Saygo

Котляр Н. Ф. Княжеская администрация в Древней Руси

2 сообщения в этой теме

Часть 1.

Речь пойдет о княжеском дворе, властном институте, регулировавшем экономическую и социальную жизнь страны, бывшем средоточием культурной, религиозной и вообще духовной жизни, способствовавшем государю в отношениях с близкими и далекими соседями, стимулировавшем процессы, происходившие в княжестве во второй половине ХII – ХIII в. Личность и деятельность князя решающим образом влияли на деятельность государства и сплачивали народ – конечно же в том случае, если государь соответствовал своему назначению.

Предыстория двора.

Он пришел на смену примитивной властной структуре предыдущего времени, состоявшей из приближенных к князю дружинников. Ведь древнерусское государство родилось и развивалось длительное время в родоплеменном обществе и более ста лет носило дружинный характер1. Господствующий слой страны был представлен верхушкой дружины, из дружинников же в течение десятилетий складывался элементарный аппарат управления, дружинники собирали дань и вершили суд на местах. так продолжалось примерно с конца IХ до середины ХII в.

Но со второй половины княжения Владимира Святославича (978–1015 г.) дружинная форма государственного устройства постепенно начинает изживать себя. Князя теперь окружают наиболее способные к управлению люди, принадлежность их к дружине вовсе не обязательна. Да и сама дружина все больше расслаивается, из нее выделяется боярство. Со второй половины ХII в. дружина перестает быть единственным правящим слоем в княжестве, господствующие позиции сохранила лишь ее верхушка. Зарождение же в течение второй половины ХI – ХII в. индивидуального землевладения, стратификация общества выдвинули на первый план социальной жизни иную общественную прослойку – земельную аристократию из числа все тех же старших дружинников, боярства и старой племенной знати, сумевшей превратиться в бояр. Особенно ярко это проявилось в Галицкой земле в 40–50-е годы ХII в.

Термин «княжеский двор» в значении властной структуры зафиксирован источниками со второй половины ХII в. Исследовавший это явление на материале северо-западных и северо-восточных источников В. Д. Назаров утверждает, что институт двора возник не позднее последней трети ХII в.2 Существуют серьезные основания распространить этот вывод на все древнерусское общество второй половины ХII в. Сильный и постоянный импульс своему развитию двор получал благодаря тому, что эта структура, рожденная в значительной мере нарастанием удельной раздробленности, была особенно важна для государя и его власти в эпоху разъединения страны. Ибо двор как ближайшее окружение князя и боевой отряд, всегда находившийся у него под рукой, был особенно необходим в годы, когда князья боролись между собой за все новые и новые владения, часто сменяли столы, перебираясь с менее выгодного и престижного на лучший. Тогда двор также перебирался в новый для него город, ощутимо влияя и на его жизнь, и на жизнь той земли.

Первоначально княжеский двор выполнял те же функции, что и дружинное управление. Бояре и старшие дружинники представляли государя на местах, дани и судебные мыта в пользу князя собирали посадники и тиуны, администраторы княжеского хозяйства. Из собранного они выделяли десятину церкви и оставляли часть себе как содержание на службе. Податная и административно-судебная системы материально обеспечивали княжеских людей денежным и натуральным содержанием за исполнение служебных обязанностей.

Во вступительной статье к новгородской первой летописи младшего извода книжник с восторгом и ностальгией вспоминает об идеальных временах отношений между князем и дружиной: «Како быша древнии князи и мужие ихъ, и како отбараху руския землѣ, и ины страны придаху под ся; тѣи бо князи не збираху многа имѣния, ни творимыхъ виръ, ни продаж въскладаху люди; но оже будяше правая вира, а ту возмя, дааше дружинѣ на оружье. А дружина его кормяхуся, воююще ины страны и бьющеся и ркуще: „Братие, потягнемъ по своемъ князѣ и по русскои землѣ”»3. Процитированные слова относились не только к дружине – с течением времени они все больше касались всех вассалов князя: бояр, должностных лиц и слуг.

Внешне все в конце ХII – ХIII в. выглядело, как и раньше. Те же люди выполняют от имени государя властные и прочие функции, как и раньше, получают то же самое, привычное вознаграждение. Но в действительности все обстояло сложнее. Организация служилых государю людей претерпевает серьезные изменения под давлением универсальных для всей Руси процессов социально-экономической и духовной жизни, рожденных прежде всего нарастанием явлений удельной раздробленности. Кучка мало организованных дружинников, обеспечивавших ранее функционирование власти, постепенно перерастает в организацию государственного управления, администрацию – княжеский двор. Далеко не всегда он прямо упоминается в летописи. Чаще всего – в Новгородской первой младшего извода. Но не следует думать, что существование двора было исключительной прерогативой Новгородской боярской республики и приглашенного ею князя со стороны. Без двора на Руси, да и в прочих странах, государь не мог ни управлять, ни просто существовать. Ведь в Новгороде, как нигде больше (за исключением разве что соседнего Пскова), бурлило и пенилось противостояние князя с двором и новгородской общины во главе с вечем. Это постоянное соперничество побуждало летописцев отделять князя и его окружение от новгородцев, прежде всего от веча. Княжеский двор выступает в новгородских источниках самостоятельно, в качестве особой политической силы, и поэтому упоминается чаще, чем в других летописях.

Дворы Киева и Галича в летописях, в частности Галицко-Волынской, скрываются за общими терминами, прямых же известий о них в источниках мало. Но в контекстах известий южнорусских летописей княжеский двор этих стольных городов Южной Руси (даже если он прямо не упоминается) действует не менее активно, чем в Новгороде. Самые многолюдные дворы имели великий князь киевский и государи крупнейших на Руси княжеств: галицкий, волынский (в ХIII в. галицко-волынский), владимиро-суздальский, черниговский, рязанский, смоленский, тверской.

Наиболее подробно и ярко повествует о княжеском дворе и его людях Галицко-Волынская летопись ХIII в. В ее текстах ощущаются живые интонации очевидцев и участников событий. Идейная направленность летописи явственно проступает едва ли не на каждом листе. Ее редакторы и составители всецело одобряют сильную княжескую власть, способную укротить феодальную оппозицию и защитить народ от внутреннего и внешнего врага. Они гневно осуждают жадных, эгоистичных, заносчивых и льстивых бояр, способных ради достижения собственных целей в любой миг бросить Галичину и Волынь в руки иноземных поработителей. А ведь именно бояре составляли фундамент двора князей Романовичей!

Двор Галича.

Как и повсеместно на Руси и в Европе тех времен, двор Галицкого (затем Галицко-Волынского) княжества был не только местом нахождения государя, но и политическим и социальным центром, он конституировал и укреплял различные области жизни страны. В своем составе двор объединял представителей разных социальных страт: от ближайшего окружения государя, высших сановников (печатника, дворского, тысяцкого, советников), бояр и воевод до дворян и министериалов. Обычно все эти люди, каждый в своем общественном круге, были связаны отношениями родства, дружбы, общностью службы, что делало их корпорацией, пусть и разделенной на общественные слои. Так было всюду, и в Европе, и на Руси ХIII в., но не в Галицкой земле, поскольку там двор четко разделялся на две части, с трудом сосуществовавшие в мирное время, но чаще враждовавшие между собой: волынскую и галицкую. Длительное время, вплоть до истребления верхушки галицкого боярства в 1245 г., Даниил Романович мог доверять лишь волынянам, полагаться только на них. Эту сложность двора Романовичей исследователь обязан постоянно держать в поле зрения.

Все это существенно затрудняло конструктивную деятельность двора Романовичей, разрывавшегося противоречиями и раздорами, а часто делало невозможным проведение князем своей политики при помощи двора. С другой стороны, эта противоречивость и неоднородность состава княжеского двора делали неэффективным его влияние на государя, лишали чинов двора и других высоких сановников возможности вершить политику, бывало, не оглядываясь на государя. Необходимо отметить, что подобный состав галицкого двора в ХIII в., неутихающее соперничество между различными группировками облегчали проникновение в его состав людей незнатных, строивших свою служебную карьеру на соблюдении верности либо самому князю, либо тому или иному сановнику.

Для конкретного изучения деятельности двора Романовичей (как и любого иного двора на Руси ХII–ХIII в.) необходимо сосредоточиться на деятельности и функциях его служащих. Предварительно замечу, что все эти служащие длительное время выполняли свои обязанности de facto, поскольку их должности не были за ними закреплены законодательно или как-то иначе4. Это отвечало реальностям средневековой политической и социальной жизни, часто вынуждавшей государя давать поручения не определенным личностям, а тем, кто находился под рукой. Правда, с течением времени, к концу ХII в., источники называют отдельных людей (обычно бояр), за которыми все же закреплялись определенные функции, чаще всего военного или дипломатического характера. Подобная относительная специализация постепенно укоренялась в Галицко-Волынском княжестве Романовичей ХIII в.

Даже наименования главных придворных чинов – дворского, тысяцкого, печатника – не всегда соответствовали отраженным в источниках поручениям государя, которые они выполняли. Прежде всего, это относится к дворскому, первому чину княжеского двора на Руси. Дворские бывали не только княжеские, но и земские, выборные представители городской общины. Далее речь пойдет о тех дворских, которые входили в состав княжеского двора.

Дворский.

Круг обязанностей дворского в источниках, прежде всего в летописях, в сущности, не обозначен либо очерчен слишком широко. Недаром словари древнерусского языка обычно избегают толкования понятия «дворский». В прекрасном словаре Срезневского оно вовсе не раскрыто, а в новейшем «Словаре древнерусского языка» сказано кратко и невыразительно: должностное лицо при дворе князя, боярина5. Не существует единства или хотя бы близости мнений о месте дворского в феодально-иерархической структуре княжества, его роли в деятельности княжеского двора6.

Дабы разобраться в обязанностях дворского и получить представление о его значении при дворе Даниила и Василька Романовичей, обратимся к известиям Галицко-Волынской летописи. Более тридцати лет дворским при данииле был боярин Андрей. Впервые на страницах источника он появляется в описании событий 1225 г., когда Даниилу, тогда молодому волынскому князю, довелось обороняться от войска тестя, галицкого князя Мстислава Мстиславича, и белзского князя Александра. Романовичи одержали победу, захватили пленных и добычу, «и бывшимъ посломъ от обоихъ, и пущенъ бысть Демианъ и Андрей»7. Через три года летописец называет Андрея среди воевод, посланных государем на Луцк, незаконно захваченный князем Ярославом Ингваревичем. Воеводы быстро и умело подавили выступление Ярослава, и Даниил присоединил Луцк к своим волынским владениям8. Источник дает основания считать, что вплоть до 1238 г. Андрей был дворским волынского двора Романовичей. Затем он становится дворским восстановленного Даниилом Галицко-Волынского княжества.

На основе данных летописи создается впечатление, что Андрей был прежде всего воеводой и принадлежал к лучшим среди них при дворе своего князя. В этой роли он выступает в Галицко-Волынском изводе при описании событий 1241 г. Тогда Даниил решил подавить очаг боярского сопротивления в Галицкой земле: «Данилъ же дворецкого посла на Перемишль, на Костятина резанского, посланного от Ростислава9, и владыци перемыслскому коромолующу с ными ему. И слышавъ Костянтинъ Андрея грядуща на не, избѣже нощию. Андрей же не удаси (не застал. – Н. К.) его, но удаси владыку и слуги его разъграби гордѣи…»10.

Точно так же дворский Андрей выступает в роли одного из главных военачальников Даниила Романовича в поведанном летописью эпизоде 1243 г. Тогда Даниил пошел воевать краковского князя Болеслава и разделил свое войско: «самъ Данило воева около Люблина… дворьскый же Ондрей по Сяну»11. Галицко-волынское войско двинулось на Польшу несколькими дорогами. Даниил действовал в окрестностях Кракова, его брат Василько – в бассейне реки Лады, Андрей же добрался до Сандомира12. Роль дворского в той кампании была немалой.

Умелым полководцем и храбрым рыцарем дворский Андрей проявил себя в знаменитой Ярославской битве 1245 г., когда Даниил поручил ему командовать одной из важных частей своего войска. Галицкий государь расположил свои силы следующим образом: центр приказал держать «малой дружине»13 дворского Андрея, свой главный и сильнейший полк поставил на левом фланге. Правый фланг занимал более слабый полк Василька Романовича. Можно прийти к выводу, что Даниил Романович сознательно ослабил центр, дабы завлечь врага в глубь боевого порядка своего войска и нанести решающий удар противнику полком левой руки, взяв его в кольцо. Стратегически ему удалось переиграть венгерского воеводу Фильния, командовавшего объединенными силами венгров, поляков и галицких бояр, противников галицкого государя.

Дворский с немногочисленным отрядом воинов княжеского двора точно выполнял план сражения, предложенный государем: «Андрѣеви же дворьскому тъснящюся, да не сразится14 с пълкомъ Даниловымъ, ускоривъ съразися с полкомъ Ростиславлимь крѣпко». Летописец ярко и эмоционально воспроизвел силу и жар битвы: «Копиемъ же изломившимся яко отъ грома трѣсновение бысть, отъ обох же мнози, падша с коней, умроша, и инии уязвени быша отъ крѣпости ударениа копейнаго»15. Сдерживая натиск превосходящих сил врага, ратники Андрея медленно отходили к речке Сану, «Андрееви же оставшюся съ малому дружины, въездя крѣпци боряшеся с ними». Его полк понес большие потери, и Даниил Романович послал ему подкрепление16. Благодаря стойкости и мужеству своего дворского Даниил выиграл битву возле Ярослава.

И в дальнейшем дворский Андрей принимал активное участие в войнах братьев Романовичей, возглавляя отряды их войска. В конце 1248 – начале 1249 г. они осуществили масштабный победоносный поход в землю ятвягов. В жару битвы дворский проявил большую храбрость и мужество, при том что был серьезно болен: «Андрееви же дворьскому серце крѣпко имущу, нездравие же тѣло обдерьжаще и руци, потокшю же ему в ратные, копие упусти и замало не убиень бысть»17. Вероятно, Андрей был выдающейся личностью, если уж галицкий книжник посвятил ему столь теплые, необычные для его сурового сочинения слова.

В Галицко-Волынской летописи упоминаются и другие дворские Даниила Романовича. В 1235–1241/1242 г. на политической сцене Галицкой земли активно действует дворский-изменник Григорий Васильевич. Летом 1235 г. Даниил участвовал в войне между Владимиром Рюриковичем киевским и Михаилом Всеволодичем черниговским, приведшим половецкую орду. В битве с приведенными Михаилом половцами Даниил Романович потерпел поражение, потому что ему изменили бояре Молибоговичи и дворский. В половецкий плен попал и киевский князь: «Вълодимеру же ятому бывшю в Торцескомъ18 и Мирославу19, съветомъ безбожного Григоря Васильевича»20.

После этого Даниил Романович на время утратил галицкий стол, а Григорий благополучно вернулся в Галич. Минуло три года, покуда старший Романович вновь завладел галицким столом. Его призвали горожане, галицкое вече. Бояре же во главе с дворским Григорием и епископом Артемием стремились противостоять желанию галичан: «Епискупу же Артемию и дворьскому Григорию възбранящю ему…». Однако это оказалось напрасным: «Узрѣвшима же, яко не можета удръжати града, яко малодушна блюдящася о предании града, изыдоста слезныма очима и ослабленнымь лицемь и лижюща уста своа, яко не имѣюща власти княженiа своего, рѣста же с нужею: “Прiиди, княже Данило! Прiими градъ!”»21.

Легко понять, что после вступления в Галич Даниил не пожелал иметь возле себя изменника и льстеца Григория и прогнал его. Но бывший дворский не смирился с утратой почетной и выгодной должности и продолжал принимать участие в борьбе феодальной оппозиции против Даниила. Случай отомстить государю представился Григорию после истребительного нашествия орд Батыя на Русь. Галичина и Волынь были опустошены, погибло множество народа, в боях с врагом сложил голову цвет рыцарства, в том числе дружинники и члены двора. Власть великого князя была поколеблена.

Весной 1241 г. Даниил Романович вернулся в Галич из Мазовии (куда уехал при приближении Батыя), где его гостеприимно принимал князь Болеслав. Дома против него вновь восстали галицкие земельные магнаты: «Бояре же галицьстии Данила князем собѣ называху, а сами всю землю держаху… Григориа же Васильевича себѣ горнюю страну Премышльскую мысляше одръжати. И бысть мятежь великъ в земли и грабежь отъ нихъ»22. Другой великий боярин Доброслав даже вокняжился в галицком порубежном городе Бакоте на Днестре.

Как известно из летописи, среди великих галицких бояр никогда не существовало единства. Не стала исключением и благоприятная для них ситуация, когда они, казалось бы, взяли верх над князем. Минуло немного времени, они перессорились, и «присла Доброслав (к Даниилу. –
Н. К.) на Григория, рече: “Невѣренъ ти есть”, – противляшеся ему (Григорий. – Н. К.) и сам хотяше всю землю (Галицкую. – Н. К.) одръжати»23. После этого оба боярина приехали… к Даниилу, дабы он рассудил их!

Обращение всевластных вроде бы Доброслава с Григорием к государю, которого они еще недавно пытались публично унизить, свидетельствует о живучести системы феодальной иерархии, суровых законов вассалитета-сюзеренитета в общественном сознании и обычном праве. Ведь
Даниил Романович признавался обществом в качестве законного и авторитетного государя. Поэтому, когда Доброслав поссорился с Григорием, им больше ничего не оставалось, как обратиться за справедливым судом к своему господину. Даниил воспользовался случаем, дабы покончить с ними обоими: «Слышавъ же Данилъ рѣчи ихъ, яко полны суть льсти (лжи. – Н. К.), и не хотять по воли его ходити, и власть его иному предати, смысливъ же се съ братомъ, по нужи же видя беззаконие ихъ, повелѣя изымати»24. Это был важнейший успех Романовичей в борьбе с мятежным боярством за восстановление целостности Галицко-Волынского княжества. Вероятно, оба боярина закончили жизнь в подземелье одного из замков Даниила. Кажется, история горделивого Григория Васильевича остается единственной в своем роде в древнерусских источниках. Другие случаи восстания дворского против государя на Руси мне неизвестны.

Последним дворским Даниила Романовича, если судить по летописи, был Алексей, единожды упомянутый в Галицко-Волынском своде, зато в исключительно ярком описании короткой и победоносной войны с литовцами. Осенью 1255 г. Литва напала на Волынь вблизи Луцка. Романовичи не знали о нападении, и против захватчиков выехали чины их двора с небольшим войском: «Служащии же князи Данилови и людие Василкови, Гюргий, Олекса дворьский, и инии ехаша на ня». Удар русского войска был настолько сильным и неожиданным, что литовцев загнали в озеро. Летописец эмоционально восклицает: «И тако погрязаху, аггеломъ потопляеми отъ Бога посланнымъ, и нагрязе же озеро труповь и щитовь и шеломовь… и бысть на Литву сѣча велика»25.

Тысяцкий.

Думаю, что этот высокий чин в Галицко-Волынском княжестве стоял лишь на ступеньку ниже дворского и был вторым в придворной иерархии. Тысяцкие бывали княжеские и земские, последние в больших городах. Подробно рассмотрел роль и место тысяцкого во властных структурах древней Руси М. С. Грушевский. Его выводы сохраняют значение и в наши дни. Историк заметил, что сама служба тысяцкого берет начало от десятичной системы земской организации и возникла задолго до складывания примитивной княжеской администрации (как было сказано выше, дружинного характера). С самого начала тысяцкий был военным служащим, но со временем десятичная организация русского общества приобретала административный, княжеский характер. Длительное время тысяцкий был военным начальником города и его округи26. Среди работ последних лет, в которых упомянуты галицкие тысяцкие, выделю солидное исследование М. Б. Свердлова по истории княжеской власти и ее институтов в Древней Руси. Он останавливается на традиции существования институтов княжеских тысяцких и воевод, отметив существование земских тысяцких в Галицкой Руси27.

Далее речь пойдет о княжеских тысяцких, главным образом в Галиче. Южнорусские летописи нечасто и как-то неохотно упоминают о тысяцких, их чаще называют летописи севернорусские, в частности Лаврентьевская. Остановимся на ее сведениях о тысяцких в Киеве. Все они принадлежат эпохе удельной раздробленности. Под 1136 г. в источнике выступает Давид Ярунович, «тысячькый киевьскый», вероятно, земский. А вот под 1147 г. названы «Лазарь тысячьскый» земский и «Рагуйло Володимерь тысячьскый» князя Владимира Мстиславича, тогда князя волынского. В бурных событиях в Киеве 1147 г., развернувшихся после убийства князя Игоря Ольговича, Лаврентьевская летопись упоминает двух тысяцких: княжеского Рагуйла и земского Лазаря28. В 1164 г. вспыхнула распря в стане черниговских Ольговичей. После смерти отца Святослава Ольговича его сын Олег враждует с двоюродным братом Святославом Всеволодичем. В распре принял активное участие «Гюрги (Юрий) тысячкый»29, явно черниговского происхождения. А в 1169 г. правнук Владимира Мономаха Мстислав Изяславич не без борьбы с родней захватил Киев. Его вспомогательная конница черных клобуков стремительно ворвалась в город: «А берендичи пустив на воропъ, и на болоньи отъ Днѣпра, зажгоша дворъ тысячкого Давыда»30. Но ни эти, ни подобные им скупые упоминания источников ХII в. не могут дать нам реального представления о тысяцких в Южной Руси. Несколько дополняют картину известия о них в Галицко-Волынской летописи ХIII в.

