Чжан Гэда

Кяхтинский русский

6 сообщений в этой теме

А. Ю. Мусорин

ЛЕКСИКА КЯХТИНСКОГО ПИДЖИНА

(Функциональный анализ языковых единиц. - Новосибирск, 2004. - С. 79-86)

Единственным дошедшим до нас описанием кяхтинского пиджина, сформировавшегося в зоне русско-китайской приграничной торговли, и просуществовавшего до начала ХХ века, является небольшая статья С. И. Черепанова, опубликованная в ИОРЯС в 1853 году [2]. В статье даётся краткое описание фонетики грамматики пиджина, приводятся отдельные слова, и, что особенно ценно, тексты на кяхтинском пиджине с переводом на русский. Лексика приведённая в этой статье и явилась объектом исследования в нашей работе.

Почти сто процентов лексического фонда кяхтинского пиджина составляют слова, пришедшие из русского языка. Многие русские слова вошли в кяхтинский пиджин без каких-либо изменений в плане выражения. Сюда относятся: "али" (или), "воля" (воля, желание), "люди" (человек, люди), "мало" (мало, не только), "манера" (обычай, тип, сорт), "надо" (надо, нужно), "рубаха" (рубаха), "сюда" (сюда), "чужой" (чужой), "шуба" (шуба). Это слова, фонетическая структура которых соответствует закону открытого слога, и в которых отсутствуют какие-либо группы согласных. Единственный согласный звук, который может в кяхтинском пиджине закрывать слог - это [й]. Есть, правда, восемь слов, не соответствующих указанному фонетическому закону: "только" (только), "палаток" (платок), обнимиза (обниматься), твоя (твой, твоя, твоё), побрани (ругать, бранить), фальшивайла (лгать, говорить неправду), сказывай (рассказывать), синеньки (синий). Можно предположить, что они были записаны от русских информантов, недостаточно хорошо владевших кяхтинским пиджином.

Вследствие действия закона открытого слога многие русские существительные заимствовались кяхтинским пиджином в форме не именительного, но родительного падежа единственного числа: "бога" (бог), "десяти" (десять), "дома" (дом), "зада" (зад, сзади), "закона" (закон, обычай), "меда" (мёд), "милиона" (миллион), "мужа" (муж, мужчина), "рукава" (рукав), "ума" (ум), "языка" (язык). По аналогии с формой генетива на -а образованы в кяхтинском пиджине такие слова, как "дена" (день), "кусока" (кусок), "одина" (один), "сема" (семь).

Для глаголов формой, соответствующей фонетике кяхтинского пиджина, оказывалась, чаще всего, форма повелительного наклонения. Большинство русских глаголов вошли в кяхтинский пиджин именно в форме императива: "жалей" (жалеть), "заказывай" (заказывать), "подумай" (думать), "поживи" (жить), "посиди" (сидеть, беседовать), "походи" (ходить, ездить), "сказывай" (сказать). По аналогии с императивами на -ай образован в кяхтинском пиджине глагол "поторговай" (торговать), а по аналогии с императивами на -и - глагол "погули" (гулять, быть в гостях).

Местоимения русского языка попадают в кяхтинский пиджин также в грамматических формах, соответствующих закону открытого слога: "моя" (мой, моя, моё), "твоя" (твой, твоя, твоё), "тебя" (вар: тиби), "ево" (т. е. его), "наша" (наш, наша, наше). Интересно, что в кяхтинском пиджине личные местоимения являются производными от притяжательных: "за-моя" (я), "за-твоя" (ты), "за-ево" (он).

Если в конце слова в качестве вставного звука может использоваться почти исключительно гласный [а], то в середине слова, когда возникает необходимость разбить группу согласных, активно используются все пять гласных звуков кяхтинского пиджина: [а], [э], [и], [о], [у], [ы]. Рассмотрим лексику с эпентетическим [а] в середине слова. Слов, в которых этот гласный является единственной эпентезой, у нас всего два: "обамани" (обмануть) и "палаток" (платок). Ещё два слова содержат наряду с эпентетическим [а] эпентетический [э]: "холесата" (холст, холщёвый) и "шамапанесеки" (шампанское). Во всех четырёх случаях эпентетический [а] появляется перед слогом с исконным [а].

Слов, в которых в качестве эпентезы выступает [э] - значительно больше: "бамебуки" (бамбук), "беленеки" (белый, беленький), "деряни" (плохой, дрянной), "подожеди" (ждать, подождать), "поселе" (после, потом), "почето" (почему, почто), "толесета" (толстый), "шелека" (шёлк), "дирочеки" (дыра, отверстие), "женушеки" (женщина, жена), "можено" (можно), "неперемена" (непременно), "рюмашека" (рюмка), "середеце" (сердце), "соленыце" (солнце), "тери" (три). Сюда же относятся уже упоминавшиеся выше "холесата" (холст, холщёвый) и "шамапанесеки" (шампанское). Эти примеры показывают, что выбор в качестве эпентезы гласного [э] в большинстве случаев мотивируется фонетическим окружением того сочетания согласных, которое разбивается этой эпентезой. Гласный [э] выбирается в качестве эпентетического, если в предшествующем или последующем слоге имеется гласный [э], а также после [л] а также после [ч] и [ш]. Возможно, что эпентетического [э] требует после себя также звонкий шипящий [ж], однако мы имеем всего лишь один пример с эпентетическим гласным [э] после [ж] - "можено" (можно, возможно), а этого явно недостаточно, чтобы сформулировать какую-либо закономерность. Очень интересным является, на наш взгляд, прилагательное "толесета" (толстый): первое [э] появляется здесь вследствие того, что в качестве предшествующего согласного выступает [л], а второе - под воздействием первого. Забегая немного вперёд, отметим, что [э] - наиболее часто встречающийся эпентетический гласный в кяхтинском пиджине.

Эпентетический [и] зафиксирован только в трёх имеющихся у нас словах: "пиришивай" (пришивать), "воротиника" (воротник), и "шипики" (показатель превосходной степени прилагательных, восходит к русскому наречию "шибко"). Выбор в качестве эпентезы гласного [и] мотивируется здесь его наличием в соседних слогах.

Эпентетический [у] зафиксирован только в двух словах: "сутужа" (мороз, стужа) и "дува" (два). В первом случае выбор гласного [у] в качестве эпентезы объясняется его наличием в последующем слоге, а во втором, скорее всего, влиянием согласного [в].

Эпентетический [о] представлен у нас в трёх словах: "порошу" (просить), "поколониза" (кланяться, поклониться), "солово" (слово). Во всех трёх словах выбор в качестве эпентезы гласного [о] мотивирован его наличием в соседних слогах.

Эпентетический [ы] встречается у нас только в одном слове - "соленыце" (солнце). Как-либо объяснить выбор в этом слове в качестве эпентезы звука [ы] нам не удаётся.

Появление эпентетических гласных - не единственный тип изменения фонетического облика русского слова при его переходе в кяхтинский пиджин. Были и другие изменения. Так, например, русские прилагательные на -ий утрачивают конечный [й], несмотря на то, что фонетика кяхтинского пиджина допускает этот согласный и в конце слога, и в конце слов: "беленеки" (белый, кяхтинская форма восходит к деминутиву "беленький"), "черенеки" (чёрный, кяхтинская форма восходит к деминутиву "чёрненький"), но "чужой" (чужой).

В ряде случаев нами фиксируется переход взрывных [д] и [т], а также аффрикаты [ц] в щелевой [з]: "переза" (спереди), "халаза" (халат), "соледаза" (солдат), "монеза" (деньги, происходит от русского "монета") "подериза" (драться, подраться), "поколониза" (кланяться, поклониться), "леденеза" (леденец).

Иногда внешний облик русского слова при переходе в кяхтинский пиджин изменяется вследствие прибавления к нему на конце слога -ла, -ша, или -ху: фальшивайла (лгать, обманывать), умеша (уметь), пиху (пить), кушаху (есть, кушать). Никакого значения эти слоги не несут и аффиксами не являются.

Переходя в кяхтинский пиджин русские слова очень часто подвергались не только фонетическим, но и семантическим изменениям. Чаще всего эти изменения сводились к некоторому расширению значения слова по сравнению с русским. Так, кяхтинское наречие "мало", кроме значения, свойственного ему в русском языке, приобретает также значение "не только", "посиди" - это не только "сидеть", но и "беседовать", "походи" - не только "ходить, идти", но и "ехать", "закона" - это не только закон в юридическом смысле этого слова, но и обычай "сепасибо" - это не только "спасибо", но и "благодаря". Встречаются, однако, случаи и более существенного изменения значения слова. Так, например, "манера" в кяхтинском пиджине - это обычай, тип, сорт, разновидность; "месяца" - это вовсе не месяц, а наречие "всегда".

Обращает на себя внимание то, что кяхтинский пиджин заимствовал слова не столько из русского литературного языка, сколько их просторечия. Об этом свидетельствует тот факт, что многие существительные и прилагательные были заимствованы в деминутивной форме: женушеки (женщина, жена; из "жёнушка"), рюмашека (рюмка; из "рюмашка"), черенеки (чёрный; из "чёрненький"), беленеки (белый; из "беленький"), а также явно просторечный разделительный союз "али" (или).

Наряду со словами, пришедшими из русского языка, в в кяхтинском пиджине присутствует некоторое количество заимствований из монгольского и китайского: адали (точно, как, как будто), бичи (писать), фуза (лавка, магазинчик), оё (междометие со значением: "как же! не тут-то было!"), хао (браво!), хынь хао (брависсимо!), жа-жа-жа (звукоподражание "ха-ха-ха"). Рассмотрим лексему "адали". Она присутствует во всех монгольских языках данного региона: старомонгольское adali, современное монгольское адли, бурятское адли [1, с. 75], и, следовательно могло быть заимствовано кяхтинским пиджином из любого из них. Кроме того, лексема "адали" представлена в забайкальских говорах русского языка. Словарь Л. Е. Элиасова приводит для него следующие значения: 1) всё равно; 2 почти; 3) ровно, как раз; 4) точь-в-точь, совершенно точно, без отклонений; 5) союз как, словно, как будто [3, с. 51]. Разветвлённость системы лексических значений этого слова свидетельствует о том, что это монгольское заимствование имело долгую историю в русских говорах Забайкалья, и, следовательно, как иноязычное слово не воспринималось. Таким образом, союз "адали" в кяхтинском пиджине мог быть заимствован как непосредственно из монгольских языков, так и из забайкальских говоров русского языка. Последнее предположение представляется нам весьма правдоподобным ещё и потому, что кяхтинский пиджин, как уже было сказано выше, черпал русские слова не столько из русского литературного языка, сколько из просторечья и говоров. А вот глагол "бичи" (писать) пришёл непосредственно из монгольского языка; ср. монг. "бичиху" (писать).

