Saygo

Кайтагское уцмийство

4 сообщения в этой теме

А.О. МУРТАЗАЕВ. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ КАЙТАГА В XIII - НАЧАЛЕ XIV В.

В ХIII-ХIV вв. Дагестан, окончательно оформившись как цельная историко­географическая единица, представлявшая собой по своей политической структуре систе­му средневековых политических образований, был втянут в политические процессы, происходившие в кавказском регионе. Занимая выгодное геополитическое положение, Дагестану приходилось постоянно отстаивать свою независимость в борьбе против сме­нявших друг друга завоевателей. Нормальный ход политического и экономического раз­вития региона регулярно нарушался вмешательством внешнеполитических сил. Так было и в начале XIII в., когда народы Дагестана одни из первых столкнулись с монгольскими завоевателями и испытали все тяготы их господства. Вместе с тем Дагестану постоянно приходилось решать и проблемы внутриполитического характера: конфликты между об­ществами, феодальные междоусобицы и т.п.

Кайтагское уцмийство, являясь одним из сильных и влиятельных политических об­разований Дагестана, находился в гуще всех этих событий, зачастую имевших для него судьбоносное значение.

Кайтаг пережил и первые походы монголов через Дагестан, внутриполитический кризис, который охватил это горное княжество в конце XIII - начале XIV в. и последо­вавшее за этим вмешательство внешних сил во внутренние дела, которое могло привести к потере его государственности. Важной вехой в истории Кайтагского уцмийства стала феодальная война, разразившаяся между крупнейшими владениями Дагестана в начале XIV в., в результате которой ослабли соседние владения, а Кайтаг, вышедший из него, получил возможность укрепить свое положение и занять лидирующее место в системе политических структур Дагестана на протяжении всего XIV в.

Монгольские завоевания на Кавказе, в том числе и в Дагестане, нашли отражение в работах таких авторов как Ибн ал-Асир, Рашид-ад-дин, Киракос Гандзакеци, Тихвинский С. Л., Тизенгаузен В.Г., Петрушевский И.П., Лавров Л.И., Магомедов Р.М., Криштопа А.Е., Ичалов Г.Х. и др.
Историки выделяют четыре крупных вторжения монголов в дагестанские земли: вторжение в начале 1222 г. в обход Дербента через Центральный Дагестан 30-тысячного войска полководцев Субэдэ и Джэбэ; поход осенью 1239 - весной 1240 гг. военачальника Букдая из армии Менгу-хана через Агул и Кумух; поход через приморскую равнину Да­гестана между 1259 и 1260 гг. огромной ордынской армии под командованием трёх род­ственников хана Золотой Орды на помощь эльхану Хулагу. Что касается ещё одного по­хода монгольских войск на Кавказ - армии Чормагуна в 1231-1239 гг., то часть истори­ков считает, что он коснулся и Дагестана при этом, разрушив Дербент, другие же пола­гают, что Дербент был разрушен ещё Букдаем.

Достоверных данных о вторжении монголов в Кайтаг в письменных источниках нет. Но в историческом фольклоре есть глухие, неясные упоминания о том, что некие кочев­ники достигли сс. Санчи и Уркараха. Косвенные свидетельства о прорыве монголов на кайтагские земли все же имеются. По данным арабоязычного историка XIII в. Ибн ал-Асира, войска Субэдэ и Джэбе после обхода ими Дербенсткой стены с запада «...вступи­ли в области, в которых много народностей: аланов, лакзов и несколько тюркских пле­мен; ограбили и убили много лакзов-мусульман и неверующих, и произвели резню среди встретивших их враждебно жителей тех стран.» (Ибн ал-Асир, 1940. С. 142). Его же со­временник армянский историк Киракос Гандзакеци отмечал, что после обхода Даг-бары монголы двинулись по труднопроходимой гористой местности, забравшись довольно глубоко в горы: «...татары по местам неприступным перешли Кавказские горы, завали­вая пропасти деревом, камнями, бросая туда свой багаж, даже лошадей и военные снаря­ды.» (Киракос Гандзакеци, 1976. С. 156).

Р.М. Магомедов, касаясь предполагаемого маршрута монголов, писал, что их войска, повернув к северу западнее с. Яглых должны были, естественно, оказаться на землях Кара-Кайтага (Магомедов Р.М., 1999. С. 97). В связи с этим он предполагает, что «... слово «лакзы» в то время было собирательным названием всех дагестанцев, так что кайтагцы вполне подходят под упоминание «лакзов-мусульман» (Магомедов Р.М., 1999. С. 97). Та­ким образом, первое же вторжение монгольских завоевателей в 1222 г. не обошло и кайтагские земли.

К сороковым годам XIII в. монголы силой подчинили многие земли Кавказа. Ряд ме­стных правителей вынуждены были признать власть монголов, тем самым, оставаясь на своих местах в качестве вассалов монгольского хана, при условии уплаты дани. Вторже­ние Букдая в 1239-1240 гг. по письменным сведениям удается проследить от Рича, Дер­бента, Табасарана, Хива, Чирага, Хосрека, Вачи до Кумуха. Известно, что его отряд в 1240 г. вернулся к своему командующему Менгу-хану, пребывающему на Терско-Сунженской равнине. Самый короткий и удобный путь для этого - это маршрут Цудахар-Хаджалмахи-Леваши. И если монголы выбрали этот путь, то они прошли и через другие даргинские земли.

Из Дербента, который был захвачен в 1239 г., монгольские отряды совершали граби­тельские набеги в различные районы Дагестана. Население, оказывающее сопротивление, истреблялось, многие аулы были ограблены и сожжены.

Несмотря на все жестокости, чинимые монголами в Дагестане, горцы не были поко­рены ими. Путешественник XIII в. Гильом де Рубрук, посол Людовика IX, двигаясь позд­ней осенью 1254 г. от Алании к Дербенту, писал, что «... между морем и горами живут некие сарацины, по имени лесги-горцы, которые не покорены татарами» (Гильом де Руб­рук, 1957. С. 187). Далее Рубрук сообщает, что горцы Дагестана доставляют много хлопот монголам, и им «. надлежало дать нам (конвой). 20 человек, чтобы проводить нас за Железные Ворота» (Гильом де Рубрук, 1957. С. 187). Можно предположить, что в числе этих мусульман (сарацин) «лесги-горцев», живущих севернее Дербента и затруднявших монголам движение по приморской равнине были, и кайтагцы.

Мы не располагаем прямыми свидетельствами источников об отношениях монголов-завоевателей к жителям Дагестана. Однако есть все основания считать, что оно было ана­логично их действиям в других завоеванных землях.

Тем не менее монгольские походы 1222 и 1239-1240 гг. и войны Хулагуидов и Золо­той Орды не оказали существенного влияния на хозяйство и общее состояние Кайтага. Кайтаг в некоторой степени даже упрочил все положение.

Р.М. Магомедов писал: «В начале XIII в. ряд факторов (монгольские походы) содей­ствовал укреплению Хайдака. Примерно в середине XIII - начале XIV в. земли Зирихгерана, Шандана, Уркараха вошли в состав Хайдака. К началу XIV в. это было уже сильное владение, имеющее значительный вес на территории Дагестана и за его пределами. К числу уцмийских владений, кроме собственно Кайтага, относилась обширная полоса предгорий к северу от него. Это позволяло уцмиям контролировать торговый путь, со­единявший Дербент и Закавказье с северо-западными городами и итальянскими города­ми-колониями на Черном море, а также с центром Золотой Орды на Нижней Волге» (Ма­гомедов Р.М., 1991. С. 59).

Между тем к началу XIV в. в местных исторических хрониках глухо сообщается о конфликтах внутриполитического характера, охвативших кайтагское общество. Это в ис­точниках связывается с борьбой кайтагцев с эмиром (талхъаном) или жителями (даргин­ский текст) селения Ашра, от которого кайтагцы терпели «насилие и тиранию» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М-Р., 1993. С. 155; Исаев А. А., 1986. С. 46). Согласно преданиям, талхъан (эмир) жил в захваченном им замке в местности «Аждагьал-гекк» (Магомедов Р.М., 1979. С. 43). В народных преданиях говориться, что это был талхъан Южного Кайтага. Он совершал набеги на другие кайтагские села, отбирал у жителей па­хотные поля, сады, имущество, захватывал в плен их женщин, девушек. Тогда жители кайтагских сел «посовещавшись между собой, напали на них и разрушили Ашра» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М-Р., 1993. С. 155-156; Исаев А. А., 1986. С. 46) и убили талхъана. Это произошло в 705 г.х. (1305-1306 г.).

В «Истории Каракайтага» предводителями этого времени названы Усман, сын Рама­дана ал-Хабши, Абдаллах ал-Дж. р. ки и Хасан ал-Барши, который был самым старшим из них, самым умным и самым красноречивым. Должность кадия Кайтага занимал Ма- нас, сына Нуха ал-Бутри, осевшего в селении Барши (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М-Р., 1993. С. 155). Исходя из этого сообщения можно предположить, что в Кайтаге усилились центробежные силы и что возросло влияние верхнедаргинских союзов сельских общин во главе с с. Бутри.

В местных источниках также сообщается о внешних силах, которые распространяли ислам и наводили порядок между кайтагскими селами: «... пришли эмиры из числа жи­телей Таифа... и осели в разрушенном селении, называмом Ма‘э около Барши. Они при­казали построить соборную мечеть между ними, около могил шахидов, а также устано­вили справедливость среди жителей Хайдака и прочих селений. однако все они погибли при совершении джихада на священной войне с неверующими гор, [называемыми] Урчамул...» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М-Р., 1993. С. 156; Исаев А. А., 1986. С. 46-47). После этого жители Хайдака «... собрались в местности Балхас (местность на территории нынешнего Кайтагского района, неподалеку от пос. Родниковый), и раздели­ли свои места поровну - с учетом селений. Самс же [разделили] на две половины: одна половина осталась для них общей, а другая половина его [была передана] жителям Барши и Ма‘и ради потомства эмиров Таифа, которые пали в священной войне с неверующими Урчамула» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М-Р., 1993. С. 156; Исаев А. А., 1986. С. 46-47). Далее отмечается неверность урчамульцев и их непристойное поведение, за что они были серьезно наказаны, после чего раскаялись в своём поведении и приняли ислам, говорится о появлении султана-насильника в Маджалисе, который захватил у кай- тагцев земли, расположенные в горах и на равнине. Тогда они попросили помощи у Дарго и собрались вместе в местности «Кишэ, то есть в Арджа, договорились действовать совместно: войско от Дарго с Мухаммадали ал-Бутри в качестве предводителя. Они раз­рушили город Маджалис и взяли в плен талхъана-насильника вместе с его детьми, кото­рые поклялись больше не притеснять кайтагцев» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Ора­заев Г.М-Р, 1993. С. 157; Исаев А. А., 1986. С. 46).

Таким образом, вышеприведенные сведения дагестанских исторических хроник да­ют основание говорить о том, что Кайтаг охватил внутриполитический кризис: происхо­дят столкновения между общинами, вмешательство внешних сил во внутренние дела, особенно Дарго, отсутствует упоминание о единоличном правителе (сообщения о пред­водителях времени). По-видимому, в течение определенного времени правители Кайтага либо потеряли власть, либо были сильно ограничены в ней какими-то внутренними или внешними факторами.

Все эти вышеупомянутые события, скорее всего, происходили в конце XIII - первой четверти XIV в., поскольку после выхода Кайтага из «феодальной войны», разразившейся в 1318 г. между крупнейшими княжествами Дагестана, происходит его резкое усиление, и Кайтаг становится ведущей политической структурой Дагестана в XIV в., что, конечно же, не произошло бы в отсутствие единой власти и при систематических внутренних рас­прях.

Тем не менее, исходя из встречающихся названий обществ и населенных пунктов, предоставляется возможность судить о территории Кайтага в середине XIII-XIV вв. Это Каракайтаг, Урчамул, Маджалис-Катта, Шуркант, Каттаган, Ицари и даргинские общест­ва Гапш, Ганк, Муйра. О вхождении последних в состав Кайтага после распада ал-Караха (Ур-Караха), Шандана, Зирихгерана говорит упоминание в «Истории Каракайтага» «ме­стности называемой Площадка (урса) Кишэ» - селения Кища, в котором хранились впо­следствии кайтагские адаты. Это подтверждается и народными преданиями, согласно ко­торым Уркарах в это время становится столицей уцмиев - правителей Кайтага, каковой он остается вплоть до похода Тимура в Кайтаг, после чего уцмий был изгнан даргинцами отсюда (Алиев Б.Г., Умаханов М-С. К., 2004. С. 108-109).

Упомянутые выше события в Кайтаге, надо полагать, благополучно завершились и привели к усилению центральной власти. По крайней мере, к началу XIV в. в источниках упоминается уцмий Султан-Мухаммедхан - первое лицо, носившее титул уцмия, зафик­сированный в источниках, Султан-Мухаммедхан, его сыновья Султан-Алибек (по про­звищу «Бек-Киши-хан») и Ильча-Ахмед, а также дети - исторические личности, о кото­рых известны не только их имена, но и какие-то факты их жизни и деятельности.

О деятельности уцмия Султан-Мухаммеда в качестве кайтагского правителя мы ни­какими сведениями не располагаем. Из текста хроники Махмуда Хиналугского ясно, что он обосновался в Калакорейше и возглавлял довольно сильное государство, игравшее важную роль во внутри- и внешнеполитической жизни Дагестана.

О значительной роли и авторитете Кайтага в некоторой степени говорит и то, что кайтагский правитель был свояком Рашид ад-Дина - ильханского сахиб-дивана, т.е. глав­ного визиря - главы правительственного аппарата, второго после хана человека в хулагу- идской державе. Другой его женой была сестра шамхала Кумуха. Все это, конечно же, указывает на довольно высокий престиж уцмиев Кайтага среди феодальных владетелей Восточного Кавказа. Среди исследователей встречаются разные мнения относительно времени жизни этих правителей Кайтага и появления термина «уцмий».

Так, А.Р. Шихсаидов первое достоверное упоминание имени уцмия Султан- Мухаммедхан относит к концу XIV в. (Махмуд из Хиналуга., 1997. С. 99). Р.М. Магоме­дов время деятельности уцмия Султан-Мухаммедхана датирует концом XIII в. Доказывая правильность своего мнения по данному вопросу, он писал: «... на минарете ханаки упо­мянут ширваншах, имя которого сохранилось плохо: разные исследователи читают его то Кейкавус, то Гуштасп, то Гершасп. Надпись сделана в 1294 г. ... Но если верно чтение имени «Гершасп», то можно отнести его и его зятя - уцмия Султан-Мухаммеда к концу XIII в.» (Магомедов Р.М., 1999. С. 108.). Аналогичного мнения придерживается и А.Е.Криштопа, относя время правления Султан-Мухаммеда к концу XIII - началу XIV в. (Криштопа А.Е., 2007. С. 34-39). Мы также по ряду причин склоняемся к последнему мнению. Для большей убедительности в определении хронологического отрезка, который относится к уцмию Султан-Мухаммедхану и его сыновьям Султан-Алибеку (Бек-Киши-хан) и Ильча Ахмеду, мы приведем предположение А.Е. Криштопы, который опирается на детальный анализ дагестанских исторических сочинений и на сложные расчеты.

Анализируя текст «Кайтахской рукописи II» (Кайтахские рукописи I. 1868. Т. II. С. 1072-1073; Кайтахские рукописи II. 1868. Т. II. С. 1073-1077; Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 41-183), («Кайтахские рукописи» представляют собой дагестанские материалы, поме­щенные в сборнике документов - Акты Кавказской археографической комиссии (АКАК) Т. II. под единым названием «Кайтахские рукописи», выявленные и переведенные с вос­точных языков А.П. Берже в 1868 г. Из переведенных с арабского языка четырех доку­ментов в статье используется два. Они условно нами обозначены как «Кайтахские руко­писи I» («Родословная уцмия Рустем-хана») и «Кайтахские рукописи II» или «Хроника» Махмуда из Хиналуга. «Кайтахская рукопись II», как указано в самом документе, списана с древнего родословного древа Махмудом из Хиналуга в 861 г. / 1456 г. Обстоятельный анализ этого источника осуществлен А.Р. Шихсаидовым, который условно назвал «Хро­нику» Махмуда из Хиналуга «События в Дагестане и Ширване в XIV - XV вв.». В на­стоящее время известны два списка «Хроники» Махмуда из Хиналуга. Один - на араб­ском языке, другой - на азербайджанском. Список А, т.е. «Кайтахские рукописи II», был издан во II томе АКАК. Второй же список (список Б), написанный на азербайджанском языке, за исключением выдержки из сочинения Мухаммадрафи «Тарих Дагестан», входит в состав сборной рукописи, которая хранится в Рукописном фонде Института истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН. Рукопись озаглавлена «История происхождения рода уцмиев и кайтагских беков (родословная книга кайтагских эмиров)», в которой текст истории Махмуда из Хиналуга весь пропитан идеями «величия и славы» кайтагских уц­миев), А.Е. Криштопа пишет, что Ильча-Ахмед являлся сыном кайтагского князя Султан-Мухаммедхана и сводным братом Султан-Алибека (Бек-Киши-хан), занявшего пре­стол Кайтага. Имя Амир-Чупана при этом не названо. Но в генеалогии кайтагского уцмия Рустем-хана, открывающей «Кайтахскую рукопись I» (Кайтахские рукописи I. 1868. Т. II. С. 1072-1073), Амир-Чупан показан сыном Султан-Алибека и внуком Султан-Мухаммедхана. Все это говорит о том, что оба источника независимо друг от друга отра­жают события, связанные с членами кайтагского дома - близкими родственниками. Син­хронность событий, лежавших в основе обоих сочинений, подтверждает еще одна деталь «Кайтахской рукописи II (Хроника Махмуда Хиналугского)»: в них отмечено, что ширваншах смог назначить коменданта в крепость Ихир в бассейне Самура, лишь добившись предварительного согласия Кайтага (Кайтахские рукописи II. 1868. Т. II. С. 1075-1756). На это косвенно указывает сообщение «Кайтахской рукописи I» об успешных завоевани­ях Амир-Чупана в долине Самура (Кайтахские рукописи I. 1868. Т. II. С. 1073).

Следует отметить, что после разгрома Тимуром Кайтага в конце XIV в. ширваншаху вряд ли нужно было согласие кайтагского уцмия, тем более что ширваншах Ибрахим I Дербенди был самым могущественным вассалом Тимура. Вполне понятно, что после по­ходов Тимура Кайтаг не был в состоянии вести войны в южном Дагестане. Значит, опи­санные выше события относятся не к концу XIV в., а более раннему периоду, который нам необходимо установить более определенно.

Опираясь на содержащиеся в указанных выше сочинениях данные и учитывая поря­док следования лиц, - как отмечает А.Е.Криштопа, - можно установить и относительную хронологию связанных с ними событий. Очевидно, что женитьба Султан-Мухаммеда на сестре шамхала Кумуха и на сестре ширваншаха Кершасиба (матерях сводных братьев), а затем его смерть предшествовали междоусобной борьбе Султан-Алибека и Ильча-Ахмеда и бегству последнего в Ширван; несколько позднее происходили завоевания в бассейне Самура и далее к югу; к концу цепочки этих событий следует отнести назначение Мухаммед-бека (двоюродного брата Амир-Чупана) комендантом и владетелем Ихира (Криштопа А.Е., 2007. С. 35).

В конце «Кайтахской рукописи II» (Хроника Махмуда Хиналугского) говорится, что текст её списан с древнего документа, предоставленного составителю - Махмуду Хиналугскому Касим-беком в 1456 г. потомком владетелей «крепости Ахир-Докуз-пара». Со­гласно этому сочинению предок Касим-бека Ильча-Ахмед беседовал с Тимуром накануне Анкарского похода 1402 г. (Кайтахские рукописи II. 1868. Т. II. С. 1075). Судя по изла­гаемой там же родословной Рустем-хана, имя Ильча-Ахмед носили три прямых предка Касим-бека, отстоявшие от него на 11, 9, 7 поколений (Кайтахские рукописи II. 1868. Т. II. С. 1075). Невозможность смены 11, 9, 7 поколений за 54 года очевидна. К «Хронике Махмуда Хиналугского» приложен текст фирмана персидского шаха Султан-Мухаммеда Сефевидского, ставший по сути дела, её неотъемлемой частью. Он датирован 1466 г. и выписан на имя отца Касим-бека - Мухаммед-бека, сына Афрасим-бека. Если даже от­влечься от того, что Касим-бек фигурирует в хронике на 10 лет раньше собственного от­ца, то все же остается серьезное противоречие: до 1501 г. Сефевиды не были шахами и не издавали фирманов, тем более для Ширвана. К тому же представитель сефевидской дина­стии носил иное имя (шейх Хайдар) (Криштопа А.Е., 2007. С. 36).

В то же время сами элементы сходства этих двух независимых сочинений, отмечен­ные выше, заставляют предположить наличие реальной исторической основы у исполь­зованных там преданий.

Верную оценку «Кайтахской рукописи II» (Хроника Махмуда Хиналугского) дал А.Н. Генко: «Этот документ полуисторический. Тут мы имеем дело с некоторой фикцией, но фикцией исторической, которая опирается на детальное знание местных условий, ме­стной среды, и в этом смысле представляет собою первоклассный исторический источ­ник» (Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р., 1964. С. 66). Таким образом, отторгнув предла­гаемые в сочинении даты, необходимо искать другие методы абсолютной датировки отраженных там событий.

Исходя из вышесказанного, А.Е. Криштопа, принимая вслед за Б.Г. Малачихановым продолжительность одного поколения (для феодальных родов) примерно 25 лет и беря в качестве отсчета начало XVII в., путем сложных расчетов приходит к выводу, что наибо­лее вероятное время начала поколения Султан-Алибека, сына уцмия Султан- Мухаммедхана, - второе десятилетие XIV в. (Криштопа А.Е., 2007. С. 38). Очевидно, - пишет А.Е. Криштопа, - что брат Султан-Алибека Ильча-Ахмед относился к тому же поколению, их отец и оба дяди (шамхал Кумуха и «султан Кершасп, ширванский владетель») - к последней четверти XIII - начале XIV в. (выделено нами - Авт.), а сыновья Султан-Алибека и Ильчан-Ахмеда (Амир-Чупан, Мухаммед-бек, Теймур-бек, Гамза, Абдулкадыр) - к последующему поколению (вторая четверть XIV - середина XIV вв.) (Криштопа А.Е., 2007. С. 38).

Далее он пишет, что эти датировки получены как вероятные. Однако надежность их сильно возрастает, если сопоставить их с нумизматическими данными (Криштопа А.Е., 2007. С. 38). Ширваншах Гаршасп II б. Ахсатан упоминается в качестве правителя Ширвана в 963/1293-1294 гг. (Минорский В.Ф., 1963. С. 179). Это позволяет сопоставить его с «султаном Кершаспом», относимым к тому же времени (Криштопа А.Е., 1976. С. 153). При этом следует отметить, что ширваншах носит характерно-кесранидское имя (Кер­шасп = Гершасп); мало того, по крайней мере после 1345 г. и до падения династии Кесранидов никто из них не носил этого имени.

Некоторые сомнения, однако, вызывает то, что племянник Гершаспа II Ильча- Ахмед, прибывший к нему уже взрослым человеком, согласно упоминавшемуся источни­ку «Кайтахской рукописи II » (Хроники Махмуда Хилалугского), беседовал с Тимуром незадолго до Анкарской битвы 1402 г., причем последний называет его «молодым чело­веком». По нашему мнению, такое противоречие может быть объяснимо тем, что, соглас­но родословной уцмиев, внук Ильча-Ахмеда I носил то же имя. Внук человека, жившего в первой четверти XIV в., бесспорно, мог быть современником Тимура в конце XIV в., а совпадение имен могло облегчить контаминацию преданий о них обоих, возможно, ещё на стадии их устного бытования, то есть до фиксации их в письменном сочинении. Таким образом, современником Гершаспа II был Ильча-Ахмед I, сын Султан-Мухаммедхана, уцмия Кайтага, а современником Тимура и ширваншаха Ибрахима I Дербенди - Ильча-Ахмед II, сын Мухаммед-бека. Таким образом, «подтверждения наших датировок незави­симыми источниками и нумизматическими материалами позволяют считать их доказан­ными» (Криштопа А.Е., 2007. С. 39), заключает, А.Е Криштопа.

К периоду монгольского владычества в Дагестане относится и появление термина и титула правителя Хайдака «уцмий», зафиксированное в местных исторических источни­ках. Происхождение термина точно не установлено, но выдвинуто несколько предполо­жений. Как известно, этот титул, как и титулы ряда правителей средневекового Дагеста­на, в исторической литературе связываются с арабскими походами VIII-IX вв. Как писал С. Броневский: «Достоинство Усмия есть второе по старшинству, поставленное в Даге­стане Аравитянами. Усмей на арабском языке означает начальника, повелителя» (Бронев­ский С., 1823. С. 310.).

%D0%9A%D0%B0%D0%BB%D0%B0-%D0%9A%D0%BE%D1
Кала-Корейш - усыпальница Кайтагских уцмиев


Многие версии о происхождении должности и звания уцмия и его судьбе кратко охарактеризовал Е.И. Козубский: «Владетель Кайтага, поставленный арабами, носил ти­тул исми (именитый), откуда - уцмий, власть и достоинство которого уничтожены в 1820 г.» (Козубский Е.И., 1902. С. 18).

Версия об арабском происхождении правителей Хайдака была широко распростра­нена среди исследователей. Однако, по мнению ряда дагестанских исследователей (Б.К. Малачиханова, Р.М. Магомедова, М.-С.Д. Саидова, А.Р. Шихсаидова и др.), термин уц­мий не связан с арабским языком и возник ещё до прихода арабов в Дагестан. Как отме­чал Р.М. Магомедов: «Термин «уцмий» угодливо подводится под арабскую основу и происходит от слова «исми» (имя), что должно означать якобы «именитый» (Магомедов Р.М., 1957. С. 202).

Против версий об арабском происхождении термина уцмий выступал и Б.К. Мала- чиханов. Он писал: «В загадочном термине, интересующем нас, мы склонны видеть иу­дейское слово «оцум» (мн. число - ацацим), означающее «сильный, мощный». Кто сколько-нибудь знаком с вопросами распространения иудаизма в прошлом в районе Юж­ного Дагестана и Дербента, и в частности в ущелье Хайдака, носящем у даргинцев назва­ние «Джугьутlла къатта» («Еврейское ущелье»), тот не отвергнет без внимания моё впер­вые высказываемое в литературе предположение, что вождь Хайдака мог для вящего по­чета носить звание, почерпнутое из лексикона иудейского языка - языка священных книг древней религии, господствовавшей на значительной части территории доисламского Да­гестана. При этом не лишено вероятия то, что иудейское «оцум» (сильный, мощный) и арабское усама (синоним льва) родственно тождественны по своей этимологической при­роде; в положительном случае выходило бы так, что этот самый синоним льва у арабов представляет собой эпитет, характеризующий силу и мощь царя зверей. Так или иначе мы видим, что титулы «нуцал» и «уцмий» не пользуются в арабо-мусульманской среде Дагестана богобоязненным расположением» (Малачиханов Б.К., 1965. С. 179, 180).