Относительно часто называют тысяцких новгородские летописцы. Во всех известных мне случаях упоминаются земские, городские тысяцкие, игравшие одну из главных ролей в политической жизни Новгородской боярской республики. Обычно они действуют совместно с посадником, главой земской власти Новгорода, и в политических событиях по большей части противостоят князю, приглашаемому новгородской общиной. Воспользуемся Новгородской первой летописью старшего и младшего изводов.

В 1215 г. в летописи сообщается о том, что после того, как Мстислав Мстиславич Удатный покинул город и отправился овладевать Галичем, новгородцы послали за Ярославом Всеволодичем, внуком Юрия Долгорукого, «Юрья Иванковица посадника и Якона тысячкого, и купець старѣиших 10 муж»31. Своеобразной новгородской традицией стало со временем отнимать должности одновременно и у посадника, и у тысяцкого. Под 1219 г. в источнике читаем: «Тогда же отъяша посадничьство у Твердислава... а тысячкое у Якуна отъяша». То же самое видим в летописи под 1286 г.: «На зиму отъяша посадничьство у Сѣмена и даша Андрѣю Климовичю, а тысячкое отъяша у Ивана и даша Андрѣяну Олферьевичю»32. Все это происходило согласно постановлению новгородского веча.

Подобно посаднику, тысяцкий в Новгороде нередко делался жертвой городских волнений, борьбы между разными боярскими партиями, а то и просто взрыва гнева толпы. Когда в 1228 г. князь Ярослав поссорился с архиепископом Антонием (главой земского правительства Новгорода), в городе вспыхнуло восстание: «И поидоша с вѣця... на тысячкого Вячеслава, и розграбиша дворъ его и брата его Богуслава и Андрѣица, владычня столника»33. Из этого можно понять, что на вече победила партия, поддержавшая князя. А через два года во время очередного «мятежа» в городе толпа созвала вече и «даша посадничьство Степану Твердислаличю, а тысячкое Микитѣ Петриловичю»34.

Можно прибавить к этому, что в Галиче ХIII в. по летописи не прослеживается связи между княжеским тысяцким и городской общиной. Этот тысяцкий, скорее всего, ей противостоит, не говоря уж о его отношениях с враждебными романовичам боярами: точно так же, как и дворский, он упорно и настойчиво борется с ними. Совсем иначе вели себя земские, городские тысяцкие, существование которых в Галицко-Волынской Руси доказано летописью. Это была пережиточная особенность общественного строя Галицкой земли, берущая начало во времена позднего (середина ХII в.) складывания Галицкого княжества Ростиславичей. В нашей летописи такие земские тысяцкие порой выступают как активные участники политической жизни.

В 1219 г. недовольный вокняжением Мстислава Мстиславича в Галиче венгерский король Бела решил силой отнять у него город и землю. Венгерское войско, к которому примкнули польские отряды, двинулось на Перемышль, юго-западные ворота Галицкого княжества. Летописец коротко заметил: «Аронови же тогда тысящю дрежащю в Перемышли, избѣже предъ ними»35. Этот земский тысяцкий заботился прежде всего о благополучии бояр Перемышля и округи, ему безразличны были интересы простых людей. точно так же в 1227 г. другой перемышльский тысяцкий распахнул ворота перед венграми.

Тогда галицкий князь Мстислав «по съвѣтѣ лживыхъ бояръ галицкыхъ вдасть дъщеръ свою меншую за королевича Андрія и дасть ему Перемышль». Но королевич почему-то не осмелился войти в Перемышль, а вернулся в Венгрию и «нача въздвизати рать; бывши же зимѣ, прийде к Перемишлю». Следует отметить, что положение коменданта этой крепости было двусмысленным: с одной стороны, галицкий князь незадолго перед тем добровольно отдал Перемышль Венгрии, а с другой – королевич Андрей почему-то собирается силой захватить город. «Юрьеви тогда тысящю дръжащю, преда Перемишль и бѣжа самъ къ Мстиславу»36. Возможно, окружение недалекого князя Мстислава передумало, и он решился защищать Перемышль. А городской тысяцкий с дорогой душой отдал город врагу, вероятно, под давлением враждебных Мстиславу бояр.

Галицко-Волынская летопись содержит немало известий о галицких тысяцких, позволяющих представить, пусть в общем виде, этих чинов галицкого княжьего двора, их статус и круг обязанностей. Начну с того времени, когда даниил романович достиг совершеннолетия и мать передала ему власть, уйдя в монастырь. Это произошло в 1219 г. тысяцкий князя Даниила Дмитрий действует рядом с ним уже в первый год самостоятельной деятельности этого старшего сына Романа. Тогда Даниил по поручению своего тестя, галицкого князя Мстислава, защищал Галич от венгерско-польского войска. Когда Мстислав потерпел поражение в битве с поляками на Кровавом Броде и был вынужден уйти из Галицкой земли, он велел зятю: «“Изыди из града!” Данилъ же изыде и з Дъмитромъ тысяцкымъ...»37. Но еще раньше, когда Даниилу едва исполнилось десять лет, в его окружении появляется боярин Демьян, которого через те же десять лет летописец назовет тысяцким.

В 1211 г. венгерское войско и объединенные силы западнорусских князей идут на Галич, чтобы отбить его у пришельцев – черниговских князей Игоревичей. От Василька, княжившего тогда в волынском городе Белзе, пришли люди его двора со своими отрядами, среди них «Демьянъ и Воротиславъ, и инии бояре мнозии»38. В этом фрагменте источника должность Демьяна еще не обозначена, он назван среди нескольких бояр. А согласно рассказу Галицко-Волынского свода о событиях 1221 г., он уже занимал одну из высших должностей во дворе Даниила Романовича. Тогда Мстислав Мстиславич отбивал у венгров Галич, и ему помогал зять: «Данилови бо приехавшу в малѣ дружинѣ съ Демяномъ тысяцкимъ»39.

Но случалось, что «малой дружиной», воинским контингентом княжеского двора, командовал сам государь. Тогда тысяцкому могли доверить княжеский полк. В 1230 г. во время яростной и кровавой борьбы с боярством «Данилови же събравшу вои вборзѣ, посла Демяна на Судислава, а самъ иде в малѣ дружинѣ къ Галичю… Судиславъ не стерпѣ передъ Демианомъ, но побѣже в Галичь», следовательно, стратегический план Романовича был выполнен. Боярский предводитель был загнан в город, после чего ему пришлось вскоре капитулировать. Даниил осадил Галич, и к нему «прииде же Демьянъ съ всѣми бояры галицкыми»40 – они перебежали к князю, убедившись в том, что сила на его стороне.

Верный слуга и соратник своего господина, Демьян был храбрым воином, стойким в бою и умевшим зажечь воинов на битву. В том же 1230 г. Даниил Романович поручил ему защищать Галич от венгерского королевича: «Изыде же Бѣла риксъ, рекомый король угорьскый41, в силѣ тяжцѣ, рекшю ему, яко: “не имать остатися градъ Галичь, нѣсть кто избавляя и отъ руку моею!”»42. Этими словами открывается написанная в лучших традициях средневековой изящной литературы особая повесть о неудачном нападении венгерского королевича на Галич43. Здесь и похвальба венгерского принца, заявившего, что против него никто не сможет устоять, и Господня помощь Даниилу и Васильку, и «рана (кара. – Н. К.) фараонова», насланная Господом на венгров (эпидемия), и ангел, истребляющий захватчиков. Даже Днестр, тогда разлившийся, сравнивается ученым книжником с библейской рекой Скыртом… М. С. Грушевский по поводу этой повести заметил: «Что же касается стиля повествования, то кроме нескольких выразительных библейских иллюзий… имеем в нем и стилистическую имитацию рассказа пророка Исайи»44.

Вражеская угроза не испугала Демьяна. Напрасно посол венгерского королевича повторял слова Белы: «Слышите словеса великого короля угорьскаго, да не уставляеть власть Демьянъ, глаголя: и земля изметь, ны Богъ, ни да уповаеть вашь Данилъ на Господа, глаголя: “Не имать предати градъ съй королеви угорьскому…”». Но тысяцкий вновь явил мужество: «Демианъ же одинако крѣпляшеся, грозы его не бояся»45, выиграл время и помог князю отстоять Галич от врага.

Летом 1232/1233 г. венгерское войско во главе с королевичем Андреем вновь двинулось на Галич. Князь вышел навстречу врагу, и его войско двигалось следующим образом: «Василкови же идущю противу угромъ, а Демяну тысяцкому идущю и инѣмь полкомъ многымъ ошую, Данилъ же идяще полкомъ своимъ посреди»46. Тысяцкий Демьян продолжал оставаться тогда одним из главных воевод своего князя. В классическом для Древней Руси трехчленном боевом порядке он командовал левым крылом.

Верный своим сюзеренам Романовичам Демьян зорко следил за происками галицких великих бояр, усилившимися на рубеже 20–30-х г. XIII в. В 1230 г. «крамоле (заговору – Н. К.) же бывши въ безбожныхъ боярехъ галицкыхъ» – они замыслили заманить Даниила Романовича на пир в боярский замок Вишню, принадлежавший «Филипу безбожному», и там его убить. но когда государь собирался в Вишню, «прiйде къ нему посолъ отъ тысяцкого его Демяна, рекшю ему, яко: “Пиръ ти золъ есть, яко съвѣщано есть безбожнымъ бояриномъ Филипомъ и братучядомъ
твоимъ Олександромъ47, яко убiену ти быти”»48.

Вероятно, тысяцкий Демьян был человеком выдающихся способностей. В первой половине 20-х годов Даниил Романович неоднократно использовал его в качестве дипломата. В 1221 г. князь оказался в сложном положении: его зажали с двух сторон соперник в борьбе за Волынь белзский князь Александр Всеволодич и краковский государь Лешек Белый, также претендовавший на Волынскую землю. Им помогал и венгерский король. «В то же врѣмя отступилъ бѣ Олександръ (изменил Романовичам. – Н. К.) и сътвори миръ с Лесткомъ и Коломаномъ49, и с Филею гръдымъ50, Романовичема не престааша хотя зла»51. Дабы расстроить вражескую коалицию, Даниил прибегнул к дипломатическим средствам.

Из беглого замечания летописца известно, что Романовичи подбили Литву напасть на Польшу, и это сделало Краков более уступчивым на переговорах с Русью («по литовскомъ воевании на ляхы сътвори миръ Лестко съ Даниломъ и Василкомъ»). На переговорах Романовичей представлял тысяцкий Демьян. Следствием договора было то, что «отступи Лестько отъ Александра». Даниил сразу же использовал результаты соглашения: «В субботу же на ночь попленено бысть около Белза и около Червна Даниломъ и Василкомъ»52. Ключевую роль в подготовке и заключении мира сыграл Демьян.

Минуло четыре года, и Романовичам вновь пришлось воевать против Александра белзского, вступившего в союз с тестем Даниила Мстиславом, который тогда враждовал с зятем. После удачного для Романовичей завершения кампании «бывшимъ посломъ отъ обоихъ, и пущень бысть Демiанъ и Андрѣй» для подписания мира53.

Как видим, деятельность тысяцкого Демьяна была активной и разноплановой. В его лице государь имел верного, умелого и опытного чиновника, проводившего линию князя самоотверженно и удачно. Во времена Даниила Романовича тысяцкие были высокими должностными лицами и служили государю – за исключением предателя Григория Васильевича – и были в его руках важным орудием осуществления власти в княжеской столице и стране в целом.

Печатник.

В громадном фонде древнерусских источников, главным образом летописей, существует лишь несколько упоминаний о «печатнике», хранителе княжеской печати, канцлере, одном из высших чинов двора государя. Все они принадлежат Галицко-Волынскому своду. Ни в одном другом княжеском дворе на Руси в ХIII в. этой должности не существовало, если, конечно, доверять летописанию и словарям древнерусского языка.

Впервые княжеский печатник Кирилл появляется на страницах Галицко-Волынской летописи в пересказе событий 1241 г. в роли воеводы своего государя. После «Батыева погрома» подняла голову феодальная оппозиция в Галицкой земле, со времени утверждения Даниила Романовича в Галиче в 1238 г. притихшая и лишь ожидавшая благоприятного времени, чтобы подняться против своего государя. Это время настало после опустошительного нашествия монголов на Русь в 1237–1241 г. Летописец отмечает: «Ростиславъ54 събралъ князи болоховьскые и останокъ галичань, прийде ко Бакотѣ»55. Следует объяснить эту запись источника.

Воспользовавшись ослаблением власти Романовичей в Галицко-Волынской Руси, Ростислав Михайлович черниговский отважился на попытку овладеть Галичем и вступил в сговор с болоховскими «князьями», привлекая к своему предприятию еще и часть галицкого боярства. Эти болоховские «князья», так же как и сама Болоховская земля, в которой они, наверное, правили, принадлежат к числу загадок древнерусской истории ХII–ХIII в. Согласно свидетельствам Галицко-Волынской летописи (с учетом актового материала ХVI–ХVIIв.), Болоховская земля простиралась в верховьях Южного Буга, бассейнах рек Горыни, Случа и Тетерева56. Летописцы ХII–ХIII в. называют восемь болоховских городов: Болохов, Деревич, Губин, Кобудь, Кудин, Городище, Божьскый и Дядьков. Это были в основном замки с немногочисленным населением и слаборазвитым хозяйством.

Самим болоховским князьям посвящена немалая научная литература. Одно время их считали волохами или торками, но большинство историков уверены в их принадлежности к славянам. Следует считать упрощенным взгляд на болоховских князей как на местных, главным образом галицких, бояр, которых помиловали татары, и за это они признали власть Орды и служили ей. Близким к истине представляется мнение М. С. Грушевского, согласно которому болоховские князья возглавляли независимые от какого бы то ни было князя городские и сельские общины. Ученый называл их поборниками областной самостоятельности и противниками централизованного государственного строя. Ему принадлежит тонкое высказывание: «Представителями княжеско-дружинного строя они не были, а были князьями в значении преддружинном»57.

Как известно, Галицкое княжество возникло довольно поздно в сравнении с другими княжествами Юго-Западной руси, лишь в 40-е годы ХII в. Оно развилось из территорий двух волостей: Перемышльской и Теребовльской, находившихся во владении князей Ростиславичей, а также благодаря освоению земель на юге, западе и севере. Только в начале ХII в. в центральной части Галицкой земли, начавшей тогда формироваться, рождаются новые феодальные города: Звенигород и Галич58. Но даже в начале ХIII в. Галицкое княжество оставалось недостаточно консолидированным. Поэтому, как только в 1205 г. погиб в Польше великий князь Роман Мстиславич, оно вновь раздробилось. Слабость центральной власти в Галицкой земле, недостаточная «окняженность» ее территории были главными причинами того, что окраины почти не ощущали этой власти, тем более – расположенные на стыке территорий нескольких княжеств. А Болоховская земля как раз и лежала там, где сходились Киевская, Галицкая и Волынская земли.

Поэтому есть основания считать, что Болоховская земля оставалась независимой и в ХII, и в первом сорокалетии ХIII в. и пребывала вне структуры какого бы то ни было княжества, пока на нее не распространили власть Романовичи. В этой земле, можно думать, сохранялись социальные отношения, свойственные поздней фазе существования родоплеменного строя. Не случайно летописцы ни разу не называют по имени ни одного из болоховских «князей»: общество находилось на стадии, когда власть вождя еще не стала наследственной, а сам вождь («князь») еще не возвысился над племенной верхушкой. Нельзя принять и часто высказывавшуюся мысль, будто бы болоховские князья были какими-то провинциальными Рюриковичами. Если бы они были Рюриковичами, то летописи обязательно назвали бы их всех по имени59, отметили бы время рождения, женитьбы и кончины60.

В стране было неспокойно, поэтому «Курилу же сущу печатнику тогда в Бакоте, послану Даниломъ князем и Василкомъ исписати грабительства нечестивыхъ бояръ, утѣшити землю»61. Кирилл, впервые упомянутый в приведенном фрагменте летописи, был одним из ближайших сподвижников Романовичей. Около 1243 г. галицкий летописец назовет его митрополитом, но посвящение Кирилла в сан митрополита состоялось во время его пребывания в Никее в 1246 г., где его рукоположил православный патриарх. Впоследствии Кирилл разошелся с Даниилом из-за оживленных отношений того с папским престолом (которых он не одобрял) и отъехал к Александру Невскому во Владимир на Клязьме, где находился с 1251 по 1264 г., до смерти этого князя. Во второй половине 60–70-х г. XIII в. жил в Киеве, занимая престол общерусского митрополита. Умер он 21 ноября 1281 г. в Переславле-Залесском62. Но в начале 40-х годов Кирилл принадлежал к числу полководцев Романовичей.

В то же время Кирилл был не только церковным иерархом и воеводой, но и опытным, очевидно, администратором, уж если государь поручил ему защищать неспокойный южный рубеж Галицкой земли, определить размер бесчинств и злодеяний, нанесенных боярами этому региону. На него возлагалось также задание дать отпор войску Ростислава и враждебным боярским отрядам. Отбросив противника от валов Бакоты, Кирилл пристыдил Ростислава Михайловича, напомнив ему о тех благодеяниях, которые он с отцом получил от Даниила в лихую годину Батыевого нашествия. Но тот гордо отказался выслушать печатника. Тогда «видевъ же непослушанье его (Ростислава. – Н. К.), и изыде на ня с пѣшьци, онъ же увидѣвъ то, пойде прочь». Сам же Даниил Романович во главе своего войска «устребися на ня, грады ихъ (болоховцев. – Н. К.) огневи предасть и гребля ихъ роскопа». Ростислав побежал далеко за Днепр. Дело разгрома болоховских князей довершил княжий печатник: «Прiйде же Курилъ, печатникъ князя Данила, съ тремя тысячами пѣшець и треми сты конникъ, и въдасть имъ взяти Дядьковъ градъ», после чего «плѣнивъ землю Болоховьскую и пожегъ…»63.

Через год, в 1242 г., ввиду возвращения монголо-татарских орд из Европы, возникла опасность для княжества Романовичей. Поэтому «Данилъ же затвори Холмъ64, еха ко брату си Василкови65, и поима съ собою митрополита Курила»66. А осенью 1246 г. «Курилъ бо бѣ митрополитъ идяше посланъ Даниломъ и Василкомъ на поставление митрополье Руское»67.

При том что существовала общая для всей Руси Киевская митрополия, Даниил Романович решился основать общерусскую митрополию в своем княжестве, что могло бы безмерно повысить международный авторитет и княжества, и его государя, официально сделав его первым среди древнерусских князей. Эта попытка облегчалась тем, что митрополичья кафедра в Киеве оставалась незамещенной после разрушения стольного града во время монголо-татарского нашествия. Присланный в 1237 г. византийским патриархом грек Иосиф68 источниками с того времени не упоминается. Он либо бежал в Византию, либо погиб.

Если вспомнить, что в 1240–1242 г. Даниил Романович распространил свое политическое влияние на Киев, то для него было естественно заняться судьбой митрополичьего стола. Он выбрал из своего окружения кандидата в митрополиты по имени Кирилл, явно русского происхождения. Его без особенных трудностей посвятили в митрополиты в Никее в 1246 г.69

Политик с головы до ног, Даниил использовал сугубо церковную, казалось, поездку Кирилла в Никею для налаживания отношений с венгерским королем. Летописец констатирует: «Бывшю ему (Кириллу. – Н. К.) у короля, убѣди и король словы многыми, дары увещеваа, яко: “Проведу тя у Грекы с великою честию, аще створитъ Данилъ съ мною миръ”». Кирилл потребовал клятву у Белы ІV, что тот будет придерживаться договора с Даниилом. Получив заверения в этом, он вернулся к своему государю и посоветовал ему: «Поими дъщерь его сыну си женѣ». После этого «Данило пойде, поемь сына своего Льва и митрополита, и иде къ королеви въ Изволинъ, и поя дщерь его сыну»70.

Тогда в венгерском городе Изволине был заключен важный для обеих сторон договор, согласно которому наряду с прочим состоялась передача королю знатных венгерских пленных, захваченных Романовичами в Ярославской битве летом 1245 г. Это было проявление доброй воли со стороны Даниила. Брак Льва Даниловича с венгерской принцессой Констанцией своеобразной печатью скрепил соглашение. Он отмечен и в венгерском источнике71. Наша летопись подчеркнула важную роль Кирилла в деле заключения этого династического брака.

