Войдите, чтобы подписаться
Подписчики
0
-
Похожие публикации
-
Эсэн-тайши и Тумуская катастрофа
Автор: Saygo
Д. Г. Кукеев Эсэн-тайши и ойрато-китайская война 1449 г. (по данным китайских источников)
В статье на основе китайских источников реконструируются события ойратско-китайской войны 1449 года, в ходе которой произошло пленение минского императора Чжу Ци-чжэня ойратским правителем Эсэном. Автор рассматривает причины этой войны, вызванные не только воинственностью кочевников, но и противоречивой политикой императорского двора династии Мин. Данная статья может быть использована не только монголоведами, но и синологами для исследования военной истории Китая.
Как известно, до выхода на политическую арену ойратский лидер Эсэн проявил себя как одаренный полководец, успешно отстаивая интересы ойратов на военном поприще. В 1420-х г. Эсэн возглавлял три военные кампании против восточного Моголистана и распространил ойратское влияние на запад вплоть до Бешбалыка. В1430-х гг. он сопровождал и активно помогал своему отцу, Тогону тайши, при ликвидации давнего соперника – Аруктая [1, с. 416].
В 40-х гг. XV в. настает время Эсэна – он выходит на сцену политической истории и оказывает серьезное влияние на события в соседних государствах.
«На 4 год правления [1439-1440] умер Тогон и ему наследовал его сын – Есянь [Эсэн], который стал тайши и хуайваном» [2, с. 2321].
Ойратский правитель придерживался политики, завещанной ему отцом, и«выказал в осуществлении планов, начертанных последним, несравненно больше оригинальности и дальновидности» [3, с. 53]. Наконец, Эсэн воплотил в реальность замыслы своего отца и достиг неожиданных для него самого результатов и в итоге захватил в плен самого минского императора.
Источники свидетельствуют, что в начале его фактического правления «Эсэну подчинялась вся северная часть, Токто-бука обладал пустым титулом, и он не контролировал их. Они каждый раз присылали дань, хан и вассал вместе посылали послов, но император также отвечал им разными указами каждому отдельно. И двор очень щедро одаривал их жен, детей и глав подчиненных племен» [2, с. 2321]. Таким образом, ко времени прихода к власти у Эсэна имелись весьма значительные силы. И в этой ситуации он, с одной стороны, продолжал обычные и мирные сношения с минским двором, а с другой стороны, активно готовился к вторжению и защите своего тыла. В его даннических посольствах ко двору минские чиновники отмечали большое количество участников: «По древним обыкновениям, число членов ойратских посольств не должно было превышать 50 человек. Им [ойратам] было выгодно, что двор давал награды, поэтому каждый год число членов посольств увеличивалось и достигало более 2000 человек.
Несмотря на многократные указания, послы не соблюдали предписаний. Посольства на обратном пути занимались грабежами и убийствами, забирали себе чужое имущество, дорогие и редкие китайские предметы. Им этого было мало, что постоянно служило яблоком раздора. Пожалования ежегодно увеличивались» [2, с. 2321].
На наш взгляд, причиной таких действий были, с одной стороны, экономические потребности кочевого общества в бесперебойном обмене товаров и, с другой стороны, последствия политики минского двора «разделяй и властвуй», осуществлявшейся в отношении северных соседей. Отражением этой политики явился смешанный состав ойратских посольств, которые включали в себя разные делегации от хана Токто-буки (Дайсуна) и тайши Эсэна: с китайской стороны к ним всегда отсылались отдельные делегации, и проводилась политика внесения раскола между этими двумя лидерами.
Эсэн руководствовался политикой, направленной на осуществление контроля над торговыми путями в Китай через Хами (Комул), а также над приграничными территориями Китая. Сначала он поставил задачу подчинить себе тех из монгольских князей, которые признавали китайский суверенитет. Самым влиятельным из них был хамийский ван, в управлении которого находились округа Аньдин, Ханьдун, Цюйсянь и Чицзинь, населенные исключительно монголами. Поэтому, как повествуют китайские источники: «Эсэн напал на Хами, захватил вана и мать вана и позже отпустил их обратно» [2, с. 2321].
Стоит отметить, что мать правителя Хами приходилась сестрой Эсэну, брак которой, по-видимому, не оправдал надежды Тогона на сближение Хами с ойратами. Эсэн в сложившейся ситуации начал предпринимать военные методы давления на Хами.
Вероятно, с этой целью владыка ойратов в 1441 г. «женился в Шачжоу, у Чицзинь [Чигинских] монголов» [2, с. 2321], таким образом, породнившись с этими монголами. После заключения брака он начал склонять новых родственников на свою сторону и добился того, что те стали оказывать ему активную помощь при нападении на Хами. Поскольку подчинить полностью Хами Эсэну пока не удавалось, он продолжил оказывать давление на Хами через монголов Шачжоу, Чицзиня и Ханьдуна, которые совершали набеги на хамийский оазис. Таким образом, ойратами была создана коалиция, военные действия которой, а также отсутствие помощи извне ставили правителя Хами в безвыходное положение [4, с. 23]. С помощью поднятых против Хами ханьдунских и шачжоуских монголов Эсэн выступает в поход на Хами в 1445 г., в котором ему вновь удается захватить мать, жену и младшего брата правителя. Действия Эсэна привели к ухудшению отношений с Китаем, поскольку благодаря установлению контроля над этим оазисом Эсэн обретал и торговые пути, и стратегически важные подступы к империи.
После этого он «нанес удар У-лян-ха [Урянхайцам] и угрожал Северной Корее. Бяньцзяни узнали о великом нападении и многократно сообщали об этом, но император всего лишь предписывал им обороняться от ойратов» [2, с. 2321].
Внутри страны Эсэн успешно продолжил политику отца Тогона, которая также была направлена на преодоление политической раздробленности и создание объединенного монгольского государства с сильной централизованной властью. Завершив объединение страны, он присовокупил к своим владениям Хами. Эта мера позволила ему, с одной стороны, укрепить свой тыл, а с другой, взимать подати с земледельческих районов. Вслед за этим Эсэн сумел привлечь на свою сторону и установить союзные отношения с правителями других мелких княжеств Восточного Туркестана, находившимися до того времени в вассальной зависимости от Китая. Затем он привлек на свою сторону монголов-урянхайцев, составлявших большинство населения трех пограничных военных округов и охранявших границу Китая на северо-востоке.
В Китае в это время власть была сосредоточена в руках императора Чжу Ци-чжэня (27 ноября 1427 – 23 февраля 1464 гг.). Название годов первого периода его правления – Чжэн-тун (1436–1449 гг.), посмертное храмовое имя – Ин-цзун [1, с. 289]. Среди его советников огромным влиянием пользовался наставник, главный евнух Ведомства ритуалов Ван Чжэн, являвшийся посредником между императором и государственным аппаратом. В окружении императора процветала коррупция, компетентные военные чиновники были оттеснены, охранные войска вдоль границ находились в запущенном состоянии, а солдаты находились в положении, близком к рабству. Оборонная сила была довольно слабой, результатом чего являлись постоянные отступления минских пограничников вглубь страны при контакте с неприятелем.
Годы царствования Чжу Ци-чжэня ознаменовались дальнейшим разложением минской армии (хотя расходы на оборону границ поглощали
значительную часть государственных доходов), всеобщей коррупцией и засильем евнухов при минском дворе. И это в то время, когда на границе империи возникла грозная опасность, страна находилась на пороге большой войны с кочевниками [5, с. 89].
Владения Эсэна простирались от полуострова Ляодун на востоке и до Средней Азии на западе. Власть в Монголии перешла из рук потомков Чингис-хана в руки ойратского тайши из дома Чорос.
Политика централизации, направленная на преодоление межплеменной раздробленности и создание объединенного монголо-ойратского государства под властью ойратских правителей из дома Чорос, привела к резкому ухудшению отношений с минским Китаем. Причиной явились споры с минским правительством по поводу торговых отношений, в которых были крайне заинтересованы монгольские и ойратские правители. Торговый обмен с оседлыми странами позволял кочевникам – монголам и ойратам – приобретать нужные им продукты земледелия и развитого ремесленного производства и продавать продукты своего скотоводческого хозяйства.
Однако минская династия в Китае, помня уроки прошлого, всегда руководствовалась в своей торговой практике с соседями соображениями не экономического, а военно-стратегического порядка и отнюдь не была заинтересована в укреплении мощи объединенного государства воинственных кочевников вблизи своих границ.
Поэтому минское правительство в своих отношениях с монголами и ойратами всегда проводило политику «разделяй и властвуй», разжигая вражду и сталкивая ойратских и восточномонгольских правителей, с тем, чтобы обессилить обоих противников. Это выразилось в том, что Дайсун-хан (Токто-бука), номинальный правитель Монголии, был против открытой войны с Китаем. Как сообщает «Мин ши», он якобы пытался остановить Эсэна и говорил ему: «Всё – наши одежда и пища – даны нам великими минцами, как же можно выказать им такую черную неблагодарность?» [3, с. 65].
Дальнейшее развитие событий привело к ойратско-китайской войне в 1449 г. и пленению минского императора ойратским Эсэном. Интересно отметить, что такое великое событие как в истории Китая, так и Монголии нашло разное отражение в источниках. Монгольские источники ограничиваются двумя летописями – «Алтан тобчи» Лубсан Данзана и «Эрдэнийн тобчи» Саган-Сэцэна. В нашей статье мы приводим данные «Алтан тобчи», поскольку сведения Саган-Сэцэна, автора «Эрдэнийн тобчи», не вносят нового в историю пленения Минского императора Эсэном по сравнению с летописью «Алтан тобчи». В «Эрдэнийн тобчи» с большой точностью воспроизводится рассказ о военных походах Эсэна.
Итак, «Алтан тобчи» сообщает: «Йонгшийэбуский Эсэн Сами отправился в поход на чжурчжитов и в пути увидал во сне, что он захватил хагана Даймин. Эсэн Сами поведал об этом Эсэну-тайши. Эсэн-тайши сказал: «Да будет хаган захвачен! Если ты захватишь его, я отдам его тебе!» Когда шли, возвращаясь после захвата державы чжурчитов, то по пути повстречались с китайским Чжингтай-хаганом, который со своими воинами в это же время выступил походом против монголов. Китайцы выкопали кругом рвы и не выходили из убежища. Эсэн-тайши повернул обратно, чтобы этим обратным дви-жением заставить китайцев выйти. Китайцы вышли из рвов и пошли. Эсэн-тайши подошел и подавил китайское войско. Триста человек не двинулись. Их всех изрубили, но один человек был взят живым, и его спросили: «А ты почему же не двинулся?» Тот человек указал место, где спрятался хаган. Хагана вытащили из ямы, и когда стали рубить его, то тело его не поддалось, а меч разлетелся на мелкие куски, падавшие [вокруг]. Когда хагана бросили в воду, он не утонул, остался наверху. Не смогли его убить и отдали Чжингтай-хагана Эсэну Сами, как было предсказано в его сновидении. Когда Эсэн-тайши возвращался обратно, то приказал не говорить о захваченном Чжингтай-хагане Дайминов. «Если какой человек расскажет, то убьем!» – сказал он. После прибытия в свою юрту Эсэн-тайши сказал своей матери: «Добычи нет! Но мы-то здоровы!» – «Зачем же ты скрываешь? Слышала я, большую добычу добыли, говорят, захватили Дайминского Чжингтай-хагана» – сказала она. «Кто это говорил?» Мать его ответила:
«Говорил монгол йонгшийэбу Сурсун!» Так она сказала сыну своему Эсэну. «Не рассказывать! – так ведь договорились. Зачем ты рассказал?» – спросил он, и Сурсуна убили, перегнув его пополам, повесили на кривое дерево и так оставили» [6, с. 269-270].
В монгольских источниках сведения о пленении китайского императора Цзинь-тая весьма скудны. Такое положение вещей вполне объяснимо объективными причинами.
Во-первых, в Монголии на протяжении длительного периода отсутствовали стационарные центры хранения книг, и возникли они практически одновременно с распространением буддизма и появлением буддийских храмов.