Между тем в историческом сочинении «Дербент-наме» правитель Кайтага дан под термином «газанфар», что значит «отважный», «храбрый». В тексте другого дагестанско­го исторического сочинения «Тарих Дагестан» правитель Хайдака Газанфар дается как имя одного из храбрых и сильных эмиров (правителей) «неверных из вилайата Хайдак - султан по имени Газанфар ал-Гаррар», «т.е. обманутый лев» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М-Р., 1993. С. 101).

По мнению Б.К. Малачиханова, автор сочинения «Тарих Дагестан» Мухаммед Рафи тут заменил слово «усама» (уцмий, титул кайтагского правителя), означавшего по-арабски «лев», другим синонимичным ему словом - «газанфар» (Малачиханов Б.К., 1965. С. 179). Далее пишет он, что «... в таком случае, мы имели бы основание утверждать и о большой древности титула «уцуми», имевшее применение своё в Хайдаке ещё значи­тельно ранее проникновения ислама за стены Дербента» (Малачиханов Б. К., 1965. С. 179).

Арабо-персидская историческая и географическая литература (ал-Йакуби, ал- Балазури, Ибн ал-Хаййат, ал-Куфи, Ибн Хордадбех, Ибн Русте, Ибн Хаукал, ал-Масуди, Абу-Хамид ал-Гарнати, Закария ал-Казвини, Йакут и др.) не фиксировала, как правило, местную социальную терминологию. Все местные правители обозначались терминами, обычными в арабском халифате: эмир, султан, малик, сахиб. Местная же социальная но­менклатура не отмечена. Поэтому термин «уцмий» по арабским источникам нам не известен. Этот термин не известен также авторам или составителям дагестанских историче­ских сочинений («История Ширвана и Дербенда», «История Абу Муслима», «Тарих Да­гестан», «Ахты-наме», «История Каракайтага», «Дербенд-наме») (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 96).

Следует отметить, что только в надписи из сел. Цахур, датированной 1278 г., встре­чается имя Исми (уцмий): «Это есть время основания Цахура по уничтожению селения Хиц, Исми-шамхалом» (Лавров Л.И., 1966. С. 85).

Интересное мнение о происхождении и времени появления титула уцмий приводит А.Р. Шихсаидов. Анализируя существующие разные версии о происхождении титула уцмий, а также делая детальный анализ работы Махмуда из Хиналуга «События в Дагеста­не и Ширване XIV-XV вв.», А. Р. Шихсаидов приходит к выводу о том, что указанное историческое сочинение является первым в дагестанской исторической литературе сочи­нением, где встречается термин «уцмий». Он пишет, что этот термин «. связан с именем Султан-Мухаммедхана, уцмия Кайтага в конце XIV в. О более раннем времени хроника не сообщает, но можно уверенно предположить, что термин «уцмий» был известен и в более раннее время. Хроника косвенным образом подтверждает существование звания уцмия до XIV в.: «Илчав Ахмадхан - сын Уллубекхан-усуми из рода в род наследственно вплоть до сегодняшнего дня управляют вилайатом Кайтаг в Дагестане» (Махмуд из Хи- налуга., 1997. С. 97).

В «Родословной книге эмиров» сказано, что «... слово «уцмий» (усми) взято от сло­ва «самави», по-арабски в смысле высокий (али). Слово это означает «высокий», в смыс­ле высший по чину и должности. По отношению к уцмию этот титул употребляется в смысле высокий по своему родству и до сих пор их называют уцмиями» (История проис­хождения рода уцмиев и кайтагских беков (родословная книга кайтагских эмиров) Л.38). А. Р. Шихсаидов считает, что это высказывание не добавляет ничего нового к традицион­ной концепции, но свидетельствует о её живучести и важности с точки зрения местной историографии (Махмуд изХиналуга, 1997. С. 98).

Известные дагестанские ученые Р.М. Магомедов и Х.О. Хашаев предполагают ме­стное, дагестанское происхождение звания уцмий, и это предположение кажется наибо­лее верным.

В этой связи Р.М. Магомедов писал, что «Шамхал, уцмий, майсум - титулы прави­телей Дагестана, ставшие известными в более поздние времена, видимо, существовали в народе в иной интерпретации и являются названиями местного происхождения» (Маго­медов Р.М., 1957. С. 145). Р.М. Магомедов также отмечал, что «уцмий» самый крупный землевладелец Кайтага. Звание это также древнее, как и наименование шамхал (Магоме­дов Р.М., 1957. С. 222).

Большой интерес представляет институт наследования власти и порядок избрания уцмия. В принципе в уцмийстве право наследования опиралось на систему майората. Со­гласно этой системе наследовал старший в роде, и звание уцмия переходило к нему. Про­цесс перехода звания сопровождался избранием его и провозглашением на общем сходе в сел. Башлы представителей от всех свободных обществ. Одновременно с уцмием изби­рался и его преемник (гаттин), к нему переходила власть в случае смерти уцмия (Фео­дальные отношения в Дагестане. XIX - начало XX вв., 1969. С. 182-183). В «Записке о сословно-поземельном строе в Кайтаге» сказано, что при «избрании уцмия на него возла­гали шапку, которая хранилась в тухуме арабского происхождения в магале Ирчамуль» (Феодальные отношения в Дагестане. XIX - начало XX вв., 1969. С. 183).

Право майората, зафиксированное в XVIII-XIX вв. в Кайтаге, функционировало, на­до полагать, и в предыдущие периоды. Об этом для XIV - XV вв. можно судить по дан­ным сочинения Махмуда из Хиналуга. Так, например, после смерти уцмия Султан-Мухаммадхана (по нашим данным, в начале XIV в.) уцмием был избран Султан-Алибек (по прозвищу Бек-Киши-хан) «по причине того, что Султан-Алибек по возрасту был старше, население и область кайтаков подчинились последнему» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 42). Однако этот обычай не всегда соблюдался. В источниках упоминаются слу­чаи узурпаторства власти в Кайтаге в различные периоды. Так, согласно хронике Махму­да из Хиналуга, после смерти Султан-Мухаммедхана его сыновья Султан-Алибек (Бек- Киши-хан) и Ильча-Ахмед начали междоусобную войну за престол уцмия. В итоге, неза­конно претендовавший на власть в Кайтаге Ильча-Ахмед был изгнан из Кайтага (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 42).

В «Записке о сословно-поземельном строе в Кайтаге» также говорится о случае не­законного перехода власти в этом владении: «. хотя достоинство уцмия, по установив­шемуся обычаю, и переходило к старшему в роду и всегда сопровождалось народным признанием, но в памяти народной сохранился случай узурпаторства. После смерти уцмия Устархана уцмием был избран племянник умершего уцмия Мамма, однако сын Амир-Гамзы с помощью акушинцев и своих подвластных вытеснил Мамму и стал уцмием (Феодальные отношения в Дагестане. XIX - начало XX вв., 1969. С. 183).

Что касается эпиграфического материала XII-XV вв., то он также не зафиксировал специального термина «уцмий». Только в надписи из Кала-корейша упоминается «обла­датель» или «владелец» (сахиб) Калакорейша Ах. с б . р ., сын Хиздана. По мнению Л.И. Лаврова, «владелец Каракурайша Ах. с . б . р Хиздан» - это самый ранний, неизвестный по другим источникам предшественник и, возможно, предок уцмиев, однако, как видим, ещё не носивший титула усми» (Лавров Л.И., 1966. С. 193).

В связи с этим А.Р. Шихсаидов полагает, что «из арабского текста эпитафии нельзя заключить, что правитель Кала-Корейша не носил ещё титула уцмий. Вернее было бы заключить, - продолжает он, - что автор текста, следуя уже сложившемуся в арабских исторических сочинениях «жанра завоеваний» или в ранних исторических хрониках ме­стного происхождения традициям, не учитывал и не передавал сложившуюся в дагестан­ских владениях титулатуру социальных верхов».

Проанализировав весь имеющийся материал по термину «уцмий» А.Р. Шихсаидов приходит к заключению о том, что наиболее ранняя фиксация термина «уцмий» (усми) относится к последней четверти XIV в. (Султан Мухаммадхан - уцмий), но можно пред­положить, что этот термин имел к этому времени уже многовековую историю» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 98-99).

К периоду монгольского владычества относится и феодальная война, разразившаяся в Дагестане в начале XIV в., которая имела большие последствия для Кайтага в течение всего XIV в. Основанием для начала феодальной войны между крупнейшими владениями Дагестана стала внутриполитическая борьба за власть в Кайтагском княжестве. События, связанные с борьбой, подробно описаны в хронике Махмуда из Хиналуга (Кайтахская рукопись II).

После смерти уцмия Султан-Мухаммедхана в начале XIV в. между претендентами на уцмийский престол сводными братьями Султан-Алибеком (Бек-Киши-хан) и Ильча-Ахмедом началась борьба. Ильча-Ахмеду быстрее удалось собрать своих сторонников, но другие кайтагские общины поддержали Султан-Алибека. Между ними произошло не­сколько столкновений, и в одном из них войско Султан-Алибека было разбито, и Ильча- Ахмед вступил в уцмийское достоинство (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 42). До сих пор конфликт не выходил за рамки обычной для феодальных обществ междоусобицы и про­текал внутри Кайтага.

Однако Султан-Алибек обратился за помощью к своему дяде по матери шамхалу Кумуха. Последний не заставил себя долго ждать и вмешался в династическую распрю. Результатом этого стал разгром войск Ильча-Ахмеда и бегство его из Кайтага, который решил по примеру своего брата искать помощи у своего дяди по матери - правителя Ширвана Гершаспа. В хронике сообщается: «Эмир Ильчав-бахадур нашел, что сопротив­ление - дело тщетное, и вышел, выводя с собой своих слуг и рабов, из крепости Курайш в Кайтаге, и явился к славному дяде по матери Султану Гершаспу (Кершасибу)» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 42). Гершасп встретил племянника дружелюбно и «отдал на содер­жание Акда (Акдашский магал. - А.М.) вилайата Ширван, исключая только селения Вар­дан, Йакублу и Сукутлу, которые и раньше до выхода из Кайтага были в его распоряже­нии» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 42). Источник не говорит, откуда у уцмийского сына из Кайтага земельная собственность в Кайтаге. Вполне возможно, что это удел его матери (сестры Гершаспа), перешедшей к Ильча-Ахмеду по наследству. Эти села сохранились до сих пор. К тому же Ильча-Ахмед купил и четвертое селение - Салар-Арды, в котором и решил поселиться (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 43).

Следует отметить, что Ильча-Ахмеда привело в Ширван отнюдь не намерение про­должать борьбу против своего брата Султан-Алибека, а узколичные соображения. Неуди­вительно поэтому, что союзники Ильча-Ахмеда не могли бросить Кайтаг и последовать за ним, ведь у них не было в Ширване ни родственника-правителя, ни наследственной земли. Они не имели никаких альтернатив вне Кайтага и в случае поражения теряли все - это было для них действенным стимулом для продолжения борьбы. В «Тарих Дагестан» сохранились их имена. Это Мухаммед-хан, Амир-хан и Амир-Гамза «из числа султанов Хайдака» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.-М.-Р., 1993. С. 104). Их имена и титулы показывают, что это не простые уздени - общинники, они явно относятся к кай- тагской знати. Они уговорили «правителей Аварии» помочь им в борьбе против шамхала (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.-М.-Р., 1993. С. 104). В источнике сказано, что они «бежали жалуясь и умоляя о помощи, к правителям Аварии и заключили с ними союз делить добро и зло при всех обстоятельствах. В это время между правителями Аварии и амирами Гумука начались страшные войны и сатанинские распри» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.-М.-Р., 1993. С. 104). Войска коалиции, т.е. Султана - сы­на нуцала с отрядами его кайтагских союзников вскоре осадили Кумух. Вместе с ними источник показывает также отряд тюрок-мусульман, возможно, их союзников за преде­лами Дагестана. После месяца изнурительной осады и кровопролитного штурма Кумух был взят, по-видимому, это произошло в 1318 г. При штурме крепости в ней погибли 70 казикумухских юношей, «которые пожертвовали имуществом, душой и телом» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.-М.-Р., 1993. С. 105). Кумух был разорен войсками коалиции, уцелевшие члены кумухской феодальной верхушки («амиры Гумика, что из потомков Хамзы и Аббаса») бежали, «а султаны Хайдака снова обосновались на своих землях, на своих престолах» (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.-М.-Р., 1993. С. 104). Их бывший враг, племянник шамхала Султан-Алибек, остался уцмием Кайтага.

При описании дальнейших событий в Кайтаге в начале XIV в. мы сталкиваемся с не­которыми затруднениями. Так, озадачивает эпитафия на упомянутом могильном памят­нике в Калакорейше: здесь похоронен «владелец Курайша Ах. с. б. р., сын Хиздана» (Лавров Л.И., 1966. С. 193). Следует отметить, что этого имени нет в уцмийской родо­словной, т.е. покойный не принадлежал к роду уцмиев. С другой стороны, имя «Ах. с. б. р.» - редкое. В Дагестане оно встречается ещё один раз и почти в то же самое время (1318-1319 гг.) в надписи из с. Худуц, в котором сообщается, что Ах. с. б. р» имя шамха­ла Кумуха, присутствовавшего в передаче Худуца жителям с. Анчибачи (Шихсаидов А.Р., 1984. С. 84-87).

Р.М. Магомедов, анализируя эпиграфические памятники из сс. Калакорейш и Худуц, писал, что «возможно простое совпадение имен (даже редких) у двух разных людей, хотя и живших по соседству в одно и то же время. Но возможно, - продолжает он, - и другой вариант: в обеих надписях упомянуто одно и то же лицо! Тогда выходит, что изгнанный из Кумуха шамхал Ахсбар каким-то образом сделался «обладателем Кала-Корейша» (но не Кайтага), где и окончил свою жизнь. Выходит, Кала-Корейш обособился в отдельное от Кайтага владение - удел? В таком случае, где оказался его правитель - уцмий Султан-Алибек, ведь он упоминается и позже, даже в связи с событиями второй половины XIV в.?» (Магомедов Р.М., 1999. С. 112).

Можно допустить, что междоусобная борьба в Кайтаге и вмешательство извне при­вели к временной децентрализации и ослаблению страны и, очевидно, к попыткам внеш­них сил утвердиться в отдельных частях Кайтага, например, того же шамхала, возможно, воспользовавшегося политической ситуацией в своих интересах. Ведь не зря, наверное, «султаны Хайдака» уговорили «правителей Аварии» выступить совместно против шам- хала Кумуха, а после разгрома последнего спокойно возвращаются в Кайтаг и даже не пытаются смести с уцмийского престола своего врага Султан-Алибека. Можно предпо­ложить, что противоборствующие стороны в Кайтаге пришли к какому-то компромиссу или же в нём у них была острая необходимость, которая заставила их выступить против того же шамхала, почувствовавшего себя хозяином в Калакорейше. «Султаны Хайдака» за которыми, очевидно, стояли значительные силы в Кайтаге - их отряды, осаждают и штурмуют Кумух в союзе с «правителями Аварии и тюрками-мусульманами», могли бы прийти к мирному соглашению с Султан-Алибеком, не доводя дело до вооруженного конфликта. Тем более мы уже видели, что Ильча-Ахмед со своими сторонниками («сул­танами Хайдака») без больших усилий смог захватить власть в Кайтаге. Это всего лишь наше предположение, однозначно ответить на данный вопрос пока не удаётся: слишком мало фактов.

Тем не менее конфликт, начавшийся в Кайтагском уцмийстве, как обычная феодаль­ная междоусобица, постепенно распространился и на шамхальство Кумухское и Аварию, охватив, таким образом, три самых значительных владения Дагестана. В масштабах Дагестана это была самая настоящая феодальная война. В результате Кумух был разгромлен, Авария истощена, а Кайтаг, успевший выйти из него до того, как она вступила в самую разрушительную стадию, по-видимому, пострадал меньше других, что и объясняет его быстрый подъем и определяет дальнейшую политику и выдающееся положение в систе­ме политических структур Дагестана в XIV в.

Усиление Кайтага подняло его авторитет и в глазах международного сообщества. Так, А.Е. Криштопа указывает на связи Кайтага с генуэзскими колониями (Криштопа А.Е., 2007. С. 111). Для убедительности он приводит предание «о происхождении упомя­нутого рода Чолокашвили, предки которого - генуэзские переселенцы обитали с XII в. в Крыму и торговали «от моря Понтийского до моря Каспийского». Один из их предводи­телей поселился «с множеством народа» в местности Герми в Дагестане - «их теперь на­зывают геноэлами и копачами». Здесь этот предводитель получил прозвание Чолага. Од­нако за потравы пастбищ жители изгнали его - вместе с родными он ушел «по Дербент­ской дороге» и прибыл в 1320 г. в Грузию к царю Георгию, взявшему его на службу» (Джанашвили М.Г., 1897. С. 37.).

Анализируя это сообщение, А.Е. Криштопа пишет, что несмотря на его изолирован­ность, оно не обнаруживает противоречий с ныне известными историческими фактами: 1) «Дербентская дорога» действительно пересекала в Приморском Дагестане реку Гамри, на которой находился известный с VIII в. город; в начале XIV в. эта территория контролиро­валась Кайтагом, а указанная дорога продолжалась вдоль северокавказских предгорий до генуэзской колонии Матреги; 2) генуэзцы, воспользовавшись политической стабилизаци­ей на Восточном Кавказе, в конце XIII в. действительно распространили свою торговлю от Черного моря до Каспийского (Криштопа А.Е., 2007. С. 111). В конце XIII в. о генуэз­ских кораблях на Каспийском море свидетельствует и Марко Поло (Марко Поло, 1940. С. 20; Ашурбейли С., 1964. С. 89, 91.).

Международная обстановка, сложившаяся в XIV в.: ослабление соперничества двух монгольских держав - Золотой Орды и Хулагуидской империи, также содействовало ук­реплению ряда дагестанских владений, в том числе и Кайтагского уцмийства. В хозяйст­венной жизни Дагестана XIII - XV вв. в процессе развития политических и социальных отношений огромную роль играла внешняя и внутренняя торговля. Известно, что до XIII в. шел процесс интенсификации связей Запада с Востоком через Восточную Европу. Ев­ропейские купцы стремились закрепиться в Крыму и на Северном Кавказе, прибирая к рукам торговые пути из Азии и Европы (Удальцова З.В., Шапов Я. Н., Гутнова Е.В., Но­восельцев А.П., 1980. С. 56.).

Во второй половине XIV в. генуэзские колонии занимали весь южный берег Крым­ского полуострова. Наблюдается оживление внешней и транзитной торговли между За­падом и Востоком, в том числе и с Золотой Ордой. К концу XIV в. генуэзские купцы уже хорошо знали Дербент и западное побережье Каспийского моря. На картах, составленных во второй половине XIV в. итальянскими купцами, отмечено несколько пунктов, торго­вых центров на западном побережье Каспийского моря (Егоров В.Л., 1985. С. 47-48.).

К этому следует добавить, что в пределах контролируемой уцмиями территории от с. Тарки до реки Самур ко второй половине XIV в. оказался значительный отрезок пути из Дербента в Матрегу, экономическое и политическое значение которого с конца XIII в. сильно возрастает, - подобного преимущества не имели другие дагестанские владения. Этот фактор должен был заметно способствовать усилению роли Кайтага среди дагестан­ских политический структур. Рост влияния и известности Кайтага своеобразно выразился в том, что в сочинениях некоторых арабских авторов в первой половине XIV в. Кавказ­ские горы начинают именоваться «Кайтагскими горами».

Как обратил внимание А.Р. Шихсаидов, «знаменитый арабский историк Абу-л-Фида в своем сочинении «Таквим ал-булдан» («Перечень стран») уже не видит разницы между географическими понятиями Кайтаг и Кавказ, тем более что арабская графика позволяет «не заметить» эту замену, т.е. вместо «горы Кабк», как называли многие авторы Кавказ, написано Кайтак». Далее, комментируя описание Абу-л-Фида, А.Р. Шихсаидов пишет: «Среди других крупных областей Абу-л-Фида дает и такое описание: «Гора ал-Кайтак.

Тянется она от берегов Хазарского моря близ города Баб ал-абваб к югу. Сказал ал- Азизи: эту гору называют горой языков, в ней (различные) народы, у которых различные языки. К северу от нас расположен ал-Кайтак, а это племя (джинс), а в южную сторону - ал-Лакз, это тоже племя. Она (гора ал-Кайтак) тянется от Баб ал-абваб до страны ар-Рум на расстоянии месячного (пути)...» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 111-112).

Из сообщения ясно, что «гора ал-Кайтак», которая тянется до Рума - это Кавказские горы, а «племя ал-Кайтак» - это действительно территория исторического Кайтага. К то­му же на это указывает и названное рядом с Кайтагом «племя ал-Лакз» (Махмуд из Хина­луга, 1997. С. 111-112).

Таким образом, монгольские походы также коснулись и хайдакских земель, и имели самые негативные последствия. Очевидно, что именно при монгольском владычестве Хайдак охватил внутриполитический кризис, который кайтагское общество преодолело благополучно к началу XIV в.

Первое письменное упоминание термина «уцмий» и исторического лица носившего этот титул, уцмия Султан-Мухаммедбека, относятся именно к началу XIV в.

Кайтаг, вышедший из феодальной войны в Дагестане, в силу определенных причин превратился в ведущую политическую единицу Дагестана ХГУ в. и играл главную роль в политических процессах в регионе.

БИБЛИОГРАФИЯ

Алиев Б.Г., Умаханов М-С. К., 2004. Дагестан в XV-XVI вв. (Вопросы исторической географии). Махачкала.
Али-Заде А.А., 1956. Социально-экономическая и политическая история Азербай­джана XIII-XV вв. Баку.
Ашурбейли С., 1964.Очерки истории средневекового Баку (VIII - начало XIX вв.). Баку.
Броневский С., 1823. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Ч. 2. М.
Гильом де Рубрук., 1957. Путешествие в восточные страны. М.
Джанашвили М.Г., 1897. Известия грузинских летописей и историков о Северном Кавказе и России // СМОМПК. Вып. 22. Тифлис.
Егоров В.Л., 1985. Историческая география Золотой Орды в XIII - XIV вв. М.
Ибн ал-Асир, 1940. Тарих ал-Камиль / Пер. с араб. П.К. Жузе. Баку.
Исаев А.А., 1986.Из истории освободительной борьбы в средневековом Кайтаге // Освободительная борьба народов Дагестана в эпоху средневековья. Махачкала.
История происхождения рода уцмиев и кайтагских беков // Рукописный фонд ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 286. Инв. 1645.
Кайтахские рукописи I. 1868 // Акты, собранные Кавказской археографической ко­миссией (АКАК). Т. II. Тифлис.
Кайтахские рукописи II. 1868 // АКАК. Т. II. Тифлис.
Киракос Гандзакеци, 1976. История Армении. Пер. с древнеарм., предисл. и ком- мент. Л.А. Ханларян. М.
Козубский Е.И., 1902. Дагестанский сборник. Вып. I. Темир-Хан-Шура.
Криштопа А.Е., 1976. К вопросу о письменных источниках по периоду феодализма в Дагестане // Вопросы истории и этнографии Дагестана (сборник научных трудов). Вып. VII. Махачкала.
Криштопа А.Е., 2007. Дагестан в XIII - начале XV вв. Очерк политической истории. М.
Лавров Л.И., 1967. Эпиграфические памятники Северного Кавказа (XVIII-XX вв.). Ч. 1. М.
Магомедов Р.М., 1957. Общественно-экономический и политический строй Дагеста­на в XVIII - начале XIX вв. Махачкала.
Магомедов Р.М., 1979. По аулам Дагестана. Махачкала.
Магомедов Р.М., 1991. История Дагестана. Махачкала. Магомедов Р.М., 1999. Дар­гинцы в дагестанском историческом процессе. Ч. 1. Махачкала.
Малачиханов Б.Г., 1965. К вопросу о хазарском Семендере в Дагестане (материалы по истории Нагорного Дагестана) // Ученые записки ИЯЛИ Дагфилиала АН СССР. Т. XIV (серия историческая). Махачкала.
Марко Поло, 1940. Путешествие. Л.
Махмуд из Хиналуга, 1997. События в Дагестане и Ширване XIV-XV вв. / Пер. с арабского, составление, предисловие, комментарии и приложения А.Р. Шихсаидова. Ма­хачкала.
Минорский В.Ф., 1963. История Ширвана и Дербенда. М.
Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р., 1964.Очерки истории Южного Дагестана. Махач­кала.
Удальцова З.В., Шапов Я. Н., Гутнова Е.В., Новосельцев А.П., 1980. Древняя Русь - зона встречи цивилизаций // Вопросы истории. № 7.
Феодальные отношения в Дагестане. 1969. XIX - начало XX вв. / Сост. предис. и примеч. Х.-М. Хашаева. М.
Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М.-Р., 1993. Дагестанские исторические сочинения. М.
Шихсаидов А.Р., 1984.Эпиграфические памятники Дагестана X-XVII вв. как истори­ческий источник. М.

ВЕСТНИК ИНСТИТУТА ИАЭ. 2011. №3. С. 3–15.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А.О. МУРТАЗАЕВ. РОЛЬ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ДИНАСТИИ УЦМИЕВ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ ЮЖНОГО ДАГЕСТАНА И СЕВЕРНОГО АЗЕРБАЙДЖАНА В XIV - НАЧАЛЕ XVII в.

Сведения о представителях уцмийского княжеского дома и их деятельности в Юж­ном Дагестане и Северном Азербайджане содержатся в двух независимых друг от друга источниках: «Кайтахской рукописи I» (Кайтахские рукописи I. 1868. Т. II. С. 1072-1073) и «Кайтахской рукописи II» (Кайтахские рукописи II. 1868. Т. II. С. 1073-1077; Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 41-183). Следует отметить, что под кайтахскими рукописями име­ются в виду дагестанские материалы, помещенные в сборнике документов - Акты Кав­казской археографической комиссии (АКАК) Т. II. под единым названием «Кайтахские рукописи», выявленные и переведенные с восточных языков А. П. Берже в 1868 г. Из пе­реведенных с арабского языка четырех документов в статье используется два. Они ус­ловно нами обозначены как «Кайтахские рукописи I» («Родословная уцмия Рустем-хана») и «Кайтахские рукописи II» или «Хроника» Махмуда из Хиналуга. «Кайтахская рукопись II», как указано в самом документе, списана с древнего родословного древа Махмудом из Хиналуга в 861 г. / 1456 г. Обстоятельный анализ этого источника осуще­ствлен А.Р. Шихсаидовым, условно назвав «Хронику» Махмуда из Хиналуга «События в Дагестане и Ширване в ХIV-ХV вв.». В настоящее время известны два списка «Хроники» Махмуда из Хиналуга. Один - на арабском языке, другой - на азербайджанском. Список А, т.е. «Кайтахские рукописи II», был издан во II томе АКАК. Второй же список (список Б), написанный на азербайджанском языке, за исключением выдержки из сочинения Му- хаммадрафи «Тарих Дагестан», входит в состав сборной рукописи, которая хранится в Рукописном фонде Института истории, археологии и этнографии ДНЦ РАН. Рукопись озаглавлена: «История происхождения рода уцмиев и кайтагских беков (родословная книга кайтагских эмиров)», в которой текст истории Махмуда из Хиналуга весь пропитан идеями «величия и славы» кайтагских уцмиев.

