Nslavnitski

Фортификационные укрепления северо-запада России

10 сообщений в этой теме

Славнитский Н. Р. К вопросу о периодизации фортификационного строительства на северо-западе России // Новые материалы по истории фортификации. Вып. 1. Архангельск, 2012. С. 91-104.

Вопрос о периодизации фортификационного строительства на Северо-Западе России является практически неразработанным в отечественной историографии. Такая попытка была предпринята лишь в работе Ф. Ф. Ласковского, вышедшей в середине XIX в. Кроме того, периодизация строительства древнерусских крепостей была разработана В. В. Косточкиным и П. А. Раппопортом[1], однако данная работа затронула лишь первый период фортификационного строительства в России. Следует также отметить и работу К. С. Носова, также затронувшего ряд вопросов, связанных с периодизацией[2].

Ф. Ф. Ласковский выделял три периода развития военно-инженерного искусства в России: 1) от начала употребления оборонительных оград до XVIII столетия; 2) от начала царствования императора Петра до XIX столетия; 3) от начала XIX столетия, или от вступления в управление инженерной частью великого князя Николая Павловича до середины XIX в.[3] Но данный вариант периодизации носит общий характер. Цель настоящей работы – высказать соображения по поводу периодизации фортификационного на северо-западе России с древнейших времен до начала XX столетия.

Первый этап – стихийное строительство укреплений (Ладога, Новгород, Псков), большинство из которых были деревянными. Этот период уже разобран в упомянутой работе В. В. Косточкина и П. А. Раппопорта.

Второй этап – конец XIII и начало XIV в., когда началось строительство каменных крепостей башенного типа. Оно шло на протяжении всего XIV столетия. Характерной особенностью этого периода является то, что перестройка стен существовавших крепостей и возведение новых укреплений осуществлялось без какого-либо плана, по мере необходимости (а также по мере появления финансовых средств). В конце XIII в. возникли каменные укрепления Копорья (в 1279 г. была возведена деревянная крепость, в 1280 г. она была перестроена в камне, несколько позже разрушена, а в 1297 г. «Поставиша Новгородци город камень Копорью»[4]).

В 1302 г. были заложены каменные укрепления в Новгороде[5]. Следует отметить, что новгородские укрепления складывались постепенно, и никакого заранее продуманного плана их строительства никогда не существовало. В первую очередь был возведен Кремль («детинец»), однако ему так и не довелось стать объектом вражеского нападения. Тем не менее, новгородские власти постоянно совершенствовали его укрепления в соответствии с требованиями инженерного искусства. Но основное внимание уделялось стенам окольного города. Деревянные стены здесь были сооружены в 1262 г. В 1330-е годы стараниями архиепископа Василия была предпринята грандиозная попытка обнести городской посад каменными стенами. Однако в полной мере реализовать этот замысел не удалось, и часть укреплений продолжала оставаться деревоземляными и во второй половине XIV в. они были усилены.

В 1330 г. на Жеравьей (Журавлиной) горе были возведены каменные укрепления Изборска. Крепость была построена из однородного материала – местного серого (с вкраплениями рыжего и красного) плитняка, кое-где добавлялись валуны. После создания здесь каменной крепости была решена важ­ная проблема прикрытия Пскова со стороны Ливонии. В 1352 г. были возведены каменные укрепления Орешка[6], после того, как деревянные укрепления возведенные в 1323 г., а в 1348 г. захваченные шведами, сгорели в ходе их осады новгородцами. Интересно, что Ореховская крепость стала первой каменной многобашенной крепостью на северо-западе Руси. В 1384 г. новгородцами за 33 дня были возведены каменные укрепления Ямгорода[7], а спустя три года – Порхова[8]. Эти фортификационные укрепления относятся еще к «доогнестрельному» периоду, то есть они строились без учета появления огнестрельного оружия.

В начале XIV в. стали возводить каменные укрепления во Пскове (в 1309 г. «Борис посадник и весь Псков заложиша стену камену от святого Петра и Павла к Великой реце»[9]), и этот процесс шел постоянно, так как данная область практически постоянно находилась в состоянии конфликта с Ливонским орденом. Однако большая часть стен (за исключением Кремля) вплоть до конца XIV столетия оставались деревянными. Большие фортификационные работы были осуществлены в конце XIV (начиная с 1375 г.) и начале XV вв.[10] В дальнейшем псковичи продолжали совершенствовать и развивать укрепления своего города. Скорее всего, принцип организации строительства здесь был таким же, как и в Новгороде – башни и соединявшие их стены возводились не по единому плану, а по обстоятельствам, но в псковских летописях при упоминании о появлении той или иной башни постоянно говорится о централизации такого рода работ. К примеру, в 1396 г. «посадник Ефрем и мужи псковичи поставиша костер на Василиеве горке»[11]; в следующем году «Князь Иван Ондреевич и князь Григорий Остафьевич и посадник Захария, и мужи псковичи поставиша три костры на приступнои стене: первой костер с Великой реки, другии костер на Лужищи, третии на Пскове на оугле»[12]. В 1401 г. «князь Григорий Остафьевич и Захариа посадник и весь Псков заложиша к старои стене новую, тлъще и выше, возле Великою реку, от Бурковых ворот от костара и до Крому»[13] (эти работы были завершены в 1404 г.[14], а в 1407 г. строительство стен было продолжено[15]).

Третий этап связан с появлением огнестрельной артиллерии. Артиллерия, как известно, появилась на Руси в 80-е годы XIV в. С применением артиллерийских орудий при осаде крепостей и результатами их воздействия на фортификационные укрепления русские столкнулись очень скоро. Судя по летописным известиям, впервые это произошло в 1401 г., когда войска литовского князя Витовта осадили Смоленск, хотя никаких ощутимых результатов ему это не принесло[16]. Однако спустя три года ему удалось захватить эти укрепления, причем первая осада (без использования артиллерии), не увенчалась успехом[17]. Однако в войнах Пскова с Ливонским орденом артиллерия стала использоваться далеко не сразу. На северо-западе Руси это впервые произошло в 1428 г., во время похода все того же Витовта на Новгород[18]. Все же, как справедливо отметил В. В. Косточкин, в первые десятилетия XV в. пушки не были «наступательным оружием»[19], и их действие артиллерии на развитие фортификации относится к более позднему времени.

Ливонские же войска впервые применили артиллерийские орудия при осаде Ямгорода в 1445 г., и хотя гарнизон смог отстоять город[20], его укреплениям был нанесен ощутимый урон. Следует отметить, что в это время артиллерия, по сравнению с временами Витовта, уже шагнула вперед. Постепенно к концу XV и началу XVI в. артиллерия стала играть ведущую роль в ходе осадных операций. Развитие артиллерии, естественно, повлекло за собой необходимость серьезной реконструкции и перестройки старых крепостей, что и обусловило начало следующего этапа фортификационного строительства.

Начало третьего этапа относится к середине XV в. Сперва ограничились перестройками небольших крепостей (Ямбург, Порхов), а также обновлением каменных укреплений Ладоги (эти работы, скорее всего, заключались в утолщении старых стен новой кладкой и увеличении их высоты). Кроме того, во второй половине XV в. продолжались фортификационные работы во Пскове. В целом при строительных работах этого периода стремились, в первую очередь, усилить стены и башни таким образом, чтобы они могли противостоять действию огнестрельного артиллерийского оружия. Важно отметить, что в те годы речь шла о пассивной обороне, то есть укрепления не были приспособлены к ведению артиллерийского огня. Это было сделано несколько позже.

После включения Новгородской области в состав централизованного государства начался следующий этап перестройки крепостей на северо-западе России. В 1484 г. начались грандиозные работы по перестройке Кремля в Новгороде, завершившиеся в 1499 г.[21] В этот же период, в конце XV в., был усилены и укрепления Ямгорода[22]. Кроме того, в 1490-е годы перестройкам подверглась ладожская крепость, где были построены три башни (всего их стало пять). В результате этого крепость, сохранив свои первоначальные размеры, получила круговую оборону и была приспособлена для применения огнестрельного оружия[23].

Еще одна важная особенность этого периода – при строительстве крепостей стали использовать кирпич (хотя в источниках крепости по-прежнему назывались «каменными»). Кирпичные крепости требовали меньше трудозатрат по сравнению с каменными[24]. Именно этот материал был использован при возведении стен Новгородского кремля.

В 1492 г. на берегу реки Наровы была возведена квадратная в плане (41,3 х 41,3 метр по обмеру со стороны двора) крепость с четырьмя прямоугольными башнями по углам (их высота 12 метров), которую русские летописи именуют «четвероугольной», развалины ее существуют и по сей день. Эта часть, именуемая в ливонских документах замком, по своему плану весьма напоминала замки, распространенные на протяжении всего средневековья в балтийских странах. По мнению М. Мильчика, данная крепость, созданная за один сезон, была задумана изначально как детинец – защищенная часть и первичный боевой форпост огромного крепостного комплекса[25]. Замок («Четвероугольная крепость площадью около 1680 квадратных метров) и город (Большой Боярший город площадью около 25 200 квадратных метров) в 1492 г. были заложены одновременно, но строительство началось с первой части, меньшей, которая была возведена за один сезон. Затем, в 1493-1495 гг., были сооружены деревянные покрытия стен и башен, а также начались работы по возведению «города»[26].

