Saygo

Писцы Месопотамии

Автор Saygo,

1 сообщение в этой теме

Опубликовано:

И.С. АРХИПОВ. ПИСЦЫ МЕСОПОТАМИИ В ПРОТОПИСЬМЕННЫЙ И РАННЕДИНАСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОДЫ

Исследования по истории письма и грамотности, в кото­рых фигурирует понятие «писец» (англ. и фр. scribe, нем. Schreiber), исключительно многочисленны в ассириологической науке. Только начиная с 2000 г. было опубликовано три монографии на эту тему1; в 2009 г. вышла обобщающая статья «Schreiber» объемом в 30 страниц в авторитетной энциклопедии Reallexikon der Assyriologie2. Писцы в Месопотамии - один из немногих ассириологических сюжетов, которым посвящена специальная монография на русском языке3. Существование такой обширной историографии объясняется уникальным богатством источников: число найден­ных к настоящему времени клинописных текстов превышает полмиллиона, более половины из них опубликовано, и все они, в отличие от большинства памятников классической древности, дошедших до нас в средневековых копиях, представляют собой оригиналы IV-I тыс. до н. э.4 Эти тексты не только сами по себе служат материалом для изучения истории письменности, но и содержат огромное количество прямых свидетельств о писцах и связанной проблематике для всех эпох месопотамской истории. Наконец, у ассириолога есть редкая возможность проследить раз­витие письма и его социальные последствия с самого момента его изобретения в конце IV тыс. до н. э.

Cuneiform_script2.jpg


Настоящая работа представляет собой краткое обобщение ре­зультатов ассириологических исследований о роли и положении писцов в Месопотамии с конца IV тыс. до н. э. и до начала Старо­аккадского периода (ок. 2334 г. до н. э.)5. Начать следует с опре­деления предмета: какой смысл мы будет вкладывать в понятие «писец»? Сегодня это слово не имеет такого же живого значения, как, например, «водитель» или «секретарь»: в окружающем нас мире писцов не осталось. Толковые словари русского и европей­ских языков определяют слово «писец» и его эквиваленты очень широко и многозначно6. Не менее разнообразными оказываются и смыслы, которые вкладывают в это понятие ассириологи. Чаще всего в фокусе исследования находятся шумерское слово dub-sar (дословно «пишущий на табличке») и происходящее от него ак­кадское tupšarru, которые традиционно переводятся как «писец»7. В то же время есть все основания считать, что эти термины, не го­воря уже об их предполагаемых синонимах8, в действительности могут относиться к очень разным социальным явлениям, которые далеко не всегда совпадают с теми, которые современные ученые имплицитно соотносят с понятием «писец».

Для настоящего исследования было избрано следующее тех­ническое определение: писец - это человек, в число основных про­фессиональных обязанностей которого входит создание письмен­ных текстов. Не все значения слов dub-sar / tupšarru подпадают даже под это достаточно свободное определение. Прежде всего, в шумерском и аккадском языках не существовало отдельного тер­мина для понятий «грамотность» (умение читать и писать) или «грамотный человек». В этом значении использовались именно слова nam-dub-sar/tupšarrūtu «искусство писца» и dub-sar/tupšarru «писец»9. Например, шумерский гимн, составленный от лица царя Шульги (2094-2047 гг. до н. э.), содержит следующие строки: «Когда я был маленьким, то изучал в школе искусство писца по та­бличкам Шумера и Аккада. Никто из знатных не мог писать так, как я. Там, куда приходят за писцовым искусством, я овладел вы­читанием, сложением, счетом и учетом. Прекрасные богини Нанибгаль и Нисаба щедро наделили меня знанием и пониманием. Я внимательный писец, который ничего не упускает!»10. Очевид­но, что царь просто похваляется своей грамотностью, а вовсе не заявляет, что был писцом в принятым выше смысле слова.

До недавнего времени в ассириологии преобладала точка зре­ния, согласно которой в древней Месопотамии эти два понятия - «(профессиональный) писец» и «грамотный человек» - не только выражались одним и тем же термином, но и совпадали на прак­тике: иными словами, считалось, что читать и писать, за редки­ми исключениями, умели только писцы-профессионалы11. Однако работы последних лет достаточно убедительно продемонстри­ровали, что в Месопотамии, по крайней мере начиная со II тыс. до н. э., грамотой в той или иной степени владело большинство правителей, жрецов, чиновников и купцов, а также многие другие представители высших и средних слоев населения, не исключая и женщин12. Таким образом, изучение профессии писца как со­циального и культурного явления не может совпадать с изучением терминов dub-sar/tupšarru, которые могли обозначать любого гра­мотного человека (а также приобретать и другие смыслы). И на­оборот, люди, подпадающие под приведенное выше определение, далеко не всегда называются в источниках этими терминами или их возможными синонимами: если род занятий человека, в том числе писца, прямо не указан, его нередко можно установить по другим свидетельствам.

Наконец, трудно не заметить, что наше определение писца нуж­дается в уточнении. Ситуация, когда профессиональная деятель­ность сводится к «писанию» в чистом виде, вероятно, встречается редко; обычно оно сопряжено с другими обязанностями. В зави­симости от их содержания для древней Месопотамии можно пред­варительно выделить несколько писцовых профессий, каждая из которых, кстати, в большой степени «отвечала» за один из основ­ных жанров клинописных текстов13:

  • Писарь. Лица, составлявшие отчетные документы круп­ных учреждений (храм, дворец и др.), часто выполняли и соб­ственно административные функции.
  • Нотариус. Желая составить юридический документ, жи­тель Месопотамии прибегал к платным услугам писца, который должен был знать формуляр и обладать познаниями в области пра­ва в целом14.
  • Секретарь. Цари и высокопоставленные чиновники, даже будучи грамотными, едва ли писали сами: составлением и чте­нием писем, а также, возможно, другой документации, занимался специальный помощник, обладавший большим влиянием в госу­дарственных делах15.
  • Переписчик. Писцы, копировавшие манускрипты, нередко бывали авторами или редакторами этих произведений, т. е. могли быть, в современной терминологии, писателями и учеными16.

Задача настоящей работы - проследить возникновение и роль каждой из этих профессий в древнейшие периоды истории Месо­потамии.

***

Древнейшая в истории Месопотамии - и, вероятно, всего че­ловечества - система письма была изобретена в городе Урук око­ло 3200 г. до н. э.17 Эта письменность - так называемая прото­клинопись - использовалась в течение двух или трех столетий, составляющих Протописьменный период (археологические пери­оды Урук IV, Джемдет-Наср и Урук III). Всего найдено примерно 5400 протоклинописных табличек18, из которых около 5000 проис­ходит из самого Урука (из них опубликовано более двух третей). Протоклинопись представляет собой идеографическое письмо, в котором знаки происходят от изображений предметов окружа­ющего мира и обозначают сами эти предметы или ассоциативно связанные с ними понятия. Такая письменность неспособна пе­редавать фонетические единицы или грамматические форманты языка, поэтому язык протоклинописных текстов определить едва ли возможно. По-прежнему неясно, говорили ли их создатели на шумерском или на каком-то другом языке. Напротив, совершенно очевидно, что шумерская клинопись III тыс. до н. э. и вся месо­потамская письменная традиция происходят именно от урукской протоклинописи.

Протоклинопись была разработана в крупном централизован­ном хозяйстве - дворце или храме - в ходе экспериментов с различ­ными средствами, облегчающими учет материальных ценностей. К числу других подобных средств, найденных в Уруке, относятся так называемые токены - глиняные фишки разных форм, условно обозначавшие меры зерна, головы скота и т. п. и помещавшиеся в буллы - глиняные «конверты» с печатью лица, ответственного за передаваемые ценности. Схожие функции выполняли глиняные таблички, содержавшие только цифры и печати (впрочем, предмет учета можно было определить по тому, какая именно метрологи­ческая система для него применялась). Наиболее удобной, однако, оказалась система регистрации, в которой наряду с цифрами ис­пользовались идеограммы, изображавшие предметы транзакций, а также указывавшие на их характер и обстоятельства и на лиц, в них участвовавших19.

Таким образом, протоклинопись была создана как средство бухгалтерского учета, однако она быстро приобрела ряд новых функций. Около 15% протоклинописных табличек представляют собой не отчетные документы, а так называемые лексические тек­сты - списки знаков и их комбинаций, организованные по темати­ческому принципу, как перечни профессий, животных, растений, ремесленных изделий и т. п.20 Репертуар знаков в них значительно превосходит тот, что использовался для учета. Лексические тек­сты служили прежде всего для обучения письму; многие из них, вероятно, были написаны учениками как «школьные» упражне­ния. Согласно гипотезе Р.К. Энглунда, один из «лексических» текстов представляет собой первую в истории попытку записи поэтического произведения21. К концу IV тыс. до н. э. традицион­но относили первые договоры о покупке земли, высеченные на камне22; в последнее время эти памятники чаще датируют началом следующего, Раннединастического периода23.

В текстах Протописьменного периода встречаются разноо­бразные обозначения профессий, должностей или званий24. Одно из них записывалось знаком ŠID25, который позднее имел несколь­ко шумерских чтений, в том числе: šid «считать»; sanga «управля­ющий храмом»; umbisag «писец» (один из синонимов слова dub-sar в III-I тыс. до н. э.)26. То, что одна и та же идеограмма могла пере­давать эти три значения, едва ли можно считать случайным совпа­дением. Как было сказано выше, первыми писцами Месопотамии, скорее всего, были именно администраторы крупного хозяйства, отвечавшие за учет материальных ценностей. В лексических спи­сках знак ŠID встречается в сочетании с другими идеограммами; смысл этих комбинаций обычно неясен, но сочетание DUB ŠID / ŠID DUB, возможно, указывает на отделение профессии писца от других административных функций «счетовода»-ŠID (знак DUB означал в шумерском письме клинописную табличку).

***

Следующий период в истории Месопотамии - Раннедина­стический - продлился более полутысячелетия: с начала III тыс. до второй половины XXIV в. до н. э. Дошедшие от этого времени тексты более разнообразны по месту происхождения и многочис­ленны: общее число табличек и фрагментов превышает 20 тыс.27 Древнейшие из них найдены при раскопках города Ура и датиру­ются примерно XXVIII в. до н. э.: таким образом, от последних текстов Протописьменного периода их отделяет около 200 лет28. Эти 400 табличек из Ура представляют собой первые тексты, о которые можно с уверенностью утверждать, что они написаны на шумерском языке29. Другие крупные раннединастические корпуса происходят из Фары (древний Шуруппак), Абу-Салабиха30, Телль-Ухеймира (Киш), Телло (Гирсу), Нуффара (Ниппур) и Телль-Ибзейха (Забалам) в Ираке, а также из Телль-Бейдара (Набада) и Телль-Мардиха (Эбла) в Сирии31. Наиболее ценные сведения о писцах содержатся в текстах из Шуруппака и Гирсу, и в настоящем иссле­довании будут подробно рассмотрены только эти два раннедина­стических корпуса.

Около 1000 табличек, найденных в Шуруппаке, относится при­мерно к XXVI в. до н. э.32 Этот период, часто называемый периодом Фара, отражает новую стадию развития письменности: знаки при­обрели более привычные клинообразные очертания, а главное, у не­которых из них появились силлабические значения. С их помощью стало возможно передавать не только слова целиком, но и, напри­мер, иноязычную ономастику или грамматические форманты.

Примерно 100 табличек из этого корпуса содержат лексиче­ские списки и тексты, которые впервые можно уверенно отнести к литературному жанру. Около 50 документов представляют со­бой договоры о продаже недвижимости. Однако подавляющее большинство текстов составляют, как и в предшествующие перио­ды, отчетные документы о транзакциях материальных ценностей и об управлении персоналом. Лексика и дипломатика этих текстов крайне трудны для интерпретации и все еще поняты недостаточно хорошо, однако исследователи смогли сделать ряд важных выво­дов о характере и содержании корпуса.

Было показано, что эти документы составляют отчетность крупного централизованного хозяйства, охватывавшего все сторо­ны социально-экономической жизни города: сельскохозяйствен­ное производство, ремесло, транспорт, торговлю, военную орга­низацию и даже «индустрию развлечений». В административном отношении эти отрасли хозяйства были разделены между «двор­цом» (é-gal) и «городом» (uru), но координировались из общего центра управления (é-geme2) во главе с правителем-энси (чье имя, к сожалению, до нас не дошло)33. Вероятно, экономическая орга­низация выходила за пределы Шуруппака и охватывала значитель­ную часть Шумера, однако о сравнительной роли других крупных хозяйств региона, а также частного сектора в этот период трудно судить из-за отсутствия источников. В то же время масштабы хозяйства Шуруппака позволяет оценить сам объем архива: дошед­шие до нас 900 отчетных документов охватывают очень краткий период, не более одного года34; всего же за год администраторы хозяйства должны было составлять не менее 2000 текстов35.

В этом корпусе среди социально-профессиональных обозна­чений впервые засвидетельствовано шумерское слово dub-sar, ко­торое традиционно переводят как «писец»36. Следовательно, для нашего исследования необходимо прежде всего искать ответ на вопрос: каковы были функции и положение dub-sar в администра­ции Шуруппака?37 В то же время нельзя не взглянуть на проблему и с другой стороны: кто составлял и записывал тексты из Фары? Только ли dub-sar владели письменностью и пользовались ею в сво­ей профессиональной деятельности?

Чтобы ответить на первый вопрос, рассмотрим статус dub-sar в сравнении с другими социально-профессиональными категориями по следующим критериям: 1) численность; 2) сочетаемость с дру­гими статусами; 3) обстоятельства карьеры и место на «служебной лестнице»; 4) уровень материального обеспечения; 5) обязанности, специализация и иерархия внутри статуса. Следует иметь в виду, что при решении этой задачи приходится сталкиваться с рядом трудностей, из-за которых любые выводы неизбежно оказываются предварительными. Во-первых, люди в раннединастических текстах назывались чаще всего только по именам: «отчества» указывались эпизодически, а «фамилии» не использовались вообще. Из-за этого нескольких носителей распространенных имен непросто отличить друг от друга, что крайне затрудняет, например, реконструкции ка­рьеры или анализ сочетаемости статусов. Во-вторых, указание на социально-профессиональный статус лица в документах не было обязательным и подчинялось прагматическим соображениям - на­пример, это делалось во избежание путаницы между тезками, упо­минающимися в одном и том же документе. Следовательно, статус многих лиц - в том числе, возможно, и «писцов» dub-sar - в текстах прямо не засвидетельствован.

В административных текстах из Фары термином dub-sar обо­значаются около 60 человек38. Это наиболее часто встречающаяся социально-профессиональная категория в корпусе39. Последнее, однако, не означает, что dub-sar были наиболее многочисленной и, соотвественно, низшей по положению группой в хозяйстве Шуруппака. Причина в том, что рядовые работники в целом мало упо­минаются в отчетности этого хозяйства по именам и с указанием статуса: в основном в документации фигурирует среднее звено ад­министрации. Примечательно, что наиболее высокопоставленные чиновники также упоминаются редко и, как правило, не как субъ­екты транзакций, а как начальники лиц, в них участвующих40.

Для такого большого числа dub-sar можно было бы предло­жить и другое объяснение: термин обозначал в текстах из Фары не профессию или должность, а уровень образования (например, «грамотный человек») или социальную группу (например, «чи­новник»)41 . Однако в этом случае следовало бы ожидать, что одни и те же лица сочетали статус dub-sar с другим статусом. Такие слу­чаи в корпусе надежно не засвидетельствованы42. Кроме того, обо­значение dub-sar появляется в документах с жесткой структурой в тех же позициях, что и другие наименования должностей или профессий43.

К сожалению, о карьерах dub-sar в раннединастическом Шуруппаке говорить не приходится, так как весь корпус администра­тивной отчетности охватывает не более года44. Однако о положе­нии dub-sar в административной иерархии можно судить по уров­ню их «заработной платы». В хозяйстве Шуруппака, как и позднее в Месопотамии, чиновники и работники получали содержание в разных формах, от продуктов питания до земельных наделов в держание. Важную часть оплаты составляли регулярные выдачи (рационы) зерна, размер которых легче всего сравнивать для раз­ных должностей. Такое сравнение показывает, что dub-sar входили в число наиболее высокооплачиваемых чиновников Шуруппака из тех, что упоминаются в списках рационов (высшие представите­ли администрации в этих текстах не фигурируют). Месячный ра­цион dub-sar чаще всего составлял 1 гур, то есть не менее 240 л зерна45 - вдвое больше, чем, например, у бригадира плотников, поваров или певцов, и втрое больше, чем у рядового квалифици­рованного работника. По этому критерию на одном уровне с dub-sar находились следующие чиновники: engar (дословно «земле­делец») - агроном и лицо, ответственное за крупные операции с зерном; dam-gàr («купец») - торговый агент хозяйства; nimgir («глашатай») - ответственный за мобилизацию рабочей силы46. Те же классы чиновников были сопоставимы с dub-sar по числен­ности. Таким образом, в административной иерархии Шуруппака dub-sar относились скорее к администраторам «среднего звена», нежели к ремесленникам или к вспомогательному персоналу.

Содержание обязанностей dub-sar определить непросто: оче­видно, что отчетные тексты позволяют судить о них только по кос­венным признакам. Обладатели этого статуса чаще всего встреча­ются в документах как получатели материальных ценностей. Все же иногда dub-sar фигурируют в рубриках как составители текста: вполне ожидаемым образом, ведение записей входило в число их профессиональных функций47. В то же время задачи dub-sar, по крайней мере некоторых, к этому не сводились: несколько текстов регистрируют персонал, зерно и другие ценности, передаваемые под ответственность dub-sar48.

В отчетных документах из Фары термин dub-sar нередко со­провождается определениями, выраженными существительным в родительном падеже или, реже, прилагательным. Среди определе­ний преобладают названия материальных ценностей, профессио­нальных групп и административных служб49: засвидетельствованы dub-sar zíd «писец по муке», dub-sar udu «писец по овцам»; dub-sar kuš7 «писец погонщиков»50, dub-sar maškim «писец посыльных»51, dub-sar na-gada dsùd «писец пастухов богини Суд», dub-sar lú-simug «писец медников», dub-sar tigiₓ-di «писец волынщиков»52, dub-sar (anše) sa12-du5 «писец (по ослам) главного землемера»53, dub-sar sanga-GAR «писец заведующего хлебными припасами (?)»54, dub- sar geme2 «писец Эгеме»55. Скорее всего, эти сочетания обознача­ли должности, а не профессиональные специализации: мы знаем из рубрик текстов, что одни и те же dub-sar умели регистрировать разные виды ценностей56. По всей видимости, dub-sar были рас­пределены по разным ведомствам и подчинялись их начальникам: по самой природе своей профессии административные писцы едва ли могут объединяться в артели во главе с бригадирами, как, например, плотники или рыбаки.

Тем не менее, документы из Фары свидетельствуют об опреде­ленной иерархии внутри статуса dub-sar. Вероятно, писцы Эгеме, подчиненные высшим чиновникам, занимали сравнительно более высокое положение. Как отмечалось выше, размеры рационов зер­на у разных dub-sar могли различаться в несколько раз57. У многих dub-sar имелись подчиненные, в том числе другие dub-sar58. Один из dub-sar sanga-GAR, по имени Šubur, однажды назван ugula dub-sar «бригадир писцов»59. Вероятно, в число высших представителей городской администрации входил dub-sar mah, «главный писец», к сожалению, редко упоминающийся в документах, как и другие сановники этого ранга; о его функциях ничего не известно60.

Слово dub-sar встречается не только в отчетных документах, но и в договорах о покупке недвижимости из Фары. В частности, одно из двух официальных лиц, заверявших сделки с землей за вознаграждение, обозначалось как dub-sar aša5, дословно «писец по полям» (иногда это обозначение сокращалось до dub-sar). По всей видимости, этот чиновник отвечал за межевание земли - то есть был кем-то вроде «кадастрового инженера». В схожих по структуре документах о покупке построек среди ответственных лиц вместо dub-sar aša5 фигурирует чиновник um-mi-a lú-é-éš-gar, дословно «мастер - обмерщик дома веревкой»61. Очевидно, что эти лица выполняли аналогичные функции - первый для земель­ных участков, второй - для построек. Едва ли при этом они лично записывали текст договора: скорее всего, это делали те dub-sar, которые упоминаются в большинстве из них в списке свидете­лей, нередко на последнем месте62. Вероятно, термин dub-sar aša5 представляет собой один из первых надежных примеров того, как слово dub-sar теряет свое первоначальное значение - «пишущий на табличке» - и входит в название должности, чьи функции не обязательно включали собственно запись текста63.

В лексических списков и литературных произведений из Фары слово dub-sar не встречается. Их составители обозначаются в ко­лофонах термином umbisag64. Примечательно, что около трети из них оказываются теми же людьми, что фигурируют в качестве dub-sar в отчетных или юридических документах65. Следователь­но, административные писцы часто записывали и «ученые» тек­сты, при этом называя себя более древним и, вероятно, престиж­ным термином umbisag.

У нас нет веских оснований предполагать, что в раннедина­стическом Шуруппаке функции писцов - в принятом выше смыс­ле слова - могли выполнять другие люди, помимо dub-sar или umbisag. В рубриках (колофонах) текстов среди их составителей никогда не упоминаются люди с другими статусами. Дж. Визикато систематически относит к «писцам» (scribes) также лиц, имею­щих статусы agrig и um-mi-a Lú-é-éš-gar, однако эта точка зрения не представляется обоснованной66.