Согласно «Хронике» Махмуда из Хиналуга, изгнанный Султан- Алибеком из Кайтага его сводный брат Ильча-Ахмед в результате междоусобной борьбы за власть в этом гор­ном княжестве был принят своим дядей правителем Ширвана Гершаспом, который пере­дал в управление племяннику «махал Акда» (Агдашский магал. - Авт.) - довольно боль­шую территорию «вилайата Ширван». По сведениям И.-Г. Гербера, этот удел располагал­ся от Кабалы далее «к весту (западу) и к реке Кура» (Гербер И.-Г., 1958. С. 97). Ильча- Ахмед поселился в с. Салар-Арди - в одном из селений своего владения. К тому же до выхода из Кайтага ему принадлежали села Вардан, Якублу, Согютлю. Таким образом, земли по реке Турианчай, почти от верховьев до устья, находились частично в собствен­ности, частично под управлением Ильча-Ахмеда.

Крупными участками земли были наделены и сыновья Ильча-Ахмеда. Они распола­гались в северной части Ширвана: Теймур-бек (по прозвищу Тули-бек) «управлял одной крепостью области Ширван» - Кабалой; Хамза-бек был назначен в Калхан, причем три села этой области - Испик, Фехредж, Тулакеран - стали его собственностью; Абдулка- дыр-бахадуру Гершасп передал «в управление район (махал) Рустау» (Махмуд из Хиналу­га, 1997. С. 45). Старший сын Ильча-Ахмеда Мухаммад-бек, по данным Махмуда Хина- лугского, «был утвержден в управлении крепостью Ахир (Ихир) ... для охраны перева­лов, через которые своевольники Кумука и других земель Дагестана проникают (в Шир­ван) ... Тогда, нет сомнения, прекратятся разбои» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 45). Од­нако Ильча-Ахмед настоял на том, чтобы на это было получено согласие правителя Кайтага уцмия Султан-Алибека (Бек-Киши-хан). При посредничестве ширваншаха Ильча- Ахмед отправил письмо с просьбой об этом Султан-Алибеку (Махмуд изХиналуга 1997. С. 50).

post-2-0-03281200-1401710463_thumb.jpg

Султан-Алибек дал согласие, поставив перед братом и Гершаспом ряд условий - провести ремонт крепости Ихир, обеспечить её водоснабжением и оказать всяческую по­мощь. После этого Гершасп приказал составить грамоту о (правах) Мухаммад-бека на управление Южным Дагестаном на условиях, предложенных Султан-Алибеком. В ней говорилось: «... Я отдаю управление областью Дагестан особенно Ахты, Докузпара, Мискинджи, Микрах, Кура (Куре), крепостью Хаккал-Мака, Хиналук, Ф. ва (Фий), Мада (Маза), вместе с управлением крепостью Ихир, находящейся в этой области, эмиру бла­городных эмиров Мухаммад-беку, сыну великого эмира, потомку славного дяди пророка, Омейада, хашимита - молитва Аллаха над ними всеми - Ильчав-бахадура» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 51). При этом указанные земли и населенные пункты передавались Мухаммад-беку в полную наследственную собственность. В грамоте это отмечалось осо - бо: «. пусть постигнет проклятие Аллаха, ангелов и всех людей того, кто отнимет после меня у него или у его потомков управление этой крепостью Ихир и упомянутой обла­стью, так как я отдал ему и его потомкам управление этим участком (махал) по наследст­ву, из рода в род . и я посылаю его на службу к его дяде в Кайтаг» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 51).

Эти же события несколько иначе представлены в «Истории происхождения рода уц- миев и кайтагских беков». Там указано, что когда султан Гершасп получил письмо от Бек-Киши-хана (Султан-Алибек), он, обрадованный этим, велел переписать пределы об­ласти, города и селения эмирата, обещанные потомкам Ахмад-бек-бахадура (Ильча- Ахмед) на их имя. И через Мухаммад-бека оповестил об этом правителя Кайтага. (Мах­муд из Хиналуга, 1997. С. 70). Некоторое время Бек-Киши-хан (Султан-Алибек) держал племянника у себя, потом оба прибыли в Ширван. В источнике сообщается: «Султан Гершасп с Ахмад-бахадуром заключили соглашение относительно следующих селений и крепостей (кала): Ахты, Докузпара, Мискинджи, Микрах (Мукрак), Кура, Мака, Хиналуг, Рутул, Фий (Ф. ва), Мада (Маза) и крепость Ахири» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 70). И только после этого Гершасп написал письмо, в котором проклинал того, «кто войдет и завладеет областями, которыми владел хоть один из оставшихся сыновей Ахмад-бек-бахадура» (История происхождения рода уцмиев и кайтагских беков. Л. 3; Кайтахские рукописи II. 1868. Т. II. С. 1076).

Указанные в послании Гершаспу условия передачи селений Южного Дагестана Му­хаммад-беку были выдвинуты уцмием Кайтага Султан- Алибеком (Бек-Киши-хан), при выполнении которых он и давал свое согласие на передачу перечисленных земель в управление своему племяннику. Этот факт, а также последняя фраза в послании Гершаспа о том, что он посылает Мухаммад-бека «на службу к его дяде в Кайтаг», дают воз­можность считать, что Южный Дагестан в это время (2-я пол. XIV в.) находился или под управлением, или под сильным влиянием Кайтагского уцмийства. Этим, вероятно, и была обусловлена необходимость согласовывать с правителем Кайтага вопрос о передаче в управление Мухаммед-беку части обширных территорий Южного Дагестана.

Данные о том, что земли Южного Дагестана в районе р. Самур контролировали уцмии, содержатся и в «Истории происхождения рода уцмиев и кайтагских беков» и «Кайтахской рукописи I». Согласно этим источникам, Амир-Чупан, сын Султан-Алибека, обеспечив сначала лояльность Табасарана и Кумуха, «двинулся в южные части гор и по­корил эту страну, взяв силою город Маза, сражался против многих деревень неверных, овладел их землями». Он заключил договор с «владетелями города Куруш» Исмаил-беком и Хасан-беком (История происхождения рода уцмиев и кайтагских беков. Л. 3; Кайтахские рукописи I. 1868. Т. II. С. 1072) и однажды даже взял «подать, десятую часть и закат со всех горных жителей до границы города Шемахи». Затем он заключил союз с «султаном Феридуном» из Ширвана, закрепив его династическим браком, «и все вместе поселились в городе Маза». Дальше в источнике указано, что Амир-Чупан поссорился с султаном Феридуном «относительно податей и доходов». Они воевали друг с другом не­сколько лет, потом опять заключили мир.

При сопоставлении данных двух источников («Кайтахской рукописи I» с «Хрони­кой» Махмуда из Хиналуга) становится очевидным, что сведения Махмуда из Хиналуга о проникновении в долину Самура вассалов ширваншаха (сыновей Ильча-Ахмеда) лишь с согласия Султан-Алибека хорошо согласуются и с сообщением «Кайтахской рукописи I» о завоевании долины Самура сыном Кайтагского правителя и контроле его (хотя и вре­менном) над «горными жителями до границы города Шемахи». Вышеупомянутые сыно­вья Ильча-Ахмеда приходились двоюродными братьями Амир-Чупану, сыну Султан-Алибека. Сообщения обоих источников относятся к одному и тому же времени. Подвла­стные Амир-Чупану Маза, Куруш и горные земли до Шемахи локально совпадают в ос­новной своей части с приведенным выше перечнем селений, переданных в управление Мухаммад-беку. Таким образом, и данные обоих источников об этой территории также совпадают.

Итак, налицо совпадение данных двух независимых источников: один (Кайтахская рукопись I. 1868. Т. II. С. 1072-1073) свидетельствует о завоеваниях сына уцмия Султан-Алибека в бассейне Самура, захвате базы (с. Маза) на пути в Ширван, союзе с местными феодалами, другой (Кайтахская рукопись II. 1868. Т. II. С. 1073-1077; Махмуд из Хиналу­га, 1997. С.41-58) - о контроле уцмия Султан-Алибека над бассейном Самура у границ Ширвана, с чем ширваншах должен был считаться даже в своих внутренних мероприяти­ях (назначение коменданта пограничной области).

Военно-политические успехи Амир-Чупана в бассейне Самура означали, по сути де­ла, что распространение контроля Кайтагского уцмийства на земли у самых границ Шир­вана находилось в сфере его традиционных интересов. Долина Самура в пределах ны­нешних Ахтынского и Докузпаринского районов была в XIV в. под контролем уцмия. В связи с вышеизложенным материалом обращает на себя безучастность Ширвана в собы­тиях, происходивших на его северной границе. Причины этой позиции Ширвана лежат в политической ситуации, сложившейся в это время на южных рубежах этого государства.

К середине XIV в. ширваншахи Кесраниды фактически вернули самостоятельность Ширвану. Главная опасность для их государства исходила с юга, где шла отчаянная борьба за наследие ильханов между тремя феодальными кланами - Чабанидами, Джелаи- ридами, Музаффаридами, не обращавшими никакого внимания на слабеющую династию потомков Хулагу-хана. Оттуда в 1348 г. последовало нападение на Ширван армии Мелик- Ашрафа, а в 1366-1367 гг. - нашествие войска Джелаиридов, причем сам ширваншах Ка­ус был в цепях увезен в Тебриз (Ализаде А.А., 1956. С. 177). Очевидно, в этот период сложилась несравненно более опасная угроза Ширвану с юга, что может объяснить нев­нимание ширваншахов к его северным границам. Как указывает А. Е. Криштопа, с этими фактами истории Ширвана середины и 3-й четверти XIV в. хорошо согласуются и сведе­ния о завоеваниях Амир-Чупана (Криштопа А.Е., 1976. С. 176-178).

Принимая во внимание факт утверждения представителей уцмийского княжеского дома в Южном Дагестане, необходимо установить более точно время экспансии кайтагских правителей в долине Самура и утверждение во владельческих правах сыновей Ильча-Ахмеда в Южном Дагестане. Известно, что после феодальной войны в Дагестане в на­чале XIV в. правителем Кайтага остался Султан-Алибек, уцмийский престол и в даль­нейшем сохранился за его потомками. Об этом свидетельствует отсутствие каких-либо попыток со стороны Ильча-Ахмеда и его сторонников вернуть себе власть в Кайтаге.

О внешней политике Султан-Алибека нет почти никаких сведений, за исключением одного характерного штриха: его сын носил имя Амир-Чупан. Это имя не арабо­мусульманское и не дагестанское: это соединение титула «амир» и тюркского имени Чобан. Имя и термин чупан стали предметом специального исследования, проведенного Т.М. Айтберовым. Общий вывод, к которому пришел исследователь, заключается в сле­дующем: слово чупан, китайское по происхождению (с примерным значением «второсте­пенное административное лицо»), фиксируется в тюркских языках с XI в. У мусульман собственное имя Чупан фиксируется с начала XIII в., это имя одного из беглербеков Сельджукского Рума. В горный Дагестан слово Чупан в качестве имени проникло не ра­нее XIV в. Это связано с деятельностью на Восточном Кавказе эмира Чупана до 1327— 132S гг. (Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М.-Р., 1993. С. 123-124). Эмир Чу­пан был выдающимся государственным деятелем и полководцем ильханов. Бесспорно, он был хорошо известен в Дагестане после того, как отразил набег хана Узбека в 131S г. и своим ответным походом 1324-1325 гг. Предположение о том, что сын уцмия Султан-Алибека получил имя именно этого лица, косвенно подкреплено и тем, что титул «эмир», который определял ранг Чупана в феодальной и военной иерархии государства ильханов, превратился здесь в часть личного имени сына Султан-Алибека Амир-Чупана. И нет ни­чего удивительного в том, что в Кайтаге, поддерживавшем дружеские отношения с Ширваном и склонявшемся к ильханскому политическому влиянию, правитель мог дать сво­ему сыну такое популярное имя. Это, в свою очередь, позволяет уточнить время жизни Амир-Чупана, сына уцмия Султан-Алибека. Человек, родившийся в 20-е гг. XIV в. (это время наибольшего возвышения эмира Чупана 131б-1327 гг.), должен стать дееспособ­ным примерно к середине XIV в.

В основе начала «деяний Амир-Чупана» (Кайтахская рукопись I. 1S6S. Т. II. С. 1072) лежит схема газийского предания об исламизации Среднего Дагестана, осуществленного задолго до монгольского нашествия. Вероятнее всего, эта схема здесь использована в ка­честве «эпического трафарета» для возвеличивания определенного лица, в данном случае Амир-Чупана. Таким образом, начало «деяний» Амир-Чупана, сведения о которых при­ведены в «Родословной уцмия Рустем-хана», заведомо не могут адекватно отразить со­бытия XIV в. Далее в источнике говорится о том, как Амир-Чупан овладел землями за Самуром, что не противоречит известным фактам истории и надежно согласуется с дру­гими источниками. Очевидно, что информация об этой части «деяний» основана на ре­альных событиях (Кайтахская рукопись II. 1S6S. Т. II. С. 1073-1077; Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 41-5S). Эти земли (долина Самура) со времен Газан-хана контролировались иль- ханской державой и в связи с их военно-политической деятельностью были сильно ос­лаблены. После развала державы Хулагидов верховная власть здесь была утрачена, и эти южнодагестанские земли обрели независимость. Ширван, также получивший независи­мость, как уже отмечалось выше, не мог распространить свое влияние на эти территории ввиду постоянной опасности на его южных границах. Поэтому понятны действия сына уцмия, взявшего их под свой контроль (не ранее 40-х гг. XIV в.). Амир-Чупан распро­странил свою власть, по меньшей мере, до р. Ахтычай. В верховьях её находилось с. Ма­за, ставшее базой Амир-Чупана. Используя удобное стратегическое положение с. Маза, контролировавшее пути на юг к Малкамудскому перевалу и далее в долину реки Туриан- чай и на восток - через Куруш в долины рек Чехычай, Кусарчай и Кудиалчай, Амир-Чупан вторгался даже в Завказье (Криштопа А.Е., 2007. С. 135). После того как он за­ключил союз с «султаном Феридуном», его власть какое-то время распространялась и на южный склон Главного Кавказского хребта. Однажды обоим союзникам удалось собрать подати «со всех горских» жителей вплоть до границы города Шемахи (Кайтахская руко­пись I. 1S6S. Т. II. С. 1072).

Если правителя Ширвана султана Гершаспа, владетельные прерогативы которого подтверждаются раздачей земель своим вассалам, считали арбитражем в примирении братьев Султан-Алибека и Ильча-Ахмеда, то в источнике султан Феридун предстает фео­далом того же ранга, что и Амир-Чупан. Они вместе собирают подати, вступают в родст­венные связи, ссорятся и мирятся, и наконец, все вместе поселяются в с. Маза. Тем не менее отдельные историки отождествляют «султана Феридуна» с Афридуном б. Ферибурзом правившим до 1120 г., относя, таким образом, завоевания Амир-Чупана к XII в. (Малачиханов Б.Г., 19б5. С. 192-194), что, конечно же, не соответствует действительно­сти и противоречит всем известным историческим фактам.

Важно также более детально восстановить историческую картину процесса утвер­ждения предствителей уцмийского дома, потомков Ильча-Ахмеда в Южном Дагестане.

Следует отметить, что такие события, как завоевания Амир-Чупана, передача Теймур-беку (Тули-бек), Хамзе-беку и Абдулкадыр-бахадуру управление магалами и крепостями Южного Дагестана, назначение Мухаммад-бека в Ихир, происходили в пределах жизни одного поколения, поскольку все они были родными или двоюродными братьями. Исхо­дя из этого и согласно генеалогическим спискам, все эти события следует отнести при­мерно к третьей четверти XIV в. (Криштопа А.Е., 1976. С. 174— 176).

Как известно, назначение Мухаммад-бека, сына Ильча-Ахмеда произошло после на­бегов на ширванские земли «разбойников» с севера. Если предположить, что эти набеги и определенные действия Амир-Чупана, например, его «податная акция», происходили в период временной вражды с «султаном Феридуном», то эти события, предшествовавшие назначению Мухаммад-бека, ещё больше сближаются во времени. По мнению А.Е. Криштопы, завоевательная активность уцмийского наследника, т.е. Амир-Чупана, в юж­нодагестанских землях, то и дело «перехлёстывавшаяся» через Главный Кавказский хре­бет, как раз и могла обусловить создание ширваншахами на своих границах ряда погра­ничных округов, управляемых его кайтагскими вассалами - эмигрантами (КриштопаА.Е., 2007. С. 134).

Взаимное расположение этих владений на самом деле образует дугу от с. Хазри до Фийского перевала и Шекинского владения с выступающими к северо-западу концами. Правое её крыло составляли уделы Хамзы-бека и Абдулкадыр-бахадура. Управляемый Хамза-беком Калханский магал тянулся по предгорной полосе от берега р. Самур до р. Карачай, пересекая долины рек Кудиалчай и Кусарчай. Село Калхан (ныне Хазри) (Баки - ханов А.К., 192б. С. 74) - наиболее выступающая точка этой дуги, которая, по мнению Б.Г. Малачиханова, являлась крайней южной вехой «Великого пути через горы» (Малачиханов Б.Г., 19б5. С. 1S5-1S6), сыгравшего большую роль в истории Дагестана. Этим фактором и объясняется важное значение удела Хамзы-бека. В районе с. Рустов этот удел смыкался с участком Абдулкадыр-бахадура, который, опираясь на сс. Будуг и Рустов, контролировал долину р. Карачай.

Левое крыло этой дуги составляли уделы Теймур-бека (Тули-бек) и самого Ильча- Ахмеда. Последний управлял Акдашским магалом, контролируя бассейн р. Турианчай, включая путь по её долине вверх к Фийскому и Малкамудскому перевалам, ведущим че­рез Главный Кавказский хребет в долину Самура. Теймур-бек (Тули-бек), будучи комен­дантом крепости Кабала на восточном, Ниджском притоке р. Турианчай, контролировал её долину, прикрывая пространство между участком Ильча-Ахмеда и Главным Кавказ­ским хребтом. Оба эти крыла опирались в центре дуги на труднопреодолимый участок Главного Кавказского хребта между вершинами Базардюзи и Бабадагом (Криштопа А.Е., 2007. С. 13б-137).

Крепость Ихир, переданная в управление Мухаммад-беку, была расположена вблизи с. Маза, бывшей резиденции Амир-Чупана, разделяла все её стратегические преимущест­ва: она находилась на западном краю горного узла, образуемого системами горных вер­шин Рагдана, Базардюзи, Шалбуздага и Шахдага, контролируя долины рр. Ахтычай и Чехычай, а заодно и проход из них в Ширван через Малкамудский перевал и долину р. Ту­рианчай. Данный путь обеспечивал надежную связь Ихира с югом, а в случае необходи­мости и получение помощи оттуда. Как отмечалось выше, Мухаммад-беку перешли в управление Докузпара, крепость Хакуль-Мака (Мака) и сс. Ахты, Мискинджи, Михрах, Кюрэ, Хиналук, Альфой (Фий), Альмаза (Маза). Все эти населенные пункты и крепости составляют пространство полукольца между средним течением р. Самура и Главным Кавказским хребтом. Они лежат к югу от рр. Самур и Ахтычай. По-видимому, в соглаше­нии ширваншаха и уцмия р. Самур играла роль рубежа, разграничивающего сферы инте­ресов Ширвана и Кайтага. Очевидна и выгода этого соглашения как для правителей Ширвана - территориальные приобретения, выход на легкообороняемый рубеж р. Самур, так и для их вассалов - Ильча-Ахмеда с сыновьями, получившими новые владения.

Все эти обстоятельства объясняют причину, по которой сыновья Ильча-Ахмеда по­лучили в управление от ширваншаха северные пограничные магалы Ширвана на важной стратегической переправе через р. Самур и группу сел к югу от нее. Все эти земли, вклю­чая и вотчину Ильча-Ахмеда в верховьях р. Турианчай, составляют почти непрерывную полосу, своего рода «барьер», охватывающий неспокойную часть северной границы Ширвана от Фия до Хиналуга. Создание этого своеобразного барьера было начато во второй четверти XIV в. Он должен был препятствовать любым военным проникновениям из бассейна р. Самур, где положение было крайне нестабильным, по большей части из-за вторжения туда Амир-Чупана. Ширваншахи с целью удержать все эти земли в сфере сво­их границ передали руководство ими своим родственникам - эмигрантам из уцмийского дома, искушенным в военных действиях, ведущихся в горной местности.

По данным источников, в пределах границ Ширванского государства, в его северной части в XIV в. оформилось своеобразное вассальное владение, состоявшее из пяти со - предельных уделов, принадлежащих ветви уцмийского княжеского рода, т.е. Ильча- Ахмеду и четырем его сыновьям. Это был компактный массив территории от Кабалы до Кулхана (с. Хазра) и участок, проходящий через сс. Хиналуг, Будух, Рустау до рр. Ахтычай и Самур. Как отмечал Р.М. Магомедов, «... в политическом смысле это владение бо­лее всего напоминает маркграфство Западной Европы (пограничное владение под вла­стью вассальной владетельной династии). Оно довольно заметно отличается от остальной территории Ширвана и в естественно-географическом смысле (преимущественно горный ландшафт), и в этническом (население - лезгины, «шахдагцы», удины)» (Магомедов Р.М., 1999. Ч. 1. С. 117). По его мнению, распад этого самоуправляемого владения во главе с собственным феодальным родом произошел уже после падения последней, четвертой ди­настии ширваншахов Дербенди в 1538 г. (Магомедов Р.М., 1999. Ч. 1. С. 119).

По заключению А.Р. Шихсаидова, кайтагская ветвь правителей управляла в Север­ном Азербайджане (Ширване) и Южном Дагестане с конца XIV в. по XVII в. (Махмуд из Xuнaлугa, 1997. С. 141).

Политические перемены, произошедшие в XIV в., привели к тому, что под властью кайтагских князей - вассалов правителей Ширвана - между 4G-7G гг. XIV в. оказались удины Ниджа и Кабалы, лезгины верховьев р. Турианчай (уделы Ильча-Ахмеда и Теймур-бека (Тули-бек), будухцы и лезгины долины р. Карачай (удел Абдулкадыр-бахадура) и предгорьев, находящихся к югу от р. Самур (удел Хамзы-бека).

В последней четверти XIV в. та же участь постигла жителей Усухчайской долины, а затем лезгин верховьев р. Кусарчай, хиналугцев и крызов (удел Мухаммад-бека). Пере­ход от номинального «утверждения в управлении» к действительному контролю Ширвана над территорией от среднего течения р. Самур до Главного Кавказского хребта, веро­ятнее всего, произошел при Шейх-Ибрахиме после 1382 г. (Криштопа А.Е., 2GG7. С. 141).

Следует отметить, что с 1395 г. после разгрома Тимуром Кайтага все население средней и нижней части бассейна р. Самур должно было постепенно оказаться под вла­стью правителей Ширвана. Эпиграфическая надпись в с. Ахты, гласящая: «Владелец кре­пости ширбаншах Халилаллах» (1417-1462 гг.) (Лавров Л.И., 1967. Ч.1. С. 142) не остав­ляет сомнения в том, что в первой половине XV в. Ширванское государство распростра­нило свою власть на долину р. Самур.

Вместе с тем вызывает вопрос уступки Амир-Чупаном части своих завоеваний сыну своего дяди Ильча-Ахмеда Мухаммад-беку и фактический отказ от претензий на земли к югу от р. Самур.

Этот факт можно объяснить политической ситуацией, сложившейся в 8G^ гг. XIV в. По-видимому, уцмий к этому времени являлся уже союзником Тохтамыша (Тизенгаузен В.Г., 1941. С. 175) и был обязан считаться как с обострением отношений между Тохтамышем и Тимуром, так и с возрастающей ролью ширваншаха Шейх-Ибрахима, самого влиятельно­го вассала Тимура. Уступка земель южнее Самура не могла быть большой потерей для уцмия. Согласно «Хронике» Махмуда из Хиналуга, его власть распространялась по доли­не Самура не выше р. Усухчай (Маза, Куруш) (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 48). Отказ от трудноохраняемых земель в пользу Ширвана устранял для уцмиев как возможность превращения ширваншаха в их сильного врага, так и перспективу соперничать с ним в Южном Дагестане. Как пишет А.Е. Криштопа, это должно было упрочить контроль Кай­тага над северной частью Самурской долины (Криштопа А.Е., 2007. С. 142).

С другой стороны, сыновья Ильча-Ахмеда в силу своего уцмийского происхождения сохраняли право на наследование власти в Кайтаге и при удобном случае в будущем мог­ли заявить свои претензии на Кайтаг и, опираясь на поддержку Ширвана, низложить ветвь потомков Султан-Алибека. В интересах Султан-Алибека было закрепление потом­ков Ильча-Ахмеда на «новой родине», заинтересовать их в южных землях. Это, в свою очередь, неизбежно вело к закреплению кайтагского трона за потомками правителя Кайтага. Недаром процедура передачи крепости Ихир так тесно увязана в «Хронике» Махму­да из Хиналуга с примирением Ильча-Ахмеда и его сына Мухаммад-бека с уцмием. Судя по той же «Хронике», Мухаммад-бек и его потомки прочно обосновались на обретенных землях. У Мухаммад-бека было четверо сыновей. Его внук Хасан-бек, сын старшего сына Касим-бека б. Мухаммад-бека, «отправился в селение Ахты, где жил с согласия своего отца» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 52). Другой его внук Махмуд-бек, сын среднего сы­на Алибека б. Мухаммад-бека, «отправился в селение Хина и стал эмиром этого селе­ния». Брат Махмуд-бека Аббас б. Алибек б. Мухаммад-бек поселился в с. Хиналук (Мах­муд из Хиналуга, 1997. С. 52, 53). У третьего сына Мухаммад-бека - Афрасим-бека не было сыновей. Его четвертый сын Ильчав Ахмад-бек, названный так в честь деда, пере­селившегося из Кайтага в Ширван, стал управлять крепостью Ихир. В свою очередь, его сын Ибн Йа’ин, прозванный Байджкум-беком, ещё при жизни отца стал управлять крепо­стью Ихир и «построил в стороне от крепости Ихир селение для невольников, из которых одного назначил раисом (над остальными) невольниками» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 53).

