Чжан Гэда

Статья Нефедова о населении Китая при Минах и Цинах

11 сообщений в этой теме

Статья, которую предлагаю рассмотреть, написана весьма неоднозначным автором - С.А. Нефедовым.

Статья довольно старая, 1997 г. Нашел в Интернете и выкладываю тут, чтобы потом разобрать построчно, не касаясь особо заумных теорий, а чисто пройдясь по изложенным в ней фактам.

С.А. НЕФЕДОВ

О ДЕМОГРАФИЧЕСКИХ ЦИКЛАХ В ИСТОРИИ КИТАЯ (XIV-XIX вв.)

Статья депонирована в ИНИОН РАН 16.97.01 № 56629

Эта статья посвящена рассмотрению истории Китая XIV-XIX веков с позиций нового методического подхода, теории демографических циклов. Как известно, теория демографических циклов изучает процессы изменения численности населения в условиях ограниченности природных ресурсов. Начало этой теории было положено Раймондом Пирлом[1], доказавшим, что изменение численности популяций животных (и, возможно, людей) описывается так называемой логистической кривой (рис. 1).

Логистическая кривая показывает, что поначалу, в условиях изобилия ресурсов и высокого потребления, численность популяции быстро возрастает. Затем рост замедляется и население стабилизируется вблизи асимптоты, соответствующей максимально возможной численности при полном использовании природных ресурсов. Достижение популяцией максимально возможной численности означает существование на уровне минимального потребления, на грани выживания, когда естественный прирост полностью элиминируется голодной смертностью. Это состояние «голодного гомеостазиса» в действительности оказывается неустойчивым, колебания природных факторов приводят к «демографической катастрофе», катастрофическому голоду или эпидемии. Катастрофа приводит к резкому уменьшению численности населения, после чего начинается период восстановления в новом демографическом цикле.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См. Pearl R. The biology of population growth. N. Y. 1925.

Рис. 1. Логистическая кривая и кривая душевого потребления.

Рис. 1. Логистическая кривая и кривая душевого по

post-19-0-44626900-1397039343.gif

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Существование демографических циклов в истории было доказано Вильгельмом Абелем и Майклом Постаном в 30-х годах XX века[2]. Проанализировав данные об экономической конъюнктуре в XII-XIV веках, В. Абель и М. Постан показали, что рост численности населения в этот период привел к исчерпанию ресурсов пахотных земель; это, в свою очередь, привело к нехватке продовольствия, росту цен на зерно и голоду. Крестьяне, будучи не в состоянии прокормиться на уменьшавшихся наследственных наделах, уходили в поисках работы в города. Рост городов сопровождался расцветом ремесел, но ремесла не могли прокормить всю массу излишнего населения, города были переполнены безработными и нищими. Голод и нищета приводили к восстаниям, как в городах, так и в деревнях; эти восстания приняли во Фландрии характер социальной революции; во Франции социальная борьба привела к утверждению абсолютизма. В конце концов, эпидемия Черной Смерти, разразившаяся в условиях, когда миллионы людей были ослаблены постоянным недоеданием, привела к гибели половины населения Европы. Это была «демографическая катастрофа», завершившая демографический цикл, – таким образом, было показано, что описанные Р. Пирлом циклы реально существовали в истории.

После работ Абеля и Постана теория демографических циклов получила широкое признание, ее изложение можно найти в трудах крупнейших ученых, таких, как Ф. Бродель, Р. Камерон, Э. Леруа Ладюри [ii][3]. Специалисты выделяют в истории Европы восемь демографических циклов: цикл римской республики, цикл эпохи принципата, цикл христианской империи, прерванный нашествиями варваров; цикл времен Каролингов, цикл эпохи средневековья, завершившийся Великой Чумой; первый цикл нового времени, завершившийся английской революцией, Фрондой и Тридцатилетней войной; второй цикл нового времени, завершившийся Великой французской революцией и наполеоновскими войнами. Каждый демографический цикл начинается с периода внутренней колонизации (или периода восстановления), для которого характерны наличие свободных земель, рост населения, рост посевных площадей, строительство новых (или восстановление разрушенных ранее) поселений, низкие цены на хлеб, дороговизна рабочей силы, относительно высокий уровень потребления, ограниченное развитие городов и ремесел, незначительное развитие аренды и ростовщичества. После исчерпания ресурсов свободных земель наступает период Сжатия, для этой фазы характерны исчерпание ресурсов свободных земель, высокие цены на землю, крестьянское малоземелье, разорение крестьян-собственников, распространение ростовщичества и аренды, рост крупного землевладения, низкий уровень потребления основной массы населения, падение уровня реальной заработной платы, дешевизна рабочей силы, высокие цены на хлеб, частые сообщения о голоде и стихийных бедствиях, приостановка роста населения, уход разоренных крестьян в города, рост городов, развитие ремесел и торговли, большое количество безработных и нищих, голодные бунты и восстания, активизация народных движений под лозунгами передела собственности и социальной справедливости, попытки проведения социальных реформ с целью облегчения положения народа, внешние войны с целью приобретения новых земель и понижения демографического давления.

В конечном счете, усугубляющаяся диспропорция между численностью населения и наличными продовольственными ресурсами приводит к экосоциальному кризису; для этого периода характерны голод, эпидемии, восстания и гражданские войны, внешние войны, гибель больших масс населения, принимающая характер демографической катастрофы, разрушение или запустение многих городов, упадок ремесла и торговли, высокие цены на хлеб, низкие цены на землю, гибель значительного числа крупных собственников и перераспределение собственности, социальные реформы, в некоторых случаях принимающие масштабы революции, установление сильной монархической власти.

Перечисленные выше характеристики каждой стадии демографического цикла используются как признаки при выделении циклов в истории различных стран.

Теория демографических циклов дает общую картину протекавших в Западной Европе социально-экономических процессов и помогает объяснить основные моменты западноевропейской истории. Она помогает объяснить и историю Китая. Изучением роли демографического фактора в истории Китая занимались многие специалисты, в частности, мы можем упомянуть работы Чжоу Юаньхэ, К. Чао, Дж. Голдстоуна, книги российских исследователей Э.С. Кульпина и А.С. Мугрузина[iii][4]. Однако конкретного анализа истории Китая с целью выделения демографических циклов до сих пор не производилось. Как отмечалось выше, данная работа посвящена выделению демографических циклов в истории Китая XIV-XIX веков. Изложение построено по следующей схеме: сначала дается краткий обзор социально-экономической истории рассматриваемого периода; затем производится анализ этих сведений с целью обнаружения выделенных выше характерных признаков демографического цикла.

[2] W. Abel. Bevölkerungsgang und Landwirtschaft im ausgehenden Mittelalter im Lichte der Preis- und Lohnbewegung. //Schmollers Jahrbücher. 58, Jahrgang, 1934; ; eгo жe. Agrarkrisen und Agrarkonjunktur in Mitteleuropa vom 13. bis zum 19. Jahrhundert. Berlin. 1935. Postan M. Revision in Economic History: the fifteenth century // The Economic History Review. 1939. Vol. 9. № 2.

[ii][3] См. например: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XVIII веках. Т.1. Структуры повседневности. М. 1986; Cameron R. A Consise Economic History of World. N. Y., Oxford, 1989; Ladurie, Le Roy E. Les paysans de Languedoc. P., 1966. T. 1-2; The Cambrige Economic History of Europe. Vol. IV. 1967.

[iii][4] Чжоу Юаньхэ. Циндай жэнькоу янцзцю (Исследование народонаселения в эпоху Цин) // Чжунго шихуэй кэсюэ. 1982. № 2; Chao K. Man and Land in Chinese History. An Economic Ahalysis. Stanford, 1986; Goldstone J. A. Revolution and Rebellion in the Early Modern World. Berkeley, 1991; Кульпин Э. С. Человек и природа в Китае. М., 1990; Мугрузин А. С. Аграрно-крестьянская проблема в Китае. М., 1994.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ИМПЕРИЯ МИН

Новое китайское государство родилось на свет в результате победы грандиозного крестьянского восстания. Начавшая это восстание секта «Минцзяо» проповедовала скорое пришествие восстановителя справедливости, «Князя Света», Мин-вана. После овладения Пекином вождь восставших Чжу Юаньчжан провозгласил, что отныне Поднебесная будет называться «Да Мин» – «Великая империя Света»; это означало, что император является тем самым долгожданным «Князем Света», о котором говорилось в пророчествах. Одним из первых мероприятий нового императора было освобождение рабов и «цюйдинов» – напомним, что при монголах рабы составляли значительную часть населения[5]. Вождь победивших крестьян пытался придать новому государству облик патриархальной крестьянской монархии. Юаньчжан говорил, что он – «простой человек с правого берега реки Хуайхэ», что он стал императором, «чтобы охранять народ и привести его к благоденствию»[ii][6]. Император часто демонстрировал свою близость к простому народу, посещал деревни, случалось, сам пахал землю, приглашал в дворец уважаемых старцев и расспрашивал их о жизни крестьян[iii][7].

Опорой государства, по мысли Чжу Юаньчжана, являлись скрепленные круговой порукой и взаимопомощью крестьянские общины. Система «десятидворок» и «стодворок» существовала в Китае с давних времен; эти соседские общины использовались государством для регистрации населения и разверстки повинностей. Чжу Юаньчжан пытался превратить эти общины в основу гармоничного социального порядка, достичь через их посредство единения власти и народа[iv][8].

«В каждой стодворке нужно выбрать старых, либо увечных, не способных работать людей и приказать мальчишкам водить их, - указывал Юаньчжан в “Уведомлении о воспитании народа”. - Эти люди должны держать в руках деревянный колокольчик и выкрикивать слова, да так, чтобы народ слышал и знал эти слова, убеждающие людей быть добрыми и не нарушать законы. Эти слова таковы: будь послушен и покорен отцу и матери, почитай и уважай старших и высших, живи в мире и согласии с односельчанами, воспитывай детей и внуков, спокойно занимайся каждый своим делом, не совершай дурных поступков...

Двор учреждает чины и раздает должности по существу для спокойствия народа... В момент назначения на должность неизвестно, получил ее мудрый или глупый человек. Если чиновники окажутся алчными, наносящими вред народу, то разрешается ... трижды убеждать их, а если они не последуют советам, то на основании документа с изложенными по порядку фактами связать и отправить в столицу...

В каждой деревне нужно установить барабан и всякий раз, когда начинается земледельческий сезон, в пятую стражу бить в него. Все население, заслышавшее барабан, должно отправляться в поле. Местные старейшины должны проверять по списку у ворот. Если окажутся лодыри, не вышедшие в поле, то разрешается старейшинам наказать их. Нужно обязательно следить и контролировать, чтобы тяглые занимались делом, не позволяя лентяям попрошайничать...»[v][9]

Система воспитания и регламентации через посредство общин дополнялась системой социального обеспечения. «Всем вдовцам, вдовам, сиротам, бездетным старикам, а также больным, беднякам, которые не в состоянии прокормить себя, местные чиновники должны выдавать на пропитание, - гласил закон. – Непроявление заботы о них карается 60 ударами палок…»[vi][10]

При первых императорах Мин земледельческий труд был уважаемым занятием, крестьян называли «добрым народом» (лян минь); в отличие от торговцев, крестьянам разрешали носить шелковую одежду, из среды крестьян выходили крупные чиновники и военачальники[vii][11]. Власти поощряли выдвижение чиновников из простого народа; любой простолюдин, сдав экзамен, мог стать чиновником, – но при этом чиновничество не пользовалось особыми материальными преимуществами. Оклад мелких чиновников не превосходил дохода крестьянского хозяйства, а оклад высших чиновников – дохода 10 крестьянских хозяйств[viii][12]. Благоволя к выходцам из простого народа, Чжу Юаньчжан не доверял чиновникам, происходившим из помещичьей среды; в 1380-х годах более 10 тысяч чиновников были казнены за хищения и взяточничество[ix][13].

Социальная направленность политики Чжу Юаньчжана проявлялась в репрессиях против помещиков и в массовой конфискации их земель. Большая часть помещиков погибла во время крестьянской войны – повстанцы считали их своими главными врагами. Оплотом помещиков в их борьбе против «красных войск» были богатейшие провинции юго-востока, Цзянсу и Чжецзян. После победы «красных» в этих провинциях были конфискованы все частные земли; помещики были выселены в разоренные войной провинции Севера без права возвращаться на родину, к могилам предков. Помещики «скрывались в темноте, чтобы сохранить себя», «раздавали людям все накопленное имущество, чтобы избежать беды»[x][14]. Массовые конфискации привели к значительному расширению государственного земельного фонда; по оценкам исследователей он превышал 2/3 всех пахотных земель[xi][15]. Помещичье землевладение резко сократилось, основной фигурой в деревне стал самостоятельный крестьянин-земледелец. Крестьяне-держатели государственной земли могли передавать свои наделы по наследству, но они не имели права продать свой надел и уйти из своей деревни[xii][16]. По существу, Чжу Юаньчжан в основных чертах восстановил надельную систему эпохи Тан[xiii][17] - и хотя единой нормы наделения не существовало, закон предписывал чиновникам следить, чтобы величина надела соответствовала размеру семьи[xiv][18]. В 1399 году ученый конфуцианец Фан Сяо-жу выступил с предложением объявить все земли государственными, уравнять размеры участков и полностью восстановить надельную систему – но его предложение, в конечном счете, было отвергнуто[xv][19].

