Saygo

Даг-бары (Дербентская стена)

5 сообщений в этой теме

М.С. Гаджиев. О функционировании оборонительной системы Даг-бары в арабский период

В статье анализируются сведения из письменных источников о функционировании в арабский период фортификационной линии Даг-бары (Горная стена) – составной части Дербентского оборонительного комплекса, возведенного Сасанидским раном в правление шаханшаха Хосрова I Ануширвана (531–579) в середине VI в. на границе территорий оседлых земледельцев и кочевников-скотоводов.

В 568–569 гг. Сасанидский Иран в правление шаханшаха Хосрова I Ануширвана (531–579) построил на Восточном Кавказе колоссальное фортификационное сооружение – Дербентский оборонительный комплекс, который должен был стать преградой для нового мощного соперника – Тюркского каганата [12, с. 77–94]. Дербентская оборонительная система включала в себя два основных элемента. Первый – это собственно город, получивший название Дарбанд (от перс. дар – «ворота», банд – «узел, плотина»). Впервые он упоминается Ананием Ширакаци (VII в.): «...до него (Каспийского моря. – М.Г.) доходит хребет Кавказа, на котором построена стена Дарбанда, что значит «связка» и «ворота», город стражи Чора, огромная башня, сооруженная в море» [53, с. 27]. Город архитектурно оформляли цитадель, расположенная на вершине горного отрога, и две городские стены, отходившие от цитадели, которые полностью перегораживали узкую (ок. 3,5 км) полоску приморской равнины и тянулись в море на расстояние ок. 150 м [24; 55]. Между городскими стенами, защищавшими площадь св. 140 га, и располагался город, территория которого составляла в позднесасанидский период ок. 30 га. Вторым основным элементом Дербентской оборонительной системы являлась так называемая Горная стена – Даг-бары, которая начиналась у южной угловой башни цитадели и тянулась в горы с десятками фортов на расстояние 42 км [9, с. 209–211; 10, с. 8–36; 11, с. 75–78]. История этой фортификационной линии делится на несколько периодов, во время которых изменялись ее роль и значение.

Сведения о значении Дербентского оборонительного комплекса, его особом политическом и экономическом статусе мы находим у средневековых авторов, например, Масуди и Йакута [15, с. 15; 16, с. 13,15; 29, с. 212].

Согласно анонимному сочинению «Предел желаний в летописях персов и арабов» (Нихайат ал-ираб фи ахбар ал-фурс ва-л-‘араб), сасанидскому наместнику / марзбану Дербента, в ведении которого находилась вся оборонительная система, была предоставлена привилегия восседать на золотом троне [46, с. 227], тогда как избранному среди других марзбанов было дано право занимать серебряный трон [54, с. 58; 21, с. 112].

O привилегированном положении Дербента и приграничной области свидетельствуют и переговоры сасанидского наместника Дербента Шахрбараза с арабами, а также текст охранной грамоты, выданной арабским полководцем Суракой ибн Амром, приведенные ат-Табари [40, с. 72–73].

Первые отряды арабских воинов во главе с полководцами Салманом ибн Рабиа, Абдурахманом ибн Рабиа, Суракой ибн Амром, Абдаллахом Хаби-бом ибн Масламой появляются в Дербенте – Баб ал-абвабе – в 22 г. х./ 642–643 г. Ат-Табари и Ибн ал-Асир сообщают, что в этот год наместник-шахрийар Дербента Шахрбараз – представитель знатного иранского рода – «заключил с арабами мир, но джизью платить не хотел». Подчеркивая особое военно-стратегическое значение города, он заявлял: «Я нахожусь между двух врагов. Одни из них хазары, другие русы… Кроме жителей этих местностей, нет других, кто (мог бы) воевать в ними. Вместо джизьи мы будем воевать», «наша джизья вам – это помощь вам и выполнение того, что вы пожелаете» [18, с. 13; 40, с. 72–73].

После обращения к халифу Омару Сурака ибн Амр пожаловал Шахрбаразу, жителям города «и тем, кто вокруг них», грамоту, по которой «он договорился с ними, что они будут участвовать во всех походах и выполнять всякое дело, которое правитель сочтет благим. Кто согласен на это, тот освобождается от повинностей, кроме призыва в войско (хашр), а призыв в войско – это замена их повинностей» [18, с. 13]. В охранной грамоте предусматривались безопасность горожан, сохранность их имущества и религиозной общины (араб. милла) [40, с. 73]. В данном случае речь, очевидно, идет о зороастрийцах и христианах Дербента. Толерантное на первых порах отношение к местным иноверцам, несомненно, было вызвано стремлением закрепиться в этом стратегически важном районе и найти дополнительную опору в местной среде.

Из текста охранной грамоты видно, что арабами на самом высоком государственном уровне было подтверждено особое положение Дербента и Дербентской оборонительной системы в целом, которое этот важнейший пограничный комплекс занимал при Сасанидах. Здесь необходимо отметить, что ат-Табари для обозначения Дербента использует лишь одно название – ал-Баб, под которым понимался не только город, но и область / страна (билад ал-Баб), а Балами прибегает и к арабской форме Баб ал-абваб, и к персидской – Дербенд, Дербенд Хазаран [38, с. 6].

По Балами, мирный договор Сурака заключил и с сархангом каждого дербенда, т. е. с главами определенных участков Дербентской оборонительной системы, которые подчинялись марзбану / шахрийару Дербента: «все дербенды заключили мир с условием защитить мусульман от всякого дербенда и всякого врага, кто против них, чтобы мусульмане не держали там войска и чтобы впредь никакое войско не проникло в мусульманские земли; каждого из этих сархангов Сурака отправил в отдельный дербенд или город (шахр), который был в горах Дербенда (вар.: «в горах и дербендах»)» [38, с. 8; 49, с. 501–502]. Балами, дополняя ат-Табари, сообщает, что «[с тех пор] стало правилом не брать ни джизьи, ни хараджа [с жителей] всех дербендов, с тем, чтобы они удерживали неверных от мусульман, вели с ними своими силами войну» [49, с. 501; 39, с. 45].

Однако укрепиться в Дербенте арабам сразу не удалось – с 22 г. х. / 642–643 гг. по 31 г. х. / 651–652 гг. по приказу халифов Омара и Османа было организовано не менее пяти крупномасштабных походов на Восточный Кавказ.

Одной из главных целей арабских полководцев было овладение Дербентом – Баб ал-абвабом. Только после походов ал-Джарраха ал-Хакими и Масламы ибн Абдалмалика в 720 – нач. 730-х гг. арабы прочно утвердились в Дербенте и стали активно использовать в своем противостоянии с хазарами мощную фортификационную систему, созданную здесь при Хосрове I. Письменные источники содержат важные данные об укреплении арабами Дербентского оборонительного комплекса, включая Горную стену.

D%C9%99rb%C9%99nd_qalas%C4%B1n%C4%B1n_pl
81ArabAbbasidPeriod750-885.gif

D%C9%99rb%C9%99nd_qalas%C4%B1_yeni_1.jpg

D%C9%99rb%C9%99nd_qalas%C4%B1_1.jpg


Первые такие работы были проведены в нач. 730-х гг. при халифе Хишаме (724–743) в наместничество на Кавказе Масламы. Хотя источники, сообщающие о строительной, восстановительной и переселенческой деятельности Масламы в Баб ал-абвабе в 114 г. х. / 732–733 гг. [8, с. 17; 19, с. 161; 40, с. 79; 41, с. 32–33] ничего не рассказывают о работах на Даг-бары, можно полагать, что они проводились и там.

Крупные работы в районе Горной стены были произведены спустя 20 лет: по свидетельству Йакуби, в начале 750-х гг. Абу Джафар, наместник Арменийи и Азербайджана, «построил города Камах, ал-Мухаммадийа и Бабвак и другие города, которые обратил в опорные пункты для мусульман и куда поселил воинов» [42, с. 9]. Это было ответной мерой на вторжение «царя хазар Рас-Тархана», который нанес арабам ощутимое поражение. Упомянутые Йакуби «города» Камах, ал-Мухаммадийа и Бабвак соответствуют современным Камаху, Гимейди и Дарвагу, бывшим важным укрепленным пунктам первой половины оборонительной линии Горной стены. Еще А.Н. Генко обоснованно идентифицировал ал-Мухаммадийа Йакуби и хроники «Тарих ал-Баб» с Гимейди (Химейди // Хюмейди // Хумайди; ал-Хумайдийа «Дербенд-наме»), а араб. Бабвак с перс. Дарвак // Дарваг [14, с. 86–87], для которого предложена хорошая этимология – «Охраняющие ворота», «Ворота, предупреждающие об опасности» [4, с. 47, сн. 35].

Важные данные о последующей фортификационной и колонизационной деятельности арабов вдоль Горной стены содержатся в хронике «Дербенд-наме», протограф которой восходит к XI в. Согласно хронике, по повелению халифа Абу Джафара ал-Мансура (754–775) около 146 г. х. / 763–764 гг. сюда, в зону Дербента, было переселено 7 тыс. чел. из Шама, Джезиры, Мусыла, 30 тыс. чел. из других областей халифата, которые были размещены «во вновь построенных городах и крепостях», а также еще 30 тыс. воинов из Хорасана и 12 тыс. из Шама [41, с. 37].

Йазид ас-Сулами, «амир войска» и арабский наместник, с целью укрепления северных рубежей Халифата от «злодеяний и вреда кафиров» по повелению халифа «дал приказание, построили города: сначала Ду‘ара, второй – Сегна (Сигна), третий – в долине бану Хашим, из которой ушли кафиры, [тут] построили прочную крепость. После них построили Мита‘и и Камах. Амир дал [такое] приказание, триста человек из Табарсарана оставил в Мита‘и, а своего брата назначил правителем Табарсарана. После этого он построил Дарвак, Медине (Мадина; Майдан) и Химейди (ал-Хумайдийа). [Также] построил Малый Ухейл и Большой Ухейл (Ухайл; Арджил). И города эти завершил он за шесть месяцев. Народ из Химса поселил в ал-Хумайдийе, а народ из Димашка (Дамаска) поселил в городе Дарваке. Дарвак был большим городом. И народ из ал-Маусила (Мусыла) поселил в городе Дарпуше. Эти все города назывались Дарпуш. [Жителям] всех этих городов он дал повеление, чтобы они по очереди охраняли ущелья и дороги.…Он построил один большой город под названием Йезидийе.…И построил город под названием Сермекийе. После них построил [города] Мукатир и Махрака. Кроме этих он построил сто десять замков и селений и завершил полностью» [4, с. 46; 41, с. 38].

Список этой хроники, которым пользовался Мирза Казем-бек, имеет некоторые отличия, в которых отражено существование здесь укреплений Горной стены, возведенных еще в VI в. :«Халиф времени дал приказание [строить] новые крепости и благоустраивать старые крепости. Благоустроили крепость Сувар, крепость Митаи и Кемах, крепость Семнан, которую ныне называют Черки, Дарвак, Йерси и Химейди. Из Шама и Мусыла (Мосула) привели семь тысяч семей и населили ими названные крепости» [48, с. 571–572].

В сочинении А.-К. Бакиханова эти крепости обозначены соответственно «Калей-Сувар, Калей-Мюта, Калей-Камах, Калей-Суфнан, ныне называемый Черкены.…Дарваг, Ерси, Гумейди, Магатыр и Маграга» [7, с. 57].

У Г. Алкадари этот список выглядит несколько иначе – Рукель, Кала-Сувар, Митаги, Мугатыр, Марага, Бильгади, название которого, по его мнению «произошло от Бабуль Хадид»; он же отмечает, что в Бильгади «теперь остаются крепостные башни и стены, выстроенные из красного кирпича и камня, а также известен его водный колодец» [5, с. 34].

Кроме упоминавшихся Камаха, Гимейди и Дарвага с определенными современными населенными пунктами, где существовали или существуют укрепления Горной стены, отождествляются и другие, названные в хронике, крепости и «города». Упомянутая крепость Мита‘и идентифицируется с современным с. Митаги, через которое по гребню Камахского хребта проходила Горная стена в сторону с. Камах (Кемах). Остатки Горной стены, проходящей у Митаги, показаны на плане-схеме участка Горной стены, нарисованной в 1722 г. Дм. Кантемиром [45; 36, с. 308, рис. 221], и на карте, составленной подполковником М. Коцебу в 1819–1820 гг. [31; 36, с. 312, рис. 222]. Заметим, что местные старожилы еще видели остатки башни форта в центре селения. Ныне непосредственно в Гимейди (ал-Мухаммадийа, ал-Хумайдийа, Химейди) и Йерси форты и укрепления Горной стены не сохранились, но они упоминаются в источниках XVIII–XIX вв. Руины Горной стены сохранились вблизи этих населенных пунктов. На местонахождение в Гимейди опорного укрепленного пункта Горной стены указывают и иные свидетельства.

Ф.Ф. Симонович в 1796 г. в числе пунктов, где сохранились «развалины, состоящие из круглых башен, прямых стен, занимающих тесные проходы, и четвероугольные крепостцы, имеющие по углам башни…», называет не только Камах, Зидиан и Дарбах (Дарваг), но и Хамейды (Гимейди) [33, с. 197]. Далее он упоминает и какое-то «другое поперечное земляное укрепление, прикрывающее плоскость к морю против гор», которое «простирается от деревни Хамейды к Дагистану, пересекая прямым валом все долины от одной отрасли гор до другой» [33, с. 198]. Очевидно, здесь идет речь об остатках куртин Горной стены, но уже сильно руинированных и сохранившихся в виде валов, что можно наблюдать и сегодня. Добавим, что на карте Горной стены Дж. Эберкромби (1889 г.) на территории Гимейди обозначены два укрепления [43; 44], соответствующие ранее существовавшим двум фортам на территории рядом располагавшихся селений – Юхари Гимейди и Ашага Гимейди.

Под Йерси, который упоминается в форме Ирси и в «Тарих ал-Баб» [29, с. 57], следует понимать современное с. Ерси. Близ него к югу расположены остатки форта 47 Горной стены, занимавшего стратегическую позицию на вершине у перевала водораздельного хребта, через который проходит грунтовая дорога из Ерси в с. Татиль. Судя по очередности наименования крепостей в различных списках «Дербенд-наме», Йерси, вероятно, соответствует Медине (Мадина; Майдан), а Ду‘ара – крепости Сувар. Хотя, по мнению А.К. Аликберова, Мадина, возможно, то же, что и современный Араблар к югу от Дербента, а укрепление Ду‘ара, первое в списке и, очевидно, ближайшее к Дербенту, может соответствовать поселению Пирдимашки (Пирмешки) близ Дербента [4, с. 51, 54], где проходила Даг-бары и расположены остатки двух фортов.

Под крепостью Сувар, возможно, следует понимать форт, ранее располагавшийся на территории, занятой пос. Мамедкала, и изображенный на карте «Часть Табасарана и Дербентской округи» (ок. 1796 г.) рядом с другой крупной крепостью, носящей название Хан-Махомет-кала [32; 36, с. 39, рис. 11]. По информации жителей селений Чираг и Бильгади, ранее названием Сувар обозначали приморскую территорию расположения со-временного пос. Мамедкала.

Под «крепостью Семнан, которую ныне называют Черки» (у А.-К. Бакиханова – «Калеи-Суфнан, ныне называемый Черкены») [7, с. 57], скрывается крупное укрепление (форт 24) Горной стены, расположенное западнее покинутого сел. Бильгади, развалины которого известны ныне под наименованием Шелкени-кала, Шелкени-шахар. Этот топоним в 1870-х гг. зафиксирован А.В. Комаровым, который приводит рисунки, тексты и переводы куфических надписей, обнаруженных на башнях и стенах этой крепости [22, № 18, 19; 26, с. 103, 106]. Среди его архивных материалов име-ется и рисунок крепости Шелкени-кала (Шалкани). Наконец, укрепление Шилкани (Schilkany) отмечено у ген. Р. Эркерта, в т. ч. на его карте Горной стены [50, с. 57; 51, с. 216, 222], и в форме Shalkene на карте Горной стены у Дж. Эберкромби [43; 44].

Укрепленные пункты Мукатир и Махрака на основе созвучия обычно локализуют на месте современных селений Мугарты и Марага [4, с. 51; 29, с. 126; 41, с. 62, прим. 221, 222], расположенных южнее линии Горной стены. Но примечательно то, что на карте Горной стены Дж. Эберкромби под № 24 и 29 обозначены укрепления Mughara и Makhragakh, которые расположены рядом с Дарвагом и наименования которых близки названным в хронике топонимам [43; 44]. Хотя, очевидно, в тексте хроники речь идет именно о населенных пунктах Мугарты и Марага [соответственно Магарты // Магатир // Мугатир, Махраги // Маграга // Майрага у авторов XVIII–XIX вв. : 7, с. 24, 25, 57; 20, с. 311; 33, с. 199; 34, с. 154], а форты Mughara (Мугара) и Makhragakh (Махрагах), можно полагать, получили свои названия по наименованию этих опорных пунктов, которые расположены недалеко к югу от Дарвага. Возможно, это объясняется тем, что гарнизонам, расквартированным в Мугарты и Марага, вменялось в обязанность нести службу в фортах Mughara (Мугара) и Makhragakh (Махрагах), названных так по наименованию населенных пунктов.

