Войдите, чтобы подписаться
Подписчики
0
-
Похожие публикации
-
Фомина Ю. М. Джон Адамс
Автор: Saygo
"Так случилось, что жизнеописания философов, государственных деятелей и историков, написанные ими самими, всегда приписывались их тщеславию, а, следовательно, лишь немногие оказывались, способны читать их без чувства острого разочарования. Нет причин ожидать, что любые заметки, которые я могу в свое время оставить, будут восприняты обществом более благосклонно, или же читаться отдельными людьми с заметным интересом"1. Таким ироничным вступлением начал свою автобиографию второй президент США Джон Адамс.
Жизнеописание этого мудрого философа и честного государственного деятеля представляет немалый интерес. В отечественной историографии пока нет полной и законченной биографии Дж. Адамса. В разные периоды затрагивались и освещались лишь отдельные аспекты его многогранной политической деятельности (главным образом, связанные с революцией и участием в разрешении международных проблем), а так же элементы этической и конституционной концепции2.
John Trumbull. Declaration of Independence. Адамс изображен в центре
О детстве Джона Адамса известно сравнительно немного. В автобиографии он предупредил, что "не станет портить много бумаги на анекдоты о своем отрочестве"3. Его семью трудно однозначно определить как знатную, влиятельную или хотя бы богатую. Прапрадед - Генри Английский - в 1636 г. получил от короны пожалование на 40 акров земли в колонии Массачусетс, на северо-восточном побережье Америки, и вскоре после этого (в 1638 г.) отправился из британского Девоншира в далекое заокеанское путешествие вместе с женой, восьмью сыновьями и дочерью. Они стали частью великого переселения пуритан, бегущих в Новый Свет от притеснений господствующей англиканской церкви. Из всего многочисленного потомства старины Генри в небольшом городе Брейнтри осел только младший сын Джозеф4, от внука которого, Джона, и произойдет на свет герой этого очерка, чьей жизни посвящен наш рассказ.
Джон Адамс родился 30 октября 1735 г. (по новому стилю). Назвали новорожденного в честь отца - английским именем Джон. Почтенному родителю на тот момент было уже сорок четыре года, в брак он вступил только год назад, и за свою достаточно долгую жизнь успел сменить немало занятий. Адамс-старший, или как его называли Диакон Джон, избирался в городское собрание и являлся членом диаконского совета первой унитарианской церкви г. Брэйнтри (который, в отличие от пресвитера, ведает, преимущественно, хозяйственными, а не богословскими вопросами). Семейство диакона входило в объединение унитариев - религиозных либералов, подчеркивающих свободу индивида в поиске религиозной истины и отрицающих триединство Бога. Все лето мистер Адамс, не покладая рук, работал на ферме, а в оставшееся время года зарабатывал на жизнь ремеслом кожевенника, выделывая конскую упряжь, кожаные передники, башмаки и бриджи для всей сельской округи. Помимо этого, он долгие годы был лейтенантом брэйнтрийской милиции. Его жизненным девизом стала знаменитая протестантская формула: "Трудиться и молиться!". Для сына он был примером, духовно-нравственным идеалом. "Честнейшим" из всех, кого на этой земле ему доводилось знать, назовет Адамс своего отца в автобиографии, написанной специально для детей и внуков5.
О матери будущего преемника Вашингтона известно мало. Сьюзен Бойльстон была на двадцать лет моложе супруга. Хозяйственная и энергичная женщина, внучка хирурга и аптекаря владела грамотой, что составляло предмет ее особой гордости. По характеру миссис Адамс относилась к числу тех людей, о которых говорят, что они вспыльчивы, но отходчивы - вода и пламень чудесным образом соединились в ее страстной натуре. Те же слова можно с успехом отнести и к первенцу Джонни, не только лицом, но и душевным складом похожему на мать. Это у нее преданный патриот Адамс почерпнул неистощимую внутреннюю экспрессию, сопровождавшуюся подчас вспышками бешеной ярости, тогда как в наследство от отца ему достались подчеркнутая принципиальность и бескомпромиссность. Родители много внимания уделяли обучению и воспитанию мальчика. Согласно устоявшейся пуританской традиции, старший сын каждого уважающего себя семейства из Новой Англии отправлялся в колледж и получал классическое университетское образование. Младшие дети оставались с родителями, чтобы помогать им в работе на ферме и гомстеде. Такая судьба ожидала братьев - Питера и Элью, в отношении Джона тоже все было решено "задолго до его рождения и даже до свадьбы родителей".
Еще в детстве Джон впитал в себя присущее отцу "восхищение ученостью" и весьма рано начал постигать азы книжной премудрости: в шесть лет научился читать и овладел навыками счета. Начальное образование отрок получил в домашней школе вдовы Бэлчер, жившей по соседству. Маленький Джонни постигал мир разнообразными способами: помимо учебы он страстно увлекался спортом, охотой и рыбалкой, тратя на эти занятия, немало времени и сил. Превращение Адамса в серьезного ученика произошло не раньше четырнадцати лет. Сменив две частные латинские школы, Джон в 1750 г. отправился штурмовать твердыню науки - старейший, да и единственный по тем временам в Новой Англии, Гарвардский колледж6.
Вскоре молодой студент "ощутил растущее любопытство, любовь к книгам и увлечение учебой", которые окончательно "рассеяли его прежние предпочтения к спорту и женскому обществу"7. Обучение в колледже Адамс успешно завершил в 1755 г., получив диплом бакалавра гуманитарных наук. Гарвардский университет традиционно считался оплотом пуританского богословия, но он позволял студентам известное философское свободомыслие. Как правило, выпускника Гарварда ждала судьба пресвитера в одной из многочисленных реформатских церквей континента. Что касается Массачусетса, то и во второй половине XVIII в. унитарианская конгрегация чувствовала себя достаточно уверенно, как в религиозных, так и в гражданских делах.
Однако Век Просвещения обусловил тотальное увлечение правом, законами, которое, соединяясь с научным энтузиазмом Адамса, привело к тому, что, будучи студентом старших курсов, он твердо решил для себя, что служителем Бога ни за что не станет. Сын диакона предпочел служение Праву. Автор одной из лучших западных биографий Адамса-революционера - К. Д. Бовен, отвечая на вопрос, "почему именно этого героя Войны за независимость, она избрала предметом своих исследований", написала: "он глубоко уважал англо-саксонское право, считая служение ему, делом всей жизни"8. Учился будущий "отец нации" очень упорно и обстоятельно, особенно преуспевая в математике (она с детства его привлекала) и естественных науках9. В 1755 г. на выпускном квалификационном экзамене по латыни он заявил, что свобода не может существовать без права10. Отныне и навсегда эти две категории накрепко переплелись в жизненном кредо Адамса, которому он никогда не изменял.
После продолжительной учебы последовали годы напряженного поиска собственного места в жизни. Первым местом работы по окончании колледжа стала Ворчестерская грамматическая школа, где он подвизался школьным учителем, пока не вполне определился со своим будущим. Карьера преподавателя абсолютно не удовлетворяла Адамса. Ученики замечали, что его мысли витают где-то в иных сферах. Тем не менее, будущего президента радовало, что в этом "маленьком государстве" все великие и удивительные свершения огромного мира "он может открывать в миниатюре"11.
Преподавание обеспечивало прожиточный уровень, а, кроме того, занимаемая должность давала возможность встречаться с местными интеллектуалами, включая и самого известного юриста Дж. Путнема. Оказалось, что знаний, полученных в колледже, явно недостаточно для того, чтобы преуспеть на реальном юридическом поприще. Первые же дела, с которыми столкнулся молодой выпускник, показали - одного классического римского права мало. Нужно было знать современные процессуальные нормы и разного рода коллизии. Кроме того, чтобы самому стать практикующим юристом, и тем более адвокатом, нужно было пройти ряд ступеней и поработать помощником авторитетного специалиста в данной области. Осознав это, Адамс в 1756 г. устроился на стажировку к мистеру Путнему.
1755 год в жизни Адамса отмечен еще одним важным событием: началом ведения дневника. Впоследствии он был опубликован и стал знаменитым благодаря великолепному литературному стилю и блестящим характеристикам, которые он содержит. В Ворчестере, судя по дневниковым записям, Джон Адамс пребывал в философских и религиозных исканиях: его мысли и чувства находились в величайшем смятении. Быть сельским учителем или юристом он не хотел, поэтому уже в 1759 г., как только это стало возможным, поспешил вернуться в Брейнтри, где семейные связи могли помочь продвинуться в престижную бостонскую адвокатуру. В родном доме он не был восемь долгих лет. Став практикующим юристом, Адамс проявлял немалый интерес и к городским делам и к собственной душе, зачитываясь Мильтоном, Вергилием, Вольтером и лордом Болингброком12.
Не чувствуя себя достаточно уверенным в мутных водах столичной политики, Адамс жадно впитывал ее наэлектризованную атмосферу. Он регулярно посещал заседания бостонского суда, чтобы послушать настоящих звезд адвокатуры - И. Гридли, Дж. Отиса. Об этом он не применит рассказать в своем дневнике: "Я обрел себя, подражая Отису"13. Надежды молодого амбициозного юриста оправдались - 6 ноября 1759 г. Верховный суд Бостона, не без помощи Гридли, торжественно принял его в коллегию адвокатов. Он же дал молодому протеже мудрый совет: не жениться рано. Тот прислушался и с головой окунулся в изучение права. Однако годом позже Джон Адамс познакомился с очаровательной девушкой - Ханной Квинси. Восторженно отзываясь о ней, он заметит, что "не имеет слов описать всю прелесть ее нежного лица и доброго сердца"14. Влюбленные проводили вместе почти все воскресные вечера. Йомен-юрист был близок к тому, чтобы забыть совет своего покровителя, а друзья даже заключили пари по этому поводу. При этом он старался непрерывно писать для газет, быть в курсе всех политических дел и окончательно оторвался от "прелестей" фермерства. Довольно скоро развитая и элегантная Ханна устала ждать предложения руки и сердца от незадачливого воздыхателя и в 1760 г. стала супругой другого мужчины. Несмотря ни на что, это не помешало Адамсу до глубокой старости пребывать в уверенности, что "не было ни одной женщины или девушки, которая не краснела бы при его виде, или отказалась от знакомства с ним"15.
После смерти отца в 1761 г., Джон унаследовал его состояние, ферму, гомстед и заботу об осиротевшей семье. ("Мои мысли внезапно обратились к сельскому хозяйству..."16). Став фригольдером средней руки, он очень скоро занял место отца в городском собрании Брейнтри, что положило начало его политической карьере. К несению общественных обязанностей он всегда относился серьезно, стремясь поддержать отцовскую репутацию. Все складывалось так, что в этом уважаемом человеке и добропорядочном гражданине, не только в Брейнтри, но и в Бостоне стали видеть перспективного деятеля.
Не было такого периода в жизни нашего героя, когда бы он хоть на время оставил ученые занятия и прекратил практиковаться в праве. Своим вниманием Адамс не оставлял и "зубастую" бостонскую прессу, демонстрируя неуемные амбиции и здесь. Он находил в этом источник вдохновения и, своего рода, соблазна. Джон не только любил писать, но и стремился дать выход своей все возрастающей учености. К сожалению, большинство идей, высказанных молодым адвокатом в газетных статьях до 1763 г., остались практически невостребованными.
Не позже 1761 г. Джон стал активно приобретать книги по праву и истории. Некоторые из них он заимствовал из Гарвардской библиотеки, некоторые брал у коллег-юристов. Особенно привлекал его Болингброк с идеей "короля-патриота", резким неприятием фракционной политики, в которой кроется корень многих бед. В 1816 г. он напишет, что "разделение на партии произошло в 1766 г.", но "соперничество, естественно, началось раньше"17. Подобная литература сыграла существенную роль в формировании его взглядов. Философское значение права в политике и для политика с самого начала запало в ум Адамса, чтобы остаться там навсегда.
Молодой человек также находил время для самонаблюдений и самоанализа, раскрывая их в "душевном поверенном" - дневнике. В своем пристрастии к писанию он обнаруживает, что "перо - это определенно лучший инструмент, чтобы привлечь внимание и воспламенить человеческое честолюбие". Адамс задает себе вопрос: "Почему я не наделен гением, чтобы дать начало новым идеям, учению? Таким идеям, которые бы потрясли мир". Впрочем, жажда славы пугает его не меньше, он пытается убедить себя: "Любовь к славе говорит о слабости человека и его тщеславии, она пагубно сказывается на его репутации..."18. А о своей репутации Адамс заботился неусыпно.
Сам дух времени взывал к патриотическому подъему других американцев. Вполне естественно, что Адамс оказался не чужд ему. Впервые он ощутил это в 1761 г, когда новый король, вступивший на британский престол, издал акты "о содействии", утвержденные Верховным судом Массачусетса под давлением проанглийски настроенных элементов. Из-за этих указов колонисты теряли большую часть таможенной прибыли от прибывающих в бостонский порт грузов, ощутимо страдала и традиционная для Новой Англии посредническая внешняя торговля. Все это чувствительно ударяло по главнейшей статье пополнения бюджета.
В связи с актами "о содействии" развернулась своего рода кампания гражданского неповиновения. Глашатаями народного недовольства стали популярный бостонский журналист Сэмюель Адамс и блистательный публицист, адвокат Дж. Отис. Будущий президент присутствовал на судебном разбирательстве за отмену предательских актов "о содействии" и как он сам впоследствии написал в дневнике: "речь Отиса против короля и Парламента перевернула его сознание"19. Конфликт разрастался как снежный ком. Движение против Закона о гербовом сборе 1764 - 1765 гг. было уже преддверием грядущих революционных потрясений. Две прародительницы североамериканских колоний - Виргиния и Массачусетс - приняли почти идентичные резолюции, легшие в основу идеологической платформы патриотического движения в Новом Свете. Общеколониальный нью-йоркский форум 1765 г., собравший противников Почтового акта, скрепил ее подписями делегатов девяти провинций.
Правовая практика уводила нашего героя все дальше и дальше от родного Брейнтри. По дороге в Плимут и обратно он частенько останавливался в Веймуте, чтобы навестить Абигейл, младшую дочь преподобного мистера Смита - пастора местной унитарианской церкви. "Диана", так она подписывала свои письма к любимому "Лисандру" (Адамсу), была приятной кареглазой девушкой, убежденным вигом, страстной сторонницей женского образования и эмансипации, обладала собственным мнением и чувством юмора. Они поженились 25 октября 1764 года. Избраннице преуспевающего адвоката и подающего надежды политика тогда было девятнадцать, от супруга ее отделяло ни много, ни мало девять лет. Хотя писатели склонны романтизировать их отношения, как и у многих партнеров, равных по интеллекту и душевной силе, у Джона и Абигейл вскоре после свадьбы появились напряжение в отношениях, трудности, взаимное недовольство. Он уезжал, она оставалась одна, на ее хрупкие плечи полностью легло воспитание детей. Длительная разлука иногда заставляла Абигейл чувствовать себя вдовой при живом муже. Судьба подарила этим достойным людям мало счастливых встреч, но чудом сохранила главное - любовь и уважение, над которыми оказались не властны ни расстояние, ни время.
В то время Джона Адамса привлекала практическая политика. Ореол исторической личности стал появляться вокруг него после 1765 г., и связан он был, прежде всего, с борьбой против Гербового сбора, или Почтового акта. Именно с тех пор его политическая карьера пошла в гору.
В 1765 г. Адамс прославился как яркий и талантливый памфлетист. Тогда же он стал отцом. У него родилась дочь, которую назвали в честь матери - Абигейл, однако для родителей она навсегда останется "Наби", которая принесла им немало хлопот и напастей. Вместе с Гридли, Отисом и демократичным Сэмом Адамсом он стал соучредителем политического клуба "Содалитас", в который вошли патриотически настроенные бостонские юристы. Эта группа совмещала ученые дискуссии о праве с дебатами о легальности Почтового акта 1765 года. Итогом этих встреч стали анонимные статьи Джона Адамса для "Boston Gazett", в скором времени переизданные в Англии как "Исследование канонического и феодального права". Именно тогда он заявил о себе как о признанном идеологе патриотического движения.
В этой работе живой, аналитический ум Адамса, его природная склонность к масштабности выводов и философским обобщениям проявились в полной мере. Исследуя правомерность британской колониальной политики в Америке, он со всей ясностью заявил, что "права и свободы англичан ведут свое происхождение от Бога, а вовсе не от короля и парламента", и "сохраняются благодаря изучению истории, закона и традиций". "Гарантом соблюдения этих поистине священных прав", выступает никто иной, как "сам Всевышний". Но этим автор не ограничивается. Совершая исторические экскурсы в далекое и недавнее прошлое человечества, он выявлял истоки свободы, суть этого многопланового феномена, прослеживает его развитие во времени. Адамс определяет новые действия парламента как эпизод из непрекращающейся борьбы, свойственной западной цивилизации, между властью, стремящейся к авторитарности, и неотъемлемыми, "естественными" правами личности. Он не преминул напомнить, что знаменитые свободы британцев восходят к временам саксов, действие этих прав и свобод, в свою очередь, распространяется на всех англичан, где бы они ни жили, в том числе и в Америке20.
В 1765 г. по поручению комитета Брейнтри молодой политик составил протест против Закона о гербовом сборе, направленный в законодательное собрание Массачусетса, который так и назывался "Инструкции представителям Брейнтри". В нем Адамс, подтверждая свои теоретические выкладки, осуждает Почтовый акт как "неконституционный", то есть "несовместимый с духом Common Law и сущностью основополагающих принципов Британской конституции", ибо, "никто не может быть лишен собственности иначе как по своей воле или за долги"21 . Из этого следовало, что английский парламент не имеет права вводить налог в колониях без согласия последних. Верховный суд штата, рассмотрев изложенные в "Инструкциях" доводы, счел их весомыми и признал гербовый сбор, идущим в разрез с имеющимися законодательными прецедентами.
Составленный Адамсом протест стал моделью для схожих ремонстраций по всей Новой Англии. Высказанные идеи сделали их автора весьма известным в Массачусетсе. Брейнтри считал его ведущим городским лидером, избрав Адамса своим представителем, но юридическая практика и необходимость зарабатывать деньги удерживала его в Бостоне. Кроме того, росла семья - в 1767 г. в ней появился первенец-мальчик, будущий шестой президент США, надежда и опора родителей - Джон Квинси Адамс, названный теперь уже в честь прадеда.
Тем временем политическая организация патриотов "Сыны свободы" обрушилась на очередное решение метрополии: "Акты Тауншенда", которые преследовали цель введение новых налогов, в обход существовавших "конституционных" норм. Ненавистные "подзаконные акты" сопровождались вводом в Бостон отрядов британских солдат. В "Сынах свободы" Джон Адамс не состоял, однако это не помешало ему обсудить наболевшие вопросы в "Инструкциях города Бостона" в 1768 и 1769 годы22.
В 1760-е годы Джон Адамс как политический лидер не мог еще конкурировать со своим кузеном Сэмом, по причине своей недостаточной демократичности. Не способствовали этому его принципиальная позиция по вопросу вовлечения широких масс в патриотическое движение и далекое от всякого популизма и саморекламы поведение. Отказ от участия в спорах на митингах, в тавернах и городских собраниях ("эти частные сборища я ненавижу и буду ненавидеть их"), открыто декларируемое предпочтение легальных методов борьбы, убежденное неприятие насилия ("все эти вымазывания смолой и валяние в перьях разнузданными толпами не могут быть простительны"23) - все это не подходило для образа народного лидера пробуждающейся нации. Время такого государственного деятеля, как Адамс, еще не наступило. Пока же он набирался опыта политической борьбы и авторитета в глазах просвещенной и влиятельной элиты американского общества, который вскоре должен был ему пригодиться.
В 70-е годы XVIII в. он вступил уже как известный лидер умеренных массачусетских вигов. На самое начало очередного десятилетия приходятся события, участием в которых Джон Адамс гордился до конца своих дней. Это суд над группой британских солдат и их командиром - капитаном Т. Престоном, обвиняемых в учинении "Бостонской резни" 5 марта 1770 г., в результате которой погибло пятеро горожан. Антибританский накал страстей, казалось, достиг апогея. Само грозное название, данное Сэмом Адамсом и "Сынами свободы", этому печальному эпизоду колониальной истории Америки, уже говорило о многом. Власти всерьез опасались самосуда толпы. Но уважение к праву все же возобладало: командиру и солдатам были посвящены два отдельных заседания суда.
Состязательность процесса требовала наличия у подсудимых защитника. Желающих не нашлось: бостонские адвокаты отказывались один за другим, боясь агрессивно настроенной общественности. Тори и те, кто им сочувствовал, были явно не в моде. В таких условиях, на предложение капитана Престона мог согласиться только человек принципиальный, убежденный в примате справедливого правосудия над любыми политическими разногласиями, смелый и тщеславный. Жертвы во имя гражданской добродетели прекрасны, они - идеал для настоящего римлянина-республиканца, в силу этого общество должно непременно ценить их. Во всяком случае, Адамсу очень бы этого хотелось.
Верный своим убеждениям, Джон "Янки" принял предложение, не иначе, как вызов. Помощником на процессе согласился стать другой адвокат-виг Джосайя Квинси. Суд над капитаном вынес вердикт - "не виновен". Адамс мог гордиться собой. Полностью оправданный Томас Престон выразил свою благодарность защищавшим его юристам письменно, через генерала Гейджа. Никогда не упускающий из внимания мелких деталей, правовед Адамс, не преминул заметить в частных бумагах, что капитан Престон не нашел времени поблагодарить адвокатов лично. На самом деле, столь яркая победа на глазах у изумленной публики, несомненно, согревала жадную до славословия душу пуританина, доверявшего тайные помыслы и веления сердца только своему дневнику.
К несчастью, последовавшее за его героической защитой в 1770 г. унижение, резкое народное неприятие больно ударило по нему, а ведь к тому времени он был уже не так молод, чтобы начинать жизнь заново. Он всегда не любил воздух Бостона, само это место, которое считал "грязным и шумным", вредным для здоровья. Теперь же, когда казалось все общественное мнение, словно сговорившись, хочет уничтожить его, даже не имея на то одобрения лидеров патриотического лагеря, оставаться там было просто невыносимо. В дневнике Адамс презрительно разносил насоливших ему "узколобых фермеров, мир которых ограничен бостонским рынком"24.
Начиная с мая 1770 г., Джон Адамс - представитель Бостона в Верховном суде, одной из палат Массачусетской ассамблеи. Постоянно вращаясь в радикальных и умеренных вигских кругах, он был всерьез обеспокоен предпринимаемыми с обеих сторон акциями, которые нагнетали атмосферу вооруженной конфронтации между колониями и метрополией. Тогда же Джон Адамс в третий раз стал отцом. На сей раз, в их семье стало на одного мальчика больше. Ребенка назвали Чарльзом. Тогда же, прожив чуть больше года, умерла дочка, названная в честь матери Адамса - Сьюзен. Отец всегда с болью вспоминал об этом. Сложившиеся печальные события слишком сильно угнетали Джона, подавляли его волю к политической борьбе, и он принял решение оставить публичную деятельность.
В 1771 г. Адамс переехал с семьей обратно в Брейнтри. Его дотоле крепчайшее здоровье, равно как и душевное равновесие, изрядно пошатнулись. Если первое он лечил конными прогулками и минеральными стаффордспрингскими источниками, то второе - привычными излияниями в дневнике. "Как легко меняются люди, с какой непринужденностью предают друзей и их интересы", - сетовал Адамс25. Однако несмотря на свои антибостонские настроения, обширную правовую практику в этом городе йомен-адвокат благоразумно сохранял.
В середине 1772 г., Абигейл подарила ему четвертое дитя - Томаса Бойльстона. Немного поработав после этого на родной ферме и наладив хозяйство, Адамс уже в 1773 г. поспешил вернуться в столицу штата к привычным для него заботам общественной жизни, с присущими ей горестями и радостями. "Политика, политические клубы, городские собрания, Верховный суд, и так до бесконечности"26 - вот что ожидало его впереди.
Лагерь патриотов был рад заполучить в лице Адамса способного грамотного консультанта и видного памфлетиста-революционера, избравшего своим оружием перо, а полем битвы американскую периодику. В мае 1773 г. он был избран в губернаторский совет Массачусетса, принял участие в подготовке и разработке мероприятий, проводимых вигами. В частности, он приветствовал "Бостонское чаепитие" 1773 г., в проведении которого главную роль сыграл его знаменитый кузен - Сэм Адамс. Джон отметил, что "большинство народа Америки придерживается мнения, что уничтожение груза чая в Бостоне было абсолютно необходимо, а потому правильно и справедливо"27.
Как следствие активных действий патриотов, был закрыт бостонский порт, Массачусетс лишился права иметь выборные учреждения, а жителям Новой Англии запретили традиционный рыбный промысел у отмелей Ньюфаундленда, что повлияло на важную отрасль экономики колонии. Кроме того, в том же 1774 г., английское правительство издало Акт о Квебеке, по которому католицизм признавался религией большинства населения Канады, а границы Квебека расширялись за счет включения в него области между Огайо и Миссисипи. Это противоречило притязаниям Массачусетса, Коннектикута и Виргинии на земли северо-запада и вызвало резкое недовольство протестантов Новой Англии, к которым принадлежал и Адамс.
Агрессивная реакция Великобритании окончательно толкнула Адамса в стан решительных сторонников независимости, готовых пойти на крайние меры. Однако лишь в том случае, если все мирные инициативы будут уже исчерпаны! Вскоре у Адамса появилась возможность донести свои взгляды до лучших умов американской элиты, собравшихся на Первый континентальный конгресс, делегатом которого он стал в 1774 г. вместе с кузеном Сэмом и тремя другими вигами, представляя на нем Массачусетс. Делегация этой колонии была наиболее активная, среди прочих участников собрания. В корреспонденции Адамса отмечено, что "дух, твердость и благоразумие их провинции горячо приветствуются", а сами они "получили всеобщее признание как защитники американской свободы"28. Это льстило честолюбивому патриоту. Помимо осуждения Квебекского акта и "нестерпимых" постановлений парламента, Конгресс принял "Декларацию прав и жалоб колонистов" - своеобразный билль о правах, в разработке которого самое деятельное участие принял Джон Адамс, а так же, в составлении "послания лояльности" - петиции к королю29.
Адамс горячо содействовал одобрению резолюции от графства Суффолк (Массачусетс), которая предполагала принять закон о милиции в каждой из провинций, провести частичную мобилизацию и собрать необходимые средства для организации флота. Не последнюю роль он сыграл в создании "Ассоциации" - соглашения об отказе от английского и ирландского импорта, от торговли с Британией в целом. Одной из своих целей "Ассоциация" ставила борьбу за экономию во всем, чтобы граждане научились довольствоваться малым: "Умеренность, дорогая, умеренность, экономия и бережливость должны стать нашим прибежищем"30, - писал он верной Абигайль.
Первый континентальный конгресс был распущен 26 октября 1774 г. и прославивший свое имя депутат Джон Адамс вернулся домой с "репутацией столь высокой, какую... не приобретал ни раньше, ни впоследствии"31. Вскоре он узнал, что Георг III объявил Новую Англию в состоянии мятежа. Однако у патриотов имелось немало врагов и в самой колонии. Среди этих лояльных к метрополии политиков были и весьма талантливые публицисты, в частности друг Адамса - Д. Леонард, поместивший в одной из бостонских газет ряд статей под псевдонимом "Массачусетенсис".
Избрав себе ответный псевдоним - "Нованглус", Адамс составил памфлет-опровержение и также опубликовал его в прессе. Главнейшим вопросом полемики была конституционность британской власти над заокеанскими колониями. То, к чему стремился Адамс и многие другие виги в 1774 - 1775 гг., не было отделением от метрополии, как таковым, но примирением, на определенных условиях, с британской конституцией. Адамс предложил свою версию теории империи и американских прав в ней. Речь может идти об империи, понимаемой как содружество равных самоуправляющихся государств, обязанных хранить верность общему королю: "Отдельные государства могут быть объединены под властью одного короля"32. Внутри самих колоний верховенство должно принадлежать местным ассамблеям. В соответствии с масштабным замыслом, "Нованглус" Адамс также прослеживает истоки прав колонистов. Америка была открыта, а не завоевана, первопоселенцы изначально обладали определенными естественными правами, реализовав которые, они учредили собственные правительства и законы, согласуясь со своими обязательствами перед монаршей особой. Эти обязательства, как было в случае с Массачусетсом, содержались в королевской хартии, договоре колонии с королем. Отчасти по причине решающей роли этого договора в истории его родного штата, которому не было аналога, например, в той же Виргинии, другой "колыбели" американской революции, адамсовский аргумент был более историчным и юридически легитимным, чем обоснования других памфлетистов патриотического лагеря33.
С 1765 г. прошло десять лет, изменилась Америка, повзрослел вместе с ней и сам Адамс - его слог стал заметно жестче и решительнее. "Может так случиться, что во всех правах нам будет отказано, а все обязательства по отношению к нам - сняты, причем, если потребуется, то и, обратившись к закону штыков и пушечных ядер, на который нам уже придется ответить тем же"34, - заявляет, казалось бы, умеренный "Нованглус". Так, мирный призыв вооружаться знаниями, прозвучавший некогда в "Исследовании канонического и феодального права", к 1774 - 1775 гг., перерос в открытую угрозу вооружиться артиллерией и "запастись порохом для ружей", в случае, если Вестминстер откажется пойти на компромисс и прибегнет к силе.
Второй континентальный конгресс собрался 10 мая 1775 года. Джону Адамсу вновь было доверено представлять на нем Массачусетс. Обстановка на заседаниях была непростой: противники идеи гомруля настаивали на своем, к ним примыкали тори и пацифисты-квакеры. Внимательный и опытный в политических баталиях массачусетский делегат писал жене Абигейл: "Конгресс являет собой клубок группировок, которые кидаются друг на друга, как мастифы"35. Сам Адамс старался за троих - два других представителя Новой Англии умерли в марте от эпидемии оспы, прокатившейся по Филадельфии, где заседал конгресс. В том же 1775 г. дизентерия, опустошавшая восточный Массачусетс, отняла жизнь его младшего брата Элью. Он скончался в лагере местных ополченцев, оставив сиротами троих малолетних детей.
Трудоспособность Джона Адамса была удивительной. Работая по 13 часов в сутки, он присутствовал и выступал на всех заседаниях Конгресса, как утренних, так и вечерних. Находясь в Филадельфии в течение последующих трех лет, "совершенно забросив семью и хозяйство"36, Адамс, с присущей ему пылкостью убеждал делегатов в необходимости самых решительных действий. Так, например, он настаивал на скорейшем назначении уроженца Юга, виргинского плантатора Джорджа Вашингтона верховным главнокомандующим континентальной армии (и это несмотря на то, что достоинствам и удивительной популярности последнего, северянин Адамс всю жизнь болезненно завидовал!), а так же на создании военного и торгового флота. По его мнению, это было необходимо, чтобы переломить неоспоримое превосходство Британии на морях.
С трибуны конгресса и в комитетах Совета конфедерации он излагал свои внешнеполитические принципы. Они были по-настоящему разумны и адекватны сложившейся международной обстановке. Он явился автором так называемого "проекта договоров" с иностранными державами. Б. А. Ширяев полагает, что именно эта изоляционистская программа впоследствии разовьется в "доктрину Монро"37. Внешнеполитические идеи Адамса можно проиллюстрировать следующей цитатой из его переписки: "нашей единственно возможной политикой является нейтралитет по отношению к войнам в Европе, и чтобы сохранить его, нам следует воздерживаться от вступления в любые союзы. Если же установление союзнических отношений станет необходимым, нашим естественным партнером должна быть Франция"38.
