Saygo

Гийом де Машо

1 сообщение в этой теме

А.Б. КАПЛАН. ГИЙОМ ДЕ МАШО

Поэт и композитор Гийом де Машо (1300–1377) родился в северо-восточной Франции. Происходил он, как пишет В.Ф. Шишмарев, «из очень скромной среды» (5, с. 359). Машо, вероятно, получил юридическое образование, поскольку известно, что он значительное время был секретарем Иоанна Люксембургского – короля Богемии. Этот государь вел жизнь странствующего рыцаря и постоянно ввязывался в различные военные авантюры. Машо побывал вместе со своим королем во многих походах в Германии, Польше, Литве. Иоанн часто посещал Париж, поскольку состоял в родстве с королевским домом. Он очень любил участвовать в турнирах, особенно в Париже, на которые приезжали самые прославленные рыцари Европы. Турниры обычно сопровождались состязаниями певцов и поэтов, и здесь Машо имел все возможности, чтобы проявить свои способности поэта и музыканта, имя его быстро стало известным. Надо отметить, что хозяин Машо, Иоанн Люксембургский, смелый до безрассудства человек, в результате ранения ослеп, но продолжал участвовать в битвах и турнирах. Когда началась Столетняя война, он примкнул к войску короля Франции и погиб в битве при Кресси в 1346 г.

Машо поступил на службу к королю Наварры Карлу, который вошел в историю под именем «Карла Злого». В период смуты, последовавшей за разгромом англичанами французской армии при Пуатье в 1356 г., он попытался захватить французский трон, а также участвовал в подавлении крестьянского восстания – Жакерии.

Машо, по-видимому, разглядел в законном наследнике престола Карле (будущем Карле V) перспективного политика и поступил к нему на службу. Но после коронации Карла в Реймсе Машо становится приближенным Пьера де Лузиньяна, кипрского короля, который мечтал вернуть завоевания крестоносцев. Как и все жалкие подражания крестовым походам, попытка короля Кипра победить сарацин окончилась провалом, неудачливый полководец был убит во время возмущения кипрских рыцарей в 1369 г. Машо попытался прославить своего сеньора в поэме «Взятие Александрии» (5, с. 367–368). Престарелый поэт не был свидетелем деяний кипрского монарха, но он построил свое изложение событий, опираясь на рассказы участников похода, однако погрешил против правды, прославляя Лузиньяна как великого военачальника.

Поэтическое наследство Машо весьма значительно. Одних поэтических баллад более 200, кроме того, множество стихотворений других жанров, ряд поэм, роман в письмах «Правдивый рассказ». Кроме того, Машо известен как знаменитый композитор и музыкант своего времени. Будучи в свите Иоанна Богемского, он побывал в Германии и в Италии, где познакомился с творчеством немецких миннезингеров и итальянских мастеров музыки и пения.

Исследователи находят в творчестве Машо много музыкальных приемов: большая приверженность к многоголосью при сохранении традиций песенного искусства трубадуров и труверов. Машо создал 23 мотета, 42 баллады, 22 рондо, 32 вириле, 19 ле, ряд канонов, а также мессу (3, с. 66). Историк музыки Т. Ливанова отмечает, что изящная гибкость мелодики Гийома де Машо придавала стихотворениям поэта, которые часто отличались излишней риторичностью, эмоциональность и одухотворенность (3, с. 67).Типично куртуазные стихи звучали с небывалой искренностью. Машо явился создателем первой многоголосной мессы. Структура мессы из пяти частей (Kyrie, Gloria, Credo, Sanctus, Agnus Dei) лежит в основе всех духовных музыкальных произведений этого жанра вплоть до нашего времени. В 2000 г. музыкальная общественность всего мира отметила 700-летие со дня рождения поэта-музыканта.

Машо в свое время был признанным придворным поэтом. Он рассматривал свое творчество как служение своему сеньору, которого мог выбирать по собственной воле, а сеньор, в свою очередь, должен был оказывать ему покровительство. Жизнь Машо совпала с самым тяжелым периодом в жизни Франции и всей Западной Европы. На эти годы пришлась Столетняя война и эпидемия чумы, унесшая треть населения стран Европы. Никогда Запад не переживал подобной катастрофы. Описание «черной смерти» имеется в одной из поэм Машо. Это описание мы приводим в нашем вольном переводе.

Воздух, что раньше легко летел
Стал вдруг тяжелым и почернел
И тот, кто вынужден им дышать
Начал болеть и затем умирать.
И коль болезнью был кто-то задет
Тело быстро теряло свой цвет.
Так и валялся он одинок,
Больному страдальцу никто не помог,
Словно труп, зараженный гнил.
Но подойти к нему не было сил
……………………………………
А он весь в язвах – сплошной нарыв
Смерть принимал, одиноко застыв.
Тысячи трупов во всех местах,
Людей охватил невиданный страх.
Сын убегал от родного отца,
Дочь с материнского бежала крыльца,
Мать бросала своих детей,
Страх смерти ломал обычай людей (5, с. 362).

Эта картина страшна для Машо не только как зрелище массовой смерти, но и как гибель тысяч людей, не получивших отпущения грехов, что для средневекового человека было огромным горем. Однако, в отличие от Боккаччо, этот поэт был слишком риторичен, многословен. Машо еще долго рассуждает об ужасах чумы, но многочисленные повторения снижают эффект первоначального рассказа. Кроме того, Машо не воспринимает эпидемию как национальное бедствие. Он лишь передает свое ощущение от картины Божьего гнева. Самым известным из творений Машо считается «Правдивый рассказ» – первый поэтический роман в письмах. Долгое время этот жанр был забыт. Но с конца XVII в. вновь стал очень модным. «Правдивый рассказ» или буквально «Книга правдивого рассказа» (Le livre du Voir Dit) – одно из поздних творений Машо. Шестидесятидвухлетний поэт, страдавший подагрой и полуслепой, получил от юной поклонницы стихи, написанные в форме ронделя. Это событие настолько взволновало Машо, что он ответил ей любовным посланием. Затем по просьбе знатной молодой особы поэт написал книгу об их любви. Из рассказа Машо можно узнать правду о куртуазных нравах позднего Средневековья. Перонелла, так звали предмет любви стихотворца и музыканта, не отли-чалась застенчивостью. При первом свидании она позволила заснуть на коленях у Машо. Откровенность поэта позволяет предположить, что юная плутовка издевалась над стариком. Он подробно описывает их другое «любовное свидание», выставляя себя в смешном виде. Перонелла явилась к нему в сопровождении родственницы и камеристки. Поэт оказался в комнате, где были две постели. На одну легла Перонелла с камеристкой, на другую предложили лечь Гийому. Но затем юная особа приказывает своему поклоннику лечь между собой и камеристкой, «он же из страха причинить ей какое-либо беспокойство был неподвижен как мертвый» (4, с. 135). Затяжная полуплатоническая любовь завершается тем, что Перонелла сообщает своему кавалеру о предстоящем замужестве. Подобный сюжет мог стать основой для новеллы Боккаччо или его подражателей, но Гийом де Машо описывает все пикантные обстоятельства своего «романа» предельно серьезно, характеризуя свою возлюбленную как благочестивую христианку. Подобная вольность обращения со своим преданным рыцарем в сочетании с постоянным обращением к Богу была типична для нравов «осени» Средневековья.

Основное место в «Правдивом рассказе» составляют послания влюбленного поэта к Перонелле. Надо заметить, что по поводу того, являются ли эти письма подлинным отражением чувств автора или это просто искусные риторические приемы куртуазной любви, единого мнения среди исследователей нет. Приводим фрагмент из «Правдивого рассказа». Сентиментальный, часто повторяющийся с нежными комплиментами текст – классический пример куртуазного стиля. Этот стиль резко контрастировал с жестокостью средневековой жизни.

«Мое очень нежное сердце, моя нежная сестра, моя очень нежная любовь, я получил Ваши письма, их мне передал мой слуга, который сообщил о Вашем хорошем самочувствии. Эта весть самая дорогая на свете радость на белом свете для меня. Я также, если Вам угодно знать, бодр телесно по воле нашего Великого Господа.

Я не нахожусь сейчас в Сан Квентине, а в ставке Монсеньора герцога, поскольку в Бовези сейчас уже нет негодяев. (Здесь речь идет о восставших крестьянах “жаках”, которые особенно активно действовали в Северной Франции.) Если Вас это не затруднит, я прошу мое очень нежное сердце, моя очень нежная любовь, Вы бы не могли мне написать о книге моих баллад, которую я Вам послал, с тем трепетом, как и ранее. Ваше последнее письмо было необычно кратким. Или у Вас не было времени. Или же Вы хотите, чтобы мои письма были менее длинными. Но мне трудно писать мало, когда я пишу Вам, то не могу остановиться. Мое нежное сердце, нежная сестра, очень нежная любовь, познакомьтесь с моей книгой, можете показать ее многим из ваших людей, как пожелаете.

Если что-либо в моих балладах Вам не понравится, то сообщите мне, и я постараюсь улучшить их по мере моих возможностей. Мое нежное сердце и пренежная любовь, я думаю, что самое большое счастье в любви и судьбе быть рядом с любимой, а самое большое горе долго любить, не зная решения любимой. Если этого нет, то я не знаю, как найду силы видеть Вас по своей воле, чтобы служить Вам» (5, с. 364). Далее из письма влюбленного мы узнаем, что он мечтает преодолеть все препятствия, дабы лицезреть предмет своего поклонения. Машо вспоминает античную историю о Пираме и Тисбе – влюбленных, разделенных стеной, легенду о Леандре, переплывшего Гелеспонт ради свидания со своей обожаемой Геро, о Ланселоте, который, пытаясь спасти даму своего сердца – королеву Дженьевру, прошел по мосту шириной в лезвие меча. Но препятствие для Гийома де Машо – воля его дамы разрешить ему видеть ее.

Последняя часть письма содержит ряд вариаций скромной просьбы увидеть свою любовь. Здесь куртуазная риторика сливается с подлинным чувством старого человека, переживающего свою последнюю любовь. По мнению В.Ф. Шишмарева, Гийом де Машо написал свою прозаическую поэму в письмах в 1363–1364 гг. «Правдивый рассказ», точнее словосочетание «Voir-Dit», являлось в то время юридическим термином и переводилось как «правдивое по-казание».

Поэзия Гийома де Машо свидетельствует о медленном переходе от куртуазной поэзии к более индивидуальной поэзии. Приведем пример. Вот одна из многочисленных баллад Машо.

Стыд, страх и злые подозренья
Должны смириться там, где воля есть.
Твердый отказ, разумное решенье
Диктуют ум твой, твоя честь,
Что в сердце ласковом цветет.
От клеветы, что всех гнетет
И что любовь обычно разрушает,
Душа твоя всегда тебя спасает,
Мудра и жизни опыт знает,
Хранит любовь в небесной чистоте,
Одета скромно, и ее не привлекают
Проворные любители утех.
Любовь не любит лживой суеты,
Правдивость, верность– вот души ее черты.
Она всегда их в сердце сохраняет.
Душа твоя всегда тебя спасает.
Когда любовь играет в сердце благородном,
Полна веселья, радостных затей
Во время юности свободной
И предвкушает сласть грядущих дней,
То это может вызвать острый спор,
Насколько совести укор
Жар страсти сердца охлаждает?
Но верю я, душа твоя всегда тебя спасает(6).

Вспомним, что в «Правдивом рассказе» влюбленный поэт рассказывает о шалостях Перонеллы. Здесь также после двух хвалебных строф появляется третья, где все же заметна некая возможность отступления героини от идеальной добродетели. Хотя Машо пытается убедить себя и своих слушателей, что этого не случится, мы не можем быть полностью уверены, что в этой балладе речь идет о Перонелле д’ Армантьер, героини «Правдивого рассказа», но в данном случае к восхищению старого человека пред юной девой, относящейся к нему с шутливой симпатией, примешивается чувство грустного отчуждения от предмета своей любви.

Гийом де Машо прожил большую, особенно для своего времени, жизнь. Это была жизнь придворного поэта, простолюдина по происхождению. Возможно, в свите королей-рыцарей Гийом де Машо, будучи простолюдином, чувствовал себя психологически более комфортно, чем при дворе королей – строителей государства, где развивался бюрократический регламент. Гийом де Машо, переживший первую половину Столетней войны, ощущал себя жителем общего католического мира, был странствующим трувером и мыслил как люди эпохи крестовых походов. Идеи прошлого очень прочно врастают в сознание поколений, живущих в изменившемся мире.

Список литературы

1. Близнюк С.В. Иностранцы при дворе кипрских королейXIV // Двор монарха в средневековой Европе: Явление, модель, среда. – М.; СПб., 2001. – С. 274–286.
2. Евдокимова Л.В. Французская поэзия позднего Средневековья XIV–XV вв. – М., 1990. – 249 с.
3. Ливанова Т.Н. История западноевропейской музыки до1789 года: От античности к XVIII веку. – М., 1986. – Кн. 1. – 462 с.
4. Хейзинга Й. Осень Средневековья: Исслед. форм жизнен. уклада и форм мышления в XIV и XV веках. – М., 1988. – 540 с.
5. Шишмарев В.Ф. Книга для чтения по истории французского языка IX–XV вв. – М.; Л., 1955. – 557 с.
6. Евдокимова Л.В. Французская поэзия позднего Средневековья XIV – 1-я треть XV в.). – М., 1990. – С. 61.

Machaut - Messe de Nostre Dame

Guillaume de Machaut - Complainte: Tels rit au main qui au soir pleure (Le Remède de Fortune)

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Тема 40-50х
      Автор: Mukaffa
      Конармейская
      http://www.sovmusic.ru/m/18year.mp3
    • Слова турецких песен
      Автор: Чжан Гэда
      Для начала - одна из самых "забойных" песен турецкого рокера Халука Левента!
      Haluk Levent – Balıkçı
      Рыбак
      Şuraya deniz çiziyorsun ya
      Suları mavileri boyuyorsun
      Balıkları martıları koyuyorsun üstüne
      Sabahı serinliği koyuyorsun ya
      Balıkları martıları koyuyorsun üstüne
      Sabahı serinliği koyuyorsun ya
      Припев:
      Balıkçıları çiz balıkçıları
      Geceyi de çiz doğacak günü de
      Yokluğu ciz çaresinde
      Geleceği de çiz geleceği de
      Yokluğu çiz çaresinde
      Geleceği de çiz geleceği de
      Очень примерный перевод:
      Словно нарисовано море,
      Воды моря голубые,
      Чайки охотятся за рыбой
      Утренний рассвет ложится на воду.
      Припев:
      Рыбак к рыбаку...
      Ночь рождает день
      Отсутствие не лечит,
      Будущее без будущего,
      Отсутствие не лечит
      Будущее без будущего
      Кто хочет - пусть слушает песню "Балыкчи".
    • Андре Мальро
      Автор: Saygo
      М. Ц. АРЗАКАНЯН. АНДРЕ МАЛЬРО

      Президент Франции в 1959 - 1969 гг., выдающийся политический и государственный деятель Шарль де Голль собрал вокруг себя целую когорту сторонников. Среди них всегда выделялись несколько человек - созвездие блестящих имен. Андре Мальро, знаменитый французский писатель и общественный деятель, был одной из самых ярких фигур1.

      3 ноября 1901 г. в Париже в семье Фернана и Берты Мальро родился мальчик, которого назвали Андре. Брак его родителей не был счастливым. Они вскоре разошлись, а через некоторое время официально оформили развод. Отец женился еще раз. От второго брака у него родилось двое сыновей, в 1912 г. - Ролан, и в 1920 г. - Клод. Фернан Мальро время от времени виделся с Андре. Однако жил его старший сын вместе со своей матерью, ее родной сестрой и бабушкой в парижском пригороде Бонди. Семья была вполне обеспеченной, держала собственную бакалейную лавку. Мальчику никогда ни в чем не отказывали. Тем не менее, Андре не испытывал привязанности к матери и писал впоследствии, что приятных воспоминаний о детстве у него не осталось.


      Учился Андре сначала в средней школе Бонди, а затем в лицее Тюрго в Париже. У него не было особого пристрастия к тому или иному предмету. И вообще он предпочитал сам заниматься собственным образованием. Пройдут годы и биографы Мальро назовут своего героя великим самоучкой.

      Главным учителем мальчика стала книга. Все свободное время он проводил в библиотеке Бонди. Андре интересовала главным образом художественная литература, в первую очередь французская. Начал он с приключенческих романов Дюма и Готье, с удовольствием читал книги о колониальных странах Пьера Лоти. Ему нравились драмы Корнеля и стихи Бодлера и Рембо. Но особое предпочтение мальчик отдавал романам о французской жизни Стендаля, Бальзака и Флобера. В отрочестве одним из любимых писателей Андре становится Гюго. Он восхищался героями его произведений, особенно знаменитыми революционерами "Девяносто третьего года". Большое впечатление на юного Мальро произвели также книги известного историка Мишле, в которых были представлены яркие образы французских национальных героев - Жанны д'Арк, Карла Смелого, Сен-Жюста.

      1918 год стал знаменательным для всей Европы. Закончилась кровопролитная первая мировая война. Франция, вынесшая все ее тяготы, отпраздновала долгожданную победу. Большие перемены произошли и в жизни Андре Мальро. Он попытался поступить в лицей Кондорсе, но его не приняли. Тогда юный Андре, которому не было еще и семнадцати лет, отказался сдавать экзамены на бакалавра, чтобы получить диплом о среднем образовании. Он покинул материнский дом и обосновался в Париже.

      Огромное удовольствие Андре, как и в детстве, доставляет общение с книгой. Именно с помощью книг он и решил зарабатывать себе на жизнь. Мальро вступил в контакты с владельцами букинистических магазинов и лавок, располагавшихся на набережной Сены, связался с некоторыми издательствами и стал искать обеспеченных клиентов. Молодой Андре обладал поразительным чутьем на редкие, иногда уникальные экземпляры, которые могли иметь большой спрос или просто понравиться тому или иному человеку. На рынках и в магазинчиках старьевщиков он отыскивал книги забытых авторов, или красивые издания в изысканных переплетах, а порой совершенно обычные тома, но с автографами. Мальро покупал и перепродавал их. Дела его шли неплохо. Во всяком случае ему вполне хватало на жилье и пропитание.

      Андре не забывает и о собственном образовании. Большую часть своего свободного времени он проводит в Национальной библиотеке. Страстным увлечением его жизни становится также искусство. Молодой человек постоянно бывает в музеях, картинных галереях, на вернисажах, знакомится с произведениями современных художников, любит ходить в театр и кино.

      Юный Мальро продолжает читать французскую художественную литературу, но его уже увлекает и зарубежная классика. Андре серьезно заинтересовался романами великих русских писателей Толстого и Достоевского. Ему кажутся чем-то сродни их герои. Мальро знакомится и с произведениями известных мыслителей прошлого. Он задумывается над высказываниями французского философа XVII в. Блеза Паскаля о трагичности и хрупкости человека и одновременно его достоинстве. Ему очень импонируют также идеи немецкого философа Фридриха Ницше о "воле к власти", "сверхчеловеке" и "смерти Бога".

      Убеждения самого Андре еще не сложились. Впрочем они всегда будут отличаться противоречивостью. Однако Мальро уже твердо решил, что станет писателем. Он расширяет свои связи, знакомится с разными издателями, директорами журналов, художниками, владельцами салонов. Достаточно быстро ему удается войти в круг литературной и художественной богемы Парижа.

      Мальро действительно и сам начинает писать, пока лишь статьи о современной литературе и живописи, публикуя их в различных периодических изданиях. Его первые небольшие опусы свидетельствуют о том, что он увлекается самыми разными сюжетами. Андре становится поклонником сюрреализма и кубизма в живописи. Чувствуется, что он хорошо знаком с произведениями Матисса, Пикассо, Брака. Мальро превозносит писателя Андре Жида, в романах которого воспевается человек со всеми его достоинствами и пороками, свобода личности и возможность для нее постоянного поиска и выбора. Его также привлекает творчество поэта Макса Жакоба.

      К девятнадцати годам уже оформились характерные черты внешности Мальро, которые он сохранит на всю жизнь. Писатель был среднего роста, довольно худощавый. На красивом, чуть удлиненном лице выделялись огромные выразительные карие глаза и орлиный нос, а щеки время от времени подергивались в нервном тике. Одевался Мальро весьма экстравагантно. "Костюмы покупал в квартале Опера, носил рубашки из хлопка или шелкового поплина, пользовался различными аксессуарами - шарфами, платками, тростью, кожаными перчатками. Его заколки для галстука были с жемчужинами, но чаще всего фальшивыми. Он обожал плащи из плотной ткани, надеваемые лишь на плечи, как накидки офицеров эпохи Второй империи. Обувь он покупал только в хороших магазинах. Словом, выглядел как настоящий парижский денди"2.

      Летом 1921 г. Андре Мальро знакомится с двадцатитрехлетней Кларой Голдсмит. Она с родителями совсем недавно переехала во Францию из Германии. Молодые люди быстро находят общий язык. Андре привлекала в Кларе ее образованность и начитанность. Она, в свою очередь, тоже была очарована начинающим французским писателем, таким экзальтированным и ни на кого не похожим. Клара решила поехать за границу. Андре отправился вместе с ней. Они путешествуют по Италии, Австрии, Чехословакии, Германии, посещают известные европейские музеи, возвращаются во Францию осенью 1921 г. и вскоре решают пожениться.

      Молодая чета обосновывается в Париже и живет главным образом за счет прибыли с биржевых акций, которыми владеет Клара. Андре продолжает вращаться в мире столичной богемы, сотрудничаете различных журналах и издательствах, пишет критические статьи, мечтает о славе. Но пока удача не сопутствует семье Мальро. В начале лета 1923 г. супруги поняли, что их биржевые операции оказались неудачными. Купленные Кларой акции полностью обесценились. Они разорились.

      Что же теперь делать? Жить как все люди - найти себе постоянную работу в каком-нибудь журнале или издательстве и выполнять конкретные задания? Андре Мальро об этом и не помышляет. Разве он такой как все? Нет! Он считает себя особенным. И вот в его голове рождается необычный замысел. Мальро много читал о заброшенных древних храмах и монастырях во французском Индокитае, на территории Камбоджи. Он видел фрагменты их барельефов в музеях: А что если поехать туда, завладеть такими предметами древнего искусства, продать их на Западе и разбогатеть. Настоящая авантюра! И тем не менее Клара поддается уговорам мужа, а вместе с ней и старый школьный друг Андре Луи Шевассон.

      Итак, трое искателей приключений садятся в Марселе на пароход и через месяц, в конце октября 1923 г. прибывают через Сингапур и Сайгон в Камбоджу, как раз, когда закончился сезон дождей. Там они едут до города Ангкор и через джунгли пробираются к старинному заброшенному кхмерскому монастырю. Мальро и Шевассон буквально выламывают из его стен статуи и горельефы и отправляются со своим бесценным грузом назад в Сайгон. Однако их авантюра заканчивается полным провалом. В Пномпене полиция досматривает их багаж и обнаруживает там 600 килограммов скульптур и барельефов3.

      В результате Мальро и Шевассон были осуждены на три года тюремного заключения "за кражу и порчу исторических памятников" и попали за решетку. Кларе удалось избежать наказания. Она спешно возвращается в Париж, собирает подписи в защиту своего мужа, "молодого подающего надежды писателя" и ходатайствует о пересмотре дела. На втором судебном процессе срок Мальро объявляют условным, и осенью 1924 г. он уже в Париже.

      Его ничуть не сломила передряга, в которую он попал. Даже напротив. Мальро полон впечатлений. Индокитай словно манит его назад. Там он познакомился с известным адвокатом Полем Моненом, сторонником демократических преобразований во французских колониях. Мальро разделяет его взгляды. И вот он решает опять ехать туда, откуда совсем недавно вернулся, но уже не в качестве авантюриста и искателя приключений.

      В феврале 1925 г. Мальро с женой вновь прибывает в Сайгон. Супруги остаются там почти год. Вместе с Моненом они начинают выпускать журнал. Сначала он называется "Индокитай", затем - "Порабощенный Индокитай". И в том, и в другом издании авторы пропагандируют идеи проведения в колониях Франции либерально-демократических реформ. Помимо Сайгона и Ханоя, Мальро побывал и в других городах. Добрался он и до Гонконга, и до близлежащего Кантона, где только что закончилась всеобщая стачка.

      Таким образом, молодой писатель и журналист стал свидетелем событий кануна китайской революции 1925 года.

      В самом начале 1926 г. чета Мальро возвращается в Париж. Андре доволен и даже горд собой. Он еще так молод, но столько повидал. Как вспоминали современники, Мальро уже тогда "производил большое впечатление. Его вид говорил одновременно и о вкусе к авантюре, и о меланхоличности, и о безудержной решительности. У него был красивый профиль человека эпохи итальянского Возрождения и в то же время вполне французский облик. Он говорил очень быстро и очень красиво, как будто знал все на свете, умел сражать наповал и казаться самым интеллигентным человеком эпохи"4.

      Мальро действительно стал довольно заметной фигурой. Он честолюбив. О нем говорят. Он нравится женщинам. Но разве этого достаточно? Ведь Мальро не похож на других. Он хочет по-настоящему прославиться. Значит необходимо действовать, заявлять о себе все громче и громче. Мальро твердо решил, что сможет выковать свою судьбу.

      И вот Андре берется за дело. Он очень общителен. Во второй половине 20-х годов в круг его друзей и знакомых входят писатели Андре Жид, Анри де Монтерлан, Пьер Дрьё Ля Рошель, поэт Макс Жакоб, издатели Бернар Грассе и Гастон Галлимар, художники ГТабло Пикассо и Марк Шагал. Мальро сотрудничает в различных периодических изданиях, пишет статьи о литературе и искусстве, публикует последний сборник стихов Гийома Аполлинера "Калиграммы", рассказы молодого Франсуа Мориака. Главным же занятием Мальро становится собственное литературное творчество. Он хочет навсегда вписать свое имя в анналы французской литературы. Основным жанром, конечно, избран роман. О чем? О человеке, его судьбе, характере, силе и слабости, о его жизни и смерти.

      В 1926 г. увидел свет первый роман, а вернее сказать, публицистическая повесть Мальро "Искушение Запада". Она была им задумана еще до поездок в Индокитай. Автор представляет в ней свои юношеские размышления о кризисе традиционных ценностей современной западной цивилизации, отмеченным, по его мнению, "смертью богов".

      Место действия следующих романов Мальро - Восток. Их сюжеты ему долго искать не пришлось. Он пишет отчасти о том, что сам увидел и пережил в Индокитае, вкладывая в образы своих героев частичку самого себя. Роман "Завоеватели", выпущенный Мальро в 1928 г., посвящен событиям китайской революции 1925 года. Автор ярко обрисовал в нем образы террориста Гона, большевика Николаева, умеренного Чень Дая и авантюриста Гарина. Через их действия Мальро представил собственное видение революции, в которой смешивается истинная борьба человека и авантюризм игроков. В 1930 г. выходит следующий роман писателя - "Королевская дорога". Его герои, как некогда сам Мальро, отправились на поиски сокровищ древних кхмерских храмов. Описание ожесточенной схватки этих людей с силами природы и местным населением чередуются с авторскими размышлениями о смысле жизни5.

      Мальро не может долго находиться на одном месте. Тяга к путешествиям - одна из основных черт его натуры. Он сохранит ее на всю жизнь. В 1929 г., пока издательство "Грассе" готовит к изданию "Королевскую дорогу", Мальро, отчасти на средства, выделенные другим издательским домом - "Галлимар" - отправляется в дальний путь. Он опять едет в Азию. Теперь молодой писатель в качестве официального представителя "Галлимар" должен осматривать предметы искусства, чтобы какие-то из них отобрать для выставок в Париже. Но он надеется и приобрести что-нибудь по сходной цене, чтобы потом выгодно перепродать в Европе. Весной 1929 г. Мальро вместе с Кларой садится на пароход в Марселе и отплывает в Стамбул. Оттуда супруги отправились в Персию и Афганистан и даже смогли посетить окраины молодого советского государства - Батуми, Баку и Одессу.

      В 1930 г. чета Мальро совершает еще одно, более длительное путешествие. Они едут через Персию и Афганистан в Индию, Китай и Японию и летом 1931 г. заканчивают свой многомесячный маршрут в Соединенных Штатах. Мальро возвращается совершенно очарованный Ближним и Средним Востоком. Однако пока он был в отъезде, в декабре 1930 г., покончил с собой его отец. Это событие потрясло писателя.