Следует отметить также, что жителями этих опорных населенных пунктов (а также селений Джалган, Митаги, Рукель, Кемах, Зидиан, Бильгади, Гимейди, расположенных вдоль Даг-бары) еще в недавнем прошлом были в основном таты [5, с. 18; 7, с. 24; 25, с. 56–66; 27, с. 534; 28, с. 12], язык которых относится к юго-западной группе иранских языков и предки которых, как считают исследователи, были переселены на территории Восточного Кавказа и в зоне Дербента в качестве военных колонистов Сасанидами, в основном в период правления Хосрова I и строительства Дербентского оборонительного комплекса.

Упомянутый в «Дербенд-наме» «город» Йезидийе (ал-Йазадийа), которому дал свое имя Йазид б. Мазйад ас-Сулами, обычно идентифицируют с политическим центром Ширвана – городом Йазидийа [4, с. 88; 41, с. 62, прим. 219], построенным, согласно «Тарих ал-Баб», в 306 г. х./918 г. Абу Тахиром б. Мухаммадом – праправнуком Йазида [29, с. 48], и с городом Шаммахийа (Шемаха) [4, с. 88; 29, с. 106]. Но эти города были основаны в разное время (соответственно ок. 764 г. и 918 г.), что позволяет усомниться в таком отождествлении. Обращает внимание и то, что в данной части «Дербенд-наме» все остальные перечисленные укрепленные пункты приурочены к Дербенту и Горной стене.

Остается неизвестным пока, какие укрепления, возведенные арабами в 760-х гг., упоминаются как Ду‘ара, Сегна и еще одно безымянное, расположенное в долине Бен Хашим (Бану Хашим), которое также не поддается точной локализации. Конкретно не идентифицируются и укрепления Малый и Большой Ухайл (Арджил), Дарпуш, Сермекийе. Хотя оба Ухайла или оба Арджила, упомянутых и у ал-Балазури среди городов, построенных Йазидом ас-Сулами в Ширване [8, с. 20], сопоставляют с селениями Хели и Педжи в Табасаране и с. Ухул в районе Ахты [4, с. 54; 41, с. 61–62, прим. 217], для этого предположения нет достаточных оснований.

В приведенных перечнях «Дербенд-наме» не упомянуты такие опорные пункты, расположенные вдоль Горной стены, как Рукель, Зидиан, Бильгади и Зиль. Не исключено, что под «городом» Йезидийе (ал-Йазадийа) скрывается современный Зидиан (Зидьян, Зидйан), где находились два форта Горной стены. Не исключено, что под Бильгади, который находился между Зидианом и Шелкени, где располагалась крупная крепость, понимается одно из неидентифицированных укреплений.

Рукель (Рукал), расположенный рядом с Митаги, Мугарты и Марага, фигурирует в тексте хроники как место, куда прибыло «мусульманское войско» Йазида ас-Сулами до начала его строительной деятельности. В этом же отрывке автор «Дербенд-наме» сообщает интересную деталь: по приказу Йазида каждый всадник этого 72-тысячного корпуса прибыл сюда с шестью «крепкими кирпичами», взятыми из какой-то стены [41, с. 37–38]. Источник не раскрывает цель этой акции, но далее рассказывает о
строительной деятельности Йазида в зоне Даг-бары. И можно полагать, что привезенные кирпичи были использованы именно для описанного фортификационного сооружения и градостроительства.

Зиль, не упомянутый в числе пунктов, где Йазид ас-Сулами возводил крепости, тем не менее, фигурирует в списке «Дербенд-наме» Казем-бека вместе с населенными пунктами Йерси, Дюбек, Дарваг, Химейди и Керух в пассаже о походе 2-тысячной конницы одного из полководцев ал-Джаррах в Табасаран ок. 722–723 гг. [48, с. 518]. В других списках «Дербенд-наме» речь идет о походе 12-тысячного отряда в Табасаран – «в сторону Йерси, Кемаха» [41, с. 28]. Это событие нашло отражение и в сообщении Балами о походе 2-тысячного отряда одного из сподвижников ал-Джарраха «в землю Йарси и в Дарвак» [49, с. 512]. И эти сведения, сообщающие о военных экспедициях арабских войск в Табасаран, указывают на стремление взять под контроль оборонительную систему Горной стены, ее опорно-стратегические пункты и перевалы.

Укрепление власти арабов в Баб ал-абвабе и их мероприятия по усилению оборонительной системы в силу различных политических обстоятельств иногда приостанавливались, что приводило к временной потере ими своего оплота здесь. Так, «Дербенд-наме» сообщает, что сын бывшего наместника Дербента, смещенного и казненного по приказу халифа за попытки выйти из-под контроля центральной власти, Джейун б. Неджм б. Хашим [Хаййун б. Наджм б. Хашим: 6, с. 68–69; 42, с. 11], как и его отец – представитель знатного арабского рода ансаров и основатель династии Хашимидов Дербента, выступал в оппозиции кавказским наместникам Багдада и халифу ал-Махди (775–785) и в сер. 780-х гг. по сговору с «хазарскими кафирами» «отдал стену (т. е. систему укреплений Даг-бары. – М.Г.) хазарам», и «в Дербенд пришла разруха, население Дербенда рассеялось в Ширване и Бердаа» [41, с. 39].

Об этом событии сообщает и ат-Табари. По его свидетельству, арабский наместник Арминийи и Азербайджана Са‛ид б. Муслим ал-Бахили «ударил ал-Мунаджжима ас-Сулами (Наджм б. Хашим. – М.Г.) топором по шее. [Тогда] сын его (Хаййун ас-Сулами. – М.Г.) ушел в сторону хазар, где возбуждал их против Са‛ида. Хазары ворвались в Арминию по горному проходу. Са‛ид потерпел поражение» [40, с. 80]. Но вскоре в Баб ал-абвабе вновь была установлена власть арабов: «Тогда халиф Харун послал Хузайму ибн Хазима и Йазида ибн Мазйада в Арминию, чтобы они исправили то, что испортил Са‛ид. Они разбили хазар. [Затем] был укреплен проход» [40, с. 80]. Об этом же мероприятии сообщает и «Дербенд-наме»: «Когда дата дошла до сто семьдесят третьего года (789–790 гг. – М.Г.), Харун Рашид отправил Хузейма ибн Хазима с войском. Он восстановил разрушенные места Дербенда, провел проточную воду в Дербенд, в разных местах построил мосты, украсил Дербенд и благоустроил его. Тех людей, которые совершили неблаговидные дела, он отправил к Харун Рашиду» [40, с. 39].

Вслед за этим, в 791 г., новый наместник на Кавказе Фадл ал-Бармаки совершает рейд в Хазарию на «крепость Хамзин», который, однако, закончился безуспешно, и арабские войска были обращены в бегство [42, с. 10; 1, с. 22–25]. Можно предполагать, что проведение в 176 г. х. / 792 г. по повелению халифа Харун ар-Рашида ремонтно-фортификационных работ на Горной стене, о которых сообщает уникальный эпиграфический памятник, обнаруженный нами в 2001 г. [13, с. 196–202; 52, с. 3–10], было вызвано этим неудачным походом и ожиданием ответного удара. «Дербенд-наме» сообщает и о пребывании в Дербенте самого Харун ар-Рашида [41, с. 39–40], но эта информация не подтверждается другими достоверными источниками (Йакуби, Балазури, ат-Табари, ал-Куфи).

Примечательно то, что ремонтные работы на Горной стене, зафиксированные надписью 176 г. х. / 792 г., были проведены за шесть лет до крупного вторжения хазарских войск в Закавказье в 182 / 798–799 гг. или 183 / 799–800 гг., вызванного, согласно источникам, то ли смертью дочери кагана, выданной за Фадла ал-Бармаки, то ли упоминавшимся кровавым столкновением между наместником Саидом ал-Бахили и правителем Баб ал-абваба Наджмом ас-Сулами [17, с. 34–35; 40, с. 80]. Скорее всего, причиной нашествия явилась смерть (убийство?) хазарской принцессы, ибо конфликт между ал-Бахили и ас-Сулами имел место задолго до этого – по меньшей мере, в сер. 780-х гг.

В арабский период укрепления Даг-бары и опорные населенные центры, особенно конкретные форты, расположенные вдоль этой оборонительной линии (Митаги, Кемах, Зидиан, Бильгади, Шалкани, Химейди, Дарваг, Ерси и др.) с размещенными в них гарнизонами, приобретают новое качество – они являются не просто военно-стратегическими пунктами для защиты от «неверных», но становятся оплотами и распространителями ислама в зоне пограничья (араб. сагр) – «исламскими центрами» (араб. ал-маракиз ал-исламийа), согласно сведениям Йакута, Исфахани, «Тарих ал-Баб» и др.

Важные наблюдения были сделаны В.Ф. Минорским, А.Р. Шихсаидовым и А.К. Аликберовым [4, с. 46–50 и сл.; 29, с. 124–125; 38, с. 20]. Понятия маракиз (ед. ч. марказ «центр») и сугур (ед. ч. сагр «область») несли близкую или даже одинаковую смысловую нагрузку. И это, например, нашло отражение в хронике «Тарих ал-Баб», в которой в названии раздела о правителях Дербента подчеркнуто – о «пограничных областях, иначе называемых центрами» [4, с. 49; 29, с. 64]. В.Ф. Минорский указал и на то, что в сообщении Йакута [15, с. 15] о поселении Сасанидами здесь, в пограничной области, «стражей из переселенцев из разных стран и людей» в специальных центрах, каждый из которых защищала одна из местных народностей (марказ йахфузуху), термин марказ означал «опорную базу, часть общего фронта» [29, с. 124].

Эта военно-административная система «пограничья и центров» сложилась при Хосрове Ануширване одновременно с созданием фортификационной линии. Заметим, что в позднесасанидском «Письме Тансара» (Намэйе Тансар) [21, с. 50; 56] обращено особое внимание на «пограничные области и [область] аранов», правителям которых разрешалось жаловать титул шах, и укажем на соответствующую этой системе титулатуру сасанидских наместников на Восточном Кавказе и в Дербенте – ср.-перс. марзбан «хранитель границы» (араб. асхаб-е сугур «владетель границ») и канаранг «страж границы».

Арабы переняли эту систему (и ее терминологию), включив в нее и религиозно-идеологические элементы. Ат-Табари сообщает, что в 126 г. х. / 743–744 гг. арабский наместник на Кавказе Марван ибн Мухаммад послал жителям ал-Баба «письмо, в котором извещал их о делах их по-граничной области (сагр) и [о том], каково вознаграждение (плата) им для их нужд и их исламских центров (маракиз)…» [40, с. 80], т. е. фактически узаконил от лица государства военно-административную систему «пограничной области и исламских центров». Как можно судить по данным источников (и прежде всего «Тарих ал-Баб»), эта система просуществовала несколько столетий – по меньшей мере, до нач. XII в. В «Тарих ал-Баб» (нач. XII в.) «пограничная область» (сагр) применительно к объекту нашего исследования фигурирует последний раз в заключительном параграфе по 1075 г. [29, с. 79]. Подобные пограничные оплоты ислама арабы создавали и в других местах, например, ал-Масуди сообщает о «пограничной области Тифлис».

Арабское население оставалось в зоне пограничья и после периода арабских завоеваний. Ал-Масуди (Х в.) сообщает, что «между Хайдаком и ал-Бабом живут мусульмане арабы, которые не говорят хорошо ни на каком языке, кроме арабского. Они живут в лесах, зарослях, долинах и вдоль больших рек, в селениях, в которых они поселились в то время, когда эти места были завоеваны… Они живут на границе с царством Хайдак, но защищены от него зарослями и реками. От них до города ал-Баб около трех миль, и жители ал-Баба приходят им на помощь» [29, с. 205, 210].

Позднее, в начале 549 г. х./1154 г., Ибн ал-Азрак, сопровождая грузинского царя Дмитрия (1125–1156), дочь которого была замужем за амиром Дербента Абу-л-Музаффаром, подтвердил сведения ал-Масуди. Он сообщает о встрече с арабами «двух больших селений», расположенных в горах над Дербентом; жители этих селений, имевших значительную сельхозокругу, по словам одного из старожилов, поселились здесь около 500 лет назад (т. е. примерно в сер. VII в.), находятся на особом положении, а амир Дербенда, как и другие правители, относился к ним благосклонно и давал им все необходимое [29, с. 223–224]. Несомненно, что в обоих сообщениях речь идет об арабских поселениях, расположенных вдоль Горной стены в зоне «пограничья».

Превращаясь в «исламские центры», конкретные укрепленные поселения и форты Горной стены становились военно-религиозными аванпостами. В них размещались гарнизоны «воинов ислама», газиев – «борцов за веру», которые, как известно, занимали высокое место в социальной структуре Дербента и играли важную роль в политической жизни города рассматриваемого времени [23, с. 266–267]. То есть эти укрепления Даг-бары становились рибатами [4, с. 237–238, 482–483], под которыми в VII–XII вв. понимались укрепления (форты, крепости) в районах военного противостояния мусульман и представителей других религий (Малая и Средняя Азия, Северная Африка, Кавказ). В них обитали вооруженные борцы за веру (мурабитун), как правило, добровольцы, участвовавшие в военных действиях с немусульманами и соблюдавшие строгие правила благочестия [30, с. 198; 47; 57]. По словам Дж. С. Тримингема, «рибаты в пограничных районах играли роль очагов ислама в немусульманском окружении. Это были наблюдательные станции и пограничные заставы – члены их гарнизонов нередко становились активными пропагандистами ислама» [35, с. 238].

К XI в., как установил А.К. Аликберов, происходит трансформация пограничных рибатов, расположенных вдоль Дербентской оборонительной системы, в рибаты суфийские, чему в большей мере способствовал именно газийский состав гарнизонов этих укреплений [4, с. 237–238, с. 482–483]. Как отмечала А. Шиммель,«термин рибат, по происхождению связанный с приграничными поселениями солдат, защищавших ислам и распространявших его, мог также употребляться в значении центра (суфийского. – М.Г.) братства» [37, с. 184].

Один из таких рибатов находился, в частности, в поселении ал-Хумайдийа (совр. Гимейди), где влиятельный дербентский шейх Йусуф ад-Дарбанди (ум. в 1-й пол. – сер. XI в.), проводивший много времени в «исламских центрах» «пограничной области ал-Баб», обучал шафиитскому праву подвижника Мунаббиха ал-Хумайди [3, с. 96; 4, с. 238, 254–255, 272]. Абу Бакр ад-Дарбанди в своей энциклопедии рассказывает, как ведет себя странствующий суфий при появлении в рибате – обители, возглавляемой шейхом [4, с. 238, 670–671]. Таким образом, именно Дербент, укрепления и форты Даг-бары, ставшие «исламскими центрами» и рибатами, сыграли важнейшую роль в распространении идей суфизма и упрочении его позиций в средневековом Дагестане. Это было обусловлено не только военно-политической ситуацией в регионе, но и самим фактом существования многочисленных укреплений, возведенных Сасанидами в сер. VI в. и ставших при арабах оплотами ислама.

Укрепление Баб ал-абваба, «исламских центров» и всей оборонительной линии Даг-бары продолжили независимые правители «Баб ал-абваба и пограничных областей» – амиры местных династий Хашимидов (869–1077), а затем Аглабидов (1077 – нач. XIII в.) [29, с. 64, 184–185]. По данным «Тарих ал-Баб», в правление амира Хашима б. Сураки (869–884) «в делах пограничных областей и центров царствовал порядок» [29, с. 65].

Для «исламских набегов» (газв) газиев Дербента, «пограничья» и «исламских центров» во главе с амирами на «неверные» соседние царства и владения (Хазария, Шандан, Сарир, Карах, Зирихгеран, Гумик), как и для отражения нападений «неверных» (хазар, алан, хайдаков, шанданцев, сарирцев, гумиков, русов), о которых рассказывают «Тарих ал-Баб» и другие источники, необходимо было содержать в должном порядке Дербентскую оборонительную систему.

В сведениях восточных авторов обозначены основные противники, для защиты от которых был возведен Дербентский оборонительный комплекс. Причем, если в позднесасанидский период (VI – сер. VII вв.) они представлены, главным образом, объединениями кочевников – тюрки, хазары, аланы, абхазы (савиры), банджары (булгары), баланджары, то в арабский и последующий периоды (сер. VII – XI вв.) помимо хазар и алан к ним добавляются русы, совершавшие походы на Каспий, и местные племена – хайдаки, шанданцы, сарирцы, гумики. Последнее объясняется тем, что если при Сасанидах дагестанские политические образования и их правители находились в союзнических отношениях с Иранской державой, то после выхода на политическую арену Кавказа арабов и с последовавшим военным насаждением ислама местные владетели стали активно противостоять захватнической политике халифата и чуждой им религиозной системе.

Как видно из приведенных данных, в арабский период Дербентский оборонительный комплекс и его важнейшая составная часть – Горная стена с многочисленными опорными пунктами (свыше 60 фортов) – сохранили свое военно-стратегическое значение. Это было обусловлено, с одной стороны, военным противостоянием Арабского халифата с Хазарским каганатом и с дагестанскими государственными образованиями, а, с другой – стремлением халифата укрепиться в регионе и утвердить ислам. В арабский период мощная Дербентская оборонительная система стала передним фронтом «территории войны» (араб. дар ал-харб) и важнейшим элементом в системе арабской власти в регионе, сыгравшим значимую роль в упрочении этой власти и исламизации региона.