Подытоживая сказанное, отмечу, что Кирилл был человеком сильного характера и выдающихся государственных способностей. Он храбро бился с врагами, умело командовал войском, успешно вел переговоры с венгерским королем. Изученные мною тексты Галицко-Волынского свода вновь убеждают в том, что на Руси придворные чины и должности не были закреплены за определенными личностями, если уж печатник использовался в качестве воеводы, а высокий церковный иерарх посылался за рубеж как дипломат.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Мельникова Е. А. К типологии становления государств в Северной и Восточной Европе // Образование Древнерусского государства. Спорные проблемы. М., 1992. с. 39.
2. Назаров В. Д. «Двор» и «дворяне» по данным новгородского и северо-восточного летописания (ХII–ХIV в.) // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1979. с. 104.
3. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Под. ред. и с предисл. А. Н. Насонова. М.; Л., 1950. с. 104.
4. М. Б. Свердлов справедливо заметил по этому поводу: чинам княжеского двора давали лишь отдельные поручения, но придворными титулами эти должности еще не стали (см.: Свердлов М. Б. Домонгольская Русь. Князь и княжеская власть на Руси VI – первой трети XIII в. СПб., 2003. с. 590).
5. Словарь древнерусского языка (ХI–ХIV в.) в десяти томах. М., 1989. Т. 2. с. 449.
6см. одну из диссертационных работ этой тематики: Самодуров И.В. институт дворских в средневековой руси ХII – начала
ХVI в. аКд. м., 2003.
7. Галицко-Волынская летопись. Текст. Комментарий. Исследование / Под ред. Н.Ф. Котляра. сПб., 2005. с. 91.
8. Там же. с. 93–94.
9. Служилый князь Ростислава Михайловича черниговского, соперника Данила Романовича в борьбе за галицкий стол.
10. Галицко-Волынская летопись. с. 112–113.
11. Там же. с. 114.
12. Labuda G. Zaginiona kronika w Rocznikach Jana Dіugosza. Poznaс, 1983. S. 148.
13. Воинский контингент княжеского двора.
14. Князь Ростислав черниговский, возглавлявший авангард вражеского войска.
15. Галицко-Волынская летопись. с. 117.
16. Там же.
17. Там же. с. 120–121.
18. Город Торческ на юге Киевской земли.
19. Ближний боярин Даниила.
20. Галицко-Волынская летопись. с. 104.
21. Там же. с. 105.
22. Там же. с. 110–111.
23. Там же. с. 111.
24. Там же.
25. Там же. с. 133.
26. Грушевський М. Історія України-Руси. Львiв, 1905. с. 233–235.
27. Свердлов М. Б. Домонгольская Русь.
28. ПСРЛ. Л., 1927. Т. 1. вып. 2. стб. 304, 316–318.
28. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. с. 252.
29. Летопись по Ипатскому списку. сПб., 1871. с. 357–358.
30. Там же. с. 365, 366.
31. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. с.252.
32. Там же. с. 260, 326.
33. Там же. с. 273.
34. Там же. с. 278.
35. Галицко-Волынская летопись. с. 85.
36. Там же. с. 92.
37. Там же. с. 86.
38. Там же. с. 82.
39. Там же. с. 87–88.
40. Там же. с. 97.
41. Бела тогда был наследником престола, а королем был его отец Андрей ІІ (умер в 1235 г.).
42. Галицко-Волынская летопись. с. 98.
43. Котляр Н. Ф. Комментарий // Галицко-Волынская летопись. с. 224–225.
44. Грушевський М. Історія України-Руси. т.3. с. 48.
45. Галицко-Волынская летопись. с. 98.
46. Там же. с. 101.
47. Двоюродный брат Романовичей, князь Белза, правивший в волынской земле, неоднократно упоминающийся в летописи.
48. Галицко-Волынская летопись. с. 99.
49. Венгерский королевич.
50. Венгерский сановник, приставленный королем к сыну.
51. Галицко-Волынская летопись. с. 88.
52. Там же.
53. Там же. с. 91.
54. С середины 30-х г. XIII в. зарившийся на Галич и Галицкую землю.
55. Галицко-Волынская летопись. с. 111.
56. Дашкевич Н. Болоховская земля и ее значение в русской истории. Киев, 1876; Его же. Еще разыскания и вопросы о Болохове и Болоховцах. Киев, 1899; Терещук К. І. До питання про локалізацію Болохівської землі // Дослідження з слов’яно-руської археології. Київ, 1976.
57. Грушевський М. Історія України-Руси. Т.3. с. 155–157.
58. Котляр Н. Ф.Формирование территории и возникновение городов Галицко-Волынской Руси IХ–ХIII в. Киев, 1985. с. 75–117.
59. Даже если бы младенец-Рюрикович мужского пола прожил всего два-три дня, то и в этом случае о нем непременно упомянула бы летопись.
60. Котляр Н. Ф. Племенная знать в процессе формирования феодального класса Южной Руси (на материалах Болоховской земли) // Элита и этнос средневековья. М., 1995. с. 98–101.
61. Галицко-Волынская летопись. с. 111.
62. Творогов О. В. Кирилл // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1987. вып. 1. с. 225–227.
63. Галицко-Волынская летопись. с. 112.
64. Неприступная крепость Холм в северо-западной Волыни стала после монгольского нашествия фактической столицей Даниила Романовича.
65. Находившийся во Владимире-Волынском.
66. Галицко-Волынская летопись. с. 113. Характерное для Галицко-Волынского свода забегание вперед: ведь Кирилл был поставлен митрополитом лишь через четыре года, о чем речь идет в приведенной мною следующей записи источника.
67. Там же. с. 119.
68. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. с. 285.
69. Галицко-Волынская летопись. с. 119–120.
70. Там же.
71. Codex diplomaticus Arpadianus continuatus. Ed. G. Vencel. Pest, 1864. T. 4. р.13.

Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2010. № 02. С. 28-40.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Часть 21.

Советники.

В этой роли при дворе Даниила Романовича галицкого выступало несколько ближних бояр. Остановлюсь на наиболее яркой фигуре среди них, боярине Мирославе. Он появляется на исторической сцене летом 1206 г. Тогда, после гибели великого князя Романа Мстиславича, его семейство оказалось в крайне трудном положении. Против княгини Анны и ее маленьких сыновей, старшему из которых Даниилу едва исполнилось пять лет, поднялись с оружием в руках галицкие великие бояре. Анна бежит во Владимир, надеясь, что там, в вотчине мужа, окажется в безопасности. Но чернигово-северские Игоревичи (сыновья героя «Слова о полку Игореве»), призванные боярами в Галицкую землю, не удовлетворились добычей и потребовали от жителей Владимира выдать им маленьких Романовичей. В критической ситуации княгиня принимает решение покинуть Волынь: «Наутрии же увѣдавши княгини (об угрозе от Игоревичей. – Н. К.), свѣтъ сътвори с Мирославомъ (и. – Н. К.) съ дядькомъ (воспитателем княжичей) и на ночь бѣжаша в Ляхы (в Польшу. – Н. К.)»2. Так Анна приняла свое первое политическое решение, посоветовавшись с Мирославом.

Через пять лет после этого вдова Романа Мстиславича, сидевшая с маленьким Васильком в волынском торговом городе Берестье, доверит Мирославу дело первоочередного значения: «Княгини же Романова посла Мирослава ко Лесткови глаголюща, яко: “Сiй (Александр, князь
белзский. – Н. К.) всю землю нашю и отчину държить (волынь. – Н. К.), а сынъ мой въ одиномъ Берестьи княжит». Польский князь Лешек Белый считался тогда опекуном семьи Романа, но на деле стремился отнять у них Волынь. И все же дипломатическая миссия Мирослава увенчалась успехом. Александр был вынужден отдать удельный стол Белза Васильку. На следующих страницах летописи описано княжение Василька в Белзе, и среди четырех великих бояр, состоявших при нем, назван Мирослав3.

Будучи ближайшим, думаю, к семейству романа боярином, Мирослав исполнял важную роль советника и фактического правителя при малолетних детях Анны. Около 1212 г. «княгини же Романова съ сыномъ своимъ Даниломъ и съ Вячеславомъ Толстымъ (великим волынским боярином. – Н. К.) бѣжавша въ угры, а Василько с Мирославомъ ехаша въ Белзъ»4, где предстояло княжить младшему сыну Романа. Через год или два видим Мирослава среди великих и «креплѣйших» бояр волынских, поддерживавших Даниила в борьбе против галицкого боярина Владислава, самочинно вокняжившегося в Галиче. Против него были посланы с войском от Даниила Мирослав и Демьян5.

В 1219 г. Даниил начинает решительную борьбу за отвоевание у Польши Волынской земли, и с ним везде рядом Мирослав, так же как и раньше, когда старший сын Романа жил в Венгрии, этот боярин был всегда рядом с Васильком. Вместе с Даниилом Мирослав выдерживает осаду венгров в Галиче, затем помогает князю добыть Черторыйск. Когда Даниил собирает вече в Галиче в 1231 г., дабы заручиться поддержкой горожан против боярства, вместе с князем было лишь 18 дружинников. Тогда «Мирославу пришедшу ему на помощь с малому отрокъ»6. При чтении Галицко-волынской летописи создается впечатление, что Мирослав выполнял при Данииле и Васильке роль Добрыни Никитича, брата матери Владимира Святославича Малуши. Он был защитником княжичам, старшим другом, советником, правителем, воеводой. Княгиня доверяла ему самое дорогое – своих сыновей.

В качестве советника государя Мирослав принимал участие в различных торжествах, сопровождавших межкняжеские отношения на Руси: «Еха Василко к Суждалю на веселе (свадьбу. – Н. К.) шюрина своего, к великому князю Гюрьгю, поем Мирослава съ собою и ины (бояре. – Н. К.)»7 – эта формула летописи может свидетельствовать об особом, даже исключительном положении Мирослава при дворе Романовичей.

Во второй половине 30-х годов ХIII в. Даниил Романович распространил свое влияние на Киев, установив добрые отношения с тамошним князем Владимиром Рюриковичем из смоленской династии Ростиславичей. Галицкий государь помогал киевскому сдерживать черниговского князя Михаила Всеволодича, зарившегося и на Киев, и на Галич, постоянно привлекавшего на подмогу многочисленные орды половцев. Ближайшим помощником Даниила в этой кампании был Мирослав. В 1235 г. Даниил Романович «оставил у него (у Владимира. – Н. К.) Глѣба Зеремѣевича (своего боярина. – Н. К.) и Мирослава, и ины бояры многы»8. Даниил приставил Мирослава к Владимиру Рюриковичу по его просьбе как главного советника и представителя своего князя. Летописец так пишет об этом: «Вълодимеру же просящу (Даниила. – Н. К.), Мирославу же помагающю ему: “изыдемъ на поганыа половци”»9.

Кампания против половцев завершилась неудачно для киевского князя. В том же 1235 г. Мирослав вместе с Владимиром Рюриковичем попал в плен к союзникам Михаила Всеволодича половцам10. Больше в летописи Мирослав не упоминается. Вероятно, в половецком плену и погиб ближайший советник и соратник Романовичей.

Кажется, можно, пусть гипотетически, определить, из какого боярского рода вышла Романова княгиня. Согласно мнению В. Т. Пашуто, Анна происходила из волынских бояр11. Принимаю это мнение как наиболее вероятное.

Среди великих волынских бояр чаще других летописец называет Мирослава. Создается впечатление, что он был связан с княгиней и ее детьми не только деловыми отношениями. Мирослав ближе всех прочих бояр стоял к семейству Романа Мстиславича, ему поручались важнейшие и деликатнейшие дипломатические и вообще государственные дела. Можно допустить, что он приходился братом княгине Анне и дядей ее сыновьям. На страницах Галицко-Волынской летописи Мирослав сразу появляется как хорошо известный летописцам и, вероятно, современникам человек, поскольку источник не указывает ни его социального положения, ни должности при дворе князя Романа и затем Романовичей, наверное, рассказывать об этом людям того времени не имело смысла.

Воеводы.

Князь далеко не всегда пребывал во главе своего войска или дружины. Часто, особенно в ХIII в., войском руководили его воеводы. К тому же некоторые князья (например, Ярослав Владимирович галицкий во второй половине ХII в. или Владимир Всеволодич волынский в последней трети XIII в.) предпочитали оставаться дома, посылая с войском верных и опытных воевод. С наступлением ХIII в. масштабы военных операций русского войска значительно возросли. Стало более многочисленным само войско, возросло количество полков в нем, союзники же (черные клобуки) превратились в отдельные воинские части: стрельцов и легкую кавалерию. Все это делало во многих случаях просто невозможным оперативное руководство походом, и особенно сражением, со стороны одного лишь князя. Воеводы с течением времени все чаще выступают на страницах источников, прежде всего, в описании боевых операций.

Летописи середины – второй половины ХII в. не так уж часто называют других, кроме князей, военачальников. В те времена государь все же оставался главным и, в большинстве случаев, единственным руководителем своего войска. Да и сам термин «воевода» редко встречается в летописях, преимущественно в древнейших их частях. Начну с первых упоминаний о воеводах. Под 945 (944) г. нестор рассказывает о событиях, наступивших после убийства князя Игоря древлянами: «Вольга (Ольга. – Н. К.) же бяше в Киевѣсъ сыномъ своимъ съ дѣтскомъ Святославомъ, и кормилець его Асмудъ, и воевода бѣ Свѣнелдъ»12. А в «Поучении» Мономаха читаем: «На войну вышелъ, не лѣнитесь, не зрите на воеводы, и сторожѣ сами наряживайте»13.

Само это слово «воевода» не часто попадается и в Галицко-Волынской летописи, в основном оно встречается на последних ее страницах, притом что вообще княжеские военачальники встречаются в источнике весьма часто. То же наблюдаем и в других летописях. Приведу, например, фрагмент Лаврентьевской летописи под 1220 г.: «Георгий великый князь, сынъ Всеволожъ, посла брата своего Святослава с полкы и воеводами на безбожныя болгары»14.

Воеводы как будто формально не принадлежали к княжескому двору15, стало быть, и не следует о них здесь упоминать, может сказать скептически настроенный читатель. Но ведь воеводами бывали и высшие должностные лица двора: дворские, тысяцкие, даже сам княжеский печатник. Все они ходили в походы, возглавляли большие и малые отряды княжеского войска, мужественно дрались в первых его рядах. Поэтому стоит все же причислять воевод, даже не имевших придворных чинов, к княжескому двору. Сначала нужно сказать хотя бы несколько слов о воеводах предыдущего ХII в.

В 1146 г. у валов Киева произошла решающая битва между сидевшим в Киеве Игорем Святославичем и его двоюродным племянником волынским князем Изяславом Мстиславичем, претендовавшим на киевский стол. Чтобы отбить атаку авангарда Изяслава – конницы черных клобуков («переѣхавше берендичи чересъ Лыбѣдь и взяша Игореви товары (обоз. – Н. К.) передъ Золотыми вороты и подъ огороды»), Игорь повелел поехать к своим полкам «Улѣбови тысячкому своему и Иванови Воитишичю»16. Оба принадлежали к числу ближних бояр Игоря. Но этот пример нельзя считать характерным для руководства военными операциями в середине ХII в. Ведь Игорь Ольгович из-за болезни ног не мог ходить и едва ездил верхом. Он поручил общее руководство войском своему брату Святославу и воспользовался помощью доверенных воевод.

Как известно из летописи, галицкий князь Ярослав Владимирович обычно не ходил в походы во главе рати, а поручал воеводам. Так было и в 1159 г., во время межусобной войны между чернигово-северскими князьями Изяславом Давидовичем и Святославом Ольговичем. На помощь Святославу подоспел князь Владимир Андреевич со своим полком и «Тудоръ Елчичь съ галичьскою помощью прииде»17. Впрочем, в последнее время появляются статьи львовских историков, в которых пишется, будто Ярослав Владимирович страдал болезнью ног.

Намного богаче выглядят известия о командовавших княжескими полками воеводах в древнерусских источниках ХIII в., прежде всего в Галицко-Волынской летописи. Княжеские военачальники выступают на ее страницах часто и, можно сказать, постоянно. Создается впечатление, что воеводы не только командовали войском или отдельными его контингентами, но и по велению князя проводили самостоятельные боевые операции.

Почти все упоминания о воеводах в Галицко-Волынской летописи относятся к служившим Даниилу и Васильку Романовичам. Но в источнике попадаются и немногочисленные известия о воеводах Мстислава Мстиславича, сидевшего в Галиче в 1219–1228 г. Вскоре после вокняжения в Галицкой земле Мстислав воевал с поляками и «посла Дмитра, Мирослава и Михалка Глѣбовича противу имъ к Городку»18. Однако нет уверенности в том, что эти военачальники были посланы непременно от Мстислава. Ведь Мирослав был доверенным боярином и воеводой Романовичей, среди воевод Даниила летопись неоднократно называет и Дмитрия. К тому же князь Мстислав из всех княжеских занятий больше всего любил войну, и вряд ли он часто поручал дружину и свое немногочисленное войско кому-нибудь из своих военачальников. А вот Романовичи, и прежде всего старший – Даниил, часто и систематически использовали своих воевод в почти постоянных военных действиях, которые им приходилось вести в течение нескольких десятилетий.

Одним из видных бояр и военачальников Мстислава Мстиславича был Глеб Зеремеевич, неоднократно упоминаемый в Галицко-Волынском своде. В военном эпизоде 1219 г. Глеб вместе с Мирославом и Дмитрием тысяцким находится рядом с Даниилом в осажденном венграми Галиче. Тогдашний галицкий князь Мстислав Удатный велел своему зятю Даниилу выйти из города (который он же и поручил ему оборонять), и летописец свидетельствует: «Данилъ же изыде (из Галича. – Н. К.) и з Дмитромъ тысяцкымъ и съ Глѣбомъ Зьеремѣевичемъ, и с Мирославомъ»19. Но в дальнейшем галицкий боярин Глеб оставил службу Даниилу и вместе с Судиславом возглавил враждебную Романовичам партию боярских олигархов, стремившихся во что бы то ни стало воспрепятствовать возвращению Романовича на галицкий престол. Бояре полностью подмяли простоватого Мстислава Мстиславича, и под их влиянием стареющий князь постоянно враждует с зятем. В конце жизни (1227 г.) Мстислав по уверению галицкого летописца будто бы хотел отдать Галич зятю, но «Глѣбови же Зьеремѣевичемь и Судиславу претяща не дати ему Данилови, рѣста бо ему: “Аже и даси королевичю (венгерскому. – Н. К.), когда въсхощеши, и можеши ли взяти подъ нимь; даси ли Данилови, в вѣкы не твой будеть Галичь!”»20. В этих словах кратко изложена программа бояр-противников вокняжения Даниила Романовича в Галиче. В следующем 1228 г. «Мьстиславъ великый Удатный князь умре: жадающу бо ему видети сына своего Даниила, Глѣбъ же Зеремѣевичь, убѣженъ бысть завистию, не пустяше его»21.

После кончины Мстислава Удатного «отъступи Глѣбъ Зеремѣевичь отъ короля къ Данилови»22 – опытный и политически чуткий глава боярской оппозиции Романовичам понял, что положение осажденного в детинце Галича венгерского принца Андрея стало безнадежным, и легко перекинулся на сторону Романовичей, а вслед за ним так поступило все галицкое боярство. А в 1235 г. воевода Глеб принял участие в войне между киевским и черниговским князьями, о которой речь шла выше. Даниил приставил Глеба к Владимиру Рюриковичу. Рассказ летописца о поражении Даниила и пленении Мирослава половецкими ханами дает возможность думать, что среди изменивших даниилу бояр был и Глеб. Дальнейшие следы Глеба Зеремеевича, этого олицетворения беспринципного, жадного и амбициозного галицкого боярства, не встречаются в летописи.

Теперь обратимся к свидетельствам Галицко-Волынского свода о воеводах Даниила и Василька Романовичей. Во время войны с Польшей в 1219 г. «ѣхавше ляхове воевать, и воеваша по Бугу. Посла по них Данилъ Гаврила Душиловича, и Семена Олуевича, Василка Гавриловича; и биша ся до Сухое Дорогве23, и колодникы изимаша, и воротишася с великою честию в Володимерь»24. Из этого текста узнаем, что юный Даниил поручил большое (как следует из результата кампании) войско своим воеводам и они успешно выполнили приказ своего государя.

И в дальнейшем немало воевод Даниила и Василька Романовичей принимают участие в боевых действиях, не раз руководят полками и выполняют самостоятельные боевые задания. Среди многочисленных воевод, верно служивших Романовичам, летописцы выделяют нескольких, чей вклад в сражения с врагом был особенно весомым. Первым среди них был, на мой взгляд, упомянутый выше Мирослав, выполнявший, наряду с военными, дипломатические и административные обязанности в волынском княжестве Даниила и Василька. В качестве военачальника Романовичей мирослав впервые появляется на страницах Галицко-Волынского свода в рассказе о межусобной борьбе в Галицкой земле 1211 г. Тогда против Игоревичей, узурпировавших власть в Галичине и на Волыни, выступило войско, состоявшее из отрядов нескольких западнорусских князей. «Василку же княжащю в Белзѣ, прийдоша же отъ него великий Вячеславь Толъстый и Мирославъ, Демьянъ и Воротиславъ, и инии бояре мнозии, вои отъ Белза»25. В летописном рассказе названы также другие видные военачальники Романовичей: Демьян и Вячеслав, о которых в дальнейшем неоднократно упоминает наша летопись.

Среди других воевод Даниила, перечисленных в летописи, можно выделить тысяцкого Дмитрия, Вячеслава и «печатника» Кирилла. Наиболее яркой личностью среди них представляется Дмитрий, впервые названный летописцем в рассказе о войне Мстислава Удатного и Даниила с поляками в 1219 г.26 Источники затем не упоминают о Дмитрии вплоть до 1238 г. тогда в связи с приближением орд Батыя к Киеву Даниил Романович «остави в немь Дмитра, и вдасть Кыевь в руци Дмитрови обдержати противу и отъ иноплеменныхъ языкъ, безбожьныхъ татаровь». Дмитрий возглавил оборону стольного града Руси во время осады его Батыем в ноябре-декабре 1240 г. Летописец назвал его тысяцким, из-за чего некоторые историки считали его киевским воеводой. Но вероятнее предположить, что Даниил Романович доверил оборону города своему, испытанному в сражениях военачальнику.