«Лучшая политика заключается в заботе о народе, а забота о народе выражается в умеренных налогах», - говорил Чжу Юаньчжан[xvi][20]. В соответствии с этим принципом налоги были уменьшены в несколько раз; налог с государственной земли составлял 0,53 доу с 1 му, а налог с частной земли – 0,33 доу с 1 му. Исключением из общих налоговых правил были «враждебные» Юаньчжану провинции Цзянсу и Чжэцзян: здесь налог сохранялся на уровне частной арендной платы – до 7 доу с 1 му [xvii][21]. Кроме налогов, все крестьяне несли трудовую повинность: с каждых 100 му земли выставлялся 1 человек, который должен был отработать до 1 месяца, чаще всего, на ремонте и строительстве ирригационных сооружений[xviii][22]. Чжу Юаньчжан сохранил установившееся при монголах деление на три сословия, крестьян, воинов и ремесленников – при этом различные сословия несли разные повинности. Ремесленники были обязаны раз в три года отрабатывать три месяца в государственных мастерских. Крестьяне, приписанные к военному сословию, должны были поставлять рекрутов и снабжать их продовольствием[xix][23].

После долгой гражданской войны повсюду царила разруха, каналы и плотины вышли из строя, поля лежали в запустении. “Срединная равнина – центр Поднебесной, - говорил сановник Гуй Яньлян, - она знаменита тучными землями, но… уже давно пришла в запустение”[xx][24]. Правительство Чжу Юаньчжана придерживалось традиционной конфуцианской «политики поощрения земледелия». Первые мероприятия были направлены на обустройство беженцев; крестьянам выделяли землю, давали волов и семена. В разоренных северных областях устраивались многочисленные военные поселения; солдаты возделывали землю и по очереди несли службу на границе. На Север переселялись крестьяне с юга; было переселено 140 тысяч дворов[xxi][25]. Восстанавливались ирригационные системы, в 1368 году было отремонтировано 120 километров дамб в районе Хэчжоу, в 1371 году был восстановлен канал Линцюй в провинции Ганьсу, в 1375 году восстановлены дамбы на Хуанхэ – список этих строек можно продолжить. В 1395 году было подсчитано, что в правление Юаньчжана было восстановлено в общей сложности 49 тысяч дамб и плотин. Чиновникам на местах всемерно способствовали распашке заброшенных земель и регулярно отчитывались перед правительством. Согласно официальным данным, с 1368 по 1381 год обрабатываемые площади возросли почти вдвое и достигли 3,6 млн. цинов. Однако в первые послевоенные времена учет был не полным, поэтому в 1387 году Чжу Юаньчжан приказал составить подробный кадастр всех земель Поднебесной. Через несколько лет кадастр был составлен – и выяснилось, что в действительности площадь обрабатываемых земель составляет 8,5 млн. цинов. О быстром восстановлении экономики свидетельствует рост поступлений от поземельного налога: в 1385 году было собрано 20,9 млн. даней зерна, в 1390 году – 31,6 млн. даней и в 1393 году – 32,8 млн. даней[xxii][26]. К этим доходам нужно прибавить зерно, получаемое с военных поселений - около 20 млн. даней, так что в целом доход империи Мин в конце XIV века составлял более 50 млн. даней зерна[xxiii][27]. Отметим для сравнения, что годовой доход империи Юань составлял 12 млн. даней, а империи Цзинь – 78 млн. даней (однако надо учесть, что налоги с государственных земель в эпоху Мин были в десять раз меньше, чем в эпоху Цзинь).

В 1391 году было зарегистрировано 10,7 млн. податных дворов с населением 56,8 млн. человек[xxiv][28] – немногим меньше, чем во времена расцвета империи Юань. Следует отметить однако, что действительная численность населения была большей - в число податных дворов не входили, в частности, дворы арендаторов и батраков; с учетом этого обстоятельства специалисты оценивают население страны в 60-80 млн.[xxv][29] «В настоящее время страна богата и многонаселена, - свидетельствовал современник, - налоги поступают в избытке... в большом изобилии накапливаются на складах и даже гниют от невозможности все съесть. В неурожайные годы местные власти всегда сначала оказывают помощь, открывая склады, а уже потом доводят до сведения двора»[xxvi][30]. «Города были мирными и деревни многонаселенными, и это называлось «золотым веком», - говорил впоследствии император Шень-цзун[xxvii][31]. О благополучии тех времен говорит падение цен на зерно: в 1376 году, когда страна еще не оправилась от разрухи, 1 дань зерна стоил 1 серебряный лян; в 1397 году за один лян давали 10 даней зерна[xxviii][32]. Имеются также данные об оплате работников, отбывающих трудовую повинность: если хозяин земли посылал для отбывания повинности своего арендатора, то он должен был платить ему 2,5 даня за месяц работы[xxix][33]. Поденная оплата, таким образом, составляла около 9 литров зерна – весьма высокий уровень, соответствующий периоду восстановления.

«История Мин» говорит о том, что в конце XIV века почти не было свободных земель[xxx][34], однако, по другим сведениям, на Севере еще имелись пустоши. «В настоящее время к северу от Желтой реки много полей пустует… - докладывал чиновник в 1391 году. – С другой стороны, в Шаньдуне и Шаньси население быстро умножается. Так что правительство должно переселить часть людей на свободные земли…»[xxxi][35] В 1395 году на Север было переселено 60 тысяч дворов; все переселяемые получали от властей волов, семена и деньги на дорожные расходы[xxxii][36].

В 1399 году поступательное развитие экономики Китая было нарушено династическим кризисом. Один из сыновей Юаньчжана, князь области Янь Чжу Ди, выступил против наследника престола Чжу Юнь-вэня и развязал междоусобную войну. Война продолжалась три года и окончилась победой Чжу Ди, ставшего императором Чэнцзу (1402-1426). Военное разорение привело к голоду, голодным бунтам и к появлению «разбойников». Весьма характерно отношение правительства к восставшим крестьянам: «Разбойники, по существу, хорошие люди, - говорилось в приказе солдатам, отправляемым на подавление восстания. - Однако местные власти не смогли их умиротворить. Из-за чрезмерной жестокости и бед простые люди становятся разбойниками»[xxxiii][37]. Чэнцу проводил ту же политику покровительства простому народу, что и Чжу Юаньчжан. «Небо поставило государя, чтобы он заботился о народе… - говорилось в императорском указе. – Став императором, я думаю о том, чтобы довести народ до всеобщей радости… Если хоть один человек не получит того, что ему необходимо для жизни, то это будет моя вина…»[xxxiv][38]

Как бы то ни было, война сопровождалась значительными разрушениями; переписи показали уменьшение податного населения на 1/10[xxxv][39]; сбор налогов в 1402 году составил около 30 млн. даней, то есть также уменьшился. Через 10 лет раны войны были залечены, и в 1412-13 годах сбор налогов вышел на прежний уровень в 33 млн. даней[xxxvi][40]. Однако дальнейшего роста не отмечалось[xxxvii][41] – а поскольку налоги собирались с земли, то это означало прекращение роста посевных площадей. В 1410-х годах появляются первые свидетельства о напряженном продовольственном положении; появляются императорские указы об экономии и о запрещении в страду всех второстепенных работ. Характерно, что император приказал сократить добычу золота и серебра – так как народу нужны не драгоценности, а пища. Горнопромышленники, отстаивавшие свой бизнес, получили ответ: «Тот, кто гонится за прибылью в расчете на успех – низкий человек. Главное для государства – это спокойствие народа, а не прибыль»[xxxviii][42].

Ограничение торговли и «ненужных» ремесел проводилось в рамках традиционной конфуцианской политики «укрепления ствола и ослабления ветвей»; в соответствии с этой доктриной земледелие рассматривалось как основа, а торговля и ремесла - как побочные занятия. Торговля и ремесла регулировались государством; существовали государственные монополии на производство и продажу железа, соли, чая и ряда других товаров. Были утверждены образцы одежды, посуды и предметов обихода для разных сословий, и ремесленники должны были следовать этим образцам. Торговцы должны были иметь специальные разрешения, власти нередко регулировали уровень цен, производили государственные закупки по произвольно установленным ценам. С продажи всех товаров взимался налог в 1/30 их стоимости[xxxix][43]. Еще с монгольских времен было запрещено строительство частных морских судов и запрещена частная торговля с заграницей – впрочем, государство вело активную морскую торговлю и посылало экспедиции к берегам Индокитая и Индии. В 1405 году из Китая в Индию был отправлен огромный флот из 60 больших кораблей с 28 тысячами моряков, солдат и купцов. Император Чэнцзу поставил перед адмиралом Чжан Хэ задачу восстановления торговых связей с Западом в обход блокированного монголами Шелкового пути. За тридцать лет Чжан Хэ совершил семь плаваний в Индийский океан, его корабли достигли Аравии и Африки. С этого времени южный морской путь стал основной дорогой, связывавшей “Запад” и Дальний Восток. Порт Гуанчжоу на берегу Южного моря превратился в ворота Китая, где “громадные корабли, как горы, закрывали солнце и облака”[xl][44]. “Корабли за сокровищами”, плававшие в Индию, достигали 140 метров длины и брали на борт тысячи пассажиров; эти огромные джонки имели до четырех палуб и считались чудом тогдашней морской техники[xli][45].

В правление Чэнцзу проводились крупные ирригационные и строительные работы. В 1411 году 110 тысяч человек было занято на рытье канала в Хэнани, 1413 году 100 тысяч человек участвовали в ирригационных работах близ Сучжоу. Более 300 тысяч человек было занято на реконструкции Великого канала, и около 1 миллиона работников перестраивали новую столицу – Пекин. На эти большие стройки крестьяне призывались в рамках отбывания месячной трудовой повинности, в сезон, когда не было полевых работ[xlii][46]. Большое внимание уделялось системе государственных зернохранилищ, созданной еще при Чжу Юаньчжане. Во время большой засухи 1428 года правительство продавало рис из зернохранилищ по низким ценам и нехватка продовольствия не была замечена населением. Однако в 1431 году властям не удалось предотвратить голод в Аньхое и Шаньдуне; люди просили подаяние на дорогах, было много погибших от голода[xliii][47]. Ухудшение продовольственного положения нашло свое отражение в повышении средних цен на зерно. С 1390-х до 1430-х годов средняя цена на зерно увеличилась в 2,5 раза и достигла 0,25 ляна за дань[xliv][48].

Нехватка продовольствия и рост цен были последствиями перенаселения. «В настоящее время империя долго пребывала в мире и население быстро умножалось, - отмечал современник. – В результате плодородие земли оказалось недостаточным для того, чтобы обеспечить население продовольствием. Поэтому по всей империи, на Юге и на Севере, люди вынуждены бродяжничать и искать пищу. Особенно тяжелое положение в низовьях Янцзы»[xlv][49]. Крестьяне прилагали отчаянные усилия, чтобы выжить на крохотных участках земли. В этот период стали широко использоваться водяные колеса для подъема воды и бамбуковые водопроводы; это позволило освоить под посевы склоны холмов. Большинство пастбищ было распахано и крестьяне уже не могли содержать рабочий скот, они сами впрягались в плуги – именно в это время появился специальный плуг для пахоты на людях, «деревянный вол». После вспашки крестьяне обрабатывали землю мотыгами, с величайшей тщательностью взрыхляя каждый квадратный метр. Урожайность риса достигла 2-3 даней с одного му, причем снимали два урожая – это означало, что с гектара собирали до 50 центнеров зерна в год! Высокие урожаи китайских крестьян вызывали удивление и восхищение у европейских путешественников XVI-XIX веков[xlvi][50].

Несмотря на все усилия, малоземельные крестьяне попадали в кабалу к ростовщикам, разорялись и продавали свои земли. Государственная земля так же стала продаваться, но ввиду незаконности сделок цена на казенную землю была в десять раз меньше, чем на частную[xlvii][51]. В роли ростовщиков и скупщиков крестьянской земли часто выступали деревенские старосты и мелкие чиновники, ведавшие учетом земель и распределением податей; им было нетрудно подделывать земельные реестры, совершать незаконные сделки и укрывать купленные земли от налогов. «В округах и уездах ежегодно присваивали имущество сотен семей», - свидетельствует «История Мин»[xlviii][52]. Таким образом, постепенно распространялось и крепло помещичье землевладение; при этом помещики часто захватывали местные ирригационные системы и отводили воду на свои поля. Продовольственное положение все ухудшалось, из многих районов приходили сообщения о голоде. «Говорят, что в начале Мин крестьяне имели запасы и о голоде не было слышно, - указывалось в докладе, направленном императору Инцзуну. – Позднее сильные и хитрые люди стали получать выгоду для себя, в результате местные зернохранилища были разрушены, а ирригационные системы захвачены. Теперь крестьяне не имеют запасов и любой неурожай может привести к бедствию»[xlix][53]. По докладу чиновников были приняты меры к восстановлению системы государственных складов – тем не менее, в конце правления Инцзуна начался большой голод в Шаньдуне[l][54]. Голод приводил к крестьянским восстаниям; в середине XV века крестьянские выступления приобрели невиданный прежде размах. Восстание в провинции Фуцзянь продолжалось два года; армия повстанцев насчитывало 800 тысяч человек. В 1464 году вспыхнуло восстание в Хубэе, оно продолжалось три года и число повстанцев достигало 400 тысяч[li][55]. Восстания были подавлены, и власти приняли некоторые меры для смягчения кризиса. При Сяньцзуне (1465-1487) было построено несколько крупных каналов и водохранилищ; во время большого голода в Чжили правительство выделило голодающим 100 тысяч даней проса[lii][56]. Однако эти меры не могли разрешить продовольственной проблемы; цена на зерно неуклонно росла, к 1470 году она составляла уже 0,6 ляна за дань[liii][57].

