Saygo

Ле Зуан

2 сообщения в этой теме

И. А. ОГНЕТОВ. ЛЕ ЗУАН: ПОЛИТИЧЕСКАЯ БИОГРАФИЯ

Ань Ба ("Третий") - под таким именем Ле Зуана знали подпольщики в годы борьбы вьетнамского народа против колониального господства в 30-е-40-е годы прошлого века. Так его называли партизаны и подпольщики Южного Вьетнама в годы войны Сопротивления против французских колонизаторов 1945 - 1954 гг. Этим именем он подписывал письма руководителям освободительной борьбы на юге Вьетнама в годы второго Сопротивления - труднейшей и героической войны против агрессии США и борьбы за освобождение Южного Вьетнама и воссоединение страны (1964 - 1975 гг.). Так обращались к нему ближайшие сотрудники. В нем не было ни капли "вождизма" и ни малейшего штришка напускной "простоты", чем подчас грешат иные люди, вознесенные к вершинам власти. Он был по-настоящему прост и естественен при официальных и неофициальных контактах и беседах с высокими руководителями нашего государства, и с теми, кто встречался с ним в повседневной жизни.

Le_Duan.jpg

Профессиональный революционер, ученик и соратник Президента Хо Ши Мина, Ле Зуан прошел путь от рядового патриота-подпольщика до Первого, а затем - Генерального секретаря Центрального Комитета правящей во Вьетнаме Партии трудящихся (с 1976 г. Коммунистической партии Вьетнама), вырос до признанного политика-мыслителя, организатора и стратега национально-освободительного движения во Вьетнаме и Индокитае. Рассказать о жизни и деятельности человека такого масштаба - значит, по сути дела, попытаться поднять целый пласт в истории его народа, его страны, тем более, если это наиболее яркие страницы этой истории.

Ле Зуан родился 7 апреля 1907 г. в деревне Хау Киен, волости (общины) Тиеу Тхань, уезда Чьеу Фонг, провинции Куангчи (Центральный Вьетнам), как отмечают его биографы, "в трудовой семье, хранящей патриотические традиции". Десятилетия спустя, Ле Зуан с большой теплотой вспоминал жизнь в родительском доме в детские и отроческие годы: как "варили батат, готовили зеленый чай и созывали весь хутор на трапезу. Все хуторяне жили как бы под одной крышей"1.

Земляки из провинции Куангчи вспоминают, что, окончив обучение в уездной школе, он поступил в Национальное училище в столице "государства Аннам" - Хюэ. Однако, проучившись там полгода, Ле Зуан оставил училище и в середине 1920-х годов поступил на службу в железнодорожную компанию в Дананге на должность секретаря2.

Еще в годы учебы у Ле Зуана проявился интерес к истории освободительного движения своего народа. Он восхищался, как и другие вьетнамцы-патриоты, деятельностью революционных демократов-просветителей рубежа XIX-XX вв. Фан Бой Тяу и Фан Тю Чиня, но не верил, что пропагандируемый ими реформистский путь может привести к национальному освобождению. Патриотизм юноши нашел выход в его участии в требованиях к колониальным властям амнистировать Фан Бой Тяу, арестованного в 1925 г. в Дананге за участие в работе Общества взаимопомощи, занимавшегося просветительской деятельностью.

Уже тогда друзья замечали склонность юноши к тщательному обдумыванию каждого заметного события или факта. Впоследствии он вспоминал: "Я с детства был любознательным, и если мне что-то было непонятно, я тут же спрашивал: "Почему?" Мне очень хотелось докопаться до корней, до основания каждой вещи, и я не принимал за истину ничего, что мне говорили, пока сам не доходил до нее"3. Любовь к чтению, к расширению круга знаний Ле Зуан пронес через всю жизнь. Его ближайшие сотрудники вспоминают, что, будучи Генеральным секретарем ЦК КПВ, он никогда не оставлял без внимания опубликованные во вьетнамской печати теоретические статьи, особенно по вопросам экономики и социалистической революции. Ань Ба изучал "Полную энциклопедию" во французском издании, которую ему по частям присылал глава вьетнамской делегации на переговорах в Париже Суан Тхюи, "Логику" Гегеля в переводе на французский язык. Он знал буддийскую и христианскую религиозную литературу4. Я помню, как однажды, приехав на отдых в Советский Союз, он попросил найти ему "Коран" в переводе на французский язык. Ле Зуан неоднократно повторял, что для работы с верующими надо хорошо знать их догматы и обряды.

В конце 20-х годов прошлого века он получил должность служащего в Управлении железных дорог Северного Вьетнама. Молодой человек вступал в самостоятельную жизнь, когда в северной части Вьетнама начало развертываться рабочее движение, росло число стачек и стихийных выступлений трудящихся. Служба в Управлении, знакомство с методами колониальной эксплуатации, общение с рабочими железнодорожниками укрепляли патриотические чувства, заставляли глубже задуматься о том, что и как надо делать, чтобы освободить свой народ.

Путь политического возмужания Ле Зуана в те годы - это путь большинства вьетнамских революционеров 20 - 30-х годов XX в., когда все попытки "далеких от народа" организаций и групп мелкобуржуазных интеллигентов-патриотов выступить под лозунгом национальной независимости были подавлены колониальными властями. Наиболее активная и ищущая часть прогрессивной вьетнамской молодежи искала новые направления борьбы за национальное освобождение. Много лет позднее первый президент независимого Вьетнама Хо Ши Мин писал: "Сначала именно мой патриотизм, а отнюдь не коммунизм, привели меня к Ленину, к Коммунистическому Интернационалу"5. Это откровение "первого вьетнамского коммуниста" в нашей литературе справедливо рассматривалось, как одно из доказательств того, что в XX в. истинный патриот в колониальной стране, вступая в борьбу за национальное освобождение, неизменно должен придти "к Ленину, к Коммунистическому Интернационалу". Однако к этому следовало бы добавить, что идеи коммунизма и интернационализма воспринимались во Вьетнаме через призму патриотизма. Патриотизм на протяжении долгих лет освободительной борьбы вьетнамского народа оставался одним из основных, если не самым главным фактором, обеспечившим его победу.

В 1927 г. было создано подпольное "Товарищество вьетнамской революционной молодежи" - первая во Вьетнаме марксистская организация, действовавшая в подполье. Члены "Товарищества" еще "не обладали широкими знаниями марксистско-ленинской теории" и не имели опыта, им все же удавалось "успешно вести борьбу против шовинистических и реформистских воззрений буржуазии и мелкой буржуазии"6. В 1928 г. Ле Зуан стал членом "Товарищества". Конечно же, в колониальном Вьетнаме не были секретом события в Китае. Члены "Товарищества" живо обсуждали перипетии революционных процессов в обществе северного соседа. Юношеский романтизм однажды даже побудил Ле Зуана и одного из его тогдашних друзей сесть в поезд и поехать в Донгданг - железнодорожную станцию на границе с Китаем и "хотя бы издали взглянуть" на страну, где кипела революция.

В начале 1930 г. на нелегальном съезде представителей коммунистических групп Вьетнама, состоявшемся в Макао, была создана Коммунистическая партия Индокитая (КПИК) и Ле Зуан стал одним из первых ее членов.

Основные вехи политического курса КПИК были намечены в "Программе буржуазно-демократической революции", написанной Генеральным секретарем ЦК КПИК Чан Фу, обосновывавшей слияние в двух потоках классовой борьбы и национально-освободительного движения, а также создание союза рабочего класса и крестьянства. Вокруг этого документа разгорелись горячие споры, в которых Ле Зуан решительно отстаивал позицию Чан Фу. В распространении идей этого документа не только среди членов партии, но и среди сочувствующих самое активное участие принимал Ле Зуан, которому в 1931 г. товарищи-подпольщики доверили работу в весьма важном Комитете по пропаганде и воспитанию в Северном Вьетнаме.

После подавления массового движения по созданию Советов в провинциях Нгеан и Хатинь (1930 - 1931 гг.) колониальная полиция развернула террор во всем Вьетнаме. Организации Компартии Индокитая на севере страны, не накопившие еще опыта подпольной работы, были разгромлены. Погиб Чан Фу. Ле Зуан был схвачен в Хайфоне и приговорен к 20 годам тюремного заключения. Его переводили из одной каторжной тюрьмы в другую: из Ханоя в джунгли Шонла, оттуда на остров Кондао (Пуло-Кондор) в Южно-Китайском море.

Те, кто был вместе с Ле Зуаном в тюрьмах, вспоминают, что он горячо спорил с любителями рассуждать абстрактно. А дискуссии в каторжных тюрьмах 30-х годов XX в. разгорались чаще всего между националистами и интернационалистами. Вместе с товарищами-коммунистами он возглавлял борьбу узников против жестокого тюремного режима и налаживал организацию политучебы среди заключенных.

В 1936 г. массовые выступления в стране и политика Народного фронта во Франции заставили колониальные власти Индокитая объявить амнистию политическим заключенным. Среди тех, кто вышел на свободу, был и Ле Зуан. Он сразу же включился в революционную деятельность в провинции Чунгбо Центрального Вьетнама. Являясь с 1937 г. секретарем партийного комитета Чунгбо, он вел активную работу по восстановлению разгромленных колониальными властями в 1931 - 1932 гг. партийных ячеек и по созданию Демократического фронта Индокитая в целях собирания сил народа на борьбу против колонизаторов, против угрозы фашизма и войны. Ле Зуан жил в столичном городе "государства Аннам" Хюэ под видом хозяина книжного магазина "Тхуан Хоа". В рамках, допущенных властями, магазин постепенно стал местом легального распространения революционных материалов и брошюр. Одновременно ему приходилось часто ездить по провинциям, вплоть до самых глухих районов, чтобы лично возрождать партийные ячейки, вовлекать в партийные ряды людей, налаживать подготовку профессиональных подпольщиков. Обстановка вынуждала заниматься и решением других, далеких от политики и идеологии вопросов. Для работы были нужны финансовые средства, и секретарь партийного комитета Чунгбо призывал коммунистов сельских районов заниматься разведением овощей, фруктов, риса, чтобы продавать их, а вырученные деньги вносить в фонд парткома. В городах в этих же целях создавались кустарные мастерские или маленькие ресторанчики7.

В 1939 г. после падения правительства Народного фронта во Франции ситуация резко изменилась и пришлось внести изменения в направлении революционной освободительной борьбы во Вьетнаме. Была поставлена задача, используя результаты движения за создание Демократического фронта Индокитая в 1936 - 1939 гг., развернуть массовое движение за организацию более широкого Антиимпериалистического фронта Индокитая. Такой поворот отвечал серьезным изменениям, произошедшим на мировой арене в те годы, но и требовал внесения корректив в практические действия нелегальных ячеек и полулегальных прогрессивных организаций в тогдашнем Вьетнаме. Имеющиеся материалы свидетельствуют о том, что встал, например, вопрос о том, как поступать с лозунгами аграрной революции, которые выдвигались в ходе движения за создание Демократического фронта Индокитая. Ле Зуан, ставший к тому времени членом Постоянного комитета ЦК КПИК, решительно выступил в поддержку предложения о временном снятии в сложившейся обстановке лозунга проведения аграрной реформы, поскольку такое требование могло бы стать препятствием для организации по-настоящему широкого единого национального Антиимпериалистического фронта.

В 1940 г. французская колониальная полиция подавила попытку восстания в Южном Вьетнаме. Руководители КПИК были схвачены и преданы суду. Ле Зуана арестовали в Сайгоне и приговорили к 10 годам каторжной тюрьмы на острове Кондао. Проявляя непоколебимую уверенность в правоте своего дела и упорство политзаключенные-коммунисты на Кондао в условиях каторжной тюрьмы создали организацию по повышению уровня политических знаний. Тайно добывались с воли брошюры и статьи, как правило, на французском языке. "Преподавателя" выбирали сами политзаключенные. Если кто-то хорошо разбирался в той или иной проблеме, он ее и преподавал. Много сил этой работе отдавал Ань То - будущий премьер-министр правительства ДРВ (с 1976 г. - Социалистическая Республика Вьетнам) Фам Ван Донг, хорошо владевший французским языком. В частности, он помог Ань Ба, который был и учеником, и преподавателем, овладеть французским языком и ознакомиться с "Капиталом" К. Маркса.

В 1940 г. Япония оккупировала Индокитай. Французские гарнизоны за редким исключением не оказали сопротивления, и оккупанты оставили на местах (до марта 1945 г.) французскую колониальную администрацию, заставив ее служить интересам Японии. Во Вьетнаме начался новый этап освободительной борьбы. В мае 1941 г. по инициативе коммунистов был создан Единый национальный фронт Вьетнама - Вьет Минь, который организовал и возглавил борьбу народа в самых различных формах, вплоть до партизанской войны в джунглях, против двойного японо-французского господства. Начали создаваться первые опорные базы и вооруженные отряды. В декабре 1944 г. из партизанских групп, отрядов самообороны и народного ополчения был сформирован первый отряд Вьетнамской освободительной армии - позже Вьетнамской Народной Армии (ВНА).

История свидетельствует: именно коммунисты сумели выдвинуть общенациональную идею, гибко сочетать ее с требованиями о проведении демократических преобразований и на этой основе сплотить различные слои населения в единый фронт, способный завоевать и отстоять независимость, восстановить единство вьетнамского государства. Идея единого национального фронта оставалась цементирующей вьетнамское общество на всем протяжении десятилетий борьбы за освобождение и воссоединение страны.

В августе 1945 г. фронт Вьет Минь, пользуясь тем, что Япония терпела поражения на всех фронтах, призвал народ Вьетнама к восстанию. 19 августа в Ханое восставшее население взяло власть. В течение нескольких дней выходившие из подполья комитеты Вьет Миня при полной поддержке населения на местах установили новую, народную власть по всей стране. 2 сентября 1945 г. в Ханое было провозглашено создание Демократической Республики Вьетнам - единого независимого государства на Индокитайском полуострове.

Августовская революция во Вьетнаме была одной из самых бескровных революций в истории XX в. Это объясняется своеобразием ситуации, сложившейся в Индокитае к концу Второй мировой войны. Французские колониальные власти прекратили существование в марте 1945 г., и командование японских войск в Индокитае, понимая безвыходность положения, предпочло дать приказ гарнизонам не выходить из казарм, а сохранявшийся и французами, и японцами в Центральном Вьетнаме император "независимого государства Аннам" Бао Дай отрекся от престола. Это своеобразие момента отмечено и в "Декларации независимости" Вьетнама: "Французы бежали, японцы капитулировали, император Бао Дай отрекся от престола. Наш народ разбил цепи колониального рабства, сковывавшие его в течение почти столетие, и создал независимый Вьетнам. Наш народ в то же время сверг монархический режим, существовавший десятки веков, установил республиканский демократический строй"8.

Ле Зуан и другие вьетнамские революционеры возвратились с каторги в Сайгон после Августовской революции 1945 г. Еще на Кондао, когда часть политзаключенных, узнавших о народном восстании в стране, была склонна считать, что революция уже полностью победила, Ле Зуан решительно выступил против чрезмерного оптимизма. Он убеждал товарищей в необходимости смотреть дальше, понимать, что впереди предстоит решать великое множество самых разнообразных больших и малых задач, не исключая и того, что придется взяться за оружие, защищая свою независимость9. Это предвидение быстро подтвердилось. Французские воинские подразделения высадились в сайгонском порту практически сразу же после провозглашения Демократической Республики Вьетнам и приступили к ликвидации только что созданных органов народной власти. Народ Южного Вьетнама был вынужден начать вооруженное сопротивление.

С 23 сентября 1945 г. по 10 июля 1954 г. кадровые работники, бойцы и население Южного Вьетнама 3323 дня, полных трудностей, жертв и героизма, вели войну, о которой Хо Ши Мин сказал: "Намбо (Южный Вьетнам. - И. О.) поистине достойно названия Бронзового бастиона Отечества, стойко противостоящего французским колонизаторам, вмешательству США и группке вьетнамских предателей, продающих страну. Ведя тяжелую борьбу, кадровые работники, бойцы и население Южного Вьетнама активно наращивают свою решимость, и чем больше испытания, тем сильнее они проявляют свою твердость и несгибаемый характер"10.

Ле Зуан пробыл на Юге недолго. В 1946 г. он был вызван в Ханой. В столице, которая еще не была захвачена французами, Ле Зуан впервые встретился с Хо Ши Мином. Ле Зуан решительно поддержал Хо Ши Мина по вопросу о важности укрепления союза рабочего класса и крестьянства. Он согласился с мнением товарищей с Севера, что для сохранения независимости надо идти на переговоры с Францией и постараться получить от них максимально возможную пользу для ДРВ. В то же время он полагал, что опасность войны возрастает, поскольку колонизаторы никогда не согласятся потерять свою самую большую колонию. Высадка французских войск на Севере означает подготовку к распространению войны на территорию всей страны.

К концу 1946 г. положение во Вьетнаме осложнилось. Всячески затягивая переговоры с ДРВ об урегулировании отношений между двумя государствами, правительство Франции усиленно наращивало военные силы в Индокитае, преследуя одну цель: восстановить свое господство на полуострове. В северной части Вьетнама народная власть ценою огромных усилий смогла выиграть время, а на Юге развертывалась партизанская война.

В конце 1946 г. Ле Зуан вернулся в Намбо и наладил руководство разгорающимся там сопротивлением. Основой для объединения патриотических сил в условиях начавшейся оккупации страны была программа фронта Вьет Минь. Однако среди патриотов, действовавших легально и нелегально, не было организационного единства. По политическим мотивам либо из-за индивидуализма и местничества, проявлявшихся в периферийных организациях, возникла несогласованность их действий. Такое положение стало возможным вследствие неудачной попытки восстания в Намбо в 1940 г., когда колонизаторы развернули террор против Компартии Индокитая. Много членов партии и сочувствующих ей людей было уничтожено, брошено в тюрьмы, сослано под надзор полиции или были вынуждены уйти в глубокое подполье, по существу - прекратить всякую деятельность.

Война Сопротивления требовала проведения активной и целенаправленной политической работы и создания четко организованных вооруженных сил, и, прежде всего установления дисциплины. Этого можно было добиться только на основе прочного единства освободительных сил по всей вертикали - от деревень и городских кварталов до всего Южного Вьетнама в целом. Потребовались недели и месяцы, усилия многих активистов, чтобы наладить основы базы Сопротивления в сельских районах. Ле Зуан выступил с инициативой проведения первого в истории освободительного движения на Юге съезда представителей всех партийных организаций и военного командования Намбо. Съезд состоялся в 1948 г. в освобожденном районе Донг Тхап Мыой. В нем приняли участие делегаты от всех провинций от обоих комитетов, а также армейские делегаты.

Главным итогом съезда было восстановление единой организационной структуры партийных ячеек Юга. Создавались реальные возможности для упорядочения и активизации работы по укреплению позиций Вьет Миня во влиятельных на Юге конфессиях и политико-религиозных сектах, в кругах южновьетнамской интеллигенции. Организационное и идейное единство стало основой единых вооруженных сил, объединения службы безопасности и консолидации общественных движений, способствовало созданию новой атмосферы в освободительном движении на юге Вьетнама. Преодоление разобщенности революционных сил Южного Вьетнама почти совпало с важным решением КПИК. Коммунистическая партия Индокитая в целях обеспечения широкого национального единства официально объявила о самороспуске, перейдя на практике к подпольной деятельности. Одновременно было заявлено, что во Вьетнаме организуется "Общество по изучению марксизма".

О растущем авторитете Ле Зуана среди участников демократического движения в Южном и Центральном Вьетнаме говорит отзыв о нем прогрессивных интеллигентов: "Он светит, как двести свечей". После победы во Вьетбаке (в северной части страны) в 1947 г. Ле Зуан поставил задачу подпольщикам Сайгона и его огромного пригорода Тьолона: "Не допустить, чтобы французские колонизаторы превратили Сайгон-Тьолон в место, поставляющее живую силу и имущество, в основной склад войны во Вьетнаме и Индокитае". Одновременно нам надо было "сделать все, чтобы превратить Сайгон-Тьолон в надежную тыловую базу длительной войны Сопротивления в Южном Вьетнаме"11. Это внесло важный вклад в более четкое согласование борьбы в южных областях Вьетнама с действиями центральных органов народной власти, находящимися в освобожденном районе в джунглях Северного Вьетнама.

Осенью 1950 г. Ле Зуан подготовил документ, в котором изложил соображения по ряду крупных проблем революционного движения во Вьетнаме: о союзе рабочего класса и крестьянства в войне Сопротивления, о стабилизации положения в освобожденных районах, являющихся тылом освободительной войны. Он проанализировал связи между задачами антиимпериалистической и антифеодальной борьбы в военных условиях, высказался за проведение серьезных аграрных преобразований: "Что касается крестьянства, то необходимо выработать реально связанный с их жизнью подход, надо иметь ясное и точное представление об уровне их национального самосознания, добиваться, чтобы высокое и великое дело привлекало их сердца... В течение пяти лет войны Сопротивления со всеми ее трудностями и жестокостями крестьяне шли под руководством класса пролетариев с прочной верой в него". Вместе с тем Ле Зуан признавал: "Мы еще не до конца понимаем крестьян, еще не до конца осознали эти особые условия, а поэтому в своей работе мы используем еще не все возможности для мобилизации крестьянства на участие в войне Сопротивления за спасение страны"12. Одновременно проводилась мысль о необходимости проявления осмотрительности и такта, об обязательном учете местных условий при осуществлении аграрных преобразований, чтобы не нанести ущерба политике единого национального фронта.

В 1951 г. на II съезде партии Ле Зуан был избран членом Центрального Комитета и Политбюро ЦК Партии трудящихся Вьетнама (ПТВ). В этом качестве он подготовил "Доклад о положении в Южном Вьетнаме с начала всенародной войны Сопротивления до начала 1952 г." и представил его на рассмотрение ЦК партии. В 1952 г. по решению ЦК ПТВ он выехал на Север. Переход Ле Зуана был организован в сезон дождей 1952 г. и стал долгим и трудным, потому что значительная часть пути пролегала в горных и лесистых местах оккупированных колонизаторами районов. Во Вьетбак Ле Зуан и его сопровождавшие прибыли в конце 1952 г. Весь переход занял несколько недель.

В 1953 г. Ле Зуан совершил первую зарубежную поездку на отдых и лечение в Китай. Ознакомление с жизнью этой великой страны, особенно с ее историческим и культурным наследием, побуждало его делать сравнения с историей своей родины, убеждало в необходимости развивать ее духовные и культурные традиции.

В Китае Ле Зуана принял Лю Шаоци, который в ходе беседы высказал несколько соображений о положении в Южном Вьетнаме как о месте, где революционная борьба "ведется из засады", т.е. не поднимается выше мелких диверсионных актов. Возражая против такой оценки, Ле Зуан ответил, что в Южном Вьетнаме есть такие вооруженные силы, которые сражаются повсюду, в том числе и в самом Сайгоне. По возвращении Хо Ши Мин поинтересовался его впечатлениями о поездке. Ле Зуан заметил, что, по его мнению, вьетнамский народ по революционности, патриотизму, стремлению к свободе, боевому духу и глубине традиций ничуть не уступает китайскому народу.

В конце 1953 г. Ле Зуан возвратился на Юг, а в 1954 г произошли события, в корне изменившие положение во Вьетнаме. В январе - феврале в Берлине состоялось совещание министров иностранных дел СССР, США, Великобритании и Франции, рассмотревшее ряд актуальных международных проблем. Участники совещания рассмотрели предложение советской делегации о возможности созыва нового совещания в Женеве министров иностранных дел уже не четырех, а пяти держав - с участием КНР, на котором надлежало рассмотреть вопросы о заключении мира в Корее и о прекращении войны в Индокитае.

Женевское совещание состоялось 26 апреля - 21 июля 1954 г. для рассмотрения вопросов о мирном урегулировании в Корее и восстановлении мира в Индокитае. К дискуссии по вьетнамскому вопросу участники совещания приступили 8 мая в тот момент, когда во Вьетнаме потерпел полное поражение французский экспедиционный корпус при Дьен Бьенфу. Этот военный и моральный успех борющегося Вьетнама значительно укрепил позиции ДРВ на совещании.

Женевские соглашения, заключенные в июле 1954 г., включали целый комплекс тесно связанных друг с другом документов, создававших систему урегулирования военных и политических аспектов конфликта в Индокитае. Вьетнам был временно разделен военной демаркационной линией по 17-й параллели, которая не могла быть истолкована как "являющаяся в какой-либо мере политической или территориальной границей".

В Заключительной декларации совещания указывалось на то, что для урегулирования политических проблем во Вьетнаме на основе уважения принципов его независимости, единства и территориальной целостности, в течение июля 1956 г. должны быть проведены всеобщие свободные выборы под наблюдением Международной комиссии.

В порядке осуществления предписания Женевских соглашений о перегруппировке войск сторон Ле Зуан в присутствии представителей Международной контрольной комиссии поднялся на борт судна, осуществлявшего перевозку на Север подразделений Вьетнамской Народной Армии, но ночью тайно возвратился на берег. Новая обстановка требовала новых форм работы и перестройки организационной деятельности на Юге на всех уровнях - от руководства до низовых организаций. Находившиеся здесь части регулярной армии были передислоцированы на Север, но остались местные вооруженные формирования, партизанские отряды, ушли в подполье партийные ячейки и организации фронта Вьет Минь. Ле Зуан вел работу в партизанских зонах и освобожденных районах, перемещаясь по провинциям в дельте Меконга. Первые месяцы он находился в провинции Баклиеу. В середине 1956 г. нелегально переехал в Сайгон, где находился довольно долгое время, из Сайгона в начале 1957 г. тайно посещал Далат, оказывая помощь в налаживании подпольных организаций в этих городах.

Общая стратегическая линия борьбы на Юге после заключения Женевских соглашений сводилась к следующему: превратить деревню в базу для развертывания борьбы, а в городе сосредоточить усилия для проведении агитации; разоблачать противника, не желающего проводить действительно свободные выборы. В этих целях подпольщики распределялись для работы по трем направлениям: первая группа организует выступления общественности с требованием выполнения Женевских соглашений; вторая изучает возможности развития политической борьбы; третья занимается налаживанием нелегальных связей.

Глубокое знание реальной обстановки в разных районах Юга, проведение совещаний кадровых работников и встреч на местах, на которых высказывались оценки положения и перспектив освободительного движения в 1954 - 1956 гг., дали Ле Зуану богатый материал для обобщения опыта борьбы на Юге. Он был одним из первых политических лидеров Вьетнама, кто понял, что политическая и дипломатическая борьба за выполнение Женевских соглашений, которую вела ДРВ, и требования сайгонским властям, выдвигаемые прогрессивными силами Юга, не остановят нарастающих репрессий против бывших участников Сопротивления, физического уничтожения коммунистов в Южном Вьетнаме. Ле Зуан не мог также не видеть, что в результате кампаний по "умиротворению" сельских районов равнины, создания "стратегических деревень" сокращаются прежние освобожденные зоны. Что касается городского населения, то наряду с методами запугивания и террора власти при экономической помощи США не жалели усилий, внедряя в городах "новый образ жизни", закладывали основы для создания на Юге аполитичного общества потребления, обращая при этом особое внимание на молодежь.

Свои соображения о перспективах развития революции на Юге Ле Зуан изложил в документе, который написал на конспиративной квартире в Сайгоне осенью 1956 г. и назвал "Тезисы о революции в Южном Вьетнаме". В "Тезисах" обосновывалось, что для победы революции и достижения ее главной цели - захвата власти на Юге нет иного пути, кроме революционного насилия. В начальный период политическая борьба имеет главенствующее значение, а вооруженная борьба представляет собою средство для захвата шаг за шагом власти в сельских районах. Анализ политики и планов американского правительства во Вьетнаме в целом и в Южном Вьетнаме, в частности, привел автора "Тезисов" к выводу, что развитие обстановки приведет к такому этапу, когда вооруженная борьба на Юге будет играть решающую роль. Этот вывод "не совпадал" с проводимой в то время странами социализма, прежде всего СССР, линии на "мирное соревнование двух систем", поэтому и в Ханое был принят далеко не фазу13. Однако усиливающиеся военно-террористические мероприятия сайгонских властей по подавлению патриотических выступлений, их открытый отказ от выполнения Женевских соглашений, особенно, в части, касающейся подготовки к проведению всеобщих выборов в целях воссоединения страны, подтвердили правильность выводов, содержащихся в "Тезисах". Это нашло отражение в решениях 15-го пленума ЦК партии (второго созыва) о революции в Южном Вьетнаме, которые легли в основу самой великой в истории вьетнамского народа освободительной борьбы.

Была выработана концепция трех стратегических зон: равнинных и горных районов и городов; трех форм вооруженных сил: партизанских отрядов, местных формирований и регулярных войск; гибкого сочетания форм политической и вооруженной борьбы. Красной нитью проходило требование тесной координации действий во всех трех зонах всех трех видов вооруженных сил с использованием в соответствии с местными условиями и вооруженной, и политической борьбы. Эту концепцию или конкретные ее аспекты Ле Зуан неоднократно излагал и конкретизировал в своих письмах руководителям освободительной борьбы на Юге, направленных в 1961 - 1975 гг., выступая как признанный стратег войны Сопротивления.

В Ханое пришли к твердому убеждению о необходимости решения проблемы освобождения Юга и воссоединения страны самими вьетнамцами, и решать ее они должны такими методами и средствами, которые сами определят, какие бы советы и рекомендации им ни давали друзья.
Игнорируя Женевские соглашения, сайгонские власти развернули настоящую охоту за руководителем освободительного движения в Намбо. Поэтому в Ханое стали искать возможность возвращения Ле Зуана нелегальным путем с Юга на Север. Южновьетнамские подпольщики предложили план сложного, но наиболее безопасного ухода Ле Зуана. Реализация этого плана требовала значительного времени, поэтому и подготовка перехода и сам переход заняли несколько месяцев: из Сайгона в Камбоджу, оттуда по морю на торговом суденышке английской компании в Южный Китай, а из Гуаньчжоу - в Ханой. Это произошло в 1957 г.

Ле Зуан приступал к работе на Севере в качестве ближайшего сотрудника Хо Ши Мина в сложное для демократического Вьетнама время перехода от войны к миру. Задачи по восстановлению нормальной жизни на Севере страны были огромны. От сроков и эффективности их решения зависело и выполнение главной задачи - воссоединения страны. Требовались немалые материальные и финансовые средства, а у народной власти их не было. Руководители экономических министерств и ведомств не имели опыта хозяйственного строительства.

Большую роль в создании материально-технической базы нового общества в Северном Вьетнаме сыграла помощь социалистических стран. Но процесс сотрудничества ДРВ с социалистическими странами только начинался и не был свободен от ошибок и недочетов. В частности, это касалось использования опыта социально-экономических преобразований и социалистического строительства в Советском Союзе и Китае. Стремление быстрее решить стоящие перед страной проблемы, "горячность", о недопустимости которой еще в годы войны предупреждал Хо Ши Мин, некритическое отношение к рекомендациям китайских советников привели к серьезным ошибкам на завершающей стадии аграрной реформы, вызвавшим крестьянские выступления в некоторых районах. В 1956 г. ЦК ПТВ был вынужден принять специальное решение, осуждающее "слепое и безоглядное" копирование опыта братских стран и партий в условиях Вьетнама. Последовали и серьезные изменения в высшем партийном руководстве. Обязанности Генерального секретаря Центрального Комитета были возложены на Председателя партии Хо Ши Мина, фактически же их исполнял Ле Зуан.

На Ш съезде партии в сентябре 1960 г. Ле Зуан выступил с политическим отчетом, в котором определялось стратегическое направление, включающее осуществление социалистических преобразований на Севере и завершение национально-демократической революции на Юге, сочетание революций в обеих зонах для завершения национального освобождения и осуществления воссоединения страны. На этом съезде Ле Зуан был избран Первым секретарем ЦК ПТВ.

Последующие полтора десятилетия стали для вьетнамского народа периодом самых тяжелых испытаний и славных свершений в его истории. В годы второй войны Сопротивления иностранной агрессии был развит широко известный лозунг, провозглашенный Хо Ши Мином еще в годы первого Сопротивления (1946 - 1954 гг.): "Вьетнам един, вьетнамский народ един!" Теперь речь шла уже не просто о поддержке северянами революционной борьбы южан, а о тесной практической связи Севера и Юга по принципу: Южный Вьетнам - большой фронт, Северный Вьетнам - большой тыл. Эта концепция стала повседневной реальностью после того, как США начали необъявленную воздушную войну против Северного Вьетнама.

В конце 1959 - начале 1960 г. в различных районах Южного и Центрального Вьетнама вспыхнули местные восстания, которые выросли в настоящую партизанскую войну, сочетавшуюся с выступлениями городских масс и широко использовавшую как вооруженные, так и политические формы борьбы. К концу 1963 г. она привела к падению власти Нго Динь Зьема в Сайгоне и к провалу проводимой США стратегии "особой войны". Относительной стабильности политической власти на юге Вьетнама пришел конец. Настал период крайней неустойчивости, чехарды "кабинетов", милитаризации всей жизни. Началась "особая" война Вашингтона в Южном Вьетнаме, ей противостояли силы народного сопротивления, ведомые созданным в декабре 1960 г. Национальным фронтом освобождения Южного Вьетнама (НФОЮВ).