Подпись Адамса стоит под Декларацией независимости США. Он признавался супруге Абигейл: "Мне кажется, мы все участвовали в великом деле. Я чувствую, если колонии утвердят правительство, избираемое народом, они уже никогда не откажутся от этой роскоши". Публичная политическая деятельность Адамса перешагнула пределы одной колонии и стала, как и конгресс - общеконтинентальной. С филадельфийских заседаний он вернулся едва ли не другим человеком, о нем заговорила вся Америка, его называли "оратором революции", тогда как Джефферсона и Вашингтона, соответственно, ее "пером" и "мечом"39.
Начиная с 1776 г., то есть с того времени, когда парламент начал открыто расширять границы своего присутствия в Америке, Адамс пересмотрел и заметно ужесточил свои заявления о том, что он считает конституционным, а что - нет. В практическом плане свобода для него означала на тот момент, прежде всего, свободу от иностранного владычества, "от несправедливых" (а значит, и "незаконных") властных принуждений, свободу индивидуальную и, наконец, свободу от любой тирании, как таковой.
Пересмотрев британскую конституцию, являвшуюся моделью для большинства колониальных хартий и правительств, и оказавшуюся не в состоянии разрешить имперский вопрос, Джон Адамс наряду с остальными американцами стал видеть в этом серьезный недостаток собственной правовой системы, просто-напросто брешь в ней! В своем стремлении во всем разобраться, "Нованглус", сопоставив факты, начал искать новые пути освоения самой природы конституционализма и его базовых основ. В конце концов, конфликт между центром и периферией Британской империи не мог быть разрешен именно потому, что отсутствовал соответствующий стандарт: не было письменно зафиксированного основного закона, способного отобрать юридически легитимное из взаимных претензий Вестминстера и колоний.
Идея письменной конституции, единого и общего для всех свода законов была тем девизом, под знаменем которого Адамс и другие американские революционеры в итоге порвали со средневековой традицией Common Law. Таким образом, была принята на вооружение современная им философия естественных прав, доработанная и оформленная Ж. Локком в определенную логическую систему. Так, если в письмах "Нованглуса" Адамс выступал еще как почитатель традиционного средневекового толкования основного закона, то в дальнейшем для его конституционной концепции более важным становится тонкое преобразование локковского учения о естественном праве в идею уникальной американской формы правления. Другим базисом, на котором он собирался строить свою защиту новых революционных хартий, была появившаяся в Новом Свете еще в XVII в. теория ковенанта (общественного договора с Богом), признанная во всех протестантских колониях.
Пламенный патриот Адамс верил, что то время, в которое выпало жить ему, как раз и будет тем самым благословенным "веком политических экспериментов", о котором все прежние законодатели могли только мечтать. "Нам дана возможность создать систему правления абсолютно новую, на основах, которые сами выберем"40, - убеждал коллег-конгрессменов массачусетский делегат.
Как один из ведущих юристов Континентального конгресса, Адамс стал искать пути воплощения своих теоретических построений на практике. В 1776 г. он в числе первых приложил руку к конституционному проектированию. В это время его часто просили дать рекомендации революционным правительствам. Подобные "инструкции" он составлял для Виргинии, Северной Каролины и Нью-Джерси. На тот момент - 1776 - 1777 гг., будучи председателем комитета "по войне и миру" Совета конфедерации, он делил эти заботы с тревожными хлопотами по экипировке вновь созданной армии. Так, сведя имеющиеся у него разработки в единый свод, Адамс опубликовал его в виде политико-правового трактата, в окончательном варианте получившего название "Мысли о правительстве в письме Джентльмена к его другу". Сам автор позже заявил, что "письмо" было написано для того, чтобы "нейтрализовать" план правительственного переустройства, предлагаемый Т. Пейном в "Здравом смысле". Как известно, идеи Пейна были приняты на вооружение радикальными вигами, например, народной партией Пенсильвании, а торжество подобных взглядов всегда пугало осторожного и дальновидного Адамса.
Он выводил свой план государственного устройства из особенностей традиций и уникальных социальных условий южных и среднеатлантических колоний. Позднее, в 1779 г., он будет главным инженером конституции своего родного штата Массачусетс, общественная структура и обычаи которого, существенно отличались. Почти гуманист, хотя и сохранивший верность пуританским началам, Адамс, как и Джефферсон, был предан античным классикам. Ведя свою традицию от Аристотеля и Макиавелли, он считал аксиомой политической науки, что все простые правительства - это плохо, а комплексное правление, смешивающее и балансирующее зачастую на противоположных принципах - хорошо. Схожие рассуждения присущи и другим "отцам-основателям". Так, Бенджамин Раш, один из сподвижников Джефферсона, писал: "Простая демократия или несбалансированная республика, является одним из величайших зол". В "Мыслях о правительстве" давно витавшая в облаках классическая идея республики получила, наконец, реальное воплощение и обрела зримые формы. Оба разработанных Адамсом документа - и "Мысли о правительстве", и проект Массачусетской конституции имеют три сущностных признака, которые Адамс считал необходимыми для построения любого свободного правительства. Вот они: полноценное народное представительство; разделение законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти; наличие определенного баланса в легислатуре между палатой представителей, сенатом и губернатором, который по замыслу автора проектов, являлся неотъемлемой составной частью законодательного органа. Однако, внутри общего каркаса он приводил в порядок формы представительства и совершенствовал саму его сущность, в каждом из случаев уже по-разному, сообразуясь со специфическими условиями весьма различающихся между собой регионов. Джон Адамс вообще находил чрезвычайно важным, чтобы работающие над проектами конституции законодатели помнили о той аудитории, ради которой они, собственно, собрались. По его мнению, в их обязанности входит "разобраться во всех уже основанных ранее формах правления, которым люди были привержены по привычке"41.
"Мысли о правительстве" Адамс писал главным образом, для создателей конституций в Виргинии и Нью-Джерси, поэтому он принял во внимание, как пожелания южных плантаторов, так и интересы латифундистов из средних колоний. Но трактат изначально не был рассчитан на северных янки. А в той же Виргинии, например, по замечанию Адамса, "джентри были очень богаты, и, несмотря на свою малочисленность, весьма влиятельны, а простые люди, напротив, очень бедны". И это неравенство собственности должно было, по его представлению, "придавать аристократический поворот всем их дебатам"42.
Как теоретик Адамс предлагал свою модель политического устройства, собственное видение ситуации, но окончательное решение оставлял за народом. "Право народа устанавливать такое правительство, какое он сочтет нужным" - писал автор проектов Ф. Дэну, - будет всегда защищаться мною, вне зависимости от того, мудрым или глупым будет их выбор"43. Позже он признается, что переоценил влияние аристократии на умы жителей южных колоний. И, как следствие, был восхищен, узнав, что создатели конституции для этих штатов приняли за основу формы правления "даже более демократичные, чем сами "Мысли о правительстве""!
В 1778 г. Адамс был отправлен на смену Сайласу Дину, одному из американских дипломатических агентов в Париже, налаживавшему коммерческие и военные связи с Францией. С собой он взял только старшего сына Джона Квинси, которому на тот момент было 10 лет. Предприятие было рискованным: шла война, и если бы англичане взяли их в плен, то Адамса бы судили как предателя и казнили. Однако перед самым его прибытием американским комиссионерам уже удалось завершить практически все необходимые дела.
Адамс вернулся в Брейнтри, где пришелся весьма кстати, подоспев к избранию его членом Массачусетского конституционного собрания. Несмотря на то, что пребывание на родине было непродолжительным - всего четыре месяца в 1779 г., именно ему принадлежит составление большинства статей конституции штата, принятой собранием в 1780 году. Затем по поручению конгресса он вновь отбыл в Париж в составе американской миссии послов, куда входили так же Б. Франклин и А. Ли, на предмет ведения с Англией переговоров о мире. Последующие десять лет, Адамс находился за рубежом, являясь дипломатическим представителем США.
Хотя многие структурные элементы "Мыслей о правительстве" и "Отчета о конституции... для общины Массачусетса" довольно схожи, имелись в них и отличия, связанные с тем, что создавались оба проекта для разного типа обществ. Идея равенства, которая на деле была так далека от южных плантаторов, по мнению Адамса, как раз и определяла особый дух присущий жителям Новой Англии. Поэтому "Массачусетская Конституция" была более демократичной по тону и по существу, чем предписания, содержавшиеся в первом документе.
Главную опору "смешанного", "сбалансированного" государственного устройства Адамс видел в широких прерогативах исполнительной власти. И, поэтому, ограничение губернаторского права и вето конституционного съезда колонии, считал единственной серьезной ошибкой последнего. В целом же, автор проекта был восхищен конечным результатом. Адамсовский план конституции штата соединял лучшие идеи Массачусетской хартии 1691 г., эгалитарный дух новоанглийской правовой культуры и те принципы и теории, которые сам он находил наиболее приемлемыми и рациональными.
Адамс был в Европе со второй дипломатической миссией, когда конституция этого старейшего северо-восточного штата, его кровное детище, была ратифицирована. Он обращался в Конгресс, чтобы его отозвали и оставили Б. Франклина единственным переговорщиком во Франции. Но в частной переписке выражал опасения по поводу того, что "Франклин избегает рутинной работы... и если он останется здесь один, это будет угрожать общественному делу"44.
Пребывание в Париже отнюдь не было для него легким и приятным. Он не знал французского, не владел навыками придворного политеса, его отношения с главой ведомства иностранных дел графом Верженном осложняло недовольство друг другом и взаимное недоверие. Почву для проведения выгодной международной политики было обрести нелегко. Так, например, Адамс пытался установить отношения с другими странами, чтобы ослабить монопольное положение Франции во внешнеполитических связях США. Это отчасти и послужило причиной резких расхождений между ним и Верженном. Французский министр, используя свое влияние в американских политических кругах, настаивал, чтобы конгресс обязал Адамса прислушиваться к советам королевского двора, или заменил его более сговорчивым представителем. В результате, на переговорах с Англией Адамс был уже не один, а в составе делегации из пяти человек. Летом 1781 г. он без необходимых санкций конгресса оправился в Гаагу для выполнения двух миссий: старался склонить Англию к миру, а Голландию к крупному денежному займу и признанию США самостоятельным, законным государством. И в середине бесконечных и, казалось, безнадежных переговоров, политик получил письмо от Абигейл: "Я ранена, - писала она, - но не озлоблена своей нынешней судьбой, ...правда, иногда чувствую себя одинокой в этом огромном мире. Но всегда надеюсь, что нас разделило не ваше желание, а суровая судьба"45.
Адамс знал, что Абигейл на другом берегу Атлантики приходится нелегко. В хозяйстве не хватало всего, даже самого необходимого. Доллар упал до четверти своей стоимости. Хлеб, соль, сахар, шерсть ценились на вес золота. Терпеливая дочь пастора Смита сама пряла, шила одежду, выменивала, выкручивалась, как могла, экономила и писала письма мужу в заокеанские дали. Он переживал, но ничего изменить не мог. 19 октября 1781 г., после сдачи английского генерала Корнвалиса объединенным американо-французским войскам, в Европе сразу началось движение. Голландия согласилась признать США, и в Гааге было куплено здание под будущее американское посольство. За океаном Адамса, бесспорно, удерживало честолюбие. Он не раз пытался убедить и себя, и других, что ему дороже всего семья, ферма и чтение книг в кресле у камина, но каждый раз все-таки соглашался на очередной вызов, принимал новый пост, выполнял черновую работу. В те времена, среди людей его круга служить стране, общественным интересам, даже в ущерб своим собственным, было делом чести. Этого требовала специфическая этика вигов, нравственный код эпохи.
Военные успехи американцев позволили их представителям в Париже держаться более независимо по отношению к союзникам и начать прямые переговоры с англичанами. Адамс еле успевал подписывать облигации займа. Он и Джей убедили ведущего мирный диалог Франклина в дальнейшем не консультироваться с французским двором и вообще не информировать его о ходе переговоров. Адамс боялся, что они станут ареной торгов между Англией и Францией ("Туда, где есть туша, всегда слетается воронье"46, - писал Адамс Уоррену), а в таких обстоятельствах, интересы Соединенных Штатов могут быть принесены в жертву. В результате, 3 сентября 1783 г. был подписан мирный договор между Англией и США, в заключении которого Джон Адамс сыграл не последнюю роль.
В 1784 г. революция для него закончилась. Столь вожделенная независимость победила: в бывших колониях были основаны новые республиканские правительства, завершилось формирование конфедерации штатов. В том же 1784 г. ему, наряду с Джефферсоном и Франклином, было поручено заключить торговые договоры с государствами континента.
Буквально через два-три дня после того, как война была окончена и заключен мир, Адамс вызвал Абигейл и детей к себе, за границу. Впрочем, наблюдения за жизнью Старого Света не произвели на него сильного впечатления. Глубоко укоренившиеся в сознании религиозные предубеждения оставляли нашего героя настроенным весьма скептически по отношению к проявлениям республиканских тенденций в любой стране, где ведущие позиции удерживала католическая церковь, или же, где атеизм был в такой моде, как во Франции тех лет. Судя по публицистике Адамса и его корреспонденции, европейские нравы были еще хуже европейской политики.
24 февраля 1785 г. конгресс США назначил его полномочным посланником при Сент-Джеймском дворе, в Англии. Общественное мнение Великобритании было настроено против отколовшегося молодого государства и его официального представителя. Нападок, оскорблений и издевательств семейству американского деятеля пришлось вынести в столице туманного Альбиона немало. Выходец из буржуазных кругов Новой Англии, воспитанный в духе пуританской морали, Адамс не был ни куртуазным придворным, ни изощренным в интригах дипломатом традиционного европейского типа. Но он настойчиво и решительно боролся за интересы своей страны. Тогда же из Санкт-Петербурга вернулся его старший сын Джон Квинси, находившийся там вместе с миссией Френсиса Дэна в рамках так называемой "иррегулярной дипломатии" континентального конгресса. Разлученная семья, наконец-то, была в сборе. Через два года дочь Адамса Нэбби, будучи в Лондоне, вышла замуж за полковника У. Смита, американского атташе, подчиненного по службе ее отцу.
Соединившись с семьей, Адамс, тем не менее, не оставил своих ученых занятий. В начале 1787 г. он публикует первый том (всего их будет три) своего монументального произведения "Защита Конституции Соединенных Штатов Америки", написанного во время пребывания в Великобритании. С этой книгой его политические взгляды выстроились в систему, не вполне согласующуюся, как может показаться, с демократическими устремлениями - и европейцев, и американцев. Первый том прослеживает формы работы "сбалансированного правительства". Адамс предлагал осуществить равновесие не только между тремя ветвями власти, но и между тремя категориями государственных деятелей, представляющих собой аристократический, демократический и монархический элементы. Будучи сторонником классической республиканской теории, он считал, что попытки ограничить влияние элиты, основываются на самообмане. Комментируя во втором томе "Историю Флоренции" Н. Макиавелли, Адамс замечает: "Исключите аристократию из общества с помощью законов... и она все же будет тайно управлять государством, ее орудием станут, избранные на главные посты лица"47. Таким образом, его можно назвать одним из первых американских исследователей элиты, проследившим связь между социальным статусом и политическим влиянием.
Осень 1786 г. была ознаменована взрывом народного гнева против массачусетского правительства. Но в сознании автора "Защиты", восстание Д. Шейса, явилось только кульминацией перерождения, которое можно было наблюдать в Соединенных Штатах в течение последних лет. Понятия добродетели и справедливости размывались, становились ханжескими и декларативными, обнажились разногласия, социальные конфликты достигли апогея, выборы делались коррумпированными, а люди просто одичали от фальшивых заверений о свободе и равенстве. Как еще Адамс мог объяснить самому себе происходящее на его родине бедствие? Америка, как казалось ему, стала сбиваться с правильного пути на пагубный европейский, а это значило, что нужно вернуть ее обратно, учитывая весь мировой опыт.
Г. Вуд полагает, что в 1780-е годы мировоззрение Адамса эволюционировало от старых вигских представлений образца 1776 г. в сторону большего прагматизма. Речь идет о вынужденном отходе от популярной идеи политического строя, при котором должности и почет зависят от заслуг в большей степени, чем от знатного происхождения или богатства. "Надежда республиканцев на то, что управлять миром будут только реальные заслуги, достойна похвалы, но, увы, бесплодна"48. Другой американский исследователь, Б. Майроф, не совсем согласен с таким подходом. Он считает, что, несмотря на очевидное разочарование Джона Адамса в природе республиканской добродетели, поиски идеального государственного устройства, в котором заслуги и слава были бы неразрывно связаны, продолжали увлекать и мучить его всю жизнь49.
Опасения, вызванные восстанием Д. Шейса в Новой Англии, требовали срочной программы действий, поиск которой и взялся обеспечить Адамс. В свою очередь, он был взволнован и мрачными предзнаменованиями, появившимися в ходе развития событий в Европе. Таким образом, "Защита Конституции Соединенных Штатов" была адресована европейцу в такой же степени, как и американцу.
Предлагаемая Адамсом система государственного устройства включает в себя институциализацию двух общественных классов (аристократии и демократии) в раздельных и отличных друг от друга представительных ассамблеях: сенате и палате представителей. Но ни врозь, ни вместе они, по мнению автора "Защиты", не в состоянии гарантировать республиканские свободы. Этому учит сам ход исторического развития, так и не изменивший ни порочной человеческой сущности, ни природы власти как таковой. Поэтому так называемый "трехчастный баланс власти" включает в себя стоящую над всеми классами и политическими фракциями третью силу - исполнительную власть с некоторыми монархическими элементами, которая призвана играть роль противовеса между крайностями демократии и аристократии. Будущий президент делает в этом произведении один весьма важный вывод: народ может быть не меньшим деспотом, чем короли и нобили. Как мы видим, Адамс был так же одним из первых политических теоретиков, заговоривших, по сути, о "тирании большинства".
В 1788 г. срок его дипломатической службы подошел к концу, и конгресс отозвал его на родину. В Америке он не был восемь лет, за это время многое изменилось. Хотя Адамсу было только пятьдесят три года, когда он вернулся в Брэйнтри, а Абигейл около сорока четырех, политик несколько мрачновато оценивал себя как пожилого человека, главное дело жизни которого, уже окончено. Но судьбе было угодно, чтобы он прожил еще сорок лет и занял самую высокую должность в стране.
В Америке тех лет отмечался небывалый рост населения, продовольствия было много и стоило оно дешево. Сельское хозяйство, торговля и рыболовство превзошли самые лучшие ожидания, но наряду с этим, ощущался огромный недостаток денег. Финансовая проблема неминуемо должна была коснуться хозяйства Адамса, также как и многих других фермеров. Держаться на плаву позволяли лишь трудолюбие и бережливость, всегда присущие их семье.
Первое время публичные должности не привлекали Адамса. Так, он отказался присоединиться к действующему конгрессу, который называл не иначе как "дипломатическим собранием штатов", затем высказался против избрания федеральным сенатором от Массачусетса, считая эту должность ниже своего достоинства. Очевидно, рассчитывал на более высокий пост. Он был популярен: времена благоприятствовали его идеям о беззаконии и политическом хаосе, прозвучавшим в "Защите". Несмотря ни на что, новая федеральная конституция была им одобрена. Адамс примкнул к умеренному крылу федералистской партии. Ее лидера Александра Гамильтона, который занимался организацией первых президентских выборов в истории США, беспокоило, чтобы несговорчивый и весьма строптивый политик удовлетворился "вторым" местом, не став в оппозицию к кандидату номер один - Джорджу Вашингтону, на которого делали главную ставку федералисты. Этого не произошло.
Голоса выборщиков 1789 г. распределились весьма любопыто. Гамильтону удалось рассеять "второй" электоральный голос. Напомним, каждый выборщик в коллегии имел два голоса, и собственно "рассеивание" относилось ко второму голосу, то есть, к поданному за вице-президента. Так, имелось несколько "вторых" голосов поданных за бывшего клиента Адамса - Д. Хэнкока, другим опасным конкурентом был лидер нью-йоркских антифедералистов Дж. Клинтон. Интересной деталью являлось почти единодушное голосование против Адамса на Юге. Вероятно, он рассматривался южанами чем-то вроде "янки" из "янки". Адамс получил только тридцать четыре голоса в коллегии выборщиков против шестидесяти девяти, поданных за Вашингтона, но так как это был второй наивысший результат, они сделали Адамса вице-президентом. Сам он утверждал, что принять эту должность его заставляет единственно любовь к стране, однако в действительности, такие рассуждения не помешали ему опередить Вашингтона в путешествии к Нью-Йорку, временному местонахождению нового правительства, в апреле 1789 г. Верная Абигейл последовала за ним позже.
Была какая-то ирония судьбы в том, что по должности Адамс становился председательствующим в сенате, который в своих проектах он рассматривал как палату аристократов. При этом сам он никаким аристократом не был, хотя вполне мог возразить, что семейство его матери, Бойльстоны, богаты и известны, и что лично он не имеет "неясного" происхождения (в отличие от незаконнорожденного Гамильтона).
Один из самых ранних конфликтов внутри конгресса возник на почве того, приемлемо ли титуловать президента Вашингтона "Его высочество", и как вообще к нему обращаться. Республиканская оппозиция в конгрессе победила, и введение титулов провалилось. Приверженность титулам, как и все прежде сказанное им об аристократии, стала активнее использоваться против Адамса. Преданного сторонника республики, обвиняли в склонности к монархическим взглядам и предпочтении наследуемого института президента, должности, демократически избираемой. Многочисленные недруги полагали так же, что вице-президент слишком увлечен английской системой "смешанного правительства".
В такой неподходящий момент - в 1790 г. - в федералистской "Газете Соединенных Штатов" появилась очередная серия публикаций Адамса, "Размышления о Давиле", своим неоднозначным подтекстом лишь усугубившая ситуацию вокруг его пресловутого "монархизма". Речь здесь шла о Французской революции и том мировом пожаре, который она разожгла. Автор собирался предостеречь американцев от принципов, пропагандируемых ею, и дать полезные наставления самим французским законодателям. Адамс искренне надеялся, что его "Размышления" помогут американцам "сформировать правильное суждение о состоянии дел во Франции в настоящий момент", не поддаваться лживой и корыстной партийной пропаганде внутри страны. Что касается французских адресатов работы, то он хотя и приветствовал их "мудрое реформирование существующей феодальной системы", но выражал опасения, как бы они при этом "неразумно не заложили фундамент для другой тирании, ничуть не лучшей"50.
Он возмущен тем, что революционный Конвент отверг в качестве модели конституционного устройства бикамеральную законодательную палату на манер британского парламента или массачусетской легислатуры и предпочел ей однопалатное собрание. В качестве возможной панацеи он предлагал следовать принципам, изложенным в Декларации независимости, но ни в коем случае не радикализовывать их в сторону уравнивания не только прав и свобод, но так же рангов и собственности. Обращенные как к французам, так и к американцам "Размышления о Давиле", должны были показать обманчивость и опасность распространенной демократической догмы. Для Франции, с ее многолетними традициями феодализма и католицизма, столь ненавистными Адамсу, более разумным стало бы реформирование институтов власти на путях сближения с английским вариантом, а не революционные методы.
Томас Джефферсон - апологет Французской революции и лидер профранцузской республиканской партии назовет эту работу Адамса "политической ересью", а сам мужественный автор позже признается, что эта публикация нанесла мощнейший удар по его популярности51. Не последнюю роль здесь сыграл тот же Джефферсон, перу которого принадлежало предисловие к американскому изданию "Прав человека" Т. Пейна, памфлета, откровенно направленного против "Размышлений" Адамса. Многозначительное предисловие не только выставляло в негативном свете политические взгляды вице-президента, но и отдельные стороны его личности. И это притом, что Джефферсон считался едва ли не лучшим другом Адамса, называл его не иначе как "старшим братом", "товарищем" и "наставником". Сам же "наставник" воспринял нелицеприятный поступок "младшего", как удар ножом в спину. На последовавшее вслед за этими событиями "оправдательное" письмо Джефферсона, насквозь пронизанное лицемерием, он не ответил52. Примирение между двумя "отцами-основателями" наступит лишь через долгих двенадцать лет, на склоне дней обоих героев и выльется в философскую переписку, своеобразный шедевр мирового эпистолярного жанра.
Адамс взялся за вице-президентство с готовностью к исполнению долга, даже если и рассматривал эту должность как "малозначительную". Столь же методичен он был и в личной жизни: плотно завтракал с неизменным стаканчиком мадеры, читал свежие газеты, покуривал сигары, совершал ежедневный моцион. Абигейл продолжала быть радостным помощником во всех его начинаниях, верящим, что "веселое сердце" - лучшее противоядие всякому злу. К несчастью, она часто болела, поэтому, а так же в целях экономии, семейство продолжало использовать Брейнтри, как своего рода запасное и надежное убежище. (Схожим образом, Маунт Верной и Монтичелло, служили Вашингтону и Джефферсону обителью мира и душевного комфорта.)
Несмотря на некоторый урон, понесенный его репутацией, Адамс получил семьдесят голосов в коллегии выборщиков 1792 г. (Вашингтон соответственно был вновь единодушно избран ста тридцатью голосами), которые опять сделали его вице-президентом. Вторая администрация "победоносного генерала" была отмечена неудачным делом Жэнэ, проблемой нейтралитета, отставкой Джефферсона с поста госсекретаря США и всевозможными видами политической шумихи. "Антифедералистская партия, - писал вице-президент Адамс старшему сыну Джону Квинси в 1793 г., - со своими...гражданскими празднествами, "убивающими короля" (Людовика XVI - Ф. Ю.) тостами, вечной дерзостью и неприязнью против всех прочих наций и правительств Европы, своим постоянным звериным криком о тирании, деспотах и заговорах против свободы, вероятно уже вывели из себя, оскорбили и спровоцировали всех коронованных особ Старого Света. Еще немного этой неделикатности и непристойности и мы можем быть вовлечены в войну со всем миром"53.
Во время нового срока вице-президентства Джон Адамс перестал выглядеть как враг номер один в представлении оппозиции, главным объектом нападок сделался Вашингтон. Атаки на президента в республиканской прессе, как правило, приписывают декларации о нейтралитете 1793 г., и соглашению с Англией, которое верховный судья Дж. Джей заключил на следующий год. Адамс оказал поддержку идее нейтралитета и позже непопулярному договору Джея, ибо считал, что самосохранение нации - первейший закон, продиктованный самой природой. Это был аргумент в духе восемнадцатого столетия. По мнению вице-президента, восстановление Франции в правах на ее владения в Вест-Индии, гарантом неприкосновенности которых выступали США, может привести к кровопролитию, что сопровождало Французскую революцию повсюду54.
Президентская кампания 1796 г. не отличалась особо утонченной интригой, зато бурлила как извергающийся вулкан. Главный и наиболее опасный противник Адамса выявился практически сразу: им был Джефферсон. Оба кандидата сторонились личного участия в борьбе, испытывая неприязнь к грязным методам, ни один из них активно не искал избрания, хотя в душе и желал этого. В отличие от самих претендентов, их политические сторонники, или же сторонники их партий, превратили фракционное противостояние в одну из самых непривлекательных страниц в американской истории, Межпартийные противоречия были накалены как горящие угли, которые участники событий непрестанно метали друг в друга в виде потока оскорблений и неприкрытой лжи, льющейся с трибун и страниц прессы.
Адамс шел на выборы, как кандидат от федералистов, но их ряды также не были едины. Многие южане, как первоначально и сам лидер партии, выдвигали на этот пост генерала Чарльза Пинкни из штата Южная Каролина. Пинкни был не настолько хорошо известен как его конкурент, зато являлся автором благоприятного соглашения с Испанией, ударявшего рикошетом по непопулярному договору, заключенному Джеем в Лондоне, который Адамс поддержал. С небольшим перевесом голосов победил все-таки пожилой, умудренный опытом северянин. Победой он был обязан той поддержке, которую оказала ему родная Новая Англия, хотя сторонники избрания Адамса имелись даже в Виргинии и других штатах. Джефферсон уступил ему лишь три голоса: шестьдесят восемь за него против семидесяти одного за Адамса, таким образом, первый автоматически стал вице-президентом.
В 1797 г. Джон Адамс сменил Вашингтона на посту президента США. Международная и внутренняя обстановка были чрезвычайно напряженными, оппозиция политике федералистов становилась решительнее день ото дня. В этих условиях федералистская администрация сделала последний рывок, попытавшись драконовскими законами подавить растущее недовольство и фракционный раскол в стране, допустив при этом ряд нарушений основного закона.
Объективно этот период американской истории можно охарактеризовать как консервативный. Фактически, тогда решался вопрос о том, по какому пути пойдет в дальнейшем политическое развитие США: сохранятся ли ограниченные права и свободы, зафиксированные в "Билле о правах", или же демократические завоевания революции будут сведены на нет.
Как теоретик Адамс выдвигал две концепции своего видения достойного политического лидера нации: с одной стороны, президент служит посредником между аристократией и народом, а с другой, выступает как защитник народа от аристократии. Таким образом, устанавливается политическое равновесие. В работах Адамса можно обнаружить и такую деталь, как своеобразное сочетание силы и пассивности, характерное для действий президента. В отличие от демократической ассамблеи и элитарного сената он не должен быть агрессивен. Президент выступает как гарант общественного спокойствия, у него не должны присутствовать такие качества как выраженная инициативность, энергичность и напористость в достижении поставленных целей55.
Подобные представления принципиально отличались от гамильтоновских. Гамильтон считал энергичность главы исполнительной власти именно той силой, которая призвана сдерживать народ и законодательную власть. По Адамсу, президент должен защищать всех участников политического процесса от разрушительных страстей и насилия по отношению друг к другу, всячески содействовать их примирению и при этом не лишиться собственной независимости. Период его пребывания в должности главы исполнительной власти служит главной иллюстрацией этой теоретической концепции. Верный своим принципам, он стремился использовать президентские полномочия как инструмент сохранения равновесия в правительстве.
Весь срок адамсовского президентства можно условно разделить на два этапа. Первый, когда он, несмотря на все заверения в самостоятельности, все же находился под влиянием партийного авторитаризма, и второй, который отмечен попыткой вести действительно независимую политику, а зачастую, и просто идущую в разрез с установками федералистской верхушки. И на этом этапе он сумел показать себя человеком, умеющим принимать разумные справедливые решения и имеющим достаточно мужества, чтобы бороться за их осуществление.
Второй президент держался курса на преемственность с политикой Вашингтона и оставил на прежнем месте большинство членов старого кабинета. Вольно или невольно, деятель из Брейнтри всегда находился в тени первого президента. Подобно ему, Адамс мыслил о себе, как о лидере всего народа, стоящем выше любых партийных склок и противоречий. Об этом говорилось в его инаугурационной речи56. От Вашингтона он унаследовал и главную проблему, терзавшую его весь срок президентства - ухудшившиеся до крайности, после подписания англо-американского договора Джея 1791 г. (о дружбе, торговле и мореплавании), отношения с Францией, грозившие перейти в войну. Каждая из партий обвиняла другую в ее приверженности либо Англии, либо Франции. Адамс, пытавшийся быть над схваткой, оказался между двух огней.
В первый период пребывания на посту президента значительная часть его усилий была направлена против крайностей республиканской, или, как ее тогда называли, "французской", партии. Именно республиканцы были его главными политическими противниками на этом этапе. С федералистами республиканскую партию объединяло то, что ее внешнеполитическая доктрина так же исходила из признания национальных интересов США как высшей ценности. Однако при этом, утверждалось, что именно антианглийский курс является самым надежным способом достижения экономической независимости страны и закрепления американского союзного единства на патриотической основе. Отношение джефферсоновцев к Франции включало и идеологический мотив. Свершившаяся французская революция, передача ключей от Бастилии Вашингтону в 1789 г., по мнению республиканцев, были отнюдь не пустым жестом, а началом нового этапа в политическом союзе Соединенных Штатов и Франции. Вместе с тем, в вопросе о военных обязательствах своей страны перед этим государством они проявляли осторожность и придерживались линии нейтралитета.
