23 сообщения в этой теме

(Сергий @ Сегодня, 08:09)
Было бы удивительно если бы скандинавы на местах не перенимали местных традиций. До тех пор пока станут совсем не отличимы от местных. Но тогда они перестанут быть норманнами. Например с того момента, как "норманны" начнут поклоняться Перуну и Велесу.

В плане отношения к религии русы представляются народом вполне прагматичным. У Ибн Хордадбеха:

"Выдают они себя за христиан и платят джизию."

Т. е. когда им это выгодно, русы становятся христианами. Проживание среди славян точно так же могло подсказать (снова норманистские домыслы! smile.gif) целесообразность поклонения Перуну и Волосу.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В плане отношения к религии русы представляются народом вполне прагматичным. У Ибн Хордадбеха: "Выдают они себя за христиан и платят джизию." Т. е. когда им это выгодно, русы становятся христианами. Проживание среди славян точно так же могло подсказать (снова норманистские домыслы! :) ) целесообразность поклонения Перуну и Волосу.

"Двоеверие" руси было неистребимо несколько веков. И при этом - никаких следов веры в Тора, Одина и Фрейра (ни в письменных источниках, ни в материальной культуре). А только "следы" Перуна, Даждьбога и Велеса.

Славяне оказались настолько убедительны? ;)

Вот например:

http://svitoc.ru/index.php?showtopic=2129&view=getnewpost

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Не путайте культуру Руси конца 10-11 в. с скандинавами 8-середины 10 вв. Ну и ономастикон имен правителей скандинавский. При этом скандинавы ранее чем восточные славяне принимали христианство, посотрите Житие Святого Римберта и Житие Святого Зигфрида в переводе Рыбакова.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Не путайте культуру Руси конца 10-11 в. с скандинавами 8-середины 10 вв. Ну и ономастикон имен правителей скандинавский.

Что за "скандинавский ономастикон правителей" такой? можно пояснить!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
...скандинавы ранее чем восточные славяне принимали христианство...

Харальду Синезубому об этом расскажите и его союзнику Хакону Могучему ;) (Хакон ярл был особенно благочестивым христианином :D )

http://svitoc.ru/index.php?showtopic=1383

Что за "скандинавский ономастикон правителей" такой? можно пояснить!

Можно. Но в разделе "Лингвистика".

Ветка "Ономастикон Киевской Руси"

http://svitoc.ru/index.php?showtopic=1593

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
О Святом Олаве слышали?

А вы сомневаетесь?

Вот только попытка крестить Норвегию в XI столетии закончилась для него смертью. И правили в Норвегии после его смерти язычники. И при его жизни там правили язычники, а он прятался от их гнева у Ярослава Владимировича на крещеной, но языческой Руси. В том, что русь Ярослава была языческой сомневаться не приходится - его войско пожгло киевские церкви.

Ярослав был щедр - предложил свояку Олаву Толстому (пардон - Святому) править Булгарией (Волжской?). Но Олав отказался и сделал попытку вернуть себе норвежские фюльки, набрав себе войско из... отъявленных язычников некрещеной скандинавской глухомани. "Люди Христа" потерпели поражение - Олав погиб.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Булгария было явно не по зубам даже Владимиру Великому, а влпадимиро-суздальские князья добивались лишь частичных успехов типа взятия какого то города, но никогда не завладевали им надолго. Да Болгария стала принадлежать Византии.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А вот раннесредневековые скандинавы были о Ярославе несколько иного мнения... ;)

О Святом Олаве слышали?

CLXXXVII

Приехав в Гардарики, Олав конунг предавался глубоким раздумьям и размышлениям о том, как ему быть дальше. Ярицлейв конунг и его жена Ингигерд предлагали Олаву конунгу остаться у них и стать правителем страны, которая, называется Вульгария. Она составляет часть Гардарики, и народ в ней некрещеный. Олав конунг стал обдумывать это предложение. Но когда он рассказал о нем своим людям, те стали его отговаривать от того, чтобы он остался в Гардарики, и убеждали его вернуться в Норвегию в свои владения. У конунга была также мисль сложить с себя звание конунга и поехать в Йорсалир или другие святые места и принять обет послушания. Но чаще всего он думал о том, нельзя ли как‑нибудь вернуть свои владения в Норвегии. Раздумывая об этом, он вспоминал, что в первые десять лет его правления все у него шло легко и удачно, а потом, что бы он ни делал, все давалось с трудом, и все его благие начинания кончались неудачно. И он сомневался, стоит ли испытывать судьбу и отправляться с таким небольшим войском навстречу своим врагам, когда весь народ примкнул к ним и выступает против него. Он часто думал обо всем этом и обращал свои мысли к богу, прося, чтобы бог указал, как ему лучше всего поступить. Все эти мысли не давали ему покоя, и он не знал, что ему делать, ибо видел, что ему не миновать беды, как бы он ни поступил.

Снорри Стурлусон "Круг земной"

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Я не то чтобы возражаю, но предложение править непокоренной землей тоже вполне могло прозвучать. И кажется не всегда идентичность вероисповедания останавливает от уничтожения храмов, как и наоборот

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Только вот мусульманские источники ни гу-гу о покорении Русью Волжской Булгарии. Ибн Фадлан говорил только о купцах русов в Волжской Булгарии. Вероятно тут под Вулгарией скрывается вовсе не Волжская Булгария, а земли Мери и соответственно региона около Сарского городища и Тимеревского археологического комплекса.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Только вот мусульманские источники ни гу-гу о покорении Русью Волжской Булгарии. Ибн Фадлан говорил только о купцах русов в Волжской Булгарии. Вероятно тут под Вулгарией скрывается вовсе не Волжская Булгария, а земли Мери и соответственно региона около Сарского городища и Тимеревского археологического комплекса.

Едва ли князь Ярослав путал меж собой мерю и Булгарию. Географические представления его современников и соотечественников были не столь примитивны. ПВЛ хорошо различает мерю и болгар.

...региона около Сарского городища и Тимеревского археологического комплекса.

Языческая русь XI-XII веков оставила свои следы далеко за пределами того ареала, который вы ей отводите.

Рассмотрим теперь географию находок. Обратившись к карте (рис. 6), легко заметить, что топорики-амулеты встречаются как на юге - в Среднем Поднеп­ровье, так и на севере - в Белозерье, как на западе - в Полоцкой земле, так и на востоке - на территории Владимиро-Суздальской Руси. При этом ареалы топориков типа IV и широколезвийных секир практически совпадают и ни один из типов не обнаруживает связи с определенной областью Древней Руси. Не прослеживается какой-либо закономерности и в распределении топориков с раз­личной орнаментацией - экземпляры с циркульным орнаментом и врезными линиями с одинаковой частотой встречаются в северных и южных районах.

Наблюдается концентрация находок в Среднем Поднепровье, в Приильменье, в Волго-Окском междуречье, т. е. в наиболее густонаселенных и развитых в социально-экономическом отношении областях Руси. За границами Руси XI­-ХII вв. находки рассеяны по различным территориям, включая Скандинавию, Прибалтику, Среднее Поволжье, и не составляют значительной группы ни в одной из сопредельных стран. Таким образом, топорики были не локальным, а общерусским типом амулета.

http://svitoc.ru/index.php?showtopic=446&p=22694

post-44-0-82419900-1403083209.jpg

Не путайте культуру Руси конца 10-11 в. с скандинавами 8-середины 10 вв.

Не путаю.

Повторю...

...никаких следов веры [руси] в Тора, Одина и Фрейра (ни в письменных источниках, ни в материальной культуре). А только "следы" Перуна, Даждьбога и Велеса.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Ярослав не путал А вот Снорри мог путать.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Ярослав не путал А вот Снорри мог путать.

Не вы ли чуть ранее ссылались на сагу об Олафе Святом?

Между тем, "Сага об Олафе Святом" одна из самых точных и подробных.

http://svitoc.ru/index.php?showtopic=1499

Какие у вас есть доказательства неточности Снорри Струрлусона в этом фрагменте? Безмолвие арабских источников? Арабы и сами большие мастера запутать явное. Не вы ли настаиваете на этом в соседней ветке?

http://svitoc.ru/index.php?showtopic=1269&p=22717

Какие у вас есть доказательства, что волжская Булгария в первой половине XI в. не имела вассальных обязательств по отношению к Руси?

Напомню, что в этом фрагменте Снорри Стурлусон сообщает следующее:

1. Вульгария была частью Гардарики при Ярицлейфе (т. е. была подчинена Новгороду).

2. Вульгария не была крещеной.

3. Олаф Толстяк (Святой, т. е. - христианин) отказался там править. (Возможно именно по этой причине, каких-либо следов присутствия скандинавов в Поволжье далее тимеревского могильника не обнаружено).

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

То что она не была подчинена свидетельствует даже ПВЛ. Например во время похода Владимира было сказано, что булгары были обуты в сапоги.

В год 6493 (985). Пошел Владимир на болгар в ладьях с дядею своим Добрынею, а торков привел берегом на конях; и победил болгар. Сказал Добрыня Владимиру: "Осмотрел пленных колодников: все они в сапогах. Этим дани нам не давать - пойдем, поищем себе лапотников". И заключил Владимир мир с болгарами, и клятву дали друг другу, и сказали болгары: "Тогда не будет между нами мира, когда камень станет плавать, а хмель - тонуть". И вернулся Владимир в Киев.

http://www.old-russian.chat.ru/02povest.htm

Победил это не значит покорил, что указано в той же ПВЛ. А вообще у Снорри это забористая трава. На вассалитет Булгарии от Руси не указывает ни одна летопись.

А отношения были напряжнные. В 1088 году камские булгары ненадолго захватили Муром.

В 1107 году волжские булгары осадили и взяли Суздаль.

В 1120 году Юрий Долгорукий с половцами по поручению отца организовал военный поход на Волжскую Булгарию. Летом1164 года Андрей Боголюбский вместе с муромским князем Юрием Владимировичем ходил на Булгарию: был захвачен городБряхимов. В 1172 году Боголюбский ходил на камских булгар. В 1184 Всеволод Большое Гнездо и великий князь киевскийСвятослав Всеволодович воевали с волжскими булгарами. В 1186 году Всеволод Большое Гнездо вновь посылал войска на камских булгар.

В 1217—1219 годах булгары захватили Унжу и Устюг. В ответ ростовские, суздальские и муромские полки под командованием брата владимирского князя Святослава Всеволодовича взяли, разграбили и сожгли крупный город Ошель

Что в общем не отменяло торговых контактов и культурных контактов. Между Киевом и Булгаром существовал торговый путь

http://www.berkut-tour.ru/archeological2.pdf

http://secrethistory.su/667-torgovye-puti-bulgarii-v-ix-xiii-vekah-i-ih-arheologicheskoe-izuchenie-na-primere-puti-iz-bulgara-v-kiev.html

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Например во время похода Владимира было сказано, что булгары были обуты в сапоги.

А вообще у Снорри это забористая трава.

Классные доводы! :)

О первой половине XI века что-нибудь кроме "забористой травы" и "сапогов" у вас будет?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

О первой половине 11 века информации нет в принципе. И если бы какие-то победы у Ярослава были, то Нестор и другие летописцы обязательно упоминули бы. А так равным счетом ничего. Даже в агиографических источниках. Ярославу хватало восточноевропейских и балканских дел.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Сведения о Вульгарии из саги об Олафе Святом можно истолковать так - князь Ярослав предложил Олафу принять участие в походе на Волгу. (Судя по всему, Ярослав был большой мастер чужими руками жар загребать). Олаф отказался - и с северными язычниками горя хлебнул ;) Тут не до восточных...

А вообще у Снорри это забористая трава.

"Забористая трава" о Ярославе-Ярицлейфе, её хронология и достоверность разбиралась тут:

http://svitoc.ru/index.php?showtopic=1499

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Булгары не были язычниками в 11 веке, они еще в 922 г. приняли ислам.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Булгары не были язычниками в 11 веке, они еще в 922 г. приняли ислам.

В принятии ислама (или христианства) были заинтересованы в первую очередь купцы, торгующие с исламским миром. С моей точки зрения - именно экономические причины (точнее: ни с чем не сравнимые выгоды международной торговли) вынуждали правящую элиту отходить от веры их предков.

Т. е. в X-XI вв. (и позднее) ислам - в Булгарии, христианство - в Руской земле, распространялись среди правящей элиты и купечества. Все прочие - военно-дружинная элита, ремесленники и др. - оставались язычниками и придерживались прежних обычаев.

Вот, например, описание отношений между язычниками и христианами в Англии X в.

Англия была крещена задолго до того, как все это произошло. Конунг Адальстейн был христианин, и его называли Адальстейн Благочестивый. Конунг предложил Торольву с братом принять неполное крещение. Это был распространенный обычай у торговых людей и у тех, кто нанимался к христианам, потому что принявшие неполное крещение могли общаться и с христианами и с язычниками, а веру они себе выбирали ту, какая им больше понравится. Торольв и Эгиль сделали так, как просил конунг, и оба приняли неполное крещение. У них тогда было под началом три сотни воинов, получавших плату от конунга.

"Сага об Эгиле Скаллагримсоне"

(Kryvonis, я надеюсь, что вы не будете впредь все неожиданные известия северных саг бездоказательно называть "забористой травой". Иначе мы рискуем посеять к ним крайнее недоверие вообще. По каким источникам, после этого, мы будем изучать раннесредневековую историю Скандинавских стран? :( )

Булгары не были язычниками...

Снорри Стурлусон (и я вслед за ним) не называл всех булгар язычниками. Он выразился иначе:

...и народ в ней некрещеный.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Нет. Далеко не только элита. Например, еще до 922 г. ислам приняо несколько тысяч булгар, а в 922 г. ислам приняли баранджары Алмуша. Исламизация булгар завершилась до начала 11 века. В 10 веке была своеобразность погребального обряда, скажем так он был синкретический. Но даже он был заменен традиционным обрядом. Кроме того к 11 веке традиционные тюркские руны были вытеснены арабским шрифтом. Язычниками оставалась часть булгар-суваров из которых и далее сформировались чуваши. Относительно саг, то в их историчности сомниваются очень давно, отдавая предочтение хроникам, что однако не отменяет достоверность многих саг.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Д.В. Валуев
Первые века христианства на смоленской земле

Как известно, наша родная Смоленщина является исконной землей Святой Руси. Церковная ее история (по-настоящему до сих пор неизученная) полна памятными событиями, именами, датами. Однако первые вопросы, возникающие перед исследователем: когда и при каких обстоятельствах была крещена Смоленская земля? кто были первые христиане? — до сих пор не имеют твердых ответов ни у церковных, ни у светских историков. Попытаемся разобраться в уже известных фактах и результатах научных изысканий.

Традиционно считается, что первым проповедником Слова Божия на земле будущей Святой Руси был святой Андрей Первозванный. Предания сообщают о том, что апостол проповедовал в «Скифии», а затем, поднявшись вверх по Днепру, воздвигнул крест на «горах Киевских». Далее, согласно сведениям русских летописей, апостол Андрей отправился на север и проповедовал в землях современного Новгорода, откуда затем ушел в европейские земли1. Сейчас трудно определить, проходил ли в своем путешествии святой апостол через Смоленщину. В те времена (I—II вв.) районы верхнего Поднепровья были густо заселены так называемыми днепро-двинскими племенами, по этническому своему составу бывшими предками более поздних балтов2. Вполне возможно, что проповедь св. Андрея в какой-то мере коснулась некоторых из этих племен.

Первые конкретные сведения о появлении и распространении христианства в Смоленских землях относятся к гораздо более позднему периоду — IХ—Х векам. И большую роль в прояснении этого вопроса играют источники вещественные, т. е. археологические.

Прежде чем говорить о первых христианах на Смоленской земле, скажем несколько слов о верованиях языческого населения этого края. До сих, пор, несмотря на многочисленные изыскания в этой области, отсутствует фундаментальный научный труд, который явился бы своеобразным сводом по язычеству древней Смоленщины3. Из отдельных публикаций на эту тему можно составить следующую картину. Накануне эпохи крещения на Смоленских землях проживали по преимуществу балтийские племена, входившие в племенной союз кривичей. Будучи по происхождению индоевропейским народом, кривичи сохранили в своем языческом мировоззрении некоторые мотивы основных индоевропейских мифов и верований. По-видимому, у них был развит культ коня (погребения кривичей с конями в так называемых «длинных курганах»; украшения — подвески в виде коньков) и культ медведя (медвежьи кости в некоторых погребениях), которые рассматривались в качестве родовых или общеплеменных тотемов. Видимо, было развито поклонение божеству солнечного диска (солярные мотивы в ювелирных украшениях и орнаментах на разных предметах и утвари).

Большим почтением пользовались разнообразные природные объекты, с которыми и по сей день связаны предания и легенды местного населения. К таковым можно отнести камни и валуны, находившиеся в непосредственной близости от населенных пунктов. Им поклонялись как добрым духам, оберегающим жителей данной местности. Так, например, около дер. Акосинки Демидовского района и по сию пору существует камень, почитавшийся в древние времена, его называют сторожем деревни. Порою валуны служили жертвенниками, на которых в жертву языческим богам и духам приносили животных. Неподалеку от озера Пениснарь в Смоленском районе находится камень, на плоской поверхности которого видны выдолбленные ямки, вероятно служившие для сбора жертвенной крови. Поклонялось древнее население Смоленщины источникам, «священным рощам».