У Байджкум-бека было пятеро сыновей. Первый из них Алибек имел трёх сыновей - Хамза-бека, Йусуф-бека и Йакуб-бека. По данным Махмуда Хиналугского «управление крепостью и областью он утвердил за Хамза-беком», который «построил близ крепости селение из невольников и назвал его Х. к. дж. к. и отдал своим детям по мужской линии». У второго сына Байджкум-бека - Тахмаз-бека было четверо сыновей, один из них «Аб­бас-бек отправился в селение Мада (Маза), потомки его остались в этом месте управ­лять». Он относится к 6-му поколению Ильча-Ахмеда и жил примерно в 3-й четверти XV в. Имя третьего сына Байджакум-бека - Ильчав-Ахмад-бек, у него было двое сыновей - Махраван-бек и Мухаммад-бек. Ильчав Ахмад-бек «направился со своими детьми в Мискинджа... Потомки его остались в этой местности». У пятого сына Хамза-бека сына Бай- джкум-бека Султан-бека было двое сыновей: Алибек и Мамрадж-бек. Они относятся к 8-му поколению - I четверть XVI в. Махмуд Хиналугский отмечал, что «Али-бек попросил у вали Ширвана позволение переехать из вилайата Кура (Кюра) в Курах и стал жить в Курахе, а Мамрадж-бек построил селение в местности, известной под названием Мамрадж, во владениях Табасарана» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 55).

Следует отметить, что этот случай передачи в управление потомкам Ильча-Ахмеда земель к северу от Самура - единственный, отмеченный в «Хронике». Тем не менее это сообщение согласуется с известными историческими фактами. Именно в этот период (около 1517 г.) ширваншах окончательно становится вассалом Исмаила I Сефеви (Эфендиев О.А., 19б2. С. S9-90). Несколько ранее в 1509 г. Дербент перешел под власть Исмаи­ла I, а в 1510 г. она распространилась и на Табасаран (Бартольд В.В., 196s. Т. V. С. 155). Через короткий промежуток времени ширваншах опустошил Кюре и Курах, о чем свиде­тельствует эпиграфическая надпись в с. Курах: «Дата разорения селения Курах и Кюры рукой Шейхшаха 917 г.х.= 1511/12 гг.» (Лавров Л.И., 1967. Ч. 1. С. S1).

Таким образом, передача этих земель под контроль потомственных вассалов шир­ваншаха именно в этот период вполне допустима. Третий сын Мухаммед-бека Афрасим-бек, не имеющий сыновей, «остался жить в селениях и крепостях, принадлежащих ему с правом передачи из рода в род» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 55).

Интересно, что потомки Ильча-Ахмеда не теряли связь с Кайтагом и не забывали, что они происходят из кайтагской княжеской династии. Об этом красноречиво свиде­тельствует упомянутый в «Хронике» такой факт: у Йусуф-бека, второго сына Хамза-бека б. Али-бека б. Байджкум-бека было двое сыновей - Султан-Мухаммад и Бахадур-бек. Между ними «начался конфликт, но потом они согласно отправились жить в Кайтаг, их обычную (букв. привычную) родину и их оба потомка остались (жить) в М. н. д. р.» (Махмуд из Хиналуга, 1997. С. 55). В «Истории происхождения рода уцмиев и кайтагских беков» указано, что «на свою родину Кайтаг», после споров и раздоров с братом, уехал только один Султан-Мухаммад (Илория происхождения рода уцмигв и кайтагских беков. Л. 8).

У Йусуф-бека было ещё четверо сыновей, которые тоже имели по нескольку своих сыновей, живущих в различных селах Южного Дагестана (Курах, Кюра, Куваджук) и Се­верного Азербайджана (Ширвана) (Куба, Хачмаз, Зихур) (Махмуд из Хиналуга, 1997. С.5б-57, 74).

В перечне селений, попавших в управление к потомкам Ильча-Ахмеда, можно выде­лить те из них, которые стали их наследственной собственностью. Основная часть этих «вотчин» была получена в период от начала XV в. до конца 1-й четверти XVI в. («деревня невольников» у с. Ихир ; Мискинджи, «Джикаджих», «Джикджин», Маза, Мамрадж (Кеваджик), т.е. в период правления династии Дербенди.

В следующий почти столь же продолжительный период - 2-я пол. XVI в. - начало XVII в., когда Ширван был вилайатом Сефевидского государства, (Петрушевский И.П., 1949. Вып. I. С. 225-297) в источнике названы всего лишь два наследственных приобре­тения (Зейхур и Хачмаз), хотя количество потомков Ильча-Ахмеда выросло значительно.

Таким образом, представители ветви кайтагского княжеского дома, потомки Ильча-Ахмеда прочно обосновались в Южном Дагестане и Северном Азербайджане, стали иг­рать заметную роль в политических процессах этого региона ещё долгое время.

БИЛИОГРАФИЯ

Али-заде А.А., 1956. Социально-экономическая и политическая история Азербайджа­на XIII-XIV вв. Баку.
Бакиханов А.-К., 1926. Гюлистан-Ирам. Баку.
Бартольд В.В., 1968. Собр. соч. Т. V. М.
Гербер И.-Г., 1958. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспийского моря. 172S г. // История, география и этнография Дагестана XVIII - XIX вв. Архив. мате­риалы / Под ред. М.О. Косвена и Х.М. Хашаева. М.
История происхождения рода уцмиев и кайтагских беков // Рукописный фонд ИИАЭ ДНЦРАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 286. Инв. 1645.
Кайтахские рукописи I. 1868 // Акты, собранные Кавказской археографической ко­миссией (АКАК). Т. II. Тифлис.
Кайтахские рукописи II. 1868 // АКАК. Т. II. Тифлис.
Криштопа А.Е., 2007. Дагестан в XIII - начале XV вв. Очерк политической истории. М.
Криштопа А.Е., 1976. К вопросу о письменных источниках по периоду феодализма в Дагестане // Вопросы истории и этнографии Дагестана (сборник научных трудов). Вып. VII. Махачкала.
Лавров Л.И., 1967. Эпиграфические памятники Северного Кавказа (XVIII-XX вв.). Ч. 1. М.
Магомедов Р.М., 1999. Даргинцы в дагестанском историческом процессе. Ч. 1.
Малачиханов Б.Г., 1965. К вопросу о хазарском Семендере в Дагестане (материалы по истории Нагорного Дагестана) // Ученые записки ИЯЛИ Дагфилиала АН СССР. Т. XIV (серия историческая). Махачкала.
Махмуд из Хиналуга, 1997. События в Дагестане и Ширване XIV-XV вв. / Пер. с арабского, составление, предисловие, комментарии и приложения А.Р. Шихсаидова. Ма­хачкала.
Петрушевский И.П., 1949. Азербайджан в XVI-XVII вв. // Сборник статей по исто­рии Азербайджана. Вып. I. Баку.
Тизенгаузен В.Г., 1941. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой орды. М.
Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М.-Р., 1993. Дагестанские исторические сочинения. М.
Эфендиев О.А., 1962. Некоторые сведения о последних ширваншахах Дербентской династии // Ближний и Средний Восток. М.

ВЕСТНИК ИНСТИТУТА ИАЭ. 2011. № 1. С. 3–11.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Б. Д. Алиев, А. О. Муртазаев. Восстание в Кайтаге в 1659-1660 гг.

В истории народов Дагестана в прошлом было немало событий, когда в условиях угрозы потери самостоятельности, порабощения со стороны иноземных завоевателей они объединяли свои усилия и совместно выступали против захватчиков. Одним из наиболее ярких примеров такого единения является восстание против персидских завоевателей в 1659 - 1660 годах. Это событие происходило на территории Кайтага, где тогда находилось феодальное владение под названием Кайтагское уцмийство. События эти описаны Мухаммедом Тахиром Вахидом Казвини.

Мухаммед Тихир Вахид Казвини - историограф персидского шаха Аббаса II (1642- 1637) - написал хронику под названием "Аббас-наме", в которой подробно изложил историю Ирана и сопредельных стран в 40 - 60-х гг. XVII века. В этой работе рассказывается и о событиях, связанных с большим антииранским восстанием в Дагестане в 1659 - 1660 гг. (1070 г. хиджры).

Перевод с персидского языка с некоторыми сокращениями сделан по единственному изданию текста хроники (Арак. 1951, с. 271 - 277) А. П. Новосельцевым. Текст сочинения, повествующий о событиях в Дагестане под названием "Мухаммед Тахир Вахид Казвини о восстании в Дагестане в 1659 - 1660 гг." включен в "Хрестоматию по истории СССР XVI-XVII вв."1.

Следует отметить, что этот чрезвычайно интересный и важный документ впервые тщательно проанализировал М.-С. К. Умаханов в своей монографии "Взаимоотношения феодальных владений и освободительная борьба народов Дагестана в XVII веке" (Махачкала. 1973).

Прежде чем приступить непосредственно к описанию восстания, отметим, что с начала XVII в., после капитуляции турецкого гарнизона в 1606 г., в Дербенте, благодаря кайтагскому уцмию Рустам-хану, влияние Ирана на Дагестан сильно возросло. Персидские шахи Аббас I (1587- 1619), его приемник Сефи I (1629 - 1642) и Аббас II (1642 - 1667) соперничали с Турцией за влияние на Дагестан и делали все, чтобы здесь укрепиться: облагали население различными налогами, помогали находиться у власти своим сторонникам, неоднократно посылали для наказания недовольных вооруженные отряды. Все это вызывало недовольство народов Дагестана политикой персидских шахов.

Что же касается непосредственной причины антииранского восстания 1659 - 1660 гг., то ею стало желание шаха Аббаса II основать в Дагестане ряд крепостей, чтобы с помощью их гарнизонов подчинить себе его народы. В частности, он намеревался "возле Тарков ставить два города". Шамхалу Сурхаю и дербентскому султану было предписано готовиться к походу для строительства у Тарков и Соляного озера (Тузлука) городов. Шах велел Сурхаю готовить телеги, людей и камень для строительства. Однако жители Тарковского шамхальства не поддержали планы шаха и отказались выполнить его требование о доставке каждым двором к месту строительства по сотни телег с камнем. Не поддержал план шаха и эндирейский владетель Казаналп, оставивший без ответа предложение Сурхая встретиться для переговоров по этому поводу.

Рост антииранских настроений в Дагестане вылился в 1659 - 1660 гг. в мощное вооруженное выступление, в котором приняло участие более 30 тыс. человек. Как пишет Умаханов, "по количеству участников и остроте событий оно явилось одним из крупнейших антииранских восстаний на Кавказе в середине XVII века"2.

Как следует из сочинения Казвини, "владетель Кайтака и Улуг, сын Рустема, прежнего усмия..., соединившись с группой злоумышленников из этого племени, совершили ряд проступков и действий, выходящих за пределы дозволенного"3. Когда об этом шаху Аббасу II доложил правитель Ширвана Хаджи-Манучехр-хан, тот приказал находившемуся в Карабахе с подготовленной для похода в Грузию армией начальнику своих войск Аллаверди-хану выделить в распоряжение правителя Ширвана 15 тыс. воинов "с великими эмирами, почтенными юзба-ши (сотники. - Б. А., А. М.) и тюфенгчиями (мушкетеры - Б. А., А. М.)"4. Последнему же был направлен указ, где было "предписано, чтобы он совместно с победоносным войском и подчиненными ему эмирами Ширвана, Дагестана, Захура и Табасарана ликвидировал возмущение мятежников"5. Чтобы обезглавить восстание, шах официально лишил Улуга и примкнувших к нему феодалов власти, передав управление "областью Кайтак и Башлу со всеми входящими в них округами (частями. - Б. А., А. М.)" некоему Хасан-хану6.

Сам же Хаджи-Манучехр-хан с собравшимся войском, соблюдая осторожность, двинулся вперед по Южному Дагестану. Как отмечал Казвини, "когда они, проходя через округ Куре, вошли в его пределы, люди этой местности,...пользуясь труднодоступностью своей страны, многочисленностью лесов и высотою гор..., укрепили горные теснины, укрылись в них и уклонились от явки Хаджи-Манучехр-хану". Однако поняв безвыходность своего положения, невозможность выйти из этого места, "пожалев о своем враждебном поведении, прибыли к Хаджи-Манучехр-хану и смиренно и покорно просили простить их вину"7. Конечно, нельзя не учитывать тенденциозности автора, хотя вполне возможно, что жители Кюре, видя бесполезность сопротивления многочисленному и хорошо вооруженному войску, решили сохранить жизнь и свои села от разорения и грабежа.

Из Южного Дагестана Хаджи-Манучехр-хан направился в Дербент, откуда вторично отправил гонца к шамхалу Сурхай-хану с требованием усмирить кайтагского правителя Улуга. Казвини писал, что шамхал вроде доложил шаху Аббасу II, что Улуг раскаивается в своих действиях и изъявит покорность и смирение, если шах простит ему его вину. Шах требовал от Улуга прислать ко двору одного из сыновей, и тогда "его действия будут прощены"8.

Последующие события показали, что Улуг на самом деле не собирался подчиниться и просить прощения. И как писал Казвини, когда Хаджи-Манучехр-хан, "надеясь на обещание шамхала, выступил в поход", ему стало известно, что восставшие "собрались и просят помощи у Улуга". Тогда он выступил из Дербента. А "Сурхай-хан и общество Дагестана" стали собирать силы на случай прихода шахских войск и "построили на реке Багам... укрепления и укрытиями ждали подхода Хаджи-Манучехр-хана" с войском9.

Как пишет Умаханов, "из последнего отрывка явствует, что центром сражения дагестанцев с иранскими войсками явился берег реки Багам, определение места протекания которой дает возможность точно установить центр указанных событий. На современной географической карте Дагестана не обозначена река Багам. Однако на ней есть приток реки Уллучай, протекающей через Кайтаг в Каспийское море. Этот приток имеет название Буган". Автор сообщает об идентичности рек Багам и Буган и подчеркивает, что "современная река Уллучай в прошлом имела название Багам или Бухан, которое встречается на картах Дагестана XVIII века"10. Интересно, что еще И. Н. Березин - профессор Казанского университета - писал, что по пути из Каякента он "переехал реку Большой Бугам", на берегах которого в 1659 г. произошло сражение между дагестанцами и Манучехр-Ханом11.

В конце XVIII в. участник Персидского похода 1796 г. Д. И. Тихонов писал, что владение уцмия, то есть Кайтаг, находилось "между рек Гургени и Буама" и что в Буам впадают "из имеющихся в горах ключей небольшие протоки, а речка Малый Буам выходит из речки Большого Буама выше местечка Мажалиса и оттоль течет по особому местоположению и впадает в море"12.

Из дальнейших слов Тихонова о том, что жители Кайтага брали для строительства мельниц лучшие камни "на речке Большом Буаме при деревнях Карагурайш (Калакорейш. - Б. А., А.М.) и Катьтечено". Мы узнаем, что Большой Буам протекал в ущелье выше Маджалиса, под селением Хунгия, соединяясь с другой рекой, образуя таким образом одну большую реку. Ниже этого места, в нескольких километрах от Маджалиса, есть большая поляна. Не исключена возможность, что сражение дагестанцев с персидскими войсками произошло здесь.

Другой участник Персидского похода 1796 г. СМ. Броневский, когда писал о реках Кайтага, также упоминал Большой Буам. Причем он писал о том, что "Кубечи...лежит в горах на ручье, впадающем в Большой Буам"13.

Броневский, а вслед за ним и Березин писали, что Великент "лежит на берегу Малого Буаме"14. Это означает, что Малый Буам (Бугам), отделившись от Большого Буама, протекал по другому ущелью.

Не менее интересно и утверждение Броневского о том, что "сборное место Баржамейского (Баршамай. - Б. А., А. М.) общества находилось между реками Большим Буамом и Дарбахом"15. Эта местность, под названием Семе, по левой стороне которой и протекала река, известна как Бугам (Буам), а ныне как Уллучай.

Авторы XIX в. М. К. Ковалевский и И. Ф. Бларамберг писали в 1831 г. только о Большом и Малом Буаме16.

Из перечисленных авторов только Березин (середина XIX в.) среди рек, протекавших по территории Кайтага, "между Манасом и Бугамом", называл и Уллучай17. Между тем, это главная, самая большая река в Кайтаге, а Буам или Бугам - ее приток. Думается, что Бугам (Буам) - это местное название реки, а ниже Маджалиса, где проживали кумыки, она была известна как Уллучай (Большая река). Ниже Маджалиса в эту реку впадает другая река и так образуется большая река. Отсюда и ее название - Уллучай, неизвестное авторам до середины XIX века. Это общее название реки, хотя один из ее притоков также называется Уллучаем. Другой же приток и есть Большой Буам (Бугам).

В связи с приведенным утверждением Броневского о впадении около Кубачи ручья в Большом Буам, Умаханов пишет, что речь здесь идет о притоке Уллучая Дживусе18. Значит, нынешний Дживус - это и есть Большой Буам. В этом случае нет никакой стыковки с тем, что писал Березин, а он утверждал, что между Манасом и Буамом текут еще речки Татаул, Инчхе; Хумре-Узень и Уллучай19. То есть, выходит, что в Каспийское море в разных местах впадали и Уллучай и Бугам.

На современных картах Дагестана указана только река Уллучай, которая образуется в результате соединения выше Маджалиса двух рек. Бугамов на картах Дагестана нет. Но в прошлом Уллучай назывался не только Бугамом. Река, протекавшая в Великенте, называлась Кубучай, а приток, впадавший в нее, - Карасу. Интересно еще одно обстоятельство - Березин перевел название Бугам как "изгиб". Но оно переводится и как "запруда", а современная река Уллучай раньше была известна и как Уллу-Бугам, то есть Большая запруда. Эта река впадала в Каспийское море не около Великенте, а севернее, а протекавшая около него река была только притоком Уллу-Бугама, то есть рекой, известной дореволюционным авторам как Малый Бугам.

Исходя из этих данных и из того, что в литературе известны Большой и Малый Бугамы, Умаханов отмечал, что "поскольку они протекали почти параллельно и близко друг от друга по Кайтагу, можно полагать, что рассматриваемое выше сражение проходило в северной, пограничной с кумыками части Кайтага"20.

В связи с приведенным мнением Умаханова нельзя не обратить еще раз внимание на одну деталь, которая имеется в работе Казвини. Он, как отмечалось выше, писал, что ко времени, когда Хаджи-Манучехр-хан из Дербента двинулся с персидским войском на Кайтаг, дагестанцы построили на реке Багам укрепления и укрытия. Хаджи-Манучехр-хан, чтобы перейти реку, вынужден был возвести мост. "Корабли же, погрузив туфенгчиев, высадили их в тылу в горах, отрезав пути и дороги"21.

Автор не уточняет откуда и куда пришли "корабли". Если исходить из его слов, что они высадили туфенгчиев "в тылу в горах", то выходит, что персидские "корабли" пришли по реке и высадили мушкетеров на территории Кайтага, где была дорога в Верхний Кайтаг. Тогда можно предположить, что эта река в середине XVII в. была полноводная, большая и в ее нижней части, протекающей по равнине, могли ходить "корабли". Конечно, возможно, что это были всего лишь небольшие лодки. Но в связи с этим возникает вопрос - до какой местности эти вражеские "корабли" могли дойти? Если иметь ввиду нынешнее направление и места прохождения рек по территории Кайтага, то выше селения Маджалис они не могли дойти, так как там реки бурные, местами протекающие по узким ущельям, и по ним не могли ходить ни "корабли", ни лодки. Тогда надо полагать, что завоеватели высадились ниже Маджалиса, и пошли в направлении гор. Здесь-то, в четырех километрах от Маджалиса и находилась указанная выше поляна, где проходила дорога, ведущая в горы. Это - левый берег Бугама, где возможно и произошло еще одно, а может быть и главное сражение объединенных сил дагестанских народов с войсками персидского шаха Аббаса II.

Подходя к описанию непосредственных военных действий, Казвини останавливается на описании лагеря участников антииранского восстания, среди которых перечислены "Сурхай-хан шамхал, Улуг, Казан-алп" (эндирейский правитель. - Б. А., А. М.), военачальники, прочие знатные и народ Дагестана". Общее количество восставших "превосходило 30000 человек", которые "собрались и ждали подхода Хаджи-Манучехр-хана"22. По мнению Умаханова, участие в восстании как крупных и мелких феодалов, военачальников, так и рядовых общинников Дагестана дает основание говорить о всеобщем характере этого восстания23.

Анализ сообщения Казвини дало основание Умаханову утверждать, что восставшие имели определенный план действий и в связи с этим он пишет об особой активности в его осуществлении, проявленной кайтагским Улугом, который "во главе одного из отрядов бросился на левое крыло шахских войск и вызвал там смятение"24. Казвини об этом писал так: "Группа из людей Кайтака и Дагестана... вместе с Улугом и другими начальниками из правого крыла напала на левое крыло победоносного войска". Тенденциозный Казвини, конечно, писал о храбрости и самоотверженности персидских войск, в том числе Хаджи-Манучехр-хана, который, по его словам, "проявляя чудеса храбрости и мужества, выделил из первого фланга и центра отряд храбрецов и бросил его на этих хвастливых (дагестанцев. - Б. А., А. М.)"25.

Несмотря на упорное сопротивление, отряды горцев не смогли противостоять оснащенным артиллерией регулярным шахским войскам и потерпели поражение. Казвини не мог не преувеличить храбрость персидских войск и растерянность дагестанцев. Он писал: "Газии (борцы за веру. - Б. А., А. М.) как молнии устремились на врагов, которые с зародившимся, наконец, раскаянием, растеряв храбрость и мужество, бежали в степь... В этот день большая группа этих презренных стала пищей меча газиев". Конечно, потери дагестанцев были большие, о чем говорил и Казвини, утверждавший, что даже "через три-четыре дня в лесистых местах была обнаружена группа их вождей, которая умерла от пулевых ран и стрел". Был убит и брат кайтагского Улуга26.

После описанных событий Хаджи-Манучехр-хан "отправился к подножию трона наместника бога (шаха - Б. А., А. М.), - как писал Казвини. - И тогда был издан высокий указ, согласно которому Сурхай-хан шамхал, вышедший из повиновения вместе с другими сообщниками и ближними должен был быть схвачен и Дагестан очищен" от восставших. "Однако Сурхай-хан и прочие люди Дагестана" избежали разгрома и укрылись на неприступных вершинах гор, продолжали оказывать сопротивление шахским войскам 27.

Поэтому всем участникам ("эмирам" и "победоносному войску") только что закончившегося похода был дан приказ, "чтобы они собрались к Хаджи-Манучехр-хану и не оставили следа от этого никчемного сборища", - так пренебрежительно писал Казвини о народах Дагестана, боровшихся за независимость от Ирана. Согласно его утверждениям, укрывшиеся от разгрома восставшие "пробудились от мрака невежества и от опьянения неразумностью, и малые и большие, молодые и старые с полной покорностью и надеясь на бесконечное великодушие и прирожденное благородство его величества... пришли к Хаджи-Манучехр-хану с раскаянием и мольбой о прощении". А шамхал послал своего сына Гюль-Мухаммед-бека "с посланием о раскаянии ко двору" шаха и молил о прощении28.

Шах "простил им их прегрешения", в знак прощения шамхалу Сурхаю даровал "управление страной Дагестаном" и, кроме того, он и его сын Гюль-Мухаммед-бек были "пожалованы почетными одеждами"29.

Умаханов подмечает, что "по М. Казвини получается довольно иллюзорная картина: шах показан всепрощающим добряком, а шамхал Сурхай и другие дагестанцы - слабохарактерными людьми, которые моментально переменились, поняли безнадежность своей борьбы и покаялись перед шахом, стали посылать ему подарки, добиваясь его прощения. В аналогичном положении дел старались убедить в Иране и русских послов Ф. Нарбекова и В. Ушакова". Им, как говорится в одном из архивных документов, найденном Умахановым в Российском государственном архиве древних актов, "шаховы ближние люди" заявили, что "кумыцкий Сурхай шев-кал (шамхал. - Б. А., А. М.) и усмей кайдацкой и Будай буйнацкой и иные владетели у шаха в послушании и шах де к ним присылает годовое большое жалованье" и что "в знак своей покорности кумыцкие владетели к шаху посылают по все годы в подарках ясырь..., птиц... и лошади и золотые..."30.

В борьбе с персидскими завоевателями дагестанские феодалы добивались помощи султана Турции и писали ему, что они отбили атаки шахских войск, убив более 3 тыс. человек, и более не хотят быть в подданстве "кизылбашенам" (персам), хотя шах лицемерно называет их друзьями и платит им жалованье. Как отмечает Умаханов, "один этот документ дает нам основание говорить о значительном послаблении влияния шаха в Дагестане в результате событий 1659 - 1660 гг."31.

Умаханов пишет, что в ходе восстания "проявились наиболее характерные черты взаимоотношений политических единиц - и народов Дагестана - их единодушие и готовность отстаивать свою независимость общими силами. Значимостью этого восстания объясняется и большой интерес русского правительства к его исходу, так как он должен был повлиять на русско-иранские и русско-дагестанские отношения"32.

Он же отмечает, что восстание народов Дагестана в 1659 - 1660 гг. в конечном итоге завершилось компромиссом возглавлявшей его феодальной верхушки с правителем Ирана. Подчеркивая свое удовлетворение формальным выражением ему покорности, шах Аббас II довольствовался сохранением своего престижа и не сделал даже попытки сменить шамхала Сурхая, опасаясь нового выступления горцев33.

Примечания

1. Хрестоматия по истории СССР XVI-XVII вв. М. 1962, с. 685 - 689.
2. УМАХАНОВ М. -С. К. Взаимоотношения феодальных владений и освободительная борьба народов Дагестана против иноземных завоевателей в XVII веке. Махачкала. 1973.
3. Хрестоматия по истории СССР..., с. 685.
4. Там же, с. 686.
5. Там же.
6. Там же.
7. Там же.
8. Там же.
9. Там же, с. 688.
10. УМАХАНОВ М. -С. К. Ук. соч., с. 192.
11. БЕРЕЗИН И. Путешествие по Дагестану и Закавказью. Ч. I. Казань. 1850, с. 118.
12. ТИХОНОВ Д. И. Описание Северного Дагестана. 1796 г. История, география и этнография Дагестана XVHI-XIX вв. М. 1958, с. 125,128.
13. БРОНЕВСКИЙ С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Ч. II. М. 1823, с. 313 - 314.
14. Там же, с. 313; БЕРЕЗИН И. Ук. соч., с. 119.
15. БРОНЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 313.
16. КОВАЛЕВСКИЙ М. К., БЛАРАМБЕРГ И. Ф. История, география и этнография Дагестана, 1831. М. 1958, с. 309.
17. БЕРЕЗИН И. Ук. соч., с. 118.
18. УМАХАНОВ М. -С. К. Ук. соч., с. 192.
19. БЕРЕЗИНИ. Ук.соч.,с.119.
20. УМАХАНОВ М. -С. К. Ук. соч., с. 193.
21. Хрестоматия..., с. 688.
22. Там же, с. 688.
23. УМАХАНОВ М. -С. К. Ук. соч., с. 193.
24. Там же, с. 193.
25. Хрестоматия..., с. 688.
26. Там же.
27. Там же, с. 689.
28. Там же.
29. Там же.
30. УМАХАНОВ М. -С. К. Ук. соч., с. 194.
31. Там же, с. 195.
32. Там же, с. 195 - 196.
33. Там же, с. 197.