Продолжением этого этапа, на наш взгляд, можно считать большие фортификационные работы, производившиеся на северо-западе во втором десятилетии XVI в. При этом следует отметить, что тогда впервые были предприняты масштабные работы не только в отдельных крепостях, а во всем регионе. Этот этап получил название «большого фортификационного скачка», поскольку все крепости были перестроены с учетом использования огнестрельного оружия, в первую очередь, артиллерии. К сожалению, конкретных данных об этих работах сохранилось немного (в частности, летописи практически ничего не сообщают об этом). В основном все сведения составлены на основании археологических данных (отметим, что некоторые из этих крепостей сохранились до нашего времени практически без изменений).

Во-первых, были полностью перестроены и укрепления Орешка, причем старые стены были сломаны, а новая крепость, возведенная из известняковой плиты, заняла практически все пространство острова. В плане крепость представляет многоугольник с семью внешними башнями и самостоятельной внутренней трехбашенной цитаделью. Стены тянулись вдоль береговой линии. Въездная Государева башня была прямоугольной и отличалась усиленной защитой. В ней помещались двое ворот и две опускные решетки – герсы. Перед башней находился подъемный мост. Такой же мост и герса укрепляли вход в цитадель, дополнительно окруженную водяным рвом шириной 15 метров. На стене цитадели сохранилась выемка для поднятого моста и щель для пропуска подъемного коромысла. Опускными решетками были снабжены ещё два дополнительных выхода из крепости, находившиеся в пряслах между Королевской и Мельничной, также Мельничной и Флажной башнями. В отличие от выступающих наружу башен башни цитадели своими бойницами были нацелены исключительно внутрь крепостного двора; иными словами, это укрепление мыслилось последним рубежом защитников, второй и последней линией их обороны. Средняя высота стен крепости от подножия равнялась 12 метров (цитадели 13-14 метров), башен 14-16 метров[27]. Стены Орехова имели одну особенность, появившуюся только в XVI веке, — горизонтальную тягу. Это полоска выступающих блоков, которая тянется на уровне нижней трети первоначальной стены[28].

Хотелось бы обратить внимание на то, что Ореховская крепость стала, по сути дела, первой крепостью, при строительстве которой были одновременно возведены и внешние укрепления, и цитадель. Скорее всего, аналогичные работы планировалось проделать в Ивангороде, однако там, как уж отмечалось, первоначально был построен «четвероугольный город», ставший цитаделью, а уже потом – «Большой боярший город» (работы были прерваны шведским набегом). По нашему мнению, такая форма фортификационных укреплений, хотя и стала новой в России, тем не менее продолжала сложившуюся русскую традицию: своеобразными цитаделями стали «детинцы» (кремли) Новгорода и Яма. При этом нельзя отбрасывать и возможность того, что при возведении крепостей в начале XVI в. учитывались и итальянские фортификационные традиции (именно в итальянских крепостях наибольшее распространение получили цитадели).

В марте 1507 г. начались работы по реконструкции и расширению Ивангорода – у излучины реки Наровы были построены две башни. Тогда же было возведено укрепление, получившее название «Передний город». Одновременно с этим были надстроены стены и башни Большого Бояршего города, соответственно на 3 и 12 метров[29].

Кроме того, большие строительные работы были проведены в Копорье, Кореле, а в1530-е годы – в Новгороде (в 1534 г. были перестроены стены на Софийской стороне, а в 1537 г. – на Торговой стороне Новгорода, при этом некоторые обветшавшие каменные башни были заменены деревоземляными). На наш взгляд именно эти годы можно назвать периодом зарождения единой системы обороны Северо-Запада России – впервые столь масштабные работы были осуществлены, скорее всего, по единому правительственному плану, что явилось следствием завершения процесса объединения русских земель.

Следует также отметить, что в это время большие работы велись во Пскове, причем начало их относится к 1500 г.[30] (тогда были завершены работы по возведению каменных укреплений Запсковья), а в 1508 г. была заложена новая стена «около Гремячей горы»[31]. Всего же за первую половину столетия в нем появилось 16 новых каменных башен, а также земляное укрепление – Ляпина горка. Естественно, что столь масштабные работы растянулись на несколько десятилетий (серьезные работы во Пскове отмечены в Первой Псковской летописи в 1535 г.[32] – в это время была построена стена «через Пскову реку ко Гремяцкому костру»).

В этот период повсеместное распространение получили бойницы подошвенного боя; приспособленные в основном для артиллерии, они могли использоваться и для ручного огнестрельного оружия. Эти бойницы делались с камерами (печурами). Для облегчения стрельбы и приближения дул пушек к внешней поверхности стены изнутри стены стали снабжать широкими полуциркульными арками, заглубленными в их толщу с внутренней стороны. Впервые такие арки были применены в Московском кремле Ивана III, а затем получили широкое распространение в оборонительных сооружениях[33], причем формы бойниц Орехова, Копорья и Ивангорода очень схожи[34]. Это стало одной из основных особенностей данного периода.

Следует сказать, что XVI столетие – время «поиска» новых способов строительства укреплений и формирования новых фортификационных систем. В результате этих исканий постепенно стал складываться новый тип долговременных фортификационных укреплений – бастионный[35]. Этот процесс затронул и Россию. Поэтому некоторые башни Пскова, возведенные перед Ливонской войной, имели вид низких приземистых башней-захабов высотой два-три яруса, которые, следовательно, лишь немного возвышались над прилегающими стенами. Это сложные по назначению сооружения – они одновременно выполняли функцию башен, ворот, предмостных укреплений. Их можно сравнить с подковообразными в плане выдвинутыми в предполье околобашенными ронделями. Эти башни по своим формам напоминали полукруглые и подковообразные в плане западноевропейские бастеи[36]. (Правда, Ю. Б. Бирюков считает, что такие башни были построены в период подготовки к Смоленской войне на рубеже 1620-х – 1630-х гг.[37]). В целом, XVI столетие можно выделить в отдельный этап – период поиска новых фортификационных форм, а также начало существования единой системы обороны северо-западных рубежей России.

Еще один момент, на который хотелось бы обратить внимание, – возведение деревоземляных укреплений в Новгороде, о которых уже упоминалось. Этот, на первый взгляд, непонятный факт, на самом деле, объясняется не только спешностью перестройки и дешевизной строительного материала, но также и стремлением противодействия огнестрельному оружию. Дело в том, в ядра «вязли» в таких конструкциях, а не пробивали их, как это было с каменными укреплениями. Поэтому пришедшие в ветхость каменные башни в то время старались не перестраивать, а заменять деревоземляными.

Примечания

1. Раппопорт П. А., Косточкин В. В. К вопросу о периодизации истории древнерусского военного зодчества // КСИИМК. Вып. 59. М., 1955. С. 22-28.

2. Носов К. С. Русские крепости и осадная техника VIII-XVII вв. СПб., 2003.

3. Ласковский Ф. Ф. Материалы для истории инженерного искусства в России. Ч. I. СПб., 1858. С. 2.

4. Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч. 1. М., 2000. С. 249.

5. Новгородская IV летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч. 1. М., 2000. С. 252.

6. Новгородская IV летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч. 1. М., 2000. С. 280.

7. Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч. 1. М., 2000. С. 339.

8. Там же. С. 348.

9. Псковская II летопись. М., 1955. С. 23.

10. Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 25; Псковская III летопись // Псковские летописи. Вып. 2. М., 1955. С. 108; Косточкин В. В. Русское оборонное зодчество конца XIII - начала XVI веков. М., 1962. С. 42.

11. Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 25.

12. Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 25; Псковская III летопись // Псковские летописи. Вып. 2. М., 1955. С. 108.

13. Псковская II летопись. М., 1955. С. 30.

14. Там же. С. 31.

15. Псковская III летопись. С. 115.

16. Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч. 1. М., 2000. С. 390.

17. Там же. С. 395-396.

18. Московский летописный свод конца XV в. // Полное собрание русских летописей. Т. 25. М.; Л., 1949. С. 247-248.

19. Косточкин В. В. Русское оборонное зодчество… С. 130.

20. Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч. 1. М., 2000. С. 439.

21. Янин В. Л. О продолжительности строительства новгородского кремля конца XV в. // Советская археология. 1978. № 1. С. 259-260.

22. Дмитриев А. Замки и крепости Санкт-Петербурга и окрестностей. С. 123.

23. Пономарев В. О каменной крепости в Ладоге // Редут. № 1. М., 2006. С. 49-50.

24. Носов К. С. Русские крепости конца XV-XVII вв. Конструктивные особенности // Военно-исторический журнал. 2009. № 4. С. 50.

25. Мильчик М. История Иваногорода в конце XV-XVI вв. и крепостное строительство с участием итальянских мастеров // Крепость Ивангород. Новые открытия. СПб., 1997. С. 23.

26. Там же. С. 25.

27. Кирпичников А. Н. Древний Орешек. Историко-археологические очерки о городе-крепости в устье Невы. Л., 1980. С. 60.

28. Алешковский М. Х. Каменные стражи. С. 38.

29. Мильчик М. История Иваногорода… С. 33.

30. Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 84.

31. Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 92; Псковская III летопись. С. 225.

32. Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 107.

33. Носов К. С. Русские крепости и осадная техника VIII-XVII вв. СПб., 2003. С. 66.

34. Косточкин В. В. К характеристике памятников военного зодчества… С. 133.

35. Подробнее см.: Кирпичников А. Н. Крепости бастионного типа в средневековой России // Памятники культуры. Новые открытия. 1978. Л., 1979. С. 474-488.

36. Кирпичников А. Н. Оборона Пскова в 1581-1582 гг. и его крепостные сооружения в период Ливонской войны // Археологическое изучение Пскова. Вып. 2. Псков, 1994. С. 206-207.