Кроме того, существовали у тогдашних смолян-кривичей и особые святилища, на которых стояли идолы и где регулярно совершались священные языческие обряды. Нередко такие святилища-капища устраивались в центре или мысовой части городищ — укрепленных поселений той поры. Известны также и особые городища-капища, использовавшиеся исключительно в ритуальных целях. Такие святилища расположены либо на высоких местах (обычно мысы и обрывы холмов над реками), либо посреди болот и низин (т. н. «болотные городища»). Подобные городища, как правило, имеют небольшую площадь, непригодны для длительного проживания и потому практически не имеют культурного слоя. Трудно сказать что-либо определенное и о тех обрядах, которые совершались на этих городищах, и о формах тех идолов, которые на них стояли, так как в лучшем случае от них сохраняются только нижние части. Количество подобных городищ-капищ по всей территории Смоленской области весьма невелико.

Итак, следует отметить, что накануне принятия христианства в IХ—Х веках языческие представления населения Смоленской земли были достаточно патриархальными, существовали на уровне местных и родовых преданий и суеверий, хотя порой они приобретали и некоторые черты организованного культа.

Достаточно долго языческие пережитки сохраняются в погребальной обрядовости. В IХ—Х вв. происходит постепенный переход от длинных курганов — семейных захоронений к курганам полусферическим, представляющим из себя захоронение индивидуальное. Новые по форме погребения, как и в прежние времена, нередко содержат богатый заупокойный инвентарь, который должен был сопутствовать умершему в загробной жизни. Сами курганные насыпи представляли из себя сложные сооружения, отвечающие мировоззренческим представлениям той эпохи4.

Проявляло себя язычество и на низовом, бытовом уровне — это отражалось в бытовании разнообразных амулетов, которые носили кривичи, причем, не только женщины, но и мужчины. Часто амулетами становились просверленные зубы диких животных.

В таких условиях появляются в Смоленской земле на рубеже IХ—Х вв. первые проповедники веры Христовой. Деятельность этих проповедников была, видимо, тесно связана с активным продвижением в Смоленские края скандинавских воинов и купцов — «викингов». И здесь уместно сказать несколько слов о роли так называемого «скандинавского элемента» в христианизации Руси. Обычно, когда мы говорим об этом процессе, то связываем его прежде всего с деятельностью Византийской церкви на Руси.

Известно (это подтверждается как летописными, так и археологическими материалами), что в IX — первой половине X веков византийское влияние распространялось в основном на территории южной Руси, непосредственно граничащей с «империей ромеев». Северные и центральные районы Руси, покрытые густыми и зачастую труднопроходимыми лесами (известно, что большую часть Смоленской земли занимал так называемый «Оковский лес») оставались для них недоступными. В эти районы Руси первые носители Христовой веры проникали в составе норманских дружин викингов-варягов.

В советской историографии сложилось и культивировалось неверное мнение, будто варяги являлись оплотом языческой реакции в Киевском государстве5. Подобное утверждение противоречит данным древнерусских письменных источников; вызвано оно было не столько научными, сколько политическими причинами. Известно, что в исторической науке СССР господствовало (если говорить об изучении Киевской Руси) так называемое направление «агрессивного антинорманизма», сводившегося на практике к полному отрицанию какой бы то ни было положительной роли скандинавов в становлении Русского государства.

Политическая ситуация в Европе IХ—Х вв. была очень нестабильной. В это время здесь шел кровавый спор за раздел наследия Карла Великого, происходило рождение новых государств, а на просторах Северных морей и Атлантического океана рыскали разбойничьи отряды скандинавов-норманнов. Нередко норманны, бывшие неплохими мореплавателями, воинами и торговцами, всей дружиной нанимались на службу к какому-нибудь европейскому государю или даже византийскому императору. При этом нередко ее вожди-конунги или вся дружина принимали крещение. Несмотря на то, что большинство викингов были язычниками, они проявляли определенную терпимость к христианам. Ярким примером подобного подхода являются отношения князя Святослава Игоревича (около 964—972 гг.) («бродячего норманского викинга» по определению С. П. Пушкарева)6. По сведениям Повести Временных лет сей князь, несмотря на уговоры своей матери-княгини Ольги, решительно отказывался креститься, но не возбранял это некоторым из своих дружинников.

Варяги-христиане появляются на Руси еще в IX в. В настоящее время большинство отечественных историков отождествляют полулегендарного Рюрика русских летописей с известным по западным источникам датским конунгом Рёриком Ютландским7. Известно, что исторический Рёрик Ютландский крестился в Реймсе в 829 г. Таким образом, по-видимому, Рёрик-Рюрик со своей дружиной был одним из тех, кто принес ростки христианства в северорусские земли. Это подтверждается, кстати, и археологическими материалами. В частности, в скандинавских погребениях Старой Ладоги (один из первых древнерусских городов), относящихся к середине — второй половине IX в., встречаются трупоположения, нательные крестики, обломки сосудов с изображениями креста (т. н. «фризные сосуды»), говорящие об устойчивом христианском обряде в варяжских дружинах, действовавших в это время на территории будущего Русского государства8.

Вернемся, однако, к Смоленску, а вернее, к его предшественнику — Гнёздову, расположенному в 12—15 км ниже по Днепру от современного города и являющемуся как бы предшественником более позднего Смоленска. Основное население Гнёздова или, по крайней мере, один из ведущих его компонентов, составляли скандинавы-воины, образовывавшие гарнизон мощной крепости на ключевом участке пути «Из варяг в греки» (на преобладание скандинавского элемента в этническом составе Гнёздова указывал в своих последних статьях и выступлениях Д. А. Авдусин9). Большинство из них были язычниками, поклонниками германских, так называемых «дружинных культов». Они поклонялись достаточно многочисленному пантеону богов и духов, главными из которых были: Один — бог мудрости; Тор — символ грозы; Ярея — символ любви и верности. Чрезвычайно широкую память о себе оставило своеобразное «бытовое язычество», выразившееся в ношении амулетов и изображений богов и божков. Часто, например, в погребениях находят шейные гривны с т. н. «молоточками Тора» — молотковидными подвесками, символами этого скандинавского бога. На территории Гнёздовского поселения пока не найдено устойчивых следов языческих капищ, однако, огромный Гнёздовский курганный могильник (крупнейшее курганное кладбище Восточной Европы — от 3 до 5 тысяч насыпей) сам по себе является своеобразным святилищем, на котором по языческим обрядам хоронили умерших и приносили заупокойные жертвы предкам. Наряду с огромным количеством материала, свидетельствующего о языческих верованиях жителей древнего Гнёздова, в распоряжении современных исследователей имеется достаточно материальных доказательств существования в Гнёздове в конце IX — X веках христианской общины. К таковым свидетельствам можно отнести:

1. Погребение по обряду трупоположения. Несмотря на то, что абсолютное большинство Гнёздовских курганов-могил содержат остатки трупосожжений, уже в ряде ранних погребений встречается обряд трупоположения. Судя по публикациям, можно, например, установить, что в одной из курганных насыпей (Заольшанской) из 88 курганов 34 содержали трупоположения10. Отталкиваясь от этих сведений и опираясь на отрывочные данные по другим курганным группам, можно предполагать, что 30—40% Гнёздовских могильных насыпей содержали погребения без кремации. Некоторые из них содержали богатый инвентарь, который должен был сопровождать покойного на том свете. Выделяется особая группа курганов с т. н. «камерами», представлявшими из себя подобие деревянного склепа или гроба. Как правило, в таких «камерах» хоронили богатых дружинников и купцов. Трупоположения, по верному замечанию В. В. Седова, «не всегда напрямую свидетельствуют о христианстве погребенного, но говорят о начале перехода от языческого обряда огненных похорон к христианской традиции захоронения тела усопшего в земле».

2. Еще одним своеобразным показателем распространения христианства среди Гнёздовских жителей является наличие остатков воска в некоторых погребениях, что может свидетельствовать о погребальных свечах, уже напрямую связанных с христианской традицией захоронения11.

3. Определенным свидетельством наличия христиан в населении «Гнёздовского Смоленска» является наличие в составе женских украшений т.н. «крестовидных подвесок» из листового серебра. Некоторые исследователи склонны видеть в них только языческие амулеты12 или их детали, но можно предположить, что появление и распространение таких форм украшений могло быть связано с усилением позиций христианства в русских землях.

4. Наконец, явным свидетельством христианства в Гнёздове являются находки двух нательных крестиков и одного энколпиона, относящиеся к концу X — началу XI веков13.

К моменту крещения Руси князем Владимиром в 988 г. абсолютное большинство населения Смоленской земли было языческим. Превалирующим обрядом погребения по-прежнему было трупосожжение. При этом в археологических материалах Смоленщины (кроме Гнёздова) практически полностью отсутствуют предметы христианской обрядовости14.

Как проходило крещение Смоленской земли — не известно. Первые смоленские историки И. Шупинский и Н. Мурзакевич, использовавшие в своих исследованиях утраченные в 1812 г. материалы смоленских архивов, отмечали, что в 990 г. князь Владимир, идя с походом в Новгород, заехал в Смоленск с митрополитом Михаилом и крестил смолян15. В Воскресенской и Никоновской летописях есть сведения о крещении Владимиром Святославичем кривичской и вятичской земель16. Известно также, что кривичи принимали участие в знаменитом корсунском походе Владимира и возможно часть из них крестилась вместе с князем в Херсонесе-Корсуни.

В 1880-х годах исследователь-краевед И. М. Красноперов обнаружил в Санкт-Петербургской публичной библиотеке рукопись, в которой говорилось о крещении Владимиром всей Смоленской земли в 1013 г. Исходя из этих данных, он выдвинул идею о медленном распространении христианства на Смоленщине17. Полемика вокруг этого хронологического вопроса продолжается до сегодня. Мнение Красноперова поддержали такие видные советские историки, как М. Н. Тихомиров и Л. В. Алексеев18. Более взвешенный и осторожный подход к этому вопросу демонстрирует О. М. Рапов. Он, в частности, указывает, что согласно русским летописям , Владимир со своими приближенными во главе крупных дружин совершил в 990 и 992 гг. миссионерские походы на северо-восток русских земель. Известно также, что вскоре после крещения Киевских жителей он отправил в Новгород для крещения двух своих соратников — дядю Добрыню и Путяту. Вероятно, в одном из этих походов сам Владимир или кто-то из его приближенных крестил жителей «Гнёздовского» Смоленска и прилегающих окрестностей19. Примерно в это же время (с конца 980-х — начала 990-х годов) Владимир разделяет свою землю на отдельные области, куда в качестве наместников сажает своих сыновей. В Смоленск был направлен княжич Станислав. О его реальном пребывании в Гнёздове-Смоленске свидетельствует тамга с его княжеским знаком, найденная здесь археологами20. Владимир завещал сыновьям наместникам распространять христианское просвещение: «Заповедая сыном своим, да кождо по области своей повелевает учити и крестити людей и церкви ставить»21.

По мнению Рапова, распространение христианства по Смоленским лесистым сельским землям было процессом медленным и постепенным. О. М. Рапов указывает, ссылаясь на данные дендрохронологических анализов, на наличие сильной засухи в Русских землях в 1008—1010 гг. Засуха повлекла за собой голод, а это, в свою очередь, могло привести часть новокрещеных, еще слабых в вере людей, к отходу от Церкви. Возможно, с этим и были связаны события нового крещения Смоленской земли в 1013 г.22 После крещения на Смоленской земле разворачивается активная проповедническая и катехизаторская деятельность православных священников и княжеских слуг-дружинников, результаты этой деятельности были весьма успешными, В. В. Седов, исследовавший материалы более 5 тысяч курганов в Смоленской и Полоцкой землях (племенной ареал кривичей), пришел к выводу, что к середине XI века трупосожжение в погребениях повсеместно вытесняется трупоположениями23, происходит значительное обеднение погребального инвентаря. На рубеже ХI—ХII веков в некоторых могилах появляются подобия гробов, что свидетельствует об укреплении христианских традиций в погребальной обрядовости. В захоронениях появляются предметы, прямо говорящие о вере покойного — нательные крестики.

Особенностью христианизации Смоленщины является то, что она проходила достаточно быстро и почти без сопротивления местного населения. Здесь не было такой борьбы за христианство, как в Новгороде, Пскове, Ростове и других северных русских городах. Нет свидетельств такой борьбы и в церковных письменных памятниках Смоленской земли, например, в Уставной грамоте князя Ростислава Мстиславича (1136 г.).

Ярким памятником этого времени является находка, сделанная археологами прошлого века у дер. Саки нынешнего Демидовского района в междуречье Каспли и Западной Двины. Здесь в одном из курганов, содержащем женское погребение с богатым инвентарем, был найден серебряный крест с т. н. «грубым литым распятием» . Такие кресты были распространены в X — начале XI вв. В Северной и Западной Европе, на территории Руси они являются редкой находкой. Крест был подвешен к медной цепочке, на которой висели языческие амулеты-обереги (ложечка, обломок миндального ореха, зуб животного)24. Здесь же находились другие цепочки с украшениями-оберегами и амулетами, такими как бронзовые (литые) фигурки коньков, корень зуба и др. Это погребение является ярчайшим памятником т.н. «двоеверия», когда в душах людей еще сохранились темные предрассудки и суеверия, связанные с эпохой язычества. Вместе с тем наличие в погребении богатого нательного крестика говорит о широкой проповеди христианства в эти годы (первая половина XI в.), которая достигла даже таких отдаленных мест. По монетам, найденным в захоронении, его можно датировать 1040—1050 гг. Погребенная, судя по инвентарю, была женой богатого торговца или воина.

Несмотря на успехи христианской проповеди у значительной части населения Смоленских земель (особенно в сельской местности) сохранились воспоминания о языческих верованиях своих предков. Воспоминания эти уже не носили осознанный характер и все больше вытеснялись на подсознательный уровень, выражая себя в форме бытовых традиций и суеверий. Достаточно долго (около ста лет) у людей наряду с предметами христианской обрядовости и символики в личной жизни (нательные крестики) сохранились и разного рода языческие символы (амулеты-обереги). Нередко при раскопках поселений и могил XI — начала XII вв. археологи находят разнообразные медные ложечки, топорики, фигурки коньков и уточек, просверленные и отполированные зубы и кости животных25. Вместе с тем языческая обрядовость в значительной степени деградирует и постепенно исчезает26. К середине — второй половине XII века уменьшаются по своим размерам курганные насыпи, уже не несущие прежней смысловой нагрузки, отсутствуют в них остатки погребальных жертвоприношений и тризн-поминаний.

Заметной вехой в духовной истории Смоленской земли стало трагическое событие 5 сентября 1015 г. В этот день в непосредственной близости от Смоленска в устье реки Смядыни погиб сын князя Владимира Святославича святой князь Глеб. Обстоятельства его мученической смерти и события, связанные с прославлением святого князя, хорошо известны, поэтому коснемся лишь некоторых обстоятельств. Смядынь была в те годы торговой пристанью, небольшим портом на пути «из варяг в греки». В то время вокруг нее еще не существовало крупных поселений. Тело святого Глеба после убийства некоторое время оставалось непогребенным и уже тогда около него совершались разнообразные чудеса. В 1019 г., когда Ярослав Мудрый завладел Киевским престолом, он распорядился разыскать и достойно похоронить тела своих братьев, павших от рук Святополка. Тело Глеба было обретено нетленным и торжественно перевезено в Вышгород, погребено рядом с телом святого Бориса в соборной церкви. Смядынь же становится одной из главных святынь русского Православия как место страстотерпства одного из первых русских святых, сюда устремляются паломники со всех концов Киевского государства. В то же время многие из смолян едут в Вышгород — поклониться мощам святых братьев и получить от них исцеление. Весьма показательным является то, что среди первых святых подвижников Печерской Лавры г. Киева есть выходцы из Смоленской земли. Киево-Печерский патерик упоминает преподобного Исаакия — уроженца северного смоленского города Торопца и преподобного Прохора Лебедника, выходца из самого Смоленска.