Литература

1. Айтберов Т.М. Центральная часть Восточного Кавказа в VII–XIII вв. (к хронологии и географии борьбы с мусульманами) // Освободительная борьба народов Дагестана в эпоху Средневековья. – Махачкала, 1986.
2. Ал-арнати. Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131–1153 гг.). Публикация О.Г. Большакова, А.Л. Монгайта. – М.: Наука, 1971.
3. Аликберов А.К. ал-Фука‘и // Ислам на территории бывшей Российской империи: энциклопедический словарь. Вып. 1. – М.: Наука, 1998.
4. Аликберов А.К. Эпоха классического ислама на Кавказе: Абу Бакр ад-Дарбанди и его суфийская энциклопедия «Райхан ал-хака’ик» (XI–XII вв.). – М.: Восточная литература, 2003.
5. Алкадари Г. Асари-Дагестан // СМОМПК. Вып. 46. – Махачкала, 1929.
6. Ал-Куфи Абу Мухаммад Ахмад ибн А‘сам. Книга завовеваний. Извлечения по истории Азербайджана VII–IX вв. / пер. с араб. З.М. Буниятова. – Баку: Элм, 1981.
7. Бакиханов А.-К.А. Гюлистан-и Ирам / ред., коммент., прим. и указатели акад. АН АзССР З.М. Буниятова. – Баку: Элм, 1991.
8. Баладзори. Книга завоевания стран / текст и пер. с араб. проф. П.К. Жузе // Материалы по истории Азербайджана. Вып. 3. – Баку, 1927.
9. Гаджиев М.С.«Даг-бары»: новейшие исследования // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. Т. II. – М. : ИИМК РАН, 2008.
10. Гаджиев М.С. Даг-бары – Великая Кавказская стена // Дагестанские святыни. Кн. 2 / сост. и отв. ред. А.Р. Шихсаидов. – Махачкала: Эпоха, 2008.
11. Гаджиев М.С. Исследования Горной стены «Даг-бары»: некоторые итоги // Международная научная конференция «Археология, этнология, фольклористика Кавказа». Сборник кратких содержаний докладов. Тбилиси – Гори – Батуми, 27–30 сентября 2010 г. – Тбилиси, 2011.
12. Гаджиев М.С. Определение абсолютной даты строительства цитадели и северной городской стены Дербента и произведенных трудозатрат // Вестник Института истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН. – № 1. – Махачкала, 2006.
13. Гаджиев М.С., Шихсаидов А.Р. Сведения Дербенд-наме о Харун ар-Рашиде и новооткрытая официальная арабская надпись 176 г. хиджры // Древности Кавказа и Ближнего Востока. Сборник статей, посвященный 70-летию со дня рождения проф. М.Г. Гаджиева. – Махачкала, 2005.
14. Генко А.Н. Арабский язык и кавказоведение // Труды В АН. Вып. XXXVI. – М.–Л., 1941.
15. Йакут ал-Хамави. Му’джам ал-булдан (Сведения об Азербайджане) / пер. с араб. З.М. Буниятова и П.К. Жузе. – Баку, 1983.
16. Йакут. Алфавитный реестр стран / пер. Н.А. Караулова // СМОМПК. Вып. XXIX. – Тифлис, 1901.
17. Ибн ал-Асир. Полный сборник летописи / пер. А.Э. Шмидта // Ученые записки В АН. Т. 16. – М.–Л., 1940.
18. Ибн ал-Асир. Тарих-ал-Камиль (Полный свод истории). Материалы по истории Азербайджана / пер. П.К. Жузе. – Баку, 1940.
19. Каланкатуаци Мовсес. История страны Алуанк / пер. с древнеарм., предисл. и коммент. Ш.В. Смбатяна. – Ереван: Изд-во АН Арм ССР, 1984.
20. Ковалевский М.К., Бларамберг И.Ф. Описание Дагестана. 1831 г. // История, этнография и география Дагестана XVIII–XIX вв. Архивные материалы / под ред. М.О. Косвена и Х.-М. Хашаева. – М.: Изд-во восточной литературы, 1958.
21. Колесников А.И. Иран в начале VII века // ПС. Вып. 22 (85). – Л., 1970.
22. Комаров А.В. (Эпиграфические материалы) // Рук. отдел ин-та востоковедения РАН (СПб), ф. 71, оп. 1, № 18, 19.
23. Кудрявцев А.А. Феодальный Дербент: Пути и закономерности развития города в VI – середине XIII вв. – М.: Наука, 1993.
24. Кудрявцев А.А., аджиев М.С. Подводные археологические исследования в акватории Дербента // Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. XII. – М.– Магнитогорск: зд-во Магнитогорского госуниверситета, 2003.
25. Курдов К.М. Таты Дагестана // Русский антропологический журнал. – 1907. – № 3–4.
26. Лавров Л.И. Эпиграфические памятники Северного Кавказа на арабском, персидском и турецком языках. Ч. 1. Надписи X–XVII вв. Тексты, переводы, комментарии, введение и приложения. – М.: Наука, 1966.
27. Лугуев С.А. Таты // Народы Дагестана / отв. ред.: С.А. Арутюнов,
А.И. Османов, Г.А. Сергеева. – М.: Наука, 2002.
28. Миллер Б.В. Таты, их расселение и говоры(материалы и вопросы) // Известия Общества обследования и изучения Азербайджана. – № 8. – Вып. VII. – Баку, 1929.
29. Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда Х–ХI веков. – M. : Изд-во восточной литературы, 1963.
30. Пиотровский М.Б. Рибат // Ислам: энциклопедический словарь. – М.: Наука, 1991.
31. РГВА. ВУА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 19451.
32. РГВА. ВУА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 20536.
33. Симонович Ф.Ф. Описание Табасарана. 1796 г. // История, этнография и география Дагестана XVIII–XIX вв. Архивные материалы / под ред. М.О. Косвена и Х.-М. Хашаева. – М.: Изд-во восточной литературы, 1958.
34. Симонович Ф.Ф. Описание Южного Дагестана. 1796 г. // История, этнография и география Дагестана XVIII–XIX вв. Архивные материалы / под ред. М.О. Косвена и Х.-М. Хашаева. – М.: Изд-во восточной литературы, 1958.
35. Тримингем Дж.С. Суфийские ордены в исламе. – М.: Наука, 1989.
36. Хан-Магомедов С.О. Дербентская крепость и Даг-бары. – М. : Ладья, 2002.
37. Шиммель А. Мир исламского мистицизма / пер. с анг. Н.И. Пригариной, А.С. Раппопорт. – М.: Алетейя, Энигма, 2000.
38. Шихсаидов А.Р. Арабские источники IX–X вв. и вопросы социально-экономического и военно-политического положения раннесредневекового Дагестана // Источниковедение средневекового Дагестана. – Махачкала, 1986.
39. Шихсаидов А.Р. Арабские источники IX–X вв. о Дагестане. – Махачкала, 1971 // РФ ИИАЭ, ф. 3, оп. 1, д. 234.
40. Шихсаидов А.Р. Книга ат-Табари «История посланников и царей» о народах Северного Кавказа // Памятники истории и литературы Востока. Период феодализма. – М.: Наука, 1986.
41. Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М.-Р. Дагестанские ис-торические сочинения. М.: Наука, 1993.
42. Я‘куби. История / текст и пер. с араб. проф. П.К. Жузе // Материалы
по истории Азербайджана. Вып. IV. – Баку, 1927.
43. Abercromby J. A Trip through the Eastern Caucasus, with a Chapter on the languages of the country. – London: Edward Stanford, 1889.
44. Abercromby J. The Wall of Derbend // The Scottish GeographicalMagazine. VI. – Edinburgh, 1890.
45. Bayer Th. J. De muro Caucaseo // Commentarii Academiae Scientiarum Imperialis Petropolitanae, tomus primus ad annum 1726. – Petropoli, 1728.
46. Browne E.S. Some account of the Arabic work entitled “Nihayatu’l-irab fi akhbari ‘l-Furs wa’l-‘Arab” //JRAS. – London, 1900.
47. Chabbi J. Ribat, a military-religious institution of mediaeval Islam. 1. History and development of the institution // Encyclopaedia of Islam. CD-ROM Edition. V. 1.0. – Leiden: Brill, 1999.
48. Derbend-Nameh, or the History of Derbend. Translated from a select turkish version and published with the text and with the notes… by Mirza A. Kazem-Beg. – SPb., 1851.
49. Dorn B. Beitrage zur Geschichte der kaukasischen Länder und Völker aus morgenländischen Quellen. IV. Tabary’s Nachrichten über die Chazaren nebst Auszügen aus Hafiz Abru, Ibn Aasem-el-Kufy / Mémoires de l’Académie Impériale des sciences de St.-Pétersbourg. VI-e ser., sciences politiques, histoire, philology. T. VI. – SPb., 1844.
50. Erckert R. von. Der Kaukasus undseineVölker. – Leipzig, 1887.
51. Erckert R. von. Die Mauer von Derbend // Zeitschriftfür Ethnologie. – Bd. XVII. – Berlin, 1885.
52. Gadjiev M.S., Shikhsaidov A.R. The Darband-nāma on Hārūn Al-Rashīd and a Newly Discovered Arabic Inscription from A.H. 176 // Manuscripta Orientalia. – Vol. 8. – № 3. – SPb.:Thesa, 2002.
53. Géographie de Moïse de Corène d’après Ptolémée. Ed. et tr. A. Soukry. – Venice, 1881.
54. Ispahani. Hamza Ispahani Annalum libri X. T. I. Textus arabicus. Ed. J.M.E. Gottwald. – Petropoli Lipsiae, 1844.
55. Kudrjavcev A.A., Gadžiev M.S. Archäologische Unterwasseruntersuchungen an der Küste von Darband // AMIT. – Bd. 33. – Berlin, 2001.
56. Nasser Rabbat. Ribat, a military-religious institution of mediaeval Islam. 2. Architecture // Encyclopaedia of Islam. CD-ROM Edition. – V. 10. – Leiden: Brill, 1999.

Исламоведение. 2012. № 3, С. 93-107.

2 пользователям понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Хорошая, добротная статья., но вот как минимум одно замечание. Автор представляет материал так, что только в 568-569 годах проход был укреплен, в том случае, как мы точно знаем, что как минимум с нашей эры, если и не раньше (легенда укрепление прохода возводить аж к Александру Македонскому) проход был укреплен. Нам известно даже ее название - Чор(л). Армянские авторы обычно добавляют "Чора Пахак", что в переводе означает "Чор-Сторож". Нам известны и некоторые мероприятия еще Кавата I по укреплении стены.

То есть в итоге Хосров I не построил, а по сути своей ремонтировал, усилил и, максимум вариант, восстановил стену, которая возможна была разрущена или не фукнцанировала в период сабирского владычества на территории Албании (Восточнее Куры) где-то с 520-их годов...

Изменено пользователем Lion

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Сами "длинные стены" Даг-бары связывают со строительной деятельностью знаменитого сасанидского царя Хосрова I Ануширвана (531-579 гг.) или его отца Кавада I (488-531 гг.). А вот что до самого Дербента, то город и возник раньше, и перестраивался и укреплялся не раз.

Есть две версии возникновения Дербента. Первая связывает основание города с именами легендарных и полулегендарных царей древнеиранского эпоса, вторая - с Александром Македонским или Искандером Зулькарнейном. Согласно первой версии, охватывающей наиболее древние пласты иранского эпоса, город был основан Афридоном, который в бессмертном творении великого Фирдоуси (около 941 - 1026гг.) «Шах-наме» «Книга о царях», назван Фаридуном, эпическим правителем из первой (легендарной) династии древнеиранских царей Пешдадидов. По сведениям других источников, в том числе и известного средневекового историка Хамдаллаха Казвини (умер в 1349 г.), основателем Дербента был Лухрасп (Лехрасип-шах) - царь второй (полулегендарной) династии правителей древнего Ирана - Кейанидской.

В «Шах-наме» Фирдоуси Лехрасп (Лухрасп) - четвертый царь Кейанидской династии. Хамдаллах Казвини, подчеркивая, что Дербент «по-тюркски - Железные ворота», сообщает: «Построил его Лехрасп Каянидский, а внук его Исфандияр бен Киштасф бен Лехрасп окончательно устроил». Сын Лехраспа, названный Хамдаллахом Казвини царем Киштасфом, упоминается в наиболее древней части священной книги зороастрийцев «Авесте» - в «Гатах» как царь Виштаспа (Гиштаспа). Царя Гиштаспа (Виштаспа), правившего, по мнению большинства исследователей, в VIII -VII вв. до н. э., древние источники называют покровителем зороастрийского пророка Заратуштры, которому приписывают создание «Авесты».

В этой связи интересны данные известной исторической хроники «Дербенд-наме» Мирзы Хайдар Визирова (вариант на персидском языке), где сообщается, что «цитадель города Нарын-кала построена за 733 года до Р. X., по повелению царя персидского - Каянидского».

Еще более широкое распространение в средневековой восточной мусульманской и христианской литературе получила версия об основании Дербента Александром Македонским, которому приписывают строительство города и «великой стены» и местные исторические сказания, а также произведения некоторых позднеантичных .авторов. Однако сообщения о его пребывании на Кавказе не имеют под собой достоверной исторической почвы. Ни один из спутников или диадохов, т.е. сподвижников Александра, не упоминает о его походе на Кавказ. А произведения таких авторитетных историков античного мира, как Страбон, Плутарх, Арриан, в сочинениях которых нет никаких данных о пребывании Александра Македонского ' на Кавказе, позволяют считать подобную версию весьма сомнительной.

В первой четверти 1-го тыс. до н.э. на базе древних поселений, существовавших на дербентском холме, возникло укрепление - древнейшая , крепость-убежище, являвшаяся по сути дела самым ранним «замком», «узлом», знаменитыми «Воротами», т.е. по сути, первым «Дербентом», получившим впоследствии столь широкую известность благодаря своим впечатляющим оборонительным сооружением VI века н.э., вошедшим в число выдающихся памятников мировой фортификации.

Исследования древнейших оборонительных сооружений Дербента показали, что эти укрепления, лежащие в основном под стенами раннесредневековой цитадели города, именуемой сейчас Нарын-калой, представляли собой мощную крепость, почти полностью аналогичную по своим размерам планировке цитадели города сасанидской и феодальной поры.

Удалось установить, что в отличие от крепости раннего железного века стены поселения эпохи ранней бронзы были сложены из рваного местного камня-ракушечника крупного и среднего размеров, уложенного насухо с земляной засыпкой, выполненной на отдельных участках довольно небрежно. Кладка сохранилась в высоту до 1-2 м при ширине ее местами до 5-7 м.

В последние века до н.э. - первые века н.э. (в албанское время) на базе крепости и поселения предскифско-скифского времени на вершине дербентского холма сформировался древнеалбанский город, который отождествляется исследователями с городом Гелда, зафиксированным на знаменитой карте античного историка и географа Птолемея. Это был первый самый древний город на территории Дагестана.

Против этого города, контролировавшего знаменитые «ворота» из степей Евразии на Ближний Восток, готовил поход римский император Нерон, пытавшийся осуществить идею Александра Македонского о торговых путях через Западный Прикаспий на Восток: к индийским пряностям и китайскому шёлку.

Сведения не из интенет-помоек, а из интервью доктора исторических наук Кудрявцева Александра Абакаровича, который 25 лет там копал. Тема кандидатской диссертации: «Древний Дербент (опыт историко-археологического изучения)». (1975, Москва). Тема докторской диссертации: «Феодальный город Дагестана». (1984, Москва).

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В этой связи интересны данные известной исторической хроники «Дербенд-наме» Мирзы Хайдар Визирова (вариант на персидском языке), где сообщается, что «цитадель города Нарын-кала построена за 733 года до Р. X., по повелению царя персидского - Каянидского».

Самый ранний, анонимный вариант "Дербент-наме" - это XVII в.

А Мирза Хайдар Вазиров жил в Дербенте аж в первой половине XIX в. (?-1849). И сочинение его называется полностью "Дербенд-наме-и джадид" (Новая книга о Дербенте").

Достоверность сведений в ней (относительно древности), как видится, стремится к нулю.

Сказать честно, даже по событиям середины XVIII в. верить местным хроникам XIX в. во всем подряд безоговорочно нельзя - работать можно, только сопоставляя критически данные ВСЕХ наличных документов.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Вот из самой монографии Кудрявцева (интервьюер по-моему свое интервью большей частью сдул оттуда):

Возникновение этого города «многих ворот», на кото­рый претендовали персидские цари и римские императо­ры, арабские халифы и хазарские каганы, монгольские ханы и турецкие султаны, в исторической литературе свя­зывается с правлением знаменитого сасанидского царя Хосрова I Ануширвана (531—579 гг.), но ряд средневе­ковых источников, местные исторические хроники и ска­зания Востока отодвигают появление Дербента в значи­тельно более древние эпохи. Легенды о возникновении Дербента широко расходились по странам средневекового Востока и некоторые из них, попав в письменные источ­ники, стали достоянием потомков, другие — терялись в глубине веков или вытеснялись новыми преданиями. За многие века в Дербенте не раз менялся этнический состав населения и многие легенды и сказания были забы­ты. «Сейчас никто в Дербенте не может ничего расска­зать ни о хане Казане, ни о патриархе и певце Коркуде, нж о племени огузов»,— отмечал в своей работе акаде­мик В. В. Бартольд еще в начале XX в. Однако версия об очень древнем возникновении Дербента прочно вошла в средневековую историческую литературу и стала тради­ционной, хотя основные мотивы ее носят явно легендар­ный характер. В этой исторической традиции прослежи­вается две версии легендарного основания Дербента: одна из них связывает возникновение города с именами эпиче­ских древнеиранских царей, другая — с Александром Ма­кедонским.

Согласно первой версии, охватывающей более древние легендарные пласты, город был основан Лехраспом (Лухраспом) — царем второй легендарной династии прави­телей Ирана — Кейанидской или Афридоном (в «Шах-наме» — Фаридун) из легендарной династии древнеиран­ских царей Пешдадидов, первой династии царей Ирана.

