Мятеж Гайны 399 - 400 гг.

[Saygo 582]

ЛЯХОВСКАЯ О. В.  ГОТЫ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ: МЯТЕЖ ГАЙНЫ 399-400 ГГ.*

За полтора тысячелетия, прошедшие со времени падения античной цивилиза-ции в массовом историческом сознании уже в значительной мере забылось то обстоятельство, что Великое переселение народов первоначально обрушилось на восточные провинции Римской империи, на формировавшийся территориально-политический и культурный комплекс Ранней Византии.

Одним из важнейших вопросов, вставших очень остро перед империей уже в III в., является проблема адаптации готов, попавших на ее территорию в результате набегов. В конце IV в. массивы готского населения оказываются на территории ряда провинций в результате гуннского нашествия, после которого готы разбили императорскую армию при Адрианополе (378 г.). Уже в начале IV в. готские имена нередко упоминаются в римских войсках.

Готы к началу V в. уже не просто вписались в жизнь восточных провинций империи, шла явная готская инфильтрация в высшие военно-политические структуры Константинополя. Отдельные крупнейшие готские командиры получали от империи целые провинции под полный фактический контроль. Среди них следует выделить гота Гайну.

Гайна, гот по происхождению, magister utriusque militiae, поднявший мятеж в 399-400 гг., арианин¹. Арианская форма христианства, принятая готами, имела для последующей их истории важное значение, так как во время их позднейшего утверждения на территории римского государства мешала им слиться с местным населением, которое придерживалось никейского вероисповедания². Сократ Схоластик пишет в своей «Церковной истории», что Гайна, «сделавшись римским подданным и вступив на военную службу, весьма скоро достиг высших должностей и, наконец, объявлен предводителем римской пехоты и конницы. Получив столь великую власть, он забылся и не мог ограничить своих замыслов, но по пословице, ворочал камни, чтобы подчинить себе Римскую империю» (Soc. VI, 6). Для Сократа Гайна является варваром по рождению, отсюда и соответственные оценки его деятельности.

Созомен сообщает о нем следующее: «Гайна, перебежавший к римлянам, и из простого воина сверх чаяния достигший степени военачальника, вознамерился захватить верховную власть над Римской империей» (Soz. VIII, 4). При этом Созомен также называет его варваром.

В сочинениях Феодорита Киррского Гайна – единственный из германских военачальников, о котором рассказывает этот историк. И.П. Кривушин объясняет это тем, что церковные события IV – начала V вв. не получили еще достойной оценки. Чтобы восполнить этот пробел, Феодорит пытается освободить свое повествование от светской информации и строго отделить церковную историю от светской истории христианской империи³. Феодорит характеризует Гайну следующим образом: «Некто Гайна, по происхождению скиф, да и по чувствам сердца варвар, с тиранскими замыслами, в это время был военачальником и, под своей властью имея единоплеменников, предводительствовал также конницей и пехотой римлян. Его боялись не только все другие, но и сам царь, замечавший в нем стремление к тирании» (Theod. V, 32).

Если сравнить эти отрывки, то можно отметить, что их авторы, несмотря на схожесть взглядов, все-таки несколько по-разному оценивают гота Гайну. Если Сократ в некоторой степени говорит о нем нейтрально, как о человеке, ставшем римским подданным и поступившем на военную службу, то Созомен уже более категорично реагирует на события, связанные с мятежом Гайны, поэтому у этого историка Гайна представляется лишь «перебежчиком», который из простого воина превратился в военачальника. Отношение Феодорита к Гайне определяется, прежде всего, его «скифским» происхождением, делавшим его и «по чувствам сердца» варваром. И для Сократа, и для Созомена слово «варвар» несет в себе очевидную отрицательную характеристику.

После встречи с императором Аркадием в Халкидоне в 399 г. и попытки мирного решения вопроса со стороны императора, «...оба — и царь, и варвар — дали друг другу клятву, что не будут злоумышлять один против другого,... царь, привыкший быть верным данному слову, и за то любимый Богом, сохранил клятву, а Гайна нарушил договор» (Soc. VI, 6).

В 399 г. гот Трибигильд, предводитель военных отрядов в малоазийской области Фригии, поднял восстание и разорял провинции. Гайна, вызвавшись со своим войском разбить противника, стал тайным его союзником. Объединенные войска Гайны и Трибигильда легко преодолевали натиск императорских отрядов и быстро стали хозяевами положения. Гайна требовал выдачи ему Евтропия (бывшего влиятельного царедворца), отношения с которым в этот период времени были крайне враждебными. Но кроме того, как сообщает Сократ, «Гайна для своих единоверцев, ариан, дерзнул просить у царя одну церковь внутри города (Константинополя) (Soc. VI, 5).

Созомен свидетельствует, что после встречи в Халкидоне Гайна получил от царя власть управлять пехотой и конницей. Но, не заслужив такого счастья, Гайна не сумел благоразумно воспользоваться им. «Так как первое безумное дело совершилось согласно его желанию, то он вздумал еще возмущать католическую церковь, ибо он был христианин из ереси тех варваров, которые исповедают учение Ария. Подстрекаемый ее предстоятелями, или побуждаемый собственным честолюбием, он начал просить царя о том, чтобы единоверцам его дана была одна из церквей в городе (Константинополе)» (Soz. VIII, 4).

Феодорит по этому же поводу сообщает: «Заразившись арианством, он доложил царю об уступке ему одного из Божиих храмов (Theod. V, 32). При сравнении отрывков снова отмечается сдержанность Сократа при характеристике Гайны. Несмотря на то, что он называет Гайну варваром, нарушение клятвы он не объясняет его происхождением. Созомен при описании тех же событий старается найти причины, побудившие Гайну так поступить. Основную причину он видит в личности самого Гайны, который не сумел благоразумно пользоваться своим счастьем и был побуждаем собственным честолюбием. Но Созомен не отрицает возможности факта влияния на Гайну представителей арианской ереси. Для Феодорита же именно факт «скифского», варварского происхождения Гайны является определяющим фактором. Однако, когда Феодорит подчеркивает положительное влияние православной церкви, в частности, епископа Иоанна Златоуста, то историк сообщает, что Иоанн Златоуст сумел воздействовать на мятежника, потому что добродетель и в людях неприязненных обыкновенно поселяет к себе уважение и страх (Theod. V, 33). И. П. Кривушин так объясняет позицию Феодорита: «...Перед нами христианский мыслитель, одержимый желанием создать истинную историю церкви и только церкви»⁴.

Иоанн, узнав о том, что готы требуют церкви для еретиков-ариан, просил Аркадия не поддаваться угрозам еретиков: «Я не допущу, чтобы исповедующие и прославляющие Бога-Слово выведены были из божественного храма и сдали его хулителям Христа» (Theod. V, 32).

Когда Гайна находился во Фракии, к нему, по свидетельству Феодорита, отправился Иоанн Златоуст. Как сообщает Феодорит, Гайна... «еще издали усердно встретил его, приложил руку его к своим очам, а детей наклонил к священным его коленям. Так-то добродетель и в людях неприязненных обыкновенно поселяет к себе уважение и страх» (Theod. V, 33). Свидетельство Феодорита о встрече Гайны и Иоанна Златоуста более никем из историков не подтверждается и может считаться вымыслом, целью которого было еще раз обратить внимание на деятельность Иоанна Златоуста, причем мятежник и еретик Гайна, вопреки присущим ему качествам, признает и подчиняется духовному авторитету православного епископа. И. П. Кривушин отмечает, что постоянная ориентация на идею торжества защитников истины заставляет Феодорита дописывать в нужном ему русле отдельные сюжеты, фигурирующие в сочинениях Сократа и Созомена⁵.

Таким образом, предвзятость в оценке Гайны, основанной на его происхождении, сохраняется даже в последнем отрывке. Определенную тенденциозность в оценке Гайны Феодоритом Киррским можно объяснить, исходя из общего направления труда историка, которое было отмечено современными историками. Так М. В. Бибиков характеризует сочинение Феодорита как страстную инвективу..., а категоричность и дидактизм, по его мнению, составляют основной пафос данного произведения⁶.

Однако, тот факт, что Златоусту удалось убедить Гайну не требовать невозможного, а довольствоваться теми великими наградами, которыми он уже был награжден, само по себе стало чудом. Более того, когда варвары осаждали столицу, Иоанн по «всеобщей просьбе» явился в лагерь готов, чтобы умиротворить Гайну. И здесь снова произошло чудо: Гайна в очередной раз смирился перед смелостью Златоуста (Theod. V, 32-33, Soc. VI, 5, Soz. VIII, 4).

Вместе с тем, епископ очень заботился о том, чтобы православные готы не испытывали никакого недостатка: он предоставил им церковь рядом с императорским дворцом и рукоположил епископов, знающих готский язык, «...и сам часто хаживал туда беседовать, употребляя при этом разумевшего тот и другой язык переводчика, да и умевших говорить по-готски побуждал и это делать тоже. Все сие совершая внутри города, он уловил многих обольщенных и показал им истину апостольской проповеди» (Theod. V, 30).

Однако растущее господство варваров в городе не могло не вызывать недовольство. Сократ говорит, что город был полон варваров, и горожане чувствовали себя пленниками (Soc. V, 6, Soz. VIII, 7, Zos. V, 12-18). Гайна, со своей стороны, предпринимал отчаянные усилия, чтобы захватить всю власть в свои руки. Тем не менее, он потерпел поражение, поскольку «все жители встали на защиту своего города, вооружаясь всем, что находилось под рукой» (Zos. V, 19). Только 7 тыс. готов уцелели в схватке и пытались найти убежище у алтаря церкви, в которой они молились. Император отверг их мольбу о пощаде, и по приказу императора варвары были сожжены заживо в здании церкви, где они искали убежища (Soc. V, 6, Soz. VIII, 4, Zos. V, 19, Theod. V, 32-35).

Однако нельзя сказать, что политика Иоанна Златоуста по отношению к готам свидетельствовала о засилье готов на территории империи. Как известно из многочисленных источников, Иоанн Златоуст был ярым противником арианства, приверженцами которого были многие готы. Сократ сообщает о ночных шествиях ариан, происходивших, несмотря на то, что со времен Феодосия Великого всяческие собрания и шествия ариан были запрещены (Soz. VIII, 4). По субботам, воскресеньям и праздничным дням «они собирались в городских воротах у портиков, и на двух противоположных сторонах пели гимны, составленные с целью пропаганды арианского учения» (Soc. V, 8). Иоанн как ревностный пастырь не мог не опасаться, что красочные ночные шествия привлекут кого-то из православных на сторону ариан. Златоуст инициировал подобные ночные шествия и в православной церкви, постаравшись, чтобы православные шествия превосходили арианские своей торжественностью. Он заручился поддержкой императорского двора, придумал сопровождать песнопения ношением серебряных крестов и восковых свечей, на что сама императрица Евдоксия выделила средства, «и вскоре православные ночные шествия превзошли арианские и красотой, и многочисленностью» (Soz. VIII, 8; Soc. VI, 8).

Таким образом, уступки, сделанные готам по поводу открытия арианской церкви, вовсе не означают, что Иоанн Златоуст способствовал их дальнейшей инфильтрации и более глубокому проникновению в империю. На данный момент, когда ситуация в империи была крайне небезопасной, такие уступки смогли несколько сгладить назревшие противоречия и затормозить дальнейшее продвижение Гайны.

В ходе всех этих важных для страны событий Златоуст играл второстепенную роль, но его действия показали, что он умел быть выше всех разногласий, проявляя дипломатический талант и умея вести сложнейшие переговоры. Иоанн Златоуст в своей деятельности огромное внимание уделял «готской проблеме». По готскому вопросу в Восточной Римской империи существовало полное единодушие государства, церкви и общества, и на какое-то время действия епископа Иоанна примирили его со знатью, которая ненавидела Гайну и готов – первых варваров, активно внедрившихся в высшие структуры империи на рубеже IV-V вв.


* Исследование подготовлено в рамках работ по ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы, Госконтракт П322 от 28.07.2009 г. «Человек переходной эпохи: Поздняя античность – Ранняя Византия», 2009-2011 гг.

1. The Prosopography of the Late Roman Empire. L., 1980. Vol. I. P. 379-380.
2. Васильев А.А. История Византийской империи. СПб., 1998. С. 141.
3. Кривушин И.П. История и народ в церковной историографии V в. Иваново, 1996. С. 76.
4. Кривушин И.П. История и народ в церковной историографии V в. Иваново, 1996. С. 76.
5. Кривушин И.П. Историческая концепция Феодорита Киррского // Историческая мысль в Ви-зантии и на средневековом Западе. М., 2002. С. 55.
6. Бибиков М.В. Историческая литература Византии. М., 1998. С. 53.

Научные ведомости Белгородского государственного университета 2011 № 13(108). - 39 - 43.

[Saygo 582]

КОНЬКОВ Д. С. ГОТЫ И ИМПЕРИЯ: ВОССТАНИЕ ГАЙНЫ КАК КРИЗИС ИДЕНТИЧНОСТИ

Рассмотрено восстание magister militum войск Восточной Римской империи Гайны в 399-400 гг. Данные источников об этом восстании интерпретированы с точки зрения возможности кризиса идентичности генерала готского происхождения в условиях римской политической культуры как причины и самого восстания, и его неудачи. Сделаны выводы о ведущем значении кризи­са идентичности при провале политики интеграции готов-федератов первого поколения в римскую воинскую иерархию.

Переселение готов в 376 г. на территорию Рим­ской империи создало принципиально новые усло­вия как для готов, так и для римлян. Необходи­мость вырабатывать стратегии сосуществования, найти баланс между различными ментальностями и мировоззрениями породила множество пробных попыток, альтернатив взаимодействия со стороны и тех, и других. Вторая половина IV в. является ис­ключительно показательной для исследования ва­риантов развертывания варварских и римских пат­тернов в их взаимном пересечении. Соприкосно­вение и взаимопроникновение двух культур, вар­варства и цивилизации, порождает характерные феномены исторического сознания, коллизии, связанные в первую очередь с кризисом идентич­ности. Подавляющее значение римской культуры для варваров заставляет готов обостренно воспри­нимать собственную идентичность как не-римлян, в то же время стремясь добиться успеха и призна­ния в римской среде.

Характерным примером трагической амбива­лентности подобных ориентиров являются Трибигильд и Гайна. К сожалению, в отечественной ис­ториографии этим фигурам уделено не так много внимания, как они его заслуживают. Именно через призму событий, связанных с этими персонажами, становится очевидной проблема соотношения вар­варства и цивилизации, различных мировосприя­тий, глубина противоречий между ними, в итоге подорвавшая фундамент империи и приведшая к образованию варварских королевств. В зарубеж­ных исследованиях, напротив, эта проблема проа­нализирована достаточно полно и подробно, в первую очередь, А. Камероном и Т. С. Бернсом.

О Трибигильде сведения противоречивые, по­скольку он не являлся заметной фигурой в импер­ской политике. Однако при этом практически все аутентичные источники упоминают Трибигильда в связи с его восстанием. Сократ Схоластик и Созомен утверджают, что Трибигильд являлся род­ственником Гайны [1. VI, 6; 2. VIII, 4]. А. Камерон делает из этого небезынтересный вывод, что Трибигильд, вопреки общему мнению, принадлежал не к готам-гревтунгам, а к тервингам, причем именно к тому поколению, которое начинало службу в римской армии после договора с Феодос­ием, подобно Фравитте и Гайне [3. P. 114]. Таким образом, это был боевой офицер с долгой карьерой за плечами. Филосторгий называет его провин­циальным комитом, что является достаточно скромной должностью за столь долгий срок служ­бы [4. XI, 8]. Все эти авторы указывают на офи­циальный статус Трибигильда в управленческой иерархии империи.

Несмотря на то, что Зосим подчеркивает, что Трибигильд командовал не римлянами, но варварами [5. V], А. Камерон не склонен абсолютизировать это утверждение как свидетельство в пользу рассмотре­ния самого Трибигильда как федерата, поскольку не доверяет точности формулировок Зосима в этом вопросе; кроме того, он обращает внимание на то, что Сократ Схоластик называет Трибигильда хилиархом войск во Фригии (аналогом трибуна) [3. P. 114-115]. По словам Клавдиана Трибигильд - готский дукс конницы (Geticae dux improbus alae hic erat) [6. V. 186]. Помня о том, что готская конница со вре­мен битвы при Адрианополе означала гревтунгов, исследователи считают этот пассаж еще одним до­казательством гревтунгского происхождения Трибигильда. Однако как имперский официал, он мог быть назначен командовать войсками любого про­исхождения вне зависимости от своего собственно­го [7. P. 168]. Поэтому нет ни одного упоминания то­го, что Трибигильд был провозглашен своими вой­сками королем, подобно Алариху; его восстание рассматривается прежде всего как итог недовольства своим статусом в империи, результат незаслу­женного игнорирования Евтропием его заслуг, воз­можно, невыплаты жалования [6. V. 188-189]. При этом в равной степени и Клавдиан, и Зосим упоми­нают о горячем, вспыльчивом, свирепом нраве Трибигильда как важном факторе в его восстании, оче­видно, подчеркивая спонтанность и необдуман­ность подобного решения.

В свою очередь, Зосим, Сократ Схоластик, Созомен утверждают, что восстание Трибигильда было заранее спланировано и инспирировано Гайной с целью узурпации власти в империи [5. V; 1. VI, 6; 2. VIII, 4]. По словам Созомена, Гайна целенапра­вленно набирал своих земляков и назначал род­ственников на посты трибунов и хилиархов, чтобы добиться собственного возвышения. С точки зре­ния Т. С. Бернса, это неудивительно. После убий­ства Руфина Гайна назначен magister militum per Thracias провинции, где не было военного контингента, но жили готские федераты. Как пишет Т. С. Бернс, армия Гайны существовала только на бумаге и состояла из новобранцев; он занимал­ся рекрутированием и тренировкой новых готско-римских отрядов [7. Р. 155, 169]. Отсюда вполне закономерными представляются сведения Созомена, Гайна действительно на законном основании должен был набирать в римскую армию своих соплеменников-готов, и содействие в продвижении по службе собственным родственникам не свиде­тельствует о злонамеренном заговоре.

Тем не менее, А. Камерон и Х. Вольфрам расце­нивают подобные взгляды в источниках как небе­зосновательные: маневры Гайны, отправленного на подавление восстания, не поддаются, с точки зрения исследователей, другому разумному объяс­нению [3. Р. 117; 8. С. 215]. Он совершает все воз­можные стратегические и тактические ошибки, ос­лабляя собственную армию, и под предлогом угро­зы со стороны Трибигильда требует от императора Аркадия смещения Евтропия и нескольких других министров. Более того, Гайна назначает императо­ру встречу в Халкедоне, и Аркадий приезжает на нее и заключает с Гайной договор, очевидно, прак­тически передавая в его руки командование арми­ей и соглашаясь на все иные условия [5. V; 1. VI, 6]. Среди этих условий присутствовала и необходи­мость мирного соглашения с Трибигильдом, кото­рое и было, по всей видимости, заключено, по­скольку, по словам Зосима, далее Гайна и Трибигильд действуют скоординировано, переправляясь через Геллеспонт в Европу [7. Р 171]. Очевидно, для этого Гайной и было выдвинуто требование сместить Евтропия, поскольку тот противился лю­бым предложениям договора с восставшими.

Исходя из контекста событий, Гайна действи­тельно добился того, что требовал от него импера­тор: смог справиться с восстанием Трибигильда. Последний вскоре умирает, восстание самопроиз­вольно выдыхается, формирования Трибигильда переподчиняются Гайне. Гайна с войском располагает­ся в Константинополе в роли диктатора. Т. С. Бернс правомерно ставит вопрос о том, почему Гайна не сделал этого раньше, когда у него была возмож­ность контролировать Восток в роли наместника Стилихона после убийства Руфина, и отвечает на него предположением, что в тот момент Гайна был на это не способен или не пожелал для себя по­добной роли [7. Р 154]. Х. Вольфрам также видит Гайну как неуверенного в себе, заурядного команди­ра, добившегося больше власти, чем он мог удер­жать [8. С. 215]. Т. С. Бернс, впрочем, оценивает личность Гайны не столь негативно, видя в нем ветера­на военной службы, человека действия, потерявше­го терпение в политике и интригах двора [7. Р 173].

Действия Гайны в Константинополе действи­тельно напоминают мероприятия военной дикта­туры, решительные и спонтанные, видимо, ситуа­тивные. Все они указывают на то, что Гайна не вы­ступал в качестве предводителя конкретно готско­го контингента и не защищал интересы готской идентичности, а был римским генералом, попы­тавшимся править именно римскими гражданами. Даже его требование передать одну из церквей Константинополя арианам, готам, нельзя воспри­нимать как проявление готской идентичности или стремление к самостоятельности готов в рамках империи, а, скорее, как прагматическое соображе­ние для создания возможности держать в городе постоянный гарнизон из верных солдат, преиму­щественно готов. Более того, удовлетворение по­добного требования только способствовало бы дальнейшей интеграции готов в восточно-ро­манское общество. Однако под серьезным давле­нием Иоанна Златоуста император отказывает Гайне, о чем подробно говорят историки церкви Теодорет [9. Р 199-200] и Созомен [2. VIII, 4].

Отсутствие арианской церкви в городе объяс­няет причину, по которой Гайна был вынужден по­кинуть Константинополь, чтобы обратиться к богу. В этом Сократ Схоластик, Созомен и Филосторгий единодушны, излагая чудо спасения император­ского дворца от варваров. При этом необходимо отметить структурные элементы мифа, в особенно­сти проявляющиеся в повествовании Сократа Схо­ластика. Гайна посылает солдат, чтобы ночью по­джечь дворец императора, однако на страже дворца стоят ангелы господни в обличии могучих воинов, и варвары Гайны устрашаются и возвращаются ни с чем. Трижды это повторяется, на четвертый раз (у Созомена - на третий) сам Гайна отправляет­ся убедиться в наличии у дворца сильной охраны, однако не верит в ее божественное происхожде­ние. Тем не менее, представившись одержимым демонами, он выезжает из Константинополя для мо­литвы в церкви [1. VI, 6; 2. VIII, 4; 4. XI, 8].

Зосим, в свою очередь, трактует это событие со­вершенно в ином ключе, как следствие усталости Гайны от военных тягот и необходимости отдох­нуть в спокойствии на загородной вилле - что, с точки зрения Зосима, являлось предлогом, чтобы атаковать Константинополь и снаружи, и изнутри [5. V]. Слова христианских и языческого авторов на деле не противоречат друг другу, поскольку для христианина одержимость демонами и бесами мо­гла непосредственно связана с упадком моральных и физических сил.

В результате отсутствия Гайны и части его отря­дов население Константинополя возмущенное его действиями, устроило стихийную резню готов, в основном, гражданских мирных жителей, как считает А. Камерон [3. Р 144]. В этой хронологии событий, в целом, общепринятой, исследователей смущают только слова Евнапия, упоминающего о том, что Гайна ушел из густонаселенной и роскош­ной гробницы, чьи обитатели еще не похоронены. А. Камерон предполагает возможность того, что Гайна покинул город только после избиения готов, опасаясь за свою собственную жизнь [3. Р. 174], од­нако О. Мэнхен-Хелфен выдвигает более интерес­ную гипотезу: для Гайны, как для всех готов, ри­мляне в городах были как птицы в гнезде, шумные, суетливые и бестолковые, и его психика не выдер­жала долгого пребывания в столице [10. Р. 179]. Та­кая точка зрения характерно обособляет готов, де­лает пасторальность их специфической чертой и вносит новое видение в трактовку отношений го­тов и римлян, однако сама по себе является спор­ной, хотя бы в свете того, что, будь подобное отно­шение к городам действительно распространено в готской среде, никакой речи о тысячах готах-жи- телей Константинополя не могло бы идти.

Кроме того, А. Камерон сомневается в мотивах Гайны к уходу из Константинополя, предложенных Зосимом [3. Р. 202]. В подробном анализе этого эпизода исследователь раскрывает также и значи­мый в контексте взаимоотношений готов и римлян вопрос о составе войск Гайны. Действительно, все источники, рассматривающие восстание Гайны, и в первую очередь Зосим, указывают на то, что Гайна возглавлял варваров-готов. Однако при этом очевидно, на что указывает А. Камерон, что, буду­чи назначен magister militum praesentalis, Гайна ко­мандовал не только федератами, но и собственно регулярной римской армией [3. Р. 204-205]. В не­малой степени подтверждают тот факт, что в армии Гайны присутствуют непосредственно сами римля­не, изображения триумфальной колонны Аркадия, посвященной победе над мятежным генералом: Т. С. Бернс отмечает, что в сценах битв на этой ко­лонне нет никаких особо отличающихся внешним видом варваров, все фигуры одеты в стандартные римские воинские облачения [7. Р 174]. Сам Зосим говорит о том, что у Гайны были последователи-римляне [5. V]. Таким образом, Гайна получил вы­сшую военную должность Восточной империи, все его требования выполнялись императором, семья жила в поместье в Константинополе, войска со­стояли из тех же римлян - никакого резона замысливать ограбление города или сожжение императорского дворца, как убежден А. Камерон, у него не могло быть. Единственное объяснение подоб­ных сведений у Зосима, затем подхваченных другими авторами, для А. Камерона состоит в том, что Зосим писал свою хронику после 410 г., то есть по­сле сожжения Рима Аларихом, и допустил созна­тельную или безотчетную контаминацию фигур Гайны и Алариха [3. Р 205-206]. Между тем, если для Алариха сожжение Рима было актом возмездия за неоднократные неудачные попытки осады, устра­шения равеннского правительства ради выгодного соглашения - характерная для Алариха тактика, как было рассмотрено выше, - то у Гайны и так уже бы­ло все, что он хотел и к чему стремился.

Некоторую ясность в события в Константино­поле, связанные с Гайной и готами, вносят сведе­ния Синезия в его эссе De providentia, проанализи­рованное в этом контексте А. Камероном. Синезий пишет о том, что на войска готов, находящихся в городе, внезапно напал панический ужас, внес­ший хаос и беспокойство в их ряды и заставивший в итоге их бежать. Происхождение этого беспри­чинного ужаса Синезий связывает с божественны­ми силами [11]. Как заметно, элемент божествен­ного вмешательства, одержимости, устрашения присутствует практически у всех авторов источни­ков, кроме совершенно рационального в этом ме­сте Зосима. Однако слова Синезия наиболее весо­мы, так как он был очевидцем описываемых собы­тий. Он в подробностях говорит о том, что коман­дир готов был поражен ужасом, приходящим по ночам, и этот ужас распространился на все его войска. Синезий предполагает, что причиной этого были корибанты, мифические жрецы Кибелы. Учитывая вакхическую природу корибантов и трактовку Кибелы в синкретическом римском пан­теоне как покровительницы империи, подобное предположение объяснимо. Готы, по словам Синезия, то хватались за оружие, угрожая неведомому врагу, то жалко тряслись в страхе. В конечном ито­ге они решили покинуть город, вместе с семьями и имуществом. Синезий также описывает ситуа­цию, приведшую к эскалации конфликта между го­тами и жителями Константинополя: уходящих за­метила старуха и обратила против них гнев окрест­ных жителей словами, явно исходящими от самого Синезия - критикой готов за их пренебрежитель­ное отношение к благам империи, чести граждан­ства и службы Риму Готы попытались ее убить, од­нако некто божественный в обличии человека об­ратил оружие готов против них самих [12].

А. Камерон трактует рассказ Синезия как отра­жение роста напряжения между римлянами и гота­ми в результате непопулярных действий Гайны. По­следний становится ненавистен жителям Констан­тинополя, это отношение переносится на его вой­ска и в целом готское население города. Отсюда тревога, которая обуревает готов в Константинопо­ле, как предчувствие столкновения [3. Р 217]. Именно поэтому и Гайна представляется одержи­мым демонами - это можно трактовать как тревогу и панические состояния - и предпочитает выехать из города, так же поступают и ряд готских семей. Следует сделать вывод, что именно это спровоци­ровало население Константинополя к восстанию и массовой резне готов. При этом недовольство бы­ло направлено скорее персонально на Гайну, неже­ли на готов вообще; резко антиварварские взгляды Синезия были более исключением, чем правилом. Против преемника Гайны на посту magister militum Фравитты, также гота, ни население, ни правитель­ство не высказали возмущения. Следовательно, именно действия Гайны и его решения повлекли за собой подобные последствия, свою роль сыграли особенности его личности и личных установок.

Переворот Гайны являлся очередной попыткой осуществления интеграции варварской и римской идентичностей на основе римских механизмов властного взаимодействия. Полководец варварского происхождения, не меняя структуры римского упра­вления, попытался ее контролировать [13. Р 84]. Од­нако его методы не смогли обеспечить прочное по­ложение, а император при первой возможности объявляет его врагом народа. Более того, импера­тору остается лоялен другой генерал-гот, Фравитта, благодаря которому Гайна терпит поражение. Следовательно, имперские институты во времена Гайны сохраняют общественную поддержку и автори­тет, в том числе и среди готов, а способность Гайны контролировать императора и горожан была им переоценена. Гайна не решается на прямое свержение императора и вообще, судя по характе­ристике источников, не очень понимает, что дол­жен делать в сложившейся ситуации.

В то же время характерны ожидания римлян от правления Гайны: разорение и погромы, убий­ства и казни - в отношении не только жителей Константинополя, но и всей империи [1. VI, 6]. И Зосим, и Филосторгий, и Созомен убеждены в планах Гайны взять и разграбить столицу [2. VIII, 4; 4. XI, 8; 5. V]. Никакого разумного основания для подобного убеждения, кроме идентификации Гайны с обобщенным образом варвара в сознании эт­их историков, предложить невозможно. Действи­тельно, упрочению стереотипного понимания го­тов как стихийной разрушительной силы способ­ствовали и готские войны Феодосия Аларих, и Трибигильд.

Гайна же, очевидно, претерпевает кризис иден­тичности, поскольку реализуемый им сценарий выходит за рамки габитуального поля племенного сознания гота, римского федерата или генерала. Он добивается высшего военного поста при дворе, получает привилегии и практически неограничен­ную власть, очевидно, ориентируясь на своего быв­шего командира Стилихона. Однако Гайна встре­чается с принципиально иным отношением к своим действиям, нежели ожидал, и ситуация в Константинополе этим отличается от ситуации в Риме. Этим объясняется его нерешительность и упущенные возможности при благоприятных об­стоятельствах. Более того, столкнувшись с противостоянием в Константинополе и угрозой со стороны войск Фравитты, Гайна предпочитает отсту­пить сначала во Фракию, а оттуда - в Малую Азию.

Оценка источниками Гайны здесь расходится, поскольку мотивы его действий описаны, исходя из разных идентичностей. Зосим и Филосторгий считают Гайну в первую очередь варваром, предпо­лагая главной его целью грабежи и разорение рим­ских земель. Сократ Схоластик и Созомен, напро­тив, контекстно характеризуют Гайну как узурпато­ра власти, стремящегося к императорскому престо­лу, восточные провинции должны были бы стать опорой для осуществления этой цели. Х. Вольфрам полагает, что в Малой Азии Гайна рассчитывал на поддержку своих соплеменников, то есть расце­нивает этого персонажа в первую очередь как гота [8. С. 216]. Эти разночтения отражают не только отличия во взглядах авторов, но и собственно суть личности Гайны в этот период - фрустрация, рас­пад сложившихся паттернов и установок, кризис самоопределения. Потерпев неудачу в поисках ме­ста в римской социально-политической системе, Гайна закономерно обращается к своему готскому альтер эго, но при этом пытается использовать умения, полученные на службе Риму. Отступление в Малую Азию целесообразно и с позиций варвара-гота, и с точки зрения римского командира.

Будучи разгромленным при переправе Фравиттой, Гайна, по свидетельству Зосима, бежит за Ду­най, на земли своих предков, предварительно каз­нив всех сопровождавших его римлян [5. V]. Невоз­можно придумать более символический жест отка­за от всего римского. Неудачи преследуют Гайну там, где он следует римским принципам, и он обоснованно может сделать вывод о необходимо­сти полного отказа от них, закрепляя это решение убийством собственных сторонников-римлян. Уходя за Дунай, Гайна пытается полностью изба­виться от всего римского наследия, любых элемен­тов физической и духовной связи с римским габи­тусом.

Х. Вольфрам считает, что Гайна за Дунаем пы­тался возродить готское потестарное единство, его войска стали центром сопротивления гуннам и знаменем антигуннской борьбы для задунайских готов, поэтому для гуннов было принципиально уничтожить этот очаг сопротивления и его потен­циального вождя [8. С. 216]. Эту точку зрения под­держивает и О. Мэнхен-Хелфен, отмечая, что го­лова Гайны была доставлена в Константинополь за 11 дней - это означало, что Гайна переправлялся через Дунай в районе ближайшей к Константино­полю и самой лучшей дороги и мгновенно был пе­рехвачен гуннами [10. Р 59]. Это говорит, с одной стороны, о стремлении Гайны покинуть границы империи по возможности скорее, а с другой, - об отсутствии в его действиях рационального со­держания, исключительно эмоциональной и нега­тивной мотивации поступков. Учитывая потери в его войсках и убийство римлян, силы Гайны явно были немногочисленны, а переправляясь в столь очевидном месте, он неприкрыто подставлял их под удар гуннов.

В целом, факт отправки гуннами в Константи­нополь головы Гайны, сохраненной в соли (о кото­ром упоминает и Филосторгий [4. XI, 8]), вызывает сомнение в том, что Гайна представлял для гуннов какого-либо рода опасность, в противном случае интересы Константинополя для гуннов не имели бы значения. Образ действий гуннов скорее подра­зумевает стремление получить награду за казнь бе­жавшего преступника. Отсюда переход Гайны через Дунай следует расценивать как сознательный и несколько ритуализированный суицид человека, утратившего жизненные ценности и ориентиры, но существующего в рамках родовой системы и глубоко привязанного к своим корням.

Выводы

При сохранении собственно готской идентич­ности, что имело место в случае данных прецеден­тов, паттерны традиционного сознания отношения к императору как к верховному вождю, военачаль­нику и дарителю заставляют воспринимать как ос­корбление игнорирование воинских заслуг и при­нижение статуса, мнимое или действительное. Не­довольство и восстание, начинающиеся в подоб­ных ситуациях, по сути, вызваны желанием сохра­нить лицо, однако в рамках империи с необходимо­стью приобретают иной контекст - варварского на­бега. Однако в этом случае многогранность иден­тичности готских командиров римской армии игра­ет роль предопределения развертывания системных событий. Потестарная структура империи предпо­лагает ординарный механизм перехода властных полномочий через военную узурпацию, появление солдатских императоров; отсюда успешное восста­ние, каковым было восстание Гайны, исходя из им­перских системных трендов, должно закончиться инаугурацией нового императора. Однако действия Гайны определяются варварской идентичностью и не имеют целью или даже возможностью смену императора; Гайна желает только утвердить свой статус и авторитет. Критическое несовпадение ожиданий обеих сторон, когнитивный диссонанс мен­тальностей обуславливает растерянность Гайны и агрессию жителей Константинополя. В результа­те Гайна, не найдя вариантов выхода из создавше­гося положения, демонстративно отрекается от им­перского начала как предательского и предпочита­ет погибнуть в бою с гуннами, традиционным вра­гом и такими же варварами, чей контекст сознания более для него очевиден. Пример Гайны чрезвычай­но показателен с точки зрения конфликта идентич­ностей, с которым сталкивались, потенциально или актуально, варвары на службе империи.

Список литературы

1. The Ecclesiastical History of Socrates Scholasticus // Socrates and Sozomenus Ecclesiastical Histories. VI, 6. - New York: Christian Literature Publishing Co., 1886. - 773 p.
2. The Ecclesiastical History of Sozomen // Socrates and Sozomenus Ecclesiastical Histories. VI, 6. - New York: Christian Literature Pu­blishing Co., 1886. - 773 p.
3. Cameron A., Long J., Sherry L. Barbarians and politics at the Court of Arcadius. - Berkeley: University of California Press, 1993. - 441 p.
4. Epitome of the Ecclesiastical History of Philostorgius URL: ccel.org/ccel/pearse/morefathers/files/philostorgius.htm (дата обращения 22.12.2011).
5. Zosimus. New History. - London: Green and Chaplin, 1814. - 249 p.
6. Claudian. In Eutropium II URL: penelope.uchicago.edu/Thayer/L/Roman/Texts/Claudian/In_Eutropium/2*.html (дата обращения 22.12.2011).
7. Burns T.S. Barbarians within the Gates of Rome. - Bloomington: Indiana University Press, 1994. - 417 p.
8. Вольфрам Х. Готы. - СПб.: Ювента, 2003. - 656 с.
9. The Ecclesiastical History of Theodoret. - USA: Kessinger Pu­blishing, 2004. - 220 p.
10. Maenchen-Helfen O. The world of the Huns: studies in their histo­ry and culture. - Berkeley: University of California Press, 1973. - 602 p.
11. Synesius’ Egyptian Tale. 2.1 URL: livius.org/su-sz/synesius/synesius_providence2_1.html (дата обращения 22.12.2011).
12. Synesius’ Egyptian Tale. 2.2 URL: livius.org/su-sz/synesius/synesius_providence2_2.html (дата обращения 22.12.2011).
13. Treadgold W.T. A history of the Byzantine state and society. - Stan­ford, California: Stanford University Press, 1997. - 1019 p.

Известия Томского политехнического университета. 2012. Т. 321. № 6. - С. 245 - 249.