Теперь несколько слов о китаизмах. Единственным существительным среди них является "фуза" (лавка, магазинчик). Все остальные заимствования из китайского относятся к числу междометий и звукоподражаний. При этом, если "оё" было междометием, а "жа-жа-жа" - звукоподражанием и в китайском языке, то междометие "хао" в китайском - это прилагательное "хороший" или наречие "хорошо". Компонент "хынь" - в китайском языке - это наречие "очень". В кяхтинском пиджине эти слова, утратив способность функционировать в качестве членов предложения, перешли в разряд междометий.

Кроме китайских и монгольских заимствований стоит упомянуть об одной лексеме, происхождение которой нам установить не удалось: курема (куртка).

Все рассмотренные выше слова, как русского происхождения, так и китайско-многольские заимствования являются в кяхтинском пиджине одноморфемными. Исключение составляют только личные местоимения (см. выше). Русская приставка по- в глаголах типа "поторговай" или "погули", приставка с- в глаголах типа "сказывай", равно как и другие приставки русского языка, являются в кяхтинском пиджине частью корня, поскольку соотносимых с этими словами бесприставочных лексических единиц в кяхтинском пиджине не зафиксировано

Наряду с простыми словами в кяхтинском пиджине существуют композиты, которые можно интерпретировать либо как сложные двухкорневые слова, либо как фразеолгизмы: бамебуки-почивай (телесное наказание), перамо солово (правда, правду говорю; употребляется как вводное слово), поцелуй переведеника (Пасха), рука-сапоги (перчатка), рюмашека кушаху (пьянствовать, пить водку), сама воля (как хочешь, твоя воля), середеце-шило (жестокосердие), соли-повеси (умереть), ума-конечайло (сумашествие), языка-меда (красноречие). Вполне возможно, что некоторые из них являются кальками с китайского. По крайней мере для одного из этих композитов, а именно, "рука-сапоги", нам удалось найти китайский источник: "шоутао" (перчатка), где компонент "шоу" имеет значение "рука", а компонент "тао" - "покрывать, накрывать, надевать, обёртывать, футляр, чехол, обёртка".

Внешне напоминает композит, формально состоящая из двух частей лексема "шелатай-балетай" (как-нибудь), однако мы не можем отнести её к числу композитов, поскольку ни компонент "шелатай", ни компонент "балетай" отдельно не встречается.

К сожалению, мы располагаем слишком малым объёмом лексического материала, чтобы дать характеристику омонимии, синонимии и антонимии кяхтинского пиджина.В нашем распоряжении имеется лишь две пары синонимов и две пары антонимов. Синонимы: "фальшивайла - обамани" (лгать, говорить неправду) и "холесата - восещанака" (холст). Антонимы: "хорошанеки" (хороший) - "деряни" (плохой), "зада" (сзади) - "переза" (спереди).

Имеющийся в нашем распоряжении материал не даёт нам возможности сказать что-либо о наличии или отсутствии в кяхтинском пиджине стилистически маркированной лексики, о существовании в нём каких-либо выделенных групп слов, как, например, деминутивы, инхоативные глаголы, гоноративная лексика и т. д. Более обстоятельное изучение словарного состава кяхтинского пиджина возможно только в случае появления новых источников по этому, несомненно заслуживающему внимания идиому.

В заключение представляется целесообразным привести в алфавитном порядке полный список слов, на базе которого строилось настоящее исследование.

Адали (точно, как, как будто),

али (или);

бамебуки (бамбук),

бамебуки-почивай (телесное наказание, подвергнуться телесному наказанию),

беленеки (белый), бичи (писать),

Бога (Бог),

-буду (постпозитивный формант будущего времени глагола; "За-моя бичи-буду" - "Я буду писать"),

-было (постпозитивный формант глагола прошедшего времени; "За-моя бичи-было" - "Я писал");

ваша (ваш, ваша, ваше),

ваше=ваша,

воротиника (воротник),

восема (восемь),

восещанака (холст);

дена (день),

деряни (плохой, нехороший, дрянной),

десяти (десять),

дирочеки (дыра, отверстие),

дома (дом),

дува (два);

ево (его),

-еса (постпозитивный формант глагола настоящего времени; "За-моя бичи-еса" - "Я пишу");

жа-жа-жа (ха-ха-ха),

жалей (жалеть),

женушеки (женщина, жена);

за-ваша (вы),

зада (зад, сзади),

за-ево (он),

заказывай (заказывать),

закона (закон, обычай),

за-моя (я),

за-наша (мы),

за-твоя (ты),

за-тебя=за-твоя,

за-тиби=за-твоя;

Илисанидера (Александра; имя собственное);

кака (как),

курема (куртка),

кусока (кусок),

кушаху (кушать, есть);

леденеза (леденец),

люди (человек, люди; в кяхтинском пиджине отсутствовала морфологически выраженная категория числа);

мало (мало, не только),

манера (обычай, тип, сорт, разновидность),

меда (мёд),

месяца (всегда),

милиона (миллион),

можено (можно, возможно),

монеза (деньги),

мужа (мужчина, муж);

надо (надо, нужно),

наша (наш, наша, наше),

неперемена (непременно),

нету (нет),

ниту=нету;

обамани (лгать, обманывать),

одина (один),

оё (междометие вот оно! как же! не тут-то было!);

палаток (платок),

перамо солово (правда, правду говорю),

переза (спереди),

Печенисеки (Пекин),

пиришивай (пришивать),

пиху (пить),

побелизанеки (вблизи),

побрани (ругать, бранить),

погули (гулять, быть в гостях),

поде (под),

подериза (драться, подраться),

подожеди (ждать, подождать),

подумай (думать, подумать),

поживи (жить, проживать),

поколониза (кланяться),

поколоти (бить, колотить, победить),

полоноте (полно, бросьте, довольно, достаточно),

порошу (просить),

поселе (после, потом),

посемотери (смотреть, посмотреть),

посерета (пёстрый),

посиди (сидеть, беседовать),

поторговай (торговать),

походи (ходить, ездить),

поцелуй переведеника (Пасха),

почето (почему);

рубаха (рубаха),

рукава (рукав),

рука (рука),

рука-сапоги (перчатка),

рюмашека (рюмка),

рюмашека кушаху (пьянствовать, пить водку);

сама (самый, самая, самое),

сема (семь),

сепасибо (спасибо, благодаря),

середеце (сердце),

середеце-шило (жестокосердие),

середиза (сердиться),

синеньки (синий),

соледаза (солдат),

соленыце (солнце),

соли-повеси (умереть),

солово (слово),

сота (сто),

сукона (сукно, суконный),

сутужа (стужа, мороз),

сюда (сюда);

твоя (твой, твоя, твоё),

тери (три),

толесета (толстый),

только (только),

тута (тут);

ума (ум),

ума-конечайло (сумасшествие),

умеша (уметь);

фальшивайла (лгать, обманывать),

фуза (лавка, магазинчик);

хао (браво),

холесата (холст, холщёвый),

халаза (халат),

хорошанеки (хороший),

хынь хао (брависсимо),

хычи (хотеть);

черенеки (чёрный),

чужой (чужой);

шамапанесеки (шампанское);

шелатай-балетай (как-нибудь),

шелека (шёлк),

шило (шило),

шипики (препозитивный формант, образующий превосходную степень прилагательного; шипики-хорошанеки - отличный, самый лучший),

шолека=шелека,

шуба (шуба);

языка (язык),

языка-меда (красноречие).

Примечания

1. Аникин А.Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. - Новосибирск, 2000.

2. Черепанов С.И. Кяхтинское китайское наречие русского языка // ИОРЯС, 1853. - Т.2. - Вып. 10.

3. Элиасов Л.Е. Словарь русских говоров Забайкалья . - М., 1980.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В.И. Беликов Русские пиджины

// Малые языки Евразии: социолингвистический аспект. Сборник статей. М, МГУ, 1997. с. 90—108.

Креолистика — лингвистическая дисциплина, изучающая генезис и функционирования пиджинов и креольских языков — весьма почтенная на Западе, но малоизвестная у нас отрасль знания. Бытует мнение, что пиджины, а затем и креольские языки возникали исключительно на базе западноевропейских языков (английского, французского, португальского и др.), начиная с эпохи Великих географических открытий и являясь побочным продуктом трансокеанских языковых и культурных контактов. Действительно, к пиджинам восходят десятки креольских языков Карибского бассейна, прибрежных районов Африки, Азии, Океании. На них в основном и сосредоточены интересы креолистов.

Однако известны факты существования пиджинов, независимых от западноевропейских языков, во всех частях света. Другое дело, что и о характере использования этих языков, и об их структуре достоверных сведений мало, и в большинстве случаев надежды на возможность пополнить наши знания о них почти нет: языки эти либо быстро эволюционируют и теряют свой первоначальный облик, либо, чаще, вообще выходят из употребления. Между тем подобные языки крайне интересны с теоретической точки зрения: они представляют собой результат контактов разносистемных и достаточно «экзотичных» языков, в то время как у широко известных креольских языков в качестве одного из «родителей» каждый раз выступал какой-то из в сущности однотипных аналитических языков Западной Европы.

Пиджины, возникшие при участии русского языка, до сих пор мало знакомы лингвистам, как креолистам, так и специалистам по русскому языку. В отечественной лингвистике в этой связи обычно упоминается так называемый «кяхтинский язык», или «маймачинское наречие» — русско-китайский пиджин, возникший в первой половине XVIII века в ходе приграничной торговли в Забайкалье[1]. Менее известно, что этот пиджин продолжал функционировать в Монголии по крайней мере до середины нашего века, а близкий к нему вариант широко использовался в повседневном общении сотнями тысяч русских и китайцев в Приморье и Маньчжурии с конца прошлого века и (на китайской территории) до середины 1960х гг. Еще один контактный язык, возникший при участии русского языка, — руссенорск — появился в результате прибрежной торговли русских с норвежцами; немногочисленные данные о нем попали в научный оборот исключительно благодаря норвежским коллегам.

Загадочная «русификация» глагольной системы медновского диалекта алеутского языка[2] делает вполне вероятным предположение, что в процессе становления его теперешней грамматической структуры принимала участие какая-то контактная разновидность русского языка.

Есть, однако, все основания полагать, что пиджины на русской основе в тот или иной период были распространены не только в этих географически экстремальных точках но и во многих районах разделяющих их просторов северной Евразии. Несколько столетий торговых и прочих контактов русских с народами Европейского Севера, Сибири, Кавказа, «киргизских степей» (северного Казахстана) не могли не породить множества контактных языков типа пиджинов.

Некоторые следы их былого существования можно найти в литературе, но кое-что не поздно обнаружить in vivo. Так, совсем недавно Е. А. Хелимским [1987] была описана таймырская «говорка» — типичный результат развития пиджина.

Разумеется, пиджины могли возникать не только на базе русского языка. На Северном Кавказе основным языком межэтнического общения был тюркский (или, как называли его русские, «татарский» язык); о его структуре достоверных данных нет, но можно подозревать, что это был пиджин[3].

Прежде чем перейти к обзору пиджинов, возникших на русской основе, надо кратко остановиться на тех процессах, которые приводят к возникновению пиджина и возможных результатах эволюции такого языка.

Основное назначение языка — поддержка эффективной коммуникации, и в большинстве ситуаций межкультурного[4] общения коммуниканты ни о чем более не заботятся. Иными словами из пресловутого «языкового богатства» индивиду необходима лишь только та часть, которая помогает реализовать его информационные запросы; в то же время используемое коммуникативное средство не должно налагать ограничений на реализацию информационных потребностей индивида в полном объеме. Фокус в том, что во многих типовых коммуникативных ситуациях информационные потребности ничтожно малы и в развитой коммуникативной система типа литературного русского языка абсолютно нет нужды (если таковая система имеется в распоряжении коммуникантов, ее избыточность не вредит процессу общения, хотя и не помогает). Объем словаря и грамматические изыски, необходимые для приобретения жетонов в кассе метро или даже осуществления сделки при уличной розничной торговле, не особенно велики. В последнем случае продавец может прибегать к стереотипным репликам рекламного характера, типа «сам бы ел, да деньги надо», но думаю что двух-трех сотен слов хватает с избытком[5]. Другое дело, если контрагенты решат детально обсудить скрытые достоинства товара; но это как раз и означает увеличение объема информационных потребностей, в соответствие с которым повышаются требования к сложности коммуникативной системы.

В ситуации, когда оба коммуниканта владеют достаточно развитым средством общения типа естественного языка, они им и пользуются (хотя, повторяю, происходит неконтролируемая и обычно незамечаемая самими коммуникантами редукция и словаря, и грамматики). Так обстоит дело во всех одноязычных обществах (и в стабильных многоязычных: за каждым типом контактирования обычно закреплен один из языков, известных коммуникантам). Иная ситуация складывается, если необходимость вступить в контакт возникает у лиц, не знающих языка друг друга.

В общем случае результат вроде бы должен зависеть от двух параметров: степени близости коммуникативных систем, уже имеющихся в распоряжении каждой из сторон, и изощренности их взаимной информационной потребности. Последний фактор имеет довольно сложный характер: на самом деле степень заинтересованности в обмене информацией редко бывает симметричной. Тот, кто более заинтересован в эффективной коммуникации, вынужден идти на бlольшие уступки при подборе действенного коммуникативного средства. Даже простейшие ситуации типа купли-продажи могут давать диаметрально противоположные результаты: иностранец в однородной в языковом отношении среде оказывается вынужденным усвоить начатки местного языка, если желает самостоятельно приобретать товары повседневного спроса, напротив, при торговле сувенирами заинтересованным в эффекте коммуникации с иностранцем (или даже разноязыкими иностранцами) становится продавец.

Если в коммуникативном репертуаре индивидов имеются системы в той или иной степени взаимопонятные, то эффективность общения в первую очередь зависит от сложности самой информации. Так, для русского, не имеющего специальной подготовки, попытка понять хотя бы общий смысл беглой устной чешской речи обречена на провал, но в подходящем коммуникативном контексте просьба, выраженная чешским Jedno pivo или русским Одно пиво, будет воспринята однозначно русским (или чешским) адресатом, даже если он ранее не слышал соответствующего языка. При усложнении информации эффект коммуникации в первую очередь зависит от взаимной заинтересованности коммуницирующих. Общение же русского с литовцем, не говоря уже о немце или китайце, приведет к взаимному удовлетворению лишь при использовании паралингвистических средств; в этих случаях для успешного языкового общения тот, кто более в нем заинтересован, должен приобрести хотя бы самые элементарные навыки в языке партнера по коммуникации.

Если подобные коммуникативные ситуации хотя бы в какой-то степени типичны для их участников, то неизбежно наступает некоторая канонизация определенных сторон самого коммуникативного процесса. Пути этой канонизации и задействованные факторы слишком разнообразны, чтобы детально их рассматривать. При близости заранее известных коммуникантам языков[6] может сложиться койнэ или развиться какой-то тип билингвизма (пассивный или активный у обоих коммуникантов, активный у одного из них), при этом материальное сходство целевого (осваиваемого) языка с ранее известным, с одной стороны, дает гарантию усвоения его в разновидности, близкой к варианту монолингвов, а с другой — позволит без серьезных усилий усвоить его в объеме, достаточном для реализации стоящих коммуникативных задач. Если же языки структурно и материально далеки друг от друга, то усвоение нового языка наталкивается на значительные препятствия и уж заведомо не опережает минимальную необходимость[7]. Монолингвы — носители целевого языка при общении с такими начинающими билингвами, с одной стороны, не всегда адекватно их понимают, если не имеют опыта общения, с другой — стараются по возможности упростить родной язык. В креолистике такой упрощенный регистр принято называть foreigner talk, «язык для иностранца».

Если круг общения сводится к достаточно ограниченному числу простых коммуникативных ситуаций (например, при меновой торговле, сборе податей и т. п.), а состав коммуникантов относительно стабилен, то каждая из сторон не только заинтересована, но и имеет возможность создать взаимопонятное относительно простое и легко усваиваемое коммуникативное средство. Такой простейший контактный язык складывается как компромисс между недоусвоенным вторым языком начинающих билингвов и «регистром для иностранцев» их коммуникативных партнеров. Такую раннюю стадию контактного языка в креолистике принято называть жаргоном[8]. В жаргон могут попадать заимствования из различных языков, но большая часть лексики жаргона (а также более поздних стадий развития контактного языка) по своему фонетическому облику восходит к одному из контактирующих языков, языку-лексификатору[9].

Важно отметить, что обе стороны, пользующиеся жаргоном, моделью для которого служит некоторый язык-лексификатор N, ставят знак равенства между жаргоном этим языком. Правда, те, кто владеет нормативной разновидностью соответствующего языка, понимают, что жаргон — это «испорченный» язык N; их же партнеры по коммуникации обычно не считают существенными различия между жаргоном и стандартными разновидностями соответствующего языка.

Жаргон имеет узкую коммуникативною направленность, поэтому словарь его ограничивается несколькими сотнями единиц, а грамматическая структура крайне примитивна. Чем более регулярный характер имеют контакты, чем стабильнее круг тех, кто прибегает к услугам жаргона, тем выше вероятность перерастания такого элементарного контактного языка в следующую стадию — пиджин. В процессе пиджинизации жаргона стабилизируется его словарный состав и грамматическая структура.

В силу исторических условий могут возникать достаточно большие социумы, в пределах которых единственным средством коммуникации служит пиджин. В этом случае для нового поколения контактный язык становится родным, креолизуется. Возникающий таким образом креольский язык осуществляет значительно больший спектр общественных функций, чем предшествовавшие ему жаргон и пиджин. По своим структурным характеристикам, а также потенциальным коммуникативным возможностям креольские языки не имеют принципиальных отличий от языков другого генезиса[10].

Креолизация — не единственный путь функционального развития пиджина. Обстоятельства могут сложиться так, что родными для большинства его носителей по-прежнему служат этнические языки, но некоторые важные коммуникативные задачи общества (вплоть до административных на государственном уровне) обслуживает пиджин. В результате неизбежными являются его дальнейшая стабилизация, лексическое и грамматическое обогащение. Образуется так называемый расширенный пиджин[11].

Если для языков эволюционного генезиса важнейшими формами существования являются территориальные диалекты, то на ранних стадиях развития контактных языков наиболее существенно противопоставлены этнолекты: к одному этнолекту относятся идиолекты тех индивидов, которые имеют общий родной язык. Родной язык и является унифицирующим фактором в пределах каждого этнолекта.

Каждый этнолект контактного языка обладает известной стабильностью уже на стадии жаргона: стабильны, конечно, не грамматические структуры, а те рамки, в которых допустимо их колебание. Гарантом этой относительной стабильности служат имплицитные, неосознаваемые представления о структуре человеческого языка, наличие и сущность которых обуславливаются языковыми навыками индивида (то есть, в первую очередь его родным языком).

Поскольку функциональное назначение жаргона — поддержание коммуникации между носителями его различных этнолектов, история жаргона представляет собой решение извечного языкового конфликта между говорящим и слушающим. Говорящий вынужден идти на компромисс со слушающим, чтобы быть понятым адекватно. В каждом акте коммуникации говорящий и слушающий постоянно меняются ролями и достигают некоторого ситуативного «лингвистического консенсуса». Вступая в новые коммуникативные акты, каждый индивид корректирует свой идиолект в соответствии с языковыми требованиями нового партнера по коммуникации. При постоянстве контингента лиц, пользующихся контактным языком, начинается его унификация в пределах каждого этнолекта, а также взаимная конвергенция различных этнолектов.

На стадии пиджина не может сложиться эталонная языковая норма, но возникает стандарт как преобладающая стабильная разновидность языка. При этом межэтнолектные различия в стандарте сильнее всего выражены на фонетическом уровне. Судьбы этого складывающегося стандарта зависят в первую очередь от стабильности контингента носителей пиджина. Если новые этносы оказываются вовлеченными в сферу действия пиджина небольшими группами, а стандартный пиджин обладает для них известным престижем, то новые жаргонные этнолекты в готовом виде воспринимают сложившийся ранее стандарт и не оказывают на него значительного влияния.

Контактный язык — это новая система, новый язык, с собственной фонологией[12], словарем, грамматикой. С семиотической точки зрения он столь отличен от языка-лексификатора во всех своих аспектах, что ни коим образом не может считаться его вариантом.

Во многих ситуациях, однако, такой вновь образовавшийся язык продолжает оставаться в постоянном контакте с языком-лесификатором, и в подходящих социолингвистических условиях на любой стадии развития контактного языка (жаргон, пиджин, креол) возможно возникновение постконтактного континуума (постжаргонного, постпиджинного, посткреольского). В этом случае стандарт контактного языка «размывается», иногда даже не успев толком сложиться, и его идиолекты относительно равномерно распределяются между наиболее архаичным, лучше сохраняющем специфические особенности контактного языка базилектом и акролектом, приближающимся к норме языка-лексификатора. Обычным сценарием эволюции постконтактного континуума является сдвиг базилекта в сторону акролекта, а последнего — в сторону языка-лексификатора; контактный язык постепенно утрачивает свою специфику[13]. При этом норма языка-лексификатора может органически воспринять некоторые особенности контактного языка, сохраняющиеся на положении субстратных черт[14].

***

Русско-китайский пиджин зародился со второй четверти XVIII века как торговый пиджин в районе русско-китайской границы в Забайкалье. Первоначально этот пиджин использовался китайскими и русскими купцами в пограничных городах — русской Кяхте и китайском Маймачине, поэтому и именовался кяхтинским, или маймачинским языком. Позднее он распространился по торговому пути Кяхта — Урга (Улан-Батор) — Пекин и вдоль границы.

В креолистике бытует мнение, что подлинная стабилизация жаргона, возникновение пиджина, возможно лишь в том случае, когда его начинают использовать для взаимного общения те, кто не знает языка-лексификатора. Между тем, русско-китайский пиджин, обслуживавший в первую очередь контакты русских с китайцами и в значительно меньшей степени с монголами, а позднее с нанайцами, удэгейцами, корейцами, но не применявшийся в контактах различных нерусских групп между собой, достигал обычного для пиджинов уровня унификации.