Вопросы истории, № 5, Май 2013, C. 165-170.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

АЛИЕВ Б. Г., МУРТАЗАЕВ А. О. КАЙТАГ: ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАЗВАНИЯ И ТИТУЛА ЕГО ПРАВИТЕЛЕЙ

Как  известно,  имеющиеся арабские  источники  и  местная историческая  традиция  говорят  о назначении  правителей  феодальных владений Дагестана  арабским полководцем  Масламой (Абу-Муслимом).  Это  касается  и правителей  Хайдака.  Но кратковременность  пребывания  в дагестанских  владениях  арабов после  каждого  из  походов,  которые совершали  они  в  Дагестан,  ставит под  сомнение,  что  во  владениях Дагестана  с VIII  в.  укрепляются правители –  арабы  по  своему происхождению.  На  это  уже обращено  внимание  ряда отечественных исследователей, таких как Р. М. Магомедов, В. Ф. Минорский,  А.  Р.  Шихсаидов  и  др. «Неправдоподобность  такого утверждения  очевидна,  –  писал проф.  Р.  М.  Магомедов  о  Кайтаге. После  учиненного  разгрома чужеземец не смог бы во враждебном  окружении  долго править страной.  Ясно,  что  после расправы  над  непокоренным правителем  арабы  поставили  в Кайтаге нового властелина,  угодного завоевателям, могущего  защищать их  интересы.  Но  таким  слугой завоевателей  мог  оказаться  и  кто-либо  из  представителей  рода бывших  кайтагских правителей, согласившийся  принять мусульманство.  Именно  таким представителем  был  Амир-Чупан, правивший  Кайтагом  при  арабах», согласившийся  принять мусульманство [6.  С. 202–203].

Обычно правителей Кайтага производят в основном от потомков пророка Мухаммада - Курейшитов, о чем говорится и в местных исторических сочинениях. Однако в исторической литературе бытует и другое мнение, опирающееся на сведения известного арабского путешественника, историка и географа Х в. ал-Масуди, писавшего, что родоначальником хайдакских правителей являлся представитель арабской семьи Кахтан. Он писал, что «царь этой страны мусульманин и считает себя принадлежащим к арабскому семейству Кахтан» [5. С. 51]. Это утверждение нашло поддержку в работах отечественных и зарубежных авторов, писавших о Хайдаке и происхождении их правителей. Однако не все авторы разделяют такое мнение. Так, по мнению известного востоковеда проф. В. Ф. Минорского, утверждение об арабском происхождении «хайдакского князя» (от арабского родоначальника Кахтана) «есть, конечно, чистая выдумка арабов, основанная на простом созвучии» [9. С. 127].

В связи с этим уместно отметить, что согласно В.Ф. Минорскому, от местных правителей Хайдака могло произойти и само название Хайдак. Он писал: «Название хайдак (кайтак) звучит по-алтайски (по хазарски ?), но сообщение Эвлиа Челеби, что в его время (1647 г.) кайтаки, которых он будто бы встречал между Шакки и Ширваном, говорили по-монгольски, - чистое заблуждение. Слова их языка, которые он приводит, являются только воспроизведением списка монгольских слов, данных у Хамдуллаха Мустоуфи в первой естественноисторической части его труда Нузхат ал-Кулуб. Список этот не имеет никакого отношения к Кайтаку. Возможно, что хайдаки получили свое название от своего высшего класса, состоявшего из пришельцев (как это случилось с кавказскими аварами), но, в противоположность мнению В. Бартольда, это произошло не во время монгольского нашествия, а на несколько веков раньше, так как название Хайдак засвидетельствовано (с различными ошибками в написании) уже у арабских авторов IХ-Х вв. н.э. [9. С. 127]. В примечании к своей книге «История Ширвана и Дербенда Х-ХI веков», откуда взята эта цитата, В. Ф. Минорский писал: «Имя Кай известно среди алтайских народов, но сочетание Кайтак не встречается в других местах» [9. С. 127].

Действительно, первые известия о Хайдаке мы встречаем в арабских источниках. Среди арабских историков, географов и путешественников, писавших в IX—XI вв., Хайдак (Кайтаг) был известен как страна (царство) или город в основном под названием Хайзан (Белазури, Хамадани, Хордадбек, Ибн-Русте, ал-Истахрий) или же как Хамзан (Я’куби), Джидан (ал-Масуди), Хайван-Хайдан (ал-Гарнати) [2. С. 7, 15, 16, 29, 43, 47, 49].

Название Хайдак (Кайтаг), его происхождение, а также происхождение титула его правителей (уцмиев) интересовало и других отечественных и зарубежных авторов. Так, в начале XIX в. С. Броневский писал: «Около Буама живут Кайтаки, старожилой дагестанский народ, чаятельно получивший название свое от бывшего в сих местах древнего города Кадака; а по Дарваху живут Каракайдаки или черные Кайдаки, коим дано имя сие (это - авт.), как кажется по черному виду лесистых гор, ими обитаемых, которые по сей самой причине получили от россиян название Черных гор» [3. С. 310].

«Город Кадака», о котором писал С. М. Броневский - это современное кайтагское селение Хадака, входившее в прошлом в состав «Жалагъанта», т.е. жалагъинцев, под которым были известны не только жители собственно города Жалагъи - домусульманской столицы Хайдака, но и все жители окружающих его населенных пунктов, занимавших огромное пространство вокруг города. Интересно, что еще Клавдий Птолемей среди 29 городов и других населенных пунктов Кавказской Албании перечислял и Хадаха. Можно полагать, что это и нынешнее кайтагское селение Хадага, от которого якобы, по словам С. М. Броневского, произошло название самого Хайдака. Это наталкивает нас и на другое предположение, что Хадага еще до Жалагъи могла быть столицей этого царства Хайдак, а с возвышением в силу каких-то обстоятельств второго стала входить, как и другие окружающие центральные селения, в состав «Жалагъанта». Согласно собранным нами сведениям, в прошлом Жалагъи и Хадага были даже соединены между собой мощеной дорогой, следы которой сохранились до наших дней.

Название Хайдак (Кайтаг) интересовало и известного азербайджанского ученого А.-К. А. Бакиханова. Он связывал его происхождение с пребыванием здесь первого царя государства Ахеменидов Кира II (Кей-Хосрова? - 530 г. до н.э.). Опираясь на противоречивые сведения греческих, европейских и восточных историков, он полагал, что Кир II совершил поход в Кавказскую Албанию и вместе с войсками погиб в тесном ущелье. «Разноречие европейских и азиатских историков о конце жизни Кира и о последнем его походе в горы, где он исчез, показание шейха Низами о пещере и золотом престоле Кей-Хосрова (Кира) на горе близ Дербенда, ясно показывают, что он имел дело с албанцами», - писал А.-К. Бакиханов [1. С. 32]. Далее он отмечал: «Что же касается тесного ущелья, в котором будто бы погиб с войсками Кир, то это «быть может узкий горный проход, ведущий от реки Рубас посреди Табасарана к Дарвагу и Кайтагу [1. С. 132]. Вместе с тем А.-К. Бакиханов предполагал, что «убиение Кира случилось в одном из ущелий Цуги, среди множества племен кайтагских, акушинских, казикумухских и других, а не в Ганджинской долине, как полагают некоторые, где равнинная земля и никакого ущелья нет» [1. С. 132].

Между тем известно, что Кир II погиб во время похода его в Среднюю Азию в 530 г. до н.э. в борьбе с массагетами на восточном берегу Аму-Дарьи [4. С. 105]. Поэтому с утверждением о гибели Кира II на Кавказе и, в частности в Дагестане, вряд ли можно согласиться.

Более интересно в связи с поставленным вопросом другое предположение А.-К. А. Бакиханова. Останавливаясь на частях Ширвана и Дагестана в древности, он писал, что армянский историк М. Чамчиан в своей «Истории Армении» перечисляет четыре провинции: 1) Алан, 2) Баслас, 3) Гаптаг, 4) Гунн [10. С. 132]. Но в то же время он сопоставляет это деление с делением региона автора «Дербент-наме», утверждавшего, что Исфендияром и Нуширваном страна эта была разделена на четыре провинции: 1) Гулбах, 2) Владение Туман-шаха, 3) Кайтаг, 4) Нагорный Кумук [1. С. 14]. В связи с этим А.-К. Бакиханов высказал и свое мнение. «Разделения эти, - писал он, - соответствуют  теперешнему положению страны, так что первая провинция Алании Гельбах означает Засулакский Кумук, Мичикич (Чечня) и Малую Кабарду; 2) Область Туман-шах или Гаптах, или же по первому разделению, Кайтаг, есть владение Шамхальское и нижняя часть Уцмиева; 3) Нагорный Кумук или Гун, или Авар, состоит из Кази-Кумука и Авара; 4) Баслас или Зирих-Геран или Серир, или по четвертому разделению Кайтаг, включает в себя верхнюю часть нынешнего Кайтага, Акушинский и Сюргинский (Сюрга магалы) [1. С. 14]. Он полагал также, что название «нынешнего города Башлы происходит от древнего Басласа» [1. С. 14].

Используя эти сведения, А.-К. А. Бакиханов писал: «Можно считать Кайтаг и Гаптаг за слово одного происхождения или же таг (гора) вообще означает Дагестан: владение Шамхала с прибавкою геп (все) называлось Гептаг, а владение Уцмия - с добавлением слова Кай, означающее на древнеперсидском языке «большой» и «высокий» или же в связи с поражением здесь Кай-Хосрова (Кира)... называется Кайтаг» [1. С. 16].

Часто мы не воспринимаем или же не желаем порою без основания воспринимать происхождение того или иного термина или названия из иностранных слов, руководствуясь при этом ложным патриотизмом, и поэтому противопоставляем им свою народную этимологию, основанную в основном на созвучии интересующих названий с теми или иными словами из местных языков. И в нашем примере название государственного образования Хайдак-Кайтаг и народа хайдаки (кайтаги, кайтагцы) народная этимология связывает с местным языком. Согласно этому, название Хайдак выводится из сочетания слов «гьай» и «дакьа», т.е. «гнать скот»,  «погонять скот».

Существует легенда, связанная с воровством скота жителями нынешнего Кайтага у башлинцев, согласно которой, когда башлинцы спросили у оставленного ими одного сельчанина подкараулить воров и узнать, откуда они пришли и кто они такие, он ответил им: «Не знаю, кто они такие были и откуда они пришли, но они говорили друг другу «гьай дакьа». От этих слов, согласно преданию, и произошло название «Хайдак» («Гьайдакь»). Их так стали называть соседи, в частности башлинцы, от которых это название восприняли и другие народы. Такова народная этимология названия Хайдак.

Большой интерес представляет и вопрос о титуле правителя Хайдака - уцмия. Известно, что этот титул, как и титулы ряда других правителей феодального Дагестана, в исторической литературе принято связывать с арабами. «Достоинство Усмия, - писал С. Броневский, - есть второе по старшинству, поставленное в Дагестане Аравитянами. Усмей на арабском языке означает начальника, повелителя» [3. С. 310]. Такое мнение о происхождении титула правителя Хайдака было широко распространено среди исследователей.  Однако, как показали дагестанские исследователи (Б. К. Малачиханов, Р. М. Магомедов, М.-С. Д. Саидов, А. Р. Шихсаидов, Г. М.-Р. Оразаев и др.), термин уцмий не связан с арабским языком и возник еще до прихода арабов в Дагестан. «Термин «уцмий», - писал Р. М. Магомедов, - угодливо подводится под арабскую основу и происходит от слова «исми» (имя), что должно означать якобы «именитый» [6. С. 202]. Между тем в «Дербент-наме» правитель Хайдака дан под термином «газанфар», что значит «отважный», «храбрый» (см. араб. перс., турец. газанфар). В тексте же Мухаммеда-Рафи «Тарих-Дагестан» правитель Хайдака Газанфар дается как имя одного из храбрых и сильных эмиров (правителей) «неверных из вилайета Хайдак (Кайтаг)» - «султан по имени Газанфар ал-Гарра, т.е. «обманутый лев» [11. С. 108].

Как полагал другой дагестанский ученый Б. К. Малачиханов, автор сочинения «Тарих-Дагестан» Мухаммед-Рафи тут заменил слово «усама» (уцмий, титул кайтагского правителя), означающего по-арабски «лев», другим синонимичным ему словом - «газанфар» [7. С. 179]. «В таком случае, - продолжает он, - мы имели бы основание утверждать и о большой древности титула «уцуми», имевшее применение свое в Хайдаке еще значительно ранее проникновения ислама за стены Дербента» [7. С. 179].

Отрицая арабское происхождение термина уцмий, Б. К. Малачиханов утверждал: «В загадочном термине, интересующем нас, мы склонны видеть иудейское слово «оцум» (мн. ч. - оцами), означающее «сильный», «мощный» [7. С. 179]. При этом он указывал на наличие в Хайдаке еще в далеком прошлом ущелья под названием «ЖугьутIла къатта» («Еврейское ущелье»). В связи с этим хочется отметить, что наши полевые исследования дали дополнительные сведения о еврейском населении в этих местах. В сел. Ираги Кайтагского района Дагестана нам рассказали о ряде еврейских поселений, существовавших раньше между сел. Ираги и указанным ущельем. Интересно, что еврейские поселения раньше находились между даргинскими селениями Мекеги и Мулебки. Существует и предание о еврейском происхождении мекегинцев, что является свидетельством распространения здесь иудаизма. Но вернемся к Б. К. Малачиханову. Заканчивая его рассуждения, связанные с еврейским происхождением термина «уцмий», приведем его мнение о том, как это произошло. Он писал, что «вождь Хайдака мог для вящего почета носить звание, почерпнутое из лексикона иудейского языка - языка священных книг древней религии, господствовавшей на значительной части территории доисламского Дагестана. При этом не лишне вероятия и то, что иудейский «оцум» («сильный», «мощный») и арабское «усама» (синоним «льва») родственно тождественны по своей общесемитической этимологической природе; в положительном случае выходило бы так, что этот синоним льва у арабов представляет собой эпитет, характеризующий силу и мощь «царя зверей» [7. С. 180].

У указанного выше арабского автора Х в. ал-Масуди, помимо сведений о происхождении правителя Хайдака (Джидана) из арабского семейства Кахтана, есть сведения и о титуле его. Он писал, что царя этой страны зовут Салифан, живет он в настоящее время (в 332/943 году). Отметим еще раз, что претендовал он на происхождение от арабского родоначальника Кахтана. «Во всем царстве этом нет мусульман, кроме него, его детей и его семьи» [9. С. 127, 202-203]. В 915 г., согласно сообщению ал-Масуди, «салифан с «хазарским» войском пришел на помощь эмиру ал-Баба» (Дербента - авт.) [9. С. 128]. Указанный факт дал основание В.Ф. Минорскому утверждать, что «этот характерный эпизод указывает на тесную зависимость хайдаков от хазар, от которых они, по-видимому, получали титулы и инвеституру» [9. С. 128]. Салифан - это древнетюркский титул, транскрибируемый по-китайски се­лифа [9. С. 127]. Другой арабский автор Шамс ад-Дин ал-Мукаддиси (946/947 гг.) приводит для правителя Хайдака титул шах. Он называет его Хайдакан-шах [9. С. 127]. Этим титулом, кстати, согласно народной традиции, называли правителей и других народов Дагестана раннесредневекового периода.

Нельзя обойти и мнение А. Р. Шихсаидова о происхождении и времени появлении титула кайтагского правителя «уцмий». Анализируя приведенные нами выше существующие разные мнения о происхождении титула уцмий, а также сведения из работы Махмуда из Хиналуга «События в Дагестане и Ширване ХIV-ХV вв.», А. Р. Шихсаидов пришел к выводу, что указанное сочинение является первым в дагестанской исторической литературе сочинением, где встречается термин уцмий. Он пишет: «Он связан с именем Султан Мухаммадхана, уцмия Кайтага в конце XIV в». О более раннем времени хроника не сообщает, но можно уверенно предположить, что термин уцмий был известен и в более раннее время. Хроника косвенным образом, - продолжает он писать, - подтверждает существование звания уцмия до XIV в.: «Илчав Ахмадхан - сын Уллубекхан-уцмия из рода в род наследственно вплоть до сегодняшнего дня управляет вилайатом Кайтак в Дагестане» [8. С. 86]. После анализа всех материалов по термину уцмий А. Р. Шихсаидов делает общий вывод:  «Таким образом, наиболее ранняя фиксация термина уцмий (усми) относится к последней четверти XIV в. (Султан Мухаммадхан-уцмий), но можно предположить, что этот термин имел к этому времени уже многовековую историю» [11]. Как писал Р. М. Магомедов, «Шамхал, уцмий, майсум - титулы правителей Дагестана, ставшие известными в более поздние времена, видимо, существовали в народе в иной транскрипции и являются названиями местного происхождения» [6. С. 145].

В данной статье только поставлены вопросы, приведены имеющиеся по ним мнения и рассуждения известных ученых, и мы далеки от мысли, что нам удалось их решить. Думается, что мы дали пищу для размышления другим исследователям, которым, возможно, удастся сделать больше - обнаружить новые, неизвестные нам источники и на основе этого найти другие варианты и подходы к решению поднятых в данной статье вопросов.

Литература

1. Бакиханов А.-К. Гюлистан-и Ирам. Баку, 1991.
2. Белазури. Книга завоевания стран / пер. с араб. П. К. Жузе. Баку, 1927; Караулов Н. А. Сведения арабских писателей о Кавказе и Армении // СМОМПК. Тифлис, 1901. Вып. 29; Его же. Сведения арабских писателей о Кавказе, Армении и Азербайджане. Ибн ал-Факих // СМОМПК. Тифлис, 1902. Вып. 31; То же // СМОМПК. Тифлис, 1903. Вып. 32; Там же. Ибн Русте. Я’Куби. История / пер. с араб. проф. П. К. Жузе. Баку, 1927; Караулов Н. А. Сведения арабских географов IX-X веков по Р. Хр. о Кавказе, Армении и Азербайджане // СМОМПК. Тифлис, 1908. Вып. 38; Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131-1153 гг.) / Публикация О. Г. Большакова и А. Л. Монгайта. М., 1971.
3. Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Ч. 2. М., 1823.
4. Дандамаев М. А., Луконин В. Г. Культура и экономика древнего Ирана. М., 1980.
5. Караулов Н. А. Сведения арабских географов IX и X веков по Р. Хр. о Кавказе, Армении и Азербайджане // СМОМПК. Вып. 38.Тифлис, 1908.
6. Магомедов Р. М. Общественно­экономический и политический строй Дагестана в XVIII - начале XIX вв. Махачкала, 1957.
7. Малачиханов Б. К. К вопросу о хазарском Семендере в Дагестане // Ученые записки ИИЯЛ Дагфилиала АН СССР. Т. 14. Махачкала, 1965.
8. Махмуд из Хиналуга. События в Дагестане и Ширване XIV-XV вв. Махачкала, 1997.
9. Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда X-XI веков. М., 1963.
10. Чамчиан М. История Армении. T. III. Венеция, 1784.
11. Шихсаидов А. Р. Дагестанская историческая хроника «Тарих Дагестан» Мухаммеда-Рафи // Письменные памятники Востока. Ежегодник. М., 1977.

Известия ДГПУ. - № 3 (12). - 2010. С. 7-12.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Ким А. А. Война между Бохаем и Китаем в 732-735 гг.
      Автор: Saygo
      В 698 г. было создано первое государство на Дальнем Востоке России, позже известное как Бохай. В своем развитии молодому государству пришлось преодалеть ряд трудностей, но самым большим испытанием для Бохая стала война с могущественной державой Евразии - Танским Китаем.
      Как правило, российские и зарубежные историки практически не уделяют внимания событиям и итогам этой войны. Это связано с тем, что в китайских и силланских хрониках очень мало материалов по этой теме. Однако, анализируя информацию, которая не имеет отношения к самим военным действиям, но совпадает с ними по времени, возможно проследить причинно-следственные связи этого конфликта.




      Стела из Бохая, Национальный музей Кореи

      Голова дракона из Бохая, Национальный музей Кореи

      Кирпич из Бохая с иероглифами shang jing 上京 - "Верхняя столица". Национальный музей Китая

