Saygo

Культура бронзового века Саньсиндуй

2 сообщения в этой теме

С. А. Комиссаров, Е. А. Гирченко. САНЬСИНДУЙ: ЗЕМЛЯ БРОНЗОВЫХ ИСПОЛИНОВ

Статья посвящена культуре бронзового века саньсиндуй, локализованной в Чэндуской котловине и представлявшей самостоятельный центр цивилизации, практически синхронный шанскому. В сложении этой культуры приняли участие как местные неолитические племена, так и мигранты с севера (носители сино-тибето-бирманских языков) и востока (аустрические племена). Значительную часть ее бронзового инвентаря составляли скульптуры людей или, чаще, голов-личин, которые использовались в ритуалах, связанных с культом предков. С помощью ретроспективного метода удается связать культуру саньсиндуй с этногенезом народа ицзу.

Культура саньсиндуй названа по эпонимному памятнику, расположенному в уезде Гуанхань провинции Сычуань, КНР. Впервые остатки этой культуры (яма с нефритовыми изделиями) случайно обнаружили крестьяне в1931 г. во время полевых работ [Саньсиндуй…, 1999. С. 9]. Первые исследования памятников, отнесенных впоследствии к этой культуре, проводились в 1930-е гг. английским археологом B. Х. Донниторном, затем главой музея при Западнокитайском университете, американским археологом Д. С. Грэмом и его заместителем Линь Минцзюнем [Graham, 2006. P. 20]. Большой интерес к этим находкам проявил выдающийся китайских специалист по эпиграфике и древней истории Го Можо, который тогда жил в Японии. В июле 1934 г. в письме к Линь Минцзюню он связал их с остатками государства (племени) Шу, известного по надписям на гадательных костях из Иньского городища, а затем по участию в походе против Инь под руководством чжоуского У-вана (см.: [Ли Сюэцинь, 1997. С. 30]).

В 1940-х гг. материалы из Гуанхань включил в свои обзорные работы по сычуаньским древностям другой известный китайский археолог, проф. Чжэн Дэкунь [2007. С. 233–241]. В связи с событиями антияпонской, а затем гражданской войны раскопки прекратились и вновь начались в 1950-х гг.

В 1981 г. было предложено обобщающее название «культура саньсиндуй», которое постепенно вытеснило другие термины (культура гуанхань, тип чжунсинчан и т. д.).

Важным событием стало открытие в 1986 г. на территории городища Саньсиндуй двух жертвенных ям, в которых найдено около 1 720 артефактов, включая бронзовые маски, головы и статуи. Одному из авторов данной статьи благодаря любезности сычуаньских коллег во время научной командировки в г. Чэнду посчастливилось познакомиться с этими находками весной 1987 г., когда их только привезли из «полей» и еще не очистили полностью от земли. Но уже тогда были очевидны уникальность и исключительная информативность этих бронз, а также их ритуальный («шаманский») характер [Комиссаров, 1989]1.

В дальнейшем на территории Чэндуской равнины были сделаны многочисленные находки, отнесенные к саньсиндуй, а также предшествующей эпохе позднего неолита – раннего металла. Наиболее примечательным стало открытие в 2001 г. памятника Цзиньша, более позднего по времени, где также найдены многочисленные бронзовые и нефритовые предметы [Хуан Цзяньхуа, 2003].

Открытия в Саньсиндуй вкупе с находками в Нюхэлян, Лянчжу и Учэн способствовали существенному изменению системы взглядов, которые вплоть до конца 1980-х гг. преобладали в китайской историографии.

От концепции единственного (шанского) центра цивилизационного развития в регионе, связанного с бассейном среднего течения Хуанхэ, ученые довольно решительно перешли к представлению о множественности очагов различных цивилизаций, на основе которых формировались разные этносы. Богатство находок в Саньсиндуй дает возможность для этнологических интерпретаций. Поэтому одну из основных целей данной статьи авторы видели в том, чтобы проследить связи между саньсиндуйскими находками и зафиксированными характеристиками исторических, а при возможности – и современных этносов(в первую очередь ицзу2).

Городище Саньсиндуй имеет форму вытянутой трапеции, образованной оборонительными сооружениями сложной конструкции, состоявшей из стены, внешней и внутренней насыпей и внешнего рва. Сохранились восточная, западная и южная стены. Северная стена, возможно, размыта р. Яцзыхэ, либо сама река служила оборонительным рвом. Стены сохранились частично, участками от 600 до 2 700 м; ширина в основании около 40 м, наверху около 20 м, наибольшая сохранившаяся высота достигает 8 м. Строились они способом трамбованной земли (ханту), в верхней части обкладывалась сырцовым кирпичом.

Застройка внутри города довольно плотная. Всего на территории памятника вскрыто более 50 объектов, относящихся к разным горизонтам, что свидетельствует о его длительном использовании. Обнаружено 18 строений каркасно-столбового типа: опорные столбы устанавливались в ямки, между ними дополнительно вкапывались шесты и стволы бамбука, пространство между которыми заполнялось глиной, смешанной с травой. Жилища в основном прямоугольной или квадратной формы, площадью 10–25 кв. м. Помимо центрального, как правило, есть боковые входы, некоторые с перегородкой. Жилая поверхность из утрамбованной земли, иногда покрытой сверху слоем белой глины. Самое большое прямоугольное в плане строение (до 200 кв. м), очевидно, предназначалось для общественного использования [Чжунго каогусюэ..., 2003. С. 495]. Площадь немногочисленных округлых сооружений составляла лишь 3–4 кв. м, с ямой для опорного столба посредине. Возможно, это были временные или подсобные помещения [Гуанхань саньсиндуй ичжи…, 2006. С. 138].

В центральной части городища открыто семь жертвенных ям прямоугольной формы. Внутри преобладают ритуальные предметы из нефрита, но в ямах № 1 и 2 обнаружено также большое количество изделий из бронзы и других материалов, а также обожженные кости, в том числе десятки слоновьих бивней. Предметы укладывались в ямы в особом порядке. Самый нижний – первый уровень, занимал нефрит, на втором помещались бронзовые и золотые вещи, на третьем – кости животных, на четвертом – бронзовые клевцы и керамика. Создание подобных жертвенных ям связано с церемонией сакральной смерти вещей, которая встречается во многих традиционных культах. Именно ритуальными действиями, а не случайными внешними факторами, можно объяснить изобилие пепла и обожженных вещей в составе комплекса.