Разложение и беспорядки в провинциях с неизбежностью порождали разложение в столице. Несмотря на все усилия, Чжу Юаньчжану не удалось ликвидировать коррупцию среди чиновников – она оставалась больным местом Империи. Источники пестрят сообщениями о мошенничестве, взяточничестве и произволе чиновников. «Я неоднократно отдавал указы… не дозволяющие самовольно брать хотя бы крупинку [зерна], - возмущался император Чэнцзу. – Но бесталанные чиновники творят самоволие!»[liv][58] Разложение прогрессировало, особенно больших размеров достигли хищения и взяточничество среди военного начальства. Чиновники брали взятки от рекрутов и освобождали их от службы – якобы по нездоровью. Командиры присваивали земли военных поселений и заставляли солдат работать на себя. Поступление зерна с поселений в казенные амбары сократилось с 23,5 млн. даней в 1403 году до 5,2 млн. даней в 1423 году. «В последнее время стало известно, что военные чины ежедневно пьянствуют и веселятся, - говорилось в императорском указе от 1416 года. – Эта недопустимая рутина затягивает. Они не занимаются учениями, а лишь безжалостно обирают солдат, которые в результате этого страдают от голода и холода»[lv][59]. Армия быстро теряла боеспособность. «Большинство солдат, - говорилось в другом указе, - это малолетние, слабые и больные, так что кавалеристы не в состоянии натянуть лук, а пехотинцы – нести копье»[lvi][60]. В 1449 году минская армия потерпела страшное поражение в сражении с монголами у пограничной крепости Туму. Было убито и ранено несколько сот тысяч китайских солдат, погибло более пятидесяти высших сановников, император Инцзун попал в плен. Несколько дней шли бои за Пекин, минским войскам с трудом удалось отстоять столицу. Лишь благодаря усобицам среди кочевников Китай смог удержать свои северные границы[lvii][61].

Разложение охватило не только армию, но и императорский двор. Со времен Сяньцзуна (1465-1487) императоры проводили жизнь в гаремных покоях, передав управление делами гаремным евнухам. Сяньцзун лишь один раз принял секретаря Государственного совета. Уцзун (1506-1521) пробыл на троне 16 лет и ни разу не встречался с министрами[lviii][62]. Все дела решались евнухами через посредство императриц, наложниц и императорских родственников. Многоженство привело к тому, что императорский клан неимоверно разросся, число родственников императора превышало 20 тысяч, количество князей и принцесс исчислялось сотнями, а число обслуживавших двор евнухов доходило до ста тысяч[lix][63]. Правление евнухов сопровождалось невиданным расцветом коррупции, тотальным расхищением казны и государственного земельного фонда. «Князья, родственники императора по женской линии, евнухи повсюду захватили казенные и частные земли», - говорит «История Мин»[lx][64]. Государственные земли передавались в дар или просто захватывались; учет земли пришел в хаотическое состояние, захваченные земли утаивались от налогообложения и исключались из реестров. Используя обстановку аграрного кризиса, евнухи скупали земли крестьян или силой вынуждали их к переходу «под покровительство». В течение 140 лет общее количество земель в Поднебесной уменьшилось более чем в половину… - докладывал в 1529 году сановник Хо Тао. - Если земли не были переданы в княжеское управление, то обманным путем перешли к хитрым людям (то есть к помещикам – С. Н.[lxi][65] Если при Чжу Юаньчжане в реестрах числилось 8,5 млн. цинов, то при Цяоцзуне (1488-1505) - 6,2 млн. цинов, а при Шицзуне (1522-1566) – 4,7 млн. цинов[lxii][66]. По существу, фонд государственных земель был полностью расхищен; если в начале эпохи Мин он составлял примерно 2/3 всех земель, то во времена Цяоцзуна – лишь 1/8. Поступление зерна от военных поселений ко времени императора Сяньцзуна (1465-1486) уменьшилось в 10 раз[lxiii][67]. Расхищению подвергались не только земли, но и богатства императорской казны; после отстранения евнуха Лю Цзиня, долгое время управлявшего страной при Уцзуне, у него было обнаружено зерна и сокровищ на 250 млн. лян – богатство, равное государственному доходу за несколько лет[lxiv][68].

Сокращение площади облагаемых налогом земель вело к падению доходов казны. За столетие, прошедшее после смерти Чэнцзу, сбор поземельного налога уменьшился с 32 до 23 млн. даней. Правительство пыталось компенсировать уменьшение доходов увеличением налоговых ставок на оставшихся государственных землях – эти ставки постепенно приближались к уровню арендной платы на частных землях - 1 даню зерна с 1 му. Часть казенной пашни была переведена в разряд «императорских поместий» - эти земли считались личными землями императора, и с крестьян брали арендную плату, такую же как на землях помещиков[lxv][69]. Однако поступлений не хватало на покрытие увеличившихся расходов; в 1562 году цензор Ли Жунь докладывал, что на выплату пенсий 28 тысячам императорских родственников уходит 8,5 млн. даней зерна – почти 2/5 доходов казны[lxvi][70]. Военные расходы из-за нехватки средств уменьшились втрое. В 1550 году заместитель военного министра докладывал императору, что военная подготовка запущена, в списках числится лишь 140 тысяч воинов (в 2,5 раза меньше, чем прежде), а строевое обучение проходят лишь 50-60 тысяч[lxvii][71].

Разложение правящей верхушки и нарушение конфуцианских принципов управления вызвали протест приверженных конфуцианской традиции «чистых чиновников»[lxviii][72]. Также, как в эпоху Хань началась борьба «чистых чиновников» с коррумпированными кликами. В 1506 году кто-то из чиновников рискнул доложить государю о произволе евнухов - в ответ император приказал тысяче придворных встать на колени, евнухи ходили между их рядами и хватали «виновных». Двадцать лет спустя несколько сот старейших, заслуженных чиновников устроили «демонстрацию» у ворот императорского дворца: старцы громко рыдали, проклинали евнухов и раскачивали ворота. 134 человека из них было арестовано; многие погибли в тюрьме. Высшие сановники практически непрерывно подавали императору доклады, описывавшие тяжелое положение народа и разоблачавшие царящую при дворе коррупцию; эти доклады, как правило, попадали к евнухам, которые жестоко мстили их авторам. В правление императора Шицзуна (1521-66) некоторые «чистые» чиновники, подавая доклады, заранее готовились к смерти или кончали с собой при передаче послания[lxix][73].

Между тем, положение в деревне становилось все более тяжелым. Разорение крестьян приняло массовые масштабы; в областях нижней Янцзы 9/10 крестьян потеряли землю и превратились в арендаторов. Арендная плата составляла 50-80% урожая, и при этом арендатор находился в полной власти помещика. Большинство арендаторов были обременены долгами; не в силах расплатиться, они продавали в рабство жен и детей. Некоторые помещики имели сотни и тысячи рабов. Владения помещиков быстро росли, на Юге средний помещик имел 70 тысяч му земли; были случаи, когда одному землевладельцу принадлежала половина уезда[lxx][74].

Разорившиеся крестьяне уходили в города, где пополняли ряды ремесленников. Города стремительно росли; население шелкоткацкого центра Сучжоу в середине XVI века насчитывало 339 тысяч, а через пятьдесят лет – 650 тысяч жителей[lxxi][75]. В основном это были рабочие мануфактур, которые далеко не всегда имели работу. «Те, у кого нет хозяина, на рассвете встают на мосту и ждут... - свидетельствует современник. - Сотни их, вытянув шеи, жадно смотрят вдаль. Если хозяин сокращает дело, им негде взять ни еды, ни одежды». «Имели работу - жили, теряли работу - умирали»[lxxii][76]. В центре фарфорового производства Цзиндэчжэне в конце XV века было 50 печей для ожига, а конце XVI века – 300 печей. Население города превышало миллион жителей, ночью над Цзиндэчженем стояло зарево, а днем он был окутан белым дымом. «Мастеровые приходили со всех сторон, а посуда расходилась по всей Поднебесной», - свидетельствует современник[lxxiii][77]. Капиталы крупных купцов из Сучжоу и Цзиндэчжэня насчитывали сотни тысяч лян, капиталы купцов поменьше – десятки тысяч лян. XVI век ознаменовался бурным развитием хлопкоткачества, в это время китайцы одеваются в одежду из хлопка, и производство хлопчатых тканей становится основой существования для множества городов и поселков. Вокруг основных хлопковых центров, Суцзяна и Цзядина на нижней Янцзы, посевы хлопчатника вытеснили посевы зерновых. В Китае XVI века насчитывалось более 30 крупных промышленных городов с населением в сотни тысяч жителей; население двух столиц, Пекина и Нанкина, превышало 1 миллион. Помимо больших городов, существовало множество ремесленных поселков, «чженей»; такие поселки иной раз насчитывали десятки тысяч жителей; в течение XVI века их число в отдельных областях возросло в несколько раз[lxxiv][78].

Города не могли обеспечить работой всех голодных и нищих. Голод приходил все чаще, в разных районах вспыхивали крестьянские восстания. В 1509-1512 годах большое крестьянское восстание охватило области, прилегающие к Пекину; в 1511 году восстали крестьяне в Цзянси. Постоянными очагами массового возмущения оставались районы Шаньдуна, Цзянси и Сычуани[lxxv][79]. В 1541 году Хуанхэ прорвала давно не ремонтировавшиеся дамбы и, пройдя потопом через Цзянсу, нашла новую дорогу к морю южнее полуострова Шаньдун. Вода смыла посевы, унесла целые селения; люди, спасшиеся от потопа, стали жертвой голода и эпидемий. Неуправляемая река год за годом затапливала обширные пространства Великой равнины. Оказавшись перед лицом природного бедствия, император был вынужден обратиться за помощью к «чистым чиновникам». В 1567 году сторонник «чистых» Чжан Цзюйчжен был назначен секретарем Государственного совета и приступил к организации восстановительных работ. В 1570-х годах были приняты меры к восстановлению системы сбора налогов, был проведен новый земельный кадастр, выявлены и обложены налогом ранее укрываемые помещичьи земли; повинности крестьян были уменьшены, недоимки - отменены. По данным кадастра, посевные площади в этот период составляли около 7 млн. цин – меньше, чем в начале эпохи Мин; по-видимому, властям все-таки не удалось выявить все скрываемые земли. Был введен режим экономии, средства, предназначавшиеся на императорские дворцы и развлечения были употреблены на восстановление ирригационных систем[lxxvi][80]. В 1581 году было объявлено о новой системе сбора налогов; все налоги и повинности пересчитывались на деньги и выплачивались в серебре[lxxvii][81]. Замена трудовой повинности денежным эквивалентом говорит о том, что в стране имелось много свободных работников, которых можно было нанять для ремонта дамб и плотин.

Успех «чистых» был частичным и временным - после смерти Чжан Цзюй-чжена в 1582 году к власти снова пришли евнухи, покойный министр был объявлен преступником, а его семья казнена. В конце ХVI века «чистые» сплотились вокруг конфуцианской академии Дунлинь в городе Уси на Янцзы. Здесь разрабатывались планы реформ, включавшие, в частности, ограничение помещичьего землевладения; отсюда велась мощная пропагандистская компания, находившая отклик в среде чиновничества[lxxviii][82]. «Судьба государства зависит от того будут ли чиновники честными или нечестными», - писал императору лидер Дунлинь Ли Саньцай[lxxix][83]. В 1620 году, после воцарения императора Гуаньцзуна, дуньлиньцам удалось было овладеть важнейшими постами - но ненадолго, молодой император был отравлен, и власть снова захватили евнухи. По всей стране начались массовые казни «чистых» чиновников, академии и чиновничьи школы закрывались, ученые и учащиеся скрывались в деревнях среди крестьян[lxxx][84]. Также как во времена Хань, борьба «чистых» с евнухами окончилась поражением; временщики и стяжатели торопились обогатиться, набрать взяток и захватить поместья. Попытки государственного регулирования были окончательно отброшены, и крестьянство было предоставлено своей судьбе.

Тем временем, продовольственный кризис становился все более грозным. В 1590-х годах цена зерна, принятая при пересчете налогов, составляла 1,25 ляна за дань[lxxxi][85] – однако исследователи отмечают, что реальная цена была выше, в северных пограничных районах цена достигала 5 лян за дань[lxxxii][86]. Некоторые авторы пытаются объяснить этот рост импортом серебра из Америки, Европы и Японии, но Дж. Голдстоун убедительно опровергает приводимые ими аргументы[lxxxiii][87].

Как отмечалось выше, официальные переписи населения учитывали лишь налогоплательщиков, поэтому у нас нет достоверных данных о численности всего населения Китая. Оценки специалистов разноречивы и колеблются от 150 млн.[lxxxiv][88] до 250 млн.[lxxxv][89] человек. Ввиду того, что посевные площади в эпохи Мин и Цин были примерно равны, а население империи Цин достигало 450 млн. человек, последняя оценка представляется нам более достоверной. В любом случае, за два столетия эпохи Мин население возросло в несколько раз, и в стране ощущался острый недостаток продовольствия. «Даже в очень хорошие годы урожая едва достаточно для покрытия расходов», - писал один из сановников[lxxxvi][90]. В годы неурожаев наступал страшный голод. В 1595 году голод поразил провинции Шаньдун и Хэнань. «Люди выглядели высушенными, непохожими на людей, - докладывал императору цензор У Цзы. – Они продают своих жен и дочерей на дорогах. Женщину цветущего возраста можно купить за 1 доу проса, мальчика десяти лет – за несколько монет. Младенцев бросают в канавы и каналы, а стариков оставляют на дорогах. На всем протяжении страны - умершие от голода, повсюду грабежи и разбой. Люди на дорогах едят человеческое мясо, и положение слишком ужасно, чтобы описывать его»[lxxxvii][91]. В ответ на доклад У Цзы, правительство выделило для помощи голодающим 50 тысяч лян – незначительность этой суммы свидетельствует о том, что казна была пуста[lxxxviii][92].

В 20-х годах XVII столетия восстания голодающих приобретают повсеместный характер. В 1628 году поднялся северо-запад; крестьяне, у которых “остались лишь кожа да кости и которые не видели спасения от смерти” объединились для последней борьбы[lxxxix][93]. Крестьянская война продолжалась 16 лет, восстание охватило всю долину Хуанхэ; армия восставших насчитывала до миллиона солдат. Постепенно на сторону повстанцев стали переходить некоторые из уцелевших честных чиновников; по совету шэньши Ли Яня вождь восставших Ли Цзы-чэн приступил к организации государственного управления; были введены экзаменационная система и чиновничьи ранги. Ли Цзы-чэн был провозглашен Чжуан-ваном, главой государства Дашунь; был принят закон об уравнении земель, в котором провозглашалось: «Благородным и простолюдинам - равные земли»[xc][94]. 25 апреля 1644 года армия Чжуан-вана вступила в Пекин; император Сыцзун повесился в дворцовом парке; полтысячи высших аристократов были арестованы, подвергнуты пыткам и казням[xci][95].

Однако гражданская война продолжалась; на Юге был провозглашен новый император династии Мин, а на севере командующий минскими пограничными войсками У Сян-гуй обратился за поддержкой к маньчжурам. Маньчжуры, прежде называвшиеся чжурчженями, в начале ХVI века объединились в мощный племенной союз, оспаривавший у монголов господство над Великой Степью. В отличие от монгольских орд, государство маньчжур с самого начала было построено по китайскому образцу, маньчжурский хан Нурхаци провозгласил себя императором и приглашал на должности китайских чиновников. Напуганные казнями Чжуан-вана, китайские помещики предпочли крестьянской диктатуре власть маньчжур, обещавших вернуть им чины и поместья. «Армия справедливости пришла, чтобы помочь вам отомстить за государя... - гласила маньчжурская прокламация. - Ныне подвергаются казни только бандиты Чжуан-вана, чиновники же, приходящие с изъявлением покорности, восстанавливаются в своих должностях...»[xcii][96] Вторжение маньчжур было не похоже на вторжение монголов в ХIII веке, войска маньчжур с самого начала действовали вместе с армией У Сян-гуя и многочисленными отрядами китайских помещиков, причем отборные части У Сян-гуя были вооружены пушками и мушкетами. Многие города добровольно открывали ворота союзной армии; крестьянские войска были разбиты, и союзники в течение года покорили весь Север, переправились через Янцзы и вступили в Нанкин. Долгие войны сопровождались разорением страны и голодом, по сравнению с 1628 годом цены на зерно увеличились в серебре в 4 раза, а в медной монете – 10 раз[xciii][97]. В октябре 1644 года внук Нурхаци был провозглашен в Пекине первым китайским императором династии Цин. В 1645 году было приказано всем мужчинам в знак покорности новой династии по-маньчжурски обрить головы; это вызвало националистическую реакцию китайцев и придало борьбе национальный характер. Многие китайские генералы и чиновники, столкнувшись с притеснениями, перешли в лагерь противников Цин - но было поздно. Маньчжурская конница стремительно продвигалась к южному побережью; сопротивлявшиеся города безжалостно вырезались. Сопротивление было локализовано в юго-западных провинциях и, хотя война продолжалась здесь до 1681 года, судьба Китая было предрешена[xciv][98].

Тридцатилетние восстания и войны принесли катастрофу, сравнимую по результатам с монгольским нашествием. «На местах поселений гуляет ветер, - писал современник. - Путнику негде пристать на ночлег, отовсюду доносятся стоны и плач, с полей тянет смрадом, дороги покрыты запекшейся кровью и лишь изредка наткнешься на калек с перебитыми ногами и руками»[xcv][99]. При взятии маньчжурами Янчжоу число убитых по данным «регистрации сожженных трупов» превысило 800 тысяч[xcvi][100]. Как отмечалось выше, по некоторым оценкам население Китая в начале ХVII века составляло около 250 миллионов человек; к 1661 году оно сократилось до 105 миллионов[xcvii][101]. Среди развалин и заросших лебедой полей начался новый цикл исторического развития.

Переходя к анализу истории Китая в эпоху Мин, необходимо отметить, что предыдущий цикл эпохи Юань завершился демографической катастрофой и социальной революцией. Большинство помещиков погибло, в правление Чжу Юаньчжана были произведены массовые конфискации земли, и государственный земельный фонд достиг 2/3 всей пашни. На государственных землях, по существу, была восстановлена надельная система эпохи Тан; в частном секторе преобладала мелкая крестьянская собственность. Ремесло и торговля были подчинены государственному контролю, в важнейших отраслях существовали государственные монополии. В целом, социальная революция привела к установлению этатистской монархии с мощным государственным регулированием; Мао Цзедун по праву считал Чжу Юаньчжана своим великим предшественником[xcviii][102].

Цикл эпохи Мин во многом повторял демографические циклы времен Тан и Младшая Хань. До середины XV века продолжался период восстановления, мы наблюдаем такие характерные признаки, как относительно высокий уровень потребления основной массы населения, рост населения, рост посевных площадей, строительство новых (или восстановление разрушенных ранее) поселений, низкие цены на хлеб, дороговизна рабочей силы, незначительное развитие помещичьего землевладения, аренды и ростовщичества, ограниченное развитие городов и ремесел. С середины XV века появляются признаки Сжатия: низкий уровень потребления основной массы населения, частые сообщения о голоде и стихийных бедствиях, крестьянское малоземелье, разорение крестьян-собственников, рост помещичьего землевладения, рост ростовщичества, распространение долгового рабства, уход разоренных крестьян в города, рост городов, бурное развитие ремесел и торговли, высокие цены на хлеб, большое количество безработных и нищих, голодные бунты и восстания, попытки проведения социальных реформ с целью облегчения положения народа, строительство ирригационных систем с целью освоения новых земель. Следует особо отметить, что Сжатие приводит к росту коррупции и разложению государственного аппарата. Поскольку минский цикл начался в условиях преобладания государственной собственности, то разложение государства приводит к тому, что, с одной стороны, наделы на государственной земле начинают продаваться, а, с другой стороны, государственный земельный фонд расхищается и превращается в частную собственность. По существу, происходит масштабная приватизация государственного сектора экономики. Подобная эволюция достаточно типична для обществ с государственной экономикой: она наблюдается так же в эпоху Тан, во втором цикле эпохи Аббасидов, в Египте во времена римско-византийского господства.

В конечном счете, Сжатие привело к экосоциальному кризису. В 1630-50-х годах мы наблюдаем голод, эпидемии, восстания и гражданские войны, внешние войны, гибель больших масс населения, принимающую характер демографической катастрофы, разрушение или запустение многих городов, упадок ремесла и торговли, высокие цены на хлеб, гибель большого числа крупных собственников и перераспределение собственности. Можно говорить и о социальной революции – однако эта революция была подавлена классом собственников, действовавшим в союзе с завоевателями-маньчжурами.

Основной проблемой, возникающей при анализе кризиса XVII является вопрос о масштабах демографической катастрофы. Противоречия в оценках численности населения в конце эпохи Мин порождают противоположные суждения о масштабах депопуляции. Так, Э. С. Кульпин считает, что уменьшение численности населения в середине XVII века было лишь небольшой флуктуацией на общем фоне демографического роста, что демографический цикл продолжался почти тысячелетие и закончился кризисом в XIX веке[xcix][103]. Дж. Голдстоун также считает, что масштабы депопуляции были небольшими; напротив, К. Чао полагает, что численность населения уменьшилась в три раза[c][104]. По нашему мнению, ответ на этот вопрос дает общая методика демографического цикла, разработанная М. Постаном. В соответствии с этой методикой в случае недостатка данных о численности населения используются данные о динамике цен и заработной платы: падение цен на зерно считается главным признаком демографической катастрофы[ci][105]. Как отмечалось выше, в конце XVI века один дань стоил 1,25 ляна; после кризиса цена упала до 0,2-0,3 ляна, т. е. в пять-шесть раз[cii][106]. Это обстоятельство с очевидностью свидетельствует о резком сокращении численности населения.

Как отмечает К. Чао, особенностью минского цикла истории Китая является его большая продолжительность[ciii][107] – этот цикл длился два с половиной века. Если принять для начала эпохи Мин оценку численности населения в 60 млн. человек, а для конца – оценку в 250 млн., то окажется, что население за этот период возросло в 4 раза; такой рост населения можно объяснить его низкой первоначальной численностью (результат демографической катастрофы середины XIV века) и расширением экологической ниши в результате интенсификации земледелия. Некоторую роль в продлении цикла сыграли промежуточные кризисы – внутренняя война 1399-1402 годов и восстания конца XV – начала XVI века; эти кризисы приводили к некоторому уменьшению численности населения и на время снижали демографическое давление. По мнению М. Ли большое восстание 1509-1512 годов было настолько разрушительным, что привело к падению числа зарегистрированных налогоплательщиков на ¼, с 61 до 46 миллионов[civ][108]. Однако ван дер Шпренкель показал, что цифра 46 млн. является результатом ошибок переписчиков, что в действительности численность налогоплательщиков практически не изменилась[cv][109]. По нашему мнению, большая продолжительность цикла объясняется так же эффективной (не смотря на все недочеты) работой системы государственных зернохранилищ. «Не было ни одного года, даже во время смуты в конце династии, когда не оказывалась бы помощь населению», - говорит один из документов того времени[cvi][110].

[5] У Хань. Жизнеописание Чжу Юаньчжана. М., 1980. С. 118, 189.

[ii][6] Фу Вэй-линь. «Мин шу» // Свистунова Н. П. Аграрная политика минского правительства в о второй половине XIV века. М., 1966. С. 112.

[iii][7] Там же. С. 111-113.

[iv][8] История Китая. М., 1998. С. 245.

[v][9] Боровкова Л. А. Китайская деревня конца XIV века в «Уведомлениях по воспитанию народа» // Производительные силы и социальные проблемы старого Китая. М., 1984. С. 205-206.

[vi][10] Свистунова Н. П. Материалы из «Свода законов династии Мин» // о социально-экономических отношениях в Китае XIV-XVII веков// Народы Азии и Африки. 1962. №3. С. 99.

[vii][11] Симоновская Л. В. Антифеодальная борьба китайских крестьян в XVII веке. М., 1966. С. 31; Lee Mabel Ping-hua. The Economic History of China. N. Y., 1921. P. 359.

[viii][12] Свистунова Н. П. Аграрная политика минского правительства в о второй половине XIV века. М., 1966. С. 143. Чиновник низшего, 9-го ранга получал 60 даней зерна в год, чиновник высшего, 1-го ранга – 900 даней в год.

[ix][13] У Хань. Указ. соч. С. 210.

[x][14] Цит. по: У Хань. Указ. соч. С. 151.

[xi][15] См.: Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 20.

[xii][16] История Китая. М., 1998. С. 244; Свистунова Н. П. Аграрная политика минского правительства во второй половине XIV века. М., 1966. С. 5, 44.

[xiii][17] История Китая… С. 244.

[xiv][18] Свистунова Н. П. Материалы … С. 99.

[xv][19] Бокшанин А. А. Императорский Китай в начале XV века. М., 1976. С. 29.

[xvi][20] Фу Вэй-линь. Указ. соч . С. 111.

[xvii][21] Свистунова Н. П. Аграрная политика … С. 79, 81.

[xviii][22] Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 40.

[xix][23] Бокшанин А. А. Указ. соч. С. 124, 232.

[xx][24] Цит. по: У Хань. Указ. соч. С. 179.

[xxi][25] Свистунова Н. П. Указ. соч. С. 50, 76.

[xxii][26] У Хань. Указ. соч. С. 182-192.

[xxiii][27] Бокшанин А. А. Указ. соч. С. 136.

[xxiv][28] Sprenkel O. B. van der. Population statitics in Ming China // Bulletin of the school of Oriental and African Studies. 1953. Vol. XV. Pt.2. P. 293.

[xxv][29] Sprenkel O. B. van der. Op. сit. P. 326; Цит. по: Гуревич Н. М. Динамика роста населения зарубежной Азии в нашей эре // Народы Азии и Африки. 1975. № 4. С. 71-72; Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 10.

[xxvi][30] Цит. по: У Хань. Указ. соч. С. 192.

[xxvii][31] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 366.

[xxviii][32] Свистунова Н. П. Указ. соч. С. 87. Указаны ставки перерасчета зерна в деньги при сборе налогов, которые, как полагает Н. П. Свистунова, соответствовали рыночным ценам.

[xxix][33] Свистунова Н. П. Указ. соч. С. 102. На с. 100 указана продолжительность трудовой повинности – 30 дней.

[xxx][34] Хрестоматия по истории Китая в средние века. М., 1960. С. 21.

[xxxi][35] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 362.

[xxxii][36] У Хань. Указ. соч. С. 182.

[xxxiii][37] Цит. по: Бокшанин А. А. Указ. соч. С. 266.

[xxxiv][38] Цит. по: Бокшанин А. А. Указ. соч. С. 200.

[xxxv][39] Sprenkel O. B. van der. Op. сit. P. 293.

[xxxvi][40] Бокшанин А. А. Указ. соч. С. 227

[xxxvii][41] Там же.

[xxxviii][42] Цит. по: Бокшанин А. А. Указ. соч. С. 245.

[xxxix][43] Бокшанин А. А. Указ. соч. С. 245, 249-250.

[xl][44] Цит. по: Очерки истории Китая с древнейших времен до «опиумных» войн. М., 1959. С. 444.

[xli][45] Бокшанин А. А. Указ. соч. С. 260; Очерки… С. 418-420.

[xlii][46] Бокшанин А. А. Указ. соч. С. 234-235.

[xliii][47] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 367-368.

[xliv][48] Хрестоматия по истории Китая в средние века… С. 36.

[xlv][49] Цит. по: Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 370.

[xlvi][50] Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 14, 44; Очерки… С. 446; История Китая… С. 250; Chao K. Man and Land in Chinese History. An Economic Ahalysis. Stanford, 1986. Р. 195.

[xlvii][51] Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 17.

[xlviii][52] Цит. по: Симоновская Л. В. Указ. соч. С 22.

[xlix][53] Цит. по: Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 374.

[l][54] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 374.

[li][55] История стран зарубежной Азии в средние века. М., 1970. С. 262.

[lii][56] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 377-378.

[liii][57] Бокшанин А. А. Удельная система в постсредневековом Китае. М., 1986. С. 234.

[liv][58] Бокшанин А. А. Императорский Китай… С. 169.

[lv][59] Там же. С. 142.

[lvi][60] Там же. С. 143.

[lvii][61] Очерки… С. 415-416.

[lviii][62] Там же. С. 457.

[lix][63] Там же. С. 455; История Востока.Т. 3… С. 280.

[lx][64] Хрестоматия по истории Китая в средние века… С. 30.

[lxi][65] Хрестоматия по истории Китая в средние века… С. 22.

[lxii][66] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 436. Для времени правления Цяоцзуна имеется еще одна цифра – 4,2 млн. цинов – лишнее свидетельство хаотичности учета. См. также: История Востока. Т. 2. С. 536.

[lxiii][67] Хрестоматия по истории Китая в средние века… С. 22, 27; Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 12, 20, 30.

[lxiv][68] История Китая… С. 252.

[lxv][69] История Востока.Т. 3. М. 1999. С. 279-280.

[lxvi][70] Цит. по: Бокшанин А. А. Императорский Китай… С. 162.

[lxvii][71] Цит. по: Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 75.

[lxviii][72] Мы называем оппозиционных евнухам чиновников «чистыми» по аналогии с эпохой Хань. В действительности эта партия не имела определенного названия.

[lxix][73] Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 77-78.

[lxx][74] Очерки… С. 451-452; История Востока.Т. 3… С. 291.

[lxxi][75] История Востока.Т. 3… С. 282.

[lxxii][76] Цит. по: Очерки… С.441.

[lxxiii][77] Цит. по: Очерки… С. 442.

[lxxiv][78] История Востока. Т. 3… С. 282-284; Очерки… С. 442-443.

[lxxv][79] История стран зарубежной Азии… С. 464-465.

[lxxvi][80] Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 81-83; Хрестоматия по истории Китая в средние века… С. 23.

[lxxvii][81] История Востока. Т. 3… С. 281.

[lxxviii][82] Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 83-89.

[lxxix][83] Хрестоматия по истории Китая в средние века… С. 132.

[lxxx][84] Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 91-94.

[lxxxi][85] Получено пересчетом на основании данных об увелиичении налогов в 1590-х годах. См: Симоновская Л. В. Указ. соч. С. 48.

[lxxxii][86] Установления о соли и чае. М., 1975. С. 53.

[lxxxiii][87] Goldstone J. A. Op. cit.P 371-374.

[lxxxiv][88] Оценка К. Кларка, цит. по: Гуревич Н. М. Указ. соч. С. 71.

[lxxxv][89] Оценка Чжоу Цзиншена, цит. по: Илюшечкин В. П. Развитие производительных сил и общественного производства в древнем и средневековом Китае // Производительные силы и социальные проблемы старого Китая. М. 1984. С. 36.

[lxxxvi][90] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 391.

[lxxxvii][91] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 392.

[lxxxviii][92] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 394.

[lxxxix][93] Цит. по: Очерки… С. 470.

[xc][94] Цит. по: Очерки… С. 479.

[xci][95] Очерки… С. 470-485.

[xcii][96] Цит. по: Очерки… С. 494.

[xciii][97] Wilkinson E. P. Studies in Chinese Prise History. N. Y. and London, 1980. P. 27.

[xciv][98] Очерки… С. 485-505.

[xcv][99] Цит. по: Очерки… С. 511.

[xcvi][100] Очерки… С. 498.

[xcvii][101] Оценка Чжоу Юаньхэ. Цит. по Кульпин Э. С. Человек и природа в Китае. М., 1990. С. 160.

[xcviii][102] Переломов Л. С. Предисловие // У Хань. Жизнеописание Чжу Юаньчжана. М., 1980. С. 15.

[xcix][103] Кульпин Э. С. Указ соч. С. 123.

[c][104] Goldstone J. A. Op. cit. P. 358; Chao K. Op. cit. P. 41.

[ci][105] Postan M. Same economic evidence of declining population in the later middle ages // The Economic History Review. Ser. 2. 1950. Vol. 2. № 3.

[cii][106] Очерки… С. 515.

[ciii][107] Chao K. Op. cit. P. 42.

[civ][108] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 436.

[cv][109] Sprenkel O. B. van der. Op. сit. P. 295-296.

[cvi][110] Цит. по: Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 350.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ИМПЕРИЯ ЦИН

Период восстания и войн в конце династии Мин продолжался свыше полувека – это был катаклизм, сравнимый по масштабам с монгольским нашествием. Хроники тех лет свидетельствуют об огромных заброшенных пространствах земли в Северном Китае, об отсутствии признаков жизни в только что «усмиренных» южных провинциях[111]. В провинции Шаньси погибло более половины населения, в некоторых округах низовий Янцзы – до 2/3 всех жителей[ii][112]. Трагичной была судьба почти всех крупных городов; в Нанчане во время осады погибло от голода около 1 миллиона человек, в Цзянъине из 200 тысяч жителей в живых осталось лишь 53 человека[iii][113]. По словам китайского историка, «за военными опустошениями следовали неурожаи, но все затмевали буйства Желтой реки»[iv][114]. В 1671 году Хуанхэ прорвала давно не ремонтировавшиеся дамбы и затопила многие уезды; повсюду царил голод. Бедствия войны утихли только в 80-х годах XVII века, но голодающие и беженцы еще долго бродили в поисках пристанища по дорогам Поднебесной[v][115].

После маньчжурского завоевания начался процесс социального синтеза – процесс создания нового общества и государства. Маньчжуры с самого начала действовали в союзе с китайскими помещиками и обещали им, что после подавления крестьянских восстаний будут восстановлены порядки XVI века. Действительно, свод законов новой династии Цин в основном копировал законы эпохи Мин[vi][116]. Был провозглашен лозунг: «Маньчжуры и китайцы одно целое и между ними отсутствует неравенство»[vii][117]. Сохранились минская административная система, министерства и ведомства; чиновники, присягнувшие Цин, были оставлены на своих местах. На одну министерскую должность обычно назначали сразу двух чиновников – маньчжура и китайца. Земли помещиков сохранились в неприкосновенности. Еще в начале войны, в 1645 году, маньчжурское командование ввело смертную казнь за грабежи мирного населения[viii][118].

Реально маньчжурское завоевание Китая привело к созданию нового сословного государства. Маньчжуры превратились в замкнутое привилегированное военное сословие, так называемые «восьмизнаменные войска». После завоевания Северного Китая было произведено массовое переселение маньчжур в столичную провинцию Чжили. Каждый всадник получил поместье в 150 му (5-10 крестьянских участков); эти земли обрабатывали полученные при разделе пленных рабы. Рабы-оруженосцы сопровождали воина в поход. Князья и сановники - в том числе и служившие Цин китайские полководцы - имели сотни и тысячи рабов, которых в случае надобности призывали в войска. По маньчжурскому обычаю после смерти хозяина рабы и наложницы должны были следовать за ним в могилу - их отравляли ртутью и погребали вместе с их господином. Маньчжуры жили обособленно от китайцев, подчиняясь своим законам. Воин-маньчжур не мог породниться с китайцами, взяв в жены или наложницы китаянку; ему было запрещено заниматься ремеслами и торговлей[ix][119]. Достигшие зрелости юноши сдавали экзамен на выучку, демонстрировали свое умение скакать верхом и стрелять из лука – это было единственное, что от них требовали, излишняя грамотность не поощрялась[x][120]. После этого юношей зачисляли в роты и направляли в один из гарнизонов. Гарнизоны маньчжурских войск были размещены по всему Китаю – однако около половины из 200-тысячного войска постоянно пребывало в столице Даду (теперешний Пекин)[xi][121].

Во время завоевательной войны маньчжурские правители, до тех пор поклонявшиеся шаманам, объявили себя приверженцами конфуцианства. Однако поначалу племенная знать сохраняла свое могущество; главы восьми знатных родов входили в Совет князей и сановников, который существенно ограничивал власть императора. Знать пользовалась наследственными привилегиями на занятие важнейших должностей, в том числе должностей наместников и военных губернаторов. В процессе социального синтеза императорская власть постепенно усиливалась и приобретала абсолютный характер; в правление императора Юнчжена (1723-1736) Совет князей и сановников потерял былое значение. При Цянлуне китайцы составляли уже около половины членов Совета; китайцами были многие военные губернаторы. Влияние китайской культуры было настолько сильным, что маньчжурская знать была вынуждена давать своим детям конфуцианское образование[xii][122].

Китайские чиновники, допущенные к отправлению должностей, происходили в основном из помещичьей среды. Экзаменационная система, с помощью которой производилось выдвижение чиновников, была до крайности коррумпированной, ученые степени получали благодаря протекции и взяткам; некоторые ученые титулы официально продавались и могли быть приобретены только состоятельными людьми. По данным, относящимся к 1748 году, 28% вновь назначенных чиновников не сдавали экзаменов, а приобрели степень за деньги[xiii][123]. Лица, сдавшие экзамены или купившие титул составляли сословие «шэньши» и пользовались различными привилегиями. Верность китайских чиновников обеспечивалась их огромными доходами: чиновникам было разрешено собирать в свою пользу дополнительные налоги[xiv][124]. Благодаря этим дополнительным сборам доход чиновника низшего ранга составлял около 5 тысяч лян [xv][125] – то есть был равен доходу примерно ста крестьянских хозяйств. Это положение резко контрастировало с порядками времен Чжу Юаньчжана, когда доходы низших чиновников ненамного превосходили доходы крестьян. Политика завоевателей привела к формированию паразитической чиновничьей касты, верно служившей маньчжурам; стать чиновником и получать огромные доходы стало заветной мечтой многих образованных китайцев. Чиновничьих должностей было намного меньше, чем претендовавших на их «шэньши»; в конце XVIII века их было лишь 27 тысяч, а количество шэньши исчислялось сотнями тысяч[xvi][126]. Большинство «шэньши», не получив постов, жили в своих поместьях, служили секретарями у чиновников, работали учителями в общинных школах, возглавляли общественные работы, руководили местными отрядами самообороны. Многие шэньши служили «наставниками» в системе «сельских собеседований»: каждые две недели «наставники» собирали крестьян для проведения «воспитательных бесед», разъясняли постановления властей, обсуждали местные события, давали оценку «хорошим» и «плохим» поступкам сельчан (и регистрировали эти поступки)[xvii][127]. Жизнь крестьян до мелочей регламентировалась системой «стодворок» и «десятидворок»; без разрешения старосты крестьянин не мог забить свинью или поехать на рынок[xviii][128].

Маньчжуры заняли для поселения земли в столичной провинции; эти земли считались государственными и составляли примерно десятую часть всей пашни[xix][129]. В остальных областях деревня оставалась во власти поддерживавших Цин помещиков - хотя число их заметно уменьшилось, многие погибли во время войн и восстаний. Повсюду царила разруха, поля лежали пустыми, по дорогам бродили толпы беженцев. Многие из них, чтобы как-то прокормиться, шли в кабалу к маньчжурам и селились на их землях в качестве немногим отличавшихся от рабов наследственных арендаторов, «тоучунженей»[xx][130]. Маньчжурские императоры, пытаясь навести порядок, из года в год оглашали декреты о расселении беженцев; им давали семена, быков и на шесть лет освобождали от налогов[xxi][131]. «В первые годы династии император направил цензоров для инспекции земельных угодий... отмены жестоких поборов династии Мин и запрещения избыточных требований корыстных чиновников, - утверждает официальная хроника. - Было проведено новое обследование урожайности земель и установлен соответствующий земельный налог... Политика была такая, чтобы крестьяне были накормлены и одеты...»[xxii][132]. По сравнению с концом эпохи Мин налоги были немного уменьшены и составляли в среднем 1 доу зерна и 1 цянь серебра с 1 му. Помимо поземельного налога, существовал еще подушный налог, с 1723 года он взимался в качестве 10-20-процентной надбавки к поземельному налогу. После реформы 1723 года для каждого участка земли была определена фиксированная ставка налога, которая в дальнейшем уже не менялась[xxiii][133]. В целом официальные налоги составляли примерно 1/10 часть урожая, но были еще дополнительные сборы в пользу местных чиновников; в 1753 году эта надбавка составляла примерно 20% к официальным налогам [xxiv][134].

Резкое уменьшение численности населения в середине XVII века привело к появлению свободных земель и падению демографического давления. Это проявилось в снижении цен на зерно: по сравнению с концом XVI века цены уменьшились в пять-шесть раз и составляли 0,2-0,3 ляна за 1 дань[xxv][135]. Начало XVIII столетия характеризуется в источниках как время относительного благополучия. «…Дожди и процветание были много лет, так что все зерно было собрано и люди в деревнях счастливы», - говорится в императорском указе 1708 года[xxvi][136]. В другом указе говорится о быстром росте населения: «Страна жила в мире в течение долгого времени и население увеличивается день ото дня. Следовательно, поставка продовольствия постепенно становится недостаточной…»[xxvii][137]. По оценке Чжоу Юаньхэ за первую половину XVIII века численность населения возросла со 100 до 180 млн. человек[xxviii][138], а площадь пашни в середине столетия составляла лишь 7,8 млн. му – немногим больше, чем в конце эпохи Мин[xxix][139]. Общая сумма поземельного налога в 1753 году составляла 54 млн. лян[xxx][140], а в пересчете на зерно - 70-80 млн. даней, то есть намного больше, чем в XV веке (около 32 млн. даней). Учитывая всевозможные надбавки, обложение на 1 му было в два раза выше, чем при Минах.

Цена на зерно к середине века возросла вдвое, до 0,6-0,7 ляна за 1 дань[xxxi][141]; еще быстрее росли цены на землю: в 1730-х годах 1 му средней земли стоил 7-8 лян, а в 1780-х годах – 50-60 лян. Сведения относительно заработной платы сравнительно немногочисленны, известно, в частности, что помощник ткача в Сучжоу получал в середине века 5 цяней в месяц[xxxii][142], это эквивалентно поденной плате в 3,6 литра зерна в день.

Император Юнчжен[xxxiii][143] проявлял сильную обеспокоенность быстрым ростом населения: «В течение долгого времени страна жила в мире, и население быстро увеличилось, - говорится в указе 1723 года. – Поэтому урожаев едва хватает, чтобы обеспечить людей, и любой недостаток приведет к затруднениям и голоду… Единственно, чем правительство может помочь людям, – это освоение целинных земель»[xxxiv][144]. Указ разрешал крестьянам свободно, не спрашивая разрешения властей, занимать пустующие земли, а властям предписывалось давать поселенцам волов и семена. Правительство возлагало большие надежды на развитие рисосеяния на севере Китая, в столичной провинции Чжили – однако природные условия севера оказались неподходящими для риса и посадки не прижились[xxxv][145]. В 1740 году местным властям было предписано содействовать крестьянам в террасировании холмов и освоении неудобных земель[xxxvi][146] – однако исследователи полагают, что все эти меры были по большей части декларативными[xxxvii][147]. Более того, источники свидетельствуют, что ирригационной системе не уделялось должного внимания, что многие оросительные каналы были засорены илом и обмелели[xxxviii][148]. Правительство не занималось развитием ирригации, возложив эти обязанности на местные власти[xxxix][149]. При этом население продолжало расти – к 1800 году его численность приблизилась к 300 миллионам[xl][150]. Французский историк М. Картье пишет, что «принимая во внимание отсутствие какой бы то ни было промышленной или сельскохозяйственной революции… огромный прирост населения в XVIII веке представляет для демографов настоящую загадку»[xli][151].

Действительной причиной прогресса сельского хозяйства (и следовательно, роста населения) было совершенствование агротехники: распространение кукурузы, батата, арахиса, скороспелых сортов риса. В XVIII веке успехи стихийной крестьянской селекции привели к появлению риса, вызревавшего через сорок дней после высадки рассады – на десять дней раньше, чем прежде. Это дало возможность значительно расширить практику двухразовых посевов и увеличить урожаи. Кроме того, огромное значение играла интенсификация труда: пахота с использованием волов постепенно заменялась ручной вспашкой, когда тщательно обрабатывался каждый кустик риса[xlii][152]. Китайская технология возделывания риса требовала в десятки раз больших затрат труда, чем технология выращивания пшеницы в Европе[xliii][153]; в то же время она была примерно в десять раз более продуктивной. В низовьях Янцзы 1 му земли, средней по качеству, давал в двух урожаях примерно 800 цзиней риса[xliv][154] – то есть 1 гектар давал 79 центнеров в год; в Европе при трехпольной системе урожайность редко превышала 10 ц/га[xlv][155], то есть 1 гектар давал около 7 центнеров в год. К XIX веку возделывание риса превратилось в сложный технологический процесс, рассада выращивалась в специальных питомниках с регулируемым микроклиматом; оросительные системы поддерживали водный режим на затопленных полях, для борьбы с водорослями разводили карпов, а экскременты животных и людей считались драгоценным удобрением. К началу XIX века были сведены последние леса и китайский пейзаж принял современный облик - голая равнина и голые безлесные холмы, где каждый метр склона занят под посевы кукурузы, а все плоские участки разделены на клетки рисовых полей[xlvi][156].

Рост численности населения приводил к дроблению крестьянских участков и разорению крестьян. Уже в начале XVIII века обследование нескольких провинций показало, что лишь 30-40% крестьян имеют свою землю, остальные вынуждены арендовать ее у помещиков; при этом многие крестьяне-собственники хозяйствовали на карликовых участках в 8-10 му[xlvii][157]. В середине XVIII века положение ухудшилось, губернатор Хунани докладывал императору, что «ныне богатым дворам принадлежит уже пять-шесть десятых всех земель и те, кто раньше владел землей, теперь стали арендаторами»[xlviii][158]. Деревню заполнили массы безземельных батраков, готовых работать за скудную похлебку. Дешевизна рабочей силы привела в падению цен на рабов; в 70-х годах XVIII века раб стоил в среднем 10 лян серебра, почти вдвое меньше, чем в прошлом веке[xlix][159]. В то же время месячное пропитание раба (1/2 даня риса) стоило 5 цяней, а рабочего можно было нанять за 6 цяней в месяц (10 цяней равны 1 ляну)[l][160]. Очевидно, что рабство стало невыгодным[li][161]; маньчжуры за выкуп отпускали своих рабов и сдавали поля в аренду.

Уменьшились и поместья маньчжурских воинов; привыкнув к расточительности, они влезали в долги, разорялись и продавали свои земли ростовщикам - хотя такие продажи были запрещены законом и правительство иногда пыталось выкупить эти поместья. К середине ХVIII века маньчжурские солдаты лишились половины своих земель; многие из них жили на выдаваемые казной пайки[lii][162].

[111] Цит. по: Дикарев А. Д. Некоторые проблемы роста и учета населения в эпоху Цин // Социально-экономические и политические проблемы Китая в новое и новейшее время. М., 1991. С. 63.

[ii][112] Там же; Очерки… С. 512.

[iii][113] Там же; Новая история Китая. М., 1972. С. 24.

[iv][114] Чжоу Юаньхэ. Цит. по: Дикарев А. Д. Указ. соч. С. 65.

[v][115] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 407.

[vi][116] Хохлов А. М. «Да Цин люй ли» как источник по аграрной истории Китая середины XVIII – начала XIX века // Страны Дальнего Востока ( история и экономика). М., 1971. С. 108.

[vii][117] Цит. по: Очерки… С. 523.

[viii][118] Хохлов А. Н. О рабстве и крепостничестве в Китае (с 40-х годов XVII в. до середины XVIII в.) // Китай: общество и государство. М., 1973. С. 160; История Востока. Т. 3… С. 343; Ермаченко И. С. К характеристике государственного аппарата Цинской империи в период завоевания Китая // Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 153-154.

[ix][119] Хохлов А. Н. Указ. соч. С. 155: Новая история Китая. М., 1972. С. 25; История Востока. Т. 3… С. 582.

[x][120] Тихвинский С. Л. Маньчжурское владычество в Китае // Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 22.

[xi][121] Лепешинский К. В. О некоторых социально-экономических последствиях маньчжурского завоевания Китая // Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 143; Фань Вэнь-лань. Новая история Китая. М.,1955. С. 15.

[xii][122] Ермаченко И. С. Указ. соч. С. 154-155; История Востока. Т. 3… С. 583, 588.

[xiii][123] Фишман О. Л. О политике Цинов в области идеологии // Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 173.

[xiv][124] Там же. С. 366; Очерки… С. 516; Новая история Китая… С. 32.

[xv][125] Тяпкина Н. И. Государство в Китае: сословия и классы // Социально-экономические и политические проблемы Китая в новое и новейшее время. М., 1991. С. 134.

[xvi][126] Там же. С. 135; История Китая. М., 1998. С. 292.

[xvii][127] История Востока. Т. 3… С. 586; Тяпкина Н. И. Деревня и крестьянство в социально-политической системе Китая. М., 1984. С. 87, 102.

[xviii][128] Тяпкина Н. И. Указ. соч. С. 130; История стран Азии и Африки в новое и новейшее время. М., 1971. С. 52.

[xix][129] Новая история Китая… С. 26.

[xx][130] Хохлов А. Н. Указ. соч. С. 158.

[xxi][131] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 397.

[xxii][132] Цит. по: Дикарев А. Д. Указ. соч. С. 66.

[xxiii][133] Новая история Китая… С. 26; Непомнин О. Е. Экономическая история Китая. 1864-1894. М., 1974. С. 32.

[xxiv][134] Непомнин О. Е. Указ. соч. С. 33; Тяпкина Н. И. Деревня и крестьянство в социально-политической системе Китая. М., 1984. С. 68.

[xxv][135] Очерки… С. 515.

[xxvi][136] Цит. по: Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 413.

[xxvii][137] Ibid. P. 415.

[xxviii][138] Цит. по: Кульпин Э. С. Человек и природа в Китае. М., 1990. С. 160.

[xxix][139] Крюков М. В., Малявин В. В., Сафронов М. В. Этническая история китайцев на рубеже средневековья и нового времени. М., 1987. С. 63.

[xxx][140] Тяпкина Н. И. Указ. соч. С. 68.

[xxxi][141] Дикарев А. Д. Хун Лянцзи – китайский Мальтус?// Четырнадцатая научная конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы и доклады. Ч. 2. М., 1983. С. 120.

[xxxii][142] Стужина Э. П. Китайское ремесло в XVI-XVIII веках. М., 1970. С. 159. Тот же уровень зарплаты упоминается на с. 190 – 2 фыня в день.

[xxxiii][143] Мы называем цинских императоров по девизам их правления – как до недавнего времени было принято в отечественной историографии.

[xxxiv][144] Цит. по: Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 416.

[xxxv][145] Will P. E. Developpement quanntitatif et developpement qualitatif en Chine a la fin de l’epoque imperiale // Annales: Histoire, sciences sociales. 1994. A. 49. №4. Р. 871-872.

[xxxvi][146] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 419.

[xxxvii][147] Will P. E. Op. сit. P. 872.

[xxxviii][148] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 414.

[xxxix][149] Will P. E. Op. сit. P. 871-872.

[xl][150] Дикарев А. Д. Некоторые проблемы… С. 71-73.

[xli][151] Цит. по: Дикарев А. Д. Некоторые проблемы… С. 67.

[xlii][152] Дикарев А. Д. Некоторые проблемы… С. 69-70; Илюшечкин В. П. Указ. соч. С. 208.

[xliii][153] История Китая. М., 1998. С. 268.

[xliv][154] Фань Вэнь-лань. Новая история Китая. М.,1955. С. 199.

[xlv][155] История Европы. Т. 4. М., 1994. С. 265.

[xlvi][156] Кульпин Э. С. Человек и природа в Китае… С.137-139.

[xlvii][157] Новая история Китая… С. 26-27.

[xlviii][158] Цит. по: Хохлов А. Н. Социально-экономическое развитие Китая с середины XVII до середины XIX века // Социально-экономические и политические проблемы Китая в новое и новейшее время. М., 1991. С. 16.

[xlix][159] Лепешинский К. В. О некоторых социально-экономических последствиях маньчжурского завоевания Китая // Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 140.

[l][160] Стужина Э. П. Указ. соч. С. 187. Оплата рабочих на обработке хлопка в 1771 году составляла 600 вэней в месяц.

[li][161] Ср.: Тяпкина Н. И. Указ. соч. С. 50.

[lii][162] Хохлов А. Н. О рабстве… С. 170-171.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Рис. 2. Поденная плата в эпоху Цин (в пересчете на литры риса). График составлен на основе данных, приведенных в книге К. Чао[163] (с учетом хозяйских харчей). Поскольку имеется значительный разброс данных, то помимо средних значений приведены границы 90-процентного доверительного интервала (верхняя и нижняя кривые)





[163] Chao K. Man and Land in Chinese History. An Economic Ahalysis. Stanford, 1986. Р. 218-219. Table 9.2.

post-19-0-54335300-1397039837.gif

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Страдая от малоземелья, многие крестьяне занимались подсобными промыслами. Современник свидетельствует, что в сельское местности «из каждых десяти семей восемь-девять занимаются ручным прядением и ткачеством»[164]. Распространялось и профессиональное ремесло, использующее станки: в районе Шанхая 200 тысяч ткачей изготовляли хлопчатобумажные ткани, а в районе Сучжоу половина крестьянских дворов занималась выделкой шелка[ii][165]. Многие “лишние люди” уходили в города, которые снова разрослись до размеров эпохи Мин. Население старинного шелкового центра Сучжоу достигло 1 миллиона[iii][166] – однако Сучжоу был вынужден уступить славу «шелковой столицы» Нанкину; большие шелковые мануфактура Нанкина имели по 500-600 рабочих. Поднялся из руин “фарфоровый город” Цзиндэчжэнь; хотя фарфоровое производство восстановилось не полностью, в Цзидэчжэне насчитывалось несколько сот тысяч ремесленников-гончаров. Более миллиона жителей насчитывалось в Ханчжоу и Фошаньчжене; крупнейшим портом, «воротами Китая» был Гуанчжоу. Ремесленники, проживавшие в городах, объединялись в цехи-«ханы», устанавливавшие цены и правила торговли; для вступления в цех требовался трехмесячный стаж ученичества[iv][167]. Как в эпоху Мин, при Цинах существовало много казенных мануфактур; частные предприятия жестко регламентировались, облагались высоким налогом и часто были вынуждены сдавать часть своей продукции государству по фиксированным ценам. Регламентации подлежала и частная торговля, повсюду стояли таможни, а цены на рынках контролировались особыми уполномоченными. Горные разработки и соляной промысел были государственной монополией, сдававшейся на откупа частным предпринимателям. Соляные откупщики были влиятельной кастой, напоминавшей французских откупщиков “габели”; они в больших масштабах занимались ростовщичеством, и их дома напоминали дворцы[v][168]. Другой государственной монополией, сдававшейся на откупа, была монополия внешней торговли. С середины ХVIII века внешняя торговля была сосредоточена в Гуанчжоу, где ей занималась казенная купеческая гильдия “гунхан”. Прикрытый мощными фортами порт Гуанчжоу был единственными воротами в Китай, местом, где цивилизация Востока соприкасалась с цивилизацией Запада. Первые португальские корабли появились у Гуанчжоу еще в 1516 году, вслед за португальцами, в ХVII веке, у берегов Китая появились голландцы и англичане, но лишь в эпоху Цин торговля с Европой приобрела значительные размеры. В середине XVIII века главным товаром китайского экспорта был шелк, стоимость вывезенного шелка достигала 1 млн. лян в год[vi][169]. В 1784 году Англия резко снизила таможенные пошлины на чай, с этого времени начался «чайный бум»; за двадцать лет английские закупки в Китае увеличились в четыре раза, достигнув 7,5 млн. лян[vii][170].

К началу XIX века численность населения Китая достигла 300 млн. человек. За вторую половину XVIII столетия цены на рис возросли с 6-7 до 30-40 цяней за 1 дань, то есть в 5-6 раз[viii][171]. Заработная плата тоже возросла, но в меньшей степени; дневная зарплата в зерновом исчислении составляла около 2 литров зерна; этого едва хватало на пропитание. Таким образом, реальная заработная плата за полвека уменьшилась в полтора раза и приблизилась к голодному минимуму. Высокопоставленные чиновники в один голос утверждали: “Население растет, и сто бед происходят прежде всего от того, что население слишком велико”[ix][172]. Даже сам император Цяньлун сетовал, что “не хватает места на полях для домов, а между теми, кто тянет двор и едоками образуется диспропорция не в пользу кормильцев”[x][173]. В 1793 году сановник Хун Лянцзи представил двору трактат с предупреждением о грядущих бедствиях. «Количество земли и жилья может увеличиться в 2 раза, в крайнем случае в 3-5 раз, в то время как население возрастет в 10 или в 20 раз… - писал Хун Лянцзи. - Знает ли природа средства от перенаселения? Наводнения и засухи, болезни и эпидемии – вот что предлагает нам природа в качестве лекарства…»[xi][174] Китайский сановник говорил о грядущем наступлении голода и предупреждал, что многие не согласятся тихо умирать на дорогах, что, в конце концов, начнутся восстания[xii][175].

Позднее, в ХХ веке, европейские социологи назвали Хун Лянцзи «китайским Мальтусом». Однако, в отличие от Мальтуса, Хун Лянцзи просто описывал то, что видел своими глазами, и справедливость его предупреждений была понятна каждому. Голод и эпидемии были повсеместным явлением, города были переполнены беженцами и нищими, которые спали прямо на улицах. После морозной ночи 1 февраля 1796 года на улицах Пекина было подобрано 8 тысяч замерзших нищих[xiii][176]. Однако за рассуждениями о грядущих бедствиях не следовало никаких дел. Еще в середине XVIII века один из высших сановников Цяньлуна предлагал ограничить земли помещиков максимальными размерами в 30 цин, а излишки раздать беднякам. Предложение было отвергнуто как «нереальное»[xiv][177]. В конце правления Цяньлуна действительная власть находиласть в руках временщика Хэшеня, которого не интересовало ничего, кроме личного обогащения. Хэшень открыто грабил казну, его сокровища превосходили доход государства за восемь лет[xv][178].

В 1796 году пророчество Хун Лянцзи стало сбываться: на востоке страны началось большое крестьянское восстание, которое охватило шесть провинций и продолжалось девять лет. Поднявшая крестьян на восстание секта «Белого лотоса» проповедовала уравнение имуществ, повстанцы убивали всех маньчжур и помещиков. Решимость восставших была такова, что уходя в повстанческую армию, они сжигали свои дома. Маньчжурские войска потерпели несколько поражений, и правительство было вынуждено прибегнуть к помощи местных ополчений, сформированных помещиками и шэньши. Каратели применяли «тактику выжженной земли»; при подавлении восстания погибло несколько сот тысяч человек[xvi][179].

Восстание не привело к переменам в государственной политике – наоборот, оно ускорило разложение государства. Если при Цяньлуне правительство до какой-то степени контролировало местные власти, то теперь дела управления были оставлены на произвол судьбы. К 1820-м годам коррупция и воровство достигли небывалых размеров. Один из цензоров, проверявший сметы работ по укреплению дамб на Хуанхэ, с удивлением отмечал, что было разворовано лишь 3/5 отпущенных средств – обычно крали больше[xvii][180]. Деревня была отдана на произвол местных властей, помещиков и шэньши. Дополнительные сборы с крестьян многократно возросли – причем центральные власти даже не знали их объемов. Северные провинции, обеспечивавшие хлебом столицу, должны были в счет налогов поставлять 4 млн. даней зерна – в действительности чиновники собирали 14 млн. даней[xviii][181]. У крестьян вымогали деньги под любыми предлогами. При сдаче налога зерном устанавливались дополнительные сборы за обмер зерна и его прием, за составление квитанции, на «чай и фрукты», сборы в пользу смотрителя, стражника, на ремонт амбара, на «усушку», за транспортировку, за то, чтобы поставить печать на квитанции, за свечи и т.д. Если крестьянин пытался возражать, то его обвиняли в отказе платить налоги, угрожали судом и требовали взятку, чтобы замять дело. Уездный суд был местом, к которому крестьяне боялись приблизиться; всякое разбирательство превращалось для них в сплошную цепь вымогательств; семьи, рискнувшие обратится в суд обычно разорялись еще до окончания дела. Полиция при любом обращении прежде всего требовала «подъемных», но в действительности вовсе не занималась расследованием дел. Обычной практикой был сговор полиции с грабителями и бандитами, которые регулярно платили полицейским чинам «отступное»[xix][182]. Армия не могла и не желала бороться с разбойниками; воровство среди офицеров дошло до того, что солдаты получали довольствие гнилым зерном. Многие солдаты и офицеры курили опиум; нередко они вступали в сговор с разбойниками и под видом карательных операций грабили мирное население[xx][183].

Произвол властей не распространялся на местных шэньши – поскольку их защищали привилегии этого сословия. Император Цзяцин отмечал, что «северные шэньши и «большие дома» отказываются платить налоги и сборщики не смеют даже приходить к ним…»[xxi][184] Недоимки «злостных шэньши» разверстывались на окрестных крестьян. Более того, даже неслужившие шэньши в знак уважения к ним властей получали свою долю собираемых чиновниками дополнительных сборов[xxii][185]. Многие «злостные шэньши» были помещиками, «местными магнатами»; они возглавляли «большие дома» и «богатые семьи». В южных провинциях 70-80% крестьян были арендаторами на землях помещиков[xxiii][186]. Как отмечают специалисты, это была «кабальная голодная аренда»[xxiv][187]. При заключении арендного договора с крестьянина требовали залог в размере годового урожая с участка, это сразу же делало его кабальным должником ростовщика-помещика. Помещики и их управляющие часто измеряли рис в «арендных ху», по своему произволу увеличивая объем арендной платы. Еще хуже было положение батраков: обычная оплата батрака составляла около 10 тысяч вэней в год[xxv][188] – при цене риса в 3000 вэней за дань[xxvi][189] это составляло 1,2 литра зерна в день; даже с учетом хозяйских харчей эта плата была чрезвычайно низкой. Батраки не имели возможности жениться и обзавестись семьей, по существу, они находились в кабале у хозяев[xxvii][190]. По цинским законам, арендатор, не уплативший положенное, подлежал телесному наказанию с последующим взысканием задолженности. «Местные магнаты» держали стражников, имели свои тюрьмы, творили над арендаторами и должниками свой суд (хотя формально это было запрещено). В случае провинности арендаторов секли плетьми, их жен и дочерей превращали в помещичьих рабынь и наложниц. На случай бунта бедняков существовали содержали отряды сельской милиции, которыми командовали те же помещики; таким образом «местные магнаты» держали в руках всю округу[xxviii][191].

В 1825 году численность населения достигла 370 миллионов. В низовьях Янцзы люди жили на воде; 35 тысяч джонок ежедневно уходили на рыбную ловлю и обитавшие на них рыбаки, по словам современника, не умели ходить по суше[xxix][192]. Разорение крестьян дошло до такой степени, что в некоторых районах помещикам принадлежало 9/10 земли; а все имущество земледельцев было заложено и перезаложено. “Если вся одежда и утварь были проданы, то закладывали землю и орудия труда, - свидетельствует современник. - Если не было земли и орудий, то продавали скот, если не было уже вещей, то продавали детей и так шло, пока все не кончалось”[xxx][193]. “Из каждых десяти дворов трудно найти хотя бы два-три, где бы люди не стонали от голода и холода и могли бы свести концы с концами к началу нового года”[xxxi][194]. Были случаи, когда крестьянин шел на казнь вместо совершившего преступника помещика, чтобы его семья получила клочок земли. Деревня была переполнена безработными батраками. Ученый Гун Цзычжень писал, что безработные “составляют около половины населения... Богатые дворы стали бедными, бедные - голодными. Образованные шэньши мечутся туда-сюда, но все бесполезно, поскольку все обнищали. Китай на пороге потрясений...”[xxxii][195]

Если во времена кризисов в конце Хань, Сун и Мин “честные чиновники” пытались что-то предпринять и выступали с проектами уравнительного передела земель, то теперь они признавали, что “все бесполезно”. Голод и эпидемии были постоянным явлением. В 1821-23 годах в Пекине 3 раза вспыхивала эпидемия холеры. По рассказам очевидцев, из каждых девяти ворот столицы каждый день вывозили до восемьсот трупов[xxxiii][196]. В 1831 году низовья Янцзы жестоко пострадали от сильного наводнения. Из всех провинции постоянно докладывали о стихийных бедствиях, наводнениях, неурожаях, голоде. Не все из этих сообщений были достоверными: дело в том, что в 1820-х годах аграрный кризис достиг такой остроты, что крестьяне уже не могли платить налоги, и в оправдание недоимок провинциальные власти «придумывали» наводнения и неурожаи[xxxiv][197]. В 1830 году недоимки по налогам достигли 30 млн. лян; правительство «простило» эти недоимки, но они снова стали копиться и через девять лет достигли 39 млн. лян[xxxv][198].

[164] Цит. по: Непомнин О. Е. Указ. соч. С. 50.

[ii][165] Новая история Китая… С. 28, 68.

[iii][166] Стужина Э. П. Указ. соч. С. 24.

[iv][167] Новая история Китая… С. 28-29, 70; Очерки… С. 519.

[v][168] Хохлов А. Н. Социально-экономическое развитие Китая… С.18-27,44.

[vi][169] Новая история Китая… С. 27.

[vii][170] История экономического развития Китая. 1840-1948 гг. С. 28. Табл. 1.

[viii][171] Дикарев А. Д. Хун Лянцзи – китайский Мальтус… С. 120.

[ix][172] Цит. по: Кульпин Э. С. Человек и природа в Китае… С. 162.

[x][173] Цит. по: Кульпин Э. С. Человек и природа в Китае… С. 162

[xi][174] Цит. по: Дикарев А. Д. Хун Лянцзи – китайский Мальтус… С. 118, 121.

[xii][175] Там же.

[xiii][176] Новая история Китая… С. 81.

[xiv][177] Lee Mabel Ping-hua. Op. сit.. P. 4 20.

[xv][178] Новая история Китая… С. 82.

[xvi][179] Поршнева Е. Б. Подъем антиманьчжурского движения в Китае под руководством тайных обществ // Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966. С. 229; Очерки… С. 535.

[xvii][180] Новая история Китая… С. 83.

[xviii][181] Там же. С. 84; Тяпкина Н. И. Указ. соч. С. 68.

[xix][182] Там же. С. 144-146.

[xx][183] Там же. С. 151; Новая история Китая… С. 83.

[xxi][184] Цит. по: Илюшечкин В. П. Крестьянская война тайпинов. М., 1967. С. 20.

[xxii][185] Тяпкина Н. И. Указ. соч. С. 73.

[xxiii][186] Непомнин О. Е. Указ. соч. С. 26.

[xxiv][187] Там же. С. 41.

[xxv][188] Фань Вэнь-лань. Указ. соч. С. 144.

[xxvi][189] Там же.

[xxvii][190] Там же; Непомнин О. Е. Указ. соч. С. 45.

[xxviii][191] Фань Вэнь-лань. Указ. соч. С. 144; Тяпкина Н. И. Указ. соч. С. 44.

[xxix][192] Цит. по: История стран Азии и Африки в новое и новейшее время… С. 53.

[xxx][193] Цит. по: Фань Вэнь-лань. Указ. соч. С. 136.

[xxxi][194] Цит. по: Хохлов А. Н. Социально-экономическое развитие Китая… С. 16.

[xxxii][195] Цит. по: Дикарев А. Д. Хун Лянцзи – китайский Мальтус… С. 80.

[xxxiii][196] Цит. по: Новая история Китая… С. 85.

[xxxiv][197] Тяпкина Н. И. Указ. соч. С. 149.

[xxxv][198] Новая история Китая… С. 84.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Год / Площадь пашни, млн. цин / Население, млн. чел. / Площадь пашни на душу нас., му ,

1661 5.5 105.3 5.2

1675 6.1 101.7 6

1724 7.2 130.6 5.5

1753 7.8 183.7 4.3

1766 7.8 208.1 3.8

1812 7.9 361.6 2.2

1833 7.4 398.9 1.9

1850 7.7 432.2 1.8

Табл. 1. Население и площадь пахотных земель в Китае[199].


[199] Чжоу Юаньхэ. Циндай жэнькоу янцзцю (Исследование народонаселения в эпоху Цин) // Чжунго шихуэй кэсюэ. 1982. № 2. С. 180.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

И без того тяжелое экономическое положение Китая усугублялось в результате торговой экспансии европейских держав. Поначалу, во времена «чайного бума», англичанам приходилось расплачиваться за китайские товары серебром; это привело к удешевлению серебра в Китае – к «революции цен», подобной той, которая сопровождала приход европейских купцов в Индию. Как отмечалось выше, в конце XVIII – начале XIX века цены на рис значительно возросли, возросла и заработная плата – но намного меньше. В конце концов, англичане нашли способ оплатить свои расходы в Китае. Не останавливаясь ни перед чем ради прибыли, английская Ост-индская компания развернула широкую торговлю наркотиками; производившийся в Индии опиум стал главным товаром, который поставляли англичане на рынки Китая. Торговля опиумом была запрещена китайскими законами, но цинское правительство находилось на крайней степени разложения и практически уже не контролировало таможни. Английские купцы платили таможенникам огромные взятки, и корабли с опиумом беспрепятственно разгружались в порту Гуанчжоу. Когда в 1839 году китайские власти предприняли-таки попытку прекратить эту торговлю, Англия начала войну и заставила Китай легализовать торговлю опиумом. Обороты этой торговли были таковы, что всех товаров Китая не хватало для оплаты наркотиков; началась утечка из страны серебра; в 1830-х годах она приняла огромные масштабы. В результате серебряную инфляцию сменила дефляция; в 1830-50-х годах цены на рис упали вдвое, соответственно возрос курс ляна по отношению к разменной медной монете. В действительности на рынках ходила в основном медная монета, и в медной монете цена зерна почти не менялась[200]. Однако налоги собирались в условном серебряном исчислении, и рост курса серебра на практике привел к двойному увеличению налогов. «Раньше денег, вырученных от продажи трех доу риса хватало на уплату налогов с одного му земли, да еще и оставалось, а теперь после продажи 6 доу риса не хватает на налоги…» – свидетельствует современник[ii][201].

[200] История экономического развития Китая. 1840-1948 гг. М., 1958. С. 43. Табл. 31.

[ii][201] Цит. по: Фань Вэнь-лань. Указ. соч. С. 145.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Рис. 3. Кривая численности населения Китая в XVII-XIX веках (реконструкция Чжоу Юаньхэ[202]). Скачкообразный рост показателей численности населения в 1740-х и 1770-х годах объясняется улучшением учета. Падение показателей 1810-х и 1820-х годах объясняется отсутствием учета в областях, охваченных восстаниями.



[202] Чжоу Юаньхэ. Циндай жэнькоу янцзцю (Исследование народонаселения в эпоху Цин) // Чжунго шихуэй кэсюэ. 1982. № 2. С. 164.

post-19-0-61349700-1397040260.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Рост налогов стал последней каплей, переполнившей терпение простого народа. В исторической хронике «Дунхуалу» с 1841 по 1849 год было зарегистрировано 110 восстаний в различных провинциях страны[203]. Революция была неизбежна, и истории оставалось найти ее лидеров и написать на знаменах ее лозунги. Впрочем, в силу давней традиции было известно, что эти знамена будут красными и на них будет написан лозунг передела земель. Оставались некоторые детали - но именно детали создают облик эпохи, отличающий ее от того, что уже было однажды. В ХIV веке на красных знаменах было написано изречение перса Мани: “Кто богат - будет бедным...”, в ХIХ веке с этих знамен - в эти моменты открывается величие истории – с красных знамен повстанцев глядел лик Иисуса Христа.

Когда-то давно, во времена Римской империи, христианство было великой социалистической религией и опорой древнего социализма на Западе. Христианские миссионеры, прибывшие в Китай в ХVI веке, по-прежнему учили, что “все люди - братья” и “кто не работает - тот да не ест”. Их изгоняли, но они возвращались, и их пропаганда дала грозные всходы.

- Великий Старший Брат Иисус предрек, что небесное царство грядет, что оно придет на землю. Ныне Отец Небесный и Небесный Брат, спустившись на землю, основали как раз это Царство Небесное – «Тайпин тянго»[ii][204].

Так писал в своей прокламации вождь восставших Хун Сюцюань, провозгласивший себя младшим братом Иисуса. Хун Сюцюань был бедным деревенским учителем, случайно познакомившимся с христианскими миссионерами в Кантоне. Он семь лет бродил по дорогам Южного Китая, проповедуя, что “вся Поднебесная - одна семья, все люди братья” и “повсюду должно быть полное равенство”[iii][205]. В июле 1850 года он собрал у горы Цзиньтянь 20 тысяч верующих и провозгласил создание “Тайпин тянго” -”Небесного государства всеобщего равенства и благоденствия”. Это государство было военно-монашеским орденом, члены которого отрекались от семьи, детей и имущества ради священной борьбы с “дьяволами”-маньчжурами и служившими им китайскими помещиками. Голодающие крестьяне толпами присоединялись к тайпинам, и их поход на Янцзы напоминал движение лавины; когда тайпины пришли к Южной Столице, Нанкину, их было уже больше миллиона. В марте 1853 года тайпины взяли Нанкин и создали в долине Янцзы большое государство, просуществовавшее десять лет. На территории, подвластной тайпинам, была упразднена помещичья собственность, крестьяне объединялись в коммуны по 25 семей с общей “священной кладовой” и церковью[iv][206].

Европейские державы воспользовались гражданской войной в Китае, чтобы полностью «открыть» страну для опиумной торговли. В сентябре 1860 года англо-французские войска овладели Пекином. Цинское правительство приняло все условия европейцев - и получило за это европейское оружие для борьбы с тайпинами. В 1863 году тайпинское восстание было подавлено вооруженной европейскими пушками “непобедимой армией”. По оценкам специалистов, погибло более 50 миллионов человек[v][207]- это была одна из самых страшных катастроф, когда-либо происходивших на Земле. Характерно, однако, что наибольшие потери принесли не военные действия, а сопровождавшие их голод и эпидемии. Летом 1855 года Хуанхэ прорвала давно не ремонтировавшиеся дамбы и, уничтожая все на своем пути, нашла себе новую дорогу к морю севернее Шаньдуна. Эта гигантская катастрофа привела к гибели семи миллионов человек. Уже после войны, в 1877-78 годах на Севере разразился страшный голод, унесший жизни примерно десяти миллионов человек[vi][208]. “Поля заброшены, повсюду виднеются кости, не курятся дымки в очагах, - писал современник. - Немногие оставшиеся в живых днем собирают дикие травы, чтобы утолить голод, ночью - спят на голой земле”[vii][209].

Китай вступил в новый период своей истории.

[203] Илюшечкин В. П. Указ. соч. С. 33.

[ii][204] Цит. по: Илюшечкин В. П. Указ. соч. С. 76.

[iii][205] Хрестоматия по новой истории. Т. 2. М. 1965. С. 610.

[iv][206] Фань Вэнь-лань. Указ. соч. С. 183, 201-202; Илюшечкин В. П. Указ. соч. С. 55-56.

[v][207] Непомнин О. Е. Указ. соч. С. 115.

[vi][208] Там же. С. 114-115.

[vii][209] Цит. по: Фань Вэнь-лань. Указ. соч. С. 255.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Переходя к анализу истории Китая в период Цин, необходимо отметить, что роль перенаселения как ведущего фактора социально-экономического развития, признается практическими всеми специалистами, изучавшими этот период. Среди отечественных исследований, освещающих роль этого фактора, мы можем отметить цитировавшиеся выше работы А.Д. Дикарева, В.П. Илюшечкина, М.В. Крюкова, О.Е. Непомнина, Н.И. Тяпкиной, А.Н. Хохлова, среди китайских – прежде всего работу Чжоу Юаньхэ[210]. Для Э.С. Кульпина и А.С. Мугрузина цинский цикл послужил основной моделью для разрабатываемой этими авторами циклической теории; в последнее время ссылки на эту теорию появляются и в учебных пособиях[ii][211]. Обилие материала и степень изученности проблемы позволяют нам ограничиться минимальным комментарием.

Маньчжурское нашествие было очередным завоеванием Китая варварами, и история Империи Цин с необходимостью началась с синтеза маньчжурских и китайских социальных традиций. В данном случае синтез был облегчен тем обстоятельством, что маньчжуры с самого начала выступали в роли союзников китайских помещиков в развернувшейся в XVII веке гражданской войне. Таким образом, власть маньчжур была властью китайских помещиков, и, в отличие от предыдущего цикла, помещичья собственность была сохранена и преобладала уже в начале эпохи Цин. Господство помещиков проявлялось в том, что местное чиновничество формировалось из помещиков, и в том, что чиновники собирали дополнительные налоги в размерах, не ограниченных центром (в дальнейшем эти налоги делились между чиновниками-помещиками). С другой стороны, власть завоевателей подразумевала высокий уровень центральных налогов, все эти факторы изначально сужали экологическую нишу китайского этноса. Однако, несмотря на эти обстоятельства, считается, что численность населения в цинском цикле значительно превысила соответствующие показатели предшествующего цикла (хотя в действительности мы не знаем, какова была численность населения в эпоху Мин). Это увеличение населенности можно объяснить усовершенствованием технологии возделывания риса, распространением кукурузы и батата, а также окончательным переходом к мотыжному земледелию, когда все пастбища были отданы под пашни и каждому кустику риса уделялось особое внимание. Однако, в отличие от предыдущего периода, правительство не играло активной роли в подъеме сельского хозяйства; у нас нет данных о крупном ирригационном строительстве. Власть Цинов изначально была ограничена властью помещиков - и поэтому она была слабой. При Цинах не было «чистых чиновников», которые бы требовали реформ; все рассуждения о будущем сводились к печальной констатации фактов.

В целом, можно считать, что период восстановления продолжался с 80-х годов XVII века да середины XVIII века. Для этого периода характерны: относительно высокий уровень потребления основной массы населения, рост населения, рост посевных площадей, строительство новых (или восстановление разрушенных ранее) поселений, низкие цены на хлеб, низкие цены на землю, дороговизна рабочей силы, ограниченное развитие городов и ремесел, внутриполитическая стабильность. С середины XVIII века начинается Сжатие, мы отмечаем низкий уровень потребления основной массы населения, частые сообщения о голоде и стихийных бедствиях, крестьянское малоземелье, разорение крестьян-собственников, рост помещичьего землевладения, рост ростовщичества, распространение долгового рабства, уход разоренных крестьян в города, рост городов, бурное развитие ремесел и торговли, падение уровня реальной заработной платы, дешевизну рабочей силы, высокие цены на хлеб, высокие цены на землю, большое количество безработных и нищих, голодные бунты и восстания, активизация народных движений под лозунгами передела собственности и социальной справедливости. В середине XIX века разразился экосоциальный кризис: восстания и гражданские войны, голод, эпидемии, гибель больших масс населения, принимающая характер демографической катастрофы, разрушение или запустение многих городов, гибель значительного числа крупных собственников и частичное перераспределение собственности.

[210] Чжоу Юаньхэ. Циндай жэнькоу янцзцю (Исследование народонаселения в эпоху Цин) // Чжунго шихуэй кэсюэ. 1982. № 2.

[ii][211] См., например: История Востока. Т. III… С. 604; История Китая. М., 1998. С. 288.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай
    • Путь из Яркенда в Балх
      Автор: Чжан Гэда
      Интересным вопросом представляется путь, по которому в прошлом ходили от Яркенда до городов Афганистана.
      То, что описывали древние китайские паломники, несколько нерелевантно - больше интересует Новое Время.
      То, что была дорога из Бадахшана на Яркенд, понятно - иначе как белогорские братья-ходжи Бурхан ад-Дин и Ходжа Джахан бежали из Яркенда в Бадахшан?
      Однако есть момент - Цины, имея все возможности преследовать белогорских ходжей, не пошли за ними. Вряд ли они боялись бадахшанцев - били и не таких.
      Скорее, дорога не позволяла пройти большому конному войску - ведь с братьями-ходжами ушло не 3000 кибиток, как живописал Санг Мухаммад, а около 500 человек (это с семьями), и они прибыли к оз. Шиве совершенно одичавшими и оголодавшими - тут же произошел конфликт из-за стада овец, которое они отбили у людей бадахшанского мира Султан-шаха Аждахара!
      Ищу маршруты, изучаю орографию Памира. Не пойму пока деталей, но уже есть наметки.
      Если есть старые карты Памира, Восточного Туркестана и Бадахшана в большом разрешении - приветствуются, ибо без них сложно.