Сведения об основании Дербента Лехраспом и о дея­ниях этого царя опираются на ряд средневековых источ­ников, в том числе на данные местных исторических хро­ник, сообщения известных средневековых авторов и в первую очередь бессмертное творение великого средневе­кового поэта Фирдоуси (около 941—1026 гг.) «Шах-наме» (Книга о царях). В этой огромной историко-поэтической эпопее, грандиозной как по широте исторического охвата и многоплановости, так и по художественным достоинствам и объему, содержится описание царствования 50 персидских шахов, в том числе и Лехраспа, в правле­ние которого был основан Дербент, а точнее крепость на вершине дербентского холма.

Известный средневековый историк Хамдаллах Казвини (умер около 1349 г.) так описывает основание Дер­бента: «По арабски называют его Сериром персидским и Дербентом и Филяном… по-тюркски — железными воро­тами. Построил его Лехрасп Каянидский, а внук его Исфендер бек Киштасф бен Лехрасп окончательно устроил».

По Фирдоуси Лехрасп (Лухрасп) — четвертый царь Кейанидской династии, которому передал престол его ро­дич Кей-Хосров. С правления Лехраспа начинается вто­рой раздел «богатырской» части «Шах-наме», связанный с началом становления древнеиранской религии зороаст­ризма, которую воспринял и стал распространять его сын Гиштасп. В наиболее древней части священной религиоз­ной книги зороастрийцев «Авесты» — «Гатах» — этот царь назван Виштаспом, а Хамдаллах Казвини называет его в приведенном отрывке Киштасфом. Гиштаспа (Виштаспа) древние источники называют покровителем про­рока Заратуштры, которому зороастрийцы приписывают создание «Авесты», не смешивая его с известным Виштаспой, отцом ахеменидского царя Дария 1, и говорят о нем как о лице историческом. Известный древнегрече­ский историк Харес Митиленский, долгое время находив­шийся при дворе Александра Македонского, называет это­го царя правителем «Нижней Мидии» — древнего госу­дарства Передней Азии. Что же касается Исфендияра, который, по версии приведенного источника, «оконча­тельно устроил» город, то этот персидский царь, согласно легендам, также современник Заратуштры, владел, по сведениям отдельных восточных авторов, западным побе­режьем Каспия и даже будто бы жил тут некоторое вре­мя. В комментариях к «Дербенд-наме» М. Алиханов-Аварский допускает даже, «что некоторые из его (Исфен­дияра) деяний,— между которыми могло быть и сооружение Прикаспийской стены,— историки ошибочно приписывают более близкому их времени Александру, смешивая его восточное имя Искандер с Исфендияром».

Более подробно легендарная версия об основании Дер­бента царем Лехраспом излагается в персидском варианте исторической хроники «Дербенд-наме» Мирза Хайдар Визирова — дербентского ученого первой половины XIX в. По данным этого сочинения, «цитадель города (Нарын-кала) построена за 733 лет до Р. X. на месте высоком, изобильном водою и здоровьем по климату, по повелению царя персидского — Кеянидского, т. е. из мифической ди­настии Каянидов, Лехрасиб-шаха (Лохраспа), современ­ника Соломона, для удержания набегов хазаров, потом через 270 лет правнук его Бегмен, сын Исфендияра, приказал провести от крепости к морскому берегу стену, за которой поселил выселенные из Персии: семейства, обязав их помогать гарнизону Нарын-кала против северных варваров».

В отличие от сведений Хамдаллаха Казвини этот ис­точник, носящий явные следы последующих переосмыс­лений, называет точную дату основания города — 733 г. до н. э., что должно было бы отвечать времени правления Лехраспа и начала распространения зороастризма. Сопоставление этой даты со временем распространения Заратуштрой своего учения, относящегося к периоду правле­ния упоминаемых царей Кейанидской династии, затруд­нительно, так как весьма спорно время его жизни. В древнейшем разделе «Авесты» «Гатах» Заратуштра вы­ступает как лицо реальное, в отличие от более поздних частей, где он уже полубожество. Большинство исследователей признают Заратуштру исторической личностью, но называют разные периоды его жизни. Одни считает временем его деятельности VIII в. до н. э. (И. М. Дьяко­нов), другие, и среди них такие известные специалисты, как В. В. Струве и В. И. Абаев, считают, что он жил в VII—VI вв. до н. э. Крупнейший авторитет по древней истории Ирана М. М. Дьяконов, опираясь на сопоставле­ние старейших частей «Авесты» с археологическими ма­териалами Средней Азии и Восточного Ирана называет более раннюю дату. Однако во всех случаях это пример­но соответствует названному в источнике периоду.

В еще более ранние пласты древнеиранского эпоса уходит имя другого основателя Дербента — Афридона, соответствующее Фаридуну. Фаридун — древнеиранский эпический герой и царь из династии Пешдадидов, уна­следовавший трон в результате победы народа во главе с кузнецом Кавой над иноземным царем-тираном Заххаком (в «Авесте» — дракон Дахака), который убил отца Фаридуна Джамшида и установил тысячелетнее царство зла. Две страшные змеи, выросшие на каждом плече Заххака после поцелуя демона зла, требовали человече­ских жертв, и каждый день в пищу им убивали двух юношей. Но Фаридун победил Заххака и установил цар­ство добра. Так излагается легенда о Фаридуне в «Шах-наме», а древнегрузинская хроника «Жизнь картлийских царей», приписываемая грузинскому историку XI в. Леонти Мровели, рассказывает, что этот «Афридон овладел всем персидским государством. В одних странах он на­значил эриставов — своих ставленников, а другие страны сами стали его данниками. Он поставил во главе огром­ного [персидского] войска эристава своего Ардама, вы­ходца из рода Небротидов, и направил в Картли!. При­шел Ардам в Картли и уничтожил здесь хазар, каких только мог обнаружить. Сей эристав Ардам воздвиг го­род у Морских ворот и назвал его Дарубанди, что в пе­реводе значит «замкнул ворота».

Древнеармянская версия отличается от приведенной только стилистически. По ней Афридон «отправил своего военачальника Адарму, порождение Неброта», который после ряда военных подвигов «воздвиг на берегу моря Дарубанд, который суть замкнутые ворота».

Исследователи предполагают, что в данном контексте Леонти Мровели сообщает о каком-то нашествии иранцев в Картли в III в. н. э., но нас в связи с легендарными версиями о Дербенте интересует мнение грузинского историка XI в., относящего основание города к столь древнему периоду и связавшего его с именами героев древнеиранского эпоса.

Еще более широко было распространено в средневеко­вой литературе мнение об основании Дербента Александ­ром Македонским. Сообщения о его пребывании на Кав­казе не имеют под собой достоверной исторической почвы. Ни один из спутников или диадохов, т. е. сподвижни­ков Александра, не упоминает о его походе на Кавказ. Правда, подобные утверждения есть у отдельных антич­ных авторов первых веков нашей эры, например сведе­ния Помпея Трога, дошедшие в передаче Юниана Юстина, который сообщает, что Александр покорил народы у подошвы Кавказа и построил за 17 дней стену в 6000 ша­гов длиной, а Юлий Солин писал, что он покорил Арме­нию, Иверию, Албанию и перешел через Тавр и Кав­каз.

Однако здесь, видимо, имело место не пребывание Александра на Кавказе, а переосмысление его деяний применительно к эпохе этих античных авторов, когда шли ожесточенные римско-парфянские войны за обладание Кавказом и все деяния великих завоевателей приурочи­вались к этому региону. Произведения таких авторитет­ных историков античного мира, как Страбон, Плутарх, Арриан, в сочинениях которых нет никаких данных о пребывании Александра Македонского на Кавказе, позво­ляют считать подобную версию весьма сомнительной.

Подобное же явление было отмечено в конце антично­го — начале раннесредневекового периодов, когда в связи с гуннским нашествием и активизацией кочевников на Кавказе в произведениях авторов конца IV—V в. появи­лись многочисленные сведения о пребывании Александра на Кавказе и об укреплении им Каспийских ворот, при­чем это название прилагалось то к Дербентским воротам, то к Дарьялъскому ущелью. Так, автор IV в., известный богослов Амвросий, писал, что «Александр Великий до­стиг вплоть до Каспийских царств» и на отвесном хребте горы «воздвиг запор с железной дверью». Об укрепле­нии Александром Македонским главных кавказских во­рот сообщал и известный автор IV — начала V в. Евсей Иероним, писавший о страшном нашествии гуннов, ко­торые вырвались от «крайних пределов Меотиды, между ледяным Танаидом и свирепыми народами массагетов, где Александровы запоры сдерживали дикие племена скала­ми Кавказа».

Версия об основании Дербента Александром Македон­ским получила особенно широкое распространение в средневековой восточной литературе, где Александр обыч­но выступает под именем Искандера Зулькарнейна. От­дельные арабские авторы иногда отступают от общеизве­стной традиции и отождествляют его не с Александром Македонским, а с каким-то более древним завоевателем Искандером, о котором они, однако, имеют весьма смут­ное представление. Предполагают, что восточное имя Александра связано с известными его изображениями на монетах, где в короне царя имеются два рога, наличием которых и объясняется его прозвище — Зелькарнейн - двурогий).

Появление этих рогов в короне великого завоевателя связано со стремлением Александра утвердить божествен­ность своей власти и происхождения в важнейших частях своего огромного государства. Египет в его планах созда­ния мировой державы играл большую роль и, руковод­ствуясь подобными политическими мотивами, Александр объявил себя приобщенным к верховному египетскому бо­жеству—богу Амону, который изображался с рогами ба­рана на голове. У греков Амон отождествлялся с Зев­сом, который также иногда изображался с бараньими рогами.

Великий поэт Низами Ганджеви в своем произведении «Искандер-наме» красочно описал историю строительства Александром Македонским дер­бентских стен, но любопытно, что этот средневековый автор, приписывая Александру сооружение мощных камен­ных стен города, сплошь перекрывших проход, сообщает и о более раннем укреплении, существовавшем здесь и до построек Александра, — небольшой крепости на вершине Холма. «Александр, направив свой путь к Эльбрусу (Кавказ), пришел через Ширван к Дербентскому проходу, где тогда еще не было города, но только крепостца на весьма крутой горе, со многими богатствами, в которой жила не­большая шайка разбойников. Александр неоднократно требовал сдачи этой крепостцы и, получив отказ, прика­зал взять оную приступом; но она была так неприступна, что сорок суток все войско Александра ничего не могло сделать, и разбойники, доведенные только до крайности, сдались.

Александр, назначив им содержание и другое место жительства, приказал поправить крепостцу и оставил в ней гарнизон свой. В это время жители края принесли Александру жалобу, что дикие обитатели Кипчака оби­жают их, и просили его устроить против них преграду. Александр потребовал работников и приказал возвести в Дербентской теснине каменную стену».

Отдельные легенды приписывают Александру Македон­скому возведение не только фортификации Дербента, но и каких-то сооружений в море: «Александр по прибытии своем в Армению, жители которой огнепоклонники, от­правился в Дербент. Александр посредством вала с метал­лическими столбами так запрудил море Калпиас (Кас­пий), что ни одному кораблю нельзя было войти в море, а по сухому пути он заградил проход из Таракунты (Дер­бента?) в Калпиас, ибо не оставалось другого прохода, как через возвышавшуюся до неба гору».

Особенно широкое распространение на Востоке полу­чили легенды о стенах Дербента как о главной преграде, построенной Александром Македонским против свирепого северного народа Гог и Магог. Гог и Магог — мифические дикие племена, проживавшие где-то в степных просто­рах на севере. С ними отождествляли скифов, хазар и другие кочевые народы. Первоначально их помещали за Дербентской стеной, которую отождествляли со стеной Гог и Магог, по-арабски Яджудж и Маджудж, но по мере расширения географических познаний их отдаляли к Ту­манному морю (Северному Ледовитому океану). По объ­яснению Иеронима и других древних авторов, «магоги были скифы, обитавшие около Каспийского моря; гоги — жили немного далее к северу. Воздвигнутая же преграда есть Дербентская стена, на которую было употреблено много железа» “.

Ряд древних авторов сообщают о Гог и Магог совер­шенно фантастические данные, отражающие уровень их познания об обитателях отдаленных районов евразийских степей. «Яджудж и Маджудж были сыновьями Яфеса бен Нуха (имеются в виду известные библейские персонажи Яфет и Ной); число их было бесконечно, но соб­ственно они делились на два племени: малорослые и ве­ликаны; рост последних превышал 100 локтей. Уши их были длинны, как ковер; так что одним ухом они накры­вались, а другое постилали под себя. Ни слон, ни носорог не могли им противиться. Покойников своих они съедали; области же, через которые проходили, опустошали дотла». Согласно восточным средневековым сообщениям, Алек­сандр Македонский воздвиг Дербентскую стену и проч­но запер за ней мифических Гог и Магог. «Зулькарнейн (двурогий) направил путь на запад солнца и нашел его заходящим в жарком Ейне (по-арабски «ейн» озна­чает «течение воды»; вероятно, имеется в виду океан или районы юга Африки, считавшиеся у древних краем ойкумены), потом пошел на восток солнца, на­шел оное восходящее над народом, который не имел про­тив него защиты; пошел далее к двум преградам, нашел близ их народ, не разумеющий слов, они ему сказали: «О, Зулькарнейн! Гоги и Магоги производят в сей земле опустошения; не дать ли нам тебе дани с тем, чтобы ты воздвиг между нами и ними преграду?» — Он отвечал: «Что дал мне Бог, того с меня довольно, вы же дайте мне рук, преграду поставлю между вами и ими. Носите ко мне столько кусков железа, чтобы ими заровнять про­межуток между скатами этих гор». Он сказал: «Разду­вайте столько, чтобы это сделалось раскаленным». Он ска­зал: «Несите ко мне расплавленной меди и лейте на него». И была воздвигнута преграда, между двумя пред­метами противостоящими, на которую они [Гоги и Маго­ги] не могли взойти и не могли пробить ее».

Местные исторические хроники расценивали соору­жение укреплений Дербента как один из самых известных подвигов Александра Македонского. «Знайте, что из всех экспедиций на Восток самая большая и самая интересная это — поход для покорения Джабалул-фатх и Джабалул-кабгк, а также — к древней горной стене Искандера и к Бабуль-абвабу (Дербенд), нынче называемому Демир-капу (железные ворота).

Подобные легенды и сказания, отражавшие роль дер­бентских стен в охране ближневосточно-закавказского земледельческого мира от набегов кочевников, не только нашли распространение в средневековой восточной лите­ратуре, но, видимо, прочно вошли и в местные фольклор­ные традиции населения средневекового города и получа­ли дальнейшее распространение через многочисленных купцов и путешественников. Сведения об основании Дер­бента Александром Македонским приводит Антоний Дженкинсон — английский купец и мореплаватель XVI в., который в 1561—1563 гг. дважды побывал в городе, со­вершая путешествие вдоль кавказского побережья Кас­пия. «Дербент — очень древний город со старым замком, построенным на холме Каста из белого камня и очень похожим на наши строения. Стены его очень высоки и толсты; он был впервые выстроен Александром Великим во время его войн с персами и мидянами. Затем Алек­сандр же построил стену удивительной вышины и толщи­ны от этого города до Грузии и до главного города послед­ней, называемого Тифлисом; хотя сама стена эта теперь разрушена и от различных причин пришла в упадок, ос­нования ее все же еще целы; она была построена с той целью, чтобы жители этой страны, только что покорен­ной Александром, не могли легко бежать, а враги не мог­ли легко вторгнуться».

Сведения об основании Дербента Александром Маке­донским сообщают и многие другие европейские и восточ­ные путешественники XVI—XIX вв., посетившие Дербент.

Однако наряду с легендами, приписывающими основа­ние стен Дербента Александру Македонскому, сохрани­лись местные сказания, где великий покоритель Востока выступает лишь как завоеватель города.

«Однажды царь Александр Македонский со своей кон­ницей подошел к Дербенту. Люди царя пришли к правителю города и сказали: «Мы послы царя всех царей. Он послал нас сказать, чтобы ты подчинился ему и платил дань. Если ты рассердишь царя, он разрушит Железные ворота и убьет тебя». Правитель Дербента отказался под­чиниться царю всех царей. Войска Александра Македонского пошли на приступ, но взять город никак не могли, Царь царей отошел от города, но один из мудрых стариков сказал ему на совете: «Возвращайся, и если ты бу­дешь сильным, то войдешь в крепость». Так и вышло. Александр Македонский взял Дербент и приказал приве­сти правителя города. «Разве ты не знал,— сказал завое­ватель,— что все цари на всей земле, все рыбы на всех морях платят дань Александру?» Правитель Дербента от­вечал: «Я знал, что земля, воды подвластны царю, но я не знал, что и небеса должны подчиниться тебе». Этот достойный ответ так понравился Александру, что он от­пустил пленника, поставил его своим наместником у Железных ворот и повел войска на новые земли».

Приведенные легенды и сведения об основании Дер­бента в столь древние времена не исчерпывают всего многообразия восточных источников о его возникновении, однако большинство из них, относящих появление укреп­лений Дербента к досасанидскому периоду, повторяют в различных редакциях приведенные версии, хотя отдель­ные местные предания связывают основание города то с огненными людьми, то с мифическими существами.

В отличие от подобного разнообразия и богатства ле­гендарных традиций средневековой эпохи древние источ­ники не сообщают никаких конкретных данных о возник­новении и истории развития города в ранние периоды.