      В Париже Мальро опять на виду. Он живет с Кларой в небольшой квартирке в центре города. Супруги принимают друзей у себя, часто выезжают на светские вечеринки, бывают на выставках, любят ходить в театр и кино. Писатель много работает. Он сотрудничает с известным периодическим изданием "Новый французский журнал", задумал написать еще один роман. Круг его знакомств все расширяется. Мальро дружит с известным философом Раймоном Ароном, общается с поэтом и драматургом Жаном Кокто.

      Клара почти всегда находилась рядом с мужем. Она обладала сильным характером, не уступала Мальро по интеллекту, но предпочла жить его интересами. Жена стала для него лучшим советчиком, помощником в работе, иногда оказывала на него влияние. Мальро ценил ее. Однако это не мешало ему увлекаться другими женщинами.

      По своим политическим убеждениям Мальро тяготеет к левым. Некоторые даже утверждают, что он близок с коммунистами. Писатель проявляет явный интерес к СССР, стране, в которой победила революция. Мальро очень высоко оценил киноленту Сергея Эйзенштейна "Броненосец Потемкин". В Париже он знакомится с советским писателем и журналистом Ильей Эренбургом. Писатель увлечен личностью Льва Троцкого. Правда сам Троцкий, высланный из Советского Союза и находящийся в Европе, упрекает Мальро за то, что в "Завоевателях" он слишком вольно описал революцию. Между ними разгарается полемика на страницах прессы.

      В свои тридцать лет Мальро не переставал производить большое впечатление на окружающих. "Ему было, чем восхищать, - вспоминал знакомый писателя Морис Сакс. - Живость и смекалистость его ума не знали себе равных. Красивый голос. Пылкая и убедительная манера говорить. Изумительное лицо, которое немного портил его нервный тикг. Элегантность во всем: в походке, в манере одеваться, в жестах очень красивых рук. А его понимание и внимательность, любознательность и такое благородство. Тем не менее, он немного походил на шарлатана... К нему тянуло, потому что он был смелым, хладнокровно героическим, человеком сильных страстей... чувствительным, готовым помочь, сопереживающим, однако не слишком гуманным, очень разумным, иногда мечтательным, никогда заурядным и вообще достаточно причудливым"6.

      1933 год стал для Мальро особенным. В марте у него родилась дочь Флоранс. В апреле был опубликован его самый знаменитый роман "Удел человеческий". Место действия - опять Восток. Сюжет - неудачное революционное восстание в Шанхае в 1927 г., жестоко подавленное войсками Чан Кайши. Автор заявил, что в своей книге он попытался дать несколько образов человеческого величия и что он разыскал их среди китайских коммунистов. Герои романа - Кио, Катов, Хеммельрич - смело вступают в противоборство со своим уделом, условиями своего существования. Их поступки свидетельствуют о неисчерпаемости возможностей человека. Жертвенность и гибель таких людей есть дерзкий вызов смерти. За "Удел человеческий" Мальро был удостоен высшей литературной награды Франции - Гонкуровской премии.

      В августе 1933 г. состоялась личная встреча Мальро с Троцким, прибывшим во Францию. Несмотря на былые разногласия писатель выказал к знаменитому советскому революционеру явную симпатию.

      В том же году умерла мать Мальро. А в его личную жизнь входят две новые женщины. Сначала он познакомился со своей сверстницей, начинающей писательницей Луизой де Вильморен. Когда-то в юном возрасте она была помолвлена с Антуаном де Сент-Экзюпери, но не решилась выйти за него замуж. Вскоре Луиза стала женой состоятельного американца, уехала в Соединенные Штаты, родила троих детей. Брак ей счастья не принес. Она развелась с мужем, оставила ему детей и вернулась в Париж. Мальро быстро увлекся Луизой. Однако ей самой нравился не только пылкий экстравагантный писатель. Поэтому ее роман с ним оказался быстротечным и вскоре закончился. Примерно в то же время Мальро познакомился еще с одной молодой французской писательницей Жозет Клоти. Двадцатитрехлетняя высокая обаятельная блондинка быстро завоевала сердце Мальро. Их любовная история переросла в большой роман.

      Женские чары не вскружили писателю голову до такой степени, чтобы он забыл обо всем. Осенью 1933 г. Мальро активно включается в общественно-политическую жизнь. В Германии пришли к власти фашисты и начали борьбу с левыми. В тюремных застенках оказались известные коммунисты Георгий Димитров и Эрнст Тельман. Мальро собирает подписи под петицией за освобождение заключенных и везет их списки вместе с Андре Жидом в ноябре в Берлин, чтобы вручить фашистскому руководству.

      В начале следующего года писатель едет в очередное путешествие. Да в какое! Он бежит от своих реальных женщин и отправляется на поиски мифической - царицы Савской. В феврале 1934 г. Мальро вместе с приятелем, летчиком Эдуаром Корнильоном-Молинье совершает полет на одномоторном самолете над Аравийской пустыней. Они пытаются обнаружить руины древней столицы легендарной царицы. Что-то путешественники увидели, но, что именно, понять было трудно. На обратном пути в Европу их самолет попал в сильный циклон и чуть не разбился. Мальро был горд, что смог посмотреть в глаза смерти, о которой столько думал и так много писал, и героем возвратился в Париж.

      Летом 1934 г. Мальро уже отправляется в следующее большое путешествие. Илья Эренбург давно предлагал ему посетить Советский Союз. И вот представился удобный случай. В августе в Москве собирается Первый всесоюзный съезд советских писателей. С подачи Эренбурга Мальро приглашают принять в нем участие. Он с удовольствием собирается в путь. Ему очень интересно посмотреть страну, в которой победила революция. В начале июня Мальро с Кларой в сопровождении Эренбурга и его жены выезжают из Парижа в Лондон и оттуда пароходом в Ленинград.

      Мальро был очарован городом на Неве. Он обошел почти все его музеи, посетил знаменитые дворцы в пригородах, много общался с самыми разными людьми. Из Ленинграда писатель прибыл в Москву. Опять музеи и выставки, экскурсии по древней столице. Мальро с интересом наблюдал, как живут советские люди. Ему нравилось в СССР.

      Выступление Мальро на Первом всесоюзном съезде советских писателей - "Искусство - это завоевание" - произвело большое впечатление и показало, что писатель - прекрасный оратор. Суть его речи уловить трудно, но какой она была возвышенной! "Писатели, "инженеры человеческих душ", не забывайте, что высочайшая функция инженера - творчество, - восклицал Мальро. - Искусство - не смирение, искусство - завоевание. Что искусство завоевывает? Чувства и способы их выражения. Над чем одерживает победу? Почти всегда над бессознательным; очень часто над логикой..., когда множество наших писателей пишут для призраков или для людей будущего, вы, похожие друг на друга и тем не менее разные, как две руки одного тела, закладываете здесь основы цивилизации, которая породит своих Шекспиров... Мир ждет от вас не только показа того, кто вы есть в действительности, но и показа того, что выше вас, и скоро лишь одни вы сможете показать миру все это"7.

      Необыкновенно общительный Мальро завел в Москве обширные связи. Он познакомился с Максимом Горьким, Алексеем Толстым, Борисом Пастернаком, Исааком Бабелем, Михаилом Кольцовым. Его интересовали и театральные деятели. Писатель завязал контакты с Всеволодом Мейерхольдом, Соломоном Михоэлсом, Александром Таировым. Он был очень рад встрече с Сергеем Эйзенштейном. Мальро нравилась и приставленная к нему сопровождающая и переводчица Болеслава Болеславская, которую он звал просто Боля. Из Москвы писатель с женой отправился в двухнедельную поездку по Сибири, где он изъявил желание посмотреть, как живут простые труженики колхозов и совхозов.

      В сентябре 1934 г. полный впечатлений писатель вернулся в Париж. В следующем месяце по инициативе Ассоциации революционных писателей и художников Франции он выступил с отчетом о работе московского съезда, на котором только что побывал. Его речь, произнесенная с большим пафосом, свидетельствовала о восторженном восприятии увиденного в СССР. "Часто говорят о подозрительности, недоверии, с которым молодое советское общество, так часто оказывавшееся в опасности, вынуждено относиться к человеку, - подчеркивал Мальро. - Будем осторожны в словах: эта подозрительность распространяется только на отдельную личность. Что же касается человека вообще, то, напротив, доверие оказываемое ему советами, быть может, самое большое за всю историю. Доверие к детям сделало из них пионеров. Женщина царской России, чье положение было, пожалуй, самым униженным и тяжелым в Европе, превратилась, благодаря доверию к ней, в советскую женщину, проявляющую сегодня поразительную волю и сознательность. Трудом воров и убийц построен Беломорканал. Из беспризорников, которые тоже почти все были ворами, созданы коммуны по перевоспитанию"8.

      В СССР Мальро восприняли как настоящего друга страны Советов, революционного писателя, близкого к коммунистам. На протяжении второй половины 30-х годов его произведения переводились на русский язык и публиковались полностью и частями в различных журналах и газетах. Надо сказать, что это принесло неплохой доход автору.

      Творчество Мальро стало объектом пристального внимания советских литературоведов. Они не стеснялись говорить о стиле писателя то, что думали, а о нем самом то, что знали. Так, например, в феврале 1935 г. Мальро было посвящено специальное заседание в Союзе советских писателей. С основным докладом о нем выступил известный литературовед И. И. Анисимов. Он отметил, что Мальро - "художник исключительного своеобразия", "неповторимая творческая индивидуальность", "резко разорвал с культурой капитализма", "исходит из убеждения исчерпанности и даже фальшивости современной цивилизации". Но далее о стиле писателя критик говорил: "Мальро пишет захлебываясь. У него амальгама всего, даже когда потрясение у него очень велико. Обыкновенно он скачет через образы, через картины и, если заканчивает фразу, то только из снисхождения к нам, потому что без этого не поймем. Он мог бы оборвать фразу и поставить три точки, но это не принято, потому он идет дальше. Для него важен человеческий пафос, человек как таковой". Выступивший в прениях по докладу другой советский литературовед, Ромов, доложил о том, что ему удалось узнать о прошлом французского писателя. "Мальро поехал в Индокитай, - поведал он, - чтобы найти там обстановку, в которой могла бы развернуться авантюра его личной жизни. Его привлекала также и старая культура. Мальро часто думает как искусствовед. Он влюблен в искусство... он там украл что-то и по поводу этой кражи была страшная кутерьма во Франции. Писались какие-то петиции, с просьбой освободить его просто как воришку, который украл какую-то скульптуру"9.

      Такие высказывания членов Союза советских писателей совсем не помешали иметь им с Мальро тесные контакты. В 1935 - 1939 годах иностранная комиссия Союза ведет с ним постоянную переписку. Корреспондентами Мальро в СССР также стали режиссер Камерного театра Таиров, редактор "Литературной газеты" Рокотов, переводчица Боля Болеславская и др.

      1935 год прошел для Мальро под знаком борьбы с немецким фашизмом. Весной писатель выпускает повесть "Годы презрения". Ее герой немецкий коммунист-подпольщик Касснер, попавший в тюрьму. Мальро рисует портрет человека, который в тяжелый момент испытаний проявляет твердую волю и самые высокие моральные качества.

      Мальро со свойственной ему энергией участвует в антифашистских манифестациях. В июне 1935 г. он председательствует в Париже на Первом международном конгрессе в защиту культуры. В декабре писатель вместе с Андре Жидом организовывает митинг, приуроченный ко второй годовщине освобождения Димитрова, на котором также создается комитет в защиту Тельмана.

      Бурная деятельность Мальро во Франции и его связи с Советским Союзом вызывают подозрение у властей. Комитет национальной безопасности Франции, имевший своих осведомителей, завел на писателя досье. Информация о нем поступала самая разная. Сообщалось о его прошлой деятельности в Индокитае, о том, что он дружен с Эренбургом, близок к французским коммунистам. Некоторые из них, впрочем, ошибочно считали, что Мальро сам агент Комитета национальной безопасности10.

      В марте 1936 г. Мальро опять отправляется в СССР. Его отношения с Кларой становятся все более и более натянутыми. Роман с Жозет, напротив, развивается. Ехать с женой он не хочет, с Жозет, по формальным соображениям, не может. В результате писатель решает взять с собой сводного брата Ролана. В Москве Мальро встречается с советскими деятелями литературы и искусства. С Мейерхольдом он обсуждает возможность поставить в театре "Удел человеческий". Но мечтает он о том, чтобы по этому самому известному его роману был сделан фильм. Мальро очень хочет, чтобы снял его Сергей Эйзенштейн. И он отправляется к знаменитому кинорежиссеру в Кисловодск, где тот работает над очередной картиной. Писатель с радостью общается с Эйзенштейном, а заодно и любуется красотами Кавказа. Однако ни к какой договоренности они не пришли. Вместе с Бабелем и Кольцовым Мальро побывал в гостях у Горького, на его даче в Крыму.

      Во Франции 1936 год прошел под знаком сплочения левых политических сил в борьбе против угрозы фашизма. Перед очередными выборами в Палату депутатов коммунисты, социалисты и радикалы объединились в Народный фронт. Их блок победил, и в июне социалист Леон Блюм сформировал правительство Народного фронта. Однако Мальро не принимает активного участия в политических баталиях у себя на родине. Его опять влечет за пределы Франции. Именно за границей он всегда находит приложение своей энергичной деятельности. На этот раз Мальро выбирает Испанию.

      Летом в Испании генерал Франко поднял мятеж против республиканского правительства. Началась гражданская война. Фашистские государства Европы - Германия, Италия и Португалия - встали на путь открытой поддержки мятежников. Они сначала предоставили Франко вооружение и инструкторов, а затем направили в Испанию свои войска. Франция и Англия придерживались политики невмешательства. Однако часть французского общества осудила подобную политику. Коммунисты и представители других партий, а также многие известные деятели французской интеллигенции приняли деятельное участие в сборе средств для законного испанского правительства и формировании интернациональных бригад, сражавшихся против франкистов.

      Мальро лично развернул интенсивную деятельность. Он выступил организатором покупки и переправки самолетов республиканцам. Это сразу было отмечено в Комитете национальной безопасности Франции. В одной из его докладных записок утверждалось: "....писатель коммунист Андре Мальро, выполняющий миссию Коминтерна, только что отправился в Испанию на борту самолета, пилотируемого Корнильон-Молинье"11. Навряд ли Мальро действительно получил задание от руководителей Коминтерна, да и членом Французской коммунистической партии он никогда не был. Но за Пиренеи писатель действительно поехал. Там он возглавил эскадрилью "Испания" и сам поднимался в воздух вместе с пилотами, осуществлявшими бомбардировки близ Мадрида и Толедо, а также в Валенсии и других областях страны.

      Только в начале 1937 г. Мальро возвратился в Париж, где часто выступает на массовых митингах в защиту испанских республиканцев. Его вид и красноречие как всегда производили большое впечатление на слушателей. Присутствовавший на одном из митингов Франсуа Мориак записал: "На красноватом фоне сумерек появляется бледный Мальро и застывает в своей величественности. Сразу овации"12.

      Во время испанских событий произошли изменения в личной жизни писателя. Он принимает решение расстаться с Кларой. Она не дает ему развода. Тем не менее Мальро уходит к Жозет Клоти. Весной 1937 г. вместе с ней он отправляется в США и Канаду. Там он собирает деньги для испанских республиканцев. И конечно же - новые знакомства и бесконечное общение с известными людьми. Среди них Альберт Эйнштейн, Эрнест Хемингуэй, Иегуди Менухин, Марлен Дитрих, Морис Шевалье.

      Во второй половине 1937 г. Мальро, наконец, вновь берется за перо. Сюжет продиктовала жизнь. Он пишет роман "Надежда" о событиях гражданской войны в Испании. У писателя сразу появляется идея сделать по этому произведению фильм. И в следующем году он отправляется в Барселону на съемки. В январе 1939 г. город был взят войсками Франко, поэтому монтаж фильма Мальро пришлось делать в Париже.

      Между тем время неумолимо приближало Европу к самой грандиозной битве в ее истории. Мальро как будто этого не чувствует. Ему 38 лет. Он еще молод, но уже действительно знаменит. Мальро, конечно, не стал таким выдающимся французским писателем, как, скажем, Андре Жид или Франсуа Мориак. Но он известен не только своим литературным творчеством. Сколько всего у него за плечами! Встречи со знаменитыми людьми, блестящие ораторские выступления, путешествия-приключения по Европе, Азии, Америке, участие в испанской гражданской войне, съемки фильма и многое другое.

      Мальро живет в Париже с очаровательной Жозет Клоти, посвятившей свою жизнь только ему. Он обожает кошек, которые непременно присутствуют в доме, чтобы радовать своей грациозностью его взор. Писатель любит жить ни в чем себя не ущемляя, выезжает на светские приемы, всегда не прочь выпить. Он решил написать большой труд об искусстве. Мальро подумывает еще об одной поездке в СССР. В июне 1939 г. он пишет интересное письмо в Москву, своей давней знакомой Болеславской: "Дорогая Боля. Фильм закончен, и возможно, мне придется поехать в Москву, чтобы им заняться. Я бы хотел, чтобы Жозет могла приехать со мной и немножко позже монтажер. Бесполезно говорить, что ввиду нужды я предпочел бы использовать свои рубли скорее, чем франки, редкие в этом сезоне. Раз вы снова работаете у господ писателей, не могли бы вы сделать небольшой поход в сторону моего текущего счета в рублях в Гослитиздате и сообщить мне: 1. Сколько их у меня остается, 2. Как стоимость билета на советский пароход смогла бы быть переведена в Париж или Лондон. Если вы сообщите мне эти сведения, вы будете как всегда человеком полным действенности. Все передают Вам тысячи приветов, и мы также. Андре Мальро"13.

      Однако начавшаяся вскоре вторая мировая война решила все по-своему. Она унесет миллионы жизней. А скольким оставшимся в живых переломит судьбы. Мальро военные годы принесли тяжелые испытания. Заключенный в августе 1939 г. советско-германский пакт о ненападении был воспринят во Франции самым негативным образом. Многие представители французской интеллигенции, с симпатией относящиеся к стране Советов, теперь осуждали ее руководство. Мальро, которого связывали со многими советскими людьми дружественные узы, не стал публично осуждать политику СССР. Однако архивные документы свидетельствуют о том, что он поспешил отмежеваться от коммунистов.

      В одной из докладных записок Комитета национальной безопасности Франции, относящихся к январю 1940 г., содержатся следующие сведения: "Получены данные, что Андре Мальро собирается в ближайшее время поступить на военную службу. Перед вступлением в ряды армии он распространяет некое сочинение, которое только что написал. В нем он прямо нападает на страну Советов, а также утверждает, что никогда не был членом коммунистической партии:.."14.

      Еще одна любопытная информация о Мальро поступила в Коминтерн от французского писателя-коммуниста Жана-Ришара Блока, который во время войны находился в Москве и писал для Коминтерна справки о положении во Франции. В одной из них он писал: "В начале войны в чилийском посольстве (в Париже. - М. А.) в присутствии коммуниста-советника посольства разыгрался грандиозный скандал. Жена Арагона попросила у Мальро подписи под петицией в защиту одного интеллигента. Он пришел в страшное бешенство и заявил дословно: "вы, коммунисты, имеете только одно право - молчать. Вас надо только ставить к стенке, иначе с вами обращаться нельзя". Он несколько раз хотел вступить в армию, но требовал для себя высокого офицерского чина. В конце концов он записался в какую-то танковую часть"15.

      В начале войны Мальро и правда несколько растерялся. Военные действия на Западном фронте до мая 1940 г. не велись. Писатель решил поступить на службу добровольцем, но он мечтал попасть в авиацию. Ему отказали. Тогда в конце зимы Мальро согласился служить в танковом корпусе. Вскоре он узнал, что Жозет беременна.

      Стремительное наступление немецких дивизий началось в мае 1940 года. Французы не смогли организовать сопротивление такому натиску. В июне Мальро попал в плен под городом Сане. Уже в плену он узнал, что маршал Петэн подписал перемирие с Гитлером. Половина страны - северная зона - была полностью оккупирована немцами. В южной, свободной зоне, Петэн установил профашистский режим. Маршал как "глава государства" и его правительство обосновались в курортном городке Виши.

      В ноябре 1940 г. при помощи брата Ролана Мальро удалось бежать из плена. Он сразу перебирается в южную зону, на средиземноморское побережье. Туда к нему приезжает Жозет с только что родившимся мальчиком, которого называют Пьер-Готье. Мальро поселился с женой и сыном в небольшом городке недалеко от Ниццы.

      1941 год для многих стал временем принятия решений. В Лондоне генерал де Голль основал организацию "Свободная Франция", целью которой он провозгласил борьбу за освобождение родины. Генерал призывал соотечественников присоединяться к нему. В самой Франции мало-помалу начинали складываться первые группы Сопротивления. А что же Мальро? Всегда такой деятельный, экспансивный, сейчас он вдруг притих. Писатель словно не может определить для себя место во всем происходящем. Он пытается работать. Задумал написать книгу "Битва с ангелом". В 1942 г. к нему приезжают Андре Жид, Жан-Поль Сартр и другие его друзья и знакомые. Его стремятся убедить, чтобы он связался с Сопротивлением. Не получается. Мальро отвечает: "Я иду, но иду один"16.

      После оккупации немцами южной зоны, в начале 1943 г. Мальро с семьей перебирается в департамент Коррез. В марте у него с Жозет рождается второй сын - Венсен. Писатель заканчивает первую часть "Битвы с ангелом". Он называет ее "Орешники Альтенбурга" и посвящает борьбе французов против немецких оккупантов. И опять тихая семейная жизнь в небольшом уютном доме. Жена, два маленьких мальчика, кошка. У Мальро бывают его братья - Ролан и Клод. Оба они давно вступили в ряды Сопротивления. Братья призывают Андре последовать их примеру. Пока безответно. Ролан в середине 1943 г. женился на пианистке Мадлен Лью.

      В начале 1944 г. Ролан и Клод были схвачены оккупантами и депортированы. В конце года стало известно, что оба они погибли. Мадлен переехала жить к Андре и Жозет. В марте 1944 г. у нее родился сын Ален. Скорее всего именно депортация братьев побудила Мальро летом 1944 г., наконец, принять решение о вступлении в ряды Сопротивления. Правда, он почти сразу же был задержан немцами и заключен в тюрьму в Тулузе. Лишь поспешное отступление фашистских войск в августе спасло Мальро жизнь. Его освободили вместе с другими заключенными французские партизаны.

      Тем временем по всей Франции разворачиваются широкомасштабные операции по освобождению страны от оккупантов. Мальро активно в них включается. Под именем полковника Берже он создает бригаду "Эльзас-Лотарингия" и участвует в боях под Страсбургом. В ноябре писатель узнает о страшном событии. Жозет Клоти провожала на поезд свою мать. Она выходила из ее вагона, когда состав уже тронулся. Ноги Жозет соскользнули со ступенек и попали под колеса. Несколько часов спустя она умерла в больнице. Мальро нашел в себе силы преодолеть такое испытание. Полковник Берже доходит с бригадой "Эльзас-Лотарингия" до Штутгарта.

      Весна 1945 года. Война окончена, а вместе с ней перевернута еще одна страница жизни. Но надо идти вперед, думать, как быть дальше. Мальро принимает решение связать свою дальнейшую судьбу с вдовой Ролана Мадлен. Новая семья - Андре, Мадлен и три маленьких мальчика, Пьер-Готье, Венсен и Ален, поселились в просторной квартире на окраине Парижа близ Булонского леса. В 1946 г. Мальро оформит развод с Кларой и в 1948 г. женится на Мадлен. Пока же писатель думает, чем теперь себя занять.

      Мальро напишет позднее, что только во время войны он "обрел" Францию. Все его бесконечные постижения чужих стран, других культур остались позади. Теперь, наверное, писатель впервые осознал, что пора послужить и родному отечеству. А что такое Франция в 1945 году? Для всех французов она отождествлялась прежде всего с именем одного человека - генерала де Голля. В 1940 г. этот почти никому не известный военный бесстрашно взломал свою судьбу. Генерал не подчинился приказу сложить оружие и сдать отчизну врагу. В канун позорного перемирия, заключенного маршалом Петэном с Гитлером, он вылетел в Лондон и заявил соотечественникам, что будет продолжать битву за Францию. Годы войны превратили его в политика. Сколько раз англичане и американцы объявляли его неугодным. Но он твердо шел к цели, шаг за шагом создавая в изгнании "другую Францию", непокоренную, несломленную. Невероятным усилием воли и упорством де Голль выстоял. Он возглавил Временное правительство. Именно благодарят этому генералу Франция оказалась в лагере победителей. Де Голль стал человеком-легендой.

      Мальро не мог не нравиться такой человек. Он думал о нем. Его тянуло к нему. Де Голль, конечно, знал о Мальро и его неугомонном нраве, ему рассказывали о нем. Генерал понимал, что писатель был чем-то сродни ему самому. Ведь Мальро тоже выковал свою судьбу. И вот в августе 1945 г. приближенные де Голля организовали его встречу с писателем. Она оказалась судьбоносной. Отныне эти два человека будут рядом всегда. Для Мальро, такого сумасбродного, самовлюбленного, горделивого, который себя ставил превыше всего и вся, де Голль станет настоящим кумиром, единственным человеком, достойным преклонения. А для де Голля Мальро окажется, может быть, единственным другом, которому он будет полностью доверять и делиться с ним самим сокровенным.

      Пока же, во время первой встречи, собеседники говорили об истории Франции, о ее великих людях - Корнеле, Ришелье, Мирабо, Наполеоне, Клемансо. Они понравились друг другу. Мальро написал впоследствии, что он нашел де Голля "полностью соответствующим мифу о нем"17 . Глава Временного правительства сначала предложил писателю пост технического советника по культуре, а после переформирования кабинета в ноябре 1945 г. - портфель министра информации.

      Писатель с интересом взялся за новое дело. В его обязанности входило налаживание связей с интеллигенцией, определение культурной политики правительства, разработка опросов общественного мнения и даже проведение реформы устаревшей системы национального образования. Однако работать Мальро пришлось не долго, потому что в январе де Голль добровольно покинул пост главы правительства. Во Франции возродилась довоенная многопартийная система. Учредительное собрание готовило проект новой конституции, согласно которой в стране должна была быть вновь установлена республика парламентского типа. Де Голль же не хотел управлять вместе с партиями и зависеть от них.

      Так Мальро остался не у дел. Но он - натура увлекающаяся. Пока в стране принимается Конституция 1946 года и устанавливается Четвертая республика, писатель после долгого перерыва берется за перо. Он не намерен больше писать романов, а хочет представить свое видение искусства. Мальро часто говорил: "Для меня искусство - то же самое, что для других религия". Он ведь с ранней молодости был захвачен красотой творений живописцев и ваятелей разных времен и цивилизаций. Мальро писал о произведениях искусства и творчестве известных художников и скульпторов еще до войны. Теперь он решил посвятить искусству целую серию трудов. Свою первую книгу писатель называет "Психология искусства". Одна ее часть, "Воображаемый музей", вышла в свет в 1947 г., вторая, "Художественное творчество", - в 1948 г. и третья - "Цена абсолюта" в 1950 году. Как пишет Л. Г. Андреев, "Эстетическими трудами назвать эти работы трудно, собственно теория искусства в них не содержится. Скорее это публицистическая эстетика, или эстетическая публицистика, определение функции искусства в мире...". Для Мальро, пишет Ж. Базен, "каждое произведение искусства уникально и никак не связано с какими бы то ни было феноменами цивилизации и культуры". Оно, конечно, вечно. И если человеческая личность, герой любого романа писателя, всегда находится в схватке с судьбой и борется за свою жизнь, то в искусстве, по мнению Мальро, "судьба отступает". Искусство бессмертно, оно - "антисудьба"18.

      Пока Мальро размышляет о непреходящих ценностях искусства и о том, что гениальные творения человека дают ему бессмертие, де Голль начинает думать о возвращении к власти. После отставки генерал жил в своем имении Коломбэ-ле-дёз-Эглиз. Он пригласил туда верных сторонников, давно именовавших себя голлистами и заявил им, что хочет создать и возглавить объединение, главной целью которого станет борьба за отмену Конституции 1946 года и установление во Франции сильной исполнительной власти. Среди призванных в Коломбэ оказался и Андре Мальро.