Не способствовал хранению книг кочевой образ жизни монголов. Миграции, таким образом, являлись реальной угрозой утраты письменных памятников, которые также особенно сильно пострадали в период междоусобных распрей, жестоких боев и сражений [7, с. 3].
Во-вторых, Эсэн являлся ойратским объединителем всей Монголии. Известно, что восточные монголы, подчинившиеся ойратам, стремились возвращению к прежним временам и зачастую воспринимали ойратов как противников. Негативным отношением к лидеру ойратов, возможно, объясняется и недостаточное освещение монгольскими летописцами такого грандиозного действия, как пленение Эсэном императора Китая.
Напротив, китайские источники предоставляют немало сведений о походе Эсэна против Китая, который завершился пленением императора. В главах 327 «дадань» и 328 «ва-ла» данный факт описывается подробнее, чем в монгольских источниках: «На следующий год [1447] [Эсэн] снова послал письмо Сюаньфускому шоуцзяну Ян Хуну, Ян Хун докладывал [об этом] императору и получил приказ; в соответствии с ритуалом следовало принять послов Эсэна и затем известить императора. Через какое-то время некоторые из его племени пришли [ко двору] и подчинились, и они сказали, что Эсэн собирается вторгнуться с грабежами, Токто-бука сдерживает его, но Эсэн не слушает и планирует договориться со всеми варварами о том, чтобы вместе повернуться спиной к Китаю.
Император спрашивал его, но не получил ответа. В это время двор отправил посла, который прибыл к ойратам спросить Эсэна и др., что они просят, и не было того, что не могло быть разрешено [ойратам]. Прибыли ойратские послы и снова в большом количестве, доходившем до 3000 человек, и они не указали свое число, по-скольку они [ойраты] жадны на казенное добро.
Департамент ритуалов предоставил им жалование на основе реального числа человек, и им выдали всего одну пятую часть. Эсэн был пристыжен и пришел в ярость» [2, с. 2321].
Как видно, китайские летописцы подробнее описывают предысторию возникновения конфликта с кочевниками. Естественно, эта летопись, являясь продуктом официальных воззрений двора, все причины будущей войны видит в отрицательном поведении кочевников и особенно в поведении их правителя Эсэна. Указанный прецедент и послужил Эсэну поводом для начала военных действий против минской империи. Войну ойратов против минского двора можно разделить на три этапа.
Чжу Ци-чжэнь
Юй Цянь
Первый этап (от 7 месяца до 8 месяца 14 года правления Чжэн-туна), который включает сражение при Туму, разгром Минской армии и пленение императора Чжу Ци-чжэня. «К 14 году 7 месяца правления [1449] Эсэн действовал соблазном и угрозой на всех варваров и энергично осуществлял вторжение по разным дорогам. Токто-бука заставил урянхайцев взять Ляодун; Ала чжиюань ограбил Сюаньфу, осадил Ичэн, и, кроме того, отправил отдельный кавалерийский отряд разграбить Ганьчжоу; Эсэн самолично напал на Датун.
Срочный призыв о помощи [дошел до столицы], цаньцзян У Хао погиб в Маоэрчжуане.
Евнух Ван Чжэн убедил императора лично идти в поход, министры пали ниц, чтобы помешать [идти в поход], но успеха не имели» [2, с. 2321].
Ван Чжэн был уроженцем Вэйчжоу, который находился от Датуна на близком расстоянии, и опасался, что его малая родина подвергнется вторжению и разграблению ойратов. В то же время он хотел расположить войска на северных рубежах и продемонстрировать военную мощь и собственное могущество. 16 июля император Чжу Ци-чжэнь в сопровождении евнуха Ван Чжэна, возглавив 500-тысячную столичную армию, вышел из Пекина. Тем временем «Датунский шоуцзян Сун Ин, у-цзинь-бо У Мянь, дуду Ши Хэн и др. сразились с Эсэном в Янхэ, все действия генералов были под контролем евнуха Го Цзина, но поскольку не было дисциплины, то армия потерпела неудачу. Все генералы были схвачены Эсэном, и был беспорядок. Ин и Мянь погибли, Цзин спасся и затаился в траве, Хэн бежал и вернулся. Экипаж императора выехал в Датун, а в течение нескольких дней подряд шел сильный дождь, [и дул] ветер, армия находилась в [состоянии] боязни ночью, люди дрожали от страха. Го-цзин секретно предложил Чжэну повернуть войска назад» [2, с. 2322].
19 июля минский Чжу Ци-чжэнь прошел через проход Цзюйюнгуань. 23 июля он дошел до Сюаньфу. В начале августа, когда он только добрался до Датуна, разыгралась большая буря.
В это время ойратский чжиюань Ала вторгся в Ма-ин-бао (совр. Хэбэй, сев-зап. Ичэна), а шоу-бэй Ян Хун сбежал. Ойратские войска прошли
через Ду-ши-коу (Хэбэй, северо-восток Бэй-ичэн), разгромили город Юн-нин-чэн (совр. Хэбэй), Го Дэн, услышав, что все армии терпят поражения, тайно снесся с Ван Чжэном, и все решили отступать.
3 августа минская армия распространилась на востоке. Датунский фу-цзун-бин Го Дэн через Цао Лина советовал императору отступать к столице через проход Цзыцзингуань (совр. Хэбэй), при этом следовало сохранять осторожность. От Датуна до Цзыцзингуаня они проходили через Вэйчжоу, и Ван Чжэну предложил императору посетить его малую родину, что еще более поспособствовало вхождению минской армии вглубь Вэйчжоу. После того как армия прошла 14 ли, Ван Чжэн понял, чем опасно проникновение вглубь: люди и лошади истопчут его родную землю. Внезапно приближенный императора взял свое слово назад и подтянул армию к востоку [8, с. 3485].
10 августа «Император прибыл в Сюань-фу, вражеские войска атаковали армию с тыла. Хунь-шунь-хоу У Кэ-чжун с верностью давал отпор врагу, но потерпел поражение и умер. Чэн-го-гун Чжу Юн, юн-шунь-бо Се Шоу с40-тыс. войском продолжал движение и прибыл в
Яоэрлин, они попали в засаду и были полно-стью разбиты. На следующий день [император] прибыл в Туму» [2, с. 2322].
13 числа император Чжу Ци-чжэнь отступил из Сюаньфу к Туму, который находился от г. Хуайлай всего в 20 ли. Ван Чжэн не осмелился войти в город из-за того, что военный обоз был велик. Минский император тогда оставался на горе Ланшань у тумуской крепости. Армейский лагерь был разбит около крепости Туму, которая являлась важной почтовой станцией, располагавшейся между проходом Цзюйюнгуань и Сю-аньфу, Датуном. Она лежала на западном склоне горы Ланшань и находилась к востоку от укрепления Хуайлай на 25 ли, к северо-востоку от Яньцинчжоу на 80 ли, и к западу от Баоаньчжоу на 40 ли. В это время с северо-запада, со стороны Яоэрлина, напали войска под руководством Эсэна, с северо-востока со стороны г. Ичэна и территории Юн-нина атаковали минскую армию войска чжиюаня Ала. Минские войска попали в очень тяжелое положение.
14 числа на рассвете ойратские войска достигли крепости Туму и окружили гору Ланшань.
«Туму находится на возвышенности, колодцы были глубиной в 2 чжэна, но воды не находили.
Все дороги, на которых имелась вода, были за-хвачены врагом. Люди испытывали жажду, и на следующий день враг обнаружил, что императорская армия стоит и не двигается, и притворно отступил. Чжэн приказал перевести лагерь к югу» [2, с. 2322]. 181-я цзюань «Мин Инцзун шилу» добавляет, что «к югу от крепости на 15 ли имелась река, на которой располагались ойратские войска. Минские войска находились без воды два дня; как люди, так и скот испытывали жажду, армия очень утомилась… Ойратская же армия увеличивалась. 15 числа ойратские войска начали притворяться, что отступают, и по-слали гонца с предложением о мире. Минский Чжу Ци-чжэнь приказал сюэши Цао Лину побыстрее ответить и послал двух людей вместе с послом Эсэна в лагерь ойратов с целью заключения мира. Ван Чжэн же приказал переместить военный лагерь поближе к воде. Положение в войсках было плачевным, все было беспорядочно, и все двинулись на юг и прошли 3-4 ли, как ойратские всадники внезапно атаковали со всех четырех сторон, с яростью рубя минскую армию и громко восклицали: «Не убьем тех, кто сдается!» [8, с. 3486]. «100 тысяч человек было убито и ранено. Ин-го-гун Чжан Фу, фума дувэй Цзин Юань, шаншу Куан Е, Ван Цзо, чиновники из личной охраны Лан Цзао-най, Дин Сюань и еще более 50 человек погибли, также погиб и Чжэн» [2, с. 2322].
«Минский Инцзун, возглавив свою гвардию, собирался прорвать окружение, но успеха не имел. Ему даже пришлось слезать с лошади и сидеть на земле скрестив ноги, его сопровождал только евнух Си-нин» [8, с. 3486]. Император был пленен и «Эсэн, когда узнал о прибытии императорского экипажа, был очень изумлен и даже не поверил, но когда они свиделись, [Эсэн] очень вежливо обращался с ним» [2, с. 2322]. В истории это было названо «Битвой при Туму» или «Тумуская катастрофа».
Второй этап этой войны продолжался с 8-го месяца до 12-го месяца 14-го года девиза правления Чжэн-туна (храмовое имя – Ин-цзун).
Этот этап характеризуется так называемым «сопровождением императора», грабежом городов, осадой столицы и неудачным исходом на север.
После пленения императора (это произошло 16 августа) Эсэн устроил совет со своими приближенными относительно судьбы пленного императора. Некоторые из его подчиненных утверждали, что следует немедленно убить минского императора, а другие считали, что надо оставить его в живых, так как он представляет собой ценность. После жарких споров «захваченного императора он оставил у младшего брата Бо-янь-тэ-му-эра [Баян-темур], а также прежде захваченного сяовэй Юань Лина, который прислуживал императору» [2, с. 2322]. Далее в «Мин ши» есть описание чудес, «Эсэн имел замысел [лишить жизни императора], но случилась гроза, молния, которая убила лошадь Эсэна, это было предзнаменованием, чтоб Эсэн прекратил задерживать императора. Эсэн принудил императора отправиться в г. Датун, требуя золото и шелк, и дуду Го Дэн дал 30 тысяч серебра. Дэн снова планировал взять карету императора и вместе въехать в город, но император отговорил его, и Эсэн вынудил императора направиться на север» [2, с. 2322].
Тем временем в Пекине произошли следующие события. Когда известие о катастрофическом поражении армии в Тумуском сражении и о пленении императора достигло китайской столицы. В правительственных кругах воцарились паника и смятение, ведь многие высшие должностные лица, включая и военного министра, находились в походе вместе с императором. Некоторые представители властей предлагали даже перенести столицу из Пекина на юг страны. Однако при дворе взяли верх патриотические силы. Крупные сановники и военачальники, находившиеся в Пекине, предпочли сплотиться вокруг младшего брата попавшего в плен императора, регента Чжу Ци-юя. Ему шел в это время двадцать второй год, но он был робким, слабохарактерным и нерешительным человеком [1, с. 294-295]. Главную роль в последовавших событиях сыграл талантливый и энергичный полководец Юй Цянь. В 1449 г. он был заместителем военного министра и, по счастью, во время злополучной военной кампании оставался в столице, исполняя обязанности главы военного ведомства. На место пропавших во время этой кампании высокопоставленных придворных и военачальников при новом дворе к власти пришли новые люди. Юй Цянь 7 сентября 1449 г. был назначен военным министром и стал наиболее влиятельной фигурой в новом правительстве.
В критической ситуации Юй Цянь проявил твердость и решительность и категорически воспротивился предложению перенести столицу из Пекина на юг страны. Ему принадлежала идея возведения на престол младшего брата пленного императора принца-регента Чжу Ци-юя с тем, чтобы лишить ойратского правителя Эсэна главного средства для оказания политического давления на Китай [9, с. 49]. 22 сентября 1449 г. «на престол императора взошел Чэн-ван, который прежде был Цзяньго, и пожаловал предыдущему императору [титул] Тайшан-хуанди. Эсэн обманывал, что вернет императора, и пошел через Датунский Янхэ, добрался до прохода Цзыцзингуань и атаковал его» [2, с. 2322].