Преподобный Исаакий, в миру Чернь, до пострижения был богатым купцом. Раздав свое имение нищим, он пришел в Киев, где принял постриг от преподобного Антония. После этого удалился в затвор, ведя строгую аскетическую и молитвенную жизнь. Питался он через день и только просфорами. Через 7 лет своего подвижничества святой Исаакий испытал тяжкие искушения от дьявола. Приняв духа злобы за Христа, он поклонился ему и после этого впал в тяжелое расслабление. Преподобные Антоний и Феодосии ухаживали за ним. Только через два с лишним года он смог встать на ноги. После выздоровления преподобный принял подвиг юродства, смиренно перенося побои, наготу, холод. Перед кончиной он снова ушел в затвор, где подвергся новому нашествию бесов, от которых избавлялся крестным знамением и молитвами. После своего исцеления св. Исаакий провел в подвигах около 20 лет. Скончался он около 1090 г., мощи его пребывали в пещерах преподобного Антония, а в 1711 г. часть их была перенесена в Торопец. Житие преподобного Исаакия было описано в «Повести временных лет». Несколько отличное от летописного повествования содержит Киево-Печерский патерик, а в Великих Четьих-Минеях под 27 апреля содержится «Слово о Исааке монасе, его же прельсти диавол». Память преподобного Исаакия совершается 14/27 февраля27. Несколько позже в Печерской Лавре подвизался преподобный Прохор. Он принял постриг от игумена Иоанна (1089—1103 гг.). Преподобный Прохор был великий подвижник, по строгому воздержанию, вместо хлеба употреблявший лебеду и получивший прозвище Лебедника. Когда на Руси наступил голод, Прохор собирал лебеду, готовил из нее хлеб и раздавал нуждающимся. Вкус у этого хлеба был лучше, чем у пшеничного, но таким вкусным он становился, когда его брали с благословения преподобного. Молва разносила слухи о чудесах св. Прохора. Например, в Киеве исчезла соль, от этого сильно страдал простой люд. Преподобный собрал золу из монастырских келий и по его молитве она превращалась в соль, которую он раздавал нуждающимся. Продавцы соли, рассчитывающие на наживу, обратились к князю Святополку (1093—1113 гг.) с просьбой отобрать у Прохора эту соль. Но, когда ее принесли на княжеский двор, она обратилась в золу. Через несколько дней Святополк приказал ее выбросить. Преподобный благословил людей брать эту золу и она опять чудесным образом обратилась в соль. Чудо произвело огромное впечатление на князя, он стал усердно молиться, помирился с игуменом Печерского монастыря и очень почитал св. Прохора. В 1107 г., когда князь находился в походе против половцев, ему сообщили, что преподобный при смерти. Святополк немедленно вернулся в Киев, получил его благословение и собственноручно отнес его тело в ближние пещеры Лавры, где и был погребен преподобный. Вернувшись к войску, князь одержал легкую и значительную победу над врагами.

Память преподобного Прохора Лебедника совершается 10/23 февраля, 28 сентября/11 октября и во вторую неделю Великого поста28.

По-видимому, к концу XI века во многих городах Смоленской земли существовали христианские приходы и были православные храмы. В самом Смоленске на Смядыни существовал деревянный храм и уже тогда, возможно, был монастырь. Первое упоминание в летописи относится к 1138 г.29 Вероятно, устроением этого монастыря занимались первые смоленские князья — сыновья Ярослава Мудрого: Вячеслав (1054—1057 гг.) и Игорь (1058—1060 гг.).

Точные данные о храмах Смоленщины XI века отсутствуют. Прежде всего это связано с тем, что они, вероятно, были деревянными и не оставили следов в культурном слое. Кроме того, Смоленск и города Смоленской земли еще недостаточно изучены археологами, а результаты проведенных исследований опубликованы далеко не полностью.

Политическая и духовная жизнь Смоленщины оживляется в княжение Владимира Мономаха (с 1070 г.). Этот князь, оставивший значительный след в истории Древнерусского государства, стремился к объединению южнорусских земель под своей властью. При нем происходит практический перевод с Днепра на Сож южного участка пути «из варяг в греки», который проходит через все его владения (Смоленское, Черниговское и Переяславльское княжества). По-видимому, именно с этим перемещением магистрального пути и был связан совершившийся, судя по всему, именно при Мономахе т. н. «перенос» Смоленска из Гнёздова на место современного города. До этого на месте нынешнего Смоленска находилось несколько деревень, небольшие укрепленные поселения на холмах и монастырь на Смядыни.

В 1101 г. происходит судьбоносное событие в жизни молодого города. Владимир Мономах, желая подчеркнуть значение «нового» Смоленска, закладывает в нем каменный кафедральный собор. «В се же лето Володимер заложи церковь у Смоленске Святое Богородице камяну епископью месяца мая второго в три часа дня», — повествует летопись30. Известно, что в эти годы Мономах разворачивает широкую строительную деятельность по всей территории Руси. В тот же год, что и в Смоленске, закладывается первый каменный храм в северо-восточных землях — Успенский собор в Суздале. Активным союзником и помощником Мономаха в этих начинаниях является Переяславльский епископ Ефрем. В 1103 г. Смоленский собор Богородицы (на месте современного Успенского собора) был построен и освящен. Сюда же была перенесена и главная семейная реликвия Мономаха — знаменитая икона Божией Матери «Одигитрия», подаренная его матери — принцессе Анне отцом, византийским императором Константином Мономахом. Некоторые исследователи предполагали (неправильно толкуя летописи), что князь Владимир хотел в эти же годы создать самостоятельную Смоленскую епископию31. Однако, Н. Н. Воронин и П. А. Раппопорт очень убедительно доказали, что Мономах не помышлял о подобном, выделении Смоленской кафедры32. Смоленская епархия входила в это время в состав Переяславльской епископии (Переяславль-Южный — родовая вотчина Владимира Мономаха).

Что касается самого кафедрального собора, то в последующие годы он неоднократно перестраивался и реконструировался. В 1611 г. он значительно пострадал при штурме города поляками от взрыва пороховых погребов. В середине XVII века при начале строительства нового собора стены «Мономаховой» постройки были окончательно разобраны. В раскопках 1960-х гг., проводившихся на Соборном холме, были обнаружены отдельно куски и целые плинфы из стен старого собора, а также фрагменты строительного раствора и поливных плиток пола. Изучение этих остатков и анализ существующих изображений «Мономахова» храма позволили Н. Н. Воронину и П. А. Раппопорту сделать заключение об участии южного зодчего в его строительстве (из Киева или Переяславля) и соответственно о «Южнорусских» чертах внешнего облика храма33.

В начале XII века продолжается укрепление Смоленска как сильной крепости и крупного торгового центра. Развивается и церковная жизнь города. Уже сын Мономаха — Мстислав Владимирович (будущий великий князь Киевский), княживший в Смоленске до 1126 г., мечтал о создании здесь независимой епископии34. Однако сделать это удалось только его сыну — Ростиславу Мстиславичу. Это событие начинает новый этап в истории Православной церкви на Смоленской земле.

Список сокращений

  • АЕ — Археологический ежегодник
  • ГИМ — Государственный исторический музей
  • ОАК — Отчет археологической комиссии
  • ПСРЛ — «Полное собрание русских летописей»
  • СА — «Советская археология»
  • КСИА — «Краткие сообщения института археологии»

Примечания

  1. Наиболее развернутый и полный исторический анализ сообщений о путешествии святого апостола Андрея см. С. А. Беляев «История христианства на Руси до равноапостольного князя Владимира и современная историческая наука» // Макарий, митрополит Московский и Коломенский «История Русской Церкви». Кн. 1, М., 1994 г., стр. 33—80.
  2. Е. А. Шмидт «Племена верховьев Днепра до образования древнерусского государства», М., 1992 г., стр. 131.
  3. Наиболее полную подборку сведений по данному вопросу см. в трудах Е. А. Шмидта, например, «Древние языческие святилища на Смоленской земле» в журнале «Край Смоленский», 1993 г., №№ 9—10.
  4. Всесторонний анализ технологии возведения курганов Гнездова и их символики см. В. А. Булкин «Гнездовский могильник и курганные древности Смоленского Поднепровья», автореферат кандидатской диссертации, Л., 1973 г.
  5. А. Е. Мусин «Об особенностях христианизации Новгородской земли» // «Новгород и Новгородская земля. История и археология» (Тезисы научно-практической конференции), Новгород, 1988 г., с. 44—46.
  6. С. П. Пушкарев «Обзор русской истории», Лондон (Канада), 1990 г., с. 34.
  7. А. Е. Мусин там же. Г. С. Лебедев «Эпоха викингов в Северной Европе», Л., 1985 г. Кирпичников А. Н., Дубов И. В., Лебедев Г. С. «Эпоха викингов в Северной Европе (русско-скандинавские отношения домонгольского времени)» // «Славяне и скандинавы», М., 1986 г.
  8. А. Е. Мусин там же.
  9. Д. А. Авдусин «Актуальные вопросы изучения древностей Смоленска и его ближайшей окрути» // «Смоленск и Гнездово», М., 1991 г.
  10. Е. В. Каменецкая «Заольшанская курганная группа Гнездова» // «Славяне и скандинавы», М., 1986 г.
  11. Т. А. Пушкина «Воск в погребальном обряде Гнездова», сообщение в ГИМе, март 1992 г.
  12. Н. Г. Недошивина «Средневековые крестовидные подвески из листового серебра» // СА, 1983, №4, с. 220—225.
  13. ОАК за 1907 г., СПб, 1910 г. Н. И. Асташова «Энколпион из Гнездова», СА, 1974 г., с. 3.
  14. Е. А. Шмидт «Древнерусские археологические памятники Смоленской области», ч. 1, М., 1982 г.; ч. II, М., 1983 г.
    «Археологическое собрание Смоленского музея-заповедника (сводный каталог)», составитель Модестов Ф. Э., Смоленск, б/г.
  15. И. Шупинский «Историческое и географическое описание города Смоленска», Смоленск, 1991 г., с. 7. Н. А. Мурзакевич «История города Смоленска», с. 21.
  16. ПСРЛ т. VIII, СПб, 1859 г., с. 160. ПСРЛ т. XII, СПб, с. 126.
  17. «Смоленский вестник», 1882 г., №96.
  18. М. Н. Тихомиров «Древнерусские города», М., 1956 г., с. 355. Л. В. Алексеев «Смоленская земля в XI—XII вв.», М., 1980 г., с. 239.
  19. О. М. Рапов «Русская церковь в XI — первой трети XII вв. Принятие христианства», М., 1988 г., с. 340—342.
  20. С. С. Ширинский «Ременные бляшки со знаками Рюриковичей из Бирки и Гнездова» в книге «Славяне и Русь», М., 1966 г., с. 223.
  21. ПСРЛ т. II, СПб, 1843 г., с. 259.
  22. Рапов О. М. там же, с. 342.
  23. В. В. Седов «Восточные славяне VI—XIII вв.», М., 1982 г., с. 159—162.
  24. Т. В. Равдина «Погребения Х—ХI вв. с монетами на территории древней Руси», М., 1988 г., с. 188.
  25. Е. А. Шмидт «Древнерусские археологические памятники …», Н. П. Журжалина «Древнерусские привески-амулеты и их датировка» // СА, 1961 г., №2, с. 122—140.
  26. Ф. Э. Модестов. Сообщение на конференции Смоленского государственного музея-заповедника 24 февраля 1994.
  27. «Настольная книга священнослужителя», М., 1978 г., т. 2, с. 622.
  28. Там же, с. 606—607.
  29. «Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов», М.-Л., 1950 г., с. 25.
  30. ПСРЛ т. ХI, СПб, 1862 г., с. 137.
  31. Н. А. Мурзакевич, указ, соч., с. 29.
  32. М. Н. Тихомиров, указ, соч., с. 355. Я. Н. Щапов «Смоленский устав князя Ростислава Мстиславича» //АЕ за 1962 г., М., 1962 г., с. 39—40. Н. Н. Воронин и П. А. Раппопорт «Зодчество Смоленска в XII—XIII вв.», Л., 1979 г., с. 25—27.
  33. Н. Н. Воронин и П. А. Раппопорт, указ, соч., с. 384.
  34. А. В. Поппэ «Учредительная грамота Смоленской епископии» // АЕ за 1965 г., М., 1966 г.
1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Интересно, когда мог возникнуть первый монастырь в Полоцке и соответственно, когда могла быть построена церковь Иоанна Крестителя "где Торвальду Кодранссону Христос дал упокоение, там он похоронен на высокой горе вверх по течению Дрёвна у церкви Иоанна"?

О том, что Dröfn - это река недалеко от Полоцка, известно не из перечня имен, а из двух саг второй половины XIII в., восходящих к несохранившейся латиноязычной "Саге об Олаве Трюггвасоне" монаха Гуннлауга (ум. ок. 1218 г.). Это - "Сага о крещении", епископская сага, известная из "Книги Хаука" (1323-1329 гг.), и "Прядь о Торвальде Путешественнике", сохранившаяся в рукописи XV в.

Сага повествует о двух исландцах, Торвальде Кодранссоне и Стевнире Торгильссоне, которые в 1000 году

Цитата

...отправились оба вместе по всему свету и вплоть до Йорсалахейма (Палестины. - Т. Д.), а оттуда до Миклагарда (Константинополя. - Т. Д.) и далее до Кёнугарда (Киева. - Т. Д.) восточным путем по Непру (Днепру. - Т. Д.). Торвальд умер в Руссии (на Руси. - Т. Д.) недалеко от Паллтескьи (Полоцка. - Т. Д.). Там он похоронен в одной горе у церкви Иоанна Крестителя, и зовут его святым. Так говорит Бранд Путешественник: "Я пришел туда, где Торвальду Кодранссону Христос дал упокоение, там он похоронен на высокой горе вверх по течению Дрёвна у церкви Иоанна"77.

Прядь, в свою очередь, сообщает, что Торвальд основал в Гардарики монастырь при церкви Иоанна Крестителя, где и окончил свою жизнь, и был там похоронен. "Тот монастырь стоит под высокой горой, которая зовется Дрёвн"78.

Указание саги на то, что исландский миссионер Торвальд Кодранссон умер на Руси "недалеко от Полоцка" и похоронен "на высокой горе upp i Drafne (вверх по течению Дрёвна) у церкви Иоанна" не следует понимать буквально, поскольку число опорных ориентиров (этно-, топо- и гидронимов), с которыми можно соотнести ту или иную местность в пределах Древнерусского государства, крайне ограничено, и в понятие "недалеко от Полоцка" может входить, по саге, вся Полоцкая земля. На мой взгляд, в качестве возможного местонахождения этой реки можно предложить район Браслава Завилейского79, расположенного "на северо-западной окраине Полотчины, у литовских границ, в неприступном высоком месте, на перешейке между озерами Дривято и Новято"80. Помимо озера Дривяты, поблизости расположено озеро Дрисвяты, а в окрестностях - целый гидронимический узел со сходными названиями, любое из которых, в силу звукового сходства, могло быть передано при помощи скандинавского гидронима Dröfn. В предложенном толковании текста81 реальная и саговая топография и гидронимия находятся в полном соответствии; в пользу него говорит также и вполне очевидное присутствие в этом регионе скандинавов (в 6 км к северу от Браслава находится Масковичское городище, при раскопках которого были обнаружены многочисленные фрагменты костей, датируемых XI-XIII вв., с нанесенными на них руническими надписями82); открытым, правда, остается пока вопрос о церкви Иоанна Крестителя. Впрочем, на одном из Браславских озер есть остров с названием Монастырь.

Джаксон Т. Н. Гидрография Восточной Европы в древнескандинавских источниках

http://svitoc.ru/index.php?showtopic=497&p=3862

"В 1987 году на международной конференции «История и археология Полоцка и Полоцкой земли» научный сотрудник Института истории СССР Татьяна Джаксон сделала сообщение, которое стало сенсацией. Согласно скандинавским источникам, на Полоцкой земле уже в конце Х века стоял христианский монастырь! И это тогда, когда ни в Новгороде, ни в Киеве монастырей еще не было! Но это не всё. Основал монастырь скандинавский миссионер Торвальд Путешественник…

Как же были связаны Скандинавия и Полоцкая земля? И мог ли появиться на белорусской земле христианский монастырь еще до крещения Руси?"

Если первая церковь в Полоцке была основана в честь Иоанна Крестителя, то и праздник "Иван Купала" мог возникнуть в это же время.

Иоанн Креститель — «Иван Купала» — день Рождества.

Для фольклорной традиции Иоанн Креститель и, что важнее, праздник его рождества, приобретя солярные черты, слились с языческой мифологией и обрядностью солнцеворота в празднике «Иван Купала». После принятия христианства у восточных и западных славян ко дню рождества Иоанна Предтечи был приурочен целый комплекс языческих обрядов, связанных с летним солнцестоянием. Само название праздника — Иван Купала — связано с тем, что Иоанн Креститель «купал» Иисуса Христа, когда крестил его. Таким образом, название «Иван Купала» является всего лишь славянским народным вариантом имени «Иоанн Креститель».

Ряд наименований и эпитетов Иоанна Крестителя связан с купальскими обрядами: рус. Травник, серб. Бильобер, Метлар — со сбором трав; серб. Свитньак — с возжиганием огней; серб. Наруквичар — с обычаем обматывать руки красной пряжей и носить её до Петрова дня, чтобы руки не болели. В сербском фольклоре Иоанн получает эпитет «Игритель» — поскольку в день его рождества, по народным представлениям, солнце останавливалось трижды — играло.

Ива́н Купа́ла (Ива́нов день, Купальская ночь) — летний народный праздник языческого происхождения, приуроченный к христианскому празднику Рождества Иоанна Крестителя, который отмечается 24 июня (7 июля) .

По мнению Н. М. Гальковского, «в купальском празднике соединилось два элемента: языческий и христианский».

Праздник носит название Иван Купала у восточных славян, а также в Подляшье и Мазовии (Польша). Ночь накануне превосходит сам день Ивана Купалы по своему ритуальному наполнению. Кроме восточнославянских стран, Иванов день (на англ.), имеет старинную традицию празднования практически по всей Европе, во многих странах является общенациональным и церковным праздником.

Большинством исследователей обрядность праздника связывается, в духе «мифологической школы», с летним солнцестоянием. По мере распространения христианства эти обряды стали привязываться к Рождеству Иоанна Крестителя.