      Официальное заявление о создании новой организации - "Объединении французского народа" (РПФ) - де Голль сделал в апреле 1947 года. Так генерал и его сторонники объявили "войну" Четвертой республике и ее слабой "системе партий". Голлисты стремились к решению поставленной задачи путем завоевания большинства мест в Национальном собрании и после этого проведения коренной реформы государственного устройства Франции. Председателем РПФ стал сам де Голль, генеральным секретарем - Жак Сустель. Был также создан комитет управления из тринадцати человек, в который вошел Мальро. Генерал возложил на него важную задачу по пропаганде целей РПФ и организации съездов объединения. Писатель был очень доволен. Он видел в идеях РПФ дух бунтарства. Мальро занялся изданием газеты РПФ. Сначала она называлась "Искра", затем "Объединение".

      Писатель со своими помощниками по пропаганде отказался разместиться на улице Сольферино, в штаб-квартире РПФ. Он устроился обособленно, на углу площади Оперы и бульвара Капуцинов. Мальро со свойственной ему независимостью хотел работать в таком месте, где бы "царствовал" только он один. В небольшом кабинете писатель принимал своих соратников по РПФ. Некоторые из них оставили небольшие зарисовки об этих встречах. "Он никогда не мог долго находиться за письменным столом, - пишет Андре Асту, - ему просто не сиделось на одном месте. Расхаживая все время из угла в угол, он говорил, курил, тяжело дышал. И это все одновременно. Как только его сигарета истлевала наполовину, он ее гасил и зажигал новую. В облачках дыма его пылкие, острые, звонкие слова как бы подскакивали. Тембр его голоса был словно из другого мира. Все в нем было таким конвульсивным, как будто он постоянно порождал идеи. Как он умел покорять! От него исходил просто ошеломляющий шарм. А слова все вылетали из его рта целым каскадом. Казалось, что какой-то внутренний щелчок выталкивает из него мысли в бешеном ритме, и даже сам он не может их контролировать"19.

      Когда писатель появлялся на заседаниях комитета управления, он также производил на всех присутствующих чарующее впечатление. "Андре Мальро, - вспоминает Леон Ноэль, - всегда нас поражал и восторгал магией своего слова, богатством эпитетов и неожиданностью искрометных замечаний, которые взмывали в воздух, словно фейерверк. Контраст между его романтической манерой говорить и четкими, точно подобранными формулировками генерала де Голля, свидетельствовал о том, насколько разными были эти две удивительные индивидуальности. Их всегда связывало взаимное восхищение, и благодаря им наши заседания превращались порой в праздник разума"20.

      Талант Мальро-оратора был всегда поразителен и уникален. На годы РПФ явно пришелся расцвет его импровизированного ораторского искусства. Его ярчайшие выступления запомнились почти всем голлистам той поры. "Звучал голос, - отмечает Жанин Моссюз, - захватывающий своей энергией. Он взывал не к разуму, а к чувствам. Его тон то серьезный, то ироничный, то приподнятый. Ни один другой оратор не был способен закручивать таких длинных фраз, наполненных литературными, философскими и историческими цитатами. Андре Мальро заставлял своих слушателей идти вслед за ним от одного века к другому. От Сен-Жюста он переходил к Платону, сначала упоминал Неру, потом Барреса. Весь мир проходил перед глазами голлистов: Китай, Турция, Америка, Россия... Оратор воскрешал персонажи четырех сторон света. Он делал вызывающие сравнения и проводил неожиданные параллели. Парадоксальность его суждения походила на талант иллюзиониста"21.

      На одном из первых митингов РПФ Мальро восклицал: "Мы с вами вместе с генералом де Голлем, потому что из его уст прозвучал голос Франции из самого глубокого безмолвия. И сейчас, когда раздались ваши первые апплодисменты, мне показалось, что я услышал, как в тишине забилось в первый раз большое уснувшее сердце, которое все считали сердцем Франции и уже не надеялись, что оно когда-нибудь пробудится". Без Мальро не обходился ни один съезд РПФ. Он обычно выступал в заключительный день и говорил в своей речи о Франции и о де Голле. Завершая II съезд РПФ в феврале 1949 г. писатель заявил: "Мы должны быть преданы нашей Франции. И только нам предстоит вернуть ей настоящее предназначение, издавна связанное с судьбами мира. Мы сможем это сделать лишь отдав нашу волю и нашу душу одному человеку, который сейчас рядом с нами. Вот тогда Франция станет его и нашей Францией. Должен же, наконец, настать день, когда во главе страны будет стоять достойный лидер, и сама она сможет взирать на него без усмешки"22.

      Присутствие Мальро в рядах РПФ придавало оппозиционному голлистскому движению некое неповторимое своеобразие и притягивало людей. Голлистские митинги собирали порой десятки тысяч человек. Де Голль очень любил и ценил Мальро. Он и сам не мог устоять перед его образованностью, необыкновенным даром импровизации и демоническим очарованием.

      В семье Мальро царил его культ. Писатель жил на широкую ногу в своей шикарной двухэтажной квартире возле Булонского леса. Он держал прислугу - горничную, кухарку, уборщицу, лакея и шофера. Его многие довоенные связи были утеряны. Друзей почти не осталось, только знакомые и приятели. Те из них, которые приходили в дом Мальро, удивлялись, что он живет с таким размахом. Откуда могли взяться такие большие деньги? За спиной писателя ходили слухи, что он, как и некоторые другие, приложил руку к средствам Сопротивления23.

      Жена Мальро, Мадлен жила интересами мужа. Она принимала его гостей, выезжала вместе с ним в город, оберегала его покой в доме. Мадлен печатала на машинке все то, что он писал, помогала подбирать мужу иллюстрации к его книгам по искусству. О карьере пианистки ей пришлось забыть. Лишь изредка Мадлен подходила к роялю, чтобы поиграть Брамса, Дебюсси, Сати. Музыка, к сожалению, не была увлечением ее супруга.

      Воспитанием детей Мальро не занимался, однако, был с ними строг, часто делал замечания. Мальчики, его сыновья Пьер-Готье и Венсен и племянник Ален, жили вместе с ним. Время от времени в гости к отцу приходила Флоранс, дочь от первого брака. Обедал писатель вместе с детьми только по выходным дням. Они знали, что их выдающийся отец большой гурман и с интересом наблюдали, с каким удовольствием он ест красное мясо, чуть поджаренное на вертеле, икру и как проворно поглощает торт "наполеон"24 . Добавим, что Мальро много пил, предпочитая виски, и выкуривал двадцать сигарет в день.

      В 1951 г. во Франции прошли парламентские выборы. Голлисты очень надеялись на успех, но их надежды не оправдались. РПФ получило всего 118 мест в Национальном собрании. После этого голлистское объединение вступило в полосу внутренних противоречий, которые постепенно привели его к упадку. В 1953 г. де Голль решает распустить РПФ. Мальро был очень разочарован. Он считал, что голлисты вполне могли бы действовать более решительно и вернуть себе власть жесткими методами.

      Теперь писатель большую часть своего времени посвящает трудам по искусству. Он работает над "Воображаемым музеем мировой скульптуры" и выпускает его по частям. В 1952 г. выходит книга "Скульптура", в 1954 г. - "От барельефов к священным гротам" и "Христианский мир". В 1957 г. появляется одна искусствоведческая работа Мальро - "Метаморфозы богов". Пользуясь свободным временем, писатель путешествует. Без этого он не может. В 1952 г. Мальро побывал в Греции, Египте, Иране, Индии. В 1954 г. он вновь посетил Соединенные Штаты.

      В середине 50-х годов голлистское движение почти полностью утеряло свое влияние в стране. Де Голль отдалился от политики и жил почти безвыездно в Коломбэ. Его самые верные сторонники, объединившиеся в небольшую партию "социальных республиканцев", на парламентских выборах 1956 г. получили всего 21 место в Национальном собрании. Тем не менее, они не теряли надежды когда-нибудь вернуться к власти. В Париже известные голлисты - Мишель Дебре, Жак Сустель, Эдмон Мишле - каждую неделю собирались в Доме Латинской Америки. Иногда на эти встречи приезжал и Андре Мальро. Голлисты не забывали и о своем лидере. Время от времени они приезжали к де Голлю в Коломбэ. Мальро, конечно, входил в их число.

      Между тем Четвертая республика, ослабленная колониальными войнами и нестабильностью собственной политической системы, вступила в полосу затяжного кризиса. Роковой для нее оказалась алжирская война. В Алжире все время нарастало недовольство со стороны офицеров сражающейся там французской армии и местных ультраколониалистов непоследовательностью алжирской политики парижских кабинетов. Голлисты решили воспользоваться такой ситуацией. Они тайно налаживали контакты с недовольными и пытались склонить их выступить с призывом к де Голлю. Сторонникам генерала удалось это сделать в процессе алжирского антиправительственного мятежа, поднятого "ультра" и поддержанного армией 13 мая 1958 года. Де Голль умело воспользовался действиями мятежников и смог вернуться к власти на продиктованных им условиях. 1 июня 1958 г. Национальное собрание утвердило его в качестве председателя правительства.

      Мальро не знал о деятельности голлистов в Алжире. События застали писателя в Италии. Он прибыл в Париж и попал "с корабля на бал". Де Голль тут же предложил ему портфель министра. В течение второй половины 1958 г. во Франции был установлен новый политический режим - Пятая республика. Мечта де Голля о сильной исполнительной власти, ставшая основной идеей голлизма, воплотилась в действительность. Республика парламентского типа правления заменялась президентской республикой, что было закреплено Конституцией 1958 года.

      В конце года де Голль был избран первым президентом Пятой республики. Он оставался на своем посту более десяти лет. Андре Мальро все это время занимал пост министра культуры. Президент предоставил ему полную свободу действий. Он понимал, что такая ярчайшая личность как Мальро сделает культурную политику Франции по-настоящему значимой и неповторимой.

      Новый министр культуры был очень рад своему назначению. Он сразу начал размышлять над тем, чем же предстоит заняться его министерству. Однако в конце 50-х - начале 60-х годов писателю пришлось много времени уделять пропаганде установленного де Голлем режима. Несравненный оратор, Мальро с удовольствием стал глашатаем "новой Франции": Он объехал многие страны, чтобы возвестить о возвращении к власти великого француза и установлении им режима, достойного его великой отчизны.

      В конце 1958 г. Мальро побывал во французских колониях Гвиане и Мартинике в Америке, съездил в любимые им страны древних азиатских цивилизаций - Иран, Индию и Японию. В Индии он встречался и беседовал с Неру. В 1959 г. министр отправляется в большое турне по Латинской Америке, останавливаясь в столицах Аргентины, Чили, Бразилии, Боливии, Колумбии, Эквадора, Парагвая, Уругвая и Венесуэлы. Он возвращается в Париж в конце года, а в начале следующего опять летит в Америку, на этот раз - в Мексику.

      Мальро стал блестящим проводником выдвинутой де Голлем идеи деколонизации. В 1960 г. министра с энтузиазмом принимают в только что получивших независимость бывших французских колониях - Чаде, Габоне и Центральноафриканской республике. Очень тяжелым был путь к самостоятельности лишь одной французской колонии - Алжира. Вообще "алжирская проблема" оставалась главной для всей французской политики в первые годы существования Пятой республики. Европейское население этой страны, в большинстве своем ультраколониалистское, отчаянно боролось за сохранение колонии под французским суверенитетом. Его по-прежнему поддерживала армия. Колониальная война не прекращалась. В 1960 и в 1961 годах сначала "ультра", а затем генералы армии подняли в алжирской столице мятежи против политики де Голля, направленной на предоставление Алжиру независимости. Мало того, на территории Франции начала подпольно действовать так называемая Вооруженная секретная организация (ОАС), объединившая сторонников "французского Алжира" и действующая террористическими методами.

      Францию лихорадило. Население страны разделилось на две части. Одни сочувствовали "ультра", которым предстояло покинуть Алжир, ставший их родиной. Другие считали, что президент прав. Ситуация в правительстве была аналогичной. Некоторые министры не сразу безоговорочно поддержали де Голля. Мальро, как и многие другие, поначалу колебался. Только во время мятежа генералов в апреле 1961 г. министр культуры проявил твердость и полностью занял пропрезидентскую позицию. За это он был внесен в "черные списки" ОАС. В феврале 1962 г. около дома писателя была взорвана бомба, что произвело на него тяжелое впечатление. Мальро решил покинуть любимую квартиру около Булонского леса и переехал в Версаль.

      Годом раньше министр пережил, наверное, самую большую трагедию в своей жизни. В мае 1961 г. в автомобильной катастрофе погибли его сыновья - двадцатилетний Пьер-Готье и восемнадцатилетний Венсен. Но Мальро не сломился и не показывал внутренних страданий. Внешность писателя с возрастом изменилась. Жан Лакутюр пишет: "Его лицо стало более крупным и заметно клонилось книзу. Он напоминал еретика-доминиканца, чудом уцелевшего от сожжения на костре и преследуемого запахом паленого. Передняя прядь волос откинулась назад и оголила лоб гипсового цвета". Впрочем, далее автор подмечает и черты, оставшиеся характерными для Мальро почти на всю жизнь: "Его красивая рука, как обычно, теребила правую щеку и уголок губы и, таким образом, словно вырывала мимолетные и причудливые слова и пыталась обуздать совершающее побег красноречие"25.

      Окончание в 1962 г. алжирской войны принесло Франции долгожданное облегчение. В правительстве это событие расценивали как важнейшую веху в истории молодой Пятой республики. Наконец-то и Мальро смог целиком и полностью посвятить себя заботам министра культуры. Писатель трудился без устали. Пик его деятельности пришелся на середину 60-х годов. Мальро часто повторял: "Я мечтаю о грандиозном, а средства достижения ничтожны". И действительно, бюджет министерства культуры был весьма скромен. Тем не менее писатель смог сделать многое. Под его непосредственным руководством началось составление перечня исторических памятников Франции. Сотрудники министерства разработали целый ряд законов по их охране и реставрации. На глазах у французов хорошели и приобретали былое великолепие старинные дворцы, особняки, монументальные сооружения - Лувр и Триумфальная арка в Париже, Трианон в Версале и др. Особый закон утверждал создание так называемых "заповедных зон" во многих городах страны. Министр занялся переоборудованием известных французских музеев, а также созданием новых.

      Мальро заботился об организации выставок, о вывозе и показе за рубежом шедевров, хранящихся во Франции и о демонстрации французам произведений искусства других стран. Так, в 1963 г, писатель лично отправился в США, сопровождая "Джоконду". Позднее он повез в Японию "Венеру Милосскую". А французы смогли увидеть в Париже сокровища индийской и мексиканской культуры, несравненные по своему великолепию предметы прикладного искусства из гробницы Тутанхамона.

      Мальро провел реформу системы французских театров. Из фондов его министерства постоянно выделялись деньги на развитие французской музыки и кинематографии. Известным французским художникам предоставлялись государственные заказы. В 1962 г. знаменитому Марку Шагалу было поручено расписать плафон в зрительном зале Гранд-Опера. Художник давно был знаком с Мальро и говорил о нем: "Он так пропитан искусством, что просто сгорает от него"26.

      Министр мечтал о том, чтобы любой француз мог приобщиться к культуре. Он хотел создать в каждом департаменте Франции Дома культуры. Скорее всего такую идею писатель позаимствовал из СССР. Первый Дом культуры был торжественно открыт в присутствии Мальро в 1964 г. в Бурже, один из последних - в 1968 г. в Гренобле.

      Проекты законов своего министерства и вообще собственные идеи писатель отстаивал в Национальном собрании и Сенате страны. Его пламенные речи могли убедить любого человека. Мальро много ездил по Франции и выступал по различным случаям. Особой патетикой отличались речи Мальро, увековечивающие имена знаменитых французов - на похоронах художника Жоржа Брака в 1963 г., в годовщину смерти Жанны д'Арк в 1964 г., на похоронах известного архитектора Шарля-Эдуара Ле Корбюзье в 1965 году. Больше всего запомнилось современникам выступление писателя в конце 1964 г. по поводу переноса праха Жана Мулена в Пантеон. Менее чем за час Мальро смог красочно воссоздать образ героя Сопротивления, его трудную деятельность в тылу врага и напомнить о его гибели во имя родины. "Замученный в гнусных подземельях глава Сопротивления, - восклицал оратор, - взгляни своими исчезнувшими глазами на всех этих женщин в черном: они надели траур в память о всех наших товарищах, и по тебе тоже... Бедный замученный король теней, смотри, как в июньской ночи, усеянной пытками, поднимается твой народ"27.

      Министр культуры продолжает писать. Главной темой его работ остается искусство. Он размышляет также о культуре вообще, о смысле жизни, о смерти, которая уже не раз постучалась в его дом. В своих очерках и статьях Мальро вспоминает, как еще в молодости он писал, что "человек - это то, что он смог сделать, или то, что способен сделать". Министр пишет о неизбежности смерти и бессмертии славы.

      С возрастом писатель ничуть не утратил любовь к путешествиям. В 1965 г. он осуществляет поездку в Китай, где встречается с Чжоу Эньлаем и Мао Цзэдуном. В конце того же года во время президентской кампании Мальро, естественно, горячо поддерживал де Голля, баллотировавшегося на второй срок и победившего во втором туре Франсуа Миттерана.

      Мальро и де Голля по-прежнему связывали теплые дружеские отношения. Министр был согласен почти со всеми политическими действиями президента. Де Голль, в свою очередь, одобрял деятельность Мальро. Они часто виделись. На заседаниях правительства, проходивших каждую среду под председательством президента, министр культуры неизменно сидел рядом с ним с правой стороны. Де Голль постоянно приглашал Мальро на приемы в Елисейском дворце, а также встречался с ним в неофициальной обстановке. Они подолгу беседовали о политике, о жизни, о культуре. Свидетелям их разговоров нередко приходили на ум самые удивительные сравнения. Сотрудник Елисейского дворца Жан Кассу как-то заметил: "Мне показалось, что де Голль мнил себя Наполеоном, а Мальро делал вид, что он Шатобриан"28.

      Президент читал произведения писателя, следил за его речами. Когда де Голль не мог лично поделиться с Мальро своим мнением о его работах или выступлениях, он писал ему. Например, в конце 1961 г. президент отправил писателю следующее небольшое письмо: "Мой дорогой друг. Знайте, что я был глубоко восхищен вашим докладом в Национальном собрании по поводу реставрации известных исторических памятников. Конечно, в нем присутствовала и выдающаяся мысль, и прекрасный стиль и искрометное действие. Прозвучала также и определенная политика. Нужно, чтобы она такой и была в действительности. Спасибо. Искренне ваш"29.

      Личная жизнь Мальро из-за его сложного характера складывалась нелегко. Многие полагали, что он страдал манией величия. Министр считал себя выдающимся писателем и ждал, что ему присудят Нобелевскую премию. Однако этого так и не произошло. Мальро несколько раз предлагали стать академиком, но он отказывался, считая, что это ниже его достоинства. Писатель пил. Состояние его здоровья ухудшалось. Очень тяжелым для министра стал 1966 год. У него началась депрессия. Он лечился в больнице. Взаимопонимания с женой становилось все меньше. В результате Мальро принял решение расстаться с Мадлен30.

      Несмотря на личные невзгоды, министр продолжает работать. Весной 1966 г. он летит в столицу Сенегала Дакар и участвует там в Первом мировом фестивале африканского искусства. В Париже писатель организует большую выставку работ Пикассо. Мальро пишет также книгу воспоминаний. Она выходит в 1967 г. и называется "Антимемуары". Мальро заявил, что такое название его произведение получило потому, что в нем нет последовательного изложения событий. Он обрисовал в нем лишь отдельные эпизоды собственной жизни. Кроме того, Мальро описал в книге свои встречи с великими людьми - де Голлем, Неру, Мао. Главное же, как подчеркивал писатель, в "Антимемуарах" он представил читателю размышления о смысле жизни.

      В начале 1968 г. министр культуры Франции совершил двухнедельную поездку по СССР. Программа его пребывания была очень насыщенной. Он прилетел в Москву, а потом посетил Ленинград, Волгоград, Баку, Суздаль, Владимир. Мальро встретили радушно. Его приняли Председатель совета министров А. Н. Косыгин и министр культуры Е. А. Фурцева, с которой он вел переговоры об обмене выставками и художественными коллективами двух стран31.

      Вскоре после возвращения на родину Мальро стал очевидцем знаменательных майско-июньских событий, свидетельствующих о серьезном социальном кризисе. Сначала по Франции прокатилась мощная волна студенческих волнений, а затем началась всеобщая забастовка огромного масштаба. Такая ситуация застала врасплох президента страны и правительство. Потрясен был и министр культуры. Как и все голлисты, он выступил в защиту де Голля. Пятая республика выстояла. Однако события нанесли незаживающую рану ее первому президенту. Давая оценку происшедшему, де Голль с печалью заметил: "Я думал о Франции, но не о французах". В апреле 1969 г. после того, как потерпел неудачу выдвинутый президентом законопроект о реформе Сената и новом районировании Франции, он добровольно ушел в отставку и удалился в Коломбэ. Мальро сразу заявил о том, что он не будет работать без де Голля и также навсегда покинул свой пост. Эпоха его славных дел в министерстве культуры ушла в прошлое.

      Еще в 1967 г. после долгих лет разлуки писатель встретился с одной из подруг юности - Луизой де Вильморен. Двое немолодых людей постоянно виделись, а в начале 1969 г. приняли решение жить вместе. Мальро переезжает с двумя сиамскими кошками в пригород Парижа Верьер, в старинный родовой особняк Луизы. Писатель там быстро освоился. Он чувствует себя комфортно и всегда находит общий язык с хозяйкой дома.

      В декабре 1969 г. де Голль приглашает Мальро к себе в гости в Коломбэ. Бывший министр с радостью едет. Он застает генерала за работой. На его письменном столе лежат рукопись "Мемуаров надежды" и корректура "Речей и посланий". Почти весь день де Голль и Мальро провели вместе в уютном кабинете генерала. За окном бесшумно падал снег, на кресле спал свернувшись калачиком пушистый кот. Все располагало к неспешной беседе. Великий политик и знаменитый писатель делились воспоминаниями о былых днях славы, рассуждали о судьбе Франции, придавались философским размышлениям, цитировали мудрецов. Им было так хорошо вместе. Увы, эта встреча оказалась последней.

      Мальро ждали новые удары судьбы. В конце декабря 1969 г. скоропостижно скончалась Луиза де Вильморен. Писатель с трудом пережил такое горе. Племянница Луизы, Софи разрешила ему остаться жить в особняке тетки, к которому он уже привык. Софи де Вильморен стала последней подругой Андре Мальро.

      В ноябре 1970 г. в Коломбэ умер де Голль. Его утрата для писателя была невосполнима. Их дружественный союз вошел в историю. Еще при жизни бывший президент прислал Мальрс первый том своих "Мемуаров надежды". Небольшой отрывок из них, посвященный писателю, ярко характеризовал отношение к нему "самого знаменитого из французов". "Моей правой рукой, - писал де Голль, - всегда был и будет Андре Мальро. Присутствие рядом со мной этого гениального друга, человека такой высокой судьбы, иногда заставляло меня думать, что я сам зауряден. Представление, которое создавал обо мне этот несравненный очевидец, способствовало моему самоутверждению. Я знаю, что в любом споре, когда речь пойдет о серьезных вещах, его молниеносное решение поможет мне рассеять любое сомнение"32.

      Мальро отблагодарил де Голля за такие лестные слова в его адрес. Он написал небольшую повесть "Дубы, которые срубают..." и посвятил ее своей последней встрече с генералом. Она вышла отдельной книгой в 1971 году. Писатель воспроизвел длинный разговор с де Голлем и включил в текст цитаты из произведений генерала. Так по-своему он решил обрисовать портрет выдающегося французского политика и, представив его убеждения, показать мужество и величие этого необыкновенного человека. "Самая большая слава, цитирует Мальро де Голля, - приходит лишь к тем людям, которые не уступили... В ужасных потрясениях поднимаются, выделяются и оставляют след лишь умеющие мыслить и действовать согласно зловещему ходу событий"33. Повесть сразу разошлась большим тиражом и до сих пор пользуются популярностью.

      В 1972 г. Мальро долго болел. Он опять страдал затяжной депрессией. Но кризис миновал. Писатель сумел войти в неплохую форму и начал работать. На закате дней бывший министр словно доказывал сам себе верность слов одного из героев романа "Королевская дорога", немного переиначив их: "Смерти нет. Есть лишь бесконечное человеческое состязание с ней".

      Мальро писал об искусстве и литературе, редактировал свои старые произведения, переиздавал их, формировал новые сборники. В 70-е годы выходят "Гойя", "Черный треугольник, "Лакло", "Лазарь", "Обсидиановая голова", двухтомник "Зеркало лимба". Несмотря на неважное самочувствие, писатель в сопровождении Софи де Вильморен совершает путешествие в любимую с юности Азию. В 1973 г. он едет в Индию и Непал, а оттуда приезжает в Бангладеш, где заявляет о своей большой симпатии к этой молодой стране. В 1974 г. он опять в Индии, затем в Японии. В 1975 г. бывший министр добирается до Гаити.

      Однако в следующем году силы покинули Мальро. Он умер в парижской больнице 23 ноября 1976 года. Гроб с его телом для прощания был установлен в Квадратном дворе Лувра, а почетный траурный караул "несли" древнеегипетские каменные кошки из коллекций музея. Бывшего министра культуры похоронили на кладбище городка Верьер, в котором он провел свои последние годы. Прошло двадцать лет. В 1996 г. правительство Франции приняло решение о переносе праха писателя в Пантеон. Так Андре Мальро обрел свой вечный покой рядом с себе подобными - выдающимися сынами родного отечества.

      Примечания

      1. Об Андре Мальро во Франции написана не одна сотня работ. Перечислим самые значительные из них: BOISDEFFRE P. de. Andre Malraux. P. 1960; De Gaulle et Malraux. P. 1987; LYOTARD J. -F. Signe Malraux. P. 1996; LACOUTURE J. Andre Malraux, une vie dans le siecle. P. 1977; MALRAUX С Nos vingt ans. P. 1966; MAURIAC С Malraux ou le mal du heros. P. 1946; MOSSUZ J. Andre Malraux et le gaullisme. P. 1970; PICON G. Malraux par lui-meme. P. 1955; STEPHANE R. Andre Malraux, entretiens et precisions. P. 1984; TODD O. Andre Malraux. Une vie. P. 2001. Пристальное внимание жизни и творчеству Мальро уделялось и в других зарубежных странах. Пожалуй, самая известная биография писателя последних лет принадлежит перу Кюртиса Кейта: САТЕ С. Andre Malraux. P. 1994.
      В нашей стране наиболее известный исследователь литературного творчества Мальро настоящего времени - Л. Г. Андреев. См., например, его предисловия к произведениям Мальро, изданным на русском языке: АНДРЕЕВ Л. Г. У роковой черты или Зеркало лимба. - МАЛЬРО А. Зеркало лимба. М. 1989; АНДРЕЕВ Л. Г. Наедине со смертью. Восточные романы Мальро. - МАЛЬРО А. Королевская дорога. М. 1992. Различные аспекты деятельности Мальро стали предметом исследования нескольких кандидатских диссертаций: БЛОМ-КВИСТ Е. Б. Критика эстетических воззрений Андре Мальро. М. 1971; ДУЗЕНОВ А. М. Общественно-политические взгляды и деятельность А. Мальро. Ташкент. 1988; ТОЛСТЫХ Ю. А. Андре Мальро и голлизм. Екатеринбург. 2001; ШЕРВАШИДЗЕ В. В. Романы Андре Мальро. Тбилиси. 1974. В 2002 г. Институтом мировой литературы РАН были опубликованы несколько писем Мальро, адресованных советским общественным и театральным деятелям. - Диалог писателей. Из истории русско-французских культурных связей XX века. 1920 - 1970. М. 2002.
      2. TODD O. Op.cit., p. 32.
      3. Эти сведения были через некоторое время переданы в Комитет национальной безопасности Франции. Его архив в 1940 г. конфисковали немецкие войска сразу после своего вступления в Париж. Затем он был отправлен на хранение в один из замков Чехословакии. Оттуда уже советскими войсками в 1945 г. архивные документы были вывезены в Москву. В 90-е годы XX в. Россия вернула архив Франции. Однако копии всех его важнейших документов остались в Российском государственном военном архиве (РГВА). Из них мы и почерпнули приведенные данные. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      4. Цит. по: LACOUTURE J. Op. cit., p. 112.
      5. Фрагменты романа "Искушение Запада" и многих других произведений Мальро см. в книге: МАЛЬРО А. Зеркало лимба. Романы "Завоеватели" и "Королевская дорога" опубликованы в книге: МАЛЬРО А. Королевская дорога.
      6. Цит. по: LACOUTURE J. Op. cit., p. 127 - 128.
      7. МАЛЬРО А. Зеркало лимба, с. 67 - 68.
      8. Там же, с. 77 - 78.
      9. Стенограмма заседания хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), ф. 631, оп. 15, д. 42.
      10. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      11. Там же.
      12. Le Monde, 22.XI.1996.
      13. РГАЛИ, ф. 1397, оп. 1, д. 746.
      14. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      15. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 495, оп. 10а, д. 126.
      16. Цит. по: Le Monde, 22.XI.1996.
      17. MALRAUX A. Antimemoires. P. 1967, p. 135.
      18. АНДРЕЕВ Л. Г. У роковой черты или Зеркало лимба, с. 20; БАЗЕН Ж. История истории искусства. От Вазари до наших дней. М. 1995, с. 282; МАЛЬРО А. Метаморфозы искусства. Голоса безмолвия. - МАЛЬРО А. Зеркало лимба, с. 259.
      19. ASTOUX A. L'Oubli. De Gaulle. 1946 - 1958. Р. 1974, p. 101.
      20. NOEL L. La traversee du desert. P. 1973, p. 74 - 75.
      21. MOSSUZ. J. Op. cit., p. 85 - 86.
      22. MALRAUX фe et Malraux, p. 226.
      29. GAULLE CH. DE. Lettres, notes et carnets. Janvier 1961 - Decembre 1963. P. 1986, p. 176.
      30. TODD O. Op. cit., p. 474 - 475.
      31. Пребывание Мальро в СССР в феврале-марте 1968 г. изложено по отчету (без подписи) о его поездке, хранящемуся в РГАЛИ, ф. 2329, оп. 9, д. 2101.
      32. GAULLE CH. DE. Memoires d'Espoir. V.I. Le Renouveau. 1958 - 1962. P. 1970, p. 285.
      33. MALRAUX A. Les chenes qu'on abat... P. 1971, p. 83 - 84.

