia bogha slowa 1697».

Быкова в своей статье обсуждает вопрос о том, почему Спарвенфельд написал свою речь именно на русском языке. Она приходит к выводу, что речь, в самом деле, обращена к русскоговорящим подданным, которые после Столбовского мира 1617-ого года попали под шведскую власть. Основное русское население было сосредоточено на правом берегу реки Наровы. Известно, что шведскими властями был издан ряд грамот и указов для регулирования прав и обязанностей этих подданных. В этой связи можно напомнить о наглядном примере того, до какой степени шведские власти обращали внимание на своих новых граждан. В тогда существующей русской типографии в Стокгольме в 1628 г. был издан русский перевод Катехизиса Лютера, предназначенный для русского населения в Ингерманландии (Tarkiainen 1969, 55 сл., Sjoberg 1975, 1984). (В ближайшие годы в Швеции планируется факсимильное издание с исследованием этого перевода, работа, начатая профессором Шёбергом.) Касательно текста надгробной речи, я считаю вполне возможным, что власти обратились к Спарвенфельду, как церемониймейстеру (тогда он еще был, правда, заместителем церемониймейстера) и известному специалисту по русскому языку, с просьбой сочинить и произнести торжественную речь на русском языке, чтобы перед русскоговорящими подданными восхвалить усопшего монарха и вызвать положительные чувства к новому молодому королю. И тот факт, что Плачевную речь напечатали, указывает на то, что текст был предназначен для распространения (хотя оно, возможно, не состоялось). Конечно возможно также, что напечатали текст только по поводу торжественного случая, для документации. Или, может быть, тот факт, что речь произносилась на русском языке, имел только символическое значение, напоминая присутствующим о том, что могучее шведское государство имело в пределах своих границ и русскоговорящих подданных.

Ниже стихотворение производится в факсимиле (см. с. 28).

В кирилловской транскрипции стихотворение выглядит следующим образом:

Имже восточное солнце сияетъ

Славяне слышите что возвѣщаеть

Гласъ оплачливъ изъ сѣверныя страны

Яко король преставися избранный

Горе намъ сведскимъ, яко согрѣшихомъ

И непослушный богови быхомъ

Паде вѣнецъ добродетелей, славы,

Имже вѣнчанныя быша намъ главы,

Гдѣ иному королю тыи цвѣти?

В души единной моглили поспѣти?

Бѣ с’благочестиемъ связана крѣпость?

С великодушиемъ, бдѣние кротость?

Со воздержаниемъ чистота, милость

И с’люботрудиемъ правда, премудрость.

Все сихъ величество все совершенно

Бяше велику Каролу собственно

Нынѣ в’селенней неправда владѣетъ

И христианска любовь оскудѣеть

Для того мирскии цари рыдайте

Миротворителя мира плакайте

Иже державу в’ войнѣ принимаше

И во преславномъ мирѣ же скончаше

Вы также миръ и покой возлюбите

Миропогубники вси разорите

Цѣла Европа слезы проливаеть

Миръ безъ Каролуса кто ей подаетъ?

Кто свиоготскимъ будеть утѣшитель

Умре бо храбрый врагъ победитель

Отъ его руки враги побѣгоша

И противитися не возмогоша

Друзи не плакайте якъ изцѣлися

Нашего сердца рана. И явися

С корене славнаго цвѣтъ неразтлѣнный

Нравовъ же отческихъ образъ с’вершенный

Каролъ дванадцатой во млад(?)хъ лѣтѣхъ

Мужество казуеть давножъ. Отъ дѣтехъ

Есть разлучимый разумомъ тѣломъ

Великодушиемъ славою дѣломъ

Всехъ добродетелей отческъ, ревнитель

И неравнителенъ бѣднымъ кормитель

Дай Боже Каролу долго пожити

Единодушно ему намъ служити.