Используя три вида вооруженных сил: регулярные армейские подразделения, местные воинские формирования и партизанские отряды, сочетая политическую работу и вооруженную борьбу в трех стратегических направлениях: в сельских областях равнины, горных районах и в городах, НФОЮВ постепенно расширял освобожденные зоны. К середине 1964 г. под его контролем находилось уже две трети территории Юга с населением в 10 млн. человек (из общего 15-миллионного населения Южного Вьетнама)14. Так на практике подтверждались выводы, сделанные Ле Зуаном в "Тезисах о революции в Южном Вьетнаме".

В своей борьбе НФОЮВ, патриоты Юга пользовались всесторонней поддержкой и помощью соотечественников Северного Вьетнама, опиравшихся на сотрудничество стран социалистического содружества, прежде всего СССР и КНР. По данным МИД СССР, Советский Союз в 1961 - 1965 гг. передал НФОЮВ (через ДРВ) в виде безвозмездной помощи 130 безоткатных орудий и минометов, 1400 пулеметов, 54500 единиц стрелкового оружия и боеприпасы к ним. Примерно до 1965 г. поставлялось преимущественно трофейное немецкое вооружение, сохранявшееся со времен Великой Отечественной войны15.

3 сентября 1969 г. скончался первый президент демократического Вьетнама Хо Ши Мин. На траурной церемонии прощания с ним Первый секретарь ЦК ПТВ Ле Зуан говорил: "Прощаясь с ним, мы клянемся: всегда высоко держать знамя национальной независимости, знамя решительной борьбы за победу над американским агрессором, освободить Юг, защитить Север, воссоединить страну, чтобы претворить в жизнь его мечту. Прощаясь с ним, мы клянемся: отдать все силы продолжению борьбы во имя осуществления благородных социалистических и коммунистических идеалов, которые он оставил рабочему классу и нашему народу, чтобы сделать нашу страну процветающей и принести счастье народу"16. Выполнению этой клятвы Ле Зуан отдал всю оставшуюся жизнь.

В 1969 г. в газете "Нян Зан" была опубликована большая теоретическая статья Ле Зуана "Под славным знаменем партии за независимость, свободу и социализм, вперед, к новым победам". В статье в доступной для каждого вьетнамца форме разъяснялись не только насущные общенациональные проблемы, но и смысл участия каждого патриота в их решении.

Эта статья, как и его известные письма на Юг, позволяет судить о том, с какой скрупулезностью Ле Зуан следил за тактикой борьбы в трех стратегических зонах в целом и каждой из них, за тем, как использовались в боевых действиях три вида вооруженных сил. Постоянно подчеркивалась необходимость гибкого сочетания форм политической и вооруженной борьбы. В письме на Юг от 10 октября 1974 г. Ле Зуан, анализируя соотношение сил на Юге после вывода американских войск, подчеркивал: "В настоящее время сложились самые благоприятные предпосылки для того, чтобы народ полностью освободил Южный Вьетнам, добился окончательной победы в национальной народно-демократической революции и одновременно помог Лаосу и Кампучии завершить дело национального освобождения. Другого более удобного случая не будет. Если отложить освобождение Юга еще на 10 - 15 лет, марионеточный режим сумеет подняться, силы агрессоров будут восстановлены, экспансионисты значительно окрепнут, и обстановка тогда неимоверно осложнится"17.

Во всех письмах красной нитью проходила мысль о том, что только опора на народные массы, только вовлечение широких социальных слоев в борьбу, особенно в городах, обеспечат достижение победы - свержение марионеточного режима и освобождение Юга. На имевшиеся недочеты в массовой работе в городах, на необходимость их быстрейшего исправления, на огромное значение завоевания не только симпатий, но и реальной поддержки со стороны городского населения Ле Зуан неоднократно указывал руководству борьбой на Юге18.

В борьбе за освобождение Южного Вьетнама Ле Зуан важное место отводил дипломатической деятельности. Он говорил о разных возможностях: "Мы можем принудить противника к переговорам с нами в условиях, когда США втянутся в затяжную войну, когда США и Зьем19 окажутся во все большей изоляции в стране и на международной арене; когда будем больше побеждать, получая сочувствие и мощную поддержку народов различных стран20.

Разворачивая крупные наступательные операции на территории всего Индокитая в зимний сезон 1971 г. и в 1972 г., вьетнамская сторона сочетала их с активизацией дипломатической деятельности, прежде всего, на начавшихся в 1968 г. в Париже переговорах с США.

Парижское соглашение 1973 г. стало большой внешнеполитической победой Вьетнама, успешным продолжением Женевских соглашений 1954 г. Оно свидетельствовало и о зрелости вьетнамской дипломатии. На совещании в Париже в отличие от многосторонней Женевской конференции 1954 г., ДРВ вела дипломатические переговоры с США непосредственно на равных, проводя вьетнамскую линию вьетнамскими методами, направленными на освобождение Юга страны. И она добилась успеха: США ушли из Вьетнама.

Стратегия национально-освободительной борьбы на Юге свела на нет многолетние военные, финансовые политические и дипломатические усилия самой мощной державы западного мира. Бывший министр обороны США Р. Макнамара признавал: "Мы переоценили воздействие поражения Южного Вьетнама на безопасность Запада и не сумели до конца придерживаться следующего основополагающего принципа: если южновьетнамцы нуждались в спасении, то они сами должны были выиграть войну. Не приняв во внимание эту главную истину, мы приложили массу усилий, опираясь при этом на шаткую, ненадежную опору. Вооруженные силы извне не могут обеспечить политический порядок и стабильность, которые каждый народ должен сам устанавливать и поддерживать для себя"21.

Бурное развитие обстановки на Юге после подписания Парижского соглашения, активные мероприятия сайгонских властей по ликвидации освобожденных районов (существование которых признавалось Парижским соглашением) привело вьетнамское руководство к выводу о неизбежности решения проблемы военным путем, тем более, что Парижское соглашение создавало для этого благоприятные условия. Ле Зуан писал на Юг в октябре 1974 г.: "Для нас самым важным в Парижском соглашении является не признание двух администраций, двух армий, двух зон контроля и постепенное продвижение к созданию трехстороннего коалиционного правительства, а то, что американские войска должны в короткие сроки уйти, в то время как наша армия остается, Юг и Север по-прежнему неразрывны, тыл и фронт тесно связаны между собой в единую систему, наш фронт по-прежнему занимает прочные позиции"22.

Министр обороны Социалистической Республики Вьетнам генерала армии Ван Тиен Зунг в книге "Великая победа весной семьдесят пятого", рассказывающей о стратегии и тактике борьбы за освобождение Юга после Парижского соглашения, отмечал выдающуюся роль Ле Зуана в победоносном завершении многолетней борьбы. В октябре 1973 г. пленум ЦК партии, исходя из того, что "противник не выполняет подписанного в Париже соглашения, продолжается политика "вьетнамизации", признал, что ничего другого не остается, как вести революционную войну. Она даст... возможность уничтожить врага и освободить Южный Вьетнам"23.

В январе 1975 г. на совещании по вопросу военных действий в Южном Вьетнаме Ле Зуан заявил: "Мы разработали план на два года и полны решимости претворить его в жизнь. Мы должны нанести стратегический удар в 1975 г., мы должны еще ближе подойти к Сайгону". Основную задачу Ле Зуан определил так: развернуть в 1975 г., используя фактор внезапности, мощное повсеместное наступление на юге и "одновременно подготовить условия для организации в 1976 г. генерального наступления и всеобщего восстания с целью полного освобождения Южного Вьетнама".

Был и дополнительный план, согласно которому, если "благоприятный момент наступит в начале или конце 1975 г. (т.е. до наступления сезона дождей или после него), то в этом году необходимо без промедления освободить весь Южный Вьетнам"24.

Эта задача была выполнена 30 апреля 1975 г., когда народные силы освобождения, поддержанные подразделениями Вьетнамской Народной Армии, овладели Сайгоном.

Освобождение Сайгона, ставшего вскоре городом Хошимином, означало победоносное завершение 30-летней вооруженной борьбы вьетнамского народа за независимость своей родины. Год спустя, в июле 1976 г. произошло официальное воссоединение Вьетнама. На карте мира появилось единое государство - Социалистическая Республика Вьетнам. "Пройдут годы, но победа нашего народа в войне Сопротивления против агрессии США, за спасение Родины навсегда останется одной из самых ярких страниц в истории нашей страны, блестящим проявлением торжества революционного героизма и человеческого разума; эта победа войдет во всемирную историю как великий подвиг XX века, как событие огромной международной значимости и глубокого эпохального характера", - такая оценка прозвучала в 1976 г. на IV съезде КПВ, на котором Ле Зуан был избран Генеральным секретарем Центрального Комитета партии.

В течение 50 лет своей жизни Ле Зуан боролся за национальное освобождение и воссоединение страны. Завоеванная вьетнамским народом победа стала главным свершением в его жизни и деятельности патриота, политического деятеля, национального лидера.

После восстановления мира во Вьетнаме перед населением воссоединенной страны и перед Ле Зуаном, как руководителем правящей партии, вставали новые, не менее сложные, чем во время войны задачи. Генеральный курс был определен: единый Вьетнам будет развиваться по социалистическому пути. На новом этапе укоренившиеся в сознании людей за военные десятилетия организационные, воспитательные, управленческие методы были неприемлемы. Надо было безотлагательно менять ставший уже привычным для северян образ жизни военного лагеря, переводить общество на мирный лад, на повседневный созидательный труд. Нужно было переустраивать сложное, неоднородное, настороженно относящееся к "северянам-коммунистам" южновьетнамское общество, где на первых порах оставалось немало явных и скрытых противников народной власти. Предстояло ликвидировать в масштабах всей страны последствия войны не только в хозяйственной и политической сфере, но и в душах людей. Требовались огромные терпение, такт и осмотрительность, сочетаемые с твердостью, чтобы убедить людей в том, что взятый курс - единственно верный для строительства мирной достойной жизни и защиты независимости Вьетнама.

При этом учитывалось, что в Северном Вьетнаме существуют три экономических уклада: государственный, кооперативный и личное хозяйство. "В то же время на Юге после освобождения, - писал Ле Зуан, - существуют пять экономических укладов. Есть социалистический уклад, созданный социалистическим государством. Без него не было бы роста и укрепления государственного сектора, играющего решающую роль в развитии экономики государства. Смешанные государственно-частные и кооперативные предприятия также, в основном, являются плодом социалистических преобразований. Наряду с этими тремя секторами мы допустили существование частнокапиталистического и частного хозяйства мелких производителей, существующее в определенных отраслях, главным образом в сфере производства"25.

Убежденный в том, что жизнеспособны и перспективны лишь два экономических сектора - государственный и кооперативный, выступая поборником социалистической системы управления народным хозяйством, Ле Зуан в то же время искал возможности, не выходя за рамки этой ортодоксальной системы, расширить их в соответствии с реальным положением в стране.

Итоги хозяйственного строительства за первые два года после воссоединения страны показали, что необходимы серьезные перемены и в структуре хозяйства, и в системе управления экономикой. На состоявшемся в августе 1979 г. очередном пленуме ЦК КПВ Ле Зуан высказался за необходимость изменения экономической политики, и пленум принял соответствующее решение. Оно, по существу, могло бы стать опорной точкой новой стратегии экономического обновления, но его осуществление затянулось. Определенное объяснение можно найти в следующих словах Ле Зуана: "Ведь уж сколько лет мы постоянно сталкиваемся с проблемой выработки направления экономического развития. Надо перебрать много методов, пока найдешь подходящий, надо пройти через эксперименты, чтобы перейти к делу и иметь возможность выполнить его"26.

Бывший Председатель Совета министров СРВ Во Ван Киет, работавший после воссоединения страны в городе Хошимин, вспоминал, что в те годы любая попытка либерализации руководства экономикой рассматривалась как проявление "югославского духа". Если бы, утверждал он, на IV съезде партии (1976 г.) была осуществлена хоть частичка того, что было сделано на VI съезде (1986 г.), Вьетнам выглядел бы совершенно иначе - не так, как он выглядит сейчас. В то же время Во Ван Киет подчеркивал, что в условиях того времени "невозможно было требовать от Ань Ба и других высших руководителей партии больше того, что они делали"27.

Как бы дополняя это утверждение, бывший Председатель Государственного совета СРВ Во Ти Конг писал: "Что касается курса на новые перемены, то товарищ Ле Зуан сразу же "открыл им зеленый свет", решительно поддерживал новые перемены в структуре управления сельским хозяйством, прежде всего, введение с 1981 г. подрядной системы для членов сельскохозяйственных кооперативов". Именно проведение в жизнь подрядной системы, по мнению Во Ти Конга, внесло "важный вклад в выработку курса всесторонних новых перемен на VI съезде партии"28.

С иных, сугубо критических позиций подошел к оценке первого мирного вьетнамского десятилетия многолетний коллега Ле Зуана генерал Во Нгуен Зиап. "Уже после того, как была одержана победа, - писал он, - мы не успели своевременно упорядочить партию, осуществить широкую демократию, развернуть критику и самокритику, сохранить солидарность, укрепить революционную мораль, как это завещал нам Хо Ши Мин. В течение первого десятилетия строительства социализма в масштабах всей страны также допущены серьезные ошибки: хотели быстро создать социалистическую экономику с высокой степенью развития двух секторов - государственного и кооперативного; преувеличивали роль централизованного бюрократического планирования и отказывались от любых рыночных отношений. Чтобы быстрее перейти к крупному социалистическому производству, поспешили включить в этот процесс провинции, уезды, волости и кооперативы. Эти установки, не соответствующие объективной закономерности, ввергли хозяйство нашей страны в серьезный кризис. После VI съезда партии, состоявшегося в 1986 г., на котором посмотрели правде прямо в глаза, сказали правду, решительно осудили идеологию начетничества, смело выдвинули новый курс перемен, соответствующий идеям Хо Ши Мина. Только так наша страна стала шаг за шагом выходить из кризиса, постепенно поворачиваться к развитию.

За ошибки и недостатки, о которых говорилось выше, несут коллективную ответственность Политбюро и Центральный Комитет, и возглавлявший их Ань Ба несет большую ответственность"29.

Такой "разброс" оценок показывает, насколько сложно и трудно было в течение этого десятилетия искать свой путь социалистического строительства во Вьетнаме. Без ошибок, разочарований и откровений этого периода был бы невозможен тот радикальный поворот, который был сделан в 1986 г., поворот к обновлению, прежде всего, экономической структуры и методов управления хозяйством страны. Понадобилось еще два десятилетия, чтобы в Ханое четко определили, что собою представляет экономика страны в настоящее время и заявили, что государство "проводит последовательную и долговременную политику развития многоукладного товарного хозяйства при государственном управлении по социалистической ориентации; это и есть социалистически ориентированная рыночная экономика"30. Но эти оценки показывают также, что в стране было общее мнение: перемены необходимы. К этому следует добавить, что, проводя перестройку экономической базы страны, вьетнамцы не стали сокрушать ее политическую надстройку, справедливо считая, что она является важнейшим фактором укрепления и развития единства вьетнамского народа на основе идей Хо Ши Мина, т.е. по существу - идей коммунизма, прошедших через призму патриотизма. Ее только трансформируют в соответствии с переменами в развитии экономической базы страны.

Ле Зуан стал Первым секретарем Центрального Комитета партии в то время, когда отношения в "треугольнике" КПСС - КПК - ПТВ были достаточно сложными и имели тенденцию к обострению. Идеологические расхождения между КПСС и КПК переросли рамки межпартийных споров и перешли в сферу межгосударственных отношений. Вьетнам оказался в сложном положении: ослабление связей даже с одним из своих основных союзников ставило под вопрос решение главной национальной задачи - освобождение Юга и воссоединение страны. Хо Ши Мин, Ле Зуан, другие руководители ПТВ приложили немало усилий и внутри страны и на международной арене, чтобы не вовлекаться в идеологические дискуссии. В конце 1962 г. Ханой официально высказал Пекину и Москве сожаление по поводу имеющихся разногласий, которые усложняют борьбу вьетнамского народа за освобождение Юга, свою искреннюю готовность сделать все от него зависящее для восстановления единства в социалистическом лагере и международном коммунистическом движении. В основе этой позиции лежало убеждение в том, что борьба против агрессии США является реальным вкладом в укрепление позиций мирового социализма, в упрочение единства международного коммунистического и рабочего движения.

Советский Союз, будучи сопредседателем Женевского совещания по Индокитаю, последовательно поддерживал все политические и дипломатические акции ДРВ, но сдержанно относился к решению вьетнамской стороны отвечать насилием на террор и военное давление сайгонских властей "революционным насилием". Вьетнамскую позицию не смог или не захотел понять Н. С. Хрущев, считавший, что для восстановления единства в международном коммунистическом движении надо, прежде всего, осудить "пекинских раскольников". В Ханое не могли этого сделать. Более того, ультрареволюционная фразеология тогдашнего пекинского руководства и заверения в том, что "Китай и Вьетнам близки как губы и зубы" в начале 1960-х годов находили отклик, по крайней мере, среди определенной части вьетнамского руководства и общественности страны31.

После октябрьского пленума ЦК КПСС (1964 г.) новое советское руководство недвусмысленно высказалось в поддержку Вьетнама. В течение 10 военных лет Ле Зуан ежегодно (случалось, и не один раз в год) приезжал в Москву. Как правило, переговоры были насыщенными, конкретными. Некоторая сдержанность первых встреч сменялась все большей открытостью и искренностью. "Китайская тема" присутствовала только в чисто практическом аспекте: если возникали какие-то трудности с доставкой советской помощи по территории Китая. К середине 1970-х годов отношения между высшими советскими и вьетнамскими руководителями приобрели по-настоящему товарищеский доверительный характер.
С начала 1965 г. Советский Союз стал направлять в ДРВ новейшие типы вооружения, особенно для противовоздушной обороны. С марта 1965 г. в составе вьетнамской ПВО стали появляться советские зенитные пушки, а с июля - зенитные ракетные комплексы С-75 "Двина" и С-75М "Волхов". Всего с 1965 по 1972 гг. Советский Союз поставил во Вьетнам 95 зенитных ракетных комплексов и 7658 ракет32.

При самой активной помощи Советского Союза в ДРВ были созданы военно-воздушные силы в составе трех боевых авиационных полков, имевших на вооружении 148 самолетов МиГ-17 разных модификаций (в том числе и китайского производства) и МиГ-21. Кроме того, существовал полк транспортной авиации и учебный полк (на территории КНР)33. После 1971 г, когда было принято решение о переброске на Юг подразделений ВНА, Советский Союз начал особенно интенсивно поставлять во Вьетнам новейшие виды вооружения. Войска были оснащены модифицированными артиллерийскими системами, танками Т-34, зенитными ракетами среднего радиуса действия и другим оружием. К началу 1973 г. ДРВ добилась полного превосходства над армией сайгонского режима в военной технике и оружии. Это было весьма важно после вывода американских войск из Южного Вьетнама, и во многом обеспечило победу освободительного движения во Вьетнаме34.

Только за период с 1960 по 1972 гг. между СССР и ДРВ было подписано 16 различных соглашений и договоров об оказании экономической, военной помощи и научно-технического содействия в развитии народного хозяйства Вьетнама. Доля военных поставок, осуществлявшихся в порядке безвозмездной помощи, составила 60% от общего объема советской помощи Вьетнаму35. За годы советско-вьетнамского экономического и научно-технического сотрудничества, начиная с 1954 г., к 1980 г. при содействии СССР во Вьетнаме было введено в эксплуатацию 200 промышленных предприятий и других объектов; в 1982 г. строилось почти 100 объектов. Около 15 тыс. вьетнамских граждан получили высшее образование в СССР и подготовлено почти 15 тыс. квалифицированных рабочих примерно по 100 специальностям36.

Одного только предоставления вооружения и налаживания его поставок было недостаточно. Вставал и такой вопрос: кто этой техникой станет управлять? Надо было в кратчайшие сроки наладить подготовку вьетнамских летчиков и ракетчиков. Это и было сделано: летчиков готовили в СССР, а ракетчиков и в СССР, и на месте, во Вьетнаме. По данным на конец 1966 г., во Вьетнаме работало 786 советских военных специалистов-инструкторов, а на обучение в СССР командировано 1342 вьетнамских военнослужащих. С апреля 1966 г. по май 1967 г. в ДРВ было развернуто 10 советских учебных центра зенитно-ракетных войск ПВО, ставших основной базой создания офицерского и технического корпуса сил противовоздушной обороны Северного Вьетнама, численный состав которых к 1 января 1970 г. составлял уже 155 тыс. человек37. В военных учебных заведениях Советского Союза и Российской Федерации до 1 января 1995 г. было подготовлено 13483 офицеров для Вьетнамской Народной Армии; в том числе для противовоздушной обороны - 4511 человек, для военно-воздушных сил - 2543 человека38.

С восстановлением мира во Вьетнаме появились новые перспективы для расширения масштабов и повышения качества советско-вьетнамских отношений. Основой для этого стал Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и СРВ, подписанный 3 ноября 1978 г.39 Постоянный комитет Национального собрания СРВ ратифицировал договор в декабре того же года, подчеркнув при этом, что "договор отвечает чаяниям и надеждам народов обеих стран"40.

Показателями размаха и высокого уровня советско-вьетнамского сотрудничества в послевоенные годы стали ввод в эксплуатацию гидроэлектростанции Хоабинь и совместная разработка нефтегазовых месторождений на южновьетнамском шельфе.

В ином направлении развивались вьетнамско-китайские отношения. Точку зрения Пекина на перспективы борьбы вьетнамского народа за воссоединение страны высказал в беседе с вьетнамской делегацией в ноябре 1956 г. Мао Цзэдун, заявивший, что проблему, созданную разделением Вьетнама, нельзя решить за короткое время, что "если десяти лет окажется недостаточно, мы должны быть готовы ждать 100 лет"41. КНР активно поддерживала борьбу на юге Вьетнама, но после того, как в 1964 г. США начали систематические бомбардировки Северного Вьетнама, и огонь войны приблизился к китайской границе, накал антиамериканских заявлений тогдашнего руководства КНР заметно ослабел. В письмах на Юг в годы войны против агрессии США Ле Зуан уже с начала 1970-х годов писал о том, что резкая активизация американо-китайских контактов и заключение так называемых соглашений между США и Китаем создал для борьбы вьетнамского народа "дополнительные трудности"42. Он прямо говорил о том, что США пытаются использовать Китай для "оказания на нас давления, заставить нас остановиться после подписания Парижского соглашения"43.

Вьетнамцы не хотели "останавливаться" и в результате блестяще организованной и проведенной "операции Хо Ши Мин" весной 1975 г. освободили Сайгон и весь Южный Вьетнам.

Печальной страницей в истории китайско-вьетнамских отношений был вооруженный конфликт в начале 1979 г. Сейчас между странами установились нормальные добрососедские отношения, основанные на равенстве, дружбе и взаимной выгоде двух стран.

Ле Зуан скончался 10 июля 1986 г. Более полувека Ле Зуан отдал борьбе за национальное и социальное освобождение своего народа, за единый, независимый и процветающий Вьетнам. Почти три десятилетия он возглавлял Центральный Комитет правящей партии. Ле Зуан видел жизнь, как видят ее его соотечественники. Можно утверждать, что Ле Зуан был самым "вьетнамским" среди политических лидеров страны во второй половине XX в. Вершиной его деятельности стал исторический день 30 апреля 1975 г. - освобождение Южного Вьетнама, знаменовавшего воссоединение страны.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ле Зуан - выдающийся руководитель, крупный творческий мыслитель вьетнамской революции (на Вьетнам, яз.). Ханой, 2002, с. 9, 244.
2. Там же, с. 461.
3. Там же, с. 231.
4. Там же, с. 475.
5. Хо Ши Мин. Мой путь к ленинизму. - Проблемы востоковедения, 1960, N 2, с. 19 - 20.
6. Очерки истории Вьетнама. Ханой, 1977, с. 191.
7. Ле Зуан - выдающийся руководитель..., с. 195, 573 - 574.
8. Хо Ши Мин. Избранные статьи и речи. М., 1959, с. 164.
9. Ле Зуан - выдающийся руководитель..., с. 308 - 310.
10. Там же, с. 199.
11. Там же, с. 199.
12. Там же, с. 743 - 746.
13. Там же, с. 141.
14. Россия (СССР) в локальных войнах и военных конфликтах второй половины XX века. М, 2000, с. 78.
15. Там же.
16. Nhan Dan, 10.IX.1969.
17. Ле Зуан. Письма на Юг. М., 1987, с. 268.
18. Там же, с. 204.
19. Нго Динь Зьем - глава южновьетнамского марионеточного режима в 1955 - 1963 гг.
20. Ле Зуан. Письма на Юг. Ханой, 1985, с. 64.
21. Макнамара Р. Вглядываясь в прошлое. Трагедия и уроки Вьетнама. М., 2005, с. 351.
22. Ле Зуан. Указ. соч. М, 1987, с. 267.
23. Ван Тиен Зунг. Великая победа весной семьдесят пятого, М., 1980, с. 13, 26.
24. Там же, с. 27 - 28.
25. Ле Зуан. Социалистическая революция во Вьетнаме, т. 2. Ханой, 1978, с. 65.
26. Ле Зуан - выдающийся руководитель..., с. 477.
27. Там же, с. 66 - 67.
28. Там же, с. 53.
29. Там же, с. 40.
30. Документы IX съезда Коммунистической партии Вьетнама. Ханой, 2002, с. 39 - 40.
31. Ле Зуан - выдающийся руководитель..., с. 463 - 464.
32. Россия (СССР) в локальных войнах..., с. 86.
33. Там же, с. 90 - 91.
34. Там же, с. 92 - 93.
35. Там же, с. 82, 83 - 84.
36. Советский Союз - Вьетнам. 30 лет отношений (1950 - 1980) М., 1982, с. 511.
37. Россия (СССР) в локальных войнах..., с. 83 - 84.
38. Там же, с. 82.
39. См.: Советский Союз - Вьетнам. 30 лет отношений (1950 - 1980), с. 496. Договор перестал действовать после распада СССР.
40. Там же, с. 514.
41. Правда о вьетнамско-китайских отношениях за последние 30 лет. Белая книга МИД СРВ. Ханой, 1979, с. 20.
42. Ле Зуан. Указ соч. М., 1987, с. 265.
43. Там же, с. 267.

Новая и новейшая история. 2008. № 3. С. 182-197.



This post has been promoted to an article

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Б. Н. Чаплин. Вьетнам: апрель 1975 года

Я прибыл в качестве советского посла во Вьетнам в последних числах декабря 1974 г. и не мог тогда даже в мыслях предположить, что мое пребывание здесь продлится 11с лишним лет и мне придется стать свидетелем и участником столь значительных событий. 30 декабря 1974г. я вручил свои верительные грамоты президенту Вьетнама Тон Дык Тхангу. Это был очень пожилой, весьма обаятельный и доброжелательный человек. Будучи в молодости матросом французской черноморской эскадры, он в знак солидарности с русской революцией в 1919 г. водрузил на своем корабле красный флаг. 2 января 1975 г. я был принят первым секретарем ЦК Партии трудящихся Вьетнама (ПТВ) Ле Зуаном.

Я, естественно, очень волновался перед этой встречей, так как много слышал и читал, как и другие в то время, о героическом Вьетнаме и его руководителях, сумевших привести свой народ к победе в тяжелейших освободительных битвах с такими державами, как Франция и США. Причем, была одержана не только военная победа - но вьетнамцы победили и на дипломатическом фронте. Достаточно вспомнить две международные конференции по Вьетнаму, проходившие в Женеве в 1954 г. и в Париже в 1973 г., в которых принимали участие великие державы и на которых вьетнамцам, конечно, при поддержке друзей, удавалось успешно отстаивать свои интересы.

Отношения между Советским Союзом и Вьетнамом были очень близкими. Практически с момента образования ДРВ Советский Союз оказывал всестороннюю помощь Вьетнаму как в борьбе за национальное освобождение, так и в мирном строительстве. Вьетнамские руководители постоянно заявляли, что их победы были бы немыслимы без помощи СССР.

В то же время у нас были разные подходы по ряду ключевых вопросов. Это был период обострения советско-китайских отношений, в то время как отношения Китая с Вьетнамом оставались, если можно так выразиться, "внешне нормальными", и вьетнамское руководство никак не соглашалось присоединиться к позиции социалистических стран, осуждавших политику КНР. Вместе с тем для Вьетнама главным врагом оставался американский империализм. Страна едва приходила в себя после разрушительной войны с США. Демократическая Республика Вьетнам (ДРВ) резко выступала против поддержки американцами южно-вьетнамского режима Нгуен Ван Тхиеу, а главное - никто и никакие договоренности не могли заставить вьетнамских руководителей отказаться от стремления в кратчайшие сроки воссоединить страну.

Но в период "расцвета" разрядки международной напряженности советско- американские отношения, по инициативе СССР, стали улучшаться, развернулась подготовка к саммиту в Хельсинки по созданию ОБСЕ. Позиция Советского Союза состояла в полной и безоговорочной поддержке Парижского соглашения 1973 г., установившего мир в Индокитае. В Москве хорошо знали о наличии этих противоречий. Поэтому, провожая меня в Ханой, напутствовали в том плане, что надо убеждать вьетнамских друзей строго соблюдать эти соглашения, не форсировать развитие событий по воссоединению страны, советовали приводить в пример Брестский мир как тяжелый, .но необходимый компромисс, который, в конце концов, дал положительные результаты. В ЦК КПСС особо подчеркивали, что надо вести работу по "отрыву Вьетнама от Китая", добиваясь перехода Вьетнама на скоординированные в этом вопросе позиции всех братских соцстран.

Помня все эти напутствия, я и направился на прием к Ле Зуану, в здание, где размещался "всемогущий", как писали в то время западные журналисты, ЦК Партии трудящихся Вьетнама. В ЦК ПТВ на площади Бадинь (тогда еще там не было мавзолея Хо Ши Мина) все было предельно скромно: простая мебель, мягкие диваны и кресла, оставшиеся, видимо, еще со времен французов. Никаких кондиционеров - только серые пропеллеры потолочных вентиляторов. Единственное, что скрашивало обстановку,- так это традиционные вьетнамские лаковые картины и такое же большое панно в полстены.

Ле Зуан, одетый в синий китель, сидел на диване, отрешенно углубившись в свои мысли. Но, увидев меня, быстро поднялся, энергично пожал мне руку, предложить сесть. И сразу, не дав мне даже рта раскрыть (совсем не по традициям Востока), быстро и импульсивно стал говорить, время от времени дотрагиваясь до моего плеча рукой, как бы для того, чтобы его мысли лучше дошли до меня. Он сказал, что приветствует нового советского посла, что роль послов в развитии связей между нашими партиями и странами исключительно велика. Затем, внимательно посмотрев на меня, неожиданно заметил: "Работа во Вьетнаме будет трудной. ДРВ - социалистическая страна, однако она имеет много особенностей, поскольку является страной азиатской. Но мы в Политбюро решили, что вы справитесь".

Затем Ле Зуан говорил о непреходящем значении для Вьетнама марксизма-ленинизма и идей Октябрьской революции. Подчеркнув, что ДРВ - самая бедная из всех социалистических стран, Ле Зуан выразил надежду, что помощь СССР Вьетнаму будет возрастать. "Сейчас мы не можем обеспечить себя всем необходимым, но мы одержали победу над империализмом и теперь должны накормить и одеть народ", - сказал он. Тут я вспомнил напутствие М. А. Суслова, который, инструктируя меня перед направлением во Вьетнам, строго предупреждал: "Никаких обещаний по экономическим вопросам". Коснувшись положения на Юге страны, Ле Зуан особо подчеркнул, что объединение Вьетнама - это лишь вопрос времени. Затем он произнес несколько двусмысленную фразу о том, что выполнение парижского соглашения означает поражение противника, но и невыполнение соглашения неминуемо приведет его к краху.

Тогда Ле Зуан ни слова не произнес о Китае. Интуиция мне подсказала, что не следует в первой же беседе вступать в дискуссию, говоря о том, считаю ли я правильной позицию вьетнамцев по вопросу об их отношении к Китаю. И в дальнейшем я всегда старался держаться предельно тактично, стремясь понять собеседника, выслушать его, а уже потом ненавязчиво разъяснять нашу точку зрения. Даже когда наша позиция была, как я думал, резковатой, я считал необходимым, хотя бы по форме, смягчить ее. В то же время я, конечно, понимал, что особой откровенности от вьетнамских руководителей ожидать не следует. Восток есть Восток! Однако думаю, что такая манера общения с вьетнамцами на всех уровнях помогла мне установить доверительные отношения с вьетнамскими руководителями. Но произошло это, конечно, далеко не сразу. В 1986 г. я, единственный из всех послов, работавших во Вьетнаме, был награжден орденом Хо Ши Мина.

Встреча с Ле Зуаном оставила хорошее впечатление и в какой-то степени даже вдохновила меня. Он говорил энергично, прямо, дружелюбно. И в дальнейшем я не раз имел возможность убедиться в том, что Ле Зуан был одним из наиболее искренних сторонников сближения с СССР, человеком, глубоко преданным идеалам социалистической революции. Во время одной из встреч он мне сказал: "Я вот часто спорю с буддистскими монахами о том, кто более предан своим идеалам: мы, коммунисты, или вы, буддисты. Вы говорите, что страдаете за народ и справедливость на земле, но за это вам будет воздано после смерти, а я отвечаю, что мы, коммунисты, страдаем за счастье народа на земле и как атеисты мы хорошо знаем, что после смерти нас не ждет воздаяние".