      Вопросы истории. - 2005. - № 5. - С. 30-48.
    • Гимны Российской империи и СССР
      Автор: Saygo
      Н. А. СОБОЛЕВА. СОЗДАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ГИМНОВ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ И СОВЕТСКОГО СОЮЗА

      Музыкальный символ России всегда становился "камнем преткновения". Так, он активно выбирался в 1917 г., когда Николай II отрекся от престола, что делало невозможным само исполнение прежнего гимна, начинавшегося словами "Боже, Царя храни". Среди десятков предложений различных мелодий и слов для гимна "нецарской" России выделяется своей конструктивностью небольшая статья известного поэта В. Я. Брюсова, написанная в марте 1917 г.1 (то есть в период, когда Временное правительство решало вопрос о гербе и печати).

      По его мнению, России был необходим новый национальный гимн, на создание которого следует объявить конкурс - "сознательное задание". "Национальный гимн, - писал он, - есть патриотическая песнь, выражающая дух народа, его заветные убеждения, его основные устремления... Нужна краткая песнь, которая силою звуков, магией искусства сразу объединила бы собравшихся в одном порыве, сразу настроила бы всех на один высокий лад..." Музыка гимна должна быть мощной, как любовь к Отчизне. Неразрывны с музыкой должны быть слова. Написание их для гимна Отечества - дело особой сложности. "Дух народа" легко воплотить в словах, когда речь идет о "единообразном населении". Россия же страна многонациональная, поэтому ее гимн вряд ли может быть лишь "великорусским", а напротив - объединять все ее народы. По глубокому убеждению Брюсова, гимн новой России не должен разделять население страны не только по вероисповеданию, национальности, но и по классовому признаку, его должны принимать все, кто считает Россию своей Родиной. В этом случае он будет дорог многим поколениям.

      Брюсов полагал, что среди идей и образов - необозримые просторы нашего Отечества, героические подвиги предков, военная слава Российской державы, а также братство народов России, их содружество и труд на общее благо. Все идеи, мысленно возникающие при многозначном слове "Россия", если они изложены понятным каждому поэтическим языком, не покажутся пустыми словами, когда прозвучат в гимне могучей державы.

      Государственный гимн - это не только особый музыкальный символ. Его слова, как правило, патриотичны, они прославляют державу, отражают мировоззренческий и духовный настрой общества; музыка торжественна и вдохновенна, но вместе с тем достаточно легко воспроизводима и запоминаема. Именно в XIX в. гимн - вместе с гербом и флагом - входит в складывающееся триединство символов государственного суверенитета. Государственные символы утверждаются властью, которая, как правило, причастна к их созданию и даже инициирует их выбор (иногда учитывались исторические традиции и политические устремления, а иногда - народный колорит без всякой политики). Символы государственного суверенитета постепенно закрепляются законодательно.

      Во многих странах разрабатываются и неукоснительно соблюдаются ритуалы, связанные не только с использованием герба и флага, но и с исполнением гимна (слова гимна учат в школах, приветствуется хоровое исполнение, при звуках гимна правую руку прикладывают к сердцу и пр.). Это считается нормой в гражданском обществе.

      Эволюция российского герба и флага может быть и не так широко, как хотелось бы, но все-таки представлена в современной российской историографии. История гимнов менее разработана. Можно согласиться с мнением В. М. Калинкина, что музыкально-поэтический жанр, к которому принадлежит гимн, "являясь неотъемлемым атрибутом символики государства, до сих пор не имеет своего четко обозначенного, четко очерченного определения, не имеет обязательных для этого художественного жанра критериев"2. Представляются справедливыми замечания этого автора, что государственный гимн, как правило соответствует комплексу критериев, которые отличают его от других музыкально-поэтических жанров, например, от песни, кантаты, оратории, марша, и в значительной степени определяются специалистами по истории музыки.

      Ряд авторов в работах последних лет пишут об официальных и неофициальных гимнах России, о национальном (государственном?) гимне, о гимне-марше Преображенского полка и о других маршах-гимнах, а также гимнах-молитвах3. Музыка этих гимнов была привлекательна для отдельных групп населения и различных сословий России, но ни один из них не нес объединяющего программного начала для народа всей страны, в чем, собственно, и состоит основной критерий Государственного гимна. Идентификация марша и гимна "сдвигает" дату появления российского Государственного гимна к эпохе Петра I, что методически неверно.

      В ряде работ, опубликованных в последние годы, проблема появления русского национального гимна рассматривается в контексте формирования идеологии николаевской России и неразрывной нитью связывается с провозглашенной в марте 1833 г. известной доктриной министра просвещения С. С. Уварова - "православие, самодержавие, народность". Последняя, в свою очередь базируется на самодержавной апологетике Н. М. Карамзина, духовное воздействие которого на российское общество и на утверждение "охранительских" воззрений было огромно4. У Карамзина любовь к отечественной истории - это безоговорочное принятие прежних и существующих порядков: самодержавие выступает как единственный "палладиум" России.

      Карамзину и его идеям внимали такие умные, тонкие, образованные люди, как С. С. Уваров, В. А. Жуковский, Д. Н. Блудов5. Через несколько лет один из них станет родоначальником "теории официальной народности" (Уваров), другой создаст стихи гимна, прославляющие самодержавие (Жуковский), третий будет разрабатывать "Уложение о наказаниях". Эти лица, занявшие при Николае I важные министерские посты, были близки царю по своему мировоззрению. Неудавшийся переворот 1825 г., по-видимому, заставил воцарившегося монарха позаботиться о "четкой концепции национального бытия", в создании которой ему помогали наиболее доверенные люди, воспитанные Карамзиным в духе "благоговения перед святыней власти державной", которые каждый на своем месте способствовали воссозданию идеи "особости" и "самодостаточности" великой России.

      Не последнее место власть отводила соответствующей атрибутике, чему чрезвычайно большое внимание уделял Николай I. В контексте формирования идеологии николаевского царствования следует рассматривать и появление в 1833 г. "народной песни" В. А. Жуковского - А. Ф. Львова как официального государственного гимна Российской империи.

      А. Ф. Львов сыграл существенную роль в развитии русского церковного пения. Именно он, общавшийся со многими западно-европейскими музыкантами и учившийся у немецких мастеров, создал музыку гимна, затрагивающую душу русских людей не одного поколения и разных сословий. Думается, что причина - в самой тональности его "народной песни". В гимнической мелодии Львова присутствует стабильная основательность и незыблемость. Много лет спустя композитор И. О. Дунаевский назвал гимн Львова "церковно-тяжеловесным". Впрочем, если учесть факты биографии Львова, жизненные коллизии, с которыми он постоянно сталкивался и оказался в момент написания русского национального гимна, он вряд ли представил бы другую музыку - типа, например, французской "Марсельезы". Львов написал много церковных композиций, при его участии было сделано переложение полного круга церковного пения, так называемого придворного напева, его концерты "Приклони, Господи, ухо твое", "Услыши, Господи, молитву мою" - "капитальнейшие нумера в духовно-музыкальном творчестве..."6.

      Одним из первых официальных гимнов европейских государств признается "Боже, храни короля, королеву" (Великобритания). Однако по поводу авторства английского гимна споры ведутся до сих пор, и в одном из известнейших музыкальных словарей (Гроува) говорится, что авторы слов и музыки этого гимна неизвестны. Во второй половине XVIII в. появились гимны и в других европейских странах. Например, в Австрии вариации на песню Ф. Й. Гайдна из "Императорского квартета" в честь австрийского императора - "Боже, храни Императора Франца" (слова Л. Хашки) до 1918 г. представляли собой государственный гимн этой страны. Эта же мелодия, но уже со словами Г. фон Фаллерслебена "Германия, Германия, превыше всего" превратилась в гимн германского рейха; в настоящее время - это гимн ФРГ (имеющий другие слова)7. Известнейшим гимном в конце XVIII в. стала французская "Марсельеза". Декретом Директории от 14 июля 1795 г. она была объявлена национальной песней, но только в 1879 г. ее утвердили как официальный гимн Французской республики.

      Бельгийский гимн "Брабансон" ("брабантский"), ранее - "Брюсселюаз" ("брюссельский") относится к тревожным дням борьбы Бельгии за независимость от Голландии и последовавшего затем образования в 1830 г. самостоятельного Бельгийского государства. Написан он был непрофессионалами. Первый автор текста, актер Женеваль, был убит в борьбе с голландцами, став национальным героем. Автор музыки Ф. ван Кампенгоут увлекся словами патриотических стихов Женеваля "и случайно" написал к ним мелодию, будучи самоучкой. Как память о революционных действиях бельгийцев он пользуется популярностью до сих пор, хотя слова в связи с изменением политической ситуации написали иные, вскоре после примирения с Голландией. Можно согласиться с мнением Н. Бернштейна, который подчеркивал, что история создания некоторых гимнов обнаруживает явную связь между их происхождением и политическим настроением. "Не только бельгийский и французский гимны, но и английский... являются своего рода звуковыми термометрами, показывающими подъем общественного настроения"8.

      Действительно, именно тогда, когда Россия и Англия вместе сокрушили Наполеона, английский государственный гимн стал объектом внимания в России. В 1814 г. Жуковский сделал стихотворный перевод английского гимна. Первая публикация его в "Сыне отечества" в 1815 г. содержала 7 строк и называлась "Молитва русских". Есть сведения, что в конце 1815 г. в Дерпте они исполнялись на музыку местного композитора А. Вейрауха9.

      Однако с 1816 г. стихи поются уже на музыку английского гимна "Боже, храни короля". В "Истории лейб-гвардии Финляндского полка" упоминаются письма цесаревича Константина Павловича к генерал-адъютанту Сипягину, в которых очень подробно, день за днем излагается все, что происходило в Варшаве во время пребывания там осенью 1816 г. Александра I. Во время парада, когда царь "подъехал к фронту войск, все музыканты барабанщики и флейщики после пробития двух колен похода сыграли гимн "Боже, Царя храни!", взятый с английского национального "Боже, храни короля!" Это, как пишет Константин Павлович Сипягину, "было впервые употреблено и очень понравилось императору"10. С тех пор начали постоянно исполнять мелодию английского гимна "при отдании чести государю, попеременно с двумя коленами похода".

      Однако несмотря на исполнение "Молитвы русских" с английской мелодией в разных ситуациях (например, лицеисты, соученики А. С. Пушкина, узнавая, что царь находится рядом, начинали петь "Боже, царя храни" по тогдашнему тексту и тогдашней английской мелодии11). За государственный российский гимн он вряд ли признавался, потому что его исполнение не входило в обязательный ритуал в различных официальных церемониях. Так, в присутствии Николая I, царицы и наследника, прибывших в Варшаву в 1829 г. для коронации, при вручении скипетра и державы и возгласах "Слава императору во веки веков" под гром пушек исполнили церковный гимн "Тебе, Бога, хвалим"12.

      Полный вариант "Молитвы русского народа" (42 строки), написанный В. А. Жуковским, не ограничивается лишь прославлением монарха, но варьируя тематически английский текст, содержит воспевание "воинов-мстителей", а также - "мирных блюстителей" (закона). Кроме того, не только правитель, но и Отечество - Русь православная - герои написанной им "Молитвы". Подобная тематическая линия явно соотносится с историческим контекстом - триумфом победы над Наполеоном 13. Эта линия, как бы уравновешивающая "значимость" Отечества и монарха, не понравилась впоследствии Николаю I, который, по словам современников, называл текст, написанный Жуковским при Александре I, "размазнею Жуковского"14. Текст 1833 г. царя более устроил, так как в нем основным фигурантом выступал сам монарх, кроме того, здесь присутствовали "составляющие" официальной доктрины: православие (царь "православный"), самодержавие (царь "державный"). Что касается "народности", то о ней дает представление заголовок стихов - "Русская народная песня" (по желанию царя).

      "Молитва русских" к годовщине основания Царскосельского лицея была дополнена двумя строфами, сочиненными А. С. Пушкиным. Начальные пушкинские слова гласили: "Там громкой славою / Сильной державою / Мир он покрыл". В переделанном под музыку Львова тексте Жуковского просматривается аналогия: "Боже, царя храни! Сильный, державный". Видя в этой аналогии заимствование Жуковским пушкинской строки, Н. Рамазанова делает интересное заключение не только о своеобразном участии Пушкина в создании первого национального гимна, но и о влиянии данного факта на пожалование ему придворного чина.

      Автор музыки гимна Алексей Федорович Львов был избран Николаем I как человек ему близкий, преданный лично (командовал царским конвоем, сопровождая царя во всех поездках) и в то же время музыкально одаренный, прекрасный исполнитель-скрипач, талантом которого восхищались Мендельсон, Лист, Шуман. Шуман в статье "Алексей Львов" называл его "автором знаменитого русского национального гимна и других сочинений, которые еще ждут своего опубликования". После концерта в Лейпциге, на котором он присутствовал, Шуман написал: "Г-н Львов - скрипач настолько примечательный и редкостный, что он может быть поставлен в один ряд с первыми исполнителями вообще"15.

      А. Ф. Львов ко всему прочему являлся и прекрасным музыкальным организатором: в 1850 г. он учредил первое в России "Концертное общество", сыгравшее большую роль в пропаганде классической музыки. Члены общества, в которое входили не только музыканты, но и представители высшего общества и даже царской семьи, платили немалые взносы, которые давали возможность устраивать концерты для любителей музыки. Концерты обычно происходили в помещении Придворной капеллы и в них часто принимал участие хор капеллы. Директором певческой капеллы являлся опять же Львов, сначала, после смерти в 1836 г. отца - Федора Петровича, бывшего директора, исполняя его обязанности, а затем, с 1849 г. по 1861 г. на постоянной основе. Учредив при Певческой капелле музыкальные классы, он предвосхитил официальное профессиональное образование, возникшее с открытием в 1862 г. Петербургской консерватории, с которой капелла поддерживала тесную связь, посылая туда своих воспитанников. Именно такой путь проделал в начале XX в. А. Александров, поступив в Петербургскую консерваторию из Певческой капеллы.

      При всем многообразии достоинств личности Львова и его заслуг перед Отечеством, он вошел в историю прежде всего как автор первого российского Государственного (национального)16 гимна. Все авторы, писавшие о работе Львова над гимном, опирались на его "Записки", опубликованные в 1884 г. в 4 - 5 книгах "Русского архива". Именно в них Алексей Федорович объясняет причину, по которой он взял на себя трудную миссию - написать Государственный гимн. По окончании Корпуса инженеров путей сообщения в 1818 г. Львов попал на военную службу под начало А. А. Аракчеева, а затем - в Министерство внутренних дел к А. Х. Бенкендорфу. В 1826 г. его, не желавшего быть "по секретной части", назначили управляющим делами Императорской квартиры, как боевого офицера (Львов принимал участие в русско-турецкой войне), зачисляют в почетный Кавалергардский полк и назначают командиром царского конвоя. С этого времени он становится близок не только императору, но и его семье, аккомпанируя на скрипке пению княжны, участвуя в домашних концертах императорского семейства.

      Событию, связанному с "царским заказом", Львов уделяет особое место в своих "Записках": "... В 1833 году я сопутствовал Государю в Австрию и Пруссию. По возвращении в Россию граф Бенкендорф сказал мне, что Государь, сожалея, что мы не имеем своего народного гимна и скучая слышать музыку Английскую, столько лет употребляемую, поручает мне попробовать написать гимн Русский. Задача эта показалась мне трудною, когда я вспомнил о величественном гимне Английском: "God save the King", об оригинальном гимне Французском и умилительном гимне Австрийском. Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, имеющий отпечаток национальности, годный для церкви, годный для войска, годный для народа - от ученого до невежи. Все эти условия меня пугали и я ничего написать не мог. В один вечер, возвратясь домой поздно, я сел к столу и в несколько минут гимн был написан". Далее рассказывается, как Львов пошел к Жуковскому (по-видимому, существовала предварительная договоренность), который предоставил Львову 6-строчный текст, начинающийся теми же словами "Боже, Царя храни!", что и текст 1814 года. Львов писал, что Жуковский "подогнал" под его мелодию уже имеющиеся слова. На самом деле кроме первой строчки слова были написаны новые, отчасти действительно в соответствии с музыкальным размером, предложенным Львовым, но прежде всего, как об этом говорилось выше, в соответствии с "идеологической программой". Осознавая свою роль в ее осуществлении, Львов, обращаясь к детям в своих "Записках", замечал: "Душевному артисту, как ваш отец, можно почитать счастьем удачное сочинение гимна, который если не достоинством, то по назначению своему, переживет бездну других музыкальных сочинений несравненно обширнее, которого достоинство и ценность увеличивается по мере умножения числа лет его существования, и наконец, который после десяти лет сделался народным в России и принят с особым одобрением во всей Европе"17.

      Подобную же значимость своего с Львовым творения осознавал и Жуковский. Незадолго перед смертью он писал Львову: "Наша совместная двойная работа переживет нас долго. Народная песня, раз раздавшись, получив право гражданства, останется навсегда живою, пока будет жив народ, который ее присвоил. Из всех моих стихов эти смиренные пять, благодаря Вашей музыке переживут всех братии своих. Где не слышал я этого пения? В Перми, в Тобольске, у подошвы Чатырдага, в Стокгольме, Лондоне и Риме!"18.

      Однако в момент появления гимна он прежде всего понравился Николаю I. Царь вместе со свитой и домочадцами прослушал гимн 23 ноября 1833 г. в Певческой капелле, где состоялось первое исполнение сочиненной Львовым и Жуковским "народной песни" (именно так нравилось царю называть гимн) с придворными певчими и двумя военными оркестрами. По желанию царя гимн исполнялся несколько раз и было решено "показать" его широкой публике. "Показ" состоялся в Москве в Большом театре 11 декабря 1833 года. Вот как на следующий день писала об этом событии московская газета "Молва": "Вчера 11 декабря Большой Петровский театр был свидетелем великолепного и трогательного зрелища, торжества благоговейной любви народа Русского к царю Русскому". После краткой предыстории существования в России английской мелодии с известными всем стихами Жуковского (1814 г.) в газете говорилось: "Но будем откровенны - честь великой империи требует, чтобы на пространстве ее, занимающем седьмую часть земного шара, миллионы, совокупленные единым чувством любви и преданности к единой самодержавной главе, ими управляющей, выразили сие высокое чувство своими, не заимствованными звуками, вылившимися из груди Русской, проникнутыми Русским духом"19.

      С восторгом автор статьи повествует о том, что когда поднялся занавес, глазам зрителей предстал огромный хор в 400 человек - все актеры русской труппы, Театральной школы, все, кто мог петь, включая актера М. С. Щепкина. К оркестру театра, присоединился полковой оркестр, оркестр трубачей. При первых звуках все зрители поднялись с мест. А затем, по свидетельствам очевидцев, долго не смолкали крики "ура!" и "форо!", так что песню пришлось повторить. "Гром рукоплесканий слился с громом оркестра. Казалось, одна душа трепетала в волнующейся громаде зрителей. То был клич Москвы, клич России!". В заключение автор делает вывод: "Благословенна страна, где тысячи уст так дружно отзываются на имя царское! Боже, Царя храни! Этот клик останется навсегда призывным кликом России на путь к совершенству и славе! И дотоле никакая враждебная сила не прикоснется к ней, доколе из груди верных чад ее будет вырываться в восторге истинного одушевления сия торжественная песнь!"

      Полвека спустя уже другая газета "Московские ведомости", помещая на своих страницах материалы, посвященные "50-летию русского народного гимна" и его автору Львову, писала о громадном влиянии на московскую публику этой "русской народной песни", подчеркивала, что именно в Москве состоялось первое публичное исполнение гимна, ибо государь, желая передать гимн на "оценку и суждение" народа, выбрал для этого московскую публику20.

      В Петербурге состоялось официальное оформление Национального гимна. 25 декабря 1833 г. в день годовщины изгнания войск Наполеона из России гимн был исполнен во всех залах Зимнего дворца в присутствии самых высоких воинских чинов и при освящении знамен. "C'est superbe!" (Это великолепно!), - с такими словами, по воспоминаниям Львова, обратился к нему царь. В некоторых публикациях к этому добавляется еще: "Это то, что мне надо". Следующее общественно-значимое исполнение гимна произошло 30 августа 1834 г. на Дворцовой площади, где был открыт монумент в честь победы над Наполеоном - Александровский столп. Таким образом, "Народная песнь" ассоциировалась отныне с народным подвигом, совершенным под руководством монарха во славу Российской империи21. Еще в декабре предписывалось всем военным оркестрам "на парадах, смотрах, разводах и в прочих случаях" вместо английской мелодии играть музыку, созданную Львовым.

      Итак, Государственный гимн Российской империи состоялся. Его пропагандировали очень широко. Уже в начале 1834 г. газета "Северная пчела" сообщала, что в продажу поступила "Песнь русских", положенная на музыку Львовым, и "музыка сей песни - в четырех разных изданиях: 1) для хора с полным оркестром; 2) для хора с фортепьяно; 3) для одного голоса с фортепьяно; 4) для фортепьяно на четыре руки"22. Существовали и многочисленные подарочные и юбилейные издания.

      Львов неоднократно в своих "Записках" отмечает, насколько выигрывал российский гимн по сравнению, например, с прусским или австрийским, когда они исполнялись на совместных мероприятиях. Так, в сентябре 1835 г. в присутствии прусского, австрийского и русского государей, обсуждавших вопрос о памятнике в честь Кульмского сражения, выигранного союзниками в 1813 г., военные оркестры играли государственные гимны: ".., кто из русских не был тронут до глубины сердца, когда раздался отечественный гимн "Боже, Царя храни!" Такой разительный отпечаток нравов Австрийцев и Русских! Сочинение мое мне никогда так хорошо не казалось, от восторга у меня лились слезы; я видел, что самые иностранцы были увлечены силою и чувством нашего гимна и сопровождали музыку пением на русском языке"23.

      Рассказывая об одном из своих концертов в Германии - в Гейдельберге, Львов вспоминает, что закончил концерт "нашим народным гимном. Все слушатели были в неизъяснимом удовольствии, а музыканты, встретив меня на другой день, ходили за мной по улицам целою толпою". В другой раз, в Дрездене, после основного концерта "был исполнен наш народный гимн, ...рукоплескания, стук ногами и стульями, крики "форо" раздавались, как молния, по всей зале. Я должен был повторить: тот же восторг, те же крики "Vivat Nicolaus!" Меня целовали, шептали мне на ухо: "Wir sind Russen geworden" (мы стали русскими)"24.

      Очень показательно, что такое же чувство восторга вызывала музыка гимна почти через восемьдесят лет после своего создания. Офицер лейб-гвардии Кирасирского полка В. С. Трубецкой вспоминает о своих ощущениях, когда он стоял в строю на параде, который посетил Николай II: "Секунда - и старый литаврщик энергичным движением разом опустил руку, коснувшись кожи старых кирасирских литавров. ...Во все усиливающемся человеческом вопле вдруг с новой силой и торжеством родились воинственные звуки наших полковых труб, запевших гимн, полный величия. К горлу подступил какой-то лишний, мешающий комок, усилилось ощущение бегающих мурашек по спине. Что вдохновило господина Львова, композитора малоизвестного и не слишком одаренного, не знаю, но в строгие и спокойные гармонии этого небольшого хорала ему удалось вложить огромную идею силы и величия"25.

      Музыкальный символ Российской империи стал мировой музыкальной классикой. Тема "Боже, Царя храни!" варьируется в нескольких произведениях немецких и австрийских композиторов. П. И. Чайковский "цитирует" его в двух произведениях - "Славянском марше" и увертюре "1812 год", написанной в 1880 г. и исполнявшейся по случаю освящения Храма Христа Спасителя в Москве.

      Между тем, восприятие музыки гимна не было адекватным восприятию личности его автора, о котором до публикации его "Записок" в середине 1880-х гг. и воспоминаний родственников примерно этого же времени было известно мало. Ближе к концу XIX в. появляются статьи (прежде всего в "Русской музыкальной газете"), прямо или косвенно подвергающие критике шедевр Львова. В частности, издатель этой газеты Н. Финдейзен поддержал миф о конкурсе русских национальных гимнов, в котором якобы принимал участие М. И. Глинка. Между тем каждый, кто знаком с биографией великого композитора, знает, что Глинка весной 1830 г. уехал в Италию и вернулся в Россию из Берлина весной 1834 года. Далее Финдейзен опубликовал найденный в бумагах Глинки набросок мелодии под названием "Motif de chant national", которое позднее получило очень вольный перевод как "Патриотическая песнь". Современные музыковеды пришли к выводу, что этот фрагмент создан Глинкой в 1837 - 1838 гг., намного позднее предполагаемого 1833 г., к тому же вряд ли как набросок Государственного гимна26.

      В начале XX в. та же "Русская музыкальная газета" в анонимной статье оспорила авторство Львова, который якобы использовал для гимна "Боже, Царя храни!" мелодию, уже ранее написанную как марш капельмейстером Ф. Гаазом. Н. Ф. Соловьев приложил много сил, чтобы опровергнуть эти измышления, для чего он вынужден был обратиться к германскому императору, приказавшему для выяснения действий фирмы Шлезингер, издавшей марш Гааза, произвести поиск в архивах. К 75-летию Национального гимна в 1908 г. Соловьеву был пожалован орден. Итог дискуссии о плагиате, казалось бы, подвела большая статья начальника придворного оркестра барона Штакельберга, опубликованная в 1910 г. в "Новом времени", которая была написана на основании подлинных документов и разбивала "все доводы против приоритета Львова"27. Тем не менее в 1911 г. появился еще один пасквиль по поводу русского национального гимна - якобы его мелодия была "списана со старинного голландского псалма". Потребовались новые доказательства нелепости обвинений; эти доказательства на сей раз официально были присланы из Голландии. Однако "Русская музыкальная газета" продолжала печатать "разоблачительные" материалы в отношении русского национального гимна и его автора28.