user posted image

Метод транслитерации Спарвенфельда

Прежде всего, до рассмотрения метода транслитерации Спарвенфельда, целесообразно напомнить о том, что Спарвенфельд, принципиально, был против транскрипции/транслитерации кирилловских текстов латинскими буквами. Многие пытались уговорить его быть в этом вопросе более «практичным», ведь причиной того, что ему не удалось напечатать свой славяно-латинский словарь, были именно трудности найти типографию располагающую кирилловским шрифтом. Среди ученых, которые пытались заставить его печатать словарь латинской азбукой, был Лейбниц. В защиту своей точки зрения Спарвенфельд в письме Лейбницу от 31-го января 1700-го года пишет, что по его мнению, русские тексты должны печататься кириллицей, так как только тогда передается правильное произношение русских слов. Он говорит, что видел много неудачных попыток печатать русские/церковнославянские тексты латинской азбукой, неудачных оттого, что некоторые в своей транслитерации исходят из немецкой орфографии, другие из итальянской, так что в результате один и тот же язык становится совсем не похожим на себя (Hannover, Lbr 877, Birgegord 1985, 85-86). Очевидно, однако, в конечном счете обстоятельства вынудили его прекратить сопротивление.

До нас дошло три его текста, напечатанных латинскими буквами. Кроме Плачевной речи, о которой здесь идет речь, и стихотворения, опубликованного Бергиусом (ср. выше), в Collectanea etymologica Лейбница напечатаны тексты Спарвенфельда, в латинской транслитерации/транскрипции (Leibniz 1717, 354-57, Birgegord 1992, 53 сл.). Эти тексты представляют большой интерес для исследователей, так как они отражают представления известного языковеда 17-го века о русском произношении (и правописании).

Какие у него решения проблемы передачи русских звуков латинскими буквами? Какой язык у него исходный, то есть, какая графическая система лежит в основе? Что касается текстов, опубликованных Лейбницем и Бергиусом, его система передачи уже рассмотрена мною. В этих текстах его система более или менее идентична. Там он, в принципе, исходит из шведской (и частично немецкой) графической системы. Система транслитерации в стихотворении в Плачевной речи, однако, в некоторой степени отличается от упомянутых. — Я говорю здесь о транслитерации по следующей причине: считаю само собой разумеющимся, что Спарвенфельд писал свою речь кириллицей. Потом, когда по типографическим причинам нужно было перейти на латиницу, он транслитерировал каждую отдельную кирилловскую букву латинской буквой или сочетанием букв. На этот процесс оказали влияние возможные ошибки в орфографии подлинного текста и его представления о реальном произношении разных слов или о самой словоформе. Нельзя, однако, по моему мнению, говорить о транскрипции текста в этом случае. Посмотрим поближе как он передает русские буквы в данном тексте и сопоставим его систему здесь с системой, употребленной в двух других текстах. Мы принимаем во внимание здесь не только стихотворение, но и заглавный лист. В этих отрывках текста русские буквы передаются следующим образом:

а — а, б — b, в — w/v/u, г — g/gh, д — d, е — e/je, ж — z, з — z/s, и — i, й — i/j, к — к/с, л — l, м — m, н — n, о — о, п — р, р — r, с — s, т - t/th, у — u, х — ch,

ц — ts/tz, ч — cz, ш — sch/sz/(sc), щ — szcz/(scz), ы — y/i, ѣ — je/iе/е, ю — ju, я — ja/ia/ae

Итак, в стихотворении кирилловское г Спарвенфельд транслитерирует, чаще всего, как g, но встречается и несколько примеров написания gh (baghoczestiem(!), vragh, vraghi, dliatogho, jegho, naschegho, slavnagho, dolgho). Бросается в глаза, что пишутся через gh все окончания род. п. ед. ч. местоимений и прилагательных, встречающиеся в тексте. Указывает ли это на желание Спарвенфельда уловить особое произношение? На заглавном листе есть много случаев написания -agho, -ogho, но есть и исключения (blaghogowennago, naszego, korolewskogo). Если сравнить это со способом передачи в других транслитерированных текстах кажется, что вариация g - gh не доказательна (Birgegord 1990, 1992) Ср., однако, ниже.

Кирилловское ж пишется через z (-ze, wozderzaniem, ize, derzavu, muzestvo, Boze, pozili, sluziti). Эта транслитерация явно отличается от той, которая употребляется в других двух текстах (там пишется s’ch,sch). Вероятно, Спарвенфельд имел в виду написание z с диакритическом знаком (скорее всего z c точкой, см. ниже) чтобы избежать совпадения с транслитерацией кирилловского з, но по техническим причинам это было невозможно.