Первое письменное сообщение об использовании Дер­бентских ворот для проникновения кочевников на терри­торию государств древнего Востока приводит Геродот в связи с известным походом скифов на рубеже VIII—VII вв. до н. э. в Переднюю Азию. По его данным, ски­фы, преследуя киммерийцев, вторглись на территорию древнего передневосточного государства Мидии «по верх­ней дороге, имея по правую руку Кавказские горы», т. е. по западному побережью Каспия, через Дербентский про­ход. Этому событию предшествовала ожесточенная борь­ба киммерийцев и скифов в степях Предкавказья и Северного Причерноморья. Скифы проникли в эти районы откуда-то из-за Волги или Амударьи и вытеснили обитав­ших здесь киммерийцев.

По версии Геродота, кочевники-скифы жили в Азии, но, вытесненные со своих исконных земель массагетами, вынуждены были перейти р. Араке (древнее название Амударьи; возможно, Геродот имел в виду Волгу) и всту­пили в земли киммерийцев. С приближением скифов у киммерийцев возникли разногласия по поводу ответных мер. Цари предлагали бороться за свою землю до конца, а народ ввиду многочисленности приближающегося вой­ска скифов предлагал не подвергать себя опасности борьбы и удалиться. Единства достигнуть не удалось, народ не захотел слушаться царей, а цари — народа. Народ предпочел удалиться, а цари остаться, после чего послед­ние разделились на две равные части и стали биться друг с другом, пока все не погибли. Всех царей, перебитых друг другом, киммерийцы похоронили у р. Тираса и после по­гребения удалились из своей страны.

Археологические раскопки, проводимые в описывае­мых Геродотом районах обитания киммерийцев, показали, что в VIII в. до н. э. на многочисленных предскифских поселениях Северного Причерноморья жизнь полностью прекращается. Многие исследователи связывают это с уходом киммерийцев в Переднюю Азию и скифо-киммерийской борьбой за гегемонию в причерноморских степях.

Пребывание киммерийцев в Передней Азии четко за­фиксировано письменными источниками и относится к концу VIII в. до н. э., хотя по сообщению ряда антич­ных авторов они совершали набеги на ее территорию еще в IX—VIII вв. до н. э., а возможно, и в более ранние периоды. Однако надежные сведения о появлении кимме­рийцев в Передней Азии, видимо связанном с их бегством от скифов, относятся к 722—715 гг. до н. э., когда они, по сообщению древних ассирийских шпионов, нанесли поражение царю Урарту Русе I (730—714 гг. до н. э.)

Первое упоминание о скифах на древнем Востоке засвидетельствовано в ассиро-вавилонских документах и от­носится к 70-м годам VII в. до н. э., когда они во главе со своим царем Ишпакаем выступили в союзе с Манной против Ассирии.

Очевидно, в конце VIII — начале VII в. до н, э. и мог быть совершен упомянутый Геродотом поход скифов через Дербент в Переднюю Азию.

Пребывание скифов здесь сыграло большую роль в истории народов древнего Востока. В конце VII — начало VI в. до н. э. они выступали как главная военно-политиче­ская сила в Передней Азии.

Скифам удалось подчинить себе на время крупнейшие государства Переднего Востока, они разгромили мидийского царя Киаксара, совершали набеги на Сирию и Палестину, получали дань с египетского царя Псамметиха» который «дарами и просьбами отклонил их от дальнейшее продвижения», Геродот сообщает, что «скифы господствовали в Азии двадцать восемь лет и все опустошили своим буйством и излишеством». Подобная активность кочевников Юго-Восточной Европы, усиленное проникновение на Ближний Восток через Кавказ киммерийцев, скифов и других степняков способствовали повышению стратегического значения Дербентских ворот и должны были привлечь к ним внимание правителей передневосточных государств. Известный востоковед В. Ф. Минорский полагал, что по­пытки укрепить эти важнейшие ворота Кавказа предпри­нимались уже царями «мировой» Персидской державы Ахеменидов (историческая династия древнеиранских ца­рей, первым из которых был Кир — основатель огромного Персидского государства), власть которых, по сообще­нию Геродота, распространилась «до Кавказского хребта (ибо до этого хребта простиралось владычество пер­сов)».

Первое упоминание «Каспийских ворот» — наиболее древнего названия Дербента — относится к VI в. до н. э., его приводит известный древнегреческий автор Гекатой Милетский (VI в. до н. э.) в связи с описанием границ Мидии, хотя не исключено, что он имел в виду «ворота» в северо-восточном Иране. Однако Каспийские ворота, упомянутые античным историком IV в. до н. э. Харесом Митиленским, писавшим в связи с событиями VIII или VII в. до н. э., что «Гистасп владел Мидией и нижней страной, а Зариадр — областью, лежащей выше Каспий­ских ворот до Танаида», надо отождествлять, судя по писаниям, с Дербентом.

Судя по всему, уже к середине I тысячелетия до н. э. древние греки довольно хорошо были знакомы с Каспий­ским морем и со многими областями, прилегающими к нему, в том числе с районами Дербентского прохода. Так, Геродот приводит длину и ширину Каспийского моря («в длину пятьдесят дней плавания на веслах, а в ширину, в наиболее широком месте,— восемь дней») и со­общает, что оно «отдельное, не сливающееся с другим морем». Совпадение данных о ширине Каспийского моря у Геродота и у известного средневекового арабского историка и географа X в. Истахри, писавшего, что при благоприятном ветре его «пересекают по ширине от Табаристана (области восточного побережья Каспия) до Баб ал-абваба (т. е. Дербента) за неделю», позволило В. В. Бартольду сделать предположение, «что еще в дохристианское время, как и в середине века, важнейшее поселение на западном побережье Кас­пия находилось поблизости от нынешнего Дербента». Однако сегодня, зная результаты археологических иссле­дований в Дербенте, можно не только говорить о наличии важнейшего поселения в районе Дербента, но и предполагать, что о существовании его было известно Геродоту. В связи с этим интересно вспомнить загадочную Таркинскую клинописную надпись, обнаруженную в прошлом столетии в Приморском Дагестане и не прочтенную до настоящего времени. Дагестанские археологи связывают ее с возможным пребыванием в Приморском Дагестане вавилонских купцов, т. е. столь ранними торговыми свя­зями Восточной Европы с Передней Азией через Дербент­ский проход. Пока еще трудно судить о правомерности по­добных предположений, но древнегреческие историки и географы, видимо, были довольно хорошо осведомлены о бассейне Каспия и районе Дербента. Этому в значитель­ной мере способствовало то обстоятельство, что часть тер­ритории Восточного Кавказа, где позднее возникло древ­нее государство Кавказская Албания, включавшее в себя и Дербент, входила в состав Закавказской сатрапии дер­жавы Ахеменидов и была, видимо, в силу этого достаточ­но известна древнему миру.

Разделение Персидской державы на административные единицы — сатрапии, во главе которых стояли наместни­ки, как правило персы из знатных, приближенных к царю родов, было введено Дарием I. Однако еще до проведения реформы системы административного управления Ирана, предпринятой Дарием после подавления широкой волны восстаний в различных частях государства и укрепления на троне, унаследованном им в результате победы над своим противником в борьбе за власть магом Гауматой в 522—521 гг. до н. э., какая-то часть Закавказья, видимо, входила в состав Ахеменидского государства.

В Бехистунской надписи, грандиозном памятнике в долине Керманшаха, где на неприступной скале высечены на трех языках великие деяния и победы царя Дария, со­общается о восстании в Армении в 521 г. до н. э., т. е. подтверждается зависимость ее от персов до правления Дария I. Население Кавказа оказало упорное сопротивле­ние полководцам Дария Дадрши (сам он был армянином) и Вахумисе, и о полной победе над Закавказьем Бехистунская надпись умалчивает. Видимо, Армения была покорена Дарием позднее. Геродот, сообщающий полный список сатрапий, число которых достигало 20, но не было постоянным, упо­минает о закавказской сатрапии как об 11-й сатрапии Ахеменидов, многие области которой были завоеваны еще Киром.

Сведения Геродота о «владычестве персов» в Закав­казье и известные данные об участии албанов (племе­на, населявшие в древности Восточный Кавказ) в знаме­нитой битве при Гавгамеле (331 г. до н. э.) на стороне персов, их почетное место рядом с телохранителями по­следнего правителя Ахеменидской державы Дария III (336—330 гг. до н. э.) и та легкость, с которой греки (войска Александра Македонского) смогли на расстоянии распознать албанов среди пестрого разноплеменного пер­сидского войска, служат подтверждением высказанных предположений о значительной осведомленности древнего мира об областях и народах, населявших западный При-каспий и, видимо, о районе Дербента.

Свидетельством того, что бассейн Каспийского моря и важнейшие «ворота», расположенные на его западном побережье, все больше привлекали внимание правителей древнего Востока, может служить подготавливавшийся Александром Македонским поход в эти районы, связан­ный с его попытками найти новые торговые пути через Прикаспий, и объезд Каспийского моря известным гре­ческим военачальником Патроклом в 283—282 гг. до п. э. по приказу царя Селевка I — прославленного полководца и сподвижника Александра Македонского, основавшего после его смерти и развала «мировой державы» Александ­ра огромное государство, простиравшееся от Средиземно­го моря до Восточного Ирана.

А. А. Кудрявцев. Древний Дербент. Монография. М.: Наука, 1982.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Ким А. А. Война между Бохаем и Китаем в 732-735 гг.
      Автор: Saygo
      В 698 г. было создано первое государство на Дальнем Востоке России, позже известное как Бохай. В своем развитии молодому государству пришлось преодалеть ряд трудностей, но самым большим испытанием для Бохая стала война с могущественной державой Евразии - Танским Китаем.
      Как правило, российские и зарубежные историки практически не уделяют внимания событиям и итогам этой войны. Это связано с тем, что в китайских и силланских хрониках очень мало материалов по этой теме. Однако, анализируя информацию, которая не имеет отношения к самим военным действиям, но совпадает с ними по времени, возможно проследить причинно-следственные связи этого конфликта.




      Стела из Бохая, Национальный музей Кореи

      Голова дракона из Бохая, Национальный музей Кореи

      Кирпич из Бохая с иероглифами shang jing 上京 - "Верхняя столица". Национальный музей Китая