37. Бирюков Ю. Б. Модернизация Псковской крепости в 1620-е – 1630-е годы // Древности Пскова. Археология. История. Архитектура. Псков, 1999. С. 115-126.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В XVII столетии, скорее всего, никаких серьезных достижений в фортификационном строительстве не произошло, более того, в результате Смутного времени система обороны северо-западных рубежей оказалась урезанной – по условиям Столбовского мирного договора к Швеции отошли Орешек, Копорье, Ям и Ивангород. А в составе России, таким образом, остались Новгород, Псков и Ладога (причем последняя сильно разрушалась[1]).

Следующий, пятый, период – это царствование Петра I, когда в годы Северной войны, система обороны северо-западных рубежей России подверглась коренной реконструкции. Основной особенностью этого периода стало строительство укреплений по бастионной системе. Кроме того, система обороны значительно расширилась за счет возвращения Орешка, Ямбурга, строительства Новодвинской и Санкт-Петербургской крепостей, а также взятия русскими войсками ряда крепостей в Прибалтике.

Этот период, на наш взгляд, следует разделить на несколько этапов. Первый этап – это возведение деревоземляных бастионов с куртинами в Новгороде и Пскове в первые годы войны. В Новгороде в первую очередь принялись за исправление старой ограды, на которой доделали бруствер из палисада с бойницами для действия ручным огнестрельным оружием; со стен и башен сняли крыши, а вместо них насыпали слой земли для предохранения от навесных выстрелов[2]. Но в основном работы заключались в насыпке вокруг кремля земляных бастионов. Эта новая земляная ограда состояла из 5[3] или 6[4] бастионных фронтов. 6 декабря 1701 г. Я.В. Брюс доносил Петру: «Городовое дело столь далеко сделано, что огорожено кругом, а куртины и по них бруствер за морозами не успели дёрном выложить. Место, которое было не сделано у реки, от болверка, которой ты, государь, изволил делать, заложено турами»[5].

Примерно также обстояло дело и с псковской крепостью, имевшей в целом исправные, но устаревшие укрепления. В конце 1700 г. притупили к установке палисадов и возведению земляных бастионов силами военнослужащих, посадских и даже монастырских людей.[6] В результате этого в короткое время – к лету 1701 г. было насыпано 9 земляных бастионов, соединенных куртинами, которые были расположены параллельно каменной крепостной стене. Крепостная артиллерия и стрелковая оборона были перенесены на новые укрепления. Так же, как и в Новгороде, верки башен покрыли слоем земли для предохранения от навесных выстрелов[7].

Таким образом, в 1700-1701 гг. была найдена очень удачная и удобная форма усиления обороноспособности старых крепостей – возведение вокруг каменных оград земляных бастионов, что позволяло к невыгоде нападающих, во-первых, выдвинуть вперед узлы артиллерийской обороны и тем самым расширить зону боя вокруг крепости, во-вторых пользуясь изломанными линиями фронта обороны, более эффективно, чем раньше, вести заградительный огонь в нужных направлениях[8]. В дальнейшем этот способ был продолжен. При этом следует напомнить, что возведение земляных бастионов отнюдь не являлось чем-то новым в России – начало экспериментов с укреплениями бастионных форм можно связать с деятельностью Пьетра Антонио Солари, отстроившего в 1490-1492 гг. наиболее опасную напольную сторону Московского Кремля[9], и в дальнейшем такой способ прижился в России и оказался очень и очень жизнеспособным.

Кроме того, в 1701 г. началось строительство каменной Новодвинской крепости, завершившееся в 1705 г. По сути дела, она стала первой каменной крепостью в России, построенной по бастионной системе[10].

В октябре 1702 г. была взята штурмом древняя русская крепость Орешек (Нотебург), переименованная в Шлиссельбург. Почти сразу после этого приступили к исправлению последствий осады (в её стенах было сделано три пролома, а деревянные постройки почти все сгорели). Однако помимо исправлений в каменных стенах на острове было в кратчайшие сроки насыпано шесть бастионов. Таким образом, Шлиссельбург после усиленных в 1700-1701 гг. земляными валами Новгорода и Пскова представлял собой ещё один пример органичного сочетания средневековых каменных укреплений и новой бастионной линии обороны.[11] Кроме того, крепость также усилили артиллерией - в 1703 г. в ней насчитывалось 127 орудий[12], а в январе 1704 г. - 102 пушки и 28 мортир.[13] По мнению В. С. Воинова и Б. М. Кирикова, после взятия Орешка у Петра возникла идея создания крепости на острове, запирающем вход в Неву со стороны её устья. И реконструктивные работы в Орешке явились «генеральной репетицией», предшествовавшей сооружению петербургской крепости[14].

А в следующем году, при строительстве Санкт-Петербургской крепости была использована уже сложившаяся форма строительства деревоземляных укреплений; причем на сей раз мы видим уже не просто усиление старых укреплений, а возведение целой крепости, очень быстро ставшей центральным ядром сложившейся системы обороны северо-западных рубежей. На это мысль нас наталкивает в первую очередь обеспечение новой крепости артиллерией в сравнении с остальными крепостями. Кроме того, этому способствовало и географическое положение Санкт-Петербурга – он оказался в центре, прикрытый практически со всех сторон другими крепостями.

Крепостной вал бастионного очертания обнимал Адмиралтейство с трех сторон с сухопутной стороны. Перед валом был вырыт ров, а в нем установлены палисады. Бастионов было пять: три из них находились по середине и по концам южного фаса, а два других – у самой реки. Снаружи бастионы были обнесены рогатками.

Таким образом, в 1701-1706 гг. начался период строительства крепостей бастионного типа в России. Кроме того, в 1704 г. был построен форт Кроншлот, и этим было положено начало фортовых укреплений в России.

Завершением «бастионного» периода следует считать строительство Аннинских укреплений в Выборге, построенных по проекту военного инженера А. Де Кулона в 1730-е годы. Двухкилометровая линия этих укреплений защищала Выборг с северо-запада. Эта крепость бастионного типа имела четыре бастиона и полубастион, широкий ров и два вала с вертикальными стенками.

Следует отметить и то, что в начале XVIII в. отдельные крепости фактически утратили самостоятельные возможности для обороны – осадные операции конца XVII в. в Западной Европе, а также операции русской армии в годы Северной войны показали, что крепость, предоставленная сама себе долго защищаться только силами гарнизона не в состоянии. Поэтому фортификационные укрепления чаще стали рассматривать как узлы обороны, на которые опиралась полевая армия при защите территории (в частности, именно так и произошло в 1708 г. при наступлении шведского корпуса Г. Либеккера на Санкт-Петербург). Это во многом предопределило переход к возведению крепостей фортового типа. Следует также отметить, что в те годы крепости Северо-Запада России стали использовать и в качестве опорных пунктов для наступательных операций.

Следующий период связан с развитием укреплений фортового типа. На северо-западе России они возводились в районе Кронштадта. В октябре 1723 г. была заложена Центральная крепость, которую стали называть Кронштадтской крепостью. План этого укрепления был составлен императором Петром I, однако после его смерти (1725 г.) фортификационное строительство на Котлине замедлилось (основное внимание стали уделять достройке доков), а в дальнейшем они и вовсе прекратились, лишь в 1740 г. (в преддверии русско-шведской войны) здесь были проведены неотложные ремонтные работы, кроме того, небольшие перестройки отдельных укреплений были осуществлены в 1780-х гг.

К дальнейшему усилению Кронштадтских укреплений приступили лишь в начале XIX в., когда произошел разрыв дипломатических отношений с Англией (до войны, правда, дело не дошло). В 1800 г. на юго-западе от Кронштадта был построен форт Рисбанк – одноярусное деревянное укрепление на ряжах (два бастиона, соединенных куртиной), где было установлено 66 артиллерийских орудий.

В 1807 г. восстановили Александр-шанц, разрушенный в 1801 г., возле него был построен редут «Михаил», а на южном берегу острова возвели Александровскую батарею. Эти батареи обеспечивали сплошную зону огня поперек острова и контролировали мелководные прибрежные участки на случай высадки десанта.

Дальнейшее совершенствование фортификационных укреплений началось в царствование императора Николая I, и к 1840 г. была полностью завершена главная ограда крепости. Она опоясывала город со всех сторон и могла выдержать длительную осаду. Западный фронт крепости состоял из каменных одноярусных полубашен и одноэтажных оборонительных казарм, в которых утолщенные наружные стены вместо окон имели бойницы. Пространство между казармами и побережьем занимали оборонительные валы с эскарпами, облицованными гранитными плитами. Наиболее мощным был северный фронт крепости. Сплошная каменная линия укреплений по северному берегу острова состояла из оборонительной стены, четырех двухэтажных оборонительных казарм и трех одноярусных полубастионов. Стена высотой около 6 метров имела в плане ломаное очертание. Перед оборонительной стеной была возведена земляная плотина. На вооружении северного фронта находилось 71 орудие. Восточный фронт крепости состоял из оборонительной стены, защитной плотины, восточной оборонительной казармы и Петербургских ворот, у которых заканчивалась восточная плотина. В этот период были построены также и новые форты: «Александр I».

В начале Крымской войны был разработан план обороны побережья Финского залива на случай атаки англо-французской эскадра. В этот момент было решено серьезным образом усилить укрепления Кронштадта: на северном фарватере были сооружены новые батареи (см. Морские Северные номерные форты), Александровская батарея подверглась полной перестройке (получила название «форт Константин»), а к концу войны были построены три батареи и для прикрытия южного фарватера (см. Южные номерные форты).