      Все домыслы о "неподлинности" мелодии первого российского Национального гимна не умалили ее величественности. Что же касается автора музыки "Боже, Царя храни!", то Львов навсегда вошел в плеяду русских композиторов, о чем свидетельствует, в частности, картина И. Е. Репина, висящая на площадке лестницы Московской консерватории. Картина называется "Славянские композиторы", и на ней, вместе с Глинкой, Шопеном, Римским-Корсаковым и другими, изображен в расшитом золотом генеральском мундире Львов29.

      Через шесть лет после публикаций о "недостаточно русском" гимне Львова все та же "Русская музыкальная газета" включилась в борьбу за новый гимн. 10 марта 1917 г. (через неделю после отречения от престола Николая II) на ее первой странице была напечатана "Анкета о новом народном гимне". По условиям "Анкеты" 1) гимн не может превышать 8 стихов; 2) по содержанию стихов он должен быть патриотичен и внепартиен; 3) текст гимна должен подходить к какой-либо популярной на Руси мелодии торжественного характера (специально подчеркивалось: выбор мелодии старого львовского гимна, по своей форме напоминающего старый немецкий хорал, исключается). Вероятно, как пример нового всероссийского гимна рядом с "Анкетой" были напечатаны стихи В. Б. Чешихина, которые надлежало петь на мелодию Бортнянского "Коль славен"30. Страницы газеты заполнили в дальнейшем рекомендации по использованию для нового гимна державы той или иной мелодии известных русских композиторов: Глинки, Глазунова, Римского-Корсакова; гимн берендеев из "Снегурочки" казался издателям газеты "готовым гимном". Ни одно из предложений общественности, касающееся нового гимна демократической России, Временным правительством принято не было31.

      Однако практически роль гимна в 1917 г. исполняла французская "Марсельеза". Казалось бы, к России эта французская "Боевая песня рейнской армии", сочиненная в апреле 1792 г. офицером Клодом Жозефом Руже де Лилем и ставшая в революционной Франции ее сугубо патриотическим символом, не имеет отношения. Но, во-первых, в период русских революций 1917 г. вообще имели место многочисленные подражания Великой Французской революции - будь то использование античной символики, примеры аналогичного оформления дензнаков, марок, образцом служило французское искусство эпохи революции и т. д. Во-вторых, "Марсельеза", которая пелась в начале XX в. в России, по словам и отчасти даже по музыке (из-за размера новых стихов) отличалась от французского гимна32.

      При Временном правительстве, так и не утвердившем символику новой, постсамодержавной России в ожидании Учредительного собрания, официальный гимн Франции "Марсельеза" выполнял некоторые функции государственного гимна. Ее исполняли при встрече членов Временного правительства, при приеме иностранных делегаций, перед началом спектаклей в театрах. Причем оркестры исполняли классический французский вариант "Марсельезы", а пелась русская "Рабочая Марсельеза". Многие полки отправлялись на германский фронт с красными революционными знаменами, в бой они шли под звуки "Марсельезы"33.

      Как "Марсельезе", так и "Интернационалу", в зарубежной историографии посвящено много работ, писали о них и отечественные музыковеды и историки34. Нередко утверждается, что "Интернационал" стал гимном советского государства сразу же после октябрьских событий 1917 года. При этом ссылаются на книгу Дж. Рида "Десять дней, которые потрясли мир", где автор пишет об исполнении "Интернационала" в Смольном уже 25 октября 1917 года. Для других отечественных авторов точкой отсчета является приезд В. И. Ленина из эмиграции в Петроград 3 апреля 1917 г. и описывается случай, вошедший в воспоминания многих очевидцев: на перроне Финляндского вокзала единомышленники встречали Ленина пением "Марсельезы". Однако Владимир Ильич поморщился и сказал: "Давайте петь "Интернационал"35. Как вспоминают очевидцы, слов последнего почти никто не знал, хотя "Интернационал" к тому времени имел уже русский текст. Ленин же, напротив, их хорошо знал, ибо еще в 1912 г. он написал статью, посвященную 25-летию со дня смерти Эжена Потье, члена Парижской коммуны, поэта, который и создал текст "Интернационала" буквально сразу же после падения Коммуны в 1871 году. Стихи, однако, были напечатаны лишь через 16 лет, незадолго до смерти автора в 1887 г. в сборнике "Chants revolutionnaires", который через полтора месяца проник в Россию. Как показало источниковедческое исследование, тексты 1871 и 1887 гг. существенно разнятся (из 48 строчек только 17 совпадают36): автор сделал изменения текста под влиянием растущего пролетарского движения, в частности, выразил его кредо: "Прошлое сотрем начисто, мир должен измениться в своей основе" ("Весь мир насилья мы разроем до основанья, а затем - мы наш, мы новый мир построим" - в русском переводе).

      Переводы, сделанные со стихов Э. Потье 1887 г. в различных странах, не всегда соответствуют французскому тексту, в том числе и русский текст, который написал в 1902 г. поэт А. Я. Коц. Еще в 1899 г. он, бывший горный мастер из Донбасса, присутствовал, находясь в эмиграции, на конгрессе французских социалистов. Исполнение "Интернационала" так потрясло молодого русского эмигранта, что он решил сделать его достоянием борцов с самодержавием. Коц не перевел нескольких куплетов, принадлежавших перу Потье, но в Россию проникла музыка Дежейтера, что в значительной степени способствовало принятию и усвоению слов песни.

      Некоторые современные авторы, не принимая во внимание эпоху и обстоятельства написания текста "Интернационала", отмечают его агрессивный характер, считая, что "его мрачное содержание полно угроз, призывов к насилию, к захвату чужого достояния". В нем видится даже символ языческой веры ("Никто не даст нам избавленья - ни Бог, ни царь и не герой"). Однако никто не мог раскритиковать музыку "пролетарского гимна", как стали вскоре называть творение П. Дежейтера.

      С русским переводом "Интернационал" быстро превратился в России в средство агитации. Вопреки существующему до недавних пор в отечественной историографии мнению, что "Интернационал" использовался лишь в большевистской агитации37, в настоящее время аргументирование доказано и другое мнение: в 1917 г. большевики не были монополистами в его "внедрении" в России. "Интернационал" публиковался в песенниках, выпускавшихся издательствами различной политической ориентации, - большевиками, меньшевиками, социалистами-революционерами, печатью Советов и войсковых комитетов, а также беспартийными издательствами, преследовавшими коммерческие цели" 38 . "Интернационал" все сильнее соперничал с "Марсельезой", а большевики явно отдали предпочтение ему как своему партийному гимну, о чем говорит завершение пением "Интернационала" Апрельской конференции и VI съезда большевиков, а также - съездов местных Советов (например, Иваново-Вознесенска).

      И все же даже Октябрь 1917 г. не принес окончательной победы "Интернационалу" над "Марсельезой", которая воспринималась русским обществом в качестве неотъемлемого атрибута предстоящего Учредительного собрания. Тем не менее 5 января 1918 г. при его открытии в Таврическом дворце и большевики и эсеры дружно запели именно "Интернационал". Один из присутствовавших на нем эсеров впоследствии вспоминал: "Этот гимн для многих эсеров... был такой же заветной боевой песнью, как и для большевиков. Не помня себя, я вскочил и запел с ними... Это была величественная картина, когда все Учредительное собрание в целом, без различия фракций единодушно пело боевой гимн революционных социалистов"39. А на III съезде Советов, состоявшемся вскоре, снова звучали и "Марсельеза" и "Интернационал". В дальнейшем "Марсельеза" постепенно уходит как символ "буржуазной" революции, а символом "пролетарской" - окончательно становится "Интернационал".

      С образованием в 1922 г. Советского Союза слова "Интернационала" переводятся почти на все языки народов (даже ранее бесписьменных) страны Советов. После переезда правительства социалистического государства в Москву, "Интернационал" зазвучал в курантах на Спасской башне Кремля, сначала попеременно с революционным "Похоронным маршем", а затем был оставлен как единственная мелодия главной песни страны Советов.

      "Интернационалом" (музыкой и пением) сопровождались в 1920-1930-е гг. все государственные мероприятия, а также церемонии с присутствием государственных деятелей всевозможных рангов. Так, в 1919 г. по прибытии К. Е. Ворошилова в штаб Н. И. Махно, оркестр махновцев заиграл "Интернационал".

      Хотя "Интернационал" носил, классовый характер, он был созвучен интернационалистским идеям. Не случайно с таким воодушевлением был воспринят приезд в СССР в 1928 г. автора музыки "Интернационала" П. Дежейтера. "Это - апофеоз моей жизни", - говорил старый французский коммунист, стоя на трибуне Мавзолея, рядом с участниками VI Конгресса Коминтерна40. Великая Отечественная война показала огромную значимость "Интернационала" прежде всего как гимна Отечества.

      В конце 1930-х гг. в ЦИК СССР направлялись письма "с мест", в которых высказывалось пожелание "преобразовать наш дореволюционный гимн "Интернационал", который в связи с ростом культурной и счастливой жизни является устаревшим"41. "Интернационал" был заменен национальным "Гимном Советского Союза", который в 24.00 31 декабря 1943 г. прозвучал на радиостанции Коминтерна. За 17 дней до этой даты - 14 декабря 1943 г. было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о пропаганде нового гимна. А 22 декабря в "Правде" и других газетах появилось сообщение о решении Совнаркома Союза ССР: "Ввиду того, что нынешний гимн Советского Союза "Интернационал" по своему содержанию не отражает коренных изменений, происшедших в нашей стране в результате победы Советского строя, и не выражает социалистической сущности Советского государства, - Совет Народных Комиссаров Союза ССР решил заменить текст государственного гимна новым текстом, соответствующим по своему содержанию духу и сущности Советского строя... Для нового государственного гимна принята музыка композитора Александрова А. В. Ноты к музыке гимна будут опубликованы особо. Повсеместное исполнение нового государственного гимна вводится с 15 марта 1944 г."42.

      5 января 1944 г. все центральные газеты опубликовали постановление СНК СССР "О вознаграждении поэтов и композиторов, принявших участие в работе по созданию гимна Союза Советских Социалистических республик"43. Впечатляют списки награжденных. А. В. Александров - автор музыки - находится в такой "компании", как Шостакович, Хачатурян, Прокофьев, Кабалевский, Глиэр, Шапорин, Хренников, Дунаевский, Блантер, Соловьев-Седой44.

      В числе поэтов, представивших тексты гимна, было также немало известных имен: Н. Асеев, Д. Бедный, О. Берггольц, В. Гусев, М. Рыльский, В. Лебедев-Кумач, М. Светлов, К. Симонов, Н. Тихонов, С. Щипачев и другие, включая С. Михалкова и Г. Эль-Регистана45.

      Два многостраничных дела, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации, позволяют представить напряженную работу конкурсного отбора, прослушиваний, отсеиваний, возвратов к ранее одобренным вариантам, подключение на последнем этапе работы и комментарии по тексту лично Сталина и т. д. Доныне в печати воспроизводятся сведения о работе над гимном из воспоминаний прежде всего С. В. Михалкова, но в основном в виде неадекватных слухов. Говорят, что Сталину якобы надоел написанный французами "Интернационал". Поэтому в 1943 г. он приказал сочинить новый гимн на музыку "Гимна партии большевиков", написанную еще в 1939 г. А. В. Александровым, но закамуфлировал свой выбор, устроив трехступенчатый конкурс с оценками среди почти двух сотен композиторов, многочисленные прослушивания и т. д. Что же касается слов гимна, то (несмотря на многочисленные песни - гимны, прославления Родины и лично Сталина) ему потребовался молодой автор, русский, и он выбрал СВ. Михалкова, которого любил. Но Сталин любил также К. Симонова, который предоставил стихи для нового гимна, а Михалков оказался не один а вместе с человеком старше его на 15 лет, к тому же не русским, а армянином Эль-Регистаном (Габриэлем Аркадьевичем Урекляном). Создание гимна СССР в самый разгар войны удивляло и современников. В воспоминаниях Михалкова говорится, что собираясь вместе во время работы над гимном, они задавались вопросом: "Как так? На фронте разворачивались ожесточенные сражения, только пережили Сталинградскую и Курскую битвы, сражение за Днепр... Народное хозяйство страны предпринимало героические усилия, чтобы обеспечить фронт всем необходимым... И в это время правительство уделяло столько внимания созданию Гимна Советского Союза!"46.

      Однако начало работы над гимном относится к 1942 году. Об этом говорил К. Е. Ворошилов на первом совещании с поэтами и композиторами, которое проводилось 18 июня 1943 г. по поводу создания нового гимна: "Работа по созданию нового гимна, как вы знаете проводилась, но все созданные гимны по словам и по музыке очень слабы и нас не удовлетворяют. У нас есть замечательное произведение "Гимн партии большевиков", написанный Лебедевым-Кумачем и профессором Александровым. Некоторые думают, что его надо считать гимном Советского Союза. Но и это произведение... не удовлетворяет той высокой задаче, которая стоит перед гимном. Чтобы "не обижать" Лебедева-Кумача и Александрова, чтобы их "не грабить", надо создать новые слова и новую музыку советского гимна". О том, что поэты уже в 1942 г. писали тексты гимна свидетельствует, например, письмо Ворошилову М. Рыльского, который сообщает об отправлении сокращенного варианта "прошлогоднего гимна, на который... так и не была написана музыка", перечень композиторов, написавших музыку гимна еще в 1942 г.: Александров (на тексты Колычева, Лебедева-Кумача), Соловьев-Седой (на текст Гусева), Дзержинский (на текст того же поэта), Белый (на текст Френкеля), Блантер (на текст Долматовского), Кручинин (на текст Голодного), Чернецкий (на текст Лебедева-Кумача), постоянные отсылки в различных документах "к прошлому", то есть к 1942 г. - переходному от первого ко второму периоду войны47.

      Зимой 1941 - 1942 гг. немецко-фашистские войска впервые за годы второй мировой войны потерпели крупнейшее поражение, а Красная армия стала более сильной и опытной, способной решать сложные задачи, направленные на разгром врага, символом мужества и героизма, побед русского оружия. Не случайно, что именно в 1942 г. руководство страны "обратило взоры" к русским военным традициям, атрибутике, к именам русских полководцев: был упразднен институт военных комиссаров, введены погоны со звездами вместо петлиц и ромбов, украшения на морских фуражках, формируется первая гвардейская армия и вводится нагрудный знак "Гвардия", учреждаются ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского и т. д.

      Все виды искусств, включая музыку, были задействованы в патриотической агитации и прежде всего бойцов на фронтах. Нередко они шли в атаку с известной всей стране "Песней о Родине".

      Однако наибольшее влияние на духовный и патриотический настрой бойцов имела "Священная война" В. Лебедева-Кумача и А. Александрова. Стихотворение, начинавшееся словами "Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой", было опубликовано в газетах на третий день войны. Музыка к этим словам была написана Александровым буквально через несколько дней. "Священную войну" называли песней-гимном, а один музыковед назвал ее "музыкальной эмблемой Отечественной войны"48.

      За годы Великой Отечественной войны были написаны многие песни, которым присваивалось наименование "гимны". Пальма первенства в создании гимнических мелодий принадлежала А. В. Александрову. 1 мая 1942 г. прозвучал его "первый торжественный гимн военных лет - "За честь и свободу" ("Песня о Советском Союзе") на слова М. Голодного. В начале 1943 г. им написаны песни-гимны: "Святое ленинское знамя" (ел. О. Колычева), "Цвети, Советская страна" (ел. В. Лебедева-Кумача), "Славься, Советская наша страна". Эту написанную им гимническую музыку Александров представил на конкурс мелодий для гимна Советского Союза, вместе с музыкой "Гимна партии большевиков"49. Еще ряд композиторов создали песни-гимны со словами, прославляющими страну: В. Захаров - "Слава Советской державе", А. Новиков - "Славься, великая Родина", Т. Хренников - "Живи, наша Родина", Б. Александров - "Да здравствует наша держава".

      Таким образом, выбор гимнической музыки в 1942 и первой половине 1943 г. был очень большим. Однако комиссия в составе заместителя председателя СНК СССР К. Е. Ворошилова, первого секретаря МК и МГК, начальника Главного политуправления Красной Армии А. С. Щербакова, председателя Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР М. Б. Храпченко, председателя Союза советских писателей А. А. Фадеева, председателя Союза советских композиторов Р. М. Глиера в июне 1943 г. практически начала работу по созданию гимна Советского Союза "с чистого листа".

      18 июня 1943 г. Ворошилов и Щербаков в присутствии 8 поэтов и 12 композиторов несколько раз повторили: "Интернационал" устарел для нашего народа (это пройденный этап, пусть его поет тот, кто еще не разрушил старый мир). Они также высказали пожелания по содержанию гимна, в тексте которого должны быть отражены темы: победа рабочего класса в нашей стране и торжество власти трудящихся, во-первых, братство и дружба победивших в борьбе народов Советского Союза, во-вторых. Особо подчеркивалось, что "о партии упоминать не следует, так как гимн является всенародным, национально-беспартийным"50.

      Подобные руководящие указания многим поэтам показались слишком общими, поэтому последовали конкретные вопросы: "Нужно ли употреблять в гимне слова "Ленин", "Сталин"? Нужно ли отразить в гимне "настоящий момент" - войну ?" Ворошилов вынужден был добавить, что слова "Ленин" и "Сталин" должны быть в тексте, но о фашистах писать не стоит. Впоследствии в тексте гимнов, написанных большинством поэтов, присутствуют и "Ленин" и "Сталин" и их "мудрое руководство". Впрочем, не все поэты обратились к этим именам. В текстах К. Симонова, О. Берггольц и некоторых других нет упоминаний о вождях страны Советов.

      С самого начала обсуждения вопроса о принципах создания гимна Советского Союза звучали слова об использовании русских мелодий при его написании. Щербаков, например, отмечал: " Русская музыкальная культура наиболее старая. И, вероятно, она наложит отпечаток на музыку гимна". С ним соглашался А. Хачатурян: "Музыка его (гимна. - Н. С.) в смысле колоритности должна быть русская... Практика показала, что русские песни поются везде, во всех национальных республиках... Я в своей работе буду отталкиваться от русской городской песни"51.

      Идея советского государственного гимна у многих поэтов ассоциировалась с первым российским государственным гимном, во всяком случае, новый гимн неоднократно называли "народным" по аналогии с гимном XIX века. А. Жаров говорил, что "царский гимн по структуре был прост, немногословен", В. Гусев считал, что " элементы молитвенности в гимне могут быть", очень многие поэты в представленных ими текстах гимна использовали многократно повторенное "Славься! Славься! Славься!" (напоминание о глинковском хоре "Славься") и т. д.

      Весьма показательны действия по сбору информации о месте и времени исполнения царского гимна. В 1949 г. Президиум Верховного Совета СССР направил запрос начальнику Главного архивного управления генерал-майору В. Д. Стырову: "по встретившейся надобности" подобрать "архивные материалы, относящиеся к церемониалу исполнения русского и иностранных государственных гимнов, а также церемониалу различных торжеств и официальных приемов, на которых исполнялся Государственный гимн". Многие архивы прислали запрашиваемые сведения, почерпнутые из различных изданий, воинских уставов, журнальных и газетных статей, ибо, как констатировалось в заключительной справке, "среди этих материалов не имеется единого документа, регламентирующего исполнение гимна"52.

      Разработчики церемониала исполнения Гимна Советского Союза взяли целый ряд положений из присланных материалов, например, исполнение гимна при встрече главы государства, в различных церемониях (открытии памятников), в воинских частях и в дипломатических сношениях. В результате были разработаны Правила исполнения Государственного гимна СССР. Указ Президиума Верховного Совета СССР в 1950 г. их утвердил. Тогда же ликвидировали разнобой в наименовании гимнов: "государственный гимн", "народный гимн", "национальный гимн", "партийный гимн", "революционный гимн" и т. д. Официально устанавливались два названия: "Государственный гимн" и "Партийный гимн" (им стал с 1944 г. "Интернационал").

      Но это уже последний этап эволюции Гимна Советского Союза. Первый же этап проходил в бесконечных совещаниях по отбору музыки и стихов. В некоторых современных изданиях говорится о закрытом конкурсе на лучшие стихи для гимна. Это не так. Многие поэты присылали свои стихи через Союз писателей и лично через Фадеева, а также в письмах на имя Ворошилова. В одном из таких писем поэта Н. Асеева говорится: "Идея всего текста в целом такова: в первой строфе дать характерные качества нашего государства... Во второй - непрерывность его исторического развития, связь и общность целей и воли с веками накоплявшимся народным опытом доблести и мужества. И, наконец, в третьей - воедино слить это новое и старое в устремлении к будущему. Старые знамена славы и побед окрашиваются в цвет социалистического знамени..."53. Несколько писем прислал М. Исаковский, в которых содержатся конструктивные идеи относительно текста гимна СССР: " Гимн должен быть кратким, крепким, пружинистым. Далее - в некоторых прежних гимнах чересчур много славословия, за которым часто теряется основной смысл... гимн должен быть написан в утвердительной, в категорической (если так можно выразиться) форме"54. Во многих письмах авторы объясняли свое желание участвовать в конкурсе "чувством патриотизма и любви к Родине". 65 человек представили 123 текста! Так что вряд ли можно говорить о "закрытости" конкурса.

      170 композиторов предоставили двести с лишним мелодий. Музыка "Гимна партии большевиков" А. В. Александрова на первых этапах конкурса (июнь 1943 г.) была замеченной, но отнюдь не сразу одобренной. На первом совещании 17 июня А. Хачатурян, например, довольно скептически произнес: "Мне хотелось бы узнать, в чем достоинства музыки Александрова?" Его поддержал Новиков, заявив, что музыку Александрова "много слушают, но она трудна для среднего исполнения".

      В процессе прослушивания, которое проходило, в основном, в Бетховенском зале Большого театра, куда приглашались не только поэты и композиторы, представители общественности, но и выдающиеся артисты и дирижеры Большого театра, отмечалось, что вариант гимна Александрова "находится на общем уровне". Большой похвалы удостаивался Т. Хренников. Ряд выступающих, среди которых был и Александров, после прослушивания гимнических мелодий 17 августа 1943 г. (2-й тур) восторгались музыкой Хренникова: "Гимн Хренникова резко отличается от остальных. Он торжественен, монументален, выразителен и хватает задушу. Все исполнявшиеся гимны внешне схватывают движения, есть хоральность, но в них чувствуется засушливость, какая-то казенность. У Хренникова же выражены личные чувства патриота"55.

      Последующие прослушивания выявили нового "лидера" среди композиторов. Им оказался Д. Д. Шостакович. И Ворошилов и Щербаков признавали, что "наиболее приближающейся к требованиям, которым должна отвечать музыка гимна, пока остается произведение Д. Шостаковича"56, хотя "заслуживает внимания" музыка А. В. Александрова, Б. А. Александрова, Мурадели, Хачатуряна, Хренникова и других. В защиту музыки Д. Шостаковича выступили, получив какие-то надежды на принятие их текста, СВ. Михалков и Г. Эль-Регистан. В письме к Ворошилову от 28 сентября 1943 г. они писали: "Нам кажется только два композитора нашей страны - Дм. Дм. Шостакович и С. С. Прокофьев могли написать такой ("лучше всех существовавших и существующих гимнов других народов" - слова К. Е. Ворошилова. - Н. С). Сам факт авторства одного из этих двух мастеров, признанных величайшими композиторами современности, придал бы гимну нашей Родины тот характер, о котором Вы говорили" 57. Далее в письме указывается, что Шостакович написал музыку на первый вариант гимна двух соавторов. Интересна резолюция Ворошилова, наложенная на письмо: "Шостакович и Прокофьев действительно самые признанные композиторы наших дней, однако, гимн будут писать все композиторы СССР (а может быть, и не композиторы примут участие), и кто из них даст лучшую музыку гимна, тот и будет автором этого исторического сочинения".

      Действительно, музыку гимна, переделанную по нескольку раз, представили не только московские композиторы, но и музыканты из других городов СССР: из Ташкента - 16, из Алма-Аты - 14, из Тбилиси - 12, из Баку - 7 и т. д. С 24 сентября 1943 г. прослушивание проводилось с нарастающей интенсивностью: каждые 7 - 10 дней. Применялась шкала оценок музыки по 12-бальной системе, причем регулярно 7 - 8 балов получала гимническая музыка Шостаковича и Александрова, хотя на определенных этапах выделялись и другие композиторы. Так, на прослушивании в Большом театре 16 ноября, где присутствовали Сталин, Молотов, Маленков и другие руководители Советского государства и где исполнялась музыка гимна 9 композиторов, в том числе и А. В. Александрова ("Гимн партии большевиков"), была "выделена для доработки музыка Хачатуряна, Шостаковича, Туския". На одном из прослушиваний (1 ноября 1943 г.) в списке композиторов (все они уже писали музыку к тексту Михалкова и Эль-Регистана) из 14 человек 3 композитора - Шостакович, Хачатурян, А. В. Александров получили наивысшую оценку - 8 баллов. Интересны комментарии Ворошилова, помещенные около каждой фамилии: Шостакович - "как будто бы сносно", Хачатурян - "сносно", А. В. Александров - "ожидал большего".

      Конкурс текста гимна также проходил в конкурентной борьбе, но, может быть, менее напряженной. Постоянно высказывались претензии руководителю писательского цеха А. Фадееву по поводу отсутствия достойных стихов. В сентябре Ворошилов, докладывая Сталину о работе над гимном Советского Союза, подчеркивал, что отсутствует "удовлетворяющий нас текст". Многие композиторы жаловались, что не могут работать над гимном, ибо музыка должна координироваться словами гимна. Тогда решили предоставить композиторам право выбора стихов тех поэтов, которые участвовали в конкурсе. Интересен их список, составленный к совещанию 24 августа 1943 г. в ведомстве Фадеева. Из 18 человек - только 5 членов партии, 11 русских, 5 евреев, 1 украинец, 1 армянин. Состав претендентов на авторство гимна исключает инсинуации по поводу их отбора по какому-то одному заданному признаку. Это касается и композиторов.

      К началу сентября подвели предварительные итоги. Составили сборник и отправили Сталину58. В сборник вошли 96 текстов, созданных 56-ю поэтами. По мнению Ворошилова, Щербакова, "а также по единодушному признанию всех присутствовавших композиторов и поэтов", тех, кто прослушивал музыку гимна вместе со словами в Бетховенском зале 11 сентября, ни один из представленных вариантов не отвечал предъявляемым требованиям. Однако наилучшей среди представленных была музыка Шостаковича на слова Михалкова и Эль-Регистана. К 20 сентября руководство страны окончательно остановилось на 3-м варианте текста (который мало чем отличался от первых двух) вышеназванных авторов. Он назывался "Свободных народов союз благородный", состоял из четырех куплетов, без припева, значительно отличаясь от окончательного текста гимна. Авторам настоятельно рекомендовали "придать простоту и ясность языку текста с тем, чтобы он был доступен всем слоям населения, независимо от их общественного положения и культурного уровня"59. В частности, слова "Союз благородный", "в грядущее" (путь озарил) отдавали, по мнению критиков "литературщиной" и могли быть "не поняты в деревне". "Литературщину" авторы быстро заменили более понятными для широких масс словами: "союз нерушимый" и т. д. Рекомендовано было также сделать припев. 7 вариантов припева "изготовили" два соавтора за каких-то два-три дня. Он звучал так: "Живи в веках, страна социализма, / Твоя звезда к победам нас ведет. / Живи и крепни, славная Отчизна, / Тебя хранит великий твой народ!"
      25 сентября 1943 г. специальным постановлением ЦК ВКП(б) текст гимна был утвержден (2 куплета и вышеприведенный припев). Он был передан всем композиторам Советского Союза для написания музыки. Причем подчеркивалось: " для участия композиторов национальных республик, краев, областей в создании музыки Гимна этот текст передается по телеграфу в республиканские, краевые, и областные центры Советского Союза. Срок представления музыки - 14 октября 1943 г."60.