Дмитрий мужественно бился с врагом, находясь в гуще событий: «И възыдоша горожане на избыть стѣны, и ту бяше видѣти ломъ копѣйный и щитомъ скепанье, стрѣлы омрачиша свѣтъ побѣженымъ; и дмитрови ранену бышу…». После того как монголы штурмом овладели Киевом, «Дмитра же изведоша язвена и не убиша его, мужества ради его»27 – благодаря беспримерному мужеству военачальника, Батый подарил ему жизнь, что в практике жестокого и бешеного хана было исключительным поступком. В дальнейшем рассказе галицкий книжник изображает Дмитрия кем-то вроде советника Батыя: мол, он посоветовал хану не задерживаться в истерзанной монголами Галицкой земле, а двинуться дальше, в Венгрию. Летописец объясняет этот совет Дмитрия тем, что он стремился избавить Русь от гибели людей и грабежей со стороны захватчиков: «Про то же рече ему, видѣ бо землю гыбнущю Рускую отъ нечестиваго»28. Дальнейшая судьба Дмитрия в источниках не прослеживается.

Как было сказано, «великый Вячеславъ Толъстый» впервые был назван в летописи в рассказе о событиях 1211 г., когда Романовичи (вернее, стоявшая за ними мать) решились выбить Игоревичей из Галицкой и Волынской земель. Этот воевода пришел от княжившего тогда в Белзе Василька вместе с другими видными военачальниками: Мирославом и Демьяном. Вскоре после этого летописец называет Вячеслава владимирского среди бояр, посадивших осенью 1211 г. Даниила на галицкий стол29. На мой взгляд, в этом тексте речь идет о великом боярине Вячеславе Толстом. В пользу такого предположения может свидетельствовать сообщение Галицко-Волынской летописи об изгнании княгини Анны из Галича в начале 1212 г.: «Княгини же Романова, съ сыномъ своимъ Даниломъ и съ Вячеславомъ Толъстымъ бѣжавша въ Угры, а Василко с Мирославомъ ѣхаша въ Белзъ»30. Из контекста сообщения вытекает, что Вячеслав Толстый был одним из ближайших бояр и военачальников Романовичей: княгиня приставила его к Даниилу так же, как Мирослава – к Васильку.

В 1228 г. Вячеслав пребывал среди воевод Даниила Романовича, которым князь поручил выбить из Луцка Ярослава Ингваревича, самовольно там вокняжившегося. Вскоре после этого Вячеслав вместе с Даниилом отражал набег ятвягов на Берестье: «И угониста и из Володимеря… и
убьенъ бысть Даниломъ и Вячеславомъ Шюртъ… Бѣжащимъ же ятвяземь, угони я Данилъ…»31. После этого известия летопись больше не упоминает о Вячеславе.

Временами в Галицко-Волынском своде называются воеводы одного лишь Василька. Но и в этих случаях они обычно действуют вместе с воеводами Даниила. Так, в походе на Литву 1255 г. упомянуты и те и другие: «Служащии же князи Данилови и людие Василкови, Гюргий, Олекса дворьский, и инии ехаша на ня», т. е. на литовцев32.

После завершения жизненного пути Даниила и Василька Романовичей Галицко-Волынская Русь вновь погрузилась в омут удельной раздробленности. Их сыновья будто забыли о необходимости совместных действий против врага и обычно ходили в походы розно. Известия об их совместных предприятиях немногочисленны. В 1273/1274 г. «здумаше князи пойти на ятвязѣ… сами князѣ не идоша, но послаша воеводы своя ратью: Левъ (Данилович. – Н. К.) посла съ своею ратью Андрѣа Путивльца, а Володимеръ (Василькович. – Н. К.) посла съ своею ратью Желислава, а Мьстиславъ (Данилович. – Н. К.) посла съ своею ратью Вълодъслава Ломоносого. …И тако прийдоша с побѣдою и честию великою къ своимъ княземь»33.

Десять лет спустя Владимир Василькович и сын Льва Юрий начнут войну с Малопольшей, помогая своему союзнику Конраду Мазовецкому. И вновь их полки возглавят воеводы: «Из Мѣлника же отряди (Володимир. – Н. К.) с ними воеводу, Василка князя слонимского Вълодимерови, и Желислава, и Дуная, а съ Юрьевою ратью бяше воевода Туйма»34. Наконец, в 1285 г. князья вновь сами не идут в поход, а посылают с полками воевод. Тогда Владимир Василькович владимирский был уже тяжело болен и явно не мог ездить верхом, Лев же Данилович, вероятно, рассудил, что если уж его двоюродный брат не пошел в поход, то и ему зазорно идти: «Левъ же и Володимеръ сами не идоста, но посласта воеводы: Левъ посла съ своею ратью Туима и Василка Бельжанина и Рябця, а Володимерь посла съ своею ратью Василка князя и Жилислава и Оловянъца и Вишту»35. Как видим, Желислав служил Владимиру много лет. Наверное, и слонимский князь Василько принадлежал к кругу постоянных воевод волынского государя Владимира Васильковича. То же самое, думаю, можно сказать и о Тюйме, служившем Льву Даниловичу и его сыну Юрию. Уместно рассказать и о собственно служилых князьях.

Служилые князья.

Эпоха удельной раздробленности породила явление, ранее неизвестное на Руси: институт служилых князей. Это были малоземельные и безземельные члены рода Рюриковичей, многие из которых потеряли свои волости. Это явление было особенно характерным для Галицко-Волынской Руси второй половины ХIII в. но наиболее яркий представитель этой своеобразной княжеской прослойки принадлежал еще к веку ХII. Речь пойдет об Иване Ростиславиче, прозванном Берладником. Он был галичанином, всю жизнь стремился отнять Галич у своего дяди и затем двоюродного брата, из-за этого и погиб.

Иван был племянником галицкого князя Володимирка (Владимира) Володаревича и сидел в единственном уделе, сохранившемся в Галицком княжестве, – Звенигороде. Властный и амбициозный, Иван не пожелал удовлетвориться положением мелкого князька в державе своего дядюшки. Конфликт между могущественным сюзереном и слабым, но непокорным вассалом был неминуем, особенно при учете властного характера Володимирка.

Летопись кратко сообщает под 1145 г.: «На ту же зиму въшедшю Володимиру в Тисмяницю на ловы, в то же время послашася галичане по Ивана по Ростиславича въ Звенигородъ, и въведоша к собѣ в Галичь»36. Историки никогда не узнают, на что рассчитывал Иван Ростиславич, поднимая меч против своего сильного дяди. Вероятно, на свое военное счастье, которое, следует отдать ему должное, сопровождало этого князя в течение его политической и военной карьеры. Ибо дружина Ивана Ростиславича была намного слабее дружины Володимирка, а другие князья враждебно отнеслись к его попытке овладеть княжеским столом насильственным способом. Своим отчаянным и молодецким поступком Иван поставил себя вне законов феодального общества.

Володимирко узнал об измене галичан и пошел с дружиной на город. Галичане оказали ему сильное сопротивление. Военные действия между княжескими дружинниками и горожанами были ожесточенными, в боях участвовало много воинов. Летописец эмоционально свидетельствует: «И прииде (Володимирко. – Н. К.) на нь (галичан. – Н. К.)… и выѣздяче из города бьяхуся крѣпко и мнози падаху отъ обоихъ»37. Ивану Ростиславичу удалось вырваться из осажденного города и бежать на Дунай, в область Берладь38. С той поры он превращается в служилого, наемного князя, русского кондотьера, и к нему в источниках прочно пристает прозвище «Берладник»39.

На страницах летописей, отразивших жизненный путь Ивана Ростиславича, он выступает как служилый князь уже под 1146 г., когда к Святославу Ольговичу, княжившему в Новгороде Северском, «прибѣже Иванъ Берладникъ»40. Он принял участие в войне Святослава против великого князя киевского Изяслава Мстиславича. стой поры началась его служилая карьера.

Святослав Ольгович выступил против Изяслава Мстиславича из-за того, что тот свергнул с киевского престола и пленил его брата Игоря. Поэтому Святослав стал естественным союзником Юрия Долгорукого, оспаривавшего киевский престол у Изяслава. В том же 1146 г. сидевший в Новгороде Северском Святослав получил известие, будто Изяслав собирается напасть на него. Тогда он «повѣдѣ Иванкови Гюргевичу41, Иванови Ростиславичю Берладнику и дружине своей и половцемъ дикымъ уемъ своимъ», что на него идет киевский князь. Они посоветовали Святославу бежать из недостаточно защищенного Новгорода, что тот и сделал42. Как видим, служилый князь Иван Ростиславич входил тогда в ближний круг воевод и советников Святослава Ольговича, наравне с сыном Долгорукого и половецкими дядьями («уями») новгород-северского князя.

Но уже в начале следующего 1147 г., как свидетельствует Киевская летопись, «иде Святославъ къ Осетру, и ту отступи его Иванко Берладник къ Ростиславу смоленьскому князю, вземъ у Святослава (за службу. – Н. К.) 200 гривен серебра, же 12 гривни золота»43. Это выглядит логичным: князь-наемник взял у сюзерена плату за службу и перешел к тому, кто заплатил ему больше. К тому же Ростислав был братом недавно севшего на киевский престол Изяслава Мстиславича. Вероятно, политические соображения также сыграли свою роль в решении Ивана сменить господина. Так поступали все кондотьеры, что у нас, что в Италии, где этот род занятий был распространен среди аристократов.

Далее летописцы на десять лет теряют Ивана Ростиславича из виду. Из драматического свидетельства Киевского извода под 1157 г.: «Привелъ Гюрги Ивана Ростиславича, рекомаго Берладника, исъ Суждаля, окованого, хотя и дати Ярославу зяти своему»44, следует, что перед тем бывший звенигородский князь служил Долгорукому (приблизительно с 1149 г.). Когда его выдачи стал требовать Ярослав Владимирович галицкий, Юрий решился пожертвовать князем-наемником, дабы обеспечить себе поддержку зятя в грядущей войне с черниговскими Давидовичами. Но за Ивана вступились митрополит и игумены киевских монастырей, зная, что тому грозила смерть от галицкого князя. Под их давлением Долгорукий решил вернуть Ивана Ростиславича в Суздаль, но на пути туда его отбили люди черниговского князя Изяслава Давидовича45. На этом Ярослав галицкий не успокоился и весной 1158 г. прислал Изяславу Давидовичу грамоту, в которой требовал выдачи Берладника. При этом он заручился поддержкой влиятельных князей Южной Руси Святослава Ольговича и Ростислава Мстиславича смоленского. Изяслав проявил твердость характера и решительно отказал Ярославу.

Однако Иван уже давно на собственном горьком опыте убедился в том, что ласка сильных мира сего изменчива, быстро преходяща и ненадежна. Посему он «тогда уполошивъся, ѣха в поле къ половцемъ, и шедъ с половци, и ста в городѣхъ Подунайскыхъ, и изби двѣ кубарѣ, и взя товара много в нею, и пакостяше рыболовомъ галичьскымъ». Здесь, в низовьях Дуная, он начал собирать войско из вольных людей, издавна сходившихся в эту землю, свободную от какой бы то ни было княжеской власти. Его целью был поход на Галич. «И придоша к нему половци мнози, и берладника у него скупися 6000, и пойде къ Кучелмину…»46. На время Берладь, область в низовьях Дуная и Днестра, оказалась в руках Ивана Ростиславича.

Овладев Кучелмином, галицкой крепостью на Днестре, Иван подошел к главному городу на днестровском рубеже Галицкого княжества Ушице. К нему начали перебегать оттуда люди, видевшие в нем своего освободителя и господина. Но когда половцы пожелали взять и разграбить Ушицу, Берладник им этого не позволил. Обиженные половецкие ханы покинули Ивана, а с немногочисленной дружиной и местными вольными людьми ему было не осуществить поход против Ярослава Владимировича. Тогда Изяслав Давидович «посла по Ивана и приведе Киеву»47.

После этого Иван Берладник верой и правдой служил Изяславу Давидовичу вплоть до конца жизни этого черниговского и киевского князя (он погиб на Желяни в 1160 г.). В 1158 г. Изяслав воевал со своим двоюродным братом Святославом Ольговичем, которому в прошлом служил Иван. Тогда Святослав «пришедъ ко Выреви и пожьже острогъ около города; в городѣ бо затворился бяше съ княгинею Иванъ Ростиславичь, а самъ Изяславъ шелъ бяше в поле»48. Святославу не удалось добыть небольшой, но, вероятно, хорошо укрепленный Вырь. Как свидетельствуют источники, защита Выря была последним деянием князя-кондотьера Берладника. В 1159 г. какие-то берладники добыли киевский порт Олешье на Днепре, но Ивана летопись при этом не назвала.

Вероятно, после смерти своего последнего господина и покровителя Изяслава Давидовича Иван Ростиславич вновь подался в Дунайское понизье. Летопись последний раз вспомнила о нем в рассказе о событиях 1161 г.: «Преставися князь Иванъ Ростиславичь, рекомый Берладник, в Селуни; инии тако молвяхуть, яко съ отравы бѣ ему смерть»49. Некоторые историки полагают, что убийцы были подосланы Ярославом Владимировичем галицким, всю жизнь враждовавшим с Иваном Ростиславичем и настойчиво домогавшимся его выдачи от Юрия Долгорукого и Изяслава Давидовича50. Это предположение выглядит вероятным.

Все же наибольшего распространения институт служилых князей достиг в Галицко-Волынской Руси середины – второй половины ХIII в., времен Даниила Романовича, его сыновей и племянника. «По определению летописца, все бояре и мелкие князья “служат” великому князю и “держат” полученные от него земли. Так, заняв Галич, князь Даниил “разда (то есть пожаловал) городы боярам и воеводам и бяше корма у них много”; получившие земли в держание именовались “держателями” и обязаны были великому князю службой: “служащие же князи (князю. – Н. К.) Данилови и людье Василкови (князя. – Н. К.)”»51. Далее В. Т. Пашуто перечисляет служилых князей Романовичей, о части из которых речь пойдет ниже.

Зимой 1254/1255 г. Даниил Романович двинулся против ятвягов, балтских племен, досаждавших северо-западным рубежам Волынской земли. Из Новогрудка (в Черной Руси) пришел к нему сын Роман «со всѣми новгородци и с… Глѣбомъ, и со Изяславомъ съ вислоческымъ»52. Этот Изяслав был Ростиславичем, сыном пинского князя Ростислава Святополчича, князем свислоцким53 (удельным в Новогрудском княжестве Романа Даниловича). О служившем Романовичам Глебе летописец, вероятно, упоминает еще раз, и более подробно, в рассказе об овладении Даниилом городом Волковыйском в Черной Руси: «По томъ же Данило король еха взя Волковыескь, и Глѣба князя пославь я и дръжаше его въ чести»54. Этот Глеб, наверное, не имел своего удела и получил за службу город Волковыйск с волостью. Некоторые генеалоги признают Глеба Ростиславичем, братом Изяслава Ростиславича и сыном Ростислава Святополчича55.

Служилыми были и авантюристы, рязанские князья Константин и его сын Евстафий. Они служили врагу Романовичей. В 1243 г. «Даниилъ же дворецкого посла на Перемышль на Костянтина резанского, посланого отъ Ростислава… и слышавъ Костянтинъ Андрея грядуща на нь, избѣже нощию»56. Константин Владимирович рязанский был служилым черниговского князя Ростислава Михайловича в Перемышле. После бегства из Перемышля он оказался в Венгрии и отослал сына Евстафия в Литву57. По свидетельству Лаврентьевской летописи, Константин в 1217 г. был рязанским князем, когда помог своему брату Глебу истребить других братьев. Убийцы разделили власть в рязанской земле58. Дальнейшая четверть века жизни Константина неизвестна летописцам. Не ясно, в частности, как он оказался в служилых князьях Ростислава Михайловича. Известно лишь, что он был третьим сыном рязанского князя Владимира Глебовича59.

Сын Константина Владимировича Евстафий служил литовскому князю Миндовгу, за что его, вероятно, жестко осудил галицкий летописец: в 1262 г. «идоша Литва на Ляхы воевати отъ Миндовга, и Остафии Костянтиновичь с ними, окаанный и проклятый, бѣ бо забѣглъ из Резаня»60. Вскоре после того Евстафий стал жертвой борьбы Войшелка, сына Миндовга, который вокняжился в Литве после смерти отца, против земельных магнатов, кто-то из которых использовал этого служилого князя: «и оного Остафия уби оканьнаго, безаконьнаго, проклятаго, о немъ же напреди списахомъ»61. Трудно ответить на вопрос, какие злые поступки Евстафия Константиновича вызвали гнев и осуждение галицкого книжника.

Последние известия Галицко-Волынской летописи о служилых князьях содержатся на ее последних страницах. там они выступают уже под своим реальным наименованием – воевод. В заключительной части летописи неоднократно упоминается слонимский князь Василько, служивший племяннику Даниила, волынскому князю Владимиру Васильковичу. Василько был сыном Романа Даниловича, княжившего в Черной Руси, и, по сведениям Н. Баумгартена, сидел в Слониме, местечке в Черной Руси, с 1256 г.62 Этот обедневший внук Даниила Романовича был в большой чести у своего дядюшки Владимира.

Впервые этот Василько Романович (полный тезка брата Даниила) упоминается как действующее лицо в рассказе Галицко-Волынского свода о походе Владимира Васильковича в 1282 г. против краковского князя Болеслава, когда волынский князь помогал своему союзнику Конраду Мазовецкому: «И пойде Вълодимеръ къ Мѣлнику63 съ множьствомъ вой, из Мѣлника же отряди с ними воеводу, Василка князя слонимского…». В походном порядке волынской рати «Василко пойде своимъ полкомъ, Кондратъ же князь съ ляхы своимь полкомъ…»64. Возможно, среди воевод, которые возглавляли отряды волынско-мазовецкого войска, Василька не случайно назвали первым: из контекста источника выходит, что волынский князь доверил ему свой полк.

После успешного завершения этой кампании «Василко князь поиде къ Берестию съ множьствомъ полона, и посла предъ собою вѣсть господину своему князю Володимеру». Дальнейшее повествование летописца доказывает, что князь Владимир в то время доверил Васильку свою дружину и был рад тому, что тот сохранил ее в целости. Между тем война с Болеславом продолжалась, и «Вълодимерь же князь указалъ бяше своимъ воеводамъ тако, Василкови и Жилиславу и Дунаеви, не роспущати рати воевать…»65. И в этом контексте Василько назван первым среди воевод волынского князя.

В следующем году Лев Данилович и Владимир Василькович решили напустить литовское войско на Болеслава. Сами они в поход не пошли, поручив войско воеводам: «Володимерь посла съ своею ратью Василка князя и Жилислава, и Оловянъца и Вишту»66. Тогда Василько Романович оставался первым среди военачальников волынского князя. Но дальнейшая его судьба в летописи не отразилась.

Наконец, последним по времени среди служилых князей в Галицко-Волынской Руси был Юрий Поросский. В 1289 г. преемник Владимира Васильковича на престоле г. Владимира-Волынского Мстислав Данилович поссорился со своим братом Львом и его сыном Юрием. Дело близилось к военному столкновению: «Мьстиславь вборзѣ посла гонцѣ по Юрии князи порусскомъ… тогда бо Юрий Порусскый служаше Мьстиславу, а пръвое (служил. – Н. К.) Володимеру»67. Перед нами типичный князь-кондотьер, будто в наследство переданный Владимиром Васильковичем своему преемнику на владимирском столе.

Узнав о приближении рати Юрия Поросского, князь Лев был вынужден покориться. К тому же ему стало известно о том, что Мстислав Данилович послал еще к татарам за помощью. К сожалению, источники не дают возможности определить, кем был этот князь Юрий. Разве что эпитет «поросский» может свидетельствовать о том, что у него было небольшое владение в Поросье, вблизи южных рубежей Киевской земли.

Характерной особенностью института служилых князей в Галицко-Волынской Руси было то, что они, Рюриковичи, принадлежали к княжескому двору, будучи такими же воеводами государя, как и прочие военачальники.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Окончание, начало статьи см.: № 2 (40). с.28–40.
2. Галицко-Волынская летопись. с. 79.
3. Там же. с. 80–83.
4. Там же. с. 83.
5. Там же. с. 84.
6. Там же. с. 99.
7. Там же. с. 97.
8. Там же. с. 103.
9. Там же.
10. Там же. с. 104.
11. Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. с. 194.
12. Повесть временных лет. с. 27.
13. Там же. с. 101.
14. ПСРЛ. т. 1. вып. 2. стб. 444.
15. Поскольку источники никогда не называют их среди чинов двора.
16. Летопись по ипатскому списку. с. 232.
17 ПСРЛ. СПб., 1856. т. 7. с. 72.
18. Галицко-Волынская летопись. с. 85.
19. Там же. с. 86.
20. Там же. с. 93.
21. Там же. с. 94.
22. Там же. с. 102.
23. Урочище в северо-западной Волыни.
24. Галицко-Волынская летопись. с. 85.
25. Там же. с. 81–82.
26. Там же. с. 85.
27. Там же. с. 109.
28. Там же.
29. Там же. с. 82.
30. Там же. с. 83.
31. Там же. с. 94.
32. Там же. с. 133.
33. Там же. с. 146.
34. Там же. с. 152.
35. Там же. с. 154.
36. Летопись по Ипатскому списку. с. 226.
37. Там же.
38. Там же.
39. Подробно об Иване Ростиславиче см.: Толочко П. П. Іван Берладник // Толочко П. П. Історичні портрети. Київ, 1990.
40. Летопись по Ипатскому списку. с. 234.
41. Иван Юрьевич, сын Юрия Долгорукого.
42. Летопись по Ипатскому списку. с. 237.
43. Там же. с. 239.
44. Там же. с. 335.
45. Там же.
46. Там же. с. 341. Берладниками летописец назвал приверженцев Ивана Ростиславича из местного вольного люда.
47. Там же.
48. Там же. с. 348.
49. Там же. с. 355.
50. См., например: Толочко П. П. Іван Берладник. с. 237, 238.
51. Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. с. 139.
52. Галицко-Волынская летопись. с. 129.
53. Донской Д. справочник по генеалогии Рюриковичей. Ренн, 1991. Ч. 1. № 337. с. 127; № 461. с. 162.
54. Галицко-Волынская летопись. с. 136.
55. Донской Д. Справочник по генеалогии Рюриковичей. Ч. 1. № 337. с. 127; № 460. с. 162.
56. Галицко-Волынская летопись. с. 112–113.
57. Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. с. 139, 149.
58. ПСРЛ. Т. 1. вып. 2. стб. 440, 441.
59. Донской Д. Справочник по генеалогии Рюриковичей. Ч. 1. № 259. с. 101.
60. Галицко-Волынская летопись. с. 139.
61. Там же. с. 142.
62. Baumgarten N. Généalogies et mariages occidentaux des Rurikides Russes du X au XIII siècle. Roma, 1928. Tabl. XI. № 22.
63. Город на северо-западном рубеже Волыни с Мазовией.
64. Галицко-Волынская летопись. с. 152.
65. Там же. с. 153.
66. Там же. с. 154.
67. Там же. с. 174.

Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2010. № 03. С. 37-47.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Гость
Эта тема закрыта для публикации сообщений.

  • Похожие публикации

    • Ким А. А. Война между Бохаем и Китаем в 732-735 гг.
      Автор: Saygo
      В 698 г. было создано первое государство на Дальнем Востоке России, позже известное как Бохай. В своем развитии молодому государству пришлось преодалеть ряд трудностей, но самым большим испытанием для Бохая стала война с могущественной державой Евразии - Танским Китаем.
      Как правило, российские и зарубежные историки практически не уделяют внимания событиям и итогам этой войны. Это связано с тем, что в китайских и силланских хрониках очень мало материалов по этой теме. Однако, анализируя информацию, которая не имеет отношения к самим военным действиям, но совпадает с ними по времени, возможно проследить причинно-следственные связи этого конфликта.




      Стела из Бохая, Национальный музей Кореи

      Голова дракона из Бохая, Национальный музей Кореи

      Кирпич из Бохая с иероглифами shang jing 上京 - "Верхняя столица". Национальный музей Китая

      В 719 г. Да Цзожун (основатель Бохая) умер. На престол взошел его старший сын Да Уи (в корейском варианте Тэ Му Е), который унаследовал титулы и должности своего отца и получил инвеституру от империи Тан1.
      Сразу после восшествия на престол Да Уи ввел свое летоисчисление. В то время в Восточной Азии привилегией устанавливать собственный календарь пользовались только императоры - правители Тан и Японии. Этой политической акцией Да Уи продемонстрировал не только независимый характер своего государства, но и свои амбиции2.
      Его деятельность сразу создала условия для столкновения с империей Тан, так как многие мохэские племена поддерживали дипломатические отношения с Китаем и являлись его вассалами. Да Уи смог добиться того, что часть мохэских племен посылала свои посольства в Китай вместе с бохайскими представителями или должна была оповещать Бохай об отправке своих посольств в империю Тан.
      В 726 г. неожиданно, без предупреждения Бохая, хэйшуй мохэ отправили в империю Тан посольство с данью и обратились с просьбой о покровительстве. Китайский император дал мохэсцам аудиенцию3. В результате империя Тан объявила о создании своего ведомства на территории хэйшуй мохэ и отправила туда своих чиновников4.
      Да Уи рассматривал это как попытку империи Тан заключить союз с хэйшуй мохэ против Бохая. Поэтому он решил нанести превентивный удар по мохэским племенам5. При обсуждении намерения Да Уи начать поход против хэйшуй мохэ его младший брат Да Мэньи (в корейском варианте - Тэ Мун Е) выступил против б. Война с империей Тан, войска которой, по мнению Да Мэньи, в десять тысяч раз превышали по численности бохайские, неминуемо должна была привести к гибели Бохая 7.
      Конфронтация между братьями закончилась тем, что младший из них был вынужден бежать в Китай8, где его гостеприимно приняли. Тогда Да Уи отправил в Китай послов Ма Мун Квэ и Чхонъ Муль А с письмом, в котором перечислял преступления своего младшего брата и просил казнить перебежчика (по другим данным бохайский король просил выдать брата)9. Империя Тан ответила на это отказом, мотивируя свое решение тем, что "Мэньи в беде и изъявил нам покорность, его нельзя убить".
      Да Уи остался недоволен. Китайское государство, в свою очередь, увидело непочтительность к себе со стороны Бохая. Было очевидно, что Да Уи пытался давить на империю Тан.
      Однако отношения между Тан и Бохаем внешне по-прежнему оставались спокойными. Обе стороны, судя по всему, не были готовы к крупномасштабным военным действиям. Но конфликт назревал10. В 727 г. Да Уи отправил первое посольство в Японию, где Бохай был представлен как "вернувший древние земли Когурё" 11, налаживал контакты с киданями и тюрками.
      В 732 г. Бохай располагал большим флотом и сравнительно сильной армией. Но при этом бохайское государство не имело опыта столкновения с сильными противниками - тюрки находились от них далеко, а борьба с танской армией была давно - более 30 лет тому тазад. Поэтому Да Уи мог просто не иметь представления о мощи китайской империи, что и показал его спор с младшим братом. Тот факт, что Да Цзожун в свое время разгромил карательную армию танского полководца Ли Кайгу (698), мог дезориентировать второго бохайского правителя, и он явно недооценивал империю Тан. Успешные действия против Сипла и мохэ позволили Да Уи решиться на более серьезный шаг - конфликт с Китаем.
      При этом сам бохайский правитель не стремился к скорому столкновению с империей Тан. Возможно, он искал весомого повода для войны. Последующие события показали, что Бохай был готов к войне на севере и на море. Боевые действия Китая с киданями и их сторонниками си (киданьские племена были наиболее надежными союзниками Бохая против империи Тан) в начале 730-х гг. подтолкнули Да Уи к решительным действиям.
      732 г. также стал решающей вехой в отношениях между Бохаем и Сипла. Он обозначил конец доминирования Бохая на Корейском полуострове и привел к сравнительному равновесию в данном регионе.
      В 715 г. киданьские племена усилились, вышли из-под власти тюрок и наладили связи с Китаем12, но в 730 г. киданьский вождь Кэтуюй снова перешел на сторону тюрок, в результате начались боевые действия против Китая. К киданям присоединились племена си.
      В третьем месяце 20-го г. Кай-юань танского Сюань-цзуна (732) войска империи Тан разгромили армии восставших киданей и си. Первые отступили на север, вторые подчинились китайцам. Возможно, си не очень стремились к войне с Китаем, так как были привлечены к военным действиям киданями. По своей сути, киданьские племена были для Да Уи своего рода буфером между Бохаем и Китаем. Ослабление киданей создавало угрозу для Бохая, что привело к началу военного столкновения.
      В девятом месяце 20-го г. Кай-юань (732 г.) Да Уи предпринял внезапные военные действия против империи Тан. Бохайский флот под командованием генерала Чжан Вэньсю (в корейском варианте Чжань Мюн Хю) напал на Дэнчжоу. Бохайцы убили начальника этой крепости цыши (градоначальника) Вэй Цзюня (Ви Чжуна) и перебили тех, кто оказал сопротивление13. Для многих ученых до сих пор является спорным вопрос, как такое сравнительно небольшое государство, как Бохай, решилось первым напасть на империю Тан.
      Инцидент с Дэнчжоу стал первым актом войны. По мнению южнокорейских исследователей, Дэнчжоу был открытым портом, важным стратегическим пунктом империи Тан14, и нападение на него носило превентивный характер15. Эти утверждения не лишены оснований, однако, у бохайцев были и другие причины для нападения именно на этот порт. У империи Тан был сильный флот. Известно, что Китай во время восстания киданей в 696 - 697 гг. перебрасывал морем в тыл противника десант, насчитывавший десятки тысяч солдат.
      Скорее всего, Дэнчжоу был базой для имперского флота. Нападение на этот порт позволил бохайцам ликвидировать военные корабли противника и тем самым обеспечить себе безопасное море. А на суше, учитывая, что значительную часть бохайского войска составляла мохэская конница и главные союзники бохайцев - ки-даньские племена - также располагали превосходной кавалерией, Да Уи мог рассчитывать на определенные успехи.
      Как известно, против китайской армии кавалерия была более эффективной, чем пехота. Мобильные конные отряды сводили на нет численное превосходство огромных китайских армий, что было не раз доказано в войнах кочевников против Поднебесной. Быстрый разгром военных кораблей империи Тан заставил Китай отказаться от действий на море и отдать инициативу в военных действиях Бохаю.
      Тот факт, что бохайцы смогли легко узнать о месте расположения китайского флота и уничтожить его, говорит еще и о том, что они имели хорошую разведку. Для проведения разведовательной деятельности были возможны несколько вариантов - бохайские посольства, бохайские заложники при императорском дворе, которые служили в сувэй, и торговые миссии.
      Варианты посольств и заложников можно сразу отбросить - для столь успешного нападения необходимо было располагать свежей информацией о количестве кораблей и месте их расположения. К тому же необходимо было рассчитать, сколько бохайских воинов и кораблей необходимо для успешного нападения на Дэнчжоу. В результате подсчета единиц танского флота, бохайские военные обнаружили, что им не хватает своих кораблей для разгрома Дэнчжоу и прибегли к помощи морских пиратов. Такую информацию невозможно получить, находясь при императорском дворе - во-первых, он расположен слишком далеко от Дэнчжоу, во-вторых, для передачи таких сведений в Бохай ушло бы слишком много времени. Следовательно, бохайцы, служившие при императоре Китая, не могли снабжать Да Уи подобной информацией.
      Что касается посольств, то они находились в Дэнчжоу слишком мало времени, чтобы изучить положение и собрать сведения.
      Поэтому можно предположить, что разведывательные функции были возложены на торговые миссии. Они прибывали вместе с посольствами, но располагали большей свободой действий, вызывали меньше подозрений и могли собрать ценную информацию. Танская администрация не могла полностью контролировать их действия.
      В то время как бохайский флот добился важного успеха на море, сухопутная бохайская армия почти дошла до Великой Китайской стены и оккупировала ряд крепостей в округе Ючжоу. Киданьские племена оказали помощь бохайцам в военных действиях против империи Тан16. Бохайцев и их союзников киданей танской армии удалось остановить только у гор Мадушань17.
      На помощь Тан также прибыли 5 тыс. всадников хэйшуй мохэ и шивэй. Тот факт, что в летописи упоминаются конные отряды союзников, хотя 5 тыс. воинов нельзя назвать значительным контингентом по меркам китайской империи, располагавшей армиями в сотни тысяч воинов, может свидетельствовать о важности данного события. Скорее всего, в китайской армии не хватало кавалерии. Да и сама система обороны танского генерала У Чэнцы (загораживание дорог камнями) была рассчитана на ограничение действий конницы. К тому же сам факт присутствия мохэской и шивэйской кавалерии мог играть важную роль для китайской армии в моральном плане - создавалось представление, что империя Тан была не одна в борьбе с бохайскими войсками.
      В первом месяце 21-го г. Кай-юань (733 г.) империя Тан заставила бохайского перебежчика Да Мэньи прибыть в зону военных действий, собрать большую армию и прийти на помощь У Чэнцы. По-видимому, танские генералы были плохо знакомы с бохайской армией и нуждались в опытном советнике. В конце концов, китайцы вынудили войска Да Уи отступить18.
      Быстрые действия бохайских вооруженных сил показывают, что Да Уи был готов к конфликту с Китаем. Армия и флот были мобилизованы заранее. Поэтому можно предположить, что Бохай вступил бы в войну с империей Тан независимо от поражения киданей и си.
      Успешные действия бохайских войск заставили империю Тан искать выход из тяжелого положения. Бохайские послы и заложник при императорском дворе были высланы в южные районы империи19. Империя Тан объявила военную мобилизацию в Ючжоу, потом обратилась за помощью к Сипла, предлагая силланцам совместно напасть на Бохай20.
      Силланцы также вполне могли рассчитывать на расширение своей территории за счет Бохая и признательность со стороны Тан21. Вполне допустимо, что для Сипла было очень важно наладить хорошие отношения с империей Тан из-за давления со стороны Бохая, который был номинальным вассалом Китая и этим пользовался против Сипла. Для Тан союз с силланцами теперь становился выгодным, так как неприятной альтернативой этому было участие Сипла в коалиции киданей, тюрок и Бохая против Китая22.
      Связь между союзниками поддерживалась через силланского посла Ким Са Рана. В империи Тан командующим силланской армией, готовившейся выступить против Бохая, был назначен генерал Ким Юн Чжун. Однако совместная атака не получилась из-за сильного снегопада и холода23. Снег занес все горные дороги, и они стали непроходимы, больше половины силланского войска погибло. Силланцы были вынуждены вернуться назад24. Танская армия не смогла сломить сопротивление бохайских войск и также отступила25.
      Несмотря на провал военной экспедиции, это событие оказало влияние на ход войны между Бохаем и Тан. Сипла показала, что может помочь Китаю, и бохайцы теперь должны были учитывать возможность нападения на них с южной границы.
      Между тем, империи Тан все же удалось создать антибохайскую коалицию из хэйшуй мохэ, шивэй и Сипла. Китай и его союзники смогли охватить Бохай с севера, юга и запада. Положение Бохая резко ухудшилось. В 733 г. у тюрок продолжались внутренние распри, и они не могли вести крупномасштабные военные действия против Китая. В итоге основное противостояние с империей Тан ложилось на Бохай, в борьбе с Сипла Япония не оказала поддержки Бохаю 2б. Единственным, помимо Бохая, серьезным противником Китая оставались только кидани. Но после поражения от империи Тан в 732 г. они не располагали большими силами и не могли быть ядром для антикитайской коалиции. В результате бохайский правитель Да Уи взял курс на нормализацию отношений с империей Тан.
      Но главную угрозу для него представлял младший брат, который мог объединить недовольных Да Уи в Китае. К тому же империя Тан имела возможность использовать Да Мэньи против Да Уи. Поэтому бохайский правитель стремился ликвидировать своего близкого родственника.
      Для этого он направил людей в Восточную столицу Тан, которые привлекли наемных убийц. Но младший брат бохайского правителя сумел избежать смерти, а убийцы были схвачены и казнены27. После этого (в 733 г.) в Тан прибыло бохайское посольство с просьбой о прощении28. Танские войска в это время потерпели поражение от киданей, которых поддерживали тюрки. Поэтому мирные отношения были выгодны обеим сторонам. Китай все еще вел тяжелую борьбу с киданями и тюрками, конфликт 732 - 733 гг. ясно показал силу бохайской армии, хотя очевидно, что длительный военный конфликт был бы не в пользу Да Уи. К тому же бохайское население не поддержало Да Мэньи против его старшего брата, что оказало свое влияние на позицию китайских сановников.
      Существуют определенные разночтения по поводу периода войны. В России обычно указывается период 732 - 733 годы. В Корее полагают, что военные действия продолжались до 735 года. Таким образом, время войны увеличивается до 4-х лет. Это связано с тем, что российские исследователи считают, что война закончилась с прибытием бохайского посольства с извинениями в 733 году. Но в Корее отмечают, что сам факт прибытия посольства не означал конца военных действий. Несмотря на данное посольство, военные действия Сипла, мохэ и шивэй против Бохая не прекращались - империя Тан физически не могла сразу закончить войну своих союзников. Фактическим прекращением войны можно считать 735 г., когда империя Тан "даровала" силланцам земли к югу от реки Пхэ.
      Поэтому принято считаеть, что мир между империей Тан и Бохаем был восстановлен в 735 году. По своей сути, война подтвердила слова Да Мэньи, младшего брата второго бохайского правителя, о том, что Бохай в одиночку не мог бороться с империей Тан. Да Уи пошел на мир с Китаем, но продолжал вражду с Да Мэньи, несмотря на то, что его брат был прав. Возможно, что второй бохайский правитель понимал абсурдность такого положения, но для объяснения своих внезапных военных действий ему пришлось пожертвовать родственными связями.
      Эта война могла привести к гибели бохайского государства из-за просчетов Да Уи, который недооценил могущества империи Тан, как военного, так и политического. К тому же Да Уи переоценил возможности своих союзников. Но при этом допустим вариант, что у него не было выбора, так как речь шла о поддержке киданей - наиболее верных союзников, стоявших между ним и Китаем.
      Китай в 735 г. передал Сипла земли южнее реки Пхэган (совр. р. Тэдонган)29, которые формально находились под властью Китая30. Таким образом империя Тан отблагодарила силланцев за помощь в войне с Бохаем. Судя по всему, такое решение было принято не сразу, поскольку мир с Бохаем был установлен в 733 году.
      Скорее всего, Китай обдумывал свои дипломатические действия - ведь ему было необходимо ослабить бохайцев и поддержать силланцев. По мнению многих южнокорейских исследователей, эти земли были захвачены силланцами, но танский император до 735 г. официально не признавал их силланскими владениями31.
      Скорее всего, на эти земли имел также свои претензии Бохай, а для империи Тан было очень важно усиление Сипла в качестве противовеса Бохаю. Нам неизвестно, кто проживал на тех землях, но очевидно, что этим ходом Китай хотел углубить конфликт между Бохаем и Сипла, потому что вполне вероятно, что бохайцы интересовались освоением этих земель.
      Также допустим вариант, что земли к югу от Пхэ были в действительности бохайскими. Но Бохай был вынужден уступить их империи Тан, так как не мог воевать против коалиции. Однако бохайские войска боролись с силланцами за спорные территории долгое время.
      К сожалению, китайские и корейские летописи не содержат информации о награждении Китаем мохэсцев и шивэй за участие в войне против Бохая. Можно только предположить, что союзники империи Тан не были обделены своим сюзереном.
      Как правило, историки разных стран диаметрально противоположно рассматривают итоги этой войны. Корейские ученые считают, что война успешно закончилась для Бохая, заостряя внимание на рейде в Дэнчжоу и прорыве до Мадошаня32, но умалчивают о том, что Бохай попросил прощения 33. Китайские историки считают, что Бохай был просто провинцией Китая 34, и полагают, что войны не было, а был просто бунт, который закончился положительно для империи Тан. Длительное время, в силу политических причин, советские и российские историки придерживались позиции корейских коллег.
      На наш взгляд, война между Тан и Бохаем имела место, так как последний не был китайской провинцией. Как таковая война против Тан закончилась поражением Бохая - он был вынужден отдать часть своих территорий на юге, его доминирование на Корейском полуострове закончилось, и долгое время Бохай вообще не выступал против Китая и его союзников.
      Но при этом империи Тан не удалось уничтожить своего противника. С одной стороны, у Китая в тот период времени возникли проблемы с тюрками, с другой, - ликвидация Бохая не являлась важной задачей для Тан. К тому же китайские сановники, судя по всему, отдавали себе отчет в том, что в случае уничтожения Бохая больше всего выигрывала Сипла. Точно так же Сипла выиграла, когда совместно с империей Тан разгромила Когурё и Пэкче, а затем выгнала с их территорий китайскую армию. Пример полувековой давности еще не был забыт Китаем и разгром Бохая уже не входил в его планы.
      Использование китайскими сановниками Да Мэньи против его старшего брата оказалось неудачным - несмотря на его помощь в изгнании бохайской армии от Мадушаня, все дальнейшие попытки продвинуть его не имели успеха. Его не поддержало бохайское население, поэтому свержение Да Уи с сохранением бохайского государства стало невозможным.
      Победа империи Тан и ее союзников оказалась неполной. Главной причиной этого являлись не только успехи Бохая, но и недоверие союзников друг к другу.
      Примечания
      1. ВАН ЧЭНЛИ. Чжунга лунбэй-до бохай-го юй дунбэйя (Государство Бохай Северо-востока Китая и Северо-восточная Азия). Чанчунь. 2000, с. 156.
      2. Пархэса (История Бохая). Сеул. 1996, с. 116.
      3. Там же, с. 117.
      4. Там же, с. 102.
      5. Там же, с. 32.
      6. Там же.
      7. Там же, с. 117.
      8. СОНЪ КИ ХО. Пархэрыль таси понда (Еще раз о Бохае). Сеул. 1999, с. 69.
      9. История Бохая, с. 33.
      10. ИВЛИЕВ А. Л. Очерк истории Бохая. Российский Дальний Восток в древности и средневековье: открытия, проблемы, гипотезы. Владивосток. 2005, с.449 - 475.
      11. СОНЪ КИ ХО. Пархэ чжончхи ёкса ёнгу (Исследование политической истории Бохая). Сеул. 1995, с. 118.
      12. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 456.
      13. САМСУГ САГИ. Исторические записки трех государств. М. 1959, с. 219.
      14. КИМ ЫН ГУК. Пархэ мёльманы вонъин: сиган-конъканчогын (Причины гибели Бохая: пространственно-временной подход. Сеул. 2005, с. 77 - 88.
      15. КИМ ЧЖОНЪ БОК. Пархэ гукхоы сонрип пэкёньква ыми (Значение и история создания государственного названия Бохая) Сеул. 2005, с. 117.
      16. Исследование политической истории Бохая, с. 216.
      17. История Бохая, с. 102.
      18. Государство Бохай..., с.156.
      19. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 456.
      20. ПАК СИ ХЁН. Пархэсаёнгу вихаё (К изучению истории Бохая). Сеул. 2007, с. 7 - 68.
      21. История Бохая, с. 33.
      22. Там же, с. 123.
      23. ТИХОНОВ В. М. История Кореи. Т. 1. М. 2003, с. 213.
      24. САМГУК САГИ. Ук. соч., с. 219.
      25. История Бохая, с. 3.
      26. Там же, с. 33.
      27. Ю ТЫК КОН. Пархэ го (Исследование Бохая). Сеул. 2000, с. 74.
      28. ВАН ЧЭНЛИ. Ук. соч., с. 156.
      29. ТИХОНОВ В. М. Ук соч., с. 213 - 214.
      30. История Бохая, с. 4.
      31. Там же, с. 123.
      32. ПАК СИ ХЁН. Пархэса (История Бохая). Сеул, 1995, с. 10.
      33. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 449 - 475.
      34. СУНГ ХОНГ. Мохэ, Бохай и чжурчжэни. Древняя и средневековая история Восточной Азии: к 1300-летию образования государства Бохай: материалы Международной научной конференции. Владивосток. 2001, с. 80 - 89.
    • Китайские источники о Восточной Африке
      Автор: Чжан Гэда
      Сообщение Фэй Синя о Могадишо и Брава.
      Могадишо и Брава – города на восточном побережье Африки. Один из китайских путешественников, Фэй Синь, писал об этих городах. Хотя в нашем распоряжении и нет сообщения Фэй Синя о Килве, об этом имеется упоминание в нормативной династийной истории «Мин ши».
      Фэй Синь (1388-1436?) сопровождал Чжэн Хэ во время нескольких его походов. Его сообщения являются одним из лучших источников по истории китайских путешествий в Восточную Африку. Он родился в семье военного чиновника в Куньшане, Сучжоу, одном из главных городов провинции Цзяннань в империи Мин. Его сочинение называется «Синча шэнлань», что можно перевести как «Общий отчет о плавании Звездного Плота». «Звездными плотами» называли корабли, на которых к месту назначения отправлялись посланцы китайского императора. Первое издание его книги было осуществлено в 1436 г. Несколькими годами позже Фэй Синь издал иллюстрированную версию своего сочинения.
      Английский перевод текста был опубликован У.У. Рокхиллом (W.W. Rockhill) в «Заметках о сношениях и торговле Китая с Восточным Архипелагом и береговыми областями Индийского океана в XIV в.». ("Notes on the Relations and Trade of China with the Eastern Archipelago and the coasts of the Indian Ocean During the Fourteenth Century" // T'oung pao, vol.XVI (1915), pp.419-47; vol.XVI (1917), pp.61-159; 236-71; 374-92; 435-67; 604-26).
      Источники:
      Ма Хуань «Иньяй шэнлань» (Общий отчет об океанском побережье) «The Overall Survey of the Ocean's Shores», перевод и комментарии J.V.G. Mills (Cambridge: Cambridge University Press, 1970), pp.59-64. Ван Гунъу «Фэй Синь» в «Словаре биографий выдающихся деятелей периода Мин» (L.Carrington Goodrich & Chaoying Fang «The Dictionary of Ming Biography» (New York: Columbia University Press, 1976), pp.440-441). Сообщение Фэй Синя о порте Брава (Бу-ла-ва):
      «Идя к югу от Бе-ли-ло (Беллигам) на Си-лань (Цейлон), через 21 день можно достигнуть земли. Она расположена неподалеку от владения Му-гу-ду-шу (Могадишо) и протянулась вдоль морского берега. Городские стены сложены из обломков скал, дома – из камня. На острове нет растительности – широкая солончаковая равнина. Есть соляное озеро, в котором, тем не менее, растут деревья с ветвями. Через длительный промежуток времени, когда их плоды или семена побелеют от соли, они (жители города) выдергивают их из воды. По характеру своему жители мужественны. Они не обрабатывают землю, но добывают себе пропитание рыбной ловлей. Мужчины и женщины зачесывают волосы вверх, носят короткие рубашки и обматывают их куском хлопчатобумажной ткани. Женщины носят золотые серьги в ушах и подвеску в виде бахромы. У них есть только лук и чеснок, но нет тыкв никаких видов. Произведения этой земли – животное маха (циветта?), которое подобно шэчжану (мускусному оленю), хуафулу (зебра?), подобный пегому ослу, леопард, олень цзи, носорог, мирра, ладан, амбра, слоновья кость и верблюд. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – золото, серебро, атлас, шелка, рис, бобы и фарфор. [Их] правитель, тронутый императорской щедростью, послал дань [нашему] двору».
      Сообщение Фэй Синя о Джиумбо (Чу-бу):
      «Это место примыкает к [владению] Му-гу-ду-шу (Могадишо). Деревня довольно пустынна. Стены из обломков скал, дома сложены из камней. Нравы их также чисты. Мужчины и женщины зачесывают волосы вверх. Мужчины обертывают прическу куском хлопчатобумажной ткани. Женщины, когда они выходят [из домов в город], имеют головную накидку из хлопчатобумажной ткани. Они не показывают свои тела или лица. Почва желтовато-красноватого цвета. По многу лет не бывает дождя. Нет растительности. Они поднимают воду при помощи зубчатых колес из глубоких колодцев. Добывают пропитание рыбной ловлей. Произведения этой земли – львы, золотые монеты, леопарды, птицы с ногами верблюда (страусы?), которые в вышину достигают 6-7 футов, ладан, амбра. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – алый атлас, легкие шелка, золото, серебро, фарфор, перец, рис. [Их] правитель, получив дары от [нашего] императора, преисполнился благодарности и послал дань [нашему двору]».
      Сообщение Фэй Синя о Могадишо (Му-гу-ду-шу):
      «Если идти от Сяо Гэлань (Кулам) при благоприятном ветре, можно достичь этого владения за 20 дней. Оно расположено на берегу моря. Стены представляют собой нагромождение камней, дома сложены из камней и имеют 4-5 этажей в высоту, готовят пищу и принимают гостей на самом верху. Мужчины заплетают волосы узелками, свисающими вокруг головы, и оборачивают вокруг талии кусок хлопчатобумажной ткани. Женщины зачесывают шиньон сзади и расцвечивают его верхушку желтой краской. С их ушей свисают связки (?), вокруг шеи они носят серебряные кольца, с которых до груди свисает бахрома. Когда они выходят [на люди], то прикрывают себя покрывалом из хлопчатобумажной ткани и закрывают свои лица вуалями из газа. На ногах они носят башмаки или кожаные сандалии. У гор страна представляет собой каменистую пустыню с коричневатой землей. Земля тощая, урожай скудный. Может не быть дождя на протяжении нескольких лет. Они (местные жители) копают очень глубокие колодцы и поднимают воду в мешках из овечьих шкур при помощи зубчатых колес. [По характеру своему] они возбудимы и упрямы. Искусство стрельбы из лука входит в обучение их воинов. Богатые дружелюбно относятся к народу. Бедные кормят себя рыбной ловлей при помощи сетей. Рыбу они сушат и едят, а также кормят ей своих верблюдов, коней, быков и овец. Произведения этой земли – ладан, золотые монеты, леопарды, амбра. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – золото, серебро, разноцветный атлас, сандаловое дерево, рис, фарфор, цветная тафта. [Их] правитель, соответственно с обычаем, послал дань [нашему двору]».