Стратиграфическая колонка памятника насчитывает 16 слоев. Китайские археологи выделяют четыре этапа культуры, основываясь в первую очередь на эволюции керамики и аналогиях с культурами сопредельных территорий и среднего течения Хуанхэ.

На данный момент проведены радиоуглеродные исследования 16 образцов древесины и бамбука из разных уровней и мест памятника. Наиболее ранняя дата определена как 4 900 ± 130 л. н., наиболее поздняя – как 2 875 ± 70 л. н.

По мнению китайских исследователей, культура саньсиндуй развивалась на протяжении 1 700 лет. Первый период (4 500–3 700 л. н.) представлен плоскодонными горшками, как с высоким горлышком, так и без такового, а также сосудами на поддоне.

Как правило, керамика неорнаментированная, но встречается шнуровой орнамент. Сохранились глинобитные строения с бамбуковым каркасом. В китайской литературе высказано предположение о том, что уже к этому периоду следует отнести закладку трех стен городища, которое связывают с деятельностью легендарных правящих кланов Цаньцун и Богуань, что требует дополнительного изучения. Данный период, по мнению большинства китайских археологов, представляет собой заключительный этап поздненеолитической культуры баодунь, которая представлена несколькими небольшими городищами и подразделяется на четыре периода. Есть несколько калиброванных дат по радиокарбону: 4 665 ± 135, 4 615 ± 135, 4 020 ± 260 л. н. [Цзян Чжанхуа и др., 2001. С. 714]. Последний этап этой культуры постепенно переходит в начальный этап саньсиндуй (см., напр.: [Ван И, Сунь Хуа, 1999]). Такая стратиграфическая последовательность прослежена на нескольких памятниках, однако типологическая преемственность, на наш взгляд, пока обоснована недостаточно – для этого не хватает опубликованных материалов. Близкой по культурному содержанию и хронологии к баодунь, памятники которой в основном расположены на западе провинции Сычуань, является культура шаопэнцзуй восточных районов. Предположительно, первую из них можно связать с предками народа шу, а вторую– с предками народа ба, которые в бронзовом веке объединились в двуединую этнокультурную общность ба-шу [Цзян Чжанхуа и др., 2001. С. 719].

Второй и третий периоды (собственно культура саньсиндуй) охватывают период 3 700–3 100 л. н. Керамика на данном этапе претерпевает некоторые изменения: горшки сильно сужаются к днищу, сосуды на поддоне вытягиваются и принимают облик чаш на высокой ножке. Встречаются ковши с рукояткой, выполненной в виде птичьей головы, а также крышки. К данному этапу относятся парадные изделия из бронзы (сосуды цзунь, лэй) и нефрита (клевцы, скипетры, кольца). Эти два периода объединяются вместе (внутренний рубеж приходится примерно на 3 400 л. н.), поскольку в их рамках Саньсиндуй становится центром государства Шу («древнего»), с правителями из клана Юйфу, о чем повествуют местные легенды.

К этому же этапу на территории основного городища относятся фундаменты больших зданий, а также целый район, отведенный исключительно под культовые сооружения.

Четвертый период датируется в рамках 3 100–2 800 л. н. На данном этапе преобладает остродонная керамика, основные типы сосудов остаются прежними, меняется лишь форма днища. Наиболее исследованным памятником этого периода является городище Цзиньша, где также найдены нефритовые скипетры и клевцы. Поздний период саньсиндуй многие исследователи (например, Чжан Сяома из Института материальной культуры и археологии провинции Сычуань) относят к культуре шиэрцяо (см.: [Чэнь Сысы, 2010]). Данный вывод представляет особый интерес, поскольку, с одной стороны, эта культура продолжает линию саньсиндуй [Чжунго каогусюэ.., 2004. С. 548–552], а с другой – именно ее связывают с историческими («поздними») царствами Ба-Шу [Чжао Дяньцзэн, 2004. С. 6–8]. Эта традиция продолжается до завоевания региона царством Цинь в 316 г. до н. э. и позднее, вплоть до 200 г. до н. э. [Сунь Хуа, 2001].

Металлообработка в древнем Шу появляется на уровне среднего или позднего периода Шан (не позднее XIII в. до н. э.) и развивается параллельно с шанской традицией, во многом от нее отличаясь. В Саньсиндуй встречаются изделия из чистой меди, но преобладают различные бронзовые сплавы: олово + медь, свинец + медь, олово + свинец + медь. Большинство бронз относятся к последнему из сплавов. При этом примеси в бронзе зависели от назначения предмета. Например, в ритуальных изделиях содержание олова было достаточно низким, а свинца высоким, а в бытовых – наоборот.

В бронзовых изделиях Шу не встречается примеси цинка, тогда как в Шан она достаточно распространена, хотя и в небольших количествах. В шуских бронзах с добавкой олова или олова + свинца часто фиксируется и фосфор, что является особенностью металлургии этой культуры. Фосфор позволяет увеличивать пластичность бронзы, повышает прочность и твердость металла [Чэнь Дэань и др., 1998. С. 24]. Находки из бронзы включают в себя фигуру стоящего человека больших размеров, интерпретированного как статуя правителя государства Шу, бронзовые антропо- и зооморфные головы и личины, «священный алтарь», сосуды для жертвенной утвари, колокольчики, клевцы, фигурки животных, украшения и два дерева.

Голова «статуи правителя» украшена узорчатым головным убором, пола длинной одежды, также украшенной узорами, запахнута на левую сторону, одежда многослойна, прорисована очень четко, ноги изваяния босые, на ногах видны браслеты. Руки словно держат какой-то предмет, который не сохранился. Сама статуя находится на двух постаментах. Один представляет собой резной табурет, второй никаких рисунков не имеет и служит основой для всего изваяния; общая высота составляет 2,6 м [Гуанхань саньсиндуй ичжи эрхао…, 2006. С. 183].

