Войдите, чтобы подписаться
Подписчики
0
-
Похожие публикации
-
Война за независимость испанских колоний в Америке
Автор: Saygo
А. А. ЩЕЛЧКОВ. ВОССТАНИЯ В ВЕРХНЕМ ПЕРУ В 1809 ГОДУ. К 200-ЛЕТИЮ НАЧАЛА ВОЙНЫ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ В ИСПАНСКОЙ АМЕРИКЕ
Классик боливийской историографии Г. Р. Морено писал: "Вершина славы Чаркас состоит в призыве к свободе 25 мая 1809 г., когда вся Америка еще глубоко спала в своем рабстве; на этот призыв откликнулся Ла-Пас, начавший войну и счет мучеников освобождения всего континента"1. Независимость Латинской Америки открыла новую эпоху в истории ее народов и всего западного мира, став важнейшим этапом разрушения "старого режима", абсолютизма, со времени Великой французской революцией. Начало этой борьбы было положено в Верхнем Перу (Чаркас), ныне Боливии, где первыми в 1809 г. против испанского владычества восстали жители городов Чукисака (столица Аудиенсии, также именовавшаяся тогда Ла-Платой) и Ла-Пас.
С XIX до середины XX в. среди историков преобладала точка зрения, объяснявшая Войну за независимость: во-первых, движением за национальное освобождение от деспотизма и угнетения метрополии; во-вторых, войной в Испании; в-третьих, неизбежностью создания национальных государств в виду их готовности к самостоятельному существованию2. Среди всех течений историографии был достигнут определенный консенсус в отношении интерпретации Войны за независимость, она рассматривалась как подвиг, из которого родились новые нации.
С середины XX в. большое влияние приобретает течение "зависимого капитализма" (М. Карманьяни, С. и Б. Стейны, К. Велис, Ф. Э. Кардозу, и др.)3, предложившее иную интерпретацию истории. Эта теория, близкая также марксистскому направлению, делала упор на последствия, а не на причины Войны за независимость. Ее представители подчеркивали стремление креолов сохранить свои привилегии и власть, что помешало полностью демонтировать колониальную систему. Ими делался вывод: Война за независимость - "незавершенная" революция освобождения. Отсюда и последующие рассуждения о постколониальных пережитках в странах континента в XIX и даже в XX в.4
В 80 - 90-е годы XX в. появились новые тенденции в интерпретации этих событий, связанные с именами Х. Родригеса и Ф.-Х. Герра5. Они во многом опирались на работы Т. Альперина6 и К. Стуцера7, а также течение "исторического ревизионизма". Для них события в Америке были явлением внутреннего гражданского конфликта в борьбе за равенство американцев и испанцев в рамках единой испанской нации. Герра утверждал, что испанская революция как в Испании, так и в Америке имела общие черты с Великой французской революцией, отстаивала принципы нового буржуазного строя, политического равенства, свободы личности, отрицания сословного устройства общества и феодальных привилегий, но первая не была простой производной второй. Герра писал: "История революции во Франции и в испанской монархии неразделимо связана с борьбой с абсолютизмом, с режимом, характеризуемым как деспотический, тиранический и самодержавный"8.
Огромное внимание эти историки уделили изучению "традиционной мысли", проникновению новых идей из Европы и США и сделали радикальный вывод: влияние западных революций и теорий был минимальным, идеологическая основа Войны за независимость в первую очередь имеет испанские корни. Историки этого направления уклоняются говорить о неизбежности и предрешенности независимости испанских колоний в Америке, а больше внимания уделяют проектам реформаторов эпохи "кадисского либерализма", которые в Америке стремились разрушить абсолютизм и колониализм Бурбонов, не помышляя при этом о разрыве с Испанией. Исходя из этих положений, они отрицали факт борьбы за независимость во время восстаний в Чукисаке и Ла-Пасе. Последние многочисленные публикации на эту тему, связанные с 200-летним юбилеем начала Войны за независимость, следуют в русле этой концепции (прежде всего испанские историки - М. Чуст, М. Ируроски, И. Фраскет)9.
Под влиянием этого направления один из ведущих теоретиков "зависимого капитализма" М. Карманьяни скорректировал свою точку зрения, приняв аргументацию этих историков. Он стал утверждать, что на первом этапе Войны за независимость, с 1808 по 1814 г., речь шла об автономии и трансформации единого испано-американского государства в конституционную монархию и самым ярким примером этого являются хунты Ла-Паса и Чукисаки10.
Отчасти с этой трактовкой сопрягается идея "атлантической революции", в основе которой лежит концепция "эры революций" Э. Хобсбаума. Многие доводы сторонников данной точки зрения вполне обоснованы. Вместе с тем, как отмечал в своей критике этой концепции именитый английский специалист Дж. Линч, идея единой "атлантической революции" не отражает всей сложности процессов в начале XIX в. В этой концепции не остается места Латинской Америке с ее самобытностью и непохожестью на другие части "атлантического мира"11. Истина скорее всего посередине. Не отрицая обоснованности аргументов "атлантистов", следует подчеркнуть включенность событий в Чаркас и в Америке в целом в процесс ибероамериканской антиабсолютистской революции. Тем более это справедливо на первом этапе освободительной революции в Америке.
В отечественной историографии этим событиям практически не уделялось внимания, а общие работы о Войне за независимость ограничивались лишь кратким упоминанием об этих восстаниях, характеризуемых лишь как предвестники освободительной революции12. Между тем необходимость изучения этих двух восстаний вполне очевидна, ибо оно не только дополняет картину Войны за независимость, но и позволяет яснее увидеть связь американских и европейских революционных событий, наиболее отчетливо отметить характерные и для других регионов Америки особенности первоначального этапа движения за независимость. В 200-летнюю годовщину начала Войны за независимость нам представляется необходимым восполнить этот пробел, обратившись к анализу событий 1809 г. в Верхнем Перу.
В работе над данной статьей автор пользовался многочисленными опубликованными документами той эпохи. Большинство материалов давно известно историкам, часто ими цитируется и являются почти хрестоматийными. Это прежде всего "Исторические воспоминания о политической революции 16 июля 1809 г. в городе Ла-Пас", приписываемые Т. Котере, опубликованные впервые в 1840 г. и затем много раз переиздававшиеся. Кроме того, большой объем документов о восстании в Чукисаке сравнительно недавно, в 1994 г., опубликовал исследователь Э. Хуст13. Впервые в научный оборот автором вводится неопубликованный материал, относящийся к восстанию в Ла-Пасе, из рукописного фонда Национальной библиотеки Испании14. Эти документы и составили источниковедческую базу данной статьи.
* * *
События в Испании, предшествовавшие началу Войны за независимость в Америке, подробно описаны во многих работах. Вкратце они развивались следующим образом. После отречения Бурбонов в марте 1808 г. испанская монархия переживала глубочайший кризис. Регентом страны Наполеон назначил Мюрата, корона переходила брату Наполеона Жозефу (Хосе I). В Байоне была созвана Хунта, на которой была принята конституция новой "офранцуженной" монархии. В этой Хунте приняли участие и американские креолы, волей случая находившиеся в Европе и призванные Наполеоном к представительству заморских владений империи. Американцы в Байоне настаивали на равенстве в торговле для испанских и американских владений, просили гарантировать представительство американцев в Сенате, уравняв в политических правах жителей метрополии и колоний. Конституция "офранцуженной" монархии в 88 статье провозглашала: "Испанские королевства и провинции в Америке и в Азии пользуются теми же правами, что и метрополия"15.
Как смена династии, так и конституционные новшества были негативно восприняты как в Испании, так и в Америке, куда Наполеон отправил своих эмиссаров. Испания после майского 1808 г. восстания в Мадриде поднялась на вооруженное сопротивление французской агрессии. Повсеместно возникали "патриотические хунты", принимавшие на себя всю полноту власти на местах. В сентябре 1808 г. в Аранхуэсе была создана Центральная хунта, претендовавшая на верховную власть в стране. Под натиском французских войск хунта переехала в Севилью, но затем и она прекратила свое существование, уступив место Регентскому совету.
События в Испании внесли замешательство в среду колониальных чиновников. В августе 1808 г. вице-король Ла-Платы С. Линье информировал местные власти, в частности президента Аудиенсии Чаркас, об аресте Бурбонов и прибытии французских эмиссаров. Тогда же в августе 1808 г. появился новый фактор в борьбе за испанскую корону, еще более запутавший ситуацию и смутивший колониальные власти. Сестра Фердинанда VII инфанта Карлота Хоакина, бывшая замужем за принцем-регентом Португалии, бежавшим вместе с лиссабонским двором в Бразилию, 9 августа 1808 г. выпустила "Манифест к вассалам Его Величества Короля Испании и Индий". Карлота Хоакина была самой близкой находившейся на свободе родственницей смещенной королевской семьи и теоретически16 могла претендовать на кастильский престол. В манифесте она заявила, что приняла на себя представительство королевской семьи Испании. Она отказывалась признавать отречение своего отца в пользу Фердинанда, претендуя на регентство в период, пока не выяснится судьба династии.
19 августа 1808 г. в Монтевидео из Испании прибыл посланник Центральной хунты Х. М. Гойенече. Его миссия заключалась в признании колониями верховной власти хунты. По дороге эмиссар побывал в Рио-де-Жанейро, где встречался с Карлотой Хоакиной и получил от нее письма к вице-королю, президенту Аудиенсии, архиепископу Ла-Платы (Чукисаки), колониальным властям, в которых она призывала их признать ее временную верховную власть в Индиях (Америке). Гойенече принял это поручение ввиду неясности и смятения среди испанских властей, хотя в иные времена и при других обстоятельствах это было бы квалифицировано как государственная измена. Гойенече посетил Буэнос-Айрес, а затем отправился в Чукисаку и Ла-Пас, прежде чем прибыть к месту своего назначения - Перу, где должен был занять пост интенданта Куско.
ЧАРКАС - ЦЕНТР ИДЕЙНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ АМЕРИКИ
Верхнее Перу, территория современной Боливии, составляло Аудиенсию Чаркас, с 1776 г. входившую в состав вице-королевства Рио-де-Ла-Платы. Аудиенсия, преимущественно судебный высший орган власти, располагалась в городе Чукисаке или Ла-Плате (ныне город Сукре). Главой региона был президент Аудиенсии. Этот город был также местопребыванием архиепископа. Чукисака славилась одним из самых старых (1624 г.) на континенте университетом. В 1776 г. в Чукисаке была основана "Карлова Академия" (Academia Carolina), являвшаяся высшим юридическим авторитетом во всей Испанской Америке. За годы своего существования до 1809 г. академия выпустила 362 адвоката, составивших элиту испаноамериканского общества17.
Чукисака в начале XIX в. была очагом просвещения и центром интеллектуальной жизни всего региона. Здесь накануне грозных событий второго десятилетия века развернулась интенсивная идейная борьба. В начале XIX в. университет переживал период обновления и реформ, которые начали ректор М. Салинас, поддержанный знаменитым прокурором-реформатором Аудиенсии В. де Вильява и архиепископом М. Б. Мохо. Последний, хотя и вошел в историю как ярый роялист и контрреволюционер, до начала войны за независимость был поборником новых идей, поклонником французских энциклопедистов. Секретарь архиепископа М. Террасас собрал богатую библиотеку, в которой было много запрещенных инквизицией книг. Этой библиотекой пользовались многие студенты, о чем впоследствии вспоминал М. Морено18.
Для изучения в университете были допущены работы Декарта и Бэкона. Студенты читали Монтескье, Руссо, Вольтера, Дидро, Рейналя. Их идеи быстро завоевали умы молодого поколения, будущих руководителей Войны за независимость М. Морено, Б. Монтеагудо, Х. Х. Кастельи, М. А. Альвареса, М. Бельграно, героев восстания в Ла-Пасе в 1809 г. Х. А. Медины, П. Д. Мурильо, М. Леона де Ла-Барры, М. Мичела19. 15 из 36 депутатов конгресса 1816 г., провозгласившего независимость Аргентины, были выпускниками Чукисакского университета. Североамериканская революция вызывала восторг, ее изучали, ее героям подражали. Кто-то из студентов перевел памфлет "Здравый смысл" выдающегося борца за независимость английских колоний в Америке Т. Пейна. В нем оправдывалось восстание против метрополии и всякой тирании. Идея, что Америка может принадлежать только самой себе, завоевывала все больше сторонников среди испаноамериканцев20. Сподвижник лидера Майской революции М. Морено первый боливийский историк индеец В. Пасос Канки писал в воспоминаниях: "Молодежь была в объятиях соблазна свободы, которая уже жила среди таких, как я, кто питался доктриной Общественного договора. Мое воображение было захвачено чтением Руссо, Вольтера, Мирабо, и других философов. В результате я сразу же оказался в рядах врагов Испании"21.
Новые идеи сочетались с традиционализмом и католическим неотомизмом, также давших идеологическое оружие борцам за независимость. Именно традиция, идеи испанского схоласта XVI в. Ф. Суареса составляли основу идеологического фундамента деятелей независимости Америки. Хотя работы Суареса были запрещены, но их свободно читали, а его теории, не упоминая имени автора, преподавались в университете.
Суарес выдвинул принцип "первоначального пакта" между народом и королем, согласно которому первый передавал второму свой суверенитет. В ответ король был обязан править и опекать по-отечески свой народ, обеспечивая счастье на земле и спасение на небе. Если же король не соответствовал своему долгу перед Богом и народом, то народ имел право лишить его власти. Суарес писал: "Если законный король правит тиранически, то народу ничего не остается как свергнуть монарха... лишить короля власти по естественному праву, оно провозглашает преступным отвечать насилием на насилие, но предполагает прекращение первоначального пакта, по которому власть была передана королю"22. Чукисакские радикалы делали заключение, что суверенитет принадлежит обществу, народу, а правление должно подчиняться справедливым законам. Идеи Общественного договора и "первоначального пакта" слились в едином понимании народных корней суверенитета23. Традиционализм и схоластика Суареса, интерпретированная в духе просвещения и рационализма, стали основой антиабсолютистских настроений радикалов, подготовивших почву для революции освобождения Испанской Америки.
Состояние империи и идейное брожение побудило крупных чиновников и государственных мужей Ла-Платы вступить в дискуссию о необходимости реформ. Речь идет о парагвайце П. В. Каньете и испанце, уроженце Арагона, В. де Вильяве. В своих политических работах Каньете яростно защищал абсолютизм и права короны, критикуя всякие попытки реформ. Его лозунгом было "никаких новшеств в нашей системе"24. Ему противостоял королевский прокурор Чаркас Вильява. В 1797 г. он написал книгу "Заметки о реформе Испании без изменения монархического правления и религии", ставшей ответом на ультраконсервативные тезисы Каньете. Эта работа была опубликована в Буэнос-Айресе только в 1822 г., 20 лет спустя после смерти автора. В рукописном же виде она была хорошо известна образованным людям, и особенно молодежи, Чаркас.
Работами Вильявы зачитывались студенты и преподаватели университета. Про него говорили, что он пересказывает испанских просветителей-физиократов Ховельянеса и Кампоманеса. Опираясь на идеи просветителей, особенно Монтескье, Вильява утверждал, что если монархия будет опираться лишь на насилие и насаждать неравенство, то революция в Испанской Америке неизбежна25. Многие оидоры (заседатели Аудиенсии) находились под его влиянием и разделяли его взгляд на необходимость реформы колониального управления с тем, чтобы предоставить больше свободы на местах и уравнять креолов и испанцев. Аргентинский историк Р. Левене считал его "предшественником американской независимости"26. Позиция Вильявы отражала революционное брожение и широкое распространение просветительных, либеральных взглядов в Верхнем Перу. Спор Каньете и Вильявы свидетельствовал о климате революционного кризиса в Чаркас.
Идейное брожение в Чукисаке сопрягалось с нарастающим институционным конфликтом между оидорами и главой колониальной власти президентом Р. Г. Писарро. Одним из таких конфликтов было дело Каньете, являвшегося советником Писарро. Оидоры добились его высылки их Чукисаки в Потоси. Аудиенсия занимала особое место в системе колониального управления. Нечеткое разграничение функций управления между Аудиенсией, президентом, губернаторами и вице-королем делали ее единственным в свое роде органом, который объединял судебную практику, законодательную, политическую и административную власть27. Аудиенсия действовала от имени и короля, и креолов, и индейцев, представляя, таким образом, и корону, и все население колоний.
С 1687 г. корона разрешила продажу должностей, в том числе оидоров, чем воспользовались креолы. Со временем у местной бюрократии, связанной с экономическими элитами, сложилось убеждение, что территории в подчинении Аудиенсии и есть их родина, а следовательно, они по праву занимали эти должности. Во времена Габсбургов корона искала консенсус с местными элитами, но после реформ Бурбонов в середине XVIII в. центральные власти стремились установить абсолютистский контроль над бюрократическим аппаратом, добиться большей рационализации управления, игнорируя интересы местных высших классов, ущемляя их участие в политической жизни28.
Бурбоны проводили стратегическую политику назначения на ключевые посты в Америке выходцев из Испании, объясняя это желанием сделать власть независимой от местных интересов и влияний региональных элит. Креолы восприняли реформы Мадрида как наступление на их права. Центром их недовольства были Аудиенсия, кабильдо (городской совет) и университет, где преобладали креолы. Как утверждал Линч, испанская колониальная империя при Габсбургах была гармонией, а при Бурбонах она превратилась в зону конфликта, ибо Мадрид закрыл двери для компромисса с креолами29.
Аудиенсия Чаркас постоянно оказывала сопротивление центральной власти, проводившей политику систематического наступления на ее полномочия, усиления централизации управления. Новости из Испании о пленении королевской семьи и португальская интрига дала выход этому недовольству. Оидоры считали, что настало время восстановления суверенитета и статуса Чаркас30.
После первых известий об учреждении Центральной хунты и о прибытии ее эмиссара в Буэнос-Айрес Аудиенсия отказалась высказаться определенно по этому поводу, бросая вызов вице-королю и президенту Писарро, без колебаний признавших хунту. На своем заседании в сентябре 1808 г. Аудиенсия в виду отсутствия письменного указа короля (чего и не могло быть из-за его пленения) и Совета Индий решила ничего не предпринимать и выжидать. Для Писарро такое поведение было равнозначно неверности и предательству. Однако он не имел полномочий для репрессий против оидоров.
Ситуация резко изменилась с приездом Гойенече в Чукисаку 11 ноября 1808 г. Он представлял хунту в Севилье. Однако дело было не в этом, а в самом принципе законности власти Испании в Америке. Гойенече был торжественно и с большой помпой принят президентом Писарро и архиепископом Мохо. На 12 ноября было назначено заседание Аудиенсии, но оидоры отказывались прийти на него. Писарро строго приказал всем явиться, а также созвал туда же представителей кабильдо.
Гойенече привез письма от Карлоты Хоакины. Писарро и Мохо не решились вскрыть их, опасаясь обвинений в предательстве и переговорах с иностранным монархом. На заседании 12 ноября председательствующий Боето, рассмотрев бумаги Гойенече, заявил, что в них нет ни подписи короля, ни Совета Индий, а значит они юридически ничтожны. Это заявление Боето обозначило главный тезис оидоров Чаркас: ни один орган власти Испании не может автоматически заменить короля, ибо Чаркас принадлежит короне, а не Испании. Наличие специальных Законов Индий свидетельствовало, что Америка не являлась провинцией Испании, а Совет Индий не подчинялся Кастильскому совету, т. е. не была колонией, а отдельным королевством. Следовательно, утверждала Аудиенсия, ни Центральная хунта, ни какая-либо другая хунта в Испании не имели право представлять Америку31, которая должна создать свои хунты. Гойенече же настаивал на признании Центральной хунты, так как это уже сделал вице-король.
После решительного протеста и угроз со стороны Гойенече, поддержанного президентом и архиепископом, оидоры отступили и признали Центральную хунту. Ситуация была очень напряженная ввиду того, что на площади собралось много народа и, как писал Мохо, могли вспыхнуть беспорядки, чего никто не желал32. Однако на этом драма не закончилась. Перед самым закрытием заседания Гойенече при всех передал письма Карлоты Хоакины в руки Писарро и Мохо. Те сразу же вскрыли их и прочитали. Тут-то оидоры и узнали о португальских претензиях на престол. Кроме того, инфанта передавала в письме личный привет архиепископу Мохо, с которым была ранее знакома. Среди всеобщей растерянности совещание Аудиенсии было закрыто.
Писарро и Мохо решили ответить на письмо инфанты. И хотя они решительно отказались признать притязания Карлоты Хоакины, сам факт получения письма был расценен Аудиенсией как предательство33. 12 января 1809 г. после совместного заседания Аудиенсии и Университетского совета появился документ, известный как "Акт докторов". Его авторами были "адвокат бедняков" Х. Суданьес и его брат, синдик университета М. Суданьес. Этим актом притязания на корону со стороны португальской принцессы объявлялись несостоятельными, а "королевская персона" подверглась грубым оскорблениям. Узнав об "Акте", вице-король Линье, опасаясь последствий в случае победы португальской интриги, решил перестраховаться и приказал уничтожить записи об этом заседании в книгах Аудиенсии и университета, что и было исполнено Писарро 20 мая 1809 г.34 Такие действия властей окончательно убедили оидоров в причастности Писарро, вице-короля, Мохо и Гойенече к заговору в пользу Карлоты Хоакины.
Эти события воодушевили молодых радикалов, считавших, что исчезновение законного монарха, а большинство было убеждено, что французы не выпустят короля живым, должно вернуть народу суверенитет.
Среди радикалов выделялся священник Х. А. Медина, который открыто называл королевскую власть "безобразным деспотизмом", за что был выслан из Чукисаки35. Самым известным радикалом был Б. Монтеагудо, автор скандально знаменитого памфлета "Диалог Атауальпы и Фердинанда VII в полях Элизиума". Этот документ был обнаружен Гойенече после подавления восстания в Ла-Пасе, куда он был доставлен из
Чукисаки. Памфлет стал доказательством подрывной деятельности в Чаркас, целью которой была независимость от Испании.
В памфлете Монтеагудо дал безжалостную характеристику испанского господства, обвинив Испанию в варварском обращении с индейцами только из-за страсти к наживе и в ограблении богатств Америки. Он писал: "Среди всех наций вы не найдете столь жестокой и тиранической, как испанцы"36. Его герой инка Атауальпа восклицал: "Согласитесь, что ваш трон и весь порядок в Америке покоился лишь на несправедливости и неравенстве!"37. Беспорядки в метрополии, наконец, побудили американцев подумать над тем, чтобы жить независимыми. "Сбросьте оковы рабства, - призвал Атауальпа, - вкусите сладость независимой жизни!". В конце разговора Фердинад VII признавал: "Если бы я был жив38, то сам бы призвал американцев к свободе и независимости!"39. Этот памфлет Монтеагудо был первым ясным призывом к отделению от Испании.
Помимо этого памфлета многочисленные рукописные листовки наводнили города Чаркас. В них утверждался тезис: если корона правит в ущерб креолам, то они имеют право не подчиняться и восстать против властей. Радикалы хотели отделения от метрополии, но их было меньшинство. Однако смятение и растерянность от событий в метрополии вскрыли старые противоречия внутри правящих элит, что лишь расшатывало и без того разваливающийся механизм испанского господства. На первые роли выходили новые люди, молодые радикалы, стремившиеся воспользоваться поражением испанской монархии в Европе, чтобы нанести смертельный удар колониальному господству.
ВОССТАНИЕ 25 МАЯ 1809 г. В ЧУКИСАКЕ (ЛА-ПЛАТЕ)
После отъезда Гойенече из Чукисаки по городу стали циркулировать устойчивые слухи, что испанские власти во главе с Писарро и Мохо хотят передать страну португальской короне. Радикалы воспользовались старым конфликтом Писарро и Аудиенсии, чтобы привлечь на свою сторону бюрократию, прежде всего оидоров. Радикалы поддержали легализм оидоров, отказывавшихся признать законность Центральной хунты, что означало де-факто независимость Чаркас до возвращения Фердинанда VII на престол или появления законного наследника, а это было очень туманной перспективой. В этой группе революционеров были такие видные фигуры местного общества, как Х. Суданьес, М. Суданьес, Х. Лемоин, Б. Монтеагудо. Как утверждал Г. Р. Морено, Суданьесы если не кричали "независимость и свобода", то только из страха, но все, в том числе и власти, догадывались об их истинных намерениях40. В виду того, что Х. Суданьес и Б. Монтеагудо были адвокатами по делам бедняков, эта группа имела большое влияние на народ, на городские низы.
12 января Писарро запросил вотум доверия у Университетского совета. Собравшиеся 48 докторов, многие из которых входили в радикальные кружки, отказали ему в доверии, обвинив в потворстве португальским интригам. Это было оскорбительно для президента. Через неделю он собрал уже всех членов совета, 92 доктора университета, но и они поддержали предыдущее решение. После этого морального поражения власть утекала из рук Писарро. Писарро в докладе от 26 апреля 1809 г. жаловался вице-королю на Суданьеса, на оидоров, прокуроров, на своих врагов и просил полномочий для санкций против них.