Ле Зуан говорил правду, потому что жизнь того поколения вьетнамских руководителей, которые были воспитаны Хо Ши Мином и в течение 30-ти лет вели борьбу за свое национальное освобождение, была полна лишений, и эти люди жили предельно скромно.

Весь январь 1975 г. оказался для меня очень напряженным. После встречи с Ле Зуаном мне был открыт "зеленый свет" и со мной пожелали встретиться многие вьетнамские руководители. Организация этих встреч проходила строго по протоколу: вновь прибывший посол знакомится со списком руководителей страны различного уровня и через протокольную службу МИД заявляет о своем желании нанести тем или иным из них протокольный визит. Во Вьетнаме в то время встречи зарубежных послов с вьетнамскими руководителями жестко ограничивались. Поэтому опытные дипломаты нашего посольства советовали мне сделать запрос на встречи с как можно большим числом вьетнамских руководителей. Все равно, мол, согласятся процентов десять, не больше, как это бывало обычно. Поэтому мы направили в МИД список, включавший около 40 фамилий. Но прежний опыт подвел, случилось непредвиденное - практически все руководители, за исключением тех, кто был болен или отсутствовал по другим причинам, согласились встретиться с советским послом.

Мне приходилось в течение января ежедневно наносить по шесть-восемь визитов. Поскольку я еще не полностью акклиматизировался и мой организм не приспособился к новым климатическим условиям, это было нелегко. Ведь нужно выполнять и повседневную дипломатическую работу! Вспоминаю, как нередко, войдя в свой кабинет, сдвигал два стула, ложился и тут же засыпал на 20-30 минут, чтобы потом снова ехать на очередную встречу. После войны обстановка в посольстве оставалась такой же спартанской: не было не только комнаты отдыха для посла, но даже обычного дивана.

Эти встречи хотя и были протокольными (на них почти ничего не обсуждалось по существу), дали мне много с точки зрения знакомства с вьетнамскими руководителями различных уровней. Но главное - на них я слышал сигнал, который подавала вьетнамская сторона (в весьма своеобразной форме, чисто по-восточному), выказывающая свое желание расширить отношения с СССР. Это подтвердилось и во время проведения советским посольством приема 30 января по случаю 25-летия установления дипломатических отношений между нашими странами. То была первая крупная юбилейная дата после окончания войны. Поскольку мы хотели отметить ее особенно торжественно, тепло и непринужденно, мы не ограничились традиционными приветственными посланиями, а предложили провести в посольстве прием, посвященный юбилею. Раньше ничего подобного не было.

Многие в посольстве возражали против этого, утверждали, что вьетнамские руководители, даже среднего уровня, судя по имеющемуся опыту, вообще не ходят на приемы, кроме тех, которые проводятся по случаю национальных праздников. Высказывалось опасение, что мы можем оказаться в неловком положении: потратимся, а на прием придут лишь немногие из вьетнамских друзей. Но я решил рискнуть. Мы пригласили 100 человек и оказались правы: почти все приглашенные пришли. Затем было много событий и много знаменательных дат, но празднование этого юбилея в преддверии освобождения Юга страны стало как бы первым признаком нового этапа- самого плодотворного за всю историю отношений между Советским Союзом и Вьетнамом, который продолжался с 1975 г. до конца 1980-х годов. Это объяснялось во многом тем, что в объединении Вьетнама, кроме самих вьетнамцев, больше всех других государств был заинтересован Советский Союз.

Я уже упоминал о том, какие "пожелания" по работе с вьетнамскими руководителями я получил, направляясь во Вьетнам, но как реально можно повлиять на вьетнамских друзей, чтобы они вняли нашим советам, никто, конечно, посоветовать мне не мог. Бытовавшее в то время у нас и сильно раздуваемое на Западе мнение, будто Вьетнам целиком зависит от СССР, который может якобы навязывать вьетнамскому руководству свои взгляды, оказалось беспочвенным. Я убедился в этом с первых же дней пребывания во Вьетнаме. Вьетнамцы, конечно, прислушивались к мнению советских руководителей, считая, что нас объединяют общая идеология, общие цели - построение социализма в наших странах, оказание помощи другим народам, строящим социализм или борющимся за свое национальное освобождение. Но при этом они непременно соизмеряли все свои действия с национальными интересами собственной страны. Я не знаю всех деталей того, как выстраивались отношения Советского Союза с социалистическими странами Восточной Европы, но каждый раз, когда я приезжал в Москву, многие мне говорили: "Смотри, как скоординированно и доверительно мы работаем с соцстранами Восточной Европы, а твои вьетнамцы не поддерживают нас даже в китайском вопросе".

О существовании мифа о том, что дружественные Советскому Союзу страны вершат свою политику под диктовку СССР, я, как это ни парадоксально, услышал в 1986 г. от президента Финляндии М. Койвисто. А произошло это так: на похороны президента Финляндии У. К. Кекконена была направлена советская делегация во главе в первым заместителем председателя Президиума Верховного Совета СССР П. Н. Демичевым. Насколько я знаю, делегацию должен был возглавить А. А. Громыко, который лично хорошо знал Кекконена. Но М. С. Горбачев назначил руководителем делегации Демичева. В состав делегации был включен и я как заместитель министра иностранных дел. По окончании траурной церемонии наша делегация была принята новым президентом Финляндии. Встречая нас в своем довольно скромном дворце и дружески улыбаясь, Койвисто вдруг спросил нашего посла в Финляндии В. П. Степанова: "Вы приехали сейчас в Вашем самом большом черном лимузине?" (имелся в виду ЗИЛ-130, на котором наш посол ездил на наиболее важные встречи). Посол ответив утвердительно. "Теперь вот жду,- с улыбкой произнес президент,- что английские газеты, как и раньше при смене правительства, напишут, что к президенту приехал советский посол в огромном черном лимузине, чтобы продиктовать новый состав кабинета министров". Разумеется, ни о каком составе кабинета на этой встрече речь не шла, но этой шуткой президент как бы подчеркнул, что действовать надо по возможности тактично, чтобы не подбрасывать дров в костер различных пропагандистских измышлений.

Вьетнамское руководство особенно щепетильно относилось к этому вопросу и при наших встречах строго придерживалось протокола. Сообщения в печати о встречах советского посла с руководителями Вьетнама появлялись очень редко, хотя такие беседы проходили постоянно. Для внешнего мира иногда нарочито подчеркивалось, что советский посол во Вьетнаме - такой же, как и другие послы, и не имеет никаких привилегий по сравнению с ними. В качестве примера приведу такой случай. Одно время среди дипкорпуса в Ханое появились слухи, будто советский посол пользуется неограниченным влиянием на вьетнамское руководство, что он всемогущ и т. д. Видимо, для того, чтобы утихомирить эти страсти, премьер-министр Фам Ван Донг во время приема по случаю национального праздника СССР 7 ноября, неожиданно встал из-за стола, за которым сидели вьетнамские руководители и советский посол, и подошел к послу Франции, будто бы желая выяснить какой-то вопрос. Он удалился с ним из зала, где шел прием, в комнату отдыха и возвратился лишь минут через десять-пятнадцать. Попрощавшись с сияющим от радости французским послом, он как ни в чем не бывало сел на свое место. Этот его поступок, насколько мне известно, не нашел поддержки у присутствовавших на приеме вьетнамских руководителей, в частности, министра иностранных дел Нгуен Зуй Чиня, но зато на другой день весь дипкорпус только и говорил о том, что влияние Советского Союза во Вьетнаме вовсе не так велико, как кажется.

Шел январь 1975 г., и повсюду во Вьетнаме чувствовалось: что-то готовится, что-то должно произойти. Вьетнамцы через свой МИД регулярно информировали нас о положении на Юге страны. Информация сводилась в основном к перечислению успехов Временного революционного правительства Республики Южный Вьетнам (ВРП РЮВ), Народных Вооруженных Сил освобождения (НВСО), а также других фактов, которые свидетельствовали о неизбежном крахе режима Нгуен Ван Тхиеу. Но в целом эта информация не содержала ничего конкретного.

В этой связи хотелось бы сказать несколько слов о Парижском соглашении 1973г. и об отношении к нему заинтересованных сторон. Соглашение о прекращении войны и восстановлении мира во Вьетнаме было подписано в Париже 27 января 1973 года. В нем устанавливались сроки прекращения военных действий и вывода войск США и их союзников. США брали на себя обязательства не вмешиваться во внутренние дела Южного Вьетнама, уважать право его населения самому определять политическое будущее посредством проведения подлинно свободных и демократических выборов. В соглашении предусматривалось также создание национального Совета согласия и примирения, признание существования в Южном Вьетнаме двух зон, двух правительств и трех политических сил.

Предусматривалось, в частности, что сразу же после прекращения огня обе южновьетнамские стороны (ВРП РЮВ и сайгонский режим) проведут консультации с целью создания национального Совета согласия и примирения, который, действуя на основе консенсуса, должен будет провести всеобщие, свободные и демократические выборы. Вопрос о вооруженных силах Южного Вьетнама также должен быть решен обеими южновьетнамскими сторонами. Соглашение предусматривало, что воссоединение Вьетнама должно осуществляться постепенно и мирными средствами на основе взаимных договоренностей между Севером и Югом без иностранного вмешательства. Это соглашение являлось определенным компромиссом и полностью не устраивало ни одну из сторон. Каждая из них старалась делать упор на те статьи соглашения, которые ей были выгодны, нередко пренебрегая другими.

Главным успехом, несомненно, было установление мира на вьетнамской земле, вывод американских войск. Уже 29 марта 1973 г. последние подразделения американских экспедиционных войск покинули Вьетнам. Был произведен обмен военнопленными, образованы соответствующие комиссии и контрольные органы. Но затем сразу же стали возникать разногласия по вопросу о трактовке соглашения, выдвигаться взаимные обвинения по его нарушению. Покинув Вьетнам, американцы старались использовать соглашение для укрепления южно-вьетнамского режима Нгуен Ван Тхиеу, вытеснения НВСО из освобожденных районов и недопущения воссоединения Вьетнама на социалистической основе, хотя в то время альтернативы этому не существовало. С единых позиций с американцами выступала и сайгонская администрация. Руководители ДРВ всегда считали своей главной политической задачей воссоединение страны (как любил повторять Хо Ши Мин, одна страна - один народ), поэтому они рассматривали соглашение именно с точки зрения того, какую пользу оно могло принести делу воссоединения Вьетнама.

В одной из бесед со мной в январе 1975 г. секретарь ЦК ПТВ То Хыу высказался в том плане, что ДРВ хотя с некоторыми сомнениями и подписало Парижское соглашение, тем не менее считает соглашение серьезной победой и не стремится идти дальше, а добивается мирного развития ситуации. Однако если США и сайгонская администрация не поймут этого, могут быть предприняты другие меры. Вьетнамские руководители неоднократно подчеркивали, что главное состоит в том, что им удалось сохранить в соглашении и что кратко можно охарактеризовать так: "Они уходят - мы остаемся". Имелось в виду, что американцы уходят, а освобожденные районы на Юге остаются, по существу, под контролем Ханоя. Это означало победу в будущем. Они прямо говорили, что здесь им удалось "переиграть" американцев. В ходе переговоров вьетнамцы вели ожесточенные споры по многим другим вопросам, отвлекая, как они считали, американцев от главного.

Но это хорошо понимал Нгуен Ван Тхиеу. Г. Киссинджер в своих воспоминаниях отмечает, что когда он сообщил Тхиеу, что американцы согласились полностью вывести войска из Южного Вьетнама, но при этом на Юге сохраняются освобожденные районы и НВСО, то тот заплакал. Переводчик, который переводил их беседу, пишет Киссинджер, тоже плакал. И действительно, насквозь коррумпированный сайгонский режим мог существовать только в присутствии американских войск. Экономической и военной помощи ему было недостаточно. Поэтому с уходом американцев ни сайгонская администрация, ни сайгонская армия (хотя она и насчитывала почти 1 млн человек) не могли противостоять северовьетнамской армии. И не только потому, что она умела хорошо воевать, а главным образом потому, что в битве идей северовьетнамцы уже заранее одержали убедительную победу.

Воюя только за деньги, не веря своим коррумпированным офицерам, южновьетнамские солдаты не могли противостоять бойцам с Севера, убежденным в правоте того дела, за которое они боролись, добиваясь лучшей жизни и справедливости. Они шли к победе социализма через национальное освобождение и воссоединение страны. Северовьетнамские войска вместе с бойцами НВСО демонстрировали образцы храбрости и героизма.

Рассказывают, что когда с Севера на Юг по тропе Хо Ши Мина передвигалась вьетнамская военная техника и надо было переправляться вброд через реки под бомбежками американской авиации, вьетнамские девушки-солдаты, взявшись за руки, обозначали своими телами проход в реке для боевых машин. Когда от разрывов бомб погибали бойцы, их место в цепи занимали другие девушки, которые держались, пока не проходила вся колонна.

Идеи национального освобождения и воссоединения родины находили поддержку и среди части интеллигенции в самом Сайгоне. Так что шансов устоять у режима Нгуен Ван Тхиеу было крайне мало. Когда я приехал во Вьетнам, споры по вопросу нарушения Парижского соглашения были в самом разгаре. Меня регулярно приглашали в МИД ДРВ, информировали о положении на Юге страны и каждый раз приводили большое количество фактов нарушения соглашения сайгонским режимом и Соединенными Штатами.

Что касается американцев, то через нашего посла в Вашингтоне мы знали, как они оценивали положение на Юге Вьетнама: они обвиняли Ханой в нарушении Парижского соглашения и просили довести их точку зрения до сведения вьетнамцев. Выполняя поручение, я в тактичной форме информировал вьетнамское руководство о позиции Вашингтона. На это вьетнамцы, как правило, отвечали: "Вор кричит: держи вора!". Жалобы американцев заключались в основном в том, что НВСО будто бы незаконно расширяет определенные по соглашению зоны контроля и что с Севера на Юг идет переброска войск и военной техники.

Вьетнамцы говорили о том, что США в нарушение соглашения продолжают оказывать Сайгону военную помощь по всем возможным каналам, сохраняют в Южном Вьетнаме большое количество своих военных советников, продолжаются полеты их самолетов-разведчиков, базирующихся в Таиланде, над территорией ДРВ, а главное - они активно поддерживают режим Нгуен Ван Тхиеу, который давно уже отвергнут народом Южного Вьетнама. В итоге в январе-феврале 1975 г., накануне генерального наступления вьетнамских войск на Юге, ни в Советском Союзе, ни, как казалось в то время, в США не было ясного представления о конкретных планах Ханоя, хотя американцы испытывали больше волнений, чем советское руководство.

В январе министр национальной обороны Вьетнама Во Нгуен Зиап в беседе со мной высказался в том плане, что для выполнения Парижского соглашения необходимо постоянно оказывать на другую сторону давление, поскольку американцы никогда добровольно не уступят своих позиций и не будут выполнять соглашение.

В феврале вьетнамцы стали уже более определенно информировать нас о своих успехах на Юге. Они сообщали, что патриоты полностью контролируют дельту р. Меконг, а силы НВСО взяли под контроль ряд провинций Южного Вьетнама. Вьетнамские руководители были уверены в том, что США не смогут вновь активно влиять на развитие событий в Южном Вьетнаме, поскольку они переживают серьезные трудности внутри страны. Вместе с тем вьетнамские руководители признавали, что сайгонская армия все еще весьма многочисленна и представляет собой достаточно внушительную силу. Но при этом они подчеркивали, что моральный дух ее падает день ото дня. Сама операция по освобождению разрабатывалась в глубокой тайне. О ней не знали ни в Советском Союзе, ни в Китае. Об этом мне намекал китайский посол в ДРВ Фу Хао, с которым у меня несмотря на осложнение советско-китайских отношений установились неплохие контакты. Фу Хао был известный китайский дипломат: до Ханоя он работал заместителем министра иностранных дел КНР, а после возвращения из Вьетнама занимал посты посла КНР в Японии, заместителя председателя Комитета по международным делам Всекитайского собрания народных представителей КНР.

В одной из бесед, состоявшейся после овладения Сайгоном, он с некоторой издевкой спросил меня: "Ну вы-то хоть знали, что они собираются так быстро освободить Юг?" Уже после освобождения Юга вьетнамцы рассказывали, что при подготовке этой операции они соблюдали полную конспирацию. Поэтому, когда на Юг выехали руководители министерства национальной обороны, в Ханое каждую субботу в окруженных высокими заборами дворах домов, где жили эти руководители, устраивались волейбольные игры, во время которых громко выкрикивались в целях конспирации имена тех, кто уже давно находился на Юге.

В марте события начали развиваться все стремительнее и нарастали, как снежный ком. 13 марта в беседе со мной Фан Ван Донг сказал: "Мы видим, что сейчас на Юге сложилась революционная ситуация, когда, как говорил В. И. Ленин, "низы не хотят, а верхи не могут жить по-старому". Премьер-министр заявил, что никогда еще Народный фронт освобождения (НФО) и ВРП РЮВ "не пользовались такой поддержкой в районе, контролируемом сайгонской администрацией, а также среди представителей третьей силы. Сайчас все в Южном Вьетнаме понимают, что только НФО и ВРП РЮВ могут добиться изменения обстановки и выполнения Парижского соглашения". Это заявление означало, что вьетнамское руководство приняло окончательное решение и что наступил момент, который упустить нельзя.

Я сообщил об этом в Москву. Но, как мне кажется, в Москве не предполагали, что события будут развиваться так стремительно, по- видимому, считая, что все ограничится лишь расширением освобожденных районов и в Сайгоне, возможно, будет создано коалиционное правительство, а дальше развитие пойдет эволюционным путем, как то и предусматривало Парижское соглашение. Вместе с тем Москва все это время через ТАСС и печать пропагандистски активно поддерживала Северный Вьетнам, призывала американцев и сайгонский режим прекратить срывать выполнение Парижского соглашения.

Однако события развивались иначе. Генеральное наступление началось в марте на плато Тэйнгуен. 11 марта был взят важный в стратегическом отношении город Банметхуот. Боясь попасть в окружение, сайгонские войска оставили центральное плато. С этого момента сайгонская армия начала беспорядочно отступать по всему фронту. Уже к концу марта были освобождены такие важные города, как Хюэ и Дананг. Дананг, где была сосредоточена 100-тысячная армия, сдался практически без боя. Сайгонские офицеры и солдаты в панике бежали с поля боя, буквально сражаясь за каждое место на отплывавших кораблях. Со всей остротой встала проблема беженцев. Вьетнамское руководство обратилось к нам за материальной помощью для освобожденных районов, и такая помощь была оказана.

13 апреля посольство сообщило в Москву, что вьетнамцы намерены в ближайшее время предпринять наступление на Сайгон. Вьетнамские руководители в беседах со мной заявляли, что в условиях, когда американцы не отказались от поддержки Тхиеу и не идут на создание новой сайгонской администрации, способной выполнить Парижское соглашение, ничего не остается, кроме как успешно развивать наступление до полной победы. Они считали, что сайгонская армия полностью, деморализована и взятие Сайгона является уже не военным, а политическим вопросом. Город может быть взят в любое время, когда это будет целесообразно.

Руководители ДРВ были твердо уверены в том, что американцы не предпримут каких-либо серьезных действий для оказания военной помощи Тхиеу. Как заявляли вьетнамские руководители, наиболее авторитетные американские советники по Южному Вьетнаму, такие, как Лоунс, Тэйлор и Банди, а также посол США в Сайгоне рекомендовали президенту Дж. Форду, чтобы вооруженные силы США не вмешивались в военные действия. Воинственные заявления Форда не могли изменить их мнения. Вопрос был практически решен: до воссоединения Вьетнама оставались считанные дни.

Американцы пошли на замену Нгуен Ван Тхиеу, но было уже поздно. Время, когда еще можно было найти какой-либо компромисс, было упущено. Однако считаться с этим они не хотели. Учитывая твердое намерение Советского Союза не допустить разгорания нового очага напряженности в Индокитае накануне саммита в Хельсинки, они попытались спасти положение, выдвинув в последний момент сомнительные инициативы и пытаясь втянуть в их реализацию Советский Союз. В то же время в западной печати была поднята-шумная пропагандистская компания, что якобы под Сайгоном южновьетнамскими войсками создан непреодолимый оборонительный вал, штурм которого может якобы привести к большим жертвам среди мирного населения, поэтому американцы будут вынуждены вмешаться в конфликт.

21 апреля 1975 г. я получил срочное и довольно необычное поручение Центра- сообщить высшим руководителям ДРВ, что к Л.И.Брежневу с устным посланием обратился президент США Дж. Форд. В послании содержится просьба к Брежневу оказать содействие в деле временного прекращения боевых действий в Южном Вьетнаме с тем, чтобы можно было обеспечить эвакуацию американских граждан и тех южновьетнамцев, перед которыми США несут особую ответственность. Передавая советскому послу в Вашингтоне это послание, Киссинджер пояснил, что Форд имеет в виду эвакуацию всех американцев, а также некоторых южновьетнамцев, и это будет означать окончание вьетнамской трагедии. В принципе такое предложение, направленное на обеспечение безопасности своих граждан, имело право на существование, если бы оно не сопровождалось выдвижением новых инициатив, имевших целью не дать войскам НВСО войти в Сайгон и не допустить воссоединения страны.

Киссинджер сообщил, что после прекращения огня американцы намерены принять меры к тому, чтобы в Сайгоне была создана администрация, готовая к переговорам. По истечении двух недель после прекращения огня американцы предложили либо вновь созвать Парижскую конференцию для рассмотрения вопросов, вытекающих из ситуации, сложившейся в Южном Вьетнаме, либо использовать другие возможности для создания в Южном Вьетнаме, коалиционного правительства, которое придерживалось бы политики нейтралитета.

При этом Киссинджер заявлял, что если возникнут препятствия для эвакуации американцев, то США не остановятся перед тем, чтобы задействовать свои вооруженные силы и авиацию. Американцы были верны себе: когда есть возможность решить вопрос силой, звучат заявления типа того, которое сделал 12 января 1966 г. президент Л. Джонсон: вьетнамцы должны сделать выбор между миром и уничтожением. Если дело плохо, проведем конференцию.

Передавая предложения американцев, советское руководство очень осторожно комментировало их содержание. Однако сами комментарии не исключали того, что при определенных условиях можно было бы и согласиться на предложения США.

Ситуация выглядела тогда следующим образом: с одной стороны, Советский Союз, безусловно, был заинтересован в усилении Вьетнама, которому мы постоянно оказывали огромную помощь. На одном из заседаний Политбюро ЦК КПСС, на котором мне довелось присутствовать, Брежнев говорил: "Вьетнам для нас очень важен - это второе, после Индии, окно в Азию". На коллегии МИД СССР, где я отчитывался о своей работе, А. А. Громыко даже заявил, что "Вьетнам для нас - это дар истории". Воссоединение Вьетнама усиливало позиции и ДРВ, которую тогда называли форпостом социализма в Юго-Восточной Азии", и Советского Союза в его глобальном противостоянии США, а в тот период и Китаю. С другой стороны, в Москве хотели избежать возникновения нового очага международной напряженности, особенно накануне встречи в Хельсинки. В то же время Москва, как мне кажется, не поняла, что американцы на этот раз явно блефовали, потому что претворить в жизнь свои угрозы они уже не могли. По каким-то причинам в Москве не были учтены в достаточной степени ни информация вьетнамского руководства, ни оценки нашего посольства.

Получив сообщение о предложении американцев, я был в некоторой растерянности. По сути дела, вьетнамскому руководству советовали остановиться на пороге победы, отложить на неопределенное время осуществление многолетней мечты о воссоединении страны, когда до ее воплощения в жизнь оставался всего один шаг.

Я поделился этими мыслями с гостившим у меня в то время послом СССР в Лаосе В. П. Вдовиным, одним из талантливейших кадровых советских дипломатов. Он тоже был возмущен этим предложением американцев и сказал, что все это напоминает ему то, как если бы в Великую Отечественную войну, когда начался штурм Берлина, кто-то предложил бы нам остановить продвижение войск и пойти на заключение перемирия.

Сообщение пришло в посольство ночью, когда я находился в 150км от Ханоя на берегу Тонкинского залива, в местечке Халонг. Я поехал туда на один день. Это сказочное по своей красоте место: здесь 3 тыс. красивейших островов и живописных скал. Его вьетнамцы называют восьмым чудом света.

Был послевоенный период - всюду ощущались следы американских бомбардировок. И Халонг, считавшийся при французах известным курортом, тогда мало соответствовал современным представлениям о таких местах. Лучший в то время отель на берегу залива представлял собой двухэтажный особняк, состоявший из десятка отдельных комнат, без особых удобств и кондиционеров, но с непременными прочными сетками над кроватями, которые защищали не только от москитов, но и от огромных летающих тараканов. Телефона в особняке не было. Мы с Вдовиным жили в этом отеле.

Неожиданно ночью меня разбудил вьетнамский охранник и попросил прийти в соседний сторожевой домик, где был единственный междугородний телефон. С большим трудом меня соединили с посольством в Ханое, сотрудники которого уже несколько часов разыскивали меня в Халонге.

В трубке я услышал взволнованный голос советника В. А. Коловнякова, дежурившего в ту ночь в посольстве, который сообщил, что на связи Москва и что мне необходимо немедленно вернуться в Ханой. Было около 3 час. ночи. Попрощавшись со Вдовиным, я разбудил водителя, переводчика посольства А. Татаринова, блестящего знатока вьетнамского языка, и немедленно выехал в Ханой. Ехать надо было четыре с лишним часа, преодолеть две паромные переправы, что тогда сделать было непросто.

Мы ехали всю ночь и утром были в Ханое. Это было уже послевоенное время, и мы могли ехать ночью в одной машине, без сопровождения и охраны, и в принципе чувствовать себя в полной безопасности. В то время в стране практически не было преступности. К тому же к советским людям, которых здесь называли "льенсо", было очень дружественное отношение. В это слово вьетнамцы вкладывали особый смысл. Оно означало не просто понятие "западный человек", но носило дружеский оттенок.

В то время на Севере Вьетнама находилось большое количество людей из Советского Союза. Именно они оказывали Вьетнаму основную помощь как военную, так и материальную. Поэтому вьетнамские дети, которых всегда много собиралось вокруг "западного" человека, не обязательно советского, все равно кричали: "Льенсо, льенсо!". Это не всем нравилось, особенно дипломатам из западных стран. Я помню один из них носил майку, и на ней на вьетнамском языке было написано "Я не льенсо". Очень возмущался этим албанский посол, он даже бегал за детьми и грозился надрать им уши, если они не прекратят звать его "льенсо".

Произошел, рассказывают, и такой случай. После подписания Парижского соглашения во Вьетнам приехал Киссинджер. Ему показывали Ханой, в том числе и следы американских "ковровых бомбардировок". В какой-то момент Киссинджера и сопровождавших его лиц окружили вьетнамские дети и стали кричать: "Льенсо, льенсо!". Киссинджер спросил, что они кричат. Ему ответили: "Советский, советский!". "Скажите им, что я не советский". - "Ну что же, мы скажем, что Вы тот дядя, который разрушал их дома".- "А вот этого- не надо",- сказал Киссинджер. "Хорошо,- ответили вьетнамцы,- мы скажем, что Вы прогрессивный американец".

Учитывая срочность сообщения, премьер-министр правительства ДРВ принял меня немедленно, и уже в 9 час. утра я был в президентском дворце бывшей резиденции французских губернаторов Индокитая. Дворец этот расположен в живописном парке, рядом с Западным озером и центральной площадью Бадинь. С момента образования ДРВ во дворце никто не жил. Он использовался только в представительских целях. Недалеко от него в тени деревьев у небольшого пруда находился деревянный двухэтажный домик, состоявший фактически из двух комнат - спальни и кабинета-приемной, где раньше жил президент Хо Ши Мин. Пруд у дома имел ту особенность, что карпы, которые водились в нем в огромном количестве, если громко похлопать в ладоши, подплывали к специальному помосту. Рассказывают, что таким образом кормил рыб Хо Ши Мин. Эта традиция существует до сих пор: многочисленным делегациям, посещающим дом- музей, в обязательном порядке демонстрируют это зрелище.

На территории дворцового парка проживал в отдельном небольшом домике и Фам Ван Донг, которого очень любил Хо Ши Мин. Одно время Фам Ван Донг даже жил в его доме и работал вместе с Хо Ши Мином. Фам Ван Донг, единственный из прежнего состава Политбюро ЦК ПТВ, получил неплохое систематическое образование, хотя и незаконченное (призвала революция). Родился он в богатой семье, прекрасно владел французским языком. Премьер-министр Вьетнама отличался редкими дипломатическими способностями и острым умом, никогда не поддавался эмоциям, всегда сохранял беспристрастность, старался держать собеседника на определенном расстоянии, в беседах проявлял находчивость и остроумие. Помню, он как-то принимал, кажется, делегацию Всемирного Совета мира, в состав которой входил и представитель Организации освобождения Палестины. Беседа протекала степенно и очень спокойно. Палестинский представитель, крайне возбужденный молодой человек, неожиданно подскочил к Фам Ван Донгу и в довольно резкой форме заявил: "Вот Вы здесь говорите, что надо бороться за мир, вести планомерную работу и т. д. А что делать нам, палестинцам? Вы знаете, в каких условиях мы находимся (в то время ООП как раз переживала трудные времена, оказавшись под сильным давлением со стороны Израиля. - Б. Ч.). Какой совет в этих условиях Вы нам дадите?"
Фам Ван Донг повернулся к палестинцу и совершенно спокойно, подняв вверх три пальца, очень ясно произнес: "Я дам Вам не один совет, я дам Вам три совета. Первый совет - боритесь, второй совет - боритесь и третий совет- боритесь". После этого несколько растерявшийся палестинец тихо отошел и сел на свое место.

Другой пример. Как-то на одном из приемов подали шампанское. Фам Ван Донг поднял бокал и сказал мне: "Бокал этого напитка напоминает мне одну историю из далекого 1954 года, когда было подписано Женевское соглашение по Вьетнаму. (Тогда окончилась война с французами, и страна была поделена на две части по 17-ой параллели.- Б. Ч.). Уже после подписания соглашения к нам в резиденцию приехал премьер-министр Франции Мендес Франс. Мы сидели с ним за столом и вот так же, как сейчас, пили шампанское. Премьер-министр Франции, обращаясь ко мне, сказал: "А что, собственно, изменилось, господин Фам Ван Донг? Установлен мир, и мы с Вами сидим и по-прежнему пьем французское шампанское". "Нет,- ответил я ему,- многое изменилось. Теперь мы сидим и пьем советское шампанское". И это было так, потому что наша делегация жила у советских друзей.

В молодости Фам Ван Донг хорошо играл в футбол, а когда ему перевалило за шестьдесят, любил погонять мяч по утрам в парке перед своим домом. Его увлечение однажды спасло меня от крупных неприятностей. Это случилось во время посещения Вьетнама первым секретарем Ленинградского обкома КПСС членом Политбюро ЦК КПСС Г. В. Романовым. В ходе визита мы с ним несколько повздорили из-за поведения делегации. Романов, возмущенный тем, что я осмелился в чем- то не согласиться с мнением члена Политбюро, пожаловался на меня в ЦК КПСС. Но так как он не смог собрать на меня компромат, то обвинил меня в том, что я позорю звание советского посла, поскольку играю в футбол и даже являюсь капитаном футбольной команды.

В очередной мой приезд в Москву меня вызвал к себе заведующий отделом загранкадров ЦК КПСС Н. М. Пегов. Этот добрейший человек, смущаясь, стал говорить мне, что не подобает в моем положении играть в футбол и к тому же быть капитаном команды. Он сообщил, что по этому поводу ему звонил секретарь ЦК КПСС А. П. Кириленко и сказал: "Хорошо, что Чаплин физкультурник, но играть в футбол в его положении нельзя". Я выслушал Пегова и ответил: "Вы знаете, что Фам Ван Донг тоже играет в футбол?" Это сообщение оказалось для Пегова настолько неожиданным, что он заявил, что это меняет дело. Я тоже пошел на компромисс и сказал, что в футбол играть буду, но капитанскую повязку передам другому. На том и порешили. Справедливости ради надо сказать, что с Фам Ван Донгом я в футбол не играл.

Фам Ван Донг, как обычно, принял меня в одной из боковых комнат президентского дворца. Мебель в комнате, как и в здании ЦК ПТВ, была очень скромной: небольшие столики и старые диваны и кресла, покрытые серой тканью. После обмена приветствиями я изложил Фам Ван Донгу содержание послания советского руководства. По мере того, как я пересказывал послание, Фам Ван Донг настораживался. Когда же он взял в руки текст, то было заметно, что пальцы у него подрагивали. Таким я его еще никогда не видел. Но буквально через несколько минут лицо его стало непроницаемым. "Я лично готов дать ответ на это послание Форда немедленно", - подчеркнуто сухо сказал Фам Ван Донг, - но, учитывая, что это сообщение делается по поручению советских руководителей и лично Л. И. Брежнева, я должен доложить об этом Политбюро ЦК ПТВ, и мы дадим ответ завтра утром".