Причина такой необычной стабилизации кроется в том, что китайский этнолект пиджина был нормирован: власти Поднебесной вменяли в обязанность всем купцам, отправляющимся в Россию, сдать экзамен по русскому языку (точнее, пиджину). С этой целью в Калгане (Чжанцзякоу) была открыта специальная школа, имелись соответствующие словари-разговорники.

После перехода Приамурья и Приморья от Китая к России (1858—1860) здесь получил распространение очень близкий к кяхтинскому дальневосточный пиджин (ДВП). На этих землях уже имелось незначительное китаеязычное население. Кроме того, с самого начала активного освоения этих прежде очень редко заселенных земель новыми хозяевами, на юг русского Дальнего Востока устремился заметный поток иммигрантов-китайцев: например, уже в 1879 г. из 8,8 тыс. жителей Владивостока китайцев было 3,5 тыс. чел. ДВП стал важнейшим средством межэтнического общения. Размеры китайской общины на русском Дальнем Востоке колебались, составляя в первые десятилетия нашего века 50—100 тыс. чел. ; в летнее время эта цифра за счет сезонников нередко возрастала в два и более раза. Перепись 1926 г. зарегистрировала 100,7 тыс. китайцев, постоянно живших в СССР, 81% из них оставался иностранными подданными.

В 1890х гг. начался интенсивный процесс проникновения русского капитала в Маньчжурию, особенно усилившийся после пуска в эксплуатацию Китайской восточной железной дороги (1903 г.). Перед революцией численность русских здесь превышала 200 тыс. чел., а к 1923 г. удвоилась. Основным центром русской иммиграции стал Харбин, главный транспортный узел северной Маньчжурии. Были в Маньчжурии и сельские переселенцы из России; так в районе «Трехречья» (к северу от Хайлара) до 1955 проживало свыше 15 тысяч русских в 19 деревнях (некоторые основаны в конце XIX в.).

По свидетельствам очевидцев перемещение через границу не представляло большого труда до вооруженного конфликта на КВЖД (1929 г.). Количество сезонных мигрантов из Китая в СССР в течение 1920х годов достигало нескольких десятков тысяч в год; продолжался и отток русского населения в Маньчжурию.

Благодаря прочным экономическим позициям и существенным культурным отличиям от окружающего населения положение русской эмигрантской общины в Маньчжурии принципиально отличалось от ситуации в других районах послереволюционной русской диаспоры. Знание китайского языка было очень слабым даже среди иммигрантов второго и третьего поколений; имелась возможность получать среднее и даже высшее образование на русском языке.

Среди бывших российских подданных в Маньчжурии были представители разных национальностей (в частности, имелась значительная польская община); в нерусских моноэтнических семьях в повседневном обиходе часто использовался родной, а не русский язык. Это вело к снижению уровня знания русского языка среди новых, родившихся в Маньчжурии поколений, но контакты с китайским населением все равно поддерживались на русско-китайском пиджине.

По обе стороны русско-китайской границы средством повседневного межэтнического общения для сотен тысяч человек был пиджин, в немногочисленных смешанных семьях он мог использоваться как язык семьи (но не креолизовался, поскольку дети усваивали нормативный русский, или китайский, или оба языка).

На территории СССР положение резко изменилось в середине 1930х гг. Большинство китайцев не имело советского гражданства; с ростом шпиономании они в основном были высланы за границу. С 1936 г. из городов и приграничных районов стали депортировать и граждан СССР китайской национальности. В числе других причин дисперсность расселения в последующие годы вела к росту числа межэтнических браков, лучшему усвоению русского китайцами старших поколений. В местах новых поселений русские и представители других национальностей не имели традиции общения с китайцами на пиджине. Новые поколения постепенно утрачивали родной язык и переходили на русский. Китайский этнолект пиджина быстро акролектизировался, русский — жаргонизировался. В единичных случаях пиджин продолжает использоваться до сих пор[15].

Неясно, что служит языком коммуникации при возобновившихся в последние годы русско-китайских пограничных контактах в районе Благовещенска — Хэйхэ и других пунктах. Вполне вероятно повторное возникновение русско-китайского контактного языка.

В Маньчжурии, несмотря на заметный отток русского населения в связи с японской оккупацией, приходом советских войск в 1945 г. и провозглашением Китайской Народной Республики (1949), коммуникативная потребность в пиджине частично сохранялась до культурной революции 1960х гг.

По косвенным данным можно с уверенностью говорить о продолжении пиджинной традиции в Забайкалье и Монголии по крайней мере в течение первой половины XX века (в частности, этим пиджином пользовались монголы при общении с советскими военнослужащими), но достоверная фактическая информация об этом почти отсутствует.

Соотношение ДВП и языка коммуникации русских с японцами тоже остается неизвестным. (Еще в конце XIX века начался завоз японцев, сезонно занятых в рыбной промышленности, на Камчатку, Сахалин, Охотское побережье; перед революцией в отдельные годы он достигал 50—60 тыс. чел. Этот явление имело значительные масштабы до 1933 г.: летом 1930 г., например, в СССР работало более 38 тыс. японцев.)

При общении с русскими ДВП использовали также аборигенные тунгусо-маньчжурские народы (нанайцы, удэгейцы, вероятно также орочи), тазы (тунгусо-маньчжуры юга Приморья, к середине XIX века утратившие родной язык и перешедшие на китайский) и иммигранты из Кореи. Русская речь старшего поколения аборигенов Приморья до последнего времени представляла собой постпиджинный континуум; об употреблении ДВП корейцами имеются лишь отрывочные сведения, относящиеся к рубежу 1920х — 1930х годов; некоторый материал имеется и в художественной литературе[16].

Как явствует из очерченной выше краткой внешней истории пиджина, существовало две его территориальных разновидности — кяхтинская и дальневосточная, причем первая возникла на столетие с лишним ранее второй. Краткие описания кяхтинской разновидности были сделаны еще в прошлом веке (С. Н. Черепанов; А. А. Александров); целиком на ранних русских публикациях основана более современная заметка Г. Ноймана. К тому же периоду относится использование пиджина в художественной и мемуарной литературе (например, у С. Максимова); более поздние материалы отсутствуют. Имеются сведения о распространении в недавнем прошлом пиджина среди китайцев Забайкалья, но отношение забайкальского варианта XX века к «кяхтинскому языку» XVIII—XIX веков неизвестно. Эта разновидность не могла не испытывать влияния дальневосточной, поскольку в XX веке китайские рабочие на рудниках Забайкалья и огородники в основном мигрировали из Маньчжурии или через нее.

Дальневосточная разновидность, несомненно сохраняющая преемственность с кяхтинской, имеет заметные лексические и грамматические отличия от последней. После революции в Маньчжурии и Приморье пиджин развивался относительно независимо, но поскольку он уже был достаточно стандартизирован, незначительные различия возникли лишь в словаре. Эти различия в основном сводятся к несколько большему распространению лексики китайского происхождения в Маньчжурии, где пиджин функционировал в китаеязычном окружении. Пиджин Маньчжурии описан А. Яблоньской, по приморской разновидности имеются обширные архивные материалы А. Г. Шпринцина, лишь очень незначительно отраженные в его публикациях.

Этнолектную структуру русско-китайского пиджина можно представить себе следующим образом:

1. Китайский этнолект. Представлен обеими территориальными разновидностями — кяхтинской и маньчжурско-приморской. Все указанные выше исследования и материалы в первую очередь относятся к этому этнолекту. В 1990 г. полевые материалы были собраны Е. В. Перехвальской и В. И. Беликовым (с. Михайловка Приморского края, с. Кукан Хабаровского края).

2. Русский этнолект описывался параллельно с китайским во всех указанных выше источниках (очень последовательно родной язык информантов отмечается в архиве А. Г. Шпринцина). В Австралии под руководством проф. С. А. Вурма ведется сбор материала среди русских, мигрировавших из Китая.

3. Маньчжурский этнолект. Начал складываться в районе Благовещенска в 1860х гг. (несколько примеров приводится в путевых заметках С. Максимова). Эта разновидность не вышла за стадию жаргона, поскольку сами маньчжуры и в России и в Китае интенсивно переходили на китайский язык.

4. Нанайско-удэгейский этнолект (структурная близость двух субстратных языков не дает возможности выделить два различных этнолекта). Многочисленный фактический материал имеется в работах В. К. Арсеньева (русская речь Дерсу Узала и др.); материал Арсеньева проанализирован Дж. Николс, однако ее интерпретации частично спорны. Полевые материалы среди бикинских удэгейцев в 1983—1990 гг. собраны Е. В. Перехвальской, Ф. А. Елоевой, В. И. Беликовым.

5. Корейский этнолект. Небольшое количество материала имеется в архиве А. Г. Шпринцина. Фактический материал можно найти в книгах В. Ю. Янковского (например, [1986]).

6. Польский этнолект. Имел распространение в Маньчжурии; отдельные его незначительные отличия от русского этнолекта описаны А. Яблоньской. Поскольку в 1950-е годы часть маньчжурских поляков репатриировалась на родину, дополнительные материалы, вероятно, все еще могут быть собраны в Польше.

7. Монгольский этнолект. Какие бы то ни было сведения отсутствуют. По утверждению моего отца И. А. Беликова, служившего в Красной Армии на территории Монголии в 1939—1943 гг., шип-шанго «по-монгольски» означает ‘очень хорошо’ (близость к русско-китайскому шибко шанго в том же значении бесспорна).

8. По-видимому, существовал и японский этнолект. Его функционирование в прошлом вероятно в ходе русско-японских контактов в городах Приморья (к 1917 г. — 3—4 тыс. чел.), в Маньчжоу Го, а также при общении с русскими на Тихоокеанском побережье сезонных рабочих из Японии.

О степени развитости пиджина, стабильности и распространении его русского этнолекта в 1930х гг. свидетельствует возникновение на нем русского детского фольклора, ср. например, такую дразнилку: Ходя, ходя лайла. / Штаны потеряйла, / Моя нашола, / Тебе не давайла. (‘Китаец, китаец, иди сюда. / [Ты] штаны потерял, / Я нашел, / Тебе не отдал’).

Влияние пиджина до сих пор сказывается на региональном русском просторечии. Представители старшего поколения употребляют заимствованные из пиджина слова карабчить ‘воровать’, чифанить ‘есть’, тундить ‘понимать’ (и бутундить ‘не понимать’), питуза ‘заплечный мешок’, ходя ‘китаец’, ирбуль ‘кореец’ и т. п.[17]. В аффективной речи возможно употребление фраз типа шибко шанго ‘очень хорошо’. Широкое распространение получил здесь сравнительный оборот с постпозитивным одинаковый: Видела кубинца — как негр одинаковый. (Ср. в пиджине: Тибе чушка адинака ‘ты — как свинья’).

***

Русско-норвежский пиджин, наиболее известный под именем руссенорск — торговый пиджин, использовавшийся при межэтническом общении торговцев, рыбаков и моряков в бассейне Баренцева и Белого морей, в первую очередь в ходе меновой торговли между русскими поморами и норвежцами Варангер-фьорда. Этот пиджин назывался также моя-по-твоя (что может быть переведено ‘я [говорю] по-твоему’) и как-спрэк (букв.: ‘что говоришь?’ или ‘что сказал?’).

Официально поморская торговля началась в конце XVIII столетия (хотя контакты поддерживались к этому времени уже несколько веков) и стала особенно интенсивной после введения таможенных льгот в 1870-е гг. В это время контакты с северной Норвегией поддерживало до 400 русских судов. Наиболее интенсивно торговля шла в ближайших к России портах — Вардё и Вадсё, каждый из которых за летние месяцы посещало около тысячи русских — заметное число, учитывая малонаселенность самих этих городов — 1,3 и 1,8 тыс. чел. соответственно [Давыдов и др. 1987, с. 46—47]. С меньшей интенсивностью этот пиджин употреблялся далее на запад вплоть до Тромсё, а также на пограничном с Норвегией русском побережье. По сведениям А. Н. Давыдова (доклад на рабочем совещании «Возникновение и функционирование контактных языков», Москва, январь 1988 г.) близкий к руссенорску пиджин использовался в начале XX века в Архангельске при общении с иностранцами моряков, торговцев и проституток портовых кварталов.

Хотя самые ранние свидетельства функционирования руссенорска относятся к первой половине XIX века, обычно считается, что возник он ранее. Число лиц, пользовавшихся им на рубеже XIX—XX веков, можно оценить в несколько тысяч человек. Пиджин окончательно вышел из употребления с закрытием границы в 1920х гг.

Общее число известных текстов на руссенорске невелико, в основном это записи диалогов, отдельных фраз и слов, сделанные непрофессионалами. Разбросанные по различным изданиям, а также неопубликованные записи были использованы Улафом Броком в первом описании руссенорска [broch 1927]; позднее он издал все известные ему тексты [broch 1930]. С. Лунден в 1967 г. смог собрать небольшое количество дополнительного материала от 34 информантов в северной Норвегии. Им была выпущена небольшая брошюра о руссенорске с приложением этих и некоторых других ранее не включенных в научный оборот материалов [Lunden 1978a]. Обобщающую работу по руссенорску выпустили И. Брок и Э. Яр [broch, Jahr 1981]; в ней, в частности систематизирована вся лексика пиджина.

Хотя большинство текстов — фрагменты диалогов, но они перемежаются отдельными фразами и поэтому этнолектная принадлежность отдельных реплик не всегда ясна. Кроме того, подавляющее большинство текстов записано норвежцами, тем самым, русский этнолект диалогических реплик, приписываемых русским, предстает через призму его норвежского восприятия. Сказанное делает позицию исследователя руссенорска довольно шаткой.

Из работ на русском языке следует отметить обзорные публикации Давыдова, Пономаренко и Куратовой [1987], а также Перехвальской [1987].

Семидесятилетний период, отделяющий нас от живого использования руссенорска, оставляет мало надежды на появление новых материалов по этому языку. Впрочем, возможные русские источники сведений по этому языку проанализированы недостаточно[18].

Характер межэтнических контактов на северо-востоке Европы позволяет предположить здесь существование различных контактных языков, которые могли внести свой вклад в становление руссенорска. Однако полное отсутствие достоверных свидетельств их бытования делает рассуждения на эту тему несколько спекулятивными.

В лексическом отношении руссенорск отличается от многих других пиджинов тремя взаимосвязанными особенностями.

Во-первых, это наличие двух почти равноправных языков-лексификаторов: из примерно 400 известных единиц его словаря около половины восходит к норвежскому и около трети — к русскому.

Во-вторых, наличие десятков синонимических дублетов разного происхождения; по-существу, можно говорить об одной сложной лексической единице, имеющей два плана выражения: skasisprжkam ‘говорить, сказать’, balduskakvejta ‘палтус’, musikman ‘мужчина’, ras[19] — dag ‘день’, eta — den ‘этот’, njet — ikke ‘не’, tvoja — ju ‘ты’ и т. д. При этом имеется тенденция использовать русские по происхождению единицы в норвежском этнолекте, а норвежские — в русском[20].

В-третьих, многие словарные единицы руссенорска имеют двойную этимологию, то есть, либо в равной степени возводимы к русскому и норвежскому этимону, либо, определенно восходя к одному из языков, имеют серьезную этимологическую поддержку в другом. При этом речь идет не только о широко распространенных интернационализмах типа kaansul ‘консул’, kajuta ‘каюта’, vin ‘вино’.

Двойную этимологию имеет наиболее частотное служебное слово руссенорска — предлог po (ср. норв. ‘в, на, к’), столь же невозможно выбрать однозначный источник происхождения kruski ‘кружка’ (ср. норв. krus). В некоторых случаях слова руссенорска являются контаминацией русского и норвежского: mangoli ‘много’ (ср. норв. mange ‘много’ и русск. много ли)[21], ljugom ‘врать’ (ср. норв. lyve и русск. лгать). В ряде случаев один из дублетов однозначной этимологии находит вполне очевидную этимологическую поддержку в другом языке. Ср.: dobrabra ‘хороший’, tovara / vara ‘товар’ (ср. норв. bra, vare, значения те же).

Несколько десятков лексических единиц руссенорска восходит или к английскому и нижненемецким диалектам (через посредство морских жаргонов), или же к другим местным языкам — шведскому, финскому, саамскому. Наличие лексики первой группы вполне естественно: это «морские» интернационализмы хорошо известные всем, кто связан с морем. Появление же заимствований из «сухопутных» (по крайней мере в контексте контактов на Баренцевом море) языков — пусть и косвенный, но веский аргумент в пользу существования в этом районе отличных от руссенорска его «сухопутных» предшественников, известных норвежцам и/или русским.

Стандартный порядок членов предложения в руссенорске — SOV, хотя отклонения в пользу порядка SVO — обычного порядка обоих языков-лексификаторов — довольно часты.

При переходном глаголе имеется сильная тенденция располагать члены предложения следующим образом: глагол занимает конечную позицию, слева к нему примыкает немаркированный прямой объект, следующую влево позицию занимает дативный объект с предлогом po, еще левее располагаются темпоральные и локативные сирконстанты, также вводимые предлогом po; подлежащее находится в максимально левой позиции, в начале предложения: Moja paa dumosna grot djengi plati. ‘Я заплатил много денег на таможне’; Davaj paa moja skib kjai drikkom. ‘Выпей чаю на моем корабле’.

Наиболее загадочной особенностью грамматики руссенорска является синтаксис отрицания. Показатель отрицания njet — ikke располагается перед тем словом, к которому оно относится, в целом повторяя порядок русского и норвежского; имеется, однако, одно серьезное исключение.

В норвежском языке, в отличие от руссенорска и русского, при глагольном сказуемом отрицание помещается непосредственно после личной формы глагола. При этом в руссенорске различные актанты глагола (прямое дополнение, датив, подлежащее) могут помещаться между отрицанием и самим глаголом, что выглядит крайне необычно с точки зрения обоих языков-лексификаторов: Kor ju ikke paa moja mokka kladi? ‘Почему ты не принес мне муку?’; Paa den dag ikke Russefolk arbej. ‘В этот день русские не работают’. Происхождение этой особенности, возможно, следует искать в финском языке, где аналогичный синтаксис при отрицании вполне обычен.

При сравнении материалов разных пиджинов, возникших на русской лексической основе, бросается в глаза сходство некоторых их черт, причем таких, которые отличают пиджины от нормативного русского.

На идентичность личных местоимений 1-го и 2-го лица (моя, твоя) в руссенорске и русско-китайском пиджине указал Г. Нойманн [Neumann 1966, S. 243]. И. Ш. Козинский привлек дополнительно материал практически неисследованного русско-тюркского пиджина, существовавшего на Северном Кавказе в прошлом веке и получившего отражение в художественной литературе[22]. Он обратил внимание на то, что во всех трех пиджинах, наряду с формой личных местоимений, совпадает и порядок слов. Порядок SOV не характерен ни для русского, ни для норвежского, ни для китайского, зато он широко распространен в уральских и алтайских языках. «Учитывая географическую разобщенность этих языков [трех русских пиджинов, — В. Б.] и различие субстратов, их структурное и материальное сходство можно объяснить только общим происхождением из какого-то древнего русско-тюркского или русско-уральского контактного языка, возникновение которого следует отнести ко временам, значительно предшествующим началу контактов с Китаем, возможно, даже к периоду Золотой Орды» [Козинский 1973, с. 38].

Позднее С. Лунден [Lunden 1978a; 1978b] интерпретировал сходство местоимений в руссенорске и русско-китайском несколько иначе, предполагая, что эта черта «для многих купцов [центральной России] представлялась непременной чертой того, ‘как говорят инородцы’ и могла быть привнесена ими в язык общения с норвежцами» [Lunden 1978a, p. 15].

Можно сделать более широкое обобщение: местоимения моя/твоя и порядок слов SOV являются чертами «русского-для-иностранцев». Это подтверждается и широко известной русской поговоркой Моя твоя не понимай (здесь зафиксирована еще одна черта русского-для-иностранцев — использование глагольной лексики в форме императива, черта, проявившаяся в руско-китайском, но отсутствующая в руссенорске[23]); подобные паремии как не соответствующие ни литературной, ни диалектной норме обычно не включаются в собрания русских пословиц, хотя безусловно относятся к фразеологическому фонду именно русского языка. Единственным исключением является сборник В. И. Даля, где, в частности, приведена сходная поговорка: «Моя твоя — твоя моя — да и только (т. е. татарин не знающий по-русски, или калмык)». [Даль 1984, с. 272].

Сейчас еще можно собрать сведения о существовавших пиджинах на русской основе. Намало может дать анализ художественной литературы, а еще более — малочитаемой сейчас полухудожественной литературы прошлого, типа «путевых заметок», «очерков быта и нравов» и тому подобного. Впрочем, в литературе пиджин используется с целями, далекими от лингвистических, и практически всегда искажается. То же самое касается цитирования по памяти высказываний на пиджине людьми, слышавшими его ранее, но давно не использовавшими. Тем не менее всеми этими источниками не следует пренебрегать, они могут дать ценную информацию, если относиться к ним с необходимой осторожностью и пониманием их особенностей.

Остатки таких пиджинов еще можно обнаружить в живом употреблении, в первую очередь в русском языке старших поколений народов Сибири; многое можно найти и в архивах лингвистов. До сих пор специалисты проходят мимо этого материала, и дело не только в том, что русисты с ним сталкиваются редко, а североведы заняты описанием «своих» языков. Главная причина — пренебрежение к «малограмотной речи», «исковерканному» русскому языку[24].

Литература

Александров А. А. Маймачинское наречие // Русский филологический вестник, т. XII, 1884.

Арсеньев В. К. По уссурийскому краю. Дерсу Узала. Ленинград, Лениздат, 1978 [и многочисленные другие издания].