20 мая Писарро получил указание вице-короля арестовать оппозиционных ему оидоров. Писарро собрал на совет своих сторонников, некоторых юристов Аудиенсии. Но даже они отметили нарушение Законов Индий со стороны вице-короля, ибо оидоров можно было арестовывать лишь по именному указу короля41. Писарро растерялся, и совет отложил выполнение приказа до 24 мая. Однако оидоров предупредили, и почти все они приняли меры предосторожности или скрылись.
23 мая Писарро обратился за помощью к инденданту Потоси Ф. П. Сансу, в распоряжении которого были регулярные войска. Он ожидал восстания и готовился к нему. Оидоры также решили действовать. Вечером 24 мая они, часть Университетского совета и кабильдо, собрались в доме регента университета и в полном соответствии с Законами Индий потребовали от Писарро уйти с поста президента. Оидоры могли сместить его уже на следующий день через принятие "королевского уговора" (real acuerdo), имевшего силу закону.
Утром 25 мая Писарро был проинформирован о ночном заседании. Он отказался подчиниться решению оидоров, так как они собрались не в зале Аудиенсии, а в частном доме. Писарро решил действовать немедленно и приказал арестовать оидоров. Вновь отправил гонцов к Сансу в Потоси с просьбой о срочной помощи. Все это стало известно в городе. Все оидоры бежали и арестовать удалось лишь очень популярного в народе Х. Суданьеса.
Доклад командира местного ополчения Х. А. Альвареса Ареналеса о восстании 25 мая, опубликованный Э. Хустом, дает подробное изложение событий того дня. Когда задержанного Суданьеса вели по улице, он стал кричать, что его хотят казнить, чтобы он не обличал власти в предательстве. Сторонники Суданьеса ударили в набат, и народ собрался в центре города. Говорили, что арестовали всех оидоров, что было немыслимым беззаконием. С криками "Да здравствует Фердинанд VII, смерть плохим правителям!" народ обступил дворец Писарро и требовал освободить оидоров. Страсти накалялись и Писарро распорядился освободить Суданьеса, которого с балкона архиепископ показал народу.
Писарро понимал бесполезность сопротивления и был готов уступить. Он согласился разоружиться и передал Альваресу Ареналесу артиллерию. Народ же не успокаивался и продолжал осаждать дворец. Видимо нервы солдат не выдержали, и они открыли стрельбу по толпе - многих ранили, а одного убили. Учиненная расправа вынудила восставших применить против дворца артиллерию: выстрелом из пушки выбили ворота и ворвались во дворец42. Писарро был арестован и под охраной отправлен в университет.
Тем временем оидоры собрались на заседание и лишили президента его поста. Когда оидоры вручили Писарро бумагу о его отстранении и переходе всей полноты военной и политической власти Аудиенсии, он произнес известную фразу: "С одним Писарро43 началось испанское господство, а с другим началось его падение"44.
В первый момент восстания Аудиенсия должна была заняться военными вопросами в виду приближавшихся войск Санса. Командиром гарнизона и ополчения был назначен Альварес Ареналес. Он, хотя и был урожденным испанцем, считал, что независимость Америки неизбежна и сразу же в 1809 г. встал на сторону инсургентов. Затем он 16 лет воевал в различных армиях за независимость. Ареналес сразу приступил к усилению местного ополчения, в которое помимо благородных граждан, креолов, стали принимать метисов, чоло, т. е. городские низы.
Тем временем Сане с отрядом в 500 воинов прибыл к Чукисаке. Он остановился в Йолате в удалении от городских стен. Сане был потрясен решимостью народа бороться за дело Аудиенсии. "Когда я прибыл в Йолату, - писал он позже, - то нашел там только 22 женщины и 24 старика, да священника, так как все жители ушли в Чукисаку, боясь репрессий с нашей стороны. Вся округа поднялась на защиту города"45. Санс вступил в переговоры с представителями Аудиенсии, в результате которых согласился удалиться в Потоси и ожидать распоряжений вице-короля.
С объяснениями и документами о взятии полномочий Аудиенсией в разные города были отправлены эмиссары: Б. Монтеагудо в Потоси и Тупису, Х. Лемойне в Санта-Крус, М. Арсе в Оруро, в Ла-Пас друг и сподвижник Монтеагудо М. Мичел. Они представляли крайнее крыло в группе радикалов, считали возможным открыто заявить о стремлении к независимости и не прикрываться маской верности Фердинанду VII. Однако именно благодаря декларации преданности королю и короне в Чукисаке в мае 1809 г. фактически была достигнута независимость. С другой стороны, власть осталась в руках испанской колониальной бюрократии. Свидетель тех событий и один из первых боливийских историков М. Санчес де Веласко писал: "Наступило 26 мая, без каких-либо новшеств... Оидоры заседали и управляли... Шла переписка с губернаторами Потоси, Кочабамбы и Ла-Паса, все оставалось в порядке вещей и без желания изменить что-либо"46.
Единственное, в чем преуспела новая власть - это в создании новой армии. Благодаря усилиям Альвареса Ареналеса были сформированы несколько рот ополчения, в частности и из цветных, негров и метисов, которая называлась "рота террора". Команду над последней принял М. Суданьес47. Около города были возведены каменные укрепления (два форта на возвышенности и один на равнине) для возможной обороны города со стороны Потоси.
После восстания в Ла-Пасе посланник хунты М. В. Ланса прибыл в Чукисаку. Он откровенно говорил о независимости Чаркас. Оидоры слушали его, принимали, но не поддерживали и не осуждали. В городе появились листовки, утверждавшие, что Фердинанд VII умер в плену и нужно защищать независимость Чаркас и свободу родины. Эти обстоятельства крайне обеспокоили испанцев и креолов, сторонников старого режима. Они стали покидать город. Их было так много, что 22 сентября 1809 г. Аудиенсия приказала запретить выезд из города без специального разрешения.
Состояние политического пата, бездействие и неспособность революционеров не только проводить какие-либо реформы, но и управлять, привели к полной деградации этой квазинезависимой власти Аудиенсии, которая предпочитала ничего не предпринимать и выжидать. Как справедливо писал боливийский историк М. Сантос де Таборга, после победы восстания Аудиенсия из органа революции сразу же превратилась в главное препятствие на ее пути48.
Вице-король Линье, узнав о событиях в Чукисаке, дал указания Сансу не вмешиваться в них. В середине июля в Буэнос-Айрес прибыл новый вице-король П. Сиснерос, который распоряжением от 17 июля позволил Аудиенсии временно осуществлять власть. В Чукисаке это письмо торжественно читали перед толпой и рассматривали как одобрение своих действий.
После восстания в Ла-Пасе вице-король изменил свою политику, увидев в этом движении угрозу всему испанскому господству в Верхнем Перу. В августе Сиснерос приказал немедленно освободить всех арестованных, прежде всего Писарро. Аудиенсия под давлением народа отказалась сделать это и продолжила вооруженные приготовления.
18 октября вице-король вновь потребовал выполнения августовских приказов. Хаос и разочарование в городе, страх перед репрессиями и силой королевских войск, шедших из Перу под предводительством Гойенече на подавление восставшего Ла-Паса, заставили оидоров сдаться. Вскоре город получил послание нового президента маршала В. Ньето, который потребовал ухода со своих постов всех революционеров - оидоров и прокуроров, замешанных в событиях 25 мая. Он требовал осудить "четырех мятежников", а остальным обещал прощение49. Письмо президента привело к полному развалу власти Аудиенсии, которая 17 ноября объявила о своем подчинении вице-королю и новому президенту.
Ньето вошел в город в сопровождении войск Санса. Из Потоси из запасов монетного двора привезли много денег, их разбрасывали при въезде президента в город. Ньето не стал никого казнить, хотя и арестовал М. Суданьеса, Альвареса Ареналеса и других видных деятелей восстания. Х. Суданьес и Б. Монтеагудо бежали из города. Ополчение было разоружено и распущено. К удивлению многих в руках восставших оказалось много оружия, например 15 пушек.
Восстание в Чукисаке закончилось восстановлением статус-кво. Силы и влияние революционеров, стремящихся к независимости, оказались недостаточными, чтобы добиться своих целей. Бюрократия и креольская элита, отрицая законность хунты в Испании, не противопоставляли себя испанской монархии, не стремились к конфликту с метрополией. Однако, также как и хунты в Испании, события в Чукисаке привели к развалу старой системы власти, подрывали сами основы монархии. Хотя не было создано альтернативной колониальной системы власти, отказ признать права Испании на решение судьбы американских владений закладывали основы не только автономии и федерализации империи, но и самостоятельности, будущей независимости. Восстание в Чаркас привело в движение народные массы, вовлекаемые креольской элитой в борьбу за независимость, которая перестала быть абстрактной идеей. Главным результатом восстания в Чаркас в 1809 г. были разрушение стабильности и основ "старого режима", осознание обществом возможности достижения независимости.
-
Рафаэль дель Риего-и-Нуньес
Автор: Saygo
И. И. ПОТАПОВ. РАФАЭЛЬ ДЕЛЬ РИЭГО
Знаменитый испанский революционер Рафаэль дель Риего-и-Нуньес родился 7 апреля 1784 г. в небольшом городе Тунья на севере Испании, в области Астурия. В приходской книге сохранилась запись: "В день девятого апреля, года 1784 [...] был крещен мальчик, нареченный Рафаэль Хосе-Мария Мануэль Антонио, законный сын дона Эухенио дель Риего-и-Нуньес Флорес Вальдес и доньи Тересы Флорес Вальдес 1. Дворянская семья Риэго не отличалась ни достатком, ни привилегиями. Рафаэль был младшим ребенком из пяти, однако до совершеннолетия кроме него дожили его старший брат Мигель и сестра Хосефа. Мигель на долгие годы стал близким другом Рафаэля, именно с ним он делился своими мыслями и мечтами. Об их матери нам известно мало. Скорее всего, как и большинство испанских женщин того времени, она была лишь хранительницей домашнего очага. Дон Эухенио дель Риэго-и-Нуньес провел юность на Канарских островах и в родной город вернулся незадолго до женитьбы. Однако в Тунье ему прочно осесть не удалось: вскоре после рождения Рафаэля пришло назначение на пост начальника почты в Овьедо, древней столице Астурии. Возглавлять провинциальное отделение связи - не самое почетное и прибыльное занятие. Однако дон Эухенио и не претендовал на большее, ибо рутинная служба оставляла много свободного времени для его увлечений. Он был человеком энциклопедического склада ума. В круг его интересов входили ботаника и геология; он увлекался поэзией, отдавая должное традициям испанского классицизма; был завсегдатаем местных научных и литературных собраний. Кроме того, дон Эухенио придерживался довольно смелых для своего времени взглядов: либерал по натуре, он симпатизировал Французской революции и являлся сторонником конституционных идей. Возможно, что именно у своего отца Рафаэль перенял те принципы, которых позднее придерживался в своей политической деятельности.
С младшим сыном у дона Эухенио были наиболее доверительные отношения. Сохранился даже цикл стихов, посвященных "другу Рафаэлю", в которых юноша предостерегался от фальши, неискренности и эгоизма. Вероятнее всего, начальное образование своим детям дал сам дон Эухенио. Он внимательно следил за обучением сыновей и позаботился об их поступлении в местный университет. Мигель посвятил себя карьере богослова. После обучения в Овьедо он поступил в Мадридский университет для прохождения курса теологии. Вместе с ним в испанскую столицу приехал Рафаэль, чтобы вступить в ряды самого престижного полка - королевскую гвардию, куда принимали только дворян и где даже рядовые носили офицерские звания.
Зачисление в полк не вызвало сложностей у Риэго. Основным и в то же время единственным критерием отбора было наличие у кандидата родословной, в которой отсутствовали бы лица с малейшей примесью еврейской или мавританской крови, еретики и преступники, осужденные инквизицией. Именно древность рода и чистота крови были зачастую единственным достоянием астурийской аристократии. Ее представители традиционно не отличались богатством и посвящали себя служению короне. Предки Рафаэля, большинство которых были офицерами или чиновниками не очень высокого ранга, не являлись исключением и соответствовали всем предъявленным требованиям. 23 мая 1807 г. Рафаэль стал королевским гвардейцем.
Из писем молодого Риэго родственникам можно заключить, что повседневная жизнь королевских гвардейцев в Мадриде вполне соответствовала расхожим романтическим представлениям о том времени: необременительная караульная служба перемежалась кутежами и азартными играми. В первые же полгода службы Риэго "отличился", попав под арест за невыполнение приказа (охраняя гарнизонную тюрьму, Рафаэль пропустил на свидание к одному из заключенных его жену). Окунувшемуся в самостоятельную жизнь своенравному юноше армейская дисциплина не пришлась по вкусу. Неторопливое продвижение по службе и пенсия по выслуге лет казались недостаточными для его самолюбия. И как раз в это время в его судьбу вмешалась большая политика, изменив все мыслимые планы.
Осенью 1807 г. Испания и Франция подписали в Фонтенбло тайный договор о захвате и разделе Португалии, причем Испания обязалась пропустить наполеоновские войска через свою территорию. Однако даже после взятия Лиссабона на Пиренейский полуостров непрерывно продолжали прибывать французские подкрепления, численность которых к марту 1808 г. достигла уже 100 тысяч. Пользуясь тем, что в стране возникла ситуация двоевластия (на трон претендовали одновременно Карл IV и его сын Фердинанд VII), Наполеон выманил обоих претендентов на испанский трон во Францию и заставил их отречься от престола.
1 марта 1808 г., когда представители французского императора попытались вывезти из Мадрида остальных членов испанской королевской семьи, в городе вспыхнуло восстание. Жестоко подавленное, оно послужило сигналом к началу организованного антифранцузского сопротивления в стране. Первые действия были предприняты на родине Рафаэля, в Астурии. Там уже в мае власть перешла к местной хунте - органу самоуправления, в состав которого вошли наиболее активные патриоты из числа влиятельных жителей Овьедо. Среди них был и дон Эухенио. Хунта низложила прежние власти и приступила к формированию добровольческой армии. Буквально через месяц по всей стране были созданы сотни подобных организаций, а 6 июня хунта Севильи опубликовала документ, в котором говорилось: "Именем короля нашего Фердинанда VII и всего испанского народа объявляем войну на суше и на море императору Наполеону I и Франции, пока она будет под его тиранским игом, и повелеваем всем испанцам действовать против них неприятельски и причинять им всевозможный вред" 2.
Призыв к сопротивлению не оставил безучастным Рафаэля. Королевская гвардия после Мадридского восстания была распущена французскими властями. Хотя бывшие гвардейцы находились практически под арестом в своих казармах, Рафаэлю удалось бежать, и он направился в Сеговию, где жили его дальние родственники, чтобы потом пробираться далее на север, по территории, занятой французами. Узнав о его намерении, хозяева предложили ему роль пастуха при их овечьем стаде. По-видимому, пастух из дворянина получился не вполне убедительный, и в окрестностях городка Вильяпандо Риэго был арестован местными патриотами как французский шпион. В атмосфере царившей тогда повсеместно ненависти к оккупантам пленника ожидала незавидная участь. Его спасло вмешательство случайно оказавшегося в тех краях монаха-францисканца, раньше жившего в Астурии и знавшего семью Риэго. Недоразумение разъяснилось, и Рафаэль продолжил свой путь.
Приехав в Овьедо, он провел несколько дней в кругу семьи, а затем явился в распоряжение местной хунты. 8 августа он был произведен в пехотные капитаны и назначен личным адъютантом генерала Асеведо, командующего одним из полков в дивизии астурийских волонтеров. Такое повышение в звании не было в те дни чем-то экстраординарным. В условиях вражеской оккупации основными критериями для продвижения по ступеням армейской иерархии стали желание и способность сражаться за родину. Знатность, богатство или выслуга лет часто не принимались во внимание. В итоге в касте испанских профессиональных военных сложились две большие, обособленные друг от друга группировки, которые в испанской исторической литературе принято называть "старые" и "новые офицеры" 3. Первые не мыслили себя вне сложившейся военной системы. Вторые (в большинстве молодые люди, получившие чин либо непосредственно перед войной, либо в ходе нее) с готовностью возглавляли отряды партизан и ополченцев. "Старые офицеры" защищали монархическую Испанию. "Новые офицеры" сражались за испанский народ. В беспощадной войне с оккупантами они усвоили, что для блага родины хороши любые средства. После войны именно выходцы из среды "новых офицеров" стали основными участниками военных переворотов и открытых выступлений против центральной власти: явление, ранее неизвестное в испанской истории и получившее широкое распространение в XIX - XX веках.
К осени 1808 г. сопротивление в Испании приняло столь широкий размах, что потребовалось личное вмешательство французского императора. 5 ноября Наполеон во главе большой армии, пополненной ветеранами Аустерлица и Иены, перешел Пиренеи. Испанские войска, численность которых за счет добровольцев к этому времени возросла до 100 тыс., не шли ни в какое сравнение с противником ни по вооружению, ни по выучке. Первое крупное сражение произошло 10 ноября 1808 г. при г. Эспиноса де лос Монтерос. Основной удар наполеоновских войск пришелся на левый фланг, где находились астурийские добровольцы. Не выдержав натиска, испанцы стали беспорядочно отступать. В руки преследователей попал обоз, в котором находился раненый генерал Асеведо. Престарелый военачальник был убит французскими солдатами, а его адъютант оказался в плену.
Вместе со многими собратьями по несчастью Риэго был доставлен во Францию. Там, в небольших городках на востоке страны, ему предстояло провести пять лет. Будучи в плену, Рафаэль не терял связи с домом и вел оживленную переписку с отцом и братом. Не тратя времени даром, он занялся изучением французского и английского языков, а также серьезно штудировал труды по военной истории и работы французских просветителей.
Пока Риэго находился во Франции, на его родине произошли серьезные политические перемены. В 1810г. на свободной от оккупантов территории, в южноиспанском городе Кадисе, собрались выбранные от местных хунт депутаты нового законодательного собрания - Учредительных кортесов. После двух лет работы кортесы приняли первую в истории Испании конституцию. Она признавала принцип национального суверенитета, декларировала равенство граждан перед законом, упраздняла некоторые привилегии дворянства, и заметно ограничивала власть короля. В ст. 1 конституции говорилось: "Испанская нация, свободная и независимая, не является и не может стать наследием какого-либо семейства или лица" 4.
После поражения французов в России стало ясно, что распад наполеоновской империи - вопрос времени. Группа испанских офицеров, в которую входил и Риэго, начала готовиться к побегу. В январе 1814г. беглецы пересекли швейцарскую границу. Далее их путь пролегал через Роттердам и Плимут. Оттуда уже было налажено регулярное морское сообщение с Испанией. По прибытии на родину, Рафаэль почти сразу же предстал перед командованием, был восстановлен в чине капитана и принес присягу на конституции. В феврале 1815 г., как и прочие офицеры, побывавшие во французском плену, он был награжден золотой медалью "За заслуги перед Отечеством".
Получив двухмесячный отпуск, Рафаэль провел его в кругу семьи. Пока он находился в плену, скончалась его мать, а дон Эухенио превратился в домоседа, окруженного заботами многочисленных родственников. Рафаэль был приятно поражен красотой своей племянницы Тересы. Она исполняла обязанности секретаря дона Эухенио, вела его переписку, следила за бумагами. Тереса и молодой офицер полюбили друг друга.
Отпуск пролетел незаметно, и офицер отправился на новое место службы, в захолустный гарнизон г. Логроньо. Там, в атмосфере уныния и скуки, он провел два года. В конце 1816 г. в Овьедо скончался дон Эухенио, а 2 февраля 1817г. Риэго был произведен в бригадные майоры и приписан к штабу экспедиционного корпуса, расположенного в Андалусии, на крайнем юге Испании.
В 1814 г., почти в одно время с Риэго, границы Испании пересек король Фердинанд VII. Он не собирался мириться с ограничениями своей власти, установленными за время его отсутствия. 4 мая 1814 г., еще не доехав до столицы, Фердинанд опубликовал в Валенсии указ, в котором объявлял конституцию и все декреты кортесов незаконными и несуществующими. Так говорил человек, который лишь за несколько недель перед этим, будучи во Франции, в послании на имя регентства заявлял свое одобрение "восстановлению кортесов и всему тому, что свершилось в мое отсутствие на пользу государству" 5. Кортесы были распущены, провинциальные собрания и городские муниципалитеты ликвидированы. Воскресла инквизиция, возобновили свою деятельность иезуиты, вернулась к жизни старая машина управления. Жесточайшим репрессиям подверглась печать, а против своих политических оппонентов король открыл настоящую травлю: тысячи либералов были сосланы в Африку, заключены в тюрьмы и монастыри, принуждены к эмиграции.
Политика Фердинанда вызвала большое недовольство в стране. С 1814 г. по 1819 г. в Испании произошли десятки открытых антироялистских выступлений, среди которых особенно выделялись три крупных восстания под предводительством знаменитых героев войны за независимость - генералов Мины, Порлье и Ласи. Хотя все они были жестоко подавлены, революционные настроения усиливались. Особой проблемой для короля стала армия. Он сознавал, что в ее рядах находится много сторонников конституции. Чтобы ослабить грозящую с этой стороны опасность, была произведена чистка офицерского корпуса, численность армии была сокращена почти наполовину, военные посажены на голодный паек, солдаты спали на голой земле, питались впроголодь и ходили в лохмотьях, даже офицеры месяцами не получали жалования. Все это только озлобляло войска и ускоряло приближение неизбежного взрыва.
Ситуация в армии обострялась в результате непродуманной политики Фердинанда по отношению к колониям. За то время, что Испания была оккупирована наполеоновскими войсками, южноамериканские колонии Испании провозгласили свою независимость от метрополии. Однако если кадисские кортесы пытались урегулировать проблему путем дипломатии и законодательных уступок, то Фердинанд решил обратиться к военной силе, жестоко подавляя отступников. К тому же предоставлялась возможность отправить за океан часть неблагонадежных солдат и офицеров. И в 1815г. из Кадиса в Южную Америку отплыла первая экспедиционная армия, а год спустя началась подготовка к отправке туда новых войск. Никто из солдат и офицеров не горел желанием подвергать себя опасностям и погибать, сражаясь против южно-американских повстанцев. Тогдашний министр внутренних дел Гарай, предвидя опасность мятежа, советовал военному ведомству ускорить отправку экспедиции, а до тех пор разделить войска на изолированные подразделения.
Однако обстоятельства препятствовали и тому, и другому. Армия больше чем наполовину состояла из новобранцев, которым требовалось обучение. К тому же после войны с Францией у Испании почти не осталось военного флота. После долгих переговоров семь фрегатов были закуплены у России. Но когда в середине 1818 г. корабли прибыли в Кадис, выяснилось, что кто-то из русских чиновников сбыл с рук негодные суда: ветхие, с прогнившим такелажем, они не в состоянии были достичь Америки и требовали длительного ремонта. А год спустя отправку снова пришлось отложить: в Кадисе и его окрестностях вспыхнула эпидемия желтой лихорадки, которая нанесла экспедиционным частям значительный урон. С целью карантина отдельные батальоны были размещены в небольших селениях по всей провинции, на максимальном удалении друг от друга.
Так, в течение почти трех лет войска, расквартированные в Кадисе, со страхом ожидали приказа к отплытию за океан. Большинство офицеров экспедиционного корпуса принадлежали по своим политическим убеждениям к либералам и не одобряло политику короля. Многие из них не желали покорно ждать своей участи. Их переполняли идеи и жажда действий. Однако у них не было организации, способной объединить их единомышленников. И тут в игру вступила новая сила - масонство.
Во время войны за независимость масонское движение возродилось во многих крупных городах, ас 1814 г. масонские ложи постепенно становятся центром либеральной оппозиции, предоставив в ее распоряжение разветвленную и законспирированную организацию. В конце 1817 г. в Кадисе была образована масонская ложа, названная "Высший капитул". Поначалу ее члены проводили свое время в характерных для масонов церемониях, пышных и проникнутых мистикой, но абсолютно безвредных в политическом отношении. Однако уже через год наиболее активные выделяются в дочернюю ложу "Высокая мастерская". В ее состав входили несколько влиятельных дворян и некоторые офицеры экспедиционного корпуса, каждый из которых возглавлял масонов своего полка. В узком кругу они обсуждали планы политической революции, начало которой должно было положить восстание частей, находящихся в Кадисе.
Наконец, определился круг заговорщиков и их обязанности: А. Галиано, профессиональный дипломат, связанный со многими либералами, и X. Истурис, дворянин и предводитель кадисского масонства отвечали за идеологическую часть восстания; X. А. Мендисабаль, торговый агент одного из крупнейших купеческих домов, взял на себя финансовые расходы; военными приготовлениями занялись офицеры А. Кирога, Р. Риэго, Арко-Агуэро, О'Дэйли, М. Лопес-Баньос, братья Эваристо, X. Сан-Мигель. Участники тех событий, оставившие после себя мемуары, не скрывают истинной причины восстания: нежелание по прихоти короля умирать вдали от родины 6. Чтобы избежать этой перспективы, они были готовы на все, вплоть до вооруженного сопротивления.
