Войдите, чтобы подписаться
Подписчики
0
-
Похожие публикации
-
Союз Чиней и Нгуенов в XVI в.
Автор: Saygo
А. Л. Федорин. Политическая история военно-феодальной группировки Нгуенов-Чиней из Тханьхоа и ее роль в истории Вьетнама в XVI в.1
В начале ХVI в. в силу ряда причин социально-экономического и политического характера централизованное феодально-бюрократическое государство династии Ле Шо (1428—1527)2, существовавшее на территории современного северного и центрального Вьетнама (см. карту на с. 145) уступило место власти военно-олигархических группировок 3. В отличие от предыдущего периода, когда главную роль в соперничестве за власть играли столичные сановники, в первой четверти XVI в. на политическую арену выходят провинциальные военно-феодальные роды, объединявшиеся в процессе междоусобной борьбы во все более крупные союзы. К середине 20-х гг. наиболее мощная из таких группировок во главе с родом Маков из Нгизыонга сумела взять верх над другими и поставила под свой контроль практически всю территорию Дайвьета (самоназвание вьетского государства в 1054—1400 и 1428—1802 гг.). В 1527 г. глава рода Мак — Мак Данг Зунг (1483—1541)4 — официально объявил себя первым императором новой династии, низложив последнего из Ле Шо, власть которых к тому времени уже носила чисто номинальный характер. Устрашенная военной мощью победившей группировки феодальная знать Дайвьета в целом признала новую династию. Исключение составила часть военных феодалов из сы5 Тханьхоа (родины династии Поздние Ле), которые с приходом новой династии потеряли ряд привилегий, перешедших к феодалам родина рода Маков — сы Хайзыонг. Тханьхоа и примыкающая к ней с юга Нгеан стали базой сопротивления Макам, и именно отсюда им в конце XVI в. был нанесен смертельный удар.
Настоящая работа посвящена политической истории военно-феодальной группировки Тханьхоа от момента создания до установления ею господства на всей территории Дайвьета (1529–1593). В исторической литературе до сих пор отсутствует достаточно подробное и непротиворечивое изложение событий в средневековом Вьетнаме XVI в., что создает сложности при проведения исследований по социально-экономической и культурной истории страны в этот интереснейший период, во многом затрудняет правильное понимание структуры вьетских государств в XVII–XVIII вв. Данные доступных нам источников по истории Дайвьета в XVI в. весьма скудны (даже по сравнения с более ранними этапами)6. Это позволяет в рамках относительно небольшой по объему работы учесть практически всю имевшуюся информацию и добиться сравнительно высокой степени однозначности заключений и выводов.
* * *
Борьба военной олигархии сы Тханьхоа и Нгеан против рода Мак и его союзников началась еще до 1527 г. и вначале носила в основном военный характер. Большинство феодалов этих провинций всячески поддерживали самые различные выступления в пользу Ле Шо в своих сы и в дельте Красной реки, а когда те в конце 20-х гг. XVI в. постепенно пошли на убыль, подавленные новой династией, подняли в Тханьхоа крупное восстание, которое возглавил потомок императоров Ле Шо (по женской линии) — Ле И. После разгрома восстания (1531), потребовавшего от Мак Данг Зунга мобилизации всех ресурсов, феодальная знать двух южных сы была обезглавлена и на некоторое время переста¬ла представлять опасность для центральной власти.
Меньшая часть военных феодалов Тханьхоа не присоединилась к восстанию Ле И и вела борьбу с Маками самостоятельно, в основном партизанскими методами. После оккупации Тханьхоа Маками в 1531 г. многие из них были вынуждены эмигрировать с семьями и личными дружинами в соседнее лаосское государство Лангсанг. Король Лангсанга Поисарат принял беглецов благосклонно и позволил им обосноваться в местности Шамтяу (территория современной лаосской провинции Самныа). Лидером этой группы был Нгуен Ким — представитель одного из самых знатных и мощных военно-феодальных родов сы Тханьхоа — рода Нгуенов из Тонгшона7.
К группировке Нгуен Кима вскоре присоединились другие крупные роды из Тханьхоа и Нгеана, в том числе некоторые участники разгромленного восстания Ле И. В Шамтяу со своими дружинами прибыли Чинь Зуи Тхуан, Ле Лан, Динь Конг, Данг Линь и другие известные в то время военачальники. Чинь Зуи Тхуан и Ле Лан вывезли с собой младшего сына императора династии Ле Шо — Ле И8 (1496—1522)9 — восемнадцатилетнего Ле Виня (1514—1548), которого в 1533 г. союзники объявили императором10. В год его коронации в Китай кружным путем (через Чампу морем до Гуанчжоу) был направлен посол (брат Чинь Зуи Тхуана), которому поручалось сообщить Минам о восстановлении династии Поздние Ле и добиться от них организации похода против Мак Данг Зунга. В 1536 г. на север с таким же заданием отправилось еще одно посольство.
Замыслы шамтяусского двора были близки к осуществлению. После длительного изучения вопроса администрация Минов признала Мак Данг Зунга узурпатором и обязала губернаторов шести южных китайских провинций направить в Дайвьет армию «для восстановления порядка». Однако Мак Данг Зунгу до начала военных действий удалось договориться с этими губернаторами, которые за взятки взялись «походатойствовать» за него перед минским двором. В конце концов поход был отменен в обмен на выполнение Маками целого ряда тяжелых и унизительных для Дайвьета условий. Что касается императора Ле Ниня, то его послам после многолетнего ожидания было заявлено, что минскому двору недостаточно предъявленных доказательств прямого родства их суверена с главной ветвью династии Поздние Ле. Послам было обещано, что к Ле Ниню будут направлены специальные китайские чиновники, и если тем предъявят необходимые доказательства, то «императору Ле предоставят право управлять четырьмя фу сы Тханьхоа». Это обещание выполнено не было, более того, послам даже не разрешили вернуться на родину. Лидеры шамтяусской группировки, по всей вероятности, не очень рассчитывали на вмешательство китайцев и с самого начала готовились к решительной вооруженной борьбе с Маками. По опыту прошлых лет они знали, что опора только на Тханьхоа и Нгеан, скорее всего, приведет к поражению, поэтому постоянно стремились найти союзников в других частях страны. В отличие от Маков, основной упор южане сделали на весьма привлекательный для большей части населения страны лозунг реставрации Поздних Ле, пользовавшихся высоким авторитетом благодаря популярности внутриэкономической и военной политики первых императоров этой династии и относительному спокойствию и порядку, царившему в Дайвьете в период их правления. В рамках этой линии в начале 30-х гг. в соседнюю горную сы Хынгхоа с целью воспрепятствовать проникновению сюда Маков и захватить проходы в дельту Красной реки был послан Данг Динь. Кроме того, в этот же период Нгуен Киму удалось заключить союз с давним соперником Маков в сы Хайзыонг — военно-феодальным родом By Ван Уена, который после возвышения новой династии не покорился ей, а ушел на север в сы Туенкуанг, превратив эту провинцию фактически в свою вотчину, независимую от центральной власти11. В 30-х гг. XVI в. группировка Нгуен Кима стала серьезной военной силой, с которой нельзя было не считаться, тем более, что в своей массе входившие в нее отряды состояли из хорошо обученных воинов–профессионалов, располагавших к тому же тридцатью боевыми слонами12.
Маки ощущали исходящую из Лансанга опасность и принимали соответствующие меры. В сы Тханьхоа с армией был направлен второй сын Мак Данг Зунга — Мак Тьинь Чунг13. Кроме того, в отличие от других провинций, сюда в 1532 г. были назначены не один, а два военных губернатора: для северной (Лe Фи Тхыа) и южной (Зыонг Тяп Нят)14 ее части, с тем чтобы они «осуществляли взаимный контроль». Впрочем, и тот, и другой губернатор были родом из Тханьхоа, поскольку любые иные не смогли бы, по-видимому, закрепиться здесь и не имели бы реальной власти. Уже через пять лет Ле Фи Тхыа ушел в Шамтяу вместе с частью войск, находившихся под его командованием.
Шамтяуссцы впервые опробовали свои силы лишь в 1539 г., совершив набег на уезд Лойзыонг (Тханьхоа). Во главе отряда стояли младшие представители наиболее мощных родов группировки — зять Нгуен Кима Чинь Кием (1502—1570) из Виньфука (Тханьхоа) и родственник Чинь Зуи Тхуана из Лойзыонга (Тханьхоа) Чинь Конг Нанг15. Приводимый в источниках список участников военной кампании 1539 г. недвусмысленно свидетельствует, с одной стороны, о социальном характере шамтяусского движения (силы его почти полностью состояли из своеобразных «офицерских частей»), а с другой — об узости его географической базы. Относительно небольшой отряд Чинь Киема, имевший весьма ограниченную задачу, включал одиннадцать полководцев с титулом куанконг, каждый из которых в силу занимаемого положения мог сам возглавить и более крупный экспедиционный корпус. Из пяти известных нам поименно полководцев четверо (Чинь Кием, Чинь Конг Нанг, Лай Тхэ Винь и Ха Тхо Тыонг) были уроженцами Тханьхоа и один (Буй Та Хан) — Куангнама.
В следующем походе в 1542 г. войсками командовал сам Нгуен Ким. Его нападение на ряд уездов Тханьхоа и Нгеана было еще более успешным. Стоящие в этих сы войска Маков были набраны здесь же; экономически и социально они были крепко привязаны к своим военно-феодальным лидерам, находившимся в Шамтяу. Они практически не оказывали сопротивления и зачастую целыми гарнизонами переходили на сторону Нгуен Кима.
Поверив в свои силы, шамтяуссцы в следующем 1543 г. полностью захватили сы Тханьхоа. Мак Тьинь Чунг вынужден был отступить, а губернатор северной части провинции Зыонг Тяп Нят вместе со своими войсками поспешил перейти на сторону императора Ле Ниня, стоявшего во главе наступавших. В тот год войска сторонников Ле уже не вернулись на свои базы в Шамтяу, обосновавшись в административном центре Тханьхоа крепости Тайдо. Вскоре сюда прибыли все ведущие военачальники южан во главе с Нгуен Кимом и Динь Конгом. Одновременно с Тханьхоа шамтяусская группировка установила полный контроль и над Нгеаном. Резко уменьшилось влияние Маков и в более южных провинциях Куангнам и Тхуанхоа16.
Усиление южан сопровождалось борьбой за власть среди их вождей. При этом инициатива во многом исходила от Нгуен Кима, который стал убирать с политической арены своих реальных и потенциальных конкурентов из числа крупнейших феодалов. В 1543 г. по обвинению в подготовке заговора был казнен глава рода Чиней из Лойзыонга Чинь Конг Нанг, унаследовавший от умершего за год до этого своего родственника Чинь Зуи Тхуана широкие военные права и привилегии и быстро набиравший силу. Еще раньше, в 1541 г., под этим же предлогом и также по приказу Нгуен Кима был убит примкнувший к шамтяуссцам военный губернатор южной части Тханьхоа, крупный военный феодал Ле Фи Тхыа. Однако в 1545 г., во время похода на сы Шоннам, сам Нгуен Ким пал жертвой междоусобной борьбы: он был отравлен бывшим военным губернатором северной части Тханьхоа Зыонг Тяп Нятом, который, однако, не решился претендовать на власть и бежал к Макам.
В рядах противников Маков род Нгуен Кима и его сторонники были значительно сильнее остальных и без особых осложнений сохранили в своих руках ведущие позиции, тем более, что по обычаям того времени военная власть была наследственной. Сыновья Нгуен Кима — Нгуен Уонг (до 1524 — после 1548) и Нгуен Хоанг (1524—1613) — были слишком молоды и неопытны в военных делах, и все военные и гражданские полномочия, большинство должностей и титулов умершего главы рода захватил его зять, уже упоминавшийся Чинь Кием из Виньфука. Его приходу к власти во многом способствовало успешное отражение именно под его руководством контрнаступления Маков в том же 1545 г.
Следующие пять лет новый вождь южан посвятил закреплению в южной части Дайвьета и подготовке армии к войне против Маков. Важным мероприятием в этом плане стало создание главной ставки императора и его двора в Иенчыонге — труднодоступном районе уезда Тхуингуен (Тханьхоа). Стабилизация власти Чинь Киема происходила в относительно благоприятных условиях, так как в этот период при дворе Маков вспыхнула междоусобная борьба, и за пять лет северяне не смогли предпринять ни одной попытки вернуть себе утраченные территории.
Приход к власти Чинь Киема ознаменовал качественно новый этап ранней истории группировки. При нем окончательно сформировался последовательный и долгосрочный курс лидеров нового рода — рода Чиней из Виньфука — на захват всей власти в государстве и придание наследственного характера этой власти в рамках рода, не являвшегося императорским. Главная угроза этому курсу внутри коалиции сторонников Ле исходила в первую очередь от представителей династии Ле Мат и прямых наследников Нгуен Кима. Необходимо отметить, что до 1545 г. император Ле Нинь, несомненно, играл активную роль в движении. Именно под его руководством было осуществлено победоносное наступление на Тханьхоа в 1543 г., и именно он возглавил в начале 1545 г. поход на Шоннам, сорвавшийся из-за замешательства в рядах южан в связи со смертью Нгуен Кима. Но уже в том же году Чинь Кием фактически полностью лишил Ле Ниня всякой военной власти17, а в 1548 г. тот неожиданно умер в возрасте лишь 34 лет. Преемника Ле Ниня — Ле Хуена (1534—1556)18, которому в тот год едва исполнилось 14 лет, некоторое время можно было не брать в расчет. Вскоре скончался старший сын Нгуен Кима — Нгуен Уонг, получивший во праву наследования титул куанконг и бывший одно время первым заместителем Чинь Киема по делам армии. Источники в один голос говорят о причастности Чинь Киема к его смерти. Младший брат Нгуен Уонга Нгуен Хоанг по свидетельству хроник был оставлен в живых лишь из-за отсутствия «чрезмерных амбиций» и благодаря заботам своей старшей сестры Нгуен Тхи Нгок Бао, являвшейся женой Чинь Кие¬ма.
В 1550 г. в Дайвьете произошли события, существенно изменившие соотношение сил между Чинями и Маками. Род Маков, напуганный чрезмерным усилением своего союзника рода Ле из Донгшона (Тханьхоа), попытался устранить его главу Ле Ба Ли19, который обладал всеми возможными высшими военными должностями и титулами и командовал четвертой частью провин¬циальных войск Маков — Южной армией20. Последовавшие за этим бегство Ле Ба Ли в Тханьхоа вызвало переход на сторону Чиней целого ряда военных и гражданских чиновников Маков, связанных с родом Ле Ба Ли. В числе предложивших в то время свои услуги Чинь Киему были уже тогда известные генералы Ле Кхах Тхан (сын Ле Ба Ли), Нгуен Куен (зять Ле Ба Ли), Данг Хуан, Нгуен Хыу Лиеу, а также несколько высокопоставленных гражданских чиновников, в частности, Нгуен Тхиен, длительное время занимавший одновременно три ключевых поста в административном аппарате династии Мак, и прославившиеся позднее Фунг Кхак Кхоан и Буй Бинь Уен21. Чуть позднее на сторону южан перешел еще один союзник Ле Ба Ли, один из наиболее могущественных феодалов сы Шонтэй Нгуен Кхай Кханг, занимавший пост командующего Западной армией Маков.
После присоединения к Чиням новой группы крупных военных феодалов противники Маков значительно усилились в военном отношении, однако появление в их рядах новых ярких лидеров усилило внутреннее недоверие и натянутость среди военной верхушки, временами переходящее в открытое соперничество. В конечном итоге это не позволило «сторонникам Ле» добиться быстрой победы. Когда в 1551 г. Ле Ба Ли и Нгуен Кхай Кханг при поддержке давнишних союзников Чиней — туенкуангского рода By — самостоятельно захватили всю правобережную часть дельты Красной реки, включая столицу страны Тханглонг (современный Ханой), Чинь Кием не позволил императору Ле Хуену отправиться на север и не оказал должной помощи организаторам похода, хотя это сразу могло решить исход борьба. На следующий год Чинь Кием сам возглавил поход на север, однако в действиях его войск не было должного единства и сплоченности, и, несмотря на ряд побед, он не стал закрепляться на завоеванной территория и после завершения кампании отошел назад в сы Тханьхоа.
В начале 50-х гг. XVI в. армия южан, как и прежде, представляла собой скорее лишь союз крупных дружин, и Чинь Киему пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться ее централизации. Условия для решення внутренних проблем были весьма сложными, поскольку во владениях Маков обстановка стабилизировалась, и они самым серьезным образом занялись реше-нием «южного вопроса». В частности, в 1555 и 1557 гг. известный полководец северян Мак Кинь Диен дважды высаживал крупные морские десанты на побережье сы Тханьхоа, правда оба раза без особого успеха. Тем не менее, благодаря усилиям Чинь Киема во второй половине 50-х гг. в рядах «сторонников Ле» наметилась явная тенденция к консолидации. Она отчасти была связана с уходом с политической арены главных конкурентов рода Чиней из Виньфука Ле Ба Ли и Нгуен Тхиена, умерших в 1557 г. Их смерть, по всей вероятности, не была обусловлена открытым конфликтом; об этом свидетельствуют присвоение им пышных посмертных титулов, а также тот факт, что многие их сторонники остались на стороне Чиней22. После смерти Ле Ба Ли и Нгуен Тхиена Чинь Кием поспешил избавиться от Нгуен Кхай Кханга, причем сделал это достаточно традиционно. В конце 1558 г., когда южанам удалось временно поставить под свой контроль горные районы сы Шоннам, Чинь Кием запретил Кхангу после окончания похода возвращаться в Тханьхоа, приказав остаться в этой провинции в качестве военного губернатора. Для Нгуен Кхай Кханга, который был лидером знати в Шонтае, а для Шоннама «чужаком», шансы удержаться здесь были минимальными, и он, чувствуя свою слабость, попытался договориться с Маками, но был ими обманут, схвачен и казнен.
50-е гг. XVI в. отмечены продолжением и дальнейшей конкретизацией курса Чинь Киема на превращение рода Чинь в полу¬официальную династию, управляющую всеми сферами жизни страны. Как и раньше, основные репрессивные меры в плане реализации этого курса были направлены против представителей династии Ле Мат и потомков Нгуен Кима. В 1556 г. вновь «безвременно» (в возрасте 22 лет) умер император Ле Хуен. С его смертью пре¬секлась главная ветвь династии. Одно время Чинь Кием подумывал о том, чтобы самому стать императором, однако и положение в стране, и ситуация внутри коалиции оставались недостаточно стабильными для отказа от лозунга реставрации Ле, и он счел более разумным возвести на трон дальнего родственника Ле Хуена — Ле Зуи Банга (1530–1573)23. Новый император был в зрелом возрасте, однако сомнительность его прав на престол ставила его в полную зависимость от «благодетеля» Чинь Киема, по приказу которого он был найден и доставлен в Иенчыонг.
Не решившись по каким-то причинам убрать своего близкого родственника Нгуен Хоанга, который позднее мог составить конкуренцию роду Чинь, Чинь Кием в 1558 г. все же отправил его подальше от императорского двора на южные границы своих владений, сделав его военным губернатором сы Тхуанхоа. Как и другим провинциальным военным губенаторам, Нгуен Хоангу были предоставлены самые широкие права, ограниченные лишь предписанием направлять часть собираемых налогов на содержание армии Чиней и императорского двора. Назначенный в том же году военным губернатором более южной сы Куангнам, один из основателей шамтяусского движения Буй Та Хан вскоре признал первенство Нгуен Хоанга, под контролем которого таким образом оказался весь юг чиньских владений. Тем не менее от двора тот был удален, чего Чинь Кием и добивался.
Важным фактором укрепления исключительности позиций Чинь Киема и всего рода Чинь в рамках южнодайвьетской группировки стало исчезновение в армии южан после смерти в 1561 г. Динь Конга должности военачальника, который занимал бы ярко выраженное второе место. Вслед за лидером теперь следовало сразу несколько видных генералов, ни один из которых не выделялся из общей массы. Еще одним шагом, который предпринял вождь южан в целях концентрации власти в руках своего рода, стало выдвижение на ключевые посты в армии родственников и земляков. Ведущие роли среди военчальников южан во второй половине 50-х гг. XVI в. занимали уроженец уезда Виньфук Фам Док, объявленный приемным сыном Чина Киема, родные сыновья лидера Чинь Кой и Чинь Тунг, близкие родственники Чинь Куанг, Чинь Бать, Чинь Винь Тхиеу. После смерти Фам Дока в 1558 г. наиболее близким к Чинь Киему генералом стал другой уроженец Виньфука — Хоанг Динь Ай.
Несмотря на пополнение с севера, чиньская армия в 50-х гг. продолжала в целом оставаться «армией Тханьхоа»: из 13 чиньских генералов, упомянутых в хрониках при описании боевых действий 1550—1558 гг., 9 являлись уроженцами этой сы и один — Куангнама. Оставшиеся три — это перебежчики 1550 г. Нгуен Кхай Кханг, Нгуен Куен и Нгуен Миен. Сохранение военными феодалами Тханьхоа ведущих постов во многом способствовала неизменность установившихся в XV — начале XVI в. традиций наследования воинских полномочий в рамках крупных феодальных родов. Так, в 50–60-х гг. на смену своим отцам Лай Тхэ Виню и Ха Тхо Тыонгу во главе крупных военных отрядов (по-видимому, тех же самых) встают их сыновья Лай Тхэ Кхань, Лай Тхэ Ми и Ха Тхо Лок.
В конце 1559 г. Чинь Кием решил осуществить решающий поход против Маков, который отличался небывалым размахом: поми¬мо шестидесятитысячного корпуса из Тханьхоа, которым командо¬вал лично Чинь Кием, в нем также приняли участие союзники южан из Хынгхоа (Данг Динь) и Туенкуанга (род Ву). Без особого труда овладев сы Шоннам и Шонтай, Чинь Кием не стал штурмовать хорошо укрепленный Тханглонг, где сконцентрировались основные силы обороняющихся, а обойдя столицу, ударил по сы Киньбак и уже в первой половине 1560 г. очистил ее от войск Маков. Одновременно под контроль Чиней были поставлены северные горные провинции Тхайнгуен и Лангшон. В руках Маков, по существу, остались лишь две сы — Хайзыонг и Анкуанг.
В конце 1560 — начале 1561 гг. Чинь Кием попытался захватить родное сы Маков Хайзыонг, однако здесь темпы продвижения его войск существенно замедлились из-за ожесточенного сопротивления армии северян, поддерживаемой местным населением. Чиньские войска несли тяжелые потери, кроме того, отрицательное влияние на их боевой дух оказывал длительный отрыв от баз в Тханьхоа25.
В середине 1561 г. по инициативе Мак Кинь Диена и под его руководством северяне в качестве ответной меры высадили крупный морской десант в Тханьхоа. Отряды прикрытия Чиней в боях на побережье потерпели поражение и вынуждены были отойти к Иенчыонгу. Хотя штурм ставки императора Ле не принес Мак Кинь Диену успеха, Чинь Кием, обеспокоенный положением в тылу, сначала вернул в Тханьхоа Хоанг Динь Ая, а затем отвел и свои главные силы, обескровленные непрекращавшимися в течение двух лет сражениями. Еще до прибытия Хоанг Динь Ая Мак Кинь Диен также прекратил боевые операции и морем возвратился в Хайзыонг.
Военные действия 1559–1561 гг., по всей вероятности, были наиболее разрушительными для Дайвьета за весь период войн севера с югом с 1539 г. Указанное обстоятельство во многом определило относительную пассивность обеих сторон в последующее десятилетие (1561–1570). Военные операции Чиней в 60-х гг. отличались меньшими масштабами и узостью географических рамок: все походы предпринимались исключительно в соседнюю сы Шоннам (в 1562, 1564, 1565, 1566 и 1568 гг.)26. Со своей стороны. Маки в 1565 г. атаковали с моря побережье Тханьхоа и опустошили многие уезды этой провинции.
В конце 60-х гг. Чинь Кием тяжело заболел и, сознавая, что дни его сочтены, последние месяцы своей жизни посвятил окончательному оформлению наследственного характера власти своего рода. Поспешности Чинь Киема в этом вопросе способствовал неожиданный приезд из Тхуанхоа в Иенчыонг (впервые за 11 лет) Нгуен Хоанга, который, узнав о болезни своего родственника, по-видимому, решил разведать возможность занять его место по праву наследования Нгуен Киму. В 1569 г. Чинь Кием при жизни передал все свои военные полномочия старшему сыну Чинь Кою (до 1546–1584). Чуть раньше, с тем чтобы запугать поднимающих голову императорских родственников, Чинь Кием расправился с наиболее активным из них — младшим братом Ле Зуи Банга Ле Зуи Ханом, низведя его до простолюдина и приказав выжечь ему клеймо на лбу. В этих условиях Нгуен Хоанг, трезво оценив свои силы, не стал ввязываться в политические интриги в Иенчыонге и в самом начале 1570 г., за несколько дней до смерти Чинь Киема, возвратился в Тхуанхоа. При этом, вероятно в качестве «отступного», он выторговал официальное подтверждение своих прав на прямое управление самой южной сы Куангнам.
Через два месяца после смерти Чинь Киема против его преемника Чинь Коя был организован заговор, носивший необычный характер: его ядро составляли представители не высшего, а среднего звена командования чиньской армии — Ле Кап Дэ, Чинь Винь Тхиеу и Чинь Бать (последние два — представители правящего рода Чинь), имевшие всего лишь титул хау. Участники этого авантюрного заговора привлекли на свою сторону младшего брата Чинь Коя — Чинь Тунга? (1546–1620) и императора Ле Зуи Банга и заняли со своими отрядами Иенчыонг. Они потребовали от Чинь Коя отречения от власти в пользу брата и обратились с соответствующим призывом к войскам. Как и следовало ожидать, результаты этого призыва были ничтожными. К путчистам примкнули лишь четыре крупных военачальника, имевших титул куанконг, в том числе шоннамец Данг Хуан и нгеанец Фан Конг Тить. Весь «цвет» воинства Тханьхоа остался верен Чинь Кою. В частности, на его стороне выступили куанконги Лай Тхэ Кхань, Лай Тхэ Ми, By Шы Тхыок, Ле Кхак Тхан, Нгуен Хыу Лиеу, а также Нгуен Шы Зоан, Выонг Чан, Фам Ван Кхоай. Часть видных генералов (Хоанг Динь Ай, Ха Тхо Лок, Чинь Мо), пользуясь удаленностью своих гарнизонов от места событий, заняли выжидательную позицию. Положение заговорщиков выглядело безнадежным: верные Чинь Кою войска окружили Иенчыонг и приступили к его осаде. Силы были явно не равны, а помощи Чинь Тунг мог ожидать разве что от своего дяди Нгуен Хоанга27, находившегося, впрочем, слишком далеко от места событий. Однако развязка никак не наступала. Чинь Кой слишком долго вел переговоры с осажденными, а последовавший затем затяжной штурм Иенчыонга, несмотря на длительную подготовку, шел вяло.
Получив информацию о событиях в Тханьхоа, Маки в том же 1570 г. отрядили на юг свои отборные войска во главе с лучшими военачальниками, решив раз и навсегда покончить с Чинями. Перед лицом новой опасности Чинь Кой приказал приостановить осаду Иенчыонга и организовать оборону побережья. Контролируя наиболее боеспособные части чиньской армии, Чинь Кой, несомненно, смог бы оказать сопротивление нападавшим, однако неожиданно капитулировал. Этот акт вызвал резко отрицательную реакцию всей чиньской военно-феодальной верхушки. Командиры практически всех охранявших побережье гарнизонов, а также военачальники, остававшиеся до этого нейтральными, немедленно перешли на сторону заговорщиков. Большая часть генералов, находившихся под непосредственным командованием Чинь Коя, также покинула его лагерь и ушла в Иенчыонг. Таким образом, ситуация в стане Чиней резко изменилась: Чинь Кой остался практически в изоляции, а заговорщики получили в свое распоряжение почти все командование и армию «сторонников Ле».
Весь 1570 г. южане вели тяжелые оборонительные бои, поражение в каждом из которых грозило им катастрофой. Однако постепенно армия Маков стала выдыхаться. Во многом это было свя¬зано с ожесточенным сопротивлением, которое оказывали не только военные феодалы и их дружины, но и само население Тханьхоа, страдавшее от бесчинств пришельцев с севера. Маки сначала были вынуждены снять осаду с Иенчыонга и отойти на равнину, а в конце 1570 г. посадили свою армию на корабли и отплыли на север. Вместе с ними в Тханглонг отправился и Чинь Кой, которого сопровождали лишь два оставшихся верными ему куанконга — Лай Тхэ Ми и Нгуен Шы Зоан.
Успех заговора 1570 г. и дискредитация рода Чинь Чинь Коем привели к серьезным изменениям в военной верхушке чиньских владений. Многие привелегии Чиней, введенные и закрепленные Чинь Киемом, были поставлены под сомнение. Хотя Чинь Тунгу и удалось унаследовать от отца титул и некоторые должности, почетным главнокомандующим армии южан стал лично император Ле Зуи Банг. Было восстановлено второе после лидера место в чиньской армии, предоставленное руководителю заговора 1570 г. Ле Кап Дэ. Другие заговорщики, а также некоторые из генералов, присоединившихся к путчу позднее, получили вновь появившиеся должности, выделявшие их из числа прочих военачальников, что было не принято при Чинь Киеме. Власть ведущего рода — рода Чинь — была существенно ограничена по сравнению с предыдущим периодом, а самостоятельность и мощь других родов в рамках коалиции наоборот расширились. Это усилило и императора.
В 1571–1572 гг. противоречия и соперничество в правящей верхушке военно-феодальной группировки Тханьхоа постоянно усиливались. Уверовав в свои силы, Ле Кап Дэ при поддержке императора Ле Зуи Банга все больше оттеснял Чинь Тунга от реальной власти. В этой ситуации лидер рода Чинь пошел на контрпереворот против участников заговора 1570 г. Его опорой стали многочисленные генералы, принявшие в 1570 г. сторону Чинь Коя или оставшиеся нейтральными, поскольку они считали себя обделенными при раздаче наград за «победу» 1570 г. и оттесненными от ведущих ролей в армии участниками путча. В конце 1572 г. Ле Кап Дэ был вероломно убит во время посещения резиденции Чиней. Император Ле Зуи Банг бежал в горные районы Нгеана, но был схвачен и в 1573 г. по приказу Чинь Тунга убит. Трон был передан пятому сыну Ле Зуи Банга — семилетнему Ле Зуи Даму (1566–1599)28, находившемуся, естественно, под полным контролем Чинь Тунга. Вернув своему роду все полноту власти в южном Дайвьете, Чинь Тунг провел массовое повышение в чинах и титулах военной знати и тем самым ликвидировал разрыв между группами военачальников, образовавшийся после выдвижений 1570 г. Высокий чин был присвоен и Нгуен Хоангу, однако при этом было подтверждено указание Чинь Киема об отправке части налогов, собранных на крайнем юге, на нужды двора и армии Тханьхоа.
Военные действия 1570 г. позволили северянам перехватить инициативу на целое десятилетие. Набеги Маков на юг носили сезонный характер и повторялись практически каждый год. О слабости «сторонников Ле» в военном отношении в тот период говорит хотя бы тот факт, что вплоть до 1583 г. Чинь Тунг не смог осуществить ни одного похода на территорию, контролируемую Маками. В 70-х гг. в плен к северянам попали несколько ведущих южнодайвьетских генералов, в том числе Фан Конг Тить и Чинь Мо. Еще один — Ле Кхак Тхан — разуверившись в возмож¬ности противостоять Макам, в 1572 г. сам перешел на их сторону.
Несмотря на разрушительные набеги северян, владения Чиней к концу 70-х гг. постепенно выходили из кризиса. Стабилизации положения во многом способствовала окончательная победа на юге нового типа феодальных социально-экономических отношений, при котором главными действующими лицами в деревне стали военный феодал-помещик с одной стороны, и уже частично вышедший из-под контроля перерождающийся общины малоземельный крестьянин — с другой. Указанный тип отношений был более про¬грессивным, чем тот, при котором господствовали феодально-бюрократические группы и титулованные родственники императора, он позволял более полно использовать заложенные в обществе XVI в. экономические потенции и привел к формированию нового для Дайвьета многочисленного слоя средних и мелких военных феодалов, который стал надежной и мощной в экономическом и военном отношении опорой центральной власти. Интересы Чиней совпадали с интересами этих феодалов, что делало их союз весьма прочным: за весь XVI в. случаи предательства в армии южан со стороны коренных представителей сы Тханьхоа были практически исключены.
На начальном этапе становления нового типа феодальных отношений между феодальной верхушкой и крестьянами южных провинций существовали тесные экономические и социальные связи, которые позволяли чиньской администрации проводить согласованные меры, направленные на укрепление армии и разумное построение обороны. Обращают на себя внимание такие акции Чиней, как организация заблаговременного оповещения о приходе врага и эвакуация населения и материальных ценностей, предписание крестьянам сеять рис в менее удобные сроки, что снижало урожай, но позволяло полностью собрать его до прихода армии северян.
Ситуация в северных равнинных районах Дайвьета, находившихся под контролем Маков, отличалась от положения на юге. Отсутствие свободных земель и перенаселенность дельты Красной реки существенно препятствовали развитию здесь помещичьей собственности и класса средних и мелких помещиков, как такового. Набор армии северян по-прежнему осуществлялся преимущественно насильственным путем, и такие войска, несмотря на численное превосходство, с большим трудом могли соперничать с полупрофессиональными войсками южан.
В этих условиях сезонные походы Маков становились все ме¬нее эффективными, в ходе кампаний 1577—1583 гг. они чаще терпели поражения, чем добивались побед. В конце концов это привело к отказу северян от ежегодных операций на юге. Неудачей Маков завершилась также попытка расправиться с союзниками Чиней в Хынгхоа и Туенкуанге (1579).
Пользуясь ослаблением давления с севера, Чинь Тунг возобновил активные операции на территории маковских владений и, начиная с 1583 г., практически ежегодно наносил удары по провинциям Шоннам и Шонтай. Особенно успешными были его походы в 1587–1589 гг., когда Макам было нанесено несколько чувствительных поражений. Обеспокоенные северяне были вынуждены предпринять срочные меры по восстановлению и обновлению своих укреплений, прежде всего в районе столицы. Положение северной династии существенно осложнялось катастрофической засухой и голодом в дельте Красной реки в 1589—1590 гг.
Почувствовав слабость противника, Чинь Тунг в конце 1591 г. предпринял решающее наступление на север. В сы Шонтай состоялось генеральное сражение, в котором, несмотря на значительное численное превосходство, Маки под руководством императора Мак May Xoпa (1560–1592)29 потерпели сокрушительное поражение. Через две недели южане штурмом взяли Тханглонг, а еще через два месяца овладели практически всей территорией Дайвьета к югу от Красной реки. Лето 1592 г. Чинь Тунг и его войска провели в Тханьхоа, но осенью вновь вернулись на север. На этот раз сопротивление Маков было менее ожесточенным, чем в начале года, и южане без особых усилий вновь овладели Шоннамом, Шонтаем, а также Тханглонгом. Многие военачальники Маков, не принадлежащие к их роду, стали открыто вместе со своими войсками переходить на сторону Чинь Тунга. Этот процесс особенно усилился после пленения и казни в конце 1592 г. Мак May Хопа.
Завоевание Чинями сы Хайзыонг и Киньбак также началось весьма успешно, однако в конце 1592 г. южане стали все чаще сталкиваться здесь с серьезными трудностями. На рубеже 1592 и 1593 гг. остатки армий северной династии объединились вокруг объявившего себя императором сына Мак Кинь Диена — Мак Кинь Тьи, нанесли Чиням ряд поражений и сумели очистить от противника почти всю территорию Хайзыонга и Киньбака. После разгрома и гибели Мак Кинь Тьи весной 1593 г. «центром притяжения» Маков стал другой сын Мак Кинь Диена — Мак Кинь Кунг, также объявленный императором. Кроме того, практически в каждом уезде сы Хайзыонг появились самостоятельные военные отряды, которые вели против Чиней партизанскую борьбу. Бои здесь стали носить затяжной, ожесточенный характер. Для участия в них Чинь Тунгу пришлось привлечь своих старых союзников — род By из Туенкуанга, а также вызвать из Тхуанхоа Нгуен Хоанга и его войска. Именно под руководством Нгуен Хоанга в середине 1593 г. остатки Маков во главе с императором Мак Кинь Кунгом были вытеснены в труднодоступные горные районы сы Иенкуанг. Еще раньше Чинь Тунг организовал торжественнуй церемонию возвращения в столицу Ле Зуи Дама, как бы подводя предварительный итог семидесятилетней борьбы за господство в Дайвьете южной и северной военно-феодальных группировок.
Сопротивление Маков продолжалось еще почти 80 лет, неоднократно чаша весов колебалась и в пользу южан, и в пользу северян. Не раз Маки вновь занимали Тханглонг, а Чини были вынуждены отступать далеко на юг. 1593 г., по-видимому, вряд ли можно считать этапным в истории Вьетнама в целом, однако для военно-феодальной группировки Тханьхоа во главе с родом Чиней из Виньфука этот год, несомненно, стал переломным: отныне они должны были мыслить и действовать как правители всего Дайвьета, а не нескольких южных провинций, и в их внутренней и внешней политике по сравнению с предыдущим периодом произошел ряд крупных изменений, характерных для нового этапа в истории Чиней — этапа становления централизованного чиньского государства в северном Дайвьете. Главной политической особенностью этого государства было сформировавшееся ранее причудливое, но устойчивое сочетание официальной династии, сохранившей чисто сакральные функции, и реально правящего военно-феодального дома Чиней, передающего свою власть по наследству.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Статья написана на основании наиболее подробной для этого периода истории Вьетнама хроники Дай Вьет шы ки тоан тхы (Ханой, 1973, т. IV), в связи с этим ссылки делаются только в том случае, когда для исследования привлекаются материалы других источников или научных работ.
2. Династия Поздних Ле (1428–1789) в традиционной вьетнамской историографии делится на династию Ле Шо (1428—1527) и Ле Мат или Ле Чунг-хынг (1533–1789).
3. О процессах, которые шли в Дайвьете в XV — начале XVI вв. см. Деопик Д.В. Вьетнам в период развитых феодальных отношений (в кн. История стран Азии и Африки в-средние века. М., 1968, с. 195–206); Чешков М.А. Очерки истории феодального Вьетнама. М., 1967; Никитин А.В., Федорин А.Л. О роли феодальных родов в истории Вьетнама. Время и условия формирования (в настоящем сборнике).
4. Мак Тхай-то (1527—1529). Здесь и далее все императоры Дайвьета названы своими собственными («табуированными») именами — единственными именами, которые были у всех императоров и не подвергались изменениям. В примечаниях приводятся традиционные для историографии «храмовые» имена и даты правления.
5. Сы — неофициальное наименование наиболее крупной территориально-административной единицы в Дайвьете в период с 1490 г. до середины XVIII в.
6. Отрывочность данных по периоду со второй четверти XVI до второй четверти ХVII в. объясняется упадком летописания в период междоусобных войн, физическим уничтожением хроник Маков, как «династии узурпаторов», а также откровенной «нелюбовью» к этому этапу истории Дайвьета феодальных историографов более поздних веков.
7. Военно-феодальный род Нгуенов из Тонгшона (Тханьхоа) берет свое начало от Нгуен Конг Зуана — удачливого воена¬чальника времен первого императора Поздних Ле — Ле Лоя (1384–1433, Ле Тхай-то, 1428–1433). В дальнейшем прямые потомки Нгуен Конг Зуана занимали командные посты в столичной гвардии и играли одну из ведущих ролей при импе¬раторском дворе. В частности, Нгуен Дык Чунг активно участвовал в возведении на престол императора Ле Ты Тханя (1441–1497, Ле Тхань-тонг, 1460–1497), был родным дедом по материнской линии Ле Танга (1460–1504, Ле Хиен-тонг, 1497–1504). Нгуен Ван Ланг руководил заговором, который при¬вел к свержению Ле Туана (1487–1509, Уимук-дэ, 1505–1509) и объявлению императором Ле Каня (1491–1515, Тыонгзык-дэ, 1491–1515). Нгуен Хоанг Зу командовал войсками, разгромившими Чан Као, а после гибели Ле Каня возглавил пар¬тию, которая привела к власти Ле И (1496–1522, Ле Тьиеу-тонг, 1516–1522). Нгуен Ким — сын Нгуен Хоанг Зу.
8. Ле И — император и Ле И — руководитель восстания в Тхань¬хоа в 1530—1531 гг. — разные лица.
9. Ле Тьиеу-тонг (1516–1522).
10. Ле Чанг-тонг (1533–1548).
11. Фан Хуи Тю. Лить чиеу хиен тьыонг лоай тьи. Нян ват тьи. Сайгон, 1973, т. 10, с. 48а–50в.
12. Фан Кхоанг. Вьет шы: сы Дангчонг (1558–1777). Сайгон, 1970, с. 133; Ле Куи Дон. Дайвьет тхонг шы. Сайгон, 1973, с. 24а.
13. Ле Куи Дон. Дайвьет тхонг шы. Сайгон, 1973, с. 46в.
14. Вьет шы тхонг зям кыонг мук. Тьинь биен. Ханой. 1959, q. XXVII, с. 24.
15. Семьи Чиней из Виньфука (Чинь Кием) и из Лойзыоига (Чинь Зуи Тхуан, Чинь Конг Нанг) родственных отношений друг с другом не имели.
16. Влияние Маков в Тхуанхоа и Куангнаме было окончательно ликвидировано во второй половине 50-х гг.
17. Не исключено, что резкое отстранение от власти императо¬ра Ле Ниня в 1545 г. было связано с тем, что он так или иначе был замешен в убийстве Нгуен Кима, или это было ему инкриминировано.
18. Ле Чунг-тонг (1548—1556).
19. Ле Ба Ли был одним из наиболее близких к Мак Данг Зунгу военных феодалов еще в период формирования северодайвьетской группировки. Он представлял интересы «старых» кадров Маков, против которых выступили выдвиженцы конца 40-х гг. во главе с Мак Кинь Диеном.
20. Южная армия: структура дайвьетских войск XVI в. описана в статье «Особенности должностной системы гражданских и военных феодалов во Вьетнаме XVI в....» этого же автора в настоящем сборнике.
21. Фан Хуи Тю. Лить чиеу хиен тьыонг лоай тьи. Нян ват тьи. Сайгон, 1973, т. 8, с. 2b–6b.
22. На стороне Чинь Киема остался сын Ле Ба Ли — Ле Кхак Тхан, близкие к роду Ле из Донгшона Данг Хуан, Нгуен Хыу Лиеу, Фунг Кхак Кхоан, Буй Бинь Уен и др. К Макам возвратились лишь сыновья Нгуен Тхиена — Нгуен Куен и Нгуен Миен.
23. Ле Ань-тонг (1556–1572). Он был потомком во многих поколениях старшего брата Ле Лоя, умершего задолго до прихода к власти династии Поздние Ле.