Внешнеполитическая стратегия и тактика джефферсоновских республиканцев не устраивала Адамса. Сам он, будучи лидером умеренных федералистов, в это время, как и крайне правые, полагал, что политика французского правительства представляет "опасность независимости США и их единству" и имеет цель "противопоставить народ руководству страны". Согласно заявленной им концепции лидерства, он должен был как президент этому помешать. Выступая в 1798 г. перед конгрессом, Адамс призвал "дать решительный отпор" действиям Франции и продемонстрировать ей, что США "не являются жалкой игрушкой иностранного влияния"57.
Казалось, действия Франции располагают к таким выводам. Правительство Директории после расторжения франко-американского договора 1778 г. пошло на объявление всех американских моряков, обнаруженных на британских судах - "пиратами". Это сразу же серьезно осложнило торговлю на Карибском море и Атлантике. "Необъявленная" квазивойна грозила перейти в объявленную. Разногласия еще более усилились в 1796 г., когда Вашингтон отозвал американского посланника во Франции Джеймса Монро. При Адамсе возникли затруднения с его заменой. Пытаясь избежать дальнейшего развития конфликта, он направил в Париж представителей с целью заключить договор о дружбе и торговле. Директория вновь отказалась принять их. Министр иностранных дел Ш. Талейран через своих агентов, фигурировавших в отчете президента конгрессу как X,Y, Z, уведомил руководство Соединенных Штатов, что какие-либо переговоры будут возможны только при получении им крупной денежной взятки. В качестве условий также выдвигались предоставление Франции кредита и личные извинения президента Адамса за антифранцузские высказывания. Этот случай, вошедший в историю как "Афера XYZ" получил широкую огласку и вызвал бурю негодования в стране. Конфликт умело подогревался не только крайними федералистами, но и самим президентом в целях нагнетания выгодной им милитаристской обстановки и ослабления позиций внутриполитических противников.
В адрес последних не жалели красочных эпитетов. Джон Адамс, выступая против известных ему пороков демократов - демагогии, безудержности, необузданности - был готов прибегнуть к репрессиям. И прибег. В период его президентства был издан ряд антидемократических законов: "о натурализации", "об иностранцах" и "о подстрекательстве к мятежу" (1798 года). Закон о натурализации увеличивал срок, необходимый для приобретения гражданства США иностранцами, переселившимися в Америку, с пяти до четырнадцати лет. В иностранцев превращались и те, кто уже получил гражданство этой страны на основе раннее действовавшего закона. В числе многих лиц, неожиданно утративших американское гражданство, оказались и некоторые республиканцы - члены конгресса. Закон "об иностранцах" был направлен главным образом против французских граждан, переселившихся в Америку, среди которых было немало бежавших от Директории якобинцев. Этот закон предоставлял президенту право высылать из страны лиц, не имевших гражданства США, если он считал их "опасными". Постановление должно было вступить в силу в случае объявления войны. Оно уполномочивало президента арестовывать, заключать в тюрьму или высылать из страны подданных враждебных государств. Так как война все-таки не началась, оно ни разу не применялось. Зато закон "о подстрекательстве к мятежу" ("об измене") нашел применение в ряде случаев. Согласно ему подлежали заключению или штрафу лица, которые устно или письменно критиковали действия президента или конгресса с намерением "оклеветать их или распространить о них дурную славу"58. Такая размытая формулировка позволяла федералистам широко применять данный закон против своих политических противников. На основании акта "об измене" подверглись репрессиям лица, осуждавшие в республиканской печати политику Джона Адамса. Закон "о подстрекательстве к мятежу" являлся нарушением первой поправки к конституции, которая гарантировала каждому гражданину США свободу слова.
Хотя принятие конгрессом во время "квазивойны" репрессивных актов было делом рук правого крыла федералистов, Адамса нельзя считать к этому не причастным. В конце концов, под ними стоит его собственноручная подпись. Не без усилий президента в стране был создан воинственный политический климат, вызвавший их появление, именно он санкционировал преследования на основании чрезвычайных законов.
Однако Адамс воздерживался от политики массовых репрессий, старался охладить пыл особенно ярых сторонников Гамильтона в своем кабинете, таких как госсекретарь Тимоти Пикеринг и министр обороны Макгенри. Предотвращал он и попытки наиболее тенденциозного применения этих законов. Дело в том, что, с точки зрения Адамса, они служили средством самосохранения республики, которой угрожали иностранная держава и ее сторонники внутри страны - республиканцы. Он считал, что эти демократы-экстремисты, прибегая к пафосной и лживой риторике, подогревают разрушительные страсти простых людей. Следуя концепции Адамса, независимый президент мог использовать репрессии, даже не будучи их истинным сторонником. Это было возможно в том случае, если "сила и авторитет принуждения" использовались, чтобы заставить джефферсоновцев "подчиняться законам"59.
В 1798 г. это было действительно актуально. В резолюциях легислатур Кентукки и Виргинии, подготовленных соответственно Джефферсоном и Мэдисоном, федеральные законы, нарушавшие "Билль о правах", объявлялись антиконституционными. Лидеры республиканцев заявили о праве штатов не подчиняться таким актам союзных властей. Тем самым отвергался главный принцип верховенства федерального правительства и законодательства. На щит поднимался старый антифедералистский лозунг о приоритете прав штатов и их практическом суверенитете, что было уже прямой угрозой существованию союза. Однако сторонники Джефферсона не смогли заручиться поддержкой других штатов. Республиканцы, вовремя разглядев опасность, им угрожавшую, не стали дальше развивать эту тактику, сосредоточившись на строго конституционных формах борьбы с федералистами в национальном масштабе.
Впрочем, партию федералистов, к умеренному крылу которой принадлежал и сам Адамс, тоже необходимо было заставить "подчиняться законам". Пройдя середину срока и вступив во второй условный период президентства, он убедился, что война с Францией сулит много опасностей, как очевидных, так и скрытых. Именно на них собирались сыграть гамильтоновцы в целях подавления внутренней оппозиции. Президента это явно не устраивало. В 1799 г. он круто меняет направление внешней политики и возобновляет переговоры с Францией. На сей раз более взвешенно повел себя и Талейран. Таким образом, на этом этапе главными политическими противниками и даже личными врагами Адамса становятся лидеры "английской партии" - федералисты.
Он не мог более терпеть постоянное интриганство и закулисные махинации. К этому времени перед лицом зримой опасности для страны президент готов был расстроить их замыслы и умерить грандиозные планы. Они состояли в следующем. Резко возросшая международная напряженность позволила гамильтоновским федералистам увеличить армию и ввести в действие чрезвычайные законы. Адамса очень беспокоило усиление армии, и это сближало его с позицией сторонников Джефферсона. Постоянным сухопутным силам он предпочитал сильный военный флот. Президент выступал категорически против втягивания страны в пучину бедствий и кровопролития из-за происков Гамильтона в отношении республиканцев. Назначение самого лидера федералистов фактическим главнокомандующим новой армии "протащили" с великим трудом и вопреки воле Адамса. По-видимому он намеренно затягивал назначение военного руководства, чтобы затруднить планы правых по развязыванию конфликта.
В то же время, он понимал, что пока существует реальная угроза войны с Францией, события играют на руку Гамильтону. Пути Адамса и крайних федералистов разошлись окончательно и непримиримо. Последние держались за идею войны, как за единственный шанс удержать уплывавшую из рук власть. Адамс же, пусть и напоследок, сумел проявить себя лидером, способным поставить интересы страны выше личных амбиций и никогда не приносить их в жертву однодневной политической выгоде. 18 февраля 1799 г. он назначил У. В. Мюррея посланником мира во Францию. Это решение было принято им единолично, без консультаций с членами кабинета, целиком и полностью преданными Гамильтону. Стремление к миру, а не к войне, должно было принести популярность его администрации, поддержку общественного мнения. Однако это же поставило президента в состояние открытой конфронтации с правительством. В мае 1800 г. Адамс сделал заключительный независимый шаг, распорядившись относительно отставки министра обороны Макгенри и госсекретаря Пикеринга.
В объявленной политической войне против радикальных федералистских лидеров, Адамс апеллировал к умеренным и второстепенным федералистам, к рядовым членам партии. Раскол партии, обозначившийся еще со второго срока президентства Вашингтона, привел к образованию двух полюсов: на одном из них оказался Гамильтон с верхушкой партии, на другом - Адамс и рядовые функционеры. Люди, подобные Дж. Маршаллу из Виргинии, назначенному президентом заменить Пикеринга на посту госсекретаря и ставшему затем председателем Верховного суда, одобряли новую политику независимости Адамса, поскольку надеялись, что это привлечет согласных на компромисс республиканцев и снизит накал фракционных противоречий в стране.
В начале 1800 г. Дж. Адамс даже рассматривал возможность того, чтобы возглавить нечто вроде третьей партии. Определенные шансы у него имелись. Так, на выборах в конгресс 1798 - 1799 гг. победили федералисты, но большую часть вновь прибывших составляли политики умеренного толка, сторонники сдержанного курса Адамса. И этот новый "умеренный" федералистский конгресс уже в начале 1800 г. сократил военные расходы и приостановил дальнейший набор в армию. Планы Гамильтона рушились на глазах. Страна жаждала спокойствия, а не имперской славы и лаврового венка для лидера федералистов. Этим чаяниям сограждан вполне соответствовал реалист Адамс. Изгнание из администрации гамильтоновских приспешников было уже открытой демонстрацией его новых возможностей и старого неприятия.
На выборах 1800 г. Гамильтон и окружение пытались вновь проводить прежнюю стратегию - выставить кандидатуры Адамса и Пинкни и в дальнейшем нейтрализовать первого. Фактически, единой партии федералистов в ее прежнем виде уже не существовало. Сам президент отлично знал об этих интригах и был готов к ним. Гамильтон решился на крайние меры: он написал необыкновенно злобный памфлет против Адамса - официального кандидата от партии. Это было роковой ошибкой федералистов. Единственным политическим капиталом партии на тот момент была популярность Адамса как президента и лидера умеренных центристских сил. Пытаясь принизить его, очернить в глазах нации, Гамильтон значительно ослабил шансы федералистского кандидата на успех в выборах 1800 г., к которым республиканцы пришли сплоченной когортой, усвоившей просчеты прошлого и уверенно глядящей в будущее. В конечном итоге 73 голоса коллегии выборщиков были отданы в равной степени за Джефферсона и Бэрра, Адамсу осталось только 65 голосов. Последующее голосование в конгрессе сделало третьим президентом США Т. Джефферсона.
Выборы 1800 г., несмотря на все усилия Гамильтона с одной стороны и республиканцев, с другой, не стали разгромными для Адамса именно по причине компромиссности его фигуры в представлении центристов из обеих партий. Желание президента любой ценой быть выше сиюминутных целей, служить стране не по партийным правилам, а на основе здравого смысла и национальных интересов, увы, сыграло свою роль в том, что срок его пребывания у власти был краток. То, что Адамс не ограничился при вступлении в должность ролью преемника, может быть приписано исключительно его задетому самолюбию. Вашингтон посетил инаугурацию в 1797 г. и учтиво занял место позади него, когда последний был приведен к присяге, как новый президент. Адамс в этом протокольном мероприятии Джефферсону отказал.
Среди множества трудностей, стоящих перед ним, были семейные проблемы. Абигейл часто болела, что требовало долгого пребывания в Квинси (где Адамсу, в любом случае, нравилось жить). Много несчастий принесли ему дети, особенно Нэбби и Чарльз. "Вторая Абигейл" со своим тщеславным мужем прижила немалое потомство, но при этом, вела весьма сомнительный образ жизни, беспокоивший ее родителей. Чарльз представлял собой еще большую проблему. Он тяжело страдал пьянством. Первоначально, молодой человек был перспективным юристом-стажером в нью-йоркском офисе А. Гамильтона, и отец весьма уважительно отзывался о нем в то время. Однако по мере усугубления недуга, постепенно охладевал к нему. Философия старика Адамса была такова: слабый и неудачливый рано или поздно обанкротится. В 1800 г. он проехал через Нью-Йорк, так и не навестив Чарльза, пребывавшего в самом прискорбном состоянии. Строгий пуританин не понимал и не прощал распущенности и постыдной слабости даже родному сыну. Скорбная обязанность посещения умирающего сына была оставлена Абигейл, совершавшей поездку по городу.
Отрадой родителей был послушный и уважительный старший сын Джон Квинси. После успеха его газетной публикации под псевдонимом "Публикола", критикующей "Права человека" Т. Пейна и поддерживающей идею нейтралитета, Дж. Квинси был назначен Вашингтоном послом в Гаагу в 1794 г., а затем переведен своим отцом, президентом в Пруссию. Он вынужден был оставить дипломатическую службу, когда узнал о поражении родителя в гонке за переизбрание в 1800 г. (в 1809 г. он будет назначен посланником США в С.-Петербурге, где вел себя очень активно, а в 1815 - 1817 гг. - в Лондоне).
Жизнь Джона Адамса "в отставке" в Квинси, с 65-летнего возраста, называют патриаршеством, но это вовсе не значит, что он уже начал "смягчаться" или подобрел. Месяцы, последовавшие непосредственно за провалом в переизбрании на пост президента, посвящались восстановлению душевных сил и веры в человечество. Он принял свое поражение трудно, обвиняя, главным образом, федералистов. Вскоре после неудачи 1800 г., он написал: "Мы, федералисты, в значительной степени, находимся в ситуации партии Болингброка и Харли после заключения Утрехтского договора, окончательно и полностью разбиты и побеждены", и "никакая партия, когда-либо существовавшая, не знала себя столь же мало и так напрасно переоценивала собственное влияние и популярность, как наша"60.
Удалившись отдел, Адамс зачитывался классиками и находил укрытие в стоической философии. Он сравнивал себя с Цицероном и, подобно Цинциннату, снова принялся за работу на ферме. Адамс не мог вернуться к адвокатской практике, поэтому, как он саркастически замечал, обменял "честь и достоинство" на "удобрение". В первые дни отставки Адамс часто совершал верховые прогулки по берегу моря и пешие в поле по 4 - 5 миль каждый день. В 1802 г. душевные раны затянулись, и Адамс начал писать "Автобиографию", а в 1805 г. началась его переписка с Б. Рашем, врачом, одним из духовных лидеров американской революции, членом республиканской партии, последовательно выступавшим с демократических позиций и давним другом.
Одним из плодов, которые принес обмен письмами Адамса с Рашем, было заживление старого разрыва первого с Джефферсоном, чему доктор-просветитель настойчиво способствовал. Так как каждый из джентльменов поручился за второго, то он убедил обоих писать друг другу. Вот как остроумно Адамс в 1811 г. охарактеризовал старые политические разногласия: "Джефферсон и Раш выступали за свободу и прямые волосы. Я же считал, что вьющиеся волосы были столь же республиканскими, как и прямые"61. После этого, некогда разлученные жестокими политическими бурями друзья, снова обрели друг друга и их талантливейшая по силе духа, блеску и подлинно философскому смыслу корреспонденция не потеряла своего читателя до сих пор.
Немного известно об Абигейл в эти годы, кроме ее неизменной любезности и хлопот о большом домашнем хозяйстве, хотя главной, по-прежнему, оставалась забота об упрямом, стареющем, но в то же время прославленном супруге. Адамсы жили довольно просто и демократично. Сельская местность должна была показаться весьма примитивной для такой утонченной особы, как супруга Джона Квинси Адамса Элизабет, при ее первом посещении Брейнтри в 1801 году. Однако "пожилой джентльмен" почувствовал несомненную симпатию к невестке, даже при том, что у Абигейл и были собственные предубеждения. После смерти последней, Элизабет стала его лучшей подругой и собеседником на склоне лет, на нее он перенес остаток угасающей нежности и любви.
Второй президент молодого государства Соединенные Штаты Америки прожил долгую и наполненную смыслом жизнь. 91 год отвела ему судьба. Смерть его стала достойным эпилогом большой и трогательной жизненной драмы. Джон Адамс умер в Квинси в самый знаменательный для страны и для него лично день - 4 июля 1826 г., когда в США праздновалось пятидесятилетие подписания Декларации независимости! Его последними словами были: "А Джефферсон все-таки меня пережил ...". Он ошибался, но откуда было ему знать неисповедимые пути Провидения? В этот великий праздник уже скончался сам автор этой Декларации, третий президент страны, Томас Джефферсон, и только четырьмя часами позже, один из тех, кто ее подписывал - Джон Адамс-старший. Так его теперь стали называть, потому что судьба подарила отцу самый прекрасный подарок: он увидел, как его любимый старший сын выбрал себе достойную жену, как на свет появились внуки, и как Джон Квинси Адамс стал президентом (1825 - 1829) страны, которую поколение "отцов-основателей" создало, фактически, своими собственными руками.
Примечания
1. ADAMS J. Diary and Autobiography. Vol. 1 - 4. Cambridge (Mass.). 1961. Vol. 3, p. 253.
2. ШИРЯЕВ Б. А. Джон Адамс в период борьбы американских колоний за независимость. - Американский ежегодник (АЕ), 1975. М. 1975, с. 209 - 230; КАЛЕНСКИЙ В. Г. Джеймс Мэдисон против Джона Адамса: Две модели представительного правления в конституционной истории США. - Политико-правовые идеи и институты в их историческом ргювитии. М. 1980, с. 61 - 70; ПАРХИМОВИЧ В. Л. Внешнеполитическая деятельность Джона Адамса. Последняя четверть XVIII - начало XIX в. - Канд. дисс. М. 1998; УШАКОВ В. А. Джон Адамс и "необъявленная война" с Францией (о роли президента в формировании внешней политики США и урегулировании кризисных ситуаций). - США: становление и развитие национальной традиции и национального характера. М. 1999, с. 280 - 289; ТРОЯНОВСКАЯ М. О. "Отцы-основатели" и Великая Французская революция. - Проблема "Мы-Другие" в контексте исторического и культурного опыта США. Материалы VII международной конференции Ассоциации изучения США. Историч. фак-т МГУ им. М. В. Ломоносова, Москва, 5 - 6 февр. 2001 г. М. 2002, с. 228 - 240; АЛЬПЕРОВИЧ М. С. Франсиско де Миранда и "отцы-основатели" США (1783 - 1806). - АЕ, 2001. М. 2003, с. 9 - 28; ФИЛИМОНОВА М. А. "Виги из любви к свободе". Классическая республиканская этика в корреспонденции Джона Адамса. - АЕ, 2001. М. 2003, с. 28 - 51; ее же. Роль прессы в Американской революции в оценке современников (Культура Просвещения, свобода печати и манипуляция сознанием). - Американская проблематика в периодике XVIII-XX вв. М. 2004, с. 20 - 51; КОРОТКОВА С. А. Абигайл Смит Адамс. - АЕ, 2002. М. 2004, с. 54 - 67.
3. ADAMS J. Diary and Autobiography. Vol. 3, p. 256.
4. Ibid., p. 253.
5. Ibid, p. 254; The Works of John Adams, second President of the United States, with a Life of the Author (Works). Vol. I-X. Boston. 1856. Vol. IX, p. 61 Off.
6. ADAMS J. Diary and Autobiography. Vol. 3, p. 256, 259.
7. Ibid., p. 261.
8. BOWEN C. John Adams and the American Revolution. N. Y. 1950 (last cover).
9. Adams Family Papers (an Electronic Archive).
10. EAST R. A. John Adams. Boston. 1979, p. 26.
11. ADAMS J. Diary and Autobiography. Vol. 1, p. 142.
12. Ibid., p. 2.
13. Ibid., p. 161.
14. The Adams Papers Vol. 1 - 4. Cambridge (Mass.). 1961. Vol. 1, p. 89.
15. ADAMS J. Diary and Autobiography. Vol. 3, p. 260.
16. Ibid. Vol. 1, p. 229.
17. Works, X, p. 197; ADAMS J. Diary and Autobiography. Vol. 2, p. 95.
18. Ibid. Vol. 1, p. 24 - 25, 123, 168.
19. Ibid. Vol. 1, p. 171.
20. Works, III, p. 448ff, 483.
21. Ibid., p. 382.
22. Ibid., p. 501ff.
23. The Adams Papers. Vol. 1, p. 131.
24. ADAMS J. Diary and Autobiography. Vol. 2, p. 18.
25. Ibid., p. 15.
26. Ibid., p. 41.
27. NOVANGLUS (ADAMS J.) - The American Enlightenment. The Shaping of American Experiment. N. Y. 1965, p. 245.
28. The Adams Papers. Vol. 1, p. 155.
29. ADAMS J. Diary and Autobiography. Vol. 2, p. 145.
30. Цит. по: ФИЛИМОНОВА М. А. Ук. соч., с. 41 - 42.
31. ADAMS J. Diary and Autobiography. Vol. 3, p. 313.
32. Ibid., p. 46.
33. PETERSON M. Adams and Jefferson. Revolutionary Dialogue. - Georgia Univ. Press. 1976, p. 49 - 52.
34. Novanglus and Massachusettensis. - Novanglus, p. 47.
35. The Adams Papers. Vol. 2, p. 20.
36. Ibid., p. 24.
37. ШИРЯЕВ Б. А. Ук. соч., с. 225.
38. Цит. по: АЛЬПЕРОВИЧ М. С. Ук. соч., с. 19.
39. The Adams Papers. Vol. 2, p. 27 - 28; PETERSON M. Op. cit, p. 49.
40. Journal of Continental Congress, 1774 - 1789, 34 Volumes. Washington. 1904 - 1937. Vol. 5, p. 438 - 439.
41. Thoughts of Government. John Adams. - Papers of John Adams. Vol. 1, p. 109 - 110; Letters of B. Rush. 2 vis. Princenton. 1951. Vol. 1, p. 523.
42. The Adams Papers. Vol. 2, p. 191.
43. Ibid., p. 126.
44. Ibid., p. 91.
45. The Adams Papers. Vol. 2, p. 85.
46. Works, VI, p. 318.
47. Ibid., p. 491 - 492.
48. WOOD G. S. The Creation of American Republic, 1776 - 1787. Chapell Hill. 1969.
49. МАЙРОФ Б. Лики американской демократии. М. 2000, с. 78.
50. Works, VI, p. 226, 229.
51. THOMPSON C. B. John Adams and the Spirit of Liberty. Lawrence. 1998, p. 269.
52. PETERSON M. Op. cit., p. 49 - 52.
53. Цит. по: PAGE S. John Adams, 2 Vols. N. Y. 1962. Vol. 2, p. 845.
54. EAST R. A. John Adams. Boston. 1979, p. 74.
55. Works, VI, p. 430 - 431.
56. Inaugural Adresses of the President of the U.S. from G. Washington 1789 to J. Kennedy 1961. Washington. 1961, p. 10.
57. ШИРЯЕВ Б. А. Политическая борьба в США в 1783 - 1801 гг. Л. 1981, с. 165 - 166.
58. The Sedition Act of July 14, 1798. An Act in Addition to the Act, Entitled "An Act for the Punishment of Certain Crimes against the United States". - The Sedition Act of July 14, 1798. - Documents of American History 2 Vis. NY. 1935. Vol. 1, p. 176.
59. PAGE S. Op. cit. Vol. 2, p. 975 - 978.
60. Works, IX, p. 582.
61. The Spur of Fame. San Marino. 1966, p. 202.
-
Эдвард Мандел Хауз
Автор: Saygo
В. В. РОМАНОВ. ПОЛКОВНИК ЭДВАРД ХАУЗ
Эдвард Мэнделл Хауз (1858 - 1938), широко известный как "полковник Хауз", оставил заметный след в истории международных отношений периода первой мировой войны и послевоенного урегулирования. С его именем были связаны практически все важнейшие дипломатические акции администрации 28-го президента США Вудро Вильсона. При этом Хауз всегда считался не только чрезвычайно влиятельной, но и весьма загадочной фигурой в Вашингтоне. Любопытную характеристику дал ему британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж. С одной стороны, он называл Хауза "единственным человеком" среди советников Вильсона, которому тот "действительно доверял" и даже соглашался с тем, что Хауз фактически "изваял" президента и "придал [ему] нужные формы". Но с другой стороны, он утверждал, что "подлинный характер" Хауза "совершенно не поддавался анализу". Вильсоновские идеи, отмечал Ллойд Джордж, Хауз "безоговорочно принимал и ловко ими оперировал". Тем не менее, "вы не могли отделаться от впечатления что, если бы ему пришлось служить лидеру другого типа с совершенно другой идеологией, он воспринял бы и его теории с таким же усердием и проводил бы их в жизнь так же искусно"1. Другими словами, Ллойд Джордж отмечал противоречивость личности Эдварда Хауза, сочетавшего в себе "преданность вильсонизму" с холодным прагматизмом.
Интересна та роль, которую играл Хауз при президенте. Он никогда не занимал каких-либо должностей в администрации и в течение семи лет оставался всего лишь "личным другом"и неофициальным советником Вильсона. По словам самого Хауза, он не соглашался на официальные назначения по одной простой причине: он предпочитал получать от работы с президентом "интеллектуальное удовольствие", не неся ответственность за свои поступки2. В его распоряжении постоянно были две комнаты в Белом доме. Находясь вне Вашингтона, Хауз располагал телефонной связью с Вильсоном. Его дом в Нью-Йорке и вилла "Магнолия" в шт. Массачусетс, как правило, становились центром притяжения политиков со всего мира. Можно согласиться с исследователями, полагавшими, что Хауз в администрации президента фактически исполнял обязанности либо "неформального премьера", либо "помощника президента по национальной безопасности"3.
Именно с ним Вильсон чаще всего обсуждал свои внешнеполитические акции. Ему же, кроме того, неоднократно приходилось выполнять наиболее ответственные дипломатические поручения главы государства. В частности, накануне и во время мировой войны он пять раз выезжал в Европу с секретными посредническими миссиями. С ним, как с "чрезвычайным и конфиденциальным сверхпослом" президента, на равных вели переговоры европейские монархи, главы правительств и министры иностранных дел. Завершающей страницей дипломатической деятельности Хауза стало его участие в работе Парижской мирной конференции 1919 г., где полковник оказался в составе официальной делегации Соединенных Штатов. Все это свидетельствует, что он стоял у руля личной президентской дипломатии, осуществляя своеобразный "стратегический менеджмент" во внешней политике Вильсона. Каким образом Хауз достиг этого "звездного" часа своей политической биографии? Какими политическими взглядами он руководствовался в своей деятельности?
Эдвард Хауз родился 26 июля 1858 г. в г. Хьюстоне (шт. Техас). Его отец Томас Хауз приехал в США из Великобритании. В Америке ему удалось быстро разбогатеть благодаря успешным торговым операциям, которые он осуществлял накануне и во время гражданской войны в США. Уже к середине 60-х годов XIX в. семья обладала большой усадьбой и обширными хлопковыми плантациями в Техасе. Кроме того, глава семейства весьма энергично занимался весьма прибыльными в ту пору строительными работами и банковским бизнесом.
Жизнь юного Эдварда Хауза напоминала в некоторой степени ту, что вел единственный наследник состоятельного английского сельского сквайра. Значительную часть своего досуга он посвящал чтению, охоте и верховой езде. С двенадцати лет Эдварда стали преследовать многочисленные и довольно опасные недуги. Сначала он упал с качелей и несколько дней находился в критическом положении, затем заболел тяжелой формой малярии, а позднее пострадал еще и от солнечного удара. С тех пор Хаузу пришлось самым тщательным образом следить за своим здоровьем. В частности, на летние месяцы он непременно переселялся из родного Техаса на морское побережье. Все это по-видимому довольно существенно ограничивало возможности его политической карьеры.
По окончании закрытой школы Эдвард поступил в Корнельский университет, где изучал экономику и политологию. Впрочем особо выдающимися успехами в образовании он не отличался. Единственной "страстью" Хауза была современная политика. По его воспоминаниям, в студенческие годы он не только "знал по именам всех конгрессменов и сенаторов", но и самым внимательным образом "старался вникнуть в механизм деятельности законодателей". Одним из любимых занятий Хауза было посещение Капитолия, где он мог часами следить за ходом дебатов в палатах Конгресса4.
В этой связи совсем не случаен важный поворот в его биографии. Вступив после смерти отца во владение значительным состоянием, он решил обратиться к реальной политике. По образному выражению американского историка У. Лафибера, первые уроки на этом поприще Хауз получил "в курительных комнатах боссов демократической партии"5. По причине своего слабого здоровья, да видимо и склада своего характера, он быстро отказался от претензий на первые роли. Его не привлекали ни рутина ежедневной административной работы, ни публичность положения политического лидера. Свое призвание Хауз нашел в другом. Обладая крупным капиталом, а следовательно, и независимостью, нужными связями и определенными талантами, он уже в 90-е гг. XIX в. сумел заслужить репутацию авторитетного "закулисного деятеля" родного штата.
Первоначально Хауз принимал участие в организации местных избирательных кампаний, а затем выступал и в качестве советника ряда губернаторов Техаса. О деталях его деятельности в эти годы известно мало. Тем не менее, личный вклад Хауза в политическую жизнь штата был, видимо, существенен. Не случайно один из губернаторов, Дж. Хогг, в знак признания заслуг Хауза, присвоил ему достаточно почетное и высокое (хотя в общем-то совершенно формальное) звание полковника местной милиции. Таким образом, образом, имея совсем невоенный облик, этот рано поседевший, болезненный и хрупкий по своей конституции человек оказался носителем громкого звания, которое впоследствии будет неразрывно связано с его именем.
Политическая ориентация "команды", к которой принадлежал Хауз, отличалась очевидной приверженностью к социально-экономическим реформам в духе "прогрессивной эры". В частности, по инициативе властей Техаса были предприняты некоторые шаги, ставшие позднее своеобразным образцом для преобразований на федеральном уровне. К их числу можно отнести, например, принятие легислатурой штата закона о регулировании железнодорожного транспорта6.
Постепенно внимание Хауза стало переключаться на общенациональную политику. Именно в этих условиях в 1911 г. произошло его знакомство с Вильсоном, который, будучи губернатором шт. Нью-Джерси, приступил к борьбе за выдвижение своей кандидатуры на должность президента США от демократической партии. Сначала Хауз написал ему о возможности сотрудничества, а вскоре, 24 ноября 1911 г., произошла и их первая личная встреча. Наверное, важнейшей причиной их дальнейшего сближения стала своеобразная потребность этих двух людей друг в друге. Для Вильсона его новый знакомый, всегда отказывавшийся от каких-либо официальных постов, мог бы быть полезен в качестве не часто встречающегося бескорыстного помощника. Немаловажное значение к тому же имели и опыт "закулисного политика", и "вес" в демократической партии как в Техасе, так и на федеральном уровне. А для Хауза дружба с потенциальным президентом могла стать существенным трамплином в политической карьере. Одним из сближающих факторов была и общность идейных позиций. Сразу же после первой личной встречи с Вильсоном Хауз в беседе со своим знакомым с удовлетворением констатировал очевидную "прогрессистскую ориентацию" Вильсона7.
Исследователи не раз пытались разобраться в характере их взаимоотношений. Чаще всего данная проблема привлекала почему-то сторонников психоанализа. Например, в классической работе З. Фрейда и У. Буллита присутствует интересная, хотя и не бесспорная, интерпретация совместной работы двух политиков. Но мнению психологов, Вильсон обрел в Хаузе близкого друга, бессознательно отождествляемым им с самим собой. Подтверждая этот тезис, Фрейд и Буллит приводят оценку, данную президентом своему советнику в 1913 г.: "Мистер Хауз является моим вторым "Я". Он - мое независимое "Я". Его и мои мысли одно и тоже". Со своей стороны, продолжают исследователи, Хауз, быстро осознав, что Вильсон не любит открытой оппозиции, взял для себя за правило высказываться осторожно и не затрагивать вопросы, которые могли бы вызвать возражения со стороны президента. Через несколько недель он вновь излагал те же самые мысли в чуть видоизмененной форме, будучи уверен, что Вильсон ответит ему его же собственными словами. "Так без споров, которые могли бы поставить под угрозу их дружбу, Хауз влиял на Вильсона. ... Громадное влияние, которым обладал Хауз, поддерживалось его тактом, но основа этого влияния была в том, что для Вильсона он являлся частью его самого"8. Этот вывод во многом подтверждается и наблюдениями Ллойд Джорджа, который в своих мемуарах отметил, что Хауз "очень ловко создавал у Вильсона впечатление, будто его советы выражали, по существу, не его собственные идеи, а идеи самого Вильсона". При этом Ллойд Джордж сделал и одно важное дополнение: по образу своего мышления Хауз, при всех уже упоминавшихся оговорках, как никто другой из ближайшего окружения президента был "преданным и благоговейным демократом вильсоновского толка". Другими словами, взаимоотношения Вильсона и Хауза, названные одним из современников (Дж. Виреком) "самой странной дружбой в истории", базировались не только на психологических аспектах, но и на "интеллектуальной близости" двух политиков9.