      Весь октябрь, ноябрь, часть декабря прослушивали музыку гимна в исполнении хора, оркестра, совместно хора и оркестра. 29 композиторов писали музыку на слова Михалкова и Эль-Регистана. Продолжалась и работа над текстом. В конце октября Сталин высказал авторам свои соображения: двухкуплетный текст - слишком куцый, необходимо добавить третий куплет, который был бы посвящен вооруженным силам Советского Союза - Красной армии, "которая боролась, борется и будет бороться за честь, свободу и независимость нашего Отечества"61. Михалков и Эль-Регистан представили 7 вариантов третьего куплета. В дальнейшем вся отработка текста, как явствует из "Дневника" (справки о работе над гимном), проходила под непосредственным наблюдением Сталина и даже в его присутствии. 28 октября членам и кандидатам ЦК ВКП(б) сообщили окончательный вариант трехкуплетного текста гимна с припевом, хотя к авторам обратились с просьбой сделать запасной вариант припева - более торжественный, каковой и был написан. Он вошел в окончательно утвержденный текст гимна. В ноябре состоялось прослушивание на сцене Большого театра в оркестровом и хоровом исполнении гимнических мелодий нескольких композиторов со словами Михалкова и Эль-Регистана, в результате были выделены три мелодии: А. В. Александрова ("Гимн партии большевиков"), совместный вариант Шостаковича-Хачатуряна, а также Тускии.

      Наконец, через месяц, 13 декабря 1943 г., в присутствии руководителей государства на сцене Большого театра прозвучали заново мелодии четырех композиторов. Гимн исполнялся оркестром Большого театра под управлением дирижера Мелик-Пашаева и хора Краснознаменного ансамбля, руководимого Александровым. На этом прослушивании был сделан окончательный выбор музыки гимна - им стала музыка, написанная Александровым для "Гимна партии большевиков". 14 декабря, как отмечалось выше, специальное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило окончательный текст и музыку гимна.

      Бывший учащийся регентских классов А. В. Александров 9-летним мальчиком был привезен из рязанской деревни в Петербург и начал петь в хоре Казанского собора. В 1898 г. руководитель этого хора В. Фатеев помог талантливому юноше поступить в регентские классы петербургской Певческой капеллы, которой когда-то руководил автор первого Национального гимна (А. Ф. Львов). Через два года он получил звание хорового регента. В самом начале XX в. Александров был принят в Петербургскую консерваторию, в класс проф. Н. Соловьева, позднее защитившего А. Ф. Львова от нападок. Он учился там также у Н. Римского-Корсакова, А. Глазунова, А. Лядова. В 1905 г. он выиграл конкурс и стал регентом архиерейского хора в Твери. Из Твери Александров постоянно ездил в Москву, где брал уроки в Московской консерватории, которую закончил с большой серебряной медалью по классу композиции (у С. Василенко) и пению (класс У. Мазетти)62. А. В. Александров был последним регентом церковного хора Храма Христа Спасителя.

      В 1918 г. Александров начал преподавать в Московской консерватории, а также работал как хормейстер в столичных театрах, пока не связал свою жизнь с организованным им Ансамблем красноармейской песни (затем - Краснознаменный ансамбль Советской Армии). Он писал много гимнов, прославляющих страну, песен, посвященных Советской Армии.

      Мало кто, кроме домашних, знал, что Александров всегда тяготел к церковной музыке, с юности зная знаменной распев. Б. А. Александров, его сын и преемник, вспоминал, что отец обладал обширными знаниями по византийской гимнографии, до тонкости знал набор православных богослужебных песнопений: стихиру, кондак, тропарь, акафист, икос, припев и славословие, величание и аллилуарий и, конечно же, гимн. В начале 1990-х гг. сын Александрова показал бывшим сослуживцам духовные сочинения своего отца и наиграл мелодию, в которой угадывалась "первоткань" Гимна Советского Союза63, написанную еще в конце 1920-х годов.

      Новый Государственный гимн СССР прозвучал первым на "концерте гимнов" в 1943 году. Как указывается, "для сравнения", исполнены были и гимны советских композиторов, получившие самые высокие оценки при прослушивании, а также ряд гимнов других держав: Великобритании, Франции, США, Италии, Германии, Японии64.

      В 1977 г. были изменены слова гимна, автором которых назывались СВ. Михалков и Г. А. Эль-Регистан, к тому времени уже 30 лет как умерший. В тексте был убран куплет о Красной армии, имя Сталина, а также "воздавалось по заслугам" КПСС, которая "нас к торжеству коммунизма ведет". В 2000 г. Михалков (самостоятельно) написал слова Государственного гимна Российской Федерации, "приспособив" их к мелодии Гимна Советского Союза. Доминантой в тексте являются: "Россия - священная держава", "Хранимая Богом родная земля" и др.

      Примечания

      1. БРЮСОВ В. Я. О новом русском гимне. - Советская Россия, 23.III.1991.
      2. КАЛМЫКИИ В. М. Да будет во благо сплочение наше! М. 2000, с. 4.
      3. АРТАМОНОВ В. А. "То был России клич!" - СОБОЛЕВА Н. А., АРТАМОНОВ В. А. Символы России. М. 1993, с. 192 - 193; ГРАЧЕВ В. Н. Гимны России - зеркало ее духовного состояния. М. 2003. Последняя книга содержит в обобщенном виде довольно полный материал о российских гимнических мелодиях.
      4. KISSEUOVA L. Заметки о российском гимне (карамзинисты - творцы официальной идеологии). - Studia Litteraria Polono - Slavica. 3. Warszawa. 1999, s. 260; см. также: Россия и мировая цивилизация. М. 2000, с. 203 - 206.
      5. САХАРОВ А. Н. Бессмертный историограф: Николай Михайлович Карамзин. - Историки России. XVIII - начало XX века. М. 1996, с. 87.
      6. КАШКИН Н. Очерк истории русской музыки. М. 1908, с. 96; ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ А. В. Культовая музыка в России. Л. 1924, с. 94. Список его духовных произведений приводит в своем труде "Традиционные жанры православного певческого искусства в творчестве русских композиторов от Глинки до Рахманинова. 1825 - 1917" (М. 1994, с. 44 - 45) современный историк музыки Е. М. Левашов.
      7. Музыкальный словарь Гроува. М. 2001, с. 252, 349.
      8 БЕРНШТЕЙН Н. История национальных гимнов. Птг. 1914, с. 25 - 27, 45.
      9. РАМАЗАНОВА Н. А. С. Пушкин и А. Ф. Львов. - Нева, 2001, N 2, с. 216; СЕРЕБРЕННИКОВ Н. В. Гимн России "Боже, Царя храни!" Тверь. 2002, с. 4.
      10. История лейб-гвардии Финляндского полка. Отдел 1. 1806 - 1831. СПб., с. 259 - 260.
      11. Цит. по: СЕРЕБРЕННИКОВ Н. В. Ук. соч., с. 4.
      12 Записки композитора Алексея Федоровича Львова. - Русский архив, 1884, кн. 4, с. 242.
      13. См.: KISSELJOVA L. Op. cit., s. 256 - 259.
      14. Гимн "Боже, Царя храни". Из рассказов А. П. Петерсона. - Русский архив, 1909, N 12, с. 528.
      15. Цит. по: КРУТОВ В. В. "Боже, Царя храни!". История первого российского гимна. М. 1998, с. 31.
      16. Идентичность этих понятий фиксирует Музыкальны словарь Гроува, с. 252.
      17. Записки композитора..., Русский архив, 1884, N 4, с. 243, 247.
      18. Цит. по: БАРАНОВСКИЙ А. "Боже, Царя храни!" Дело о плагиате монархического гимна.- Родина, 1996, N 12.
      19. Молва, 12.X1I.1833.
      20. Московские ведомости, 9.Х.1883.
      21. KISSELJOVA L. Op. cit., s. 263 (несколько иная интерпретация).
      22. Северная пчела, 1834, N 4, с. 14.
      23. Записки композитора. - Русский архив, 1884, N 4, с. 252 - 253.
      24. Там же, N 5, с. 68, 75.
      25. ТРУБЕЦКОЙ B.C. Записки кирасира. М. 1991, с. 165.
      26. ВАСИНА-ГРОССМАН В. А. Михаил Иванович Глинка. М. 1979, с. 33, 43; подробнее об этом см.: РАМАЗАНОВА Н. А. С. Пушкин и А. Ф. Львов, с. 218; НИКИТИН К. Патриотическая песня польских католиков как гимн демократической России? - Российская газета, 25.V.2000.
      27. Подробнее об этом см.: БЕРНШТЕЙН Н. Ук. соч., с. 9 - 10; БАРАНОВСКИЙ А. Ук. соч., с. 97 - 99; Барон ШТАКЕЛЬБЕРГ Н. Об авторе нашего народного гимна. - Новое время, 4.VI.1910.
      28. Русская музыкальная газета, 1911, N 30 - 31, с. 617.
      29. РОЗАНОВ А. "Народная молитва" или как создавался старый российский гимн. - Российские вести, 1991, N 13.
      30. Русская музыкальная газета, 10.III. 1917, N 10; N 11 - 12, 19 - 26.III.1917.
      31. КОЛОНИЦКИЙ Б. И. Символы власти и борьба за власть. СПб. 2001, с. 285 - 287.
      32. См. об этом: Россия в XIX-XX веках. Материалы II научных чтений памяти В. И. Бовыкина. М. 2002, с. 353; ДРЕЙДЕН С. Песнь песней революции. М. 1988, с. 9.
      33. КОЛОНИЦКИЙ Б. И. Ук. соч., с. 287 - 289.
      34. См., например: ДРЕЙДЕН С. Музыка - революции. М. 1981; его же. Песнь песней революции. М. 1988; ХЕНТОВА СМ. Мелодии великого времени: "Марсельеза", "Интернационал". М. 1986; ГИППИУС Е. В., ЗВЕРЕВ Р. Я. К истории текста "Интернационала" и его переводов. - Вопросы истории КПСС, 1968, N 3, с. 103 - 107 и др.
      35. ДРЕЙДЕН С. Музыка - революции, с. 130; КОЛОНИЦКИЙ Б. И. Ук. соч., с. 291.
      36. ГИППИУС Е. В., ЗВЕРЕВ Р. Я. Ук. соч., с. 104.
      37. ДРЕЙДЕН С. Музыка - революции, с. 115 - 142.
      38. КОЛОНИЦКИЙ Б. И. Ук. соч., с. 294.
      39. Цит. по: КОЛОНИЦКИЙ Б. И. Ук. соч., с. 301, 302.
      40. См. об этом: ЗЕЛОВ Н. С. "Теперь моя песня в надежных руках". - Вечерняя Москва, 26.IX.1964.
      41. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 3316, оп. 39, е. х. 112, л. 1.
      42. Там же, ф. 5446, оп. 54, е. х. 17, л. 188 - 191.
      43. Там же, л. 181, 192 - 195.
      44. ЗЕЛОВ Н. С. Во имя победы. - Советская музыка, 1965, N 5.
      45. ГАРФ, ф. 5446, оп. 54, е.х. 16, л. 1 - 111.
      46. АЛЕКСАНДРОВ В. П. Сергей Михалков. М. 1988, с. 101 - 116; МИХАЛКОВ СВ. Я был советским писателем. М. 1992; МИХАЛКОВ С, ДМИТРОВСКИЙ А. Три гимна в XX веке. Калининград. 2003.
      47. ГАРФ, ф. 5446, оп. 54, е.х. 17, л. 123, 171 и др.
      48. ПОЛЯНОВСКИЙ Г. А. В. Александров. М. -Л. 1948, с. 81 - 82; СОХОР А. Из истории песен Великой Отечественной войны. М. 1963, с. 18; РАБИНОВИЧ А. С. Музыкальная эмблема Отечественной войны. - Советская музыка, 1946, N 7, с. 22 - 24.
      49. СОХОР А. Русская советская песня. Л. 1959, с. 255.
      50. ГАРФ, ф. 5446, оп. 54, е.х. 17, л. 2.
      51. Там же, л. 3.
      52. Там же, ф. 7523, оп. 41, е.х. 142, л. 1, 17.
      53. Там же, ф. 5446, оп. 54, е.х. 16, л. 19.
      54. Там же, л. 72.
      55. Там же, е.х. 17, л. 33.
      56. Там же, л. 173.
      57. Там же, л. 161.
      58. Там же, л. 41 - 43.
      59. Там же, л. 175.
      60. Там же, л. 179.
      61. Там же, л. 182.
      62. ШИЛОВ А. В. Краснознаменный ансамбль Советской армии. М. 1964, с. 13 - 14.
      63. КОМПАНИЕЦ А. Я. Русские истоки державного гимна. - Русский дом, 2001, N 12, с. 44- 45; его же. Из глубины былин. - Родина, 2002, N 3, с. 86 - 87; Возвращение Александрова.
      - Труд, 4.1.2001. См. также: ГРАЧЕВ В. Н. Ук. соч., с. 96 - 100.
      64. ГАРФ, ф. 5446, оп. 54, е.х. 17, л. 122 - 127.

      Вопросы истории. - 2005. - № 2. - С. 25-41.
    • Арман Жан дю Плесси де Ришелье
      Автор: Saygo
      П. П. ЧЕРКАСОВ. РИШЕЛЬЕ

      Кардинал Ришелье принадлежит к числу тех исторических личностей, деятельность которых до сих нор служит предметом острых дискуссий и диаметрально противоположных оценок. Еще при жизни Ришелье снискал редкую для государственного деятеля непопулярность у себя на родине. Аристократия связывала с ним упадок своего политического влияния. Впоследствии ему припишут подрыв феодальных устоев, приведших к падению Старого порядка в 1789 году. В "низах" его считали виновником бедственного положения народа, усугубленного развязанной кардиналом разорительной войной против Габсбургов. Просветители - от Монтескье до Руссо и Вольтера - обвиняли Ришелье в насаждении деспотизма и подавлении свободомыслия. "У этого человека, - утверждал Монтескье, - деспотизм был не только в сердце, но и в голове"1. Великая Французская революция объявит Ришелье тираном, а якобинцы даже надругаются над его прахом.

      Таким образом, одни обвиняли Ришелье в разрушении Старого порядка, другие - в его консервации. Довольно рано идейное размежевание в оценке личности Ришелье произошло по принципу политической принадлежности. Левые, унаследовавшие концепцию просветителей, видели в Ришелье мрачного деспота и душителя свобод; правые все более склонялись к тому, чтобы объявить его национальным героем, "спасителем Франции". Откровенная политико-идеологическая окраска споров вокруг личности Ришелье сохранилась вплоть до наших дней2.

      Когда в 1985 г. отмечалось 400-летие со дня рождения Ришелье, социалисты, стоявшие у власти во Франции, постарались придать этому юбилею достаточно скромные масштабы; во-первых, ограничили сугубо академическими рамками, во-вторых, объединили с 350- летием основанной им Французской академии. Акцент был сделан не на вкладе Ришелье в политическую или дипломатическую историю Франции, как того можно было ожидать от голлистской или жискаровской администраций, а на его вкладе в культуру. В правящих кругах Франции сочли, что "культурная направленность" юбилея не вызовет ненужной внутренней полемики, а также не заденет национальных чувств западноевропейских партнеров Франции - Великобритании, ФРГ, Испании или Австрии.




      Осада Ла-Рошели, Анри-Поль Мотте, 1881


      Ришелье на смертном одре, Филипп де Шампань,

      Арман Жан дю Плесси де Ришелье родился 9 сентября 1585 г. в Париже. Предки его по отцовской линии принадлежали к родовитому, но небогатому дворянству Пуату. Его отец входил в ближайшее окружение двух королей - Генриха III и Генриха IV, занимая важную административно-судебную и военную должность главного прево. Он умер, когда Арману было всего 5 лет. На руках у вдовы осталось пять несовершеннолетних детей. Мать Ришелье (в девичестве Сюзанна де Ла Порт) происходила из семьи адвоката Парижского парламента, сумевшего приобрести дворянство.

      Начальное домашнее образование Арман получил в фамильном замке Ришелье3. В 1594 г. семья перебралась в столицу, и мальчик был определен в привилегированный Наваррский коллеж, по окончании которого поступил в "Академию" Плювинеля, где готовили офицеров для королевской кавалерии. Арман твердо решил стать военным, однако по семейным обстоятельствам вынужден был в 1602 г. сменить светское платье на сутану. Необходимо было спасать фамильное епископство в Люсоне, (провинция Пуату), от которого неожиданно отказался старший брат Альфонс. Арман становится студентом богословского факультета Сорбонны и уже в 1606 г. получает ученую степень магистра канонического права. Генрих IV дал согласие утвердить 20-летнего аббата де Ришелье епископом Люсонским, хотя существовало правило, что претендент на епископскую митру не может быть моложе 23 лет. Ришелье пришлось самому ехать в Рим и добиваться разрешения Святейшего престола. Своими глубокими познаниями он произвел самое благоприятное впечатление на папу Павла I и 17 апреля 1607 г. был посвящен в сан епископа.

      Вернувшись в Париж, Ришелье уже в октябре того же года защищает в Сорбонне диссертацию на степень доктора богословия. Вскоре юный епископ становится одним из модных придворных проповедников. Генрих IV оказывает ему знаки внимания, именуя не иначе как "мой епископ". В это время Ришелье приобретает не только друзей, но и врагов. С самого начала не сложились его отношения с влиятельным фаворитом герцогом де Сюлли, а также с королевой Марией Медичи, вокруг которой собирались все недовольные политикой короля. Пробыв некоторое время при дворе, Ришелье стал ощущать двусмысленность и ненадежность своего положения. Он решает оставить столицу и отправиться в свою епархию. Там, в провинции, он надеялся набраться опыта и приобрести так недостававший ему политический вес. Он был убежден, что обязательно вернется в Париж.

      В декабре 1608 г. он приехал в Люсон и сразу же с головой ушел в дела епархии. По положению он был вторым человеком в провинции после губернатора Пауту и ему приходилось заниматься не только делами клира. В его епархии проживало значительное число гугенотов, что требовало от молодого епископа в равной степени твердости и гибкости в решении постоянно возникавших проблем и конфликтов. Он показал себя столь же ревностным князем церкви, сколь и разумным администратором. В свободное время Ришелье занимается теологическими исследованиями. Именно тогда он написал или задумал свои известные богословские сочинения: "Синодальные ордонансы", "Основы вероположения католической церкви", "Наставление христианина" и др.

      Полностью отдаваясь своим многотрудным обязанностям, епископ Люсонский не порывал связей с Парижем. Он вел оживленную переписку с друзьями и знакомыми, интересуясь новостями столичной и придворной жизни. В последних числах мая 1610 г. он получил ошеломившее его известие об убийстве Генриха IV, с которым связывал столько личных надежд и планов. Ришелье сожалел, что у него не сложились отношения с Марией Медичи, провозглашенной регентшей до совершеннолетия ее сына, Людовика XIII. Он едет в Париж, чтобы напомнить о себе, но новому двору было не до него. Ришелье понял, что поторопился. Зато он раньше многих сумел угадать, кто сделается фактическим правителем страны. Это был Кончино Кончини, итальянец из свиты Марии Медичи. Пока он держался в тени, но Ришелье сразу понял, кто будет направлять волю вздорной королевы. Вскоре Кончини стал маршалом д'Анкром, главой совета королевы-регентши.

      Вернувшись из столицы, епископ Люсонский вновь погружается в дела своей епархии, продолжая поддерживать оживленную переписку с парижскими знакомыми. В Люсоне он встречает человека, который войдет в его жизнь в качестве верного помощника и, быть может, единственного настоящего друга. Это отец Жозеф, "серое преосвященство", как его назовут уже современники4. Виднейший деятель ордена капуцинов, отец Жозеф (Франсуа Леклерк дю Трамбле) пользовался большим влиянием как в религиозных, так и в политических кругах. К его мнению прислушивались при дворе, к нему благоволила Мария Медичи, что было впоследствии использовано Ришелье. Отец Жозеф одним из первых поверил в высокое предназначение молодого епископа и без колебаний отдал ему свои силы и недюжинные способности.

      Именно отец Жозеф положил начало политической карьере Ришелье, рекомендовав его Марии Медичи и ее фавориту маршалу д'Анкру. Епископ Люсонский был приглашен в Париж выступить с проповедями; на одной из них присутствовали королева и Людовик XIII, благосклонно принявшие Ришелье. Тогда же он установил контакт с д'Анкром.

      В августе 1614 г. епископ Люсонский был избран духовенством Пуату представлять его интересы на Генеральных штатах, созывавшихся для обсуждения кризисной ситуации, в которую ввергло страну бездарное правление королевы. Ришелье возлагал большие надежды на свое участие в работе Генеральных штатов. На том этапе его волновала прежде всего и главным образом собственная карьера. Он был полон решимости показать свою нужность тем, кто вершил судьбами Франции: они должны оценить его и принять в свой круг.

      На Генеральных штатах, открывшихся 27 октября 1614 г., Ришелье сразу же привлек всеобщее внимание фундаментальностью знаний, зрелостью суждений, энергией и инициативностью. Ему было поручено представлять интересы первого сословия (духовенства) в контактах с двумя другими палатами. Именно ему доверили выступить докладчиком от первого сословия на пленарном заседании 23 февраля 1615 года. Изложив мнение духовенства по проблемам, волнующим страну, епископ Люсонский высказался за более широкое привлечение церкви к управлению государством, напомнив, что 35 канцлеров Франции были священнослужителями. Он высказался за сокращение государственных расходов, запрещение дуэлей, "истребляющих дворянство", потребовал решительной борьбы с коррупцией чиновников, "притесняющих народ". Епископ прямо указал на государство, как естественного защитника народа от всевозможных "обид", не забыв при этом сказать о желательности более благоразумного обложения налогами.

      Зная о желании Марии Медичи удержаться у власти и после достижения Людовиком XIII совершеннолетия, Ришелье разразился откровенным панегириком в ее адрес, не скупясь на комплименты "политической мудрости" королевы. "Счастлив государь, - воскликнул он, демонстративно повернувшись к ней лицом, - которому Господь дарует мать, исполненную любовью к его особе, усердием к его государству и опытом в ведении его дел!"5. Нельзя было лучше угодить королеве, чем это сделал Ришелье, сумевший придать ее сокровенным желаниям форму государственной необходимости. Молодой честолюбец прекрасно знал истинную цену "государственному уму" правительницы, сумевшей менее чем за пять лет практически свести на нет результаты усилий Генриха IV, прежде всего в финансово-экономической области. Жертвуя истиной ради карьеры, Ришелье полностью отдавал себе отчет в том, что делал, его не мучили угрызения совести, он хотел угодить королеве, и это ему удалось.

      В декабре 1615 г. епископ Люсонский был назначен духовником молодой королевы Анны Австрийской, а в ноябре 1616 г. получил желанный пост государственного секретаря, став членом Королевского совета и личным советником Марии Медичи. Начиналась новая глава в его политической биографии. В обязанности государственного секретаря входило руководство не только внешнеполитическими, но и военными делами. Прежде всего новый государственный секретарь занялся реорганизацией армии, стремясь внести в ее комплектование порядок и единообразие. Ему было важно добиться того, чтобы противники правительства из числа фрондирующих аристократов не могли свободно формировать вооруженные отряды и даже целые армии как в самой Франции, так и за границей. Он настойчиво советовал Марии Медичи и маршалу д'Анкру не идти на уступки мятежным принципам, оспаривавшим полномочия королевы. В результате его настойчивых усилий к лету 1617 г. удалось сломить сопротивление мятежников, вынудив их пойти на примирение с правительством.

      Добившись некоторой стабилизации внутреннего положения, Ришелье получил возможность в большей степени заняться вопросами внешней' политики. Здесь, как и в военном делопроизводстве, царила неразбериха. Многочисленные предшественники Ришелье приходили и уходили, и каждый из них должен был начинать буквально с нуля. Практика передачи дел тогда была еще неизвестна. Ришелье решил навести и здесь порядок. Он начал с того, что потребовал от помощника бывшего государственного секретаря А. Сервьена вернуть всю дипломатическую корреспонденцию. "Убедительно прошу вас, - писал он Сервьеиу, - выслать мне Копии инструкций, которые вы забрали с собой; кроме того, прошу детально ознакомить меня с тем, что происходило за время вашего пребывания здесь, с состоянием дел на текущий момент и с тем, чего можно было бы ожидать в будущем. Я должен составить себе более полное представление о возможном течении событий. Служба королю требует того, чтобы вновь назначенное лицо стремилось получить всестороннюю информацию"6. С аналогичным запросом Ришелье обратился к французскому послу при папском дворе де Бетюну, не обнаружив даже копий его депеш из Рима. Государственный секретарь потребовал от всех дипломатических представителей Франции за рубежом упорядочить делопроизводство.

      Опираясь на поддержку все более благоволившей к нему Марии Медичи, Ришелье добился существенного обновления дипломатического корпуса, введя в него ряд способных, энергичных людей. Что касается внешней политики, то здесь Ришелье не был свободен, так как не имел достаточных полномочий. Руководство внешней политикой держали в своих руках королева и д'Анкр, взявшие курс на максимально тесное сближение с Испанией, Священной Римской Империей и папским Римом. Ришелье, принадлежавший в то время к "испанской партии", действовал в том же направлении. Но интуиция государственного деятеля, каковым он постепенно становился, подсказывала ему пагубность для интересов Франции линии на поощрение гегемонистских устремлений австрийских и испанских Габсбургов.

      В сущности, Ришелье была понятнее и ближе дипломатия Генриха IV, ориентированная на союз с протестантскими государствами Европы, но он еще не осмеливался идти наперекор воле тех, кто его возвысил. Тем не менее уже тогда отдельные действия государственного секретаря свидетельствовали о правильном понимании им национальных интересов Франции. Инструктируя посла в Вене графа Шомберга, Ришелье подчеркивал в секретном циркуляре, что недопустимо действовать "в интересах Рима или Испании в ущерб нашим старым союзам (с немецкими протестантскими княжествами. - П. Ч.) и нашим собственным интересам"7. Переписка Ришелье 1616 - 1617 гг. говорит о предвидении им Тридцатилетней войны, поводом к которой стал вопрос о наследовании императорской короны. "Нужно воспользоваться случаем дать им (немецким протестантам. - П. Ч.) понять,.. - писал Ришелье Шомбергу, - что мы ни в малейшей степени не желаем выдвижения Испании, предложив им, хотя и косвенно, помощь в борьбе против действий короля Испании, который стремится к падению королевских домов Венгрии и Богемии, а также Валахии и намерен со временем возложить императорскую корону на голову одного из своих сыновей"8.

      Откровенная ориентация внешней политики на сближение с Габсбургами вызвала резкое охлаждение между Францией, с одной стороны, и Англией и Голландией - с другой; ухудшились отношения с Венецианской республикой, оставленной без поддержки перед лицом угрозы со стороны Испании и эрцгерцога Штирийского (будущего императора Фердинанда II). И все же внешнеполитические просчеты Ришелье как государственного секретаря были результатом не столько его неопытности, сколько несамостоятельности; они были запрограммированы провозглашенной Марией Медичи стратегической линией на сближение с Габсбургами.

      Активная внешнеполитическая деятельность Ришелье была прервана в апреле 1617 г. в результате государственного переворота, осуществленного с согласия Людовика XIII. 24 апреля 1617 г. был убит д'Анкр, а юный король, желавший управлять самостоятельно, разогнал Королевский совет и призвал к власти "бородачей", сподвижников Генриха IV. Фактическим правителем страны стал фаворит короля Альбер де Люинь. Мария Медичи была отправлена в ссылку. Вместе с нею туда отбыл и епископ Люсонский. Всего лишь пять месяцев продержался он на посту государственного секретаря.

      За годы опалы Ришелье окончательно убедится в пагубности политики как Марии Медичи, так и де Люиня, умершего в декабре 1621 года. В голове епископа созрел, говоря словами Сюлли, "великий замысел". Ришелье мечтает о единой, сплоченной Франции, которая займет подобающее место в Европе. Для этого необходимо преодолеть внутреннюю разобщенность и сокрушить мощь Габсбургов. Ришелье считает, что осуществление этого замысла по силам только ему, он уверен, что сумел бы навязать свою волю упрямому, но слабохарактерному королю. Но как приблизиться к Людовику XIII, как преодолеть его недоверие, как убедить в своей нужности и даже незаменимости?

      Ришелье делает ставку на примирение матери и сына. Неожиданная смерть заклятого врага королевы - де Люиня - открывала возможность для такого примирения. Епископ Люсонский будет содействовать ему всеми силами и, надо сказать, успешно. Летом 1622 г. Мария Медичи, а вместе с нею и ее любимец возвращаются в Париж. Король сразу вводит мать в состав Королевского совета. Не были забыты и старания Ришелье. 22 декабря 1622 г. он был возведен в сан кардинала римско-католической церкви. С этого времени его положение при дворе существенно меняется, с ним должны считаться даже члены Королевского совета. На фоне незначительных и даже мелких политиканов фигура кардинала Ришелье привлекала всеобщее внимание. Известный поэт Ф. де Малерб писал одному из друзей: "Вы знаете, что я не льстец и не лжец, но клянусь Богом, что в этом кардинале есть нечто такое, что выходит за общепринятые рамки, и если наш корабль все же справится с бурей, то это произойдет лишь тогда, когда его доблестная рука будет держать бразды правления"9.