***

Второй большой раннединастический корпус, важный для на­шего исследования, происходит из раскопок городища Телло (древ­ний город Гирсу) и датируется серединой XXIV в. до н. э. - то есть на 150-200 лет позже, чем тексты из Фары. Корпус включа­ет более 1850 табличек67, подавляющее большинство из которых опубликованы и представляют собой отчетные документы, охва­тывающие период с 2374 по 2355 г. до н. э., когда Гирсу был сто­лицей государства Лагаш. Впервые в истории Месопотамии в них систематически указывается дата составления (день, месяц и год), благодаря чему была реконструирована внутренняя хронология корпуса68. К Раннединастическому периоду относятся около двадцати договоров69, а также пять писем из Телло - именно отсюда происходят древнейшие в мире тексты этого жанра70. Корпус не содержит лексических списков или литературных произведений.

Документы корпуса составляют отчетность хозяйства, которое по-шумерски называлось e munus «женский дом», а в последние шесть лет его существования - é-ba-U2 «дом (богини) Бауа». Во главе этого хозяйства находились супруги правителей Лагаша71.

Вероятно, в год его администраторы составляли не более 400 текстов72: таким образом, оно в несколько раз уступало по экономиче­скому размаху городскому хозяйству Шуруппака XXVI в. до н. э.

В Лагаше конца раннединастического периода продолжало ши­роко употребляться слово dub-sar; слово umbisag, видимо, к этому времени вышло из практического употребления73. Рассмотрим по­ложение этой социально-профессиональной категории в соответ­ствии с теми же критериями, что были предложены для текстов из Фары (при этом мы, к сожалению, будем сталкиваться с теми же трудностями).
Всего в корпусе упоминаются более 40 человек со статусом dub-sar, однако не следует считать, что все они одновременно ра­ботали в хозяйстве супруги правителя: за два десятилетия, кото­рые охватывает корпус, на одной должности могло смениться не­сколько человек; кроме того, многие из этих dub-sar принадлежа­ли к другим хозяйствам города. Вероятно, собственно в «женском доме» / «доме Бауа» в каждый отдельно взятый момент служили не более четырех dub-sar, принадлежавших к постоянному персо­налу74. Как и в Шуруппаке, статус dub-sar упоминается в парал­лельных контекстах с другими должностями или профессиями75, то есть в общем случае не может считаться званием или родовым социальным понятием (ниже приводятся некоторые исключения).

Документы из Гирсу предоставляют возможность надежно реконструировать этапы карьеры по меньшей мере для трех dub-sar76. Чиновник по имени Maš-dà, засвительствованный как dub-sar в правления Энэнтарзи и Лугальанды, при Урукагине получил должность agrig «эконом»77. О положении лиц этой категории в административной иерархии Гирсу, которая в целом реконстру­ирована в меньшей степени, чем для Шуруппака, судить трудно. Тем не менее, одно обстоятельство не может не привлекать вни­мания: если в хозяйстве Шуруппака agrig находились значительно ниже dub-sar на служебной лестнице, то в Гирсу, напротив, долж­ность agrig стала следующей ступенью в карьере для dub-sar. Чи­новник En-kù при Энэнтарзи упоминается в качестве dub-sar, при Лугальанде и Урукагине - как kurušda «откормщик» (то есть ответственный за стадо скота в хозяйстве)78. Наконец, En-ig-gal, dub-sar в правление Энэнтарзи, при Лугальанде занял пост nù-banda - высшего хозяйственного чиновника храма79. Примечательно, что все эти три чиновника после повышения в должности все еще вре­мя от времени упоминаются в текстах с прежним статусом dub-sar. Не исключено, что мы имеем дело с первыми примерами явления, хорошо засвидетельствованного в последующие периоды, когда чиновники в определенных ситуациях продолжали называть себя dub-sar на всем протяжении своей административной карьеры, даже занимая высшие государственные должности80. Возможно, профес­сиональная гордость писцов поспособствовала тому, что слово dub-sar, обозначавшее в узком смысле профессию или должность, со временем стало употребляться также как почетное звание.

Оценить положение dub-sar относительно других чиновников Гирсу по уровню содержания труднее, чем в случае с Шуруппаком, так как рационы в хозяйстве супруги правителя, по-види­мому, имели меньшее значение. Размеры рационов зерна и шерсти у разных профессиональных групп демонстрируют слабые разли­чия, при этом больше всех зерна получали работники физического труда, а не старшие чиновники. Вероятно, большую роль в оплате труда последних играли земельные держания81.

В отличие из текстов из Фары, в отчетных документах из Гирсу нет никаких указаний на dub-sar, которые их составили и записали. Всего менее 50 текстов корпуса имеют рубрики, где называются составители текстов, и все они, как ни странно, занимали другие должности82. При этом для dub-sar хорошо засвидетельствованы обязанности, не связанные с записью документов: хранение и рас­пределение материальных ценностей, организация работ и управ­ление младшим персоналом83. Любопытен пример чиновника по имени Aš10-né, названного в одном документе «писцом - бригади­ром ткачих»; в другом тексте он же, видимо, для краткости, назван просто «ткачом»84.

Об иерархии или специализации внутри профессии dub-sar в текстах Гирсу нет почти никаких сведений85. Само слово dub-sar почти никогда не сопровождается определениями, что было обычной практикой в Шуруппаке. Исключение составляет назва­ние должности dub-sar mah «главный писец». Вероятно, в каждом крупном хозяйстве служил один такой чиновник, но о его функци­ях ничего не известно86.

Среди свидетелей сделок в юридических документах из Гирсу по-прежнему указывались dub-sar, но, как представляется, реже, чем в договорах из Фары87. Некоторые из этих писцов встречают­ся в качестве dub-sar и в отчетных документах88. Автор одного из найденных в Гирсу писем, по имени Gú-bé, также известен как dub-sar по отчетным текстам89.

***

Интерпретация документов Протописьменного и Раннедина­стического периодов сопряжена со значительными филологиче­скими трудностями, и мы все еще далеки от полного понимания этих текстов. Тем не менее, на их основе возможно составить некоторое представление о положении писцов - то есть лиц, чья профессиональная деятельность включала составление и запись текстов (но которые вовсе не владели в древней Месопотамии мо­нополией на грамотность).

Месопотамская письменность в своей древнейшей форме - протоклинопись - была создана в конце IV тыс. до н. э. в крупном хозяйстве города Урук как средство хозяйственного учета. Изобре­тателями письма стали счетоводы этого хозяйства, чья профессия, возможно, обозначалась словом umbisag. В то время писцовая де­ятельность едва ли была отделена от работы счетовода, а также от функций учителя, готовившего новых писцов-администраторов.

Для следующего, Раннединастического, периода основная ин­формация о писцах происходит из текстов двух больших корпу­сов. В документах из Фары (древний Шуруппак) XXVI в. до н. э., также составляющих отчетность крупного городского хозяйства, впервые засвидетельствовано шумерское слово dub-sar «пишу­щий на табличке», которое (вместе с его аккадским производным tupšarru) стало основным обозначением писцов вплоть до конца I тыс. до н. э. Лица со статусом dub-sar предстают в отчетных тек­стах чиновниками «среднего звена» - квалифицированными ад­министраторами, которые работали в различных подразделениях хозяйства и получали за службу более высокое вознаграждение, чем, например, начальники ремесленных бригад. К этому време­ни среди администраторов уже существовала значительная спе­циализация, и можно предполагать, что dub-sar отвечали именно за ведение письменной документации. Тем не менее, известно, что многие из них выполняли и собственно управленческие функ­ции. Примечательно, что лица, занимавшие должности dub-sar в городском хозяйстве, часто засвидетельствованы как переписчики «ученых» и «литературных» сочинений того времени, где в коло­фонах они называют себя более древним термином umbisag.

Документы из Телло (древний Гирсу) середины XXIV в. до н. э. происходят из намного более скромного по масштабам хозяйства супруги правителя, поэтому сравнивать положение dub-sar в Гирсу с положением, которое они занимали в Шуруппаке двумя веками ранее, затруднительно. В целом, однако, создается впечатление, что статус административного писца к этому времени заметно снизился: по положению в административной иерархии dub-sar в хозяйстве Гирсу были близки скорее к квалифицированным ремес­ленникам90. Имена составителей документов указываются в этом корпусе реже, чем прежде; на снижение статуса dub-sar в конце Ран­нединастического периода могут также указывать данные архивов Эблы, где на многие тысячи документов приходится лишь десяток упоминаний о писцах91. В то же время писцы Гирсу имели возмож­ность дослужиться до очень высоких должностей; при этом некото­рые из них продолжали называть себя dub-sar (например, в легендах личных печатей): возможно, уже в этот период слово приобретает также и функцию почетного звания, указывающего на высокий уро­вень владения грамотой и образования в целом.