Разногласия в среде заговорщиков возникали по любому поводу - начиная от лозунга, под которым следует выступить, и кончая конкретным планом действий. Но в одном все были единодушны: предводителем восстания должен быть офицер достаточно высокого ранга. Только тогда можно будет добиться безоговорочного подчинения солдат. Поэтому участники заговора долго пытались привлечь на свою сторону кого-либо из генералов и в конечном итоге поставили под угрозу все свое предприятие.
Летом 1819 г. в Кадис прибыл генерал Сарсфилд. Делегаты "Высокой мастерской" попытались втянуть его в заговор, но потерпели неудачу - Сарсфилд обратился с донесением к командующему армией генералу О'Доннелу, графу Ла Бисбалю. 7 июля, во время общего построения, Ла Бисбаль объявил об аресте по обвинению в подрывной деятельности нескольких офицеров. Ограничившись арестом тех, кто участвовал в разговоре с Сарсфилдом, он фактически затормозил дальнейшее расследование. На свободе остались почти все гражданские участники заговора и ряд военных, в том числе Риэго (к тому времени подполковник) и Баньос. Арестованные заговорщики содержались в собственных частях и обладали известной свободой передвижений. Эти действия командующего вызвали подозрения у королевской администрации, и Ла Бисбаля перевели на другой пост, предварительно наградив за бдительность. Новым командующим был назначен престарелый генерал Кальеха, герцог Кальдерой.
Гражданские власти почти не продвигались в расследовании происшествия, и заговорщики решили продолжить свою деятельность. К этому времени из-за эпидемии лихорадки все батальоны, входившие в состав корпуса, уже были рассредоточены по разным селениям, и подготовку восстания следовало осуществлять на местах. В октябре, под предлогом ослабления здоровья, Риэго подал рапорт о переводе из штаба в строевую часть. 8 ноября 1819 г. он был направлен командовать батальоном Астуриас, который располагался в селении Лас Кабесас де Сан Хуан.
Сохранились дневниковые записи капитана X. Рабадана, служившего в той же части: "Риэго въехал в город на белом коне. В этот момент я инструктировал новобранцев перед упражнениями с оружием. Я отдал честь и попросил разрешения продолжить занятия. Риэго обратился к новобранцам: "Солдаты, вы еще неопытны, я вижу, вы готовитесь к упражнениям с оружием. Хочу дать вам совет: любите и уважайте своих командиров, а мы приведем вас к славе". Все закричали: "Мы сделаем это! Да здравствует наш командир!" 7. Приняв командование батальоном, Риэго постарался установить доверительные отношения с офицерами, регулярно приглашал их разделить с ним трапезу и сделал многое для облегчения жизни солдат, в частности нашел средства на новое обмундирование (многие новобранцы оставались в той же одежде, в которой их забрали в армию три года назад).
27 декабря к Риэго для разработки плана восстания приехали Галиано и Мендисабаль. В мемуарах Галиано подробно описан окончательный вариант плана 8. Предполагалось организовать три колонны. Первая, под управлением Риэго, должна была захватить резиденцию командующего армией в городе Аркос де ла Фронтера, а затем двигаться на соединение с остальными восставшими. Одновременно Кирога и его батальон, соединившись еще с несколькими подразделениями, должны были занять полуостров Леон с Кадисом и ожидать подхода остальных восставших. Третью колонну составляли артиллерийские части под командованием Баньоса. Они располагались дальше всего от Кадиса, и должны были подоспеть к моменту, когда город уже окажется в руках восставших. Руководителем восстания после долгих споров решено было выбрать Киро-гу: он находился в чине полковника, а для большего авторитета они сами присвоили ему звание генерала.
Позже Галиано называл заговор молодых офицеров "детской игрой" 9. Действительно, революция 1820 г. смогла победить лишь благодаря уникальному стечению обстоятельств. Создается впечатление, что имела место совокупность ошибок, допущенных противостоящими сторонами. Со стороны правительственных чиновников халатность и безалаберность достигала такого размаха, что историки задаются вопросом, не мог ли способствовать успеху восстания осознанный саботаж группы либерально настроенных генералов, входивших в число высшего военного руководства? Одна из загадок: почему именно в армии, формировавшейся в Кадисе, в качестве командиров полков собрались, как на подбор, молодые, честолюбивые, либерально настроенные офицеры, многие из которых прошли французский плен и состояли к тому времени в масонских ложах. Однако и восставшие постоянно допускали серьезные просчеты. Любое непредвиденное обстоятельство серьезно меняло планы восставших и могло поставить под удар мероприятие в целом. Примерами могут служить следующие факты.
С самого начала восстания офицеры столкнулись с неорганизованностью солдат. Когда те узнавали о том, что у них появился шанс избежать отправки за океан, они немедленно ломали строй и начинали шумно ликовать по этому поводу. Часто требовались несколько часов, а то и сутки, чтобы восстановить дисциплину. Накануне дня восстания несколько дней подряд шел дождь, грунтовые дороги размыло, поэтому многие мятежные отряды не смогли вовремя прибыть на место сбора. Среди офицеров почти не было местных уроженцев, и отряды плутали на местности. Это приводило к курьезным ситуациям. Когда рота одного из батальонов получила приказ захватить ключевой в стратегическом отношении пункт, мост через р. Суасо, ее командир не смог опознать цель своего рейда и, с ходу пройдя мост, не останавливаясь, вел подразделения еще несколько километров, пока его же солдаты не указали ему на промах.
Отярд Кироги упустил шанс захватить без единого выстрела Кадис. Помешало отсутствие должной целеустремленности: дойдя до г. Сан-Фернандо, на полпути к Кадису, восставшие расположились на отдых. Однако они упустили из виду наличие на полуострове башенного телеграфа и не захватили его. В результате новость о восстании в течение нескольких часов долетела до городского гарнизона. Его командующий немедленно организовал оборону и встретил мятежников пушечными залпами. Кирога был вынужден ожидать остальные восставшие батальоны.
На фоне провала штурма Кадиса деятельность Риэго выглядит продуманной и целесообразной. Утром 1 января, когда офицеры зашли к своему командиру за распоряжениями, он посвятил их в планы восстания, упирая на то, что все действия заговорщиков направлены лишь на восстановление конституции, а следовательно законны. "С этого момента, - говорил Риэго, - испанская нация начинает возвращать себе священные права, которые с четырнадцатого года попираются неблагодарным абсолютизмом. Нация снова будет представлена в кортесах" 10.
Встретив одобрение подчиненных, Риэго приказал им построить солдат на центральной площади, а сам направился в здание муниципалитета. Здесь он официально заявил старшинам города о начале восстания и предложил присягнуть на верность конституции 1812 года. Затем, вместе с новоявленными конституционными алькальдами, подписал подготовленное заранее воззвание к населению, велев распространить его среди жителей. Заручившись согласием городских властей, он составил приказ, запрещающий кому бы то ни было покидать пределы Лас Кабесас в течение ближайших суток.
Вышедшие из церкви, где закончилась воскресная служба, обыватели подходили к стоящим на площади солдатам. Ровно в 9 ч. утра, облаченный в парадный мундир, перед строем появился Риэго. В сопровождении офицеров он въехал на площадь, выхватил саблю, и отсалютовал солдатам. Затем им была произнесена речь, начинавшаяся словами: "Солдаты, моя любовь к вам велика". Риэго говорил о том, что как хороший командир, он не может допустить отправки своих подчиненных ради ведения бесполезной войны. Первой обязанностью солдат он назвал защиту прав и жизней их соотечественников, освобождение их от "цепей, в которые они закованы с четырнадцатого года". "Испания существует во власти абсолютизма, управляющего ею без малейшего почтения к основным законам нации. Король, который обязан своим троном тем, кто сражался за него в годы войны за независимость, не признает конституции. Конституция - это соглашение, заключаемое между народом и монархом. Испанская конституция, справедливая и либеральная, была принята в Кадисе, среди крови и страданий. Для спасения Испании необходимо, чтобы король признал и уважал конституцию 1812 г., в которой законным образом описаны права и обязанности всех испанцев, начиная от самого монарха, и кончая последним крестьянином" 11. Затем Риэго торжественно зачитал составленное вождями заговорщиков воззвание.
Солдаты, сломав строй, вместе с жителями городка окружили Риэго. Вдохновленные его речью, они выражали радость и восторг. Уверившись в собственном успехе, Рафаэль приказал одной из рот оцепить город, а остальным предоставил несколько часов на подготовку к маршу. Сам же созвал офицеров на военный совет, где объявил им о своей ближайшей цели - захвате штаба армии.
Около 2 ч. дня солдаты батальона Астуриас вышли из Лас Кабесас. Несмторя на то, что сумерки застигли их в дороге, Риэго приказал продолжать движение. После стремительного марша на рассвете они вышли к г. Аркос де ла Фронтера. Еще до восхода солнца был отдан приказ о штурме. Захваченные врасплох офицеры расквартированного при штабе батальона Гиас не смогли организовать сопротивление, а их солдаты, разобравшись в чем дело, присоединились к восставшим. Весь штаб во главе с генералом Кальдероном попал в плен.
Через некоторое время в Аркос подошел батальон Севильи, а на следующий день Риэго совершил рейд в соседнее селение, чтобы привлечь к восстанию стоящий там батальон Арагона. Так в подчинении у Риэго оказались четыре батальона. В тот же день пришло известие о неудачной попытке Кироги захватить Кадис и силы, подчиненные Риэго, выступили ему на помощь. К 6 января восставшие собрались в г. Сан-Фернандо. Оказалось, что из 20 тыс. солдат, составлявших экспедиционный корпус, к восстанию присоединилось примерно пять тыс. человек. В войсках мятежников было больше задора и энтузиазма, чем согласия и дисциплины. Авторитет главнокомандующего был ничтожен среди многих его подчиненных. Сложилась ситуация, когда все командовали и никто не подчинялся. Единственное, что удалось осуществить восставшим за три недели, стал захват расположенного неподалеку от Сан-Фернандо армейского арсенала. А к началу февраля восставшие оказались блокированы между гарнизоном Кадиса и правительственными войсками, подошедшими с севера. Впрочем, командующий королевской армией, генерал М. Фрейр не проявлял особого стремления к столкновению с восставшими и до конца января даже не приближался к Сан-Фернандо, а позже, блокировав подступы к городу, ограничивался разведкой.
Это обстоятельство лишь усилило разногласия в руководстве восстания. Риэго выступал против бездеятельности Кироги, а тот был раздражен амбициями оппонента и его растущей популярностью. Незадолго до того, как роялистские части перекрыли все подходы к полуострову, среди восставших произошел открыта раскол. Риэго самовольно организовал отряд в 1,5 тыс. человек, и покинул Сан-Фернандо. В этой колонне были в основном солдаты из батальонов Астуриас и Севильи, к которым присоединился небольшой отряд кавалеристов. Сторону Риэго приняли также некоторые вожди заговорщиков: братья Сан-Мигель и Мендисабаль. Целью похода было поднять население Андалусии, а затем и всей Испании. Для этого Риэго планировал пройти как можно дальше в глубь Пиренейского полуострова, убеждая местных патриотов и небольшие гарнизоны присоединяться к восстанию. Первоначально маршрут задумывался как последовательное движение колонны от одного крупного города к другому. Однако в результате сложного переплетения политических, топографических и военных условий отряду Риэго пришлось петлять по Андалусии, иногда возвращаясь в те места, где они уже побывали.
Колонна покинула Сан-Фернандо 27 января. Первым крупным городом, которого достиг Риэго был Альхесирас. Местные жители оказали колонне восторженный прием, и было решено задержаться тут подольше. Уверившись в успехе предприятия, идеологи отряда, Э. Сан-Мигель и Мендисабаль усилили пропагандистскую деятельность. Они десятками составляли и распространяли прокламации и воззвания, в которых описывались преимущества конституционного строя. Существует версия, что именно Сан-Мигель в те дни сочинил слова знаменитого "Гимна Риэго" - несколько простых, легких для запоминания куплетов, положенных на музыку кем-то из военных музыкантов, шедших вместе с колонной. Вот подстрочный перевод отдельных строф этого гимна, проникнутых энтузиазмом: "Солдаты! Родина // зовет нас на бой! // Поклянемся ей // победить или умереть // ...Звук наших голосов // взволнует весь мир! // И мир признает нас // потомками Сида! // ...Солдаты! // За Родину! // Заряжайте пушки! // Смерть тому, кто ненавидит // конституцию!" 12.
За первые десять дней колонна не слишком отдалилась от Кадиса, стараясь отвлечь на себя хотя бы часть правительственных войск, стоявших неподалеку от Сан-Фернандо. Наконец, против отряда Риэго выдвинулась дивизия роялистов, под командованием генерала X. О'Доннела. Завлекая противника, колонна двинулась по направлению к Малаге, в окрестностях которой 16 февраля состоялось первое серьезное столкновение. Неподалеку от селения Марбелья отряд был атакован авангардом роялистов. Риэго, уверенный в том, что на него надвигается вся дивизия, дал приказ отступать к Малаге. Противников разделила ночная темнота, но О'Доннел, зная, что восставшие солдаты находились на марше весь день и должны остановиться на ночлег, выслал на их поиски несколько батальонов. В 3 ч. утра лагерь мятежников был обнаружен и атакован. В результате около полусотни солдат Риэго попали в плен, а многие дезертировали.
К 18 февраля колонна вошла в Малагу, но преследовавшая ее по пятам дивизия расположилась под городом. Через парламентера Риэго предложил противнику не подвергать опасности мирных жителей и померяться силами на одном из близлежащих полей. В состоявшемся сражении ни одна из сторон не смогла добиться сколько-нибудь заметного преимущества, и еще через день солдаты Риэго покинули город. К этому моменту пехотинцы, составлявшие основную часть колонны напоминали сборище оборванцев: многие солдаты были без обуви, почти все - в рваных и грязных рубахах. К колонне не присоединился ни один из местных жителей, на что рассчитывал Риэго. В одних городах колонну встречали угрюмым молчанием, в других - восторженными криками и цветами, однако ни один патриот не пожелал вступить в отряд Риэго. Самое большее, что смогли получить восставшие, - помощь провизией и одеждой. Кроме того, по пятам колонны шли превосходящие силы противника, и среди солдат, осознавших опасность похода, началось повальное дезертирство.
В Малаге 20 февраля в составе колонны было 900 человек, через неделю, в Грасалене - 700, еще через 10 дней в Кордове - 300, а через три дня возле Фуэнте-Овехуна - 100. 11 марта в г. Бьенбенида Риэго наконец решился объективно оценить ситуацию. У него оставалось лишь 40 человек. Он распустил подчиненных, предоставив каждого своей судьбе, а сам вместе с несколькими офицерами продолжил путь к г. Кумбрес, где их мог приютить некий дворянин- либерал. Удрученный крушением замыслов и предполагая поражение всего восстания, Риэго еще не знал, что поход его колонны на самом деле привел к задуманному и послужил катализатором революции. Дело в том, что этот поход приковал к себе всеобщее внимание. Провинции были полны ожидания и жадно следили за каждым его движением. Умы, пораженные смелостью Риэго, приписывали ему воображаемые триумфы, прибытие подкреплений и присоединение к нему масс народа, чего в действительности не было. Вести о предприятии Риэго, доходя до дальних углов страны, достигали преувеличенных размеров. И даже ложных вестей оказалось достаточно, чтобы вызвать революцию.
Для борьбы с колонной Риэго правительство переместило на юг много войск, отозвав их из других провинций. В результате либералы на севере и в центре Испании получили возможность активных действий. 21 февраля вспыхнуло восстание в Галисии. Там была образована местная конституционная хунта, и сразу несколько крупных городов почти без боя подчинились ее власти. Одновременно в Наварре поднял восстание вернувшийся из эмиграции генерал Мина. Затем поднялись Сарагоса и Барселона. Запаниковав, Фердинанд поручил командование правительственными войсками опальному Лабисбалю. Однако на следующий же день после своего назначения этот генерал перешел на сторону приверженцев конституции.
Волнениями был охвачен Мадрид. Королевская гвардия отказалась стрелять в демонстрантов. 9 марта, в окруженном толпами горожан дворце Фердинанд отдал распоряжение о созыве конституционного муниципалитета, разогнанного в 1814г., присягнул перед ним на конституции и объявил политическую амнистию. Вскоре было назначено новое правительство, в состав которого вошло несколько известных лидеров либерального движения, а также было объявлено о выборах в кортесы, первое заседание которых должно было состояться в начале июня.
Однако в среде победивших сторонников конституционного строя не было единства. С первых же дней революции среди либералов оформились две группировки. Правое крыло получило название "умеренных", его возглавляли "либералы 1812г." - те, кто долгое время находился в тюрьмах и ссылках, и теперь вернулся к политической деятельности. Левое крыло, "восторженные", были представлены новым поколением либералов - "людьми 1820 года". "Восторженные" опирались на систему народных клубов, стихийно возникшую в первые же дни революции в городах. Все, что обсуждалось в этих клубах, располагавшихся обычно в помещениях популярных кафе, немедленно становилось достоянием широкой общественности. Зачастую решения народных клубов оказывали серьезное влияние на политику правительства.
Именно по инициативе "восторженных" на основе тех частей, что участвовали в андалузском восстании 1 января, была сформирована Армия наблюдения, призванная стать вооруженной рукой революции. Одну дивизию этой армии под командованием Кироги было решено расположить в Кадисе, другую, под командованием Риэго, - в Севилье. Оба командира получили звания маршалов, приказ о чем был подписан королем. Примечательна формулировка причин этого шага: "В признание за заслуги... частные и выдающиеся, за действия, направленные на благо Нации" 13.
Впрочем, подпись под документом тоже примечательна: Дон Фердинанд VII, милостью Господа и Конституции.
Узнав о победе революции и о своем новом назначении, еще не вполне оправившись от простуды, Риэго направился в Севилью, где его ждал триумф: местный муниципалитет организовал ему торжественную встречу. Сохранилась запись о том дне, сделанная неким чиновником: "Нас посетил герой Лас Кабесас, это красивый мужчина, молодой и обаятельный, он с искренней благодарностью отнесся к изъявлениям любви, переполнявшим горожан" 14. Гарнизон города был построен в почетном карауле, оркестр, не переставая, играл "Гимн Риэго", народ высыпал на улицы, желая лицезреть легендарную личность.
Именно в Севилье впервые стали видны масштабы популярности, которую обретал Риэго. Этому в немалой степени способствовало то, что в те дни он принимал выражения признательности не только от рядовых испанцев, но и от первых лиц государства. Сохранилась обширная переписка Риэго и военного министра, маркиза Амарильяса, выступавшего от имени короля. Письма полны стремлением Фердинанда войти в доверие к революционному генералу. Амарильяс цитирует лестные для Риэго высказывания, произнесенные (или якобы произнесенные) королем. Некоторые моменты сегодня могут даже показаться забавными: например, Фердинанд предложил пожаловать Риэго и Кироге особый знак отличия - белый плюмаж на шляпу.
Однако не стоило заблуждаться насчет истинных намерений короля. "Конституционный монарх" не смирился с победой политических противников. Он почти сразу начал готовить реставрацию прежних порядков. В первую очередь следовало любой ценой распустить Армию наблюдения, в которой собрались наиболее революционно настроенные офицеры. С началом лета 1820г., когда открылась первая сессия вновь созванных кортесов, большинство руководителей кадисского восстания перебрались в Мадрид. Кто-то из них принимал активное участие в работе парламента, как Кирога и Мендисабаль, избранные депутатами, а кто-то просто желал быть поближе к центру политических событий. В армии остался лишь Риэго - самый горячий и последовательный сторонник создания конституционных войск. В интересах роялистов было отстранить его от командования.
В июле вопрос о расформировании Армии наблюдения был поднят на заседаниях кортесов. 2 августа 1820 г. королевским указом Риэго был назначен на пост капитан-генерала (военного губернатора) Галисии. В письме Амарильяса, содержавшем известие о назначении, особо подчеркивалось желание короля увидеть Риэго в Мадриде, "дабы Его Величество мог лично познакомиться с этим человеком, так много сделавшим для нации". Понимая, что с его отъездом войска остаются без руководства, Риэго попытался отказаться от столь высокой чести, но король был непреклонен. Тогда Риэго отправился в столицу, надеясь, что его личное присутствие сможет оказать влияние на судьбу Армии наблюдения.
30 августа он прибыл в Мадрид. Несмотря на то, что в город он въехал ночью, надеясь избежать шумной встречи, всем уже было известно о приезде национального героя. Это стало главным столичным событием. Судя по свидетельствам очевидцев, визит генерала сопровождался проявлениями массовой истерии: толпы восторженных патриотов осаждали площадь перед гостиницей, где остановился Риэго, и осыпали его цветами, стоило ему выйти на улицу.
1 сентября Риэго отправился с визитом к королю. Эта встреча ни к чему не привела - Фердинанд был весьма любезен, угощал Рафаэля своими сигарами и вел светскую беседу, однако не изменил своего решения. В ответ Риэго добился права выступить перед членами правительства с докладом о необходимости сохранения кадисской армии. Однако здесь его (не в первый и не в последний раз) подвело отсутствие политического опыта; революционер захотел общаться на равных с министрами его величества, за что получил резкую отповедь. Оставался только один вариант - обратиться в парламент. Слушания в кортесах по вопросу Армии наблюдения были назначены на 4 сентября.
Вечером того же дня Риэго присутствовал на банкете в его честь, устроенном в кафе "Золотой фонтан", штаб-квартире одного из влиятельных народных клубов. Там он был приглашен директором центрального мадридского театра на вечерний спектакль. Риэго принял приглашение, еще не догадываясь, какие последствия будет это иметь. Первый акт прошел без происшествий, однако в антракте глава мадридского муниципалитета пригласил почетного гостя в свою ложу. Когда публика увидела Риэго, она устроила шумную овацию. Многие зрители принялись распевать куплеты. Крики, аплодисменты и пение не умолкали, а призывы к порядку не действовали. В итоге представление оказалось сорванным.
Происшествие в театре вызвало бурю откликов, большинство из которых были нелицеприятны для Риэго, тем более, что его непомерная популярность начала раздражать не только роялистов, но и сторонников конституции. Кое-кто заподозрил даже его в диктаторских наклонностях. В ответ Риэго совершил поступок, равно говорящий и о его понятиях чести, и о политической неопытности: он подал в отставку с поста командира дивизии, объясняя это нежеланием "быть мишенью для гнусных обвинений, низменной зависти и несправедливых порицаний" 15. Прошение об отставке было подписано "гражданин Рафаэль дель Риэго".
Дебаты о расформировании кадисской армии были продолжительными. Большинство депутатов предпочли подойти к вопросу с формальной стороны, расценив поведение Риэго как неповиновение приказам военного министерства и, следовательно, неуважение к конституционному правительству. Дело усугубил демарш Кироги, который заявил, что частная точка зрения Риэго еще не отражает мнение всей армии. Фердинанд делал вид, будто сохраняет нейтралитет. Однако 20 сентября, после того как парламентские дебаты закончились не в пользу популярного военачальника, он издал два указа. В одном назначались крупные пенсии командующим распущенной армии и разовые денежные вознаграждения солдатам. Другим указом Риэго был отправлен в ссылку в Астурию. В качестве причины ссылки называлось "подстрекательство к массовым беспорядкам" во время театрального представления.
Поведение Риэго может вызвать недоумение: выступая против роспуска подчиненной ему армии он добровольно подал в отставку, облегчая тем самым действия оппонентам. Когда же решение о расформировании армии было принято, он смирился с этим и уже не протестовал, безропотно отправился в ссылку, подчинившись приказу того самого короля, против которого менее года назад выступал с оружием в руках. Причины кроются в личных взглядах Риэго, в его восприятии окружающей действительности. То, что нам кажется странным, естественно укладывалось в присущую ему систему ценностей.
Если попытаться найти термин, определяющий убеждения Риэго, придется остановиться на слове "конституционный". Первое, что бросается в глаза при рассмотрении текстов речей и воззваний, автором которых был Риэго, - его твердая и вдохновенная убежденность в абсолютной истинности конституции. Этот документ для него - священный символ прав и свобод нации, основной и единственный закон. Может даже показаться, что почитание конституции у Риэго выходит за рамки политической платформы, превращаясь в нечто схожее с беспрекословным религиозным поклонением. Чтобы понять причины этого, стоит проследить эволюцию взглядов Риэго.
Исследователи полагают, что поворотным моментом в складывании взглядов Риэго послужило его знакомство во время войны за независимость с А. Ф. Эстрадой. Этот либерал был автором нашумевшей книги "Политическая конституция с военной точки зрения", в которой развивались идеи о политическом и социальном значении армии в жизни любого государства 16. Под влиянием книги Эстрады Риэго начал понимать, каким образом избранная им профессия военного может соответствовать тем конституционным идеям, которые прививал сыновьям дон Эухенио. Позднее, в плену и во время службы в отдаленных гарнизонах, его политические воззрения лишь упрочились, тем более, что все это время он находился в кругу единомышленников, таких же молодых офицеров.