Бронзовые головы (54 предмета) с различными головными уборами и прическами отлиты полыми внутри, а их шеи имеют выступы с острыми краями (рис. 1–2). Все они отливались в каменных формах, поверхность их шлифовалась; каждая обладает несомненными индивидуальными особенностями, однако у всех крупный нос и большие глаза, большинство загадочно улыбаются, что несвойственно для стилистики шанских изображений Центральной равнины. Уши у всех проколоты, в отверстия вставлены съемные сережки. Для украшения применялась краска: черная для прически, красная для губ. Отметим, что в более позднее время обычай раскрашивать ритуальные скульптуры был реализован при создании терракотовой армии Цинь Шихуанди и каменных «баб» поминальных комплексов тюркской эпохи. Некоторые головы заполнены внутри раковинами каури. Высота головы без шеи составляет от 12,5 до 20 см, а с шеей – до 40 см. Особенности оформления (наличие внутренней полости, острый край шеи) позволили предположить, что бронзовые головы венчали цельные фигуры, сделанные из глины или дерева, которые также использовались в ритуале [Лабецкая, 2006]. На четырех экземплярах закреплены золотые маски, что дало основание предположить наличие подобных масок, только бронзовых, и на других головах, причем в ряде случаев эта маска буквально сливалась с лицом [Варенов, Гирченко, 2012. С. 18–19]. Использование масок еще больше подчеркивает условность в оформлении бронзовых скульптур, но не исключает ориентации на какой-то реальный образец.

Мощный образ-сюжет «маски, ставшей лицом» не мог не восприниматься создателями культуры саньсиндуй, но трактовался, очевидно, не в этическом, а в ритуально-мифологическом аспекте (рис. 3).

В 1988 г. в одной из ям обнаружены две бронзовые дощечки трапециевидной формы с отверстиями. На одной нанесен S-образный узор, другая украшена рельефным узором с бирюзовой инкрустацией. Подобные предметы встречались на памятнике Эрлитоу, что дополнительно подтверждает раннюю дату Саньсиндуй [Варенов, Гирченко, 2008. С. 155].

Уникальный облик антропоморфных изображений, которым трудно найти прямые аналогии в Китае, порождает различные интерпретации проблемы этнической (и даже расовой) принадлежности населения древнего Шу. Некоторые ученые видят в них европеоидные черты и связывают с миграцией на восток индоевропейских народов (см.: [Кравцова, 2003. С. 103]). Однако отнесение прототипов бронзовых истуканов к белой расе отнюдь не очевидно; вполне возможны и другие интерпретации (например, американоидность). Статуи изображали в бронзе каких-то мифических героев или умерших предков, представителей «иного» мира, которые могли существенно отличаться от реальных людей, вплоть до диаметральной противоположности. Можно вспомнить монументальные «каменные головы» в культуре ольмеков; не исключена их функциональная и даже в какой-то мере стилистическая близость к саньсиндуйским находкам. Известно, что часть ольмекской антропоморфной скульптуры по ряду внешних признаков напоминает представителей негроидной расы, хотя какие-то культурные контакты между Африкой и Центральной Америкой в ту эпоху не обнаружены. Поэтому большинство археологов отвергает их принадлежность к «эфиопскому типу» и считают портретными изображениями местных правителей [Табарев, 2005. С. 110].

Чтобы проследить развитие культуры саньсиндуй необходимо воспользоваться ретроспективным подходом. Изучение культуры шиэрцяо позволяет наметить линию прямого развития от саньсиндуй до государств Ба-Шу. Как считал Р. Ф. Итс [1972. С. 228], басцы (и шусцы) были прямыми предшественниками народов группы ицзу (йи). Антропологи следующим образом описывают основные расовые характеристики ицзу (которые, впрочем, прослеживаются и у австроазиатских седангов и бахнаров во Вьетнаме): «…очень мала частота эпикантуса, лицо сильно выступает вперед в горизонтальной плоскости, а нос четко очерчен и сильно выступает, тогда как волосы прямые, что указывает на независимость указанных черт от веддоидной примеси. Эти признаки делают их схожими с американскими индейцами»3. Данное описание вполне приложимо к саньсиндуйским бронзовым изваяниям.

253744_original.jpg
Рис. 1 (фото). Бронзовая голова-личина из жертвенной ямы № 2 в Саньсиндуй: высота 40,3, ширина 60,5 см (экспозиция Музея Саньсиндуй в г. Гуанхань, инв. № К2/2:153; фото Е. А. Гирченко)

254033_original.jpg
Рис. 2 (фото). Бронзовые головы из жертвенной ямы № 2 в Саньсиндуй; высота ближнего экземпляра 40 см (экспозиция Музея Саньсиндуй в г. Гуанхань, инв. № К2/2:17; фото Е. А. Гирченко)

254333_original.jpg
Рис. 3 (фото). Бронзовая маска из жертвенной ямы № 2 в Саньсиндуй; высота 20,4, ширина 23,4 см (экспозиция Музея Саньсиндуй в г. Гуанхань, инв. № К2/3: 227; фото Е. А. Гирченко)


Современный исследователь Ван Чанфу, сам ицзу по национальности, выделил ряд элементов на саньсиндуйских бронзах, который сопоставил с традиционной культурой своих соплеменников по таким этнически значимым характеристикам, как одежда, головной убор и головные украшения, прическа. Изображенный на некоторых бронзовых головах обычай собирать волосы в одну прядь соответствует описанию прически («волосы, собранные в пук») у племени цюнду, проживавшего «к северу от Дянь» (т. е. на территории современной Сычуани).

Данная деталь отмечена в 116-й главе «Повествование о синаньи» («юго-западных варварах») в составе «Исторических записок» (см.: [Сыма Цянь 1982. С. 2991]).

На других скульптурах отражен обычай закрывать голову плетеным («в виде косы») убором, что полностью соответствует способу повязывать головной платок у современных ицзу. В мочках ушей у большинства личин проделаны отверстия для серег, что соблюдается мужчинами-йи и в наше время.