Примечания

  • Visicato G. The power and the writing: the early scribes of Mesopotamia. Bethesda: CDL Press, 2000. XVIII + 298 p.; Wilcke C. Wer las und schrieb in Babylonien und Assyrien: Überlegungen zur Literalität im Alten Zwei­stromland. München: Bayerische Akademie der Wissenschaften, 2000. 84 S.; Charpin D. Lire et écrire à Babylone. Paris: Presses universitaires de France, 2008. 320 p. (русский перевод: Шарпен Д. Чтение и письмо в Вавилонии. М.: РГГУ, 2009. 328 с.). Огромное число работ посвяще­но также вопросам обучения грамоте и месопотамскому образова­нию в целом (см. библиографию в статье: WaetzoldH., CavigneauxA. Schule // RlA. Bd. 12. Fasc. 3/4. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2009. S. 294-309). В настоящей работе эта тема не рассматривается.
  • Статья состоит из нескольких разделов: Waetzoldt H. Schreiber. Im dritten Jahrtausend // RlA. Bd. 12. Fasc. 3/4. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2009. S. 250-266; Charpin D. Schreiber (scribe). Altbabylonisch // Ibid. S. 266-269; Hunger H. Schreiber. C. Im 2. und 1. Jahrtausend // Ibid. S. 269-273; van den Hout T. Schreiber. D. Bei den Hethitern // Ibid. S. 273-280. В этих работах можно найти исчерпы­вающую библиографию вопроса.
  • Дандамаев М.А. Вавилонские писцы. М.: Наука, 1983. 245 с. Иссле­дование касается главным образом I тыс. до н. э.
  • Об изобретении месопотамской письменности в конце IV тыс. до н. э. см. ниже. Последние датированные клинописные тексты относятся к 75 г. н. э. Существует гипотеза, согласно которой это письмо про­должало использоваться до III в. н. э. (Geller M. The last wedge // ZA. 1997. Bd. 87. S. 43-95). После этого клинопись и языки месопотамской культуры - шумерский и аккадский - были забыты вплоть до их от­крытия учеными в середине XIX в. Подробнее об этом см. : Клинопись: история дешифровки / Под ред. Б. Лион, С. Мишель. М.: РГГУ, 2010. Данные о численности клинописных текстов приводятся по работе: Streck M.P Großes Fach Altorientalistik. Der Umfang des keil­schriftlichen Textkorpus // MDOG. 2010. Bd. 142. S. 35-58. Подсчеты в этой области чаще всего приблизительны, так как число найден­ных табличек возрастает с каждым годом, многие из них происходят из нелегальных раскопок, каталогизируются с большим опозданием или попадают в труднодоступные частные коллекции; кроме того, существуют разные методики подсчета фрагментов и дубликатов.
  • Общепринятой абсолютной хронологии для истории Месопотамии до XV в. до н. э. не существует. В настоящем исследовании все даты приводятся по книге: Van De Mieroop M. A History of the Ancient Near East, ca. 3000-323 B. C. / 2nd ed. Oxford: Blackwell, 2007. XXII + 342 p. Они соответствуют так называемой «средней» хронологии, соглас­но которой падение I Вавилонской династии по астрономическим и другим данным датируется 1595 г. до н. э. В последнее время вы­двигаются все более убедительные аргументы в пользу «короткой» хронологии, по которой эта и соответственно, все более ранние даты должны быть «понижены» (то есть приближены к нашему времени) примерно на 60-100 лет. Подробнее см.: Громова Д.Н. Битва с трех­головым драконом: новый пересмотр датировок взятия Вавилона и Халапа войсками Мурсили I и вопросы переднеазиатской хроноло­гии II тыс. до н. э. // ВДИ 2009. № 4. С. 104-123.
  • Толковый словарь русского языка (С.И. Ожегова): ПИСЕЦ: 1. В ста­рину: переписчик рукописей, рукописных книг. Книжный п. 2. Пере­писчик, писарь (устар.). Должностное лицо, занимающееся перепи­ской и составлением канцелярских бумаг; Толковый словарь живого великорусского языка (В.И. Даля): ПИСЕЦ: вообще, кто пишет, по обязанности, званию, должности; Oxford Dictionary of English: SCRIBE. A person who copies out documents (especially before printing was invented); Trésor de la langue française: SCRIBE. Celui qui pratique l’écriture, qui est habile dans l’art d’écrire; Duden Deutsches Universal­wörterbuch: SCHREIBER. Jemand, der etwas schreibt; jemand, der [berufsmäßig] Schreibarbeiten ausführt; Sekretär, Schriftführer.
  • Именно так определяет содержание термина Schreiber для древней Месопотамии Х. Вэтцольд: «Schreiber sind Personen, die <...> das Recht erhielten, den Titel dub-sar zu führen» (WaetzoldH. Op. cit. P. 251). В та­ком случае уместнее говорить скорее о лексикографических иссле­дованиях шумерского или аккадского терминов, нежели об изучении социальных и культурных явлений, связанных с понятием «писцы».
  • К таковым исследователи часто относят следующие шумерские или аккадские термины: umbisag, dumu é dub-ba-a/mär bit tuppi, sepïru. Они подробно рассматриваются в работах, указанных в примеч. 1-3; о термине umbisag речь также пойдет ниже.
  • Шарпен Д. Указ. соч. С. 58-59.
  • Veldhuis N. Elementary education at Nippur. The lists of trees and wooden objects. Ph. D. dissertation. Groningen, 1997. S. 24-25, Z. 13-20.
  • Ср., например, следующие высказывания авторитетных ассириоло­гов: «На древнем Востоке обычно лишь писцы были образованны­ми людьми» (Дандамаев М.А. Указ. соч. С. 3); «Scribes functioned in a society in which the vast majority of people were illiterate» (Pearce L.E. The Scribes and Scholars of Ancient Mesopotamia // Civilizations of the Ancient Near East / Ed. J. Sasson. Vol. 4. New York: Charles Scribner’s Sons, 1995. P. 2265); «Self-evidently, all clay documents are the products of scribes» (EnglundR. Review of: Visicato G. The power and the writing // JAOS. 2001. Vol. 121. P. 499). В свете современных знаний трудно не заметить, что эти заключения основаны на аргументации idem per idem: если, вслед за жителями древней Месопотамии, называть вся­кого грамотного человека «писцом», то получается, что грамотой действительно владели только «писцы». В таком случае приходится относить к этой категории большинство представителей элиты, не ис­ключая и царей, и роль «писцов» в обществе неизбежно оценивается как ведущая: «The Mesopotamian scribe is likely to emerge as a central figure in the workings of his civilization» (Oppenheim A.L. A Note on the scribes in Mesopotamia // Studies in honor of Benno Landsberger on his 75th birthday, April 21, 1965. Chicago: The Oriental Institute, 1965 (Assyriological Studies. 16). P. 253); «[The scribes] were major figures in the management of economic and political power in Mesopotamian society» (Visicato G. The power and the writing. P. V).
  • Подробнее см. Wilcke C. Op. cit.; Шарпен Д. Указ. соч. С. 31-59.
  • Фундаментальная классификация клинописных текстов была в общих чертах предложена А. Л. Оппенхеймом (см., например, Оппенхейм А.Л. Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации. М.: Наука, 1980. С. 181-228). Она же в усовершенствованном виде (однако, к со­жалению, без дополнительных разъяснений) легла в основу структуры монографии Д. Шарпена (Указ. соч.). В очень кратком виде эту класси­фикацию можно представить следующим образом: 1) Документы, т. е. тексты, создающиеся, как правило, в одном экземпляре и для текущих нужд - ведения хозяйственной отчетно­сти, фиксации правовых отношений, коммуникации. Сюда входят: а) так называемые административные (экономические, хозяйствен­ные) документы; б) юридические документы (договоры, завещания, расписки и т. п.); в) письма; г) прочие записи, сделанные в практиче­ских целях (списки, записки, этикетки, черновики и т. п.). 2) Манускрипты, то есть произведения, в которых силен эле­мент творчества и которые изначально предназначены для копиро­вания, длительного сохранения и широкого распространения. К этой группе относятся: а) так называемая «литература»: эпос, гимны, нравоучительные сочинения, заклинания и другие поэтические тек­сты, б) «ученые» (точнее, учебные) тексты: лексические списки и комментарии, руководства по гаданиям и ритуалам, шаблоны доку­ментов и т. п.; в) памятные надписи (в основном царские) и близкие к ним по жанру своды законов, анналы и хроники. Разница между документами и манускриптами вполне очевид­на, хотя и здесь бывают спорные случаи: например, посвятительные надписи, то есть обращения к богам на вотивных предметах, по своей задаче близки к письмам (известны, кстати, и письма, адресованные богам!), а по форме - к памятным надписям; а скажем, переписка ца­рей III династии Ура использовалась для обучения грамоте и в ходе многократного копирования подверглась радикальной «литературной обработке». Классификация внутри каждой из двух больших групп - документов и манускриптов - разработана недостаточно и пока сво­дится скорее к перечислению традиционно выделяемых жанров.
  • Об оплате труда таких «нотариусов» см. Tanret M. Sheqels for the scribe // NABU. 2005. № 3. P. 78-79.
  • Хорошо известен пример Шу-нухра-халу, секретаря Зимри-Лима, царя Мари (1774-1762). См. Sasson J. Shunukhra-Khalu // A Scientific Humanist: Studies in memory of A. Sachs / Ed. E. Leichty et al. Philadel­phia: Samuel Noah Kramer Fund, 1988. P. 329-351.
  • Об исключительно сложной проблеме авторства текстов в Месопо­тамии см. Шарпен Д. Указ. соч. С. 188-192 (с литературой). Необхо­димо отметить, что очень многие клинописные манускрипты, в том числе большинство копий «литературных» произведений, представ­ляют собой школьные упражнения, более или менее грамотно запи­санные под диктовку учителя (Там же. С. 61, 194-195). Любопытно, что в Месопотамии существовали специальные обозначения для ре­месленников, вырезавших надписи на камне или металле: см. Radner K. Die Macht des Namens: Altorientalische Strategien zur Selbster­haltung. Wiesbaden: Harrassowitz, 2005. S. 175-177.
  • Хороший общий обзор проблемы изобретения протоклинописи и раз­вития клинописи на русском языке с указанием современной допол­нительной литературы содержит работа: Козлова Н.В., Касьян А.С., Коряков Ю.Б. Клинопись // Языки мира: Древние реликтовые языки Передней Азии / Под ред. Н.Н. Казанского и др. М.: Academia, 2010. С. 198-222. Традиционно считается, что протоэламская и египетская письменности возникли несколько позже: Gelb I.J. A Study of writing. Chicago: University of Chicago Press, 1974. P. 63.
  • Без учета архаических текстов из Ура, которые хронологически от­носятся к Раннединастическому периоду (см. ниже).
  • Подробнее см.: Nissen H.J., Damerow P., EnglundR.K. Archaic book­keeping: Writing and techniques of economic administration in the Ancient Near East. Chicago: University of Chicago Press, 1993. XI + 169 p.
  • Подробнее см.: EnglundR.K., Nissen H.J., Damerow P Die Lexikalischen Listen der Archaischen Texte aus Uruk (Archaische Texte aus Uruk. III). Berlin: Gebrüder Mann, 1993. 327 p.
  • Bauer J., Englund R.K., Krebernik M. Mesopotamien: Späturuk-Zeit und Frühdynastische Zeit. Freiburg: Universitätsverlag; Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1998 (OBO. 160/1). S. 99-102.
  • Edzard D.O. Sumerische Rechtsurkunden des III. Jahrtausends aus der Zeit vor der III. Dynastie von Ur. München: C.H. Beck’sche Verlagsbuch­handlung, 1968. S. 167-173.
  • Bauer J., Englund R.K., Krebernik M. Op. cit. S. 24.
  • Очевидно, что социально-профессиональные обозначения часто от­носятся к категориям разного порядка (например, филолог по про­фессии может занимать должность заведующего кафедрой и иметь звание профессора). Различение между этими категориями, даже в та­ком упрощенном виде, для древней Месопотамии возможно далеко не всегда. Ниже в тех случаях, когда тип социально-профессионального обозначения неясен, для краткости используется термин «статус».
  • Условное название по одному из более поздних шумерских чтений; возможно, в этот период знак читался иначе.
  • См. Visicato G. The power and the writing. P. 3-4; Waetzoldt H. Op. cit. S. 251-252.
  • Примерно 4700 табличек происходит из Месопотамии и восточной Сирии, если учитывать архаические тексты из Ура и раннесаргоновские документы (подсчитано согласно данным из Streck M. Op. cit. S. 40-41; ср. также следующее примечание). Более 2400 целых та­бличек и почти 14000 фрагментов найдено при раскопках Эблы в северо-западной Сирии (StreckM. Op. cit. S. 39).
  • Архаические тексты из Ура изданы в работе: Burrows E. Archaic texts. London, 1935 (Ur Excavation Texts. 2). VII + 63 p. Подробнее об этом корпусе см. Visicato G. The power and the writing. P. 13-16. По палеогра­фическим признакам эти тексты часто относят к протоклинописным (Bauer J., Englund R.K., Krebernik M. Op. cit. S. 65, Anm. 123), но по языку и содержанию они, без сомнения, ближе к прочим текстам Ран­нединастического периода, как и 17 текстов из Урука того же времени.
  • Bauer J., Englund R.K., Krebernik M. Op. cit. S. 80, Anm. 168.
  • Этот корпус примечателен тем, что содержит большой объем се­митского (протоаккадского) языкового материала, включая, возмож­но, древнейший связный текст на семитском языке (Bauer J., Eng­lund R.K., Krebernik M. Op. cit. S. 265-270).
  • О корпусах из Фары и Телло см. ниже. О других корпусах см. краткие обзоры в Bauer J., Englund R.K., Krebernik M. Op. cit. S. 254-257, 432­433; Visicato G. The power and the writing. P. 6-11, 79-97, 236, n. 10.
  • Общий обзор корпуса и изданий текстов см. в Bauer J., EnglundR.K., Krebernik M. Op. cit. S. 238-253, 337-361. Из найденных в Фаре табли­чек опубликовано более 750 (Martin H.P. et al. The Fara tablets in the University of Pennsylvania Museum of Archaeology and Anthropology. Bethesda: CDL Press, 2001. P. VII; с дополнениями в: Molina M., Sanchiz H. The cuneiform tablets of the Varela collection // SEL. 2007. Vol. 24. P. 1).
  • См. прежде всего исследования: Pomponio F., Visicato G. Early Dynastic Administrative Tablets of Suruppak. Naples: Istituto universitario orien­tale, 1994. XX + 480 p.; Visicato G. The Bureaucracy of Suruppak. Münster: Ugarit-Verlag, 1995. XIX + 165 p. О теоретических пробле­мах, связанных с организацией этого - дворцово-храмового? - хо­зяйства, см. Martin H.P. et al. Op. cit. P. 120-124.
  • Pomponio F., Visicato G. Op. cit. P. 9. Как это часто бывает в Месопо­тамии, архивы относятся ко времени незадолго до разрушения горо­да и дошли до нас именно благодаря его внезапной гибели: в мирное время таблички бы однажды устарели, после чего их могли выбро­сить или использовать либо как строительный материал, либо как источник глины для новых табличек (см. об этом: Шарпен Д. Указ. соч. С. 119-120).
  • Visicato G. The power and the writing. P. 234.
  • Дж. Визикато полагает, что слово впервые засвидетельствовано еще в архаических текстах из Ура (Visicato G. The power and the writing. P. 2, 16-17), но эта точка зрения, вероятно, ошибочна (Englund R.K. Op. cit. P. 499). В колофонах литературных и лексических текстов из Фары по-прежнему употребляется слово umbisag (см. ниже).
  • Ответ на этот вопрос возможен благодаря монографии Visicato G. The power and the writing, которая представляет собой просопогра- фическое исследование о лицах со статусом dub-sar в Раннединасти­ческий и Староаккадский периоды (в частности, тексты из Фары рас­сматриваются на с. 18-50). Следует отметить, что Дж. Визикато воз­держивается от систематической интерпретации собранных данных, а его выводы в основном повторяют традиционные представления о ведущей роли «писцов» в месопотамских социумах.
  • Согласно Visicato G. The power and the writing. Table 2 (без учета лиц со статусами agrig и um-mi-a, о которых см. ниже).
  • Подсчитано по материалам: Pomponio F. La prosopografia dei testi presargonici di Fara. Roma: La Sapienza, 1987. XXX + 315 p.
  • Ср. Pomponio F., Visicato G. Op. cit. P. 17-19.
  • Первую возможность допускает Р. Энглунд (Englund R.K. Op. cit. P. 499), вторую - Дж. Визикато (Visicato G. The power and the writing. P. 50).
  • Большинство случаев, когда разные должности занимают лица с од­ним и тем же именем, можно объяснить омонимией (ср. примеры в Visicato G. The power and the writing. P. 27-46); не исключена и возмож­ность того, что человек мог сменить должность в течение одного года. О гипотетической связи между статусами dub-sar и agrig см. ниже.
  • См., например, Pomponio F., Visicato G. Op. cit. P. 27-93 (тексты № 1, 10-12).
  • Юридические документы из Фары охватывают период в несколько лет, и, возможно, содержат некоторые сведения о карьерах dub-sar (см. ниже).
  • Материалы, собранные Дж. Визикато (Visicato G. The power and the writing. P. 27-46), позволяют подсчитать, что рационы разме­ром в 1 гур получали 11 dub-sar: Ad-da-da, Amar-kü (dub-sar sanga­GAR), Amar-NAM, Amar-suba3, Dub-hul-tar, E-du6 (dub-sar tigix-di), E-dNanna, Mes-nu-se, Pa4-a-nu-küs (dub-sar udu), dSüd-anzu (dub-sar sanga-GAR), Ur-Dumu-zi. Пять dub-sar получали по 2 гур: Bilx-anzu, KA-ni-zi (dub-sar sa12-du5), A-gestin (dub-sar na-gada dSüd), Za-ta (dub- sar sanga-GAR), Ur-tul-sag (dub-sar geme2); Другие размеры рационов встречаются редко: 1/2 гур: Da-du-lul, A?-NI; 11/2 гур: GAR-du-la; 4 гур: Lum-ma (dub-sar anse sa12-du5/geme2). Здесь и далее (условные) транслитерации шумерских имен да­ются по монографии Дж. Визикато. В скобках указаны специализа­ции dub-sar, о которых см. ниже. О мерах объема зерна в текстах из Фары см. Pomponio F., Visicato G. Op. cit. P. 32.
  • Ср. Pomponio F., Visicato G. Op. cit. P. 32-33.
  • Например, один из текстов, в котором суммируются данные других до­кументов о выдачах зерна, заканчивается перечислением ответственных лиц со статусом engar (ведавших операциями с зерном), после которого следует еще одна запись: AN-sag-tuku dub-sar, т. е. «(составил) писец AN-sag-tuku». Перечень текстов с такими рубриками дается в Visicato G. The power and the writing. P. 38-39. Возможно, имя писца указывалось только в наиболее важных документах. В отличие от более поздних пе­риодов, в текстах из Фары нет прямых указаний на то, что их могли составлять лица, занимавшие иные должности, нежели dub-sar.
  • Ср., например, Visicato G. The Bureaucracy of Suruppak. P. 13; Idem. The power and the writing. P. 33-34, 42.
  • По данным Visicato G. The power and the writing. Table 2. Мы так­же знаем из содержания текстов, что несколько dub-sar работали в лодочных ведомствах KISAL и lü-ma-gal-gal (ibid. P. 28, 33, 35, 49). О термине dub-sar asa5 в юридических текстах см. ниже.
  • Должность kus7 была связана с уходом за вьючными, тягловыми и верховыми животными (см., например, Visicato G., Westenholz A. Some unpublished sale contracts from Fara // Studi sul Vicino Oriente antico dedicati alla memoria di Luigi Cagni / A cura di S. Graziani. Napoli: Istituto Universitario Orientale, 2000. P. 1112).
  • Это сочетание встречается только в одном юридическом документе и может быть интерпретировано иначе (Visicato G. The power and the writing. P. 25).
  • Об этом слове см. Visicato G. The power and the writing. P. 35.
  • О значении этого слова см. CAD. Vol. 17: S. Pt. 2. 1992. P. 145 (по аккадскому соответствию sassukku).
  • Чтение и значение этой логограммы ясны не вполне: см. Steiner G. Was geschah im Garten der ama-ukür? // Landwirtschaft im Alten Orient. Ausgewählte Vorträge der XLI. Rencontre Assyriologique Internationale, Berlin, 4.-8.7.1994 / H. Klengel, J. Renger (eds.). Berlin: Dietrich Reimer Verlag, 1999. P. 130-131.
  • См. выше примеч. 32.
  • Например, скот, персонал и зерно (Visicato G. The power and the writing. P. 38-39); многие административные писцы (dub-sar) также копировали лексические списки и другие манускрипты (см. ниже).
  • См. примеч. 45. Из приведенного списка очевидно, что самые боль­шие рационы получали dub-sar geme2 и dub-sar sa12-du5.
  • Многочисленные примеры приводятся в Visicato G. The power and the writing. P. 28-46. Например, dub-sar по имени dSid-anzu был под­чиненным Ur-Dumu-zi, также известного как dub-sar (Ibid. P. 36).
  • Visicato G. The power and the writing. P. 44-45.
  • Ibid. P. 47.
  • Вторым гарантом сделок о покупке земли выступал чиновник en- gar US, вероятно, следивший за сельскохозяйственным использовани­ем участка и соответствующими сборами (engar дословно означает «земледелец»). В сделках с постройками его место занимает nimgir sila, «уличный глашатай», скорее всего, ведший учет их жителей: должность nimgir была связана с мобилизацией рабочей силы. По­дробнее см. Edzard D.O. Op. cit. S. 32, 59-60; Gelb I.J., Steinkeller P., Whiting R.M. Early land tenure systems in the Near East: Ancient kudurrus. Text. Chicago: The Oriental Institute, 1991 (OIP. Vol. 104). P. 204, 237.
  • Перечень юридических документов из Фары см. в Martin H.P. et al. Op. cit. P. 139, с дополнениями в MolinaM., Sanchiz H. Op. cit. P. 1-6. По нашим подсчетам, dub-sar встречаются в списке свидетелей в текстах и отсутствуют в 12 текстах, при этом надо иметь в виду, что по крайней мере в части из них dub-sar могут быть названы толь­ко по именам, без указания статуса. В 12 оставшихся документах список свидетелей сильно поврежден.
  • При этом известно, что по крайней мере некоторые из этих чинов­ников прежде (или параллельно) работали административными писцами: два um-mi-a №-e-es-gar (E-zi-pa-e и Nam-mah-dSid-da) упо­минаются в отчетных документах в качестве dub-sar, а один dub- sar asa5 (Du-du) засвидетельствован также как maskim dub-sar mah «посыльный главного писца» (Visicato G. The power and the writing. P. 40-42). Поскольку юридические документы из Фары охватывают более длительный период, чем отчетные (Ibid. P. 21), мы, возможно, имеем дело с примерами карьерного роста; совмещение двух функ­ций в этих случаях также не исключено.
  • И наоборот, в отчетных и юридических текстах из Фары не засви­детельствовано статуса, который обозначался бы одним знаком SID (с возможными чтениями sanga «управляющий храмом» или umbisag «писец»); о статусе SID.GAR см выше, примеч. 54.
  • Visicato G. The power and the writing. P. 22.
  • Visicato G. The power and the writing. P. 27-46; Table 2 (без разъясне­ний). О статусе um-mi-a lü-e-es-gar «замерщик построек» см. выше. Слово agrig обычно переводится достаточно неопределенными тер­минами housekeeper или steward, означающими нечто вроде «эко­нома» или «заведующего хозяйством» (The Sumerian dictionary of the University Museum of the University of Pennsylvania. Vol. 1. Pt. 2 / Ä.W. Sjöberg et al. Philadelphia: Babylonian Section of the University Museum, 1984. P. 62-65; CAD. Vol. 1: A. Pt. 1. 1964. P. 32-35). На не­кую связь между статусами agrig и dub-sar в Шуруппаке указывается в исследовании Pomponio F. «Colui che spezza la tavoletta cattiva» // SEL. Vol. 3. 1986. 13-16. Однако характер этой связи остается не­ясным; при этом очевидно, что зерновые рационы agrig в несколько раз уступали по размеру рационам dub-sar (Pomponio F., Visicato G. Op. cit. P. 32-33).
  • Согласно Streck M. Op. cit. P. 41.
  • О корпусе и периоде в целом см. Selz G. Untersuchungen zur Götterwelt des altsumerischen Stadtstaates von Lagas. Philadelphia: University of Pennsylvania Museum, 1996. P. 1-15. Bauer J., Englund R.K., Krebernik M. Op. cit. P. 431-573.
  • См. Gelb I.J., Steinkeller P., Whiting R.M. Op. cit. P. 189-190 (список); EdzardD.O. Op. cit. S. 42-43, 65-81, 85-94, 112-114 (издание боль­шинства текстов). Более половины из них датируется тем же перио­дом, что и административный корпус.
  • Из шести дошедших до нас писем Раннединастического периода пять происходит из Гирсу: Kienast B., Volk K. Die sumerischen und akkadischen Briefe des III. Jahrtausends aus der Zeit vor der III. Dynastie von Ur. Stuttgart: F. Steiner, 1995 (FAOS. 19). P. 25-36.
  • Prentice R. The exchange of goods and services in Pre-Sargonic Lagash. Münster: Ugarit-Verlag, 2010 (AOAT. 368). P. 3-4.
  • Visicato G. The power and the writing. P. 237.
  • В этот период впервые засвидетельствован статус, обозначаемый знаком SID с вероятным чтением sanga «управляющий храмом» (Visi­cato G. The power and the writing. P. 76). Любопытно, что знак SID вновь находит широкое применение для обозначения аккадского tup- sarru «писец» в нововавилонских текстах (Дандамаев М.А. Указ. соч. С. 6-7), а возможно, уже и в Средневавилонский период (Durand J.-M. Nouveaux textes de Tell-Taban // NABU. 2008. 2. P. 55).
  • Visicato G. The power and the writing. P. 54-61.
  • См., например, перечень служащих из некоего «дворцового списка» (sa dub e-gal), получающих рационы в хозяйстве супруги правителя (Prentice R. Op. cit. P. 37): dub-sar появляются в тех же контекстах, что и, например, цирюльники, посыльные, повара и т. п.
  • Visicato G. The power and the writing. P. 58 (Mas-da), 60-61 (En-kü), 64-65 (En-ig-gal). Менее надежные примеры рассматриваются ibid. P. 62-74.
  • О значении этого слова см. выше, примеч. 67.
  • О значении этого слова см. CAD. Vol. 10: M. Pt. 1. 1977. P. 316-317 (по аккадскому соответствию märü).
  • Об этой должности см. Bauer J. Altsumerische Wirtschafttexte aus Lagasch. Roma: Pontifico Istituto Biblico, 1972 (Studia Pohl. 9). P. 64-65; Selz G. Altsumerische Verwaltungstexte aus Lagas, Teil 2: Die altsumeri­schen Wirtschaftsurkunden aus amerikanischen Sammlungen. Freiburg: F. Steiner, 1992 (FAOS. 15/2). P. 70.
  • Waetzoldt H. Op. cit. P. 254; Charpin D. Schreiber. P. 267.
  • О системе оплаты труда в хозяйстве в целом см. Prentice R. Op. cit. P. 17-95. Сведения о рационах, земельных наделах и других вы­дачах для dub-sar Гирсу собраны в Visicato G. The power and the writing. P. 55-75. Месячные рационы dub-sar не превышали 72 сила (ок. 70 л) - это в несколько раз ниже, чем в Шуруппаке. Однако с уче­том вышесказанного едва ли можно усматривать здесь свидетельство более низкого статуса писцов вслед за Дж. Визикато (Ibid. P. 238).
  • Например, один из текстов, регистрирующих выдачу шкур, заканчи­вается фразой: en-kü kurusda 5 dub-tur-tur-ra e-ta-sar sar-ru-am6 «En- kü, откормщик, переписал 5 малых табличек - это сводная запись». Чаще всего в таких рубриках упоминаются чиновники kurusda, agrig и nü-banda; один из отчетных текстов, если верить рубрике, состави­ла сама Sa-sa, супруга правителя (Selz G. Op. cit. P. 164). Последнее наводит на мысль, что лица, указывавшиеся в рубриках, скорее за­веряли содержание документов, нежели составляли их; впрочем, по меньшей мере двое из часто встречающихся в этом качестве чинов­ников, E-nig-gal (nü-banda) и En-kü (kurusda), ранее занимали долж­ности dub-sar и, без сомнения, умели писать.
  • Visicato G. The power and the writing. P. 79 (и ср. примеры: P. 55-75).
  • Ibid. P. 59. Этот пример, кстати, мешает согласиться со следующим утверждением: «The scribe in the institutions of ED IIIb Girsu was always a high-ranking official» (Ibid. P. 65).
  • Известен один случай, когда dub-sar назван подчиненным другого dub-sar (Ibid. P. 75).
  • Подробнее см. Ibid. P. 74-76; de Maaijer R. Review of: Visicato G. The power and the writing. OLZ. 2002. 97. P. 73.
  • По данным текстов, указанных в примеч. 69.
  • Visicato G. The power and the writing. P. 60–63, 74.
  • Ibid. P. 62.
  • Ср. традиционное представление о работе писца как об одном из ре­месел, наподобие плотницкого или кожевенного дела, позднее отра­женное в шумерской литературе ( Waetzoldt H. Op. cit. P. 251).
  • Biga M.G., Pomponio F. Critères de rédaction comptable et chronologie relative des textes d’Ebla // MARI. Vol. 7. 1993. P. 128.

Вестник РГГУ. № 17, 2013, С. 76-101.



Это сообщение было вынесено в статью
1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас
Перейти к списку тем Древняя Месопотамия

  • Похожие публикации

    • Saygo
      Божественные плотники Шумера
      Автор: Saygo
      Л.И. Авилова. Божественные плотники Шумера

      Аще не Господь созиждет дом,
      Всуе трудишася зиждущии;
      Аще не Господь сохранит град,
      Всуе бде стрегий.
      Пс.126, 1.
      При исследовании погребального инвентаря Царского некрополя Ура обращает на себя внимание специфическая группа орудий, найденных в могилах лиц наиболее высокого социального ранга – царей и членов царской семьи – среди массы роскошного оружия, украшений, драгоценных сосудов и пр. О каких орудиях идет речь? В состав инвентаря погребения 580, принадлежавшего ребенку и известного в научной литературе как «погребение принцессы», входит парадное оружие, среди прочего – золотой кинжал и копье из электра (сплава золота и серебра), медно-бронзовый втульчатый топор. Но, кроме того, имеется целый набор плотницких орудий, также изготовленных из ценных материалов. Это золотое втульчатое тесло, два золотых долота (Wolley L., 1934, табл. 165, 229) и одно бронзовое, а также бронзовая пила.

      В могиле 800 (погребение царицы Шубад/Пу-аби) также представлен обширный набор плотницких инструментов. Это несколько бронзовых пил и одна золотая, пять золотых долот, относящихся к двум разным типам, бронзовые сверло и втульчатое тесло (Wolley L., 1934, табл. 158 b).

      В захоронении царя Мескаламдуга (погребение 755) также наряду с оружием из золота и электра (кинжал, втульчатые топоры) найдена бронзовая пила (Рис. 1).

      Рис. 1. Золотые плотницкие орудия из Царского некрополя Ура (по Л. Вулли).


      Рис. 2. Фрагмент статуи Гудеа, правителя Лагаша (XXII в. до н.э.) (диорит).


      Рис. 3. Голова статуи Саргона Аккадского, XXIV в. до н.э.


      Рис. 4. Оттиск цилиндрической печати аккадской эпохи (вторая половина III тыс. до н.э.). Изображение иллюстрирует текст о добыче кедров в горной стране «Гильгамеш и гора бессмертных».


      Рис. 5. Оттиск цилиндрической печати аккадской эпохи (вторая половина III тыс. до н.э.). Изображение иллюстрирует текст об обработке Гильгамешем дерева «хулуппу».


      Рис. 6. Прорисовка изображения на цилиндрической печати раннединастической эпохи (первая половина III тыс. до н.э.). Изображена сцена строительства ступенчатого храма-зиккурата.

      Автор раскопок, Леонард Вулли, датировал эти погребения додинастической эпохой (Woolley L., 1934). В настоящее время общепринятой является датировка царских погребений Раннединастическим III периодом (первая половина III тыс. до н.э.) (Nissen H.J., 1966, c.111-118; Lloyd S., 1978, c. 118).

      В составе инвентаря нецарских погребений Ура иногда встречаются медно-бронзовые долота, тесла плоские и втульчатые, но в этих случаях речь не идет о наборах инструментов, тем более изготовленных из драгоценного металла.

      Интересно, что сочетание драгоценных царских регалий с плотницким инструментарием наблюдается не только в Месопотамии эпохи бронзы: в «кладе Приама» из слоев Трои II-III наряду с двумя золотым диадемами, драгоценными украшениями и сосудами присутствует бронзовая пила (Schmidt H., 1902, SS 6157).

      Попытаемся ответить на вопрос: почему среди оружия, украшений и символов власти шумеры помещали в могилы царей и членов царской семьи наборы плотницких орудий? Если изготовление царских регалий и парадного оружия из золота кажется вполне логичным, то неясно, какой смысл могли иметь ремесленные орудия из драгоценного металла, явно не предназначенные для практического употребления.

      Благодаря дошедшим до нас шумерским и аккадским текстам мифологического содержания мы имеем возможность провести параллели между археологическими, изобразительными и литературными материалами с целью выяснения семантики тех или иных предметов.

      В шумеро-вавилонской мифологии яркое выражение получила тема преодоления первоначального хаоса, создание упорядоченной, организованной вселенной, в том числе и человека творцом-демиургом (в этой роли выступают боги Энлиль и Энки). В мифе об Энки и Нинмах необходимость создания человека из глины вызвана тем, чтобы он трудился на богов: обрабатывал землю, пас скот, кормил богов жертвенной пищей. Роли Энки как устроителя, насадившего цивилизацию и порядок на земле Шумера, посвящен обширный шумерский текст этиологического характера «Энки и мировой порядок». Бог мудрости Энки дает людям основы цивилизации, законы жизни человечества («ме»). Среди этих основополагающих понятий перечислена власть богов, власть царя, царский трон, знаки царской власти, жреческие должности, мир, правосудие, оружие, искусство обработки дерева, искусство обработки металла, ремесло строителя и пр. Более того, Энки сам закладывает фундамент, делает форму для сырцового кирпича и строит дома, хлева и овчарни. Он «определяет судьбу» городам Шумера (Крамер С., 1965, с.120-123).

      Ту же функцию организации вселенной наряду с богами несут и многочисленные культурные герои. Так, богу Энлилю приписывалось создание зерна и изобретение колеса, герою Энмеркару – изобретение письменности, а герой Гильгамеш положил начало градостроению.

      Шумерские боги не только символизировали творящие силы природы, они одновременно являлись покровителями определенных местных общин. Соединение этих идей проявлялось в слиянии представлений о власти военного вождя, а затем царя, с функциями верховного жреца.

