Saygo

Майоров А. В. Даниил Галицкий и "принц Тартар" накануне нашествия Батыя на Южную Русь

1 сообщение в этой теме

Данные венгерских и русских источников о контактах Даниила с татарами

Жалованная грамота венгерского короля Белы IV, адресованная некоему Николаю, сыну Обичка из Зюд (Nikolaus filius Obichk de Zyud)1, датирована 22 апреля 1244 г. В ней речь идет о пожаловании этому королевскому сервиенту в награду за верную службу в период татарского нашествия земли Коаржег (terra Koarzeg)2.

Документ сохранился в оригинале и трех копиях конца ХIII в., одна из которых представляет собой подтверждение пожалования 1244 г., сделанное королем Андреем III в 1291 г. По свидетельству Рихарда Марсины, автора последней публикации документа, оригинал дошел до нас в виде грамоты, писанной на листе пергамента (485×437+73 мм), которая происходит из архива семьи Мадяч (Madách). Ныне эта грамота хранится в Архиве актов Венгерского национального архива в Будапеште (Magyar Országos Levéltár, Diplomatikai Levéltár. DL 72302)3.

Как явствует из документа, упомянутый в нем Николай (Миклош), сын Обичка из Зюд, был королевским послом, выполнявшим важные дипломатические поручения и побывавшим при папском дворе, а также в Венеции, Болгарии и на Руси. Во время посещения Руси он встречался с князем Даниилом и привез от него послание к королю Беле, касавшееся взаимоотношений с татарами.

В грамоте читаем: «В русские и болгарские земли он (Николай. – А.М.)отправлялся послом от нас, обещал нам подробный рассказ светлейшего герцога Даниила, который, повидав принца Тартар, возвращался домой и поэтому видел и разузнал положение дел у тартар и при помощи пера донес разведанное»4.

М.С. Грушевский первым обратил внимание на приведенное свидетельство грамоты Белы IV и, сопоставив его с рассказом Галицко-Волынской летописи о поездке Даниила в Орду, датируемым концом 1245 – началом 1246 г., пришел к выводу, что источники говорят о разных встречах князя с татарами. Однако с каким татарским принцем мог видеться Даниил до поездки к Батыю, Грушевский определить не смог, предположив лишь, что это мог быть один из темников, на-пример Мауци (Могучий)5.

О связях Даниила с монголо-татарами, установленных до поездки в Орду, писал, ссылаясь на упомянутую грамоту Белы, В.Т. Пашуто, не входя, впрочем, в детальное обсуждение вопроса6. Грамота Белы, по мысли А. Авенариуса, свидетельствует, что около 1244 г. состоялась первая, неизвестная по другим источникам, поездка князя в Орду7.

Я.Р. Дашкевич обратил внимание на сообщение Галицко-Волынской летописи о том, что сам Батый искал встречи с Даниилом, возвращаясь из своего похода в Венгрию, когда послал к князю двух богатырей - Манмана и Балая8. Встреча между ними и, следовательно, первый контакт Даниила с Батыем должны были состояться еще в 1243 г. Именно об этой встрече русского князя с «принцем Тартар», по мысли историка, сообщил венгерскому королю его посол Николай9.

Такого же взгляда придерживается В.Н. Нагорный, предположивший, что целью миссии Манмана и Балая было подчинение галицко-волынского князя Батыю, и эта цель, судя по всему, была достигнута10.

М. Бартницкий, опираясь на данные грамоты Белы IV, сделал предположение, что до апреля 1244 г. Даниил мог даже совершить поездку в Монголию и заручиться поддержкой центрального правительства империи11.

Следует, однако, заметить, что использование сведений жалованной грамоты венгерского короля от 22 апреля 1244 г. вызывает ряд серьезных затруднений, а сам этот документ требует специального источниковедческого исследования.

Прежде всего, в начальном протоколе грамоты использована совершенно нетипичная для 1240-х гг. интитуляция: «[Б]ела, милостью Божией король, первородный [сын] короля Венгрии» (ela, dei gracia rex primogenitus regis Hungarie). В других документах этого времени Бела IV титуловался иначе, например: «Бела, милостью Божией король Венгрии, Далмации, Хорватии, Рамы, Сербии, Галиции, Лодомерии и Комании (Bela, dei gracia Vngarie, Dalmacie, Croacie, Rame, Servie, Gallicie, Lodomerie Comanieque rex)12.

Далее, интересующая нас грамота, как и большинство королевских документов, имеет двойную датировку – по числу лет от Рождества Христова и числу лет правления самого Белы IV. В нашем случае дата конечного протокола имеет следующий вид: грамота дана «в год воплощения Господня тысяча двести сорок четвертый, десятые календы мая, нашего королевства двадцатый» (anno dominice incarnacionis millesimo ducentesimo quadragesimo quarto, X kalendas maii, regni autem nostri vicesimo).

Однако, если исходить из общепринятой даты коронации Белы IV эстергомским архиепископом – 14 октября 1235 г.13, приведенные в жалованной грамоте даты не соответствуют друг другу: 22 апреля 1244 г. приходится не на двадцатый, а на середину девятого года правления Белы.

Отмеченные особенности документа вызвали различные толкования у исследователей, заставляя колебаться в определении даты издания грамоты, а иногда даже сомневаться в ее подлинности.

Указав на противоречие в датировке грамоты, Дьёрдь Фейер и Мориц Вертнер склонялись в пользу достоверности второй даты – по числу лет правления короля Белы – и в результате датировали документ 1254 г.14

При такой датировке в источнике могла идти речь о поездке Даниила в Орду на рубеже 1245–1246 гг., подробно описанной в Галицко-Волынской летописи.

Отдавая приоритет известию русской летописи, Дюла Паулер датировал королевскую грамоту 1246 г.15 Эту датировку принимают и некоторые новейшие исследователи, в частности Тору Сенга и Марта Фонт16. Т. Сенга сделал вывод, что содержание грамоты противоречит ее датировке. Историк предположил, что посольство Миклоша было связано с событиями 1246 г.: встречей Даниила с папским легатом Плано Карпини, бракосочетанием дочери Белы Констанции и сына Даниила Льва и участием русского князя на стороне венгров в битве на Лейте17.

Сомнения насчет аутентичности грамоты Белы IV высказывает Дариуш Домбровский. Вместе с тем содержащиеся в документе сведения о контактах Даниила с неким монгольским правителем, имевшие место ранее весны 1244 г., историк находит вполне достоверными18.

Высказывались и более категоричные суждения. Янош Карачоньи и Имре Сентпетери сочли грамоту от 22 апреля 1244 г. фальсификацией. Помимо странной путаницы в датировке и сомнительного королевского титула, исследователи указали на некоторые другие нетипичные особенности документа19. Правда, И. Сентпетери признал, что в конце ХIII в. в королевской и архиепископской канцеляриях документ воспринимался как подлинный, о чем, в частности, свидетельствует проведенная в 1296 г. специальная экспертиза, на основании которой было подтверждено сделанное от имени короля Белы IV земельное пожалование20.

Обобщив наблюдения венгерских археографов и источниковедов, Я.Р. Дашкевич сделал вывод: подозрительность или фальшивость грамоты с узко дипломатической (юридической) точки зрения не исключает правдивости хотя бы части содержащихся в ней сведений. К сведениям жалованной сервиенту Миклошу грамоты, которые в историческом и источниковедческом отношении выдерживают критику, историк отнес и «упоминание о встрече Даниила с татарским полководцем ранее 1244 г.»21.

Оригинал грамоты 22 апреля 1244 г.

Как видим, в изучении интересующего нас источника сложилась весьма парадоксальная ситуация. При общем позитивном отношении к свидетельству королевской грамоты о контактах Даниила Романовича с одним из предводителей татар до поездки в Орду сама эта грамота вызывает серьезные сомнения в своей подлинности. Во всяком случае, подозрительной представляется дата издания грамоты, следовательно, неясным остается и время упомянутой в ней встречи Даниила с «принцем Тартар».

Попытку разрешить это противоречие предпринял недавно М. М. Волощук, автор единственного на сегодня специального источниковедческого исследования грамоты 22 апреля 1244 г.22 В пользу подлинности грамоты, по мнению историка, свидетельствует ее трехкратное подтверждение в 1281, 1291 и 1296 гг. Что же касается противоречия в датировке акта, то нельзя исключать возможности ошибки позднейшего переписчика при копировании одной из дат издания грамоты, значившейся в оригинале. Согласно Волощуку, окончательный ответ на этот вопрос может дать сравнительное изучение всех известных списков королевской грамоты23.