По единодушной оценке и современников, и историков, президент всегда был абсолютно независим от своих советников10. Поэтому он вполне отдавал себе отчет в той роли, которую играл при нем Хауз. Интересное суждение высказал сам Вильсон о личности полковника в неофициальном письме на имя Э. Голт, в скором времени ставшей второй женой президента. Он довольно искренне изложил свое представление о Хаузе. У него, написал президент, "очень сильный и благородный характер, ... он способен на абсолютное бескорыстие, лояльность и преданность, ... он мудр, ... он может дать благоразумный и дальновидный совет", он может самым тщательным образом собрать и обработать информацию по любому вопросу. Но при этом Вильсон указал и на некоторую интеллектуальную ограниченность Хауза: "Его ум не первого класса. Он советник, а не государственный деятель". К тому же, заключил президент, "он настойчиво желает, чтобы я играл ту роль в мировой политике, которую он предвидит для меня"11. Это высказывание любопытно не только по своей откровенности, но и, на наш взгляд, бессознательным ощущением Вильсона той главной причины, которая впоследствии разведет двух политиков. Это произойдет на Парижской мирной конференции, во время которой они неожиданно для всех поссорились и с лета 1919 г. расстались навсегда.
Заслуживает специального рассмотрения вопрос о том, насколько политические взгляды Хауза соответствовали теории и практике вильсонизма. Не потеряла своей актуальности и другая проблема, обозначенная, в частности, американским историком Ч. Сеймуром: можно ли считать Хауза "разработчиком" вильсоновской политики или его следует отнести всего лишь к числу талантливых "тактиков и исполнительных агентов"12.
Анализируя наиболее важные аспекты сотрудничества президента и его советника в 1913 - 1919 гг., обратимся к любопытному источнику, в котором отразились представления Хауза о приоритетах политического курса администрации Вильсона. Речь идет об утопическом романе "Филип Дру: администратор". Этот роман был издан в 1912 г. без указания имени автора. Тем не менее, для большинства знающих читателей авторство Хауза не было секретом. Да и он сам никогда не скрывал этого, раздаривая свое произведение близким знакомым. Так, например, сразу же после президентских выборов 1912 г. Хауз вручил экземпляр "Филипа Дру" Вильсону. Поэтому не случайно многие современники, а вслед за ними и исследователи, не раз утверждали, что данное произведение, несмотря на очевидную "наивность и примитивность суждений", являлось в некотором смысле программой вильсоновских реформ13.
В своем романе Хауз описал действия вымышленного выпускника Вест-Пойнта Филипа Дру, который с помощью военного переворота в 1920 г. захватил власть в стране. Автор охарактеризовал внутриполитические и социально-экономические преобразования, проведенные в США новым руководством. Дру, в частности, изменил основы тарифного и финансового законодательства, отказался от традиционной политики протекционизма, создал орган государственного контроля над банковской сферой. Самым существенным образом были расширены функции федерального центра в области регулирования отношений между трудом и капиталом. Кроме того, Дру предпринял попытку перестройки системы международных отношений. Он добился, например, полного и беспрекословного контроля США над Западным полушарием. Показательно, что при этом Дру не отказывался от применения военной силы (например, против Мексики). Осознавая новые внешнеполитические цели США, он создал большой военно-морской флот, который по своей мощи уступал только английскому. В итоге основой нового глобального миропорядка, созданного Дру, стал союз США и Великобритании, к которому затем присоединились Германия и Япония14. Таким образом в своем романе Хауз довольно точно обозначил многие проблемы, которые предстояло решить администрации США как во внутриполитической, так и во внешнеполитической сферах.
Однако особый интерес полковник очень скоро проявил к дипломатии США. Как подчеркнул сам Хауз, он с самого начала стремился "подтолкнуть" президента к отказу от "мелочей внутренней политики" и вплотную заняться разработкой международного курса. На первых порах Хауз сосредоточил свое главное внимание на вопросах комплектования дипломатической службы. Не без его влияния, например, на должность государственного секретаря был назначен Уильям Брайан. При этом, Хауз, разделяя мнение Вильсона о необходимости жесткого личного контроля над внешнеполитическим аппаратом, сформировал своеобразный президентский "минигосдепартамент". По сути, он сумел на неофициальном уровне, через себя, "замкнуть" на президенте отдельных вновь назначаемых демократами чиновников внешнеполитического ведомства и наиболее значимых дипломатов, отправляющихся за границу15. Хауз сумел установить и тесные связи с дипломатами ведущих мировых держав, находившимися в Вашингтоне. Особо доверительные отношения он поддерживал с послами Великобритании - С. Спринг-Райсом, Германии - И. фон Бернсторфом и Франции - Ж. Жюссераном. Все это позволяло Вильсону и Хаузу неформально, оперативно и одновременно весьма тщательно отслеживать многие аспекты международного положения США.
Главная заслуга Хауза заключалась, однако, не только в создании специального механизма для личной президентской дипломатии. Более важным, наверное, было то, что на протяжении 1913 - 1919 гг. он не раз брался за детальную практическую разработку основополагающих идей американской дипломатии. Эти идеи были различны по своему характеру - от глобальных проектов перестройки всей системы международных отношений до мельчайших и совершенно конкретных вопросов, относящихся к той или иной международной акции США. Поэтому представляется целесообразным сосредоточить внимание на выяснении роли Хауза в становлении доктрины коллективной безопасности, ставшей главной идеей вильсоновской программы мироустройства.
Примечательно, что уже в самые первые месяцы пребывания Вильсона у власти советник стал инициатором двух принципиально новых для американской дипломатии "грандиозных затей". Именно он рекомендовал президенту, занимавшемуся тогда вплотную внутренними реформами, коренным образом пересмотреть характер взаимоотношений США с великими державами Европы и государствами Латинской Америки. Оба предложения Хауза, по сути, объединяло желание сформировать в мире какие-то особые механизмы предотвращения международных конфликтов. Прежде всего, советник президента задумался о целесообразности подключения Соединенных Штатов к разрешению обострявшихся с каждым днем европейских противоречий. Эта задача, безусловно, выходила далеко за рамки изоляционистской традиции американской дипломатии, которую Хауз относил к "пережиткам минувших времен". Обосновывая такой резкий поворот во внешней политике США, он указывал на национальные интересы своей страны. Он исходил из убеждения, что возможная европейская война примет такие размеры, которые обязательно затронут Соединенные Штаты. Следовательно, войну, по его мнению, нужно предотвратить16.
Возможности для этого Хауз видел тогда в создании некого мирового триумвирата в составе США, Великобритании и Германии. Напомним, что эта тема звучала уже в "Филипе Дру". На этот счет полковник вел особый разговор с Вильсоном в феврале 1913 года17. Разрабатывая данную идею, Хауз продемонстрировал свою приверженность к отказу от узкой концепции американо-английской солидарности, характерной для многих политиков США. Он выступал за создание широкой системы великих держав, в которой, правда, никогда не находилось достойного места ни России, ни Франции. Такой "прогерманский" крен, присущий в некоторой степени и Вильсону, привел Хауза к признанию законности стремлений Германии создать большой военно-морской флот и обрести новые колонии. Все это было связано, видимо, со склонностью Хауза к сохранению "баланса сил" в Европе, который не позволил бы закрепиться ни английскому господству на море, ни русско-французскому доминированию на континенте. Другие же американские политики (например, У. Пейдж, Т. Рузвельт) не принимали подобной точки зрения, поскольку считали Германию самым опасным конкурентом США на международной арене и глубоко сомневались в целесообразности американо-германского сближения. Однако Хауз, опираясь на собственные умозаключения, в условиях эскалации военных приготовлений, которыми были заняты страны Европы, выдвинул свои предложения по урегулированию европейских, в первую очередь, англо-германских противоречий.
Смысл его инициативы сводился к трем конкретным положениям.
1. Немедленно остановить гонку вооружений, воспользовавшись либо брайановскими предложениями, либо предложениями первого лорда адмиралтейства Великобритании У. Черчилля о так называемых морских каникулах.
2. Ослабить англо-германские противоречия путем создания новой, более рациональной системы объединенного использования отдельных территорий в Латинской Америке, Китае и Малой Азии. Конкретизируя это положение, Хауз выдвинул проект трехстороннего американо-англо-германского соглашения об определении единых политических и экономических условий для предоставления финансовой помощи слаборазвитым странам.
3. Зарезервировать при этом за Соединенными Штатами роль "третьей силы", способной реально влиять на решение важнейших мировых проблем18.
План Хауза настолько воодушевил Вильсона, что он решил направить своего советника на секретные переговоры в Европу. Согласимся с оценкой А. Линка, назвавшего миссию полковника "самым дерзким ходом ["boldest stroke"] дипломатии Новой свободы". Первые личные встречи Хауза с высшим эшелоном политической власти европейских стран состоялись в мае-июне 1914 года. Оценивая реальность американского плана, следует отметить, что не совсем правы те исследователи, которые подчеркивают полную обреченность американской миссии, которая "не имела и не могла иметь практического результата". Советник президента теоретически сумел выработать довольно приемлемые основы для сглаживания мировых противоречий. Об этом свидетельствует интерес к плану Хауза, проявленный английскими политиками. Известны и слова императора Вильгельма II, отметившего, что приезд Хауза в Европу "едва не предотвратил мировую воину"19.
Первая миссия Хауза в Европу оказалась неудачной: американцы не смогли предотвратить войну. По образному выражению Д. Ллойд Джорджа, "голос благоразумия, проповедуемого в мягком и любезном тоне, не мог быть услышан из-за грохота надвигающейся бури". Тем не менее, за это время советник президента, принятый на самом высоком уровне, сумел понять многие особенности европейской политики и, самое главное, установить тесные контакты с ее лидерами. Заработанный им тогда "политический капитал" окажет ему неоценимую помощь в дальнейшей посреднической деятельности США20.
В первый год пребывания Вильсона у власти Хауз попытался реализовать и еще одно предложение, которое с полным основанием можно рассматривать как начало американской политики по созданию международного сообщества наций. Речь идет об упоминавшемся выше проекте панамериканского пакта, разработанного совместными усилиями президента и его советника. В ноябре 1914 г., уже после того как была развязана мировая война, Хауз несколько раз привлекал внимание Вильсона к целесообразности перед лицом "обанкротившейся европейской дипломатии" добиться "объединения интересов обоих западных континентов". Он понимал, что, с точки зрения латиноамериканцев, доктрина Монро была "сугубо односторонней и поэтому оскорбительной" для их чувств.
Следовательно, мысль Хауза была направлена на превращение доктрины Монро в форму объединенной политики и общей ответственности с участием всех американских государств. Эта идея во многом напоминала панамериканские предложения Дж. Блэйна. Однако в сознании Хауза панамериканский пакт носил более глобальный характер: он был убежден, что соглашение подобного рода неизбежно заинтересует и европейские державы. В итоге, американское единство станет основой мирового политического содружества. В ноябре-декабре 1914 г. Хауз изложил президенту свои соображения относительно объединения Северной и Южной Америк в единую организацию, которая бы гарантировала безопасность от агрессии и установила механизм для мирного разрешения межгосударственных споров. Фактически это предложение Хауза полностью соответствовало доктрине коллективной безопасности и замыслу Лиги Наций, которые впоследствии будет отстаивать Вильсон. Инициатива полковника положила начало длительным переговорам между США и латиноамериканскими партнерами. Велись они с переменным успехом и находились, как правило, под контролем государственного департамента. Сам же Хауз продолжал внимательно следить, чтобы итоговый текст нового панамериканского соглашения полностью сохранил бы первоначальный "дух" предлагаемого им документа. Вызывает интерес и попытка советника заинтересовать своей идеей Великобританию. В частности, во время своих переговоров в Лондоне в начале 1916 г. он не исключал возможности подключения к предполагаемому соглашению Канады21. Однако, в силу объективных обстоятельств, с 1917 г. все разговоры о панамериканском предложении были прекращены: руководство США полностью переключилось на планы создания всемирной организации.
К сожалению, и первый (европейский), и второй (панамериканский) проекты Хауза осуществить не удалось. Начавшаяся мировая война поставила перед американской внешнеполитической мыслью новые, более актуальные задачи, решать которые нужно было немедленно. Однако попытки Хауза реализовать свои идеи сыграли важную роль. Прежде всего, уже в предвоенные месяцы были намечены существенные контуры перспективной доктрины коллективной безопасности. Выяснилась возможность активного американского участия в деле разрешения европейских противоречий, были определены реальные пути перехода США от традиционного изоляционизма к активному участию в мировых делах.
В период американского нейтралитета в условиях начавшейся мировой войны полковник Хауз продолжил исполнять наиболее ответственные внешнеполитические поручения президента. Как правило, они были связаны со стремлением Вильсона остановить войну с помощью посредничества. Президент и его советник действовали на этом направлении в полном единодушии. Как образно отметил историк Э. Мей, в американской дипломатии на начальном этапе войны чаще всего проявлялись "рука Вильсона" и "голос Хауза"22. Большинство антантовских дипломатов первоначально довольно настороженно отнеслось к очередным попыткам президента США и его советника вмешаться в конфликт между европейскими державами.
Наглядным тому подтверждением можно считать секретную телеграмму Ю. П. Бахметева, сообщившего в Петроград в январе 1915 г., что такое вмешательство, по его убеждению, "послужит только для удовлетворения любознательности американского правительства и отнюдь не повлияет на ход и результаты войны". Особое недовольство, при этом, вызывала и личность "главного посредника". Российский посол после встречи с Хаузом представил в МИД достаточно наглядную его характеристику: "Он никогда не занимал какого-либо административного или политического положения, считаясь только ближайшим и доверенным другом президента, и произвел на нас впечатление человека вполне неопытного". Бахметев писал и о широко распространенном среди антантовских дипломатов убеждении, что Хауз своими "наивными" разговорами о мире невольно действует "в пользу Германии". Не без удовлетворения российский посол указал на итоги второй поездки американского эмиссара в Европу. Хаузу, подчеркивал он, в столицах Европы "было учтиво, но твердо объяснено, что теперь не время для праздных разговоров о каком-либо соглашении на мировую". Бахметев не оставил без своих комментариев и сам факт использования руководством США неофициальных представителей при выполнении дипломатических поручений такого уровня. "Эта своеобразная, но совершенно противная всем американским традициям и правилам система президента Вильсона - пробовать разрешить сложные дипломатические вопросы посредством ничем и никому неизвестных своих личных друзей ... потерпела неуспех"23.
Тем не менее, российский дипломат не смог, видимо, понять главного: Хауз не просто посредничал, он еще и собирал информацию для подготовки новых, более масштабных по замыслу, внешнеполитических акций США. В частности, в это время он продолжил работу над уже упоминавшейся идеей коллективной безопасности. Посещая Европу, полковник сумел не только аккумулировать многие предложения, исходившие от наиболее дальновидных политических деятелей, но и домыслить большинство конкретных деталей проекта новой для того времени системы международных отношений.
Наиболее продуктивно этот процесс шел в диалоге Хауза с министром иностранных дел Великобритании Э. Греем24. Последний в беседах с американским эмиссаром во время его второго европейского турне (январь-май 1915 г.) настойчиво поднимал вопрос не просто об участии США в европейском урегулировании. Он настаивал на активной роли Соединенных Штатов в послевоенных гарантиях всеобщего мира. В дальнейшей переписке с Хаузом Грей будет развивать высказанные им суждения о системе послевоенного мира. В одном из писем, он впервые ввел в оборот термин "Лига Наций", видя в ней международную организацию, которая разрешала бы споры между любыми двумя сторонами "путем посредничества, арбитража или совещания других стран". В письме от 22 сентября 1915 г. Грей напрямую ставил вопрос о готовности президента Вильсона стать инициатором создания Лиги Наций, главной задачей которой английский министр называл "обязательство выступить против любой державы, нарушившей договор, любой державы, нарушившей определенные законы ведения военных действий на суше и на море ... или державы, которая для решения споров не признавала иных методов, кроме войны". Хауз, с согласия президента, ответил на этот вопрос утвердительно25. Таким образом, к осени 1915 г. именно в руках Хауза оказались все нити, связанные с идеей конкретного воплощения в жизнь новой для американской внешнеполитической мысли доктрины коллективной безопасности. Все это, по справедливому замечанию Ч. Сеймура, стало не только "концом американской изоляции", но и "каркасом нового международного порядка, за который Соединенные Штаты будут в дальнейшем бороться"26.
Говоря о представлениях Хауза относительно нового миропорядка, нельзя умолчать и о его оценках перспективы американского участия в войне за его утверждение. С самых первых дней войны он разделял точку зрения, что победа Великобритании и ее союзников отвечает стратегическим интересам Соединенных Штатов. Например, 11 октября 1915 г. Хауз сказал советнику госдепартамента Ф. Полку: "США не могут допустить поражения союзников, оставив Германию господствующим над миром военным фактором. Следующим объектом нападения, несомненно, были бы мы, и доктрина Монро, в самом деле, превратилась бы в "клочок бумаги". Опираясь на эти убеждения, Хауз отстаивал необходимость укрепления военной мощи США. Другими словами, он осознавал, что и в американских интересах, и в интересах "человечества в целом" следует добиваться победы над Германией любыми мерами - и дипломатическими, и военными. Поэтому в октябре 1915 г. он предлагал Вильсону "сделать решительный шаг, который либо покончит с войной, так чтобы уничтожить милитаризм, либо приведет нас к выступлению на стороне союзников, чтобы им помочь в этом". Его идея сводилась к тому, чтобы США от имени всех нейтралов выступили бы с требованием к воюющим прекратить военные действия. Предварительные консультации с Антантой позволили бы убедить союзников принять американское предложение. "И в случае согласия Центральных держав, - заключал Хауз, - мы добились бы блестящей дипломатической победы". Если же они отклонят данное предложение, то американцам пришлось бы "направить против них все силы нашего государства, а, возможно, и силы всех нейтральных стран".
При этом Хауз указывал на то, что Америка не может вступить в войну во имя "националистических целей" государств Антанты. Возможность американского участия в войне он связывал лишь с борьбой за новый миропорядок, в рамках которого можно будет остановить гонку вооружений и создать международную организацию для поддержания мира. Хауз надеялся, что ради "достижения подобных возвышенных целей союзники откажутся от своего желания добиться мира путем завоеваний, особенно в том случае, если получат помощь от Америки". При этом Хауз рассчитывал на помощь либеральных кругов Европы, в частности, таких политических деятелей, как британский министр иностранных дел Э. Грей27. Следует согласиться с оценкой Н. Левина, отметившего, что "вера в возможность англо-американского партнерства в деле утверждения либерального мирового порядка служила основой умеренно проантантовского характера посреднических усилий Хауза"28.
Полковник не раз доверительно информировал своих европейских партнеров по переговорам не только о своих "личных симпатиях" по отношению к Антанте, но и о готовности США, при определенных условиях выступить на стороне Антанты. Так, по словам российского посла в Париже, беседуя в январе 1916 г. с французскими политиками, Хауз заверил их, что "дело все-таки кончится выступлением С. А. С. Штатов против Германии на стороне союзников". Реальное воплощение данные заверения нашли в так называемом меморандуме Хауза-Грея, который был разработан в феврале 1916 года. "Вероятность" американского подключения к войне на стороне Антанты в данном документе оговаривалась встречными шагами союзников по пути к "справедливому миру". В противном случае США оставляли за собой право обеспечивать свою безопасность, "опираясь на собственные силы"29.
Таким образом, в рассуждениях Хауза о возможном участии США в войне соединялись и его представления о реальных национальных интересах США, и его соображения о "возвышенных целях" борьбы за либерально-демократическую перестройку мира. На это обстоятельство уже обращал внимание известный американский историк Р. Осгуд. Может быть, не так далек от истины был и другой исследователь - Э. Мэй, утверждавший, что по образу своего мышления Хауз проявил себя в этот период "не столько американцем, сколько европейцем, и уж точно не столько вильсонистом, сколько рузвельтанианцем"30. Основополагающие выводы Хауза о новой системе мироустройства и путях ее достижения стали базой для большинства программных заявлений президента Вильсона в 1915 - 1917 годы. Сам же полковник после вступления США в войну в апреле 1917 г. активно занялся практической подготовкой американских предложений по послевоенному урегулированию.
Выполняя конфиденциальные поручения президента в новых условиях, Хауз прекрасно уяснил, что важнейшим условием для успеха большинства американских акций может стать лишь тщательная координация отношений Соединенных Штатов с Антантой. Реализовать эту задачу было довольно сложно, поскольку американское руководство сохраняло свое недоверие к военным целям союзников. Да и европейцы понимали, что даже после вступления в войну Соединенные Штаты чувствуют себя "скорее третейским судьей, чем союзником"31. Об этом, например, наглядно говорит "ассоциированный", а не "союзнический" статус американского участия в войне против блока центральных держав. Однако Хауз, на которого президент фактически возложил обязанности главного связующего звена между США и Антантой, проявил в тех условиях завидную дипломатическую гибкость и склонность к поиску компромиссов. С одной стороны, он самым решительным образом отстаивал целесообразность всесторонней (и финансово-экономической, и военной) помощи европейским партнерам. Но, с другой - уделяя пристальное внимание текущим проблемам американо-антантовского сотрудничества, Хауз пытался избегать прямых разговоров об условиях послевоенного миропорядка. Он считал, что обсуждение этого вопроса в первые месяцы участия США в войне вполне могло бы закончиться либо фактическим согласием американцев с военными целями Антанты, либо полным разрывом с союзниками по антигерманской коалиции. Тем не менее, именно Хауз во время бесед с английскими и французскими дипломатами не раз указывал на порочность тайных договоров, заключенных между антантовскими державами. Важно отметить, что Вильсон долгое время предпочитал даже не упоминать эти соглашения. В отличие от своего шефа Хауз уже во время встречи с британским министром иностранных дел Бальфуром в апреле 1917 г. прямо подчеркнул, что многие положения этих договоров "вспахали почву для новой войны". Особое недоверие, как показывают источники, Хауз питал к итальянским, японским и русским претензиям в послевоенном мире. Показательна в этой связи фраза из его дневниковой записи, которая демонстрирует наметившийся подход высшего руководства США к своеобразному "вычленению" из "цивилизованного" мирового сообщества ряда государств. "Японцы, русские, итальянцы, - отметил Хауз, - выкинуты из английских, французских и американских расчетов". Конечно, в данной фразе можно увидеть не только принципиальное несогласие советника президента с "излишними" притязаниями отдельных союзников, но и его настойчивое стремление заставить их думать по-американски. Вместе с тем, Хауз, как никто другой из ближайшего окружения Вильсона, очень быстро сумел осознать, что построить новый миропорядок, не имея прочной опоры в Европе, невозможно. Исходя из этого, он попытался осуществить довольно смелый для американского политика шаг: привлечь на свою сторону леволиберальные и социал-демократические силы. Позднее английский дипломат и разведчик У. Уайзман называл данный шаг "одной из величайших заслуг" оказанных Америкой делу союзников. Как известно, к 1917 г. либерально настроенное население всех стран уже однозначно выказывало свое отвращение к ужасам войны. В этих условиях обращение Вильсона и его советников к либеральным ценностям, по словам Уайзмана, позволило "почувствовать, что война была необходимым, хотя и ужасным предприятием"32.
Что же было сделано Хаузом на этом направлении? Именно ему, человеку, не облеченному какими-либо официальными полномочиями, удалось наладить тесный контакт со многими политическими и общественными деятелями, представлявшими левые круги Европы. Для этого Хауз активно использовал, например, известных "левоориентированных" американских журналистов (Л. Колкорд, У. Липпман, Р. Бейкер, И. Тарбелл и др.). По его поручению они выезжали с неофициальными миссиями в отдельные европейские страны, где изучали общественные настроения и, главное, выясняли позицию левых партий33. Дополнительную информацию о ситуации в Европе высылали Хаузу и его доверенные лица, работавшие в американских посольствах. Например, сотрудник лондонского представительства, У. Баклер, поддерживал по просьбе полковника тесные связи с деятелями лейбористской партии (Р. Макдональд, Ф. Сноуден), известным пацифистом Н. Энджеллом. Всех их, кстати, не очень жаловал американский посол У. Пейдж. Своих информаторов Хауз имел и среди либералов Франции, Германии и других стран34. Такие контакты были, конечно, использованы Хаузом и для усиления американского влияния на европейское общественное мнение. Показательны, например, его усилия на германском направлении. В июле 1917 г. Хауз обсуждал с журналистом Ф. Коббом возможность одновременной публикации в американской и германской прессе специальных материалов, в которых обсуждались бы различные точки зрения на войну и послевоенный миропорядок. Объясняя свой замысел Вильсону, он писал: "Мы сможем... внушить немцам чувство безопасности, которого они сейчас не имеют. Вся военная пропаганда в пределах центральных держав направлена на возбуждение страха перед расчленением Германии и ее экономическим разорением. Если бы германский народ мог быть приведен к ясному пониманию того, что его целостность будет лучше охранена тем миром, который мы имеем в виду, чем миром, принужденным постоянно опираться на огромные вооружения, то аргументы милитаристов были бы сломлены. Если мы намереваемся выиграть эту войну, то мне кажется необходимым, чтобы мы делали все иначе, чем это делали союзники за последние три года"35.
Стремление Хауза к поиску широкого компромисса в борьбе за новый миропорядок проявилось и в период обсуждения в высшем руководстве США ответа на ноту папы римского Бенедикта XV (август 1917 г.). Союзники по Антанте тогда не желали обсуждать абстрактный призыв понтифика к миру. Однако Хауз был убежден, что категорический отказ от рассмотрения мирных предложений папы произвел бы неблагоприятное впечатление на мировое общественное мнение. В частности, этим были бы обескуражены германские либералы, расценив молчание, как твердый замысел Антанты добиться полного уничтожения Германии. Игнорирование мирной инициативы Ватикана ускорило бы, по его мнению, крушение утомленной войной России. Словом, Хауз учитывал, прежде всего, те политические мотивы, которые требовали примирительного ответа на послание папы. В письме к Вильсону он высказал надежду, что американский ответ позволит "оставить открытой дверь для переговоров". Президент, с подачи Хауза, сумел обойти наиболее спорные моменты при характеристике перспектив нового мироустройства. За основополагающий тезис ноты Вильсон решил взять идею о том, что "обещания современных правителей Германии не могут рассматриваться в качестве надежной гарантии послевоенного мира". В ноте, кроме того, было в очередной раз подчеркнуто, что новый миропорядок можно построить только на демократических принципах36. Как видим, Вильсон в полной мере использовал рекомендации своего советника, стремившегося в тот период задействовать потенциал либеральных кругов Европы для поддержки американской концепции "демократического мира".
Тем не менее, и Вильсон и Хауз понимали, что воплощение в жизнь данной концепции будет зависеть еще и от позиции официальных лидеров стран Антанты. С их единым фронтом американцам пришлось столкнуться уже в ноябре 1917 г. на первом заседании Высшего военного совета Антанты. И европейцы, и Вильсон были единодушны - представлять Соединенные Штаты должен полковник Хауз. Президент, обращаясь к своему советнику, подчеркнул: "Нет никого кроме Вас в Америке или в Европе, кто так хорошо знаком с моей точкой зрения, и я не желаю, чтобы кто-нибудь другой пытался ее интерпретировать"37. Поэтому совсем не случайно Вильсон вручил Хаузу на время поездки самые широкие полномочия, сопоставимые, разве, с прерогативами главы правительства38.
Очередная миссия Хауза в Европу проходила в сложное для Антанты время. Поражение итальянцев при Капоретто и, особенно, большевистский переворот в России существенным образом осложнили ситуацию на фронтах. Хауз в этих условиях, казалось, получил дополнительные рычаги для реализации американских внешнеполитических целей. Об этом, в частности, откровенно заявлялось в "The New York Times" 18 октября 1917 г.: "За этим "сверхпослом", авторитет и активность которого в своем роде единственны, стоит президент, а за президентом стоит страна, безмерные ресурсы и непоколебимая воля которой могут считаться верным щитом против пока еще удачливого натиска пруссачества".
Однако американский эмиссар остался верен компромиссной линии в отношении союзников по Антанте. Отказавшись от обсуждения частных вопросов послевоенного мироустройства, Хауз предложил ограничиться совместным заявлением об общих военных целях и о создании международной ассоциации для предупреждения будущих войн. Он внес на рассмотрение межсоюзной конференции следующую резолюцию: "Союзные державы и США заявляют, что они ведут войну не с целью агрессии или военной контрибуции. Жертвы, которые они приносят, приносятся ими для того, чтобы милитаризм не бросал в будущем на мир свою тень, и чтобы нации имели право устраивать свою жизнь согласно тем принципам, которые кажутся им наилучшими для развития их общего благосостояния". Но европейские союзники настороженно отнеслись к подобным декларациям, и Хауз, в результате, не стал настаивать на своем предложении. Таким образом, участие Соединенных Штатов в заседании Высшего военного совета Антанты подкрепило вывод американского руководства о необходимости самостоятельного заявления относительно военных целей. Точка зрения Вильсона по важнейшим вопросам послевоенного мироустройства была изложена, как известно, в его обращении к Конгрессу 8 января 1918 годах. Подготовка базовых материалов к данному выступлению, как всегда в таких случаях, оказалась под личным контролем полковника Хауза. Еще 2 сентября 1917 г. президент поручил ему создать специальную группу экспертов, получившую название "Инквайри", которой было доверено работать над изучением различных проблем урегулирования. Вильсон поставил перед своим советником совершенно четкую задачу: "Под вашим руководством эти помощники смогут пересмотреть все полезные для поставленной цели материалы, а вы составите меморандум, которым мы будем руководствоваться". В декабре 1917 г. такой меморандум был подготовлен. Именно Хауз, как показывают источники, не только передал документ в руки Вильсона, но и в длительной беседе 4 января 1918 г. обсудил с ним его основные положения39. Не вызывает сомнений, что данный меморандум определил содержание президентского послания Конгрессу.
Однако "14 пунктов", как программа послевоенного урегулирования, носили все же во многом декларативный характер. Поэтому в дальнейшем все тот же Хауз сосредоточил свое внимание на детальной проработке американских предложений. В этой связи особый интерес вызывают его суждения относительно построения международной организации - Лиги Наций, которую можно считать ключевой идеей нового миропорядка. Обдумывая данный вопрос, Хауз опирался на разнообразную информацию. В частности, им были привлечены предложения американских экспертов из "Инквайри" (например, Д. Х. Миллера), европейские проекты Устава Лиги (доклад британской комиссии во главе с У. Филлимором и французский план Л. Буржуа)40.
-
Томас Пейн
Автор: Saygo
К. С. РУКШИНА. ТОМАС ПЕЙН
22 сентября 1845 г. в Лондоне состоялся многолюдный чартистский митинг в честь годовщины установления в 1792 г. Французской республики. В подготовке его приняли участие К. Маркс и Ф. Энгельс. Главным оратором выступил активный деятель английского рабочего движения, представитель левого крыла чартизма Дж. Дж. Гарни. На этом собрании фактически родилась международная организация рабочего класса "Братские демократы". В известном смысле она была одной из предшественниц первой международной коммунистической организации - "Союза Коммунистов".