Дата Рождества Иоанна Предтечи была вычислена на основе евангельского свидетельства о 6-месячной разнице в возрасте между Иоанном и Христом. Праздник оказался близок к летнему солнцестоянию, поскольку Рождество Христово было приурочено к зимнему. Таким образом, под знаком Христа солнце (и длина светового дня) начинает возрастать, а под знаком Иоанна — умаляться (согласно словам самого Иоанна «Ему должно расти, а мне умаляться»). Церковные интерпретаторы, например Августин или Иаков Ворагинский, использовали эту солярную символику как служебный инструмент для передачи теологической доктрины, в то время как в фольклоре языческие аналогии оказались глубже.

С именем Иоанна Крестителя связано национальное название праздника в разных странах. Так как Русская православная церковь живёт по юлианскому календарю, день Рождества Иоанна Предтечи приходится на 7 июля нового стиля, поэтому в России праздник потерял астрономическое соответствие солнцестоянию. Строгого соответствия астрономии нет и в странах григорианской датировки — Иванов день там отмечают 24 июня.

Дохристианское название праздника неизвестно. У белорусов, галицких поляков и прикарпатских словаков купальские огни назывались Соботками — от зап.-слав. sobota «суббота (как день отдыха)».

Название Иван Купала имеет народно-христианское происхождение и является славянским вариантом имени Иоанн Креститель, поскольку эпитет Иоанна — переводится с греческого как «купатель, погружатель» (греч. βαπτιστής). Такое название праздника было обусловлено и собственно славянскими представлениями: праслав. kǫpati обозначало ритуальное омовение, очищение, которое осуществлялось в открытых водоёмах. Поэтому, с одной стороны, именно этот глагол был применён для перевода эпитета «креститель», а с другой стороны, название праздника позже было переосмыслено народной этимологией и увязано с ритуальными купаниями в реках во время этого праздника.

Некоторые научно-популярные и неоязыческие издания связывают праздник с языческим божеством Купала. Данная точка зрения не разделяется учёными, поскольку крайне сомнительно былое существование в славянском язычестве самого этого божества. Впервые божество «Купала» упоминается в поздней Густинской летописи (XVII век), и является плодом недоразумения: летописец, зная о «бесовских игрищах» на Ивана Купалу, принял название праздника за имя языческого бога. Впоследствии это недоразумение было повторено переписчиками, а затем и ранними исследователями славянской мифологии, в результате чего в славянском пантеоне появилось новое «божество». На деле же Купала божеством никогда не являлся и мог появиться в народных представлениях лишь как фольклорная персонификация праздника, отразившаяся, к примеру, в песнях.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Бобров А. Г. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский
      Автор: Saygo
      Александр Бобров. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский

      Бобров А. Г. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский // Acta Slavica Iaponica. Sapporo, 2005. T. 22. P. 238-298.

      СОДЕРЖАНИЕ

      1. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина»

      1.1. История вопроса

      1.2. «Задонщина» и проблема контаминации

      1.3. Текстология «Задонщины» и проблема «авторских редакций»

      2. Рукописное наследие Ефросина Белозерского

      2.1. Сохранившиеся списки

      2.2. Утраченные рукописи

      3. Биография Ефросина Белозерского

      3.1. Гипотеза о «доиноческом» периоде жизни Ефросина

      3.1.1. Тексты, посвященные русским святым

      3.1.2. Летописание

      3.1.3. Княжеские Родословия

      3.1.4. Косвенные свидетельства

      3.2. Князь Иван Дмитриевич

      4. Ефросин Белозерский и «восточные страны»

      4.1. Собрание восточных легенд Ефросина Белозерского

      4.2. Кем был Афанасий Никитин?

      4.3. Ефросин - первый востоковед?

      5. Ефросин Белозерский - автор записи «Слова о полку Игореве»?

      Примечания


      1. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина»

      1.1. История вопроса

      История изучения тесно связанных между собой вопросов о времени со­здания и о подлинности «Слова о полку Игореве» насчитывает уже более двух столетий дискуссий и сотни наименований работ. Сомнения в древности «Сло­ва» появились вскоре после его первого издания в 1800 г. Представители «скеп­тической» школы в русской историографии первой половины XIX в. подверга­ли сомнению подлинность многих древних памятников, в том числе и летопи­сей. Подделкой Нового времени считали «Слово о полку Игореве» М.Т. Каченовский, Н.П. Румянцев, О.И. Сенковский, М.О. Бодянский, И. Беликов, сомне­ния в его подлинности высказывали С.М. Строев, И.И. Давыдов, М.Н. Катков, К.С. Аксаков и другие авторы1.

      Аргументом в пользу древности «Слова» многие исследователи считают обнаруженную еще К.Ф. Калайдовичем в начале XIX в. запись писца Домида на последнем листе псковского Апостола апракос 1307 г.: «Сего же лета бысть бои на Русьскои земли: Михаил с Юрьем о княженье Новгородьское. При сих князехъ сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша, въ князех которы, и веци скоротишася человеком» (современный шифр - ГИМ, Синодальное собр., № 722, л. 180). В литературе отмечалась большая архаичность записи Домида по сравнению со схожим текстом «Слова о полку Игореве» («Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, въ княжихъ крамолахъ веци человекомь скратишась»), что объясняется обычно более ранним временем записи, чем существовавший список «Слова»2.

      Открытие и публикация в 1852 г. «Задонщины»3 позволили сторонникам подлинности и «скептикам» по-новому определить ключевой вопрос спора. В фокусе внимания исследователей оказалось взаимоотношение «Слова о полку Игореве» (рассказывающего о неудачном походе на половцев 1185 г.) и схожей с ним композицией, а также целым рядом образов, слов, выражений и даже отрывков текста «Задонщины» (повествующей о победе над татаро-монголами на Куликовом поле в 1380 г.). Начиная с Л. Леже4, некоторые исследователи предлагали смотреть на «Слово» как на произведение, вторичное по отноше­нию к «Задонщине», и, следовательно, являющееся подделкой или мистифика­цией, на которые была богата история науки XVIII - начала XIX в. Наиболее подробно эта точка зрения была изложена в работах А. Брюкнера, А. Мазона, Я. Фрчека, А.А. Зимина, А. Данти, противоположную точку зрения отстаивали P.O. Якобсон, Е. Ляцкий, Д.С. Лихачев, В.П. Адрианова-Перетц, А.В. Соловьев, Р.П. Дмитриева, О.В. Творогов, А.А. Горский и другие исследователи5.

      Единственный список «Слова о полку Игореве», Мусин-Пушкинский, был обнаружен графом А.И. Мусиным-Пушкиным при невыясненных до конца обстоятельствах и, как известно, сгорел в московском пожаре 1812 г.6 «Задонщина» известна в 6 списках XV-XVII вв.; все они были опубликованы Р.П. Дмит­риевой в 1966 г.7 Перечислим их в хронологическом порядке, указывая приня­тые в науке их условные наименования.

      1). Кирилло-Белозерский список - РНБ, собр. Кирилло-Белозерского монас­тыря, № 9/1096, л. 123-129 об., 70-е гг. XV в.
      2). Исторический второй список - ГИМ, Музейское собр., № 3045, л. 70-73 об., конец XV - начало XVI в. (отрывок).
      3). Исторический первый список - ГИМ, Музейское собр., № 2060, л. 213-224, конец XVI - XVII в. (начало утрачено).
      4). Синодальный список - ГИМ, Синодальное собрание, № 790, л. 36 об. - 42 об., XVII в.
      5). Список Ундольского - РГБ, собр. Ундольского, № 632, л. 169 об. - 193 об., середина XVII в.
      6). Ждановский список - БАН, шифр 1.4.1, л. 30 об. - 31, вторая половина XVII в. (только начало текста).

      Помимо полных и фрагментарных текстов «Задонщины», в нашем распо­ряжении есть еще небольшая выписка из «Задонщины», находящаяся в де­кабрьской служебной Минее Стефана Ондреева сына Босого 1516 г.8

      Древнейший Кирилло-Белозерский список (далее - КБ), принадлежащий перу священноинока Ефросина, содержит особую Краткую редакцию «Задон­щины». Точка зрения «скептиков» основана на представлении о первичности текста Краткой редакции (списка Ефросина), который рассматривается как первоначальная запись текста «Задонщины», затем расширенная в Простран­ной редакции (остальные списки). Поскольку в Пространной редакции есть совпадения со «Словом о полку Игореве», отсутствующие в Краткой редакции, «скептики» приходят к выводу о том, что песнь о походе Игоря Святославича восходит ко вторичной версии «Задонщины». Защитники подлинности и древ­ности «Слова о полку Игореве», напротив, считают, что Краткая редакция яв­ляется не первоначальной версией текста, а лишь сокращением оригинала «Задонщины», в котором читались схожие со «Словом» места в полном объеме.

      Принято считать, что существует две основных точки зрения на пробле­му подлинности «Слова о полку Игореве»: сторонников древности памятника, датирующих написание произведения концом XII - первой половиной XIII вв., и «скептиков», считающих памятник «подделкой» Нового времени (конец XVIII в.). На самом деле еще в начале XIX в. появилась третья, «промежуточная» точка зрения (термин Г.П. Струве)9 на проблему. Впервые она была сформули­рована Евгением Болховитиновым (1767-1837)10. Этот исследователь не сомне­вался в древности произведения, но считал, что нельзя его датировать только на основании упоминаемых князей, «не далее сего времени живших», и предла­гал относить «сие сочинение к последующим векам»11. В письме к К.Ф. Калай­довичу 1814 г., опубликованном уже после смерти автора, Е.А. Болховитинов писал, что «Слово о полку Игореве» было создано, по его мнению, не ранее XIV или даже XV в., «когда воображение и дух россиян уже ободрился от успехов над татарами». Желание автора «Слова» написать свой текст «старыми словесы» исследователь понимал как стремление «написать старинным прежних времен слогом, а не современным себе», из чего следует, что он - «не современ­ник событий»12. Помимо Евгения Болховитинова, мысль о возможности созда­ния «Слова о полку Игореве» в XIV-XVI вв., также без развернутой аргумента­ции, высказывали и другие авторы13. Даже автор, впервые высказавший мысль о вторичности «Слова о полку Игореве» по отношению к «Задонщине» (Л. Леже), полагал, что памятник мог возникнуть в XIV или XV вв. Наконец, в недавнее время эта точка зрения, наиболее близкая и автору настоящей статьи, была обоснована в исследованиях А.М. Ломова и М.А. Шибаева, заслуживающих под­робного рассмотрения.

      Статья профессора Воронежского университета А.М. Ломова, посвящен­ная проблеме авторства «Слова о полку Игореве» и «Задонщины», была опуб­ликована в 2000 г.14 Исследователь исходит из установленного, на его взгляд, факта, что автором «Задонщины» является некто Софоний Рязанец, поскольку его имя «с опеределенными модификациями (Сафон, Ефоний) упоминается либо в заголовках рукописей (Кирилло-Белозерский список), либо непосред­ственно в тексте (список Ундольского и список Исторического музея-1), либо там и там (Синодальный список)»15. Отметив то обстоятельство, что в списках «Задонщины» Софоний часто именуется «старцем», исследователь рассмотрел два варианта значения этого слова: «старцы градские» и старцы-иноки. «Если учесть, что в списке Исторического музея-1 Софония именуют «ереем», можно допустить, - пишет А.М. Ломов, - что в действительности он был монахом: редактор списка, видимо, имел какую-то информацию о принадлежности Со­фония к духовному сословию, но не знал в точности, к какому - черному или белому, и наугад поставил номинацию иерей (священник), которая по смыслу никак не сопрягается с понятием старец»16. Здесь автор явно не учел возмож­ности того, что «Софоний» являлся иеромонахом - иноком и священником одновременно.

      А.М. Ломов обратил внимание на фразу «Задонщины», варьирующуюся в разных списках, и имеющую наиболее полный вид в списке Ундольского: «Преже восписах жалость земли Руские и прочее от книг приводя. Потом же списах жалость и похвалу великому князю Дмитрею Ивановичю и брату его Владими­ру Ондреевичю»17. Полагая, что «второе» произведение Софония - это «Задонщина», исследователь предлагает рассматривать «первое» упомянутое сочине­ние «как некий X», обладающий совокупностью определенных признаков: оно «базируется на историческом материале, извлеченном из летописей («от книг приводя») и представляет собой ретроспективное описание событий прошлого, частично тождественное по содержанию первому (у них общее семантическое ядро «жалость»), частично отличное от него (оно «жалость», но не «похвала»)18. Этих достаточно неопределенных признаков А.М. Ломову оказывается доста­точно, чтобы прийти к выводу: наиболее приемлемым «кандидатом» на роль первого творения Софония является «Слово о полку Игореве» (оно предше­ствует «Задонщине», «проникнуто жалостью», но в нем «нет похвалы князьям-сеператистам»). Если даже понимать фразу «Задонщины» в соответствии с ее интерпретацией А.М. Ломовым, остается неясным, почему искомым «текстом X» не может быть какой-нибудь другой памятник, например, «Слово о погибе­ли Русской земли»?

      Еще в меньшей степени может считаться доказательным другой аргу­мент исследователя: «все выдающиеся произведения мировой литературы со­здавались в эпохи полной консолидации национальных сил», а время после битвы на Каяле 1185 г. «к числу таких периодов не относится» - «русскому народу было явно не до изящной словесности», в то время как период конца XIV-XV вв. был своеобразным «малым Ренессансом», окрашенным «в мажор­ные тона»19. Такого рода историко-литературные обобщения немногого стоят.

      Наибольший интерес в работе А.М. Ломова вызывают его наблюдения над языковыми особенностями «Слова о полку Игореве», традиционно считаю­щимися признаками его ранней датировки. Исследователь обратил внимание на прилагательное «нынешний» (во фразе «отъ стараго Владимира до нынѣшняго Игоря»20), обычно понимаемое в научной литературе как «ныне живу­щий», «здравствующий», «современный». Возражая такой трактовке, А.М. Ло­мов считает, что выражение «нынешний Игорь» имеет значение «современный событиям, о которых идет речь». Отметим, что, по мнению Я.С. Лурье, насто­ящее время при описании прошедших событий употреблялось также Иосифом Волоцким «как средство для усиления выразительности его рассказа»; в каче­стве аналогии исследователь привел «Историю о великом князе Московском» Андрея Курбского21. Другое выражение «Слова о полку Игореве» - «се время» («свивая славы оба полы сего времени», «за обиду сего времени»22), по мнению А.М. Ломова, значит не «настоящее», а «упомянутое время»23.

      Исследователь предложил любопытный аргумент в связи с анализом сю­жетно-композиционных особенностей «Слова о полку Игореве» и «Задонщины». По его мнению, маловероятно, чтобы автор «Задонщины», собираясь опи­сать события 1380 г., случайно обнаружил древний памятник, обнаруживаю­щий удивительное типологическое сходство с событиями Куликовской битвы («и там и тут русский князь вместе со своим братом отправляется на врагов- нехристиан («поганых»), степных кочевников, пришельцев из «незнаемой» вос­точной страны, и вступает с ними в кровопролитное сражение неподалеку от Дона»); «скорее всего, - пишет А.М. Ломов, - в поисках исторической аналогии к событиям на Непрядве Софоний обратился к русским летописям..., нашел эту аналогию в летописной повести о походе новгород-северского князя Игоря на половцев в 1185 г. и использовал ее для реализации своего творческого за­мысла»24. Эта версия, считает исследователь, хорошо объясняет многочислен­ные параллели и взаимозависимость «Слова о полку Игореве» и «Задонщины» как частей единого целого - дилогии (диптиха).

      Предложенная гипотеза позволяет А.М. Ломову следующим образом объяс­нить использование в «Слове о полку Игореве» выражения «старые словесы» («начяти старыми словесы трудныхъ повѣстий»25): Софоний строил свое пове­ствование о давнишнем походе Игоря, стилизуя изложение «под старину», ис­пользуя архаизмы и историзмы, в то время как «в рассказе о походе Дмитрия Ивановича он естественным образом оставался в рамках современного ему древнерусского языка»26. Таким образом, исследователь объясняет наличие в языке «Слова о полку Игореве» архаизмов (как лексических, так и граммати­ческих) сознательной установкой автора. В то же время он отмечает регуляр­ное использование в этом произведении синтаксических конструкций, харак­терных не для XII в., а для более позднего времени (унификация форм имени­тельного и винительного падежей множественного числа у существительных, прилагательных и причастий; употребление во множественном числе суще­ствительных родительно-винительного падежа для выражения одушевленнос­ти при указании на лиц мужского пола). А.М. Ломов считает, что поздние морфологические явления в таком количестве (десятки примеров) не могли появиться под пером переписчиков, так как в «Слове о полку Игореве» сохра­нен «в неприкосновенности огромный лексический материал», который скорее был бы подвержен правке27.

      Основываясь на традиционной датировке «Задонщины», исследователь приходит к заключению, что оба памятника были написаны в конце XIV в., и принадлежат перу Софония Рязанца, образуя своеобразную дилогию. Завер­шая статью, А.М. Ломов пишет: «Это допущение потребует в дальнейшем но­вых, дополнительных доказательств, которые могут быть получены, если бу­дут даны исчерпывающие ответы на вопросы: Где жил и работал Софоний Рязанец? Каково было его творческое окружение? Влияние каких литератур­ных произведений он испытал? И т.д. Но подобная задача должна, конечно, решаться в рамках уже совсем другой статьи»28.