      В 719 г. Да Цзожун (основатель Бохая) умер. На престол взошел его старший сын Да Уи (в корейском варианте Тэ Му Е), который унаследовал титулы и должности своего отца и получил инвеституру от империи Тан1.
      Сразу после восшествия на престол Да Уи ввел свое летоисчисление. В то время в Восточной Азии привилегией устанавливать собственный календарь пользовались только императоры - правители Тан и Японии. Этой политической акцией Да Уи продемонстрировал не только независимый характер своего государства, но и свои амбиции2.
      Его деятельность сразу создала условия для столкновения с империей Тан, так как многие мохэские племена поддерживали дипломатические отношения с Китаем и являлись его вассалами. Да Уи смог добиться того, что часть мохэских племен посылала свои посольства в Китай вместе с бохайскими представителями или должна была оповещать Бохай об отправке своих посольств в империю Тан.
      В 726 г. неожиданно, без предупреждения Бохая, хэйшуй мохэ отправили в империю Тан посольство с данью и обратились с просьбой о покровительстве. Китайский император дал мохэсцам аудиенцию3. В результате империя Тан объявила о создании своего ведомства на территории хэйшуй мохэ и отправила туда своих чиновников4.
      Да Уи рассматривал это как попытку империи Тан заключить союз с хэйшуй мохэ против Бохая. Поэтому он решил нанести превентивный удар по мохэским племенам5. При обсуждении намерения Да Уи начать поход против хэйшуй мохэ его младший брат Да Мэньи (в корейском варианте - Тэ Мун Е) выступил против б. Война с империей Тан, войска которой, по мнению Да Мэньи, в десять тысяч раз превышали по численности бохайские, неминуемо должна была привести к гибели Бохая 7.
      Конфронтация между братьями закончилась тем, что младший из них был вынужден бежать в Китай8, где его гостеприимно приняли. Тогда Да Уи отправил в Китай послов Ма Мун Квэ и Чхонъ Муль А с письмом, в котором перечислял преступления своего младшего брата и просил казнить перебежчика (по другим данным бохайский король просил выдать брата)9. Империя Тан ответила на это отказом, мотивируя свое решение тем, что "Мэньи в беде и изъявил нам покорность, его нельзя убить".
      Да Уи остался недоволен. Китайское государство, в свою очередь, увидело непочтительность к себе со стороны Бохая. Было очевидно, что Да Уи пытался давить на империю Тан.
      Однако отношения между Тан и Бохаем внешне по-прежнему оставались спокойными. Обе стороны, судя по всему, не были готовы к крупномасштабным военным действиям. Но конфликт назревал10. В 727 г. Да Уи отправил первое посольство в Японию, где Бохай был представлен как "вернувший древние земли Когурё" 11, налаживал контакты с киданями и тюрками.
      В 732 г. Бохай располагал большим флотом и сравнительно сильной армией. Но при этом бохайское государство не имело опыта столкновения с сильными противниками - тюрки находились от них далеко, а борьба с танской армией была давно - более 30 лет тому тазад. Поэтому Да Уи мог просто не иметь представления о мощи китайской империи, что и показал его спор с младшим братом. Тот факт, что Да Цзожун в свое время разгромил карательную армию танского полководца Ли Кайгу (698), мог дезориентировать второго бохайского правителя, и он явно недооценивал империю Тан. Успешные действия против Сипла и мохэ позволили Да Уи решиться на более серьезный шаг - конфликт с Китаем.
      При этом сам бохайский правитель не стремился к скорому столкновению с империей Тан. Возможно, он искал весомого повода для войны. Последующие события показали, что Бохай был готов к войне на севере и на море. Боевые действия Китая с киданями и их сторонниками си (киданьские племена были наиболее надежными союзниками Бохая против империи Тан) в начале 730-х гг. подтолкнули Да Уи к решительным действиям.
      732 г. также стал решающей вехой в отношениях между Бохаем и Сипла. Он обозначил конец доминирования Бохая на Корейском полуострове и привел к сравнительному равновесию в данном регионе.
      В 715 г. киданьские племена усилились, вышли из-под власти тюрок и наладили связи с Китаем12, но в 730 г. киданьский вождь Кэтуюй снова перешел на сторону тюрок, в результате начались боевые действия против Китая. К киданям присоединились племена си.
      В третьем месяце 20-го г. Кай-юань танского Сюань-цзуна (732) войска империи Тан разгромили армии восставших киданей и си. Первые отступили на север, вторые подчинились китайцам. Возможно, си не очень стремились к войне с Китаем, так как были привлечены к военным действиям киданями. По своей сути, киданьские племена были для Да Уи своего рода буфером между Бохаем и Китаем. Ослабление киданей создавало угрозу для Бохая, что привело к началу военного столкновения.
      В девятом месяце 20-го г. Кай-юань (732 г.) Да Уи предпринял внезапные военные действия против империи Тан. Бохайский флот под командованием генерала Чжан Вэньсю (в корейском варианте Чжань Мюн Хю) напал на Дэнчжоу. Бохайцы убили начальника этой крепости цыши (градоначальника) Вэй Цзюня (Ви Чжуна) и перебили тех, кто оказал сопротивление13. Для многих ученых до сих пор является спорным вопрос, как такое сравнительно небольшое государство, как Бохай, решилось первым напасть на империю Тан.
      Инцидент с Дэнчжоу стал первым актом войны. По мнению южнокорейских исследователей, Дэнчжоу был открытым портом, важным стратегическим пунктом империи Тан14, и нападение на него носило превентивный характер15. Эти утверждения не лишены оснований, однако, у бохайцев были и другие причины для нападения именно на этот порт. У империи Тан был сильный флот. Известно, что Китай во время восстания киданей в 696 - 697 гг. перебрасывал морем в тыл противника десант, насчитывавший десятки тысяч солдат.
      Скорее всего, Дэнчжоу был базой для имперского флота. Нападение на этот порт позволил бохайцам ликвидировать военные корабли противника и тем самым обеспечить себе безопасное море. А на суше, учитывая, что значительную часть бохайского войска составляла мохэская конница и главные союзники бохайцев - ки-даньские племена - также располагали превосходной кавалерией, Да Уи мог рассчитывать на определенные успехи.
      Как известно, против китайской армии кавалерия была более эффективной, чем пехота. Мобильные конные отряды сводили на нет численное превосходство огромных китайских армий, что было не раз доказано в войнах кочевников против Поднебесной. Быстрый разгром военных кораблей империи Тан заставил Китай отказаться от действий на море и отдать инициативу в военных действиях Бохаю.
      Тот факт, что бохайцы смогли легко узнать о месте расположения китайского флота и уничтожить его, говорит еще и о том, что они имели хорошую разведку. Для проведения разведовательной деятельности были возможны несколько вариантов - бохайские посольства, бохайские заложники при императорском дворе, которые служили в сувэй, и торговые миссии.
      Варианты посольств и заложников можно сразу отбросить - для столь успешного нападения необходимо было располагать свежей информацией о количестве кораблей и месте их расположения. К тому же необходимо было рассчитать, сколько бохайских воинов и кораблей необходимо для успешного нападения на Дэнчжоу. В результате подсчета единиц танского флота, бохайские военные обнаружили, что им не хватает своих кораблей для разгрома Дэнчжоу и прибегли к помощи морских пиратов. Такую информацию невозможно получить, находясь при императорском дворе - во-первых, он расположен слишком далеко от Дэнчжоу, во-вторых, для передачи таких сведений в Бохай ушло бы слишком много времени. Следовательно, бохайцы, служившие при императоре Китая, не могли снабжать Да Уи подобной информацией.
      Что касается посольств, то они находились в Дэнчжоу слишком мало времени, чтобы изучить положение и собрать сведения.
      Поэтому можно предположить, что разведывательные функции были возложены на торговые миссии. Они прибывали вместе с посольствами, но располагали большей свободой действий, вызывали меньше подозрений и могли собрать ценную информацию. Танская администрация не могла полностью контролировать их действия.
      В то время как бохайский флот добился важного успеха на море, сухопутная бохайская армия почти дошла до Великой Китайской стены и оккупировала ряд крепостей в округе Ючжоу. Киданьские племена оказали помощь бохайцам в военных действиях против империи Тан16. Бохайцев и их союзников киданей танской армии удалось остановить только у гор Мадушань17.
      На помощь Тан также прибыли 5 тыс. всадников хэйшуй мохэ и шивэй. Тот факт, что в летописи упоминаются конные отряды союзников, хотя 5 тыс. воинов нельзя назвать значительным контингентом по меркам китайской империи, располагавшей армиями в сотни тысяч воинов, может свидетельствовать о важности данного события. Скорее всего, в китайской армии не хватало кавалерии. Да и сама система обороны танского генерала У Чэнцы (загораживание дорог камнями) была рассчитана на ограничение действий конницы. К тому же сам факт присутствия мохэской и шивэйской кавалерии мог играть важную роль для китайской армии в моральном плане - создавалось представление, что империя Тан была не одна в борьбе с бохайскими войсками.
      В первом месяце 21-го г. Кай-юань (733 г.) империя Тан заставила бохайского перебежчика Да Мэньи прибыть в зону военных действий, собрать большую армию и прийти на помощь У Чэнцы. По-видимому, танские генералы были плохо знакомы с бохайской армией и нуждались в опытном советнике. В конце концов, китайцы вынудили войска Да Уи отступить18.
      Быстрые действия бохайских вооруженных сил показывают, что Да Уи был готов к конфликту с Китаем. Армия и флот были мобилизованы заранее. Поэтому можно предположить, что Бохай вступил бы в войну с империей Тан независимо от поражения киданей и си.
      Успешные действия бохайских войск заставили империю Тан искать выход из тяжелого положения. Бохайские послы и заложник при императорском дворе были высланы в южные районы империи19. Империя Тан объявила военную мобилизацию в Ючжоу, потом обратилась за помощью к Сипла, предлагая силланцам совместно напасть на Бохай20.
      Силланцы также вполне могли рассчитывать на расширение своей территории за счет Бохая и признательность со стороны Тан21. Вполне допустимо, что для Сипла было очень важно наладить хорошие отношения с империей Тан из-за давления со стороны Бохая, который был номинальным вассалом Китая и этим пользовался против Сипла. Для Тан союз с силланцами теперь становился выгодным, так как неприятной альтернативой этому было участие Сипла в коалиции киданей, тюрок и Бохая против Китая22.
      Связь между союзниками поддерживалась через силланского посла Ким Са Рана. В империи Тан командующим силланской армией, готовившейся выступить против Бохая, был назначен генерал Ким Юн Чжун. Однако совместная атака не получилась из-за сильного снегопада и холода23. Снег занес все горные дороги, и они стали непроходимы, больше половины силланского войска погибло. Силланцы были вынуждены вернуться назад24. Танская армия не смогла сломить сопротивление бохайских войск и также отступила25.
      Несмотря на провал военной экспедиции, это событие оказало влияние на ход войны между Бохаем и Тан. Сипла показала, что может помочь Китаю, и бохайцы теперь должны были учитывать возможность нападения на них с южной границы.
      Между тем, империи Тан все же удалось создать антибохайскую коалицию из хэйшуй мохэ, шивэй и Сипла. Китай и его союзники смогли охватить Бохай с севера, юга и запада. Положение Бохая резко ухудшилось. В 733 г. у тюрок продолжались внутренние распри, и они не могли вести крупномасштабные военные действия против Китая. В итоге основное противостояние с империей Тан ложилось на Бохай, в борьбе с Сипла Япония не оказала поддержки Бохаю 2б. Единственным, помимо Бохая, серьезным противником Китая оставались только кидани. Но после поражения от империи Тан в 732 г. они не располагали большими силами и не могли быть ядром для антикитайской коалиции. В результате бохайский правитель Да Уи взял курс на нормализацию отношений с империей Тан.
      Но главную угрозу для него представлял младший брат, который мог объединить недовольных Да Уи в Китае. К тому же империя Тан имела возможность использовать Да Мэньи против Да Уи. Поэтому бохайский правитель стремился ликвидировать своего близкого родственника.
      Для этого он направил людей в Восточную столицу Тан, которые привлекли наемных убийц. Но младший брат бохайского правителя сумел избежать смерти, а убийцы были схвачены и казнены27. После этого (в 733 г.) в Тан прибыло бохайское посольство с просьбой о прощении28. Танские войска в это время потерпели поражение от киданей, которых поддерживали тюрки. Поэтому мирные отношения были выгодны обеим сторонам. Китай все еще вел тяжелую борьбу с киданями и тюрками, конфликт 732 - 733 гг. ясно показал силу бохайской армии, хотя очевидно, что длительный военный конфликт был бы не в пользу Да Уи. К тому же бохайское население не поддержало Да Мэньи против его старшего брата, что оказало свое влияние на позицию китайских сановников.
      Существуют определенные разночтения по поводу периода войны. В России обычно указывается период 732 - 733 годы. В Корее полагают, что военные действия продолжались до 735 года. Таким образом, время войны увеличивается до 4-х лет. Это связано с тем, что российские исследователи считают, что война закончилась с прибытием бохайского посольства с извинениями в 733 году. Но в Корее отмечают, что сам факт прибытия посольства не означал конца военных действий. Несмотря на данное посольство, военные действия Сипла, мохэ и шивэй против Бохая не прекращались - империя Тан физически не могла сразу закончить войну своих союзников. Фактическим прекращением войны можно считать 735 г., когда империя Тан "даровала" силланцам земли к югу от реки Пхэ.
      Поэтому принято считаеть, что мир между империей Тан и Бохаем был восстановлен в 735 году. По своей сути, война подтвердила слова Да Мэньи, младшего брата второго бохайского правителя, о том, что Бохай в одиночку не мог бороться с империей Тан. Да Уи пошел на мир с Китаем, но продолжал вражду с Да Мэньи, несмотря на то, что его брат был прав. Возможно, что второй бохайский правитель понимал абсурдность такого положения, но для объяснения своих внезапных военных действий ему пришлось пожертвовать родственными связями.
      Эта война могла привести к гибели бохайского государства из-за просчетов Да Уи, который недооценил могущества империи Тан, как военного, так и политического. К тому же Да Уи переоценил возможности своих союзников. Но при этом допустим вариант, что у него не было выбора, так как речь шла о поддержке киданей - наиболее верных союзников, стоявших между ним и Китаем.
      Китай в 735 г. передал Сипла земли южнее реки Пхэган (совр. р. Тэдонган)29, которые формально находились под властью Китая30. Таким образом империя Тан отблагодарила силланцев за помощь в войне с Бохаем. Судя по всему, такое решение было принято не сразу, поскольку мир с Бохаем был установлен в 733 году.
      Скорее всего, Китай обдумывал свои дипломатические действия - ведь ему было необходимо ослабить бохайцев и поддержать силланцев. По мнению многих южнокорейских исследователей, эти земли были захвачены силланцами, но танский император до 735 г. официально не признавал их силланскими владениями31.
      Скорее всего, на эти земли имел также свои претензии Бохай, а для империи Тан было очень важно усиление Сипла в качестве противовеса Бохаю. Нам неизвестно, кто проживал на тех землях, но очевидно, что этим ходом Китай хотел углубить конфликт между Бохаем и Сипла, потому что вполне вероятно, что бохайцы интересовались освоением этих земель.
      Также допустим вариант, что земли к югу от Пхэ были в действительности бохайскими. Но Бохай был вынужден уступить их империи Тан, так как не мог воевать против коалиции. Однако бохайские войска боролись с силланцами за спорные территории долгое время.
      К сожалению, китайские и корейские летописи не содержат информации о награждении Китаем мохэсцев и шивэй за участие в войне против Бохая. Можно только предположить, что союзники империи Тан не были обделены своим сюзереном.
      Как правило, историки разных стран диаметрально противоположно рассматривают итоги этой войны. Корейские ученые считают, что война успешно закончилась для Бохая, заостряя внимание на рейде в Дэнчжоу и прорыве до Мадошаня32, но умалчивают о том, что Бохай попросил прощения 33. Китайские историки считают, что Бохай был просто провинцией Китая 34, и полагают, что войны не было, а был просто бунт, который закончился положительно для империи Тан. Длительное время, в силу политических причин, советские и российские историки придерживались позиции корейских коллег.
      На наш взгляд, война между Тан и Бохаем имела место, так как последний не был китайской провинцией. Как таковая война против Тан закончилась поражением Бохая - он был вынужден отдать часть своих территорий на юге, его доминирование на Корейском полуострове закончилось, и долгое время Бохай вообще не выступал против Китая и его союзников.
      Но при этом империи Тан не удалось уничтожить своего противника. С одной стороны, у Китая в тот период времени возникли проблемы с тюрками, с другой, - ликвидация Бохая не являлась важной задачей для Тан. К тому же китайские сановники, судя по всему, отдавали себе отчет в том, что в случае уничтожения Бохая больше всего выигрывала Сипла. Точно так же Сипла выиграла, когда совместно с империей Тан разгромила Когурё и Пэкче, а затем выгнала с их территорий китайскую армию. Пример полувековой давности еще не был забыт Китаем и разгром Бохая уже не входил в его планы.
      Использование китайскими сановниками Да Мэньи против его старшего брата оказалось неудачным - несмотря на его помощь в изгнании бохайской армии от Мадушаня, все дальнейшие попытки продвинуть его не имели успеха. Его не поддержало бохайское население, поэтому свержение Да Уи с сохранением бохайского государства стало невозможным.
      Победа империи Тан и ее союзников оказалась неполной. Главной причиной этого являлись не только успехи Бохая, но и недоверие союзников друг к другу.
      Примечания
      1. ВАН ЧЭНЛИ. Чжунга лунбэй-до бохай-го юй дунбэйя (Государство Бохай Северо-востока Китая и Северо-восточная Азия). Чанчунь. 2000, с. 156.
      2. Пархэса (История Бохая). Сеул. 1996, с. 116.
      3. Там же, с. 117.
      4. Там же, с. 102.
      5. Там же, с. 32.
      6. Там же.
      7. Там же, с. 117.
      8. СОНЪ КИ ХО. Пархэрыль таси понда (Еще раз о Бохае). Сеул. 1999, с. 69.
      9. История Бохая, с. 33.
      10. ИВЛИЕВ А. Л. Очерк истории Бохая. Российский Дальний Восток в древности и средневековье: открытия, проблемы, гипотезы. Владивосток. 2005, с.449 - 475.
      11. СОНЪ КИ ХО. Пархэ чжончхи ёкса ёнгу (Исследование политической истории Бохая). Сеул. 1995, с. 118.
      12. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 456.
      13. САМСУГ САГИ. Исторические записки трех государств. М. 1959, с. 219.
      14. КИМ ЫН ГУК. Пархэ мёльманы вонъин: сиган-конъканчогын (Причины гибели Бохая: пространственно-временной подход. Сеул. 2005, с. 77 - 88.
      15. КИМ ЧЖОНЪ БОК. Пархэ гукхоы сонрип пэкёньква ыми (Значение и история создания государственного названия Бохая) Сеул. 2005, с. 117.
      16. Исследование политической истории Бохая, с. 216.
      17. История Бохая, с. 102.
      18. Государство Бохай..., с.156.
      19. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 456.
      20. ПАК СИ ХЁН. Пархэсаёнгу вихаё (К изучению истории Бохая). Сеул. 2007, с. 7 - 68.
      21. История Бохая, с. 33.
      22. Там же, с. 123.
      23. ТИХОНОВ В. М. История Кореи. Т. 1. М. 2003, с. 213.
      24. САМГУК САГИ. Ук. соч., с. 219.
      25. История Бохая, с. 3.
      26. Там же, с. 33.
      27. Ю ТЫК КОН. Пархэ го (Исследование Бохая). Сеул. 2000, с. 74.
      28. ВАН ЧЭНЛИ. Ук. соч., с. 156.
      29. ТИХОНОВ В. М. Ук соч., с. 213 - 214.
      30. История Бохая, с. 4.
      31. Там же, с. 123.
      32. ПАК СИ ХЁН. Пархэса (История Бохая). Сеул, 1995, с. 10.
      33. ИВЛИЕВ А. Л. Ук. соч., с. 449 - 475.
      34. СУНГ ХОНГ. Мохэ, Бохай и чжурчжэни. Древняя и средневековая история Восточной Азии: к 1300-летию образования государства Бохай: материалы Международной научной конференции. Владивосток. 2001, с. 80 - 89.
    • Китайские источники о Восточной Африке
      Автор: Чжан Гэда
      Сообщение Фэй Синя о Могадишо и Брава.
      Могадишо и Брава – города на восточном побережье Африки. Один из китайских путешественников, Фэй Синь, писал об этих городах. Хотя в нашем распоряжении и нет сообщения Фэй Синя о Килве, об этом имеется упоминание в нормативной династийной истории «Мин ши».
      Фэй Синь (1388-1436?) сопровождал Чжэн Хэ во время нескольких его походов. Его сообщения являются одним из лучших источников по истории китайских путешествий в Восточную Африку. Он родился в семье военного чиновника в Куньшане, Сучжоу, одном из главных городов провинции Цзяннань в империи Мин. Его сочинение называется «Синча шэнлань», что можно перевести как «Общий отчет о плавании Звездного Плота». «Звездными плотами» называли корабли, на которых к месту назначения отправлялись посланцы китайского императора. Первое издание его книги было осуществлено в 1436 г. Несколькими годами позже Фэй Синь издал иллюстрированную версию своего сочинения.
      Английский перевод текста был опубликован У.У. Рокхиллом (W.W. Rockhill) в «Заметках о сношениях и торговле Китая с Восточным Архипелагом и береговыми областями Индийского океана в XIV в.». ("Notes on the Relations and Trade of China with the Eastern Archipelago and the coasts of the Indian Ocean During the Fourteenth Century" // T'oung pao, vol.XVI (1915), pp.419-47; vol.XVI (1917), pp.61-159; 236-71; 374-92; 435-67; 604-26).
      Источники:
      Ма Хуань «Иньяй шэнлань» (Общий отчет об океанском побережье) «The Overall Survey of the Ocean's Shores», перевод и комментарии J.V.G. Mills (Cambridge: Cambridge University Press, 1970), pp.59-64. Ван Гунъу «Фэй Синь» в «Словаре биографий выдающихся деятелей периода Мин» (L.Carrington Goodrich & Chaoying Fang «The Dictionary of Ming Biography» (New York: Columbia University Press, 1976), pp.440-441). Сообщение Фэй Синя о порте Брава (Бу-ла-ва):
      «Идя к югу от Бе-ли-ло (Беллигам) на Си-лань (Цейлон), через 21 день можно достигнуть земли. Она расположена неподалеку от владения Му-гу-ду-шу (Могадишо) и протянулась вдоль морского берега. Городские стены сложены из обломков скал, дома – из камня. На острове нет растительности – широкая солончаковая равнина. Есть соляное озеро, в котором, тем не менее, растут деревья с ветвями. Через длительный промежуток времени, когда их плоды или семена побелеют от соли, они (жители города) выдергивают их из воды. По характеру своему жители мужественны. Они не обрабатывают землю, но добывают себе пропитание рыбной ловлей. Мужчины и женщины зачесывают волосы вверх, носят короткие рубашки и обматывают их куском хлопчатобумажной ткани. Женщины носят золотые серьги в ушах и подвеску в виде бахромы. У них есть только лук и чеснок, но нет тыкв никаких видов. Произведения этой земли – животное маха (циветта?), которое подобно шэчжану (мускусному оленю), хуафулу (зебра?), подобный пегому ослу, леопард, олень цзи, носорог, мирра, ладан, амбра, слоновья кость и верблюд. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – золото, серебро, атлас, шелка, рис, бобы и фарфор. [Их] правитель, тронутый императорской щедростью, послал дань [нашему] двору».
      Сообщение Фэй Синя о Джиумбо (Чу-бу):
      «Это место примыкает к [владению] Му-гу-ду-шу (Могадишо). Деревня довольно пустынна. Стены из обломков скал, дома сложены из камней. Нравы их также чисты. Мужчины и женщины зачесывают волосы вверх. Мужчины обертывают прическу куском хлопчатобумажной ткани. Женщины, когда они выходят [из домов в город], имеют головную накидку из хлопчатобумажной ткани. Они не показывают свои тела или лица. Почва желтовато-красноватого цвета. По многу лет не бывает дождя. Нет растительности. Они поднимают воду при помощи зубчатых колес из глубоких колодцев. Добывают пропитание рыбной ловлей. Произведения этой земли – львы, золотые монеты, леопарды, птицы с ногами верблюда (страусы?), которые в вышину достигают 6-7 футов, ладан, амбра. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – алый атлас, легкие шелка, золото, серебро, фарфор, перец, рис. [Их] правитель, получив дары от [нашего] императора, преисполнился благодарности и послал дань [нашему двору]».
      Сообщение Фэй Синя о Могадишо (Му-гу-ду-шу):
      «Если идти от Сяо Гэлань (Кулам) при благоприятном ветре, можно достичь этого владения за 20 дней. Оно расположено на берегу моря. Стены представляют собой нагромождение камней, дома сложены из камней и имеют 4-5 этажей в высоту, готовят пищу и принимают гостей на самом верху. Мужчины заплетают волосы узелками, свисающими вокруг головы, и оборачивают вокруг талии кусок хлопчатобумажной ткани. Женщины зачесывают шиньон сзади и расцвечивают его верхушку желтой краской. С их ушей свисают связки (?), вокруг шеи они носят серебряные кольца, с которых до груди свисает бахрома. Когда они выходят [на люди], то прикрывают себя покрывалом из хлопчатобумажной ткани и закрывают свои лица вуалями из газа. На ногах они носят башмаки или кожаные сандалии. У гор страна представляет собой каменистую пустыню с коричневатой землей. Земля тощая, урожай скудный. Может не быть дождя на протяжении нескольких лет. Они (местные жители) копают очень глубокие колодцы и поднимают воду в мешках из овечьих шкур при помощи зубчатых колес. [По характеру своему] они возбудимы и упрямы. Искусство стрельбы из лука входит в обучение их воинов. Богатые дружелюбно относятся к народу. Бедные кормят себя рыбной ловлей при помощи сетей. Рыбу они сушат и едят, а также кормят ей своих верблюдов, коней, быков и овец. Произведения этой земли – ладан, золотые монеты, леопарды, амбра. Товары, используемые [китайцами] для торговли [с ними] – золото, серебро, разноцветный атлас, сандаловое дерево, рис, фарфор, цветная тафта. [Их] правитель, соответственно с обычаем, послал дань [нашему двору]».
      Источники:
      Теобальдо Филези, перевод Дэйвида Моррисона «Китай и Африка в Средние Века» (Teobaldo Filesi. David Morison trans. China and Africa in the Middle Ages. (London: Frank Cass, 1972), рp. 37-39). http://domin.dom.edu/faculty/dperry/hist270silk/calendar/zhenghe/feihsin.htm
    • Кунта-Хаджи
      Автор: Saygo
      З. Х. ИБРАГИМОВА. КУНТА-ХАДЖИ

      В историю Чечни Шейх Кунта-Хаджи1 вошел как религиозный деятель, призывавший к миру в то время, когда еще не закончилась Кавказская война. В условиях имамата Шамиля нужно было обладать немалым мужеством и чувством подлинной гражданственности, чтобы выступить против официального курса на священную войну против неверных. В этом, наверное, и заключается главное в деятельности шейха Кунта-Хаджи - в крае, где все известные люди говорили о войне как о главной обязанности мусульманина, он первый в полный голос заговорил о мире для всех.

      Трагичность судьбы Кунта-Хаджи не только в ее внешних обстоятельствах (арест, ссылка), но и в том, что его учение не предотвратило новых кровопролитий, а религиозное братство, созданное им для утверждения мира, оказалось идеальным прикрытием для тех, кто мечтал о продолжении вооруженной борьбы. Тем не менее его влияние на историческую судьбу чеченцев и ингушей трудно переоценить. Чеченская традиция считает его первым и старшим среди устазов, единственным, кто имел право ходатайствовать перед всевышним за своих последователей2.


      Шейх отрицал насилие, войны, гнев, тщеславие. Народ, тяжело переживший многолетнюю войну, прислушивался к его голосу, тем более что Кунта-Хаджи учил помогать бедным и несчастным, осуждал роскошь и высокомерие, призывал впавших в пессимизм утешиться мистическим познанием бога, бурными ритуальными радениями и нравственным совершенствованием в ожидании торжества справедливости. Важной частью учений Кунта-Хаджи был зикр (царские чиновники в своих донесениях именовали его учение "зикризмом"). Зикр - ритуальное повторение имени Аллаха, молитва. Шейх проповедовал братство мусульман, осуждал неуважение к людям, злословие. К 1864 г. число приверженцев Кунта-Хаджи достигло почти шести тысяч человек3.

      Несмотря на то, что конечные результаты проповеднической деятельности шейха Кунта-Хаджи оказались столь впечатляющими, осталось сравнительно немного достоверных сведений о его жизни и деятельности.

      Местом рождения Кунта-Хаджи Кишиева считается селение Мелчи-Хи (Исти-Су). Отца его звали Киши, а мать - Хеди. Родители Кунта-Хаджи переселились в селение Иласхан-Юрт, когда ему исполнилось примерно семь лет. Традиция утверждает, что уже в детском возрасте Кунта-Хаджи удивлял взрослых умом, способностью угадывать мысли других и предсказывать события. В десятилетнем возрасте он в первый раз исполнил зикр, совершенно до этого не известный в Чечне. Вероятно, при сельской мечети Кунта-Хаджи обучался арабской грамоте и изучал Коран, тем более что он рос в религиозной семье. Он хорошо владел арабским языком и письменностью; известно, что он писал письма на родину, находясь в хадже (приблизительно 1859 - 1861 гг.), а также из ссылки.

      Выступая против всякой войны и насилия, против кровной мести, Кунта-Хаджи призывал к нравственному совершенствованию, единству, братству, к полной покорности властям и к терпению, запрещал курение и употребление хмельных напитков. Он утверждал, что мир и равенство на земле нельзя установить путем войн и кровопролитий, их может дать лишь всемогущий Аллах, а потому следует во всем положиться на Всевышнего. "Не слушайте самозванных шейхов и имамов, призывающих вас к войне, - говорил он, - не проливайте людской крови. Не поднимайте оружие против русского царя: он действует по воле Аллаха. Если вам велят носить крест - носите его. Ведь это лишь металл. Если вам прикажут посещать церковь - идите. Это же просто дом. Лишь бы в сердцах вы сохранили веру в Аллаха и пророка, а все остальное вам простится"4.

      В его проповедях постоянно проводилась мысль, что истинный раб божий только тот, кто очищает свое сердце от гнева, прощает обиды и молится за тех, кто злословит. В Коране сказано: "Да прекратится всякая вражда", ибо "Бог ненавидит нападающих". "Мюрид должен иметь при себе четки, а не оружие", - говорил Кунта-Хаджи. "Если в сердце мюрида есть лишь покорность и смирение, свободное от недовольства в отношении предводительствующих (власть держащих), то этот мюрид крепко связан с Аллахом, пророком и своим устазом", - провозглашал чеченский шейх5.

      Он призывал к терпению: "Нельзя воевать, не дождавшись ответа от Бога - я ожидаю ответа от Бога, и он явит мне его; я молюсь Богу Высочайшему и он услышит. Терпите, я из самых терпеливых. Сказал Бог Высочайший "малая толпа победит большую толпу" и "Бог с терпеливыми"... Нельзя восстать, не дождавшись ответа от Бога, - я ожидаю ответ от Бога и он явит мне его"6.

      В послевоенной обстановке горцам импонировало содержавшееся в новом учении положение о том, что война против неизмеримо превосходящего по силе противника недопустима. Это было, по-видимому, своеобразной попыткой осмыслить поражение горцев, "принять" его, освоить трагическую ситуацию7. Кунта-Хаджи убеждал народ в необходимости молитвы, труда, взаимной помощи и даже советовал перестать носить оружие8.

      Он утверждал, что нельзя следовать заповедям пророка Мухаммеда и искать земных благ одновременно. Поэтому тот, кто желает достичь блаженства в будущей жизни, должен был отказаться от него в жизни настоящей. Из этого вытекали стремление к аскетизму и отказ от богатства. Некоторые современные исследователи ислама (как, например, С. -У. Г. Яхиев) на основе анализа соотношения суфизма и аскетизма в суждениях Джавада Нурбахши и шейха Кунта-Хаджи приходят к выводу, что аскетизм в целом не был свойствен суфиям на Северном Кавказе9. Однако факты говорят иное. Кунта-Хаджи учил, что, имея кусок золота, не следует радоваться больше, чем имея такой же ком сухой земли. Потеряв же золото, не следует огорчаться больше, чем при потере аналогичного куска земли. В этом учение шейха полностью согласуется с идеями всех суфийских теоретиков. Сам Кунта-Хаджи строго следовал указанному правилу и всегда отказывался от приношений со стороны верующих. В тех же случаях, когда в силу разных обстоятельств он не мог отклонить подношения, он передавал их в пользу бедных и сирот. Также Кунта-Хаджи не допускал, чтобы мюриды работали на него, подчеркивая, что мусульманин не имеет права присваивать себе результат чужого труда10.

      Согласно преданию, Шейх обладал даром творить чудеса, исцелять больных, мог переноситься из одного места в другое и ежедневно во время намазов невидимо присутствовать в мечети в Мекке11 . Сам Кунта-Хаджи, даже в тесном кругу приближенных, никогда не выдавал себя за имама, то есть отказывался от звания, соединившего к этому времени светскую и духовную власть над общиной12. По его словам, он был простой посланник имама, который явится, когда настанет для этого время; сам же он, по грехам и слабости своей, не достоин даже временно носить великое имя устаза (наставника, учителя)13.