      Лидера месопотамского города-государства периодов Джемдет Наср и Раннединастического (рубеж IV – III тыс. и первая половина III тыс. до н.э.) можно обозначить термином вождь-жрец, в соответствии с его основными общественными функциями. Он контролировал сбор сельскохозяйственных продуктов, предназначавшихся для поддержание культа богов и строительство храмов, нес ответственность за функционирование ирригационных систем, обеспечивавших изобилие сельскохозяйственной продукции и накопление ресурсов для обмена, участвовал в организации ремесленной деятельности, также во многом концентрировавшейся вокруг храма. В случае военных конфликтов он мог играть роль военного предводителя. Все это углубляло дифференциацию общины и требовало идеологического осмысления власти вождя как божественного установления, направленного на существование и процветание общины (Антонова Е.В., 1998, с. 142, сл.).

      При этом чрезвычайно важен строительный аспект деятельности царя, он считается столь же важным, как защита от врагов и обеспечение процветания народа. Так, до нас дошли строительные надписи правителя Лагаша Гудеа (XXII в. до н.э.), где описано обновление главного храма покровителя города бога Нингирсу (Jackobsen Th., 1987, c.408). Более того, сохранилась статуя Гудеа, где он представлен в роли архитектора: правитель держит на коленях плиту с четко и геометрически правильно изображенным планом храма (Рис. 2). На плите – план возведенного им храма.

      Возникновение городов и формирование государств в древней Месопотамии теснейшим образом связано между собой. В этом процессе ключевую роль играли храмы; они были не только собственно центрами отправления культа местного божества, но и важнейшими элементами городов как административных и хозяйственных центров. В соответствии с древней шумерской исторической традицией, создание храмов предшествовало образованию городов (История древнего Востока, 1983, с. 110-111). Именно храмы вели учет и контроль сельскохозяйственного и ремесленного производства, здесь происходило накопление и перераспределение продуктов с целью обмена. Они были центрами обучения грамоте, их архивы служили хранилищами разнообразных знаний. Судя по литературным текстам III тыс. до н.э., важнейшее место в организации обмена также принадлежало храмам, они же были и потребителями привозных строительных и поделочных материалов. Необходимо принимать во внимание, что в бедной ресурсами Южной Месопотамии строительный и поделочный камень, металлы, дерево – все доставлялось в обмен на сельскохозяйственную продукцию. Достаточно сложная архитектура храмов – свидетельство появления и совершенствования многих видов профессиональной и ремесленной деятельности. В связи с храмовым строительством возникает постоянная потребность в зодчих, строителях, специалистах по обработке камня, дерева и металлов.

      Откуда и какое дерево доставлялось в Месопотамию, и каковы были приемы его обработки – специальный вопрос. Ранние тексты III тыс. до н.э., относящиеся к правлению Гудеа и Ур-Нанше указывают на горы Ливана, Амана и г. Хеврон как источники древесины, в более поздних источниках упоминаются также горные районы восточного Тавра и Загра (Moorey P.R.S., 1994, c. 350, 351). Среди изобразительных материалов эпохи Ассирийского царства (железный век) имеются сцены доставки бревен на телегах, а также по воде, на лодках; иногда бревна изображались привязанными к лодке канатом. В книге П. Мури достаточно подробно рассмотрены сведения о породах дерева, ввозившегося в Месопотамию, и деталях построек, на сооружение которых оно употреблялось: перекрытия, связи стен, колонны, двери, внутреннее убранство. Наибольшей популярностью в строительном деле пользовались такие породы, как можжевельник, кедр, сосна, кипарис, использовалась древесина дуба, пальмы, тамариска и тополя (Moorey P. R.S., 1994, c. 355-361).

      Что касается инструментария, применявшегося плотниками в бронзовом веке, то уже упоминались черенковые пилы, которые мастер держал во время работы обеими руками, а также разнообразные долота и тесла. Последние были как плоскими, крепившимися к коленчатой рукояти, так и втульчатыми, в этом случае их насаживали на прямую рукоять, как топор. К сожалению, четких критериев для различения боевых и рабочих топоров не имеется, вполне возможно, что какие-то типы топоров употреблялись для обработки дерева. Тесла могли служить как для первичной обработки дерева (лесоповал, трелевка), так и для плотницких и даже столярных работ. Кору снимали с помощью двуручного скобеля. Доски получали путем продольного раскалывания бревен с помощью клиньев. Рубанок был изобретен уже в период железного века, к этому же времени относятся достоверные сведения о применении токарного станка (Moorey P. R.S., 1994, c. 354). Несомненно, ограниченность инструментария требовала от мастера большой ловкости и изобретательности в применении различных орудий.

      Высокий статус правителя/царя имел четко выраженные внешние признаки – одежда в виде длинной юбки с широким поясом, высокий головной убор или прическа (парик) (Рис. 3), регалии – посох, булава, оружие – копье. Все это отражено в богатом изобразительном материале цилиндрических печатей и прекрасно согласуется с археологическими материалами Царского некрополя Ура и некрополя Киша. Здесь погребения лиц высоких социальных рангов содержат изделия из меди-бронзы (оружие, сосуды, зеркала), изделия из драгоценных металлов (украшения, диадемы, сосуды), сосуды и цилиндрические печати из камня и пр.

      Из сказанного очевидно, что строительство, и прежде всего сооружение храмов, считалось в древней Месопотамии Раннединастического периода важнейшей сферой деятельности обожествляемого правителя, вождя-жреца, имеющей целью укрепление всего мирового порядка и поддержание жизни городской общины.

      Приведу некоторые сведения из шумерского и аккадского текстов эпоса о Гильгамеше и некоторых других литературных произведений этого времени (III – II тыс. до н.э.). Гильгамеш – мифоэпический персонаж, его реальным прототипом был один из царей 1 династии Урука (1 половина III тыс. до н.э.). В этих повествованиях важным мотивом поступков героя является строительство, добыча и обработка дерева. Так, миф «Гильгамеш и гора бессмертных» представляет собой рассказ о путешествии героя в сопровождении дружины в горную страну с целью привезти в Урук священные кедры, охраняемые чудовищным персонажем Хувавой. При этом царь Гильгамеш мотивирует поход героическим желанием «возвысить свое имя». Герою удается добыть семь кедров и убить чудовище:

      «Он сам вырвал с корнем первое дерево,
      Сыны города, его спутники,
      Обрубили ветви, закрепили веревки,
      Отнесли его к подножию горы». (Крамер С., 1965, с. 213, 214).

      Перед нами – достаточно подробное описание заготовки строевого леса. Эпизод из повествования изображен на цилиндрической печати, где в центре композиции помещен растущий на высокой горе кедр (Рис. 4). Помещение данного сюжета на печати – инсигнии власти – свидетельствует о его значительности, важности для понимания образа героя (и для владельца печати).

      Повествование «Гильгамеш, Энкиду и подземный мир» также содержит сведения о ценном дереве и изготовлении из него различных предметов. В саду богини Инанны выросло чудесное дерево хулуппу, из которого богиня задумала сделать себе ложе и кресло. Однако в дереве поселилась змея и исполинская птица. Вняв жалобам богини, Гильгамеш убивает змею, изгоняет птицу, а из дерева делает «пукку» и «микку» (скорее всего, барабан и палочки) (Крамер С., 1965, с. 228, 229). Сцена из этого текста также изображена на цилиндрической печати, причем в руке Гильгамеша показано орудие с изогнутой коленчатой рукоятью, которым он обрубает ветви с поваленного дерева (Рис. 5). Изображения божеств и звезды (детерминатива бога) призвано придать изображаемому сюжету космический, вселенский масштаб.

      Текст «Энмеркар и правитель Аратты» посвящен строительству храма, причем в качестве строителя выступает правитель города. Текст живо повествует об обмене между героем, правителем Урука Энмеркаром и властелином расположенной на севере за горными хребтами страны, богатой золотом, серебром и камнем. Основная причина запутанного конфликта – необходимость постройки в священном городе Эриду храма для бога воды Энки. Царь Энмеркар обращается с мольбой к богине Инанне:

      «О сестра моя Инанна! Сделай так, чтобы жители Аратты
      Искусно выделывали золото и серебро для Урука,
      Чтобы они приносили благородный лазурит,
      Извлеченный из скал…».

      В обмен на строительный и поделочный материал царь посылает в Аратту караван вьючных животных, нагруженных зерном, радостно встречаемый в горной стране.

      Затем требование к жителям Аратты излагается от имени самой богини Инанны:

      «Пусть жители Аратты
      Принесут со своих высот горные камни
      И построят для меня большой храм, большое святилище, …
      Когда добудут золото из руды,
      Когда добудут серебро из пыли, …
      Укрепят вьюки на горных ослах». (Крамер С., 1965, с.32-40).

      Сцена строительства ступенчатого храма-зиккурата также имеется на цилиндрической печати (Рис. 6). Снова подчеркнем, что факт помещения этой сцены на знаке власти, каким являлась печать, не дает основания считать ее простой «зарисовкой с натуры», наоборот, он усиливает сакральный характер изображения, подчеркивает связь процесса строительства с религиозным и властным аспектом жизни города.

      Еще одна священная обязанность в строительной деятельности царя-жреца – сооружение городских укреплений. Не случайно в аккадской версии эпоса о Гильгамеше («О все видавшем») его герой, царь Урука, потрясенный мыслью о неизбежности смерти и утративший добытую ценой огромных трудов траву вечной молодости, возвращается в Урук, где находит утешение при виде построенной им городской стены (Эпос о Гильгамеше, 1961).

      Итак, можно уверенно утверждать, что строительная деятельность правителей Месопотамии Раннединастического и последующих периодов, прежде всего сооружение и украшение храмов обосновывается как важнейшая функция царя-жреца по поддержанию жизни конкретного города и миропорядка в целом. Понятно, что ремесленные орудия, предназначенные для исполнения царем (и членами царской семьи) божественных функций могли изготовляться из того же драгоценного металла, что и высшие символы царской власти – оружие, диадемы, украшения, и пр. и включаться в круг таких символов. Это тем более очевидно, что личность царя обожествлялась: ему приписывалось происхождение от бога или богини, сам он после смерти мог становиться местным божеством-героем (как в случае с Гильгамешем).

      Традиционно высокий, философски осмысляемый как божественный, статус строительной деятельности получает воплощение и в значительно более поздние эпохи.

      По-гречески δημιουργός (демиург) означает ремесленника, художника, творца в широком смысле, включая прорицателя, а в переносном смысле – бога-творца. Кроме того, в дорических государствах этот термин обозначал верховного правителя (Вейсман, 1991, с. 298, 299). Русский язык также зафиксировал моральный аспект термина: русское «строить» соответствует древнерусскому «здати», с высшим значением творчества, «созидания». Эта тема нашла свое отражение и в источниках религиозного характера.

      В библейской традиции образ Премудрости Божией понимается как воплощение созидательной, мироустроительной божественной воли. Она характеризуется как «художница» (Притч, 8, 27-31), строительница мира, демиургический аспект божества. Она создает мир так же, как плотник или каменщик строит дом, следуя законам божественного ремесла. При этом понятие дома – одно из базовых в библейской традиции, это упорядоченная вселенная, противопоставленная хаосу (Притч, 9, 1).

      В библейской традиции строительство храма – основная задача и великое деяние премудрого царя Соломона. Оно описано подробнейшим образом, включая доставку кедров из Ливана (3 Цар. 5, 6; 2 Пар. 3-5). Знаменательно, что особое внимание уделено материалу, из которого изготовлялись инструменты для строительства храма, в частности, существовал запрет на использование железных орудий: «Ни молота, ни тесла, ни всякого другого железного орудия не было слышно в храме при строении его» (3 Цар. 6, 7).

      Значительное развитие образ Софии – Премудрости Божией получил на Руси, где три крупнейших собора XI в., названные в честь константинопольского собора, были посвящены св. Софии как покровительнице крещения народа. В XV-XVI вв. на Руси складывается иконографический облик Софии – Премудрости: она предстает в виде ангела с огненным ликом, в царском облачении (далматик, бармы, венец), олицетворяющего «софийный», т.е. просветленный, устроенный по божественным законам космос (Мифы народов мира, 1991, с. 465,466).

      Стоит обратить внимание и на то, что в соответствии с евангельской традицией Иосиф Обручник, юридический отец и воспитатель Христа, был плотником. Греческое слово τέκτων (Матф. 13, 55), применяемое в Евангелии, обозначает строителя вообще (плотника, каменщика), художника, мастера (Вейсман, 1991, с. 1233). С одной стороны, это рисует Иосифа как бедного ремесленника: Мария после рождения Христа приносит в храм двух голубок – жертва, определенная для бедняков (Лев. 12, 7-8), но, с другой стороны, плотницким (строительным) ремеслом занят прямой потомок царского дома Давида (Матф. 1, 1-16), и оно считается соответствующим его царскому происхождению.

      Сакрализация труда путем изготовления символических (нефункциональных) реплик орудий из драгоценных материалов – существенная черта идеологии раннеклассовых обществ. Уже отмечалось, что в этом смысле этика обожествления труда как служения высшим силам не является изобретением эпохи Нового времени, в частности, характерной чертой протестантизма (Антонова Е.В., 1998, с. 164). В архаическом обществе единство мировоззрения обеспечивалось мифологическим восприятием любых явлений, в том числе повседневных, утилитарных действий. Понятия «утилитарного», и «неутилитарного», «иррационального» в приложении к доклассовым общественным структурам вообще не могут быть четко разграничены, ср. высказывание А. Хокарта: «Храмы столь же утилитарны, сколь дамбы и каналы, поскольку они необходимы для благополучия; дамбы и каналы столь же ритуальны, сколь храмы, поскольку они – часть той же социальной системы поисков благосостояния» (цит. по: Антонова Е.В., 1998, с. 179).

      Литература:

      Антонова Е.В., 1998. Месопотамия на пути к первым государствам. М.
      Вейсман А.Д., 1991. Греческо-русский словарь. М.
      История древнего Востока, 1983. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. I. Месопотамия. Ред. И.М. Дьяконов. М.
      Крамер С., 1965. История начинается в Шумере. М.
      Мифы народов мира, 1991. Т. 2. М.
      Эпос о Гильгамеше («О все видавшем»), 1961. Пер. И.М.Дьяконова. М.-Л.
      Jackobsen Th., 1987. The harps that once … Sumerian poetry in translation. New Haven .
      Lloyd S., 1978. The archaeology of Mesopotamia . London .
      Moorey P.R.S, 1994. Ancient Mesopotamian materials and industries. The archaeological evidence. Oxford .
      Nissen H.J., 1966. Zur Datierung des Königsfriedhofes von der Ur unter besonderer Berücksichtigung der Stratigraphie der Privatgräber. Bonn.
      Schnidt H., 1902. Heinrich Schliemann’s Sammlungen trojanischer Altertümer. Berlin .
      Woolley C.L., 1934. The Royal Cemetery . Ur Excavations. Vol. II. London .

      *Работа проведена при поддержке РФФИ, проект 01-06-80336
      Наука в России. 2014. № 2. С. 94-100.
    • Saygo
      Хетто-ассирийские взаимоотношения в правление Тудхалии IV и его сыновей
      Автор: Saygo
      Б. Е. АЛЕКСАНДРОВ. ХЕТТСКОЕ ЦАРСТВО И СТРАНЫ ВЕРХНЕЙ МЕСОПОТАМИИ В ПРАВЛЕНИЕ ТУДХАЛИИ IV И ЕГО СЫНОВЕЙ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIII - НАЧАЛО XII в. до н.э.): НОВЫЕ ГИПОТЕЗЫ И ИСТОЧНИКИ

      В статье предлагается анализ и интерпретация некоторых недавно введенных в на­учный оборот эпиграфических документов (КВо 18.28+, КВо 50.92 а, b) в контексте хетто-ассирийских отношений, которые в рассматриваемое время, несмотря на пограничный инцидент в начале правления Тукульти-Нинурты I, оставались мирными и в основном дружественными.

      Внешняя политика Хеттского царства в период расцвета его могущества (сере­дина XIV - вторая половина XIII в. до н.э.) всегда являлась объектом пристального внимания специалистов. Не составляют исключения в этом плане и взаимоотноше­ния хеттов со странами Верхней Месопотамии: Ассирией и Митанни/Ханигальбатом. Более того, можно отметить, что в последние годы наблюдается резкий рост исследовательской литературы, посвященной данной теме1. Вместе с тем в силу специфики источниковой базы история контактов Хатти с верхнемесопотамскими государствами получает самое разное, подчас противоречивое освещение. Ни­какой устоявшейся, общепринятой ее схемы на данный момент не существует. В этих условиях попытка предложить согласованную, учитывающую показания всех письменных источников реконструкцию этой истории целиком или по событийным блокам представляется оправданной. В данной работе мы сосредоточимся на том отрезке истории взаимоотношений Хатти с Ассирией и Митанни/Ханигальбатом, который связан с деятельностью хеттского царя Тудхалии IV и его преемников, Арнуванды III и Суппилулиумы II (вторая половина XIII - начало XII в. до н.э.).

      Источники, освещающие контакты Хатти с Ассирией и Митанни/Ханигальба­том, в большинстве своем относятся к жанру дипломатической корреспонденции.

      Местом их обнаружения является царский архив хеттской столицы Хаттусы (совр. Богазкале). Особенность хетто-ассирийской дипломатической переписки заклю­чается в том, что значительная часть принадлежащих к ней текстов - это не вхо­дящие документы, как в большинстве архивов Ближнего Востока II тыс. до н.э.2, а черновики посланий хеттских царей, составленные на хеттском языке. Значи­тельным препятствием, затрудняющим их использование в исторической рекон­струкции, является плачевное состояние их сохранности: в большинстве случаев речь идет не о целых табличках, а лишь о небольших фрагментах. При этом часто неизвестно, кто является адресатом и отправителем письма, что делает датировку фрагментов подчас невозможной. В целом, однако, несмотря на эти ограничения, эпистолярные тексты составляют основу реконструкции истории хетто-ассирий­ских отношений: они позволяют установить основные этапы в их развитии (мир и братство, вражда) и ключевые проблемы, вокруг которых они строились.

      Вместе с тем в последнее время в качестве аргумента против репрезентатив­ности междуцарской корреспонденции как исторического источника помимо ее плохой сохранности выдвигается и иной аргумент. Так, в ряде недавних публи­каций итальянский хеттолог Клелия Мора утверждает, что в том виде, в каком до нас дошли письма хеттских царей, они никогда не отправлялись в Ашшур3. Дело в том, что в них много говорится о враждебности отношений между двумя сторо­нами. Между тем документы административной переписки из среднеассирийских провинциальных центров свидетельствуют, что во второй половине XIII - начале XII в. до н.э. между Хеттской и Ассирийской державами поддерживался нормаль­ный торговый и дипломатический обмен, возможный только при дружественных отношениях между их правителями. Мора полагает, что показания этих источников заслуживают большего доверия, чем черновые наброски дипломатической коррес­понденции из Хаттусы. Административные тексты фиксируют сухие факты, в то время как в царских письмах возможны искажения и преувеличения. Если первые сообщают о мире, а вторые постоянно говорят о спорах и вражде, то верить следует информации первых. Мора с подозрением относится к хеттским черновикам писем в Ашшур и в силу того, что в них используется весьма агрессивная тональность, нехарактерная, с ее точки зрения, для царской переписки позднебронзового века4. По мнению исследовательницы, те черновики, которыми мы располагаем, были на самом деле адресованы не внешней аудитории, а своей, внутренней. Рисуя своих ассирийских контрагентов в негативном свете, хеттские цари, с одной стороны, желали утвердиться перед своей элитой, а с другой, сплотить ее вокруг себя перед лицом мнимой внешней угрозы. Нам эти построения представляются надуманны­ми. В хетто-египетской дипломатической корреспонденции, которая сохранилась в богазкёйском архиве в виде входящих оригиналов, содержатся цитаты из писем, которыми обменивались хеттские цари и их контрагенты из других великих дер­жав. Одно из них, КВо 8.14, сообщает, что иноземный правитель5, скорее всего Адад-нерари I Ассирийский (1295-1264), называл своего хеттского корреспонден­та Хаттусили III «царем-заместителем»6, что, очевидно, было весьма оскорбитель­ным указанием на то, что Хаттусили являлся нелегитимным царем, захватившим престол в результате переворота и соответственно не имеющим право на равных сноситься с другими государями Ближнего Востока. Таким образом, ассирийские цари, обращаясь к своим хеттским корреспондентам, могли использовать весьма оскорбительные выражения. Аналогично, и те хеттские черновики, в которых зву­чит презрение и негодование по отношению к ассирийской стороне, вполне могли очень близко соответствовать тем версиям писем, которые были в конце концов на самом деле отправлены в Ашшур. Далее, остается не совсем понятным, как именно Мора представляет механизм «сплочения» хеттской элиты на основе корпуса текстов, посвященных хетто-ассирийским взаимоотношениям. Так, например, текст КВо 4.14, представляющий собой договор неизвестного хеттского царя со своим вассалом, содержит упоминание о событиях хетто-ассирийской войны, в ходе которой хетты потерпели жестокое поражение при верхнемесопотамском городе Нихрии. Побежденный хеттский царь предстает в этом отрывке в весьма жалком виде. Было бы странным, если распространение такого текста среди столичной и имперской элиты могло способствовать ее сплочению вокруг царской власти. Такого рода тексты, скорее, могли достичь обратного эффекта. Аналогичным об­разом, если в официальной пропаганде, для которой, согласно Мора, был выбран жанр эпистолярия, навязывался образ Ассирии как врага и агрессора, а реальные факты этому противоречили, то это должно было в конце концов вызвать недове­рие и отчуждение со стороны элиты, вовлеченной в проведение той же внешней политики (например, правителей и чиновничества пограничных с Ассирией удель­ных царств). Итак, сомневаться в релевантности исторической информации, сооб­щаемой хетто-ассирийской царской перепиской, на наш взгляд, оснований нет.