11 октября ойратские войска приблизились к Пекину и поместили минского Чжу Ци-чжэня снаружи Дэ-шэн-мэна. В этот раз Эсэн начал вторжение, планируя за несколько дней разграбить Пекин, но, увидев, что город укреплен (минская армия находилась в полной боевой готовности), понял, что это будет делом нелегким.
Евнух Си-нин являлся восточным монголом, и после пленения был привлечен на сторону Эсэна, помогал ему различными советами. Так, он посоветовал Эсэну под предлогом заключения мира пригласить в ойратский лагерь минских высших чиновников – Юй Цяна и др. высших сановников империи для ведения переговоров.
Однако они получили твердый отказ со стороны Юй Цяна.
13 числа ойратские войска вторглись в Дэ-шэн-мэн, а Юй Цянь приказал Ши Хэну сделать засаду, расквартировав солдат в доме жителей.
Он также отдал приказ небольшому военному отряду дать знать врагу, что они якобы проигрывают и отступают. Когда ойратские всадники численностью более 10 тысяч человек вторглись в город, Юй Цянь распорядился встретить врага из огнестрельных орудий. Фу-цзун-бин Фань Гуань, вскочив на коня, вторгся в самый центр ойратского войска. В этот момент из засады внезапно выступил Ши Хэн, в результате они взяли «щипцами» с двух сторон ойратское войско, которое и потерпело поражение у стен города.
В этой схватке погибли младший брат Эсэна – Болот, Пин-чжан Маонахай и др. Ойратские войска повернули и напали на Си-чжен-мэн, но там также потерпели поражение и после этого отступили в окрестности за город».
Эта битва за Пекин длилась 5 дней. Ойратская армия встретила ожесточенный отпор, было множество погибших и раненых, падал боевой дух. Сначала Эсэна остановил город, затем он встретил наступление минской армии, отчего и оказался в крайне плачевном состоянии. Помимо этого, он слышал, что из Ляодуна и Сюаньфу движется дополнительное минское войско, которое может перекрыть ему дорогу.
Другой ойратский отряд, численностью 50 тысяч всадников, осадил проход Цзюйюнгуань, но шоуцзян Ло Тун приказал полить водой приступы к городу, и они превратились в лед.
И здесь ойратская армия не продвинулась вперед, ведя боевые действия в течение 7 дней и ночей, после чего отступила. Эсэн, услышав эту новость, стал еще более осторожным. 15 числа он снял свой лагерь и тайно отступил. Юй Цянь отдал приказ Ши Хэну и др., чтобы они под покровом ночи настигли противника. В итоге было убито еще 10 тысяч человек [5, с. 89].
«Ночью Эсэн ушел и от Лянсяна до Цзыцзиня, сильно грабил и уходил. Дуду Ян Хун нанес большое поражение остаткам войск Эсэна в местности Цзюйюн. Эсэн с прежним императором ушли на север» [2, с. 2322]. Токто-бука, услышав о проигрыше, не стал вторгаться через ущелья, а направился на север. Эсэн отошел незаметно к Лянсяну и 17 числа вместе с плененным императором вышел из прохода Цзыц-зингуань и вновь, разделив свое войско, занялся грабежом Хэбэя.
Зимой того же года ойратские военные отряды распространялись на севере. Юй Цянь также укреплял оборонную мощь столицы. В декабре Юй Цянь тайно послал более 200 смельчаков на юг Кайпина (совр. Долунсянь), север Сюаньфу. Они действовали по ночам, тревожа лагеря Токто-буки и чжиюаня Ала, тем самым доставляли немало забот неприятелю.
В это время главные силы Эсэна занимали местность, в которую входили западная возвышенность горы Дациншань (неподалеку от совр. Хух-хото), восточная часть Янхэ (совр. Си-ян-гао-сянь), Сюаньфу (совр. Хэбэй, Сюань-хуа). Чжиюань Ала располагался к востоку от него – на территории современного Долунсянь, территория, занятая Токто-букой, находилась на землях совр. Хулун баяра [5, с. 94-95].
Третий этап (с весны года вступления под девизом правления Цзин-тай до лета) был охарактеризован новой попыткой похода на юг, проигрышем и отправкой послов с предложением о мире.
На этом последнем этапе войны с минцами ойраты вновь проводят тактику нападений на территории, подвластной минской династии. В это время вышеупомянутый евнух Си-нин дает советы Эсэну: предлагает выступить из Нинся, разграбить Шаньси и спешно направиться в Цзянань, затем разместить императора Чжу Ци-чжэня в Нанкине и начать политику противо-действия новому императору Чжу Ци-юю. Он советовал также, чтобы далее ойратские войска из южной части прохода Цзыцзингуань направились в Шаньдун, затем, разграбив Ланцин, перерезали бы путь, по которому проходила доставка провианта Минской армии. Следовательно, Эсэн планировал еще одно вторжение в Китай.
В марте ойраты вновь несколькими дорогами вторглись на минскую территорию. Эсэн и Сайхан-ван напали на Датун и Янхэ; Датун-ван напал на Бянь-гуань; Тегэ-бука напал на Датун-ба-ли-дянь; Тегэ-пинчжан напал на Тяньчэн, Токто-бука напал на Е-гу-лин и Ван-цюань-вэй [5, с. 95].
Юй Цянь, перебросив войска, с боем встре-тил ойратскую армию. В мае многотысячная ойратская армия напала на Ин-мэнь-гуань, но была отброшена Ду-чжи-хуэем Ли Жуем. Ойраты снова напали и разграбили Хэцю и Ицзинбао (совр. Шаньси, западная часть Шэнь-чи сяня), осадили Дайчжоу и стремительно продвинулись на юг, но были отброшены губернатором Шаньси Чжу Цзянем.
В июне ойратские войска вновь напали на Сюаньфу и вместе с плененным императором направились в Датун, неся поражения. Тем временем «Китай привлек к себе и убил шпиона Ян Си-нина. Эсэн потерял его, и Токто-бука, Ала чжиюань вновь послали своих послов ко двору для переговоров о мире. Они отозвали свои отряды, и Эсэн решил прекратить вражду» [2, с. 2322]. В итоге минский двор согласился и «осенью император послал шилана Ли Ши, и шоуцзина Ло И, и управляющего войсками Ма Чжэна, который передал письмо с императорской печатью, адресованное к Токто-буке и Эсэну. Затем Токто-бука и Эсэн послали Пи-эр-ма-хэй-ма [Пир-Махмуд] и других в столицу» [2, с. 2322].
Мирные переговоры между ойратским тайши и новым минским правительством начались летом 1450 г. С китайской стороны их вести было поручено опытному китайскому дипломату Ян Шаню, минскому чиновнику, который имел самый длинный послужной список (он находился на государственной службе свыше пяти десятилетий). На его хитрость, пронырливость и редкостное умение держаться «на плаву» при любых жизненных обстоятельствах указывают большинство биографов Ян Шаня, но они же одновременно с похвалой отзываются о его искусстве дипломата [9, с. 49]. Таким образом, «император послал снова к ойратам дуюйши Ян Шаня, шилана Чжао Юн-лю и посольство, которое состояло из чжихуэев, Цянь Ху и др.
Эсэн сказал истинно, что выгода для двух государств – побыстрее восстановить мир. Послы шли всю ночь и к утру прибыли к ставке экс-императора, а утром должны были выехать, но только 1-2 высших чиновника. Ши вернулся, а Шань прибыл для того, чтобы потребовать возвратить прежнего императора. Эсэн спрашивал:
«Прежний император возвращается, но как же поставили другого сына неба?»
Шань отвечал:
«Место императора уже утверждено, и вновь замены не будет» [2, с. 2322].
Вняв уговорам китайского парламентера, ойратский владыка согласился отпустить своего пленника без всяких условий и без всякого выкупа.
«Эсэн провел Шаня на аудиенцию к экс-императору, а затем устроил прощальный банкет в честь прежнего императора. Эсэн сидел на земле и играл на лютне, его жены и наложницы преподносили вино. Ян Шаню было сказано: «Дуюйши, садитесь». Но Шань не осмелился сесть и прежний император сказал: «Поскольку тайши сел, и вы садитесь». Шань получил приказ императора и сел. Затем вставал и снова садился, чередуя. Эсэн сказал Шаню, что тот вежлив. Баян и остальные завершили проводы императора. Эсэн возвел земляное возвышение и усадил на него прежнего императора, жены, наложницы и командиры обступали его полдня и подносили оружие и еду. Эсэн, Баян и остальные сошли с лошадей. Распростершись, плакал и говорили: «Император уезжает, когда мы сможем заново встретиться?» [2, с. 2322].
Однако основной темой на переговорах Эсэна с китайским послом являлись вопросы взаимной торговли. Китайская сторона заявляла:
«Когда экс-император [то есть прежний император Чжу Ци-чжэнь] сидел еще на престоле, то тайши отсылал два раза в год посольства с данью; число ваших послов доходило до трех тысяч человек, и все они награждались огромным количеством золота и шелковых материй; как могли [вы] оказать такую черную неблагодарность?» [2, с. 2313]. В ответ Эсэн выдвигал свои претензии к китайской стороне: «Зачем вы уменьшили цены на лошадей и часто давали негодный шелк?». На эти упреки китайский посол указал: «Не мы виноваты в том, что приходилось давать вам менее, чем следовало за лошадей, а вы же сами, так как с каждым годом вы приводили их все больше и больше. Мы не желали отклонять ваших приношений, но не имели возможности уплачивать за все полностью, а потому поневоле должны были уменьшить цену. Что же касается того, что вам часто отпускали порченый шелк, то в этом виноваты казенные поставщики, и когда злоупотребление это было обнаружено, то их казнили» [3, с. 76].
Эта беседа между Эсэном и китайским послом показывает характер экономических связей Монголии и Китая в описываемое время и на истинную подоплеку войн между ними. «Пришло время, и он уехал, и вместе с ним послали 70 своих людей до столицы» [2, с. 2322]. После возвращения в Китай из ойратского плена бывший император Чжу Ци-чжэнь был заточен и строго изолирован от внешнего мира в одном из дворцов Запретного города, где провел свыше шести с половиной лет, пока его младший брат находился на императорском престоле. Затем в 1457 г. во время болезни императора Чжу Ци-юя в результате дворцового переворота он вновь занял императорский трон и правил страной до 1464 г.
Нельзя не видеть в самом факте пленения минского императора ойратским правителем Эсэном «величайшее военное фиаско минского периода. Ведь такое поражение, отягощенное попаданием в плен к противнику самого императора, случалось в истории Китая лишь однажды – при Сунах в 1127 г., когда чжурчженям еще удалось взять их столицу в Бяньляне (Кайпин)» [10, с. 326].
Эсэн не добился своей цели в войне: он хотел не только занять Пекин, но и по совету перебежчика Си-нина свергнуть династию Мин.
Как видно из источников, в самом ойратско-монгольском лагере начались разногласия: Токто-бука и чжиюань Ала выражали недовольство по поводу последствий этой войны и долгого задержания минского Чжу Ци-чжэня. Они сами отсылали послов и устанавливали контакты с минским двором, вынуждая Эсэна вместе со своей отрезанной армией вести войну. Эсэн был вынужден прекратить военные действия и удалиться на север, а впоследствии вернуть пленника без видимых для себя выгод. Причина его поражения в этой войне кроется в особенностях проведения первого этапа войны, когда Эсэн полагал, что пленный император может быть козырной картой в будущих мирных переговорах. Поэтому он не сумел до конца использовать благоприятную для себя ситуацию, чтобы приобрести у китайской стороны выгодные для ойратов условия мирного договора. Ведь он мог после победы при Туму не только занять столицу китайской империи Мин, но и установить свою власть над Китаем. Вместо этого, как видно, он напрасно ждал прибытия китайского посольства для заключения мира.
Тем не менее, указанные успехи ойратов не могли не способствовать дальнейшему углублению процесса объединения ойратов. Факт взятия в плен императора имел большое значение для ойратов, что, в частности, отражено в легенде о появлении традиции ношения «улан-зала» (небольшой кисти из красных нитей на головных уборах), перешедшей от ойратов к калмыкам и бытовавшей вплоть до первой трети XX в.
Согласно легенде, ойраты сорвали с шапки плененного императора красную нить и, разобрав по ниточкам, нацепили на свои шапки, чтобы хан Эсэн видел и знал, что именно они пленили императора [11, с. 180].
ЛИТЕРАТУРА
1. L. Carrington Goodrich and Chaoying Fang. Dictionary of Ming Biography, 1368-1644. Vol. 1. A-Z. Columbia University Press, New York and London, 1976.
2. Мин ши (История династии Мин). Сер. Сы-бу бэй-яо. Шанхай, 1936. Цз. 328.
3. Покотилов Д.Д. История восточных монголов в период династии Мин (1368-1644). СПб., 1893.
4. Чернышев А.И. Общественное и государственное развитие ойратов в XVIII веке. М., 1990.
5. Ду Жункунь, Бай Цуйцин. Си мэнгу ши янь-цзю. (Исследования по истории западных монголов). Урумчи, 1986.
6. Лубсан Данзан. Алтан Тобчи. / Пер. с монг. Н. П. Шастиной. М., 1973.
7. Герасимович Л.К. Монгольская литература XIII – начала XX вв. Элиста, 2006.
8. Мин Инцзун шилу. (Записки о свершившемся под девизом правления минского Чжэн-туна). Факсим. изд. Сянган, 1964-1966. Цз. 181.
9. Санчиров В.П. Гегемония ойратов в Монголии и Эсэн-хан (1407-1455 гг.) // Вестник КИГИ РАН. Элиста, 2002. Вып. 17.
10. The Cambridge history of China. Vol. 7. The Ming Dynasty. 1368-1644. Part 1. Cambridge, 1988.
11. Бембеев В.Ш. Ойраты и калмыки на евразийском пространстве (XIII – 60-е гг. XVII века). Элиста, 2007.
Вестник Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН. - № 3. - 2008. - С. 2-9.
-
Хетум I и Людовик IX
Автор: Saygo
Митрофанов А. Ю. Людовик IX и Хетум I: неудавшийся церковно-политический альянс
Завершающий период Крестовых походов не может не поразить любого церковного историка тем, насколько решительно и нередко безапелляционно в эту эпоху игнорировались вероучительные, догматические различия между христианскими церквями в угоду политической необходимости. В самом деле в эпоху, когда весь западный христианский мир напрягал свои силы для удержания Святой Земли, когда небольшие, имевшие слабую традицию власти крестоносные государства Ближнего Востока все с большим трудом сдерживали натиск иноверцев, отдавая мусульманам все новые и новые крепости, старые богословские споры, доставшиеся в наследство от эпохи Вселенских соборов, казались в Европе все менее актуальными.
Папство нередко брало на себя ответственность и игнорировало вероучительные расхождения с восточными христианскими церквями во имя торжества идеи Римского примата и во имя военнополитических антиисламских союзов. Первым ярким примером такого «конфессионального» минимализма стала потрясающая по своим торжествам коронация царя Киликийской Армении Левона II, произошедшая в Тарсе 6 января 1198 г. в присутствии папского легата Конрада Виттельсбахского. Политическая практика православной Византийской империи, начиная с правления императора Мануила I (1143-1180), также подверглась воздействию указанного «конфессионального» минимализма. Не случайно Левон II, который и с точки зрения православных и с точки зрения католиков принадлежал к еретической церкви, не признававшей IV Вселенский собор 451 г., удостоился возложения не только короны, которую прислал папа Целестин III, но и короны, которую привезли из Константинополя послы императора Алексея III Ангела1.
Киликийская Армения
Левон II
Монета с изображением Хетума I и царицы Забел
Возвращение Изабеллы (Забел) на трон, Вардгес Суренянц, 1909
Хетум в Каракоруме перед ханом Мункэ, "Histoire des Tartars", Hayton of Coricos, 1307
Со своей стороны видные армянские церковные иерархи в Киликийском царстве провозглашали в качестве своей экклезиологической позиции открытый экуменизм. В частности прославленный проповедник епископ Нерсес Ламбронский писал царю Левону: «И для меня армянин как латинянин, и латинянин как грек, и грек как египтянин, и египтянин как сириец... так как я пользуюсь доброй славой и в латинских церквях и в греческих и в сирийских и пребываю в Армении»2.
Таким образом армянский иерарх как бы уравнивал и мысленно объединял католиков, православных, единоверных армянам коптов-монофизитов, несториан, а также свою паству, подразумевая существование единого христианского экуменического пространства. Распространившиеся к середине XIII в. экуменические представления способствовали более тесному общению между христианами разных традиций, что приводило перед лицом враждебных исламских государств к идее создания военно-политических союзов, более прочных, чем то шаткое подобие военного альянса, которое некогда имело место между предводителями I Крестового похода и императором Алексеем I Комниным3. С нашей точки зрения именно VII Крестовый поход французского короля Людовика IX был призван реализовать военно-политический альянс между крестоносцами и Киликийским царством, что позволило бы приступить к переговорам о долгожданном церковно-политическом соединении, а точнее об унии Армянской церкви с церковью Римской. Причины, по которым этот альянс не состоялся, предполагается обнаружить в рамках настоящей статьи.
Как известно, объявлению VII Крестового похода предшествовали бурные события в Европе, сопровождавшие борьбу между Папством и германским императором Фридрихом II. По сообщению Салимбене де Адама, избранный папой в конце июня 1243 г. пармский каноник Синибальдо деи Фиески, который принял имя Иннокентия IV, «дабы иметь возможность собрать собор. .. бежал в Лион, известный французский город в Бургундии, расположенный на берегу Роны; и пробыл там много лет, а именно до кончины Фридриха. В этот город он прибыл в 1244 г.»4. Бесспорно, главной задачей Лионского собора, который начал свою деятельность в 1245 г., было низложить Фридриха II, о чем свидетельствуют современные собору источники (Салимбене де Адам, Гийом де Нанжи, Деяния киприотов)5. Однако неожиданно в замыслы Иннокентия IV были внесены существенные коррективы. Эти коррективы были связаны с внезапным желанием французского короля Людовика IX принять крест. Преданный соратник короля Жан де Жуанвиль в своих воспоминаниях оставил яркое описание причины такого желания монарха: «После этих описанных выше происшествий случилось так, как пожелал Бог, что сильный недуг охватил короля в Париже, от которого он был в таком тяжелом состоянии, что, как о том рассказывают, одна из дам, которые ухаживали за ним, хотела положить ему на лицо кусок ткани, и сказала, что он умер. И другая дама, которая находилась с другой стороны ложа, переживала за него не меньше, но молвила, что в его теле еще присутствует душа. Как только он услышал спор этих двух дам, Господь наш открыл ему сие и скоро ниспослал ему выздоровление, ибо он был взволнован и не мог говорить. Он потребовал, чтобы ему дали крест, и сделали так. Когда королева, его мать услышала рассказ о том, что к нему вернулся дар речи, она радовалась этому так, как только могла. Когда же она узнала, что его осенили крестом таким образом, как сам он об этом рассказывал, она поверглась в такую великую скорбь, как если бы она видела его мертвым»6. Принятие креста королем означало, теперь все военные и финансовые силы королевства будут употреблены на то, чтобы организовать поход. По замечанию Г. Мишо, Людовик решил принять крест за год до Лионского собора, опираясь на поддержку Парижского парламента7. Решение исходило от самого короля, было результатом его духовных терзаний. Указанное обстоятельство означало, что Римский папа будет находится в стороне от процесса подготовки похода.
В действительности, хотя Лионский собор под председательством Иннокентия IV внешне и поддержал идею похода8, для папы гораздо важнее было низложить германского императора и издать свою собственную книгу декреталий. Неслучайно папа, рассчитывавший на помощь французского короля в Европе обратился к Людовику с просьбой отложить поход, пока Фридрих не будет побежден в Италии: «Итак, понимая, что Фридрих был величайшем гонителем Церкви и что он охотно, если сможет, изольет свой яд, папа, ничуть не боясь за себя, послал просить короля Франции отложить поход до тех пор, пока не узнает, какую участь в конце концов Господь уготовит Фридриху... Папа старался зря... »9. Людовик, по всей видимости, прекрасно осознавал в 1246 г., что ни папа, ни его противник Фридрих II, занятые междоусобной войной, не смогут принять участие в походе. Ему приходилось рассчитывать на силы собственного королевства, внутри которого все далеко не однозначно восприняли обет короля. Именно поэтому он заставил первых баронов королевства перед отправлением в поход принести особую клятву верности. Именно поэтому он по пути в Марсель силой принуждал к повиновению мелких провансальских сеньоров10.
В создавшейся ситуации французский король мог рассчитывать на успех только в случае создания мощной военной коалиции непосредственно вблизи театра военных действий. Первыми союзниками Людовика безусловно должны были стать единоверцы: Кипрское королевство и духовно-рыцарские ордена, однако союз с ними мог обеспечить успех только в пределах Палестины. Для нанесения удара по Египту «по кратчайшим операционным линиям», для решения стратегических задач необходимо было заручиться поддержкой некатолических государей Ближнего Востока: память о неудаче V Крестового похода только подтверждала эту интуицию. Как известно, понтификат Иннокентия IV был ознаменован интенсификацией контактов между Римской церковью и татарами, недавно появившимися на историческом горизонте европейцев. Как сообщает Гийом де Нанжи еще в период заседания Лионского собора папа отправил очередную делегацию доминиканцев и францисканцев «в войско татарское»11. Многочисленные поездки представителей папы к татарам оставляли надежду не только на успешное миссионерство в их владениях. По сообщению Рашид-ад-дина, Докуз-хатун, наиболее влиятельная жена Хулагу-хана, была христианкой (скорее всего несторианкой) и всячески покровительствовала христианам в татарских владениях. В ее ставке всегда была походная церковь12. Указанное обстоятельство вроде бы дает основание исследователям предположить, что Людовик, прибыв на Ближний Восток, мог бы в серьез рассчитывать на военный союз с татарами.
Однако сведения и документы, приводимые Гийомом де Нанжи, способны только развеять эти радужные надежды. У современного исследователя нет никаких веских оснований пренебрегать ими. Посольство хана, приехавшее на Кипр к Людовику после того, как крестоносцы высадились там, не имело полномочий, которые позволили бы заключить военный союз. Подобный вывод проистекает из содержания письма хана к Людовику, в котором не было высказано никаких конкретных военный предложений. Хан ограничился только высокопарным пожеланием победы крестоносцам и обещанием покровительства христианам в своих внутренних владениях (при этом он подчеркнул, что для него равны представители всех христианские традиций: латиняне, греки, армяне, несториане и яковиты)13. Разгадку того, почему Хулагу не решился пойти на военный союз с Людовиком, вероятно нужно искать у упомянутого Рашид-ад-дина, который приводит весьма показательный диалог Хулагу-хана с полководцем Байджу нойоном. В этом разговоре хан обязывал нойона завоевать все земли до берегов «Западного моря из рук потомков франков»14. Примечательная откровенность Хулагу вероятно выявляет суть его дипломатии: демонстрируя дружественные отношения крестоносцам, он только выжидал, кто выйдет победителем - христиане или мусульмане, для последующего захвата Сирии и Палестины. Со своей стороны и Людовик не мог опираться на сомнительную поддержку языческого правителя. Король по прибытии на Кипр явно пребывал в затруднении относительно того, как увеличить силы крестоносцев. Кроме французов, кипрских рыцарей, тамплиеров, незначительного количества госпитальеров и отряда ахайского князя Гилельма II де Виллардуэна, который в довершении всего по дороге на Кипр ввязался в войну между генуэзцами и греками (войска никейского правителя Иоанна III Ватациса) за о. Родос и понес ощутимые потери15, Людовик не располагал какими-либо дополнительными контингентами. Как повествует один из хронистов - авторов «Деяний киприотов», «А в год 1248 на 28 день сентября прибыл на Кипр в Лимессон король Франции Людовик и привел очень большой флот. В составе этого флота имелось 15 генуэзских галеасов и четыре больших корабля, бывших королевской собственностью. И привел король Людовик королеву Франции, свою супругу, и своих братьев... Кипрский король Генрих и другие сеньоры Иблена приняли его с большим почетом и великой радостью, и провел Людовик на Кипре всю эту зиму. И прибыли из Акры в их войско магистры ордена тамплиеров и госпитальеров и рыцари и другие люди, и совещались на Кипре и постановили весной отправиться в Египет»16. Общий ход боевых действий, описанный Жуанвилем, свидетельствует, что именно тамплиеры были наряду с французскими рыцарями главной ударной силой крестоносцев с момента высадки около Дамьеты и вплоть до фатального для всего войска поражения при Мансуре. Вероятно степень участия в походе госпитальеров была достаточно ограниченной, причиной чему служили постоянные раздоры между ними и тамплиерами, о которых еще будет сказано. Эти раздоры только ослабляли наступательный потенциал войска крестоносцев. Помощи со стороны Латинской империи было ждать бессмысленно, ибо это политическое образование доживало последние годы. Жуанвиль сообщает весьма показательную жалостливую историю того, как на Кипр зимой 1248-1249 гг. приехала императрица Константинопольская и, не имея средств, просила помочь императору Бодуэну II отрядом в триста рыцарей17.
В этой ситуации, когда в действительности кроме Людовика, кипрских рыцарей и братьев из духовно-рыцарских орденов идея похода перестала быть кому-либо интересной, у крестоносцев неожиданно появился новый союзник-христианин, который был кровно заинтересован в успехе всего предприятия. Этим союзником оказался армянский царь Хетум I, для которого как и для армянского католикоса Константина перспектива Крестового похода была гораздо более важной и выгодной, чем для Римского епископа18.
Сведения о дипломатических инициативах Хетума, о его переговорах с Людовиком зимой 1248-1249 гг. приходится черпать главным образом из латинских источников. Армянские хронисты обходят молчанием факт франко-армянских переговоров. Тем не менее пристальный анализ имеющихся сведений позволяет сделать вывод о том, что к Пасхе 1249 г. уже была проведена серия переговоров о союзе между Хетумом и Людовиком, а также между армянским католикосом Константином и латинским Иерусалимским патриархом, сопровождавшим в должности легата Иннокентия IV войско крестоносцев в Египет. С нашей точки зрения Хетума I подвигли на переговоры с Людовиком IX два обстоятельства. Первым обстоятельством был не прекращавшийся конфликт Киликийского царства с Антиохийским княжеством. Вторым обстоятельством была война Киликийской Армении против Иконийского султаната, а также постоянная угроза армянскому влиянию в Сирии, которая исходила от «Вавилонского» султана, как тогда называли султана египетского.
Гийом де Нанжи обстоятельно описал посольство царя Хетума к Людовику, связанное с антиохийским конфликтом. Как повествует Гийом: «Когда король Франции Людовик со своей женой королевой Маргаритой медлил на Кипре, король Армении, узнав о его прибытии, послал к нему почетных послов, а именно епископа Армении и других своих слуг со своими письмами и дарами, предлагая свой союз для его воли. Людовик принял их подобающим образом. Когда же он понял, что существует весьма тяжелая и опасная ссора между самим королем Армении и Антиохийским князем, которая длилась ранее уже много времени: вследствие этого и некоторых других обстоятельств отправил к обоим собственных посланников. После же этого по прошествии времени, когда вернулись к нему от обоих послы, между ними возле него началось обсуждение, которое будет длиться от настоящего дня Рождества св. Иоанна в течении двух лет»19. Как поясняет далее Гийом в переговорах между Хетумом и антиохийским князем ведущую роль играл легат, патриарх Иерусалимский. Итак Хетум, весьма искусный в политических интригах правитель, был заинтересован в прекращении вражды Армении и Антиохии, которая длилась еще со времен Левона II.
Еще в 1203 г. вспыхнула война за антиохийское наследство по причине того, что армянский царь Левон II стремился защитить права Рубен-Раймунда, сына своей племянницы Алисы и Раймунда, старшего сына антиохийского князя Боэмунда III, на престол антиохийских князей. Случилось так, что отец Рубен-Раймунда умер в 1200 г., а дед год спустя. Тогда его дядя, младший брат Раймунда и второй сын Боэмунда III, триполийский граф Боэмунд IV выбил армянский отряд из Антиохии и завладел княжеским престолом. Война длилась с переменным успехом очень долго. В 1209 г. Левон II объявил внучатого племянника своим наследником. Теперь Рубен-Раймунд должен был объединить под своей властью и Киликийское царство и Антиохийское княжество20. Однако только в 1216 г. армянское войско сумело овладеть Антиохией. Хронист, автор «Деяний киприотов» объяснял это предательством антиохийского сенешаля21, Хетум, граф Горьигосский, и Смбат Гундстабль видели в качестве главной причины ночную атаку армян22, а Бахрам Эдесский считал талант царя Левона главной причиной армянской победы. Он так поэтически прокомментировал взятие Антиохии:
«Саму великую Антиохию [Левон] захватил,
племяннице своей [Алисе] отдал,
Той, которая Рубена породила»23.
Во время боевых действий сложилась абсурдная с точки зрения канонического права ситуация, когда на поле брани сошлись братья двух духовно-рыцарских орденов: тамплиеры сражались на стороне Боэмунда Триполийского, а госпитальеры на стороне Рубена-Раймунда совместно с армянами. Ситуация обострилась настолько, что папа Иннокентий III со скорбью писал одному французскому клирику: «К довершению же великого страха и скорби доходит, что между Триполийским графом и царем Армении, которые соперничают за Антиохийское княжество, разразился такой спор и ведется такая война, что та горсть людская, которая пребывала на земле, как бы вся разделилась для схватки (tanta viget discordia tantaque geritur guerra, ut ille pugillus hominum, qui rema[n]sit in terra, quasi totus sit divisus ad pugnam). Действительно, тамплиеры поддерживают графа, а госпитальеры покровительствуют царю. Антиохийское население следует за графом, а патриарх придерживается сторонников царя»24. Этим, указывал папа, пользуются неверные. Противостояние тамплиеров и госпитальеров, ставка первых на Антиохию, а вторых на Армению продолжались и в эпоху VII Крестового похода. Это приводило к разобщенности крестоносцев.
В 1219 г. Рубен-Раймунд был снова изгнан из Антиохи рыцарем Гийомом де Фарбелем, после чего Левон II завещал армянскую корону Изабелле, своей малолетней дочери от второго брака, которая была с материнской стороны внучкой кипрского короля Амори де Лузиньяна. Смерть Левона II в том же году должна была означать прекращение конфликта Армении и Антиохии. Как известно, в дальнейшем Рубен-Раймунд и его мать Алиса были заключены в крепость по приказу победившего Боэмунда Триполийского и умерщвлены, а армянские пароны (бароны) во главе с байлем Константином приняли решение выдать замуж юную наследницу Изабеллу за несовершеннолетнего Филиппа, сына Боэмунда, дабы окончить войну Филипп, подрастая, выказывал презрение к армянским обычаям и, будучи католиком, к армянскому вероисповеданию. Поэтому байль Константин, как известно, организовал в 1226 г. переворот, в результате которого Филиппа свергли, а Изабеллу насильственно обвенчали с сыном Константина Хетумом, который и стал царем Хетумом I25.
Указанные выше обстоятельства воцарения Хетума изначально и политически и религиозно противопоставляли его антиохийскому князю Боэмунду. Свержение Филиппа было поддержано католикосом Константином и демонстрировало стремление Армянской церкви к полной независимости от католического влияния. Однако, невольно противопоставляя свою власть, крестоносным государствам, одновременно воюя с мятежным князем Ламброна, Хетум был вынужден в 1230 г. в союзе с сельджуками сражаться против орд Джелал-эд-дина, а также, уже некоторое время спустя, ему пришлось при помощи татар воевать против Иконийского султана. Окруженный владениями турок и татар Хетум жаждал прочного союза с крестоносными государствами, инстинктивно чувствуя, что этот союз жизненно необходим как для Армении, так и для Антиохийского княжества, особенно ввиду египетской угрозы с юга. Именно желанием преодолеть пагубное для христиан противостояние, восходившее в прошлое, было обусловлено посольство Хетума, одобренное католикосом несмотря на призрак неизбежной унии, к королю Людовику на Кипр зимой 1248-1249 гг. Хетум воспринимал Людовика как объективного посредника между Киликией и Антиохией. Как явствует из сообщения Гийома де Нанжи для урегулирования армяно-антиохийского конфликта понадобилось чрезвычайно много времени. Однако политическим посредничеством французского короля отношения крестоносцев и армян не исчерпывались.
Упоминавшаяся война Хетума против Иконийского султаната была вызвана тем, что в 1243 г. Хетум фактически предал султана Кей-Хосрова II, не прислав ему армянский вспомогательный отряд в тот момент, когда сельджуки двигались навстречу татарскому войску к Кесе-дагу. Затем Хетум, опасаясь татарского нашествия, выдал татарскому хану семью сельджукского султана, искавшую убежища в Киликии. Разумеется Хетум навлек на себя гнев султана, который в конце 695 г. армянской эры (1246- нач. 1247 гг.) вторгся в Киликию, желая отомстить. Как свидетельствовал армянский царедворец Смбат Гундстабль, «как кажется, после 695 года (1246 - нач. 1247) неверные собрались во множестве и перешли Капай возле Гуглага, имея двести шестьдесят тысяч человек, и окружили Таре. Царь-отец [Хетум] и я, Смбат Гундстабль, окопались в Тарсе... »26. Осада была суровой, однако по сообщению того же Смбата на стороне армян сражались франки-арбалетчики, наносившие туркам немалый урон. Султан Кей-Хосров умер во время безуспешной осады. Скорее всего в армянском войске были госпитальеры и быть может какое-то количество кипрских рыцарей. Эпизод обороны Тарса свидетельствует о том, что совместные действия франков и армян против мусульман осуществлялись в правление Хетума несмотря на ею изначальную принадлежность к антилатинской партии.
Этот опыт безусловно вдохновлял послов Хетума, которые, посетив зимой 1248-1249 гг. Кипр, рассчитывали на военный союз с Людовиком. Жуанвиль описал в своих мемуарах, как послы армянского царя привезли в подарок французскому королю дорогой шатер, стоивший пять сотен ливров, который был захвачен у Иконийского султана. Жуанвиль свидетельствует, что шатер отбили у турок во время войны, которая велась при помощи татар. Подарок являлся символом военного союза, ибо, по словам Жуанвиля, «По причине слухов о сражении (между армянами и турками - А.М.), которое должно было произойти, распространившихся в большом количестве на Кипре, сержанты нашего войска поехали в Армению для завоеваний и, чтобы принять участие в сражении, но никто из них никогда не вернулся оттуда»27. На основании воспоминаний Жуанвиля представляется вполне правдоподобным вывод о том, что к франкским контингентам, участвовавшим в обороне Тарса против турок в 1246-1247 гг., зимой 1248-1249 гг. присоединилась часть крестоносной армии короля Людовика, пусть и самая незначительная. Этим крестоносцы демонстрировали готовность их армии решать самые различные задачи по укреплению христианских владений, однако скорее всего Людовик не успел договориться с послами Хетума относительно соответствующих обязательств с армянской стороны.
Если бы армянский царь принял на себя какие-либо конкретные обязательства по отношению к крестоносцам, это обстоятельство непременно нашло бы отражение у армянских хронистов. Однако мы не обнаруживаем ни у Самуэля Анийского, ни у Хетума Горьигосского, ни у Смбата Гундстабля никаких указаний по поводу заключения какого-либо определенного франко-армянского союза, а равно и никаких упоминаний об экспедиции крестоносцев в Египет. С нашей точки зрения первой причиной того обстоятельства, почему же полноценный военно-политический альянс Людовика и Хетума не состоялся, заключается в том, что французский король торопился начать египетский поход, в то время как армянский царь в начале хотел заручиться одобрением татарского хана, ставшего своеобразным покровителем Киликийского царства, прежде чем решиться открыто выступить против Египта в союзе с латинянами.
В это время внутренняя политическая обстановка в Египте была крайне не стабильной. Исходя из сообщений арабского историка Джемальеддина, следует, что после смерти египетского султана Малек-Залеха в начале 1249 г. его вдова, Шегереддор вместе с регентом и атабеком, эмиром Фарреддином, а также с правителем Каира, эмиром Хоссамеддином держали смерть султана в тайне от своих подданных, ожидая срочного прибытия из Сирии сына султана, Малер-Моадама Туран-Шаха28. Этот момент был самым благоприятным для вторжения в Египет, лишившегося прочного управления. Однако армянский царь не собирался торопиться вместе с Людовиком выступить в поход. Вероятно, именно для того, чтобы заручиться поддержкой татар, он отправил к великому хану Смбата Гундстабля в 1248 - нач. 1249 гг. т.е. в то время, как крестоносцы еще пребывали на Кипре29. Смбат Гундстабль, очевидно, должен был информировать Хетума, и возможно Людовика, о ходе переговоров, которые он вел с Хулагу по дороге на Восток. По крайней мере Смбат писал кипрскому королю, который всячески способствовал Крестовому походу, и рассказывал ему о своем посольстве30. Не дожидаясь возвращения Смбата, после Пасхи 1249 г. крестоносцы стали готовиться к высадке в Египте.
Как известно, Людовик отплыл с Кипра 20 мая 1249 г. вместе со своими вассалами, а также с отрядами тамплиеров, госпитальеров, кипрских и сирийских рыцарей. 4 июня войско крестоносцев с боем высадилось на египетском побережье около Дамьеты31. Воспоминания Жуанвиля наглядно демонстрируют, насколько интенсивными и кровопролитными были начавшиеся боевые действия: «Мы, как только подплыли, вбили острые углы наших щитов в мелкий песок и [соорудили] в песке частокол из наших копий, обращенных остриями к сарацинам. Теперь, так как они таким образом увидели, что копья расположены с расчетом на то, что они проткнут животы [атакующих], то повернули назад и отступили... На нашем правом фланге на расстоянии выстрела из большого арбалета причаливал корабль, на котором находилось знамя святого Дионисия, и появился один сарацин, когда экипаж [корабля] причаливал, который бросился в атаку туда, где находились люди с корабля, либо оттого, что он не мог сдержать свою лошадь, либо оттого, что он думал, будто другие сарацины последуют за ним. Но он был весь изрублен»32. Уже 6 июня крестоносцы взяли Дамьету. Впереди их ждали воодушевляющие победы в начале похода на Каир, жестокие сражения в дельте Нила, апокалипсический ужас холерной эпидемии, горечь катастрофического поражения при Мансуре и, наконец, тяжкое унижение плена. Во время всех этих драматических событий армянский царь Хетум оставался лишь сторонним наблюдателем. После разгрома крестоносцев он должен был прославить свою осторожность и продолжить переговоры с татарами, гарантировавшими Киликийское царство от египетской экспансии гораздо более надежно, чем Людовик.
Однако эта осторожность не спасла Киликийский двор. В начале 50-х гг. XIII в. новый египетский правитель, султан, происходивший из среды пришедших к власти в результате переворота мамелюков, по имени Мелек Нассар, по всей видимости памятуя о посольстве Смбата Гундстабля к татарам, и, вероятно, прослышав о переговорах короля Людовика и царя Хетума, имевших место перед VII Крестовым походом, задумал по выражению хрониста «обременить и досадить стране означенного царя Хетума» («se pensoit le Soudan de Babiloyne de grever et dommagier le pays du dit roy Heyton»)33. Стремясь получить надежную защиту у татарского великого хана, а также, по свидетельству источников, заботясь о распространении христианской веры, Хетум в 1253 г. отправился к самому Менгу-хану. В результате Киликийское царство подпало в фактическую и безусловную зависимость от татар, которая оправдывалась туманными надеждами на то, что татары могут в будущем не только защитить армян от мусульман, но и принять христианство. Неслучайно позднее для религиозного оправдания этой зависимости возникла легенда, согласно которой Менгу-хан обещал царю Хетуму принять христианство34.
Однако существовала и вторая причина того, почему царь Хетум не торопился заключать военный союз с Людовиком, хотя он получил от него посредничество в споре с антиохийским князем и помощь в войне против Иконийского султана. Эта причина проливает свет на протатарскую политику царя Хетума после поражения крестоносцев. С нашей точки зрения указанная причина заключается в сложных отношениях Армянской церкви с Римской церковью, имевших место в рассматриваемую эпоху.
Как уже было отмечено выше в период Лионского собора католикос Константин был со своей стороны инициатором переговоров об осуществлении нового освободительного похода в Святую Землю35. Иннокентий IV был в это время занят войной с германским императором и не проявлял интереса к распространению свой юрисдикции на Востоке. Однако король Людовик безусловно мог только всячески поддерживать церковное сближение армян с Римской церковью. В этом стремлении его укреплял папский легат, бывший в войске крестоносцев. Почему же при наличии взаимной заинтересованности в успехе антиегипетской экспедиции католикос Константин или ряд других армянских иерархов не избрали упоминавшийся в начале данной статьи принцип «конфессионального» минимализма для того, чтобы ускорить церковное сближение? Почему ни один армянский хронист не упоминает о переговорах представителей католикоса и латинского Иерусалимского патриарха, действительно имевших место на Кипре зимой 1248-1249 гг.? На наш взгляд ответ на эти вопросы следует искать во внутреннем положении Армянской церкви, а также в том, как реагировало на сближение с Римской церковью общественное мнение как в пределах Киликийского царства, так и в Малой Азии или в коренной Армении.
Как показывает французский исследователь А. Берберан, серьезным испытанием для Армянской церкви еще в начале XIII в. стал раскол, в который ее вверг антикатоликос Анания. Этот епископ возмутился тем, что царь Левон II проигнорировал его при избрании католикоса в Сисе. Поэтому Анания, спасаясь от репрессий Левона, бежал в земли Иконийского султана. Там он провозгласил себя католикосом и, опираясь на политическую поддержку султана, попытался создать из местной армянской диаспоры церковь, альтернативную той, которая управлялась Сисским католикосом. Раскол продолжался по мнению А. Берберан больше двадцати лет, вплоть до смерти Анании в 1227 г.36 вопреки традиционному представлению об этом расколе, как о кратковременном явлении. В связи с этим представляется вполне естественным, что Иконийский султан поддерживал раскольника, понимая, что преданный туркам католикос сделает все, чтобы дискредитировать в глазах своих пасомых идею каких бы то ни было союзов с западными христианами, ставшую столь популярной при Левоне II. После 1227 г. раскол прекратился; клирики, имевшие литургическое общение с Ананией, вернулись под омофор Сисского католикоса Константина. Однако, обращаясь в 1245 г. к папе Иннокентию IV с надеждой на организацию нового Крестового похода, Константин и царь Хетум осознавали одно очень важное обстоятельство. Как только переговоры с крестоносцами дойдут до такой стадии, на которой от Киликийского царства потребуют военного участия в походе против Египта, латинофильская партия при киликийском дворе, против которой в свое время боролся отец царя, байль Константин, вновь воспрянет духом. Последнее обстоятельство приведет к тому, что многие бывшие сторонники Анании усмотрят в этом союзе угрозу унии, обвинят католикоса и царя в измене вере отцов, и Киликийское царство окажется на пороге конфессионального раскола.
Эти опасения, с нашей точки зрения, удержали Хетума от того, чтобы заключить военный союз с Людовиком IX зимой 1248-1249 гг. Последующая неудача VII Крестового похода лишь подтвердила для Хетума правильность его протатарской ориентации. Татарский хан казался более сильным и к тому же он как язычник не был ангажирован конфессиональными спорами монофизитов-армян и халкидонитов-католиков. И только трагический личный опыт открыл Хетуму спустя десять с небольшим лет то, какой прекрасный шанс покончить с египетской угрозой царь упустил тогда, когда в ответ на посредничество и помощь Людовика IX ответил лицемерным промедлением. Когда в год 1266 от Рождества Христова орды египетского султана Бейбарса вторглись в Киликию, армяне напрасно ждали татарской помощи. В страшном по кровопролитию сражении при Дарбесаке Бейбарс нанес армянскому войску сокрушительное поражение. Старший сын царя Хетума Левон был взят в плен, младший Торос - убит37. Египетские войска подвергли Киликию ужасному опустошению, что явилось началом медленного, но неуклонного упадка Киликийского армянского царства, который спустя век привел его к гибели.
Примечания
1. Микаелян Г. Г. История киликийского армянского государства. Ереван, 1952. С, 157.
2. Марр Н. Древнеармянская хрестоматия с армяно-русским словарем для начинающих. СПб., 1893, С. 53.
3. Даже взятие крестоносцами Константинополя в 1204 г., которое обусловило распад Византийской империи и последующую многовековую вражду между греками и франками не могло упразднить у латинских и греческих церковных юристов трезвый канонический взгляд на отделенных братьев, предполагавший взаимное признание друг друга христианами, обладающими благодатными таинствами. Этот взгляд отчетливо проявляется с латинской стороны в ряде декретов Иннокентия ТТТ, а с греческой стороны в канонических ответах Димитрия Хоматиана и Иоанна Китрского.
4. Салимбене де Адам. Хроника. М., 2004, С. 192.
5. Там же, С. 193,230; Les Gestes des Chiprois / Recueil des historiens des croisades. Documents arméniennes. T. II. Paris, 1906. P. 740; Gesta S. Ludovici noni francorum regis descripta per fratrem Guillelmum de Nangiaco / Historia francorum scriptores. Ed. Fr. Duchesne. Lutetiae Parisiorum, 1649. T. V. P. 344345.
6. Mémoires du sire de Joinville, Histoire de Saint Louis / Nouvelle collection des mémoires pour servir à l’histoire de France dépuis le XIII siècle jusqu’ à la fin du XVIII. Par M. Michaud. Paris, 1836. T. I. P. 195-197.
7. Мишо Г. История крестовых походов. Гельсингфорс. 1995. С. 210.
8. Les Gestes des Chiprois ... Loc. cit.
9. Салимбене де Адам... С. 230.
10. Mémoires du sire de Joinville... P. 198-199.
11. Gesta S. Ludovici... Loc. cit.
12. Рашид ад дин. Сборник летописей. М., СПб., 1946. T. III, С. 18.
13. Gesta S. Ludovici... P. 347-348.
14. Рашид ад дин. Указ.соч., С. 32-33.
15. Георгий Акрополит История. СПб., 2005, С. 89.
16. Les Gestes des Chiprois... P. 741.
17. Mémoires du sire de Joinville... P. 202.
18. Michaud M. Histoire des Croisades. IV Partie. Paris, 1822. P. 80.
19. Gesta S. Ludovici... P. 352.
20. Микаелян Г. Г. Указ. соч., С. 165; Grousset R. Histoire des croisades et de royaume franc de Jerusalem. Paris, 1936. T. III. P. 74.
21. Les Gestes des Chiprois... P. 665.
22. Hetoum, le comte de Gor’igos, Tables Chronologiques / Recueil des historiens des croisades. Documents arméniennes. T. I. Paris, 1869. P. 483; Smbat Connétable, Chronique du royaume de la petite Armenie / Ibid. P. 643.
23. Vahram d’Edesse, Chronique rimée / Ibid. P. 512.
24. PL. CCXV. Coll. 698-699, Fontes Latini Historiae Bulgaricae III. Ed. I. Dujcev, S. Lisev. Serdicae, 1965. P. 362.
25. Микаелян Г. Г. Указ. соч., С. 291-293.
26. Smbat Connétable... P. 650-651.
27. Mémoires du sire de Joinville... P. 203.
28. Nouvelle collection des mémoires pour servir à l’histoire de France dépuis le XIII siècle jusqu’ à la fin du XVIII. Par M. Michaud. Paris, 1836. T. I. P. 499.
29. Smbat Connétable... Ibid.
30. Gesta S. Ludovici... P. 348.
31. Les Gestes des Chiprois... P. 741-742.
32. Mémoires du sire de Joinville... P 206-207.
33. Jean Dardel. Chronique d’Arménie / Recueil des historiens des croisades. Documents arméniennes. T. II. Paris, 1906. Pli.
34. La Flor des estoires de la terre d’Orient / Ibid. P. 165.
35. Michaud M. Histoire des Croisades. IV Partie. Paris, 1822. P. 80.
36. Berbéran H. Le Patriarcat arménien du sultanat de Roum. L’anticatholicos Anania // Revue des études arméniennes. N. S. T. III. Paris. 1966. P. 233-241.
37. Микаелян Г. Г. Указ. соч. С. 337-338.
ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ СРЕДНИХ ВЕКОВ И РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ, 2008, № 7, С. 68-83.
-
Военная история казахского народа
Автор: Kryvonis
Кушкумбаев А. К. Военное дело казахов в XVII—XVIII веках. Алматы: Дайк-Пресс, 2001. — 172 с. + вкл. 12 с. Война и военное дело имели огромное значение в истории древних и средневековых кочевников обширного евразийского региона. Кочевые народы были создателями оригинальной военной системы, с помощью которой на протяжении ряда веков они получали бесспорное военно-политическое превосходство над своими противниками за пределами Великой Степи. Своеобразная военизация кочевого образа жизни нашла адекватное отражение в предметах материальной и духовной культуры номадов древности и средневековья. Многоаспектные проблемы военной истории кочевничества достаточно плодотворно изучаются за пределами республики, свидетельством чему являются многочисленные монографии, статьи, заметки, сообщения историков, археологов, этнологов. По военному делу кочевников Казахстана только недавно стали появляться отдельные значительные труды. Военно-историческая тематика остается пока одной из недостаточно изученных проблем в казахстанской историографии. XVII—XVIII вв. относятся к числу сложных и поворотных моментов в истории Центральной Азии и Казахстана. Научных работ по этому периоду, затрагивающих военные аспекты, незначительно, поэтому изучение истории военного дела казахов является актуальной задачей.
http://www.kitabhona.org.ua/libwar_hist/libwar_hist.html
-
Оспан-батыр. Инцидент в Байташане 2-8 июня 1947 года
Автор: Saygo
В. А. БАРМИН. СОБЫТИЯ МОНГОЛО-КИТАЙСКОГО ВООРУЖЁННОГО КОНФЛИКТА 2 - 8 ИЮНЯ 1947 ГОДА В ЗАПАДНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ И ИСТОЧНИКАХ ЦЕНТРАЛЬНЫХ АРХИВОВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Статья посвящена малоизученному сюжету истории монголо-китайских отношений во второй половине 40-х годов XX века. Научная и общественно-политическая значимость этого сюжета заключается в том, что Монголия оказалась вовлечена в события национально-освободительного движения коренного населения Синьцзяна против китайской администрации. Вместе с тем в статье, показывается довольно тесная связь монгольского руководства с отдельными участниками национального движения Синьцзяна.
В начале июня 1947 года в местечке Байташань, на синьцзянском участке китайско- монгольской границы, произошёл серьёзный инцидент с участием войск Монгольской Народной Республики и Китая.
По официальной версии правительства Монгольской Народной Республики, 2 июня 1947 года отряд казахов, насчитывавший несколько сот человек, во главе с Оспан-батыром и поддерживавшие их подразделения регулярной гоминьдановской армии, уничтожив монгольскую пограничную заставу, пересекли китайско-монгольскую границу и проникли вглубь монгольской территории. Подошедшие в район нарушения монгольские войска5 июня 1947 года в ходе ожесточённого боя вытеснили нарушителей за линию государственной границы, нанеся им существенный урон. В ходе боевых действий части монгольской армии поддерживались авиацией [1].
Оспан-батыр
Однако те же события в версии, изложенной Центральным телеграфным агентством китайского правительства в сообщении от 9 июня, выглядели совсем иначе. По данным, которыми располагало агентство (эти данные могли быть предоставлены только синьцзянскими властями, поскольку гоминьдановские правительственные структуры, по мнению американских дипломатов, даже не знали, в какой точке провинции находится Байташань - В.Б.), кавалерийское подразделение Монгольской Народной республики 5 июня, нарушив государственную границу в районе местечка Байташань, напало на китайские части, дислоцировавшиеся в этом районе, и в ходе боёв продвинулось в глубь китайской территории на 200 миль.
Сообщалось также, что боевые действия монгольских частей ««поддерживали 4 самолёта, имевшие опознавательные знаки СССР». Советские, самолёты по версии китайской стороны, продолжали бомбардировку и обстрел китайских войск и в последующие несколько дней [2].
В контексте рассматриваемых событий безусловный интерес представляет личность руководителя отряда казахов, нарушивших монголо-китайскую границу Оспан-батыра. Казах-кирей Оспан (Оспан-батыр), занимавшийся с 30-х годов политическим или, как называют это в западной историографии, “социальным” бандитизмом, до начала 40-х годов был мало известен не только в Китае или Монголии, но даже за пределами Алтайского округа провинции Синьцзян, где действовали его отряды. Ситуация изменилась когда в Синьцзяне начался новый подъём национально-освободительного движения коренных народов провинции против китайской администрации. Повстанческое движение началось летом 1944 года после того, как власти Синьцзяна издали указ о реквизиции у населения провинции 10 тысяч лошадей на военные нужды. При этом “...за каждую не поставленную лошадь скотовладельцы должны были выплатить в казну 700 синьцзянских юаней, тогда как рыночные цены на лошадь были в два раза ниже» [3].
Поскольку этот указ затрагивал, прежде всего, интересы кочевников-скотоводов, недовольство, стихийно переросшее в восстание, охватило районы кочевий в Илийском округе, и, в частности, Нилхинский уезд.
В сентябре деятельность мелких партизанских групп, состоявших в основном из казахов, была поддержана восстанием монголов, которых возглавил осужденный за борьбу с китайскими властями и бежавший из тюрьмы Фучжа-амбал [4]. Большой урон китайским войскам наносили партизанские отряды уйгура Гани-батыра, татарина Фатых-батыра и целого ряда других руководителей партизанских отрядов, в которых воевали представители всех коренных народов Синьцзяна.
В этот же период значительно активизировали свою деятельность отряды повстанцев в Алтайском округе, которыми командовал Оспан-батыр. Правда, единства относительно личности самого Оспана и тем более самостоятельности его действий, по крайней мере, до второй половины 40-х годов, у западных исследователей нет. Английский историк А. Форбес в своей работе “Милитаристы и мусульмане в Китайской Центральной Азии. Политическая история республиканского Синьцзяна 1911 - 1949 годов”, ссылаясь на мнение губернатора Шен Шицая, высказывает убеждение, что Оспан получал помощь и директивы из Советского Союза. В тоже время серьёзные боевые стычки его отрядов с правительственными войсками в декабре 1943 и феврале - марте 1944 годов явились, по мнению Форбеса, следствием его соглашений в середине 1943 года с руководителями МНР [5]. Весной 1944 года Оспан-батыр увёл на территорию МНР несколько тысяч казахов, отказавшихся подчиниться требованию китайских властей переселиться на юг провинции. Уход казахов через монгольскую границу вызвал серьёзный монголо-китайский военный конфликт, в котором приняла участие и советская авиация.
В ходе пребывания Оспан-батыра на территории Монголии он установил тесные контакты с руководством МНР и, как свидетельствуют последующие события, в дальнейшем пользовался всесторонней поддержкой монгольских властей.
Однако, сегодня можно с известной долей уверенности сказать, что, по крайней мере, до начала 1944 года Оспан-батыр не мог получать помощь из Советского Союза, хотя бы потому, что в апреле 1944 года консул СССР в Алтайском округе Ф. Михайлов в специальной справке информировал своё руководство о том, кто такой Оспан, какими силами он располагает и насколько опасна для китайцев его деятельность. Содержание справки однозначно указывает на то, что для заинтересованных лиц в комиссариате иностранных дел СССР имя Оспана, в указанный период, мало, о чём говорило.
Консул сообщал, что после того как участники восстания казахов 1940 - 1941 годов, приняв гарантии китайских властей относительно безопасности их жизней, сложили оружие, Оспан-батыр с несколькими соратниками отказался сдаться и продолжил борьбу. Его вооружённая «деятельность» продолжалась весь 1942 год, но особенно усилилась со второй половины 1943 года. «Многие авторитеты и большая часть казахского населения округа (главным образом Коктогайского, Чингильского и Булунтохойского уездов), - сообщает Михайлов, - относятся к группе Оспана сочувственно, поддерживают её и деятельность группы расценивают как борьбу за освобождение мусульманского населения от гнёта китайцев. За счёт местного населения группа Оспана с 16 человек в начале 1942 года усилилась до 300 активных участников к ноябрю 1943 года» [6].
Из справки ясно, что группа повстанцев Оспана в начале 1944 года была численно относительно небольшой и вряд ли пользовалась поддержкой Советского Союза. Такая поддержка будет ему действительно оказываться, но несколько позже. Есть основания считать, что благодаря именно этой поддержке в сентябре 1944 года Оспан почувствовал себя настолько сильным, что предпринял попытку захватить столицу Алтайского округа Шара-Сумэ. Попытка оказалась неудачной, китайские войска сумели отбить нападение, но Оспан в ходе этой операции значительно увеличил свои силы, ибо к его отрядам примкнуло “... почти все основное население Шара-Суминского, Бурултогойского и отчасти Бурчумского уездов Алтайского округа в количестве более 5 тыс. хозяйств...” [7]. После этого на казахов Алтайского округа обрушились репрессии. Сразу после неудавшейся операции Оспана в Шара-Сумэ была проведена публичная казнь, в ходе которой китайцы расстреляли 40 казахов, захваченных в плен. Сотни людей были арестованы и брошены в тюрьмы. Однако все эти меры только обострили противостояние коренного населения провинции и китайской администрации. Тот же Ф. Михайлов сообщал своему ведомству что «Среди населения в отношении группы Оспана имеются разговоры о том, что Оспана поддерживает МНР, а её поддерживает Советский Союз. Среди отдельных казахов Кабинского уезда имеются разговоры о том, что если китайцы усилят преследования их, то они уйдут к Оспану или в Советский Союз».
6 сентября при поддержке повстанческих отрядов Оспан-батыра армия созданной в ходе восстания коренных народов Синьцзяна Восточно-Туркестанской Республики штурмом взяла столицу Алтайского округа город Шара-Сумэ.
К середине сентября 1945 года отряды Оспан-батыра совместно с войсками северного фронта ВТР, которыми командовал бывший офицер белогвардейский армии адмирала Колчака - Полинов, полностью освободили Алтайский округ от гоминьдановских войск. После этого Оспан-батыр был назначен правительством Восточно-Туркестанской республики губернатором Алтайского округа. Однако столь высокая должность не удовлетворила “социального” бандита, и между ним и правительством республики сразу же начались трения. Оспан-батыр отказывался подчиняться приказам руководства, а его отряды не выполняли приказы командования армии. В частности после решения приостановить активные боевые действия повстанческих сил против китайских войск, отряды Оспан-батыра не только не выполнили этого приказа, но, напротив, даже усилили активность в зоне своего расположения.
Суть противоречий заключалась в том, что Оспан-батыр вынашивал идею создания на территории Алтайского округа “Алтайского ханства”, а себя видел ханом во вновь созданном государстве. Более того, он заявлял, что во время его встреч с премьер-министром МНР, маршалом X. Чойбалсаном, ему была обещана поддержка в создании такого ханства.
В октябре 1945 года ситуация с Оспан-батыром стала настолько выходить из-под контроля, что руководитель НКВД Л. Берия вынужден был обратиться со специальным письмом к В. Молотову, выразив в нём просьбу согласовать действия в отношении “казахского Робин Гуда” с X. Чойбалсаном. Л. Берия, в частности, сообщал в своём письме: “По имеющимся сведениям, руководитель повстанцев Алтайского округа Оспан Батыр, после освобождения Алтая, не намерен признавать правительства Восточного Туркестана, созданное в Кульдже, и Алтай считает самостоятельным государством, а себя ханом Алтая.
Оспан Батыр заявляет, что в 1944 году во время его встречи с Чойболсаном, последний обещал Алтай превратить в самостоятельное государство, а его назначить ханом Алтая, поэтому Оспан Батыр считает обязательным для себя только указания Чойболсана.
По предложению нашего представителя Оспан Батыр приступил к исполнению обязанностей губернатора Алтая и заявил, что будет руководствоваться его советами, однако заявил, что Чойболсан обещал Алтаю самостоятельность, а ему звание хана.
Учитывая решение о переговорах между кульджинскими повстанцами и китайским правительством, считаю целесообразным поручить Чойболсану дать указание Оспан-Батыру прекратить активные боевые действия против китайцев, перейти к обороне и содействовать кульджин- ским повстанцам в переговорах по мирному урегулированию конфликта с китайцами” [8].
Попытки командующего Национальной Армией ВТР Исхакбека Мунунова, советских представителей как при правительстве ВТР, так и тех, кто работал в Шара-Сумэ при ставке самого Оспан-батыра, убедить его подчиниться приказам о прекращении боевых действий не возымели успеха. Не подчинился Оспан-батыр и указаниям Чойбалсана. Более того, в июне 1946 года он, сославшись на болезнь, оставил губернаторский пост и вернулся к роли руководителя крупного вооружённого отряда, принявшись, однако, теперь нападать как на подразделения и обозы гоминьдановских войск, так и на кишлаки и городки, которые контролировались властями ВТР.
С конца 1946 года Оспан-батыр окончательно перешёл на сторону гоминьдановского правительства, получив должность “Особоуполномоченного синьцзянского правительства в Алтайском округе”, и порвал с повстанческим движением, став одним из его наиболее опасных врагов.
Сепаратизм отдельных руководителей повстанческого движения, не столь значительных по уровню и масштабам деятельности, как Оспан-батыр, чаще всего провоцировался не только личными амбициями, но и межэтнической неприязнью народов, принимавших участие в Революции трёх округов.
С 1944 года массовым явлением стали переходы жителей приграничных районов Синьцзяна на советскую территорию. Чаще всего причиной переходов было желание уйти от бедствий войны. Тем более, что многие из так называемых перекочёвщиков являлись бывшими советскими гражданами, ушедшими на территорию Синьцзяна в годы гражданской войны, басмаческого движения и коллективизации. Эти люди являлись, по сути, реэмигрантами. Кроме того, переходы происходили под натиском китайских войск, ведших борьбу против повстанцев, а также осуществлялись совместно с отрядами армии ВТР, которые уходили на советскую территорию для отдыха и перегруппировки.
В докладной записке ответработника ЦК КП (б) Казахстана А. Карагулова “О перекочёвщиках из Китая в Тарбагатайский район Восточно-Казахстанской области”, направленной секретарю ЦК Ж. Шаяхметову 5 марта 1945 года, отмечается, что в Тарбагатайский район с китайской территории перекочевали 1278 казахов и 974 человека монголов-торгаутов. Однако через полтора месяца монголы ушли назад в Китай. Среди причин ухода монголов А. Карагулов называет следующие:
“- Среди перекочевщиков в Тарбагатайский район монголы составляли меньшинство, а казахи-большинство. Они в Китае были между собой во враждебном отношении. Поэтому монголы боялись остаться в Казахстане;
- Монголы получили приглашение от своего укуртая - уездного начальника - монгола вернуться обратно в Китай, так как китайские власти якобы обещали создать монголам хорошие условия, если они вернутся к старому месту жительства, не поддержат казахов-повстанцев” [9].
Следует подчеркнуть, что эпизоды, подобные приведённому, не были единичными и во многом определяли как само явление сепаратизма, так и безусловную проблему межэтнических противоречий в революционном лагере в целом.
Уже в первой половине сентября 1947 года один из наиболее активных в прошлом лидеров повстанцев Оспан-батыр, перешедший теперь на сторону китайских колониальных властей, предпринял попытку вернуть себе контроль над Алтайским округом, в котором он до июня 1946 года был губернатором. Во главе отряда казахов численностью до 1600 человек он скрытно прошёл к предместьям столицы округа Шара-Сумэ и в ходе неожиданной атаки, 12 сентября, занял её. Действующий губернатор округа генерал Далельхан вынужден был бежать из города и во второй половине сентября прибыл в столицу Тарбагатайского округа г. Чугучак с просьбой об оказании срочной помощи в разгроме Оспан-батыра. Гражданские и военные власти Тарбагатайского округа предприняли энергичные меры по оказанию такой помощи. Был объявлен набор добровольцев во вновь комплектуемые войсковые части, в результате чего было сформировано, в дополнение к имевшимся подразделениям, 2 кавалерийских полка и несколько пехотных батальонов. Во второй половине октября регулярные войска национальной армии, дислоцировавшиеся в Тарбагатайском округе, и завершившие формирование части добровольцев подошли к Шара-Сумэ и заняли город, изгнав оттуда отряды Оспан-батыра. В последующие дни, после нескольких поражений, Оспан-батыр и его отряды были вынуждены вновь отступить в горы.
В Синьцзяне ни для кого не было тайной то, что операция по захвату контроля над Алтайским округом была предпринята Оспан-батыром по указанию китайских властей провинции. Для проведения этой операции он получил не только подкрепление людьми, но и помощь оружием, боеприпасами, продовольствием.
В этом не особенно сомневались и американские дипломаты в Синьцзяне, хотя, по сообщениям консула Пэкстона, командующий Урумчинским округом генерал Сун Силян в беседе с ним заявлял, что «Войска Осман-батыра не подконтрольны ему» и действуют совершенно самостоятельно. Однако он вместе с тем признал, что «.Поход Османа осуществлялся при помощи боевой техники Китая», настаивая только на том, что «Китай не отправлял ему в помощь своих войск ....» [10]. Сун Силян заявил также Пэкстону, что операция, предпринятая Оспан-батыром, является попыткой этого казахского лидера «Вернуться на должность Особоуполномоченного синьцзянского правительства, на которую он был назначен китайскими властями и с которой его незаконно сместили» руководители национальноосвободительного движения.
Весьма сомнительно, чтобы Оспан-батыр мог действительно без согласования с гражданским и военным руководством провинции решиться на рискованную операцию, тем более под столь неубедительным предлогом. Если речь и могла идти о какой-либо инициативе со стороны Оспан-батыра, то основываться эта инициатива могла только на известном властолюбии и тщеславии этого человека.
Встречавшийся с Оспан-батыром через год после описываемых событий английский журналист и путешественник И. Моррисон посчитал нужным дать достаточно жёсткую и нелицеприятную характеристику и самому «социальному бандиту» и его отношениям с китайцами. Он, в частности, писал: «.Совершенно понятно то, что Осман, несмотря на высокие слова и заявления, больше заинтересован в личной власти, чем в политической идеологии. Китаю удобно иметь такого человека на своей стороне, и в данный момент он поставляет Осману и оружие и деньги. Но Китай не настроен проявлять большое доверие человеку, менявшему стороны фронта столь часто, как это делал Осман» [11].
Таким образом, есть достаточно много оснований считать, что и события, связанные с нарушением отрядами Оспан-батыра монголо-китайской границы, нападение на монгольскую заставу и убийство монгольских пограничников, явились продуманной и подготовленной операцией руководства гоминьдановских войск в Синьцзяне. При этом можно с известной долей уверенности говорить о том, что Оспан-батыром помимо прочих факторов руководила личная обида на монгольское руководство, за то, что оно не выполнило своего обещания поддержать его ханские амбиции на Алтае.
Между тем, монголо-китайский конфликт в районе Байташаня, завершился разгромом отряда Оспан-батыра и поддерживавших его гоминьдановских войск. Уже 7 - 8 июня они были вытеснены с монгольской территории и, понеся большие потери, прекратили боевые действия. Пытаясь оправдать своё поражение руководители провокации сообщили в Пекин, что причиной их поражения стало участие в боевых действиях советской авиации. 11 июня посол Китая в Москве Фу Бичан вручил В.М. Молотову телеграмму министра иностранных дел Ван Шицзе, в которой тот обвинял Советский Союз в том, что «5 июня сего года 4 самолёта с опознавательными знаками СССР, нарушив границу, перелетели на территорию Китая в Синьцзян и на расстоянии 200 км от границы над пунктом Байташань произвели бомбометание и обстрел китайских войск». В связи с этим министр по поручению своего правительства заявлял «энергичный протест» и требовал «немедленного наказания виновников» [12]. В ответ на обвинения китайцев 14 июня было опубликовано заявление ТАСС, в котором эти обвинения отвергались как «не соответствующие действительности и являющиеся провокационным вымыслом». После этого между сторонами прошёл обмен нотами с взаимными обвинениями и протестами [13].
Инцидент в Байташане осложнил и без того весьма непростые взаимоотношения Советского Союза и Китая в Синьцзяне. В то же время разрыв мирного соглашения между повстанцами трёх округов и Центральным правительством, произошедший в августе того же года и приведший к новому витку противостояния между провинциальными властями и национально-освободительным движением, окончательно похоронил надежду на казавшуюся близкой и достижимой нормализацию этих отношений.
Библиографический список
Foreign Relations of the United States. Diplomatic Paper. 1947. Volume VII. P. 566. Op.cit. P/567. Яковлев, А.Г. К вопросу о национально-освободительном движении народов Синьцзяна в 1944 - 1949 гг. / А.Г. Яковлев // Учён. зап. Института востоковедения АН СССР. Китайский сборник. - Т. X. - М., 1955. - С. 165. Мингулов, Н.Н. Национально-освободительное движение народов Синьцзяна как составная часть общекитайской революции (1944 - 1949) / Н.Н. Мингулов // Вопросы истории Казахстана и Восточного Туркестана. - Алма-Ата, 1962. - С. 73. Forbes, A. W ar Lords and Muslims in Chinese Central Asia. A Political History of Republican Sinkiang 19111949 / A. Forbes. - Cambridge, 1968. - P. 171. Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Ф. Референтура по Китаю. Оп. 32-а. П. 299. Д.9. Л. 9. Хакимбаев, А.А. Национально-освободительное движение коренного населения Синьцзяна в 30-х и 40-х годах XX века / А.А. Хакимбаев // Институт востоковедения АН СССР. Специальный бюллетень. № 64 (120). - М., 1971.- С. 121. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 9401 с. («Особая папка» В.М. Молотова). Оп.2. Д. 104. Л. 62-65. Архив Президента Республики Казахстан (АП РК). Ф. 708. Оп. 9. Д. 303. Л. 5-10. Foreign Relations of the United States. Diplomatic Paper. 1947. Volume VII. P. 572-573. Morrison I. Some Notes on Kazaks of Sinkiang // Journal of the Royal Central Asian Society. Vol. XXXVI. Part I. January 1949. АВР РФ. Ф. 100. Оп. 41-а. П. 164. Д. 7. Л. 130. См. ноты Поверенного в делах СССР в Китае министру иностранных дел Китая Ван Ши-цзе от 20 июля 1947 года //АВП РФ. Ф. 100. Оп. 41-а. П. 164. Д. 7. Л. 62., 73, 87. -
Русская Православная церковь в золотоордынский период
Автор: gerodot
1. Золотоордынские ханы поставили РПЦ в привилигированное положение по отношению ко всем социальным слоям русского общества: церковь была освобождена от уплаты дани, её движимое и недвижимое имущество защищалось различными тарханными грамотами, а священнослужители пользовались покровительством зололоордынской администрации;
2. Поставление Митрополита Константинопольским Патриархом с сер. XIII до сер. XV в.в., при согласовании с З.О., сделало Митрополитов не только духовными лидерами Д.Р., но и равными московским, тверским и т. д., великим князьям в администратиных и судебных полномочиях;
3. Благодаря активной экономической деятельности в этот период РПЦ превратилась в крупнейшего собственника;
4. В результате всех перечисленных условий в Д. Р. в зололоордынский период сложилась теократческая форма правления.
-