      В 719 г. Да Цзожун (основатель Бохая) умер. На престол взошел его старший сын Да Уи (в корейском варианте Тэ Му Е), который унаследовал титулы и должности своего отца и получил инвеституру от империи Тан1.
      Сразу после восшествия на престол Да Уи ввел свое летоисчисление. В то время в Восточной Азии привилегией устанавливать собственный календарь пользовались только императоры - правители Тан и Японии. Этой политической акцией Да Уи продемонстрировал не только независимый характер своего государства, но и свои амбиции2.
      Его деятельность сразу создала условия для столкновения с империей Тан, так как многие мохэские племена поддерживали дипломатические отношения с Китаем и являлись его вассалами. Да Уи смог добиться того, что часть мохэских племен посылала свои посольства в Китай вместе с бохайскими представителями или должна была оповещать Бохай об отправке своих посольств в империю Тан.
      В 726 г. неожиданно, без предупреждения Бохая, хэйшуй мохэ отправили в империю Тан посольство с данью и обратились с просьбой о покровительстве. Китайский император дал мохэсцам аудиенцию3. В результате империя Тан объявила о создании своего ведомства на территории хэйшуй мохэ и отправила туда своих чиновников4.
      Да Уи рассматривал это как попытку империи Тан заключить союз с хэйшуй мохэ против Бохая. Поэтому он решил нанести превентивный удар по мохэским племенам5. При обсуждении намерения Да Уи начать поход против хэйшуй мохэ его младший брат Да Мэньи (в корейском варианте - Тэ Мун Е) выступил против б. Война с империей Тан, войска которой, по мнению Да Мэньи, в десять тысяч раз превышали по численности бохайские, неминуемо должна была привести к гибели Бохая 7.
      Конфронтация между братьями закончилась тем, что младший из них был вынужден бежать в Китай8, где его гостеприимно приняли. Тогда Да Уи отправил в Китай послов Ма Мун Квэ и Чхонъ Муль А с письмом, в котором перечислял преступления своего младшего брата и просил казнить перебежчика (по другим данным бохайский король просил выдать брата)9. Империя Тан ответила на это отказом, мотивируя свое решение тем, что "Мэньи в беде и изъявил нам покорность, его нельзя убить".
      Да Уи остался недоволен. Китайское государство, в свою очередь, увидело непочтительность к себе со стороны Бохая. Было очевидно, что Да Уи пытался давить на империю Тан.
      Однако отношения между Тан и Бохаем внешне по-прежнему оставались спокойными. Обе стороны, судя по всему, не были готовы к крупномасштабным военным действиям. Но конфликт назревал10. В 727 г. Да Уи отправил первое посольство в Японию, где Бохай был представлен как "вернувший древние земли Когурё" 11, налаживал контакты с киданями и тюрками.
      В 732 г. Бохай располагал большим флотом и сравнительно сильной армией. Но при этом бохайское государство не имело опыта столкновения с сильными противниками - тюрки находились от них далеко, а борьба с танской армией была давно - более 30 лет тому тазад. Поэтому Да Уи мог просто не иметь представления о мощи китайской империи, что и показал его спор с младшим братом. Тот факт, что Да Цзожун в свое время разгромил карательную армию танского полководца Ли Кайгу (698), мог дезориентировать второго бохайского правителя, и он явно недооценивал империю Тан. Успешные действия против Сипла и мохэ позволили Да Уи решиться на более серьезный шаг - конфликт с Китаем.
      При этом сам бохайский правитель не стремился к скорому столкновению с империей Тан. Возможно, он искал весомого повода для войны. Последующие события показали, что Бохай был готов к войне на севере и на море. Боевые действия Китая с киданями и их сторонниками си (киданьские племена были наиболее надежными союзниками Бохая против империи Тан) в начале 730-х гг. подтолкнули Да Уи к решительным действиям.
      732 г. также стал решающей вехой в отношениях между Бохаем и Сипла. Он обозначил конец доминирования Бохая на Корейском полуострове и привел к сравнительному равновесию в данном регионе.
      В 715 г. киданьские племена усилились, вышли из-под власти тюрок и наладили связи с Китаем12, но в 730 г. киданьский вождь Кэтуюй снова перешел на сторону тюрок, в результате начались боевые действия против Китая. К киданям присоединились племена си.
      В третьем месяце 20-го г. Кай-юань танского Сюань-цзуна (732) войска империи Тан разгромили армии восставших киданей и си. Первые отступили на север, вторые подчинились китайцам. Возможно, си не очень стремились к войне с Китаем, так как были привлечены к военным действиям киданями. По своей сути, киданьские племена были для Да Уи своего рода буфером между Бохаем и Китаем. Ослабление киданей создавало угрозу для Бохая, что привело к началу военного столкновения.
      В девятом месяце 20-го г. Кай-юань (732 г.) Да Уи предпринял внезапные военные действия против империи Тан. Бохайский флот под командованием генерала Чжан Вэньсю (в корейском варианте Чжань Мюн Хю) напал на Дэнчжоу. Бохайцы убили начальника этой крепости цыши (градоначальника) Вэй Цзюня (Ви Чжуна) и перебили тех, кто оказал сопротивление13. Для многих ученых до сих пор является спорным вопрос, как такое сравнительно небольшое государство, как Бохай, решилось первым напасть на империю Тан.
      Инцидент с Дэнчжоу стал первым актом войны. По мнению южнокорейских исследователей, Дэнчжоу был открытым портом, важным стратегическим пунктом империи Тан14, и нападение на него носило превентивный характер15. Эти утверждения не лишены оснований, однако, у бохайцев были и другие причины для нападения именно на этот порт. У империи Тан был сильный флот. Известно, что Китай во время восстания киданей в 696 - 697 гг. перебрасывал морем в тыл противника десант, насчитывавший десятки тысяч солдат.
      Скорее всего, Дэнчжоу был базой для имперского флота. Нападение на этот порт позволил бохайцам ликвидировать военные корабли противника и тем самым обеспечить себе безопасное море. А на суше, учитывая, что значительную часть бохайского войска составляла мохэская конница и главные союзники бохайцев - ки-даньские племена - также располагали превосходной кавалерией, Да Уи мог рассчитывать на определенные успехи.
      Как известно, против китайской армии кавалерия была более эффективной, чем пехота. Мобильные конные отряды сводили на нет численное превосходство огромных китайских армий, что было не раз доказано в войнах кочевников против Поднебесной. Быстрый разгром военных кораблей империи Тан заставил Китай отказаться от действий на море и отдать инициативу в военных действиях Бохаю.
      Тот факт, что бохайцы смогли легко узнать о месте расположения китайского флота и уничтожить его, говорит еще и о том, что они имели хорошую разведку. Для проведения разведовательной деятельности были возможны несколько вариантов - бохайские посольства, бохайские заложники при императорском дворе, которые служили в сувэй, и торговые миссии.
      Варианты посольств и заложников можно сразу отбросить - для столь успешного нападения необходимо было располагать свежей информацией о количестве кораблей и месте их расположения. К тому же необходимо было рассчитать, сколько бохайских воинов и кораблей необходимо для успешного нападения на Дэнчжоу. В результате подсчета единиц танского флота, бохайские военные обнаружили, что им не хватает своих кораблей для разгрома Дэнчжоу и прибегли к помощи морских пиратов. Такую информацию невозможно получить, находясь при императорском дворе - во-первых, он расположен слишком далеко от Дэнчжоу, во-вторых, для передачи таких сведений в Бохай ушло бы слишком много времени. Следовательно, бохайцы, служившие при императоре Китая, не могли снабжать Да Уи подобной информацией.
      Что касается посольств, то они находились в Дэнчжоу слишком мало времени, чтобы изучить положение и собрать сведения.
      Поэтому можно предположить, что разведывательные функции были возложены на торговые миссии. Они прибывали вместе с посольствами, но располагали большей свободой действий, вызывали меньше подозрений и могли собрать ценную информацию. Танская администрация не могла полностью контролировать их действия.
      В то время как бохайский флот добился важного успеха на море, сухопутная бохайская армия почти дошла до Великой Китайской стены и оккупировала ряд крепостей в округе Ючжоу. Киданьские племена оказали помощь бохайцам в военных действиях против империи Тан16. Бохайцев и их союзников киданей танской армии удалось остановить только у гор Мадушань17.
      На помощь Тан также прибыли 5 тыс. всадников хэйшуй мохэ и шивэй. Тот факт, что в летописи упоминаются конные отряды союзников, хотя 5 тыс. воинов нельзя назвать значительным контингентом по меркам китайской империи, располагавшей армиями в сотни тысяч воинов, может свидетельствовать о важности данного события. Скорее всего, в китайской армии не хватало кавалерии. Да и сама система обороны танского генерала У Чэнцы (загораживание дорог камнями) была рассчитана на ограничение действий конницы. К тому же сам факт присутствия мохэской и шивэйской кавалерии мог играть важную роль для китайской армии в моральном плане - создавалось представление, что империя Тан была не одна в борьбе с бохайскими войсками.
      В первом месяце 21-го г. Кай-юань (733 г.) империя Тан заставила бохайского перебежчика Да Мэньи прибыть в зону военных действий, собрать большую армию и прийти на помощь У Чэнцы. По-видимому, танские генералы были плохо знакомы с бохайской армией и нуждались в опытном советнике. В конце концов, китайцы вынудили войска Да Уи отступить18.
      Быстрые действия бохайских вооруженных сил показывают, что Да Уи был готов к конфликту с Китаем. Армия и флот были мобилизованы заранее. Поэтому можно предположить, что Бохай вступил бы в войну с империей Тан независимо от поражения киданей и си.
      Успешные действия бохайских войск заставили империю Тан искать выход из тяжелого положения. Бохайские послы и заложник при императорском дворе были высланы в южные районы империи19. Империя Тан объявила военную мобилизацию в Ючжоу, потом обратилась за помощью к Сипла, предлагая силланцам совместно напасть на Бохай20.
      Силланцы также вполне могли рассчитывать на расширение своей территории за счет Бохая и признательность со стороны Тан21. Вполне допустимо, что для Сипла было очень важно наладить хорошие отношения с империей Тан из-за давления со стороны Бохая, который был номинальным вассалом Китая и этим пользовался против Сипла. Для Тан союз с силланцами теперь становился выгодным, так как неприятной альтернативой этому было участие Сипла в коалиции киданей, тюрок и Бохая против Китая22.
      Связь между союзниками поддерживалась через силланского посла Ким Са Рана. В империи Тан командующим силланской армией, готовившейся выступить против Бохая, был назначен генерал Ким Юн Чжун. Однако совместная атака не получилась из-за сильного снегопада и холода23. Снег занес все горные дороги, и они стали непроходимы, больше половины силланского войска погибло. Силланцы были вынуждены вернуться назад24. Танская армия не смогла сломить сопротивление бохайских войск и также отступила25.
      Несмотря на провал военной экспедиции, это событие оказало влияние на ход войны между Бохаем и Тан. Сипла показала, что может помочь Китаю, и бохайцы теперь должны были учитывать возможность нападения на них с южной границы.
      Между тем, империи Тан все же удалось создать антибохайскую коалицию из хэйшуй мохэ, шивэй и Сипла. Китай и его союзники смогли охватить Бохай с севера, юга и запада. Положение Бохая резко ухудшилось. В 733 г. у тюрок продолжались внутренние распри, и они не могли вести крупномасштабные военные действия против Китая. В итоге основное противостояние с империей Тан ложилось на Бохай, в борьбе с Сипла Япония не оказала поддержки Бохаю 2б. Единственным, помимо Бохая, серьезным противником Китая оставались только кидани. Но после поражения от империи Тан в 732 г. они не располагали большими силами и не могли быть ядром для антикитайской коалиции. В результате бохайский правитель Да Уи взял курс на нормализацию отношений с империей Тан.
      Но главную угрозу для него представлял младший брат, который мог объединить недовольных Да Уи в Китае. К тому же империя Тан имела возможность использовать Да Мэньи против Да Уи. Поэтому бохайский правитель стремился ликвидировать своего близкого родственника.
      Для этого он направил людей в Восточную столицу Тан, которые привлекли наемных убийц. Но младший брат бохайского правителя сумел избежать смерти, а убийцы были схвачены и казнены27. После этого (в 733 г.) в Тан прибыло бохайское посольство с просьбой о прощении28. Танские войска в это время потерпели поражение от киданей, которых поддерживали тюрки. Поэтому мирные отношения были выгодны обеим сторонам. Китай все еще вел тяжелую борьбу с киданями и тюрками, конфликт 732 - 733 гг. ясно показал силу бохайской армии, хотя очевидно, что длительный военный конфликт был бы не в пользу Да Уи. К тому же бохайское население не поддержало Да Мэньи против его старшего брата, что оказало свое влияние на позицию китайских сановников.
      Существуют определенные разночтения по поводу периода войны. В России обычно указывается период 732 - 733 годы. В Корее полагают, что военные действия продолжались до 735 года. Таким образом, время войны увеличивается до 4-х лет. Это связано с тем, что российские исследователи считают, что война закончилась с прибытием бохайского посольства с извинениями в 733 году. Но в Корее отмечают, что сам факт прибытия посольства не означал конца военных действий. Несмотря на данное посольство, военные действия Сипла, мохэ и шивэй против Бохая не прекращались - империя Тан физически не могла сразу закончить войну своих союзников. Фактическим прекращением войны можно считать 735 г., когда империя Тан "даровала" силланцам земли к югу от реки Пхэ.
      Поэтому принято считаеть, что мир между империей Тан и Бохаем был восстановлен в 735 году. По своей сути, война подтвердила слова Да Мэньи, младшего брата второго бохайского правителя, о том, что Бохай в одиночку не мог бороться с империей Тан. Да Уи пошел на мир с Китаем, но продолжал вражду с Да Мэньи, несмотря на то, что его брат был прав. Возможно, что второй бохайский правитель понимал абсурдность такого положения, но для объяснения своих внезапных военных действий ему пришлось пожертвовать родственными связями.
      Эта война могла привести к гибели бохайского государства из-за просчетов Да Уи, который недооценил могущества империи Тан, как военного, так и политического. К тому же Да Уи переоценил возможности своих союзников. Но при этом допустим вариант, что у него не было выбора, так как речь шла о поддержке киданей - наиболее верных союзников, стоявших между ним и Китаем.
      Китай в 735 г. передал Сипла земли южнее реки Пхэган (совр. р. Тэдонган)29, которые формально находились под властью Китая30. Таким образом империя Тан отблагодарила силланцев за помощь в войне с Бохаем. Судя по всему, такое решение было принято не сразу, поскольку мир с Бохаем был установлен в 733 году.
      Скорее всего, Китай обдумывал свои дипломатические действия - ведь ему было необходимо ослабить бохайцев и поддержать силланцев. По мнению многих южнокорейских исследователей, эти земли были захвачены силланцами, но танский император до 735 г. официально не признавал их силланскими владениями31.
      Скорее всего, на эти земли имел также свои претензии Бохай, а для империи Тан было очень важно усиление Сипла в качестве противовеса Бохаю. Нам неизвестно, кто проживал на тех землях, но очевидно, что этим ходом Китай хотел углубить конфликт между Бохаем и Сипла, потому что вполне вероятно, что бохайцы интересовались освоением этих земель.
      Также допустим вариант, что земли к югу от Пхэ были в действительности бохайскими. Но Бохай был вынужден уступить их империи Тан, так как не мог воевать против коалиции. Однако бохайские войска боролись с силланцами за спорные территории долгое время.
      К сожалению, китайские и корейские летописи не содержат информации о награждении Китаем мохэсцев и шивэй за участие в войне против Бохая. Можно только предположить, что союзники империи Тан не были обделены своим сюзереном.
      Как правило, историки разных стран диаметрально противоположно рассматривают итоги этой войны. Корейские ученые считают, что война успешно закончилась для Бохая, заостряя внимание на рейде в Дэнчжоу и прорыве до Мадошаня32, но умалчивают о том, что Бохай попросил прощения 33. Китайские историки считают, что Бохай был просто провинцией Китая 34, и полагают, что войны не было, а был просто бунт, который закончился положительно для империи Тан. Длительное время, в силу политических причин, советские и российские историки придерживались позиции корейских коллег.
      На наш взгляд, война между Тан и Бохаем имела место, так как последний не был китайской провинцией. Как таковая война против Тан закончилась поражением Бохая - он был вынужден отдать часть своих территорий на юге, его доминирование на Корейском полуострове закончилось, и долгое время Бохай вообще не выступал против Китая и его союзников.
      Но при этом империи Тан не удалось уничтожить своего противника. С одной стороны, у Китая в тот период времени возникли проблемы с тюрками, с другой, - ликвидация Бохая не являлась важной задачей для Тан. К тому же китайские сановники, судя по всему, отдавали себе отчет в том, что в случае уничтожения Бохая больше всего выигрывала Сипла. Точно так же Сипла выиграла, когда совместно с империей Тан разгромила Когурё и Пэкче, а затем выгнала с их территорий китайскую армию. Пример полувековой давности еще не был забыт Китаем и разгром Бохая уже не входил в его планы.
      Использование китайскими сановниками Да Мэньи против его старшего брата оказалось неудачным - несмотря на его помощь в изгнании бохайской армии от Мадушаня, все дальнейшие попытки продвинуть его не имели успеха. Его не поддержало бохайское население, поэтому свержение Да Уи с сохранением бохайского государства стало невозможным.
      Победа империи Тан и ее союзников оказалась неполной. Главной причиной этого являлись не только успехи Бохая, но и недоверие союзников друг к другу.
      Примечания
      1. ВАН ЧЭНЛИ. Чжунга лунбэй-до бохай-го юй дунбэйя (Государство Бохай Северо-востока Китая и Северо-восточная Азия). Чанчунь. 2000, с. 156.
      2. Пархэса (История Бохая). Сеул. 1996, с. 116.
      3. Там же, с. 117.
      4. Там же, с. 102.
      5. Там же, с. 32.
      6. Там же.
      7. Там же, с. 117.
      8. СОНЪ КИ ХО. Пархэрыль таси понда (Еще раз о Бохае). Сеул. 1999, с. 69.
      9. История Бохая, с. 33.
      10. ИВЛИЕВ А. Л. Очерк истории Бохая. Российский Дальний Восток в древности и средневековье: открытия, проблемы, гипотезы. Владивосток. 2005, с.449 - 475.
      11. СОНЪ КИ ХО. Пархэ чжончхи ёкса ёнгу (Исследование политической истории Бохая). Сеул. 1995, с. 118.
      12. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 456.
      13. САМСУГ САГИ. Исторические записки трех государств. М. 1959, с. 219.
      14. КИМ ЫН ГУК. Пархэ мёльманы вонъин: сиган-конъканчогын (Причины гибели Бохая: пространственно-временной подход. Сеул. 2005, с. 77 - 88.
      15. КИМ ЧЖОНЪ БОК. Пархэ гукхоы сонрип пэкёньква ыми (Значение и история создания государственного названия Бохая) Сеул. 2005, с. 117.
      16. Исследование политической истории Бохая, с. 216.
      17. История Бохая, с. 102.
      18. Государство Бохай..., с.156.
      19. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 456.
      20. ПАК СИ ХЁН. Пархэсаёнгу вихаё (К изучению истории Бохая). Сеул. 2007, с. 7 - 68.
      21. История Бохая, с. 33.
      22. Там же, с. 123.
      23. ТИХОНОВ В. М. История Кореи. Т. 1. М. 2003, с. 213.
      24. САМГУК САГИ. Ук. соч., с. 219.
      25. История Бохая, с. 3.
      26. Там же, с. 33.
      27. Ю ТЫК КОН. Пархэ го (Исследование Бохая). Сеул. 2000, с. 74.
      28. ВАН ЧЭНЛИ. Ук. соч., с. 156.
      29. ТИХОНОВ В. М. Ук соч., с. 213 - 214.
      30. История Бохая, с. 4.
      31. Там же, с. 123.
      32. ПАК СИ ХЁН. Пархэса (История Бохая). Сеул, 1995, с. 10.
      33. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 449 - 475.
      34. СУНГ ХОНГ. Мохэ, Бохай и чжурчжэни. Древняя и средневековая история Восточной Азии: к 1300-летию образования государства Бохай: материалы Международной научной конференции. Владивосток. 2001, с. 80 - 89.
    • Китайские источники о Восточной Африке
      Автор: Чжан Гэда
      Сообщение Фэй Синя о Могадишо и Брава.
      Могадишо и Брава – города на восточном побережье Африки. Один из китайских путешественников, Фэй Синь, писал об этих городах. Хотя в нашем распоряжении и нет сообщения Фэй Синя о Килве, об этом имеется упоминание в нормативной династийной истории «Мин ши».
      Фэй Синь (1388-1436?) сопровождал Чжэн Хэ во время нескольких его походов. Его сообщения являются одним из лучших источников по истории китайских путешествий в Восточную Африку. Он родился в семье военного чиновника в Куньшане, Сучжоу, одном из главных городов провинции Цзяннань в империи Мин. Его сочинение называется «Синча шэнлань», что можно перевести как «Общий отчет о плавании Звездного Плота». «Звездными плотами» называли корабли, на которых к месту назначения отправлялись посланцы китайского императора. Первое издание его книги было осуществлено в 1436 г. Несколькими годами позже Фэй Синь издал иллюстрированную версию своего сочинения.
      Английский перевод текста был опубликован У.У. Рокхиллом (W.W. Rockhill) в «Заметках о сношениях и торговле Китая с Восточным Архипелагом и береговыми областями Индийского океана в XIV в.». ("Notes on the Relations and Trade of China with the Eastern Archipelago and the coasts of the Indian Ocean During the Fourteenth Century" // T'oung pao, vol.XVI (1915), pp.419-47; vol.XVI (1917), pp.61-159; 236-71; 374-92; 435-67; 604-26).
      Источники:
      Ма Хуань «Иньяй шэнлань» (Общий отчет об океанском побережье) «The Overall Survey of the Ocean's Shores», перевод и комментарии J.V.G. Mills (Cambridge: Cambridge University Press, 1970), pp.59-64. Ван Гунъу «Фэй Синь» в «Словаре биографий выдающихся деятелей периода Мин» (L.Carrington Goodrich & Chaoying Fang «The Dictionary of Ming Biography» (New York: Columbia University Press, 1976), pp.440-441). Сообщение Фэй Синя о порте Брава (Бу-ла-ва):
      «Идя к югу от Бе-ли-ло (Беллигам) на Си-лань (Цейлон), через 21 день можно достигнуть земли. Она расположена неподалеку от владения Му-гу-ду-шу (Могадишо) и протянулась вдоль морского берега. Городские стены сложены из обломков скал, дома – из камня. На острове нет растительности – широкая солончаковая равнина. Есть соляное озеро, в котором, тем не менее, растут деревья с ветвями. Через длительный промежуток времени, когда их плоды или семена побелеют от соли, они (жители города) выдергивают их из воды. По характеру своему жители мужественны. Они не обрабатывают землю, но добывают себе пропитание рыбной ловлей. Мужчины и женщины зачесывают волосы вверх, носят короткие рубашки и обматывают их куском хлопчатобумажной ткани. Женщины носят золотые серьги в ушах и подвеску в виде бахромы. У них есть только лук и чеснок, но нет тыкв никаких видов. Произведения этой земли – животное маха (циветта?), которое подобно шэчжану (мускусному оленю), хуафулу (зебра?), подобный пегому ослу, леопард, олень цзи, носорог, мирра, ладан, амбра, слоновья кость и верблюд. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – золото, серебро, атлас, шелка, рис, бобы и фарфор. [Их] правитель, тронутый императорской щедростью, послал дань [нашему] двору».
      Сообщение Фэй Синя о Джиумбо (Чу-бу):
      «Это место примыкает к [владению] Му-гу-ду-шу (Могадишо). Деревня довольно пустынна. Стены из обломков скал, дома сложены из камней. Нравы их также чисты. Мужчины и женщины зачесывают волосы вверх. Мужчины обертывают прическу куском хлопчатобумажной ткани. Женщины, когда они выходят [из домов в город], имеют головную накидку из хлопчатобумажной ткани. Они не показывают свои тела или лица. Почва желтовато-красноватого цвета. По многу лет не бывает дождя. Нет растительности. Они поднимают воду при помощи зубчатых колес из глубоких колодцев. Добывают пропитание рыбной ловлей. Произведения этой земли – львы, золотые монеты, леопарды, птицы с ногами верблюда (страусы?), которые в вышину достигают 6-7 футов, ладан, амбра. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – алый атлас, легкие шелка, золото, серебро, фарфор, перец, рис. [Их] правитель, получив дары от [нашего] императора, преисполнился благодарности и послал дань [нашему двору]».
      Сообщение Фэй Синя о Могадишо (Му-гу-ду-шу):
      «Если идти от Сяо Гэлань (Кулам) при благоприятном ветре, можно достичь этого владения за 20 дней. Оно расположено на берегу моря. Стены представляют собой нагромождение камней, дома сложены из камней и имеют 4-5 этажей в высоту, готовят пищу и принимают гостей на самом верху. Мужчины заплетают волосы узелками, свисающими вокруг головы, и оборачивают вокруг талии кусок хлопчатобумажной ткани. Женщины зачесывают шиньон сзади и расцвечивают его верхушку желтой краской. С их ушей свисают связки (?), вокруг шеи они носят серебряные кольца, с которых до груди свисает бахрома. Когда они выходят [на люди], то прикрывают себя покрывалом из хлопчатобумажной ткани и закрывают свои лица вуалями из газа. На ногах они носят башмаки или кожаные сандалии. У гор страна представляет собой каменистую пустыню с коричневатой землей. Земля тощая, урожай скудный. Может не быть дождя на протяжении нескольких лет. Они (местные жители) копают очень глубокие колодцы и поднимают воду в мешках из овечьих шкур при помощи зубчатых колес. [По характеру своему] они возбудимы и упрямы. Искусство стрельбы из лука входит в обучение их воинов. Богатые дружелюбно относятся к народу. Бедные кормят себя рыбной ловлей при помощи сетей. Рыбу они сушат и едят, а также кормят ей своих верблюдов, коней, быков и овец. Произведения этой земли – ладан, золотые монеты, леопарды, амбра. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – золото, серебро, разноцветный атлас, сандаловое дерево, рис, фарфор, цветная тафта. [Их] правитель, соответственно с обычаем, послал дань [нашему двору]».
      Источники:
      Теобальдо Филези, перевод Дэйвида Моррисона «Китай и Африка в Средние Века» (Teobaldo Filesi. David Morison trans. China and Africa in the Middle Ages. (London: Frank Cass, 1972), рp. 37-39). http://domin.dom.edu/faculty/dperry/hist270silk/calendar/zhenghe/feihsin.htm
    • Африканское "метательное железо"
      Автор: Чжан Гэда
      Уже выложил небольшой файл с переводом материалов Pitt Rivers Museum относительно двух типов африканских метательных ножей (зачастую их просто именуют "метательным железом" - throwing iron, хотя в начале 1990-х К.В. Асмолов предложил им название "боевые загогулины", однако оно не прижилось).
      Думаю, теперь можно развить тему для интересантов.
      Например, весной 2013 г. в сети появилась статья "Пинга — или «метательное железо» Африки.Метательное железо – что это?". Статья небезынтересная, но там есть приличные неточности. Можно начать с их разбора (естественно, в меру моего знакомства с предметом).
      С самого начала дается несколько неверный посыл - слово кпинга существует в языке народа азанде. И распространять его на языки других народов Африки, имеющих собственные языки, совершенно неверно.
      Более правильно было бы сказать, что метательное железо бывает разных типов и форм, и у каждого народа называется по своему.
      А "тромбаш" в Эфиопии, АФАИК, не применялся - у кого он там мог применяться, кроме нилотов? Афросемитская военная культура не знает подобных изысков. Не замечены в нем и восточные кушиты.
      В общем, из первого неверного посыла последует попытка автора материала объединить очень разнородные предметы под названием кпинга.
      Если мы будем говорить только о кпинге, то надо сразу сказать, что это т.н. "крылатый тип" метательного железа, распространенный в странах южнее Судана. Если будем говорить о разных типах метательных ножей - то каждый тип будем рассматривать отдельно.
    • Мачете в Африке
      Автор: Чжан Гэда
      Наиболее распространенным в Африке является мачете типа панга (тж. тапанга). Считается, что это слово берет свое начало в языке суахили.
      Сделал небольшую подборку фото этого печально известного универсального тесака - после геноцида народа тутси в Руанде это оружие ассоциируется у многих с жуткими военными преступлениями и пытками.
      Тем не менее, на боевые и рабочие качества панги это никак не влияет.