      Кардинал получил желанную возможность часто видеться с королем. Он хорошо изучил характер Людовика XIII и сделал ставку на его тщеславие, на желание походить на своего знаменитого отца. При каждом удобном случае Ришелье апеллировал к памяти Генриха IV и его деяниям на благо страны. Кардинал упорно внедрял в сознание молодого короля такие понятия, как "родина", "величие", "слава" и т. д., не уставая говорить о предназначении Людовика Справедливого. Своими аргументами Ришелье дискредитировал политику бездарного правительства, возглавлявшегося в то время Б. де Силлери, а затем сменившим его маркизом Ш. де Ла Вьевилем. Наконец, он приблизился к желанной цели.

      24 апреля 1624 г. Людовик XIII сделал его членом Королевского совета, а 13 августа того же года назначил первым министром Франции. На этом посту кардинал бессменно пробудет до своей смерти. Позади оставались годы трудного восхождения к вершине власти, вместившие взлеты и падения, успехи и поражения, унизительные заискивания перед ничтожествами, фальшивая дружба с врагами и сознательные измены друзьям, наконец, безденежье. Началась новая, наиболее важная часть жизни Ришелье.

      В "Политическом завещании", составленном на исходе жизни для Людовика XIII, кардинал так характеризовал доставшееся ему в 1624 г. наследство: "Когда Ваше Величество соблаговолили призвать меня в свой Совет для участия в управлении своими делами, могу удостоверить, что гугеноты разделяли с Вами власть в государстве, вельможи вели себя так, словно они не были Вашими подданными, а самые сильные губернаторы чувствовали себя чуть ли не самостоятельными властителями... Еще могу сказать, что союзы с иностранными государствами были в запущенном состоянии, а собственная корысть предпочтена была общей пользе. Одним словом, достоинство Королевского Величества было недопустимо унижено"10. Картина, обрисованная Ришелье, действительно была безрадостной: внутренняя разобщенность страны, слабость центральной власти при наличии мощной оппозиции, истощенные финансы, непоследовательная, пагубная для интересов Франции внешняя политика.

      Как исправить положение к лучшему? На этот счет у нового главы Королевского совета были совершенно определенные намерения. В том же "Политическом завещании" Ришелье писал: "Я Вам обещал употребить все мои способности и всю власть, которую Вы мне изволили дать, чтобы ликвидировать гугенотскую партию, уменьшить притязания знати, привести в послушание всех Ваших подданных и возвысить Ваше имя в глазах чужих народов на такую ступень, на какой ему надлежит быть"11. Такова была программа действий, предложенная королю Ришелье, и он придерживался ее на протяжении своего 18-летнего пребывания на посту первого министра. Основные контуры этой программы были намечены кардиналом уже в его первом выступлении на Королевском совете 13 августа 1624 г., а также в памятной записке, поданной королю 6 мая 1625 года12.

      Намерения Ришелье, постепенное сосредоточение всех рычагов власти в его руках вызывали самые серьезные опасения у фрондирующей аристократии, предпринявшей в 1626 г. попытку устранить министра-кардинала. Заговор Шале был раскрыт, а глава его казнен. "Заговор Шале представлял собой попытку придворной знати, окончательно оттесненной кардиналом от всякого участия в государственных делах, расправиться не только с виновником своего "бесправного положения" (как заявляли вельможи), но и с поддерживавшим Ришелье королем, заменив его более приемлемой для них фигурой молодого, безвольного и легкомысленного Гастона"13. Кардинал сумеет подчинить центральной власти фрондирующую аристократию, применяя самые крутые меры, вплоть до публичных казней. 30 октября 1632 г. был отправлен на эшафот первый дворянин королевства, следующий за принцами крови, герцог де Монморанси, возглавивший антиправительственный мятеж в Лангедоке. Казнь его как бы символизировала триумф абсолютизма над сепаратизмом аристократии.

      Центральным событием в борьбе с сепаратизмом явилась ликвидация гугенотской "республики" в Ла-Рошели, этого "государства в государстве". Будучи вполне терпим в вопросах вероисповедания, Ришелье не допускал никаких компромиссов, когда дело касалось монополии на власть. Всю жизнь он боролся с любыми проявлениями оппозиции, тем более организованной. В записке от 6 мая 1625 г. Ришелье подчеркивал: "До тех пор, пока гугеноты разделяют власть во Франции, король никогда не будет хозяином в своей стране и не сможет предпринять каких-либо успешных действий за ее пределами"14. Цитадель гугенотов была взята после 13-месячной осады, которой кардинал руководил лично, показав, что он еще и крупный полководец. Это была тем более трудная победа, что осажденной Ла-Рошели оказывала помощь английская эскадра. Ришелье проявил находчивость, приказав возвести дамбу и тем перекрыть вход в гавань Ла-Рошели, что в конечном счете и предрешило ее капитуляцию.

      29 октября 1629 г. кардинал в сутане и доспехах въехал верхом в поверженный город во главе королевской армии. Открывшаяся его взору картина потрясла воображение Ришелье. В своих "Мемуарах" он рассказывает: "Город был заполнен трупами; они лежали на площадях, на улицах, в общественных местах и в домах. Оставшиеся в живых были до такой степени ослаблены, что не в состоянии были хоронить умерших, остававшихся на том самом месте, где их настигла смерть. Покойники были настолько иссушены голодом, что их трупы даже не разлагались, а ссыхались, и только по этой причине в городе не вспыхнула эпидемия"15. Из 28-тысячного населения Ла-Рошели в живых осталось немногим более 5 тыс. человек.

      Ришелье сумел убедить прибывшего в Ла-Рошель короля проявить милость к побежденным. Людовик XIII, успевший уже проникнуться идеями своего первого министра, объявил, что закончившаяся война имела "государственный", а не религиозный характер. Он подтвердил свободу протестантского вероисповедания в Ла-Рошели и объявил о прощении всех заблудших и презревших свой долг. Одновременно в Ла-Рошели восстанавливался и отмененный гугенотами католический культ. Никто из защитников города не был предан суду, лишь руководители мятежа были высланы за пределы Ла-Рошели. Ее укрепления со стороны суши по приказу Ришелье были разрушены, остались лишь те, которые защищали город с моря, т. е. от внешнего врага. Началась реконструкция порта Ла-Рошели, который Ришелье задумал превратить в один из центров торгово-колониальной экспансии.

      Победа над Ла-Рошелью потребовала от правительства огромного напряжения и мобилизации всех сил. По данным, приводимым современным французским историком, общая сумма расходов, связанных с осадой Ла-Рошели, составила примерно 40 млн. ливров, что в 2,5 раза превышало ежегодный доход королевства16.

      Сразу же после взятия Ла-Рошели Ришелье начал борьбу против Лангедока - второго очага мятежа гугенотов и возглавлявшего его герцога де Роана. Взяв несколько крепостей гугенотов, Ришелье вынудил Роана подчиниться власти короля. 28 июня 1629 г. в г. Але был подписан "мир милости", положивший конец длительным и кровопролитным религиозным войнам во Франции. Таким образом был сделан важнейший шаг к достижению национального единства. В реляции, отправленной королю, Ришелье подчеркивал: "Теперь можно сказать с полным убеждением, что источники ереси и бунта иссякли... Все склоняется перед Вашим именем"17. И на этот раз кардинал сумел убедить Людовика XIII отказаться от намерения подвергнуть гугенотов массовым репрессиям, на что толкали короля ультрамонтаны (ярые паписты).

      Ришелье лучше многих понимал, что репрессии и унижения способны лишь посеять семена будущих мятежей. Он решительно отказался ввести во Франции единую религию, считая оту идею совершенно утопичной. Соглашения, подписанные в Але, оставляли гугенотам свободу вероисповедания, лишив их повода к политическому и военному сопротивлению центральной власти. Это было тем более важно, что численность гугенотов составляла примерно 1 млн. человек. "Религиозные различия, - говорил Ришелье после подавления гугенотской оппозиции, - никогда не мешали мне оказывать всевозможные добрые услуги гугенотам, я различал французов только по степени их верности"18. Справедливость этих слов доказана всей последующей деятельностью первого министра. Он настойчиво и последовательно стремился к достижению национально-политического единства Франции.

      Между тем политика Ришелье все более определенно входила в противоречие с позицией тех кругов, которые привели его к власти. Многочисленные кланы и группировки, соперничавшие друг с другом при дворе Людовика XIII, по своей политической ориентации принадлежали к двум противостоящим блокам - "святош" и "добрых французов". Партия "святош", возглавляемая Марией Медичи, кардиналом де Берюлем и братьями Марильяками, стремилась к тому, чтобы подчинить внутреннюю и внешнюю политику Франции интересам католицизма, выступая за союз с папским Римом, Мадридом и Веной. "Добрые французы" были представлены в основном сподвижниками Генриха IV. Эта партия исходила из галликанской традиции, она в одинаковой степени отвергала и гугенотский сепаратизм и панский универсализм, настаивая на защите прежде всего национально-государственных интересов.

      Приход Ришелье к власти "святоши" искренне считали своей победой над "бородачами". Разве может не быть "своим" князь церкви, ближайший советник Марии Медичи, друг кардинала Берюля и отца Жозефа? Но они жестоко обманулись. Ошибались, впрочем, и "добрые французы", принявшие поначалу кардинала за своего противника. Вынужденный пройти весь извилистый путь к власти, держась за шлейф Марии Медичи, будучи длительное время одним из "святош", Ришелье не легко и не сразу решился круто повернуть руль государственного корабля, давно, еще с 1610 г., потерявшего нужнее направление. Разрыв кардинала с Марией Медичи и партией "святош" приобрел очевидный характер лишь после подавления гугенотской оппозиции.

      Ришелье решительно отверг требования "святош" о полном искоренении "ереси", восстановив действие Нантского эдикта после взятия Ла-Рошели и сохранив за гугенотами гражданские и политические права. К концу 1620-х годов Ришелье окончательно убедился и в пагубности внешнеполитических установок "святош", ориентировавшихся на тесный союз с Испанией и Империей. Трезвый политический расчет подсказывал первому министру, что не следует вести как внутреннюю, так и внешнюю политику в узких религиозно-идеологических рамках. Решающая схватка Ришелье с выдвинувшей его партией "святош" произошла в ноябре 1630 г., когда кардиналу ловким маневром (демонстративным заявлением об отставке) удалось добиться удаления Марии Медичи и ее сторонников из Королевского совета. С легкой руки графа де Ботрю, одного из соратников Ришелье, 10 ноября 1630 г. (день победы кардинала над "святошами") стали называть во Франции "днем одураченных".

      Одним из последствий "дня одураченных" явилось бегство за границу Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Ришелье значительно укрепил свои позиции, свидетельством чего явилось, в частности, пожалование ему титулов герцога и пэра. С устранением королевы-матери Ришелье становился подлинным хозяином страны на все оставшиеся ему 11 лет жизни. Он пользовался безраздельным доверием короля и занимался всеми вопросами от определения внешнеполитических приоритетов и решения запутанных финансовых проблем до организации театрального дела. Еще в ноябре 1629 г. Людовик XIII специальным эдиктом возвел Ришелье в ранг главного государственного министра.

      Важнейшее место в деятельности кардинала занимали вопросы централизации государственного аппарата. Считая себя продолжателем дела Генриха IV, Ришелье энергично боролся с сословным и провинциальным партикуляризмом. Под его руководством и при непосредственном участии в январе 1629 г. был принят "кодекс Мишо" (по имени тогдашнего хранителя печатей Мишеля де Марильяка, считавшегося составителем этого документа). Это было, по существу, первое систематизированное французское законодательство. Основной в "кодексе Мишо" была идея королевской власти как единственной и бесспорной во Франции. В нем подтверждался суверенитет государства в области финансов, внутренней и внешней безопасности.

      В течение всего своего правления Ришелье целеустремленно вел наступление на права Парижского и провинциальных парламентов, пытавшихся ограничить абсолютистские притязания королевской власти. Первый министр постепенно лишал эти судебно- административные институты политических полномочий, а провинции - региональных свобод. Там, где оказывалось открытое неповиновение, Ришелье прибегал к карательным мерам, как это было в Нормандии в 1639 - 1640 гг., когда был распущен Руанский парламент. В 1641 г. королевская декларация официально запретила парламентам всякое вмешательство в дела государственной администрации.

      Ту же линию Ришелье проводил и в отношении провинциальных сословных ассамблей (штатов провинций), пытавшихся отстаивать региональные свободы. Всемерно ослабляя старые структуры власти, Ришелье последовательно насаждал новые. В 1637 г. он унифицировал местную администрацию, создав для каждой провинции должности интендантов юстиции, полиции и финансов, которые стали реальным противовесом отмиравшей власти губернаторов. "Губернаторства во Франции почти все так мало полезны", - подчеркивал Ришелье в своем "Политическом завещании"19. Интенданты сосредоточили в своих руках практически всю полноту административной власти, оказав правительству эффективную поддержку в преодолении местничества и сепаратизма губернаторов, провинциальных штатов и парламентов.

      Долгое время считалось, что менее всего Ришелье преуспел в области управления финансами и экономикой. "Великолепный министр иностранных дел, умелый военный министр и никудышный министр финансов", - писал о Ришелье французский историк Д. д'Авенель20. Такая оценка как будто подтверждалась и самим Ришелье, который в одном из писем к сюринтенданту финансов К. де Бюльову писал: "Я настолько признаю свое невежество в финансовых делах, а вас считаю в них столь сведущим, что единственное мое пожелание к вам состоит в том, чтобы мы подобрали себе людей, наиболее подходящих для королевской службы"21. Исследования французских и советских историков22 опровергли эту точку зрения. Согласиться можно лишь с тем, что в финансово-экономической области Ришелье не выдвинул принципиально новых идей, но он хорошо ориентировался в современных ему представлениях, черпая идеи из литературы, докладных записок, составлявшихся по его поручению, наконец, из многочисленных бесед со знающими людьми.

      Ришелье досталось очень тяжелое наследие в сфере финансов, совершенно расстроенных после смерти Генриха IV. Положение осложнялось тем, что успешно лечить финансово-экономические недуги Франции можно было только в условиях длительного мира, а именно такой возможности и не получил первый министр. Едва покончив с внутренними волнениями, он втянул страну в изнурительную европейскую войну, поставив под сомнение выполнение собственных финансовых проектов.

      Взгляды его на финансы и экономику страны впервые были изложены им на Ассамблее нотаблей в 4626 году. Впоследствии он развил и уточнил их в "Политическом завещании": "Давно уже считается, что финансы - это нервы государства, и действительно, они составляют ту точку опоры, которая, согласно Архимеду, позволяет перевернуть весь мир"23. Взгляды Ришелье были типичными для эпохи меркантилизма. Как и большинство его современников, он считал первейшим условием процветания государства изобилие в нем звонкой монеты. В отличие от Испании, получавшей золото из своих владений в Америке, Франция могла надеяться добыть золото и серебро главным образом путем развития экспорта. Но этому мешали крайне ограниченные производственные возможности аграрной страны с ее закрытой экономикой. Крестьянство, составлявшее основную массу населения Франции, жило, по существу, в условиях натурального хозяйства, едва сводя концы с концами. С сельским хозяйством была связана подавляющая часть дворянства и даже городской буржуазии.

      Ришелье был противником чрезмерного усиления налогового бремени. Из этого, разумеется, не следует, что он отличался состраданием к простому народу. Как трезвый политик, он хорошо понимал негативные социально-экономические последствия злоупотребления налоговым прессом. В "Политическом завещании" Ришелье писал: "Все политики согласны в том, что ежели народ будет пребывать в чрезмерном достатке, то станет невозможно держать его в правилах его обязанностей... Его можно сравнить с мулом, привычным к поклаже; от продолжительного отдыха он портится больше, чем от работы. Но работа эта должна быть соразмерна силе этого животного. Так же следует поступать и с народом"24. Ришелье был убежден, что размер налога не может определяться "одной лишь волей государя". Здесь необходимо проявлять умеренность и здравый смысл. Неоправданные повышения налогов, предостерегал Ришелье, неизбежно "навлекут на государя проклятия, а за ними последуют большие затруднения... ибо бесспорно, что, беря от своих подданных больше, чем положено, он истощает их любовь и верность, гораздо больше необходимые для существования государства и сохранения его особы, чем золото и серебро"25.

      Еще в 1626 - 1627 гг. на Ассамблее нотаблей Ришелье пытался решить финансовую проблему за счет выкупа в течение шести лет королевского домена (заложенных коронных имуществ), но эта идея не была поддержана нотаблями. Драматизм финансовой политики кардинала заключался в том, что, будучи противником повышения налогов и займов у финансистов, он тем не менее был вынужден прибегать к этим испытанным средствам получения денег, потребность в которых особенно возросла после вступления Франции в Тридцатилетнюю войну.

      Большие надежды Ришелье возлагал на развитие внешнеэкономических связей как средство улучшения финансово-экономического положения Франции. "Трудно поверить... - заметил французский исследователь, - что этот государственный кардинал находил время интересоваться сукнами, полотнами, шелками, пряностями, маслами и красителями, солью, квасцами, шафраном, ковким и хрупким железом"26. Но недостаточно было произвести продукты на экспорт, надо было обеспечить их вывоз.

      Ришелье первым из французских государственных деятелей поставил задачу превратить Францию в морскую державу, располагающую военным и торговым флотом, а также хорошо оборудованными портами и перевалочными базами. "Нет, - говорил он, - другого королевства, которое было бы расположено столь удачно, как Франция, и столь богато необходимыми средствами для того, чтобы стать хозяйкой на море"27. Еще в 1626 г. в преддверии решающей схватки с гугенотами Ла-Рошели он создал и возглавил Морской "совет, ставший прообразом будущего морского министерства. По указанию кардинала, была проведена модернизация морских портов Тулона, Гавра, Бреста и Ла-Рошели. Когда Ришелье стал первым министром, у Франции не было ни одного военного корабля в Атлантике и в районе Ла-Манша, а в Средиземном море она располагала лишь 10 галерами. К 1635 г. французский военно-морской флот включал в себя три эскадры в Атлантике, а также одну парусную эскадру и 20 галер в Средиземном море. В "Политическом завещании" Ришелье рекомендовал Людовику XIII довести численность боевых кораблей в Атлантике до 40 и увеличить число галер в Средиземном море до 30. Он понимал, что исход борьбы против испано-австрийской гегемонии в Европе решается не только на континенте, но и на морях.

      Из программы Ришелье вытекала и необходимость активной колониальной политики. В качестве Начальника и Генерального сюринтенданта навигации и торговли он активно способствовал созданию французских заморских торговых компаний, которым предоставил самые широкие привилегии в колониях. Начиная с 4625 г. эти компаний стали проявлять большую активность в Северной и Южной Америке, в Сенегале и Гамбии, на Мадагаскаре и островах Зеленого Мыса. Французская колониальная экспансия при Ришелье была отмечена небывалой активностью. Именно тогда были заложены основы той колониальной империи, которую Франция утратила в XVIII веке. В 1635 г. Франция захватила о-ва св. Христофора, Мартинику, Гваделупу, о-в Доминик и ряд других островов в Вест-Индии. В 1638 г. Т. Ламбер основал французскую факторию в устье р. Сенегал, назвав ее Сен-Луи, а руанский торговец Ф. Кош попытался начать освоение Мадагаскара. В 1642 г. в Новой Франции (Канада) был заложен город Монреаль28.

      Исторический портрет Ришелье был бы неполным без характеристики его активной деятельности на ниве культуры и просвещения. В борьбе за национальное единство страны он широко использовал не только административные меры и силу оружия, но также средства культурно-идеологического воздействия, которые считал не менее эффективными. К развитию культуры он подходил прежде всего как политик, озабоченный укреплением внутренней сплоченности государства. "Ришелье, - отмечал проф. Р. Мунье, - взялся за эту задачу, используя на благо короля... науки, литературу и искусства настойчивостью и прозорливостью заботясь о необходимых преобразованиях, которые, как представляется, превратили его в одного из виднейших поборников единства нации"29. Одним из первых в Европе Ришелье пытался осуществлять государственное руководство культурой.

      Первостепенное значение он придавал делу пропаганды правительственной политики. Едва ли не первым он понял значение "идеологического" воздействия на общественное мнение. В этих целях он создал в 1631 г. "Gazette" - первую французскую газету, превращенную им в рупор правительственной политики. Ришелье сделал все от него зависящее, чтобы установить государственную монополию на информацию. Население, по его убеждению, должно получать только ту информацию и в том освещении, которое выгодно правительству.

      С позиций "государственной целесообразности" подходил Ришелье и к делу образования. Его взгляды на этот счет достаточно четко изложены в "Политическом завещаний". Кардинал был убежден, что "образованность - лучшее украшение любого государства", но считал, что "не всякого следует обучать". "Точно так же, - писал он, - как безобразным стало бы человеческое тело, снабженное глазами на всех его частях, так и государство обезобразилось бы в случае, если бы все жители стали образованны, ибо вместо послушания они преисполнились бы гордостью и тщеславием. Увлечение науками пошло бы во вред торговле, обогащающей государство, погубило бы земледелие, кормящее народ, в короткий срок опустошило бы армию, которой благотворно скорее суровое невежество, нежели мягкость книжного учения; наконец, Франция заполнилась бы возмутителями народного спокойствия... Всеобщее образование привело бы к тому, что число сеющих сомнения намного превысило бы количество людей, способных их разрешить".

      Ришелье выступил сторонником того, что в наши дни называется профессионально- техническим образованием. Как государственный деятель он отдавал явное предпочтение техническим и другим "полезным" знаниям перед гуманитарными, считая, что слишком много молодых людей ориентируются на занятия правом, философией и литературой и слишком мало - торговлей. "В хорошо устроенном государстве, - подчеркивал кардинал, - наставники технических дисциплин должны преобладать над учителями свободных профессий"30.

      При всем том Ришелье питал слабость к литературе, считая себя знатоком в этой области. Он не только свободно ориентировался в современной ему литературе, но и сам был не чужд ремеслу драматурга. Ему принадлежало несколько пьес, которые ставились в театре и даже имели успех - "Большая пастораль", "Смирнский слепой", "Мирам", "Европа"... Аплодисменты в театре приводили его в истинный восторг. Однажды, работая со своим постоянным литературным помощником Демаре, Ришелье неожиданно спросил его: "Как вы думаете, мосье, что доставляет мне наибольшее удовольствие?" - "По всей видимости, монсеньор, трудиться на благо Франции", - учтиво ответил литератор. "Вовсе нет, - возразил кардинал. - Писать стихи"31.

      У Ришелье был тонкий литературный вкус, который, правда, несколько портили его политические пристрастия. Он покровительствовал кружку литераторов, регулярно собиравшихся в доме маркизы де Рамбуйе. Эти "конференции" натолкнули кардинала на мысль, которую он постарался реализовать. Речь шла о создании академии, миссия которой состояла бы в том, чтобы совершенствовать французский язык и способствовать "правильному" развитию отечественной литературы. И здесь он выступал прежде всего как политик, убежденный, что единое государство немыслимо без единого языка и единой культуры.

      10 февраля 1635 г. на свет появилась Французская академия - один из самых оригинальных институтов, когда-либо существовавших во Франции. Королевским эдиктом кардинал Ришелье был назначен ее главой и протектором. Формально функции Академии ограничивались упорядочением и совершенствованием французского языка, в действительности же с самого начала она приобрела характер официального общекультурного центра. Разрабатывая статут Академии, Ришелье отказался от узкопрофессиональной ее ориентации в пользу общекультурной и даже политической. Он мыслил Французскую академию как своего рода интеллектуальный Олимп, "населенный" выдающимися деятелями культуры и нотаблями. Именно поэтому в числе "сорока бессмертных" наряду с литераторами Ж. Шапленом и В. Конраром оказались канцлер П. Сегье, дипломаты Г. Ботрю и А. Сервьен, математик Баше и врач М. К. Лашамбр... Вместе с тем Ришелье был далек от того, чтобы поощрять свободу мысли. Он пытался направлять духовное развитие общества в интересах абсолютистского государства, решительно пресекая все, что, на его взгляд, содержало угрозу для этого государства.

      Именно при Ришелье во французской культуре стал утверждаться классицизм с его пафосом государственных идей. При всей неоднозначности и противоречивости деятельность Ришелье на ниве культуры все же может быть оценена положительно, так как она способствовала прогрессу просвещения и росту талантов, подготавливая наступление "золотого века". Сам он являл собой колоритную личность, наделенную многими талантами. Он был не только способный драматург и писатель, но также художник и музыкант, тонкий ценитель культурного наследия прошлого, знаток античности и Возрождения, меценат и коллекционер. У него была одна из самых богатых во Франции библиотек, которую он завещал Сорбонне, кстати, реконструированной и реорганизованной по его инициативе и при личном финансовом участии. Его коллекция картин только в Пале-Кардиналь (ныне Пале-Руаяль) была представлена именами Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Корреджо, Пуссена, Рубенса, Бассано, К. Лоррена и многих других выдающихся мастеров. Облик Ришелье дошел до нас в основном благодаря полотнам Ф. де Шампеня и гравюрам Ж. Калло, на которых фигура кардинала как бы воплощает собой идею абсолютизма.

      Важнейшим элементом политической программы Ришелье наряду с ликвидацией гугенотского "государства в государстве" и утверждением королевской власти было повышение международного влияния Франции за счет изменения сложившегося в Европе соотношения сил.

      Размах дипломатической активности кардинала поражает, если учесть его занятость внутренними делами. По данным, приводимым Ф. Гизо, за время правления Ришелье им было подготовлено и заключено 74 договора: 4-е Англией, 12 - с Голландией, 15 - с германскими княжествами, 6 - со Швецией, 12 - с Савойей, 6 - c Венецией, 5 - c Империей, 2 - c Испанией, 3 - c папским Римом, 4 - с Лотарингией, 1 - с "Серыми лигами" Швейцарии, 1 - c Португалией, 2 - с повстанцами Каталонии и Руссильона, 1 - c Россией, 2 - c Марокко32 . Одно перечисление этих договоров показывает антигабсбургскую направленность внешней политики Ришелье, продолжившего линию Генриха IV на поддержку протестантов против Империи и Испании.

      Поглощенный внутренними делами, Ришелье тем не менее внимательно следил за развитием европейского конфликта, вспыхнувшего в 1618 г. в Чехии. Начало правления Ришелье совпало с обозначившимся перевесом сил габсбургско-католического блока после побед, одержанных им в Чехии и Пфальце. Немецкие протестанты, восставшие против императора, были на грани поражения, что представляло очевидную угрозу и для Франции, надеявшейся с их помощью, а также протестантов других стран Европы ослабить мощь Империи. Как трезвомыслящий политик, Ришелье не мог допустить закрепления успехов Фердинанда II. Сокрушить габсбургскую гегемонию в Европе - в полном смысле слова навязчивая идея Ришелье. Но как противодействовать усилению мощи Империи?

      По ряду причин Франция не была готова вступить в Тридцатилетнюю войну ни в середине 1620-х, ни даже в начале 1630-х годов. Но Ришелье не мог пассивно наблюдать за тем, как немецкие протестанты будут окончательно разбиты. Оставалось действовать за кулисами, оказывая противникам Габсбургов дипломатическую и финансовую поддержку. Кардинал взял на себя роль закулисного режиссера и кредитора всех антигабсбургских коалиций, которые он умело создавал на протяжении десяти лет (1624 - 1634 гг.). "Его мысль, - отмечал Б. Ф. Поршнев, - была направлена на поиски союзников, руками которых Франция могла бы воевать и против этого противника (Габсбургов. - П . Ч .), не ввязываясь по возможности сама в военные действия, а опираясь преимущественно на свои финансовые ресурсы. Он искал союзников в любой части Европы"33.