Дальнейшие серьезные преобразования в системе укреплений Кронштадта относятся к концу XIX в. В 1895 г. была образована комиссия под председательством начальника Главного штаба генерала Н.Н. Обручева, которая и разработала предложения по усилению Кронштадтской крепости. По этому плану предусматривалось перевооружение существовавших батарей артиллерийскими орудиями новейших систем, возведение двух новых островных фортов в акватории залива (форты Обручев и Тотлебен), а также упразднение некоторых старых фортов. Устаревшими были признаны форты «Петр I», «Александр I», «Кроншлот» и батарея «Князь Меншиков», а также морские Северные № 3 и 5, малопригодные для установки новых артиллерийских систем и близко расположенные к другим морским батареям.

После русско-японской войны стало ясно, что дальнобойность артиллерийских орудий увеличилась еще больше, и Кронштадтская крепость сильно устарела, и ее орудия не могли предохранить крепость от бомбардировок. Поэтому было принято решение о возведении фортов «Красная горка» и «Ино», которые стали фортами нового типа своеобразными предшественниками укрепленных районов и были расположены на южном и северном берегу Финского залива. Кроме того, в 1909 г. началось строительство форта «Риф».

В годы Первой мировой войны гарнизону Кронштадта и фортов не пришлось принимать участия в боевых действиях. Перед войной перед защитниками Кронштадтской крепости были сформулированы основные задачи: «Кронштадтская крепость имеет назначением «обеспечить флоту, опирающемуся на Кронштадтский порт, как на базу: а) безопасную, спокойную стоянку на рейдах в гаванях и в доках, при приготовлении к выполнению поставленных ему задач; б) свободный выход из порта во всякое время и возможность развернуться перед боем». В случае потери флота, крепость имеет назначением воспрепятствовать прорыву неприятельских судов к столице, а также воспользоваться кронштадтским портом в качестве своей базы для дальнейших операций».

Большие работы в XIX и в начале XX столетия проводились также в Выборге, но там ограничивались сооружением новых батарей. Остальные крепости на Северо-Западе этот период использовались, в большей степени, как склады боеприпасов, а также в качестве тюремных помещений (для чего нередко внутри крепостей возводили новые здания). Серьезным перестройкам подвергалась только Санкт-Петербургская крепость (причем и фортификационные и постройки для гарнизона)[15], которая, кроме того, в годы Крымской войны (1853-1856) была подготовлена для обороны в случае нападения англо-французских войск.

В заключение можно также отметить, что в 1906 г. в Главном крепостном комитете, образованном в 1904 г., были разработаны основания для составления табелей нормального вооружения сухопутных крепостей, причем все соображения и расчеты велись по отношению к некоторой теоретической крепости (также разработанной этим же комитетом). Предполагалось, что эта крепость (фортовая) соответствует большинству крепостей империи, гарнизон этой крепости определялся в 40 батальонов, из которых 16 назначаются для службы охранения и занятия промежуточных между фортами позиций, 8 - образуют частные резервы отделов обороны и 8 – общий резерв. Практического воплощения эта идея не получила, но интересна с точки зрения попытки унификации всех фортификационных сооружений[16].

Подводя итоги, на наш взгляд, следует выделить шесть осиновых этапов фортификационного строительства на северо-западе России:

1) стихийное строительство деревянных укреплений.

2) перестройка существовавших укреплений из деревянных в каменные, башенного типа (начало этого периода - конец XIII и начало XIV в., а завершение - начало XV в. - связано с появлением огнестрельного оружия).

3) перестройка крепостей башенного типа с учетом появления артиллерии (начало - середина XV в.). Этот период, на наш взгляд, следует разделить на два этапа:

- перестройка укреплений силами посадников отдельных городов;

- перестройка крепостей на средства центральной власти и формирование единой системы обороны северо-западных рубежей

4) период поиска новых фортификационных форм, а также начало существования единой системы обороны северо-западных рубежей России (XVI столетие).

5) появление в России «регулярных» крепостей бастионного типа (в годы царствования Петра Великого и Анны Иоанновны). Данный период также следует разделить на два этапа:

- возведение дополнительных построек в уже существовавших укреплениях;

- строительство новых крепостей бастионного типа.

6) возведение укреплений фортового типа.

Следует также отметить, что четкой границы между этими периодами нет (особенно это касается последних). В частности, первые укрепления бастионного типа появились в XVI столетии, а первый форт – Кроншлот – был построен в 1704 г., в период утверждения бастионной системы. Но с такими ситуациями приходится сталкиваться при разработке любой периодизации.


[1] Бранденбург Н.Е. Старая Ладога. СПб., 1896. С. 149-150.

[2] Фриман Л. История крепости в России. Ч. I. СПб., 1895. С. 102.

[3] Там же. С. 102.

[4] Захаренко А. Г. Усиление оборонительных сооружений на северо-западной границе Русского государства в начале Северной войны // Сборник докладов Ленинградского дома учёных им. А. М. Горького. № 3. М.; Л., 1960. С. 74.

[5] Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. I. СПб., 1887. С. 875; Захаренко А. Г. Указ. Соч. С. 77.

[6] Записки И. А. Желябужского // Записки русских людей. События времени Петра Великого. СПб., 1841. С. 81.

[7] Ласковский Ф.Ф. Материалы для истории инженерного искусства в России. Ч. II. Опыт изучения инженерного искусства в царствование императора Петра Великого. СПб., 1861. С. 468.

[8] Кирпичников А. Н. Крепости бастионного типа в средневековой России. С. 473.

[9] Там же. С. 474.

[10] Гостев И.М. Архангельская Новодвинская крепость // Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Вып. 15. Крепости-тюрьмы Северо-Запада России и Южной Финляндии. История и современность. Материалы научной конференции. СПб. 2007. С. 33-59.

[11] Кирпичников А.Н. Древний Орешек. С. 116-117.

[12] Там же. С. 118.

[13] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 272.

[14] Воинов В.С., Кириков Б.М. Там, где начинался город // Строительство и архитектура Ленинграда. 1975. № 2. С. 39-40.

[15] Подробнее об этих перестройка см. Степанов С.Д. Санкт-Петербургская (Петропавловская) крепость. История проектирования и строительства. СПб., 2000.

[16] ВИМАИВиВС. Инженерно-документальный фонд. Инв. 22/747.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Старая Ладога.
Ладога является одним из наиболее древних русских городов и самым древним на северо-западе России. Датой ее основания принято считать 753 год, а в 862 г., когда на Русь пришли варяжские князья, старший из них, Рюрик, первоначально появился именно в Ладоге. Каменная крепость здесь впервые была построена в конце IX в., в 997 г. она была разрушена войсками норвежского ярла Эйрика, в начале XI в. построена деревянная крепость, а в 1114 г. была перестроена в камне по инициативе великого князя Мстислава Владимировича. Рядом с крепостью раскинулся город, где за короткий период времени (15 лет) было возведено 6 каменных церквей, а в 1164 г. под стенами крепости появились шведские войска, но были отбиты.
В то время Ладожская крепость являлась новаторским и первоклассным фортификационным сооружением. На берегах Волхова было возведено укрепление с замкнутыми каменными стенами, равновеликими деревянным и предназначенными для активной стрелковой обороны. Крепость неоднократно становилась опорным пунктом для наступательных действий новгородских войск (к примеру, именно здесь в 1348 г. собралось войско, отправившееся отвоевывать Орешек).

Со временем ее укрепления устарели, и в 1446 г., по инициативе новгородского архиепископа Евфимия, начались работы по обновлению каменных укреплений Ладоги. Эти работы, скорее всего, заключались в утолщении старых стен новой кладкой и увеличении их высоты. В 1480-е годы начался новый этап перестройки укреплений, хотя, как и ранее, они не носили всеобъемлющего характера. Основной целью работ, производившихся в XV в., было приспособление стен и башен крепости для размещения огнестрельного оружия.

В 1585-1586 гг., уже после окончания Ливонской войны, в Ладоге был сооружен земляной город – небольшое укрепление бастионного типа, размером 170х170 метров, пристроенное с южной стороны крепости. Эти два указанных земляных укрепления и положили начало развитию бастионной системы укреплений, получившей основное развитие уже в начале XVIII. Кроме того, в те же годы (1584-1585) коренной реконструкции подверглись и каменные стены Ладоги. Фактически в это время была возведена новая крепость на берегу Волхова. Все башни ладожской крепости были трехъярусными, в поперечнике достигали 12,96 – 21,6 метров, немного превышали по высоте смежные участки стен и располагались более или менее равномерно по периметру крепостного мыса на расстоянии 39,96 – 64,8 метров друг от друга. Входы в башни (за исключением Воротной) находились во вторых ярусах, совпадавших по уровню с поверхностью крепостного двора. Сообщение осуществлялось по внутрибашенным лестницам. С юга укрепление ограничивали земляной вал высотой 11,88 метров и ров глубиной в 4,32 метра.

Однако в годы Смутного времени, несмотря на мощь укреплений, когда в августе 1610 г. к стенам крепости подступили шведские отряды, гарнизон Ладоги сдался практически после первого обстрела. Но это объясняется не слабостью укреплений, а деморализованностью гарнизона в тот период. В эту область был отправлен воевода И.М. Салтыков с войском, которому в результате 5-месячой блокады удалось вернуть Ладогу обратно (февраль 1611 г.), однако осенью того же года крепость снова была осаждена шведами под командованием П. Делагарди. Однако шведы не стали удерживать эту область за собой, и в результате Столбовского мира 1617 г. Ладога была возвращена России (причем она находилась в 40 верстах от границы и стала, таким образом, пограничным городом).

В XVII в. общая протяженность фортификационных укреплений Ладоги достигала 154 саженей (332, 64 метра). В эту боевую линию входили три круглые башни – Климентовская (наиболее мощная), Стрелочная Раскатная, полукруглая Тайничная башня (снабженная в первом ярусе колодцем) и прямоугольная Воротная башня. Все башни ладожской крепости были трехъярусными, в поперечнике достигали 6-10 сажен (12,96 - 21,6 метров), немного превышали по высоте смежные участки стен и располагались более или менее равномерно по периметру крепостного мыса на расстоянии 18,5 - 30 сажен (39,96 - 64,8 метров) друг от друга. Входы в башни (за исключением Воротной) находились во вторых ярусах, совпадавших по уровню с поверхностью крепостного двора. Сообщение осуществлялось по внутрибашенным лестницам. С юга укрепление ограничивали земляной вал высотой 5,5 сажен (11,88 метров) и ров глубиной 2 сажени (4,32 метра).
Однако со временем стены и башни ладожской крепости стали приходить в упадок, что вызывало тревогу местных властей. В частности, в 1655 г. в донесении сообщалось: «от немецкого свейского рубежа город Ладога всего 30 верст, и ездят в государеву сторону мимо Ладоги немецкие посланники и гонцы и торговые люди приезжают почасту, и городовое нестроение видят».
В 1699 г., когда Петр затребовал выписку из Новгородских описных книг о состоянии ладожской крепости, ему было доложено: «Город Каменный, а в нем башни и прясла стоят без кровли и без починки многие годы, и на башнях кровлей и в башнях мостов нет, от дождя и снега все сгнило без остатку и провалилось», в Деревянном городе все башни, мосты и ворота также сгнили и «валились врозь».

В первые годы Великой Северной войны Ладожские укрепления оказались в центре внимания русского командования из-за своего пограничного положения. В 1701 г. ладожский воевода И.Д. Чириков должен был подготовить Ладогу к боевым действиям. Каменные укрепления были оснащены новой артиллерией, земляные бастионы были расширены и укреплены, здесь также постепенно были сосредоточены войска, вооружения и боеприпасы. Стрельцы и казаки ладожского гарнизона в составе отряда князя Г. Путятина защищали пограничную Лавуйскую заставу (оставленную, однако, после осады шведами; отряд вернулся в Ладогу под защитою «Осадного креста», с тех пор сохранявшегося в Климентовской церкви). А летом и осенью 1701 г. Ладога стала опорным пунктом для наступления русских войск к Нотебургу (Орешку). Но после взятия Нотебурга и Ниеншанца (об этом подробнее можно посмотреть тут) эта крепость стала терять боевое значение, правда, здесь находился небольшой гарнизон и десяток артиллерийских орудий.
Но через несколько лет по указу Петра Великого большинство жителей Ладоги было переведено на устье Волхова, где в видах проведения Ладожского канала и больших удобств для судоходства была основана Новая Ладога. Концом существования Ладоги, по мнению Н.Е. Бранденбурга, должен быть отмечен 1704 год. Правда, крепость в Новой Ладоге, где было размещено 500 человек гарнизона, а также 40 пушек, была построена лишь летом 1708 г. Это была небольшая земляная крепость, куда были переселены все жители из Старой Ладоги.
С 1971 г. является музеем.
Литература:
Бранденбург Н.Е. Старая Ладога. СПб., 1896.
Власов А.С. Элькин Г.Н. Древнерусские крепости Северо-Запада. СПб., 2007.
Кирпичников А.Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л., 1984.
Мильчик М.И., Коляда Н.И. Когда построена Ладожская крепость? // Новгородский исторический сборник. Вып. 6 (16). 1997. С. 175-181.

post-104-0-62184400-1409251700_thumb.jpg

post-104-0-88206200-1409251707_thumb.jpg

post-104-0-55696100-1409251717_thumb.jpg

post-104-0-27431500-1409251726_thumb.jpg

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Укрепления Новгорода.

Каменные укрепления в Новгороде были заложены в 1302 г.[1] Следует отметить, что новгородские укрепления складывались постепенно, и никакого заранее продуманного плана их строительства никогда не существовало. В первую очередь был возведен Кремль («детинец»), однако ему так и не довелось стать объектом вражеского нападения. Тем не менее, новгородские власти постоянно совершенствовали его укрепления в соответствии с требованиями инженерного искусства. Но основное внимание уделялось стенам окольного города. Деревянные стены здесь были сооружены в 1262 г. В 1330-е годы стараниями архиепископа Василия была предпринята грандиозная попытка обнести городской посад каменными стенами. Однако в полной мере реализовать этот замысел не удалось, и часть укреплений продолжала оставаться деревоземляными и во второй половине XIV в. они были усилены.

Следует отметить интересную деталь: башни Окольного города возводились не по единому плану, а возле улиц. По справедливому предположению А.Л. Монгайта, это связано с системой организации строительства в Великом Новгороде: улица, построившая башню, должна была и содержать, и защищать ее[2]. Поэтому башни оказались на различном расстоянии друг от друга. Кроме того, дополнительной защитой Новгорода являлись укрепленные монастыри, а также речки.

После включения Новгородской области в состав централизованного государства начался второй этап перестройки крепостей на северо-западе России.

В 1484 г. начались грандиозные работы по перестройке Кремля в Новгороде, завершившиеся в 1499 г.[3] В этот же период, в конце XV в., был усилены и укрепления Ямгорода[4]. Кроме того, в 1490-е годы перестройкам подверглась ладожская крепость, где были построены три башни (всего их стало пять). После этого крепость, сохранив свои первоначальные размеры, получила круговую оборону и была приспособлена для применения огнестрельного оружия[5].

В 1530-е гг. в Новгороде были проделаны большие работы по перестройке Окольного города. В 1534 г. были перестроены стены на Софийской стороне, а в 1537 г. – на Торговой стороне Новгорода, при этом некоторые обветшавшие каменные башни были заменены деревоземляными. Этот, на первый взгляд, непонятный факт, на самом деле, объясняется не только спешностью перестройки и дешевизной строительного материала, но также и стремлением противодействия огнестрельному оружию. Дело в том, в ядра «вязли» в таких конструкциях, а не пробивали их, как это было с каменными укреплениями. Поэтому пришедшие в ветхость каменные башни в то время старались не перестраивать, а заменять деревоземляными.

Таким образом, укрепления Новгорода состояли из трех линий укреплений. Линия укреплений Детинца описывала замкнутую фигуру в виде неправильного эллипса. Вокруг стен Кремля находился ров, соединенный с Волховом и наполненный водой. Длина стен Кремля составляла 576 саженей. Малый (или Средний) город состоял из деревянных стен и 8 деревянных башен, расположенных по земляному валу, и повторял линию кремлевских стен в небольшом от них расстоянии. Малый город также был окружен рвом. Длина его равнялась 984 саженям (около 2 км). Эти укрепления располагали на Софийской стороне, то есть на левом берегу Волхова. Большой (или Окольный) город окружал обе стороны, на которые делился Новгород – Софийскую и Торговую. Деревянные стены и башни Окольного города были расположены по древнему земляному валу. Общая длина Большого города на обеих сторонах Волхова составляла 4532 сажени (около 9 км)[6].

Так называемый Каменный город, расположенный на Софийской стороне, состоял из 11 башен (Пречистенской, Борисоглебской, Спасской, Покровской, Красной, Воскресенской, Владимирской четырех безымянных) и соединявших их стен общей протяженностью 576,5 сажен (1228 метров). Некоторые из башен были снабжены «шатрами». Ворота имелись в Пречистенской, Спасской, Воскресенской и Владимирской башнях[7]. Кроме того, имелся каменный «роскат», расположенный между одной из безымянных и Покровской башней и соединенный с ними каменной стеной[8].

В 1582 г. в Новгороде был сооружен «Малый земляной город», состоявший из рва и земляного вала с двумя проезжими воротами. Он насчитывал семь бастионов с длинными фасами, сходившимися под тупым углом[9]. Система его обороны состояла из рва, шести отводных быков-бастионов и соединяющих их куртин. По периметру всего сооружения, повторяя его изломанные контуры, шел вал с деревянной стеной, рубленой тарасами. Кроме того, на оконечности бастионов в линии стен были возведены башни. Укрепления Малого города представляли геометрическими по плану с равномерным распределением одинаковых бастионов, свойственных новоитальянской фортификационной системе второй половины XVI в. Вынос бастионов (около 50 м) за линию куртинного фронта равнялся половине длины их основания (горжи). Фас бастионов составлял 1/6 часть линии внутреннего полигона. Длина куртин равнялась удвоенному фасу. Бастионы были снабжены боковыми уступами, прикрытыми крыльями или орильонами. Благодаря этому фланки получили двухъярусную пушечную защиту (к этому прибавлялся и «высотный огонь» из башен). Малый земляной город полукольцом охватывал с напольной стороны каменные стены Новгородского детинца, представляя как бы первую линию их обороны[10].