Кирилловское з большей частью передается через z (iz/iz-, bez, voz-/ woz-, raz-, swjazana, knjazja и др.), но есть и единичные случаи написания s (isbrannyj, vosvesczajet, rasumom, obras). Возможно, причиной этих неточностей были или небрежность Спарвенфельда (или наборщика) или неправильное представление о написании/произношении данных слов со стороны Спарвенфельда.

В этом тексте, в отличие от других, Спарвенфельд транслитерирует ч через cz, т.е. по образцу польской орфографии (wostocznoje, czto, oplaczliv, czistota, weliczestwo, placzewnaja, rесz и др.). В других упомянутых текстах ч передается tsch.

Польское влияние видно и в написании sz на месте ш на заглавном листе: naszego, duszi (но в стихотворении duschi). Написание sch, которое почти последовательно в стихотворении, встречается и в других двух текстах Спарвенфельда, напечатанных латиницей.

И транслитерация щ через szcz (podobajuszczejusae, woploszczenia на заглавном листе) тоже указывает на влияние польской орфографии. Написание vosvesczajet в стихотворении - возможная описка. В других текстах соответствующая транслитерация: schtsch. Спарвенфельд, значит, последовательно свидетельствует о произношении [stS], которое являлось нормой в церковном чтении и произношении высокого стиля в его время (Успенский 1987, 90).

Самым трудным звуком в русском языке по мнению Спарвенфельда было ы. В нашем стихотворении этот звук пишется в латинице у или i (в других текстах y/i/uy). Посмотрите, например, последовательное написание у в окончаниях твердых прилагательных: -yj, -yi, -ym, -yja, и также strany, slezy, slyschite, nynje и др. Есть два случая написания через i (slavi, glavi), явный недосмотр.

Интересно наблюдать, как обозначается буква ѣ(ять). В какой степени отличается транслитерация этой буквы от транслитерации буквы e? Насколько передается мягкость предыдущего согласного перед ѣ (в отличие от ситуации перед e)? Буква е после согласного последовательно передается через е. В начале слова и иногда после гласного встречается je. Касательно буквы ѣ дело обстоит немного иначе. Среди слов, содержащих букву ять, больше половины, правда, пишутся через е, не je (sogreschichom, wenets, venczannyja, tsweti, krepost, bdenie, mireze, wojne, tsela, iztselisae и т.д.). Есть, однако, и много примеров написания je (ie): dobrodjetelej (два раза), gdje, pospjeti, tswiet (ср. выше), ljeta, ljetech, dietech, tjelo, tjelom, nynjeze и т.д.). В других транслитерированных текстах Спарвенфельда более ясно иллюстрируется то обстоятельство, что в церковном произношении Московской Руси XVII-ro века противопоставление мягких и твердых согласных имело место и перед /е/, и буквы е и ѣ соотносятся друг с другом как a и я, у и ю, ы к и (Успенский 1971, 13—15). Там преобладает транслитерация ѣ через je/ie. Однако очень правдоподобно, что Спарвенфельд, когда он писал по-русски, часто плохо знал где по этимологическим причинам нужно писать ѣ, и где нужно писать е. Так как в живой речи русских прежняя разница в произношении уже не была заметна, он сомневался (как, впрочем, и много русских грамотных людей).

Касательно обозначения латиницей мягкости согласных, ситуация в нашем тексте вот такая: Когда мягкость обозначается при помощи последующего гласного, мягкость передается в виде j (i) перед гласным (ja, ju,je, см. выше). Когда в конце русского слова встречается , мягкость латиницей не обозначается. Смотрите следующие примеры: korol (но corolju), krepost, krotost, milost, uteschitel, revnitel, (но mirotworitelja).

Итак, какая система транслитерации в этом тексте? Совсем ясно, даже при беглом взгляде, что в этом тексте, наряду со шведской (и немецкой) графической системой, выступает и польская. Самые наглядные черты польской орфографии - транслитерация ч через cz, ш через sz, щ через szcz и ж через z (вероятно с надстрочной точкой). Именно в этих чертах система транслитерации этого текста явно отличается от двух остальных.

