Saygo

Казаки-некрасовцы

24 сообщения в этой теме

И. В. СМИРНОВ. НЕКРАСОВЦЫ

Некрасовцы как самостоятельное подразделение казачества (именно в таком качестве они рассматриваются в "Истории или повествовании о донских казаках")1 начинают свою историю после поражения Булавинского восстания 1707 - 1709 годов. Атаман Игнат Федорович Некрасов увел на Кубань до 3 тыс. донских казаков с семьями, спасая их от истребления царскими властями. Там они соединились с кубанским казачьим войском, основанным еще в 1688 г. атаманом Львом Маноцким, и организовали своеобразную республику, которая на протяжении 70 лет непрерывно пополнялась казаками из других мест и крестьянами, бежавшими от крепостного гнета.

В XVIII в. судьба раскидала некрасовцев по берегам чужих морей. Но последовательно антикрепостнические и антисамодержавные принципы, унаследованные Некрасовым от его брата (в фольклорной традиции) Кондратия Булавина, продолжали жить среди них и на Дунае, и на Майносе (оз. Маньес), и в устье Марицы, и на о-ве Мада еще долгие годы, как и русский язык, старинные обряды, песни и сказания. Эти островки русской народной культуры оставались более двух веков неприступными для порою весьма враждебных им внешних влияний.

"Мы, некрасовцы, - донские казаки. Наш Игнат, сын Федора Некрасы,., воевал за землю, за свой народ", - гордо говорил один из майносских атаманов, С. Ф. Шашкин2. За бывальщинами некрасовцев открывается историческая реальность, которой ложно гордиться как самостоятельной, героической и трагической главой в истории освободительной борьбы. Ее исследование может серьезно поколебать сохраняющееся (несмотря на появление важных работ о крестьянских войнах) в "околоисторической" литературе представление об антикрепостнических движениях в России XVII - XVIII вв., как о серии вспышек отчаянной смелости почти без организации, с предельно наивной идеологией и лозунгами негативного характера вроде: "Погулять по чисту полю, красно походить, сладко попить да поесть"3, уничтожая по дороге бояр, дворян и "немцев". Между тем данный элемент отнюдь не исчерпывал содержания классовой борьбы трудящихся. У некрасовцев ясно видны стабильность, организация и традиции большой жизненной силы. А те религиозно-реформаторские формы, которые принимало движение крестьян и казаков, вполне естественны для той эпохи. "Выступление политического протеста под религиозной оболочкой, - писал В. И. Ленин, - есть явление, свойственное всем народам, на известной стадии их развития"4.

1. "Первый в замыслех с Булавиным"

Кто же такой Некрасов - единственный, кажется, представитель казачьего сословия, по имени которого названо целое войско? Сведения о его личности скудны и недостоверны: это отдельные упоминания в официальных документах, обычно в словосочетании "вор Игнашка", и своеобразный фольклорный образ: бесстрашный красавец "Игнат-сударь", к которому весь Дон приходит за помощью в трудную минуту, а сама "царица Катярина" засылает сватов5. С определенной степенью достоверности можно утверждать, что осенью 1707 г., когда Булавин собирал свой отряд, Игнат был простым казаком станицы Голубинской. Однажды, поссорившись в Царицыне с атаманом Иваном Павловым, он "перешел в свой Голубинский городок"6.

Встречающееся в литературе7 утверждение, что Некрасов к моменту восстания был уже станичным атаманом (как Семен Драный и сам Булавин), вызывает сомнения: во-первых, об этом молчат документы 1708 - 1709 гг.; во-вторых, фольклорный образ Некрасова и его роль в восстании ассоциируются с человеком отнюдь не пожилым. Почти 30 лет Некрасов воевал и управлял на Кубани, но нигде в песнях и сказаниях не представал в виде убеленного сединами патриарха. А станичными атаманами избирали как раз солидных людей зрелого возраста. Так, и у Булавина, и у Драного были уже взрослые дети. Очевидно, Некрасов выдвинулся из простых казаков именно в период военных действий как исполнитель особых поручений, а затем - как походный атаман.

Как подчеркивается в литературе, восстание 1707 - 1709 гг. было вызвано усилением крепостнического гнета и "началом активного наступления дворянства на земли войска"8. Непосредственным же поводом к выступлению явилась экспедиция кн. Ю. В. Долгорукого в верховья Дона и на его притоки для сыска беглых. Они составляли тогда значительную часть верховного казачества. В ночь на 9 октября 1707 г. на Айдаре, в Шульгинском городке, князь и с ним 16 человек были убиты казаками во главе с бахмутским атаманом Булавиным9. Удивительно единодушие, с которым народная устная традиция (не только некрасовская, но и донская) приписывает убийство князя Некрасову, а не Булавину: "Как подходит же Некрасов сын к Долгорукову, срубил ему буйну голову"10. Возможно, конечно, что Некрасов был одним из повстанческих есаулов, обязанных приводить в исполнение приговор казачьего круга.

В документах его имя появляется позже, когда Булавин, потерпев 17 октября 1707 г. поражение от донского атамана Л. Максимова, опять собрал силы и подступил к Черкасску в конце апреля 1708 года. Казаки впустили его войско в город: "Пришел в Черкаской товарыщ его Кондрашки вор Игнашка Некрасов и взяв ис Черкаского атамана Лукьяна Максимова и старшин Обросима Савельева, Ефрема Петрова, Никиту Соломату, Ивана Машлыченка и отвезли к тому вору в Рыковскую станицу"11. Предатели были казнены, а 9 мая на кругу от 110 станиц Булавин был избран войсковым атаманом. Не зря В. В. Долгорукий, отправленный подавлять бунт и мстить за брата, писал: "Первый у него (Булавина. - И. С.) в воровстве Игнашка Некрасов"12.

Отступление на Кубань с самого начала рассматривалось руководством повстанческого войска как последний исход при неблагоприятном обороте военных действий. О том же доносили В. В. Долгорукому агенты из Черкасска: "И буде посланные от него Некрасов и Драной полки государевы разобьют, и у него де вора намерение итить под Азов и под Троицкой в Русь по городам до Москвы. А буде ратные государевы полки тех ево единомышленников побьют и у него вора с Некрасовым положено... итить на Кубань"13. Как известно, 7 июля 1708 г. Булавин, отстреливавшийся в своем курене от нападавших, был убит из пистолета своим есаулом С. Ананьиным. Описывая этот эпизод, В. В. Долгорукий прибавляет, что Некрасова теперь "держат в Черкасском за караулом на чепях"14. В действительности же Некрасов еще ранее был назначен повстанцами походным атаманом и отправлен на Хопер, чтобы остановить продвижение Долгорукого15. Потом его отозвали обратно, ибо на восточных границах Войска возросла опасность со стороны калмыцкого тайши Аюки, которого царское правительство призвало жечь донские станицы.

Придя на Волгу, Некрасов не стал дожидаться нападения конницы Аюки, а вместе с Л. Хохлачом, имея 1500 человек, в конце мая ударил на Саратов. Штурм оказался неудачным, и тут же подоспел Аюка. Потеряв около 200 человек16, атаман двинулся к Царицыну. Булавинцы Ивана Павлова осаждали эту крепость с 7 июня, на помощь осажденным двигался полковник Бернер. На сей раз удача сопутствовала повстанцам. Встретив Бернера в урочище Сарпинский остров, в пяти верстах от города, Павлов и Некрасов напали на него с лодок. Бой длился до темноты, и Бернер, сам раненный, вынужден был отступить. К повстанцам присоединились работные люди с судов: они возобновили штурм Царицына, засыпали ров дровами, подожгли их и в конце концов взяли крепость. В городе была установлена власть круга. Любопытно, что казнили при этом только коменданта и с ним еще четырех человек, а остальных, в том числе офицеров, отпустили на свободу17.

Потом произошла ссора между походными атаманами. На дороге из Царицына в Голубинскую Некрасову подали письмо из Черкасска об убийстве Булавина. Атаман помчался в Царицын и на кругу с Павловым "великой у них был спор и подрались. И бутто голудьба вступилась за Ивашку Павлова"18. Некоторое время после сдачи Царицына Павлов оставался в Паншине, а затем прибыл со своими людьми в Голубинскую, где помирился с Некрасовым. Непростое решение следовало принять повстанцам в те дни. Есть ли возможность противостоять 32-тысячной карательной армии, стягивавшей кольцо окружения вокруг последних свободных городков на Дону? Или настало время покинуть родные места?

Некрасов разослал "прелестные письма", в последний раз созывая казаков на сбор в Паншин, чтобы оттуда выступить на Черкасск. Было собрано около 6 тыс. человек. Но 8 августа наступление начали царские войска. Им удалось отсечь от основных сил Некрасова отряды Василия Тельного в Есауловской и Никиты Голого. Некрасов, Павлов, Иван Лоскут и Иван Беспалый, двигавшиеся из Паншина через Голубинскую к Есауловской, остановились у станицы Нижне-Чирской. Дальше они не могли пробитьея и начали переправу через Дон, Путь их лежал теперь на Кубань19.

Судя по тому, что с казаками были их жены и дети, они предвидели возможность ухода с Дона, еще когда находились в Голубинской и в Паншине. Оставшиеся атаманы хотели присоединиться к ним, но время было упущено: окруженная со всех сторон, Есауловская пала 28 августа, воевода Хованский разгромил Паншин. Голый, преследуемый карателями, отступал до Донецка. Немало выдержки проявили повстанцы в те дни: в плен их не брали, а вешали поголовно (кроме атаманов и старцев-староверов, которых четвертовали), станицы жгли, жен и детей уводил в рабство Аюка. Последний из булавинцев, Голый, оказывал сопротивление до февраля 1709 года.

2. Кубанская республика

Земли в низовьях Кубани принадлежали в начале XVIII в. крымским ханам, которые, в свою очередь, подчинялись Порте. Задолго до Булавинского восстания эти привольные места стали прибежищем для людей, спасавшихся от крепостнического произвола. Местные властители не препятствовали казакам селиться на Кубани, поскольку их воинская доблесть могла пригодиться в случае конфликта с непокорными феодалами. Изгнанники прибыли несколькими отрядами. К основному войску Некрасова присоединились спасшиеся из Есауловской Гаврила Чернец и Иван Драный, сын убитого атамана20. Очевидно, еще с дороги предводитель повстанцев отправил обратно на Дон отряд Семена Селиванова (известного как Вориков, или Ворыч), чтобы помочь выбраться за Дон семьям казаков. Селиванов перешел реку у Нижне-Чирской в конце сентября и вел жестокие бои, пока жители станиц Кобылянской, Нижне- Чирской и уцелевшие из Есауловской переправились на Ногайскую сторону21.

Общая численность спасшихся составила до 3 тыс. человек. На место нового жительства игнат-казаки (как называли их турки) прибыли не униженными просителями, а войском при знамени и с семью пушками. Хан Каплан-Гирей разрешил им поселиться в низовьях Кубани, между Копылом и Темрюком, предоставил им свободу от податей и внутреннюю автономию22. Объединившись с казаками С. Пахомова, новые обитатели Кубани возвели на холмах, в 30 верстах от моря, городки Голубинский, Блудиловский и Чирянский. Подступы к ним прикрывали болота. Некрасовцы строили лодки и небольшие суда, занимаясь традиционной для казаков рыбной ловлей, охотились, разводили скот. Так как войско их было конное, большое значение имело и коневодство.

Жизнь казаков на Кубани отразилась в источниках в основном своими внешними, военными проявлениями. Единственная работа на эту тему23 написана тенденциозно. Многие реалии общественного устройства и быта кубанских казаков можно воссоздать только по материалам изолированных и консервативных общин их потомков на Майносе и Маде, где бережно сохранялись древние традиции.

Некрасов с самого начала стал лидером как бы небольшой казачьей республики. Задачи, стоявшие перед ней, требовали серьезного напряжения сил: следовало заложить основы такого устройства, которое исключило бы внутренние конфликты, т. е. воплотить в жизнь, хотя бы на маленьком клочке земли, те идеи, во имя которых погибли тысячи повстанцев на Дону. Не успев обосноваться на новом месте, некрасовцы уже лишают покоя царских воевод. В ноябре 1708 г. "вор и возмутитель" Кузьма Драгун приехал на Хопер от Некрасова. Около Царицына в 1709 г. поймали другого некрасовца с "прелестными письмами"24.

Дальнейшие отношения некрасовцев с самодержавием отражены в документах как чередование дерзких рейдов казачьих отрядов и ответных карательных экспедиций. 1711 г. - Некрасов ходил на Дон и Волгу. В ответ в августе того же года объединенное войско П. М. Апраксина и Чаптержана, сына Аюки, разоряло кубанских казаков. 1713 г. - поход Некрасова, Ворыча и Семена Кобыльского в окрестности Харькова. 1715 г. - 40 некрасовцев, переодетых нищими, сборщиками подаяний и монахами, во главе с беглым монастырским крестьянином-некрасовцем Прокофием Сокиным проникли через донские земли к Тамбову, агитируя крестьян25. 1717 г. - "Некрасов, да Сенька Кобылской и Сенька Ворок с некрасовскими казаками великим собранием хочет итти под Царицын", - с тревогой пишет 16 июля царский слуга П. С. Салтыков26. Но уже 3 августа некрасовцы атакуют Пензу; а неудачу они "выместили на дворянских усадьбах"27. Отряды мятежных казаков появились на Медведице и на Хопре.

Царское правительство принимало ответные меры: указом военной коллегии вводится смертная казнь за недонесение на агентов Некрасова28 . В ноябре 1722 г. на Дон посылаются специальные грамоты о засылке собственных шпионов на Кубань под видом купцов и "О предосторожностях против прихода запорожцев и некрасовцев"29. Но в 1727 г. новая группа их во главе с Яковом Резенком проникает на Дон с воззваниями от атамана30. В 1728 г. калмыки вместе с султаном Батыр-Гиреем Кубанским, царские союзники, ведут на Кубани жестокие бои с некрасовцами, которых возглавляют сам Игнат Федорович и его сын Михаил31 . Последующие стычки тянулись еще лет десять. С конца 1730-х годов активность некрасовцев заметно уменьшается. Приблизительно в 1737 г. Игната не стало. Около 1740 г. происходит и первое разделение: 1600 семей отправляются морем в Добруджу, где на дунайских лиманах основывают первоначально два городка: Сарыкёй (Желтое, или Сарыково) и Дунавцы32. В 1778 г. некрасовские станицы на Кубани были окончательно разорены царскими властями.

3. Дунайская республика

Среди дунайских гирл, на берегах лиманов, названных в честь героев крестьянских войн "лиман Разин", "лиман Дранов", в укрепленных городках поселились кубанские казаки. Некрасовская традиция связывала переселение в Добруджу с историей про "двух салтанушек", которые ехали к Игнату "делить казаков": "Как дава ка с тобой Игнат сударь а мы казачков дялить" (записано некрасовцем Исааком Петровичем с о-ва Мада в Анатолии)33. Эта легенда и приблизительная дата - около 1740 г. - вот практически все, что известно об основании дунайской казачьей вольницы.

Временные казачьи поселения не оставили в источниках значительного следа, даже их русские названия не дошли до исследователей. Одно располагалось под Бафрой, между Самсуном и Синопом; другое - у оз. Деркон. На карте XIX в. эти городки обозначены одним и тем же именем "казак-кёй" ("казачье село" по-турецки)34. Иммигранты основали в Добрудже свои села. Там они жили, независимо от своих прежних занятий, на положении казаков, подчиняясь "заветам Игната", кругу и атаманам, неся воинскую повинность, но не платя налогов. Их религиозными центрами были Слава, Журиловка, Каменка (у г. Мачин), Новинка (у г. Гирсов), Татарица (между Силистрией и Туртукаем), Гиздар-Кийо (у г. Гирсов). Приток из России неказачьего населения (старообрядцы и бежавшие от крепостничества крестьяне) привел к социально-экономическим сдвигам: распространилось наряду с рыболовством земледелие, возросла роль духовенства, хотя до известного времени эти процессы нейтрализовались иммиграцией из других поселений игнат-казаков на Кубани.

В начале XIX в. дунайским некрасовцам пришлось столкнуться с проблемой, резко нарушившей их жизнь. В 1775 г. потемкинские драгуны Текелия ликвидировали Запорожскую Сечь. 38 куреней запорожцев двинулись по Днепру к Черному морю. Турецкий султан принял их на тех же условиях, что и некрасовцев, и поселил в урочище Сеймены (в 50 верстах выше Гирсова)35. Некоторое время те и другие казаки сосуществовали, а беглых из России делили между ними турецкие пограничные власти, которые старообрядцев направляли к некрасовцам, а остальных - к запорожцам. Однако в 1805 г. последние "за разбой переведены были на берег Черного моря"36, в район Катерлеза, к самым некрасовским стенам. Началась религиозная рознь. Некрасовцы объясняли распрю буйствами соседей, однако в итоге у обеих сторон сложилась установка: убивать тех, "кто люлькой не смердит", или же, наоборот, "кто смердит".

В 1806 г. некрасовцы пошли походом на дунайскую Сечь и взяли ее штурмом. Турки отнеслись к этому спокойно - ведь дрались между собою гяуры (т. е. немусульмане)37. Но энергичный кошевой С. Калниболотский, воспользовавшись началом русско-турецкой войны в том же году, собрал запорожцев и пошел по Дунаю, истребляя некрасовцев, а затем высадился в лимане Разин. Жестокая битва закончилась сожжением Сарыкёя. В 1814 г. старик Рагозяный-Дидов, участник "исхода с Днепра", взял Дунавцы и перенес туда Сечь. На некоторое время жизнь некрасовцев на Дунае была парализована, и они массами бежали в устье р. Марицы (Энооское поселение), а около 100 семей предпочли вернуться в Россию и осели в Бессарабии (Тучкове)38.

Следующая война России с Турцией привела к падению запорожской гегемонии. В 1827 г. на выборах кошевого женатые запорожцы возобладали над холостой Сечью и поставили кошевым бондаря Осипа Гладкого, который, командуя во время войны под Силистрией 2 тыс. казаков, перешел на сторону России. Это побудило турок разоружить и взять под стражу всех запорожцев и разгромить их укрепленные поселения39. Четыре украинских села на о-ве Лети влачили с тех пор жалкое существование. А Дунавцы так и не были восстановлены. В 1829 г. еще одна группа некрасовцев (до 1500 человек) во главе с атаманом Полежаевым возвращается в Россию "стараниями генералов Тимана и Рота"40 и живет с тех пор в Кугурлуе под Измаилом иве. Некрасовка.

Оставшиеся некрасовцы восстановили хозяйство в придунайских станицах. Теперь это были уже не вполне казачьи станицы. Не зря говорили на Майносе, что на Дунае-де "меньше казацкого корене"41: новые переселенцы из России принесли с собой иную систему социальных приоритетов. Восходящий к Некрасову идеал вольного воина заменился более рационалистичным идеалом зажиточного хозяина. Земледелие, ремесло и особенно торговля, которой вопреки Игнатовым "Заветам" занимались теперь дунайцы, способствовали их социальному расслоению. Вся история некрасовцев на Дунае в XIX в. - это постепенное разложение их традиционной структуры с параллельной трансформацией идеологии, психологии и культуры, в результате чего грозные некрасовцы превратились в мирных липован, которые признавались в беседе с Ф. В. Тумилевичем: "Мы, дунайские, позабыли об Игнате"42.

Последний атаман Сарыкёя по происхождению вообще не был казаком и промышлял торговлей. То был О. С. Гончаров. Он в юности пережил бедность и тяжелую болезнь, потом в 30-летнем возрасте участвовал в сложных международных политических комбинациях, писал стихи и богословские трактаты. Его собеседниками в разные годы были Луи Наполеон Бонапарт, А. И. Герцен и Н. П. Огарев. Переписка дунайского атамана с Герценом - уникальный пример диалога как бы разных веков: XIX и XVII (к последнему по мировоззрению и образованию можно в принципе отнести Гончарова)43.

Первым предприятием Гончарова явилось учреждение старообрядческой иерархии. До 1846 г. старообрядцы-поповцы, не имея "законных" епископов, принимали в свои церкви беглых попов, нередко пьяниц или воров. Гончаров отправил инока Павла, главного энтузиаста устройства епископской кафедры, в Стамбул, где под турецкой стражей содержались шесть патриархов и более 20 опальных архиереев, удаленных из епархий султаном. Друг Гончарова Михаил Чайковский (он же Мехмед Садык-паша) помог Павлу договориться с бывшим митрополитом Боснии Амвросием о переходе в старообрядчество. С помощью майносских некрасовцев Амвросия выкрали из Стамбула. С паспортом на имя некрасовца Карпа Карпова он отправился морем в Добруджу, где торжественно был встречен Гончаровым и отправлен в Австрию44. Так 28 октября 1846 г. в Белой Кринице появился первый старообрядческий митрополит.

Другой инициативой Гончарова явилось установление связей с русской революционной демократией для совместной борьбы против царизма. В 1850 - 1860-е годы некрасовская Добруджа стала одним из центров революционной агитации. Прокламации лежали там свободно в каждом трактире и в частных домах. Посланец Герцена В. И. Кельсиев стал старшиной крупнейшего в округе г. Тульчи. Неудивительна поэтому паника, поднятая в реакционной печати по поводу "революционной польско-некрасовской партии": "Объявился новый тип русских людей, раскольников-нигилистов... Некоторые из нашей несчастной, сбитой с толку молодежи ушли в Женеву и Добруджу"45.

Трудно сказать, каковы были дальнейшие планы Гончарова. Поддержки он искал и у Герцена в Лондоне, и у Луи Наполеона, и у польской эмиграции. Но союз с революционной демократией оказался непрочен: и из-за взглядов Гончарова, который не мог простить Герцену его неверие в бессмертие души, и из-за порочной деятельности в Турции Кельсиева, и из-за политической пассивности дунайских липован, многих из которых звание казака тяготило необходимостью военной службы. После очередного неблагоприятного поворота в султанской политике, когда получил отставку покровитель Гончарова "главнокомандующий османскими казаками" Садык-Чайковский, 17 октября 1864 г. последовал перевод некрасовцев (в том числе майносских, отнюдь того не желавших) в "райю" с лишением всех привилегий46.

Стйв податным сословием, дунайские некрасовцы почувствовали на себе всю тяжесть турецкой эксплуатации. В 1878 и 1899 гг. большие их группы эмигрировали в Анатолию, в окрестности Майноса (селение Гамидие, или НОВЫЙ Казаки)47. Так издавна повелось у некрасовцев: стало трудно жить - надо переселяться.

4. Майнос: структура и быт общины

Особое место в некрасовской эпопее занимает поселение на берегу оз. Майнос, неподалеку от порта Бандерма, известное еще как Бин-Эвле ("Тысяча домов"). Оно было основано около 1814 г. и значительно увеличилось за счет перехода туда обитателей Эносских станиц в 1828 году. Именно на Майносе традиционные казачьи общинные устои, быт и фольклор сохранялись почти в неприкосновенности до того момента, когда изучением их смогли заняться европейски образованные путешественники и исследователи. Причин такой консервативности две: во-первых, экономической основой жизни казаков оставалось здесь, как и на Кубани, артельное рыболовство, практически не создававшее возможности для возникновения неравенства и расслоения в общине; во-вторых, чуждое по обычаям, вере и языку турецкое окружение исключало ассимиляцию.

Майносский материал дает уникальную возможность восстановить облик традиционной некрасовской общины. Он зафиксирован в записках путешественников и политических деятелей, посетивших Майнос: У. Гамильтона (1837 г.), М. Чайковского (1841 г.), Мак- Фарлана (1847 г.), В. И. Кельсиева, он же Иванов-Желудков (1863 г.), инока Михаила (1872 г.), д-ра В. П. Щепотьева (1893 г.), В. Ф. Минорского (1901 г.)48, а также в исследованиях советских ученых, встретившихся с майносскими некрасовцами после их возвращения в СССР, прежде всего ростовского фольклориста Ф. В. Тумилевича.

У этих некрасовцев по-прежнему обычное право составляли "Заветы" ("Законы Игната"). Конечно, Некрасов не был в состоянии предусмотреть на Кубани те ситуации, в которые попадут через 100 лет потомки его соратников. Но демократическая структура обладает обратной связью и может сама (в истории тому множество примеров) почти адекватно реагировать на изменение обстановки. Коллективная мудрость общины становилась очередным "заветом Игната": с ними все еще был Игнат, и они все на кругу были Игнатом, но уже не конкретным человеком, а символом, бессмертным героем- покровителем. Наиболее корректным в научном отношении из существующих многочисленных вариантов кодификации этого обычного права нам представляется предложенный И. Люшиным49, который начинает с описания традиционно донских норм общественной организации: высшая власть в общине принадлежит казацкому кругу, в который входят совершеннолетние мужчины; исполнительная власть возложена на атамана, который избирается сроком на год, но может быть смещен раньше в случае серьезной провинности; судебной властью также является круг.

По обычаю, членом круга считался казак с 18 лет; с 30 лет он мог занимать войсковые должности; с 50 - становиться походным или войсковым атаманом. Поскольку майносцы именовали себя "славное войско Кубанское", их атаман считался войсковым. Но, вопреки казачьим традициям, у некрасовцев в круге могли участвовать с правом совещательного голоса и женщины. Круг собирался есаулом, тоже выборным должностным лицом, либо общинным курьером и экзекутором, причем за неявку некрасовец платил 10 или больше монет "войскового приговора". Однако круг мог быть и бунтовским, если он созывался не атаманом и не есаулом, например, для наказания или смещения исполнительной власти. Вообще обращение с атаманом было вольным: он мог быть приговорен кругом к розгам так же, как любой другой казак, а после наказания продолжал выполнять свои обязанности.

У майносцев никогда не замечалось общежительной тенденции: ячейкой их общества оставалась патриархальная семья с большим количеством детей, с чрезвычайно почтительным отношением к старшим и регламентированными внутренними отношениями: "Младший сын живет с родителями"; "За обиду жены круг наказывает мужа, а ей дает развод", "За измену мужу жену карают смертью", и т. п. Община не вступала в противоречие с интересами семьи и сама не нуждалась соответственно в мерах обобществления, потому что производство уже носило в значительной степени общественный характер. Коллективное рыболовство в течение всего XIX в. и позднее оставалось главным источником существования на Майносе. "Только рыбой и живем, а то все покупное", - говорили казаки50. "Так как главное занятие населения рыболовство, женщины, мало занятые в поле, работают большей частью около дома"51.

Майносцы были высококвалифицированными мастерами своего дела и обеспечивали себя за счет рыбной ловли деньгами на покупку товаров, а с 1864 г. - и на уплату податей. С "осеннего Димитрия"(26 октября) до "весеннего Георгия" (26 апреля) мужчины от 15 до 55 лет выходили в море на лодках артелями по 18 - 25 человек во главе с атаманком, плавали в Трапезунд, в устье Дуная, Солунь, Смирну и на Афон. Рыбу ловили круглыми вентирями или неводами и продавали сообща под строгим контролем атаманка. У него хранились "до Георгия" все заработанные деньги, а на личные надобности он выделял нужную сумму, что потом учитывалось при дележе. Т. е. общий доход "дуванился" - порядок, происходящий от прежних разделов военной добычи. Каждый казак в день "весеннего Георгия" получал треть своей доли, за вычетом взятого аванса. Треть расходовалась "на войско", треть - на церковь, школу, помощь престарелым и больным.

В большой "ватаге" насчитывалось 80 человек; во главе стоял родственник атамана, уважаемый воин; все были при оружии. Кроме рыболовов, при артели находились есаул, писарь и два старика-казначея52. Поскольку возникала необходимость каждый раз заключать новое соглашение с властями того лимана, куда направлялась артель, это требовало от атамана определенных дипломатических навыков. Очевидец пишет: "Согласно постановлениям, завещанным им Игнатием Некрасовым, эти казаки не должны были заниматься хлебопашеством"; он не нашел на Майносе ни садовых деревьев, ни огородов, ни виноградников53. Лишь постепенно некрасовцы перестали пренебрежительно относиться к земле, однако основой их благосостояния оставалась рыба. "Закон Игната" пресекал возможные источники неравенства: "Наживать добро можно только трудом"; "Торговлей казак заниматься не должен"; "Помогать бедным один может только тайно, явно же помогает круг".

Особую часть "Заветов" составляли нормы, предупреждавшие ассимиляцию. Брак мог быть заключен только между членами общины. Известны случаи, когда майносцы брали в жены чужих женщин, но это были обязательно казачки. Отдавали на сторону своих женщин только дунайским казакам из Гамидие. Даже эти случаи - капля в море. На 99% майносская община оставалась эндогамной. "Общение с турками разрешается только по необходимости". Вот какие слова приписывал фольклор Игнату: "Ой, да вы же все донские казаки, а вы с турками не соединяйтесь, а вы с ними не сообщайтесь, они самые враги наши, преступники, они и религии нашей не сполняют".

Жизнь, однако, заставила некрасовцев смотреть на иноплеменника как на существо, подобное себе: "Есть турки плохие и хорошие; и наши так же, - говорили некрасовцы. - У них своя церковь, у нас своя". Минорскому рассказывали о черкесе Кара-Али, посаженном в тюрьму: "Хороший человек, только обидели его"54. Я. И. Смирнов, посетивший майносскую колонию на о-ве Мада, обнаружил на стене одного из домов портреты двух турок работы местного художника с их именами, подписанными по-русски55. Бытовое общение турок с некрасовцами, наблюдавшееся путешественниками, было спокойным и дружелюбным. Все жители Майноса знали турецкий язык.

Круг обладал полной юрисдикцией над своими членами, вплоть до права смертной казни за серьезные проступки. "В куль да в воду", - так традиционно обозначалась кара за измену. Смертью карались грабеж, убийство, богохульство, святотатство, изнасилование56. Впрочем, случаи серьезных преступлений были редки, так что некоторые суровые статьи "Заветов" носят скорее превентивно-теоретический характер. "Убийства у нас давно не было", - говорили казаки57. Чтобы предупредить в зародыше внутренний конфликт, некрасовцы придумали "выдачу головой" - передачу обидчика в распоряжение обиженного. Основанием для этого служил как бы факт "покушения на убийство", однако на деле достаточно было в ссоре просто схватиться за нож, чтобы быть подвергнутым этой каре. Мелкие проступки карались розгами. Произнесший за общественным столом неприличное слово выводился есаулом за ворота и там получал 30 ударов. Для должностных лиц не делалось никакого исключения. По окончании наказания совершался ритуал "прощения вины": атаман ударял палкой по плечу провинившегося и говорил: "Ну, бог те простит, впредь не греши". Если же казак полностью лишался общественного доверия, круг мог отказать ему в прощении. В этом случае он оказывался лишенным казачьих прав и исключался из общины. Конечно, одним из секретов ее прочности оставалось чуждое окружение.

Коллективная память Майноса, его фольклор не донесли до нас ни одного имени социально опасного бунтаря. Однако человек, выросший на Майносе и воспитанный им, вовсе не напоминал замкнувшегося сектанта. Бодрость, энергия, внутренняя сила некрасовцев - эти черты отмечались и путешественниками, и учеными, и политиками еще век назад и сохранились доныне. Большую славу заслужили майносцы как воины. "Податей с казаков царь не взял и до сих пор не берет, за то мы на войну ходим, и за то нам честь и слава по всей Европе... В эту войну Инглизы [англичане] с нас даже патреты машиной посымали"58. Султаны ценили некрасовцев. За их честность им поручалась, например, охрана турецкой воинской казны. На войну они выходили отдельными формированиями под собственным знаменем, с собственным походным атаманом и собственной артиллерией. Перед походом султан выдавал каждому казаку по 1 тыс. пиастров "на подковы". В то время это были единственные в своем роде воины, которые никогда не грабили даже неприятеля: в "Заветах Игната" имелось положение о том, что неправедно нажитое добро не идет впрок. Вообще чувство собственного достоинства и гордость были весьма свойственны этим людям. Особой славой среди некрасовских командиров был окружен Иван Салтан. В Неджибском сражении 1839 г. его отряд остановил атаку арабской конницы Мохаммеда-Али и спас турецкую артиллерию, за что султан пожаловал ему золотую булаву59.

Кроме войны и рыболовства, майносцы находили и другие точки приложения сил: занимались извозом, изготовлением повозок, ловлей пиявок и другими промыслами. Все доходы от них тоже шли через войсковую казну и "дуванились"60. Особое значение имело коневодство. Быт майносцев многими чертами напоминал быт старого донского казачества и составлял разительный контраст с мусульманским окружением, что сразу же обращало на себя внимание путешественников. Дома строились из камыша, обмазанного известью. Казаки вешали в них картины. На стол торжественно стелили скатерть для гостей. На ней были надписи уставом ("Дуни маковой платок" и т. п.)61. Вместе с тем парадная гостиная была убрана по-турецки. Игнорируя стулья, некрасовцы сидели на полу. "Все они отличаются безупречным поведением, - писал очевидец, - всегда вежливы и почтительны"62.

При одной из церквей помещалась школа. Все мужчины на Майносе были грамотны, среди женщин многие тоже. С 8 до 12 лет они посещали школу, где занятия вел дьячок; с 12 до 18 под руководством опытных воинов юноши учились военному мастерству. В 18 лет казак мог жениться, девушки выходили замуж с 16 лет. Весьма велика была роль пожилых людей. Некрасовец, который храбро воевал, выполнял "Заветы" и ничем себя не запятнал (скажем, не проявил слабости во время порки), по достижении 50 лет пользовался большим уважением. Из пожилых казаков избирались все руководители общины. На кругу старики сидели рядом с атаманом, составляя его ближайший совет. Вообще же тот, кто, несмотря на эпидемии и превратности военной судьбы, доживал до 50 лет, мало в чем уступал 30-летнему. Пожилые женщины также обладали большим авторитетом.

5. Эпилог

В октябре 1864 г. казаки Майноса были переведены в "райю" и обложены налогами, султанские фирманы (именные указы) и пушки были у них отобраны. Через год часть населения решила покинуть Майнос и переселиться в глубь Малой Азии, на о-в Мада (Бейшехирское озеро), однако из-за эпидемий эта колония оказалась недолговечной. 1872 год внес новшество в религиозную жизнь майносцев: те, кто не принял "Гончарову" (белокриницкую) иерархию из-за недоверия к "гречину" Амвросию, при посредничестве афонских монахов склонились к единоверию. Однако это расхождение не вызвало раскола в общине. В обеих майносских церквах утвердилась выборность священников из числа начитанных казаков, которых церковные власти, в том числе российские, поставляли по указанию круга. Усиление турецкого налогового гнета и доброжелательная деятельность русского посольства в Стамбуле привели к тому, что группа майносцев во главе с атаманом С. Ф. Шашкиным в 1912 - 1913 гг. вернулась в Россию и осела в Кутаисской губ. (около 150 семей).

Сокрушительный удар по Майносу нанес капитализм. "По законам Игната, - говорят казаки, - мы жили до Кемаля". Турецкая республика ликвидировала самостоятельность казачьей общины и подселила к ней мусульман, запретила обучение детей русскому языку. Страшной оказалась мера по подрыву некрасовского рыболовства: ранее оз. Майнос находилось на откупе у некрасовцев, а в конце 1920-х годов его сдали турецкому предпринимателю, который скупал у казаков рыбу по бросовой цене. Несмотря на усилия отдельных энтузиастов (например, последний атаман В. П. Саничев), начались разложение и упадок общины: уход в города, наем батраков, материальное неравенство. Стремление к возврату на Родину усиливалось письмами из СССР. В Советском Союзе в 1923 г. переселенцы 1912 - 1913 годов, покинув кутаисский Натанеби, построили хутор Ново-Некрасовский в 30 км от станицы Приморско-Ахтырской. Рядом возникли хутора Ново-Покровский (дунайские некрасовцы) и Потемкинский (некрасовцы из Гамидие, вернувшиеся в 1924 году). В письмах ново-некрасовцы настойчиво приглашали своих родственников вернуться "к своему языку", хвалили Советскую власть.

После второй мировой войны это движение обрело новые стимулы. С 1956 г. начались очередные переговоры. Главным инициатором выступил В. П. Саничев. Он обратился в советское посольство в Анкаре, затем поехал в Москву как ходок. В соответствии с заключенным соглашением, в сентябре 1962 г. 215 семей (999 человек) некрасовцев покинули Турцию на теплоходе "Грузия" (Сёма Бабаев, тысячный переселенец, родился на борту теплохода). Их маршрут лежал через Новороссийск поездом до Прикумска, а оттуда - к поселкам Новокумский и Кумская Долина.

К приезду некрасовцев им были приготовлены новые дома, которые делились между казаками по жребию. Им была выдана ссуда по 600 - 650 руб. на работающего и по 80 руб. на каждого иждивенца. Все некрасовцы получили работу в кумских виноградарских совхозах, где им были обеспечены высокие заработки. В соответствии с их желанием были построены две церкви: в Новокумском и Кумской Долине. Некрасовцы сразу же органично вошли в советскую жизнь. Первые трудности носили в основном технический характер, например - организация обучения в школе по принятым программам. На работе в совхозе они тоже проявили себя с лучшей стороны, всегда значительно перевыполняя план.

В настоящее время Бургун-Маджарский и Левокумский совхозы, где они трудятся, - миллионеры с отличными клубами и школами, с очень высоким уровнем жизни. Бригада левокумцев в 1976 г. была представлена на ВДНХ. Некрасовец Н. И. Бандеровский был награжден Почетной грамотой ВЦСПС. О нем говорят: "Нет такой машины, на которой он не мог бы работать". Среди некрасовцев есть коммунисты. Первым в ряды КПСС вступил Е. Р. Ялуплин, приехавший в СССР 16-ти лет. Многие из них - депутаты местных Советов, кавалеры советских орденов и медалей. Молодежь мало чем отличается от окружающего населения. Старинные костюмы надевают по праздникам или по случаю приезда собирателей фольклора. Ансамбль песни и пляски некрасовских казаков пользуется большой известностью. В 1978 г. он одержал победу на краевом и зональном смотрах. Так многовековая драматическая история некрасовцев получила благополучное завершение.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ригельман А. И. История или повествование о донских казаках. М. 1846.
2. Тумилевич Ф. В. Сказки и предания казаков-некрасовцев. Ростов-н/Д. 1961, с. 169.
3. Булавинское восстание (1707 - 1708 гг.) - Труды Историко-археографического института АН СССР, М., 1935, т. XII, с. 450.
4. Ленин В. И. ПСС. Т. 4, с. 228.
5. Русские народные сказки казаков-некрасовцев. Ростов-н/Д. 1958, с. 195.
6. Булавинское восстание, с. 322, 436.
7. Савельев Е. П. История Дона и донского казачества. Ч. 3. Новочеркасск. 1917, с. 208.
8. Пронштейн А. П. Земля Донская в XVIII веке. Ростов-н/Д. 1961, с. 257.
9. Подробнее о ходе восстания см.: Подъяпольская Е. П. Восстание Булавина. М. 1962.
10. Лебедев В. И. Булавинское восстание. М. -Л. 1934, с. 77 - 78.
11. Булавинское восстание, с. 238.
12. Там же, с. 267.
13. Там же, с. 244.
14. Там же, с. 296.
15. Там же, с. 250.
16. Там же, с. 422, 440, 283.
17. Там же, с. 437 - 438.
18. Там же, с. 311 - 312, 436.
19. Там же, с. 327 - 328.
20. Ригельман А. И. Ук. соч., с. 96.
21. Булавинское восстание, с. 335 - 336.
22. Смирнов В. Д. Крымское ханство поя верховенством Оттоманской порты в XVIII столетии. Одесса. 1889, с. 12, 22.
23. Короленко П. П. Некрасовские казаки. - Известия общества любителей изучения Кубанской области, Екатеринодар, 1900, вып. II.
24. Овсяников Е. Булавинский бунт как раскольничье движение на Дону. - Воронежская старина. 1914, вып. 13; Броневский В. Б. История Донского Войска. Ч. 1. СПб. 1834, с. 275.
25. Акты, относящиеся к Истории Войска Донского, собранные генерал-майором А. А. Лишиным (далее - Акты Лишина). Т. I. Новочеркасск. 1891, с. 286.
26. Материалы военно-ученого архива Главного штаба. Т. I. СПб. 1871, с. 305.
27. Труды Саратовской ученой комиссии, Саратов, 1890, т. 2, вып. 2, с, 287.
28. Дмитриенко И. К истории некрасовцев на Кубани. - Известия общества любителей изучения Кубанской области, Екатеринодар, 1899, вып. 1, с. 66.
29. Акты Лишина, Т. I, с. 294 - 297.
30. Дмитриенко И. Ук. соч., с. 65 - 66.
31. Короленко П. П. Ук. соч., с. 24.
32. Русские народные сказки, с. 195.
33. Смирнов Я. И. Из поездки по Малой Азии. У некрасовцев на острове Мада. - Живая старина. 1896, вып. 1, с. 122.
34. Мельников П. Старообрядческие архиереи. - Русский вестник, 1863, т. 45 (карта).
35. Сведения о Задунайских запорожцах. - Киевская старина 1889, N 1, с. 295.
36. ЦГВИА СССР, ф. 450, оп. 1, д. 8, л. 3.
37. Кондратович В. Задунайская сечь. - Киевская старина, 1883, N 1, с. 59.
38. Скальковский А. А. Некрасовцы, живущие в Бессарабии. - Журнал Ми нистерства внутренних дел, 1844, ч. 8, с. 73.
39. Гладкий В. О. Осип Гладкий. - Русская старина, 1881, N 2.
40. Скальковский А. А. Ук. соч., с. 78.
41. Иванов-Желудков В. И. Русское село в Малой Азии. - Русский вестник, 1866, т. 63, с. 421.
42. Русские народные сказки, с. 235.
43. См.: Из переписки О. С. Гончарова с Герценом и Огаревым. В кн.: Литературное наследство. Т. 62, М. 1955.
44. Субботин Н. И. История т. н. австрийского или белокриницкого священства. Вып. 1. М. 1895, с. 252 - 255; Чащи на Л. Ф. Русская старообрядческая эмиграция в Австрии и революция 1848 г. - Вопросы истории, 1982, N 8, с. 177.
45. Усов П. Этнограф-беллетрист. - Исторический вестник, 1884, N 12, с. 541, 554. О деятельности В. И. Кельсиева в Добрудже см.: Чащина Л. Ф. Русская революционно- демократическая эмиграция и старообрядчество Юго-Восточной Европы (революционное "агентство" в Тульче). В кн.: Социально-экономическая и политическая история Юго- Восточной Европы до середины XIX в. Кишинев. 1980.
46. О. С. Гончар - атаман некрасовцев. - Русская старина, 1883, N 4, с. 189. Гончаров умер в 1879 г. монахом.
47. Минорский В. Ф. У русских подданных султана. М. 1902, с. 11.
48. Hamilton W. Researches in Asia Minor, Pontus and Armenia. Vol. II. Lnd. 1840; Czajkowski M. Kozaczyzna w Turcyi. P. 1857; McFarlane. Turkey and It's Destiny. Lnd. 1859; Иванов-Желудков В. Русское село в Малой Азии; Михаил. Согласие на присоединение к единоверию переселенцев из России. - Душеполезное чтение, 1873, N 12; Щепотьев В. П. Русская деревня в Азиатской Турции. - Вестник Европы, 1895, кн. 8; Минорский В. Ф. Ук. соч.
49. Люшин И. "Мы пошли до своего языка...". - Вокруг света, 1980, N 11.
50. Иванов-Желудков В. Ук. соч., с. 431.
51. Минорский В. Ф. Ук. соч., с 34.
52. Чайковский М. Записки. - Киевская старина, 1892, N 10, с. 104.
53. Там же, с. 106.
54. Минорский В. Ф. Ук. соч., с. 38.
55. Смирнов Я. И. Ук. соч., с. 10.
56. Русские народные сказки, с. 17.
57. Иванов-Желудков В. Ук. соч., с. 443.
58. Там же, с. 420.
59. К портрету М. Чайковского. - Русская старина, 1895, N 11, с. 158.
60. Иванов-Желудков В. Ук. соч., с. 447.
61. Смирнов Я. И. Ук. соч., с. 12.
62. Щепотьев В. П. Ук. соч., с. 565.

Вопросы истории. - 1986. - № 8. - С. 97-107.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
"Мы, некрасовцы, - донские казаки. Наш Игнат, сын Федора Некрасы,., воевал за землю, за свой народ", - гордо говорил один из майносских атаманов, С. Ф. Шашкин2.

Настоящие казаки их ненавидели. В плен не брали.

А у татар и турок их называли "хан-казаклар" (ханские казаки). Использовали как разведчиков и провокаторов.

Обычная судьба предателей.

Потом его отозвали обратно, ибо на восточных границах Войска возросла опасность со стороны калмыцкого тайши Аюки, которого царское правительство призвало жечь донские станицы.

Аюка еще в 1690 г. стал ханом. Причем утвержденным Далай-ламой.

А вообще, он имел вполне четкие вассальные обязательства перед Россией. И борьба с мятежниками - его прямая обязанность.

На место нового жительства игнат-казаки (как называли их турки) прибыли не униженными просителями, а войском при знамени и с семью пушками.

Этого было на один раз татарам. Не стоит переоценивать их "самостийность" - именно жалкими просителями явились они, ценными для агентурной работы.

В ответ в августе того же года объединенное войско П. М. Апраксина и Чаптержана, сына Аюки, разоряло кубанских казаков.

Чакдоржап. Старший сын Аюки. Прочившийся в ханы. Грамотно опоздавший на 1 день к Полтавской битве. Серьезный политик и военачальник. Рано умер.

Дальнейшие отношения некрасовцев с самодержавием отражены в документах как чередование дерзких рейдов казачьих отрядов и ответных карательных экспедиций. 1711 г. - Некрасов ходил на Дон и Волгу.

"Бороться с самодержавием"? Или банально проводили татар к русским селениям?

На Кубани сейчас издали неплохой учебник для ВУЗов по истории Кубани - про такую "борьбу с самодержавием" все сказали жестко и правдиво.

В 1728 г. калмыки вместе с султаном Батыр-Гиреем Кубанским, царские союзники, ведут на Кубани жестокие бои с некрасовцами, которых возглавляют сам Игнат Федорович и его сын Михаил31 .

Эээ, а ничего, что там и не пахло "царскими союзниками", а калмыки на Кубани - это откочевавшие из Калмыкии сторонники Дондука Омбо, которым банально была нужна добыча, чтобы кормить свои семьи? Однако характерно, что татары сами презирали и ненавидели этих предателей-некрасовцев...

В 1736-1737 гг. калмыки снова разоряют некрасовцев. После чего их военное значение (и без того незначительное) превращается в ноль. Они с большой радостью прячутся там, куда ни калмыки, ни русские войска еще не дошли - за Дунай.

В 1806 г. некрасовцы пошли походом на дунайскую Сечь и взяли ее штурмом. Турки отнеслись к этому спокойно - ведь дрались между собою гяуры (т. е. немусульмане)37. Но энергичный кошевой С. Калниболотский, воспользовавшись началом русско-турецкой войны в том же году, собрал запорожцев и пошел по Дунаю, истребляя некрасовцев, а затем высадился в лимане Разин. Жестокая битва закончилась сожжением Сарыкёя.

Логично - собаки передерутся без хозяина.

а около 100 семей предпочли вернуться в Россию и осели в Бессарабии (Тучкове)38.

Начали браться за ум. Хорошо, что к тому времени их "подвиги" по наведению татар на русские села были давно в прошлом и среди них не было непосредственных исполнителей тех "великих подвигов по борьбе с самодержавием"...

Трудно сказать, каковы были дальнейшие планы Гончарова. Поддержки он искал и у Герцена в Лондоне, и у Луи Наполеона, и у польской эмиграции.

Современным языком выражаясь: "Либерастия на марше!".

После очередного неблагоприятного поворота в султанской политике, когда получил отставку покровитель Гончарова "главнокомандующий османскими казаками" Садык-Чайковский, 17 октября 1864 г. последовал перевод некрасовцев (в том числе майносских, отнюдь того не желавших) в "райю" с лишением всех привилегий46.

Логичный конец для предателей - потеряли полностью ценность для нового хозяина и были выброшены на свалку.

А Садык - поляк-ренегат. Славен своей жестокостью по отношению к православному населению Балкан.

Так издавна повелось у некрасовцев: стало трудно жить - надо переселяться.

Ну да, ну да! Традиции - они такие!

Гоняли их, предателей, чужих для всех, как бездомную собаку. А у них, кроме митрополита в Австрии да "подвигов против самодержавия" за душой ничего и не оставалось.

Вот какие слова приписывал фольклор Игнату: "Ой, да вы же все донские казаки, а вы с турками не соединяйтесь, а вы с ними не сообщайтесь, они самые враги наши, преступники, они и религии нашей не сполняют".

Еще бы так поступал! А то фольклор еще и не то припишет!

Большую славу заслужили майносцы как воины. "Податей с казаков царь не взял и до сих пор не берет, за то мы на войну ходим, и за то нам честь и слава по всей Европе... В эту войну Инглизы [англичане] с нас даже патреты машиной посымали"58. Султаны ценили некрасовцев. За их честность им поручалась, например, охрана турецкой воинской казны. На войну они выходили отдельными формированиями под собственным знаменем, с собственным походным атаманом и собственной артиллерией. Перед походом султан выдавал каждому казаку по 1 тыс. пиастров "на подковы". В то время это были единственные в своем роде воины, которые никогда не грабили даже неприятеля: в "Заветах Игната" имелось положение о том, что неправедно нажитое добро не идет впрок. Вообще чувство собственного достоинства и гордость были весьма свойственны этим людям.

Догадаетесь, какая война и против кого?

А султан всех предателей ценил - они жестче других с православными воевали. Не жалко было резать. И насчет "не грабили" - это они сами про себя так говорили? А на войну ходили для развлечения, от скуки?

Так многовековая драматическая история некрасовцев получила благополучное завершение.

Что еще раз доказывает - за границей ты не нужен никому. И, как ни выслуживайся перед чужим господином, будешь ему рабом.

Вообще, не понимаю - изучение старых обрядов на примере некрасовцев понятно, но апологетика предателей, воевавших против собственного народа к чему?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Особой славой среди некрасовских командиров был окружен Иван Салтан. В Неджибском сражении 1839 г. его отряд остановил атаку арабской конницы Мохаммеда-Али и спас турецкую артиллерию, за что султан пожаловал ему золотую булаву59

О, да! "Славная" страница истории казаков-предателей!

24 июня 1839 г. у г. Нисиб на юге современной Турции египетский военачальник Ибрагим-паша атаковал турецкую наспех собранную армию (большая часть состояла из мобилизованных курдов и йорюков) Хафиз Осман-паши. Правда, турецкой артиллерией командовал сам Хельмут фон Мольтке, да что уж там! Египтяне атаковали турок, курды мужественно бежали (а это порядка 60% от численности османского войска), 4000 турок было убито или утонуло, 12 тыс. попало в плен (примерно половина тут же изъявила желание служить в войсках Ибрагим-паши), в т.ч. сам Хафиз Осман-паша. Мольтке, артиллерию которого якобы храбро спасли некрасовцы, с трудом избежал пленения и убежал с поля боя. Большая часть европейских инструкторов была убита своими же солдатами. Ушли немногие. Турки бросили на поле боя 120 орудий!

Отправивший войска против египтян султан Махмуд II умер, не получив известия о сражении, а новый султан Абдул-Меджид I вообще не знал никакого Ивана Салтана, да и не до того было - флот бежал в Египет, Англия, Австрия и Россия подготовили интервенцию...

"Блестящая победа" казаков-некрасовцев! Несомненно, есть чем гордиться!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Про "подвиги Ивана Салтана" взято напрямую вот отсюда:

59. К портрету М. Чайковского. - Русская старина, 1895, N 11, с. 158.

А вот, собственно, и оригинал:

В военное время они доставляли турецкому правительству вооруженные сотни, а в былые времена целые тысячи всадников, но в эпоху крымской войны казаки вооружили только четыре эскадрона. Турки чрезвычайно ценят казаков за их храбрость, и в архивах казацкого войска хранится множество фирманов, данных им султанами в благодарность за услуги, оказанные Турции этим войском. В 1839 г. в Нежибском сражении казаки оставили поле битвы последние и своими выстрелами остановили напор арабской кавалерии египтян, дав таким образом турецкой артиллерии возможность отступить, не попав в руки египтян. По этому случаю их атаман, Иван Солтан, получил от султана Махмуда благодарственный фирман и золотую булаву.

http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Turk/XIX/1820-1840/Sadyk_pasa_2/text1.htm

Как я уже писал выше, султан Махмуд не успел даже получить известие о поражении - он умер 1 июля 1839 г., всего неделю спустя после разгрома турок у Нисиба.

Ошибку в тексте по ссылке относительно года битвы у Нисиба я исправил.

А вообще - уровень исследователя просто порадовал! Такое простое событие - и не проверить? Прямо-таки не верю, что статья была опубликована в 1986 г.!

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Настоящие казаки их ненавидели. В плен не брали.

А у татар и турок их называли "хан-казаклар" (ханские казаки). Использовали как разведчиков и провокаторов.

Обычная судьба предателей.

Аюка еще в 1690 г. стал ханом. Причем утвержденным Далай-ламой.

А вообще, он имел вполне четкие вассальные обязательства перед Россией. И борьба с мятежниками - его прямая обязанность.

Этого было на один раз татарам. Не стоит переоценивать их "самостийность" - именно жалкими просителями явились они, ценными для агентурной работы.

Чакдоржап. Старший сын Аюки. Прочившийся в ханы. Грамотно опоздавший на 1 день к Полтавской битве. Серьезный политик и военачальник. Рано умер.

"Бороться с самодержавием"? Или банально проводили татар к русским селениям?

На Кубани сейчас издали неплохой учебник для ВУЗов по истории Кубани - про такую "борьбу с самодержавием" все сказали жестко и правдиво.

Эээ, а ничего, что там и не пахло "царскими союзниками", а калмыки на Кубани - это откочевавшие из Калмыкии сторонники Дондука Омбо, которым банально была нужна добыча, чтобы кормить свои семьи? Однако характерно, что татары сами презирали и ненавидели этих предателей-некрасовцев...

В 1736-1737 гг. калмыки снова разоряют некрасовцев. После чего их военное значение (и без того незначительное) превращается в ноль. Они с большой радостью прячутся там, куда ни калмыки, ни русские войска еще не дошли - за Дунай.

Логично - собаки передерутся без хозяина.

Начали браться за ум. Хорошо, что к тому времени их "подвиги" по наведению татар на русские села были давно в прошлом и среди них не было непосредственных исполнителей тех "великих подвигов по борьбе с самодержавием"...

Современным языком выражаясь: "Либерастия на марше!".

Логичный конец для предателей - потеряли полностью ценность для нового хозяина и были выброшены на свалку.

А Садык - поляк-ренегат. Славен своей жестокостью по отношению к православному населению Балкан.

Ну да, ну да! Традиции - они такие!

Гоняли их, предателей, чужих для всех, как бездомную собаку. А у них, кроме митрополита в Австрии да "подвигов против самодержавия" за душой ничего и не оставалось.

Еще бы так поступал! А то фольклор еще и не то припишет!

Догадаетесь, какая война и против кого?

А султан всех предателей ценил - они жестче других с православными воевали. Не жалко было резать. И насчет "не грабили" - это они сами про себя так говорили? А на войну ходили для развлечения, от скуки?

Что еще раз доказывает - за границей ты не нужен никому. И, как ни выслуживайся перед чужим господином, будешь ему рабом.

Вообще, не понимаю - изучение старых обрядов на примере некрасовцев понятно, но апологетика предателей, воевавших против собственного народа к чему?

Относительно переметов (перебежчиков или предателей), а так же относительно полоняников, которые присягали тому, к кому и попадали в плен - не все так однозначно.

Взять хотя бы однодворцев на укрепленных линиях, которые в основном и состояли из подобного контингента людей, что это умоляет их заслуги перед Россией?

Хотя часть из них по сути становились предателями по отношению к ВКЛ или РП например.

Поэтому, не спроста однодворцев не селили на западных рубежах, видимо потому, чтобы не дать возможности какой-то части из них перебежать обратно.

Считаю, что власти РИ поступали очень даже рационально, используя полоняников и переметов для охраны южных рубежей, так как они не только несли службу, но и земли осваивали.

Однодворец был своего рода - и воин и крестьянин в одном флаконе, поэтому и смогли колонизовать все юговосточные рубежи Росии.

Так как ни природные казаки, ни просто крестьяне этого бы сделать не смогли.

Крестьяне не разбирались в военном деле, а казаки землю не пахали, поэтому ни те ни другие самостоятельно решить задачу освоения новых земель не могли.

Думаю, что не все так однозначно с такими людьми, неплохо бы при этом еще ответить на вопрос - от чего или почему та или иная ситуация с ними произошла?

Изменено пользователем Stas

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Гораздо более квалифицированная статья - О.Г. Усенко, Тверской Университет:

О. Г. УСЕНКО

НАЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ КУБАНСКОГО КАЗАЧЕСТВА (1692–1708 гг.)


Исследований по истории “первоначального” кубанского казачества (“окреан”, “раскольщиков”, “некрасовцев”) чуть больше десятка, при этом ни одно из них не может претендовать на статус обобщающей работы[1]. Анализ их содержания показывает, что львиная доля известных нам сведений относится к периоду после августа 1708 г., когда на Кубани осели мятежные донцы под предводительством И. Некрасова. Что же касается “донекрасовского” периода жизни кубанских казаков, то известия о нём скудны и отрывочны, к тому же не уточнялись и не пополнялись уже целый век – с тех пор, как была издана работа П. П. Короленко.
Цель данной статьи[2] – обобщить уже известные факты и сообщить новые сведения о жизни кубанских казаков до конца 1708 г., извлечённые из архивных материалов, а также из опубликованных источников, оставшихся вне поле зрения исследователей, занимающихся данной темой.
Казачье сообщество появилось на Кубани примерно в 1692 г. Его образовали два отряда бывших донцов-“староверов”: первый, под предводительством Петра Мурзенко и Льва Маноцкого (Манацкого), численностью около 200 чел., пришёл с р. Аграхань, одного из притоков р. Сулак (Северный Кавказ), а второй (численность его неизвестна) – прямо с Дона[3].
Первоначальное место пребывания кубанских казаков точно не известно. Мы знаем только, что к лету 1702 г. их резиденцией был татарский городок Ени-Копыл (современный Славянск-на-Кубани). В это время численность Кубанского войска составляла 120 человек (имеются в виду полноправные казаки-мужчины)[4].
В 1703 или 1704 г. кубанские казаки были вынуждены переселиться из-под Ени-Копыла на Таманский полуостров, а именно в местность Хан-Тепе (“Ханский холм”), расположенную в 4-х часах езды от крепости Темрюк. Там был основан ими городок, получивший название Хан-Тюбе[5]. Причиной переселения могло быть распространившееся в Крыму в 1702 г. “моровое поветрие”, которое, возможно, затронуло и соседние земли[6].
Существует мнение, что ещё до осени 1708 г. русские обитатели Кубани основали ещё и городок Савельев или Савельевцы (татарские варианты – Себеней, Себелей) – по имени Савелия Пахомова, тогдашнего атамана Кубанского казачьего войска, и что затем там поселились казаки из отряда И. Некрасова[7].

[с. 63]

_______________________________________________________________________



Это мнение выглядит спорным, ибо можно полагать, что возникновение городка с таким названием было реакцией “старых” кубанских казаков на появление “новых”, наглядным отражением их стремления обособиться от “некрасовцев”. Ведь логично предположить, что сразу не произошло слияние столь разнородных – и по социальному составу, и по вероисповеданию – казачьих партий.
В отряде И. Некрасова далеко не все были казаками в полном смысле этого слова – там было много “бурлаков” и “голытьбы”, а также недавних крестьян и горожан. Вряд ли можно говорить и о том, что в отряде преобладали “раскольники”[8]. Кроме того, вполне вероятно, что поначалу “старые” кубанские казаки опасались пришельцев, на стороне которых был значительный перевес: Некрасов привёл с собой около 2000 воинов с семьями, а вскоре его отряд пополнили ещё примерно 1000 семей, покинувших Дон[9].
Итак, вернёмся к начальному моменту истории Первого Кубанского казачьего войска. Уже в июле 1692 г. оно заявило о себе участием в “басурманском” набеге на Дон. По сообщению жителей Козачьего городка на Северском Донце, “кончае июня в 31 числе перелезли через реку Дон с Ногайской на Крымскою сторону воинские люди калмыки, азовские татаровя и с ними расколщики многое число меж городков Решетова и Вешок, и били де под городок войною, и отбили у них конския и животинныя стада, и пошли де вверх по реке Дона, и кочуют меж речек Белой и Чёрной Калитвы. А чают де они, донские казаки, что де замысл их басурманской – имеют намерение войною приходить великих государей под украинные городы по Новой черте в сенокос и в жатвяную пору...”[10]
В 1693 г. имел место новый поход: “собиралось де нагайских татар и черкес и азовцов и расколщиков донских казаков... тысячи с три и болши и пошли под Пензу и под Рамзай и под Мокшанск (и хотели де те городы имат для того, что те расколщики), а хотели сказыватца расколщики донскими станишными казаками и имат вышеписанные городы обманом (а пошли те воровские люди июня в 10 де[нь])”[11].
В 1694 г. 400 кубанских казаков, а также ногайцы и калмыки попытались разорить гг. Рыбный, Усерд и соседние поселения, но были разбиты, причём 32 “окреанина” попали в плен к донцам[12].
Концентрация российских войск под Азовом, связанная с попытками Петра I захватить эту крепость, не могла не препятствовать походам кубанских обитателей на Дон и “украинные” города. Видимо, поэтому кубанские казаки обратили свои взоры на Нижнее Поволжье. Но поскольку тамошние города были хорошо укреплены, “раскольщики” перешли к тактике мелких набегов.
В 1695 г. из Астрахани к Чёрному Яру был отправлен отряд стрельцов в погоню “за кубанскими татары и за воровскими казаками”. По всей видимости,

[с. 64]

________________________________________________________________________



отряд был небольшой, из чего можно заключить, что и “воровских людей” было не очень много. Очевидно, стрельцы были разбиты, поскольку 13 из них попали в плен[13]. В 1696 г. кубанские “раскольщики” в союзе с крымцами и ногайцами совершали грабежи на Волге и Каспии[14].
После перехода Азова под власть России именно волжско-каспийское направление, по всей видимости, стало главным для кубанских казаков, частью жизни которых были “походы за зипунами”.
Например, в 1699 г. они отправились к берегам Каспия близ р. Аграхань, где поживились грабежом купеческих кораблей. Слух об этом вызвал зависть у части донских казаков, уже начавших забывать о том, что такое “поход за зипунами”[15].
В 1707 г. кубанские казаки, вслед за их соседями – татарами, поддержали “салтана” Мурата, сына каракалпакского хана Кучука, и весной 1708 г. совершили вместе с ним попытку овладеть российским форпостом на Северном Кавказе – городом Терки (на правом берегу р. Терека, в устье р. Сунжи); в случае удачи планировался поход на Астрахань и в мятежную Башкирию.
Как доносил царю астраханский воевода П. М. Апраксин в письме от 20 марта 1708 г., Мурат, “прибежав с Кубани, явился в горских народах, которые близ Терка, называютца чеченцы, мичкисы, аксайцы. И те народы прельстя, называя себя прямым башкирским салтаном и проклятого их закона босурманского святым, учинился над ними владельцом. К нему ж пришли и кумыки и воры, прежние акраганские отсталые ис Кубани, казаки раскольщики. И собрався с теми народы и с терскими кочевными окочены и татары, тот вор салтан февраля 12 пришол к Терку ночью, и слободы, которые были за городом, и острог зажгли и разорение многое починили. И воевода терской Роман Вельяминов с ратными людьми, бився много, принуждены укрепитца в другом, верхнем городе, и те неприятели к городу приступали... И февраля ж в 26 день милостию божиею и счастием твоим, государевым, тех неприятелей под Терком побили и того злодея, самого владетеля их, салтана, взяли ранена лёхкою раною, жива, и ныне в наших руках. И как того злодея взяли, тотчас неприятели от Терка отошли. Потом ещё тех же неприятелей немало к Терку пришли и городу в свободе чинят тесноту, однако ж... за помощию божию управлятися будем...”[16]
И всё-таки существовавшие в 1692–1708 гг. отношения между Кубанским казачьим войском и Российским государством, в том числе Великим войском Донским, нельзя сводить лишь к вражде и военным конфликтам.
Во-первых, на Кубань время от времени убегали донские жители – и казаки, и те, кто не обладал всей полнотой прав на Дону, числясь в “бурлаках” или “голытьбе”. При этом побеги совершались не только по идейным (религиозным) мотивам, но и корыстным, а иногда – по тем и другим одновременно.

[с. 65]

_________________________________________________________________________



К примеру, в отписке войскового атамана Фрола Минаева белгородскому воеводе Б. П. Шереметеву, полученной 28 сентября 1692 г., сообщалось, что “бежали от них всего Войска Донского воры и изменники и поругатели православные христианские веры донские их казаки – Федка, харьковской житель, да Митка, донской казак, – воровством, одинаки, оба в 25 лет, без бороды; да таких же изменников пошло с Дону в украинные и гетманского регименту в полтавские городы, и, не доходя до Полтавы, в ближних местех из тех воров 2 человека, отогнав у них лошедей, пришли к ним, Войску Донскому, по-прежнему, а сказали, что шли они из Азова для пожогу городов и сёл; а явились в тех гетманских городех их, врагов, с ним, Федкою, русских 6 человек, да с ними ж 2 черкешенина горские”[17].
Хотя в данном источнике не упоминается, что беглецы оказались на Кубани, можно полагать, что так оно и произошло, поскольку другого пути у них не было: земли по рр. Кума и Аграхань перестали быть надёжным убежищем для “изменников царю и вере”. Именно поэтому “окреане”, жившие там в 1688–1691 гг., и перешли на Кубань[18]. Об этом переходе, разумеется, знали их временные соседи – “горские черкесы”, представители которых упомянуты и в процитированном источнике.
То, что уход на Кубань мог быть вообще не связан с религиозными мотивами, доказывает следующий пример. В апреле 1700 г. в Черкасске расследовалось дело местного казака А. Чеботаря, который публично высказывал желание уйти к “раскольщикам”. Причиной этого намерения было безденежье и необходимость поправить материальное положение. Чеботарь говорил, что донцов “на добычю не пускают, ...на Москве станица задержана, а на Аракане де беглые казаки бусу (торговый корабль. – О. У.) разбили”[19].
Интересно, что побеги совершались не только с Дона на Кубань, но и в обратном направлении.
Например, осенью 1699 г. за пределы Войска Донского бежали в лодке 3 “старожилых” казака из Рыковской станицы Черкасска – Семён Иванов, Никита Сидоров Хохлач и Дмитрий Осипов Строинской. Все они были бессемейны и бездетны. Мотивы первых двух неизвестны, а вот Строинской объяснил свой побег на Кубань тем, что “одолжал и обеднял, а тех де долгов тем заимщиком платить стало нечим”. Однако весной 1702 г. все трое отправились вместе с остальными кубанскими казаками ловить рыбу на Чёрное море и оттуда на лодке сбежали в Азов, прихватив двух русских невольников.
Наверное, жизнь среди “окреан” оказалась не такой уж сладкой, как вышеозначенная троица её некогда представляла. Кроме того, одной из причин возвращения на родину могло быть нежелание принять “старую веру”: по словам С. Иванова, местные казаки “чинили ему обиды и разоренье, что по их обыкновению веру не держал”[20].

[с. 66]

________________________________________________________________________



Во-вторых, говоря о Кубанском казачьем войске, надо отметить, что на Дону по-прежнему жили родственники, свойственники и друзья некоторых кубанских казаков, и, судя по всему, между теми и другими поддерживались связи.
Так, в письме К. Булавина на Кубань от 27 мая 1708 г. среди жителей Дона упоминается Антон Ерофеев, племянник атамана кубанских “раскольщиков” Савелия Пахомова, шурин последнего – Дмитрий Игнатьев, а также некий Андрей – тоже, вероятно, родственник С. Пахомова. При этом К. Булавин обращался не к одному лишь атаману Кубанского войска, но и к “Фёдору Васильевичю з Донца, Луганской станицы Мирону Никитичю, да брату ево Сидору Никитичю, да Луганской станицы Сидору Зиновьевичю, да брату ево Афонасью Зиновьевичю, да Трёхизбенской станицы Ивану Астафьевичю, Горбун прозвища, да Мятякинской станице Карпу Ерше Аристу”.
Среди адресатов письма есть и личные знакомые Булавина. Вот что он пишет: “...А впредь уповаю на милость всещедраго бога своего и прочим моим приятелем Севастьяну Васильевичю, Мартину Раздорскому, и Евметьевым детям, и Панфиловым детям, Максиму Кривому з детьми Кабылинской станицы. И чтоб тебе, Максим, прислать ко мне которого-нибудь сына своего. И всем приятелем, с которыми мы зиму зимовали и нужду терпели, и в отчиных челобитье и поклон до земли...”[21]
Благодаря поддержанию родственных и дружеских связей с донцами обитатели Кубани могли получать информацию о том, что происходит по ту сторону российской границы, а жители Дона, в свою очередь, – информацию о планах “басурман” (кочевников-мусульман). Родство с “окреанами” могло оказаться полезным и для донцов, попавших в плен к татарам.
Например, весной 1699 г. на р. Куныре ногайские татары пленили 7 донских казаков, однако через полтора месяца были вынуждены опустить их на свободу. Дело было в том, что у двух пленных были свойственники среди кубанских казаков, “и те де казаки по свойству били челом о свободе их Шагиму салтану, и Шагим де салтан, собрав их всех, велел жить в городке Копыле и служить с такими ж казаками вместе”[22].
В-третьих, можно полагать, что кубанские казаки, хотя бы иногда, выполняли роль посредников при освобождении за выкуп русских людей, взятых в плен кочевниками на Волге или близ “украинных” городов, или же при обмене этих пленников на “басурман”, живущих в неволе на Дону или в “государевых” крепостях.
Так, астраханского стрельца Василия Переносова, пленённого в 1701 г. “кумыцкими татарами” (их владения лежали к югу от низовьев Терека по р. Куме), сначала “отвезли в кумыки, а ис кумык хозяин ево Уразай привёз на Кубань и отдал ево на выкуп городка Копыла казаку Емельяну Иванову за тритцать за пять рублёв”[23].

[с. 67]

__________________________________________________________________________



В-четвёртых, кубанские казаки тайно вывозили с Дона нужных им людей, прежде всего “расколоучителей”. Так, в начале августа 1702 г. “городка Капыла атаман Савелей Похомов и все казаки с общего совету послали от себя через Крым на Северской Донец восм человек казаков к росколщику Авилу для взятья ево к себе в городок, и о пропуске ис Крыму взяли у хана проезжей лист”[24].
Указанный Авила был на Дону известной личностью, особенным уважением он пользовался у верховских казаков. Стремление кубанцев увезти его к себе, помимо этого, может объясняться и тем, что в 1701 г. им заинтересовались официальные власти, так как его имя всплыло в связи доносом беглого стрельца Фёдора Аристова на казака Тишанского городка Лёвку Сметанина.
Весной 1700 г. Л. Сметанин рассказывал казакам следующую новость: “Государь де царь Иоанн Алексеевич жив и живёт во Иерусалиме, а сшол де он во Иерусалим для того, что бояре воруют”. Ф. Аристов доносил, что “ему де, Лёвке, про него, государя, что он, государь, жив, сказывал неведома какова чину человек Авилка, а пришол де тот Авилка из Еросалима, и на Дону того Авилку донские казаки почитают за святого, потому что де тот Авилка им, казакам, кто из них придёт к нему о чём справитца, пророчествует. И в первой де Азовской поход тот Авилка им, казакам, сказывал, что Азова они не возьмут, а в другой поход он же им сказал, что Азов они возьмут. Да тот же Авилка держитца расколу, к русским попам, которые приезжают на Дон из русских городов, к благословению не ходит”. На допросе Л. Сметанин сказал, что “пришлой человек Авилка... живёт на реке Калитве Белой, которая впала в Донец”[25].
Теперь пора остановиться на внутренней жизни кубанского казачества в конце XVII – начале XVIII вв. Нормы управления и общежития, по всей видимости, были те же, что и на Дону. Все казаки жили отдельными куренями. Такой порядок проживания, видимо, был обязательным для полноправных членов Кубанского войска, поскольку пришельцам, принятым в казаки, приходилось покупать себе отдельный курень[26].
Возглавлял Кубанское войско атаман. В 1702–1708 гг., как уже упоминалось, им был С. Пахомов. Однако остаётся лишь предполагать, когда именно он стал предводителем “окреан”. Это могло произойти как в 1692 г. (если он возглавлял партию “раскольщиков”, ушедшую на Кубань прямо с Дона), так и в 1695 г., когда погиб Л. Маноцкий – главарь бывших насельников Аграхани[27].
Главным занятием кубанских казаков было рыболовство, и прежде всего – на Чёрном и Азовском морях.
Пока “раскольщики” жили в Копыле, они ездили рыбачить на Чёрное море. Ежегодно весной и осенью туда отправлялись “ватаги”, причём

[с. 68]

_________________________________________________________________________



приехавшие осенью могли остаться у моря на зимовку и вернуться в Копыл только весной. Большая часть улова, скорее всего, распродавалась – либо тут же, на берегу, приехавшим специально для этого турецким и татарским купцам, либо в близлежащих турецких городах (Темрюке, Тамани, Ачуеве). Членами “ватаги” были полноправные граждане (“казаки”), но в качестве помощников могли привлекаться и русские невольники[28].
Судя по всему, рабовладение у кубанских казаков было нормой. Для продажи “ясыря” к ним ехали отовсюду – и кубанские татары, и ногайские и кумыцкие. “Окреане” покупали у них русских пленных как для получения за них выкупа, так и для использования их труда. К примеру, сбежавший в Азов летом 1702 г. Иван Алексеев 4 года провёл в рабской зависимости у кубанского казака Федота Иванова сына Боярченка.
Но “окреане” и продавали рабов – тем же кочевникам (например, ногайцам), армянским купцам, а может быть, и туркам. Возможно также, что одним из способов получения дохода наиболее уважаемыми и зажиточными казаками было то самое посредничество в получении “окупа” за русских невольников, о котором уже говорилось, – ведь посредник мог требовать с родственников пленника сумму, несколько большую той, что желал получить рабовладелец[29].
Анализ политического статуса Кубанского казачьего войска в конце XVII – начале XVIII вв. показывает, что оно изначально не было автономным, “вольным”, каковым, например, являлось до Петра I Войско Донское. В своих внутренних делах Кубанское войско, скорее всего, имело автономию, однако официально подчинялось турецкому султану в лице его вассала – крымского хана.
Прямая зависимость кубанских казаков от правителя Крыма проявлялась в том, что они обязаны были брать у него “проезжие листы” для проезда по землям южнее границы Войска Донского[30].
Непосредственными же начальниками над Кубанским казачьим войском были турецкий паша в крепости Ачуев и мурза кочующих на Кубани татар.
К. Булавин в уже цитированном письме кубанским казакам от 27 мая 1708 г. первым делом сообщал следующее: “...Ведома вам чиним, что послали мы Войском на Кубань и Ачюев к Хасану паше и Скортлану мурзе свои войсковыя письма об мировом между вами и нами и крепком состоянии, как жили и наперёд сего старыя козаки”.
Атаману Кубанского войска предлагалось выслать в Черкасск делегацию, но предварительно “против сего письма, согласясь с ачюевским Хасаном пашёю и с кубанским владельцем Сартланом и с ыными большими мурзами, учинить между собою совет, и сие письмо им, Хасану паше и Сартлану мурзе, со всеми мурзами при них прочесть и всякие слова растолмачить...” Булавин советовал С. Пахомову оригинал письма отослать “к своему салтану в Царьград”, а копию оставить “у себя в Ачюеве”. Кроме того, приезд кубанских

[с. 69]

_________________________________________________________________________



казаков на Дон ожидался лишь вместе с татарами, которые “посланы будут из Ачюева от Хасана паши и от Сартлана мурзы с письмами”[31].
В наибольшей степени Кубанское казачье войско зависело, конечно, от местного татарского мурзы. Во-первых, казаки должны были ходить на войну под его началом. Во-вторых, именно он давал разрешение жить в Копыле тем, кто желал стать членом Кубанского войска. Правда, прошение об этом подавалось не ему лично, а его представителям, обитающим в городке рядом с казаками.
Например, уже упоминавшаяся троица донских казаков, покинувших Черкасск осенью 1699 г., вела себя так: “И приехав де на Кубань в городок Капыл, и в том де городке сказались кубанским татаром, что они приехали к ним жить и служить с такими ж казаками вместе. И татары де им в том городке жить велели”[32].
В то же время статус “первоначального” Кубанского казачьего войска определил уникальность его истории, являющей нам пример мирной жизни бок о бок вооружённых представителей вроде бы “враждебных” вероисповеданий.


1. См.: Б-в Н. История о некрасовцах // Северная пчела. 1828. № 105, 106; Дружинин В. Г. Раскол на Дону в конце XVII века. СПб., 1889; Дмитренко И. К истории некрасовцев на Кубани // Изв. Об-ва любителей изучения Кубанской области. Екатеринодар, 1899. Вып. 1; Короленко П. П. Некрасовские казаки: исторический очерк, составленный по печатным и архивным материалам. Екатеринодар, 1899; Тумилевич Ф. В. Казаки-некрасовцы // Дон. 1958. № 8; Он же. Русские народные сказки казаков-некрасовцев. Ростов н/Д., 1958. С. 4–16; Шамаро А. Казаки вернулись в Россию // Наука и религия. 1964. № 8; Волкова Н. Г., Заседателева Л. Б. Казаки-некрасовцы: основные этапы этнического развития // Вестник Моск. ун-та: Сер. 8: История. 1986. № 4; Смирнов И. В. Некрасовцы // Вопросы истории. 1986. № 8; Сень Д. В. Социальная и военно-политическая история некрасовских казаков (1708 г. – конец 1920-х гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Краснодар, 1999; Он же. Топонимия городков кубанских казаков на территории Крымского ханства в конце XVII в. – 1770-х гг. // Вопросы лексикологии и лексикографии языков народов Северного Кавказа, русского и западноевропейских языков (тезисы общероссийской конференции). Пятигорск, 1999; Он же. К вопросу о хронологии и географии городков казаков-некрасовцев на территории Крымского ханства в XVIII в. // Историческое регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе: Мат-лы шестой Межд. науч.-практ. конф., посв. 35-летию науч.-педагог. школы В. Б. Виноградова. Славянск-на-Кубани, 1999. Ч. 2.
2. Статья представляет собой переработанный доклад, сделанный на Международной научно-практической конференции, посвящённой 150-летию со дня рождения Ф. А. Щербины: Усенко О. Г. О начальной (донекрасовской) истории кубанских казаков // Творческое наследие Ф. А. Щербины и современность. Краснодар, 1999. С. 67–70.
3. Короленко П. П. Указ. соч. С. 10, 12–13.
4. РГАДА. Ф. 158. 1702 г. Ед. хр. 142. Л. 7 (см. приложение). Исходя из этих данных, следует признать невероятным известие, что в июне 1708 г. “к Булавину де пришло... их донских раскольщиков с Кубану и с Орокани 1100 человек”. – См.: Булавинское восстание (1707–1708 гг.). М., 1935. С. 275 ( № 92);

[с. 70]

______________________________________________________________________



Подъяпольская Е. П. Восстание Булавина. М., 1962. С. 106.
5. Сень Д. В. Топонимия городков... С. 105; Он же. К вопросу о хронологии... С. 20.
6. РГАДА. Ф. 158. 1702 г. Ед. хр. 142. Л. 14–14 об. (см. приложение).
7. Сень Д. В. Топонимия городков... С. 104–105.
8. См.: Подъяпольская Е. П. Указ. соч. С. 102, 104, 106–107, 153, 180–186; Лебедев В. И. Булавинское восстание (1707–1708). М., 1967. С. 88–91, 96; Пронштейн А. П., Мининков Н. А. Крестьянские войны в России XVII–XVIII веков и донское казачество. Ростов-н/Д., 1983. С. 274–277.
9. Подъяпольская Е. П. Указ. соч. С. 186; Смирнов И. В. Указ. соч. С. 97; Очерки истории Кубани с древнейших времён до 1920 г. Краснодар, 1996. С. 148.
10. Материалы по истории Воронежской и соседних губерний. Воронеж, 1888. Вып. 13. С. 1334 (№ 575). П. П. Короленко об этом набеге не упоминает, как и о двух других – в 1693 и 1695 гг.
11. Труды Саратовской Учёной Архивной Комиссии. Саратов, 1912. Вып. 29. С. 81.
12. См.: Короленко П. П. Указ. соч. С. 14.
13. РГАДА. Ф. 158. 1702 г. Ед. хр. 142. Л. 15 (см. приложение).
14. Короленко П. П. Указ. соч. С. 14.
15. РГАДА. Ф. 371. Оп. 1. Ч. 1. Ед. хр. 19. Л. 5–6, 15–17, 40.
16. Булавинское восстание... С. 413–414 (№ 207). См. также: Материалы по истории Башкирской АССР. М.; Л., 1936. Ч. 1. С. 45, 232–233 (№ 97), 238–243 (№ 104); Лебедев В. И. Булавинское восстание. М.; Л., 1934. С. 61.
17. Материалы по истории Воронежской и соседних губерний. С. 1358 (№ 597).
18. См.: Короленко П. П. Указ. соч. С. 6–12.
19. См. примеч. 14, а также: Голикова Н. Б. Политические процессы при Петре I. М., 1957. С. 44.
20. РГАДА. Ф. 158. 1702 г. Ед. хр. 142. Л. 6 об. – 10 (см. приложение).
21. Булавинское восстание... С. 463–464. См. также: Подъяпольская Е. П. Указ. соч. С. 105.
22. Сведения почерпнуты из показаний Семёна Иванова, который утверждал, что и он был пленён вместе с этими 7 казаками. Однако на самом деле он сбежал на Кубань позже и добровольно, а лгал, видно, потому, что опасался наказания за измену. В то же время он перечислил имена пленённых казаков, значит описанный им случай действительно имел место, а Семён просто включил его в свою биографию. (РГАДА. Ф. 158. 1702 г. Ед. хр. 142. Л. 6–6 об.; см. приложение)
23. Там же. Л. 3–3 об. (см. приложение).
24. Там же. Л. 8–8 об. (см. приложение).
25. Там же. Ф. 371. Оп. 1. Ч. 1. Ед. хр. 291. Л. 11, 38–40.
26. Там же. Ф. 158. 1702 г. Ед. хр. 142. Л. 6 об., 9, 10 (см. приложение).
27. См.: Короленко П. П. Указ. соч. С. 14–15.
28. РГАДА. Ф. 158. 1702 г. Ед. хр. 142. Л. 4, 7–7 об. (см. приложение).
29. Там же. Л. 3 об., 5 об., 6 об., 15 (см. приложение).
30. См. примеч. 23.
31. Булавинское восстание... С. 461, 464–465 (№ 246).
32. РГАДА. Ф. 158. 1702 г. Ед. хр. 142. Л. 9, 10 (см. приложение).

[с. 71]

________________________________________________________________________

ПРИЛОЖЕНИЕ

1702 г. августа после 23. – «Распросы выходцов из Кубани на Дон служилых людей пяти человек и полоняника, привезённого из-под Перекопа» (РГАДА. Ф. 158. 1702 г. Ед. хр. 142. Л. 2–15 об.).

(л. 2) В нынешнем 1702-м году сентября в 27 де[нь] в статьях из Азова написано:
Августа в 21 де[нь] рекою Доном в лотке приехали х караулу на заставу 5 человек руских людей, а сказалис: приехали де они с Кубани, а откуды де они приехали, и в тех местех на люди морового поветрия нет.
И по указу великого государя те приезжие взяты в приказную избу и роспрашиваны порознь.
А в роспросех:
Один сказался: Васильем зовут, // (л. 2 об.) Петров сын Переносов, отец де ево жил в городе Алешке и великому государю служил в салдатех. И он де, Василей, родился и служил в салдатех в том же городе. И в прошлом де во 193-м году был он по наряду на службе в Каменном Затоне в полку Якова Отвертова, и ис табору де ездил он с товарыщи своими, с салдаты, с семью человеки для травы, и подбежав де под те табары татар человек со 100, ево, Василья, и товарыщев ево взяли в полон и отвезли в Крым и меж себя розделили. А по розделу де достался он крымскому татарину города Чалгора Шамахаю Муклекову, и тот де татарин продал ево крымскому ж татарину Шахмамету, а татарин Шахмамет продал ево // (л. 3) в кумыки татарину Чоткаре, и от того де татарина в прошлом 207-м году он ушёл о дву конь к гребенским казаком, и от них выехал через Терек в Астрахань, и в Астрахани приверстан был в стрелцы. И в прошлом де 1701-м году после Светлого Христова Воскресенья послан он был с стрелцами ж и с татары по Волге для поимки воровских людей, и на Соляном озере Плетенковском сьехалис с кумыцкими татары, и учинили бой, и на бою де ево, Василья, с товарыщи с пятью человеки взяли в полон и отвезли в кумыки, а ис кумык хозяин ево Уразай привёз на Кубань и отдал ево на выкуп городка Копыла казаку Емельяну Иванову за тритцать за пять // (л. 3 об.) рублёв. И в нынешнем де 1702-м году весною тот казак послал ево, Василья, с товарыщи, с неволники ж, и с казаками для рыбной ловли на Чёрное море. И зговорясь де он с неволником Иваном Алексеевым да городка Копыла с казаками с тремя человеки, в одной лотке ис Чёрного моря проехали Пресным морем, и под городком Темрюком ночью ис того моря лотку переволокли в лиман Азовского моря, и тем лиманом и Азовским морем в той лотке ехали до Долгой Косы восм дней, и на Долгой де Косе началному человеку и рыбным ловцам сказывались, и с той Долгой Косы ехали до Азова три дни, и приехали к Азову. А как де он был // (л. 4) на Чёрном море на рыбной ловле, и для покупки де рыбы приезжали ис турецких городков турки и татары и в разговорех де меж себя


[с. 72]

__________________________________________________________________________



говорили: сего де лета запорожские казаки присылали в Крым к хану от себя казаков же с писмом: будет приход будет (sic) великого государя ратных людей на крымских и на кубанских татар, и они де, запорожские казаки, по их ведомостям для обороны их, татар, пришлют от себя в помощь им казаков, сколко им надобно; а естьли де великий государь за ту их измену пришлёт воинских людей войною на них, запорожских казаков, и чтоб де крымской хан им в том учинил им помощь // (л. 4 об.) и в приходе оборону; и крымской де хан им отказал и тому их писму веры не понял. Да сего же лета писал ис Черкаского к хану крымскому неволник турчанин, а как ево зовут, не ведает, с нагайским татарином, что де идут из руских городов в Азов и на Таганрог великого государя ратные люди с 60000 человек, а для чего, того имянно не сказал. И по тому писму хан крымской и татары живут в великом опасении.
Другой сказался: Иваном зовут, Алексеев; отец де ево жил на Орле, служил в посаде, и он родился в том ж городе. И в прошлых де годех ис того города сшол на стругах к Москве, // (л. 5) а с Москвы на стругах ж в Нижней, а из Нижнева на насаде сплыл в Астрахань, кормился работою своею. А из Астрахани ездил де он, Иван, вверх рекою Волгою с астраханцы ловить рыбу, и выше де Чёрного Яру вышли де они из лоток на берег, и набежали на них кубанские татары, и ево де, Ивана, и товарыщев ево, которые с ним были, всего сем человек, побрали в полон. А как де товарыщев ево зовут, которых с ним те татары взяли, сказать не упомнит. И взяв де их, вывезли на степ, и на степи меж себя розделили, и, розделя, те татары розъехалис, и тех полоняников, которые с ними взяты, розвезли порознь. А ево де, Ивана, взял // (л. 5 об.) себе кубанской татарин Аммет, и повёз де было в Крым, и завёз в Капыл городок, и продал казаку ахреяну Федоту Иванову сыну Боярченку, и у него де, Федота, жил тому ныне пятой год. А досталные речи сказал те ж, что и Василей Переносов.
Третей сказался: Семёном зовут, Иванов; отец де ево жил к городу Синбирскому в пригородке Белом Яру, кормился рыбными ловлями. И он де, Семён, родился в том ж городе, и отец ево и мать померли, а он после их остался лет дватцати и сшол в Острахань, кормился рыбными ж ловлями лет с пять. А из Астрахани сошёл на Дон и жил в Черкаском городке в Рыкове станице, и в 207-м году // (л. 6) весною, зговорясь он з донскими казаками из розных станиц – с Прокофьем Андреевым, с Филипом Никитиным, с Арефьем Аверкиевым, с Лифаном, с Афонасьем, сь Яковом, с Семѐном, а чьи дети, того не знает, – выехали ис Черкаского ночью и поехали на Кубань для взятья татар или лошадей. А как де они поехали, про отъезд их войсковой атаман и казаки нихто не ведали, а жѐн де и детей ни у кого у них не было. И как де будут на речке Куныре, и на той де речке наехало на них нагайских татар человек з девяносто, и ево де, Семѐна, и товарыщев ево взяли в полон и розделили меж себя. А по розделу де достался он нагайскому татарину


[с. 73]
______________________________________________________________________

Дунаку, // (л. 6 об.) и был де у него в неволе пять недель. И у товарыщев де ево у Филипа да у Якова в городке Копыле есть свойственники казаки, и те де казаки по свойству били челом о свободе их Шагиму салтану, и Шагим де салтан, собрав их всех, велел жить в городке Копыле и служить с такими ж казаками вместе. И он де, Семѐн, жил в том городке в своѐм купленом курене. А под городы великого государя с теми казаками и с татары не хаживал и разорения никакова ратным людем не чинивал, кормился рыбными ловлями, и веру христианского закона имеет такову, как и прочии все християне. И за то де того го родка многие казаки чинили ему // (л. 7) обиды и разоренье, что по их обыкновению веру не держал. А тех же казаков в том городке сто дватцать человек. И в прошлом де 1701 -м году в осень поехал он с товарыщи своими, с такими ж казаками, на Чѐрное море для рыбной ловли, и, зделав рыбную ватагу, зимовали. А в нынешнем 1702-м году весною приехали к ним для рыбных ловель городка Копыла казаки ж и руские неволники, и он де, Семѐн, зговоряс того городка с казаками с Никитою да з Дмитреем ехать в Азов под великодержавную великого государя руку и служит ему, великому государю, вечно и взяв с собою неволников дву человек, поехали в одной лотке из Чѐрного моря Пресным морем, // (л. 7 об.) и под городком Темрюком ночью ис того моря лотку переволокли в лиман Азовского моря, и тем лиманом и Азовским морем в той лотке ехали до Азова одиннатцать дней, и приехали к Азову. А как де он был в городке Копыле и в турецких городках в Темрюке, и в Тамани, в Ачюеве, и от казаков де и от турок и татар слышал он, что де ожидают они из-за моря от турского салтана катарг с ратными и с работными людми и с припасы, а тем де людем велено строить выше Тамани в морском гирле на Чюшку Буру город, и в то де время хан крымской нынешней осени, собрав хлеб с поль, хочет итить с крымскими и нагайскими татары и черкесы войною // (л. 8) под городы великого государя, а под которые, того он не слыхал. И приказал де хан крымской нагайцом и черкесом к воинскому делу быть во всякой готовности, и лошадей кормить, и запасы готовить, а в турецких городех турком – держать в крепости городы и во всякой осторожности, для того, что де ведомо им учинилос: в Азов и в Троецкой приходят многие воинские люди полками непрестанно сухим и воденым путѐм на кораблях, а для чего – подлинно де ведомости у них нет. Да нынешним де летом, тому ныне недели з две, городка Капыла атаман Савелей Похомов и все казаки с общего совету послали от себя через Крым на Северской Донец восм // (л. 8 об.) человек казаков к росколщику Авилу для взятья ево к себе в городок, и о пропуске ис Крыму взяли у хана проезжей лист. Четвѐртой сказался: Дмитреем зовут, Осипов сын Строинской; уроженец он Белагорода, отец де ево в том городе служил в рейтарех, и ис того города он, Дмитрей, сшѐл на Дон тому ныне лет с пятнатцать. И жил в Черкаском в Верхней Рыковой станице, служил в казаках, и, будучи де, одолжал и


[с. 74]
___________________________________________________________________________

обеднял, а тех де долгов тем заимщиком платить стало нечим, и для того де в 208-м году в осени, зговоряс он з донскими казаками той ж станицы с тремя человеки – с Микитою Хохлячѐм, // (л. 9) которой ныне вышел в Азов с ним, Дмитреем, да с Семѐном Ивановым, – поехали из Черкаского в лотке на Кубань для житья в Капыл городок. И как де они, Дмитрей с товарыщи, поехали, и про то де войсковой атаман и казаки нихто не ведал, а жѐн де и детей у них ни у кого не было. И приехав де на Кубань в городок Капыл, и в том де городке сказались кубанским татаром, что они приехали к ним жить и служить с такими ж казаками вместе. И татары де им в том городке жить велели. И он де, Дмитрей, в том городке в купленом своѐм курене жил, а под городы великого государя с теми казаками и с татары не хаживал, кормился рыбными ловлями. А достал- // (л. 9 об.) ные речи сказал те ж, что и Семѐн Иванов.
Пятой сказался: Микитою зовут, Сидоров, уроженец де он города Печенегов. В прошлых де годех, тому ныне лет з дватцать, сошѐл он на Дон и жил в Черкаском в Рыковой станицы в казаках. И в 208-м году в осени, зговорясь он з донскими казаками той ж станицы с тремя человеки – з Дмитреем Строинским, с Семѐном Ивановым. которые вышли ныне в Азов с ним, Микитою, – поехали ис Черкаского в лотке на Кубань для житья в Капыл городок. И как де они, Никита с товарыщи, поехали, и про то де войсковой атаман // (л. 10) и казаки никто не ведал, а жѐн де и детей у них ни у кого не было. И приехав де на Кубань в городок Капыл, и в том де городке сказались кубанским татаром, что они приехали к ним жить и служить с такими ж казаками вместе. И татары де им в том городке жить велели. И он де, Никита, в том городке в купленом своѐм курене жил, а под городы великого государя с теми казаками и с татары не хаживал, кормился рыбными ловлями. А досталные речи сказал те ж, что и Семѐн Иванов.
Того же числа приехал к Азову крымской // (л. 10 об.) татарин Суим ис-под Перекопа, а с собою привѐз рускова полоняника на розмену татарина Велемая, которой взят в Казыкермени.
А руской полоняник в роспросе сказался: резанец, рейтарской службы, Григорей Савельев сын Сулменев; тому де лет с пят по наряду был он на Миюсе в полку боярина и воевод Алексея Петровича Салтыкова с товарыщи для строения города, и ездил он с товарыщи для кошения травы на реку Миюс, и на той де реке напали на них крымских и нагайских татар человек з двести, и взяли ево с товарыщи в полон, и привезли в Крым; и жил де он всѐ в Крыму. А ныне де ево привѐз // (л. 11) татарин Суим на розмену. А как де он был в Крыму, слышал от татар в разговорех: хан де крымской опасение имеет от приходу великого государя ратных людей, и из Бакчисарая де выступил он в поле, а нарочитые де люди никто не пошли. А говорят де, что он, хан крымской, хочет идти в руские городы войною, а у них де, татар, на сторожи


[с. 75]
___________________________________________________________________________

стоит турецких неболших два корабля – один под Керчею, а другой под Таманию. (л. 11 об.) Да июля в 10 де нь по указу великого государя отпущен из Азова в наѐмном турецком судне морем в Царь-город для торгового промыслу донские казаки Михайла Филипов, Зот Денисьев, Тимофей Петров по их челобитью, и об отпуске их писано в Кефу к Муртазе паше, чтоб дал им, казаком, для проезду до Царя-города от себя писмо. Да с ними ж отпущен был донской ж казак городка Черкаского Павловской станицы Пѐтр Емельянов сын Турченинов в турецкие де городы Кефу и в Керчь для выправки на нѐм иску от армян.
И августа в 23 де нь он, Пѐтр, явился в Троецком и в приказе сказал: отпущен де // (л. 12) он, Пѐтр, был из Азова в ыюле месяце по челобитью в Кефу и в Керчь для справ поклѐпного на нѐм иску от армян, которые армяне приезжали и били челом на него в Черкаском в войску. А как де он, Пѐтр, приехал из Азова в Керчь, и жил дни с четыре, и поехал в Кефу; а в Керче де он слышал, что кликан по всему Крыму кличь, чтоб все готовы были с ружьѐм и лошадей берегли, а говорят де, что идут московские войски под Крым сухим путѐм и кораблями, и имеют де великое опасение. И он де, Пѐтр, о том им божился и сказывал, что де никаких войсков нет, кроме тех, которым велено жить в Азове для опасения – для того, // (л. 12 об.) что непрестанно выходцы выходят и сказывают, что у вас здес войски готовят и лошадей кормят и хотят итить под государевы городы. И после де того приехал он, Пѐтр, в Кефу, и поставили ево у армянина за городом в посаде, и жил он три дни, и поехал к Муртазе паше в деревню – от Кефы вѐрст с восм. И как де он явился к Муртазе паше, и Муртаза де паша ему, Петру, говорил: "Для чего де у вас войски идут беспрестанно в Азов и на Днепр? К нам де приезжают непрестанно ис черкаских гетманских городов казаки и сказывают, что войски непрестанно идут: чтоб береглись и на нас бы де не пеняли, // (л. 13) что мы де вам ведомость даѐм, что войски на Крым идут. И как де приехал Капычи паша в Бакчисарай, и перед нево де поставил хан четырѐх человек, которые приехали ис черкаских городов с писмами". И он де, Пѐтр, проведывал всячески, что от кого те хахлачи с писмами приезжают.
И ему де Муртаза паша и сам сказывал, что де присылают запорожские казаки из Сечи, и по тем де присылкам ныне послал хан под украинные городы для взятья языков, чтоб о том подлинно уведомитца, войски на Днепр пошли ль; и просят де у хана людей, чтоб те войски порубить. А про карабль де, которой послан был в Керчь с торговыми людми // (л. 13 об.) ис Троецкого, Муртаза паша с ним, Петром, говорил, чт де никак торгу дать не смеет, и хан де того без ведома салтана турского не зделает. И он де, Пѐтр, ему говорил. что де какой же у вас мир, что нам к себе торговать ездить не велите и своих не пущаете; которые же и были, и тех хотиде (sic) разорять. И Муртаза де паша против того


[с. 76]
__________________________________________________________________________

сказал: "Не наше де то дело, как изволят цари". Капычи де паша прислан нарочно ис Царя-града розыскать по ханским писмам и Муртазы паши, что они писали в Царь-град, что войски идут под Крым Днепром, а от караблей московских живут в великом страхавании // (л. 14) и тому де не верят, что мир выдержать. Да он же де, Пѐтр, слышал от турков, что конечно де впред будущей год хотят строить в гирле выше Керчи всякие крепости и город по московскую сторону Керчи. Да он же де, Пѐтр, слышал, будучи у Муртазы паши в Кефе, от ево людей и от иных турчан, что де к ним пишет с Москвы казикерменской житель крещѐной – турчанин или татарин, подлинно проведать не мог, – что де подлинно московские войски, помирясь с немцами, пойдут на Крым; и ни в чѐм не верят, что им здес мир держать крепкой; и пишет де имянно, чтоб не верили. Да он же, Пѐтр, сказал, что де во всех ныне в крымских городех и в уездех на люди // (л. 14 об.) моровое поветрие, и от того де морового поветрия многие деревни запустели, толко де морового поветрия нет в городе Кефе и в Керчи. Да он же, Пѐтр, привѐз с своею порукою на окуп астраханского конного стрелца Якова Борисова сына Бронникова да дву казачьих баб, а тех де баб ему, Петру, отдал кефинской Муртаза паша, а сказал: те де бабы взяты в полон за миром в донском Илавлинском городке, а взяли де тех баб в полон кубанские татары.
Астраханской стрелец Яков Бронников сказал: родом он города Астрахани и в Астрахани служил стрелецкую // (л. 15) службу. И тому ныне осмой год взят он в полон ниже Чѐрного Яру для того, что он, Яков, был посылан из Астрахани с ратными людми за кубанскими татары и за воровскими казаками; и те де кубанцы и воровские казаки ево, Якова, взяли в полон, да с ним астраханских стрелцов двенатцать человек, и взяв, розделили по себе. И ево, Якова, привезли в нагаи, и в нагаях продали в город Кефу армянину Шеверлу, и у него, армянина, жил. И тому де ныне другая неделя, приехал де в тот город Кефу донской казак Пѐтр Турчанин, и он де, Яков, тому армянину Шеверлу бил челом, чтоб ево отдать на поруки ему, Петру Турчанину, а он де за ево порукою с ним, Петром, // (л. 15 об.) поедет в Азов и станет бит челом, чтоб ево окупить. И тот де армянин Петру Турчанину на поруки отдал, а велел де ему, Якову, чтоб за него дали на мену турчанина, которой ныне сидит в Азове на тюремном дворе, и о том де он дал тому татарину имя на писме. И ныне де он, Яков, выехал в Троецкой с Петром Турчанином, и великий государь пожаловал ево, Якова, – велел ево на татарина розменить. А того де татарина зовут Амеря Велева, о котором писал армянин Шеверла. А самому де ему, Якову, ис полону окупитца нечим, для того, что де он человек скудной. А про вести он сказал, что ск азал казак Пѐтр Турчанин, ни в чѐм не разнился.


[с. 77]
____________________________________________________________________________

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Относительно переметов (перебежчиков или предателей), а так же относительно полоняников, которые присягали тому, к кому и попадали в плен - не все так однозначно.

С предателями - все однозначно.

С вынужденно перемещенными лицами (пленными) - не все. Но такие и стремились вернуться.

Думаю, что не все так однозначно с такими людьми, неплохо бы при этом еще ответить на вопрос - от чего или почему та или иная ситуация с ними произошла?

Вы историю освоения Сибири представляете?

Как бы не было там подобного непотребства. Странно?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Вот еще о некрасовцах - отрывок из большой монографии. Там идет очень много интересного, как некрасовцы "не воевали" против русских.

Некрасовский путь появления староверия на Дунае.

Другим синхронным вариантом заселения старообрядцами Придунавья в XVIII в. являлось переселение некрасовцев и близких к ним общностей казаков-староверов. Как и в первом случае, здесь присутствовали мотивы религиозные, равно как и желание улучшить свое социально-экономическое положение. Вот как эту ситуацию описывал Садык-Паша (М.С. Чайковский): «Бегству тому было два повода: преследование религиозные и желания заработков купеческих. Сектанты Русские, Раскольники, Беспоповцы, Скопцы, Духоборцы и другие; имели свои отношения со Староверами, сильнейшей сектой; а через них с Донцами. Заслышали об истинных положениях Некрасовских, под стягом Османских Султанов, об их свободе, об их привилегиях, как обширна терпимость религиозная - беглые собирались под военное крыло того положения, особо учитывая преследования московского правительства, против спокойных приверженцев и признающих свободную веру своих предков. С другой стороны, Новгородцы и Псковчане, эти предприимчивые купцы двух Республик славянских, припомнили себе о традициях торговых своих предков в Царьграде и в Византийской Державе, когда пользовались уважением и опекой дружиной Варягов шведских, связывая Царей Востока; как Мост, служа при этом монархам Запада. Были они унижаемы и притесняемы разными правительствами московских...». Кроме того, на историю «кубанского казачества» XVIII века, безусловно, оказали влияние политические факторы. Как это убедительно продемонстрировал наш краснодарский коллега, Д.В. Сень, эта группа стала активным субъектом борьбы за власть в Крымском Ханстве.

(Chaykowski M. Kozaczyna w Turcyi. - Pariz, 1857. - Р. 57-58.

Сень Д.В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государствами Причерноморья (вторая половина XVII - начало XVIII в.). - Ростов-на-Дону, 2009. - С. 203-260;

Сень Д.В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государствами Причерноморья (вторая половина XVII в. - начало XIX в.). Дис. Д.и.н. - Ростов-на-Дону, 2009. - С. 344-461.)

От успехов включения в практику этого государственного образования, зависела судьба некрасовцев – в результате по прекращению самостоятельного развития Ханства (1783 год), некрасовские казаки вынуждены были полностью переключиться на центральные Османские власти.

Разделить эти мотивы территориально – с севера на Дунай вел купеческий или крестьянский путь, а с востока - казацко-конфессиональный - крайне соблазнительно. Но эта схема, подобно моделям М.Н. Покровского (поповцы – купцы, крестьяне – беспоповцы) или схеме С.А. Зеньковского (государственные крестьяне – беспоповцы, поповщина в ареале мягкой формы крепостничества), оказывается крайне условной. В обоих потоках присутствовал обозначенный комплекс факторов, который специфично осознавался и выстраивался в соответствующие формы колонизации. Специфичной для казацкого пути являлась большая организованность и осознанность перемещений, а также заметное влияние политических факторов, как вооруженной силы, вынужденной определяться в своих «симпатиях».

(Покровский М.Н. Русская история // Собр. соч. в 4-х т. - М., 1968. - С. 212-256.

Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. - М., 2006. - С. 371-372.)

Истоки этноконфессиональной группы донского казачества, известной под именем «некрасовцы», восходят к событиям казацко-крестьянского восстания 1707 - 1709 годов, которое возглавлял атаман К.Ф. Булавин. После его гибели (1708 год) часть казаков под руководством одного из соратников К. Булавина, атамана Есауловской станицы (?) Игната Федоровича Некрасова (1660-1737(?)), бежала с Дона на Кубань. Именно там, на территории, которая находилась под властью Османской империи, эти казаки создали оригинальную «казацкую республику». Казачество того времени современные российские исследователи относят к Кубанскому казачеству первой формации. Оно состояло из собственно некрасовцев (то есть беглецов 1708 - 1709 годов), а также из уже существовавших на Кубани казаков-старообрядцев. Последние туда перешли в 1667 - 1672 годах и в 1688 году, а потом также в 1692 году. Кроме того, эти казаки постоянно пополнялись новыми беглыми из Дона и других районов России.

(Лебедев В.И., Булавинское восстание (1707-1708). - М., 1967;

Подъяпольская Е.Н., Восстание Булавина 1707-1709. - М., 1962 и др.

Короленко П.П. Некрасовские казаки // Известия общества любителей изучения Кубанской области. - 1900. - Вып. 2. - С. 6, 15;

Сень Д.В. К проблеме определения понятия
«некрасовцы» и границах его применения // Кубань в истории России. 4.1. Археология и краеведение Кубани: Тез. докладов V краевой межвузовской аспирантско-студенческой конференции. - Краснодар, 1997. - С. 51 и др.)

С 1680-х годов Кубань и Терек стали прибежищем для бывших донских казаков. На Дону с усилением антиправительственных выступлений нарастало и недовольство «новой церковью». Не раз социальный протест приобретал форму борьбы за чистоту веры. Так, например, было с группой казаков Хопра и Медведицы под руководством Константина Леонтьева в 1682 - 1683 годах. В отношении этих казаков не раз Софья Алексеевна издавала царские грамоты. В одной из них говорилось: «Да ведомо Нам, Великим Государем, учинилось, что на Дону у вас в Войску и в верхних городках многие есть церковные противники и раскольники; ... велели их выслать и вперед пристанища им у себя нигде не давать». Аналогичные события развернулись после восстания под руководством Левка Манацкого. После разорения городков на р. Медведице в мае 1689 года группа донцев переселилась в пределы Османской империи, на Кубань.

(РГВИА. - Ф. 400. - Оп. 25. - Д. 176. - Л. 178, 193.

Донские дела. - Кн. 13. - Л. 268.

РГВИА. - Ф. 400. - Оп. 25. - Д. 176. - Л. 195, 200-201.)

Эти кубанские казаки-старообрядцы действовали крайне активно по всему Приазовью и Причерноморью. Так, например, в 1704 году сообщалось, что в нижнем Приднепровье крымскими татарами были пойманы «разбойники, кубанские москали пилиповцы»: «Атамана разбойницкого москаля Кубанского Кукуя голову отрезали ножом, кровь спустили в ров, чтобы басурманы в оную не ступали, и саблей не рубали, яко негодную, потому как и татар, и христиан резал». Очевидна неприязнь к иноверию - и мусульмане, и православные нового обряда попадали под гнев мятежных казаков. Показательно, что это самое раннее из прямых свидетельств о синонимичности понятий старообрядец и пилиповец.

(Окиншевич Л. Дiаруш Iвана Биховця р. 1704 про вiдрядження до Криму // Студii з Криму. - Вип. I-IХ. - К., 1930. - С. 204-205.)

Так определилось направление бегства недовольных жителей с Дона на Кубань. О том, что масштаб этого переселенческого потока был значительным, свидетельствует то, что меры принимались на высшем уровне. Так, например, Петр I в феврале 1703 года издал «Царскую грамоту Войску Донскому о принятии мер к сыску воров, подговаривающих казаков к переселению с Медведицы на Кубань и удержать своевольников от такой шалости». Историки еще с конца XIX в. отмечали важную роль этой эмиграции староверов в формировании некрасовцев.

(РГВИА. - Ф. 400. - Оп. 25. - Д. 176. - Л. 266.

Короленко П.П. Некрасовские казаки: Исторический очерк, составленный по печатным и архивным источникам // Известия общества любителей изучения Кубанской области. - Екатеринодар, 1900. - Вып. П. - С. 14-15;

Сень Д.В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государствами Причерноморья (вторая половина XVII - начало XVIII в.). - Ростов-на-Дону, 2009;

Сень Д.В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государствами Причерноморья (вторая половина XVII в. - начало XIX в.). Дис. д.и.н. - Ростов-на-Дону, 2009.)

На Кубани беглые казаки вступали в подчинение крымского хана, ногайских мурз, которые находились, в свою очередь, в подданстве Османской Порты. «И Салтан Турецкой такую дал волю некрасовцам по всей туретчине: кому только угодно и кто чем может, и тем и занимается. А служба им бывает тогда только, когда бывает канпания войны: и сорок левов каждому казаку на сутки, всякая порция и вся капировка... на царском щету. А священников достают от России».

(Сень Д.В. «Войско Кубанское Игнатово Кавказское»: исторические пути казаков-некрасовцев (1708 г. - конец 1920-х гг.). - Краснодар, 2002.

Пригарин А.А. Сень Д.В. Панславизм Михаила Чайковского и история казачества в Османской империи // Поляки в истории России: история и современность. - Краснодар, 2007. - С. 148.)

Судьбу некрасовского войска на Кубани оговаривали на высшем уровне. Известно, что переговоры Азовского губернатора Г. Апраксина с Айвас Пашою, Мурзою Мегемет Агою и Буджакскими Агами в январе 1712 года закончились соглашением «им изменника Казака Игнашку Некрасова с товарищами на сию сторону Реки Кубани к Азову отнюдь на жительство не перепускать».

(РГАДА. - Ф. 89. - Оп. 3. - Д. 22 (1712 г.). - Л. 1-4.)

Однако Игнат Некрасов вступил в сговор с Бахти Гиреем Дели Солтаном. В 1717 году совместное войско проходит стремительным рейдом не только по пограничным территориям, но и доходит до губерний Казанской и Нижегородской. На протяжении этого похода к казакам-старообрядцам активно присоединялись их единоверцы. О масштабах этой операции свидетельствуют результаты официального расследования, согласно которым «больше 17 тысяч разного рода людей побито и в Полон взято и много повреждено и разорено селений».

(РГАДА. - Ф. 89. - Оп. 1. - Д. 4 (1717). - Л. 1-180.)

На протяжении многих лет после ухода казаков на Кубань, они продолжали поддерживать регулярные связи со своими собратьями на Дону и в других регионах России. Их агенты в большом количестве распространяли идею о бегстве на Кубань и присоединении к Некрасовскому войску. Российское правительство и администрация жестоко расправлялись и с самими «шпионами», и с теми, кто их укрывал. Например, в 1740 году Царская грамота была представлена Войску Донскому «о поимке шпиона некрасовца Сокина; о принятии предосторожностей против появления других шпионов и о выходе из Крыма бежавших с Дона казака Волошина, пойманного с Кубани шпиона от изменника Игнашки Некрасова...».

Характерна и фамилия казака - «Волошин», которая часто давалась выходцам из волошских (молдавских) земель. Ее присутствие косвенно свидетельствует о связи ранних некрасовцев с территориями Северо-Западного Причерноморья.

(РГВИА. - Ф. 400. - Оп. 25. - Д. 176. - Л. 314)

Многие из донских старообрядцев уходили к некрасовцам и позднее. Поток переселенцев на Кубань не прекращался вплоть до 1780-х годов. О его масштабе можно судить по тому факту, что перехватывали таких беглецов по 10-15 на год на протяжении 1740-1770-х годов. Скорее всего, это была лишь незначительная часть той массы беглецов, устремившихся в казачью вольницу за пределы России.

Нередко администрации удавалось перехватить письма, которые посылали с Кубани с оказией казаки к своим собратьям. Как правило, в них в зашифрованном виде рассказывалось о вольной жизни с призывами присоединяться. Активными следует признать также и контакты некрасовцев с различными центрами старообрядчества - Ветка, Яссы, Керженец и т.д.

(РГВИА. - Ф. 52. - Оп. 1/149. - Д. 409. - Л. 5 об. - 6.

Одно из таких писем 1752 г. содержится в: РГВИА. - Ф. 8. - Оп. 1/89.-Д. 1457.-Л. 14.

Смирнов П.С. Споры и раздоры в Русском Расколе в первой четверти XVIII в. - СПб, 1909. - С. 55.)

Очевидно, что как на образование оригинальной группы русского казачества, так и на развитие группы в XVIII - XIX веках оказали влияние два фактора. Во-первых, социально-политический протест против программы модернизации, начавшейся в истории Российской империи с Петра I. И, во-вторых, стремление сохранить старую «дониконовскую» веру. Бескомпромиссность этих взглядов фиксирует известный кодекс обычного права «Заветы Игната», авторство которого фольклорная память приписывает первому атаману Игнату Некрасову.

Уже на этапе формирования группы – в первой трети XVIII века – отдельные ватаги этих казаков действовали в районе дельт Дуная и Днестра.

(Мильчев В.И. Дискуссия о времени появления некрасовцев в Северо-Западном Причерноморье в свете документов Российского Государственного архива Древних Актов // Липоване: история и культура русских-старообрядцев. - Выпуск 2. - Одесса, 2005. - С. 25-30)

Речь, видимо, идет о сезонных рыболовецких артелях, которых привлекали ресурсы Северо-Западного Причерноморья. Например, в 1730 году на допросе Степан Иванов показал, что: «...и пошли они некрасовцы человек з дватцат для рыбной же ловли на реку Дунай, а ево Степана взяли с собою же под караулом, и недошед Дуная реки под Белым Городом на реке Днестре ловили рыбу недель с шеснатцат, и он Степан в то время от тех некрасовцов испод караула бежал в волоскую землю...». Возможно, что знание географии и топографии этих пространств предопределило последующие миграции некрасовцев в Придунавье.

Первые сведения о присутствии в Придунавье сторонников «древлего благочестия» относятся к концу XVII - началу XVIII века.

(РГАДА. - Ф. 248. - Оп. 126. - Д. 466. - Л. 50 об.

Лилиев М.И. Из истории раскола на Ветке и в Стародубье. XVII - XVIII вв. - Вып. 1. - Киев, 1895. - С. 259-261;

Бачинский А.Д. Основные этапы крестьянско-казацкой колонизации Буджакской степи и низовий Дуная в XVIII - начале XIX вв. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1964 год. - Кишинев, 1966. - С. 326.)

Из источников не ясно, были ли это донские казаки или же представители других социальных общностей староверов Восточной Европы. При этом известны факты о переговорах кубанских казаков (выходцев с Дона в 1680-х годов под руководством Л. Манацкого) с Константинополем о переселении на Дунай. Рыбный лов им был дозволен султаном в 1711 году, т.е. уже во время существования некрасовского войска.


В 1709 году посланцы И. Некрасова побывали на Нижнем Днестре (в Бендерах) с дипломатической миссией. В первое десятилетие своей эмиграции некрасовцы совместно с аналогично бежавшими в османские владения запорожцами, рыбачили и осваивали территорию Северо-Западного Причерноморья. В середине 1730-х годов имели место совместные воинские действия Буджакской орды, некрасовцев и запорожцев. В то же время некрасовцы Кубани поддерживали тесные связи со старообрядцами Бессарабии и Добруджи, а также часто выезжали сюда на промысел рыбы. Все это аргументированно в свое время доказал А.Д. Бачинский.

(Лилиев М.И. Из истории раскола на Ветке и в Стародубье. XVII - XVIII вв. - Вып.1. - Киев, 1895. - С. 261;

Бачинський А.Д. Дунайськi некрасiвцi i задунайськi запорожцi // Iсторичне краезнавство Одещини. — Вип. 6. 3 iсторii та етнографii росiян Одещини. - Одеса, 1995.-С. 9

Бачинский А.Д. Некрасовские поселения на Нижнем Дунае и в Южной Бессарабии // Материалы по археологии Северного Причерноморья. - Вып. 7 - Одесса, 1971. - С. 160.

Мильчев В.И. Дискуссия о времени появления некрасовцев в Северо-Западном Причерноморье... - С. 25-30

Бачинский А.Д. Некрасовские поселения на Нижнем Дунае... - С. 160-161.)

Как справедливо отмечает В.И. Мильчев, «территория расселения некрасовцев и ногайцев, как на Кубани, так и в Буджаке, была зоной открытий для взаимопроникновения, чем и не преминули воспользоваться казаки-старообрядцы». Этот же исследователь указал на меркантильные перспективы освоения дунайского пространства – лов на Дунае, в отличие от аналогичного на Кубани, был явно эффективнее не из-за наличия рыбных ресурсов, а благодаря повышению товарности результатов. Если за счет рыболовства кубанские некрасовцы обеспечивали исключительно свои нужды, то уже на Дунае они включались посредством австрийских, волошских и т.д. купцов в европейскую торговую сеть.

(Мильчев В.И. Дискуссия о времени появления некрасовцев в Северо-Западном ... - С. 26.)

Эта ниша - рыболовство - была практически не восполнена в хозяйственной специализации региона того времени. Именно приход старообрядцев позволил востребовать существующий экопотенциал низовий Дуная.

(Хайдарлы Д.И. Население Пруто-Днестровского междуречья и южных районов Левобережья Днестра в XVIII в.: этнодемографические и исторические аспекты. - Кишинев, 2008. - С. 36-37.)

Документально установленными являются факты пребывания рыболовецких артелей некрасовцев в Северо-Западном Причерноморье уже в первой трети XVIII века, а с 1730-х годов здесь уже возникают первые старообрядческие общины. В это время, согласно одному из аутентичных источников, численность группы в пределах Дунайских земель составляла уже несколько тысяч человек – «с 70 слобод». Правда, это указание следует понимать шире в географическом смысле – такое количество поселений указывалось от Подолья до Добруджи.

(Есипов Г. Раскольничьи дела XVIII в. - СПб., 1861. - Вып. 1. -С. 243, 248;

Кельсиев В.И. Очерк истории старообрядцев в Добрудже // Славянский сборник. - 1875. - Т. 1. - С. 607.

Есипов Г. Раскольничьи дела XVIII в. - СПб, 1861. - Вып. 1. - С. 243-245.)

Общеполитический фон раннего переселения некрасовцев на Дунай сопровождался массовым переходом ногайцев из Кубани в Буджак. Возможно, что с этими соседями ушла и часть староверов.

(Хайдарлы Д.И. Население Пруто-Днестровского междуречья и южных районов Левобережья Днестра в XVIII в.: этнодемографические и исторические аспекты. - Кишинев, 2008. - С. 94-95.)

Однозначно, что до 1740-х годов на Дунае уже располагались сезонно-промысловые выселки старообрядцев. Переход к стабильному характеру проживания имел место в результате переселения части некрасовцев с Кубани в Дунайскую дельту. Предпосылками для этих миграций стала определенная растерянность в некрасовской среде на Кубани после смерти И. Некрасова в условиях войны 1735-1739 годов.

Несмотря на активные «антироссийские действия» некрасовского войска на османской стороне, определенное смущение вызвали предложения со стороны Российской императрицы Анны Иоанновны вернуться в подданство. Такие указы издавались как ко всем «раскольникам», ушедшим за границу, так и непосредственно по отношению к кубанским казакам. Показания бежавших из-за Кубани в 1737 году казаков, выявленные в архивах Д.В. Сенем, четко об этом свидетельствуют: «Бедные казаки в разговорах объявляют тайно, что намерены бы идтить по-прежнему под Державу Российской Государыни, а другие, большая часть, идтить не хотят и за другими того смотрят, и перепоручились круговыми поруками и всему бедному народу объявляют, что российская Государыня никак их в вине не простит и по приходу их на Дон повелит всех перевешать». Или другой казак отмечал в своих показаниях, что желающих вернуться в Россию некрасовцев вполне достаточно, но есть и такие, которые «стращая, удерживают и разглашают, якобы когда возвратятца, все казнены будут, а хотя де и казнить не будут, то у всех старую веру отнимут и затем идти боятся. При том ж и кубанцы накрепко стерегут, чтоб некрасовцы не толко бы все ушли, но и за всякими человеками того смотрят, чтоб никто не уходил...».

(Сень Д.В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государствами Причерноморья (вторая половина XVII в. - начало XIX в.). Дис. д.и.н. - Ростов-на-Дону, 2009. - С. 383-389.

Лилеев М.И. Из истории раскола на Ветке и в Стародубье... - С. 293-294.

Фелицын Е. Д. Сборник архивных документов, относящихся к истории Кубанского казачьего войска и Кубанской области. - Екатеринодар, 1904. - Т. 1. — С. 147.

Сень Д.В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государствами Черноморья (вторая половина XVII в. - начало XIX в.). Дис. д.и.н. - Ростов-на-Дону, 2009. - С. 389-390.)

Подобная дифференциация взглядов в отношении России стала стимулятором для поисков новых стратегий выживания. Среди таких вариантов, возможно, и возникает идея «исхода» - переселения подальше в глубь Османских владений. Знание Северо-Западного Причерноморья могло стать решающим для направления подобных переселений. Так или иначе, но к середине XVIII столетия некрасовцами уже были основаны Дунавцы, Сарыкьой, Болотное - на правом; Липованское (Вилково) и Жебрияны - на левом берегах Дуная.

В историографии существует устойчивое, хотя и оспариваемое утверждение, об организованном переходе части некрасовских общин с Кубани на Дунай в 1740-е годы. Отсутствие прямых указаний на подобный организованный переход позволило другим исследователям поставить под сомнение эту хронологию, отодвигая события к 1770-м годам. Возможно, что под именем «Войска Кубанского» могли действовать или же отдельные артели, или же пришлые старообрядцы легализировались под именем некрасовцев на Османских территориях. В любом случае об этой ситуации должны были быть информированы сами кубанские некрасовцы, понимая и принимая либо социально-правовую мимикрию своих соплеменников, либо одобряя деятельность части своего войска.

Такая полемика требует указать совокупность фактов присутствия некрасовцев до 1770-х годов в Добрудже и Бессарабии.

(Бачинский А.Д. Некрасовские поселения на Нижнем Дунае и Южной Бессарабии (XVIII - начало XIX ст.) // Материалы по археологии Северного Причерноморья. - Вып. 7. - Одесса, 1971. - С. 159-163;

Анцупов И.А. Казачество российское между Бугом и Дунаем. - Кишинев, 2000. - С. 32-33;

Анцупов И.А. Русское население Бессарабии и Левобережного Поднестровья в конце ХVII-ХIХ в.: социально-экономический очерк. - Кишинев, 1996. -
С. 54-60 и т.п.

Волкова Н.Г., Заседателева Л.Б. Казаки-некрасовцы: основные этапы этнического развития // Вестник МГУ. Серия № 8.(История) - 1986. - № 4. - С. 48;

Сень Д.В. Политика царизма в отношении казаков-некрасовцев... - С. 12.)

Например, в 1755 году А.М. Обрезков, российский посол в Турции, требуя возвращения беглецов, прямо указывал, что в гирле Дуная живут некрасовские казаки. На такие требования Крымский хан отвечал, указывая, что «эти люди — игнат-казаки и потому выданы быть не могут». На протяжении 1770 - 1780-х годов сами жители дельты не раз указывали, что «издавна на Дунайских островах поселились», различным российским дипломатам, чиновникам и военным. Понятие издавна, несмотря на определенные эвфемизм и лукавство, может быть расценено как указание на жизнь, по крайней мере, одного поколения (то есть 25-30 лет). На многочисленных картах второй половины XVIII века фигурируют поселения старообрядцев: Липованское или Филиппонское (Вилково), Липобенешти или Хаджи-Ибрагим (Жебрияны), Сары-Кьой, Дунавцы и т.д.

(Цит. по: Бачинський А.Д. З iсторii Вилкова (До питания про народну колонiзацiю пониззя Дунаю в другiй половинi ХVIII - на початку XIX ст.) // Наукова конференцiя, присвячена 25-рiччю институту. Тези доповiдей. - Iзмаiл, 1966. - С. 29.

Цит. по: Бачинський А.Д. Дунайськi некрасiвцi i задунайськi запорожцi // Iсторичне краезнавство Одещини. - Вип. 6. 3 iсторii та етнографii росiян Одещини. — Одеса, 1995. - С. 9.

Скальковский А.А. Дунайцы // Киевская старина. - 1885, кн. 1. - С. 120;

Дубровин Н. Присоединение Крыма к России. - Т. 3. - СПб., 1887. - С. 230-231, 365;

Масловский Д.Ф. Письма и бумаги А.В. Суворова, Г.А. Потемкина и П.А. Румянцева. 1787-1789. Сб. военно-исторических материалов. - Вып. 4. - СПб, 1893. - С. 339-340;

Кутузов М.И. Документы. - Т. 1. - М., 1950. - С. 108;

Суворов А.В. Документы. - Т. 3. - М., 1952. - С. 198 и др.

Карта Молдавии и Валахии по подлинным Квартирмейским чертежам и наблюдениям Астрономов в оных странах учиненным. Составлена Академии Наук Адъюнктом Я.Ф. Шмитом. 1774 г.;

Carta de la Moldavie. 1774)

Возможно, что перемещение некрасовцев в Северо-Западное Причерноморье связано с перманентным политическим кризисом в Крымском Ханстве. Выступая на стороне различных ногайских мурз, казаки вынуждены были активно включаться в сложнейшие интриги феодальной сумятицы. При этом, по-прежнему выполняя важную роль форпоста Ханства в его интересах на Кубани и Северном Кавказе. Так, например, они участвовали в походе 1751-1752 года кубанских ногайцев на абазинцев.

(ЦГИА Украины (г. Киев). - Ф. 59. - Оп. 1. - Д. 2178. - Л. 3-7 об.)

Одним из самых ярких доказательств пребывания непосредственно некрасовцев на Дунае следует считать упоминание казацких общин в 1761 году в путевых записках Г. Босковича. Проезжая через Сарыкьой, он останавливался у атамана местных казаков. По его сведениям, в селе проживало 150 семей в основательных домах с камышовыми крышами. В его же путевых заметках указывается еще один населенный пункт - «Буджак-Некрасовцы». Этот поселок просуществовал до 1820-х годов на левом Дунае, возле лимана Кугурлуй.

(Бошкович Р.Й. Дневник на едно пътуване. - София, 1975. - С. 62-63.

Волкова Н.Г., Заседателева Л.Б. Казаки-некрасовцы: основные этапы этнического развития // Вестник МГУ. - Серия № 8. (История). - 1986. - № 4. - С. 44-54.)

Кроме того, уже в начале 1750-х годов некрасовцы Добруджи (общины Слава, Сарыкьой, Журиловка) активно включились в конфессиональную жизнь Восточной Европы. Например, в истории со старообрядческим епископом Кубанским и Хотинской Райи Анфимом (конец 1740 – начало 1750-х гг.) упоминается неоднократно про некрасовское население на Дунае. Показательно, что, приглашая этого епископа к себе – на Дунай, некрасовцы прямо указывали на свою родственность с кубанскими старообрядцами-казаками. А конец его деятельности, когда некрасовцы усомнились в его благочестии – яркий пример казацких суда и казни: «на Кругу осудили, а затем – в куль и в воду». В целом, перемещения владыки Анфима и до него – Анфиногена в 1750-е годы подчеркивают также налаженную информационную сеть, которая эффективно действовала между Веткой, Молдовой, Дунаем и Кубанью.

(Мельников П. Старообрядческие архиереи // Русский вестник. - 1865, Кн. 6. - С. 469 - 475;

ЦГИА Украины (г. Киев). - Ф. 59. - Оп. 1. - Д. 3033. - Л. 19 об. - 21 об.

«...в лето 7258 [1750] явися в подольских старнах некий человек от Великороссии, именем Анфиноген: быв иногда диакон, нарицаше себе еписопа»

Алексеев И. (Стародубский). История о бегствующем священстве. [1755]. - М., 2005. - С. 19.)

Уже во время войны 1768–1774 годов кубанские некрасовцы сражались на стороне Порты, выставив несколько вооруженных отрядов. Один из них во время штурма Наура 11 июня 1774 года, «участвуя в атаках, криками своими даже подбодрял захватчиков». Эти 500 всадников своей отвагой и организованностью поразили даже своих противников. Российских военных удивило то, что некрасовцы не шли ни на какие переговоры.

Два полка некрасовцев активно действовали против российских войск в Северном Причерноморье. Отметим также тенденцию к переходу к ним представителей российских войск (обычно, речь могла идти о сородичах по казачеству и старообрядчеству). Например, в 1772 году к ним ушли казаки Донского войска Карп Ушаков, Иван Ериев и Василий Сидоров.

(Исторический очерк Кавказских войн от их начала до присоединения Грузии. К 100-летию взятия Тифлиса русскими войсками 26 ноября 1799 г. / Под ред. генерал-майора Потто. - Тифлис, 1899. - С. 67, С. 147.

Военно-статистическое обозрение Российской империи. - Т. XI. - Ч. 1. Херсонская губерния. - СПб., 1849. - С. 90.

ЦГИА Украины (г. Киев). - Ф. 246. - Оп. 3. - Д. 368. Л. 2-4.)

Во время этой военной кампании на Дунае, в 1771 году российский полковник Клычко во главе 4-х батальонов Кабардинского полка спустился лодками Георгиевским гирлом. Здесь он 20 июля сжег старообрядческие поселения Преслав и Беш-Тепе. А в апреле 1773 года им же была предпринята карательная операция против тульчинско-бабадагских и караорманских липован и некрасовцев. Противодействие военным оказали достаточно организованные группы турецко-подданных.

(Бачинський А.Д. Дунайськi некрасiвцi i задунайськi запорожцi // Iсторичне краезнавство Одещини. - Вип. 6. 3 iсторii та етнографii росiян Одещини. — Одеса, 1995. - С. 13.

Сапожников I.В. Iсторична географiя та етнографiя дельти Дунаю. - Iллiчiвськ, 1998. - С. 14.)

Переселения некрасовцев из восточного берега Черного моря до 1770-х годов далеко не всегда имели вид прямых и адресных эмиграции. Уход с кубанской территории, скорее всего, имел характер бегства в различные возможные районы (Крым, Северное Причерноморье, Кавказ и т.д.), а уже оттуда – в дельту Дуная. Так, например, в одном из документов 1758 года указывается, что некрасовцев, пожелавших уйти с Кубани подальше от ногайских междоусобиц, крымский хан первоначально поселил в Крыму при «рыбном озере» - Балаклавской бухте (Балык-куле).

(РГВИА. - Ф. 20. - Оп. 1. - Д. 1165. - Л. 53.)

Организованное массовое переселение состоялось, видимо, уже в середине 1770-х – начале 1780-х годов. Оно в качестве основного включило в себя историческую память всех предыдущих переходов. Среди многочисленных устных версий таких меморатов, записанных среди некрасовцев, один 1850-х гг., наоборот, напрямую связывает уход на Дунай со временем гибели первого атамана: «После смерти Игната Некрасы, Анапа была взята, но Казаки из нее вышли, жены, дети и старики на лодках, а мужчины и молодцы на конях. Вдоль самых берегов плыл флот семей казацких, а берегами шли походом конные Казаки – и так пришли аж до Босфора. Переправили этих коней из Анадол Каваки до Румелии Каваки [Kawak - крепость, замок, расположенный по обоим берегам Босфора перед выходом в Черное море в очень живописном месте – А.П.] и снова берегами аж на Дунай, где они поселились над озером Разин, очень рыбном и имеющим выходы в Черное море при Кара Кермане и в Дунайское Георгиевское русло. Как у Ханов, так и у Султанов Исламского Царства, приняли службу воинскую. В их первом фирмане, вернее договоре (Пактах Конвентах), содержались такие выражения:

«За гостеприимство для живых, для приют для умерших на Твоей земле, великий и могучий Монарше, клянемся Тебе кровью отплатить охраной твоего святого Трона и твоей Великой Державы. Своими средствами обязуемся на каждой войне против Москвы, на своих конях со своим оружием, а взамен от Твоего Султанского Монаршества нам, есть дома и скалы, собрать дополнительно средства на подковы, по две пары на коня, живность для людей и коней, золото во время войны, как даешь твоим Ханам»».

Из приведенной пространной цитаты следует несколько важных выводов. Во-первых, казакам была хорошо известна топография всего Причерноморья. Во-вторых, они сознательно шли к дельте Дуная. И, в-третьих, некрасовцы перенесли свои вассально-военные обязанности на новые территории, сменив сюзеренов – вместо Крымского Хана им непосредственно стал Султан.

( Короленко П.П. Некрасовские казаки ... - С. 10, 46-48.

Chaykowski M.Kozaczyna w Turcyi - Pariz, 1857. - P. 81-82. Выделенный жирным текст - уникальный фрагмент текста договора. М.С. Чайковский видимо имел возможность видеть оригинал. Этот источник вряд ли доступен современным исследователям, по крайней мере - о нем не упоминается ни в одной из работ по истории Некрасовского войска.)

Тотальное переселение некрасовцев на Дунай было обусловлено тем, что после 1774 года Российская империя начала активные действия относительно присоединения земель Крымского ханства (в том числе – Кубани). Некрасовцы были вынуждены искать себе новые места жительства. Но и до этого положение некрасовцев не было на Кубани стабильным. Например, в 1762 году во время военной операции они вынуждены были оставить свои городки вблизи Темрюка и уйти на южный берег реки – в район Очинской и Сочинской крепостей, Капыла. Еще ранее – в октябре-ноябре 1752 года – некрасовцы, присоединившись к «кубанским татарам» во главе с Магуфт Гиреем, предприняли поход на абазинцев. Кроме того, среди причин ухода можно указать эпидемии, охватившие городки на Кубани.

(Канцелярiя Новосербського корпусу / Упор. В. Мiльчев, О. Посунько // Джерела з iсторii Пiвденноi Украiни. - Том 7. - Запорiжжя, 2005. - С. 350.

ЦГИА Украины (г. Киев). - Ф. 246. - Оп. 3. - Д. 368. - Л. 1-30.)

Показателен в этом плане фрагмент письма таманского каймакана Хаджи Гази к Шагин-Гирею (апрель 1778 год): «... о некрасовцах, что повелеть изволили их напугать, в том месте, где они пребывали, я с господином полковником советовал и собравши казаны ногаев часть войска приготавливалась к сему, но вдруг получил весть, что они перешли с того места на другое. Я спрашивал, по какой причине сие сделали; ответствовали, что в домах их появилась дурная болезнь, и в день по 10 и по 15 человек умирают, по сей причине, оставя то место, пошли далее, но подлинно ли так утверждать не могу...».

(РГАДА. - Ф. 1274. - Оп. 1. - Д. 126. - Л. 218 об.)

Окончательное выселение некрасовцев с кубанских территорий состоялось не позднее лета 1778 года. Потому как уже в июле этого года в донесениях российских разведчиков сообщалось о выходе последних казаков с Тамани:

«Согласно рапорта конфиденциального полковника Гамбома, примерно в середине июля некрасовцы судами ушли из мыса Анапы в бухту Сунчук-кале. Там и находятся. Предполагается усилить крейсирование российской эскадры в районе Сунчук-кале, чтобы помешать некрасовцам уйти в Анадол».

Однако, уже 27 июля он же «... о некрасовцах сказывал, что осталось живущих у абазинцев одних только бедных человек с 15, а прочие все ушли на своих дунбасах и лодках в Анадолию, и пристали было на время дальше в горах к абазинской деревне Учаи, при которой абазинцы знавши их плутовство и с ними не согласие, не давали оным места; причем захвачено абазинцами некрасовцев 4 человек и 5 женщин, а некрасовцы абазинцев человек до 30 побив, ушли в Анадолию...».

(РГАДА. - Ф. 1274. - Оп. 1. - Д. 127. - Л. 89 об.

РГАДА. - Ф. 1274. - Оп. 1. - Д. 127. - Л. 130.)

Именно в результате переселений второй половины 1770-1780-х годов некрасовские казаки широко расселились вдоль нижнего течения Дуная и его лиманов. Большинство из них продолжает заниматься рыболовством. В конце 1770-х годов здесь уже было «множество слобод раскольников-казаков», куда стекались беглецы из различных регионов Восточной Европы. Один из разведчиков в 1781 году сообщал, что «Некрасовские казаки живут близ Килии на островах реки Дуная, где считают их до 500 домов...». Аналогичными станицами стали правобережные поселения в Добрудже: Сарыкьой, Большой и Малый Дунавец, Журиловка, Слава, Камень и многие другие. Такая география расселения некрасовцев в дельте Дуная подтверждается рядом донесений разведчиков 1780-х годов. В отношении жителей этих станиц однозначно указывалось:

«...Жители некрасовцы, бежавшие с реки Дона с атаманом Некрасовым и поселены были на Кубани, а потом в Анатолию и на Дунавец после первой турецкой войны [речь идет о 1768 - 1774 годах - А.П.]...».

(Например, так описывал побывавший в регионе беглый православный крестьянин Осип Андреев, вернувшийся в Россию в 1779 г. и поселившийся в Елисаветграде (ЦГИА Украины (г. Киев). - Ф. 59. - Оп. 1. - Д. 9046. - Л. 5 об.).

Документ выявлен В.И. Мильчевым (АВПРИ. - Ф. 89. - Оп. 89/8. - Д. 589. - Л. 61-62 об.).

Мiльчев В Л. Запорожцi та некрасiвцi у пониззi Дунаю. 1780 р. (за матерiалами Росiйського державного архiву давнiх актiв) // Матерiали Всеукраiнськоi науковоi конференци «Чортомлицька (Стара) Запорозька Сiч в iсторико-культурнiй спадщинi Нiкопольського району». Нiкополь, 10-11 жовтня 2002 року. - Нiкополь-Запорiжжя-Херсон, 2002. - С. 167-173.

Таемна записка купця E.Кльонова про дунайськi гирла та можливiсть повернення задунайських козакiв, якщо iм будуть наданi землi пiд Одесою // Хаджибей - Одеса та украiнське козацтво. - Одеса, 1999.-С. 287.)

Положение их оставалось прежним - они не платили ни единого налога, а несли воинскую повинность в Турецкой империи. Все внутренние вопросы решали атаманы и «круг» (собрание всего взрослого населения). Находились они на Дунае в непосредственном командовании Бабадагского сираскира.

Параллельно, в конце 1770-х годов, в рамках второго массового переселения часть некрасовских казаков ушла с кубанских земель в глубь Османской империи. На южном берегу Черного моря основывается ряд поселений: Чаршамба (Шаршамбе) около Самсуна, в Сукуровском заливе, в устье Кызыл Ирмана, Кара-Бурну на о. Деркон, Бин-Эвле на оз. Майнос. В 1784 - 1787 годах часть из этих некрасовцев из Анатолии переселилась на Днестр. Здесь они обосновались в слободе Чобруче. В Приднестровье, как и в Придунавье встречаются оба потока старообрядчества – казацкий и крестьянско-мещанский. Во время военных действий 1788 года российскими войсками было захвачено несколько десятков пленных из состава этого населения. Показательно, что все они были заключены в Петропавловской крепости. А во время допросов они показали, что принадлежат к разным общностям: некрасовцам и филипонам.

(Короленко П.П. Некрасовские казаки // Известия общества любителей изучения Кубанской области. - 1900. - Вып. 2. - С. 46;

Минорский В. У русских подданных Султана // ЭО. - 1902. - № 2. - Кн. ЫП. - С. 34, 38.

Короленко П.П. Некрасовские казаки // Известия общества любителей изучения Кубанской области. - 1900. - Вып. 2. - С. 48.

РГИА. - Ф. 1280. - Оп. 2. - Д. 44. - Лл. 24-25.)

Российские власти не оставляли идеи привлечь некрасовцев на свою сторону. И военными операциями, и обещаниями выполнить их требования они рассчитывали вернуть одиозных диссидентов на родину. Яркий пример – рапорт генерал-поручика А.В. Суворова графу П.П. Румянцеву-Задунайскому в апреле 1778 года:

«Что же следует до некрасовцев, то оные, по сведению от выходцев из-за Кубани, расположение свое куренями взяли за последним к Черному морю, против всходящей от устья Кубани косы, мысом между горами в лесу, в сделанной ими засеке от берега моря шагах в двухстах; имеющиеся ж у них до ста лодок и четырех дубаса для сохранения от крейсирующих в тех местах флотилии наших судов выдвинуты на сухой берег, и имеют намерение при первой способной погоде уйти в Анадолию, хотя к ним и посланы были для уговору о переходе на прежнее жительство в Россию с обнадеживанием высочейшей Ея Императорской Величества милости два человек донских казаков, но отчаянные они в упорстве люди ни благих советов слушать не хотят, и ныне настоящее их в пропитании себя по неимению хлеба претерпеваемое бедствие, а от абазинских народов разорение их к тому склонить достаточно, в доказательство чему посланных тех у себя и по ныне задерживают». Из него следует, что высочайшие чиновники империи постоянно следили за беглыми казаками.

(РГАДА. - Ф. 1274. - Оп. 1. - Д. 126. - Л. 349 об. - 350.)

А уже через два месяца те же личности обговаривали следующую предпринятую попытку. «Некрасовской комиссией занимался полковник Гамбом, – писал А.В.Суворов, – Взял от донского войска атамана Иловайского двух старшин и отправил с уверительным письмом «к некрасовскому кочевью». Некрасовцы их в свой лагерь не впустили, но вышли во многом числе навстречу, обще с абазинами и черкесами. Письма в руки тоже брать не стали, а на словах узнали, что им предлагают. Сами собрались в круг на кургане и держали совет несколько часов. После этого велели им уезжать и более с подобными предложениями не являться. При этом один из стариков объявил одному из старшин – Заозерскому, что подобная жесткая позиция некрасовцев не в последнюю очередь вызвана боязнью репрессий со стороны турок и черкесов. При этом Заозерский утверждает, что часть некрасовцев и рада вернутся в свои прежние станицы, то есть в крепость Екатерининскую, но не может, боясь как своих товарищей, так и абазинцев. Впредь полковник Гамбом предписал старшине Заозерному стараться вносить раскол в среду некрасовцев и мелкими партиями склонять к возврату»

(РГАДА. - Ф. 1274. - Оп. 1. - Д. 127. - Л. 37-38.)

На основе этих донесений Екатерина II в сентябре 1778 года издает специальный указ, в котором предписывается «употребить возможные способы склонить Некрасовцев, чтобы они согласились перейти по прежнему в Россию и когда в сем успеете; то поселяйте их во вверенные вам губернии, в таких местах, где они быть согласятся и где приличнее и полезнее для службы быть может, подавая на первый случай в заведении домостроительства возможные по рассмотрению вашему пособия».

(РГАДА. - Ф. 16. - Д. 352. - Л. 8)

В 1784 году из Анатолии в Феодосию приехал грек Хази и рассказал, что из турецкого плена его выкупили «донские казаки», состоящие на султанской службе. В этой связи родился очередной план – решено было отправить «албанской команды поручика Цурули под видом купца в г. Уния [Кония] к некрасовцам и уговорить их на обращение в свое отечество». Параллельно на переговоры отправлялись четыре донских казака, два – в Анатолию, а два — в устье Дуная.

(РГВИА. - Ф. 52. - Оп. 1/194. - Д. 336. - Ч. 7. - Л. 46.

РГВИА. - Ф. 52. - Оп. 1/194. - Д. 336. - Ч. 7. - Л. 47.)

На протяжении 1780-х годов систематически предпринимались подобные попытки склонить некрасовцев на сторону России. Этот вопрос находился на высочайшем контроле, его неоднократно пытались решить и Екатерина II, и многие из ее чиновников и военачальников. Особо старался князь Г.А. Потемкин-Таврический, использовав все доступные формы пропаганды.

(Бумаги Князя Г.А. Потемкина-Таврического // Сборник военно-исторических материалов / Сост. А.Р. Дубровин. - Вып. VI. - СПб, - 1893. - С. 105.)

Однако все эти меры не приводили к каким-либо результатам. Некрасовцы прочно обосновались на Нижнем Дунае и четко выстраивали свои инфраструктуры, легализовав свой статус в Османской империи. Вот как эту ситуацию описывал один из российских агентов в 1784 году:

«По невероятным, кажется, сказкам турков, равно как и по объявлению тамошних жителей и их попов, с коими я имел случай говорить в Едерлесе, число их ныне простирается до 80000 с лишком душ, между коими еще щитается прошлою весною пришедших туда вновь при последнем переселении из Крыма 10000 татар. Сии люди живут частию в деревнях совокупно, а частию также по берегам разсеяно в шалашах, питаются по большой части скотоводством и рыбною ловлею и турки с ними поступают весьма снисходительно.

Они имеют собственного начальника, кади и бешена, от всякой подчиненности соседним пашам освобождены, не платят никакой подати кроме малой и самой добровольной к верховной власти признательности, и Порта ни о чем столько не старается как питать в них ненависть к россиянам, которую они и без того уже к ним в превосходной степени имеют.

Истребление сей сволочи весьма трудно, ибо без дальнего убытка покидает она свои жилья, при первом слухе о приближении войска садится семьями в находящиеся там в множестве из дупловатых деревьев сделанные лодки, и - на ближний рейд, где к ним ни с берегу, ни с открытого моря по причине отмелей подойти нельзя, плавают до тех пор, пока войска пройдут и тогда получат они опять случай производить обыкновенныя разбои.

Однако трудность сия не непреодолима и по видимому нужно только иметь о том сведение для принятия надлежащих мер по отвращению оной. По моему скудоумному разсуждению было бы может быть сходне оставить навсегда небольшой корпус между Исакчею, Бабадагом и Кара-Акерманом дав ему несколько артиллерии, с тем, чтобы он делал иногда притворные набеги на берегу, потому что сии казаки и татара до крайности боязливы, не смеют никогда показаться пред неприятелем, но только избирают пору напасть на него в расплох и губить коварно – примечание зделанное мне от всех тамошних турков, равно как и от иностранных мореходцев навещающих оныя места, которые против их доселе себя обеспечивали единым только бодрствованием».

(РГАДА. - Ф. 20. - Оп. 1. - Д. 279. - Л. 114-115 об.)

Следующая российско-османская война 1787 - 1791 годов, а также кровавые стычки конца XVIII – начала XIX веков с задунайскими украинскими казаками за рыбные ловы (хотя они прикрывались и этническими, и конфессиональными лозунгами) обусловили переселение части некрасовцев к Анатолии и Мраморному морю. Возможно, что это переселение указывает и на политическую поляризацию в среде некрасовского сообщества. В одно и то же время образовались две основные ветви некрасовцев: майносская и дунайская. Параллельно некрасовцы временно пребывали практически по всему Причерноморью.

На протяжении всей истории этого войска следует признать факт постоянного притока неказацкого населения России. По образному выражению И. Дмитриенко:

«Эта небольшая община некрасовцев, людей вольных по мысли и крепких духом, конечно, должна бала бы истаять со временем, если бы не было в разных уголках нашего отечества лиц старой веры, стремившихся жить по своим порядкам, желавших устроить где-либо вдали даже от звука начальнического колокольчика и ждавших тех людей, которые указали бы им путь скрыться туда, где «староверят»».

(Дмитриенко И. К истории некрасовцев на Кубани // Известия общества любителей изучения Кубанской области. - 1899. — Вып. 1. - С. 65.)

Старообрядческие общности второй половины XVIII века на Дунае опирались именно на казацкую структуру некрасовцев. Однако далеко не все разделяли подобную воинственность и готовность с оружием в руках отстаивать свои убеждения. «Некрасовцы, сколько их лидеры старались, чтобы их общество военное крепло и множилось, – писал несколько позднее М.С. Чайковский, – но поколебалось оно через дружбу с сектантами и торговцами, и для этого им дали общее название Липоване (Lipowanie). И это есть до сегодняшнего дня [1850-е годы] их существующее название».

По завершению войны 1787-1791 годов география расселения некрасовцев в регионе не только стабилизировалась, но и заметно расширилась.

Данные архива Мордвиновых за 1796 год свидетельствуют о рыболовстве некрасовцев и бывших запорожцев в Килийском гирле Дуная, вблизи Вилкова, а также о том, что некрасовцы Жебриян, которые издавна убежали из России, также занимались рыболовством и хлебопашеством.

Некрасовцы также указываются в слободах Гидерлес (Катерлез), Серекиой и Дунова, в которой 3 церкви. Селение Некрасовской Лукавинцы (от Исакчи вверх по Дунаю до речки Чуленца 6 верст, от Чуленцова – 4 версты; «слобода большая, часть некрасовцев, а другая молдаван; промысел имеют рыбные ловли и хлебопашество».

(Архив графов Мордвиновых. - СПб, 1902. - Т. И. - С. 470;

Таемна записка купця E.Кльонова про дунайськi гирла та можливiсть повернення задунайських козакiв, якщо iм будуть наданi землi пiд Одесою // Хаджибей - Одеса та украiнське козацтво. - Одеса, 1999.- С. 286.

Таемна записка купця E.Кльонова про дунайськi гирла та можливiсть повернення задунайських козакiв, якщо iм будуть наданi землi пiд Одесою // Хаджибей - Одеса та украiнське козацтво. - Одеса, 1999.- С. 288.)

В последней четверти XVIII – начале XIX века центром некрасовцев в Добрудже являлись Большие Дунавцы. Этот поселок располагался на берегу речки Дунавец, связывавшей Георгиевское гирло Дуная с озером Разельм (Разин). Многие из разведчиков указывали значительность поселения – в нем уже проживало до 10 тысяч душ. До 1806 года Большой Дунавец «служили... средоточием или сборным местом, всем Некрасовцам, живущим в окрестных и отдаленных местах». Это было укрепленное рвом и валом городище, удачно использовавшее особенности местности. Согласно сведениям все тех же разведчиков, рядом располагалось небольшое урочище Малые Дунавцы, заселенное также некрасовцами.

(Липранди И. Обозрение пространства, служившего театром войны России с Турцией с 1806 по 1812 год. - СПб, 1851. - С. 34

Липранди И.П. Некоторые сведения о правом береге Дуная, собранные в 1827 г. - СПб., 1827. - С. 32.)

Некрасовцы, находясь практически в прямом подчинении турецкого султана, выступали самостоятельным субъектом сложной вассально-административной системы в Османской империи в XVIII – начале XIX века. В условиях внутренних региональных неурядиц, некрасовцев пытались использовать различные центры сил Добруджи. Так, например, в 1800 - 1801 годах некрасовское войско брало на себя обязательство выставлять свое вооруженное ополчение в составе «волонтерского корпуса валашского государя».

(РГИА. - Ф. 1374. - Оп. 4. - Д. 93. - Л. 3, 76-78.)

Или, накануне войны 1806-1812 года тульчинский паша Пегливан, находясь в состоянии конфликта с браиловским назырем, направил некрасовцев на подданных своего соперника – украинских задунайских казаков. Некрасовцы напали на Задунайскую Сечь (Едерлес) и рассеянные селения бывших запорожцев.

«Некрасовцы истребили и сожгли до основания их сечу, – писал И.П. Липранди, посетивший эти места вскоре после описываемых событий, – многих изрубили, остальных рассеяли; некоторые успели спастись в Браилове, другие продолжали скитаться по деревням и по войскам до Бухарестского мира; тогда возвратясь в отведенные им для жилищ места, и не найдя тут Некрасовцев, отошедших большей частью к Мраморному морю, построили и учредили свою сечу, на том месте где были Некрасовские большие Дунавцы, сохранив прежнее наименование местечка и поселились в окрестностях».
Кровавое противостояние задунайских украинских казаков и некрасовцев, о котором упоминает разведчик – трагический сюжет в истории групп. После ликвидации Запорожской Сечи (1775 год), значительная часть украинских казаков устремилась в османские Приднестровье и Придунавье. Здесь и довелось встретиться двум ветвям казачества.

(РГВИА. - Ф. 470. - Д. 9. - Л. 52.;

Липранди И.П. Некоторые сведения о правом береге Дуная, собранные в 1827 г. - СПб., 1827. - С. 33.

Кондратович Ф. [Волков Ф.К., Вовк Х.В.] Задунайская Сечь (по местным воспоминаниям и рассказам) // КС. - 1883, № 1. - С. 57-66; Т. 5. - С. 269-300, 728-773;

Бачинський А.Д. Сiч Задунайська. 1775-1828: 1ст.- документальний нарис. - Одеса, 1994;

Бачинська О.А. Козацтво в «пiслякозацьку добу» украiнськоi iсторii (кiнець XVIII - XIX ст.). - Одеса, 2009. - С. 71-129.)

Действуя нередко совместно, бывшие представители донского и днепровского казачества оказались втянутыми во внутриполитическую борьбу. Реформы султана Селима III (1789-1807), направленные на укрепление централизованной власти («новая система» – Nizam-i-Cedid), вызвали протесты со стороны янычар и феодальной знати (например, кырджилийское движение в Румелии). Существенный отпор оказали и силистренский Йеликоглу Сулейман-ага, и измаильский Осман Пазванд-оглу. В смуту были втянуты и вооруженные вассалы – бывшие запорожские и некрасовские казаки.

(Ангели Ф.А. Страницы истории Османской империи. - Кишинев, 2002. - С. 265-271.)

До этого они неоднократно выступали совместно, в одних вооруженных формированиях. Например, во время российско-турецкой войны 1787-1791 годов они действовали в составе иррегулярных корпусов Селим-Гирея и Бахти-Гирея. Однако впоследствии, дважды – в 1793-1794 и 1803-1804 годах, противостояния казаков приводили к открытым вооруженным столкновениям. Показательно, что внутри этого периода ни в одном источнике не содержится сведений о подобных стычках.

(Масловский Д.Ф. Письма и бумаги А.В. Суворова, Г.А. Потемкина-Таврического. 1790-1793 гг. // Сборник военно-исторических материалов. - СПб., 1895. - Вып. 9. - С. 241-243.)

В июле 1794 года основной отряд некрасовцев расположился под Измаилом. Воспользовавшись их отсутствием, запорожцы заняли Дунавец. Тогда кубанцы заняли Катерлез – задунайский центр украинских казаков – и уничтожили его. Стремясь развести стороны, турецкая администрация приказала украинским казакам перейти вверх по Дунаю – к крепости Хир-шова (Гирсова), в район Сеймен (современное село в округе Констанца Румынии). В ходе этих событий вырисовались основные мотивы – конкуренция за рыбные ловы и контроль над ними (Катырлез и Дунавец располагались на стратегических точках пути Дунай - Черное море).

Тогда же казаки оказались в различном подданстве. Если некрасовцы вошли в состав войск мятежного Ибрагима Пеглевана-оглу, то украинские задунайцы выступали на стороне центральных турецких войск Селима III. Кульминацией противостояния стала борьба за Рущук (современный – город Русе в Болгарии) и Видин. За успехи в этой кампании украинским казакам позволили в 1803 году вернуться в дельту Дуная. Воспользовавшись отсутствием основных сил некрасовцев, они окончательно захватили Большой Дунавец и основали в нем свою Сечь.

(Бачинський А.Д. Сiч Задунайська. 1775-1828: 1ст.- документальний нарис. - Одеса, 1994 - С. 27-29;

Бачинський А.Д. Дунайськi некрасiвцi i задунайськi запорожцi // Iсторичне краезнавство Одещини. - Вип. 6. 3 iсторii та етнографii росiян Одещини. — Одеса, 1995. - С. 15.)

В историографии эти события конца XVIII - начала XIX века, как правило, расцениваются как хозяйственно-экономическое соперничество за рыбные ловы. Хотя, безусловно, они имели формы религиозно-этнической неприязни. Стимулировала эти события конкуренция между различными вассалами Османской Порты – некрасовцы подчинялись Ибрагиму Пегливану и Осману Пазванд-оглу, а украинские казаки – Еиликоглу Сулейману-аге. Поражение некрасовцев в 1803-1804 годах привело к тому, что они утратили Большой Дунавец в качестве своего поселения. Рядом, в Катырлезе, украинские казаки основали свою Сечь, которая была уничтожена в результате захвата некрасовцами и турецкими войсками Пегливан-оглы в 1806 году.

(Липранди И. Обозрение пространства, служившего театром войны России с Турцией с 1806 по 1812 год. - СПб., 1851. - С. 54;

Скальковский А.А. Некрасовцы, живущие в Бессарабии // ЖМВД. - 1845. - Ч. VIII. - С. 69-70;
Короленко П.П. Некрасовские казаки. Исторический очерк, составленный по печатным и архивным источникам // Известия общества любителей изучения Кубанской области. - Екатеринодар: Тип. Кубан. Обл. Правления, 1900. — Вып. П. — С. 49;

Кондратович Ф. Задунайская Сечь (по местным воспоминаниям и рассказам) // КС. - 1883, № 1. — С. 57-60;

Голобуцкий В.А. О социальных отношениях в Задунайской Сечи // Исторические записки. - Т. 50. - М., 1949. - С. 226;

Бачинський А.Д. Сiч Задунайська. 1775-1828: 1ст.- документальний нарис. - Одеса, 1994 - С. 59-60;

Бачинський А.Д. Дунайськi некрасiвцi i задунайськi запорожцi // Iсторичне краезнавство Одещини. - Вип. 6. 3 iсторii та етнографii росiян Одещини. — Одеса, 1995. - С. 9-11.

Бачинська О.А. Козацтво в «пiслякозацьку добу» украiнськоi iсторii (кiнець XVIII - XIX ст.). - Одеса, 2009. - С. 103.

Бачинська О.А. Козацтво в системах Росiйськоi i Турецькоi iмперiй // Iсторiя украiнського козацтва. Нариси у 2-х т. - Т. 2. - К., 2007. - С. 325.

Липранди И.П. Некоторые сведения о правом береге Дуная, собранные в 1827 году. - СПб., 1827. - С. 40;

Бачинський А.Д. Сiч Задунайська. 1775-1828: 1ст.- документальний нарис. - Одеса, 1994 - С. 33.)

Это кровавое противостояние с бывшими запорожцами (намного превосходившими некрасовцев по численности) и военные действия 1806 - 1807 и 1809 - 1811 годах привели к выселению части некрасовцев в Анатолию. Миграциям подвержено оказалось, прежде всего, казацкое население Дунавца. С этого времени и вплоть до ликвидации некрасовского войска в 1868 году административным центром становится Сарыкьой. Хотя многие из поселений игнат-казаков в Добрудже обладали относительной автономностью, подчиняясь разным военным начальникам Османской империи (например, некрасовцы Камня – Мачинскому, Новенького – Гирсовскому, Татарицы – Силистренскому сираскирам).

(Такое предположение было аргументировано простыми математическими подсчетами:
Феноген С.И. Роль казаков-некрасовцев Добруджи в учреждении Белокриницкой иерархии //Липоване: история и культура русских-старообрядцев. — Выпуск 6. - Одесса, 2009. - С. 30.)

При всем задунайско-некрасовском противостоянии в ряде биографий украинских казаков упоминаются некрасовские станицы и, наоборот, нередко некрасовцы указывали задунайские поселения. Так, например, Иван Рыбалка (около 1777 г.р.), крепостной помещика Самойлова из Киевской губернии, в 1809 году показал, что был по малолетству завезен отцом за Дунай в «селение некрасовцев Забродны, которое именуется Серикиой, после смерти родителя перешел в Дунавец [еще видимо, некрасовский, А.П.], где занимался рыбным ловом...». С другой стороны, некрасовцы Изот Семенов (1741 г.р.) и Лаврен Алексеев (1772 г.р.) в 1811 году показали, что: «Прежде жительство имел в Бессарабии в селении Катерлесах [не просто поселение, но и некоторое время административный центр задунайского украинства – А.П.] от коль пошли назад тому года с полтора за Дунай в местечко Бургаз а сего 1811-го года марта 20 дня пришли на жительство в крепость Измаил». Видимо, взаимодействие между двумя группами нижнедунайского населения было достаточно тесным и сводить их лишь к кровавым событиям будет упрощенным. Кооперация и совместная деятельность, видимо, преобладала над враждебным противостоянием.

(Бачинська О.А. Козацтво в «пiслякозацьку добу» украiнськоi iсторii (кiнець XVIII - XIX ст.). - Одеса, 2009. - С. 121 (автор этой книги также высказывала подобные идеи о тесной кооперации украинских казаков и старообрядцев в Добрудже).

ИА. - Ф. 514. - Оп. 1. - Д. 4. - Л. 35 об.)

Таким образом, в Придунавье двумя этапами (1740-е и 1770 - начало 1780-х годов) пришли вооруженные и хорошо организованные подразделения некрасовского казачества. Их инфраструктура сыграла важную роль в стабилизации старообрядческого населения в районах Добруджа и Буджак. Вместе с тем, казаки воспользовались религиозной помощью со стороны здесь же проживавших одноверцев. Начался процесс межгрупповой интеграции, который привел к возникновению современного липованского населения вдоль Нижнего течения Дуная. Учитывая выгодное положение игнат-казаков в Османской империи, староверы вошли в состав этой социальной страты, отстаивая свои права и свободы.

Анализ историографии показывает, что оценка дунайского периода в некрасовской истории неоднозначна и, вместе с тем, принципиальна. Одна группа ученых была склонна считать его второстепенным эпизодом в истории группы, хронологически ограничивая его 1780-1814 годами. Согласно мнению, высказанному еще в XIX веке А.А. Скальковским и П.П. Короленко, а также приверженцами этой историографической традиции уже в XX веке Н.Г. Волковой, Л.Б. Заседателевой и Д.В. Сенем, нельзя говорить о некрасовцах на Дунае ранее «большой выходки» их в конце 1770 – начале 1780-х годах из Кубани (компромиссная точка зрения – нижняя граница 1750-е годов – появление первых некрасовцев на Дунае). По мнению большинства из этих ученых, в Добрудже некрасовцы не смешивались с крестьянами-старообрядцами (липованами). По мере расширения границ России, а также под давлением задунайских украинских казаков, не позднее 1814-1815 года они выселяются на побережья Мраморного и Эгейского морей. Липоване же, воспользовавшись именем и льготным положением казаков-некрасовцев, остались жить в Добрудже, а часть из них даже переселяется в 1811-1813 и 1829-1830 годах на территорию Российской империи, в Бессарабию.

(Скальковский А.А. Некрасовцы, живущие в Бессарабии // ЖМВД. - 1844, № 8. - С. 61-82;

Короленко П.П. Некрасовские казаки // Известия общества любителей изучения Кубанской области. - 1900. - Вып. 2. - С. 1-74;

Короленко П.П. От Кубани до Дуная // Кубанские областные ведомости. - 1895,№ 245-247.
Волкова Н.Г., Заседателева Л.Б. Казаки-некрасовцы: основные этапы этнического развития // Вестник МГУ. Серия № 8 (История). - 1986, № 4. - С. 44-54.

Сень Д.В. Политика царизма в отношении казаков-некрасовцев: этапы и характеристика // Известия высших учебных заведений Северо-кавказский регион. Общественные науки. - 1997, № 4. - С. 9 - 17;

Сень Д.В. К проблеме определения понятия «некрасовцы» и границах его применения // Кубань в истории России. 4.1. Археология и краеведение Кубани: Тез. докладов V краевой межвузовской аспирантско-студенческой конференции. - Краснодар, 1997. - С. 50-53;

Сень Д.В. Социальная и военно-политическая история некрасовских казаков (1708 г. - конец 1920-х гг). Автореф. дисс... канд. ист. наук. -Краснодар, 1999.)

Следует также указать, что причины этой дифференциации политических предпочтений и разложения общин определяются этими учеными по-разному. Более четко выражена позиция исследователей, для которых социальные факторы являются определяющими (И.В. Смирнов, Д.В. Сень). Согласно таким взглядам, стремясь сохранить «казацкую республику», некрасовцы ушли на Дунай, где земледелие разложило прежние общины, и демократическая группа ушла далее, в поисках «Града Некрасова», а состоятельные хозяева остались на Дунае и в последующем легко примирились со сменой названия и социального статуса.

В отношении времени переселения и пребывания некрасовцев на Дунае, а также характера их взаимодействий с липованским населением существует и другая точка зрения.

Она представлена работами Ф.В. Тумилевича, И.В. Смирнова, А.Д. Бачинского, И.А. Анцупова и С.И. Феногена. Они полагали, что некрасовские общины начали переселяться на Дунай уже в 1740-х годов. Это положение обосновано данными многочисленных источников того времени.

Вместе с тем, С.И. Феноген считает необходимым расширить и верхнюю границу пребывания некрасовцев на Дунае до 1860-х гг. Лишь в 1868 году они были лишены особого казацкого статуса и вливаются в близкую им группу липован (этот же автор предложил концепцию «исчезновения» некрасовцев из Добруджи, как «заговор молчания» самих казаков).

Еще ранее, А.Д. Бачинский, опираясь на многочисленные археографические материалы, указал на тесное взаимодействие между липованами и некрасовцами в конце XVIII – начале XIX века.

И.А. Анцупов, наоборот, предполагал, что все некрасовцы из Добруджи выселились либо на левый берег в Буджак, либо же в Малую Азию. По его мнению, «дунайская ветвь сохранила название некрасовцев, но пополнялась и не-казаками: принимала в свой состав всех, кто бежал к ним от царско-помещичьей и церковной неволи».

(Тумилевич Ф.В. Сказки и предания казаков-некрасовцев. - Ростов-на-Дону, 1961;

Тумилевич В.Ф. Фольклор казаков-некрасовцев // Уч. Зап. Ростовского н/Д гос. Университета. Серия филологии. - Вып. 6. - Ростов-на-Дону, 1958.

Смирнов И.В. Некрасовцы // Вопросы истории. - 1986. - № 8. - С. 97-107.

Бачинський А.Д. Происхождение и состав украинско-русского населения Буджака и низовий Дуная конца XVIII и начала XIX вв.// Записки Одесского Археологического Общества. - Т. 2 (35). - Одесса, 1967. - С. 136-150;

Бачинский А.Д. Некрасовские поселения на Нижнем Дунае и в Южной Бессарабии // Материалы по археологии Северного Причерноморья. - Вып. 7 - Одесса, 1971. - С. 159-163;
Бачинський А.Д. Дунайськi некрасiвцi i задунайськi запорожцi // Iсторичне краезнавство Одещини. - Вип. 6. 3 iсторii та етнографii росiян Одещини. — Одеса, 1995. - С. 7-23.

Анцупов И.А. Русское население Бессарабии и Левобережного Поднестровья в конце XVIII-XIX в.: социально-экономический очерк. - Кишинев, 1996. - С. 54-64;

Анцупов И.А. Казачество российское между Бугом и Дунаем. - Кишинев, 2000.

Феноген С. Сарикёй: страницы истории. - Бухарест, 1998;

Феноген С. Сарикёй. Несколько соображений об «исчезновении» казаков-некрасовцев из северной Добруджи // Культура русских-липован (старообрядцев Румынии) в национальном и международном контексте. - Бухарест, 1998. - С. 137-144.

Феноген С. Сарикёй: страницы истории. - Бухарест, 1998. -С. 23-27.

Бачинський А.Д. Происхождение и состав украинско-русского населения Буджака и низовий Дуная конца XVIII и начала XIX вв.// Записки Одесского Археологического Общества. - Т. 2 (35). - Одесса, 1967. - С. 136-150;

Бачинский А.Д. Некрасовские поселения на Нижнем Дунае и в Южной Бессарабии // Материалы по археологии Северного Причерноморья. - Вып. 7 - Одесса, 1971. - С. 159-163;
Бачинський А.Д. Дунайськi некрасiвцi i задунайськi запорожцi // Iсторичне краезнавство Одещини. - Вип. 6. 3 iсторii та етнографii росiян Одещини. — Одеса, 1995. - С. 7-23.

Анцупов И.А. Русское население Бессарабии и Левобережного Поднестровья в конце XVIII—XIX в.: социально-экономический очерк. — Кишинев, 1996. - С. 59.)

Таким образом, в историографии можно выделить два подхода к определению «некрасовцы»: трактовка в узком социальном значении, как одной из групп донских казаков; и в широком, этнокультурном контексте, русские старообрядцы с казацкой структурой и статусом. Подобная неопределенность нашла свое отображение даже в статьях энциклопедических и справочных изданий.

Приводя выше данные, мы солидаризировались со второй позицией, расценивая факты деятельности некрасовцев в Нижнем Дунае как примеры этапа становления старообрядческой общности региона. Статус «некрасовцев», безусловно, облегчил легализацию ревнителей «древлего благочестия» на османских землях. Вместе с тем, казаки не могли сознательно изолироваться от своих одноверцев, получая поддержку среди неказаческого населения. Консолидации группы способствовало диаспорное проживание в иноэтническом окружении, а также общность религиозных убеждений. В таких случаях вопросы социальные, скорее всего, отходили на второй план в практике взаимодействия различных слоев старообрядчества.

(Беловинский Л.В. Некрасовцы // БСЭ. - М., 1974. - Т. 17. - С. 439;

Некрасовцы // Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы: опыт энциклопедического словаря. - М., 1996. - С. 183-184;

Русские. - М., 1999. - С. 113 и др.)

Источник:
УДК: 94(477.74):316.347(=161.1) «1780/1850»

ББК: 63.3(4Ук-40д)47

П 754

Рекомендовано к печати ученым советом исторического факультета Одесского национального университета им. И.И. Мечникова (протокол № 4 от 20.12.2009 г.)

Научный редактор: Демин О.Б. профессор, доктор исторических наук, Одесский национальный университет им. И.И. Мечникова.

Рецензенты:
Волошин Ю.В. профессор, доктор исторических наук, Полтавский национальный университет им. В.Г. Короленко.

Данилко Е.С. доктор исторических наук, Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН.

Кожолянко Г.К. профессор, доктор исторических наук, Черновицкий национальный университет им. Ю.М. Федьковича.

Пригарин А.А.
П 754


Русские старообрядцы на Дунае: формирование этноконфессиональной общности в конце XVIII — первой половине XIX вв. / Одесский национальный университет им. И.И. Мечникова [монография] / Отв. ред. О.Б. Демин. - Одесса-Измаил-Москва: «СМИЛ» — «Археодоксия», 2010. - 528 с.

В оформлении книги использованы элементы рукописей старообрядческих общин Нижне-Дунайского региона.

Книга открывает исследовательскую и популяризаторскую деятельность проекта «Музея истории и культуры христианства Придунавья»

18ВК 978-966-1606-51-6

Монография посвящена реконструкции процессов формирования самобытной этноконфессиональной общности русских старообрядцев в Придунайских землях (Буджак и Добруджа). Опираясь на широкий круг источников, автор впервые комплексно исследует ряд аспектов возникновения и жизнедеятельности «некрасовцев» и «липован» в условиях османско-российского пограничья конца XVIII - первой половины XIX вв. Используя классический и современный историографический опыт, анализирует миграции староверов, факторы обоснования и механизмы адаптации, происхождение основных признаков выразительной традиции, функционирование разных форм идентичности.

Книга предназначена для историков, археографов, этнологов, фольклористов и демографов, специалистов в области истории и культуры старообрядчества, а также этнокультурного многообразия населения Восточной Европы.

Финансовая поддержка изданию оказана Русланом Серафимовичем Тарпаном

18В1Ч 978-966-1606-51-6

© Пригарин А.А., 2010 © Археодоксия, 2010 © СМИЛ, 2010

страницы: 56 - 78.

http://klintsy-portal.ru/index.php?id_catalog=1256

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

С предателями - все однозначно.

С вынужденно перемещенными лицами (пленными) - не все. Но такие и стремились вернуться.

Вы историю освоения Сибири представляете?

Как бы не было там подобного б...ства. Странно?

А какой у пленных был выбор? Иногда - либо на дыбу, либо под присягу.

Относительно освоения Сибири, представляю это не очень хорошо, знаю например, что в отрядах Ермака были выходцы из ВКЛ, именовавшиеся "литвой".

Очерки истории белорусов в Сибири в XIX-ХХ вв. - Новосибирск: Наука-Центр, 2002. – С.8.

Не говоря уже о тех выходцах из белорусских земель, из которых формировались однодворцы, а из их потомков соответственно - линейное казачество, которое напрямую участвовало в освоении не только Сибири, но и Дальнего Востока.

Но, это сами понимаете личный интерес, относительно судеб своих соплеменников в России.

А, об остальном населении Сибири, которое участвовало в ее освоении, я слабо представляю, то есть в этом могу полагаться только на вас.

БЕЛОРУСЫ В СИБИРИ В XVII ВЕКЕ

Люцидарская А.А.

В XVII в. в Сибирь хлынула волна военнопленных, как результат постоянных войн на западных границах государства. Процесс включения новых земель в состав России требовал большого количества людских ресурсов, поэтому власти находили должное место для каждого ссыльного. Этнический состав военнопленных был необычайно пестрым. Задача данной работы выделить из общей массы пленных тех, кто проживал на территории современной Белоруссии.

В ІХ-ХІ вв. предки белорусов входили в состав Киевской Руси, а затем началось расширение влияния Великого княжества Литовского, завершившееся к концу XIV в. Период ХІV-ХVІ вв. в истории принято считать временем складывания белорусской этнической общности [Солопова О.В., 2005].

Этноним «белорусы», вернее «белорусцы» применялся по отношению к жителям территорий Витебщены, северо-восточной части земель вблизи Могилева, а также будущих губерний, образованных вокруг Гродно, Полоцка, и по отношению к округи этих земель. В документах ХVІ-ХVІІ вв. выходцы из тех краев именовались «литвинами», «литвой», «польскими людьми» и, наконец, «белорусцами».

Иначе обстояло дело с военнопленными. Например, Яков Тухачевский, начавший свою жизнь смоленским мелкопоместным дворянином, во время смуты потерял семью и социальное положение, а затем сражался с польскими интервентами и бунтовал против царских воевод; позже, попав «в опалу», оказался в Сибири, где оставил значительный след на военнополитическом поприще. «Смоленское происхождение» Тухачевского дает повод полагать, что он воспринял культуру тех слоев населения, из которых выкристаллизовывался белорусский этнос.

В книге, посвященной служилым иноземцам в Сибири, И. Р. Соколовский пишет, что за период 1593 по 1645 гг. только в Западную Сибирь было сослано на службу более 600 иностранных подданных, и эту цифру, вероятнее всего, можно приумножить [Соколовский, 2004. С. 87]. Противодействие сторон на западных границах России продолжалось до середины 1680-х гг., и в течение этого периода пленные продолжали поступать в Сибирь.

[459] Среди военнопленных были поляки, литвины, черкассы (украинцы), белорусы и представители иных европейских народов, попавших по ряду причин в горнило войны. Выделить из общей массы сосланных в Сибирь непосредственно белорусов сложно, чаще всего они обозначались в документах как литвины, однако термином «литвин» или «литва» могли обозначаться и поляки, и непосредственно литовцы, а порой и малороссы. Для адекватного определения этнической принадлежности необходимо знать места рождения этих людей. Источники ХVІІ в. крайне скупо предоставляют такую возможность, но и в этих редких случаях, в силу не устоявшихся государственных границ и перманентных военных конфликтов, выделить этнических белорусов затруднительно. Термин «литва» одинаково мог применяться к выходцу из-под Кракова и к уроженцу Полоцка.

В настоящей работе будет сделана попытка обособления белорусов из общего ряда сибирских служилых людей, привязываясь к местам их выхода. К таковым в качестве примера можно отнести упомянутого выше Якова Тухачевского и основателя клана Козловских. Иван Козловский, шляхтич родом из Полоцкого воеводства, после пленения был перевезен в Москву и послан на службу в Казань. От предложенного «размена» пленными Козловский отказался и попросился на службу в Томск, где и был поверстан в чин сына боярского. В начале ХVІІІ в. его сын, Василий Иванов Козловский, также получил высший служилый чин. Он имел двор в Верхотомском остроге, завел обширное хозяйство. Впоследствии многочисленные родственники Козловских жили как в Томске, так и по всему уезду [РГАДА. СП. Кн. 371. Л. 65].

В списке служилых 1634 г., находящихся в Западной Сибири, отмечены конный казак Алексей Федоров (могилевец), пешие казаки Игнат Иванов (могилевец) и Никита Мартынов сын Лишченок (могилевец). Любопытно, что в этом же списке пеший Иван Васильев определен как белорусец [Соколовский, 2004. С. 157] Термин «белорусец» редко встречается в сибирских воеводских документах. Обращает на себя внимание резкое отличие приведенных фамилий от типичных фамилий «литвы», оканчивающихся на -ский и присущих преимущественно шляхте.

Идентифицировать этническую принадлежность ссыльного возможно, исходя из рассказов самих пленных. При этом некоторые по каким-то причинам утаивали свое происхождение, а иные сами не могли четко «самоопределиться». Белорусы проживали на территории длительных перманентных конфликтов, не имея собственной государственности, в местах переходящих « из рук в руки» под эгиду Речи Посполитой, Литвы или России. В этих условиях территориальной (культурной, языковой) общности предстояло пройти определенный путь для выделения в самостоятельную «этническую единицу» и этнонимы «литва» и «литвин» всех устраивали.

Иначе обстояло дело с выходцами из польских земель. В именных списках служилых иноземцев за различные годы ХVІІ в. часто указывалась родословная. Типичны записи такого рода: «отец поляк», «отец поляк [460] с Литвы», «дед поляк» или «родом польской земли». Это свидетельствует о том, что уроженцы Речи Посполитой четко знали свою этническую принадлежность, поскольку польский этнос уже сложился.

Создается впечатление, что властей больше интересовала градация ссыльных по социальной лестнице, нежели их «национальные признаки». При этом представители местной шляхты из региона будущих белорусских земель именовались в источниках «литвой» и попадали чаще всего в служилую элиту крупных городов.

Военнопленные статусом «попроще» определялись в ряды пеших казаков и направлялись в города и остроги отдаленных сибирских территорий. К этим ссыльным мог применяться этноним «белорусец»; либо они попадали в общие списки «ссыльных иноземцев» или «литовских людей» без индивидуальной расшифровки предшествующего положения в обществе.

В документах, опубликованных в начале ХХ в., имеется запись, относящаяся к 1650-м гг.: «.. .Литовские ж люди белорусцы Тимошка Ондреев, Осташка Иванов, Корнилка Корнильев, Янка Васильев.». Всего в списке 12 человек. Все они верстались в службу на Лену в Якутский острог. Несколькими годами позже в Тобольск из Москвы поступила новая партия «литовских полоняников», могилевцев и орашанцев, которых направили в Томск для дальнейшего распределения по острогам и селам.

Зачастую в ссылку отправлялись вместе со своими хозяевами и слуги (челядники). Среди них судя по всему оказывались нанятые по ходу событий русские люди или же холопы из мест выхода своих господ. Материалы источников не предоставляют никаких ориентиров для определения этнической принадлежности ссыльных низкого звания. В качестве иллюстрации к тексту уместна такая запись: «.Довезены с Москвы в Тобольск ссыльные ж литовские люди полоцкая шляхта изменники Богдашка Подбипята да жены его, да челяди его.., Казимирка Храповицкий, да челяди его.» и т. д. [Белокуров, 1901. С. 52, 58, 62].

Наиболее привилегированными местами ссылки являлся «центр» Западной Сибири, города Красноярск и Енисейск, - поселения, со сформированными многочисленными гарнизонами, развитой торговлей, промыслами и сопутствующим хлебопашеством. Сибирская администрация была заинтересована в пополнении гарнизонов грамотными и обученными военному делу людьми. Как правило, таковыми оказывались шляхтичи. Исключение среди них составляли «политические» и уголовные преступники, которых оставляли под надзором или отправляли в заведомо отдаленные края.

Чаще всего укоренялись в Сибири шляхтичи из Смоленска, Полоцка и прочих территорий будущей Белоруссии. Они лучше ориентировались в русской культуре, знали русский язык и русскую грамоту и, что очень важно, были ближе к православию. Принятие православия для государевых людей являлось обязательным условием; хотя, как всегда бывает, были исключения из правил. К бывшим католикам отношение оставалось насто-[461]роженным, а их поведение и восприятие церковных православных норм порой являлось неадекватным.

Показателен пример с попавшими в ссылку белорусским попом Власом и ксендзом Тишеевым. Летом 1661 г. поп Влас был определен «на вечное житье в Тобольск», а ксендз был отправлен в «в дальние сибирские города», в Якутский острог [Там же, с.73]

Царское правительство осуществляло акции по обмену военнопленных. Однако часть бывших пленников смогла получить достойные чины в служилом сообществе и адаптироваться к местным условиям. Естественно, эти люди «на размен идти» не стремились. В большей степени это касалось выходце из смоленских, могилевских, витебских и иных «белорусских» земель.

Справедливо мнение В. Носевича, что в состав белорусского этноса вошло население испытавшее воздействие «литовской» государственной идеи, униатской конфессиональной принадлежности и культурных импульсов со стороны католического и протестантского мира Западной Европы. Отсутствие централизованной идеи (задачи), которая могла бы быть воспринята в качестве объединяющей на этнической почве, объясняет запоздалость и значительно меньшую выраженность этнического самосознания белорусов в сравнении с русскими и украинцами. Определение границ белорусского этноса происходило скорее методом исключения, поскольку к его составу в ХVІІ в. приходиться относить тех, кого нельзя в полной мере отнести ни к русским, ни к украинцам, ни к полякам [Носевич, 1998. С. 11-30].

Сопоставление сведений многих разноплановых источников позволяет утверждать, что в освоении Сибири в ХVІІ в. было определенное количество выходцев с белорусских территорий, многие их них внесли значительный вклад в ход исторического процесса и были актуальны для своего времени.

Список литературы

Абецедарский Л.С. Белорусы в Москве в ХVІІ в. - Минск, 1957.

Белокуров С.А. Юрий Крижанич в России. - М., 1901.

Носевич В.Л. Белорусы: становление этноса и национальная идея // Белоруссия и Россия: Общества и государства. - М., 1998. - С. 11-30.

Соколовский И.Р Служилые «иноземцы» в Сибири ХVІІ в. - Новосибирск, 2004.

Солопова О.В. Белорусы Москвы (Очерки социальной истории ХVІІ - начала ХХІ вв.). - М., 2005.

"..После отмены крепостного права, во второй половине Х I Х – начале ХХ вв. миграции белорусов приобрели массовый характер. Добровольному крестьянскому переселению предшествовало принудительная высылка в Сибирь участников восстания 1830–1831 гг. и 1863–1864 гг. Белорусы добровольно переселялись в Поволжье, на Северный Кавказ, в Среднюю Азию и Сибирь. В 1885–1914 гг. только в Сибирь переселилось 550 тыс. белорусов. В Петербурге до 1917 г. белорусы были второй по численности этнической группой после великороссов (Верещагин, 1978; Белорусы в Сибири, 2000)..."

http://by.ethnology.ru/win/belinreg.htm

Изменено пользователем Stas

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
А какой у пленных был выбор? Иногда - либо на дыбу, либо под присягу.

Читайте то, что я выложил.

При первой возможности они тикали до своих.

знаю например, что в отрядах Ермака были выходцы из ВКЛ, именовавшиеся "литвой".

А много из них перебежало к татарам?

А насчет других этапов - много перебежало к монголам, к маньчжурам?

И какое отношение к ним было?

линейное казачество, которое напрямую участвовало в освоении не только Сибири, но и Дальнего Востока.

Скажите, какое казачье войско осваивало ДВ?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Читайте то, что я выложил.

При первой возможности они тикали до своих.

А много из них перебежало к татарам?

А насчет других этапов - много перебежало к монголам, к маньчжурам?

И какое отношение к ним было?

Пока ответить не могу - не владею вопросом.

Скажите, какое казачье войско осваивало ДВ?

Понимаете, я говорю о линейных казаках, то есть там где появлялась новая граница, там сразу селили линейцев.

В данном случае, на ДВ были линейные казаки Амурского, Забайкальского и Уссурийского казачьих войск.

По Царскому Указу от 26 августа 1913 года, в год трёхсотлетия царствования династия Романовых, о присвоении Забайкальскому, а также происходящим от него Амурскому и Уссурийскому казачьим Войскам старшинство обозначено с 20 августа 1655 года — со времени даты, имеющейся на грамоте государя цесаревича и великого князя Алексея Михайловича Енисейскому воеводе Акинфову о снабжении всем необходимым ратных людей, посылаемых на службу в Даурию.

Изменено пользователем Stas

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Понимаете, я говорю о линейных казаках, то есть там где появлялась новая граница, там сразу селили линейцев.

Какое линейное войско было между границами России и империи Цин?

В данном случае, на ДВ были линейные казаки Амурского, Забайкальского и Уссурийского казачьих войск.

1) с какого года?

2) из кого образованные?

старшинство обозначено с 20 августа 1655 года — со времени даты, имеющейся на грамоте государя цесаревича и великого князя Алексея Михайловича Енисейскому воеводе Акинфову о снабжении всем необходимым ратных людей, посылаемых на службу в Даурию

БСК от 1913 г. Ибо тогда казаки в Сибири - это не вольные казаки, а поверставшиеся в казачью службу. Сиречь служилые люди со всеми вытекающими.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Какое линейное войско было между границами России и империи Цин?

1) с какого года?

2) из кого образованные?

БСК от 1913 г. Ибо тогда казаки в Сибири - это не вольные казаки, а поверставшиеся в казачью службу. Сиречь служилые люди со всеми вытекающими.

Пекинский договор 1860 года — в российской историографии обычно подразумевает двусторонний межгосударственный договор, заключённый 2 (14) ноября 1860 года между Россией и империей Цин — в ряду серии договоров между этой империей и европейскими державами. Русско-китайский договор явился продолжением Айгунского и Тяньцзинского договоров. Договор устанавливал границу между Россией и империей Цин.

Западная граница двух стран была впоследствии уточнена Договором об Илийском крае, подписанным в 1881 году в Петербурге.

Заселение казаками территории юга Дальнего Востока России происходило сразу после подписания Айгунского и Пекинского договоров. В 1855—1862 гг. прибыло 16,4 тыс. казаков-забайкальцев и «штрафованных» казаков (проштрафившихся нижних чинов из внутренних губерний страны), которые основали здесь 96 станиц и поселков, в том числе 29 — на реке Уссури. Первоначально уссурийское казачье население подчинялось губернатору Амурской области (в военном и хозяйственном отношении) и губернатору Приморской области (в вопросах гражданского управления).

Положение об Уссурийском казачьем Войске было утверждено 26 июня 1889 года и возникло на основе полубатальона Амурского казачьего войска, а впоследствии расширено за счет переселенцев из Донских казаков, Оренбургских казаков и Кубанских казаков. В момент образования войска на его территории имелось четыре станичных округа: Казакевичевский, Козловский, Платоно-Александровский, Полтавский.

В 1890-е годы Государственным Советом было санкционировано новое казачье переселение из европейской части России. Целью являлось общее увеличение численности и охрана территории вдоль строящегося Транссиба. Руководство осуществлял Наказной Атаман Приамурских казачьих Войск Сергей Михайлович Духовской. В 1894 году он передал в пользование 9142 тыс. десятин земли. Эти земли получили название «отвода Духовского».

Всего за 5 лет (1895—1899) в Уссурийское казачье Войско прибыли 5419 переселенцев из Донского, Оренбургского и Забайкальского казачьих Войск. В 1901 году в 59 поселках Уссурийского казачьего войска проживало 14701 человек. В 1907 году существовало 71 казачье поселение, включавшее 2852 двора, где проживало 20753 человек. На 1 января 1913 г. на территории Войска насчитывалось 76 станиц и поселков, включавших 4393 двора, где проживало 34520 чел. По станичным округам поселения Уссурийского Войска распределялись в 1913 г. следующим образом: Бикинский станичный округ — одноименная станица и 15 поселков; Гленовский — станица и 20 поселков; Гродековский — станица и 13 поселков; Донской — станица и 14 поселков; Платоно-Александровский — станица и 3 поселка и Полтавский — станица и 5 поселков. К 1917 году численность населения Уссурийского казачьего Войска достигла 44434 человек, из них собственно войскового сословия 33823 человека. Это население составило около 8 % от общего числа жителей Приморской области.

История Уссурийского казачьего войска до 1917 года.- Амурское Войсковое Казачье Общество

Оренбургские приморцы. М.Кутузов

Путеводитель по фондам Государственного архива Приморского края. Издание 2-е, дополненное и переработанное. Том 1. 2009

Линейные казаки ни когда не были вольными, потому, что в основе своей происходили из однодворцев, поэтому из их числа в основном и были "поверставшиеся в казачью службу. Сиречь служилые люди со всеми вытекающими."

К тому же, часть линейцев со временем влилась в Донское и Кубанское казачьи войска (из тех линейцев, что строили укрепленные линии и охраняли границы в этих районах), чем сильно их разбавили собой.

Ведь, верно и то, что "К середине XIX столетия однодворцы составят основной костяк формирующегося линейного казачества, намного опередив в численном отношении другие категории населения – донских казаков, украинских и русских крестьян, солдат регулярной армии и др."

"В XVIII – начале XIX в. Российское государство продолжало использовать однодворцев в интересах расширяющейся политики освоения новых земель. Их переселяли на так называемую Украинскую линию, именно из них было создано Екатеринославское казачье войско. Переселением Екатеринославского войска на Кубань в 1802-1804 г. было положено начало массовому привлечению потомков московских служилых людей к охране правого фланга Кавказской линии. К середине XIX столетия однодворцы составят основной костяк формирующегося линейного казачества, намного опередив в численном отношении другие категории населения – донских казаков, украинских и русских крестьян, солдат регулярной армии и др. Имея традиции давнего служения на засечных укреплённых линиях, потомки русских служилых людей быстро осваивались на Кавказе. Нет ничего удивительного, что среди казачьих родов линейных станиц нам могут встретиться благородные фамилии Бельских, Пожарских, Анненковых, Одоевских, Бекетовых, Головиных, Новосельцевых, Денисовых и других наследников древней славы защитников Отечества."

Изменено пользователем Stas

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Давайте так - все байки про казаков, осваивающих и защищающих "новые рубежи" отбросим, как недостоверные.

В случае с Сибирью служилые государевы люди именовались там казаками, но состояли в полной материальной и правовой зависимости от царя, что радикально отличает их от казаков Войска Донского и Запорожской Сечи. Этот феномен не воспроизводился на ДВ.

Организация Забайкальского казачьего войска, как и произведение от него Амурского и Уссурийского казачьих войск - очень поздние и целиком государственные акты, инициированные и осуществленные царским правительством, что НИКАК не коррелирует с созданием Донского и того же Запорожского казачьих войск.

Что в амурские и уссурийские казаки записывались переселенцы - это факт, но это факт уже ни о чем не говорит, кроме того, что в условиях тотального дефицита людей царское правительство шло на все меры, чтобы хоть как-то прикрыть границы. Хотя реально границы закрыли не казаки, а перемещение туда массы войск в ходе событий 1900 г.

А верстание тунгусов и бурят в казаки до 1854 г. никак не связано с оформлением какого-либо казачьего войска, а лишь просто обеспечивало бурят и тунгусов определенной материальной поддержкой со стороны правительства для несения караульной службы.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Давайте так - все байки про казаков, осваивающих и защищающих "новые рубежи" отбросим, как недостоверные.

В случае с Сибирью служилые государевы люди именовались там казаками, но состояли в полной материальной и правовой зависимости от царя, что радикально отличает их от казаков Войска Донского и Запорожской Сечи. Этот феномен не воспроизводился на ДВ.

Организация Забайкальского казачьего войска, как и произведение от него Амурского и Уссурийского казачьих войск - очень поздние и целиком государственные акты, инициированные и осуществленные царским правительством, что НИКАК не коррелирует с созданием Донского и того же Запорожского казачьих войск.

Что в амурские и уссурийские казаки записывались переселенцы - это факт, но это факт уже ни о чем не говорит, кроме того, что в условиях тотального дефицита людей царское правительство шло на все меры, чтобы хоть как-то прикрыть границы. Хотя реально границы закрыли не казаки, а перемещение туда массы войск в ходе событий 1900 г.

А верстание тунгусов и бурят в казаки до 1854 г. никак не связано с оформлением какого-либо казачьего войска, а лишь просто обеспечивало бурят и тунгусов определенной материальной поддержкой со стороны правительства для несения караульной службы.

Все абсолютно верно.

К тому же, я не утверждал, что линейные казаки сами что-то инициировали, просто говорю о том, что сначала новые земли осваивали и охраняли они, а потом уже приходили войска на постоянную дислокацию и переселенцы и так было практически всегда и везде.

И конечно же по приказу правительства.

А иначе и быть не могло, так как линейные казачьи войска исторически никогда не были вольными, чтобы действовать самостоятельно.

Изменено пользователем Stas

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
просто говорю о том, что сначала новые земли осваивали и охраняли они, а потом уже приходили войска на постоянную дислокацию и переселенцы и так было практически всегда и везде.

Единственным таким примером для ДВ и Сибири является поход Ермака. А далее - все по инициативе воевод, отправлявших туда отряды служилых казаков. Причем все было детально разработано в Москве - как и что делать. Нарушение этого процесса якутским воеводой Д. Францбековым привело к тому, что на Амур русские пришли всерьез только в 1853 г.

Соответственно, я не вижу вообще никаких причин обелять предательскую деятельность некрасовцев и запорожцев некой мифической "борьбой против самодержавия".

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Единственным таким примером для ДВ и Сибири является поход Ермака. А далее - все по инициативе воевод, отправлявших туда отряды служилых казаков. Причем все было детально разработано в Москве - как и что делать. Нарушение этого процесса якутским воеводой Д. Францбековым привело к тому, что на Амур русские пришли всерьез только в 1853 г.

Соответственно, я не вижу вообще никаких причин обелять предательскую деятельность некрасовцев и запорожцев некой мифической "борьбой против самодержавия".

Так, линейные казаки изначально формировались по принципу служивых казаков (реестровых, городовых).

Это все было присуще для этого рода казаков (линейное казачество) и соответственно - этому явлению, характерного для этого периода.

Я не путаю линейцев с природными казаками, у которых была достаточно длительная история самостоятельного существования.

Ведь, можно говорить о том, что для свободных казаков всегда был выбор служить кому-то или заниматься грабежами (набегами), особенно это касается Запорожского и Донского войск, не говоря уже об остальных "казаках-разбойниках" промышлявших на Волге, Яике в Сибире и т.д. в допетровские времена.

Поэтому, считать предателями природных казаков, грубо говоря переходного периода, когда они регулярно бунтовали, вспоминая свои вольности, тоже не верно, так как это был совсем другой склад людей, чем однодворцы, слободские или реестровые казаки например.

Я вообще считаю, что пока не создали противовес в лице линейного казачества, укротить природных казаков у правительства особо не получалось.

Изменено пользователем Stas

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А причем тут однодворцы вообще?

Происхождение однодворцев, вопрос сам по себе интересный и практически не исследованный.

Относительно же вашего вопроса - однодворцы с самого своего возникновения являлись служивыми людьми, при этом, на основе однодворцев формировалось линейное казачество как таковое, как противовес, на мой взгляд, традиционному казачеству.

К середине XIX столетия однодворцы составят основной костяк формирующегося линейного казачества, намного опередив в численном отношении другие категории населения – донских казаков, украинских и русских крестьян, солдат регулярной армии и др.

Поэтому и считаю -

... что пока не создали противовес в лице линейного казачества, укротить природных казаков у правительства особо не получалось.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Происхождение однодворцев, вопрос сам по себе интересный и практически не исследованный.

Но с некрасовцами и запорожцами это все равно никак не связано.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Но с некрасовцами и запорожцами это все равно никак не связано.

Очень даже связано, если говорить в целом о свободных или природных казаках, сравнивая их со служивым и реестровым казачеством.

Я говорю о том, что в данном случае "предательство" казаков понятие относительное, даже можно сказать наоборот, некрасовцы не пожелали предавать свои традиции, а так же, можно сказать свою веру, так же, как это делали старообрядцы, наконец.

Как по вашему, к каким казакам относились некрасовцы или запорожцы - неужели к служилым, городовым или реестровым казакам?

Которые находились на государственном или ином содержании. К подобным казакам понятие предательство может относится в полной мере, так как это служба.

А вот, некрасовцы это и есть природные донские казаки не пожелавшие служить царю, в том числе по политическим (так как видимо поддерживали или участвовали в восстании Кондрата Булавина), а так же и по религиозным мотивам.

Вы считаете они не имели для этого или на это права?

Донские и особенно Запорожские казаки являлись не сословием, а добровольным военным сообществом, имеющим достаточно длинную историю самостоятельного существования, когда они сами выбирали кому и когда служить или не служить вообще.

Поэтому, я и привожу в качестве сравнения природных казаков и однодворцев, из которых впоследствии сформировали линейное казачество, одним из причин возникновения которого, являлось способом отучить природных казаков от своих прежних традиций или свободолюбивых нравов, если хотите.

Изменено пользователем Stas

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Очень даже связано, если говорить в целом о свободных или природных казаках, сравнивая их со служивым и реестровым казачеством.

А откуда реестровые - догадываетесь?

Я говорю о том, что в данном случае "предательство" казаков понятие относительное, даже можно сказать наоборот, некрасовцы не пожелали предавать свои традиции, а так же, если хотите свою веру, так же, как это делали старообрядцы, наконец.

Вы точно читали то, что я выложил в тему? Что взять 17 тыс. пленных русских в компании с крымскими татарами - это не предательство? Что торговать пленными русскими - это не предательство?

Как по вашему, к каким казакам относились некрасовцы или запорожцы - неужели к служилым, городовым или реестровым казакам?

А причем тут служилые, городовые и реестровые казаки?

А вот, некрасовцы это и есть природные донские казаки не пожелавшие служить царю, в том числе по политическим (так как видимо поддерживали или участвовали в восстании Кондрата Булавина), а так же по религиозным мотивам. Вы считаете они не имели для этого права?

А что такое "природные казаки"? Они перестали быть русскими и православными (либо старообрядцами)?

Донские и особенно Запорожские казаки являлись не сословием, а добровольным военным сообществом, имеющим достаточно длинную историю самостоятельного существования, когда они сами выбирали кому и когда служить или не служить вообще.

И что? Участие донских или запорожских казаков в набеге на русские или украинские земли в составе войск татар и турок - это норма? Убийство единоверцев и единоплеменников, их разорение, продажа в рабство - это их право?

Ну, тут все понятно. Вопрос для меня лично закрыт.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А откуда реестровые - догадываетесь?

Вы точно читали то, что я выложил в тему? Что взять 17 тыс. пленных русских в компании с крымскими татарами - это не предательство? Что торговать пленными русскими - это не предательство?

А причем тут служилые, городовые и реестровые казаки?

А что такое "природные казаки"? Они перестали быть русскими и православными (либо старообрядцами)?

И что? Участие донских или запорожских казаков в набеге на русские или украинские земли в составе войск татар и турок - это норма? Убийство единоверцев и единоплеменников, их разорение, продажа в рабство - это их право?

Ну, тут все понятно. Вопрос для меня лично закрыт.

В таком случае надо ответить на вопрос, кто такие вообще казаки и каково их происхождение?

Чтобы не манипулировать этим понятием по отношению к казакам - русские, не русские или когда они стали русскими?

Вы видимо казаков воспринимаете просто, как сословие и не более того.

Запорожским казакам, например, ни чего не стоило отдать на откуп (взять или брать ясырь) крымским татарам население украинских земель. И, в этом они ничего не видели зазорного.

Например -

Не имея средств уплатить крымчакам за оказанную помощь, Б.Хмельницкий нередко вынужден был разрешать им брать ясырь западнее Белой Церкви.

Изменено пользователем Stas

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А откуда реестровые - догадываетесь?

А причем тут служилые, городовые и реестровые казаки?

Реестровые казаки - это казаки принятые на государственную службу.

При этом - изначально казаками, как таковыми, становились не из-за принятия их на службу, а факту рождения или на основании принятия их в это сообщество самими казаками.

И, в настоящее время есть отголоски этого, в виде понятий родовые и приписные казаки, приписными называются казаки не казацкого происхождения.

В царское время, само государство, в казаки активно верстало людей не казацкого происхождения - из однодворцев, крестьян, солдат и т.д., которые практически изменили первоначальную сущность казачества, став по сути уже сословием.

Но, даже сейчас еще казаками на Дону поднимается вопрос о том, что часть из них считает себя народом, а не сословием, записывая себя в графу национальность - казак.

От сюда, все равно возникает вопрос - каково происхождение казаков?

Вы точно читали то, что я выложил в тему? Что взять 17 тыс. пленных русских в компании с крымскими татарами - это не предательство? Что торговать пленными русскими - это не предательство?

И что? Участие донских или запорожских казаков в набеге на русские или украинские земли в составе войск татар и турок - это норма? Убийство единоверцев и единоплеменников, их разорение, продажа в рабство - это их право?

Ну, тут все понятно. Вопрос для меня лично закрыт.

По сегодняшним представлениям это безусловно предательство, но относительно представлений и нравов того времени все выглядит несколько иначе.
Например, когда казаки ходили на Москву или на ВКЛ и уводили с собой в основном русский, а значит, православный полон, это что было предательство или условно говоря их традиционная добыча - ясырь?
Как к этому относится? Может быть, это нечто иное, например, признак какой-то самоидентичности?
Я думаю, что казаки изначально воспринимали себя, как отличительными от общерусского населения и только в последствии это отношение у них изменилось.

А что такое "природные казаки"? Они перестали быть русскими и православными (либо старообрядцами)?

Под природными казаками я подразумеваю тех людей, за которыми изначально закрепилось это название, если брать к основному периоду их деятельности то, это Донские и Запорожские казаки.
Опять же, ваш вопрос звучит так, как и я спрашиваю - кто такие казаки вообще?

Мой ответ - природные, это значит не сословие, а так, как они сами об этом говорят, что "казаки от казаков ведутся".

P.S.

Считаю, что не верно мерить то время сегодняшними мерками или понятиями. Надо учитывать какое это было время и какие тогда бытовали представления и нравы.

Иначе, это будет не объективно, а значит, это будет слабо соответствовать той действительности.

Тогда надо и крепостное право рассматривать, как период рабства на Руси.

Изменено пользователем Stas

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Анисимов Е. В. Петр II
      Автор: Saygo
      10 марта 1725 г. Санкт-Петербург хоронил Петра Великого. Это была грандиозная, невиданная ранее церемония, участники и зрители которой были подавлены мрачной красотой происходящего. Траурные звуки множества полковых оркестров, глухой рокот барабанов, слаженное пение нескольких сот певчих, плач тысяч людей, звон колоколов - все это периодически заглушалось пушечными выстрелами, следовавшими один за другим с паузой в одну минуту на протяжении нескольких часов. Это был как бы исполинский метроном, внушавший присутствующим, по словам архиепископа Феофана Прокоповича - участника и летописца похорон, - "священный ужас".
      Но разглядывая печальное шествие, траурные одежды, красочные гербы и флаги, опытный глаз французского посланника Ж.-Ж. Кампредона не мог не заметить одной важной детали: внук Петра I, единственный мужчина дома Романовых великий князь Петр Алексеевич следовал в процессии лишь на восьмом месте, после императрицы Екатерины I, ее дочерей Анны и Елизаветы, а также дочерей старшего брата покойного императора, Ивана, Екатерины и Прасковьи. И что больше всего возмутило знатоков протокольных тонкостей - это то, что 9-летний внук Петра I, прямой потомок московских царей, шел даже после двух сестер Нарышкиных и жениха старшей дочери Петра, Анны Петровны, - голштинского герцога Карла-Фридриха.
      Подобная расстановка участников траурного шествия, конечно, не была случайной, как и то, что великому князю не нашлось места среди ближайших родственников покойного во время церемонии погребения в Петропавловском соборе: юный Петр Алексеевич стоял вдали от императрицы и ее дочерей. Все это должно было демонстрировать те политические реальности, которые возникли после дворцового переворота в ночь смерти Петра, с 28 на 29 января 1725 года. Тогда в Зимнем доме, у еще не остывшего тела преобразователя России произошла острая политическая схватка. В жестоком споре столкнулись две группировки знати: родовитая аристократия ("старые бояре" донесений иностранных дипломатов) и "новая знать", выдвинувшаяся из низов благодаря своим способностям и симпатиям царя-реформатора, ценившего знатность, как известно, "по годности". Борьбу, которая, к счастью, не вылилась в кровопролитие, обостряло то обстоятельство, что Петр умер, не оставив завещания.
      "Бояре" - Долгорукие, Голицыны, П. Апраксин, Г. Головкин, А. Репнин - настаивали на кандидатуре великого князя Петра Алексеевича, сына погибшего в 1718 г. в застенке царевича Алексея. За ними была традиция передачи престола по мужской линии от деда к сыну и далее к внуку. Но за "худородной" новой знатью - А. Меншиковым, П. Ягужинским, П. Толстым, - предлагавшей возвести на престол вдову императора, Екатерину Алексеевну, - вчерашнюю "портомою" и кухарку, было нечто более весомое, чем традиция: оружие, деньги, сила окружавших дворец гвардейцев, горой стоявших за матушку- государыню, боевую подругу обожаемого императора. Их давление, угрозы расправы с несогласными повлияли, в конечном счете, на решение собравшихся во дворце сановников: императрицей была провозглашена Екатерина. "Бояре", а вместе с ними и их кандидат, великий князь Петр, были отодвинуты от престола, что и отразилось в протоколе похоронной церемонии.



      Родители Петра II Алексей Петрович и София-Шарлотта Брауншвейг-Вольфенбюттельская


      Мария Меншикова


      Евдокия Лопухина

      Екатерина Долгорукова

      В то время Петр был лишь пешкой в политической игре, как, впрочем, и позже, когда он, а точнее, его имя, титул, родственные связи вновь привлекли всеобщее внимание. Это было весной 1727 г., в самом конце короткого царствования Екатерины I. К этому времени здоровье императрицы, не щадившей себя в бесконечных празднествах, банкетах, вечеринках и попойках, стало резко ухудшаться. За состоянием ее здоровья внимательно наблюдали политические группировки в ожидании очередного этапа борьбы за власть. Больше всего от дум о ближайшем будущем должна была болеть голова у светлейшего князя А. Д. Меншикова, фактического руководителя государства при Екатерине I. Несмотря на сопротивление и интриги своих многочисленных недругов у подножия трона - генерал-прокурора П. И. Ягужинского, зятя царицы герцога Карла-Фридриха, тайного советника графа П. А. Толстого и других, - он уверенно и спокойно вел государственный корабль: кредит доверия к нему Екатерины, которая была многим ему обязана, был беспределен. Болезнь императрицы, особенно усилившаяся весной 1727 г., вынуждала светлейшего думать о необходимых для сохранения власти и влияния превентивных мерах.
      Сведения о некоторых замыслах Меншикова стали известны во второй половине марта - начале апреля 1727 года. Тогда Петербург заговорил о намерении светлейшего выдать одну из своих дочерей (позже уточнили - старшую, Марию) за великого князя Петра Алексеевича. Для всех участников борьбы за власть и наблюдателей стало ясно, что Меншиков хотел породниться не просто с великим князем, а с наследником престола, будущим императором.
      Можно поражаться энергии, настойчивости Меншикова, проявленным им в это время. Интриги, репрессии, запугивания, уговоры, предательство - весь ареснал закулисной борьбы за власть был использован светлейшим для достижения того, что казалось ему вершиной счастья для 53-летнего мужчины: стать тестем послушного его воле юного царя, генералиссимусом и, конечно, обладателем все новых и новых богатств, земель, крепостных, звезд, орденов, золота и бриллиантов. То, что в центре своей последней придворной игры Меншиков поставил именно фигуру великого князя Петра, случайным не было. В его силах было, например, женить своего сына Александра на второй дочери Екатерины I, Елизавете, а затем добиваться ее воцарения. Но он этого не сделал, так как прекрасно чувствовал обстановку, которая явно складывалась в пользу внука Петра Великого.
      Уже в 1725 г. французский посланник, вслед за другими наблюдателями, писал, что императрица беззаботно веселится, "а между тем за кулисами множество людей тайно вздыхают и жадно ждут минуты, когда можно будет обнаружить свое недовольство и непобедимое расположение свое к великому князю. Происходят небольшие тайные сборища, где пьют за здоровье царевича"1. Конечно, непривычному к российскому застолью французскому посланнику "тайные сборища" могли показаться чуть ли не заговором. Но его, очевидно, не было. Зато имелось то, что Меншиков учитывал: у Петра, в отличие от многих возможных кандидатов на престол, было бесспорное право наследовать власть своего деда, к его фигуре приковывалось внимание всех обиженных и недовольных порядками времен петровских реформ, в надежде, что с приходом к власти сына царевича Алексея должно "полегчать". К тому же поражение сторонников великого князя в 1725 г. не было полным, и "бояре" представляли серьезную политическую силу, с которой Меншиков не мог не считаться. Уже в 1726 г. было замечено, что светлейший "ласкал" родовитую знать. Благодаря ему князь М. М. Голицын стал генерал-фельдмаршалом, а Д. М. Голицын - членом образованного в феврале 1726 г. высшего правительственного учреждения - Верховного тайного совета.
      План Меншикова был крайне недоброжелательно встречен в кругу его сподвижников по возведению на престол Екатерины. Понять их можно - Толстой, главный следователь по делу отца великого князя, понимал, что означает для него приход к власти сына казненного царевича. Не могло быть иллюзии относительно будущего и у других мелкопоместных и безродных "птенцов гнезда Петрова", которых бы оттеснили от престола родовитые и обиженные на них потомки бояр. Толстой, как и генерал-полицмейстер А. Девьер, генерал А. Бутурлин, знали, что за ветеранов январского переворота их старый товарищ Меншиков не вступится. В итоге, против светлейшего начинает сколачиваться заговор.
      Однако Меншиков опередил Толстого и его единомышленников и нанес молниеносный удар: они были арестованы, подвергнуты пытке, а затем обвинены в заговоре против императрицы и интригах с намерением помешать женитьбе великого князя на Марии Меншиковой. И в день своей смерти, 6 мая 1727 г., Екатерина, идя навстречу желанию светлейшего, подписала суровый приговор заговорщикам, а также завещание, так называемый Тестамент, который содержал два самых важных для Меншикова пункта. Первый из них гласил: "Великий князь Петр Алексеевич имеет быть сукцессором" (наследником), а согласно второму пункту, императрица давала "матернее благословение" на брак Петра с дочерью Меншикова. До 16-летия монарха государство должно было управляться регентством, в которое входили дочери Екатерины, ее зять Карл-Фридрих, сестра царя Наталья и члены Верховного тайного совета.
      Это была явная уступка со стороны светлейшего, который тем самым как бы гарантировал будущее благополучие дочерей Екатерины. Впрочем, вскоре стало ясно, что эта уступка была временной и формальной. Меншиков сразу показал, что его роль в системе управления империи отныне становится исключительной. Это было подтверждено присвоением ему высшего воинского звания генералиссимуса и высшего военно-морского звания полного адмирала. А 25 мая Феофан Прокопович обручил 12-летнего императора и 15-летнюю княжну Марию Меншикову, ставшую официально "обрученной Его императорского величества невестой-государыней".
      В этой ситуации Петр по-прежнему фигура в игре других людей. С первых дней своего царствования юный император находился под присмотром светлейшего и его родственников. Для удобства контроля Меншиков переселяет мальчика, как бы на время, до завершения строительства царской резиденции, в свой дворец на Васильевском острове. Судя по "Повседневным запискам", которые вели секретари светлейшего, в первый раз Петр ночевал у Меншикова 25 апреля, то есть еще до смерти Екатерины, а уже после воцарения в Меншиковский дворец были перевезены с Адмиралтейской стороны все царские вещи и мебель. Бросив все государственные дела, светлейший все свое время уделял царю; он разъезжал с мальчиком по городу: на верфь, в конюшню, отправлялся также за город на охоту, часто обедал с ним2.
      Большие надежды возлагал Меншиков на назначенного им обер-гофмейстером, главным воспитателем царя, вице-канцлера А. И. Остермана, которого очень высоко ценил как интеллектуала, исполнительного и послушного человека. Весной 1725 г. он говорил о нем прусскому посланнику Г. Мардефельду: "Остерман - единственно способный и верный министр, но слишком боязлив и осмотрителен"3. Как показали дальнейшие события, светлейший плохо знал Остермана.
      Вероятно, и дальше Меншиков воспитывал себе "ручного императора", если бы в середине июля его не свалила болезнь, длившаяся пять-шесть недель. Но именно их-то и хватило, чтобы прежде послушный и тихий мальчик глотнул свободы, сошелся с людьми, которые, исполняя любое его желание, сумели довольно быстро настроить его против генералиссимуса. И в этом особую роль сыграл столь "боязливый" Остерман. Он сумел тонко развить недовольство юного императора своим зависимым от воли светлейшего положением, направить это недовольство в нужное русло. А о том, что такое недовольство у мальчика было, свидетельствуют донесения иностранных дипломатов, которые видели, как Петр пренебрегает обществом своей невесты, как он тяготится опекой Меншикова.
      Развязка наступила в конце августа - начале сентября 1727 г., когда Меншиков поправился. Поначалу он не придал значения демонстративной дерзости прежде послушного царя. Даже живя вдали от Петра, находившегося в Петергофе, он был спокоен, потому что рядом с мальчиком всегда был его человек - Остерман. Письма обер-гофмейстера успокаивали, усыпляли светлейшего. 21 августа Остерман написал Меншикову притворно-веселое письмо из Стрельны в Ораниенбаум, где тот поправлялся после болезни: "Е. и. в. писанию вашей высококняжеской светлости весьма обрадовался и купно с ее императорским высочеством (сестрой Петра Наталией Алексеевной. - Е. А.) любезно кланяются.."4. Между тем наступил последний и решающий этап борьбы с Меншиковым. Сам светлейший понял, что Остерман его предал, когда было уже поздно: в начале сентября царь подписывает несколько указов, которые лишают "полудержавного властелина" власти, значения, а потом и свободы.
      Конечно, не юный император придумал указы о переезде двора с Васильевского острова, о неподчинении распоряжениям Меншикова, о его домашнем аресте, о замене верного генералиссимусу коменданта Петропавловской крепости. Ранее Меншиков, игнорируя "Тестамент", использовал именные указы царя для своих целей. Теперь этот законодательный бумеранг вернулся к светлейшему. В серии подписанных Петром II в начале сентября 1727 г. императорских указов отчетливо видна опытная рука воспитателя Петра, Андрея Ивановича Остермана, довершившего свое дело специальной запиской о судьбе Меншикова, которую 9 сентября 1727 г. в присутствии царя обсудил Совет. А на следующий день Меншиков начал свой последний путь из Петербурга...
      Было бы ошибкой думать, что время Меншикова сменилось временем Остермана. На первый план вышел новый фаворит, державшийся раньше в тени, - князь Иван Алексеевич Долгорукий. Он был на семь лет старше царя, и можно себе представить, что означала компания 19-летнего "знающего жизнь" юноши для 12-летнего "царственного отрока". Князь Иван довольно рано втянул мальчика во "взрослую" жизнь, в "истинно мужские" развлечения и весьма преуспел в этом.
      Ровесник цесаревны Анны (родился в 1708 г.), Долгорукий в отличие от многих своих сверстников с ранних лет жил за границей - в Варшаве, в доме своего деда, выдающегося петровского дипломата князя Г. Ф. Долгорукого, а затем - у дяди, князя Сергея Григорьевича, сменившего престарелого отца на посту посланника в Польше. Вернувшись в Петербург, князь Иван получал уроки у Генриха Фика, крупного деятеля петровской государственной реформы. Но, как показали последующие события, жизнь за границей, уроки знаменитого государствоведа мало что дали юноше. В 1725 г. он был назначен гоф-юнкером захудалого двора великого князя Петра Алексеевича и вряд ли мог рассчитывать на успешную придворную карьеру, если бы не превратности судьбы его повелителя.
      Значение Долгорукого для Петра без труда разгадал уже Меншиков, который постарался запутать Ивана в дело Толстого и Девьера и добиться у Екатерины I отправки его, в наказание, в полевую армию. Но во время болезни Меншикова летом 1727 г. князь Иван оказался возле Петра и немало способствовал свержению светлейшего.
      С тех пор Долгорукий не покидал своего царственного друга. Особенно усилилось влияние его после переезда двора в Москву в начале 1728 года. Клавдий Рондо, английский резидент, писал, что ближе князя Ивана у царя нет никого, он "день и ночь с царем, неизменный участник всех, очень часто разгульных, похождений императора". Испанский посланник де Лириа дополняет: "Расположение царя к князю Ивану таково, что царь не может быть без него ни минуты: когда на днях его (Ивана. - Е. А.) ушибла лошадь и он должен был слечь в постель, Е. ц. в. спал в его комнате"5. Князь Иван показал себя тщеславным, недалеким, необязательным и слабовольным человеком. Не способный на серьезные поступки, ветреный, он целиком тратил себя на гульбу и питие или как тогда говорили, на "рассеянную жизнь", участником которой он делал и императора.
      Хотя влияние князя Ивана на Петра II было весьма сильным, юный император не был заводной игрушкой в его руках. Всем предыдущим воспитанием Петр был предрасположен к той безалаберной жизни, в которую он был втянут легкомысленным фаворитом. Судьба императора была печальной. Рожденный 12 октября 1715 г. в семье царевича Алексея Петровича и кронпринцессы Шарлотты-Христины-Софии Вольфенбюттельской, он, как и его старшая сестра Наталия (родилась в 1714 г.), не был плодом любви и семейного счастья. Брак этот был следствием дипломатических переговоров Петра I, польского короля Августа II и австрийского императора Карла VI, причем каждый из них хотел получить свою выгоду из семейного союза династии Романовых и древнего германского рода герцогов Вольфенбюттельских, связанного множеством родственных нитей с правившими тогда в Европе королевскими домами. Конечно, при этом никто не интересовался чувствами жениха и невесты.
      Кронпринцесса Шарлотта, сестра которой была замужем за австрийским императором, надеялась, что брак ее с "московским варваром" не состоится. В письме деду, герцогу Антону-Ульриху, в середине 1709 г. она сообщала, что его послание ее обрадовало, так как "оно дает мне некоторую возможность думать, что московское сватовство меня еще, может быть, минет. Я всегда на это надеялась, так как я слишком убеждена в высокой вашей милости"6. Но надежды ее были напрасны: после Полтавы за Петром - победителем Карла XII - стала ухаживать вся Европа, в том числе и герцог Антон-Ульрих Вольфенбюттельский. Свадьба была сыграна в Торгау в октябре 1711 г. и поразила всех великолепием стола и знатностью гостей.
      Но счастья новобрачным она не принесла. Отношения их не сложились, холодность супруги вызывала недовольство Алексея, а его грубые ухватки и тяжелый нрав пробуждали в Шарлотте только ненависть и презрение. Вскоре после рождения сына она умерла. Алексей, занятый своими делами, а потом - острым конфликтом с отцом, не обращал внимания на детей, и когда летом 1718 г. он погиб в застенке Петропавловской крепости, Наталия и Петр остались круглыми сиротами. Разумеется, Петр I не забыл внучат, они оставались членами царской семьи, но постоянно находились где-то на задворках. Лишь в 1721 г. дети были переселены в царский дворец, им определили штат придворных и прислуги. После смерти Петра и вступления на престол Екатерины мальчик оставался без внимания. Лишь в 1726 г. 11-летнего Петра и 12-летнюю Наталью стали приглашать на торжественные приемы, что все расценили как повышение статуса великого князя при дворе.
      К тому времени, когда престол перешел к юному Петру, его характер уже достаточно устоялся и не предвещал подданным в будущем легкую жизнь, С особым вниманием за развитием Петра наблюдали австрийские дипломаты, заинтересованные в превращении юного племянника австрийского императора в полноценного правителя дружественной державы.
      Однако они не могли сообщить в Вену ничего утешительного. На них, как и на других наблюдателей, Петр не производил благоприятного впечатления.
      Жена английского резидента, леди Рондо, писала в декабре 1729 г. своей знакомой в Англию: "Он очень высокий и крупный для своего возраста: ведь ему только что исполнилось пятнадцать (ошибка - 12 декабря 1729 г. Петру исполнилось 14 лет. - Е. А). У него белая кожа, но он очень загорел на охоте (загар в те времена считался вульгарным отличием простолюдина от светского человека. - Е. А.), черты лица его хороши, но взгляд тяжел, и хотя император юн и красив, в нем нет ничего привлекательного и приятного"7. О "жестоком сердце" и весьма посредственном уме Петра, ссылаясь на слова сведущих людей, писал еще в 1725 г. Мардефельд.
      Знакомые с нравами юного царя замечали в его характере многие черты, унаследованные им от деда и отца, людей очень нелегкого для окружающих нрава. "Царь, - пишет саксонский резидент Лефорт, - похож на своего деда в том отношении, что он стоит на своем, не терпит возражений и делает, что хочет". В другой депеше он уточнял: "Петр "себя так поставил, что никто не смеет ему возражать". Почти то же сообщал в Вену и граф Вратислав - посланник цесаря: "Государь хорошо знает, что располагает полной властью и свободою и не пропускает случая воспользоваться этим по своему усмотрению". Английский резидент писал о свойственном юноше непостоянстве, а французский посланник отмечал в характере царя заметные признаки "темперамента желчного и жестокого"8. Власть, как известно, кружит головы и людям сложившимся и немолодым. А что говорить о мальчишке, которому казалось, что именно он своею властью низверг могущественного Меншикова. Льстецы не преминули подчеркнуть, что он тем самым "освободил империю свою от ига варварского".
      По мнению многих, Петр был далек от интеллектуального труда и интересов, не умел вести себя прилично в обществе, капризничал и дерзил окружающим. Современники считали, что виной тому не столько природа, сколько воспитание. Действительно, в отличие от дочерей Петра Великого, внуков его обучали и воспитывали более чем посредственно. Все у них было как бы второсортным - жизнь, учение, будущая судьба. Занимались ими то вдова трактирщика, то вдова портного, то бывший моряк, который преподавал и письмо, и чтение, и танцы. Прусский посланник даже полагал, что Петр I умышленно не заботился о правильном и полноценном воспитании внука. Однако это не так. В 1722 г. Петр пригласил в учителя к внуку хорошего специалиста, выходца из Венгрии И. Секани (Зейкина). Он учил детей в семье Нарышкиных, и Петр, отбирая его у своих родных, писал учителю, что "время приспело учить внука нашего"9. Но занятия начались лишь в конце 1723 г. или даже позже и оборвались в 1727 г., когда Меншиков, очевидно, по наущению нового воспитателя Петра, Остермана, выслал Зейкина за границу.
      Вице-канцлер Остерман, ставший главным воспитателем царя весной 1727 г., был, конечно, лучше, чем воспитатель царевича Алексея А. Д. Меншиков, бестрепетно подписавший в 1718 г. смертный приговор своему воспитаннику. Но Андрей Иванович не был для мальчика тем, кем был для цесаревича Павла Петровича Н. И. Панин: подлинным учителем и другом. Впрочем, составленная Остерманом программа образования царя была по тем временам неплохой. Она включала изучение древней и новой истории, географии, картографии, оптики, тригонометрии, немецкого и французского языков, а также музыки, танцев, начал военного дела. И хотя режим обучения был весьма щадящий - много перерывов, занятий стрельбой, охотой, бильярдом, - усвоить основы наук было вполне возможно.
      Феофан Прокопович, главный эксперт по духовному развитию, сочинил особую записку: "Каким образом и порядком надлежит багрянородного отрока наставлять в христианском законе?" На бумаге все было хорошо и гладко, в жизни же - все иначе. Наиболее емко систему воспитания Петра охарактеризовал австрийский посланник Рабутин, писавший в 1727 г.: "Дело воспитания царя идет плохо. Остерман крайне уступчив, стараясь тем самым приобресть доверие своего воспитанника, и в этом заключается сильное препятствие успеха. Развлечения берут верх, часы учения не определены точно, время проходит без пользы и государь все более и более привыкает к своенравию"10. Так это было и позже, в Москве. Остерман постоянно маневрировал, стремясь удержаться в воспитателях - должности весьма престижной при юном царе, и достигал он этого тем, что старался не раздражать воспитанника большой требовательностью в учебе.
      Вице-канцлер был активным и обремененным делами политиком. Крепко держась за кормило власти, он думал не о том, как лучше подготовить юношу к тяжкому поприщу властителя великой империи, а о своих, не всегда бескорыстных, интересах. Вот что писал он Меншикову в 1727 г.: "За его высочеством великим князем я сегодня не поехал как за болезнию, так и особливо за многодельством, и работаю как над отправлением курьера в Швецию, так и над приготовлением отпуска на завтрашней почте и, сверх того, рассуждаю, чтобы не вдруг очень на него налегать". Б. -Х. Миних вспоминал, что Остерман виделся с царем "лишь во время утреннего туалета, когда тот вставал, и по вечерам, после возвращения с охоты"11.
      Последствия педагогики, "чтоб не вдруг очень на него налегать", были печальны. Юноша подчеркнуто почтительно обращался со своим нестрогим учителем, а за его спиной, в компании Долгоруких, потешался над Андреем Ивановичем. Успехов в освоении знаний у юного императора не было. Австрийские дипломаты очень печалились, что на аудиенциях царь не говорит с ними по-немецки и только кивает головой, делая вид, что все сказанное понимает. Зато самые глубокие знания Петр получил в науке уничтожения зайцев, медведей, косуль, уток и прочей живности. "Охота, - пишет Рондо в августе 1728 г., - господствующая страсть царя (о некоторых других страстях его упоминать неудобно)". Если не большую, то значительную часть своего царствования он провел в лесу и в поле, на охотничьих бивуаках, у костра, на свежем воздухе.
      Из немногочисленных автографов, оставленных Петром II потомкам, чуть ли не самыми длинными являются резолюции типа: "Быть по тому, Петр", "Отпустить. Петр." на росписи царской охоты, которая определяла норму ежедневного питания собак (по два пуда говядины каждой!), лошадей и даже 12 верблюдов, которые тоже участвовали в царских охотах. За осеннюю охоту 1729 г. Петр и его свита сворой в 600 собак затравили 4 тыс. зайцев, 50 лисиц, 5 рысей, 3 медведей12.
      Дипломаты ждали того дня, когда наконец можно будет увидеть царя и переговорить с ним. Вот типичные сообщения о времяпрепровождении Петра в 1728 г., взятые наугад из донесения де Лириа: "24 мая. Этот монарх еще не возвратился с охоты...; 31 мая. Царь воротился с охоты дня на два и послезавтра уезжает опять...; 7 июня. Получено донесение о смерти герцогини Голштинской (Анны Петровны. - Е. А.), принцессы, красивейшей в Европе. Но это отнюдь не заставило царя отложить поездку на охоту в окрестности, хотя и без принцессы Елизаветы...; 14 июня. Царь еще не возвратился с охоты, но надеются, что воротится на этой неделе,..; 21 июня. Этот монарх еще не возвратился в город, но надеются, что возвратится на этих днях". Ничего не изменилось и через год, в 1729 г.: "11 июня. Царь вчера уехал на охоту за две мили от города...; 1 августа. Здешний государь все развлекается охотой...; 8 августа. Царь все наслаждается охотой..."13.
      В феврале 1729 г. дошло до скандала. Узнав о том, что царь намеревается отправиться на три-четыре месяца на охоту подальше от Москвы, австрийский и испанский посланники сделали представление канцлеру, в котором в решительных выражениях заявили, что "при настоящих обстоятельствах не только вредно, но и неприлично оставаться нам такое долгое время без всякого дела, без возможности с кем сноситься о делах, так как с Е. в. отправляется и большая часть его министров"14. Но Петр не угомонился. По подсчетам историка князя П. В. Долгорукова, в июле - августе 1729 г. он был на охоте непрерывно 55 дней. Это был своеобразный рекорд - обычно царь находился на охоте по 10, 12, 24, 26 дней кряду. Долгоруков сосчитал также, что за 20 месяцев 1728 - 1729 гг. Петр провел на охоте восемь месяцев15.
      Не без отчаяния де Лириа обращался в Мадрид с просьбой отозвать его из Москвы: "Кажется, что я не только здесь бесполезен, но даже противно чести нашего короля оставлять меня здесь. Монарха мы не видим никогда... Повторяю вам, что уже говорил несколько раз, - достаточно и даже больше, чем достаточно иметь здесь секретаря или по крайней мере резидента"16. Англичане так и делали, полагая, что Россия утратила свое место в мире. О том же писал в Вену граф Вратислав. Остерман и австрийские дипломаты пытались даже, используя страсть Петра к охоте, чему-нибудь его научить. Предполагалось выписать из Вены опытного егеря-профессионала с тем, чтобы он попутно давал царю самые общие представления о природе и т. д. Но этот план оказался неосуществленным, как и план строительства под Москвой потешного военного городка, где юноша мог бы, подобно своему великому деду, обучаться военному ремеслу.
      В приведенном выше представлении посланников Австрии и Испании канцлеру допущена неточность - с Е. в. отправлялась на охоту не большая, а меньшая часть министров. Остальные же сановники просто отдыхали. Де Лириа писал 27 сентября 1728 г.: "Царь уехал недель на шесть на охоту. Этим воспользовались все министры и даже члены Верховного совета, и барон Остерман тоже уехал на неделю или дней на десять (а уж прилежный Остерман слыл чрезвычайно трудолюбивым чиновником, работавшим и в праздники, и по ночам. - Е. А.). Поэтому мы здесь весьма бедны новостями"17.
      При ознакомлении с журналами Верховного тайного совета, Сената или коллегий времен царствования Петра II возникает ощущение резкого замедления оборотов запущенной Петром Великим государственной машины. Заседания в высших учреждениях проводятся все реже, кворума на них часто нет, обсуждаемые вопросы второстепенны и даже ничтожны. Члены Совета уже ленятся ездить в присутствие и подписывают подготовленные секретарем протоколы дома. Долгих и частых, как при Петре, сидений или жарких обсуждений "мнений", как при светлейшем, нет и в помине.
      Уже в годы правления Екатерины I проведение петровских реформ было приостановлено. Под влиянием объективных трудностей, возникших вследствие длительной Северной войны и тяжелых преобразований, а также спекулятивных соображений, правительство императрицы разработало программу сокращения государственных расходов на армию и аппарат управления, взялось за пересмотр налоговой, торгово-промышленной политики, некоторых важнейших аспектов внешнеполитической доктрины. К январю 1727 г. программа контрреформ была окончательно выработана и затем утверждена Екатериной I. Какое-то время после ее смерти, уже при Петре II, планы переустройства государственного хозяйства довольно активно осуществлялись, но после свержения Меншикова осенью 1727 г. наступило полное затишье. Сначала его объясняли трудностями переезда в Москву, а затем многие дела были попросту заброшены.
      Флот, как сообщали в Верховный тайный совет из Адмиралтейства, "жестоко гнил", и если к кампании 1728 г. было подготовлено 24 корабля, то в 1729 г. в море вышло всего пять кораблей. Флот, как и недостроенная на берегу Невы столица, уже не был нужен новым правителям. Многочисленные уговоры, петиции иностранных дипломатов о возвращении двора в Петербург встречались в правительстве с неудовольствием, как будто закрепление России на балтийском побережье больше всего нужно было Австрии, Голландии или Испании. Исчерпав все возможные средства убедить царя вернуться в Петербург, де Лириа писал весной 1729 г.: "О Петербурге здесь совершенно забыли и мало-помалу начинают забывать и о всем хорошем, что сделал великий Петр Первый; каждый думает о своем собственном интересе и никто об интересе своего государя"18.
      Весь краткий период "тиранства" Меншикова (май - сентябрь 1727 г.) продемонстрировал, что "Тестамент" Екатерины I в части коллективного регентства оказался листком бумаги. Только указ 12 мая 1727 г. о присвоении Меншикову высшего звания генералиссимуса был подписан, кроме царя, всем составом регентства, начиная с Анны Петровны и кончая членами Совета. Все остальные официальные документы свидетельствуют, что коллективное регентство бездействовало, и Петр II почти сразу же стал ни в чем не ограниченным правителем, оставаясь, впрочем, инструментом, которым пользовался Меншиков. Именно ему было выгодно самодержавие мальчика- царя. Именем Петра светлейший давал распоряжения всем учреждениям, в том числе и Совету. После свержения Меншикова было решено как-то восстановить регентскую систему правления. Указом от 8 сентября 1727 г. предписывалось, что из Совета "все указы отправлены быть имеют за подписанием собственной Е. в. руки и Верховного тайного совета"19.
      Но порядок этот не мог продержаться долго - царь месяцами находился на охоте, и возникла опасность остановки государственных дел. Поэтому произошло как бы новое перераспределение власти: с одной стороны, Совет от имени царя выносил решения по текущим делам, а с другой - царь мог, ни с кем не советуясь, издавать указы, предписывать свою волю Совету, бывшему, согласно букве "Тестамента", его коллективным регентом. Такое положение было удобно тем, кто сверг светлейшего, и они уже сами, вместо Меншикова, нашептывали юному царю, о чем и как нужно распорядиться.
      "Перед полуднем, - записано в журнале Совета от 9 января 1728 г., - изволил Е. и. в. придти и с ним... Остерман. Е. в. на место свое садиться не изволил, а изволил стоять и объявил, что Е. в., по имеющей своей любви и почтении к Ея в. государыне бабушке желает, чтоб Ея в. по своему высокому достоинству во всяком удовольстве содержана была, того б ради учинили о том определение и Е. в. донести. И, объявя сие, изволил выйти, а вице-канцлер господин барон Остерман остался, объявил, что Е. в. желает, чтоб то определение ныне же сделано было. И по общему согласию (в Совете в тот день число членов прибавилось: к Г. И. Головкину, А. И. Остерману и Д. М. Голицыну присоединились назначенные накануне именным императорским указом князья В. Л. и А. Г. Долгорукие. - Е. А.) ныне же определение о том учинено". Остерман взял протокол, ушел к императору, который "апробовал" решение Совета, а затем объявил, "что Е. и. в. изволил о князе Меншикове разговаривать, чтоб его куда послать, а пожитки его взять"20. Иначе говоря, Остерман, передавая некий "разговор" царя, сообщал Совету высшую волю, которую тотчас и реализовали. Так строилась вся система высшего управления.
      Кажется, что самым главным делом правительства Петра II в 1727- 1728 гг. было решение вопроса о судьбе светлейшего и причастных к нему людей. Допросы, ссылки, а самое основное - перераспределение конфискованных земельных богатств Меншикова - вот чем долго занимался Совет. Через 2 - 3 месяца после ссылки светлейшего в Совет стало поступать немало челобитных от чиновников, гвардейцев, высших должностных лиц с просьбой выделить им какую-то долю из меншиковских богатств. Среди просителей были и те, кто ранее считался приятелем светлейшего.
      Собственник в России не был уверен в том, что его собственность сохранится за ним. Умирая, он писал духовную и знал, что ее будет утверждать государь, который вправе изменить завещание собственника, да просто - "отписать" на себя часть его имущества. О провинившихся в чем-либо перед властью и говорить не приходится - собственность твоя, пока так считает государь, а иначе... И вот сразу после такого "отписания" на имущество опального сановника накидываются его вчерашние друзья, товарищи, коллеги, прося государя в своих челобитных пожаловать их "деревенишками и людишками" из отписного. Некоторые владения не раз переходили от одного попавшего в немилость сановника к другому. В 1723 г. московский дом опального вице-канцлера барона П. П. Шафирова получил граф П. А. Толстой. Весной 1727 г., когда он был сослан на Соловки, этот дом получил ближайший прихлебатель светлейшего, генерал А. Волков. После свержения Меншикова Волков лишился и своего генеральства и нового дома. В ноябре 1727 г. его хозяином стал новый челобитчик, подписавшийся так, как это обычно делалось в России титулованными холопами: "нижайший раб князь Григорий княж Дмитриев сын Юсупов княжево"21.
      Своеобразным финалом дела Меншикова стало переименование в середине 1728 г. "Меншикова бастиона" Петропавловской крепости в бастион "Его императорского величества Петра Второго".
      К середине 1728 г. двор, дипломатический корпус, государственные учреждения уже перебрались в старую столицу, и с переездом в Москву как бы завершился один цикл российской истории и начался другой. "Здесь везде царит глубокая тишина, - пишет саксонский посланник Лефорт, - все живут здесь в такой беспечности, что человеческий разум не может постигнуть, как такая огромная машина держится без всякой подмоги, каждый старается избавиться от забот, никто не хочет взять что-либо на себя и молчит". И продолжал: "Стараясь понять состояние этого государства, найдем, что его положение с каждым днем делается непонятнее. Можно было бы сравнить его с плывущим кораблем: буря готова разразиться, а кормчий и все матросы опьянели или заснули... огромное судно, брошенное на произвол судьбы, несется, и никто не думает о будущем"22. Довольно точный образ: петровский корабль, потеряв своего царственного шкипера, несся по воле ветра, никем не управляемый.
      После ссылки Меншикова борьба за кормило власти практически не прекращалась. Это было время интриг, подсиживаний. Царствование Петра II весьма походило на другие, подобные ему царствования, но поскольку оно было коротким, изучающий его постоянно натыкается на окаменелые остатки взаимного недоброжелательства, интриг, ненависти, подлости и злобы. Пожалуй, самой примечательной чертой обстановки при дворе, в высших кругах знати, была неуверенность, тревога за завтрашний день.
      Свержение Меншикова стало крупнейшим событием первых послепетровских лет. В политическое небытие ушел наиболее значительный деятель петровской "команды", опытный администратор и военачальник. Осенью 1727 г. многие радовались крушению российского Голиафа, прославляя освобождение от "варвара". Но все же были люди - опытные, дальновидные, - понимавшие, что со сцены ушел подлинный "хозяин" страны, нравы, привычки, чудачества которого были, тем не менее, хорошо известны, а поступки понятны, предупреждаемы, если, конечно, вести себя разумно. Опыт этих людей говорил, что новый господин может оказаться хуже старого.
      Время показало, что возник наихудший вариант, когда явного хозяина в стране не было. Юный император почти полностью устранился от управления государством и даже нечасто посещал свою столицу. Иван Долгорукий, конечно, пользовался огромным влиянием, но многим казалось, что он не особенно дорожит им. Самое же главное состояло в том, что князь Иван был равнодушен к государственным делам, некомпетентен, ленив, не желал ради какого-нибудь дела занимать внимание царя, на чем-то настаивать. Его закадычный приятель де Лириа, вошедший в полное доверие к временщику, неоднократно просил, требовал, умолял, чтобы князь Иван передал в руки царя записку австрийских и испанских дипломатов о настоятельной необходимости возвращения правительства в Петербург. Но князь Иван затянул дело так, что записка, в конце концов, затерялась, а сам он каждый раз находил какой-нибудь благовидный предлог, чтобы не передавать ее царю.
      Реальную власть имел, конечно, вице-канцлер Остерман. Без его участия и одобрения не принималось ни одного важного решения Совета, который подчас даже не заседал без Андрея Ивановича. Как писал, немного утрируя, Рондо, без Остермана верховники "посидят немного, выпьют по стаканчику и вынуждены разойтись"23. Однако Остерман, дергая тайные нити политики, роль хозяина играть явно не хотел. Он держался в тени, не любил принимать самостоятельных решений, был скромен. Кроме того, его положение не было незыблемым, и вице-канцлеру приходилось постоянно маневрировать между царем, Долгорукими, Голицыными, другими деятелями петровского царствования. Остермана спасало от неприятностей то, что заменить его, знающего и опытного политика и дипломата, было некем.
      В итоге, политический горизонт был затянут туманом, и, как писал осенью 1727 г. советник Военной канцелярии Е. Пашков своим московским приятелям, "ежели взять нынешнее обхождение, каким мучением суетным преходят люди с людьми: ныне слышишь так, а завтра иначе; есть много таких, которые ногами ходят, а глазами не видят, а которые и видят, те не слышат, новые временщики привели великую конфузию так, что мы с опасением бываем при дворе, всякий всякого боится, а крепкой надежды нет нигде". В другом письме Пашков советовал своей приятельнице, княгине А. Волконской, высланной Меншиковым в Москву, но не получившей, несмотря на "отлучение варвара", прощения: "Надлежит вам чаще ездить в Девичий монастырь искать способу себе какова". В письме другому опальному приятелю, Черкасову, он также советует: "Лучше вам быть до зимы в Москве и чаще ездить молиться в Девичь монастырь чудотворному образу Пресвятой богородицы"24.
      Не чудотворная икона привлекала в Новодевичьем монастыре царедворцев, а жившая там после Шлиссельбургского заточения старица Елена - в миру бывшая царица Евдокия Федоровна, первая жена Петра Великого. Многие ожидали, что значение Евдокии, бабушки царя, после падения Меншикова и переезда двора в Москву должно было сильно возрасти. "Ныне у нас в Питербурхе, - продолжал Пашков, - многие... безмерно трусят и боятся гневу государыни царицы Евдокии Федоровны"25. Опасения были, по-видимому, основательны: старый лис Остерман сразу же после свержения Меншикова написал в Новодевичий более чем ласковое письмо, в котором подобострастно извещал старушку, что "дерзновение восприял ваше величество о всеподданнейшей моей верности обнадежить, о которой как Е. и. в., так и, впрочем, все те, которые к В. в. принадлежат, сами выше засвидетельствовать могут"26.
      Бабушка-инокиня, особа весьма экспансивная и темпераментная, бомбардировала письмами Петра II и его воспитателя, выказывая крайнее нетерпение и требуя немедленной встречи с внучатами. Но внук почему-то не проявлял ответных чувств и, даже приехав в Москву, не спешил повидаться с бабушкой. Когда же эта встреча состоялась, то император пришел на нее с цесаревной Елизаветой, что Евдокии понравиться не могло. И хотя в начале 1728 г. она получила статус вдовой царицы с титулом "Ее величества", значение ее оказалось ничтожным - царь уклонился от влияния бабушки, как и всего семейства отца - Лопухиных, которые после расправ 1718 г., связанных с делом царевича Алексея, были реабилитированы Петром II.
      Некоторые царедворцы полагали, что большую роль при Петре будет играть его старшая сестра Наталия Алексеевна. Иностранцы писали о ней как об особе доброжелательной, разумной, имевшей влияние на неуправляемого царя. Однако осенью 1728 г. Наталия умерла. Не меньшее, а даже большее внимание придворных искателей счастья привлекла цесаревна Елизавета, которой осенью 1728 г. исполнилось 18 лет. Этой деликатной темы не решился касаться, опасаясь перлюстрации своих писем, даже английский резидент Рондо. Дело в том, что все наблюдатели поражались стремительному взрослению Петра II. Весной 1728 г. прусский посланник писал о 12-летнем мальчике: "Почти невероятно как быстро, из месяца в месяц, растет император, он достиг уже среднего роста взрослого человека и притом такого сильного телосложения, что, наверное, достигнет роста своего покойного деда"27.
      Подлинный учитель жизни князь Иван преподавал царю начала той науки, которую люди осваивают в более зрелом возрасте. Недаром он заслужил довольно скверную славу у мужей московских красавиц. Князь М. М. Щербатов, ссылаясь на мнение очевидцев, писал: "Князь Иван Алексеевич Долгоруков был молод, любил распутную жизнь и всякими страстями, к каковым подвержены младые люди, не имеющие причины обуздывать их, был обладаем. Пьянство, роскошь, любодеяние и насилие место прежде бывшаго порядку заступили. В пример тому, к стыду того века, скажу, что слюбился он или лучше сказать - взял на блудодеяние себе между прочими жену К. Н. Е. Т., рожденную Головкину (речь идет о Настасье Гавриловне Трубецкой, дочери канцлера. - Е. А. ), и не токмо без всякой закрытости с нею жил, но и при частых съездах к К. Т. (князю Н. Ю. Трубецкому. - Е. А.) с другими младыми сообщниками пивал до крайности, бивал и ругивал мужа... Но... согласие женщины на любодеяние уже часть его удовольствия отнимало и он иногда приезжающих женщин из почтения к матери его (то есть посещавших мать князя Ивана - Е. А.) затаскивал к себе и насиловал... И можно сказать, что честь женская не менее была в безопасности тогда в России, как от турков во взятом граде"28. Как о ночном госте, "досадном и страшном", писал о князе Иване Феофан Прокопович.
      Естественно, что нравы "золотой молодежи" полностью разделял и царь, тянувшийся за старшими товарищами. Именно поэтому подлинный переполох в высшем свете вызвали слухи о неожиданно вспыхнувшей нежной семейной дружбе тетушки и племянника. Елизавета, веселая, милая красавица с пепельными волосами и ярко-синими глазами, многим кружила головы и при этом не была ханжой и пуританкой. Она, как и император, любила танцы, охоту. В донесениях посланников говорится, что "принцесса Елизавета сопровождает царя в его охоте, оставивши здесь всех своих иностранных слуг и взявши с собой только одну русскую даму и двух русских служанок". Как бы то ни было, казавшиеся химерическими проекты графа С. В. Кинского, австрийского посланника начала 1720-х годов, предлагавшего Петру Великому решить сложную династическую проблему путем заключения брака великого князя Петра и цесаревны Елизаветы, вдруг стали вполне реальными.
      Долгорукие всполошились, начались интриги, усилились разговоры о том, чтобы выдать легкомысленную дочь Петра I за какого-нибудь заграничного короля, инфанта или герцога. Но тревога была напрасной, Елизавета не рвалась под венец с племянником, не стремилась она тогда и к власти - пути царя и веселой цесаревны довольно быстро разошлись, и по полям Подмосковья они скакали уже с другими спутниками. На этот счет есть примечательная цитата из донесения де Лириа: "Любящие отечество приходят в отчаяние, видя, что государь каждое утро, едва одевшись, садится в сани и отправляется в подмосковную (имеется в виду усадьба Долгоруких Горенки - Е. А) с князем Алексеем Долгоруким, отцом фаворита, и с дежурным камергером и остается там целый день, забавляясь как ребенок и не занимаясь ничем, что нужно знать великому государю"29.
      Все понимали, что князь Алексей начал активно вести собственную игру. С одной стороны, он хотел отвлечь царя от Елизаветы, а с другой - стал оттеснять от трона своего сына, с которым был в сложных отношениях и соперничал при дворе. Князь Алексей Григорьевич Долгорукий - бывший смоленский губернатор, президент Главного магистрата при Петре I, ничем примечательным себя не проявил, оставаясь где-то во втором-третьем ряду петровских сподвижников. Как и его сын Иван, он долго жил в Варшаве, в доме своего отца, но ни знание латыни, ни годы жизни в Польше и в Италии ничего не дали князю Алексею, человеку, по словам Щербатова, "посредственного ума".
      К весне 1729 г. стало ясно, что соперничество с сыном - не самоцель князя Алексея. Иностранные дипломаты стали примечать, что он "таскает своих дочерей во все экскурсии с царем". Среди трех дочерей князя выделялась 17- летняя Екатерина, "хорошенькая девушка, роста выше среднего, стройная, большие глаза ее смотрели томно"30, как описывает будущую невесту царя генерал Х. Манштейн. Позже выяснилось, что Екатерина показала себя неуживчивой, капризной, склочной. Но это понять тоже можно: ведь она оказалась в ссылке в далеком сибирском Березове.
      Вся веселая компания часто останавливалась в Горенках, проводя время в танцах, карточной игре, пирах и, естественно, на охоте. Кончилось это тем, чего и добивался князь Алексей: 19 ноября 1729 г. Петр II, вернувшись с очередной охоты, собрал Совет и объявил, что женится на Екатерине Долгорукой. Таким образом, был начат, по меткому слову де Лириа, "второй том глупости Меншикова". Исполненный важности, князь Алексей на правах не просто члена Совета, но и будущего тестя, стал ходить к императору на доклады. В апреле 1730 г. в особом указе о "винах" клана Долгоруких, императрица Анна Ивановна записала, что Долгорукие "всячески приводили Е. в., яко суще младого монарха, под образом забав и увеселения отъезжать от Москвы в дальние и разные места, отлучая Е. в. от доброго и честнаго обхождения... И как прежде Меншиков, еще будучи в своей великой силе, ненасытным своим честолюбием и властолюбием, Е. в. ...племянника нашего, взяв в собственные руки, на дочери своей в супружество зговорил, так и он, князь Алексей с сыном своим и с братьями родными Е. и. в. в таких младых летех, которые еще к супружеству не приспели, Богу противным образом... противно предков наших обыкновению, привели на зговор супружества к дочери ево князь Алексеевой княжны Катерины"31.
      30 ноября 1729 г. в Лефортовском дворце торжественно прошло обручение царя и "принцессы-невесты". Долгорукие деятельно начали готовиться к свадьбе, которая намечалась на январь 1730 года. Предстоящий брак очень много "весил" в придворной борьбе. Он обеспечивал закрепление влияния клана Долгоруких на длительное время, означал победу их в давней борьбе с другим влиятельным кланом князей Голицыных. Перевес Долгоруких наметился давно - с тех пор, как князь Иван вошел "в случай", стал обер-камергером, майором гвардии и андреевским кавалером, и как в феврале 1728 г. двое из Долгоруких, отец фаворита и В. Л. Долгорукий вошли в состав Совета.
      Если фельдмаршала М. М. Голицына явно "придерживали" на Украине, где он командовал южной группой войск до января 1730 г., то его соперник из клана Долгоруких, генерал В. В. Долгорукий, довольно быстро ("по болезни") выбрался из гнилого и опасного Прикаспия и получил чин генерал- фельдмаршала. Стоило только сыну князя Д. М. Голицына Сергею, камергеру двора, чем-то понравиться царю, как его тотчас отправили посланником в Берлин.
      Параллельно с царской свадьбой готовилась и свадьба князя Ивана, который внезапно воспылал любовью к богатейшей невесте России графине Наталии Борисовне Шереметевой, 15-летней дочери покойного петровского фельдмаршала. Две грандиозные свадьбы должны были украсить триумф Долгоруких, но судьба рассудила иначе...
      Присутствуя вместе с невестой на льду Москва-реки на традиционном празднике водосвятия 6 января 1730 г., Петр II сильно простудился. На следующий день он занемог, а через три дня у него обнаружились признаки оспы. Нормальное течение этой тогда уже излечимой болезни 17 января вдруг приняло опасный оборот, положение больного сделалось сначала крайне тяжелым, а потом - безнадежным, и в ночь с 18 на 19 января 14-летний император умер, произнеся, по словам Лефорта, последнюю фразу: "Запрягайте сани, хочу ехать к сестре". Мужская линия династии Романовых пресеклась.
      Трудно сказать, что ждало Россию, если бы Петр II поправился и правил бы страной много лет. Зная некоторые факты из жизни юного императора, неприглядные черты его характера, вряд ли можно питать иллюзии относительно благополучного будущего России при Петре II.
      Примечания
      1. Сб. Русского исторического общества (Сб. РИО). Т. 64. СПб. 1888, с. 105.
      2. См. ПАВЛЕНКО Н. И. Полудержавный властелин. М. 1988, с. 255.
      3. Сб. РИО. Т. 15. СПб. 1875, с. 274.
      4. СОЛОВЬЕВ С. М. История России с древнейших времен. Кн. X, т. 19. М. 1963, с. 113.
      5. Осмнадцатый век (далее - ОВ). Кн. 2. М. 1869, с. 62.
      6. ГЕРЬЕ В. Кронпринцесса Шарлотта, невестка Петра Великого. - Вестник Европы, 1872, т. 3, с. 29.
      7. Безвременье и временщики. Л. 1991, с. 197.
      8. Сб. РИО. Т. 15, с. 273; т. 5. СПб. 1870, с. 307; т. 58. СПб. 1887, с. 67 и др.
      9. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч., с. 92.
      10. Там же, с. 94; Безвременье и временщики, с. 46.
      11. Сб. РИО. Т. 66. СПб. 1889, с. 4.
      12. Сб. РИО. Т. 5, с. 331.
      13. ОВ. Кн. 2, с. 108 - 110.
      14. Там же, с. 80 - 83, 156.
      15. ДОЛГОРУКОВ П. В. Время императора Петра II и императрицы Анны Иоанновны. М. 1909 с. 37 - 38.
      16. ОВ. Кн. 2, с. 108 - 110.
      17. Там же, с. 111.
      18. Там же.
      19. Сб. РИО. Т. 69. СПб. 1889, с. 357.
      20. Сб. РИО. Т. 79. СПб. 1891, с. 179 - 180.
      21. Сб. РИО. Т. 69, с. 761.
      22. Сб. РИО. Т. 5, с. 316.
      23. Сб. РИО. Т. 66, с. 18.
      24. СОЛОВЬЕВ С. М. Ук. соч., с. 130.
      25. Там же, с. 131.
      26. Там же, с. 125.
      27. Сб. РИО. Т. 15, с. 396.
      28. Безвременье и временщики, с. 279; ЩЕРБАТОВ М. М. О повреждении нравов в России. М. 1984, с. 39 - 40.
      29. ОВ. Кн. 2, с. 157.
      30. МАНШТЕЙН Х. Г. Записки о России. СПб. 1875, с. 16.
      31. С.-Петербургские ведомости, N 34, 27.IV.1730.
    • Контрабанда оружия в начале XX века
      Автор: Nslavnitski
      Невский С.А. Противодействие незаконному ввозу оружия и боеприпасов в Россию в начале XX в.
      http://justicemaker.ru/view-article.php?id=21&art=1297
    • Слова турецких песен
      Автор: Чжан Гэда
      Для начала - одна из самых "забойных" песен турецкого рокера Халука Левента!
      Haluk Levent – Balıkçı
      Рыбак
      Şuraya deniz çiziyorsun ya
      Suları mavileri boyuyorsun
      Balıkları martıları koyuyorsun üstüne
      Sabahı serinliği koyuyorsun ya
      Balıkları martıları koyuyorsun üstüne
      Sabahı serinliği koyuyorsun ya
      Припев:
      Balıkçıları çiz balıkçıları
      Geceyi de çiz doğacak günü de
      Yokluğu ciz çaresinde
      Geleceği de çiz geleceği de
      Yokluğu çiz çaresinde
      Geleceği de çiz geleceği de
      Очень примерный перевод:
      Словно нарисовано море,
      Воды моря голубые,
      Чайки охотятся за рыбой
      Утренний рассвет ложится на воду.
      Припев:
      Рыбак к рыбаку...
      Ночь рождает день
      Отсутствие не лечит,
      Будущее без будущего,
      Отсутствие не лечит
      Будущее без будущего
      Кто хочет - пусть слушает песню "Балыкчи".
    • Черная сотня
      Автор: Nslavnitski
      Тема несколько обросла мифами - сначала черносотенное движение сплошь критиковали (за ними закрепилась репутация погромщиков и террористов), затем, наоборот, несколько героизировали. Я немного покопался в материалах, предпринял попытку разобраться в этом вопросе.
      Для начала пара ссылок.
      Степанов С.А. Черносотенный террор 1905-1907 гг. http://www.memo.ru/history/terror/stepanov.htm
      Кожинов В. "Черносотенцы" и революция
      http://www.hrono.ru/libris/kozh_chern.html
      С. Кара-Мурза:
      http://www.hrono.ru/statii/2003/black.html

      Начну, пожалуй, с краткой справки о черносотенном движении.

      Во первых строках отмечу, что в конце 1905 г. возникло несколько черносотенных организаций: Союз законности и порядка (Орел), Партия народного порядка (Курск), Царско-народное общество (Казань), Самодержавно-монархическая партия (Иваново-Вознесенск), Белое знамя (Нижний Новгород), Двуглавый орел (Киев), Союз русских православных людей (Шуя). Однако большинство из них ограничивали свою деятельность пределами одного города, уезда, редко – губернии.

      А вот Союз Русского Народа, созданный в Санкт-Петербурге в ноябре 1905 г., изначально позиционировался как всероссийский, поэтому через полгода практически вся страна была покрыта сетью провинциальных отделов. Ряды черносотенцев быстро росли, и к концу 1907 – началу 1908 гг. в 2229 местных организациях числилось, согласно данным Министерства внутренних дел, более 400 тыс. человек. Правда, есть один любопытный нюанс: черносотенцы не пользовались существенной поддержкой в районах с преобладающим русским населением и там, где русское население отсутствовало или было незначительным (Финляндия, Польша, Прибалтика, Кавказ), а наиболее активно действовали в районах со смешанным национальным составом (Белоруссия, Украина).

      Идеология Союза строилась на известной формуле "самодержавие, православие, народность", при этом резкой критике подвергались как капитализм (считался искусственно взращиваемой и органически чуждой для России хозяйственной системой), так и демократия с «буржуазными ценностями» и индивидуализмом. Основа программы черносотенцев — сохранение неограниченной монархии, при этом четко разделяли "самодержавие" и "абсолютизм", основанный не на православно-церковном и земско-государственном единении и общении царя с народом, а на праве сильного, а также дворянских привилегий и крестьянской общины. Еще один важный лозунг: "Россия для русских" (под этим понималось все славянское население).

      Социальный состав был весьма пестрым, от представителей аристократии, до крестьян (наиболее массовый характер приобрело вступление в Союз русского народа в Волынской и Подольской губерниях, где действовала Почаевская лавра, руководимая черносотенным духовенством). Были созданы и рабочие организациями (в частности, киевский Союз русских рабочих, руководимый типографщиком К. Цитовичем). Весьма сильные позиции монархисты занимали на Путиловском заводе в Санкт-Петербурге, который в то тоже время по праву считался бастионом социал-демократов.

      Союз возглавлял врач А.И. Дубровин, его ближайшими помощниками стали В.М. Пуришкевич и Н.Е. Марков, к руководящему составу относились также филолог А.И. Соболевский, хранитель Горного музея Н.П. Покровский, художник А.А. Майков (сын известного поэта), адвокаты А.И. Тришатный и П.Ф. Булацель, оптовый рыботорговец И.И. Баранов, издательница Е.А. Полубояринова (казначей союза), председатель совета Гостиного двора в Петербурге П.П. Сурин.
      На выборах в I Государственную Думу монархисты потерпели сокрушительное поражение - за них проголосовало всего 9,2 % выборщиков, в результате среди депутатов Думы не оказалось ни одного представителя Союза, но в дальнейшем им удалось добиться некоторых успехов, и депутатами II Думы стали Пуришкевич и Крушеван(они стали первыми депутатами, удаленными из зала заседаний за хулиганское поведение). В III и IV Думах у правых было уже примерно 140 мандатов, однако к тому времени Союз русского народа распался. Сначала из него вышел Пуришкевич ( он возглавил Русский народный союз имени Михаила Архангела), а затем и Марков. Причины - как личное самолюбие, так и политические разногласия.

      В 1911-1912 гг. Союз русского народа распался на две враждующих партии – Всероссийский дубровинский Союз русского народа и обновленческий Союз русского народа. Первая (во главе с Дубровиным) осталась на прежних позициях необходимости возвращения к дореформенному самодержавию, назначение депутатов Государственной Думы императором, выступала против реформ П.А. Столыпина (разрушение общины). "Обновленцы" во главе с Марковым полагали, что необходимо считаться с существованием выборной Думы (при этом призывали выбрать «чисто русскую»), полностью поддерживали столыпинские преобразования. Обе партии просуществовали до 1917 г.
      Но дробление на этом не закончилось, постепенно стал сказываться многослойный состав черносотенных организаций и социальные противоречия в них (к примеру, сельские подотделы Союза русского народа выступали за принудительную конфискацию помещичьих земель). В конце концов местные отделы вышли из-под контроля центра, и к 1914 г. черносотенный лагерь представлял собой конгломерат разрозненных, конкурирующих между собой группировок.
      Использована работа:
      Политические партии России: история и современность. М., 2000.

      Здесь же приведу любопытный документ.

      Цит по: Союз русского народа по материалам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства / Сост. А. Чернавский. М.; Л., 1929. С. 92-93.
    • Крестьянский самосуд в России
      Автор: Saygo
      В. Б. БЕЗГИН. КРЕСТЬЯНСКИЙ САМОСУД И СЕМЕЙНАЯ РАСПРАВА (КОНЕЦ XIX - НАЧАЛО XX ВВ.)

      Согласно нормам обычного права самыми тяжкими преступлениями в деревне являлись поджог, конокрадство и воровство. В крестьянском представлении кража считалась более опасным преступлением, чем преступления против веры, личности, семейного союза и чистоты нравов. Потерпевший рассматривал кражу его зерна или коня как покушение на него самого вопреки официальной трактовке такого рода преступлений уголовным кодексом. Из всех имущественных преступлений самым тяжким в селе считалось конокрадство, так как потеря лошади вела к разорению крестьянского хозяйства. Мужик полагал, раз преступление направленно против него лично, то и наказание должно быть прямым и непосредственным. Кроме того, он не был уверен в том, что преступника накажут - конокрады умело скрывались1.

      Факты самосуда над конокрадами были отмечены большинством исследователей русской деревни2. Священник села Петрушково Карачевского уезда Орловской губернии Птицын в сообщении 25 мая 1897 г. так описывал местный самосуд: "С ворами и конокрадами крестьяне расправляются по-своему и могут убить совсем, если вовремя пойман, а увечья часто бывают таким людям"3. К конокрадам, застигнутым на месте преступления, крестьяне были безжалостны. Сельский обычай требовал немедленной и самочинной расправы над похитителями лошадей. Вот некоторые примеры таких самосудов. В деревне Танеевка Обоянского уезда Курской губернии "крестьяне как-то гнались за вором, укравшим лошадь и, поймав его в лесу убили". Житель села Казинки Орловского уезда той же губернии В. Булгаков 30 июня 1898 г. сообщал в этнографическое бюро: "Крестьяне с конокрадами поступают очень жестко, если поймают с лошадьми. Доносят начальству они редко, а большей частью расправляются самосудом, т. е. бьют его до тех пор, пока он упадет полумертвым"4. Этнограф Е. Т. Соловьев в своей статье о преступлениях в крестьянской среде приводит примеры, когда пойманным конокрадам вбивали в голову гвозди и загоняли деревянные шпильки под ногти5. Единственное, что могло спасти конокрада или поджигателя от смерти это самооговор в убийстве. По юридическим обычаям, крестьяне считали себя не в праве судить за грех (убийство) и передавали задержанного в руки властей.

      Решение о самосуде принималось, как правило, на сходе домохозяевами 35 - 40 лет во главе со старостой. Приговор выносился втайне от местных властей, чтобы они своим вмешательством не препятствовали расправе. Практически всегда уличенного вора ждала смерть. Так, крестьяне деревни Григорьевской Самарской губернии 3 декабря 1872 г. собрались на сходку и порешили поймать Василия Андронова, обвиняемого в конокрадстве и поджоге, и разобраться с ним. Под предводительством старосты он был найден и убит. В Казанской губернии крупный вор по общему согласию крестьян был убит на берегу реки сельским старостой железным ломом и зарыт в песок. В Саратовской губернии шестерых конокрадов повесили и бросили в снег. Застигнутого с поличным конокрада застрелили из ружья в Вятской губернии. Крестьяне Самарской губернии делали на "каштанов" (конокрадов) облавы, а при их поимке бросали жребий, кому приводить приговор мирского схода в исполнение6. Даже если вора не убивали сразу, его ожидала суровая кара. Например, Ельшанский сельский сход Актырского уезда решил сам судить всех воров, уличенных в краже лошадей. В качестве наказания им назначали до 200 ударов розгами, это притом, что сход редко приговаривал виновных более, чем к 20 ударам. Часто такие экзекуции заканчивались смертью.

      Не менее жестоко в деревне расправлялись и с поджигателями. Пожар для деревянных строений села был поистине страшным бедствием. Последствием огненной стихии являлось полное разорение крестьянского хозяйства.

      Поэтому жители села не церемонились с теми, кто пускал "красного петуха". Если поджигателя задерживали на месте преступления, то его жестоко избивали так, что он умирал7. По сообщению корреспондента "Тамбовских губернских ведомостей" в селе Коровине Тамбовского уезда крестьянина, заподозренного в поджоге, привязали к хвосту лошади, которую затем несколько часов гоняли по полю8. Традиция крестьянского самосуда отличалась особой устойчивостью. Сами использовавшие разрушительную силу огненной стихии в борьбе с ненавистным помещиком, крестьяне были непримиримы к тем, кто поджигал их избы и имущество. В 1911 г., по сообщению в департамент полиции, в селе Ростоши Борисоглебского уезда Тамбовской губернии был избит и брошен в огонь крестьянин Пастухов, задержанный местными жителями за поджог риги9. В корреспонденции из деревни Муравьево Краснохолмского уезда Тверской губернии за 1920 г. дано описание сельского самосуда. Очевидец произошедшего события рассказал о расправе местных жителей над Клавдией Морозовой, обвиненной в пожаре, который уничтожил половину деревни. "Раздался крик: "Бей ее!" и вся озверевшая толпа с проклятиями иступленными воплями набросилась на Морозову. Милиционер ничего не мог поделать, и дикий самосуд свершился, в нем приняли участие и дети. Били ее каблуками, поленьями, вырывали волосы, рвали одежду, особенно зверствовали женщины, с матерей брали пример и дети. Морозову убили. Но убить толпе было мало, на тело плевали, ругали, потом потащили топить в пруду"10.

      Решительно крестьяне расправлялись и с ворами, застигнутыми на месте преступления. Автор обзора об обычаях крестьян Орловской губернии в конце XIX в. писал, что "преступникам мстят, только захвативши на месте преступления, бьют, иногда и убивают до смерти. Бьют все как хозяин, так и соседи". В декабре 1911 г. в департамент полиции поступила информация о том, что "в с. Никольском Богучарского уезда Воронежской губернии совершен самосуд над тремя крестьянами за кражу с взломом из амбара. Один преступник убит, другой искалечен, третьему удалось бежать. За самосуд арестовано 6 крестьян". Самосуд был не только результатом эмоционального всплеска, проявлением коллективной агрессии, то есть непосредственной реакцией на произошедшее преступление, но и действием, отсроченным во времени, не спонтанным, а обдуманным. В селе Троицком Новохоперского уезда Воронежской губернии 13 апреля 1911 г. были задержаны крестьяне Митасов и Попов, укравшие на мельнице рожь и муку. При конвоировании задержанных толпа крестьян пыталась отбить их у стражников для учинения самосуда над ворами11. Вмешательство со стороны власти воспринималось крестьянами как досадное препятствие, могущее помешать справедливому возмездию.

      Самосуд являлся не просто личной расправой потерпевшего, в наказании участвовали и другие члены общины. В жестокой самочинной расправе соединялись воедино чувства мести, злобы и страха. Именно страх превращал деревню в коллективного убийцу. Объясняя этот феномен, Н. М. Астырев в "Записках волостного писаря" утверждал, что крестьяне, воспитанные на страхе, сами прибегали к этому методу воздействия. "Отсюда и сцены дикого самоуправства, - писал автор, - когда при отсутствии улик за какое - либо деяние, наводящее страх (колдовство, поджог, конокрадство) доходят своими средствами, бьют, калечат, убивают и жгут"12. Чувство коллективного страха перед преступником, который разгуливал на свободе, а, следовательно, мог и впредь учинить подобное, и толкало сельский мир на скорую расправу. В народе говорили: "Ни чем вора не уймешь, коль до смерти не убьешь"13. Другой причиной было то, что крестьяне не верили в заслуженное возмездие. Так, в селе Низовом Тамбовского уезда в 1884 г. участились случаи самоуправства с ворами. Местные жители говорили: "Поди, там, таскайся по судам, с каким-нибудь негодяем, вором, а лучше всего топором в голову, да и в прорубь"14. Народные расправы в конце XIX в. заканчивались ежегодными убийствами. В 1899 г. уездный исправник проводил расследование в селе Щучье Бобровского уезда Воронежской губернии по делу об убийстве трех крестьян. Выяснилось, что "крестьяне убиты всем обществом, по мнению которого они постоянно занимались кражами, сбытом краденых вещей и вообще были людьми небезопасными для окружающего населения"15.

      Крестьяне были убеждены в своем праве вершить самосуд, и при таких расправах они не считали убийство грехом. Убитого самосудом общество тайком хоронило, зачисляя его в список без вести пропавших. Судебные власти пытались расследовать факты самосудов, ставшие им известными. Все усилия полиции выяснить обстоятельства произошедшего, найти преступника, как правило, были безрезультатны. Определить виновного было сложно, так как на все вопросы следователя крестьяне неизменно отвечали, что "били всем миром", или говорили: "Да мы легонько его, только поучить хотели. Это он больше с испугу умер"16. Те немногие дела, которые доходили до суда, заканчивались оправдательным приговором, который выносили присяжные из крестьян17. Традиция самочинных расправ отличалась устойчивостью, что подтверждалось фактами крестьянских самосудов, отмеченных в советской деревне в 20-е гг. XX века18.

      Самосуду в деревне подвергали неверных жен и распутных девок. По народным понятиям разврат являлся грехом, так как он задевал честь семьи (отца, матери, мужа). Гулящим девкам отрезали косу, мазали ворота дегтем, завязывали рубаху на голове и по пояс голыми гнали по селу. Еще строже наказывали замужних женщин, уличенных в прелюбодеянии. Их жестоко избивали, затем нагими запрягали в оглоблю или привязывали к телеге, водили по улице, щелкая по спине кнутом.

      Особой категорией сельских самосудов следует признать самочинные расправы, учиненные на почве суеверия. Во время деревенских бедствий, будь то мор или эпидемия, на сельских колдунов и ворожеек указывали как на причину постигших несчастий. И они становились жертвой крестьянской мести. Как свидетельствуют документы, самосудов над колдунами, завершавшихся убийствами, было немало. Крестьяне хорошо понимали, что в этом вопросе они не могут надеяться на официальный закон, который не рассматривал колдовство как преступление. Неудовлетворенные таким положением вещей селяне брали инициативу в свои руки. В народных представлениях убить колдуна не считалось грехом19. Информатор из Орловского уезда А. Михеева сообщала: "Убить колдуна или сжечь его, мужики даже за грех не считают. Например, жила одна старуха, которую все считали за колдунью. Случился в деревне пожар, мужики приперли ее дверь колом, избу обложили хворостом и подожгли"20.

      Другими служителями сатаны, как считали в деревне, были ведьмы. Жители села были убеждены, что ведьмы портили людей, изводили скотину. Порча производилась посредством собранных в ночь Ивана Купалы трав наговорами на еду и питье. Человек, на которого навели порчу, начинал чахнуть или делался "припадочным", или начинал "кликушествовать". Только сглазом можно было объяснить, почему вдруг корова перестала доиться или молодая девушка "таяла" на глазах21. Повсеместно ведьм считали виновницами летних засух и неурожаев. В селе Истобном Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии в начале XX в. крестьяне чуть не убили одну девушку, которую подозревали в ворожбе. Девка эта якобы ходила голая по селу и снятой рубахой разгоняла тучи. Вмешательство местного священника спасло несчастную от расправы22.

      За менее тяжкие преступления, такие как кража одежды, обуви, продуктов, воров в селе подвергали "посрамлению". Обычное право предусматривало наказания вовсе неизвестные официальному законодательству. Одно из таких - обычай срамить преступника, то есть подвергать его публичной экзекуции, унижающей его честь и достоинство. Крестьяне объясняли существование этого обычая тем, что "сраму и огласки более всего боятся"23. Такая форма самосуда носила, прежде всего, демонстрационный характер. Ритуалом "вождения" вора община показывала свою власть и предупреждала жителей деревни, что в случае воровства кары не избежит никто. По приговору сельского схода уличенного вора, порой нагишом, с украденной вещью или соломенным хомутом водили по селу, стуча в ведра и кастрюли. Во время такого шествия по селу каждый желающий мог ударить преступника24. Били по шее и в спину, чтобы истязаемый не мог определить, кто наносит удары. После такого публичного наказания вора сажали в "холодную", а затем передавали в руки властей. С этой же целью, "для сраму", применялись общественные работы. Женщин заставляли мыть полы в волостном правлении или мести улицы на базаре. В селе Новая слобода Острогожского уезда Воронежской губернии мать и дочь за дурное поведение очищали слободскую площадь от навоза. Мужики, в качестве наказания, исправляли дороги, чинили мосты, копали канавы25.

      Коллективные расправы над преступником в ходе самосуда служили действенным средством поддержания сельской солидарности. Община решительно пресекала споры, проявление вражды между односельчанами, то есть все то, что могло разрушить социальные связи и общность людей. Участие селян в самосудах служило и возможностью выхода энергии агрессии, затаенной вражды. Мирской приговор, предшествующий самосуду, придавал ему в глазах крестьян законную силу и делал месть со стороны жертвы маловероятной.

      Не менее жестоким был семейный самосуд. Вот пример такой домашней расправы. Свекровь застала невестку с холостым братом мужа. На семейном совете порешили наказать "гулену". Муж, свекровь и старший брат попеременно избивали ее плетью. В результате истязания несчастная более месяца лежала при смерти26. В другом случае для расправы оказалось достаточным одного подозрения в супружеской неверности. Мать и сын в течение нескольких дней били беременную невестку. После очередного избиения она "выкинула" ребенка и сошла с ума27.

      Безотчетная власть мужа над женой отражена в народных поговорках: "Бью не чужую, а свою"; "хоть веревки из нее вью"; "жалей как шубу, а бей, как душу" 28. Этот варварский обычай, шокировавший просвещенную публику, в деревне являлся делом обыденным. С точки зрения норм обычного права битье жены не считалось преступлением в отличие от официального права. Рукоприкладство в деревне было чуть ли не нормой семейных отношений. "Бить их надо - бабу да не бить, да это и жить будет нельзя". Мужик бил свою жену беспощадно, с большей жестокостью, чем собаку или лошадь. Били обычно в пьяном виде за то, что жена скажет поперек или из-за ревности. Били палкой и рогачем, сапогами, ведром и чем попало29. Порой такие расправы заканчивались трагически. В местных газетах того времени периодически появлялись сообщения о скорбном финале семейных расправ. Приведем одно из них. "Тамбовские губернские ведомости" в номере 22 за 1884 г. писали, что в деревне Александровке Моршанского уезда 21 февраля крестьянка, 30 лет от роду, умерла от побоев, нанесенных ей мужем.

      Русский мужик старался следовать традиции, соответствовать образу "грозного мужа". "Крестьянин сознает, что он глава жены, что жена должна бояться своего мужа, вот он и выражает свое превосходство перед нею, внушает ей боязнь, уважение к себе кулаком, да вожжами" - делился своими впечатлениями о деревенских нравах священник из Курской губернии. Корреспондент В. Перьков из Волховского уезда Орловской губернии сообщал: "Власть мужа состояла в том, что он мог от нее требовать работы и полнейшего повиновения во всем. Он мог ее бить, и соседи относятся к этому хладнокровно. "Сама себе раба, коль не чисто жнет" - говорят они". Общественное мнение села в таких ситуациях всегда было на стороне мужа. Соседи, не говоря уже о посторонних людях, в семейные ссоры не вмешивались. "Свои собаки дерутся, чужая не приставай" - говорили в селе. Иногда крестьяне колотили своих жен до полусмерти, особенно в пьяном виде, но жаловались бабы посторонним очень редко. "Муж больно бьет, за то потом медом отольется"30. Сама женщина относилась к побоям как к чему-то неизбежному, обыденному, своеобразному проявлению мужниной любви. Не отсюда ли пословица "Бьет - значит любит!"

      Поводов для семейного рукоприкладства всегда было более чем достаточно. "Горе той бабе, которая не очень ловко прядет, не успела мужу изготовить портянки. Да и ловкую бабу бьют, надо же ее учить"31. Такая "учеба" в селе воспринималась не только как право, но и как обязанность мужа. Крестьяне говорили, что "бабу не учить - толку не видать". О живучести таких взглядов в сельской среде свидетельствуют данные по Больше - Верейской волости Воронежской губернии, собранные краеведом Ф. Железновым. В своем исследовании за 1926 г. он приводил результаты ответа крестьян на вопрос "Надо ли бить жену?" Около 60% опрошенных ответили утвердительно, считая это "учебой". И только 40% сельских мужиков считали, что делать этого не следует32.

      Главной причиной семейного самосуда являлся факт супружеской измены. Прелюбодеяние не признавалось основанием для расторжения брака. От обманутого мужа ожидали вразумления неверной жены, а не развода. Жен, уличенных в измене, жестоко избивали. На такие расправы в селе смотрели как на полезное дело, по понятиям крестьян с женой всегда нужно обращаться строго - чтобы она не забаловалась.

      Вот описания нескольких эпизодов расправ мужей с неверными женами в селах Орловского уезда в конце XIX века. "Жену, захваченную на месте преступления, муж, крестьянин села Мешкова привязал вожжами к воротам, а косами за кольцо в воротах и начал бить. Он бил ее до посинения и иссечения тела. Затем несчастная три раза поклонилась, при всей родне, мужу в ноги и просила прощения. После этого ее принудили пойти по селу, и, заходя в каждый дом, заказывать женщинам, не делать этого". "В деревне Кривцовой мужья наказывали своих жен за прелюбодеяние, связав им назад руки, а сами брали жен за косы и секли ременным кнутом (женщины при этом были в одних рубахах) объясняя, за что они их бьют". "В деревне Суворовке муж на жене-прелюбодейке пачкал дегтем рубаху и запрягал в телегу без дуги, а хомут надевал на голову. Волосы обязательно были распущены. Муж садился на телегу, брал в руки кнут и при огромном стечении народа ехал вдоль деревни, что не есть силы, подгоняя ее кнутом, приговаривая: "Ну, черная, не ленись, вези своего законного мужа". В соседнем селе Людском обманутый муж сначала, совсем не по-людски, бил жену ремнем, затем привязывал к столбу на улице, распустив волосы и обсыпав пухом. После этого он бил ее по щекам ладонями и плевал в лицо: "Больно и стыдно тебе от моего наказания, а мне еще было больнее и стыднее, когда я узнал, что ты развратничала"33. Публичность наказания и его назидательный характер являлись непременными атрибутами семейного самосуда.

      Насилие порождало насилие, создавало примеры для подражания. И то, что шокировало стороннего наблюдателя, воспринималось в деревне как обыденное явление. Интересное суждение о сельских нравах приводил в своих мемуарах А. Новиков, прослуживший семь лет в должности участкового земского начальника Козловского уезда Тамбовской губернии. Он писал: "В крестьянской семье, чем где-либо проявляется победа грубой физической силы; уже молодой муж начинает бить свою жену; подрастают дети, отец и мать берутся их пороть; старится мужик, вырастает сын и он начинает бить старика. Впрочем, бить на крестьянском языке называется учить: муж учит жену, родители учат детей, да и сын учит старика - отца, потому что тот выжил из ума. Нигде вы не увидите такого царства насилия, как в крестьянской семье"34.

      Русская баба, являясь объектом насилия, репродуцировала его. Сама, терпя побои, воспринимая их как должное, она культивировала эту "традицию" у подрастающего поколения. Приведу описание сцены семейной расправы, произошедшей в селе Александровке. Этот документ обнаружен мной в архиве редакции "Красный пахарь" и датирован 1920 годом. "На расправу сбежалась вся деревня и любовалась избиением как бесплатным зрелищем. Кто-то послал за милиционером, тот не спешил, говоря: "Ничего, бабы живучи!" "Марья Трифовна, - обратилась одна из баб к свекрови. - За что вы человека убиваете?". Та ответила: "За дело. Нас еще не так били". Другая баба, глядя на это избиение, сказала своему сыну: "Сашка, ты что ж не поучишь жену?" И Сашка, совсем парнишка дает тычок своей жене, на что мать замечет: "Разве так бьют?". По ее мнению так бить нельзя - надо бить сильнее, чтобы искалечить женщину. Неудивительно, что маленькие дети, привыкнув к таким расправам, кричат избиваемой отцом матери: "Дура, ты, дура, мало еще тебе!"35.

      Крестьянство России на рубеже веков сохраняло обычаи, выработанные веками. Об официальных законах деревня имела смутное представление и продолжала регулировать свои семейные и общественные отношения нормами обычного права. Стремление крестьян подчиняться суду своих односельчан, часто ничего общего не имеющего с судом формальным, следует объяснить тем, что он вполне удовлетворял нормам народной морали. Сохранение самосуда в крестьянской среде отражало приверженность жителей села традициям общинного уклада. Карательный характер народных расправ был направлен против преступлений, последствия которых грозили существованию крестьянского хозяйства. Жестокость наказания была обусловлена как желанием отомстить, так стремлением предотвратить рецидив подобных преступлений. Убийство преступника в ходе самосуда не считалось грехом и воспринималось как заслуженная кара.

      Примечания

      1. ФРЕНК С. Народная юстиция, община и культура крестьянства. 1870 - 1900. История ментальностей и историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М. 1996, с. 236.
      2. ПОЛИКАРПОВ Ф. Нижнедевицкий уезд. Этнографические характеристики. СПб. 1912, с. 142; ТЕНИШЕВ В. Правосудие в русском крестьянском быту. Брянск. 1907, с. 33, 47; СЕМЕНОВ С. П. Из истории одной деревни (записки волоколамского крестьянина). Кн. 7. 1902, с. 23; ПАХМАН С. В. Очерк народных юридических обычаев Смоленской губернии. Сборник народных юридических обычаев. Т. I. СПб. 1878, с. 17.
      3. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), ф. 586, оп. 1, д. 114, л. 6.
      4. Архив Российского этнографического музея (АРЭМ), ф. 7, оп. 2, д. 685, л. 6; д. 1215, л. 13.
      5. Сборник народных юридических обычаев. Т. 2. СПб. 1900, с. 281.
      6. МАТВЕЕВ П. А. Очерки народного юридического быта Самарской губернии. Сборник народных юридических обычаев. Т. 1. СПб. 1878, с. 30; СОЛОВЬЕВ Е. Т. Преступление и наказание по понятиям крестьян Поволжья. Т. 2. СПб. 1900, с. 281, 282; ЯКУШКИН Е. И. Обычное право. Материалы для библиографии обычного права. М. 1910, с. 19.
      7. СЕМЕНОВА-ТЯНЬ-ШАНСКАЯ О. П. Жизнь "Ивана". Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. СПб. 1914, с. 101.
      8. Тамбовские губернские ведомости. 1884, N 27.
      9. ГАРФ, ф. 102, д. 4. 1911, д. 449, л. 101об.
      10. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 17, оп. 5, д. 254, л. 106.
      11. ГАРФ, ф. 586, оп. 1, д. 120а, л. 6; ф. 102 д. -4. 1911, д. 449, л. 104об., 52об.
      12. АСТЫРЕВ Н. М. В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления. М. 1898, с. 263.
      13. ВСЕВОЛОЖСКАЯ Е. Очерки крестьянского быта. Этнографическое обозрение. 1895, N 1, с. 31.
      14. Тамбовские губернские ведомости, 1884, N 27.
      15. ГАРФ, ф. 102. ДП. 2-е д-во, д. 158, ч. 15, л. 9об.
      16. АРЭМ, ф. 7, оп. 2, д. 685, л. 6.
      17. ВСЕВОЛОЖСКАЯ Е. Ук.. соч., с. 31.
      18. РГАСПИ, ф. 17, оп. 5, д. 254, л. 105, 106.
      19. ГАРФ, ф. 586, оп. 1, д. 114, л. 6.
      20. АРЭМ, ф. 7, оп. 2, д. 1316, л. 15.
      21. ЛЕВИН М. Деревенское бытие: нравы, верования, обычаи. Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник. 1997. М. 1997, с. 104.
      22. ДЫНИН В. И. Когда расцветает папоротник ... Народные верования и обряды южно-русского крестьянства XIX-XX веков. Воронеж. 1999, с. 94.
      23. ОРШАНСКИЙ И. Г. Исследование по русскому праву обычному и брачному. СПб. 1879, с. 140.
      24. ГАРФ, ф. 586, оп. 1,д. 114, л. 6.
      25. ЗАРУДНЫЙ М. И. Законы и жизнь. Итоги исследования крестьянских судов. СПб. 1874, с. 180; СОЛОВЬЕВ Е. Т. Самосуды у крестьян Чистопольского уезда Казанской губернии. Сборник народных юридических обычаев. Т. 1. СПб. 1878, с. 15 - 16; ЯКУШКИН Е. И. Ук. соч., с. 28.
      26. ТЕНИШЕВ В. Ук. соч., с. 64.
      27. Сборник народных юридических обычаев. Т. 2, с. 293.
      28. БУНАКОВ Н. Сельская школа и народная жизнь. СПб. 1907, с. 50, 51; ИВАНИЦКИЙ Н. А. Материалы по этнографии Вологодской области. Сборник для изучения быта крестьянского населения России. М. 1890, с. 54.
      29. СЕМЕНОВА-ТЯНЬ-ШАНСКАЯ О. П. Ук. соч., с. 5.
      30. АРЭМ, ф. 7, оп. 2, д. 686, л. 23; д. 1011, л. 2, 3; д. 1215, л. 3.
      31. НОВИКОВ А. Записки земского начальника. СПб. 1899, с. 16.
      32. ЖЕЛЕЗНОВ Ф. Воронежская деревня. Больше-Верейская волость. Воронеж. 1926, с. 28.
      33. АРЭМ, ф. 7, оп. 2, д. 1245, л. 8, 9.
      34. НОВИКОВ А. Ук. соч., с. 9 - 10.
      35. РГАСПИ, ф. 17, оп. 5, д. 254, л. 113.

      Вопросы истории. - 2005. - № 3. - С. 152-157.