      Прошло всего три года после опубликования работы А.М. Ломова, и как бы в ответ на поставленные воронежским исследователем вопросы появилась ожидаемая им «совсем другая статья»29. Ее автор, петербургский историк-источниковед М.А. Шибаев, судя по всему, не был знаком с исследованием А.М. Ломова, но его выводы, сделанные на совершенно других основаниях, в значи­тельной степени совпадают с рассмотренной гипотезой.

      Обратившись вслед за Р. Якобсоном, А.А. Зиминым, А. Данти, Р.П. Дмит­риевой, О.В. Твороговым и многими другими авторами к анализу взаимоотно­шения сохранившихся шести списков «Задонщины», М.А. Шибаев приходит к выводу, что Кирилло-Белозерский (Ефросиновский) список восходил непосред­ственно к архетипу «Задонщины», а не имел общего протографа с Синодаль­ным списком. Близость Синодального списка одновременно к Кирилло-Бело- зерскому списку, с одной стороны, и к остальным четырем спискам (объединя­емым в редакцию Ундольского), с другой стороны, исследователь объясняет тем, что создатель Синодального списка соединил (контаминировал) тексты архетипа памятника и его вторичной версии. Выявив редакторские изменения архетипного текста в редакции Ундольского, М.А. Шибаев указал на их смыс­ловую нагрузку, позволяющую датировать создание этой версии текста време­нем после присоединения Новгорода к Москве (1478 г.) и окончательной побе­ды над татарами (1480 г.). В перечне погибших в этой версии текста были упомянуты представители «не всех княжеств, а только тех из них, которые на момент создания редакции уже были включены в орбиту Москвы»; отсутствие тверичей позволяет определить «верхнюю дату» создания редакции как 1485 г.30

      Определяя источники «Задонщины», M.A. Шибаев поддерживает вывод М.А. Салминой, считавшей, что на памятник оказала влияние Пространная летописная повесть о Куликовской битве, дошедшая до нас в составе Новго­родской четвертой (далее - Н4) и Софийской первой (далее - С1) летописей31. Сопоставление текстов показывает, что автор «Задонщины» знал не только эту Пространную повесть (в версии С1), но и другой памятник, впервые появляю­щийся в составе свода-протографа Н4 и С1 - «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго»32.

      По справедливому замечанию М.А. Шибаева, «верхняя грань» датировки создания «Задонщины» определяется датой Кирилло-Белозерского списка (не позднее сентября 1474 г.). Упоминание в тексте «белозерских» соколов и крече­тов, характерное как для Кирилло-Белозерского списка, так для списков ре­дакции Ундольского, исследователь считает восходящим к архетипу «Задонщины». Кроме того, он отметил особое внимание к белозерским князьям (в списках Ундольского, Историческом первом и Синодальном), а также проис­хождение самого раннего списка памятника из Кирилло-Белозерского монас­тыря. Наконец, в этой обители уже в 60-х гг. XV в. располагали списком С1, следовательно, «для создания текста Задонщины был необходимый летописный текст»33. Все эти обстоятельства позволяют М.А. Шибаеву прийти к заклю­чению, что архетипный текст «Задонщины» был создан в Кирилло-Белозерском монастыре между серединой XV в. и 1474 г. Полагая, что Софоний являлся автором «Задонщины», М.А. Шибаев пытался найти прямые подтверждения своей гипотезы. Ему удалось обнаружить в монастырском Синодике упомина­ния двух Софониев и одного Ионы «резанца», но именно «Софония Рязанца» в кирилло-белозерских источниках нет.

      Анализируя соотношение текстов «Слова о полку Игореве» и «Задонщи­ны», исследователь пришел к пародоксальным выводам. Он отметил, вслед за Д.С. Лихачевым и другими авторами, безусловно первичные чтения рассказа о походе Игоря Святославича34: «изображение солнца в Слове играет роль дур­ной приметы в виде солнечного затмения (которое действительно было), а в Задонщине упоминание солнца связано со счастливым предзнаменованием, что свидетельствует о вторичности ее текста»; «так же вторичным является упо­минание «полоняных» вестей в Задонщине, т.е. вестей о плене, поскольку, в отличие от событий 1185 г., в 1380 г. в плен никто не попал»35. С другой сторо­ны, М.А. Шибаев выделяет в «Слове о полку Игореве» чтения, вторичные, как он считает, по отношению к «Задонщине»36. Даже если атрибутировать оба текста одному сочинителю, возникает вопрос: какой же памятник был написан раньше? Или автор работал одновременно над «Словом о полку Игореве» и «Задонщиной», попеременно заимствуя фрагменты то из первого произведе­ния во второе, то наоборот? Такое предположение кажется крайне маловеро­ятным. Попробуем рассмотреть внимательнее те примеры, которые, согласно М.А. Шибаеву, свидетельствуют о первичности «Задонщины».

      1). Исследователь считает, что выражение «неготовые дороги» в «Слово о полку Игореве» попало из «Задонщины», а в нее, в свою очередь - из Простран­ной летописной повести (С1):



      Заметим, что «Слово» ближе к С1, чем «Задонщина» («неготовые» дороги вместо «неуготованных»), поэтому посредничество последней предположить затруднительно. То обстоятельство, что половцы в 1185 г. продвигались к Дону «на телегах», вовсе не значит, как полагает М.А. Шибаев, что они не могли «двигаться быстро»: бесспорно, русские войска были окружены неожиданно, в результате стремительного маневра противника.

      2). Другой «явный алогизм» М.А. Шибаев находит, сопоставляя слова кня­зя Игоря («Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти») и Пересвета («Лутчи бы нам потятным быть, нежели полоненым быти от поганых татаръ», спи­сок Ундольского). Исследователь считает, что фраза была произнесена Игорем «в самом начале похода, когда русскому войску еще ничего не угрожало», и что «дальнейшие события показали полную голословность его утверждения - он сам, его брат и сын не погибли, а как раз попали в плен»37. Во-первых, отме­тим, что с текстологической точки зрения никаких признаков первичности «Задонщины» здесь нет. Во-вторых, Игорь произнес свои слова не просто «в самом начале похода», а в момент солнечного затмения - дурного предзнаме­нования, поэтому они были вполне уместны. Наконец, высказывание Игоря Святославича отнюдь не «голословно». По смыслу оно непосредственно связа­но с последующим пленением, которое как раз объясняется тем, что он проиг­норировал знамение («жалость ему знамение заступи»38), а последующий побег из плена, связанный с риском для жизни, подтверждает, что князь действи­тельно был готов оказаться «потятым», чтобы не оставаться «полоненым».

      3). М.А. Шибаев отмечает упоминание «костей татарских» в С1, «Задонщине» и «Слове», и, очевидно, также считает, что чтение «Задонщины» первично по отношению к «Слову»:



      Исследователь полагает, что «только в результате совершенно фантасти­ческого совпадения эпизод о костях мог оказаться в трех памятниках незави­симо друг от друга»39. Здесь явно произошло какое-то недоразумение: если «Задонщину» и «Слово о полку Игореве» объединяет уникальный поэтический образ земли, засеянной костями и политой кровью, то общее чтение С1 и «За­донщины» - это обычная формула воинских повестей «стати на костях» - «ос­тавить за собой поле битвы, выиграть сражение»40. Выражение М.А. Шибаева «эпизод о костях» не может быть отнесено ко всем памятникам, так как перед нами два совершенно разных «эпизода», а значит ни о каком «фантастическом совпадении» речи быть не может. Скорее можно думать, что автор «Задонщи­ны» контаминировал чтения С1 и «Слова о полку Игореве», поэтому в его тек­сте оказалось чтение «кости татарские».

      4). Еще одну загадку, по мнению М.А. Шибаева, таит слово «Лукоморье», встречающееся в летописях (в том числе в С1) при описании намерения князя Игоря идти «за Донъ», «в Лукы моря»; в «Слове о полку Игореве», где упомина­ется, что был захвачен в плен хан Кобяк «изъ Луку моря»; и в «Задонщине» (татары убегают «в Лукоморье»). Вопреки мнению М.А. Шибаева, это слово далеко не редко встречается в источниках41. Исследователь полагает, что «если допустить возможность влияния Слова на Задонщину, то совершенно необъяс­нимым совпадением является упоминание «Лукоморья» в той годовой статье в С1, где как раз сообщается о походе князя Игоря»42. Логика М.А. Шибаева здесь совершенно непонятна: если автор «Слова» использовал летопись типа С1, то как раз из ее статьи о походе Игоря Святославича он и должен был позаим­ствовать слово «Лукоморье»; «Задонщина» же перенесла этот топоним в описа­ние событий 1380 г.

      5). М.А. Шибаев отмечает совпадение выражения «наполнися ратного духа» в С1 (Повесть о нашествии Тохтамыша), в «Слове» и в «Задонщине». Это устой­чивое словосочетание встречается также в других памятниках древнерусской литературы43. Что же касается анализируемых памятников, нет никаких тек­стологических оснований считать «Задонщину» первичной по отношению к «Слову о полку Игореве» и в этом случае.

      Таким образом, предпринятая М.А. Шибаевым попытка обнаружить ар­гументы в пользу первичности текста «Задонщины» по отношению к «Слову о полку Игореве», на наш взгляд, не увенчалась успехом. Намного убедительнее выглядят приведенные М.А. Шибаевым примеры, подтверждающие вторичность отдельных чтений «Слова» по отношению к летописям типа С1. В неко­торых случаях можно говорить лишь о близости чтений, поскольку невозмож­но обнаружить бесспорные признаки первичности того или иного текста («Лепо есть намъ, братье...» в С1 под 1389 г. - и «Не лѣпо ли ны бяшеть, братие...» в «Слове»; «невеселую ту годину» в С1 под 1380 г. - и «невеселая година» в «Сло­ве»; «земля тутняше» в С1 под 1380 г. - и «земля тутнетъ» в «Слове»). Только два примера из числа приведенных М.А. Шибаевым следует признать не про­сто убедительными, но имеющими силу доказательства. Поскольку для дати­ровки «Слова о полку Игореве» они имеют огромное значение, приведем их полностью.

      1. В рассказе о Раковорской битве 1268 г. Новгородская первая летопись говорит: «Новгородци же сташа в лице железному полку противу великои свиньи»44. В С1 слово «противу» оказалось переставлено, в результате чего текст приобрел следующий вид: «...сташа с новогородьци противъ железного полку великои свиньи»45.Наконец, в «Слове о полку Игореве» читаем: «Отъ желѣзныхъ великихъ плъковъ половецкихъ...»46. Комментируя эти чтения, М.А. Шибаев заметил: «эпитет «железные» к легковооруженному войску кочевников-половцев совершенно неприменим. Зато он точно подходит к тяжело­вооруженным рыцарям в доспехах, о столкновении с которыми пишет летопи­сец... В тексте Слова определение было механически заимствовано и отнесено к «полкам половецким», причем повлиял на «Слово о полку Игореве» текст именно типа С1»47.

      2. Второй доказательный аргумент М.А. Шибаева относится к чтению «Слова о полку Игореве» «Съ тоя же Каялы Святоплъкъ повелѣя отца своего междю угорьскими иноходьцы ко святѣй Софии къ Киеву»48. Речь идет о битве на Нежатиной ниве около Чернигова в 1078 г. Еще И.М. Кудрявцев более полувека назад обратил внимание на то, что в «Повести временных лет» (как в Лавренть­евском, так и в Ипатьевском списках) говорится о захоронении умершего кня­зя не в Софийском соборе, а «в церкви святыя Богородица», то есть в Десятин­ной церкви, в то время как согласно С1 его хоронят «в святей Софии в Кие­ве»49. Такой же текст читается в Н4, причем М.А. Шибаев, сопоставив целиком данное летописное известие в С1-Н4 с текстом «Повести временных лет», пока­зал его вторичность, заключающуюся «в неудачном сокращении» и даже «не­правильном понимании событий» составителем протографа летописей XV в. «В этом контексте, - отмечает М.А. Шибаев, - сообщение о захоронении Изяслава в Софии необходимо признать не следом использования раннего источника, а искажением информации в ходе сокращения и ошибочной интерпретации летописного текста»50.

      Таким образом, эти два чтения, если они не объясняются вторичной правкой текста «Слова о полку Игореве» редактором XV в., могут, действительно, сви­детельствовать о создании этого памятника не ранее появления свода-прото­графа C1-HK2 (и H4) (по нашим представлениям, этот летописный памятник - Свод митрополита Фотия, соданный в конце 1410-х гг.51).

      Подводя итоги проведенного исследования, М.А. Шибаев пишет: «Взаим­ные пересечения Слова и Задонщины наиболее достоверно можно объяснить тем, что оба памятника были созданы с использованием текста С1 в Кирилло- Белозерском монастыре примерно в одно время (около третьей четверти XV в.) и одним человеком. Имя его Софоний»52. Такой смелый вывод представляется нам весьма привлекательным в свой первой части. Но во второй части («Имя его Софоний») он кажется недостаточно аргументированным и, скорее всего, ошибочным по следующим причинам.

      Во-первых, в работах как А.М. Ломова, так и М.А. Шибаева считается не требующим доказательств фактом, что автором «Задонщины» был Софоний. Заметим, однако, что Р.П. Дмитриева в исследовании, опубликованном еще в 1979 г., специально рассмотрела вопрос о его авторстве53. На основе анализа всех упоминаний имени Софония в заглавиях и в текстах списков «Задонщи­ны» и в восходящих к ней версиях «Сказания о Мамаевом побоище», Р.П. Дмит­риева пришла к выводу, что Софоний не мог быть автором «Задонщины». Признавая упоминание о нем в тексте памятника восходящим к архетипу, исследовательница установила, что автор «Задонщины» ссылается на Софония как на своего предшественника подобно тому, как автор «Слова о полку Иго­реве» ссылался на Бояна54. Р.П. Дмитриева сделала вывод о тесной логической связи упоминаний Бояна и Софония в тексте «Задонщины». По ее мнению, Софонию принадлежало не дошедшее до нас произведение о Куликовской бит­ве, имевшее поэтический характер (написанное «песнеми, гусленными слове- сы»). В таком случае, считает исследовательница, автор «Задонщины» восполь­зовался при создании своего текста двумя поэтическими произведениями - «Словом о полку Игореве» и сочинением Софония. Последнее она предложила отождествить с предполагаемым А.А. Шахматовым общим источником «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище»55. М.А. Шибаев, возражая Р.П. Дмит­риевой, говорит, что произведение, протографичное по отношению к «Задонщине», «является лишним текстологическим звеном в соотношении произве­дений о Куликовской битве»56, но аргументация Р.П. Дмитриевой вовсе не ос­нована на гипотезе А.А. Шахматова (в первую очередь, она показала, что упо­минание Софония в самом тексте «Задонщины» противоречит гипотезе о его авторстве). Кроме того, речь идет не о письменном источнике, а скорее о гипотетическом устно-поэтическом сочинении (наподобие «песен» Бояна), по­священном Куликовской битве. «Текстологическим» путем существование та­кого произведения доказать или опровергнуть невозможно.

      Во-вторых, следует отметить, что указание в заглавии Ефросиновского Кирилло-Белозерского списка «Задонщины» на авторство Софония («Писание Софониа старца рязанца») содержит весьма «подозрительную» рифму: «стар­ца» - «рязанца». Д.С. Лихачев показал, что рифма воспринималась в Древней Руси как балагурство, «валяние дурака»; рифма «оглупляет» и «обнажает» сло­во, «провоцирует сопоставление разных слов», «делает схожим несхожее»57. Более того, «рифма служит знаком ненастоящего, выдуманного, шутовского»58. За­метим, что Ефросин при этом мог иметь в виду не имя реального человека, а саму этимологию имени Софоний (от греч. «мудрый»), поэтому относиться к свидетельству этого заглавия об авторстве некоего «мудрого» «старца-рязанца» надо с большой осторожностью.

      Наконец, как уже отмечалось выше, мы не можем признать убедитель­ными аргументы М.А. Шибаева в пользу того, что «Задонщина» содержит пер­вичные чтения по отношению к «Слову о полку Игореве». Даже если летопись «типа С1» использовалась при создании «Слова о полку Игореве», появление этого памятника должно было предшествовать «Задонщине». Следовательно, атрибуция обоих памятников одному автору, а тем более конкретно Софонию, пока что не может считаться доказанной.