В первый же день восстания 1820 г. Риэго окончательно определил свою идеологию, провозгласив конституцию. Согласно мемуарам А. Галиано, такой радикальный шаг первоначально не предусматривался заговорщиками. Официальный глава восстания Кирога провозгласил конституцию только спустя неделю после начала восстания, признавая уже свершившийся факт. Риэго, пойдя на конфронтацию с некоторыми своими соратниками, коренным образом изменил цель заговора, поставив на первое место интересы страны. Именно этот поступок возвел его в ранг народных героев.
Поступая так, он не думал о своей выгоде и не стремился поднять свою популярность, так как любой, кто обещал солдатам избавить их от похода за океан, мог рассчитывать на поддержку. Если для остальных заговорщиков провозглашение конституции выглядело импровизацией со стороны Риэго, то для него это было естественным и закономерным. Вспомним, что, вернувшись на родину из плена, Риэго, как и многие его сверстники, принес присягу конституции 1812 года. В данном случае политические принципы Риэго сочетались с его понятиями о долге и дворянской чести. А его целью было дать нации возможность выражать свою волю. Он сознавал, что задача армии - защищать установленный режим, а не руководить им. Риэго можно отнести к числу тех чистых помыслами бунтарей, кто никогда не добивается власти ради самой власти.
В ходе борьбы за измененный строй Риэго вряд ли задумывался о своем месте в нем. У него был один ориентир - система прав и свобод, установленная конституцией. Любое действие властей, военных или гражданских, должно находиться в рамках конституции. Все, от короля до крестьянина, обязаны подчиняться ей, ибо все перед ней равны. Органичной частью этого общества равных должна быть и армия. Гражданские права обязаны превалировать над обязанностями военнослужащего. Риэго на своем опыте знал, что в армии испокон веку старались сделать из солдат бездушных марионеток, слепо выполняющих приказания командиров. Командуя армией, призванной охранять конституционный строй, Риэго стремился, чтобы солдаты стали полноценными гражданами, обладающими всеми правами, и осознающими это.
Однажды определив для себя эти принципы, Риэго руководствовался ими в своей политической деятельности и полагал, что все остальные тоже должны, как и он, играть по тем же правилам. В этом кроется причина того, почему Риэго был чувствителен к малейшим обвинениям в попытке нарушить конституционный порядок и с гневом реагировал на утверждения, что он стремится к месту диктатора или что он деспотически пользуется предоставленной ему властью. Этим и объясняется поведение Риэго в сентябре 1820 года. В его поступках нет противоречий. После принятия королем конституции он подчинялся Фердинанду как конституционному монарху и верховному главнокомандующему, хотя еще в январе поднял против этого "деспота и тирана" восстание. В соответствии с убеждениями Риэго любой приказ короля в той ситуации просто не может не соответствовать конституции и, значит, обязателен к исполнению. Характерно, что вскоре после отставки, подписанной королем, выступая перед земляками в Овьедо, Риэго провозглашал здравицы в честь конституции и в честь короля. Стремясь поступать как гражданин, он ждал того же от своего главного политического оппонента.
Нескольких недель, проведенных в Мадриде, хватило Риэго, чтобы понять: хотя в глазах простых испанцев он стал национальным героем, это еще не означает популярности в высших сферах. В качестве реальной политической фигуры он не нужен был никому, ни сторонникам конституции, ни ее противникам. Впрочем, отправленный в отставку в результате сложных интриг, Риэго таким же окольным путем смог вернуться к государственной деятельности.
В ноябре 1820 г., Фердинанд, пойдя на уступки, назначил в правительство нескольких министров- либералов. Один из них, К. Вальдес родом из Астурии, хорошо знал Риэго и его отца. Вскоре по протекции этого деятеля Риэго был назначен на пост капитан-генерала Арагона. Его ждала работа по организации борьбы с пропагандой роялистов, активно подстрекавших местное население к волнениям. Он с рвением взялся за дело, проводя почти все время за пределами резиденции, совмещая агитацию в небольших селениях и боевые вылазки в поисках контрреволюционеров.
Перемены в судьбе героя Лас-Кабесас нашли свое отражение и в деятельности парламента. 25 июня 1821 г. кортесы назначили Риэго и Кироге пенсию в 80 000 реалов. Известие об этом Риэго получил 14 августа и уже через пять дней отправил письмо председателю кортесов, в котором отказывался от причитающейся ему награды: "Ни мои принципы, ни характер, ни просто сердце честного человека не позволяют мне принять эти деньги. Я готов свидетельствовать перед всей нацией, что моей целью никогда не было личное обогащение, а лишь процветание Родины. Не все люди смотрят на вещи одинаково, и враги конституции расценят эту пенсию как плату наемнику за проделанную работу... Логичнее и полезнее для конституционного строя было бы признать законность и правомочность январского восстания, что пристыдило бы врагов революции и лучшим образом вознаградило бы участников тех событий... Я не богат, но я должен существовать на жалованье, которое я получаю находясь на службе своей Родины. Мои сыновья, если они будут у меня, точно так же должны служить Испании, и если они не вырастут бесполезными нахлебниками, то себе на жизнь они всегда сумеют заработать. Менее всего я хотел бы, чтобы мои дети жили под сенью чужих заслуг"17.
Отказавшись от пенсии, Риэго спустя неделю лишился и своего поста. 23 августа Фердинанд подписал приказ о временном отстранении Риэго от командования администрацией Арагона, направляя его в один из провинциальных гарнизонов "впредь до особых распоряжений", что означало очередную отставку неугодного генерала. Положение Риэго осложнялось тем, что военным министром стал Э. Санчес Сальвадор, входивший в свое время в состав штаба экспедиционной армии, захваченного восставшими в г. Аркос де ла Фронтера. Решив отомстить за плен, новый министр направли в Сарагосу отряд солдат, чтобы воспрепятствовать въезду опального генерала в столицу провинции. В итоге Риэго, получивший известие об отставке во время одной из своих поездок, не смог даже добраться до собственной квартиры.
Однако его популярность в народе продолжала расти. Когда в столицу пришли новости об отставке Риэго, члены клуба "Золотой фонтан" решили организовать демонстрацию в поддержку героя. Предполагалось устроить шествие и пронести по центральным улицам Мадрида портрет, на котором генерал изображался с конституцией в руках, попирающий врагов революции. Власти были встревожены. Управляющий внутренними делами провинции запретил манифестацию, а на заседании столичного муниципалитета постановили в случае волнений применить против демонстрантов войска. Тем не менее 18 сентября шествие состоялось. На площади Платериас колонну манифестантов встретил и разогнал батальон национальной милиции. Либеральная пресса язвительно назвала это событие "битвой при Платериас". Подобные же эпизоды в сентябре 1821 г. происходили во многих крупных городах Испании. 24 октября, в день св. Рафаэля, в Мадриде вновь прошли демонстрации, посвященные Риэго.
Сам же герой спокойно воспринял новую отставку и безропотно подчинился монаршему приказу. В течение осени он направил в королевскую канцелярию и военное министерство несколько писем с требованием объяснить ему причины его отстранения, но делал это без особого энтузиазма. Быть может, это объясняется тем, что перерыв в своей политической деятельности Риэго решил использовать для устройства личных дел. Обретя наконец свободное время, он стал готовиться к свадьбе с Тересой. В г. Мирафлорес, недалеко от Мадрида, Риэго купил старинный особняк. 15 октября 1821 г., после того как новая квартира была обставлена и приведена в порядок, состоялась свадьба. Однако в жизнь молодоженов вновь, как уже не раз случалось за шесть лет после помолвки, вмешалась политика. 8 декабря пришло известие, что избиратели провинции Астурия выбрали Риэго депутатом в кортесы. Новые обязанности потребовали его присутствия в Мадриде. Требовала этого и восторженная общественность, жаждавшая видеть героя. В ходе подготовительных заседаний парламента нового созыва Риэго почти единогласно был избран почетным председателем палаты. Во время торжественного открытия парламентской сессии, Фердинанд тепло приветствовал того, кто еще недавно без видимых причин был им притесняем 18.
Очередное возвышение Риэго породило ряд мероприятий, подчеркивавших его популярность. В марте 1822г. на заседании кортесов решили поставить памятник герою в городке Лас Кабесас де Сан-Хуан, на той самой площади, где когда-то он провозгласил конституцию. На основе батальона Астуриас был сформирован Отдельный Конституционный полк, почетным командиром которого объявили Риэго. 7 апреля постановлением парламента "Гимн Риэго" провозглашался национальным военным маршем. 9 апреля кортесами был аннулирован отказ Риэго от пенсии, назначенной ему предыдущим составом палаты.
Неизвестно, насколько искренне вели себя организаторы чествований. Однако прямым следствием шумихи вокруг имени Риэго стали беспорядки, начавшиеся в июне. Роялисты давно готовили мятеж в Мадриде, но удобный повод был найден лишь теперь. 2 июня, когда после церемонии торжественного роспуска депутатов на парламентские каникулы Фердинанд выходил из здания кортесов, королевская гвардия закричала "Да здравствует наш король!". Толпа, собравшаяся на площади, ответила возгласами "Да здравствует Риэго!". С обеих сторон посыпались угрозы и оскорбления, затем началась свалка, в которой были ранены несколько десятков человек. Когда командир гвардейцев полковник Ладабуро попытался навести порядок, он был убит собственными солдатами.
Постоянная комиссия кортесов и муниципалитет Мадрида объединили усилия для подавления беспорядков, вооружив национальную милицию и введя патрулирование улиц. Но на следующий день взбунтовался батальон гвардии, солдаты которого отказались маршировать под "Гимн Риэго". Вскоре все части, расквартированные в Мадриде, разделились на два противостоящих лагеря - роялистов и сторонников конституции. В этой ситуации вновь проявился организационный талант Риэго. Верные конституции части по его инициативе были объединены в Священный батальон во главе с Э. Сан-Мигелем, давним другом и соратником Риэго. Был организован штаб, в который вошли наиболее решительно настроенные военачальники. Штаб перехватил управление мадридским гарнизоном у капитан-генерала П. Морильо, который демонстративно бездействовал, отказываясь подчиняться "каким-то депутатам".
7 июля мятежники перешли к активным действиям. Четыре батальона гвардии вышли из Пардо (пригород Мадрида, где в одной из королевских резиденций окопались роялисты) и направились к столице. Один из патрулей Священного батальона заметил их и поднял тревогу. В ходе вспыхнувших уличных боев хорошо организованные сторонники конституции вынудили роялистов отступить. Дворец в Пардо оказался окружен. Фердинанд отправил к противникам парламентера, прося о переговорах. В ответ восставшим гвардейцам было предложено сложить оружие. Те отказались, и сражение возобновилось. Вскоре сопротивление роялистов было подавлено, причем со сравнительно малой кровью, хотя в бою участвовали несколько тысяч человек, погибло всего около 20.
Король постарался сделать вид, будто случившееся произошло без его ведома и участия. На следующий день по предложению монарха епископ Мадридский провел благодарственную службу за счастливое избавление Испании от тирании. Кроме того, после провала мятежа король по собственному почину назначил новое правительство, целиком состоявшее из представителей "восторженных". Премьер-министром стал Э. Сан-Мигель, а военным министром - М. Лопес-Баньос, ветераны кадисского восстания.
Либералы предпочли закрыть глаза на деятельность короля, увлекшись празднованием победы. Председатель кортесов Риэго получил от Мадридского муниципалитета золотую медаль и благодарность. Во время церемонии награждения в ответной речи перед построенными частями национальной милиции Риэго резко выступил против неумеренных восхвалений в свой адрес. Он говорил о необходимости вести себя скромнее, дабы враги конституции не имели даже формальных поводов для претензий, а также об опасности уподобления революционеров диктаторам. Теперь в сознании как сторонников, так и противников конституционного строя прочно закрепилось мнение, что Риэго тот человек, от которого зависит защита конституционного порядка.
7 октября 1822 г. открылась очередная сессия кортесов. Казалось, что Риэго занял подобающее место в управлении страной. Его авторитет был непререкаем, к его мнению прислушивались. Беда заключалась в том, что у него часто отсутствовало четкое мнение по поводу политических вопросов. Навыков профессионального военного не хватало для парламентской работы. Менее всего Риэго походил на опытного и осторожного государственного деятеля, а ведь именно такая фигура более всего была необходима на посту председателя кортесов. Риэго быстро понял это и часто пропускал заседания палаты, проводя дни с женой в своем новом доме.
К тому времени над Испанией нависла реальная внешняя угроза. Еще в мае 1820 г., после первых же известий об испанских событиях, русский царь Александр I поставил вопрос об интервенции на Пиренейский полуостров. Представители других влиятельных европейских держав отказались от такой меры, опасаясь, что это может привести к усилению России. Вскоре, однако, "революционная зараза" перекинулась на другие страны. Летом того же года конституцию 1812 г. провозгласили в Неаполитанском королевстве, Португалии и Пьемонте. Следствием стал конгресс Священного союза в Троппау, на котором монархи России, Австрии и Пруссии подписали протокол, предоставлявший им право вмешиваться во внутренние дела любой страны, вставшей на путь революции. Месяц спустя австрийские войска усмирили Италию, оккупировав Неаполь и Пьемонт. Во Франции пришло к власти роялистское правительство, которое не скрывало своих симпатий по отношению к испанскому королю и, по-прежнему возражая против открытого вмешательства в дела соседней страны, начало оказывать активную помощь контрреволюционному движению в Испании. При поддержке австрийского канцлера К. Меттерниха, к активным действиям все сильнее призывал Александр I, в собственном государстве которого испанские события находили пугающий его отклик 19.
20 октября 1822 г. представители России, Пруссии, Австрии и Франции подписали соглашение, направленное против Испании. В то же время в Барселоне распространилась эпидемия лихорадки, и французское правительство воспользовалось этим, чтобы установить на испанской границе санитарный кордон, сосредоточив там крупные армейские отряды. 6 января 1823 г. послы союзных держав отправили испанскому премьер-министру официальные ноты, фактически объявлявшие войну. 7 апреля около 70 тыс. французских солдат под командованием герцога Ангулемского перешли испанскую границу.
Сразу стало ясно, что у революции нет той самой "вооруженной руки", о которой три года назад говорил Риэго. Войска оказались неспособными оказать достойное сопротивление интервентам. Испанская армия, как и прежде была плохо вооружена и обучена, а среди ее командиров не было политического единства. Вражеские войска почти беспрепятственно продвигались в глубь страны. 8-тысячный корпус генерала Мины, оттесненный в Каталонию, с трудом отбивался от 20-тысячной французской армии. Генерал Бальестерос отступил, открыв горные проходы, а граф Лабисбаль вместе со своими офицерами перешел на сторону французов.
Вскоре интервенты приблизились к столице. Конституционное правительство предложило переместить центральные учреждения государства на юг, сначала в Севилью.
В Севилье король отказался покинуть город. В Мадриде уже утвердилась поддерживаемая французами власть роялистского Регентского совета, и Фердинанд рассчитывал сдаться его представителям. В ответ в кортесах выступил Галиано со знаменательной речью: "Так как Его Величество не желает спасаться, так как на первый взгляд даже может показаться, что он хочет попасть в руки врагов отечества, то нельзя допустить, чтобы Его Величество находилось в ненормальном душевном состоянии 20. В соответствии с положением конституции о ситуациях, в которых монарх неспособен к управлению страной "по какой-либо физической или нравственной причине", парламентским большинством был принят указ о создании регентства, а Фердинанд под охраной был препровожден в Кадис.
Риэго с самого начала военных действий засыпал парламент обращениями с просьбой освободить его от политической деятельности и назначить командующим в одну из действующих армий. Но его усилия пропадали впустую: отставка не принималась, и он вынужден был вместе с кортесами отправиться на юг, взяв с собой родственников. Всерьез обеспокоившись их безопасностью, Риэго отправил брата Мигеля вместе с Тересой в Гиблартар, где они получили английские паспорта для путешествия в Лондон. Сохранилось последнее письмо Риэго жене, отправленное 3 сентября 1823 г. из Малаги: "Моя любимая Тересита, после вашего отъезда из Гибралтара я ничего не знаю о вашем путешествии и здоровье. Мне передали, что вы благополучно достигли Лондона и были там хорошо встречены. Готов отпраздновать это. Мне пора идти. Мне не хватает времени, чтобы поприветствовать тебя более сердечным образом. Податель сего письма передаст тебе на словах мою нежность. Прощай, твой сердцем Рафаэль" 21.
В начале августа, потерпев поражение под Гранадой, капитулировал Бальестерос. Войска герцога Ангулемского получили возможность беспрепятственно блокировать Кадис с суши и моря. Только теперь, когда положение стало безнадежным, Риэго разрешили принять командование над трехтысячным корпусом волонтеров. К этому времени он уже осознавал бессмысленность попыток сопротивления превосходящим силам противника. Повторялась история трехлетней давности: Риэго стоял во главе окруженных войск, отстаивая конституционный порядок. Показателен отрывок из его выступления перед солдатами в Малаге. Кажется, что Риэго повторяет слова, сказанные некогда в Лас-Кабесас: "Друзья, для нас не существует середины: или мы победим наших врагов, или, подчинившись их власти, закончим свои дни в оковах и безвестности. Что касается меня, то я никогда не перестану быть испанцем, таким же, как вы. Я всегда буду вашим товарищем и командиром, разделяя с вами страдания и славу"22.
Риэго понимал, что в открытом столкновении с французами невозможно победить, и он решил воспользоваться тактикой мобильной колонны. Он хотел направиться к Гранаде, соединиться с войсками капитулировавшего Бальестероса, а затем пробиваться на помощь генералу Мине, продолжавшему борьбу на севере. Однако этим расчетам не суждено было сбыться. Зажигательные речи не произвели впечатления ни на Бальестероса, ни на его деморализованных солдат. Дезертиры нашлись и в отряде Риэго. Во главе поредевшей колонны генерал начал рейд по городам Андалуссии, стараясь избежать встречи с наступающим противником. Французские военачальники проявили большое рвение, стремясь навязать Риэго открытый бой. Решающее сражение произошло у г. Херес. После ожесточенного 10-часового сражения испанские войска в беспорядке отступили. Вскоре остатки частей Риэго снова были атакованы французами. Те, кто не смог спастись бегством, попали в плен. Как и во времена кадисского восстания, Риэго остался без армии и был вынужден скрываться от преследования. В сопровождении нескольких офицеров он продвигался к Гибралтару.
В окрестных деревнях уже знали о поражении испанских войск. Знали и о том, что Риэго разыскивают французы, обещая за его голову большую награду. В селении Торре Педрохиль беглецы обратились к местным жителям с просьбой указать им дорогу, но те отказались. Тогда под угрозой оружия их заставили выступить в роли проводников. Крестьянин Л. Лара привел беглецов в соседнее селение, к своему брату. Пока офицеры ночевали, кто-то из членов семьи тайно выбрался на улицу и доложил о происходящем местному алькальду. Тот собрал односельчан, и наутро, когда Риэго со спутниками готовился приступить к завтраку, их дом внезапно окружили вооруженные люди. Видя бессмысленность сопротивления, Риэго сдался и в тот же день был передан французам 23.
Кольцо вокруг Кадиса тем временем сужалось. 29 сентября кортесы решили подчиниться требованиям осаждающих, выдать им Фердинанда, а самим - прекратить сопротивление. Получивший безраздельную власть король своими действиями заставил вспомнить 1814 год. Первым же указом он отменил все законы и постановления предыдущих трех лет, а вторым объявил об аресте с конфискацией имущества всех членов правительства и парламента. Это возмутило даже французских генералов, бравших город, и они предоставили своим пленникам возможность безопасного выезда за границу. Однако это не относилось к Риэго. Его приказано было доставить в Мадрид. Как и в 1820 г., Риэго въехал в столицу ночью. Однако если тогда он скрывался, чтобы избежать ненужных восторгов, то теперь конвоиры везли его под покровом темноты, опасаясь массовых волнений среди горожан, еще помнивших своего национального героя. По дороге с ним не особенно церемонились. Иногда он ехал в открытой повозке, а чаще шел пешком по грязным дорогам, раскисшим от осенних дождей. В результате он простудился, и тюремная камера в какой-то мере облегчила его страдания.
В тюрьме ему предстояло провести не очень много времени. Фердинанд стремился устроить показательный процесс над одним из своих врагов. И хотя Риэго вовсе не играл основной роли в политических событиях, для испанцев его имя ассоциировалось с самим понятием революции. В понимании Фердинанда судилище над Риэго, должен был стать судом над революцией. Прямые свидетельства этому содержатся в тексте приговора, оглашенном 3 ноября: "Риэго должен быть наказан как один из наиболее виновных революционеров, которые, посягнув на законную власть испанских королей, причинили столько бедствий благородной испанской нации... Забыв о своих обязанностях, он провозгласил конституцию, которую Его Величество король упразднил как основу анархического режима, ниспровергающего законы монархии, наши обычаи и нашу святую религию... Встав во главе разнузданной солдатни, он наносил ущерб испанским землям, заставляя жителей под страхом оружия участвовать в разбоях и грабежах... С тех пор Риэго не переставал быть источником скандалов на полуострове: он появлялся в публичных местах и всюду придывал к мятежу и победе злосчастного конституционного строя... Упомянутый Риэго является виновником всех наших бед"24.
Суд приговорил Риэго к высшей мере наказания и конфискации имущества. Казнь была назначена на 7 ноября. Процесс над Риэго приобрел международное значение. Активную деятельность в Англии развернули Тереса и Мигель. Они обивали пороги британских государственных деятелей, умоляя их оказать влияние на испанское правительство. Одновременно французские дипломаты от имени Людовика XVIII призывали Фердинанда к благоразумию, отговаривая его от столь одиозного шага - публичной казни политического противника. Когда же стало ясно, что испанский король не уступит, командование французских войск, так много сделавшее для ареста Риэго, постаралось отстраниться от этого инцидента, а герцог Ангулемский демонстративно покинул Мадрид.
Казнь Риэго была обставлена в лучших традициях инквизиции. Ведь готовились повесить не заурядного преступника, а "врага испанской нации и святой веры". Утром мрачная процессия вышла из стен дворцовой тюрьмы. В центре, одетый в белую рубаху, с деревянным распятием в руках, ехал осужденный. Вдоль дороги было выставлено армейское оцепление. Солдаты с трудом сдерживали бурлящую толпу, из которой доносились выкрики "Да здравствует Риэго!", а также и оскорбления в адрес поверженного кумира. Шествие достигло площади Себада. В окружении нескольких священников, которые должны были дать ему последнее утешение, нераскаявшийся преступник поднялся на помост. Небольшая площадь, в обычные дни служившая местом торговли ячменем, была полна людьми. Королевский глашатай торжественно зачитал приговор. Затем, на глазах притихшей толпы, палач выбил подпорку из-под ног Риэго.
Процедура казни имела важное идеологическое значение. Расправляясь со своим противником, роялисты стремились показать, что этот легендарный защитник свободы на самом деле хуже любого другого преступника. Первоначально прокурор требовал четвертовать осужденного (это наказание применялось со времен средневековья исключительно к разбойникам, хозяйничавшим на дорогах). Тем не менее, судьи приговорили Риэго к повешению. Однако в Испании на виселице издавна казнили только простолюдинов, а для дворян предусматривалось удушение с помощью гарроты (на площади Себада, где происходили казни, для дворян даже было отведено особое место). Даже в том, как Риэго доставили к месту казни, подчеркивалось его унижение: он ехал верхом на осле, в то время как протокол предусматривал для дворян право ехать на лошади. Риэго был одет в белую рубаху - одежду кающегося грешника, в то время как осужденные дворяне должны были одеваться, как подобало их сословию, в черное 25.
После казни Риэго и конфискации его имущества большинство его родственников были вынуждены, как и Мигель с Тересой, перебраться в Англию. Там они составили клан, неофициальной главой и опорой которого стал Мигель, который после прибытия в Лондон открыл типографию и книжный магазин. Вскоре все родные уже шутливо звали его "дядюшка Книжник". Этот скромный священник обладал незаурядной эрудицией в области гуманитарных наук и на равных вел переписку со многими государственными деятелями и литераторами Европы.
Тереса не прожила и года после казни мужа. Она скончалась в Лондоне в ноябре 1824 года. Незадолго до смерти она составила официальное завещание, в котором речь шла не только об имуществе (его у вынужденных эмигрантов было мало): "Как если бы я находилась перед Господом, на чей суд я должна скоро предстать, я говорю и утверждаю: все помыслы и устремления моего мужа, все его заботы были направлены к свободе и счастью его Родины и всегда находились в согласии и гармонии с его общественной деятельностью, его благородную душу всегда наполняло желание видеть Родину политические независимой, свободной, в мире и довольстве для ее граждан, и не было в том никаких личных амбиций, а лишь желание пожертвовать ради нее своей жизнью и служить ей" 26.