Беликов В. И. Лексические замены в креольских языках: анализ стословного списка // Возникновение и функционирование контактных языков. Материалы рабочего совещания М., «Наука», 1987, с. 15—24.

Беликов В. И. Компаративистика и креольские языки // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Лексическая реконструкция. Реконструкция исчезнувших языков, М., «Наука», 1991а, с. 100—107, 114—115.

Беликов В. И. Русский этнолект дальневосточного пиджина // IV Всесоюзная конференция востоковедов «Восток: прошлое и будущее народов». Тез. докл. и сообщ., т. 1, М., «Наука», 1991б, 26—29.

Врубель С. А. Русско-китайские языковые скрещения // Культура и письменность Востока, сб. VII—VIII, Москва, 1931.

Давыдов А. Н., Пономаренко В. Н., Куратова А. А. Руссенорск — арктический пиджин Европы // Возникновение и функционирование контактных языков. Материалы рабочего совещания, Москва, 1987, 43—47.

Даль В. И. Пословицы русского народа, 1861—1862. (Цитируется по изданию 1984 г.: Москва, «Художественная литература» т. 1.)

Елоева Ф. А., Перехвальская Е. В. К характеристике дальневосточного контактного языка // Историко-культурные контакты народов алтайской языковой общности. Тезисы докладов 29 сессии Постоянной международной алтаистической конференции (PIAC). Т. 2, Москва, «Наука», 1986.

Козинский И. Ш. К вопросу о происхождении кяхтинского (русско-китайского) языка // Генетические и ареальные связи языков Азии и Африки. Тезисы докладов. (Дискуссия на расширенном заседании филологической секции Ученого Совета Института востоковедения. Декабрь 1973.), Москва, «Наука», 1973.

Лыткин В. И. Коми-язьвинский диалект. Москва, Изд. АН СССР, 1961.

[Максимов С.] На Востоке. Поездка на Амур (в 1860—1861 годах). Дорожные заметки и воспоминания С. Максимова, Санкт-Петербург, 1864.

Перехвальская Е. В. Руссенорск как пример начального этапа формирования пиджина // Возникновение и функционирование контактных языков. Материалы рабочего совещания, Москва, 1987, 63—67.

Хелимский Е. А. «Русский говорка место казать будем» (таймырский пиджин) // Возникновение и функционирование контактных языков. Материалы рабочего совещания, Москва, 1987.

Черепанов С. Н. Кяхтинское китайское наречие русского языка // Известия Академии наук по отделению русского языка и словесности за 1853 г. Т. 2.

Шпринцин А. Г. Архивные материалы 1928—1938 гг. по «русско-китайскому диалекту»: Гос. публ. библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, отдел рукописей, ф. 1200.

Шпринцин А. Г. Китайско-русский диалект в освещении С. А. Врубеля // Революция и письменность. .1—2, Москва, 1932.

Шпринцин А. Г. О русско-китайском диалекте на Дальнем Востоке // Страны и народы Востока. Вып. VI, Москва, 1968.

Belikov V. I., Perekhvalskaya E. V. Russian-Norvegian po reconsidered // J. of Pidgin and Creole Languages. Vol. 4, no. 2, 1989.

Broch I., Jahr E. N. Russenorsk — et pidginsprеk i Norge (Tromsш-studier i sprеkviteskap, III). Oslo, Novus Forlag, 1981.

Broch O. Russenorsk, Archiv fьr Philologie, 41, 1927

Broch O. Russenorsk tekstmateriale, Maal og minne, Heft 4, 1930.

Golovko E. V., Vakhtin N. B. Aleut in contact: The CIA enigma // Acta Linguistica Hafniensia. Vol. 22, 1990.

JabBoDska A. Jezyk mieszany chiDsko-rosyjski w Mandzurii // Przegl.d Orientalistyczny, 2(22), 1957 [английский перевод: Working Papers in Linguistics, Univ. of Hawaii. Issue no. 3, April 1969].

Lunden S. S. Russenorsk revisited // Meddelelser, no. 15, 1978a.

Lunden S. S. Tracing the ancestry of Russenorsk // Slavia Orientalis, 1978b.

Примечания


[1] Первые сведения об этом языке появились в научном обороте с середины XIX века; он заслужил даже отдельной статьи в дореволюционных энциклопедических изданиях («Новый энциклопедический словарь», т. 25, Пгр., б. г.).

[2] В медновском в целом сохранился алеутский словарь, именная морфология, словообразование (в том числе и глагольное), а словоизменительная система глагола целиком заимствовано из русского, ср.: каа-ишь ‘ты ешь’, ни каа-л-ты ‘ты не ел’, ты бу-шь каа-ть ‘ты будешь есть’. Наиболее полное описание медновского языка см. [Golovko, Vakhtin 1990].

[3] Ср.: «Дагестанские лезгины [в этом контексте — дагестанцы различных национальностей, — В. Б.], говорящие на различных языках, при встрече друг с другом, не зная языков друг друга, говорят на азербайджанском или джагатайском тюркском языке и кое-как обходятся и довольствуются этим. Но когда некоторые говорят по-тюркски, слушатели получают удовольствие, например: ‘как ты поживаю?’ или ‘ты откуда иду?’» [Гасан-Эфенди Алкадари. Асари Дагестан. Махачкала, 1994, с. 38].

Не вполне ясно также, что представлял из себя «своеобразный ‘наддиалект’ азербайджанского языка» [Джидалаев Н. С. Тюркизмы в дагестанских языках. Опыт историко-этимологического анализа. М., «Наука», 1990, с. 8], на котором общались между собой рутульцы, цахурцы, лезгины и лакцы южного Дагестана.

[4] Речь идет не только о межэтническом контакте; коммуниканты могут быть носителями одного и того же языка, но идиолектные стандарты могут достаточно сильно разниться. Намеренное (или непроизвольное) приближение собственного стандарта к стандарту собеседника существенно повышает прагматический эффект коммуникации. В этом и кроется основная причина идиолектных изменений в онтогенезе (и расширения кодового репертуара, утраты свободного владения отдельными разновидностями языка, и смены ведущего, основного кода). Так, у одного знакомого, уроженца Ленинграда, под влиянием многолетнего брака с супругой, отличающейся архаичной московской фонетикой, утвердилось произношение [спрбвYшн2ик] и [к›р2ъшн2YвYй], вообще говоря для Москвы давно не характерного.

[5] Это легко подтвердит не только любой, занимавшийся челночными поездками в Турцию или Китай, но и тот, кому приходилось общаться с вьетнамскими или китайскими торговцами на улицах русских городов.

[6] Если принять во внимание сказанное в примечании 3, аналогичные рассуждения можно приложить и к процессу расширения кодового репертуара монолингва, его «диглоссизации».

[7] Речь, конечно, идет о естественном усвоении (acquisition), а не целенаправленном изучении (learning) нового языка.

[8] Таким образом, смысл термина жаргон в креолистике отличен от его более распространенного понимания как специфических особенностей социальных и профессиональных языковых разновидностей.

[9] План содержания этих лексических единиц может сильно отличаться от такового в языке-лексификаторе, например, система личных местоимений языка ток-писин (один из официальных языков Папуа — Новой Гвинеи) имеет двойственное число и противопоставляет инклюзив и эксклюзив — также как и в большинстве языков Меланезии, при том что весь «морфемный материал» соотносится с английской лексикой. Термин соотносится с, а не восходит к употреблен здесь не случайно: аккуратный анализ фонетических соответствий между языком-лексификатором и возникшим на его базе контактным языком показывает их, в общем случае, нерегулярность. Иными словами, между такими двумя исторически связанными языками нет того рода преемственности, которая сохраняется при постепенной эволюции языка и отражается в законах компаративистики. (См. подробнее [Беликов 1987; 1991а.])

[10] В одних случаях креольские языки являются родными для подавляющего большинства населения страны (Гаити, Ямайка и ряд других островных государств Вест-Индии, Республика Кабо-Верде у западного побережья Африки), в других — там, где креольский этнос представляет собой одну из нескольких крупных этнических групп населения — это основные языки межэтнического общения (такова, например, ситуация в Суринаме в Южной Америке, на Маврикии в Индийском океане), наконец, могут существовать и небольшие креолоязычные группы, язык которых используется лишь для внутриэтнического общения (такие группы есть в ряде государств Америки, Южной и Юго-Восточной Азии, в Австралии).

[11] Наиболее известные языки такого типа это возникшие на английской лексической основе ток-писин — официальный язык Папуа — Новой Гвинеи (наряду с английским и хири-моту, также расширенным пиджином, лексификатором которого послужил один из местных австронезийских языков) и бислама — государственный язык Республики Вануату (при двух официальных — английском и французском).

[12] Реализация фонем в этнолектах пиджина может сильно различаться, но система фонологических противопоставлений в них существенно более единообразна и обычно редуцирована по сравнению с системой фонем языка-лексификатора. Фонемный состав слова также часто упрощен и отличается межэтнолектным единообразием.

[13] Это явление характерно для многих англокреольских языков Карибского бассейна; считается, что так называемый Black English, диалект негров США, также есть результат развития посткреольского континуума.

[14] Специалисты полагают, что в основном именно этому процессу обязаны своей спецификой язык африкаанс и бразильский вариант португальского.

[15] В с. Кукан Хабаровского края живет китаец «дядя Ваня» (по документам — Лю-Юан-Чин; 1911 г. рождения, в СССР с 1942 г.), нормативный русский понимает с трудом; языком семейного общения с его сыном Виктором Тарасенко (1954 г. р.) и тремя внуками служит ДВП.

[16] Иммиграция корейцев на русский Дальний Восток началась в 1863 году, стала особенно интенсивной после захвата Кореи Японией (1910 г.), и не уменьшилась в первые послереволюционные годы (1897 г. — 26,1 тыс. корейцев, 1906 г. — 34,4, 1914 г. — 64,3, 1926 г. — 170,6 тыс. чел.). Во второй половине 1930х гг. все корейцы Приморья и большая часть корейцев Хабаровского края были выселены в Среднюю Азию и южный Казахстан.

[17] Некоторые из них попадают также в словари ненормативной лексики, например, чифанить ‘есть, кушать’ [Елистратов В. С. Словарь московского арго: Материалы 1980—1994 гг. М., «Русские словари», 1994], карабчить ‘воровать’ [Балдаев Д. С., Белко В. К., Исупов И. М. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. Одинцово, «Края Москвы», 1992]. Показательна также «тюремная прибаутка» Кому нары — хорошо! Кому низ-то очень плохо! [Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу, ч. 1, М., «Просвет», 1991, с. 165] — в более пиджинном обличии она представлена в архиве А Г. Шпринцина: Каму нара харашо, кому низа пылоха.

[18] Архангельский исследователь А. Н. Давыдов в ходе упомянутого выше рабочего совещания 1988 года выражал в этом отношении заметный оптимизм, но, насколько мне известно, положительных результатов в этом отношении пока нет.

[19] Восходит к русск. раз (ср. stara ras «вчера»).

[20] То же характерно и для русско-китайского пиджина Ср.: (Русский): Всё игэян? (Китаец): Адинака! (‘[Цена за] все одна? — Одна!’).

[21] В этом и в ряде других слов руссенорска конечное -ли, явно восходя к русскому показателю общего вопроса, не выделяется в качестве самостоятельной морфемы, ср.: Mangoli ar moja njet smotrom tvoja! ‘Много лет тебя не видел!’; Kak vara ju prodatli? ‘Какой товар продаешь?’; Etta dorgli! ‘Это дорого!’.

[22] В рассказе Льва Толстого «Набег» горец-«татарин» (кумык?) так объясняет появление огней в горах: Это горской [горец, собир.] солома на таяк [таяк значит шест, на кавказском наречии — прим. Л. Т.] связал и огонь махать будет. ‹…› Теперь в аулах, ай-ай, томаша [томаша значит хлопоты ‹…› — прим. Л. Т.] идет, всякий хурда-мурда [хурда-мурда — пожитки ‹…› — прим. Л. Т.] будет в балка тащить. ‹…› Шамиль на похода ходить не будет; Шамиль наиб пошлет, а сам труба смотреть будет. ‹…› [А далеко ли Шамиль?] Далеко нету. ‹…› [А ты сам в горах был?] Наша все в горах был.

Разумеется, этот текст не может служить источником по кавказскому варианту русского пиджина, Толстой заведомо улучшил «ломаный русский», отчасти потому, что, скорее всего, владел им не в полной мере, отчасти намеренно, для облегчения восприятия русским читателем. Однако даже этот небольшой и искаженный фрагмент пиджина позволяет увидеть такие характерные его черты, как порядок слов, местоимение наша, постпозитивное отрицание нету.

[23] Один из районов, где существование пиджина в прошлом было почти неизбежным — северо-восток Европейской России; во времена независимого Новгорода и позднее местные жители имели регулярные, но малоинтенсивные и ограниченные по тематике коммуникации контакты с русскими.

Любопытно, что во всех диалектах коми в русских глагольных заимствованиях используется именно императив (+ основообразующий формант -(и)т-); эта модель распространилась и на современные заимствования, ср.: коми-язьвинские л.уби-т-нo ‘любить’, нирн.и-т-нo ‘нырнуть’, виполн.ай-т-нo ‘выполнять’, вербуй-т-нo ‘вербовать’ [Лыткин 1961, с. 74]; ижемские сними-т-ны ‘снять’, зимуй-т-ны ‘зимовать’, узнай-т-ны ‘узнать’ (Собственные полевые материалы, деревни Колва и Лёждуг Коми АССР, 1968 г.). В приведенных примерах -нo/-ны — показатель инфинитива.

[24] В отечественной лингвистике почти нет дескриптивных работ, посвященных русскому языку нерусских (хотя работы педагогической направленности, призванные приблизить национальные этнолекты к нормативному русскому языку, довольно многочисленны). На Западе, в первую очередь в американской лингвистике, это очень популярная область исследований. Противопоставление language learning (изучения языка) и language acquisition (овладения языком в процессе коммуникации, без специального обучения) и исследование последнего оказывается очень продуктивным для психолингвистики.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах


Русско-китайский пиджин




РУ́ССКО-КИТА́ЙСКИЙ ПИ́ДЖИН — торг. пиджин, зародившийся во 2-й четв. 18 в. в р-не рус.-кит. границы в Забайкалье. Использовался первоначально кит. и рус. купцами в пограничных городах — рус. Кяхте и кит. Маймачине, поэтому и именовался кяхтинским или маймачинским яз. Позднее распространился вдоль торгового пути Кяхта — Урга (Улан-Батор) — Пекин и в сиб. городах.



Структура и лексика Р. К. П. довольно быстро стабилизировались, поскольку кит. власти вменяли в обязанность всем купцам, отправлявшимся в Россию, сдать экзамен по рус. яз. (точнее пиджину). С этой целью в Калгане (Чжанцзякоу) была открыта спец. школа, где при обучении использовались соотв. словари-разговорники. Лексика Р. К. П. в осн. рус. происхождения, кит. заимствований всего неск. десятков.



В 19-м, а особенно в первые десятилетия 20 в., вслед за активизацией рус.-кит. и рус.-монг. контактов динамично расширялась и база Р.-К. П. Присоединение прежде кит. терр. Приамурья и Приморья к России (1858—60), а также проникновение рус. капитала в Маньчжурию (с 1890-х гг.) привели к широкомасштабным миграциям и распростр. здесь близкого к кяхтинскому дальневост. варианта Р.-К. П. Размеры кит. общины на рус. Д. Востоке колебались, составляя в первые десятилетия 20 в. 50—100 тыс. чел.; в летнее время эта цифра за счет сезонников нередко возрастала вдвое. Рус. эмиграция в Маньчжурию увеличилась при постр., а особенно после пуска в экспл. КВЖД (Кит.-вост. ж. д., 1903). Перед рев-цией численность рус. населения здесь превышала 200 тыс. чел., а к 1923 удвоилась. Осн. центром рус. эмиграции стал Харбин, гл. транспортный узел Сев. Маньчжурии. При общении с русскими Р. К. П. использовали также аборигенные народы Приморья (нанайцы, удэгейцы, тазы, орочи) и многочисл. иммигранты-корейцы.



На терр. СССР положение резко изменилось в сер. 1930-х гг., когда значит. часть китайцев была выслана на родину, остальные же были депортированы из городов и приграничных р-нов, расселены дисперсно и быстро усвоили близкие к нормативной разновидности варианты рус. яз. В местах новых поселений русские и представители др. нац. не имели традиции общения с китайцами на пиджине.



Фонетика разл. этнолектов заметно различалась, но даже в рус. этнолекте при сохранении артикуляторной базы родного яз. фонет. облик слова отличался от нормативного рус. за счет изменения фонемного состава, эпентез, переноса ударения и т. п., ср.: часа ("час"), шыбыка ("шибко" — в знач. "очень"), зимия ("змея"), вармия ("армия"), хочу ("хотеть"), скажи ("говорить, сказать"), лошака ("лошадь").



Из граммат. особенностей следует отметить конечное положение сказуемого (в отличие от рус. и кит. яз., ср.: Иво шибака канходи хочу — "Он очень хочет работать"; "Мая вада ни давай, мая чиво гуши? "Если я не буду возить воду, то на что буду кормиться?"), препозицию всех видов определений (кончай цена — "последняя цена"; вата пинжака — "ватный пиджак"; чушка мясо — "свинина"; Валера мамака — "мать Валеры"), отсутствие грамматикализованного противопоставления по числу (при этом личные местоимения моя/наша, тибе/ваша находились в свободном варьировании), перфективный формант -ла (Либитисыка исе жинисала — "Дети все женились"; Дзяни нету-ла — "Нет денег").



Для выражения целого ряда значений имелась возможность выбора между лексикой рус. и кит. происхождения. При этом в рус. этнолекте чаще использовалась кит. лексика (Воды лянга надо, игэ воды, игэ братка — "Мне две [штуки] надо: одну мне, одну брату"), китайцы же, наоборот, предпочитали в этих случаях использовать лексику рус. происхождения.


О степени стабильности и распространении Р.-К. П. в 1930-е гг. свидетельствует возникновение на нем загадок, пословиц, даже детского фольклора. Влияние Р.-К. П. до сих пор сказывается на региональном рус. просторечии. Представители старшего поколения употребляют заимств. из Р.-К. П. слова: карабчить ("воровать"), чифанить ("есть"), питуза ("заплечный мешок"), ходя ("китаец"), ирбуль ("кореец") и т. п. В аффективной речи возможно употребление фраз типа "шибко шанго" ("очень хорошо").



В единичных случаях Р.-К. П. продолжает использоваться до сих пор.



Лит.:


Черепанов С. И. Кяхтинское китайское наречие русского языка // Изв. Академии наук. Отд. рус. яз. и словесности. 1853. Т. 2;


Шпринцин А. Г. О русско-китайском диалекте на Дальнем Востоке // Страны и народы Востока. М., 1968. Вып. 6;


Елоева Ф. А., Перехвальская Е. В. К характеристике дальневосточного контактного языка // Историко-культурные контакты народов алтайской языковой общности: Тез. докл. 29-й сес. Постоян. междунар. алтаист. конф. (PIAC). М., 1986. Т. 2.






Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Образцы русско-китайского пиджина по дневнику майора И.И. Штина:

«Так воевать – негодная, наша мало-мало стреляй, играй, играй, и довольно, а ваша шибко много стреляй, много убивай пулао, пухао, шибко пухао!»

«Китайский люди – много, его можно расстреливать, а русских – нет, его – шибко хороший солдат».

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Кроме китайских и монгольских заимствований стоит упомянуть об одной лексеме, происхождение которой нам установить не удалось: курема (куртка).

Собственно, это маньчжурское слово - курма. Обозначает куртку с рукавами в 3/4 или верхний жилет.


Причина такой необычной стабилизации кроется в том, что китайский этнолект пиджина был нормирован: власти Поднебесной вменяли в обязанность всем купцам, отправляющимся в Россию, сдать экзамен по русскому языку (точнее, пиджину). С этой целью в Калгане (Чжанцзякоу) была открыта специальная школа, имелись соответствующие словари-разговорники.

Интересно, откуда такие сведения?

Неужели все из той же статьи Черепанова?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Чжан Лэй. Исследование забайкальско-маньчжурского языка торговли

В статье рассматриваются особенности контактного языка на забайкальско-маньчжур­ской приграничной территории. Главным фактором появления этого языка стала пригранич­ная торговля, которая активизировалась в 1993 году. Участники торговых контактов испыты­вали необходимость в общении во время продажи и покупки товаров. Квалифицированные переводчики не имели возможность работать в рыночной системе, поэтому в общение всту­пали коренные жители Забайкальска и Маньчжурии. В связи с этим в контактный язык вошли диалектизмы и разговорные слова. В целом, лексическая система имела упрощённый состав фонем, неточную морфологию. Значительные изменения произошли и в звуковой системе.

Лексика контактного языка была преимущественно русской, число китайских слов не­велико. Вместе с тем в забайкальско-маньчжурском контактном языке встречаются слова, которые были заимствованы из китайского в современный русский язык.

Исследованная лексика, грамматика и фонетика позволяют сделать вывод о том, что забайкальско-маньчжурский контактный язык не является законченным образованием. Его развитие продолжается благодаря всё более активизирующимся торговым контактам рус­ских и китайцев.


В последние десятилетия актуализиро­вался вопрос российско-китайского взаимо­действия. Признаётся особая роль эконо­мического и политического взаимодействия России и Китая. Однако не меньший интерес социологов, культурологов и других учёных вызывает межкультурное взаимодействие. Оно, возникнув ещё в конце ХVII века, имеет большое влияние на формирование и разви­тие языков обеих стран. При взаимодействии китайцев и русских возник контактный язык. Его появление связано с попыткой выучить язык партнёров и достичь взаимопонимания.

Главной причиной контактов стран мож­но считать торговлю. «Первыми европейца­ми, которые стали осуществлять система­тические контакты с китайцами, были рус­ские. Они пришли в Китай с севера в конце XVII века. В XVI веке Российская империя присоединила к себе обширные территории к востоку от Урала - Сибирь и Дальний Восток. К 1644 году (год начала правления манчжур­ской династии Цин) русские первопроходцы проложили сибирский тракт и вышли к бере­гам Амура. Тут они соприкоснулись с китай­ской цивилизацией. В 1652 году произошли первые столкновения двух государств. На границе русского поселка Кяхта и китайского поселка Маймачен (в дословном переводе «город по продаже лошадей») был создан пункт приграничной торговли между двумя империями» [3, с. 14].

Более тесные языковые контакты нача­лись в 1993 году, когда к осуществлению тор­говых операций с российской стороны присту­пили бывшие учителя, врачи, рабочие и слу­жащие, которые работали на обанкротивших­ся в трудное для страны время российских го­сударственных предприятиях и учреждениях. В дальнейшем эти люди стали именоваться в русском языке «челночниками», а этот тип бизнеса - «челночный». Обменивать това­ры российского и китайского производства разрешалось только в строго отведенных местах по обе стороны границы, такими тер­риториями по реализации товаров в соот­ветствии с международными соглашениями, подписанными правительствами КНР и РФ, в первое время стали населенные пункты: посёлок Забайкальск (Читинская область) - город Маньчжурия (Автономный район Внутренняя Монголия); город Благовещенск (Амурская область) - город Хэйхэ (провинция Хэйлунцзян).

Осуществление торговли в данных на­селенных пунктах требовало обязательного, хотя бы минимального, речевого общения «челноков», не владеющих языками друг дру­га. Немногочисленные переводчики были не квалифицированными. Их набирали из числа людей, которые жили на прилегающих к грани­це территориях. Поэтому с самого начала рус­ско-китайских торговых отношений в качестве переводчиков нередко использовались люди, знающие всего несколько слов и устойчивых разговорных конструкций по-китайски с россий­ской стороны и соответственно - с китайской.

Одним из вариантов, зародившихся на стыке российского и китайского языковых но­вообразований, является забайкальско-мань­чжурский контактный язык. Он получил свое название от названий населенных пунктов российско-китайской границы. Исследования лингвистов показывают, что в Благовещенске и других приграничных городах и поселках происходят аналогичные языковые процессы. Более того, люди, которые занимались торговлей на территории вдоль границы, мог­ли перемещаться для продажи товаров: не продал в Маньчжурии, попытаюсь продать в Хэйхэ и т. д. Это сближало речь «челноков» и способствовало становлению единого языка.

В Забайкалье контактный язык был тор­говым языком, и число его носителей не пре­вышало нескольких тысяч человек; дальне­восточный вариант (для сравнения), который имел заметные лексические и грамматиче­ские особенности, стал в первой половине XX века средством повседневного общения двух народов, и число тех, кто им пользовал­ся, приближалось к миллиону.

Однако несмотря на то, что взаимодействие китайского и русского языков даёт появление нового образования, необходимо отметить, что время существования языкового феномена ещё недостаточно велико. Поэтому можно говорить только о развитии контактного языка.

Учитывая то, что с китайской и с россий­ской стороны в общение вступали, прежде всего, представители коренного населения близлежащих к границе населенных пунктов, речь этих людей отличалась наличием диа­лектизмов, разговорных слов. Забайкальско-маньчжурский контактный язык унаследовал и эти особенности.

Как средство общения двух народов язык приобрёл определённую лексическую си­стему, упрощённый состав фонем, неточную морфологию. Значительные изменения про­изошли в звуковой системе.

Лексика контактного языка была преиму­щественно русской, число китайских слов не­велико. Пришедшие из русского языка слова составляли большую часть лексического фон­да контактного. Многие русские слова вошли в контактный язык без каких-либо изменений. Сюда относятся: «али» (или), «воля» (воля, желание), «люди» (человек, люди), «мало» (мало), «манера» (обычай, тип, сорт), «надо» (надо, нужно), «рубаха» (рубаха), «сюда» (сюда), «чужой» (чужой), «шуба» (шуба). Это слова, в которых нет сложных для произно­шения китайцев групп согласных, и поэтому они легки для произношения.

В забайкальско-маньчжурском контакт­ном языке довольно часто употребляется слово куня в качестве обращения к девушке.

Русский предприниматель в городе Маньчжурия говорит: «Эй, куня! Гэй мене тады кружку. (Эй, девушка, подай мне боль­шую кружку)». Мене (мне - дат. падеж) - ча­сто употребляемое диалектное слово [2].

В забайкальско-маньчжурском контакт­ном языке встречаются и слова, которые были заимствованы из китайского в совре­менный русский язык. Они немногочисленны. Несмотря на достаточно длительную историю российско-китайских отношений, китайский язык никогда не пользовался популярностью в России. Даже в приграничных с Китаем об­ластях общение с китайцами традиционно велось на русском языке. В силу этого заим­ствований, пришедших из русского языка в китайский, значительно больше.

«Раньше единственным существитель­ным среди заимствований из китайского язы­ка было слово “фуза” (лавка, магазинчик)» [1, с. 117]. Без него не обходилась ни одна бесе­да жителей соседствующих стран, потому что это было место их торговой деятельности. Все остальные заимствования из китайского относились к числу междометий и звукопо­дражаний. При этом, если «оё» было междо­метием, а «жа-жа-жа» - звукоподражанием и в китайском языке, то междометие «хао» в китайском - это прилагательное «хороший» или наречие «хорошо». Слово «хынь» в ки­тайском языке - это наречие «очень». В кон­тактном языке эти слова перешли в разряд междометий.

После укрепления политических, куль­турных и экономических отношений между Россией и Китаем в конце ХХ века, процесс заимствований получил новое развитие. В русском языке можно было встретить заим­ствованные слова: байховый, чай, женьшень, тайфун и др., которые вошли и в забайкаль­ско-маньчжурский контактный язык.

Этот язык имеет фонетические особен­ности.

Встречаются слова с дополнительным звуком [э]: «бамебуки» (бамбук), «беленеки» (белый, беленький), «деряни» (плохой, дрян­ной), «подожеди» (ждать, подождать), «поселе» (после, потом), «почето» (почему, почто), «толесета» (толстый), «шелека» (шёлк), «дирочеки» (дыра, отверстие). Дополнительный [и] можно встретить только в слове: «пиришивай» (пришивать). Дополнительный [у] зафик­сирован только в двух словах: «сутужа» (мо­роз, стужа) и «дува» (два). Дополнительный [о] представлен в двух словах: «порошу» (просить), «солово» (слово).

Появление дополнительных гласных - не единственный тип изменения русских слов. Были и другие изменения. Так, например, у русских прилагательных на -ий не произносит­ся конечный [й]: «беленеки» (белый, «белень­кий»), «черенеки» (чёрный, «чёрненький»).

Русский и китайский языки настоль­ко сблизились в одном образовании, что китайские слова могли приобретать осо­бенности русских. Так, например, слова карабчить - «воровать», чифанить - «есть», тундить - «понимать» (и бутундить - «не по­нимать») приобретают признаки русских гла­голов - ить, ать. Слово куня произносится с уменьшительно-ласкательным суффиксом на русский манер кунечка.

Таким образом, язык, который кажется на первый взгляд всего лишь испорченным язы­ком, упрощённым, «испорченным на китай­ский (русский) манер», выступает языком, не­обходимым для осуществления торговых кон­тактов на приграничных территориях Китая и России и вызывает интерес учёных.

Список литературы

1.  Вартамьян, Э. А. Путешествие в слово // Советская Россия. 1975. С. 117-128.
2.  Лю Сяоянь. Изучение русской разговорной речи в Китае. Русский язык за рубежом. 2003. № 1. С. 36-37.
3.  Попова М. А. Слова китайского происхождения в русском языке // Вопросы филоло­гических наук. 2004. № 3. С. 14-16.
4.  Ян Цзе. Забайкальско-маньчжурский препиджин: опыт социолингвистического ис­следования // Вопросы языкознания. 2007. № 2. С. 67-74.

Гуманитарный вектор. - 2013. - № 4 (36) - С. 121 - 123.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Индоевропейская языковая семья и гаплогруппа R1a
      Автор: Рекуай
      Этнос это такая самовоспроизводящаяся система открытого типа. 
      Помимо биологического воспроизводства членов этноса, происходит передача по наследству материальной и духовной культуры, а так же социальных структур.
      Гаплогруппы передаются по наследству от отца к сыну в виде мутаций в Y хромосоме. При этом в Y хромосоме присутствует минимальное количество генетического материала и очень много пустого места, мутации на котором никак на человеке не сказываются. 
      Процессы этногенеза и гаплогруппы.
      Изучение генеалогических деревьев показало, что очень часто в человеческой популяции происходили локальные кризисы, отмеченные падением численности населения. При этом старые генеалогические ветви исчезали, а уцелевшие отмеченные новыми мутациями начинали ветвиться, восстанавливая предыдущую численность населения.
      R1a YTree (yfull.com) 
      R1a Y215 formed 22800 ybp, TMRCA 18200 ybp
      Имеется некий Адам обозначенный цыфро-буквенным кодом, в данном случае R1a.
      Y215 обозначает маркировку одной из мутаций, полученной в период лакуны 22800-18200 лет назад.
      Адам А, живший примерно 22800 лет назад, оставил после себя некоторое количество потомков, которые на протяжении 4600 лет занимали некоторый ареал, а потом все они оказались бесперспективными и вымерли не оставив потомства, кроме двух перспективных потомков, живших примерно 18200 лет назад с некоторым разбросом вокруг этой даты.
      Имеем Адама А (дата), предполагаемый ареал расселения его потомков, внутри которого проживали Адам А1 и Адам А2, места проживания которых могли оказаться в произвольном месте. Которые в свою очередь имели два ареала проживания своих потомков. И так до нашего времени.
      Соответственно имея ареалы обитания каждой из ветвей некоего дерева, можно методом наложения определить примерное место обитания этих Адамов вплоть до родоначальника.
      Этнос самовоспроизводится за счёт естественного воспроизводства, при этом происходит передача по наследству гаплогруппы, внутри которой происходит расхождение на отдельные ветви, имеющие свои нисходящие мутации. Помимо этого этнос может потерять часть своих наследников по соседним этносам и ассимилировать соседние гаплогруппы. Происходит своеобразное размывание.
      Помимо этого может происходить массовая ассимиляция, при которой внутри этноса появляются инородные гаплогруппы.
      Лингвистические процессы протекают по схожим законам, но имеют ряд существенных отличий. Во первых языки со временем меняются. При чём изменения происходят относительно быстро. Наступает некий временной порог, когда между некогда родственными народами различий накапливается столько, что не удаётся установить их родство. 
       
       
       
       
       
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай