Saygo

Иракская нефть

1 сообщение в этой теме

Г. Н. ВАЛИАХМЕТОВА. ИРАКСКАЯ НЕФТЬ В МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКЕ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ (1928-1941 ГОДЫ)

Нефтяной фактор является важным компонентом системы международных отношений. Его особая роль в мировой политике изначально была обусловлена военно-стратегическим потенциалом нефти. В начале XX в. наличие свободного доступа к нефтяным источникам стало одним из ключевых показателей национальной обороноспособности, предопределив пристальный интерес ведущих держав к вопросам самообеспечения нефтью. С этого времени нефтяное производство перестало быть делом только коммерческих компаний, но вышло на острие внутренней и внешней политики стран, лишенных собственного углеводородного сырья. В мирной экономике нефть нашла широкое применение и привела к революционным изменениям в сфере промышленности и транспорта. Контроль над нефтяными ресурсами гарантировал великим державам устойчивые военно-стратегические и экономические позиции; в рамках становления курса на нефтяную независимость они стремились поддержать экспансию своего национального капитала в нефтеносных районах мира.

К числу причин, способствовавших формированию нефтяного аспекта международных отношений, следует отнести неравномерность в географическом размещении основных баз мирового снабжения нефтью. К началу XX в. из восьми великих держав только две - США и Россия - имели собственные нефтяные ресурсы, а все известные на тот момент источники были уже поделены. Открытие новых месторождений происходило в слаборазвитых странах, прежде всего на Ближнем Востоке и в Латинской Америке, где к тому же владельцами недр являлись правительства этих государств, а не частные собственники.

Страны-владельцы нефтяных ресурсов в силу своей экономической отсталости объективно были вынуждены обращаться к опыту и капиталам западных монополий в деле создания национальной нефтяной промышленности. По этой причине последние, получив концессии, приобретали здесь доминирующее экономическое и подчас политическое влияние, а в случае возникновения разногласий с местными властями обращались за поддержкой к своим правительствам. Отсюда проистекала тесная связь коммерческой политики нефтяных компаний с внешнеполитическими доктринами великих держав.

В истории есть множество примеров, когда нефтяной фактор ложился в основу национальной дипломатии. Методы нефтяного империализма включали комплекс мер по предотвращению возможности появления иностранных конкурентов в перспективных нефтеносных районах. Стремясь поддержать свои нефтяные монополии в борьбе за контроль над новыми центрами нефтедобычи, правящие круги западных стран стали прибегать к методам дипломатического маневрирования и давления. В итоге коммерческое нефтяное соперничество дополнилось острым политико-дипломатическим противостоянием, а нефтеносные территории были обречены на то, чтобы попасть под влияние одной или нескольких индустриально развитых держав.

Нефтяная дипломатия - это сложный, многоликий феномен, порожденный реалиями технологического развития индустриальной цивилизации в целом и военной отрасли в частности. Борьба за нефть органично вплеталась в систему международных отношений и отражала ее текущее состояние. Национальные приоритеты в сфере энергетики, их влияние на определение внешне- и внутриполитического курса отдельных правительств, методы обеспечения сырьевой независимости страны - все эти аспекты играли и продолжают играть важную роль в современной мировой политике.

Хотя содержание и методы нефтяной дипломатии многократно менялись, многие ее установки и факторы, которые берут свое начало на заре эры нефтяной индустрии, и сегодня действуют в полную силу. В условиях поиска путей устранения некоммерческих рисков с одновременным отстаиванием национальных интересов уроки прошлого приобретают особую актуальность.

* * *
История освоения нефтяных богатств Ирака является яркой иллюстрацией реалий международной нефтяной политики межвоенного периода, когда вопросы обеспечения контроля над топливно-энергетическими ресурсами и средствами их транспортировки стали преимущественно перемещаться в политическую плоскость. Анализ влияния иракского нефтяного фактора на трансформацию системы международных отношений на Ближнем Востоке в 1928 - 1941 гг., сопоставление в указанном контексте методов реализации политико-стратегических и экономических интересов великих держав и отдельных стран региона позволяют провести определенные параллели с современной ситуацией, сложившейся вокруг Ирака, помогают лучше понять возможные пути развития этого государства и его роль в мировой истории, а также выявить специфику энергетической стратегии главных "игроков" на ближневосточной арене.

Нефтяной аспект международных отношений широко представлен в исторической науке. Значительное число публикаций, систематизация фактического материала, введение в научный оборот архивных документов, малоизвестных и редко используемых источников, освещение ряда спорных аспектов является свидетельством большого вклада отечественных и зарубежных историков в разработку проблем нефтяной дипломатии великих держав на Ближнем Востоке.

Вместе с тем следует признать, что комплекс вопросов, исследование которых способствовало бы более глубокому пониманию прошлых и современных международных проблем, пока остается вне поля зрения аналитиков. К их числу относятся сюжеты, связанные с влиянием иракского нефтяного фактора на такие процессы, как принятие Лигой Наций решения о предоставлении Ираку независимости в 1928- 1932 гг., изменения в ближневосточной и национальной нефтяной политике Великобритании, США, Франции, Германии, Италии в контексте нарастания международной напряженности во второй половине 1930-х гг., разработка стратегии и тактики воюющих держав на начальном этапе Второй мировой войны, выдвижение Ирака на роль субъекта международных отношений.

Хотя на сегодняшний день отсутствуют обобщающие работы, посвященные роли иракской нефти в международной политике на Ближнем Востоке, обширная историографическая база, созданная отечественными и зарубежными авторами, позволяет подробно изучить поставленный вопрос.

Научная новизна исследования определяется введением в научный оборот документов из фондов Национального архива Великобритании. Британская дипломатическая и межведомственная переписка, стенограммы многочисленных межминистерских совещаний и отчеты британских нефтяных компаний о деятельности в Ираке раскрывают новые аспекты нефтяной дипломатии ведущих стран Запада на Ближнем Востоке.

Нефтеносные территории Месопотамии привлекли внимание международного капитала в конце XIX в. Накануне Первой мировой войны в борьбу за месопотамскую нефть включились Великобритания и Германия, стремившиеся обеспечить себя нефтяной базой и избавиться от диктата американских трестов, которые тоже стали проявлять активный интерес к Ближнему Востоку.

Первая четверть XX в. ознаменовалась серией крупных международных конфликтов, завершившихся созданием под опекой Лиги Наций (под мандатом Великобритании) государства Ирак (1921 г.), передачей под его юрисдикцию спорных территорий Мосульского района (1926 г.) и определением узкого круга стран, допущенных к его нефтяным ресурсам (1922 - 1928 гг.). При участии правительств Англии, Франции и США была сформирована первая в истории многонациональная нефтяная корпорация "Туркиш Петролеум Компани" ("ТПК"), в состав которой вошли: британская полуправительственная "Англо-персидская нефтяная компания" ("АПНК", ныне "Бритиш Петролеум"), англо-голландский трест "Ройял Датч Шелл" ("РДШ"), французская полуправительственная "Компани Франсез де Петроль" ("КФП", ныне "Тоталь"), группа ведущих американских нефтяных компаний во главе с "Мобил" и "Эксон", а также нефтяной магнат К. С. Гульбенкян, имевший британское гражданство.

В 1925 г. под давлением Лондона, Парижа и Вашингтона иракское правительство предоставило "ТПК" эксклюзивные права на проведение исследовательских операций в провинциях Мосул и Багдад сроком на 75 лет. Поскольку Ирак являлся подмандатным государством, в вопросах привлечения внешних инвестиций он был обязан придерживаться политики "открытых дверей" во избежание установления иностранной монополии в одной из отраслей его экономики. Поэтому компания могла добывать и экспортировать нефть только с отдельных участков своей концессии, основные же районы после геологического обследования подлежали сдаче в субаренду в ходе проведения тендера.

14 октября 1927 г. в местечке Баба-Гургур (близ Киркука), с древнейших времен известном своими "вечными огнями", ударил мощный нефтяной фонтан. Новое месторождение сразу было отнесено к крупнейшим в мире, что устранило сомнения в целесообразности крупных инвестиций в нефтяную отрасль Ирака и форсировало процесс выработки условий сотрудничества между европейским и американским капиталом в деле освоения нефтяных ресурсов Ирака.

31 июля 1928 г. участники "ТПК" подписали так называемое "Соглашение о красной черте", которое оговаривало их совместные действия не только в Ираке, но и в пределах европейской части Турции, полуострова Малая Азия, Аравийского полуострова (кроме Кувейта), Сирии, Палестины и ряда островов Средиземного моря1. Соглашение стало важным шагом к установлению иностранной монополии в нефтяной отрасли Ирака. Оно примирило соперничавших ранее между собой владельцев "ТПК" и в значительной степени облегчало процесс приобретения ими контроля над нефтяными ресурсами Ближнего Востока, ограничив конкуренцию в регионе. Именно поэтому данное соглашение стало прототипом аналогичных нефтяных комбинаций, но уже в мировых масштабах. В то же время оно не устранило ряд важных противоречий, в связи с чем вопрос иракской нефти остался в числе сложных международных проблем. "ТПК" являлась предприятием, созданным на основе компромиссов; группы и поддерживавшие их правительства по-разному оценивали коммерческий и политико-стратегический потенциал иракской нефти, имели собственные цели и задачи, которые с трудом увязывались с планами других компаньонов.

Участие в нефтяных предприятиях Ирака позволяло Франции, практически лишенной собственных источников нефти, занять заметное место в кругу субъектов международной нефтяной дипломатии, давало ей определенные преимущества при решении вопросов мировой и региональной политики, создавало условия для освобождения своего внутреннего рынка от нефтяной зависимости от США, Англии и СССР. Поэтому Париж настаивал на максимальном увеличении добычи нефти в Ираке и организации ее экспорта в кратчайшие сроки. Уайтхолл считал "Соглашение о красной черте" эффективным инструментом сдерживания активности американского нефтяного капитала в жизненно важном для Британской империи регионе, а также средством уклонения от соблюдения здесь принципа "открытых дверей". Совместный холдинг британских компаньонов "ТПК" обеспечивал им контрольный пакет акций. С учетом нефтяной монополии "АПНК" на северо-востоке Ирака (район Ханакина) и в Южной Персии подавляющее английское влияние в нефтяном производстве Ирака, а также всего Ближнего и Среднего Востока не вызывало сомнений. Соглашение не только разрешало проблему самообеспечения Британской империи нефтью, но и заложило основы англо-американского нефтяного сотрудничества. Американские владельцы иракской концессии получили то, к чему стремились изначально - точку опоры на Ближнем Востоке, но им пришлось согласиться на роль "младшего партнера" Англии в этом регионе. Американская группа разделяла мнение британских партнеров о том, что низкая конъюнктура мирового рынка в данный момент не способствует форсированию темпов разработки иракской нефти2.

В итоге между британскими и американскими акционерами "ТПК" наметилось сближение на антифранцузской основе. Их объединяло стремление ограничить масштабы добычи нефти в Ираке и тем самым окончательно монополизировать нефтяной рынок Франции, вытеснив с него также советский нефтеэкспорт. Антифранцузская направленность этого альянса была закреплена в секретном Акнакаррийском соглашении (сентябрь 1928 г.), заключенном британскими и американскими владельцами иракской концессии. Международный нефтяной картель (МНК) взял курс на установление англо-американского контроля над мировой нефтяной промышленностью, в том числе в области разведки и добычи нефти, ее переработки, транспортировки и сбыта.

Нефтяные соглашения 1928 г. послужили первым шагом к урегулированию англо-американских нефтяных противоречий, в значительной степени за счет нефтяных интересов Франции, и оформлению картельных связей между нефтяными монополиями Великобритании и США. Вместе с тем они не привели к установлению прочного нефтяного мира, не разрешили принципиальных исторических противоречий между великими державами и скорее свидетельствовали об установлении относительного, кратковременного равновесия политических сил на Ближнем Востоке. Картельные соглашения 1928 г., кроме того, наносили удар по интересам поставленных в положение аутсайдеров ряда финансово-промышленных групп США, Англии и Франции, а также оставляли за бортом растущие нефтяные потребности Германии и Италии. Поэтому авторитетные исследователи считают 1928 г. началом очередного этапа борьбы за нефть Ирака и других арабских стран3. Теперь она развернулась не только между крупнейшими нефтяными компаниями, вошедшими в "ТПК" и МНК, но также между последними и компаниями-аутсайдерами, независимыми и действовавшими при поддержке своих правительств, которые стремились проникнуть на Ближний Восток в обход "красной черты".

Первый конкурент "ТПК" появился в Ираке летом 1928 г. В состав акционеров новой нефтяной компании "Бритиш Ойл Девелопмент" ("БОД") вошли влиятельные представители Лондонского Сити, чьи интересы были проигнорированы при создании "ТПК". "БОД" претендовала на нефтяную концессию в Мосульском районе и в случае успешного прохождения тендера обещала Багдаду внушительную финансовую помощь. "ТПК" настаивала на отсрочке аукциона, поскольку не могла с уверенностью сказать, покроет ли площадь закрепленных за ней участков все месторождение Баба-Гургур, единственное, которое она имела время тщательно исследовать. В этой связи 31 июля 1928 г., в день подписания "Соглашения о красной черте", "ТПК" обратилась к правительству Ирака с предложением сократить территорию своей концессии до границ Киркукского нефтяного района и аннулировать систему субаренды. Политика "открытых дверей", прописанная в соглашении "ТПК" 1925 г., тоже не устраивала Багдад, так как ограничивала его свободу действий при выборе концессионеров и определении условий концессий4. Поэтому иракские власти сели за стол переговоров.

Уайтхолл одобрил инициативу "ТПК", поскольку она органично вписывалась в общие усилия британской дипломатии изъять политику "открытых дверей" из международных обязательств Ирака. Правовые положения мандатной системы позволяли использовать иракскую нефть другим государствам и допускали конкурентов в сферу жизненных интересов Британской империи. Летом 1929 г. Лондон известил Багдад о своей готовности поддержать кандидатуру Ирака в Лиге Наций в обмен на новый союзный договор, который прочно гарантировал военно-стратегические и экономические позиции Англии. Иными словами, выдвигая идею предоставления Ираку политической независимости, Великобритания фактически стремилась трансформировать форму своего контроля над страной и при этом закрепить монополию "ИПК" на разработку иракской нефти5.

В связи с пересмотром концессии "ИПК"6 Лондон ожидал серьезных политических осложнений. Прежде всего, просчитывалась реакция правительства США. "Сейчас нет причин ожидать американских протестов в случае изъятия принципа "открытых дверей" из концессионных обязательств "ИПК", - обоснованно полагали в министерстве по делам колоний. - Для Вашингтона принцип "открытых дверей" - это всего лишь цена, которую заплатили европейские группы за отказ американцев от противодействия попыткам "ИПК" добиться эксклюзивных нефтяных прав в Ираке". Американский капитал получил равную с европейскими компаниями долю участия в "ИПК", поэтому, по мнению британских аналитиков, госдепартамент США воздержится от вмешательства в процесс модификации условий концессии, которая фактически должна расширить права компании и закрепить ее позиции в нефтяной отрасли Ирака7.

Серьезные проблемы могло создать французское правительство. Соглашение Сан-Ремо 1920 г. гарантировало Франции 25% участия в разработке месопотамской нефти. Взамен Париж обеспечивал благоприятные условия для сооружения двух нефтепроводов через французские мандатные территории для транзита нефти из Месопотамии и Персии к портам на побережье Средиземного моря. Фактически в соглашении речь шла о создании англо-французской "нефтяной Антанты", которая закрывала бы американскому капиталу путь на Ближний Восток. К концу 1920-х годов международные реалии изменились, скорректировав британское видение региональных проблем.

Внешняя политика подмандатного Ирака выстраивалась в соответствии с имперскими планами Великобритании, суть которых сводилась к установлению контроля над обходными путями в Индию - территориями от побережья Леванта до Персидского залива. В основу региональной политики Багдада англичане положили принцип панарабизма и, предоставляя Ираку независимость, выдвигали его на роль лидера в решении стратегических задач общеарабского масштаба. Первым шагом должно было стать восстановление правления Хашимитов в Дамаске, вторым - экономическая интеграция британских мандатных территорий на базе нефтяного сектора Ирака. Поэтому Лондон предпочитал, чтобы "ИПК" сооружала только один нефтепровод, выбрала обходное направление через Трансиорданию и Палестину в порт Хайфа, а также построила вдоль маршрута железную дорогу. Главным противником этой схемы являлась Франция, которая не собиралась уступать своих позиций в Леванте и настаивала на беспрекословном выполнении соглашения Сан-Ремо. Помимо оживления экономики Сирии и Ливана, выход иракской нефти по двум нефтепроводам в сирийском порту имел для Парижа исключительное военно-стратегическое значение. Даже благожелательный нейтралитет Англии во время войны не гарантировал Франции возможность погрузить нефть на свои танкеры в Хайфе. Но в Лондоне опасались, что французы используют контроль над средиземноморским терминалом для расширения своей сферы влияния. Кроме того, нефтеснабжение британского военно-морского флота не должно было зависеть от Парижа. Иными словами, британское правительство стремилось не допустить Францию на командные высоты на Ближнем Востоке и при этом построить стратегически важные коммуникации за счет "ИПК".

Во избежание открытого конфликта с Парижем Лондон делал ставку на иракское правительство, интересы которого подавались как решающие при определении трассы нефтепровода. Желания Франции и Ирака в некоторой степени совпадали: обе страны хотели как можно скорее начать вывоз нефти, но в вопросе о выборе терминала их позиции кардинально расходились. Иракские власти энергично защищали маршрут на Хайфу и настаивали на том, чтобы нефтепровод сопровождался железной дорогой, которая обеспечила бы Ираку доходы от транзитной торговли. Для северного маршрута нефтепровода магистраль Багдад-Хайфа не имела столь существенного значения, так как трасса прошла бы в 100 милях от действовавших сирийских линий. С учетом французских планов соединения транспортной системы Сирии с Северной Персией через Мосул, это означало, что сирийские железные дороги перетянут на себя основной грузопоток между Средиземным морем и Персидским заливом. Багдадская железная дорога также гарантировала Ираку оказание британской военной помощи, переброску войск и техники в кратчайшие сроки, без задержки от окружного пути через Суэцкий канал, Красное море и Персидский залив. В случае нападения на Ирак одного из его соседей, Франция и Сирия, даже оставаясь нейтральными, могли отказать в использовании своих транспортных линий. Поэтому Багдад подчеркивал, что железная дорога к Средиземному морю должна проходить по территориям его союзников8.

Таким образом, вопрос о маршруте нефтепровода оказался тесно связан с проблемами развития коммуникаций на Ближнем Востоке, повлек за собой рост напряженности во франко-иракских отношениях и продемонстрировал наличие острых англо-французских противоречий в рамках военно-стратегического соперничества двух держав в регионе. "ИПК" склонялась в пользу сирийского маршрута как самого короткого, экономичного и безопасного, а также не хотела увязывать сооружение нефтепровода с железнодорожным строительством. Компания считала, что высокие расходы на реализацию обоих проектов увеличат себестоимость иракской нефти, сделав ее неконкурентной на мировых рынках, особенно в условиях экономической депрессии9. Но "ИПК" была лишена свободы действий, а для правительств, стоявших за спиной ее владельцев, иракская концессия прежде всего имела политическое значение, поэтому практическое разрешение вопроса об условиях транзита нефти зависело от расклада сил на международной арене.

Проблемы, связанные с предоставлением Ираку независимости и пересмотром концессии "ИПК", осложнились новыми факторами. "БОД", натолкнувшись на отказ Багдада вести переговоры, подала в Лигу Наций три петиции. Она заявляла, что в Ираке имеет место преднамеренная задержка разработки уникальных месторождений нефти, протестовала против нарушения принципа "открытых дверей" на мандатных территориях и требовала аннулирования нефтяных прав "ИПК" ввиду невыполнения последней условий концессии. "БОД" также извещала о том, что приобрела статус многонациональной компании путем расширения состава своих участников за счет итальянской полуправительственной компании "Ациенда Дженерале Италиана Петроли" ("АДЖИП") и финансово-промышленных групп Германии, Швейцарии и Франции10. "Эта перегруппировка сил произведена с прицелом на Женеву и сулит нам массу проблем, - считали в британских правительственных кругах. - Курьез ситуации заключается в том, что концессия "ТПК" 1925 г. была добыта в результате многочисленных интриг. В случае с "БОД" (комбинация британских, французских, итальянских, германских и швейцарских интересов) история повторяется, и вновь ставка делается на патриотические чувства каждого правительства"11.

"БОД" успешно использовала слабые места национальной нефтяной политики Германии, Италии и Франции с тем, чтобы заручиться поддержкой на правительственном уровне и получить выход на рынки сбыта. Но Лондон категорически отказывался сотрудничать с "БОД", не желая открывать Берлину и Риму доступ в британскую сферу влияния. В поисках поддержки британского правительства английские владельцы "БОД" порой переходили к методам шантажа, угрожая отказаться от контрольного пакета акций в пользу французских, американских или сирийских потенциальных партнеров и приобрести преимущества по сравнению с "ИПК" в силу более широкого состава иностранных акционеров12.

Тот факт, что "БОД" сумела заинтересовать правительства Германии и Италии, означал, что компания приобрела влиятельных союзников в Женеве в лице германских и итальянских дипломатов. Берлин и Рим с момента своего членства в Лиге Наций отличались настойчивостью в вопросах свободного доступа к источникам сырья. Грядущая ликвидация мандатного режима в Ираке позволяла возродить проблему на этот раз уже повторного "открытия дверей" на Ближний Восток.

Из 14 территорий, включенных в состав мандатной системы, Ирак был первым претендентом на статус независимого государства. Лига Наций столкнулась со сложностями, поскольку речь шла о создании прецедента. Задача определения принципиальных (применимых в дальнейшем для других мандатных стран) и специфических (отражающих конкретный случай Ирака) условий отмены мандата была поручена Постоянной мандатной комиссии (ПМК), которая сразу связала предоставление Ираку независимости с вопросом о перспективах развития его нефтяных ресурсов.

Нефтяная политика Англии в Ираке подвергалась острой критике на сессиях ПМК с осени 1929 г. до весны 1932 г. Представители Германии, Италии и Швейцарии акцентировали внимание на политических и международных аспектах дела, обвиняли державу-мандатария в нарушении принципа экономического равенства на мандатных территориях и указывали, что условия концессии "ИПК" позволяют компании не только не разрабатывать иракскую нефть, но и исключить возможность ее эксплуатации другими фирмами.

Эффективным инструментом давления европейских держав, добивавшихся ликвидации британской нефтяной монополии в Ираке, стала болезненная проблема религиозных и национальных меньшинств. Ассирийцы и ряд курдских племен выступили против отмены мандата и отказывались переходить под юрисдикцию арабского правительства, поставив под сомнение его способность обеспечить их права. Протест тысяч христиан Мосульского района поддерживала Франция как традиционная защитница христианских общин на Ближнем Востоке. Французские дипломаты убеждали ПМК в том, что Ирак не готов к независимости, и такой преждевременный шаг может серьезно стеснить положение западных держав в других мандатных странах. Действия Парижа в значительной степени были нацелены на разрушение англо-американского альянса в мосульском нефтяном вопросе, вынуждали Лондон к уступкам при выборе маршрута нефтепровода, а также свидетельствовали о стремлении Франции увеличить свою долю участия в нефтяных предприятиях Ирака за счет концессии "БОД". ПМК предлагала учредить пост Постоянного представителя Лиги Наций в Ираке, направить в страну независимых экспертов и создать в Мосуле анклавы для меньшинств. Англия оказалась в весьма стесненных условиях: в своих отчетах она никогда не упоминала о неблагополучной ситуации в северных провинциях Ирака13.

Подписание 30 июня 1930 г. англо-иракского союзного договора вызвало новый всплеск критики в адрес Великобритании, которую обвиняли в создании монопольной сферы влияния в Ираке14. Лондону вновь давали понять, что положительное решение вопроса об отмене мандата на Ирак зависит от его уступчивости в нефтяных делах. "Великобритания не могла игнорировать эти угрозы, так как в случае неудачи Ирак получил бы другого мандатария", - считает немецкий исследователь Г. Мейхер; он указывает, что нефтяной фактор был основополагающим в позиции Германии и Италии в период, когда решался вопрос об эмансипации Ирака, и отмечает, что в 1931 г. Берлин и особенно Рим перешли к открытому шантажу15. Этот тезис подтверждают материалы британских архивов. Так, например, в разговоре с британским Верховным комиссаром в Багдаде итальянский поверенный в делах сообщил, что его правительство не заинтересовано ни в отправке миссии Лиги Наций в Ирак, ни в тех вопросах, что были поставлены на сессиях ПМК, и главный мотив Италии - получить долю в разработке иракской нефти. Летом 1930 г. в Риме короля Фейсала официально известили, что пока "БОД" не получит нефтяную концессию, Италия будет препятствовать вступлению Ирака в Лигу Наций16.

Международный ажиотаж вокруг нефтяных ресурсов страны придавал правительству Ирака уверенность при переговорах с "ИПК": южный маршрут нефтепровода и сооружение железной дороги на Хайфу были включены в перечень обязательных условий ревизии нефтяного соглашения 1925 г. Решение мотивировалось тем, что "ИПК", располагая практически неограниченными финансовыми и техническими ресурсами, способна в короткие сроки построить нефтепровод и железную дорогу, которые станут основой экономического процветания Ирака. Кроме того, новый договор обеспечивал бюджет страны крупными валютными доходами задолго до начала экспорта нефти17.

Франция пыталась снять возражения Багдада против сирийского маршрута нефтепровода. Израильский исследователь И. Рабинович на материалах французской дипломатической переписки убедительно доказывает, что в Париже видели прямую связь между вопросом о транспортировке иракской нефти и претензиями Фейсала на сирийский трон. Идея возвращения Хашимитов в Дамаск широко использовалась арабскими националистами и являлась одной из ключевых в идеологии панарабизма.

Париж считал Фейсала и его семью инструментом антифранцузской политики Англии на Ближнем Востоке и, стремясь получить тактические преимущества, время от времени соглашался обсуждать возможности установления монархии в Сирии18.

10 января 1931 г. французское правительство известило Багдад о своей готовности "просить Али, брата Фейсала, взойти на трон в Сирии". Король скептически воспринял эту инициативу, посчитав, что "она замешана на нефтяных делах" и "нацелена на установление французского контроля над выходом иракской нефти к Средиземному морю". Фейсал предполагал, что пока не решится вопрос о транзите, французы будут делать заманчивые для Али предложения, которые они не собираются выполнять19.

"ИПК", со своей стороны, выдвинула компромиссное предложение о строительстве нефтепровода с двумя ветками на Триполи и Хайфу. Это увеличивало объем инвестиций на 2 млн. ф.ст., но финансовые аспекты дела уже не принимались в расчет. Идея компромисса принадлежала американцам, что свидетельствовало об изменении соотношения сил в "ИПК". Когда Международный нефтяной картель начал на практике осуществлять принципы Акнакаррийского соглашения, в частности принцип прикрепления рынков сбыта к географически тяготеющим к ним нефтедобывающим центрам, стало очевидно, что для Европы и стран Средиземноморья иракская нефть может дать бесспорную экономию на фрахте. Помимо коммерческих преимуществ, она имела стратегическое значение. Поставки американской, румынской, советской, персидской, ост-индской нефти в средиземноморский регион осуществлялись через узкие каналы (Суэц, Дарданеллы, Гибралтар) и оказывались под угрозой закрытия во время войны. Американские владельцы "ИПК" теперь видели в Ираке не только точку опоры на Ближнем Востоке, но и производственную базу для усиления своих позиций на европейских и ближневосточных рынках, а также основу для дальнейшей экспансии в восточном полушарии. Поэтому в начале 1930-х годов в своей борьбе за увеличение темпов разработки иракской нефти Франция получила союзника в лице влиятельных американских нефтяных трестов.

В конце января 1931 г. в Лондоне признали, что сложившееся в Женеве и Багдаде положение является критическим, и Англии следует пойти на уступки. Британское правительство приняло два решения, кардинально менявших стратегию отмены мандата на Ирак: во-первых, любой ценой сохранить фундаментальный альянс с Францией на Ближнем Востоке; во-вторых, допустить к иракской нефти Германию и Италию. Верховному комиссару в Ираке были даны указания использовать все имеющиеся средства давления с тем, чтобы добиться согласия иракского правительства на строительство нефтепровода с двумя ветками равной мощности и форсировать выдачу концессии "БОД". Лондон обещал компенсировать Ираку политические издержки такого компромисса финансовой помощью в строительстве Багдадской железной дороги20.

Новое соглашение с "ИПК" было подписано 24 марта 1931 г. Компания получила нефтяные права в провинциях Мосул и Багдад на восточном берегу Тигра и освободилась от всех обязательств, связанных с политикой "открытых дверей" и сооружением железной дороги на Хайфу. Права на эксплуатацию территорий к западу от р. Тигр были переданы "БОД" 20 апреля 1932 г. Выдача нефтяных концессий двум многонациональным компаниям давала Ираку сильные аргументы в пользу отмены мандата. Согласие Лондона пойти на компромисс и допустить к иракским нефтяным ресурсам аутсайдеров обеспечило благоприятную атмосферу в Женеве. 3 октября 1932 г. Ассамблея Лиги Наций единогласно решила предоставить Ираку независимость. При этом вопрос о гарантиях прав национальных и религиозных меньшинств остался открытым. Лидеры ассирийских племен стали договариваться с Парижем о переселении своего народа в Сирию под защиту французского мандата, предоставляя тем самым французам дополнительный аргумент в пользу сохранения мандатных режимов в полиэтничном Леванте. Попытка перехода беженцев через ирако-сирийскую границу привела к кровавой развязке. В кампании массового истребления ассирийцев принимали участие иракские правительственные войска, курды и арабские кочевые племена Сирийской пустыни21. Англия была вынуждена оказать военную помощь Багдаду в подавлении ассирийских выступлений22. Германия, Италия и Франция одобрили действия Лондона. В частности, германские дипломаты в Женеве и Багдаде получили указания не вмешиваться в ассирийский вопрос и способствовать примирению между Англией и Ираком. В ходе беседы главы германской дипломатической миссии в Багдаде Ф. Гроббы с Ф. Хэмфри стороны согласились в том, что восстановление стабильности и порядка является непременным условием успешного продвижения германских экономических интересов в Ираке, и в этом деле Лондону и Берлину следует действовать сообща23.

Ассирийская резня серьезно подорвала авторитет Ирака в глазах мирового сообщества, продемонстрировала политическую незрелость молодого арабского государства, получившего чрезмерно большие права. Это играло на руку британским имперским интересам: теперь с повестки дня на долгое время снимался вопрос о пересмотре неравноправных отношений между Ираком и Англией. Великобританию не вполне устраивала цена, которую ей пришлось заплатить за смену формы своего контроля в Ираке: политика "открытых дверей" вместо полной ликвидации была заменена режимом наибольшего благоприятствования для стран-членов Лиги Наций, к разработке иракской нефти был допущен аутсайдер - "БОД", за спиной которой стояли интересы правительств Италии и Германии.

Кроме того, усугубились проблемы меньшинств, что привело к политической дестабилизации на севере Ирака, в нефтеносных провинциях страны, где разворачивала свою деятельность "ИПК". В этой связи Лондон пытался убедить мировую общественность в том, что Ирак не готов к независимости, и бывший мандатарий снимает с себя ответственность за все последствия недальновидных решений Лиги Наций.

Нефтепровод к Средиземному морю был построен в рекордно короткие сроки. Осенью 1934 г. иракская нефть вышла на мировые рынки. Когда западный мир начал постепенно оправляться от экономического кризиса 1929 - 1933 гг., добыча нефти в Ираке стала быстро расти и в 1935 г. достигла 3,67 млн. т. Ирак занял восьмое место среди главных стран-производителей (1,6% мировой добычи). Однако мощность нефтепровода (4 млн. т в год) ограничивала экспортные возможности Ирака, что позволило "ИПК" установить контроль над уровнем нефтедобычи и приостановить ее дальнейший рост. Иракская нефть поступила на мировой рынок в период глубокой депрессии, перепроизводства, низких цен и больших запасов на складах.

Мировая общественность удивлялась той поспешности, с какой был проложен нефтепровод. Главная причина скрывалась в военно-политических мотивах Англии и Франции. Нефтепровод в целом был приспособлен для военных нужд. Насосные станции, оборудованные новейшими образцами радиотелеграфной и телефонной связи, взлетно-посадочными полосами, мастерскими, жилыми и складскими помещениями, стали базами для военно-воздушных и сухопутных сил. Локализация станций также свидетельствовала о превалировании стратегических аспектов при проектировании маршрута. Посадочные площадки вдоль линий позволяли производить сосредоточение авиации, применять ее против повстанцев и предотвращать набеги местных племен.

Новым звеном в деле обеспечения возможных военных операций на Ближнем Востоке стало строительство современных портов в Хайфе и Триполи, которые в случае необходимости могли быть использованы в качестве военно-морских баз и мест высадки сухопутных войск. Территории, по которым прокладывался нефтепровод, со всеми прилегавшими районами от Персидского залива до Средиземного моря являлись не только подступом к Индии, но фактически превращались в плацдарм для ведения военных действий против СССР, Турции и Персии. В этом деле также особая роль отводилась железнодорожному строительству. Англия пыталась предотвратить распространение советского влияния в восточной части британской сферы интересов и создать угрозу нефтепромыслам Баку и Батуму - конечному пункту бакинского нефтепровода. Установление контроля над нефтяными ресурсами Персии и Ирака объективно порождало конфликт Великобритании с Советским Союзом, ставшим благодаря бакинской нефти важным фактором мировой нефтяной политики24.

Таким образом, сооружение иракского нефтепровода стало составной частью широкомасштабных мероприятий Англии и Франции по укреплению своих стратегических позиций на Ближнем Востоке. Это свидетельствовало о нарастании противоречий между двумя державами и, в то же время, о наличии совместных военных планов в отношении СССР. Вместе с тем англо-французское соперничество в арабских странах не приняло острой формы также и в силу того, что Францию в большей степени беспокоила активизация Италии в Средиземном море. Англию же занимали вопросы, связанные с подавлением курдского восстания под руководством М. Барзани, налаживанием отношений с Ибн Саудом и стабилизацией ситуации в Персии. Кроме того, Уайтхолл при содействии "ИПК" взял курс на вытеснение из Ирака германского и итальянского нефтяного капитала. Финансово-политическая подстраховка, оказанная "БОД" правительством Веймарской республики, а затем приход нацистов к власти указывали на возрождение интереса Германии к Ближнему Востоку и его тесную связь с нефтяной политикой. Новые тенденции во внешнеполитическом курсе Ирака, Ирана, Египта, Сирии и Турции укрепляли опасения Лондона в возможности сближения Германии с националистическими лидерами региона. Это был мощный стимул к тому, чтобы британское правительство мобилизовало весь свой защитный механизм. Нефтяная дипломатия на Ближнем Востоке вступила в новую фазу.

Англия избрала путь финансового прессинга: банки лондонского Сити стали сворачивать свои дела с "БОД". Тактика действий против опасного конкурента также предусматривала использование и усугубление франко-итальянских противоречий в Средиземноморье и итало-германского соперничества в вопросах получения промышленных и военных заказов в Ираке. Кроме того, Англия выдвинула идею сотрудничества в Средиземном море и предприняла шаги к сближению с Италией. Муссолини понимал, что Лондон намерен использовать итальянцев против германского нефтяного капитала в Ираке, но перспектива британской поддержки в условиях разгорающегося конфликта в Абиссинии оказалась более привлекательной. В марте 1935 г. в ходе очередной эмиссии уставного капитала "БОД" усилиями правительств Италии и Англии итальянская группа получила контрольный пакет акций25. Для Лондона и Рима мощным стимулом к этим действиям стало введение в Германии всеобщей воинской повинности и официальное заявление Берлина о форсированном наращивании вооруженных сил. Это предполагало колоссальный рост нефтяных потребностей. Со временем Германия была бы вынуждена решать вопрос об установлении контроля над крупными источниками нефти, расположенными вне ее границ.

С приходом Гитлера к власти нефтяная политика стала приобретать преимущественные позиции в рамках военно-стратегической программы нацистского правительства, но до осени 1936 г. она находилась в стадии формирования. Рейх делал выбор между синтетическим и природным топливом, апробируя различные методы самообеспечения нефтепродуктами. Первоначально германским владельцам "БОД" было отказано в валютных кредитах на разработку концессии в Ираке, строительство нефтепровода Гайяра - Александретта и скупку британских и французских акций.

Чем был вызван отказ германского руководства и лично Гитлера в укреплении немецких позиций в "БОД" в 1933 - 1935 гг.? Завоеванию "мирового господства арийской расы" должны были предшествовать создание германской континентальной империи, захват европейской части СССР. Это сводило фокус германских интересов к установлению "великой экономической сферы" в Юго-Восточной Европе, которая обеспечила бы военно-экономические нужды рейха. Первый этап экспансии, по возможности, должен был осуществляться в союзе с Великобританией и Италией. Создание такого альянса предполагало взаимное признание сфер влияния: Германия могла получить "свободу рук" в континентальной Европе, Италия - шанс на создание своей Средиземноморской империи. Поэтому обеим державам следовало сдерживать свои амбиции в сфере британских интересов. Восточные страны, граничащие с СССР (Турция, Иран, Афганистан), занимали особое место в плане гитлеровской экспансии на восток. Германское руководство стремилось избежать преждевременного конфликта с Англией и не инвестировать валютные резервы в предприятия на враждебной британской территории. Эта стратегическая установка ограничивала возможности активизации экономических связей Германии с Ираком и арабскими странами26.

Колониальная война в Восточной Африке выявила просчеты в нефтяной политике Италии, которая не могла обеспечить гарантированных поставок топлива. Ситуацию усугубили попытки Лиги Наций ввести нефтяные санкции против агрессора. Германия, казалось, непричастная к итало-абиссинскому конфликту, была вынуждена покупать нефтепродукты по ценам военного времени. Нефтяные проблемы Италии, да и самой Германии, возникшие во время войны в Италии в Абиссинии, стали для Берлина уроком. Произошла дальнейшая трансформация германской нефтяной политики: отношение германских правящих кругов к "БОД" изменилось. Мосульская нефть, хотя и не давала Германии желаемой нефтяной независимости, все же могла внести весомый вклад в обеспечение рейха стратегическим сырьем27.

Важный политический аспект концессии "БОД" заключался в возможности использовать ее в борьбе с мировыми нефтяными трестами, потеснить их позиции не только в Ираке, но и в нефтедобывающих странах Центральной и Южной Америки. Нефтедобывающие страны приобретали для Германии особую значимость в условиях нараставшего конфликта между великими державами. Осенью 1935 г. Берлин одобрил меры, нацеленные на укрепление германских позиций в "БОД" за счет скупки итальянского холдинга при поддержке британских держателей. В этой связи германские акционеры начали переговоры с англо-американской нефтяной группой Баргесс-Дэвис, владевшей сетью нефтеперерабатывающих заводов в Европе. Взаимный интерес Дэвиса и немецкого промышленного капитала основывался на стремлении проводить совместную политику противодействия "ИПК". Американский магнат Дэвис, действуя через немцев, стремился к слиянию мексиканской и иракской нефтяных концессий и хотел получить доступ к арабской нефти и право на снабжение нефтяного рынка Германии, который рос в связи с подготовкой к войне. Дэвис планировал сначала скупить итальянский пакет акций, затем объединиться с германскими владельцами "БОД" и создать новую нефтяную компанию, которая поставляла бы сырую нефть из Ирака и Мексики в Европу на перерабатывающие заводы, независимые от мировых нефтяных трестов28.

В 1935 г. интерес к экспорту нефти "БОД" стали также проявлять Каир и Анкара. Египет был самой старой нефтедобывающей страной Арабского Востока и задумывался о самостоятельной нефтяной политике. В ноябре 1935 г. египетское правительство приступило к разработке проекта государственной нефтяной монополии, который предусматривал строительство национального нефтеперегонного завода и снабжение страны собственными нефтепродуктами. Доступ египетского капитала к нефтяным источникам Мосула путем приобретения пакета акций "БОД" в значительной степени облегчал решение этой задачи. Речь шла об атаке на монопольные позиции английской группы "Шелл" на нефтяном рынке Египта. Кроме того, успех Каира мог вдохновить Ирак, который строил аналогичные схемы освобождения от монополии "ИПК". Анкара, в свою очередь, выступила с идеей создания независимого регионального нефтяного рынка недорогих нефтепродуктов местного производства. Кроме Турции в этот рынок вошли бы Египет и Ирак. Лондон констатировал, что с учетом наметившегося ирако-турецкого сотрудничества не только в нефтедобыче, но и в сфере железнодорожного строительства, в регионе складывался антибританский Восточный блок. Образование этого блока могло бы привести к краху "Соглашения о красной черте", что представляло прямую угрозу стратегическим позициям Англии на Ближнем Востоке. В сложившихся условиях Лондон в своей политике, направленной против "БОД", должен был учитывать регионально-политические риски и проявлять еще большую осторожность29.

Лондон позволил "ИПК" захватить "БОД": установление связей между американским нефтяным капиталом и германскими промышленниками не оставляло Британии иного выбора. Весной 1936 г. усилиями правительств Англии и Италии итальянский холдинг в "БОД" был увеличен до 75%, а затем скуплен через филиал "АИНК"30, которая действовала как акционер "ИПК". Решающую роль в этой трансакции сыграла итало-абиссинская война. Италия получала нефтепродукты из районов, находившихся под британским контролем, взамен на отказ от нефтяной концессии в Ираке. Перспектива приобретения итальянской доли участия в "БОД" стала одной из главных причин сдержанной позиции Лондона в отношении нефтяных санкций Лиги Наций против агрессора. Летом 1936 г. в ходе судебного разбирательства "ИПК" убрала из состава "БОД" немецкую группу и нейтрализовала ее американских партнеров. Британские независимые акционеры и франко-швейцарский капитал ушли из иракской концессии, получив денежную компенсацию31.

Крах "БОД" как многонациональной нефтяной компании по времени совпал с провозглашением Гитлером четырехлетнего плана подготовки Германии к войне за расширение своего "жизненного пространства". Ключевой проблемой военной экономики рейха было ее обеспечение сырьем. В качестве главного объекта агрессии рассматривался богатый сырьевыми ресурсами СССР. По мнению германских исследователей, неудачная попытка нацистского рейха получить доступ к иракской нефти через "БОД" стала одной из предпосылок кавказского похода 1941 - 1942 гг.32

В связи со сменой, владельцев "БОД" стали оправдываться худшие опасения иракского правительства. "ИПК" сразу же приостановила выплату нефтяных отчислений с обеих концессий, ссылаясь на многочисленные разрушения хайфской линии нефтепровода. Это был эффективный метод давления Англии на Багдад, который в 1936 г. поддерживал восставших арабов Палестины33. В 1938 г. "ИПК" добилась от иракских властей предоставления ей нефтяной концессии на юге страны. Таким образом, к концу 1930-х годов "ИПК" и ее филиалы установили монополию в нефтяном деле Ирака, закрыв аутсайдерам доступ к нефтяным ресурсам страны.

Однако Вторая мировая война придала новый вектор развитию нефтяной дипломатии на Ближнем Востоке. Нефтяной фактор являлся одним из ключевых в стратегии и тактике воюющих держав. Правительство Франции, продолжая придерживаться курса на нефтяную независимость, потребовало включить Ирак в число главных поставщиков сырой нефти для союзников и в этой связи предлагало провести реконструкцию нефтепровода и удвоить объемы иракского нефтяного экспорта. Хотя нефть Ирака являлась главным источником снабжения британского военно-морского флота в Восточном Средиземноморье, Англия все же отдавала приоритет более крупным и развитым нефтепромыслам соседнего Ирана, которые поставляли для британской армии и авиации высококачественное горючее. Поэтому Лондон блокировал инициативу Франции34.

10 июня 1940 г. Италия вступила в войну на стороне Германии и закрыла Центральное Средиземноморье для кораблей союзников. На следующий день "ИПК", действуя по инструкции Лондона и с согласия Парижа, перекрыла северную ветку нефтепровода, поскольку транспортировка нефти из Триполи в Европу теперь была исключена. Компания также сократила выход иракской нефти в Хайфу до 792 тыс. т в год, до уровня нефтяных потребностей британского флота, базировавшегося в восточной части Средиземного моря. В результате принятых мер уровень нефтяного производства в Ираке снизился на 16,45%; в 1940 г. это был самый высокий в мире показатель падения добычи нефти. Ввиду ограничения нефтяного экспорта, отчисления "ИПК" и ее филиалов в иракскую казну сократились на треть. Это вызвало волну негодования в политических и военных кругах Ирака, которые были возмущены тем, что решение о сокращении экспорта нефти было принято без согласования с Багдадом и без компенсации за потерянные доходы. Ситуацию накалили события, связанные с капитуляцией Франции: Лондон секвестрировал французскую долю участия в "ИПК" и передал ее под британскую опеку. Вывоз иракской нефти оказался под полным британским контролем35.

Действия Англии и "ИПК" в июне 1940 г. укрепили радикально настроенные националистические круги Ирака в их стремлении к переориентации внешнеполитического курса Багдада на сотрудничество с державами "оси". В результате нарастания в Ираке антибританских и прогерманских настроений, прихода к власти националистической оппозиции во главе с Р. А. Гайлани и военных неудач Англии весной и летом 1940 г., англо-иракские отношения вошли в полосу затяжного кризиса.

Германская угроза и рост национализма в Ираке способствовали трансформации британской нефтяной политики. Для сохранения своего влияния в регионе Англия нуждалась в сильных союзниках. Выбор ограничивался двумя великими державами - СССР и США, с интересами которых Англии также необходимо было считаться. Политико-стратегические цели США на Ближнем Востоке были закамуфлированы экономическими интересами, а СССР воспринимался как опасный политический соперник. Поэтому Лондон сделал ставку на сотрудничество с США, выразив готовность пойти на уступки в вопросах продвижения американских нефтяных интересов в арабских странах.

Осенью 1940 г. британские директора "ИПК" инициировали в Нью-Йорке переговоры о передаче американским партнерам французской доли участия в иракских нефтяных концессиях. Однако госдепартамент США отклонил британское предложение, считая, что этот шаг крайне негативно повлияет на расстановку политических сил во Франции. Продукция Ирака покрывала 35% французских потребностей в нефти. "ИПК" также имела множество концессий за пределами Ирака, что в перспективе допускало Францию к нефтяным предприятиям арабских стран36. В случае утраты французского пакета акций в "ИПК" правительство Виши не упустило бы возможности обвинить Ш. де Голля в том, что он торгует национальными интересами Франции ради установления англосаксонского мира. Напротив, возврат французских прав в "ИПК" после войны мог весьма серьезно укрепить авторитет гол-листов, сотрудничавших с Англией и США. На переговорах в Нью-Йорке, которые продолжались больше года, также обсуждался вопрос о передаче Италии французской доли участия в иракской нефти. Однако Лондон и Вашингтон в конечном итоге отвергли и эту идею, поскольку за такую цену вряд ли можно было купить выход Италии из "оси"37.

Курс на захват экономически важных территорий не вызывал разногласий в руководстве "третьего рейха"; противоречия возникали лишь по поводу очередности этапов агрессии. В июле 1940 г. Гитлер принял принципиальное решение о нападении на СССР. Но некоторые представители военных и политических кругов Германии считали правильным нанесение первоначального удара на Ближнем Востоке. По их мнению, рейху прежде всего следовало бы захватить иракскую нефть, чтобы обеспечить последующие операции вермахта. Иракский плацдарм также мог быть использован против британской Индии и СССР. Обстоятельством, облегчавшим оккупацию Ирака и соседних стран, был подъем антибританских настроений на арабском Востоке. Однако Германии было не под силу решение главных задач континентальной стратегии в Европе одновременно с развертыванием активных действий в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. Поход на СССР и захват Северной и Восточной Африки могли открыть державам "оси" дорогу к Индийскому океану. Пока же эти планы были туманны и противоречивы. В то же время, Германия могла бы получить ряд стратегических преимуществ в случае открытия в Ираке второго фронта против Англии. Поэтому осенью 1940 г. Берлин взял курс на установление тесных контактов с иракскими националистами, но это было лишь политической тактикой в общей стратегии борьбы Германии с Англией38.

Лондон, со своей стороны, стал разрабатывать широкий спектр мер экономического, политического и военного характера, чтобы не допустить расширения театра военных действий в зону персидского залива39. Наряду с германской угрозой, британская дипломатия также была встревожена активизацией советской внешней политики в зоне Персидского залива, связывая это с визитом Молотова в Германию 12 - 13 ноября 1940 г. Однако проект соглашения о разграничении сфер влияния между участниками Тройственного пакта и СССР, предложенный Риббентропом, не был реализован. Тем не менее, следует признать тот факт, что тактика германской стороны, стремившейся выяснить долгосрочные политические цели советского руководства, строилась на том, что тогда Сталин считал именно Англию потенциальным противником СССР. Германской делегации не удалось втянуть советских дипломатов в обсуждение проблем, связанных с разделом Британской империи, но определенные выводы Берлин сделал. Молотов не стал комментировать предположение Риббентропа о том, что "центр территориальных аспираций СССР лежит в направлении на Юг, к Индийскому океану". Однако через две недели уже в Москве он фактически повторил этот тезис, заявив, что советская сфера влияния должна простираться южнее Баку и Батума в сторону Персидского залива40.

Косвенная ссылка Молотова на нефтяные районы СССР объясняет причину особого внимания советского правительства к территориям, расположенным к югу от советских границ. СССР не имел проблем с минеральными ресурсами, но советское руководство было весьма заинтересовано в том, чтобы в смежных с нефтеносным Кавказом районах было спокойно. Иными словами, интерес СССР к Персидскому заливу был обусловлен скорее стратегическими и политическими мотивами, нежели желанием получить доступ к его нефтяным источникам. В этой связи иракский специалист по нефтяной экономике Ф. Дж. Чалаби41 отмечал, что советской дипломатии приходилось наверстывать упущенное в предыдущие десятилетия время, что объективно ограничивало масштабы ее деятельности. В силу указанных причин СССР не мог стать активным игроком в борьбе за иракскую нефть накануне и в годы Второй мировой войны. Но, при любом раскладе, державам, заинтересованным в Ближнем Востоке, теперь следовало принимать в расчет советский фактор.

Англия и Германия стремились использовать советские внешнеполитические интересы, чтобы привлечь на свою сторону правительства стран Ближнего и Среднего Востока42. 1 апреля 1941 г. в Ираке произошел военный переворот. Армейские лидеры поручили Гайлани сформировать новый кабинет. Это был открытый вызов Англии на фоне военных успехов Германии в Северной Африке, Греции и Западной Европе. Лондон не сомневался, что за Гайлани стоят Берлин и Рим. Версия о том, что державы "оси" срежиссировали антибританское восстание в Ираке, была широко представлена в литературе. Вместе с тем, авторитетные исследователи считают, что переворот был обусловлен кризисом в англо-иракских отношениях, доминированием националистических групп в политической и армейской элите Ирака, а также угрозой расширения мировой войны в зону Персидского залива43. Германия в силу своих стратегических и экономических, в том числе нефтяных интересов внимательно следила за развитием событий в Ираке. Переворот в Багдаде не был неожиданностью для нее. Однако, поддерживая иракских националистов как потенциального союзника в деле сокрушения британского господства на Ближнем Востоке, германское руководство было не готово к масштабному вмешательству в арабские дела, особенно в свете последних приготовлений к нападению на СССР44.

Нефтяной фактор был одним из ключевых в военной стратегии Германии. Недостаток сырья, в частности нефти, являлся слабым звеном в военной экономике стран "оси". Могла ли нефть Ирака разрешить нефтяные проблемы Германии и Италии в случае, если бы последние предприняли успешную военную кампанию на Ближнем Востоке? Для ответа на этот вопрос по указанию руководства третьего рейха эксперты подготовили ряд статистических обзоров и аналитических записок. В них подчеркивалось исключительное значение иракской нефти для ведения наступательных операций на Ближнем Востоке, в Восточном Средиземноморье и Красном море. Вместе с тем, было очевидно, что в случае германской угрозы британские войска попытаются уничтожить имеющиеся в арабских странах нефтяные объекты. Если бы Германии и удалось захватить действующие нефтепромыслы Ирака, вставал бы вопрос доставки иракской нефти на германские и итальянские базы в условиях, когда транспортные пути находились под контролем Англии, Турции и СССР. Кроме того, с учетом географического расположения Ирака в зону военных действий непременно были бы втянуты страны Леванта и Персидского залива. Иными словами, Германии следовало разработать концепцию широкомасштабной войны на Ближнем Востоке45. Поэтому единственным шансом пополнить германские запасы горючего являлся захват советской нефти46.

В связи с военным переворотом в Багдаде британское правительство приняло решение о вводе войск в Ирак, но желание сместить кабинет Гайлани не являлось главным побудительным мотивом. Анализ материалов британской межведомственной переписки приводит к выводу о том, что в первую очередь Англия руководствовалась принципами своей военной стратегии, в рамках которой стремилась укрепить безопасность военно-воздушной базы и порта в Басре, а также защитить нефтепромыслы Северного Ирака и Южного Ирана. Оккупация Ирака позволяла приступить к масштабным мероприятиям по демонтажу его нефтяных объектов. Это вынудило бы Германию на время отказаться от продвижения на Ближний Восток и направить удар на другой нефтеносный район - советский Кавказ. Разрушение иракской нефтяной промышленности могло способствовать втягиванию Германии в войну против СССР. При этом с военно-воздушных баз в Ираке планировалось нанести бомбовые удары по нефтепромыслам Баку в случае их захвата Германией. Для Англии это был важный фактор в ее стратегическом раскладе, поскольку агрессора следовало лишить доступа к нефтяным ресурсам47.

После установления британского военного контроля над Ираком на нефтепромыслах страны развернулись масштабные работы по консервации продуктивных скважин, демонтажу и эвакуации движимого оборудования и материалов, которые проводились без согласия и уведомления иракских властей48. С учетом принятых мер, очевидно, что Англия была готова разрушить весь нефтяной сектор Ирака, если бы британским войскам пришлось покидать страну. В то же время Англия надеялась удержать Ирак, поэтому старалась не нанести серьезный ущерб его экономике и не придерживалась тактики "выжженной земли". Но следует учитывать, что союзники должны были предотвратить захват иракской нефти державами "оси". Однако все, что было сделано в этом отношении оккупационными властями и "ИПК", расценивалось как проявление антииракской политики и объективно вело к росту напряженности в отношениях между Ираком и Англией.

* * *
Таким образом, в силу своего стратегического положения и нефтяного потенциала Ирак в 1928 - 1941 гг. фактически стал заложником конфликтов между западными державами, каждая из которых пыталась использовать Багдад в качестве разменной монеты в своих сложных, многоходовых дипломатических комбинациях и отводила иракской нефти особую роль в борьбе за сферы влияния на Ближнем Востоке.

Зигзаги международной и региональной политики объективно не позволяли Ираку окончательно решить проблему транспортировки своей нефти к рынкам сбыта. Нет оснований утверждать, что если бы на рубеже 1920-x - l930-х годов выбор был сделан в пользу единственного сирийского маршрута нефтепровода, у Ирака появились бы новые исторические альтернативы.

Хотя Багдад санкционировал выдачу нескольких нефтяных концессий, охвативших в конечном итоге всю территорию Ирака, следует особо отметить, что этот процесс завершился до того, как страна приобрела независимость и вступила в Лигу Наций49. Этот фактор стал одним из ключевых в развитии нефтяного сектора иракской экономики, он предопределял специфику политической и экономической истории страны, а также оказывал влияние на изменения в региональном балансе сил, как в рассматриваемый период, так и в последующие десятилетия.
В поисках путей создания национальной нефтяной промышленности как основы экономического возрождения иракское правительство столкнулось с проблемой выбора между монополией и соперничеством иностранных нефтяных компаний. В 1920-е - 1930-е годы в мире существовало всего несколько крупных корпораций, способных осваивать новые нефтеносные районы Ближнего Востока. У Багдада не было оснований ожидать, что эти фирмы будут соперничать между собой, а не предпочтут действовать сообща. Кроме того, разработка новых месторождений максимально быстрыми темпами в тех условиях привела бы к падению мировых цен на нефть и сокращению нефтяных доходов правительств стран-производителей.

С учетом низкого образовательного уровня населения Ирака в целом, отсутствия профессиональных кадров и управленческого опыта, а также политической нестабильности в стране, нет причин полагать, что быстрый рост доходов от продажи нефти на мировом рынке привел бы Ирак к ускорению темпов экономического развития.

Следует признать, что в определенной степени иностранные нефтяные монополии действовали в интересах Ирака, обеспечивая его высокими доходами от продажи небольших партий нефти, тем самым, сохраняя национальные минеральные ресурсы и закладывая базу для долгосрочного экономического развития страны. Однако данный результат был скорее побочной производной общей коммерческой стратегии "ИПК", при разработке которой национальные интересы нефтедобывающей страны не относились к числу приоритетных. Багдад рассчитывал, что нефтяные доходы станут главным и самым крупным источником пополнения золотовалютного запаса государства, поэтому разработка и реализация программ экономической модернизации в первую очередь связывалась с форсированным развитием нефтяного сектора и подготовкой к проведению самостоятельной нефтяной политики. Но вопросы определения объемов нефтяного экспорта, цен на нефть или выбора покупателя оставались вне компетенции иракского правительства; оно не могло влиять на процесс принятия решений в этой области. Ключевую роль играл тот факт, что в распоряжении нефтяных компаний находились финансовые и технические ресурсы, квалифицированный персонал, информация, выход на мировые рынки. Стремясь ускорить развитие национального нефтяного сектора, иракские власти стали использовать те же методы, что правительства и нефтяные компании стран Запада - политический прессинг и угрозы, лоббирование и подкуп, блеф и двойные стандарты.

Специфика нефтяной дипломатии также была непосредственно связана со структурой "ИПК". Компания состояла из четырех национальных групп, каждая из которых стремилась проводить собственную коммерческую политику и при этом должна была оставаться в рамках внешнеполитического курса своей страны. Это создавало специфические проблемы для иракских властей и объективно ставило Ирак в более неблагоприятные условия по сравнению с другими странами региона, где монополию приобретал гомогенный иностранный капитал. Вместе с тем, хотя "ИПК" являлась многонациональной компанией, фактически это была британская фирма. Все ключевые посты в правлении "ИПК" и ее филиалов занимали англичане; большая часть материалов и оборудования для нефтепромыслов производилась на британских заводах. Тесные контакты, координация действий и обмен информацией между "ИПК" и официальным Лондоном происходили на регулярной основе как до, так и после получения Ираком независимости. Высшие британские чиновники всегда подчеркивали, что "ИПК" никоим образом не связана с британским правительством, однако документы британских ведомственных архивов опровергают этот тезис. Англосаксонские компаньоны в обмен на дипломатическую помощь в иракских делах всегда поддерживали британское правительство в реализации его политико-стратегических интересов в Ираке и во всем регионе.

Иракцы были недовольны засильем иностранного капитала в нефтяной отрасли и британским вмешательством во внутренние дела страны. Националистические круги Ирака акцентировали свое внимание на британском характере "ИПК" и ее доминировании в нефтяной промышленности. В итоге "ИПК" стала одним из символов ограничения независимости Ирака. Вместе с тем, следует признать, что проблема ликвидации британского контроля привлекала иракских националистов больше, чем нарастание сепаратистских тенденций в стране, соперничество гражданских и военных лидеров, активное вмешательство армии в политическую жизнь. Все эти факторы в большей степени, чем непрямое британское влияние, уводили страну на неблагоприятный путь развития. Популизм политиков фактически дезориентировал иракскую общественность.

Вряд ли можно согласиться с мнением о том, что если бы в Ираке оперировали несколько нефтяных компаний из различных стран, воздействие нефтяного фактора на политическую жизнь страны было бы меньше. Также нельзя утверждать, что все проблемы современного иракского общества восходят к временам мандата Лиги Наций, являются результатом "поспешной" эмансипации страны или связаны исключительно с ее богатыми нефтяными ресурсами. С 1932 г. круг претендентов на иракскую нефть постоянно расширялся, порождая массу рецептов решения иракской проблемы, вплоть до прямого военного вмешательства. Именно реалии международной и региональной политики, а также комплекс причин внутреннего порядка не позволили Ираку успешно реализовать свой экономический потенциал.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. The Middle East and the North Africa in World Politics. A Documentary Records, v. 2. London, 1979, p. 401 - 411.
2. National Archives of the Great Britain, Public Record Office (далее - NAGB PRO), Foreign Office (далее - FO) 371/1783 l, E4540/487/25; FO 371/18925, E7269/9269/65; Venn F. Oil Diplomacy in the Twentieth Century. London, 1986, p. 18.
3. Penrose E. The Large International Firms in Developing Countries. London, 1968, p. 57 - 58; Stocking G.W. Middle East Oil. A Study in Political and Economic Controversy. Nasville, 1970, p. 126 - 128; Blair J. The Control of Oil. New York, 1976, p. 141; Kokxhoorn N. Oil and Politics: The Domestic Roots of US Expansion in the Middle East. Bern, 1977, p. 46 - 49, 51 - 53; Miller A.D. Search for Security: Saudi Arabian Oil and American Foreign Policy, 1939 - 1949. Chapel Hill, 1980, p. 12, 220.
4. NAGB PRO, FO 371/16042, Е697/250/93; Colonial Office (далее - СО) 730/147/1, f. 68354A; СО 730/158/8, f. 78354B, р. 1.
5. Silverfarb D. Britain's Informal Empire in the Middle East. Oxford, 1986, p. 11 - 22; Tripp Ch. A History of Iraq. Cambridge, 2002, p. 61 - 65; Fieldhouse D. Western Imperialism in the Middle East 1914 - 1948. Oxford, 2006, p. 94 - 97.
6. 8 июня 1929 г. "ТПК" сменила свое название на "Ирак Петролеум Компани, Лтд" - "ИПК".
7. NAGB PRO, СО 730/147/1, f. 68354A.
8. NAGB PRO, СО 730/146, f. 68354B, р. 1; СО 730/158/6, f. 78354, р. 3; СО 730/158/9, f. 78354В, р. 2; СО 730/158/10, f. 78354В, р. 3; FO 371/16042, Е697/250/93.
9. Dobbs H. Mosul Oil and the Pipe-Line. - Nineteenth Century and After. September 1930, p. 281 - 282, 285, 289; Gulbenkian N. Pantaraxia. London, 1965, p. 160, 162.
10. Minutes of the 18th Session of the Permanent Mandates Commission. Geneva, 1930,p. 177 - 180; Minutes of the 19th Session of the Permanent Mandates Commission. Geneva, 1930, p. 177 - 178.
11. NAGB PRO, CO 730/158/7, f. 78354A.
12. Ibidem.
13. Ibid., СО 730/154/2, f. 78124; СО 730/160/2, f. 88001B; Minutes of the 18th Session..., p. 80 - 81, 157, 182 - 184; Minutes of the 19th Session..., p. 70 - 71, 78 - 90, 90 - 96, 102 - 103, 122 - 124, 150 - 156, 177 - 184, 207 - 208; Minutes of the 20th Session of Permanent Mandates Commission. Geneva, 1931, p. 118, 223 - 228.
14. The League from Year to Year (October 1, 1929 - September 30, 1930). Geneva, 1931, p. 154 - 156.
15. Meicher H. Die Politik und das Ol im Nahen Osten, Bd. 1. Stuttgart, 1980, S. 38 - 39, 147 - 149.
16. NAGB PRO, FO 371/15308, E3993/5/93; CO 730/158/9, f. 78354B, p. 2.
17. Ibid., CO 730/158/8, f. 78354B, p. 1.
18. Rabinovich I. Oil and Local Politics: The French-Iraqi Negotiations of Early 1930s. - The Great Powers in the Middle East, 1919 - 1939. New York - London, 1988, p. 173 - 181.
19. NAGB PRO, CO 730/160/6, f. 88001, p. 1. Опасения Фейсала оправдались быстро. Помимо Али, Париж также предложил сирийский трон шерифу Али Хайдару, члену конкурировавшей ветви Хашимитской фамилии, и одному из сыновей Ибн Сауда. Затем последовала серия интриг: каждый из претендентов пытался сделать Франции выгодные предложения.
20. Ibid., СО 730/160/2, f. 88001B; СО 730/160/3, f. 88001C.
21. The Near East and India, 14 September 1933, p. 754; Economist, 26 August 1933, p. 405 - 406.
22. Иракские националисты видели в разгроме ассирийцев символ ослабления Великобритании, и это подогревало их желание продолжать борьбу против бывшего мандатария. -Silverfarb. Op. cit., p. 44 - 46; Grobba F. Die Manner und Machte im Orient. Oottingen, 1967, S. 81 - 82; The Near East and India, 27 September 1934, p. 754.
23. Grobba F. Op. cit., S. 84.
24. NAGB PRO, СО 732/54/9, f. 98075; СО 732/59/7, f. 18175; СО 732/59/8, f. 18175/1; СО 730/62/2, f. 18269; Air Ministry (далее - AIR) 2/1239.
25. Grobba F. Op. cit., s. 93.
26. Hillgruber A. The Third Reich and the Near and Middle East, 1933 - 1939. - The Great Powers in the Middle East, 1919 - 1939. New York, London, 1988, p. 274 - 275.
27. Grobba F. Op. cit., S. 94.
28. NAGB PRO, FO 371/20007, Е956/Е1627/479/93, Е2591/Е2866/479/93.
29. Ibid., FO 371/20002, Е7016/Е7245/132/93; FO 371/20007, E2317/3321/479/93.
30. В 1935 г. "АПНК" была переименована в "Англо-иранскую нефтяную компанию" - "АИНК".
31. NAGB PRO, FO 371/20007, Е2866/Е3030/479/93, Е4067/Е4441/479/93.
32. Meicher H. Op. cit., S. 106 - 107; Geschichte und Gesellschaft, Bd. 2. Gottingen, 1976, S. 35 - 65, 66 - 88.
33. NAGB PRO, FO 371/20012, Е7037/1393/93; FO 371/20800, Е1449/65/93.
34. Ibid., FO 371/24557, Е1093/Е1125/225/93, Е1218/Е1259/225/93, Е1322/Е1435/225/93.
35. Ibid., FO 371/24547, E2129/213/65; FO 371/24556, E2198/203/93; FO 371/24557, E2647/225/93; FO 371/24561, E2349/1452/93.
36. Филиалы "ИПК" вели разведку в Западной, Юго-Восточной и Восточной Аравии, Катаре, Палестине, Сирии, Ливане, Трансиордании и на острове Кипр.
37. Meicher H. Op. cit, Bd. 2, S. 61 - 62.
38. Schroder B. Deutschland und der Mittlere Osten im Zweiten Weltkrieg. Gottingen, 1975, S. 31.
39. NAGB PRO, FO 371/24549, E3093/2107/65.
40. Документы внешней политики, т. 23, кн. 2. М., 1998, с. 72, 136.
41. Интервью д-ра Ф. Дж. Чалаби автору статьи от 4 апреля 2008 г. Чалаби занимал руководящие посты в нефтяных и финансовых департаментах правительства Ирака (1968 - 1976), в секретариате ОАПЕК и ОПЕК (1976 - 1983), исполнял обязанности Генерального секретаря ОПЕК (1983 - 1988); с 1989 г. - исполнительный директор Центра глобальных энергетических исследований в Лондоне.
42. NAGB PRO, FO 371/24562, Е2910/2910/93.
43. Мирский Г. Ирак в смутное время. М., 1961, с. 161 - 162; Warner G. Iraq and Syria 1941. London, 1974, p. 88, 94; Shikara A. Iraqi Politics 1921 - 1941. London, 1987, p. 175; Penrose E. Op. cit, p. 100 - 101; Tripp Ch. Op. cit., p. 103 - 105.
44. Schroder B. Op. cit., S. 31, 66, 143; Hirszowicz L. The Third Reich and the Arab East. London, 1966, p. 40 - 41, 86 - 94.
45. Die Bedeutung des Irak-Ols fur die Kriegsfuhrung im Vorderen Orient. Berlin, 5.03.1941. - Meicher H. Op. cit., Bd. 2. Stuttgart, 1990, S. 57 - 59; Erdol in Europa und im Nahen Orient. Berlin, 1940; Die Erdolfelder des Iraq. Berlin, 1941.
46. Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма, т. 2. М., 1973, с. 146; Yergin D. The Prize. The Epic Quest for Oil, Money and Power. New York, 1991, p. 334 - 336.
47. NAGB PRO, FO 371/24559, E2004/495/93; FO 371/27064, E1456/1/93; FO 371/27066, E1609/1/93, E1623/1/93; FO 371/27073, E2737/1/93; FO 371/27104, E3973/1627/93; War Office (далее - WO) 201/1325; AIR 23/5853; AIR 8/497.
48. NAGB PRO, FO 371/27093, E1715/E1942/166/93; FO 371/27096, E363/E3374/227/93; WO 201/1431; WO 201/1519; AIR 8/497.
49. Исключение составляла концессия "ИПК" в Бассорском вилайете, но ее условия были аналогичны концессии "БОД", полученной еще до отмены британского мандата на Ирак.

Новая и новейшая история, № 6, 2009, C. 32-50.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Виндзоры. Британские монархи XX века
      Автор: Saygo
      ОСТАПЕНКО Г.С. БРИТАНСКАЯ МОНАРХИЯ ОТ ЭДУАРДА VIII ДО ЕЛИЗАВЕТЫ II

      Конституционные рамки британской монархии окончательно определились при Эдуарде VII и Георге V. Но история XX столетия приготовила для этого Института новые сюрпризы, связанные с развитием демократии и освобождением королевской семьи от традиционных условностей. Как и прежде, мы видим свою задачу в том, чтобы охарактеризовать личность каждого суверена, его роль в государственной политике и в период правительственных кризисов.

      ЭДУАРД VIII. ТРАГИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА В ИСТОРИИ МОНАРХИИ

      В мемуарах, названных "Сердце имеет свои законы", Уиллис Симпсон, ставшая герцогиней Виндзорской, признавалась, что ее чувства к супругу составляли смысл ее существования. Что же касалось герцога Виндзорского, бывшего короля Эдуарда VIII, то его любовь к ней сочеталась с неудовлетворенностью жизнью. По наблюдениям герцогини, особенностью натуры бывшего короля была его вера в непредсказуемое будущее и изменение обстоятельств, при которых он смог бы обрести свое "я". Оценивая сложность их взаимоотношений, герцогиня писала: "В течение всех прожитых лет я ощущала, как будто что-то загадочное и неуловимое разделяет нас. Я думаю, что именно королевское достоинство, унаследованное им от романтических Ганноверских предков и скрываемое в глубине души, ...мешало ему быть счастливым"1. Были ли это сожаление об утраченной короне или боль оскорбленного самолюбия? И что ждал опальный герцог от своего будущего? Ответы не могут быть однозначными. Мы же попытаемся проанализировать путь Эдуарда VIII к отречению.

      Преемник Георга V Эдуард VIII был первым британским монархом, не испытавшим непосредственного влияния своей прабабушки королевы Виктории на формирование его личности и взглядов.


      20 января 1936 г., когда миллионы людей в Великобритании с печалью провожали в последний путь Георга V, находились и те, которые надеялись, что его сын вдохнет новую жизнь в институт монархии. И в самом деле, по сравнению с консервативным отцом новый король отличался кипучей энергией, раскрепощенностью в общении с людьми и проявлял интерес к техническим новшествам. Помимо этого природа наделила его статностью, красотой и обаянием. Эдуарда так и называли "шарман принц". Все это, на первый взгляд, выгодно отличало его от следующего по старшинству брата Альберта, воспринявшего многие черты от Георга V. Вот, что сам Эдуард писал о себе в мемуарах: "Я был первым королем XX столетия, который не провел, по крайней мере, половину жизни под жесткой властью королевы Виктории. Мой отец прожил половину отпущенного ему срока, когда умерла бабушка. И многое в своем характере он перенял от нее, а не от своего отца (т.е. Эдуарда VII - Г.О.)... Его двор до конца сохранял дух викторианства, а сам он выражал взгляды поколения шестидесятилетних"2. Эдуард был уверен, что ему предстоит долгое правление, и он будет хорошим монархом. В 1957 г., оглядываясь назад, на свое короткое царствование, он категорически отрицал, что не хотел быть королем: "Это ложь. Я твердо заявляю, что всю мою жизнь я готовился к этой работе, и в 24 года как принц Уэльский я преданно служил моей стране и Содружеству. Вступив на трон, в течение года, я работал напряженно и самозабвенно. Я хотел быть королем. Более того, я хотел остаться королем". Его супруга Уиллис Симпсон в мемуарах подтверждала: "Он был одержим мыслью выполнить миссию по модернизации монархии, сохранив ее традиционную славу и влияние"3.

      Отношения между наследником и Георгом V в последние годы его царствования нельзя было назвать теплыми. Фрейлина и близкая подруга королевы Марии графиня Эйрли утверждала, что незадолго до смерти король молил бога, чтобы его старший сын никогда не женился и не имел детей, что позволило бы Альберту, носившему тогда титул герцога Йоркского, и его уже появившейся на свет дочери Елизавете стать непосредственными преемниками трона4.

      Причина же возникшей размолвки между королем и его наследником была тривиальной. В 1934 г. сын познакомил родителей с 38-летней американкой Уиллис Симпсон, вторым браком вышедшей замуж за англичанина Эрнеста Симпсона, а до этого успевшей побывать женой младшего морского офицера Соединенных Штатов. Почти одновременно Георг V узнал, что его 39-летний сын состоит в долговременной интимной связи с представленной ему дамой. Будущее престола сразу же обрисовалось королю в самых мрачных красках, и тяжелые мысли не оставляли его в последний год жизни. Предвидение Георга V оправдалось.

      Лишенный материнской заботы и ласки в малолетнем возрасте принц Уэльский искал эти качества в приглянувшихся ему юных аристократках. Ими же обладают зрелые замужние женщины. С некоторыми перерывами долгие годы продолжался роман Эдуарда с состоявшей в браке красавицей Дадли Уард. Но ее чары поблекли, когда на пути принца встретилась не отличавшаяся знатным происхождением и красотой, но известная предприимчивостью и искусством обольщения представителей мужского пола Уиллис Симпсон. Самый младший из четырех сыновей почившего короля герцог Георг Кентский считал ее колдуньей в любовных утехах. Так или иначе, но Уиллис не оказалась золушкой, плененной прекрасным принцем, а сразу же стала ведущей в их любовном дуэте5.

      Заняв трон, Эдуард VIII без промедления попытался сблизить Симпсон со своей семьей. Но его попытки оказались тщетными. Вдовствующая королева Мария и его братья не приняли Уиллис. Они единодушно восприняли ее как невоспитанную иностранку и не допускали даже мысли, что эта особа может стать королевой.

      На фоне благополучных браков всех остальных сыновей Георга V связь Эдуарда VIII с Уиллис можно было сравнить со штормом, надвигавшимся на дом Виндзоров. Если бы Эдуард остался холостяком, это рассматривалось бы как нарушение традиций, но его порабощение разведенной американкой выглядело страшной бедой.

      Шокировали, как тогда считалось, буржуазные манеры Симпсон. Уиллис не стеснялась при посторонних отчитывать прислугу за мелкую провинность или учить ее, как делать сэндвичи для гостей. Но еще более возмущали собственнические замашки возлюбленной короля. Так, во время официальных приемов в резиденциях монарха она чувствовала себя почти хозяйкой, и, что было уже совсем невыносимо, могла вытащить сигарету изо рта короля, когда его курение казалось ей неуместным.

      Между тем сам Эдуард VIII восхищался домовитостью Уиллис и ее решительным характером. Если его дед Эдуард VII повелевал возлюбленными, то он был создан, чтобы им покоряться. В их дуэте все казалось гармоничным. Некоторый ущерб наносился лишь государственным обязанностям суверена.

      В августе 1936 г. влюбленная пара с узким кругом друзей, укрывшись на яхте, совершила круиз по Средиземному морю. Британские газеты, благодаря договоренности между двумя королями прессы Бивербруком и Ротермиром, хранили на этот счет молчание. Но американская пресса, уже привыкшая выдавать тайны английского двора, поместила фотографии Эдуарда и Уиллис в купальных костюмах. Такое никоим образом не сочеталось с представлениями британцев о моральном облике короля.

      Осень 1936 г. ознаменовалась монархическим кризисом. Король известил премьер-министра Стэнли Болдуина о том, что Уиллис начала развод со своим вторым мужем. Развод и оформление нового брака должны были состояться до коронации Эдуарда V, намеченной на 12 мая 1937 г. Новый король собирался вступить на ступени Вестминстерского аббатства, чтобы быть коронованным, вместе со своей подругой. Но такая перспектива была неприемлема для королевского дома, премьер-министра, правительства, Церкви Англии и видных фигур британского истеблишмента.

      Деликатные переговоры, касавшиеся женитьбы монарха, С. Болдуин поручил вести своему личному секретарю А. Хардингу. Последний 13 ноября 1936 г. обратился к Эдуарду VIII с письмом. В нем короля предупреждали, что молчание британской прессы о его взаимоотношениях с госпожой Симпсон не может далее продолжаться и что правительство намерено незамедлительно обсудить сложившуюся ситуацию. Если же оно примет решение уйти в отставку, то весьма сомнительно, сможет ли король найти кого-либо, способного сформировать правительство, пользующееся поддержкой палаты общин. Единственной альтернативой в таких обстоятельствах могли быть роспуск парламента и объявление новых выборов, на которых личное дело суверена явится главной темой обсуждений. Неизбежным в этом случае будет ущерб, нанесенный короне как краеугольному камню государственной структуры, на которой держится Британская империя. Чтобы избежать грядущей опасности. Его Величеству в вежливой форме давался настоятельный совет - без промедления отправить госпожу Симпсон за границу.

      Король был потрясен и разгневан. 16 ноября он пригласил Болдуина в Букингемский дворец. Аудиенция была не из приятных. Эдуард заявил премьер-министру, что он намерен жениться на Уиллис Симпсон как король, если же это окажется невозможным, то он готов отречься от престола. Болдуин поставил в известность о состоявшейся беседе кабинет, не сдержав при этом эмоций. "Я услышал такое от короля, которое никогда не думал услышать", - восклицал он.

      Кризис достиг кульминации. Очевидную обеспокоенность наряду с правительством проявлял и епископат англиканской церкви. Вечером 16 ноября в то же самый день, когда король заявил о своем судьбоносном решении премьер-министру, он встретился с королевой Марией, а на следующее утро с тремя братьями - герцогами Йоркским, Глостером и Кентским. Все они отказались одобрить какую-либо возможность отречения Эдуарда6. Но настоящий шок испытал непосредственный преемник короля герцог Йоркский. Подобно своему отцу Альберт, как звали его от рождения, не жаждал власти, был счастлив в семейном кругу и понимал, какая ответственность ляжет на него при обретении короны. Вскоре он пришел в себя и 25 ноября сказал своему личному секретарю Г. Томасу, что, если худшее произойдет, он примет ношу и постарается выполнять свои обязанности наилучшим образом.

      Следующий по старшинству герцог Гарри Глостер служил в кавалерийском полку и слыл среди офицеров шутом и глупцом. Но главное - он, как и Альберт, был доволен своим положением и не думал о троне.

      Судьба самого младшего из четырех сыновей Георга V и королевы Марии герцога Кентского складывалась непросто. Подобно старшему брату, Эдуарду VIII, он был высок, строен, обладал привлекательной внешностью. Но карьера морского офицера, предназначенная для него отцом и начавшаяся с учебы в Дортмутском военно-морском колледже, оказалась принцу не по плечу. Георг страдал от морской болезни и тосковал по дому.

      Переход на гражданскую службу первоначально в министерство иностранных, а затем внутренних дел коренным образом изменили жизнь молодого человека. Увлеченность живописью и коллекционированием картин известных художников не мешали его ночным кутежам в компании старшего брата, тогда еще принца Уэльского. Чувство юмора, почти профессиональные знания в области искусства в дополнение к природной красоте и королевскому происхождению вскоре сделали Георга центром притяжения лондонской богемы.

      По слухам он был дружен с эстетами-гомосексуалистами, но одновременно пользовался успехом у девушек из высшего света и артистического мира. Имеются сведения, что одна из возлюбленных Георга в 20-х годах приобщила его к наркотикам. К счастью, лечение в санатории избавило принца от этого пристрастия.

      Брак с греческой принцессой Мариной в ноябре 1934 г. положил конец разгульному образу жизни Георга и оказался счастливым. К моменту возникновения критической ситуации герцог Кентский, единственный из братьев, имел наследника сына. К этому несомненному преимуществу добавлялось и то, что среди британской элиты Георг считался самым способным и образованным из трех младших братьев короля.

      3 декабря на первых полосах британских газет впервые появилось сообщение о решении короля связать свою судьбу с Уиллис Симпсон. В этот же день возлюбленная монарха покинула берега Англии. В то же самое время в британском обществе начались разговоры о формировании "партии короля" и возможности его морганатического брака. У. Черчилль выступил на стороне Эдуарда VIII и призвал политиков проявить выдержку. Правда, его сочувствие королю объяснялось не столько симпатией к опальному суверену, сколько его собственными далеко идущими планами. Дело в том, что находящийся не у дел известный и предприимчивый государственный деятель собирался использовать предоставленный шанс для устранения от руководства консерваторами своего соперника - С. Болдуина7.

      В критической ситуации на стороне монарха оказалась и часть прессы. Складывалось впечатление, что события могут принять неожиданный оборот. В русло этих домыслов укладывался и курьезный перерыв в общении Эдуардом VIII с герцогом Йоркским между 3 и 7 декабря. По свидетельству герцога, виновником этого был Эдуард. Реальность же заключалась в том, что решительный разговор между братьями, а, следовательно, и само отречение затягивалось. Объяснений подобному положению вещей может быть несколько.

      Прежде всего, можно допустить, что Эдуард находился в стрессовом состоянии, и ему требовалось время, чтобы взять себя в руки. У. Черчилль, посещавший его 4 и 5 декабря, вспоминал, что во время их беседы хозяин постоянно отвлекался на звонки из Франции, где находилась Симпсон, и их разговоры были тяжелыми и тревожными8.

      Кроме того, некоторые представители британского истеблишмента сомневались, будет ли герцог Йоркский достойным королем. По сравнению с представительным и общительным братом он был невзрачен и отличался болезненной застенчивостью. Смущал и его давний физический недостаток - заикание. Возникало опасение, что монарх не сумеет сохранить величие, и будет выглядеть жалким во время своих публичных речей9.

      Учитывая эти моменты, некоторые исследователи допускают, что правительство рассматривало возможность передачи короны через голову Альберта и считавшегося посредственностью Гарри их младшему брату Георгу. Чтобы располагать большим временем для размышлений, Болдуин, вероятно, и просил Эдуарда VIII отложить встречу с герцогом Йоркским.

      7 декабря колебания всех сторон, если они были, закончились. Эдуард и Альберт встретились для решительного разговора, а 10 декабря состоялся исторический момент. Эдуард VIII подписал акт отречения и обращение к британскому парламенту и парламентам всех доминионов. По воспоминаниям лорда Маунтбеттена, он выглядел как беззаботный школьник перед очередными каникулами, а его спальное ложе в несколько слоев было покрыто телеграммами от губернаторов, премьер-министров, членов кабинета, мэров городов и простых людей со всех частей Содружества. Их содержание сводилось к следующему: "Ради бога не отрекайтесь, не бросайте на произвол судьбы Содружество!" Корона оставалась вершиной и символом империи, и колониальная администрация опасалась за прочность трона.

      Отречение подорвало престиж королевского дома как образцовой семьи нации. Были поставлены под вопрос и традиционные отношения монарха с Церковью Англии. Английский епископат, обеспокоенный моральным обликом главы церкви, с тревогой следил за развитием событий. Но решающую роль в отречении Эдуарда VIII несомненно сыграло правительство.

      При всем этом возникает вопрос. Была ли предполагаемая женитьба на Уиллис единственной причиной для смещения Эдуарда VIII с трона? Британские историки делают в связи с этим ряд предположений.

      В начале царствования Эдуарда все шло хорошо. Монарх с энтузиазмом читал направлявшиеся ему бумаги и делал заметки на их полях. Но через несколько месяцев его усердие было исчерпано, и конфиденциальные документы возвращались в кабинет непрочитанными. В своем отношении к рутинной работе монарха Эдуард VIII в чем-то повторял своего деда Эдуарда VII.

      Интерес короля был направлен главным образом на внешнюю политику. В частности, он питал очевидную симпатию к фашистским диктаторам Германии и Италии. Отчасти это объяснялось тем, что в начале 30-х годов, а затем в ноябре 1936 г. Эдуард посещал депрессивные районы Южного Уэльса и наблюдал безработицу и ужасающую бедность. Не видя решения этих проблем в собственной стране, он предполагал, что изучение опыта Германии и Италии с их централизованной системой поможет справиться с бедами населения Великобритании. Испытывая страх перед большевизмом, как и другие представители правящего класса, Эдуард VIII начал флирт с фашизмом. Вскоре же после его вступления на трон, 21 января 1936 г. германский посол в Лондоне фон Херш докладывал своему руководству в Берлине: "Вы осведомлены из моих отчетов, что король Эдуард совершенно определенно испытывает симпатию к Германии. Я убедился после откровенных и продолжительных разговоров с ним, что его симпатии являются глубокими и достаточно серьезными, чтобы противостоять противоположным влияниям, о которых вы нередко слышите"10.

      В марте 1936 г., когда германские войска оккупировали Рейнскую область во Франции, и не было исключено вмешательство Великобритании, король сообщил германскому послу, что он будет против британского вмешательства. Подобную же позицию Эдуард занял и тогда, когда Италия захватила Абиссинию. По некоторым свидетельствам, он полагал, что ради мира на континенте Германия и Италия как великие нации должны быть удовлетворены в своих территориальных претензиях в Европе и колониальном мире.

      В целом к декабрю 1936 г., по утверждению лорда Маунтбеттена, для правительства было совершенно ясно, что король, а также его подруга Уиллис Симпсон придерживаются пронацистских взглядов. По крайней мере, министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп, по воспоминаниям руководителя зарубежной разведки нацистской Германии В. Шелленберга, считал его "искренним и настоящим другом Германии"11 и по поручению Гитлера поставил перед Шелленбергом летом 1940 г. задачу похитить отрешенного от трона герцога Виндзорского, проживавшего тогда в Испании, с тем чтобы использовать его в далеко идущих политических целях Германии. При этом Эдуард не был одинок в своих профашистских симпатиях. В конце 30-х годов так называемая "политика умиротворения" Германии и Италии находила поддержку среди многих членов консервативной партии. Но мог ли король действительно поддерживать Германию и Италию?

      В ответ на этот вопрос можно утверждать, что Гитлер и Муссолини переоценили роль короля в политической системе Великобритании. Вместе с тем диктаторы могли рассчитывать на получение некоторой конфиденциальной информации от своего доброжелателя, сидящего на троне.
      Учитывая ситуацию и нарушая конституционное право короля быть информированным, Болдуин ограничил поступление к Эдуарду VIII некоторых секретных материалов. Но он не мог препятствовать спонтанным и свободным беседам суверена с иностранными послами, в ходе которых монарх мог превысить свои конституционные обязанности.

      Все это приводило к тому, что Эдуард VIII становился неудобным королем, и к декабрю 1936 г. у правительства имелись уже два аргумента, настраивающих министров против дальнейшего царствования суверена: пронацистские взгляды монарха и его решение сделать королевой дважды разведенную американку. Этого было достаточно, чтобы инициировать кампанию отречения.

      Эдуард VIII мало что успел сделать для страны. Монархии он нанес огромный ущерб своим отречением, а его связи с фашистской Германией не раз еще самым негативным образом сказывались на престиже его преемников.

      Первым актом нового суверена бывший король получил титул Его Королевского Величества герцога Виндзорского. 3 июня 1937 г. состоялось долгожданное бракосочетание Эдуарда и Уиллис. Герцог очень хотел, чтобы его братья, сестра и особенно мать прибыли на их свадьбу, но все они проигнорировали присланные приглашения, ограничившись поздравительными телеграммами. Для бывшего короля это означало начало своеобразной ссылки.

      После оформления брака Уиллис стала величаться герцогиней Виндзорской без титула Ее Королевское Величество, что молодожены восприняли как новый оскорбительный жест в их адрес. Виндзоры считали себя также обделенными в вопросах выделения им собственности.

      По свидетельству Уолтера Монктона, доверенного лица и советника герцога Виндзорского, бывший король часто звонил своему брату, пытаясь помочь ему освоиться с новой ролью. Причем его рекомендации часто шли вразрез с тем, что предлагали министры Его Королевского Величества. Но что было особенно неприятно Георгу VI, в телефонных беседах неизбежно затрагивались вопросы, касающиеся раздела наследства и отношения королевской семьи к Уиллис. В конце концов, переговоры были прерваны по инициативе Букингемского дворца, что, естественно, было новой травмой для герцога Виндзорского.

      Королева Мария не смогла простить старшему сыну его отречения и союза с женщиной, которая по всем канонам не подходила королевскому дому. Молодая королева Елизавета проявила не меньшую твердость, настояв на том, чтобы герцогам Виндзорским не было места в Соединенном Королевстве. Георг VI тяжело переживал вынужденную ссылку своего брата, но последовал советам самых близких ему женщин.

      Возникшая отчужденность между братьями никогда уже не была преодолена. Напротив, вскоре у нее появились новые основания. Дело в том, что летом 1937 г. молодожены нанесли визит в нацистскую Германию, что подтвердило их интерес к фашистскому режиму. Встречи герцога Виндзорского с ведущими нацистскими деятелями, включая Геринга, Гиммлера, Гесса, Геббельса и, наконец, самого фюрера широко освещались в европейских газетах и с неодобрением встречались в Англии. К тому же германская пресса, не без умысла и с преувеличением, отмечала восторг герцога и герцогини по поводу благоустроенных домов для рабочих, хорошо оборудованных фабрик, больниц и летних молодежных лагерей. Виндзоров встречали с почетом. В ряде случаев в их честь производился салют12. Что ожидал Гитлер от опального короля? Были ли у него иллюзии о возвращении его на престол дипломатическим или военным путем? Обоснованных ответов на эти вопросы пока нет.

      В годы второй мировой войны экс-король обратился к британскому правительству с просьбой предоставить ему возможность помочь родине. Военный кабинет при консультации с Георгом VI назначил герцога Виндзорского на малопрестижный пост губернатора небольшой британской колонии Багамские острова. Губернаторство продолжалось с 1940 до 1945 гг., и, по сведениям американской печати, Виндзоры не оставили о себе добрую память. Герцога обвиняли в расовых предрассудках, проявившихся в отношении темнокожего населения островов, а его супругу - в непозволительных в годы войны тратах средств на собственные наряды и украшения13.

      Впрочем, в своих воспоминаниях Уиллис вопреки этим утверждениям подчеркивала плодотворность деятельности губернатора в улучшении системы здравоохранения колонии и обеспечении ее жителей продовольствием. Одновременно она описывала и свой вклад в работу местного отделения Красного Креста14.

      После второй мировой войны братья так и не встретились. В 1952 г. герцог Виндзорский приехал в Лондон на похороны Георга VI в одиночестве, а через год также без супруги он хоронил свою мать королеву Марию. В роли миротворца между родственниками выступила королева Елизавета II. Первоначально она проявила внимание к дяде, поздравив его в 1964 г. с 70-летием. Затем в 1966 г. официально пригласила супругов Виндзоров в Лондон на открытие мемориальной доски в память королевы Марии. В мае 1972 г. Елизавета II, герцог Эдинбургский Филипп и наследник престола принц Чарлз в ходе государственного визита во Францию навестили умирающего герцога в его поместье в Болонье. А через несколько дней гроб с телом экс-короля был доставлен в Англию, и после кремации прах герцога был помещен в семейную усыпальницу в часовне Виндзорского замка.

      ПРИМЕЧАНИЯ

      1. The Heart Has Its Reasons. The Memoirs of the Duchess of Windsor. New York, 1956, p. 356-357.
      2. Цит по: Judd D. King George VI. London, 1982, p. 124.
      3. Ibidem; The Heart Has Its Reasons. The Memoirs of the Duchees of Windsor, p. 215.
      4. Брэдфорд С. Елизавета II. Биография Ее Величества королевы. Пер. с англ. М., 1998, с. 65.
      5. Judd D. King Georg VI, p. 125-126.
      6. Hastings A. A History of English Christianity 1920-1985. London, 1986, p. 248; Judd D. Op. сit., p. 130-132.
      7. Трухановский В.Г. Уинстон Черчилль. Политическая биография. М., 1977, с. 258-259.
      8. Middlemas К., Barnes J. Baldwin. London, 1969, p. 1009-1010.
      9. Judd D. OD. cit., p. 135.
      10. Ibid., р. 137.
      11. Шеллен берг В. Мемуары. Пер. с нем. М., 1991, с. 96-105.
      12. Judd D. Op. cit., p. 140-149; The Heart Has Its Reasons. The Memoirs of the Duchess of Windsor, p. 298-299; Ziegler Ph. King Edward VIII. The Official Biography. London, 1990, p. 386, 391, 397.
      13. JuddD. Op. cit., p. 147-149.
      14. The Heart Has Its Reasons..., p. 336-350.
    • Андре Мальро
      Автор: Saygo
      М. Ц. АРЗАКАНЯН. АНДРЕ МАЛЬРО

      Президент Франции в 1959 - 1969 гг., выдающийся политический и государственный деятель Шарль де Голль собрал вокруг себя целую когорту сторонников. Среди них всегда выделялись несколько человек - созвездие блестящих имен. Андре Мальро, знаменитый французский писатель и общественный деятель, был одной из самых ярких фигур1.

      3 ноября 1901 г. в Париже в семье Фернана и Берты Мальро родился мальчик, которого назвали Андре. Брак его родителей не был счастливым. Они вскоре разошлись, а через некоторое время официально оформили развод. Отец женился еще раз. От второго брака у него родилось двое сыновей, в 1912 г. - Ролан, и в 1920 г. - Клод. Фернан Мальро время от времени виделся с Андре. Однако жил его старший сын вместе со своей матерью, ее родной сестрой и бабушкой в парижском пригороде Бонди. Семья была вполне обеспеченной, держала собственную бакалейную лавку. Мальчику никогда ни в чем не отказывали. Тем не менее, Андре не испытывал привязанности к матери и писал впоследствии, что приятных воспоминаний о детстве у него не осталось.


      Учился Андре сначала в средней школе Бонди, а затем в лицее Тюрго в Париже. У него не было особого пристрастия к тому или иному предмету. И вообще он предпочитал сам заниматься собственным образованием. Пройдут годы и биографы Мальро назовут своего героя великим самоучкой.

      Главным учителем мальчика стала книга. Все свободное время он проводил в библиотеке Бонди. Андре интересовала главным образом художественная литература, в первую очередь французская. Начал он с приключенческих романов Дюма и Готье, с удовольствием читал книги о колониальных странах Пьера Лоти. Ему нравились драмы Корнеля и стихи Бодлера и Рембо. Но особое предпочтение мальчик отдавал романам о французской жизни Стендаля, Бальзака и Флобера. В отрочестве одним из любимых писателей Андре становится Гюго. Он восхищался героями его произведений, особенно знаменитыми революционерами "Девяносто третьего года". Большое впечатление на юного Мальро произвели также книги известного историка Мишле, в которых были представлены яркие образы французских национальных героев - Жанны д'Арк, Карла Смелого, Сен-Жюста.

      1918 год стал знаменательным для всей Европы. Закончилась кровопролитная первая мировая война. Франция, вынесшая все ее тяготы, отпраздновала долгожданную победу. Большие перемены произошли и в жизни Андре Мальро. Он попытался поступить в лицей Кондорсе, но его не приняли. Тогда юный Андре, которому не было еще и семнадцати лет, отказался сдавать экзамены на бакалавра, чтобы получить диплом о среднем образовании. Он покинул материнский дом и обосновался в Париже.

      Огромное удовольствие Андре, как и в детстве, доставляет общение с книгой. Именно с помощью книг он и решил зарабатывать себе на жизнь. Мальро вступил в контакты с владельцами букинистических магазинов и лавок, располагавшихся на набережной Сены, связался с некоторыми издательствами и стал искать обеспеченных клиентов. Молодой Андре обладал поразительным чутьем на редкие, иногда уникальные экземпляры, которые могли иметь большой спрос или просто понравиться тому или иному человеку. На рынках и в магазинчиках старьевщиков он отыскивал книги забытых авторов, или красивые издания в изысканных переплетах, а порой совершенно обычные тома, но с автографами. Мальро покупал и перепродавал их. Дела его шли неплохо. Во всяком случае ему вполне хватало на жилье и пропитание.

      Андре не забывает и о собственном образовании. Большую часть своего свободного времени он проводит в Национальной библиотеке. Страстным увлечением его жизни становится также искусство. Молодой человек постоянно бывает в музеях, картинных галереях, на вернисажах, знакомится с произведениями современных художников, любит ходить в театр и кино.

      Юный Мальро продолжает читать французскую художественную литературу, но его уже увлекает и зарубежная классика. Андре серьезно заинтересовался романами великих русских писателей Толстого и Достоевского. Ему кажутся чем-то сродни их герои. Мальро знакомится и с произведениями известных мыслителей прошлого. Он задумывается над высказываниями французского философа XVII в. Блеза Паскаля о трагичности и хрупкости человека и одновременно его достоинстве. Ему очень импонируют также идеи немецкого философа Фридриха Ницше о "воле к власти", "сверхчеловеке" и "смерти Бога".

      Убеждения самого Андре еще не сложились. Впрочем они всегда будут отличаться противоречивостью. Однако Мальро уже твердо решил, что станет писателем. Он расширяет свои связи, знакомится с разными издателями, директорами журналов, художниками, владельцами салонов. Достаточно быстро ему удается войти в круг литературной и художественной богемы Парижа.

      Мальро действительно и сам начинает писать, пока лишь статьи о современной литературе и живописи, публикуя их в различных периодических изданиях. Его первые небольшие опусы свидетельствуют о том, что он увлекается самыми разными сюжетами. Андре становится поклонником сюрреализма и кубизма в живописи. Чувствуется, что он хорошо знаком с произведениями Матисса, Пикассо, Брака. Мальро превозносит писателя Андре Жида, в романах которого воспевается человек со всеми его достоинствами и пороками, свобода личности и возможность для нее постоянного поиска и выбора. Его также привлекает творчество поэта Макса Жакоба.

      К девятнадцати годам уже оформились характерные черты внешности Мальро, которые он сохранит на всю жизнь. Писатель был среднего роста, довольно худощавый. На красивом, чуть удлиненном лице выделялись огромные выразительные карие глаза и орлиный нос, а щеки время от времени подергивались в нервном тике. Одевался Мальро весьма экстравагантно. "Костюмы покупал в квартале Опера, носил рубашки из хлопка или шелкового поплина, пользовался различными аксессуарами - шарфами, платками, тростью, кожаными перчатками. Его заколки для галстука были с жемчужинами, но чаще всего фальшивыми. Он обожал плащи из плотной ткани, надеваемые лишь на плечи, как накидки офицеров эпохи Второй империи. Обувь он покупал только в хороших магазинах. Словом, выглядел как настоящий парижский денди"2.

      Летом 1921 г. Андре Мальро знакомится с двадцатитрехлетней Кларой Голдсмит. Она с родителями совсем недавно переехала во Францию из Германии. Молодые люди быстро находят общий язык. Андре привлекала в Кларе ее образованность и начитанность. Она, в свою очередь, тоже была очарована начинающим французским писателем, таким экзальтированным и ни на кого не похожим. Клара решила поехать за границу. Андре отправился вместе с ней. Они путешествуют по Италии, Австрии, Чехословакии, Германии, посещают известные европейские музеи, возвращаются во Францию осенью 1921 г. и вскоре решают пожениться.

      Молодая чета обосновывается в Париже и живет главным образом за счет прибыли с биржевых акций, которыми владеет Клара. Андре продолжает вращаться в мире столичной богемы, сотрудничаете различных журналах и издательствах, пишет критические статьи, мечтает о славе. Но пока удача не сопутствует семье Мальро. В начале лета 1923 г. супруги поняли, что их биржевые операции оказались неудачными. Купленные Кларой акции полностью обесценились. Они разорились.

      Что же теперь делать? Жить как все люди - найти себе постоянную работу в каком-нибудь журнале или издательстве и выполнять конкретные задания? Андре Мальро об этом и не помышляет. Разве он такой как все? Нет! Он считает себя особенным. И вот в его голове рождается необычный замысел. Мальро много читал о заброшенных древних храмах и монастырях во французском Индокитае, на территории Камбоджи. Он видел фрагменты их барельефов в музеях: А что если поехать туда, завладеть такими предметами древнего искусства, продать их на Западе и разбогатеть. Настоящая авантюра! И тем не менее Клара поддается уговорам мужа, а вместе с ней и старый школьный друг Андре Луи Шевассон.

      Итак, трое искателей приключений садятся в Марселе на пароход и через месяц, в конце октября 1923 г. прибывают через Сингапур и Сайгон в Камбоджу, как раз, когда закончился сезон дождей. Там они едут до города Ангкор и через джунгли пробираются к старинному заброшенному кхмерскому монастырю. Мальро и Шевассон буквально выламывают из его стен статуи и горельефы и отправляются со своим бесценным грузом назад в Сайгон. Однако их авантюра заканчивается полным провалом. В Пномпене полиция досматривает их багаж и обнаруживает там 600 килограммов скульптур и барельефов3.

      В результате Мальро и Шевассон были осуждены на три года тюремного заключения "за кражу и порчу исторических памятников" и попали за решетку. Кларе удалось избежать наказания. Она спешно возвращается в Париж, собирает подписи в защиту своего мужа, "молодого подающего надежды писателя" и ходатайствует о пересмотре дела. На втором судебном процессе срок Мальро объявляют условным, и осенью 1924 г. он уже в Париже.

      Его ничуть не сломила передряга, в которую он попал. Даже напротив. Мальро полон впечатлений. Индокитай словно манит его назад. Там он познакомился с известным адвокатом Полем Моненом, сторонником демократических преобразований во французских колониях. Мальро разделяет его взгляды. И вот он решает опять ехать туда, откуда совсем недавно вернулся, но уже не в качестве авантюриста и искателя приключений.

      В феврале 1925 г. Мальро с женой вновь прибывает в Сайгон. Супруги остаются там почти год. Вместе с Моненом они начинают выпускать журнал. Сначала он называется "Индокитай", затем - "Порабощенный Индокитай". И в том, и в другом издании авторы пропагандируют идеи проведения в колониях Франции либерально-демократических реформ. Помимо Сайгона и Ханоя, Мальро побывал и в других городах. Добрался он и до Гонконга, и до близлежащего Кантона, где только что закончилась всеобщая стачка.

      Таким образом, молодой писатель и журналист стал свидетелем событий кануна китайской революции 1925 года.

      В самом начале 1926 г. чета Мальро возвращается в Париж. Андре доволен и даже горд собой. Он еще так молод, но столько повидал. Как вспоминали современники, Мальро уже тогда "производил большое впечатление. Его вид говорил одновременно и о вкусе к авантюре, и о меланхоличности, и о безудержной решительности. У него был красивый профиль человека эпохи итальянского Возрождения и в то же время вполне французский облик. Он говорил очень быстро и очень красиво, как будто знал все на свете, умел сражать наповал и казаться самым интеллигентным человеком эпохи"4.

      Мальро действительно стал довольно заметной фигурой. Он честолюбив. О нем говорят. Он нравится женщинам. Но разве этого достаточно? Ведь Мальро не похож на других. Он хочет по-настоящему прославиться. Значит необходимо действовать, заявлять о себе все громче и громче. Мальро твердо решил, что сможет выковать свою судьбу.

      И вот Андре берется за дело. Он очень общителен. Во второй половине 20-х годов в круг его друзей и знакомых входят писатели Андре Жид, Анри де Монтерлан, Пьер Дрьё Ля Рошель, поэт Макс Жакоб, издатели Бернар Грассе и Гастон Галлимар, художники ГТабло Пикассо и Марк Шагал. Мальро сотрудничает в различных периодических изданиях, пишет статьи о литературе и искусстве, публикует последний сборник стихов Гийома Аполлинера "Калиграммы", рассказы молодого Франсуа Мориака. Главным же занятием Мальро становится собственное литературное творчество. Он хочет навсегда вписать свое имя в анналы французской литературы. Основным жанром, конечно, избран роман. О чем? О человеке, его судьбе, характере, силе и слабости, о его жизни и смерти.

      В 1926 г. увидел свет первый роман, а вернее сказать, публицистическая повесть Мальро "Искушение Запада". Она была им задумана еще до поездок в Индокитай. Автор представляет в ней свои юношеские размышления о кризисе традиционных ценностей современной западной цивилизации, отмеченным, по его мнению, "смертью богов".

      Место действия следующих романов Мальро - Восток. Их сюжеты ему долго искать не пришлось. Он пишет отчасти о том, что сам увидел и пережил в Индокитае, вкладывая в образы своих героев частичку самого себя. Роман "Завоеватели", выпущенный Мальро в 1928 г., посвящен событиям китайской революции 1925 года. Автор ярко обрисовал в нем образы террориста Гона, большевика Николаева, умеренного Чень Дая и авантюриста Гарина. Через их действия Мальро представил собственное видение революции, в которой смешивается истинная борьба человека и авантюризм игроков. В 1930 г. выходит следующий роман писателя - "Королевская дорога". Его герои, как некогда сам Мальро, отправились на поиски сокровищ древних кхмерских храмов. Описание ожесточенной схватки этих людей с силами природы и местным населением чередуются с авторскими размышлениями о смысле жизни5.

      Мальро не может долго находиться на одном месте. Тяга к путешествиям - одна из основных черт его натуры. Он сохранит ее на всю жизнь. В 1929 г., пока издательство "Грассе" готовит к изданию "Королевскую дорогу", Мальро, отчасти на средства, выделенные другим издательским домом - "Галлимар" - отправляется в дальний путь. Он опять едет в Азию. Теперь молодой писатель в качестве официального представителя "Галлимар" должен осматривать предметы искусства, чтобы какие-то из них отобрать для выставок в Париже. Но он надеется и приобрести что-нибудь по сходной цене, чтобы потом выгодно перепродать в Европе. Весной 1929 г. Мальро вместе с Кларой садится на пароход в Марселе и отплывает в Стамбул. Оттуда супруги отправились в Персию и Афганистан и даже смогли посетить окраины молодого советского государства - Батуми, Баку и Одессу.

      В 1930 г. чета Мальро совершает еще одно, более длительное путешествие. Они едут через Персию и Афганистан в Индию, Китай и Японию и летом 1931 г. заканчивают свой многомесячный маршрут в Соединенных Штатах. Мальро возвращается совершенно очарованный Ближним и Средним Востоком. Однако пока он был в отъезде, в декабре 1930 г., покончил с собой его отец. Это событие потрясло писателя.

      В Париже Мальро опять на виду. Он живет с Кларой в небольшой квартирке в центре города. Супруги принимают друзей у себя, часто выезжают на светские вечеринки, бывают на выставках, любят ходить в театр и кино. Писатель много работает. Он сотрудничает с известным периодическим изданием "Новый французский журнал", задумал написать еще один роман. Круг его знакомств все расширяется. Мальро дружит с известным философом Раймоном Ароном, общается с поэтом и драматургом Жаном Кокто.

      Клара почти всегда находилась рядом с мужем. Она обладала сильным характером, не уступала Мальро по интеллекту, но предпочла жить его интересами. Жена стала для него лучшим советчиком, помощником в работе, иногда оказывала на него влияние. Мальро ценил ее. Однако это не мешало ему увлекаться другими женщинами.

      По своим политическим убеждениям Мальро тяготеет к левым. Некоторые даже утверждают, что он близок с коммунистами. Писатель проявляет явный интерес к СССР, стране, в которой победила революция. Мальро очень высоко оценил киноленту Сергея Эйзенштейна "Броненосец Потемкин". В Париже он знакомится с советским писателем и журналистом Ильей Эренбургом. Писатель увлечен личностью Льва Троцкого. Правда сам Троцкий, высланный из Советского Союза и находящийся в Европе, упрекает Мальро за то, что в "Завоевателях" он слишком вольно описал революцию. Между ними разгарается полемика на страницах прессы.

      В свои тридцать лет Мальро не переставал производить большое впечатление на окружающих. "Ему было, чем восхищать, - вспоминал знакомый писателя Морис Сакс. - Живость и смекалистость его ума не знали себе равных. Красивый голос. Пылкая и убедительная манера говорить. Изумительное лицо, которое немного портил его нервный тикг. Элегантность во всем: в походке, в манере одеваться, в жестах очень красивых рук. А его понимание и внимательность, любознательность и такое благородство. Тем не менее, он немного походил на шарлатана... К нему тянуло, потому что он был смелым, хладнокровно героическим, человеком сильных страстей... чувствительным, готовым помочь, сопереживающим, однако не слишком гуманным, очень разумным, иногда мечтательным, никогда заурядным и вообще достаточно причудливым"6.

      1933 год стал для Мальро особенным. В марте у него родилась дочь Флоранс. В апреле был опубликован его самый знаменитый роман "Удел человеческий". Место действия - опять Восток. Сюжет - неудачное революционное восстание в Шанхае в 1927 г., жестоко подавленное войсками Чан Кайши. Автор заявил, что в своей книге он попытался дать несколько образов человеческого величия и что он разыскал их среди китайских коммунистов. Герои романа - Кио, Катов, Хеммельрич - смело вступают в противоборство со своим уделом, условиями своего существования. Их поступки свидетельствуют о неисчерпаемости возможностей человека. Жертвенность и гибель таких людей есть дерзкий вызов смерти. За "Удел человеческий" Мальро был удостоен высшей литературной награды Франции - Гонкуровской премии.

      В августе 1933 г. состоялась личная встреча Мальро с Троцким, прибывшим во Францию. Несмотря на былые разногласия писатель выказал к знаменитому советскому революционеру явную симпатию.

      В том же году умерла мать Мальро. А в его личную жизнь входят две новые женщины. Сначала он познакомился со своей сверстницей, начинающей писательницей Луизой де Вильморен. Когда-то в юном возрасте она была помолвлена с Антуаном де Сент-Экзюпери, но не решилась выйти за него замуж. Вскоре Луиза стала женой состоятельного американца, уехала в Соединенные Штаты, родила троих детей. Брак ей счастья не принес. Она развелась с мужем, оставила ему детей и вернулась в Париж. Мальро быстро увлекся Луизой. Однако ей самой нравился не только пылкий экстравагантный писатель. Поэтому ее роман с ним оказался быстротечным и вскоре закончился. Примерно в то же время Мальро познакомился еще с одной молодой французской писательницей Жозет Клоти. Двадцатитрехлетняя высокая обаятельная блондинка быстро завоевала сердце Мальро. Их любовная история переросла в большой роман.

      Женские чары не вскружили писателю голову до такой степени, чтобы он забыл обо всем. Осенью 1933 г. Мальро активно включается в общественно-политическую жизнь. В Германии пришли к власти фашисты и начали борьбу с левыми. В тюремных застенках оказались известные коммунисты Георгий Димитров и Эрнст Тельман. Мальро собирает подписи под петицией за освобождение заключенных и везет их списки вместе с Андре Жидом в ноябре в Берлин, чтобы вручить фашистскому руководству.

      В начале следующего года писатель едет в очередное путешествие. Да в какое! Он бежит от своих реальных женщин и отправляется на поиски мифической - царицы Савской. В феврале 1934 г. Мальро вместе с приятелем, летчиком Эдуаром Корнильоном-Молинье совершает полет на одномоторном самолете над Аравийской пустыней. Они пытаются обнаружить руины древней столицы легендарной царицы. Что-то путешественники увидели, но, что именно, понять было трудно. На обратном пути в Европу их самолет попал в сильный циклон и чуть не разбился. Мальро был горд, что смог посмотреть в глаза смерти, о которой столько думал и так много писал, и героем возвратился в Париж.

      Летом 1934 г. Мальро уже отправляется в следующее большое путешествие. Илья Эренбург давно предлагал ему посетить Советский Союз. И вот представился удобный случай. В августе в Москве собирается Первый всесоюзный съезд советских писателей. С подачи Эренбурга Мальро приглашают принять в нем участие. Он с удовольствием собирается в путь. Ему очень интересно посмотреть страну, в которой победила революция. В начале июня Мальро с Кларой в сопровождении Эренбурга и его жены выезжают из Парижа в Лондон и оттуда пароходом в Ленинград.

      Мальро был очарован городом на Неве. Он обошел почти все его музеи, посетил знаменитые дворцы в пригородах, много общался с самыми разными людьми. Из Ленинграда писатель прибыл в Москву. Опять музеи и выставки, экскурсии по древней столице. Мальро с интересом наблюдал, как живут советские люди. Ему нравилось в СССР.

      Выступление Мальро на Первом всесоюзном съезде советских писателей - "Искусство - это завоевание" - произвело большое впечатление и показало, что писатель - прекрасный оратор. Суть его речи уловить трудно, но какой она была возвышенной! "Писатели, "инженеры человеческих душ", не забывайте, что высочайшая функция инженера - творчество, - восклицал Мальро. - Искусство - не смирение, искусство - завоевание. Что искусство завоевывает? Чувства и способы их выражения. Над чем одерживает победу? Почти всегда над бессознательным; очень часто над логикой..., когда множество наших писателей пишут для призраков или для людей будущего, вы, похожие друг на друга и тем не менее разные, как две руки одного тела, закладываете здесь основы цивилизации, которая породит своих Шекспиров... Мир ждет от вас не только показа того, кто вы есть в действительности, но и показа того, что выше вас, и скоро лишь одни вы сможете показать миру все это"7.

      Необыкновенно общительный Мальро завел в Москве обширные связи. Он познакомился с Максимом Горьким, Алексеем Толстым, Борисом Пастернаком, Исааком Бабелем, Михаилом Кольцовым. Его интересовали и театральные деятели. Писатель завязал контакты с Всеволодом Мейерхольдом, Соломоном Михоэлсом, Александром Таировым. Он был очень рад встрече с Сергеем Эйзенштейном. Мальро нравилась и приставленная к нему сопровождающая и переводчица Болеслава Болеславская, которую он звал просто Боля. Из Москвы писатель с женой отправился в двухнедельную поездку по Сибири, где он изъявил желание посмотреть, как живут простые труженики колхозов и совхозов.

      В сентябре 1934 г. полный впечатлений писатель вернулся в Париж. В следующем месяце по инициативе Ассоциации революционных писателей и художников Франции он выступил с отчетом о работе московского съезда, на котором только что побывал. Его речь, произнесенная с большим пафосом, свидетельствовала о восторженном восприятии увиденного в СССР. "Часто говорят о подозрительности, недоверии, с которым молодое советское общество, так часто оказывавшееся в опасности, вынуждено относиться к человеку, - подчеркивал Мальро. - Будем осторожны в словах: эта подозрительность распространяется только на отдельную личность. Что же касается человека вообще, то, напротив, доверие оказываемое ему советами, быть может, самое большое за всю историю. Доверие к детям сделало из них пионеров. Женщина царской России, чье положение было, пожалуй, самым униженным и тяжелым в Европе, превратилась, благодаря доверию к ней, в советскую женщину, проявляющую сегодня поразительную волю и сознательность. Трудом воров и убийц построен Беломорканал. Из беспризорников, которые тоже почти все были ворами, созданы коммуны по перевоспитанию"8.

      В СССР Мальро восприняли как настоящего друга страны Советов, революционного писателя, близкого к коммунистам. На протяжении второй половины 30-х годов его произведения переводились на русский язык и публиковались полностью и частями в различных журналах и газетах. Надо сказать, что это принесло неплохой доход автору.

      Творчество Мальро стало объектом пристального внимания советских литературоведов. Они не стеснялись говорить о стиле писателя то, что думали, а о нем самом то, что знали. Так, например, в феврале 1935 г. Мальро было посвящено специальное заседание в Союзе советских писателей. С основным докладом о нем выступил известный литературовед И. И. Анисимов. Он отметил, что Мальро - "художник исключительного своеобразия", "неповторимая творческая индивидуальность", "резко разорвал с культурой капитализма", "исходит из убеждения исчерпанности и даже фальшивости современной цивилизации". Но далее о стиле писателя критик говорил: "Мальро пишет захлебываясь. У него амальгама всего, даже когда потрясение у него очень велико. Обыкновенно он скачет через образы, через картины и, если заканчивает фразу, то только из снисхождения к нам, потому что без этого не поймем. Он мог бы оборвать фразу и поставить три точки, но это не принято, потому он идет дальше. Для него важен человеческий пафос, человек как таковой". Выступивший в прениях по докладу другой советский литературовед, Ромов, доложил о том, что ему удалось узнать о прошлом французского писателя. "Мальро поехал в Индокитай, - поведал он, - чтобы найти там обстановку, в которой могла бы развернуться авантюра его личной жизни. Его привлекала также и старая культура. Мальро часто думает как искусствовед. Он влюблен в искусство... он там украл что-то и по поводу этой кражи была страшная кутерьма во Франции. Писались какие-то петиции, с просьбой освободить его просто как воришку, который украл какую-то скульптуру"9.

      Такие высказывания членов Союза советских писателей совсем не помешали иметь им с Мальро тесные контакты. В 1935 - 1939 годах иностранная комиссия Союза ведет с ним постоянную переписку. Корреспондентами Мальро в СССР также стали режиссер Камерного театра Таиров, редактор "Литературной газеты" Рокотов, переводчица Боля Болеславская и др.

      1935 год прошел для Мальро под знаком борьбы с немецким фашизмом. Весной писатель выпускает повесть "Годы презрения". Ее герой немецкий коммунист-подпольщик Касснер, попавший в тюрьму. Мальро рисует портрет человека, который в тяжелый момент испытаний проявляет твердую волю и самые высокие моральные качества.

      Мальро со свойственной ему энергией участвует в антифашистских манифестациях. В июне 1935 г. он председательствует в Париже на Первом международном конгрессе в защиту культуры. В декабре писатель вместе с Андре Жидом организовывает митинг, приуроченный ко второй годовщине освобождения Димитрова, на котором также создается комитет в защиту Тельмана.

      Бурная деятельность Мальро во Франции и его связи с Советским Союзом вызывают подозрение у властей. Комитет национальной безопасности Франции, имевший своих осведомителей, завел на писателя досье. Информация о нем поступала самая разная. Сообщалось о его прошлой деятельности в Индокитае, о том, что он дружен с Эренбургом, близок к французским коммунистам. Некоторые из них, впрочем, ошибочно считали, что Мальро сам агент Комитета национальной безопасности10.

      В марте 1936 г. Мальро опять отправляется в СССР. Его отношения с Кларой становятся все более и более натянутыми. Роман с Жозет, напротив, развивается. Ехать с женой он не хочет, с Жозет, по формальным соображениям, не может. В результате писатель решает взять с собой сводного брата Ролана. В Москве Мальро встречается с советскими деятелями литературы и искусства. С Мейерхольдом он обсуждает возможность поставить в театре "Удел человеческий". Но мечтает он о том, чтобы по этому самому известному его роману был сделан фильм. Мальро очень хочет, чтобы снял его Сергей Эйзенштейн. И он отправляется к знаменитому кинорежиссеру в Кисловодск, где тот работает над очередной картиной. Писатель с радостью общается с Эйзенштейном, а заодно и любуется красотами Кавказа. Однако ни к какой договоренности они не пришли. Вместе с Бабелем и Кольцовым Мальро побывал в гостях у Горького, на его даче в Крыму.

      Во Франции 1936 год прошел под знаком сплочения левых политических сил в борьбе против угрозы фашизма. Перед очередными выборами в Палату депутатов коммунисты, социалисты и радикалы объединились в Народный фронт. Их блок победил, и в июне социалист Леон Блюм сформировал правительство Народного фронта. Однако Мальро не принимает активного участия в политических баталиях у себя на родине. Его опять влечет за пределы Франции. Именно за границей он всегда находит приложение своей энергичной деятельности. На этот раз Мальро выбирает Испанию.

      Летом в Испании генерал Франко поднял мятеж против республиканского правительства. Началась гражданская война. Фашистские государства Европы - Германия, Италия и Португалия - встали на путь открытой поддержки мятежников. Они сначала предоставили Франко вооружение и инструкторов, а затем направили в Испанию свои войска. Франция и Англия придерживались политики невмешательства. Однако часть французского общества осудила подобную политику. Коммунисты и представители других партий, а также многие известные деятели французской интеллигенции приняли деятельное участие в сборе средств для законного испанского правительства и формировании интернациональных бригад, сражавшихся против франкистов.

      Мальро лично развернул интенсивную деятельность. Он выступил организатором покупки и переправки самолетов республиканцам. Это сразу было отмечено в Комитете национальной безопасности Франции. В одной из его докладных записок утверждалось: "....писатель коммунист Андре Мальро, выполняющий миссию Коминтерна, только что отправился в Испанию на борту самолета, пилотируемого Корнильон-Молинье"11. Навряд ли Мальро действительно получил задание от руководителей Коминтерна, да и членом Французской коммунистической партии он никогда не был. Но за Пиренеи писатель действительно поехал. Там он возглавил эскадрилью "Испания" и сам поднимался в воздух вместе с пилотами, осуществлявшими бомбардировки близ Мадрида и Толедо, а также в Валенсии и других областях страны.

      Только в начале 1937 г. Мальро возвратился в Париж, где часто выступает на массовых митингах в защиту испанских республиканцев. Его вид и красноречие как всегда производили большое впечатление на слушателей. Присутствовавший на одном из митингов Франсуа Мориак записал: "На красноватом фоне сумерек появляется бледный Мальро и застывает в своей величественности. Сразу овации"12.

      Во время испанских событий произошли изменения в личной жизни писателя. Он принимает решение расстаться с Кларой. Она не дает ему развода. Тем не менее Мальро уходит к Жозет Клоти. Весной 1937 г. вместе с ней он отправляется в США и Канаду. Там он собирает деньги для испанских республиканцев. И конечно же - новые знакомства и бесконечное общение с известными людьми. Среди них Альберт Эйнштейн, Эрнест Хемингуэй, Иегуди Менухин, Марлен Дитрих, Морис Шевалье.

      Во второй половине 1937 г. Мальро, наконец, вновь берется за перо. Сюжет продиктовала жизнь. Он пишет роман "Надежда" о событиях гражданской войны в Испании. У писателя сразу появляется идея сделать по этому произведению фильм. И в следующем году он отправляется в Барселону на съемки. В январе 1939 г. город был взят войсками Франко, поэтому монтаж фильма Мальро пришлось делать в Париже.

      Между тем время неумолимо приближало Европу к самой грандиозной битве в ее истории. Мальро как будто этого не чувствует. Ему 38 лет. Он еще молод, но уже действительно знаменит. Мальро, конечно, не стал таким выдающимся французским писателем, как, скажем, Андре Жид или Франсуа Мориак. Но он известен не только своим литературным творчеством. Сколько всего у него за плечами! Встречи со знаменитыми людьми, блестящие ораторские выступления, путешествия-приключения по Европе, Азии, Америке, участие в испанской гражданской войне, съемки фильма и многое другое.

      Мальро живет в Париже с очаровательной Жозет Клоти, посвятившей свою жизнь только ему. Он обожает кошек, которые непременно присутствуют в доме, чтобы радовать своей грациозностью его взор. Писатель любит жить ни в чем себя не ущемляя, выезжает на светские приемы, всегда не прочь выпить. Он решил написать большой труд об искусстве. Мальро подумывает еще об одной поездке в СССР. В июне 1939 г. он пишет интересное письмо в Москву, своей давней знакомой Болеславской: "Дорогая Боля. Фильм закончен, и возможно, мне придется поехать в Москву, чтобы им заняться. Я бы хотел, чтобы Жозет могла приехать со мной и немножко позже монтажер. Бесполезно говорить, что ввиду нужды я предпочел бы использовать свои рубли скорее, чем франки, редкие в этом сезоне. Раз вы снова работаете у господ писателей, не могли бы вы сделать небольшой поход в сторону моего текущего счета в рублях в Гослитиздате и сообщить мне: 1. Сколько их у меня остается, 2. Как стоимость билета на советский пароход смогла бы быть переведена в Париж или Лондон. Если вы сообщите мне эти сведения, вы будете как всегда человеком полным действенности. Все передают Вам тысячи приветов, и мы также. Андре Мальро"13.

      Однако начавшаяся вскоре вторая мировая война решила все по-своему. Она унесет миллионы жизней. А скольким оставшимся в живых переломит судьбы. Мальро военные годы принесли тяжелые испытания. Заключенный в августе 1939 г. советско-германский пакт о ненападении был воспринят во Франции самым негативным образом. Многие представители французской интеллигенции, с симпатией относящиеся к стране Советов, теперь осуждали ее руководство. Мальро, которого связывали со многими советскими людьми дружественные узы, не стал публично осуждать политику СССР. Однако архивные документы свидетельствуют о том, что он поспешил отмежеваться от коммунистов.

      В одной из докладных записок Комитета национальной безопасности Франции, относящихся к январю 1940 г., содержатся следующие сведения: "Получены данные, что Андре Мальро собирается в ближайшее время поступить на военную службу. Перед вступлением в ряды армии он распространяет некое сочинение, которое только что написал. В нем он прямо нападает на страну Советов, а также утверждает, что никогда не был членом коммунистической партии:.."14.

      Еще одна любопытная информация о Мальро поступила в Коминтерн от французского писателя-коммуниста Жана-Ришара Блока, который во время войны находился в Москве и писал для Коминтерна справки о положении во Франции. В одной из них он писал: "В начале войны в чилийском посольстве (в Париже. - М. А.) в присутствии коммуниста-советника посольства разыгрался грандиозный скандал. Жена Арагона попросила у Мальро подписи под петицией в защиту одного интеллигента. Он пришел в страшное бешенство и заявил дословно: "вы, коммунисты, имеете только одно право - молчать. Вас надо только ставить к стенке, иначе с вами обращаться нельзя". Он несколько раз хотел вступить в армию, но требовал для себя высокого офицерского чина. В конце концов он записался в какую-то танковую часть"15.

      В начале войны Мальро и правда несколько растерялся. Военные действия на Западном фронте до мая 1940 г. не велись. Писатель решил поступить на службу добровольцем, но он мечтал попасть в авиацию. Ему отказали. Тогда в конце зимы Мальро согласился служить в танковом корпусе. Вскоре он узнал, что Жозет беременна.

      Стремительное наступление немецких дивизий началось в мае 1940 года. Французы не смогли организовать сопротивление такому натиску. В июне Мальро попал в плен под городом Сане. Уже в плену он узнал, что маршал Петэн подписал перемирие с Гитлером. Половина страны - северная зона - была полностью оккупирована немцами. В южной, свободной зоне, Петэн установил профашистский режим. Маршал как "глава государства" и его правительство обосновались в курортном городке Виши.

      В ноябре 1940 г. при помощи брата Ролана Мальро удалось бежать из плена. Он сразу перебирается в южную зону, на средиземноморское побережье. Туда к нему приезжает Жозет с только что родившимся мальчиком, которого называют Пьер-Готье. Мальро поселился с женой и сыном в небольшом городке недалеко от Ниццы.

      1941 год для многих стал временем принятия решений. В Лондоне генерал де Голль основал организацию "Свободная Франция", целью которой он провозгласил борьбу за освобождение родины. Генерал призывал соотечественников присоединяться к нему. В самой Франции мало-помалу начинали складываться первые группы Сопротивления. А что же Мальро? Всегда такой деятельный, экспансивный, сейчас он вдруг притих. Писатель словно не может определить для себя место во всем происходящем. Он пытается работать. Задумал написать книгу "Битва с ангелом". В 1942 г. к нему приезжают Андре Жид, Жан-Поль Сартр и другие его друзья и знакомые. Его стремятся убедить, чтобы он связался с Сопротивлением. Не получается. Мальро отвечает: "Я иду, но иду один"16.

      После оккупации немцами южной зоны, в начале 1943 г. Мальро с семьей перебирается в департамент Коррез. В марте у него с Жозет рождается второй сын - Венсен. Писатель заканчивает первую часть "Битвы с ангелом". Он называет ее "Орешники Альтенбурга" и посвящает борьбе французов против немецких оккупантов. И опять тихая семейная жизнь в небольшом уютном доме. Жена, два маленьких мальчика, кошка. У Мальро бывают его братья - Ролан и Клод. Оба они давно вступили в ряды Сопротивления. Братья призывают Андре последовать их примеру. Пока безответно. Ролан в середине 1943 г. женился на пианистке Мадлен Лью.

      В начале 1944 г. Ролан и Клод были схвачены оккупантами и депортированы. В конце года стало известно, что оба они погибли. Мадлен переехала жить к Андре и Жозет. В марте 1944 г. у нее родился сын Ален. Скорее всего именно депортация братьев побудила Мальро летом 1944 г., наконец, принять решение о вступлении в ряды Сопротивления. Правда, он почти сразу же был задержан немцами и заключен в тюрьму в Тулузе. Лишь поспешное отступление фашистских войск в августе спасло Мальро жизнь. Его освободили вместе с другими заключенными французские партизаны.

      Тем временем по всей Франции разворачиваются широкомасштабные операции по освобождению страны от оккупантов. Мальро активно в них включается. Под именем полковника Берже он создает бригаду "Эльзас-Лотарингия" и участвует в боях под Страсбургом. В ноябре писатель узнает о страшном событии. Жозет Клоти провожала на поезд свою мать. Она выходила из ее вагона, когда состав уже тронулся. Ноги Жозет соскользнули со ступенек и попали под колеса. Несколько часов спустя она умерла в больнице. Мальро нашел в себе силы преодолеть такое испытание. Полковник Берже доходит с бригадой "Эльзас-Лотарингия" до Штутгарта.

      Весна 1945 года. Война окончена, а вместе с ней перевернута еще одна страница жизни. Но надо идти вперед, думать, как быть дальше. Мальро принимает решение связать свою дальнейшую судьбу с вдовой Ролана Мадлен. Новая семья - Андре, Мадлен и три маленьких мальчика, Пьер-Готье, Венсен и Ален, поселились в просторной квартире на окраине Парижа близ Булонского леса. В 1946 г. Мальро оформит развод с Кларой и в 1948 г. женится на Мадлен. Пока же писатель думает, чем теперь себя занять.

      Мальро напишет позднее, что только во время войны он "обрел" Францию. Все его бесконечные постижения чужих стран, других культур остались позади. Теперь, наверное, писатель впервые осознал, что пора послужить и родному отечеству. А что такое Франция в 1945 году? Для всех французов она отождествлялась прежде всего с именем одного человека - генерала де Голля. В 1940 г. этот почти никому не известный военный бесстрашно взломал свою судьбу. Генерал не подчинился приказу сложить оружие и сдать отчизну врагу. В канун позорного перемирия, заключенного маршалом Петэном с Гитлером, он вылетел в Лондон и заявил соотечественникам, что будет продолжать битву за Францию. Годы войны превратили его в политика. Сколько раз англичане и американцы объявляли его неугодным. Но он твердо шел к цели, шаг за шагом создавая в изгнании "другую Францию", непокоренную, несломленную. Невероятным усилием воли и упорством де Голль выстоял. Он возглавил Временное правительство. Именно благодарят этому генералу Франция оказалась в лагере победителей. Де Голль стал человеком-легендой.

      Мальро не мог не нравиться такой человек. Он думал о нем. Его тянуло к нему. Де Голль, конечно, знал о Мальро и его неугомонном нраве, ему рассказывали о нем. Генерал понимал, что писатель был чем-то сродни ему самому. Ведь Мальро тоже выковал свою судьбу. И вот в августе 1945 г. приближенные де Голля организовали его встречу с писателем. Она оказалась судьбоносной. Отныне эти два человека будут рядом всегда. Для Мальро, такого сумасбродного, самовлюбленного, горделивого, который себя ставил превыше всего и вся, де Голль станет настоящим кумиром, единственным человеком, достойным преклонения. А для де Голля Мальро окажется, может быть, единственным другом, которому он будет полностью доверять и делиться с ним самим сокровенным.

      Пока же, во время первой встречи, собеседники говорили об истории Франции, о ее великих людях - Корнеле, Ришелье, Мирабо, Наполеоне, Клемансо. Они понравились друг другу. Мальро написал впоследствии, что он нашел де Голля "полностью соответствующим мифу о нем"17 . Глава Временного правительства сначала предложил писателю пост технического советника по культуре, а после переформирования кабинета в ноябре 1945 г. - портфель министра информации.

      Писатель с интересом взялся за новое дело. В его обязанности входило налаживание связей с интеллигенцией, определение культурной политики правительства, разработка опросов общественного мнения и даже проведение реформы устаревшей системы национального образования. Однако работать Мальро пришлось не долго, потому что в январе де Голль добровольно покинул пост главы правительства. Во Франции возродилась довоенная многопартийная система. Учредительное собрание готовило проект новой конституции, согласно которой в стране должна была быть вновь установлена республика парламентского типа. Де Голль же не хотел управлять вместе с партиями и зависеть от них.

      Так Мальро остался не у дел. Но он - натура увлекающаяся. Пока в стране принимается Конституция 1946 года и устанавливается Четвертая республика, писатель после долгого перерыва берется за перо. Он не намерен больше писать романов, а хочет представить свое видение искусства. Мальро часто говорил: "Для меня искусство - то же самое, что для других религия". Он ведь с ранней молодости был захвачен красотой творений живописцев и ваятелей разных времен и цивилизаций. Мальро писал о произведениях искусства и творчестве известных художников и скульпторов еще до войны. Теперь он решил посвятить искусству целую серию трудов. Свою первую книгу писатель называет "Психология искусства". Одна ее часть, "Воображаемый музей", вышла в свет в 1947 г., вторая, "Художественное творчество", - в 1948 г. и третья - "Цена абсолюта" в 1950 году. Как пишет Л. Г. Андреев, "Эстетическими трудами назвать эти работы трудно, собственно теория искусства в них не содержится. Скорее это публицистическая эстетика, или эстетическая публицистика, определение функции искусства в мире...". Для Мальро, пишет Ж. Базен, "каждое произведение искусства уникально и никак не связано с какими бы то ни было феноменами цивилизации и культуры". Оно, конечно, вечно. И если человеческая личность, герой любого романа писателя, всегда находится в схватке с судьбой и борется за свою жизнь, то в искусстве, по мнению Мальро, "судьба отступает". Искусство бессмертно, оно - "антисудьба"18.

      Пока Мальро размышляет о непреходящих ценностях искусства и о том, что гениальные творения человека дают ему бессмертие, де Голль начинает думать о возвращении к власти. После отставки генерал жил в своем имении Коломбэ-ле-дёз-Эглиз. Он пригласил туда верных сторонников, давно именовавших себя голлистами и заявил им, что хочет создать и возглавить объединение, главной целью которого станет борьба за отмену Конституции 1946 года и установление во Франции сильной исполнительной власти. Среди призванных в Коломбэ оказался и Андре Мальро.

      Официальное заявление о создании новой организации - "Объединении французского народа" (РПФ) - де Голль сделал в апреле 1947 года. Так генерал и его сторонники объявили "войну" Четвертой республике и ее слабой "системе партий". Голлисты стремились к решению поставленной задачи путем завоевания большинства мест в Национальном собрании и после этого проведения коренной реформы государственного устройства Франции. Председателем РПФ стал сам де Голль, генеральным секретарем - Жак Сустель. Был также создан комитет управления из тринадцати человек, в который вошел Мальро. Генерал возложил на него важную задачу по пропаганде целей РПФ и организации съездов объединения. Писатель был очень доволен. Он видел в идеях РПФ дух бунтарства. Мальро занялся изданием газеты РПФ. Сначала она называлась "Искра", затем "Объединение".

      Писатель со своими помощниками по пропаганде отказался разместиться на улице Сольферино, в штаб-квартире РПФ. Он устроился обособленно, на углу площади Оперы и бульвара Капуцинов. Мальро со свойственной ему независимостью хотел работать в таком месте, где бы "царствовал" только он один. В небольшом кабинете писатель принимал своих соратников по РПФ. Некоторые из них оставили небольшие зарисовки об этих встречах. "Он никогда не мог долго находиться за письменным столом, - пишет Андре Асту, - ему просто не сиделось на одном месте. Расхаживая все время из угла в угол, он говорил, курил, тяжело дышал. И это все одновременно. Как только его сигарета истлевала наполовину, он ее гасил и зажигал новую. В облачках дыма его пылкие, острые, звонкие слова как бы подскакивали. Тембр его голоса был словно из другого мира. Все в нем было таким конвульсивным, как будто он постоянно порождал идеи. Как он умел покорять! От него исходил просто ошеломляющий шарм. А слова все вылетали из его рта целым каскадом. Казалось, что какой-то внутренний щелчок выталкивает из него мысли в бешеном ритме, и даже сам он не может их контролировать"19.

      Когда писатель появлялся на заседаниях комитета управления, он также производил на всех присутствующих чарующее впечатление. "Андре Мальро, - вспоминает Леон Ноэль, - всегда нас поражал и восторгал магией своего слова, богатством эпитетов и неожиданностью искрометных замечаний, которые взмывали в воздух, словно фейерверк. Контраст между его романтической манерой говорить и четкими, точно подобранными формулировками генерала де Голля, свидетельствовал о том, насколько разными были эти две удивительные индивидуальности. Их всегда связывало взаимное восхищение, и благодаря им наши заседания превращались порой в праздник разума"20.

      Талант Мальро-оратора был всегда поразителен и уникален. На годы РПФ явно пришелся расцвет его импровизированного ораторского искусства. Его ярчайшие выступления запомнились почти всем голлистам той поры. "Звучал голос, - отмечает Жанин Моссюз, - захватывающий своей энергией. Он взывал не к разуму, а к чувствам. Его тон то серьезный, то ироничный, то приподнятый. Ни один другой оратор не был способен закручивать таких длинных фраз, наполненных литературными, философскими и историческими цитатами. Андре Мальро заставлял своих слушателей идти вслед за ним от одного века к другому. От Сен-Жюста он переходил к Платону, сначала упоминал Неру, потом Барреса. Весь мир проходил перед глазами голлистов: Китай, Турция, Америка, Россия... Оратор воскрешал персонажи четырех сторон света. Он делал вызывающие сравнения и проводил неожиданные параллели. Парадоксальность его суждения походила на талант иллюзиониста"21.

      На одном из первых митингов РПФ Мальро восклицал: "Мы с вами вместе с генералом де Голлем, потому что из его уст прозвучал голос Франции из самого глубокого безмолвия. И сейчас, когда раздались ваши первые апплодисменты, мне показалось, что я услышал, как в тишине забилось в первый раз большое уснувшее сердце, которое все считали сердцем Франции и уже не надеялись, что оно когда-нибудь пробудится". Без Мальро не обходился ни один съезд РПФ. Он обычно выступал в заключительный день и говорил в своей речи о Франции и о де Голле. Завершая II съезд РПФ в феврале 1949 г. писатель заявил: "Мы должны быть преданы нашей Франции. И только нам предстоит вернуть ей настоящее предназначение, издавна связанное с судьбами мира. Мы сможем это сделать лишь отдав нашу волю и нашу душу одному человеку, который сейчас рядом с нами. Вот тогда Франция станет его и нашей Францией. Должен же, наконец, настать день, когда во главе страны будет стоять достойный лидер, и сама она сможет взирать на него без усмешки"22.

      Присутствие Мальро в рядах РПФ придавало оппозиционному голлистскому движению некое неповторимое своеобразие и притягивало людей. Голлистские митинги собирали порой десятки тысяч человек. Де Голль очень любил и ценил Мальро. Он и сам не мог устоять перед его образованностью, необыкновенным даром импровизации и демоническим очарованием.

      В семье Мальро царил его культ. Писатель жил на широкую ногу в своей шикарной двухэтажной квартире возле Булонского леса. Он держал прислугу - горничную, кухарку, уборщицу, лакея и шофера. Его многие довоенные связи были утеряны. Друзей почти не осталось, только знакомые и приятели. Те из них, которые приходили в дом Мальро, удивлялись, что он живет с таким размахом. Откуда могли взяться такие большие деньги? За спиной писателя ходили слухи, что он, как и некоторые другие, приложил руку к средствам Сопротивления23.

      Жена Мальро, Мадлен жила интересами мужа. Она принимала его гостей, выезжала вместе с ним в город, оберегала его покой в доме. Мадлен печатала на машинке все то, что он писал, помогала подбирать мужу иллюстрации к его книгам по искусству. О карьере пианистки ей пришлось забыть. Лишь изредка Мадлен подходила к роялю, чтобы поиграть Брамса, Дебюсси, Сати. Музыка, к сожалению, не была увлечением ее супруга.

      Воспитанием детей Мальро не занимался, однако, был с ними строг, часто делал замечания. Мальчики, его сыновья Пьер-Готье и Венсен и племянник Ален, жили вместе с ним. Время от времени в гости к отцу приходила Флоранс, дочь от первого брака. Обедал писатель вместе с детьми только по выходным дням. Они знали, что их выдающийся отец большой гурман и с интересом наблюдали, с каким удовольствием он ест красное мясо, чуть поджаренное на вертеле, икру и как проворно поглощает торт "наполеон"24 . Добавим, что Мальро много пил, предпочитая виски, и выкуривал двадцать сигарет в день.

      В 1951 г. во Франции прошли парламентские выборы. Голлисты очень надеялись на успех, но их надежды не оправдались. РПФ получило всего 118 мест в Национальном собрании. После этого голлистское объединение вступило в полосу внутренних противоречий, которые постепенно привели его к упадку. В 1953 г. де Голль решает распустить РПФ. Мальро был очень разочарован. Он считал, что голлисты вполне могли бы действовать более решительно и вернуть себе власть жесткими методами.

      Теперь писатель большую часть своего времени посвящает трудам по искусству. Он работает над "Воображаемым музеем мировой скульптуры" и выпускает его по частям. В 1952 г. выходит книга "Скульптура", в 1954 г. - "От барельефов к священным гротам" и "Христианский мир". В 1957 г. появляется одна искусствоведческая работа Мальро - "Метаморфозы богов". Пользуясь свободным временем, писатель путешествует. Без этого он не может. В 1952 г. Мальро побывал в Греции, Египте, Иране, Индии. В 1954 г. он вновь посетил Соединенные Штаты.

      В середине 50-х годов голлистское движение почти полностью утеряло свое влияние в стране. Де Голль отдалился от политики и жил почти безвыездно в Коломбэ. Его самые верные сторонники, объединившиеся в небольшую партию "социальных республиканцев", на парламентских выборах 1956 г. получили всего 21 место в Национальном собрании. Тем не менее, они не теряли надежды когда-нибудь вернуться к власти. В Париже известные голлисты - Мишель Дебре, Жак Сустель, Эдмон Мишле - каждую неделю собирались в Доме Латинской Америки. Иногда на эти встречи приезжал и Андре Мальро. Голлисты не забывали и о своем лидере. Время от времени они приезжали к де Голлю в Коломбэ. Мальро, конечно, входил в их число.

      Между тем Четвертая республика, ослабленная колониальными войнами и нестабильностью собственной политической системы, вступила в полосу затяжного кризиса. Роковой для нее оказалась алжирская война. В Алжире все время нарастало недовольство со стороны офицеров сражающейся там французской армии и местных ультраколониалистов непоследовательностью алжирской политики парижских кабинетов. Голлисты решили воспользоваться такой ситуацией. Они тайно налаживали контакты с недовольными и пытались склонить их выступить с призывом к де Голлю. Сторонникам генерала удалось это сделать в процессе алжирского антиправительственного мятежа, поднятого "ультра" и поддержанного армией 13 мая 1958 года. Де Голль умело воспользовался действиями мятежников и смог вернуться к власти на продиктованных им условиях. 1 июня 1958 г. Национальное собрание утвердило его в качестве председателя правительства.

      Мальро не знал о деятельности голлистов в Алжире. События застали писателя в Италии. Он прибыл в Париж и попал "с корабля на бал". Де Голль тут же предложил ему портфель министра. В течение второй половины 1958 г. во Франции был установлен новый политический режим - Пятая республика. Мечта де Голля о сильной исполнительной власти, ставшая основной идеей голлизма, воплотилась в действительность. Республика парламентского типа правления заменялась президентской республикой, что было закреплено Конституцией 1958 года.

      В конце года де Голль был избран первым президентом Пятой республики. Он оставался на своем посту более десяти лет. Андре Мальро все это время занимал пост министра культуры. Президент предоставил ему полную свободу действий. Он понимал, что такая ярчайшая личность как Мальро сделает культурную политику Франции по-настоящему значимой и неповторимой.

      Новый министр культуры был очень рад своему назначению. Он сразу начал размышлять над тем, чем же предстоит заняться его министерству. Однако в конце 50-х - начале 60-х годов писателю пришлось много времени уделять пропаганде установленного де Голлем режима. Несравненный оратор, Мальро с удовольствием стал глашатаем "новой Франции": Он объехал многие страны, чтобы возвестить о возвращении к власти великого француза и установлении им режима, достойного его великой отчизны.

      В конце 1958 г. Мальро побывал во французских колониях Гвиане и Мартинике в Америке, съездил в любимые им страны древних азиатских цивилизаций - Иран, Индию и Японию. В Индии он встречался и беседовал с Неру. В 1959 г. министр отправляется в большое турне по Латинской Америке, останавливаясь в столицах Аргентины, Чили, Бразилии, Боливии, Колумбии, Эквадора, Парагвая, Уругвая и Венесуэлы. Он возвращается в Париж в конце года, а в начале следующего опять летит в Америку, на этот раз - в Мексику.

      Мальро стал блестящим проводником выдвинутой де Голлем идеи деколонизации. В 1960 г. министра с энтузиазмом принимают в только что получивших независимость бывших французских колониях - Чаде, Габоне и Центральноафриканской республике. Очень тяжелым был путь к самостоятельности лишь одной французской колонии - Алжира. Вообще "алжирская проблема" оставалась главной для всей французской политики в первые годы существования Пятой республики. Европейское население этой страны, в большинстве своем ультраколониалистское, отчаянно боролось за сохранение колонии под французским суверенитетом. Его по-прежнему поддерживала армия. Колониальная война не прекращалась. В 1960 и в 1961 годах сначала "ультра", а затем генералы армии подняли в алжирской столице мятежи против политики де Голля, направленной на предоставление Алжиру независимости. Мало того, на территории Франции начала подпольно действовать так называемая Вооруженная секретная организация (ОАС), объединившая сторонников "французского Алжира" и действующая террористическими методами.

      Францию лихорадило. Население страны разделилось на две части. Одни сочувствовали "ультра", которым предстояло покинуть Алжир, ставший их родиной. Другие считали, что президент прав. Ситуация в правительстве была аналогичной. Некоторые министры не сразу безоговорочно поддержали де Голля. Мальро, как и многие другие, поначалу колебался. Только во время мятежа генералов в апреле 1961 г. министр культуры проявил твердость и полностью занял пропрезидентскую позицию. За это он был внесен в "черные списки" ОАС. В феврале 1962 г. около дома писателя была взорвана бомба, что произвело на него тяжелое впечатление. Мальро решил покинуть любимую квартиру около Булонского леса и переехал в Версаль.

      Годом раньше министр пережил, наверное, самую большую трагедию в своей жизни. В мае 1961 г. в автомобильной катастрофе погибли его сыновья - двадцатилетний Пьер-Готье и восемнадцатилетний Венсен. Но Мальро не сломился и не показывал внутренних страданий. Внешность писателя с возрастом изменилась. Жан Лакутюр пишет: "Его лицо стало более крупным и заметно клонилось книзу. Он напоминал еретика-доминиканца, чудом уцелевшего от сожжения на костре и преследуемого запахом паленого. Передняя прядь волос откинулась назад и оголила лоб гипсового цвета". Впрочем, далее автор подмечает и черты, оставшиеся характерными для Мальро почти на всю жизнь: "Его красивая рука, как обычно, теребила правую щеку и уголок губы и, таким образом, словно вырывала мимолетные и причудливые слова и пыталась обуздать совершающее побег красноречие"25.

      Окончание в 1962 г. алжирской войны принесло Франции долгожданное облегчение. В правительстве это событие расценивали как важнейшую веху в истории молодой Пятой республики. Наконец-то и Мальро смог целиком и полностью посвятить себя заботам министра культуры. Писатель трудился без устали. Пик его деятельности пришелся на середину 60-х годов. Мальро часто повторял: "Я мечтаю о грандиозном, а средства достижения ничтожны". И действительно, бюджет министерства культуры был весьма скромен. Тем не менее писатель смог сделать многое. Под его непосредственным руководством началось составление перечня исторических памятников Франции. Сотрудники министерства разработали целый ряд законов по их охране и реставрации. На глазах у французов хорошели и приобретали былое великолепие старинные дворцы, особняки, монументальные сооружения - Лувр и Триумфальная арка в Париже, Трианон в Версале и др. Особый закон утверждал создание так называемых "заповедных зон" во многих городах страны. Министр занялся переоборудованием известных французских музеев, а также созданием новых.

      Мальро заботился об организации выставок, о вывозе и показе за рубежом шедевров, хранящихся во Франции и о демонстрации французам произведений искусства других стран. Так, в 1963 г, писатель лично отправился в США, сопровождая "Джоконду". Позднее он повез в Японию "Венеру Милосскую". А французы смогли увидеть в Париже сокровища индийской и мексиканской культуры, несравненные по своему великолепию предметы прикладного искусства из гробницы Тутанхамона.

      Мальро провел реформу системы французских театров. Из фондов его министерства постоянно выделялись деньги на развитие французской музыки и кинематографии. Известным французским художникам предоставлялись государственные заказы. В 1962 г. знаменитому Марку Шагалу было поручено расписать плафон в зрительном зале Гранд-Опера. Художник давно был знаком с Мальро и говорил о нем: "Он так пропитан искусством, что просто сгорает от него"26.

      Министр мечтал о том, чтобы любой француз мог приобщиться к культуре. Он хотел создать в каждом департаменте Франции Дома культуры. Скорее всего такую идею писатель позаимствовал из СССР. Первый Дом культуры был торжественно открыт в присутствии Мальро в 1964 г. в Бурже, один из последних - в 1968 г. в Гренобле.

      Проекты законов своего министерства и вообще собственные идеи писатель отстаивал в Национальном собрании и Сенате страны. Его пламенные речи могли убедить любого человека. Мальро много ездил по Франции и выступал по различным случаям. Особой патетикой отличались речи Мальро, увековечивающие имена знаменитых французов - на похоронах художника Жоржа Брака в 1963 г., в годовщину смерти Жанны д'Арк в 1964 г., на похоронах известного архитектора Шарля-Эдуара Ле Корбюзье в 1965 году. Больше всего запомнилось современникам выступление писателя в конце 1964 г. по поводу переноса праха Жана Мулена в Пантеон. Менее чем за час Мальро смог красочно воссоздать образ героя Сопротивления, его трудную деятельность в тылу врага и напомнить о его гибели во имя родины. "Замученный в гнусных подземельях глава Сопротивления, - восклицал оратор, - взгляни своими исчезнувшими глазами на всех этих женщин в черном: они надели траур в память о всех наших товарищах, и по тебе тоже... Бедный замученный король теней, смотри, как в июньской ночи, усеянной пытками, поднимается твой народ"27.

      Министр культуры продолжает писать. Главной темой его работ остается искусство. Он размышляет также о культуре вообще, о смысле жизни, о смерти, которая уже не раз постучалась в его дом. В своих очерках и статьях Мальро вспоминает, как еще в молодости он писал, что "человек - это то, что он смог сделать, или то, что способен сделать". Министр пишет о неизбежности смерти и бессмертии славы.

      С возрастом писатель ничуть не утратил любовь к путешествиям. В 1965 г. он осуществляет поездку в Китай, где встречается с Чжоу Эньлаем и Мао Цзэдуном. В конце того же года во время президентской кампании Мальро, естественно, горячо поддерживал де Голля, баллотировавшегося на второй срок и победившего во втором туре Франсуа Миттерана.

      Мальро и де Голля по-прежнему связывали теплые дружеские отношения. Министр был согласен почти со всеми политическими действиями президента. Де Голль, в свою очередь, одобрял деятельность Мальро. Они часто виделись. На заседаниях правительства, проходивших каждую среду под председательством президента, министр культуры неизменно сидел рядом с ним с правой стороны. Де Голль постоянно приглашал Мальро на приемы в Елисейском дворце, а также встречался с ним в неофициальной обстановке. Они подолгу беседовали о политике, о жизни, о культуре. Свидетелям их разговоров нередко приходили на ум самые удивительные сравнения. Сотрудник Елисейского дворца Жан Кассу как-то заметил: "Мне показалось, что де Голль мнил себя Наполеоном, а Мальро делал вид, что он Шатобриан"28.

      Президент читал произведения писателя, следил за его речами. Когда де Голль не мог лично поделиться с Мальро своим мнением о его работах или выступлениях, он писал ему. Например, в конце 1961 г. президент отправил писателю следующее небольшое письмо: "Мой дорогой друг. Знайте, что я был глубоко восхищен вашим докладом в Национальном собрании по поводу реставрации известных исторических памятников. Конечно, в нем присутствовала и выдающаяся мысль, и прекрасный стиль и искрометное действие. Прозвучала также и определенная политика. Нужно, чтобы она такой и была в действительности. Спасибо. Искренне ваш"29.

      Личная жизнь Мальро из-за его сложного характера складывалась нелегко. Многие полагали, что он страдал манией величия. Министр считал себя выдающимся писателем и ждал, что ему присудят Нобелевскую премию. Однако этого так и не произошло. Мальро несколько раз предлагали стать академиком, но он отказывался, считая, что это ниже его достоинства. Писатель пил. Состояние его здоровья ухудшалось. Очень тяжелым для министра стал 1966 год. У него началась депрессия. Он лечился в больнице. Взаимопонимания с женой становилось все меньше. В результате Мальро принял решение расстаться с Мадлен30.

      Несмотря на личные невзгоды, министр продолжает работать. Весной 1966 г. он летит в столицу Сенегала Дакар и участвует там в Первом мировом фестивале африканского искусства. В Париже писатель организует большую выставку работ Пикассо. Мальро пишет также книгу воспоминаний. Она выходит в 1967 г. и называется "Антимемуары". Мальро заявил, что такое название его произведение получило потому, что в нем нет последовательного изложения событий. Он обрисовал в нем лишь отдельные эпизоды собственной жизни. Кроме того, Мальро описал в книге свои встречи с великими людьми - де Голлем, Неру, Мао. Главное же, как подчеркивал писатель, в "Антимемуарах" он представил читателю размышления о смысле жизни.

      В начале 1968 г. министр культуры Франции совершил двухнедельную поездку по СССР. Программа его пребывания была очень насыщенной. Он прилетел в Москву, а потом посетил Ленинград, Волгоград, Баку, Суздаль, Владимир. Мальро встретили радушно. Его приняли Председатель совета министров А. Н. Косыгин и министр культуры Е. А. Фурцева, с которой он вел переговоры об обмене выставками и художественными коллективами двух стран31.

      Вскоре после возвращения на родину Мальро стал очевидцем знаменательных майско-июньских событий, свидетельствующих о серьезном социальном кризисе. Сначала по Франции прокатилась мощная волна студенческих волнений, а затем началась всеобщая забастовка огромного масштаба. Такая ситуация застала врасплох президента страны и правительство. Потрясен был и министр культуры. Как и все голлисты, он выступил в защиту де Голля. Пятая республика выстояла. Однако события нанесли незаживающую рану ее первому президенту. Давая оценку происшедшему, де Голль с печалью заметил: "Я думал о Франции, но не о французах". В апреле 1969 г. после того, как потерпел неудачу выдвинутый президентом законопроект о реформе Сената и новом районировании Франции, он добровольно ушел в отставку и удалился в Коломбэ. Мальро сразу заявил о том, что он не будет работать без де Голля и также навсегда покинул свой пост. Эпоха его славных дел в министерстве культуры ушла в прошлое.

      Еще в 1967 г. после долгих лет разлуки писатель встретился с одной из подруг юности - Луизой де Вильморен. Двое немолодых людей постоянно виделись, а в начале 1969 г. приняли решение жить вместе. Мальро переезжает с двумя сиамскими кошками в пригород Парижа Верьер, в старинный родовой особняк Луизы. Писатель там быстро освоился. Он чувствует себя комфортно и всегда находит общий язык с хозяйкой дома.

      В декабре 1969 г. де Голль приглашает Мальро к себе в гости в Коломбэ. Бывший министр с радостью едет. Он застает генерала за работой. На его письменном столе лежат рукопись "Мемуаров надежды" и корректура "Речей и посланий". Почти весь день де Голль и Мальро провели вместе в уютном кабинете генерала. За окном бесшумно падал снег, на кресле спал свернувшись калачиком пушистый кот. Все располагало к неспешной беседе. Великий политик и знаменитый писатель делились воспоминаниями о былых днях славы, рассуждали о судьбе Франции, придавались философским размышлениям, цитировали мудрецов. Им было так хорошо вместе. Увы, эта встреча оказалась последней.

      Мальро ждали новые удары судьбы. В конце декабря 1969 г. скоропостижно скончалась Луиза де Вильморен. Писатель с трудом пережил такое горе. Племянница Луизы, Софи разрешила ему остаться жить в особняке тетки, к которому он уже привык. Софи де Вильморен стала последней подругой Андре Мальро.

      В ноябре 1970 г. в Коломбэ умер де Голль. Его утрата для писателя была невосполнима. Их дружественный союз вошел в историю. Еще при жизни бывший президент прислал Мальрс первый том своих "Мемуаров надежды". Небольшой отрывок из них, посвященный писателю, ярко характеризовал отношение к нему "самого знаменитого из французов". "Моей правой рукой, - писал де Голль, - всегда был и будет Андре Мальро. Присутствие рядом со мной этого гениального друга, человека такой высокой судьбы, иногда заставляло меня думать, что я сам зауряден. Представление, которое создавал обо мне этот несравненный очевидец, способствовало моему самоутверждению. Я знаю, что в любом споре, когда речь пойдет о серьезных вещах, его молниеносное решение поможет мне рассеять любое сомнение"32.

      Мальро отблагодарил де Голля за такие лестные слова в его адрес. Он написал небольшую повесть "Дубы, которые срубают..." и посвятил ее своей последней встрече с генералом. Она вышла отдельной книгой в 1971 году. Писатель воспроизвел длинный разговор с де Голлем и включил в текст цитаты из произведений генерала. Так по-своему он решил обрисовать портрет выдающегося французского политика и, представив его убеждения, показать мужество и величие этого необыкновенного человека. "Самая большая слава, цитирует Мальро де Голля, - приходит лишь к тем людям, которые не уступили... В ужасных потрясениях поднимаются, выделяются и оставляют след лишь умеющие мыслить и действовать согласно зловещему ходу событий"33. Повесть сразу разошлась большим тиражом и до сих пор пользуются популярностью.

      В 1972 г. Мальро долго болел. Он опять страдал затяжной депрессией. Но кризис миновал. Писатель сумел войти в неплохую форму и начал работать. На закате дней бывший министр словно доказывал сам себе верность слов одного из героев романа "Королевская дорога", немного переиначив их: "Смерти нет. Есть лишь бесконечное человеческое состязание с ней".

      Мальро писал об искусстве и литературе, редактировал свои старые произведения, переиздавал их, формировал новые сборники. В 70-е годы выходят "Гойя", "Черный треугольник, "Лакло", "Лазарь", "Обсидиановая голова", двухтомник "Зеркало лимба". Несмотря на неважное самочувствие, писатель в сопровождении Софи де Вильморен совершает путешествие в любимую с юности Азию. В 1973 г. он едет в Индию и Непал, а оттуда приезжает в Бангладеш, где заявляет о своей большой симпатии к этой молодой стране. В 1974 г. он опять в Индии, затем в Японии. В 1975 г. бывший министр добирается до Гаити.

      Однако в следующем году силы покинули Мальро. Он умер в парижской больнице 23 ноября 1976 года. Гроб с его телом для прощания был установлен в Квадратном дворе Лувра, а почетный траурный караул "несли" древнеегипетские каменные кошки из коллекций музея. Бывшего министра культуры похоронили на кладбище городка Верьер, в котором он провел свои последние годы. Прошло двадцать лет. В 1996 г. правительство Франции приняло решение о переносе праха писателя в Пантеон. Так Андре Мальро обрел свой вечный покой рядом с себе подобными - выдающимися сынами родного отечества.

      Примечания

      1. Об Андре Мальро во Франции написана не одна сотня работ. Перечислим самые значительные из них: BOISDEFFRE P. de. Andre Malraux. P. 1960; De Gaulle et Malraux. P. 1987; LYOTARD J. -F. Signe Malraux. P. 1996; LACOUTURE J. Andre Malraux, une vie dans le siecle. P. 1977; MALRAUX С Nos vingt ans. P. 1966; MAURIAC С Malraux ou le mal du heros. P. 1946; MOSSUZ J. Andre Malraux et le gaullisme. P. 1970; PICON G. Malraux par lui-meme. P. 1955; STEPHANE R. Andre Malraux, entretiens et precisions. P. 1984; TODD O. Andre Malraux. Une vie. P. 2001. Пристальное внимание жизни и творчеству Мальро уделялось и в других зарубежных странах. Пожалуй, самая известная биография писателя последних лет принадлежит перу Кюртиса Кейта: САТЕ С. Andre Malraux. P. 1994.
      В нашей стране наиболее известный исследователь литературного творчества Мальро настоящего времени - Л. Г. Андреев. См., например, его предисловия к произведениям Мальро, изданным на русском языке: АНДРЕЕВ Л. Г. У роковой черты или Зеркало лимба. - МАЛЬРО А. Зеркало лимба. М. 1989; АНДРЕЕВ Л. Г. Наедине со смертью. Восточные романы Мальро. - МАЛЬРО А. Королевская дорога. М. 1992. Различные аспекты деятельности Мальро стали предметом исследования нескольких кандидатских диссертаций: БЛОМ-КВИСТ Е. Б. Критика эстетических воззрений Андре Мальро. М. 1971; ДУЗЕНОВ А. М. Общественно-политические взгляды и деятельность А. Мальро. Ташкент. 1988; ТОЛСТЫХ Ю. А. Андре Мальро и голлизм. Екатеринбург. 2001; ШЕРВАШИДЗЕ В. В. Романы Андре Мальро. Тбилиси. 1974. В 2002 г. Институтом мировой литературы РАН были опубликованы несколько писем Мальро, адресованных советским общественным и театральным деятелям. - Диалог писателей. Из истории русско-французских культурных связей XX века. 1920 - 1970. М. 2002.
      2. TODD O. Op.cit., p. 32.
      3. Эти сведения были через некоторое время переданы в Комитет национальной безопасности Франции. Его архив в 1940 г. конфисковали немецкие войска сразу после своего вступления в Париж. Затем он был отправлен на хранение в один из замков Чехословакии. Оттуда уже советскими войсками в 1945 г. архивные документы были вывезены в Москву. В 90-е годы XX в. Россия вернула архив Франции. Однако копии всех его важнейших документов остались в Российском государственном военном архиве (РГВА). Из них мы и почерпнули приведенные данные. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      4. Цит. по: LACOUTURE J. Op. cit., p. 112.
      5. Фрагменты романа "Искушение Запада" и многих других произведений Мальро см. в книге: МАЛЬРО А. Зеркало лимба. Романы "Завоеватели" и "Королевская дорога" опубликованы в книге: МАЛЬРО А. Королевская дорога.
      6. Цит. по: LACOUTURE J. Op. cit., p. 127 - 128.
      7. МАЛЬРО А. Зеркало лимба, с. 67 - 68.
      8. Там же, с. 77 - 78.
      9. Стенограмма заседания хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), ф. 631, оп. 15, д. 42.
      10. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      11. Там же.
      12. Le Monde, 22.XI.1996.
      13. РГАЛИ, ф. 1397, оп. 1, д. 746.
      14. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      15. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 495, оп. 10а, д. 126.
      16. Цит. по: Le Monde, 22.XI.1996.
      17. MALRAUX A. Antimemoires. P. 1967, p. 135.
      18. АНДРЕЕВ Л. Г. У роковой черты или Зеркало лимба, с. 20; БАЗЕН Ж. История истории искусства. От Вазари до наших дней. М. 1995, с. 282; МАЛЬРО А. Метаморфозы искусства. Голоса безмолвия. - МАЛЬРО А. Зеркало лимба, с. 259.
      19. ASTOUX A. L'Oubli. De Gaulle. 1946 - 1958. Р. 1974, p. 101.
      20. NOEL L. La traversee du desert. P. 1973, p. 74 - 75.
      21. MOSSUZ. J. Op. cit., p. 85 - 86.
      22. MALRAUX фe et Malraux, p. 226.
      29. GAULLE CH. DE. Lettres, notes et carnets. Janvier 1961 - Decembre 1963. P. 1986, p. 176.
      30. TODD O. Op. cit., p. 474 - 475.
      31. Пребывание Мальро в СССР в феврале-марте 1968 г. изложено по отчету (без подписи) о его поездке, хранящемуся в РГАЛИ, ф. 2329, оп. 9, д. 2101.
      32. GAULLE CH. DE. Memoires d'Espoir. V.I. Le Renouveau. 1958 - 1962. P. 1970, p. 285.
      33. MALRAUX A. Les chenes qu'on abat... P. 1971, p. 83 - 84.

      Вопросы истории. - 2005. - № 5. - С. 30-48.
    • "Известия о нынешних бедах России" Генри Бреретона
      Автор: Saygo
      Г. М. КОВАЛЕНКО. СМУТА В РОССИИ ГЛАЗАМИ АНГЛИЙСКОГО КОНДОТЬЕРА

      В XVI в. авторами сочинений о России были по преимуществу путешественники, купцы и дипломаты. Смута начала XVII в. привела в Россию наемные армии, в составе которых были представители почти всех европейских народов. Заключив соглашение со шведским королем Карлом IX, правительство В. Шуйского получило союзническую наемную армию со всеми ее достоинствами и недостатками. Обладая хорошими боевыми качествами, армия Я.-П. Делагарди отличалась чрезвычайной неустойчивостью в моральном отношении.

      Профессией кондотьеров была война, из которой они стремились извлечь максимальную выгоду. Попав в Россию, наиболее просвещенные из них стремились осмыслить те события, в которых они принимали участие, показать современникам и потомкам, за что и на чьей стороне они сражались.

      Сочинение английского кондотьера Г. Бреретона "Известия о невзгодах в России" почти не известно исследователям. Ф. Аделунг в своем обозрении иностранных сочинений о России упоминает лишь его название. Из русских историков только Н. И. Костомаров использовал его в своей работе о Смутном времени при описании не известного по другим источникам сражения за Ржев. Его привлекал также шведский историк X. Альмквист при описании военной экспедиции Э. Горна в марте - июне 1610 года1.

      О самом Бреретоне не известно практически ничего. Самый подробный английский биографический словарь сообщает о нем лишь то, что он является автором сочинения "Известия о нынешних бедствиях России"2. По всей вероятности, он принадлежал к низшим или средним слоям английского дворянства, которые в поисках средств к существованию поступали на военную службу к иностранным государям. Очевидно, он получил неплохое образование. Об этом можно судить уже по тому, что его сочинение насыщено упоминаниями о персонажах античной литературы и истории, с которыми он сравнивает действующих лиц своего повествования. Среди них - Гекуба и Поликсена, Эней и Приам, Иоакаста и Латона, Улисс и Ахтиофель, Марк Антоний и Клеопатра, Гней Помпеи и Лукреция. Он ссылается на Плутарха и цитирует латинские стихотворения и пословицы.

      По всей вероятности, Бреретон появился в России со вторым потоком вспомогательного войска, посланного Карлом IX для оказания помощи В. Шуйскому в борьбе с польско-литовскими отрядами и русскими сторонниками самозванца. В мае 1609 г. в Швецию прибыли наемники, завербованные эмиссарами Карла IX в Англии, Франции и Нидерландах. В начале сентября они отправились морем в Россию, но ветром были занесены в Финляндию и высадились в Або. Оттуда они совершили пеший переход в Выборг, где командование над ними принял Горн. Закончив трехдневный переход по льду Финского залива, 12 февраля Горн вышел к Копорью, откуда двинулся на Старицу, где должен был соединиться с Делагарди. В Швеции и Финляндии непривычные к суровому климату наемники страдали и даже гибли от голода и холода. С этими же проблемами они столкнулись и на русской территории. Местные жители покидали свои дома и прятались в лесах. Как заметил Бреретон, "у них были основания не доверять никому: ни тем, кто пришел защищать их, ни тем, кто пришел их убивать"3.

      Наемники без боя заняли Старую Руссу и сняли осаду Осташкова, выбили поляков из Ржева. 24 апреля Горн взял Зубцов и послал Делавиля на помощь Г. Валуеву, осадившему поляков и остатки тушинцев в Иосифовом монастыре. 21 мая они были изгнаны из монастыря, и Горн с Я. Барятинским осадил крепость Белую, занятую А. Гонсевским, но взять ее не смог и, узнав о приближении польского полководца С. Жолкевского, отступил к Зубцову. Здесь наемники, недовольные задержками с выплатой жалования, были готовы поднять мятеж и перейти на сторону поляков, которые уговаривали их отступиться от Шуйского и перейти на службу к Сигизмунду III. Агитацию среди английских наемников развернул командовавший ими Колвил, в результате чего только в одну ночь дезертировали 60 человек. Сам Горн чуть было не подвергся нападению и вынужден был решительными мерами наводить порядок. Колвил был отстранен от командования и заменен Коброном, несколько солдат было повешено4.

      21 июня Горн соединился с Делагарди в 25 верстах от Можайска. Оттуда они пошли на помощь Валуеву, осажденному поляками в Цареве Займище. 23 июня они соединились с войском Д. Шуйского около Клушина. На рассвете 24 июня Жолкевский, получивший сведения о противнике от перебежчиков, напал на клушинский лагерь. После трехчасовой битвы поляки вступили в переговоры с наемниками, которые стали переходить на их сторону. Узнав об этом, Шуйский решил спасаться бегством. Его примеру последовало все войско. Наемники, по словам Бреретона, "разделились: одни вернулись к царю, другие - к королю Швеции, большинство - к полякам, многие - домой в свои страны"5. Очевидно, в числе последних был и Бреретон. Делагарди и Горн с небольшим отрядом финнов и шведов ушли к Погорелому Городищу, где был Делавиль, затем - на Торжок, а оттуда - к Новгороду.

      Во второй половине XVI в. работы, посвященные России, носят односторонний характер и представляют собой, как правило, либо наполненные практическими сведениями описания торговых путей, товаров и цен на них, либо отчеты послов об отношении московского правительства к английской торговле.

      Сочинение Бреретона было написано для занимательного чтения высших аристократов, в частности для фаворита Якова I государственного секретаря Р. Карра. Его большая часть представляет собой описание русской Смуты, как ее себе представлял автор до прибытия в Россию, а меньшая часть - описание тех событий, в которых он принимал непосредственное участие.

      Его сочинение - не только рассказ о поездке в экзотическую страну, где происходили самые невероятные происшествия, но и своего рода роман. Его отличительная черта - образность. Бреретон выводит на историческую сцену людей с их сложными характерами и судьбами (как правило, вымышленными), вкладывает в их уста длинные речи и монологи, составленные по правилам античного ораторского искусства. У него бойкое перо, он склонен к риторике и театрализации описываемых событий. Смуту в России он сравнивает с превращением всей страны в "горестную сцену", на которой актеры играют под аплодисменты "свои кровавые роли"7.

      В России Бреретон попал в особый мир. Поэтому его интересовала не только современная Россия, но и ее история. Поскольку он имел самые смутные представления о русской истории, многие его персонажи условны. Главной реальной фигурой ближайшего прошлого для него, как и для большинства иностранцев, был Иван Грозный. Его основная характеристика - тиран, но тиран великий, поскольку до Смуты страна "процветала в богатстве, государственных делах и мирной торговле с иностранцами". Такой унаследовал ее его сын Дмитрий, но вместе с тем он унаследовал и ненависть подданных, "которую они испытывали по отношению к его отцу и которая была настолько сильна, что, не умерев с его смертью, продолжала жить вместе с его потомками и вскоре повергла его в смятение".

      Дмитрий у Бреретона - собирательный образ. Его биография составлена из биографий Федора Ивановича, Лжедмитрия I, Лжедмитрия II. Это некий символ, за которым последовательно шли сторонники всех самозванцев8. Он наделяет его природными добродетелями и способностями, а также молодостью и красотой. По его словам, Дмитрий был "наиболее совершенным князем с благородной душой и царской внешностью". Его антиподом выступает ближайший советник царя, "великий Конюший" некто Vansusce (Knesevansusce). В нем угадываются черты и Б. Годунова, и В. Шуйского. Бреретон характеризует его как властолюбивого, лицемерного и жестокого человека, который во всех своих делах "руководствовался больше собственными амбициями, чем заботой о государстве". Сознавая исходящую от него опасность, Дмитрий решил укрепить свое положение брачным союзом и стал искать себе невесту при дворе польского короля. С этой целью в Польшу было отправлено посольство во главе с родственником царя неким Трагусом, в котором довольно трудно узнать кого-либо из реальных лиц. Избранницей Дмитрия стала изумительной красоты полячка из княжеского рода, которую Бреретон нигде не называет по имени, поскольку, очевидно, просто не знает его.

      Главная ошибка Дмитрия, по мнению Бреретона, состояла в том, что он не заменил польскую гвардию своими соотечественниками и тем самым попустительствовал бесчинствам поляков. Антипольскими настроениями в столице воспользовался В. Шуйский, который, сплотив вокруг себя около 12 тыс. москвичей, напал на царский дворец и уничтожил всех поляков. При этом Дмитрию удалось бежать вместе с женой в Калугу. Этим, по словам Бреретона, заканчивается последнее действие его комедии и начинается первое действие его трагедии.

      Ее основную сюжетную линию составляет борьба между Лжедмитрием II, который у Бреретона по-прежнему выступает как сын Ивана IV Дмитрий, и В. Шуйским (Vansusce). Объявив Дмитрия убитым и устроив его фальшивые похороны, Шуйский решил устранить его родственника Трагуса, "который в глазах народа был также великим" и поэтому являлся для него "огромным камнем преткновения". При помощи своего брата Дмитрия и некоего "подлого изменника" Glasco, который "был орудием исполнения его планов и намерений", он заманил его в Москву. Там его пытали, судили и, приговорив к смерти, бросили в тюрьму, где он покончил с собой, а его жена, которую Бреретон сравнивает с героинями античной истории, умерла от горя, явив "замечательный пример любви и постоянства". За этой античной трагедией, разыгранной Бреретоном на русской сцене, стоят реальные факты расправы В. Шуйского со своими политическими противниками9.

      Трагедия, описываемая Бреретоном, происходила на фоне реальных событий русской истории, которые он представлял лишь в общих чертах. Бреретон пишет о том, что из Калуги Дмитрий бежал в Польшу и, собрав там 40-тысячную армию, осадил Москву, но встретил сильное сопротивление. Поляки же, по словам Бреретона, как и в 1605 г., вели себя не самым лучшим образом: они "грабили и убивали... проявляли всевозможные акты жестокости", а Дмитрий был не в состоянии обуздать их. Для того чтобы защитить своих подданных от поляков, Шуйский обратился за помощью к шведскому королю Карлу, которого "он знал как смертельного врага польского короля Сигизмунда". При этом он из двух зол выбрал меньшее: предпочел терпимых иностранцев (шведов) нетерпимым (полякам)10. В свою очередь Карл IX, понимая, что поляки в России представляют для него не меньшую опасность, чем в Швеции, направил на помощь Шуйскому 12-тысячную армию под командованием Делагарди, который, как считает Бреретон, "пользовался больше славой, чем своими достоинствами".

      Бреретон довольно объективно оценивает шведское военное присутствие в России. Он не видит особой разницы между поляками и армией Делагарди и пишет, что с приходом столь пестрой по национальному составу наемной армии бедствия России увеличились. Несмотря на то, что они пришли на помощь как друзья, "однако, кто может остановить армию от разорения страны и насилия"?! Тем не менее, приход наемников изменил соотношение сил. Соединившись с ними, русские разбили армию Дмитрия, и поляки из его ближайшего окружения начали роптать и склоняться к переговорам с подступившим к Москве Делагарди. Видя, что его авторитет падает, приказания не выполняются, и опасаясь быть убитым или отравленным, он вновь спасается бегством в Калугу.

      Узнав об этом, Сигизмунд "навсегда отказался от своей дружбы и союзничества и объявил, что впредь никогда не будет помогать ему ни людьми, ни деньгами". Теперь, чтобы возместить потери, он решил лично вмешаться в события в России и, собрав 100-тысячную армию, состоявшую из людей со всех стран мира, привлеченных лишь жаждой убивать и грабить, вступил в Россию и осадил Смоленск. Тогда Шуйский обратился к Карлу IX за дополнительной помощью, и тот прислал в Россию новый экспедиционный корпус, в составе которого был Бреретон. Вот так он представлял развитие событий в России от смерти Ивана Грозного до начала открытой польской интервенции. Дальнейшие события, в которых он принимал непосредственное участие, Бреретон описывает в 11-й и 12-й главах своего сочинения.

      В последней главе он дает краткий обзор событий от Клушинской битвы до взятия поляками Смоленска, среди которых он называет свержение Шуйского, вступление польских войск в Москву и антипольское восстание в столице, а также смерть Дмитрия.

      К концу повествования главные герои из действующих лиц трагедии постепенно превращаются в более реальные исторические персонажи. Мы уже не видим большой разницы между Шуйским, у которого "не осталось ни поддержки, ни надежды", и Дмитрием - "несчастным князем, который, перебегая с места на место и нигде не находя безопасности, пал мучительной смертью от руки татарина". С большим сочувствием Бреретон пишет о "несчастных московитах", для которых жизнь стала земным адом и которым борьба между двумя политическими соперниками и поддерживавшими их иностранными государями не принесла ничего, кроме бед и страданий.

      Наиболее сложным является вопрос об источниках сочинения Бреретона. Ими могли быть сочинения Р. Ченслера, А. Дженкинсона, Т. Рандольфа и Д. Боуса, опубликованные в 1589 г. Р. Гаклюйтом. Но хронологические рамки их сочинений (1553 - 1584гг.) находятся за пределами хронологических рамок сочинения Бреретона.

      Он мог использовать также изданное в 1589 г. сочинение Д. Горсея "Торжественная... коронация Федора Ивановича", но это событие вообще не получило отражения в сочинении Бреретона, из чего можно сделать вывод, что Горсея он не читал. По всей вероятности, ему было не известно и сочинение Д. Флетчера "О государстве Русском". Оно было опубликовано в 1591 г., но почти весь тираж его был уничтожен, вновь оно стало издаваться только с 1625 года11.

      Сочинение неизвестного автора о путешествии в Россию представителя Московской компанией Т. Смита было издано в Лондоне в 1605 г., незадолго до отъезда Бреретона в Россию. По всей вероятности, оно также не было известно Бреретону. Если бы он читал его, то в своем сочинении он написал бы и о Годунове, на личности которого было сосредоточено внимание автора, и об Угличском деле, которому посвящена последняя глава сочинения его предшественника. Единственное, что объединяет Бреретона со Смитом, - это уверенность в том, что на русском престоле был не самозванец, а подлинный Рюрикович - Дмитрий, сын Ивана IV.

      Таким образом, по всей вероятности, основным источником сочинения Бреретона была устная информация, полученная им как в Англии (возможно, также в Швеции и Финляндии, где он перед отправкой в Россию провел почти семь месяцев), так и непосредственно в России. Косвенно это подтверждается его словами "как я слышал", "узнал понаслышке", "не смог выяснить", а также тем, что почти все русские имена искажены им до неузнаваемости, в то время как имена иностранцев, вместе с которыми он воевал, переданы практически без искажений. Если бы он пользовался сочинениями своих соотечественников, то русские имена и фамилии были бы переданы им более точно.

      Английские нарративные источники о Смуте сравнительно немногочисленны. В целом нам очень мало известно о реакции "туманного Альбиона" на события в России и о том, что вообще англичане знали об этих событиях. В литературе подробное освещение получил лишь один эпизод русско-английских отношений этого периода, связанный с планами несостоявшейся английской интервенции в Россию12. В этой связи сочинение Генри Бреретона, отражающее взгляд просвещенного англичанина на события в России, представляет как источниковедческий, так и культурологический интерес.

      Примечания

      1. BRERETON H. Newes of the present Miseries of Rushia, Occasioned by the late Warre in that Countrey. Commenced betweene Sigismond now King of Poland, Charles late King of Swethland, Demetrius, the last of that Name, Emperour of Rushia. Together with the Memorable occurrences of our owne Nationall Forces, English and Scottes under the Pay of the now King of Swethland. Lnd. 1614; АДЕЛУНГ Ф. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 г. Ч. 2. М. 1864, с. 178; КОСТОМАРОВ Н. И. Исторические монографии и исследования. T.V. СПб. 1868.
      2. ALMQUIST H. Sverige och Ryssland 1595 - 1611. Uppsala. 1907; ALLIBONE S. A. A critical Dictionary of English Literature & British & American Authors. Vol. 1. Lnd. 1859, p. 241.
      3. BRERETON H. Op. cit., p. 44.
      4. ALMQUIST H. Op. cit., p. 181 - 184.
      5. BRERETON H. Op. cit., p. 52.
      6. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве. М. 1991, с. 11; ЛИМОНОВ Ю. А. Культурные связи России с европейскими странами в XV - XVII вв. Л. 1978, с. 231 - 232.
      7. BRERETON H. Op. cit., p. 2.
      8. В поэтической форме такое восприятие искателей русского престола современниками выразил М. Волошин в стихотворении "Dmetrius-imperator" (1591 - 1613). В кн.: ВОЛОШИН М. Избранные стихотворения. М. 1988, с. 156 - 158.
      9. См. АБРАМОВИЧ Г. В. Князья Шуйские и российский трон. Л. 1991, с. 137.
      10. BRERETON H. Op. cit., p. 32 - 33. Такая оценка шведской военной помощи перекликается с мнением другого современника событий И. Тимофеева, который расценивает ее как намерение защитить стадо от одной стаи волков при помощи другой стаи (см. Временник Ивана Тимофеева. М. -Л. 1951, с. 131).
      11. ГОРСЕЙ Д. Записки о России XVI - нач. XVII в. М. 1990, с. 31 (другие его сочинения были изданы в 1626г.); АЛПАТОВ М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII - XVII вв. М. 1973, с. 299.
      12. THOMAS SMITH. Voiage and Entertainment in Russia. Lnd. 1605 (Сэра Томаса Смита путешествие и пребывание в России. СПб. 1893); The Report of a bloudie and Terrible Massacre in the City of Mosco with the femefull and tragicall end of Demetrius the last Duke, before him reigning at this present. Lnd. 1607; Московская резня 1606г. Сочинение неизвестного автора. В кн.: Русский заграничный сборник. Ч. III, тетр. IV. Берлин - Париж - Лондон. 1859; Английское донесение 1607 г. Состояние Русского государства. В кн.: Старина и новизна. XIV. 1911; Исторические записки. Т. 13. 1942; СМИРНОВ И. И. Восстание Болотникова. М. 1951; Восстание Болотникова. Док. и м-лы. М. 1959, с. 180 - 182; Донесение одного англичанина из Москвы 1608 г. В кн.: Riksarkivet. Extranea. 156.I.26; ЛЮБИМЕНКО И. И. Английский проект 1612 года о подчинении русского Севера протекторату короля Иакова I. - Научный исторический журнал, II, вып. 5. СПб. 1914; его же. Планы английской интервенции в России в начале XVII столетия. - Советская наука, 1941, N 2; ВИРИГИНСКИЙ В. Проекты превращения Северовосточной России в английскую колонию в XVII веке. - Исторический журнал, 1940, N 11; DAUNING Ch.S.L. A Letter to James I Concerning the English Plan for Military intervention in Russia. - Slavonic and East European Review, 1989, Vol. 67, p. 94 - 108; KONOVALOV S. Thomas Chamberlayne?s description of Russia 1613. - Oxford Slavonic Papers, 1954, V.

      Вопросы истории. - 1999. - № 1. - 149-153.
    • Арман Жан дю Плесси де Ришелье
      Автор: Saygo
      П. П. ЧЕРКАСОВ. РИШЕЛЬЕ

      Кардинал Ришелье принадлежит к числу тех исторических личностей, деятельность которых до сих нор служит предметом острых дискуссий и диаметрально противоположных оценок. Еще при жизни Ришелье снискал редкую для государственного деятеля непопулярность у себя на родине. Аристократия связывала с ним упадок своего политического влияния. Впоследствии ему припишут подрыв феодальных устоев, приведших к падению Старого порядка в 1789 году. В "низах" его считали виновником бедственного положения народа, усугубленного развязанной кардиналом разорительной войной против Габсбургов. Просветители - от Монтескье до Руссо и Вольтера - обвиняли Ришелье в насаждении деспотизма и подавлении свободомыслия. "У этого человека, - утверждал Монтескье, - деспотизм был не только в сердце, но и в голове"1. Великая Французская революция объявит Ришелье тираном, а якобинцы даже надругаются над его прахом.

      Таким образом, одни обвиняли Ришелье в разрушении Старого порядка, другие - в его консервации. Довольно рано идейное размежевание в оценке личности Ришелье произошло по принципу политической принадлежности. Левые, унаследовавшие концепцию просветителей, видели в Ришелье мрачного деспота и душителя свобод; правые все более склонялись к тому, чтобы объявить его национальным героем, "спасителем Франции". Откровенная политико-идеологическая окраска споров вокруг личности Ришелье сохранилась вплоть до наших дней2.

      Когда в 1985 г. отмечалось 400-летие со дня рождения Ришелье, социалисты, стоявшие у власти во Франции, постарались придать этому юбилею достаточно скромные масштабы; во-первых, ограничили сугубо академическими рамками, во-вторых, объединили с 350- летием основанной им Французской академии. Акцент был сделан не на вкладе Ришелье в политическую или дипломатическую историю Франции, как того можно было ожидать от голлистской или жискаровской администраций, а на его вкладе в культуру. В правящих кругах Франции сочли, что "культурная направленность" юбилея не вызовет ненужной внутренней полемики, а также не заденет национальных чувств западноевропейских партнеров Франции - Великобритании, ФРГ, Испании или Австрии.




      Осада Ла-Рошели, Анри-Поль Мотте, 1881


      Ришелье на смертном одре, Филипп де Шампань,

      Арман Жан дю Плесси де Ришелье родился 9 сентября 1585 г. в Париже. Предки его по отцовской линии принадлежали к родовитому, но небогатому дворянству Пуату. Его отец входил в ближайшее окружение двух королей - Генриха III и Генриха IV, занимая важную административно-судебную и военную должность главного прево. Он умер, когда Арману было всего 5 лет. На руках у вдовы осталось пять несовершеннолетних детей. Мать Ришелье (в девичестве Сюзанна де Ла Порт) происходила из семьи адвоката Парижского парламента, сумевшего приобрести дворянство.

      Начальное домашнее образование Арман получил в фамильном замке Ришелье3. В 1594 г. семья перебралась в столицу, и мальчик был определен в привилегированный Наваррский коллеж, по окончании которого поступил в "Академию" Плювинеля, где готовили офицеров для королевской кавалерии. Арман твердо решил стать военным, однако по семейным обстоятельствам вынужден был в 1602 г. сменить светское платье на сутану. Необходимо было спасать фамильное епископство в Люсоне, (провинция Пуату), от которого неожиданно отказался старший брат Альфонс. Арман становится студентом богословского факультета Сорбонны и уже в 1606 г. получает ученую степень магистра канонического права. Генрих IV дал согласие утвердить 20-летнего аббата де Ришелье епископом Люсонским, хотя существовало правило, что претендент на епископскую митру не может быть моложе 23 лет. Ришелье пришлось самому ехать в Рим и добиваться разрешения Святейшего престола. Своими глубокими познаниями он произвел самое благоприятное впечатление на папу Павла I и 17 апреля 1607 г. был посвящен в сан епископа.

      Вернувшись в Париж, Ришелье уже в октябре того же года защищает в Сорбонне диссертацию на степень доктора богословия. Вскоре юный епископ становится одним из модных придворных проповедников. Генрих IV оказывает ему знаки внимания, именуя не иначе как "мой епископ". В это время Ришелье приобретает не только друзей, но и врагов. С самого начала не сложились его отношения с влиятельным фаворитом герцогом де Сюлли, а также с королевой Марией Медичи, вокруг которой собирались все недовольные политикой короля. Пробыв некоторое время при дворе, Ришелье стал ощущать двусмысленность и ненадежность своего положения. Он решает оставить столицу и отправиться в свою епархию. Там, в провинции, он надеялся набраться опыта и приобрести так недостававший ему политический вес. Он был убежден, что обязательно вернется в Париж.

      В декабре 1608 г. он приехал в Люсон и сразу же с головой ушел в дела епархии. По положению он был вторым человеком в провинции после губернатора Пауту и ему приходилось заниматься не только делами клира. В его епархии проживало значительное число гугенотов, что требовало от молодого епископа в равной степени твердости и гибкости в решении постоянно возникавших проблем и конфликтов. Он показал себя столь же ревностным князем церкви, сколь и разумным администратором. В свободное время Ришелье занимается теологическими исследованиями. Именно тогда он написал или задумал свои известные богословские сочинения: "Синодальные ордонансы", "Основы вероположения католической церкви", "Наставление христианина" и др.

      Полностью отдаваясь своим многотрудным обязанностям, епископ Люсонский не порывал связей с Парижем. Он вел оживленную переписку с друзьями и знакомыми, интересуясь новостями столичной и придворной жизни. В последних числах мая 1610 г. он получил ошеломившее его известие об убийстве Генриха IV, с которым связывал столько личных надежд и планов. Ришелье сожалел, что у него не сложились отношения с Марией Медичи, провозглашенной регентшей до совершеннолетия ее сына, Людовика XIII. Он едет в Париж, чтобы напомнить о себе, но новому двору было не до него. Ришелье понял, что поторопился. Зато он раньше многих сумел угадать, кто сделается фактическим правителем страны. Это был Кончино Кончини, итальянец из свиты Марии Медичи. Пока он держался в тени, но Ришелье сразу понял, кто будет направлять волю вздорной королевы. Вскоре Кончини стал маршалом д'Анкром, главой совета королевы-регентши.

      Вернувшись из столицы, епископ Люсонский вновь погружается в дела своей епархии, продолжая поддерживать оживленную переписку с парижскими знакомыми. В Люсоне он встречает человека, который войдет в его жизнь в качестве верного помощника и, быть может, единственного настоящего друга. Это отец Жозеф, "серое преосвященство", как его назовут уже современники4. Виднейший деятель ордена капуцинов, отец Жозеф (Франсуа Леклерк дю Трамбле) пользовался большим влиянием как в религиозных, так и в политических кругах. К его мнению прислушивались при дворе, к нему благоволила Мария Медичи, что было впоследствии использовано Ришелье. Отец Жозеф одним из первых поверил в высокое предназначение молодого епископа и без колебаний отдал ему свои силы и недюжинные способности.

      Именно отец Жозеф положил начало политической карьере Ришелье, рекомендовав его Марии Медичи и ее фавориту маршалу д'Анкру. Епископ Люсонский был приглашен в Париж выступить с проповедями; на одной из них присутствовали королева и Людовик XIII, благосклонно принявшие Ришелье. Тогда же он установил контакт с д'Анкром.

      В августе 1614 г. епископ Люсонский был избран духовенством Пуату представлять его интересы на Генеральных штатах, созывавшихся для обсуждения кризисной ситуации, в которую ввергло страну бездарное правление королевы. Ришелье возлагал большие надежды на свое участие в работе Генеральных штатов. На том этапе его волновала прежде всего и главным образом собственная карьера. Он был полон решимости показать свою нужность тем, кто вершил судьбами Франции: они должны оценить его и принять в свой круг.

      На Генеральных штатах, открывшихся 27 октября 1614 г., Ришелье сразу же привлек всеобщее внимание фундаментальностью знаний, зрелостью суждений, энергией и инициативностью. Ему было поручено представлять интересы первого сословия (духовенства) в контактах с двумя другими палатами. Именно ему доверили выступить докладчиком от первого сословия на пленарном заседании 23 февраля 1615 года. Изложив мнение духовенства по проблемам, волнующим страну, епископ Люсонский высказался за более широкое привлечение церкви к управлению государством, напомнив, что 35 канцлеров Франции были священнослужителями. Он высказался за сокращение государственных расходов, запрещение дуэлей, "истребляющих дворянство", потребовал решительной борьбы с коррупцией чиновников, "притесняющих народ". Епископ прямо указал на государство, как естественного защитника народа от всевозможных "обид", не забыв при этом сказать о желательности более благоразумного обложения налогами.

      Зная о желании Марии Медичи удержаться у власти и после достижения Людовиком XIII совершеннолетия, Ришелье разразился откровенным панегириком в ее адрес, не скупясь на комплименты "политической мудрости" королевы. "Счастлив государь, - воскликнул он, демонстративно повернувшись к ней лицом, - которому Господь дарует мать, исполненную любовью к его особе, усердием к его государству и опытом в ведении его дел!"5. Нельзя было лучше угодить королеве, чем это сделал Ришелье, сумевший придать ее сокровенным желаниям форму государственной необходимости. Молодой честолюбец прекрасно знал истинную цену "государственному уму" правительницы, сумевшей менее чем за пять лет практически свести на нет результаты усилий Генриха IV, прежде всего в финансово-экономической области. Жертвуя истиной ради карьеры, Ришелье полностью отдавал себе отчет в том, что делал, его не мучили угрызения совести, он хотел угодить королеве, и это ему удалось.

      В декабре 1615 г. епископ Люсонский был назначен духовником молодой королевы Анны Австрийской, а в ноябре 1616 г. получил желанный пост государственного секретаря, став членом Королевского совета и личным советником Марии Медичи. Начиналась новая глава в его политической биографии. В обязанности государственного секретаря входило руководство не только внешнеполитическими, но и военными делами. Прежде всего новый государственный секретарь занялся реорганизацией армии, стремясь внести в ее комплектование порядок и единообразие. Ему было важно добиться того, чтобы противники правительства из числа фрондирующих аристократов не могли свободно формировать вооруженные отряды и даже целые армии как в самой Франции, так и за границей. Он настойчиво советовал Марии Медичи и маршалу д'Анкру не идти на уступки мятежным принципам, оспаривавшим полномочия королевы. В результате его настойчивых усилий к лету 1617 г. удалось сломить сопротивление мятежников, вынудив их пойти на примирение с правительством.

      Добившись некоторой стабилизации внутреннего положения, Ришелье получил возможность в большей степени заняться вопросами внешней' политики. Здесь, как и в военном делопроизводстве, царила неразбериха. Многочисленные предшественники Ришелье приходили и уходили, и каждый из них должен был начинать буквально с нуля. Практика передачи дел тогда была еще неизвестна. Ришелье решил навести и здесь порядок. Он начал с того, что потребовал от помощника бывшего государственного секретаря А. Сервьена вернуть всю дипломатическую корреспонденцию. "Убедительно прошу вас, - писал он Сервьеиу, - выслать мне Копии инструкций, которые вы забрали с собой; кроме того, прошу детально ознакомить меня с тем, что происходило за время вашего пребывания здесь, с состоянием дел на текущий момент и с тем, чего можно было бы ожидать в будущем. Я должен составить себе более полное представление о возможном течении событий. Служба королю требует того, чтобы вновь назначенное лицо стремилось получить всестороннюю информацию"6. С аналогичным запросом Ришелье обратился к французскому послу при папском дворе де Бетюну, не обнаружив даже копий его депеш из Рима. Государственный секретарь потребовал от всех дипломатических представителей Франции за рубежом упорядочить делопроизводство.

      Опираясь на поддержку все более благоволившей к нему Марии Медичи, Ришелье добился существенного обновления дипломатического корпуса, введя в него ряд способных, энергичных людей. Что касается внешней политики, то здесь Ришелье не был свободен, так как не имел достаточных полномочий. Руководство внешней политикой держали в своих руках королева и д'Анкр, взявшие курс на максимально тесное сближение с Испанией, Священной Римской Империей и папским Римом. Ришелье, принадлежавший в то время к "испанской партии", действовал в том же направлении. Но интуиция государственного деятеля, каковым он постепенно становился, подсказывала ему пагубность для интересов Франции линии на поощрение гегемонистских устремлений австрийских и испанских Габсбургов.

      В сущности, Ришелье была понятнее и ближе дипломатия Генриха IV, ориентированная на союз с протестантскими государствами Европы, но он еще не осмеливался идти наперекор воле тех, кто его возвысил. Тем не менее уже тогда отдельные действия государственного секретаря свидетельствовали о правильном понимании им национальных интересов Франции. Инструктируя посла в Вене графа Шомберга, Ришелье подчеркивал в секретном циркуляре, что недопустимо действовать "в интересах Рима или Испании в ущерб нашим старым союзам (с немецкими протестантскими княжествами. - П. Ч.) и нашим собственным интересам"7. Переписка Ришелье 1616 - 1617 гг. говорит о предвидении им Тридцатилетней войны, поводом к которой стал вопрос о наследовании императорской короны. "Нужно воспользоваться случаем дать им (немецким протестантам. - П. Ч.) понять,.. - писал Ришелье Шомбергу, - что мы ни в малейшей степени не желаем выдвижения Испании, предложив им, хотя и косвенно, помощь в борьбе против действий короля Испании, который стремится к падению королевских домов Венгрии и Богемии, а также Валахии и намерен со временем возложить императорскую корону на голову одного из своих сыновей"8.

      Откровенная ориентация внешней политики на сближение с Габсбургами вызвала резкое охлаждение между Францией, с одной стороны, и Англией и Голландией - с другой; ухудшились отношения с Венецианской республикой, оставленной без поддержки перед лицом угрозы со стороны Испании и эрцгерцога Штирийского (будущего императора Фердинанда II). И все же внешнеполитические просчеты Ришелье как государственного секретаря были результатом не столько его неопытности, сколько несамостоятельности; они были запрограммированы провозглашенной Марией Медичи стратегической линией на сближение с Габсбургами.

      Активная внешнеполитическая деятельность Ришелье была прервана в апреле 1617 г. в результате государственного переворота, осуществленного с согласия Людовика XIII. 24 апреля 1617 г. был убит д'Анкр, а юный король, желавший управлять самостоятельно, разогнал Королевский совет и призвал к власти "бородачей", сподвижников Генриха IV. Фактическим правителем страны стал фаворит короля Альбер де Люинь. Мария Медичи была отправлена в ссылку. Вместе с нею туда отбыл и епископ Люсонский. Всего лишь пять месяцев продержался он на посту государственного секретаря.

      За годы опалы Ришелье окончательно убедится в пагубности политики как Марии Медичи, так и де Люиня, умершего в декабре 1621 года. В голове епископа созрел, говоря словами Сюлли, "великий замысел". Ришелье мечтает о единой, сплоченной Франции, которая займет подобающее место в Европе. Для этого необходимо преодолеть внутреннюю разобщенность и сокрушить мощь Габсбургов. Ришелье считает, что осуществление этого замысла по силам только ему, он уверен, что сумел бы навязать свою волю упрямому, но слабохарактерному королю. Но как приблизиться к Людовику XIII, как преодолеть его недоверие, как убедить в своей нужности и даже незаменимости?

      Ришелье делает ставку на примирение матери и сына. Неожиданная смерть заклятого врага королевы - де Люиня - открывала возможность для такого примирения. Епископ Люсонский будет содействовать ему всеми силами и, надо сказать, успешно. Летом 1622 г. Мария Медичи, а вместе с нею и ее любимец возвращаются в Париж. Король сразу вводит мать в состав Королевского совета. Не были забыты и старания Ришелье. 22 декабря 1622 г. он был возведен в сан кардинала римско-католической церкви. С этого времени его положение при дворе существенно меняется, с ним должны считаться даже члены Королевского совета. На фоне незначительных и даже мелких политиканов фигура кардинала Ришелье привлекала всеобщее внимание. Известный поэт Ф. де Малерб писал одному из друзей: "Вы знаете, что я не льстец и не лжец, но клянусь Богом, что в этом кардинале есть нечто такое, что выходит за общепринятые рамки, и если наш корабль все же справится с бурей, то это произойдет лишь тогда, когда его доблестная рука будет держать бразды правления"9.

      Кардинал получил желанную возможность часто видеться с королем. Он хорошо изучил характер Людовика XIII и сделал ставку на его тщеславие, на желание походить на своего знаменитого отца. При каждом удобном случае Ришелье апеллировал к памяти Генриха IV и его деяниям на благо страны. Кардинал упорно внедрял в сознание молодого короля такие понятия, как "родина", "величие", "слава" и т. д., не уставая говорить о предназначении Людовика Справедливого. Своими аргументами Ришелье дискредитировал политику бездарного правительства, возглавлявшегося в то время Б. де Силлери, а затем сменившим его маркизом Ш. де Ла Вьевилем. Наконец, он приблизился к желанной цели.

      24 апреля 1624 г. Людовик XIII сделал его членом Королевского совета, а 13 августа того же года назначил первым министром Франции. На этом посту кардинал бессменно пробудет до своей смерти. Позади оставались годы трудного восхождения к вершине власти, вместившие взлеты и падения, успехи и поражения, унизительные заискивания перед ничтожествами, фальшивая дружба с врагами и сознательные измены друзьям, наконец, безденежье. Началась новая, наиболее важная часть жизни Ришелье.

      В "Политическом завещании", составленном на исходе жизни для Людовика XIII, кардинал так характеризовал доставшееся ему в 1624 г. наследство: "Когда Ваше Величество соблаговолили призвать меня в свой Совет для участия в управлении своими делами, могу удостоверить, что гугеноты разделяли с Вами власть в государстве, вельможи вели себя так, словно они не были Вашими подданными, а самые сильные губернаторы чувствовали себя чуть ли не самостоятельными властителями... Еще могу сказать, что союзы с иностранными государствами были в запущенном состоянии, а собственная корысть предпочтена была общей пользе. Одним словом, достоинство Королевского Величества было недопустимо унижено"10. Картина, обрисованная Ришелье, действительно была безрадостной: внутренняя разобщенность страны, слабость центральной власти при наличии мощной оппозиции, истощенные финансы, непоследовательная, пагубная для интересов Франции внешняя политика.

      Как исправить положение к лучшему? На этот счет у нового главы Королевского совета были совершенно определенные намерения. В том же "Политическом завещании" Ришелье писал: "Я Вам обещал употребить все мои способности и всю власть, которую Вы мне изволили дать, чтобы ликвидировать гугенотскую партию, уменьшить притязания знати, привести в послушание всех Ваших подданных и возвысить Ваше имя в глазах чужих народов на такую ступень, на какой ему надлежит быть"11. Такова была программа действий, предложенная королю Ришелье, и он придерживался ее на протяжении своего 18-летнего пребывания на посту первого министра. Основные контуры этой программы были намечены кардиналом уже в его первом выступлении на Королевском совете 13 августа 1624 г., а также в памятной записке, поданной королю 6 мая 1625 года12.

      Намерения Ришелье, постепенное сосредоточение всех рычагов власти в его руках вызывали самые серьезные опасения у фрондирующей аристократии, предпринявшей в 1626 г. попытку устранить министра-кардинала. Заговор Шале был раскрыт, а глава его казнен. "Заговор Шале представлял собой попытку придворной знати, окончательно оттесненной кардиналом от всякого участия в государственных делах, расправиться не только с виновником своего "бесправного положения" (как заявляли вельможи), но и с поддерживавшим Ришелье королем, заменив его более приемлемой для них фигурой молодого, безвольного и легкомысленного Гастона"13. Кардинал сумеет подчинить центральной власти фрондирующую аристократию, применяя самые крутые меры, вплоть до публичных казней. 30 октября 1632 г. был отправлен на эшафот первый дворянин королевства, следующий за принцами крови, герцог де Монморанси, возглавивший антиправительственный мятеж в Лангедоке. Казнь его как бы символизировала триумф абсолютизма над сепаратизмом аристократии.

      Центральным событием в борьбе с сепаратизмом явилась ликвидация гугенотской "республики" в Ла-Рошели, этого "государства в государстве". Будучи вполне терпим в вопросах вероисповедания, Ришелье не допускал никаких компромиссов, когда дело касалось монополии на власть. Всю жизнь он боролся с любыми проявлениями оппозиции, тем более организованной. В записке от 6 мая 1625 г. Ришелье подчеркивал: "До тех пор, пока гугеноты разделяют власть во Франции, король никогда не будет хозяином в своей стране и не сможет предпринять каких-либо успешных действий за ее пределами"14. Цитадель гугенотов была взята после 13-месячной осады, которой кардинал руководил лично, показав, что он еще и крупный полководец. Это была тем более трудная победа, что осажденной Ла-Рошели оказывала помощь английская эскадра. Ришелье проявил находчивость, приказав возвести дамбу и тем перекрыть вход в гавань Ла-Рошели, что в конечном счете и предрешило ее капитуляцию.

      29 октября 1629 г. кардинал в сутане и доспехах въехал верхом в поверженный город во главе королевской армии. Открывшаяся его взору картина потрясла воображение Ришелье. В своих "Мемуарах" он рассказывает: "Город был заполнен трупами; они лежали на площадях, на улицах, в общественных местах и в домах. Оставшиеся в живых были до такой степени ослаблены, что не в состоянии были хоронить умерших, остававшихся на том самом месте, где их настигла смерть. Покойники были настолько иссушены голодом, что их трупы даже не разлагались, а ссыхались, и только по этой причине в городе не вспыхнула эпидемия"15. Из 28-тысячного населения Ла-Рошели в живых осталось немногим более 5 тыс. человек.

      Ришелье сумел убедить прибывшего в Ла-Рошель короля проявить милость к побежденным. Людовик XIII, успевший уже проникнуться идеями своего первого министра, объявил, что закончившаяся война имела "государственный", а не религиозный характер. Он подтвердил свободу протестантского вероисповедания в Ла-Рошели и объявил о прощении всех заблудших и презревших свой долг. Одновременно в Ла-Рошели восстанавливался и отмененный гугенотами католический культ. Никто из защитников города не был предан суду, лишь руководители мятежа были высланы за пределы Ла-Рошели. Ее укрепления со стороны суши по приказу Ришелье были разрушены, остались лишь те, которые защищали город с моря, т. е. от внешнего врага. Началась реконструкция порта Ла-Рошели, который Ришелье задумал превратить в один из центров торгово-колониальной экспансии.

      Победа над Ла-Рошелью потребовала от правительства огромного напряжения и мобилизации всех сил. По данным, приводимым современным французским историком, общая сумма расходов, связанных с осадой Ла-Рошели, составила примерно 40 млн. ливров, что в 2,5 раза превышало ежегодный доход королевства16.

      Сразу же после взятия Ла-Рошели Ришелье начал борьбу против Лангедока - второго очага мятежа гугенотов и возглавлявшего его герцога де Роана. Взяв несколько крепостей гугенотов, Ришелье вынудил Роана подчиниться власти короля. 28 июня 1629 г. в г. Але был подписан "мир милости", положивший конец длительным и кровопролитным религиозным войнам во Франции. Таким образом был сделан важнейший шаг к достижению национального единства. В реляции, отправленной королю, Ришелье подчеркивал: "Теперь можно сказать с полным убеждением, что источники ереси и бунта иссякли... Все склоняется перед Вашим именем"17. И на этот раз кардинал сумел убедить Людовика XIII отказаться от намерения подвергнуть гугенотов массовым репрессиям, на что толкали короля ультрамонтаны (ярые паписты).

      Ришелье лучше многих понимал, что репрессии и унижения способны лишь посеять семена будущих мятежей. Он решительно отказался ввести во Франции единую религию, считая оту идею совершенно утопичной. Соглашения, подписанные в Але, оставляли гугенотам свободу вероисповедания, лишив их повода к политическому и военному сопротивлению центральной власти. Это было тем более важно, что численность гугенотов составляла примерно 1 млн. человек. "Религиозные различия, - говорил Ришелье после подавления гугенотской оппозиции, - никогда не мешали мне оказывать всевозможные добрые услуги гугенотам, я различал французов только по степени их верности"18. Справедливость этих слов доказана всей последующей деятельностью первого министра. Он настойчиво и последовательно стремился к достижению национально-политического единства Франции.

      Между тем политика Ришелье все более определенно входила в противоречие с позицией тех кругов, которые привели его к власти. Многочисленные кланы и группировки, соперничавшие друг с другом при дворе Людовика XIII, по своей политической ориентации принадлежали к двум противостоящим блокам - "святош" и "добрых французов". Партия "святош", возглавляемая Марией Медичи, кардиналом де Берюлем и братьями Марильяками, стремилась к тому, чтобы подчинить внутреннюю и внешнюю политику Франции интересам католицизма, выступая за союз с папским Римом, Мадридом и Веной. "Добрые французы" были представлены в основном сподвижниками Генриха IV. Эта партия исходила из галликанской традиции, она в одинаковой степени отвергала и гугенотский сепаратизм и панский универсализм, настаивая на защите прежде всего национально-государственных интересов.

      Приход Ришелье к власти "святоши" искренне считали своей победой над "бородачами". Разве может не быть "своим" князь церкви, ближайший советник Марии Медичи, друг кардинала Берюля и отца Жозефа? Но они жестоко обманулись. Ошибались, впрочем, и "добрые французы", принявшие поначалу кардинала за своего противника. Вынужденный пройти весь извилистый путь к власти, держась за шлейф Марии Медичи, будучи длительное время одним из "святош", Ришелье не легко и не сразу решился круто повернуть руль государственного корабля, давно, еще с 1610 г., потерявшего нужнее направление. Разрыв кардинала с Марией Медичи и партией "святош" приобрел очевидный характер лишь после подавления гугенотской оппозиции.

      Ришелье решительно отверг требования "святош" о полном искоренении "ереси", восстановив действие Нантского эдикта после взятия Ла-Рошели и сохранив за гугенотами гражданские и политические права. К концу 1620-х годов Ришелье окончательно убедился и в пагубности внешнеполитических установок "святош", ориентировавшихся на тесный союз с Испанией и Империей. Трезвый политический расчет подсказывал первому министру, что не следует вести как внутреннюю, так и внешнюю политику в узких религиозно-идеологических рамках. Решающая схватка Ришелье с выдвинувшей его партией "святош" произошла в ноябре 1630 г., когда кардиналу ловким маневром (демонстративным заявлением об отставке) удалось добиться удаления Марии Медичи и ее сторонников из Королевского совета. С легкой руки графа де Ботрю, одного из соратников Ришелье, 10 ноября 1630 г. (день победы кардинала над "святошами") стали называть во Франции "днем одураченных".

      Одним из последствий "дня одураченных" явилось бегство за границу Марии Медичи и Гастона Орлеанского. Ришелье значительно укрепил свои позиции, свидетельством чего явилось, в частности, пожалование ему титулов герцога и пэра. С устранением королевы-матери Ришелье становился подлинным хозяином страны на все оставшиеся ему 11 лет жизни. Он пользовался безраздельным доверием короля и занимался всеми вопросами от определения внешнеполитических приоритетов и решения запутанных финансовых проблем до организации театрального дела. Еще в ноябре 1629 г. Людовик XIII специальным эдиктом возвел Ришелье в ранг главного государственного министра.

      Важнейшее место в деятельности кардинала занимали вопросы централизации государственного аппарата. Считая себя продолжателем дела Генриха IV, Ришелье энергично боролся с сословным и провинциальным партикуляризмом. Под его руководством и при непосредственном участии в январе 1629 г. был принят "кодекс Мишо" (по имени тогдашнего хранителя печатей Мишеля де Марильяка, считавшегося составителем этого документа). Это было, по существу, первое систематизированное французское законодательство. Основной в "кодексе Мишо" была идея королевской власти как единственной и бесспорной во Франции. В нем подтверждался суверенитет государства в области финансов, внутренней и внешней безопасности.

      В течение всего своего правления Ришелье целеустремленно вел наступление на права Парижского и провинциальных парламентов, пытавшихся ограничить абсолютистские притязания королевской власти. Первый министр постепенно лишал эти судебно- административные институты политических полномочий, а провинции - региональных свобод. Там, где оказывалось открытое неповиновение, Ришелье прибегал к карательным мерам, как это было в Нормандии в 1639 - 1640 гг., когда был распущен Руанский парламент. В 1641 г. королевская декларация официально запретила парламентам всякое вмешательство в дела государственной администрации.

      Ту же линию Ришелье проводил и в отношении провинциальных сословных ассамблей (штатов провинций), пытавшихся отстаивать региональные свободы. Всемерно ослабляя старые структуры власти, Ришелье последовательно насаждал новые. В 1637 г. он унифицировал местную администрацию, создав для каждой провинции должности интендантов юстиции, полиции и финансов, которые стали реальным противовесом отмиравшей власти губернаторов. "Губернаторства во Франции почти все так мало полезны", - подчеркивал Ришелье в своем "Политическом завещании"19. Интенданты сосредоточили в своих руках практически всю полноту административной власти, оказав правительству эффективную поддержку в преодолении местничества и сепаратизма губернаторов, провинциальных штатов и парламентов.

      Долгое время считалось, что менее всего Ришелье преуспел в области управления финансами и экономикой. "Великолепный министр иностранных дел, умелый военный министр и никудышный министр финансов", - писал о Ришелье французский историк Д. д'Авенель20. Такая оценка как будто подтверждалась и самим Ришелье, который в одном из писем к сюринтенданту финансов К. де Бюльову писал: "Я настолько признаю свое невежество в финансовых делах, а вас считаю в них столь сведущим, что единственное мое пожелание к вам состоит в том, чтобы мы подобрали себе людей, наиболее подходящих для королевской службы"21. Исследования французских и советских историков22 опровергли эту точку зрения. Согласиться можно лишь с тем, что в финансово-экономической области Ришелье не выдвинул принципиально новых идей, но он хорошо ориентировался в современных ему представлениях, черпая идеи из литературы, докладных записок, составлявшихся по его поручению, наконец, из многочисленных бесед со знающими людьми.

      Ришелье досталось очень тяжелое наследие в сфере финансов, совершенно расстроенных после смерти Генриха IV. Положение осложнялось тем, что успешно лечить финансово-экономические недуги Франции можно было только в условиях длительного мира, а именно такой возможности и не получил первый министр. Едва покончив с внутренними волнениями, он втянул страну в изнурительную европейскую войну, поставив под сомнение выполнение собственных финансовых проектов.

      Взгляды его на финансы и экономику страны впервые были изложены им на Ассамблее нотаблей в 4626 году. Впоследствии он развил и уточнил их в "Политическом завещании": "Давно уже считается, что финансы - это нервы государства, и действительно, они составляют ту точку опоры, которая, согласно Архимеду, позволяет перевернуть весь мир"23. Взгляды Ришелье были типичными для эпохи меркантилизма. Как и большинство его современников, он считал первейшим условием процветания государства изобилие в нем звонкой монеты. В отличие от Испании, получавшей золото из своих владений в Америке, Франция могла надеяться добыть золото и серебро главным образом путем развития экспорта. Но этому мешали крайне ограниченные производственные возможности аграрной страны с ее закрытой экономикой. Крестьянство, составлявшее основную массу населения Франции, жило, по существу, в условиях натурального хозяйства, едва сводя концы с концами. С сельским хозяйством была связана подавляющая часть дворянства и даже городской буржуазии.

      Ришелье был противником чрезмерного усиления налогового бремени. Из этого, разумеется, не следует, что он отличался состраданием к простому народу. Как трезвый политик, он хорошо понимал негативные социально-экономические последствия злоупотребления налоговым прессом. В "Политическом завещании" Ришелье писал: "Все политики согласны в том, что ежели народ будет пребывать в чрезмерном достатке, то станет невозможно держать его в правилах его обязанностей... Его можно сравнить с мулом, привычным к поклаже; от продолжительного отдыха он портится больше, чем от работы. Но работа эта должна быть соразмерна силе этого животного. Так же следует поступать и с народом"24. Ришелье был убежден, что размер налога не может определяться "одной лишь волей государя". Здесь необходимо проявлять умеренность и здравый смысл. Неоправданные повышения налогов, предостерегал Ришелье, неизбежно "навлекут на государя проклятия, а за ними последуют большие затруднения... ибо бесспорно, что, беря от своих подданных больше, чем положено, он истощает их любовь и верность, гораздо больше необходимые для существования государства и сохранения его особы, чем золото и серебро"25.

      Еще в 1626 - 1627 гг. на Ассамблее нотаблей Ришелье пытался решить финансовую проблему за счет выкупа в течение шести лет королевского домена (заложенных коронных имуществ), но эта идея не была поддержана нотаблями. Драматизм финансовой политики кардинала заключался в том, что, будучи противником повышения налогов и займов у финансистов, он тем не менее был вынужден прибегать к этим испытанным средствам получения денег, потребность в которых особенно возросла после вступления Франции в Тридцатилетнюю войну.

      Большие надежды Ришелье возлагал на развитие внешнеэкономических связей как средство улучшения финансово-экономического положения Франции. "Трудно поверить... - заметил французский исследователь, - что этот государственный кардинал находил время интересоваться сукнами, полотнами, шелками, пряностями, маслами и красителями, солью, квасцами, шафраном, ковким и хрупким железом"26. Но недостаточно было произвести продукты на экспорт, надо было обеспечить их вывоз.

      Ришелье первым из французских государственных деятелей поставил задачу превратить Францию в морскую державу, располагающую военным и торговым флотом, а также хорошо оборудованными портами и перевалочными базами. "Нет, - говорил он, - другого королевства, которое было бы расположено столь удачно, как Франция, и столь богато необходимыми средствами для того, чтобы стать хозяйкой на море"27. Еще в 1626 г. в преддверии решающей схватки с гугенотами Ла-Рошели он создал и возглавил Морской "совет, ставший прообразом будущего морского министерства. По указанию кардинала, была проведена модернизация морских портов Тулона, Гавра, Бреста и Ла-Рошели. Когда Ришелье стал первым министром, у Франции не было ни одного военного корабля в Атлантике и в районе Ла-Манша, а в Средиземном море она располагала лишь 10 галерами. К 1635 г. французский военно-морской флот включал в себя три эскадры в Атлантике, а также одну парусную эскадру и 20 галер в Средиземном море. В "Политическом завещании" Ришелье рекомендовал Людовику XIII довести численность боевых кораблей в Атлантике до 40 и увеличить число галер в Средиземном море до 30. Он понимал, что исход борьбы против испано-австрийской гегемонии в Европе решается не только на континенте, но и на морях.

      Из программы Ришелье вытекала и необходимость активной колониальной политики. В качестве Начальника и Генерального сюринтенданта навигации и торговли он активно способствовал созданию французских заморских торговых компаний, которым предоставил самые широкие привилегии в колониях. Начиная с 4625 г. эти компаний стали проявлять большую активность в Северной и Южной Америке, в Сенегале и Гамбии, на Мадагаскаре и островах Зеленого Мыса. Французская колониальная экспансия при Ришелье была отмечена небывалой активностью. Именно тогда были заложены основы той колониальной империи, которую Франция утратила в XVIII веке. В 1635 г. Франция захватила о-ва св. Христофора, Мартинику, Гваделупу, о-в Доминик и ряд других островов в Вест-Индии. В 1638 г. Т. Ламбер основал французскую факторию в устье р. Сенегал, назвав ее Сен-Луи, а руанский торговец Ф. Кош попытался начать освоение Мадагаскара. В 1642 г. в Новой Франции (Канада) был заложен город Монреаль28.

      Исторический портрет Ришелье был бы неполным без характеристики его активной деятельности на ниве культуры и просвещения. В борьбе за национальное единство страны он широко использовал не только административные меры и силу оружия, но также средства культурно-идеологического воздействия, которые считал не менее эффективными. К развитию культуры он подходил прежде всего как политик, озабоченный укреплением внутренней сплоченности государства. "Ришелье, - отмечал проф. Р. Мунье, - взялся за эту задачу, используя на благо короля... науки, литературу и искусства настойчивостью и прозорливостью заботясь о необходимых преобразованиях, которые, как представляется, превратили его в одного из виднейших поборников единства нации"29. Одним из первых в Европе Ришелье пытался осуществлять государственное руководство культурой.

      Первостепенное значение он придавал делу пропаганды правительственной политики. Едва ли не первым он понял значение "идеологического" воздействия на общественное мнение. В этих целях он создал в 1631 г. "Gazette" - первую французскую газету, превращенную им в рупор правительственной политики. Ришелье сделал все от него зависящее, чтобы установить государственную монополию на информацию. Население, по его убеждению, должно получать только ту информацию и в том освещении, которое выгодно правительству.

      С позиций "государственной целесообразности" подходил Ришелье и к делу образования. Его взгляды на этот счет достаточно четко изложены в "Политическом завещаний". Кардинал был убежден, что "образованность - лучшее украшение любого государства", но считал, что "не всякого следует обучать". "Точно так же, - писал он, - как безобразным стало бы человеческое тело, снабженное глазами на всех его частях, так и государство обезобразилось бы в случае, если бы все жители стали образованны, ибо вместо послушания они преисполнились бы гордостью и тщеславием. Увлечение науками пошло бы во вред торговле, обогащающей государство, погубило бы земледелие, кормящее народ, в короткий срок опустошило бы армию, которой благотворно скорее суровое невежество, нежели мягкость книжного учения; наконец, Франция заполнилась бы возмутителями народного спокойствия... Всеобщее образование привело бы к тому, что число сеющих сомнения намного превысило бы количество людей, способных их разрешить".

      Ришелье выступил сторонником того, что в наши дни называется профессионально- техническим образованием. Как государственный деятель он отдавал явное предпочтение техническим и другим "полезным" знаниям перед гуманитарными, считая, что слишком много молодых людей ориентируются на занятия правом, философией и литературой и слишком мало - торговлей. "В хорошо устроенном государстве, - подчеркивал кардинал, - наставники технических дисциплин должны преобладать над учителями свободных профессий"30.

      При всем том Ришелье питал слабость к литературе, считая себя знатоком в этой области. Он не только свободно ориентировался в современной ему литературе, но и сам был не чужд ремеслу драматурга. Ему принадлежало несколько пьес, которые ставились в театре и даже имели успех - "Большая пастораль", "Смирнский слепой", "Мирам", "Европа"... Аплодисменты в театре приводили его в истинный восторг. Однажды, работая со своим постоянным литературным помощником Демаре, Ришелье неожиданно спросил его: "Как вы думаете, мосье, что доставляет мне наибольшее удовольствие?" - "По всей видимости, монсеньор, трудиться на благо Франции", - учтиво ответил литератор. "Вовсе нет, - возразил кардинал. - Писать стихи"31.

      У Ришелье был тонкий литературный вкус, который, правда, несколько портили его политические пристрастия. Он покровительствовал кружку литераторов, регулярно собиравшихся в доме маркизы де Рамбуйе. Эти "конференции" натолкнули кардинала на мысль, которую он постарался реализовать. Речь шла о создании академии, миссия которой состояла бы в том, чтобы совершенствовать французский язык и способствовать "правильному" развитию отечественной литературы. И здесь он выступал прежде всего как политик, убежденный, что единое государство немыслимо без единого языка и единой культуры.

      10 февраля 1635 г. на свет появилась Французская академия - один из самых оригинальных институтов, когда-либо существовавших во Франции. Королевским эдиктом кардинал Ришелье был назначен ее главой и протектором. Формально функции Академии ограничивались упорядочением и совершенствованием французского языка, в действительности же с самого начала она приобрела характер официального общекультурного центра. Разрабатывая статут Академии, Ришелье отказался от узкопрофессиональной ее ориентации в пользу общекультурной и даже политической. Он мыслил Французскую академию как своего рода интеллектуальный Олимп, "населенный" выдающимися деятелями культуры и нотаблями. Именно поэтому в числе "сорока бессмертных" наряду с литераторами Ж. Шапленом и В. Конраром оказались канцлер П. Сегье, дипломаты Г. Ботрю и А. Сервьен, математик Баше и врач М. К. Лашамбр... Вместе с тем Ришелье был далек от того, чтобы поощрять свободу мысли. Он пытался направлять духовное развитие общества в интересах абсолютистского государства, решительно пресекая все, что, на его взгляд, содержало угрозу для этого государства.

      Именно при Ришелье во французской культуре стал утверждаться классицизм с его пафосом государственных идей. При всей неоднозначности и противоречивости деятельность Ришелье на ниве культуры все же может быть оценена положительно, так как она способствовала прогрессу просвещения и росту талантов, подготавливая наступление "золотого века". Сам он являл собой колоритную личность, наделенную многими талантами. Он был не только способный драматург и писатель, но также художник и музыкант, тонкий ценитель культурного наследия прошлого, знаток античности и Возрождения, меценат и коллекционер. У него была одна из самых богатых во Франции библиотек, которую он завещал Сорбонне, кстати, реконструированной и реорганизованной по его инициативе и при личном финансовом участии. Его коллекция картин только в Пале-Кардиналь (ныне Пале-Руаяль) была представлена именами Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Корреджо, Пуссена, Рубенса, Бассано, К. Лоррена и многих других выдающихся мастеров. Облик Ришелье дошел до нас в основном благодаря полотнам Ф. де Шампеня и гравюрам Ж. Калло, на которых фигура кардинала как бы воплощает собой идею абсолютизма.

      Важнейшим элементом политической программы Ришелье наряду с ликвидацией гугенотского "государства в государстве" и утверждением королевской власти было повышение международного влияния Франции за счет изменения сложившегося в Европе соотношения сил.

      Размах дипломатической активности кардинала поражает, если учесть его занятость внутренними делами. По данным, приводимым Ф. Гизо, за время правления Ришелье им было подготовлено и заключено 74 договора: 4-е Англией, 12 - с Голландией, 15 - с германскими княжествами, 6 - со Швецией, 12 - с Савойей, 6 - c Венецией, 5 - c Империей, 2 - c Испанией, 3 - c папским Римом, 4 - с Лотарингией, 1 - с "Серыми лигами" Швейцарии, 1 - c Португалией, 2 - с повстанцами Каталонии и Руссильона, 1 - c Россией, 2 - c Марокко32 . Одно перечисление этих договоров показывает антигабсбургскую направленность внешней политики Ришелье, продолжившего линию Генриха IV на поддержку протестантов против Империи и Испании.

      Поглощенный внутренними делами, Ришелье тем не менее внимательно следил за развитием европейского конфликта, вспыхнувшего в 1618 г. в Чехии. Начало правления Ришелье совпало с обозначившимся перевесом сил габсбургско-католического блока после побед, одержанных им в Чехии и Пфальце. Немецкие протестанты, восставшие против императора, были на грани поражения, что представляло очевидную угрозу и для Франции, надеявшейся с их помощью, а также протестантов других стран Европы ослабить мощь Империи. Как трезвомыслящий политик, Ришелье не мог допустить закрепления успехов Фердинанда II. Сокрушить габсбургскую гегемонию в Европе - в полном смысле слова навязчивая идея Ришелье. Но как противодействовать усилению мощи Империи?

      По ряду причин Франция не была готова вступить в Тридцатилетнюю войну ни в середине 1620-х, ни даже в начале 1630-х годов. Но Ришелье не мог пассивно наблюдать за тем, как немецкие протестанты будут окончательно разбиты. Оставалось действовать за кулисами, оказывая противникам Габсбургов дипломатическую и финансовую поддержку. Кардинал взял на себя роль закулисного режиссера и кредитора всех антигабсбургских коалиций, которые он умело создавал на протяжении десяти лет (1624 - 1634 гг.). "Его мысль, - отмечал Б. Ф. Поршнев, - была направлена на поиски союзников, руками которых Франция могла бы воевать и против этого противника (Габсбургов. - П . Ч .), не ввязываясь по возможности сама в военные действия, а опираясь преимущественно на свои финансовые ресурсы. Он искал союзников в любой части Европы"33.

      В течение десяти лет Ришелье с успехом проводил линию, которую французский историк Ф. Эрланжер назвал "дипломатией пистолей"34. Он финансировал военные действия немецких протестантов, вовлек в войну Христиана IV Датского, а после его поражения - шведского короля Густава Адольфа. Ришелье умело поддерживал испано-голландский антагонизм, поощрял антиавстрийские и антииспанские настроения в Северной Италии, пытался вовлечь в антигабсбургскую коалицию Россию и Турцию. Он не жалел финансовых средств для того, чтобы держать Империю и Испанию в постоянном напряжении. Один только Густав Адольф обходился французской казне в 1 млн. ливров ежегодно: Ришелье охотно финансировал любого, кто готов был сражаться против Габсбургов. "Дипломатия пистолей" ложилась дополнительным тяжелым бременем на французского налогоплательщика.

      Гибель Густава Адольфа в сражении под Люценом (16 ноября 1632 г.) и разгром шведско- веймарской армии под Нёрдлингеном (5 - 6 сентября 1634 г.) имели следствием фактический распад протестантской коалиции, созданной стараниями Ришелье. Саксония и Бранденбург прекратили военные действия против императора и в мае 1635 г. подписали с ним мирный договор. Создалась реальная угроза выхода из войны Швеции. К 1635 г. возможности "дипломатии пистолей" были исчерпаны. Ришелье понимал это и вынужден был вплотную заняться военными приготовлениями.

      Перед тем как бросить открытый вызов Габсбургам, он сумел решить две важные, проблемы: в 1634 г. Франция аннексировала Лотарингию, отодвинув сбои границы на восток; тогда же Ришелье удалось добиться возвращения на родину Гастона Орлеанского, считавшегося наследником престола, ибо его пребывание в стане противника представляло серьезную угрозу безопасности Франции. Кардинал мог быть доволен результатами своих стараний: Лотарингский герцогский дом, столетиями досаждавший французским королям, перестал существовать, а Лотарингия превратилась во французский аванпост на германской границе; наследник престола вырван из-под влияния врагов Франции и возвращен на родину. Теперь можно было непосредственно заняться приготовлениями к войне.

      Параллельно с мобилизацией внутренних ресурсов Ришелье начал сколачивать новую антигабсбургскую коалицию. В феврале 1635 г. был заключен договор об оборонительном и наступательном союзе с Голландией, которым, в частности, предусматривалась организация освободительного восстания в Испанских Нидерландах. Ришелье удалось предотвратить быход из войны Швеции путем заключения с нею в апреле 1635 г. Компьенского договора о совместных военных действиях против императора. Кардинал предпринял также усилия по созданию антииспанского блока в Северной Италии, в который ему удалось вовлечь Савойю и Парму. Одновременно он отправил специальное посольство в Англию. Зная о растущих внутренних сложностях Карла I, Ришелье хотел на худой конец "заручиться его нейтралитетом", не настаивая на помощи со стороны Англии "ни людьми, ни деньгами"35.

      Подготовив дипломатическую почву, Ришелье ждал удобного casus belli, который представился в марте 1635 г., когда войска наместника Испанских Нидерландов вторглись в Трирскую область, находившуюся под покровительством короля Франции. 19 мая 1635 г. Франция объявила войну Испании, а затем и Империи. В преддверии войны Ришелье представил Людовику XIII докладную записку, в которой предельно четко обосновал необходимость прямого французского вмешательства в Тридцатилетнюю войну.

      Людовику XIII и Ришелье нелегко было бросить открытый вызов родственным царствующим домам. Ко всему прочему они рисковали быть осужденными Святейшим престолом. И тем не менее национальные интересы взяли верх над религиозно-идеологическими соображениями. "Очевидно, - писал Ришелье королю, - что если партия (протестантская. - П. Ч.) будет сокрушена, то вся мощь Австрийского дома обрушится на Францию. Очевидно, что после недавнего поражения (при Нёрдлингене. - П. Ч.) эта партия перестанет существовать, если в нее не вдохнут надежду и если ей не будет оказана солидная поддержка... Очевидно, что самым худшим, что можно посоветовать Франции, было бы вести себя таким образом, будто она способна в одиночку выдержать натиск со стороны Императора и Испании"36.

      Толкнув короля на конфликт с его "кузенами", кардинал отдавал себе отчет в том, что Франция в 1635 г. еще не была готова к войне. Особое беспокойство у него вызывала боеспособность французской армии, и в частности уровень высшего командного состава. Маршалов было более чем достаточно, но действительно способные военачальники были наперечет. Состарившиеся, хотя и заслуженные в прошлом, они не были готовы к новым методам ведения войны, безнадежно отстали и вместе с тем упорно цеплялись за свои посты. Ришелье сетовал в письме сюринтенданту финансов Бутилье: "Мне внушает серьезные опасения возраст месье де Лафорса, но я не знаю, что здесь можно поделать. Король лучше всех знает военные кадры. Но даже если он объедет все свое королевство, то, с моей точки зрения, он все равно не найдет таких военных, каких желательно было бы иметь"37.

      У вступившей в Тридцатилетнюю войну Франции было одно преимущество - ее географическое положение. Компактность национальной территории создавала возможности для быстрой переброски войск, в то время как силы ее противников были разобщены (Испанские Нидерланды, Германия, Северная Италия, Пиренеи) и практически не могли объединиться. К тому же Габсбургская империя вынуждена была одновременно вести борьбу на собственной территории со шведами и немецкими протестантами, а Испания - с Голландией. Было у Франции и еще одно преимущество, на которое рассчитывал Ришелье. На него первым из историков обратил внимание лорд Болингброк.

      Воздавая должное расчетливости Ришелье, выбравшего весьма удачный момент для вмешательства в Тридцатилетнюю войну, Болингброк писал: "Он (Ришелье. - П. Ч.) имел двойное преимущество, вступив в войну на столь позднем этапе, - ввод свежих войск против утомленного и почти выдохшегося противника и преимущество, вытекавшее из того, что, уступив нетерпению друзей, нуждавшихся в помощи Франции, этот государственный деятель получил возможность выставить те требования и заявить те претензии - во всех договорах с Голландией, Швецией, с князьями и государствами империи, - на которых он основывал будущее возвеличивание Франции"38.

      За несколько дней до объявления войны ближайший помощник первого министра, отец Жозеф, определяя цели войны, писал: "Подлинные намерения короля состоят в том, чтобы в максимально короткие сроки обеспечить всеобщий мир на будуще которое было бы аналогично золотому веку времен Августа"39. Ни сам отец Жозеф, ни Ришелье, ни Людовик XIII не могли тогда предположить, что Франции придется воевать без малого четверть века, до 1659 г., когда Пиренейский мирный договор, вслед за Вестфальским, увенчает ее многолетние усилия.

      Первые три года войны были для Франции неудачными. Почти на всех направлениях ее армии терпели поражения. Особенно тяжелым оказалось лето 1636 г., когда войска наместника Испанских Нидерландов Хуана Австрийского подошли почти к самому Парижу. Лишь нерешительность этого габсбургского военачальника, опасавшегося за свои растянутые коммуникации, а также помощь принца Оранского, развернувшего наступление на бельгийские провинции, спасли Париж.

      Неудачи на фронтах поощрили противников Ришелье при дворе, они даже попытались физически устранить кардинала. Одновременно росло недовольство "низов" военными тяготами. Оно вылилось в восстание кроканов, охватившее в 1636 - 1637 гг. несколько провинций, в особенности Перигор и Ангумуа. Правительство вынуждено было бросать целые армии на подавление восстаний.

      И все же Франция устояла в испытаниях 1635 - 1638 годов. Именно в 1638 г. наметился перелом в ходе военных действий в ее пользу. Борьба велась одновременно на нескольких направлениях: в провинциях Артуа, Пикардии и Шампани, на границе с Люксембургом, в Эльзасе и Рейнской области, на границе Франш-Конте, в Северной Италии, на Пиренеях, в прибрежных водах Средиземного моря и Атлантики.

      В марте 1638 г. герцог Бернгард Саксен-Веймарский, состоявший на французской службе, разгромил под стенами Рейнфельдена имперскую армию И. фон Верта. Центральным событием кампании 1638 г. п одновременно важнейшей вехой в истории Тридцатилетней войны станет сражение за город Брейзах в Бадене. "Крепость Брейзах на Верхнем Рейне господствовала над этой рекой и считалась ключом к Эльзасу, - отмечал Ф. Шиллер в своей "Истории Тридцатилетней войны". -... Надежность укреплений и выгодное положение делали Брейзах неприступным, и императорские генералы, отправленные туда, получили приказ не щадить ничего, лишь бы отстоять эту твердыню"40. Сражение за Брейзах продолжалось восемь месяцев. 18 декабря 1638 г. сопротивление защитников города-крепости было сломлено. "Отныне Франция - полная хозяйка Эльзаса, она контролирует Южную Германию и отрезала испанцев от Рейнской области", - отмечал французский историк41.

      В том же году французская армия полностью очистила от испанцев Пикардию, а флот нанес чувствительные удары по военно-морским силам Испании в Атлантике и Средиземном море. Эти победы несколько сгладили крайне неблагоприятное впечатление от сокрушительного поражения французов под Фонтараби (на Пиренейском фронте) в сентябре.

      "Боль Фонтараби убивает меня", - писал Ришелье Людовику XIII 17 сентября 1638 года42. Этот год принес и еще одно печальное для Ришелье событие. 18 декабря, в день капитуляции Брейзаха, в замке кардинала в Рюэле умер отец Жозеф. Ришелье, обычно сдержанный и даже холодный, был потрясен до глубины души и даже не пытался скрыть охватившего его смятения. Кардинал был безутешен и горько рыдал над телом капуцина.

      С потерей отца Жозефа ближайшим сотрудником Ришелье станет Дж. Мазарини. Ришелье давно и пристально следил за ловким сицилийцем, собственными силами сделавшим блестящую карьеру при папском дворе. В 1639 г. кардинал пригласил Мазарини на службу, и в январе 1640 г. тот прибыл в Париж, где его ожидало большое будущее.

      Итоги 1638 года были для Ришелье и в целом для Франции все же обнадеживающими. Кардинал чувствовал наступление перелома в ходе войны. Главное - Франция сумела выстоять под натиском двух таких мощных противников, какими были Габсбургская империя и Испания. Менялся настрой в обществе, крепла уверенность в победе. Армия извлекала опыт из первых горьких неудач. Важное психологическое значение для умонастроений французов имело и рождение 5 сентября 1638 г. долгожданного дофина, будущего Людовика XIV. Почти одновременно с рождением дофина в Мадриде появилась на свет инфанта Мария-Терезия. Двадцать лет спустя - в 1659 г. Людовик XIV вступит с нею в брак, который положит конец извечной вражде двух королевских домов.

      Между тем война продолжалась с неослабевающим накалом, унося все новые жертвы, возлагая на налогоплательщиков все новые тяготы. Выражением возраставшего недовольства беднейших и даже средних слоев населения стало "восстание босоногих" летом 1639 г. в Нижней Нормандии43. Его удалось подавить лишь к.январю 1640 года.

      1639 - 1641 гг. в ходе войны характеризовались преимущественно победами Франции и ее союзников. Ришелье сумел воспользоваться обострением внутренней обстановки в Испании, где вспыхнули национально-освободительные восстания в Каталонии и Португалии. Франция поспешила признать их независимость и оказать им демонстративную поддержку. Совместными усилиями французы и каталонцы изгнали испанцев из Руссильона. Провозгласивший себя королем Португалии Жоан IV заключил договоры с Францией и Голландией, обязавшись в обмен на признание независимости Португалии не вступать в какие-либо соглашения с испанским королем Филиппом IV в течение 10 лет. Внутренний кризис, охвативший Испанию, существенно ослабил габсбургскую коалицию. Успехи шведско-французских войск в Германии побудили немецких протестантов, примирившихся было с императором, задуматься над правильностью сделанного ими выбора. В июле 1641 г. молодой курфюрст Бранденбурга порвал с императором и заключил союз со Швецией. Заколебалась и Саксония.

      Ришелье имел все больше оснований полагать, что желанная победа не за горами. Упрочивалось и его положение, несмотря на не прекращавшиеся против него интриги и даже заговоры. В 1641 г. кардинал породнился с королевской семьей, выдав свою племянницу Клер-Клеманс де Мейе-Брезе замуж за герцога Энгиенского. Ришелье испытывал чувство удовлетворения от заключенной сделки, за которую он заплатил в качестве приданого своей племянницы 600 тыс. ливров.

      В течение многих лет кардинал бессменно находился на верхней ступени, ведущей к королевскому трону. День за днем он - непопулярный в обществе, окруженный завистниками и врагами, желающими его смерти, - должен был твердой рукой направлять государственный корабль. "Ни один человек в истории, - заметил его биограф, - не вел свое дело в окружении стольких опасностей. Противоборствуя с первой державой мира, Ришелье должен был остерегаться королевской семьи, фаворитов, духовников из дворца Рамбуйе, заговорщиков из Седана, Брюсселя и Лондона"44. Ришелье едва ли преувеличивал, сетуя на то, что в кабинете Людовика XIII он пережил куда больше неприятностей, чем от всех кабинетов Европы. Кардинал слишком хорошо знал непостоянную и неблагодарную натуру короля, поддававшегося всевозможным влияниям. Характер Людовика XIII был хорошо известен и при дворе, чем неоднократно пользовались авантюристы и авантюристки в своих корыстных целях. Кто знает, сколько лет жизни отняла у Ришелье изнурительная борьба за монопольное влияние на короля?

      Всю жизнь он страдал от физической немощи и многочисленных болезней. Когда он родился, то мать каждый день ожидала его смерти, настолько младенец был слаб; его даже крестили только через восемь месяцев после рождения. Ужасные головные боли и хроническая бессонница, сопровождавшие Ришелье до конца его дней, были вызваны не только постоянным переутомлением. По всей видимости, они были отзвуком душевных заболеваний, имевших место в роду дю Плесси. Незначительные психические отклонения наблюдались у старшего брата Ришелье - Альфонса, монаха-отшельника; в еще большей степени им была подвержена младшая сестра кардинала Николь. Характер самого Ришелье отличали частая, беспричинная смена настроений, склонность к меланхолии и даже депрессивным состояниям, представляющаяся тем более удивительной для столь деятельной натуры.

      Ришелье не всегда мог контролировать свое поведение, несмотря на школу "хороших манер", пройденную в "Академии" Плювинеля. Современники отмечали частые взрывы эмоций у кардинала, проявлявшиеся в неожиданных, резких криках, переходивших иногда в завывания; в эти моменты в уголках рта у него появлялась пена. Ему были свойственны, правда, не часто, непонятные состояния: он вдруг воображал себя лошадью и с громким ржаньем принимался бегать вокруг письменного стола или бильярда. К страданиям душевным добавился целый "букет" болезней. Какой могучей волей надо было обладать, чтобы всю жизнь преодолевать свои недуги?

      Окруженный немногочисленными помощниками, Ришелье любил одиночество. Единственные живые существа, разделявшие короткие часы его досуга и искренне к нему привязанные, были многочисленные кошки, населявшие его резиденцию - Пале-Кардиналь. Не исключено, что ще чуждый мистики кардинал прослышал, что кошки заряжают человека какой-то неведомой энергией, в которой он так нуждался. Он искрение верил, что кошки способны если не исцелить, то хотя бы облегчить его страдания. Во всяком случае, Ришелье относился к своим кошкам с редкой привязанностью и даже любовью, которой он не удостаивал никого из людей. Кроме отца Жозефа, лишь герцогиня д'Эгийон, племянница кардинала, пользовалась его доверием.

      Последнюю схватку со своими врагами Ришелье пришлось пережить незадолго до смерти, в 1642 году. На этот раз его противники, среди которых вновь оказался Гастон Орлеанский, а также Анна Австрийская, попытались использовать фаворита короля, 20-летнего маркиза А. де Сен-Марса, главного шталмейстера двора. Заговорщики, склонявшие Людовика XIII к заключению мира с Испанией и Империей, пошли даже на заключение тайного договора с Филиппам IV, В их планы входило устранение, не только Ришелье, но и самого Людовика XIII в случае, если бы король отказался прекратить войну. На роль регента претендовал Гастон Орлеанский, что вызвало серьезные опасения у Анны Австрийской, которая и сообщила о заговоре кардиналу. Получив текст тайного договора с Испанией, Ришелье немедленно начал действовать. Он проинформировал Людовика ХШ о готовившемся государственном перевороте и получил санкцию на арест всех участников заговора. 12 сентября 1642 г. были казнены главные заговорщики - Сен-Марс и его друг де Ту, советник Парижского парламента. Гастон Орлеанский отделался легким испугом, написав под диктовку Ришелье, что навсегда отказывается от всех притязаний на престол.

      25 октября Ришелье направил королю письмо, в котором пытался преподать ему уроки, вытекающие из "дела Сен-Марса". Он потребовал положить конец фаворитизму как явлению, представляющему серьезную опасность для государства. Надо, считал кардинал, исключить самое возможность появления в будущем новых фаворитов, Король, писал Ришелье, должен управлять, опираясь только на своих министров, полностью доверять им, добиваться исполнения всех принимаемых решений, "время от времени очищать двор от злонамеренных умов... в целях предотвращения зла, которое зачастую ведет к необратимым последствиям45.

      Людовик XIII не отвечал на письмо своего заболевшего министра почти месяц. Надо сказать, что их отношения к тому времени были уже не те, что прежде. Железная воля кардинала травмировала болезненное самолюбие слабохарактерного короля. Мнительный Людовик XIII подозревал, что Ришелье презирает его как личность; даже в том, как кардинал поддерживал в нем представление о себе как о достойном продолжателе дела своего великого отца, Людовик XIII усматривал скрытую насмешку. При дворе многие замечали, что диктаторские замашки первого министра ущемляют самолюбие короля. Далеко не все решения, навязываемые Ришелье, отвечали мнению Людовика XIII, но король был бессилен противиться его воле.

      Однажды между королем и первым министром в дверях королевского кабинета произошла сцена, свидетелем которой стал Сен-Марс. У самого порога Людовик XIII внезапно остановился и съязвил, обращаясь к Ришелье: "Проходите первым, все и так говорят, что именно Вы - подлинный король". Другой бы растерялся, но Ришелье взял оказавшийся рядом подсвечник и прошел в кабинет впереди короля со словами: "Да, сир, я иду впереди для того, чтобы освещать Вам дорогу"46. Побаиваясь и недолюбливая кардинала, король уже не мог обходиться без него в государственных делах. Поборов самолюбие, Людовик ответил кардиналу согласием со всем тем, что писал он в своем письме от 25 октября 1642 года.

      Летом 1642 г. Ришелье тяжело заболел. Многочисленные нарывы не позволяли ему двигаться, он даже не мог писать. Он явно чувствовал приближение конца и потому торопился завершить дела. Несмотря на жестокие боли, он продолжал напряженно работать, диктовал приказы по армиям, дипломатические инструкции, распоряжения губернаторам и интендантам. Его угасающий взор был устремлен в Германию, откуда он успел получить радостную весть о разгроме имперских войск под Брейтенфельдом. 28 ноября наступило резкое ухудшение. Врачи поставили еще один диагноз - гнойный плеврит. Четыре обильных кровопускания не дали результата, они лишь до предела ослабили больного. Кардинал часто терял сознание, но, придя в себя, пытался еще работать. В эти последние дни его дважды посетил король, обещавший, что политика Ришелье будет продолжена. Людовик XIII согласился с просьбой умирающего первого министра назначить его преемником Мазарини. Когда его стали причащать перед смертью, Ришелье слабым голосом прошептал: "У меня не было других врагов, кроме врагов государства"47.

      4 декабря 1642 г. Людовик XIII известил страну о кончине своего первого министра: "Богу угодно было, - говорилось в королевской декларации, - призвать к себе кардинала де Ришелье. Я принял решение сохранять и поддерживать все установления, принятые в течение его министерства, продолжать все проекты, выработанные при его участии как во внешних, так и во внутренних делах, не внося в них никаких изменений. Я сохранил в моем Совете тех же людей, которые там уже служили, и призвал к себе на службу кардинала Мазарини, в способностях и верности которого я имел возможность убедиться"48. История дает множество примеров крутых перемен происходивших после смерти правителей, слишком долго находившихся у власти. Ришелье продолжал править и из могилы, устроенной по его желанию в церкви Сорбонны.

      Каковы итоги правления Ришелье? Ему принадлежит бесспорная заслуга в утверждении абсолютизма во Франции. Именно он подорвал политическую мощь аристократической оппозиции, добился существенных успехов в преодолении регионального сепаратизма и сословного партикуляризма, которым он противопоставил национально-государственные интересы. Бесспорен его вклад в развитие французской культуры. Эпоха Ришелье - это время бурного интеллектуального кипения во всех областях, время утверждения классицизма и рационализма, подготовивших наступление "золотого века". С полным правом Ришелье мог бы претендовать на почетное звание одного из "отцов" французской нации.

      И все же история не дала однозначной оценки его деятельности на государственном поприще. Впрочем, возможна ли она - однозначная оценка? Навязчивое стремление к унификации, централизации и бюрократизации влекли за собой очевидные издержки, свойственные внутренней политике кардинала. Подавление легальной оппозиции, ликвидация сословных и провинциальных свобод затрудняли, хотя и не могли остановить развитие гражданского общества во Франции. Ришелье создавал централизованное, бюрократическое государство, полностью игнорируя интересы гражданского общества, постоянно попирая их, что и определило в конечном счете непрочность его творения. Внешне внушительное здание абсолютной монархии довольно быстро обветшало и пришло в негодность, лишенное поддержки общества, в том числе его привилегированных слоев. Первый удар по этому зданию нанесла уже через десять лет после смерти Ришелье Фронда. Необходимость гармоничного развития государства и гражданского общества не была понята Ришелье, хотя, впрочем, и не им одним...

      Ришелье не дожил до окончания Тридцатилетней войны. Но как в Вестфальском (1647 г.), так и в Пиренейском (1659 г.) мирных договорах есть немалый его вклад. История подтвердила правильность избранной кардиналом внешнеполитической ориентации Франции на противоборство с папско-габсбургской гегемонией в Европе. Он всегда мыслил общеевропейскими категориями, о чем свидетельствовала сама "география" его дипломатической активности. В отличие от многих современных ему и позднейших западноевропейских политиков он, в частности, не исключал Россию из понятия "Европа", считая естественным и необходимым ее прямое участие в европейских делах.

      Ришелье был неутомимым поборником идей "европейского равновесия" и "естественных границ". В результате Тридцатилетней войны эти идеи кардинала были реализованы. Угроза испано-австрийской и папской гегемонии в Европе была устранена, на континенте впервые возникло состояние равновесия, а Франция обрела наконец "естественные границы" (Пиренеи на юго-западе, морское побережье на юге и северо-западе, левый берег Рейна на востоке). Прямым следствием войны и усилий кардинала явилось приращение территории Франции за счет Эльзаса и Лотарингии, Артуа и Руссильона. Начиная с Пиренейского мира в течение почти 130 лет территория Франции не подвергалась иностранным нашествиям, и в этом тоже немалая заслуга Ришелье.

      Ришелье положил начало активной морской и колониальной экспансии Франции. Отныне французские корабли бороздили моря и океаны, достигая самых отдаленных уголков Земного шара. Франция становилась европейской державой, в то время как ее экономика и финансы оставались в плачевном состоянии. В этой области кардинал мало что сумел предпринять, при нем положение даже усугубилось. Его финансовый проект "для мирного времени" не был реализован, поскольку и сам он не дожил до окончания войны. Ришелье оставил страну в состоянии хозяйственной разрухи, вызванной многими годами, если не десятилетиями, внутренних и внешних войн. Экономика и финансы страны в значительной мере были принесены Ришелье в жертву его амбициозной внешней политике. И тем не менее вклад его в создание новой Франции не может быть убедительно оспорен: он принадлежит к числу самых крупных государственных деятелей в ее истории.

      ПРИМЕЧАНИЯ

      1. Монтескье Ш. Избранные произведения. М. 1955, с. 209.
      2. В нашей стране была опубликована лишь одна брошюра, посвященная Ришелье (Ранцов В. Л. Ришелье. СПб. 1893).
      3. О детских и юношеских годах Ришелье см.: Hanotaux G. Histoire du cardinal de Richelieu. T. 1. La jeunesse de Richelieu (1585 - 1619). P. 1896; Carre H. La jeunesse et le marche au pouvoir de Bichelieu (1585 - 1624), P. 1944.
      4. См. о нем: Fagniez G. Le pere Joseph et Richelieu. Tt. 1 - 2. P. 1894; Lafue P. Le pere Joseph, capucin et diplomate. P. 1947.
      5. См. Memoires du cardinal de Richelieu. T. 1. 1600 - 1615. P. 1907, pp. 340 - 365.
      6. Lettres. instructions diplomatiques et papiers d'Etat du Cardinal de Richelieu (далее - Lettres). T. 1. 1608 - 1624. P. 1853, p. 195.
      7. Ibid., p. 210.
      8. Ibid., p. 223.
      9. Цит. по: Carre H. Op. cit., p. 275.
      10. Testament politique du Cardinal de Richelieu. P. 1947, pp. 93 - 94.
      11. Ibid., p. 95.
      12. См. Lettres. T. 2. 1624 - 1627. P. 1856, pp. 77 - 78.
      13. Люблинская А. Д. Французский абсолютизм в первой трети XVII в. М. - Л. 1965, с. 297. Гастон Орлеанский - младший брат Людовика XIII.
      14. Lettres. Т. 2, p. 81.
      15. Memoires du cardinal de Richelieu sur le regne de Louis XIII. T. 24(4) P 1823 pp. 172 - 173.
      16. Tapie V. L. La France de Louis XIII et de Richelieu. P. r967 р. 182
      17. Ibid., p. 192.
      18. Цит. по: Guizоt F. L'Histoire de France depuis les temps les plus recules jusqu'en 1789. T. 4. P. 1875, p. 117.
      19. Testament politicpie, p. 259.
      20. d'A venel G. Richelieu et la monarchie absolue. T. 2. P. 1884, p 181.
      21. Lettres. T. 4 (1630 - 1635). P. 1861, p. 728.
      22. Hauser H. La pensee et l'action economique du cardinal de Richelieu. P. 1944; Tapie V. - L. Op. cit.; Люблинская А. Д. Франция при Ришелье. Французский абсолютизм в 1630 - 1642 гг. Л. 1982.
      23. Testament politique, p. 427.
      24. Ibid., pp. 253 - 254.
      25. Ibid., p. 434.
      26. Hauser H. Op. cit, p. 4.
      27. Цит. по: Hardy G. Histoire de la colonisation francaise. P. 1928, pp. 35 - 36.
      28. См. Черкасов П. П. Судьба империи: очерк колониальной экспансии Франции в XVI-XX вв. М. 1983, с. 15 - 16.
      29. Richelieu et la Culture. Actes du Colloque international en Sorbonne P 1987 p. 12.
      30. Testament politique, pp. 204 - 205.
      31. Цит. по: Cahu T., Leloir M. Richelieu. P. 1901, р. 66.
      32. См. Guizot F. Op. cit. Т. 4, p. 120.
      33. Поршнев Б. Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М. 1976, с. 140.
      34. Erlanger Ph. Richelieu. P. 1980, p. 491, Пистоль - испанская золотая монета, имевшая широкое хождение в Европе.
      35. См. Memoires du cardinal de Richelieu stir le regne de Louis XIII. T. 28(8) P. 1823, p. 262.
      36. Ibid., pp. 178 - 179.
      37. Цит. по: Carmona M. Richelieu. P. 1983, р. 573.
      38. Болингброк. Письма об изучении и пользе истории. М, 1978, с 88.
      39. Цит. по: Fagniez G. Op. cit. Т. 2, р. 224.
      40. Шиллер Ф. Собрание сочинений в 7-ми тт. Т. 5. М. 1957, с. 361.
      41. Erlanger Ph. Op. cit., p. 595.
      42. Lettres. Т. 6. 1638 - 1642. P. 1867, p. 182.
      43. См.: Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623 - 1648). М. -Л. 1948; Люблинская А. Д. Франция при Ришелье, с 164-185.
      44. Erlanger Ph. Op. cit., p. 586.
      45. Lettres. Т. 7. 1642 - Syppl. 1608, a 1642. P. 1874, pp. 163 - 167.
      46. Цит. по: Carmona M. Op. cit., p. 667.
      47. Цит. по: Guizot F. Op. cit. Т. 4, p. 151.
      48. Цит. по: ibid., p. 152.

      Вопросы истории. - 1989. - № 7. - С. 72-92.


      Это сообщение было вынесено в статью
    • Мустафа Барзани и Мехабадская республика
      Автор: Saygo
      МАГОМЕДХАНОВ В. М, МУСТАФА БАРЗАНИ. МЕХАБАДСКАЯ ГВАРДИЯ

      Статья о выдающемся вожде курдского национального движения Мулле Мустафе Барзани, посвятившему всю свою сознательную жизнь борьбе за независимость Иракского Курдистана, прославившегося в этни­ческом Курдистане и за его пределами.

      ...Летом 1945 года в Ираке вспыхнуло очередное курдское восстание под руководством Мустафы Барзани. Восставшие намеревались сосредоточить все свои силы на стыке турецкой и иранской границ с Ираком. На­чальный этап восстания должен был носить оборонительный характер, а после подхода подкреплений курдов Ирана и Ирака предполагалось в слу­чае удачи перейти к расширению района восстания в глубь курдских рай­онов Ирака. Одновременно восставшие намеревались установить связь с курдскими территориями Ирана, в первую очередь с независимым Меха- бадским районом. Повстанцы выступили с требованиями восстановления в курдских районах Ирака автономии, обещанной в 1943 году иракским пра­вительством и англичанами. Однако Мустафе Барзани и его соратникам не удалось добиться единства курдов. Одни вожди племён присоединились к повстанцам, а другие посылали своих представителей сражаться на сторо­не правительства. Восстание было подавлено: на севере Ирака развернула наступление ударная группа иракской регулярной армии, насчитывавшая 25 тыс. человек, под командованием английского генерала Рентона, сопро­вождавшееся действиями авиации1. Барзанцы были вынуждены уйти в Иранский Курдистан закончив восстание 11 октября 1945 года. Начинался новый этап биографии Муллы Мустафы Барзани.







      Отступление в Иран было спланировано, проходило организованно, во время которого никто не пострадал. Хотя по пути следования барзан- ский отряд преследовала британская авиация. Сам Барзани был пунктуаль­ным, ответственным и собранным человеком. «Время, место, условия, по­рядок - всё было расписано, всё было определено, и никогда никаких сбо­ев не было», - из воспоминаний ветерана спецслужб П. Судоплатова2.

      Представители Великобритании в Багдаде и правительство Ирака протестовали против отхода отряда Барзани в Иран. МИД Ирака отправил соответствующий запрос, на что советский посланник в Багдаде Г.Т. Зай­цев дал устный ответ: «Этот вопрос является внутренним делом Ирака и Ирана...Правительство СССР не может дать распоряжение своим воен­ным властям принять на себя функцию разоружения, ареста и выдворения иракских курдов, находящихся на территории Ирана»3.

      Когда М. Барзани появился в Иранском Курдистане, обширный и важный район с центром в Мехабаде находился под контролем Кази-Мухаммеда, наследственного духовного судьи (кази) и градоначальника Мехабада. В августе 1945 г. он стал председателем созданной им Демокра­тической партии Иранского Курдистана (ДПИК), которая возникла под влиянием национального движения в соседнем Иранском Азербайджане. Первый съезд ДПИК состоялся 25-28 октября в Мехабаде, результатом ко­торого стала декларация, основные положения которой сводились к опре­делению статуса самоуправления курдского автономного района с центром в Мехабаде, где на основе иранской конституции будет создан областной энджумен (местный орган самоуправления) Курдистана, который устано­вит контроль над всеми общественными и государственными делами4. Во­жди курдских племён, вернувшиеся со съезда, сообщили своим соплемен­никам, что ДПИК создана « с ведома и поддержки органов Советской вла­сти. и что курды объединились с русскими»5. В тех районах, которые не­сколько лет находились вне зоны контроля правительства Ирана, ДПИК начала подготовку к созданию Курдской автономии.

      22 января 1946 г. в Мехабаде была провозглашена Курдская автоном­ная республика (КАР). М. Барзани был приглашён в Мехабад на праздно­вание Навруза, где между ним и иранскими автономистами установился деловой контакт, в частности были достигнуты договорённости об участии барзанцев в обустройстве и укреплении Мехабадской республики. Его бойцы стали ударной силой КАР, а сам он назначен главнокомандующим её армией (формально «милиции», поскольку КАР считала себя автономи­ей в составе Ирана). М. Барзани получил звание генерала и стал командо­вать объединённой милицией Курдистана и Азербайджана6.

      Таким образом в Мехабаде была сформирована регулярная часть курдской национальной гвардии. Подобные части формировались и в дру­гих населённых пунктах КАР. В этих частях было единое военное устрой­ство, вооружение и обмундирование. На их основе происходило дальней­шее формирование курдской армии. Во вновь формирующуюся армию был организован призыв новобранцев. Барзанцы являлись основной военной силой Мехабадской республики, из которых было составлено три батальо­на общей численностью около 1500 человек. Они получили новое оружие и стали проходить обучение по уставу современных армий. Командирами этих батальонов стали офицеры, прибывшие с Мустафой Барзани из Ира­ка. По завершении обучения командующий, в присутствии руководителей республики, выступил перед личным составом с речью, к которой поздра­вил их с успехами в учёбе и призвал к соблюдению дисциплины и порядка, а так же к безоговорочному выполнению приказов командиров батальонов как его собственных. В последствии батальоны выдвинулись в район Саккыза, находившийся в непосредственной близости с иранской армией.

      В мае 1946 г. из курдских племён Иранского Курдистана Барзани сформировал бригады республиканского войска, общей численностью 8800 пехотинцев и 1700 всадников. Здесь вновь проявился организатор­ский и военный талант М. Барзани, особенно при разработке планов операций батальонов и ополчения против иранской армии, не оставлявшей попыток уничтожить вооружённые силы Мехабадской республики. Пер­вый курдский батальон успешно осуществил план наступления у реки Карава, где иранским войскам было нанесено полное поражение. Барзанцы захватили пленных и много техники и оружия. После одержанной победы Кази-Мухаммед, глава Мехабадской республики, и М. Барзани прибыли в расположение первого курдского батальона. Где наградили отличившихся и поблагодарили солдат за службу.

      Бои с шахскими войсками в Иранском Курдистане продолжались, где войска генерала Барзани защищали ростки курдской автономии. Он лично контролировал действия отрядов и посещал оборонительные позиции в районах Саккыза, Букана и Миандоаба. Его соратники так описывают Бар­зани в то время: «Одет он был не в генеральскую форму, а в курдский кос­тюм, подпоясанный широким курдским матерчатым кушаком, на голове - красная чалма в горошек. Он был опоясан патронными лентами и имел при себе особый «браун» средних размеров, какие были обычно у военных ка­валеристов. Это был мужчина в возрасте около тридцати пяти лет, черно­волосый, со сросшимися бровями, не высокого роста, с мощной фигурой, полный, но подвижный»7.

      Генерал Барзани пользовался авторитетом у иранских и иракских кур­дов и становился харизматическим лидером курдского национального движения8. В это время обострились противоречия между Мехабадом и Иранским Азербайджаном, которые влияли на взаимоотношения молодой республики с СССР. В последствии, по требованию Барзани, в середине 1946 г. в Тебризе были проведены курдско-азербайджанские переговоры, снизившие напряжённость между республиками9.

      Тем временем Советский Союз начал вывод своих войск из Ирана. Те­геран сразу же этим воспользовался и сконцентрировал 20 батальонов на северо-западе страны, которые заняли Иранский Азербайджан, а в ноябре 1946 г. и Иранский Курдистан. Интересы курдов и СССР не совпадали. В то время как курдские «автономисты» уповали на поддержку Советского Союза в провозглашении курдской республики в Мехабаде, советское ру­ководство не собиралось проводить активную политику в этом направлении10. Так ещё 16-26 декабря 1945 г. на трёхсторонней встрече (СССР, Ве­ликобритания, США) в Москве В.М. Молотов сказал, что Советский Союз считает вопрос о севере Ирана «внутренней проблемой Ирана, и СССР не вмешивался и не участвовал в событиях в этом районе»11. В мехабадском руководстве возникли разногласия. Кази-Мухаммед надеялся на обещан­ную шахом амнистию и хотел решить проблему мирным путём, а Барзани предложил всему правительству уйти в горы. Однако уже 16 декабря 1946 г. Мехабад был занят иранскими войсками и, не смотря на все обещания члены курдского правительства, были арестованы.

      Вооружённые формирования курдов во главе с М. Барзани продолжа­ли представлять серьёзного противника для иранской армии. Отрядам бы­ло приказано находиться в боевой готовности на случай нападения иран­ских войск. В это время руководством Курдской республики было принято решение отказаться от сопротивления иранским властям, без консультаций с Барзани. Г енерал согласился с этим решением. Направившись в Мехабад он подтвердил руководству КАР готовность защищать республику и при­казал войскам двигаться к столице. Однако Кази-Мухаммед попросил Муллу Мустафу покинуть Мехабад, чтобы не спровоцировать столкнове­ния с иранскими войсками.

      Иранская армия, создав мощный оборонительный фронт, перекрыла барзанцам путь на север. 30 марта 1947 г. Кази-Мухаммед и его родствен­ники были повешены на той самой площади Чарчера, на которой 14 меся­цев назад была провозглашена Курдская автономная республика. 15 участ­ников курдского движения были расстреляны по приговору военно­полевого суда.

      После нескольких совещаний М. Барзани, шейх Ахмед и курдские ко­мандиры пришли к решению о необходимости отхода в Иракский Курди­стан. Сам же Барзани и 500 отборных бойцов попытаются прорваться в Советский Союз. Впоследствии сподвижники генерала, следовавшие с ним к ирано-советской границе, говорили о своём вожде «в высшей степени одобрительно. Отмечали его личное мужество, но так же и политическую гибкость, даже изворотливость, говорили о его незаурядном уме»12.

      Героический поход Муллы Барзани и его соратников, начавшийся в первых числах июня 1947 г. из селения Бидав, расположенного на границе Турции и Ирака, после преодоления ими тяжелейшего 500-километрового пути благополучно завершился на берегах Аракса под умелым руково­дством генерала. Сам Барзани, отличавшийся самодисциплиной и собран­ностью, заботился буквально о каждом человеке. Его слово было законом для бойцов. Что позволило сохранить отряд от распада и он не превратился в банду мародёров. Благодаря умелому руководству отряд в основном со­хранил свой численный состав, без тяжёлых потерь дошёл до границы СССР и вступил на его территорию 18 июня 1947 г.13

      «Этот поход по праву является одним из ярких проявлений блестяще­го полководческого таланта Барзани, который в неимоверно трудных условиях высокогорья и зимних холодов с боями с иранскими и турецкими войсками смог вывести свой отряд (среди которого были многие мирные жители) на границу СССР», - писал академик АН Армении Ш.Х. Мгои14.

      Таким образом, возглавив курдскую гвардию Мехабадской республи­ки Мустафа Барзани зарекомендовал себя как успешный военачальник, разрабатывая и притворяя в жизнь планы по отражению наступлений иранской армии. Наряду с этим между Барзани и Кази-Мухаммедом наблюдались различные взгляды по проблеме консолидации движения иран­ских и иракских курдов. Вместе с тем расставание двух вождей после по­ражения Мехабадской республики было трогательным: Кази-Мухаммед достал знамя Курдистана и вручил его М. Барзани со словами: «Это сим­вол Курдистана, вручаю его тебе, ибо тому кто его хранит, сопутствует удача. Считаю тебя лучшим его хранителем»15.

      Итак, 40-е годы XX века были важным этапом становления Муллы Мустафы Барзани как военно-политического деятеля.

      Примечания

      1. Под.ред.проф. Воскресенского А.Д. Конфликты на Востоке: этнические и конфессиональные.с.210.М.2008 // Цит. по Жигалиной О.И. СССР и страны Востока накануне и в годы Второй мировой войны. Глава 9. СССР и курдский во­прос (1939-1945).с.347. М. Институт Востоковедения РАН.2010.
      2. Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль в 1930-1950 годы.100 лет Мулле Мустафе Барзани.с.44 // Цит. по Жигалина О.И.Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.76. М. Институт Востоковедения РАН.2013.
      3. АВПРФ, ф. «Секретариат В.М. Молотова», оп. 7, портфель 470, папка 33, л.15, 2.11.1945 // Цит. по: Лазарев М.С. Курдистан и курдский вопрос (1923-1945).с.241. М. Восточная литература РАН.2005.
      4. Фаризов И.О. Вступительная статья - Никитин В. Курды (перевод с французского).с.15-17. М. Прогресс. 1964.
      5. АВПРФ, ф. 094, оп. 21, д. 26, п. 320//Цит.по Жигалиной О.И. СССР и страны Востока накануне и в годы Второй мировой войны. Глава 9. СССР и курдский вопрос (1939-1945).с.352. М. Институт Востоковедения РАН. 2010.
      6. Жигалина О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет. с.78.М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      7. Захбарт М. От Иракского Курдистана до другого берега реки Аракс.с.16.М.-С-Пб.2003 // Цит. по Жигалина О.И.
      Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.85.М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      8. Жигалина О.И.Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет. с.85.М. Институт Востоковедения РАН .2013.
      9. Eagleton W. The Mahabad Republic.1946. // Цит. по Жигалина О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.86.М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      10. Жигалина О.И.СССР и страны Востока накануне и в годы Второй Мировой войны. Глава 9.СССР и курдский во­прос (1939-1945). с.354.М.Институт Востоковедения РАН. 2010.
      11. АВПРФ, Фонд Молотова, оп. 2, д. 7, п. 4, с. 24. // Цит. по Жигалиной О.И. СССР и страны Востока накануне и в годы Второй мировой войны. Глава 9. СССР и курдский вопрос (1939-1945).с.354. М. Институт Востоковедения РАН 2010.
      12. Киселёв А.В. Большое видится на расстоянии. 100 лет Мулле Мустафе Барзани.с.42. // Цит. по Жигалина О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.100.М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      13. Жигалина О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.105. М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      14. 100 лет Мулле Мустафе Барзани.с.74 // Цит. по Жигалина О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.106.М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      15. Барзани М.Мустафа Барзани и курдское освободительное движение (1931-1961 г.г.).с.140.С-Пб.2005. // Цит. по Жигалина О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.106.Москва. Институт Востоковедения РАН. 2013.

      Использованная литература

      1. Под. ред. проф. Воскресенского А.Д. Конфликты на Востоке: эт­нические и конфессиональные.с.210.М.2008 // Цит. по Жигалиной О.И. СССР и страны Востока накануне и в годы Второй мировой войны. Глава 9. СССР и курдский вопрос (1939-1945).с.347.М.Институт Востоковедения РАН.2010.
      2. Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль в 1930-1950 годы.100 лет Мулле Мустафе Барзани.с.44 // Цит. по Жигалиной О.И.Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.76. М. Институт Востоковедения РАН.2013.
      3. АВПРФ, ф. «Секретариат В.М. Молотова», оп. 7, портфель 470, папка 33, л.15, 2.11.1945 // Цит. по: Лазареву М.С.Курдистан и курдский вопрос (1923-1945).с.241. М. Восточная литература РАН.2005.
      4. Фаризов И.О. Вступительная статья - Никитин В. Курды (перевод с французского).с.15-17. М. Прогресс. 1964.
      5. АВПРФ, ф. 094, оп. 21. д. 26, п. 320. // Цит.по Жигалиной О.И. СССР и страны Востока накануне и в годы Второй мировой войны. Глава 9. СССР и курдский вопрос (1939-1945).с.352. М. 2010.
      6. Жигалина О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет. с.78.М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      7. Захбарт М. От Иракского Курдистана до другого берега реки Аракс.с.16.М - С-Пб.2003 // Цит. по Жигалиной О.И. Мулла Мустафа Бар­зани. Исторический портрет.с.85.М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      8. Жигалина О.И.Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет. с.85.М. Институт Востоковедения РАН .2013.
      9. Eagleton W. The Mahabad Republic.1946. // Цит. по Жигалиной О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.86.М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      10. Жигалина О.И.СССР и страны Востока накануне и в годы Второй Мировой войны. Глава 9.СССР и курдский вопрос (1939-1945). с.354.М. Институт Востоковедения РАН. 2010.
      11. АВПРФ, Фонд Молотова, оп. 2, д. 7, п. 4, с. 24. // Цит. по Жигали­ной О.И. СССР и страны Востока накануне и в годы Второй мировой вой­ны. Глава 9. СССР и курдский вопрос (1939-1945).с.354. М. Институт Вос­токоведения РАН.2010.
      12. Киселёв А.В. Большое видится на расстоянии. 100 лет Мулле Мустафе Барзани.с.42. // Цит. по Жигалиной О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.100.М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      13. Жигалина О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет. с.105. М. Институт Востоковедения РАН. 2013.
      14. 100 лет Мулле Мустафе Барзани.с.74 // Цит. по Жигалиной О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.106.М. Институт Восто­коведения РАН. 2013.
      15. Барзани М.Мустафа Барзани и курдское освободительное движе­ние (1931-1961 г.г.).с.140.Санкт-Петербург.2005. // Цит. по Жигалиной О.И. Мулла Мустафа Барзани. Исторический портрет.с.106.М. Институт Вос­токоведения РАН. 2013.
      16. Бугай Н.Ф. Курдский мир России. С-Пб. Алетейя-Институт рос­сийской истории РАН. 2012.
      17. Лазарев М.С. Курдистан и курдский вопрос (1923-1945).М. Восточ­ная литература РАН. 2005.
      18. Оганян Р. Курды в пламени войны. М. Грифон. 2005.
      19. Никитин В. Курды (перевод с французского). М. Прогресс. 1964.

      Экономика и социум. - 2013. - № 3(8).