Видя, насколько Фам Ван Донг был взволнован и не желая, чтобы у него сложилось впечатление, будто мы пытаемся оказать на вьетнамцев давление, я взял на себя смелость и сказал, что мы, разумеется, понимаем, что вьетнамскому руководству лучше знать, как надо решать этот вопрос. Фам Ван Донг внимательно посмотрел на меня, но ничего не ответил.

С самого начала, как только было получено из Москвы это послание, мне и моим ближайшим помощникам в посольстве было абсолютно ясно, что вьетнамцы отвергнут предложение Форда. Я до сих пор не могу понять, на основании какой информации и по чьей подсказке в Москве допускали возможность, что вьетнамцы могут принять американские условия перемирия, когда всем уже было ясно, что угрозы Форда являются не более, чем блефом.

По-видимому, одного дня для обсуждения данного вопроса для Политбюро ЦК ПТВ оказалось недостаточно. Фам Ван Донг пригласил меня, чтобы ознакомить с ответным посланием вьетнамской стороны не 22 апреля, как было обещано, а только 23-го. Приняв меня опять в президентском дворце, премьер-министр, на этот раз без лишних вступительных слов, сразу же заявил, что Политбюро ЦК ПТВ глубоко и всесторонне обсудило полученную информацию и поручило ему изложить советскому послу для передачи в Москву мнение вьетнамского руководства по этому вопросу.

Содержание этого ответа в целом сводилось к тому, что в Ханое расценивают послание президента США Форда как опасный замысел, целью которого является создание условий для дальнейшего, еще более грубого вмешательства США в дела Южного Вьетнама, оно нарушает Парижское соглашение и пытается принизить значение и последствия побед ДРВ. Поэтому речь может идти лишь о создании условий для эвакуации граждан США, и только их. Однако эвакуация американцев и без этого проходит в нормальных условиях и достаточно быстрыми темпами, так что нет никакой необходимости предпринимать какие-либо дополнительные меры. По вышеуказанным причинам вьетнамское руководство отклоняет послание Форда. Примечательно, что никаких комментариев к нашим советам в ответном послании не было сделано. Зачитав официальный ответ, Фам Ван Донг отложил документ и решил прояснить кое-какие моменты.

Он подчеркнул, что события на Юге развиваются в благоприятном для вьетнамцев направлении как в политическом, так и в военном отношениях, а также и с точки зрения поддержки мировой общественности. Никакие усилия США и сайгонской администрации не могут повернуть развитие событий вспять. Недавняя отставка Нгуен Ван Тхиеу уже ничего не может изменить. "Что касается отношений с США, то, с одной стороны, мы будем бороться за достижение победы, а с другой- мы намерены избегать всего того, что может повредить США, вызвать в этой стране шовинистические настроения. Мы поддерживаем контакты с прогрессивными организациями США, даже с некоторыми конгрессменами... Мы выступаем за развитие нормальных отношений с США, но на основе выполнения ими тех положений Парижского соглашения, которые их касаются",- добавил Фам Ван Донг.

Справедливости ради надо сказать, что в своей пропаганде вьетнамцы всегда подчеркивали, что они ведут борьбу с американским империализмом, а не с американским народом и благодарны тем прогрессивным американцам, которые поддерживают Вьетнам.

Затем Фам Ван Донг заявил, что Ле Зуан и Политбюро ЦК ПТВ выражают Л. И. Брежневу, Политбюро ЦК КПСС самые глубокие чувства искренней благодарности за исключительно большую поддержку и помощь, которую Советский Союз оказывал и оказывает вьетнамскому народу в борьбе против агрессии, за спасение родины. Он подчеркнул также, что советская материальная помощь сейчас представляет особую ценность для соотечественников на Юге.

Как бы еще раз убеждая советских руководителей в правильности вьетнамского курса, он отметил, что победа вьетнамского народа - это победа и Советского Союза, победа социализма, так как ДРВ должна стать надежным форпостом социализма в Юго-Восточной Азии. Я незамедлительно передал этот ответ в Москву. Но американцы не унимались. Буквально на следующий день мне вновь было поручено встретиться с Фам Ван Донгом и сообщить ему, что Форд очень обеспокоен сообщением американской разведки о концентрации вьетнамских войск вокруг сайгонского аэродрома. Президент США опасается того, что вьетнамцы хотят загнать американцев в ловушку. В этом случае американцы вынуждены будут принять ответные меры, вплоть до высадки морских пехотинцев и т. д.

26 апреля, за три дня до взятия Сайгона, мне поручено было вновь посетить Фам Ван Донга и проинформировать его о том, что через советского посла в Вашингтоне мы довели до сведения Форда сообщение вьетнамского руководства и что Брежнев предостерег Форда против каких- либо действий со стороны США, которые могли бы привести к новому обострению ситуации в Индокитае. В информации также говорилось о новом устном послании Форда, в котором сообщалось, что США продолжают эвакуацию американских граждан из Южного Вьетнама, и заверялось, что американская сторона пока не намерена вмешиваться в процесс эвакуации и не будет предпринимать шагов, которые могли бы обострить ситуацию.

Далее Форд вновь просил передать, что США готовы сотрудничать с Ханоем в деле выполнения Парижского соглашения и что они были бы признательны вьетнамской стороне за изложение ее точки зрения по претворению в жизнь положений Парижского соглашения, относящихся к достижению политического урегулирования.

На этот раз каких-либо советов с нашей стороны не давалось, напротив, подчеркивалось, что наш посол в Вашингтоне никаких обещаний не давал. Тем не менее в Москве сочли целесообразным довести информацию до сведения вьетнамских руководителей на случай, если они сочтут нужным высказать какие-то соображения в связи с пожеланиями Форда- для передачи американцам.

Вообще последняя декада апреля была очень напряженной в работе посольства. Практически ежедневно приходили сообщения из Москвы с поручениями встретиться с высшими вьетнамскими руководителями. За эти дни я около десяти раз встречался с Фам Ван Донгом, не говоря уже о встречах с руководителями более низкого уровня. Фактически в те дни действовала непрерывная связь между Вашингтоном, Москвой и Ханоем. Почти каждый день приходили телеграммы, которые начинались словами: "Ханой. Совпосол. Посетите Ле Зуана (Фам Ван Донга) - копия - Вашингтон. Вашингтон. Совпосол. Посетите Форда (Киссинджера) - Копия - Ханой".

26 апреля, перед взятием Сайгона, состоялась моя заключительная встреча с Фам Ван Донгом. Она проходила, как всегда, в президентском дворце. В ответ на наши сообщения Фам Ван Донг сказал, что обстановка в Южном Вьетнаме развивается быстро и в весьма благоприятном направлении. Никакие проделки американцев с изменением состава сайгонской администрации, заменой Нгуен Ван Тхиеу ничего не могут уже изменить, так как американцы продолжают использовать администрацию Тхиеу, хоть и без него.

В заключение Фам Ван Донг решительно заявил: "Нам нечего передать, американцам, а слова Форда не заслуживают того, чтобы на них обращать серьезное внимание, потому что ему нельзя доверять. Что касается благоприятных условий для эвакуации именно американских граждан, а не южновьетнамцев, то эти условия создаются и будут создаваться". При этом Фам Ван Донг заметил, что вообще-то американцы знают, что им дадут спокойно эвакуироваться, но в то же время постоянно поднимают этот вопрос, видимо, для того, чтобы затянуть эвакуацию с тем, чтобы попытаться насильственно вывезти южновьетнамцев.

В эти дни Ханой жил в ожидании окончательной победы и осуществления мечты о воссоединении страны. На встречах с нами вьетнамские руководители всех уровней избегали говорить, что победа уже фактически одержана, но лица их светились радостью.

30 апреля 1975г. в нашем посольстве состоялся очередной кинопросмотр, организованный для вьетнамской общественности. На этот раз зал был заполнен до отказа, все присутствовавшие были крайне возбуждены. Прошел слух, что Сайгон уже взят, но никто из них, соблюдая партийную дисциплину, прямо не готов был подтвердить это. Тем не менее мы поняли, что победа действительно одержана, и поэтому ограничиться показом кинофильма было бы недостаточно. Мы с советником-посланником Е. П. Глазуновым вышли на сцену и поздравили с победой всех присутствующих. Наше краткое поздравление мы заключили словами"Льенсо - Вьетнам - монам!", что означало: "Да здравствует советско-вьетнамская дружба!". Зал в едином порыве прокричал троекратное: "Монам- монам- монам!" Ликованию не было конца. Все выражали свою радость по случаю победы, открывавшей путь к строительству новой жизни. Радовались и сотрудники посольства, они обнимались с вьетнамскими друзьями. Это было по существу первое поздравление вьетнамцев представителями иностранной державы с победой, которое прозвучало еще до того, как об этом было объявлено официально. Но и это сообщение не заставило себя долго ждать.

Рано утром 1 мая, когда я еще находился в резиденции, позвонил дежурный дипломат из посольства и сообщил, что меня к 9 часам утра приглашает Фам Ван Донг. Это было необычно, так как вьетнамцы строго соблюдали протокол и назначали встречи за один, а то и за несколько дней. Я сразу понял, что речь идет об освобождении Сайгона, и немедленно приехал в посольство. Неожиданно перед самым моим отъездом позвонил заведующий референтурой и попросил подождать несколько минут, так как пришло срочное сообщение из Москвы. Это оказалось поздравление советского руководства по случаю победы на Юге в виде послания Брежнева на имя Ле Зуана. Но меня смутила приписка в конце текста, в которой говорилось, что имеется в виду не публиковать это поздравление в открытой печати. Видимо, опять в Москве не хотели раздражать американцев. Поэтому послание и было направлено по партийной линии. Взяв текст поздравления, я направился с ним в президентский дворец.

Фам Ван Донг принял меня, как обычно, в одной из комнат около зала приемов. Но поведение его было совсем не обычным. Увидев меня, он вскочил с кресла и с возгласом "Победа, победа!" бросился обнимать и целовать сперва меня, а затем и моего переводчика А. Татаринова. Потом Фам Ван Донг, несколько успокоившись, сел на свое обычное место и торжественно, взвешивая каждое слово, заявил: "Выполняя поручение Политбюро ЦК ПТВ, я пригласил сегодня советского посла, чтобы от имени ЦК ПТВ, правительства ДРВ и всего вьетнамского народа передать ЦК КПСС, Советскому правительству и всему советскому народу радостную весть о полной победе вьетнамского народа. Вся наша нация,- продолжал премьер-министр,- испытывая прилив радости и энтузиазма, помнит о поддержке и помощи, которую ей постоянно оказывал Советский Союз. В одержанной победе есть и вклад СССР. Символично, что советские танки "Т-54", управляемые вьетнамскими танкистами, первыми подошли к "Дворцу независимости" в Сайгоне, что солдаты НВСО въезжали в Сайгон на грузовиках, собранных на Горьковском автозаводе".

В заключение премьер-министр сказал: "Вы первый из зарубежных представителей, кому я, по поручению ЦК ПТВ, сообщаю о нашей победе". После заявления Фам Ван Донга я сказал, что, со своей стороны, имею поручение передать послание Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева на имя товарища Ле Зуана с поздравлением по случаю победы. Фам Ван Донг вновь чрезвычайно оживился и сказал: "Мы глубоко взволнованы и хотим передать всю полноту наших чувств, глубокую благодарность Л. И. Брежневу и другим руководителям Советского Союза".

"Вы даже не представляете, - продолжал Фам Ван Донг, - как важно для нас получить это послание именно сейчас. Мы только что получили поздравление от Мао Цзедуна, и наш народ не понял, если бы мы опубликовали завтра только одно это поздравление. Теперь мы будем чувствовать себя спокойно и опубликуем оба поздравления вместе". В этот момент я должен был бы сказать, что советская сторона не намерена публиковать текст нашего послания в своей печати. На дипломатическом языке это означало, что и вьетнамцы не должны публиковать у себя наше послание. Но в этих условиях язык у меня не повернулся заявить об этом. Я взял на себя всю ответственность и не сказал об этом ничего. На другой день оба поздравления были опубликованы во вьетнамской печати. В советской печати послание Брежнева опубликовано не было.

Вечером 1 мая состоялся митинг, на котором Фам Ван Донг высмеял американцев. А смех Фам Ван Донга всем был хорошо известен. Он всегда смеялся раскатисто и продолжительно. Выступая на митинге, он перечислял всех, кому Вьетнам выражает благодарность за поддержку в его борьбе: Советскому Союзу и Китаю, братским странам социализма, странам "третьего мира", прогрессивной общественности всего мира. Когда очередь дошла до американцев, он остановился и сказал что-то вроде того, что "мы ничего не имеем и против американцев, и не мы виноваты, что так получилось". Он немного помолчал и вдруг начал сперва тихо, а потом все громче смеяться своим заразительным смехом, и весь зал подхватил этот смех.

Фактически объединение Вьетнама состоялось. Ле Зуан так оценивал это событие: "Вьетнамский народ,- говорил он,- переживает сейчас самый счастливый момент в своей 40-вековой истории". Потом, правда, некоторое время существовало два государства, два правительства, но под одним руководством - ЦК ПТВ. Вьетнамские руководители хотели извлечь максимум возможного из существования подконтрольного им правительства на Юге и даже одно время настаивали на приеме ВРП РЮВ в ООН.

В этом плане их не всегда могли понять в Москве. Громыко как-то, искренне удивляясь, спросил меня: "Скажите мне, я никак не могу понять, хотят вьетнамцы окончательно объединиться или они хотят жить двумя государствами?" Но вьетнамцы, конечно, хотели жить единым государством, все остальное было лишь тактикой. Так что формальное объединение было делом техники. В начале июля 1976 г. было завершено воссоединение Вьетнама в государственном плане и провозглашена Социалистическая республика Вьетнам. Возвращаясь к этим дням снова и снова, я все больше прихожу к выводу: ни одна из действующих сторон не предполагала, что объединение Вьетнама произойдет так быстро. Не ожидали этого ни в Советском Союзе, ни в Китае, ни в США. Не ожидали этого до определенного момента и сами руководители Северного Вьетнама.

В начале марта 1975 г., когда я встречался с Фам Ван Донгом, он высказывался о ситуации в том плане, что дела на Юге развиваются успешно, но у Нгуен Ван Тхиеу есть огромная армия, почти в 1 млн человек, поэтому предстоит еще длительная борьба. Но уже в конце марта он же говорил мне, что обстановка в корне изменилась, что события развиваются лучше всех самых радужных прогнозов, что победа близка.

После воссоединения страны мне предстояло проработать во Вьетнаме еще более 10 лет. Но период, когда по существу свершилось воссоединение страны, апрельские дни 1975 г., навсегда останется в памяти как наиболее яркое событие моей жизни. Когда в 1986 г. я окончательно покидал Вьетнам, премьер-министр Фам Ван Донг пригласил меня с женой и дочерью на прощальный обед в президентский дворец. В конце обеда он сказал, обращаясь ко мне: "Вы проработали здесь больше всех послов, которые когда-либо находились в нашей стране, были свидетелем и участником важнейших событий, которые уже вписаны в историю Вьетнама, поэтому напишите воспоминания о Вашем пребывании здесь. Обещаю, я обязательно напишу предисловие к ним".

Так сложилось, что к написанию воспоминаний я никак не мог приступить. Весной 1999 г. Фам Ван Донгу исполнилось 93 года. И у него очень плохо с глазами, так что с предисловием вряд ли что-либо получится. Поэтому я не знаю, как бы он отнесся к тому, что я написал. Но одно могу сказать: описывая происходившие тогда события, я пытался быть предельно искренним и честным.

Вопросы истории. - 2000. - № 4-5. - С. 83-97.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Поход во Вьетнам (1788-1789)
      Автор: Чжан Гэда
      Начал ревизию отечественной и иностранной историографии по вторжению цинских войск во Вьетнам в конце 1788 г. и их изгнанию в начале 1789 г.
      Удручающая картина с советской и российской стороны:
      1) И. Огнетов - 2 статьи настолько низкого научного уровня, что их серьезно рассматривать не приходится. На сайте они есть, каждый может ознакомиться.
      2) Г. Ф. Мурашева "Вьетнамо-китайские отношения XVII - XIX вв.", М.: "Наука", 1973 г. - целая глава, посвященная такому незаурядному событию + 3 статьи, которые предшествовали этой книге, где в разной степени затрагивается тема.
      3) Е. Д. Степанов - обзорная статья, уровень примерно как у Огнетова в целом, и очень мало по вторжению.
      Современных работ не вижу. И, возможно, не увижу - кто будет делать?
      Зарубежные работы представлены массой обзорных или слабо специализированных работ на французском языке. Причем старых. Особо сильно никаких работ тоже не заметно. Иногда в качестве "лирического отступления" это включается в работы абстрактного содержания типа "Формирование нового Китая 1750-1850" и т.п.
      Работа Мурашевой отличается от всего, что есть на русском, в выгодную сторону, но тоже есть минусы - оглядка на статьи Огнетова, попытка найти некие "моральные основы" в политике (их отрицание для Китая и утверждение для Вьетнама), неумение анализировать сведения с двух сторон (отдается предпочтение вьетнамским источникам даже в отношении того, что касается Китая).
      Но все же плюс!
      Остальное - на разработку.
    • Порох во Вьетнаме.
      Автор: hoplit
      - Sun Laichen. Chinese Military Technology and Dai Viet c. 1390–1497. 2003.
      - Sun Laichen. Military Technology Transfers from Ming China and the Emergence of Northern Mainland Southeast Asia (c. 1390-1527). 2003.
      - Sun Laichen. Chinese-style Firearms in Dai Viet (Vietnam). The Archaeological Evidence. 2008.
      - Sun Laichen. Chinese-style gunpowder weapons in Southeast Asia. Focusing on archeological evidence. 2011
      - George Dutton. Flaming Tiger, Burning Dragon: Elements of Early Modern Vietnamese Military Technology. 2003.
      -  Frédéric Mantienne. The Transfer of Western Military Technology to Vietnam in the Late Eighteenth and Early Nineteenth Centuries: The Case of the NguyễN. 2003.
      - John K. Whitmore. The two great campaigns of the Hong-duc era (1470–97) in Dai Viet. 2004.
      - Victor Lieberman. Some Comparative Thoughts on Premodern Southeast Asian Warfare. 2003.
       