Фердинанд VII скончался в 1833 году. В соответствии с завещанием монарха, его наследницей объявили малолетнюю дочь Изабеллу, а регентшей - ее мать Марию-Кристину. В ходе вспыхнувших династических усобиц вдова короля была вынуждена искать поддержки в либеральных кругах. В 1835г. правительство возглавил Мендисабаль, к тому времени ставший лидером партии прогрессистов. По его инициативе снова начали осуществляться те реформы, попытка проведения которых провалилась в начале 20-х годов. Новое правительство постаралось отдать должное героям прошлых лет, и прежде всего Риэго. 31 октября 1835 г. Мария-Кристина от имени Изабеллы издала указ, в котором предписывалось возвратить Риэго его доброе имя, славу и память, назначить пенсию его семье и взять ее под королевскую защиту. А еще через два года имя Риэго было золотыми буквами написано на стене зала заседаний испанских кортесов.
Это официальное признание заслуг Риэго выглядело лишь бледным отражением того почитания, которое возникло вокруг его имени. Феномен культа Риэго с его смертью лишь усилился. Имя Риэго стало символом испанской революции. Его образ прославляли художники и увековечивали поэты. Его имя присваивали городским улицам. Свою дань герою отдали театр и литература. В 1824 г. испанский эмигрант Ф. Мехиа представил в Филадельфии на суд публики трагедию в пяти актах под названием: "Не бывать соглашению с тиранами, пусть умрут те, кто к этому стремятся, или Смерть Риэго и Испания в оковах". В том же году в Аугсбурге была издана биография Риэго. В 1825 г. в Лондоне, в королевском Кобурском театре, была поставлена пьеса X. М. Мильнера "Испанские мученики, или смерть Риэго".
Эти произведения положили начало определенной традиции в жизнеописании Риэго. Культ Риэго нашел достойное отражение в литературе, часто заставляя писателей по мере сил приукрашивать биографию легендарного революционера. Постепенно Риэго стал изображаться в качестве главного и единственного символа испанской свободы. Ему даже стали приписывать действия, которых он не совершал. Например утверждали, что в годы войны за независимость Риэго возглавлял крупный партизанский отряд. Легенда о Риэго обрела самостоятельную жизнь, независимую от исторической правды. Точнее всего этот феномен определил испанский литератор М. де Унамуно: "Риэго... быстро стал мифом, а если не мифом, то по меньшей мере неким образом, историческим персонажем, потерявшим реальные очертания в умах многих испанцев. Риэго стал гимном Риэго" 27. Живой человек превратился в гимн.
Примечания
1. ROMAN OJEDA F. D. Riego "Heroe de Las Cabesas". San Juan, 1988, p. 5.
2. МАЙСКИЙ И. М. Испания. 1808 - 1917 гг. М. 1957, с. 59.
3. Ejercito, pueblo у constitution. Madrid. 1987, p. 3.
4. Из истории европейского парламентаризма: Испания и Португалия. М. 1996, с. 55.
5. МАЙСКИЙ И. М. УК. соч., с. 93.
6. COMELLAS J. Los primeros pronunciamientos en Espana. Madrid. 1958, p. 309.
7. ROMAN OJEDA F. D. Op. cit., p. 55.
8. COMELLAS J. Op. cit., p. 323.
9. Ibid., p. 309.
10. CARMEN DE BURGOS. Rafael del Riego. Madrid. 1958, p. 64.
11. Ibid., p. 65.
12. ROMAN OJEDA F. D. Op. cit., p. 55.
13. CARMEN DE BURGOS. Op. cit., p. 93.
14. ROMAN OJEDA F. D. Op. cit., p. 94.
15. МАЙСКИЙ И. М. УК. соч., с. 134.
16. CASADO BURBANO P. El pensamiento politico-militar de Riego In: Ejercito, pueblo у constitucion, p. 189.
17. CARMEN DE BURGOS. Op. cit., p. 151.
18. Ibid. Op. cit., p. 177.
19. Известно, что будущие декабристы пристально следили за событиями в Испании. Успех январского вооруженного восстания, приведшего почти без кровопролития к победе конституции, указал российским революционерам один из подходящих путей борьбы с абсолютизмом. Имя Риэго в России почти сразу стало олицетворением легендарного героя.
20. МАЙСКИЙ И. М. УК. соч., с. 162.
21. CARMEN DE BURGOS. Op. cit., p. 217.
22. Ibid., p. 214.
23. В августе 1824 г. у королевской администрации дошли руки до награждения участников ареста Риэго. Указом Фердинанда братья Лара получили в собственность особняк, по 1.200 акров земли и по шесть тыс. реалов каждому. Такая же награда ожидала алькальда В. Герреро.
24. CARMEN DE BURGOS. Op. cit., p. 228 - 229.
25. DEMERGUE LUCIENNE. Don Rafael del Riego ahorcado. In: Ejercito, pueblo у constitucion, p. 115 - 128.
26. GONI GALARRAGA J. M. Un legajo documental desconocido sobre la figura у la familia del Riego. In: Ejercito, pueblo у constitucion, p. 238.
27. COMELLAS J. Op. cit., p. 324.
Вопросы истории. - 1999. - № 7. - С. 72-91.
-
Испанская Западная Сахара
Автор: Saygo
АБДЕРРАХМАН СЕНУССИ. БОРЬБА НАРОДА ЗАПАДНОЙ САХАРЫ ПРОТИВ ИСПАНСКОГО КОЛОНИАЛИЗМА
Западная Сахара - государство, расположенное на северо-западе Атлантического побережья Африки. В античных и арабских источниках она фигурировала как Сегиет эль-Хамра и Рио-де Оро, т.е. Красный Ручей и Золотая Долина [Оаыйю, 1969, р. 227]. Что касается численности населения, то данные источников сильно разнятся. Испанские источники 1974 г., на которые обычно ссылается ООН, говорят о том, что численность населения Западной Сахары составляла 73 497 человек. Фронт ПОЛИСАРИО утверждает, что число граждан, проживающих в пределах страны, равняется приблизительно 500 тыс. человек. Что касается коренных жителей, речь идет в первую очередь о племенах берберов, которые смешивались с представителями чернокожего населения Африки и с арабами, пришедшими сюда из Йемена [Ан-Насири, 1959, с. 82; Ал-Якуби, 1995, с. 191-194; СНаззву, 1979, р. 24]. Этот регион входил в Магриб, являясь частью сначала Омейядского, а затем Аббасидского халифатов. В последующем в Магрибе сменяли друг друга исламские государства, а данный регион всегда был частью этих государств. Можно сказать, что историческая значимость этой области стала проявляться более зримо после создания государств Альморавидов и Альмохадов (1066-1225), которые охватывали Магриб, Мали и северный Сенегал [Буазиз, 1975, с. 63]. Арабский язык в настоящее время является основным языком Западной Сахары. Ее жители говорят, как и население Мавритании, на особом диалекте - хассанийя.
После крушения империи Альмохадов в XIII в. весь Арабский Магриб переживал упадок. Одно из проявлений этого - большое количество центров власти, враждовавших друг с другом. В то же самое время шел процесс объединения католических государств Иберийского полуострова с целью изгнания арабов из Испании, а затем - дальнейшего продвижения с целью оккупации и окончательного захвата прибрежных районов Северной Африки.
Несмотря на то что Испания была в значительной степени занята с конца XV в. завоеванием и колонизацией Центральной и Южной Америки, она смогла еще в середине того же века установить свое господство над Канарскими островами, населенными берберами, а также в нескольких небольших районах северо-западной части Африки - Сеута, Мелилья, Тарфая, Красный Ручей и Золотая Долина. 26 декабря 1884 г. Испания объявила свой протекторат над территорией Западной Сахары. Центром ее испанцы сделали город Ад-Дахлия, переименованный в Вилья-Сиснерос (в честь кардинала Сиснероса - главного вдохновителя испанской экспансии на север Африки). Отсюда они стали совершать походы в другие районы Африки [Бельхамиси, 1976, с. 58; Судук, 1983, с. 35].
Экспансия Франции в Магрибе спровоцировала ее противостояние с Испанией, которое потеряло остроту лишь после заключения ряда соглашений о демаркации границ между их колониями. Первое соглашение было подписано 27.06.1900 в Париже. В соответствии с ним были определены восточные и южные границы Золотой Долины. По второму соглашению, подписанному также в Париже 3 октября 1904 г., границы Золотой Долины были изменены. Испания обязывалась уступить часть захваченных территорий, передав их в подчинение Франции, при этом сотрудничая с последней в некоторых коммерческих проектах. Третье соглашение было подписано в Мадриде 27 ноября 1912 г. В соответствии с ним границы Красного Ручья и Золотой Долины были зафиксированы окончательно. В то же время Испания установила свое господство над районом Западной Сахары, заявив, что там отсутствует какая-либо реальная власть. Испания считала, что этот регион не имеет своего хозяина (“Territoire sans Maitre”) [Яхья, 1981, с. 515; Судук, 1983, с. 36]. Тем не менее Испания именно в этот период подписала несколько соглашений об установлении своего протектората над некоторыми племенами, предполагая использовать сговор с их вождями как средство для утверждения здесь своего господства. Но Испания тогда еще не добилась прочного господства в регионе в связи с ростом сопротивления местного населения, особенно после того, как последнее убедилось в коварстве испанцев и использовало разногласия и острое противоборство между Францией и Испанией в борьбе за сферы влияния [Chassey, 1979, p. 24].
Так закончился первый период в истории колониальной политики Испании в Западной Сахаре. Одна из важных его особенностей заключалась в том, что испанские колонизаторы постоянно предпринимали попытки закрепить свое господство в регионе и осуществить некоторые колониальные проекты. Однако сильное сопротивление местных племен явилось помехой на пути осуществления этих целей. После относительного затишья в конце 20-х гг. XX в. начался второй период, продолжавшийся с 1934 г. вплоть до 60-х гг. прошлого столетия. В регионе были найдены месторождения полезных ископаемых, главным образом фосфатов. Но Испания была слабым государством и могла установить свою власть над Западной Сахарой только с помощью Франции. Это неизбежно должно было привести к сближению обеих держав в вопросе о колониях, особенно - в условиях роста сопротивления народов этих колоний и подъема национально-освободительного движения, пользовавшегося значительной народной поддержкой [Яхья, 1966, с. 97-98; Аль-Фаси, 1948, с. 96-105].
С 60-х гг. XX в. начался третий этап испанской колонизации данного региона, продолжавшийся до 1975 г. Он отличался до некоторой степени от предыдущих тем, что после открытия месторождений фосфатов, железной руды, свинца и цинка испанские компании расширили свое присутствие; были осуществлены некоторые преобразования в социальной сфере в соответствии с программой экономического и социального развития, о которой заявило правительство Испании в 1966 г. Эта программа предполагала создание основ инфраструктуры для того, чтобы облегчить эксплуатацию природных богатств региона. Было открыто некоторое количество школ, число учеников в которых к 1972 г. составило около 2600 человек, построены причалы для рыболовецких судов. С 1961 г. на территории Западной Сахары начала действовать испанская конституция. Большое количество испанских граждан стали прибывать в Западную Сахару, явно подготавливая вытеснение коренных жителей. С той же целью испанские власти одновременно поощряли эмиграцию, предоставляя эмигрантам всяческие льготы [Судук, 1983, с. 40].
В это время Испания стремилась обосновать юридически свои колониальные притязания. Испанские власти заставили 800 граждан коренной национальности подписать документ, утверждавший испанский протекторат и подтверждавший неразрывную связь Западной Сахары с “метрополией”. Испания юридически оформила этот документ для представления его в ООН [Assidon, 1978, p. 37]. 19 декабря 1967 г. испанское правительство сформировало местный меджлис из 32 депутатов, чтобы придать своей власти в Западной Сахаре имидж легитимности. Однако полномочия меджлиса были крайне ограниченны, и шаг этот носил исключительно формальный характер [barbier, 1982, p. 37]. Испанцы предприняли и другие шаги с целью окончательного включения региона в “метрополию”, в частности, выделили три места в кортесах - парламенте Испании - для депутатов от Западной Сахары. В соответствии с законом о создании “области Сахара”, принятым в январе 1958 г., управление областью брал на себя губернатор, подчинявшийся кабинету министров Испании. Несмотря на резолюции ООН, принятые в 60-е гг. XX в., Испания продолжала цепляться за Западную Сахару и отказывалась проводить в жизнь эти резолюции [Судук, 1983, с. 41]. Она ушла из Западной Сахары лишь в результате мощного давления, после чего состоялось подписание Мадридского соглашения от 14 ноября 1975 г. между Испанией и двумя другими сторонами, которые имели притязания на Западную Сахару, - Марокко и Мавританией. Дабы покончить с этим конфликтом, Испания пошла на подписание соглашения в том виде, какой устраивал Марокко и Мавританию.
* * *
Сопротивление народа Западной Сахары испанской оккупации не было непрерывным. Оно порой вспыхивало, иногда затихало, но возрождалось и активизировалось всякий раз, когда на то были причины и позволяли возможности.
Сопротивление прошло три этапа, соответствовавшие этапам испанской колонизации. На первом из них сопротивление по большей части находилось под руководством шейхов племен, а также ученых богословов-суфиев. Одним из самых известных на рубеже XIX-XX вв. в Сахаре было движение шейха Ма аль-Айнейн Бен-Мохаммад аль-Фадля, выходца из санхаджийского (берберского) племени хамис. Источники указывают на то, что семья шейха Ма аль-Айнейна своими корнями восходила к верхушке религиозного ордена идриситов; образование этот шейх получил от своего отца, шейха Мохаммада аль-Фадля, основателя суфийского течения, которое известно под названием фаделийского. Он учился и у других ученых. В результате шейх стал знатоком мусульманского права и выдающимся религиозным реформатором. Ма аль-Айнейн превратил свой религиозный центр (завия) в оплот объединения и сплочения народа, оттуда выходили активисты сопротивления иноземным колонизаторам. Постепенно он стал руководителем движения против испанского колониализма. Его борьба не ограничивалась сопротивлением испанскому присутствию. Он также вел упорные бои против французских войск, в ходе которых шейх и его сторонники организовали наступление на город Марракеш [Ма аль-Айнейн, 1995, с. 42; Аш-Шами, 1980, с. 137].
Столкнувшись с сопротивлением, французские власти стали оказывать давление на султана Марокко (страна которого находилась под французским протекторатом), чтобы заставить его не оказывать поддержку движению шейха Ма аль-Айнейна. Вскоре марокканский султан приостановил ту незначительную помощь, которую он оказывал шейху Ма аль-Айнейну [Яхья, 1981, с. 147; Судук, 1983, с. 45]. После смерти шейха Ма аль-Айнейна в октябре 1910 г. его дело продолжил сын аль-Гыба - до своей смерти 23 мая 1919 г. Эмиру аль-Гыбе удалось установить свою власть над всей Западной Сахарой, а после его смерти движение возглавил родной брат Мохаммад аль-Ахдаб. Но после смерти последнего в 1935 г. движение стало постепенно ослабевать и вскоре сошло на нет [Аш-Шами, 1980, с. 137; Gaudio, 1969, p. 70].
В 1935-1957 гг. сопротивление было малозаметным. Причина этого заключалась прежде всего в том, что испанские колонизаторы подавили это движение. К тому же им удалось заключить соглашения с некоторыми влиятельными представителями аристократии Западной Сахары [Амер, 1983, с. 162; Судук, 1983, с. 45]. Другой фактор, который способствовал ослаблению национально-освободительного движения, заключался в установившемся тесном взаимодействии и координации усилий Франции и Испании на северо-западе Африканского континента. В подобных условиях любое движение сопротивления было заведомо обречено на неуспех, так как Западная Сахара со всех сторон была окружена странами, находившимися под контролем колонизаторов. Единственной формой сопротивления стала резкая критика колониализма и его осуждение, исходившие от религиозных деятелей, ученых-теологов и сторонников суфизма.
Третий этап борьбы народа Западной Сахары длился между 1957 и 1975 гг. В это время вновь возродились политическая активность и антиколониальное сопротивление. Уже в 1957 г. имел место целый ряд военных операций против опорных пунктов Испании, расположенных в таких районах, как Красный Ручей, долина Дра’а, Земмур. Большую часть этих операций проводили представители племенирукайбат под руководством своих вождей [Бадиа, 1976, с. 103]. В ответ Испания при содействии Франции также провела ряд операций. Первая из них (“Екувион”) состоялась 10 февраля 1958 г. Ее начали 5 тыс. французских солдат, поддержанные 70 самолетами из района Тиндуфа в Алжире (вблизи от границы Западной Сахары), а также со стороны Мавритании, расположенной к югу от Западной Сахары. Испанцы же окружили и блокировали силы сопротивления со стороны Западного побережья. Самой известной операцией стал “Ураган”. В ней приняли участие 9 тыс. испанских солдат. В результате боев западносахарские патриоты понесли большие потери [Assidon, 1978, p. 12].
После этого силы сопротивления, осознавшие, что одними военными средствами невозможно победить более сильного противника, стали уделять больше внимания политическим аспектам, пропаганде, агитации и воспитательной работе. В результате появилось несколько политических группировок, возглавивших сопротивление. Возник Авангард за освобождение Западной Сахары (МОЛИЗАРИО). Эту организацию создал западносахарский баасист (и сторонник Насера) Мохаммад Сейед Ибрагим аль-Бусейри. В 1967 г. он стал издавать журнал “Аш-Шихаб”, в котором призывал к полному освобождению Западной Сахары от испанской оккупации и созданию независимого государства [Аш-Шами, 1980, с. 138; Судук, 1983, с. 47-48]. Под влиянием пропаганды население Западной Сахары стало организовывать демонстрации в городах, выдвигая лозунги: “Нет - присоединению!”, “Требуем ухода Испании!”, “Нет - испанским школам! Даешь арабские школы!” и т.д. Реакция Испании была резкой и жесткой: в ходе карательных операций было много убитых и раненых. Многие национальные деятели оказались в тюрьме. Среди них был и аль-Бусейри, который был ранен, затем арестован и пропал без вести. После появления МОЛИЗАРИО Испания и Марокко стали создавать политические движения и партии, действовавшие под их эгидой и называвшие себя “сахарскими”. Их целью было присоединить Западную Сахару соответственно к Испании или Марокко [barbier, 1982, p. 68].
В течение всего периода испанской оккупации Западной Сахары, начавшейся в начале века и закончившейся в 1976 г., в этом регионе все эти годы продолжалась политическая деятельность в разных формах, в том числе и повстанческая борьба. В Западной Сахаре численность населения по отношению к обширной территории сравнительно невелика, к тому же в большинстве своем оно состоит из бедуинов- кочевников, которым сложно объединиться в рамках единого движения. В национальном движении участвовали коренные племена и мелкие общины Западной Сахары численностью около 1700, во главе которых стояло племя рукайбат - одно из самых многочисленных и сильных в регионе. Самым значительным было восстание 1934 г., в котором участвовали все племена, а также революционное движение 1957 г. 70-е годы XX в. стали свидетелями нового значительного подъема национально-освободительного движения в Западной Сахаре. Здесь в это время произошли два важных события.
После восстания 1970 г. в городе Аль-Аюн, во главе которого стоял бывший журналист Аль-Басыр Валяд Сиди Ибрагим, начало формироваться общенациональное движение нового типа, которое от отдельных, спорадических выступлений перешло к более организованной борьбе. В 1970 г. было объявлено о создании новой организации в Западной Сахаре, выступавшей против власти испанского наместника. Эта организация называлась МАРИХОБ (“Голубые Люди”) [Судук, 1983, с. 48].
МАРИХОБ была первой политической организацией левого толка в Западной Сахаре. Она была создана при прямой поддержке Алжира и получила политическую поддержку от Компартии Испании. Она также установила сотрудничество с Движением за независимость Канарских островов, центр которого, как и штаб-квартира МАРИХОБ, находился в Алжире. В основе программы МАРИХОБ стояли следующие положения: полная независимость и отказ от какого бы то ни было сотрудничества с Испанией; отказ от какого-либо сближения и сотрудничества с Марокко и Мавританией; создание и построение независимого государства в Западной Сахаре, где будет сформирована демократическая и прогрессивная народная власть.
Кроме МАРИХОБ в Западной Сахаре существовали и другие политические организации:
Совет сорока, созданный в 1960 г., состоял из шейхов племен. Он выступал за вооруженную борьбу с испанцами, назначал судей из числа ученых-богословов и знатоков мусульманского права;
Авангардная организация освобождения Западной Сахары, появившаяся в 1966 г., требовала создания местной администрации в Западной Сахаре и определения сроков вывода испанских войск, добивалась равных прав для испанцев и коренного населения Сахары. Организация настаивала на роспуске созданной властями Испании марионеточной Ассамблеи Западной Сахары, проведении свободных выборов, прекращении иммиграции испанцев;
Исламская партия, появившаяся в 1965 г., выступала за ведение вооруженной борьбы и присоединение к Королевству Марокко при сохранении политического полноправия местного населения;
Движение сопротивления во имя освобождения районов, находящихся под властью Испании. Эта организация появилась в Марокко в 1961 г. и ставила своей целью объединение Западной Сахары с Марокко. Штаб-квартира ее затем переместилась в Алжир, после - в Бельгию и наконец в 1975 г. - в Марокко. Произошло несколько столкновений активистов этого движения с испанскими вооруженными силами. Впоследствии от этого движения отделилась группировка сахарцев марокканского происхождения;
Сахарская группа. С 1958 г. испанские власти пытались установить контакты с западносахарцами. Опубликовав в 1961 г. документ, по которому Красный Ручей и Золотая Долина считались территориями, принадлежащими Испании, они создали Сахарскую группу, в которую вошли вожди коренных западносахарских племен, населявших Красный Ручей, Золотую Долину, города Аль-Аюн и Ад-Дахлия, а также вожди племени аль-батун и других. В общей сложности число членов этой группы составило 102 человека. В ее задачу входило представлять местное население в отношениях с испанской администрацией, а также осуществлять контроль над межплеменными отношениями. Одной из основных причин ее создания была необходимость обеспечить юридическое прикрытие для сохранения испанского присутствия и влияния в Западной Сахаре;
Национальный союз Сахары был сформирован в октябре 1974 г. под эгидой испанского правительства. С помощью этой партии испанская администрация надеялась сохранить свои экономические интересы после вывода войск. В эту партию влились члены Сахарской группы, а после роспуска партии большинство ее руководства примкнуло к Фронту ПОЛИСАРИО [barbier, 1982, p. 68].
Борьба между заинтересованными соседями - Алжиром, Марокко и Мавританией, с одной стороны, и развитие национально-освободительного движения в Западной Сахаре - с другой, способствовали появлению нового фактора, изменившего баланс сил в Западной Сахаре к маю 1973 г. Все перечисленныые движения и партии постепенно перестали существовать и исчезли после появления в феврале 1973 г. Народного фронта освобождения Красного Ручья и Золотой Долины - ПОЛИСАРИО.
Это движение с самого начала избрало в качестве основного метода своей деятельности вооруженную борьбу. Фронт сформировал Генеральный секретариат, в задачу которого входила координация деятельности местных комитетов, созданных для подготовки учредительного съезда [Судук, 1983, с. 50]. 10 мая 1973 г. состоялся первый учредительный съезд Фронта на границе между Мавританией и Западной Сахарой, прошедший под лозунгом “С помощью винтовки мы завоюем свободу!”. На съезде было официально объявлено о создании Фронта ПОЛИСАРИО, который включил в свои ряды всех борцов Западной Сахары и все политические организации, действовавшие на ее территории. В качестве главной задачи он выдвигал полное освобождение Западной Сахары и дистанцирование от Испании, Марокко и Мавритании. Политические цели вооруженной борьбы были определены следующим образом [Судук, 1983, с. 50]: “...осуществить арабизацию Западной Сахары, вернув ее в лоно арабского мира, давая отпор испанскому колониализму, который стремится аннексировать территорию Западной Сахары, присоединив ее к Испании; преодолеть пренебрежение и равнодушие к освобождению Западной Сахары соседних стран Северной Африки и других арабских стран”.
День 20 мая 1973 г. стал началом вооруженной борьбы Фронта ПОЛИСАРИО, создавшего Народную армию освобождения Западной Сахары. Фронт сконцентрировал свое внимание на координации деятельности различных организаций. Несмотря на все усилия, предпринятые Фронтом, его военные возможности на первых порах были невелики. Так, число членов Армии народного освобождения на начальном этапе составляло всего 45 человек. Кроме того, не хватало оружия. Правительство Мавритании, способствовавшее созданию Фронта, перестало оказывать ему помощь. Что касается марокканского правительства, то оно пошло еще дальше и стало оказывать давление на тех сахарцев, которые бежали в Марокко. Целью властей Марокко было создать политический механизм с помощью беженцев из Западной Сахары, который служил бы интересам Марокко. ПОЛИСАРИО неоднократно заявлял, что участились случаи вмешательства марокканской армии в дела сахарского народа на стороне испанцев. Сразу после того, как Фронт заявил о своих целях и своей политической программе, испанские колонизаторы начали борьбу с Фронтом и преследование его членов на территории Марокко и Мавритании. В ответ Фронт расширил операции по всему периметру сахарских территорий, заручившись помощью и политической поддержкой правительства Алжира. Эта помощь дала возможность Фронту вести непрерывные военные действия и усилить сопротивление. После того как сопротивление усилилось, правительство Испании было вынуждено объявить о намерении провести референдум в Западной Сахаре в течение 1975 г. под эгидой ООН [ОаиШо, 1975, р. 267]. В действительности испанская администрация приступила к проведению переписи населения.
Хотя Фронт ПОЛИСАРИО считал, что нет необходимости в проведении референдума, он согласился с этой идеей. Однако 14 ноября 1975 г. в Мадриде было подписано трехстороннее соглашение между Испанией, Марокко и Мавританией. Фронт ПОЛИСАРИО объявил о том, что выступает против этого соглашения. Ответ запад- носахарцев на это соглашение был дан на конференции в городе Кальта, состоявшейся 28 ноября 1975 г. На ней присутствовали 68 членов независимой Всеобщей Сахарской ассоциации и три представителя сахарцев в кортесах Испании. В результате был издан следующий документ [Судук, 1983, с. 147]:
1. Единственный путь выяснить мнение сахарского народа - это дать ему возможность самому решить свою судьбу и обрести независимость без какого бы то ни было иностранного вмешательства в этот процесс. Поскольку Ассоциация не была избрана сахарским народом демократическим путем, она не вправе решать его судьбу.
2. Всеобщая Сахарская ассоциация единогласно принимает решение о самороспуске для того, чтобы Испания не могла использовать эту структуру для реализации своих интересов и целей.
3. Единственной законной властью сахарского народа является Народный фронт освобождения Красного Ручья и Золотой Долины, получивший признание от ООН.
4. На основе национального единства и без какого бы то ни было иностранного вмешательства создается Временный сахарский национальный совет (ВСНС).
5. Мы, подписавшие Документ г. Кальта, вновь подтверждаем нашу безоговорочную поддержку Народному Фронту освобождения Красного Ручья и Золотой Долины, который является единственным законным представителем сахарского народа.
6. Мы вновь подчеркиваем, что продолжаем настаивать на продолжении борьбы за освобождение нашей родины, исходя из принципа полной ее независимости и сохранения ее территориальной целостности.
Таким образом, Фронт ПОЛИСАРИО появился, опираясь на определенную политическую платформу, которую разделяли самые разные круги западносахарцев. Он черпал из нее свои идеи и учился на опыте и уроках ограниченного успеха этой платформы и ее значительных ошибок. В первые годы своего становления Фронт стремился сконцентрировать свое внимание на выработке “политической программы, имеющей четкие очертания”, а также на определении своих стратегических целей и методов реализации этих целей, которые могли быть политическими, военными или и теми и другими одновременно, как это характерно и для других национально-освободительных движений.
Фронт ПОЛИСАРИО возник, как видим, в особых условиях как местного, регионального, так и международного характера. Эти условия в значительной степени способствовали приданию этому движению мощного стимула. Они также способствовали повышению престижа сахарцев и выдвинули их в ряды борцов за свободу, связав их движение с мировым национально-освободительным и антиколониальным движением. Трудности становления Фронта ПОЛИСАРИО определялись во многом необходимостью сплотить вокруг единой цели - независимости - самые широкие слои западносахарского народа: кочевников, рудокопов, торговцев и др. Кроме того, нужно было учесть интересы всех племен, а не только племени рукайбат, возглавлявшего борьбу примерно 1700 мелких племен и общин.
Фронт ПОЛИСАРИО возник в тот момент, когда Алжир находился на пике своей политической активности, при этом не только на Африканском континенте, но и в “третьем мире”, в Движении неприсоединения и в мире вообще. Именно в это время Алжир выступил с важными политическими инициативами, которые озвучил на специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН в апреле 1974 г. лидер Алжира, президент Хуари Бумедьен [Discours..., 1975, p. 193-210]. Руководство Фронта ПОЛИСАРИО нашло теплый прием в Алжире, который предоставил ему временное убежище в пустыне Тиндуф [Судук, 1983, с. 98]. Алжир оказывал Фронту ПОЛИСАРИО значительную политическую, финансовую и военную помощь, исходя из двух соображений: ориентации на оказание помощи национально-освободительным движениям и предоставление народам колоний права на самоопределение; желания помешать присоединению Западной Сахары к Марокко, которое получило бы таким образом новые стратегические территории и природные богатства.
Одним из тех, кто поддерживал Фронт ПОЛИСАРИО с момента его создания, был также лидер ливийской революции Муаммар Каддафи, считавший своим долгом поддерживать, особенно после смерти президента Насера в 1970 г., все революционные антиколониальные движения в арабском мире. Именно из Ливии Фронт получил первое оружие и материальную помощь [Сергеев, 2001, с. 264].
Фронт ПОЛИСАРИО проводил многочисленные операции против испанских сил в течение трех лет, до тех пор, пока Испания не покинула Западную Сахару окончательно. Обстоятельством, способствовавшим успехам Фронта, была деятельность ООН, которая оказывала сильное давление на Испанию в рамках курса на ликвидацию колониализма на Африканском континенте. Благодаря объединенным усилиям ООН и успехам, достигнутым ПОЛИСАРИО, оккупационные войска Испании окончательно ушли из Западной Сахары 26 февраля 1976 г. Однако, к сожалению, вслед за этим не была провозглашена независимость Западной Сахары. Начались испытания уже на новом этапе, после того, как Испания дала возможность Марокко и Мавритании вершить судьбу Западной Сахары. Оба названные государства претендовали на то, что район Западной Сахары является неотъемлемой частью их территории. Особенно это относится к Марокко, организовавшему в ноябре 1975 г. “Зеленый марш” - массовый поход в Западную Сахару 350 тыс. невооруженных марокканцев [Сергеев, 2001, с. 262]. Во многом поэтому борьба между народом Западной Сахары и властями Марокко продолжается до сих пор. Что касается Мавритании, то она в конце 70-х гг. XX в. признала, что этот регион является независимой территорией.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Алляль аль-Фаси. Освободительные движения в Арабском Магрибе. Тетуан, 1948 (на араб. яз.).
Амер Салах эд-Дин. Народное вооруженное сопротивление в свете международного права. Каир, 1983 (на араб. яз.).
Бадиа Лейла Халиль. Эхо борьбы из “Золотой Долины?' и “Красного Ручья”. Бейрут, 1976 (на араб. яз.).
Бельхамиси Мауляй. Испанская оккупация “Красного Ручья” и “Золотой Долины” // Аль-Асаля. Апрель 1976 (на араб. яз.).
Буазиз Яхья. Истинные требования исторического Магриба в отношении “Красного Ручья” и “Золотой Долины” // Аль-Асаля. Декабрь 1975 (на араб. яз.).
Гали Бутрос и др. Война Сахары в Арабском Магрибе. Документальное досье журнала “Международная политика”. Апрель 1976 (на араб. яз.).
[Ма аль-Айнейн]. Уподобимся Ма аль-Айнейну. Ма аль-Айнейн и его научная и национальная борьба. Публикация Марокканского общества исламской солидарности. 1995 (на араб. яз.).
Ан-Насири Халид Бин Ахмед. Исследование событий в Дальнем Магрибе. Т. 1. Марракеш, 1959 (на араб. яз.).
Сергеев М.С. История Марокко. XX век. М., 2001.
Судук Омар. Проблема Западной Сахары в свете международного права и международным отношений. Алжир, 1983 (на араб. яз.).
Аш-Шами Али. Западная Сахара: Узел раскола в Арабском Магрибе. Бейрут, 1980 (на араб. яз.).
Аль-Якуби Ахмед. История Ал-Якуби. Т. 1. Бейрут, 1995 (на араб. яз.).
Яхья Джаляль и др. Вопросмароккано-алжирских границ и сахарская проблема. Каир, 1981 (на араб. яз.).
Яхья Джаляль. Арабский Магриб и колониализм. Каир, 1966 (на араб. яз.).
Assidon E. Sahara Occidental: Un enjeu pour le Nord-ouest Africain. P., 1978.
Barbier M. Le Conflit du Sahara Occidental. P., 1982.
Chassey F. de. Données historique et sociologiques sur la formation de peuple SAHRAOUI. P., 1979.
Discours du president Boumediène 2 juillet 1973 - 3 décembre 1974. Constantine (Algerie), 1975.
Gaudio A. Le dossier du Sahara Occidental. P., 1969.
Gaudio A. Sahara Espagnol. Fin d’un mythe colonial. Rabat, 1975.
Third Congres of the POLISARIO FRONT (26-31 August 1976). Document du Ministere d’information de la R.A.S.D.
Trout F. Morocco’s Sahara frontiers. Genève, 1969.
Восток (ORIENS). - 2008. - № 6. - С. 65-72.
-
Хуан Понсе де Леон, источник вечной молодости и открытие Флориды
Автор: Saygo
Ю. Г. Акимов. Открытие Флориды и начало испанской экспансии в юго-восточной части Североамериканского континента в 1510-е годы
В статье рассматриваются первые путешествия испанцев к побережью юго-восточных районов современных США, предпринятые в 1510-е годы. Основное внимание уделяется первой экспедиции Понсе де Леона, а также плаваниям Аламиноса и Пинеды, в ходе которых были открыты полуострова Флорида и северное побережье Мексиканского залива. Анализируются побудительные мотивы, политические и географические результаты этих предприятий.
Наиболее яркими страницами испанской экспансии в Новом Свете традиционно считаются открытия и завоевания, совершенные легендарными конкистадорами в Центральной и Южной Америке, а также в Карибском бассейне. При этом Североамериканский континент к северу от Рио-Гранде "остается в тени", считаясь побочным направлением колониальной активности Мадрида. Однако и там уже в 10-е годы XVI в. (еще до завоевания Мексики и Перу) испанцами были совершены важнейшие открытия, что позволило им в дальнейшем включить значительную часть территории нынешних США в сферу своих интересов.
В первом десятилетии XVI в. основные колониальные интересы испанцев в Западном полушарии были сосредоточены в районе Больших Антильских островов. Они активно исследовали и осваивали Гаити (Эспаньолу), Кубу (Хуану), Пуэрто-Рико (Сан-Хуан-Баутиста) и Ямайку (Сантьяго).
Возможно уже в это время, в частности, в ходе открытия северного побережья Кубы, которую до 1508 г. считали не островом, а частью материка, испанцы могли заметить южную оконечность полуострова Флорида (расстояние между Кубой и Флоридой около 150 км)*. Косвенным подтверждением этого может служить заявление Совета по делам Индий, сделанное в 1565 г., о том, что испанцы регулярно посещали Флориду с 1510 г.1.
В любом случае в 1513 г. произошло "окончательное" открытие Флориды. Его совершил Хуан Понсе де Леон, уже прославившийся к тому времени как храбрый воин, умелый администратор и жестокий колонизатор. Младший отпрыск очень древнего и знатного рода (отдаленно связанного родством с королями Леона), он прибыл в Новый Свет в 1493 г. в составе второй экспедиции Колумба. В первой половине 1510-х годов Понсе де Леон отличился в подавлении мятежей на Эспаньоле, чем заслужил благосклонность тогдашнего верховного губернатора Индий Николаса Овандо. С разрешения последнего в 1508 г. он установил испанский контроль над Пуэрто-Рико, действуя при этом весьма жесткими методами (это был один из первых эпизодов Конкисты, когда против индейцев были применены специально обученные собаки). В 1509 г. Понсе де Леону удалось официально стать губернатором этого острова, что вызвало протест Диего Колумба, заменившего к тому времени Овандо и закрепившего за собой титулы отца (и соответственно считавшего себя в праве распоряжаться всеми открытыми им землями). После долгого разбирательства, длившегося около трех лет, Колумб-младший в 1511 г. добился решения о снятии Понсе де Леона с губернаторского поста. В 1512 г. в соответствии с официальной инструкцией управление Пуэрто-Рико было передано Хуану Серону и Мигелю Диасу.
К этому времени у Понсе де Леона уже созрела идея экспедиции в северном направлении для поисков мифического острова Бимини, на котором якобы имелся источник, вода из которого обладает удивительными свойствами и способна сделать старика молодым. Рассказы об этом острове были широко распространены среди аборигенов Больших Антильских островов. Скорее всего, они возникли на основе имевшейся у карибских индейцев отрывочной информации о цивилизации майя2. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов существовавшие в средневековом европейском фольклоре предания о "фонтане вечной молодости", находящемся на неком чудесном острове в океане. В начале эпохи Великих географических открытий поиски разного рода легендарных островов (Семи городов, Одиннадцати тысяч дев, Сибола и др.) были весьма популярны среди исследователей3.
Современник Понсе де Леона Гонсало Фернандес де Овьедо в своей знаменитой "Истории Индий" утверждал, что тот хотел найти остров Бимини с его чудесным источником, поскольку сам имел определенные проблемы со здоровьем4. Однако современные исследователи ставят это под сомнение, указывая на тенденциозность и недостоверность информации Овьедо5. В любом случае у Понсе де Леона, безусловно, были и другие более прозаические и более реалистические цели - он явно рассчитывал обнаружить новые земли, богатые драгоценными металлами и потенциальными рабами, правителем которых он бы мог стать, не опасаясь ничьей конкуренции. Наконец, очевидно, что, как и у многих других лидеров и активных участников Конкисты, у Понсе де Леона был неугомонный характер, не позволявший ему сидеть сложа руки.
Не позднее первой половины 1511 г. (т.е. в то время пока еще он официально был губернатором Пуэрто-Рико) Понсе де Леон начал добиваться от властей метрополии соответствующих санкций для реализации своих замыслов. Здесь его интересы в очередной раз пересеклись с интересами семьи Колумбов, так как на территории, расположенные к северу от Эспаньолы (еще не открытые), претендовал брат первооткрывателя Нового Света Бартоломео Колумб. Однако в этом вопросе король Фердинанд поддержал Понсе де Леона. Свою роль здесь очевидно сыграли два момента: во-первых, аристократическое происхождение конкистадора, а также заслуги и близость его рода к династии Трастамара; во-вторых, явное нежелание монарха расширять "сферу влияния" семьи Колумбов.
Хуан Понсе де Леон
Автограф Понсе де Леона
Источник молодости. Лукас Кранах-старший, 1546 г.
Карта Теодора де Бри, 1594 г.
1 августа 1511 г. королевскому казначею Мигелю де Пасамонте было поручено изучить предложения Понсе де Леона, а 23 февраля 1512 г. король Фердинанд выдал ему официальные полномочия для открытия и колонизации острова Бимини (в тексте "Beniny")6. Во многом этот документ повторяет другие аналогичные колониальные пожалования того времени. Его адресат становился королевским аделантадо и получал монопольное право в течение трех лет заниматься поисками вышеназванного острова. Для этого он мог за свой счет снаряжать корабли и нанимать людей, исследовать любые территории, которые он сможет найти в ходе своих путешествий, и вступать во владение ими при условии, что они не находятся во владениях португальской короны (т.е. согласно Тордесильясскому договору попадают в испанскую "половину" Земного шара). Он становился пожизненным правителем всех найденных им островов и земель. В течение двенадцати лет он также должен был получать там одну десятую часть всех доходов и сборов, причитающихся короне. Отправлявшиеся с ним поселенцы освобождались от налогов и податей на один год.
Тем временем обстановка на Пуэрто-Рико складывалась не слишком благоприятно для Понсе де Леона. Его начали обвинять в разного рода злоупотреблениях, в том числе финансовых, а все его бумаги изъяли для проверки. Была предпринята попытка конфисковать принадлежавшее ему судно и арестовать его капитана (Хуана Боно де Кехо). На какое-то время Понсе де Леон оказался фактически под домашним арестом. Впрочем, к концу 1512 г. его положение несколько улучшилась: Диего Колумб не стремился раздувать конфликт (тем более, что король лично запретил ему посягать на собственность Понсе де Леона и велел хорошо с ним обращаться). Конкистадора снова взяли на службу, ему вернули корабль. В начале 1513 г. на остров прибыл Родриго де Москосо, назначенный новым губернатором. При нем Хуан Понсе де Леон получил возможность спокойно заниматься подготовкой к экспедиции.
Для экспедиции были снаряжены три корабля: каравеллы "Санта-Мария-де-ла-Консоласьон", "Сантьяго" и бригантина "Сан-Кристобаль". Их капитанами Понсе де Леон назначил людей, лично знакомых ему по кампаниям на Кубе и Пуэрто-Рико (соответственно упоминавшегося выше де Кехо, Диего Бермудеса и Хуана Переса де Ортубиа). Штурманом экспедиции (не совсем понятно, главным или одним из нескольких) был Антон де Аламинос - уроженец Палоса, участник четвертой (а возможно, и третьей) экспедиции Колумба - в то время уже достаточно опытный мореплаватель, впоследствии прославившийся своими открытиями в Мексиканском заливе. В литературе можно встретить утверждение о том, что якобы в составе экспедиции было много стариков, надеявшихся "омолодиться" благодаря заветному источнику7. Из имеющихся в нашем распоряжении данных об экипажах и пассажирах кораблей Понсе де Леона сложно сделать однозначное заключение на этот счет. В списках все участники экспедиции разделены на три группы. Первая - капитаны, боцманы, баталеры, матросы. Вряд ли среди них были немощные люди - любое плавание на судах того времени, а тем более плавание по неизвестным водам, которое собирался предпринять Понсе де Леон, требовало от команды огромной напряженной физической работы, справиться с которой мог только здоровый и нестарый человек. Вторая группа включала подростков (юнги, пажи, "комнатные служки") - здесь вопрос о преклонном возрасте отпадает сам собой. Остается третья, самая малочисленная, группа - "пассажиры" или "поселенцы" (gente de tierra) - их было всего десять человек. В их состав входил сам руководитель экспедиции - человек еще явно не старый - ему было около 38 лет, два раба (видимо, находившиеся в его личном услужении, тоже, скорее всего, не пожилые) и еще семь человек, о которых нам практически ничего не известно (имена двоих даже не читаются). Единственное, что мы знаем, что среди них была как минимум одна женщина - Хуана Руис, которая может считаться первой женщиной европейского происхождения, ступившей на землю нынешних США8.
В полдень 3 марта 1513 г. флотилия отплыла из Пуэрто-Рико на северо-запад. Вскоре корабли подошли к уже достаточно хорошо известным испанцам Багамским островам (туда совершали набеги с целью захвата рабов). После коротких остановок на некоторых из них (скорее всего, на Сан-Сальвадоре и Большом Абако) экспедиция продолжила двигаться в том же направлении, и вскоре ее участники заметили неизвестную землю. Это было побережье полуострова Флорида.
Здесь возникает несколько вопросов. Во-первых, не совсем понятно, когда именно Понсе де Леон достиг флоридского берега. В 1513 г. Пасха пришлась на 27 марта, и ряд исследователей полагают, что открытие было совершено именно в этот день. Другие считают, что это произошло позднее - 2 апреля. Во-вторых, еще большие споры вызывает вопрос о точном месте высадки испанцев. Разброс мнений здесь достаточно широк: называются устье реки Сент-Джонс (недалеко от современного Джексонвилла), Дейтона-бич, бухта Понсе де Леон (к северу от Нью-Смирна-бич), район будущего Сан-Августина и т.п.9.
Подробная информация о маршруте первого плавания Понсе де Леона содержится по сути только в одном источнике - трактате Антонио де Эрреры. Другие источники - "Декады" Петера Мартира, "История Индий" Овьедо, сочинения Бартоломс де Лас Касаса и т.д. - никаких подробностей на этот счет не содержат; там есть лишь общие сведения и отдельные этнографические детали. Эррера же сообщает, что 27 марта экспедицией был замечен какой-то остров, однако никакой высадки произведено не было. Затем флотилия продолжала двигаться в том же направлении (т.е. на северо-запад) до 2 апреля, когда резко испортившаяся погода заставила испанцев искать укрытия в какой-то бухте. По словам Эрреры, в этот момент они находились на расстоянии 1 лиги от побережья, и их местоположение соответствовало 30°08' ЗД. К вечеру корабли подошли к самому берегу и встали на якорь10.
Известно, что Понсе де Леон и его люди первоначально приняли Флориду за остров. Однако из текста Эрреры невозможно понять, идет ли речь об одном или о нескольких островах. Иными словами, было ли совершено открытие 27 марта (и дальше экспедиция двигалась вдоль побережья) или все-таки только 2 апреля (а до этого был открыт какой-то небольшой островок)? Что же касается приводимых Эррерой координат, то здесь следует помнить о серьезных ошибках в определении долготы, допускавшихся в то время.
В любом случае не подлежит сомнению тот факт, что 3 апреля Понсе де Леон впервые высадился на западном берегу открытого им полуострова Флорида, официально вступил во владение им и дал ему его нынешнее название. Выбор последнего был вполне очевиден: с одной стороны, как раз заканчивалась пасхальная неделя, которую в Испании называли "цветущим праздником" (Pascua florida или Pasqua de flores), а с другой - на испанцев произвела сильное впечатление пышная субтропическая растительность.
После этого мореплаватели продолжали двигаться на юг вдоль побережья Флориды. Вскоре аделантадо обратил внимание на то, что, несмотря на попутный ветер, его корабли идут с большим трудом из-за сильного встречного течения - это был Гольфстрим, или как его первоначально называли испанцы "Багамский поток" (к тому времени они уже сталкивались с его отдельными участками). Понсе де Леон одним из первых заметил, что им удобно пользоваться при плаваниях в Европу. Течение было столь сильным, что из-за него в какой-то момент легкую бригантину "Сан-Кристобаль" отнесло далеко в море, и остальным кораблям пришлось делать остановку, чтобы ее дождаться. Во время этой остановки (и еще как минимум один раз) была организована высадка на берег, однако в обоих случаях дело закончилось стычками с индейцами, напавшими на непрошенных гостей. Испанцы в свою очередь не остались в долгу и захватили в плен несколько человек. При этом участники экспедиции обратили внимание на то, насколько коренные жители Флориды сильнее, агрессивнее и воинственнее аборигенов Больших Антильских островов.
8 апреля корабли Понсе-де-Леона прошли мимо мыса Канаверал (он был назван Мысом течений - Cabo de las Corrientes); в середине апреля они достигли южной оконечности полуострова, а затем и архипелага Флорида-Киз. Последний получил название Los Martires (Мученики), поскольку отдельные островки по своим очертаниям напоминали фигуры людей, испытывающих страдания.
Освободившись, наконец, от течения, экспедиция обогнула полуостров и вошла в Мексиканский залив. Некоторое время она продолжала двигаться на северо-запад, стремясь обогнуть открытый ей "большой остров", что естественно было невозможно. При этом, очевидно, в какой-то момент путешественники довольно сильно отдалились от берега и на некоторое время потеряли его из виду. Некоторые историки склонны предполагать, что Понсе де Леон достиг бухты Пенсакола, расположенной уже за пределами собственно полуострова Флорида (но на территории современного штата Флорида). Однако Самуэль Элиот Морисон считает, что это было невозможно технически (учитывая среднюю скорость движения кораблей эскадры), и экспедиция достигла, скорее всего, устья реки Калусахатчи или гавани Шарлот-харбор, откуда и двинулась обратно11.
По дороге произошел любопытный инцидент. 11 июня, находясь у юго-западного побережья Флориды, Понсе де Леон сделал остановку, главной целью которой было кренгование одного из кораблей для чистки его днища (обычная практика того времени); попутно испанцы рассчитывали пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Неожиданно на горизонте появилось каноэ, где находился индеец, всячески демонстрировавший путешественникам свое дружелюбие. Когда он приблизился, то к удивлению людей Понсе де Леона выяснилось, что он немного изъясняется по-испански.
Индеец сказал, что послан к ним местным вождем-касиком, у которого есть золото и который очень хочет обменять его на испанские товары. Соответственно, он просил испанцев задержаться на несколько дней и дождаться прибытия касика. Конкистадор с радостью выслушал эти слова и стал ждать. Вскоре действительно появилось множество индейцев, но вместо того, чтобы начать товарообмен, они попытались напасть на испанские корабли. Атака была легко отбита, поскольку огонь испанцев не давал индейцам приблизиться к кораблям, а на большом расстоянии их стрелы не могли нанести существенного вреда бледнолицым пришельцам. Четверо атаковавших попали в плен, и двоих из них Понсе де Леон приказал отпустить, объяснив им жестами, что несмотря ни на что испанцы все равно хотят торговать с индейцами (видимо жажда золота пересиливала все остальные чувства и эмоции). Через некоторое время те вернулись с известием, что касик прибудет на следующий день для торговли. Однако на следующий день произошло все то же самое: испанцы ждали, что им привезут золото, но вместо этого подверглись новой атаке индейцев. Отразив нападение без потерь, раздосадованный Понсе де Леон приказал поднять паруса и взять курс на Пуэрто-Рико. Очевидно, что этот эпизод еще больше укрепил испанцев во мнении о том, что жители Флориды настроены крайне вероломно и недружественно. Впрочем, этому не следует удивляться, поскольку Флорида в то время уже стала местом убежища для индейцев с Больших Антильских островов, прекрасно знавших, чего можно ожидать от появления конкистадоров.
Не совсем понятно, как проходил обратный путь экспедиции. 21 июня, двигаясь на юг, корабли Понсе де Леона достигли небольших островков, которые они назвали Черепашьими (Las Tortugas, сейчас - Драй-Тортугас, штат Флорида), поскольку там в изобилии водились эти рептилии. Пополнив запасы провизии (за сутки испанцы добыли 160 черепах, использовавшихся в то время на судах в качестве "живых консервов", а также множество дичи), они продолжили движение в южном направлении. 26 июня мореплаватели увидели берег и два дня плыли вдоль него. Эррера утверждал, что это была западная оконечность Кубы12, однако некоторые историки полагают, что это была северная оконечность полуострова Юкатан; в частности, С. Э. Морисон указывает на участок между мысом Каточе и мысом Прогрессо в районе современного мексиканского порта Мерида13. Аделантадо принял его за остров и назвал Бимини, очевидно, считая, что именно там должен находиться вожделенный источник.
Таким образом, Понсе де Леона можно считать не только первооткрывателем Флориды и участка Гольфстрима, но также одним из первооткрывателей Мексики - до этого в 1511 г. на Юкатане в силу случайного стечения обстоятельств оказались Херонимо Агилар и Гонсало Герреро (корабль, на котором они плыли, потерпел крушение; нескольким людям удалось спастись на шлюпке, которую прибило к берегу современного мексиканского штата Кинтана Роо, где испанцы попали в плен к индейцам, - выжить удалось только двоим). Однако информация о "невольном открытии" Агилара и Герреро стала известна не ранее 1519 г., когда их обнаружила экспедиция Эрнандо Кортеса14. Что же касается открытия Понсе де Леона, то косвенным подтверждением того, что он действительно посещал Юкатан, может служить тот факт, что в 1517 г., т.е. спустя три года после рассматриваемых нами событий, его штурман Антон де Аламинос уверенно привел в этот район экспедицию Франсиско Эрнандеса де Кордобы, а еще через год - Хуана де Грихальвы.
Во второй половине XX в. пуэрториканский архивист и историк Аурелио Тио высказал предположение, что конкистадор также проследил участок мексиканского побережья вплоть до Сан-Хуан-де-Улуа (т.е. до места расположения современного Веракруса), однако достоверных доказательств этого нет15.
От Бимини Понсе де Леон взял курс на восток - он обогнул Кубу с севера и, воспользовавшись Гольфстримом, быстро добрался до Багамских островов. Там в районе острова Эльютера он приказал Антону де Аламиносу на "Сан-Кристобаль" еще раз "прочесать" этот регион на предмет поисков пресловутого фонтана вечной молодости, а сам 10 октября 1513 г. вернулся на Пуэрто-Рико. Туда же, спустя четыре месяца, прибыл Аламинос, корабль которого по дороге потерпел крушение и только чудом не потерял ни одного человека.
Главным результатом экспедиции Понсе де Леона, безусловно, было открытие Флориды, которая с тех пор почти на 300 лет попала в орбиту испанской колониальной экспансии. Это открытие стало стимулом к дальнейшему исследованию районов, расположенных к северу от Больших Антильских островов, т.е. юго-востока нынешних США. Сам путешественник планировал основать на открытых им "островах" поселения ив 1514 г. получил на это соответствующее разрешение от короля Фердинанда. Однако обстоятельства заставили его отложить это предприятие на целых семь лет - до 1521 г. За это время его соотечественники совершили ряд важных открытий на американском юго-востоке и убедились, что "остров" Флорида на самом деле является частью материка.
В середине и второй половине 1510-х годов проникновение испанцев в Северную Америку шло двумя путями: со стороны Флориды, которую они продолжали посещать (отправной точкой при этом служили Большие Антильские острова), и с юга, со стороны современной Мексики, где постепенно шло открытие и исследование побережья Мексиканского залива. В обоих случаях имели место как целенаправленные исследовательские экспедиции, так и достаточно "случайные" путешествия золотоискателей, коммерсантов и работорговцев.
Что касается первого пути, то здесь в вышеуказанный период состоялось как минимум три путешествия, правда, к сожалению, информация о первых двух из них довольно скудна. Так, между августом 1514 и ноябрем 1516 гг. рейд к берегам Флориды в поисках рабов для антильских плантаций совершил капитан Педро де Саласар. Он прошел вдоль западного побережья полуострова с юга на север и достиг Внешних отмелей - барьерных островов у берегов Северной Каролины. На одном из них он высадился и встретил дружелюбно настроенных индейцев, которые показались ему очень высокорослыми и сильными по сравнению с карибскими аборигенами. Соответственно островок получил звучное название - Остров гигантов, а около 500 его несчастных обитателей стали пленниками незваных пришельцев, державших их в нечеловеческих условиях (на Эспаньолу было доставлено только 150 человек - остальные умерли по дороге)16.
В 1516 г. из Гаваны к западному побережью Флориды отправился корабль капитана Диего де Мируэло. Не совсем понятно, занимался ли он торговлей с индейцами, либо охотился за рабами. Косвенным доказательством последнего могут служить обвинения, выдвинутые в следующем, 1517 г. хорошо известным нам Понсе де Леоном против губернатора Кубы Диего Веласкеса де Куэльяра, которого тот обличил в незаконном захвате и продаже трехсот флоридских индейцев (а привезти их на Кубу мог только Мируэло). Сложно также сказать, в каком именно месте побывали испанцы в 1516 г. Известно, что, вернувшись в Гавану, Мируэло много рассказывал о достоинствах и красотах страны, которую он посетил. Отталкиваясь от отрывочных свидетельств, историки выдвинули несколько гипотез о месте его высадки (бухта Пенсакола, Тампа-бей и др.).
Если Саласар и Мируэло не ставили перед собой каких-либо существенных исследовательских задач, и их путешествия не имели большого географического и политического значения, то этого нельзя сказать о плаваниях 1517 - 1519 гг. Одним из главных действующих лиц этих плаваний был Антон де Аламинос, который к этому времени приобрел репутацию самого опытного штурмана в Западных Индиях.
В 1517 г. Аламинос был назначен главным штурманом экспедиции Франсиско Эрнандеса де Кордобы, организованной при активном участии губернатора Веласкеса. Эта экспедиция достигла берегов Юкатана (это можно считать его окончательным открытием), где испанцы встретились с индейцами майя, находившимися на значительно более высокой ступени развития, чем те аборигены, с которыми они сталкивались раньше. Однако эта встреча была отнюдь не мирной - каждая высадка оборачивалась кровопролитным сражением. Проследив 700 км побережья Юкатана и понеся значительные потери (по свидетельству Берналя Диаса, в последнем сражении у Чампотона испанцы потеряли 57 человек, а из оставшихся в живых солдат были изранены все, кроме одного17), испанцы решили возвращаться на Кубу. При этом Аламинос воспользовался уже известным ему Гольфстримом и сначала плыл к Флориде, чтобы облегчить маршрут. Действительно, всего за четыре дня испанцы пересекли Мексиканский залив и достигли западного побережья Флориды, где набрали воды, и где им снова пришлось вступить в бой с индейцами "рослыми, сильными, одетыми в звериные шкуры, с громадными луками, острыми стрелами и копьями на манер мечей"18. Оттуда остатки экспедиции вернулись в Гавану (по пути они прошли мимо открытых X. Понсе де Леоном островов Флорида-Киз).
Хотя с точки зрения участников и организаторов экспедиция Кордобы была неудачной (в отношении ее географических результатов), она, несомненно, явилась стимулом для дальнейших исследований. С одной стороны, испанцы располагали информацией о "Южном море" (т.е. Тихом океане, к которому в 1513 г. вышел Васко Нуньес де Бальбоа), а с другой - о двух крупных "островах" - Флориде и Юкатане, соответственно нужно было исследовать район между ними, где мог находиться либо пролив, либо какие-то еще неизвестные острова и земли.
Все это было очевидно для Аламиноса, который уже в 1518 г. опять в качестве главного штурмана привел к побережью Юкатана корабли Хуана де Грихальвы (эта экспедиция также была организована губернатором Веласкесом). В ходе этой экспедиции был открыт участок мексиканского побережья от Юкатана до реки Пануко и установлены первые контакты с ацтеками, что в значительной степени подготовило почву для знаменитого похода Кортеса, начавшегося в следующем 1519 г. (в котором опять-таки участвовал Антон де Аламинос). До этого еще в конце 1518 г. опять же Аламинос пытался уговорить Веласкеса снарядить новую экспедицию для разведки в северо-западном направлении, однако тот отказал. Зато идеями Аламиноса заинтересовался богатый и влиятельный губернатор (лейтенант-губернатор) Ямайки Франсиско де Гарай, который смог получить титул аделантадо и профинансировать снаряжение экспедиции, во главе которой был поставлен Алонсо Альварес де Пинеда. Эта экспедиция (270 человек на четырех кораблях) отправилась в путь в марте 1519 г.19.
Весной-летом 1519 г. Пинеда прошел вдоль западного побережья Флориды и затем вдоль северного берега Мексиканского залива. 2 июня в Духов день испанцы заметили огромный поток воды, выносящейся в море, - первоначально они приняли его за пролив и попытались войти в него, однако быстро заметили, что он несет пресную воду, и значит перед ними огромная река. Действительно, это было устье Миссисипи, которая была названа Рекой Святого Духа (Rio de Espiritu Santo). Таким образом, именно Пинеду следует считать первооткрывателем величайшей реки Североамериканского континента (хотя он, конечно, не подозревал о ее истинных размерах и очертаниях)! Продолжая двигаться вдоль берега, экспедиция прошла вдоль всего побережья Техаса20 и к июлю добралась до реки, которая была названа Пальмас (скорее всего это была река Пануко), -т.е. до тех мест, где уже побывали испанцы, двигаясь с юга. Там Пинеда получил известие о том, что где-то к югу на побережье находятся люди Эрнандо Кортеса, незадолго до этого основавшего на мексиканских берегах поселение Веракрус. Это было чревато конфликтом, поскольку неизбежно вставал вопрос о "принадлежности" тех или иных территорий. На одном из кораблей Пинеда отправил в Веракрус своих представителей, чтобы договориться о разделе побережья между своим патроном Гараем и Кортесом. Однако знаменитый завоеватель Мексики не хотел делиться с кем бы то ни было. Он немедленно покинул Семпоалу, где в тот момент находился, и бросился в Веракрус. Высадившиеся на берег четверо (по другим данным шестеро) людей Пинеды были арестованы, после чего Кортес пытался хитростью завладеть их кораблем.
Дальнейшая судьба экспедиции Пинеды была весьма трагичной. Он отправил один из кораблей на Ямайку с донесением Франсиско де Гараю, а сам решил остаться в устье Пануко и основать там поселение, чтобы подтвердить права своего патрона на эти земли. Однако в 1520 г. индейцы хуастеки (мешики) напали на испанцев: сам Пинеда и большая часть его людей были убиты, в живых остались около 60 человек во главе с Диего Камарго, которым удалось спастись бегством на корабле. У них не было продовольствия, и им пришлось взять курс на Веракрус, надеясь на помощь Кортеса. Они добрались до туда в буквальном смысле полуживые (некоторые, в том числе Камарго, вскоре умерли)21.
Тем временем губернатор Гарай, получив информацию о создании поселения в устье Пануко, отправил туда корабль с подкреплением под командованием Мигеля Диаса де Ауса. Однако тот нашел лишь следы резни и также отправился на юг, усилив в итоге отряд Кортеса22.
Географические результаты столь трагично завершившейся экспедиции Пинеды трудно переоценить. Впервые на практике было доказано, что Юкатан и Флорида на самом деле являются не островами, а полуостровами, относятся к одному континенту, и между ними нет никакого пролива, но зато течет огромная река (что в свою очередь также подтверждает значительные масштабы материка). Эта информация нашла отражение на карте, получившей название "Карта Гарая", хотя автором, несомненно, являлся Пинеда, отправивший се на Ямайку в конце 1519 г. На этой карте впервые в целом правильно были показаны общие очертания Мексиканского залива от Юкатана до Флориды и обозначены устья нескольких крупнейших рек23. В дальнейшем она стала основанием для выдвижения притязаний на этот регион со стороны Гарая.
К 1519 г. испанцами в общих чертах было открыто все побережье юго-востока нынешних США - от Мексики до Флориды. Таким образом были заложены географические основания, а также подведен правовой фундамент под все дальнейшие колонизационные усилия Мадрида в данном регионе.
* В конце XIX в. высказывалась гипотеза о том, что Флорида якобы была открыта еще в ходе второй экспедиции Колумба, однако она была достаточно быстро отвергнута.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. W. Lоwery. The Spanish Settlements within the present limits of the United States, 1513 -1561. New York, 1911, p. 130,433 - 435.
2. См.: D.T.Peсk. The Case for Prehistoric Cultural Contact Between the Maya on the Yucatan and the Indians of Florida. - The Florida Anthropologist, 1998, Vol. 51, N 1, pp. 3 - 14.
3. См.: S.E.Morison. The European Discovery of America. The Southern Voyages: A.D. 1492 -1616. New York 1993, p. 504 - 505.
4. G.F.de Oviedo у Valdes. Historia General у Natural de las Indias, Islas у Tierra Firme del Mar Oceano: 12 Vols. Asuncion, 1944.
5. См., например: D.T.Peсk. Ponce de Leon and the Discovery of Florida. St. Paul (MN), 1993.
6. Испанский текст см.: Coleccion dc documentos ineditos relativos al descubrimiento, conquista у organizacion de las antiguas posesiones espanolas de America у Oceania, t. XXII. Madrid, 1874, p. 26 - 32; Английский перевод см.: New American World: A Documentary History of America to 1612. New York, 1979, Vol. 2, p. 231 - 233.
7. См., например: И. П. Магидович, В. И. Магидович. Очерки по истории географических открытий, в 5-и томах. М., 1983, т. II, с. 114.
8. Список участников экспедиции см.: New American World..., p. 233 - 234.
9. Разные точки зрения см.: R.S.Weddie. Spanish Sea. The Gulf of Mexico in North American Discovery. College Station, 1985, p. 42; D.Reinhartz, O.L. Jones. Hacia el Norte! - North American Exploration. Vol. 1. A New World Disclosed. Lincoln & London, 1997, p. 248.
10. New American World..., p. 235.
11. S.E.Morison. Op. cit., p. 510.
12. New American World..., p. 235.
13. S.E.Mоrisоn. Op. cit., p. 511.
14. См.: И. П. Магидович, В. И. Магидович. Указ. соч., с. 113 - 114.
15. См.: А. Tio. Historia del descubrimiento de la Florida у Beimeni о Yucatan. - Academia Puertoriquena de la Historia. Boletin 2. 1972, N 8.
16. См.: Р. Е. Ноffman. A New Voyage of North American Discovery: Pedro de Salazar's Visit to the Island of Giants. - The Florida Historical Quarterly, 1980, Vol. 58, N 4, p. 415 - 426.
17. Б. Диас дель Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании. М., 2000, с. 20 -21.
18. Там же, с. 23.
19. Здесь нельзя согласиться с С. Э. Морисоном, который почему-то утверждает, что она началась в конце 1518 г. и что в ней якобы участвовал Аламинос, что невозможно, поскольку известно, что он в феврале 1519 г. отплыл в Мексику вместе с Кортесом. См.: S.E.Morison. Op. cit., p. 517.
20. В 1974 г. неподалеку от устья Рио-Гранде был обнаружен камень, на котором имеется надпись "Pineda" и дата - 1519 г., однако подлинность этой находки вызывает большие сомнения. См.: D.E.Chipman. Spanish Texas, 1519 - 1821. Austin, 1992, p. 24 - 25.
21. Б. Диас дель Кастильо. Указ. соч., с. 214.
22. Там же.
23. См.: Mapping and Empire: Soldier-Engineers on the Southwestern Frontier. Austin, 2005, p.
Латинская Америка, № 9, Сентябрь 2013, C. 58-69
-
Сражение при Алжубарроте
Автор: Saygo
А. П. ЧЕРНЫХ. БИТВА ПРИ АЛЖУБАРРОТЕ
Если бы 600 лет назад исход сражения, происшедшего 14 августа 1385 г. у португальского селения Алжубаррота, оказался другим, - возможно, политическая карта Пиренейского полуострова сегодня выглядела бы иначе. Исход португало-кастильской войны, предрешенный этой битвой, на два последующих столетия определил судьбу взаимоотношений обеих стран. Для Португалии непосредственными результатами победы в битве были расширение социальной базы королевской власти, политическая консолидация страны на основе военных успехов короны и возрастание влияния городской торгово-ремесленной верхушки, сыгравшей заметную роль в будущих географических открытиях.
Этому событию предшествовали глубокие социальные и политические изменения в Португалии. Развитие товарно-денежных отношений, прежде всего торговли, как внутренней, так и внешней, привело к возникновению в крупнейших городах страны торгового патрициата, игравшего значительную роль в городской жизни. Неустойчивость экономики, характерная в середине XIV в. для Португалии так же, как и для других европейских стран, в сочетании с противоречивой внутренней и внешней политикой короля Фернанду, вызывала рост недовольства городских слоев. Особенно оно обострилось после его смерти в связи с тем, что в результате брака между наследницей португальского престола Беатриж и кастильским королем Хуаном I Португалия фактически теряла самостоятельность.
Это заставляло горожан беспокоиться о роли Португалии в португало- кастильском союзе, о направленности внутренней политики королевской власти в будущем, о своем положении. Недовольство вырвалось наружу в Лиссабонском восстании 1383 г., в результате которого сводный брат Фернанду, магистр Ависского духовно-рыцарского ордена Жоан был провозглашен правителем и защитником королевства, а инфанта Беатриж и вдовствующая королева Леонор по сути лишены престола. При Жоане городская верхушка получила доступ к политической власти в стране: представители патрициата вошли в королевский совет, участвовали в международных переговорах. Города получили новые привилегии.
Однако отстранение Беатриж от престола повлекло за собой разрыв отношений с Кастилией, вторжение кастильских войск на территорию Португалии и, соответственно, ответную антикастильскую реакцию. Избрание Ависского магистра правителем и защитником королевства было признано и поддержано большинством городов, но не феодальных сеньоров. Более того, во многих местах оно было воспринято как сигнал к антифеодальным выступлениям. По форме они в декабре 1383 - январе 1384 г. носили антикастильский характер, но методы действий и состав их участников говорят о сильной антисеньориальной направленности.
В Эворе 2 января восставшие, осадив замок, привели дочерей и жен защитников замка и, угрожая сжечь их на виду у защитников, вынудили тех сдаться. Замок был еожжен и разграблен. Под предводительством пастуха Гонсалу Эанеша и портного Висенте Эанеша восставшие захватили город и всех "богачей", подозреваемых в приверженности королеве и Кастилии, убили или изгнали, о чем написали в Лиссабон Ависскому магистру. Кроме того, они искали аббатису монастыря св. Бенту, сторонницу королевы, обвиненную в действиях против народа. Ее нашли в соборе, где аббатиса пыталась укрыться, но была схвачена и убита1.
В Элваш народ захватил замок, едва только алькайд замка приказал провозгласить Беатриж королевой Португалии. В Беже 6 января жители под предводительством Гонсалу Нунеша, который был "не из богатых, не из самых бедных", и Вашку Родригеша овладели замком и заявили о поддержке Ависского магистра. Когда в городе стало известно, что неподалеку находится владелец многих имений в этой местности адмирал Лансароте, то 50 всадников и 100 арбалетчиков и пехотинцев во главе с Гонсалу Нунешем схватили адмирала, привели в город и убили2. Замки феодалов были взяты народом в Эштремош и Порталегри.
Португальский историк Ж. Кортезан указывал, что такие выступления прокатились по всему королевству3. Средневековый португальский автор Ф. Лопеш в свидетельствах такого рода, обозначая массу восставших, пользуется чаще всего термином "народ". Обычно при этом, видимо, подразумевалась масса горожан, не принадлежавших к привилегированным сословиям. Она включала в себя как зажиточную верхушку, так и ремесленников и прочих жителей города.
Какие же действия предпринял в этой обстановке Ависский магистр? Сразу же после избрания, в связи с необходимостью защиты Лиссабона, создается совет при правителе. Первый его состав практически однороден: в него входили представители городского патрициата. Ависский магистр и его совет принимают ряд мер, направленных против прокастильской партии, которая уже в декабре 1383 г. пыталась противопоставить действиям горожан и сторонников Ависского магистра союз с Кастилией и ее военную силу. В Лиссабоне осуществляются меры по обеспечению безопасности: был взят штурмом лиссабонский замок, находившийся в руках сторонников королевы; торговцы Лоуренсу Мартинш и Даниэл Инглеш направлены послами в Англию с просьбой об оказании военной помощи4.
Необходимо было также урегулировать финансовые вопросы, т. к. нужды управления и защиты Лиссабона требовали средств. Обстановка в городе облегчала эту задачу. Например, когда были найдены спрятанные в монастыре сокровища - золото, серебро, ювелирные изделия, они были принесены магистру для нужд обороны5 . Совет одобрил просьбу правителя о сборе средств в размере 100000 либр. Все свободные граждане должны были уплатить самое малое по нескольку монет - диньейру. Значительные взносы причитались с соборов и монастырей. В результате в руках магистра оказалось 900 марок серебра6. Остальные деньги должны были быть собраны с других городов Португалии. Соответствующее обращение было распространено повсюду эмиссарами Ависского магистра. Например, совет Монтемору-Нову постановил, что этот сбор должны уплатить все без исключения; был введен также налог при каждой сделке как с продавца, так и с покупателя7.
Скорее всего эти средства не успели поступить в Лиссабон в связи с быстрым наступлением кастильских войск. Из-за угрозы нападения кастильского флота было приказано снарядить и вооружить торговые корабли, стоявшие в лиссабонском порту. Были также захвачены галисийские суда с грузом муки и продовольствия, предназначенным для кастильского флота. И те, и другие корабли были снаряжены для ведения военных действий. В то же время осуществлялись меры по обеспечению населения продовольствием. В связи с приближением кастильских войск, в Лиссабоне собралось много крестьян. В предвидении осады был издан приказ запасти в городе как можно больше мяса, хлеба и прочей провизии. Были укреплены стены города и проверено состояние 67 башен и 38 ворот. Из жителей города сформировали отряды для охраны городских стен под командованием богатых горожан и фидалгу (один из низших разрядов португальских феодалов)8.
В первых числах января 1384 г. кастильские войска под предводительством Хуана I вторглись в Португалию. Они заняли Гуарду, епископ которой, сторонник королевы и кастильцев, сдал им замок и город. 8 января кастильцы были в Коимбре, а еще через четыре дня вступили в Сантарен, расположенный всего в 80 км от Лиссабона. Сюда приехала королева Леонор и передала права регентства Хуану I, который сразу заявил о претензиях на португальский престол.
Трудно судить с определенностью о настроениях населения страны. Известно, что многие города официально объявили себя сторонниками Кастилии. Правда, Лопеш утверждает, что голос за Кастилию отдавал не народ, а алькайды и знать, "простонародье же заставляли отдавать голос силой"9. Так поступил Лопу Гомеш де Лира, войдя в город Мейриныо со своими вооруженными людьми. Тем не менее, эти города не могли оказать Лиссабону помощи ни людьми, ни деньгами. А большая часть знати отказала в поддержке Ависскому магистру. В Сантарене собрался весь ее цвет. Здесь были и те, кто покинул Лиссабон вместе с Леонор, и те, кто присоединился позднее, уже после вторжения в страну кастильских войск. Они опирались на те 54 города Португалии, которые высказались за прокастильское решение династического вопроса.
Интересна эволюция позиции остальных представителей дворянства, тех, кто впоследствии оказался в лагере Ависского магистра. Их переход туда совершался постепенно. Лопет не упоминает ни одного представителя знати в составе первого совета Ависского магистра. Однако в таком составе совет действовал недолго. Представители дворянства начали переходить на сторону лиссабонского правительства, и одним из первых был Нуну Алваретп Перейра, который прибыл в Лиссабон, узнав о кастильском наступлении. Ависский магистр ввел его в совет. На сторону магистра перешли Лоуренсу Эанеш Фогаса - второй канцлер при короле Фернанду, Руй Перейра - один из самых знатных людей в королевстве, Алвару Вашкеш де Ноиш, архиепископ города Браги Лоуренсу.
Изменение социального состава совета свидетельствует и о перемене в позиции части знати, в среде которой произошел раскол. Лопеш писал: "Сколько раздоров было у отцов с сыновьями, у братьев с братьями и у жен с мужьями!"10. Ависский магистр старался привлечь на свою сторону всех, кто перед лицом кастильской угрозы мог быть полезен в области военного дела, и прежде всего профессиональных военных - дворянство. Для этого он пользовался конфискацией владений и имущества сторонников Кастилии и наделял ими своих приверженцев: "Многие бросали свои владения и все, что имели, и это магистр вскоре давал тем, кто у него просил"11.
Таким образом, события декабря 1383 - января 1384 г. стали временем размежевания двух лагерей. Большая часть знати и королева-регент в качестве основного лозунга и мотивации своей позиции выдвигали "принцип законности" в наследовании престола. Эта позиция, отвечавшая агрессивным устремлениям Кастилии, поддерживалась ее королем Хуаном I. Им противостояли силы горожан и части дворянства, объединившиеся во главе с магистром Ависского ордена. Они выдвигали на первое место требование сохранения суверенитета Португалии. На их стороне было большинство населения южных и части центральных районов страны. Северные области выступали в основном "за дону Беатриж".
В этой ситуации вторжение кастильцев явилось фактором, ускорившим размежевание сил в Португалии. Особенно это касалось дворянства, большая часть которого до вторжения, выжидая, оставалась нейтральной по отношению к событиям в Лиссабоне, или же традиционно поддерживала наследницу престола, избрание которой представлялось ей законным.
Для части знати переход в ряды сторонников Ависского магистра был результатом политической или экономической заинтересованности. Для горожан же союз с дворянством был вынужденной мерой. Горожане не испытывали доверия к знати. Сразу после введения Нуну Алвареша Перейры в совет остальные его члены, представители городских слоев, высказали недовольство его близостью к магистру. Особенно ярко это проявилось при обсуждении вопроса о командовании войсками в провинции Алентежу. Войска должен был возглавить Нуну Алвареш Перейра, которому вручалась вся полнота власти. Суть недовольства горожан - членов советь выразил легист бакалавр права Жоан даз Реграш, который считал, что нужно "назначить на эту должность человека с заслуженным авторитетом, предусмотрительного и опытного в военном деле; у Нуну же, кроме того, братья среди врагов; и другие доводы приводил, чтобы тот не был назначен"12.
Однако Ависский магистр настоял на назначении Нуну Алвареша Перейры и отправил с ним 40 лучших из числа бывших в городе дворян, многие из которых были родом из районов Эворы и Бежи. По дороге к небольшому отряду присоединились еще воины, и в Эвору он прибыл с 200 всадниками. В Эворе, население которой с самого начала поддерживало Лиссабонское восстание, войско было принято хорошо. К нему присоединились и жители города, так что при выходе из Эворы оно насчитывало около 230 всадников и 1000 пехотинцев13.
В трех километрах от местечка Фронтейра 6 апреля 1384 г. войско Нуну Алвареша Перейры встретилось с кастильцами и вступило в сражение, известное в португальской истории как битва при Атолейруш. Лопеш отмечает, что у португальцев было мало рыцарей и хорошо вооруженных людей. Кавалерии - не более 300 человек, причем из них только 180 в латах; пехотинцев было около 1000 человек; кроме того, 100 арбалетчиков. Кастильское войско насчитывало около 100 тяжеловооруженных конников, как из кастильских, так и португальских дворян, и приблизительно 5000 пехотинцев. Войском кастильцев командовал Педру Алвареш Перейра, брат Нуну, который предложил последнему перейти на их сторону, но получил отказ14.
Перед битвой Нуну Алвареш Перейра спешил своих всадников и построил войско в каре, расположив тяжеловооруженных рыцарей по фронту в первых рядах, а пехотинцев и арбалетчиков - в центре и на флангах. Наступление кастильской конницы, ряды которой были расстроены огнем арбалетчиков, было остановлено спешенными рыцарями первых рядов, которые, отступив, дали возможность пехоте охватить вражескую конницу с флангов. Началось отступление кастильцев, перешедшее в бегство. Португальцы преследовали их около пяти километров. Кастильцы потерпели сокрушительное поражение, потеряв убитыми около 120 человек15.
Говоря об этой победе португальцев, Лопеш отмечает, что подобная тактика "пешего строя" была применена ими впервые16. Конечно, это было следствием недостатка конницы у португальцев. Также в поражении кастильцев определенную роль сыграли презрение рыцарей к пехоте и недооценка ее роли. Но главное, как справедливо пишет Генеральный секретарь ЦК Португальской компартии А. Куньял, тактика пешего строя появилась в результате участия в войне народа, и победа была следствием заинтересованности широких слоев населения, входивших в состав португальских войск, в этой победе17. При Атолейруш впервые в Португалии была применена новая тактика, при которой строительство земляных укреплений и характер использования пехоты на поле боя обеспечивают ее превосходство над конницей противника. Это необычно для рыцарской войны и типично для действий горожан. Подобная тактика, получив дальнейшее развитие, была применена и в последующих сражениях с кастильцами.
Тем временем в Лиссабоне активно готовились к обороне. На сторону магистра перешла расположенная неподалеку от Лиссабона Алмада. В Порту были направлены корабли за подкреплением18. Кастильские войска во главе с Хуаном I продвинулись из Сантарена к Лиссабону. Непосредственно военные действия начались 8 февраля, когда кастильские части заняли окрестности Лиссабона, и между ними и горожанами произошли первые стычки. Король Кастилии, рассчитывавший, судя по всему, по прежнему опыту кастильских нападений на Португалию, на быстрое подчинение страны, - столкнулся с упорным и повсеместным сопротивлением. Из Сантарена, где были сосредоточены основные силы Хуана I, из-за насилий, чинимых кастильцами, многие жители бежали в Лиссабон и другие города. Трудности, с которыми столкнулись кастильцы, вызвали охлаждение между Хуаном и Леонор. Королева была отправлена в Кастилию и заключена в Тордесильясский монастырь19. Известие об этом способствовало увеличению числа приверженцев Ависского магистра.
В мае 1384 г., подведя войска со стороны суши и флот с моря, Хуан I принял решение начать осаду Лиссабона. Защитники города были полны решимости отстоять его. Лопеш отмечает высокий боевой дух и участие в обороне всех горожан. До конца июня лиссабонцы защищали город, не получая помощи извне. Объединенный флот Порту и Лиссабона отразил нападение кастильских войск, подошедших из Галисии, а затем предпринял экспедицию к ее берегам. В конце июня португальский флот возвратился к Лиссабону, но подойти к городу не смог, т. к. он был блокирован и с суши, и с моря. В Лиссабон был послан лазутчик для переговоров о совместных действиях20. 18 июня португальский флот и корабли, остававшиеся в Лиссабоне, дали бой кастильской эскадре. Жители города приняли активное участие в морском сражении; корабли были переполнены вооруженными горожанами: на флагманском корабле, помимо команды, находилось не менее 100 воинов. Однако морскую блокаду прорвать не удалось.
В осажденном городе усилились трудности, связанные с недостатком продовольствия. Запасов его к августу в Лиссабоне осталось мало. Цены на продовольствие, по свидетельству Лопеша, были недоступны беднякам; от голода страдали "не только бедные и неимущие, но и большие люди в городе"21. Месяцы осады Лиссабона стали временем, когда окончательно определилось отношение дворянства и городов Португалии к новой центральной власти и проблеме независимости страны. Двойственной позиции знати горожане противопоставили единые действия. Когда посланный из Лиссабона с просьбой о помощи Руй Перейра прибыл в Порту, он встретил наилучший прием. Летом 1384 г. из Алмады, окруженной кастильскими войсками и страдавшей от недостатка воды, все же послали морем кое-какие припасы в Лиссабон. В ответ была прислана вооруженная барка с пушкой и порохом. В конце лета 1384 г. в лагере кастильцев, осаждавших Лиссабон, началась эпидемия чумы. Они попытались решительными действиями закончить осаду и отвести войска. 27 августа кастильская эскадра, используя пушки, атаковала португальские корабли. Но город оказал упорное сопротивление. Король Кастилии был вынужден вступить в переговоры с Ависским магистром, которому предложил титул правителя-регента Португалии до совершеннолетия сына его и Беатриж. Магистр отказался от этого. Между тем чума в лагере кастильцев усиливалась. 3 сентября Хуан I был вынужден снять осаду. Этот день был отмечен в Лиссабоне огромной радостью. В город вступил со своими войсками Нуну Алвареш Перейра22. Кастильцы отступили к Сантарену. Не желая окончательно сдавать позиции, Хуан оставил в ряде крепостей своих сторонников из числа португальских фидалгу23. Они послужили социальной базой для последующей борьбы кастильцев и их сторонников с приверженцами Ависского магистра.
После снятия осады на собрании жителей Лиссабона в монастыре Сан-Домингуш, как и год назад, было принято решение созвать в Коимбре общепортугальские кортесы. В глазах многих Ависский магистр был организатором и главой отпора кастильской угрозе. Политика магистра и его совета, опиравшаяся на широкие круги городского населения, а также привлечение на свою сторону представителей дворянства укрепляли его влияние. В результате позиции его усилились настолько, что он и его сторонники вполне могли рассчитывать на избрание магистра королем. 6 октября магистр собрал в королевском дворце своих ближайших сподвижников из знати, фидалгу и горожан, видимо, для формирования нового совета. Состав его отразил еще большее усиление позиции знати в лагере Ависского магистра. На этот раз Лопеш лишь вскользь упоминает о представителях городских слоев в составе совета. Возможно, что это произошло в связи с изменением масштаба движения. Оно вышло за пределы городских стен, где опыт и влияние горожан были незаменимы. Теперь речь шла о все более крупных военных операциях, которые требовали использования знаний и навыков профессиональных военных. Заинтересованность магистра в людях такого рода подтверждается тем, что, стремясь закрепить успехи и усилить свой лагерь, он и его совет в декабре 1384 - январе 1385 г. провели конфискацию многочисленных владений тех фидалгу, которые находились у кастильцев или поддерживали их.
Однако основную военную силу Ависского магистра и его финансовую опору по-прежнему составляли горожане. Поэтому ряд городов, в том числе Лиссабон и Порту, получили привилегии. Указом от 10 октября 1384 г. жители Лиссабона освобождались от некоторых обязательных для населения других городов платежей и налогов, в том числе на хлеб, вино и мясо, и от алкабалы (налог на торговые сделки). Лиссабонские торговцы освобождались от прохождения таможен и уплаты торговых пошлин по всей Португалии. Всех жителей Лиссабона из числа зависимых лиц и "низкого" звания предписывалось считать свободными. Дарованные привилегии распространялись не только па горожан, но и на городскую округу. Большая часть этих привилегий отвечала интересам торговой верхушки, но частью своей они затрагивали и нужды беднейших слоев горожан, которые, по сообщению Лопеша, "были очень довольны"24.
В октябре 1384 - январе 1385 г. продолжался переход городов на сторону Ависского магистра. Нуну Алвареш Перейра с помощью местного населения занимает замок Портел. Жители Аленкера пытаются сами взять замок и просят помощи у Лиссабона. Столица выслала на барках пушки и подкрепления, после чего замок удалось захватить. Характерно, что во всех этих случаях жители городов принимали непосредственное участие в боевых действиях. Конечно, и центральная власть была заинтересована в территориальном расширении своего влияния и старалась привлечь города на свою сторону, жалуя им привилегии, оказывая помощь против кастильцев и пр.
Собравшиеся в Коимбре кортесы решали в основном один вопрос: кому в будущем стоять у власти в Португалии? Приверженцы магистра выдвинули, как было решено еще в Сан-Домингуш, его кандидатуру. Это предложение было поддержано представителями городов, а также частью знати. Против избрания магистра королем выступила группировка представителей фидалгу; это была большая часть дворян на кортесах. Споры шли довольно долго. Наконец, однажды во дворец, где заседали кортесы, ворвался Нуну Алвареш Перейра во главе 300 вооруженных лиц, в результате чего несогласная с избранием магистра часть дворянства "была вынуждена удалиться", как пишет Лопеш25, т. е. была попросту изгнана из зала заседаний. 6 апреля 1385 г. кортесы избрали 27-летнего магистра королем Португалии под именем Жоана I26.
Этот акт подвел итог большому и сложному этапу развития социального движения конца XIV века. На этом этапе оно продолжало в городах сохранять свою демократическую окраску, иногда соединяясь с крестьянским движением против феодальных сеньоров. Произошло окончательное формирование двух лагерей в Португалии: сторонников нового короля, выступавших за суверенитет страны, и его противников, блокировавшихся с Хуаном I и способствовавших усилению Кастилии. Установление контроля над большей частью страны позволило сторонникам магистра выдвинуть кандидатуру на трон и закрепить это решением кортесов.
После этого перед Португалией встали две задачи: прекращение фактически шедшей в стране гражданской войны и отпор внешнему врагу. Основной своей целью новый король и его приверженцы считали освобождение Португалии от кастильцев и ее защиту, справедливо видя в этом залог поддержки со стороны народа. Как король, Жоан I приобрел значительно больше сторонников. В целом города оказывали ему поддержку. Жители Сервейра, Каминья, Монсан перешли на его сторону, объявив себя "истинными португальцами". Именно города проявили на кортесах инициативу по вопросу о сборе денег, необходимых для выплаты жалованья войскам27. Города предложили на кортесах собрать деньги в сумме 400000 либр, пропорционально разложив эту сумму на всех горожан. От уплаты освобождалась только Алмада как город, сильно пострадавший от неприятеля. Собранная сумма предназначалась для выпуска порченой монеты (с неполным содержанием драгоценного металла), которой и выплачивалось жалованье. Хотя представителям горожан была хорошо известна опасность этой меры, им пришлось пойти на нее, чтобы сохранить войска.
Несмотря на то, что отпор кастильскому вторжению стал делом королевской власти и принял более организованные формы, роль горожан, городского ополчения и даже крестьян в защите страны осталась значительной. Один из дворян, Жоан Фернандеш Патеку, собрал отряд из горожан и крестьян Бейры. В конце мая или, возможно, в самом начале июня 1385 г. они вступили в сражение с кастильскими войсками в предместье Транкозу. Португальцы сражались только пешими, поскольку в основном это были сельские жители. Кастильцы вновь потерпели поражение. В течение первой половины 1385 г. Хуан I снаряжал новую армию и флот для вторжения в Португалию. К июню 1385 г. эти приготовления были закончены. Предполагавшееся вначале направление нападения через Элваш было сорвано упорным сопротивлением этого замка. Наконец, в середине лета 1385 г. на совете Хуана I было принято решение о переходе границы в районе Бейры. В августе большое кастильское войско вторглось в Португалию. Оно двигалось на Коимбру, грабя и чиня жестокости. Ряд гарнизонов замков, состоявших из сторонников Хуана, перешел на его сторону.
На совете у Жоана I в Абрантиш 7 августа было решено дать кастильцам большое сражение. Португальское войско было готово к битве, хотя численный перевес кастильцев был очевиден. Жоан I, желая избежать риска поражения при столь неравном соотношении сил, направил Хуану I послание с предложениями мира и дружбы при условии отказа от претензий на португальский трон и вывода кастильских войск из Португалии. Но посланец вернулся с отрицательным ответом Хуана I.
Тезки - Жоан и Хуан. Оба Первые.
Сеньор де Хита де Буитраго предлагает свою лошадь королю Кастилии в битве при Алжубарроте. Луис Планес-младший, 1793
Португальская армия вышла из Томара и двинулась навстречу кастильцам. К середине августа 1385 г. обе армии находились друг против друга вблизи селения Алжубаррота, неподалеку от Лейрии. Лопеш сообщает, что на совещании, проведенном перед битвой Хуаном I, выявилось наличие в объединенном войске кастильцев и португальской знати сомнений и колебаний. Однако сторонники Хуана I из числа португальских фидалгу настаивали на сражении. Для них победа в нем была единственной и последней надеждой на возможность отвоевать то положение в королевстве, на которое они претендовали. Если для короля Кастилии отказ от сражения означал лишь неудачную кампанию, то для его португальских приверженцев это был вопрос о социально-политической жизни и смерти.
В войсках короля Кастилии находилась большая часть португальской знати. Лишь сравнительно небольшое число португальских дворян было в армии Жоана I. Несмотря на его письменный приказ фидалгу, лишь немногие из них прибыли к нему со своими отрядами, да и то перед самым сражением. Что касается количественного соотношения сил в битве при Алжубарроте, то уже Лопешу в первой трети XV в. приходилось полемизировать с существовавшими в его время преувеличениями числа участвовавших в сражении. Лопеш отвергает мнение о том, что в битве участвовало от 60000 до 100000 человек с обеих сторон как несостоятельное и приводит свои данные, которые в целом не противоречат последним исследованиям. Можно предположить, что разноречивость оценок числа сражавшихся была вызвана тем, что учитывались и рыцарские слуги, и обозные, и т. д. Однако основная причина разногласий в оценке числа сражавшихся - необычно неравное соотношение сил, громадное численное превосходство кастильцев и то поражение, которое они потерпели при таком перевесе сил.
В войске кастильцев насчитывалось 5000 - 6000 человек тяжелой кавалерии, усиленной французскими, гасконскими и другими иностранными рыцарями; 1500 - 2000 человек легкой кавалерии; 5000 - 6000 арбалетчиков; 7500 - 15000 пехотинцев; а всего 14000 - 23000 человек. У кастильцев было также 16 малокалиберных пушек и бомбард. У португальцев имелось 1700 - 2000 всадников тяжелой кавалерии, вооруженной хуже, чем кастильская; 800 - 1000 арбалетчиков; 500 - 700 английских лучников; 4000 пехотинцев, т. е. лишь около 7000 человек28.
Но нельзя рассматривать битву при Алжубарроте как обычное сражение. Дело в том, что в военном отношении оно являлось противоборством двух тактик ведения боя: атаки рыцарской кавалерии, рассчитанной на обращение противника в бегство первым натиском и дальнейшее истребление при преследовании; и ведения боя в пешем строю с использованием местности и искусственных укреплений, предпочитаемом горожанами, которые составляли основную массу португальского войска.
Методы ведения боя в пешем строю основывались на опыте, накопленном ранее в битвах при Атолейруш и Тренкозу.
Португальцы окружили свою позицию сплошным рядом повозок для защиты от кастильской кавалерии29. Раскопки, проводившиеся в 1957 - 1960 гг. на месте сражения, показали, что позиция португальских войск была основательно укреплена. Место было выбрано в долине таким образом, что крутые склоны не давали возможности действовать тяжеловооруженной кастильской коннице. Португальская же позиция представляла собой сплошную линию обороны, размещенную между двумя склонами. Все ровное пространство между ними было пересечено рядами траншей, брустверы которых были, возможно, укреплены стволами деревьев в виде частокола. Самый длинный ров протянулся на 182 метра. Перед ним лежало пространство в 150 на 100 м, пересеченное другими рвами, и 40 линий "волчьих ям", длиной от 60 до 80 м каждая. "Волчьи ямы" представляли собой квадратные ямы до 0,8 м глубиной, замаскированные ветками и землей. В ходе раскопок было выявлено 800 таких ям, а, по оценке археологов, общее их число должно было достигать 100030.
Эти мощные земляные укрепления были сооружены руками горожан и жителей окрестных деревень. После такой подготовки сражения становилась реальной возможность победы над силами кастильцев, втрое превосходившими португальские. Конечно, укрепления, даже возведенные очень быстро и тайно, не могли остаться не замеченными противником, если бы португальцы не применили хитрость. В полдень 14 августа 1385 г. они начали битву в трех километрах севернее своей позиции, затем имитировали поспешное отступление, заманив преследовавших их кастильцев на свои укрепления.
Рядами ям был ослаблен и замедлен удар тяжелой кавалерии Хуана I. Многие из рыцарей были выведены из строя. Изрытое ямами поле делало невозможными не только маневры, но и само продвижение конницы. Кастильцам пришлось спешиться и вести бой в навязанных им условиях, что при наличии у португальцев укрепленной позиции было для них крайне выгодно. Склоны холмов не давали возможности совершить обходный маневр. Таким образом, кастильцы потеряли превосходство в коннице. Оторвавшись от своих сил и оказавшись перед укрепленной позицией португальцев, кастильцы не смогли использовать и свое превосходство в пехоте. Кастильские арбалетчики тоже были далеко. А португальские арбалетчики и английские лучники с безопасного расстояния расстреливали медленно двигавшихся кастильских рыцарей. Наступление кастильцев замедлилось, затем среди них началась паника, перешедшая в бегство31.
Хуан I бежал в Сантарен, а оттуда отбыл в Севилью. Потери в кастильском войске составили 2500 человек. Лопеш вкладывает в уста кастильского короля жалобу на то, что рыцарское войско побеждено армией не сведущих в военном деле людей32. Военная неопытность португальских войск - преувеличение Лопеша, но оно (помимо того, что в нем звучат нотки гордости за родных ему горожан) отражает суть столкновения армии кастильцев и португальской знати с войском горожан и перешедшей на их сторону части дворянства не просто как битвы двух армий, а как столкновения двух различных социальных сил. Среди погибших было много представителей португальской знати. Поражение Хуана I при Алжубарроте оказалось для нее не только военным, но и политическим разгромом. А победа португальцев явилась результатом самого активного участия в борьбе широких масс городского и сельского населения, что отразилось и на тактических приемах ведения боя.
Сражение при Алжубарроте устранило угрозу подчинения Португалии Кастилией. В то же время оно оказалось сигналом к началу всеобщей сдачи противников Жоана I из рядов знати: в течение августа - сентября 1385 г. сдались почти все крепости и города, оказывавшие до этого времени сопротивление власти нового короля. Несдавшиеся противники Жоана I вынуждены были эмигрировать в Кастилию. К осени 1385 г. на территории Португалии не осталось ни кастильских войск, ни вооруженных отрядов прокастильски настроенных португальских фидалгу. Следующая битва, при Валверде, в которой португальцы также одержали верх, произошла уже на территории Кастилии.
Сражение при Алжубарроте и последующие боевые действия отразили процессы, характерные для этапа, который возник в ходе социально- политического кризиса 1383 - 1385 годов. Этими процессами были усиление королевской власти, объединение различных социальных слоев на основе борьбы за суверенитет Португалии, в том числе переход части представителей дворянства на позицию сотрудничества с новой королевской властью. В то же время наблюдалось ослабление крестьянских выступлений и волнений среди низших слоев городского населения, направленных против сеньоров и богатых горожан. Это можно объяснить переносом центра внимания народных масс на необходимость борьбы с внешним врагом.
Правительству Жоана I удалось направить недовольство народных масс против Кастилии и использовать антисеньориальные тенденции против своих политических противников среди знати, ослабив тем самым размах народного движения в стране. Кроме того, усилилась роль городской верхушки в политической жизни: после разрешения социально-политического кризиса конца XIV в. ее представители заняли настолько значительное место в государстве, что ее интересы оказали затем существенное влияние на весь ход исторического развития Португалии.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Lopes F. Cronica del rei dom Joham I. Pt. I. Lisboa. 1973, pp. 77 - 78, 79 - 80.
2. Ibid., pp. 73 - 75.
3. Cortesao J. Os factores democraticos na formacao de Portugal. Lisboa. 1964, 143.
4. Lopes F. Op. cit., p. 70.
5. Ibid., p. 50.
6. Марка серебра - весовая мера, равная 229,5 грамма.
7. Cortesao J. Op. cit., pp. 144 - 145.
8. Lopes F. Op. cit., pp. 186, 197.
9. Ibid., p. 116.
10. Ibid., p. 82.
11. Ibid.
12. Ibid., p. 146.
13. Ibid., pp. 146 - 147, 152.
14. Ibid., pp. 153, 156.
15. Ibid., p. 156.
16. Ibid, p. 161.
17. Cunhal A. As Intas de classes em Portugal nos fins da Idade Media. Lisboa. 1975, p. 93.
18. Lopes F. Op. cit, p. 186.
19. Ibid., pp. 141 - 142.
20. IbidL, pp. 197, 213 - 214, 226.
21. Ibid., p. 269.
22. Lopes F. Op. cit., pp. 271 - 272.
23. Ibid., p. 290.
24. Ibid., p. 287.
25. Ibid., p. 362.
26. Ibid., pp. 371 - 372.
27. Ibid. Pt. II p. 10.
28. Ibid., p. 84; Anais, cronicas e memories avulsas de Santa Cruz de Coimbra. Porto. 1968, p. 92; VERBO. Enciclopedia luso-brasileira de cultura. T. 1. Lisboa. 1963 p. 1294
29. Lopes F. Op. cit. Pt. II, p. 87.
30. Dicionario de historia de Portugal. VoL 1. 1979, pp. 109 - 111- VERBO T. 1 pp. 1300 - 1305.
31. Lopes F. Op. cit. Pt. II, pp. 96 - 99.
32. Ibid., pp. 102, 101.
Вопрросы истории, 1988, № 4, С. 79-87.
-