    • Кунта-Хаджи
      Автор: Saygo
      З. Х. ИБРАГИМОВА. КУНТА-ХАДЖИ

      В историю Чечни Шейх Кунта-Хаджи1 вошел как религиозный деятель, призывавший к миру в то время, когда еще не закончилась Кавказская война. В условиях имамата Шамиля нужно было обладать немалым мужеством и чувством подлинной гражданственности, чтобы выступить против официального курса на священную войну против неверных. В этом, наверное, и заключается главное в деятельности шейха Кунта-Хаджи - в крае, где все известные люди говорили о войне как о главной обязанности мусульманина, он первый в полный голос заговорил о мире для всех.

      Трагичность судьбы Кунта-Хаджи не только в ее внешних обстоятельствах (арест, ссылка), но и в том, что его учение не предотвратило новых кровопролитий, а религиозное братство, созданное им для утверждения мира, оказалось идеальным прикрытием для тех, кто мечтал о продолжении вооруженной борьбы. Тем не менее его влияние на историческую судьбу чеченцев и ингушей трудно переоценить. Чеченская традиция считает его первым и старшим среди устазов, единственным, кто имел право ходатайствовать перед всевышним за своих последователей2.


      Шейх отрицал насилие, войны, гнев, тщеславие. Народ, тяжело переживший многолетнюю войну, прислушивался к его голосу, тем более что Кунта-Хаджи учил помогать бедным и несчастным, осуждал роскошь и высокомерие, призывал впавших в пессимизм утешиться мистическим познанием бога, бурными ритуальными радениями и нравственным совершенствованием в ожидании торжества справедливости. Важной частью учений Кунта-Хаджи был зикр (царские чиновники в своих донесениях именовали его учение "зикризмом"). Зикр - ритуальное повторение имени Аллаха, молитва. Шейх проповедовал братство мусульман, осуждал неуважение к людям, злословие. К 1864 г. число приверженцев Кунта-Хаджи достигло почти шести тысяч человек3.

      Несмотря на то, что конечные результаты проповеднической деятельности шейха Кунта-Хаджи оказались столь впечатляющими, осталось сравнительно немного достоверных сведений о его жизни и деятельности.

      Местом рождения Кунта-Хаджи Кишиева считается селение Мелчи-Хи (Исти-Су). Отца его звали Киши, а мать - Хеди. Родители Кунта-Хаджи переселились в селение Иласхан-Юрт, когда ему исполнилось примерно семь лет. Традиция утверждает, что уже в детском возрасте Кунта-Хаджи удивлял взрослых умом, способностью угадывать мысли других и предсказывать события. В десятилетнем возрасте он в первый раз исполнил зикр, совершенно до этого не известный в Чечне. Вероятно, при сельской мечети Кунта-Хаджи обучался арабской грамоте и изучал Коран, тем более что он рос в религиозной семье. Он хорошо владел арабским языком и письменностью; известно, что он писал письма на родину, находясь в хадже (приблизительно 1859 - 1861 гг.), а также из ссылки.

      Выступая против всякой войны и насилия, против кровной мести, Кунта-Хаджи призывал к нравственному совершенствованию, единству, братству, к полной покорности властям и к терпению, запрещал курение и употребление хмельных напитков. Он утверждал, что мир и равенство на земле нельзя установить путем войн и кровопролитий, их может дать лишь всемогущий Аллах, а потому следует во всем положиться на Всевышнего. "Не слушайте самозванных шейхов и имамов, призывающих вас к войне, - говорил он, - не проливайте людской крови. Не поднимайте оружие против русского царя: он действует по воле Аллаха. Если вам велят носить крест - носите его. Ведь это лишь металл. Если вам прикажут посещать церковь - идите. Это же просто дом. Лишь бы в сердцах вы сохранили веру в Аллаха и пророка, а все остальное вам простится"4.

      В его проповедях постоянно проводилась мысль, что истинный раб божий только тот, кто очищает свое сердце от гнева, прощает обиды и молится за тех, кто злословит. В Коране сказано: "Да прекратится всякая вражда", ибо "Бог ненавидит нападающих". "Мюрид должен иметь при себе четки, а не оружие", - говорил Кунта-Хаджи. "Если в сердце мюрида есть лишь покорность и смирение, свободное от недовольства в отношении предводительствующих (власть держащих), то этот мюрид крепко связан с Аллахом, пророком и своим устазом", - провозглашал чеченский шейх5.

      Он призывал к терпению: "Нельзя воевать, не дождавшись ответа от Бога - я ожидаю ответа от Бога, и он явит мне его; я молюсь Богу Высочайшему и он услышит. Терпите, я из самых терпеливых. Сказал Бог Высочайший "малая толпа победит большую толпу" и "Бог с терпеливыми"... Нельзя восстать, не дождавшись ответа от Бога, - я ожидаю ответ от Бога и он явит мне его"6.

      В послевоенной обстановке горцам импонировало содержавшееся в новом учении положение о том, что война против неизмеримо превосходящего по силе противника недопустима. Это было, по-видимому, своеобразной попыткой осмыслить поражение горцев, "принять" его, освоить трагическую ситуацию7. Кунта-Хаджи убеждал народ в необходимости молитвы, труда, взаимной помощи и даже советовал перестать носить оружие8.

      Он утверждал, что нельзя следовать заповедям пророка Мухаммеда и искать земных благ одновременно. Поэтому тот, кто желает достичь блаженства в будущей жизни, должен был отказаться от него в жизни настоящей. Из этого вытекали стремление к аскетизму и отказ от богатства. Некоторые современные исследователи ислама (как, например, С. -У. Г. Яхиев) на основе анализа соотношения суфизма и аскетизма в суждениях Джавада Нурбахши и шейха Кунта-Хаджи приходят к выводу, что аскетизм в целом не был свойствен суфиям на Северном Кавказе9. Однако факты говорят иное. Кунта-Хаджи учил, что, имея кусок золота, не следует радоваться больше, чем имея такой же ком сухой земли. Потеряв же золото, не следует огорчаться больше, чем при потере аналогичного куска земли. В этом учение шейха полностью согласуется с идеями всех суфийских теоретиков. Сам Кунта-Хаджи строго следовал указанному правилу и всегда отказывался от приношений со стороны верующих. В тех же случаях, когда в силу разных обстоятельств он не мог отклонить подношения, он передавал их в пользу бедных и сирот. Также Кунта-Хаджи не допускал, чтобы мюриды работали на него, подчеркивая, что мусульманин не имеет права присваивать себе результат чужого труда10.

      Согласно преданию, Шейх обладал даром творить чудеса, исцелять больных, мог переноситься из одного места в другое и ежедневно во время намазов невидимо присутствовать в мечети в Мекке11 . Сам Кунта-Хаджи, даже в тесном кругу приближенных, никогда не выдавал себя за имама, то есть отказывался от звания, соединившего к этому времени светскую и духовную власть над общиной12. По его словам, он был простой посланник имама, который явится, когда настанет для этого время; сам же он, по грехам и слабости своей, не достоин даже временно носить великое имя устаза (наставника, учителя)13.

      Противостояние зикризма и официального духовенства зафиксировано Н. С. Иваненковым: "Кунта-Хаджи говорил, что только ему дана воля от Бога через ангелов учить народ, а не муллам. Он учил делать добрые и хорошие дела; так, например: не убивать, не воровать, помогать друг другу и бедным, не жить с чужой женщиной, любить свое учение, за сделанное зло не отвечать злом. Муллы возмутились будто бы против Кунта-Хаджи, говоря, что он сбивает с толку народ"14.

      Шейх проповедовал зикризм еще при власти Шамиля, но Шамиль запретил его проповедь, так как некоторые ее положения, по его мнению, противоречили шариату15. Зато эти проповеди находили живой отклик среди чеченцев, измученных длительной войной. Можно даже сказать, что это учение должно было возникнуть, чтобы спасти народ от истребления16. Неожиданный успех нового учения В. Х. Акаев объясняет следующим образом: "Дело в том, что, придерживаясь принципов суфийской мистики, Кунта-Хаджи в своих проповедях стал придавать большое значение духовно-нравственному совершенствованию человека, осуждению зла, насилия, призывал к миролюбию. Его призывы о необходимости социальной справедливости, братского единения горцев, призывы к непротивлению злу находили отклик у уставших от войны и кровопролития чеченцев, отражали их настроение и известное желание приобрести покой и мир"17.

      С середины XII в. складывались суфийские братства, внешне напоминавшие христианские монашеские ордена, но не имевшие строгой организации и централизованного управления. Одним из первых таких суфийских братств, возникших в Багдаде, было братство кадырийа (кадырийский тарикат). Основателем этого тариката18 был суфийский шейх Абд ал-Кадир ал-Гилани. В основу тариката кадырийа был положен громкий зикр джахрия. Помимо громкого зикра джахрия существует еще тихий зикр - хуфия. Тихий (или тайный) зикр хуфия стал основным положением накшбандийского тариката. Большинство исследователей сходятся на том, что Кунта-Хаджи познакомился с кадырийским тарикатом на территории Турции или в самой Мекке во время паломничества19. Вернувшись в начале 1860-х годов на родину, Кунта-Хаджи активизировал свою религиозную деятельность20.

      Поражение горцев в войне привело к формированию в начале 1860-х годов дочерних образований накшбандийского и кадырийского тарикатов - вирдовых братств. Эти братства превращались в замкнутые группы. Они скрыто от властей, под руководством наставников (шейхов, мюридов, устазов) проповедовали свое учение и выполняли религиозные обряды. Каждый вирд носил имя своего основателя - у стаза21.

      Накшбандийское (накшбанд - в переводе означает "чеканщик") - одно из 12 материнских братств, строго суннитское, - восходит, с одной стороны, к Абу Бакру, с другой - к Аби Талибу. Братство соединено с пророком как духовно (Абу Бакр), так и физически. Накшбандийцы отрицали аскетизм. Накшбандий - единственное братство, которое считало не только допустимым, но и обязательным вступать в контакт с властями, чтобы "завоевать их души", влиять на их политику в отношении народных масс22. Накшбандийский тарикат получил широкое распространение на Северном Кавказе.

      Первоначально кадырийское учение появилось в 1861 г. в Ичкерийском округе, в аулах Гуни и Элистанжи. Помощник командующего войсками в Терской области запретил Кунте Кишиеву (по некоторым правительственным источникам - Кисиеву) въезд в Ичкерию, вследствие чего это религиозное движение почти не заявляло о себе до зимы 1862 - 1863 годов23.

      Однако вскоре последователи Кунты появились в Назрани, Аргунском и Нагорном округах. Бывший начальник Чеченского округа М. А. Кундухов, в ответе на запрос командовавшего тогда войсками князя Д. И. Святополк-Мирского о новом учении, не придавал ему никакой важности. О Кунте Кишиеве отзывался как о человеке смирном, преданном правительству и занимавшемся земледелием, хозяйством. В связи с этим Кунта-Хаджи смог свободно перемещаться по области и распространять свое учение, переезжая со своими последователями из аула в аул и публично исполняя зикр24.

      В августе 1862 г. во время исполнения зикра кадырийцы стали заряжать огнестрельное оружие, прицеливаться, упражняться с холодным оружием при учащенном повторении духовной молитвы, чем вызывали серьезные опасения у властей Терской области25. Число сторонников Кунта-Хаджи заметно возросло и доходило до 5588 человек26. К концу 1863 г. Кунта-Хаджи создал, параллельно царской, свою довольно стройную организацию управления по образцу шамилевской системы. Главой Чечни был провозглашен имам, Чечня была разделена на восемь наибств, а последние делились на старшинства27.

      Многие чеченцы, недовольные исходом Кавказской войны и действиями установившейся власти, хотели возмездия для врагов и использовали миролюбивое учение с политической целью завоевания независимости. Хотя Кунта-Хаджи никогда не выдавал себя за имама и тем более за святого, его окружение считало, что для национально-освободительной борьбы нужен лидер, облеченный высшей властью, а не "равный среди равных" устаз. Для успеха борьбы необходима была строгая организация и сплочение всего народа 28.

      С распространением религиозного учения край оказался охвачен сплошной цепью крепко связанных между собой единомышленников, готовых по указу верховного устаза встать как один во имя указанной им цели29. Обеспокоенная администрация края установила над Кунтой-Хаджи и его семьей бдительный надзор30.

      14 июня 1863 г. исполняющий обязанности начальника Среднего военного отдела генерал-майор князь А. Г. Туманов докладывал в Петербург: "Зикра, служа поводом к народным сборищам, дает возможность людям неблагонадежным волновать умы"31. Начальник Терской области М. Т. Лорис-Меликов придерживался того же мнения. Вот как он описывал положение в области: "Учение Зикр, направлением своим во многом подходящее к газавату, служит теперь лучшим средством народного соединения, ожидающего только благоприятного времени, для фанатического пробуждения отдохнувших сил. Кроме того, известия о польском восстании и настоящих отношениях наших с западными державами известны чеченцам, хотя и в совершенно извращенном виде. Сотни туземных офицеров и переводчиков, находясь в ежедневных сношениях с поляками, служащими в области, жадно выслушивают рассказы последних и переносят их в народ"32.

      Начальство Кавказского наместничества, обеспокоенное положением дел в регионе, высказывалось за арест Кунта-Хаджи, однако последовали возражения со стороны местных властей. Лорис-Меликов в ответ на предписание командования писал: "Что касается до арестования Кунты и его векилей, то я не могу ручаться - принесет ли мера эта пользу... Зикра есть уже факт совершившийся и не воинственный. Кунта вреднее того, как был до сих пор, быть уже не может. Между тем удаление его, без сомнения, произведет волнения в народе"33.

      Другие местные чины также считали, что действовать открытой силой против этого религиозного движения невозможно, тем более что вероучитель требует от своих последователей много хорошего: обязывает их трудиться, запрещает пьянство и воровство 34.