       
      -  Michael W Charney. Southeast Asian Warfare, 1300-1900. 2004.
      - Warring Societies of Pre-Colonial Southeast Asia: Local Cultures of Conflict within a Regional Context. 2017
    • Могла ли Холодная война прекратиться после смерти И. В. Сталина?
      Автор: Saygo
      Джон Робертс. Шанс для мира? Советская кампания в пользу завершения Холодной войны. 1953-1955 годы // Новая и новейшая история, № 6, 2008, C. 35-75.
    • Джон Робертс. Шанс для мира? Советская кампания в пользу завершения Холодной войны. 1953-1955 годы
      Автор: Saygo
      Джон Робертс. Шанс для мира? Советская кампания в пользу завершения Холодной войны. 1953-1955 годы // Новая и новейшая история. - 2008. - № 6. - C. 35-75.
      Перевод с английского языка - к.и.н. Г. Е. Гиголаева.
      ВСТУПЛЕНИЕ
      В апреле 1953 г. в речи "Шанс для мира" президент США Д. Эйзенхауэр назвал СССР виновником "холодной войны". Эйзенхауэр посчитал необходимым, чтобы СССР продемонстрировал свои мирные намерения посредством завершения войны в Корее, подписания договора с Австрией, освобождения военнопленных, начала серьезных переговоров о разоружении и контроле над вооружениями, предоставления народам Восточной Европы свободы выбора своих правительств. Два года спустя только последнее из этих требований оставалось невыполненным.
      Существовала ли возможность закончить "холодную войну" после смерти И. В. Сталина? В современной исторической науке высказывается единодушное мнение, что, несмотря на существенные изменения во внутренней и внешней политике постсталинского СССР, возможность завершить "холодную войну" была, в лучшем случае, мимолетной. В этом плане особенно важным представляется осмысление влияния на советское руководство восстания в Восточной Германии в июне 1953 г. Обычно утверждается, что это событие разрушило советские иллюзии относительно перспектив коммунистического развития в Германии, и реакцией Москвы был отказ от проведения политики объединения Германии. Факт принятия Советским Союзом идеи двух Германий означал, что политическое решение германского вопроса было заблокировано и, таким образом, был открыт путь к усилению раскола Европы и к будущему глубокому кризису конца 1950-х - начала 1960-х годов1.
      Главная проблема подобной интерпретации состоит в том, что СССР после июньских событий в ГДР не только не отказался от политики объединения Германии, но стал стремиться к этой цели с еще большим рвением. На Берлинском совещании министров иностранных дел в январе-феврале 1954 г. советская сторона предложила немедленно создать временное общегерманское правительство, которое организовало бы всегерманские выборы с целью скорейшего достижения воссоединения страны.
      Это предложение было дополнено радикальным планом замены порожденных "холодной войной" блоков на общеевропейскую систему коллективной безопасности. В значительной степени европейская система коллективной безопасности предлагалась как контекст, в рамках которого могло бы быть достигнуто решение по объединению двух Германий. Эта политика общеевропейской коллективной безопасности, с одной стороны, и воссоединения Германии - с другой, была снова предложена советской стороной на Женевской встрече в июле 1955 г. и Женевском совещании министров иностранных дел в октябре-ноябре 1955 г.
      Если руководствоваться общедоступными данными о происходившем, "шанс для мира" после смерти Сталина был скорее длительным процессом, чем мимолетной возможностью. Исследования, проведенные историками в российских архивах в последние годы, подтверждают этот вывод и устанавливают, что широкая кампания Москвы по завершению "холодной войны" была отнюдь не простым пропагандистским актом. Н. И. Егорова в обзоре советской политики безопасности 1954 - 1955 гг. подчеркивает, что поиск Москвой новых подходов к решению споров, порожденных холодной войной, был искренним - это касалось, в частности, предложений по общеевропейской коллективной безопасности2.
      В исследовании Н. Е. Быстровой, посвященном формированию послевоенных блоков в Европе, обрисована схожая картина постоянных, хотя и безуспешных усилий Москвы предотвратить дальнейшую поляризацию, вызванную "холодной войной", в первые годы после смерти Сталина3.
      Согласно мнению Ф. И. Новик, изложенному в детальном исследовании германской политики СССР в 1953 - 1955 гг., предложения Москвы по достижению единства Германии были серьезными, и только в середине 1955 г., когда Западная Германия была принята в НАТО и образовалась Организация Варшавского договора - СССР окончательно принял концепцию двух Германий4.
      А. М. Филитов в серии статей, посвященных СССР и германскому вопросу, приходит во многом к тем же выводам, что и Ф. И. Новик, однако особенность его точки зрения заключается в том, что он рассматривает в качестве главного архитектора советской политики разрядки министра иностранных дел В. М. Молотова, хотя обычно эта роль приписывается Н. С. Хрущеву, сменившему Сталина на посту партийного лидера. Однако А. М. Филитов описывает Хрущева скорее в качестве "ястреба", который саботировал усилия Молотова и министерства иностранных дел (МИД) СССР, направленные на достижение договоренности с Западом по германскому вопросу5.
      Наша статья продолжает линию современной российской историографии и исследует готовность Москвы к достижению в годы после смерти Сталина широкомасштабного урегулирования порожденных "холодной войной" в Европе споров6. Широкий круг новых свидетельств из российских архивов демонстрирует готовность СССР к радикальному компромиссу по германскому вопросу и серьезному обсуждению планов по созданию структур паневропейской системы коллективной безопасности, то есть, к переговорам, которые могли бы привести к окончанию "холодной войны". В самом деле, в период Женевского совещания министров иностранных дел советская кампания по созданию европейской коллективной безопасности была на грани серьезного прорыва, поскольку западные державы сами предложили мероприятия по организации общеевропейской системы безопасности в обмен на общегерманские выборы, ведущие к достижению единства Германии. Молотов был готов к дальнейшим переговорам, но Хрущев заблокировал любые переговоры, касающиеся обмена германского единства на общеевропейскую коллективную безопасность. В итоге советская кампания за окончание "холодной войны" была заведена в тупик вследствие коллизий советской внутренней политики. Однако более гибкая реакция Запада на изначальные предложения Москвы по созданию коллективной безопасности могла бы изменить динамику борьбы между Хрущевым и Молотовым вокруг внешнеполитических вопросов и, возможно, открыла бы путь к урегулированию германского вопроса.
      СОВЕТСКОЕ МИРНОЕ НАСТУПЛЕНИЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ СТАЛИНА
      Традиционной отправной точкой в анализе послесталинской советской внешней политики является так называемое "мирное наступление", начатое на похоронах Сталина 9 марта 1953 г. Основным докладчиком был Г. М. Маленков, только что избранный председателем Совета Министров СССР. По словам Маленкова, "Советский Союз проводил и проводит последовательную политику сохранения и упрочения мира, политику борьбы против подготовки и развязывания новой войны, политику международного сотрудничества и развития деловых связей со всеми странами, политику, исходящую из ленинско-сталинского положения о возможности длительного сосуществования и мирного соревнования двух систем - капиталистической и социалистической"7. Несколькими днями позже, на заседании Верховного Совета СССР, Маленков заявил, что "нет такого спорного или нерешенного вопроса, который не мог бы быть разрешен мирным путем на основе взаимной договоренности заинтересованных стран. Это касается наших отношений со всеми государствами, в том числе и наших отношений с Соединенными Штатами Америки. Государства, заинтересованные в сохранении мира, могут быть уверены как в настоящем, так и в будущем, в прочной мирной политике Советского Союза"8.
      Мирное наступление продолжилось в апреле 1953 г., когда советский представитель в ООН А. Я. Вышинский призвал к заключению пакта мира между Великобританией, Китаем, Францией, СССР и США9. Это было не новое предложение. Вышинский впервые выдвинул подобную идею в своем выступлении в ООН в 1949 г., а в 1951 - 1952 гг. руководимое СССР движение сторонников мира провело широкую кампанию за заключение этого пакта. Одним из главных мероприятий этой кампании стало составление массовой петиции, под которой было собрано 600 млн. подписей - на 100 млн. больше, чем под знаменитым Стокгольмским воззванием, требовавшим запрещения ядерного оружия10.
      О пакте мира Маленков говорил и в докладе ЦК КПСС на XIX партсъезде в октябре 1952 г.: "Существует другая перспектива, перспектива сохранения мира, перспектива мира между народами. Эта перспектива требует запрещения пропаганды войны... запрещения атомного и бактериологического оружия, поступательного сокращения вооруженных сил великих держав, заключения пакта мира между державами, роста торговли между странами, восстановления единого мирового рынка, и других подобных мер в духе укрепления мира"11.
      Приведенные высказывания Маленкова наглядно демонстрируют, что постсталинское мирное наступление было продолжением мирной кампании, начавшейся в конце сталинской эпохи. Впрочем, в советской внешней политике присутствовали как Преемственность, так и перемены. От ряда наиболее острых черт сталинской политики после его смерти было решено отказаться: была прекращена антисионистская кампания и произошло восстановление дипломатических отношений с Израилем; прекратились требования территориальных уступок от Турции, равно как и претензии на совместный контроль над Черноморскими проливами; завершился конфликт с Югославией и был произведен обмен послами с Белградом, что стало началом полномасштабного восстановления советско-югославских отношений; и, главное, был найден выход из тупика в переговорах о перемирии в Корее - в июле 1953 г. соглашение было подписано.
      Западные лидеры отреагировали на изменения в советской внешней политике выдвижением собственных инициатив и предложений. 16 апреля 1953 г. Эйзенхауэр произнес речь "Шанс для мира", а 11 мая британский премьер-министр У. Черчилль в очередной раз призвал к проведению встречи лидеров великих держав. Москва ответила на речь Эйзенхауэра большой передовицей в "Правде" от 25 апреля12. Эта редакционная статья стала первым важным внешнеполитическим заявлением нового советского руководства. Проект статьи был подготовлен главным редактором "Правды" Д. Т. Шепиловым и журналистом Г. А. Жуковым. Затем статья была отредактирована Молотовым, который разослал ее членам Президиума ЦК для внесения замечаний. Маленков, Каганович и, в особенности, курировавший государственную безопасность Берия дали свой детальный комментарий - их предложения были включены в текст13. Хотя в статье подчеркивалась преемственность советской внешней политики и давался резкий отпор критике, высказанной Эйзенхауэром, тон статьи был гораздо менее воинственным, чем в аналогичных документах сталинской эпохи; особый акцент делался на готовности СССР вести переговоры по всем неразрешенным проблемам.
      Одной из важных тем, поднятых в статье, был германский вопрос. Речь шла о том, чтобы "как можно скорее был заключен мирный договор с Германией, дающий германскому народу возможность воссоединиться в едином государстве и занять подобающее место в содружестве миролюбивых народов, и чтобы вслед за этим были выведены из Германии оккупационные войска, содержание которых ложится дополнительным бременем на плечи германского народа". Месяц спустя "Правда" вернулась к германскому вопросу в другой обширной передовице, опубликованной на этот раз в качестве ответа на призыв Черчилля к проведению саммита глав великих держав. Данная редакционная статья также была в целом позитивной по содержанию, однако Черчилль был подвергнут критике за то, что не упомянул достигнутые в Ялте и Потсдаме соглашения о создании единой миролюбивой и демократической Германии: "восстановлении единства Германии, что имеет решающее значение не только для самой Германии, но и для дела обеспечения безопасности в Европе и во всем мире... расчленение Германии означает восстановление очага военной опасности в центре Европы"14.
      ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ ГЕРМАНСКОГО ВОПРОСА
      После смерти Сталина советская позиция по германскому вопросу оставалась в основном такой же, как и при его жизни. Объединение Германии в качестве миролюбивого и демократического государства обозначалось как цель, которую следовало достичь путем переговоров о заключении мирного договора, который гарантировал бы нейтралитет Германии и ее неучастие в "холодной войне".
      Советские требования объединения Германии восходят еще к 1945 г.15 Однако поворотный пункт в советской политике относится к марту 1952 г., когда была опубликована обращенная к западным державам нота, в которой предлагалось немедленно начать переговоры по мирному договору с Германией, что должно было привести к объединению страны. Исторические дебаты вокруг этой ноты в основном велись относительно интерпретации намерений Сталина: был ли он серьезно настроен на достижение договоренности о единой Германии, или это была политическая игра16? Этот спор вряд ли возможно разрешить, поскольку имеющиеся свидетельства не однозначны и может оказаться, что и сам Сталин не был полностью уверен в своих намерениях. Однако представляется достаточно ясным, что те, кто формулировал советскую политику в германском вопросе - Молотов и его коллеги в МИД - делали предложения по объединению Германии вполне серьезно, как в 1952 г., так и в 1953 г., когда они снова повторили их после смерти Сталина17.
      Мартовские предложения 1952 г. были запоздалым ответом на "план Плевена" (октябрь 1950 г.), который предусматривал образование европейской армии и объединенного европейского министерства обороны - план, который впоследствии включил в себя предложения о перевооружении Западной Германии и интеграции ФРГ в Европейское оборонительное сообщество (ЕОС). СССР в своей ноте впервые представил проект предполагаемого мирного договора с Германией. По советскому плану, Германия должна была стать единым государством; союзные оккупационные войска подлежали выводу из страны в течение года; германские вооруженные силы должны были быть сокращены до уровня, необходимого для обороны страны; и, самое главное, Германия обязывалась не вступать ни в одну коалицию или военный союз, направленные против государств, которые воевали против нее в последнюю войну, то есть Германии не было бы позволено вступить в НАТО или ЕОС. В советской ноте также говорилось о создании условий, способствующих скорейшему формированию общегерманского правительства, выражающего волю всего немецкого народа.
      В своем ответе на советскую ноту, датированном 25 марта, американское, британское и французское правительства в очередной раз повторили свой постоянный призыв к проведению свободных общегерманских выборов, которые позволили бы сформировать правительство, а уже после того это правительство смогло бы заключить мир. И, как и в вопросе заключения мирного договора, будущее германское правительство должно было быть совершенно свободно в вопросе вступления в любую организацию, не противоречащую принципам ООН, включая "чисто оборонительное Европейское сообщество, которое будет оберегать свободу, способствовать предотвращению агрессии и препятствовать возрождению милитаризма". В ответной ноте от 9 апреля советская сторона допускала возможность дискуссии о свободных общегерманских выборах, но настаивала на предотвращении вступления объединенной Германии в любой союз или коалицию, которая могла бы быть направлена против СССР. Обмен нотами между СССР и западными державами продлился несколько месяцев18. Но к концу 1952 г. советская сторона утратила интерес к переписке. Ответ на западную ноту от 23 сентября был подготовлен, но так и не увидел свет19. Только весной 1953 г. Молотов и его коллеги из МИД СССР решили попробовать еще раз.
      Помимо возможностей, предоставившихся благодаря смерти Сталина, здесь необходимо учитывать некоторые внутренние особенности, повлиявшие на советскую позицию по Германии. 18 апреля 1953 г. И. И. Тугаринов, глава малого Комитета информации при МИД СССР, представил информационную справку по западной политике в германском вопросе. Тугаринов отмечал, что западные державы в своем стремлении протолкнуть ратификацию парижско-боннских соглашений по образованию ЕОС сталкиваются со все более усиливающейся оппозицией во Франции и Западной Германии. Тугаринов также говорил о том, что советское мирное наступление породило на Западе ожидания, что СССР возьмет на себя инициативу и предложит провести конференцию четырех держав по германскому вопросу20. В тот же день Г. М. Пушкин, бывший глава советской дипломатической миссии в Берлине, и М. Г. Грибанов, заведующий Третьим европейским отделом МИД (курировавшим Германию), направили Молотову памятную записку с предложением новых инициатив по германскому вопросу. Они указывали, что западные державы опасаются активизации советской политики в германском вопросе, и предлагали меры по укреплению позиций восточногерманского правительства и образованию временного общегерманского правительства, сформированного из представителей обеих Германий, в задачу которого входила бы, главным образом, разработка избирательного закона для проведения общегерманских выборов21.
      Предложение о создании временного общегерманского правительства стало неотъемлемой частью памятных записок, подготовленных в МИД СССР22. Примечательна записка, направленная Молотову 28 апреля 1953 г. Я. А. Маликом, бывшим советским представителем в ООН (вскоре он был назначен советским послом в Великобритании), и В. С. Семеновым23, бывшим председателем Советской контрольной комиссии в Германии, а также Пушкиным и Грибановым.
      Советские дипломаты утверждали, что для того, чтобы удержать инициативу в германском вопросе в своих руках, СССР должен предложить не только создание временного общегерманского правительства, но и немедленный вывод всех оккупационных войск после формирования этого правительства. Подобное двойное предложение, по мнению составителей памятной записки, должно было подорвать позицию Запада, требовавшего проведения общегерманских выборов еще до обсуждения условий мирного договора24. Непосредственные политические выгоды от предложения о выводе оккупационных войск сразу после формирования общегерманского временного правительства (что существенно отличалось от прежних советских требований о выводе войск через год после подписания мирного договора) подчеркивались Семеновым и в меморандуме в адрес Молотова от 2 мая 1953 г. Позиция Семенова заключалась в том, что переговоры по мирному договору могут затянуться на годы, в то время как вывод оккупационных войск по мере создания временного правительства открывает более близкую перспективу в этом вопросе. Это может повлиять на общественное мнение в Германии и помочь Советскому Союзу перехватить инициативу в борьбе за воссоединение страны на демократической и мирной основе.
      Хотя Семенов, как и другие сотрудники МИД, при обосновании новых внешнеполитических инициатив выдвигал, прежде всего, тактические соображения, он также четко представлял себе и стратегические цели новых предложений. Как гласил меморандум, "Главной трудностью германского вопроса в послевоенный период была проблема национального воссоединения Германии. Началась борьба между Советским Союзом и ГДР, с одной стороны, и США, Англией, Францией и Боннским правительством - с другой... С 1945 г. вся политика в германском вопросе была построена на защите требования объединения Германии на мирной и демократической основе, а позднее также на требованиях скорейшего заключения мирного договора, сопровождающемся выводом всех оккупационных сил из Германии"25.
      На основе этих внутриведомственных соображений Молотов и МИД в начале мая подготовили проект предложений для Президиума ЦК, поставив вопрос о необходимости новых инициатив по германскому вопросу, краеугольным камнем которых был призыв к созданию временного общегерманского правительства26. Однако эти предложения не дали немедленного результата, поскольку в ГДР нарастал кризис, связанный с миграцией населения, который требовал большего внимания: только за первые 4 месяца 1953 г. более чем 120 тыс. жителей Восточной Германии эмигрировали в Западную. Миграция в подобных масштабах вела к политическому ослаблению, угрозам экономике и вносила существенный вклад в нарастание социального недовольства в ГДР. Непосредственной причиной миграционного кризиса стала программа по ускоренному строительству социализма, развернутая в ГДР в середине 1952 г., и связанное с ней повышение трудовых нормативов для населения. Столкнувшись со все множившимися свидетельствами народного недовольства по отношению к восточногерманским властям, Москва пыталась стабилизировать ситуацию27. 2 июня Советское правительство приняло резолюцию, предложенную Молотовым, Маленковым и Берия, "О мерах по оздоровлению политической ситуации в ГДР". Немецким коммунистам было предписано отказаться от форсированного строительства социализма и осуществить ряд экономических и политических реформ в целях восстановления собственной популярности и авторитета. В числе этих мер было "сделать задачу политической борьбы в целях восстановления национального единства Германии и заключения мирного договора центром внимания широких народных массе, как в ГДР, так и в Западной Германии"28.
      В тот же день делегация восточногерманских коммунистов прибыла в Москву на трехдневные переговоры с советскими лидерами. Среди участников переговоров был Маленков, который подготовил выступление о событиях в Восточной Германии и их взаимосвязи с резолюцией по германскому вопросу. Главная идея речи Маленкова состояла в том, что объединение Германии в качестве мирного и демократического государства является более важным приоритетом, чем построение социализма в ГДР: "Вопрос о перспективах развития Германской Демократической республики не может рассматриваться в изоляции от задачи объединения Восточной и Западной Германии в единое Германское государство. Необходимо подчеркнуть, что наиболее важной проблемой современной международной системы является возрождение германского единства, превращения Германии в мирное демократическое государство. Некоторые люди склонны думать, что мы выдвигаем вопрос восстановления германского единства, преследуя определенные пропагандистские цели, что на самом деле мы не стремимся положить конец разделению Германии, что мы не заинтересованы в возрождении единой Германии. Это глубочайшее заблуждение... Мы рассматриваем единство Германии и ее превращение в демократическое и миролюбивое государство как наиболее важное условие, как одну из наиболее существенных гарантий сохранения европейской и, как следствие, мировой безопасности... Глубоко заблуждаются те, кто думает, что Германия может существовать в течение долгого времени в условиях расчленения в форме двух независимых государств. Придерживаться позиции сохранения расчленения Германии значит придерживаться курса на новую войну... Бороться за объединение Германии на определенных условиях, за превращение ее в мирное и демократическое государство, значит придерживаться курса на предотвращение новой мировой войны... На каких основаниях может быть достигнуто объединение Германии в современной международной ситуации? По нашему мнению, только на основании того, что Германия будет буржуазно-демократическим государством. В существующих условиях национальное объединение Германии на основе преобразования Германии в государство диктатуры пролетариата в форме народной демократии - невыполнимо... Соответственно, необходимо выбирать: или курс на ускоренное строительство социализма в ГДР, на существование двух независимых Германий, и значит курс на Третью мировую войну, или отказ от ускоренного строительства социализма в ГДР и курс на объединение Германии в форме буржуазно-демократического государства на условиях ее преобразования в миролюбивую и демократическую страну. Вот почему, по нашему мнению, наиболее неотложная задача для наших немецких друзей состоит в быстром и решительном осуществлении мер, которые мы рекомендуем для нормализации политической и экономической ситуации в ГДР и для сохранения в будущем успешного решения задачи объединения Германии и ее превращения в мирное и демократическое государство"29.
      Это был примечательный документ. Никогда прежде политическая логика советской позиции по германскому вопросу не была изложена столь откровенно. Как в публичных выступлениях, так и во внутриведомственных документах МИД СССР вероятные политические последствия объединения Германии для ГДР постоянно обходились молчанием. Безоговорочно принималось на веру, что успешная борьба за миролюбивую и демократическую Германию усилит позицию ГДР и западногерманских коммунистов и, таким образом, позитивно скажется на социальном и политическом характере нового германского государства, которое утвердится в форме режима левой ориентации, симпатизирующего Советскому Союзу. Никто не задавался вопросом, что будет, если этот идиллический сценарий не материализуется и Советскому Союзу придется выбирать между стратегическими выгодами от создания объединенной нейтральной Германии и политическими императивами поддерживать позиции коммунистов в ГДР? Маленков тоже не задавал подобный вопрос, но по крайне мере он был уверен относительно приоритетов.
      Несмотря на то, что степень откровенности выступления Маленкова была уникальной, все, что он вынужден был сказать, находилось в четком соответствии с долговременной политикой СССР и с результатами пересмотра германского вопроса, предпринятого Молотовым и возглавляемым им МИД в апреле-мае 1953 г. В самом деле, после отъезда восточногерманской делегации из Москвы в Восточный Берлин, МИД СССР продолжал выпускать документы, и по языку и по основным идеям схожие с тем, что сказал Маленков в своей речи30. Однако события следующих нескольких недель еще более сузили временные рамки, в течение которых германский вопрос мог обсуждаться советским руководством.
      Первым из этих событий стало июньское восстание 1953 г. в Восточной Германии31. Провозглашение правительством ГДР "нового курса", который должен был умерить темп строительства социализма, было воспринято частью населения как признак слабости. В то же самое время правительство отказалось снизить трудовые нормативы; результатом стал рост массового протеста, который перерос в полномасштабное общенациональное народное восстание к 16 - 17 июня. Согласно советским данным, предназначенным для внутреннего пользования, порядка 450000 человек участвовали в забастовке и свыше 330000 - в антиправительственных демонстрациях32. И хотя забастовки и демонстрации были сравнительно легко подавлены советскими войсками, размещенными в Германии33, восстание продемонстрировало политическую уязвимость восточногерманского коммунистического режима, и это привело к удвоению усилий СССР по укреплению ГДР.
      Вторым событием стало падение Берии и его осуждение на пленуме ЦК КПСС 2 - 7 июля 1953 г. Основные обвинения против Берии (который находился под арестом и не присутствовал на пленуме) относились к его деятельности на внутриполитической сцене и его мнимому стремлению захватить власть в сотрудничестве с империалистами34. Но обвинения в том, что он хотел сдать ГДР империалистам тоже были приняты во внимание в ходе процесса, хотя они играли и не столь выдающуюся роль как другие обличения. Открытый доклад на пленуме, озаглавленный "О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берии", был сделан Маленковым. В разделе, посвященном германскому вопросу, Маленков объяснил, почему советское руководство почувствовало необходимость отказа от курса на ускоренное построение социализма в ГДР. Подводя итоги, Маленков заявил, что "надо сказать, что Берия, при обсуждении германского вопроса, предлагал не поправить курс на форсированное строительство социализма, а отказаться от всякого курса на социализм в ГДР и держать курс на буржуазную Германию. В свете всего, что мы узнали теперь о Берии, мы должны по-новому оценить эту его точку зрения. Ясно, что этот факт характеризует его как буржуазного перерожденца"35. В сравнении с прочими измышлениями и упреками, брошенными в адрес Берии, это было относительно мягкое определение. Однако затем выступал Хрущев, который взвинтил тон высказываний о Берии и германском вопросе: "Наиболее ярко он показал себя как провокатор, как не коммунист это по германскому вопросу, когда поставил вопрос о том, что надо отказаться [от] строительства социализма, надо пойти на уступки Западу. Тогда ему сказали: что это значит? Это значит, что 18 миллионов немцев отдать под покровительство американцев. А он отвечает: да, надо создать нейтральную демократическую Германию. Как может нейтральная демократическая буржуазная Германия быть между нами и Америкой? Возможно ли это? ...Берия говорит, что мы договор заключим. А что стоит этот договор? Мы знаем цену договорам. Договор имеет свою силу, если подкреплен пушками. Если договор не подкреплен, он ничего не стоит. Если мы будем говорить об этом договоре, над нами будут смеяться, будут считать наивными. А Берия не наивный, не глупый, не дурак. Он умный, хитрый, но вероломный. Поэтому он так и делал, а может быть, делал по заданию, черт его знает, может быть, он получал через своих резидентов [т.е. агентов иностранных разведок - Дж. Р.) другие задания. Я за это не поручусь. Поэтому еще раз повторю, что он не коммунист, он провокатор, и вел он себя провокационно"36.
      Затем выступал Молотов, и он тоже подверг Берию нападкам в связи с германским вопросом. Берия, говорил он, безосновательно утверждал, что возможно существование миролюбивой Германии, которая при этом оставалась бы буржуазной. Молотов обвинял Берию в попытках извратить позицию Президиума ЦК по вопросу построения социализма в Германии, указав на то, что во время дискуссии с Берия он (Молотов) настаивал, что ошибкой было ускоренное строительство социализма, а не строительство социализма само по себе. Заявления Берии по германскому вопросу, говорил Молотов, свидетельствуют о том, что он "не имеет ничего общего с нашей партией, это человек из буржуазного лагеря, это человек антисоветский"37.
      Следом за Молотовым выступил военный министр Н. А. Булганин, который сказал, что Берия выступал за ликвидацию ГДР и восстановление буржуазной Германии38. В заключительном слове Маленков не возвращался к германскому вопросу, однако в принятой пленумом резолюции, обвинявшей Берию, отмечалось, что последний говорил "об отказе от курса на строительство социализма в Германской Демократической Республике" и хотел превратить ГДР в буржуазную республику39.
      Осуждение предложенного Берией решения германского вопроса было связано с июньскими событиями в ГДР. Эти беспорядки оценивались советскими властями, причем и публично, и приватно, как результат провокации, направленной из-за рубежа40. Связывая Берию с идеей о ликвидации ГДР, его бывшие товарищи обвинили его в том, что он не только политический ренегат и несостоявшийся диктатор, но и агент империализма. Кампанию по осуждению Берии возглавил Хрущев, и, возможно, подчеркивание им германского вопроса было связано с тем, что он испытывал сомнения или просто был отрицательно настроен по отношению к политике единой Германии. Определенно, в течение следующих двух лет Хрущев выступил как горячий защитник ГДР и поборник идеи двух Германий. В случае с Молотовым скорее всего превалировало его стремление дистанцироваться от Берии и от той политики советского правительства в германском вопросе, которую они вдвоем с Маленковым сформулировали в конце мая - начале июня. Высказывания Молотова на пленуме могли бы быть расценены как свидетельства того, что он окончательно склонился к позиции поддержки ГДР, однако, как мы увидим, подобное заключение не согласуется с политикой, которую он в действительности проводил в качестве министра иностранных дел в течение последующих двух лет - то есть стратегией объединения Германии.
      Как повлияло на советскую политику по германскому вопросу осуждение Берии? М. Леффлер утверждает, что "обвинения против Берии продемонстрировали, как опыт прошлого, идеология и соотношение сил в рамках международной системы воспрепятствовали соглашению по воссоединению Германии"41.
      Это оправданный вывод, если говорить о долгосрочной перспективе, однако непосредственное влияние дела Берии было куда более ограниченным и противоположным по содержанию. Речь больше не шла о том, что объединенная Германия может быть именно буржуазно-демократической, но задача воссоединения Германии в качестве демократического и мирного государства по-прежнему оставалась официальной задачей внешней политики. Точно так же, хотя советская поддержка ГДР как социалистического государства усилилась, Москва пока не давала никаких твердых гарантий относительно долговременного самостоятельного существования ГДР, контролируемой коммунистами.
      Судя по всему, после дела Берии наступила пауза в размышлениях по германскому вопросу, однако к концу июля произошло возвращение к той позиции, которая была подготовлена в МИД в апреле - мае. Стимулом для этого стало получение 15 июля западной ноты с предложением созвать конференцию министров иностранных дел по германскому вопросу42. 30 июля заместитель Молотова А. А. Громыко представил своему шефу проект ноты по германскому вопросу. Громыко особо отмечал заявление от 15 июля и связывал активизацию политики западных держав в германском вопросе с предстоящими в Западной Германии парламентскими выборами. Громыко предлагал ряд мер с целью усиления позиций СССР в Германии и престижа ГДР как основу для восстановления объединенной Германии в качестве миролюбивого и демократического государства. Предложения были следующими: согласиться на проведение совещания министров иностранных дел при условии, что на нем будет обсуждаться мирный договор с Германией, а также меры по оздоровлению международных отношений в Европе и Азии; опубликовать советскую ноту по германскому вопросу с предложением о создании временного общегерманского правительства; провести в жизнь ранее предложенные экономические и политические меры по поддержке ГДР; провести совещание стран народной демократии в целях издания совместного заявления по германскому вопросу и заключению коллективного договора о дружбе; пригласить в Москву делегацию правительства ГДР и политических партий Восточной Германии43.
      2 августа 1953 г. Молотов переслал проект Громыко в Президиум ЦК, который согласился со всеми предложениями МИД за исключением совещания стран народной демократии44.
      Ответ СССР на ноту западных держав от 15 июля увидел свет 4 августа. Советская сторона выражала согласие на проведение совещания министров иностранных дел для обсуждения германского вопроса, однако настаивала, что обсуждаться должны также меры по смягчению международной напряженности, а в равной степени и вопрос германского единства и заключения мирного договора с Германией45.
      15 августа советское правительство выпустило еще одну ноту, на этот раз специально посвященную германскому вопросу. В ноте заявлялось, что "восстановление национального единства демократической Германии остается основополагающей проблемой немецкого народа, в разрешении которой заинтересованы все миролюбивые народы Европы... не должно быть никакой задержки в принятии мер, которые могли бы способствовать по меньшей мере постепенному решению проблемы объединения Германии, формирования общегерманского демократического правительства". С этой целью советское правительство предлагало созвать в шестимесячный срок совещание для обсуждения мирного договора с Германией, а также говорило о необходимости создания общегерманского временного правительства: "подобное правительство могло бы, по прямому соглашению между Восточной и Западной Германией, быть создано для замещения существующих правительств Германской демократической республики и Германской федеративной республики. Если бы это оказалось трудным в настоящее время, Временное общегерманское правительство могло бы быть образовано даже при том, что правительства ГДР и ГФР продолжали бы действовать какое-то время; в таком случае общегерманское правительство обладало бы, очевидно, только ограниченными функциями. Но даже в этом случае формирование Временного общегерманского правительства представляло бы собой реальный шаг вперед, в направлении объединения Германии, которое было бы осуществлено посредством создания общегерманского правительства на основе действительно свободных общегерманских выборов".
      Текст ноты в целом отражал ту большую интеллектуальную работу, которая была проделана советским МИД в течение предшествующих месяцев, за исключением одного аспекта: в нем не было призыва к выводу оккупационных войск после создания общегерманского временного правительства - это умолчание было возможно вызвано опасением за сохранение коммунистического контроля над Восточной Германией после июньских событий в ГДР. Вместо этого было предложено ограничить расходы на содержание оккупационных войск. Изначальное советское предложение 1952 г. о выводе войск через год после подписания мирного договора также было отложено46.
      20 августа 1953 г. в Москву прибыла делегация ГДР для переговоров с советским руководством. По отбытии делегации в Германию через три дня было опубликовано коммюнике, отражавшее ряд советских уступок, направленных на усиление экономических позиций восточногерманского режима: выплата репараций прекращалась с января 1954 года; советские предприятия в Германии передавались правительству ГДР; советские оккупационные расходы должны были быть сокращены, а все долги ГДР перед СССР списывались; торговля между двумя странами должна была возрасти, что предусматривало предоставление Советским Союзом кредитов ГДР. Статус советской дипломатической миссии в ГДР повышался до уровня посольства, а также была достигнута договоренность об ускорении процесса освобождения немецких военнопленных, содержащихся в СССР47. 22 августа, в речи в честь делегации ГДР на обеде в Кремле, Маленков подчеркнул необходимость противостояния планам Запада по разделу Германии и важность борьбы за объединение Германии на миролюбивой и демократической основе48.
      НА ПУТИ К КОЛЛЕКТИВНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
      За появлением советских нот от 4 и 15 августа 1953 г. последовал традиционный обмен враждебными дипломатическими выпадами с Западом. Тем не менее, к концу 1953 г. было достигнуто соглашение о проведении совещания министров иностранных дел. При этом в ходе обмена нотами начал вырисовываться основополагающий сдвиг в советской внешней политике, поскольку СССР начал переходить от позиции, что разрешение германского вопроса является ключом к европейской безопасности, к той точке зрения, что европейская безопасность является ключом к разрешению германского вопроса. Когда Молотов прибыл на совещание министров иностранных дел в Берлин в январе 1954 г., все было уже готово к запуску нового грандиозного советского проекта, который получил предпочтение по сравнению с предложением мирного договора с Германией: создания общеевропейской системы коллективной безопасности.