В 1700 г., после поражения под Нарвой, когда ожидали вторжения шведских войск, в Новгороде спешно возвели еще одну линию укреплений, причем нового - бастионного - типа. новая земляная ограда состояла из пяти[11] или шести[12] бастионных фронтов. 6 декабря 1701 г. Я.В. Брюс доносил Петру: «Городовое дело столь далеко сделано, что огорожено кругом, а куртины и по них бруствер за морозами не успели дерном выложить. Место, которое было не сделано у реки, от болверка, которой ты, государь, изволил делать, заложено турами»[13]. Однако принимать участия в боевых действиях гарнизону новгородских укреплений не пришлось. Постепенно эти укрепления стали терять свое оборонительное значение, и в 1720 г. артиллерийское вооружение с них было снято.


[1] Новгородская IV летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч. 1. М., 2000. С. 252.

[2] Монгайт А.Л. Оборонительные сооружения Новгорода Великого // Материалы и исследования по археологии СССР. Т. 31. М., 1952. С. 28.

[3] Янин В.Л. О продолжительности строительства новгородского кремля конца XV в. // Советская археология. 1978. № 1. С. 259-260.

[4] Дмитриев А. Замки и крепости Санкт-Петербурга и окрестностей. С. 123.

[5] Пономарев В. О каменной крепости в Ладоге // Редут. № 1. М., 2006. С. 49-50.

[6] Захаренко А.Г. Усиление оборонительных сооружений на северо-западе Русского государства в начале Северной войны // Сборник докладов военно-исторической секции Ленинградского дома ученых имени А. М. Горького. № 3. М.; Л., 1960. С. 73.

[7] Новгород Великий в XVII веке. Документы по истории градостроительства / Сост. А.Н. Медушевский. Вып. 2. М., 1986. С. 276-282.

[8] Новгород Великий в XVII веке. С. 278.

[9] Монгайт А.Л. Оборонительные сооружения Новгорода Великого. С. 47.

[10] Кирпичников А.Н. Крепости бастионного типа в средневековой России // Памятники культуры. Новые открытия. 1978. Л., 1979. С. 490-491.

[11] Там же. С. 102.

[12] Захаренко А.Г. Усиление оборонительных сооружений на северо-западной границе Русского государства в начале Северной войны. С. 74.

[13] ПБИПВ. Т. I. СПб., 1887. С. 875; Захаренко А.Г. Усиление оборонительных сооружений на северо-западной границе Русского государства в начале Северной войны. С. 77.

post-104-0-77917200-1409289491_thumb.jpg

post-104-0-30664600-1409289499_thumb.jpg

post-104-0-08858200-1409289508_thumb.jpg

post-104-0-95489000-1409289515_thumb.jpg

post-104-0-13891100-1409289522_thumb.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Укрепления Пскова.

Каменные укрепления во Пскове стали возводить в начале XIV в. (в 1309 г. «Борис посадник и весь Псков заложиша стену камену от святого Петра и Павла к Великой реце»[1]), и этот процесс шел постоянно, так как данная область практически постоянно находилась в состоянии конфликта с Ливонским орденом. Однако большая часть стен (за исключением Кремля) вплоть до конца XIV столетия оставались деревянными. Большие фортификационные работы были осуществлены в конце XIV (начиная с 1375 г.) и начале XV вв.[2] В дальнейшем псковичи продолжали совершенствовать и развивать укрепления своего города. Скорее всего, принцип организации строительства здесь был таким же, как и в Новгороде – башни и соединявшие их стены возводились не по единому плану, а по обстоятельствам, но в псковских летописях при упоминании о появлении той или иной башни постоянно говорится о централизации такого рода работ. К примеру, в 1396 г. «посадник Ефрем и мужи псковичи поставиша костер на Василиеве горке»[3]; в следующем году «Князь Иван Ондреевич и князь Григорий Остафьевич и посадник Захария, и мужи псковичи поставиша три костры на приступнои стене: первой костер с Великой реки, другии костер на Лужищи, третии на Пскове на оугле»[4]. В 1401 г. «князь Григорий Остафьевич и Захариа посадник и весь Псков заложиша к старои стене новую, тлъще и выше, возле Великою реку, от Бурковых ворот от костара и до Крому»[5] (эти работы были завершены в 1404 г.[6], а в 1407 г. строительство стен было продолжено[7]).

В результате к началу XVI в. Псков обладал уникальной системой оборонительных укреплений, состоящей из четырех укрепленных районов (Кремль, Средний город, Окольный город, Запсковье), насчитывавших в общей сложности 37 башен, а общая протяженность стен достигала 9 километров. При этом толщина внешних стен достигала 4-6 метров, а высота 6,5 метра[8].

С. Герберштейн отмечал, что город Псков единственный во всех владениях московита окружен (каменной) стеной и разделен на четыре отдельные части каждая из которых заключена в своих стенах. Это обстоятельство заставило некоторых ошибочно утверждать, будто он окружен четырехкратной стеной[9].

В 1452 г. псковичи выстроили новую каменную стену «в охаб­ни», «на Крому у персей, от Великих ворот, возле всхода, до Малых ворот» и сделали в ней пять погребов. В 1453 г. они сложили прясло у стены у Лужских ворот. В 1458 г. псковичи усилили старую стену: «надделаша на старую стену новую звыше старых стен, возле Великую реку, на Креому»[10]. Четыре года спустя было сделано прясло стены от реки Великой на Кром[11]. В 1465 г. была заложена деревянная стена «около всего Запсковья»[12]. В известии второй Псковской содержится уточнение, что это было сделано «блюдущися ратнои силе Великого Новагорода»[13] (в 1469-1477 гг. эти укрепления были перестроены в камне[14]). Но, как уже отмечалось, работы по возведению новых башен и стен во Пскове шли постоянно. Во второй половине столетия деревянные укрепления Запсковья были заменены каменными[15].

В XVI в. во Пскове были проделаны большие работы, причем начало их относится к 1500 г.[16] (тогда были завершены работы по возведению каменных укреплений Запсковья), а в 1508 г. была заложена новая стена «около Греимячей горы»[17]. Всего же за первую половину столетия в нем появилось 16 новых каменных башен, а также земляное укрепление – Ляпина горка. Естественно, что столь масштабные работы растянулись на несколько десятилетий (серьезные работы во Пскове отмечены в Первой Псковской летописи в 1535 г.[18] – в это время была построена стена «через Пскову реку ко Гремяцкому костру»).

Таким образом, к началу Северной войны укрепления Пскова состояли из нескольких частей: Кремль-город, Довмонтов-город, Средний город, Крайний или Окольный город и Запсковье. Окольный город назывался также Большим городом. Каждый из этих «городов», составляющих часть Пскова, имел свои укрепления (которыми и отделялся от другого), состоявшие из окружающих эти города каменных стен и башен, сложенных из местного плитняка. В начале XVIII в. оборонное значение сохраняли стены и башни, окружавшие город с внешней стороны, то есть стены и башни Окольного города и Запсковья, а также стены города по реке Великая и левому берегу реки Пскова. Внутренние же стены и башни Среднего и Довмонтова города практически потеряли свое значение как укрепления, хотя на них по-прежнему по традиции продолжали стоять артиллерийские орудия. Высота башен Псковской крепости, число которых достигало 40, достигала в некоторых случаях от 15 до 20 м. В стенах и башнях были «слухи» (подкопы в сторону противника). Длина наружных стен Окольного города вместе с Запсковьем и стенами Среднего города равнялась 3952 саженям (более 8 км). На вооружении крепости имелось более 200 орудий, но в основном это были пищали[19].

В конце 1700 г. притупили к установке палисадов и возведению земляных бастионов силами военнослужащих, посадских и даже монастырских людей[20]. В результате этого в короткое время - к лету 1701 г. было насыпано 9 земляных бастионов, соединенных куртинами, которые были расположены параллельно каменной крепостной стене. Крепостная артиллерия и стрелковая оборона были перенесены на новые укрепления. Также, как и в Новгороде, верки башен покрыли слоем земли для предохранения от навесных выстрелов[21]. Для усиления ее вооружения из Москвы было прислано 40 чугунных и железных пушек[22].

Однако шведские войска не стали наступать, и псковские укрепления стали одним из опорных пунктов при наступлении российских войск в Прибалтике. В начале 1708 г., когда над страной нависла новая угроза шведского вторжения (и были опасения. что основной удар будет нанесен именно через Псков) укрепления снова стали приводить в порядок, а артиллерийское вооружение усилили за счет орудий, доставленных из разрушенного Дерпта. Но после того, как нападение шведов было отбито, Псков стал терять оборонительное значение.


[1] Псковская II летопись. М., 1955. С. 23.

[2] Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 25; Псковская III летопись // Псковские летописи. Вып. 2. М., 1955. С. 108; Косточкин В.В. Русское оборонное зодчество конца XIII - начала XVI веков. М., 1962. С. 42.

[3] Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 25.

[4] Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 25; Псковская III летопись // Псковские летописи. Вып. 2. М., 1955. С. 108.

[5] Псковская II летопись. М., 1955. С. 30.

[6] Там же. С. 31.

[7] Псковская III летопись. С. 115.

[8] Власов А.С., Элькин Г.Н. Древнерусские крепости Северо-Запада. СПб., 2007. С. 207.

[9] Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 152.

[10] Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 55.

[11] Там же. С. 62.

[12] Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 71.

[13] Псковская II летопись. М., 1955. С. 54.

[14] Косточкин В.В. русское оборонное зодчество… С. 50.

[15] Там же. С. 50.

[16] Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 84.

[17] Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 92; Псковская III летопись. С. 225.

[18] Псковская I летопись. М.; Л., 1941. С. 107.

[19] Захаренко А.Г. Усиление оборонительных сооружений на северо-западе Русского государства С. 68-69.

[20] Записки И.А. Желябужского // Записки русских людей. События времени Петра Великого. СПб., 1841. С. 81.

[21] Ласковский Ф.Ф. Материалы для истории инженерного искусства в России. Ч. II. Опыт изучения инженерного искусства в царствование императора Петра Великого. СПб., 1861. С. 468.

[22] Захаренко А.Г. Усиление оборонительных сооружений на северо-западной границе Русского государства в начале Северной войны. С. 70.

post-104-0-72447300-1409721494_thumb.jpg

post-104-0-29541400-1409721518_thumb.jpg

post-104-0-09398000-1409721571_thumb.jpg

post-104-0-38693800-1409721594_thumb.jpg

post-104-0-16666900-1409721615_thumb.jpg

post-104-0-78699800-1409721644_thumb.jpg

post-104-0-98246000-1409721674_thumb.jpg

post-104-0-68649200-1409721702_thumb.jpg

post-104-0-43306600-1409721756_thumb.jpg

post-104-0-56492000-1409721788_thumb.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Укрепления Корелы - Кексгольма.

Поселение на реке Вуоксе, известное с 1294 г., в 1295 г. было захвачено шведами, которые построили здесь небольшое укрепление. В 1310 г. новгородцы вместе с корелами пришли по Ладоге, взяли штурмом шведское строение, спалили его дотла, а затем возвели новое деревянное укрепление. В 1314 г. она снова была захвачена шведами, хотя и ненадолго, затем в 1322 и 1337 гг. шведы предприняли новые, столь же неудачные попытки овладеть укреплением. Все это вынудило новгородцев укрепить Корелу: были возведены новые укрепления на соседнем острове, а в 1364 г. построена еще четырехугольная башня, не дошедшая до нашего времени.

В начале XVI в. укрепления Корелы были модернизированы: возведен новый более мощный земляной вал и новые деревянные башни. Дополнительные укрепления были построены также и на соседнем острове, а острова соединены подъемными мостами.
В ходе Ливонской войны (в 1580 г.) укрепления Корелы были захвачены шведами, которыми командовал П. Делагарди, которые построили здесь каменные стены, а также мощную Круглую (воротную) башню (1582 г.), сохранившуюся до наших дней. Кроме того, чуть позже были построены каменный пороховой погреб и каменное здание Арсенала (эти постройки сохранились до наших дней). Шведами была также возведена лютеранская кирха.

В 1595 г. Корела была возвращена в состав Русского государства, но ненадолго - в 1611 г. эти укрепления вновь были взяты шведами (причем русский гарнизон продержался шесть месяцев). После этого Корела была переименована шведами в Кексгольм (это название сохранялось вплоть до 1948 года). В XVII веке в юго-восточной части крепости был построен еще один бастион (скорее, даже редут). Он сравнительно хорошо сохранился и представляет собой пятистороннее укрепление, одной стороной примыкающее к крепости и обращенное в направлении возможного нападения четырьмя остальными. С крепостью бастион был связан сохранившимся до наших дней подземным ходом, который использовался также и для вылазок осажденных.
Кроме того, шведы перенесли центр обороны на Спаский остров, где было возведено пять бастионов, обращенных фронтом на север, запад и юг, и также два равелина.

А в годы Великой Северной войны, в 1710 г., произошла последняя осада крепости – после взятия Выборга к ее стенам подошел небольшой корпус русских войск под командованием Р.В. Брюса. Сначала Кексгольм был блокирован, а после подвоза артиллерийских орудий началась бомбардировка, вынудившая шведский гарнизон сдаться.
Укрепления были очищены от жилых построек (в период шведского владычества здесь селились богатейшие люди Кексгольма и члены городского управления), и там был расквартирован гарнизон. Бывшая шведская кирха была перестроена в Новый Арсенал. А окончательно военное значение эта крепость потеряла после русско-шведской войны 1808-1809 гг. При этом следует заметить, что еще в конце XVIII в. укрепления Кексгольма стали использоваться в качестве тюрьмы для содержания политических узников – сюда были заключены члены семьи Е. Пугачева, позже – декабристы.

В 1918 г. Кексгольм вошел в состав финского государства и стал называться Кякисальми («Кукушкин пролив»), но после советско-финской войны в 1940 г. оказался в составе СССР, а 1 октября город, разросшийся вокруг крепости, получил название Приозерск.

post-104-0-19665500-1410329139_thumb.jpg

post-104-0-30516100-1410329159_thumb.jpg

post-104-0-34350200-1410329167_thumb.jpg

post-104-0-43815200-1410329175.jpg

post-104-0-13757600-1410329182_thumb.jpg

post-104-0-36867400-1410329191_thumb.jpg

post-104-0-21120700-1410329199_thumb.jpg

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Укрепления Нарвы.

Деревянные укрепления на реке Нарове были возведены датчанами в 1256 г. (город же был основан немцами в 1223 г.), а первый каменный замок здесь был построен в конце XIII в. Это было сооружение так называемого кастельного типа. В то время была застроена лишь его северная сторона: с одной стороны расположенных здесь ворот находился донжон – нижняя часть будущей башни Длинного Германа, с другой – рыцарский дом с залом. Западная стена тогдашнего замка шла по линии внутренней стены более позднего. Такая планировка следовала схеме некоторых датских замков, что неудивительно, так как этой территорией продолжали владеть датчане. В русских источниках эту крепость называли Ругодивом.

В 1345 г. датский король Вальдемар III уступил Нарву ливонскому ордену сначала на время, а спустя два года и вовсе отказался от этих владений. С этого момента Нарва на два столетия оказалась под властью Ливонского ордена. Вскоре после этого появился главный замок в виде конвентского дома. Сначала возвели его восточный флигель, а затем западный, причем форма оконных проемов, арок и характерные консоли сводов в нем указывают на начало XV в. В конце того же столетия, после постройки на русской границе крепости Ивангород, была надстроена башня Длинный Герман (Langer Hermann). С этого времени пограничные стычки между гарнизонами двух крепостей (а также и более крупные столкновения) стали регулярными.

А в 1558 г., в самом начале Ливонской войны, Нарва была взята русскими войсками и стала важнейшим пунктом внешней торговли Русского государства на Балтике. Однако война продолжалась, Ливонский орден вскоре был разгромлен, но на остатки его владений претендовали также Швеция и Речь Посполитая (сильная военная держава в то время), и русские войска со временем стали терпеть поражения, а в августе 1581 г. Нарва была осаждена шведскими войсками и флотом под командованием генерала П. Делагарди и адмирала Флеминга и через месяц захвачена. Начался период шведского владычества в этом городе. Комендантом крепости стал К. Горн.

Правда, в 1589 г. русские войска осадили Нарву, но шведский гарнизон отразил штурм. Следующая осада произошла в 1655 г., но также оказалась неудачной, причем на сей раз русские даже не стали штурмовать укрепления.

А в конце XVII столетия нарвские укрепления подверглись коренной перестройке по проекту шведского инженера-фортификатора Э. Дальберга. Новая крепость проектировалась им яйцеобразной формы с обращенной на север широкой частью. В оборонительном поясе предполагалось воздвигнуть 6 крупных бастионов: Виктория, Гонор, Глория, Фама, Триумф и Фортуна. С южной стороны замка и у восточного угла его форбурга предусматривались полубастионы Спес и Юстиция. Ранее построенный бастион Врангель (Пакс) намечалось расширить. Однако начавшаяся Великая Северная война помешала реализовать этот замысел полностью. Были построены 5 бастионов – Виктория, Гонор, Глория, Фама и Триумф. По сравнению с проектом Э. Дальберга несколько по иному был выстроен бастион Фортуна, в связи с чем сохранилась средневековая западная стена большого двора замка, а также не деформировался сооруженный в начале XVII века бастион Кристер. Со стороны реки не был построен полубастион Юстиция, а бастион Врангель сохранился в прежнем виде. Из равелинов был сооружен лишь один, расположенный перед Королевскими воротами между бастионами Гонор и Глория.

Война, как известно, началась именно с осады Нарвы. Ту осаду, которая была не слишком хорошо подготовлена, шведскому гарнизону удалось отбить (кроме того, русские войска были наголову разбиты шведским королем Карлом XII), однако спустя четыре года Петр I с войском снова подошел к крепости, и на сей раз осада оказалась успешной: в результате артиллерийского обстрела были практически полностью разрушены два бастиона, после чего укрепления были взяты штурмом. После этого укрепления Нарвы были приведены в порядок и включены в состав системы обороны северо-западных рубежей Российской империи.

Литература:

Алттоа К. Замки Нарвы и Нейшлота (Сыренска) - пограничные укрепления Ливонского ордена на Нарове // Крепость Ивангород. Новые открытия. СПб., 1997.

Петров А.В. Город Нарва, его прошлое и достопримечательности в связи с историей упрочения русского господства на Балтийском побережьи. СПб., 1901.

post-104-0-54342500-1410617246_thumb.jpg

post-104-0-21929800-1410617268_thumb.jpg

post-104-0-87332200-1410617279_thumb.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Крепость Копорье

Деревянная крепость на вершине высокой известняковой скалы в долине реки Копорка была возведена в 1279 г. стараниями новгородского князя Дмитрия Александровича, а в следующем году она была перестроена в каменную. Однако вскоре эти укрепления были разрушены новгородцами из-за конфликта с князем. Но стратегическое положение этих укреплений было все же значительным, поэтому в 1297 г. «поставиша Новгородци город камень Копорью». В то время эта каменная крепость была единственным форпостом, прикрывавшим неприятелю подходы к Новгороду с северо-запада. Правда, после постройки в 1334 г. укреплений Ямбурга, Копорская крепость стала терять свое административное значение, но она по-прежнему оставалась одним из важных укрепленных пунктов на этой территории.

В начале XVI века укрепления Копорья подверглись значительной перестройке и модернизации (как и другие крепости северо-запада России), и в таком виде сохранились до наших дней. В ходе Ливонской войны, в 1583 г., Копорье было взято шведскими войсками, а по условиям мира эта территория отошла к Швеции. Правда, в следующем десятилетии русским удалось вернуть эти земли, в том числе и Копорье, однако ненадолго – в годы Смутного времени (1611-1612 гг.) здесь снова появились шведские войска, еще раз захватившие Копорье. Русский гарнизон в Копорье, насчитывавший около 300 стрельцов и казаков, не смог оказать сопротивление шведскому корпусу. На сей раз возвращения русских пришлось ждать 90 лет. Правда, в годы русско-шведской войны в 1656-1657 гг. московские полки появлялись в окрестностях Копорья, но ограничились разорением близлежащих деревень. Шведы не стали заниматься ремонтом укреплений этой крепости, а в 1680-е годы ее даже хотели взорвать, однако данный план не был приведен в исполнение.

Весной 1703 г. под стены крепости подошел корпус российских войск под командованием Б.П. Шереметева и вынудил и шведский гарнизон (а возглавлял его потомок русских дворян, ставших шведскими подданными, Опалев) сдаться после бомбардировки из мортир. После этого Копорье некоторое время находилось в штате российских крепостей, однако уже не играло никакой серьезной роли в системе обороны северо-западных рубежей русского государства (ее гарнизон состоял из одной роты солдат). В начале XIX в. для входа в крепость был построен каменный арочный мост вместо прежнего подъемного.

Правда, в 1919 г., в период Гражданской войны в России, Копорская крепость снова оказалась в эпицентре боевых действий: в ней защищались красноармейцы, удерживавшие этот рубеж в ходе наступления войск Н.Н. Юденича на Петроград. Однако никаких осадных работ белогвардейские войска не осуществляли. После Великой Отечественной войны эта крепость стала музеем.

Литература:

Власов А.С., Элькин Г.Н. Древнерусские крепости Северо-Запада. СПб., 2007.

Косточкин В.В. К характеристике памятников военного зодчества Московской Руси конца XV- начала XVI в. (Копорье. Орехов и Ям) // Материалы и исследования по археологии СССР. Т. 77. М., 1958. С. 104-136.

Овсянников Ю.В. Копорье. Историко-архитектурный очерк. Л., 1976.

post-104-0-29505600-1411487596_thumb.jpg

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Ивангород.

Укрепления Ивангорода на реке Нарова были возведены в 1492 г. Первоначально это была небольшая крепость, построенная на самой границе, напротив ливонского замка Нарва: «Тоя же весны повелением великого князя Ивана Васильевича всея Руси заложили град камен на Неметцком рубежи, против Ругодива города Неметцкого, на реце на Нерове, на Девичьи горе на Слуде четвероуголен, и нарече имя ему Ивангород в свое имя». По своему плану она напоминала замки, распространенные на протяжении всего средневековья в балтийских странах. По мнению современных исследователей, данная крепость, созданная за один сезон, была задумана изначально как детинец – защищенная часть и первичный боевой форпост большого крепостного комплекса. Укрепления Ивангорода стали первой русской каменной крепостью с регулярной планировкой.

Правда, спустя три года после постройки крепость была захвачена шведами и разрушена ими, но ненадолго – уже в 1496 г. русские приступили к восстановлению прежних, а также к постройке новых укреплений: помимо первоначальной крепости были построены также более обширные укрепления, получившие наименование «Большой Боярший город» (общей протяженностью 617 метров). В марте 1507 г. была возведена еще одна пристройка возле самой реки, получившая название замка. В результате этого первоначальная крепость оказалась внутри укрепления и стала, по сути дела, цитаделью (называлась также детинцем) сложившегося ансамбля, который и стал называться Ивангородской крепостью. В том же столетии две башни (Верхняя и Новая) были перестроены. Кроме того, в 1610 г. с северо-восточной стороны Большого Бояршего города пристроили так называемый Передний (Малый) город с двумя башнями (Наместника и Длинношеей).

Крепость, построенная на самой границе, естественно, постоянно оказывалась в зоне боевых действий (а уж пограничные стычки с гарнизоном Нарвы являлись обычным делом). В 1502 г. ливонские войска предприняли попытку захватить эту твердыню, однако были отбиты. Со временем, как известно, военное значение Ливонского ордена стало падать, однако на этой территории появились шведские войска, которым в сентябре 1581 г. удалось захватить укрепления Ивангорода. Спустя 9 лет, зимой 1590 г. воеводы царя Федора Ивановича вернули эти укрепления, однако в годы Смутного времени, Швеция, вмешавшись в русско-польское противостояние, снова захватила территорию Ингрии (Ивангород был взят после длительной осады в 1612 г.).

Русские войска вернулись сюда в начале Великой Северной войны, осенью 1700 г., однако первая осада Нарвы и Ивангорода оказалась неудачной (сказалась неподготовленность русской артиллерии и распыление сил при осаде двух крепостей одновременно) и завершилась весьма чувствительным поражением от войск шведского короля Карла XII. В 1704 г. Ивангород уже не подвергался осаде, а его гарнизон сдался после падения Нарвы.

В XVIII столетии Ивангородские укрепления уже утратили военное значение (в марте 1728 г., в ходе осмотра крепости было установлено, что Нарвская и Ивангородская крепости «строением и починкою весьма упущены»), Во второй половине того же столетия в Ивангороде производились лишь мелкие ремонтные работы, а в годы Крымской войны их попытались подготовить к обороне. В 1863 году приказом военного министра было решено: «Древние постройки Ивангорода... оставить как памятники древности на попечении военного ведомства». Со временем крепость (как и многие другие фортификационные укрепления северо-запада России) стали использовать в качестве места заключения, а в годы Великой Отечественной войны она была захвачена немецко-фашистскими войсками, устроившими здесь концлагерь. При отступлении немецкие войска взорвали шесть башен Ивангородской крепости, но часть укреплений все же сохранилась, и с 1970-х годов там действует музей.

С 1991 г. Ивангород является пограничным городом, и для въезда на его территорию требуется специальный пропуск.
Литература:
Дмитриев А. Замки и крепости Санкт-Петербурга и окрестностей. СПб., 2006.
Власов А.С., Элькин Г.Н. Древнерусские крепости Северо-Запада. СПб., 2007.
Косточкин В.В. Крепость Ивангород // Материалы и исследования по археологии СССР № 31
Мильчик М. История Иваногорода в конце XV-XVI вв. и крепостное строительство с участием итальянских мастеров // Крепость Ивангород. Новые открытия. СПб., 1997.
Попов Г.А. Ивангородская крепость как место заключения // Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Вып. 15. СПб., 2007.

post-104-0-51698600-1411587082_thumb.jpg

post-104-0-34223200-1411587090_thumb.jpg

post-104-0-35919900-1411587100_thumb.jpg

post-104-0-37970400-1411587108_thumb.jpg

post-104-0-06806700-1411587126_thumb.jpg

post-104-0-02373800-1411587133_thumb.jpg

post-104-0-31504800-1411587142_thumb.jpg

post-104-0-88683700-1411587151_thumb.jpg

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Крепость Мариенталь (замок Бип).

Это довольно любопытное укрепление появилось в конце XVIII века в селе Павловском (в окрестностях столицы Российской империи, недалеко от Царского Села), которое с 1777 г. принадлежало великому князю Павлу Петровичу. Первоначально здесь размещался дворец его супруги Марии Федоровны (отсюда название Мариенталь), в 1797 г., когда он стал императором, повелел построить здесь небольшую крепость.

По проекту неизвестного автора, предположительно В. Бренна, цветники вокруг Мариенталя уступили место архитектурным сооружениям: наполненному водой рву, подъемным мостам, бастионам, кронверкам, капонирам и флешам, при этом дворец Марии трансформировался в сооружение в виде неправильного пятиугольника с внутренним пятиугольным двориком и башнями. Массив крепости арками соединился с прямоугольными Никольскими воротами с въездной аркой. на Никольской надвратной башне установили часы с боем, над ними герб - двуглавый российский орел с изображением регалий Мальтийского ордена, а с Ижорского завода доставили подъемные механизмы к четырем мостам крепости, перекинутым через ров.

И с 1798 г. укрепление было включено в штат российских крепостей, в нем находился небольшой гарнизон и артиллерийская команда с 14 небольшими пушками. Продолжалось это, правда, недолго - уже через год после смерти Павла I, в 1802 г., она была исключена из штата, артиллеристы переведены в Санкт-Петербургскую крепость, а в замке позже размещались учебные заведения.

post-104-0-85844100-1416248872_thumb.jpg

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Кирасиры, конные аркебузиры, карабины и прочие
      Автор: hoplit
      George Monck. Observations upon Military and Political Affairs. Издание 1796 года. Первое было в 1671-м, книга написана в 1644-6 гг.
      "Тот самый" Монк.

       
      Giorgio Basta. Il gouerno della caualleria leggiera. 1612.
      Giorgio Basta. Il mastro di campo. 1606.

       
      Sir James Turner. Pallas armata, Military essayes of the ancient Grecian, Roman, and modern art of war written in the years 1670 and 1671. 1683. Оглавление.
      Lodovico Melzo. Regole militari sopra il governo e servitio particolare della cavalleria. 1611
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.