В статье "Празднество наций в Лондоне", посвященной этому митингу, Энгельс подчеркнул, что термин "демократия" приобрел в эпоху чартизма новое значение - "демократия в наши дни - это коммунизм". Он писал: "Собрание более чем тысячи демократов почти всех европейских наций ... приветствовало с единодушным энтузиазмом коммунистические принципы и самое слово коммунизм. Чартистский митинг явился коммунистическим праздником"1. По свидетельству Энгельса, на сентябрьском митинге 1845 г. присутствующие "почтили память Томаса Пейна и павших демократов всех стран"2.
Томас Пейн родился в 1737 г. в небольшом городке Тетфорде, неподалеку от Лондона. В Англии он провел первую половину своей жизни. Сын бедного ремесленника, Томас в 13 лет был вынужден оставить школу, перепробовал разные профессии, но все свободное время продолжал отдавать учению. На рубеже 1760 - 1770-х годов Пейн стал участником, а затем лидером движения служащих акцизного (налогового) ведомства за повышение заработной платы и улучшение условий труда. От имени акцизных чиновников он написал петицию в парламент, несколько раз приезжал в Лондон, пытаясь добиться ее обсуждения. В парламенте Пейна выслушать не пожелали, а из акцизного ведомства уволили как "смутьяна" (в 1773 г. петиция была опубликована).
Встреча с известным американским просветителем, дипломатом и ученым Б. Франклином, который в это время представлял североамериканские колонии в Лондоне, изменила судьбу Пейна. 30 ноября 1774 г. с рекомендательным письмом Франклина, он прибыл в Америку.
В начале 1775 г. Пейн стал редактором "Пенсильванского журнала", издававшегося в Филадельфии. Его статьи поражают смелостью и новизной идей, общественным пафосом защиты униженных. Пейн выступал за немедленное освобождение рабов, социальное равенство, отмену титулов, гражданское равноправие женщин. Он первым на страницах печати в сентябре - октябре 1775 г. высказался за отделение североамериканских колоний от Англии. 10 января 1776 г. увидел свет его памфлет "Здравый смысл", который стал манифестом начального этапа Американской революции.
Даже Дж. Адамс, президент США в 1797 - 1801 гг., "которому чаще было свойственно преувеличивать свои заслуги перед отечеством и преуменьшать заслуги других", отмечал, что "истории предстоит отнести Американскую революцию на счет Томаса Пейна"3. По выражению одного из современников мыслителя, "Америка своей победой обязана перу Пейна в той же мере, что и мечу Вашингтона"4.
Успех "Здравого смысла" был действительно огромен. В стране с населением около 3 млн. человек, из которых 600 тыс. составляли не знавшие грамоты рабы (да и многие свободные не умели читать), памфлет разошелся в первые три месяца в количестве 120 тыс. экземпляров. До конца года только в североамериканских колониях понадобилось еще около двух десятков изданий, чтобы удовлетворить спрос. Американский историк Ф. Фонер, издатель и комментатор полного собрания трудов Пейна, вышедшего в Нью-Йорке в 1945 г., полагает, что в наши дни такой тираж равнялся бы "по меньшей мере 10 млн. экземпляров"5. В том же 1776 г. книга выдержала около полутора десятков изданий в метрополии (Лондон, Эдинбург), была переведена на французский и испанский языки. Новые издания памфлета появились уже в период Французской буржуазной революции.
В этом сочинении Пейн выступает сыном эпохи Просвещения: безоглядная вера в возможности человеческого разума, бесстрашная критика с позиций "здравого смысла" существующих общественных институтов, идеи "естественного права" и "общественного договора", последовательный деизм. Однако просветители, как известно, готовя умы к грядущей революции, не ставили ее в повестку дня. Для просветительской философии была характерна вера в просвещенного государя, критика монарха-тирана. Правда, Ш. Л. Монтескье, Ж. Ж. Руссо, Г. Б. Мабли предпочитали республиканскую форму правления, но полагали, что она пригодна лишь для малых стран. Такого рода убеждения были столь живучи, что даже вожди якобинцев расстались с ними лишь в середине 1792 г., т. е. почти накануне народного восстания 10 августа, в результате которого во Франции была низложена монархия и страна объявлена республикой.
Пейн в "Здравом смысле" сделал достоянием масс новые в системе просветительской мысли идеи - насильственного захвата государственной власти, свержения монархии, образования республики. Он выступил против самого принципа монархического правления и объявил злом всякую монархию. Первые два теоретических раздела памфлета - "О происхождении и назначении правительственной власти" и "О монархии и престолонаследии" посвящены именно этой проблеме. Последний завершается словами: "Один честный человек дороже для общества,.. чем все коронованные негодяи, когда-либо жившие на Земле"6. Интересно, что именно эти слова Пейна привел Ф. Кастро в своей речи перед судом в Сантьяго-де-Куба в 1953 году7.
Монархии Пейн противопоставляет демократическую республику на основе всеобщего (для мужчин) избирательного права. Республика должна обеспечить блага для терпящего нужду большинства. В ней должен царствовать Закон, и именно ему следует воздавать королевские почести (с. 46). В точном соответствии с этим предложением первый законодательный акт рождавшегося государства - "Декларацию независимости" читали народу под пушечные салюты и звон колоколов. Выдвинутая Пейном идея демократической республики имела огромную историческую значимость. "Буржуазная республика, парламент, всеобщее избирательное право, - писал В. И. Ленин, - все это с точки зрения всемирного развития общества представляет громадный прогресс. Человечество шло к капитализму, и только капитализм, благодаря городской культуре, дал возможность угнетенному классу пролетариев осознать себя... Без парламентаризма, без выборности это развитие рабочего класса было бы невозможно"8. Произведения Пейна, как полагают американские историки Дж. Уилсон и У. Рикетсон, дают возможность "лучше понять происхождение республиканской формы правления в западном мире"9.
Апелляция к экономическим интересам угнетенных слоев общества, с тем чтобы побудить их к действию, восстанию, революции, - еще одна новая в системе просветительской мысли особенность сочинений Пейна, отчетливо проявившаяся в "Здравом смысле". Американский историк В. Л. Паррингтон определил ее значение так: "Поразительное влияние "Здравого смысла" на общественное мнение, долгое время опутанное юридическими софизмами, объясняется его прямым и умелым обращением к материальным интересам. Впервые за время утомительных и бесплодных споров было открыто заявлено, что в основе политики государства лежат экономические интересы, что вопрос о независимости Америки - это только вопрос целесообразности, и он должен решаться с учетом экономической выгоды"10. Важнейшую роль как в сопротивлении британскому владычеству, так и в завоевании английскими колониями независимости сыграли "колониальные рабочие - мастеровые, ремесленники, подмастерья, поденщики и матросы", которые называли себя "прозелитами" памфлета Пейна, воспринятого ими "с благоговением"11, отмечает Фонер.
Через полгода после выхода памфлета в свет, 4 июля 1776 г. на 2-м Континентальном конгрессе была принята "Декларация независимости", ознаменовавшая рождение Американской республики. Декларацию представил Т. Джефферсон. Она была проникнута антифеодальными и в какой-то мере антимонархическими идеями "Здравого смысла". Известно, что в период работы Джефферсопа над "Декларацией" его часто навещал Пейн. Младший современник Пейна, видный деятель английского демократического движения У. Коббет имел основания заявить: "Кто бы ни писал Декларацию, Пейн ее автор"12.
Вместе с Франклином Пейн составляет конституцию Пенсильвании, наиболее демократическую из всех конституций американских колоний. Она была принята в конце 1776 года13. Пейн пишет серию статей, в которых отстаивает положения этого документа и выступает против его консервативных критиков. Он является также автором преамбулы к Закону о постепенном освобождении негров, принятому конгрессом штата Пенсильвания 1 марта 1780 года. Перу Пейна принадлежит цикл статей-прокламаций "Американские кризисы" (1776 - 1783 гг.), которые внесли немалый вклад в победу Американской революции. Даже название молодой республике - Соединенные Штаты Америки - придумал Пейн (с. 66). В 1777 - 1778 гг. он занимал ответственный пост секретаря Комитета конгресса по иностранным делам, но с приходом к власти национальной буржуазии и плантаторов его все более стали оттеснять от государственной и общественной деятельности. Со временем на человека, который по праву должен был занять место в первом ряду национальных героев страны, обрушилась волна политической и религиозной ненависти, не имевшая, по словам В. Л. Паррингтона, "себе равной в нашей истории"14.
В 1787 г. Пейн возвратился в Европу. Несмотря на тот факт, что памфлет "Здравый смысл" вышел почти 500-тысячным тиражом и был прочитан многими образованными людьми, имени Пейна не знали в Европе. Да и в Америке оно было известно лишь узкому кругу людей. Это случилось потому, что все издания "Здравого смысла" и еще примерно четырех десятков работ, написанных Пейном в период революции в Америке, выходили либо анонимно, либо под псевдонимами. Лишь три публикации по т. н. делу Сайласа Дина (о незаконном присвоении этим лицом средств конгресса) появились с именем автора. В первой из них он представляет себя и раскрывает один из своих псевдонимов: "Томас Пейн, секретарь по иностранным делам и автор всех сочинений за подписью "Здравый смысл"15. Пейну было чуждо стремление к личной славе, а доходы от своих сочинений он отдавал на нужды революционного движения колонистов. Даже широкие круги американцев не знали имени того, чьи статьи-прокламации по приказу генерала Дж. Вашингтона регулярно читали вслух солдатам революционной армии и перепечатывали газеты, отстаивавшие право английских колоний на независимость. Общественное мнение приписывало "Здравый смысл" Франклину.
По прибытии в Европу Пейн сблизился с демократическими кругами в Лондоне, часто наезжал в Париж, где поддерживал дружеские отношения с французскими общественными деятелями той поры - М. Ж. Лафайетом, Ларошфуко и другими. Франклин как-то сказал: "Мое отечество там, где есть свобода". Пейн парировал: "Мое отечество там, где свободы нет"16. Уже в декабре 1789 г. Пейн в восставшем Париже. Лафайет в торжественной обстановке вручает ему ключи от Бастилии для передачи их Вашингтону. В этом акте была особая символика, знаменовавшая связь между принципами Американской и Французской революций, а также признание личного вклада Пейна в революционное дело, о чем Лафайет - отважный участник войны за независимость английских колоний в Америке - был хорошо осведомлен.
В 1791 г. в Лондоне выходит первая часть труда Пейна "Права человека. Ответ на памфлет мистера Берка, направленный против Французской революции". В ней он развивает идеи "Здравого смысла", указывает на определенную преемственность между Американской и Французской революциями и утверждает, что их принципы должны быть распространены повсеместно. По сути - это призыв к низложению монархии в Англии и других европейских странах, по форме - спор с английским парламентарием Э. Берком. Берк, неофициальный лидер вигов, был одним из популярных ораторов и публицистов Англии в 70-80-е годы XVIII столетия. Он выступал как защитник американских колонистов в их борьбе за независимость, как обличитель английской политики в Индии, а также сторонник прогрессивных реформ, ратовавший за отмену торговли рабами.
Пейн видел в Берке единомышленника, был гостеприимно встречен в его доме, где они вели долгие беседы. Но в феврале 1790 г. Берк выступил в парламенте с речью, которая прозвучала словно гром с ясного неба даже для его ближайших друзей. Берк объявил о своем безусловном осуждении революции во Франции, о том, что "до последнего дыхания он будет противостоять и оказывать сопротивление всем нововведениям в конституции нашей счастливой страны, в какой бы форме и кем бы они ни выдвигались, и он будет стремиться передать ее потомству столь же чистой и прекрасной, какой он ее нашел"17. 30 ноября 1790 г. вышли в свет "Размышления о Французской революции" Берка, которые вместе с последующими его работами предвосхитили критику Просвещения и Французской революции со стороны реакционных романтиков. По замечанию Р. К). Виппера, Берк "уже приготовил все основные возражения против просветительского века"18.
Среди многочисленных памфлетов - отповедей Берку, увидевших свет в период Французской революции, книге Пейна "Права человека" была уготована роль особой значимости. В западном мире полемика между Пейном и Берком воспринимается как "нечто большее, чем спор между авторами. Она отражает конфликт двух крупнейших исторических течений и двух типов мышления". "Спор Берка и Пейна о Французской революции является теперь обязательным экзерсисом для начинающих в области политики и истории"19. В 1961 г. книги Пейна и Берка вышли в Нью-Йорке под одной обложкой. Суть их полемики определил американский историк М. Фримен: приверженность Берка "заветам предков - это выражение антипейнизма"20, т. е. противостояние идее революционного действия. Значительное число работ, в которых сопоставляются взгляды этих авторов, отражает накал идеологической борьбы и в современном мире.
В споре с Берком Пейн рассматривает революционные события во Франции именно сквозь призму идеологии революционного действия. Среди "обстоятельств", способствовавших возникновению революции, он отводит важное место французским философам - Монтескье, Вольтеру, Руссо, Г. Рейналю, Ф. Кенэ, А. Р. Тюрго и их единомышленникам, которые "в разной манере... трактовали вопрос правительственной власти", и благодаря им "по всей стране стал распространяться дух политического исследования" (с. 229). Основной недостаток французских философов Пейн видел в том, что они не дают конкретных рекомендаций, как осуществить на практике высказываемые ими идеи. Вызвав "высокое чувство свободолюбия", эти авторы, по мнению Пейна, "не управляют его действиями", не показывают "способов к овладению" желанной целью или же стремятся "реформировать и сделать более экономичной скорее административную деятельность правительственной власти, нежели самую власть" (с. 228 - 229).
Американскую революцию, в которой приняли участие французские солдаты и офицеры, Пейн назвал "школой Свободы", где "они наизусть заучили ее действие и принципы" (с. 229). С возвращением этих французов на родину "дело свободы во Франции получило могучее подкрепление...Теорию дополнили практические знания, и недоставало лишь благоприятного случая, чтобы претворить ее в жизнь. Собственно говоря, человек не может творить обстоятельства применительно к своей цели, но всегда в его власти воспользоваться ими, коль скоро они возникают. Это и случилось во Франции" (с. 230). Далее Пейн излагает обстоятельства, которые привели к созыву Генеральных Штатов, и последующие события в стране вплоть до падения Бастилии.
Свою эпоху Пейн называет "веком Революций" и обосновывает их закономерность, высказывая при этом догадку о причинах смены "форм и принципов государственной власти". В противоположность Берку он утверждает, что "чем они древнее, тем менее соответствуют современному порядку вещей... Сельское хозяйство, торговля, мануфактуры и ремесла, которые в наибольшей мере способствуют благосостоянию наций, требуют иной системы управления и иных видов знаний для своего успешного функционирования, чем те, которые могли требоваться на более ранних стадиях развития"21.
Пронизанная полемикой с Берком, первая часть "Прав человека" не вызвала нареканий властей, ибо была понятна лишь достаточно грамотным слоям населения. Вторая часть книги (1792 г.) ознаменовала новый этап в развитии идеологии революционного действия, "сочетающей принцип и практику". "Я не думаю, - писал Пейн, - что Монархия и Аристократия сохранятся в течение ближайших семи лет в любой из просвещенных стран Европы" (р. 147). Автору видится, что "вся Европа может стать одной великой Республикой, а человек - быть везде свободен" (р. 211). По его мнению, "железо раскаляется по всей Европе. Оскорбленный немец и порабощенный испанец, русский и поляк начинают задумываться. Нынешний век в будущем справедливо будут называть Веком Разума, а нынешнее поколение предстанет перед будущим, словно Адам нового мира" (р. 278).
В годы создания "Здравого смысла" установление республики на основе всеобщего (для мужчин) избирательного права и представительной системы казалось Пейну панацеей от всех социальных бед. В начале 1790-х годов опыт нового американского государства, его консервативная, антидемократическая конституция 1787 г. дали мыслителю серьезные основания для скептической оценки подобных взглядов. Во второй части "Прав человека" излагалась система государственного перераспределения собственности в пользу беднейшей части населения: в стране должен быть создан общественный фонд за счет резкого сокращения расходов на управление и военные нужды, введения подоходного налога с целью ликвидации наследственных майоратов и "порочного влияния аристократической системы" (р. 267). Полученные в результате этих и некоторых других мер средства следует передать нуждающимся беднякам "не из благотворительности, а по праву" (р. 250).
Пейн предлагает меры по обеспечению пособиями детей бедняков, получению ими образования; выплате "ренты" разорившимся ремесленникам и торговцам в возрасте от 50 и старше, единовременных пособий новорожденным и вступающим в брак, по предоставлению работы в любое время в городах Лондон и Вестминстер для тех, кто неожиданно оказался в нужде и в течение какого-то времени не имеет постоянной работы (с этой целью предусматривалось в городах строительство зданий, где люди могли бы получить занятие, пищу и теплое жилье, пока не подыщут себе постоянную работу), по назначению пособий отслужившим солдатам, матросам и офицерам и увеличению жалованья солдатам в войсках. Пейн выступает также за введение подоходного налога (pp. 266 - 267).
Приведенные Пейном расчеты были понятны рабочим, ремесленникам, крестьянам, солдатам и матросам. Предлагаемая им система экономических мер была конкретна и касалась каждого из них, а также и тех, кто мог бы из-за неблагоприятных жизненных обстоятельств оказаться на нижних ступенях общественной лестницы. Не милость или одолжение, а право - таков многократно повторяемый нравственный лейтмотив проекта ликвидации бедности в Англии, который представил Пейн. Этот проект был разработан применительно к будущей республиканской Англии. Смена государственной власти являлась, по мысли Пейна, необходимой предпосылкой для его осуществления. Так политические лозунги в "век Революций" сомкнулись с конкретными социально-экономическими требованиями, отразившими нужды самых обездоленных слоев населения.
Вот почему вторая часть "Прав человека" навлекла на Пейна гнев властей. В декабре 1792 г. на заочном судебном процессе (еще в сентябре Пейн уехал во Францию) автор "Прав человека" был объявлен вне закона. Книгу надлежало сжечь. Однако, несмотря на правительственный запрет, на суды над издателями и распространителями "Прав человека", книга расходилась в виде дешевых брошюр, а часто распространялась и вовсе бесплатно, т. к. Пейн не брал за нее гонорара или отдавал его на нужды радикально-демократического движения в стране, как делал это и в Америке.
Через 10 лет после первого издания Пейн писал о тираже своего сочинения: "Права человека" пользовались самым большим спросом из всех книг, когда- либо выходивших на английском языке. Число экземпляров, распространенных в Англии, Шотландии и Ирландии, кроме переводов на иностранные языки, составило цифру между 400 и 500 тысяч"22 (население страны насчитывало тогда 7 - 7,5 млн. человек). "Права человека" были переведены на немецкий, французский, валлийский и гэльский языки. Если учесть издания на иностранных языках, а также брошюры, листовки и прокламации с выдержками из "Прав человека", то за несколько лет "Права человека" вышли тиражом около миллиона экземпляров23. Английские историки А. Л. Мортон и Дж. Тэйт констатируют: "Хотя эта книга была немедленно запрещена, она стала универсальным учебником для всех участников рабочего движения"24.
В соответствии с революционными рекомендациями Пейна был сформулирован основной принцип Лондонского корреспондентского общества, одного из первых политических объединений рабочих и ремесленников. В конце 1791 и 1792 г. корреспондентские общества возникали в Англии повсеместно: "Если парламент не выражает больше воли народа, то наш долг - не философствовать, а действовать". Лондонское корреспондентское общество отпечатало в виде брошюры и стало раздавать бесплатно вторую часть "Прав человека". Оно всячески способствовало распространению книги Пейна. В 1792 г., когда Лондон и промышленные районы Англии, Шотландии и Ирландия были охвачены волнениями, официальные власти заявили, что массовые народные выступления возникли под "губительным" влиянием идей Пейна. Судебный процесс над автором в декабре 1792 г. лишь усилил интерес к нему и его сочинениям. В конце 1793 г. такой обычно бесстрастный журнал, как "Annual Register", писал: "Средние и низшие классы населения,.. особенно в больших городах Англии и Шотландии, с невероятной жадностью читают "Права человека"25. Вплоть до конца XVIII в. для участников революционных выступлений в Англии книга Пейна была руководством к действию.
Широкое распространение имели сочинения Пейна в 1790-е годы и за пределами его родины. В протоколе заседания Лондонского корреспондентского общества от 30 апреля 1798 г. сообщалось: "Издания нашего общества проникли в самые тайные казематы России". Об источнике этих сведений говорится в сноске, сделанной видным деятелем английских "якобинцев" У. Ходжсоном: "Знаменитый Костюшко в беседе с несколькими членами нашего общества утверждал этот факт"26. Польский революционер был участником войны за независимость в Северной Америке, познакомился там с Пейном и имел с ним дружеские отношения. После подавления восстания 1794 г. раненый Костюшко был взят в плен царскими войсками и заключен в Петропавловскую крепость. Здесь, вероятно, и довелось ему читать Пейна. Немецкий исследователь В. Граб пришел к выводу, что в 1792 - 1793 гг. "немецкие якобинцы" черпали свои аргументы "из труда Томаса Пейна "Права человека"27. Его книга получила распространение и на американском континенте. В США она способствовала росту сети демократических республиканских обществ, которые, в свою очередь, повсюду распространяли это сочинение. В Латинской Америке "Здравый смысл" был переиздан на испанском языке и оказал влияние на национально- освободительные движения в Венесуэле, Мексике и Эквадоре. На испанский язык были переведены и "Права человека". На Кубе книга распространялась нелегально. Трактовка в памфлете демократической республики как антитезы феодально-монархическому деспотизму оказала там воздействие на наиболее просвещенную прослойку креолов28.
Пейну принадлежит реальный вклад в поступательное развитие Французской революции - становление республики во Франции и дальнейшую демократизацию ее конституции. Как известно, Франция оставалась конституционной монархией вплоть до народного восстания 10 августа 1792 года. До июля этого года вожди якобинцев Ж. П. Марат, М. Робеспьер и Ж. Ж. Дантон были убежденными сторонниками монархии, потому что республика представлялась им аристократичной. Робеспьер воспринимал республиканскую форму правления как "хлыст аристократического сената и диктатора". Примерно так же понимали ее Марат и Дантон. Заметим, что последний одно время был в числе друзей Пейна, а Робеспьер видел в нем одного "из самых красноречивых защитников прав человечества"29.
Именно Пейн обратился "с публичным воззванием... установить республику во Франции, прежде чем кто-либо даже обмолвился об этом"30. Вместе с М. Ж. Кондорсе он основал Республиканское общество, в которое вошли вначале пять членов. 1 июля 1791 г. Пейн и А. Дюшатле, один из участников этой организации, вывесили для публичного обозрения манифест с призывом уничтожить монархию и учредить республику. В начале июля того же года Пейн и Кондорсе начали издавать газету "Le Republicain", орган Республиканского общества.
В 1791 г. был целиком опубликован трактат Пейна "Здравый смысл" (до этого он выходил во Франции без двух первых, антимонархических глав), с именем автора (в отличие от предшествующих анонимных публикаций) и сразу двумя изданиями. Республиканские идеи памфлета были восприняты общественностью в тесной связи с событиями во Франции, и "Пейн стал популярен по всей стране". Через год, в марте и апреле, двумя изданиями в разных переводах вышли "Права человека". Французская газета "Moniteur" назвала Пейна в связи с этими публикациями "самым решительным защитником республиканских принципов"31.
23 августа 1792 г. Законодательное собрание приняло декрет о предоставлении французского гражданства революционерам-иностранцам, среди которых был и Пейн. 9 сентября его избрали в Конвент сразу от четырех департаментов, что свидетельствовало о популярности Пейна во Франции. Поскольку в Конвенте Пейн мог представлять только один департамент, он предпочел ближайший к его родине Па-де-Кале. После того как в декабре 1792 г. в Англии Пейн был объявлен вне закона, новым отечеством его стала революционная Франция. С жаром приступил он к своим обязанностям члена Конвента. На первом его заседании 21 сентября Франция была провозглашена республикой, и Пейн восторженно приветствовал это решение. И октября 1792 г. была образована Комиссия по выработке новой конституции страны. В комиссию вошли девять человек, а Пейн был избран в нее вторым после Э. Ж. Сьейеса по числу поданных за него голосов.
В январе 1793 г. Пейн, вероятно, в сотрудничестве с Кондорсе, завершил проект новой Декларации прав человека и гражданина. В отличие от Декларации 1789 г. в проекте были предусмотрены "суверенитет народа" (ст. 25, 26, 27) и его право на "сопротивление угнетению" (ст. 1, 13, 31). Вводилось всеобщее избирательное право, которое предполагало также право каждого гражданина быть избранным на любую общественную должность (ст. 9). Общество должно было сделать образование в равной мере доступным для всех граждан (ст. 23). Забота о нуждающихся и нетрудоспособных была объявлена "священным долгом общества" (ст. 24)32. Эти идеи были сохранены и в проекте Декларации, который предложил Робеспьер на рассмотрение Конвента 24 апреля 1793 года. Якобинцы значительно углубили революционный характер Декларации. Проект республиканской конституции был разработан в основном Пейном и Кондорсе, который и представил этот текст на рассмотрение Конвенту в феврале 1793 года. Доработанный якобинцами проект был принят Конвентом и утвержден 24 июня 1793 г. вместе с Декларацией.
Таким образом, наиболее демократические из конституционных документов революционной Франции были созданы при непосредственном участии Пейна. Они несли отпечаток его идей и опыта Американской революции, однако не были проведены в жизнь. Убежденный сторонник идеи, что в обществе должен "царствовать Закон", Пейн не принял якобинской диктатуры. 28 декабря 1793 г. он был арестован, десять месяцев провел в тюрьме и лишь благодаря случайности избежал гильотины: когда тюремщик рисовал мелом крест на двери камеры, узники которой на следующее утро должны были идти на казнь, дверь камеры Пейна оказалась распахнутой, и меловой крест пришелся на ее внутреннюю поверхность. А дверь на ночь, как обычно, заперли. Так смерть обошла Пейна и его соседей по камере.
После переворота 9 термидора (27/28 июля 1794 г.) Пейн вышел на свободу, ему назначили пенсию и предложили снова занять место в Конвенте. От пенсии он отказался, а на заседание Конвента явился только один раз. 7 июля 1795 г. Пейн выступил здесь с речью, в которой гневно обрушился на антидемократическую конституцию 1795 г., охарактеризовал ее как "противную разуму и несовместимую с истинными принципами свободы": она "дает свободу одной части общества лишать свободы другую его часть"33. Эта речь была издана в Париже только на английском языке.
В 1797 г. Пейн написал политический трактат "Аграрная справедливость", который был адресован республиканской Франции в годы, когда к власти в стране пришла крупная буржуазия. Автор настойчиво требовал дальнейшего углубления революционного процесса. "Революция в самом состоянии цивилизации является неотъемлемым спутником революции в системе правления" (с. 393), - утверждал он. Атмосфера ликования и надежд на скорое переустройство мира, в которой создавались "Права человека", сменилась трезвым пониманием того, что "порок в самой системе" и исправить его можно лишь "усилиями нескольких поколений" (с. 385).
Мысль автора о ликвидации бедности через обобществление частной собственности как конечной цели революции была подхвачена и широко распространилась среди деятелей левого крыла английского рабочего движения, особенно в период чартизма.
В 1802 г. Пейн выехал во второй раз в Соединенные Штаты и остался там до конца своих дней. Однако американского гражданства он не получил и в 1806 г. не был допущен к голосованию. Умер он в 1809 г. в бедности и забвении. Церковники не простили ему "Века разума" (1794 - 1795 гг.), исполненного религиозного свободомыслия, и отказались предать его прах земле на кладбище. Он был похоронен на своей небольшой ферме.
Какова же судьба наследия Пейна в английском рабочем движении первой половины XIX века? В 10 - 20-е годы XIX в. вожди рабочих и ремесленников - У. Коббет и Р. Карлайль - были страстными почитателями Пейна, считали себя его последователями, стремились увековечить его имя, утвердить его взгляды. О степени преклонения Коббета перед памятью Пейна свидетельствует такой эпизод. Мысль о возможном надругательстве над останками Пейна, которым не нашлось места в кладбищенской ограде, была для Коббета столь мучительна, что он задумал перевезти его прах в Англию и поместить в мавзолей, чтобы "таким образом воздать должное великим заслугам автора "Прав человека" перед человечеством и особенно перед его отчизной"34.
В 1819 г., через 10 лет после смерти Пейна, Коббет привез его останки в Англию. Но в момент ожесточенных классовых схваток - кровавой манчестерской бойни ("Питерлоо") и чрезвычайных правительственных "актов для затыкания рта" попытка собрать деньги на мавзолей человеку, который ранее был объявлен вне закона, не удалась. До последнего дня жизни Коббета его дом служил усыпальницей Пейна. Сын Коббота вскоре после смерти отца был объявлен банкротом, и останки Пейна вместе с имуществом владельца были проданы с аукциона. След их затерялся...
Поистине героическую борьбу за право публиковать сочинения Пейна предпринял Карлайль. В 1818 г. он выпустил "Права человека" и "Век разума", поплатившись за это свободой: шесть лет он провел в тюрьме. Власти закрывали издательство Карлайля, но оно каждый раз возобновляло свою работу в другом месте и вновь издавало труды Пейна. Еженедельник Карлайля "The Republican" систематически публиковал присылаемые из различных городов стихи о Пейне. Более 150 человек (печатники, владельцы книжных лавок и другие лица, причастные к изданию и распространению трудов Пейна) один за другим подвергались аресту. Однако под натиском общественного мнения правительство вынуждено было отступить. Оно перестало прибегать к санкциям за издания сочинений Пейна, и Карлайль мог издавать их впредь беспрепятственно. Отношение его к Пейну отличалось глубиной и искренностью чувства: "Я преклоняюсь перед именем Томаса Пейна. Его благородное лицо, весь он постоянно предо мной"35.
Популярность Пейна в эпоху чартизма была исключительно велика. В 1791 г. почитатели Пейна сложили в его честь песню: "Он идет, Великий Реформатор идет... Радостные вести разносятся вокруг. Они повергают в трепет монархов; Свобода, права человека и Пейн сливаются в победном звучании". Эта песня стала гимном чартистов36. В1839 г. анонимно вышла книга "Жизнь Пейна". Она принадлежала перу видного чартистского деятеля, талантливого гравера и поэта В. Линтона (в будущем друга А. И. Герцена), автора знаменитой гравюры с изображением силуэтов пяти казненных декабристов - эмблемы "Полярной звезды". Национальная чартистская ассоциация выпускала труды Пейна. Одно издание особенно примечательно, ибо наглядно отразило роль Пейна в становлении идеологии чартизма. В 1842 г. в одном томе были собраны все три политических труда Пейна ("Права человека", "Здравый смысл", "Аграрная справедливость") и чартистская хартия. В предисловии сказано, что могущество магического пера Пейна сотрясло троны. В "Письмах из Лондона" (май - июнь 1843 г.) Энгельс свидетельствовал: "В руках рабочих имеются дешевые издания сочинений Томаса Пейна и Шелли"37.
Известно, что чартистский Конвент 1848 г. принял резолюцию о вооружении народа, были созданы отряды рабочей гвардии. Может быть, с этим и связан факт, о котором рассказал прогрессивный английский историк Ч. Бранел. В процессе судебного разбирательства о заговоре "Апельсиновое дерево" (сентябрь 1848 г.) были представлены мандаты двух чартистов, удостоверяющие, что их владельцы "должным образом избраны как представители Бригады Томаса Пейна на собрание [в таверне] "Апельсиновое дерево"38. Пропаганда идей "великого философа и избавителя человечества бессмертного Томаса Пейна" являлась одной из целей радикальной организации в чартистском движении конца 30-х годов - "Демократической ассоциации".