      В то же время наблюдения М.А. Шибаева, касающиеся связи архетипного текста «Задонщины» с Кирилло-Белозерским монастырем, несомненно, заслу­живают самого пристального внимания, и позволяют искать автора данного сочинения о Куликовской битве среди иноков указанной обители. Особое зна­чение для решения этого принципиального вопроса имеет древнейший Кирил- ло-Белозерский список «Задонщины». Как было признано исследователями, совершенно по-разному рассматривающими соотношение «Слова» и «Задон­щины» - А.А. Зиминым и Р.П. Дмитриевой, - особенности текста КБ являются результатом работы создателя этого списка священноинока Ефросина59. Та­ким образом, существует предположение, что Ефросин Белозерский может счи­таться автором Краткой редакции «Задонщины».
    • Новгородские берестяные грамоты
      Автор: Saygo
      Доклад академика А. А. Зализняка о берестяных грамотах из раскопок 2014 года

      Результаты прочтения грамот этого сезона могут быть еще не окончательными: исследования оригиналов и фотографий продолжаются. В этом году на главном раскопе Новгорода, Троицком, ничего не ожидалось: раскапывались глубины XI-X веков, где грамота была бы чудом, хотя там и найдено много интересного для археологов. Часто бывает в таких случаях, что другие обстоятельства создают новую ситуацию, и в этом году дополнительных источников древнерусских текстов было два. Во-первых, были открыты два так называемых «охранных» раскопа – на территориях, отведенных под будущую застройку, и они дали все берестяные грамоты этого сезона. Во-вторых, в Георгиевском соборе Юрьева монастыря архитектурная экспедиция В. В. Седова подняла пол на значительную глубину и обнаружила фрагменты сбитой со стены в начале XIX в. при архимандрите Фотии, тогдашнем настоятеле монастыря, замечательной древнерусской фресковой живописи XII в. Это очень небольшие куски штукатурки, в лучшем случае 8 на 8 см, в худшем 5 мм или даже еще меньше; на некоторых обнаружены тщательно исследуемые искусствоведами фрагменты росписи – например, полглаза или нос. На других участках стены имеются древние надписи, а иногда удаётся обнаружить два-три соседних куска штукатурки и составить читаемый текст.



      Фрагменты, сложенные в 10 холмиков-терриконов, активно разбираются.



      Обнаружена, в частности, целая надпись конца XII в., повествующая об известном из летописи драматическом событии 1198 г., когда одновременно скончались – в Великих Луках и Новгороде – два малолетних сына князя Ярослава Владимировича, Изяслав и Ростислав, похороненные рядом в Юрьевом монастыре. Надпись, сделанная на месте погребения княжичей, более подробна и сообщает ряд деталей, не упомянутых в летописной записи; но все существенные детали, известные по обоим текстам, совпадают. Летопись говорит, что княжичи умерли весной, но вновь открытая надпись сообщает нам, что Ростислав умер 20 июня. Это на первый взгляд казалось противоречием, пока не было показано, что в древней Руси лето считалось начинающимся в летнее солнцестояние, а 20 июня приходилось ещё на весну.

      В этом сезоне впервые найден документ на бересте особого рода. Это в некотором смысле надпись, но не содержащая текста или кириллических букв, а потому не признанная берестяной грамотой и не получившая номера. Лист бересты разграфлен на 54 клеточки, в каждой из них по знаку. Значки, имеющие вид геометрических фигур, все разные: одно это показывает нам, что перед нами не шифровка, так как текст не может быть устроен таким образом. Возможно, это кодекс гадательных знаков, по которым могло проводиться гадание; нечто вроде карт Таро XIII в.

      Пройденные в этом году охранные раскопы находятся на разных берегах Волхова. 10 грамот принёс 2-й Рогатицкий раскоп, еще 3 – Воздвиженский раскоп, оба под руководством Олега Михайловича Олейникова. Площадь обоих раскопов невелика; целью было пройти все слои от поверхности до материка за один сезон. Олейников – очень хороший организатор, и ему это удалось. Изучены слои от XIV до XI века, и грамоты этого года относятся ко всем этим векам. В таком порядке мы о них и расскажем.


      Воздвиженский раскоп


      2-й Рогатицкий раскоп (на Большой Московской улице)

      № 1052 (1-я половина XIV в.)

      и | о | к | л

      Это полный текст грамоты, на листе нет ничего, кроме этих 4 знаков и 3 черточек.



      Обычная пропорция – около ¼ найденных грамот целые. Данная пропорция подтверждается и в этом году: из 13 грамот 3 целых (включая эту). Считать ли такой документ – 4 символа – грамотой? Иногда думают, что чтобы признать находку грамотой, нужно, чтобы она имела некоторый смысл. Но можно сказать, что всякий документ имеет смысл – только не всегда мы его знаем.
      Такого слова – ИОКЛ – нет. Естественно предположить, что это цифры. В самом деле, все эти буквы имеют числовое значение – И значит 8, О 70, К 20, Л 30. Обычно буквы в значении цифр имеют некоторое оформление – титла, точки по бокам или их комбинации. Но изредка встречается и оформление, похожее на представленное в данной грамоте – вертикальные штрихи по бокам. Допустим, что здесь первый и последний штрихи опущены, а находящиеся между цифрами «обслуживают» оба соседних знака.
      Но что значат цифры 8, 70, 20 и 30? (Из зала: Телефон!!!)



      Интересную гипотезу о назначении этой грамоты выдвинул А. А. Гиппиус. Он начал с того, что сложил четыре числа – получилось 128. С другой стороны, давно известна загадочная берестяная грамота № 686, где тоже фигурирует число 128. В переводе она гласит: `Без двух тридцать к ста (т. е. 128) в простом, а в другом сто без четырех (т. е. 96)'. До сих пор у неё тоже не было убедительной интерпретации (лишь отмечалось, что эти числа относятся друг к другу как 3 к 4). Оказывается, существовала весовая единица, существовавшая в двух вариантах, в одном из которых она действительно содержала именно 128, а в другом -- именно 96 более мелких единиц. Она упоминается в более поздних деловых и хозяйственных текстах и носила замечательное название ансырь; это слово – восточное заимствование. Два варианта ансыря назывались «старый» и «новый» или «бухарский» и «обычный» и содержали 96 и 128 золотников. Ансырь относился к тем единицам веса, которые использовались для немногих товаров. В отличие от современного килограмма, применимого к чему угодно, средневековые единицы были узко специализованы. В частности, в ансырях взвешивали шелк и больше ничего.



      Известна берестяная грамота № 288, сохранившаяся не полностью, в ней речь идёт о торговле шёлком, взвешенным не в ансырях, а в золотниках. Это очень небольшие количества шёлка разного цвета: «золотник зеленого шелка, другой [золотник] красного, третий — желто-зеленого…» Еще в одном документе XVII в. речь идёт об ограблении лавки, в ходе которого был похищен «ансырь шелку по цветам». То есть это ансырь шелка, в состав которого входил ассортимент шелка разных цветов. Не исключено, что в этой предельно краткой берестяной грамоте мы имеем дело с таким же ассортиментом на 1 ансырь – из 8, 70, 20 и 30 золотников шелка разного цвета. Покупка весьма большая для такой дорогой материи. Перед нами или заказ, или отчет о такой покупке.

      № 1053 (XIV в.)

      Первоначально это был великолепный документ из 5 строк длиной в 20 см с лишним, свернутый в рулон. Рулон попал в пожар и соприкоснулся с горящей головней.



      Сохранившихся и сожженных букв примерно поровну. Левый край исконный, правый горелый, и не сразу ясно, сколько бересты утрачено справа. Последние две строки сохранились лучше.

      ѿо[н]ос-покл--око--нил---ынум--
      му[п]ри[ш]и[м]исор-----юпо--тене--
      по-от-ки[по]вод-сестр-мое•п--
      пришлипо[ло]те[на] •абудужив-
      заполацюсѧ





      В начале грамоты не без труда вычитывается редкое имя автора: Оносъ. Это народная форма библейского имени Енос (произносилось Энос, нормальная для Руси адаптация начального e-, ср. Ольга из Helga). Такая форма встретилась впервые; ср. современную фамилию Аносов (с более книжным А-). Далее несложно реконструируется покл(он)о ко (Да)нил(е ко с)ыну м(ое)|му. Удачным образом обгорелый правый край сохранившегося текста близок к исконному, и справа утрачено лишь 1-2 буквы в каждой строке. Видно, что автор заменял ъ на о. Интересно, что нет требуемого древним синтаксисом повтора предлога (ко сыну ко моему), но в XIV в. примерно в трети случаев это уже бывает.



      Само послание начинается со слов [п]ри[ш]и [м]и; к сожалению, приходится признать, что принцип «ни одной ошибки» тут не работает, и автор допускал описки, в частности, пропуски букв. Надо читать здесь обычную для берестяных грамот просьбу: пришли ми. Оказывается, что пропуск л в пришли был чем-то вроде стандартной описки, это встречается уже не первый раз. По-видимому, пропуск букв и в следующем слове: сор---ю; по контексту имеется в виду сорочка (сороцицю, слово 3 раза встретилось в берестяных грамотах), но по расчету букв это слово в лакуну не помещается. Бессуфиксального слова с таким значением (типа *сороча) не засвидетельствовано. Можно, конечно, предположить, что автор надписал буквы над строкой, а потом они сгорели; обсуждать состав пустых множеств – вообще дело увлекательное. Далее восстанавливается слово полотене(це), с заменой ь на е, и по(р)от(о)ки, т. е. портки. Онос заказывает у сына текстильные изделия. Далее, [по]вод(о) -- это вожжа, поводок (ср. совр. быть на поводу), а сестре своей он просит прислать материала (полотна). В сестр- мое• очередная описка: перед точкой пропущено конечное и. После этих слов в конце строки видна буква п, что было дальше – неизвестно. Возможно, автор начал писать следующее слово: при…, но предчувствуя, что это место сгорит, начал писать при… заново на следующей строке.

      Последняя фраза понятна: «А буду жив – расплачусь». Неясно, было ли в грамоте представлено живо (со стандартным окончанием -ъ) или живе (с диалектным), так как последняя буква утрачена. Глагол заплатити сѧ раньше не встречался, но прозрачен по структуре. Он записан с неэтимологическим о между п и л: это грамота с так называемым скандирующим эффектом.

      Перевод: «Поклон от Оноса к Даниле, сыну моему. Пришли мне сорочку, полотенце, портки, поводок, сестре моей пришли полотна, а я, если буду жив, расплачусь».

      № 1055, XIII век.

      Это конец грамоты, часть первых двух сохранившихся строк утрачена.
      …. на розва
      [ж]и уличи • вдаи кожю
      ѡстафьи • деꙗкону • а
      ꙗзъ с тобою • саме сѧ в
      едаю • кожѧ ми надобе



      В первой сохранившейся строке первое время после находки читалась точка между Н и А, из-за чего синтаксис оставался загадочным; на самом деле «точка» оказалась естественной впадиной в бересте, более глубокой, чем некоторые другие настоящие точки. Итак, читается название адреса: на Розважи уличи. Розважа улица – древняя улица на Софийской стороне Новгорода (от имени Розвадъ, от которого происходит польская фамилия Rozwadowski). Есть улица с таким восстановленным названием и на современной карте города, хотя проходит и не совсем так же, как древняя. Грамота посвящена коже, как и некоторые другие этого сезона: место 2-го Рогатицкого раскопа было некоторым центром ремесла. Здесь встретился синоним глагола заплатити сѧ из предыдущей грамоты – вѣдати сѧ, «рассчитываться» (в грамоте пишется е вместо ѣ). Отметим диалектное окончание в саме.

      Перевод: «…на Розважей улице дай кожу Остафье дьякону, а я с тобой сам расплачусь. Мне нужна кожа».

      № 1054, XIII век.

      Грамота сохранилась почти целиком. 6 строк, вероятно, было начало 7-й. Есть также приписка на обороте. Ять смешивается с и.

      поклонъ ѿ митъ к луке и ко ѳр
      алю оу лодии ∙в∙беремене ко
      жь i коробиюѧ i кругъ воску
      i курово беремѧ кожь ма
      лое куре даi грѣвну i ∙г∙ кунъ
      ---------ему п[ол]ут[ор]ъ грѣ


      Оборот:

      у кого грамота у того
      полуторъ грѣвни





      Грамота отправлена от какого-то Митъ (написано именно так) Луке и Фралю. Имя Фраль интересно: изначально это имя Флор (латинского происхождения), ставшее на русской почве игралищем метатез: есть вариант Фрол, в Новгороде с характерной заменой о на а в заимствованных именах (Симан, Онтан и т. д.) – хорошо известное имя Фларь , а с метатезой редкое Фраль. Но и тут приключения этого имени не оканчиваются: в грамоте № 198 фигурирует вообще Храрь.

      В грамоте снова речь идёт о кожах и других товарах: «В ладье 2 охапки (бремени) кож, и коробья (мера), и круг воску». Слово коробию первоначально написано в винительном падеже; это обычно в таких списках, когда автор меняет в уме конструкцию по ходу изложения. Но потом автор всё же решил исправить свой синтаксис и аккуратно, не зачеркивая, подписал под буквой ю маленькую ѧ. В данной грамоте есть особенность, свойственная некоторым грамотам XIII в. – она разграфлена, и прямая черта разделяет ее на два раздела. Что такое Курово беремѧ кожь малое? Это малая охапка кож человека по имени Куръ. Данное имя совпадает со словом со значением «петух»: у нас есть, например, берестяная грамота № 690, адресованная от Кура к Борану, и такое ощущение, что мы имеем дело с зоопарком. На самом деле Боран – действительно «баран», это прозвище по животному, а Кур – никакой не петух; это греческое имя Κῦρος, бытовавшее на Руси (в соответствии с фонетической адаптацией ῦ) в трёх вариантах: Кур, Кир и Кюр.

      Далее следует интересная в разных отношениях фраза: Куре даi грѣвну i ∙г∙ кунъ. Первое слово, Куре, может быть звательным или диалектным именительным падежом от Куръ, а также дательным падежом от Кура. Последнее надо отвергнуть: такое имя нигде не засвидетельствовано, а один Куръ в грамоте уже есть. Тогда остаётся два варианта: «Кур, дай гривну и три куны» или «Пусть Кур даст гривну и три куны» (т. н. императив третьего лица). Второе менее вероятно – императив третьего лица форма книжная и редкая. Таким образом, перед нами, скорее всего, изученное А. А. Гиппиусом явление – переключение коммуникативной структуры грамоты: обращение идет уже не к Луке и Фларю, а непосредственно к Куру, раньше названному в грамоте только в третьем лице. Не случайно фрагмент, относящийся к Куру, отчеркнут чертой. Отметим -ъ в 3 кунъ: стандартное древнерусское окончание здесь -ы, а значит, в грамоте представлен редкий графический эффект (примерно 10 грамот разных веков), когда вместо ы пишется ъ. Пишущие осознают правую часть буквы ы факультативной и опускают ее, как если бы опускался значок над й.



      А теперь вернемся к первой строчке, уже зная, что в Митъ ъ стоит вместо ы. Имя автора -- Мита, звучащее необычно, но закономерное, ср. такие уменьшительные имена из берестяных грамот, как Миха, Грига, современные Степа, Серега и т. п. Вероятно, это производное от Митрофанъ: имя Дмитръ никогда не теряет в берестяных грамотах Д- (вообще усечение начала для новгородской ономастики не характерно).

      В начале следующей строки можно реконструировать (сыну мо)ему. Интересна дважды встретившаяся словоформа именительного/винительного падежа полуторъ (т. е., как мы уже знаем, полуторы) – в ней обобщилась основа косвенного падежа с полу-. Это более продвинутая стадия, чем даже в современном языке, где полторы, но полутора.
      На обороте приписка, указывающая, что Мита передал деньги прямо с курьером вместе с письмом.
      Перевод: «Поклон от Миты к Луке и Фралю. В ладье 2 охапки кож, коробья, круг воска и малая охапка Кура. Кур, дай гривну и 3 куны, (сыну?) моему полторы гривны…» Приписка: «У кого грамота, у того полторы гривны».

      Грамот XII века найдено больше.

      Грамота № 1063 (XII век)

      Найдена во второй половине сентября, чуть больше недели назад. Олейников нарушает старую традицию не работать после 1 сентября. В Москву грамоту пока не привозили: работа идёт с фотографией. Грамота состоит из трёх горелых кусков, рассохшихся и рассыпавшихся. Не далее как вчера удалось достигнуть сложения грамоты воедино (склеились фотокопии нескольких плавающих «островов»).



      Это список рыбы; грамота довольно однообразная. Рыба, упомянутая в грамоте – это сиги. Про сигов у нас уже не менее 4 грамот. По подсчётам одного сиговеда начала ХХ в., сиг составляет 85% улова ценных рыб в Волхове. Это некоторая подать господину от ограниченного числа лиц. Числа кратные десяти: 60, 50 и т. д., есть один, у кого всего 20. Слово «сигов» встретилось только один раз, в других случаях стоят только числительные. В XII в. встречаются как христианские, так и нехристианские имена. Представлены хорошо известные имена Станята, Даньша; они не потрясают. Интересны два имени:

      оу Сонови(да). Имя Съновидъ встретилось в берестяных грамотах 9 раз (все XII в.), и все 9 раз без первого ера: Сновидъ, как бы подтверждая архаичную теорию, что начальные редуцированные пали первыми. Сейчас считается, что первыми пали конечные, и «заноза», связанная с этим именем, держалась до данной находки.

      Второе имя сенсационнее: одного из «рыбных участников» зовут
      оу Волохва. Слово волхъвъ раньше считалось чисто литературным, но оно, как теперь видим, бытовало и в народе, причем с новгородским диалектным рефлексом (-оло-). Велик соблазн понять «а у нашего деревенского волхва…», но, конечно же, это прозвище.

      № 1061. XII в.

      Это конечная часть грамоты. Надёжно читается:

      …а попърътишь да боудь ни то
      бе ни мъне и целю та

      Финальная стандартная формула и целую тѧ написана безобразно и небрежно, с двумя ошибками в двух словах, так что даже разбирать это не хочется. Остальное переводится: «а если попортишь, пусть это будет ни тебе ни мне», это фрагмент переписки компаньонов, и речь идёт о товаре. На первый взгляд это угроза или упрёк – но почему такой милый конец, с целованием? Утрата и повреждение товара при перевозке были стандартным форс-мажором, а не чем-то злонамеренным, а «ни тебе ни мне» означает, что в таком случае нет взаимных претензий и компаньоны друг другу не должны. Это сказано совершенно спокойно.