      Источники:
      Теобальдо Филези, перевод Дэйвида Моррисона «Китай и Африка в Средние Века» (Teobaldo Filesi. David Morison trans. China and Africa in the Middle Ages. (London: Frank Cass, 1972), рp. 37-39). http://domin.dom.edu/faculty/dperry/hist270silk/calendar/zhenghe/feihsin.htm
    • Сочинение, написанное с целью выявления обстоятельств разгрома наголову императором Тайцзу минских войск у горы Сарху-Алинь
      Автор: Чжан Гэда
      СОЧИНЕНИЕ, НАПИСАННОЕ С ЦЕЛЬЮ ВЫЯВЛЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ РАЗГРОМА НАГОЛОВУ ИМПЕРАТОРОМ ТАЙЦЗУ МИНСКИХ ВОЙСК У ГОРЫ САРХУ-АЛИНЬ.
      Вот что я написал с целью выявления обстоятельств разгрома наголову минских войск у горы Сарху нашим императором Тайцзу в год желтоватой овцы.
      Как говорят, когда приближается возвышение династии, обязательно бывает доброе предзнаменование. Тот, кто жалует добрым знаком, находится на небе, тот же, кто достоин небесной награды, находится среди людей.
      Моя ничтожная особа видела полный разгром минских войск в год желтоватой овцы у горы Сарху нашим императором Тайцзу и полностью убедилась в достоверности этого события.
      В то время, когда только начали закладываться основы государства, во всем был недостаток. Количество земель не достигало нескольких тысяч, всего войска было меньше десяти тысяч. Но по причине того, что у императора и вельмож, как у отца с сыновьями, были общие намерения и единые силы, а состояние войска было здоровым, они с помощью неба сумели разгромить двухсоттысячное минское войско. Каждый раз, когда с почтением смотрю летопись династии, я, тронувшись сердцем и роняя слезы, думаю о тяжелых трудах деда хана Тайцзу и восхваляю большое усердие вельмож того времени. Почтительно в соответствии с летописью династии я описал для обнародования это событие.
      В год желтоватой овцы хан Минского государства, назначив Ян Хао, Ду Суна, Лио Тина и других и выдавая двести тысяч войска за четыреста, начал поход. На центральном направлении левого фланга Ду Сун, Ван Сиован, Чжао Мэнли, Чжан Чиовань с шестьюдесятью тысячами войска, поднимаясь по реке Хунэхэ вышли к крепости Фуси[1]. На центральном направлении правого фланга Ли Жубэ, Хо Шихянь, Ян Минтай с шестьюдесятью тысячами войска, держась зеленой дороги, вышли к крепости Яху[2]. На северном направлении левого фланга Ма Линь, Мая Янь, Пан Цзунъянь с сорока тысячами войска выступили на Кайюваньскую дорогу[3], где соединились с войсками государства Ехэ[4], и вышли к заставе Саньчара. На южном направлении правого фланга Лио Тин и Кан Инкянь, взяв сорок тысяч войска и соединившись с корейскими войсками, вышли на дорогу к Куван Тяну[5]. Все они подошли прямо к Еньдзю[6].
      Первого числа третьего месяца наши передовые патрули на западной дороге издали увидели свет огней и поскакали доложить об этом. Лишь только они прибыли, следом за ними приехали доложить караульные с южной дороги о том, что войска Минского государства подошли вплотную к нашим границам. После этого император Тайцзу издал следующий указ: «Минские войска действительно подошли. На южной дороге имеется пятьсот наших солдат, размещенных для наблюдения. Пусть они и обороняются. То, что минцы появились прежде всего на южной дороге, означает, что они думают заманить, вызвав на себя наступление наших войск. Те войска, которые подойдут на запад от крепости Фуси, это, несомненно, их главные силы. Мы нападем на них внезапно. После того как победим эти войска, легко будет победить и войска других направлений». Сразу же после этого в восьмом или девятом часу пополуночи хан выступил в поход, взяв с собой главного бэйлэ Дайшаня (впоследствии пожалованного доронго цин ваном), всех бэйлэ, амбаней и захватив войска, находившиеся в столице. Главного бэйлэ послал вперед. В это время прибыли караульные с сообщением, что минские войска уже вышли на Зеленую дорогу. Тогда главный бэйлэ сказал: «В зеленой области дороги тесные, места гористые, войско в течение короткого времени прибыть не сможет. Наши войска раньше успеют атаковать войска, находящиеся на дороге Фуси».
      Миновав крепость Чжака, он соединился с главным адъютантом (дархань хя) Хурханем (впоследствии был сделан наследственным дворянином третьей степени с правом передачи этого звания потомкам) и, остановив войска, стал ждать прибытия хана. В это время прибыл четвертый бэйлэ (это был наш светлейший император Тайцзу), задержавшийся из-за жертвоприношения. Он сказал главному бэйлэ: «На горе Чжайфянь находятся наши люди, строящие крепость. Хотя гора и утесиста, но если люди, командующие минскими войсками, постараются и не пожалеют своих войск, они могут напасть и захватить в крепости наших людей. Что мы тогда будем делать? Нашим войскам нужно быстро выступить поход, чтобы успокоить сердца строящих крепость людей». После этого все бэйлэ согласились с его справедливыми словами. Объявили приказ, заставили воинов надеть латы и выступили. К заходу солнца дошли до холма Тайрань. Главный бэйлэ и Хурхань поставили войска в укрытом месте, намереваясь дожидаться там неприятеля. Тогда четвертый бэйлэ с гневом сказал им: «Войска непременно надо построить открыто, чтобы они ясно видны. Этим мы поднимем дух нашего крепостного гарнизона и нападем на врага соединенными силами. Зачем же ставить войска в укрытом месте?» После этого батыр Эйду (впоследствии был пожаловал званием амбаня первой степени и благородного батыра-графа) ответил: «Слова бэйлэ справедливы. Наши войска должны появиться открыто и развернуться против противника». Сразу же после этого он взял войска и пошел на Чжайфянь, выстроил там войска против лагеря минских войск и стал ждать.
      Еще вначале, до того как прибыли войска всех бэйлэ, наши четыреста солдат, охранявшие тех, кто строил крепость, сделали засаду в ущелье у местности Сарху и ждали. Когда большая часть войска минских главнокомандующих Ду Суна, Ван Сиована, Чжао Минлиня прошла мимо них, они ударили им прямо в спину, рубя мечами, преследовали их вплоть до Чжайфяньского перевала. Затем соединились с людьми, строящими крепость, и укрепились в окопах на Гириньской скале.
      Ду Сун разбил лагерь на горе Сарху и, взяв своих солдат, окружил Гириньскую скалу. Когда они стали нападать на наши войска, поднимаясь по склону горы, наши четыреста солдат, взяв всех строящих крепость людей, ударили разом, тесня вниз, убили около ста минских солдат. В это время уже прибыли все наши бэйлэ и увидели, что минских войск, нападавших на Гириньскую скалу, было около двадцати тысяч и еще одно подразделение войска стояло на горе Сарху и демонстрировало свою силу.
      Четыре главных бэйлэ, посоветовавшись со всеми амбанями, решили: на Гириньской скале имеется четыре сотни солдат, охраняющих наших строящих крепость людей. Теперь срочно добавим к ним еще одну тысячу солдат. Пусть они поднимутся на гору, соединятся все вместе и атакуют, тесня неприятеля вниз. Четыре знамени правого крыла тоже пусть начнут наступление, тесня с другой стороны. На войска же, находящиеся на горе Сарху, пусть нападают четыре знамени левого крыла. По окончании военного совета сразу же послали на Гириньскую скалу тысячу солдат. Прибыл хан и стал спрашивать у четырех бэйлэ о деле разгрома врага. Тогда четыре главных бэйлэ доложили о состоявшемся у них совете. Хан издал нижеследующий указ: «С наступлением вечера поступайте соответственно вашим планам. Но только, выделив из четырех знамен правого крыла два знамени, соедините их с четырьмя знаменами левого фланга и вначале атакуйте войска, стоящие на горе Сарху. Когда разгромите эти войска, чжайфяньские войска рассыплются сами собой. Те два знамени правого крыла пусть стоят и издали наблюдают за минскими войсками, стоящими на Чжайфяни. Когда наши войска нападут, давя вниз с Гириньской скалы, атакуйте вместе с ними». Затем приказал начинать сражение.
      В это время войска, находившиеся вокруг главной столицы нашего государства, те, у кого были хорошие кони, уже прибыли. Те же, у кого кони были ленивые, мало-помалу подходили. Кроме войск из нескольких десятков земель, остальные все еще не прибыли.
      До того как шесть наших знамен соединились и пошли приступом на Сарху-Алинь, минские поиска укрепили лагерь, построили войска и стали стрелять из ружей и пушек. Наши же войска, обстреливая вершину горы, с яростью, напролом врезались в ряды противника и сразу же разгромили его лагерь. Они убивали противника, давя и сваливая людей в кучу. Те войска, что были посланы в помощь на Гириньскую скалу, вступили в сражение, тесня противника вниз по горе. Тут же два знамени правого фланга переправились через реку и смело вступили в бой. После этого минские войска на горе Чжайфянь оказались теснимыми с двух сторон. Когда войска, рубя мечами, перемешались в схватке, наши воины носились вдоль и поперек. Усилившись всего на одну (тысячу?), они сразу наголову разгромили неприятеля. Минские главнокомандующие Ду Сун, Ван Сиован и Чжао Минлинь и другие военачальники были убиты во время сражения. Трупы врагов устилали и гору и степь. Текущая кровь образовала ручьи. Войсковые знамена и значки, оружие, трупы погибших солдат плыли по реке Хунэхэ подобно трущимся друг о друга льдинам. Преследуя отступавшего неприятеля, мы гнали его двадцать с лишним ли. Тех, кто бежал к скале Шокинь, но был настигнут до наступления вечера нашими солдатами и убит, было бесчисленное множество.
      В эту ночь войска минского главнокомандующего Ма Линя остановились лагерем в местности, называемой Белая скала. Вырыли рвы, поставили ночную стражу, которая несла свою службу, ударяя в барабаны и медные литавры. Наши воины их обнаружили и в полночь пришли сообщить об этом главному бэйлэ. На рассвете главный бэйлэ взял с собой триста с лишним конников и поскакал туда. Войска Ма Линя только что свернули лагерь и собирались уходить, когда увидели приближение войска главного бэйлэ. Тогда они повернули обратно, построились в четырех направлениях, вырыли вокруг лагеря в три ряда рвы, расставили пушки и ружья, стреляющих из них солдат расположили за рвами, а за ними выстроили конницу и стали ждать.
      Тут главный бэйлэ заметил, что одно из подразделений войска Пан Цзунъяна стоит в трех ли на запад от этого лагеря на горе Фефунь, Он послал человека к хану, чтобы доложить ему об этом.
      В то время стали мало-помалу прибывать наши войска из отдаленных земель и соединяться с войсками главного бэйлэ.
      Минские полковники, командовавшие северными полками на центральном направлении левого фланга, Гун Няньсуй и Ли Хими, с десятью тысячами пеших и конных воинов поставили в ряд большие телеги и щиты и образовали укрепленный лагерь в местности с названием озеро Вахунь. Вокруг лагеря вырыли рвы, за рвами выставили пушки и людей с ружьями. Хан, узнав об этом, напал на них сам вместе с четвертым бэйлэ, взял с собой меньше тысячи всадников. Во время атаки он приказал половине воинов спешиться. Четвертый бэйлэ, взяв конницу, смело напал на минские войска, стрелявшие в них из пушек и ружей. В то же время наши пешие поиска разрушали преграды, кроша мечами их щиты и телеги. И здесь минские войска опять потерпели крупное поражение. Гун Няньсуй и Ли Хими — оба были убиты в сражении.
      В то время прибыл человек, посланный главным бэйлэ, от которого хан узнал, что минские войска стали лагерем на Белой сколе. Не дожидаясь войск четвертого бэйлэ, он взял для сопровождения четыре или пять человек, спешно направился туда и прибыл около полудня. Хан увидел сорок тысяч выстроенных минских войск. Он приказал своим войскам захватить вершину горы Хаса и оттуда теснить противника вниз. Все войска сразу же двинулись вверх по горе. В это время войска из лагеря Ма Линя соединились с войсками, построенными за рвами.
      Хан издал указ: «Эти войска теперь двинутся на нас. Пусть наши войска прекратят подъем и, сойдя с коней, нападают пешим строем».
      Главный бэйлэ направился к войскам, чтобы разъяснять им приказ хана. Не успели сорок пять человек из двух знамен левого фланга спешиться, как минские войска уже напали на них с западной стороны. Главный бэйлэ Дайшань доложил хану, что минские войска уже здесь. Сразу же после этого, пришпорив коней, бросились в контратаку и врезались в ряды китайских войск. Второй бэйлэ Аминь, третий бэйлэ Мангултай и все дворяне одни за другим храбро атаковали, вклинившись в ряды неприятеля и тесня его с двух сторон. В результате разгромили войска минцев, больше половины их убили и взяли в плен.
      Воины наших шести знамен, узнав об этом сражении, не дожидаясь приказа, группами прибывали и вступали в бой. При этом передние не ждали задних. Настегивая коней, скакали, как на крыльях, и сразу же бросались на главный лагерь минских войск. Давили, стреляли из луков, рубили обороняющихся и отстреливающихся из пушек и ружей минских воинов. Минские воины не успевали даже целиться в противника и поэтому не выдерживали натиска, снова потерпели крупное поражение и отступили. Наши победоносные войска преследовали их, убивали и брали в плен. Минский полковник Ма Янь, многие другие высшие и низшие офицеры и солдаты погибли в этом сражении. Сам главнокомандующий Ма Линь едва спасся бегством. Еще долго, истребляя, круша и преследуя, шли мы за врагом. Воды у реки Белой скалы стали красными от крови людей.
      Когда хан снова собрал людей и повел наступление на гору Фефунь, вступили в сражение войска царского стряпчего из Кайюваня Пан Цзунъяня. Половина наших войск спешилась и атаковала, поднимаясь по склону. Десять тысяч войск Пан Цзунъяня, загородившись щитами, непрестанно стреляли в наших нападающих солдат из пушек и ружей. Наши войска, вклинившись в их расположение, рубя и сваливая щиты, быстро разрушили лагерь, а Пан Цзунъяня и все его войско истребили.
      В это время ехэские бэйлэ Гинтайши и Буянгу двигались на помощь войскам минцев, намереваясь, как было условлено, соединиться с Пан Цзунъянем. Когда они подошли к крепости Чжунгучэн, подчиненной Кайюваню, и услышали об истреблении минских войск, то сильно испугались и возвратились обратно.
      После того как наши войска уже разгромили минцев на двух дорогах, хан, собрав вместе все головное войско, остановился лагерем в местности Гулбунь. А в это время минские главнокомандующие Лио Тин, Ли Жубэ и другие командиры вышли на южную дорогу и подступили вплотную к крепости Еньдэнь. Хану сообщили об этом прискакавшие оттуда разведчики. Хан, придав Хурханю тысячу солдат, приказал ему образовать передний ряд обороны. Затем рано утром придал второму бэйлэ Аминю две тысячи войска и отправил его следом. Сам же хан, взяв всех бэйлэ и амбаней, повернул войско и прибыл в местность Чжайфянь. По обычаю возвращения войск с победой были заколоты восемь быков, совершено моление небу и поклонение главному войсковому знамени[7].
      Во время жертвоприношения главный бэйлэ Дайшань сказал хану: «Я хочу взять с собой двадцать всадников и собрать разведывательные сведения. Когда вы закончите жертвоприношения, я потихоньку выйду». Хан сказал ему: «Отправляйся!» Третий бэйлэ Мангултай тоже отправился вслед за ним. Четвертый бэйлэ подъехал к хану на лошади и сказал: «Я тоже хочу поехать с ними». Тогда хан приказал: «Твои старшие братья отправились на разведку, а ты будешь сопровождать меня». Четвертый бэйлэ сказал: «После того как ты послал одного старшего брата, у меня в мыслях не укладывается, что я могу остаться здесь». Сказал это и тоже уехал.
      С наступлением вечера главный бэйлэ доехал до крепости Еньдэнь. Когда вошел во дворец, то императрица и придворные, узнав о прибытии главного бэйлэ, стали спрашивать, как был разбит противник. Главный бэйлэ сказал: «Вражеские войска, прибывшие по двум дорогам на Фуси и Кайювань, побеждены и все перебиты. Наши войска выступили навстречу войскам, наступающим по южной дороге. Я дождусь здесь хана отца и, получив его приказания, тоже отправлюсь навстречу врагу и одержу победу». После этого главный бэйлэ выехал из крепости и встретил хана в степи у большого селения. После отъезда из Чжайфяня хан прибыл в Еньдэнь. С рассветом, вручив войска главному, третьему и четвертому бэйлэ, он приказал им отправляться навстречу войскам Лио Тина. Четыре тысячи солдат оставил в столице ожидать войска Ли Жубэ, Хо Шихяня и других.
      Прежде всего войска Лио Тина показались в местности Куван Тянь, и, когда они двинулись по дороге на Донго[8], все строящие крепость укрылись в лесах и горах. Лио Тин все покинутые селения и дома предал огню. Оставшихся стариков и детей во время наступления истребил.
      Командиры рот Добу, Эрна, Эхэй и другие, взяв пятьсот размещенных для караульной службы солдат, выступили навстречу им и вступили в бой. Войска Лио Тина окружили их в несколько рядов, захватили Эрну и Эхэя и убили около пятидесяти солдат. Добу с остальными солдатами вышел из окружения, соединился с войсками Хурханя, и они устроили засаду в узком горном проходе. Во время Змеи (т.е. 10-11 ч. пополуночи) главный бэйлэ, третий и четвертый бэйлэ, взяв войска, подошли к лесу в местности Варкаси и увидели, что десять тысяч отборных солдат из двадцатитысячного войска Лио Тина направляются на гору Абдари, чтобы расположиться для атаки. Главный бэйлэ взял войска и собирался ранее их занять высоту и нападать, давя их сверху вниз. Когда он собирался уже выступить, четвертый бэйлэ сказал ему: «Брат, ты оставайся здесь, командуй главными силами и вступай в сражение смотря по обстоятельствам. А я возьму войска, поднимусь на вершину холма теснить противника вниз». Главный бэйлэ сказал: «Добро! Я возьму войска левого фланга и выступлю западной стороны, ты же возьмешь войска правого фланга, поднимешься на гору и будешь теснить противника вниз. Ты, стоя сзади, наблюдай и командуй. Ни в коем случае не вступай опрометчиво в сражение вопреки моим указаниям». Затем отправил. Четвертый бэйлэ тут же взял войска правого фланга и выступил в поход. Сначала взял лучших воинов и, оторвавшись от всего войска, храбро начал теснить неприятеля вниз, пуская стрелы и рубя мечами, все время вклиниваясь в гущу неприятеля. Оставшиеся сзади войска непрерывно подходили и подходили к сражающимся и вместе с ними вторгались в ряды неприятеля, а главный бэйлэ с войсками левого фланга напал на гору с западной стороны, и минским войскам, теснимым с двух сторон, пришлось отступить. Когда четвертый бэйлэ с победившими войсками шел, преследуя и убивая отступающих, он неожиданно натолкнулся на два резервных лагеря Лио Тина. Не успели войска Лио Тина в замешательстве построиться, как четвертый бэйлэ быстро двинул на них свои войска и, храбро напав, перебил все десять тысяч солдат этих двух лагерей. Лио Тин погиб в сражении.
      В то время пешие войска хайкайского ханского стряпчего Кан Инкяна, соединившись с корейскими войсками, расположились лагерем в степи Фуча. Войска Кан Инкяна имели длинные вилообразные бамбуковые копья, были одеты в деревянные и воловьи панцири. Корейские войска, одетые в короткие куртки из коры и шлемы, плетенные из тальниковых прутьев, с пушками и ружьями были построены рядами.
      Четвертый бэйлэ, разгромив Лио Тина, остановил свою армию. Когда подошли войска всех бэйлэ, он сразу же вторично повел бойцов, и они неожиданно, как порыв сильного ветра, катясь, как камни, летя, как песок, как белая пыль, все тесня и валя с ног, врезались в ряды корейских войск, стреляющих из пушек и ружей. Стало невозможно ничего разобрать. Пользуясь этим случаем, наши бойцы пускали стрелы, как дождь. Опять наголову разбили врага и истребили двадцать тысяч войска. Кан Инкян спасся бегством. Еще до этого второй бэйлэ Аминь и Хурхань шли на юг и натолкнулись на войска минского полковника Кяо Ики. Напали на них и разгромили. Кяо Ики захватив оставшиеся войска, отступил и влился в войска корейского главнокомандующего Кян Гунлея. В это время Кян Гунлей стоял лагерем на скале Гулаху.
      Все бэйлэ снова выровняли строй своих войск и с целью преследования войск Кяо Ики выступили против корейской армии. В это время Кян Гунлей, узнав, что войска минцев разбиты, очень испугался, свернул знамена, вручил одному переводчику значок парламентера и послал к маньчжурам с такими словами: «Наши войска пришли не по своей воле. Прежде Японское государство завоевало нашу Корею, завладело горами, разбило земли. В это время к ним пришли минские войска и заставили японцев отступить. Теперь минцы заставили нас отплатить за благодеяние. Если вы обещаете нас кормить, то мы сдадимся. Наши войска, которые были с войсками минского государства, вы все перебили. В этом нашем лагере только корейские войска. Из минских войск спаслись бегством только те, которые присоединились к нашему лагерю. Это один полковник и войска, которыми он командует. Мы передадим их вам».
      Четыре бэйлэ посоветовались и решили сказать парламентеру: «Если вы хотите сдаваться, то пусть прежде всего явится ваш главнокомандующий. Если он не явится, то мы непременно нападем на вас». После этого посланца отправили обратно. Кян Гунлей вторично командировал человека со словами: «Если я перейду этой ночью, то как бы не взбунтовались и не разбежались солдаты. Для доказательства верности я сначала пошлю своего помощника, и пусть он расположится в вашем лагере. Утром же я возьму все войска и сдамся».
      Захватив все минские войска, он заставил их спуститься вниз с горы и стал передавать их маньчжурам, при этом минский полковник Кяо Ики повесился. После этого помощник минского главнокомандующего взял тысячу войск и, спустившись с горы, сдался. Все бэйлэ по этому поводу устроили пир, а затем отправили Гян Гулея (иногда написано Кян Гулея. – В.Б.), подчиненные ему войска и офицеров в главную столицу маньчжуров. После того как хан поднялся на трон, корейский главнокомандующий Гян Гулей, помощник главнокомандующего и другие чины встретили его земным поклоном. Хан по закону гостеприимства несколько раз устраивал для них пиршества, показывая свое доброе отношение к ним. Все солдаты были размещены и накормлены.
      После того как четыре главных бэйлэ истребили сорок тысяч солдат на южном направлении, наши войска устроили трехдневную стоянку, собрали рабов, лошадей, вьюки, латы и шлемы, военное оружие и затем возвратились.
      На этот раз Минское государство собрало все войска, которые только у него были в Ляояне и Шэньяне, соединились вместе с войсками корейцев и ехэсцев и вторглись в Маньчжурию по восьми дорогам. Все они были уничтожены в течение пяти дней. Трупы их лучших генералов и богатырей устилали степь, было убито сто с лишним тысяч солдат. С божьей помощью наши немногочисленные войска победили огромное войско, преодолев все преграды, проявляя настойчивость, в очень короткий срок смогли свершить великие подвиги. Когда провели подсчет людей, принимавших участие в военных действиях, то оказалось, что из маньчжуров было взято в плен только около двухсот человек. С древности до нашего времени среди крупнейших побед над неприятелем другой такой удивительной победы еще не было.
      В то время минский полномочный устроитель государственной границы Ян Хао находился в столице Шэньян. Услышав о полном поражении войск на трех направлениях, очень испугался и послал человека с приказом главнокомандующему Ли Жубэ и помощнику главнокомандующего Хо Шихяню, чтобы они срочно возвращались. Войска Ли Жубэ и другие из местности Хулун, отступая, повернули назад. Их увидели двадцать наших караульных. Они приготовились на вершине горы, затрубили в большие раковины, привязали шапки к лукам, чтобы создать видимость большого войска, и, громко, крича, бросились в атаку вниз с горы. В результате этого они убили сорок человек и получили пятьдесят лошадей. Во время беспорядочного отступления минского войска погибло еще около тысячи с лишним человек из-за того, что солдаты в сутолоке передавили друг друга. В день белого тигра возвращающиеся маньчжурские войска дошли до главной столицы. Хан издал нижеследующий указ ко всем бэйлэ и амбаням: «Хан Минского государства, выдавая свои двести тысяч войск за четыреста семьдесят тысяч, разделил их на четыре дороги и все свои силы двинул на нас. Мы в очень короткий срок наголову их разбили. Зная о таком нападении на нас, всякий подумает, что армия наша многочисленна. Видя, как мы при сражении успевали перемещаться и туда и сюда, всякий скажет, что наша армия могущественна. Слух об этом распространится повсюду, и не будет того, кто но боялся бы могущества наших войск».
      В результате этой победы положение в Минском государстве еще более ухудшилось, а могущество наших войск еще более возросло. После того как овладели областью Ляодун и захватили область Шэньян, наступил период возвышения нашего государства и утвердился закон хана (государственности). Разве легко это было сделать? Ради этого наш император Тайцзу, прося у неба справедливости, приняв на себя месть за предков, вместе со старшими и младшими братьями и детьми, взяв вельмож (подобных рукам и ногам) преданных и искренних, сам бросался стрелой и камнем на ряды врагов, поучая всякого рода военным хитростям. Одновременно мудрые бэйлэ и военачальники все вместе действительно старались изо всех сил и благодаря всему этому смогли совершить великие подвиги. С этого времени действительно и утвердилась на вечные времена власть нашего дайцинского государства.
      Каждый раз, когда я с почтительностью читаю летопись истории наших государей, всегда наполняюсь благоговением, любовью, печалью и скорбью, что сам не смог в то время ни сопутствовать, ни действовать с ними вместе, отдавая свои силы и следуя верхом на коне за отрядом, чтобы выполнять приказания.
      В Поднебесной, полученной тяжкими трудами моего деда Тайцзу, могут ли наши потомки, мои дети и внуки, зная об обстоятельствах этой победы, подчиняясь навечно воле неба, трудясь ради продления на вечные времена закона хана, с величайшим трепетом управляя государством, водворяя мир среди народов, блюдя в своих рассуждениях только мир и любовь, по-прежнему не брать пример с государств Хя и Ень. Я, обдумав обстоятельства победы у горы Сарху, описал их, выявляя самую суть. Это истинно. Чтобы сохранить величие истории династии, чтобы люди, получив легко, не смотрели свысока, специально для этого я описал это событие, имея целью на многие годы дайцинской династии всем сыновьям, внукам, вельможам и чиновникам разъяснить, чтобы они не забывали тяжких трудов своих предков при основании династии и сами дружно трудились, беря с них пример.
      Примечания.

      [1] Крепость Фуси или Фушунь, принадлежала Китаю, в 1618 г. взята маньчжурами.
      [2] Крепость Яху, вероятно, она же – Яха, находилась в 310 ли на запад от Гирина.
      [3] Кайювань-сянь (Кайюань-сянь) – город, лежавший по пути из Китая в Монголию и Среднюю Азию. Кайюваньская дорога в средневековье, очевидно, имела важное стратегическое значение.
      [4] Ехэ – одно из крупнейших маньчжурских племен, враждовавших с Нурхаци.
      [5] Куван Тян – г. Куаньдянь.
      [6] Еньдзю (Еньдэнь) – название маньчжурской столицы, основанной Нурхаци в 1616 г. Она же – Хэтуала, по-китайски – Синцзин.
      [7] «После одержанной победы главнокомандующий с офицерами при парадном строе делают поклонение главному знамени и тут же под знаменем приказывают казнить взятых живыми пленников и их главных предводителей» (Захаров И.И. Полный маньчжуро-русский словарь. – СПб., 1875, с. 763).
      [8] Маньчжурский род, живущий к югу от Еньдэня.
      Лебедева Е.П., Болдырев Б.В. Описание победы у горы Сарху-Алинь // Восточная Азия и соседние территории в Средние века. Новосибирск, 1986. С. 86-94.
      Приносим свою благодарность Д. Бузденкову за предоставление текста.
    • Тыл и фронт - как увязать оба направления в политике для победы?
      Автор: Чжан Гэда
      Тема, которой хотелось бы коснуться - это соотношение гражданского и военного строительства в ГВ.
      Сегодня услышал мнение (применительно к ЛДНР), что во время войны преступно заниматься гражданским строительством. В качестве примера была приведена ГВ 1918-1922 гг.
      Однако такая точка зрения лично мне кажется неверной - ИМХО, большевики начали гражданское строительство одновременно с военным, и именно перспектива ближайшего будущего дала силы для победы.
      Ведь, несмотря на войну, на фронтовые "качели", на сложную ситуацию с экономикой и продовольствием, в городах функционировали учебные заведения, выпускались специалисты, что-то производилось на заводах и фабриках, читались лекции и ставились спектакли (даже в трагически уничтоженном Николаевске-на-Амуре).
      Функционирующая промышленность позволила поддержать и армию, и тыл (заняв работников на производстве и позволив обеспечить им минимальный паек), принципиально выдержанная политика на продразверстку (провозглашенная еще при царе, но продвигавшаяся со скрипом ввиду импотенции исполнительной власти на местах) обеспечила победу в самый сложный период войны - 1918-1921, своевременный переход к НЭПу - победу окончательную.
      Дальнейшие этапы рассматривать, ИМХО, в этой теме не стоит, т.к. это уже совсем другая история.
    • Литургический текст
      Автор: Saygo
      И. В. Поздеева. Литургический текст как исторический источник

      Важность данной темы объясняется прежде всего тем, что от ранних периодов русской истории непосредственно сохранились именно литургические памятники, которые для XI-XII вв. составляют 90% всех дошедших до нашего времени рукописей, для XIII-XIV вв. - не менее грех четвертых и даже для XV в., более половины всех имеющихся в распоряжении историков подлинных текстов. Они давно являются предметом изучения лингвистов, исследователей истории церковного устава на Руси, археографов, книговедов, но фактически никогда не исследовались как ценнейший, а для ряда проблем и незаменимый исторический источник.

      Первостепенной обязанностью церкви и православного государства, как они понимались обществом, было обеспечение возможности ежедневного литургического уставного общественного богослужения в храмах, а также богослужения частного - треб, совершаемых по всем сколько- нибудь важным поводам жизни человека, семьи, общества. Литургический текст сопровождал любого члена Русской православной церкви в течение всей жизни - от рождения (и даже до него) до смерти (и после нее). Специальные и обязательные литургические чины освящали все основные этапы жизни фактически любого индивидуума и любого коллективного субъекта, которые признавались государством только после совершения обязательного специального богослужения. Это положение справедливо, идет ли речь о русской армии, деятельности приказов, государственной администрации всех уровней, жизни крестьянского, дворянского, царского двора. Закладка дома и города, сельскохозяйственная деятельность, начало издания любой книги на Печатном дворе - все начиналось или сопровождалось молитвой. Существовали специальные молитвы: "В начало и конец всякому делу", "В начало научению книжному", о спасении от пожара и мора, на прекращение дождя и на "бездожие", на "рытье кладезя" и "аки что в кладезь впадает поганое". Можно таким образом перечислить большинство событий в жизни личности и коллектива, по случаю которых полагалось обращаться с просительной или благодарственной молитвой к высшим силам, следуя нормам литургического текста.

      Словосочетание "литургический источник" не представляется вполне корректным, так как, во-первых, под этим термином можно понимать и все тексты, используемые во время богослужения, и тексты, входящие в собственно литургии - важнейшие суточные неизменяемые богослужения, совершение одного из трех типов которых зависит от периода лунного года, дня солнечного года и дня седмицы (недели), на который оно приходится. Во-вторых, согласно Уставу православного богослужения, его конкретное календарное осуществление, даже если возьмем только службу одних суток, представляет собой сложную систему, сформированную по незыблемым правилам из текстов разного "жанра", возникших в разные периоды истории, находящихся в различных типах книг. И сочетание этих текстов для конкретного богослужения также зависит от сочетания лунного годичного цикла, дня солнечного года и дня седмицы, на который он приходится. Круг необходимых для совершения уставного общественного богослужения книг в позднем русском средневековье исчислялся 10-20 типами: Евангелие, Апостол, Псалтырь, Минеи (12 или 2), триоди Постная и Цветная, Служебник, Октоих, Шестоднев, Пролог, Устав, Часовник (Часослов). Сюда примыкают книги певческие, а также представляющие собой или части других, выбранных для удобства использования, или, наоборот, соединение нескольких книг в одной, или их адекватная замена. Например, в Канонник входят каноны - основные изменяемые тексты служб солнечного и лунного церковного года, а также каноны внекалендарные. В Псалтыри следованной (или Псалтыри с восследованием) собраны тексты собственно Псалтыри, богослужебных к ней добавлений, Часослова, Канонника и даже необходимых разделов церковного устава. Пример случая с заменой - замещение 12 миней служебных двумя книгами - Минеей общей и Минеей Праздничной.

      Вновь создаваемые службы, то есть службы именно русским святым, написанные, как правило, русскими авторами, довольно долго в традиционные типы литургических книг не входили, а переписывались отдельно. В печатные богослужебные .книги они также до 30-х годов XVII в. почти не включались. Впервые значительная часть служб праздникам и Святым русского и славянского происхождения была издана в составе богослужебного сборника - Трефологиона (Цветослова), пять книг которого были напечатаны на Московском Печатном дворе в 1637-1638 годах1.

      В состав, фактически, каждой службы суток, седмицы (современная неделя), праздников входили тексты Писания, как Нового, так и Ветхого завета. А вся Псалтырь, в зависимости от века и места богослужения (монастырская или приходская церковь), прочитывалась (и прочитывается) в течение одних суток или одной седмицы. Тексты, в том числе и одни и те же, могут распеваться (целиком или частично) и в этом случае неразрывны с их мелодией (которая также может быть разной). Более того, одни и те же тексты, аналогично литургическому пространству и литургическому времени, могут иметь в контексте конкретной службы различное значение, проявлять, акцентировать различные пласты своего, как правило, многозначного содержания.

      Даже эти краткие замечания показывают, как размыто и неопределенно было бы понятие литургического источника. Поэтому анализу должен подвергаться литургический текст, то есть специально написанный текст, созданный и использовавшийся прежде всего для целей богослужения. Конкретный экземпляр такого текста и, как правило, его прототип, можно датировать, нередко локализовать, а изредка даже персонифицировать, то есть установить его автора. При таком понимании объекта исследования вошедшие в текст данной службы или в данный чин богослужения фрагменты разных книг Писания могут быть рассмотрены под углом зрения задач и содержания именно этой службы, ее "героя" и ее эпохи. В таком контексте они становятся важнейшей смысловой частью богослужения и, как правило, четко раскрывают его основную идею.

      Литургические тексты, новые русские службы, создавались талантливейшими деятелями своего времени и оберегались всем авторитетом церкви и государства более внимательно, чем даже правовые или политические ритуалы.

      Как правило, богослужения "на потребу" совершались далеко не только по "формальной", как считалось, общественной необходимости, а по воспитанной веками действительной внутренней потребности, которая становилась и оставалась существенной частью менталитета любого индивидуального и коллективного субъекта средневековой России, сопровождая человека в будни и праздники, в дни величайших общественных и личных событий, во время раздумий, печали и радости.

      Таким образом, первой характерной чертой литургических текстов как исторических источников является всеобщность их функции как относительно самого процесса жизнедеятельности общества, так и относительно любых социальных субъектов, это общество составляющих.

      Эта очевидная "асоциальность" литургических текстов в определенном смысле является чисто внешней, так как многие из них по самой своей направленности по-разному воспринимались представителями разных социальных слоев. Конечно, речь идет далеко не о всем объеме литургики, а об определенных чинах, посвященных проведению социально-политического учения, например, о чинах присяги, исповеди и т. п. Эта проблема - одна из основных при изучении социальной и исторической психологии той эпохи, общее и различное в которых во многом формулировалось именно в зависимости от литургического текста - важнейшего источника по проблемам государственной идеологии и политики2.

      Особенно яркой с этой точки зрения является Служба на положение Ризы Господней. Служба была написана в 1625 г. митрополитом Киприаном по случаю дара шаха Аббаса, пославшего в Москву часть одеяния, которое считалось хитоном Иисуса Христа, и тогда же была издана на Московском Печатном дворе для ежегодного богослужения в честь нового праздника, означавшего символически окончательный переход центра православного мира в Москву.

      Фактически, хитон стал в этом тексте только поводом для прославления Москвы как града "Богом избранного", "Богом почтенного и превознесенного... паче града Иерусалима", града, под ноги которого уже "преклонились" и будут повержены все народы мира; и прославления ее правителя, легитимно наследовавшего "отеческий" престол, также "избранного", "поставленного" и "названного" самим Божеством, как единственного в мире главы православия3. И хотя в тексте этого богослужения нет самой формулы "Москва - Третий Рим, а четвертому не бывать", но вся служба от начала до конца - раскрытие, прославление и конкретизация этой идеи, заново взятой на вооружение и очень важной, как во внутренней, так и во внешней политике первых Романовых.

      Очевидно, что не наличие конкретно-исторической информации важнейшая черта литургического текста как источника. Его уникальная временная и социальная "всеобщность", наивысший, наравне с Писанием (которое как уже сказано, составляло значительную часть литургического текста) авторитет, личное участие в богослужении (в идеале, каждого), персональная и коллективная заинтересованность - определяют влияние литургического текста на историческую психологию и на характер национального менталитета русского народа.

      Знанием и умением понимать литургический текст значительно облегчается осмысление сложных вопросов прошлого. Анализ литургических текстов общественного богослужения помогает понять возникновение, роль и прочность складывания и поддержания так называемой "царистской идеи" - народной веры в доброго "царя-батюшку". Важнейший тезис христианской догматики: "Нет власти не от Бога" - определял обязательность развитой и постоянной молитвы за власть предержащую. Ежедневные неизменяемые богослужения включали многократные (5-6 раз и более в службах даже будничного дня) "просительные" молитвы, "ектений", во время которых присутствовавшие в храме молились прежде всего за царя (имя рек) и членов его семьи и за остальные духовные и светские власти, а те должны были обеспечить возможность праведной и счастливой жизни каждого молящегося. Церковная и светская власти следили за правильным во время богослужения "возношением царского имени", то есть за точностью формулы именования верховного правителя, которая менялась по мере укрепления русского самодержавия, но всегда четко выражала самую сущность государственной идеологии. Нарушение формулы во время богослужения рассматривалось как преступление и приводило к самым тяжелым последствиям: не только снятию церковного сана, но и осуждению на каторжные работы. Тем более преследовался отказ от молитвы за царя, приравниваемый к прямому бунту против верховной власти. Вся ранняя история русского старообрядчества- пример борьбы с царем-антихристом, именно и прежде всего в форме отказа от произнесения обязательной молитвы за него.

      Вместе с укреплением единодержавия изменялся и календарь годичного церковного богослужения. В XVIII в. уже почти треть дней года была предназначена для обязательного богослужения в честь представителей правящей династии - дни ангела, восшествия на престол и поминовения членов царского рода. Эти службы должен был, под страхом наказания, со всей торжественностью совершать сам протоиерей или иерарх, если таковой в церкви был. Богослужения посвящались как прославлению господствующей власти, так и проклятию ее противников. Ежегодно в первое воскресение Великого поста исполняли Чин анафематствования4, во время которого проклинались враги православной церкви и православного государства, начиная с Ария и кончая новыми российскими бунтовщиками. Возникли хорошо известные чины богослужений, в которых не только призывались громы небесные на головы врагов православного государства (молебны о победе над агарянами и т. п.), но и формулировались цели внешней политики. Согласно этим текстам, необходимость расширения границ государства объяснялась тем, что миссия русского царя и его обязанность перед Господом - победить инаковерных и освободить покоренных ими православных.

      Специальные чины и тексты богослужений систематически создавались в зависимости от потребностей церковной и государственной жизни. Таковы созданные и напечатанные в связи с борьбой против церковных реформ патриарха Никона чины "О умирении и соединении православныя веры и освобождении от бед, надлежащих православным от сопротивных сопостатов"5, в которых проклинались "еретики и раскольники", противники Русской православной церкви и православного царя. Литургические тексты русского происхождения отнюдь не были, как сегодня считают многие, малопонятными, далекими от интересов каждого, лишенными напряжения, равнодушно воспринимаемыми молящимися. "Звери лютые", "отступники звероподобные", "пасти кровавые" - вот как описывает противников реформ патриарха Никона вышеназванный молебен, тем не менее названный "О умирении..." Из литературных памятников XVII-XVIII вв. эти тексты своей страстностью больше всего напоминают слова Радищева: "звери лютые, пиявицы ненасытные..." В том же молебне говорится об учении "раскольников" как о "безбожном", "хульном, безглавном и юродобесящемся", которое Бог должен "разрушить, искоренить, ни во что же обратить" и обязательно "под нози верному христианскому царю покорить". В текстах русских служб наряду с вошедшими в фольклор образами встречаются и народные поговорки и эпитеты. В то же время текст богослужения не мог быть написан обыденным языком, от которого язык литургики должен был обязательно отличаться. (Слово в литургике - тема, заслуживающая специального рассмотрения.) Цели, для которых предназначался литургический текст, достигались только при условии не просто понятности, но обязательной доходчивости и эмоционального воздействия. И действительно, если литургический текст несравним ни с одним типом средневековых текстов по своей всеобщности, то так же уникален он и по силе своего влияния, обеспечиваемого частой повторяемостью, но также и личной заинтересованностью каждого, и сопровождающим слово богослужения воздействием литургической музыки, церковной архитектуры и живописи, особого света и даже запаха.

      Природу литургического текста как исторического источника во многом определяет его синкретичность, характерная вообще для средневековой культуры и литературы. Для литургического текста, а значит и для характера изложенной в нем информации синкретичность и сопровождающая ее обобщенность принципиальны. Однако всеобщность в богослужении, когда речь идет о земных делах, исходя из самой учительной функции литургического текста, раскрывается в конкретном. Например, во время чтения Всеобщего синодика6 в тысячах русских церквей XVII в. люди молились за всех православных христиан, ранее почивших, но не просто "за всех умерших", как стали произносить позднее, а конкретно - за умерших определенным типом смерти; при этом могли перечислять 25(!) типов смертей. В одном из текстов Синодика XVII в. вначале перечислялись пять типов смерти во время военных действий, а затем поминали людей "от немец, вогулич, самоеди погибших", что позволяет локализовать список Синодика северными землями Руси, скорее всего их Северо-Востоком, так как в том же списке Синодика есть детали, характерные для Урала: упоминаются души людей "с высоты гор спадших", "в пещерах ископанных и в расщелинах каменных измерших, в пропастех земных ужную смерть приимших" и "по повелению цареву златую руду копавших и персию засыпанных". Последнее же, 25-е прошение заставляет нас воочию увидеть быт XVII века. Оно посвящено памяти "кусом подавившихся и крохой поперхнувшихся". Трудно рекомендовать более полную по содержанию, более краткую по объему и совершенно точную, согласно самой своей функции, характеристику жизни российского общества раннего XVII в., чем этот литургический текст.

      Хотя к этому типу источников едва ли нужно подходить только с точки зрения наличия в них информации о конкретных фактах истории и ее репрезентативности, такая информация тоже встречается; как ее происхождение, так и функция обеспечивают максимальную ее достоверность; Однако в разветвленном, детализированном и функциональном мире литургики, как и во всей структуре рожденных функционированием сложного общества источников, необходимо знать, где искать ту или иную прямую информацию. Например, в текстах синодиков епархиальных соборов нередко приведены имена людей, погибших в битвах за Отечество, которых нет ни в летописях, ни в каких-либо иных источниках7. В Синодике Успенского кремлевского собора перечисляются люди, погибшие во многих битвах на протяжении веков.

      Эти имена, по самой сущности и целям текста, должны были полностью соответствовать исторической реальности. Нередко в этих чинах мы находим неожиданные для столь "высокого" документа факты, однако вполне понятные с точки зрения той эпохи: например, много говорит историку проклятие корчемникам, продающим "зелье" в розлив (рюмками). Уточнить датировку издания на Московском печатном дворе так называемых Листов о поклонах, в которых изложено решение Русской православной церкви по одному из спорных вопросов богослужения, послужившее непосредственным поводом начала раскола, увидеть напряжение и силу борьбы против этого решения, так же неожиданно позволяет Чин анафематствования кремлевского Успенского собора (1684 г.). В его тексте содержится "анафема" неизвестному еретику, замазавшему дегтем текст печатного "листа о поклонах", вывешенного в Чудовом монастыре.

      О службах русским святым сами церковные историки8 писали как о "слишком житейских". Однако до настоящего времени нет какого-либо обобщающего их характер, особенности и историческую информацию исследования, подобного известному труду В. О. Ключевского. В отечественной литературе нет исследования (пожалуй, кроме уже давней книги Ф. Спасского), обобщающего материал служб русского происхождения на том археографическом и источниковедческом уровне, который сегодня достигнут применительно к другим типам памятников. Тексты служб ранним русским святым, созданные, как правило, через десятилетия и века после смерти реальных персонажей, изучались редко. Но именно они сыграли неоценимую и неоцененную еще роль в становлении русского национального менталитета, например, в вопросах "терпения" - так много объясняющей черты национального характера, воспитанного на идеале русского святого. Достаточно напомнить характерный для России культ блаженных, ставших даже официальными покровителями высшей светской власти.

      Специального изучения требуют и богослужебные чины, созданные в целях обслуживания самых разных и неожиданных для современного человека сторон государственной жизни. Например, важнейший политический текст "помазания на царство" или чины на закладку нового города, на победу над "супостатами", во время междоусобия и т. д.

      Неисчерпаемый материал о жизни человека русского средневековья мы находим в текстах богослужения "на потребу", то есть на все те случаи жизни индивидуального и коллективного субъектов, когда им необходимо было освящение, признание, помощь и защита. Поскольку церковь должна не только учить принципам богоугодной жизни, но и контролировать их исполнение, следя, чтобы грехи "искупались" и прощались, ряд литургических текстов посвящен именно этой задаче. Уникальную информацию содержат чины исповеди, составленные специально для разных категорий исповедующихся: иерархов, представителей власти, мужей и жен, юношей и девиц. Исповедь - покаяние в грехах и их прощение - и с точки зрения Русской православной церкви, и с точки зрения государства- важнейшее событие. Без исповеди невозможно причастие, а без причастия невозможно не только спасение души, но поступление на государственную службу или венчание - то есть создание признаваемой государством семьи, обладавшей правом наследия. Приведем только два говорящих сами за себя примера. В тексте исповеди начала XVII в. из 37 вопросов о грехах иерархов Русской православной церкви - 12 вопросов (типа: не ставил ли попов за мзду) посвящены различным формам симонии, то есть использованию высокого церковного положения для достижения личной выгоды. В вопросах исповедующимся мирянам перечислены все запрещенные игры (в том числе шахматы) и зрелища. Насколько информация исповедей уникальна для времени русского средневековья, показывает исповедь женатых мужчин, которым задаются многочисленные вполне конкретно сформулированные вопросы о формах интимных супружеских отношений, которые все были греховны, кроме необходимых "для чадородия".

      В средневековом русском обществе не было не только принципиальных атеистов, но даже и неверующих. Встречается много недовольных приходским священником или епархиальным архиереем, состоянием церковной жизни; неправильным, на взгляд сомневающихся, пониманием вероучения или отправлением богослужения. Однако и проявляющие сомнения люди всегда обращались с верой к высшему Судье и готовы были ради веры идти на смерть.

      Обязательное для всех общественное богослужение в идеале, по Уставу, должно было совершаться в храмах согласно календарю. В основе его лежали неизменяемые тексты, предназначенные для суточного богослужения, совершаемого в определенные часы. Именно эти тексты, повторяемые изо дня в день и содержащие самые общие положения христианской веры и христианской истории, составляли основу обучения вере и грамоте. До конца XVII в. первой учебной книгой и для царевича и для крестьянского сына, после Азбуки или Букваря, где первые тексты для чтения - также молитвы, был Часовник, содержащий богослужение вечерни, павечерницы, полуношницы, утрени и часов. Завершала образование для большинства грамотных людей, по крайней мере до конца XVII в., Псалтырь, ве псалмы которой в XVII в. полностью прочитывались во время богослужения за седмицу. Таким образом достигалось не только недоступное современному миру (если забыть роль выступлений Сталина, цитатников Мао Цзедуна и т. п. почти литургических для своего времени текстов) единство воспитания и образования, но и максимально широкое знание богослужения и его максимально глубокое воздействие.

      Воспитанный в советское, да и в перестроенное время человек с трудом понимает цели и сущность общественного богослужения, но историк не может не считаться с существовавшей и существующей для десятков поколений людей в течение многих веков "литургической реальностью", в которой для верующего создается возможность непосредственного молитвенного общения с силами небесными. Вспомним возглас, утверждающий в наиболее таинственной части литургии верных, что "ныне силы небесные с нами служат". Персонализм христианства, особенно разработанный и действенный в православии, предполагает возможность и необходимость прямого молитвенного общения конкретной личности человека, живущего в исторически определенном времени и пространстве, - с вневременной, внепространственной, а значит бесконечной и вечной личностью трехипостасного Бога (тем не менее не перестающего быть личностью). В литургической реальности преодолевается эта несопоставимость и несоотносимость. Для этого необходимы, по учению церкви, люди, получившие силой Духа Святого право совершать таинства (иереи, архиереи), Слово (чин, последование, чинопоследование...) богослужения, предписанное Уставом; а также специальное место (храм, алтарь), освященный архиереем антиминс и другие условия, необходимые для вхождения личности верующего в литургическую реальность. Все построение суточного, седмичного и годичного кругов богослужения готовит прихожанина к восприятию литургического времени и литургического пространства. Время в богослужении то бесконечно ускоряется (в службах суток символически повторяется вся церковная история от сотворения мира до воскресения Христова), когда "миг равен вечности", то раздвигается - в службах года, то приближается к себе самому, например, в богослужениях Страстной седмицы. То же происходит и с литургическим пространством, когда храм становится вселенной, в которой пребывают Господь и Силы небесные, а алтарь - то яслями младенца Христа, то гробом, то троном божества.

      Представить колоссальное влияние литургической реальности на народное сознание и менталитет прошлых столетий помогают примеры и из нашего времени, связанные с особенностями средневекового народного сознания, сохраненного русским старообрядчеством, четвертый век исповедующим принципиальный традиционализм как основу своего исторического мироощущения. Говоря со многими наследственными сторонниками старой веры, мы, пройдя через ряд недоразумений и ошибок, вынуждены были понять, что большинство из них воспринимает события последних столетий не как собственно историю человечества, а время, прошедшее со времени раскола, - не как историческое время. Христианское понимание процесса истории- это история раскрытия в мир идеи Бога, возрастания ее в мире и людях. Поэтому высшая точка человеческой истории в этой системе координат - пребывание на земле воплощенной Второй божественной Ипостаси. С приходом же и победой в последней православной стране в середине XVII в. Антихриста, по учению всех направлений старообрядческого движения (выраженному реже сознательно, чаще бессознательно), история останавливается, прекращается, а точнее, продолжается только в пределах старообрядческих общин, для сохранивших "истинную" веру. Поэтому задаваемые неопытными исследователями вопросы об истории старой веры вызвали всегда у информанта желание рассказать об апостолах, о святых Ольге и Владимире... Время собственной жизни тем более не воспринималось как время историческое, а только как время личного опыта, которым можно и должно поделиться с молодыми.

      В 1976 г. летом, когда американцы подлетали к Луне, мы работали в беспоповских старообрядческих общинах нижегородской земли (Горьковская область). И тогда видели затруднение, испытанное старым знакомым, поспорившим "на бороду", что "Господь не допустит людей коснуться Луны", так как это уже не земное, а "небесное" пространство, земным тварям недоступное. Каясь в своем греховном споре и боясь потерять незаменимый символ истинности и мужественности, наш знакомый пытался найти с нашей "ученой" помощью выход из создавшегося положения. Но прежде, чем нога космонавта коснулась первого из небесных тел, коллективный традиционный разум общины нашел приемлемое разрешение противоречия. Было признано, что не люди нарушают заветы Писания, а Господь, в руках которого время и просторы Вселенной, расширил земное пространство, включив в него и ближайшее к Земле небесное тело.

      Учитывая тысячелетнее влияние литургических текстов и литургической реальности на народное сознание, гораздо легче понять особенность народного менталитета: идеи и положения, рожденные текстами богослужения, закрепляются в нем как конкретизация и жизненное воплощение основных постулатов Писания. В этом контексте вполне определяется и конкретно-историческая проблема сочетания в народном сознании христианства и язычества, продолжающего и ныне жить в так называемом народном православии, которое пользуется языческими по своей сущности, хотя вполне христианскими по форме, заговорами-молитвами. Недаром книги, в которые входили эти тексты в их народном варианте, - так называемые дурные требники, как правило, официальной церковью уничтожались. Эта проблема, столь актуальная и всесторонняя для средневековой русской Церкви, в более позднее время по вполне очевидным причинам также перешла в сферу литургики.

      Можно было бы назвать еще многие снова и снова возникающие в историческом массовом сознании проблемы, в большей или меньшей степени, прямо или косвенно объясняемые требованиями и содержанием православного богослужения. Таковы вопросы истинной и ложной власти и ее легитимности, истинной и ложной церкви, человеческого долга и т. п. Очевидно, что каждая новая эпоха дает свои ответы на эти вопросы, ссылаясь на одни и те же слова Писания и богослужения; возможность многозначной интерпретации их заложена в особенностях литургического текста.

      Остается пока еще не решенной проблема типологии литургических текстов как исторических источников. Поскольку им всем свойственна фактически единая общественная функция, наиболее четкая классификация этих текстов возможна исходя из внутренних принципов организации самого богослужения. Такой подход позволяет выявить тексты неизменяемых суточных служб, формулирующие наиболее общие положения христианства и православия, конкретизирующие основные моменты христианской истории; изменяемые части служб двунадесятых и великих праздников лунного и солнечного церковного года; изменяемые части богослужения "местных" (русских) праздников и памятей русским святым. Среди литургических текстов, не обязательных для всего общества, то есть "на потребу", необходимо выделить тексты, обслуживавшие функционирование государства, населенного пункта, семьи и личности. Однако, эта актуальная задача - предмет уже иного исследования.

      Примечания

      1. Трефологион, первая четверть (сентябрь - ноябрь). Часть основная. Москва. Печатный , двор, 1. VI. 1637; Трефологион, вторая четверть (декабрь-февраль). Москва. Печатный двор, 7. 1. 1638; Трефологион, третья четверть (март- май). Москва. Печатный двор, 21. V. 1638; Трефологион, четвертая четверть (июнь- август). Москва. Печатный двор, 21.V.1638; Трефологион, первая четверть (сентябрь- ноябрь) часть дополнительная. Москва. Печатный двор, 1. VI. 1637. ЗЕРНОВА А. С. Книги кириллической печати, изданные в Москве в XVI-XVII веках. Сводный каталог. М. 1958.
      2. См., напр.: СОБОЛЕВА Л. С. Паремийные чтения Борису и Глебу. В кн.: Вопросы истории книжной культуры. Вып. 19. Новосибирск. 1975; Исследования по истории общественного сознания эпохи феодализма в России. Новосибирск. 1984, с. 24-38.
      3. Служба на Положение ризы Господней. М. Печатный двор. Ок. 1625 года. См. 6-ю песнь канона (л. 15-15об.).
      4. НИКОЛЬСКИЙ К. Анафематствование, совершаемое в первую неделю великого поста. СПб. 1879.
      5. Канон- молебен о соединении веры православные и о умирении церкви. М. [не ранее 1652г. и не позднее 1663г.]; Молебное пение, певаемое в нужи церковной, о умирении и соединении веры... М. [тогда же]; Модебное пение о умирении... и освобождении от бед, належащих православным от сопротивных... и канон... о соединении веры. М. (тогда же).
      6. УСПЕНСКИЙ Ф. Синодик в неделю православия. - Журнал Министерства народного просвещения, 1891, ч. 2.
      7. РОМОДАНОВСКАЯ Е. К. Синодик ермаковым казакам. - Известия Сибирского отделения АН СССР, 1970, N 9. Серия общественных наук, вып. 3.
      8. СПАССКИЙ Ф. Г. Русское литургическое творчество. Париж. (19.51), с. 6, 7, 47.

      Вопросы истории. - 2000. - № 6. - С. 112-120.