Основоположники научного коммунизма знали труды Пейна. "Здравый смысл" и "Права человека" имелись в кёльнской библиотеке Маркса. Обличительно- сатирически звучат его слова о "свободной и благословенной стране", где "были публично сожжены" "Права человека". Энгельс в 1845 г. призывал прославить революционера Г. Фостера - немецкого Пейна, "который, в отличие от всех своих соотечественников, до самого конца поддерживал французскую революцию в Париже" и сражался "за нечто реальное, а не за иллюзии"39. В определенных, исторически ограниченных формах Пейн пытался по-своему решить задачу, впоследствии классически сформулированную Марксом: "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его"40. Сочинения Пейна, появившиеся в период, когда пролетариат еще не осознал себя как класс, воспринимались в середине XIX в. Марксом и Энгельсом как теоретически устаревшие. Однако вожди международного пролетариата, придавая громадное значение революционной практической деятельности, изучали их как опыт борьбы рабочего класса, особенно в Англии.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 2, с. 589, 599.
2. Там же, с, 598 - 599.
3. Согрин В. В. Основатели США. Исторические портреты. М. 1983, с. 41.
4. Conway M. D. The Life of Thomas Paine. Lnd. 1909, p. 26. Возможно, эти слова принадлежат Дж. Барлоу, другу и сподвижнику Пейна.
5. Фонер Ф. Рабочий класс и Американская революция. М. 1980, с. 205.
6. Пейн Т. Избранные сочинения. М. 1959, с. 33 (далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц).
7. Williamson A. Thomas Paine. Lnd. 1973, p. 284.
8. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39, с. 82.
9. Wilson J. D., Ricketson W. F. Thomas Paine. Preface. Boston. 1978.
10. Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли. Т. 1. М. 1962, с. 407.
11. Фонер Ф. Ук. соч., с. 206, 207.
12. Conway M. D. Op. cit., p. 34; см. также: Lewis J. Thomas Paine, Author of the Declaration of Independence. N. Y. 1947.
13. Ее оценку дал Радищев в "Путешествии из Петербурга в Москву": "Пенсильванская область в основательном своем законоположении" (Радищев А. Н. Полн. собр. соч. Т. 1. М. - Л. 1938, с. 346). Отметим, что он цитирует преамбулу и отдельные параграфы этой конституции, привлекая ее гораздо шире, чем конституции других американских штатов.
14. Паррингтон В. Л. Ук. соч., с. 406.
15. Paine Th. The Complete Writings. Vol. II. N. Y. 1945, p. 110.
16. Aldridge A. O. Man of Reason. Philadelphia - N. Y. 1959, p. 169.
17. Цит. по: The Gentleman's Magazine and Historical Chronicle for the Year 1790, vol. 60, March, p. 227.
18. Виппер Р. 10. Общественные учения и исторические теории XVIII- XIX вв. Теория прогресса. Иваново-Вознесенск. 1925, с. 115.
19. Elton О. A Survey of English Literature, 1780 - 1830. Vol. 1. Lnd. 1948, p. 266; Williams R. Culture and Society, 1780 - 1950. Lnd. 1961, p. 24.
20. Freeman M. Edmund Burke and the Critique of Political Radicalism. Chicago. 1980, p. 97.
21. Paine Th. Rights of Man. Lnd. -N. Y. 1906, pp. 137 - 138 (далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц).
22. Paine Th. The Complete Writings. Vol. II, p. 910.
23. Всемирная история. Т. VI. M. 1959, с. 71.
24. Мортон А. Л., Тейд Дж. История английского рабочего движения. М. 1959, с. 37.
25. Бер М. История социализма в Англии. Ч. I. М. - Пг., 1923, с. 76.
26. Selections from the Papers of the London Corresponding Society 1792 - 1799 Chicago. 1983, p. 434.
27. Grab W. Die Revolutionspropaganda der deutschen Jakobiner, 1792 - 1793. In: Jakobiner in Mitteleuropa. Innsbruck. 1977, S. 97.
28. Foncr Ph. A History of Cuba and Its Relations with the United States. Vol. 1 N. Y. 1962, pp. 56 - 58.
29. Манфред А. З. Три портрета эпохи Великой французской революции. М. 1979, с. 318; Робеспьер М. Избранные произведения. Т. 1, М. 1965, с. 294.
30. Aldridge A. O. Op. cit, p. 145.
31. Ibid., p. 169.
32. Paine Th. The Complete Writings. Vol. II, pp. 558 - 560.
33. Ibid., pp. 589, 591.
34. Cole G. D. H. The Life of William Cobbett. Lnd. 1947, p. 235.
35. Alfred G. Richard Carlile, Agitator. Lnd. 1923, p. 70.
36. Williamson A. Op. cit., p. 278.
37. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1, с. 520.
38. Brunei Gh. The Man with a Magic Pen. -Freethinker. 1966, N 3, p. 23
39. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 10, с. 365; т. 2, с. 572.
40. Там же. Т. 3, с. 4.
Вопросы истории. - 1988. - № 7. - С. 79-89.
-
Сэмюэль Финли Бриз Морзе
Автор: Saygo
Т. В. АЛЕНТЬЕВА. ЧЕТЫРЕ ЛИНИИ ЖИЗНИ СЭМЮЭЛЯ МОРЗЕ
Сэмюэль Финли Бриз Морзе (1791 - 1872) вошел в историю человечества в связи с главными его изобретениями: телеграфом и знаменитой телеграфной азбукой, прославившими его на весь мир. Именно эта сторона его деятельности, как правило, привлекала внимание исследователей. Однако в действительности он был не только талантливым изобретателем и инженером, но и известным художником, картинами которого гордятся многие американские музеи, активным политическим деятелем, а также удачливым бизнесменом, занимавшимся различными общественными проектами. Как ни странно, в США не так много его обстоятельных биографий1, внимания же отечественных исследователей С.Б. Морзе почти не привлекал2.
1840
Телеграф Морзе
1866
Изобретатель появился на свет в городке Чарльзтаун, штат Массачусетс, 27 апреля 1791 г., в почтенной и довольно состоятельной семье Джедедии Морзе (1761 - 1826) и Элизабет Энн Финли Бриз (1766 - 1828). Его дед занимал пост президента Принстонского колледжа. Он был первым ребенком, затем семья стала расти, у родителей Сэмюэля родилось еще семь сыновей3 и четыре дочери4. К большому горю родителей выжило только три сына. Особые надежды они возлагали на своего первенца, которому прочили пойти по пути его отца.
Его отец, Джедедия Морзе, был священником-конгрегационалистом и известным географом. Считается, что его труды способствовали развитию американской картографии, он первым четко обозначил государственные границы США. Примыкая к движению националистов, позднее - федералистов, он являлся пламенным патриотом молодой американской республики. Джедедия Морзе объявлял своей целью воспитание у американской молодежи "сознания наивысшей важности их родины"5. Его работы, особенно "Популярная география" (1784), немало способствовали формированию у американцев единого географического образа Союза6. В отличие от большинства националистов Морзе был ярым экспансионистом. Он мечтал о том, что со временем в состав Соединенных Штатов войдут Антильские острова, что миллионы американцев будут жить к западу от Миссисипи. Дж. Морзе заслужил титул "отца американской географии". Его девизом было: "Американцы должны знать свою страну лучше, чем любую другую"7.
Своему старшему сыну Джедедия Морзе прививал протестантскую трудовую этику - бережливость и трудолюбие. Отец рассчитывал, что Сэмюэль продолжит семейную традицию и будет выпускать учебники по географии8. Однако уже в раннем детстве у Морзе-младшего проявился талант художника. Первый свой рисунок он выполнил в четыре года.
В восемь лет он начал обучение в школе-академии Филлипса в Эндовере. Когда ему исполнилось 14 лет, он поступил в известный уже тогда Йельский колледж, где значительное внимание уделялось религиозному образованию. Среди учебных предметов преобладали философия, история и математика. В Йеле он также слушал лекции по физике профессоров Бенджамина Силлимана и Джереми Дэя9. С удовольствием занимался верховой ездой, фехтованием. Уже в годы учебы ярко проявился его талант художника-портретиста. В 15 лет юноша написал маслом картину, которая стала украшением городской ратуши. Он писал портреты своих однокурсников и преподавателей, зарабатывая таким образом на карманные расходы. Рисунок в профиль продавался за один доллар, а миниатюра на слоновой кости - по пять долларов. Колледж Морзе закончил как один из лучших выпускников10. По воспоминаниям современников, он был очень общительным и обаятельным, обладая замечательным умением заводить знакомства и приобретать друзей. Вопреки желанию стать художником Сэмюэлю по требованию родителей пришлось вернуться в родной город.
Отец хотел приобщить сына к книгоиздательскому и книготорговому бизнесу, устроив после окончания колледжа клерком в книжную лавку своего компаньона Дэниэла Мэллори, но юношу явно влекло к рисованию. Влияние твердого в своей кальвинистской вере отца отразилось на первой из значительных работ Сэмюеля, посвященных высадке на американскую землю отцов-пилигримов в 1620 г. Эта еще крайне неумелая по технике исполнения картина обратила на себя внимание известного тогда художника, писателя и поэта Вашингтона Олстона (1779 - 1843), увлекавшегося романтическими пейзажами. Олстон прошел обучение в Королевской академии в Лондоне под руководством ее президента, знаменитого американского художника Бенджамина Уэста (1738 - 1820), ставшего после своего отъезда из Америки в 1766 г. не только признанным главой английских живописцев, но и придворным художником короля Георга III11. Олстон ряд лет провел в Италии, где совершенствовал свое мастерство живописца12, поэтому он полагал, что юному Морзе непременно надо обучаться в Европе, и сумел убедить в этом его родителей.
15 июля 1811 г. Сэмюэль отплыл вместе с Олстоном и его женой в Англию, где ему было суждено провести почти четыре года. Плавание было на редкость спокойным и благополучным и продолжалось всего 22 дня. 7 августа путешественники высадились в Ливерпуле. Отец снабдил сына рекомендательными письмами к различным влиятельным европейцам, среди которых был даже Ш. М. Талейран. Но Сэмюэль больше полагался на своего покровителя и учителя Олстона, у которого в Лондоне уже имелись необходимые связи. Разумеется, самым важным было знакомство в Бенджамином Уэстом, у которого Морзе предстояло учиться. Последний произвел на юного американца неизгладимое впечатление. В своем дневнике он писал: "Как я полагаю, м-ру Уэсту уже 76 лет, но выглядит он на 20 лет моложе. Он очень активен и легко поднимается по лестнице Британской галереи, так что я едва успеваю за ним"13. В письме домой он сравнивал достижения своего мэтра в живописи с заслугами Джона Мильтона в английской поэзии и ставил его в один ряд с величайшими художниками прошлого. "Его превосходство как художника заключается в продуманности композиции, рисунка, в элегантности расположения фигур". Он отмечает его необыкновенную благожелательность ко всем молодым американским художникам14. "М-р Уэст очень добр ко мне, - пишет он в одном из писем к отцу, - я нанес ему визит и слушал его суждения о живописи. Причем то, что он говорил, касалось не только меня, но и всех молодых американских художников. Мне кажется, что ему доставляет величайшее удовольствие думать о том, какого замечательного расцвета достигнет вскоре американская живопись. Он утверждал, что Филадельфия станет настоящими Афинами, поскольку этот город поощряет различные искусства больше, чем другие. Вторыми за ней следуют Бостон и Нью-Йорк"15.
Бенджамин Уэст становится его учителем и наставником16. Добившись успехов в области рисунка, Сэмюэль поступил в школу при Королевской Академии художеств с первой попытки17.
В это время его не очень интересовала политика. Он признавался в одном из писем отцу (25 марта 1812 г.): "При всем уважении к политике я знаю очень мало, мое время заполнено более приятными вещами"18. Помимо усиленных занятий живописью он знакомился с английской столицей, бытом и нравами ее жителей, посещал театральные представления, знаменитые сады Воксхолла. Как и положено иностранцу, он с удовольствием путешествовал и изучал английские дворцы и замки: Виндзор, Хэмптонкорт, Блейнхейм. Его неизменным другом становится молодой филадельфиец, занимавшийся с ним в Академии, Чарльз Роберт Лесли (1794 - 1859). В целях экономии они вместе снимали квартиру на Титчфильд-стрит. Их взгляды на живопись совпадали, они усердно рисовали каждый у своего окна, ходили на прогулки и вечеринки в компании художников, писателей, поэтов. Благодаря своему другу и наставнику Олстону Морзе познакомился с издателем "Christian Observer" Закари Маколеем (отцом известного историка), поэтом Сэмюэлем Колриджем, художником Бенджамином Хэйдоном. В Лондоне он также встретился и подружился с американцами: художниками Джоном С. Копли и Чарльзом Бирдом Кингом, актером Джоном Ховардом Пэйном19.
Больше всего английское общество было озабочено надвигающейся войной с США, поскольку главный противник Великобритании - Наполеон - был еще очень силен и вел войну с Россией, а в Европе продолжалась разорительная для англичан континентальная блокада. Для Сэмюэля Морзе война двух стран была крайне нежелательна. В случае начала боевых действий он не сможет регулярно получать письма из дома, ему не придется рассчитывать на финансовую поддержку своей семьи. И всё же его взгляды на войну не совпадают с позицией отца, ярого федералиста, который выступает против политики президента Мэдисона. Джедедия Морзе пишет сыну, чтобы тот более усердно занимался живописью и держался подальше от политики. Совет мудрый, и юный Морзе готов ему следовать. Но в ответном письме отцу (6 августа 1812 г.) он не может удержаться от того, чтобы не раскритиковать снова антивоенные настроения федералистов, осуждающих войну, и не выразить свои патриотические чувства в поддержку справедливой, как он считал, политики президента Мэдисона. "Война - это зло, и ни один человек не должен думать о ней легкомысленно. Но если и была когда-либо справедливая война, то нынешняя - именно такова. Это признают англичане, а есть ли более убедительное доказательство, чем признание врага? Мне жаль было услышать о мятежных собраниях в Бостоне. Если бы федералисты знали, как вредят своей стране в глазах других наций, они бы, конечно, этого не делали. У меня есть доказательство, что федералисты северных штатов причинили больший ущерб своей стране яростной оппозицией, чем смог бы французский альянс. Тексты их выступлений опубликованы в английских газетах, зачитаны в парламенте и распространяются по всей стране. И знаете, что о них здесь говорят? Считают ли здесь федералистов патриотами и твердыми защитниками прав своей страны? Нет! Их называют трусами, подлецами. Говорят, что они - предатели своей родины и должны быть повешены за измену. Такое я и слышал, и читал, а потому верю этому. Хотел бы я поговорить с тобой, папа. Уверен, я смог бы убедить тебя, что ни федералистов, ни демократов нельзя назвать настоящими американцами. Я твердо убежден, что война с Англией справедлива, что все антианглийские меры нынешней администрации США совершенно правильны"20.
Морзе не только целиком на стороне американского правительства, он старается переубедить родителя. И теперь он в свою очередь советует ему держаться подальше от политики. Сэмюэль пишет: "Я надеюсь, что моего отца не будет среди безумных федералистов. Я полагаю, что ты займешь нейтральную позицию и не будешь активно противодействовать войне. Если ты поверишь сыну, который любит тебя и свою страну тем больше, чем дальше он от них находится сейчас, то я скажу, что эта война восстановит ту честь и тот боевой дух, который Соединенные Штаты потеряли из-за действий федералистов"21.
Морзе создает ряд исторических полотен "Марий в тюрьме", "Суд Юпитера", так как безоговорочно верит, что живопись, посвященная исторической старине, гораздо выше искусства, отображающего жизнь современников. Его скульптурная работа "Умирающий Геракл" получила золотую медаль на художественной выставке общества Адельфи в Лондоне. Первый учитель С. Морзе Вашингтон Олстон в письме к его отцу назвал работу гениальной22. Пребывание в Англии позволило Сэмюэлю Морзе стать очевидцем многих важных исторических событий: казни убийцы премьер-министра Спенсера Персиваля, а также празднеств в Лондоне в честь победителей Наполеона: русского императора Александра I, фельдмаршала Блюхера, герцога Веллингтона, а также короля Франции Людовика XVIII23.
В октябре 1815 г. Морзе вернулся на родину, где открыл собственную студию в Бостоне, но соотечественники не оценили его исторические холсты24. Чтобы зарабатывать на жизнь, будущий изобретатель вернулся к портретной живописи. Ему приходилось часто менять место жительства - он жил в то время и в Новой Англии, и в Нью-Йорке, и в Южной Каролине25.
В Нью-Хэвене он создал портреты таких знаменитых американцев, как экс-президент Джон Адаме, политик Генри Клей, изобретатель хлопкоочистительной машины Эли Уитни, экс-президент Йельского колледжа Джереми Дэй, создатель словаря американского языка Ной Уэбстер. Заинтересовавшись судебным поединком федералистов и антифедералистов в деле Дартмутского колледжа, он написал портреты Френсиса Брауна, президента колледжа и судьи Уильяма Вудварда (1817)26.
В Конкорде (Нью-Гэмпшир) он встретил 16-летнюю Лукрецию Пикеринг Уокер (1803 - 1825) и страстно влюбился. Молодые люди обручились27. Морзе отправляется в Южную Каролину в поисках выгодных заказов на портреты, за которые он получал по 60 долларов. Он мог писать по четыре портрета в неделю. Заработав 3000 долларов, он смог теперь жениться на своей избраннице. На созданном им портрете она предстает перед зрителями прекрасной, мечтательной девушкой в воздушном розовом платье. 29 сентября 1818 г. Сэмюэль Морзе и Лукреция Уокер поженились в Конкорде. Год спустя родился первый ребенок - дочь Сьюзен28. Его талант художника в это время достигает вершин мастерства. Очень выразительны и реалистичны автопортреты и портреты жены и детей.
Новая семья требовала дополнительных расходов, Морзе вновь совершает поездки по стране в поисках выгодных заказов на портреты. Настоящей удачей стал заказ от городского управления Чарльстона на портрет президента Джеймса Монро. Эта работа была высоко оценена современниками29. Не менее интересно то, что Сэмюэль пробует себя в области изобретательства. В 1817 г. он вместе со своим братом Сиднеем подает заявку на патент усовершенствования водяного насоса для пожарников, правда, безуспешно. В 1822 г. он изобретает механизм для разрезания мраморных блоков, но запатентовать его не удается, так как подобное изобретение уже было запатентовано двумя годами раньше Томасом Бланшаром.
Изобретательство остается пока на втором плане. Морзе мечтает о больших исторических полотнах, которые могли бы украсить ротонду Капитолия - здания, где заседает Конгресс. По его мнению, это могло прославить молодую американскую демократию и принести ему самому подлинную известность как художнику. Полтора года ушло у него на создание картины "Заседание Палаты представителей", в которой он изобразил портреты более 80 политиков, среди которых поместил и своего отца.
Несколько раз Морзе пришлось переписывать картину, пока он не добился перспективного эффекта уходящей полукруглой колоннады и впечатления огромного пространства, перекрытого сводом. Художник попытался внести в несколько однообразную композицию некоторые спецэффекты. Так, он представил собрание в момент вечернего зажигания свечей, их мерцающий свет бросает отблески на лица людей и мрамор колонн, отчего изображение обычного заседания приобретало некоторый оттенок романтизма. Это огромное полотно, однако, не имело успеха у публики, хотя президенту Дж. Монро оно понравилось30.
В 1823 г. Морзе переезжает в Нью-Йорк и открывает там художественную студию31. Он создает прекрасные портреты губернатора Девитта Клинтона и поэта Уильяма К. Брайанта. Признавая его талант портретиста, городские власти Нью-Йорка выделяют ему 1000 долларов на создание портрета маркиза Лафайета, прибывшего с визитом в США. Морзе изобразил прославленного героя Войны за независимость на фоне романтического пейзажа, призванного показать прогресс Америки как страны Свободы. Рядом с Лафайетом он расположил бюсты Франклина и Вашингтона32. Во время работы над портретом он получил печальное известие от отца о тяжелой сердечной болезни жены. Однако, даже бросив все дела, он не успел на похороны своей супруги. Для него это стало тяжелой потерей. Портрет Лафайета тем не менее был закончен, а Морзе приобрел важного и надежного друга.
В 1826 г. Морзе вместе с другими художниками Генри Инмэном, Эшером Дюраном, Уильямом Данлепом, Томасом Коулом и Чарльзом Ингэмом становится основателем Национальной академии рисунка, президентом которой он был избран сразу. В течение 19 лет он оставался ее признанным руководителем33. Это учреждение поддерживало молодые таланты в противовес консервативной Академии изящных искусств. Но не только живопись занимала Сэмюэля. Он посещает лекции по электричеству и электромагнетизму в нью-йоркском Атенеуме, которые читает профессор Колумбийского колледжа Джеймс Фримен Дана.
После смерти жены и родителей34 он погрузился в черную меланхолию, поэтому по совету родственников, оставив на их попечение детей, снова отправляется в Европу (1829 г.), чтобы посетить Англию, Францию, Италию, Швейцарию. В Англии он вновь повстречался со своим другом юности Чарльзом Лесли, познакомился с американским писателем Вашингтоном Ирвингом35. В Лондоне он посещает лекции в Королевской академии живописи. Большое впечатление на него производят работы английского художника-пейзажиста Уильяма Тернера, работавшего в смелой новаторской манере.
В Париже Морзе встретился с Лафайетом, познакомился с американским скульптором Хорасом Грино36 и с писателем Джеймсом Фенимором Купером, с которыми его теперь связывали тесные и дружеские отношения37. Здесь он впервые побывал в Лувре, коллекции которого не могли оставить его равнодушным. Однако его влечет к себе Италия, с искусством которой он давно жаждал познакомиться. Путешествие было восхитительным и незабываемым: Генуя, Венеция, Падуя, Виченца, Верона, Милан, Рим, Болонья, Пиза, Флоренция, Неаполь, Сорренто, Амальфи, Капри. Красота итальянской природы покоряет его полностью, он увлекся пейзажной живописью. Всюду Морзе видел следы культурного наследия древней римской цивилизации, осматривал архитектурные памятники эпохи Возрождения и продолжал учиться технике живописи у великих итальянских художников, постигая секреты старых мастеров. В Риме он встретил знаменитого датского скульптора Торвальдсена, талантом которого искренне восхищался. Морзе сразу загорелся идеей написать его портрет. Портрет получился превосходным38. Много лет спустя Морзе подарит его датскому королю Фредерику VII.
Он поселился в Риме, где копирует картины старых мастеров в галереях Ватикана. В Италии он пробыл почти полтора года, наблюдая быт и нравы различных слоев общества. Его протестантское воспитание отторгало всё, что было связано с католическим культом и папством. В дневнике он пишет, что католицизм основан не на вере, а на театральных эффектах, пышности ритуалов, "все виды искусств подчинены ему, чтобы возбуждать религиозный экстаз: архитектура, живопись, скульптура, музыка"39. В то же время он считал власть папы деспотичной, поэтому в его дневнике встречаются упоминания о восстаниях и заговорах, о тайных обществах карбонариев. Как раз во время его пребывания в Риме скончался папа Пий VIII и происходит избрание нового главы католического мира - Григория XVI. Все эти события сопровождались пышными церемониями, которые безмерно его раздражали.
После пребывания в Италии он отправляется в Швейцарию и Германию, а затем возвращается в Париж, в котором еще преобладает энтузиазм, вызванный июльской революцией 1830 г. Лафайет снова становится чрезвычайно популярным политиком. Он радушно встречает своего друга С. Морзе. Вместе они участвуют в митингах солидарности с поляками40. Однако эпидемия холеры, распространявшаяся по Европе, заставляет художника задуматься о возвращении на родину.
Осенью 1832 г. он отплывает на паруснике "Салли" в Америку. Биографы Морзе считают это плавание знаковым событием в его судьбе. Во время долгого путешествия он знакомится с одним из пассажиров доктором Чарльзом Т. Джексоном, знаменитым своими новыми методами лечения и применением наркоза. Именно с ним Морзе ведет разговоры о природе электричества и магнетизма. В ходе этих бесед у него рождается мысль о создании системы передачи электрических сигналов по проводам. Он задумывается о создании особой азбуки, которая переводила бы электрические импульсы в обычные слова. У него появляется вариант такой азбуки, где буквы алфавита обозначались короткими и длинными сигналами: точками и тире, получившей впоследствии его имя. Он также делает первые наброски чертежей будущего телеграфного аппарата41.
В Нью-Йорке он продолжает свои работы по созданию телеграфного аппарата, но пока безуспешно. Ему явно не хватает знаний и опыта. На первом месте по-прежнему остается живопись. В 1833 г. он задумывает большую по размерам картину под названием "Галерея Лувра"42.
В Америке художники, за исключением портретистов, влачили почти нищенское существование. Приходилось искать дополнительные доходы. Показателен в этом отношении опыт художника Чарльза Уилсона Пила, который открыл в родной Филадельфии частный музей, где наряду с всякими диковинами выставлял свои полотна43. Опыт Пила натолкнул Морзе на мысль написать картину, которая заинтересовала бы американцев, никогда не видевших в подлиннике или даже в копии многие шедевры мирового искусства. В своей картине "Галерея Лувра" он решил познакомить своих соотечественников с лучшими творениями европейских художников. На заднем плане своей работы он изобразил шедевры, хранящиеся в Лувре. На его картине с большим мастерством было скопировано 38 работ старых мастеров, таких как Леонардо да Винчи, Рафаэль, Рембрандт44. Причем в действительности произведения, изображенные на этой картине, находились в разных залах знаменитого парижского музея, но художник собрал их вместе, в одном зале. На переднем плане слева Морзе изобразил около мольберта самого себя, а в заднем углу среди посетителей своего друга, известного писателя Джеймса Фенимора Купера с супругой Сьюзен Делонси и дочерью45.
В 1834 г. у Морзе появился честолюбивый замысел написать исторические картины для четырех пустующих панелей Ротонды в строящемся здании Капитолия, другие четыре уже расписал известный художник Джон Трамбулл. Он обратился с просьбой к целому ряду конгрессменов, но не встретил никакой поддержки. Против его предложения высказался экс-президент Джон Квинси Адаме, поскольку ему не нравились политические взгляды Морзе. Это явилось тяжелым разочарованием для художника. Морзе готов был даже забросить живопись, хотя ему исполнилось всего 43 года и он находился в расцвете сил и таланта. Однако на помощь ему пришли друзья, Фенимор Купер и Вашингтон Ирвинг. Благодаря их поддержке его назначили профессором живописи и рисования в только что открытом Нью-Йоркском университете, что давало ему необходимые средства к существованию46.
Однако живопись являлась только одной из сторон его многогранной натуры, не менее влекли его к себе журналистика и политика. Он участвует в основании таких важных изданий, как "New York Journal of Commerce" и "Academics of Art". А затем вместе с братом Сиднеем начинает издавать собственную еженедельную газету "New York Observer". Именно журналистика вовлекает его в политику. Он становится одним из активистов движения американских националистов - нативистов, позднее получивших ироническое прозвище "ничего не знающих", так как членам организации было категорически запрещено что-либо говорить о своей деятельности. Партия нативистов возникла на основе деятельности таких шовинистических организаций, как "Орден объединенных американцев", "Орден усеянного звездами знамени", "Орден сыновей 1776 г." и др., устроенных по принципу масонских лож. Она принимала в свои ряды только "стопроцентных американцев" и главной целью ставила борьбу против иммигрантов, особенно ирландцев-католиков. Нативисты добивались установления срока натурализации иностранцев в 21 год и недопущения их к государственным должностям47.
Инициатором организации движения нативистов в штате Нью-Йорк был редактор "Courier and Enquirer" Джеймс Уотсон Уэбб (1802 - 1884)48. Рост рядов партии совпал с усилением иммиграции в середине XIX в., особенно из католической Ирландии, страдавшей от британского гнета. Ирландцы поселялись, как правило, в промышленных городах и становились прихожанами католической церкви США, которая стала представлять крупную религиозную организацию. Согласно данным статистики, католическое население выросло с 318 тыс. чел. в 1830 г. до 1606 тыс. чел. в 1850 г., а в 1860 г. оно составило 3103 тыс.49
В то же время, начиная с 1820 - 1830-х годов, на волне "ревайвализма" шел рост влияния протестантских конфессий, и это также оказывало существенное влияние на С. Морзе. В 1834 г. он в газете "Observer" опубликовал серию статей под заголовком: "Тайный заговор иностранцев против свобод в Соединенных Штатах"50. Его антикатолические взгляды сформировались еще в детстве под сильным влиянием отца, но не меньшее воздействие на его политические позиции оказали друзья: Джеймс Фенимор Купер и Жильбер де Лафайет, а также впечатления от путешествий по Италии. Морзе весьма претил деспотизм власти римского папы в его собственном государстве. Во время пребывания в Риме с ним произошел досадный инцидент. Морзе наблюдал за религиозной процессией, которую возглавлял сам папа. Однако когда процессия поравнялась с ним, он не снял своей шляпы перед папой. Стражник-швейцарец принял это за проявление дерзости и неуважения и пикой сбил его шляпу на землю. Морзе счел это оскорблением, о чем и написал позже в своем дневнике51.
Пребывание в Европе еще больше укрепило убежденность Морзе в превосходстве американских политических институтов. В письме от 18 июля 1832 г. он писал: "Я не знаю причин, почему американцы не должны иметь почетных званий... Мы не имеем аристократических сословий, титулов, знати, орденских лент, орденов Подвязки, крестов и других побрякушек, которые нравятся знаменитым "детишкам" в Европе. Мы имеем статус не ниже, а выше их. Я убежден в этом и надеюсь, что каждый американец, который приезжает за границу, будет чувствовать то же самое ради своей страны. Я не имею в виду хвастовство, агрессивность или бесцеремонность, но каждый американец обязан иметь самоуважение... Не должно быть высокомерия по отношению к американцам. Американский джентльмен равен любой титулованной особе в Европе, не исключая королей и императоров. Почему бы и нет? Мы ничуть не ниже европейцев по своему достоинству, так как мы отвергли их глупые штампы, несправедливую иерархию - эти антикварные остатки феодального варварства"52.
Рост националистических антииммигрантских и антикатолических настроений был только частью волновавших американское общество проблем, таких, как система рабства на Юге или территориальная экспансия на Запад. В пределах уже сложившегося национального контекста индейцы, черные, латиноамериканцы и католики систематически исключались из числа привилегированных американских граждан. Идеологию американской свободы Морзе использовал для защиты привилегий именно "настоящих" американцев, т.е. тех потомков европейцев, кто родился на американской земле. Вместе с известным священником Лаймэном Бичером он активно выступил против католических школ.
Свои 12 писем в газету "Observer" он подписал псевдонимом "Брут", однако его авторство сразу стало известно, тем более что статьи появились после известного инцидента в родном городке Морзе. В августе 1834 г. здесь была сожжена дотла католическая школа при монастыре урсулинок. Эссе Морзе перепечатывались ведущими методистскими, баптистскими, конгрегационалистскими и нативистскими изданиями. В 1835 г. они были выпущены в виде отдельной книги сразу двумя изданиями и переиздавались еще четыре раза при жизни автора53. Морзе полагал, что возможен альянс Австрии, германских католических государств и римского папы, направленный против США. Под влиянием конспирологических идей он считал, что с помощью бесчисленных потоков иммигрантов они наводнят американский Запад и завоюют его. Католицизм там станет доминирующей религией, а затем начнет охватывать северо-восточные штаты, подчиняя всю страну своему влиянию. Особую его ненависть вызывала Австрия и ее канцлер Меттерних, вынашивающие зловещие, по его мнению, замыслы против американских свобод.
В своей книге он более детально рассматривает "иностранный заговор", во главе которого стоят, по его мнению, Австрия и папа римский Григорий XVI: "Австрия в настоящее время очень активна в нашей стране. Она вынашивает грандиозный план, и он нацелен на то, чтобы изменить многое здесь... и главное - подавить наши свободы". Меттерних объединился с папой, и их совместные агенты-иезуиты атакуют Соединенные штаты. "Австрия держит в нашей стране иезуитских миссионеров, которые путешествуют по нашим территориям, она щедро снабжает их деньгами, у нее есть постоянный источник для их финансирования". И один из этих постоянных источников Морзе видит в австрийской ассоциации имени Леопольда, деятельность которой направлена на подготовку венгерских и австрийских католических миссионеров для работы в Америке54.
Американские права и свободы, утверждает Морзе, представляют революционную опасность для монархических режимов Европы. Но эти деспотические правительства не в состоянии направить свои войска через океан, чтобы уничтожить Американскую республику. Поэтому их зловещие замыслы состоят в том, чтобы превратить католических иммигрантов в США в свое орудие. Угроза с их стороны вполне реальна, так как они объединяются в банды и устраивают беспорядки, чинят грабежи и насилия в Нью-Йорке и других городах, они активно используются политиками во время выборов. "Конечно, американские протестанты, все свободные граждане обладают проницательностью, достаточной, чтобы обнаружить под иезуитской ересью иностранцев раздвоенное копыто. Они увидят, что папство теперь, как бы то ни было, - система темных политических интриг и деспотизма, скрывающее свою суть, чтобы избежать атаки во имя истинной святой религии. Они будут глубоко уязвлены, убедившись, что папизм является политической и религиозной системой, что в этом отношении он отличается абсолютно от всех других сект, от всех других форм религии в нашей стране"55.
В этом же 1835 г. он выпустил еще одну книгу, направленную против иммигрантов, под названием "Неминуемые угрозы свободным институтам Соединенных штатов из-за иностранной иммиграции"56. Выступая против иммиграции, Морзе прежде всего указывал на связи иммигрантов с католицизмом. Поскольку католическая церковь является мощной и влиятельной организацией, она постарается подчинить себе власть в США. Морзе выступал против любых католических учреждений (в том числе школ), хотел запретить католикам занимать государственные должности, а также добиться изменения иммиграционного законодательства, чтобы ограничить или даже запретить иммиграцию из католических стран. Он писал: "Прежде всего, мы должны заделать течь в корабле, через которую мутная вода извне угрожает потопить нас"57. Морзе требовал пересмотра законов о натурализации в плане их ужесточения. Существующий срок натурализации в пять лет, по его мнению, был недостаточен для проверки лояльности новых граждан. "Первое, что нам следует сделать, - это затворить ворота, которые до сих пор мы держали распахнутыми. Этим будет сделан первый шаг к спасению, здесь начинается наша оборона. Враги под маской друзей несут нам гибель, тысячами устремляясь в страну и осваиваясь в ней благодаря либеральным законам о натурализации. Надо остановить их, или мы погибнем, погибнем безвозвратно. Первая битва должна быть нами выиграна здесь, у ворот"58.
В письмах нью-йоркскому журналисту Уиллингтону он писал: "Мы до сих пор спим, сэр, в то время как каждый свободный гражданин должен проснуться и поискать свое оружие... Конечно, опасность еще не так велика. Но если вам скажут, что ваш дом охвачен пожаром, разве вы посчитаете безумцем человека, предупредившего вас... Курс наших изданий в отношении папства постоянно напоминает читателям, что они могут оказаться под влиянием иезуитов. И позвольте мне, сэр, заметить, что паписты настолько поднаторели в политическом искусстве и интригах, что не будут дожидаться, когда наши граждане, наконец, проснутся и начнут искать свое оружие"59. Морзе предупреждает своих соотечественников о моральном разложении католического духовенства и даже пишет книгу о сексуальном разврате клира под названием "Признания католического священника", опубликованную в 1837 г.
Сэмюэль Морзе становится одним из наиболее активных пропагандистов идей нативистов. В 1836 г. он баллотировался от этой партии на должность мэра Нью-Йорка, но неудачно. За него проголосовало всего лишь 1496 избирателей. Однако он повторил свою попытку еще раз в 1841 г., но собрал всего лишь 100 голосов60.
Неудача в политике не слишком его огорчает. С 1837 г. основное внимание Морзе стал уделять своему изобретению - телеграфу. Его, разумеется, нельзя считать первопроходцем. В 1828 г. первый электромагнитный телеграф создал российский ученый П. Л. Шиллинг, работы которого продолжил Б. С. Якоби, построивший в 1839 г. пишущий телеграфный аппарат; в Германии - Карл Гаусс и Вильгельм Вебер (1833 г.), в Великобритании - Уильям Кук и Чарльз Уитстоун (1837)61.
Морзе работает неутомимо, усердно и без видимого успеха. Родственники и друзья считают его новое увлечение причудой, опыты требуют много средств. "Я не встречаю ни сочувствия, ни помощи со стороны людей, знающих меня. В течение двух лет я существовал на самые жалкие средства и отказывал себе даже в необходимой пище, чтобы сэкономить достаточно денег для представления моего аппарата в Конгрессе. Я гибну от недостатка средств. Никто не знает, сколько дней и месяцев беспрерывного труда стоило мне усовершенствование моего аппарата. Только одно осознание, что у меня в руках изобретение, которое может стать вехой в развитии цивилизации и облагодетельствовать миллионы людей, поддерживает меня в этих испытаниях"62.
Большую помощь С. Морзе в работе над созданием его модели электромагнитного телеграфа оказал профессор физики Пристонского университета Джозеф Генри - первооткрыватель явления самоиндукции, с которым его познакомил коллега с химического факультета Леонард Гэйл. Генри дал Морзе несколько полезных практических советов63.
Профессор Л. Гэйл решил стать помощником и партнером Морзе. Уже в ноябре они производят первый эксперимент с действующей моделью телеграфа, передав сигналы на расстояние 10 миль. Морзе подает заявку на патент. В 1837 г. он продемонстрировал свое изобретение в Нью-Йоркском университете. Сигнал был послан по проволоке длиной около 518 м. Один из приглашенных на презентацию, крупный промышленник Стив Вейл, занимающийся производством чугуна и железа, согласился предоставить Морзе помещение для опытов и 2 тыс. долл. при условии, что Морзе возьмет в партнеры его сына Альфреда64. Альфред Вейл (1807 - 1859), талантливый инженер и финансист, оказался прекрасным помощником65. Финансовая поддержка семьи Вейлов позволила создать технические условия для реализации проекта создания действующего телеграфа. В 1838 г. Сэмюэль Морзе окончательно разработал систему сигналов - точек и тире - для кодирования передачи сообщений - знаменитую азбуку, названную его именем.
Но оставалась нерешенной проблема: как передавать сигналы на очень большие расстояния. И снова очень ценной оказалась помощь Джозефа Генри, который шестью годами раньше сконструировал реле. Генри посоветовал Морзе соединить множество электрических цепей в одну "гирлянду", вставив в каждую цепь свой источник тока и реле. Таким образом можно было передавать сигнал на большие расстояния без опасений, что он будет утерян66. Морзе навсегда сохранил признательность Джозефу Генри за его ценные советы, о чем свидетельствуют его письма и дневниковые записи67.
Теперь Морзе расстается с живописью и полностью отдается изобретательской деятельности. Он демонстрирует свою модель в филадельфийском Франклиновском институте и в Комитете по делам коммерции при Палате представителей Конгресса, а также президенту Мартину Ван Бюрену и его кабинету. Еще одним деловым партнером Морзе становится конгрессмен от Мэна Фрэнсис Смит, председатель сенатского Комитета по делам коммерции. Его помощь в лоббировании проекта была неоценима, поскольку у Морзе появляются соперники и недоброжелатели. Его авторство оспаривается прежде всего тем самым доктором Чарльзом Джексоном, которому он рассказывал о своем изобретении во время плавания из Европы.
В мае 1839 г. Морзе уезжает в Европу, чтобы запатентовать свои права на телеграф в Англии, Франции и России. Но успеха он добивается только во Франции. Когда он предложил свое изобретение русскому посланнику барону Александру де Мейендорфу, тот готов был ответить согласием и даже заключить контракт, но при этом сослался на то, что окончательное решение остается за императором. И хотя Морзе был преисполнен самых радужных ожиданий в отношении продвижения своего проекта в России, его ждал в конечном счете отказ68.
В Париже он знакомится с Луи Дагером, создателем дагерротипа, прообраза фотографии. Дагерротипия становится исходным пунктом нового увлечения Морзе - познакомить с этим изобретением своих соотечественников. По возвращении на родину в 1841 г. он вместе с Джоном Уильямом Дрэпером открывает портретную студию дагерротипов в Нью-Йорке. Среди его учеников был и будущий известный фотограф Гражданской войны в США 16-летний Мэтью Брэди69.
Но всё же главным его увлечением остается создание собственной модели электромагнитного телеграфа. Изобретение гуттаперчи позволяет решить проблему изоляции проводов, и Морзе экспериментирует с подводным кабелем передачи телеграфных сообщений. Прокладка кабеля длиной в две мили от Бэттери до Губернаторского острова дала блестящий результат, был получен четкий сигнал.
Теперь для Морзе основной задачей становится добиться финансовой поддержки от американских властей для реализации амбициозного проекта - проведения телеграфной линии от Вашингтона до Балтимора. В начале 1843 г. он едет в Вашингтон, но встречает самый прохладный прием со стороны конгрессменов. Как пишет в дневнике С. Морзе, он приготовился к самому худшему. "Я обнаружил, что мои денежные средства подошли к концу, моя одежда была изношена, мои дела дома требовали неотложного внимания, но я был обречен на долгое и мучительное ожидание"70. Наконец, как сообщила "Globe" 21 февраля, соответствующий билль прошел через Палату представителей при голосовании: 89 - "за" и 80 - "против". Дальнейшая судьба билля зависела от решения Сената, но здесь законопроект застрял надолго. Морзе переходил от отчаяния к надежде. Каждый день он являлся в Сенат на галерею для публики, надеясь услышать окончательный вердикт. Однако многие сенаторы лишь высмеивали изобретение Морзе, не видя в нем особой практической пользы. Так продолжалось до 3 марта, когда заканчивалась сессия Сената, а в полночь прекращались полномочия действующего президента. Отчаявшийся изобретатель досидел почти до конца заседаний и, не дождавшись положительного решения, отправился в отель, чтобы провести бессонную ночь. Он решил наутро вернуться домой, заплатил по счету в гостинице и купил билет на поезд до Нью-Йорка. В кармане у него осталось всего 37 центов. "Будущее представлялось ему в самом мрачном свете. Он всё поставил на карту и всё потерял, он готов был прекратить все дальнейшие попытки продвигать свое изобретение для этого бесчувственного и неблагодарного мира", - так описывает состояние изобретателя его сын71.
Затем мы читаем в его дневнике следующее: "Утром, когда я направлялся позавтракать, меня остановил служащий отеля и передал, что меня хочет видеть юная леди. И затем я увидел улыбающееся лицо дочери моего старого друга со времен учебы в колледже конгрессмена Х. Эллсуорта из Комитета по патентам. Я был удивлен ее ранним визитом, на что она сказала: "Я пришла поздравить вас". "Но с чем?" - был мой вопрос. "С прохождением вашего билля", - отвечала она. "О! Но вы ошибаетесь, мой юный друг. Я был в сенате до позднего вечера, и мои друзья-сенаторы заверили меня, что никаких шансов не осталось". "Нет, - продолжала она, - это было ошибкой. Мой отец был там, и еще до полуночи билль был одобрен и поступил на подпись президенту, который сразу же его подписал. Я попросила отца позволить мне первой рассказать вам об этом". Новость была настолько неожиданной, что я на какой-то момент потерял дар речи. Наконец я ответил: "Да, Энн, вы первая сообщили мне эту новость, и теперь вы должны мне обещать, что первое телеграфное сообщение, которое будет отправлено из Вашингтона в Балтимор, станет вашим". Она пообещала мне и даже предложила фразу из Библии, которая и стала затем текстом первой телеграммы"72.
Итак, в марте 1843 г. Морзе получил финансовую поддержку от Конгресса в размере 30 тыс. долл. для прокладки первой экспериментальной телеграфной линии в США от Балтимора до Вашингтона длиной в 50 миль (ок. 40 км). В 1844 г. линия была закончена. 24 мая он послал первое телеграфное сообщение из палаты Верховного суда в Капитолии (Вашингтон) в железнодорожное депо Балтимора: "Чудны дела твои, Господи!"73
Теперь у Морзе появляется еще один деловой партнер, бывший почтмейстер США Амос Кендалл (1789 - 1869), обладающий деловой хваткой и имеющий прочные связи в мире финансистов и бизнесменов. Партнеры решают организовать телеграфную компанию для прокладки линии от Балтимора к Филадельфии и Нью-Йорку74. Ее инвесторами стали также такие известные бизнесмены, как У. Коркоран и Б. Френч. Первоначальный капитал составил 60 тыс. долл. В 1846 г. телеграфные линии связали не только эти города, но и Нью-Йорк с Вашингтоном, Бостоном и Буффало.
В 1845 г. Морзе снова едет в Европу, так как хочет не только получить признание как изобретатель за пределами США, но и получить выгодные заказы, в том числе и в России. Но в этом плане поездка оказалась малоэффективной. Суммируя ее итоги, он писал из Лондона своим родным: "Не знаю, что сказать о моих телеграфных делах. Еще ничего не решено и существует множество препятствий, частично из-за оппозиции собственников уже имеющихся телеграфов. Но то, что моя система является наилучшей, в этом у меня нет ни малейших сомнений... Требуется время, чтобы все убедились в превосходстве моей системы над другими, тогда рассеются все предубеждения, и мой аппарат вытеснит все другие из употребления"75.
В США дела компаньонов шли совсем неплохо. К Морзе пришло материальное благополучие. Он приобретает имение Локуст Гроув (ок. 100 акров) на берегу Гудзона в Покипси (штат Нью-Йорк) за 17,5 тыс. долл.76 Место, по словам самого Морзе, было очень живописным, к тому же Покипси был связан железной дорогой с Нью-Йорком, и чтобы добраться до него, требовалось всего два часа. Он решил построить дом, напоминающий итальянскую виллу, и пригласил модного архитектора Александра Дэвиса.
В новый дом он привел свою вторую жену. 10 августа 1848 г. состоялась его свадьба с Сарой Элизабет Грисвольд, которая была намного его моложе. Брак оказался удачным, Морзе страстно влюбился в свою жену и прожил с ней долгие годы. Через год после свадьбы появился на свет сын Сэмюэль Артур77. По признанию его детей, он был нежным и любящим отцом. Он писал своему брату Сиднею, что совершенно счастлив в новом браке: "Какие бы тучи ни сгущались над моей головой, в моем доме царят мир, покой и счастье. Моя милая жена - настоящее сокровище. Необыкновенно живая и любящая, она любой день превращает в солнечное сияние"78.
В 1840-х годах в США существовало уже 20 телеграфных компаний и было проложено 12 тыс. миль телеграфных линий. В 1848 г. 6 крупнейших американских газет создали телеграфное агентство для получения новостей - Ассошиэйтед Пресс.
Однако Морзе пришлось судиться с многочисленными конкурентами за свои права изобретателя. Как ни странно, первое признание он получил от турецкого султана. В 1849 г. из Турции пришли диплом, в котором подтверждались авторские права Морзе на телеграф, и личное письмо султана, к которому была приложена медаль из золота, украшенная алмазами79.
В 1854 г. его авторские права были признаны Верховным судом США. И с этих пор все телеграфные компании должны были отчислять Морзе процент от своих доходов. Телеграфные линии стали проводиться по обе стороны Атлантики80. Они связали Лондон и Париж, Англия и Франция активно использовали телеграф во время Крымской войны. Теперь Морзе купался в лучах славы. В Вашингтоне его принимают в домах известных политиков, бизнесменов, побывал он и на приеме у президента Ф. Пирса, на котором, по его словам, присутствовало не менее 300 гостей81.
Середина 1850-х годов была очень бурной в политической жизни страны. Идет сложная перегруппировка политических сил. Начинает формироваться новая республиканская партия, лозунгом которой становится: "Свободная земля, свободный труд, свободный человек". В то же время в стране усиливаются консервативные настроения. В связи с продолжающимся ростом иммиграции, особенно ирландской, растут националистические настроения. Снова усиливает свои позиции партия "ничего-незнаек", с которой Морзе был связан своими идейными позициями. В 1855 г. он решает переиздать свой антииммигрантский и антикатолический памфлет "Неминуемые угрозы свободным институтам Соединенных Штатов из-за иностранной иммиграции"82. Он продолжал пропагандировать свои антикатолические взгляды во время наибольшей активности нативистской партии. "Я не изменил своих взглядов. Они те же, что и 20 лет назад, - записывает он в своем дневнике. - К разрушительному влиянию иностранного фактора в сердцевине наших политических и религиозных проблем следует относиться в высшей степени серьезно". В 1854 г. он неудачно баллотировался в Конгресс США от округа Покипси (штат Нью-Йорк) как кандидат демократов83. Политические взгляды Морзе оставались крайне консервативными на протяжении всех 1850-х годов. Он в резкой форме выступал против аболиционистов и защищал институт рабства. В своем трактате "Аргумент в защиту рабства с этической точки зрения" он писал: "Мое кредо по вопросу о рабстве - кратко. Рабство само по себе не является грехом. Эта социальная система существовала от сотворения мира, созданная Божественной мудростью для самых мудрых, доброжелательных и дисциплинирующих целей. Само по себе владение рабами не содержит в себе ничего от морали, а рабовладелец - не более чем заботливый отец, работодатель, управляющий"84.
Политическое фиаско Морзе объяснялось, скорее всего, тем, что он не уделял должного внимания избирательной кампании, поскольку был вовлечен в дела бизнеса, связанные с прокладкой телеграфных линий по стране и созданием телеграфных агентств вместе с компаньонами. В 1856 г. была создана крупная телеграфная компания "Вестерн Юнион", доходы которой быстро росли. Ее главной задачей явилась прокладка телеграфной линии до Калифорнии.
Морзе по-прежнему пытается добиться европейского признания своих авторских прав на телеграф, поэтому в 1856 г. он снова отправляется в Европу вместе с женой и племянницей. На этот раз поездка была приятной и весьма плодотворной. Его заслуги признаны теперь и в Англии. На официальном приеме в Гринвиче был провозглашен тост за Морзе как "изобретателя телеграфа и системы сообщений, которая распространяется по всему миру"85. В Лондоне он побывал в телеграфном офисе, связанном со столицами Европы. "Я спросил, - пишет он в своем дневнике, - все ли линии на континенте используют мою систему или есть и другие? Ответ был: "Все линии на континенте теперь только линии Морзе""86. В Лондоне он снова встретился с другом своей юности, теперь уже преуспевающим художником Чарльзом Лесли. После Англии Морзе направился в Германию и Данию. Весьма сердечная встреча его ждала в Копенгагене, где он имел долгую беседу с королем Фредериком VII. Он осмотрел достопримечательности Копенгагена и побывал в музее Торвальдсена.
Затем путешественники направились в Россию, куда прибыли в августе 1856 г. Санкт-Петербург произвел на Морзе неизгладимое впечатление: "Первый день визита мы потратили на осмотр достопримечательностей этого величественного города. Я видел большинство великих и превосходных городов Европы, но я могу откровенно сказать, что ни один из них не сравнится красотой и блеском с Санкт-Петербургом. Это - город дворцов, и эти дворцы великолепны. Демонстрация богатства в этих дворцах и соборах так велика, что простая правда, рассказанная об этом, будет считаться преувеличением и романтизацией"87. Морзе был приглашен на прием к царю в Петергоф, куда он прибыл вместе с американским посланником на лодке, а затем их в карете доставили во дворец. Морзе был в восхищении от каскада фонтанов и парка, не менее его поразили великолепие и пышность дворца, искусство декораторов, скульпторов, живописцев. Он присутствовал на торжественном приеме, где были дипломаты и знатные особы из разных стран. Когда император Александр II остановился возле него, то церемониймейстер неправильно произнес его фамилию. Морзе поправил его. Тогда император произнес: "Ах! Но это имя очень хорошо известно здесь, ваша система телеграфа используется в России. Как долго вы намерены оставаться в Санкт-Петербурге? Я надеюсь, что вы хорошо проведете это время". После этих слов он удалился к другим посетителям88. Затем Морзе побывал на приеме у императрицы. Он очень подробно описал торжественный обед, где ему довелось сидеть рядом с князьями и их супругами, а также известными дипломатами и политиками. Он сожалел лишь о том, что с ним не было в этот момент его любимой жены, чтобы наслаждаться вместе с ним всем этим великолепием89.
В 1857 - 1858 гг. Морзе предпринимает попытку вместе с компанией Сайруса Фильда проложить телеграфный кабель по дну Атлантического океана, чтобы связать США и Великобританию90. Третья попытка была вполне удачной. 16 августа 1858 г. королева Виктория и президент Дж. Бьюкенен обменялись телеграфными посланиями91. Однако линия функционировала всего лишь месяц. Произошел обрыв на линии, а прокладку нового кабеля пришлось отложить из-за назревавших в Америке серьезных внутренних осложнений.
В 1858 г. Морзе становится инициатором создания телеграфного сообщения на о-ве Пуэрто-Рико, где поселилась после замужества его дочь Сьюзен. Она вышла замуж за голландского купца Эдварда Линда, и Морзе часто навещал их в зимние месяцы. Чтобы легче и быстрее общаться с ними, его компания проложила двухмильную линию от плантации до городского дома в Аройо92.
В сентябре 1859 г. правительства 10 европейских стран признали заслуги С. Морзе и наградили изобретателя денежным призом в размере 400 тыс. франков. Растущее финансовое благосостояние позволило Морзе заняться благотворительностью. Он стал одним из соучредителей Вассар-колледж в Покипси, предназначенного для образования женщин (1861 г.). Он был также инициатором создания в США протестантских религиозных воскресных школ и выделял немало средств на их поддержку, а также вносил пожертвования в различные религиозные протестантские фонды.
В годы войны он старался придерживаться позиции нейтралитета между Севером и Югом, так как осуждал и аболиционизм, и сецессионизм. Он считал, что нарастающая угроза войны исходит извне, что это происки давнего врага США - Англии. Об этом свидетельствуют его статьи, опубликованные в "Harper's Weekly" в декабре 1860 г. 12 января 1861 г. он пишет своему другу: "Наши политики играют с огнем. Очень легко вызвать бурю тем, кто не сможет ее контролировать. Если бы я хоть немного им верил, я бы отчаялся в будущем моей страны. Но длань Всемогущего обращает людской гнев во благо. И он сдержит остальных. В этом призыве к оружию в одной великой семье есть что-то настолько неестественное, отвратительное, что я не могу поверить, что дело дойдет до разрешения спора силой меча. Советы с позиции силы диктуются страстью, а не разумом. Только представьте, что это будет за конфликт, что это будет за победа! И не важно, кто победит. Разве победители смогут наслаждаться пролитием крови своих граждан? Разве подобные успехи наполнят чье-нибудь сердце триумфом? Нет, нет! Точно так же я мог бы думать о ссоре, в которой один из моих сыновей убил бы другого. Но у меня нет времени продолжать. Я надеюсь на лучшее, даже если вижу вдали тучи. Да благословит Господь всю семью: Север и Юг, Восток и Запад. Я никогда не разделю их в моем сердце, как бы они ни были разделены политически или географически"93.
Его ужасала кровавая братоубийственная война, и он пытался играть роль миротворца. Морзе описывает некоторые из своих попыток примирения двух враждующих секций в письме от 2 апреля 1862 г. Джорджу Дугласу из Кентукки. Он пишет, что всегда был "активным и решительным сторонником мира". На ранних стадиях конфликта он поддержал южных уполномоченных, направленных в Вашингтон для переговоров. Он еще до атаки на форт Самтер собирался посетить и Вашингтон, и Ричмонд, чтобы убедить Линкольна и Дэвиса вступить в переговоры. Но, как он пишет в письме, ему помешали плохое здоровье и преклонный возраст, поэтому он внес 500 долл. в фонд, предназначенный для организации таких мирных переговоров, и он очень сожалеет, что подобные планы не осуществились94.
Он не сомневался в победе Севера, хотя его симпатии были явно на стороне Юга: "Две трети материальных ресурсов страны находятся на Севере, и по этой причине его военный успех предопределен. Мужество, справедливость дела, правота ничего не могут с этим поделать. Война в наши дни похожа на игру в шахматы. Два игрока, вроде бы будучи равными, вступают в состязание а потом обнаруживается, что у одного из них только одна треть фигур, понятно, что выиграет другой игрок". Уже после начала военных действий 13 июля 1861 г. он пишет полное сарказма письмо одному из видных жителей Нового Орлеана, своему шурину А. Б. Грисвольду: "И теперь вы видите, что мое письмо может послужить [поводом для] обвинения в измене, и будет нетрудно объявить меня изменником. Измена состоит в предоставлении помощи и поддержки врагу. Теперь каждый, кто живет к югу от определенной географической линии, является врагом, и поскольку вы живете именно к югу от этой линии, то вы, следовательно, мой враг. Я посылаю с этим письмом свою любовь к вам, следовательно, я поддерживаю врага, а потому я становлюсь изменником и должен быть повешен"95.
Его очень беспокоило вмешательство европейских стран в конфликт. В письме от 23 июля 1862 г. А. Кендаллу, разделявшему его взгляды, он писал: "Я нахожусь в глубокой депрессии. Нет никакого просвета на политическом небосклоне. Бешеный аболиционизм с его неистовой, адской ненавистью усиливает подобную же ненависть с другой стороны и скоро обретет полное господство. Наша страна мертва. Только Господь может воскресить ее из могилы. Я не вижу никакой надежды на возрождение Союза. Мы теперь две страны. Нет! Даже две нации, ведомые Англией. Это час ее триумфа... Если бы где-либо в мире нашелся уголок, где я мог укрыться со своим семейством, я бы всё бросил и уехал. Может быть, все-таки Господь всемогущий спасет нас. У меня нет сил ни писать, ни делать что-либо. У меня нет страны! Нет страны!"96
Он публикует книгу в соавторстве со своим братом Сиднеем под названием "Настоящая попытка разрушить Американский Союз: британский аристократический заговор"97, в которой по-прежнему остается сторонником конспирологических идеи, он пытается убедить читателей, что виновницей конфликта Севера и Юга была Англия, которая преднамеренно отменила рабство в своих колониях Вест-Индии, чтобы обострить подобную проблему в США. Иначе зачем, по его мнению, английскому правительству понадобилось тратить 20 млн. ф. ст., чтобы заплатить компенсацию плантаторам за свободу всего лишь 800 тыс. негров98. Он уверяет, что антирабовладельческие митинги в самой Англии преследовали только одну цель - возбудить в английском народе ненависть к Америке, потому что аристократия в этой стране ненавидела американские свободы и отсутствие в США привилегий и сословий. Он пытается обвинить аболиционистов Новой Англии, что они издавали свои газеты и памфлеты, исполненные ненависти к Югу, на английские деньги. Рабство в Америке, как считал Морзе, можно было отменить только постепенно, как это происходило вначале в северных штатах, а затем последовали первые шаги в так называемых пограничных штатах. Потом дело освобождения рабов дошло бы и до штатов глубокого Юга, но рабовладельцы сами к этому пришли бы постепенно и добровольно. Виной всему явилась усиленная пропаганда северных аболиционистов, явно подкупленных англичанами. Эти новоанглийские антирабовладельческие общества "разрабатывали свои планы с очевидным намерением возмутить южан и спровоцировать их на такие действия, которые вызовут гнев северян, спровоцировать с их стороны ответные репрессивные действия, и, продолжая таким образом враждебные акты, возбудить ненависть между Севером и Югом, которая естественно привела к разрушению Союза. Эта система вражды поддерживалась в течение почти 25 лет, и результатом стало теперешнее плачевное состояние страны"99.
Политические взгляды Морзе остаются неизменно консервативными, он по-прежнему считает рабство полезным институтом. В письме профессору Кристи из Цинциннати (12 сентября 1862 г.) он пишет: "Я просто обязан разоблачить обман аболиционизма... Мои аргументы, которые я излагал в прессе, остаются прежними: рабство необходимо для христианизации и цивилизации варварской расы"100. Он не одобряет Прокламацию Линкольна об освобождении рабов, считает, что ее принятие означает нарушение Конституции США.
Несмотря на свои явные симпатии к Югу, Морзе был на стороне тех, кто наиболее пострадал от войны: раненых и пленных. Он оказывает посильную помощь работе Национальной санитарной комиссии, о чем свидетельствует его письмо доктору Беллоузу от 26 февраля 1864 г.101
На президентских выборах 1864 г. он выступает за кандидатуру от демократов. После поражения Макклелана на выборах он пишет своему брату Ричарду 9 ноября: "Меня не испугает имя медянки и предателя, так щедро расточаемые. Я не боюсь угроз линчевания и т.п."102
В гражданской войне Севера и Юга телеграфная связь активно использовалась обеими сторонами. К концу войны была закончена прокладка трансконтинентальной телеграфной линии, связавшей Калифорнию с восточным побережьем. В 1865 г. был образован Международный телеграфный союз, установивший общие правила и стандарты в телеграфной индустрии. В 1868 г. была успешно завершена новая попытка прокладки трансатлантического кабеля, удалось починить и первую линию. Таким образом Европа и Америка были теперь надежно обеспечены телеграфной связью103.
В 1866 - 1868 гг. Морзе с женой и четырьмя детьми путешествует по Европе. В этот период он был назначен американским комиссионером на Всемирной промышленной выставке в Париже.
В последние годы жизни Морзе продолжает заниматься благотворительностью. Он оказывал помощь школам, университетам, церкви, библейским обществам и нуждающимся художникам.
В судьбе С. Морзе причудливо переплелись самые разные грани американской национальной идентичности. Несомненно, он своей жизнью воплотил самый известный американский принцип - "человека, сделавшего самого себя" (self-made-man). Еще при жизни в 1871 г. в Центральном парке Нью-Йорка ему была поставлена статуя. Умер он на 81-м году жизни 2 апреля 1872 г.104, будучи очень богатым человеком. Его состояние оценивалось в 500 тыс. долл., что примерно равно современной сумме в 9,7 млн. долл.105 Как изобретатель он получил признание во всех странах Европы еще при жизни. Мемориальная доска с его именем украсила дом в Лондоне на Кливленд-стрит, где он жил в 1812 - 1815 гг. В 1858 г. он был избран иностранным членом Королевской шведской академии наук.
"The New York Times" в своем некрологе, опубликованном 3 апреля 1872 г., перечислила все награды, которыми был удостоен Сэмюэль Морзе, самой первой из которых была турецкая золотая медаль от султана Ахмеда I: золотая табакерка от короля Пруссии, а также золотая медаль за научные достижения (1851); большая золотая медаль за достижения в науках и искусствах от короля Вюртемберга (1852); большая золотая медаль за достижения в науках и искусствах от императора Австрии (1855); крест Почетного легиона от императора Франции; рыцарский крест Ордена Даннеброг от короля Дании (1856); рыцарский крест командора Ордена Изабеллы Католической от королевы Испании, ордена Башни и Меча от королей Португалии и Италии (1860). Он был почетным членом различных научных и художественных обществ как в самих США, так и за ее пределами. Велика и его посмертная слава. Его именем назван один из кратеров на Луне. В 1975 г. его имя как изобретателя было увековечено в Национальном холле славы в Вашингтоне. В его поместье в Покипси, штат Нью-Йорк, создан мемориальный музей, открытый для посетителей с 1979 г.
В истории США, в памяти американского народа он остался прежде всего как создатель телеграфа, гораздо меньше знают о других сторонах его жизни как художника, политика, бизнесмена и мецената.
-
Хуан Понсе де Леон, источник вечной молодости и открытие Флориды
Автор: Saygo
Ю. Г. Акимов. Открытие Флориды и начало испанской экспансии в юго-восточной части Североамериканского континента в 1510-е годы
В статье рассматриваются первые путешествия испанцев к побережью юго-восточных районов современных США, предпринятые в 1510-е годы. Основное внимание уделяется первой экспедиции Понсе де Леона, а также плаваниям Аламиноса и Пинеды, в ходе которых были открыты полуострова Флорида и северное побережье Мексиканского залива. Анализируются побудительные мотивы, политические и географические результаты этих предприятий.