Наибольшее число совпадений выявлено на самой большой («княжеской») фигуре: высокая парадная шапка, крой халата с V-образным вырезом вместо стоячего воротника, укороченные штаны, нарукавники (лоло называют их сянь), специальная лента (дута), которой отмечали героев, сходство узоров на платье с современными украшениями костюма. Каждый из перечисленных элементов в отдельности не может служить доказательством генетических связей между саньсиндуйцами и этнографическими ицзу, но в совокупности они делают данную гипотезу вполне убедительной. К перечисленным элементам Ван Чанфу добавляет обряд кремации (на памятнике и у современных лоло), сходство между саньсиндуйскими нефритовыми жезлами и отличительным знаком колдунов-бимо у ицзу, а также развитый миф о«лишних» солнцах и лунах (их, соответственно, пять и шесть), которые сбивает стрелами герой ийского эпоса Чжигэаэр4.

Помимо перечисленных особенностей, связывающих культуру саньсиндуй с предками тибето-бирманских ицзу, можно выделить в ее составе отдельные черты, характерные для этнографии аустрических народов. И прежде всего – внушительный набор бронзовых голов, что можно интерпретировать как реминисценцию охоты за головами. Данный обычай, связанный с желанием как можно дольше «сохранить магическую силу, или, иначе, материальную субстанцию души» [Чеснов, 1976. С. 240], существовал у многих народов, но наиболее часто фиксировался у аустроазиатов и аустронезийцев.

Сохранились сведения о том, что у тайваньских аборигенов добытые головы могли покрывать бронзой или оловянной фольгой для того, чтобы хранить дома в течение долгого времени [Цзяньмин вэньхуа…, 1990. С. 451]. Следующим (стадиально) шагом должно было стать изготовление металлических голов. Для использования в ритуалах головы-трофеи часто закрепляли на высоких шестах (древние юэ) или специальных столбах (у этнографических ва) (см.: [Комиссаров, Азаренко, 2003]).

Таким образом, как археологические, так и этнографические материалы указывают на сложный генезис культуры саньсиндуй, соединившей на местной основе материковые (сино-тибето-бирманские) и приморские (аустрические) компоненты. Это позволяет объяснить ряд особенностей в традиционной культуре современных этносов, населяющих юго-западные районы Китая, прежде всего, народа ицзу.


1. Е. А. Гирченко в 2011 г. осмотрела весь комплекс находок, представленных в Музее Саньсиндуй (г. Гуанхань) и сделала ряд фотографий, которые приводятся в качестве иллюстраций.
2. Ицзу (лоло) – один из крупнейших тибето-бирманских народов, численность которого, согласно переписи 2000 г., составляла около 7,8 млн чел. (см.: [Решетов, 2008]).
3. Богатенков Д. В., Дробышевский С. В. Антропология (Тема 5. Расовое многообразие человека). URL: ido.rudn.ru/psychology/anthropology/5.html#5.5 (дата обращения 21.05.2012).
4. Юй Лин. Юн ицзу вэньхуа цзе саньсиндуйчжи ми [Тайны Саньсиндуй раскрываются с помощью культуры ицзу]. URL: sxd.cn/main.asp# (на кит.
яз.) (дата обращения 05.07.2010).

Список литературы

Варенов А. В., Гирченко Е. А. Саньсиндуй – новая культура эпохи бронзы из Южного Китая // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий: Материалы Годовой сессии ИАЭТ СО РАН 2008 г. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2008. Т. 14. С. 151–156.
Варенов А. В., Гирченко Е. А. Бронзовые головы из жертвенных ям Саньсиндуя и реконструкция деталей интерьера древних храмов // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: История, филология. 2012. Т. 11, вып. 4: Востоковедение. С. 10–19.
Итс Р. Ф. Этническая история юга Восточной Азии. Л.: Наука, 1972. 306 с.
Комиссаров С. А. Бронзовые шаманы из провинции Сычуань // Природа. 1989. № 3. С. 122.
Комиссаров С. А., Азаренко Ю. А. Обычай охоты за головами тайваньских аборигенов (в археологической перспективе) // Интеграция археологических и этнографических исследований. Омск: Изд-во «Омск-Наука», 2003. С. 201–203.
Кравцова М. Е. История культуры Китая: 3-е изд., испр. и доп. СПб.: Лань, 2003. 416 с.
Лабецкая Е. П. Комплекс верований и культов носителей культуры Саньсиндуй // Сибирь на перекрестье мировых религий: Материалы Третьей межрегион. конф. Новосибирск, 2006. С. 263–265.
Решетов А. М. Йи // Большая Рос. энциклопедия. М., 2008. Т. 12: Исландия – Канцеляризмы. С. 282–283.
Табарев А. В. Древние ольмеки: История и проблематика исследований. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2005. 144 с.
Чеснов Я. В. Историческая этнография стран Индокитая. М., 1976. 300 с.
Graham D. C. A Preliminary Report of the Hanchow Excavation // Саньсиндуй яньцзю [Исследования Саньсиндуй]. Чэнду: Сычуань чубань цзитуань, 2006. P. 58–80.
Ван И, Сунь Хуа. Баодуньцунь вэньхуадэ чубу жэньши [Предварительные данные о культуре баодуньцунь] // Каогу. 1999. № 8. С. 60–73 (на кит. яз.).
Гуанхань Саньсиндуй ичжи [Памятник Саньсиндуй в уезде Гуанхань] // Саньсиндуй яньцзю [Исследования Саньсиндуй]. Чэнду: Сычуань чубань цзитуань, 2006. С. 132–160 (на кит. яз.).
Гуанхань Саньсиндуй ичжи эрхао цзисы-кэн фацзюэ цзяньбао [Краткий отчет о раскопках второй жертвенной ямы памятника Саньсиндуй уезда Гуанхань] // Саньсиндуй яньцзю [Исследования Саньсиндуй]. Чэнду: Сычуань чубань цзитуань, 2006. С. 180–210 (на кит. яз.).
Ли Сюэцинь. Бицзяо каогусюэ суйби [Заметки по поводу сравнительной археологии]. Гуйлинь: Гуанси шифань дасюэ чубаньшэ, 1997. 230 с. (на кит. яз.).
Саньсиндуй цзисыкэн [Жертвенные ямы Саньсиндуй]. Пекин: Вэньу чубаньшэ, 1999. 628 с. (на кит. яз.).
Сунь Хуа. Чэнду пинъюаньдэ сяньцинь вэньхуа [Предциньская культура Чэндуской равнины] // Су Бинци юй дандай чжунго каогусюэ [Су Бинци и современная китайская археология]. Пекин: Кэсюэ чубаньшэ, 2001. С. 470–494 (на кит. яз.).
Сыма Цянь. Ши цзи [Исторические записки]: В10 т. Пекин: Чжунхуа шуцзюй, 1982. Т. 9 (на кит. яз.).
Хуан Цзяньхуа. Цзиньша ичжи: Гушу вэньхуа каогу синьфасянь [Памятник Цзиньша: Новое открытие в археологии культуры Древнего Шу]. Чэнду: Сычуань жэньминь чубаньшэ, 2003. 155 с. (на кит. яз.).
Цзян Чжанхуа, Ван И, Чжан Цин. Чэнду пинъюань цзаоци чэнчжи цзи ци каогусюэ вэньхуа чулунь [Предварительное обсуждение городищ Чэндуской равнины раннего периода и их археологической культуры] // Су бинци юй дандай чжунго каогусюэ [Су Бинци и современная китайская археология]. Пекин: Кэсюэ чубаньшэ, 2001. С. 699–721 (на кит. яз.).
Цзяньмин вэньхуа жэньлэйсюэ цыдянь [Краткий толковый словарь по культурной антропологии] / Гл. ред. Чэнь Гоцян. Ханчжоу: Чжэцзян жэньминь чубаньшэ, 1990. 612 с. (на кит. яз.).
Чжао Дяньцзэн. Сычуань каогудэ шицзи хуйгу юй чжаньван [Обзор археологии Сычуани за (прошедшее) столетие и ее перспективы] // Каогу. 2004. №10. C. 3–13 (на кит. яз.).
Чжунго каогусюэ: Лян чжоу цзюань [Археология Китая: Эпоха обеих Чжоу] / Гл. ред. Чжан Чаншоу, Инь Вэйчжан. Пекин: Чжунго шэхуй кэсюэ чубаньшэ, 2004. 668 с. (на кит. яз.).
Чжунго каогусюэ: Ся шан цзюань [Археология Китая: Эпоха Ся – Шан] / Гл. ред. Ян Сичжан, Гао Вэй. Пекин: Чжунго шэхуй кэсюэ чубаньшэ, 2003. 668 с. (на кит. яз.).
Чжэн Дэкунь гу ши луньцзисюань [Сб. избранных статей Чжэн Дэкуня по древней истории]. Пекин: Шанъу инь шудянь, 2007. 786 с. (на кит. яз.).
Чэнь Дэань, Вэй Сюэфэн, Ли Вэйган. Саньсиндуй: Чанцзян шанъю вэньмин чжун-синь таньсо [Саньсиндуй: Исследования центра цивилизации верхнего течения Янцзы]. Чэнду: Сычуань жэньминь чубаньшэ, 1998. 71 с. (на кит. яз.).
Чэнь Сысы. Чэнду 3000 нянь цянь шэнь-ми шиэрцяо хо вэй ваньци саньсиндуй вэньхуа [Чэнду 3 тыс. лет назад: мистическая [культура] шиэрцяо или поздний этап культуры саньсиндуй?] // Сычуань жибао. 13.10.2010. URL: history.people.com.cn/BIG5/198457/13178532.html (на кит. яз.) (дата обращения30.06.2012)

Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2012. Т. 11. № 7. С. 82-90.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Гирченко Е. А. Некоторые черты религиозных представлений носителей культуры Саньсиндуй

Сычуаньская котловина, расположенная на юго-западе Китая в верхнем течении реки Янцзы, со всех сторон окружена горами – хребтами Циньлин и Дабашань на севере, Юньнань-Гуйчжоуским плоскогорьем на юге. В административном отношении она включает в себя современные провинцию Сычуань и город центрального подчинения Чунцин. Район издревле славился мягким климатом и благоприятствовал развитию рисоводства. Земледелие, по оценкам специалистов, появилось здесь четыре-пять тысяч лет назад.

Хотя первые археологические находки были сделаны ещё в начале 30-х гг. XX в. западными специалистами, в дальнейшем Сычуаньская котловина надолго очень сильно отстала по степени изученности от бассейна р. Хуанхэ в Северном Китае, где исследования хотя и начались также по инициативе западных учёных лишь в начале 20-х гг. XX в., но очень быстро были подхвачены молодыми китайскими специалистами. Определённого внимания китайских археологов Сычуаньская котловина удостоилась только в годы антияпонской войны (1937–1945 гг.), когда в Чунцин эвакуировалось правительство Чан Кайши, а вместе с ним и Академия Наук Китая. Однако в годы военного лихолетья финансирование науки было более чем скромным, и археологические работы ограничивались камеральными исследованиями добытого ранее материала (происходящего, в основном, из-за пределов Сычуани и тоже попавшего в эвакуацию) и небольшими полевыми экскурсиями рекогносцировочного характера.

Положение в корне изменилось после победы Народной Революции и образования КНР в 1949 г. Уже в 1950-е гг., в связи с большими объёмами транспортного и гидротехнического строительства, масштабные археологические разведки и раскопки развернулись практически по всей территории Китая. Не осталась в стороне и Сычуань. Однако бурное развитие археологии и особенно полевых исследований нередко прерывалось по причинам политического характера. Ситуация несколько улучшилась в 70-е гг. и полностью исправилась с началом масштабных экономических реформ в 1980-е гг. XX в. Власти провинциального уровня получили известную экономическую самостоятельность, что, потенциально, открывало путь к процветанию их территории. Примерно в это же время в провинциях были организованы местные Академии Общественных Наук и исследования в этой сфере (к которой относилась и археология) на провинциальном уровне получили относительную организационную и финансовую независимость от пекинского центра. Результатом стал ряд важнейших археологических открытий в разных частях Китая и их теоретическое осмысление на общенациональном уровне. На смену моноцентрической концепции происхождения китайской цивилизации, которая якобы в эпоху неолита зародилась в бассейне р. Хуанхэ, а в эпоху бронзы распространилась оттуда на все остальные районы страны, пришла идея полицентрического происхождения китайской цивилизации, возникшей в результате взаимодействия 4–6 цивилизационных центров, одному из которых посвящена данная работа.