      № 1058. XII в.

      Целое письмо из четырёх строк. Бытовая графика.



      ѿ перьнѣга къ гълочаноу въ
      земи почестѣе ѧкъ тъ еси мъло
      виль съ мноѭ въсади же и семъ їс ко
      лика кълико въземоу въдамъ ѧзъ

      Имя автора, Перенѣгъ, хорошо известно и встретилось в Русской правде. Имя Гълъчанъ – редкое. Оно производно от слова гълъка – шум, гвалт, мятеж, примерно то же, что старославянское мълва; означает «крикун, смутьян».
      Почестье -- название подати, раньше в берестяных грамотах в этом значении был известен только морфологический вариант почта. Перенег – господин, которому положено почестье.
      Ѧко то – относительное местоимение с частицей-релятивизатором «то».
      В слове мноѭ буква ѭ написана зеркально (инвертировано). Йотированный юс большой – сама по себе редчайшая буква для берестяных грамот, а такой вариант привлекает совсем особое внимание. Оказывается, он известен в сербских рукописях.
      Въсадити означает «снарядить», посадить на коня или в лодку («насад») и отправить. Въсади же и сѣмо -- пошли же его сюда («его» -- то есть того, с кем Голчан пошлет ответ).
      Перенег или его писец начал писать їс колика («из какого расчета»), но потом зачеркнул часть этого выражения и выразился точнее: колико възьмоу въдамъ ѧзъ. По контексту ясно, что възьмоу – форма не 1 ед., а диалектная 3 мн. без -ть: «сколько возьмут, я (именно я) отдам».
      «От Перенега к Голчану. Возьми почестье, как ты со мной договаривался. Снаряди его (курьера) сюда. Сколько возьмут, столько я отдам».

      № 1057. XII в.

      Целая грамота (правда, целая после того, как её собрали из 8 кусков). В ней 2 строки – это самый частотный случай.



      на въдъмолѣ :г҃: десѧте гривьнъ и гривьна и: [i҃] : кунъ
      полъ осма съта на съкроудоу полъ шестѣ гривьнѣ

      Водмолъ – название некрашеного сукна, это германское заимствование, уже хорошо известное по берестяным грамотам. «31 гривна» (огромная сумма!) записана не просто цифрой, а сложнее: «3-дцать гривен и гривна», такое в древнерусских текстах известно. Слова съкроуда нет ни в каком словаре, но задача облегчается, если считать, что д написано вместо т. Уже есть несколько берестяных грамот со смешением глухих и звонких, что отражает прибалтийско-финский субстрат в некоторых диалектах (например, грамота 614, где Свопода вместо Свобода и Доброкостьци вместо Доброгостьци). Слово съкроута означает сбор, снаряжение, амуницию, есть устойчивое выражение крутитися на войну. Здесь вероятны именно военные расходы, иначе сложно объяснить такой масштаб сумм.

      Первоначально конец первой строки читался «и:: кунъ», и соответственно выделялась группа кунъ полъ осма съта. Но 750 кун («половина восьмой сотни») – это безумие, ведь 20 кун уже составляют гривну. Выдвигалась гипотеза, что в этой грамоте куна не денежная единица, а шкурка, куница. Версия долго держалась – но недодержалась. После высококачественного фотографирования (кажется, грамота до сих пор еще не склеена) выяснилось, что земля сплющила разлом, проходящий между четырьмя точками, и средняя его часть утолщена. Там определяется узкий знак I – цифра 10, возможно, было и титло (прямо над знаком дефект бересты). Таким образом, после того, как выяснилось, что разрыв уничтожил одну букву, грамоту пришлось «передумать»!

      Написано «31 гривна и 10 кун». «На скруду» идет пять с половиной гривен. Тогда что такое 750? Самое правдоподобное, что может быть – локтей ткани на солдатское обмундирование. «Из 31 гривен 10 кун – на амуницию столько-то». Древнерусские люди обстоятельны и дотошны, такие, какими мы сейчас представляем голландцев или немцев. Подсчитано, что 750 локтей достаточно для снаряжения отряда из 100 человек. Это серьезный вещественный документ о запасе водмола на нужды армии.

      Из зала поступила версия: не могло ли быть в гривне 24 куны? Ведь 31х24+6 = 744 + 6 = 750. Зализняк заметил, что соотношение куны и гривны менялось, но 24 куны в гривне по источникам не засвидетельствовано.
      А. В. Дыбо предположила, что скруда может быть связано с древнегерманским skrud- ‘одежда, полотно, снаряжение’, исл. skryd ‘одеяние’, англ. shroud ‘саван’.
      Перевод: «За некрашеное сукно 31 гривна и 10 кун, 750 (локтей) на амуницию – пять с половиной гривен».

      Теперь перейдём к древнейшей грамоте сезона – редчайшему документу XI века.

      № 1056, XI в.

      В сохранившемся фрагменте всего 15 букв. Фрагмент отрезан справа и оборван слева.

      аниловол
      петрилоши
      [л]



      Последнее л, возможно – не буква, у нее нет засечек, возможно, это просто проба пера.
      Казалось бы, бессмысленный набор букв. Но во второй строке легко выделяется хорошо известное имя Петрило. В первой – скорее всего имя Данило или притяжательное прилагательное Данилово. Данилово что? Что-то среднего рода и на букву л. Конечно, можно предположить замену ъ на о, но в XI веке это еще очень редко. Стали проверять по словарю все слова среднего рода на л-, их не так много, к берестяной письменности они не очень подходят (из зала предлагают со смехом: лоно? лице?)…

      А. А. Гиппиус предложил следующий путь к решению этой грамоты. В берестяных грамотах конструкция «чья-то вещь» встречается нечасто, и в двух случаях речь идет именно о предмете на букву л, среднего рода и сделанном, к тому же, из бересты. Это луконьце или лукошько, владельческая надпись делалась прямо на этом лукошке.

      Берестяная грамота № 599 содержит три раза одну и ту же надпись: Федокино лукошеко -- на полукруглой крышке (или донце, сложно различить) лукошка со следами шила:

      Гораздо интереснее в разных отношениях найденная в 2006 г. грамота № 957: Воибудино лоукъньчо. Иже е ұклъдетъ да проклѧтъ боуде(оу)ть. А шьвъко ѱлъ.
      Здесь есть также проклятие против того, кто «уколдет» (слово сложное, вероятно «испортит») лукошко, и подпись писца.

      Открывается такая возможность прочесть грамоту № 1056: (Д)анилово л(уконце/лукошко, а) Петрило ши(лъ). Это владельческая надпись и подпись мастера, сшившего изделие.

      Как часто бывает, с находкой новой грамоты появилась возможность переинтерпретировать старую. Раньше считалось, что шьвъко из 957-й грамоты – имя собственное (Шевко), но сейчас можно считать, что это имя нарицательное («швец»), то есть это тоже подпись мастера.

      Источник
    • Свеоны, предположительно Поднепровье
      Автор: Сергий
      Тема разделена:
      http://svitoc.ru/index.php?showtopic=2302&page=1


      Итак - о [вымышленных] свеонах, развивших головокружительную экспансию в Поднепровье IX века, "не хватает подробностей".
      Однако "эпоха викингов" девятым веком не закончилась, а продолжалась до второй половины XI столетия, когда "подробностей" более чем достаточно.
      Вопрос к знатокам
      Почему подлинные (а не вымышленные) свеоны не повторили столь успешную экспасию в X-XI вв.?

      Рассмотрю исключительно благоприятный для свеонов момент, сложившийся в конце Х в. после гибели князя Святослава.
      977 год
      «Пошёл Ярополк на Олега, брата своего, на Деревскую землю».
      «…Слышал же Владимир в Новегороде, как Ярополк убил Олега, убоялся, бежав за море».

      Итак....

      Полоцк
      управляется варяжским (согласно летописи) князем Рогволдом (Рёгнвальдом?).
      (Свеоны уже победили?)

      Киев
      управляется князем Ярополком, а на деле - варягом(?) Свенельдом.
      (И здесь свеоны уже победили? Не понятно только - зачем у свеонов под ногами путается безвольный Ярополк?)

      Новгород
      покинут трусливым князем Владимиром.
      (Т. е. - пусть придут свеоны, и возьмут, если понравится...)

      980 год
      Итог распри:
      Полоцк, Киев, Новгород принадлежит князю Владимиру (трусливому славянскому ублюдку - прошу пардону за неакадемичность выражения ).
      В роли статистов - варяги (согласно летописи), но не свеоны...
      Наиболее вероятно, предводителями этих варягов были Олаф Трюггвасон и его родственник Сигурд Эйриксон.

      Т. е. в конце Х столетия обширной территорией Восточной Европы (Русью) смог овладеть изгнанный незаконнорожденный трусоватый славянский княжич, но вымышленные и подлинные свеоны оказались на это не способны.
    • Путь Из Варяг В Греки
      Автор: Сергий
      Был путь из варяг в греки и из грек по Днепру
      И вверх Днепра волок до Ловоти
      И по Ловоти внити в Ылмерь озеро великое
      Из него же озера потечет Волхов
      И вытечет в озеро великое Нево
      И того же озера внидет устье в море Варяжское…

      "Повесть Временных Лет"


      Определенно можно выделить последовательные отрезки Пути из Варяг в Греки:

      1 — северный морской, от острова Тютерс до Ладожского озера (связи со Скандинавией по археологическим данным устанавливаются в хронологическом интервале 500-750 гг. н. э.);

      2 — озерно-речной, от Ладоги до Ильменя, отделенный от предыдущего волховскими порогами (сеть опорных пунктов формируется с середины VIII до середины IX в., крупнейшие из них — Ладога и Новгородское Рюриково городище);

      3 — речной глубинный, река Ловать с волоками на Усвячу — Западную Двину — и на Днепр (концентрация памятников той же культуры аналогична предыдущему участку и указывает на близкое время освоения; наиболее ранний скандинавский «импорт» в двинско-днепровском междуречье датируется первой четвертью IX в.);

      4— речной основной, Днепр от Смоленска до Любеча (судя по тому, что этими пунктами в 882 г. овладел князь Олег, коммуникационная функция данной части пути в IX в. полностью оформилась);

      5 — речной центральный, Днепр от Любеча до Родня (Канева), Киев и его округа, обустроенная системой крепостей; в ряде случаев в этом регионе выступает значительно более ранняя подоснова системы расселения и коммуникаций в Среднем Поднепровье (фактически, видимо, непрерывная с античного времени):

      6 — речной пограничный, от Каневской гряды вдоль реки Рось, до Порогов («зона взаимного страха» населения лесостепи и степи с редким заселением вдоль главной речной магистрали, хотя вполне вероятны и периоды относительной стабильности до эпохи Великого переселения народов; имеются памятники черняховской культуры III-IV вв. н.э.);

      7 — речной степной, Днепр ниже Порогов и Хортицы—«Варяжского острова» древнерусской топонимики XIII в.; центральная часть «Царской Скифии», с развитой сетью скифо-сарматских и сменяющих их Черняховских городищ, свидетельствующих о высоком коммуникационном значении Днепра-Борисфена до конца античной эпохи; преемственность с ними древнерусских, в некоторых случаях сакрализованных, как остров Хортица, объектов остается неясной;

      8 — устье Днепра и днепро-бугский лиман, где сеть слабо изученных раннесредневековых поселений в какой-то мере восполняла функции разрушенной античной Ольвии;

      9 — морской южный, выход из Лимана в Черное море с острова Березань, где, по археологическим данным, можно допустить непрерывность навигационного использования с VII в. до н. э. до конца XI в. н. э.; именно к этому периоду относится, в частности, уникальный для Восточной Европы скандинавский надгробный камень с поминальной рунической надписью (Мельникова 1977:154-155).

      Такая же историко-географическая характеристика дана пути "из варяг в греки" - Г. С. Лебедев "ЭПОХА ВИКИНГОВ в Северной Европе и на Руси" 2005 стр. 538.
    • Горский А. А. Русь "от рода франков"
      Автор: Saygo
      A. A. ГОРСКИЙ. РУСЬ «ОТ РОДА ФРАНКОВ»

      В двух византийских хрониках середины X в. встречаются определения руси как происходящей «от рода франков» — εκ γένους των Φραγγων. Это Хроника Продолжателя Феофана и Хроника Симеона Логофета в двух (из трех известных) ее редакций — Хронике Георгия Амартола (с продолжением) по Ватиканскому списку («Ватиканский Георгий») и Хронике Псевдо-Симеона. Фрагментов с указанным определением руси в этих памятниках два. Один присутствует в обоих и содержится в рассказе о нападении на Константинополь киевского князя Игоря в 941 г.:... οι' Ρως κατά Κωνσταντινουπόλεως μετά πλοίων χιλιϋδων δέκα, οί και Δρομιται λεγόμενοι, εκ γένους των Φραγγων καϑίστανται1 (...Росы приплыли к Константинополю на десяти тысячах кораблей, которых называют также дромитами, происходят же они от рода франков).

      Другой фрагмент имеется только в редакции Псевдо-Симеона; он расположен здесь в тексте, повествующем о событиях начала X столетия: 'Ρως δέ, οί και Δρομιτ αι, φερώνυμοι άπ ο' Ρως τινος σφοδρου διαδραμόντος άπηχηματα των χρησαμένων έξ ύπ οϑηκης ’ ή ϑεοκλυτίας τινος και ύπ ερσχόντων αύτ ούς, έπικέκληνται. Δρομιτ αι δε άπο του οξέως τρέχειν αύτό^ις προσεγένετο. ’Εκ γένους των Φρϋγγων καϑίστανται2 (Росы, или еще дромиты, получили свое имя от некоего могущественного Роса после того, как им удалось избежать последствий того, что предсказывали о них оракулы, благодаря какому-то предостережению или божественному озарению того, кто господствовал над ними. Дромитами они назывались потому, что могли быстро двигаться. Происходят же они от рода франков3).

      И Хроника Симеона Логофета, и Хроника Продолжателя Феофана создавались в византийских придворных кругах. Окончательное оформление в дошедшем до нас виде они получили в 60-е годы X в., но текст, содержащий рассказ о событиях 941 г., относится к третьим частям обеих хроник, которые отличаются текстуальным сходством (в силу чего исследователи полагают, что у них был общий источник) и охватывают период 913—948 г.; поэтому завершение работы над этими частями датируют 948 г.4 Второй фрагмент с упоминанием руси «от рода франков» отсутствует в других редакциях Хроники Логофета, кроме редакции Псевдо-Симеона, поэтому он должен быть признан вставкой, сделанной составителем этой редакции уже в 60-е годы X в.5 Первоначальным следует считать упоминание о происхождении руси от франков, общее для двух редакций Хроники Логофета и Хроники Продолжателя Феофана — в рассказе о походе Игоря 941 г. Следовательно, появилось данное определение руси либо около 948 г., либо несколько ранее, но не раньше 941 г.

      Обычно это определение рассматривается как свидетельство о варяжском, скандинавском происхождении руси. Например, в новейшем своде византийских известий о Руси читаем: «О скандинавском происхождении росов прямо говорят... византийские источники X в.: это — Константин Багрянородный, хроника Псевдо-Симеона, Георгий Амартол (по Ватиканскому списку), Продолжатель Феофана.

      Славянские переводы соответствующих хронографических пассажей меняют этноним франки в греческом оригинале на “варягов”6. Однако очевидно, что позднейший перевод древнерусским книжником «франков» как «варягов» (имеется в виду перевод Хроники Амартола с продолжением, сделанный на Руси в конце X или самом начале XII в.7) не может служить аргументом в пользу того, что автор греческого оригинала имел в виду под «франками» скандинавов. Такой перевод связан с существованием в конце XI — начале XII в . на Руси представления (отразившегося в «Повести временных лет»), что первоначальной русью были варяги, пришедшие в Восточную Европу с Рюриком8. Это представление никак не могло, естественно, повлиять на представления византийских хронистов середины X столетия. Они же свидетельствуют о происхождении руси не от скандинавов, а от франков. Усмотреть здесь во Φραγγοι искаженное Βαραγγοι («варяги») невозможно: последний термин, во-первых, появился в Византии только с XI столетия, во-вторых, носил не этнический, а функциональный характер, будучи наименованием воинов скандинавского происхождения, находящихся на службе в Империи; в X же столетии наемники, приходившие в Византию с территории Руси, определялись только через понятие «Рос»9. Кроме того, франки были слишком хорошо известным в Византии народом, чтобы можно было допустить такую ошибку.

      Согласно другой трактовке определения «от рода франков», оно имеет в виду языковое родство руси и франков, указывая тем самым на германоязычие руси10. Однако в источниках говорится не о сходстве языков, а о том, что русь происходит (Καθίστανται) «от рода франков». Следовательно, указание на германоязычие руси можно было бы усмотреть здесь только в случае, если бы в византийской литературе середины X столетия прослеживалось применение понятия «франки» ко всем народам германской языковой группы. Однако ничего подобного там нет. Хроники Продолжателя Феофана и Симеона Логофета прилагают этот термин к государствам — наследникам империи Каролингов и их населению11. В византийской литературе того времени действительно бытовало расширительное значение термина «франки», но иное — под франками могли подразумеваться обитатели этих государств независимо от их этноязыковой принадлежности12.