      В течение десяти лет Ришелье с успехом проводил линию, которую французский историк Ф. Эрланжер назвал "дипломатией пистолей"34. Он финансировал военные действия немецких протестантов, вовлек в войну Христиана IV Датского, а после его поражения - шведского короля Густава Адольфа. Ришелье умело поддерживал испано-голландский антагонизм, поощрял антиавстрийские и антииспанские настроения в Северной Италии, пытался вовлечь в антигабсбургскую коалицию Россию и Турцию. Он не жалел финансовых средств для того, чтобы держать Империю и Испанию в постоянном напряжении. Один только Густав Адольф обходился французской казне в 1 млн. ливров ежегодно: Ришелье охотно финансировал любого, кто готов был сражаться против Габсбургов. "Дипломатия пистолей" ложилась дополнительным тяжелым бременем на французского налогоплательщика.

      Гибель Густава Адольфа в сражении под Люценом (16 ноября 1632 г.) и разгром шведско- веймарской армии под Нёрдлингеном (5 - 6 сентября 1634 г.) имели следствием фактический распад протестантской коалиции, созданной стараниями Ришелье. Саксония и Бранденбург прекратили военные действия против императора и в мае 1635 г. подписали с ним мирный договор. Создалась реальная угроза выхода из войны Швеции. К 1635 г. возможности "дипломатии пистолей" были исчерпаны. Ришелье понимал это и вынужден был вплотную заняться военными приготовлениями.

      Перед тем как бросить открытый вызов Габсбургам, он сумел решить две важные, проблемы: в 1634 г. Франция аннексировала Лотарингию, отодвинув сбои границы на восток; тогда же Ришелье удалось добиться возвращения на родину Гастона Орлеанского, считавшегося наследником престола, ибо его пребывание в стане противника представляло серьезную угрозу безопасности Франции. Кардинал мог быть доволен результатами своих стараний: Лотарингский герцогский дом, столетиями досаждавший французским королям, перестал существовать, а Лотарингия превратилась во французский аванпост на германской границе; наследник престола вырван из-под влияния врагов Франции и возвращен на родину. Теперь можно было непосредственно заняться приготовлениями к войне.

      Параллельно с мобилизацией внутренних ресурсов Ришелье начал сколачивать новую антигабсбургскую коалицию. В феврале 1635 г. был заключен договор об оборонительном и наступательном союзе с Голландией, которым, в частности, предусматривалась организация освободительного восстания в Испанских Нидерландах. Ришелье удалось предотвратить быход из войны Швеции путем заключения с нею в апреле 1635 г. Компьенского договора о совместных военных действиях против императора. Кардинал предпринял также усилия по созданию антииспанского блока в Северной Италии, в который ему удалось вовлечь Савойю и Парму. Одновременно он отправил специальное посольство в Англию. Зная о растущих внутренних сложностях Карла I, Ришелье хотел на худой конец "заручиться его нейтралитетом", не настаивая на помощи со стороны Англии "ни людьми, ни деньгами"35.

      Подготовив дипломатическую почву, Ришелье ждал удобного casus belli, который представился в марте 1635 г., когда войска наместника Испанских Нидерландов вторглись в Трирскую область, находившуюся под покровительством короля Франции. 19 мая 1635 г. Франция объявила войну Испании, а затем и Империи. В преддверии войны Ришелье представил Людовику XIII докладную записку, в которой предельно четко обосновал необходимость прямого французского вмешательства в Тридцатилетнюю войну.

      Людовику XIII и Ришелье нелегко было бросить открытый вызов родственным царствующим домам. Ко всему прочему они рисковали быть осужденными Святейшим престолом. И тем не менее национальные интересы взяли верх над религиозно-идеологическими соображениями. "Очевидно, - писал Ришелье королю, - что если партия (протестантская. - П. Ч.) будет сокрушена, то вся мощь Австрийского дома обрушится на Францию. Очевидно, что после недавнего поражения (при Нёрдлингене. - П. Ч.) эта партия перестанет существовать, если в нее не вдохнут надежду и если ей не будет оказана солидная поддержка... Очевидно, что самым худшим, что можно посоветовать Франции, было бы вести себя таким образом, будто она способна в одиночку выдержать натиск со стороны Императора и Испании"36.

      Толкнув короля на конфликт с его "кузенами", кардинал отдавал себе отчет в том, что Франция в 1635 г. еще не была готова к войне. Особое беспокойство у него вызывала боеспособность французской армии, и в частности уровень высшего командного состава. Маршалов было более чем достаточно, но действительно способные военачальники были наперечет. Состарившиеся, хотя и заслуженные в прошлом, они не были готовы к новым методам ведения войны, безнадежно отстали и вместе с тем упорно цеплялись за свои посты. Ришелье сетовал в письме сюринтенданту финансов Бутилье: "Мне внушает серьезные опасения возраст месье де Лафорса, но я не знаю, что здесь можно поделать. Король лучше всех знает военные кадры. Но даже если он объедет все свое королевство, то, с моей точки зрения, он все равно не найдет таких военных, каких желательно было бы иметь"37.

      У вступившей в Тридцатилетнюю войну Франции было одно преимущество - ее географическое положение. Компактность национальной территории создавала возможности для быстрой переброски войск, в то время как силы ее противников были разобщены (Испанские Нидерланды, Германия, Северная Италия, Пиренеи) и практически не могли объединиться. К тому же Габсбургская империя вынуждена была одновременно вести борьбу на собственной территории со шведами и немецкими протестантами, а Испания - с Голландией. Было у Франции и еще одно преимущество, на которое рассчитывал Ришелье. На него первым из историков обратил внимание лорд Болингброк.

      Воздавая должное расчетливости Ришелье, выбравшего весьма удачный момент для вмешательства в Тридцатилетнюю войну, Болингброк писал: "Он (Ришелье. - П. Ч.) имел двойное преимущество, вступив в войну на столь позднем этапе, - ввод свежих войск против утомленного и почти выдохшегося противника и преимущество, вытекавшее из того, что, уступив нетерпению друзей, нуждавшихся в помощи Франции, этот государственный деятель получил возможность выставить те требования и заявить те претензии - во всех договорах с Голландией, Швецией, с князьями и государствами империи, - на которых он основывал будущее возвеличивание Франции"38.

      За несколько дней до объявления войны ближайший помощник первого министра, отец Жозеф, определяя цели войны, писал: "Подлинные намерения короля состоят в том, чтобы в максимально короткие сроки обеспечить всеобщий мир на будуще которое было бы аналогично золотому веку времен Августа"39. Ни сам отец Жозеф, ни Ришелье, ни Людовик XIII не могли тогда предположить, что Франции придется воевать без малого четверть века, до 1659 г., когда Пиренейский мирный договор, вслед за Вестфальским, увенчает ее многолетние усилия.

      Первые три года войны были для Франции неудачными. Почти на всех направлениях ее армии терпели поражения. Особенно тяжелым оказалось лето 1636 г., когда войска наместника Испанских Нидерландов Хуана Австрийского подошли почти к самому Парижу. Лишь нерешительность этого габсбургского военачальника, опасавшегося за свои растянутые коммуникации, а также помощь принца Оранского, развернувшего наступление на бельгийские провинции, спасли Париж.

      Неудачи на фронтах поощрили противников Ришелье при дворе, они даже попытались физически устранить кардинала. Одновременно росло недовольство "низов" военными тяготами. Оно вылилось в восстание кроканов, охватившее в 1636 - 1637 гг. несколько провинций, в особенности Перигор и Ангумуа. Правительство вынуждено было бросать целые армии на подавление восстаний.

      И все же Франция устояла в испытаниях 1635 - 1638 годов. Именно в 1638 г. наметился перелом в ходе военных действий в ее пользу. Борьба велась одновременно на нескольких направлениях: в провинциях Артуа, Пикардии и Шампани, на границе с Люксембургом, в Эльзасе и Рейнской области, на границе Франш-Конте, в Северной Италии, на Пиренеях, в прибрежных водах Средиземного моря и Атлантики.

      В марте 1638 г. герцог Бернгард Саксен-Веймарский, состоявший на французской службе, разгромил под стенами Рейнфельдена имперскую армию И. фон Верта. Центральным событием кампании 1638 г. п одновременно важнейшей вехой в истории Тридцатилетней войны станет сражение за город Брейзах в Бадене. "Крепость Брейзах на Верхнем Рейне господствовала над этой рекой и считалась ключом к Эльзасу, - отмечал Ф. Шиллер в своей "Истории Тридцатилетней войны". -... Надежность укреплений и выгодное положение делали Брейзах неприступным, и императорские генералы, отправленные туда, получили приказ не щадить ничего, лишь бы отстоять эту твердыню"40. Сражение за Брейзах продолжалось восемь месяцев. 18 декабря 1638 г. сопротивление защитников города-крепости было сломлено. "Отныне Франция - полная хозяйка Эльзаса, она контролирует Южную Германию и отрезала испанцев от Рейнской области", - отмечал французский историк41.

      В том же году французская армия полностью очистила от испанцев Пикардию, а флот нанес чувствительные удары по военно-морским силам Испании в Атлантике и Средиземном море. Эти победы несколько сгладили крайне неблагоприятное впечатление от сокрушительного поражения французов под Фонтараби (на Пиренейском фронте) в сентябре.

      "Боль Фонтараби убивает меня", - писал Ришелье Людовику XIII 17 сентября 1638 года42. Этот год принес и еще одно печальное для Ришелье событие. 18 декабря, в день капитуляции Брейзаха, в замке кардинала в Рюэле умер отец Жозеф. Ришелье, обычно сдержанный и даже холодный, был потрясен до глубины души и даже не пытался скрыть охватившего его смятения. Кардинал был безутешен и горько рыдал над телом капуцина.

      С потерей отца Жозефа ближайшим сотрудником Ришелье станет Дж. Мазарини. Ришелье давно и пристально следил за ловким сицилийцем, собственными силами сделавшим блестящую карьеру при папском дворе. В 1639 г. кардинал пригласил Мазарини на службу, и в январе 1640 г. тот прибыл в Париж, где его ожидало большое будущее.

      Итоги 1638 года были для Ришелье и в целом для Франции все же обнадеживающими. Кардинал чувствовал наступление перелома в ходе войны. Главное - Франция сумела выстоять под натиском двух таких мощных противников, какими были Габсбургская империя и Испания. Менялся настрой в обществе, крепла уверенность в победе. Армия извлекала опыт из первых горьких неудач. Важное психологическое значение для умонастроений французов имело и рождение 5 сентября 1638 г. долгожданного дофина, будущего Людовика XIV. Почти одновременно с рождением дофина в Мадриде появилась на свет инфанта Мария-Терезия. Двадцать лет спустя - в 1659 г. Людовик XIV вступит с нею в брак, который положит конец извечной вражде двух королевских домов.

      Между тем война продолжалась с неослабевающим накалом, унося все новые жертвы, возлагая на налогоплательщиков все новые тяготы. Выражением возраставшего недовольства беднейших и даже средних слоев населения стало "восстание босоногих" летом 1639 г. в Нижней Нормандии43. Его удалось подавить лишь к.январю 1640 года.

      1639 - 1641 гг. в ходе войны характеризовались преимущественно победами Франции и ее союзников. Ришелье сумел воспользоваться обострением внутренней обстановки в Испании, где вспыхнули национально-освободительные восстания в Каталонии и Португалии. Франция поспешила признать их независимость и оказать им демонстративную поддержку. Совместными усилиями французы и каталонцы изгнали испанцев из Руссильона. Провозгласивший себя королем Португалии Жоан IV заключил договоры с Францией и Голландией, обязавшись в обмен на признание независимости Португалии не вступать в какие-либо соглашения с испанским королем Филиппом IV в течение 10 лет. Внутренний кризис, охвативший Испанию, существенно ослабил габсбургскую коалицию. Успехи шведско-французских войск в Германии побудили немецких протестантов, примирившихся было с императором, задуматься над правильностью сделанного ими выбора. В июле 1641 г. молодой курфюрст Бранденбурга порвал с императором и заключил союз со Швецией. Заколебалась и Саксония.

      Ришелье имел все больше оснований полагать, что желанная победа не за горами. Упрочивалось и его положение, несмотря на не прекращавшиеся против него интриги и даже заговоры. В 1641 г. кардинал породнился с королевской семьей, выдав свою племянницу Клер-Клеманс де Мейе-Брезе замуж за герцога Энгиенского. Ришелье испытывал чувство удовлетворения от заключенной сделки, за которую он заплатил в качестве приданого своей племянницы 600 тыс. ливров.

      В течение многих лет кардинал бессменно находился на верхней ступени, ведущей к королевскому трону. День за днем он - непопулярный в обществе, окруженный завистниками и врагами, желающими его смерти, - должен был твердой рукой направлять государственный корабль. "Ни один человек в истории, - заметил его биограф, - не вел свое дело в окружении стольких опасностей. Противоборствуя с первой державой мира, Ришелье должен был остерегаться королевской семьи, фаворитов, духовников из дворца Рамбуйе, заговорщиков из Седана, Брюсселя и Лондона"44. Ришелье едва ли преувеличивал, сетуя на то, что в кабинете Людовика XIII он пережил куда больше неприятностей, чем от всех кабинетов Европы. Кардинал слишком хорошо знал непостоянную и неблагодарную натуру короля, поддававшегося всевозможным влияниям. Характер Людовика XIII был хорошо известен и при дворе, чем неоднократно пользовались авантюристы и авантюристки в своих корыстных целях. Кто знает, сколько лет жизни отняла у Ришелье изнурительная борьба за монопольное влияние на короля?

      Всю жизнь он страдал от физической немощи и многочисленных болезней. Когда он родился, то мать каждый день ожидала его смерти, настолько младенец был слаб; его даже крестили только через восемь месяцев после рождения. Ужасные головные боли и хроническая бессонница, сопровождавшие Ришелье до конца его дней, были вызваны не только постоянным переутомлением. По всей видимости, они были отзвуком душевных заболеваний, имевших место в роду дю Плесси. Незначительные психические отклонения наблюдались у старшего брата Ришелье - Альфонса, монаха-отшельника; в еще большей степени им была подвержена младшая сестра кардинала Николь. Характер самого Ришелье отличали частая, беспричинная смена настроений, склонность к меланхолии и даже депрессивным состояниям, представляющаяся тем более удивительной для столь деятельной натуры.

      Ришелье не всегда мог контролировать свое поведение, несмотря на школу "хороших манер", пройденную в "Академии" Плювинеля. Современники отмечали частые взрывы эмоций у кардинала, проявлявшиеся в неожиданных, резких криках, переходивших иногда в завывания; в эти моменты в уголках рта у него появлялась пена. Ему были свойственны, правда, не часто, непонятные состояния: он вдруг воображал себя лошадью и с громким ржаньем принимался бегать вокруг письменного стола или бильярда. К страданиям душевным добавился целый "букет" болезней. Какой могучей волей надо было обладать, чтобы всю жизнь преодолевать свои недуги?

      Окруженный немногочисленными помощниками, Ришелье любил одиночество. Единственные живые существа, разделявшие короткие часы его досуга и искренне к нему привязанные, были многочисленные кошки, населявшие его резиденцию - Пале-Кардиналь. Не исключено, что ще чуждый мистики кардинал прослышал, что кошки заряжают человека какой-то неведомой энергией, в которой он так нуждался. Он искрение верил, что кошки способны если не исцелить, то хотя бы облегчить его страдания. Во всяком случае, Ришелье относился к своим кошкам с редкой привязанностью и даже любовью, которой он не удостаивал никого из людей. Кроме отца Жозефа, лишь герцогиня д'Эгийон, племянница кардинала, пользовалась его доверием.

      Последнюю схватку со своими врагами Ришелье пришлось пережить незадолго до смерти, в 1642 году. На этот раз его противники, среди которых вновь оказался Гастон Орлеанский, а также Анна Австрийская, попытались использовать фаворита короля, 20-летнего маркиза А. де Сен-Марса, главного шталмейстера двора. Заговорщики, склонявшие Людовика XIII к заключению мира с Испанией и Империей, пошли даже на заключение тайного договора с Филиппам IV, В их планы входило устранение, не только Ришелье, но и самого Людовика XIII в случае, если бы король отказался прекратить войну. На роль регента претендовал Гастон Орлеанский, что вызвало серьезные опасения у Анны Австрийской, которая и сообщила о заговоре кардиналу. Получив текст тайного договора с Испанией, Ришелье немедленно начал действовать. Он проинформировал Людовика ХШ о готовившемся государственном перевороте и получил санкцию на арест всех участников заговора. 12 сентября 1642 г. были казнены главные заговорщики - Сен-Марс и его друг де Ту, советник Парижского парламента. Гастон Орлеанский отделался легким испугом, написав под диктовку Ришелье, что навсегда отказывается от всех притязаний на престол.

      25 октября Ришелье направил королю письмо, в котором пытался преподать ему уроки, вытекающие из "дела Сен-Марса". Он потребовал положить конец фаворитизму как явлению, представляющему серьезную опасность для государства. Надо, считал кардинал, исключить самое возможность появления в будущем новых фаворитов, Король, писал Ришелье, должен управлять, опираясь только на своих министров, полностью доверять им, добиваться исполнения всех принимаемых решений, "время от времени очищать двор от злонамеренных умов... в целях предотвращения зла, которое зачастую ведет к необратимым последствиям45.

      Людовик XIII не отвечал на письмо своего заболевшего министра почти месяц. Надо сказать, что их отношения к тому времени были уже не те, что прежде. Железная воля кардинала травмировала болезненное самолюбие слабохарактерного короля. Мнительный Людовик XIII подозревал, что Ришелье презирает его как личность; даже в том, как кардинал поддерживал в нем представление о себе как о достойном продолжателе дела своего великого отца, Людовик XIII усматривал скрытую насмешку. При дворе многие замечали, что диктаторские замашки первого министра ущемляют самолюбие короля. Далеко не все решения, навязываемые Ришелье, отвечали мнению Людовика XIII, но король был бессилен противиться его воле.

      Однажды между королем и первым министром в дверях королевского кабинета произошла сцена, свидетелем которой стал Сен-Марс. У самого порога Людовик XIII внезапно остановился и съязвил, обращаясь к Ришелье: "Проходите первым, все и так говорят, что именно Вы - подлинный король". Другой бы растерялся, но Ришелье взял оказавшийся рядом подсвечник и прошел в кабинет впереди короля со словами: "Да, сир, я иду впереди для того, чтобы освещать Вам дорогу"46. Побаиваясь и недолюбливая кардинала, король уже не мог обходиться без него в государственных делах. Поборов самолюбие, Людовик ответил кардиналу согласием со всем тем, что писал он в своем письме от 25 октября 1642 года.

      Летом 1642 г. Ришелье тяжело заболел. Многочисленные нарывы не позволяли ему двигаться, он даже не мог писать. Он явно чувствовал приближение конца и потому торопился завершить дела. Несмотря на жестокие боли, он продолжал напряженно работать, диктовал приказы по армиям, дипломатические инструкции, распоряжения губернаторам и интендантам. Его угасающий взор был устремлен в Германию, откуда он успел получить радостную весть о разгроме имперских войск под Брейтенфельдом. 28 ноября наступило резкое ухудшение. Врачи поставили еще один диагноз - гнойный плеврит. Четыре обильных кровопускания не дали результата, они лишь до предела ослабили больного. Кардинал часто терял сознание, но, придя в себя, пытался еще работать. В эти последние дни его дважды посетил король, обещавший, что политика Ришелье будет продолжена. Людовик XIII согласился с просьбой умирающего первого министра назначить его преемником Мазарини. Когда его стали причащать перед смертью, Ришелье слабым голосом прошептал: "У меня не было других врагов, кроме врагов государства"47.

      4 декабря 1642 г. Людовик XIII известил страну о кончине своего первого министра: "Богу угодно было, - говорилось в королевской декларации, - призвать к себе кардинала де Ришелье. Я принял решение сохранять и поддерживать все установления, принятые в течение его министерства, продолжать все проекты, выработанные при его участии как во внешних, так и во внутренних делах, не внося в них никаких изменений. Я сохранил в моем Совете тех же людей, которые там уже служили, и призвал к себе на службу кардинала Мазарини, в способностях и верности которого я имел возможность убедиться"48. История дает множество примеров крутых перемен происходивших после смерти правителей, слишком долго находившихся у власти. Ришелье продолжал править и из могилы, устроенной по его желанию в церкви Сорбонны.

      Каковы итоги правления Ришелье? Ему принадлежит бесспорная заслуга в утверждении абсолютизма во Франции. Именно он подорвал политическую мощь аристократической оппозиции, добился существенных успехов в преодолении регионального сепаратизма и сословного партикуляризма, которым он противопоставил национально-государственные интересы. Бесспорен его вклад в развитие французской культуры. Эпоха Ришелье - это время бурного интеллектуального кипения во всех областях, время утверждения классицизма и рационализма, подготовивших наступление "золотого века". С полным правом Ришелье мог бы претендовать на почетное звание одного из "отцов" французской нации.

      И все же история не дала однозначной оценки его деятельности на государственном поприще. Впрочем, возможна ли она - однозначная оценка? Навязчивое стремление к унификации, централизации и бюрократизации влекли за собой очевидные издержки, свойственные внутренней политике кардинала. Подавление легальной оппозиции, ликвидация сословных и провинциальных свобод затрудняли, хотя и не могли остановить развитие гражданского общества во Франции. Ришелье создавал централизованное, бюрократическое государство, полностью игнорируя интересы гражданского общества, постоянно попирая их, что и определило в конечном счете непрочность его творения. Внешне внушительное здание абсолютной монархии довольно быстро обветшало и пришло в негодность, лишенное поддержки общества, в том числе его привилегированных слоев. Первый удар по этому зданию нанесла уже через десять лет после смерти Ришелье Фронда. Необходимость гармоничного развития государства и гражданского общества не была понята Ришелье, хотя, впрочем, и не им одним...

      Ришелье не дожил до окончания Тридцатилетней войны. Но как в Вестфальском (1647 г.), так и в Пиренейском (1659 г.) мирных договорах есть немалый его вклад. История подтвердила правильность избранной кардиналом внешнеполитической ориентации Франции на противоборство с папско-габсбургской гегемонией в Европе. Он всегда мыслил общеевропейскими категориями, о чем свидетельствовала сама "география" его дипломатической активности. В отличие от многих современных ему и позднейших западноевропейских политиков он, в частности, не исключал Россию из понятия "Европа", считая естественным и необходимым ее прямое участие в европейских делах.

      Ришелье был неутомимым поборником идей "европейского равновесия" и "естественных границ". В результате Тридцатилетней войны эти идеи кардинала были реализованы. Угроза испано-австрийской и папской гегемонии в Европе была устранена, на континенте впервые возникло состояние равновесия, а Франция обрела наконец "естественные границы" (Пиренеи на юго-западе, морское побережье на юге и северо-западе, левый берег Рейна на востоке). Прямым следствием войны и усилий кардинала явилось приращение территории Франции за счет Эльзаса и Лотарингии, Артуа и Руссильона. Начиная с Пиренейского мира в течение почти 130 лет территория Франции не подвергалась иностранным нашествиям, и в этом тоже немалая заслуга Ришелье.

      Ришелье положил начало активной морской и колониальной экспансии Франции. Отныне французские корабли бороздили моря и океаны, достигая самых отдаленных уголков Земного шара. Франция становилась европейской державой, в то время как ее экономика и финансы оставались в плачевном состоянии. В этой области кардинал мало что сумел предпринять, при нем положение даже усугубилось. Его финансовый проект "для мирного времени" не был реализован, поскольку и сам он не дожил до окончания войны. Ришелье оставил страну в состоянии хозяйственной разрухи, вызванной многими годами, если не десятилетиями, внутренних и внешних войн. Экономика и финансы страны в значительной мере были принесены Ришелье в жертву его амбициозной внешней политике. И тем не менее вклад его в создание новой Франции не может быть убедительно оспорен: он принадлежит к числу самых крупных государственных деятелей в ее истории.

      ПРИМЕЧАНИЯ

      1. Монтескье Ш. Избранные произведения. М. 1955, с. 209.
      2. В нашей стране была опубликована лишь одна брошюра, посвященная Ришелье (Ранцов В. Л. Ришелье. СПб. 1893).
      3. О детских и юношеских годах Ришелье см.: Hanotaux G. Histoire du cardinal de Richelieu. T. 1. La jeunesse de Richelieu (1585 - 1619). P. 1896; Carre H. La jeunesse et le marche au pouvoir de Bichelieu (1585 - 1624), P. 1944.
      4. См. о нем: Fagniez G. Le pere Joseph et Richelieu. Tt. 1 - 2. P. 1894; Lafue P. Le pere Joseph, capucin et diplomate. P. 1947.
      5. См. Memoires du cardinal de Richelieu. T. 1. 1600 - 1615. P. 1907, pp. 340 - 365.
      6. Lettres. instructions diplomatiques et papiers d'Etat du Cardinal de Richelieu (далее - Lettres). T. 1. 1608 - 1624. P. 1853, p. 195.
      7. Ibid., p. 210.
      8. Ibid., p. 223.
      9. Цит. по: Carre H. Op. cit., p. 275.
      10. Testament politique du Cardinal de Richelieu. P. 1947, pp. 93 - 94.
      11. Ibid., p. 95.
      12. См. Lettres. T. 2. 1624 - 1627. P. 1856, pp. 77 - 78.
      13. Люблинская А. Д. Французский абсолютизм в первой трети XVII в. М. - Л. 1965, с. 297. Гастон Орлеанский - младший брат Людовика XIII.
      14. Lettres. Т. 2, p. 81.
      15. Memoires du cardinal de Richelieu sur le regne de Louis XIII. T. 24(4) P 1823 pp. 172 - 173.
      16. Tapie V. L. La France de Louis XIII et de Richelieu. P. r967 р. 182
      17. Ibid., p. 192.
      18. Цит. по: Guizоt F. L'Histoire de France depuis les temps les plus recules jusqu'en 1789. T. 4. P. 1875, p. 117.
      19. Testament politicpie, p. 259.
      20. d'A venel G. Richelieu et la monarchie absolue. T. 2. P. 1884, p 181.
      21. Lettres. T. 4 (1630 - 1635). P. 1861, p. 728.
      22. Hauser H. La pensee et l'action economique du cardinal de Richelieu. P. 1944; Tapie V. - L. Op. cit.; Люблинская А. Д. Франция при Ришелье. Французский абсолютизм в 1630 - 1642 гг. Л. 1982.
      23. Testament politique, p. 427.
      24. Ibid., pp. 253 - 254.
      25. Ibid., p. 434.
      26. Hauser H. Op. cit, p. 4.
      27. Цит. по: Hardy G. Histoire de la colonisation francaise. P. 1928, pp. 35 - 36.
      28. См. Черкасов П. П. Судьба империи: очерк колониальной экспансии Франции в XVI-XX вв. М. 1983, с. 15 - 16.
      29. Richelieu et la Culture. Actes du Colloque international en Sorbonne P 1987 p. 12.
      30. Testament politique, pp. 204 - 205.
      31. Цит. по: Cahu T., Leloir M. Richelieu. P. 1901, р. 66.
      32. См. Guizot F. Op. cit. Т. 4, p. 120.
      33. Поршнев Б. Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М. 1976, с. 140.
      34. Erlanger Ph. Richelieu. P. 1980, p. 491, Пистоль - испанская золотая монета, имевшая широкое хождение в Европе.
      35. См. Memoires du cardinal de Richelieu stir le regne de Louis XIII. T. 28(8) P. 1823, p. 262.
      36. Ibid., pp. 178 - 179.
      37. Цит. по: Carmona M. Richelieu. P. 1983, р. 573.
      38. Болингброк. Письма об изучении и пользе истории. М, 1978, с 88.
      39. Цит. по: Fagniez G. Op. cit. Т. 2, р. 224.
      40. Шиллер Ф. Собрание сочинений в 7-ми тт. Т. 5. М. 1957, с. 361.
      41. Erlanger Ph. Op. cit., p. 595.
      42. Lettres. Т. 6. 1638 - 1642. P. 1867, p. 182.
      43. См.: Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623 - 1648). М. -Л. 1948; Люблинская А. Д. Франция при Ришелье, с 164-185.
      44. Erlanger Ph. Op. cit., p. 586.
      45. Lettres. Т. 7. 1642 - Syppl. 1608, a 1642. P. 1874, pp. 163 - 167.
      46. Цит. по: Carmona M. Op. cit., p. 667.
      47. Цит. по: Guizot F. Op. cit. Т. 4, p. 151.
      48. Цит. по: ibid., p. 152.

      Вопросы истории. - 1989. - № 7. - С. 72-92.


      Это сообщение было вынесено в статью