      У власти фактически были "связаны руки", потому что со стороны зикристов не допускалось таких нарушений, которые бы подлежали законному преследованию. Действовать против такого религиозного движения административными мерами было невозможно - это раздуло бы огонь вместо его погашения35.

      Для военного разгрома зикристов необходим был весомый повод, а пока приходилось тактически выжидать. Тем временем ситуация в Чечне все больше накалялась. Подавляющее большинство чеченских наибов и представителей духовенства, утвержденных официальными властями, были всерьез обеспокоены "конкуренцией" со стороны кунта-хаджинцев, перехвативших реальную власть на местах. Не меньшее беспокойство испытывало начальство Терской области и кавказский наместник, перед которыми вставал грозный призрак газавата. Трудно было поверить, что за всем этим стоял далекий от мирской суеты проповедник, учивший смирению и братской любви36.

      Представители официального духовенства по директиве царской администрации созывали аульные сходы и устраивали богословские диспуты с Кунта и его векилями, пытаясь победить их на идейно, однако все подобные попытки оказались тщетными37. Российские власти выжидали, опасаясь, что положение ухудшится, если на смену Кунта-Хаджи придет не менее влиятельный и более воинственный и враждебный по отношению к России деятель.

      Однако к зиме 1863 - 1864 гг. кавказский наместник великий князь Михаил Николаевич принял окончательное решение арестовать Кунта-Хаджи и всех его наиболее опасных, с точки зрения, власти, последователей. "Я нашел вынужденным, - писал он, - разрешить командующему войсками Терской области арестовать Кунту и его главнейших помощников и выслать их из края. Распоряжение выполнено. В начале нынешнего месяца Кунта, брат его Мавсур и пять главных векилей отправлены под караулом в Ставрополь для ссылки в Россию"38.

      Арест Кунта-Хаджи был произведен 3 января 1864 года. Чеченская традиция считает, что схвачен он был в селении Сержень-Юрт, где жил в доме одного из своих родственников. Доставленных первоначально в крепость Грозную Кунта-Хаджи и его арестованных последователей, пребывание которых в Чечне считалось наиболее опасным, спешно переправили затем во Владикавказ. Торопясь вывезти шейха и его ближайших сподвижников подальше от Чечни, власти направили их через Ставрополь в Новочеркасск. Но еще до отправки по этому маршруту Кунта-Хаджи из тюрьмы отправил письмо своим последователям и всем другим влиятельным в Чечне лицам с просьбой не возбуждать беспокойство в народе по поводу его ареста. Кунта-Хаджи предсказывал свой арест и ссылку. Очевидно, он считал распространение среди горцев тариката кадырийа делом гораздо более важным, чем его собственная судьба, и поэтому предоставил событиям развиваться именно так. Предание гласит, что Кунта-Хаджи, предсказав свое будущее, добавил, что он не имеет права изменить что-либо в своей судьбе. Не предприняв никаких попыток избегнуть ареста, он тем самым отнимал у власти повод к продолжению репрессий39.

      6 января Кунта-Хаджи было объявлено, что он высылается в Россию, но срок пребывания и содержания его будет зависеть от последующего поведения чеченцев40.

      Известие об аресте Кунты взволновало его последователей, и они начали собираться сначала в Герменчуке, а затем в Шали с намерением принудить начальство освободить шейха41. Герменчук был избран местом сбора зикристов, видимо, по одной только причине - из-за близости его к Шалинской крепости, где, как они полагали, находился Кунта-Хаджи. Не предпринимая никаких действий, собравшиеся кунта-хаджинцы настойчиво выдвигали только одно требование - немедленно освободить всех арестованных. Российское командование всерьез опасалось, что невыполнение этого требования может побудить последователей Кунта-Хаджи к активным наступательным действиям. Не дожидаясь прибытия Лорис-Меликова, генерал-майор Туманов, получив сведения, что последователи Кунта-Хаджи не ограничиваются теперь простым требованием освободить арестованных ранее, но и готовятся воспрепятствовать намеченным новым арестам, предпринял демонстративное движение к Герменчуку, направив туда три батальона при двух орудиях. Приближение войск, однако, не заставило кунта-хаджинцев разойтись по домам и даже не приостановило притока к ним новых добровольцев, как на то рассчитывало командование. Единственным следствием этого маневра было то, что зикристы отошли от Герменчука к аулу Шали42.

      17 января наибы, старшины и почетные жители Малой Чечни прибыли в лагерь правительственных войск и просили начальника отряда не приступать к решительным действиям, а разрешить им отправиться в аул Шали. Однако надежды старшин не оправдались, последователи Кунта-Хаджи не прислушались к их совету - всем разойтись и не вступать в конфликт с властями.

      18 января в Шали было спровоцировано столкновение собравшихся там чеченцев (до 4 тыс. человек) с царскими войсками. Кунта-хаджинцы двинулись по направлению к российским войскам, совершая зикр и без огнестрельного оружия. Накануне среди них разнесся слух, что во время зикра им придет на помощь сам устаз и оружие не сможет стрелять. Только после того, как был открыт огонь, они, прервав зикр, пошли в рукопашную. Именно поэтому этот бой вошел в чеченскую народную традицию под названием "кинжального боя" 43 . Было убито более 150 чеченцев, в числе заколотых штыками оказалось пять женщин. Войска также понесли потери - восемь нижних чинов убитыми, ранено три обер-офицера и 30 солдат. В течение всех этих событий дороги охранялись горской милицией. Кордонная служба была исправна, никто не оставил своего поста44.

      За ликвидацию движения кунта-хаджинцев царское правительство наградило многих военных деятелей, а также местных чиновников и лиц мусульманского духовенства. Например, старшина Старо-Сунженского аула поручик милиции Махмуд Мустапаев получил орден Станислава 3-й степени с мечами и бантом; капитан милиции Чеченского округа Давлетмирза Мустафин был удостоен этого же ордена и жалованья в год 224 рубля 25 копеек, плюс 500 рублей по должности; переводчик арабского языка чеченского окружного суда полковник Касим Курумов за отличие в борьбе против горцев получил орден Анны 2-й степени, орден Станислава 3-й степени45.

      Поражение, нанесенное приверженцам Кунта-Хаджи, заставило их разойтись небольшими партиями по Чечне. Князь Туманов передвинул войска и расположился между Герменчуком и Шали46.

      Командующий войсками Терской области приказал всем наибам и почетным жителям Чечни явиться в Грозную. На общем собрании 26 января им было объявлено, что они, как стоящие во главе народа, должны первые способствовать восстановлению порядка, нарушенного зикристами47. Лорис-Меликов запретил исполнение зикра по всей Чечне и сообщил старшинам, что, если к 1 февраля разыскиваемые лица или их семьи с родственниками не будут доставлены, "преступники будут взяты силой" или вместо них будут взяты заложники48.

      По возвращении в свои села наибы и старшины приступили к арестам. Из числа векилей и последователей Кунта-Хаджи восемь были арестованы, трое - Садам, мулла Мачик и Гамзат-хан - скрылись. Однако их семьи были задержаны и отправлены в крепость Грозную. Для скорейшего розыска трех главных векилей их семьи, в числе 15 человек, были высланы в Екатеринодар49.
      Начальник Терской области объявил, что в случае укрывания зикристов чеченские земли будут заняты казачьими поселениями. Салам был арестован, а Гамзат-хан, Мачик-мулла и абрек Вара какое-то время скрывались.

      К концу февраля все жители Чечни были связаны круговой порукой, были составлены списки старших в фамилиях и ответчиков перед правительством в случае нарушения спокойствия в области.

      В конце 1866 г. в Зандаке мулла Абдурахман Ибрагимов за короткий срок склонил к зикризму значительное количество населения Нагорного округа. Власти были обеспокоены этим, и в декабре 1866 г. Ибрагимов был арестован50.

      Главной причиной быстрого разгрома движения Кунта-Хаджи (об этом прямо говорили российские власти) было то, что они не сумели заручиться поддержкой большинства чеченских селений.

      Сам Кунта-Хаджи вместе с арестованными одновременно с ним сподвижниками был отправлен в Новочеркасск, к донскому наказному атаману, где и провел полгода в заключении, ожидая окончательного приговора. 20 марта 1864 г. Министерство внутренних дел уведомило начальника Терской области, что сделано распоряжение о поселении сосланного с Кавказа жителя Чеченского округа Ших Кунты под надзором полиции в Новгородской губернии, без срока51.

      По дороге в Выборг брат Кунта-Хаджи, Мовсар сумел бежать и добрался до Турции. Вскоре к нему присоединились его семья, а также жена Кунта-Хаджи с детьми и семьи их ближайших родственников. Прожив некоторое время в Турции, Мовсар перебрался в Сирию, где и умер.

      В ссылку в город Устюжну (Новгородская губ.) Кунта-Хаджи направлялся через Тамбов, где провел два месяца. Вот как он сам описывал этот этап: "На 63-й день по выходе из Черкесска я прибыл в Тамбовскую губернию, где прожил два месяца. За исключением трех копеек, в Тамбовской губернии, извещаю Вас, братья, мне ничего не дали. Теперь я на пути уже в Новгородскую губернию, в которой, не знаю сам наверное, но как говорят, проживу два года. Остался я один, - продолжал шейх, - трудно одному мне стало: я не знаю языка русских, русские не знают языка моего, я не знаю цены съестным продуктам и не могу сделать для себя необходимой одежды. Обратитесь, друзья, к князю Туманову, попросите его быть моим благодетелем, попросите его, ради моей немощи, оставить при мне хоть одного человека до окончания срока моей ссылки"52.

      Письмо это было адресовано всем почетным людям и правителям Чечни. Другое письмо, написанное Кунта-Хаджи по-ногайски, было обращено к жене Седе. В этом письме шейх сообщал, что он жив и здоров и просил выслать ему денег. Письма, посланные им к родным с просьбами о помощи, были перехвачены охраной, да и некому уже было их получать - вся семья находилась в Турции53.

      Положение семьи и родственников, оставшихся на родине, беспокоило Кунта-Хаджи. В частности, он часто спрашивал о сыне Мовле, опасаясь за его судьбу. Также он интересовался состоянием братства, оставленного им.

      Письма Кунта-Хаджи писал на арабском и ногайском языках. В прошлом для кавказцев, особенно на северо-востоке, было обычным делом знание какого-либо тюркского языка (обычно кумыкского, как общего языка торговли и межгрупповых связей). В качестве второго языка был распространен арабский язык, которому обычно обучали в школах при мечетях. Большинство местных языков, на которых существовала письменность, использовали именно арабский алфавит. Грамотные люди, помимо кумыкского и арабского, владели также еще ногайским и другими языками54.

      Известно, что генерал Туманов, которому писал Кунта-Хаджи о своем бедственном положении в ссылке, обратился к командующему Кавказской армией, наместнику великому князю Михаилу Николаевичу с просьбой улучшить положение ссыльного. С такой же просьбой 23 марта 1864 г. обращался Лорис-Меликов к начальнику Главного штаба. "Имея в виду, что подлежащий бессрочному поселению под надзором полиции Ших Кунта не имеет средств к содержанию себя в ссылке за свой счет, - писал Лорис-Меликов, - и признавая необходимым обеспечить по возможности положение его в ссылке в материальном отношении, прошу ходатайства вашего превосходительства о производстве ему во все время нахождения его под надзором полиции того довольствия, которое определено для лиц привилегированного сословия"55. Однако, по-видимому, эти просьбы не возымели действия.

      Сведения о том, как жил в ссылке Кунта-Хаджи, практически отсутствуют. В Устюжне с ним встречался историк И. Попов, на которого чеченский устаз произвел большое впечатление: "Беседуя с ним, я был поражен его тактом держать себя, его умением держать беседу, улыбкою, жестами, его величественной осанкой. Одним словом, человек этот был создан из массы симпатий и благородства".

      Ссылка Кунта-Хаджи длилась недолго. 19 мая 1867 г. он скончался, предположительно - от голода56.

      Еще до его смерти Лорис-Меликов поднял вопрос перед Главным штабом Кавказской армии о прекращении ссылки всем зикристам, арестованным после Шалинского столкновения. Он предлагал выслать их в Турцию. "Предложение вашего превосходительства, - ответил ему генерал Карцов, - об отправлении из мест ссылки, через Одессу в Трапезунд, сосланных в Россию зикристов, не исключая и самого Кунты, я вполне одобряю в том случае, если бы состоялось предложение ваше об удалении из Терской области всех еще оставшихся там зикристов"57. Главное управление иррегулярных войск и Кавказское горское управление начали собирать сведения о поведении ссыльных зикристов, готовясь выслать их в Турцию. Отзывы о зик-ристах были в основном положительные. Но пока длилась вся эта бюрократическая волокита, Кунта-Хаджи скончался58. Последователи шейха при жизни не всегда находили понимание у своих современников. Но Кунта-Хаджи заслужил благодарную память потомков.

      Примечания

      1. Хаджи (араб.) - почетное звание мусульманина, совершившего паломничество в Мекку.
      2. СИГАУРИ И. М. Очерки истории и государственного устройства чеченцев с древнейших времен. М. 1997, с. 303.
      3. ЛАНДА Р. Г. Ислам в истории России. М. 1995, с. 117.
      4. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 304 - 309.
      5. КОСТОЕВА Л. С. Идеологические течения в общественно-политической мысли Чечни и Ингушетии во второй половине XIX века. Ростов-н/Д. 1971, с. 63.
      6. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 12.
      7. ЯНДАРОВ А. Д. Суфизм и идеология национально-освободительного движения. Алма-Ата. 1975, с. 142.
      8. Последние события в Чечне. - Современный листок политических, общественных и литературных известий, N 7, 15.11.1864, с.5.
      9. ЯХИЕВ С. -У. Г. Суфизм на Северном Кавказе. М. 1996, с. 10.
      10. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 318.
      11. Ислам на территории бывшей Российской империи. Вып. 1. М. 1998, с. 61.
      12. ЯНДАРОВ А. Д. Ук. соч., с. 140.
      13. Отдел рукописных фондов Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований Владикавказского научного центра РАН и правительства Республики Северной Осетии-Алании (ОРФ СОИГСИ), ф. 33, оп. 1, д. 202, л. 26.
      14. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 305.
      15. ОРФ СОИГСИ, ф. 17, оп. 1, д. 6, л. 231.
      16. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 305.
      17. АКАЕВ В. Х. Шейх Кунта-Хаджи: жизнь и учение. Грозный. 1994, с. 33.
      18. Тарикат (араб.) - мистическое учение о познании пути к Истине (Богу).
      19. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 307.
      20. АКАЕВ В. Х. Суфизм и ваххабизм на Северном Кавказе. М. 1999, с. 5.
      21. ДОБАЕВ И. П. Традиционный ислам и салафийя в этнополитических процессах Чечни. В кн.: Современное положение Чечни. Ростов-н/Д. 2001, с. 19.
      22. Ислам на территории бывшей Российской империи, с. 79.
      23. РГВИА, ф. 14719, оп. 3. д. 756, л. 2.
      24. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 866, оп. 1, д. 120, л. 2.
      25. РГВИА, ф. 14719, оп. 3. д. 756, л. 2.
      26. АКАЕВ В. Х. Ук. соч., с. 5.
      27. ИВАНОВ А. И. Национально-освободительное движение в Чечне и Дагестане в 60 - 70-х гг. XIX в. - Исторические записки, 1941, N 12, с. 180.
      28. Центральный государственный архив Республики Северная Осетия - Алания (ЦГА РСО-А), ф. 12, оп. 6, д. 1248, л. 2.
      29. РГИА, ф. 932, оп. 1, д. 303, л. 9.
      30. Там же, ф. 866, оп. 1, д. 120, л. 2.
      31. РГВИА, ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 4об.
      32. ЯКОВЛЕВ Н. Ф. Ук. соч., с. 36.
      33. ОРФ СОИГСИ, ф. 17, оп. 1, д. 6, л. 233.
      34. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки, ф. 169, к. 69, д. 9.
      35. ОРФ СОИГСИ, ф. 2, оп. 1, д. 16, л. 27.
      36. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 322.
      37. Ислам на территории бывшей Российской империи, с. 61.
      38. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 323.
      39. Там же, с. 322.
      40. ЦГА РСО-А, ф. 12, оп. 6, д. 1246, л. 3.
      41. Последние события в Чечне, с. 5.
      42. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 324.
      43. Там же, с. 325.
      44. Известия из Терской области. - Современный листок политических, общественных и литературных известий, N 14, 4.1V.1864, с. 5.
      45. ШАМИЛЕВ А. И. Религиозные верования чеченцев и ингушей и пути их преодоления. Грозный. 1963, с. 12.
      46. РГВИА, ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 18об.
      47. Известия из Терской области, с. 5.
      48. РГВИА, ф. ВУА, д. 6694, л. 1.
      49. Там же, ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 23.
      50. ЦГА РСО-А, ф. 12, оп. 6, д. 294, л. 5.
      51. ОРФ СОИГСИ, ф. 37, оп. 1, д. 77, л. 6, 9.
      52. Там же, л. 68.
      53. ОРФ СОИГСИ, ф. 37, оп. I, д. 6, л. 234.
      54. КРАГ X., ХАНСЕН Л. Ф. Северный Кавказ. СПб. 1996, с. 40.
      55. ОРФ СОИГСИ, ф. 37, оп. 1, д. 77, л. 36.
      56. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 331.
      57. ОРФ СОИГСИ, ф. 17, оп. 1, д. 6, л. 268.
      58. Там же, ф. 37, оп. 1, д. 77, л. 57.

      Вопросы истории. - 2005. - № 12. - С. 127-134.