С начала 1970-х гг. в Сычуаньской котловине открыты многие замечательные археологические памятники бронзового века, наиболее крупный из которых – Саньсиндуй – даже попал в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Памятник представляет собой довольно крупное городище. Внутри исследователями выделяются несколько функционально различных районов. В южной части были открыты два выдающихся комплекса – так называемые жертвенные ямы № 1 и № 2, благодаря которым он и получил мировую известность. Ямы содержали вещи из бронзы, золота, нефрита, камня других пород, янтаря, керамики, слоновьи бивни, жжёные кости и морские раковины. Находки были разломлены и обожжены, что привело исследователей к выводу о связях ям с определённой церемонией жертвоприношения, что соответствует надписям на гадательных костях эпохи Шан, описывающих ритуал ляоцзы (жертвоприношение путём сожжения) [Лабецкая 2006, с. 57]. В первой яме (ZK1) насчитывалось 420 предметов, во второй (ZK2) – около 1300, в том числе 735 бронзовых изделий, включая уникальные для Китая, такие, как бронзовая ростовая статуя стоящего человека общей высотой 2,6 м [Комиссаров 2012, с. 82]. Бронзовые изделия демонстрируют высокий уровень литейного производства, ни в чём не уступая шанским того же времени, но имеют другие корни, что проявляется как в принципах изготовления бронзовых предметов, так и в изобразительной традиции и физиономических характеристиках антропоморфных находок [Варенов 2008, с. 155].

Это открытие позволило выделить особую культуру эпохи бронзы – саньсиндуй. В данном исследовании для нас важно попытаться в некоторой степени реконструировать семантику этого богатого комплекса храмовых ритуальных вещей, связать их с существующими общекитайскими и локальными мифами.

Ритуал – материальная форма обращения к идеям верований и культов; в то же время, это важная структурная единица, которая диктует, каким именно образом нужно действовать, чтобы не навредить существующему порядку вещей [Лабецкая 2006, с. 39]. Реконструкция мировоззрения древних на археологическом материале может быть признана удачной только при рассмотрении не определённого отдельно взятого элемента, а всей достаточно сложной многофигурной композиции. В идеальном случае ей соответствует законченный мифологический текст. При отсутствии релевантного текста (в большинстве случаев) мы будем исходить из структуры самого изделия и мифологических аналогий других культур.

Солярные изображения довольно распространены в культуре саньсиндуй. В первую очередь, это бронзовые «предметы в виде солнечного диска», получившие своё название благодаря круглой форме и внутренним спицам – лучам, и часто встречаемая на ритуальных предметах орнаментация рядом окружностей со спицами внутри. С солярным культом связывают и два так называемые «дерева духов». Одно из них достигает в высоту 396 см, в жертвенную яму помещалось разломленным и обожжённым. На круглом основании находки помещалась трёхногая опора, похожая на горы, из вершин которых выходил ствол дерева. На стволе располагались три уровня по три ветви на каждом. Каждая ветвь заканчивалась цветком, внутри которого находился плод с фигуркой хищной птицы с загнутым клювом. Ствол и цветы также были орнаментированы окружностями, которые могут быть интерпретированы как солярные изображения [Комиссаров 2010, с. 124]. Вдоль ствола к одному из гор-оснований спускался рогатый дракон. К сожалению, вершина дерева не сохранилась. Второе дерево представлено лишь частично, но в целом идентично первому, за исключением наличия у основания коленопреклонённых антропоморфных фигур с какими-то предметами в руках [Саньсиндуй цзисыкэн 1999, с. 214].

Образ мирового дерева является классическим для многих мифологических систем, он олицетворяет собой универсальную структуру мира, «корнями» уходящую в подземный мир, а «ветвями» достигающую солнца и небес [Евсюков 1988, с. 51]. В китайской мифологии этот образ достаточно распространён – деревья фусан, жому, сюньму, цзяньму имеют большое космологическое значение [Чэнь 1998, с. 34].

В общекитайских солярных мифах также встречаются упоминания о петухе, который своим кукареканьем прогонял злых духов ночи. Он сидел на вершине священного дерева и было бы очень логично разместить такого петуха на отсутствующей вершине «дерева духов», тем более, что реалистичная и подходящая по размерам бронзовая фигурка была найдена в той же жертвенной яме [Комиссаров 2010, с. 125].

В мифах священное солярное дерево жому должно было располагаться на западе, а легендарное государство Шу, с которым соотносят культуру саньсиндуй, как раз и представляло собой юго-западную окраину известного мира. Более того, местность Дугуан, где в древнекитайских мифах росло солярное древо, ассоциируется с нынешней провинцией Сычуань. Юань Кэ упоминает миф о правителе Запада Шаохао, который был рождён у тутового дерева с плодами-солнцами [Юань 1987, с. 44]. Впоследствии он основал необычное государство, где всеми чиновниками являлись птицы, а его сын, существо с человеческим лицом и телом птицы, также стал духом дерева. Здесь на себя обращает внимание не только обилие птиц и солярное дерево, важно то, что в Саньсиндуй была найдена фигурка, изображающая птицу с человеческой головой. Возможно, это иллюстрация указанного мифа. Кроме того, столь явное деление дерева на три уровня может в некоторой степени быть связано и с представлениями о верхнем, среднем и нижнем мирах. Наличие дракона у подножия дерева, существа с медиативной сущностью, представляется весьма уместным в рамках данной концепции.

post-2-0-01961700-1420796073_thumb.png
Рис. 1. Бронзовый «священный алтарь», представляющий собой систему мироустройства носителей культуры саньсиндуй. Жертвенная яма № 2, памятник Саньсиндуй (по: [Саньсиндуй цзисыкэн 1999]).

Особого внимания заслуживает и т.н. «священный алтарь». На его основе мы попытаемся реконструировать систему мироустройства, состоящую из четырёх уровней. Нижняя часть представлена зооморфным существом, которое несёт на себе всю конструкцию, затем следуют четыре антропоморфные фигуры, держащие руки в ритуальной позе, далее расположены четыре горы, на вершинах которых высится ещё один уровень, представляющий собой храм (?) с маленькими фигурками в ритуальных позах внутри. Далее находка обломана и, вероятно, первоначально был ещё и пятый уровень.