Наиболее яркими страницами испанской экспансии в Новом Свете традиционно считаются открытия и завоевания, совершенные легендарными конкистадорами в Центральной и Южной Америке, а также в Карибском бассейне. При этом Североамериканский континент к северу от Рио-Гранде "остается в тени", считаясь побочным направлением колониальной активности Мадрида. Однако и там уже в 10-е годы XVI в. (еще до завоевания Мексики и Перу) испанцами были совершены важнейшие открытия, что позволило им в дальнейшем включить значительную часть территории нынешних США в сферу своих интересов.
В первом десятилетии XVI в. основные колониальные интересы испанцев в Западном полушарии были сосредоточены в районе Больших Антильских островов. Они активно исследовали и осваивали Гаити (Эспаньолу), Кубу (Хуану), Пуэрто-Рико (Сан-Хуан-Баутиста) и Ямайку (Сантьяго).
Возможно уже в это время, в частности, в ходе открытия северного побережья Кубы, которую до 1508 г. считали не островом, а частью материка, испанцы могли заметить южную оконечность полуострова Флорида (расстояние между Кубой и Флоридой около 150 км)*. Косвенным подтверждением этого может служить заявление Совета по делам Индий, сделанное в 1565 г., о том, что испанцы регулярно посещали Флориду с 1510 г.1.
В любом случае в 1513 г. произошло "окончательное" открытие Флориды. Его совершил Хуан Понсе де Леон, уже прославившийся к тому времени как храбрый воин, умелый администратор и жестокий колонизатор. Младший отпрыск очень древнего и знатного рода (отдаленно связанного родством с королями Леона), он прибыл в Новый Свет в 1493 г. в составе второй экспедиции Колумба. В первой половине 1510-х годов Понсе де Леон отличился в подавлении мятежей на Эспаньоле, чем заслужил благосклонность тогдашнего верховного губернатора Индий Николаса Овандо. С разрешения последнего в 1508 г. он установил испанский контроль над Пуэрто-Рико, действуя при этом весьма жесткими методами (это был один из первых эпизодов Конкисты, когда против индейцев были применены специально обученные собаки). В 1509 г. Понсе де Леону удалось официально стать губернатором этого острова, что вызвало протест Диего Колумба, заменившего к тому времени Овандо и закрепившего за собой титулы отца (и соответственно считавшего себя в праве распоряжаться всеми открытыми им землями). После долгого разбирательства, длившегося около трех лет, Колумб-младший в 1511 г. добился решения о снятии Понсе де Леона с губернаторского поста. В 1512 г. в соответствии с официальной инструкцией управление Пуэрто-Рико было передано Хуану Серону и Мигелю Диасу.
К этому времени у Понсе де Леона уже созрела идея экспедиции в северном направлении для поисков мифического острова Бимини, на котором якобы имелся источник, вода из которого обладает удивительными свойствами и способна сделать старика молодым. Рассказы об этом острове были широко распространены среди аборигенов Больших Антильских островов. Скорее всего, они возникли на основе имевшейся у карибских индейцев отрывочной информации о цивилизации майя2. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов существовавшие в средневековом европейском фольклоре предания о "фонтане вечной молодости", находящемся на неком чудесном острове в океане. В начале эпохи Великих географических открытий поиски разного рода легендарных островов (Семи городов, Одиннадцати тысяч дев, Сибола и др.) были весьма популярны среди исследователей3.
Современник Понсе де Леона Гонсало Фернандес де Овьедо в своей знаменитой "Истории Индий" утверждал, что тот хотел найти остров Бимини с его чудесным источником, поскольку сам имел определенные проблемы со здоровьем4. Однако современные исследователи ставят это под сомнение, указывая на тенденциозность и недостоверность информации Овьедо5. В любом случае у Понсе де Леона, безусловно, были и другие более прозаические и более реалистические цели - он явно рассчитывал обнаружить новые земли, богатые драгоценными металлами и потенциальными рабами, правителем которых он бы мог стать, не опасаясь ничьей конкуренции. Наконец, очевидно, что, как и у многих других лидеров и активных участников Конкисты, у Понсе де Леона был неугомонный характер, не позволявший ему сидеть сложа руки.
Не позднее первой половины 1511 г. (т.е. в то время пока еще он официально был губернатором Пуэрто-Рико) Понсе де Леон начал добиваться от властей метрополии соответствующих санкций для реализации своих замыслов. Здесь его интересы в очередной раз пересеклись с интересами семьи Колумбов, так как на территории, расположенные к северу от Эспаньолы (еще не открытые), претендовал брат первооткрывателя Нового Света Бартоломео Колумб. Однако в этом вопросе король Фердинанд поддержал Понсе де Леона. Свою роль здесь очевидно сыграли два момента: во-первых, аристократическое происхождение конкистадора, а также заслуги и близость его рода к династии Трастамара; во-вторых, явное нежелание монарха расширять "сферу влияния" семьи Колумбов.
Хуан Понсе де Леон
Автограф Понсе де Леона
Источник молодости. Лукас Кранах-старший, 1546 г.
Карта Теодора де Бри, 1594 г.
1 августа 1511 г. королевскому казначею Мигелю де Пасамонте было поручено изучить предложения Понсе де Леона, а 23 февраля 1512 г. король Фердинанд выдал ему официальные полномочия для открытия и колонизации острова Бимини (в тексте "Beniny")6. Во многом этот документ повторяет другие аналогичные колониальные пожалования того времени. Его адресат становился королевским аделантадо и получал монопольное право в течение трех лет заниматься поисками вышеназванного острова. Для этого он мог за свой счет снаряжать корабли и нанимать людей, исследовать любые территории, которые он сможет найти в ходе своих путешествий, и вступать во владение ими при условии, что они не находятся во владениях португальской короны (т.е. согласно Тордесильясскому договору попадают в испанскую "половину" Земного шара). Он становился пожизненным правителем всех найденных им островов и земель. В течение двенадцати лет он также должен был получать там одну десятую часть всех доходов и сборов, причитающихся короне. Отправлявшиеся с ним поселенцы освобождались от налогов и податей на один год.
Тем временем обстановка на Пуэрто-Рико складывалась не слишком благоприятно для Понсе де Леона. Его начали обвинять в разного рода злоупотреблениях, в том числе финансовых, а все его бумаги изъяли для проверки. Была предпринята попытка конфисковать принадлежавшее ему судно и арестовать его капитана (Хуана Боно де Кехо). На какое-то время Понсе де Леон оказался фактически под домашним арестом. Впрочем, к концу 1512 г. его положение несколько улучшилась: Диего Колумб не стремился раздувать конфликт (тем более, что король лично запретил ему посягать на собственность Понсе де Леона и велел хорошо с ним обращаться). Конкистадора снова взяли на службу, ему вернули корабль. В начале 1513 г. на остров прибыл Родриго де Москосо, назначенный новым губернатором. При нем Хуан Понсе де Леон получил возможность спокойно заниматься подготовкой к экспедиции.
Для экспедиции были снаряжены три корабля: каравеллы "Санта-Мария-де-ла-Консоласьон", "Сантьяго" и бригантина "Сан-Кристобаль". Их капитанами Понсе де Леон назначил людей, лично знакомых ему по кампаниям на Кубе и Пуэрто-Рико (соответственно упоминавшегося выше де Кехо, Диего Бермудеса и Хуана Переса де Ортубиа). Штурманом экспедиции (не совсем понятно, главным или одним из нескольких) был Антон де Аламинос - уроженец Палоса, участник четвертой (а возможно, и третьей) экспедиции Колумба - в то время уже достаточно опытный мореплаватель, впоследствии прославившийся своими открытиями в Мексиканском заливе. В литературе можно встретить утверждение о том, что якобы в составе экспедиции было много стариков, надеявшихся "омолодиться" благодаря заветному источнику7. Из имеющихся в нашем распоряжении данных об экипажах и пассажирах кораблей Понсе де Леона сложно сделать однозначное заключение на этот счет. В списках все участники экспедиции разделены на три группы. Первая - капитаны, боцманы, баталеры, матросы. Вряд ли среди них были немощные люди - любое плавание на судах того времени, а тем более плавание по неизвестным водам, которое собирался предпринять Понсе де Леон, требовало от команды огромной напряженной физической работы, справиться с которой мог только здоровый и нестарый человек. Вторая группа включала подростков (юнги, пажи, "комнатные служки") - здесь вопрос о преклонном возрасте отпадает сам собой. Остается третья, самая малочисленная, группа - "пассажиры" или "поселенцы" (gente de tierra) - их было всего десять человек. В их состав входил сам руководитель экспедиции - человек еще явно не старый - ему было около 38 лет, два раба (видимо, находившиеся в его личном услужении, тоже, скорее всего, не пожилые) и еще семь человек, о которых нам практически ничего не известно (имена двоих даже не читаются). Единственное, что мы знаем, что среди них была как минимум одна женщина - Хуана Руис, которая может считаться первой женщиной европейского происхождения, ступившей на землю нынешних США8.
В полдень 3 марта 1513 г. флотилия отплыла из Пуэрто-Рико на северо-запад. Вскоре корабли подошли к уже достаточно хорошо известным испанцам Багамским островам (туда совершали набеги с целью захвата рабов). После коротких остановок на некоторых из них (скорее всего, на Сан-Сальвадоре и Большом Абако) экспедиция продолжила двигаться в том же направлении, и вскоре ее участники заметили неизвестную землю. Это было побережье полуострова Флорида.
Здесь возникает несколько вопросов. Во-первых, не совсем понятно, когда именно Понсе де Леон достиг флоридского берега. В 1513 г. Пасха пришлась на 27 марта, и ряд исследователей полагают, что открытие было совершено именно в этот день. Другие считают, что это произошло позднее - 2 апреля. Во-вторых, еще большие споры вызывает вопрос о точном месте высадки испанцев. Разброс мнений здесь достаточно широк: называются устье реки Сент-Джонс (недалеко от современного Джексонвилла), Дейтона-бич, бухта Понсе де Леон (к северу от Нью-Смирна-бич), район будущего Сан-Августина и т.п.9.
Подробная информация о маршруте первого плавания Понсе де Леона содержится по сути только в одном источнике - трактате Антонио де Эрреры. Другие источники - "Декады" Петера Мартира, "История Индий" Овьедо, сочинения Бартоломс де Лас Касаса и т.д. - никаких подробностей на этот счет не содержат; там есть лишь общие сведения и отдельные этнографические детали. Эррера же сообщает, что 27 марта экспедицией был замечен какой-то остров, однако никакой высадки произведено не было. Затем флотилия продолжала двигаться в том же направлении (т.е. на северо-запад) до 2 апреля, когда резко испортившаяся погода заставила испанцев искать укрытия в какой-то бухте. По словам Эрреры, в этот момент они находились на расстоянии 1 лиги от побережья, и их местоположение соответствовало 30°08' ЗД. К вечеру корабли подошли к самому берегу и встали на якорь10.
Известно, что Понсе де Леон и его люди первоначально приняли Флориду за остров. Однако из текста Эрреры невозможно понять, идет ли речь об одном или о нескольких островах. Иными словами, было ли совершено открытие 27 марта (и дальше экспедиция двигалась вдоль побережья) или все-таки только 2 апреля (а до этого был открыт какой-то небольшой островок)? Что же касается приводимых Эррерой координат, то здесь следует помнить о серьезных ошибках в определении долготы, допускавшихся в то время.
В любом случае не подлежит сомнению тот факт, что 3 апреля Понсе де Леон впервые высадился на западном берегу открытого им полуострова Флорида, официально вступил во владение им и дал ему его нынешнее название. Выбор последнего был вполне очевиден: с одной стороны, как раз заканчивалась пасхальная неделя, которую в Испании называли "цветущим праздником" (Pascua florida или Pasqua de flores), а с другой - на испанцев произвела сильное впечатление пышная субтропическая растительность.
После этого мореплаватели продолжали двигаться на юг вдоль побережья Флориды. Вскоре аделантадо обратил внимание на то, что, несмотря на попутный ветер, его корабли идут с большим трудом из-за сильного встречного течения - это был Гольфстрим, или как его первоначально называли испанцы "Багамский поток" (к тому времени они уже сталкивались с его отдельными участками). Понсе де Леон одним из первых заметил, что им удобно пользоваться при плаваниях в Европу. Течение было столь сильным, что из-за него в какой-то момент легкую бригантину "Сан-Кристобаль" отнесло далеко в море, и остальным кораблям пришлось делать остановку, чтобы ее дождаться. Во время этой остановки (и еще как минимум один раз) была организована высадка на берег, однако в обоих случаях дело закончилось стычками с индейцами, напавшими на непрошенных гостей. Испанцы в свою очередь не остались в долгу и захватили в плен несколько человек. При этом участники экспедиции обратили внимание на то, насколько коренные жители Флориды сильнее, агрессивнее и воинственнее аборигенов Больших Антильских островов.
8 апреля корабли Понсе-де-Леона прошли мимо мыса Канаверал (он был назван Мысом течений - Cabo de las Corrientes); в середине апреля они достигли южной оконечности полуострова, а затем и архипелага Флорида-Киз. Последний получил название Los Martires (Мученики), поскольку отдельные островки по своим очертаниям напоминали фигуры людей, испытывающих страдания.
Освободившись, наконец, от течения, экспедиция обогнула полуостров и вошла в Мексиканский залив. Некоторое время она продолжала двигаться на северо-запад, стремясь обогнуть открытый ей "большой остров", что естественно было невозможно. При этом, очевидно, в какой-то момент путешественники довольно сильно отдалились от берега и на некоторое время потеряли его из виду. Некоторые историки склонны предполагать, что Понсе де Леон достиг бухты Пенсакола, расположенной уже за пределами собственно полуострова Флорида (но на территории современного штата Флорида). Однако Самуэль Элиот Морисон считает, что это было невозможно технически (учитывая среднюю скорость движения кораблей эскадры), и экспедиция достигла, скорее всего, устья реки Калусахатчи или гавани Шарлот-харбор, откуда и двинулась обратно11.
По дороге произошел любопытный инцидент. 11 июня, находясь у юго-западного побережья Флориды, Понсе де Леон сделал остановку, главной целью которой было кренгование одного из кораблей для чистки его днища (обычная практика того времени); попутно испанцы рассчитывали пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Неожиданно на горизонте появилось каноэ, где находился индеец, всячески демонстрировавший путешественникам свое дружелюбие. Когда он приблизился, то к удивлению людей Понсе де Леона выяснилось, что он немного изъясняется по-испански.
Индеец сказал, что послан к ним местным вождем-касиком, у которого есть золото и который очень хочет обменять его на испанские товары. Соответственно, он просил испанцев задержаться на несколько дней и дождаться прибытия касика. Конкистадор с радостью выслушал эти слова и стал ждать. Вскоре действительно появилось множество индейцев, но вместо того, чтобы начать товарообмен, они попытались напасть на испанские корабли. Атака была легко отбита, поскольку огонь испанцев не давал индейцам приблизиться к кораблям, а на большом расстоянии их стрелы не могли нанести существенного вреда бледнолицым пришельцам. Четверо атаковавших попали в плен, и двоих из них Понсе де Леон приказал отпустить, объяснив им жестами, что несмотря ни на что испанцы все равно хотят торговать с индейцами (видимо жажда золота пересиливала все остальные чувства и эмоции). Через некоторое время те вернулись с известием, что касик прибудет на следующий день для торговли. Однако на следующий день произошло все то же самое: испанцы ждали, что им привезут золото, но вместо этого подверглись новой атаке индейцев. Отразив нападение без потерь, раздосадованный Понсе де Леон приказал поднять паруса и взять курс на Пуэрто-Рико. Очевидно, что этот эпизод еще больше укрепил испанцев во мнении о том, что жители Флориды настроены крайне вероломно и недружественно. Впрочем, этому не следует удивляться, поскольку Флорида в то время уже стала местом убежища для индейцев с Больших Антильских островов, прекрасно знавших, чего можно ожидать от появления конкистадоров.
Не совсем понятно, как проходил обратный путь экспедиции. 21 июня, двигаясь на юг, корабли Понсе де Леона достигли небольших островков, которые они назвали Черепашьими (Las Tortugas, сейчас - Драй-Тортугас, штат Флорида), поскольку там в изобилии водились эти рептилии. Пополнив запасы провизии (за сутки испанцы добыли 160 черепах, использовавшихся в то время на судах в качестве "живых консервов", а также множество дичи), они продолжили движение в южном направлении. 26 июня мореплаватели увидели берег и два дня плыли вдоль него. Эррера утверждал, что это была западная оконечность Кубы12, однако некоторые историки полагают, что это была северная оконечность полуострова Юкатан; в частности, С. Э. Морисон указывает на участок между мысом Каточе и мысом Прогрессо в районе современного мексиканского порта Мерида13. Аделантадо принял его за остров и назвал Бимини, очевидно, считая, что именно там должен находиться вожделенный источник.
Таким образом, Понсе де Леона можно считать не только первооткрывателем Флориды и участка Гольфстрима, но также одним из первооткрывателей Мексики - до этого в 1511 г. на Юкатане в силу случайного стечения обстоятельств оказались Херонимо Агилар и Гонсало Герреро (корабль, на котором они плыли, потерпел крушение; нескольким людям удалось спастись на шлюпке, которую прибило к берегу современного мексиканского штата Кинтана Роо, где испанцы попали в плен к индейцам, - выжить удалось только двоим). Однако информация о "невольном открытии" Агилара и Герреро стала известна не ранее 1519 г., когда их обнаружила экспедиция Эрнандо Кортеса14. Что же касается открытия Понсе де Леона, то косвенным подтверждением того, что он действительно посещал Юкатан, может служить тот факт, что в 1517 г., т.е. спустя три года после рассматриваемых нами событий, его штурман Антон де Аламинос уверенно привел в этот район экспедицию Франсиско Эрнандеса де Кордобы, а еще через год - Хуана де Грихальвы.
Во второй половине XX в. пуэрториканский архивист и историк Аурелио Тио высказал предположение, что конкистадор также проследил участок мексиканского побережья вплоть до Сан-Хуан-де-Улуа (т.е. до места расположения современного Веракруса), однако достоверных доказательств этого нет15.
От Бимини Понсе де Леон взял курс на восток - он обогнул Кубу с севера и, воспользовавшись Гольфстримом, быстро добрался до Багамских островов. Там в районе острова Эльютера он приказал Антону де Аламиносу на "Сан-Кристобаль" еще раз "прочесать" этот регион на предмет поисков пресловутого фонтана вечной молодости, а сам 10 октября 1513 г. вернулся на Пуэрто-Рико. Туда же, спустя четыре месяца, прибыл Аламинос, корабль которого по дороге потерпел крушение и только чудом не потерял ни одного человека.
Главным результатом экспедиции Понсе де Леона, безусловно, было открытие Флориды, которая с тех пор почти на 300 лет попала в орбиту испанской колониальной экспансии. Это открытие стало стимулом к дальнейшему исследованию районов, расположенных к северу от Больших Антильских островов, т.е. юго-востока нынешних США. Сам путешественник планировал основать на открытых им "островах" поселения ив 1514 г. получил на это соответствующее разрешение от короля Фердинанда. Однако обстоятельства заставили его отложить это предприятие на целых семь лет - до 1521 г. За это время его соотечественники совершили ряд важных открытий на американском юго-востоке и убедились, что "остров" Флорида на самом деле является частью материка.
В середине и второй половине 1510-х годов проникновение испанцев в Северную Америку шло двумя путями: со стороны Флориды, которую они продолжали посещать (отправной точкой при этом служили Большие Антильские острова), и с юга, со стороны современной Мексики, где постепенно шло открытие и исследование побережья Мексиканского залива. В обоих случаях имели место как целенаправленные исследовательские экспедиции, так и достаточно "случайные" путешествия золотоискателей, коммерсантов и работорговцев.
Что касается первого пути, то здесь в вышеуказанный период состоялось как минимум три путешествия, правда, к сожалению, информация о первых двух из них довольно скудна. Так, между августом 1514 и ноябрем 1516 гг. рейд к берегам Флориды в поисках рабов для антильских плантаций совершил капитан Педро де Саласар. Он прошел вдоль западного побережья полуострова с юга на север и достиг Внешних отмелей - барьерных островов у берегов Северной Каролины. На одном из них он высадился и встретил дружелюбно настроенных индейцев, которые показались ему очень высокорослыми и сильными по сравнению с карибскими аборигенами. Соответственно островок получил звучное название - Остров гигантов, а около 500 его несчастных обитателей стали пленниками незваных пришельцев, державших их в нечеловеческих условиях (на Эспаньолу было доставлено только 150 человек - остальные умерли по дороге)16.
В 1516 г. из Гаваны к западному побережью Флориды отправился корабль капитана Диего де Мируэло. Не совсем понятно, занимался ли он торговлей с индейцами, либо охотился за рабами. Косвенным доказательством последнего могут служить обвинения, выдвинутые в следующем, 1517 г. хорошо известным нам Понсе де Леоном против губернатора Кубы Диего Веласкеса де Куэльяра, которого тот обличил в незаконном захвате и продаже трехсот флоридских индейцев (а привезти их на Кубу мог только Мируэло). Сложно также сказать, в каком именно месте побывали испанцы в 1516 г. Известно, что, вернувшись в Гавану, Мируэло много рассказывал о достоинствах и красотах страны, которую он посетил. Отталкиваясь от отрывочных свидетельств, историки выдвинули несколько гипотез о месте его высадки (бухта Пенсакола, Тампа-бей и др.).
Если Саласар и Мируэло не ставили перед собой каких-либо существенных исследовательских задач, и их путешествия не имели большого географического и политического значения, то этого нельзя сказать о плаваниях 1517 - 1519 гг. Одним из главных действующих лиц этих плаваний был Антон де Аламинос, который к этому времени приобрел репутацию самого опытного штурмана в Западных Индиях.
В 1517 г. Аламинос был назначен главным штурманом экспедиции Франсиско Эрнандеса де Кордобы, организованной при активном участии губернатора Веласкеса. Эта экспедиция достигла берегов Юкатана (это можно считать его окончательным открытием), где испанцы встретились с индейцами майя, находившимися на значительно более высокой ступени развития, чем те аборигены, с которыми они сталкивались раньше. Однако эта встреча была отнюдь не мирной - каждая высадка оборачивалась кровопролитным сражением. Проследив 700 км побережья Юкатана и понеся значительные потери (по свидетельству Берналя Диаса, в последнем сражении у Чампотона испанцы потеряли 57 человек, а из оставшихся в живых солдат были изранены все, кроме одного17), испанцы решили возвращаться на Кубу. При этом Аламинос воспользовался уже известным ему Гольфстримом и сначала плыл к Флориде, чтобы облегчить маршрут. Действительно, всего за четыре дня испанцы пересекли Мексиканский залив и достигли западного побережья Флориды, где набрали воды, и где им снова пришлось вступить в бой с индейцами "рослыми, сильными, одетыми в звериные шкуры, с громадными луками, острыми стрелами и копьями на манер мечей"18. Оттуда остатки экспедиции вернулись в Гавану (по пути они прошли мимо открытых X. Понсе де Леоном островов Флорида-Киз).
Хотя с точки зрения участников и организаторов экспедиция Кордобы была неудачной (в отношении ее географических результатов), она, несомненно, явилась стимулом для дальнейших исследований. С одной стороны, испанцы располагали информацией о "Южном море" (т.е. Тихом океане, к которому в 1513 г. вышел Васко Нуньес де Бальбоа), а с другой - о двух крупных "островах" - Флориде и Юкатане, соответственно нужно было исследовать район между ними, где мог находиться либо пролив, либо какие-то еще неизвестные острова и земли.
Все это было очевидно для Аламиноса, который уже в 1518 г. опять в качестве главного штурмана привел к побережью Юкатана корабли Хуана де Грихальвы (эта экспедиция также была организована губернатором Веласкесом). В ходе этой экспедиции был открыт участок мексиканского побережья от Юкатана до реки Пануко и установлены первые контакты с ацтеками, что в значительной степени подготовило почву для знаменитого похода Кортеса, начавшегося в следующем 1519 г. (в котором опять-таки участвовал Антон де Аламинос). До этого еще в конце 1518 г. опять же Аламинос пытался уговорить Веласкеса снарядить новую экспедицию для разведки в северо-западном направлении, однако тот отказал. Зато идеями Аламиноса заинтересовался богатый и влиятельный губернатор (лейтенант-губернатор) Ямайки Франсиско де Гарай, который смог получить титул аделантадо и профинансировать снаряжение экспедиции, во главе которой был поставлен Алонсо Альварес де Пинеда. Эта экспедиция (270 человек на четырех кораблях) отправилась в путь в марте 1519 г.19.
Весной-летом 1519 г. Пинеда прошел вдоль западного побережья Флориды и затем вдоль северного берега Мексиканского залива. 2 июня в Духов день испанцы заметили огромный поток воды, выносящейся в море, - первоначально они приняли его за пролив и попытались войти в него, однако быстро заметили, что он несет пресную воду, и значит перед ними огромная река. Действительно, это было устье Миссисипи, которая была названа Рекой Святого Духа (Rio de Espiritu Santo). Таким образом, именно Пинеду следует считать первооткрывателем величайшей реки Североамериканского континента (хотя он, конечно, не подозревал о ее истинных размерах и очертаниях)! Продолжая двигаться вдоль берега, экспедиция прошла вдоль всего побережья Техаса20 и к июлю добралась до реки, которая была названа Пальмас (скорее всего это была река Пануко), -т.е. до тех мест, где уже побывали испанцы, двигаясь с юга. Там Пинеда получил известие о том, что где-то к югу на побережье находятся люди Эрнандо Кортеса, незадолго до этого основавшего на мексиканских берегах поселение Веракрус. Это было чревато конфликтом, поскольку неизбежно вставал вопрос о "принадлежности" тех или иных территорий. На одном из кораблей Пинеда отправил в Веракрус своих представителей, чтобы договориться о разделе побережья между своим патроном Гараем и Кортесом. Однако знаменитый завоеватель Мексики не хотел делиться с кем бы то ни было. Он немедленно покинул Семпоалу, где в тот момент находился, и бросился в Веракрус. Высадившиеся на берег четверо (по другим данным шестеро) людей Пинеды были арестованы, после чего Кортес пытался хитростью завладеть их кораблем.
Дальнейшая судьба экспедиции Пинеды была весьма трагичной. Он отправил один из кораблей на Ямайку с донесением Франсиско де Гараю, а сам решил остаться в устье Пануко и основать там поселение, чтобы подтвердить права своего патрона на эти земли. Однако в 1520 г. индейцы хуастеки (мешики) напали на испанцев: сам Пинеда и большая часть его людей были убиты, в живых остались около 60 человек во главе с Диего Камарго, которым удалось спастись бегством на корабле. У них не было продовольствия, и им пришлось взять курс на Веракрус, надеясь на помощь Кортеса. Они добрались до туда в буквальном смысле полуживые (некоторые, в том числе Камарго, вскоре умерли)21.
Тем временем губернатор Гарай, получив информацию о создании поселения в устье Пануко, отправил туда корабль с подкреплением под командованием Мигеля Диаса де Ауса. Однако тот нашел лишь следы резни и также отправился на юг, усилив в итоге отряд Кортеса22.
Географические результаты столь трагично завершившейся экспедиции Пинеды трудно переоценить. Впервые на практике было доказано, что Юкатан и Флорида на самом деле являются не островами, а полуостровами, относятся к одному континенту, и между ними нет никакого пролива, но зато течет огромная река (что в свою очередь также подтверждает значительные масштабы материка). Эта информация нашла отражение на карте, получившей название "Карта Гарая", хотя автором, несомненно, являлся Пинеда, отправивший се на Ямайку в конце 1519 г. На этой карте впервые в целом правильно были показаны общие очертания Мексиканского залива от Юкатана до Флориды и обозначены устья нескольких крупнейших рек23. В дальнейшем она стала основанием для выдвижения притязаний на этот регион со стороны Гарая.
К 1519 г. испанцами в общих чертах было открыто все побережье юго-востока нынешних США - от Мексики до Флориды. Таким образом были заложены географические основания, а также подведен правовой фундамент под все дальнейшие колонизационные усилия Мадрида в данном регионе.
* В конце XIX в. высказывалась гипотеза о том, что Флорида якобы была открыта еще в ходе второй экспедиции Колумба, однако она была достаточно быстро отвергнута.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. W. Lоwery. The Spanish Settlements within the present limits of the United States, 1513 -1561. New York, 1911, p. 130,433 - 435.
2. См.: D.T.Peсk. The Case for Prehistoric Cultural Contact Between the Maya on the Yucatan and the Indians of Florida. - The Florida Anthropologist, 1998, Vol. 51, N 1, pp. 3 - 14.
3. См.: S.E.Morison. The European Discovery of America. The Southern Voyages: A.D. 1492 -1616. New York 1993, p. 504 - 505.
4. G.F.de Oviedo у Valdes. Historia General у Natural de las Indias, Islas у Tierra Firme del Mar Oceano: 12 Vols. Asuncion, 1944.
5. См., например: D.T.Peсk. Ponce de Leon and the Discovery of Florida. St. Paul (MN), 1993.
6. Испанский текст см.: Coleccion dc documentos ineditos relativos al descubrimiento, conquista у organizacion de las antiguas posesiones espanolas de America у Oceania, t. XXII. Madrid, 1874, p. 26 - 32; Английский перевод см.: New American World: A Documentary History of America to 1612. New York, 1979, Vol. 2, p. 231 - 233.
7. См., например: И. П. Магидович, В. И. Магидович. Очерки по истории географических открытий, в 5-и томах. М., 1983, т. II, с. 114.
8. Список участников экспедиции см.: New American World..., p. 233 - 234.
9. Разные точки зрения см.: R.S.Weddie. Spanish Sea. The Gulf of Mexico in North American Discovery. College Station, 1985, p. 42; D.Reinhartz, O.L. Jones. Hacia el Norte! - North American Exploration. Vol. 1. A New World Disclosed. Lincoln & London, 1997, p. 248.
10. New American World..., p. 235.
11. S.E.Morison. Op. cit., p. 510.
12. New American World..., p. 235.
13. S.E.Mоrisоn. Op. cit., p. 511.
14. См.: И. П. Магидович, В. И. Магидович. Указ. соч., с. 113 - 114.
15. См.: А. Tio. Historia del descubrimiento de la Florida у Beimeni о Yucatan. - Academia Puertoriquena de la Historia. Boletin 2. 1972, N 8.
16. См.: Р. Е. Ноffman. A New Voyage of North American Discovery: Pedro de Salazar's Visit to the Island of Giants. - The Florida Historical Quarterly, 1980, Vol. 58, N 4, p. 415 - 426.
17. Б. Диас дель Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании. М., 2000, с. 20 -21.
18. Там же, с. 23.
19. Здесь нельзя согласиться с С. Э. Морисоном, который почему-то утверждает, что она началась в конце 1518 г. и что в ней якобы участвовал Аламинос, что невозможно, поскольку известно, что он в феврале 1519 г. отплыл в Мексику вместе с Кортесом. См.: S.E.Morison. Op. cit., p. 517.
20. В 1974 г. неподалеку от устья Рио-Гранде был обнаружен камень, на котором имеется надпись "Pineda" и дата - 1519 г., однако подлинность этой находки вызывает большие сомнения. См.: D.E.Chipman. Spanish Texas, 1519 - 1821. Austin, 1992, p. 24 - 25.
21. Б. Диас дель Кастильо. Указ. соч., с. 214.
22. Там же.
23. См.: Mapping and Empire: Soldier-Engineers on the Southwestern Frontier. Austin, 2005, p.
Латинская Америка, № 9, Сентябрь 2013, C. 58-69
-