      В ходе обмена нотами в 1953 г. советская сторона настаивала, что германский вопрос должен обсуждаться во взаимосвязи с мерами по уменьшению международной напряженности. Как заявил Молотов на пресс-конференции 13 ноября: "разрешение германской проблемы теснейшим образом связано с европейской безопасностью и, соответственно, с ослаблением международной напряженности"49. Тремя днями позже западные державы опубликовали ноту, в которой обвинили СССР в том, что он выдвигает предложения, которые "имели бы своим следствием отказ Франции, Великобритании и США от всех планов по обеспечению своей собственной безопасности. Беззащитность Западной Европы, по всей видимости, является той наградой, которой хочет добиться советское правительство за свое участие в совещании"50. Уязвленная этой западной контратакой советская сторона в ответной ноте от 26 ноября 1953 г. заявила: "Безопасность западноевропейских стран будет твердо гарантирована, если она будет основываться не на противопоставлении Западноевропейских стран Восточноевропейским странам, а на совместных усилиях по защите европейской безопасности... Советский Союз готов, вместе с другими европейскими странами, приложить все усилия для сохранения европейской безопасности посредством соответствующего соглашения, охватывающего все страны Европы вне зависимости от их социальной системы"51.
      Это была основа советских предложений по общеевропейской безопасности. Помимо того, что это было новым направлением советской политики, существовала еще и тактическая необходимость упредить западные предложения по европейской коллективной безопасности.
      В течение осени 1953 г. советские аналитики докладывали о дискуссиях в западной прессе по вопросу создания системы пактов о ненападении в Европе - предложении, которое должно было стать ответом на советскую обеспокоенность по поводу перевооружения Западной Германии и создания ЕОС. Советские обозреватели возводили истоки этих споров к предложению Черчилля о новом "Локарно", которое он сделал в мае 1953 г. Это была ссылка на Локарнские соглашения 1924 г., которые смягчили опасения Франции по поводу восстановления германской мощи посредством гарантий безопасности французских границ. Основная идея заключалась в том, чтобы предложить Советскому Союзу схожие гарантии, которые могли бы оформиться через признание территориальных границ, сложившихся в 1945 г. (т.е. признавались бы территориальные потери Германии в пользу Польши и СССР) и заключение ряда соглашений о ненападении между Западом и Востоком. Также велись разговоры о выводе всех иностранных войск из объединенной Германии, о создании демилитаризованной зоны в Центральной Европе и даже о западных гарантиях безопасности СССР52. Схожие комментарии и оценки содержались в указаниях МИД по поводу вероятной позиции западных держав на Берлинском совещании. Делался вывод, что западные державы могут предоставить СССР гарантии безопасности в обмен на прогресс в германском вопросе и признание Москвой ЕОС53. Эти аналитические обзоры и отчеты были использованы в итоговом докладе Семенова и Пушкина Молотову 5 января 1954 г., в котором отмечались также западные спекуляции о том, что СССР может ответить на различные западные предложения своим собственным планом Европейской коллективной безопасности54.
      Первый проект договора о европейской коллективной безопасности был подготовлен МИД 22 декабря 1953 г. Основное положение проекта заключалось в том, что все европейские страны должны были подписать договор о коллективной безопасности, обязавшись оказывать помощь друг другу в случае агрессии55. Однако на этой стадии СССР ограничивался идеей, что европейская безопасность завязана вокруг решения германской проблемы. Только затем, постепенно общеевропейская система коллективной безопасности стала главным пунктом советской политики на Берлинском совещании. Действительно, когда Молотов представил Маленкову и Хрущеву первый проект директив советской делегации 3 января 1954 г., в нем не было даже упоминания о европейской коллективной безопасности. Проект указаний определял цели СССР на совещании следующим образом: использовать разногласия между империалистическими державами, чтобы сорвать перевооружение Западной Германии и формирование ЕОС; усилить международные позиции СССР; ослабить международную напряженность, в том числе посредством проведения конференции пяти держав с участием Китайской народной республики; обсудить вопрос о заключении мирного договора с Германией и о создании демократического и миролюбивого германского государства.
      Однако на следующий день Молотов направил Маленкову и Хрущеву дополнение к проекту, в котором уточнялось, что если нельзя будет прийти к соглашению по германскому вопросу, то советская делегация могла бы выдвинуть новое предложение по сохранению безопасности в Европе, направленное на противостояние западной пропаганде в пользу "нового Локарно". В этом дополнении было заявлено, что в ожидании подписания мирного договора с Германией оккупационные силы должны быть выведены из страны (однако союзники могли бы сохранить право вторжения в случае угрозы германской агрессии); германские вооружения должны быть ограничены; необходим договор о европейской коллективной безопасности.
      Проект Молотова был рассмотрен Президиумом ЦК КПСС 7 января 1954 г. Мы не знаем, что происходило в ходе этого заседания, однако 12 января Громыко и Пушкин подготовили новый проект указаний, который Молотов представил Маленкову и Хрущеву на следующий день. В новом проекте был параграф, посвященный европейской коллективной безопасности, но в общем контексте детальных инструкций этот вопрос представляется в качестве второстепенного для советской политики. 15 января 1954 г. Президиум ЦК принял решение по проекту указаний. Нам не известен общий контекст этой резолюции, однако спустя два дня Громыко представил Молотову проект подробных предложений по договору о европейской коллективной безопасности. 20 января этот документ был представлен Маленкову и Хрущеву для утверждения, а затем, в тот же день, остальным членам Президиума ЦК для ознакомления56.
      До этих пор тактическая подготовка к Берлинскому совещанию концентрировалась на германской проблеме и МИД готовил большое количество документации с целью анализа позиции Запада по Германии и выработки мер по защите советской позиции в этом вопросе57. Теперь же внимание переключилось на изучение возможных возражений Запада по договору о паневропейской коллективной безопасности58.
      БЕРЛИНСКОЕ СОВЕЩАНИЕ МИНИСТРОВ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ 25 ЯНВАРЯ - 18 ФЕВРАЛЯ 1954 г.
      Совещание министров иностранных дел по предложению СССР прошло в Берлине. Была достигнута договоренность проводить заседания по очереди во всех четырех оккупационных секторах города. Главной темой был германский вопрос. На всех публичных заседаниях (их было 27) преобладала полемика пропагандистского толка. Конференция закончилась без достижения соглашения, за исключением общего обязательства продолжить дискуссии по разоружению и решения провести международную конференцию с участием коммунистического Китая по ситуации в Корее и войне в Индокитае.
      Молотов прибыл на конференцию вместе с большой делегацией, состоящей из заместителей и советников, включая Громыко, Малика (ставшего к тому времени послом в Великобритании), Пушкина и Семенова (вернувшегося в Германию в качестве Верховного комиссара). "Советская делегация была бесспорно их лучшей командой", - отмечал С. Д. Джэксон, эксперт президента Д. Эйзенхауэра по психологической войне, сопровождавший Дж. Ф. Даллеса на конференции59.
      Дискуссии по германскому вопросу на конференции60 во многом повторяли полемику между Востоком и Западом, которая велась в предшествующие месяцы. Западные державы требовали свободных общегерманских выборов в качестве предварительного условия переговоров по мирному договору, в то время как СССР настаивал на создании временного общегерманского правительства, которое должно было организовать выборы и в то же время вести переговоры по условиям мирного договора. Официально западные державы охарактеризовали выступление Молотова на конференции как догматическое, бескомпромиссное и в целом отрицательное, и многие историки ограничились принятием этого утверждения на веру. Однако беспристрастное прочтение источников свидетельствует о том, что Молотов демонстрировал достаточную гибкость и стремление к достижению соглашения. В первом выступлении в дискуссии Молотов сказал, что "мы собрались не для того, чтобы делать категорические заявления, а для того, чтобы выслушать друг друга и найти возможность договориться по тем вопросам, по которым можно договориться сегодня"61. В этом духе Молотов, отклонив западные утверждения о том, что предложения о создании временного правительства направлены на отмену общегерманских выборов, заявил, что можно было бы согласовать краткий план действий, ведущих к проведению выборов. Молотов отрицал тот факт, что целью СССР якобы является проведение выборов по образцу Восточной Германии, результатами которых можно было бы манипулировать, и указывал на послевоенный опыт в Европе, который демонстрировал, что не во всех случаях участие коммунистов в коалиционном правительстве вело к установлению народной демократии. Молотов даже предложил возможность проведения в Германии референдума, где народу был бы предоставлен выбор между присоединением к ЕОС и подписанием мирного договора. Также было выдвинуто новое советское предложение: оккупационные силы, за исключением сохранения символического присутствия, должны были быть выведены еще до выборов (то есть, процесс мог бы начаться до подписания мирного договора). Много раз Молотов повторял, что советские предложения открыты для подробного обсуждения и дополнений. В неформальной обстановке Молотов был настроен еще более дружественно и любезно. На обеде с Даллесом 6 февраля Молотов сказал, что "он думал, что существует возможность достижения некоторого прогресса по Германии... в плане Германии с небольшой армией и правительством, которое не было бы настроено ни против США, Франции и Великобритании, ни против СССР. Он задавался вопросом, была ли эта возможность полностью исключена". Позже в течение этой же беседы Молотов "повторил свою точку зрения, что создание Германии с небольшой армией и правительством, не направленным ни против одной из четырех держав, было бы возможной линией развития". Ближе к концу разговора Молотов высказался в том же духе снова, "но при этом от его слов создалось впечатление, что если подобное развитие исключено, то можно рассмотреть и другие варианты"62.
      Молотов продемонстрировал сходную гибкость и в вопросе о мирном договоре с Австрией. Советское предложение по этой проблеме состояло в том, что мирный договор, завершающий союзную оккупацию и восстанавливающий независимость Австрии, мог бы быть подписан при соблюдении двух условий: во-первых, Австрия не будет вступать ни в какие военные блоки и коалиции и не позволит создавать иностранные военные базы на своей территории; во-вторых, окончательный вывод оккупационных войск будет отложен до момента подписания мирного договора с Германией. Второй пункт был направлен на предотвращение возможного "аншлюса", который объединил бы две страны. Однако советская сторона имела в виду сохранение символических оккупационных сил, которые в действительности не могли бы осуществлять оккупационные функции. Пункт о нейтралитете, на котором настаивал Молотов, был сходным с тем, что предлагалось и в отношении Германии, и оба требования были связаны между собой желанием держать обе страны вне рамок ЕОС. Но когда австрийский представитель заявил, что его правительство не хочет включения подобной статьи в договор, однако готово дать публичное обещание, Молотов дал понять, что этого будет вполне достаточно.
      Следующий блок обсуждений на конференции был посвящен советскому предложению по общеевропейской системе коллективной безопасности, которое было внесено Молотовым 10 февраля63. Западная реакция на советское предложение была предсказуемо враждебной, особенно когда Молотов дал понять, что предлагаемая система коллективной безопасности является прямой альтернативой ЕОС. Яблоком раздора в особенности явилось то, что, согласно условиям советского проекта договора, США являлись бы не членом новой организации коллективной безопасности, а всего лишь наблюдателем, наряду с коммунистическим Китаем. По мнению Джексона, это было грубой тактической ошибкой Молотова: "Затем настало время большой бомбы. США определенно были исключены из договора о коллективной безопасности... В этот момент мы стали смеяться вслух и русские были полностью застигнуты врасплох нашей реакцией. Молотов со второй попытки выдавил, наконец, улыбку, но русские упустили свой момент"64. Этот пассаж часто цитируется в историографии. Однако без внимания остается то обстоятельство, что в последовавшей дискуссии Молотов согласился, что эта статья в советском проекте договора о коллективной безопасности может быть исправлена. Он отметил, что если идея коллективной безопасности неприемлема, то советское предложение потерпит неудачу. Если идея не отвергнута, но требуется иной проект или исправления к изначальному проекту - это уже другой вопрос65.
      На заседании 15 февраля Молотов специально высказался в отношении американского членства в организации европейской коллективной безопасности: "можно иначе сформулировать этот пункт, иначе определить особое положение США, или вовсе исключить данный пункт. Мы готовы обсудить такие предложения, которые устроили бы всех"66.
      На этом же заседании Молотов проявил уступчивость в отношении НАТО, заявив, что идея о том, что договор о европейской коллективной безопасности направлен против НАТО, является дезинформацией. Договор о европейской коллективной безопасности направлен против ЕОС и перевооружения Германии67. Побуждаемый французским министром иностранных дел Ж. Бидо и британским министром иностранных дел А. Иденом, Молотов снова вернулся к проблеме НАТО на заседании 17 февраля: "Советская делегация может лишь повторить тот ответ на этот вопрос, который был дан на прошлом заседании. Проект "Общеевропейского договора" является альтернативой договора о "Европейском оборонительном сообществе"... Что касается того, совместим ли Североатлантический договор с "Общеевропейским договором", то нельзя забывать о том, что о Североатлантическом договоре имеются различные мнения. Г-н Иден не раз подчеркивал здесь, что с его точки зрения, этот договор имеет оборонительный характер. Об этом же говорил г-н Бидо. Но советское правительство оценивает существо Североатлантического договора иначе. Вот почему для того, чтобы исчерпывающим образом ответить на вопрос г-на Бидо, совместим ли Североатлантический договор с "Общеевропейским договором", четырем державам следует совместно изучить этот вопрос"68. Молотов не исключил, что Североатлантический пакт может быть исправлен и тогда расхождения относительно характера договора будут устранены69.
      Высказывания Молотова относительно участия США в системе европейской коллективной безопасности и советского подхода к НАТО были полностью приведены в "Правде"70. Эти заявления явились предвестием радикальной советской внешнеполитической инициативы: через несколько недель последовали предложения о присоединении СССР к НАТО.
      Важным для советского предложения по коллективной безопасности было то, что дискуссия об общеевропейском договоре являлась составной частью процесса, ведущего к заключению мирного договора с Германией. Действительно, организация общеевропейской системы коллективной безопасности была бы важным контекстом, в котором могло бы состояться подписание этого договора и формирование единой Германии. Иными словами, не было бы ни ЕОС, ни перевооружения Германии, и мир был бы защищен коллективными гарантиями против агрессии. Как заявил Молотов в речи, посвященной предложениям по коллективной безопасности: "Создание системы коллективной безопасности в Европе не может и не должно в какой бы то ни было степени умалять значение необходимости скорейшего урегулирования германского вопроса в соответствии с требованиями поддержания мира в Европе. Более того, осуществление системы коллективной безопасности может содействовать созданию более благоприятных условий для урегулирования германского вопроса, поскольку она исключает вовлечение той или иной части Германии в военные группировки и устраняет, таким образом, одно из главнейших препятствий на пути создания единого миролюбивого и демократического германского государства"71.
      Западные державы имели иное видение проблемы. Для них ЕОС было оборонительной организацией, а также способом к сдерживанию Германии и, одновременно, усилению западной обороны против советской угрозы. В отличие от Молотова, урок, который западные представители извлекли из предвоенной истории, заключался в том, что карательная политика только подстегнула бы германский национализм, и что разоруженная и нейтральная Германия нежизнеспособна в долгосрочной перспективе. Соответственно, гораздо лучше приручить Германию, чем включать ее в систему коллективной безопасности, как предлагает советская сторона. Следовательно, западные представители не выразили доверия в отношении советских предложений, как по германскому вопросу, так и по европейской коллективной безопасности: они рассматривали их как прикрытие для зловещих замыслов Кремля. В своем радио - и телеобращении к американской аудитории от 24 февраля Даллес описал советские намерения как создание контролируемой коммунистами Германии и контролируемой СССР Европы, из которой США были бы полностью удалены. Он высмеял предложение Молотова о коллективной безопасности, как "настолько нелепое, что когда он зачитывал его, смех звучал на западной стороне стола переговоров, приводя в уныние коммунистическую делегацию"72.
      26 февраля в докладе Совету национальной безопасности Даллес был не менее едким, когда доказывал, что конференция показала невозможность нейтрализации Германии и Австрии, даже если бы это было желательно, поскольку СССР не согласился бы на меньшее, чем полный контроль над этими странами. Чего хотят Советы, говорил Даллес, так это раздела мира, при котором США были бы ограничены Западным полушарием, в то время как СССР доминировал бы в Евразии73.
      По возвращении из Берлина Молотов набросал проект указаний для советской прессы по освещению результатов совещания. Хотя эти инструкции были весьма критичными в отношении западных держав, обвиняя их в разделении Германии и возрождении германского милитаризма, прессе также рекомендовалось выдвинуть на первый план роль конференции в уменьшении международной напряженности. "Советская печать, - говорилось в документе, - должна действовать аргументированно, но умеренно, давая отпор буржуазным нападкам на политику СССР"74.
      В начале марта Молотов представил отчет о совещании на очередном пленуме ЦК КПСС. В его докладе сильно критиковалась политика Запада, однако Молотов видел надежду в росте народной оппозиции ЕОС в Западной Европе, особенно во Франции и Западной Германии. Ни в коем случае не отказываясь от своих предложений по коллективной безопасности в свете резкого отпора со стороны Запада, советская сторона рассматривала Берлинское совещание как площадку для запуска политической и дипломатической кампании, продвигающей их альтернативное видение европейской безопасности. Главной целью этой кампании должна была стать Франция, которой приходилось ратифицировать парижско-боннские соглашения и которая была глубоко обеспокоена ремилитаризацией Германии. Таким образом, как заключал Молотов, хотя договоренность о проведении пятисторонней конференции по проблемам Дальнего Востока была важной и совещание представителей великих держав после пятилетнего перерыва само по себе было важным, "результаты Берлинского совещания, конечно же, не стоит переоценивать"75.
      Доклад Молотова был опубликован в "Правде" от 5 марта, однако в этом варианте опускался следующий фрагмент: "Необходимо специально отметить, что наше правительство и Центральный комитет коммунистической партии придавали большую важность подготовке советской делегации к совещанию. В результате, как вы знаете из нашей прессы, советская делегация прибыла на Берлинское совещание не с пустыми руками. Все темы, все решения Берлинского совещания были затронуты в ходе нескольких обсуждений в Президиуме ЦК перед совещанием. Проекты Министерства иностранных дел детально обсуждались и были улучшены и дополнены в ходе этого обсуждения. Это говорит о значении и силе коллективного руководства, которое было упрочено в нашем центральном комитете в последнее время. Мы прибыли в Берлин с ясной программой и детальными инструкциями. Перед нашим Президиумом ЦК стояла фундаментальная задача изобретения мер, которые могли бы помочь уменьшению напряженности в международных отношениях и, одновременно, дальнейшему укреплению международных позиций Советского Союза. Такова неизменная политика Советского правительства, направленная на сохранение мира"76.
      Возможно, Молотов таким образом отдавал дань традиционной постсталинской риторике о достоинствах коллективного руководства, однако, может быть, он также пытался свести к нулю возможную критику в отношении его стратегии и тактики на конференции. В Берлине он упорно пытался достичь соглашения с Западом и в этих попытках, возможно, выходил за рамки полученных им инструкций. Как отмечал после конференции госсекретарь США Даллес, "Молотов говорил с явным осознанием собственной власти. Советский министр иностранных дел более не выступал как простой подчиненный, как во времена Сталина. Он казался сравнительно свободным, по крайней мере, в принятии собственных решений при минимальном обращении к Москве за инструкциями"77.
      Когда Молотов завершил свой доклад на пленуме, Маленков вступил в дискуссию, чтобы придать более позитивный характер оценке итогов конференции, сказав, что она привела к усилению международных позиций Советского Союза и нанесла "действенный удар" по планам ЕОС. Маленков добавил, что пленум должен признать, что Молотов соответствовал порученным ему задачам и советская делегация на Берлинском совещании была на высоте. Это замечание было встречено "бурными и продолжительными аплодисментами". Затем Маленков, от имени Президиума, выступил с предложением об одобрении деятельности советской делегации на Берлинском совещании. Хрущев, председательствовавший на заседании, ничего не добавил, а сразу предложил проголосовать за резолюцию (была принята единогласно), а затем объявил о закрытии пленума78.
      В ходе Берлинского совещания советская сторона отслеживала освещение своих предложений в западной прессе, которая проявила большой интерес к предложению по европейской коллективной безопасности79. Сразу по возвращении в Москву Молотов занялся вопросами, относящимися к участию США в европейской коллективной безопасности и советскому подходу к НАТО. Группе сотрудников МИД было поручено сформулировать новую политику в этом вопросе и они выступили с предложением о том, что США должны быть полноправным членом организации европейской коллективной безопасности, а СССР должен вступить в НАТО. В проекте записки в Президиум ЦК КПСС от 10 марта 1954 г., в которой рекомендовалась данная политическая линия, Молотов обращал внимание на то, что: "Участие США в общеевропейском соглашении... не означало бы, что позиция США была бы сопоставима с позицией европейских государств, принимая во внимание, что было бы недопустимо для американских войск оставаться в Европе после решения германского вопроса... [и]... в результате присоединения СССР к Североатлантическому альянсу, произошли бы фундаментальные изменения в его характере, и он бы разрушился как агрессивный альянс, направленный против СССР"80.
      Эти внутренние размышления и движение в направлении более гибкой позиции в отношении США и НАТО имели отклик в ходе мартовской кампании 1954 г. по выборам в Верховный Совет СССР. В предвыборных речах и Маленков и Молотов подчеркивали важность борьбы за европейскую коллективную безопасность. Маленков был особенно решителен: "За последнее время агрессивные круги все более открыто проводят политику... раскола Европы, натравливание одной части европейских государств на другую. Но этой линии противостоит крепнущая солидарность европейских народов в деле борьбы против губительной политики раскола, в деле защиты мира и прогресса... Неправда, что человечеству остается выбирать лишь между двумя возможностями: либо новая мировая бойня, либо так называемая холодная война. Народы кровно заинтересованы в прочном укреплении мира. Советское правительство стоит за дальнейшее ослабление международной напряженности, за прочный и длительный мир, решительно выступает против политики "холодной войны", ибо эта политика есть политика подготовки новой мировой бойни, которая при современных средствах войны означает гибель мировой цивилизации... главным препятствием на пути к дальнейшему ослаблению международной напряженности является то, что западные державы подходят к решению важных международных вопросов как замкнутая военная группировка, которая ставит превыше всего агрессивные военно-стратегические соображения. Только этим можно объяснить отношение, проявленное западными державами к предложению о заключении Общеевропейского договора о коллективной безопасности в Европе... Можно не сомневаться, что при наличии действительного стремления к обеспечению безопасности в Европе, представилось бы возможным преодолеть препятствия к заключению Общеевропейского договора о коллективной безопасности в Европе"81.
      Молотов в своей речи дал отпор критике в отношении предложенного СССР договора, в плане того, что в нем США не были включены в предлагаемую организацию коллективной безопасности, подчеркнув, что "в ходе Берлинского совещания не отрицалась возможность рассмотрения соответствующих поправок к представленному проекту". Как утверждал Молотов, "Советский проект "Общеевропейского договора" ... несовместим с попытками создания военных группировок европейских государств, ведущими к новой войне в Европе. Этот проект является средством сплочения народов Европы в интересах укрепления мира и международной безопасности"82.
      В своей предвыборной речи Хрущев отметил, что на Берлинском совещании "делегация Советского Союза выдвинула конкретные предложения, направленные на ослабление напряженности в международных отношениях", но он не уточнил, в чем они состояли. Главной международной темой его выступления было растущее значение социалистического лагеря. Речь Хрущева завершалась так: "как могучий исполин Советская держава, в братском сотрудничестве со странами народной демократии, уверенно идет вперед к великой цели, одерживая одну победу за другой. Нет в мире таких сил, которые могли бы приостановить наше победоносное движение к коммунизму"83.
      Открытость Москвы к дальнейшим переговорам с Западом была подхвачена советской прессой. В статье в "Новом времени" цитировались предвыборные речи Молотова и Маленкова и доказывалось, что "вывод о том, что общеевропейская система коллективной безопасности "несовместима" с Атлантическим союзом, является чистым продуктом западной пропаганды"84.
      В конце марта 1954 г. советское правительство выступило с новой нотой по коллективной безопасности, в которой содержались два новых пункта по сравнению с проектом договора, предложенным на Берлинском совещании. Во-первых, США не исключались из числа формальных участников системы коллективной безопасности в Европе. Во-вторых, если НАТО утратит свой агрессивный характер, СССР мог бы рассмотреть вопрос о своем участии в этой организации. В подобных обстоятельствах, как заключалось в тексте ноты, НАТО "перестала бы быть закрытым военным объединением государств и стала бы открытой для прочих европейских государств, что, вместе с созданием эффективной системы европейской коллективной безопасности, имело бы огромную важность для содействия миру во всем мире"85.
      7 мая 1954 г. западные державы отвергли советское предложение о вступлении в НАТО на том основании, что участие СССР в НАТО было бы несовместимым с целями этой организации86.
      Это был не первый и не последний случай, когда СССР заявлял, что если НАТО является оборонительным союзом, то он хотел бы присоединиться к нему. На совещании заместителей министров иностранных дел в 1951 г. Громыко говорил, что если НАТО направлен против германской агрессии, СССР хотел бы стать его членом. Это высказывание было опубликовано в "Правде"87. В августе 1952 г. Сталин пошутил в разговоре с французским послом, что если НАТО - миролюбивый союз, то тогда Советскому Союзу следовало бы присоединиться к нему88.
      Само-собой, Сталин и Громыко таким образом стремились "набрать очки" в пропагандистских целях и мартовская нота 1954 г. также имела пропагандистскую направленность. Но это было также серьезным предложением, разработанным для того, чтобы сделать идею коллективной безопасности более приемлемой для Запада и открыть путь к переговорам, ведущим к общеевропейской разрядке. В действительности, двойное предложение об участии США в европейской безопасности, с одной стороны, и советском участии в НАТО - с другой, было одним из множества подобных шагов в сторону компромисса с Западом. Эта склонность к поиску столь радикального и всестороннего урегулирования с Западом была подкреплена позитивным воздействием, которое произвела на западную общественность переформулировка советской позиции по Европейской коллективной безопасности89.
      Параллельно с продолжением кампании по коллективной безопасности советское руководство размышляло о том, что можно предпринять в германском вопросе. Поскольку в тот момент переговоры с Западом были заблокированы, внимание Москвы сосредоточилось на мерах по усилению позиций ГДР. В записке Молотову от 27 февраля 1954 г. Пушкин и Семенов делали различные предложения, чтобы повысить статус и авторитет правительства ГДР90. Многие из их предложений нашли свое публичное выражение в советском заявлении об отношениях с ГДР, появившемся 26 марта 1954 г. В нем провозглашалось, что отношения Советского Союза с ГДР впредь будут такими же как и с остальными независимыми государствами, и что восточногерманское правительство будет свободно в определении своей внутренней и внешней политики. С этой целью советский надзор в органах власти ГДР был отменен, а роль Советского Верховного комиссара по Германии - главы оккупационных властей в Восточной Германии существенно уменьшилась91.
      Подобные мероприятия отражали тенденцию в Советской политике по укреплению позиций ГДР как отдельного германского государства, однако другим приоритетом МИД оставалась борьба за объединение Германии в приемлемой форме. В комментарии к мартовскому 1954 г. политическому заявлению Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) "Принципы для воссоединения Германии в мирное, демократическое независимое государство" Пушкин и Семенов говорили, что "документ требует серьезного исправления, поскольку в нем не был сделан необходимый акцент на борьбу против парижско-боннских соглашений и упускался призыв к долгу Западногерманского правительства по заключению мирного договора, который привел бы к воссоединению Германии"92. Семенов и Пушкин предлагали провести в Германии референдум по вопросу: мирный договор против парижско-боннских договоренностей. Эта идея впервые была высказана Молотовым на Берлинском совещании. В июне 1954 г. официальный, контролируемый властями референдум был проведен в ГДР. Неудивительно, что предложение по мирному договору, согласно официальным данным, получило подавляющую поддержку населения Восточной Германии. Неофициальный референдум в Западной Германии по тому же вопросу привел к схожему результату: около 90% - в пользу мирного договора, однако в ФРГ голосовали только 500 тыс. чел.93
      Примером позиции МИД СССР по германскому вопросу была памятная записка Грибанова от 16 июля 1954 г. Автор писал Молотову, что, несмотря на то, что СССР должен придерживаться позиции, изложенной на Берлинском совещании (временное общегерманское правительство, переговоры по мирному договору, вывод оккупационных войск и т.д.), если по этим предложениям не удастся добиться прогресса, СССР должен попробовать достичь договоренности с Западом по некоторым другим вопросам, включая временный вывод оккупационных войск к границам Германии; организацию общегерманского совещания по экономическим и культурным связям между двумя германскими государствами; проведение общеберлинских выборов94.
      Эти идеи не были воплощены на практике, однако они показывают, как отмечает Ф. И. Новик, что после Берлинского совещания советская дипломатия продолжала искать пути достижения соглашения с Западом, если не по основным проблемам объединения Германии, то хотя бы по другим вопросам, в которых можно было достичь скорее восстановления отношений, нежели дальнейшего размежевания двух германских государств95.
      В тот же день Грибанов составил еще один документ - анализ влияния советских предложений по европейской коллективной безопасности на западную политику в германском вопросе. Основной посылкой Грибанова было то, что советские предложения оставались в центре общественного внимания на Западе, особенно после появления мартовской ноты, предлагавшей вступление СССР в НАТО. Согласно Грибанову, советские предложения имели существенное влияние на рост движения против ратификации парижско-боннских соглашений, особенно во Франции96. Летом 1954 г. перспективы провала проекта ЕОС привлекали внимание Москвы гораздо больше, чем германский вопрос, поскольку это предоставляло возможность вернуть дипломатическое измерение кампании в пользу европейской коллективной безопасности.
      ОТ КОЛЛЕКТИВНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ К ВАРШАВСКОМУ ДОГОВОРУ
      Выдвижение новой советской инициативы по коллективной безопасности было обусловлено успехом Женевской конференции, на которой были подписаны соглашения, положившие конец войне в Индокитае97. Конференция завершилась 21 июля 1954 г. и уже на следующий день Москва выступила с заявлением, подчеркивавшим важность уроков конференции для других международных переговоров: "Тот факт, что Женевская конференция завершилась соглашением заинтересованных государств, является новым доказательством плодотворности международных переговоров, учитывая добрую волю сторон, доказательством того, что основные международные вопросы могут быть решены с помощью этого метода... Результаты Женевской конференции подтверждают убежденность Советского правительства в том, что сейчас не существует таких спорных вопросов в международных отношениях, которые не могли бы быть урегулированы путем переговоров и соглашений, направленных на обеспечение международной безопасности, ослабление международной напряженности и мирное сосуществование государств, независимо от их социальных систем"98.
      24 июля 1954 г. советская сторона опубликовала ответ на западную ноту от 7 мая 1954 г. В советской ноте содержались два новых предложения. Первое - то, что проект договора о Европейской коллективной безопасности должен быть расширен и включать статьи не только о политическом, но и об экономическом сотрудничестве. Второе - что нужно провести конференцию для обсуждения организации системы коллективной безопасности в Европе. США, наряду со всеми европейскими государствами, должны были быть ее участниками, а коммунистическому Китаю было бы предложено прислать наблюдателей99.
      30 августа 1954 г. французская Национальная ассамблея значительным большинством отвергла план ЕОС. В заявлении, опубликованном 10 сентября 1954 г., СССР приветствовал "крах этого планировавшегося военного блока" и повторял "предложения по системе Европейской коллективной безопасности, организация которой облегчила бы объединение Германии в качестве мирного и демократического государства"100. Однако в тот же день западные державы опубликовали свой ответ на советскую ноту от 24 июля 1954 г. В ноте западных держав снова заявлялись требования общегерманских выборов и немедленного заключения мирного договора с Австрией, однако предполагалась и возможность совещания министров иностранных дел по европейской безопасности, если эти вопросы могли быть решены. К тому времени как СССР опубликовал ответную ноту - 23 октября 1954 г. - лондонско-парижские соглашения о прямом приеме Западной Германии в НАТО, ставшие альтернативой провалившемуся проекту ЕОС, уже находились в процессе заключения.
      Москва ответила на такое развитие событий предупреждением, что "если эти решения будут выполнены, Западную Германию нельзя больше будет рассматривать как мирное государство, и это сделает воссоединение Германии невозможным в течение длительного времени". Советская нота завершалась согласием с идеей проведения совещания министров иностранных дел, если оно будет рассматривать такие вопросы, как: общегерманские выборы, ведущие к воссоединению Германии в качестве мирного и демократического государства; вывод оккупационных сил из Германии; проведение общеевропейской конференции по коллективной безопасности101.
      Столкнувшись с отсутствием какого-либо прогресса в обсуждении своих предложений по европейской коллективной безопасности, советская сторона решила проявить инициативу в одностороннем порядке. 13 ноября 1954 г. была опубликована советская нота о том, что конференция будет проведена в Москве (или в Париже, если западные страны согласятся в ней участвовать) 29 ноября 1954 г.102
      Приглашения присутствовать на конференции были направлены США и всем европейским странам, однако западные державы отказались от участия на том основании, что советские предложения не содержат ничего нового ни по германскому вопросу, ни по европейской безопасности. Западная нота от 29 ноября 1954 г. выдвигала контрпредложение о немедленном подписании мирного договора с Австрией и прояснении позиции СССР по общегерманским выборам до проведения следующей конференции министров иностранных дел. В случае успеха этой конференции можно было бы созвать более широкое совещание по европейской безопасности103. Другими словами, так как это касалось западных держав, не могло быть и речи о коллективной безопасности до решения германского вопроса.
      "Совещание европейских стран по сохранению мира и безопасности в Европе" с участием СССР и его союзников по восточному блоку прошло в Москве с 29 ноября по 2 декабря 1954 г. Оно представило все известные советские доводы против ЕОС, НАТО и перевооружения Западной Германии и в поддержку общеевропейской коллективной безопасности. Однако на нем была поднята еще одна новая тема, заявленная Молотовым в его речи на конференции: "Миролюбивые страны не могут не замечать того, что агрессивные элементы в ряде западных стран стремятся предотвратить создание системы коллективной европейской безопасности. Они теперь удваивают свои усилия по созданию военных объединений, представляющих опасность для мира... Поэтому мы не можем игнорировать или недооценивать того факта, что ратификация Парижских соглашений повлечет необходимость принятия новых весомых мер с целью обеспечения надлежащей защиты миролюбивых государств". Этот пункт был повторен в коммюнике, изданном по итогам совещания: "если эти военные альянсы в Европе будут наращивать свои наземные, воздушные и прочие силы... прочие европейские государства неизбежно будут вынуждены принять эффективные меры для самообороны, чтобы защитить себя от нападения"104.
      Непосредственно после совещания в МИД СССР началась работа над новым набором политических установок по германскому вопросу и европейской безопасности. Уже в день окончания конференции Семенов представил Молотову серию предложений о "дальнейших мероприятиях СССР, связанных с ратификацией Парижских соглашений". Основное предложение Семенова состояло в проведении второй конференции по европейской безопасности с целью заключения договора о коллективной обороне, включая создание объединенного военного командования восточного блока. С этим было связано и предложение о подписании двустороннего договора об обороне между ГДР и СССР, а также между Восточной Германией и другими "народными демократиями"105.
      В течение декабря 1954 г. и января 1955 г. министерство работало над этими предложениями.106 25 февраля 1955 г. Молотов направил проект в Президиум ЦК вместе с запиской, в которой предлагалось проведение второй советско-восточноевропейской конференции по европейской коллективной безопасности. Среди предложений в проекте МИД содержалась статья договора, учреждавшая объединенное военное командование - условие, в дальнейшем разработанное Молотовым и министром обороны СССР Г. К. Жуковым в марте-апреле 1955 г.
      Хотя Восточная Германия должна была стать участником договора, вопрос о ее участии в объединенном военном командовании был пока отложен. В записке в Президиум ЦК от 9 мая 1955 г. Молотов писал, что было бы целесообразно для правительства ГДР заявить, что будущая объединенная Германия не будет связана многосторонним пактом о взаимопомощи107.
      Публично Молотов обозначил свои намерения в заявлении от 15 января 1955 г. по германскому вопросу: "Если парижские соглашения будут ратифицированы, создастся новая ситуация, в которой Советский Союз предпримет меры не только для укрепления дружественных связей с Германской демократической республикой, но также, посредством объединенных усилий миролюбивых европейских государств, для укрепления мира и безопасности в Европе"108.
      В речи перед Верховным Советом СССР от 8 февраля 1955 г. Молотов сказал: "Советский Союз и другие миролюбивые государства, против которых направлены Парижские соглашения, не будут сидеть сложа руки. Им придется принять соответствующие меры для более эффективной защиты своей безопасности и защиты мира в Европе... Эти меры в первую очередь включают... договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи... Поэтому, чтобы не терять времени, консультации по этому вопросу уже ведутся. На новые военные союзы и блоки, создающиеся в соединении с германским милитаризмом, мы ответим дальнейшим укреплением наших рядов, укреплением наших уз дружбы, развивая наше сотрудничество в целом и там, где это необходимо, расширяя возможности нашей взаимопомощи"109.
      Второе "Совещание европейских стран по сохранению мира и безопасности в Европе" было проведено в Варшаве 11 - 14 мая 1955 г. Оно завершилось подписанием многостороннего Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи - пакта, который ознаменовал образование Организации Варшавского договора (ОВД). Главной причиной создания Варшавского пакта было то, что ратификация Боннским парламентом парижско-лондонских соглашений в феврале-марте 1955 г. создала ситуацию, которая требовала новых мер для противостояния угрозе возрождения германского милитаризма. Но даже в этом случае путь к мирному урегулированию германского вопроса не был закрыт и проект Европейской коллективной безопасности также не был полностью оставлен. Главную речь на конференции произнес Булганин, сменивший Маленкова на посту главы правительства. Он сказал, что Советский Союз был "готов оказать всевозможную помощь восстановлению единства Германии и заключению мирного договора с Германией на приемлемой основе". Он также повторил советское предложение о выводе оккупационных сил из Германии и отметил, что "Советское правительство продолжает придерживаться точки зрения о том, что... лучший путь для сохранения мира и предотвращения новой агрессии... заключается в организации системы коллективной безопасности с участием всех европейских стран, вне зависимости от их социального устройства... Ратификация Парижских соглашений сделала разрешение этой проблемы более трудным, но не сняла его с повестки дня"111.
      ОВД часто рассматривается как советский противовес НАТО, но его действительным смыслом была кампания по созданию Европейской коллективной безопасности; его назначение было скорее политическим, чем военным: показать пример общеевропейской коллективной безопасности. Как говорилось в заключительной статье Варшавского договора: "в случае создания в Европе системы коллективной безопасности... настоящий договор утрачивает свою силу со дня вступления в действие общеевропейского договора"112.
      Несмотря на препятствие, каковым стало вступление ФРГ в НАТО, Москва сохраняла оптимизм относительно шансов удачной кампании за европейскую коллективную безопасность, не в последнюю очередь потому, что имелись некоторые позитивные моменты, в особенности - неизбежное подписание соглашения между СССР и Западом о воссоединении Австрии.
      Противоречия в отношениях между СССР и Западом, связанные с договором, который должен был подвести черту под союзнической оккупацией Австрии, были устранены Молотовым в речи в феврале 1955 г. на заседании Верховного Совета СССР. Годом раньше, на Берлинском совещании, Молотов выделил два условия подписания австрийского договора: гарантия нейтралитета и сохранение символического советского оккупационного контингента до подписания мирного договора с Германией. Цель выдвижения этих условий состояла в том, чтобы защититься от возможности нового "аншлюса" и оказать дополнительное давление на Запад в переговорах по мирному договору с Германией. В речи перед Верховным Советом СССР Молотов изменил позицию, сказав, что в случае получения гарантий недопущения нового "аншлюса", все войска могут быть выведены еще до подписания мирного договора с Германией. Но Молотов также призвал к конференции с участием СССР и стран Запада, посвященной как австрийскому, так и германскому вопросам, таким образом сохранив взаимосвязь между двумя будущими договорами113. Однако несколькими днями позже австрийский посол в Москве Н. Бишоф намекнул Семенову, что возможны двусторонние переговоры с СССР по вопросу о договоре114. Молотов получил от Президиума ЦК поручение использовать эту возможность.
      25 февраля 1955 г. Молотов в беседе с Бишофом указал на то, что его речь в Верховном Совете о выводе войск из Австрии до заключения мирного договора с Германией является новой позицией СССР, которая также подразумевает возможность новых переговоров115. Последовали дипломатические переговоры, которые проложили путь в Москву австрийской правительственной делегации во главе с канцлером Ю. Рабом. Результатом визита Раба в Москву в середине апреля 1955 г. стало совместное коммюнике, в котором Австрия обязалась сохранять вечный нейтралитет, а СССР соглашался вывести свои оккупационные войска из Австрии к 31 декабря 1955 г.116
      В Вене начались переговоры четырех держав и 15 мая 1955 г. Австрийский государственный договор был подписан. В своей речи на церемонии подписания Молотов заявил, что "заключение Австрийского государственного договора будет способствовать ослаблению международной напряженности и в этом заключается его особая важность"117.
      Обычно утверждается, что Молотов был против ухода советских войск из Австрии, что его заставили пойти на это другие представители советского руководства, благожелательно относившиеся к инициативе, которая могла бы улучшить перспективы разрядки между Западом и Востоком. Возникновение этой легенды может быть отнесено к июльскому пленуму ЦК 1955 г.118 На этом пленуме развернулась широкая дискуссия по советско-югославским отношениям, которая концентрировалась вокруг оппозиции со стороны Молотова восстановлению межпартийных отношений с югославскими коммунистами. Молотов не возражал против восстановления политических и дипломатических отношений с Югославией, однако он не соглашался с полным отказом от прежней советской критики Тито как отступника от идей марксизма-ленинизма (критики, которую Молотов вместе со Сталиным сформулировал и озвучил). На пленуме Молотов был подвергнут критике за эту позицию, которую он отстаивал в ходе дискуссий в Президиуме ЦК в предшествующие месяцы119; причем эта критика была включена в формальную резолюцию, которую принял пленум. В своей речи, открывающей пленум, Хрущев сосредоточился на югославском вопросе и не упоминал австрийский. Однако выступавшим сразу после того, как Молотов дал свой первый ответ, был Булганин, который расширил нападки на Молотова, включив его прочие внешнеполитические просчеты, в том числе и в отношении Австрии. Замечания Булганина были подхвачены Микояном, который детально разъяснил, как Молотов сопротивлялся изменению политики на австрийском направлении. Прочие выступавшие также упоминали ошибочную позицию Молотова в австрийском вопросе. В своей заключительной речи Хрущев посвятил значительную часть австрийскому вопросу. Основной смысл слов Хрущева заключался в том, что Молотов мешал заключению договора по Австрии и был серьезно настроен на сохранение присутствия советских войск в Австрии.
      Реакция Молотова на эти нападки была и покаянной и вызывающей одновременно. В своем первом ответе на речь Хрущева он защищал предшествующую политику в отношении Югославии как вполне законную критику националистических отклонений со стороны Тито и указывал, что недавно Белград принял внешнеполитическую программу, весьма отличающуюся от советской. Однако в конце дискуссии Молотов несколько отступил: он признался "в грехе оппозиции" в отношении югославского вопроса и заверял в своей вечной верности партии и ее руководству. В отношении австрийского вопроса он заявил, что никогда не сомневался в том, что этот вопрос должен быть решен. Молотов ссылался на то, что МИД, возможно, промедлил с изменением позиции по указанным вопросам. Касательно своих возражений по отдельным пунктам, он говорил, что они не были существенными. Касательно упоминавшегося предложения МИД в первоначальном варианте сохранить право СССР снова ввести войска в Австрию, в случае осложнений, связанных с ремилитаризацией Западной Германии, Молотов говорил, что МИД не настаивал на нем, в противном случае это была бы ошибка. Он не отрицал, что некоторые предложения МИД могли быть неправильными или неточными. Президиум и ЦК поправляли их, требуя большей четкости и ясности в проектах. Но это, по его мнению, было вполне рабочим моментом120.
      Версия событий, изложенная Молотовым, подтверждается А. М. Филитовым, который утверждает, что переформулирование советской политики в австрийском вопросе в начале 1955 г. исходило от МИД121.
      Без сомнения, обсуждения в Президиуме ЦК сыграли роль в этом процессе. Представляется вполне вероятным, что Молотов был тверже остальных советских руководителей в плане сохранения увязки этого вопроса с заключением мирного договора с Германией. Но различия между старой и новой позицией СССР в вопросе австрийского мирного договора не следует переоценивать: они сводились к тому, сохранять или нет символический советский контингент в Австрии до подписания мирного договора с Германией. Прежняя позиция имела смысл в плане заключения сделки в контексте ожидаемого обсуждения по германскому мирному договору, однако к началу 1955 г. эти надежды исчезли и тактические преимущества изменились в пользу подписания договора с Австрией, что могло бы послужить шаблоном для возможного урегулирования по Германии. Если не принимать во внимание последовавшую полемику, не существует свидетельств того, что Молотов испытывал трудности с принятием новой политической линии. Нет также никаких причин полагать, что он вообще мог испытывать проблемы в этой связи, особенно в свете того, что нам теперь известно о его приверженности внешнеполитической линии, направленной на ведение переговоров с Западом.
      Если полагать, что в Президиуме ЦК в 1955 г. были "голуби" и "ястребы" (хотя на самом деле ситуация была куда сложнее), тогда Молотов был в первом из этих двух лагерей, а Хрущев - во втором. Как Хрущев давал понять, особенно в его заключительных высказываниях на пленуме, основной направляющей его решимости исправить отношения с Тито была не разрядка с Западом, а его собственная концепция укрепления братской дружбы в рамках соцлагеря: "После Второй мировой войны страны с общим населением в 900 миллионов человек откололись от лагеря империализма. Народная революция победила в такой огромной стране как Китай. Эти страны координируют свои действия... Советский Союз, Китайская народная республика и остальные страны народной демократии должны исходить из общих интересов рабочего класса и всех трудящихся, из интересов борьбы за победу коммунизма. Таким образом, мы должны заботиться о том, чтобы использовать все материальные и духовные возможности для укрепления нашего социалистического лагеря... Понимать, что социалистические страны обязаны помогать друг другу, чтобы дружба между нами укреплялась... Исторический опыт Советского Союза подчеркивает учение Ленина о том, что различные страны, объединенные интересами сохранения завоеваний социализма, могут выбирать разные формы и методы решения конкретных проблем социалистического строительства, в зависимости от их исторических и национальных особенностей"122.
      Эти приоритеты вели Хрущева к тому, чтобы предпочесть реальность существования социалистической ГДР неопределенному исходу переговоров по урегулированию германского вопроса. Однако Молотов и МИД продолжали бороться за конструктивные переговоры с Западом, которые могли бы привести к созданию общеевропейской системы коллективной безопасности и затем к нейтрализации объединенной Германии.
      ДВЕ ЖЕНЕВЫ
      Заключительная фаза советской кампании по созданию европейской коллективной безопасности охватывает женевскую встречу на высшем уровне (18 - 23 июля 1955 г.) и совещание министров иностранных дел (26 октября - 16 ноября 1955 г.) в Женеве. Линия на создание системы европейской коллективной безопасности, выдвинутая Советским Союзом на этих встречах, была в целом сходной с той, что была представлена годом ранее на Берлинском совещании, однако с некоторыми важными дополнениями и исправлениями. Данные политические акции были разработаны, чтобы ограничить эффект поляризации, вызванный расширением НАТО и созданием ОВД, и облегчить ведение серьезных переговоров об организации общеевропейской системы коллективной безопасности.
      Приглашение на саммит для обсуждения мировых проблем было сделано западными державами 10 мая 1955 г., и 24 мая советская сторона приняла его. С этим обстоятельством совпало переформулирование политики Москвы в германском вопросе. 27 мая 1955 г. Пушкин направил Молотову документ, озаглавленный "К вопросу о новых советских предложениях относительно объединения Германии". Исходным пунктом его записки была новая ситуация, созданная с вхождением Западной Германии в НАТО. Поскольку представлялось маловероятным, что в ближайшей перспективе Западную Германию можно будет вынудить покинуть НАТО, требовался новый подход к объединению Германии.
      В центре предлагаемой Пушкиным политической перспективы была идея процесса восстановления отношений между ГДР и ФРГ и достижения объединения Германии постепенно, шаг за шагом123. Эта концепция длительного перехода к германскому единству имела двойной смысл. Во-первых, она подчеркивала важность системы коллективной безопасности, которая должна была обеспечить существенные условия для конструктивного сосуществования двух германских государств. Во-вторых, что представлялось более насущным, если ГДР приходилось сосуществовать и стремиться к восстановлению отношений с Западной Германией, то же самое следовало сделать СССР.
      В январе 1955 г. Советский Союз заявил о своей готовности нормализовать отношения с ФРГ. В конце того же месяца было издано постановление о прекращении состояния войны с Германией. Декларация была направлена на облегчение подписания договора между СССР и ГДР, однако она также открывала путь к установлению нормальных дипломатических отношений с боннским правительством.
      8 июня 1955 г. советская сторона опубликовала заявление с предложением об установлении прямых политических, торговых и культурных связей с ФРГ и приглашением федеральному канцлеру К. Аденауэру посетить Москву для переговоров. Западногерманская сторона отреагировала на эту инициативу позитивно, однако предложила неофициальные переговоры для выяснения ряда вопросов, перед тем как приступить к официальным дискуссиям. Продолжение переговоров принесло свои плоды в виде визита Аденауэра в Москву в сентябре 1955 г. и установления дипломатических отношений между СССР и ФРГ124.
      Это событие было "уравновешено" подписанием 27 сентября 1955 г. договора между СССР и ГДР, в котором стороны заверяли друг друга в дружбе, сотрудничестве и продолжении усилий для достижения "объединения Германии на мирной и демократической основе". Одновременно СССР объявил о прекращении деятельности своего Верховного комиссара в Германии и о передаче восточным немцам контроля над границами с Западной Германией, включая Берлин. Это соглашение в действительности было результатом предложения МИД, выдвинутого в декабре 1954 г. относительно пакта о взаимопомощи между ГДР и СССР125.
      Концепция многофазового подхода в достижении целей также проявилась как центральная в переформулировании советской политики коллективной безопасности. Директивы для советской делегации на женевской встрече126 определяли в качестве наиважнейшей цели СССР уменьшение международной напряженности и развитие доверительных отношений между государствами. Что касается коллективной безопасности, то на западные возражения против предыдущих советских предложений следовало ответить выдвижением новых мероприятий, состоящих из двух стадий. На первой стадии (в течение 2 - 3 лет) соглашения и структуры, создающие основу НАТО и Варшавского пакта, оставались бы в силе, однако стороны объявили бы о ненападении и политическом сотрудничестве; на второй стадии существующие институты были бы заменены новой системой общеевропейской безопасности. Советская делегация получила инструкции не поднимать германский вопрос по собственной инициативе и противостоять любым попыткам увязать объединение Германии с проблемой коллективной безопасности. Занятие подобной позиции советской стороной было весьма любопытным, принимая во внимание ее предшествующие заявления о неразрывной связи между европейской безопасностью и германским вопросом. Однако советская сторона хотела бы также избежать спора с Западом по поводу общегерманских выборов, что могло бы отвлечь от приоритетного обсуждения вопросов европейской безопасности. Общегерманские выборы были вычеркнуты из советской повестки дня, по крайней мере, на ближайшее будущее. Было очевидно, что подобные выборы привели бы к созданию общегерманского правительства, которое захотело бы удержать Германию в НАТО, а это было абсолютно неприемлемо для Москвы.
      Вторым приоритетным вопросом для обсуждения в Женеве был контроль над вооружениями и ядерное разоружение. 10 мая 1955 г. Советский Союз выступил с призывом к ООН образовать Международное агентство, которое смогло бы контролировать радикальное сокращение вооружений и вооруженных сил и инициировать процесс запрещения ядерного оружия127. Советская делегация получила задание следовать этим предложениям и оказывать давление на западные государства с целью достижения соглашения.
      На совещании в Женеве, которое проходило с 18 по 23 июля 1955 г., советскую делегацию возглавлял Булганин. Его сопровождали Хрущев, Молотов и Жуков. В своей первой речи Булганин фактически повторил изначальные высказывания Молотова на Берлинском совещании, которое прошло 18 месяцами ранее. Он отметил, что цель конференции заключается "не в том, чтобы выдвигать здесь те или иные обвинения друг против друга, а в том, чтобы отыскать пути и средства ослабления международной напряженности и создания атмосферы доверия во взаимоотношениях между государствами". Позднее в своем выступлении Булганин выделил новое советское предложение поэтапного подхода к европейской безопасности. В отношении германского вопроса Булганин утверждал, что европейская коллективная безопасность является ключем к его решению. Это был пункт, к которому он вернулся в своей заключительной речи на совещании. Возникновение двух отдельных германских государств и их членство соответственно в НАТО и ОВД означали, что "механического слияния" двух частей Германии быть не могло. Что, как заявлял Булганин, требовалось в данной ситуации, так это создание внутренних и внешних условий, способствующих германскому объединению. Внешним условием являлась европейская коллективная безопасность, а внутренним должно было стать восстановление отношений двух германских государств128.
      В то время как Булганин беседовал с Эйзенхауэром, Иденом, который стал премьер-министром Великобритании, премьер-министром Франции Э. Фором, Молотов участвовал в параллельной дискуссии министров иностранных дел с Даллесом, Г. Макмилланом и А. Пине. В центре обсуждений были вопросы как переговоров на саммите, так и будущей конференции министров иностранных дел. Как и следовало ожидать, западные представители хотели обсуждать германскую проблему и вопрос общегерманских выборов. Молотов, верный своим инструкциям, настаивал, что европейская безопасность должна обсуждаться в первую очередь, отдельно от германского вопроса. Этот продолжительный спор был разрешен принятием решения обсуждать европейскую безопасность и германский вопрос в качестве первого пункта повестки дня будущего совещания министров иностранных дел. При этом оставалось неясным, будут ли эти два вопроса рассматриваться вместе или раздельно. Руководители внешнеполитических ведомств США, Великобритании и Франции расценивали особый акцент Молотова на проблему европейской безопасности как средство избежать или понизить важность обсуждения германского вопроса. Это в действительности было так, но это также отражало советские приоритеты и то, как Москва представляла себе развитие разрядки с Западом129.
      Единственным конкретным результатом саммита было соглашение о проведении совещания министров иностранных дел в Женеве в октябре 1955 г. для обсуждения европейской безопасности и германского вопроса, проблем разоружения и развития контактов между Востоком и Западом. Однако атмосфера на совещании была позитивной, особенно в ходе конфиденциальных заседаний и встреч130. Были достигнуты определенные подвижки по вопросу европейской безопасности. Выступая с первой речью, Идеи предложил Советскому Союзу подписать пакт безопасности, заключить соглашение об уровне вооруженных сил и вооружений на территории Германии и около ее границ, а также обсудить создание демилитаризованной зоны между Востоком и Западом в Центральной Европе. Фор говорил о создании общеевропейской организации безопасности в обмен на согласие СССР на объединение Германии. Эйзенхауэр был более сдержан на совещании, однако еще в мае он выступил с идеей создания "нейтрального пояса" в Центральной Европе131. На совещании Булганин отмел эти инициативы: он заявил, что СССР не нуждается в западных гарантиях своей безопасности. Однако заявления Запада обеспечили важные подходы к переформулированию советской политики коллективной безопасности в Европе на пути к совещанию министров иностранных дел. Самое важное, что директива глав правительств своим министрам иностранных дел включала указание рассмотреть пакт европейской безопасности на грядущем совещании132.
      Ко времени проведения женевской встречи Хрущев утвердил свое главенство в советском руководстве. Дискуссия по югославскому вопросу стала серьезным ударом по престижу Молотова и его позициям в советском руководстве и негативно сказалась на его способности сохранять инициативу и контроль над внешней политикой. Показательный случай, отображающий новое соотношение сил между Хрущевым и Молотовым, произошел за несколько дней до женевского совещания, во время обсуждения в Президиуме ЦК мидовского проекта заявления Булганина по германскому вопросу. Это заявление было подготовлено как ответ на западные претензии по поводу того, что СССР потерял интерес к объединению Германии. Проект отвергал эти предположения и подтверждал советскую поддержку идеи германского единства, но при этом доказывал, что это может быть достигнуто только в контексте европейской коллективной безопасности и постепенного восстановления отношений между ГДР и ФРГ. В этом заявлении не было ничего исключительного - его язык и тон были нормальными по советским меркам и его политическое содержание вполне соответствовало текущему развитию линии Москвы в германском вопросе и вопросе европейской коллективной безопасности. Но проект был отвергнут Хрущевым как слишком "задиристый" и "прямолинейный", в то время как по мнению Булганина заявление было "сухим", его тон "нетерпимым", а выводы не соответствовали тексту. Проект был "возвращен" в МИД, чтобы никогда больше не увидеть свет133. Приблизительно в это же время Молотову был нанесен еще один сокрушительный удар, когда мидовский проект заявления ТАСС по германскому вопросу был существенно исправлен Президиумом ЦК перед его публикацией. Главная цель поправок, внесенных Президиумом ЦК, состояла в том, чтобы обесценить вопрос общегерманских выборов и подчеркнуть необходимость постепенного и пошагового подхода к воссоединению Германии134.
      В Женеве присутствие Хрущева было весьма ощутимым. Однако Хрущев, как и Булганин, не отступали от ранее согласованной политической линии, произнося заранее подготовленные тексты речей, выработанные в сотрудничестве с Молотовым и МИД135.
      Возвращаясь из Женевы, Булганин и Хрущев остановились в Берлине для переговоров с руководством ГДР. 27 июля 1955 г. было опубликовано совместное коммюнике, в котором СССР и ГДР подтвердили обязательство добиваться воссоединения Германии в контексте восстановления отношений между двумя германскими государствами и движения к европейской коллективной безопасности136. Это заявление вполне соответствовало советской линии поведения в Женеве. Однако Хрущев также выступил в Берлине с речью на митинге, собравшем 250 тыс. человек, в которой он возвестил о существенном ужесточении советской позиции по германскому вопросу: "Нельзя решить германский вопрос за счет интересов Германской Демократической Республики. Мы уверены, что трудящиеся Германской Демократической Республики не согласятся с такой точкой зрения, которая учитывает лишь интересы западной группировки стран, в ущерб интересам Германской Демократической Республики. Может ли Германская Демократическая Республика согласиться с тем, чтобы ее включили в Североатлантический пакт и Западноевропейский союз и взвалили на ее плечи бремя гонки вооружений? Могут ли трудящиеся Германской Демократической Республики пойти на ликвидацию всех своих политических и социальных завоеваний, на ликвидацию всех демократических преобразований? Мы убеждены, что трудящиеся Германской Демократической Республики не согласятся пойти по такому пути"137.
      Поднятая Хрущевым тема была подхвачена Булганиным в докладе о женевском совещании на сессии Верховного Совета СССР 4 августа 1955 г.: "нельзя не учитывать того, что в обоих этих государствах сложились разные по своей природе общественные и экономические уклады. В Германской Демократической Республике у власти стоят рабочие и их союзники... ставшие на путь социалистического строительства и полные уверенности в правильности избранного ими пути. Вполне понятно, если трудящиеся Германской Демократической Республики заявляют, что они не могут поставить под угрозу свои завоевания, достигнутые за указанный период138.
      Сходные настроения отразились и в мидовском проекте послания правительствам стран "народной демократии" по результатам переговоров в Женеве, в котором было заявлено, что решение германского вопроса не произойдет за счет социалистических завоеваний ГДР и что восстановление отношений между двумя германскими государствами займет 10 лет. Документ также прояснял, что не может быть и речи о признании объединенной Германии, интегрированной в НАТО в обмен на западные гарантии безопасности СССР139.
      Подобное развитие событий означало, что надежда на создание системы европейской коллективной безопасности мала, поскольку Запад потребует определенного компромисса по германскому вопросу, если ему придется инициировать это мероприятие. Дилемма, с которой Молотов и МИД столкнулись в ходе подготовки женевского совещания министров иностранных дел, состояла в том, как продолжать вести переговоры по коллективной безопасности и одновременно реагировать на давление со стороны Хрущева и прочих в вопросе дальнейшей интеграции ГДР в социалистический лагерь.
      Ответом МИД на эту дилемму стала очередная инновация: предложение о том, что Восточная и Западная Германия должны сформировать конфедерацию с целью облегчения процесса восстановления отношений между двумя государствами и подготовки почвы для будущего объединения. Представляя 8 октября 1955 г. это предложение Молотову от имени группы разработчиков (которая включала в себя Громыко и Пушкина), Семенов сказал, что: "На наш взгляд, вопрос формирования германской конфедерации является принципиально новым, и поэтому было бы желательно обменяться мнениями с руководящими товарищами перед представлением проекта в Президиум ЦК. Со своей стороны мы полагаем, что поскольку в рамках германской конфедерации ГДР и ФРГ сохранят полный суверенитет, подобное предложение выполняет как задачу укрепления ГДР как суверенного государства, так и задачу сохранения в наших руках знамени германского единства"140.
      Сотрудники МИД полагали, что германская конфедерация будет сформирована на условиях, согласованных между ГДР и ФРГ. Для обеспечения координации будет избрана консультативная ассамблея и общегерманские правительственные органы.
      Конфедерация облегчит сотрудничество между двумя германскими государствами; следует провести переговоры по заключению соглашения об объединении Германии в качестве демократического и миролюбивого государства; объединение Германии включало бы в себя и проведение общегерманских выборов141. Семенов также предлагал провести консультации с руководством ГДР относительно этих предложений. Был подготовлен проект телеграммы советскому послу в Берлине с предложением неофициального визита в Москву восточногерманской делегации142.
      Неясно, какого рода консультации имели место, однако в окончательном проекте указаний делегации имелось существенное изменение: пункт о создании германской конфедерации был опущен и заменен следующим: "При рассмотрении германского вопроса на совещании, делегация должна исходить из того факта, что в современных условиях фундаментальной задачей в отношении германского вопроса является консолидация социальной системы, формирующейся в ГДР, а также усиление внешнеполитических позиций ГДР как суверенного государства. В этих условиях необходимо дать отпор всем попыткам трех западных держав решить германский вопрос за счет ГДР и его социальных завоеваний"143.
      Как показывает эта директива, существовавшая в советской политике тенденция принять перспективу существования двух Германий, в которой приоритетом являлось усиление ГДР в качестве члена социалистического лагеря, консолидировалась в определенную политическую позицию. Однако Молотов еще не отказался от решения германского вопроса путем переговоров, во взаимосвязи с проблемой европейской коллективной безопасности. В ходе женевского совещания он вынужден был предпринять последнее усилие для того, чтобы убедить советское руководство одобрить более примирительный подход к переговорам с западными державами.
      Более успешным был другой компонент подготовки МИД к женевскому совещанию: дальнейшее усовершенствование многоступенчатого подхода к достижению европейской коллективной безопасности. В то время как изначальное советское предложение об общеевропейской коллективной безопасности должно было быть снова выдвинуто в случае, если Запад отвергнет всеобъемлющий пакт, Молотов затем должен предложить договор о безопасности между меньшим количеством государств, возможно только между четырьмя великими державами и двумя Германиями. При этом не существовало бы временных ограничений по упразднению существующих группировок, таких как НАТО и ОВД. Если и это предложение будет отвергнуто, СССР должен предложить договор о ненападении между четырьмя державами и, если это будет неприемлемо, это могло бы быть просто соглашение о ненападении между НАТО и Варшавским договором. Советская сторона готова была также рассмотреть учреждение контролируемой зоны в Центральной Европе, включая обе части Германии, внутри которой вооруженные силы имели бы ограниченную численность и подвергались бы инспекциям. Советской делегации было также указано выдвигать прежние предложения по контролю над вооружениями и ядерному разоружению144.
      Достигнув этой, более гибкой, позиции по вопросам европейской безопасности, советская сторона, в действительности, вступила на путь сближения с западными державами, которые готовились представить инициативы, идущие дальше их прежнего предложения гарантий безопасности. На этот раз советская кампания была более успешной. На западные правительства оказывало давление общественное мнение: идея общеевропейской коллективной безопасности пользовалась растущей популярностью. Анализ опросов общественного мнения, подготовленный для администрации Эйзенхауэра сразу после женевской встречи, убеждал, что результаты "повышают сомнения относительно будущего НАТО". Наиболее впечатляющие данные касались вопроса: "представьте, что будет выдвинуто предложение заменить НАТО системой безопасности, включающей и США, и СССР, и другие европейские государства. Вы бы одобрили это предложение, или вы предпочитаете уже существующие меры обеспечения западноевропейской обороны?" 38% респондентов в Британии, Франции и Италии ответили, что предпочли бы новую систему, в то время как сохранение НАТО предпочли бы только 19%, а 43% затруднились с ответом. Число тех, кто предпочел бы взаимный вывод американских и советских войск из Европы, было еще выше. Среди "верхних социально-экономических слоев населения" процент тех, кто предпочитал общеевропейскую безопасность и вывод войск был еще выше. "НАТО, в действительности, представляется весьма уязвимым с точки зрения общественного мнения", - такой вывод делался на основе анализа данных. "По крайней мере, кажется, что народы Западной Европы теперь хотят изучить альтернативную НАТО систему мер обеспечения безопасности"145.
      В ответ на эти и другие политические затруднения западные державы решили предложить договор о европейской безопасности. Согласно этому договору следовало бы отказаться от использования военной силы, ограничить вооружения и численность вооруженных сил, взять обязательства по совместному противодействию агрессии, независимо от того, будет ли нападающая сторона, или ее жертва членом НАТО. Это предложение было весьма далеко от советской концепции замены структур "холодной войны" новой системой общеевропейской коллективной безопасности, но гораздо ближе к той переформулировке политической позиции, которую предпринял советский МИД по итогам встречи на высшем уровне в Женеве.
      Позиция Запада была изложена в конфиденциальном четырехстороннем документе по политическим вопросам и линии поведения на предстоявшем женевском совещании. Документ был подготовлен рабочей группой, заседавшей в Париже 10 - 20 октября 1955 г. Однако к 28 октября 1955 г. Комитет государственной безопасности сумел представить Хрущеву полный русский перевод французской версии этого секретного документа146. Неизвестно, видел ли Молотов этот документ, но он бы его ничем не удивил. Вероятность того, что Запад выступит с такого рода предложением, хорошо прослеживалась советской стороной. В информационном документе, подготовленном в МИДе накануне совещания, суть западных предложений оценивалась правильно. В документе содержался комментарий о том, что если по германскому вопросу западные государства едины, то в вопросе о европейской безопасности между ними есть разногласия и напряженность. В отличие от американцев, британцы и французы не преданы идее о том, что германское единство должно стать предварительным условием соглашения по европейской безопасности: "факты показывают, что правящие круги Франции и Англии склоняются к достижению соглашения между западными странами и СССР относительно мер по уменьшению напряженности в Европе даже при сохранении двух германских государств"147.
      Отсюда следовало, что СССР сможет получить свой кусок пирога - в плане европейской безопасности и сохранения ГДР. Однако если в Москве и были такие расчеты, они оказались иллюзиями, которые не были долговечными, поскольку с самого начала совещания Запад дал понять, что платой за европейскую коллективную безопасность должна стать объединенная Германия.
      Главным указанием Президиума ЦК советской делегации было закрепление успеха женевского совещания на высшем уровне и поиск путей к дальнейшему уменьшению международной напряженности. Выступая в Верховном Совете СССР в августе 1955 г., Булганин подвел итоги женевского совещания, отметив, что это был важный поворот в сторону улучшения отношений между четырьмя державами. Он также выразил надежду, что этот поворотный момент закончит "холодную войну", обеспечит демонстрацию доброй воли всех заинтересованных сторон и искреннее желание сотрудничать.
      Открытие совещания министров иностранных дел в Женеве, казалось бы, подтверждало надежды на дальнейшее продвижение к разрядке. Первым пунктом повестки дня была европейская безопасность. Молотов представил разнообразные советские предложения по многоступенчатому подходу к достижению европейской коллективной безопасности, в то время как западные участники представили на рассмотрение свои "Основные принципы договора о гарантиях по воссоединению Германии"148, которые предлагали пакт о безопасности в обмен на общегерманские выборы, ведущие к воссоединению страны. В ходе обсуждения обе стороны приветствовали встречные предложения друг друга, отмечая сближение позиций со времени берлинского совещания и женевского саммита. Молотов приветствовал тот факт, что Запад осознал потребность в европейской коллективной безопасности и принял довольно примирительный тон даже когда он выступал против увязывания договора о гарантиях с проблемой объединения Германии149. Даллес был почти сентиментален в своей оценке продвижения к соглашению, заявив 2 ноября 1955 г.: "Поскольку я исследовал предложения, выдвинутые западными державами, и сравнил их с предложениями и позициями, изложенными господином Молотовым, я обнаружил, что существует очень существенный параллелизм в нашем мышлении... мы, как мне кажется, достигли в весьма высокой степени параллельного мышления в отношении концепции европейской безопасности... Мне кажется, что мы достигли точки, когда в результате конструктивных размышлений обеих сторон мы сможем увидеть вполне осуществимый образ европейской безопасности"150. Но, как продолжил Даллес, существовал и камень преткновения - это были неудачные попытки договориться по германскому вопросу.
      С начала совещания западные представители оказывали давление на Молотова в вопросе об общегерманских выборах, подчеркивая, что в указаниях глав государств, согласованных на встрече на высшем уровне в Женеве, утверждалось, что "решение германского вопроса и воссоединение Германии посредством свободных выборов будет проведено в соответствии с национальными интересами немецкого народа и интересами европейской безопасности"151. Молотову напомнили, что на берлинском совещании он поддержал идею общегерманских выборов. В ответ Молотов повторил советскую позицию о том, что со времен совещания в Берлине положение дел изменилось, и что продвижение к выборам должно основываться на признании факта существования двух германских государств с различными социальными системами. Далее Молотов доказывал, что идея европейской безопасности должна быть осуществлена раньше: она призвана обеспечить основы для воссоединения Германии в качестве демократического и миролюбивого государства. Молотов говорил, что путем вперед является восстановление отношений между двумя Германиями. С этой целью он предлагал учреждение общегерманского совета из представителей ГДР и ФРГ.
      Молотов не исключал проведение общегерманских выборов в конечном счете, однако давал ясно понять, что ни при каких обстоятельствах членство объединенной Германии в НАТО не будет являться приемлемым условием. Продолжение членства ФРГ в НАТО было отдельным вопросом, и значение советского предложения о пакте о ненападении между НАТО и ОВД заключалось в том, что Западная Германия смогла бы остаться членом западного альянса в обозримом будущем.
      Обмен мнениями между Молотовым и главами западных внешнеполитических ведомств был искренним и хорошо аргументированным с обеих сторон. Но было ясно, что дальнейший прогресс в переговорах по пакту о европейский безопасности невозможен в отсутствие соглашения по общегерманским выборам. В этот момент слушаний Молотов вернулся в Москву для консультаций с советским руководством. На заседании Президиума ЦК 6 ноября 1955 г. он представил резолюцию "Европейская безопасность и Германия", которая была подготовлена, чтобы разблокировать тупик, создавшийся в отношении общегерманских выборов. Молотовская резолюция предлагала возврат к более ранней советской позиции по германскому вопросу: выборы возможны, а объединенная Германия должна оставаться нейтральной. Еще более важно: резолюция определяла, что ГДР и ФРГ должны будут обсудить и приготовиться к общегерманским выборам в как можно более короткий срок. Это обязательство проведения выборов было подстраховано определенными ограничениями, например, в отношении защиты "демократических и социальных преобразований и свобод" немецкого народа - но оно открывало путь для дальнейших переговоров. Документ подытоживал, что в целях облегчения проведения в максимальной степени свободных выборов все иностранные войска (за исключением небольших ограниченных контингентов) должны были быть выведены из Германии в течение трех месяцев.
      Это было уже слишком много для советского руководства, которое отвергло предложения Молотова и решило вновь подтвердить существующие указания советской делегации152. Согласно записям обсуждения в Президиуме ЦК 6 ноября 1955 г., Хрущев возражал против предложения Молотова: "Ход совещания нормален. Делегация все сделала. Что предлагается - не стоит идти на это. Много подводных камней. Они могут пойти на вывод войск. Даллес маневрирует. Немцев дезориентируем, если уйдем ни с чем; ничего, годик еще поживем".
      Молотов ответил, что: "вызвано это предложение тем, что перед немцами это выглядит - [они] за выборы, а мы нет. Тактически не поставили бы себя в менее выгодное положение. Мы требуем от них отмены Парижских соглашений".
      Однако Хрущева поддержали остальные члены Президиума ЦК. В конце дискуссии он высказался так: "Вой поднимут, что позиция силы берет верх. Немцы из ГДР скажут: "Вы нас предаете". Мы ничем не рискуем. 20 миллионов немцев, это же мы в душу немцев залезаем. В центре Европы. Тактику новую разработать. Терпение и упорство проявить. Позиции не менять".
      Обсуждение продолжилось на заседании Президиума ЦК на следующий день, когда Хрущев стал убеждать: "Год назад мы ставили вопрос о выборах. Тогда не приняли. Теперь положение изменилось. Хотят с позиции силы теперь говорить о выборах. Этому надо противопоставить нашу аргументацию. Говорите "если ФРГ выйдет из НАТО"; не втягивать себя в этот разговор. Лучше передать этот вопрос самим немцам. Вопрос о европейской безопасности - общий вопрос - он может быть решен и при двух Германиях. Мы хотим сохранить созданный в ГДР строй - сказать об этом"153.
      Хрущева поддержали остальные члены Президиума ЦК. Дверь к продолжению переговоров по общегерманским выборам была резко захлопнута. Молотов вернулся в Женеву и в соответствии с новой инструкцией 8 ноября 1955 г. выступил с речью, которая не только исключала общегерманские выборы в обозримом будущем, но и давала Восточной Германии действенное право вето на объединение Германии: "Механическое слияние двух частей Германии посредством так называемых свободных выборов... может привести к нарушению жизненных интересов трудящихся Германской Демократической Республики... Естественно, нельзя согласиться на то, чтобы фабрики и заводы, земля и ее минеральные богатства были бы отняты у трудящихся Германской Демократической Республики... единственный путь к поиску правильного разрешения германской проблемы заключается в том, чтобы полностью отдавать себе отчет, что на территории Германии существует два различных германских государства, и что воссоединение Германии не может быть осуществлено иначе, как путем взаимного согласия этих государств"154.
      В ответной речи 9 ноября 1955 г. Даллес правильно оценил важность изменений в советской позиции: "Вчера, господин Молотов, только что вернувшийся из Москвы, сделал заявление от имени Советского Союза. Это имело столь серьезные последствия, что я попросил отложить нашу встречу до сегодняшнего дня, чтобы иметь возможность тщательно обдумать его заявление... Советский Союз утверждает самым категоричным образом, что безопасность в Европе наилучшим образом может быть обеспечена посредством продолжения раздела Германии, по крайней мере, до тех пор, пока Германия не сможет быть объединена на таких условиях, которые позволят советизировать всю Германию... Я был бы неискренним, если бы не сказал что, как это представляется США, то, что здесь случилось - в значительной степени разрушило то доверие, которое было рождено совещанием на высшем уровне в Женеве"155.
      В отсутствие перспективы решения вопроса об общегерманских выборах западное предложение по пакту европейской безопасности было снято с повестки дня. Совещание закрылось, так и не достигнув соглашения. В кратком коммюнике, выпущенном по окончании конференции, отмечалось, что состоялась "откровенная и всесторонняя дискуссия" и что четыре министра иностранных дел договорились рекомендовать своим правительствам проводить дальнейшее обсуждение по дипломатическим каналам. Мидовская оценка конференции, изложенная в проекте телеграммы для стран "народной демократии", заключалась в том, что совещание продемонстрировало, что западные государства не заинтересованы в коллективной безопасности, а только "в ликвидации ГДР, ремилитаризации всей Германии и включении объединенной Германии в западный военный блок"156. Западные державы "не хотят обсуждать с Советским Союзом в деловой манере вопрос о европейской безопасности, или германский вопрос", - было заявлено в проекте доклада Молотова по результатам совещания. Самое лучшее, что можно было сказать о совещании, это то, что если международная атмосфера не улучшилась, то она и не ухудшилась157.
      Но не Молотов вынес официальный советский вердикт совещанию, а Хрущев, вернувшийся из своего триумфального визита в Бирму и Индию осенью 1955 г. Хрущева во время поездки сопровождал Булганин; оба советских руководителя выступили с докладами перед Верховным Советом СССР в конце декабря 1955 г. Доклад Булганина концентрировался собственно на итогах поездки, но Хрущев воспользовался возможностью произнести всестороннюю речь по вопросам внешней политики158.
      Речь Хрущева была в высшей степени полемичной и идеологизированной. Хрущев сказал, что, в конечном счете, решающая роль в международных делах принадлежит народу, миллионам "простых людей, которые выступают за обеспечение безопасности, за разоружение, за смягчение международной напряженности, за прекращение холодной войны". Советский Союз, говорил Хрущев, стоит за мирное сосуществование и мирное соревнование с капиталистическим миром, но это не означает, что он отказался, или когда-нибудь откажется от своей идеологии: "Мы никогда не отказывались и не откажемся от своих идей, от борьбы за победу коммунизма. Идеологического разоружения от нас они никогда не дождутся!" В таком же тоне Хрущев защищал Коминформ, что было курьезом, учитывая, что через несколько месяцев он распустил эту организацию: "Конечно, противникам коммунизма не нравится Коминформ... Врагам коммунизма не нравится не только Коминформ, им гораздо больше не нравится тот непреложный факт, что всепобеждающее учение коммунизма с каждым годом завоевывает под свое знамя все больше и больше людей во всех странах". Как следовало ожидать, Хрущев обвинял Запад в угасании "духа Женевы" и в провале совещания министров иностранных дел: "Самый острый вопрос сегодня - это вопрос об обеспечении европейской безопасности. От решения этого вопроса зависит урегулирование и других международных проблем. Вы знаете, однако, что наши партнеры по переговорам - США, Англия и Франция - противопоставляют этому вопросу германскую проблему. Их позиция состоит в том, чтобы к Западной Германии присоединить Германскую Демократическую Республику, ликвидировав социальные завоевания трудящихся ГДР, вооружить до зубов это объединенное и, притом, включенное в НАТО Германское государство. На таких условиях они не прочь подписать договор о "европейской безопасности", хотя на деле это не только не вело бы к обеспечению безопасности в Европе, но, напротив, намного увеличило бы угрозу развязывания новой войны в Европе со всеми ее тяжелыми последствиями для народов"159.
      По мнению Хрущева, цель западных стран на переговорах заключалась не только в усилении НАТО, но и в том, чтобы заставить СССР и страны народной демократии капитулировать и принять их условия. Хрущев повторил довод, изложенный им на заседании Президиума ЦК в ноябре 1955 г.: тот факт, что объединение Германии при существующих условиях невозможно, не должен препятствовать соглашению по европейской коллективной безопасности. В этом отношении Хрущев благоприятно отозвался о высказываниях Идена и Фора по европейской безопасности на саммите в Женеве, сказав, что эти заявления создали основу для переговоров. Однако именно из-за связи между германским вопросом и проблемой европейской безопасности переговоры на совещании министров иностранных дел потерпели неудачу. Хрущев ничего не сказал о том, как можно было бы преодолеть различия между западной и советской позициями.
      ЗАКЛЮЧЕНИЕ
      Изучая упущенные возможности в истории "холодной войны", специалист по американо-советским отношениям Д. У. Ларсон отмечала, что, чтобы возможность можно было считать упущенной, она должна существовать. Должна быть реальная альтернатива, при реализации которой стороны могли бы договориться: "Тезиз об упущенных возможностях влечет за собой необходимость демонстрации того, что обе стороны хотели договориться, для иного результата история не должна быть полностью переписана. Другими словами, что вполне была вероятна такая последовательность событий, которая могла бы привести к соглашению"160. Одним из исследованных ей в этом отношении эпизодов была возможность решения германского вопроса после смерти Сталина. Д. У. Ларсон доказывает, что такая вероятность существовала, наилучшие шансы для ее реализации были в 1953 - 1954 гг. - до вступления Западной Германии в НАТО и до укрепления Восточной Германии в качестве социалистического государства. Эта возможность не была реализована из-за взаимного недоверия, основанного на "идеологических различиях, историческом багаже и интуитивных ментальных предубеждениях"161. Изучая причины "упущенных возможностей", историк отмечает сложное воздействие, которое на внешнюю политику Москвы оказывала советская внутренняя политика, в частности личное и политическое соперничество внутри послесталинского руководства162.
      Настоящая статья подтверждает многие из доводов Д. У. Ларсон. Советская сторона всерьез рассматривала возможности мирного решения германского вопроса, включая проведение свободных общегерманских выборов, при условии гарантии соблюдения интересов своей безопасности. Это означало создание системы европейской коллективной безопасности и нейтральный статус объединенной Германии. После вступления ФРГ в НАТО Москва отказалась от стратегии "сдачи" ГДР в обмен на коллективную безопасность, однако возможность такого решения сохранялась до совещания министров иностранных дел в октябре-ноябре 1955 г. К этому времени наметилось существенное совпадение западной и советской позиций по европейской коллективной безопасности. Точки зрения по германскому вопросу, правда, расходились. Однако компромисс между СССР и Западом на основе постепенного перехода к объединению Германии, при котором ФРГ и ГДР временно могли бы оставаться членами соответствующих блоков, был еще возможен в контексте движения в сторону долговременной разрядки и создания структур европейской коллективной безопасности. С советской стороны главным препятствием такому решению проблемы было доминирование Хрущева в Президиуме ЦК и в вопросах внешней политики.
      Д. У. Ларсон, не имевшая доступа к российским архивам, неверно трактует многие разногласия по вопросам внешней политики внутри советского руководства. Главным действующим лицом с советской стороны, продвигавшим идеи разрядки, коллективной безопасности и компромиссного решения германского вопроса, был Молотов, который был весьма далек от того образа консервативного сторонника жесткой линии, который создан в книге Д. У. Ларсон. Маленков, как и Берия, действительно были сторонниками конструктивных переговоров с Западом. Однако Молотов и возглавляемый им МИД выступали инициаторами, инноваторами и проводниками этой политики. Хрущев, напротив, предпочитал внешнюю политику, в которой акцент делался на идеологическую воинственность и политическую борьбу, а не на дипломатические переговоры. Главным приоритетом Хрущева было укрепление социалистического лагеря, что означало предпочтение коммунистического контроля над Восточной Германией политике коллективной безопасности.
      К сожалению, спор между Хрущевым и Молотовым по Югославии в первой половине 1955 г., который привел к изоляции Молотова в Президиуме ЦК, совпал с финальной стадией процесса, ведшего к перевооружению Западной Германии и ее приему в НАТО. Соответственно возможность Молотова сохранять контроль над внешней политикой ослабла, в то время как аргументы Хрущева в пользу более осторожной политики "двух Германий" получили дополнительную силу.
      Советское руководство не собиралось признавать поражения в "холодной войне", отказавшись от коммунистического блока. Достижение решения германской проблемы было делом иного рода. Свидетельства показывают, что до середины 1955 г. существовала определенная возможность договоренности по общегерманским выборам, которые вели бы к объединению Германии, в обмен на соглашение по европейской коллективной безопасности.
      Исходное предложение Москвы по созданию европейской коллективной безопасности было нереалистичным: Эйзенхауэр требовал "освобождения" Восточной Европы. Однако к середине 1955 г. советские предложения были развиты в концепцию разрядки между Востоком и Западом. Разрядка между блоками вела бы к постепенному роспуску всех структур, порожденных "холодной войной". В таком контексте компромисс между советским требованием нейтральной Германии и желанием Запада усилить НАТО посредством включения в него ФРГ мог быть вполне возможен, при наличии определенного доверия и доброй воли обеих сторон. Конечно, нельзя сказать, что возможность мира, если бы стороны использовали ее, не несла бы в себе проблем. Неясно, какое влияние могла бы оказать потеря ГДР на советский контроль над Восточной Европой или на социалистическую систему в самом СССР. При этом также было неясно, будет ли объединенная Германия долго оставаться удовлетворенной своим нейтралитетом, ограничением уровня вооружений и подчиненным положением в системе европейской коллективной безопасности. Возможно, окончание "холодной войны" привело бы к уменьшению уровня безопасности и стабильности в Европе. Однако успех советской кампании в пользу европейской коллективной безопасности в середине 1950-х годов мог бы привести к продолжительной и глубокой разрядке в отношениях между Востоком и Западом, которая предотвратила бы многие негативные последствия "холодной войны", продлившейся еще несколько десятилетий.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      1. Kramer M. Introduction. - The Cold War after Stalin's Death: A Missed Opportunity for Peace? Lanham, 2006.
      2. Егорова Н. И. Европейская безопасность, 1954 - 1955 гг. Поиски новых подходов. - Холодная война, 1945 - 1963 гг. Историческая ретроспектива. М., 2003; ее же. Понятие "разрядка" в 1950-е годы: советская и западная интерпретация. - Холодная война и политика разрядки: дискуссионные проблемы. М., 2003.
      3. Быстрова Н. Е. СССР и формирование военно-блокового противостояния в Европе (1945 - 1955 гг.), т. 2. М., 2005.
      4. Новик Ф. И. "Оттепель" и инерция холодной воины (германская политика СССР в 1953 - 1955 гг.). М., 2001.
      5. Филитов А. М. Советский Союз и германский вопрос в период позднего сталинизма. - Сталин и холодная война. М., 1998; СССР и ГДР: год 1953-й. - Вопросы истории, 2000, N 7; его же. СССР и германский вопрос: поворотные пункты (1941 - 1961). - Холодная война, 1945 - 1963 гг.; его же. Нота 10 марта 1952 года: продолжающаяся дискуссия. - Россия и Германия, вып. 3. М., 2004; Filitov A. The Post-Stalin Succession Struggle and the Austrian State Treaty. - Der Osterreichische Staatsvertrag 1955. Vienna, 2005.
      6. Статья основана на результатах исследований, проведенных автором в 2004 - 2008 гг. в архивах России: Архиве внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ), Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ). Автор использовал микрофильмы документов РГАНИ, ставшие доступными благодаря программе Гарвардского университета по исследованию "холодной войны". Автор работал с недавно рассекреченными материалами личного фонда В. М. Молотова в РГАСПИ, однако документы этого фонда в основном датируются периодом до смерти И. В. Сталина.
      7. Правда, 10.III.1953.
      8. Речь Председателя Совета министров СССР Г. М. Маленкова - Правда, 16.III.1953.
      9. Выступление А. Я. Вышинского в Политическом комитете Генеральной ассамблеи ООН 9 апреля 1953 г. - Правда, 11.IV.1953.
      10. РГАСПИ, ф. 82, оп. 2, д. 1397 - 1404.
      11. В проекте речи Маленкова этот раздел был разработан более детально: в нем говорилось о заключении пакта о ненападении между великими державами сроком на 50 лет и проведении международной мирной конференции. Но речь была отредактирована Сталиным и эти положения были заменены на текст, приводимый в обратном переводе с английского. Текст был разослан членам Политбюро, однако лишь Сталин внес в него существенные поправки. В архиве содержатся варианты речи Маленкова. - РГАСПИ, ф. 592, оп. 1, д. 6, л. 5.
      12. К выступлению президента Эйзенхауэра. - Правда, 25.IV.1953. Перевод на английский язык вместе с факсимильным изображением первой страницы газеты см.: The Current Digest of the Soviet Press, v. 5, 1953, N 14, p. 5 - 7.
      13. Проект статьи, подготовленной Шепиловым и Жуковым, а также замечания Молотова см.: АВП РФ, ф. 06, оп. 12. п. 27, д. 413. Последующие проекты и замечания членов Президиума ЦК. - Там же, д. 414, л. 55 - 130.
      14. К современному международному положению. - Правда, 24.V.1953. Об ответе СССР на предложение Черчилля о встрече в верхах см.: Bar-Noi U. The Soviet Union and Churchill's Appeals for High-Level Talks, 1953 - 1954: New Evidence from the Russian Archives. - Diplomacy & Statecraft, v. 9, 1998, N 3, p. 110 - 133.
      15. Послевоенная советская политика по германскому вопросу подробно освещена в сборнике документов "СССР и германский вопрос, 1941 - 1949 гг." (т. 1 - 3. М., 1996 - 2003). После выхода в свет этой публикации стали доступны новые документы из архива Молотова.
      16. Особенно острыми были дебаты между немецкими историками. См.: Steininger R, The German Question and the Stalin Note of 1952. New York, 1990; Stalin and German Reunification: Archival Evidence on Soviet Foreign Policy in Spring 1952. - The Historical Journal, v. 37, 1994, N 2; Wettig G. The Soviet Union and Germany in the Late Stalin Period, 1950 - 1953. - The Soviet Union and Europe in the Cold War, 1949 - 1953. London, 1996; Loth W. Stalin's Unwanted Children: The Soviet Union, the German Question and the Founding of the GDR. London, 1998; Bereitschaft zurEinhat in Freiheit? Die Sowjetische Deutschlandpolitik, 1945 - 1955. Munchen, 1999; Die Stalin-Note vom 10.Marz 1952. Munchen, 2002; The Origins of Stalin's Note of 10 March 1952. - Cold War History, v. 4, 2004, N 2; Laufer J. Die Stalin-Note vom 10.Marz 1952 im Lichte neuer Quellen. - Vierteljahrshefte Fur Zeitgeschichte, 2004, N 1; Die Sowjetunion und die Deutsche Frage. Gottingen, 2007.
      17. О роли Молотова и МИД СССР в создании мартовской ноты 1952 г. см.: Bjornstad S. The Soviet Union and German Unification during Stalin's Last Years. Oslo, 1998. Изыскания С. Бьорнстада могут быть дополнены материалами из недавно рассекреченного фонда Молотова в РГАСПИ, содержащего политические проекты, подготовленные для Сталина и реализованные в мартовской ноте 1952 г. - РГАСПИ, ф. 82, оп. 2, д. 1169 - 1170.
      18. Текст этих нот был опубликован в ряде изданий, например: The Efforts Made by the Federal Republic of Germany to Re-Establish the Unity of Germany by Means of All-German Elections. Bonn, 1954, p. 84 - 110. Тексты советских проектов ответов на западные ноты см.: РГАСПИ: ф. 82, оп. 2, д. 1170 - 1171.
      19. Проект ноты правительству США. - АВП РФ, оп. 41, п. 271, д. 19, л. 58 - 65.
      20. О политике западных держав по германскому вопросу. - АВП РФ, ф. 082, оп. 41, п. 271, д. 18, л. 3 - 29. Английский перевод этого документа см.: Uprising in East Germany 1953. Budapest, 2001, p. 52 - 56.
      21. Записка по германскому вопросу. - АВП РФ, ф. 082, оп. 41, п. 271, д. 19, л. 13 - 19. См. также: Uprising in East Germany 1953, p. 67 - 70.
      22. Записка по германскому вопросу, 21.04.1953. - АВП РФ, ф. 082, оп. 41, п. 271, д. 18, л. 30 - 43; Предложения по германскому вопросу, 24.04.1953. - АВП РФ, ф. 082, оп. 41, п. 271, д. 19, л. 1 - 12, 20 - 30.
      23. См.: От Хрущева до Горбачева. Из дневника чрезвычайного и полномочного посла, заместителя министра иностранных дел СССР В. С. Семенова. - Новая и новейшая история, 2004, N 3, 4.
      24. О наших дальнейших мероприятиях по германскому вопросу. - АВП РФ, ф. 082, оп. 41, п. 271, д. 18, л. 44 - 48. См. также: Uprising in East Germany 1953, p. 71 - 73.
      25. Uprising in East Germany 1953, p. 82 - 85; Записка по германскому вопросу. - АВП РФ, ф. 082, on. 41, папка 271, д. 18, л. 52 - 59. 5 мая 1953 г. Семенов направил Молотову документ аналогичной направленности: справку по германскому вопросу. - АВП РФ, ф. 082, оп. 41, п. 271, д. 19, л. 31 - 38.
      26. О наших дальнейших мероприятиях по германскому вопросу. - АВП РФ, ф. 06, оп. 12, п. 16, д. 259, л. 39 - 73. Документы показывают, что мидовские предложения были изучены партийным руководством 5 мая 1953 г.; исправленный проект был рассмотрен 10 мая. В середине мая последовал новый этап работы над политическим заявлением: "Нота по германскому вопросу" 13 мая 1953 г. и "Проект ноты правительству США 15 мая 1953 г." (АВП РФ, ф. 082, оп. 41, п. 271, д. 18, л. 60 - 79). Один из вариантов документа, подготовленного для Президиума ЦК, опубликован на английском языке: Uprising in East Germany 1953, p. 90 - 96. См. также: Scherstjanoi E. Die Sowjetische Deutschlanpolitik nach Stalins tod 1953: Neue Dokumente aus dem Archiv des Moskauer Aussenministeriums. - Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, Bd. 46, 1998, N 3, S. 535 - 543.
      27. Kramer M. The Early Post-Stalin Succession Struggle and Upheavals in East-Central Europe, p. 1. - Journal of Cold War Studies, v. 1, 1999, N l.p. 12 - 15,22 - 30.
      28. Uprising in East Germany 1953, p. 133 - 136.
      29. Filitov A. "Germany will be a Bourgeois-Democratic Republic". The New Evidence from the Personal File of Georgy Malenkov. - Cold War History, 2006, v. 6, N 4. Цитируется в обратном переводе с английского. Оригинал на русском языке - РГАСПИ, ф. 83, оп. 1, д. 3, л. 131 - 141.
      30. Проект ноты правительству США, 8.VI.1953 г. - АВП РФ, ф. 06, оп. 121, п. 3, д. 36, л. 1 - 24.
      31. Документы Центрального архива ФСБ России о событиях 17 июня 1953 г. в ГДР. - Новая и новейшая история, 2004. N 1; Хавкин Б. Л. Берлинское жаркое лето 1953 г. - Новая и новейшая история, 2004, N 2.
      32. О событиях 17 - 19 июня 1953 г. в Берлине и ГДР и некоторых выводах из этих событий. - АВП РФ, ф. 06, оп. 12а, п. 51, д. 301, л. 1 - 49. Английский перевод документа см.: Uprising in East Germany 1953, doc. 60.
      33. Согласно тем же данным, всего было 29 погибших, включая 11 представителей партии, полиции и правительственных сил и 350 раненых, в том числе 83 с правительственной стороны.
      34. Наумов В. П. Был ли заговор Берии? Новые документы о событиях 1953 г. - Новая и новейшая история, 1998, N5.
      35. Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 1999, с. 223.
      36. Там же, с. 97.
      37. Там же, с. 102.
      38. Там же, с. 111.
      39. Там же, с. 359.
      40. Крах авантюры иностранных наймитов в Берлине. - Правда, 23.VI.1953.
      41. Leffler M.P. For the Soul of Mankind: The United States, the Soviet Union and the Cold War. New York, 2007, p. 119.
      42. The Efforts Made by the Federal Republic of Germany, p. 126 - 127.
      43. Проект Записки в ЦК КПСС по германскому вопросу. - АВП РФ, ф. 06, оп. 12, п. 16, д. 264, л. 2 - 7. Громыко незадолго до того вернулся в Москву после краткосрочного пребывания на посту посла СССР в Великобритании.
      44. АВП РФ, ф. 06, оп. 121, п. 3, д. 36, л. 37 - 39.
      45. Note of the Soviet Government, August 4, 1953. - New Times, 12.VIII. 1953, p. 2 - 4.
      46. Note of the Soviet Government to the Governments of France, Great Britain and the USA on the German Question. - New Times, 19.VIII.1953, p. 2 - 6.
      47. Soviet-German Communique. - New Times, 26.VIII.1953, p. 2 - 4.
      48. Speech by G.M. Malenkov. - Ibid., p. 5 - 7.
      49. Ibid., 14.XI.1953, p. 4.
      50. Ibid., 28.XI.1953, p. 4.
      51. Ibid., p. 6.
      52. О планах заключения "пакта о ненападении" между западными державами и СССР. - АВП РФ, ф. 0129, оп. 37, п. 266, д. 24, л. 135 - 143; Высказывания иностранных государственных деятелей по вопросу предоставления Советскому Союзу "гарантий безопасности", - Там же, л. 145 - 153; Обзоры прессы по США, октябрь - декабрь 1953 г. - Там же, п. 265, д. 17, л. 1 - 127.
      53. Обзор печати западных стран по вопросу о предстоящем совещании министров иностранных дел четырех держав. - АВП РФ, ф. 06, оп. 13-г, п. 65, д. 28, л. 13 - 24; Пресса западных стран о совещании министров иностранных дел четырех держав. - Там же, л. 25 - 51; Позиция Англии в связи с совещанием министров иностранных дел четырех держав в Берлине. - Там же, л. 62 - 64; Позиция США в связи с совещанием министров иностранных дел четырех держав в Берлине. - Там же, л. 83 - 85; Позиция Франции по вопросу о предстоящем совещании министров иностранных дел четырех держав. - Там же, л. 90 - 116.
      54. О проектах предоставления западными державами "гарантий" Советскому Союзу и другим европейским странам. - АВП РФ, ф. 082, оп. 42, п. 287, д. 35, л. 54 - 70.
      55. Основные принципы общеевропейской организации безопасности. - АВП РФ, ф. 06, оп. 13, п. 6, д. 42, л. 14 - 16.
      56. Переписка Молотова с Хрущевым, Маленковым и Президиумом ЦК содержится в папке "Записки в ЦК КПСС: проекты директив для советской делегации к Берлинскому совещанию министров иностранных дел четырех держав" (АВП РФ, ф. 06, оп. 13, п. 5, д. 41). Проекты Громыко и Пушкина от 12 и 17 января 1954 г. - Проекты директив к Берлинскому совещанию. - Там же, д. 42.
      57. Англо-американский план "свободных выборов в Германии" от 12.01.1954 и 12.01.1954 г., Германский вопрос и вопрос европейской безопасности, 16.01.1954 г. - АВП РФ, ф. 082, оп. 42, п. 287, д. 34, л. 1 - 40,41 - 52,57 - 99. Справка о Боннском и Парижском договорах, 16.01.1954 г. - Там же, ф. 06, оп. 13-а, п. 35, д. 167, л. 15^П.
      58. Возможные аргументы против общеевропейского договора о коллективной безопасности в Европе и наши контраргументы. - АВП РФ, ф. 6, оп. 13-г, п. 65, д. 25, л. 1 - 5.
      59. Post-Berlin Thoughts on the Current Soviet Psyche. - Eisenhower Library, CD. Jackson Papers, Box 50, Eisenhower Correspondence 1954 (2).
      60. Автор основывался на американских записях, содержащихся в "Foreign Relations of the United States" (далее - FRUS), 1952 - 1954, v. 5, p. 1. Washington (DC), 1983, p. 809 - 1205. В советском варианте: Стенограммы заседаний министров иностранных дел четырех держав. - АВП РФ, ф. 06, оп. 13-г, п. 63, д. 12; ф. 444, оп. 1, п. 1, д. 1-а, 3, 5.
      61. Молотов В. М. Выступления на Берлинском совещании министров иностранных дел СССР, Франции, Англии и США. М., 1954, с. 23; АВП РФ, ф. 06, он. 13-г, п. 63, д. 12, л. 27.
      62. Memorandum of Conversation, February 6, 1954. - Eisenhower Library, Eisenhower Papers, Dulles-Herter Series, Box 2, file February 54 (1).
      63. The Soviet Union and the Safeguarding of European Security. - New Times, 20.11.1954, p. 3 - 8.
      64. Letter from CD. Jackson dated February 10, 1954, - Eisenhower Library, CD. Jackson Papers, Box 33, file Berlin Basics (1).
      65. АВП РФ, ф. 06, оп. 13-г, п. 63, д. 12, л. 250.
      66. Правда, 16.11.1954; АВП РФ, ф. 06, оп. 13-г, п. 63, д. 12, л. 501.
      67. АВП РФ, ф. 06, оп. 13-г, п. 63, д. 12, л. 504.
      68. Правда, 18.11.1954; АВП РФ, ф. 06, оп. 13-г, п. 63, д. 12, л. 548 - 549.
      69. АВП РФ, ф. 06, оп. 13-г, п. 63, д. 12, л. 548 - 549.
      70. Правда, 11.II.1954; 16.II.1954; 18.II.1954.
      71. Молотов В. М. Указ. соч., с. 107; The Soviet Union and the Safeguarding of European Security. - New Times, 20.II.1954, p. 6.
      72. Report on Berlin: Address by Secretary Dulles. - Department of State Bulletin, 8.III.1954, p. 343 - 344.
      73. Memorandum of Discussion at the 186th Meeting of the National Security Council, Friday, February 26, 1954. - FRUS, 1952 - 1954, v. 5, p. 1, p. 1221 - 1231.
      74. Указания для советской печати и радио в связи с итогами Берлинского совещания и подготовкой женевской конференции. - АВП РФ, ф. 06, оп. 13, п. 6, д. 45.
      75. The Berlin Conference. - New Times, 6.III.1954, p. 3 - 14. Проекты доклада Молотова см.: АВП РФ, ф. 06, оп. 13, п. 6, д. 46.
      76. Цит. в обратном переводе с английского языка. Оригинал на русском языке. - РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 77, л. 28 - 29.
      77. FRUS, 1952 - 1954, v. 5, р. 1, р. 1221. В документе от 26 февраля 1954 г. Даллес характеризовал Молотова как "очень умного и ловкого на протяжении всей встречи. Молотов один из самых проницательных и коварных дипломатов этого века или даже любого века". - FRUS, 1952 - 1954, v. 5, p. 1, p. 1223 - 1224.
      78. РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 77, л. 79 - 80.
      79. Обзор N 4 откликов прессы западных держав о совещании министров иностранных дел СССР, Франции, Англии и США. - АВП РФ, ф. 082, оп. 42, п. 287, д. 35, л. 34-37.
      80. Текст приводится в обратном переводе с английского языка, см.: Очерки истории министерства иностранных дел России, т. 2. М., 2002, с. 350 - 351.
      81. Правда, 13.III.1954.
      82. Правда, 12.III.1954.
      83. Правда, 7.III.1954. В 1955 г. на январском пленуме ЦК Молотов подвергся нападкам за допущенные им в предвыборной речи "пораженческие" утверждения о том, что ядерная война приведет к разрушению человеческой цивилизации, включая и лагерь социализма. Однако за день до произнесения этой речи Маленков послал ее копию Хрущеву. Хрущев подписался под текстом, который был затем напечатан в газетах и издан в виде брошюры. - РГАСПИ, ф. 83, оп. 1, д. 15, л. 116, 156 - 163.
      84. New Times, 20.III.1954, p. 3 - 7.
      85. Note of the Soviet Government, 31.01.1954. - New Times, 3.IV.1954.
      86. US Rejects Soviet Proposals for European Security. Text of US Note. - Department of State Bulletin, 17.V.1954, p. 756 - 757.
      87. Справка об отношении Советского Союза к Североатлантическому пакту. - АВП РФ, ф. 082, оп. 42, п. 284, д. 14, л. 3 - 5.
      88. Егорова Н. И. НАТО и европейская безопасность: восприятие советского руководства. - Сталин и холодная война. М., 1998, с. 310.
      89. Отношение в Западной Германии к итогам Берлинского совещания, 16.06.1954 г. - АВП РФ, ф. 082, оп. 42, п. 287, д. 35, л. 172 - 193.
      90. О мероприятиях в отношении Германии в связи с Берлинским совещанием. - АВП РФ, ф. 06, оп. 36, п. 36, д. 169, л. 1 - 3.
      91. Statement of the Soviet Government on Relations Between the Soviet Union and the German Democratic Republics. - New Times, 27.III.1954, p. 1.
      92. АВП РФ, ф. 06, оп. 13-а, п. 35, д. 165, л. 44-45.
      93. Новик Ф. И. Указ. соч., с. 129 - 138.
      94. Германский вопрос. - АВП РФ, ф. 06, оп. 36, п. 36, д. 169, л. 6 - 9.
      95. Новик Ф. И. Указ. соч., с. 148.
      96. Советские предложения об обеспечении коллективной безопасности в Европе и их влияние на политику западных держав в германском вопросе. - АВП РФ, ф. 082, оп. 42, п. 284. д. 14, л. 34 - 62.
      97. Gaiduk I. V. Confronting Vietnam: Soviet Policy toward the Indochina Conflict, 1954 - 1963. Washington (DC), 2003; Olsen M. Soviet-Vietnam Relations and the Role of China, 1949 - 1964. London, 2006.
      98. Statement of the Soviet Government on the Geneva Conference. - New Times, 24.VII.1954, p. 2.
      99. Note of the Soviet Government of July 24, 1954. - New Times, 31.VII.1954, p. 4 - 8.
      100. Statement of the Ministry of Foreign Affairs of the USSR. - New Times, 11.IX.1954, p. 2 - 5.
      101. Note of the Soviet Government to the Government of France, Great Britain and the USA. - New Times, 30.X.1954, p. 3 - 8.
      102. Note of the Soviet Government to the Governments of Europe and the USA. - New Times, 20.XI.1954, p. 2 - 4.
      103. АВП РФ, ф. 69, оп. 46, п. 155, д. 15, л. 64 - 68.
      104. Conference of European Countries on Safeguarding European Peace and Security, Moscow, November 29-December 2, 1954. - New Times, 4.XII.1954, p. 15, 69; АВП РФ, ф. 446, оп. 1, п. 1, д. 1.
      105. Предложения о дальнейших мероприятиях СССР, связанных с ратификацией Парижских соглашений. - АВП РФ, ф. 06, оп. 13, п. 27, д. 27, л. 2 - 4.
      106. Там же, оп. 14, п. 13, д. 183.
      107. См.: Быстрова Н. Е. Указ. соч., с. 471 - 477.
      108. Statement of the Soviet Government on the German Question. - New Times, 22.I.1955, p. 5.
      109. Molotov V.M. The International Situation and the Foreign Policy of the Soviet Government. - New Times, 12.11.1955, p. 21.
      110. Маленков был смещен на январском пленуме ЦК в 1955 г.
      111. Речь Булганина и другие документы см.: Conference of European Countries on Safeguarding European Peace and Security, Warsaw, 11 - 14.V.1955. - New Times, 21.V.1955, p. 5 - 70; АВП РФ, ф. 06, оп. 14-г, п. 69, д. 1.
      112. Организация Варшавского Договора. Документы и материалы. 1955 - 1985. М, 1986, с. 9 - 13.
      113. New Times, 12.II.1955, p. 23.
      114. Filitov A. The Post-Stalin Succession Struggle..., p. 140.
      115. Steininger R. 1955: The Austrian State Treaty and the German Question. - Diplomacy & Statecraft, v. 3, 1992, N3, p. 500.
      116. Soviet-Austrian Communique. - New Times, 23.IV.1955, p. 2.
      117. Statement by V.M. Molotov at the Signing of the Austrian State Treaty, 15. V. 1955. - New Times, 28.V. 1955, p. 4.
      118. Пленум ЦК КПСС, июль 1955 г. Стенографический отчет, вып. 2. - РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 143, л. 151 - 200.
      119. О противостоянии Молотова с Президиумом ЦК по югославскому вопросу см. Президиум ЦК КПСС. 1954 - 1964, т. 1. М., 2004, с. 41 - 54.
      120. Пленум ЦК КПСС, июль 1955 г. - РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 143, л. 196.
      121. Filitov A. The Post-Stalin Succession Struggle..., p. 138 - 143.
      122. Цит. в обратном переводе с английского языка, оригинал см.: РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 143, л. 141.
      123. Новик Ф. И. Указ. соч., с. 171 - 172.
      124. Установление дипломатических отношений между СССР и ФРГ. Документы и материалы. М., 2005.
      125. New Times, 22.IX.1955, p. 8 - 12; Новик Ф. И. Указ. соч., с. 156 - 169.
      126. Директивы для делегации СССР на совещании глав правительств четырех держав в Женеве. - АВП РФ, ф. 06, он. 14, п. 3, д. 43, л. 120 - 156.
      127. Proposal of the Soviet Government on the Reduction of Armaments, Prohibition of Atomic Weapons, and Elimination of the Threat of Another War. - New Times, 14.V. 1955, p. 2 - 6.
      128. Правда, 19.VII.1955; Bulganin's opening and closing speeches. - New Times, 21.VII.1955, p. 15 - 19; 28.VII.1955, p. 20 - 23.
      129. Стенограммы заседаний министров иностранных дел на совещании глав правительств четырех держав в Женеве. - АВП РФ, ф. 448, оп. 1, п. 3, д. 8.
      130. Женевское совещание глав правительств 1955 г. Стенограммы заседаний глав правительств четырех держав. - АВП РФ, ф. 445, оп. 1, п. 1, д. 1, л. 74 - 76, 92 - 97, 106 - 113, 156 - 169; FRUS, 1955 - 1957, v. 5. Washington (DC), 1988.
      131. Dockrill S. The Eaden Plan and European Security. - Cold War Respite: The Geneva Summit of 1955. Baton Rouge, 2000.
      132. Directive of the Heads of Government of the Four Powers to the Foreign Ministers. Geneva, 23.VII.1955. - FRUS, 1955 - 1957, v. 5, p. 527 - 528.
      133. Президиум ЦК КПСС. 1954 - 1964, т. 2. М., 2006, с. 14, 97 - 100.
      134. Там же, с. 93 - 97; Заявление ТАСС по германскому вопросу. - Правда, 13.VII.1955.
      135. Проект речи Булганина на открытии совещания и правки Молотова см.: АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 3, д. 43, л. 101 - 121, 156 - 157.
      136. The Current Digest of the Soviet Press, v. 7, 1955, N 30, p. 14 - 15.
      137. Митинг в Берлине по случаю пребывания в Германской демократической республике советской правительственной делегации. Речь товарища Н. С. Хрущева. - Правда, 27.VII.1955.
      138. Правда, 5.VIII.1955; New Times, 11.VIII.1955, p. 14.
      139. Проект информации послов стран народной демократии об итогах Женевского совещания глав правительств четырех держав. - АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 3, д. 44. л. 29-37.
      140. Цит. в обратном переводе с английского языка, оригинал см.: АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 3, д. 46, л. 1.
      141. О создании германской конфедерации. - АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 3, д. 46, л. 28 - 29.
      142. Там же, л. 31.
      143. Цит. по обратному переводу с английского языка. - Там же, л. 82.
      144. Директивы для делегации СССР на совещании министров иностранных дел четырех держав в Женеве. - Там же, л. 73 - 108. Это был окончательный вариант проекта указаний, направленный Молотовым в Президиум ЦК 15.Х.1955 г.
      145. Eisenhower Library, Eisenhower Papers, A. Whitman File, International Meetings Series, Box 2, Geneva Conference 1955(4).
      146. 115-страничный перевод и сопроводительную записку КГБ Хрущеву см.: РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 115.
      147. О возможных позициях трех западных держав по германскому вопросу и вопросу безопасности в Европе на предстоящем совещании министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции в Женеве. - Там же, д. 114, л. 191 - 217. Цит. в обратном переводе с английского языка.
      148. Department of State Bulletin, 7.XI.1955, p. 730 - 732.
      149. Soviet News, 28.X.1955, 31.X.1955, 1.XI.1955, 2.XI.1955, 3.XI.1955.
      150. Department of State Bulletin, 14.XI.1955, p. 780 - 781.
      151. Ирония ситуации заключалась в том, что именно Молотов предложил эту формулировку на Женевской встрече. См.: АВП РФ, ф. 448, оп. 1, п. 3, д. 8, л. 54 - 55.
      152. Президиум ЦК КПСС. 1954 - 1964, т. 2, с. 104 - 107.
      153. Там же, т. 1, с. 58 - 60.
      154. Soviet News, 9.XI.1955, p. 2.
      155. Department of State Bulletin, 21.XI.1955, p. 825 - 827.
      156. Информация о Женевском совещании для правительств стран народной демократии и Югославии. Цит. в обратном переводе с английского языка. - АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 4, д. 51, л. 2 - 10.
      157. Заявление В. М. Молотова об итогах совещания министров иностранных дел СССР, США, Великобритании и Франции в Женеве. - АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 4, д. 52, л. 2 - 17.
      158. Заседание Верховного Совета СССР. Речь товарища Н. С. Хрущева. - Правда, 30.XII.1955.
      159. Там же.
      160. Larson D.W. Anatomy of Mistrust: US-Soviet Relations during the Cold War. Ithaca, 1997, p. 3.
      161. Ibid., p. 5.
      162. Ibid., Chapter 2.