Возможно, эта конструкция иллюстрирует существовавшую систему мироустройства, где нижний уровень соотносился с зооморфным существом, далее следовали боги-хранители, защищающие этот мир и соотносимые с четырьмя сторонами света. Средний мир, мир людей, расположенный на вершинах мировых гор, представлен жрецами в храме, проводящими особый ритуал [Варенов 2009, с. 248, 249]. О верхнем мире и его устройстве, к сожалению, мы ничего не знаем.

В Саньсиндуй бесспорно существовал культ первопредка. Судя по легендам, Цаньцун, родоначальник народа Шу, почитался как верховный предок, научивший людей заниматься разведением шелковичных червей [Юань 1987, с. 183]. Правда, у него была одна особенность – вертикально расположенные глаза и, вероятно, эта и другие характерные черты внешности Цаньцуна отражены в антропоморфных масках с выпуклыми зрачками из жертвенных ям Саньсиндуй. В данном контексте нельзя не упомянуть о возможных изображениях червей среди находок жертвенных ям. Возможно, их изображениями являлись слоновьи бивни, которые в большом количестве встречаются в жертвенных ямах и предположительно – в руках жрецов на одном из уровней «священного алтаря».

До нас дошло ещё четыре имени легендарных правителей древнего государства Шу (по другой версии – правящих династий): Байгуань (кипарис), Юйфу (рыба и баклан), Дуюй (кукушка) и Каймин (просвещённый). Только в случае с именем Юйфу мы можем выявить определённую привязку к находкам: в первой жертвенной яме был обнаружен золотой посох с изображением птиц, несущих на спинах стрелы, которые протыкают тела рыб. Сам этот образ несёт очень много информации, начиная от важной роли охоты и рыболовства, заканчивая возможной враждой племён с этими животными в качестве священных прародителей. Важно отметить, что образы птицы-рыбы встречаются и в других сочетаниях на более поздних памятниках.

В жертвенных ямах обнаружено много достаточно реалистичных зооморфных изображений, что говорит о существовании ряда анимистических культов, что достаточно характерно и для среднего Хуанхэ. Например, в трактате Чжоу ли в представлении чжоусцев все духи имели, как правило, звериный облик: духи рек и озёр воспринимались в виде птиц, духи гор и лесов – в виде кошачьих хищников, духи холмов и возвышенностей – в виде пресмыкающихся [Васильев 2003, с. 41]. Особое место в культуре саньсиндуй занимает образ птицы: это и птицы на бронзовом дереве, и отдельные фигурки и украшения в верхней части нефритовых скипетров, а также фантастические образы птицы с человеческой головой или не сохранившаяся полностью фигурка человека с птичьими когтями. Рыбы встречаются реже, например, в виде украшений скипетров или отдельных подвесок из золотой фольги. У Юань Кэ встречается упоминание о правителе Юйфу, который по время охоты вознёсся на небо, а следующий за ним Дуюй показал людям, как правильно сеять злаки, придерживаться сезонов и не опаздывать с работой на полях [Юань 1987, c. 185]. Возможно, таким образом, можно проследить кардинальные изменения хозяйственного уклада носителей культуры саньсиндуй – переход от промыслового уклада к сельскохозяйственному.

post-2-0-98871300-1420796161_thumb.png
Рис. 2. Бронзовые маски с выпуклыми зрачками, предположительно изображающие верховного первопредка Цаньцуна. Жертвенная яма № 2, памятник Саньсиндуй (по: [Саньсиндуй цзисыкэн 1999]).

Многочисленные бронзовые антропоморфные и зооморфные изображения, статуи и маски достаточно унифицированы в плане физиономических характеристик и не имеют индивидуальных особенностей (за исключением причёсок), для них характерны неестественно растянутые рты, миндалевидные глаза, выраженные скулы, большие уши, что может означать, что сами «лица» являются изображениями не людей, а масками для проведения церемоний. Эти находки достаточно громоздкие для того, чтобы надевать их на лицо или держать в руках, скорее всего, они служили украшениями статуй и интерьера храмов [Чэнь 1998, с. 31]. Причём, особенно выделяется статуя бронзового человека в полный рост, запечатлённого в ритуальной позе, некоторые китайские исследователи интерпретируют этот образ как изображение жреца-служителя, причём, суда по масштабам находок, довольно масштабного общегосударственного культа [Чжан 2005, с. 27–33].

Уникальной находкой является нефритовый скипетр, украшенный изображениями гор (?), между которыми помещались миниатюрные скипетры и предметы, по форме похожие на слоновьи бивни.

Бронзовая ритуальная утварь встречается по всему Китаю, она использовалась для проса и вина, предназначенного для ритуального общения с божествами. В случае с Саньсиндуй внутри бронзовых сосудов были найдены морские раковины и нефритовые плоские кольца.

Плоские нефритовые и бронзовые кольца, пришедшие в Саньсиндуй с нижнего течения Янцзы, как правило, находят установленными друг на друга в виде башни. В Чжоу лиесть описание, «синяя регалия би – для ритуала в честь Неба, жёлтая регалия цун – в честь Земли, красная чжан – в честь Юга, чёрная хуан – в честь Севера» [Чэнь 1981, с. 28]. Эти многочисленные находки связывают не только со сторонами света, но и с особым почитанием неба и солнца [Васильев 2003, с. 39].

Ритуальное оружие – бронзовые, нефритовые и каменные клевцы, они слишком тонкие и не имеют следов использования. Эти предметы использовались исключительно для религиозных нужд. Слоновьи бивни, найденные в большом количестве, так же не использовались для каких-то других целей и не подвергались обработке. Они представляли собой самый верхний слой жертвенных ям, которым покрывались все остальные находки.

Опираясь на доступный нам археологический материал, можно выделить четыре типа проведения церемоний:

Первый тип. В церемонии использовалась бронзовая жертвенная утварь и иногда вотивная керамика. Сосуды заполнялись морскими раковинами, нефритовыми плоскими кольцами, бусинами и т.д., а в небольшие керамические чаши помещались зёрна. Кости жертвенных животных и сосуды обжигались и помещались в яму в особом порядке. В случае с жертвенными ямами памятника Саньсиндуй, по периметру выставлялись полые внутри бронзовые головы (некоторые экземпляры были также наполнены нефритами и раковинами).