      За последние годы, помимо попыток дать новое концептуальное объяснение взаимодействию Хатти и Ассирии, были введены и новые источники. Они распа­даются на две группы: хеттские тексты из царских архивов Богазкёя (I); тексты из среднеассирийских административных центров в Западном Ханигальбате (II).

      Применительно к первой группе (I) речь идет о фрагментированных текстах, опубликованных в 50-м выпуске серии Keilschrifttexte aus Boghazköi с подзаголов­ком «Historische Texte»7.

      а) Пожалуй, наибольший интерес представляет собой фрагмент КВо 50.73, который, как показали исследования Дж. Миллера, является частью пространно­го письма на хеттском языке, адресованного хеттским правителем неизвестному контрагенту8. Долгое время считалось, что этим контрагентом выступал некий хеттский вассал. Миллер первым высказался в пользу принадлежности этого до­кумента к досье хетто-ассирийской междуцарской корреспонденции. Разделяя эту точку зрения, мы хотели бы привести развернутую аргументацию в ее пользу. Но прежде необходимо дать перевод обсуждаемого документа:

      Лиц. ст. I

      1' [ ] если подобно быку .. .-му что-л[ибо ]
      2' [ что-л]ибо я поставил, ты же в / вни[з ]
      3'[ в?] суд/-ы богов они вступают [ ]
      4' [ ] поскольк[у] ты постоянно делаешь ... , твоя жизнь, и ты сам [ ]
      5' [ ] как ты' постоянно направляешь, так ты это забираешь назад.
      6' [И это] против меня, правого человека, ты постоянно предпринимаешь, -
      7' (все это) пусть боги [т]ам увидят!
      8' [К]ак ты можешь говорить: «Если бы по-доброму мы составили таблицу клятвы!
      9' [И] то поношение, которым он поносит, есть .. .9 Так как
      10—11' [л]ук ты натягиваешь и берешь, именно перед той первой табличкой клятвы, которую мы составили в Куммахи10, встань,
      12' [е]е осмотри! Именно против нее [ниче]м ты н[е] согрешил?».
      13' Когда [пер]ед моим послом он п[омещ]а[л ]
      14' [ ] ... таблица/-у клятвы ... [ ]
      15' [ сло]вабыли ... [ ]
      16' [ ] во главе такой то [ ]
      17' [ м]ы вступим, когд[а ]
      18' [ ] он отстроит [ ]’
      19' [ ] таблицу не ..[. ]
      20' [ ..]. он омое[т? ]
      21-22' [ ]...11[ ]
      23' Я тебе н[е ]
      24' [горо]д Наткину12 ...13 [ ].[]...[ ]
      25' [и] ты / он не прислал, и Солнце следующим образом снова [.. .]14
      26' я [о]ставлю, и тебе горо[д А]разиг [и] город Наткин[у]
      27' [по-доб]рому [ я] передал.
      28' [Т]ы же меня бранил перед моим послом [ ]
      29' [И] так ты сказал: «Иштар пусть знает!» Если мне там ]
      30' [Как ... вн]утри, и тебя точно так же пусть Иштар защитит! Если же [ты] прахом на[зывал,]
      31' [(и) чт]о-то, (а именно) проклятия (есть) при этом / внутри, [пусть они обнару­жат] убожество в твоей душе.
      32' Я был (и есть) царь. (Там), откуда Солнце поднимается и куда Солнце [заходит,]
      33' (те) страны, которые бог мне дал, - второразрядным правителем [там я явля­юсь15?]]
      34' Второразрядного правителя тебе следовало бы называть прахом!
      35' [ ] против какого бы врага мой слуга ни по [шел? ]
      36' [ то]го я еще не убил. Моего слугу [ты назвал] прахом
      37' [ слу]гу? великого царя ты назвал прахом. Солнце, [ ]
      38' [ он всегда на]зывает. Он всегда называет меня царем16. И ме[ня ]
      39' [ он всегда на]зываешь. И это прах? В день суда су[д ]
      40' [ ме]ня Бог Бури не называ[ет] прахом [ ]
      41' [ Солнечная богиня] города Аринна этому [слову17 ]
      42' [ ме]ня? прахом т[ы] называл, не [ ]
      43' [ ] меня прахом т[ы] называл [ ]

      Об. ст. IV

      (1'-2') [ ]...»[ ]
      (3') [ с]нова ты шлешь [ ]
      (40 [ 1........... н[е 18]
      (5') [ ме]ня19 ты поносишь, перед женщинами [ ]
      (6') [ ] я одолеваю, посла же теб[е я назад не пришлю20]
      (7') [ ] я не послал [ ]
      (8') [т]ы мне посл[а] не посылал, посылку [же]
      (9') ты мне направил. Поскольку я тебя дружественно? принял??21 ]
      (10') доброе расположение божества сохрани! Нет для тебя правого ... [ ] (11') Солнце же тебе не враг. Подарок тв[ой я принял22]
      (12') Ты же мой не принял.
      (13') То, что касается того, что ты мне написал относительно таблицы клятвы: «Таб­лицу клятвы мне [ты разбил»23]
      (14') Ты согрешил. (То,) что занесено на таблице клятвы [ты нарушил]24
      (15') Ты отстроил города, и сейчас строительство
      (16') ты ведешь. Ты согрешил. Клятву ты [полностью нарушил25]
      (17') И (сейчас) против меня ты снова начинае[шь] строить [ ]
      (18') [Та]блица клят[вы ] в храме божества будет помещена [ ]

      Далее в тексте отсутствует приблизительно пять строк, после чего в сохранив­шейся части есть только отдельные знаки, не составляющие слов (24"-28").

      По своим стилистическим особенностям данный фрагмент напоминает доку­менты ассирийской дипломатической корреспонденции, что делает весьма веро­ятным его принадлежность к этому досье. Так, с КВо 18.24, которое, по общему мнению, следует считать письмом Тудхалии IV Салманасару I26, КВо 18.28+ объ­единяет обсуждение статуса второразрядного правителя (2-аn taparanza).

      Точку зрения предшествующей историографии о том, что КВо 18.28+ - это письмо хеттского царя вассалу высокого ранга, необходимо отвести по следую­щим соображениям. Трудно себе представить, чтобы общение со своим вассалом хеттский царь со своей стороны вел на посольском уровне (в тексте, I стк. 28', упоминается DUMU.КIN). Крайне странным выглядит и то, что автор всего лишь сдержанно упрекает в неотправлении послов. Если бы адресат был вассалом, то тон, вероятно, был бы значительно жестче, так как речь шла о нарушении фундаментальных вассальных обязательств. Прекращение отправки посольств факти­чески означало разрыв отношений. Еще менее вероятно, чтобы вассал отважился бранить своего сюзерена (I стк. 28'), а последний пустился в унизительное для себя подробное обсуждение оскорблений в свой адрес27. Далее, если верна реконструк­ция Хагенбухнер исхода стк. 13' кол. IV, а также наше понимание стк. 12' кол. I, то получается, что двух корреспондентов связывает взаимная клятва. В совокупности все эти данные говорят в пользу равенства статуса контрагентов.

      Ключевыми с исторической точки зрения представляются два сообщения наше­го документа. В I стк. 26-27' автор говорит, что передал своему контрагенту два города: Наткину и Аразиг. Для правильного понимания документа важно представ­лять, где эти города располагались. К сожалению, точных данных о локализации первого из них в других источниках почерпнуть невозможно28. Что касается Аразига, то он имеет достаточно фиксаций в клинописных текстах29, однако ситуация с его размещением на карте остается неоднозначной: предлагались привязки к трем известным теллям30 - Телль-Хадджу, Телль-Карусу, Абу-Ханайи. Впрочем, к какой бы версии мы ни склонялись, речь в любом случае идет о приевфратском городе. Поскольку два поселения следуют в жесткой связке, то, видимо, и Наткину следует искать где-то неподалеку, на отрезке от Эмара до Каркемиша. Упоминаемый выше в поврежденном контексте город Кумаху также предположительно лежал на берегу Евфрата31. Таким образом, мы видим, что географический фон КВо 18.28+ и, бо­лее конкретно, контактная зона владений великого царя Хатти и его контрагента по этому тексту связана с Приевфратьем. С учетом вышесказанного о невассальном статусе адресата, остается заключить, что им мог быть только ассирийский царь, потому что никакая другая великая держава не могла соседствовать с Хатти в этом регионе в XIII в. до н.э.32

      В IV стк. 14-17' автор обвиняет своего адресата в нарушении договора. По сло­вам отправителя, эти нарушения, в частности, заключаются в укреплении неких городов. С точки зрения хеттского царя, эти действия направлены против него. Очевидно, что он воспринимает их как угрозу. На наш взгляд, не было бы чересчур рискованным предположить, что в обоих случаях, как в отрывке I стк. 23-27', так и в IV стк. 14'—17', речь идет принципиально об одной и той же группе поселений: о приевфратских городах, которые недавно вошли в сферу влияния Ассирии.

      Таким образом, в целом, по информации нашего документа мы имеем следую­щую картину: хетто-ассирийская граница проходит по Евфрату (возможно, у асси­рийцев имеются анклавы на западном берегу), ассирийцы укрепляют эту границу вопреки договору с хеттами. Хеттская сторона, судя по общему тону документа, не способна противопоставить этим недружественным действиям ничего кроме дипломатической риторики. Очевидно, ассирийцы говорят с хеттами с позиции силы и диктуют им свои условия.

      Если попытаться найти в истории хетто-ассирийских отношений хронологиче­ский отрезок, который бы наилучшим образом соответствовал описанной ситуа­ции, то наиболее подходящим оказывается время, близкое к сокрушительному по­ражению хеттов в битве против ассирийской армии при Нихрии. Информацию об этом событии мы черпаем в письме из угаритского архива RS 34.165, автором ко­торого был ассирийский царь, выигравший сражение. Поскольку начальные стро­ки таблички с именем отправителя повреждены, то о личности ассирийца ведутся споры. Ряд специалистов (И. Зингер, С. Лакенбашер, ранее Ж. Фре и др.) считают, что им был Тукульти-Нинурта I (1233-1197), другие ученые, в том числе и автор новейшего переиздания текста М. Дитрих, делают выбор в пользу Салманасара I (1263-1234)33. Эта точка зрения получила поддержку в отечественной историогра­фии в работах A.A. Немировского. Мы также разделяем ее34 и считаем, что после конфликта при Нихрии в отношениях между Хатти и Ассирией последовал дли­тельный, порядка восьми-девяти лет (1243-1235), период вражды, завершившийся заключением мира в самом конце правления Салманасара I35. Отличительная черта данного хетто-ассирийского конфликта по сравнению с предыдущими заключалась в прямом военном поражении хеттского царя (в данном случае, Тудхалии IV), что вызвало падение его престижа внутри страны, а также существенное ослабление внешних позиций Хеттского царства. Возвращаясь к КВо 18.28+, мы можем пред­полагать два варианта сопряжения его данных с ЯБ 34.165:
      КВо 18.28+ отражает положение накануне нихрийского конфликта: в таком случае в нем мы наблюдаем причины, толкнувшие хеттского царя на вооруженную борьбу против Ассирии; он фиксирует ситуацию после битвы при Нихрии и, таким образом, дает нам возможность понять, как именно протекала вражда по окончании «горячей стадии» конфликта. Стороны заключили формальный мир, однако ассирийцы, пользуясь своим преимуществом победителя, нарушали его положения, касающиеся укреп­ления пограничных городов. Эти действия воспринимались хеттской стороной как подготовка к новой агрессии и создавали при хеттском дворе ту мрачную атмосфе­ру предчувствия новой войны, которая отразилась в тексте КВо 4.14, а также ряде оракулов. Этот второй вариант нам представляется более вероятным. Завершая обзор КВо 18.28+, мы хотели бы обратиться к одному эмарскому тек­сту, который, возможно, дает неожиданную отсылку к событиям, упоминаемым в богазкёйском документе. Речь идет о тексте RS 70, представляющем собой купчую на дом. Интерес в нем представляет упоминание памятного события, в год которого была заключена сделка: (28) i-nu-mа lugal érin.<m>еš hur-ri (29)urušu-maki i-рu-uš36. Издатель текста Г. Бекман предлагает переводить эту формулу так: «когда царь хурритских войск завоевал город Шума»37. Вместе с тем значение «завоевывать» для аккадского глагола ерёšu выглядит весьма неожиданно. Как показал Ж.-М. Дю­ран, ссылка на параллели из текстов из Мари, которые якобы подтверждают такое понимание этого слова, на самом деле неубедительны. С точки зрения Дюрана, единственный правомерный перевод данного места: «когда царь войск Хурри укре­пил город Шума38. Исследователь считает, что здесь отражена попытка хурритов закрепиться на Евфрате после того, как они потерпели поражения на востоке39. При этом речь идет не о регулярных силах, а об отрядах грабителей.

      М. Адамсвейт рассматривает данный эпизод в ряду других упоминаний о напа­дениях хурритов на Эмар (в частности, в документах Еmar VI 42, НССТ 7 и др.) и не исключает, что речь идет об одном и том же конфликте в правление эмарского царя Пилсу-Дагана. К сожалению, RЕ 70 не содержит никаких дополнительных данных просопографического характера, позволяющих уточнить его датировку и подтвердить это предположение ученого. В целом, с точки зрения Адамсвейта, во всех текстах из Эмара, говорящих о нападении внешнего врага40, отражается ситуа­ция, скорее всего, синхронная правлению ассирийского царя Тукульти-Нинурты I, когда после завоевания ассирийцами Ханигальбата области Западной Джезиры не были подчинены их жесткому контролю, и базировавшиеся там отряды хурритских вождей могли совершать вылазки против богатых хеттских городов по Евфрату. Вполне возможно, что эти вылазки происходили не без санкции ассирийцев.

      Принимая филологическое уточнение Дюрана, мы вместе с тем хотели бы пред­ложить иную, чем у него и у Адамсвейта, историческую интерпретацию RЕ 70. В свое время М. Астур предложил отождествлять загадочного «царя воинов хурри» с правителем ассирийской провинции Ханигальбат, учрежденной после завоевания этой страны Салманасаром I42. Официальным наименованием этого чиновника был титул «царь страны Ханигальбат». По мысли Астура, он мог также принимать и другую титулатуру старой митаннийской/ханигальбатской династии, в том числе и почетный титул «царь воинов хурри», что было связано с культовыми функция­ми ассирийского наместника как попечителя основных святилищ Ханигальбата, а также его стремлением подчеркнуть особые отношения с покоренным хурритским населением Верхней Месопотамии. Соответственно, именно этот ассирийский наместник мог вести военные действия против граничивших с его областью хетт­ских владений в лице Эмара. И нельзя исключать, что угон 28800 тысяч хеттских подданных, о котором упоминают надписи Тукульти-Нинурты I, был осуществлен этим самым ассирийским «царем Ханигальбата» в рамках его операций на сред­нем Евфрате.

      В таком случае, не может ли и «царь воинов хурри» из RЕ 70 быть тем же ас­сирийским правителем Ханигальбата? Если этот вариант действительно верен, то укрепление им города Шума будет логично сопоставить с теми фортификацион­ными работами, которые вызывают протест у хеттского царя по КВо 18.28+. Город Шума упоминается в ряде текстов из Эмара, и по совокупности содержащихся в них сведений Дюран предложил отождествлять его с Телль-Каннасо43, который расположен на западном берегу Евфрата между Эмаром и Каркемишем44.

      Если RЕ 70 и КВо 18.28+ действительно связаны между собой и отсылают к одной и той же исторической ситуации, то можно предложить следующую ее ре­конструкцию. После битвы при Нихрии хеттский царь Тудхалия IV был вынужден просить Ассирию о перемирии, которое было заключено на крайне невыгодных для него условиях. Хетты уступили ассирийцам приевфратские города Аразиг, Наткину и Шуму45. Вопреки обещаниям не укреплять их, ассирийские власти в лице наместника провинции Ханигальбат стали вести в них строительные рабо­ты, что было воспринято хеттами как подготовка к новой военной кампании. Это событие знаменовало собой столь серьезный кризис хетто-ассирийских отноше­ний в Приевфратье и было столь знаковым, что вошло в датировочную формулу текстов из Эмара.

      б) следующим новым фрагментом, который касается хетто-ассирийских отно­шений второй половины XIII в. до н.э., является КВо 50.7646. Это кусок, сохранив­ший начальные строки дипломатического послания. Поскольку существует внешне весьма близкий фрагмент KUB 3.74, возникает вопрос о его возможном соедине­нии с этим новым КВо. Соответственно, статус последнего как самостоятельного документа ставится под вопрос. При более внимательном рассмотрении оказыва­ется, что соединить два осколка невозможно по следующим причинам: фрагменты содержат типы знаков, относящиеся к разным эпохам; один из них имеет круглый, а другой прямой верхний край; при соединении в третьей строке возникает не­согласование по лицам между подлежащим и сказуемым44. Таким образом, КВо 50.76 - это самостоятельная единица, дополняющая хетто-ассирийское досье.

      Местом обнаружения фрагмента является Большой храм в Нижнем городе Хаттусы. Это второй после КВо 18.24 документ из хетто-ассирийского корпуса, который происходит из архивов этого святилища.

      Сохранилась только начальная часть письма с приветствиями. Используемая в ней формула («UMMA отправитель ANA адресат QIBIMA») соответствует эписто­лярным стандартам, установившимся в сиро-анатолийских и египетской канцеля­риях с середины XIV в. до н.э.47 Такая же формула встречается и в других письмах из хетто-ассирийской переписки (ср., например, КВо 28.59).

      Несмотря на практически нулевую сохранность КВо 50.76 дает некоторую ин­формацию для историка. Письмо было адресовано великим царем Хатти прави­телю Ассирии, который также наделен эпитетом «великий царь». Используемое обращение «мой брат» свидетельствует о формально дружественном характере взаимоотношений контрагентов. С учетом того, что в тексте есть графемы, ха­рактерные для второй половины XIII в. до н.э.48, можно считать, что перед нами указание на формально мирные взаимоотношения Хатти с Ассирией при позднем Хаттусили III (ок. 1275-1245) или Тудхалии IV и его сыновьях.

      в) столь же мало информативен фрагмент КВо 50.126 (1306/u)49. Жанровая атрибуция затрудняется его плохой сохранностью, но встречающиеся формы местоимения 2 л. ед. ч. (стк. 7', 8') делают вероятным, что это письмо50. Фраза из стк. 7': «[...пер]ед богом Ашшуром будет установлено, и ты [ ]» показывает, что обращение к верховному божеству Ассирии было важным для участников описываемой ситуации. Вполне вероятно, что одним из них был царь Ассирии или какой-то другой представитель этой страны и, таким образом, перед нами документ хетто-ассирийской переписки или нарративный текст, затрагивающий хетто-ассирийские отношения. В ином контексте (скажем, во внутриимперской корреспонденции) вряд ли стоит ожидать появления апелляции к иноземному, мало популярному божеству, каким был для Хатти Ашшур. Не исключено, что речь в упомянутой фразе шла о неком обязательстве или соглашении, подкреплен­ном ссылкой на божество51.

      Значение КВо 50.76 и 126 заключается в том, что они как весьма вероятные самостоятельные документы хетто-ассирийской дипломатической переписки увеличивают рассматриваемое досье до 27 единиц, а это показывает, что между двумя державами поддерживался весьма интенсивный дипломатический обмен. По важности для Хеттского царства с ним могли соперничать только отношения с Египтом.

      г) КВо 50.92 а, Ь. Эти фрагменты классифицированы в электронном каталоге С. Кошака как фрагменты анналов (СТН 211), принадлежащие к одной таблице, но не соединяющиеся напрямую. Несмотря на крайне плохую сохранность текста в целом удалось установить, что он повествует о нападении некой враждебной коалиции на Каркемиш. При этом в исследовательской литературе были уже на­мечены два подхода к исторической интерпретации этих данных. С одной сто­роны, Дж. дель Монте и 3. Хайнхольд-Крамер усматривают тесные параллели между этими новыми фрагментами и текстом КиВ 31.652, который традиционно рассматривается как текст из корпуса произведений Мурсили II (ок. 1335-1306), посвященных деяниям его отца Суппилулиумы I. Соответственно, и нападение на Каркемиш из КВо 50.92 а, Ь эти специалисты датируют правлением Суппилулиу­мы и вписывают в контекст его войн за гегемонию в Сирии. С другой стороны, Дж. Миллер и Д. Гроддек, восстанавливая в начальной строке КВо 50.92 а имя ассирийского царя Тукульти-Нинурты I (1233-1197), имплицитно выступают за иную трактовку этого текста, предполагающую, что описанный в нем конфликт у Каркемиша разразился в правление именно этого государя. Дель Монте осторож­но допускает такую возможность, но вместе с тем указывает, что одна палеогра­фическая характеристика текста, а именно форма знака LI, не удовлетворяет его датировке концом XIII в. до н.э.

      Мы со своей стороны хотели бы присоединиться к точке зрения Миллера и Гроддека. Во-первых, отдельные знаки иногда могут носить более архаическую по сравнению с другими форму, но это не должно вести к механическому повыше­нию датировки текста в целом. Как справедливо отметил И. Зингер, писцы царской канцелярии могли работать на протяжении нескольких правлений и быть свиде­телями смены палеографической моды, однако при этом они не обязаны были ей следовать53, и в выполненных ими рукописях можно было встретить смешение знаков разных эпох. При датировании таких текстов, как наш, палеографический метод не может применяться в отрыве от анализа исторических данных текста. Более того, именно историческая информация приобретает в подобных случаях первостепенное значение, так как присутствие анахронистических графем может объясняться по-разному54.

      Во-вторых, та структура текста и те заполнения лакун, которые были удачно предложены Дель Монте, как нам кажется, делают невозможным отнесение упо­мянутых в документе событий к XIV в. до н.э. По мысли исследователя, в начале текста упоминается смена на престоле: после смерти некоего государя, имя кото­рого скрыто лакуной, к власти приходит правитель, чье имя начинается с элемента Тики-, что и дель Монте и его оппоненты восстанавливают до Тukulti-. Этот новый правитель снаряжает военную экспедицию во главе с командирами гарнизонов нескольких крепостей против Каркемиша. При этом имена двух этих командиров, очевидно, аккадские: в одном случае оно заканчивается причастием D породы -mušallim (стк. 2'); в другом выглядит как Манну-ки-шарр[и]55 (стк. 4')· Если бы речь шла о правлении Суппилулиумы, то нападение на Каркемиш могли осущест­вить либо митаннийцы, подчинявшиеся режиму Артадамы II/Шуттарны III, либо соединившиеся с ними ассирийцы. Однако в наших источниках, освещающих это время, нет упоминаний о царях Митанни или Ассирии с именем, начинающимся на Тuku(lti)-. Для Ассирии такой вариант вообще исключен, так как последова­тельность ассирийских правителей надежно известна по Ассирийскому царскому списку. Поэтому остается считать, что в тексте описывается время царя XIII в. до н.э. Тукульти-Нинурты.

      В таком случае встает вопрос о том, как вписать сообщение этого источника о нападении на Каркемиш в историю хетто-ассирийских взаимоотношений при Тукульти-Нинурте I. Корпус текстов этого царя дает только одно эксплицитное ука­зание на конфликт с хеттами: это так называемый отчет о заевфратской экспеди­ции, присутствующий в двух надписях Тукульти-Нинурты56. В ходе ее ассирийцы захватили в плен и увели с западного берега Евфрата 28800 хеттских подданных.

      В ассириологии это сообщение вызвало оживленную дискуссию. С одной сто­роны, в надписях говорится, что набег на хеттские владения был осуществлен в на­чале правления ассирийца (ina šurru kussi šarrutya57). С другой стороны, согласно письмам Тудхапии IV, направленным им Тукульти-Нинурте I и его придворным сразу после воцарения последнего, между Хатти и Ассирией в этот момент под­держиваются мирные и дружественные отношения. Противоречие можно было бы счесть снятым, если предположить, что нападение на хеттские области про­изошло во второй половине - конце первого года правления Тукульти-Нинурты. Дело однако осложняется тем, что в наиболее ранних надписях этого царя о дан­ном эпизоде не упоминается ни словом, а вводится он только в трех документах, которые относятся ко времени после основания новой столицы Кар-Тукульти-Нинурты (минимум после 8 года правления царя). При этом рассказ о захвате хеттов, как показал анализ X. Гальтера, стилистически можно охарактеризовать в этих текстах как инородную вставку.

      Соответственно, в литературе было предложено несколько вариантов решения вопроса о заевфратской экспедиции. Согласно одному из них, сообщения о ней следует считать пропагандистской фикцией (X. Гальтер)58. Ассирийский царь прибегнул к ней в целях самопрославления и одновременно уничижения своего противника в условиях крайне обострившихся отношений с Хатти. Аргументом против достоверности экспедиции за Евфрат предлагается считать отсутствие ка­ких-либо следов пленных хеттов в административных документах из Ашшура и Кар-Тукульти-Нинурты. Такое молчание источников особенно подозрительно на фоне того, что пленные, захваченные в ходе других кампаний Тукульти-Нинурты, например, хурриты, касситы, сутии, упоминаются в документах отчетности в до­статочно больших количествах59.

      Вторая точка зрения, сторонником которой выступал X. Оттен, предполагает признание исторической достоверности сообщения о пленении 28800 хеттов. Од­нако датировать его нужно временем после вавилонского похода. Составляя над­писи на этом позднем этапе своего правления, Тукульти-Нинурта счел необходи­мым прибегнуть к хронологической подтасовке и вынес на первое место рассказ о заевфратском набеге, так как считал его своим самым выдающимся свершением в военной сфере.

      В рамках третьего подхода, предложенного Э. Вайднером, необходимо считать, что поход действительно имел место в начале царствования, как об этом гово­рят сами источники. Вместе с тем сообщения о своем триумфе над хеттами Ту­культи-Нинурта I решил вставить в списки своих побед только на сравнительно позднем этапе правления в силу каких-то причин, которые интерпретировались по-разному. По мнению Вайднера, Тукульти-Нинурта поначалу руководствовался стремлением не обострять отношений с хеттами и потому замалчивал этот ранний неблагоприятный эпизод в своих официальных документах. Когда же конфликт сам по себе разразился с новой силой, такая тактика потеряла смысл, и Тукульти-Нинурта отдал должное своим подвигам, совершенным в начале правления. Неми- ровский объясняет ситуацию иначе: дело не в том, что первоначально Тукульти-Нинурта поддерживал мир с хеттами, а потом его отношения с ними ухудшились. По мнению исследователя, царствование Тукульти-Нинурты в целом отличалось мирным сотрудничеством с Хатти, за исключением этого начального эпизода, который носил случайный характер. Соответственно, ввести в официальные доку­менты рассказ о нападении на хеттские владения царя побудило не гипотетическое ухудшение отношений с Хатти. Причина заключалась в том, что после завоевания Вавилонии позиции и престиж Тукульти-Нинурты I на внешней арене настолько укрепились, что он позволил себе в своих строительных надписях представить богам полный отчет о своих военных подвигах, не замалчивая болезненный для союзника случай со столкновением в начале правления60. Это, скорее всего, вы­звало определенное охлаждение в хегго-ассирийских отношениях.

      Последняя интерпретация нам представляется более вероятной. Но все же ос­тается вопрос, каковы были конкретные обстоятельства этой заевфратской экс­педиции. Возможно, фрагменты КВо 50.92 а, b как раз позволяют дать на него ответ. Характерно, что упомянутое в них нападение на Каркемиш связывается с моментом прихода к власти нового правителя, которым, как мы видели, весьма вероятно, был Тукульти-Нинурта. Далее особо оговаривается командный состав, ответственный за эту экспедицию, и из контекста видно, что сам царь лично в ней не принимает участия.

      Сопрягая данные надписей Тукульти-Нинурты I и рассматриваемых хеттских фрагментов, можно предложить следующую реконструкцию событий в начале его правления. По вступлении на престол Тукульти-Нинурта начинает готовиться к масштабной военной кампании. Об этом становится известно в хеттской столи­це, и хеттский царь Тудхалия IV пытается отговорить своего союзника от выбора северо-западного направления в качестве цели первого похода61. Предвосхищая это первое крупное выступление своего государя, по собственной инициативе, но, возможно, и с его санкции ряд военачальников, базировавшихся в западной ча­сти Ассирийской державы, совершают пробу сил, нападая на заевфратские земли хеттов. Острие этого удара было направлено против царства Каркемиш. Однако блестящий успех ассирийцев носил кратковременный характер и не имел прочных последствий. Ассирия не присоединила никаких новых территорий, а пленных, число которых было, конечно, преувеличено в царских надписях, была вынуждена вернуть. Отказаться от плодов своей победы Ассирию вынудило скорее всего дип­ломатическое давление со стороны хеттов: рисковать дальнейшим осложнением отношений с ними ассирийцы не могли, так как готовились к масштабным опера­циям на севере, северо-западе, а также на юге.

      Дальнейшие взаимоотношения хеттов и их сирийских союзников с Ассирией при Тукульти-Нинурте I также еще во многом остаются плохо известными. Одна­ко некоторые новые тексты, преимущественно ассирийского происхождения (II), позволяют говорить об их мирном характере. К наиболее ранним из них относятся административные письма из Телль-Шейх-Хамада/Дур-Катлимму, столицы асси­рийской провинции Ханигальбат, расположенной на нижнем Хабуре. Эпонимы, по которым датированы в своем большинстве эти тексты, относятся примерно к 1216/1215 г. до н.э.62

      Так, документ № 2 из издания Э. Канцик-Киршбаум63 дал возможность И. Зин­геру построить гипотезу о подготовке династического брака между ассирийским и хеттским царским домом64. Помимо этой гипотезы, на которой мы не можем останавливаться здесь сколько-нибудь подробно, важным представляется наблю­дение ученого о том, что согласно этому документу граница между хеттскими и ассирийскими владениями проходит не по Евфрату, а по Балиху!65 Таким обра­зом, налицо факт значительного ослабления ассирийских позиций на западном направлении по сравнению с эпохой позднего Салманасара I. Вероятно, оно было связано с внезапным усилением хеттов за счет их опоры на традиционного со­юзника - касситскую Вавилонию. Объединенное дипломатическое давление двух великих держав заставило Ассирию уступить завоеванные в Приевфратье земли. Косвенным аргументом в пользу такого сценария можно считать то, что по эпосу Тукульти-Нинурты I, посвященному победе над касситским царем Каштилиашем IV, Вавилония совершила некие прегрешения против Ассирии в правление отца Тукульти-Нинурты Салманасара. С учетом данных архива Дур-Катлимму эти прегрешения удобно отождествлять с восстановлением хетто-вавилонского контроля над Средним Евфратом.

      Письмо № 6, составленное в эпонимат Ина-Ашшур-шуми-ацбата, сообщает о торговой поездке тамкаров царя Каркемиша и «правителя страны» Каркемиш Таги-Шаррум66 по западным областям ассирийского Ханигальбата (упоми­нается их проход через Хузирану, Аййану, Харран). Кроме того, сообщается об отправке царем Каркемиша льна в Дур-Катлимму, царю Ханигальбата Ашшуриддину67. Эта же тема возникает в послании № 7, датировка которого неизвест­на из-за повреждений таблички68. Письмо № 13, датированное также по эпонимату Ина-Ашшур-шуми-ацбата, сообщает о присутствии в Ашшуре купцов из Эмара69. Таким образом, по данным архива из Дур-Катлимму в середине прав­ления Тукульти-Нинурты I, в эпонимат Ина-Ашшур-шуми-ацбата, сирийские вассалы Хатти поддерживают мирные взаимоотношения со своим восточным соседом.

      Административные документы из другого центра ассирийского Ханигальбата, Харбе/Телль-Хуверы70, относятся к более позднему времени, но также единодушно свидетельствуют о мирных взаимоотношениях двух держав и их вассалов. Боль­шая часть датируется эпониматом Нину’айу (1213 г. до н.э.). Следует отметить присутствие на территории ассирийского Ханигальбата хеттского посланника Телли-Шаррумы, которого соблазнительно идентифицировать как каркемишского царевича, сына Сахурунувы (11-го карату, 2-го месяца ассирийского календа­ря - документы № 24-27 по изданию Ш. Якоба)71. Документ № 23 сообщает о прохождении через Харбе посла по имени Ябнан из вассального хеттам княжества Амурру (20-го кальмарту, 3-го месяца)72. Посол из Хатти таккже проходил через город в месяц Син эпонимата Эллиль-надин-апли, который датируется нескольки­ми годами ранее эпонимата Нину’айу (№ 54)73. Таким образом, по крайней мере первая половина правления Тукульти-Нинурты I, за исключением инцидента в самом его начале, прошла под знаком мира с хеттами.

      Дальнейшие события по-разному реконструируются в работах последних лет. Так, например, Фре постулирует мирные взаимоотношения с Ассирией вплоть до финала существования Хеттской державы74. А в отечественной литературе не­давно было выдвинуто предположение о том, что при последних хеттских царях Арнуванде III и Суппилулиуме II Хатти добилось крупного военного или дипло­матического успеха над ассирийцами, в результате которого от них под хеттский контроль перешли значительные территории в Верхней Месопотамии75.
      Базируется это предположение на трех свидетельствах:
      на данных фрагмента письма из Хатти в Ассирию КВо 18.25, сообщающего о передаче отцом адресата этого послания, очевидно, Тукульти-Нинуртой I, неких городов царю Каркемиша; на сообщении договора с Аласией, КВо 12.39, где одним из глорифицирую- щих эпитетов хеттского контрагента выступает фраза «тот, который царя страны Ашшур / с царем страны Ашшур...» (об. ст.! стк. 17'; далее лакуна, традиционно восстанавливаемая глаголом со значением «сражаться» или «одолеть, победить, возобладать»); на договоре некоего царя Хатти по имени Арнуванда с людьми города Исмерикка; по нему этим людям хетты передают ряд важных городов, которые опреде­лены как относящиеся к стране Киццуватна76. Представляется, что ни один из этих аргументов в отдельности, ни их совокуп­ность не позволяют предполагать некое крупномасштабное наступление хеттов в Верхней Месопотамии накануне падения их державы. Первый из упоминае­мых текстов легко находит место и в других версиях исторической реконструк­ции: речь в нем может идти о возвращении Тукульти-Нинуртой городов между Балихом и Евфратом или на северо-западе, в Исуве, которые были захвачены в свое время Салманасаром в ходе хетто-ассирийской войны. Произойти это воз­вращение могло в результате того дипломатического давления, которые хетты развернули в отношении ассирийцев после их заевфратского набега. Возможно, сыграла свою роль также сознательная установка нового ассирийского царя на поддержание устойчивого мира с хеттами77. Фраза в договоре с Аласией может быть восстановлена по-разному. Необязательно предполагать, что она содержала указание на военный триумф над Ассирией78. Вполне возможно (как допускает и Немировский), речь в ней шла о некоем успехе в поддержании мира, что по контрасту с предшествующим периодом изнурительных конфликтов вполне могло выглядеть достижением, достойным прославить добившегося его царя. Договор с Исмериккой достаточно давно датирован раннеимперским временем на основании лингвистических данных. Его атрибуция новохеттскому Арнуванде III может быть вызвана только соображениями исторического характера. Од­нако именно исторические реалии заставляют усомниться в такой атрибуции79. Во-первых, странно, что территории в Верхней Месопотамии, включая Ирриде и Вашшуканни, были отнесены к провинции Киццуватна, хотя с административной и географической точек зрения логичнее было их передать Каркемишу. То, что Каркемиш оказался в стороне от этой масштабной перекройки политической и административной карты, особенно удивительно ввиду того влияния, какое имел царь Каркемиша Талми-Тешшуб. Кстати, именно он обеспечил воцарение по­следнего хеттского царя Суппилулиумы И. Вряд ли центральная власть смогла бы проигнорировать его интересы, даже в том случае, если она опасалась чрез­мерного усиления Каркемиша. Кроме того, синхронный этому договору асси­рийский архив в Телль-Саби-Абъяде свидетельствует о том, что ассирийцы име­ли доступ и контролировали области, которые разделяли области Вашшуканни и Ирриде.

      С другой стороны, те источники, которые стали известны недавно, в том числе только что упомянутые тексты из Телль-Саби-Абъяда80, свидетельствуют о про­должении мирного взаимодействия хеттского мира и Ассирии, как мы наблюдали его на материале писем из Дур-Катлимму.

      Так, текст сезона 2002 г., Т-02-32, сообщает о приезде в Ашшур представитель­ной делегации для прощания с умершим царем (дословно в тексте говорится, что члены делегации его оплакивают) и приветствия нового81. По мнению издателя Ф. Виххерманна, речь идет о смерти Тукульти-Нинурты I и воцарении его пре­емника Ашшур-надин-апли. Делегация определяется в тексте как «цари другой страны» (šarranu ša mate šanitte, т. e. именно «цари» во мн.ч. и «страна» в ед.ч., стк. 10-11), под этим обозначением могут скрываться удельные и вассальные цари
      Хатти (Каркемиша, Эмара, Угарита, Амурру), а, возможно, и великий царь Хатти собственной персоной. Еще один текст из Телль-Саби-Абъяда (Т 98-119), дати­рующийся несколькими годами позже, сообщает о военном походе, предприня­том царем ассирийского Ханигальбата Или-падой в поддержку царя Каркемиша82. При этом по тексту видно, что помимо Телль-Саби-Абъяда в зоне ассирийского контроля находятся города Харран и Мармарига.

      Наконец, еще один фактор, заставляющий думать о мирных взаимоотношениях Хатти и Ассирии в конце XIII - начале XII в., заключается в информации аккадоязычного фрагмента КВо 28.61-6483. Он написан на ассирийском диалекте, и, несо­мненно, происходит из Ашшура. Он содержит рассказ о династической ситуации в касситской Вавилонии. Текст выдержан в исключительно дружественном тоне по отношению к хеттскому адресату, которого нужно отождествлять как одного из сыновей Тудхалии IV, так как тот упомянут в третьем лице. В конце документа, на последней строке, стоит имя уже упоминавшегося Или-пады, который известен в качестве эпонима во второй половине правления Тукульти-Нинурты I. Аналогии с другими дипломатическими и административными письмами говорят, что это имя в конце текста должно быть частью эпонимной датировки письма (ср. КВо 28.59 и письма из Дур-Катлимму).

      Таким образом, мы можем заключить, что те тексты, которые традиционно при­водят в доказательство обострения хетто-ассирийского конфликта при Тукульти-Нинурте I, могут быть интерпретированы иначе, а другие источники того же вре­мени рисуют противоположную картину.

      ПРИМЕЧАНИЯ

      1. Ключевой публикацией последних лет является переиздание хетто-ассирийской царской корреспонденции, осуществленное Клелией Мора и Мауро Джорджери (Mora, Giorgieri 2004). Кроме того, см. Orlamünde 2001; Dietrich 2003; Freu 2003а; Freu 2007а и соответствующие разделы в монографических исследованиях этого автора по истории Митанни, Угарита и Новохеттской державы: Freu 2003b; Freu 2006; Freu, Mazoyer 2008; Freu, Mazoyer 2009, а также: Cancik-Kirschbaum 2008a; Cancik-Kirschbaum 2008b; Mora 2005a; Mora 2008; Singer 2008; Немировский, Александров 2007; Немировский 2008.
      2. Общим правилом было не хранить копий отправляемых писем, поэтому присутствие исходящей корреспонденции в архиве представляется подозрительным. Ср. в связи с этим аргумент Д. Шарпена, поддерживающего тезис Ф. Юбер о неаутентичности царской кор­респонденции III династии Ура: Charpin 2004, 59-60, п. 145.
      3. Mora 2005а; Mora 2005b.
      4. Впервые на это обратил внимание X. Оттен, подготовивший первое издание основ­ных текстов хетто-ассирийского эпистолярного корпуса. Он, в частности, сомневался, что письмо KUB 23.102, отличающееся наибольшей резкостью со стороны хеттского правителя, было действительно отправлено в Ашшур в точном переводе на аккадский (Otten 1959, 67).
      5. Э. Эдель, издатель хетто-египетской корреспонденции, на наш взгляд, совершенно справедливо отождествляет этого правителя как царя Ассирии, предлагая при этом на выбор Адад-нерари I и Салманасара I. Дело в том, что никакой другой государь первого ранга не мог адресовать Хаттусили III столь оскорбительные слова. С Вавилонией, как и с Египтом, Хаттусили поддерживал мир и братство, ср. письма КВо 1.10, KUB 3.71. Остается только Ассирия.
      6. Речь идет о так называемых ритуальных заместителях царской персоны, которые, бу­дучи коронованы на время неблагоприятных предзнаменований, должны были принять на себя их последствия. Хетты заимствовали эту практику из Месопотамии и были хорошо с ней знакомы. Об этом свидетельствует наличие в архивах Хаттусы ритуалов замены на хеттском языке, см. Kümmel 1967.
      7. Miller 2006.
      8. Miller 2008, 121-124, Anm. 27, № 35 (КВо 18.28+КВо 50.73+КВо 3626). Основную часть текста сохранил фрагмент КВо 18.28+, который был издан в диссертации А. Хагенбухнер (Hagenbuchner 1989, 406-413, № 305). По палеографическим и филологическим критериям текст датируется временем не ранее правления Хаттусили III, см. Hagenbuchner 1989, 409. Транслитерацию фрагмента КВо 50.73 опубликовал также Д. Гроддек (Groddek 2008, 64-65).
      9. В тексте слово с неизвестным значением pa-la-wi5-ti=wa, отмеченное глоссовым кли­ном.
      10. О Кумаху см. Röllig 1997, 286. По предположению ученого, Кумаху находился на Ев­фрате, выше Каркемиша, либо в районе Биреджика, либо в районе Телль-Ахмара.
      11. Отдельные знаки и их фрагменты, не составляющие слов.
      12. О Наткине см. del Monte, Tischler 1978, 281.
      13. Перед лакуной сохранился знак up-, который, по мнению Хагенбухнер, может быть началом слова uppeššar «посылка, подарок» или глагола ирра- «посылать» (Hagenbuchner 1989, 409).
      14. Хагенбухнер восстанавливала конец строки hal-za-a[-iš/t] «ты назвал/призвал», но Миллер уверенно отводит это чтение, считая, что в тексте стоит КА х [ ].
      15. Восстановление Хагенбухнер [a-pi-ia e-eš-mi] (Hagenbuchner 1989, 406-407).
      16. Перевод Хагенбухнер этого места, принятый HW2 Н 105 («Солнце не зовет меня пра­хом, он зовет меня царем»)», следует отвергнуть, потому что по нему получается противо­поставление хеттского царя («Солнца») и автора письма. Между тем, как указали Мора и Джорджери, авторство принадлежит именно хеттскому царю, что видно по фразе в IV стк. 11': «(Я), Солнце, тебе не враг» (Mora, Giorgieri 2004, 96). Подробнее о лингвистической стороне дела см. Hoffner, Melchert 2008, 362 f.
      17. Хагенбухнер: ke:e-da-ni [iNIM-ni].
      18. Хагенбухнер: [LUTE4-MI-IА-mа m/URU...]x-za?-at-ta-an UGU u-i[-ia-nu-un (..)] - [«Посла имярек / в город ] ...-цатту я послал». Бил и Миллер: ]х (-)za-at-ta-an UGU U[L (см. Beal 1993,249; Miller 2008, 124).
      19. Хагенбухнер: [ka-a-ša am-mu-uk-ma zi-i]k hur-za-ki-ši - [«Таким образом т]ы [меня] бранишь», но с точки зрения Миллера, вместо zi-i]k необходимо читать -m]u.
      20. Согласно восстановлению, предложенному Хагенбухнер: LUTE4-MU-ma-at-t[a U-UL EGIR-pa u-i-ia-mi].
      21. Если восстанавливать, как предполагает Хагенбухнер, SAG.КI[-an-za ep-ta].
      22. Хагенбухнер: [ta-at-ta], форма глагола 3 л., но, возможно, и 1 л.
      23. Хагенбухнер предлагает заполнять лакуну глаголами -kаn šarra- («нарушить клятву») или arha paršiya- («полностью, совсем разбить»), см. Hagenbuchner 1989, 413.
      24. Chicago Hittite Dictionary (L-N, 65f.) предлагает другое понимание отрывка, но при этом он исходит из не совсем точного прочтения клинописного текста и мнения, что текст относится к вассальной переписке.
      25. CHD. L-N, 66а: [šarrattat]; А. Хагенбухнер: [arha šarraš].
      26. Новейшее издание этого документа см. в кн. Mora, Giorgieri 2004, 87-98.
      27. Как мы видели выше, в тексте письма, один из оскорбительных выпадов адресата про­тив отправителя заключался в том, что последний был назван прахом, пылью (SAHAR). Хагенбухнер предположила, что при этом адресат делал аллюзию на известную по амарнской переписке унизительную формулу изъявления вассальной покорности, которая встре­чается в посланиях из Сирии и Палестины (ср., например, ЕА 149, где автор, Абу-Милку, правитель Тира, называет себя прахом под обувью фараона: Hagenbuchner 1989, 411^412). Соответственно, смысл оскорбления в нашем документе был в том, что его автор при­равнивался по своему статусу к вассальным правителям. С нашей точки зрения, обмен подобными инвективами вполне возможен в рамках хетто-ассирийской дипломатической корреспонденции. Так, вероятно, Хаттусили III в своем письме Адад-нерари I говорил, что ассириец стал великим царем по факту покорения Ханигальбата (KUB 23.102 лиц. ст. 1-5). Это означает, что какое-то время до этого события хетт рассматривал ассирийца в качестве правителя младшего ранга и соответствующим образом строил с ним свои отно­шения. В письме Тудхалии IV Тукульти-Нинурте I (KUB 23.103 лиц. ст. 27') в контексте об­суждения взаимоотношений двух государств при отце Тукульти-Нинурты, Салманасаре I, встречается фраза: «Он из малого царя стал великим», вполне вероятно, что она относится именно к Салманасару Если это так, то не только Адад-нерари I, но и его преемник Салма­насар какое-то время третировался хеттами как неравноправный правитель. О возможных симметричных обвинениях со стороны ассирийцев говорилось выше. Далее Хагенбухнер заключила, что раз данная формула была известна в Сирии и Пале­стине, но ни разу не засвидетельствована богазкёйскими текстами, то и автор, и адресат анализируемого письма должны были происходить из хеттских вассальных стран в Сирии. На наш взгляд, это некорректный вывод. Скорее всего, в условиях тесного межгосудар­ственного общения эпохи поздней бронзы та или иная версия дипломатического формуля­ра, а также ее политические коннотации были широкого известны за пределами того узкого региона, где эта версия имела особое распространение.
      28. Del Monte, Tischler 1978, 281.
      29. Nashef 1982, 36.
      30. См. Tenu 2009, 204. В пользу отождествления с Телль-Карусом высказывается В. Рел- лиг. Этот вариант удачно сочетается с данными письменных источников, по которым «Ара­зиг - (город) перед страной Хатти» (àl Araziq ša pän mät Hatte говорится в надписи Тиглатпаласара I), т. е. располагается на восточном берегу Евфрата. Впрочем, в Телль-Карусе, как признает сам Реллиг, вскрыты слои только новоассирийского времени. Вариант Телль-Хадджа, поселения на западном берегу реки, был впервые предложен Р. Стаки. Швейцарские раскопки 1971-1972 гг., однако, не дали убедительного подтверждения этой гипотезы.
      31. См. прим. 10.
      32. Теоретически нельзя исключить, что этим соседом мог быть царь Ханигальбата: для XIII в. до н.э. зафиксировано несколько стадий независимого существования этого государ­ства, продолжавшего традицию великодержавия верхнемесопотамского Митанни. Однако по совокупности имеющихся данных можно утверждать, что ни один из них не был мо­гуществен настолько, чтобы диктовать свои условия великому царю Хатти, как это имеет место в нашем документе. Кстати, следует отметить, что если это письмо действительно относится к хетто-ассирийскому досье, то тем самым появляется дополнительный аргу­мент против гипотезы Мора о неаутентичности последнего: рассматриваемый текст ясно показывает, что непочтительный и агрессивный тон использовался не только хеттской, но и ассирийской стороной.
      33. Dietrich 2003.
      34. Ключевым аргументом против отождествления автора RS 34.165 как Тукульти-Нинурты I остается то, что сохранившийся от имени отправителя конечный знак -SAG присут­ствует в написании имени только одного царя Ассирии XIII в. до н.э. - Салманасара I. Сто­ронники поздней датировки документа пытаются обойти это препятствие, предполагая, что Тукульти-Нинурта включил в адресную часть письма помимо своего имени также и отче­ство. Однако это предположение входит в противоречие с имеющимися данными о дипло­матической переписке позднебронзового века: в ней не содержится аналогичных примеров употребления отчества. Попытки реконструировать мотивы такого экстраординарного вве­дения Тукульти-Нинуртой филиации также не выглядят убедительными. Например, Э. Канцик-Киршбаум и Ж. Фре считают, что послание RS 34.165 знаменовало собой установление ассирийско-угаритских отношений, и в связи с этим ассирийский царь стремился к тому, чтобы представить себя в нем наиболее исчерпывающим образом. Однако, судя по значи­тельному ассирийскому влиянию в аккадских текстах из Угарита начиная с Аммистамру II (середина XIII в. до н.э.) и даже ранее, культурные и экономические контакты между Ашшуром и Угаритом были интенсивны. Поэтому в Угарите, скорее всего, были хорошо ос­ведомлены о политической ситуации в Ассирии, в частности, о личностях ее правителей (ср. также то, что судя тексту из Табету, обсуждаемому ниже в прим. 35, Тукульти-Нинурта был, по всей видимости, еще до своего воцарения вовлечен в контакты с Каркемишем). Со­ответственно, сколько-нибудь подробное освещение своей генеалогии в дипломатическом письме в Угарит было бы со стороны Тукульти-Нинурты явно излишним.
      35. В пользу заключения такого мира свидетельствует переписка Тудхалии IV с преем­ником Салманасара Тукульти-Нинуртой. Здесь мы хотели бы обратить внимание на не опубликованный пока среднеассирийский административный текст из Табету/Телль-Табана, содержание которого было проанонсировано в диссертации А. Теню. Согласно этому документу, ассирийский царь Салманасар I совершает поездку вместе со своим сыном, очевидно, Тукульти-Нинуртой в Каркемиш (Tenu 2009, 206). Весьма вероятно, что мы име­ем дело с дипломатическим визитом на высшем уровне, и было бы крайне соблазнительно связывать его с заключением мира и братства между Ассирией и Хатти.
      36. Beckman 1996, 90. Не исключено, что такая же датировочная формула встречается еще в одном юридическом тексте из Эмара: Msk 7360, изданное Д. Арно (см. Arnaud 1986b, 23-24, № 15; Arnaud 1986а, 44, автография). Арно читал стк. 35-36 этого документа, пред­ставляющего собой завещание, следующим образом: iti a-ba-i mu-tu, kâ bal.ri uru-šu-ma i-pu-uš — «в месяц аба’у; в год, когда он сделал ворота другого берега своего города». Затем Р. Пружински реинтерпретировала данный пассаж на основе аналогии с RE 70 как содер­жащий упоминание города Шума: «(В) месяц Абау (?), год, когда он осадил ворота на про­тивоположном берегу (от) города Шума» (см. Pruzsinszky 2003, 16). Наконец, Ф. Абрахами поставил вопрос о том, что за строительные работы могли подразумеваться при варианте чтения Арно, и затем, на наш взгляд, справедливо поправил чтение первых двух знаков стк. 36, которые повреждены, получив в итоге транслитерацию: [(lugal) eri]n2-[meš hu]r-ri urušu-ma i-pu-uš (см. Abrahami 2005, 3-4).
      37. Такого же перевода придерживаются К. Дзаканьини и М. Адамсвейт (см. Zaccagnini 1995, 107, п. 55; Adamthwaite 2001, 267).
      38. Durand, Marti 2003.
      39. Очевидно, подразумеваются поражения от ассирийских царей Адад-нерари I и Сал­манасара I.
      40. Сюда также относятся тексты с упоминанием о неких враждебных Эмару отрядах тарву.
      41. Astour 1996.
      42. Durand, Marti 2003, 151.
      43. 36°11' СШ, 38°04' ВД (см. Anastasio, Lebeau, Sauvage 2004, 264, № 221).
      44. При локализации Аразига и Шумы в Телль-Хаддже и Телль-Каннасе соответственно получается, что ассирийцы получили анклавы на западном берегу Евфрата!
      45. См. транслитерацию в кн.: Groddek 2008, 66.
      46. Мы признательны Мауро Джорджери за то, что он обратил наше внимание на эти характеристики двух фрагментов.
      47. Mora, Giorgieri 2004,45.
      48. В частности, диагностическим является знак EN с подписным маленьким вертикаль­ным клином под начальным AŠ, относящийся, согласно палеографической классификации Ф. Штарке, к типу IIIс, который хронологически привязан к указанному периоду.
      49. См. транслитерацию в кн.: Groddek 2008, 97.
      50. В качестве альтернативы этот фрагмент можно рассматривать как исторический нар­ратив с введением прямой речи действующих лиц.
      51. Ср. достаточно частое употребление глагола ki- в клятвах в выражениях типа «да бу­дет это установлено под клятвой / перед таким-то божеством». См. ссылки в Puhvel 1997, 172. Соблазнительным представляется восстановление топонима из стк. 8' как Туттуль. Написанию URUTu-ut-tu-[ ], согласно известным на данный момент хеттским текстам, мо­жет соответствовать помимо Туттуля только город Тутува, но поскольку он локализуется в стране Турмитта к западу от Галиса, его вариант следует считать менее предпочтительным в рамках атрибуции фрагмента хетто-ассирийскому досье.
      52. Del Monte 2009, 156-158; Heinhold-Krahmer 2007.
      53. Singer 1985, 112.
      54. В рамках датировки Дель Монте и Хайнхольд-Крамер этот архаический LI нужно объяснять как появившийся в результате копирования с более древнего оригинала, отно­сящегося к концу XIV в. до н.э. При интерпретации Гроддека и Миллера здесь следует усматривать индивидуальную манеру писца.
      55. Стандартное среднеассирийское имя. См. Saporetti 1970, 306 f.
      56. Сейчас имеется еще одно, более краткое, упоминание об этом событии благодаря над­писи, опубликованной Ф. Талоном (см. Talon 2005, 126, стк. 24-26).
      57. Близкое выражение ina šurru sangutiya обычно понимается как «в течение периода до первого полного года правления» (см. Borger 1964, 55). Иначе Немировский 2008, 19, где утверждается, что выражение «начало царствования» в средне ассирийских надписях могло обозначать и несколько первых лет правления.
      58. Gaiter 1988.
      59. Возражением на этот аргумент может быть отсылка к случайности археологических находок, ответственной за то, что тексты с упоминанием пленных хеттов еще просто не об­наружены. В литературе также высказывалось мнение, что, возможно, ассирийские писцы, регистрировавшие пленных, записывали их в документах отчетности не по государствен­ной принадлежности, а по языку. Поскольку значительное число населения хеттской Си­рии было хурритоговорящим, пленные из их числа были занесены как хурриты (см. Harrak 1998, 250). Но скорее всего, как нам кажется, этот эпизод, омрачивший хетто-ассирийские отношения в начале царствования Тукульти-Нинурты I, произошел без его санкции и был стремительно улажен: угнанное хеттское население было возвращено назад. См. ниже.
      60. Немировский 2008, 21.
      61. KUB 23.103 об. ст. 11-17', 20'-23', KUB 23.92 об. ст. Ю'-17', 20'-21'. См. Mora, Giorgieri 2004, 168-171; Hoffner 2009, 325-326.
      62. По расчетам издателя эпоним Инна-Ашшур-шуми-ацбат относится к промежутку либо между 1222 и 1217, либо между 1218 и 1213 гг.
      63. Cancik-Kirschbaum 1996, 94-106.
      64. Singer 2008.
      65. В новейшей литературе можно найти и противоположную точку зрению: так, Теню считает, что письмо № 2 из архива Дур-Катлимму свидетельствует о присутствии ассирий­цев на Евфрате в районе Каркемиша (Tenu 2006, 166).
      66. Титул «правитель страны» применительно к Каркемишу неизвестен по текстам из Богазкёя и сирийских архивов. Как считает Зингер, ассирийский писец подставил вместо хеттского термина более близкий ему и его адресату аккадский. По предположению учено­го, Таги-Шаррума на самом деле был «великим писцом», который выполнял контролирую­щие функции в Каркемише, был своего рода представителем центральной власти в этом важном центре хеттской Сирии. В должности «великого писца» он засвидетельствован в текстах из Угарита и Хаттусы (см. Singer 2003).
      67. Cancik-Kirschbaum 1996, 117-122.
      68. Ibid., 123-128.
      69. Ibid, 162-165.
      70. 36°39' СШ, 39°30' ВД (cm. Anastasio, Lebeau, Sauvage 2004, 164, № 128).
      71. Jakob 2009, 62-68.
      72. Ibid., 61-62.
      73. Ibid., 3, 84-85. Возможно, за пять лет до Нину’айу, т. е. около 1218 г.
      74. Freu 2003а, 11 Of.
      75. Немировский 2008.
      76. См. издание в Kempinski, Kosak 1969.
      77. О том, что такая установка была реальностью и носила системный для внешней политики Тукульти-Нинурты характер, свидетельствует наш анализ среднеассирийских административных текстов.
      78. В своем новейшем издании этого текста С. де Мартино воздерживается от какого-либо восстановления лакуны в этом месте (Martino 2007, 487-488), хотя в комментарии допускает возможность интерпретации этого места в духе предложения И. Зингера: «Кто [сражался(?)] с царем Ассирии» (Martino 2007, 490).
      79. Настоящим камнем преткновения при интерпретации этого текста становится упо­минание города Вашшуканна как места размещения нескольких исмериккийцев. Действи­тельно, если текст описывает события правления Арнуванды I, то получается, что хетты распоряжаются митаннийской столицей, и это в момент наибольшего могущества госу­дарства Митанни! Как представляется, верное решение нашли М. Форланини и Ж. Фре, которые предложили считать Вашшуканну договора с Исмериккой самостоятельным, от­личным от Вашшуканни в треугольнике Хабура, городом. В таком случае речь шла бы о хорошо известном для аморейско-хурритского ареала феномене «зеркальной топонимии» (подробно о нем на аморейском материале см. Charpin 2003). Вашшуканну из СТН 133 было бы удобно отождествлять с поселением римского времени Шугга, находившимся на западном берегу Евфрата. См. Freu 2007b, 130.
      80. Anastasio, Lebeau, Sauvage 2004, 282, № 239.
      81. Wiggermann 2006, 92-99, 212.
      82. Wiggermann 2000, 200.
      83. Mora, Giorgieri 2004, 113f, № 8.

      Литература

      Немировский А А. 2008: К истории хетто-ассирийских отношений в конце XIII - начале XII в. до Н.Э.//ВДИ. 2, 3-24.
      Немировский АА., Александров Б.Е. 2007: «На Солнце, отца моего, я полагаюсь»: IBoT I 34 и история Верхней Месопотамии в XIII в. до н.э. М.
      Abrahami Р. 2005: A propos de «la porte de la rive opposée» dans Emar VI.3, 15 = Msk 7360 // NABU. 1/4, 3-4.
      Adamthwaite M.R. 2001 : Late Hittite Emar. The Chronology, Synchronisms, and Socio-Political Aspects of a Late Bronze Age Fortress Town. (ANES. Suppl. 8). Louvain.
      Anastasio S, Lebeau M, Sauvage M. 2004: Atlas of Preclassical Upper Mesopotamia. (Subartu XIII). Turhout.
      Arnaud D. 1986a: Recherches sur le pays d’Astata. Emar VI. 1: Textes sumériens et akkadiens. Paris.
      Arnaud D. 1986b: Recherches sur le pays d’Astata. Emar VI. 3: Textes sumériens et akkadiens. Paris.
      Astour M. 1996: Who was the King of the Hurrian Troops at Siege of Emar? // Emar: The History, Religion and Culture of a Syrian Town in the Late Bronze Age / Ed. M.W. Chavalas. Bethesda.
      Beal R. 1993: Hittite Correspondence // Journal of the American Oriental'Society. 113, 245­250.
      Beckman G. 1996: Texts from the Vicinity of Emar in the Collection of Jonathan Rosen. (HANEM II). Padova.
      Borger R. 1964: Einleitung in die assyrischen Kônigsinschriften. Erster Teil: Das zweite Jahrtausend v. Chr. Leiden.
      Cancïk-Kirschbaum E.C. 1996: Die mittelassyrischen Briefe aus Tall Seft Hamad. (BATSH 4. Texte 1). Berlin.
      Cancik-Kirschbaum E. 2008a: Assur und Hatti - zwischen Allianz und Konflikt // Hattusa - Bogazkôy. Das Hethiterreich im Spannungsfeld des Alten Orients. (CDOG 6). Wiesbaden, 205-222.
      Cancik-Kirschbaum E. 2008b: Emar aus der Perspektive Assurs im 13. Jh. v. Chr. // The City of Emar among the Late Bronze Age Empires. History, Landscape, and Society. Proceedings of the Konstanz Emar Conference 25-26.04.2006 / Ed. L. d’Alfonso, Y. Cohen, D. Sürenhagen. (AOAT 349). Münster, 91-99.
      Charpin D. 2003 : La «toponymie en mirroir» dans le Proche-Orient amorrite // Revue d’Assyriologie. 97, 3-34.
      Charpin D. 2004: Histoire politique du Proche-Orient Amorrite (2002-1595) // Mesopotamien. Die altbabylonische Zeit. Annäherungen 4. (OBO 160/4). Fribourg.
      del Monte G.F. 2009: Le gesta di Suppiluliuma. L’opera storiographica di Mursili II re di Hattusa. Pisa. del Monte G.F., Tischler J. 1978: Die Orts- und Gewässernamen der hethitischen Texte. (RGTC 6). Wiesbaden.
      Dietrich M. 2003: Salmanassar I. von Assyrien, Ibiränu (VI.) von Ugarit und Tudhalija IV. von Haiti. RS 34.165 und die Schlacht von Nihrija zwischen den Hethitern und Assyrem // Ugarit-Forschungen. 35, 103-139. r
      Durand J.-M., Marti L. 2003: Chroniques du Moyen-Euphrate 2. Relecture de documents d’Ekalte, Émar et Tuttul // Revue d’Assyriologie. 97, 141-180.
      Freu J. 2003a: Dè la confontation a l’entente cordiale: les relations assyro-hittites à la fin de l’âge du Bronze (ca. 1250-1180 av. J.-C.) // Hittite Studies in Honor of Harry A. Hoffner Jr. on the Occasion of His 65th Birthday / Ed. G. Beckman, R. Beal, G. McMahon. Winona Lake, 101-118.
      FreuJ. 2003b: Histoire du Mitanni. Paris.
      FreuJ. 2006: Histoire politique du royaume d’Ugarit. Paris.
      Freu J. 2007a: La bataille de Nihriia, RS 34.165, KBo 4.14 et la correspondance assyro-hittite // Tabularia Hethaeorum. Hethitologische Beiträge. Silvin Ko§ak zum 65. Geburtstag / Hrsg. von D. Groddek und M. Zorman. (DBH 25). Wiesbaden, 271-292.
      Freu J. 2007b: Les débuts du nouvel empire Hittite. Les Hittites et leur histoire. Paris.
      Freu J., Mazoyer M. 2008: L’apogée du nouvel empire Hittite. Les hittites et leur histoire. Paris.
      Freu J., Mazoyer M. 2009: Le déclin et la chute du nouvel empire Hittite. Les hittites et leur histoire. Paris.
      GalterH.D. 1988: 28.800 Hethiter // Journal of Cuneiform Studies. 40, 217-235.
      Groddek D. 2008: Hethitische Texte in Transkription KBo 50. (DBH 28). Wiesabden.
      Hagenbuchner A. 1989: Die Korrespondenz der Hethiter. T. 2. (THeth 16). Heidelberg.
      Harrak A. 1998: Sources épigraphiques concernant les rapports entre Assyriens et hittites à l’âge du bronze récent II Rencontre Assyriologique Internationale 34, 239-252.
      Heinhold-Krahmer S. 2007: Drei Fragmente aus Berichten über die Taten Suppiluliumas I.? // Tabularia Hethaeorum. Hethitologische Beiträge. Silvin KoSak zum 65. Geburtstag / Hrsg. von D. Groddek und M. Zorman. (DBH 25). Wiesbaden, 367-383.
      Hoffner H.A. 2009: Letters from the Hittite King. Atlanta.
      Hoffner H.A., Melchert H.C. 2008: A Grammar of the Hittite Language. Part 1: Reference Grammar. Winona Lake.
      HW2: Friedrich J., Kammenhuber A. Hethitisches Wörterbuch. Zweite, völlig neubearbeitete Auflage auf der Grundlage der edierten hethitischen Texte. Heidelberg, 1975—
      Jakob S. 2009: Die mittelassyrischen Texte aus Tell Chuëra in Nordost-Syrien. (Vorderasiatische Forschungen der Max Freiherr von Oppenheim-Stiftung 2, III). Wiesbaden.
      Kempinski A., Kosak S. 1969: Der Ismeriga-Vertrag // Die Welt des Orients. 5. 191-217.
      Kümmel H. 1967: Ersatzrituale für den hethitischen König. (StBoT 3). Wiesbaden.
      Martino S., de 2007: Il trattato tra Hatti e Alasiya, KBo XII 39 // VITA. Festschrift in Honor of Belkis Dinçol and Ali Dinçol. Istanbul, 483^92.
      Miller J. 2006: Keilschrifttexte aus Boghazköi. Fünfzigstes Heft (Texte historischen Inhalts). Berlin.
      Miller J. 2008: Joins and Duplicates among the Bogazköy Tablets (31-45) I ! Zeitschrift fur Assyrioiogie. 117-137.
      Mora C., Giorgieri M. 2004: Le lettere tra i re ittiti e i re assiri ritrovate a Hattusa. (HANEM VII). Padova.
      Mora C. 2005a: II conflitto tra Ittiti e Assiri e le moltiplici interpretazioni di un evento non narrato // Narrare gli eventi. Atti del convegno degli orientalisti italiani in margine alla mostra «La battaglia di Qadesh» a cura di F. Pecchioli Daddi e M. C. Guidotti. (Studia Asiana 3). Roma, 245-256.
      Mora C. 2005b: Grands rois, petits rois, gouvernants de second rang // Res Antiquae. 2, 309-314. ^ ^
      Mora C. 2008: Entre Anatolie et Syrie, entre Age du Bronze et Age du Fer, entre paix et guerre: l’histoire inachevée de Karkemis // The City of Emar among the Late Bronze Age Empires. History, Landscape,
      and Society. Proceedings of the Konstanz Emar Conference 25.-26.04.2006 / Ed. L. d’Alfonso, Y. Cohen, D. Sürenhagen. (AOAT 349). Münster, 79-90.
      NashefKh. 1982: Die Orts- und Gewässernamen der mittelbabylonischen und mittelassyrischen Zeit. (RGTC 5). Wiesbaden.
      Orlamünde J'. 2001: Zur Datierung und historischen Interpretation des hethitischen Orakelprotokolls KUB 5.1+ // Akten des IV. Internationalen Kongresses für Hethitologie. Würzburg, 4.-8. Oktober 1999 / Hrsg. von G. Wilhelm. (StBoT 45). Wiesbaden, 511-523.
      Otten H. 1959: Korrespondenz mit Tukulti-Ninurta I. aus Bogazköy // Archiv für Orientforschung. Beiheft 12, 64-68.
      Pmzsinszky R. 2003: Die Personennamen der Texte aus Emar. (SCCNH 13). Bethesda.
      Puhvel J. 1997: Hittite Etymological Dictionary. Vol. 4. Words beginning with K. Berlin-New York.
      Röllig W. 1997: Aspects of the Historical Geography of Northeastern Syria from Middle Assyrian to Neo-Assyrian Times // Assyria 1995. Proceedings of the 10th Anniversary Symposium of the Neo- Assyrian Text Corpus Project Helsinki, September 7-11, 1995 / Ed. S. Parpola and R.M. Whiting. Helsinki, 281-291.
      Saporetti C. 1970: Onomastica medio-assira. (Studia POHL 6). Roma.
      Singer I. 1985: The Battle of Nihriya and the End of the Hittite Empire // Zeitschrift für Assyriologie. 75, 100-121. " v .
      Singer L 2003: The Great Scribe Taki-Sarruma // Hittite Studies in Honor of Harry A. Hoffner Jr. on the Occasion of His 65th Birthday / Ed. G. Beckman, R. Beal, G. McMahon. Winona Lake, 341-348.
      Singer I. 2008: A Hittite-Assyrian Diplomatic Exchange in the Late 13 th Century BC 11 VI Congresso Intemazionale di Ittitologia, Roma, 5-9 settembre 2005 / A cura di Alfonso Archi e Rita Franchia (=SMEA 50/2). Roma, 713-720.
      Talon Ph. 2005: Une inscription de Tukulti-Ninurta I // Si un homme ... Textes offerts en hommage à André Finet. / Ed. par Ph. Talon et V. van der Stede. (Subartu XVI). Tumhout, 125-133.
      Tenu A. 2006: Du Tigre à l’Euphrate: la frontière occidentale de l’empire médio-assyrienne // State Archives of Assyria Bulletin. 15, 161-181.
      Tenu A. 2009: L’expansion médio-assyrienne. Approche archéologique. Oxford.
      Wiggermann F.A.M. 2000: Agriculture in the Northern Balikh Valley. The Case of Middle Assyrian Tell Sabi Abyad // Rainfall and Agriculture in Northern Mesopotamia / Ed. R.M. Jas. (PIHANS 88). Leiden, 171-231.
      Wiggermann F.A.M. 2006: The Seal of Ilï-padâ, Grand Vizier of the Middle Assyrian Empire // The Iconography of Cylinder Seals / Ed. P. Taylor. London-Turin, 92-99, 212-216.
      Zaccagnini C. 1995: War and Famine at Emar // Orientalia. 64, 92-109.
      Вестник древней истории, 2010, № 4, С. 112-132.


      Это сообщение было вынесено в статью
    • Saygo
      Судебная система Ашшура
      Автор: Saygo
      Никитина А. Д. Структура судебной системы города-государства Ашшур в XIX в. до н.э.

      В статье рассматривается структура правоприменительной системы в государстве в северной Месопотамии со столицей в городе Ашшур. Функции различных правовых институтов реконструируются с использованием публичных источников и документов частного права из Каниша (ашшурские купцы играли ведущую роль в создании торговых колоний в Малой Азии). Особую роль в судебной системе играл представитель города Ашшура в Канише, выступавший в местных судах в качестве адвоката и в качестве свидетеля.

      Рассматривая структуру судебной системы в Месопотамии, современный ученый прежде всего обратит внимание на правовые институты, сформированные и активно развивавшиеся в южной и центральной части страны начиная с конца III тыс. до н.э. Правовой юрисдикцией на местах обладал в этот период общинный суд. В рассмотрении дел, наряду с рядовыми общинниками, среди которых выбирались судьи, представлявшие как храм, так и общинную верхушку, участвовали жрецы, а также советники царя, связанные с храмовой администрацией. Более широкой правовой юрисдикцией в указанный период обладал храмовый суд.

      Количество судей, как сообщают источники, варьировалось от одного до семи, что могло быть связано со сложностью дела. В качестве председателей в заседаниях суда участвовали сменные чиновники-«машкимы», которые были представителями царя, контролирующими деятельность местных административных органов.

      Во время расцвета правовой культуры в расположенном на исследуемых территориях старовавилонском царстве во II тыс. до н.э. к уже имеющимся судебным институтам добавились в качестве более высокой инстанции городские суды крупных административных центров. Высшей судебной инстанцией становится царский суд, в юрисдикцию которого входила часть уголовных дел, государственная измена и прелюбодеяние.

      Однако о системе судопроизводства северного соседа старовавилонского царства – государства со столицей в г. Ашшур, который в указанный период был одним из главных центров древневосточной внешней торговли, из-за скудности источниковой базы мы знаем сравнительно немного. Мы постараемся восполнить имеющийся пробел, исследовав относящиеся к периоду с середины XX по конец XIX вв. до н.э. юридические источники частного материального права из международных торговых колоний в Малой Азии, которые создавались ашшурскими и другими семитскими купцами и в деятельности которых они активно участвовали. Для более детального рассмотрения указанного вопроса мы также используем данные фрагментарно сохранившегося нормативного источника публичного права, относящегося также к указанному периоду – устава ассирийской торговой колонии.

      Из первой таблички, содержавшей текст устава колонии, мы узнаем, что самоуправляющаяся торговая колония с центром в малоазийском городе Канише (kārum), активными членами которой были ашшурские купцы, делилась, вероятно, по этническому признаку на три части и судила суд, т. е. осуществляла административные функции, в число которых входило и расследование судебных дел. В том случае, если члены трех частей не могли прийти к единому мнению по поводу какого-либо дела, то созывалось собрание всех членов торгового сообщества [3, p. 376-407].

      Дела, связанные с денежными расчетами, разбирали т.н. «великие» (awēlū rabi) – наиболее богатые купцы-сообщинники из различных этнических групп. Другая, более многочисленная часть торговой общины – «малые» (awēlū şaĥri) были, вероятно, помощниками, членами семей и посредниками для членов первой группы. Они не имели права обсуждать финансовые вопросы и даже не могли присутствовать в здании конторы торговой общины во время их обсуждения.

      Непосредственно судебные дела постоянно, в течение 1/5 части года, рассматривала сменяемая коллегия-ĥamuštum, состоявшая из двух, реже трех человек – судьи и одного или двух товарищей-помощников (tappa’um).

      В юрисдикцию такого суда входили также, прежде всего, финансовые вопросы, связанные со спецификой коммерческих операций, постоянно нуждавшихся в оборотном капитале, создававшемся с помощью операций вклада и ссуды (кредита).

      Казусы, связанные с убийствами и кражами внутри отдельных кварталов торговой колонии, где селились отдельные этнические группы, решаются в присутствии т. н. rābişum без привлечения суда колонии.

      Однако поскольку система торговых колоний располагалась на территории мелких малоазийских царств, то купцам – «великим», которые осуществляли функции управления сообществом, постоянно приходилось сотрудничать и с местными купцами, являвшимися членами общин местных поселений, и с представителями местной царской администрации и лично правителями.

      В уставе торговой колонии, кроме того, зафиксировано, что при рассмотрении различных финансовых вопросов, в т. ч. и процессуального характера, должен присутствовать старейшина города (awēlum rabī ālim). Но о каком городе говорится в источнике?

      Если придерживаться точки зрения отечественного исследователя Н.Б. Янковской, которая является более обоснованной, то в тексте документа указан представитель городского совета Каниша – центра торгового сообщества. Подтверждением этого мнения может служить упоминание во второй табличке источника судебного дела о серебре или золоте (о платежных средствах и эквивалентах стоимости), которое мог возбудить один из купечества (tamkarūtim). Купцами-«тамкарами» в частных коммерческих документах, фиксировавших деятельность системы торговых колоний в Малой Азии, именовали обычно местных торговцев, выступавших посредниками между иностранными купцами и ремесленниками-жителями поселений [2, с. 14-91].

      Другое мнение высказывал французский исследователь П. Гарелли. Неоправданно, по нашему мнению, преувеличив роль ашшурского как экономического, так и внешнеполитического влияния в Малой Азии, он полагал, что в заседаниях совета торговой общины участвовал старейшина самого города Ашшура. Ученый включал всю систему торговых колоний в якобы существовавшую в исследуемый период «староассирийскую империю» с центром в Ашшуре [5, p. 134-179].

      Обратившись к частным документам материального права, мы можем выявить других участников рассмотрения и разрешения имущественных казусов. Активное участие как в коммерческой, так и в посредническо-правовой сфере принимали послы городской общины Каниша и малоазийского торгового сообщества, к которым часто обращаются за помощью иностранные (также и ашшурские) купцы (ana šiprī ša ālim u kārim Kaniš).

      Эти должностные лица обычно посредничают в коммерческих делах с местными малоазийскими правителями от имени торговой общины, и с местными общинами от имени городской общины Каниша. Участие в сделках послов самого Ашшура, на что указывает П. Гарелли, экономически и юридически не оправдано, поскольку иностранным (в том числе ашшурским) купцам не разрешалось вести коммерческую деятельность без участия местных торговцев.

      Местные правители также посылали своих послов для проверки соблюдения торговыми колониями, расположенными на их территории, обычаев делового оборота и договоров (mamītum), которые с применением различных клятв иностранные купцы заключали с ними для ведения бизнеса.

      Правоприменительные функции в таких царствах исполнял как сам правитель, так и его чиновники. В центре системы торговых колоний городе Канише главным судьей был «начальник лестницы» (rabi simmiltim), который обычно являлся родственником правящего царя. Также большую роль в досудебных юридических процедурах играл главный казначей (rabi sikkitim) [1, с. 81-94].

      Но, кроме указанных представителей администрации местных общин, торговых колоний или правителей в табличках, рассматривающих различные иски членов, прежде всего, ашшурской части торгового сообщества, часто упоминаются лица, названные термином rābişum. Этот термин содержится как в имущественных, так и в других видах исков. В чем же заключалась их роль в судебных процессах и судебной системе в целом?

      Первоначально rābişum считался поверенным города Ашшура, посланным в центр системы международных торговых колоний для контроля и правового надзора за деятельностью ашшурских купцов и сбора податей с них. Именно поэтому указанное должностное лицо участвует в рассмотрении судебных дел о кражах и убийствах (т. е. тех делах, которые в современном праве квалифицируются как уголовные), произошедших в квартале ашшурских торговцев. Такие дела относились к юрисдикции городского суда в Ашшуре.


      Тоблички из Кюль-Тепе, Музей цивилизаций Анатолии. Анкара


      Табличка, "проштампованная" цилиндрической печатью


      Предполагаемая схема торговли между Ашшуром и Канишем

      В некоторых табличках мы находим четкие указания на то, что перед нами представители города Ашшура. В документе № 87, опубликованном и переведенном французской исследовательницей С. Мишель, к анонимному rābişum обращаются – rābişum моего господина [7, p.132]. Однако мы не разделяем мнение Мишель о том, что перед нами представитель и должностное лицо царя. По нашему мнению, он командировался в торговые колонии главой городского совета Ашшура (ukullum).

      В некоторых табличках функции rābişum продемонстрированы наиболее полно. Это документы № 87, 88 и 211, опубликованные С. Мишель, № 20 из коллекции Голеницева, переведенный отечественным ученым Н. Б. Янковской, а также № 338, представленный немецкими специалистами Ю. Леви и Г. Айсером [7, p. 132; 6, p. 310-311; 2, с. 133-135; 4, T II, S. 31-168].

      В первых двух источниках указанное должностное лицо передает одному из членов ашшурской группы купцов Ашшур-Малику требование главы городского совета Ашшура прервать поездку из небольшого торгового поселения Нихрия в Ашшур, представ перед судьями торгового общины Каниша, по поводу рассмотрения дела о финансовом конфликте последнего с другим членом группы – Пузур-Иштаром.

      В третьем тексте два помощника крупных торговцев Циллалабум и Элати уведомляют своих патронов о необходимости выплатить до конца недоплаченную сумму налогов, которая должна быть отправлена в Ашшур. Поскольку сами они не могут сделать надлежащие выплаты из-за отсутствия денег, они просят купцов задержаться в Канише и передать нужную сумму. Авторы письма уведомляют, что в противном случае будут вынуждены сообщить о недобросовестном поведении купцов правителю Ашшура, rābişum в Канише и совету торговой общины, что сильно испортит их (купцов) деловую репутацию.

      В табличке № 20 сообщается о спорном деле, связанном с незаконным перевозом, вероятно, олова (с контрабандой), которое (дело) было передано в местный царский суд во главе с «господином лестницы». В сделке, вероятно, принимали участие и местные торговцы, но юридическая ответственность в данном случае будет возложена, прежде всего, на пришлых купцов.

      От руководящих органов торговых колоний в Канише местной царской администрации было прислано письмо с объяснением произошедшего казуса, но сам купец просит прислать ему ещё и rābişum для защиты в суде.

      Последняя из указанных табличек входит в группу исков, вчиненных компаньонами к Бузазу и Суэа в связи со смертью их отца - главы одного из крупнейших торговых домов Пушукена.

      В данном случае rābişum, вчинивший иск к Суэа, задержал помощников покойного купца, подозревая их в большой недоплате пошлин. Видимо, торговец при жизни утаил часть товара и не уплатил с него положенных платежей. его сын также пытался спрятать часть серебра и товаров, а доверенное лицо Ашшура предупреждает его о том, что он будет искать все незарегистрированные товары.

      Таким образом, мы предполагаем, что râbişum были богатые и заслуживающие доверия члены совета старейшин, которые также, в недалеком прошлом, были купцами. Они проверяли продаваемые товары и документацию, а также выступали в качестве адвокатов и свидетелей для ашшурских купцов.

      Однако кроме анонимных rābişum, мы обнаруживаем в источниках и других rābişum, с указанием их конкретных имен или того торгового дома (купеческой патриархальной семьи), в деятельности которого он принимал участие.

      В одном из использованных нами источников табличке № 88, представленной С. Мишель, кроме rābişum – представителя города Ашшура в тексте упомянут другой rābişum по имени Лалийя, который являлся представителем купца Пузур-Иштара и его торгового дома. Он, действуя как адвокат этого купца, предъявляет претензии другим купцам и отвечает по искам торговцев. В данном случае он вчиняет иск к торговцу Ашшур-Малику.

      Тот же rābişum Лалийя, как сообщается в документе № 86, за свою представительскую (в том числе и адвокатскую) деятельность должен получить за год 5/6 мины серебра (около 0,5 кг), а на текущий момент, как указывает помощник Пузур-Иштара Имдилум, ему уже отвесили 1/3 мин и 5 сиклей серебра (около 200 г). Кроме того, ему оплачивались услуги свидетеля, если его участие в процессе было разрешено судьей [7, p. 130-131].

      В табличках № 337, 339 и др. из немецкой коллекции указан rābişum, нанятый покойным купцом Пушукеном, которому после смерти патрона недоплатили обещанную ставку. Он вчиняет ряд исков к сыновьям Пушукена [4, T. II, S. 154-168].

      Интересны также таблички № 252 и № 298, где рассматривается юридическая активность rābişum. Первая из них начинается с фиксации договора между купцами Шар-Нингалом и Шалим-Ашшуром. Далее один из участников договора спрашивает у другого о том, почему его вызывают на царский суд в городе Лухузаттии по поводу иска местного купца о якобы невозвращенных им 18 сиклей серебра (около 27 г). При этом он сообщает о том, что судьи также желали видеть его представителя râbişum [4, T. I, S. 271-275].

      Во втором документе помощники купца Итур-Илима отчитываются о проведении крупной торговой операции перед советом центра системы торговых колоний Каниша и передают опечатанный документ с финансовым отчетом через rābişum Ашшур-Нишу [4, T. II, s. 13-16].

      Таким образом, rābişum мог наниматься одним из семейных кланов для адвокатских и представительских услуг, а также в качестве свидетеля в финансовых сделках как перед руководством торгового сообщества, так и перед судами местных правителей. При этом, как показывают исследованные документы, при неуплате положенных гонораров râbişum мог подать в суд на своего бывшего хозяина.

      В табличках № 91 и № 92, опубликованных С. Мишель, знакомый нам купец Пузур-Иштар подает иски на своего rābişum, который не смог защитить его права в одном из процессов, открытых по иску другого ашшурского торговца. Также известный нам адвокат Лалия подает встречный иск, указывая, что он потратил огромную сумму денег в рамках указанного процесса и остался без средств к существованию, так и не получив от торговца обещанной компенсации [7, p.134-135].

      Изначально направляясь городским советом Ашшура в Малую Азию для контроля за финансовой деятельностью ашшурских купцов, защиты интересов государства перед местными правителями и сбора налогов с продаваемых ими товаров в пользу храма Ашшура и самого города-государства, основу экономики которого составляла внешняя торговля, rābişum после истечения срока полномочий, вероятно, оставался в Канише. Здесь, действуя уже от своего имени, он нанимался к крупным купцам – главам торговых домов для защиты их интересов в судах местных правителей, а иногда и в суде самой торговой общины, а также для других посреднических операций, вкладывая, вероятно, часть своих средств в торговый бизнес своих патронов.

      Учитывая тот факт, что самые крупные ашшурские торговцы, ведущие бизнес в Малой Азии, были обычно членами городского совета Ашшура (а остальные – членами городского собрания общины города), можно предположить, что судебная система самого Ашшура состояла из тех же институтов, что и рассмотренная нами в центре системы торговых колоний – Канише. Кроме того, как указывают Н.Б. Янковская и С. Мишель, ашшурские и другие семитские купцы (амореи) обычно транспонировали на малоазийскую землю уже используемые ими административные и правовые структуры – суды местных поселений, городской суд и создаваемый в исследуемый нами период в связи с укреплением власти правителя царский суд [2, с. 14-24; 6, p. 55-79].

      В качестве адвоката в суде правителя или городского совета мог присутствовать rābişum, нанятый аналогичным образом ашшурскими купцами для участия в процессах и внутри государства.

      ЛИТЕРАТУРА

      1. Гиоргадзе Г.Г. Rabi simmiltim «каппадокийских» табличек // «Вестник древней истории» (ВДИ). – М., 1966. – № 4.
      2. Янковская Н.Б. Клинописные тексты из Кюль-Тепе в собраниях СССР. – М., 1968. – 306 c.
      3. Driver G.R., Miles J.C. The Assyrian laws. – Oxford, 1935. – 435 p.
      4. Eisser G., Lewy J. Die Altassyrischen Rechtsurkunden vom Kűltepe, T. 1-2, Urkunden 1-290. – Leipzig, 1930, - 340 s., T. 3-4, Urkunden 291-341. – Leipzig, 1935. – 214 s.
      5. Garelli, P. Les Assyriens en Cappadoce. – Paris, 1963. – 456 p.
      6. Michel C. Correspondance des marchands de Kanish. – Paris, 2001. – 601 p.
      7. Rendre la justice en Mesopotamie (Archives judiciaires du Proche-Orient ancient (III-I millenaires avant J.-C.)), PUV. – Saint-Denis, 2000. – 263 p.

      Вестник МГОУ. Серия «История и политические науки». № 2 / 2012, С. 26-31.