24. Не исключено, что, назначая Нгуен Хоанга в Тхуанхоа, Чинь Кием рассчитывал, что тот не сможет удержаться в «чужой» провинции, как не смог этого сделать Нгуен Кханг в Шоннаме.
25. Как Чини, так и Маки не могли осуществлять походы лишь силами своих постоянных дружин, которые были слишком малочисленны для этого. Для крупных экспедиций набирались войска из крестьян. Такая армия могла быть действительно надежной и боеспособной лишь непродолжительное время между сезонами сельскохозяйственных работ. При более длительных непрерывных военных действиях набранные таким образом солдаты начинали роптать и разбегаться. Заведомо ограниченная продолжительность ежегодных операций («сезонных войн») была известна и нападавшим, и обороняющимся, и во многом определяла их стратегию. Поход 1561 г. в этом смысле составлял исключение.
26. Шоннам издавна была житницей Дайвьета, дававшей основную часть свободного риса, и походы сюда Чинь Киема скорей всего преследовали чисто грабительские цели.
27. Чинь Тунг приходился Нгуен Хоангу родным племянником (через свою мать Нгуен Тхи Нгок Бао). Чинь Кой был сыном другой жены Чинь Киема — Чыонг Тхи Нгок Лань.
28. Ле Тхэ-тонг (1573–1599).
29. Храмового имени не получил. Правил с 1562 по 1592 гг.
Социальные группы традиционных обществ Востока. Часть 1. М., 1985, с. 125–145.
-
История Камбоджи в VI–VII веках. Фунань и Ченла
Автор: Saygo
А. О. ЗАХАРОВ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ КАМБОДЖИ В VI–VII ВВ.: ОТ ФУНАНИ К ЧЕНЛЕ
В статье рассматриваются проблемы политической истории Камбоджи на рубеже древности и средневековья. На основании эпиграфических данных на санскрите и древнекхмерском языке уточняется сконструированная из свидетельств китайских источников картина. Переход от приморского царства Фунань, существовавшей в низовьях Меконга в первых веках н.э., к материковому царству Ченла представлял собой перемещение центра политической гегемонии от приморского региона на территорию центральных провинций Камбоджи между озером Тонлесап и рекой Меконг.
Возникновение в первых веках н.э. сложной политической системы в низовьях Меконга, известной древним китайцам под названием Фунань, было, по мнению ряда историков, обусловлено складыванием сетей торгового обмена между Восточной, Юго-Восточной, Южной Азией, Ближним Востоком и Средиземноморьем [Wolters, 1967, p. 31–48; Hall, 1985, p. 20–38; Vickery, 1998, p. 18–19; Miksic, 2003, p. 1–33]. Свидетельствами контактов со Средиземноморьем, хотя едва ли прямыми, можно считать найденные в Окео (Южный Вьетнам) предметы средиземноморского происхождения: римские медальоны Антонина Пия (152 г.) и Марка Аврелия (161–180 гг.) [Malleret, 1962, p. 112–117, pl. XL], сердоликовые инталии и стеклянные бусы римского типа [Malleret, 1962, pl. LXVII–LXVIII; Miksic, 2003, p. 21]. По мнению историков, экономика Фунани была основана на морской торговле.
С V в. исследователи связывают изменение торговых путей и начало прямого, не каботажного мореходства через Южно-Китайское море, засвидетельствованного плаванием китайского паломника Фа Сяня [Александрова, 2008, с. 149–150], что привело к упадку приморских обществ в низовьях Меконга. Американский историк К. Холл назвал это столетие переходным периодом (transition) как в истории юго-восточноазиатской торговли, так и в истории Фунани [Hall, 1985, p. 39, 68]. В его реконструкции отказ от захода в порты Фунани уменьшил доходы правителей, которые для их возмещения стали полагаться на налогообложение земель, что привело к перемещению центров власти в глубь территории, в верхнюю часть дельты Меконга [Hall, 1985, p. 75]. Однако правителям Фунани не удалось реорганизовать царство, и оно было постепенно завоевано кхмерскими народами, обитавшими на территории Северной Камбоджи и частично Таиланда [Hall, 1985, p. 76–77]. Эти народы были известны древним китайцам под названием Ченла. В отечественной историографии раннюю Ченлу помещают в район реки Мун (Се Мун) [Седов, 1967, с. 18; Деопик, 1981, с. 26].
Политическая история Камбоджи VI–VII вв. была реконструирована на основании китайских свидетельств, дополненных местной эпиграфикой [Cœdès, 1968, p. 65–70, 72–76]. В последнее время М. Викери обосновывает необходимость пересмотра “классической” реконструкции, поскольку она не учитывает наиболее достоверные местные источники – надписи на древнекхмерском языке и на санскрите [Vickery, 1998, p. 34–35]. Этот подход представляется вполне убедительным. Впрочем, для удобства изложения проблем реконструкции я начну со сведений китайской традиции.
Последнее посольство царя Фунани Рудравармана к китайскому двору прибыло в 539 г. [Pelliot, 1903, p. 271]. Но посольства, которые китайцы приписывают Фунани, приходили еще в 559, 572, 588 и между 618–649 гг. [Wheatley, 1983, p. 153]. Первое посольство из Ченлы появилось в Китае в 616–617 гг. Таким образом, согласно китайским источникам, названия Фунань и Ченла в первой половине VII в. сосуществовали.
Китайская династическая история “Суй шу” (“История династии Суй”) Вэй Чжэна (581–643) рассказывает о Ченле следующее: “Ченла находится к юго-западу от Линьи; первоначально она была вассальным царством Фунани… Название царской семьи – кшатрии (цали), его личное имя – Читрасена (Чжидуосына); его предки постепенно умножили мощь страны; Читрасена отделился от Фунани и подчинил ее. Он умер. Ему наследовал его сын Ишанасена, он жил в городе Ишана (т.е. Ишанапура)” [Pelliot, 1903, p. 272; Cœdès, 1943, p. 1]. “Около столицы есть гора по имени Линцзябопо, на вершине которой построен храм, всегда охраняемый тысячей воинов и посвященный духу по имени Подоли; ему приносят человеческие жертвы. Ежегодно сам царь поднимается в храм, чтобы совершить ночью человеческое жертвоприношение [Ethnographie…, 1883, p. 483; Cœdès, 1968, p. 65–66; Берзин, 1995, с. 120].
Исследователи обычно видят в Линцзябопо передачу санскритского слова Лингапарвата (“Гора лингама”), локализуя топоним в районе памятника Ват Пху (Южный Лаос), и считают Бодоли передачей одного из имен Шивы – Бхадрешвара [Cœdès, 1968, p. 65–66; Берзин, 1995, с. 120].
Согласно “Синь Тан шу” (“Новая история династии Тан”), составленной в XI в. Оуян Сю и Сун Ци, “Царь-кшатрий Ишана подчинил Фунань и захватил ее территорию в начале эпохи чжэньгуань (627–649)” [Pelliot, 1903, p. 275; Седов, 1967, с. 18–19].
В том же источнике содержится дополнительное изложение завоевания Фунани: “Столица (царя) в городе Тему. Внезапно город был уничтожен Ченлой, и он был вынужден перебраться на юг, в город Нафуну. В эпохи уто (618–626) и чжэньгуань они снова пришли ко двору. Они прислали в дар двух людей из (народа) Белоголовых. Белоголовые находятся прямо к западу от Фунани” [Pelliot, 1903, p. 274]. Другие сведения об этом народе отсутствуют.
Ма Дуань-линь в “Вэньсянь тункао” (“Исследование всех главных разделов истории Китая”, ≈1254–1323) пишет: “Царство Ченла расположено к юго-западу от царства Линьи. Первоначально оно зависело от Фунани. От берегов Жинани туда можно доплыть за 60 дней. На юге Ченла граничит с царством Чжэцзю, на западе с царством Чжуцзян (Царством Красной реки). Родовое имя царя – Ца. Личное его имя Чидосына (Читрасена). Во времена его предков Ченла стала могущественной. Чидосына напал на Фунань и подчинил ее себе. После его смерти ему наследовал его сын Ишэнасяньдай (Ишанаварман). Этот царь сделал своей столицей город Ишэну (Ишанапуру) с населением свыше 20 тыс. семей. Посреди города – большой дворец, где царь дает аудиенции и где находится его двор. В царстве имеется, кроме того, еще 30 городов, каждый из которых населен несколькими тысячами семей и управляется губернатором. Титулы чиновников здесь такие же, как и в царстве Линьи… Возле столицы есть гора Линцзябопо. На вершине этой горы стоит храм, посвященный духу по имени Бодоли, которому приносят в жертву людей. Тысяча солдат постоянно охраняет этот храм. Каждый год царь отправляется в этот храм, чтобы ночью лично принести человеческую жертву. Так они почитают духов. Многие жители Ченлы следуют закону Будды. Многие другие отправляют культ Дао” [Ethnographie…, 1883, p. 476–483; Берзин, 1995, с. 270–272].
Китайские источники приписывают упадок Фунани двум царям Ченлы – Читрасене и Ишанаварману. Это предполагает определенный цикл политической истории: каждый новый правитель был вынужден вновь подчинять соседей. Что же касается предложенной Ж. Сёдесом локализации Линцзябопо-Лингапарваты в Ват Пху, то она основана на упоминании этого топонима в надписи царя Деваники из Ват Пху К.365 (сторона А, строка 12)1 [Cœdès, 1956, p. 216, 218]. Это единственный источник, в котором появляется этот монарх. Известные на сей день надписи Читрасены и Ишанавармана, равно как и родословия царей в более поздних надписях Камбоджи, не упоминают Деванику. Уже поэтому локализация Линцзябопо-Лингапарваты в Ват Пху выглядит сомнительно.
К этому нужно добавить, что, во-первых, нет оснований считать, что существовало единственное место с названием Лингапарвата. Обсуждая упоминание этого слова в надписи из Ловека XI в., где оно означает имя бога (kamrateṅjagat liṅgaparvvata, стро-ка 29), Ж. Сёдес сам отмечал, что это название “означает среди прочих гору Ват Пху” [Cœdès, 1954, p. 285, 286, n. 9]. Тот же термин kamrateṅjagat liṅgaparvvataвстречается в надписи из Пхном Свам, или Нуй Чам провинции Тяудок (Chaudoc) K.418 1166 г., опубликованной Л. Фино [Finot, 1904, p. 676–677; Cœdès, 1929, p. 305]. Л. Фино отмечал, что “если таблички [на которых выгравирована надпись] оставались на первоначальном своем месте, то можно предположить, что Нуй Чам – это древняя Лингапарвата, на которой возвышался храм Трибхуванешвары” [Finot, 1904, p. 678].
Во-вторых, что столь же существенно, в Ват Пху до сих пор не найдено надписей Ишанавармана [Vickery, 1998, p. 74–75, 128–129]. И хотя надписи Читрасены появляются на территории Таиланда, в Сурине и Убоне (K.377 и K.509 [Cœdès, 1953, p. 3–4; Cœdès apud Seidenfaden, 1922, p. 57–60]), что может означать подчинение района Ват Пху, поскольку этот район находится на пути вверх по Меконгу до впадения в него реки Мун, в долине которой расположены эти таиландские города и одноименная провинция Убон, эти надписи относятся к позднему этапу правления Читрасены, когда он уже принял тронное имя Махендраварман, и потому ничего не говорят о его первоначальной столице. Об этом же свидетельствуют и три новые надписи Читрасены-Махендравармана, найденные в районе Ват Пху [Vickery, 1998, p. 75].
В-третьих, спорен и цитируемый обычно историками перевод “Вэньсянь тункао”, сделанный д’Эрве де Сен-Дени. Как отмечает японский китаевед Хошино, в этом тексте вообще нет упоминаний Линцзябопо-Лингапарваты: “около столицы есть мавзолей Дзябопо, имеющий форму холма. На его вершине есть храм. К востоку от города есть (храм) бога по имени Подоли” [Hoshino, 1986, p. 23]. Не будучи синологом, я не могу судить об обоснованности перевода Хошино, однако в любом случае исключительная связь Лингапарваты с районом Ват Пху едва ли может считаться обоснованной. Нужно помнить и о том, что в китайских текстах речь не идет о столице Читрасены: описание Линцзябопо появляется уже после упоминания столицы Ишанавармана Ишанапуры, локализуемой в Самбор Прей Кук [Vickery, 1998, p. 21; Деопик, 1981, с. 33].
Следовательно, локализация ранней Ченлы в районе Ват Пху сомнительна. В таком случае нужно искать другую локализацию. М. Викери, посвятивший этому вопросу ряд исследований, пришел к выводу о том, что в доангкорский период (время до 802 г. – предполагаемой даты создания Ангкорской империи Джаяварманом II [Седов, 1967, с. 21–22]) Ченла располагалась в северной и центральной частях нынешней Камбоджи [Vickery, 1994, p. 197–212; Vickery, 1998, p. 81]. Он полагает, что Ченла граничила с Фунанью, что не было вторжения и спуска кхмеров из-за хребта Дангрек, отделяющего долину реки Мун от территорий собственно Камбоджи с озером Тонлесап; вместо них произошел мирный переход от одного типа господствующей политии к другому [Vickery, 1998, p. 81].
М. Викери строит свою концепцию на эпиграфических данных. Лишь три царские надписи могут быть связаны с известной китайцам Фунанью [Cœdès, 1931, p. 1–8; Cœdès, 1937(2), p. 117–121]. Судя по палеографии, самая ранняя из них К.5 выгравирована на сланцевом столбе, найденном среди развалин памятника Прасат Преам Ловен на холме Тхапмыой (Tháp-mười; он же Готхап) в Тростниковой долине (Вьетнам). В ней упоминаются царский сын Гунаварман, его отец царь Джая[варман] и их родоначальник Каундинья. Вторая надпись К.40 принадлежит царю Рудраварману и происходит из района Тонле Бати в 30 км к юго-западу от Пномпеня. Третья надпись К.875, прославляющая царицу Кулапрабхавати, главную жену царя Джаявармана, была найдена в Неак Та Дамбан Дек (провинция Такео). Все эти тексты обнаружены в низовьях дельты Меконга. По данным палеографии, К.5 датируется V в., K.40 и K.875 – V–VI вв.
Сланцевый столб, найденный на холме Тхапмыой (Tháp-mười)
Барельеф из Самбор Прей Кук
Согласно китайской истории “Лян шу” (“История династии Лян”) Яо Сю-ляня, составленной в первой половине VII в., и другим текстам, царь Фунани Шейебамо, отождествляемый с Джаяварманом, отправил посольство в 484 г. вместе с монахом Нагасеной, затем в 503-м прислал в дар коралловый образ Будды, за что получил от императора титул “Генерал умиротворенного Юга, царь Фунани”, снова посылал дары в 511, 512 и 514 гг. [Pelliot, 1903, p. 269–270; Wheatley, 1983, p. 153]. Более ранняя династическая история “Нань Ци шу” (“История Южных Ци”) Сяо Цзы-сяня в начале VI в. сообщает, что Шейебамо принадлежал к роду Каундиньи: “К концу Сун (420–478) царь Фунани носил родовое имя Цзяочжэньжу и личное имя Шейебамо (Джаяварман). Он отправил купцов торговать в Гуанчжоу…” [Pelliot, 1903, p. 257]. В том же, 514 г. он умер. Его сын от наложницы Лютобамо (Рудраварман) сверг своего младшего брата – законного наследника, и вступил на престол. В 517 г. он отправил посольство во главе с Чжутанбаолао и снарядил еще несколько посольств в 519, 520, 530, 535, 539 гг.; последнее из которых преподнесло китайскому двору реликвию – волос Будды [Pelliot, 1903, p. 270–271]. Ж. Сёдес думал, что Гунаварман был сыном Кулапрабхавати и был убит Рудраварманом [Cœdès, 1937(2), p. 119; Cœdès, 1968, p. 60, 286, n. 105], однако это не более чем гипотеза: шрифт надписи К.5 древнее шрифта надписи К.875, в надписи К.5 имя матери Гунавармана не названо; неизвестно число сыновей Джаявармана (едва ли можно ограничить их двумя известными китайским авторам).
М. Викери составил схему более поздних надписей, традиционно относимых к ранней Ченле. Надписи К.116 из Круой Ампил провинции Стунг Тренг, К.122 из Тхма Кре (Кратие) и К.514 из Тхам Пет Тхонга (провинция Накхонратчасима, или Кхорат Таиланда) представляют собой однотипные надписи Читрасены, увековечивающие в стихах размера шлока возведение лингама в честь Шамбху, т.е. Шивы [Cœdès, 1942, p. 134; Leclère, 1904, p. 739; Finot, 1903, p. 212; Seidenfaden, 1922, p. 92].
Санскритские надписи К.363 из Пху Локхона (провинция Басак, Лаос)2 и К.496–497 из Пак Мун или Кхан Тхевада3 в провинции Убон в Таиланде изданы Читрасеной и сообщают о возведении лингама в честь Гириши (“Живущего в горах”, т.е. Шивы) как знака победы (jayacihnam). Согласно этим текстам, Читрасена принял тронное имя Махендраварман (sa śrīmahendravarmmeti nāma bheje bhiṣekajam) и был самым младшим братом Бхававармана (kaniṣṭho pi bhrātā śrī bhavavarmmaṇaḥ) и сыном Виравармана (sūnuś śrī vīravarmmaṇaḥ) [barth, 1903, p. 442–446; Cœdès apud Seidenfaden, 1922, p. 57–60; Jacques, 1986, p. 66]. Стелы К.363 и К.496–497 указывают на завоевание страны: “завоевав всю страну” (jitveman teśam4 akhilaṅ).
К.496–497 и надписи К.508 из Тхам Прасат, или Тхам Пху Ма Най провинции Убон (Таиланд), К.1102 из Кхон Каена и К.1106 из Пхимая (обе – Таиланд) добавляют к этому то, что Читрасена-Махендраварман был внуком Сарвабхаумы (naptā śrī sārvvabhaumasya), или “вселенского правителя” [bEFEO, 1922, p. 385; Cœdès, 1931, pl. I; Vickery, 1998, p. 74–75; Monier-Williams, 1899, p. 1210]. Вопреки мнению М. Викери, надпись К.509 из Тхам Прасат в провинции Убон (Таиланд), состоящая из трех строк, каждая из которых образует отдельную строфу ануштубха, тоже приводит эту родословную, но в ней есть важная особенность: речь в ней идет о завоевании “всех стран” (vijitya nikhilān deśān) [Cœdès apud Seidenfaden, 1922, p. 58–59; Vickery, 1998, p. 74–75]. Эта же фраза встречается в отрывочной надписи К.377 из Ват Сумпхона около Сурина (Таиланд), сообщающей о возведении каменной статуи быка (śilāmayam vṛṣabhaṃsthāpa[yam āsa]) [Cœdès, 1953, p. 3–4; Cœdès apud Seidenfaden, 1922, p. 59; Cœdès, 1935, p. 383–384; Chhabra, 1965, p. 70]. М. Викери утверждает, что надпись К.377 из Сурина упоминает Читрасену-Махендравармана, но не приводит его родословной, однако Ж. Сёдес приписал ее Читрасене как раз на основании совпадений фраз К.377 и К.509 [Vickery, 1998, p. 74–75; Cœdès, 1953, p. 3; Cœdès apud Seidenfaden, 1922, p. 59].
Надпись К.969 на плите из Кхау Сра Ченга, или Та Пхрайи в Таиланде, рассказывающая о сооружении водоема, содержит только тронное имя Читрасены – Шри Махендраварман, без царского титула [Cœdès, 1964, p. 152; Chhabra, 1961, p. 109].
Санскритская надпись К.213 на основании лингама из Пхном Бантеай Неанг провинции Баттамбанг издана царем (nṛpa) Бхававарманом; она представляет собой стих размера триштубх, занимает всего одну строку текста и сообщает о возведении этого лингама [barth, 1885, p. 26–28]. Надпись К.359 на плите из Веал Кантел провинции Стунг Тренг, состоящая из семи строк на санскрите и стольких же строф размера ануштубх, сообщает о Хираньявармане – сыне Сомашармана и сестры Бхававармана – дочери Виравармана, и о том, что Сомашарман воздвиг образ Шри Трибхуванешвары (Шивы); вероятно, это был лингам, основанием которого служила плита с надписью [barth, 1885, p. 28–31].
Надпись К.978 из Си Тхепа в Таиланде (провинция Пхитсанулок) содержит имя Бхававармана, который был сыном Пратхивиндравармана и внуком Чакравартина (“вселенского правителя”) [Monier-Williams, 1899, p. 381]. Двенадцать составляющих ее строк выгравированы на колонне. Текст написан не стихами, а прозой, что отличает его от известных надписей Читрасены и Бхававармана. Более того, в нем есть указание на дату, отсутствующее в цитированных выше надписях. Привожу текст полностью по изданию Ж. Сёдеса:
1. – – śakapatisaṃva[tsare]
2. – – śubhrāṣṭamo – – –
3. – [di]kṣūrvy advayā na pra – – –
4. – ler abhyastabhūri – – –
5. … nanda – –
6. vidito dikṣu vikhyāta – –
7. kāṭā vai – – bhūtyaiṣa –
8. śivāṃs sthāpayet so pi rā[jā]
9. śrīcakravarttinaptā śrī
10. prathivīndravarmmatanayo ya[ḥ]
11. śrībhavavarmmendrasamas tasya
12. ca rājyodbhave kāle || [Cœdès, 1964, p. 158]:
“В год царя шаков… в восьмой день растущей луны… на востоке земля, не разделенная надвое… прославленный на востоке… (образы) Шивы были воздвигнуты этим ца[рем], внуком Шри Чакравартина, сыном Шри Пратхивиндравармана, по имени Шри Бхававарман, подобным Индре, в то время, когда он вступил на престол” [Cœdès, 1964, p. 158]. Отмечу, что в надписи К.978 встречается понятие царства rājya.
К этим эпиграфическим данным можно добавить надпись из Самбор Прей Кук К.149 на кхмерском языке, в которой упоминаются цари (vraḥkamratāṅañ) Шри Бхававарман, Шри Махендраварман и Шри Ишанаварман [Cœdès, 1952, p. 28–30].
Санскритская надпись К.151 из Робан Ромас провинции Компонг Тхом, изданная вассальным царем (sāmantanṛpa, sāmantanareśvara) Нарасинхагуптой, сообщает, что в 520 г. эры шака, т.е. 598 г. н.э., при царе Бхававармане была воздвигнута статуя бога Капилавасудевы и что Нарасинхагупта был вассалом трех царей (kṣitipa, kṣoṇīndra, nṛpa): Бхававармана, Махендравармана и Ишанавармана [Cœdès, 1943, p. 5–7].
Попробуем разобраться в этих родословных. По одной версии, у Сарвабхаумы был сын Вираварман, в свою очередь родивший Бхававармана, Читрасену-Махендравармана и их сестру5 – мать Хираньявармана. По другой – у Чакравартина был сын Пратхивиндраварман, родивший Бхававармана. Если по примеру Ж. Сёдеса отождествить Чакравартина и Сарвабхауму на основании общего смысла этих слов – “вселенский правитель”, то придется делать еще одно отождествление – Виравармана с Пратхивиндраварманом. Эти множественные гипотезы ad hoc означают отсутствие достоверного знания.
Достоверно то, что самые ранние надписи Читрасены появляются в долине Меконга и на плато Кхорат к югу от хребта Дангрек, что титул Махендравармана появляется у Читрасены на территориях к северу от этого хребта, что надписи, содержащие царское имя Бхававарман без ссылок на Читрасену-Махендравармана, найдены далеко от долины Меконга – в Баттамбанге и Си Тхепе, и что последовательность царей Бхававарман–Махендраварман–Ишанаварман едва ли может быть оспорена.
Именно эти данные подтверждают гипотезу М. Викери о том, что ранняя Ченла находилась на территории северной и центральной Камбоджи, тогда как при Читрасене она стала распространять свое влияние во всех направлениях, включая область Ват Пху и долину реки Мун. На это указывают и эпиграфические данные, и китайские источники.
Что же касается Чакравартина и Сарвабхаумы, равно как и Пратхивиндравармана и Виравармана, то они принадлежали скорее всего разным семьям. Это означает, что в VI в. было два правителя с именем Бхававарман. Отсутствие иных, кроме К.365, надписей Деваники и его последователей может быть отражением подчинения области Ват Пху Читрасене-Махендраварману (это, впрочем, не означает победы Читрасены именно над Деваникой: такой вывод не подтверждается источниками).
Надпись К.53 из Кдей Анг в деревне Ба Пхном провинции Прей Венг, ранее известная как надпись из Анг Чумник, изданная в царствование Джаявармана I и датируемая 667 г., заставляет М. Викери усомниться и в завоевании Ченлой Фунани, во всяком случае в той форме, которая описана в китайских источниках [Vickery, 1998, p. 376–377].
Основной довод состоит в том, что этот текст одновременно прославляет и предполагаемого последнего царя Фунани Рудравармана и царей Ченлы Бхававармана, Читрасену-Махендравармана и Ишанавармана:
“II. Был царь по имени Шри Рудраварман, чья храбрость6 такая же, как у Тривикрамы (Вишну), и чье хорошее управление еще сегодня восхваляется, как оное Дилипы7
…
V. В правление царя Бхававармана, который взошел на престол благодаря своей собственной силе (svaśaktyākrāntarājyasya rājñaś śrībhavavarmmaṇaḥ), плодом дерева желаний (Кальпатару) стал [храм] Шри Гамбхирешвары (Владыки пупка, т.е. Вишну).
VI. Они [Дхармадева и Синхадева] были двумя его (Бхававармана) советниками (mantriṇāv)8, уважаемыми, благодарными за милости, знающими Дхармашастру и Артхашастру (dharmmaśāstrārthaśāstrajñau), как будто они воплощали Дхарму и Артху.
VII. Позднее они достигли (положения) спутника (amātyatā)9 великолепного царя (pṛthivīpateḥ) Махендравармана, орудий в его начинаниях.
VIII. Младший, умный Синхадева, пожалованный царем в послы (dūtatve), был отправлен к царю царей Чампы (campādhipanarādhipam) для дружбы и по дружбе.
IX. Позднее у Дхармадевы был сын великих способностей, как лев в лесу, так он в семье (kulakānanasiṅho)10, кого звали Синхавира.
X. Знаток (vidvān), от которого сведущие и сегодня хотят пить сок поэзии, он стал счастливейшим из советников царя Шри Ишанавармана” [ishizava, Jacques, Khin Sok, 2007, p. 32–33; Barth, 1885, p. 64–72].
Надпись К.53 действительно содержит имя Рудравармана. Но, во-первых, другие доангкорские надписи VII–VIII вв., насколько известно, его не упоминают. Во-вторых, в V строфе утверждается, что Бхававарман “взошел на престол благодаря собственной силе”. Означает ли это, что он был узурпатором? Для утвердительного ответа на этот вопрос данных, по-видимому, недостаточно. Единственная надпись Бхававармана К.213, упоминавшаяся выше11, перечисляет “дары, завоеванные действием лука” (śārasanodyogajitārthadānai…) [barth, 1885, p. 28], но это едва ли означает самовольный захват власти – скорее завоевание соседей, тем более что известные родословные называют деда и отца Бхававармана и Читрасены. Поэтому основная задача состоит в том, чтобы выяснить, в каких отношениях находились Рудраварман и Бхававарман, и объяснить, почему надпись К.53 из Кдей Анг не противопоставляет Рудравармана и царей Ченлы.
До сего дня не найдено источников, в которых бы четко определялось бы родство Рудравармана и царей ранней Ченлы. Однако есть косвенные наблюдения над родословиями фунаньских и доангкорских правителей, которые позволяют высказать одно соображение: Рудравармана и многих последующих правителей могло объединять родство (подлинное или вымышленное) с Каундиньей12 – упоминавшимся выше родоначальником правителя Фунани V в. Шейебамо-Джаявармана [Pelliot, 1903, p. 257].
Начать необходимо с эпиграфики Фунани. В надписи Гунавармана К.5 его отец Джаяварман называется “удачливым царем – луной рода Каундиньи” (kauṇḍi[n]ya[vaṅ] śaśaśinā vasudhādhipena) [Cœdès, 1931, p. 6]. Согласно надписи Рудравармана К.40, его отцом был царь Джаяварман (tatpitrā jayavarmmaṇā nṛpatinā).
Среди надписей Чампы (страны в Центральном Вьетнаме) выделяется надпись C.96 658 г. из Мишона, изданная царем Пракашадхармой-Викрантаварманом. В ней сообщается родословная владык Бхавапуры (города Бхававармана), куда из Чампы отправился Джагаддхарма (строфы XVI–XIX стороны A и XX–XXIII стороны B):
“Это там Каундинья, глава дваждырожденных / бык среди брахманов, воткнул копье, полученное от лучшего из дваждырожденных Ашваттхамана, сына Дроны. …была дочь царя змей Сома, которая основала династию (vaṅśakarī) на земле. Любовью достигнув совершенно иной сущности, она обитала в жилище людей…Она стала супругой вождя (puṅgava) дваждырожденных по имени Каундинья ради религиозного обряда (kārya). Воистину, непостижимо деяние судьбы / действие Творца в возникновении причин и поводов/вещей будущего! Он, рожденный в чистом непрерывном роду царей, с того времени и по сей день украсил свой народ безукоризненными потомками…У этого владыки земли/царя Шри Бхававармана, прославленного тройной царской властью, безмерной храбростью разбивавшего в бою и соперничестве множество испуганных врагов, был брат, лев/герой на земле, который (был) погибелью множества/союзников (pakṣa) возгордившихся врагов, (чье) правление увеличено его силой, (чей) восход огромным великолепием подобен Солнцу. Этот прославленный Шри Махендраварман, равный храбростью Владыке Богов, родил этого любимого сына, как жизненная мудрость порождает счастье и понимание. Этот царь Шри Ишанаварман, (чье) сияние доходит до всех границ сторон света, родил ее ради одного процветания, как начало жертвоприношения (приводит) к благополучию/процветанию и успеху. От этой целомудренной/верной жены (satyāṃ) Шри Шарвани, рожденной в роде Сомы, Шри Джагаддхарма родил любимого сына превосходной/царской (vara) доблести” [Захаров, 2011, с. 130–132].
Следовательно, Бхававарман, Махендраварман и Ишанаварман причислялись к роду Каундиньи и Сомы. А поскольку и Рудраварман через своего отца Джаявармана был потомком этого рода, едва ли может быть удивительным появление его имени в надписи К.53 наряду с Бхававарманом, Махендраварманом и Ишанаварманом.
Остается подтвердить важность этой родословной данными собственно камбоджийской эпиграфики. Каундинья и его жена Сома появляются в родословиях царей в двух доангкорских надписях: К.483 из Пхном Байана провинции Такео [Cœdès, 1937(1), p. 251–255] и К.1142 неизвестного происхождения [ishizava, Jacques, Khin Sok, 2007, p. 49], а также в целой группе надписей, изданных или упоминающих царя уже ангкорской эпохи Раджендравармана (944–968): К.263 из Ват Пра Ейнкосей Х в.13 [Cœdès, 1952, p. 121, 130], К. 528 из Мебона 952 г. [Finot, 1925, p. 312, 332], К.286 из Баксей Чамкронга (провинция Сиемреап) 948 г. [Cœdès, 1952, p. 90, 96], К.669 из Прасат Компхус (провинция Преах Вихеар) 972 г., чье содержание сходно со стороной А надписи К.263 [Cœdès, 1937(1), p. 159ff.], К.806 из Прерупа (Сиемреап) 961 г. [Cœdès, 1937(1), p. 73–77; Sharan, 1981, p. 102, 142].
В этой группе наиболее любопытна надпись из Баксей Чамкронга К.286, поскольку в ней упоминается царь Шри Рудраварман (строка 31, строфа 16): śrī rudravarmmanṛpatipramukhās tataś śrī kauṇḍinyasomaduhitṛprabhavāḥkṣitīndrāḥ “тогда цари, происходящие от Шри Каундиньи и дочери Сомы во главе с Шри Рудраварманом…”. Ж. Сёдес, первоначально думавший, что это упоминание относится к деду царя Ангкора Индравармана (877–889) по материнской линии, о котором сообщают надписи его сына Яшовармана (889–≈900), позднее пришел к выводу о том, что это ссылка на того же царя Рудравармана, который оставил надпись К.40 и который встречается в надписи Кдей Анг К.53 [Cœdès, 1909, p. 477–486; Cœdès, 1928, p. 131; Cœdès, 1954, p. 88–89]. Основанием для этого Ж. Сёдесу служит указание надписи К.286 на то, что Рудраварман был родоначальником (“стоял во главе”, pramukha) и с него же в К.53 ведется отсчет правителей, в то время как одноименный дед Индравармана родо-начальником не называется. Таким образом, “последний царь Фунани” Рудраварман считался предшественником царей Ченлы и, судя по надписи из Кдей Анг К.53, образцовым правителем.
Но этот источник не определяет конкретную форму родства между Рудраварманом и Бхававарманом. Вспомним, что Бхававарман и Читрасена-Махендраварман были сыновьями Сарвабхаумы. Отождествить Сарвабхауму и Рудравармана было бы заманчиво, если бы не то обстоятельство, что между последним посольством Рудравармана в 539 г. и единственной известной датой правления Бхававармана – 598 г. – проходит слишком много времени. Поэтому их родственные связи остаются неопределенными.
Вполне возможно, что Рудравармана и царей Ченлы объединяло вымышленное, а не подлинное родство с Каундиньей. Вероятно и то, что цари Ченлы притязали на родство с Рудраварманом, но не были с ним связаны; во всяком случае, китайские авторы говорили об их семействе как о ца(ли)-кшатриях, в то время как Каундинья, если верить надписи из Мишона C.96 658 г., был брахманом. Поэтому притязание на родство с Рудраварманом могло быть вызвано соображениями легитимации после подчинения Фунани. Этим можно объяснить отсутствие указания на родство Бхававармана, Читрасены-Махендравармана и Ишанавармана с Рудраварманом в надписи из Кдей Анг К.53. А для правителей ангкорской эпохи Рудраварман был легендарным родоначальником – первым из потомков Каундиньи и Сомы.
Что же произошло в VI в.? Было ли завоевание Читрасеной Фунани, о котором пишут китайские источники? Для ответа на этот вопрос желательно обратить внимание на географическое распределение надписей. Собственная надпись Рудравармана К.40 найдена в провинции Кандал. Надписи Бхававармана и Читрасены найдены существенно севернее и западнее – в провинциях Баттамбанг, Стунг Тренг и Кратие (Камбоджа) и Накхонратчасима (Кхорат). Это означает, что доказательств распространения власти Рудравармана на эти области нет. Поскольку в низовьях Меконга надписей Бхававармана I не найдено, то едва ли можно говорить о распространении его власти на эти области; то же верно и для Читрасены.
Зато в этом районе встречаются надписи Ишанавармана I, сына Читрасены-Махендравармана. Это недатированная надпись из Ват Прей Венг К.80 (провинция Кандал), в которой Ишанаварман называется прославленным владыкой трех царей, дарителем и могущественным правителем трех несокрушимых нагар14, победоносным владыкой земли, тройным могуществом подобным Харе (bhūpatrayasyoruyaśo vidhātā bhoktā valīyān nagaratrayasya śaktitrayasyeva hara sthirasya śrīśānavarmmā jayati kṣitīśaḥ) [Cœdès, 1954, p. 4]. Это и надпись из района Ба Пхнома К.60 в соседней провинции Прей Венг15, датированная 626–627 гг., в которой тоже прославляется Ишанаварман наряду с другим, вероятно, вассальным царем Тамрапуры (tāmrapureśvara), не названным по имени; этот царь правил еще Чакранкапурой, Амогхапурой и Бхимапурой [barth, 1885, p. 40; Vickery, 1998, p. 336]. Вспомним и цитированную выше надпись из Кдей Анг К.53, происходящую из того же района Ба Пхнома. В Чау Тасар (Trau Tasar) провинции Такео найдена надпись К.709, упоминающая пожалование поля с быками, шестидесяти коров, земельного участка и сада божеству Шри Бхупати Ишанаварманом (mahiṣakṣetran tu ṣaṣṭir ggavām vīryyenendrasamena -ti vasudhāṃ śrīśānavarmmaya- …
koṣṭhārāmam ida[ṃ] dattaṃ) [Cœdès, 1953, p. 30–31]. В кхмерской части надписи сообщается о дарениях двух вождей, носящих местный титул понь (poñ)16.
Эти данные позволяют думать, что Ишанаварман распространял свою власть и на низовья Меконга – земли, входившие в состав Фунани. Согласно надписи К.90, Ишанаварман “ушел в Гималаи”, в чем Ж. Сёдес видит указание на окончательное завоевание Фунани, ошибочно полагая, что титул śailarāja носили цари Фунани17, хотя более вероятно сопоставление положения Ишанавармана с Гималаями или горой Меру, учитывая сообщение о его смерти: “Был царь Шри Ишанаварман, который наслаждался общением с мудрецами и, уйдя с земли, ушел в Гималаи” ([śrīśā]navarmmā nṛpatiḥprājñarataikasaṃśrayaḥya āsīt krāntabhuvanaś śailarājasamunnatiḥ) [Cœdès, 1953, p. 26, 27, n. 1]. С этим согласуются и данные китайских источников. Сведения надписей Ишанавармана о вассальных правителях равно как и упоминавшаяся надпись вассального царя Нарасинхагупты К.151 демонстрируют существование множества правителей с различными отношениями между ними. Цари Бхававарман, Читрасена-Махендраварман и Ишанаварман, по свидетельству надписи К.53 из Кдей Анг, опирались на слой слуг – советников (мантрин), спутников/сподвижников (аматья).
Поскольку в этой надписи упоминается “Артхашастра” Каутильи, постольку можно говорить о некоем управленческом аппарате, частями которого были мантрины и аматьи. Но функции этих лиц определялись, по-видимому, по мере необходимости: так, аматья Синхадева был отправлен послом к царю Чампы. Говоря о царстве в целом, вероятной представляется динамическая система отношений господства и подчинения, при которой царю приходилось постоянно поддерживать гегемонию. О важности завоеваний свидетельствует и цитированное выше сообщение надписи Бхававармана К.213 о “дарах, завоеванных действием лука” (śārasanodyogajitārthadānai…).
Таким образом, известный китайским авторам переход от Фунани к Ченле представлял собой перемещение центра политической гегемонии от приморских провинций на территорию центральной Камбоджи между озером Тонлесап и рекой Меконг. Из царей Ченлы достоверно подчинил низовья Меконга Ишанаварман (см. также: [Деопик, 1981, с. 33]). Правители ранней Ченлы и царь Фунани Рудраварман могли быть связаны как подлинным родством с Каундиньей, так и вымышленным – для узаконения своей власти после завоевания Фунани.
В дополнение рассмотрим династическую легенду кхмерских царей, согласно которой они происходят от союза мудреца Камбу Сваямбхувы и небесной нимфы Меры (Merā), а первыми царями были Шрутаварман и Шрештхаварман [Cœdès, 1968, p. 66; Миго, 1973, с. 34–35]; ср.: [Седов, 1967, с. 18; Деопик, 1981, с. 27–28; Берзин, 1995, с. 120]. К имени Шрештхавармана Ж. Сёдес возводил название города Шрештхапура, а Л.А. Седов отождествил Ченлу со Шрештхапурой, принимая при этом локализацию Ченлы в Ват Пху, что, как было показано выше, не может считаться установленным [Cœdès, 1968, p. 66; Седов, 1967, с. 17].
Советские историки уже писали о том, что это династический миф, а не отражение подлинной истории. Признавая справедливость этой мысли, хотелось бы подчеркнуть, что эта легенда излагается в той самой надписи из Баксей Чамкронг К.286 948 г. [Cœdès, 1952, p. 90, 95], в которой появляются Каундинья, Сома и Рудраварман, но, в отличие от них, Камбу Сваямбхува и Мера – это нововведение Х столетия. Более того, оно не единственное. Именно в надписи Раджендравармана из Прасат Кок Чак К.958 947 г. в родословиях появляется Шрутаварман – “сын божественного мудреца Камбу и первый царь Камбоджи” (vrahmarṣikamvuputreṇa jātaṃśrīśrutavarmmaṇā ādena kamvujendrānāṃvrahmaṇā jagatām iva) [Cœdès, 1964, p. 142, 145]. Шрутаварман упомянут и в надписи из Баксей Чамкронг как “корень” (mūlā) рода Камбу [Cœdès, 1952, p. 90, 96]. При Сурьявармане I (1002–1050) в одной из надписей К.380 на западном основании двери храма-гопуры D в Пхном Преах Вихеар, датированной 1037–1038 гг., упоминаются и род Камбу и Шрутаварман [Cœdès, 1954, p. 261, 266]. Но надписей самого Шрутавармана не найдено, и его едва ли можно связывать с ранней Ченлой. Как отмечал Кл. Жак, Шрутаварман и Шрештхаварман – фигуры легендарные [Jacques, 1986, p. 71–73]. В подтверждение этого М. Викери добавил, что Шрештхаварман появляется только в надписях царя Джаявармана VII (1181–≈1218 [Cœdès, 1968, p. 169]; ср. [Деопик, 1981, с. 60]), спустя несколько столетий после своего предполагаемого царствования [Vickery, 1998, p. 42]. Поэтому его связь с ранней Ченлой маловероятна.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Надписи Камбоджи обозначаются буквой K латиницы, надписи Чампы – страны в Центральном Вьетнаме – буквой C, например C.96 – Champa 96 [Cœdès, 1908, p. 47].
2. К.363 – стела высотой более метра с 6 строками санскритского текста, состоящего из трех строф размера ануштубх. В каталоге Ж. Сёдеса место ее происхождения определяется как Čăn Năk‘ôn [Cœdès, 1966, p. 138].
3. К.496–497 – две стелы из песчаника высотой 1,7 м, на каждой из которых выгравирована санскритская надпись из 6 строк, образующих три поэтические строфы размера ануштубх; стелы находятся на небольшом холме Кхан Тхевада на правом берегу реки Мун у ее впадения в Меконг.
4. Читать – deśam.
5. Она могла быть единокровной сестрой Читрасены, ибо родство с ним не засвидетельствовано источниками.
6. Parākrama – бесстрашие, мужество, отвага, смелость, сила, мощь, власть [Monier-Williams, 1899, p. 589].
7. Дилипа – имя мифического царя, предка Рамы, сына Аншумана и отца Бхагиратхи [ishizava, Jacques, Khin Sok, 2007, p. 39, n. 7; Monier-Williams, 1899, p. 478].
8. Mantrin – царский советник, министр [Monier-Williams, 1899, p. 768].
9. Amātya – спутник (companion) (царя), министр [Monier-Williams, 1899, p. 81]. В “Артхашастре”, которую цитирует рассматриваемая надпись, термин аматья “используется применительно ко всем представителям государственного аппарата”, а иногда под ним «понимается только главный советник царя (мантрин) или узкий слой высшей администрации, называемый “друзья” и “помощники” царя» [Вигасин, Самозванцев, 1984, с. 148–149]. Д.Н. Лелюхин интерпретирует аматью как “сподвижника” царя, подчас регента при царевиче, но в первую очередь “идеал слуги” царя [Лелюхин, 2001, с. 19, 23–26]. «“Аматьей” в КА может обозначаться любой “начальник” – “мукхья”, “сановник” – “махаматра” или иной представитель слоя “больших людей”, член “группы сторонников” царя, который может также толковаться как “слуга” (бхритья). Смысл этого термина в том, что так обозначаются лица, связанные определенными отношениями только с царями» [Лелюхин, 2001, с. 26]. Аматьями могли быть советники, посланцы, писцы, судьи, надзиратели, сборщики и хранители и иные лица [Лелюхин, 2001, с. 25]. Это означает, что надпись К.53 из Кдей Анг свидетельствует о слое приближённых к правителю лиц, некоем управленческом аппарате. Аматья Синхадева был отправлен послом к царю Чампы.
10. Kānana – лес, роща; дом [Monier-Williams, 1899, p. 270]. У Кл. Жака вслед за О. Бартом – “лев в лесу своей семьи” [ishizava, Jacques, Khin Sok, 2007, p 33; Barth, 1885, p. 70].
11. Надпись К.151 издана уже после смерти Бхававармана, и в ней нет никаких указаний на захват им власти. Более того, исследователи различают двух или даже трех Бхававарманов, не считая внука Чакравартина; Бхававарман II правил в VII в., и ему принадлежат надписи К.439 и К.607 из Самбор Прей Кук провинции Кампонг Тхом [Cœdès, 1952, p. 30–31, 19] и К.81 из Хан Чей провинции Кампонг Чам [barth, 1885, p. 8–21]. Надпись из Пномпеня (провинция Кандал) К.79 издана Бхававарманом II в 644 г. (не 639, см. обсуждение даты у М. Викери и у Дж. Ида) [Cœdès, 1942, p. 69–72; Vickery, 1998, p. 281–284, 430–432; Billard, Eade, 2008, p. 400]. Гипотезу о существовании Бхававармана III выдвинул Кл. Жак, но оспаривает М. Викери [Vickery, 1998, p. 330, 333–335; Jacques, 1986, p. 73–75, 94; Ishizava, Jacques, Khin Sok, 2007, p. 50–52]. Ниже, если это не оговаривается специально, речь идет о Бхававармане I, брате Читрасены-Махендравармана.
12. Ранее историки полагали, что было два Каундиньи, оба выходцы из Индии: основатель царства Фунань в I в. н.э. и реформатор V в., но ныне М. Викери, Кл. Жак и их единомышленники отрицают их существование [Cœdès, 1968, p. 37, 56; Деопик, 1981, с. 20–21, 24; Vickery, 2003, p. 102–115; Jacques, 1986, p. 63; Jacques, Lafond, 2007, p. 48].
13. Надпись К.263 состоит, вероятно, из двух или трех самостоятельных текстов. Стороны А (на санскрите) и B (на кхмерском языке) сообщают о вступлении Раджендравармана на престол в 944 г. и о дарении храму кхнюмов (зависимых лиц, возможно, рабов) его зятем брахманом Дивакарабхаттой и покойной царицей; стороны C (на санскрите) и D (на кхмерском языке) сообщают уже о правлении сына Раджендравармана – Индравармана V в 968 г. и о воздвижении его младшей сестрой Индралакшми статуи своей матери, равно как и о дарениях храму в городе Двиджендрапура; на стороне D упоминаются даты 906 и 883 гг. эры шака, т.е. 984 и 961 гг. На вершине стелы есть небольшая санскритская надпись, сообщающая о воздвижении статуи Индралакшми ее супругом Дивакарой (полное имя, согласно стороне C, Дивакарабхатта) в 970 г. Поскольку сторона C начинается новым шиваитским обращением, есть небольшая вероятность того, что это вторая надпись, хотя против этого свидетельствует то, что действующим лицом на всех сторонах надписи оказывается Дивакарабхатта [Cœdès, 1952, p. 118–139]; предыдущее издание санскритских частей см.: [barth, 1885, p. 77–97].
14. Дословный перевод слова nagara – “город”. Но в Юго-Восточной Азии оно может означать и название страны.
15. Место находки в каталоге Ж. Сёдеса указано двояко: Преах Вихеар Кук или Ват Чакрет [Cœdès, 1966, p. 84].
16. Д.В. Деопик полагает, что “понь – мелкий землевладелец, не входящий в общину, использующий труд кньомов” (kñum – зависимое население, возможно, рабы) [Деопик, 1981, с. 29]. С. Сахаи думает, что пони не занимали должностей высокого уровня, а Ф. Дженнер приписывает им “низкий ранг в феодальной иерархии” [sahai, 1970, p. 56; Jenner, 1981, p. 197]. Но М. Викери собрал значительные данные о том, что пони могли принадлежать к верхушке общества [Vickery, 1998, p. 190–192]. Так, в надписи К.90 из Кук Прасат Кот (провинция Кампонг Чам) слуга царя Ишанавармана Бхадраюдха в санскритской части именуется bhṛtya “слуга”, а в кхмерской – poñ [Cœdès, 1953, p. 26]. В надписи К.54 из Кдей Анг 629 г. даритель передает собственность, полученную от поня Шивадатты, которого найденная в районе Араньяпратхет (провинция Прачинбури, Таиланд) в 1986 г. надпись К.1150 именует сыном Ишанавармана и, судя по всему, старшим братом Бхававармана II, который носил при этом санскритский титул svāmin“хозяин, владыка” [Cœdès, 1951, p. 159; Jacques, 1986, p. 79]. Впрочем, после 719 г. титул понь исчезает из эпиграфики (более позднее упоминание его в надписи К.1029 743–744 гг. касается лиц, принадлежавших к поколению родителей авторов надписи) [Vickery, 1998, p. 190. n. 55; 118, 363–365].
17. Нет ни одного источника, в котором бы царь Фунани носил такой титул, тем более на кхмерском языке [Jacques, 1979, p. 374–375]. В единственном месте, где встречается санскритское выражение “царь горы” или “горный правитель”, в надписи Бхававармана II из Хан Чей К.81 (провинция Кампонг Чам), оно использовано во множественном числе: jitvā parvatabhūpālān“победив горных правителей” [barth, 1885, p. 13]. Едва ли речь здесь может идти о владыке приморского царства Фунань.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Александрова Н.В. Путь и текст: китайские паломники в Индии. М.: Восточная литература, 2008.
Берзин Э.О. Юго-Восточная Азия с древнейших времен до XIII века. М.: Восточная литература, 1995.
Вигасин А.А., Самозванцев А.М. “Артхашастра” (проблемы социальной структуры и права). М.: Гл. ред. вост. лит. изд-ва “Наука”, 1984.
Деопик Д.В. Кампучия с древнейших времен до середины XIX в. // История Кампучии. Краткий очерк / Отв. ред. Ю.Я. Михеев. М.: Гл. ред. вост. лит. изд-ва “Наука”, 1981.
Захаров А.О. Надписи Бхадравармана I, царя Чампы: перевод и комментарий // Восток (Oriens). 2011. № 2.
Лелюхин Д.Н. Концепция идеального царства в “Артхашастре” Каутильи и проблема структуры древнеиндийского государства // Государство в истории общества (к проблеме критериев государственности) / Ред. Д.Н. Лелюхин, Ю.И. Любимов. 2-е изд., испр. и доп. М.: Институт востоковедения РАН, 2001.
Миго А. Кхмеры (история Камбоджи с древнейших времен). М.: Гл. ред. вост. лит. изд-ва “Наука”, 1973.
Седов Л.А. Ангкорская империя (социально-экономический и государственный строй Камбоджи в IX–XIV вв.). М.: Гл. ред. вост. лит. изд-ва “Наука”, 1967.
Barth A. Inscriptions sanscrites du Cambodge. P.: Imprimérie Nationale, 1885.
Barth A. Inscription sanskrite de Phou Lokhon (Laos) // BEFEO. T. 3, № 3. 1903.
BEFEO – Bulletin de l’École française d’Extrême-Orient. P.
Billard R., Eade J.C. Dates des inscriptions du pays khmer // BEFEO. T. 93 for 2006. P.: École française d’Extrême-Orient, 2008.
Chhabra B.Ch. Bangkok Museum Stone Inscription of Mahendravarman // Journal of the Siam Society. Vol. 49, № 2. 1961.
Chhabra B.Ch. Expansion of Indo-Aryan Culture during the Pallava Rule (as evidenced by inscriptions). Delhi: Munshi Ram Manohar Lal, 1965.
Cœdès G. Inventaire des inscriptions du Champa et du Cambodge // BEFEO. T. 8. Fasc. 1. 1908.
Cœdès G. L’inscription de Bàksěi Čàṃkrǒṅ // Journal asiatique. Mai-juin 1909.
Cœdès G. Études cambodgiennes // BEFEO. T. 28. 1928.
Cœdès G. Études cambodgiennes // BEFEO. T. 29. 1929.
Cœdès G. Études cambodgiennes. XXV: Deux inscriptions sanskrites du Fou-nan // BEFEO. T. 31. 1931.
Cœdès G. Review of: Chhabra B.Ch. Expansion of Indo-Aryan Culture during the Pallava Rule, as evidenced by inscriptions. Journal and Proceedings of the Asiatic Society of Bengal (Letters). Vol. I, 1935, № 1, p. 1–64, 7 pl. // BEFEO. T. 35, № 2. 1935.
Cœdès G. Inscriptions du Cambodge. T. I. Hanoi: Imprimérie d’Extrême-Orient, 1937(1).
Cœdès G. A New Inscription from Fu-nan // The Journal of the Greater India Society. T. IV, № 2. 1937(2).
Cœdès G. Inscriptions du Cambodge. T. II. Hanoi: Imprimérie d’Extrême-Orient, 1942.
Cœdès G. Études cambodgiennes. XXXVI: Quelques précisions sur la fin du Fou-nan // BEFEO. T. 43, no. 1. 1943.
Cœdès G. Inscriptions du Cambodge. T. III. P.: École française d’Extrême-Orient, 1951.
Cœdès G. Inscriptions du Cambodge. T. IV. P.: École française d’Extrême-Orient, 1952.
Cœdès G. Inscriptions du Cambodge. T. V. P.: École française d’Extrême-Orient, 1953.
Cœdès G. Inscriptions du Cambodge. T. VI. P.: École française d’Extrême-Orient, 1954.
Cœdès G. Inscriptions du Cambodge. T. VII. P.: École française d’Extrême-Orient, 1964.
Cœdès G. Inscriptions du Cambodge. T. VIII. P.: École française d’Extrême-Orient, 1966.
Cœdès G. The Indianized States of Southeast Asia/ ed. by W.F. Vella, translated by S. Brown Cowing. Honolulu, Hawaii: East–West Center Press, 1968.
Ethnographie des peuples é trangers à la Chine. T. II. Méridionaux: / par Ma-Touan-Lin; traduit pour la premiè re fois du Chinois avec un commentaire perpé tuel par le marquis d’Hervey de Saint-Denys. Genè ve: H. Georg; P.: E. Leroux; L.: Trübner, 1883.
Finot L. Notes d’épigraphie // BEFEO. T. 3, no. 2. 1903.
Finot L. Notes d’épigraphie // BEFEO. T. 4, no. 3. 1904.
Finot L. Inscriptions d’Aṅkor // BEFEO. T. 25. 1925.
Hall K.R. Maritime Trade and State Development in Early Southeast Asia. Honolulu: Hawaii University Press, 1985.
Hoshino, Tatsuo. Pour une histoire médiévale du moyen Mékong. Bangkok: Éditions Duang Kamol, 1986.
Ishizava Y., Jacques Cl., Khin Sok. Manuel d’épigraphie du Cambodge. Vol. I. P.: École française d’ExtrêmeOrient, 2007.
Jacques Cl. “Funan”, “Zhenla”: The Reality Concealed by These Chinese Views on Indonesia // Early South
East Asia: Essays in Archaeology, History and Historical Geography/ Ed. by R.B. Smith & W. Watson. Oxford–New York–Kuala Lumpur: Oxford University Press, 1979.
Jacques Cl. Le pays Khmer avant Angkor // Journal des savants. 1986. Nos. 1–3.
Jacques Cl., Lafond Ph. The Khmer Empire: Cities and Sanctuaries, Fifth to the Thirteenth Centuries. Bangkok: River Books, 2007.
Jenner Ph.N. Lexicon of the Dated Inscriptions. Honolulu: University of Hawaii, Center for Asian and Pacific Studies, Southeast Asian Studies, 1981 (Southeast Asia Paper, no. 20, pt. 3).
Leclère A. Une campagne archéologique au Cambodge // BEFEO. T. 4, № 2. 1904.
Malleret L. L’Archéologie du delta du Mecong. T. I–IV. P.: Ecole Française d’Extrême-Orient, 1959–1963. T. III. La culture du Fou-nan. 1962.
Miksic J.N. The Beginning of Trade in Ancient Southeast Asia: The Role of Oc Eo and the Lower Mekong River // Art & Archaeology of Fu Nan, Pre-Khmer Kingdom of the Lower Mekong Valley/ Ed. by J.C.M. Khoo. Bangkok: Orchid Press, 2003.
Monier-Williams M. A Sanskrit-English Dictionary. Oxford: Oxford University Press, 1899.
Pelliot P. Le Fou-nan // BEFEO. T. 3. 1903.
Sahai S. Les institutions politiques et l’organisation administrative du Cambodge ancient (VIe–XIIIe siècles). P.: École française d’Extrême-Orient, 1970.
Seidenfaden E. Complément à l’Inventaire descriptif des monuments du Cambodge pour les quatre provinces du Siam Oriental // BEFEO. T. 22. 1922.
Sharan M.K. Select Cambodian Inscriptions (The Mebon and Pre Rup Inscriptions of Rajendra Varman II). Delhi: S.N. Publications, 1981.
Vickery M. Where and what was Chenla? // Recherches nouvelles sur le Cambodge, publiées sur la direction de F. Bizot. P.: École française d’Extrême-Orient, 1994 (Études thématiques 1).
Vickery M. Society, Economics, and Politics in Pre-Angkor Cambodia: The 7th–8th Centuries. Tokyo: Centre for East Asian Cultural Studies for UNESCO, 1998.
Vickery M. Funan Reviewed: Deconstructing the Ancients // BEFEO. T. 90–91. 2003–2004.
Wheatley P. Nāgara and Commandery: Origins of the Southeast Asian Urban Traditions. Chicago: University of Chicago, Department of Geography, 1983 (Research Paper Nos. 207–208).
ВОСТОК (ORIENS). 2013. № 1. С. 5-16.
-
Война в Малайе 1948-1960 гг. (Emergency)
Автор: Saygo
ТЮРИН В. А. «ЧРЕЗВЫЧАЙКА»: ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ФОРМЕ ЭТНИЧЕСКОГО ПРОТИВОСТОЯНИЯ
12-летний – с 18 июня 1948 г . до 31 июля 1960 г . – период истории Малайи вошел в обиходный язык местных жителей, а затем перекочевал на страницы научных и публицистических изданий как «Чрезвычайка» («The Emergency»). В узком смысле это слово относится к вооруженной партизанской войне, которую вела Коммунистическая партия Малайи против английских колонизаторов. Но поскольку «Чрезвычайка» сказалась на всех сторонах жизни Малайи (и в значительной мере также Сингапура) – экономических, социальных, политических, на-циональных, оказалась связанной с системой международных отношений, повлияла на темпы и характер завоевания страной независимости, определила выбор одних и отторжение других идеологических систем, то ее трудно свести только к военному противостоянию британских армий и полиции и партизан-коммунистов.
«Чрезвычайка», как и вооруженные столкновения в странах ЮВА в конце 40-х годов XX в. (Мадиунские события в Индонезии, гражданские войны в Бирме и на Филиппинах), получила в обстановке «холодной» войны диаметрально противоположные оценки у настроенных антикоммунистически западных авторов и в советской (и китайской) историографии. Если первые1 возлагали вину целиком и полностью на КПМ, которая следовала недоказанным и более чем слабо документированным «установкам Москвы», то авторы отечественные и китайские (из КНР)2 возлагали всю ответственность на английские власти, умышленно спровоцировавшие КПМ, за которой якобы пошли широкие народные массы, на вооруженное сопротивление.
После окончания Второй мировой войны англичане вернулись в другую страну: спокойная довоенная Британская Малайя стремительно политизировалась. Еще в годы войны выросла и окрепла Коммунистическая партия Малайи (КПМ), развернувшая партизанскую борьбу с японцами, которым прежние колониальные хозяева уступили страну почти без сопротивления. Конституционные маневры в 1946–1948 гг. (разделение колонии на Малайю и Сингапур, создание сначала Малайского Союза, а затем – Малайской Федерации, изменение условий получения гражданства для иммигрантского – китайского и индийского – населения) вызвали резкий вспеск националистических (консервативных и радикальных), буржуазно-демократических и социалистических настроений, принявших в условиях Малайи достаточно явно выраженную этническую окраску: на одном фланге оказались радикальные и умеренные партии и организации преимущественно китайского (и евразийского) населения, на другом – малайская масса, пошедшая за Объединенной малайской национальной организацией (ОМНО).
Этническое тесно переплеталось с социальным: китайцы и индийцы составляли в Британской Малайе рабочий класс, буржуазию и лиц свободных профессий, а малайцы – крестьянство, аристократию и сравнительно небольшой, находившийся в стадии формирования слой мелкой буржуазии, а также интеллектуалов разных взглядов – от социалистов, ориентировавшихся на Индонезию, до приверженцев исламских ортодоксии и реформаторства.
Весной 1948 г. после создания колонии Малайская Федерация распался слабый антиколониальный единый фронт и единственной силой, противостоявшей колонизаторам, оказалась КПМ и примыкавшие к ней организации.
Коммунисты обладали реальной военной силой в виде Ассоциации ветеранов и социальной базой: они опирались на достаточно многочисленных китайских плантационных и городских рабочих, сквоттеров (китайские, в меньшей степени индийские, жители городов, в военное время ушедшие на окраины джунглей и занявшиеся там земледелием и выращиванием домашнего скота и птицы) и учащихся китайских средних школ. На англичан оказывала также давление настроенная антикитайски (и соответственно, антикоммунистически) малайская элита, за которой шла масса малайского населения.
Англичане сделали выбор в пользу верхушки малайской общины. Союзники по антияпонской борьбе превратились в противников, а соглашательские и коллаборационистские политические силы стали главной опорой колониальной администрации в противодействии распространению коммунизма в Малайе.
На противостояние в Малайе оказала влияние и международная обстановка: начавшаяся «холодная» война и гражданская война в Китае, в которой КПК стала брать верх над Гоминьданом. Обеспечив себе сохранение экономических и в значительной мере политических позиций в результате компромисса с малайской верхушкой, английские власти с конца 1947 – начала 1948 г. повели более решительное, чем прежде, наступление на позиции КПМ, лишившейся своих союзников в результате распада единого фронта. К ужесточению политики англичан подстегивала и необходимость подорвать влияние профсоюзов, бóльшая часть которых шла за коммунистами, поскольку именно профсоюзы, поднимавшие рабочих экспортных отраслей на борьбу за увеличение заработной платы, улучшение условий труда, социальные гарантии и т .п., мешали так называемой реконструкции, т .е. восстановлению позиций британских монополий в экономике Малайи3. Участились полицейские налеты на помещения профсоюзов, привлечение полиции для подавления забастовок, аресты и высылки (в Китай) активных участников забастовочного движения.
В такой обстановке в руководстве КПМ чаша весов стала склоняться на сторону людей, настроенных более радикально. Этому способствовало и разоблачение генерального секретаря КПМ Лай Тэ как агента британских и японских спецслужб. В начале 1947 г. Лай Тэ исчез, прихватив с собой значительную часть партийных фондов. По престижу КПМ был нанесен серьезный удар, но вместе с тем позиции радикалов в ее руководстве усилились, поскольку Лай Тэ считался представителем «умеренных», выступавших за мирные методы борьбы4. Четвертый пленум КПМ (март 1947 г.), избравший генеральным секретарем Чинь Пэна, постановил предусмотреть возможность перехода партии на нелегальное положение и ориентировал профсоюзы не только на экономическую борьбу, но и на “прямые действия”5.
В период с конца февраля по начало мая 1948 г. руководство КПМ приняло решение готовиться к вооруженной борьбе, для чего ускорить создание укрепленных лагерей и тайников с оружием в джунглях и начать вывод будущих бойцов из городов в сельскую местность. Руководство КПМ полагало, что выступление состоится где-то в сентябре и планировало принять окончательное решение в августе 1948 г.6.
В мае–июне 1948 г . обстановка накалилась. Обе стороны все чаще прибегали к насильственным действиям: англичане силой подавляли забастовки, арестовывали и высылали своих противников, КПМ создавала тайники с оружием в джунглях, а ее активисты, часто не контролируемые руководством, стали нападать на управленческий персонал плантаций и китайцев – сторонников Гоминьдана. Ни та, ни другая сторона не была готова к вооруженному противостоянию, но по мере того, как КПМ постепенно загонялась в угол, лишенная возможности легальных действий, а английские власти, поддавались настроениям перепуганных плантаторов и целенаправленной антикоммунистической, а точнее антикитайской, истерии своих союзников – малайской элиты, напряжение нарастало, и в июне события приняли обвальный, плохо контролируемый характер.
Ситуация обострялась. В конце мая власти арестовали несколько десятков рабочих сингапурской фабрики по обработке каучука. 1 июня полиция расстреляла бастовавших рабочих на китайской каучуковой плантации близ Сегамата, в султанате (штате) Джохор: семь человек были убиты, 10 – ранены7. Ассоциации плантаторов посылали телеграммы верховному комиссару Федерации, требуя введения чрезвычайного положения, в Джохоре плантаторы стали вооружаться и создавать «отряды самообороны».
16 июня накалившаяся обстановка взорвалась. Утром этого дня на двух каучуковых плантациях, неподалеку от городка Сунгей-Сипут в султанате Перак боевики КПМ убили трех европейских служащих, а в Джохоре и Пераке – двух китайских десятников8. 18 июня чрезвычайное положение было объявлено на территории всей Малайской Федерации. Теперь полиция имела право арестовывать людей и держать их в заключении в течение года без предъявления обвинений, врываться в помещения, конфисковывать средства передвижения и обыскивать людей и дома без ордеров. Смертная казнь полагалась за несанкционированное владение оружием, боеприпасами и взрывчаткой. Армия была призвана помогать полиции, отпуска военнослужащих и полицейских отменены, плантаторам роздано огнестрельное оружие.
24 июня чрезвычайное положение было распространено на Сингапур, а 23 июля запрещена деятельность КПМ, Ассоциации ветеранов, Новодемократической лиги молодежи и Всемалайской федерации профсоюзов в Малайской Федерации и Сингапуре.
Начало «Чрезвычайки» отличалось обоюдной неподготовленностью, непониманием ситуации, недооценкой противника и завышенными ожиданиями.
Военная форма правительственных войск
Раненный партизан
Полицейские допрашивают гражданского
Бомбардировка джунглей
Сэр Генри Гёрни
Сэр Джеральд Темпер
Рекламный постер: "Принеси из джунглей пулемет и выиграй тысячу баксов!"
Награда за голову Чинь Пэна
Чинь Пэн
Абдул Рахман
Командующий войсками в Малайе генерал-майор Чарльз Бучер, боровшийся после войны с греческими партизанами, заявил на заседании Законодательного совета, докладывая о своем плане мгновенного сокрушения коммунистов: «Могу сказать, что это едва ли не самая легкая проблема из тех, что когда-либо стояли перед мною. Несмотря на преимущества, которые дают ему природные условия, враг намного слабее технически и менее храбр, чем греки или даже краснокожие индейцы». Генерал, как и многие, искренно верил своим словам. Через несколько месяцев он вернулся в Англию больным, разочарованным, сломленным человеком и вскоре умер.
Партизанским отрядам на первых порах противостояли более 10 тыс. полицейских, восемь английских и три малайских пехотных батальона, авиаполк и артиллерийская часть, расквартированная в Сингапуре9. Опыта борьбы с партизанами все эти силы не имели, разведывательная служба отсутствовала, удары наносились вслепую. Поскольку партизаны сосредоточили внимание на нападении на плантации и рудники, англичанам приходилось распылять имевшиеся силы и полагаться на инициативу «белого» персонала. Серьезнее оказались для англичан просчеты социально-политические. КПМ успела вывести свои основные кадры из городов в джунгли, создать там базы и тайники с оружием и, главное, заручиться поддержкой сквоттеров (в массе своей китайцев) и возобновить установленные еще в годы антияпонской борьбы дружественные отношения с аборигенами малайских джунглей. В борьбе с партизанами англичане натолкнулись на недоброжелательность массы китайского населения, сочувствовавшего своим соотечественникам и с воодушевлением следившего за успехами КПК в гражданской войне.
Застигнутая в значительной мере врасплох, КПМ также не смогла достичь успехов, которые бы заставили колонизаторов отступить. Вероятно у руководства КПМ существовал план, скопированный со стратегии КПК (хотя трудно сказать, насколько сами ведущие коммунисты Малайи в него верили): подорвать экономическую мощь колонизаторов, разрушив рудники и плантации, главным образом в поясе, прилегавшем к джунглям; затем создать «освобожденные районы», контролируемые КПМ; и наконец, развернуть народное восстание во главе с освободительной армией, которая соединит «освобожденные районы» в единый массив, а вслед за тем изгонит колонизаторов из Малайи10.
В первые месяцы «Чрезвычайки» партизаны многие из которых имели опыт борьбы с японцами, наносили противнику неожиданные удары, предпринимая даже операции достаточно крупного масштаба. Главной мишенью стали каучуковые плантации, откуда англичане в те годы черпали основные доходы. В 1948–1949 гг . плантаторы и управляющие плантациями были основным объектом нападений партизан. По разным данным, примерно десятая часть европейских плантаторов погибла в это время11.
Но несмотря на успехи, которые сопутствовали партизанам, они не смогли приступить к реализации второй части плана – созданию «освобожденных районов». Такая территория просуществовала лишь на протяжении нескольких месяцев в изолированном джунглями бездорожном районе на юге северо-восточного султаната Келантан.
КПМ оказалась отрезанной от городов. И хотя до 1953–1954 гг . численность партизан оставалась достаточно весомой (4–5 тыс. человек в конце 40-х и около 8 тыс. – в начале 50-хгодов)12, они не могли долгое время противостоять современной армии и полиции. Но главное: за КПМ не пошло не только некитайское население. И китайцы в основной своей массе оставались в лучшем случае сочувствовавшими партизанам, но отнюдь не их активными помощниками. К тому же развеялись иллюзии на помощь коммунистов Китая. Эти иллюзии, кстати, были чисто внутренним продуктом: КПК с началом «Чрезвычайки» заявила о невмешательстве в «малайские дела».
К концу 1948 г . стало ясно, что, с одной стороны, КПМ не может реализовать свой план – поднять народ Малайи на вооруженную борьбу с колонизаторами, а, с другой, англичане не в состоянии сломить сопротивление той достаточно значительной части населения, которая поддерживала (по разным причинам) коммунистов.
В начале 1949 г . была оформлена структура партизанского движения. Руководство принадлежало Центральному комитету , а точнее Политбюро ЦК КПМ, генеральным секретарем которого оставался Чинь Пэн. ЦК подчинялись три региональных бюро: Северное, Центральное и Южное. Ниже располагались комитеты штатов и дистриктов, местные комитеты и партячейки.
В феврале 1949 г . партизанские отряды были объединены в Освободительную армию народов Малайи (ОАНМ) во главе с Центральным военным комитетом, подчинявшимся ЦК КПМ.
Теоретически в каждом штате-султанате дислоцировалась боевая единица, именуемая полком (от 400 до 700 бойцов), а в дистриктах – роты или взводы. Обычно возглавлял полк или являлся комиссаром полка один из членов партийного комитета штата.
Эта так стройно выглядевшая на бумаге система на практике была иной. С течением времени все труднее стало поддерживать постоянные связи между центром и партизанскими отрядами; партизаны все меньше действовали крупными силами, предпочитая разделяться на мелкие группы. Но в 1948–1950 гг . – годы наибольших успехов ОАНМ – в целом эта система, дополненная организацией постоянных лагерей в джунглях, строгими уставом и дисциплиной, действовала достаточно эффективно.
Главной опорой ОАНМ была восходящая ко временам антияпонского сопротивления организация Минь Юнь, объединявшая китайское население, сочувствовавшее или вынужденное сочувствовать партизанам. Костяком организации были сквоттеры, многие из которых участвовали в боевых действиях.
Члены Минь Юнь снабжали партизан продовольствием, деньгами и информацией. Для борьбы с партизанами были переброшены воинские подразделения из различных частей Британской империи. Всего против партизан в середине 50-х гг . действовало 40 тыс. регулярных войск, около 70 тыс. полицейских и 250 тыс. человек внутренней охраны13. В операциях против партизан принимали участие значительные военно-морские и военно-воздушные силы. Заинтересованные в подавлении партизанского движения в Малайе, которая приобрела после начала войны в Корее особое значение как источник важных стратегических товаров и плацдарм для борьбы с национально-освободительным движением в Юго-Восточной Азии, США активно помогали англичанам оружием, снаряжением, субсидиями. В войне приняли участие также австралийские и новозеландские воинские части. В борьбе с партизанами и сочувствовавшим им населением применялись самые жестокие и бесчеловечные методы.
В апреле 1950 г . после жарких дебатов в парламенте, выявивших невозможность чисто военными мерами покончить с партизанской борьбой, английское правительство назначило 55-летнего генерал-лейтенанта в отставке Гарольда Бриггса «директором операций», поручив ему «планировать, координировать и руководить антибандитскими операциями полиции и вооруженных сил». Верховный комиссар Г . Гёрни должен был заниматься лишь делами, относящимися к сфере гражданского управления.
Главным в «Плане Бриггса» стало расселение сквоттеров. Они переселялись (в основном насильственно) в специально созданные на удалении от джунглей «новые деревни», которые обносились колючей проволокой и охранялись полицией. Администрация ввела жесткие правила, касавшиеся снабжения «новых деревень»: продовольствие завозилось небольшими партиями, контролировалось потребление семей, выходившим и отъезжавшим на работу не разрешалось иметь с собой какие-либо съестные припасы14.
Постепенно власти обустраивали «новые деревни»: строились дороги, осушались болота, проводились вода и электричество, открывались школы. Бывшие сквоттеры могли работать на создававшихся в связи со спросом на каучук после начала войны в Корее плантациях.
К 1953 г . было создано 400 «новых деревень» и расселено более 400 тыс. сквоттеров. Расселение нанесло серьезный удар по партизанскому движению и подорвало силу Минь Юнь.
Партизаны стали уходить в джунгли, теряя связь с населенными районами, затрачивать больше времени на элементарное выживание в ущерб вооруженной борьбе. Главным источником продовольствия становился урожай с расчищенных в джунглях участков, которые стремилась найти британская авиация: если такие участки обнаруживались, их заливали напалмом (как и партизанские лагери).
К концу 1951 г . руководство КПМ столкнулось с серьезными проблемами. Создать освобожденные районы не удалось, равно как и привлечь на свою сторону массу населения; стали давать первые результаты мероприятия властей по устройству «новых деревень»; начались политические шаги по созданию организации китайского населения страны, противостоящей КПМ. Обнаружились разногласия в руководстве КПМ.
В октябре 1951 г . Политбюро ЦК КПМ, штаб-квартира которого находилась в джунглях в отдаленном районе Ментакаб в штате Паханг , распространило ряд директив15. Провозглашалось, что «работа по консолидации и организации масс» важнее «сокрушения врага вооруженным путем». Внимание должно быть сосредоточено на создании «единого фронта всех национальных общин и всех классов», причем следует «избегать насильственных действий, которые отталкивают крестьян и рабочих», ОАНМ должна отказаться от нападений на «новые деревни». Был наложен запрет на нападения на почты, источники водоснабжения, электростанции и другие коммунальные службы, запрещалось устраивать взрывы в людных местах, поджигать религиозные учреждения, нападать на кареты скорой помощи.
Партия должна поддерживать насущные требования населения, возбуждать недовольство непопулярными и дискриминационными действиями властей, работать в профсоюзах и отказаться от нападений на членов ОМНО и других малайских политических организаций.
Директивы Политбюро ЦК КПМ в тот момент не оказали большого влияния на действия партизан, поскольку связь центра и подразделений на местах была нерегулярной и затруднительной; и парторганизации и вооруженные отряды в различных штатах действовали все более автономно. Это наглядно обнаружилось, когда через неделю после опубликования новых директив, утром, в субботу 7 октября 1951 г . из засады был обстрелян кортеж верховного комиссара, направлявшегося вместе с женой на уикэнд в горную местность, расположенную в 105 км от Куала-Лумпура. Верховный комиссар Г. Гёрни был убит, леди Гёрни и остальные уцелели.
Лондон, где лейбористов сменили консерваторы, заявил, что необходимы политические перемены в стране и главное – привлечение на сторону властей массы китайского населения.
В январе 1952 г . верховным комиссаром Федерации был назначен генерал Джеральд Темплер. Британское правительство нарушило колониальную традицию и сосредоточило военную и гражданскую власть в одних руках: верховный комиссар Темплер стал и командующим войсками. С Темплером, который получил неограниченные полномочия, связано не только ужесточение борьбы с партизанами, но и более определенные, чем прежде, политические шаги колонизаторов. В инструкции ему обращалось внимание на то, что следует учитывать традиции, культуру и обычаи различных национальных общин.
Темплер не столько генерировал новые идеи и методы, сколько систематизировал и осуществлял их проведение в жизнь с огромной энергией, жесткостью и настойчивостью.
Террор и репрессии при нем приобрели продуманный и назидательный характер. Так, в марте 1952 г . состоялось показательное коллективное наказание жителей города Танджонг-Малим, и этот «опыт» генерал широко распространил по всей стране16.
После нападения в марте 1952 г. на ремонтную (починка водопровода) бригаду и полицейских в Танджонг-Малим прибыл Д. Темплер. Он объявил о введении чрезвычайных мер: никто не покидает город, нельзя выходить из домов в течение 22 часов из 24, магазины и лавки работают два часа в сутки, школы закрываются, норма выдачи риса сокращается в два раза. Затем Темплер внедрил в городе метод получения информации, который затем был применен и в других населенных пунктах. Солдаты и полицейские обходили дома и оставляли лист бумаги, на котором обитателям предлагалось анонимно написать имена тех, кого они считали коммунистами или сочувствовавшими последним, с гарантией, что прочитать донос сможет только Темплер. Через 24 часа солдаты возвращались и складывали листы в запечатанный ящик. Представители города или деревни сопровождали ящик в Куала-Лумпур, где генерал публично распечатывал его, опрокидывал содержимое на большой стол и изучал доносы. В Танджонг-Малиме полиция сразу же по таким доносам арестовала около 40 китайцев, которые были отправлены в концлагерь. Танджонг-Малим был обнесен колючей проволокой с башнями по периметру, на которых установили мощные прожекторы и пулеметы.
Коллективные наказания стали обычной практикой в «эру Темплера», как в историографии иногда именуется период 1952–1954 гг. Англичане усилили военные и пропагандистские действия. Более четко разграничили функции армии и полиции, активно использовали авиацию для аэрофотосъемки джунглей, нахождения партизанских лагерей и разбрасывания листовок, стали сооружать форты в глубине тропического леса, служившие опорными пунктами по работе с аборигенами, которых в конечном счете удалось оторвать от партизан. Главные же усилия были обращены на «новые деревни». Расселение сквоттеров происходило более продуманно и менее жестко, все большее число «новых деревень» обустраивалось (водопровод, электричество, школы, медпункты), проводились выборы в деревенские советы и возрастала численность деревенских стражников, в основном из китайцев.
Темплер покинул Малайю в 1954 г . оставив своему преемнику если не «умиротворенную», то значительно более спокойную страну. Сказались общая усталость населения, неравенство сил, невозможность получить помощь из Китая, система мер, предпринятых колониальными властями (переселение сквоттеров, непрерывное патрулирование, бомбежки партизанских лагерей и уничтожение с помощью напалма участков в джунглях, занятых продовольственными культурами, отход аборигенов от поддержки партизан, контроль над «новыми деревнями», жесткое регулирование передвижения и продовольственного снабжения, террор и запугивание в сочетании с поощрением доносительства, службы в полиции и сельской жандармерии и т .д.), а также политические шаги навстречу многонациональной элите общества, прежде всего малайской. В сентябре 1953 г . впервые появилась «белая зона», где были отменены меры чрезвычайного характера. В последующие два года «белые зоны» охватили уже около половины территории Федерации17.
В конце 1953 г. Политбюро ЦК КПМ приняло решение перевести основные базы на территорию Таиланда: на границе с Пераком и поблизости от границы с Перлисом. В этих районах существовали китайские поселения, малайское население находилось в оппозиции к Бангкоку, а местные власти, уставшие от бесчинств гоминьдановских бандитских шаек, появившихся в Южном Таиланде после разгрома Чан Кайши в 1949 г., даже приветствовали действия отрядов ОАНМ, которые навели порядок в приграничье18. Это привело к ослаблению связей центра с партизанскими отрядами на территории Федерации и разрозненности действий в условиях, когда резко сократилась численность ОАНМ, приток в которую новых бойцов иссякал: если в 1951 г . в ее рядах, по британским данным, было примерно 8 тыс. человек, то к 1956 г. – 2 500 человек.
«Чрезвычайка» и партизанское движение тесно переплелись с политическими изменениями в Федерации и в конечном счете, в значительной мере повлияли на движение страны к независимости. Возглавляемая Компартией вооруженная борьба, которую, несмотря на огромное превосходство в силах, англичане не смогли подавить, усиление экономической и политической активности в стране, нарастание в международном масштабе национально-освободительного движения – все эти причины вынуждали колонизаторов к изменению своих первоначальных планов полностью сохранить колониальный режим в Малайе. С одной стороны, англичане все больше заигрывали с буржуазно-феодальными партиями, идя на дальнейшие уступки имущим слоям, чтобы заручиться их помощью в борьбе с коммунистами и сохранить свои позиции в стране. С другой стороны, имущие слои различных национальностей стремились использовать затруднения английских властей и их страх перед освободительной борьбой народных масс, добиваясь получения все бόльших политических и экономических прав. В целях как консолидации своих сил для получения уступок от колонизаторов, так и для борьбы с левым крылом национально-освободительного движения, политические партии местной буржуазии и феодалов объединились, создав коалицию Объединенной малайской национальной организации и буржуазной Китайской ассоциации Малайи (КАМ), к которой присоединилась партия индийской буржуазии – Индийский конгресс Малайи (ИКМ). Присоединение ИКМ к коалиции, получившей название Альянса, означало окончательное оформление блока феодально-буржуазной малайской верхушки и чиновничества с буржуазией (преимущественно крупной и средней) китайского и индийского происхождения.
После выборов 1955 г., давших Альянсу большинство в Законодательном совете Малайской Федерации, начались англо-малайские переговоры о предоставлении независимости.
Правительство лидера ОМНО (и Альянса) Абдул Рахмана сделало шаг, снискавший ему большую популярность: оно пошло на переговоры с Компартией. К середине 50-х годов позиция руководства КПМ изменилась: надежды на победу в партизанской войне рухнули и началась эпоха разрядки международной напряженности. 1 мая 1955 г . руководители КПМ выразили готовность вступить в переговоры, предложив «созвать конференцию самых различных партий и организаций», чтобы изучить пути «возвращения к нормальному положению»19. И хотя британские власти отвергли это предложение, 4 июля 1955 г . КПМ его повторила. После выборов 1955 г . превратившийся в общенационального лидера Абдул Рахман настоял на переговорах с КПМ. 9 сентября 1955 г . его правительство провозгласило амнистию участникам партизанского движения, желавшим сдаться властям. Хотя практических результатов это не имело (сдались несколько человек), КПМ в ответ на инициативу Альянса предложила в конце сентября начать переговоры с целью положить конец войне.
28–29 декабря 1955 г. в горной деревушке Балинг, неподалеку от малайско-таиландской границы главный министр Малайской Федерации Тунку Абдул Рахман, главный министр Сингапура Дэвид Маршалл и председатель Китайской ассоциации Малайи Тань Чэн Лок встретились с делегацией КПМ и ОАНМ, возглавляемой генеральным секретарем КПМ Чинь Пэном20. К этому времени партизанское движение и КПМ находились в сложном положении. Компартия утратила связи с пролетариатом, а после переселения сквоттеров потеряла опору и в деревне. Будучи по национальному составу в основном китайской, КПМ не смогла завоевать серьезных позиций в малайском крестьянстве. Появление легальных левых партий и программа Альянса, предусматривавшая получение независимости, повлияли также на тех, кто ранее сочувствовал коммунистам, не видя в условиях Малайи других сил, боровшихся за независимость страны. Сказалась и общая усталость партизан и огромный численный перевес лучше вооруженной и располагавшей современной техникой английской армии. В результате к моменту переговоров в Балинге партизанское движение ограничивалось северными районами Малайи, сплошь покрытыми джунглями и удаленными от основных центров страны.
Переговоры в Балинге закончились неудачей. Лидеры Малайи и Сингапура соглашались только на амнистию участникам вооруженной борьбы, тогда как руководство КПМ настаивало на легализации Компартии и разрешении ее членам заниматься политической деятельностью. Лидеры Альянса использовали переговоры в Балинге для увеличения своего политического капитала и усиления в стране антикоммунистической пропаганды, представляя коммунистов в глазах общественного мнения препятствием на пути достижения независимости. В марте 1956 г. Абдул Рахман публично обратился к Чинь Пэну с призывом сложить оружие. Одновременно были предложены новые условия сдачи для партизан и обещано, что те из сдавшихся партизан, кто желает этого, могут выехать в Китай без всяких расследований их прошлой деятельности.
В марте 1957 г. КПМ предприняла еще одну попытку окончить войну, предложив в качестве условий возможность для членов КПМ вести нормальную жизнь, участвовать в выборах и иметь право быть избранными в законодательные органы, получение гарантии, что вышедшие из джунглей партизаны не будут подвергаться преследованиям. Хотя эти условия даже не предусматривали признания Компартии как легальной политической силы, Абдул Рахман, уже наживший политический капитал на переговорах с КПМ, отказался их обсуждать, заявив, что борьба может быть прекращена только на условиях, выдвинутых им в Балинге.
На следующий день после провозглашения независимости Малайской Федерации, 1 сентября 1957 г . руководство КПМ выдвинуло новые предложения, долженствовавшие, по его мнению, положить конец военным действиям. В ответ правительство Малайи объявило о «новых и последних условиях сдачи партизан», получивших название амнистии Независимости. Согласно этим условиям, сдавшиеся партизаны могли уехать в Китай вместе с семьями без расследования их деятельности21. Многие члены КПМ, включая местных руководителей партизанского движения, стали сдаваться властям. К концу 1958 г . силы КПМ и ОАНМ были серьезно подорваны. Продолжали существовать несколько лагерей в глубоких джунглях на границе с Таиландом, численность бойцов в которых не превышала 350 человек22. На пленуме ЦК КПМ было вынесено решение о свертывании вооруженной борьбы, рассредоточении на малые группы и переход на таиландскую территорию или в Индонезию, разрешении пожилым, больным и семейным партизанам сдаться властям и вернуться к мирной жизни23.
31 июля 1960 г . правительство Малайи объявило о конце «Чрезвычайки» – трагической страницы в истории страны. Она принесла смерть во многие дома24, породила атмосферу насилия, беззакония и произвола и – едва ли не главное в условиях Малайзии – обострила этническую неприязнь между китайцами и малайцами. Отголоски и последствия «Чрезвычайки» ощущались (и ощущаются) и спустя долгое время после официального ее прекращения.
Партизанские базы КПМ продолжали существовать в Южном Таиланде до конца 80-х гг. XX в. КПМ была значительно ослаблена в период «культурной революции» в Китае, когда происходила «охота на ведьм» в партизанских лагерях. 2 декабря 1989 г . было подписано соглашение о прекращении военных действий между КПМ и властями Малайзии и Таиланда, а в начале 1992 г . КПМ заявила о самороспуске. Выступая на церемонии расформирования одного из партизанских подразделений в Южном Таиланде, Чинь Пэн заявил, что «соглашение является почетным и выгодным для всех сторон… от него выиграли как политики, так и простой народ»25.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Miller H. Menace in Malaya. L., 1954; Mills L.A. Malaya: a Political and Economic Appraisal. Minneapolis, 1958; McVey Ruth T. The Calcutta Conference and the Southeast Asian Uprising. Ithaca, 1958; The Fight Against Communist Terrorism in Malaya, L., 1962.
2. Бондаревский Г .Л. Национально-освободительная борьба народов Малайи послеII мировой войны // Вопросы истории. М., 1950, № 4; Ефанов И. и Стах Г . Национально-освободительное движение народов Малайи. М., 1956; Руднев В.С. Очерки новейшей истории Малайи (1918–1957). М., 1959; он же. Малайя (1945–1963). М., 1963; Линь Фан-шэн. Малайя. М., 1956
3. Stenson M. Industrial Conflict in Malaya: Prelude to the Communist Revolt in 1948. Kuala Lumpur, 1970, p. 124.
4. Урляпов В.Ф. Об одном предательстве (малоизвестная страница истории коммунистического движения в Британской Малайе // Восток (Oriens). 2007, №4, с. 140–141.
5. Chin Peng.My Side of Story as Told to Jan Ward and Norma Miraflor. Singapore, 2003, p. 207–208.
6. Andaya B.W. and Andaya L.Y. History of Malaysia. London and Basinggtoke, 1982, p. 258.
7. Miller H. Op. cit. p. 79–80.
8. Чинь Пэн в своих воспоминаниях, взяв на себя ответственность за убийства в Сунгей-Сипуте, написал, что они были ошибкой, поскольку побудили английские власти нанести удар по еще неотмобилизованной КПМ (Chin Peng. Op. cit. p. 222).
9. Miller H. Op. cit., p. 87.
10. Gullick J.M. Malaysia. L., 1969, p. 112.
11. Mills A. Op.cit., p. 52.
12. Gullick J.M. Op. cit., p. 112.
13. Ibid.
14. Suryanarayan V. The Revolt that Failed:Communist Srruggle for Power in Malaya 1948–60 // China Repoort. 1978, №5–6, p. 15.
15. Hanrahan Z.G. The Communist Struggle in Malaya. N.Y., 1954. App. 6, p. 130–133.
16. Miller H. Op. cit., p. 206–210.
17. Suryanayrayan V.Op. cit., p. 19.
18. Chin Peng. Op. cit., p. 327.
19. Short A. The Communist Insurrecttion in Malaya 1948–1960. L., 1975, p. 460.
20. На переговорах присутствовали также председатель КПМ малаец Муса бин Ахмад и его заместитель – индиец Билан, что должно было подчеркнуть многонациональный характер партизанской борьбы.
21. Miller H. Jungle War in Malaya. L., 1972, p. 172.
22. Chin Peng. Op. cit., p. 403.
23. Miller H. Jungle War in Malaya, p. 198.
24.
[table]
[/td][td]УбитыеРаненыеВзятые в плен или пропавшиеСдавшиеся
Партизаны6.711Не известно1.2892.704
Правительственные силы1.8652.560––
Гражданские лица2.4731.385810–[/table]
Источники: Short A. The Communist Insurrection in Malaya, 1948–1960. N.Y., 1975, p. 160.
25. Said Zahari. Meniti Lautan Gelora. Sebuah Memoir Politik. Kuala Lumpur, 2001, hal. 311. -
Династия Шайлендров
Автор: Saygo
А. О. ЗАХАРОВ. ДИНАСТИЯ ШАЙЛЕНДРОВ В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
В статье исследуется роль династии Шайлендров (Śailendras) в истории Явы, Суматры и Малаккского полуострова в древности. Статья содержит русские переводы основных источников, которые упоминают эту династию. В ней освещаются современные дискуссии о числе династий, правивших на Центральной Яве в VIII–IX в., и об отношениях между царством Шривиджайя (Srivijaya) и династией Шайлендров. Рассматриваются три основных вопроса: какую роль Шайлендры играли на Центральной Яве, какими были их отношения с Шривиджайей, каково было происхождение этой династии. Автор доказывает, что династия Шайлендров была яванского происхождения, а первым правителем, провозглашавшим себя членом этой династии, был Пананкарана (Panankarana). Фактически не существовало различий между так называемой династией Санджайи (Sañjaya) и Шайлендрами. Во время правления Пананкараны центрально-яванская полития подчинила Шривиджайю на юго-востоке Суматры, но мы не знаем, как это произошло. Завоевания Пананкараны достигли Малаккского полуострова, где он оставил знаменитую надпись из Чхайи (Chaiya), известную также как Лигорская (Ligor) стелла. Потомки Шайлендров правили районом Кедаха в Малайзии в конце X — начале XI вв.
Прошлое Малайзии и Индонезии давно привлекает внимание исследователей, но их политическая и династическая история ясна далеко не полностью.
На Яве между 778–824 гг. появляются надписи царей из рода Шайлендров (дословно «владыки гор»)1, исповедовавших буддизм, как и известный по надписям правитель Шривиджайи VII в. Джаянаша. Такие источники, как санскритские надпись царя Девапаладевы из монастыря Наланда в Бенгалии (IX в.) и надпись из Чхайи («Лигорская стела», 775 г.2) на Малаккском полуострове, упоминают и Шривиджайю и Шайлендров одновременно (если верно, что Шривиджайя — это Суварнадвипа «Золотой остров»). Древнемалайская полития Шривиджайя, существовавшая в VII–XIII вв. на Суматре и в разное время подчинявшая своему влиянию многие сопредельные страны, была и остается одним из наиболее загадочных обществ в мировой истории. От неё дошли немногочисленные надписи VII–VIII вв.3; другие этапы её истории реконструируются по данным иноземных источников, не всегда поддающихся убедительной интерпретации. Это обстоятельство вынудило историков искать ответ на вопрос о природе связей между царством Шривиджайя и династией Шайлендров. В данной работе хотелось бы осветить проблему династии Шайлендров в историографии, включая их взаимоотношения со Шривиджайей.
Шайлендры в источниках.
Яванские царства VIII–X вв. оставили несравненно больше надписей, чем современные им общества Суматры4. На Яве Шайлендры упоминаются в четырёх надписях. Первая из них найдена была найдена в Каласане на равнине знаменитого храмового комплекса Прамбанан к востоку от Джокьякарты5. Текст выгравирован на камне шрифтом «раннее нагари», состоит из четырнадцати строк на санскрите и датируется 778 г. Поскольку историки предлагают различные толкования этой надписи, приведу её полностью: «Хвала божественной Арьятаре6! (1) Пусть она, видя мир, погружённый в океан существования / мирского бытия и неисчислимые тяготы, должным образом избавляет его посредством трёх средств; пусть она, Тара, единственная путеводная звезда мира (?), подарит вам [ваши] желания, [состоящие из] лучшей части богатства / сути развёртывания / развития / проявления небесного и земного миров. (2) Уговорив великого царя (mahārāja) дьях Паньчапану Пананкарану, наставники царя Шайлендров (śailendrarājaguru) приказали построить (буквально: сделать) великолепный храм Тары. (3) Знатоки, по приказу наставников сделали [образ] богини Тары и этот храм, а также жилище благородных монахов, знающих «великую колесницу учения». (4) Исполнителями приказов (ādeśaśastrin) царя (rājan), зовущимися пангкур, таван и тирип, этот храм Тары было приказано построить, также как (жилище) благородных монахов. (5) В то время, когда царство (rājya) царя-украшения династии Шайлендров процветало, искусными наставниками царя Шайлендров этот храм Тары был построен. (6) Когда семь сотен лет эры царя Шаков (śakanṛpa) прошли, великий царь (mahārāja) Пананкарана построил храм Тары ради почитания наставников / почтенных лиц. (7) Деревня по имени Каласа была дана сангхе / общине, призвав в свидетели больших людей (mahāpuruṣāḥ): пангкура, тавана, тирипа и глав страны / местности (deśādhyakṣāḥ). (8–9) Львом среди царей (rājasiṅha) сангхе был дан этот несравненный богатый дар, который должны защищать цари династии Шайлендров, благородные / знать (āryasaṅtati), санг пангкур и другие, санг таван и другие, тирип и другие, господа (pati) и мудрецы. (10) Лев среди царей снова и снова просит всех будущих царей, / первых среди обитателей земли: «Этот мост дхармы, который [является] общим имуществом всех людей, пусть будет защищаться вами во все времена». (11) Этим известным добрым делом — сооружением вихары / монастыря пусть все люди, существующие в трёх мирах и сведущие в учении победителей (jina), узнают о различиях [вещей] ради благого рождения. (12) Великолепный карийяна Пананкарана снова и снова просит будущих царей хранить вихару в таком же состоянии (буквально: так)»7.
Это первое упоминание династии Шайлендров на Яве. Основная дискуссия развернулась вокруг вопроса о числе правителей, упомянутых в надписи, или, точнее, о том, принадлежал ли Пананкарана к Шайлендрам или нет. Такие исследователи, как Н. Кром и К. А. Нилаканта Шастри, считали его представителем этого рода8. Напротив, Ж.-Ф. Фогель и Ф. Х. Ван Нарсен предполагали, что в надписи из Каласана упоминаются два царя и царь из династии Шайлендров был сеньором, а Пананкарана — его вассалом; эту идею разделяли Ж. Сёдес и Р. Йордан9. Это построение, ранее казавшееся автору этих строк убедительным10, ныне представляется необоснованным: почему сюзерен носит скромный титул царя, а вассал — махараджи (великого царя), почему, если гипотеза Ван Нарсена верна, имя сеньора табуировано (не упоминается), а род вассала — не называется?
Я ещё вернусь к вопросу о Пананкаране.
Второе упоминание Шайлендров на Яве встречается в санскритской надписи из Келурака 782 г., найденной к северу от Чанди Лоро Джонггранг (Прамбанан)11.
Храм Шивы в Прамбанане
Содержание текста таково: наставник царя (rājaguru) по имени Кумарагхоша воздвигает статую бодхисатвы Манджушри, воплощающего одновременно Будду, Дхарму, Сангху (буддийское учение и общину), Брахму, Вишну и Шиву (под именем Махешвары)12. В пятой строфе надписи царь называется«украшением рода Шайлендров» (śailendravaṅśatilakena, творительный падеж), а в двадцатой приводится его имя — Шри Сангграмадхананджайя13. Один из эпитетов правителя — «уничтожающий лучших героев-врагов» (vairivaravīramardana). В каталоге Х. Б. Саркара, впрочем, вслед за Ф. Д. К. Босом говорится о том, что царя из династии Шайлендров звали Индрой или даже Дхараниндраварманом14. Эта реконструкция основана на обороте из той же пятой строфы, стоящем в творительном падеже — dharaṇīndranāmnā. Это можно перевести «по имени Дхараниндра» или, связывая термин dharaṇī «земля» с предшествующими словами rājñā dhṛtā— «земля держалась / держится царём по имени Индра». Однако в отношении dharaṇīndranāmnā Ж. Сёдес заметил, что «по сообщению Де Каспариса, это результат неверного чтения: вместо dharaṇīndranāmnā надпись из Келурака должна читаться dharaṇīdhareṇa, что означает просто “царём”»15. Не имея возможности проверить надпись de visu, я не могу судить о степени обоснованности версии Й. Г. де Каспариса – Ж. Сёдеса. Однако чтение и перевод Ф. Д. К. Боса – Х. Б. Саркара столь же проблематичны. Дело в том, что оборотdharaṇīndranāmnā может означать «названный царём / лучшим на земле», таково значение слова indra в санскрите16.
Третий раз термин Шайлендра встречается в санскритской надписи с плато Рату Боко, датирующейся 792–793 г. и дошедшей в шести фрагментах17. К сожалению, полноценного исследования надписи до сих пор нет. Х. Б. Саркар в своём каталоге не использовал шестой обнаруженный фрагмент, а издавший его после своей первоначальной работы Й. Г. де Каспарис ограничился обсуждением двух строф, пронумерованных им как XV и XII. В XV даётся дата, в XII — название монастыря— Абхайягиривихара, которую построили выходцы с Цейлона (abhayagirivihāraḥkāritaḥ siṅhalānām)18. Некоторые исследователи ссылаются на текст из Рату Боко как на надпись Абхайягиривихары19. Надпись из Рату Боко имеет буддийский характер, поскольку используется типичное обозначение буддийского монастыря — вихара и встречается понятие «состояния Будды» (vuddhatvaṃ)20.
Имя царя представляет собой загадку. В ранней работе Й. Г. де Каспариса и каталоге Х. Б. Саркара речь идёт о Дхарматунггадеве из рода Шайлендров21.
Позднее Й. Г. де Каспарис стал писать о Самаратунгге (samaratuṅga), не объяснив отказа от первоначального чтения и указав на основание монастыря в «процветающем царстве» (rājye pravarddhamāne)22. Дж. Р. Сандберг «на основе личных наблюдений склонен поддержать исправленное чтение де Каспариса»23. Исследователь также обещал опубликовать «полное исследование» (complete study) надписи Абхайягиривихары24. Увы, серьёзных аргументов он, как и де Каспарис, не приводит. Это особенно печально в свете того обстоятельства, что чтение имени правителя далеко не безразлично для реконструкции истории Явы в этот период, ибо если надпись упоминает Самаратунггу, то этот правитель встречается в двух источниках (см. ниже), если же нет — лишь в одном.
Четвёртое упоминание Шайлендров на Яве менее информативно. Надпись Кайюмвунган получена из деревни Карангтенгах в округе Теманггунг резиденства Кеду25. Она разбита на пять фрагментов. Это билингва, первая часть которой написана на санскрите, вторая — на древнеяванском языке. Дата указывается в одиннадцатой строфе санскритского текста — 824 г. В конце 9-й строки санскритской части (пятая строфа) встречается слог śai, который исследователи единодушно дополняют слогами -lendravaṅśatilaka, чтобы получить «украшение рода Шайлендров». В восьмой строфе упоминается Самаратунга, носящий, по-видимому, титул царя (kṣitīndraḥ), а в десятой— его дочь Прамодавардхани26.
Упоминается воздвижение в храме (mandira) статуи Шригхананатхи. Это мог быть Будда или, что менее вероятно, Индра27. В одиннадцатой строфе говорится о сооружении храма Джины («Победителя», т. е. Будды28). Существенно осложняет дело то обстоятельство, что древнеяванский текст не упоминает ни Самаратунгу, ни его дочь, ни род Шайлендров. Главными действующими лицами там выступают ракарайян («князь, правитель области»29) области Патапан по имени Пу Пулар, выделивший орошаемое поле в свободное владение, и свидетели этого акта30. Едва ли можно безоговорочно утверждать, что Самаратунга и Пу Пулар — одно и то же лицо. Во всяком случае, это требует доказательств.
Собственно, это все указания на Шайлендров в текстах Явы. Следует обратить внимание на то, что Шайлендры упоминаются лишь в санскритских текстах и что надписи имеют буддийский характер. Более того, бесспорные указания на них относятся к очень узкому историческому периоду — 778–792 гг. (свидетельство надписи Кайюмвунган, как мы видели, реконструировано исследователями и не может считаться полностью надёжным).
Хронологически близкое яванским упоминание Шайлендров встречается в надписи из Чхайи («Лигорской стеле»). Выше уже говорилось о неопределённости её местонахождения. Она выгравирована на камне из песчаника размером 1,04 м в высоту, тогда как ширина, имеющая у основания 0,40 м, расширяется к верху до 0,50 м. Надпись помещается на обеих сторонах. Сторона А содержит 29, а Б — 4 строки санскритского текста31. На стороне А даётся дата — 697 г. эры шака, т. е. 775 г. н. э.32
В 1933 г. Р. Ш. Маджумдар выдвинул гипотезу о том, что на камне представлены две независимые друг от друга надписи, каждая на своей стороне33.
Ф. Д. К. Бос предложил читать надпись со стороны Б, а не А34. Ж. Сёдес, поначалу считавший надпись из Чхайи единым текстом35, принял гипотезу Р. Ч. Маджумдара36. Основной аргумент Ж. Сёдеса — различие в титулах: на стороне А, упоминающей Шривиджайю, правитель называется царём (nṛpa, nṛpati, bhūpati) и «лучшим царём» (indrarāja), в то время как на стороне Б правитель из династии Шайлендров провозглашается «великим царём» и «царём царей» (mahārāja и rājādhirāja). В пользу теории Ф. Д. К. Боса говорит традиционный вступительный призыв санскритской эпиграфики — термин svasti («успех, удача, благополучие, привет!»37) на стороне Б, которого нет на стороне А. Эта сторона надписи начинается с термина visāriṇyā «распространяя, простирая что-либо» от корня visārin38, что выглядит довольно странно, поскольку выпадает из санскритской эпиграфической традиции Юго-Восточной Азии. Интересно, что Ж. Сёдес вообще оставляет без внимания вступительный оборот стороны Б в своей статье о надписи из Чхайи39. Исходя из наличия оборота svasti и палеографического сходства сторон А и Б, можно, видимо, считать надпись из Чхайи единым текстом40.
Имя правителя в надписи из Чхайи не упоминается. Единственное место, которое может быть истолковано в значении имени правителя — viṣṇvākhyo — в третьей строке стороны Б41. Ж. Сёдес сначала переводил его как «имеющий облик Вишну» (ayant l’aspect de Viṣṇu), потом — «по имени Вишну»42. Термин ākhyā допускает оба толкования43. Настаивать на версии личного имени затруднительно, потому что в четвёртой строке говорится śrīmahārājanāmā «именуемый великолепным махараджей / по имени Шримахараджа».
Сторона А надписи из Чхайи говорит о сооружении трёх кирпичных святилищ в честь Будды и бодхисатв Падмапани и Ваджрапани (они носят имена «Победителя Мары (бога смерти)», Каджакары44 и Ваджрина соответственно)45. Таким образом, принимая надпись из Чхайи за единый текст, можно сделать вывод о появлении Шайлендров в буддийском контексте.
Важнейшим источником по истории Индонезии оказывается уже упоминавшаяся надпись царя Девапаладевы из Наланды46. В ней говорится о том, что правитель Суварнадвипы(отождествляемой со Шривиджайей) по имени Балапутра основал буддийский монастырь (вихара) в Наланде. Балапутра назван внуком правителя Явабхуми (отождествляемой с Явой) из династии Шайлендров, сын которого Самарагравира47 женился на принцессе по имени Тара, дочери царя Дхармасету из «Лунной династии»48. Существующие хронологии династии Палов, к которой принадлежал Девапаладева, разработанные Д. Ч. Сиркаром, К. Кхандалавалой и С. Горакшкаром, С. и Дж. Хантингтонами, относят конец правления Девапалы либо к 850, либо к 843 г.49, таким образом, надпись из Наланды относится к первой половине IX в. Принципиально важно, что Шайлендры упоминаются только в генеалогии Балапутры— сам он не провозглашается «украшением рода Шайлендров». Это может свидетельствовать о том, что понятие Шайлендров относилось в первую очередь к его деду по отцовской линии.
Термин wālaputra (Балапутра) встречается в древнеяванской надписи царя Локапалы 856 г. из знаменитого яванского храмового комплекса Прамбанана, опубликованной Й. Г. де Каспарисом50. В ней повествуется о сооружении храмового комплекса, посвящённого Шиве и отождествляемого ныне с Прамбананом51. Говорится о приходе к власти дьях Локапалы, унаследовавшего «царство и кратон» в Меданге (rājya karatwan, maḍang kaḍatwan) от царя по имени Джатининграт (sang prabhu jāti ning rat)52. Судя по данным найденной в 1983 г. надписи Вануа Тенгах III, которая датируется 908 г. и принадлежит царю Балитунгу (898–910), Локапала наследовал князю (рака) области Пикатана53. Локапала известен как князь области Кайюванги с личным именем Саджджанотсаватунгга, упоминаемым в надписи из Рамви 882 г.54 В шестой строфе сказано: «…молодой принц (yuwanātha)… защищал страну Джава (mangrakṣa bhūmi ri jawa)». Один из эпитетов принца, названного великим царём (махараджей), — «победоносный / победитель» (jetā)55. Й. Г. де Каспарис предположил, что речь идёт о военном столкновении, в ходе которого был побеждён Балапутра. Следует отметить, что контекст упоминания термина wālaputra крайне тёмен: из двух стоящих перед ним слогов один потерян, другой — hi — едва ли может быть однозначно истолкован. Необходимо доказать, что в данном случае термин wālaputra употреблён в значении личного имени, а не в значении «молодой человек, ребёнок; имеющий детей»56.
Прежде чем переходить к рассмотрению проблемы Шайлендров, следует остановиться на тех данных, которые содержатся в упоминающих их текстах.
Один из эпитетов правителя в надписи из Келурака 782 г. — «уничтожающий лучших героев-врагов» (vairivaravīravīmardana)57 — был сопоставлен с терминами «уничтожающий гордость всех врагов» (sarvvārimadavimathana)58 со стороны Б надписи из Чхайи59 и «великолепным победителем храбрых врагов» (śrīvīravairimathana) в надписи Девапаладевы из Наланды60. Это позволило исследователям приписать эти надписи одному правителю. К. А. Нилаканта Шастри утверждает, что имя этого правителя Шайлендров — Пананкарана Дхараниндраварман61, хотя, как было сказано выше, реконструкция имени Дхараниндраварман едва ли достоверна. Р. Йордан и Б. Коллес считают, что правителя звали Шри Сангграмадхананджайя62. Дж.Р. Сандберг полагает, что «убийцей заносчивых врагов» (killer of haughty enemies) был Пананкарана63.
Поздние упоминания Шайлендров встречаются далеко за пределами Явы.
В санскритской части Большой Лейденской дарственной надписи, датируемой временем правления одного из государей Чолов Раджараджи I (985–1016), встречается стоящее в творительном падеже выражение «рождённым в роде Шайлендров царём Шривишайи (процветающей страны), простирающим свою власть на Катаху» (Śailendra-vaṁśa-sambhūtena Śrīviṣayādhipatinā Kaṭah-ādhipatyam-ātanvatā)64. Тамильская часть надписи упоминает имя государя страны Кадāрам (Катаха-Кедах, один из штатов Малайзии) — Чуламаниварман. Традиционно в этом тексте Шривишайя исправляется на Шривиджайю, однако можно допустить, что речь идёт о другой стране. По имени Чуламанивармана был назван основанный им около 1005–1006 г. в Негапатаме буддийский монастырь (вихара), строительство которого заканчивал его сын Маравиджайоттунгаварман. Раджараджа I Чола подарил монастырю деревню. Царь Кулоттунга (1070–1122) из династии Чолов подтвердил пожалование монастырю, сохранявшему название Śailendra-Cūḷāmaṇivarmavihāra, в Малой Лейденской дарственной надписи 1089–1090 г.65. В любом случае перед нами прямое указание на представителей рода Шайлендров, владевших Кедахом (Кадāрам, Катаха) на рубеже X–XI вв.
Генеалогическая связь Балапутры с Шайлендрами, его правление на Суматре и появление этой династии на Малаккском полуострове в районе Кедаха и Чхайи превратили историю Шайлендров в один из самых запутанных сюжетов мировой историографии66.
В проблеме Шайлендров можно выделить несколько ключевых вопросов. Во-первых, какова роль этой династии в истории Центральной Явы, откуда происходит большинство упоминающих её (династию) текстов; во-вторых, какими были отношения между Шайлендрами и Шривиджайей на протяжении VIII–XI вв., когда их существование может считаться установленным (хотя и с оговорками, о которых речь пойдёт ниже); в-третьих, откуда происходят Шайлендры. Рассмотрим их в этом порядке.
Шайлендры на Центральной Яве.
Как уже говорилось, Шайлендры на Яве упоминаются исключительно в буддийских надписях. Однако до них, в 732 г., в центральной части острова появляется первая датированная надпись — из Чанггала, принадлежащая царю Санджайе67. В ней сообщается о возведении линги (фаллического символа) Шивы, что позволяет говорить о культе этого бога при Санджайе. В эпиграфике на древнеяванском языке Санджайя называется покровителем царства Матарам, поэтому многие авторы пишут о династии Санджайи на Яве68. Примером упоминания имени этого правителя в качестве обожествлённого предка-покровителя может служить широко известная надпись Мантъясих I (B, 7–8; 907 г.), принадлежащая Балитунгу: «О вы, божественные былых времён Медана, Пох Питу, князья (государства) Матарам: санг рату Санджайя, шри Махараджа князь Панангкарана…» (kamung rahyang ta rumuhun ri mḍang ri poḥpitu rakai matarām sang ratu sañjaya śrīmahārāja rakai Panangkaran…; пер. С. В. Кулланды – А. В. Завадской)69. В сунданской хронике XVI в. «Чарита Парихьянган» утверждается, что Санджайя совершил значительные завоевания на островах Бали и Суматра, дошёл до кхмеров (Камбоджа) и чуть ли не до Китая70. Большинство исследователей считают эту информацию недостоверной, но недавно Варуно Махди попытался это оспорить71. Роль Санджайи подчёркивается существованием особой «эры Санджайи», введённой царём Дакшей (913–919)72.
На основании буддийского характера надписей Шайлендров и шиваитских предпочтений Санджайи, Локапалы (выше называлась одна из его надписей — из Прамбанана, повествующая о возведении храма в честь Шивы) и других правителей Явы IX–X вв.73 была выдвинута теория соперничества двух династий: Шайлендров и Санджайи. Й. Г. де Каспарис на основании надписи из Прамбанана 856 г. утверждал, что в результате военного столкновения Локапалы и Балапутры Шайлендрам пришлось оставить Центральную Яву, чем можно объяснить отсутствие их надписей на острове после 824 г.74
Однако не все исследователи согласны с теорией двух династий. В частности, Дж. Виссеман Кристи полагает, что те правители, которые провозглашаются членами династии Шайлендров в источниках, могли принадлежать в то же время к династии Санджайи75. Чтобы уяснить ход её рассуждений, необходимо привести список правителей из надписей Мантъясих I (907) и Вануа Тенгах III (908):
Источник: Jordaan & Colless 2009, 37.
Дж. Виссеман Кристи указывает на то, что правители древней Явы носили пышные титулы и имена. К титулам относятся термины шри махараджа (великий царь), рака (князь), рату (царь)76. К титулу добавляется название удела (watak / watěk): рака Кайюванги, рака Ватукура и т. п. (термин rake состоит из корня raka и местного предлога i). Используются почётные частицы: древнеяванские dyaḥ, (m)pu, sang и санскритская śrī. Личные имена могли быть санскритскими (Санджайя, Локапала) или древнеяванскими (Балитунг). Вступая на престол, во время коронации монарх получал тронное имя (abhiṣeka), как правило, длинное и пышное. Таких имён могло быть несколько. В частности, у царя Балитунга в надписи Мантъясих I это Śrī Dharmmodāya Mahāśambhu, а в надписи Вануа Тенгах III — ŚrīIśwarakeśawotsawatungga77. После смерти правитель получал культовое имя, указывавшее на место его погребения. Например, шри махараджа князь области Варак по имени дьях Манара после смерти стал именоваться «шри махараджей, почтенным погребённым в Келāсе» (sang lumāḥi Kelāsa)78.
Дж. Виссеман Кристи отмечает, что буддийский монастырь в области Пикатан построил «божественный былых времён (погребённый) в (области) Хара» (Rahyangta i Hāra), которого надпись Вануа Тенгах III называет младшим братом «божественного былых времён из Меданга» (Rahyangta ri mḍang). Учитывая шиваитские предпочтения Санджайи, она полагает, что этот Rahyangta i Hāra был скорее названым братом Санджайи. Термин Меданг упоминается в надписи Мантъясих перед именем Санджайи (B, 7–8) (см. выше). Различая области Меданг и Хара, исследовательница видит здесь отражение борьбы двух политий, Матарама и Хэлина (известного по китайским сообщениям буддийского царства на Центральной Яве), закончившейся победой первой из них. Так как Хэлин был буддийским, а эпиграфика Шайлендров свидетельствует о предпочтении этой религии, она заключает, что Шайлендры правили в Хэлине. Виссеман Кристи относит подчинение Хэлина Матараму ко времени Санджайи, т. е. к первой половине VIII в., после чего могло начаться смешение династий (она пишет о женитьбе Санджайи на представительнице царского дома Хэлина)79. Помня о возможности обладания правителем нескольких имён, она отождествляет представителей династий Шайлендров и Санджайи:
Источник: Wisseman Christie 2001, 35.80
Дж. Р. Сандберг подверг построения Дж. Виссеман Кристи серьёзной критике. Бездоказателен постулат о подчинении Хэлина Санджайе: почему имя Хэлина сохраняется в китайских хрониках с 640 до 818 гг. в качестве самостоятельной политической силы, почему имя побеждённой династии возрождается наследниками Санджайи, как соотносятся китайское понятие Хэлин и страна Валаинг, известная по надписям Явы (ибо Л.-Ш. Дамэ показал, что с филологической точки зрения Валаинг — это Хэлин)81. Дж. Р. Сандберг отмечает, что если имя правителя в надписи Рату Боко / Абхайягиривихары — Самаратунгга (поздняя версия Й. Г. де Каспариса, см. выше), то тогда правление Самаратунгги охватывает и царствование Панунггалана / Панарабана, и царствование Варака (даты надписей — 792 и 824 гг. вписываются в даты правления Панарабана 784–803 и Варака 803–827)82. Другие замечания Дж. Р. Сандберга основываются на приведённых выше сомнениях в существовании имени Индры, отсутствии доказательства того, что Sāraṇa — личное имя, и неверии в возможность использования князем Панангкарана его «удельного» имени в тексте из Каласана и тронного имени в надписи из Келурака. В любом случае, построения Дж. Виссеман Кристи оказываются довольно спорными.
Сам Дж. Р. Сандберг тоже придерживается теории одной династии Санджайи, ранние представители которой назывались Шайлендрами в надписях83. Он исходит из того, что перечисленные в надписи Вануа Тенгах III правители включали и Шайлендров. Это подтверждается фактом упоминания махараджи Панангкарана в этом тексте и в надписи Мантъясих I (см. выше). Цитированная выше надпись из Каласана принадлежит махарадже Паньчапане Пананкаране, который почти бесспорно был махараджей Панангкарана84. Дело в том, что яванские правители в надписях часто называются не своим личным именем, а по своему домену, подобно французским обозначениям «граф Блуа» или «герцог Анжуйский». Пананкарана — санскритизированное обозначение княжества Панангкаран, а не личное имя правителя.
Важную роль в построениях Дж. Р. Сандберга играет исследованная им буддийская мантра с плато Рату Боко, выгравированная на золотом листе и содержащая имя Panarabwan85. Сама мантра читается как oṃ ṭakīhūṃjaḥsvāhā. К этому добавляется загадочный термин khanipa. Для исторической реконструкции важен вывод Сандберга о тантрическом буддизме на Яве уже во второй половине VIII в.86
Князь области Панарабан упоминается в Вануа Тенгах III87. По мнению Сандберга, Панарабан тождествен Панарабвану88. Исследователь идёт дальше и утверждает, что Самаратунга из надписи Рату Боко (согласно поздней версии Й. Г. де Каспариса) — это тронное имя князя Панарабана89. Соответственно, поскольку Панарабан умер в 803 г., согласно Вануа Тенгах III, надпись Кайюмвунган 824 г. Сандберг трактует в том смысле, что основание храмов в ней приписывается не самому Самаратунге, задолго до этого скончавшемуся, а его дочери Прамодавардхани90.
Надпись 732 г., найденная в деревне Чанггала, в которой упомянут правитель Санджайя
Рельеф в знаменитом храмовом комплексе Боробудур. изображающий правителя и правительницу династии Шайлендров в окружении придворных
Боробудур. Общий вид
В общем это одно из мест, где я хотел бы побывать...
Дж. Р. Сандберг связывает постройку Боробудура с деятельностью ещё одного правителя из надписи Вануа Тенгах III — князем области Варак по имени Дьях Манара (803–827)91. Сандберг помещает эту область в район Боробудура на основании ориентации памятника на северо-восток, согласно трактату «Sang Hyang Kamahāyānikān», гидронима Кали Варак (река, протекающая в трёх милях к северо-востоку от современного Магеланга), термина varagvarak из надписи Камалаги 821 г.92, палеографического сходства недатированных надписей Боробудура и текста из Кайюмвунган 824 г. и отражения в местных топонимах личного имени князя — Манара93. Исследователь ссылается на современные холмы Меноре (Menoreh Hills) вокруг Боробудура, в названии которых сохранилось имя Манара94. Он указывает на позднюю хронику «Чарита Парахьянган», в которой упоминаются и Панарабан, и его преемник, только под именем Санг Манара (Sang Manarah)95.
Дж. Р. Сандберг выдвигает гипотезу о разделе державы Шайлендров между князем Варака и его предполагаемым братом Балапутрой из надписи Наланды (см. выше): первому досталась Ява, второму — Суматра; доводом служит сообщение «Чариты Парахьянган» о войнах князя Варака с его братом по имени Рахьянг Банга96.
В построениях Дж. Р. Сандберга проблематичным выглядит утверждение о том, что в надписи Рату Боко упоминается Самаратунгга — это чтение предлагается принять на веру, руководствуясь авторитетом Й. Г. де Каспариса и самого Сандберга. Если же верно раннее чтение де Каспариса, то в надписи упоминается Дхарматунгга, а это означает, что Самаратунга едва ли был князем Панарабана.
Более спорно предположение Сандберга о том, что упомянутый в надписи Кайюмвунган 824 г. Самаратунгга уже умер к моменту её издания: в санскритской части текста прямых указаний на это нет97. Если же допустить, что Самаратунгга был жив и что Шайлендры включены в перечень надписи Вануа Тенгах III, то Самаратунгга — это тот самый князь Варака Дьях Манара, которому Сандберг приписывает основание Боробудура.
Гипотеза Сандберга о разделе державы Шайлендров между князем Варака и его родстве с Балапутрой вообще не обоснована. Следовало бы доказать, что Шайлендры вообще правили (юго-восточной) Суматрой в начале IX в. Родство Балапутры с Шайлендрами вовсе не доказывает, во-первых, что его отец Самарагравира — это и отец князя Варака; во-вторых, что его отец правил на Яве — этот титул есть только у деда Балапутры.
Главным сторонником существования нескольких династий на Центральной Яве в современной историографии выступает Рой Йордан. По его мнению, на острове одновременно существовали потомки Санджайи (возможно, самопровозглашённые, а не настоящие), Шайлендры и род князя области Патапан (Patapān), придерживавшегося шиваизма98. Князя области Патапан, упоминающегося в надписи Кайюмвунган с личным именем Пу Пулар (см. выше), Р. Йордан отождествляет с правителем, носящим титул ḍang karayān Part(t)apān в древнемалайской надписи из Гондосули II (по названию святилища Шивы — Санг Хьянг Винтанг «Священная звезда»)99. Й. Г. де Каспарис датировал надпись из Гондосули II 832 г., что вызвало критику Л.-Ш. Дамэ, предложившего помещать надпись около 800 г.100
В последней работе Р. Йордана вообще приводится странная дата 847 г.101 Ранее исследователь принимал датировку де Каспариса102.
В пользу гипотезы о существовании особой династии Шайлендров, отличной от потомков Санджайи (будем называть так царей, упомянутых надписями Мантьъясих I и Вануа Тенгах III), Р. Йордан приводит несколько доводов. Первый из них — надпись из Каласана, которую можно приписать двум правителям — великому царю Пананкаране и царю из рода Шайлендров (см. выше). Второй — неубедительность предлагаемых отождествлений известных по надписям царей из династии Шайлендров (Шри Сангграмадхананджайя из надписи Келурак, Дхарматунгга из надписи Рату Боко и Самаратунгга из надписи Кайюмвунган, хотя возможно упоминание только Самаратунгги в двух последних текстах (см. выше)) с перечнем царей в надписи Вануа Тенгах III. Этот перечень интерпретируется как перечисление верховных яванских царей-шиваитов103. Шайлендры были исключены из него, по Йордану, из-за их иноземного происхождения104. На это указывает, по его мнению, то обстоятельство, что ни один из членов династии Шайлендров в надписях не носит древнеяванских титулов ratu, raka или rakarayān105.
Следующий довод Р. Йордана — иноземные веяния на Яве, заметные именно с эпохи Шайлендров, в частности появление письменности раннее нагари (siddhamātṛka), первые выпуски серебряных монет с изображением цветка сандалового дерева, носящие легенду, выполненную той же письменностью; введение титула махараджи, свидетельство китайских текстов о переносе столицы царства Хэлин («буддийская Ява?») на восток между 742–755 гг.106 и внезапный расцвет буддийского храмового зодчества107. Исследователь связывает упадок буддийского культового строительства на Яве, переход к древнеяванскому языку и золотому монетному чекану с вытеснением/уходом Шайлендров с Центральной Явы108.
К сожалению, многое в построениях Р. Йордана необоснованно (впрочем, это касается всех исследований проблемы Шайлендров). В первую очередь, крайне сомнительно утверждение о том, что ни один правитель из династии Шайлендров не носил древнеяванского титула: та же надпись из Каласана 778 г. провоз-глашает великого царя (махараджу) Пананкарану-дьях Паньчапаной и карийяной (см. выше); в последнем титуле можно видеть отражение термина karayān.
Дьях — типичный для древних яванцев почётный титул, часто встречающийся в надписи Вануа Тенгах III (см. выше). Важно подчеркнуть, что в тексте источника Пананкарана называется именно махараджей (mahārājaṁdyāḥpañcapaṇaṁ paṇaṁkaraṇaṁ, строки 2–3; mahārājaḥ… paṇaṁkaraṇaḥ, строка 7). Поскольку Йордан связывает этот титул с Шайлендрами, нужно либо признать Пананкарану одним из них (к чему склоняет надпись из Каласана 778 г.), либо допустить существование одновременно двух махараджей на Центральной Яве (против этого будет надпись из Келурака 782 г., где титул махараджи не встречается109). В последнем случае придётся допустить, что сначала титул махараджи приняли как раз яванские правители, у которых его позаимствовали Шайлендры (и вновь подчеркну, что в надписи из Каласана термин Шайлендра встречается не с титулом махараджи, а только раджи). Чтобы избежать этих гипотез, проще допустить, что авторы надписи из Каласана называют украшением рода Шайлендров именно Пананкарану.
Другой слабостью теории Р. Йордана оказывается неверное истолкование им надписи Вануа Тенгах III. Нет никаких оснований для утверждения, будто в ней перечислены цари-шиваиты. Этот источник излагает историю пожалования орошаемого рисового поля (савах) буддийскому монастырю в местности Пикатан (bihāra i pikatan). Поле подарил не кто иной, как князь Панангкарана110. Если считать его убеждённым шиваитом и настаивать на религиозном противостоянии династий, то примирить эти тезисы с его деяниями не представляется возможным.
Напротив, если вспомнить, что надпись из Каласана свидетельствует о почитании буддийской богини Тары, символа сострадания, и существовании ещё одного буддийского монастыря, которому была дана деревня по имени Каласа (см. выше), то выяснится, что Пананкарана источников скорее симпатизировал буддизму (хотя сам он мог и не быть буддистом).
Появление надписей на древнеяванском языке происходит раньше, чем встречается последнее упоминание Шайлендров (при традиционной датировке двуязычной надписи Кайюмвунган 824 г.). Древнейшей аутентичной надписью считается текст на камне с плато Диенг 809 г. н. э.111
Впрочем, недавно Дж. Сандберг предложил новую датировку надписи из Мундуана (Muṇḍuan) 807 г. н. э. и высказал сомнения в дате для надписи Диенг: по его мнению, она относится к 854 г.112
Внимательное чтение каталога Х. Б. Саркара и Л.-Ш. Дамэ убеждает, однако, в том, что существуют две надписи (а если принять замечание самого Дж. Сандберга, то даже три) с плато Диенг. Х. Б. Саркар отмечает, что в надписи 809 г. некий памагат (правитель области) Си Дама основал свободное от налогов владение (manima, от sīma)113. Х. Б. Саркар отдельно приводит надпись из Вайюку (Диенг), относящуюся к 854 г., в которой князь (raka) области Сисайра по имени Пу Вираджа освобождает от налогов орошаемые поля (savaḥ) в Вайюку для буддийской общины Абхайянанда114. Л.-Ш. Дамэ подробно обсуждал дату надписи из Вайюку, но не упомянул надпись с плато Диенг 809 г. в своём перечне датированных надписей Индонезии115. Почему Л.-Ш. Дамэ пропустил надпись с плато Диенг, которая идёт под номером 2 в каталоге Й. Брандеса116, остаётся загадкой.
Если Дж. Сандберг прав в своей датировке надписи из Мундуана, то именно она окажется древнейшим памятником на древнеяванском языке.
Таким образом, ни одна из версий истории Шайлендров на Центральной Яве не может считаться убедительной. Тезис об одной династии неверен в силу упоминания ḍang karayān Part(t)apān / князя области Патапан Пу Пулара в надписях из Гондосули и Кайюмвунган — помимо Шайлендров и условно «династии Санджайи», существовали иные правители. Список царей из надписи Вануа Тенгах III в сопоставлении с надписью из Каласана заставляет предполагать, что Пананкарана был провозглашён царём из рода Шайлендров, но как это интерпретировать, остаётся загадкой. Существовала ли сама династия Шайлендров где-либо, кроме как в санскритских панегириках буддийских надписей на Яве? Это была бы очень заманчивая гипотеза, тем более что в надписи Девапаладевы из Наланды к Шайлендрам относят только деда Балапутры. Хронологически это скорее относится к последней четверти VIII — началу IX в. Впрочем, не будем изобретать гипотез ad hoc.
Это сообщение было вынесено в статью
-