Второй тип. Церемония проводилась вне храма. Нижний ряд орнамента одного из нефритовых скипетров показывает, что скипетры и слоновьи бивни помещались между горами (?), а верхний ряд орнамента изображает нескольких жрецов в молитвенных позах. В Шань хай цзин описывается жертвоприношение духам гор. Основным атрибутом должны были выступать священные нефриты, играющие роль возвращённого дара, т.е. горам возвращалось то, что ранее было у них отнято [Чэнь 1981, с. 29].

Третий тип. Церемония проводилась при использовании ритуальных предметов, которые держали в руках. Иллюстраций данному типу обряда найдено много, это и большая антропоморфная статуя «правителя», и статуя человека в головном уборе в виде зооморфной личины, и антропоморфные коленопреклонённые статуи и т.д. В основном, руки в данном случае находились на уровне плеч и ритуальный предмет держался обеими руками за рукоять или основание, исключением являлись лишь только маленькие статуи священного алтаря, обхватывающие предмет сверху и снизу. Что касается самих предметов, то они различны, это, как правило, тонкие нефритовые или бронзовые скипетры, или предметы, напоминающие слоновий бивень (или шелковичного червя?).

Четвёртый тип. Церемония проводилась с ритуальным сосудом на голове. Показательным для этого типа является статуя коленопреклонённого человека с сосудом на голове, стоящего на конусообразном основании.

post-2-0-77470400-1420796241_thumb.png
Рис. 3. Бронзовое «дерево духов». Жертвенная яма № 2, памятник Саньсиндуй (по: [Саньсиндуй цзисыкэн 1999]).

Приведённые в данной работе мифологемы – солярные мифы, образ мирового древа, миф о первопредке и других легендарных правителях, образы животных-хранителей, представления о модели мира – характерны практически для всех мифологических систем, но многие оригинальные детали говорят о наличии множества самобытных пластов, которые пока не поддаются реконструкции. Что касается заимствований с других территорий, то нужно отметить, что в Сычуани «прижились» лишь некоторые ритуальные предметы, порой не самые распространённые в остальном Китае, что говорит о целенаправленном и избирательном заимствовании. Так, например, петух и «дерево духов», изображения драконов, жертвенная утварь характерны для северных культур Китая, а раковины каури, ритуальные нефриты очевидно пришли с нижнего течения Янцзы.

Более того, для производства предметов из металла такого масштаба нужна была сильная государственная власть и развитая система организации производства т.к. сбор материала, его доставка, обработка, производство требуют больших затрат, при том, что месторождения меди находились довольно далеко от городища, а мастерские – на территории самого памятника. Это был устойчивый общегосударственный культ с традицией почитания солнца и первопредка, с масштабными ритуалами, жертвоприношениями, храмовыми комплексами, что говорит о развитой и самодостаточной системе организации общественной жизни.

Литература

  • Варенов 2009 — Варенов А.В., Гирченко Е.А. Культовые бронзы Саньсиндуя и пути их семантической интерпретации. // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Мат-лы Годовой сессии Института археологии и этнографии СО РАН 2009 года. Т. XV. Новосибирск, 2009.
  • Варенов 2008 — Варенов А.В., Гирченко Е.А. Саньсиндуй – новая культура эпохи бронзы из южного Китая // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Материалы Годовой сессии Института археологии и этнографии СО РАН 2008 года. Том XIV. Новосибирск, 2008.
  • Васильев 2001 — Васильев Л.С. Культы, религии, традиции в Китае. М.: Вост. лит., 2001.
  • Евсюков 1998 — Евсюков В.В. Мифология китайского неолита. Новосибирск: Наука, Сиб. Отд-ние, 1988.
  • Комиссаров 2010 — Комиссаров С.А. Мифы, воплощённые в бронзе (об интерпретации археологических памятников культуры Саньсиндуй) // Китай и окрестности: Мифология, фольклор, литература: К 75-летию академика Б.Л. Рифтина. М.: РГГУ, 2010.
  • Комиссаров 2012 — Комиссаров С.А., Гирченко Е.А. Саньсиндуй: земля бронзовых исполинов // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. Т. 11. Вып. 6: Археология и этнография. Новосибирск, 2012.
  • Лабецкая 2006 — Лабецкая Е.П. Реконструкция религиозных верований народов Юго-Западного Китая в период развитой бронзы: Квалификационная работа / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2006. 101 с.
  • Саньсиндуй цзисыкэн 1999 — Саньсиндуй цзисыкэн (Жертвенные ямы Саньсиндуй). Пекин: Вэньу чубаньшэ, 1999.
  • Чжан 2003 — Чжан Сяома. Саньсиндуй фангодэ у – цинтун ли жэньсян юй гуйцзо жэньсян яньцзю (Шаманы царства Саньсиндуй – изучение бронзовых статуй стоящего и коленопреклонённого человека) // Сычуань вэньу (Материальная культура Сычуани). 2003, № 5.
  • Чэнь 1998 — Чэнь Дэань, Вэй Сюэфэн, Ли Вэйган. Саньсиндуй. Чанцзян шанъю вэньмин чжунсинь таньсо (Саньсиндуй. Исследования центра цивилизации верхнего течения Янцзы). Чэнду: Сычуань жэньминь чубаньшэ, 1998.
  • Чэнь 1981 — Чэнь Дэань. Шиси Саньсиндуй ичжи шандай ихао кэндэ синьчжи цзи югуань вэньти (Попытка анализа характера первой жертвенной ямы шанского времени памятника Саньсиндуй и освещение соответствующих проблем) // Сычуань вэньу (Материальная культура Сычуани). 1981, № 4.
  • Юань 1987 — Юань Кэ. Мифы древнего Китая. Пер. с кит. Е.И. Лубо-Лесниченко,Е.В. Пузицкого и В.Ф. Сорокина. М.: Наука, 1987.

Общество и государство в Китае. Т. XLIV, ч. 2 / Редколл.: А.И. Кобзев и др. – М.: Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт востоковедения Российской академии наук (ИВ РАН), 2014. – 900 стр. (Ученые записки ИВ РАН. Отдела Китая. Вып. 15 / Редколл.: А.И.Кобзев и др.). С. 616-627.

Источник

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?
    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай