Суйко

Б. Д. Ершевский. К вопросу о новгородских посадничьих буллах рубежа XI—XII вв.

1 сообщение в этой теме

Б. Д. Ершевский.

К вопросу о новгородских посадничьих буллах рубежа XI—XII вв.

Новгородский исторический сборник, 2 (12), 1984.

В истории Новгородской республики рубеж XI—XII вв. представляет чрезвычайно важный этап в становлении начальных форм республиканской государственности, возникновении новых институтов этой власти и самым тесным образом связан со временем княжения в Новгороде Мстислава Великого.

Мстислав Владимирович занимал новгородский стол дважды. Периоды его княжения с наибольшей достоверностью установлены В. Л. Яниным: первое его пребывание в Новгороде падает на конец 1088 — начало 1094 г., второе длилось с начала 1096 г. до 17 марта 1117 г.1)

В ранний период княжения, когда в 1088 г. двенадцатилетний князь занял новгородский стол, он едва ли был способен играть самостоятельную роль в практическом управлении. Именно в это время организация власти в Новгороде разделяется на функции, осуществляемые самим Мстиславом, и функции контроля над его деятельностью, которые выполнялись другими лицами.

Это обстоятельство способствовало возникновению с конца 80-х гг. XI в. института посадничества нового типа, сфрагистические памятники которого представлены буллами протопроедра Евстафия. Эти памятники известны уже в 24 экз., 22 из которых новгородского происхождения.

В. Л. Янин относит бытование булл Евстафия к первому новгородскому княжению Мстислава, считая их владельцами первых представителей новгородского посадничества нового типа, отдавая предпочтение Завиду, чьим именем открывается перечень восьми посадников списка «А». Значит, Евстафий-Завид и был тем лицом, которое контролировало деятельность Мстислава, являясь представителем института политической власти — посадничества нового типа.2)

Почти за шестилетний период первого княжения Мстислава и посадничества при нем Завида в материалах сфрагистики зарегистрированы 24 печати Евстафия-Завида, что позволяет говорить о достаточно высокой активности этого посадника в ранний период княжения Мстислава.

В этой связи обращает на себя внимание статья А. В. Кузы,3) в которой имеют место логические построения, но нет [81] убедительных доказательств. Автор издал две печати, происходящие из некрополя древнерусского города Желни и несущие на одной из сторон в ободке греческую пятистрочную надпись: «Господи помози рабу своему Евстафию». Лицевая сторона занята погрудным изображением архангела Михаила. Исследователь считает, что эти буллы бытовали во времена переяславского княжения Ростислава — Михаила Всеволодовича, сына великого князя Всеволода Ярославича, брата Владимира Мономаха, т. е. в тот период, когда в восьмилетнем возрасте Ростислав занимает переяславский стол (род. в 1070 г., княжил в 1078—1093 гг.). Это наблюдение позволило А. В. Кузе заключить, что именно Ростислав и был тем князем, от лица которого в его малолетство неизвестный Евстафий прикладывал печати, обнаруженные в Желни. Основные положения, выдвинутые автором статьи, таковы:

1. Поскольку Ростислав, так же как и Мстислав, вокняжается в малолетнем возрасте, то и рядом с Ростиславом находится опытный советник, доверенное лицо его отца, киевского князя Всеволода.

2. Евстафий при князе Ростиславе — Михаиле и протопроедр Евстафий в Новгороде — одно лицо.

3. Евстафий является приближенным боярином Всеволода Ярославича. Сначала он был кормильцем его младшего сына, а затем его старшего внука.

4. Последний из Ярославичей не мог отдать важнейшие в политическом и стратегическом отношениях столы племянникам и воспользовался услугами своих верных соратников — Ратибора в Тмутаракани и Евстафия, превратив их в полномочных наперстников сначала малолетнего Ростислава, а затем и Мстислава.4)

Мы признаем существование какого-то Евстафия в Переяславле, бывшего регентом при малолетнем Ростиславе, но, думается, что нет оснований отождествлять его с протопроедром Евстафием, отрицая этим новгородское происхождение Евстафия-Завида и возникновение института посадничества нового типа 80-х гг. XI в. в Новгороде.

Материалы новгородской сфрагистики позволяют оспаривать основные выводы, выдвинутые А. В. Кузой.

Представляется странным, что исследователь в своих логических построениях не обратил внимания на соотношение новгородских княжеских печатей и булл из Переяславля.

Евстафий при Ростиславе мог находиться не более 10 лет, т. е. до 1088 г., когда в Новгороде вокняжается двенадцатилетний Мстислав. Следовательно, Евстафий за 10 лет своего регентства в Переяславле оставил две буллы, тогда как за шесть лет своей деятельности в Новгороде (допуская, что это — одно и то же лицо. — Б. E.) он оставил 24 печати. Буллы же самого князя Ростислава пока неизвестны вообще, но зато мы знаем 10 [82] печатей Мстислава, которые бытовали, вероятнее всего, с 1093 г. до оставления им новгородского стола в 1117 г.

Такое сравнение позволяет отметить, что переяславский стол находился в прямой зависимости от великого киевского князя, а сам князь в Переяславле был полностью подвластен великому князю. Малочисленность печатей регента Евстафия указывает не на его активную и самостоятельную деятельность, а на исполнение им функций по воле великого князя и признания над собой его власти. В свою очередь материалы новгородской сфрагистики отражают новый процесс образования начальных форм государственности, характерный для дальнейшего развития своеобразия республиканских порядков.

Далее следует обратить внимание на то, что в некоторых случаях княжеские печати, имеющие одинаковые изображения патрональпых святых, могли принадлежать разным князьям. Например, буллы с изображением св. Василия и архангела Михаила отнесены В. Л. Яниным к Рюрику Ростиславичу, но такую атрибуцию сам исследователь оговаривает: «Вполне возможно, что не все буллы с изображением св. Василия и архангела Михаила принадлежали Рюрику. Обращает на себя внимание то, что у Рюрика Ростиславича был, например, сын Ростислав, названный в крещении Михаилом, который сидел даже нередко на киевском столе. Буллы этого князя неизбежно должны повторять набор тех сюжетов, что и печати его отца. Мы только условно относим всю группу рассматриваемых булл Рюрику Ростиславичу, допуская, что будущие находки позволят предпринять необходимые уточнения».5)

В качество еще одного примера нужно привести трудности атрибуции булл двум князьям — Ростиславу Мстиславичу Смоленскому и его сыну Мстиславу Ростиславичу Храброму, так как на их печатях неизбежно повторяется одно и то же сочетание изображений.

Ростислава Мстиславича в крещении звали Михаилом Федоровичем, а его сына Мстислава — Федором Михайловичем. По поводу этих печатей В. Л. Янин писал: «Обилие вариантов булл с изображением св. Федора и архангела Михаила вполне отвечает выводу о принадлежности таких печатей не одному, а двум князьям».6)

Изложенное дает основание полагать, что и буллы Евстафия принадлежали разным лицам. Один из них находился в Переяславле и был тесно связан с великим киевским князем, второй являлся представителем новгородского боярства и осуществлял контроль за деятельностью новгородского князя, выражая волю местного боярства, защищая его интересы в борьбе за городские вольности. [83]

Таким образом, нам представляется возможным не согласиться с основными положениями, выдвинутыми в статье А. В. Кузы. Второй — более чем двадцатилетний — период княжения Мстислава в Новгороде, когда он в 1096 г. снова занимает новгородский стол и княжит с известными по списку «А» посадниками (Петрятой, Костянтином, Миронегом, Савой, Улебом и Микулой7)), не оставил в сфрагистике памятников, отражающих политическую деятельность этих посадников. Однако, нужно думать, что более чем двадцатилетний период политической деятельности представителей боярства, которые выполняли свои функции в моменты острой и напряженной политической борьбы с великим князем за новгородские вольности, в моменты складывания и развития республиканских порядков, не мог остаться незаметным в материалах посадничьей сфрагистики этого времени.

Такое наблюдение заставило нас обратиться к одной компактной группе пломб, происходящих из новгородских находок, которые несут на лицевой стороне изображения различных патрональных святых, тезоименитых их владельцам, оборотные стороны заняты изображением княжеского знака в виде двузубца с перечеркнутым отрогом внизу и перекладиной, соединяющей во внутренней части зубцы. Эта группа насчитывает уже 40 экз.8) Ранее, рассматривая эти памятники, мы отнесли их посадникам времени Мстислава Владимировича, полагая, что они применялись ими в смесном суде князя и посадника, а княжеский знак на их оборотной стороне служил геральдической эмблемой Мстислава Великого.9)

В 1893 г., проведя исследования Борковского острова, который прилегает к северной части Рязани, археолог и видный нумизмат А. И. Черепнин опубликовал подъемный археологический материал, найденный на самом острове и на Сакор-горе, расположенной к северо-западу от сосновой рощи около села Борки.10) В числе археологических находок издано пять свинцовых пломб, три из них найдены на Сакор-горе и, судя по описанию А. И. Черепнина, могут быть идентифицированы с некоторыми типами свинцовых пломб, известных по массовым находкам у г. Дрогичина на р. Западный Буг. Две пломбы, которые происходят из находок на городище Старая Рязань, приобретены у крестьянина Ермолаева.11) Обе они в статье А. И. Черепнина получили описание, но на рисунке воспроизведена только одна, [84] которая обратила на себя внимание. Приведем здесь необходимую цитату: «...бюст князя в короне, на обороте ее вытеснена буква ; верхняя, несколько удлиненная часть буквы крестообразно пересечена поперечною чертою».12)

Если с определением (дополнив и уточнив его) лицевой стороны можно согласиться, то определение изображения на обороте как буквы неверно.

Пломба из Старой Рязани несет на себе на лицевой стороне поясное изображение святого с бородой и в короне — св. Константина; оборотная сторона занята упомянутым выше княжеским знаком.

Подобная пломба, имеющая полные аналогии с находкой из Старой Рязани, была обнаружена на Неревском раскопе Новгорода в слоях 20-го яруса, датируемого (по данным дендрохронологии) 1116—1134 гг.13)

Учитывая общность геральдической эмблемы для всей группы этих памятников, полагаем, что они бытовали в определенный хронологический период. Правомерно предположить, что эти пломбы выполняли свои функции несколько раньше, чем были за ненадобностью брошены в землю, а значит, время их существования приходится на период новгородского княжения Мстислава — Федора Владимировича.

Далее необходимо отметить, что пломбы рассматриваемой группы найдены только в Новгороде. Они отсутствуют в многотысячном собрании пломб из Дрогичина, неизвестны они в киевских находках, а княжеский знак на малой печати из Старой Рязани не находит аналогий с тамгами на пломбах, которые поместил в своей работе Н. П. Лихачев.14) Эти наблюдения указывают на новгородское происхождение маленькой рязанской буллы, а ее находка в Старой Рязани не случайна и, по-видимому, отражает новгородско-рязанские отношения — события второй половины 90-х гг. XI в.

Краткое упоминание о столкновении новгородцев с рязанцами имеется под 1097 г. в Новгородской первой летописи: «Въ тоже лето, зиме, победи Мстислав ... новгородци Олга на Кулацке ... кое говение».15) Об этих же событиях под 1096 г. рассказывает Повесть временных лет,16) но наиболее полный [85] рассказ под 1096 г. помещен в Никоновской летописи, которая сообщает о том, что черниговский князь Олег Святославич в результате похода на Чернигов Святополка и Владимира спасается бегством и укрывается в Стародубе, отказываясь выступить в союзе с этими князьями против «поганых».17)

Дальнейшие события разворачиваются следующим образом: «Олегъ пришедъ къ Смоленску и поимъ воя поиде къ Мурому».18) В Муроме княжил Изяслав, сын Владимира Мономаха и брат Мстислава Владимировича. «... бысть же весть Изяславу, яко Олегъ къ Мурому идетъ, посла Изяславъ по воя к Суздалю, и къ Ростову, и по Белозерци, и собра воя многи. И посла послы своя Олегъ къ Изяславу, глаголя сице: «... иди въ волость отца моего...», и не послуша Изяславъ словесъ сихъ, надеялся на множество вои, Изяславъ же исполчився пред градомъ на поле».19) «Олегъ же поиде къ нему плъком, и ступишася обои, и бысть брань люта; и убища Изяслава месяца сентября въ 6 день; прочIе же вси побегоша. Олегъ вниде во градъ и прIаша и гражане».20)

Затем Олег захватывает всю землю муромскую и ростовскую, «и посажае посадникы своя по городомъ, и дани почя имати».21) Такой агрессивной политики Олега воспротивился Мстислав Владимирович. «И посла къ нему Мстиславъ посла своего изъ Новгорода», предложив Олегу покинуть Муром и Суздаль.22) Олег не принял предложения новгородского князя, что и привело в конечном итоге к битве новгородцев с Олегом. Об этом сражении летописец сообщает: «Мстиславъ же пришедъ жарь с новгородцы и съступишася на Калачце и бысть брань крепка и начя одолевати Мстиславъ; и виде Олегъ яко поиде стягъ Володимиръ, начя заходити въ тылъ его и убоявся побегнувъ Олегъ, и одоле Мстиславъ. Олегъ же прибеже к Мурому и затвори Ярослава в Муроме, а самъ иде къ Рязани; Мстиславъ же приде къ Мурому и сотвори миръ, и поя свои люди Ростовцы и Суздальцы, и поиде къ Рязани за Олгомъ. Олегъ же выбеже изъ Рязани, а Мстиславъ пришедъ сотвори миръ с Рязанцы, и поя свои люди яже бе заточилъ Олегъ... Мстиславъ же возъвратися вспять к Суздалю и оттуду поиде къ Новугороду во градъ свои... Сие же бысть изходяшу того лету 6604».23) Таким образом, летописный рассказ указывает не на случайную находку пломбы-печати новгородского происхождения в Старой Рязани, которую мы относим к посаднику Костянтину, названному в списке «А» вслед за Завидом и Петрятой. Если такая атрибуция справедлива, то можно говорить не только о [86] возрастающей роли новгородского посадничества во внутриполитической жизни на рубеже XI—XII вв., но и о заметном его участии в вопросах внешней политики. В этой связи отметим, что сфрагистические памятники этой группы в 20 случаях несут на себе изображения св. Константина, что составляет половину известного собрания. Отсюда правомерным будет заключить, что посадничество Костянтина было достаточно продолжительным, а его политическая деятельность чрезвычайно активной.

Связав события 1096 г. с посадничеством Костянтина, мы установили, что второе новгородское княжение Мстислава (1096—1117 гг.) происходит, когда посадничество занимают Костянтин, Миронег, Сава, Улеб, Гюрята, Микула, тогда как с 1088 по 1094 г. он княжил при посадниках Завиде и Петряте.

Итак, 1096 год в истории новгородского посадничества является периодом, когда посадничество, припяв на себя функции контрольного органа за деятельностью князя, прочно занимает не только в смесном суде место князя и посадника, но и достаточно активно представляет интересы боярства в вопросах внешнеполитической жизни складывающейся Новгородской республики. Именно в это время оформляется новый тип посадничьей буллы — малая вислая печать.

1) Янин В. Л. 1) Новгородские посадники. М., 1962, с. 50-51; 2) Актовые печати Древней Руси X—XV вв. М., 1970, т. I, с. 65.

2) Янин В. Л. 1) Новгородские посадники, с. 60-62; 2) Актовые печати..., с. 66-67.

3) Куза А. В. Печати Евстафия (о некоторых особенностях русской сфрагистики конца XI века). — CA, 1977, № 3, с. 121-129.

4) Там же, с. 124-129.

5) Янин В. Л. Актовые печати..., с. 117.

6) Там же.

7) Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950 (далее — НПЛ), с. 471-472; Янин В. Л. 1) Актовые печати..., с. 66; 2) Новгородские посадники, с. 54.

8) Хранятся: НГМ — 20 экз.; ГИМ — 8 экз.; ГЭ — 12 экз.

9) Ершевский Б. Д. Древнейшие печати новгородских посадников (1096—1117 гг.). — CA, 1978, № 2, с. 240-248.

10) Черепнин А. И. Борковский остров и его древности. — Археологические известия и заметки. М., 1894, вып. 6-7, с. 177-193.

11) Там же, с. 183-184.

12) Там же, с. 183-184, третье изображение сверху. Пломба упомянута Н. П. Лихачевым: «Отметим, что совершенно такая пломба найдена на городище Старая Рязань, близ г. Спасска, бывшей Рязанской губернии» (Текст к сфрагистическому альбому. — Архив ЛО ИА СССР, ф. 35, оп. 2. № 444, с. 107).

13) Янин В. Л. Вислые печати из новгородских раскопок 1951—1954 гг. — МИА, 1956, № 55, с. 138-163, табл. V, № 41 (хранится: ГИМ, № 99453/П-101); Колчин Б. А. Дендрохронология построек Неревского раскопа. — МИА, 1963, № 123, с. 166-228, ярус 20, см. с. 171.

14) Лихачев Н. П. Материалы для истории русской и византийской сфрагистики. Л., 1928, вып. II, с. 64-71, рис. 49.

15) НПЛ, с 19, 202.

16) Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. СПб., 1910, с. 230-232; Повесть временных лет. М.; Л., 1960, ч. I, с. 108-170.

17) ПСРЛ. СПб., 1862, т. XI, с. 125.

18) Там же, с. 127.

19) Там же.

20) Там же.

21) Там же, с. 128.

22) Там же.

23) Там же, с. 129.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Гость
Эта тема закрыта для публикации сообщений.