      Противостояние зикризма и официального духовенства зафиксировано Н. С. Иваненковым: "Кунта-Хаджи говорил, что только ему дана воля от Бога через ангелов учить народ, а не муллам. Он учил делать добрые и хорошие дела; так, например: не убивать, не воровать, помогать друг другу и бедным, не жить с чужой женщиной, любить свое учение, за сделанное зло не отвечать злом. Муллы возмутились будто бы против Кунта-Хаджи, говоря, что он сбивает с толку народ"14.

      Шейх проповедовал зикризм еще при власти Шамиля, но Шамиль запретил его проповедь, так как некоторые ее положения, по его мнению, противоречили шариату15. Зато эти проповеди находили живой отклик среди чеченцев, измученных длительной войной. Можно даже сказать, что это учение должно было возникнуть, чтобы спасти народ от истребления16. Неожиданный успех нового учения В. Х. Акаев объясняет следующим образом: "Дело в том, что, придерживаясь принципов суфийской мистики, Кунта-Хаджи в своих проповедях стал придавать большое значение духовно-нравственному совершенствованию человека, осуждению зла, насилия, призывал к миролюбию. Его призывы о необходимости социальной справедливости, братского единения горцев, призывы к непротивлению злу находили отклик у уставших от войны и кровопролития чеченцев, отражали их настроение и известное желание приобрести покой и мир"17.

      С середины XII в. складывались суфийские братства, внешне напоминавшие христианские монашеские ордена, но не имевшие строгой организации и централизованного управления. Одним из первых таких суфийских братств, возникших в Багдаде, было братство кадырийа (кадырийский тарикат). Основателем этого тариката18 был суфийский шейх Абд ал-Кадир ал-Гилани. В основу тариката кадырийа был положен громкий зикр джахрия. Помимо громкого зикра джахрия существует еще тихий зикр - хуфия. Тихий (или тайный) зикр хуфия стал основным положением накшбандийского тариката. Большинство исследователей сходятся на том, что Кунта-Хаджи познакомился с кадырийским тарикатом на территории Турции или в самой Мекке во время паломничества19. Вернувшись в начале 1860-х годов на родину, Кунта-Хаджи активизировал свою религиозную деятельность20.

      Поражение горцев в войне привело к формированию в начале 1860-х годов дочерних образований накшбандийского и кадырийского тарикатов - вирдовых братств. Эти братства превращались в замкнутые группы. Они скрыто от властей, под руководством наставников (шейхов, мюридов, устазов) проповедовали свое учение и выполняли религиозные обряды. Каждый вирд носил имя своего основателя - у стаза21.

      Накшбандийское (накшбанд - в переводе означает "чеканщик") - одно из 12 материнских братств, строго суннитское, - восходит, с одной стороны, к Абу Бакру, с другой - к Аби Талибу. Братство соединено с пророком как духовно (Абу Бакр), так и физически. Накшбандийцы отрицали аскетизм. Накшбандий - единственное братство, которое считало не только допустимым, но и обязательным вступать в контакт с властями, чтобы "завоевать их души", влиять на их политику в отношении народных масс22. Накшбандийский тарикат получил широкое распространение на Северном Кавказе.

      Первоначально кадырийское учение появилось в 1861 г. в Ичкерийском округе, в аулах Гуни и Элистанжи. Помощник командующего войсками в Терской области запретил Кунте Кишиеву (по некоторым правительственным источникам - Кисиеву) въезд в Ичкерию, вследствие чего это религиозное движение почти не заявляло о себе до зимы 1862 - 1863 годов23.

      Однако вскоре последователи Кунты появились в Назрани, Аргунском и Нагорном округах. Бывший начальник Чеченского округа М. А. Кундухов, в ответе на запрос командовавшего тогда войсками князя Д. И. Святополк-Мирского о новом учении, не придавал ему никакой важности. О Кунте Кишиеве отзывался как о человеке смирном, преданном правительству и занимавшемся земледелием, хозяйством. В связи с этим Кунта-Хаджи смог свободно перемещаться по области и распространять свое учение, переезжая со своими последователями из аула в аул и публично исполняя зикр24.

      В августе 1862 г. во время исполнения зикра кадырийцы стали заряжать огнестрельное оружие, прицеливаться, упражняться с холодным оружием при учащенном повторении духовной молитвы, чем вызывали серьезные опасения у властей Терской области25. Число сторонников Кунта-Хаджи заметно возросло и доходило до 5588 человек26. К концу 1863 г. Кунта-Хаджи создал, параллельно царской, свою довольно стройную организацию управления по образцу шамилевской системы. Главой Чечни был провозглашен имам, Чечня была разделена на восемь наибств, а последние делились на старшинства27.

      Многие чеченцы, недовольные исходом Кавказской войны и действиями установившейся власти, хотели возмездия для врагов и использовали миролюбивое учение с политической целью завоевания независимости. Хотя Кунта-Хаджи никогда не выдавал себя за имама и тем более за святого, его окружение считало, что для национально-освободительной борьбы нужен лидер, облеченный высшей властью, а не "равный среди равных" устаз. Для успеха борьбы необходима была строгая организация и сплочение всего народа 28.

      С распространением религиозного учения край оказался охвачен сплошной цепью крепко связанных между собой единомышленников, готовых по указу верховного устаза встать как один во имя указанной им цели29. Обеспокоенная администрация края установила над Кунтой-Хаджи и его семьей бдительный надзор30.

      14 июня 1863 г. исполняющий обязанности начальника Среднего военного отдела генерал-майор князь А. Г. Туманов докладывал в Петербург: "Зикра, служа поводом к народным сборищам, дает возможность людям неблагонадежным волновать умы"31. Начальник Терской области М. Т. Лорис-Меликов придерживался того же мнения. Вот как он описывал положение в области: "Учение Зикр, направлением своим во многом подходящее к газавату, служит теперь лучшим средством народного соединения, ожидающего только благоприятного времени, для фанатического пробуждения отдохнувших сил. Кроме того, известия о польском восстании и настоящих отношениях наших с западными державами известны чеченцам, хотя и в совершенно извращенном виде. Сотни туземных офицеров и переводчиков, находясь в ежедневных сношениях с поляками, служащими в области, жадно выслушивают рассказы последних и переносят их в народ"32.

      Начальство Кавказского наместничества, обеспокоенное положением дел в регионе, высказывалось за арест Кунта-Хаджи, однако последовали возражения со стороны местных властей. Лорис-Меликов в ответ на предписание командования писал: "Что касается до арестования Кунты и его векилей, то я не могу ручаться - принесет ли мера эта пользу... Зикра есть уже факт совершившийся и не воинственный. Кунта вреднее того, как был до сих пор, быть уже не может. Между тем удаление его, без сомнения, произведет волнения в народе"33.

      Другие местные чины также считали, что действовать открытой силой против этого религиозного движения невозможно, тем более что вероучитель требует от своих последователей много хорошего: обязывает их трудиться, запрещает пьянство и воровство 34.

      У власти фактически были "связаны руки", потому что со стороны зикристов не допускалось таких нарушений, которые бы подлежали законному преследованию. Действовать против такого религиозного движения административными мерами было невозможно - это раздуло бы огонь вместо его погашения35.

      Для военного разгрома зикристов необходим был весомый повод, а пока приходилось тактически выжидать. Тем временем ситуация в Чечне все больше накалялась. Подавляющее большинство чеченских наибов и представителей духовенства, утвержденных официальными властями, были всерьез обеспокоены "конкуренцией" со стороны кунта-хаджинцев, перехвативших реальную власть на местах. Не меньшее беспокойство испытывало начальство Терской области и кавказский наместник, перед которыми вставал грозный призрак газавата. Трудно было поверить, что за всем этим стоял далекий от мирской суеты проповедник, учивший смирению и братской любви36.

      Представители официального духовенства по директиве царской администрации созывали аульные сходы и устраивали богословские диспуты с Кунта и его векилями, пытаясь победить их на идейно, однако все подобные попытки оказались тщетными37. Российские власти выжидали, опасаясь, что положение ухудшится, если на смену Кунта-Хаджи придет не менее влиятельный и более воинственный и враждебный по отношению к России деятель.

      Однако к зиме 1863 - 1864 гг. кавказский наместник великий князь Михаил Николаевич принял окончательное решение арестовать Кунта-Хаджи и всех его наиболее опасных, с точки зрения, власти, последователей. "Я нашел вынужденным, - писал он, - разрешить командующему войсками Терской области арестовать Кунту и его главнейших помощников и выслать их из края. Распоряжение выполнено. В начале нынешнего месяца Кунта, брат его Мавсур и пять главных векилей отправлены под караулом в Ставрополь для ссылки в Россию"38.

      Арест Кунта-Хаджи был произведен 3 января 1864 года. Чеченская традиция считает, что схвачен он был в селении Сержень-Юрт, где жил в доме одного из своих родственников. Доставленных первоначально в крепость Грозную Кунта-Хаджи и его арестованных последователей, пребывание которых в Чечне считалось наиболее опасным, спешно переправили затем во Владикавказ. Торопясь вывезти шейха и его ближайших сподвижников подальше от Чечни, власти направили их через Ставрополь в Новочеркасск. Но еще до отправки по этому маршруту Кунта-Хаджи из тюрьмы отправил письмо своим последователям и всем другим влиятельным в Чечне лицам с просьбой не возбуждать беспокойство в народе по поводу его ареста. Кунта-Хаджи предсказывал свой арест и ссылку. Очевидно, он считал распространение среди горцев тариката кадырийа делом гораздо более важным, чем его собственная судьба, и поэтому предоставил событиям развиваться именно так. Предание гласит, что Кунта-Хаджи, предсказав свое будущее, добавил, что он не имеет права изменить что-либо в своей судьбе. Не предприняв никаких попыток избегнуть ареста, он тем самым отнимал у власти повод к продолжению репрессий39.

      6 января Кунта-Хаджи было объявлено, что он высылается в Россию, но срок пребывания и содержания его будет зависеть от последующего поведения чеченцев40.

      Известие об аресте Кунты взволновало его последователей, и они начали собираться сначала в Герменчуке, а затем в Шали с намерением принудить начальство освободить шейха41. Герменчук был избран местом сбора зикристов, видимо, по одной только причине - из-за близости его к Шалинской крепости, где, как они полагали, находился Кунта-Хаджи. Не предпринимая никаких действий, собравшиеся кунта-хаджинцы настойчиво выдвигали только одно требование - немедленно освободить всех арестованных. Российское командование всерьез опасалось, что невыполнение этого требования может побудить последователей Кунта-Хаджи к активным наступательным действиям. Не дожидаясь прибытия Лорис-Меликова, генерал-майор Туманов, получив сведения, что последователи Кунта-Хаджи не ограничиваются теперь простым требованием освободить арестованных ранее, но и готовятся воспрепятствовать намеченным новым арестам, предпринял демонстративное движение к Герменчуку, направив туда три батальона при двух орудиях. Приближение войск, однако, не заставило кунта-хаджинцев разойтись по домам и даже не приостановило притока к ним новых добровольцев, как на то рассчитывало командование. Единственным следствием этого маневра было то, что зикристы отошли от Герменчука к аулу Шали42.

      17 января наибы, старшины и почетные жители Малой Чечни прибыли в лагерь правительственных войск и просили начальника отряда не приступать к решительным действиям, а разрешить им отправиться в аул Шали. Однако надежды старшин не оправдались, последователи Кунта-Хаджи не прислушались к их совету - всем разойтись и не вступать в конфликт с властями.

      18 января в Шали было спровоцировано столкновение собравшихся там чеченцев (до 4 тыс. человек) с царскими войсками. Кунта-хаджинцы двинулись по направлению к российским войскам, совершая зикр и без огнестрельного оружия. Накануне среди них разнесся слух, что во время зикра им придет на помощь сам устаз и оружие не сможет стрелять. Только после того, как был открыт огонь, они, прервав зикр, пошли в рукопашную. Именно поэтому этот бой вошел в чеченскую народную традицию под названием "кинжального боя" 43 . Было убито более 150 чеченцев, в числе заколотых штыками оказалось пять женщин. Войска также понесли потери - восемь нижних чинов убитыми, ранено три обер-офицера и 30 солдат. В течение всех этих событий дороги охранялись горской милицией. Кордонная служба была исправна, никто не оставил своего поста44.

      За ликвидацию движения кунта-хаджинцев царское правительство наградило многих военных деятелей, а также местных чиновников и лиц мусульманского духовенства. Например, старшина Старо-Сунженского аула поручик милиции Махмуд Мустапаев получил орден Станислава 3-й степени с мечами и бантом; капитан милиции Чеченского округа Давлетмирза Мустафин был удостоен этого же ордена и жалованья в год 224 рубля 25 копеек, плюс 500 рублей по должности; переводчик арабского языка чеченского окружного суда полковник Касим Курумов за отличие в борьбе против горцев получил орден Анны 2-й степени, орден Станислава 3-й степени45.

      Поражение, нанесенное приверженцам Кунта-Хаджи, заставило их разойтись небольшими партиями по Чечне. Князь Туманов передвинул войска и расположился между Герменчуком и Шали46.

      Командующий войсками Терской области приказал всем наибам и почетным жителям Чечни явиться в Грозную. На общем собрании 26 января им было объявлено, что они, как стоящие во главе народа, должны первые способствовать восстановлению порядка, нарушенного зикристами47. Лорис-Меликов запретил исполнение зикра по всей Чечне и сообщил старшинам, что, если к 1 февраля разыскиваемые лица или их семьи с родственниками не будут доставлены, "преступники будут взяты силой" или вместо них будут взяты заложники48.

      По возвращении в свои села наибы и старшины приступили к арестам. Из числа векилей и последователей Кунта-Хаджи восемь были арестованы, трое - Садам, мулла Мачик и Гамзат-хан - скрылись. Однако их семьи были задержаны и отправлены в крепость Грозную. Для скорейшего розыска трех главных векилей их семьи, в числе 15 человек, были высланы в Екатеринодар49.
      Начальник Терской области объявил, что в случае укрывания зикристов чеченские земли будут заняты казачьими поселениями. Салам был арестован, а Гамзат-хан, Мачик-мулла и абрек Вара какое-то время скрывались.

      К концу февраля все жители Чечни были связаны круговой порукой, были составлены списки старших в фамилиях и ответчиков перед правительством в случае нарушения спокойствия в области.

      В конце 1866 г. в Зандаке мулла Абдурахман Ибрагимов за короткий срок склонил к зикризму значительное количество населения Нагорного округа. Власти были обеспокоены этим, и в декабре 1866 г. Ибрагимов был арестован50.

      Главной причиной быстрого разгрома движения Кунта-Хаджи (об этом прямо говорили российские власти) было то, что они не сумели заручиться поддержкой большинства чеченских селений.

      Сам Кунта-Хаджи вместе с арестованными одновременно с ним сподвижниками был отправлен в Новочеркасск, к донскому наказному атаману, где и провел полгода в заключении, ожидая окончательного приговора. 20 марта 1864 г. Министерство внутренних дел уведомило начальника Терской области, что сделано распоряжение о поселении сосланного с Кавказа жителя Чеченского округа Ших Кунты под надзором полиции в Новгородской губернии, без срока51.

      По дороге в Выборг брат Кунта-Хаджи, Мовсар сумел бежать и добрался до Турции. Вскоре к нему присоединились его семья, а также жена Кунта-Хаджи с детьми и семьи их ближайших родственников. Прожив некоторое время в Турции, Мовсар перебрался в Сирию, где и умер.

      В ссылку в город Устюжну (Новгородская губ.) Кунта-Хаджи направлялся через Тамбов, где провел два месяца. Вот как он сам описывал этот этап: "На 63-й день по выходе из Черкесска я прибыл в Тамбовскую губернию, где прожил два месяца. За исключением трех копеек, в Тамбовской губернии, извещаю Вас, братья, мне ничего не дали. Теперь я на пути уже в Новгородскую губернию, в которой, не знаю сам наверное, но как говорят, проживу два года. Остался я один, - продолжал шейх, - трудно одному мне стало: я не знаю языка русских, русские не знают языка моего, я не знаю цены съестным продуктам и не могу сделать для себя необходимой одежды. Обратитесь, друзья, к князю Туманову, попросите его быть моим благодетелем, попросите его, ради моей немощи, оставить при мне хоть одного человека до окончания срока моей ссылки"52.

      Письмо это было адресовано всем почетным людям и правителям Чечни. Другое письмо, написанное Кунта-Хаджи по-ногайски, было обращено к жене Седе. В этом письме шейх сообщал, что он жив и здоров и просил выслать ему денег. Письма, посланные им к родным с просьбами о помощи, были перехвачены охраной, да и некому уже было их получать - вся семья находилась в Турции53.

      Положение семьи и родственников, оставшихся на родине, беспокоило Кунта-Хаджи. В частности, он часто спрашивал о сыне Мовле, опасаясь за его судьбу. Также он интересовался состоянием братства, оставленного им.

      Письма Кунта-Хаджи писал на арабском и ногайском языках. В прошлом для кавказцев, особенно на северо-востоке, было обычным делом знание какого-либо тюркского языка (обычно кумыкского, как общего языка торговли и межгрупповых связей). В качестве второго языка был распространен арабский язык, которому обычно обучали в школах при мечетях. Большинство местных языков, на которых существовала письменность, использовали именно арабский алфавит. Грамотные люди, помимо кумыкского и арабского, владели также еще ногайским и другими языками54.

      Известно, что генерал Туманов, которому писал Кунта-Хаджи о своем бедственном положении в ссылке, обратился к командующему Кавказской армией, наместнику великому князю Михаилу Николаевичу с просьбой улучшить положение ссыльного. С такой же просьбой 23 марта 1864 г. обращался Лорис-Меликов к начальнику Главного штаба. "Имея в виду, что подлежащий бессрочному поселению под надзором полиции Ших Кунта не имеет средств к содержанию себя в ссылке за свой счет, - писал Лорис-Меликов, - и признавая необходимым обеспечить по возможности положение его в ссылке в материальном отношении, прошу ходатайства вашего превосходительства о производстве ему во все время нахождения его под надзором полиции того довольствия, которое определено для лиц привилегированного сословия"55. Однако, по-видимому, эти просьбы не возымели действия.

      Сведения о том, как жил в ссылке Кунта-Хаджи, практически отсутствуют. В Устюжне с ним встречался историк И. Попов, на которого чеченский устаз произвел большое впечатление: "Беседуя с ним, я был поражен его тактом держать себя, его умением держать беседу, улыбкою, жестами, его величественной осанкой. Одним словом, человек этот был создан из массы симпатий и благородства".

      Ссылка Кунта-Хаджи длилась недолго. 19 мая 1867 г. он скончался, предположительно - от голода56.

      Еще до его смерти Лорис-Меликов поднял вопрос перед Главным штабом Кавказской армии о прекращении ссылки всем зикристам, арестованным после Шалинского столкновения. Он предлагал выслать их в Турцию. "Предложение вашего превосходительства, - ответил ему генерал Карцов, - об отправлении из мест ссылки, через Одессу в Трапезунд, сосланных в Россию зикристов, не исключая и самого Кунты, я вполне одобряю в том случае, если бы состоялось предложение ваше об удалении из Терской области всех еще оставшихся там зикристов"57. Главное управление иррегулярных войск и Кавказское горское управление начали собирать сведения о поведении ссыльных зикристов, готовясь выслать их в Турцию. Отзывы о зик-ристах были в основном положительные. Но пока длилась вся эта бюрократическая волокита, Кунта-Хаджи скончался58. Последователи шейха при жизни не всегда находили понимание у своих современников. Но Кунта-Хаджи заслужил благодарную память потомков.

      Примечания

      1. Хаджи (араб.) - почетное звание мусульманина, совершившего паломничество в Мекку.
      2. СИГАУРИ И. М. Очерки истории и государственного устройства чеченцев с древнейших времен. М. 1997, с. 303.
      3. ЛАНДА Р. Г. Ислам в истории России. М. 1995, с. 117.
      4. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 304 - 309.
      5. КОСТОЕВА Л. С. Идеологические течения в общественно-политической мысли Чечни и Ингушетии во второй половине XIX века. Ростов-н/Д. 1971, с. 63.
      6. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 12.
      7. ЯНДАРОВ А. Д. Суфизм и идеология национально-освободительного движения. Алма-Ата. 1975, с. 142.
      8. Последние события в Чечне. - Современный листок политических, общественных и литературных известий, N 7, 15.11.1864, с.5.
      9. ЯХИЕВ С. -У. Г. Суфизм на Северном Кавказе. М. 1996, с. 10.
      10. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 318.
      11. Ислам на территории бывшей Российской империи. Вып. 1. М. 1998, с. 61.
      12. ЯНДАРОВ А. Д. Ук. соч., с. 140.
      13. Отдел рукописных фондов Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований Владикавказского научного центра РАН и правительства Республики Северной Осетии-Алании (ОРФ СОИГСИ), ф. 33, оп. 1, д. 202, л. 26.
      14. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 305.
      15. ОРФ СОИГСИ, ф. 17, оп. 1, д. 6, л. 231.
      16. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 305.
      17. АКАЕВ В. Х. Шейх Кунта-Хаджи: жизнь и учение. Грозный. 1994, с. 33.
      18. Тарикат (араб.) - мистическое учение о познании пути к Истине (Богу).
      19. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 307.
      20. АКАЕВ В. Х. Суфизм и ваххабизм на Северном Кавказе. М. 1999, с. 5.
      21. ДОБАЕВ И. П. Традиционный ислам и салафийя в этнополитических процессах Чечни. В кн.: Современное положение Чечни. Ростов-н/Д. 2001, с. 19.
      22. Ислам на территории бывшей Российской империи, с. 79.
      23. РГВИА, ф. 14719, оп. 3. д. 756, л. 2.
      24. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 866, оп. 1, д. 120, л. 2.
      25. РГВИА, ф. 14719, оп. 3. д. 756, л. 2.
      26. АКАЕВ В. Х. Ук. соч., с. 5.
      27. ИВАНОВ А. И. Национально-освободительное движение в Чечне и Дагестане в 60 - 70-х гг. XIX в. - Исторические записки, 1941, N 12, с. 180.
      28. Центральный государственный архив Республики Северная Осетия - Алания (ЦГА РСО-А), ф. 12, оп. 6, д. 1248, л. 2.
      29. РГИА, ф. 932, оп. 1, д. 303, л. 9.
      30. Там же, ф. 866, оп. 1, д. 120, л. 2.
      31. РГВИА, ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 4об.
      32. ЯКОВЛЕВ Н. Ф. Ук. соч., с. 36.
      33. ОРФ СОИГСИ, ф. 17, оп. 1, д. 6, л. 233.
      34. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки, ф. 169, к. 69, д. 9.
      35. ОРФ СОИГСИ, ф. 2, оп. 1, д. 16, л. 27.
      36. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 322.
      37. Ислам на территории бывшей Российской империи, с. 61.
      38. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 323.
      39. Там же, с. 322.
      40. ЦГА РСО-А, ф. 12, оп. 6, д. 1246, л. 3.
      41. Последние события в Чечне, с. 5.
      42. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 324.
      43. Там же, с. 325.
      44. Известия из Терской области. - Современный листок политических, общественных и литературных известий, N 14, 4.1V.1864, с. 5.
      45. ШАМИЛЕВ А. И. Религиозные верования чеченцев и ингушей и пути их преодоления. Грозный. 1963, с. 12.
      46. РГВИА, ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 18об.
      47. Известия из Терской области, с. 5.
      48. РГВИА, ф. ВУА, д. 6694, л. 1.
      49. Там же, ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 23.
      50. ЦГА РСО-А, ф. 12, оп. 6, д. 294, л. 5.
      51. ОРФ СОИГСИ, ф. 37, оп. 1, д. 77, л. 6, 9.
      52. Там же, л. 68.
      53. ОРФ СОИГСИ, ф. 37, оп. I, д. 6, л. 234.
      54. КРАГ X., ХАНСЕН Л. Ф. Северный Кавказ. СПб. 1996, с. 40.
      55. ОРФ СОИГСИ, ф. 37, оп. 1, д. 77, л. 36.
      56. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 331.
      57. ОРФ СОИГСИ, ф. 17, оп. 1, д. 6, л. 268.
      58. Там же, ф. 37, оп. 1, д. 77, л. 57.

      Вопросы истории. - 2005. - № 12. - С. 127-134.
    • Сочинение, написанное с целью выявления обстоятельств разгрома наголову императором Тайцзу минских войск у горы Сарху-Алинь
      Автор: Чжан Гэда
      СОЧИНЕНИЕ, НАПИСАННОЕ С ЦЕЛЬЮ ВЫЯВЛЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ РАЗГРОМА НАГОЛОВУ ИМПЕРАТОРОМ ТАЙЦЗУ МИНСКИХ ВОЙСК У ГОРЫ САРХУ-АЛИНЬ.
      Вот что я написал с целью выявления обстоятельств разгрома наголову минских войск у горы Сарху нашим императором Тайцзу в год желтоватой овцы.
      Как говорят, когда приближается возвышение династии, обязательно бывает доброе предзнаменование. Тот, кто жалует добрым знаком, находится на небе, тот же, кто достоин небесной награды, находится среди людей.
      Моя ничтожная особа видела полный разгром минских войск в год желтоватой овцы у горы Сарху нашим императором Тайцзу и полностью убедилась в достоверности этого события.
      В то время, когда только начали закладываться основы государства, во всем был недостаток. Количество земель не достигало нескольких тысяч, всего войска было меньше десяти тысяч. Но по причине того, что у императора и вельмож, как у отца с сыновьями, были общие намерения и единые силы, а состояние войска было здоровым, они с помощью неба сумели разгромить двухсоттысячное минское войско. Каждый раз, когда с почтением смотрю летопись династии, я, тронувшись сердцем и роняя слезы, думаю о тяжелых трудах деда хана Тайцзу и восхваляю большое усердие вельмож того времени. Почтительно в соответствии с летописью династии я описал для обнародования это событие.
      В год желтоватой овцы хан Минского государства, назначив Ян Хао, Ду Суна, Лио Тина и других и выдавая двести тысяч войска за четыреста, начал поход. На центральном направлении левого фланга Ду Сун, Ван Сиован, Чжао Мэнли, Чжан Чиовань с шестьюдесятью тысячами войска, поднимаясь по реке Хунэхэ вышли к крепости Фуси[1]. На центральном направлении правого фланга Ли Жубэ, Хо Шихянь, Ян Минтай с шестьюдесятью тысячами войска, держась зеленой дороги, вышли к крепости Яху[2]. На северном направлении левого фланга Ма Линь, Мая Янь, Пан Цзунъянь с сорока тысячами войска выступили на Кайюваньскую дорогу[3], где соединились с войсками государства Ехэ[4], и вышли к заставе Саньчара. На южном направлении правого фланга Лио Тин и Кан Инкянь, взяв сорок тысяч войска и соединившись с корейскими войсками, вышли на дорогу к Куван Тяну[5]. Все они подошли прямо к Еньдзю[6].
      Первого числа третьего месяца наши передовые патрули на западной дороге издали увидели свет огней и поскакали доложить об этом. Лишь только они прибыли, следом за ними приехали доложить караульные с южной дороги о том, что войска Минского государства подошли вплотную к нашим границам. После этого император Тайцзу издал следующий указ: «Минские войска действительно подошли. На южной дороге имеется пятьсот наших солдат, размещенных для наблюдения. Пусть они и обороняются. То, что минцы появились прежде всего на южной дороге, означает, что они думают заманить, вызвав на себя наступление наших войск. Те войска, которые подойдут на запад от крепости Фуси, это, несомненно, их главные силы. Мы нападем на них внезапно. После того как победим эти войска, легко будет победить и войска других направлений». Сразу же после этого в восьмом или девятом часу пополуночи хан выступил в поход, взяв с собой главного бэйлэ Дайшаня (впоследствии пожалованного доронго цин ваном), всех бэйлэ, амбаней и захватив войска, находившиеся в столице. Главного бэйлэ послал вперед. В это время прибыли караульные с сообщением, что минские войска уже вышли на Зеленую дорогу. Тогда главный бэйлэ сказал: «В зеленой области дороги тесные, места гористые, войско в течение короткого времени прибыть не сможет. Наши войска раньше успеют атаковать войска, находящиеся на дороге Фуси».
      Миновав крепость Чжака, он соединился с главным адъютантом (дархань хя) Хурханем (впоследствии был сделан наследственным дворянином третьей степени с правом передачи этого звания потомкам) и, остановив войска, стал ждать прибытия хана. В это время прибыл четвертый бэйлэ (это был наш светлейший император Тайцзу), задержавшийся из-за жертвоприношения. Он сказал главному бэйлэ: «На горе Чжайфянь находятся наши люди, строящие крепость. Хотя гора и утесиста, но если люди, командующие минскими войсками, постараются и не пожалеют своих войск, они могут напасть и захватить в крепости наших людей. Что мы тогда будем делать? Нашим войскам нужно быстро выступить поход, чтобы успокоить сердца строящих крепость людей». После этого все бэйлэ согласились с его справедливыми словами. Объявили приказ, заставили воинов надеть латы и выступили. К заходу солнца дошли до холма Тайрань. Главный бэйлэ и Хурхань поставили войска в укрытом месте, намереваясь дожидаться там неприятеля. Тогда четвертый бэйлэ с гневом сказал им: «Войска непременно надо построить открыто, чтобы они ясно видны. Этим мы поднимем дух нашего крепостного гарнизона и нападем на врага соединенными силами. Зачем же ставить войска в укрытом месте?» После этого батыр Эйду (впоследствии был пожаловал званием амбаня первой степени и благородного батыра-графа) ответил: «Слова бэйлэ справедливы. Наши войска должны появиться открыто и развернуться против противника». Сразу же после этого он взял войска и пошел на Чжайфянь, выстроил там войска против лагеря минских войск и стал ждать.
      Еще вначале, до того как прибыли войска всех бэйлэ, наши четыреста солдат, охранявшие тех, кто строил крепость, сделали засаду в ущелье у местности Сарху и ждали. Когда большая часть войска минских главнокомандующих Ду Суна, Ван Сиована, Чжао Минлиня прошла мимо них, они ударили им прямо в спину, рубя мечами, преследовали их вплоть до Чжайфяньского перевала. Затем соединились с людьми, строящими крепость, и укрепились в окопах на Гириньской скале.
      Ду Сун разбил лагерь на горе Сарху и, взяв своих солдат, окружил Гириньскую скалу. Когда они стали нападать на наши войска, поднимаясь по склону горы, наши четыреста солдат, взяв всех строящих крепость людей, ударили разом, тесня вниз, убили около ста минских солдат. В это время уже прибыли все наши бэйлэ и увидели, что минских войск, нападавших на Гириньскую скалу, было около двадцати тысяч и еще одно подразделение войска стояло на горе Сарху и демонстрировало свою силу.
      Четыре главных бэйлэ, посоветовавшись со всеми амбанями, решили: на Гириньской скале имеется четыре сотни солдат, охраняющих наших строящих крепость людей. Теперь срочно добавим к ним еще одну тысячу солдат. Пусть они поднимутся на гору, соединятся все вместе и атакуют, тесня неприятеля вниз. Четыре знамени правого крыла тоже пусть начнут наступление, тесня с другой стороны. На войска же, находящиеся на горе Сарху, пусть нападают четыре знамени левого крыла. По окончании военного совета сразу же послали на Гириньскую скалу тысячу солдат. Прибыл хан и стал спрашивать у четырех бэйлэ о деле разгрома врага. Тогда четыре главных бэйлэ доложили о состоявшемся у них совете. Хан издал нижеследующий указ: «С наступлением вечера поступайте соответственно вашим планам. Но только, выделив из четырех знамен правого крыла два знамени, соедините их с четырьмя знаменами левого фланга и вначале атакуйте войска, стоящие на горе Сарху. Когда разгромите эти войска, чжайфяньские войска рассыплются сами собой. Те два знамени правого крыла пусть стоят и издали наблюдают за минскими войсками, стоящими на Чжайфяни. Когда наши войска нападут, давя вниз с Гириньской скалы, атакуйте вместе с ними». Затем приказал начинать сражение.
      В это время войска, находившиеся вокруг главной столицы нашего государства, те, у кого были хорошие кони, уже прибыли. Те же, у кого кони были ленивые, мало-помалу подходили. Кроме войск из нескольких десятков земель, остальные все еще не прибыли.
      До того как шесть наших знамен соединились и пошли приступом на Сарху-Алинь, минские поиска укрепили лагерь, построили войска и стали стрелять из ружей и пушек. Наши же войска, обстреливая вершину горы, с яростью, напролом врезались в ряды противника и сразу же разгромили его лагерь. Они убивали противника, давя и сваливая людей в кучу. Те войска, что были посланы в помощь на Гириньскую скалу, вступили в сражение, тесня противника вниз по горе. Тут же два знамени правого фланга переправились через реку и смело вступили в бой. После этого минские войска на горе Чжайфянь оказались теснимыми с двух сторон. Когда войска, рубя мечами, перемешались в схватке, наши воины носились вдоль и поперек. Усилившись всего на одну (тысячу?), они сразу наголову разгромили неприятеля. Минские главнокомандующие Ду Сун, Ван Сиован и Чжао Минлинь и другие военачальники были убиты во время сражения. Трупы врагов устилали и гору и степь. Текущая кровь образовала ручьи. Войсковые знамена и значки, оружие, трупы погибших солдат плыли по реке Хунэхэ подобно трущимся друг о друга льдинам. Преследуя отступавшего неприятеля, мы гнали его двадцать с лишним ли. Тех, кто бежал к скале Шокинь, но был настигнут до наступления вечера нашими солдатами и убит, было бесчисленное множество.
      В эту ночь войска минского главнокомандующего Ма Линя остановились лагерем в местности, называемой Белая скала. Вырыли рвы, поставили ночную стражу, которая несла свою службу, ударяя в барабаны и медные литавры. Наши воины их обнаружили и в полночь пришли сообщить об этом главному бэйлэ. На рассвете главный бэйлэ взял с собой триста с лишним конников и поскакал туда. Войска Ма Линя только что свернули лагерь и собирались уходить, когда увидели приближение войска главного бэйлэ. Тогда они повернули обратно, построились в четырех направлениях, вырыли вокруг лагеря в три ряда рвы, расставили пушки и ружья, стреляющих из них солдат расположили за рвами, а за ними выстроили конницу и стали ждать.
      Тут главный бэйлэ заметил, что одно из подразделений войска Пан Цзунъяна стоит в трех ли на запад от этого лагеря на горе Фефунь, Он послал человека к хану, чтобы доложить ему об этом.
      В то время стали мало-помалу прибывать наши войска из отдаленных земель и соединяться с войсками главного бэйлэ.
      Минские полковники, командовавшие северными полками на центральном направлении левого фланга, Гун Няньсуй и Ли Хими, с десятью тысячами пеших и конных воинов поставили в ряд большие телеги и щиты и образовали укрепленный лагерь в местности с названием озеро Вахунь. Вокруг лагеря вырыли рвы, за рвами выставили пушки и людей с ружьями. Хан, узнав об этом, напал на них сам вместе с четвертым бэйлэ, взял с собой меньше тысячи всадников. Во время атаки он приказал половине воинов спешиться. Четвертый бэйлэ, взяв конницу, смело напал на минские войска, стрелявшие в них из пушек и ружей. В то же время наши пешие поиска разрушали преграды, кроша мечами их щиты и телеги. И здесь минские войска опять потерпели крупное поражение. Гун Няньсуй и Ли Хими — оба были убиты в сражении.
      В то время прибыл человек, посланный главным бэйлэ, от которого хан узнал, что минские войска стали лагерем на Белой сколе. Не дожидаясь войск четвертого бэйлэ, он взял для сопровождения четыре или пять человек, спешно направился туда и прибыл около полудня. Хан увидел сорок тысяч выстроенных минских войск. Он приказал своим войскам захватить вершину горы Хаса и оттуда теснить противника вниз. Все войска сразу же двинулись вверх по горе. В это время войска из лагеря Ма Линя соединились с войсками, построенными за рвами.
      Хан издал указ: «Эти войска теперь двинутся на нас. Пусть наши войска прекратят подъем и, сойдя с коней, нападают пешим строем».
      Главный бэйлэ направился к войскам, чтобы разъяснять им приказ хана. Не успели сорок пять человек из двух знамен левого фланга спешиться, как минские войска уже напали на них с западной стороны. Главный бэйлэ Дайшань доложил хану, что минские войска уже здесь. Сразу же после этого, пришпорив коней, бросились в контратаку и врезались в ряды китайских войск. Второй бэйлэ Аминь, третий бэйлэ Мангултай и все дворяне одни за другим храбро атаковали, вклинившись в ряды неприятеля и тесня его с двух сторон. В результате разгромили войска минцев, больше половины их убили и взяли в плен.
      Воины наших шести знамен, узнав об этом сражении, не дожидаясь приказа, группами прибывали и вступали в бой. При этом передние не ждали задних. Настегивая коней, скакали, как на крыльях, и сразу же бросались на главный лагерь минских войск. Давили, стреляли из луков, рубили обороняющихся и отстреливающихся из пушек и ружей минских воинов. Минские воины не успевали даже целиться в противника и поэтому не выдерживали натиска, снова потерпели крупное поражение и отступили. Наши победоносные войска преследовали их, убивали и брали в плен. Минский полковник Ма Янь, многие другие высшие и низшие офицеры и солдаты погибли в этом сражении. Сам главнокомандующий Ма Линь едва спасся бегством. Еще долго, истребляя, круша и преследуя, шли мы за врагом. Воды у реки Белой скалы стали красными от крови людей.
      Когда хан снова собрал людей и повел наступление на гору Фефунь, вступили в сражение войска царского стряпчего из Кайюваня Пан Цзунъяня. Половина наших войск спешилась и атаковала, поднимаясь по склону. Десять тысяч войск Пан Цзунъяня, загородившись щитами, непрестанно стреляли в наших нападающих солдат из пушек и ружей. Наши войска, вклинившись в их расположение, рубя и сваливая щиты, быстро разрушили лагерь, а Пан Цзунъяня и все его войско истребили.
      В это время ехэские бэйлэ Гинтайши и Буянгу двигались на помощь войскам минцев, намереваясь, как было условлено, соединиться с Пан Цзунъянем. Когда они подошли к крепости Чжунгучэн, подчиненной Кайюваню, и услышали об истреблении минских войск, то сильно испугались и возвратились обратно.
      После того как наши войска уже разгромили минцев на двух дорогах, хан, собрав вместе все головное войско, остановился лагерем в местности Гулбунь. А в это время минские главнокомандующие Лио Тин, Ли Жубэ и другие командиры вышли на южную дорогу и подступили вплотную к крепости Еньдэнь. Хану сообщили об этом прискакавшие оттуда разведчики. Хан, придав Хурханю тысячу солдат, приказал ему образовать передний ряд обороны. Затем рано утром придал второму бэйлэ Аминю две тысячи войска и отправил его следом. Сам же хан, взяв всех бэйлэ и амбаней, повернул войско и прибыл в местность Чжайфянь. По обычаю возвращения войск с победой были заколоты восемь быков, совершено моление небу и поклонение главному войсковому знамени[7].
      Во время жертвоприношения главный бэйлэ Дайшань сказал хану: «Я хочу взять с собой двадцать всадников и собрать разведывательные сведения. Когда вы закончите жертвоприношения, я потихоньку выйду». Хан сказал ему: «Отправляйся!» Третий бэйлэ Мангултай тоже отправился вслед за ним. Четвертый бэйлэ подъехал к хану на лошади и сказал: «Я тоже хочу поехать с ними». Тогда хан приказал: «Твои старшие братья отправились на разведку, а ты будешь сопровождать меня». Четвертый бэйлэ сказал: «После того как ты послал одного старшего брата, у меня в мыслях не укладывается, что я могу остаться здесь». Сказал это и тоже уехал.
      С наступлением вечера главный бэйлэ доехал до крепости Еньдэнь. Когда вошел во дворец, то императрица и придворные, узнав о прибытии главного бэйлэ, стали спрашивать, как был разбит противник. Главный бэйлэ сказал: «Вражеские войска, прибывшие по двум дорогам на Фуси и Кайювань, побеждены и все перебиты. Наши войска выступили навстречу войскам, наступающим по южной дороге. Я дождусь здесь хана отца и, получив его приказания, тоже отправлюсь навстречу врагу и одержу победу». После этого главный бэйлэ выехал из крепости и встретил хана в степи у большого селения. После отъезда из Чжайфяня хан прибыл в Еньдэнь. С рассветом, вручив войска главному, третьему и четвертому бэйлэ, он приказал им отправляться навстречу войскам Лио Тина. Четыре тысячи солдат оставил в столице ожидать войска Ли Жубэ, Хо Шихяня и других.
      Прежде всего войска Лио Тина показались в местности Куван Тянь, и, когда они двинулись по дороге на Донго[8], все строящие крепость укрылись в лесах и горах. Лио Тин все покинутые селения и дома предал огню. Оставшихся стариков и детей во время наступления истребил.
      Командиры рот Добу, Эрна, Эхэй и другие, взяв пятьсот размещенных для караульной службы солдат, выступили навстречу им и вступили в бой. Войска Лио Тина окружили их в несколько рядов, захватили Эрну и Эхэя и убили около пятидесяти солдат. Добу с остальными солдатами вышел из окружения, соединился с войсками Хурханя, и они устроили засаду в узком горном проходе. Во время Змеи (т.е. 10-11 ч. пополуночи) главный бэйлэ, третий и четвертый бэйлэ, взяв войска, подошли к лесу в местности Варкаси и увидели, что десять тысяч отборных солдат из двадцатитысячного войска Лио Тина направляются на гору Абдари, чтобы расположиться для атаки. Главный бэйлэ взял войска и собирался ранее их занять высоту и нападать, давя их сверху вниз. Когда он собирался уже выступить, четвертый бэйлэ сказал ему: «Брат, ты оставайся здесь, командуй главными силами и вступай в сражение смотря по обстоятельствам. А я возьму войска, поднимусь на вершину холма теснить противника вниз». Главный бэйлэ сказал: «Добро! Я возьму войска левого фланга и выступлю западной стороны, ты же возьмешь войска правого фланга, поднимешься на гору и будешь теснить противника вниз. Ты, стоя сзади, наблюдай и командуй. Ни в коем случае не вступай опрометчиво в сражение вопреки моим указаниям». Затем отправил. Четвертый бэйлэ тут же взял войска правого фланга и выступил в поход. Сначала взял лучших воинов и, оторвавшись от всего войска, храбро начал теснить неприятеля вниз, пуская стрелы и рубя мечами, все время вклиниваясь в гущу неприятеля. Оставшиеся сзади войска непрерывно подходили и подходили к сражающимся и вместе с ними вторгались в ряды неприятеля, а главный бэйлэ с войсками левого фланга напал на гору с западной стороны, и минским войскам, теснимым с двух сторон, пришлось отступить. Когда четвертый бэйлэ с победившими войсками шел, преследуя и убивая отступающих, он неожиданно натолкнулся на два резервных лагеря Лио Тина. Не успели войска Лио Тина в замешательстве построиться, как четвертый бэйлэ быстро двинул на них свои войска и, храбро напав, перебил все десять тысяч солдат этих двух лагерей. Лио Тин погиб в сражении.
      В то время пешие войска хайкайского ханского стряпчего Кан Инкяна, соединившись с корейскими войсками, расположились лагерем в степи Фуча. Войска Кан Инкяна имели длинные вилообразные бамбуковые копья, были одеты в деревянные и воловьи панцири. Корейские войска, одетые в короткие куртки из коры и шлемы, плетенные из тальниковых прутьев, с пушками и ружьями были построены рядами.
      Четвертый бэйлэ, разгромив Лио Тина, остановил свою армию. Когда подошли войска всех бэйлэ, он сразу же вторично повел бойцов, и они неожиданно, как порыв сильного ветра, катясь, как камни, летя, как песок, как белая пыль, все тесня и валя с ног, врезались в ряды корейских войск, стреляющих из пушек и ружей. Стало невозможно ничего разобрать. Пользуясь этим случаем, наши бойцы пускали стрелы, как дождь. Опять наголову разбили врага и истребили двадцать тысяч войска. Кан Инкян спасся бегством. Еще до этого второй бэйлэ Аминь и Хурхань шли на юг и натолкнулись на войска минского полковника Кяо Ики. Напали на них и разгромили. Кяо Ики захватив оставшиеся войска, отступил и влился в войска корейского главнокомандующего Кян Гунлея. В это время Кян Гунлей стоял лагерем на скале Гулаху.
      Все бэйлэ снова выровняли строй своих войск и с целью преследования войск Кяо Ики выступили против корейской армии. В это время Кян Гунлей, узнав, что войска минцев разбиты, очень испугался, свернул знамена, вручил одному переводчику значок парламентера и послал к маньчжурам с такими словами: «Наши войска пришли не по своей воле. Прежде Японское государство завоевало нашу Корею, завладело горами, разбило земли. В это время к ним пришли минские войска и заставили японцев отступить. Теперь минцы заставили нас отплатить за благодеяние. Если вы обещаете нас кормить, то мы сдадимся. Наши войска, которые были с войсками минского государства, вы все перебили. В этом нашем лагере только корейские войска. Из минских войск спаслись бегством только те, которые присоединились к нашему лагерю. Это один полковник и войска, которыми он командует. Мы передадим их вам».
      Четыре бэйлэ посоветовались и решили сказать парламентеру: «Если вы хотите сдаваться, то пусть прежде всего явится ваш главнокомандующий. Если он не явится, то мы непременно нападем на вас». После этого посланца отправили обратно. Кян Гунлей вторично командировал человека со словами: «Если я перейду этой ночью, то как бы не взбунтовались и не разбежались солдаты. Для доказательства верности я сначала пошлю своего помощника, и пусть он расположится в вашем лагере. Утром же я возьму все войска и сдамся».
      Захватив все минские войска, он заставил их спуститься вниз с горы и стал передавать их маньчжурам, при этом минский полковник Кяо Ики повесился. После этого помощник минского главнокомандующего взял тысячу войск и, спустившись с горы, сдался. Все бэйлэ по этому поводу устроили пир, а затем отправили Гян Гулея (иногда написано Кян Гулея. – В.Б.), подчиненные ему войска и офицеров в главную столицу маньчжуров. После того как хан поднялся на трон, корейский главнокомандующий Гян Гулей, помощник главнокомандующего и другие чины встретили его земным поклоном. Хан по закону гостеприимства несколько раз устраивал для них пиршества, показывая свое доброе отношение к ним. Все солдаты были размещены и накормлены.
      После того как четыре главных бэйлэ истребили сорок тысяч солдат на южном направлении, наши войска устроили трехдневную стоянку, собрали рабов, лошадей, вьюки, латы и шлемы, военное оружие и затем возвратились.
      На этот раз Минское государство собрало все войска, которые только у него были в Ляояне и Шэньяне, соединились вместе с войсками корейцев и ехэсцев и вторглись в Маньчжурию по восьми дорогам. Все они были уничтожены в течение пяти дней. Трупы их лучших генералов и богатырей устилали степь, было убито сто с лишним тысяч солдат. С божьей помощью наши немногочисленные войска победили огромное войско, преодолев все преграды, проявляя настойчивость, в очень короткий срок смогли свершить великие подвиги. Когда провели подсчет людей, принимавших участие в военных действиях, то оказалось, что из маньчжуров было взято в плен только около двухсот человек. С древности до нашего времени среди крупнейших побед над неприятелем другой такой удивительной победы еще не было.
      В то время минский полномочный устроитель государственной границы Ян Хао находился в столице Шэньян. Услышав о полном поражении войск на трех направлениях, очень испугался и послал человека с приказом главнокомандующему Ли Жубэ и помощнику главнокомандующего Хо Шихяню, чтобы они срочно возвращались. Войска Ли Жубэ и другие из местности Хулун, отступая, повернули назад. Их увидели двадцать наших караульных. Они приготовились на вершине горы, затрубили в большие раковины, привязали шапки к лукам, чтобы создать видимость большого войска, и, громко, крича, бросились в атаку вниз с горы. В результате этого они убили сорок человек и получили пятьдесят лошадей. Во время беспорядочного отступления минского войска погибло еще около тысячи с лишним человек из-за того, что солдаты в сутолоке передавили друг друга. В день белого тигра возвращающиеся маньчжурские войска дошли до главной столицы. Хан издал нижеследующий указ ко всем бэйлэ и амбаням: «Хан Минского государства, выдавая свои двести тысяч войск за четыреста семьдесят тысяч, разделил их на четыре дороги и все свои силы двинул на нас. Мы в очень короткий срок наголову их разбили. Зная о таком нападении на нас, всякий подумает, что армия наша многочисленна. Видя, как мы при сражении успевали перемещаться и туда и сюда, всякий скажет, что наша армия могущественна. Слух об этом распространится повсюду, и не будет того, кто но боялся бы могущества наших войск».
      В результате этой победы положение в Минском государстве еще более ухудшилось, а могущество наших войск еще более возросло. После того как овладели областью Ляодун и захватили область Шэньян, наступил период возвышения нашего государства и утвердился закон хана (государственности). Разве легко это было сделать? Ради этого наш император Тайцзу, прося у неба справедливости, приняв на себя месть за предков, вместе со старшими и младшими братьями и детьми, взяв вельмож (подобных рукам и ногам) преданных и искренних, сам бросался стрелой и камнем на ряды врагов, поучая всякого рода военным хитростям. Одновременно мудрые бэйлэ и военачальники все вместе действительно старались изо всех сил и благодаря всему этому смогли совершить великие подвиги. С этого времени действительно и утвердилась на вечные времена власть нашего дайцинского государства.
      Каждый раз, когда я с почтительностью читаю летопись истории наших государей, всегда наполняюсь благоговением, любовью, печалью и скорбью, что сам не смог в то время ни сопутствовать, ни действовать с ними вместе, отдавая свои силы и следуя верхом на коне за отрядом, чтобы выполнять приказания.
      В Поднебесной, полученной тяжкими трудами моего деда Тайцзу, могут ли наши потомки, мои дети и внуки, зная об обстоятельствах этой победы, подчиняясь навечно воле неба, трудясь ради продления на вечные времена закона хана, с величайшим трепетом управляя государством, водворяя мир среди народов, блюдя в своих рассуждениях только мир и любовь, по-прежнему не брать пример с государств Хя и Ень. Я, обдумав обстоятельства победы у горы Сарху, описал их, выявляя самую суть. Это истинно. Чтобы сохранить величие истории династии, чтобы люди, получив легко, не смотрели свысока, специально для этого я описал это событие, имея целью на многие годы дайцинской династии всем сыновьям, внукам, вельможам и чиновникам разъяснить, чтобы они не забывали тяжких трудов своих предков при основании династии и сами дружно трудились, беря с них пример.
      Примечания.

      [1] Крепость Фуси или Фушунь, принадлежала Китаю, в 1618 г. взята маньчжурами.
      [2] Крепость Яху, вероятно, она же – Яха, находилась в 310 ли на запад от Гирина.
      [3] Кайювань-сянь (Кайюань-сянь) – город, лежавший по пути из Китая в Монголию и Среднюю Азию. Кайюваньская дорога в средневековье, очевидно, имела важное стратегическое значение.
      [4] Ехэ – одно из крупнейших маньчжурских племен, враждовавших с Нурхаци.
      [5] Куван Тян – г. Куаньдянь.
      [6] Еньдзю (Еньдэнь) – название маньчжурской столицы, основанной Нурхаци в 1616 г. Она же – Хэтуала, по-китайски – Синцзин.
      [7] «После одержанной победы главнокомандующий с офицерами при парадном строе делают поклонение главному знамени и тут же под знаменем приказывают казнить взятых живыми пленников и их главных предводителей» (Захаров И.И. Полный маньчжуро-русский словарь. – СПб., 1875, с. 763).
      [8] Маньчжурский род, живущий к югу от Еньдэня.
      Лебедева Е.П., Болдырев Б.В. Описание победы у горы Сарху-Алинь // Восточная Азия и соседние территории в Средние века. Новосибирск, 1986. С. 86-94.
      Приносим свою благодарность Д. Бузденкову за предоставление текста.
    • Тыл и фронт - как увязать оба направления в политике для победы?
      Автор: Чжан Гэда
      Тема, которой хотелось бы коснуться - это соотношение гражданского и военного строительства в ГВ.
      Сегодня услышал мнение (применительно к ЛДНР), что во время войны преступно заниматься гражданским строительством. В качестве примера была приведена ГВ 1918-1922 гг.
      Однако такая точка зрения лично мне кажется неверной - ИМХО, большевики начали гражданское строительство одновременно с военным, и именно перспектива ближайшего будущего дала силы для победы.
      Ведь, несмотря на войну, на фронтовые "качели", на сложную ситуацию с экономикой и продовольствием, в городах функционировали учебные заведения, выпускались специалисты, что-то производилось на заводах и фабриках, читались лекции и ставились спектакли (даже в трагически уничтоженном Николаевске-на-Амуре).
      Функционирующая промышленность позволила поддержать и армию, и тыл (заняв работников на производстве и позволив обеспечить им минимальный паек), принципиально выдержанная политика на продразверстку (провозглашенная еще при царе, но продвигавшаяся со скрипом ввиду импотенции исполнительной власти на местах) обеспечила победу в самый сложный период войны - 1918-1921, своевременный переход к НЭПу - победу окончательную.
      Дальнейшие этапы рассматривать, ИМХО, в этой теме не стоит, т.к. это уже совсем другая история.