Занятия Спарвенфельда польским языком в сопоставлении с русским

Позволяю себе маленькое отступление, которое должно дать нам более полную картину о том, как Спарвенфельд видел отношение между польским и русским языками. Судя по записям в письменном наследии Спарвенфельда, кроме русского, среди славянских языков он интересовался и занимался особенно польским языком. В вышеупомянутой рукописи Slav41 библиотеки Упсальского университета (л. 5 л.) Спарвенфельд написал разные сопоставления польского и русского языков. Сначала он сравнивает азбуки (в оригинале два столбца); исходный пункт — польский. (В польском столбце иногда приводятся и большая и маленькая буквы, и — в редких случаях — разные начертания одной и той же буквы. Здесь дается только одна версия графемы.)

а — а, b - б, с - ц, d — д, е — ε, f — ф, g — г, h - г, j — j/й, k - к, l/ł - л/ль, m — м, n/n’ — н/нь, о — о, р/р’ — п/пь, q (nonest in usu apud recte scribentes) - к, r - p, s/s’ - с/сь, ss/β/sz - ш, t/t’ - т/ть, v/u/w - у/оу/в, x — ξ, у — ы, z — з, z — ж.

Дальше следуют названия кирилловских букв в польской транслитерации и сама буква: az - a, buki — б, wiedi — в, hlahol — г, dobro - д, jest - ε, z - ж (эта пара явно была пропущена и дописана позже, порядок между ними в оригинале наоборот), zieio - s, zemlia - з, jze - и/j, како — к, ludi —л, myslete —м, nasz - н, on - о, pokoj - п, jrcy - p, słowo - c, twerdo - т, u - y/oy, chier - x, ot — ωm, су - ц, jat’ — ѣ, ju - ю, (j - ν), czerw - ч, sza/βa - ш, szcza - щ, jor - ъ, jary - ы, jer’ - ь, xi - ξ, psalom - ψ, phitha - θ, jijca - ν, tytła - ҃ słowo tytła - сˆ.

Наконец следует русская молитва с польской транслитерацией между строками:

user posted image

Этот материал (особенно названия букв) явно показывает, что кирилловское ч передается cz, шsz, щszcz и жz. Хочу обратить внимание читателей, также, на написание hlahol, wsjakaho, hriechi, hospodi, где Спарвенфельд, кажется, передает фрикативное произношение г, что и соответствует церковному произношению.

Почему Спарвенфельд хотел дать именно этому тексту польский оттенок? Из переписки его с Лейбницем мы знаем, что Спарвенфельд смотрел на графическую систему польского языка (как и других славянских языков, использующих латиницу) с недоумением. Он считал, что употребление латиницы и, в результате этого, большого количества согласных букв только осложняет общую картину. В самом деле, пишет он, славянские языки намного ближе друг к другу чем кажется на первый взгляд. Лейбниц, в своих Collectanea etymologica, опубликовал отрывок из письма Спарвенфельда, где тот изложил свои взгляды по этому вопросу (в латинском переводе, Спарвенфельд написал свое письмо на французском языке): «Difficultas autem maxima irrepsit circa lecturam, postquam modernae dialecti, abjecta antiqua scriptura Cyrilli & Methodii, coepere literis uti Latinis in Illyrico unito Ecclesiae Romanae, & Germanicis in Bohemia & Polonia. Qui autem antiquam callent lectionem, pronunciationem & literas, contemnunt illorum scribendi modum & consonantium multiplicationem, loco notae simplicium antiquae, neque talis potest errare circa pronunciationem: quanquam adhus pejus scripserint Poloni, Bohemi, Craini & c. & ex infmitis quasi dialectis, ad veram redire matrem facile potest linguae antiquae studiosus.» (Leibniz 1717, 358).

Но если польская графическая система ему не нравится, почему именно в этом тексте он включает черты этой системы? Наверное он делает это по практическим соображениям. Сам текст, правда, написан на русском языке (или скорее церковнославянском языке русского извода), так как он предназначен прежде всего для русскоговорящих подданных шведского государства. Но, возможно, употребляя польские графические черты в своей транслитерации, он надеется облегчить чтение текста и польскоговорящим читателям. Ведь среди шведских подданных находились и люди, родным языком которых был польский (в Ливонии). Этим способом он надеется на читателей обоих языков. Такая тактика была бы, к тому же, в соответствии с его взглядом на взаимные отношения славянских языков. По его мнению, выявленному особенно в его письмах Лейбницу, славянские языки очень близки друг другу, хотя эта близость может быть не очень видна из-за осложнения разных азбук и графических систем. Они, как он выражается, дочери одной и той же матери (т.е. церковнославянского языка), и каждый, кто хорошо знает церковнославянский, легко справляется и с другими славянскими языками (или, согласно его выражению, «диалектами»), И если Плачевная речь была заказана шведскими властями для политических целей он мог бы, согласно своему убеждению, утверждать, что данный текст понятен и русскоговорящим, и польскоговорящим подданным (хотя латинский шрифт, наверное, составлял больше трудностей первым чем последним). Но совсем очевидно, что если бы он мог опубликовать свою речь в кириллице, он бы, несомненно, предпочел такую возможность.

Язык стихотворения

Даже при беглом взгляде на стихотворение из надгробной речи выходит, что перед нами текст архаичного и торжественного характера. Текст, написанный в честь усопшего короля, естественно, в высшей степени принадлежит области риторики. Единственный способ достижения архаичной возвышенности и риторической торжественности текста — употребление церковнославянского языка.

Существительные. Среди существительных встречаются две неполногласные формы: glas, glavi.

В склонении существительных бросаются в глаза следующие случаи:

bogovi/(дат.п.ед.ч.) которое изменяется согласно u-склонению.

tsweti (им.п.мн.ч.) со старым склонением о-основы.

duschi (предл.п.ед.ч.) изменяется в соответствии с правилами церковнославянской мягкой основы на -я.

vragh (род.п.мн.ч.) изменено по старым правилам о-основы.

druzi (им.п.мн.ч.) с изменением согласного соответственно второй палатализации (ср., однако, vraghi).

korene (род.п.ед.ч.) склоняется согласно церковнославянской n-основе.

ljetech (предл.п.мн.ч.) склоняется по правилам церковнославянской о-основы.

dietech (род.п.(!) мн.ч.) изменено по старому i-склонению.

Как сказано выше, в формах slavi и glavi ошибки в орфографии. Слово slavi (род.п.ед.ч.) должно писаться slavy, glavi (им.п.мн.ч.) тоже должно иметь окончание на латинское -у.

Прилагательные. В нашем тексте встречается ряд примеров кратких форм прилагательных, употребленных в функции определения (glas oplaczliv, weliku Carolu, christianska liubou, tsela Jeuropa, dobrodjetlej(l) oczesk, ср., однако, oczeskich). Эти формы нужно толковать как способ использованный Спарвенфельдом для маркирования риторичности данного текста. Есть и полные прилагательные (и причастия), склоняемые по старым образцам: slavnagho (род.п.ед.ч.м.р., см. еще примеры на заглавном листе), severnyja (род.п.ед.ч.ж.р.), venczannyja (им.п.мн.ч.ж.р.), neposluschinyi (!) (им.п.мн.ч.м.р.).

Многие из этих явлений (среди существительных и прилагательных) отдельно взятые — нерелевантны для оппозиции языковых кодов, — ведь, кажется, что допускалась значительная вариативность в текстах самого разного типа. Но именно совокупность таких явлений придает данному тексту несомненный характер архаичности и книжности (ср. Живов 1987).

Глаголы: То, однако, что прежде всего дает нашему тексту оттенок архаичности и книжности это трактовка глаголов прошедшего времени. Как известно, именно употребление форм аориста и имперфекта однозначно свидетельствует о книжном характере текста. Встречается всего одна форма на л (moglili). Зато широко представлены все типы аориста, и простой (pade, umre) и сигматический (prestavisae, iztselisae, javisae, sogreschichom, bychom, byscha) и новый сигматический (pobjegoscha, vozmogoscha). Есть и несколько случаев имперфекта (bie, biasche, psinimasche(!), skonczasche). В результате, перед читателем создается впечатление, что перед ним текст в высшей мере книжным. Остается упомянуть о неожиданной форме повелительного склонения: placaite, plakaite.

Размер и содержание стихотворения

Касательно размера стихотворения Быкова констатирует, что эти стихи являются «одним из первых, не вполне удачных опытов шведского слависта-дипломата в тоническом стихосложении» (Быкова 1958, 453). Она устанавливает, что среди стихов Плачевной речи 23 написаны тоническом размером, а в 19 стихах скорее одиннадцатисложный силлабический размер.

По поводу содержания стихотворения хочется добавить следующее: Среди достоинств короля упоминается его роль как миротворителя: «ize derzavu w’ wojne psinimasche(l) jwo preslavnom mireze skonczasche» ... «umre bo chrabryi vragh pobjeditel ot jegho ruki vraghi pobjegoscha i protiwitisae ne vozmogoscha». Речь идет о войне в первую очередь с Данией. Поворотным пунктом в войне была битва под Лундом 4 декабря 1676-го года. Мирный договор был подписан в Лунде в 1679 г.

Данное стихотворение является типичным примером поэтического жанра трена (элегии-плача), в котором на русской почве наблюдается тенденция к монументальным композициям. Видным мастером этого жанра во второй половине 17-го века в Москве был Симеон Полоцкий. У него во «френах» по поводу смерти членов царской семьи риторическая похвала на панегирических мотивах (ср. Сазонова 1991, 21). Вероятно, произведения такого рода были известны Спарвенфельду из Москвы, и этот жанр не был чужим и шведскому барокко.

Библиография

Берков, П.Н. 1935, Из истории русской поэзии первой трети XVIII века. XVIII век, 1.

Биргегорд, У. 1992 (Birgegord, U.), Соображения о русском языке в письменном наследии И.Г. Спарвенфельда. Доломоносовский период русского литературного языка. Mamepuajm конференции на Фагерудде, 20-25 мая 1989 г. (= Slavica Suecana, Series В, Studies, Vol. 1), Stockholm, с. 41-59.

Быкова, Т.A. 1958, К истории русского тонического стихосложения. Неизвестное произведение И.Г. Спарвенфельда. XVIII век, 3.

Живов, В.М. 1988, Смена норм в истории русского литературного языка XVIII века. Russian Linguistics, 12.

Петровский, Н. 1914, Analecta metrica VI. Русский фтологический вестник, 71.

Сазонова, Л.И. 1991, Поэзия русского барокко (вторая половина XVII - начало XVIII в.), Москва.

Успенский, Б.А. 1971, Книжное произношение в России, АДД, Москва.

Успенский, Б.А. 1987, История русского литературного языка (XI-XVII вв.), Miinchen.

Шёберг, A. (Sjoberg, А.) 1975, Первые печатные издания на русском языке в Швеции (Катехизис Лютера и «Alfabetum Rutenorum»). Очерки по раннему периоду славяноведения в Швеции (= Slavica Lundensia, 3(р)), Lund, с. 9-28.

Adde, G. 1914, Sparfvenfeldts parentation öfver Carl XI 1697. Nordisk tidskriftfor bokoch biblioteksvasen, 1.

Bergius, N. 1704-05, Exercitatio historico-theologica de statu ecclesiae et religionis Moscoviticae, Holmiae.

Birgegård, U. 1985, Johan Gabriel Sparwenfeld and the Lexicon Slavonicum. His Contribution to 17th Century Slavonic Lexicography, Uppsala.

Birgegård, U. 1990, Ett gesällprov i konsten att skriva dikt på ryska. Carina amicorum, Carin Davidsson septuagenariae, Abo.

Jensen, A. 1912, Die Anfange der schwedischen Slavistik. Archiv fur slavische Philologie, 33.

Leibniz, G.W. von 1717, Illustris viri Godofr. Guilielmi Leibnitii Collectanea etymologica, Hanoverae.

Sparwenfeld, J.G. 1987, 1988, 1989, 1990, 1992, Lexicon Slavonicum, voll. I, II, III, IV, Index, ed. U. Birgegård, Uppsala.

Tarkiainen, K. 1969, Venäjäntulkit ja slavistiikan harrastus Ruotsin valtakunnassa vv. 1595–1661. Historiallinen Arkisto, 64.

Sjoberg, A. 1984, Hans Flörich och Isak Torcakov. Två "svenska" rusister i början av 1600-talet. Äldre svensk slavistik : bidrag till ett symposium hållet i Uppsala 3-4 februari 1983 (= Uppsala Slavic Papers, 9), Uppsala, pp. 25-35.

©Birgegård, U., Plačevnaja reč’ po Karlu XI-omu na russkom jazyke, Essays to the memory of Anders Sjöberg, Stockholm Slavic Studies, 24, 1995, 25-37.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Гость
Эта тема закрыта для публикации сообщений.