Такое исследование, однако, уже проделано, и результаты его не оставляют сомнений в том, что противоречивая датировка значилась уже в оригинале грамоты. В 1987 г. текст акта был опубликован по сохранившемуся до нашего времени оригиналу. Описание документа, данное Р. Марсиной, характеризует его как предположительно подлинную королевскую грамоту. О подлинности, в частности, свидетельствует сохранившийся фрагмент двусторонней вислой печати Белы IV из коричневого воска диаметром 50 мм (40 мм в средней части) на красном шелковом (?) шнуре24.

Насколько можно судить, ранее исследователи имели дело лишь с копиями и регестами грамоты 1244 г. Историков интересовал только текст документа, и свои суждения о подлинности акта они строили, исходя из его формулярного анализа. Сказанное, по-видимому, относится и к Дьёрдю Фейеру, первым опубликовавшему документ. Он воспользовался списком из коллекции известного собирателя рукописей и произведений искусства Миклоша Янковича (1772 -1846)25.

Опубликованный Фейером документ близок по тексту к оригиналу, но не тождественен ему.

То же самое следует сказать и о публикациях Густава Венцеля26 и Фердинанда Кнауца27. В них не учтены палеографические особенности оригинала грамоты, на которые указывает Р. Марсина, в частности отсутствие заглавной буквы в имени короля Белы, для написания которой оставлен пропуск. Очевидно, не имели дела с оригиналом грамоты 1244 г. Янош Карачоньи и Имре Сентпетери.

Исключение составляет публикация Карла Рата, не только указавшего на отсутствие в оригинале грамоты заглавной буквы в имени Белы, но и отметившего, что грамота имеет вислую печать на красном шелковом шнуре (vőrős selyem zsinórról függő pecsét). В момент публикации оригинал грамоты принадлежал выдающемуся венгерскому археологу и историку искусства Ференцу Рёмеру Флорису (1815 –1889) (eredetie jelenleg Rómer Flórisnál vagyon)28.

По-видимому, К. Рат и Р. Марсина имели дело с одним и тем же документом – оригиналом королевской грамоты 1244 г. Единственным препятствием для такого вывода остается тот факт, что К. Рат не смог определить принадлежность печати на документе, хотя атрибуция актовых печатей входила тогда в задачи издателей.

Так или иначе, до идентификации фрагмента двусторонней вислой печати на документе из Венгерского национального архива (DL 72302) как маестатной печати Белы IV, произведенной Р. Марсиной, историки не могли быть уверены в том, что до наших дней сохранился оригинал грамоты 1244 г.

Как устанавливает Марсина, идентификация печатей Белы IV может быть проведена даже в тех случаях, когда сохранились только их фрагменты (в половину целой печати), поскольку утраченными, как правило, оказываются восковые края, а уцелевшие части идентичны друг другу. В период с ноября 1242 по 1260 г. использовались королевские печати (sigilli maiestatici) по типу изображений на аверсе и реверсе, относящиеся к одному виду (Sigilla num. 4, 5 – по классификации Марсины)29.

Проведенный Р. Марсиной сфрагистический анализ уцелевшего фрагмента печати грамоты DL 72302 устанавливает его подлинность. О подлинности документа свидетельствуют также результаты палеографического анализа: грамота, несомненно, написана почерком и в соответствии с формуляром ХIII в. Историческое содержание документа, в том числе описание мотивов пожалования, в целом представляется достоверным30.

Результаты исследования Р. Марсины ставит под сомнение М.М. Волощук, который утверждает, что ему не удалось отыскать в фондах Венгерского национального архива в Будапеште оригинал королевской грамоты, а под шифром, указанным Марсиной, в действительности хранится другой документ31.

Наша проверка показала, что искомый оригинал все-таки существует. По данным официального сайта Венгерского национального архива, оригинал грамоты Белы IV от 22 апреля 1244 г. с вислой королевской печатью хранится под шифром DL 72302, старый шифр - Q 120/4 2432. И если Р. Марсина осторожно характеризовал этот документ как вероятный оригинал (autographi instar – zdanlivý (predstieraný) original), то в электронном каталоге архива он уверенно атрибутирован как оригинал грамоты 1244 г. (Fennmaradási forma: Eredeti).

Итак, приходится признать, что нетипичный королевский титул и противоречивая дата значились уже в оригинале жалованной грамоты Белы IV Николаю, сыну Обичка из Зюд. Рассуждения исследователей о возможных ошибках, допущенных переписчиками при копировании оригинала, лишены основания. Сомнительные с точки зрения историков нового времени атрибуты грамоты не вызвали подозрений в подлинности документа при его подтверждении в конце ХIII в., точнее, не стали причиной для отказа в конфирмации. Очевидно, для этого были свои объективные причины.

Обнаружение и публикация оригинала грамоты 1244 г. при дальнейшем анализе содержания акта требуют исходить из того, что перед нами подлинный исторический документ.

Впрочем, этот вывод не избавляет от необходимости дать объяснение, почему составителем акта употреблен нетипичный для большинства документов того времени королевский титул Белы, а также указана столь же нетипичная дата издания, согласно которой отсчет правления короля начинался задолго до его коронации.

Королевский титул и счет лет правления Белы IV

Известно, что королевским титулом Бела пользовался еще до того, как стал единоличным правителем Венгерского королевства (1235 г.). Об этом, помимо многочисленных венгерских источников, свидетельствует и Галицко-Волынская летопись, которая именует его «Белариксъ, рекъмыи король Оугорьскыи» в рассказе о событиях, относящихся к 1230 г.33

Значащийся в грамоте 1244 г. королевский титул Белы IV – «милостью Божией король, первородный [сын] короля Венгрии», не встречающийся в официальных документах после 1235 г., отсылает нас к более раннему времени, когда Бела, став соправителем своего отца Андрея II, получил титул «младшего короля» (rex iunior). Одним из атрибутов титула rex iunior было указание на первородство младшего короля как старшего сына короля-протектора – primogenitus regis.

Такой атрибут в титуле Белы неоднократно встречается в документах 1220 – первой половины 1230-х гг.34

Возможно, датировка грамоты 1244 г. двадцатым годом королевства Белы в сочетании с использованием в его титуле атрибута прежних лет – primogenitus regis – подразумевала отсчет правления Белы с момента, когда он стал младшим королем-соправителем при своем отце Андрее II. М.М. Волощук предположил, что отсчет правления Белы мог вестись с 1225 г., когда он был признан Римским папой в качестве младшего короля Венгрии35. О таком признании, по мнению историка, свидетельствует письмо к Беле папы Гоннория III от 15 июля 1225 г. с инскрипцией: «Светлейшему мужу Беле, молодому королю» (Illustri viro Bele iuveni regi)36. Но при отсчете от 15 июня 1225 г. грамота 22 апреля 1244 г. приходится на восемнадцатый год правления.

Впервые Бела был коронован своим отцом в качестве младшего короля Венгрии в 1214 г. в возрасте восьми лет, после помолвки с дочерью болгарского царя Борила. Сохранилась подлинная королевская грамота, датированная 1217 г., скрепленная, помимо печати Андрея II, еще и печатью Белы с титулом rex iunior37.

Однако в дальнейшем между отцом и сыном произошел разрыв.

В 1220 г. Бела женился на дочери никейского императора Феодора I Ласкаря Марии и стал правителем Славонии. Несмотря на то, что Андрей II сам устроил этот брак, уже в 1222 г. разочаровавшись в союзе с Никеей, король-отец потребовал его расторжения. Папа Гоннорий III отказался дать разрешение на развод, Бела же принял сторону папы, забрал жену и бежал в Австрию, опасаясь гнева отца.

Только в 1223 г. при посредничестве папы Андрей II примирился с сыном, заключив с ним соглашение, по которому Бела был восстановлен в своих правах, смог вернуться на родину и был назначен правителем Славонии, Далмации и Хорватии38.

Об усилиях Гоннория III по возвращению Беле его королевских прав свидетельствуют два послания, датированных 22 февраля 1224 г. В одном из них, адресованном комиту Позоны (Братиславы) Бузаду (Buzad comiti de Poson), папа требует принесения присяги на верность Беле как младшему королю Венгрии. При этом понтифик представляет беглого принца как «премного дорогого во Христе сына нашего Б[елу], короля первородного [сына], дорогого во Христе сына нашего, светлейшего короля Венгрии» (in maiori carissimi in Christo filii nostri B., regis primogeniti, carissimi in Christo filii nostri, regis Ungarie illustris, adversitate)39.

Тем же днем датировано еще одно послание Гоннория III, адресованное королю Андрею II и упомянутому комиту Позоны Бузаду. В этом письме, сохранившемся в виде регеста, папа требует, чтобы Бела, «первородный сын короля, сохранивший свою честь и жизнь в земле австрийского герцога» Леопольда VI, получил гарантии сохранения всех принадлежавших ему ранее прав40.

Как видим, самые ранние документы, свидетельствующие о призна-нии за Белой королевского титула со стороны римского понтифика, относятся к началу 1224 г.

24 декабря 1223 г. (anno ab Incarnatione Domini MCCXXIV. IX. Kalend. Januarias) датируется первый официальный документ Белы с титулом «Божией милостью король, первородный сын [короля] Венгрии» (Bela Dei gratia Rex, primogenitus Regis Ungariae)41. К 1223 г. (без указания более точной даты) относится распоряжение короля Андрея II, сохранившееся в виде регеста, в котором Бела именуется «королем, первородным [сыном], наместником Далмации и Хорватии» (Bela primogenitor nostro rege Dalm. et Chroat. Gubernatore)42.

Появление в титуле Белы нового атрибута primogenitus regis, по-видимому, связано с восстановлением его в королевских правах с помощью папы.

Поскольку оно произошло еще в конце 1223 г., то издание жалованной грамоты Николаю, сыну Обичка из Зюд, действительно приходится на двадцатый год королевства Белы с учетом одиннадцати лет его правления в качестве младшего короля, правителя Славонии, Далмации и Хорватии.

Более широкий анализ датировок актов, вышедших из канцелярии Белы IV в 1230 – 1260-е гг., сохранившихся как в оригинале, так и преимущественно в виде позднейших конфирмаций и регестов, подтверждает наш вывод о том, что отсчет его правления мог начинаться ранее 1235 г.

Например, жалованная грамота Яну, сыну Николая, доблестному рыцарю (Ian, filius Nicolai, strenuus miles noster), оказавшему неоценимые услуги всем христианам во время татарского нашествия и награжденному за это четырьмя селами в земле Спиша, дана в Буде во второй день июльских нон (8 июля) 1246 г. (secundo die nonas iulii, anno domini milIesimo CC xL sexto), «в двадцать шестой год нашего королевства» (regni autem nostri vicesimo sexto). Если следовать этому документу, сохранившемуся в виде подтверждения, данного королем Ласло IV 3 января 1269 г. (?)43, отсчет лет королевства Белы должен происходить с 1220 г., – очевидно, с момента назначения его правителем Славонии.

Можно привести еще несколько примеров, демонстрирующих странную непоследовательность при датировке документов Белы IV по числу лет от начала его королевства. Так, грамота от 22 марта 1262 г. дана «в тридцать шестой год нашего королевства» (Anno domini M° CC° LX° secundo, XI. Kalendas Aprilis, regni autem nostri anno tricesimo sexto)44, следовательно, общий отсчет правления Белы здесь ведется с 1226 г. Грамота 1235 г. дана «в пятый год королевства» (Anno inc. 1235. indict. 30. regni a. quinto)45.

В некоторых документах начала 1260-х гг. срок королевства Белы исчисляется с 1225 или 1231 г.: грамота от 2 сентября 1261 г. дана «в год королевства тридцать шестой» (Anno ab inc. D. 1261. IV. Non. Septembris, regni a. tricesimo sexto)46; грамота от 1263 г. - «в год королевства тридцать второй» (a. D. 1263, regni a. tricesimo secundo)47.

Есть также немало случаев, когда в королевских грамотах срок правления Белы IV сокращался относительно даты начала его самостоятельного правления – 14 октября 1235 г. Так, грамота от 5 апреля 1251 г. дана «в шестой год королевства» (D. a. inc. d. 1251. Non. April. regni a. sexto)48; грамота от 21 февраля 1256 г. - «в тринадцатый год королевства» (a. D. 1256. X. Kai. Martii, regni a. decimo tertio)49.

В грамотах конца 1250–1260-х гг. заметна тенденция начинать отсчет правления Белы около 1240 г. Так, грамота 1259 г. дана «в двадцатый год королевства» (anno D. 1259. regni a. vicesimo)50; две грамоты 1260 г. - «в год нашего королевства двадцатый» (a. D. 1260. regni a. n. a. vicesimo; regni a. vigesimo)51; грамота 1267 г. - «в год нашего королевства двадцать седьмой» (anno Domini M° CC° sexagesimo VII°, regni autem nostri anno vicesimo VII°)52.

Следует, таким образом, признать, что в датировке грамот Белы IV по числу лет его правления, несмотря на то, что в преобладающем большинстве случаев отсчет велся от 14 октября 1235 г., существовали и другие даты отсчета, связанные с определенными событиями в жизни короля. Одной из таких дат, возможно, было восстановление его прав в конце 1223 г. и приобретение с санкции Римского папы титула Dei gratia Rex, primogenitus Regis Ungariae.

Посольская служба Миклоша: поездки в Рим и Венецию

Содержащееся в королевской грамоте от 22 апреля 1244 г. описание заслуг Миклоша, сына Обичка из Зюд, позволяет составить более или менее ясное представление о времени его посольства на Русь и переговоров с князем Даниилом Романовичем. Судя по всему, эти события произошли за несколько лет до издания грамоты.

Как следует из документа, Бела IV высоко оценил службу Миклоша, прежде всего за то, что последний в период татарского нашествия на Венгрию оставался верным своему королю и сопровождал его во время вынужденного бегства и пребывания на побережье и островах Адриатического моря, где король нашел убежище. Из Трогира Бела отправил Миклоша к папскому двору, и, преодолевая многие опасности, следуя по морю и по суше, королевский посол достиг Рима, чтобы просить утверждения понтификом почтенных отцов, новоизбранных эстергомского, калочского и дьерского епископов, чьи предшественники погибли от рук татар53.

В «Истории архиепископов Салоны и Сплита» архидиакон Фома Сплитский (ок. 1200 – 1268) сообщает, что три венгерских архиепископа - Матвей Эстергомский, Хугрин Калочский и Григорий Дьерский - пали в битве с татарами на реке Шайо 11 апреля 1241 г.54 Из этого же источника узнаем, что, когда венгерский король, спасаясь от татар, бежал «в сплитские земли», при нем находились избранные, но еще не утвержденные в Риме архиепископы Стефан Эстергомский и Бенедикт Калочский55.

В расположенном неподалеку от Сплита городе Трогире Бела IV находился в марте, а затем в мае 1242 г., о чем свидетельствуют изданные здесь жалованные грамоты, предоставлявшие горожанам новые и подтверждавшие старые привилегии, в том числе право на владение территориями, на которые претендовала сплитская коммуна56. О перемещениях венгерского короля весной 1242 г. можно судить по его грамотам, выданным городам Задару и Клису, а также островам Крку и Хвару57.

Поскольку, описывая поездку в Рим Миклоша, Бела отметил, что она пришлась на время, когда папский престол был вакантным (sede apostolica vacante), следует думать, что посол вернулся к королю еще до избрания папой Иннокентия IV, т. е. до июня 1243 г. После смерти его предшественника Целестина IV (10 ноября 1241 г.) в течение полутора лет выборы папы не проводились, и апостольский престол оставался свободным.

Если следовать указанию грамоты о том, что Миклош ездил в Рим во время татарского вторжения в Венгерское королевство (adversitas Tartarorum regnum nostrum invaserat) и выступил в путь из Трогира, то можно полагать, что его поездка началась в марте 1242 г., еще до того как произошел внезапный отход монгольских войск из Венгрии58.

Второй заслугой Миклоша было участие в урегулировании «раздора» между венгерским королем и Венецией из-за «приморских земель Адриатики». Верный сервиент доставил в Венецию послания своего короля, и эта трудная миссия также завершилась успешно, за что Миклош снискал особую благодарность монарха59.

Здесь, несомненно, имеется в виду известная по «Истории» Фомы Сплитского и подробно описанная венецианскими хронистами попытка жителей Задара освободиться от власти Венеции, предпринятая в том же 1242 г.60

Из венгерских документов известно, что в мае 1242 г., во время пребывания Белы IV в Клисе, к нему прибыло посольство от коммуны Задара с просьбой принять город под свое покровительство. Король согласился и утвердил заключенный ранее договор своего брата Кальмана с жителями Задара о переходе их под власть венгерского короля61.

После этих событий начался период длительных переговоров, во время которых венецианцам удалось добиться возвращения всех своих соотечественников и материальных ценностей, захваченных в Задаре. Очевидно, в переговорах венгерского короля, ставшего сюзереном Задара, с властями Венецианской республики участвовал Миклош, полномочный посол Белы IV. Поездки в Венецию в описываемое время он, надо думать, совершал неоднократно, поскольку о доставлявшихся им королевских посланиях в жалованной грамоте от 22 апреля 1244 г. говорится во множественном числе.

Заслуга его, очевидно, состояла в том, что ему удалось почти на два года оттянуть начало боевых действий. За это время Бела успел сосредоточить в Задаре значительные военные силы, возглавляемые королевским наместником в Хорватии и Далмации баном Денешем (Дионисием). Вооруженное противостояние началось уже после того, как Миклош исполнил свою миссию и даже успел получить в награду за это земельные пожалования. В июне 1244 г. венецианский флот штурмом овладел Задаром, изгнав оттуда венгров62.

Служба Миклоша в качестве королевского посла в Венеции началась, согласно грамоте Белы IV, после ухода татар с Адриатического побережья (cum post recessum Tartarorum ad easdem partes maritimas). Можно предполагать, что первая поездка в Венецию могла состояться сразу после возвращения Миклоша из Рима, которое по времени должно было совпасть с решением Белы принять под свой суверенитет Задар. Последующие поездки в Венецию могли проис-ходить во второй половине 1242 и, возможно, в 1243 г.

Посольство Миклоша к Даниилу Романовичу и русско-венгерские отношения первой половины 1240-х гг.

Вслед за сообщением о посольской службе Миклоша в Венеции в грамоте от 22 апреля 1244 г. помещено описание его поездки на Русь и переговоров с князем Даниилом. Если предположить, что заслуги Миклоша перечисляются здесь в хронологической последовательности, то поездка на Русь должна была состояться после окончания миссии в Венеции, т. е. в период между серединой 1242 и апрелем 1244 г.

Однако имеющиеся в нашем распоряжении факты из истории русско-венгерских отношений первой половины 1240-х гг. не подтверждают, а скорее наоборот - говорят против такой возможности.

Как следует из сообщения Галицко-Волынской летописи, во время, когда татары подошли к Киеву, Даниил Романович находился при дворе венгерского короля («В то же время ехалъ бяше Данилъ Оугры королеви»)63. Как поясняет далее летописец, князь не знал о постигшей Киев напасти («и еще бо бяшеть не слышалъ прихода поганыхъ Татаръ на Кыевъ»)64.

Отводя от Даниила подозрения в намеренном бегстве из страны в канун татарского нашествия, придворный писатель дает понять, что князь имел важную причину уехать в Венгрию: он хотел заключить союз с королем, скрепленный династическим браком («ехалъ бе Данило князь ко королеви Оугры, хотя имети с ним любовь сватьства»)65.

Цель, однако, не была достигнута («и не бы любови межи има»), поскольку Бела, вопреки прежним намерениям, отказался выдать свою дочь за сына Даниила Льва, после чего Даниилу пришлось ни с чем возвращаться домой. И только добравшись до пограничного Синеводского монастыря, князь узнал о бедствии, постигшем его земли, «виде множество бежащих от безбожных Татаръ»66.

Оскорбительный для Романовичей отказ от ранее обещанного брака был сделан Белой, очевидно, в присутствии несостоявшегося жениха Льва Даниловича, прибывшего ко двору венгерского короля вместе со своим отцом и в сопровождении пышной свадебной свиты из галицких бояр. Не имея возможности вернуться на Русь, Даниил оставил «сына своего Оугрехъ». А сразу после ухода татар из русских земель Лев вернулся к отцу в сопровождении упомянутых бояр («Вышедшоу же Лвови изъ Оугоръ с бояры Галичкыми и приеха во Водавоу ко отцю си»)67.

Демонстративный отказ от союза с галицко-волынским князем, сделанный в унижающей его достоинство форме, наложил отпечаток на последующие отношения Романовичей с Белой. И когда весной 1246 г. венгерский король обратился к Даниилу с предложением восстановить союзные отношения и сам посватался к Льву Даниловичу, русские князья не поверили в его добрые намерения, «древле бо того изменилъ бе, обещавъ дати дщерь свою», потребовав от короля принесения специальной клятвы68.

Из приведенных летописцем слов самого Белы следует, что речь шла тогда не только о брачном союзе, но, прежде всего, о заключении мира между венгерским королем и галицко-волынским князем. Бела обещал посланцу Даниила митрополиту Кириллу помочь добраться до Никеи, если последний убедит князя заключить с венгерским королем мир («аще створить со мною миръ»)69. Следовательно, до весны 1246 г. Даниил и Бела фактически находились в состоянии войны, начало которой было положено оскорбительными действиями венгерского короля осенью 1240 г.

После разрыва отношений с Романовичами Бела стал поддерживать их главного соперника в борьбе за Галич - Ростислава Михайловича и даже выдал за него свою дочь70. Мартин Димник полагает, что брак Ростислава и венгерской принцессы Анны был заключен сразу после ухода из Венгрии татар и возвращения Белы из Далмации – в апреле или мае 1242 г.71; Джура Харди относит этот брак к 1242 или 1243 г.72, а Дариуш Домбровский допускает возможность бракосочетания Ростислава и Анны в 1243-м или начале 1244 г.73

Нам представляется, что Галицко-Волынская летопись дает более определенные хронологические указания на этот счет. По словам летописца, венгерский король выдал за Ростислава свою дочь после того, как он, разбитый возвращавшимися из Венгрии татарами, бежал к Беле («Ростислава розгнаша Татарове во Боркоу, и бежа Оугры, и вдасть зань пакы король Оугорьскыи дочерь свою»). Далее в летописи следует сообщение об отправке к Даниилу идущим из Венгрии Батыем двух «богатырей», Манмана и Балая74. Все это – события весны 1242 г.

Очевидно, не случайно возобновление активной внешней политики Белы IV на востоке после ухода из Венгрии татар совпадает с захватом Галича и Перемышля Ростиславом Михайловичем и его союзником Константином Рязанским. Как рассказывает летописец, Даниил и Василько немедленно выступили против Ростислава и вынудили его бежать из Галича. От полного разгрома черниговского князя спасло вторжение в Галицкую землю вышедших из Венгрии татар («весть приде ем, яко Тотарове вышли соуть и земле Оугорьское, идоуть в землю Галичькоую, и тою вестью спасеся»)75. Разбитый затем татарами где-то в Борку («во Боркоу»), Ростислав бежал в Венгрию, где его уже ждала невеста – принцесса Анна.

Противостояние Романовичей с Белой IV продолжалась в 1243 – начале 1244 г. Его ареной на некоторое время стали земли Малой Польши.

Летопись рассказывает о войне русских князей с малопольским князем Болеславом Стыдливым. Даниил и Василько «внидоста во землю Лядьскоую четырми дорогами». Поляки нанесли ответный удар и «воеваша около Андреева» (недалеко от Холма). Тогда Романовичи осадили Люблин и потребовали от жителей: «Не помогаите князю своемоу»76.

Как неоднократно отмечалось в литературе, выступление Даниила и Василька было связано с борьбой за Краков Болеслава Стыдливого и Конрада I Мазовецкого, союзника Романовичей, предоставившего им убежище во время нашествия Батыя77. Этот конфликт, однако, носил более широкий международный характер. В нем участвовал также венгерский король Бела IV, действуя против Конрада и Романовичей на стороне своего зятя Болеслава.

Из венгерских источников известно, что на помощь Болеславу Бела отправил войска под командованием комита Тренчина Богмела (Богомера (Bogomerius, comes Trenchiniensis), который успешно справился со своей задачей и, видимо, еще до конца 1243 г. вернулся домой. В жалованной грамоте, выданной Богмелу 23 мая 1244 г., Бела отмечал его заслуги «в государственных и частных делах нашего королевства в Польше, Болгарии и других королевствах» (in publicis quam privatis regni nostri negociis in Polonia, Bulgaria ceterisque regnorum). Как следует из документа, важнейшая заслуга Богмела состояла в том, что он, будучи «послан на помощь нашему дорогому зятю светлейшему герцогу Польши против герцога Конрада», исполнил поручение «с большой для нашего величества честью»78.

Д. Домбровский датирует поход Даниила и Василько в Польшу концом 1243-1244 г.79 Между тем есть основания полагать, что уже в битве под Суходолом 25 мая 1243 г. на стороне Конрада Мазовецкого сражались русские князья. К такому выводу приходит Герард Лябуда на основании грамоты Болеслава в адрес некоего Клемента из Рушчи (1252 г.)80. В документе упоминается об участии в битве под Суходолом на стороне Конрада четырех князей, в том числе, как полагает Лябуда, Даниила и Василька81.

Как видим, во внутренний конфликт польских князей оказались втянутыми венгерский король и галицко-волынские князья, чьи войска должны были вступить в столкновение друг с другом уже в 1243 г.

Анализируя задачи восточной политики Белы IV после ухода из Венгрии татар, Иван Бертеньи констатирует, что отправка венгерских войск в Польшу «была осуществлена не просто для оказания помощи попавшему в беду зятю короля, но и для выполнения завоевательных планов Белы, направленных на восток». В благодарность за помощь Болеслав Стыдливый предоставил Беле территорию Малой Польши в качестве плацдарма «для военных операций венгров с целью захвата Галича и оказал ему непосредственную военную помощь»82.

Уже в начале 1244 г. боевые действия с участием венгерских войск переместились на территорию Галицкой земли. В литературе давно отмечено, что успешную осаду Люблина, о которой, помимо русской летописи, сообщают также польские источники83, Романовичи должны были прервать ввиду вторжения в Галицкую землю венгерских войск84.

Об этом событии сообщает Галицко-Волынская летопись. Улучив благоприятный момент, Ростислав Михайлович уговорил своего тестя дать ему «Оугоръ много» и начал поход на Перемышль. Сначала верные Романовичам войска терпели поражение, но затем, когда основные их силы прибыли из-под Люблина, Даниил смог разбить Ростислава, и тот вернулся в Венгрию85.

Своей кульминации русско-венгерское противостояние достигло в 1245 г., когда в битве под Ярославом Романовичам удалось нанести решающее поражение Ростиславу и пришедшим с ним венгерским и польским войскам.

Посольство Миклоша в Болгарию и венгеро-болгарский союз конца 1239 г.

Возвращаясь к описанному в королевской грамоте от 22 апреля 1244 г. посольству Миклоша к Даниилу Романовичу, мы должны констатировать, что это событие едва ли могло произойти позднее осени 1240 г., когда наступил разрыв в отношениях между венгерским королем и Романовичами и Бела IV начал проводить враждебную им политику. Это посольство должно было состояться раньше, в период, когда венгерский король усиленно искал союзников ввиду надвигавшейся угрозы монгольского вторжения.

Содержание грамоты не противоречит такому предположению. Посольство на Русь, хотя и помещено в перечне заслуг Миклоша после миссии в Венецию, не обязательно должно было состояться позднее нее, поскольку сам этот перечень составлен без четкого соблюдения хронологической последовательности событий. Составитель грамоты представляет заслуги Миклоша прежде всего по степени их важности для короля.

Думать так позволяет характерный риторический прием, использованный в грамоте. Описав посольства к папскому двору и в Венецию как важнейшие заслуги Миклоша, составитель документа в свойственной ему повествовательной манере как бы сам себя спрашивает: «А что же еще?» (Quid plura?) - и только после этого переходит к описанию поездок Миклоша на Русь и в Болгарию. Как менее важные с точки зрения королевских интересов поездки на Русь и в Болгарию перечислены в грамоте во вторую очередь, после поездок в Рим и Венецию.

Рассказав о поездке Миклоша на Русь, составитель грамоты переходит к описанию его поездки в Болгарию, которой завершается перечень заслуг верного королевского сервиента. Из документа следует, что посольства на Русь и в Болгарию как-то связаны между собой. В грамоте сказано, что в Болгарии, куда Миклош ездил «ради того же дела, по которому он был послан» (речь идет, вероятно, о предыдущем посольстве на Русь), королевский посол был «задержан против своей воли на несколько месяцев», но, несмотря на все трудности, остался по-прежнему верен своему королю86.

По характеру сообщения можно сделать вывод, что в Болгарию Миклош прибыл после посещения Даниила Галицкого, вероятно, на обратном пути в Венгрию. Бела отправлял посла «в края Русские и края Болгарские», вероятно, с одной общей целью – получить достоверные сведения о татарах, что явствует из обещания Даниила представить такие сведениях («все состояние тартар обещал нам обстоятельно сообщить»).

Датировать посольство Миклоша в Болгарию, как нам представляется, можно с высокой долей вероятности. Болгаро-венгерские отношения во второй половине 1230-х гг. развивались под сильным влиянием внешнеполитических факторов, важнейшим из которых была борьба Никейской империи за отвоевание Константинополя у латинян. Болгарский царь Иван II Асень (1218–1241) на некоторое время стал союзником никейского императора Иоанна III Ватаца (1221–1254), которому в 1234–1236 гг. удалось захватить важный плацдарм во Фракии для последующего отвоевания византийских владений на Балканах87.

В конце 1236 или начале 1237 г. под давлением папы союз Болгарии с Никеей был разорван. Вскоре вместе с латинянами и половцами Иван II Асень начал осаду стратегически важной крепости Цурул (ныне г. Чорлу, Турция), незадолго перед тем отобранной Ватацем у латинян. Однако осенью 1237 г., получив известие о внезапной смерти своей жены Марии (Анны) Венгерской и ребенка88, а также болгарского патриарха Иоахима, Асень, по сообщению Георгия Акрополита, воспринял эти напасти как проявление Божией кары за предательство греков, снял осаду и отправил послов к Ватацу с просьбой о восстановлении союза89. Разрыву с Западом способствовало, несомненно, крушение планов Асеня с помощью папы самому воцариться в Константинополе90.

Реакция Рима не заставила себя ждать. Уже в начале 1238 г. папа Григорий IX обратился с призывом к организации крестового похода против Болгарии. Главная роль в этом отводилась Венгрии. В течение 1238 г. папа неоднократно призывал венгерского короля выступить против Асеня, обещая в случае успеха передать под власть Венгрии болгарские земли. Бела IV, ссылаясь на родственные связи с болгарским царем, искал поводов уклониться от похода, выдвигая заведомо невыполнимые условия. Папа проявлял настойчивость и выражал готовность выполнить некоторые из них. Чтобы усилить давление, понтифик привлекал к делу венгерских епископов и отправлял в Венгрию своих легатов91.

В 1239 г. при посредничестве Белы IV между Иваном II Асенем и папским легатом Иоанном Тевтонским прошли переговоры. О их результатах можно судить по содержанию письма венгерского короля к папе, датированного 13 января 1240 г. Бела принял у себя посланцев папы, бывшего боснийского епископа Иоанна Тевтонского и сопровождавшего его Григория, приора Ордена доминиканцев в Пеште, и сделал все от него зависевшее для успешных переговоров с болгарским царем. На обратном пути в Рим папские послы вновь посетили Белу, и тот отправил вместе с ними к папе новопоставленного северинского епископа Григория, вероятно, также участвовавшего в переговорах с Асенем и представлявшего на них венгерского короля92.

Таким образом, в конце 1239 г. был восстановлен союз между Венгрией, Болгарией и Латинской империей, просуществовавший вплоть до смерти Ивана II Асеня в июне 1241 г.93 Одним из условий восстановления отношений между Белой IV и Асенем была уступка в пользу Венгрии спорной Северинской области: в 1240 г. для ее управления был назначен наместник венгерского короля94.

Антиникейская направленность союза проявилась в том, что уже в конце 1239 г. латинский император Балдуин II (1228–1261) получил возможность беспрепятственно проследовать со своими войсками через территорию Венгрии и Болгарии в Константинополь. Продав свой родовой замок французскому королю и заложив в Италии вывезенные из Византии христианские реликвии, в том числе терновый венец Спасителя, Балдуин собрал новую армию крестоносцев и заключил союз с половцами, бежавшими в Венгрию и Болгарию от татар95. С этими силами латинский император весной или летом 1240 г. взял крепость Цурул96.

Как справедливо полагает Христо Димитров, одной из важных причин венгерско-болгарского примирения в конце 1239 г. была нараставшая монголо-татарская угроза и необходимость общей борьбы с ней97. Во всяком случае, венгерский и болгарский правители практически одновременно вступили в борьбу с татарами. В марте 1241 г., когда началось вторжение войск Батыя в Венгрию, Иван II Асень смог организовать отпор и остановил наступление одного из отрядов захватчиков в Валахии98.

Переговоры венгерского короля с болгарским царем о совместной борьбе против татар, очевидно, велись через посланца Белы IV Миклоша, посетившего Болгарию после переговоров с Даниилом Галицким, предметом которых также была надвигавшаяся татарская угроза.

Надо думать, что татарский вопрос встал на повестку дня венгерско-болгарских отношений сразу после того, как было достигнуто согласие между папой и болгарским правителем о судьбе Константинополя. Посольство Миклоша в Болгарию должно было состояться вскоре после отъезда оттуда папского легата Иоанна Тевтонского и сопровождавших его венгерских представителей.

К 1239 г., по-видимому, относится и окончательное оформление союза Белы IV с половецкой ордой хана Котяна, обитавшей в западной части причерноморских степей. По сообщению магистра Рогерия, спасаясь от татар, Котян обратился к Беле с просьбой предоставить ему убежище на территории Венгрии, обещая взамен полностью подчиниться Беле и принять католическую веру. Венгерский король «исполнился великой радости» и после переговоров, проведенных с участием доминиканских монахов, разрешил половцам, которых, «не считая семей, было сорок тысяч», переселиться в Венгрию99.

О половецком переселении в Венгрию сообщают и другие западноевропейские источники, относя это события к 1241–1242 гг.100 Однако, согласно другому свидетельству Рогерия, переселение должно было произойти раньше: говоря о русинах, спасавшихся от татар в Венгрии, магистр вспоминает, что «Кутен более чем на год со своими людьми опередил русинов», следовательно, переселение орды Котяна могло произойти не позднее 1239 г.101

Впрочем, контакты Белы IV с половцами были установлены еще ранее: от нежелательного покровительства половцам венгерского короля предостерегал великий монгольский хан в послании, составленном около 1237 г.102

Накануне татарского вторжения в Венгрию Котян, заподозренный в тайных связях с татарами, был убит, после чего пришедшие с ним половцы отказались повиноваться венгерскому королю и ушли в Болгарию103. По-видимому, эти события произошли ранее, чем это следует из описания Рогерия, возможно, в самом начале 1241 г.104

Итак, с учетом всех известных фактов истории русско-венгерских и венгерско-болгарских отношений конца 1230 – начала 1240-х гг., а также биографии королевского посла Миклоша его поездка на Русь и затем в Болгарию, целью которой был сбор сведений о татарах и, по-видимому, подготовка союза против них, должна была состояться в конце 1239 – начале 1240 г. Это в свою очередь означает, что посещение «светлейшим герцогом Даниилом» некоего «принца Тартар», о котором Миклош известил венгерского короля, вернувшись из поездки на Русь и в Болгарию, должно было произойти еще до конца 1239 г.

Как нам представляется, жалованная грамота Белы IV Миклошу, сыну Обичка из Зюд, изданная 22 апреля 1244 г., зафиксировала тот же самый факт, о котором говорят русские летописи первой половины ХV в. (Новгородская Карамзинская, Софийская Первая и Новгородская Четвертая)105. В грамоте венгерского короля и в летописях новгородско-софийской группы, в наиболее исправном виде сохранивших первоначальный текст «Повести о нашествии Батыя» южнорусской версии106, речь идет о встрече русского князя с предводителем татар под Киевом, произошедшей вскоре после захвата и разорения татарами Чернигова.

Русские летописи называют имя этого «принца Тартар», как его именует венгерская грамота, – «Меньгоукан», т. е. хан Менгу (Мункэ), ставший великим монгольским ханом в 1251 г. Кроме того, из русских летописей следует, что в примирении с татарами, помимо Даниила Романовича, участвовали еще двое князей – Мстислав Глебович и Владимир Рюрикович107.

Если следовать сообщаемой псковскими летописями и принятой в современной литературе дате падения Чернигова – 18 октября, то примирение русских князей с татарами должно было произойти, во всяком случае, до того как началась осада монголами столицы северокавказской Алании Магаса. По свидетельству китайской официальной хроники Юань-ши, осада «города асов Ме-цыо-сы» (Ме-це-сы чэн) началась зимой, в одиннадцатой луне (месяце) года цзи-хай (т. е. между 27 ноября и 26 декабря 1239 г.)108. По данным персидского историка Рашид ад-Дина, в осаде Магаса (Минкаса) принимал участие Менгу109. Следовательно, встреча под Киевом, переговоры и примирение Менгу с русскими князьями должны были произойти не позднее ноября 1239 г.

Вскоре после этих событий, еще до конца 1239 г., Даниила Романовича посетил посол венгерского короля, которому князь сообщил о своем свидании с «принцем Тартар», а также о том, что ему удалось «полностью увидеть и узнать все состояние Тартар». Даниил отправил Беле письменное послание, в котором, вероятно, обещал более «обстоятельно сообщить» о договоренностях с татарами при личной встрече.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae / Ed. R. Marsina. Bratislavae, 1987. T. 2 (1235 – 1260). Nr. 150. P. 100-102. Здесь же указаны предыдущие публикации документа и посвященная ему литература.
2. Как устанавливает Р. Марсина, упомянутые в грамоте географические объекты ныне располагаются на территории Банскобыстрицкого края в Словакии: Zyud – ныне село Сюдовце (Súdovce) в Крупинском районе; Koarzeg – ныне село Коляре (Koláre) в Вельки-Кртишском районе. Ibid. P. 100.
3. Ibid. P. 101.
4. «Ad partes Ruscie et ad partes Bulgarie in nostra legacione profectus, ab illustrissimo duce Danela, qui Tartarorum principe visitato ad propria rediens,
universum statum Tartarorum prout viderat et cognoverat, edisserandumb nobis promiserat, stili officio conditum reportavit». Ibid.
5. Грушевський М. С. Iсторiя Украïни – Руси. Киïв, 1993. Т. 3. С. 66. Прим. 3.
6. Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. С. 236. Эту же мысль повторяет Н. Ф. Котляр (Котляр Н. Ф. Даниил, князь Галицкий. СПб.; Киев, 2008. С. 280).
7. Avenarius A. Nikaia und Russland zur Zeit der tatarischen Bedrohung // Byzantinoslavica. Prague, 1980. Bd. 41. S. 37-38, Anm. 23.
8. ПСРЛ. М., 1998. Т. 2. Стб. 794.
9. Дашкевич Я. Данило Романович i єпископ Петро в освiтленнi караïмського джерела // Дашкевич Я. Постатi: Нариси про дiячiв iсторiï, полiтики, культури. Львiв, 2006. С. 47.
10. Nagirnyj W. Polityka zagraniczna księstw ziem Halickiej i Wołyńskiej w latach 1198 (1199) – 1264. Kraków, 2011. S. 231-232.
11. Bartnicki M. Polityka zagraniczna księcia Daniela Halickiego w latach 1217–1264, Lublin, 2005. S. 108-109.
12. Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. T. 2. Nr. 151. См. также другие документы Белы IV, датированные 1243 – 1244 гг.: Ibid. Nr. 121, 122, 124, 126,
128, 129, 131, 137, 139, 146, 147, 153, 154, 158, 159, 165, 167, 168, 171, 179.
13. Chronici Hungarici compositio saeculi XIV / Ed. A. Domanovszky // Scriptores Rerum Hungaricarum tempore ducum regumque stirpis Arpadianae gestarum / Ed. E. Szentpétery. Budapestini, 1937. Vol. I. P. 467.
14. Codex Diplomaticus Hungariae ecclesiastic et civilis / Studio et opera G. Fejér. Budae, 1834. T. IX. Vol. 5. P. XXV; Werttner M. Die Regierung Béla’s des Vierten. Nach urkundlichen Quellen bearbeitet // Ungarische Revue. Budapest, 1893. Bd. 13. S. 380.
15. Pauler Gy. A magyar nemzet története az Árpádházi királyok alatt / Szer. S. Szilágyi. Budapest, 1899. K. 2. О. 520.
16. Фонт М. Венгры на Руси в ХI-ХIII вв. // А се его сребро. Збiрник праць на пошану чл.-кор. НАН Украïни М. Ф. Котляра з нагоди його 70-рiччя. Киïв, 2002. С. 97.
17. Senga T. IV. Béla külpolitikája és IV. Ince pápához intézett «tatár-levele» Századok. 1987. Evf. 121. Sz. 4. O. 590.
18. Dąbrowski D. Stosunki polityczne między królem Węgier Belą IV, niektórymi książętami polskimi i Romanowiczami w latach 1242 – 1250 (ze szczególnym uwzględneniem kwestii matrymonialnych) // Україно-угорські етюди / Відп. ред. Л. Войтович. Львів, 2010. Вип. 1. С. 168-169. Прим. 7.
19. Karácsonyi J. A hamis, hibáskeltü és keltezetlen oklevelek jegyzéke 1400-ig. Budapest, 1902. Nr. 87. O. 16; Regesta rerum stirpis Arpadianae critico-diplomatica / Ed. I. Szentpétery. Budapest, 1923. T. 1. Vol. 1 (1001–1270). Nr. 763. P. 228.
20. Regesta rerum stirpis Arpadianae critico-diplomatica. T. 1. Vol. 1. P. 228.
21. Дашкевич Я. Данило Романович i єпископ Петро… С. 47-48.
22. Волощук М. Проблема кiлькостi вiзитiв Данила Романовича in Tartaria: джерелознавчий аналiз угорського диплому вiд 22 квiтня 1244 р. // Дрогичинъ 1253. Матерiали мiжнародноï науковоï конференцiï з нагоди 755-ïрiчницi коронацiï Данила Романовича. Iвано-Франкiвськ, 2008. С. 18-36.
23. Там же. С. 23-25.
24. Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. Т. 2. P. 101.
25. Codex Diplomaticus Hungariae ecclesiastic et civilis / Studio et opera G. Fejér. Budae, 1829. T. IV. Vol. 1. P. 335.
26. Codex diplomaticus Arpadianus continuatus / Ed. G. Wenzel. Pest, 1869. T. VII. Nr. 107. P. 163-165.
27. Monumenta ecclesiae Strigoniensis / Ed. F. Knauz. Strigonii, 1874. T. I. Nr. 446. P. 356-357.
28. Codex diplomaticus Patrius / Ed. E. Nagy et al. Jaurini, 1867. T. IV. Nr. 12. P. 28.
29. Marsina R. Prooemium // Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. Т. 2. P. XVII-XVIII.
30. Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. Т. 2. Р. 101.
31. Волощук М.Проблема кiлькостi вiзитiв… С. 23, прим.
32. См.: A középkori Magyarország levéltári forrásainak adatbázisa/Q szekció: DIPLOMATIKAI LEVÉLTÁR / Családi levéltárak (P szekcióból)/Madách család (Q 120)/DL 72302 (arcanum.hu/mol).
33. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 760.
34. См., напр.: Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae / Ed. R. Marsina. Bratislavae, 1971. Т. 1 (805 – 1235). Nr. 291, 292 (1224 г.), 351, 254, 356, 357 (1229 г.), 362, 365 (1230 г.), 373 (1231 г.), 385 (1232 г.), 420 (1233 г.).
35. Волощук М. Проблема кiлькостi вiзитiв… С. 28.
36. Codex Diplomaticus Hungariae ecclesiastic et civilis / Studio et opera G. Fejér. Budae, 1829. T. III. Vol. 2. P. 47. См. также: Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. T. 1. Nr. 303. P. 221.
37. См.: Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. Т. 1. Nr. 217. P. 172.
38. См.: Kostolnyik Z. J. Hungary in the thirteenth century. New York, 1996 (East European monographs. Nr. 439). Р. 91.
39. Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. Т. 1. Nr. 291. P. 212-213.
40. Ibid. Nr. 292. P. 213.
41. Privilegia et Libertates Regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae / Ed. J. Kukuljevic Aliter Bassani de Sacchi. Zagrabiae, 1862. Nr. 41. P. 49-51.
42. Regesta rerum stirpis Arpadianae critico-diplomatica. T. 1. Vol. 1. Nr. 401. Р. 132.
43. Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. T. 2. Nr. 220. P. 152-154. Regesta rerum stirpis Arpadianae critico-diplomatica / Ed. I. Szentpétery. Budapest, 1927. T. I. Vol. 2 (1001 – 1270). Nr. 832. Р. 250-252.
44. Regesta rerum stirpis Arpadianae critico-diplomatica / Ed. I. Szentpétery. Budapest, 1930. T. I. Vol. 3 (1001 – 1270). Nr. 1286. Р.392-393.
45. Ibid. T. I. Vol. 2. Nr. 608. Р. 186-187.
46. Ibid. T. I. Vol. 3. Nr. 1266. Р. 386.
47. Ibid. T. I. Vol. 3. Nr. 1388. Р. 425.
48. Ibid. T. I. Vol. 2. Nr. 945. Р. 292-293.
49. Ibid. T. I. Vol. 2. Nr. 1076. Р. 335.
50. Ibid. T. I. Vol. 3. Nr. 1226. Р. 375-376.
51. Ibid. T. I. Vol. 3. Nr. 1244. Р. 380; Nr. 1252. Р. 382-383.
52. Ibid. T. I. Vol. 3. Nr. 1559. Р. 476-477.
53. «…quo adversitas Tartarorum regnum nostrum invaserat et nos presidio fuge ad partes maritimas proficisceremur, ante ipsos omnesque barones ac multi nobiles regni nostri deservissent; tunc idem Nicolaus nos nullatenus dereliquit, sed pocius cum omni familia domus sue usque ad insulas maritimas fuit nos secutus, tandem de Tragurio od curiam Romanam per multa pericula marium. et terraruln, super inpetranda procuracione venerabilibus patribus, qui ad gubernandas Strigoniensem, Colocensem, Geuriensem ecclesias, eorum antecessoribus per lugubris memorie Tartaros interemptis fuerant postulati, in nostra legacione ardenti studio est profectus».
54. Toma Arhiđakon. Historia Salonitana: povijest salonitanskih i splitskih prvosvećenika / Priredila i prevela O. Perić. Split, 2003 (Biblioteka Knjiga mediterana, 30). Cap. XXXVI. 9. P. 226. Русский перевод см.: Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита / Вступ. статья, перевод и комментарий О.А. Акимовой. М., 1997. С. 109.
55. Toma Arhiđakon.Historia Salonitana. Cap. XXXIX. 3-4. P. 250; Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. С. 118.
56. Codex diplomaticus Regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae / Ed. T. Smičkiklas (et al.). Zagreb, 1906. T. IV. Р. 146-148, 153.
57. Ibid. P. 144-145, 151-152, 162-163.
58. По мнению Хансгерда Геккеньяна, массовый отход монгольских войск из Венгрии на восток начался в конце марта 1242 г. (Геккеньян Х. Поход на Запад и завоевание Восточной Европы // История татар с древнейших времен. В 7 томах. Т. 3: Улус Джучи (Золотая Орда). ХIII – середина ХV в. Казань, 2009. С. 164).
59. «Item cum post recessum Tartarorum ad easdem partes maritimas vergeremus secundario et super facto Iadrie inter nos et Venetos esset discordia suscitata, ipse fidelis Nicolaus nobis mittentibus Venecias accedens litteras conposicionis, tam ex parte nostra ad ipso s Venetos quam eciam econverso, non sine magna providencia condidit illis suas et nobis nostras commendabiliter reportando».
60. См.: Toma Arhiđakon.Historia Salonitana. Cap. XLII. P. 266, 268; Фома
Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. С. 124-125; Andreae
Danduli Chronica per extensum descripta aa. 46-1280 / A curo di E. Pastorello.
Bologna, 1938. P. 353-356; Martino da Canal. Cronique des Veneciens / A cura
di L. F. Polidori // Archivio storico italiano. Firenze, 1845, T. VIII. P. 390-400.
61. См.: Codex diplomaticus Regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae. T. IV.
P. 162; Andreae Danduli Chronica… P. 353; Martino da Canal. Cronique des
Veneciens. P. 390.
62. См.: Pauler Gy. A magyar nemzet. Bedapest, 1893. K. 2. O. 266-272, 670-671.
См. также: Miller S. M. Venice in the east Adriatic: experiences and experiments
in colonial rule in Dalmatia and Istria (C. 1150-1358). Stanford University, 2007.
63. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 785-786.
64. Там же. Стб. 786.
65. Там же. Стб. 787.
66. Там же.
67. Там же. Стб. 787, 789.
68. Там же. Стб. 809.
69. Там же.
70. Там же. Стб. 794.
71. Dimnik M. 1) Mikhail, Prince of Chernigov and Grand Prince of Kiev, 1224 – 1246. Toronto, 1981. P. 122, note 93; 2) The Dynasty of Chernigov, 1146 – 1246. Cambridge, 2007. P. 364-365.
72. Hardi Đ. Rostislav Michajlovič «Dominus de Machou» // Studia Balcanica Bohemo-Slovaca. 2006. T. 6. S. 66.
73. Dąbrowski D. Stosunki polityczne między królem Węgier Belą IV, niektórymi książętami polskimi i Romanowiczami w latach 1242 – 1250… S. 165-167, przyp. 4 (здесь же обзор литературы вопроса).
74. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 794.
75. Там же. Стб. 793.
76. Там же. Стб. 795-796.
77. См.: Włodarski B. 1) Polska i Ruś, 1194 – 1340. Warszawa, 1966. S. 125-126; 2) Polityczne plany Konrada I księcia mazowieckiego // Roczniki Towarzystwa Naukowego w Toruniu. Toruń, 1971. T. 76. Zs. 1. S. 58; Myśliński K. Problemy terytorialne w stosunkach między Polską i księstwem halicko-włodzimierskim w XIII wieku // Nihil superfluum esse. Studia z dziejów średniowiecza ofiarowane Profesor Jadwidze Krzyżaniakowej / Pod red. J. Strzelczyka, J. Dobosza. Poznań,
2000. S. 231-233; Nagirnyj W. Polityka zagraniczna księstw ziem Halickiej i Wołyńskiej… S. 219-220.
78. «Nec pertermittamus, cum eundem in succursum karissimi generi nostri, illustris ducis Polonie, contra Conradum ducem misissemus, ibi taliter sue probitatis exercuit opera, quod abinde non sine magno nostre celsitudinis honoris rediit incremento». Codex diplomaticus et epistolaris Slovaciae. T. 2. Nr. 153. P. 104.
79. Dąbrowski D. Stosunki polityczne między królem Węgier Belą IV, niektórymi książętami polskimi i Romanowiczami w latach 1242 – 1250… S. 169.
80. Codex diplomaticus et commemorationum Masoviae generalis (Zbiór ogólny przywilejów i spominków Mazowieckich) / Ed. J. C. Kochanowski. Warszawa, 1919.. Nr. 85.
81. Labuda G. Zaginiona kronika w Rocznikach Jana Długosza. Próba rekonstrukcji. Poznań, 1983. S. 144-145. Эту точку зрения принимает также
М. Бартницкий (Bartnicki M. Polityka zagraniczna księcia Daniela Halickiego… S. 79-80).
82. Бертеньи Й. Международное положение Венгрии после татарского нашествия // Восточная Европа в древности и средневековье. Сборник
статей / Отв. ред. Л. В. Черепнин. М., 1978. С. 316-317.
83. См.: Nadawniejsze roczniki Krakiwskie i kalendarz / Wyd. Z. Kozłowska-Budkowa. Warszawa, 1978 (Pomniki dziejowe Polski. Ser. 2. T. V). S. 80, 241.
84. Włodarski B. Rola Konrada Mazowieckiego. S. 39; Szambelan Z. Najazdy ruskie. S. 16-19; Myśliński K. Problemy terytorialne… S. 232-233; Bartnicki M. Polityka zagraniczna księcia Daniela Halickiego… S. 81-86.
85. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 797.
86. «In Bulgaria vera per plures menses involuntarie detentus, negocium eciam, pro quo eum miseramus, promocioni reddidit commendande, saliens
idem Nicolaus de virtute fidelitatis in virtutem devocionis easdem virtute constancie quasi quo dam signaculo roborando».
87. Подр. см.: Жаворонков П. И.Никейско-болгарские отношения при Ива-не II Асене (1218–1241) // Византийские очерки. Труды советских ученых
к XV Международному конгрессу византинистов / Отв. ред. З. В. Удальцова.
М., 1977. С. 195–209.
88. Дочь венгерского короля Андрея II Мария в 1221 г. стала второй женой болгарского царя Ивана II Асеня (в болгарских источниках она известна под именем Анна); Беле IV Мария (Анна) приходилась родной сестрой; имя и пол умершего вместе с ней ребенка неизвестны. См.: Божилов И. Фамилията на Асеновци (1186–1460). Генеалогия и просопография. София, 1985. С. 87,
104; Николов Г. Н. Венгры в Болгарском царстве в ХIII – ХIV веках // Byzance et ses voisins: Mélanges à la mémoire de Gy. Moravscik. Szeged, 1994. P. 78-79.
89. Georgii Acropolitae Opera / Rec. A. Heisenberg. Leipzig, 1903. Vol. I. P.
56.14-22. Русский перевод см.: Георгий Акрополит.История / Пер., вступ. ст., коммент. и прилож. П. И. Жаворонкова. СПб., 2005. С. 73. См. также: Данчева-Василева А. България и Латинската империя (1204 – 1261). София, 1985. С. 139-142.
90. Данчева-Василева А. България и Латинската империя… С. 142-144.
91. Cм.: Vetera monumenta historica Hungariam sacram illustrantia / Ed. A. Theiner. Romae, 1859. T. I (1216 – 1352). Nr. 283-286, 288, 294, 295, 297-299, 308. P. 159-162, 164-167, 170-171.
92. Латински извори за българската история / Под ред. В. Гюзелев (и др.). София, 1981. Т. 4. С. 80-81.
93. См.: Димитров Хр. Българо-унгарски отношения през средновековието. София, 1998. С. 142-144.
94. Regesta rerum stirpis Arpadianae critico-diplomatica. T. 1. Vol. 1. Nr. 674. P. 204-205.
95. См.: Hendrickx B. Régestes des impereurs latins de Constantinople (1204–1261/72) // Byzantina. 1988. Т. 14. Nr. 191, 207, 210.
96. Данчева-Василева А. България и Латинската империя… С. 150.
97. Димитров Хр. Българо-унгарски отношения… С. 143-144.
98. См.: Цанкова-Петкова Г. България при Асеневци. София, 1978. С. 127; Павлов Пл. България, «Златната орда» и куманите // Векове. 1989. Т. 18. Кн. 2. С. 26.
99. Rogerii Carmen Miserabile / Ed. L. Juhász // Scriptores Rerum Hungaricarum tempore ducum regumque stirpis Arpadianae gestarum / Ed. E. Szentpétery. Budapestini, 1938. Vol. II. P. 553-554. Русский перевод см.: Магистр Рогерий. Горестная песнь о разорении Венгерского королевства татарами / Пер. с латинского, вступ. статья и коммент. А. С. Досаева. СПб., 2012. С. 18-19.
100. См.: Rogerii Carmen Miserabile. P. 553-554; Матвей Парижский. Ве-ликая хроника // Матузова В.И. Английские Средневековые источники: тексты, перевод, комментарий. М., 1979. С. 155; Albrici monachi Triumfontium Chronikon. – 1241. / Ed. P. Scheffer-Boichorst // Monumenta Germaniae Historica. Scriptores. Hannoverae, 1874. T. XXIII. P. 946; Chronica Andreae Danduli. P. 299; Continuatio Sancrucensis II. a. 1234 – 1266 / Ed. W. Wattenbach // Monumenta Germaniae Historica. Scriptores. Hannoverae, 1874. T. IX. P. 640.
101. Rogerii Carmen Miserabile. P. 561; Магистр Рогерий. Горестная песнь о разорении Венгерского королевства татарами. С. 27, 239.
102. Epistola fr. Juliani de bello Mongolorum / Письмо брата Юлиана о монгольской войне / Публ. С. А. Аннинского // Исторический архив. М.; Л., 1940. Т. 3. С. 88-89.
103. Rogerii Carmen Miserabile. P. 566-568; Магистр Рогерий. Горестная песнь о разорении Венгерского королевства татарами. С. 33-36.
104. См.: Павлов Пл. Куманите в обществено-политическия живот на средновековиа България (1186 – началото на ХIV в.) // Исторически преглед. 1990. 36/7. С. 22.
105. См.: Майоров А. В. Летописные известия об обороне Чернигова от монголо-татар в 1239 г. (Из комментариев к Галицко-Волынской летописи) // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. СПб., 2009. Т. 60. С. 311-326.
106. См.: Майоров А. В. Повесть о нашествии Батыя в Ипатьевской лето-писи. Часть первая // Rossica antiqua. 2012. № 1. С. 33-94; Его же. Повесть о
нашествии Батыя в Ипатьевской летописи. Часть вторая // Rossica antiqua.
2012. № 2. С. 43-113.

107. См.: ПСРЛ. М., 2000. Т. 6. Вып. 1. Стб. 299-301. СПб., 2002. Т. 42. С. 115-116; М., 2000. Т. 4. Ч. 1. С. 221-122.
108. Иванов А. И. История монголов (Юань-Ши) об асах-аланах // Хри-стианский Восток. СПб., 1913. Т. II. Вып. 3. С. 283, 299; Золотая Орда в источниках. Т. 3: Китайские и монгольские источники / Сост., пер. и коммент.
Р. П. Храпачевского. М., 2009. С. 175, 242.
109. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. II / Пер. с персидского Ю. П. Верховского; под ред. И. П. Петрушевского. М.; Л., 1960. С. 39.

Русин, 2013, № 1 (31), С. 53-77.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Гость
Эта тема закрыта для публикации сообщений.

  • Похожие публикации

    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай