Суйко

Этнический состав австрийской армии в ПМВ

84 сообщения в этой теме

А что, евреям работать было нельзя?

Видимо было какое-то ограничение.

Но пока не могу его найти.

Посмотрела

1) правила 7 октября 1914 года о порядке предоставления военнопленных, для исполнения казенных и общественных работ в распоряжение заинтересованных в том ведомств; 2) правила 10 октября 1914 года о допущении военнопленных на работы по постройке железных дорог частными обществами, 3) правила 17 марта 1915 года об отпуске военнопленных для работ в частных промышленных предприятиях. 4) правила 12 марта 1915 года об отпуске военнопленных на сельскохозяйственные работы. 5) 8 мая 1915 года Об изменении правил об отпуске военнопленных на сельскохозяйственные работы. 6) Июль 1915 года Изменение порядка отпуска военнопленных на работы.

Ничего о евреях нет :unsure:

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Смешно то, что "усусы" рьяно пошли в бой за Василя Вышиваного и его вислогубую семейку - так лопушисто попасть на удочку Габсбургов уметь надо.

Ни чехи, ни словаки иллюзий не строили, несмотря на усиленное лобби в правительстве в конце XIX в. То, что им Триединую (Австро-Венгро-Чехословакию) монархию построить не дадут - уже поняли.

Видимо, разница в уровне образованности масс + политической культуры элиты.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Тут еще такой момент, что русское пребывание в Галичине в 1914 в. нравилось еще меньше чем униженное положение в Австро-Венгрии. Політика російської окупаційної адміністрації в Східній Галичині у 1914 - 1917 рр.: Автореф. дис... канд. іст. наук: 07.00.02 / І.В. Кучера ; Чернів. нац. ун-т ім. Ю.Федьковича. — Чернівці, 2005. — 19 с. — укp.http://www.irbis-nbuv.gov.ua/cgi-bin/irbis_nbuv/cgiirbis_64.exe?C21COM=S&I21DBN=ARD&P21DBN=ARD&S21FMT=fullw&S21ALL=(%3C.%3EA%3D%D0%9A%D0%A3%D0%A7%D0%95%D0%A0%D0%90$%3C.%3E%2B%3C.%3EA%3D%D0%A2%D0%95%D0%A2%D0%AF%D0%9D%D0%90$%3C.%3E%2B%3C.%3EA%3D%D0%9C%D0%98%D0%A5%D0%90%D0%99%D0%9B%D0%86%D0%92%D0%9D%D0%90$%3C.%3E)&FT_REQUEST=&FT_PREFIX=&Z21ID=&S21STN=1&S21REF=10&S21CNR=20

Украинские организации и газеты закрывались за мазепинство, а активные национальные деятели высылались в ссылку в Россию. Проводилась активная русификация, а греко-католиков насильно переводили в подчинении РПЦ и ликвидировали как церковь. Такое позже себе позволит только Сталин. Даже режим санации Пилсудского с пацификациями не был настолько жестким. Только поражение в 1915 г. привело к тому, что русские переосмыслили отношение к украинскому вопросу. А уровень образованости заверю Вас был не хуже чем в Словакии и Трансильвании среди румынов. Только в Чехии, Венгрии и Хорватии он был конечно выше, поскольку местные элиты включали и многих дворян и горожан. Украинское же и словацское население в большинстве было сельским, украинская интелигенция была но по сравнению с хорватами и чехами не так много сделала. А словаки были в подчиненном положении к венграм. Чехословацский период в истории Закарпатья позволил развиться украинской культуре и организациям. Местное украинское население и до Второй Мировой и после сильно не любило венгров. Исключение составляли только закарпатские русины.

А вот тут о австро-венгерской политике в Галичине - http://histans.com/JournALL/xix/xix_2010_17/30.pdf

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Еще в 1848 г. украинское население Галичины выступило на стороне Габсбургов против поляков и венгров - http://exlibris.org.ua/greathistory/r33.html. Хорваты Елачича и сербы Кузмана Тодоровича выступили на стороне австрийцев против венгров. Венграм пришлось договариваться с румынами Трансильвании, возглавляемыми Николае Бэлческу. Причина поражения революции 1848-1849 г. в том что венгры игнорировали право других наций на национальное самоопределение. Да и сегодня в Венгрии популярны карты венгрии в границах Короны Святого Иштвана. О культурной жизни Галичины - http://exlibris.org.ua/greathistory/r35.html

В Империи не было народа лояльней Вене чем украинцы (за исключением конечно самих австрийцев конечно, которые были очень лояльны своей же династии, правда были уникумы как Адольф Шикльгрубер), украинцы Буковины и Галичины благодарили судьбу что оказались в австрийской, а не венгерской части Австро-Венгрии. Конечно положение в австрийской части империи было не ахти какое но получше чем у украинцев Закарпатья под венгерской властью. Да и австрийская власть воспринималась с ностальгией после того как на Буковину пришли румыны, а на Галичину поляки. Но отношение к ним все равно было лучше чем к советской власти после Второй Мировой.

Изменено пользователем Kryvonis

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Русин Онуферко - лучшее подтверждение хорошего отношения к украинцам в А-В :lol:

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Это утрировано. Это художественная литература. Из него просто в армии сделали козла отпущения. Можно подумать, что в современной русской или украинской так не гнобят отдельных людей. Вполне возможно что гнобят.

Не факт, что такое отношение было ко всем украинцам.

То что к украинцам австрийцы относились лучше чем венгры и поляки это факт. И что с ностальгией вспоминали о австрияках при поляках и румынам это факт.

Были украинские организации, были газеты на украинском, действовала УГКЦ. Конечно положение многих наций в Австро-Венгрии было лучше чем у украинцев, да только вот из всех кто владели Западной Украиной о австрийцах отзываются лучше всего.

Изменено пользователем Kryvonis

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

"Каменная душа" - хорошая книга? Очень хорошо показано, как хотели служить "гоцудалю-импелатолу-скотине" карпатские горцы...

Оно, конечно, художественная литература, да вот написана Гнатом Хоткевичем, с 1906 по 1912 годы прожившим именно там, где он поселил Дмитра, Юриштана и прочих героев...

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Недовольных было полно всегда и везде. Да, на войну шли без особой охоты, поскольку для славян Австро-Венгрии это была не их война. Да только иного выбора не было. И если выбирать между поляком, венгром, румыном и австрийцем, то украинцы выбирали австрияка. Отношение же к чехам в междувоенный период было неплохое. Были некоторые трудности с прорусинской политикой Лева Прхала, но в целом чешским владычеством украинцы были довольны. Разница в том, что может австрийцев и не особо любили, но все познаеться в сравнении и при сравнении австрийцы выигрывали. Поляки же проводили пацификации (репрессии против украинцев) и полонизацию. Румыны только романизацию. Представительство в Австро-Венгерском парламенте, а также собственные воинские формирования в составе австро-венгерской армии позволили западным украинцам быть более готовыми к событиям 1918-1919 г. Не было там утопистов и балаболов типа Винниченко и Грушевского, не было трагедий вроде Крут где молодые курсанты были кинуты на амбразуру, поляки несмотря на опыт и поддержку Антанту. Полчякам пришлось помаяться с УГА на протяжении нескольких месяцев.

Изменено пользователем Kryvonis

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Так усусы верили, что Габсбурги им послабление сделают - совсем темные были.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В целом, можно так расписать национальный состав императорско-королевских вооруженных сил:

1) австрийцы

2) венгры

3) чехи

4) хорваты

5) боснийцы

6) словаки

7) словенцы

8) евреи

9) русины

10) поляки

11) украинцы

12) цыгане

Возможно, кто-то еще, но не думаю, что на каком-то серьезном уровне был представлен.

Румын забыли, без румын какая может быть война...

В 1910 году население 49,4 млн человек. Национальный состав населения Австро-Венгрии по данным переписи:

Немцы — 23,5 %,

Венгры — 19,1 %,

Чехи и словаки — 16,5 %,

Сербы и хорваты — 10,5 %,

Поляки — 10 %

Украинцы — 8 %,

Румыны — 6,5 %,

Словенцы — 2,5 %,

Прочие — 3,4 %.

итого румын более 3.200 тысяч

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

На 1914 г. в Кайзерлих унд Кёниглих Кригсмарине рядовой состав флота состоял из:

34,1% - хорваты

20,4% - венгры

16,3% - австрийцы

14,4% - итальянцы

11% - чехи, словаки и русины

4,6% - поляки и румыны

Чехи и австрийцы - преимущественно механики и сигнальщики, венгры - артиллеристы, итальянцы и хорваты - строевые матросы и кочегары.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Чехи, жившие в России, летом 1914 г. стремились массово российское подданство принять, то же самое - многие немцы и австрийцы (из числа тех, кто родился и вырос в России).

А по поводу евреев - на них "черта оседлости" не могла распространяться? Кроме того, пирпоминаю, что были депортации евреев (из Прибалтики в частности), не исключаю, что и пленных евреев это затронуло.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Кстати, говорят, что первый комфлота незалежной Польши был ранее командиром миноносца в k.u.k. Kriegsmarine.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
А по поводу евреев - на них "черта оседлости" не могла распространяться?

Трудно сказать.

Не уверена.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Попался сегодня любопытный документ.

г. .....рскому полицмейстеру

Пристава 1 части города ....ри

Рапорт

До сведения моего дошло, что три дня тому назад перед вечером по Скорбященской улице проходили молодой человек, высокого роста, бритый, одетый в сероватый костюм и дама, одетая в синий костюм. Подойдя к дому Сомовского училища где помещаются пленные австрийцы молодой человек начал быстро вынимать из кармана какие-то пачки в обертках шоколадного цвета, на подобие сигар или папирос и также быстро раздавать стоявшим за палисадником австрийцам, а затем быстро удалился по Секретарской улице. Эти действия молодой человек сопровождал разговором, из которого ясно слышались отрывки фраз: «Конвой», «Германия», «Комиссия». При австрийцах находился часовой, который никаких мер противодействия молодому человеку не оказал.

Об изложенном доношу Вашему Высокоблагородию и докладываю, что меры к выяснению личности молодого человека приняты.

1 авг. 1915.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А в городе N некто Франц Краличек не попадался?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А в городе N некто Франц Краличек не попадался?

В том материале, что пока обработала- нет.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В том материале, что пока обработала- нет.

Понял, спасибо. По моим свдениям - он там был, бежал в июне (или в мае) 1915 г.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Понял, спасибо. По моим свдениям - он там был, бежал в июне (или в мае) 1915 г.

А поняла.

Я пока смотрю август 1915г.

Буду смотреть предыдущий период- его отмечу (если встретиться).

Так он бежал из г N?

Это интересно. Где его нашли?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Так он бежал из г N?

Да, оттуда., бежал еще весной, судя по всему.

Поймали его в июне в Финляндии - практически на самой границе.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Попался любопытный документ.

17 июля 1918 г

Тверской Окружной Комитет РКП (б)

В Губисполком

Тверской Окружной Комитет Партии коммунистов доводит до сведения , что Тверская Губернская Организация Военнопленных Интернационалистов утверждена Тверским Окружным Комитетом Партии и Областным Бюро Федерации интернационалистов Военнопленных, как организация коммунистическая. Просим оказывать ей всякое содействие, как партии коммунистов.

Просим выдать удостоверения по прилагаемой форме на 9 человек.

Ну и список:

Клайн Оскар, Малтер Нафталин, Клауш Бруно, Липка Ганс, Гросс Еристоф, Клайн Ганс, Пирот Георг, Нентик Юзеф, Борош Георг.

Правда не уверена в правильности написания имен и фамилий.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Правда не уверена в правильности написания имен и фамилий

Есть правило - воспроизводить фамилии, имена, географические названия так, как в документе. Если реально - давать в примечаниях уточненные чтения.

Общепринятые названия при 100% идентификации можно давать в тексте перевода без уточнений.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Есть правило - воспроизводить фамилии, имена, географические названия так, как в документе

Постаралась воспроизвести "как в документе", но там такой плохой почерк :unsure:

Тут же рядом читала конец 18 века, все отлично... :) поняла.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Шорников П.М. Подготовка правительством Румынии аннексии Бессарабии на завершающем этапе Первой мировой войны// Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С.28-45. С. 144-160
      Автор: Военкомуезд
      П.М. ШОРНИКОВ,
      канд. ист. наук (г. Тирасполь)

      ПОДГОТОВКА ПРАВИТЕЛЬСТВОМ РУМЫНИИ АННЕКСИИ БЕССАРАБИИ НА ЗАВЕРШАЮЩЕМ ЭТАПЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

      Аннотация: Статья посвящена характеристике предыстории аннексии Бессарабии королевской Румынией в 1917 - начале 1918 гг. Раскрыта деятельность Молдавской национальной партии, Молдавской прогрессивной партии, Сфатул Цэрий, румынской резидентуры по подготовке вооруженной интервенции румынских войск в Бессарабскую губернию и дальнейшей ее аннексии королевской Румынией.

      Ключевые слова: Молдавская национальная партия, Молдавская прогрессивная партия, Сфатул Цэрий, аннексия, Румыния.

      Распространенным методологическим пороком современной историографии Молдавии является рассмотрение событий переломных 1917-1918 гг. вне исторического контекста, как обусловленных только внутренними социально-экономическими причинами. Между тем, в научном обороте находится достаточное количество источников, свидетельствующих об активном вмешательстве в политическую борьбу, развернувшуюся в Бессарабии после падения царской власти, королевского правительства Румынии. Иностранное влияние на ход событий заслуживает специального рассмотрения.

      У политического класса Румынского королевства уже в конце XIX в. имелись территориальные претензии к соседним странам, в том числе к России. В первые годы XX в. секретная служба Бухареста пыталась инициировать среди молдаван, составлявших /144/ половину населения Бессарабии, движение за ее присоединение к Румынии. Накануне и в период революции 1905-1907 гг. центральную роль в подрывной операции сыграл молдаванин-эмигрант, писатель Константин Стере. Ему удалось привлечь к прорумынской «национально-культурной» деятельности нескольких лиц и выпустить шесть номеров газеты «Басарабия», в которой он огласил идею автономизации области.

      В период Первой мировой войны на страницах финансируемой из Румынии кишиневской газеты «Кувынт молдовенеск» публиковались явно антироссийские материалы [12, с. 202-215; 13, с. 28-44]. Однако молдавское национально-культурное движение стояло на позициях российского патриотизма, а его деятели, подобно поэту и историку Алексею Матеевичу, с начала войны находились в действующей армии.

      Губерния являлась тылом войск русского Юго-Западного фронта. Значительная часть мужского населения была призвана в армию. Общая численность мобилизованных в 1914-1917 гг. достигла 256 тыс. человек, 10,4% всего населения губернии. Участвуя в боевых действиях, уроженцы Бессарабии проявляли храбрость и мужество, преданность Российскому государству; дезертиров было немного [6, с. 105; 2, с. 286-289]. Массовый характер носили также трудовые мобилизации.

      Население оставалось лояльным существующей власти. В политическом обзоре за октябрь 1915 - февраль 1916 гг., составленном губернским жандармским управлением, отмечено: «...ввиду постройки в северной части губернии целого ряда укреплений военным начальством требуется значительное количество в несколько десятков тысяч рабочих и тысячи подвод со всей территории губернии. Не было случая отклонения от исполнения сего или сопротивления при нарядах и отправлении этой массы, часто следующей на места работы по железной дороге в полном порядке и почти без надзора. Плохая организация этого дела на месте работы, когда тысячи людей по два-три дня ждут нарядов под открытым небом, /145/ в степи, вызывает лишь пассивный протест путем бегства на место жительства, но, возвращаемые полицией обратно, беглецы безропотно являются на места работы даже одиночным порядком» [6, с. 105-107].

      Военные нужды стимулировали подъем ряда отраслей промышленности. Было проложено до 400 верст железнодорожных линий, общая протяженность железнодорожных путей удвоилась. Быстро развивался Бендерский железнодорожный узел. К лету 1917 г. Бендерский участок тяги располагал 253 паровозами, его паровозный парк почти равнялся Киевскому и Одесскому, вместе взятым. Большое развитие получила ремонтная база. В Килии и Бендерах были построены или реконструированы судоремонтные мастерские. В мастерских Килии работало 600 рабочих и солдат, а в Рени при мастерских возник целый рабочий поселок. Подъем переживали мукомольная промышленность, винокурение и переработка табака, кожевенное и обувное производства, деревообработка. Однако половина крупных предприятий закрылась из-за нехватки сырья и топлива [6, с. 103-104]. Социальная напряженность в губернии, как и в стране в целом, возрастала.

      Угроза превращения Бессарабии в театр военных действий возникла осенью 1916 г., когда в войну на стороне Антанты вступила Румыния. Австро-венгерская армия, в июле-августе потерпевшая поражение на полях Галиции от русских войск под командованием генерала А.А. Брусилова, отыгралась на более слабом противнике. В течение 100 дней она разгромила румынскую армию, захватила Бухарест и большую часть Румынии [16, р. 296-297]. Бессарабию наводнили румынские беженцы. Спешно создав Румынский фронт, российское командование остановило наступление противника в Пруто-Карпатской Молдавии. На фронте продолжалась позиционная война, а королевское правительство обосновалось в Яссах и, опираясь на помощь России, приступило к воссозданию румынской армии. То обстоятельство, что русские войска спасли румынскую государственность, не помешало правящим кругам страны вспомнить о территориальных притязаниях к России. В феврале 1917 г., когда в России началась революция, королевское правительство вмешалось во внутренние дела союзного государства.

      К этому времени 80% территории Румынии были оккупированы австро-германскими войсками, а румынская армия разгромлена. Королевское правительство всецело зависело от России. «Если мы имеем кусок хлеба на столе, - говорил премьер-министр Братиану, - /146/ он идет к нам из России! Если есть у нас оружие, которым мы еще удерживаем фронт, - оно поступает к нам из России! Если есть еще в госпиталях для раненых какие-то медикаменты или пакет ваты - все они идут из России. К несчастью, мы сегодня живем из милости России!».

      Тем не менее уже в декабре 1916 г. по поручению премьера была проведена политическая рекогносцировка. Из Ясс выехал в Бессарабию участник румынского национального движения в Трансильвании Онисифор Гибу. «Я не отправился в Бессарабию в качестве беженца, - вспоминает он, - а поехал с точно разработанным планом... Нельзя было заниматься национальной политикой в Бессарабии, - пишет далее мемуарист, - без директив тех, кто отвечает за саму судьбу нации». Перед отъездом в Бессарабию О. Гибу принимали в Яссах премьер-министр И. Братиану, начальник генштаба румынской армии генерал К. Презан, министры Т. Ионеску, О. Гога, Н. Иорга и др.

      К моменту падения царской власти молдавских националистических организаций с фиксированным членством и политической программой в Бессарабии не существовало. Отсутствовали и сепаратистские тенденции. «Революция, - признал в 1930-е гг. историк Шт. Чобану, - застала бессарабских молдаван еще менее подготовленными к ней, чем другие народы России». «Молдавский народ, - отметил другой деятель того времени, Г. Пынтя, - не был готов к этим великим переменам и национальным реформам» [4, с. 9]. Крестьянство Бессарабии стремилось к переделу земли. Правительство Румынии попыталось использовать в своих интересах провозглашенный революцией лозунг права наций на самоопределение «вплоть до отделения». «Великая русская революция, провозгласившая принцип права народов самим решать свою судьбу, - полагал О. Гибу, - логически вела к идее присоединения Бессарабии к румынскому стволу» [14, р. 40-41]. Нарастающая в России революционная смута внушила правящим кругам Румынии уверенность в успехе операции по политической подготовке аннексии Бессарабии. /147/

      Вторично О. Гибу, отметим эту странность - подданный Австро-Венгрии, с которой Россия и Румыния вели войну, - прибыл в Кишинев 12 марта 1917 г., после свержения царя, в качестве «делегата» Министерства культов Румынии. 5 апреля при содействии редактора газеты «Кувынт молдовенеск» Пантелеймона Халиппы эмиссар собрал полтора десятка небезызвестных в городе лиц: отставного генерала Донича, помещиков П. Горе и В. Херцу (немца), юристов И. Пеливана, Т. Ионку, С. Мурафу, священнослужителей Гурия и К. Партение и др., по его словам, «бессарабских интеллигентов, думавших воспользоваться новой революцией» в личных целях, и объявил об учреждении Молдавской национальной партии (далее - МНП). Румынский резидент снабдил «молдавскую» партию проектом программы. Увязывая деятельность МНП с интересами текущей политики Румынии, он обязывал партию поддержать лозунг войны до победного конца. Другим лозунгом, подлежавшим продвижению, стал лозунг автономизации Бессарабии; в ее осуществлении румынская сторона усматривала прелюдию отделения области от России [14, р. 95, 111]. Обеспечивая румынскому правительству организационный контроль над МНП, ключевой пост «секретаря для заседаний» занял сам О. Гибу. Председателем МНП участники заседания заочно провозгласили уроженца Трансильвании помещика Василе Строеску, проживавшего в Одессе, старого и больного человека. Пост «генерального секретаря» МНП получил П. Халиппа. В ноябре 1917 г. румынский министр Г. Мырзеску квалифицировал Халиппу как «агента Стере», который выполнял задания румынской разведки. Другим агентом К. Стере была, по утверждению министра, активистка МНП Елена Алистар.

      «Команда МНП» была не единственной ставкой румынской спецслужбы. В марте 1917 г. в Петроград были вызваны с фронта несколько десятков солдат и офицеров-молдаван. После двухмесячной политической подготовки «Петроградская группа» (47 человек), руководимая преподавателем коммерческого училища, членом Петроградского Совета Иваном Инкульцом, а /148/ также приват-доцентами Пантелеймоном Ерханом и Александром Болдуром, была направлена в Бессарабию с задачей «углублять революцию». За ее спиной, по утверждению Инкульца, стояли румынский посол в России К. Диаманди и сам глава Временного правительства А.Ф. Керенский [15, р. 9-10]. Если Ерхана и Болдура румынская спецслужба, похоже, использовала втемную, то Инкулец свою революционную карьеру, несомненно, делал по ее заданию. Иначе он не был бы спустя всего несколько месяцев включен в состав румынского правительства. В Севастополе, где проходили службу несколько тысяч солдат, матросов и офицеров-молдаван, не без влияния офицеров комитета стоявших там румынских кораблей образовалась еще одна молдавская националистическая группа. И, наконец, в середине марта 1917 г. в Одессе, на курсах переводчиков при разведывательном отделе I штаба военного округа, где обучались около 100 солдат-молдаван, был учрежден Организационный комитет Молдавской прогрессивной партии (далее - МПП) во главе с начальником курсов штабс-капитаном Эммануилом Катели [4, с. 19, 52].

      Органы политического сыска были в России разгромлены, но военная контрразведка сохранилась и, несомненно, была в курсе румынских происков. Однако установившееся в России двоевластие гарантировало исполнителям подрывной работы безопасность, а сотрудничество с О. Гибу - легкий заработок. Деньги у резидента имелись. Октавиан Гога, прибыв по заданию генерального штаба румынской армии в Кишинев, передал ему огром-/149/-ную сумму в 20 тыс. руб. Кроме того, деньги поступали через В. Строеску. На эти средства О. Гибу учредил ряд печатных органов. Центральным органом МНП стала выходившая с 1915 г. газета «Кувынт молдовенеск». При посредстве группы румынских беженцев Гибу учредил в Кишиневе «панрумынский» еженедельник «Ардялул» и журнал «Шкоала молдовеняскэ», а для распространения в русских войсках - газету «Солдатул молдован». В Киеве был налажен выпуск газеты «Ромыния Маре», а в Одессе - двух газет: для солдат-молдаван - «Депеша», для румынских беженцев - «Лупта». Вся эта пресса пыталась направить критику царского режима в антирусское русло, пропагандировала латинскую графику, а главное, формировала актив, ориентированный на Румынию. На проходивших весной и летом 1917 г. в Кишиневе съездах, конференциях, собраниях, а также в печати члены «команды МНП» пропагандировали лишь идею автономии Бессарабии. На учительском съезде 10 апреля 1917 г. учитель И. Буздыга (впоследствии - Буздуган) озвучил доклад, написанный О. Гибу и выдержанный в антирусском духе. Подобным образом выступил на съезде и П. Халиппа. Однако отклика среди учителей их тезисы не нашли.

      На съезде молдавских учителей 25-28 мая румынский резидент устами того же Буздыги поставил вопрос о переводе молдавской письменности на латинскую графику. Несмотря на поддержку Халиппы и других членов МНП, предложение было встречено протестами. Против этой идеи высказались и участники курсов повышения квалификации учителей. И только Молдавская школьная комиссия при губернском земстве, состоявшая из членов МНП, проголосовала за латинскую графику. Из активистов МНП Гибу учредил «Ассоциацию бессарабских учителей» и - практически из тех же лиц - «Общество за культуру румын в Бессарабии». С целью привития учителям-молдаванам румынского национального сознания он от имени «Ассоциации» организовал в Кишиневе курсы румынского языка. Из их участников преподаватели-румыны и сам резидент вербовали подручных. «Обществу» резидент передал доставленную из Румынии типографию с латинским шрифтом, и подручные резидента начали печатать латиницей учебники для молдавских школ. Однако учительство не приняло смены графики. В 1917-1918 учебном году обучение письму и преподавание в молдавских школах велось на кириллице.

      Опасаясь отрыва Бессарабии от России, молдавское крестьянство отвергало идею автономизации края. «Самым мощным их оружием, - сообщали о своих противниках - молдавских патриотах эмиссары /150/ МНП в Бельцком уезде, - является убеждение крестьян, что мы (молдавская партия) куплены боярами и желаем вновь навязать им [крестьянам] королей или присоединить Бессарабию к Румынии». Крестьяне-молдаване срывали принятие выдвигаемых членами МНП предложений автономистского толка и добивались принятия анти-автономистских резолюций. На съезде аграриев в Оргееве крестьяне произносили «речи о недоверии к Молдавской национальной партии, отказывались от автономии, видя в ней желание отделиться от России». В пределах Российской демократической республики, записано в резолюции крестьянского съезда в Бельцах, Бессарабии не нужно никакой автономии. «Молдавское население, - говорилось в телеграмме, направленной Временному правительству крестьянами села Устье Криулянской волости, - считает гибельным для Бессарабии выделение ее в особую политическую единицу, признавая, что только полное слияние Бессарабии с демократически управляемой великой Россией поможет процветанию нашего края и всего его населения, без различия национальностей» [1, с. 43]. Политический эффект деятельности МНП, как вскоре показали выборы в Учредительное собрание, был близок к нулю.

      Результативнее действовали члены «Петроградской группы», политически более подготовленные, чем провинциалы из «команды МНП». Выступая с позиций интернационализма и российского патриотизма, поддерживая требования крестьянства, Ерхан, Инкулец и некоторые из их спутников уже летом 1917 г. стали играть ведущие роли в губернском исполнительном комитете, исполкоме Совета крестьянских депутатов Бессарабии, в губернском земстве и других организациях. Казалось, они захватили руководство молдавским национальным движением. Но связывать свою политическую судьбу с вопросом об автономизации Бессарабии они не желали. Сдвиг в общественном мнении по этому вопросу произошел под влиянием Киева. 10 июня 1917 г. Центральная Рада приняла декларацию об автономии Украины. 6 июля Рада потребовала включения в состав Украины Бессарабской губернии. Прекрасно уживаясь с русинами и малороссами, молдаване и другие национальные сообщества Бессарабии не желали оказаться под властью украинских националистов. Кишиневский Совет рабочих и солдатских депутатов, Советы крестьянских депутатов, губернский исполнительный комитет, земские организации, бессарабские организации кадетов, трудовой народно-социалистической партии, МПП, молдавские организации в армии и представители общественных организаций национальных /151/ меньшинств, даже лица, выступавшие от имени местных украинцев, осудили притязания Рады на Бессарабию [4, с. 93, 110]. Спасением от диктата Рады представлялась автономизация Бессарабии.

      В июле 1917 г., после провала «наступления Керенского» в районе Луцка, австро-венгерские войска заняли Черновцы. Угроза оккупации нависла над севером Бессарабии. Однако в сражении при селе Мэрэшть в Южной Буковине войска 4-й русской и 2-й румынской армий, предприняв контрнаступление, добились тактического успеха и сорвали подготовленное к этому времени наступление противника. В августе в боях, вошедших в румынскую историю как сражение при Мэрэшешть, румынские и русские войска отразили наступление 12 германских и австро-венгерских дивизий. Попытка противника завершить оккупацию Румынии и вывести королевство из войны была сорвана [16, р. 300]. В конце августа-сентябре 1917 г. на Румынском фронте продолжались кровопролитные бои, тем не менее стойкость, проявленная румынами под Мэрэшть и Мэрэшешть, показала, что румынская армия обрела боеспособность. Осознание этого обстоятельства побудило королевское правительство к активизации операции в Бессарабии.

      В ее проведении были задействованы пять министерств и Генеральный штаб румынской армии. «Пятую колонну» Румынии в Бессарабии составляли в основном не молдаване, а румыны. К августу 1917 г. от имени МНП идеологию румынизма насаждали в Бессарабии более 800 беженцев из Румынии -учителей, священников и других интеллигентов, в основном трансильванцы. Они сознавали, что участвуют в заговоре. «Я уже давно нахожусь в Бессарабии, вместе с другими, местными, мы готовим важные события, которые произойдут в ближайшем будущем», - сообщал своему другу в Румынию профессор Мургоч. «Ардялъские интеллигенты, - подчеркнул Гибу в своих воспоминаниях, - выступили инициаторами и участниками движения за отделение Бессарабии от /152/ России и ее объединение с Румынией». Это было не только его мнение. Трансильванцы, отмечал в 1918 г. румынский министр Константин Арджетояну, были единственными сеятелями румынизма в Бессарабии [14, с. 247, 588].

      Действительно, антироссийский сепаратизм в Бессарабии отсутствовал. В ходе общественной дискуссии, спровоцированной конфликтом с Киевом, в обществе было достигнуто согласие о создании автономии; о решении этого вопроса без плебисцита, по согласию «авторитетных общественных групп»; о представительстве в ее законодательном собрании всех национальных сообществ Бессарабии. Продолжались споры по вопросу о форме автономии, пределах компетенции ее органов и т.п. Однако автономистское движение все же не приобрело характера движения народного. Даже бессарабские приверженцы «свободного устройства наций» полагали, что «движение к автономии носит в Бессарабии интеллигентский характер, что молдаване в массе своей чужды ему». В дни наступления австро-германских войск на Румынском фронте, начатого в июле 1917 г., молдавские военные организации обратились к солдатам и офицерам-молдаванам с призывом не слушать тех, кто разлагает армию, стойко защищать Свободную Россию и Бессарабию [4, с. 128]. Таким образом, общественное согласие на автономизацию губернии не означало принятия курса на отрыв губернии от России.

      Осенью 1917 г. в России развернулось крестьянское движение. В Бессарабии крестьяне вопреки протестам и угрозам властей, призывам МНП и других партий и организаций также громили имения помещиков, делили помещичью землю и собственность; чтобы предотвратить возвращение владельцев, сжигали жилые и хозяйственные постройки. Под предлогом необходимости пресечь анархию Временное правительство приступило к формированию национальных воинских частей - латышских, польских, украинских, молдавских и др. Эта мера создавала для целостности страны гораздо большую угрозу, чем подрывная работа противника и «союзников». Поскольку личный состав таких частей получал возможность неопределенно долгое время избегать участия в боевых действиях, отзыв «национальных» солдат и офицеров с фронта разжигал в армии национальный антагонизм, ускорял ее разложение. В съезде, состоявшемся в Кишиневе 20-27 октября 1917 г. с согласия А.Ф. Керенского и при содействии начальника штаба Румынского фронта генерала Д.Г. Щербачева, приняли участие около 600 солдат и офицеров-молдаван. Они поддержали требования о «национализации» /153/ армии и «автономизации» Бессарабии, а также решение об образовании Краевого Совета (Сфатул Цэрий), приняли резолюцию о признании федерации единственно приемлемой формой государственного устройства России. Кишиневский съезд был звеном общероссийской операции по развалу армии и государства. В те же дни с подобной повесткой дня в Киеве был проведен Всероссийский военно-украинский съезд, принявший сходные решения [14, р. 417-419].

      25 октября власть в Петрограде взяли большевики. Одним из первых они приняли декрет «О праве наций на самоопределение». Препятствий воссозданию молдавской государственности не предвиделось. Стремясь расставить в ее руководстве своих людей, румынская агентура законспирировала работу по выполнению решений военно-молдавского съезда, поручив эту работу комиссии в составе И. Инкульца, П. Ерхана, П. Халиппы и двоих политически малоопытных военных. Однако и в этом составе комиссия не принимала мер по сепарации Бессарабии. Учредительный съезд Сфатул Цэрий был назначен на 21 ноября 1917 г. по инициативе О. Гибу. Извещение об этом было опубликовано только в органе трансильванских беженцев газете «Ардялул». 20 ноября резидент провел в комиссии решение о том, что к избранию председателем Сфатул Цэрий будет рекомендован член «команды МНП» И.В. Пеливан, шовинист и русофоб. «Я ушел с заседания, - признал О. Гибу в мемуарах, - будучи доволен тем, что Сфатул Цэрий будет иметь соответствующего председателя».

      Однако после его ухода пришли представители национальных меньшинств и запротестовали. Деятели «Петроградской группы» охотно пересмотрели принятое решение. На первом же заседании Краевого Совета по предложению П.В. Ерхана председателем Сфатул Цэрий был избран И.К. Инкулец [14, р. 436]. Члены Краевого Совета, представлявшие 29 общественных организаций, предпочли члена Петроградского Совета. «Генерального секретаря» МНП П. Халиппу избрали всего лишь вице-председателем Сфатул Цэрий. Вероятно, О. Гибу был не главным закулисным дирижером подрывной опера-/154/-28 ноября Сфатул Цэрий объявил себя «верховной властью в Бессарабии до созыва Бессарабского народного собрания». Его исполнительным органом стал Совет генеральных директоров. Таким образом, к концу ноября 1917 г. Бессарабия располагала законодательным собранием (Сфатул Цэрий), правительством (Совет генеральных директоров), вооруженными силами (молдавские полки). 13-15 ноября в Бессарабии, как и во всей России, состоялись выборы в Учредительное собрание. Набрав всего 2,2% голосов, МНП не смогла провести в Учредительное собрание ни одного своего кандидата. Однако по списку Совета крестьянских депутатов мандаты завоевали молдаване И.К. Инкулец, П.В. Ерхан, Т.В. Которое, В.М. Рудьев и, возможно, Ф.П. Кожухарь [3, с. 51-52]. Для Халиппы и других деятелей МНП единственный шанс удержаться на политической арене заключался в образовании молдавской государственности. 2 декабря Сфатул Цэрий провозгласил создание Молдавской Народной Республики (далее - МНР) в составе федеративной России. По предложению И.К. Инкульца ее правительство возглавил П.В. Ерхан. Таким образом, власть оказалась в руках лиц, направленных в Бессарабию при участии А.Ф. Керенского. Однако Временное правительство уже было свергнуто, а главное, у И. Инкульца имелись и другие хозяева, в Яссах. По этой причине политический инструмент в его лице обрело правительство Румынии.

      Стремясь рассорить молдаван с украинцами и создать рычаг давления на Киев, румынская агентура предъявила от имени Сфатул Цэрий территориальные претензии Украине. В составе Краевого Совета для «заднестровских» молдаван были зарезервированы 10 мест. 17 декабря 1917 г. О. Гибу, П. Халиппа и еще двое активистов МНП выехали в Тирасполь и вместе с несколькими военными и учителями, прошедшими в июне-июле в Кишиневе курсы «языковой» и политической переподготовки, инсценировали съезд «заднестровских» молдаван. Участвовали примерно 50 человек: крестьяне из ближних сел, 15 солдат-трансильванцев, несколько интеллигентов. Проект резолюции, составленный О. Гибу, включал требования об обеспечении школьного обучения, богослужения, судопроизводства и медицинского обслуживания на молдавском языке. Резидент подсказал участникам «съезда» также пункт о переводе молдавской письменности на латинскую (не румынскую!) графику [14, р. 467-485].

      Правительство большевиков пыталось вывести Россию из войны, а в Яссах зрело решение спасти румынскую монархию путем капитуляции; 26 ноября 1917 г. румынское правительство заключило /155/ в Фокшанах перемирие со странами германского блока. Представители Франции и Англии, взявших курс на разжигание гражданской войны в России, поддержали намерение королевского двора удалить русские войска, сражавшиеся на Румынском фронте.

      Выступление Румынии против русских войск, напомнил на Парижской мирной конференции 1 февраля 1919 г. Ион Братиану, было предпринято «по предложению правительств Антанты, в письменной форме заявивших, что эта операция будет последним военным сотрудничеством, которое мы вправе ожидать от Румынии...».

      Генерал Д.Г. Щербачев возглавил заговор. 3-4 декабря 1917 г., когда большевики объявили о признании фронтом власти Совета народных комиссаров, Щербачев арестовал некоторых членов Военно-революционного комитета Румынского фронта. При содействии румынских войск Щербачеву удалось разгромить на фронте большевиков. Лишенные снабжения, преданные союзниками и собственным командованием, русские солдаты начали массами покидать окопы. 7 декабря, захватив бессарабское местечко Леово, румынские войска расстреляли Ивана Нестрата и еще четверых членов местного Совета [8, с. 279; 10, с. 29]. Тем самым Румыния первой из 14 государств начала интервенцию против России.

      По вопросу о том, как обойтись с самой Румынией, согласия между Веной и Берлином не было. Австрийцы намеревались раздробить страну, но командующий германскими войсками в Румынии генерал А. фон Макензен полагал необходимым румынское государство сохранить, а чтобы окончательно рассорить румын с русскими -передать Румынии Бессарабию. 11 декабря 1917 г. до сведения румынского правительства в Яссах были доведены «рекомендации» Макензена: «Сохраните армию и, если можете, оккупируйте Бессарабию!». 26 декабря 1917 г. немцы и румынские коллаборационисты в Бухаресте «отредактировали проекты оккупации Бессарабии». Таким образом, вопрос об оккупации был решен /156/ оккупированной врагом столице Румынии [8, с. 278]. Румынской агентуре в Кишиневе оставалось обеспечить агрессии пропагандистское прикрытие. Однако даже выполнение этой вспомогательной задачи встретило непреодолимые трудности.

      19 декабря 1917 г., когда в Сфатул Цэрий был поставлен вопрос о «приглашении» в Молдавскую республику румынских войск с целью «пресечения анархии», разразился скандал. В Совете директоров, правительстве Молдавской республики, дело доходило чуть «не до бросания чернильниц друг в друга». На молдавские полки, находившиеся в стадии формирования, «пятая колонна» не рассчитывала, их солдаты были настроены патриотически и поддерживали социальные требования крестьянства. «На молдавские части, которые мы имеем, - признал П.В. Ерхан, - мы не можем полагаться, они болъшевизированы». «Молдавская армия, - доложил в конце декабря 1917 г. в Яссы О. Гибу, - более не может противостоять анархии». Видимо, по совету лиц, связанных с Румынией, Ерхан попросил румынское правительство перебросить в Кишинев полк, сформированный к этому времени в Киеве из военнопленных - подданных Австро-Венгрии. Однако текст секретной телеграммы попал в газеты. В народе вспыхнула ненависть к Сфатул Цэрий. Члены правительства МНР - представители Молдавского блока подали в отставку. Инкульцу пришлось выступить с публичным заверением, что «большинство членов Сфатул Цэрий стоят за единство с Российской федеративной республикой», а «свои взгляды за Прут направляет только кучка людей». Надеемся, заверял румынский агент, «что Сфатул Цэрий удастся защитить Бессарабию от поползновений со стороны Румынии». Кризис был преодолен с помощью «демократов» - меньшевиков, бундовцев, эсеров.

      Однако в ночь на 1 января 1918 г. власть в Кишиневе взяли большевики. В тот же день румынское правительство приняло решение о вводе своих войск в Бессарабию. Роль ударной силы переворота была отведена трансильванскому полку. Было принято решение о переброске из Киева на ближайшую к Кишиневу железнодорожную станцию румынского полка численностью в 1 тыс. солдат и офицеров. Это были уроженцы Трансильвании, яростные румынские националисты. Они имели фронтовой опыт и сохраняли дисциплину. Резиденту генерал Презан поручил политическое руководство действиями полка: «Даем Вам, господин Гибу, трансильванских волонтеров, используйте их, как сочтете нужным». В ночь с 5 на 6 января 1918 г. эшелон с трансильванцами прибыл в Кишинев, якобы «не /157/ для того, чтобы оккупировать его в политическом смысле, а чтобы восстановить порядок». Однако революционные власти Кишинева получили сведения о продвижении полка по железной дороге и его задачах. На объединенном заседании Кишиневского Совета рабочих и солдатских депутатов, Центрального молдавского военного исполнительного комитета, губернского исполкома Совета крестьянских депутатов, проходившем под председательством Т.В. Ко-тороса, была принята резолюция: «Принимая во внимание интересы революции, родного края и его трудовых масс, мы категорически протестуем против ввода в пределы края чужеземных войск...». Далее содержалось решение об «установлении немедленной связи» с правительством В.И. Ленина, т.е. о признании Советской власти [7]. У станции Гидигич к северу от Кишинева эшелон трансильванцев встретили подразделения 1-го Молдавского и 5-го Заамурского кавалерийского полков. После короткой перестрелки несостоявшиеся каратели сложили оружие. Переворот был сорван.

      Однако революционные силы Бессарабии не располагали ни армией, ни временем, необходимым для ее формирования. Анархия, наступившая после переворота Щербачева в русских войсках Румынского фронта, не позволяла привлечь их к обороне Бессарабии. Центральная Рада нарушила связь Бессарабии с Центральной Россией. 13 января румынские части с боями заняли Кишинев. Оккупацию не приняли не только крестьяне и рабочие, но и буржуазные круги.

      Сфатул Цэрий, собравшись ночью на экстренное заседание, постановил не участвовать в торжественной встрече интервентов. 14 января «от имени Бессарабии» командующего румынских войск генерала Э. Броштяну приветствовал только О. Гибу, румынский резидент и подданный Австро-Венгрии. Революционные силы Бессарабии организовали вооруженное сопротивление румынским войскам в районе Бельц, под Бендерами, на юге Бессарабии. Бои с интервентами продолжались около двух месяцев [10, с. 29-33; 17, р. 222]. Террор и грабеж, проводимые румынской армией и полицией в оккупиро-/158/-ванной Бессарабии, уничтожили в народе любые иллюзии о возможности цивилизованных отношений с властями Румынии [5; 9].

      Население Бессарабии не смирилось с ее аннексией румынским государством. Как заключил позднее О. Гибу, насильственное, идеологически не подготовленное «объединение», осуществленное вопреки воле молдаван (русских, украинцев, евреев, болгар, гагаузов, составлявших половину населения Бессарабии, он вообще не брал в расчет), вызвало отчуждение между ними и румынами. Способ, каким было осуществлено «объединение», «форсировал события, которые, будь они предоставлены своему естественному ходу, имели бы лучшее окончание...». Того же мнения придерживался и участник интервенции генерал Михаил Скина. Ввод румынских войск, признавал и бывший премьер-министр Румынии Константин Арджетояну, покончил с надеждами бессарабского крестьянства, связанными с русской революцией, и крестьяне не простили румынам этого [11, с. 73-79]. Таким образом, операция по политической подготовке захвата Бессарабии Румынией, проведенная королевским правительством против союзной России в годы войны, провалилась.

      Сам факт проведения этой операции в разгар Первой мировой войны свидетельствует о безответственности и авантюризме правящих кругов Румынии, наглядно характеризует их политическую безнравственность. Однако то обстоятельство, что одну из центральных ролей в ее осуществлении сыграл подданный Австро-Венгрии О. Гибу, а кадры румынской «пятой колонны» составили уроженцы Трансильвании, наводит на мысль о том, что в действительности ее инициировала австрийская секретная служба. Втягивание румынского правительства в подрывную работу в Бессарабии должно было привести к столкновению Румынии с Россией. Неужели О. Гибу, О. Гога, Таке Ионеску и другие румынские деятели, причастные к Бессарабской операции, не понимали ее провокационного не только антироссийского, но потенциально и антирумынского смысла? Считать их глупцами оснований нет. Потерпев провал в качестве миссионера румынизма, Гибу успешно сыграл свою роль в подготовке конфликта между Румынией и Россией. Вероятно, только капитуляция королевского правительства в конце 1917 г. помешала австрийской разведке разоблачить его происки в Бессарабии и спровоцировать российско-румынский конфликт. В конце 1917 г. Румыния была выведена из войны и до поражения Германии и Австро-Венгрии превратилась в их колонию. После окончания Первой мировой войны Франция и Англия постарались закрепить /159/ Бессарабию, коварный дар Берлина, в составе Румынии и обрели мощный рычаг давления на ее правительство. По вине Бухареста расчет А. фон Макензена оправдался: с момента вторжения румынских войск в Бессарабию Бессарабский вопрос более двух десятилетий отравлял отношения между Румынией и Россией/СССР.

      ЛИТЕРАТУРА

      1. Есауленко А.С. Социалистическая революция в Молдавии и политический крах буржуазного национализма. Кишинев, 1977.
      2. История и культура гагаузов. Очерки. Комрат-Кишинэу, 2006.
      3. Левит И. Молдавская республика. Ноябрь 1917 - ноябрь 1918. Год судьбоносный: от провозглашения Молдавской республики до ликвидации автономии Бессарабии. Кишинев, 2000.
      4. Левит И.Э. Движение за автономию Молдавской республики. 1917. Кишинев, 1997.
      5. Лунгу В. Политика террора и грабежа в Бессарабии. Кишинев, 1979.
      6. Репида Л.Е. Суверенная Молдова. История и современность. Кишинев, 2008.
      7. Свободная Бессарабия. 1917. 29 декабря.
      8. Стати В. История Молдовы. Кишинев, 2003.
      9. Фьодоров Г.К. Режим де репрессий сынжероасе (Ку привире ла политика репресивэ дусэ де Ромыния регалэ ын Басарабия ын аний 1918-1940). Кишинэу, 1973.
      10. Шорников П. Бессарабский фронт. Кишинев, 2010.
      11. Шорников П. Трансильванская колонна, или Секретная миссия Онисифора Гибу // Мысль. 2000. № 1.
      12. Шорников П.М. Молдавская самобытность. Тирасполь, 2007.
      13. Шорников П.М. Секретная миссия Константина Стере // Вестник Славянского университета. 2003. Вып. 8.
      14. Ghibu О. Ре baricadele vielii: On Basarabia revolulionara. (1917-1918). Amintiri. Chisinau, 1992.
      15. Incule) I. О revolu(ie traita. Chisinau, 1994.
      16. Istoria Romaniei on date. Chisinau, 1992.
      17. Levit I. An de raspontie: de la proclamarea Republicii Moldovene§ti pina la desfiinjarea autonomiei Basarabiei (noiembrie 1917 - noiembrie 1919). Chisinau, 2003. /160/

      Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С. 28-45. С. 144-160.
    • Оськин М.В. Бухарестская операция 16-24 ноября 1916 года: решающий момент в сражении за Румынию // Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С. 28-45.
      Автор: Военкомуезд
      М.В. Оськин,
      канд. ист. наук (г. Тула)

      БУХАРЕСТСКАЯ ОПЕРАЦИЯ 16-24 НОЯБРЯ 1916 ГОДА: РЕШАЮЩИЙ МОМЕНТ В СРАЖЕНИИ ЗА РУМЫНИЮ

      Аннотация: В статье рассматривается ход и результаты сражения за Бухарест конца осени 1916 г. в период Первой мировой войны. Западные союзники по Антанте, втягивая Румынию в войну, рассчитывали оттянуть на Балканы часть германских сил из Франции. Русская Ставка Верховного командования, напротив, не желая выступления Румынии, постаралась минимизировать усилия России в поддержке нового союзника по Восточному фронту. Объективная же слабость румынских вооруженных сил не могла способствовать победоносному исходу намеченных военных операций. В итоге спустя всего три месяца после вступления в войну Румыния была разбита, а две трети ее территории оккупированы противником. Сражение за Бухарест представляется центральным ядром этой драмы, так как после падения румынской столицы львиная доля борьбы в Румынии легла на плечи русской армии.

      Вступление Румынии в Первую мировую войну на стороне Антанты в августе 1916 г. в военном планировании предполагало наступление главной румынской группировки (1-я и 2-я армии) в австрийской Трансильвании, в то время как 3-я армия и подходивший ей на поддержку русский 47-й армейский корпус прикроют Добруджу от болгарских атак. В течение второй половины августа 1-я и 2-я румынские армии чрезвычайно вяло (по 2-3 км в сутки) продвигались в Трансильвании, все-таки заняли Кронштадт и Германштадт, но потом увязли в горных боях, для которых не имели ни инженерного оборудования, ни горной артиллерии. В конечном счете фронт в Трансильвании стабилизировался по линии Теплица- Туснад - Малнас - Фелдиора - Зарнест - Селленберг - Меризор. Потери были немалы, а успехи минимальны: пробиться на равнину, чтобы реализовать численное превосходство, так и не удалось. Трофеи наступавших румынских армий также были невелики - по донесению французского атташе, к 21 августа румыны взяли 370 офице-/28/-ров и 5 081 солдата пленными, 10 орудий, 2 пулемета и бронепоезд [20, с. 123].

      В свою очередь, в Добрудже, сумев сконцентрировать превосходящие силы, германо-болгарские войска фельдмаршала А. фон Макензена оттеснили русских и румын, вскоре объединенных в Добруджанскую армию под командованием русского комкора-47 А.М. Зайончковского, вглубь Добруджи, заняли порт Констанца и перекрыли провинцию системой полевых укреплений. Русская Ставка с запозданием реагировала на неудачи, присылая подкрепления несвоевременно и в небольших количествах, имея целью удержание Добруджи согласно союзным обязательствам, но не более того. Между тем к концу октября стало понятно, что придется спасать всю Румынию.

      Усилив группировку в Трансильвании, австро-германцы в конце сентября провели операции под Германштадтом и Кронштадтом, нанеся поражение румынским 1-й и 2-й армиям, отбросив их на горные перевалы и обескровив. К 12 октября румынские армии отошли за линию государственной границы, сокращая фронт и опираясь на заблаговременно подготовленные рубежи, что в горных условиях играет важную роль. Таким образом, румыны отступили на свою территорию, но это позволило им сорвать планы командующего 9-й германской армией Э. фон Фалькенгайна по прорыву вглубь Румынии уже в первой половине октября.

      Не сумев пробиться через румынскую оборону, хотя и был достигнут ряд крупных тактических успехов, немцы перенесли направление главного удара на запад. Это означало, что разрезать Румынию пополам, наступая на Плоешты и далее на Бухарест, у противника не получится. Поэтому германское командование во второй половине октября приняло на вооружение планирование, согласно которому румынские армии должны были быть уничтожены на равнине совместными усилиями группировок Фалькенгайна и Макензена - в стиле шлиффеновских «клещей». Раз уж не получилось нанести сокрушительный удар через горные хребты, то приходится, вынеся операции на равнину, действовать с двух направ-/29/-лений. Неизменным остается одно - наступательная операция на окружение главных сил противника как средство, одним ударом решающее исход борьбы за Румынию.

      После преодоления противником перевалов в Трансильванских Альпах русско-румынское командование ясно осознало, что наиболее привлекательной целью для австро-германцев станет столица Румынии - Бухарест. Захват большого города - это удар не только по престижу и моральной устойчивости армии и нации, но и использование крупнейшего железнодорожного узла, что в условиях бедной в железнодорожном отношении Румынии имело значительную роль для продолжения боевых действий. Донесение русского агента из Германии 1 октября 1916 г. гласило: «...в Германии, как в военных, так и в общественных кругах ожидают скорого занятия Бухареста... многие считают, что после этого частная подписка на 5-й заем пойдет успешно. Ввиду важности сего последнего для Германии, можно предполагать, что Бухарест действительно может явиться временным объектом операций немцев» [8, л. 15]. /30/

      Операция на окружение должна была быть проведена в районе румынской столицы - Бухареста. Это - «Малые Канны», но зато реальные и вполне достижимые, так как в случае молниеносной операции под румынской столицей не могло оказаться значительных русских войск, которые смогли бы спасти положение. Впрочем, румыны не могли сдать свою столицу просто так, обычно малая страна старается удержать ее любыми средствами. Следовательно, львиная доля румынских вооруженных сил так или иначе, как полагали немцы, будет разгромлена и уничтожена, после чего предстоит добивать остатки сил противника, покуда преследование не упрется в русскую оборону.

      В середине сентября А. фон Макензен, командовавший южной группой армий, приступил к перегруппировке. В то время как 3-я болгарская армия, подкрепленная небольшими германскими контингентами, должна была сковывать русских и румын в Добрудже, главные силы двинулись к плацдарму Систово-Зимницы. В состав Дунайской армии, которую возглавлял Р. фон Кош, вошли германская 217-я пехотная дивизия, болгарские 1-я и 12-я пехотные дивизии, турецкая 26-я пехотная дивизия и смешанная дивизия Гольца. Дабы отвлечь внимание неприятеля, немцы готовили семь ложных переправ на участке между Видином и Силистрией, а напротив крепостей Туртукай и Рущук производили отвлекающие артиллерийские обстрелы.

      Бросок немцев через Дунай в мгновение ока изменил всю оперативную обстановку в Румынии. Чтобы не попасть в окружение, 1-я румынская армия должна была начать отход в Трансильвании, так как неприятельская переправа через Дунай создавала фланговую угрозу. Следовательно, 9-я германская армия получала возможность беспрепятственного преодоления гор и выхода на равнинную местность, где можно было использовать тяжелую артиллерию и опыт немецких командиров в маневренной борьбе. К моменту переправы группировки Макензена (3 ноября германо-болгарские войска вступили в Зимницу) румынские армии, недавно победоносно наступавшие в Трансильвании, были выбиты и с гор. Опасаясь нового поражения, к которым в Румынии уже привыкли, 13 ноября румынское правительство переехало в Яссы.

      Командующий русской Дунайской армией В.В. Сахаров (сменивший А.М. Зайончковского) получил приказ направить к Бухаресту все те войска, что будет возможно снять с фронта в Добрудже. К этому времени Дунайская армия получила подкрепления в виде резервов - 96 маршевых рот (20 тыс. чел.) к 2 ноября и еще 62 (13,5 тыс.) /31/ к 16 ноября. В телеграмме в Ставку от 14 ноября главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта А. А. Брусилов, которому подчинялась Дунайская армия, предлагал половину Дунайской армии направить в район Бухареста (4-5 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии) и подтолкнуть наступление 9-й армии. Когда немцы бросились на Бухарест, Сахаров 13 ноября распорядился помочь румынам частями 40-й пехотной, 8-й кавалерийской дивизий и 40-й артиллерийской бригады. Соответственно, в связи с ослаблением сил, «активные действия в Добрудже должны временно приостановиться впредь до прибытия 2-й пехотной дивизии» [3, л. 50-51]. Следовательно, русская помощь ускорилась, так как к концу октября стало окончательно ясно, что если русские не успеют создать новый фронт, то Румыния обречена. Однако В.В. Сахаров, видя развал румынской обороны, считал, что помощь 4-го корпуса все равно опоздает, хотя 17 ноября представитель русского командования при румынской Главной квартире М.А. Беляев телеграфировал: «..румыны возлагают теперь всю надежду на сохранение Бухареста на ту помощь, которую окажет им Дунайская армия» [5, л. 163, 195, 199]. /32/

      Тем временем в Трансильвании события развивались стремительно и неблагоприятно для румынской стороны: 29 октября 1-я румынская армия была разгромлена в долине р. Ольта (по-немецки Альт). 2-я армия потерпела поражение под Кронштадтом. Румыны всюду отступали, а русские не могли оказать им существенной поддержки. Они попытались организовать контрудар в Добрудже, чтобы оттянуть на себя силы неприятеля, сковать их и не позволить Макензену наступать на Бухарест. Но время было уже упущено - в десятых числах ноября австро-германцы с двух сторон устремились на Бухарест. Общее командование принял фельдмаршал Макензен.

      Таким образом, согласовав во времени действия двух армейских группировок, немцы теперь согласовывали их и в пространстве. А именно - германские удары по румынам должны были вестись по сходящимся направлениям, имея общей целью румынскую столицу, а также и те силы румын, что будут защищать Бухарест. При всем том окружение главной румынской группировки, отступавшей из Трансильвании, предполагалось западнее Бухареста. Немцы верно посчитали, что свою столицу румыны без боя не сдадут, хотя бы уже потому, что ее эвакуация не проводилась. Значит, к ней будет отходить не только 1-я армия, но и 2-я армия, а также те заслоны, что стояли перед германской Дунайской армией. Позволив румынам стянуть все войска к столице, можно было надеяться прихлопнуть их одним ударом. Как справедливо говорит германский военный исследователь, «только после крупных побед - прорыв через Трансильванские Альпы и форсирование Дуная - могло осуществиться непосредственное взаимодействие расчлененных сил для соединения на одном поле сражения при движении с разных сторон... Не в сочетании операций, а в одновременном их проведении заключалось преимущество командования центральных держав» [22, с. 82].

      Румынские армии, разбитые в Трансильвании, уже не могли оказать должного сопротивления и беспорядочно откатывались на восток. Если 1 ноября фронт еще удерживался на крайней запад-/33/-ной границе: линия Тыргу-Жиу-Новая Оршова (лишь небольшой кусочек собственно румынской территории был сдан врагу), то к 12-му числу была сдана Крайова и весь прилегающий район западной Румынии. К 16 ноября, когда австро-болгаро-германцы приступили к проведению решающей операции под Бухарестом, румыны еще держались на фронте Кымпулунг-Питешты-Ольтеница. Через два дня они откатились за Тырговишты.

      После этих поражений внутренние фланги 1-й и 2-й румынских армий оказались разомкнуты, и в образовавшуюся брешь по дороге Питешты-Бухарест бросилась немецкая кавалерия. 20 ноября немцы заняли Питу, в 50 км к северо-западу от румынской столицы. Румыны бросили в этот район две последние дивизии резерва; генеральный штаб переехал в Бузэу. Таким образом, за 10 дней, прошедших с момента начала наступления германских Дунайской и 9-й армий навстречу друг другу, румыны откатились к столице, исчерпав все резервы. Теперь можно было рассчитывать только на те войска, что отходили к Бухаресту.

      Надо сказать, что в России сразу же поняли, что неприятель намеревается уничтожить в сражении за столицу всю румынскую армию. Еще до броска противника русская Ставка в категорическом тоне потребовала от румынского командования сдать Бухарест без боя и отступать на восток, на соединение со спешившими в Яссы русскими корпусами. В одиночку одолеть врага румыны не смогли бы. Правительство и король Фердинанд I колебались, но новый начальник Генерального штаба К. Презан (до этого - командарм-4), сменивший на данном посту Д. Илиеску, настоял на битве за столицу.

      Решающим стало мнение французского военного представителя в Румынии А.-М. Вертело, фактически ставшего первым советником короля. В своей телеграмме в Ставку русский военный агент в Румынии А.А. Татаринов упомянул, что Илиеску предложил Вертело «быть фактическим начальником штаба короля, предложив себя в помощники» [4, л. 18-19]. Румыны не пожелали прислушиваться к советам русских, отдавая предпочтение французским доктринерам, привыкшим на Западном фронте по несколько месяцев бороться за какую-либо деревушку и не понимавшим реалий Восточного фронта. Это решение стало последним оперативным приказом румынского командования в кампании 1916 г. После разгрома под стенами Бухареста приказ мог быть только один - отступление.

      Расчет германского командования, что румыны не отдадут столицу без боя, целиком оправдался. Король Фердинанд I предпочел по-/34/-слушать совета не русских, а французов.

      Под Бухарест стягивалось все то, что еще могло драться, уцелев после серии жесточайших поражений октября-ноября: Кронштадт, Германштадт, Фламанда, Нейлов, Черна, Тырговишты и др. Французская миссия была уверена, что столицу удастся отстоять, хотя новое поражение означало уничтожение последних сил румынской армии, которые еще могли продолжать борьбу. Генерал А. Авереску впоследствии отмечал, что «битва при Бухаресте была инспирирована генералом Вертело вопреки соображениям румынского штаба» [13, с. 85].

      В этот момент румыны уже не могли удерживать собственными силами какие- либо другие фронты. Все свободные силы и средства стягивались под стены столицы. Кроме того, и сам король Фердинанд I уже с горечью убедился в бесталанности большинства своих генералов и объективной слабости румынских войск. Поэтому оборонительный фронт в Северной Румынии и Молдавии был передан под ответственность русской 9-й армии П.А. Лечицкого, а Добруджа вместе с прилегающими районами - в ведение Дунайской армии В.В. Сахарова. Оборона столицы была вверена командиру русского 4-го армейского корпуса Э. Хан Султан Гирею Алиеву. Ирония заключалась в том, что комкор-4 прибыл в Бухарест без большей части своих войск, которые находились еще в пути и к решающему сражению успеть не могли.

      Что касается самой столицы, то ее оборонительный пояс поспешно приводился в порядок. В 1912 г. укрепления Бухареста включали в себя 20 фортов с промежуточными броневыми батареями, построенными по проекту бельгийского инженера А.-А. Бриальмона. Строительство крепости проходило в 1884-1895 гг. и обошлось в 135 млн франков; общая протяженность обвода крепости составила 71 км. Здесь были воплощены все передовые для конца XIX столетия технологии крепостного строительства вплоть до постройки 50 броневых башен для 13-см и 15-см пушек на промежуточных батареях. Каждое промежуточное укрепление имело по 2-3 15-см пушки, 2 21-см гаубицы, по 2 орудия во вращающихся броневых башнях, 3-5 7-см пушек в скрытых башнях и по 15 фланкирую-/35/-щих орудий. Вдобавок, после разгрома австро-германцами Сербии, между расположенным на Дунае городком Журжево и Бухарестом, которые между собой соединяла железная дорога, впереди бухарестской крепости, были спешно сооружены три оборонительные линии [2, л. 71]. Однако румынские укрепления устарели сразу же, спустя всего несколько лет после завершения строительства, в связи с резким усилением вооружения современной артиллерии.

      Бриальмон пытался воплотить в Бухаресте свой замысел строительства «первокласснейшей крепости в мире». На 1895 г., возможно, она и являлась таковой. К 1916 г. румынские укрепления могли продержаться разве что несколько дней. В современной войне крепость, чтобы устоять, должна была являться участком общего обороняемого фронта, то есть плечом к плечу с полевой армией. Ни одна изолированная крепость не могла выдержать ударов тяжелых гаубиц. Согласно замыслам румынского командования относительно столицы, преобразованной в крепость, «она должна была поддерживать румынские операции в борьбе против России, против Австрии. А в случае неудачи - быть последним оплотом для сопротивления полевой армии» [16, с. 22-23]. Выходило, что запирание полевой армии в устаревшую крепость было запланировано еще до войны. Иначе говоря, Бухарест должен был служить крепостью-лагерем по типу печально знаменитого русского Дрисского лагеря в 1812 г.

      В современной войне, когда противоборствующие стороны обладают скорострельной дальнобойной артиллерией, тяжелыми гаубицами и авиацией, такая крепость могла только послужить ловушкой для укрывшихся в ней войск. Тем не менее румыны были уверены в силе своей столичной крепости и ее значении для борьбы полевых армий. Так, германский военный писатель А. Крафт считал: «Если Бухарест, с одной стороны, настолько сильно укреплен, что может на продолжительное время задержать противника своим гарнизоном, состоящим из войск второй линии, то он также достаточно велик, чтобы прикрыть всю румынскую армию, которая при помощи центральных складов, вспомогательных средств, собранных запасов и проч., будет в состоянии значительно усилиться. И, так как противник вряд ли получит возможность обложить со всех сторон громадную крепость, перейти в наступление» [12, с. 124].

      Иллюзии румынского руководства сохранялись вплоть до начала войны и окончательно развеялись лишь в кампании 1915 г., после того, как тяжелая германская артиллерия разбила сопротивление изолированных крепостей и в Бельгии, и во Франции, и в России. /36/ Обкладывать правильной осадой укрепления Бухареста немцы и не собирались: военные действия показали, что подход к крепостной борьбе и значению крепостей совершенно изменился. Теперь крепость могла устоять и существенно усилить фронт обороняющейся стороны только при условии включения в общий оборонительный фронт: изолированная от полевой армии крепость, как бы сильна она ни была, довольно быстро падала.

      Генералу Вертело и его штабу удалось разработать внешне стройный план по отражению неприятельского нашествия. Но стройным и выполнимым этот план являлся только на бумаге, так как любое планирование требует для своей реализации соответствующих возможностей. Румыны таких возможностей не имели, уступая противнику в технических средствах ведения боя и имея для генерального сражения не свежие части, а потрепанные соединения, которые за последний месяц успели потерпеть по несколько тяжелых неудач. Когда румыны намеревались атаковать под Бухарестом, то по их плану русские войска должны были обеспечивать правый фланг. Русские не успевали со сосредоточением, что вызывало негодование румын, не желавших учитывать объективные условия, тот факт, что они сами не подавали требуемое количество вагонов (18 эшелонов в день), и делавших так, как говорили французы. Телеграмма Беляева от 9 ноября по этому поводу говорила, что румыны не подают эшелоны на станции - «при таком отношении румын к делу перевозок трудно рассчитывать на своевременность прибытия наших войск в район сосредоточения... Как же им помочь, если они не дают нам возможности привезти для этой цели наши войска?» [5, л. 37].

      Суть румынского замысла состояла в нанесении поражения неприятелю по частям. Немного западнее Бухареста протекает р. Аргес, на рубеже которой Вертело и Презан рассчитывали разгромить сначала группу Макензена, а затем уже повернуть фронт против наступавшей с запада 9-й германской армии. Правда, для осуществления подобных планов необходимо иметь превосходные войска, умелых командиров и запасы боеприпасов. Крупнейший английский военный историк Б. Г. Лиддел Гарт характеризует румынский план как «быстрый и хорошо задуманный контрудар румын, [который]... некоторое время серьезно угрожал войскам Макензена; даже охват их фланга почти удался» [14, с. 265].

      Однако любой прекрасный план упирается в качество войск. Без этого фактора он остается просто бумажкой, характеризующей лишь теоретические конструкции инициатора. Воевавший в Румынии русский генерал А.А. Курбатов вспоминал, что «стрелковое дело у ру-/37/-мын поставлено слабо, но в штыки ходят хорошо» [1, л. 6 об.]. Личной храбрости солдатского состава было мало - не располагая в достаточном количестве современным оружием и боеприпасами к нему, румынская армия не имела шансов в короткие сроки разгромить группу Макензена. А без этого условия весь план терял смысл, так как войска Фалькенгайна уже перешли через перевалы Трансильванских Альп и растекались по равнине.

      На первом этапе сражения замысел имел некоторый успех: заслонившись от запаздывавшей 9-й германской армии отдельными мобильными частями, главная румынская группировка была переброшена на юг. Отчаянно дравшимся румынам действительно удалось потеснить войска фельдмаршала Макензена к Дунаю и нанести нескольким болгарским дивизиям частное поражение (напомним, что значительная часть собственно германских подразделений осталась в Добрудже против русской Дунайской армии). Видя перед собой болгар, румыны дрались злее и увереннее. Тактическим успехам способствовало и то обстоятельство, что болгарские части, конечно, не имели столько техники, как немцы. Однако темпы операции были против румын: к развернувшемуся на р. Аргес сражению уже подходили авангарды 9-й германской армии - группа генерала Кюне.

      В этой операции выдающуюся роль сыграла германская сводная кавалерийская группа О. фон Шметтова, состоявшая из 2,5 кавалерийских дивизий. Кавалерийский корпус после победы германцев под Тыргу-Жиу получил задачу безостановочно двигаться вперед, к Бухаресту. Целями было намечено установление связи с Дунайской армией Р. фон Коша и захват переправы через р. Ольта. Таким образом, действиями мобильной группы срывались планы французов и румын разгромить неприятеля по частям, если такой разгром и вообще был бы возможен.

      Германская кавалерия выполнила свою задачу, захватив мост и удерживая его несколько дней, до подхода пехотных дивизий. Именно это обстоятельство позволило Фалькенгайну своевременно подойти на выручку неторопливо отступавшей к Дунаю германской /38/ Дунайской армии и совместными усилиями нанести румынам окончательное поражение. Г. Брандт так пишет о значении действий корпуса Шметтова: «Если бы не его бросок вперед к мосту на р. Альт восточнее Карракала, то весьма возможно, что операции Фалькенгайна задержались бы на этой реке. Неизвестно, что случилось бы тогда с армией Коша, переправившейся у Систова через Дунай» [9, с. 30]. После подхода 9-й армии к р. Ольта конница была вновь брошена вперед, чтобы с ходу занять выгодные исходные позиции для удара по Бухаресту. Прикрывавшая город румынская кавалерия не решилась принять бой и отступила. Шметтов с ходу занял северные форты румынской столицы практически без боя, после чего защита Бухареста как крепости становилась бессмысленной. А в это время главные силы румын еще дрались с германской Дунайской армией, в то время как с правого фланга в румынские тылы уже заходили войска 9-й германской армии.

      Успех германского планирования перед бухарестским сражением во многом стал возможным потому, что немцам удалось перехватить оперативные приказы румынского командования, из которых А. фон Макензену стал ясен неприятельский замысел. Поэтому Макензен отказался от идеи уничтожения румынской армии посредством шлиффеновских «клещей» и решил подтянуть на поле сражения 9-ю армию. Мужественное сопротивление румынских войск, пытавшихся разгромить противника в генеральном сражении, и их отчаянные атаки вынудили неприятельское командование сосредоточить все свои силы на поле генерального сражения. Всплеск мужественного отчаяния оказался последним, ибо с подходом 9-й германской армии румыны не имели ни единого козыря: ни превосходства в численности, ни равенства в технике, ни преимущества в руководстве войсками. По этой причине поражение под Бухарестом, хотя и не привело к полному уничтожению румынской сухопутной армии в «котле», стало не менее тяжелым, так как немцы почти никому не позволили уйти с поля боя, воспользовавшись своим несомненным тактико-оперативным превосходством.

      К 20 ноября главные силы румынской армии, уцелевшие в предшествовавших боях и стянутые для защиты Бухареста, оказались меж трех огней:

      - на юге оборонялась готовая в любой момент перейти в контрнаступление германская Дунайская армия;

      - с северо-северо-запада подходила германская 9-я армия;

      - непосредственно на Бухарест двигался германский кавалерийский корпус Шметтова. /39/

      Если войскам Дунайской и 9-й армий предстояло разгромить румынские армии, сосредоточенные на р. Аргес, то конница должна была воспрепятствовать отступлению противника. Следовательно, шлиффеновские «клещи» смыкались перед Бухарестом, а конница «завязывала веревки мешка» восточнее румынской столицы. В соответствии с планом командования, Шметтов 20 ноября получил задачу разрушить железнодорожную магистраль, ведущую от румынской столицы на восток. В этом немецкой коннице должна была способствовать сильная болгарская кавалерия, переправлявшаяся через Дунай у крепости Туртукай. Следовательно, в случае успеха румыны оказались бы отрезанными от русских, а затем уничтожены.

      Дабы избежать «котла», 20 ноября 1-я румынская армия отошла за р. Яломица, имея неприкрытый левый фланг в 25 верстах от Бухареста. Немцы располагались от этой «дыры» на равном расстоянии, и Бухарест оказался не прикрыт с юго-запада. Для занятия этого участка спешила группа К. Презана, но к началу сражения она находилась в 40 верстах. Поэтому Сахаров отдал приказ 30-й пехотной дивизии пройти через Бухарест и занять этот участок. В то же время в Плоешты перевозилась русская 15-я пехотная дивизия [3, л. 69-70].

      К сожалению, союзники не успели. Через два дня немецкая конница при поддержке самокатчиков заняла северо-западные форты Бухареста, после чего город капитулировал без дальнейшего сопротивления. Потеря базы и железнодорожного узла, а также моральный надлом в результате падения столицы побудили румын временно отказаться даже от организации сопротивления. В результате «румыны, вместо предполагавшегося наступления, вследствие угрозы германской кавалерии своим сообщениям, начали отходить в Молдавию, чем окончились их активные операции» [17, с. 53]. Воля к продолжению борьбы вернулась к румынам, как только их прорванный фронт был усилен русскими войсками.

      Таким образом, в сложившейся крайне неудачной для союзников по Антанте обстановке исход операции под стенами румынской столицы был предопределен. В бухарестском сражении 20-22 ноября 120-тысячная группировка румын (1-я армия и Дунайская группа) была совершенно уничтожена и рассеяна. Принятая на вооружение тактика действий способствовала поражению. Уступая в силах, румыны даже свои немногочисленные резервы бросали в сражение «пакетами», что позволило австро-германцам бить неприятеля по частям. Германская тяжелая артиллерия и пулеметный огонь не оставили румынскому командованию ни единого шанса на успех, /40/ так как с подходом 9-й германской армии румыны утратили численное преимущество над германской Дунайской армией, которое позволило им достигнуть локальных успехов на первом этапе генерального сражения.

      Полного разгрома удалось избежать лишь при помощи русских - около 30 тыс. румынских солдат и офицеров, поддерживаемые русской 40-й пехотной дивизией А.А. Рейнботта (Резвого) из состава 4-го армейского корпуса, разомкнувшей тиски намечавшегося окружения, сумели уйти на северо-восток. В плен к австро-германцам попало 65 тыс. человек. Трофеями немцев стали 124 орудия и 115 пулеметов. Масса румынских солдат из вчерашних крестьян попросту дезертировала, разбежавшись по домам после поражения под Бухарестом. Возобновление операции являлось немыслимым, так как ее нечем было проводить. Следовало спасти хотя бы ту горстку героев, кто сумел пробиться с оружием в руках и не дезертировал.

      Тем не менее, как сообщает помощник русского представителя при румынском верховном главнокомандовании, офицеры французской миссии настаивали на производстве немедленного контрудара, чтобы отбить столицу у противника [10, с. 45], не думая о том, какими войсками можно было бы это осуществить. В свою очередь, 22 ноября А.А. Брусилов доносил в Ставку, что в данной ситуации давать новое генеральное сражение «было бы безумием, ибо неминуемо подобный образ действий повлечет за собой полное уничтожение румынской армии». Выход - переход к позиционной войне, ибо следует иметь «время сосредоточить войска при ничтожной провозоспособности по румынским железным дорогам». К счастью, благоразумие возобладало. В тот же день румынское командование отдало приказ, чтобы «войска при отходе не втягивались в генеральное сражение, но упорно задерживали противника на занимаемых линиях, отходя шаг за шагом на главную оборонительную позицию Рымник-Визиру» [6, л. 58, 67].

      После падения Бухареста воля румын к сопротивлению оказалась надломленной. Одним ударом немцы проломили румынскую оборону в самом центре общего фронтового расположения. Оборонительный фронт распадался, образуя лишь на севере стену из войск 4-й румынской и 9-й русской армий. Теперь австро-германские войска широким веером раскинулись по Румынии, сохраняя сильную центральную группировку, которая оттесняла на север разрозненные русские воинские контингенты. К счастью, австро-германцы не менее русских и румын были изнурены марш-маневрами, /41/ а их подразделения обескровлены сопротивлявшимися румынами, что не позволило фельдмаршалу Макензену организовать преследование большими силами.

      Румыны еще пытались организовать оборону, опираясь на сохранившие боеспособность группировки. В частности, определенные надежды возлагались на 2-ю армию А. Авереску, отступавшую через Плоешты. Тем не менее, ничего сделать не удалось: уничтожив главные силы румын, австро-германцы оказывались сильнее на всех атакуемых участках. А так как инициатива действий принадлежала им, то неприятель смог сосредоточивать необходимые для достижения победы силы в тех районах, где этого требовала ситуация. В итоге 23 ноября группа Моргена, ядром которой был 1-й резервный корпус, разгромила 2-ю румынскую армию, практически целиком взяв в плен 4-ю пехотную дивизию.

      Дабы избежать разрушения столицы и жертв среди мирного населения, румынское правительство объявило ее открытым городом и не стало защищать. Беляев сообщил в Ставку, что 22 ноября Макензен через парламентера предложил коменданту Бухареста сдать город-крепость, но «конверт был возвращен с заявлением, что крепости Бухарест нет, а следовательно, нет и коменданта, и потому конверт не может быть доставлен по адресу». Бухарест пал после полудня 23 ноября (в 13.00 еще был телеграфный разговор с городом). 2-я армия Авереску отошла благополучно, сохранив свои 3-ю, 4-ю и 16-ю дивизии [7, л. 17], но вскоре была разбита Моргеном.

      Все расчеты французской миссии в одночасье рухнули. Неудивительно, что настойчивые просьбы союзников в русскую Ставку относительно оказания помощи гибнувшей Румынии теперь превратились в настойчивые требования. Так, 26 ноября А.-М. Вертело телеграфировал в русскую Ставку французскому представителю при российском Верховном командовании генералу М. Жанену: «Просите, чтобы безотлагательно в распоряжение румынской армии были предоставлены 40 пехотных и 8 кавалерийских дивизий и, кроме того, армейский корпус, составляющий резерв армии генерала Лечицкого. Настаивайте! Необходимы, срочность решения и быстрота выполнения!» [11, с. 4]. Это - численность трех армий.

      Как видим, французы, втянувшие Румынию в войну и не оказавшие ей должной помощи ударами на своем фронте под Салониками, что обещалось на летних переговорах, теперь требовали от русской стороны двадцать один армейский корпус, не считая кавалерии, - «в распоряжение румынской армии». Очевидно, чтобы бездарные /42/ союзники потеряли в боях еще и русские войска. Ясно, что абсурдность подобных требований была понятна генералу Вертело, однако подобные претензии должны были, вероятно, обелить в глазах румын Францию, прежде всех прочих виновную во втягивании в войну неподготовленной и слабой Румынии. Даже британский премьер-министр Д. Ллойд-Джордж заметил, что союзники знали о неготовности Румынии к войне во всех отношениях и ее возможностях обороняться разве что против второстепенных сил австрийцев. Устоять перед немецким ударом румыны не могли. Между тем военные специалисты и правительства не подумали о своевременном оказании помощи Румынии, как это получилось и с Сербией в 1915 г. [15, с. 604]. Совершенно справедливо пишет румынский исследователь К. Турлюк, что «полная военная катастрофа румынской армии в начале войны имеет, конечно, свои внутренние причины, но она была вызвана также отказом союзников от обещаний (число союзных армий, которые должны были быть вовлечены, количество боеприпасов и стратегическая ресурсная база, развитие наступления в Салониках и т. д.). Все это привело к напряженному состоянию неудовлетворенности в рядах правительства и среди политических лидеров, которые требовали пересмотра механизмов сотрудничества с союзниками в борьбе против общего врага» [19, р. 429].

      Тем не менее румын следовало спасать, и с подобными же просьбами 28 ноября к императору Николаю II обратился президент Французской республики Р. Пуанкаре. Требуя передать румынам не менее 250 тыс. русских штыков и сабель, французы, очевидно, забывали, что к данному моменту румынская армия представляла собой остатки той численной группировки, что начинала войну всего лишь 3,5 месяца назад. Причем боеспособность этих остатков была чрезвычайно мала, ее сохранили разве что кадровые подразделения и кавалерия. Только 1-я и 7-я кадровые пехотные дивизии могли называться сравнительно полнокровными. К 3 декабря, спустя неделю после поражения всех армий (кроме 4-й), общая численность румынских войск, оставшихся под руководством короля Фердинанда I, не превышала 90 тыс. штыков [18, с. 108].

      Развал румынской армии после сражения под Бухарестом порой позволяет сделать неоправданные выводы о том, что все было плохо с самого начала, не делая оговорок относительно временных рамок. Например: «Румынская армия ничего не смогла противопоставить своим противникам, позорно бежав с поля боя. В результате, чтобы спасти страну от неминуемого разгрома, в Румынию были /43/ введены русские войска...» [21, с. 257]. Такое мнение абсолютно несправедливо. Румынские солдаты изначально были неплохи, и если уступали врагам, то лишь потому, что австро-германцы были уже ветеранами, умевшими драться как соединениями, так и в индивидуальном порядке. Превосходство же немцев в технике (особенно тяжелой артиллерии) являлось неоспоримым.

      Румынским командирам требовалось время, чтобы научиться воевать - такое время и непосредственные примеры надлежащего руководства войсками могло дать тесное взаимодействие с Россией, которого не желало ни политическое руководство страны, ни военная элита Румынии. Король Фердинанд I почувствовал неготовность своих военачальников почти сразу, что подтверждается фактом подчинения 3-й румынской армии русскому комкору-47 А.М. Зайончковскому уже в начале сентября и выдвижением на первые роли А. Авереску, в самом начале войны не получившего высокого назначения. Однако сделать то же самое в отношении главной Трансильванской группировки не мог даже и король, не сумевший преодолеть сопротивления генералитета и французской военной миссии, не желавшей усиления русского влияния в Румынии.

      Как только румынские соединения были выбиты с оборонительных позиций естественного характера (горы и дунайская водная линия), в маневренном сражении их судьба была предрешена. В маневренной войне немцы пока еще не имели себе равных, и потому самонадеянность румынского Генерального штаба и французской миссии разбить австро-германцев в маневренном сражении под Бухарестом сложнейшим контрнаступательным маневром (сначала сбросить в Дунай группу Макензена, а потом развернуться против главных сил противника, спускавшихся с гор) представляется бессмысленной. Раздробление разбитой под Бухарестом румынской армии на сегменты и немедленно начавшееся преследование ее осколков торжествующим неприятелем не позволило румынскому командованию ни собрать остатки войск в кулак, ни организовать действенного сопротивления. Сбить темпы преследования удалось русским, бросаемым в сражение для прикрытия общего отхода массы румынских беженцев и вооруженных сил. Но остановить наседавшего врага вплоть до рубежа р. Серет (то есть опять-таки естественного рубежа) не смогли и русские части, вводившиеся в бой по мере прибытия в Румынию.

      Поражение под Бухарестом привело к резкому сокращению людей в румынских соединениях. Часть просто разбежалась; личный /44/ состав тех подразделений, что сохранял оружие, оставлял желать лучшего. Людям требовались передышка, пополнение, минимальный успех. Русские отдавали себе отчет, с какими трудностями им придется столкнуться. К началу декабря стало ясно, что новый фронт придется держать одним русским войскам, при минимальном участии немногочисленных румынских подразделений. Избежать этого, вероятно, помогло бы своевременное отступление с оставлением столицы без боя. Но зато при этом сохранялась бы армия. В 1812 г. русские, столкнувшись с аналогичной альтернативой, выбрали армию, пожертвовав столицей. Румынское руководство, поддавшись давлению со стороны французов, решило рискнуть и потеряло все.

      ЛИТЕРАТУРА
      1. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 442.
      2. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3058.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 108.
      4. РГВИА. Ф. 2003. Оп 1. Д. 420.
      5. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 421.
      6. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 422.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 520.
      8. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1192.
      9. Брандт Г. Очерки современной конницы. М., 1924.
      10. Верховский А. Исторические примеры к курсу общей тактики. М., 1924.
      11. Военная быль. 1971. № 112.
      12. Военный мир. 1913. № 5.
      13. Емец В.А. Противоречия между Россией и союзниками по вопросу о вступлении Румынии в войну (1915-1916 гг.) // Исторические записки. М., 1956. Т. 56.
      14. Лиддел-Гарт Б. Правда о Первой мировой войне. М., 2009.
      15. Ллойд-Джордж Д. Военные мемуары. Т. I-II. М., 1934.
      16. Людвиг М. Современные крепости. М., 1940.
      17. Свечников М.С. Тактика конницы. М., 1924. Ч. 2.
      18. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Ч. 6: Румынский фронт. М., 1922.
      19. Турлюк К. Российско-румынские отношения в период Первой мировой войны: влияние идеологии на выбор и принятие политических решений // Romania si Rusia in timpul Primului Razboi Mondial. Bucuresti, 2018.
      20. Французские армии в мировой войне. Т. 8: Восточная кампания. Вып. 2. Издание французского генерального штаба. М., 1940.
      21. Шацилло В.К. Последняя война царской России. М., 2010.
      22. Эрфурт В. Победа с полным уничтожением противника. М., 1941. /45/

      Приднестровье в 1914-1920-е годы: взгляд через столетие: Сборник докладов научно-практических конференций. Тирасполь, 2021. С. 28-45.
    • Рабинович А. Е. Досье Щастного: Троцкий и дело героя Балтики
      Автор: Saygo
      Рабинович А. Е.1. Досье Щастного: Троцкий и дело героя Балтики // Отечественная история. - 2001. - № 1. С. 61-82.
      Одним из наиболее сенсационных и проливающих свет на многие обстоятельства, но малоизвестных юридических эпизодов ранней советской истории является дело Алексея Михайловича Щастного - "адмирала Балтийского флота", как его часто называли, арестованного Львом Троцким, преданного суду и казненного в июне 1918 г., якобы за подготовку заговора с целью свержения советской власти. Дело Щастного, недавно рассекреченное в Архиве ФСБ по Санкт-Петербургу и области, документирует это событие живыми деталями2. Позволяя восстановить ход дела Щастного, досье объемом в 362 листа также проливает свет на такие более общие проблемы, как роль Троцкого в политическом и военном руководстве советской России; сложность мировоззрения военных специалистов и трудности, связанные с их использованием в годы Гражданской войны; советско-германские отношения после заключения Брест-Литовского договора; централизация государственной власти в Москве и как следствие этого- напряженность в отношениях между Москвой и Петроградом; ранняя политизация советской юридической системы; политическая нестабильность в Петроградском регионе весной и в начале лета 1918 г.3
      Капитан I ранга Щастный командовал Балтийским флотом. Временно назначенный на этот пост 20 марта 1918 г. после ареста адмирала А. В. Развозова, отказавшегося признать советское правительство, Щастный был утвержден в новой должности Совнаркомом 5 апреля4.
      Следует отметить, что тогдашний нарком по военным и морским делам Троцкий поддержал это назначение, а Щастный принял его неохотно. Как он позже объяснял, "нравственные побуждения заставили меня взяться за спасение флота, с которым я сжился в течение 20 лет, с которым я пережил Порт-Артур и потом был участником его возрождения при адмирале Эссене"5.
      Щастный родился в 1881 г. в Житомире в семье потомственного дворянина и генерала царской армии. Он с отличием окончил Киевский кадетский корпус и престижный Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге. Впервые ему довелось участвовать в военных действиях в Порт-Артуре в ходе русско-японской войны, он был отмечен высокими наградами.
      Невысокий, худощавый, со строгим, но грубовато-красивым лицом, он в 1914 г. женился на выпускнице Смольного института для благородных девиц Премской-Сердюковой. У них родились сын и дочь. Февральская революция 1917 г. застала Щастного в Гельсингфорсе, где он вместе с другими морскими офицерами был арестован матросами, намеревавшимися "свести с ними счеты". Но когда стало ясно, что Щастный приветствует революцию, он был освобожден и вернулся к исполнению своих обязанностей в штабе флота6. Весной и в начале лета 1917 г. Щастный был весьма активен в социалистической организации морских офицеров при Гельсингфорсском совете депутатов армии, флота и рабочих7. Как русский патриот, которому была особенно дорога судьба Балтийского флота, он был встревожен соскальзыванием балтийских моряков влево, что привело их к поддержке анархистов, левых эсеров и большевиков, а также разгромом Временного правительства в октябре 1917 г. Тем не менее Щастный, которого уважали за его профессионализм, сильную волю, преданность долгу, стойкое сопротивление любому давлению, приспособился к радикальным изменениям на флоте, принесенным Февралем и Октябрем, в особенности к важной роли выборных матросских комитетов в принятии решений. Что бы он ни думал об этих изменениях, Щастный, в отличие от многих других офицеров, вставших в оппозицию всей комитетской системе, смог эффективно использовать ее в поддержку своей политики на флоте. Как руководитель флота он редко принимал серьезные решения без предварительного обсуждения и одобрения со стороны Совета комиссаров Балтийского флота (Совкомбалта) и Совета флагманов8. Более того, он тесно и плодотворно сотрудничал с Евгением Блохиным - популярным, независимо мыслящим главным комиссаром Балтфлота, одно время являвшимся левым эсером.
      Управление Балтийским флотом
      Назначение Щастного командующим совпало с изменениями в структуре управления Балтфлотом. В основе этих преобразований лежало понимание Троцким того факта, что в ближайшем будущем ни Красная армия, ни Красный флот не смогут успешно действовать, не используя технических знаний, которыми обладали офицеры высших рангов из старых царских вооруженных сил - так называемые военные специалисты ("спецы"). В соответствии с "Временным положением об управлении Балтийским флотом", одобренным в Москве Совнаркомом 29 марта и дополненным "Инструкцией о взаимоотношениях начальника Морских сил Балтийского моря и главного комиссара Балтийского моря", в тот же самый день изданной Троцким, командующий флотом наделялся широкими полномочиями и нес основную ответственность за военные операции. Однако из его ведения исключались политические дела, входившие в исключительную компетенцию главного комиссара флота. Последний был как бы сторожевым псом, наблюдавшим за командующим, но не должен был вмешиваться в руководство военными операциями. И командующий флотом, и главный комиссар назначались Совнаркомом. Совкомбалту, как и Совету флагманов Балтфлота, отводилась строго консультативная роль9.
      Намеченные преобразования преследовали цель отменить демократическую практику, которую большевики поощряли на первом этапе революции, и окончательно централизовать руководство флотом из Москвы (из Комиссариата по морским делам Троцкого и возглавляемого Лениным Совнаркома). Однако это было в тех условиях нереально. Преобладающая часть операций была тесно связана с политикой, и демократическая практика проникла слишком глубоко, чтобы отменить ее сразу. К тому же большевики фактически не имели большинства в Совкомбалте.
      Щастный осознавал реальное положение дел. В ответ на московские директивы он внес контрпредложения, полностью подтвержденные Совкомбалтом. Среди них были сохранение принципа выборности комиссаров и требование, чтобы главный комиссар утверждался, а не назначался Москвой. Размывая различия в обязанностях командиров и комиссаров, проект сосредоточивал власть в руках первых10. В апреле и мае Совкомбалт игнорировал директивы Москвы. Тесное сотрудничество Щастного с Блохиным и Совкомбалтом продолжалось по всем важным вопросам. Например, 28 апреля, вскоре после получения известия о намечавшемся назначении кронштадтского большевика Ивана Флеровского главным комиссаром Балтфлота вместо Блохина, Совкомбалт по настоянию Щастного возразил против этого11.
      "Ледовый поход"
      Впервые Щастный привлек к себе внимание широкой общественности в конце февраля 1918 г., когда он в качестве начальника штаба Балтийского флота координировал перемещение 62 судов из Ревеля (Таллина) через замерзший Финский залив в главную базу Балтфлота Гельсингфорс (Хельсинки), чтобы избежать их захвата немцами, продвигавшимися по Эстонии.
      Однако это событие скоро затмилось тем, что удалось свершить Щастному в середине марта и в апреле. Тогда неминуемая оккупация Гельсингфорса немцами и белофиннами угрожала захватом основной массы судов Балтийского флота. Ст. VI Брестского мирного договора категорически обязывала советское правительство немедленно очистить Финляндию и Аландские острова от русских войск и Красной гвардии, а финляндские порты – от русских военных кораблей. При этом оговаривалось, что если льды помешают им уйти в русские порты, то остаться могут только немногочисленные команды12. Оставить разоруженный и беззащитный Балтийский флот в Гельсингфорсе фактически означало отдать его немцам13. Но толстый и прочный лед в Финском заливе не давал возможности переместить большинство кораблей в русский порт (так это представлялось советскому и германскому правительствам).
      20 марта, накануне избрания Щастного командующим флотом, Морской генеральный штаб дал директиву перевести из Гельсингфорса в Кронштадт столько судов, сколько смогут пройти сквозь толстые льды, и подготовить весь флот к возможному уничтожению. Как бы это ни было неприятно, эта директива была выполнена. Детальные инструкции по подготовке к уничтожению были составлены и переданы на все корабли14.
      В то же самое время берлинская пресса сообщила, что германское правительство предложило советскому выполнить свои денежные обязательства по Брест-Литовскому договору за счет передачи в неповрежденном виде кораблей Балтийского и Черноморского флотов15. Однако это предложение, если и было сделано, не получило дальнейшего развития. 5 апреля германское правительство предоставило советскому время до полудня 12 апреля для выполнения принятых на себя обязательств в отношении Балтийского флота, предупредив о возможных последствиях невыполнения этого условия. Комиссариат по морским делам дал Щастному инструкцию разоружить все суда флота в Гельсингфорсе до 11 апреля. В то же время его обязывали использовать все возможности для перевода их в Кронштадт16.
      Между 12 и 17 марта, т.е. даже еще до того, как немецкий ультиматум был получен в Москве, Щастный приложил чрезвычайные усилия для перемещения в Кронштадт группы линкоров и крейсеров, включая самые большие и наиболее ценные дредноуты. Эти корабли в тех условиях могли двигаться только днем, и каждое утро ледоколам приходилось освобождать их из ледового плена. В результате прохождение 180 морских миль, требовавшее в нормальных условиях 8-9 час. хода, заняло почти неделю. Этот беспрецедентный исход - первый этап знаменитого"Ледового похода" Балтийского флота под командованием Щастного — в дальнейшем был еще более затруднен тем, что переводы с корабля на корабль и проводившаяся демобилизация сильно сократили численность судовых команд. 5 апреля Гельсингфорс покинул второй конвой. Третий, далеко превосходивший по численности предыдущие, ушел 7 апреля, и наконец последний конвой (в составе которого на борту посыльного судна "Кречет" находился и сам Щастный) отвалил от причала до полудня 11 апреля, когда немцы и белофинны как раз входили в гельсингфорскую гавань.
      Помимо того что кораблям пришлось маневрировать по узким, извилистым каналам, пробитым вблизи шхер, где лед был еще прочен (дальше по заливу быстро шла масса крупных острых обломков льда), последние конвои попали под огонь батарей и финского побережья, и островов. Большая концентрация судов создавала пробки, еще более замедлявшие поход. Тем не менее к концу апреля основное ядро флота - более 200 судов - благополучно прибыло в Кронштадт17. Здесь большинство кораблей встало на якорь. Однако некоторые были передвинуты в устье Невы за пределами Петрограда. Остальные, включая крупную минную
      дивизию, с разрешения Троцкого стали медленно проходить через невские мосты в самое сердце бывшей столицы в ожидании того, что они скоро должны будут подняться вверх по реке в Ладожское озеро18. Этот подвиг принес Щастному репутацию"спасителя Балтийского флота".
      Российская общественность и сам Троцкий называли его "адмиралом", хотя он все еще оставался капитаном I ранга. Щастный стал национальным героем.
      Кризис из-за форта Ино
      "Ледовый поход", к каким бы поразительным и неожиданным результатам он не привел, существенно не снизил военную угрозу Балтийскому флоту, Кронштадту и Петрограду.
      Германский флот контролировал Финский залив, который быстро становился полностью пригодным для навигации. Действия германских войск совместно с белофиннами отличались большой воинственностью и приобретали все более зловещий характер. Наиболее серьезным и значимым из серии угрожающих действий врага а Балтийском море в тот период стал эпизод, связанный с судьбой форта Ино.
      Расположенный на побережье Финского залива чуть северо-восточнее Петрограда (так у автора: в действительности форт Ино находился северо-западнее города. - Примеч. перев.), форт Ино был построен незадолго до Первой мировой войны как часть системы морских укреплений для обороны Петербурга. В результате Брест-Литовского мира германский контроль над Финским заливом, оккупация Эстонии и господство в Финляндии создали непосредственную угрозу этим укреплениям и самому Петрограду. К началу третьей недели апреля 1918 г. побережье, примыкающее к форту Ино, было оккупировано белофиннами. 24 апреля финны под командованием немецких офицеров потребовали капитуляции форта "в течение двух суток"19.
      Известие об этом ультиматуме всколыхнуло Петроград. 25 апреля участники чрезвычайного заседания Петроградского совнаркома проголосовали за следующую резолюцию: "Во что бы то ни стало удержать форт Ино"20. Одновременно Исполком Петроградского совета обязал районные советы и профсоюзы обеспечить необходимое количество рабочих в возрасте от 18 до 40 лет, способных выполнять обязанности военнослужащих, а также указать предприятия, которые не могут быть закрыты даже при самых угрожающих обстоятельствах. Военная секция Петроградского городского и исполком Петроградского губернского советов привели все силы в состояние повышенной готовности, а военная секция Кронштадтского совета приказала направить суда и отряды моряков для обороны Ино.
      Подтверждая этот приказ, Щастный объявил, что "форт Ино не может быть оставлен и его надлежит защищать всеми средствами от всяких нападении"21.
      Примечательно, что форт Ино не упоминался на заседаниях Петербургского комитета большевиков 26 и 30 апреля. Для последнего этот период был переходным временем, когда все партийные организации должны были передать государственные функции советам22. Тем примечательнее, что, несмотря на это, в номере от 26 апреля "Петроградская правда", отражая позицию большевистского большинства Петроградского совета, заявила, что брестская "передышка" подходит к концу, и советское правительство больше не должно делать уступок Германии и что скоро предстоит решительная борьба за Петроград23.
      Если большевистские лидеры в Петрограде (не говоря уже о Щастном и его тогдашних соратниках по руководству Балтфлотом) были настроены оборонять форт Ино, даже если это означало бы возобновление военных действий, то Ленин и Троцкий не разделяли подобных взглядов. Поздно вечером 24 апреля Щастного вызвали в Москву для доклада о состоянии Балтийского флота и усиливающемся кризисе вокруг Ино Троцкому и другим военным руководителям, настроенным на то, чтобы не позволить региональному конфликту перерасти в полномасштабную войну с Германией.
      25 апреля в начале длительной встречи с Троцким и Высшим военным советом Щастный доложил о состоянии Балтийского флота и обороны Петрограда. Никакими официальными данными о ходе этого совещания или докладе Щастного мы не располагаем. Однако существо его позиции может быть реконструировано на основании отсылок к его высказываниям, содержащихся в различных документах судебного дела. Первостепенная важность сохранения Балтийского флота и сооружений, подобных форту Ино, для восстановления национальной силы России и возобновления ее традиционного контроля над Балтикой после войны была главной мыслью Щастного в то время, и вполне возможно, что он акцентировал внимание на ней и в своем докладе. Похоже, что он также подчеркнул необходимость восстановления национального единства и провозглашения того, что он называл в своих заметках "крайним (русским шовинизмом)", если правительство намеревается оборонять Петроград. И наконец, он возражал против назначения Флеровского главным комиссаром Балтийского флота24.
      Среди членов Высшего военного совета и "спецов", присутствовавших на этом заседании, только Алексей Шварц и, может быть, Михаил Бонч-Бруевич (главный военный специалист по обороне Петрограда и соответственно главный военный специалист в Высшем военном совете) сочувствовали"шовинизму" Щастного. Однако в силу их положения "спецов" соображения этих деятелей по политическим вопросам в расчет не принимались. Руководствуясь указаниями Ленина, остальные участники совещания во главе с Троцким выразили беспокойство относительно положения на Балтике и предложили Щастному сделать все необходимое для урегулирования кризиса вокруг форта Ино. В соответствии с этим Щастный телеграммой своему начальнику штаба капитану I ранга Михаилу Петрову приказал предпринять необходимые меры, чтобы покончить с критическим положением мирным путем, поскольку, как сообщил Щастный, "Совнарком не хочет из-за Ино вступать в возможное враждебное действие с немцами"25.
      Что касается Троцкого, то он во избежание столкновений подчеркивал также важность переговоров с немецкими властями в Финляндии об установлении демаркационной линии в Финском заливе. Поскольку Щастный высказывал скептицизм по поводу практической ценности переговоров с германскими полевыми командирами, он получил письменные инструкции войти в контакт с германским морским командованием на Балтике и с руководителями белофиннов, чтобы без промедления установить временные демаркационные линии26. Несмотря на все свои сомнения, по возвращении из Москвы он предпринял немедленные шаги по реализации этих указаний27.
      Кроме того, Высший военный совет хотел получить от Щастного подтверждение, что все по-прежнему готово для подрыва кораблей в случае необходимости избежать их перехода в немецкие руки. В ответ Щастный откровенно сообщил о негативных последствиях переутомления флотских ветеранов и об углубляющейся деморализации членов оставшихся на судах команд. Он опасался, что в критический момент нельзя будет с полной уверенностью сказать, выполнят ли моряки приказ об уничтожении своих судов28. Однако нет свидетельств, что Щастный возражал против уничтожения кораблей и военно-морских сооружений, если все усилия по их спасению не дадут результата. Но есть данные, что он поддерживал подобные планы, если флот не сможет быть спасен для России, и когда флот находился еще в Гельсингфорсе, проводил подготовительные мероприятия на случай его уничтожения29.
      Поздно вечером 25 апреля, во время встречи Высшего военного совета с Щастным, от Петрова было получено сообщение, предупреждающее, что близко столкновение из-за форта Ино. Это взволновало Троцкого настолько, что он отправил ответную телеграмму о немедленном разрушении форта30. Как выяснилось позже, в условиях, когда приближался момент, после которого финны и немцы должны были потребовать сдачи форта, Петров переоценил реальную угрузу движения германского флота в Финском заливе. В действительности Военное министерство Германии возражало против риска пойти на возобновление военных действий на Восточном фронте из-за форта Ино. На деле даже высшие офицеры немецкого военно-морского флота не хотели идти на риск потерять свои драгоценные линкоры от огня современной артиллерии форта Ино. В результате в ночь с 25 на 26 мая (так у автора; видимо, следует читать апреля. - Примеч. перев.) прибывшие в форт финские парламентеры согласились на временное перемирие, и форт остался невредимым под российским контролем31.
      Участие Щастного в заседании Высшего военного совета 25 апреля стало критическим поворотным пунктом в его отношениях с Троцким. Они расстались с весьма скептическим отношением друг к другу. Троцкий относился с недоверием к Щастному из-за его происхождения и, по его собственному признанию, из-за того, что его предшественник Развозов оказался ненадежным. Это недоверие было усилено тем, что Троцкий впоследствии называл "уклончивостью" Щастного, а позже - постоянными обвинениями в адрес Щастного двух ближайших помощников Троцкого - Сергея Сакса (члена коллегии Комиссариата по морским делам) и Флеровского32.
      В свою очередь, явный настрой Троцкого на подготовку флота к уничтожению и готовность, с которой он отдал приказ о разрушении форта Ино, породили у Щастного серьезные сомнения в заинтересованности Троцкого в сохранении флота и защите Петрограда. Эти сомнения еще более усилились после получения Щастным 3 мая телеграммы Троцкого, содержавшей "напоминание" о подготовке флота к уничтожению33.
      Подозрения Щастного имели серьезную основу. В конце апреля и в первой половине мая 1918 г. Германия засыпала советское правительство жалобами и ультиматумами относительно нарушения статей Брестского договора. В то же время германские военные силы сосредоточивались на российских границах, вторгались на советскую территорию, захватывали и топили русские суда. У Ленина создавалось впечатление, что для сохранения непрочного мира с Германией потребуются новые уступки кайзеровскому правительству. Поздно вечером 6 мая большевистский Центральный комитет собрался на чрезвычайное заседание, чтобы рассмотреть последние внешнеполитические инциденты, в том числе германские требования относительно форта Ино, расширения британской интервенции в Мурманске и угрозы британской поддержки японского вторжения на Дальнем Востоке. На заседании была одобрена внесенная Лениным резолюция, подтверждающая необходимость уступки ультимативному требованию немцев. В примечании к этому документу Ленин торопливо написал: "Начать тотчас эвакуацию [из Петрограда] на Урал всего вообще и Экспедиции заготовления государственных бумаг в частности"34.
      Хотя обсуждение на заседании Центрального комитета носило совершенно секретный характер, в течение второй недели мая небольшевистская печать Москвы и Петрограда была наполнена сенсационными сообщениями о новых требованиях германского правительства и близости немецкой оккупации обоих городов. Эти слухи достигли своего апогея 9 мая35.
      Примерно в то же время в Петрограде курсировали копии писем якобы от имени германских официальных лиц. Они поддерживали широко распространенное мнение, что советская политика на Балтике диктовалась германским Генеральным штабом в соответствии с секретными статьями Брест-Литовского договора36. Сочетание слухов о близости немецкого наступления и о подчинении советского правительства Германии породило такое возбуждение, что 10 мая большевистские ответственные лица были вынуждены выступить с заявлением, что вся эта информация является"совершенно сфабрикованной"37.
      В тот же день растущая тревога по поводу намерений немцев и финнов, а также состояния германо-советских отношений вызвали необходимость срочного созыва6-часового чрезвычайного совещания высших петроградских гражданских руководителей совместно с верхушкой военных комиссаров и специалистов38. Состоявшееся на нем обсуждение дает уникальный материал для уяснения разногласий по политическим аспектам обороны Петрограда между"спецами" и петроградскими большевиками. Материалы обсуждения также указывают на разногласия между"спецами", петроградскими гражданскими руководителями и военными комиссарами, одинаково стоявшими за защиту Петрограда, с одной стороны, и московскими лидерами(такими, как Ленин и Троцкий), для которых Петроград, не говоря уже о Балтфлоте, имел второстепенное значение - с другой.
      Щастный и Петров, энергично поддержанные Шварцем, выступали как главные ораторы от "спецов". В ответ на сообщения о тяжелой ситуации, с которых началось обсуждение, Щастный твердо заявил, что флот решительно возражает против сдачи столицы. По его словам, "флот определенно пришел для обороны Петрограда и подходов к нему". Река Сестра, вдоль которой разместились позиции финнов и немцев, находится так близко, что затяжка с принятием оборонительных мер до начала их атаки может привести к тому, что будет уже слишком поздно. Щастный также высказал особую озабоченность судьбой наиболее ценных кораблей флота (дредноутов), которые слишком велики, чтобы войти в Неву. Как и прежде, он говорил, что сохранение этих кораблей представляется исключительно важным для будущего России, потому что"только государство с реальной силой(какой и является Балтийский флот) сможет повлиять на послевоенное мирное урегулирование". Вот почему главным вопросом для него было: считает ли правительство необходимым оборонять Петроград? (Эта озабоченность была вызвана недавними распоряжениями Троцкого по флоту.)
      Говоря от имени правительства, Зиновьев возражал Щастному, настаивая на том, что, хотя правительство все еще поддерживает Брестский договор, невозможно гарантировать, что немцы и финны не намерены атаковать советскую территорию. Поэтому, заключил он, Петроградская коммуна обязана"сделать все возможное" для обороны города. Правда, чуть позже Зиновьев высказал мнение, что вопрос, быть или не быть обороне Петрограда, еще не решен. Очень похоже, что такая двусмысленность отразила разногласия по этому вопросу между петроградскими руководителями, отвечавшими за оборону города, и ответственными лицами в Москве, для которых Петроград не являлся высшим приоритетом.
      Петров сделал в своем выступлении акцент на необходимости немедленного ответа на главный вопрос: "Война или мир?". Для него, если немцы выбирают войну, Россия обязана отвечать в том же духе. Однако поскольку на вопрос "Война или мир?" советское правительство не дает определенного ответа (или, как мы теперь знаем, руководители Москвы и Петрограда отвечали на этот вопрос по-разному), приготовления к защите Петрограда идут все еще как-то нерешительно и слабо. В любом случае, заявил Петров, если Петроград решили спасать, эти приготовления должны идти совсем иначе. Вооруженные силы необходимо было поставить "вне партий", положив конец внутреннему конфликту. Все население должно было быть объединено и направлено на защиту "Отечества..., не советской власти". Что касается военного командования, то оно, по мнению Петрова, нуждалось в полной свободе для организации военных усилий.
      Лашевич и Смилга оценили патриотическое усердие Петрова как провокацию. «Последний оратор поставил все точки над "i", - саркастически воскликнул Лашевич. - Необходимо создание общенациональной армии, защищающей Родину, а не советскую власть, не социализм». "Выходит, что прежде чем приступить к обороне Петрограда, необходимо произвести переворот, т.е. создание армии для защиты не советской власти, а Родины", - вторил ему Смилга. По его мнению, само предложение по созданию общенациональной армии было предательством.
      Со своей стороны, Щастный тщательно избегал втягивания в спор (хотя его симпатии, несомненно, были на стороне Петрова). Главной заботой Щастного было создание условий выживания Балтийского флота. Поэтому ему хотелось в первую очередь уяснить смысл германо-советских отношений, а также получить ясные и своевременные инструкции о том, что необходимо сделать для предотвращения непосредственной угрозы Петрограду со стороны немецких морских сил. Его неудовлетворенность сложившейся ситуацией и возникшая в результате этого натянутость в отношениях с Зиновьевым усиливались в ходе совещания. В конце концов 10 мая мнения двух сторон разошлись так далеко, что согласия по мерам усиления обороны Петрограда достигнуто не было.
      Обеспокоенность агрессивными действиями немцев на Балтике и ответной пассивностью Советов была особенно сильна среди личного состава Балтийского флота. Эта тревога прозвучала на заседании III съезда делегатов Балтийского флота, созванного в Кронштадте 29 апреля. Хотя председатель съезда Илья Фруктов и преобладающая часть делегатов были большевиками, в ответ на телеграфное приветствие Троцкого они обратились к нему с требованием лично разъяснить внешнюю политику правительства, в частности, по вопросу о будущем Балтийского флота39. В то же время, во второй день работы съезда они горячо приняли доклад Щастного о его участии в заседании Высшего военного совета в Москве, о последних событиях на Балтике, о "Ледовом походе" и положении на флоте вообще. После того, как Щастный заявил, что наступил момент, когда центральное правительство должно подняться и начать борьбу, Фруктов от имени съезда выразил Щастному благодарность за его речь и героическую роль в спасении флота40.
      Воинственным духом, царившим на съезде, были охвачены все кронштадтские моряки. 13 мая Кронштадтский совет принял резолюцию, дающую поручение военной секции по согласованию со штабом обороны Петрограда принять все возможные меры для защиты фортов41. До этого командиры и личный состав сильной минной флотилии42, стоявшей на якорях по Неве, бросили еще более дерзкий вызов петроградским властям. 11 мая, проинформированные своим комиссаром Ефимом Дужиком о "напоминании" Троцкого от 3 марта о необходимости держать флот в готовности к уничтожению, они приняли адресованную съезду резолюцию с призывом распустить Петроградскую коммуну и установить диктатуру Балтийского флота, которой можно было бы доверить оборону Петроградского региона и управление им43.
      Хотя резолюция была совершенно непрактичной, в ней выразилось главное настроение минной дивизии - любым способом покончить с нежеланием большевистского правительства противодействовать немцам. На следующий день командиры минеров - Феодосий Засимук и Георгий Лисаневич на заседании судовых комитетов вступили в резкий спор о внешней и военной политике правительства с народным комиссаром просвещения Анатолием Луначарским и заместителем Троцкого в Комиссариате по морским делам Федором Раскольниковым. Совещание не предприняло никаких практических действий44, но инициатива минной дивизии дала неожиданный эффект по усилению большевистского контроля на съезде.
      13 мая делегаты съезда осудили минеров, заклеймив их действия как"преступную агитацию", и постановили уволить Засимука и Лисаневича из военно-морского флота45.
      14 мая Щастный выразил растущее беспокойство за будущее Балтийского флота руководящему совету съезда. Его замечания на совете были наметками для доклада на съезде, который, однако, так никогда и не был произнесен. Заметки Щастного на совете не были зафиксированы, но по наброскам, которые он делал для своего предполагаемого обращения к съезду, мы можем судить о тональности и содержании того, что он хотел сказать. Более того, другие документы дела Щастного, включая его собственные показания, позволяют узнать, что он говорил на совете46.
      Поразителен контраст между разочарованием и пессимистическими мыслями Щастного в этом случае и его воодушевляющим призывом к объединению на съезде 30 апреля, после триумфального "Ледового похода". Щастный начинает с замечаний, касающихся международного положения России. Он предваряет их комментарием, говоря, что это положение "настолько безотрадно, что я прошу спокойствия и сдержанности". Среди проблем, затронутых им, были следующие: разложение российских военных сил; негативное влияние Германии на финскую политику в отношении России; нежелание германского морского командования обсуждать вопрос о демаркационных линиях; общая мобилизация в Финляндии, захват ею российских судов и дальнейшие агрессивные намерения финских военных сил; потенциальная угроза, исходящая от интервенции союзников в Мурманске. Этот раздел наброска завершается так: "Мы впадаем в ничтожество, - никто с нами не считается. Единственный выход - создание реальной силы, вооруженной силы страны".
      Затем Щастный разбирает внутреннее положение России и состояние флота. Он выражает тревогу по поводу сильного сокращения количества офицеров на флоте и отсутствия у правительства интереса к флоту. "Какое творчество за 6 месяцев в отношении флота проявило правительство и морское высшее управление?" - спрашивал он, добавляя, что телеграмма об уничтожении флота осталась единственным реально предпринятым Троцким шагом в отношении будущего Балтфлота. В заключение Щастный говорит о своем отчаянии и желании уйти в отставку. Он написал в своих заметках: "Нужно найти большевистского адмирала. Я хочу делать, что вы считаете нужным, но из этого ничего не выходит. Тут уже не совместная работа, а какое-то партийное творчество. Я не вижу и не понимаю, что хочет правительство и хотят политические официальные деятели".
      По свидетельству присутствовавшего на съезде Раскольникова, Щастный признавал, что советское правительство было единственно возможным тогда русским правительством (Раскольников добавлял, однако, что Щастный явно сожалел, что дело обстоит именно так47).
      Согласно же утверждениям Щастного, никто ни разу даже намеком не дал ему понять, что высказанные им замечания дают повод заподозрить его в контрреволюционности. Ведь в заключение Фрунтов предложил провести среди делегатов съезда специальную работу, чтобы облегчить бремя Щастного, и даже Флеровский произнес слова одобрения48.
      В тот же день, 14 мая в Москве произошли события, имевшие большое значение для Балтийского флота и для обороны Петрограда. Игнорируя все возражения, Совнарком назначил Флеровского главным комиссаром49. Другим событием было то, что в конце долгожданной речи по международным делам Ленин объявил, что германское правительство не возражает против уничтожения русскими форта Ино50. Для Ленина и Троцкого это было очевидным облегчением.
      Но это не добавляло петроградским руководителям и Щастному уверенности в безопасности Петрограда и Балтийского флота. Более того, высказывание Ленина усилило в обществе ощущение, что немцы контролируют советскую военную политику.
      Было очень похоже, что немцы дали "зеленый свет" на уничтожение форта Ино. Поэтому, когда на другой день пришло сообщение о взрыве форта Ино, естественно было заподозрить, решительные шаги, закончившиеся разрушением форта в ночь на 14 мая, предпринимались задолго до того, как стало известно о немецком "одобрении". Это было сделано комендантом Кронштадта Константином Артамоновым на собственный риск, исходя из того, что форту Ино грозит опасность захвата его финнами или перехода неповрежденным в руки немцев. Будь Ино во враждебных руках, думал Артамонов, Кронштадт и наиболее ценные корабли Балтийского флота подвергнутся реальной опасности со стороны мощной артиллерии форта. Артамонов с волнением наблюдал с борта судна, находившегося в нескольких милях от Ино, как форт был взорван по переданному по телефонному кабелю сигналу в 11 час. 30 мин. вечера51. Действия Артамонова стали сюрпризом и для Щастного, и для Троцкого52.
      Троцкий и Щастный
      За три недели мая 1918 г. несколько факторов способствовали дальнейшему обострению недоброжелательного отношения Троцкого к Щастному. Речь шла о неспособности последнего установить демаркационные линии в Финском заливе; его неудаче с изгнанием Засимука и Лисаневича из военно-морского флота; длительном сопротивлении назначению Флеровского; срыве проводки минной флотилии в Ладожское озеро. Троцкий истолковал все это как упорное нежелание Щастного подготовить флот и морские сооружения к уничтожению. И, может быть, наиболее важным здесь было разглашение Щастным секретных приказов Троцкого относительно этих приготовлений.
      Документы дела Щастного показывают, что он был совсем (или почти совсем) неповинен в том, в чем его подозревали. Так, вина за неудачу с установлением демаркационных линий лежит на германском командовании в Гельсингфорсе; Засимук и Лисаневич имели такую сильную поддержку на минных заградителях, а политическая обстановка в Петрограде была такой нестабильной, что даже власти не осмелились выступать против них; Морская коллегия медлила с приказом о назначении Флеровского (он не был издан до 1 июня); наконец, вывести минную флотилию из Петрограда мешала нехватка топлива, а не гнусный заговор Щастного.
      Сомнения Троцкого в желании Щастного выполнить его приказ об уничтожении Балтфлота (если это окажется небходимым) шли от его разговора со Щастным в Москве 25 апреля.
      Троцкого впоследствии преследовала мысль о том, будет ли точно выполнен этот приказ. В начале мая он направил Щастному свое "напоминание" (о котором уже говорилось). Василий Альтфатер, заместитель начальника Морского штаба, должен был проверить приготовления Щастного. 7 мая в телеграмме Троцкому Альтфатер доложил, что все необходимое для подготовки флота к уничтожению сделано. Он объяснил, каким именно способом Щастный предполагал уничтожить суда и морские сооружения, и подтвердил, что инструкции и материалы для этого были розданы еще тогда, когда флот находился в Гельсингфорсе53.
      Тем не менее, все еще обеспокоенный тем, что Щастный может в последнюю минуту уклониться от этого, Троцкий в середине мая приказал Коллегии по морским делам принять собственные меры по уничтожению Балтийского флота. В этой связи он выпустил инструкцию, согласно которой морякам, назначенным для производства взрыва, должны быть выплачены деньги с банковских счетов, открытых для этой цели. Более того, 21 мая, опасаясь неминуемого, как ему казалось, германского наступления на Балтике, Троцкий телеграфировал начальнику Морского штаба капитану Евгению Беренсу следующий запрос: "Приняты ли все необходимые подготовительные меры для уничтожения судов в случае крайней необходимости? Внесены ли в банк известные денежные вклады на имя тех моряков, которым поручена работа уничтожения судов? Необходимо все это проверить самым точным образом. Троцкий".
      Очевидно, не подозревавший, что эти мероприятия проводятся за спиной Щастного, Беренс передал ему вопросы Троцкого с требованием немедленно сообщить, что предпринято в отношении открытия специальных счетов54. Легко представить потрясение Щастного по получении этого послания. По соглашению с Блохиным он обсудил его с Совкомбалтом, Советом флагманов Балтийского флота и советом III съезда делегатов Балтийского флота. Все они, как и Щастный с Блохиным, были поражены идеей выплаты вознаграждения морякам за подрыв их собственных судов. В накаленной обстановке тех дней это послание было истолковано как подтверждение того, что Германия субсидирует уничтожение российского Балтийского флота. 24 мая совет III съезда делегатов Балтфлота, несмотря на преобладание в нем большевиков, принял обращение к Троцкому и Коллегии по морским делам, потребовав, в частности, недвусмысленного заявления, что флот будет взорван только после сражения или если станет ясно, что другого выхода нет. При этом моряки заявляли, что выплата денежной награды за взрыв судов недопустима, и задавали вопрос, который был у всех на устах: что, кроме опубликованных статей, есть в Брестском договоре относительно флота?55
      В документе, подписанном Троцким и его заместителями, Коллегия по морским делам отвечала, что каждому честному революционному моряку совершенно ясно, что флот может быть взорван только в случае крайней необходимости. Это было объяснено Щастному, но он был уверен, что моряки так деморализованы, что неспособны выполнить свой долг. Обсудив этот вопрос, Совнарком пришел к заключению, что флот выполнит свой долг. Что касается выплаты денежного вознаграждения, то все, что правительство имело в виду, - это дать знать героическим бойцам, что если они погибнут, выполняя свои обязанности по предотвращению захвата своих судов врагом, их семьи будут обеспечены. В отношении же Брестского договора говорилось, что все слухи, будто он содержит тайные пункты в отношении флота, являются "бесчестными измышлениями белогвардейских агитаторов"56.
      Ясно, что Троцкий был взбешен тем, что Щастный рапространил его послание к Беренсу и тем самым опозорил его в глазах многих флотских большевиков. Троцкому казалось, что Щастный теперь открыто действует против него, дискредитируя его среди"гордости и славы" революции - моряков Балтийского флота. Для Троцкого, на которого была возложена главная ответственность за использование верхушки военных специалистов и контроль за ними, это было последней каплей.
      Послание Беренса стало также поворотным пунктом и для Щастного, особенно потому, что это совпало с решением III съезда делегатов Балтийского флота принять Флеровского в качестве главного комиссара и избранием нового состава Совкомбалта, в котором преобладали большевики.
      Съезд предпринял эти шаги 23 мая. Тем же вечером Щастный телеграфировал Троцкому просьбу о своей отставке. Обосновывая свое решение тем, что чрезвычайно тяжелые условия руководства Балтийским флотом подорвали его здоровье и сделали невозможным добросовестное выполнение своих обязанностей, он просил двухмесячный отпуск до получения нового назначения. Два дня спустя Щастному сообщили, что его просьба об отставке отклоняется и его вызывают в Москву для обсуждения служебных дел57. Для Щастного начиналось труднейшее испытание в его жизни.
      Допрос и арест
      26 мая Щастный сел на отходящий в Москву ночной поезд. Расположившись в купе, он перелистал документы, положенные им в портфель при отъезде, чтобы использовать их в разговоре с Троцким. Среди них были заметки к так и не произнесенной речи на съезде делегатов Балтийского флота, его контрпредложения по вопросу об отношениях между командным составом и комиссарами; экземпляры"германских писем", которые якобы доказывали немецкое влияние на большевистскую политику, и наброски, озаглавленные "Бытовые затруднения" (по командованию флотом), где стояло: "25 мая - мотивы ухода". Их он набросал для себя накануне58.
      В то время, как Щастный ехал на ночном поезде, в Комиссариате по морским делам Сакс и Флеровский (которые только что прибыли из Петрограда59) добавляли Троцкому свежий компромат на Щастного. Это подкрепило мнение Троцкого, что от Щастного нельзя ждать ничего хорошего и он должен быть отстранен от должности. Однако, если это было так, то почему он не принял отставку Щастного, как он за несколько дней до этого поступил в отношении Шварца? Для этого имелись, по крайней мере, две причины. Одна из них заключалась в том, что Троцкий теперь совершенно не доверял Щастному и был настроен к нему враждебно, а вторая - в том, что он хотел наглядно показать, как нужно поступать с изменнниками-спецами"60.
      Еще одним фактором, который, похоже, повлиял на решение Троцкого расправиться со Щастным, было положение с российским Черноморским флотом. В последнюю неделю апреля при приближении немецких сил к Севастополю ядро российского Черноморского флота ушло в Новороссийск. В середине мая германское командование стало угрожать оккупацией Кубани, если Черноморский флот немедленно не возвратится в Севастополь. Ленин определенно намеревался скорее взорвать Черноморский флот, чем допустить его капитуляцию. Однако мнения флотских офицеров относительно того, как следует поступить, резко разделились, и не было уверенности, что они выполнят приказ уничтожить свои суда61. Это известие пришло именно в тот момент, когда решалась судьба Щастного. С точки зрения Троцкого, уже настроенного наказать Щастного по личным и "профессиональным" мотивам, большой общественный резонанс по поводу его предательства должен был послужить предупреждением командованию Черноморского флота, показав, чем оно рискует в случае неповиновения. В этом сценарии Щастный должен был стать "героем" первого крупного показательного суда в советской России.
      По прибытии в Москву утром 27 мая Щастный был спешно доставлен в Комиссариат по военным делам и препровожден в приемную Троцкого. Кроме Троцкого в комнате находились Раскольников, Сакс, Иван Вахрамеев (все члены коллегии Комиссариата по морским делам) и Альтфатер(представлявший Морской генеральный штаб)62. Шепотом дав инструкции сидевшему рядом с ним стенографу, Троцкий начал изнуряющий двухчасовой допрос Щастного63.
      Троцкий допрашивал Щастного по большинству упомянутых выше вопросов. Однако главным образом его интересовало то, что он сам истолковывал как усилия Щастного по подрыву советской власти и его, Троцкого, личного авторитета. Поэтому он по многу раз задавал Щастному вопросы по поводу распространения его приказа о выплате морякам денег за подрыв их кораблей и о "политической" речи Щастного 14 мая на совете делегатов III съезда Балтийского флота. Троцкий упорно бил в одну точку, часто повторяя эти вопросы, меняя их формулировку и пресекая все попытки Щастного что-либо возразить. В начале допроса Троцкий обращался к Щастному как к "командующему" Балтийским флотом. Однако в наиболее острые моменты разговора он стал называть его "бывшим командующим" флотом.
      Во время допроса о речи 14 мая Щастный посмотрел в свои наброски обращения ко всему съезду (которое, как мы знаем, так и не было оглашено). Троцкий вырвал их из рук Щастного и стал читать вслух. После особенно грубых передержек Троцкого Щастный обращался к стенографу: "Запишите, что я не говорил этого!" Позже Троцкий должен был признать, что манера Щастного отвечать на вопросы вывела его из себя, что "он на каждую резкость отвечал резкостью и давал мне почувствовать, что я говорю с начальником всех морских сил, а не с простым матросом". Разозленный Троцкий распорядился, чтобы рядом со Щастным (для запугивания его) разместилась вооруженная охрана64. "Признаете ли вы советскую власть?" - прокричал Троцкий после того, как солдаты заняли указанные им места. "Раз я работаю при этой власти, - отвечал Щастный, - то я считаю этот вопрос излишним". После этих слов Троцкий ударил кулаком по столу и закричал на Щастного. Когда же тот попросил Троцкого разговаривать с ним в более приемлемых тонах, Троцкий объявил, что Щастный арестован "по подозрению в проведении контрреволюционной агитации, поддержке [такой] деятельности во флоте, неповиновении приказам советского правительства и намеренной дискредитации его в глазах моряков с целью его свержения"65. Когда два вооруженных конвоира уводили Щастного, Троцкий диктовал формальное постановление об аресте, содержавшее эти обвинения66.
      Заключение и суд
      28 мая, в то время, когда Щастный находился уже в одиночном заключении в печально известной Таганской тюрьме, Троцкий поучал президиум ВЦИК, как организовать следствие и суд, добавив, что письменные документы, уличающие Щастного, находятся в его руках.
      Очевидно, к этому времени Троцкий уже нашел понимание у Якова Свердлова, председателя президиума, в том, что дело Щастного должно слушаться в новом Верховном революционном трибунале при Центральном исполнительном комитете, который в это время создавался для разбора особо важных государственных преступлений. В считанные часы президиум выполнил поручение Троцкого и назначил Виктора Кингисеппа для проведения следствия по делу Щастного. Бывший студент-правовед Петербургского университета и известный эстонский большевик Кингисепп теперь работал в Комиссариате по военным делам, возглавляемом Троцким67.
      Назначение Кингисеппа не положило конец личному вмешательству Троцкого в дело Щастного. Кингисепп получил распоряжение Троцкого в течение 48 часов доложить ему, что он ознакомился с фактами по делу, что тот и выполнил. После ареста Щастного Троцкий отправил Флеровского в Петроград допросить Блохина и Дужика. Однако спустя день или два он переменил свое намерение, вызвал Блохина и Дужика в Москву и лично допрашивал их по делу Щастного. Хотя они подвергались серьезной опасности быть обвиненными в соучастии в заговоре, Блохин и Дужик в ответ на резко поставленные вопросы Троцкого и Раскольникова дали показания в пользу Щастного68. Показания Альтфатера, полученные Кингисеппом, как и показания Блохина и Дужика, также оправдывали Щастного69. В дело против Щастного включили сделанное Троцким пространное описание преступлений подследственного, недоброжелательные показания Раскольникова и доносы из Петрограда Флеровского и Сакса70.
      В течение недели (с 3 до 10 июня) Щастному предъявили эти "улики" и показания. В своих четырех показаниях он тщательно разобрал и опроверг все направленные против него обвинения71. Но к этому времени связанный с Черноморским флотом кризис подходил к своей высшей стадии. Это помогает понять, почему Кингисеппа так торопили с завершением следствия к 9 июня и почему в тот же день президиум ЦИК решил, что Щастный подлежит суду Верховного революционного трибунала. Спустя всего 4 дня, основываясь только на своей личной беседе с Троцким, просмотре ограниченного количества имевшихся в Москве документов и упомянутых показаниях, Кингисепп объявил следствие завершенным. Заключив, что вина Щастного "доказана", он передал дело в коллегию Революционного трибунала при ВЦИК, который начал существовать именно в этот день!72
      Между тем известие об аресте Щастного вызвало бурю протестов на Балтийском флоте.
      Собравшись на чрезвычайное заседание в ночь на 27 мая, Совкомбалт и Совет флагманов флота приняли заявление протеста с выражением безоговорочной поддержки Щастному и требованием его освобождения из-под ареста73. Одновременно комитет, представлявший судовые команды, направил в Москву четверых своих членов добиваться освобождения Щастного74. Морякам в свидании с ним было отказано, и они смогли только послать ему черный хлеб и соль, которые Щастныи и получил. Существуют свидетельства, что прежде чем уехать, матросы выбранили сотрудников Троцкого по тюремному телефону "на языке, свойственном матросам"75.
      В это время тюрьмы Петрограда и Москвы были забиты видными политическими заключенными, месяцами томившимися в камерах без предъявления формального обвинения.
      Однако под давлением Троцкого дело Щастного было передано в суд с ошеломляющей быстротой. Выводы прокурорской(?) коллегии и официальное обвинительное заключение из 17 пунктов были предъявлены Щастному 15 июня76. Это было всего через два дня после сформирования коллегии и получения ею результатов следствия от Кингисеппа (при этом коллегия все равно отставала от графика)77. Щастный официально обвинялся в том, что он "сознательно добивался использовать внешнюю и [внутреннюю] политическую ситуацию Советской республики [и] военную силу [Балтийского] флота, чтобы свергнуть Петроградскую коммуну с целью долговременной вооруженной борьбы против Советской республики".
      Между 28 мая и 10 июня Щастный находился в уникальном положении, формально будучи скорее заключенным лично Троцкого, нежели какой-либо государственной инстанции - Комиссариата юстиции, ЧК или местного совета. Бывший одно время большевиком Григорий Алексинский, находившийся в камере поблизости от Щастного, позже вспоминал, как он сквозь решетку своего окна видел Щастного одного во время прогулки по маленькому тюремному дворику. Его руки были засунуты в карманы горохового кителя и Алексинскому показалось, что Щастный был спокоен, держался прямо и решительно, как если бы он ходил по мостику своего корабля, идущего сквозь густой туман и опасные рифы в Балтийском море78.
      10 июня после снятия последнего показания Щастныи был освобожден из одиночного заключения79. Ему были разрешены посещения, предоставлено право советоваться с адвокатом, читать материалы и участвовать в прогулках вместе с другими заключенными. По словам Алексинского, некоторые заключенные - белые офицеры - презирали Щастного за то, что он сотрудничал с большевиками. Алексинский также припомнил, что когда Щастного спросили об этом, тот четко, убедительно и без ложной скромности объяснил, что если бы он не принял свой пост, Балтийский флот, вероятнее всего, был бы захвачен немцами в Гельсингфорсе80.
      "Передышка" для Щастного длилась недолго. 18 июня он был перемещен из Таганской тюрьмы в камеру, находившуюся в самом Кремле. Незадолго до этого или сразу после перевода в Кремль он встретился со своей женой Ниной. Все еще настроенный спокойно и оптимистично, Щастный вручил ей письмо к адмиралу Сергею Зарубаеву (его преемнику на посту командующего флотом), в котором запрашивал документы, необходимые для его защиты.
      Жена немедленно выехала в Петроград81.
      Суд над Щастным начался в полдень 20 июня в Кремле, в одном из главных залов здания Судебных установлений. С самого начала защита была затруднена - трибунал состоял исключительно из большевиков82. Адвокату Владимиру Жданову накануне было выделено только полчаса, чтобы познакомиться с уликами против Щастного, Нина Щастная еще не успела возвратиться из Петрограда, а свидетели со стороны защиты не были допущены на заседание. Из всех затребованных со стороны защиты и обвинения свидетелей (все они находились под контролем Троцкого) присутствовал только сам Троцкий, который и давал свидетельские показания.
      Жданов, известный своей блестящей защитой революционеров-террористов до 1917 г., немедленно потребовал отложить заседание, пока не прибудут другие свидетели, и обратился с ходатайством, чтобы имеющиеся в деле показания были аннулированы, потому что представитель обвиняемого отсутствовал, когда Щастный их давал83. Но требование было отклонено. Прежде чем открыть заседание нового трибунала, его председатель Сергей Медведев84 выразил уверенность, что Щастный может быть осужден в течение одного дня.
      После того, как Медведев быстро зачитал обвинительное заключение и Щастный энергично отверг все вывинутые против него обвинения, встал Троцкий.
      Вслед за своими свидетельскими показаниями, представлявшими ничем не прерывавшееся, заранее подготовленное двухчасовое обвинение Щастного, Троцкий отвечал на вопросы Николая Крыленко, возглавлявшего прокурорскую коллегию, Жданова и самого Щастного85. В своих нападках на Щастного Троцкий обвинил его в дискредитации правительства и его лично, в явном неповиновении приказам, в манипуляции ими к его собственной выгоде, сознательном раздувании недовольства во флоте с очевидной целью самому захватить власть в России. По мнению Троцкого, материалы, обнаруженные в портфеле Щастного, включая фальшивые немецкие документы, полностью устанавливают вину подсудимого. Обобщая свои обвинения против Щастного, Троцкий заявил, что в наиболее тревожный в истории Балтийского флота момент тот стимулировал выступления против Советской власти, неоднократно и в различной форме настаивая на том, что флот предан по секретному соглашению с немцами и что советское правительство делает теперь все возможное, чтобы уничтожить его. "Не мое дело как свидетеля, - заключил Троцкий, - вставать на путь обвинения, но я должен сказать как революционер, что бывший наморсил Щастный вел большую игру, ставя на карту судьбы флота, - игра сорвалась, [когда] я арестовал его... Я первый высказался за сотрудничество со специалистами, но я знаю, что среди них есть патриоты в хорошем смысле этого слова, работающие не за страх, а за совесть, есть служаки, получающие жалованье, но есть и скрытые контрреволюционеры, которые, как Шастный, стремятся использовать свои посты для своих темных целей. И вот эти последние должны караться беспощадно"86.
      Когда Троцкий закончил, Крыленко задал ему несколько несущественных вопросов, после чего в ходе проведенного Ждановым перекрестного допроса Троцкий дал ответы, которые скомпрометировали бы обвинение в ходе любого законного судебного заседания87. Во время обвинительной речи Троцкого Щастный наскоро делал свои пометки. Когда пришла очередь выступать ему, он последовательно опроверг все обвинения со ссылками на имеющиеся в деле документы, которые трибунал отказался принять во внимание. Он настаивал, что неправомерно судить о его действиях по заметкам, изъятым у него Троцким, потому что они отражают его мысли, зафиксированные для него самого, а не для публичного оглашения. Первый день суда над Щастным закончился разбором документов, найденных в его портфеле. Присутствовавшим на суде репортерам Медведев, явно обеспокоенный тем, что рассмотрение дела затягивается до следующего дня, недвусмысленно дал понять, что обвинителя, защитника, совещание членов трибунала и вынесение приговора Щастному уложатся в один следующий день, что бы там ни было.
      Произнесенная в начале заседания на следующий день обвинительная речь Крыленко не содержала новых доказательств вины Щастного и положений, отличных от выдвинутых Троцким при аресте и рассмотренных уже в предыдущих слушаниях. Но если сделанный Крыленко бесцветный повтор был низшей точкой в заседании следующего дня, то темпераментная речь Жданова в защиту Щастного была его кульминацией. Жданов начал с протеста по поводу того, что разрешено присутствовать только одному свидетелю - Троцкому, в показаниях которого проявилась крайняя враждебность к обвиняемому. Он подчеркнул парадоксальность ситуации, заключающуюся в том, что Щастного судят за действия, за которые с революционной точки зрения его следовало бы хвалить (его тесное сотрудничество с выборными комиссарами и комитетами), и что на него возглагается вина за промахи, совершенные Комиссариатом по морским делам, во главе которого стоит Троцкий. Несмотря на старание ему помешать, Жданов убедительно опроверг каждое из обвинений Троцкого против Щастного. Ближе к завершению судебного заседания Щастный еще раз заявил о своей невиновности и просил суд разбирать его дело по существу. Около двух часов дня Медведев объявил судебное заседание законченным и вместе со своими коллегами удалился на совещание.
      Приговор
      Принимая во внимание спешку, с которой было проведено расследование, предъявлено обвинение и проведено судебное заседание, присутствовавшие были удивлены тем, что заседание трибунала продолжалось 5 часов. Учитывая также, что большевики громогласно провозгласили отмену юридически узаконенной смертной казни как одно из великих достижений Октябрьской революции, присутствующие исключали возможность вынесения Щастному смертного приговора88. Неизвестно, обсуждал ли трибунал серьезно доказательства вины Щастного. Однако до 7 час. вечера члены суда не появлялись в зале заседаний. После возвращения их в зал Щастный стоя выслушал, как Медведев объявил его виновным по всем пунктам обвинения и огласил приговор трибунала: расстрел с приведением приговора в исполнение в 24 часа. При этих словах Медведева сестра Щастного Екатерина закричала и на мгновение потеряла сознание. С большим самообладанием Щастный повернулся к ней и мягко попросил ее выйти в коридор89.
      Крыленко явно почувствовал облегчение. Очевидно, он опасался, что трибунал под впечатлением сильной защиты Жданова может оправдать Щастного. Согласно газетным сообщениям на следующий день, присутствующие в зале долго оставались на своих местах, потрясенные услышанным и не веря этому. Даже члены трибунала, как и Жданов, на минуту или две как бы оцепенели. За 10 лет до этого, почти в тот же день и в том же зале Жданов защищал молодого революционера Галкина, которому также грозил смертный приговор.
      Однако после убедительной речи Жданова Галкина приговорили к пожизненному заключению. И, может быть, самая большая ирония судьбы в деле Щастного заключалась в том, что Галкин был членом революционного трибунала, приговорившего теперь Щастного к смерти90.
      Вернув себе самообладание и установив, что единственной надеждой спасти Щастного остается обращение в президиум ВЦИК, Жданов заторопился с составлением апелляции. Как раз в это время группа левых эсеров, находившаяся в зале суда во время вынесения приговора Щастному, бросилась организовывать чрезвычайное заседание президиума91, чтобы добиться отмены одностороннего восстановления большевиками юридически узаконенной смертной казни, против которой они выступали в принципе. Между тем на вопрос репортеров о возможности смягчения приговора Троцкий холодно ответил, что "дело Щастного в отношении исполнения приговора должно идти автоматическим порядком... [Я не] имею возможности интересоваться этим делом"92.
      Подгоняемый временем Жданов все-таки составил исчерпывающее обращение в президиум ВЦИК еще до того, как там в 2 час. ночи началось заседание. Свою апелляцию он основывал на процедурных нарушениях и пристрастности судей, а также на обстоятельствах, сделавших невозможной юридическую защиту Щастного, в результате чего "такой приговор не есть обвинительный приговор, такой суд - это не суд"93. Однако, как следует из протокола заседания ВЦИК и сообщений газет, аргументы Жданова прошли незамеченными, заслоненные бурными дебатами по вопросу восстановления юридически узаконенной смертной казни между большевиками Яковом Свердловым и Варлаамом Аванесовым и левыми эсерами во главе с Владимиром Карелиным и Лазарем Голубовским. Возражая против использования "спецов" в принципе, левые эсеры даже отказались обсуждать суть апелляции Жданова. Около 4 час. утра приговор Щастному был утвержден голосами одних большевиков, тогда как левые эсеры остались в оппозиции94.
      Во время жарких споров в президиуме Щастный готовился к смерти. Прежде всего он обратился к личному составу Балтийского флота с горьким упреком за то, что его покинули в трудный момент (это послание так и не было отправлено95). Затем он составил завещание, привел в порядок текст своего выступления в ходе судебного заседания и сделал на нем пометки (указав, что оно предназначается его сыну, "когда он вырастет"96), написал короткие прощальные письма жене и детям, матери и братьям, а также Жданову. Нине и детям он писал: "В этот час я благословляю вас и призываю мужественно нести бремя жизни. Тебе, дорогая жена, я поручаю тяжелую, но благородную миссию вывести детей в люди, как это понимает наш христианский долг. Я мучаюсь лишь о том, что обязанностей отца перед малютками мне не суждено выполнить... Пусть дети вырастают с уверенностью, что их отец ничем не запятнал себя и своего имени... Когда они вырастут, скажи им, что я иду умирать мужественно, как подобает христианину"97.
      То, что Щастный ждал приближающуюся смерть достойно, беспокоясь главным образом за свою семью, подтверждает его последняя встреча с Ждановым, к которому он испытывал растущую привязанность. На пресс-конференции 22 июня Жданов рассказал, что во время их последней встречи предыдущей ночью Щастный держался исключительно спокойно. "Он сказал, что смерть его не страшит - он выполнил свою миссию спасения Балтийского флота. Единственное, о чем он сожалел, была судьба его жены и детей", - заявил Жданов репортерам98.
      В своем завещании Щастный оставил 8000 руб. своей матери и скромные подарки двум братьям и сестре. Наибольшее значение имело его денежное содержание, которое он завещал жене99.
      Впоследствии, когда ей в этом было отказано, она и дети остались без средств к существованию (в июле Жданов попытался помочь им, организовав сбор средств в пользу семьи Щастного через небольшевистскую печать100). Щастный завершил составление своего завещания в 3 час. ночи - за час до того, как президиум ВЦИК решил его судьбу.
      Казнь
      Решение президиума было немедленно сообщено Медведеву, и он в свою очередь отдал приказ начальнику охраны Кремля провести казнь Щастного. Публикации в прессе того времени отмечают, что по соображениям безопасности Щастный был расстрелян на рассвете в небольшом внутреннем дворе Александровского военного училища101 (в то время штаб-квартиры Комиссариата по военным делам Троцкого, сейчас составляющего часть комплекса зданий, где размещается Министерство обороны). Согласно наиболее распространенной (но весьма сомнительной) версии казни Щастного, его тело спешно было помещено в мешок и захоронено на территории училища в неглубокой яме, вырытой под снятым паркетом в одном из служебных помещений первого этажа102.
      Казнь Щастного вызвала бурную реакцию.
      Начальник штаба флота Беренс, а также Альтфатер, полагавшие, что их показания помогут оправдать Щастного, по слухам, были так уязвлены их отстранением от участия в заседаниях суда, что подумывали об отставке103. Казнь Щастного побудила лидера меньшевиков Юлия Мартова написать брошюру "Долой смертную казнь!"104, которая получила широкое распространение. Среди многих других крупных политических деятелей, подвергших жесткой критике то, как поступили со Щастным, был и большевик Павел Дыбенко, предшественник Троцкого на посту народного комиссара по морским делам105. Протесты были особенно сильны в судовых командах минной флотилии и среди левых эсеров106.
      22 июня экипажи минных тральщиков, к которым присоединились отчаявшиеся рабочие одного из крупнейших петроградских предприятий - Обуховского завода, начали вооруженное восстание с призывом к немедленному созданию пользующегося доверием масс однородного социалистического правительства, которое решило бы вопрос о созыве Учредительного собрания. Хотя и подавленное, это выступление было симптомом глубокого кризиса советского правления в Петрограде в тот момент107.
      Убитая горем Нина Щастная вернулась в Москву 22 июня, всего через несколько часов после казни мужа. Ее главным стремлением теперь было получить его тело, чтобы оно могло быть захоронено по христианскому обряду в фамильном склепе в Житомире. Вскоре после своего возвращения она направила в Совнарком официальную просьбу выдать ей останки мужа. 25 июня на заседании Совнаркома ее просьба была рассмотрена, и вопрос был решен положительно. Щастную даже официально известили об этом108. Однако, когда она направилась в Кремль за телом Щастного, ей сообщили, что положительное решение пересмотрено ВЦИК.
      29 июня Щастная подала во ВЦИК прошение о пересмотре этого решения и удовлетворении ее единственного желания - похоронить мужа согласно христианскому обряду. При этом она брала на себя обязательство поместить останки в металлический гроб и захоронить его на московском военном кладбище в отдаленном районе без почестей, поставив на могиле небольшой простой деревянный обелиск вместо креста109. Но Щастная не получила ответа ни на это, ни на другие свои обращения.
      Эпилог и заключение
      Советские историки, писавшие об освещавшихся в этом очерке событиях, обязаны были изображать Щастного контрреволюционером, предавшим Балтийский флот. Поскольку высказывать положительное мнение о Троцком было также воспрещено, в число заслуг Коммунистической партии включалась как ее ведущая роль в "Ледовом походе", так и пресечение антисоветских планов Щастного. Вплоть до горбачевской эры шагов по пересмотру исторической роли Щастного и его реабилитации не предпринималось.
      Первая попытка реабилитации Щастного была сделана его сыном Львом Щастным. В 1991 г., после принятия закона о реабилитации жертв политических репрессий, он обратился к военному прокурору Балтфлота с просьбой пересмотреть дело отца. Досье Щастного и материалы морских архивов показывают, что позже по вопросу его реабилитации обращались капитан I ранга Е. Шошков, группа выдающихся петербургских ученых, писателей, политических деятелей, военные моряки и даже заместитель министра юстиции. Как сообщил 30 июня 1995 г. старший заместитель прокурора, в результате тщательного изучения документов с Щастного были официально сняты все обвинения, на основании которых он был расстрелян в 1918 г. Он был полностью реабилитирован. Немного позже Шошков обратился к министру обороны Павлу Грачеву с просьбой отдать приказ об эксгумации останков Щастного с тем, чтобы он мог быть захоронен с воинскими почестями по христианскому обряду110.
      Согласно свидетельствам сотрудников морского архива в Петербурге (РГА ВМФ), усилия по розыску останков Щастного начали предприниматься в 1997 г.
      Еще до официальной реабилитации Щастного его дела и судьба привлекли внимание петербургских литераторов. Его называли одним из первых советских "диссидентов", и чаще всего постигшая его судьба трактовалась как результат того, что он помешал осуществлению бесчестного тайного сговора между советским и германским правительствами о передаче Балтийского флота Германии или его уничтожении111.
      Что мы можем почерпнуть по этому поводу из самого дела Щастного? Прежде всего в нем нет данных, подтверждающих предположение, что Щастный был расстрелян потому, что он сделал невозможным соблюдение секретной статьи Брест-Литовского договора, обязывавшей советское правительство передать Балтийский флот Германии Документы дела Щастного более сообразуются с возможной договоренностью об уничтожении флота. Однако, если такое соглашение существовало, возникает вопрос, почему до сих пор не обнаружено ни одного факта, доказывающего это?
      Основные документы дела Щастного позволяют прийти к более правдоподобному выводу о том, что Щастный пал жертвой глубокого расхождения, возникшего между ним и Троцким.
      Действуя в соответствии с ленинским положением о том, что практически любая уступка приемлема, если она позволяет избежать возобновления войны с Германией, охваченный все возрастающей подозрительностью к Щастному, Троцкий не понимал, что для Щастного взрыв Балтийского флота и соответственно существенное ослабление обороны Петрограда могли бы быть приемлемы только после поражения в сражении, которое поставило бы Россию перед выбором - уничтожение флота или его сдача врагу. Он также не сумел понять недовольство Щастного тем, что его держали в неведении относительно политических договоренностей с Германией, знание которых Щастный считал необходимым для принятия стратегических решений. Отношение Троцкого к этим проблемам сделало его слепым к честным усилиям Щастного по подготовке флота к возможному уничтожению, усилило его гнев по поводу озабоченности Щастного внешней политикой и, в конечном счете, привело к расправе над Щастным.
      В свою очередь, Щастный не смог понять различия между своим "шовинизмом" и "интернационализмом" Троцкого Подобно многим другим "спецам", он служил советскому правительству из-за своей личной преданности России, а в его случае - и Балтийскому флоту.
      Вопреки голословным утверждениям Троцкого, в деле Щастного также нет никаких оснований для предположений о том, что он вынашивал тайные политические планы или сознательно хотел подорвать (не говоря уже о том, чтобы свергнуть) советскую власть. В то же время документы его дела показывают, что Щастный с успехом пытался использовать свой сильно возросший после руководства"Ледовым походом" авторитет, чтобы получить поддержку тем мерам по усилению флота, которые он считал нужными, и противостоять политике правительства, которая, по его представлению, угрожала ослабить его возможности руководства флотом (такими мерами, как централизованное назначение высших комиссаров или выплата морякам денег за взрыв судов). Однако"демократический" подход Щастного к флотским делам неизбежно был обречен, потому что его практическим, хотя и незапланированным результатом была дискредитация советского правительства и, в частности, Троцкого.
      Кроме того, дело Щастного ярко высвечивает важные аспекты глубокого кризиса советской власти в петроградском регионе весной и в начале лета 1918 г. Одной из его составляющих была постоянная угроза дальнейшей немецкой агрессии на Балтике и оккупации Петрограда. Другой - широкое распространение быстро нарастающего разочарования среди тех слоев петроградского населения, которые прежде были горячими сторонниками большевиков, восстание моряков минной флотилии и выступление рабочих Обуховского завода показывают силу этого недовольства.
      И наконец, дело Щастного приводит к выводу, что в отличие от военных и гражданских руководителей Петрограда, верхушка большевистского руководства в Москве считала, что Балтийским флотом и самим Петроградом можно пожертвовать для сохранения хрупкого мира с Германией. Это обстоятельство помогает объяснить двусмысленность поведения петроградских официальных лиц, преданных идее обороны бывшей столицы России, а также конфликт между ними и подобными Щастному"спецами" во время кризиса вокруг форта Ино.
      Еще более важно, что разногласия между Москвой и Петроградом, наряду с установлением контроля над такими выборными органами, как Совкомбалт, и политизацией Верховного революционного трибунала, являются проявлениями ключевой характеристики строительства советского государства, начатого весной 1918 г., - уменьшающейся значимости демократических идеалов Октября и усиливающейся централизации политической власти в Москве.
      Примечания
      1. Рабинович Александр, профессор истории Индианского университета в Блумингтоне, Индиана, США. Перевод статьи осуществлен кандидатом исторических наук B.C. Антоновым и откорректирован кандидатом филологических наук Р. И. Розиной (РГГУ).
      2. Архив Управления Федеральной службы безопасности России по Санкт-Петербургу и области (АУ ФСБ СПб), док №3614 (под ним значится дело Щастного).
      3. Сокращенный вариант этой статьи см.: Russian Review, №58 (October 1999), Р. 615-634.
      4. Российский государственный архив социально-политической истории(РГАСПИ), ф. 19, оп1, д89, л2.
      5. Заря России, 1918, 22 июня, С. 3.
      6. Анархия, 1918, 29 мая, С. 2.
      7. Петраш В.В. Моряки Балтийского флота в борьбе за победу Октября, М., Л., 1962, С. 91.
      8. Состоящий из большевиков, левых эсеров, анархистов и беспартийных, избранных в качестве политических комиссаров морскими соединениями и корабельными командами, Совкомбалт заменил Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт) 3 марта 1918 г. в связи с организацией Красного флота. Вначале Совкомбалт возглавлялся выборным главным комиссаром и имел широкие, хотя и плохо определенные (если не безбрежные) полномочия Совет флагманов Балтийского флота состоял из флагманских командиров или их представителей, был консультативным органом, сформированным Щастным, и созывался по усмотрению командующего флотом.
      9. Текст Временного положения находится в Государственном архиве Российской Федерации потому, что оно было принято Совнаркомом - ГА РФ, ф. 130, оп. 2, д. 132, л. 11-13. Инструкции Троцкого включены в «Документы по истории Черноморского флота (в марте-июле 1918 г.)» // Архив русской революции, Т. 14, 1924, С. 223-224.
      10. Дело Щастного, л. 41.
      11. Дело Щастного, л. 48, 128, 139. Несколькими днями позже в другом отношении к Троцкому Совкомбалт выразил свою недвусмысленную поддержку принципа выборности (а не назначения) комиссаров, а также сохранения существующих отношений в штабе флота (Российский государственный архив Военно-морского флота (РГА ВМФ), ф. р-96, оп. 1, л. 32-33).
      12. Советско-германские отношения: от переговоров в Брест-Литовске до подписания Раппальского договора Министерство иностранных дел СССР, Министерство иностранных дел ГДР, В2 т., Т. 1, М., 1968-1971, С. 368.
      13. В конце февраля контр-адмирал Адольф фон Троф, командующий Флотом открытого моря, упорно настаивал на том, что будущее российского Балтийского флота жизненно важно для германского флота, и требовал, чтобы российский флот был захвачен как военный трофей, См.: Ноlger H. Herwig, German Policy in the Eastern Baltic Sea in 1918: Expansion or Anti-Bolshevik Crusade? // Slavic Review, №32 (Spring 1973), P. 342.
      14. Дело Щастного, л. 50, Балтийские моряки в борьбе за власть советов(ноябрь 1917 - декабрь 1918), Л., 1968, С. 51, 126, 131.
      15. См. сообщения немецкой прессы, опубл. Новые ведомости, 1918, 18 марта, С. 5.
      16. Балтийский флот в Октябрьской революции и Гражданской войне, Л., 1932, С. 81.
      17. РГА ВМФ, ф. Р. 92, оп. 1, д. 135, л. 27-30, Стасевич П. Ледовый поход Балтийского флота// Октябрьский шквал, Л., 1927, С. 129-144, Муранов А.И., Звягинцев B.E. Досье на маршала из истории закрытых судебных процессов, М., 1996, С. 14-78.
      18. Предложение Щастного перевести суда флота в Ладожское озеро было с энтузиазмом одобрено Троцким 22 апреля (Дело Щастного, л. 55).
      19. РГА ВМФ, ф. Р. 52, оп. 5, д. 1, л. 44.
      20. Центральный государственный архив г. Санкт-Петербург(ЦГА СПб.), ф. 144, оп. 1, д. 1, л. 1, 41.
      21. Там же, л. 41, ф. 47, оп. 1,д. 42, л. 93, ф. 9618, оп. 1, д. 240, л. 99, ф. 1000, оп. 79, д. 12, л. 48-48 об.; Балтийские моряки. С. 143, Балтийский флот. С. 144.
      22. Центральный государственный архив историко-политических документов г. Санкт Петербург(ЦГАИПД СПб.), ф. 4000, оп. 1, д. 814, л. 108-111. По этому вопросу см. мою статью: The Evolution of Local Soviets in Petrograd, November 1917 - June 1918: The Case of the First City District Soviet // Slavic Review, №46, (Winter 1987), P. 27-29.
      23. Петроградская правда, 1918, 26 апреля, С. 1.
      24. Дело Щастного, л. 33-35, 89, 283-286.
      25. Балтийские моряки. С. 145.
      26. Дело Шастного, л. 50, Балтийский флот. С. 80.
      27. Так, 28 апреля, через два дня по возвращении из Москвы, Щастный по радио дал распоряжение контр-адмиралу Александру Зеленому, старшему начальнику русских военных сил, все еще находившихся в финских водах, немедленно связаться с германскими и финскими властями в Гельсингфорсе с целью переговоров о временных демаркационных линиях. Не получив подтверждения, что до Зеленого дошло его послание, он повторил его на следующий день и еще раз 1 мая. Василий Альтфатер, заместитель начальника Морского штаба, 7 мая доложил Троцкому об усилиях Щастного, особо отметив, что предложения о демаркационных линиях были представлены германскому командованию в Гельсингфорсе 5 мая без всякого результата. Одним или двумя днями позже Зеленый сообщил, что его предложения отправлены в германское адмиралтейство в Берлин. (Дело Щастного, л. 29,49, 53-54, 141, 157).
      28. Дело Щастного, л. 110, 140.
      29. См. также: дело Щастного, л. 50, 141.
      30. Дело Щастного, л. 73, 89.
      31. Debо R.K. Revolution and Survival. Toronto, 1979. P. 212-213; Балтийские моряки. С. 145-146.
      32. Заря России. 1918. 21 июня. Пример обвинений со стороны Сакса и Флеровского см.: Дело Щастного, л. 53,66-68 об.
      33. Дело Щастного, л. 20.
      34. Известия ЦК КПСС. 1989. №4. С. 141-142; Ленин В.И. ПСС. Т. 36. С. 315,607, примеч. 122.
      35. См., напр.: Новые ведомости (вечерний выпуск). 1918. 9 мая. Вся первая страница этого номера посвящена сообщениям о германских требованиях и о близкой оккупации Петрограда и Москвы.
      36. Либо незадолго до поездки Щастного в Москву, или сразу по его возвращении пять из этих, на первый взгляд, компрометирующих его писем попали в его руки. Они находятся в деле Щастного (л. 36-40). Как он для себя решал вопрос об их подлинности, - неясно(Дело Щастного, л. 100). После тщательного анализа подобных "немецких писем" Джордж Ф. Кеннан пришел к выводу, что они поддельные (The Sisson Documents // Journal of Modern History. 1956. №2. P. 130-154).
      37. Новые ведомости. 1918. 10 мая. С. 3.
      38. Подробности сведений об этом совещании см.: Дело Щастного, л. 286-300.
      39. РГА ВМФ, ф. р-96, оп. 1, д. 72, л. 6-8.
      40. Там же, л. 9-12.
      41. Знамя борьбы. 1918. 16 мая. С. 3.
      42. В эту минную флотилию входило около 25 больших судов, из них 17 эсминцев. Между 14 и 26 мая флотилия, предназначенная для перемещения в Ладожское озеро, была проведена через невские мосты и размещена неподалеку от оппозиционно настроенного Охтенского завода в юго-восточном районе Петрограда. (Дело Щастного, л. 57-59; Балтийские моряки. С. 170).
      43. Дело Щастного, л. 156 об.
      44. Там же, л. 170.
      45. Там же, л. 21.
      46. Там же, л. 10-12, 106, 141 об. - 142.
      47. Там же, л. 106, 143.
      48. Там же, л. 142 об.
      49. РГАСПИ, ф. 19, д. 115, л. 2.
      50. Там же, л. 13; Ленин В.И. ПСС. Т. 36. С. 345; Debо R.K. Op. cit. P. 212.
      51. РГА ВМФ, ф. р-52, оп. 1, д. 1а, л. 3-6. В рапорте по этому поводу Артамонов писал: "Из общего политического положения для меня было ясно, что в случае ультиматума германского правительства о передаче форта со всем вооружением такой ультиматум будет выполнен, а следовательно, мне пришлось бы взрывать форт вопреки приказанию свыше, так как передать его без взрыва я не считал возможным... Я полагал, что бесконечные уступки, делаемые германскому правительству, приучают его к мысли, что в России не осталось людей, способных причинить ему реальные неприятности, а потому считал своим долгом, как русского гражданина, использовать случай доказать противное".
      52. Троцкий немедленно приказал провести официальное расследование произошедшего(РГАСПИ, ф. 325, оп. 1,д. 372, л. 1-2).
      53. Дело Щастного, л. 51.
      54. Там же, л. 26-27.
      55. Там же, л. 30.
      56. Там же, л. 31-31 об.
      57. РГА ВМФ, ф. р-96, д. 3, л. 7; Дело Щастного, л. 69-70,71-72.
      58. Все эти документы из портфеля Щастного имеются в его деле, л. 10-19, 36-41.
      59. Анархия. 1918. 29 мая. С. 2. Согласно сообщениям других органов печати, представители ВЦИК также присутствовали на этом совещании. См., напр.: Новые ведомости. 1918. 29 мая. С. 4.
      60. См. носящее принципиальный характер обращение Троцкого к I Всероссийскому съезду военных комиссаров от 17 июня 1918 г. // Троцкий Л. Сочинения. В 21 т. Т. 1. М., 1926. С. 264-269.
      61. Ленин В. И. ПСС. Т. 50. С. 81; Документы по истории Черноморского флота(в марте-июне 1918 г.). С. 151-220; Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1987. С. 660; Raskolnikov F.F. Tales of Sub-Lieutenant Ilyin. London, 1982. P. 43-46.
      62. Анархия. 1918. 29 мая. С. 2.
      63. Стенограмму этой встречи см.: Дело Щастного, л. 80-90. Поскольку Троцкий, по его собственному признанию, сам определял, что будет внесено в текст стенограммы, она отражает высказывания Троцкого гораздо полнее, чем то, что говорил Щастный. Дополнительная информация была получена из других документов дела Щастного и из газет: Великая Россия. 1918. 21 июня. С. 2; Заря России. 1918. 21 июня. С. 3.
      64. Заря России. 1918. 22 июня. С. 3. На обороте последней страницы наброска Щастного Троцкий написал: "Настоящие записи взяты мною у бывшего начальника морских сил Щастного и являются теми заметками, на основе которых он делал доклад в совете съезда" (Дело Щастного, л. 13 об.).
      65. Заря России. 1918. 21 июня. С. 3; Дело Щастного, л. 152, 153.
      66. Там же.
      67. Дело Щастного, л. 1-3, 238; Руднев Д., Цыбов С. Следователь Верховного трибунала. Таллин, 1971. С. 5.
      68. Дело Щастного, л. 238, 99-108.
      69. Там же, л. 123, 127-128, об. 129.
      70. Там же, л. 116-111, 109, 148-152.
      71. Там же, л. 111, 114-115, 138-142 об.
      72. Там же, л. 143, 146; Декреты советской власти. В 13 т. М., 1957-1989. Т. 2. С. 339.
      73. Новая жизнь (петроградский выпуск). 1918. 30 мая. С. 3.
      74. Там же.
      75. Алексинский Г. Капитан Щастный (Из недавних воспоминаний) // Новая русская жизнь (Гельсингфорс). 1921. 11 февраля. С. 3.
      76. Дело Щастного, л. 153-156 об. Извлечение было опубликовано в "Известиях" на следующий день, 16 июня 1918. С. 6. (У автора здесь явная опечатка- 16 июля. - Прим. переводчика).
      77. Повестки государственного обвинения Саксу и Блохину, датированные 14 июня, показывают, что первоначально суд над Щастным намечался на 17 июня (Дело Щастного, л. 167).
      78. Алексинский Г. Указ. соч. С. 3.
      79. Дело Щастного, л. 239.
      80. Алексинский Г. Указ. соч. С. 3.
      81. Новости дня. 1918. 25 июля. С. 2.
      82. Левые эсеры, входившие в состав трибунала, заранее не были информированы о повестке дня и отказались присутствовать на заседании.
      83. Эти сведения о суде основываются на неполной стенограмме, находящейся в деле Щастного (л. 171—179 об), и на сведениях из репортажей, напечатанных в газетах: Заря России. 1918. 21 июня. С. 3; 22 июня. С. 3; Великая Россия. 1918. 21 июня. С. 2; Новая жизнь (Москва). 1918. 21 июня. С. 4, 22 июня. С. 2; Известия (Москва). 1918. 21 июня. С. 5, 23 июня. С. 6; Правда (Москва). 1918. 21 июня. С. 3, 22 июня. С. 2.
      84. Член большевистского крыла РСДРП почти с самого начала его существования и рабочий-металлист по профессии, Медведев в 1918 г. был членом ВЦИК и Высшего совета народного хозяйства. Он не имел юридического образования. После Гражданской войны как председатель Всероссийского союза рабочих-металлистов он присоединился к Александру Шляпникову и стал одним из руководителей "рабочей оппозиции".
      85. Подготовленный Троцким текст см.: Троцкий Л. Сочинения. Т. 17. С. 1, 322-329.
      86. Правда. 1918. 21 июня. С. 3.
      87. Например, когда Жданов спросил Троцкого, осведомлен ли он, что минная флотилия прибыла из Гельсингфорса уже подготовленной к проведению взрывных работ, Троцкий был вынужден признать, что нет. В своих показаниях Троцкий также утверждал, что Щастному с самого начала были перечислены деньги для выплаты морякам за уничтожение их судов, и что Щастный распространял информацию об этом так широко, как только мог, явно с целью подрывных действий против правительства. Но впоследствии под натиском Жданова Троцкий неохотно вынужден был признать, что он не знал, был ли Щастный информирован хотя бы о самом замысле.
      88. В действительности Комиссариатом юстиции как раз готовилось постановление, восстанавливающее юридически узаконенную смертную казнь за тяжкие преступления против государства (Муранов А.И., Звягинцев В.Е. Указ. соч. С. 13). Однако этот факт не был широко известен. Даже руководство левых эсеров в президиуме ВЦИК не было осведомлено о нем.
      89. Дело Щастного, л. 180-181; Новые ведомости. 1918. 22 июня. С. 2.
      90. Знамя борьбы. 1918. 26 июня. С. 3.
      91. Президиум под председательством Свердлова состоял из 9 большевиков и 6 левых эсеров.
      92. Знамя борьбы. 1918. 26 июня. С. 3.
      93. ГА РФ, ф. 1235, оп. 34, д. 36, л. 225-227.
      94. Там же, л. 224; см. также, напр.: Новости дня. 1918. 22 июня. С. 2.
      95. Этого послания Щастного, содержавшего обвинения в адрес Балтфлота, не было среди документов, оставленных Жданову. Его обнаружили среди материалов, изъятых у Сергея Медведева во время его ареста в 1937 г. См.: Центральный архив федеральной службы безопасности(ЦА ФСБ), д. р-33718, т. 42, л. 041.
      96. РГА ВМФ, р-2244, oп. 1, д. 10, л. 1-18.
      97. Наш век. 1918. 5 июля. С. 4. Здесь же опубликован полный текст писем Щастного к матери и Жданову. Последнее письмо Щастного к братьям см.: Знамя труда. 1918. 5 июля. С. 3.
      98. Знамя борьбы. 1918. 22 июля. С. 3.
      99. Черкашин Н. Браслет адмирала Щастного // Московский журнал. №8. 1994. С. 48. В отдельной записке, написанной красным карандашом, Щастный просил свою рубашку передать сыну (ГА ВМФ, ф. р-2244, оп. 1,д. 11, л. 1).
      100. Новые ведомости. 1918. 3 июля. С. 3.
      101. Там же. 25 июня 1918. С. 2-3; Вечерние огни. 1918. 25 июня. С. 2.
      102. В постсоветских статьях по делу Щастного эта версия, по сути основывающаяся на сведениях, полученных от якобы командовавшего расстрелом лица (о котором известно только, что его фамилия Андреевский), не документирована. См., напр.: Камов Б. Щастный против Ленина // Совершенно секретно. № 6. 1993. С. 7; Муранов А.И., Звягинцев В.Е. Указ. соч. С. 60-61. Источником этого исключительно подробного описания является в высшей степени сомнительная статья, написанная по материалам, полученным из третьих рук, бывшим морским офицером А. Лукиным для парижской эмигрантской газеты "Последние новости". По сообщению Лукина, его сведения основаны на беседе с другим бывшим морским офицером, который и слышал это от Андреевского вскоре после происшедшего события, когда тот сильно напился (Лукин А. Тайна могилы Щастного // Последние новости. 1930. 2 августа. С. 4—5).
      103. Новые ведомости. 1918. 26 июня. С. 3.
      104. См.: Мартов Ю.О. Долой смертную казнь! М., 1918.
      105. См.: Махimоff G.R. The Guillotine at Work. Chicago, 1940. Автор цитирует письмо протеста, помещенное в газ.: Анархия. 1918. 30 июля. С. 105.
      106. Как только приговор Щастному был утвержден, левые эсеры отозвали своих представителей из Верховного революционного трибунала (РГА ВМФ, р-2244, оп. 1, д. 8, л. 5). В конце июня на III Всероссийском съезде партии левых эсеров была одобрена решительная резолюция протеста против "восстановления юридически узаконенной смертной казни" (РГАСПИ, ф. 564, оп. 1, л. 17). Более того, отмена юридически узаконенной смертной казни стала ключевым лозунгом левых эсеров в кампании по выборам делегатов на IV Всероссийский съезд Советов.
      107. Рабинович А. Большевики и самоубийство левых эсеров // 1917 год в судьбах России и мира. Октябрьская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1998. С. 193, 202.
      108. РГАСПИ, ф. 19, оп. 1, д. 146, л. 8; Новые ведомости. 1918. 3 июля. С. 3.
      109. Дело Щастного, л. 188.
      110. РГА ВМФ, ф. 2244, оп. 1, д. 14, л. 1. Заключение Горского, утвержденное генеральным прокурором, является последним документом в деле Щастного (АУ ФСБ СП, №361\4, л. 363-368). См. также: Героя реабилитировали через 77 лет после расстрела// Страж Балтики. 1995. 5 сентября.
      111. См., напр.: Муранов А.И., Звягинцев В.Е. Указ. соч. С. 8, 38-50.
    • Вайну Х. М. Многоликий Маннергейм
      Автор: Saygo
      Вайну Х. М. Многоликий Маннергейм // Новая и новейшая история - 1997. - № 5. - С. 141-167.
      Маршал Карл Густав Эмиль Маннергейм (1867 - 1951) прошел путь от офицера лейб-гвардии императора России Николая II до главнокомандующего вооруженными силами Финляндской Республики. В этом качестве он дважды возглавлял армию Финляндии в войне против СССР в течение второй мировой войны, а после ее окончания, уже будучи главой государства, составил первый проект договора о дружба и взаимопомощи между двумя странами. Высокий пост президента Финляндской Республики Маннергейм занимал дважды - в 1919 и в 1944 г. Он был лично знаком и с коронованными особами - царем Николаем II, германским кайзером Вильгельмом II, английским королем Эдуардом VIII, и с политическими деятелями - премьер-министром Великобритании У. Черчиллем, фюрером нацистского рейха А. Гитлером, секретарем ЦК ВКП(б) А. А. Ждановым.
      Маннергейму посвящено много публикаций. Их можно разделить на несколько групп.
      Во-первых, документы. Кроме опубликованных официальных финляндских, советских, германских, английских, американских, шведских и т.д. сюда относится написанное, одобренное и опубликованное самим Маннергеймом: приказы главнокомандующего вооруженными силами Финляндии, дневники 1904 - 1905 гг. (японская война), 1900 - 1908 гг. (экспедиция в Китай), сборник писем1.
      Во-вторых, биографии Маннергейма и сборники статей о нем. Вышедшие во время жизни Маннергейма и непосредственно после его смерти эти книги носят апологетический характер и, как правило, неудовлетворительно документированы2. Шагом вперед явился двухтомник ближайшего сотрудника маршала - начальника генштаба Финляндии 1942 - 1944 г., ставшего в 1945 г. на короткое время преемником Маннергейма на посту командующего войсками, а затем помощником при написании мемуаров генерала Э. Хейнрикса3.
      По объему и документальности все труды превосходит восьмитомная биография маршала, написанная его родственником Стигом Ягершельдом - плод более чем 20-летней работы4. Хотя это исследование имеет также апологетические черты, оно остается наиболее полной биографией Маннергейма.
      В 1989 г. были опубликованы две однотомные биографии Маннергейма - С. Вирккунена из серии "Президенты Финляндии" и В. Мери5. Они содержат много новых данных, почерпнутых из других источников, включая взятые их авторами интервью. В конце этих биографий помещен список источников, но в самом тексте ссылки отсутствуют, что, конечно, обесценивает их в глазах историка. Этим обусловлено умеренное использование автором данного очерка этих новейших биографий Маннергейма.
      В-третьих, финляндские и зарубежные исследования по политической и военной истории первых десятилетий Финляндской Республики.
      В-четвертых, мемуары военных и политических деятелей тех лет, как финляндских (включая самого Маннергейма), так и зарубежных, жизнь которых так или иначе была связана с Финляндией. Таких публикаций тысячи. Почти во всех, по меньшей мере, упоминают Маннергейма в связи с его выдающейся ролью в истории Финляндии. Гораздо меньше мемуарной и научной литературы о молодости Маннергейма и его деятельности в царской армии. Из них выделяется основательностью и широко цитируется Ягершельдом книга "Действия 12-й кавалерийской дивизии в период командования ею Свиты Его Величества Ген.-Майора барона Маннергейма", изданная в Ревеле (ныне - Таллин) в 1925 г. Для написания краткого очерка о Маннергейме вряд ли целесообразно, да и невозможно объять необъятное - ознакомиться со всеми имеющимися публикациями.
      При написании очерка главным образом использовалась монументальная биография Ягершельда и мемуары Маннергейма6. Исключение составляет в основном внешняя политика Финляндии в 1933 - 1947 гг. - предмет специальных исследований автора. Думается, что в этом смысле наш очерк отличается от некоторых публикаций о Маннергейме, изданных в России в последние годы7.
      См., например,
      Е. Каменская, "Маршал Маннергейм" (Новое время, 1992, NN 32 - 33);
      Мери В. Карл Густав Маннергейм - маршал Финляндии. М., l997;
      Вирмавирта Я. Карл Густав Эмиль Маннергейм. - Вопросы истории, 1994, N 1;
      В. М. Холодковский, Финляндия и Советская Россия, М., 1975.
      Мы попытаемся ограничиться изложением фактов и воздержимся от обобщений. Пусть читатель, заинтересовавшийся личностью Маннергейма, делает выводы сам.
      БЕДНЫЙ БАРОН ПРИ ДВОРЕ НИКОЛАЯ II
      Шведский барон Карл Густав Эмиль Маннергейм родился 130 лет назад - 4 июня 1867 г. в имении Лоухисаари, на юго-западе Финляндии, недалеко от Турку. Маннергеймы (изначально Маргеймы) были родом из Голландии, но уже в XVII в. переселились в Швецию и затем частично в ее провинцию Финляндию и в 1693 г. были причислены к дворянскому сословию.
      Род Маннергеймов дал много полководцев, государственных деятелей и ученых Швеции и Финляндии. Прадедушка будущего маршала - Карл Эрик - возглавлял финляндскую делегацию, ведшую в 1807 г. переговоры в Петербурге об условиях перехода Финляндии от Швеции к России; его заслуга в том, что Финляндия получила в империи автономию и имела сословный парламент. Это он купил имение Лоухисаари с трехэтажным жилым домом. Сейчас - это архитектурный памятник, после реставрации 1961 - 1967 гг. там разместился музей Карла Густава Эмиля Маннергейма. Отец будущего маршала - барон Карл Роберт Маннергейм изменил семейным традициям и стал предпринимателем. Он женился на Элен фон Юлин - дочери промышленника, купившего себе дворянский титул. Карл Густав Эмиль был третьим из семерых детей. Родной язык в семье был шведский, но французское воспитание матери и англофильство отца обеспечили детям разностороннее образование, отсюда совершенное владение тремя языками - шведским, французским и английским. В дальнейшем он выучил русский, финский и немецкий.
      Но импульсивный Карл Роберт Маннергейм в 1879 г. разорился, бросил семью и уехал в Париж. Имение пришлось продать. В довершение всех бед в январе 1881 г. умерла мать. Заботу о детях взяли на себя родственники8.
      Карл Густав Эмиль большей частью был предоставлен сам себе и вместе со сверстниками развлекался тем, что бил камнями окна, за что его на год исключили из школы9. Родственникам пришлось задуматься о его специальном образовании, которое не потребовало бы больших денег. Выбор пал на военное училище в Хамина, основанное Николаем I, хотя особой склонности к военной службе мальчик не испытывал. Тем не менее Карл Густав Эмиль учился с увлечением, но из-за своенравного характера его недолюбливало руководство училища. Ночной самовольный уход юного барона в город буквально накануне выпуска переполнил чашу терпения начальства, и незадачливый кадет был исключен из училища. Тщеславный и самоуверенный юноша, расставаясь со своими однокашниками, пообещал, что он закончит образование в привилегированном Николаевском кавалерийском училище и станет гвардейским офицером10.
      Маннергейм (справа) в Николаевском кавалерийском училище
      И он сдержал слово: поступил в училище в 1887 г., затратив год на усовершенствование своего русского языка у родственников, живших близ Харькова, образование в Гельсингфорском университете и поиски покровителей в Петербурге. Хотя Маннергейм окончил Николаевское кавалерийское училище в 1889 г. среди лучших, попасть в гвардейский полк, а значит служить при дворе и получать большое жалованье, что было для бедного барона немаловажно, сразу не удалось. Сперва пришлось два года тянуть армейскую лямку в Польше в 15-м Александрийском драгунском полку.
      Отличная служба, связи и покровители помогли Маннергейму в 1891 г. вернуться в Петербург и попасть в лейб-гвардейский полк, шефом которого была царица Александра Федоровна. Офицеры этого полка несли службу в покоях императрицы. Финляндский барон с головой окунулся в светскую жизнь: новые знакомые среди политиков, дипломатов, военных. Однако, чтобы поддерживать связи в высшем обществе, нужны были большие деньги. Маннергейм наделал долгов. Блестящий гвардейский офицер, он мог рассчитывать на выгодный брак. Женившись в 1892 г. на Анастасии Александровне Араповой, богатой, но некрасивой и капризной дочери русского генерала, Карл Густав Эмиль поправил свое финансовое положение: он не только уплатил долги, но и купил имение Аппринен в Латвии. Чepeз год у молодоженов родилась дочь, которую в честь матери назвали Анастасией (умерла в 1978 г.), а в 1895 г. - София (умерла в 1963 г.).
      Брак по расчету не был счастливым, а рождение мертвого сына еще больше осложнило отношения между супругами. Анастасия Александровна в 1901 г. уехала в Хабаровск сестрой милосердия, оставив детей на отца. Когда через год она вернулась, семейная жизнь Маннергеймов не пошла на лад. Супруги решили расстаться. Анастасия Александровна, взяв с собой дочерей, уехала за границу. После долгих скитаний она вместе с младшей дочерью обосновалась наконец в Париже, а старшая - перебралась в Англию, Официальный развод Маннергеймов состоялся лишь в 1919 г., когда печать заинтересовалась личной жизнью кандидата на пост президента Финляндии11.
      Карл Густав Эмиль Маннергейм благодаря высокому росту и элегантной манере держаться в седле участвовал во многих дворцовых торжественных церемониях. На фотографии коронации Николая II в 1896 г. в Москве он запечатлен верхом во главе торжественной процессии12.
      Страсть к лошадям - барон несколько раз успешно выступал на скачках - помогла Маннергейму в следующем году стать высоким чиновником в управлении царскими конюшнями и получить жалование полковника: он отбирал для покупки породистых лошадей. Частые командировки за границу, новые знакомства расширили кругозор 30-летнего кавалериста, он стал проявлять интерес к политическим делам. Даже германскому кайзеру Вильгельму II он был представлен из-за случая с лошадью. Во время очередной поездки в Берлин, когда Маннергейм лично проверял отобранных для царской конюшни лошадей, одна из них сильно повредила ему колено. Он был вынужден два месяца лечиться в больнице. Вильгельм II, большой знаток и ценитель породистых лошадей, заинтересовавшись инцидентом, перед отъездом Маннергейма в Россию принял его в своем дворце.
      В 1903 г., продвигаясь по служебной лестнице, Маннергейм стал командиром образцового эскадрона в кавалерийском офицерском училище. Эту почетную должность он получил по рекомендации генерала А. А. Брусилова и Великого Князя Николая Николаевича.
      ГЕНЕРАЛЬСКИЕ ПОГОНЫ
      Когда вспыхнула русско-японская война 1904 - 1905 гг., Маннергейм вызвался отправиться добровольцем на фронт. Он хотел подкрепить свою дальнейшую карьеру опытом боевого офицера. Братья и сестры, а также вернувшийся к тому времени в Финляндию отец не одобрили его намерений. Если поступление молодого Маннергейма на службу в русскую армию не вызвало особого возражения у его родственников и знакомых - царю и раньше служили многие скандинавские дворяне, - то добровольное желание воевать за царскую Россию следовало расценивать как полную солидарность с политикой самодержавия в Финляндии. Карл Густав Эмиль понимал и в какой-то степени разделял доводы родственников, но своему решению не изменил: совестно было вести светскую жизнь, когда коллеги-офицеры проливали кровь на войне13.
      Так петербургский лейб-гвардии ротмистр стал подполковником 52-гo драгунского Нежинского полка. Он получил под свое командование два эскадрона и показал себя храбрым и грамотным офицером. В начале 1905 г. Маннергейм проводил разведывательные операции в окрестностях Мукдена, которые дали высшему командованию ценную информацию о планах японцев, а их исполнителю - чин полковника. В конце войны аналогичные операции он проводил в Монголии14.
      Разведывательные способности Маннергейма заметили в Петербурге, В 1906 г. Генеральный штаб предложил ему секретное задание: выяснить военно-политическое положение на китайской территории, прилегавшей к границам России. Маннергейм, как подданный Великого княжества Финляндии, как никто подходил для такой цели. Для маскировки он должен был заниматься этнографическими и другими научными исследованиями. Кроме того, финляндский исследователь, путешествовавший под покровительством царского правительства, был включен в экспедицию французского синолога, профессора Сорбонны П. Пэллио15. Готовясь к исполнению своей миссии, Маннергейм ознакомился с результатами путешествий по Китаю других европейских исследователей. Научная сторона экспедиции, возможность побывать в местах, которые никогда раньше не посещали европейцы, так увлекли, что ни срок путешествия - примерно два года, ни то, что отмечать свое 40-летие ему придется в неведомых краях, не помешали ему принять предложение.
      11 августа 1906 г. Маннергейм в сопровождении 40 казаков-добровольцев и проводников пересек в районе Оша российско-китайскую границу и вскоре отделился от французской экспедиции. Полковник Маннергейм, по инструкции Генштаба, должен был уточнить, насколько можно рассчитывать на поддержку местного населения в случае вторжения русских войск во Внутреннюю Монголию. Он предпринял поездку к границам Индии, исследовал положение в соседних с Внутренней Монголией китайских провинциях Синьцзян и Шаньси, нанес визит жившему в изгнании на южной границе Гобийской пустыни тибетскому далай-ламе, в котором царское правительство видело своего союзника в возможном будущем столкновении с Китаем. Одновременно Маннергейм проводил антропологические, этнографические, лингвистические и другие исследования, усердно вел дневник, слал письма своим родным и знакомым, в которых рассказывал о всевозможных приключениях в экзотической стране. Через два года он, побывав на обратном пути в Японии, вернулся через Пекин и Харбин в Петербург16. По возвращений полковник написал секретный доклад для Генерального штаба и опубликовал этнографическую статью в научном журнале, долго редактировал свой дневник и письма. Они были опубликованы только в 1940 г. и переведены на многие языки.
      Маннергейм считал эти два года самыми интересными в своей жизни, любил рассказывать о приключениях в Китае. В его "Воспоминаниях" глава "Верхом через Азию" - одна из самых длинных и живо написанных. Его приключения заинтересовали также Николая II. В октябре 1908 г. аудиенция Маннергейма у царя вместо запланированных 20 длилась 80 минут и продолжалась бы больше, если бы барон, как он пишет, не посмотрел на часы17.
      Во время аудиенции Маннергейм попросил царя дать под его команду полк. В 1909 г. он его получил. 13-й Владимирский уланский полк разместился в маленьком городе Новоминске (ныне - Минск-Гродзинск), в 44 км восточнее Варшавы. Учитывая опыт русско-японской войны, Маннергейм заставил лихих улан в учении отдавать предпочтение не шашке, а винтовке, действовать не только верхом, но и в пешем порядке. Полковник сумел сломить недовольство кавалерийских офицеров и доказать начальству целесообразность нововведений. В 1912 г. его назначали командиром элитарного лейб-гвардии его величества уланского полка, размещенного в Варшаве. Благодаря новому назначению Маннергейм получил очередное звание генерал-майора и свободный доступ к царю, так как эта должность делала его придворным18. Непосредственно перед первой мировой войной последовало новое повышение: генерал-майор Маннергейм был назначен командиром особой лейб-гвардии его величества Варшавской кавалерийской бригады, в которую, кроме его полка, вошли еще Гродненский гусарский полк и артиллерийская батарея19.
      Почти шесть лет до начала первой мировой войны Маннергейм, не порывая тесных отношений с Финляндией, служил в Польше. Он легко нашел общий язык с польской аристократией, которая не отличалась русофильством20. Генерал увлекался верховой ездой, стал членом элитарных охотничьих, спортивных и жокей-клубов21.
      Перед началом первой мировой войны бригада Маннергейма была переброшена на юг Польши в район Люблина. Уже 15-17 августа 1914 г. она вела кровопролитные бои в окрестностях Ополе с главными силами наступавших австро-венгерских войск, Маннергейм применял тактику активной обороны, которая в дальнейшем была для него характерна и приносила успех: послал третью часть своих войск в тыл противника и тем самым заставил его остановить наступление и перейти к обороне. Это была одна из немногих успешных операций русской армии в начале войны. Маннергейм получил боевую награду - орден Святого Георгия на эфес шашки. Впоследствии его бригада была вынуждена отступить, но ей удалось сохранить порядок и избежать больших потерь.
      В марте 1915 г. командующий армией генерал Брусилов, бывший начальник Маннергейма с петербургских времен, передал в его подчинение 12-ю кавалерийскую дивизию. В 1915 - 1916 гг. он в качестве командира дивизии - а по сути дела корпуса, так как ему, как правило, были подчинены другие части численностью до 40 тыс. человек - участвовал с переменным успехом во многих операциях. Войска под командованием Маннергейма в 1916 г. освободили Румынию от вторгшихся туда австро-венгерских войск.
      За успешно проведенную операцию Маннергейм в начале 1917 г. получил отпуск и провел его в Финляндии. Возвращаясь в свою дивизию через Петроград в дни Февральской революции, барон едва не стал жертвой толпы. Генералу пришлось, переодевшись в штатское платье, бежать через черный ход из гостиницы "Европейская" и потом прятаться от патрулей, пока не удалось покинуть Петроград и вернуться на службу в Румынию22. Там его фактическое положение командующего корпусом было оформлено юридически: он получил чин генерал-лейтенанта. Его корпус участвовал в неудавшемся летнем наступлении. Одной из причин поражения была продолжавшаяся деморализация русской армии из-за усиления власти солдатских советов, в которых все большую роль играли большевики. Когда комиссар армии, вопреки договоренности, отказался санкционировать строгое наказание солдат, арестовавших офицера за промонархическое высказывание, Маннергейм понял, что продолжать командовать корпусом бессмысленно. В это время он как раз получил легкую травму ноги. Пользуясь случаем, он поехал лечиться в Одессу. После безуспешных попыток побудить находившихся в городе офицеров предпринять хоть что-нибудь против разложения армии23, генерал фактически самоустранился от командования войсками.
      9 сентября 1917 г. Маннергейм был официально освобожден от обязанностей командира корпуса и зачислен в резерв24.
      После того, как большевики захватили власть, Маннергейм решил вернуться на родину. 6 декабря 1917 г. Финляндия была провозглашена самостоятельным государством, что было признано главой советского правительства В. И. Лениным 31 декабря. Но вернуться туда в середине декабря 1917 г. и с финским паспортом было трудно - пришедшие к власти большевики требовали брать разрешение на въезд в Смольном, но идти туда у генерала не было желания. Маннергейму тайно все же удалось прибыть в Финляндию 8 декабря. Он еще надеялся спасти царизм в России с помощью армии. Поэтому через неделю генерал вернулся в Петроград, но убедившись, что сторонников свержения советской власти с помощью армии мало, он в конце декабря 1917 г. окончательно уехал из России, в армии которой прослужил 30 лет.
      Летом 1917 г. Маннергейму исполнилось 50 лет. Самые трудные дни и ответственные задачи были впереди. В книге "Воспоминания" Маннергейм писал, что гадалка в 1917 г. в Одессе почти точно предсказала дальнейшие его взлеты и падения25.
      В "Воспоминаниях" он изложил причины, почему, на его взгляд, русская армия потерпела поражение в японской и первой мировой войнах. Отметив многие объективные причины - прежде всего отсталость промышленности, особенно оборонной, - Маннергейм выдвинул и субъективные. По его мнению, в 1915 г. Николай II совершил большую ошибку, когда снял с поста главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, умелого военачальника, имевшего большой авторитет в армии, и занял это место сам. Царь был посредственной личностью с мягким характером и не имел полководческих способностей. Маннергейм встречался с ним несколько раз и делал выводы на основе собственных наблюдений. Кроме того, Николай II отдалился таким образом от народа, от политического руководства, и неудачи армии народ стал ассоциировать с царем и его режимом26.
      Маннергейм также охарактеризовал - частично на основе личных наблюдений - некоторых видных генералов царской армии. Он высоко оценил генералов А. А. Брусилова и Л. Г. Корнилова, а также военного министра генерала В. А. Сухомлинова, а относительно генералов А. М. Крылова и A. И. Деникина, с которыми имел дело, высказался весьма критично. Например, когда Маннергейм в 1916 г. на основе разведданных доложил своему соседу по фронту дивизионному командиру Деникину, что немцы направляют в бой резервы, тот не внял этому предостережению, и последствия оказались плачевными. Маннергейм писал: "Русские самонадеянно недооценивают те факты, которые по той или иной причине не вписываются в их планы"27.
      В 1916 г. Маннергейм воевал вместе с Крыловым на румынском фронте. Маннергейму были подчинены ряд русских и румынских частей. Крылов, занимавший левый фланг, самовольно отступил, поставив Маннергейма в трудное положение. Как позже выяснилось, свои действия он обосновал отсутствием доверия к румынской армии. Маннергейм негодовал также по поводу того, что генерал А. Ф. Рагоза в присутствии румынского офицера связи оскорбительно отозвался о румынах как солдатах. Маннергейм возразил ему, сославшись на храбрость бригады румынского полковника Стурдза. Когда он впоследствии узнал, что Стурдза со своей бригадой перешел к австрийцам, он не удивился, так как сам мало рассчитывал на преданность румын, но считал, что нельзя оскорблять союзников даже тогда, когда ты невысокого мнения о них28.
      ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ АРМИИ ФИНЛЯНДИИ
      Молодое финляндское государство занималось формированием своих структур, нужно было подумать о его защите - так возник комитет обороны. Прибыв в Хельсинки, барон стал его членом. Комитет состоял в основном из таких же, как Маннергейм, финляндских офицеров и генералов, которые служили в царской армии и после ее развала оказались безработными; были и вернувшиеся из немецкого плена.
      В Финляндии стал формироваться корпус самообороны - шюцкор - вооруженная организация из зажиточных людей, в том числе из офицеров, получивших во время первой мировой войны военную подготовку в 20-м егерском батальоне в Германии. Корпус самообороны был слабо связан с комитетом, имевшим весьма неопределенные функции. Он напоминал скорее кружок интеллигентов, которые вели беспорядочный спор о том, что следовало бы делать, и не принимали никаких решений.
      Но внутриполитическая обстановка все более накалялась. В противовес щюцкору стала формироваться красная гвардия, между ними начались стычки, предпринимались террористические акции. Красная гвардия получала оружие и поддержку от частей русской армии, находившихся в Финляндии и в большой степени большевизировавшихся. Красную гвардию поддерживала индустриально развитая южная часть Финляндии. Им противостоял крестьянский Южно-северный лен (провинция).
      14 января 1918 г. в конце третьего заседания комитетa обороны, проходившего в манере салонного разговора, Маннергейм заявил, что удручен бездеятельностью комитета и выходит из него. На резонный вопрос о его предложениях в сложившейся ситуации, Маннергейм выдвинул идею в ту же ночь уехать из Хельсинки на север и создать там штаб будущей армии. Этот план получил одобрение премьер-министра П. Э. Свинхувуда.
      На следующий день Маннергейм стал председателем комитета, это означало, что Маннергейм станет главнокомандующим армии, которой еще не было.
      В ночь на 19 января 1918 г. барон отправился на восточное побережье Ботнического залива в город Вааза с фальшивым паспортом на имя купца Мальмберге. Проверяющим поезд красногвардейцам показались подозрительными военная выправка и прекрасный русский язык одетого в штатское человека, и они хотели его арестовать. Но финский железнодорожный служащий, к которому Маннергейм обратился по-шведски, убедил солдат, что у "купца" документы в порядке, и барона отпустили.
      В Ваазу уехали многие офицеры, в частности члены комитета обороны. Быстро была налажена связь с местным шюцкором, начал складываться костяк армии, в возможности создания которой в стране, где не было военной обязанности, Свинхувуд сомневался. Маннергейм и его сподвижники видели главную опасность самостоятельности и порядку в Финляндии в большевизированных частях бывшей царской армии и поставили цель разоружить их. По приказу Маннергейма акция должна была состояться в ночь на 23 января, но по совету из Хельсинки дата была перенесена на ночь 28 января. Следующий по старшинству офицер в штабе Маннергейма, генерал-майор Эрнст Лефстрем, был против зтой акции: бесперспективно воевать против воинских частей, по численности и вооружению превосходивших финляндский шюцкор на севере. 27 января Свинхувуд прислал телеграмму с требованием в очередной раз отложить выступление. Маннергейм, никому не сказав о телеграмме, стал действовать по намеченному плану. Операция удалась, хотя имели место столкновения, что затянуло ее выполнение на несколько дней. В течение четырех суток в Северной Финляндии было интернировано примерно 5 тыс. военнослужащих бывшей царской армии, захвачено большое количество военного снаряжения, в том числе 37 орудий29.
      В ту же ночь, когда Маннергейм начал свою акцию на севере, красная гвардия на юге страны свергла правительство. Было образовано красное правительство - Совет народных уполномоченных, куда вошли левые социал-демократы во главе с К. Маннером. В результате 4/5 территории Финляндии оставались под властью прежнего правительства (большинству его членов удалось, некоторым через Берлин, попасть в Ваазу), а густонаселенные районы с наиболее крупными городами Хельсинки, Тампере, Турку, Вийнури контролировались красной гвардией. Обе стороны готовились к решительным сражениям. Велись бои местного характера.
      Маннергейм позаботился о том, чтобы из шюцкоровских отрядов создать боеспособную армию. Он перегруппировал силы, переформировал штаб-квартиру, переведя ее из Ваазы несколько восточнее в Сейнайски, пополнил офицерский и унтер-офицерский состав. В войсках постоянно проводились учения, шла работа по организации коммуникаций и тыла, была объявлена всеобщая мобилизация - довольно рискованный шаг, потому что более бедные слои на севере также симпатизировали красным.
      С приехавшими из Швеции добровольцами проблем не было. Сложнее обстояло дело с вернувшимся из Германии на родину егерским батальоном. Маннергейм хотел его расформировать, использовать его бойцов в качестве младшего и среднего командного состава в разных воинских частях и подразделениях. Но егеря желали воевать вместе, отказывались подчиняться ранее служившим в царской армии финляндским, главным образом, как и Маннергейм, шведскоязычным генералам. Маннергейму пришлось использовать весь свой авторитет, такт и умение убеждать, чтобы в основном провести свой курс в формировании армии, хотя с некоторыми элементами компромисса30.
      Выдающегося художника А. Галлен-Каллелу, пришедшего добровольцем в правительственную армию, Маннергейм приписал к штабу, поручив ему разработать эскизы финляндских орденов. Приятельские отношения между ними сохранились до конца жизни художника, умершего в 1931 г.31.
      В марте 1918 г. между Германией и Россией был заключен Брест-Литовский мирный договор, содержавший пункт о выводе российских войск из Финляндии. В начале марта Маннергейм был против того, чтобы правительство Финляндии просило Германию о военной помощи32. Однако такая просьба состоялась.
      Просьба была передана в декабре 1917 г. Финляндские историки до сих пор не пришли к единому мнению о том, соответствует ли действительности утверждение Маннергейма, что во время его первого свидания со Свинхувудом он настаивал на том, чтобы Свинхувуд не просил Германию и Швецию о помощи регулярными войсками, но Свинхувуд его в отношении Германии обманул.
      Настроенный проантантовски главнокомандующий решил до прихода немцев своими силами занять промышленный центр - город Тампере (Таммерфорс). Использовав свои обширные военные знания и опыт, он по всем правилам военного искусства провел начавшуюся 15 марта наступательную боевую операцию. Сражения были кровопролитные. Красногвардейцы оказывали упорное сопротивление, иногда переходили в контрнаступление, но они уступали армии Маннергейма как в стратегическом плане, так и в тактическом. Тампере пал, правда через три дня после высадки немецкого десанта под командованием генерала Р. фон дер Гольца в Ханко. Зато белофинскому командованию удалось перебросить основной контингент своих войск на юго-восток в район Лахти-Вийнури (Выборг), на Карельский перешеек и к концу апреля, разбив отряды красной гвардии, дойти до границы с Россией33. Определенное содействие успеху этой операции оказывал десант германских соединений в районе Ловийса, которые до этого без боя заняли западную и среднюю часть северного побережья Финского залива с городами Турку и Хельсинки.
      Пресса разрекламировала совместные действия армий Маннергейма и фон дер Гольца, назвав их "братьями по оружию". Но все было не так просто. С одной стороны, немцев не устраивало, что по договоренности дивизия фон дер Гольца была подчинена Маннергейму. С другой стороны, в самой Финляндии многим не нравилась либо блистательная карьера главнокомандующего в русской армии, либо его шведское происхождение и симпатии к Швеции; кое-кто подозревал Маннергейма в диктаторских замашках34.
      Чтобы укрепить свое влияние и престиж армии, Маннергейм 16 мая - всего лишь месяц спустя после прихода немцев - парадным маршем ввел армию в столицу. Впереди войск верхом ехал генерал кавалерии Маннергейм - этот чин правительство присвоило ему в феврале. На приветствие председателя парламента генерал ответил на финском языке, которым владел еще недостаточно свободно, и даже дал "наставления" нерешительному правительству. Казалось бы, триумф полный. Но уже З0 мая 1918 г. Маннергейм сложил с себя полномочия главнокомандующего, а через день уехал из Финляндии. Что случилось, почему дважды, 20 и 27 мая, главнокомандующий подавал прошения об отставке? Историки почти единогласны в том, что основной мотив поведения Маннергейма изложен в его воспоминаниях: он не мог смириться с планами правительства на волне прогерманизма реорганизовать финляндские вооруженные силы по германскому образцу и тем самым обречь себя на роль "свадебного генерала". Но в военных кругах Маннергейма ценили. И вслед за ним в Швецию, куда уехал отставной главнокомандующий, пришло сообщение, что генерал К. Энкель, который в 1887 г. исключил его из хаминаского военного училища, являясь заведующим клубом выпускников училища, присвоил ему звание почетного члена клуба35.
      ГЛАВА ГОСУДАРСТВА
      После отъезда из Финляндии Маннергейм некоторое время жил в Швеции, установил дружеские отношения с посланниками стран Антанты в этой стране, иногда выезжал в Финляндию. Когда успех в мировой войне стал сопутствовать Антанте, генерал согласился в качестве полуофициального представителя финляндского правительства поехать в Англию и Францию. В Эбердин (Шотландия) он прибыл 11 ноября 1918 г., в день подписания Компьенского перемирия.
      В праздновавших победу странах Антанты отношение к Финляндии, примкнувшей к Германии (шурин кайзера Вильгельма - Фридрих Карл Гессенский - был даже избран королем Финляндии) было прохладным, но Маннергейму удалось встретиться с руководителями внешнеполитических ведомств Англии и Франции - с министрами иностранных дел А. Балфуром и С. Пишоном и добиться их благосклонности. Помогли и старые связи: как в Лондоне, так и в Париже его давние знакомые стали влиятельными людьми. Спец-эмиссар финляндского правительства смог получить и американскую продовольственную помощь. 12 декабря парламент заочно избрал его регентом вместо ушедшего в отставку, скомпрометировавшего себя тесным сотрудничеством с Германией Свинхувуда. Маннергейм так успешно вел дела, что в конце своего турне уже официально представлял высшую власть Финляндии. 22 декабря 1918 г. барон вернулся на родину. Тогда же пришла и первая партия иностранной продовольственной помощи, которой он добился за рубежом.
      В марте 1919 г. был избран новый парламент Финляндии. Из состава избранного в 1917 г. осталось немногим более половины: социал-демократы не участвовали в выборах, многие из них погибли в гражданской войне или бежали из Финляндии после поражения красногвардейцев. К маю парламентом была выработана и утверждена новая конституция. Финляндия стала республикой. Однако в угоду монархистам, которые были в парламенте в меньшинстве, но по процедурным правилам смогли повлиять на принятие конституции, президенту предоставлялись широкие полномочия, особенно в сфере внешней политики.
      Регенту эти демократические преобразования были неприятны. Выборы дали перевес центристам и умеренным левым. Социал-демократы восстановили свои позиции: они получили в парламенте 80 мандатов из 200. Хотя радикальное крыло партии отделилось, и из его представителей в эмиграции в августе - сентябре 1918 г. образовалась коммунистическая партия Финляндии, которая была сразу же запрещена и находилась в оппозиции с социал-демократами, умеренные социал-демократы также не ладили с белым генералом. В левых кругах победителей называли мясниками (лахтари) за последовавший террор: массовые расстрелы, большая смертность в лагерях пленных вследствие недоедания, истязаний, эпидемий. Хотя вина в этом Маннергейма, покинувшего пост главнокомандующего вскоре после окончания войны, была спорна, его также ненавидели36.
      Отношение Маннергейма к белому террору в Финляндии впоследствии досконально изучено, хотя это и не привело к полной ясности. Документы в основном свидетельствуют о том, что Маннергейм требовал соблюдения международных норм обращения с военнопленными и индивидуального подхода, строгого наказания лишь тех, кто участвовал в уголовных преступлениях.
      Консерватор Маннергейм был сторонником монархии и сильной власти. Однако после некоторого сомнения он не только утвердил новую конституцию, но и согласился стать кандидатом в президенты. По конституции президента Финляндии избирают выборщики. Но первого президента избирал парламент. Маннергейм собрал лишь 50 голосов. 143 голосами центристов и левых первым президентом Финляндии был избран центрист - видный юрист, один из составителей республиканской конституции К. Ю. Стольберг. Маннергейм сумел взять реванш лишь в 1944 г., в трудное для Финляндии время, и это будет скорее бременем, чем победой.
      БЕЗ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПОСТОВ
      Малым утешением Маннергейму было то, что в конце мая 1919 г. он получил титул почетного доктора философии Хельсинкского университета. В этом, конечно, была большая доля подхалимства, хотя формально повод имелся - выход в свет обобщенных совместно с финляндскими учеными этнографических исследований генерала времен его тибетско-китайского путешествия. Большим утешением для генерала стали собранные в его фонд деньги - 7,5 млн. марок после того, как он был освобожден от должности регента. Этого хватило на многие годы зажиточной жизни в фешенебельном районе Хельсинки37.
      Летом 1919 г. ему предложили стать послом в Париже38. Маннергейм посчитал этот пост для себя слишком незначительным: он не собирался покидать политической арены Финляндии. В течение августа 1919 г. велись переговоры о его назначении командующим армии Финляндии, не давшие, однако, позитивного результата, так как Маннергейм, по мнению президента, требовал слишком много. Назначения в вооруженных силах, введение военного положения, провозглашение состояния войны между Финляндией и Советской Россией - все это должно было находиться в ведении командующего.
      Агрессивные планы в отношении ряда территорий Советской России (захват Петрограда, Карелии) Маннергейм вынашивал еще со времени гражданской войны39. В 1918 г. А. Ф. Трепов (бывший в 1916 г. премьер-министром России) и Вильгельм II высказывались за свержение большевистского режима в Петрограде с помощью войск под командованием финляндского генерала40. Во время регентства Маннергейма шли интенсивные переговоры с участием представителей Антанты о совместном походе армии генерала Н. Н. Юденича и вооруженных сил Финляндии против Петрограда.
      Эту возможность серьезно учитывало военное командование Советской России. Начав после краха Германии наступление южнее Финского залива, оно оставило крупный контингент войск на границе с Финляндией, прежде всего на Карельском перешейке. Однако агрессивные планы белогвардейцев не осуществились по разным причинам. Среди них на первом месте было нежелание белых русских генералов признать независимость Финляндии. Когда выяснилось, что белые не в состоянии справиться с большевиками, Маннергейм вернулся к плану похода против Петрограда одной финляндской армии под его командованием.
      Хотя центристское финляндское руководство не поддержало Маннергейма, он нашел единомышленников во Франции в лице Ж. Клемансо и Ф. Фоша. В то время последнее наступление Юденича на Петроград было в разгаре, а войска Деникина двигались на Москву. Представители адмирала А. В. Колчака и образованного в августе 1918 г. в Таллине северо-западного правительства С. А. Лианозова, дабы ликвидировать противоречия между правительством Эстонии и белыми во главе с Юденичем, под нажимом англичан попросили у Финляндии помощи. По имевшимся у Маннергейма данным Франция поддержала это обращение. В конце октября 1919 г. Маннергейм отправил из Франции открытое письмо президенту Финляндии Стольбергу с призывом участвовать во взятии Петрограда. По его словам, это имело бы мировое значение, содействовав падению большевизма41. Но в Хельсинки не отреагировали на это обращение: белогвардейцы по-прежнему не признавали независимость Финляндии, а войска Юденича и Деникина уже начали терпеть поражение.
      Из Франции Маннергейм поехал в Польшу. Финляндскому генералу был оказан пышный прием, он встречался с премьер-министром Й. Пилсудским. Представители обоих бывших великих княжеств Российской империи были единодушны в том, что большевизм в России нужно свергнуть. Маннергейм и Пилсудский пришли к выводу, что им следует сотрудничать с российскими либеральными кругами, которые готовы не только признать самостоятельность Финляндии и Польши, но построить Россию на новой демократической и федеративной основе.
      Пилсудский собирался начать в 1920 г. антибольшевистский поход и пытался втянуть в него других. Маннергейму эта идея понравилась, и он пропагандировал ее на обратном пути на родину в Англии и Франции. Но наступление польских войск в 1920 г. против Советской России не нашло отклика в Финляндии. Да и сам Маннергейм не проявил должной активности.
      Отметим, что белый генерал, занимавший высшие посты в политической и военной иерархии страны в первые годы существования независимой Финляндии, вплоть до 1931 г. не имел государственного поста. Любопытно, что когда в 1921 г. руководство шюцкора избрало своего почетного начальника Маннергейма действующим председателем, президент Стольберг не утвердил это решение. Все это не нравилось влиятельным правым силам страны. В дни особой натянутости отношений между Стольбергом и Маннергеймом поклонники последнего даже предлагали ему устроить военный переворот, Маннергейм отказался. Он считал возможным отстаивать свои взгляды только конституционными методам42.
      Освободившись от государственной службы, генерал не вел праздную жизнь. Его приглашали на разные армейские торжественные церемонии, он выступал с докладами. Маннергейма избрали председателем совета правления банка - вначале Объединенного банка, после слияния - Хельсинкского акционерного банка. Но финансовые дела его мало интересовали, и в 1936 г. он окончательно отказался от поста главы одного из влиятельнейших банков страны.
      Особое внимание Маннергейм уделял деятельности, как правило, не свойственной военным - благотворительности и медицине. В 1920 г. он основал "Союз защиты детей" с целью содействовать физическому и духовному развитию подрастающего поколения. Добиваясь национального примирения, этот союз особенно заботился о детях бедного населения Финляндии, в частности о детях бывших красногвардейцев. Не веря в искренность генерала, социал-демократическая партия отказалась от сотрудничества с "Союзом защиты детей"43.
      Стараниями старшей сестры генерала Софии (умерла в 1928 г.), имевшей медицинское образование и ставшей к этому времени заметной фигурой на поприще медицинской благотворительности, Маннергейма в 1922 г. избрали председателем Красного Креста. Под его руководством Красный Крест Финляндии много внимания уделял подготовке медицинского персонала на случай войны. По делам этой организации генерал побывал в ряде стран Западной Европы.
      Эти посты не были обременительны для Маннергейма. Он много путешествовал, встречался с дочерьми (одна из них какое-то время была монахиней), помирился с бывшей женой. Раз в году охотился в Тирольских Альпах, а в конце 1927 г. поехал в Индию для охоты на тигров; ее результат - шкуры трех тигров. Эта поездка имела и политическую подоплеку. Приближалось 10-летие победы белой армии в Финляндии.
      Отношения у барона с правящими кругами были натянутыми, и Маннергейм, не желая, чтобы его участие в мероприятиях по случаю этой даты стало объектом политической полемики, отправился за охотничьими трофеями в Индию. Но его настойчиво приглашали вернуться на родину, и в мае 1928 г. он все-таки присутствовал на этих мероприятиях.
      Мировой экономический кризис 1929 - 1933 гг., который в Финляндии дал о себе знать уже в 1928 г., привел к власти в стране более правые силы: в результате первый глава финляндского государства в 1917 - 1918 гг. Свинхувуд в июне 1930 г. стал премьер-министром и в феврале 1931 г. был избран президентом Финляндии. На следующий день после вступления на этот пост - 2 марта 1931 г. - он предложил Маннергейму пост командующего вооруженными силами и - конфиденциально - главнокомандующего в случае войны. Главнокомандующим по конституции Финляндии был президент. От поста командующего Маннергейм отказался - слишком много рутинной работы, - но согласился стать председателем комитета обороны44. Так 64-летний генерал вновь оказался на государственной службе. В 1933 г. в связи с 15-летием окончания гражданской войны ему присвоили звание маршала45.
      ОСТОРОЖНЫЙ ПОЛИТИК УКРЕПЛЯЕТ АРМИЮ
      В сложной системе военного руководства Финляндии - главнокомандующий, командующий вооруженными силами, начальник генерального штаба, министр обороны - комитет обороны был почетным, но маловлиятельным органом: он мог давать только рекомендации. Своим авторитетом Маннергейм добился повышения значения комитета, в частности в 1933 г. юридического права давать командованию распоряжения в вопросах военной подготовки страны46.
      Маннергейм начал активную деятельность в этом направлении. По его инициативе были реорганизованы по территориальному принципу сухопутные войска Финляндии. Таким образом была обеспечена высокая мобилизационная готовность и хорошее взаимодействие с шюцкором. Строительство укреплений на границе и перевооружение требовали денег, а политики не особенно верили в вероятность войны. Все же после окончания экономического кризиса были увеличены бюджетные расходы на военные нужды. По инициативе Маннергейма интенсифицировалось строительство укреплений на Карельском перешейке, которые в Финляндии и за рубежом стали называться "линией Маннергейма". Старый кавалерист, он заинтересовался новейшими видами вооружений - танками и самолетами.
      Стремление познакомиться с новинками военной техники побуждало Маннергейма предпринимать частые загранкомандировки во Францию, Англию, Швецию. В Германии, будучи гостем премьер-министра Пруссии и "главного лесничего рейха" Г. Геринга, он вместе с ним охотился. Аристократические манеры Маннергейма как нельзя лучше подходили для официальных представительских миссий, тем более что на Западе он, бывший царский генерал, слыл почти легендарной личностью. Во время своих поездок Маннергейм предупреждал западных политиков об опасности коммунизма, призывал к созданию совместного фронта против СССР, но в условиях обострения отношений между гитлеровской Германией и западными демократиями его призывы не имели успеха. По предложению Маннергейма, военные заказы Финляндии были размещены в основном в Англии и Швеции.
      Оживилась политическая деятельность маршала. Курс на национальное примирение, проявленный в акциях "Союза защиты детей", нашел четкое политическое выражение в речи 16 мая 1933 г. на торжествах по поводу 15-летия вступления белой армии в Хельсинки. Постепенно наладились отношения с лидером социал-демократов В. Таннером. Это имело тем большее значение, что с 1936 г. социал-демократическая партия стала правящей, образовав вместе с аграриями "красно-зеленый" кабинет.
      Большую активность Маннергейм проявлял и во внешнеполитической области. Сближение СССР с Францией и вступление его в Лигу наций озадачило финляндских руководителей. По их мнению, Лига наций уже не могла быть гарантом против Советского Союза. Их насторожило также заявление в 1935 г. советского полпреда Э. А. Асмуса о том, что если Германия начнет войну, то Красная Армия вступит на территорию Финляндии. Эти предупреждения советские руководители повторяли и в 1936 - 1937 гг. В итоге по инициативе маршала и его сподвижников Финляндия перестала ориентироваться на Лигу наций и стала приверженицей проскандинавского нейтралитета, о чем и было заявлено в парламенте 5 декабря 1935 г.47.
      Во второй половине 30-x годов Финляндия стремилась занять нейтральную позицию между гитлеровской Германией и западными демократиями, обеспечить коммуникации для помощи со стороны обеих соперничавших групп западных держав, если Финляндия окажется в войне с СССР. В первую очередь Финляндия надеялась получить военную помощь от Швеции, с которой конфиденциальные переговоры по этому вопросу шли уже с 1923 г.48.
      Маннергейм всегда выступал за тесные отношения Финляндии и Швеции. Правда, в 1918-1919 гг., когда Швеция претендовала на Аландские острова и послала туда свои войска, а Маннергейм категорически выступал против этого, отношения с некоторыми шведскими министрами у него обострились, но король Швеции Густав V всегда радушно принимал Маннергейма. Как только Аландский конфликт был улажен, Маннергейм стал активным сторонником финляндско-шведского сближения вообще и военного сотрудничества в частности. Но этому мешали внутренние осложнения - обострились отношения между финнами и шведами в самой Финляндии. Камнем преткновения стал вопрос, на каком языке вести обучение в вузах? Маннергейм вместе с двумя генералами-единомышленниками - Р. Вальденом и Х. Игнатиусом опубликовал заявление, в котором настаивал на разрешении конфликта, подчеркивая, что его продолжение может влиять негативно на обороноспособность государства. Сам маршал, продолжая совершенствовать свой финский язык, придерживался правила, что официальный язык в вооруженных силах Финляндии - финский, и в официальных случаях всегда говорил по-фински. Даже с теми офицерами, которые, как и он, были по национальности шведы49.
      Маннергейм приветствовал приход в 1933 г. к власти гитлеровцев в Германии, считая, что они энергичнее станут бороться против коммунизма, чем вялые западные демократы50. Но к 1939 г. его взгляды изменились: агрессивно-люмпенское поведение Гитлера во внутренней и внешней политике претило аристократу Маннергейму. Но он полагал, что Финляндии не следовало ссориться с Берлином. Маршал считал реальной угрозу войны с СССР и готовился к ней. И в то же время советовал вести в отношении СССР осторожную политику, особенно после подписания в 1939 г. пакта Молотова - Риббентропа.
      Маннергейм спешил с перевооружением армии, строительством укреплений, настойчиво требовал для этого денег. Не получив их в достаточном количестве, он дважды в 1939 г. - 16 июня и 27 ноября - подавал заявления об отставке51. В то же время настаивал на том, чтобы в переговорах с Москвой руководители Финляндии проявляли большую гибкость. Он советовал правительству пойти навстречу предложениям Москвы о передаче Советскому Союзу демилитаризованных финляндских островов в Финском заливе, которые, по его словам, не имели особого значения для Финляндии, но зато были важны для безопасности Ленинграда и Кронштадта. Даже в вопросе главного противостояния в переговорах - советского требования о передаче в аренду полуострова Ханко для строительства там военной базы - Маннергейм искал компромисс. Он рекомендовал отдать СССР остров Юссаре у полуострова Ханко.
      Большинство финляндских политиков недооценивали военно-стратегические и политические намерения тогдашнего советского руководства. Реалист Маннергейм осознавал всю серьезность ситуации, как бывший царский генерал знал стратегические интересы России, был политически гибким, а в военных вопросах решительным. Кроме того, в начале ноября Маннергейм получил от Геринга письмо о том, что Германия в это время Финляндию поддержать не сможет. Большинство же руководителей Финляндии, в частности министр иностранных дел Э. Эркко, продолжали рассчитывать на Германию.
      Маршал не был застигнут врасплох началом войны с СССР 30 ноября 1939 г. Встретившись в тот же день с президентом Каллио, Маннергейм сказал, что в новых обстоятельствах считает своим долгом взять обратно только что поданное заявление об отставке и готов занять пост главнокомандующего вооруженными силами Финляндии52.
      Уже 17 октября 1939 г. Маннергейм стал командующим вооруженными силами Финляндии, а занимавший раньше этот пост генерал Х. Эстерманн был назначен командующим Карельской армией. 30 ноября президент Каллио делегировал Маннергейму пост верховного главнокомандующего, по конституции принадлежащий президенту.
      ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ В "ЗИМНЕЙ ВОЙНЕ"
      При активном участии Маннергейма 1 декабря 1939 г. было сформировано новое правительство с целью устранить от власти лиц, ответственных за проводившуюся внешнюю политику, ликвидировать преграды на пути политического решения конфликта с Советским Союзом. Свои портфели потеряли министр иностранных дел Эркко - он получил назначение в Стокгольм в качестве временного поверенного в делах - и премьер-министр Каяндер, но политическая база правительства осталась прежней. Многие министры сохранили свои посты.
      Вскоре выяснилось, что возможность политических переговоров блокирована находившимися в Советском Союзе финляндскими коммунистами из "народного правительства Финляндской Демократической Республики" во главе с О. В. Куусиненом, более того, советские руководители заключали с ними договор о дружбе и сотрудничестве. Попытки Хельсинки связаться с Москвой через Стокгольм были отклонены под предлогом, что Советский Союз признает в качестве финляндского руководства правительство Куусинена, а не хельсинкское. Стремление Финляндии привлечь, хотя бы косвенно, Швецию в качестве союзника в войне против CCCP - ей предложили занять Аландские острова - потерпели, как и на переговорах перед войной, неудачу.
      В начале декабря Маннергейм уехал в заранее подготовленную штаб-квартиру в городе Миккели (восточная Финляндия) и оставался там в течение всей "зимней войны". Командование войсками не мешало ему следить и за политическими событиями. Через своего представителя при правительстве генерала Р. Вальдена, а также в ходе ежедневных телефонных разговоров Маннергейму удавалось влиять на политическое руководство страны. В трудные моменты политики приезжали к нему за советом. Маршал много общался с влиятельными иностранцами, использовал свои обширные личные связи. Иногда руководители западных стран обращались прямо к нему, минуя политическое руководство Финляндии.
      Маршала удручало, что заблаговременно мобилизованная финляндская армия легко сдала позиции перед линией укреплений на Карельском перешейке и что советские войска развивали наступление севернее Ладожского озера в направлении финляндско-шведской границы. В финляндских военных планах, учитывая бездорожье, это не предвиделось. Но советские строители сумели проложить новые дороги. Маннергейм быстро сориентировался, направил туда уступавшие советским войскам по численности и по вооружению, но превосходившие по мобильности (на лыжах) дополнительные части, применяя свою тактику окружения и дробления на части войск противника. Финляндские войска остановили советские дивизии. Первые успехи армии Маннергейма были достигнуты в середине декабря северо-западнее Ладоги в окрестности Толваярви и на севере в районе Суомуссалми, потом и на некоторых других направлениях. Советское наступление было остановлено на севере, а также у первой линии укреплений на Карельском перешейке. Такое положение сохранялось до середины февраля 1940 г.
      Успехи, достигнутые на первом этапе "зимней войны", взбодрили финляндских политиков. Обсуждались планы создания в противовес правительству Куусинена антисталинского правительства во главе с А. Ф. Керенским и Л. Д. Троцким, которое руководило бы свержением сталинизма в России. Предлагалось также западным странам организовать наступление с севера через советскую Карелию на Ленинград53. На Западе, особенно во Франции, осуждали действия СССР. Особняком стояла Германия, которая, отдав по пакту Молотова - Риббентропа Финляндию в качестве сферы влияния Советскому Союзу, не присоединилась к хору осуждения, но втайне также симпатизировала Финляндии. Когда стало ясно, что молниеносная война в Финляндии Сталину не удалась, интерес к Финляндии на западе увеличился.
      После исключения 14 декабря 1939 г. Советского Союза из Лиги наций Верховный союзнический совет 21 декабря принял в довольно расплывчатой форме решение о помощи Финляндии. В конце декабря Франция и Англия направили Швеции и Норвегии ноту с требованием пропустить их войска и вооружения через территорию последних для помощи Финляндии. Но в Швеции и Норвегии разгадали замысел союзников, о котором премьер-министр Англии Н. Чемберлен сказал: одним ударом убить двух зайцев54, - а именно помочь Финляндии, но по пути туда оккупировать также Северную Швецию, откуда железная руда через норвежский порт Нарвик вывозилась в Германию. Последняя, конечно, вмешалась бы, и вся Скандинавия стала бы ареной военных действий. На ноты Англии и Франции был дан отрицательный ответ.
      Учитывая это, Финляндия перестроила свои планы. Особенно активно действовал Маннергейм. В ответном письме французскому премьер-министру Э. Даладье в начале 1940 г. он настаивал на англо-французских операциях на Белом море и уточнял, что высадка войск должна состояться в районе Архангельска, чтобы Германия не имела причин для вмешательства. Он также предложил совершить нападение на СССР в районе Баку55. Маннергейм настаивал также на том, чтобы бойцы регулярных армий разных западных стран - приблизительно З0 тыс. человек - прибыли в Финляндию в качестве добровольцев, примерно так, как германские и итальянские войска направлялись для участия в гражданской войне в Испании. Он несколько раз ставил этот вопрос перед официальными представителями как западных союзников, так и Швеции.
      26 декабря Маннергейм распорядился создать специальную группу офицеров по приему "добровольцев". Но "добровольцы" приехали в основном из Швеции. Большинство из них не имели военной подготовки. Их нужно было еще обучать. На фронт часть, сформированная из "добровольцев", попала лишь в конце войны56. Вооружения с Запада также поступало мало и с опозданием.
      Во время "зимней войны" в Финляндию прибыло 11370 добровольцев, из них шведских 8482. Лишь небольшое количество из них попало на фронт.
      В конце января 1940 г. Москва сообщила руководству Финляндии через Таллин и Стокгольм, что готова вести переговоры с хельсинкским правительством на условиях, выдвинутых советской стороной осенью 1939 г. Не проконсультировавшись с Маннергеймом, правительство Финляндии подготовило негативный ответ, но, по совету Швеции, он был передан СССР в сдержанной форме. Отношения с Москвой стали еще жестче, когда в Хельсинки узнали о решении Верховного Союзнического Совета, т.е. политического и военного руководства Англии и Франции, от 5 февраля 1940 г. послать в Финляндию экспедиционный корпус. Но убедить шведское правительство пропустить его не удалось.
      10 февраля премьер-министр Р. Рюти и министр иностранных дел В. Таннер прибыли на совещание в штаб-квартиру главнокомандующего. Маннергейм, проконсультировавшись с генералами, предпочел заключение мира, но особенно категоричен не был57. По крайней мере на позицию министра иностранных дел Таннера он не повлиял - тот опубликовал на следующий день официальное заявление в печати о том, что Финляндия ведет успешные операции, помощь с Запада прибывает и переговоров о мире с СССР не ведется58.
      После перегруппировки сил Красная Армия возобновила наступление, 13 февраля 1940 г. вклинилась в первую полосу "линии Маннергейма" у поселка Ляхте и в последующие дни расширила там плацдарм. Во избежание окружения финляндское военное руководство решило отступать. Началось сражение за город Вийпури (Выборг). Резервы Маннергейма таяли.
      По мере успехов Красной Армии ужесточались советские требования: восстановить границы времен Петра I, т.е. занять весь Карельский перешеек с городом Вийпури, а также земли севернее и северо-западнее Ладоги с городами Сортавала и Кякисалми, лишив тем самым Финляндию выхода к Ладоге. На этой территории жила примерно одна десятая часть населения Финляндии, и она давала такую же часть национального дохода страны. Финляндское руководство к концу февраля 1940 г. склонно было уступить требованиям СССР. Это встревожило союзников, особенно Францию, которая обещала ускорить посылку большого экспедиционного корпуса в Финляндию. Союзники требовали, чтобы Финляндия обратилась к ним c официальной просьбой о посылке войск. Финляндские руководители, включая Маннергейма, несколько дней размышляли - не отвечали Москве и не обращались с официальной просьбой к Западу о посылке войск.
      Все же 6 марта 1940 г. финляндская делегация во главе с Рюти направилась в Москву на переговоры. Выяснилось, что советское руководство снова увеличило свои территориальные претензии к Финляндии за счет северных земель. Глава советского правительства и нарком иностранных дел В. М. Молотов выступал очень жестко. Политическое руководство Финляндии запросило мнение главнокомандующего. 9 марта Маннергейм, посовещавшись с генералами, дал ответ подписать мир, так как усталая армия могла бы удерживать фронт против превосходящих сил противника не больше недели59. 13 марта 1940 г. в Москве был подписан мирный договор на продиктованных советской стороной условиях.
      РАЗОЧАРОВАНИЕ ЛОНДОНОМ И ПАРИЖЕМ
      Обе стороны не были удовлетворены временным и компромиссным московским мирным договором. Руководители Советского Союза хотели подчинить Финляндию, правящие круги Финляндии - уничтожить большевизм и создать Великую Финляндию. После "зимней войны" 1939 - 1940 гг. популярность Маннергейма в стране сильно возросла. Отошла на задний план ненависть к нему бедных слоев населения, возникшая еще во время гражданской войны и сохранявшаяся долгие годы. Этому способствовало и предложение Маннергейма отменить "белый праздник" 16 мая - в этот день 1918 г. победившая белая армия Маннергейма вступила в Хельсинки - и переименовать его в день памяти всех финнов, погибших в войнах.
      Усиливалось и политическое влияние Маннергейма в стране. В реформированном после войны правительстве Р. Рюти военным министром стал доверенный человек Маннергейма - генерал Вальден. Он и сам Маннергейм вошли в так называемое "внутреннее кольцо", в которое входили еще премьер-министр и министр иностранных дел. "Внутреннее кольцо" решало важнейшие проблемы страны, мало консультируясь при этом с остальными министрами и парламентом.
      Военное положение не было отменено, и Маннергейм остался главнокомандующим. Парламент теперь давал ему столько денег, сколько он требовал для вооруженных сил. Сразу после войны началось строительство укреплений на новой государственной границе, был продлен срок службы в вооруженных силах в мирное время. Их численность увеличилась.
      Но с перевооружением возникли трудности. После оккупации Норвегии Германией в апреле 1940 г. в руки последней попало доставленное туда для Финляндии вооружение из западных стран, а запрет Гитлера на поставку германского вооружения в Финляндию остался в силе60.
      Летом 1940 г. политическое положение страны осложнилось: вермахт разгромил Францию, а к Советскому Союзу были присоединены балтийские страны. В Хельсинки поступала противоречивая информация о концентрации советских войск на границе с Финляндией. В то же время СССР предъявил Финляндии ряд дополнительных требований, которые в Хельсинки трактовались как угрожающие независимости; транзитное движение по железной дороге между CCCP и советской базой в Ханко, создание совместной советско-финляндской компании для эксплуатации финляндских никелевых рудников.
      Летом 1940 г. нацистский рейх начал активные подготовительные мероприятия по реализации плана нападения на СССР. Гитлер полагал, что Финляндия заинтересована в участии в его восточном походе. 18 августа 1940 г. в Хельсинки прибыл эмиссар Геринга И. Фельтъенс со сверхсекретным письмом своего шефа "старому компаньону по охоте" Маннергейму. В нем сообщалось, что Гитлер решил снабдить финляндскую армию оружием и попросил Финляндию разрешить транзит германских войск в Северную Норвегию через свою территорию. Маннергейм сказал, что он вооружение примет, а по второму вопросу порекомендовал Фельтъенсу связаться с политическим руководством страны, которое впоследствии удовлетворило просьбу Гитлера61. В сентябре 1940 г. транзитная операция началась. После визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. Геринг через шведского посредника барона К. Розена, а также Фельтъенса сообщил Маннергейму, что "фюрер" отклонил пожелание СССР включить Финляндию в свою сферу интересов и взял ее "под свой зонтик"62.
      В 1946 г. во время суда над финляндскими виновниками войны премьер 1940 г. Рюти отрицал, что он встречался с Фельтъенсом, но обнаруженные потом в германских архивах документы показывают правильность версии Маннергейма.
      С этого началось германо-финляндское военное сотрудничество по подготовке к нападению на СССР. Позже были достигнуты конкретные договоренности во время взаимных визитов высокопоставленных офицеров: в январе 1941 г. - начальника генштаба Финляндии Э. Хейнрика в Германию, в феврале - оберквартирмейстера штаба военно-воздушных сил Германии Х.-Г. Зайделя и начальника штаба армии "Норвегия" Э. Бушенхагена в Финляндию, в марте начальника финляндской военной разведки Л. Меландера в Германию и начальника отдела "Иностранные армии Востока" Э. Кинцеля в Финляндию, а также через военных атташе - Х. Ресинга в Финляндии, В. Хорна в Германии63. Обе стороны были осторожны, говорили о координации действий в случае возникновения новой угрозы с востока, в конфиденциальных беседах обсуждался вопрос о нападении на СССР. В конце мая - начале июня 1941 г. в результате нового раунда взаимных визитов была достигнута договоренность о размещении германских сухопутных войск на севере Финляндии и переходе находившихся там финляндских войск под германское командование, о базировании германских авиации и флота на юге страны.
      Маннергейм дал указание своим подчиненным действовать, но предупредил, чтобы доклады об этих действиях давались только в устной форме. Сам он держался на втором плане, но в письме Герингу, которое его эмиссар генерал П. Талвела передал адресату в декабре 1940 г., говорилось о совместных операциях в северо-западной части СССР64. В мае 1941 г. Маннергейм, находясь под впечатлением германских побед на Балканах, сказал школьным товарищам, что он разочарован своей старой англо-французской ориентацией и предпочитает Германию65.
      Но все же маршал сохранял осторожность. Он, как и политическое руководство страны, избегал подписывать любые письменные соглашения с Германией. В Хельсинки не исключали возможность того, что победителем в мировой войне будет англо-французская коалиция, и пытались как по внешне-, так и по внутриполитическим соображениям создать впечатление, что Финляндия будет втянута в войну на стороне Германии против своей воли. 14 июня 1941 г., в день публикации заявления советского телеграфного агентства TACC о том, что Германия якобы не имеет агрессивных намерений в отношении СССР, Маннергейм получил из Берлина телеграмму за подписью Кейтеля о том, по 22 июня начнется германо-советская война. 17 июня, на день позже, чем было запланировано, Маннергейм объявил всеобщую мобилизацию66.
      СОВМЕСТНО С ГЕРМАНИЕЙ ПРОТИВ СССР
      После того, как советская авиация 25 июня 1941 г. совершила налет на те объекты в Финляндии, где располагались германские вооруженные силы, Финляндия объявила, что она находится в состоянии войны с СССР. Маннергейм со своим штабом опять переместился в Миккели, но остался членом "внутреннего кольца". Перед принятием любого важного политического решения руководство страны консультировалось с ним. Иногда Маннергейм предпринимал самостоятельные политические действия. Тенденция к образованию двух центров власти, наметившаяся уже в "зимней войне", усиливалась.
      В вооруженных силах Финляндии, включая вспомогательные части, насчитывалось 648 - 660 тыс. человек, что составляло 16% всего населения и 33% мужчин. Это было в процентном отношении больше, чем в любой другой стране. Огневая мощь армии была в 2,5 - 3 раза больше, чем в "зимней войне". Главнокомандующий Маннергейм, судя по его воинственным приказам в начале войны, собирался "участвовать во всемирно-историческом крестовом походе против большевизма", навеки ликвидировать "русскую угрозу Северу Европы", создать "Великую Финляндию и включить туда советскую Карелию"67. Правительство сочло нужным отмежеваться от некоторых положений этих приказов, особенно о создании Великой Финляндии.
      Маршал очень увлекался, но, как всегда, он умел быстрее, чем политическое руководство, трезво оценить меняющуюся ситуацию, когда видел, что события развиваются не так, как он ожидал. Уже в августе 1941 г. в беседах с немцами он говорил, что разочарован тем, как развиваются военные действия на советско-германском фронте. В точности выполнив в первые дни войны все пожелания германского командования, Маннергейм в конце июля 1941 г. сказал прикомандированному к его штабу германскому офицеру связи В. Эрфурту, когда между ними возникли разногласия, что финляндскими войсками командует не Эрфурт, а он, Маннергейм68.
      Первый военно-политический кризис наступил в конце августа - начале сентября 1941 г., когда финляндские войска достигли старой границы не только севернее Ладоги, но и на Карельском перешейке, овладев Выборгом. Кейтель обратился тогда к Маннергейму с письмом, в котором предложил помимо первоначального плана совместного окружения Ленинграда и встречи на реке Свирь, продолжить наступление на Карельском перешейке на Ленинград. В то же время СССР при посредничестве США предложил Финляндии мир в границах 1939 г.69. Было о чем подумать.
      Маннергейм давно мечтал взять город на Неве. Но ситуация была неподходящей. Первые успехи в начале новой войны достались финляндской армии большой кровью и можно было ожидать под Ленинградом особенно стойкого сопротивления, а овладение территорией Карело-Финской ССР и дальнейшее ее включение в состав Великой Финляндии могло задержаться. Маннергейм решил ограничиться лишь имитацией наступления на Ленинград, но выйти на реку Свирь с дальнейшим поворотом на север, в советскую Карелию. В сентябре 1941 г., когда эта задача была выполнена, гитлеровцы потребовали дальнейшего наступления на юг, хотя сами они на запланированное соединение с финнами на реке Свирь не сумели пробиться. Маннергейм же предложил Кейтелю свой план: совместными усилиями атаковать на севере Беломорск и отрезать Мурманск и Архангельск от центра России70.
      Финляндские войска двинулись в этом направлении, овладев в начале октября 1941 г. Петрозаводском. Но это привело к очередному политическому кризису в конце октября - начале ноября 1941 г. Англия и США направили в Хельсинки ноты протеста, так как в опасности оказался их северный путь коммуникаций с СССР. Англия, угрожавшая Финляндии объявлением войны, в декабре 1941 г. сделала это. В то же время осложнялось внутриполитическое и экономическое положение Финляндии - стране угрожал голод, без частичной демобилизации трудно было обеспечить функционирование экономики. Солдаты неохотно вели изнурительную войну на чужой земле.
      Маннергейм колебался. С одной стороны, нежелательно было обострять отношения с Англией и США, с другой - хотелось содействовать поражению СССР, перерезав его коммуникации с внешним миром. Он уклончиво ответил на письмо Черчилля о немедленном приостановлении наступления войск. Маннергейму и раньше из Берлина намекали, что он мог бы взять на себя командование всем финляндско-советским фронтом, включая немецкие войска на севере. В этот раз он был настолько рассержен неуклюжими действиями командующего армией "Норвегия" немецкого генерала Н. фон Фалькенхорста, что сам выразил Эрфурту пожелание взять командование всем фронтом на себя71.
      Конец колебаниям Маннергейма положило советское контрнаступление на тихвинско-волховском фронте в ноябре - декабре 1941 г. Когда войска Финляндии в декабре вышли на Масельгский перешеек между Онегой и Сегозером на севере Карело-Финской ССР, Маннергейм приказал им остановиться и перейти к обороне. Обсуждение с германским командованием вопроса о походе к Беломорску продолжалось. Если вначале Маннергейм был сильно заинтересован в этой операции, то в феврале 1942 г. он переменил свое мнение: "Я не буду больше наступать", - заявил он72. Советско-финляндский фронт застыл до ранней весны 1944 г. Иногда германское командование выдвигало предложения об активизации боевых действий, но обычно Маннергейм отклонял их под предлогом, что финнам не хватает сил, поскольку немцы не сумели захватить Ленинград, и тем самым у Финляндии нет резервов, так как она должна также держать свои войска под Ленинградом.
      Об отношении Маннергейма к городу на Неве, городу его молодости, ведутся споры. Имеется много свидетельств, что Маннергейм в 1941 г., как и в 1919 г., хотел участвовать во взятии этого города, считая это важным делом в освобождении России от большевизма. Но ввиду упорного сопротивления советских войск он предпочитал, чтобы основную тяжесть в операции по захвату Ленинграда взяли на себя гитлеровцы. Финляндские войска участвовали в блокаде Ленинграда, но по городу не стреляли73. Согласно дневниковой записи адьютанта Гитлера майора Энгеля, именно Маннергейм предложил Гитлеру стереть Ленинград с лица земли74. Но достоверность этого свидетельства вызывает сомнение. Дальнейшее исследование показало, что скорее всего только однажды Маннергейм выразился именно так75. Но гораздо чаще он высказывал противоположное мнение. Уже 30 августа 1941 г. он говорил Эрфурту, что если немцы разрушат Ленинград, русские построят его заново. Если сопоставить позицию разных руководителей Финляндии того времени о судьбе города на Неве, то Маннергейм выглядит на их фоне наиболее умеренным.
      БУРЯ ПОСЛЕ ЗАТИШЬЯ
      1942 г. прошел относительно спокойно для Маннергейма. На фронте бои почти не велись и главнокомандующий не был занят долговременным планированием боевых действий. Но это было не в его характере. Он, как всегда, много работал, строго спрашивал со своих подчиненных, старался держать данное им слово и недолюбливал тех, кто так не поступал. Он вел почти домашний образ жизни: излюбленная верховая езда, плавание, за обедом - забавные истории из своей жизни для генералов.
      4 июня 1942 г. Маннергейму исполнилось 75 лет. Его юбилейные даты в Финляндии отмечались пышными торжествами. Но в военное время место празднования держали в секрете. Приглашенных было мало. Рюти, ставший президентом в 1940 г., присвоил главнокомандующему военный чин "маршала Финляндии" вместо "простого" маршала. Сенсацией стал приезд Гитлера со своей свитой. В разговоре один на один оба главнокомандующих констатировали, что упорное сопротивление советских войск было для них сюрпризом, в дальнейшем монологе Гитлер извинился, что он не смог помочь Финляндии в "зимней войне"76.
      Визит Гитлера привлек внимание мировой общественности. Предполагалось, что "фюрер" вынудит Маннергейма предпринять новое наступление на финляндско-советском фронте, и поэтому США по дипломатической линии предложили Хельсинки не подчиняться давлению Берлина77. Однако Гитлер не требовал от Финляндии активизации боевых действий, так как германское командование в 1942 г. вело наступление на Сталинград и Кавказ.
      Через месяц последовал ответный визит вежливости Маннергейма в Германию. Гитлер и его генералы говорили о своих военных планах во всем мире. На Маннергейма это подействовало угнетающе. Обсуждая результаты визита, Маннергейм и его приближенные пришли к заключению, что такая глобальная стратегия обречена на провал. Германская армия была остановлена у Сталинграда, и когда нацисты осенью 1942 г. еще раз подняли вопрос о штурме Ленинграда, Маннергейм отнесся к этому весьма сдержанно, хотя кое-какие подготовительные мероприятия с финляндской стороны и проводились. Тогда же Маннергейм содействовал тому, чтобы финляндские власти перестали выдавать еврейских беженцев Германии78.
      В 1942 г. все финляндское военное руководство во главе с Маннергеймом активизировало курс на выведение отдельных финляндских частей из подчинения германского командования на севере Финляндии. На занятых территориях на Карельском перешейке, прежде всего севернее Ладоги, включая Масельгский перешеек, началось строительство укреплений. Лелеялась надежда, что на этих позициях Финляндия закрепится, пока вооруженные силы великих держав, в первую очередь Германии и СССР, изнурят друг друга в кровопролитных боях.
      Спокойными были в штаб-квартире Маннергейма также 1943 и первые месяцы 1944 г. Политическое руководство Финляндии, консультируясь с Маннергеймом, искало, главным образом через CШA, пути выхода Финляндии из войны на благоприятных для нее условиях. В конце 1943 г. установились конфиденциальные контакты с СССР. Умудренный опытом Маннергейм был в этой связи более пессимистичен, чем большинство политиков его страны. Он сказал, что "от победителя войны нельзя требовать лучшие условия, чем те, которые существовали в начале войны"79.
      Это относилось, в первую очередь, к границам 1940 г., что вызывало особое неприятие в Финляндии. По чисто военным соображениям именно Маннергейм сорвал заключение мира уже в первые месяцы 1944 г. Первым пунктом советских условий мира было интернирование финляндскими войсками находившихся в Финляндии германских вооруженных сил. Маннергейм полагал, что без вооруженных столкновений это вряд ли удастся осуществить, а тем временем Красная Армия попытается оккупировать Финляндию. Одновременно воевать против немецких и советских вооруженных сил финляндская армия была не в состоянии. Трудно было предположить, что такая аргументация сможет убедить западные страны - союзниц Советского Союза. При окончательном отклонении советских предложений в апреле 1944 г. финляндские власти выдвинули другой довод, тоже рекомендованный Маннергеймом: требуемые Советским Союзом военные репарации непосильны для Финляндии80.
      Гитлер решил наказать Финляндию за то, что она вступила в переговоры с Москвой: прекратил поставки вооружения. Маннергейм, однако, сумел добиться их возобновления, хотя и не в полной мере.
      10 июня 1944 г. началась Выборгско-Петрозаводская наступательная операция Красной Армии. В первые дни наступление войск Ленинградского фронта под командованием Л. А. Говорова и Петрозаводского фронта под командованием К. А. Мерецкова развивалось успешно, передняя полоса финляндских укреплений на Карельском перешейке была сломлена, а потом взят Выборг. Но Маннергейму удалось организовать упорное сопротивление, перебросив на Карельский перешеек часть своих войск из советской Карелии. Там тоже отступление проходило организованно, и финляндские войска сумели избежать окружения. К середине июля фронт стабилизировался несколько восточнее советско-финляндской границы 1940 г.
      Определенную роль в таком исходе сыграла переброска частей германской армии из Эстонии на помощь финнам. Маннергейм очень энергично добивался этой поддержки. В ночь на 22 июня 1944 г. он послал письмо Гитлеру, в котором сообщал, ссылаясь на свой разговор с политическим руководством страны, что Финляндия готова "крепче примкнуть к рейху"81. Германское руководство, которое уже с весны 1943 г. после первых признаков желания Финляндии заключить сепаратный мир безуспешно добивалось политического договора с ней, решило быстро использовать удобный момент82.
      Такого политического договора, как с другими своими союзниками, у Германии с Финляндией не было. Финляндия также не была членом заключенного осенью 1940 г. Тройственного союза Германии с Японией и Италией, к которому присоединились и балканские союзники. В ноябре 1941 г. Финляндия лишь стала членом Антикоминтерновского пакта.
      22 июня 1944 г. Риббентроп приехал в Хельсинки, и начались многодневные трудные переговоры с Рюти, закончившиеся компромиссом. Сославшись на то, что парламент договор не утвердит, Рюти добился его замены своим личным публичным письмом о том, что Финляндия ведет переговоры с Советским Союзом и заключит мир с ним только во взаимопонимании с Германией83.
      Некоторые финляндские политики, включая Маннергейма, посоветовали Рюти оформить договоренность с Германией именно так и по другим соображениям: в случае ухода Рюти с поста президента его преемник не будет юридически связан с его обещанием.
      МАРШАЛ-ПРЕЗИДЕНТ ВЫХОДИТ ИЗ ВОЙНЫ
      Дальнейшие поражения Германии на советско-германском фронте и открытие западными союзниками СССР второго фронта в Европе обусловили вывод переброшенных в Финляндию германских войск и обострили вопрос о заключении Финляндией сепаратного мира с СССР. Для этого нужно было сосредоточить политическую и военную власть в стране в одних руках. Считалось, что этим человеком мог быть только Маннергейм. Его кандидатуру поддерживала так называемая мирная оппозиция: представители разных партий, которые с 1943 г. выступали за скорейший выход Финляндии из войны. Из Стокгольма поступили сообщения, что СССР требует замены президента и правительства, но не имеет ничего против маршала Финляндии: полагали, что Маннергейм в состоянии вывести Финляндию из войны. Такого же мнения придерживалось правительство Швеции. 28 июля Рюти, Вальден и Таннер поехали в Миккели.
      Вопрос об избрании Маннергейма главой государства поднимался почти перед всеми президентскими выборами, убеждаясь, что победа на выборах не обеспечена, Маннергейм всякий раз отказывался выставлять свою кандидатуру. Летом 1944 г. 77-летний главнокомандующий после некоторого колебания и ссылки на старость и слабое здоровье согласился. 4 августа 1944 г. парламент специальным законом без голосования утвердил маршала Финляндии Маннергейма президентом страны84. Это был его реванш за поражение на президентских выборах в 1919 г.
      Прежде всего Маннергейм сформировал новое правительство. Ушли со своих постов премьер-министр З. Линкомиес и министр иностранных дел Х. Рамзай, место которого занял хорошо владевший русским языком Карл Энкель, сын того генерала, который исключил в молодости Маннергейма из Хаминского военного училища. В целом же быстро сменившие друг друга два правительства Маннергейма, в формировании которых деятельно участвовали ушедшие со своих постов прежние руководители Финляндии, состояли из проводников прежнего политического курса и личных друзей президента.
      Затем Маннергейм начал подготавливать выход Финляндии из войны. Он делал это неторопливо. 17 августа президент-маршал сказал прибывшему в Финляндию Кейтелю, что он как новый президент не связан письмом Рюти Гитлеру о заключении Финляндией мира только с согласия Германии85.
      Среди финляндских историков идет дискуссия о том, не был ли такой шаг, предусмотренный уже во время переговоров Рюти с Риббентропом, подсказан самим Маннергеймом. Конечно, это был один из возможных, но не единственный вариант планирования политики.
      25 августа 1944 г. Маннергейм обратился через Швецию к советскому правительству с письменным запросом, согласна ли Москва принять делегацию Финляндии для заключения мира или перемирия. 29 августа был получен положительный ответ при двух условиях: Финляндия открыто объявит о разрыве отношений с Германией и потребует вывода немецких вооруженных сил не позднее, чем к 15 сентября. Если немцы не уйдут, их необходимо разоружить и передать в качестве военнопленных союзникам86.
      Маннергейм пытался маневрировать между СССР и Германией, добиться выхода Финляндии из войны без осложнения отношений с Берлином. В Москву 2 сентября он сообщил, что финляндские войска сами могут обеспечить добровольную эвакуацию войск Германии или интернировать их по линии реки Оулуйски - озеро Оулуярви - Соткамо, т.е. до линии, севернее которой в основном размещались войска Германии. В тот же день он направил письмо Гитлеру, сообщив, что Финляндия вынуждена выйти из войны, и пообещав полученное от Германии оружие никогда не обращать против немцев87.
      3 сентября 1944 г. окончились военные действия на советско-финляндском фронте88. 19 сентября 1944 г. в Москве было подписано соглашение о перемирии, продиктованное, как и в конце "зимней войны", советской стороной, но в этот раз согласованное с Англией. Советская сторона ужесточила свои первоначальные условия: потребовала - и добилась - создания военно-морской базы вместо Ханко в Порккала, лишь в 17 км от Хельсинки89. Во время переговоров советская сторона в резкой форме поставила вопрос об изгнании с территории Финляндии немецких войск, предварительный срок которого уже прошел.
      Маннергейму не удалось сдержать слово, данное Гитлеру. Представитель генштаба Финляндии договорился со штабом немецкой группировки войск на севере Финляндии (примерно 200 тыс. человек) о ее медленном отступлении и мнимом преследовании финнами.
      21 сентября 1944 г. в Хельсинки прибыли первые представители Союзной (советской) Контрольной Комиссии, которые заинтересовались финляндским планом интернирования немецких войск, но его не было. В то же время гитлеровские войска вели себя вызывающе: попытались 15 сентября захватить финляндский остров Сур-Сари, начали взрывать мосты. Президент-главнокомандующий решил действовать энергично. 22 сентября он дал приказ генералу-лейтенанту Х. Сийлосвуо, который со второй половины 1941 г. был подчинен германскому командованию на севере Финляндии, переместиться на север и готовиться к интернированию немецких войск. 1 октября войска Сийлосвуо высадили десант в финляндском городе Торнио на берегу Ботнического залива, в тылу отступающих германских войск; завязался бой с немецким гарнизоном. Корреспонденты иностранных газет сообщили подробности боя всему миру, что способствовало улучшению отношения мировой общественности к Финляндии.
      Так началась третья война Финляндии в течение второй мировой войны, так называемая Лапландская война в финляндской Лапландии, на этот раз против Германии. Она продолжалась до весны 1945 г. - полного изгнания немецких войск с территории Финляндии. Первые бои были самыми кровопролитными. Поздней осенью и зимой финляндским войскам было трудно продвигаться - отступающие немецкие части основательно разрушили дороги, мосты, переправы. Совместными усилиями финляндских и шведских властей население было заблаговременно эвакуировано в Швецию.
      ПРЕЗИДЕНТ УХОДИТ В ОТСТАВКУ
      В ноябре 1944 г. парламентские круги вынудили Маннергейма отказаться от правого правительства, не ладившего с Союзной (советской) Контрольной Комиссией, и назначить премьер-министром духовного лидера "мирной оппозиции" Ю. К. Паасикиви. С большой неохотой Маннергейм согласился с намерениями Паасикиви включить в правительство левые силы, в частности коммунистов. Последние после вступления в силу соглашения о перемирии с CCCP пользовались популярностью среди населения. По соглашению о перемирии в Финляндии должны были быть запрещены фашистские организации. Союзная (советская) Контрольная Комиссия определила их список, включавший также и шюцкор - старый оплот Маннергейма. Маннергейм одобрил мысль о передаче имущества шюцкора близкому ему Красному Кресту.
      Велись дискуссии о толковании пункта о демилитаризации в соглашении о перемирии. Советская сторона потребовала, чтобы были уничтожены батареи береговой обороны. Маннергейм на это идти не хотел. Он подхватил подсказанную ему идею о заключении договора о взаимопомощи между Финляндией и СССР в случае нападения на них в районе Балтийского бассейна и составил в начале 1945 г. его проект. Документ был обсужден с Паасикиви и новым командующим вооруженных сил Финляндии Хейнриксом и одобрен председателем Союзной (советской) Контрольной Комиссии А. А. Ждановым. Решено было отложить проект до заключения мирного договора. Но береговые батареи таким образом Маннергейм сохранил90.
      В марте 1945 г. в Финляндии состоялись парламентские выборы, в которых левые силы укрепили свои позиции. Это отразилось также на составе нового правительства Паасикиви. Власть концентрировалась в руках премьер-министра. Маннергейм ушел на задний план: ухудшилось здоровье престарелого президента. Влиять на правительство, как отмечал сам Маннергейм, у него не было возможности, так как вследствие парламентских выборов там доминировали чуждые ему партии91.
      После заключения перемирия многие финляндские офицеры опасались, что Советский Союз попытается оккупировать страну. Для ведения в таком случае партизанской войны по всей стране было спрятано оружие. Весной 1945 г. эти склады удалось обнаружить. Их создание было опасной затеей для развития советско-финляндских отношений и тем самым для страны. В письме Маннергейму начальник оперативного отдела генштаба сухопутных войск подполковник У. Хаахти взял всю вину на себя. Президент сказал, что верит ему, однако руководство вооруженных сил было заменено против воли президента.
      Острая политическая борьба развернулась в Финляндии в 1945 г. по вопросу о выполнении 13-й статьи соглашения о перемирии - наказание виновников войны. С существовавшим законодательством эта статья не согласовывалась, и в сентябре был принят специальный закон о ее выполнении. Прежние политические руководители страны стали подсудимыми. Отношение к ним в стране было двойственное: с одной стороны, их оправдывали, поскольку участие Финляндии в войне Гитлера против CCCP считали следствием "зимней войны" 1939 - 1940 гг. С другой стороны, союзнические отношения с Гитлером не делали чести Финляндии. Расследование механизма германо-финляндского сближения с лета 1940 г. показало, что в нем немалую роль играл и Маннергейм. Ему в ходе следствия также задавали вопросы. Некоторые члены правительства подняли вопрос о длительной поездке президента на лечение за рубеж или его отставке, чтобы он не оказался на скамье подсудимых. Находившийся с язвой желудка в больнице Маннергейм уехал на лечение в Португалию в конце октября, когда процесс над виновниками войны уже начался. Жданов пытался препятствовать отъезду Маннергейма, но, получив новые инструкции из Москвы, дезавуировал свое вето на эту поездку92.
      Вернувшись в начале 1946 г. в Хельсинки, Маннергейм оказался опять в больнице. Представитель Союзной (советской) Контрольной Комиссии нанес ему визит и сообщил, что у советского правительства нет к нему претензий, несмотря на факты, выявленные на процессе над виновниками войны93. Члены правительства во главе с премьер-министром, также посещавшие больного, предложили ему уйти в отставку, ссылаясь главным образом на плохое состояние здоровья. Маннергейм обещал уйти, но после окончания процесса.
      Свое слово он сдержал. Процесс окончился 21 февраля. 3 марта Маннергейм выписался из больницы, написал в качестве президента последнее сердитое письмо исполнявшему обязанности командующего вооруженными силами генералу Я. Лундквисту, в котором осудил намерения последнего уволить из армии нескольких генералов, и на следующий день подал заявление об отставке. Свое решение он обосновал кроме слабого здоровья тем, что с окончанием процесса над виновниками войны выполнены все задачи по выведению Финляндии из войны и выполнению соглашения о перемирии, ради которых он, Маннергейм, занимал по всеобщей просьбе такой ответственный пост94.
      Маннергейм был прав - он свой долг выполнил. Но хотя все политики Финляндии благодарили Маннергейма, и в частности хвалебные слова в его честь произнес его преемник на посту президента - Паасикиви, фактом остается то, что в течение полуторалетнего президентства Маннергейма политическая обстановка в Финляндии настолько изменилась, что заслуженный маршал оказался лишним человеком на политическом Олимпе.
      УСПЕТЬ ЗАКОНЧИТЬ МЕМУАРЫ
      Освободившись от государственных обязанностей, Маннергейм смог больше внимания уделять своему здоровью. В сентябре 1947 г. ему сделали в Стокгольме операцию. Когда болезнь ослабевала, Маннергейм держался бодро. Часто встречался с близкими ему людьми, поражая собеседников своими познаниями в разных областях, Он много путешествовал, жил, по советам врачей, главным образом в солнечных краях - в Швейцарии, во Франции, в Италии, заботился о своих незамужних и бездетных дочерях. Маннергейму доставляло удовольствие общаться с молодыми женщинами, он даже влюбился. Всерьез увлекся княгиней Гертруд Арко, сестрой шведских банкиров Валленбергов95.
      Со временем Маннергейм становился все скромнее - свое 80-летие он встретил в деревне среди друзей, обойдясь без лишних торжеств. Углублялся политический пессимизм маршала. Представители СССР пытались вести себя корректно и выдвигали требования, не противоречившие соглашению о перемирии. Но некоторые из этих требований были жестко сформулированы, и финны толковали их как вмешательство в свои внутренние дела. С лета 1946 г. резко усилилась активность финляндских коммунистов. Маннергейм часто повторял: они нас подомнут. Однажды, когда он со своими пессимистическими прогнозами надоел Паасикиви, тот не удержался и сказал: "Если это так, то нам обоим придется пойти в лес и пустить себе пулю в лоб"96.
      Осенью 1947 г., после ратификации мирного договора, с советской стороны был опять поднят вопрос о заключении договора о взаимопомощи, первый проект которого был подготовлен Маннергеймом еще в начале 1945 г. В условиях "холодной войны" президент Паасикиви вместе с Маннергеймом, с которым он совещался, колебались. Но в феврале 1948 г. договор был все же заключен.
      Отойдя от активной политической деятельности, Маннергейм приступил к выполнению своей последней большой работы - написанию мемуаров. Подготовка к этому началась после освобождения от обязанностей президента. Но за письменный стол он сел лишь осенью 1948 г. в Вал-Монте в Швейцарии. К сожалению, большую часть своего архива осенью 1945 г. и в феврале 1948 г. Маннергейм сжег97. И ему пришлось прибегнуть к помощи ближайших сотрудников. Но главную работу, иногда прерываемую поездками и приступами болезни, он сделал сам. К началу 1951 г. монументальный двухтомник был в основном готов к опубликованию.
      В Финляндии в 1948 г., т.е. почти одновременно с началом написания мемуаров Маннергеймом, коммунисты были выведены из правительства и потерпели поражение на парламентских выборах. Началось, хотя и робкое, контрнаступление правых. Действия армии Маннергейма против угрозы большевизации Севера стали опять в почете. Это стало лейтмотивом его воспоминаний. При этом он просто замолчал некоторые сомнительные дела, например, свои прогитлеровские и отнюдь не оборонительные приказы в первые недели войны против СССР в 1941 г. Маннергейм пошел еще дальше - во введении к мемуарам он обвинял СССР в развязывании второй мировой войны в связи с договором с Гитлером в августе 1939 г., в планах покорения всего мира и выразил свои антикоммунистические убеждения в весьма крепких словах. Его коллеги, включая Паасикиви, в принципе не возражали против его точки зрения, но рекомендовали эти строки не публиковать. Они опасались, что это может вызвать обострение финляндско-советских отношений. Маннергейм частично, но неохотно пошел им навстречу. В напечатанном после его смерти варианте введение сокращено намного больше, чем на это готов был сам автор98.
      19 января 1951 г. 83-летний маршал, оттачивавший воспоминания, тяжело заболел. Обострилась язва желудка. Eгo срочно поместили в больницу в Лозанне. Слабо улыбаясь, он сказал врачу; "Во многих войнах я воевал... но теперь, думаю, я проиграю эту последнюю битву"99.
      После очередной операции Маннергейму на несколько дней стало лучше, но затем последовало резкое ухудшение, и 27 января 1951 г. он скончался.
      Eгo тело было доставлено в Финляндию. Даже после смерти Маннергейма продолжались связанные с ним политические баталии. В правительстве боялись, что похороны могут вылиться в крупную националистическую демонстрацию, что повлечет внешнеполитические осложнения. Долго спорили. Большинством в один голос решили, что члены правительства не будут участвовать в похоронах. Но ряд из них, в том числе премьер-министр У. К. Кекконен, отношения которого с Маннергеймом при его жизни были весьма сложными, все же пошли100.
      Похороны состоялись 4 февраля при большом стечении народа. Привели последнюю лошадь когда-то лихого кавалериста. Спикер парламента К.-А. Фагергольм в прощальном слове показал выдающееся значение Маннергейма как политического и военного деятеля Финляндии. Маннергейма похоронили на кладбище Хиэтаниеми рядом с его бывшими соратниками, солдатами, павшими в войнах.
      Примечания
      1. Mannerheim G. Ritten genom Asien. Helsingfors, 1941; idem. Kirjeitä seitsemän vuosikymmenen ajalta. Val S. Jägerskiöld, Helsinki, 1983; idem. Päiväkirja Japanin sodasta 1904-1905 sekä rintamakirjeitä omaisille. Keuruu, 1983; Puhtain asein. Suomen marsalkan päiväkäskyjä vuosilta 1918–1944. Helsinki, 1970.
      2. Donner K. Sotamarsalkka vapaaherra Mannerheim. Porvoo, 1934; Voipio A. Suomen sotamarsalkka. Helsinki, 1942; Suomen Marsalkka vapaaherra Carl Gustav Emil Mannerheim. Helsinki, 1953.
      3. Heinrichs E. Mannerheim Suomen kohtaloissa, I-II. Helsinki, 1957, 1959.
      4. Jägerskiöld S. Nuori Mannerheim. Helsinki, 1965; idem. Gustav Mannerheim 1906 - 1917. Helsinki, 1965; idem. Mannerheim, 1918. Helsinki, 1967; idem. Valtionhoitaja Mannerheim. Helsinki, 1969; idem. Mannerheim rauhan vuosina 1920-1939. Keuruu, 1973; idem. Talvisodan ylipäällikkö. Keuruu, 1976; idem. Suomen Marsalkka. Keuruu, 1981; idem. Viimeiset vuodet Mannerheim 1944-1951. Keuruu, 1982. С. Ягершёльд написал свои произведения на шведском языке, шведские подлинники были опубликованы до переводов на финский язык.
      5. Meri V. Suomen Marsalkka Mannerheim. Porvoo-Helsinki-Juva, 1989; Virkkunen S. Marsalkka ja presidentti. Helsinki, 1989. Судя по тексту, Е. Каменская в своем очерке "Маршал Маннергейм" (Новое время, 1992, № 32-33) во многом основывается на биографии В. Мери. См. также Мери В. Карл Густав Маннергейм - маршал Финляндии. М., 1997.
      7. Mannerheim K. Muistelmat, I, II. Helsinki, 1951.
      6. См., например, Вирмавирта Я. Карл Густав Эмиль Маннергейм. - Вопросы истории, 1994, №1.
      8. Jägerskiöld S. Nuori Mannerheim. s. 46-58.
      9. Ibid. s. 41.
      10. Ibid. s. 59-94. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 14-16.
      11. Jägerskiöld S. Nuori Mannerheim. s. 221, 227, 231, 236, 237.
      12. Ibid. s. 188-191.
      13. Ibid. s. 298-306.
      14. Mannerheim G. Päiväkirja Japanin sodasta 1904-1905 sekä rintamakirjeitä omaisille. s. 40-44.
      15. Jägerskiöld S. Gustav Mannerheim 1906-1917. s. 20, 30-31.
      16. Ibid. s. 13-81.
      17. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 51-146.
      18. Ibid. s. 143-144.
      19. Ibid. s. 150-152.
      20. Ibid. s. 153-156.
      21. Ibid. s. 164-172.
      22. Ibid. s. 217-224.
      23. Ibid. s. 229-231.
      24. Jägerskiöld S. Gustav Mannerheim 1906-1917. s. 329.
      25. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 232.
      26. Ibid. s. 193-194, 242-243.
      27. Ibid. s. 201.
      28. Ibid. s. 210-212.
      29. Ibid. s. 358-254.
      30. Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 110-116.
      31. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 284.
      32. Просьба была передана в декабре 1917 г. Финляндские историки до сих пор не пришли к единому мнению о том. соответствует ли действительности утверждение Маннергейма, что во время его первого свидания со Свингхувудом он настаивал на том, чтобы Свингхувуд не просил Германию и Швейцарию о помощи регулярными войсками, но Свингхувуд его в отношении Германии обманул. - Ibid. s. 253-297.
      33. Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 212.
      34. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 353-355.
      35. Ibid. s. 18.
      36. Отношение Маннергейма к белому террору в Финляндии впоследствии досконально изучено, хотя это и не привело к полной ясности. Документы в основном свидетельствуют о том, что Маннергейм требовал соблюдения международных норм обращения с военнопленными и индивидуального подхода, строгого наказания лишь тех, кто участвовал в уголовных преступлениях. Подробнее об этом см. : Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 253-267; Meri V. Op. cit. s. 50-53.
      37. Jägerskiöld S. Valtionhoitaja Mannerheim. Helsinki, 1969, s. 282.
      38. Ibid. s. 285.
      39. Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 130-133, 323-342, 380-381, 417-418; idem. Valtionhoitaja Mannerheim, 152-235; Холодковский В. М. Финляндия и Советская Россия. М., 1975, с. 21-122.
      40. Jägerskiöld S. Mannerheim 1918. s. 342, 357-358.
      41. Jägerskiöld S. Valtionhoitaja Mannerheim. s. 329-332; Холодковский В.М. Указ. соч., с. 144-145. Полный текст открытого письма см.: Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 451-452.
      42. Холодковский В. М. Указ. соч., с. 170; Jägerskiöld S. Valtionhoitaja Mannerheim. s. 333.
      43. Mannerheim K. Muistelmat, I. s. 477.
      44. Jägerskiöld S. Mannerheim han vuosina 1920-1939, s. 153-154.
      45. Ibid. s. 164-165.
      46. Ibid. s. 188-192.
      47. Korhonen K. Turvallisuuden pettäessä. Helsinki, 1971, s. 123-124, 135-143.
      48. Turtola M. Tornionjoelta Rajajoelle. Porvoo-Helsinki-Juva, 1984, s. 37-54.
      49. Jägerskiöld S. Mannerheim 1920-1939, s. 187.
      50. Ibid. s. 248-250.
      51. Mannerheim K. Muistelmat, II. s. 103-104, 129-133.
      52. Уже 17 октября 1939 г. Маннергейм стал командующим вооруженными силами Финляндии, а занимавший раньше этот пост генерал Х. Эстерманн был назначен командующим Карельской армией. 30 ноября президент Каллио делегировал Маннергейму пост верховного главнокомандующего, по конституции принадлежащий президенту. См.: Jägerskiöld S. Mannerheim 1920-1939, s. 365.
      53. Tanner V. The Winter War. Stanford, 1957; Paasonen A. Marsalkan tiedustelupäällikkönä ja hallituksen asiamiehenä. Helsinki, 1974, s. 87-88; Bartel H. Frankreich und Sowjetunion 1938-1940. Stuttgart, 1988. S. 302.
      54. Батлер А. Большая стратегия. Сентябрь 1939 - июнь 1940. М., 1959, с. 115.
      55. Jägerskiöld S. Talvisodan ylipäällikkö, s. 90.
      56. Во время "зимней войны" в Финляндию прибыло 11370 добровольцев, из них шведских 8482. Небольшое количество из них попало на фронт. - Talvisodan historia, 1980, №1, s. 40-58.
      57. Jägerskiöld S. Talvisodan ylipäällikkö, s. 124-126. Протокол совещания не опубликован и, по всей вероятности, не составлялся. Имеются лишь в основном совпадающие описания его хода в воспоминаниях участников - Маннергейма, Таннера и др.
      58. Passikivi J. K. Moskovassa ja Suomessa 1939-1941. Porvoo-Helsinki, 1959, s. 118.
      59. Jägerskiöld S. Talvisodan ylipäällikkö, s. 195-196.
      60. Reimaa M. Puun ja kuoren valissa. Helsinki, 1927, s. 77-105.
      61. В 1946 г. во время суда над финляндскими виновниками войны премьер 1940 г. Рюти отрицал, что он встречался с Фельтъенсом, но обнаруженные потом в германских архивах документы показывают правильность версии Маннергейма. - Mannerheim K. Muistelmat, II. s. 289-290; Expansionsrichtung Nordeuropa. Berlin, 1987. S. 82.
      62. Krosby H. P. Suomen valinta. Helsinki, 1964, s. 278-279; Jokipii M. Jatkosodan synty. Helsinki, 1987, s. 143-147.
      63. Jokipii M. Jatkosodan synty, s. 157-161, 223-232.
      64. Talvela P. Muistelmat I. Helsinki, 1976, s. 258.
      65. Krosby H. P. Op. cit., s. 328-329.
      66. Upton A. F. Finland in Crisis 1940-1941. London, 1961, p. 273-274.
      67. Puhtain asein. Suomen marsalkan päiväkäskyjä vuosilta 1918–1944. Helsinki, 1970, s. 116-120; Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 139-147.
      68. Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 164-165.
      69. Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., в 2-х т., 2-е изд. М., 1976, т. 1, с. 9, 281.
      70. Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 218-219.
      71. Erfurth W. Problemet Murmanbanan under Finlands senaste Krig. Helsingfors, 1952, s. 16; Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 225.
      72. Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 227-243.
      73. Подробнее см. Вайну Х. М. Блокада Ленинграда и Финляндия. - Скандинавский сборник XVII, Таллин, 1972, с. 161-163.
      74. Heeresadjutant bei Hitler 1938-1943. Aufzeichnungen des Majors Engel. Stuttgart, 1974. S. 108, 111-112.
      75. Manninen O. Suur-Suomen ääriviivat . Helsinki, 1980, s. 250.
      76. Jägerskiöld S. Suomen marsalkka, s. 310-318; Lehmus K. Tuntematon Mannerheim. Helsinki, 1967, s. 89.
      77. Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers, 1942, v. II, p. 63-65, 71; Heinrichs E. Mannerheim Suomen kohtaloissa, Helsinki, 1960, s. 403-410.
      78. Mannerheim K. Muistelmat, II. s. 388-389; Torvinen T. Pakolaiset Suomessa Hitlerin valtakaudella. Helsinki, 1984, s. 181-223.
      79. Skyttä K. Ei muuta kunnia. Helsinki, 1971, s. 207.
      80. Heinrichs E. Op. cit., s. 384; Tanner V. Op. cit., s. 233-234.
      81. Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht. Bd. IV. Frankfurt a. M., 1964. S. 881.
      82. Такого политического договора, как с другими своими союзниками, у Германии с Финляндией не было. Финляндия также не была членом заключенного осенью 1940 г. Тройственного союза Германии с Японией и Италией. к которому присоединились и балканские союзники. В ноябре 1941 г. Финляндия лишь стала членом Антикоминтерновского пакта.
      83. Suomen historian dokumentteja, № 2, dok. 569. Некоторые финляндские политики, включая Маннергейма, посоветовали Рюти оформить договоренность с Германией именно так и по другим соображениям: в случае ухода Рюти с поста президента его преемник не будет юридически связан с его обещанием.
      84. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet. Mannerheim 1944-1951, s. 14.
      85. Mannerheim K. Muistelmat, II. s. 471-472. Среди финляндских историков идет дискуссия о том, не был ли такой шаг, предусмотренный уже во время переговоров Рюти с Риббентропом, подсказан самим Маннергеймом. Конечно, это был один из возможных, но не единственный вариант планирования политики.
      86. Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны, т. III, М., 1946, с. 177-178.
      87. Erfurth W. Der finnische Krieg 1941-1944. Wiesbaden, 1950. S. 275.
      88. С финляндской стороны - 3 сентября, советские войска прекратили огонь на день позже.
      89. Palm Th. The Finnish-Soviet Armistice Negotians. Stockholm, 1971, p.111.
      90. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 122-133; Virkkunen S. Op. cit. s. 369-384.
      91. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 262.
      92. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 210-227, 243; Virkkunen S. Op. cit. s. 488-494.
      93. Polvinen T. Jaltasta Pariisin, s. 157-158.
      94. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 269-271.
      95. Ibid., s. 292, 318, 356.
      96. Virkkunen S. Op. cit. s. 389-390.
      97. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 323, 339-344; Virkkunen S. Op. cit. s. 498.
      98. Jägerskiöld S. Viimeiset vuodet, s. 327-337.
      99. Ibid., s. 357.
      100. Ibid., s. 360-361.