      Никакого отношения к германоязычию и вообще к языковой принадлежности определение «франки», таким образом, не имело13. Оно носило территориально-политический характер: франками называли жителей земель, подвластных Карлу Великому и его потомкам14.

      Но, раз версии о скандинавском происхождении и германоязычии как поводах для определения «от рода франков» отпадают, возникает вопрос — почему в Византии в середине X столетия понадобилось определять русских через франков. И те и другие были в Империи прекрасно известны. Первый документированный дипломатический контакт Руси с Византией датируется, как известно, 838 г. (известие Вертинских анналов)15. Как минимум с 911 г. , со времени заключения Олегом договора с Византией, имели место ежегодные поездки русских в Константинополь (в тексте русско-византийского соглашения оговоренные16). Русь в византийских источниках второй половины IX — первой половины X в. оценивалась, согласно византийской традиции переноса древних этнонимов на новых обитателей той или иной территории, как народ «скифский»17. С франками в Византии были знакомы еще лучше и с гораздо более давних времен. Греки в середине X столетия не могли не знать, что государства — наследники империи франков и Русь — совершенно разные образования, населенные разными народами, что они даже не граничат, что между ними не существует каких-либо отношений соподчинения. И тем не менее спустя сто с лишним лет контактов с Русью придворные византийские историки почему-то определяют русских как происходящих от франков!

      Не видно никаких причин, по которым такое соотнесение могло быть придумано в 40-е годы X в. византийцами. Остается полагать, что в это время придворные круги Империи получили информацию о франкском происхождении руси от самих русских.

      В византийских источниках 40-х годов X в. франки упоминаются в связи с династическими связями императорской семьи. Константин VII Багрянородный в своем трактате «Об управлении империей» (датируемом 948—952 г.) писал, обращаясь к сыну Роману, об идущем якобы от императора Константина Великого запрете на браки представителей императорской семьи с «иноверными и некрещеными» народами18, но за одним исключением — для франков, делаемым «ради древней славы тех краев и благородства их родов» (καί γενών περιφάνειαν κάι ευγένειαν)19. Под народами, с которыми нельзя заключать династических браков, имеются в виду хазары, венгры и русские20. Исключение, предоставляемое франкам, о котором писал Константин, иллюстрирует событие, торжественно отмеченное в Константинополе в сентябре 944 г. — обручение шестилетнего сына Константина Романа со своей ровесницей Бертой, дочерью короля Италии (в византийских хрониках — «короля Франгии») Гуго21. Таким образом, при императорском дворе бытовало представление, что из европейских народов матримониальные связи допустимы только с франками. Между тем исследователи русско-византийских отношений этой эпохи, исходя из совокупности косвенных данных, полагают, что княгиня Ольга (правившая Русью с 945 по начало 60-х годов X в.) пыталась провести в жизнь замысел брака своего сына Святослава Игоревича с представительницей византийского императорского дома, возможно дочерью Константина Багрянородного (коронован в 913 г., фактически царствовал в 945—959 г.)22. Не с проектом ли этого брака связано «подбрасывание» византийскому двору информации о франкском происхождении руси?

      Под происхождением от франков вовсе не обязательно подразумевалось происхождение всей руси в смысле всего населения, подвластного русским князьям: речь может идти о правящей верхушке, наиболее политически активной части общества, которая в средневековых представлениях была главным носителем этнонима. Поскольку киевская княжеская династия имела норманнское происхождение, такого рода утверждение вполне могло не быть чистым вымыслом, а иметь определенные основания: предводители викингов нередко нанимались на службу к Каролингам и получали в держание те или иные приморские территории для обороны их от других норманнов. Так, отождествляемый рядом авторов23 с летописным Рюриком датский конунг Рёрик (Рорик) в течение почти четырех десятков лет, с конца 30-х до середины 70-х годов IX в., имел (с небольшими перерывами) лен на франкской территории — во Фрисландии, будучи связан вассальными отношениями сначала с императором Людовиком Благочестивым, потом (в разные годы) с его сыновьями — Лотарем, Людовиком Немецким и Карлом Лысым24. Если русские князья середины X в. и часть их окружения являлись потомками Рерика и его дружинников, или были тем или иным образом связаны с другим предводителем викингов, проведшим какое-то время во владениях Каролингов, это давало им возможность выводить себя «от франков» в широком смысле этого понятия, принятом в то время в Византии.

      Обращает на себя внимание дата обручения Берты и Романа — сентябрь 944 г.25 Осенью этого года (точнее, между сентябрем и серединой декабря) датируется заключение в Константинополе договора с Византией киевского князя Игоря26. То есть в день совершения церемонии обручения в столице империи почти наверняка находилось и соответственно имело подробную информацию об этом событии русское посольство (в которое входил личный посол Ольги Искусеви)27. В Киеве, следовательно, о матримониальном союзе с дочерью «короля франков» было хорошо известно28. Спустя четыре года, около 948 г. , тезис о происхождении руси от франков фиксируют византийские придворные хронисты. Вскоре после этого, между 948—952 г., император Константин заявляет о невозможности браков с правящими домами всех «неромеев», кроме франков. Как говорилось выше, речь шла о возможных претензиях такого рода со стороны хазар, венгров и русских. При этом в отношении хазар ранее имелся прецедент — женитьба императора Константина V на дочери хазарского кагана29. Вероятно, что упоминание рядом с хазарами венгров (чьи вожди Дьюла и Булчу в конце 40-х годов X в. крестились в Константинополе30) и русских вызвано тем, что претензии породниться с императорским домом с их стороны уже предъявлялись.

      Как раз на время между обручением Романа и Берты и фиксацией византийскими придворными хронистами тезиса о происхождении Руси от франков приходится одна из двух существующих в историографии датировок визита Ольги в Константинополь (описанного Константином Багрянородным в книге «О церемониях византийского двора») — 946 г.31 Если она верна, то гипотетический ряд событий выстраивается следующим образом: от членов посольства 944 г. Ольга узнает о брачном союзе императорской семьи с королем Италии и о том, что исключение в матримониальных связях правители Византии допускают только для франков; став год спустя правительницей Руси, она задумывает женить Святослава (он, возможно, был примерным ровесником Романа32) на одной из дочерей Константина33 и в 946 г. является к константинопольскому двору с этим предложением, подкрепив его тезисом о «франкском происхождении» русского правящего дома. Если верна другая дата поездки Ольги в Константинополь — 957 г.34, то следует полагать, что данный тезис был заявлен не во время визита самой княгини, а в первые годы ее правления русскими послами (посольства в Империю, судя по договорам Олега и Игоря с Византией, ездили регулярно), пытавшимися прощупать почву относительно возможного династического брака; во время же личного визита Ольги было сделано официальное брачное предложение.

      Таким образом, появление в византийских источниках утверждения о происхождении руси от франков вероятнее всего связывать с дипломатией княгини Ольги. У византийских придворных хронистов оно не вызвало возражений. Император Константин VII, однако, не увидел здесь достаточных оснований для допущения брачного союза с русским правящим домом35. Возможно, сказалось разное понимание происхождения «от рода франков» русской и византийской сторонами: первая полагала, что для брака достаточно связи (действительной или мнимой) предков Святослава с франкской территорией, Константин же под «благородными родами» франков явно имел в виду узкий круг знатнейших семейств — Каролингов и связанных с ними родством36.

      Сын Ольги не женился на византийской принцессе, но ее внук Владимир в конце 80-х годов X в. взял, как известно, в жены внучку Константина Багрянородного. Братья царевны Анны, императоры Василий и Константин, несомненно, были знакомы с заветами деда37, в том числе и о допущении браков багрянородных принцесс только с франками; в то же время византийскому двору 80-х годах должны были быть хорошо знакомы тексты придворных хроник, содержащие пассаж о франкском происхождении руси (эти хроники получили окончательное оформление в период детства внуков Константина Багрянородного, в 60-е годы X в.). Не исключено, что «франкское» происхождение Владимира могло сыграть для императоров роль в оправдании в собственных глазах и в глазах византийской знати брака их сестры с князем «варваров»38.

      ПРИМЕЧАНИЯ

      1. Theophanes continuatus, Ioannes Cameniata, Symeon Magister, Georgius Monachus. Bonnae, 1838. P. 423. 15—17 (Продолжатель Феофана); Истрин В. М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Пг., 1922. Т. II. С. 60. 26—27 («Ватиканский Георгий»). В Хронике Псевдо-Симеона другой порядок слов, чем у Продолжателя Феофана и в «Ватиканском Георгии», а также вместо καϑίστανται — οντες (Theophanes continuatus, Ioannes Cameniata, Symeon Magister, Georgius Monachus. P. 747. 12—14).
      2. Там же. P. 707. 3-7.
      3. Помимо приведенного варианта перевода данного отрывка (см.: Николаев В. Д. Свидетельство Хроники Псевдо-Симеона о руси-дромитах и поход Олега на Константинополь в 907 г. // Византийский временник. М., 1981. Вып. 42; Бибиков М. В. Byzantinorossica: Свод византийских свидетельств о Руси. М., 2004. Т. I. С. 72) существует другой (см.: Карпозилос A. Рос-дромиты и проблема похода Олега против Константинополя // Византийский временник. М., 1988. Вып. 49. С. 117), но фразы о происхождении Руси от франков различия переводов не касаются (споры вызывает пассаж о происхождении названия «рос»): она полностью совпадает с той, которая присутствует во всех трех рассматриваемых текстах при описании событий 941 г.
      4. См.: Каждан А. П. Хроника Симеона Логофета // Византийский временник. М., 1959. Т. XV; Каждан А. П. Из истории византийской хронографии X в. // Византийский временник. М., 1961. Т. XIX.
      5. В историографии в связи с этим фрагментом оживленно обсуждались вопросы, связанные с интерпретацией происхождения названий «рос» и «дромиты», а также с возможной связью фрагмента с походом Олега на Константинополь 907 г.; см. из последних работ: Николаев В. Д. Свидетельство Хроники Псевдо-Симеона о руси-дромитах и поход Олега на Константинополь в 907 г.; Карпозилос А. Рос-дромиты и проблема похода Олега против Константинополя.
      6. Бибиков М. В. Byzantinorossica. Т. I. С. 55—56.
      7. См.: Истрин В. М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Пг., 1920. Т. I. С. 567. Множественное число — «славянские переводы» — в данном случае неуместно, так как другой славянский перевод (вероятно — болгарский XIV в.) Хроники Симеона Логофета фразы о происхождении Руси от франков не содержит, поскольку делался он с той редакции хроники, в которой данного пассажа нет (см.: Симеона Метафраста и Логофета списание мира от бытия и летовник собран от различных летописец. СПб., 1905. С. 140).
      8. ПСРЛ. М., 1997. Т. I. Стб. 19-20.
      9. См.: Васильевский В. Г. Варяго-русская и варяго-английская дружины в Константинополе XI-XII вв. // Васильевский В. Г. Труды. СПб., 1908. Т. I; Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 62, 65, 68-69, 74.
      10. См.: Ловмяньский Г. Русь и норманны. М., 1985. С. 210; Scramm G. Altrusslands Anfang. Freiburg im Breisgau, 2002. S. 109 (автор по ошибке пишет, что пассаж о происхождении руси от франков содержится в рассказе о русском походе на Константинополь 860 г.).
      11. Theophanes continuatus, Ioannes Cameniata, Symeon Magister, Georgius Monachus. P. 135, 293, 431 (Продолжатель Феофана), 694-695, 748, 917 (Псевдо-Симеон); Истрин В. М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Т. II. С. 62.
      12. См.: Ohnsorge W. Abendland und Byzanz. Weimar, 1958. S. 227—254; Константин Багрянородныш. Об управлении империей. М., 1989. С. 337 (коммент. 3 к главе 13), 354 (коммент. 5 к главе 26), 360 (коммент. 1 к главе 28). Франками могло называться население территорий, находившихся в IX—X в. под властью Каролингов, даже если речь шла об эпохе, когда франки на них еще не появились: у Константина Вагрянородного так поименованы жители Италии времен Аттилы (Там же. С. 106—107).
      13. В ту эпоху еще не существовало представлений о германской группе языков; сами понятия «германцы» и «Германия» в Византии имели более узкий смысл, чем понятия «франки» и «Франгия»: они применялись по отношению только к той части франкских владений, которая располагалась к востоку от Среднего Рейна (см.: Ohnsorge W. Abendland und Byzanz. S. 248, 523).
      14. Поэтому невозможно объяснить появление определения «от рода франков» наличием в русском войске отрядов наемных варягов: ни Швеция (откуда, судя по археологическим данным, в X столетии приходили викинги на службу к русским князьям), ни Норвегия, ни Дания во владения Каролингов не входили; появление же в русском войске наемников из французской Нормандии вряд ли было вероятно.
      15. Annales Bertiniani / Annales de Saint-Bertin. Paris, 1964. P. 30—31.
      16. ПСРЛ. Т. I. Стб. 31—32.
      17. См. сводку известий: Бибиков М. В. Byzantinorossica. Т. I. С. 644, 680—681. Традиция обозначения русских как «скифского» народа сохранялась и позже.
      18. «Если когда-либо какой-нибудь из этих неверных и нечестивых северных племен попросит о родстве через брак с василевсом ромеев, т. е. либо дочь его получить в жены, либо выдать свою дочь, василевсу ли в жены или сыну василевса, должно тебе отклонить и эту их неразумную просьбу» (Константин Багрянородныш. Об управлении империей. С. 58—61).
      19. Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 58—61.
      20. Они перечислены в начале наставления о том, чего нельзя разрешать «северным и скифским» народам: речь идет далее о царских регалиях, греческом огне и династических браках (см.: Там же. С. 55—59).
      21. Theophanes continuatus, Ioannes Cameniata, Symeon Magister, Georgius Monachus. P. 431. 11—19; 748. 5—12; 917. 11—18; Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 100—101.
      22. См.: Müller L. Die Taufe Russlands. München, 1987. S. 81—82; Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX — начало XII в.). СПб., 2000. С. 211—212; Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях: междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX—XII веков. М., 2001. С. 301—302.
      23. Из последних работ см.: Свердлов М. Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI — первой трети XIII вв. СПб., 2003. С. 106-109, 118-120.
      24. См. о его биографии: Беляев H. Т. Рорик Ютландский и Рюрик Начальной летописи // Сборник статей по археологии и византиноведению. Т. 3. Прага, 1929; Ловмянъский Г. Рорик Фрисландский и Рюрик Новгородский // Скандинавский сборник. Т. 7. Таллин, 1963.
      25. Theophanes continuatus, Ioannes Cameniata, Symeon Magister, Georgius Monachus. P. 431. 11-19; 748. 5-12; 917. 11-18.
      26. См.: Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 431; Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. С. 267-268.
      27. Позже оно появиться в Константинополе не могло, так как не успело бы вернуться обратно до завершения навигации по Днепру; караваны из Руси традиционно приплывали летом (ср. даты приема Ольги, указанные Константином Багрянородным в книге «О церемониях византийского двора» — 9 сентября и 18 октября — Constantini Porphyrogeniti de ceremoniis aulae Byzantiae. Bonnae, 1829. P. 594—598). Даже если допустить, что договор был заключен, как предшествующий договор Олега 911 г. (см.: ПСРЛ. Т. I. Стб. 37), в самом начале сентября и к моменту обручения Романа и Берты посольство уже покинуло Византию, все равно его члены должны были получить информацию о предстоявшей через несколько дней церемонии.
      28. В русском посольстве 944 г. были не только язычники, но и христиане (см.: ПСРЛ. Т. I. Стб. 52—53); не исключено поэтому, что кто-то из них мог и лично присутствовать на церемонии обручения.
      29. Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 56—57, 60—61, 341—342 (коммент. 28), 344 (коммент. 47). Константин Багрянородный, говоря об этом событии, путает Константина V с его сыном — Львом IV.
      30. См.: Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX — начало XII в.). С. 166.
      31. См.: Там же. С. 174—190 (здесь же литература вопроса).
      32. В летописном рассказе о походе на древлян (датированном 946 г.) Святослав представлен ребенком, который уже может ездить на коне, но еще не способен метнуть копье (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 58).
      33. Одна из дочерей императора — Феодора — была примерной ровесницей Святослава (см.: Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 344, коммент. 46).
      34. Наиболее подробную аргументацию в ее пользу см.: Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. С. 219—286.
      35. Вряд ли можно полагать, что Константин вообще не поверил тезису о происхождении русской правящей династии с территории франков, поскольку одна из хроник, в которой этот тезис зафиксирован, — Хроника Продолжателя Феофана — создавалась под его контролем и даже при его личном участии.
      36. Король Гуго, сват императора, по материнской линии был потомком Карла Великого (см.: Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 354).
      37. Трактат «Об управлении империей» был адресован их отцу Роману.
      38. Здесь уместно вспомнить, что в 967 г. было отказано выдать византийскую принцессу (вероятно, старшую сестру Анны) за сына германского императора Оттона I (будущего Оттона II; см. об этом: Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. С. 257—260), а ведь это были правители, унаследовавшие владения восточнофранкских Каролингов.

      Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2008. - № 2 (32). - С. 55-59.