Saygo

Испанская Западная Сахара

1 сообщение в этой теме

АБДЕРРАХМАН СЕНУССИ. БОРЬБА НАРОДА ЗАПАДНОЙ САХАРЫ ПРОТИВ ИСПАНСКОГО КОЛОНИАЛИЗМА

Западная Сахара - государство, расположенное на северо-западе Атлантическо­го побережья Африки. В античных и арабских источниках она фигурировала как Сегиет эль-Хамра и Рио-де Оро, т.е. Красный Ручей и Золотая Долина [Оаыйю, 1969, р. 227]. Что касается численности населения, то данные источников сильно разнятся. Испанские источники 1974 г., на которые обычно ссылается ООН, гово­рят о том, что численность населения Западной Сахары составляла 73 497 чело­век. Фронт ПОЛИСАРИО утверждает, что число граждан, проживающих в преде­лах страны, равняется приблизительно 500 тыс. человек. Что касается коренных жителей, речь идет в первую очередь о племенах берберов, которые смешивались с представителями чернокожего населения Африки и с арабами, пришедшими сюда из Йемена [Ан-Насири, 1959, с. 82; Ал-Якуби, 1995, с. 191-194; СНаззву, 1979, р. 24]. Этот регион входил в Магриб, являясь частью сначала Омейядского, а затем Аббасидского халифатов. В последующем в Магрибе сменяли друг друга исламские го­сударства, а данный регион всегда был частью этих государств. Можно сказать, что историческая значимость этой области стала проявляться более зримо по­сле создания государств Альморавидов и Альмохадов (1066-1225), которые охва­тывали Магриб, Мали и северный Сенегал [Буазиз, 1975, с. 63]. Арабский язык в настоящее время является основным языком Западной Сахары. Ее жители говорят, как и население Мавритании, на особом диалекте - хассанийя.

После крушения империи Альмохадов в XIII в. весь Арабский Магриб переживал упадок. Одно из проявлений этого - большое количество центров власти, враждовав­ших друг с другом. В то же самое время шел процесс объединения католических го­сударств Иберийского полуострова с целью изгнания арабов из Испании, а затем - дальнейшего продвижения с целью оккупации и окончательного захвата прибрежных районов Северной Африки.

Несмотря на то что Испания была в значительной степени занята с конца XV в. завоеванием и колонизацией Центральной и Южной Америки, она смогла еще в се­редине того же века установить свое господство над Канарскими островами, населен­ными берберами, а также в нескольких небольших районах северо-западной части Африки - Сеута, Мелилья, Тарфая, Красный Ручей и Золотая Долина. 26 декабря 1884 г. Испания объявила свой протекторат над территорией Западной Сахары. Цен­тром ее испанцы сделали город Ад-Дахлия, переименованный в Вилья-Сиснерос (в честь кардинала Сиснероса - главного вдохновителя испанской экспансии на север Африки). Отсюда они стали совершать походы в другие районы Африки [Бельхамиси, 1976, с. 58; Судук, 1983, с. 35].

Экспансия Франции в Магрибе спровоцировала ее противостояние с Испанией, которое потеряло остроту лишь после заключения ряда соглашений о демаркации границ между их колониями. Первое соглашение было подписано 27.06.1900 в Пари­же. В соответствии с ним были определены восточные и южные границы Золотой Долины. По второму соглашению, подписанному также в Париже 3 октября 1904 г., границы Золотой Долины были изменены. Испания обязывалась уступить часть за­хваченных территорий, передав их в подчинение Франции, при этом сотрудничая с последней в некоторых коммерческих проектах. Третье соглашение было подписано в Мадриде 27 ноября 1912 г. В соответствии с ним границы Красного Ручья и Золотой Долины были зафиксированы окончательно. В то же время Испания установила свое господство над районом Западной Сахары, заявив, что там отсутствует какая-либо реальная власть. Испания считала, что этот регион не имеет своего хозяина (“Terri­toire sans Maitre”) [Яхья, 1981, с. 515; Судук, 1983, с. 36]. Тем не менее Испания именно в этот период подписала несколько соглашений об установлении своего протектора­та над некоторыми племенами, предполагая использовать сговор с их вождями как средство для утверждения здесь своего господства. Но Испания тогда еще не доби­лась прочного господства в регионе в связи с ростом сопротивления местного насе­ления, особенно после того, как последнее убедилось в коварстве испанцев и исполь­зовало разногласия и острое противоборство между Францией и Испанией в борьбе за сферы влияния [Chassey, 1979, p. 24].

Так закончился первый период в истории колониальной политики Испании в За­падной Сахаре. Одна из важных его особенностей заключалась в том, что испанские колонизаторы постоянно предпринимали попытки закрепить свое господство в реги­оне и осуществить некоторые колониальные проекты. Однако сильное сопротивле­ние местных племен явилось помехой на пути осуществления этих целей. После относительного затишья в конце 20-х гг. XX в. начался второй период, продолжавший­ся с 1934 г. вплоть до 60-х гг. прошлого столетия. В регионе были найдены месторождения полезных ископаемых, главным образом фосфатов. Но Испания бы­ла слабым государством и могла установить свою власть над Западной Сахарой толь­ко с помощью Франции. Это неизбежно должно было привести к сближению обеих держав в вопросе о колониях, особенно - в условиях роста сопротивления народов этих колоний и подъема национально-освободительного движения, пользовавшегося значительной народной поддержкой [Яхья, 1966, с. 97-98; Аль-Фаси, 1948, с. 96-105].

С 60-х гг. XX в. начался третий этап испанской колонизации данного региона, про­должавшийся до 1975 г. Он отличался до некоторой степени от предыдущих тем, что после открытия месторождений фосфатов, железной руды, свинца и цинка испанские компании расширили свое присутствие; были осуществлены некоторые преобразо­вания в социальной сфере в соответствии с программой экономического и социаль­ного развития, о которой заявило правительство Испании в 1966 г. Эта программа предполагала создание основ инфраструктуры для того, чтобы облегчить эксплуата­цию природных богатств региона. Было открыто некоторое количество школ, число учеников в которых к 1972 г. составило около 2600 человек, построены причалы для рыболовецких судов. С 1961 г. на территории Западной Сахары начала действовать испанская конституция. Большое количество испанских граждан стали прибывать в Западную Сахару, явно подготавливая вытеснение коренных жителей. С той же це­лью испанские власти одновременно поощряли эмиграцию, предоставляя эмигран­там всяческие льготы [Судук, 1983, с. 40].

В это время Испания стремилась обосновать юридически свои колониальные при­тязания. Испанские власти заставили 800 граждан коренной национальности подпи­сать документ, утверждавший испанский протекторат и подтверждавший неразрыв­ную связь Западной Сахары с “метрополией”. Испания юридически оформила этот документ для представления его в ООН [Assidon, 1978, p. 37]. 19 декабря 1967 г. ис­панское правительство сформировало местный меджлис из 32 депутатов, чтобы придать своей власти в Западной Сахаре имидж легитимности. Однако полномочия меджлиса были крайне ограниченны, и шаг этот носил исключительно формальный характер [barbier, 1982, p. 37]. Испанцы предприняли и другие шаги с целью оконча­тельного включения региона в “метрополию”, в частности, выделили три места в кортесах - парламенте Испании - для депутатов от Западной Сахары. В соответствии с законом о создании “области Сахара”, принятым в январе 1958 г., управление обла­стью брал на себя губернатор, подчинявшийся кабинету министров Испании. Не­смотря на резолюции ООН, принятые в 60-е гг. XX в., Испания продолжала цеплять­ся за Западную Сахару и отказывалась проводить в жизнь эти резолюции [Судук, 1983, с. 41]. Она ушла из Западной Сахары лишь в результате мощного давления, по­сле чего состоялось подписание Мадридского соглашения от 14 ноября 1975 г. между Испанией и двумя другими сторонами, которые имели притязания на Западную Саха­ру, - Марокко и Мавританией. Дабы покончить с этим конфликтом, Испания пошла на подписание соглашения в том виде, какой устраивал Марокко и Мавританию.

* * *

Сопротивление народа Западной Сахары испанской оккупации не было непре­рывным. Оно порой вспыхивало, иногда затихало, но возрождалось и активизирова­лось всякий раз, когда на то были причины и позволяли возможности.

Сопротивление прошло три этапа, соответствовавшие этапам испанской колони­зации. На первом из них сопротивление по большей части находилось под руковод­ством шейхов племен, а также ученых богословов-суфиев. Одним из самых извест­ных на рубеже XIX-XX вв. в Сахаре было движение шейха Ма аль-Айнейн Бен-Мо­хаммад аль-Фадля, выходца из санхаджийского (берберского) племени хамис. Источники указывают на то, что семья шейха Ма аль-Айнейна своими корнями вос­ходила к верхушке религиозного ордена идриситов; образование этот шейх получил от своего отца, шейха Мохаммада аль-Фадля, основателя суфийского течения, кото­рое известно под названием фаделийского. Он учился и у других ученых. В результа­те шейх стал знатоком мусульманского права и выдающимся религиозным реформа­тором. Ма аль-Айнейн превратил свой религиозный центр (завия) в оплот объедине­ния и сплочения народа, оттуда выходили активисты сопротивления иноземным колонизаторам. Постепенно он стал руководителем движения против испанского ко­лониализма. Его борьба не ограничивалась сопротивлением испанскому присут­ствию. Он также вел упорные бои против французских войск, в ходе которых шейх и его сторонники организовали наступление на город Марракеш [Ма аль-Айнейн, 1995, с. 42; Аш-Шами, 1980, с. 137].

Столкнувшись с сопротивлением, французские власти стали оказывать давление на султана Марокко (страна которого находилась под французским протекторатом), чтобы заставить его не оказывать поддержку движению шейха Ма аль-Айнейна. Вскоре марокканский султан приостановил ту незначительную помощь, которую он оказывал шейху Ма аль-Айнейну [Яхья, 1981, с. 147; Судук, 1983, с. 45]. После смерти шейха Ма аль-Айнейна в октябре 1910 г. его дело продолжил сын аль-Гыба - до сво­ей смерти 23 мая 1919 г. Эмиру аль-Гыбе удалось установить свою власть над всей За­падной Сахарой, а после его смерти движение возглавил родной брат Мохаммад аль-Ахдаб. Но после смерти последнего в 1935 г. движение стало постепенно ослабевать и вскоре сошло на нет [Аш-Шами, 1980, с. 137; Gaudio, 1969, p. 70].

В 1935-1957 гг. сопротивление было малозаметным. Причина этого заключалась прежде всего в том, что испанские колонизаторы подавили это движение. К тому же им удалось заключить соглашения с некоторыми влиятельными представителями аристократии Западной Сахары [Амер, 1983, с. 162; Судук, 1983, с. 45]. Другой фак­тор, который способствовал ослаблению национально-освободительного движения, заключался в установившемся тесном взаимодействии и координации усилий Фран­ции и Испании на северо-западе Африканского континента. В подобных условиях любое движение сопротивления было заведомо обречено на неуспех, так как Запад­ная Сахара со всех сторон была окружена странами, находившимися под контролем колонизаторов. Единственной формой сопротивления стала резкая критика колони­ализма и его осуждение, исходившие от религиозных деятелей, ученых-теологов и сторонников суфизма.

Третий этап борьбы народа Западной Сахары длился между 1957 и 1975 гг. В это время вновь возродились политическая активность и антиколониальное сопротивле­ние. Уже в 1957 г. имел место целый ряд военных операций против опорных пунктов Испании, расположенных в таких районах, как Красный Ручей, долина Дра’а, Земмур. Большую часть этих операций проводили представители племенирукайбат под руководством своих вождей [Бадиа, 1976, с. 103]. В ответ Испания при содействии Франции также провела ряд операций. Первая из них (“Екувион”) состоялась 10 фев­раля 1958 г. Ее начали 5 тыс. французских солдат, поддержанные 70 самолетами из района Тиндуфа в Алжире (вблизи от границы Западной Сахары), а также со сторо­ны Мавритании, расположенной к югу от Западной Сахары. Испанцы же окружили и блокировали силы сопротивления со стороны Западного побережья. Самой извест­ной операцией стал “Ураган”. В ней приняли участие 9 тыс. испанских солдат. В ре­зультате боев западносахарские патриоты понесли большие потери [Assidon, 1978, p. 12].

После этого силы сопротивления, осознавшие, что одними военными средствами невозможно победить более сильного противника, стали уделять больше внимания политическим аспектам, пропаганде, агитации и воспитательной работе. В результа­те появилось несколько политических группировок, возглавивших сопротивление. Возник Авангард за освобождение Западной Сахары (МОЛИЗАРИО). Эту организа­цию создал западносахарский баасист (и сторонник Насера) Мохаммад Сейед Ибра­гим аль-Бусейри. В 1967 г. он стал издавать журнал “Аш-Шихаб”, в котором призы­вал к полному освобождению Западной Сахары от испанской оккупации и созданию независимого государства [Аш-Шами, 1980, с. 138; Судук, 1983, с. 47-48]. Под влия­нием пропаганды население Западной Сахары стало организовывать демонстрации в городах, выдвигая лозунги: “Нет - присоединению!”, “Требуем ухода Испании!”, “Нет - испанским школам! Даешь арабские школы!” и т.д. Реакция Испании была резкой и жесткой: в ходе карательных операций было много убитых и раненых. Мно­гие национальные деятели оказались в тюрьме. Среди них был и аль-Бусейри, кото­рый был ранен, затем арестован и пропал без вести. После появления МОЛИЗАРИО Испания и Марокко стали создавать политические движения и партии, действовав­шие под их эгидой и называвшие себя “сахарскими”. Их целью было присоединить Западную Сахару соответственно к Испании или Марокко [barbier, 1982, p. 68].

В течение всего периода испанской оккупации Западной Сахары, начавшейся в начале века и закончившейся в 1976 г., в этом регионе все эти годы продолжалась по­литическая деятельность в разных формах, в том числе и повстанческая борьба. В Западной Сахаре численность населения по отношению к обширной территории сравнительно невелика, к тому же в большинстве своем оно состоит из бедуинов- кочевников, которым сложно объединиться в рамках единого движения. В национальном движении участвовали коренные племена и мелкие общины Западной Сахары численностью около 1700, во главе которых стояло племя рукайбат - одно из самых многочисленных и сильных в регионе. Самым значительным было восста­ние 1934 г., в котором участвовали все племена, а также революционное движение 1957 г. 70-е годы XX в. стали свидетелями нового значительного подъема националь­но-освободительного движения в Западной Сахаре. Здесь в это время произошли два важных события.

После восстания 1970 г. в городе Аль-Аюн, во главе которого стоял бывший жур­налист Аль-Басыр Валяд Сиди Ибрагим, начало формироваться общенациональное движение нового типа, которое от отдельных, спорадических выступлений перешло к более организованной борьбе. В 1970 г. было объявлено о создании новой органи­зации в Западной Сахаре, выступавшей против власти испанского наместника. Эта организация называлась МАРИХОБ (“Голубые Люди”) [Судук, 1983, с. 48].

МАРИХОБ была первой политической организацией левого толка в Западной Сахаре. Она была создана при прямой поддержке Алжира и получила политическую поддержку от Компартии Испании. Она также установила сотрудничество с Движе­нием за независимость Канарских островов, центр которого, как и штаб-квартира МАРИХОБ, находился в Алжире. В основе программы МАРИХОБ стояли следую­щие положения: полная независимость и отказ от какого бы то ни было сотрудниче­ства с Испанией; отказ от какого-либо сближения и сотрудничества с Марокко и Мавританией; создание и построение независимого государства в Западной Сахаре, где будет сформирована демократическая и прогрессивная народная власть.

Кроме МАРИХОБ в Западной Сахаре существовали и другие политические орга­низации:

Совет сорока, созданный в 1960 г., состоял из шейхов племен. Он выступал за вооруженную борьбу с испанцами, назначал судей из числа ученых-богословов и зна­токов мусульманского права;

Авангардная организация освобождения Западной Сахары, появившаяся в 1966 г., требовала создания местной администрации в Западной Сахаре и определе­ния сроков вывода испанских войск, добивалась равных прав для испанцев и корен­ного населения Сахары. Организация настаивала на роспуске созданной властями Испании марионеточной Ассамблеи Западной Сахары, проведении свободных выбо­ров, прекращении иммиграции испанцев;

Исламская партия, появившаяся в 1965 г., выступала за ведение вооруженной борьбы и присоединение к Королевству Марокко при сохранении политического полноправия местного населения;

Движение сопротивления во имя освобождения районов, находящихся под властью Испании. Эта организация появилась в Марокко в 1961 г. и ставила своей целью объединение Западной Сахары с Марокко. Штаб-квартира ее затем переме­стилась в Алжир, после - в Бельгию и наконец в 1975 г. - в Марокко. Произошло не­сколько столкновений активистов этого движения с испанскими вооруженными си­лами. Впоследствии от этого движения отделилась группировка сахарцев мароккан­ского происхождения;

Сахарская группа. С 1958 г. испанские власти пытались установить контакты с западносахарцами. Опубликовав в 1961 г. документ, по которому Красный Ручей и Золотая Долина считались территориями, принадлежащими Испании, они создали Сахарскую группу, в которую вошли вожди коренных западносахарских племен, на­селявших Красный Ручей, Золотую Долину, города Аль-Аюн и Ад-Дахлия, а также вожди племени аль-батун и других. В общей сложности число членов этой группы со­ставило 102 человека. В ее задачу входило представлять местное население в отно­шениях с испанской администрацией, а также осуществлять контроль над межпле­менными отношениями. Одной из основных причин ее создания была необходимость обеспечить юридическое прикрытие для сохранения испанского присутствия и влия­ния в Западной Сахаре;

Национальный союз Сахары был сформирован в октябре 1974 г. под эгидой ис­панского правительства. С помощью этой партии испанская администрация надея­лась сохранить свои экономические интересы после вывода войск. В эту партию вли­лись члены Сахарской группы, а после роспуска партии большинство ее руководства примкнуло к Фронту ПОЛИСАРИО [barbier, 1982, p. 68].

Борьба между заинтересованными соседями - Алжиром, Марокко и Мавритани­ей, с одной стороны, и развитие национально-освободительного движения в Запад­ной Сахаре - с другой, способствовали появлению нового фактора, изменившего ба­ланс сил в Западной Сахаре к маю 1973 г. Все перечисленныые движения и партии постепенно перестали существовать и исчезли после появления в феврале 1973 г. На­родного фронта освобождения Красного Ручья и Золотой Долины - ПОЛИСАРИО.

Это движение с самого начала избрало в качестве основного метода своей дея­тельности вооруженную борьбу. Фронт сформировал Генеральный секретариат, в задачу которого входила координация деятельности местных комитетов, созданных для подготовки учредительного съезда [Судук, 1983, с. 50]. 10 мая 1973 г. состоялся первый учредительный съезд Фронта на границе между Мавританией и Западной Са­харой, прошедший под лозунгом “С помощью винтовки мы завоюем свободу!”. На съезде было официально объявлено о создании Фронта ПОЛИСАРИО, который включил в свои ряды всех борцов Западной Сахары и все политические организации, действовавшие на ее территории. В качестве главной задачи он выдвигал полное освобождение Западной Сахары и дистанцирование от Испании, Марокко и Маври­тании. Политические цели вооруженной борьбы были определены следующим обра­зом [Судук, 1983, с. 50]: “...осуществить арабизацию Западной Сахары, вернув ее в лоно арабского мира, давая отпор испанскому колониализму, который стремится ан­нексировать территорию Западной Сахары, присоединив ее к Испании; преодолеть пренебрежение и равнодушие к освобождению Западной Сахары соседних стран Се­верной Африки и других арабских стран”.

День 20 мая 1973 г. стал началом вооруженной борьбы Фронта ПОЛИСАРИО, со­здавшего Народную армию освобождения Западной Сахары. Фронт сконцентриро­вал свое внимание на координации деятельности различных организаций. Несмотря на все усилия, предпринятые Фронтом, его военные возможности на первых порах были невелики. Так, число членов Армии народного освобождения на начальном этапе составляло всего 45 человек. Кроме того, не хватало оружия. Правительство Мавритании, способствовавшее созданию Фронта, перестало оказывать ему помощь. Что касается марокканского правительства, то оно пошло еще дальше и стало ока­зывать давление на тех сахарцев, которые бежали в Марокко. Целью властей Ма­рокко было создать политический механизм с помощью беженцев из Западной Саха­ры, который служил бы интересам Марокко. ПОЛИСАРИО неоднократно заявлял, что участились случаи вмешательства марокканской армии в дела сахарского народа на стороне испанцев. Сразу после того, как Фронт заявил о своих целях и своей поли­тической программе, испанские колонизаторы начали борьбу с Фронтом и преследо­вание его членов на территории Марокко и Мавритании. В ответ Фронт расширил операции по всему периметру сахарских территорий, заручившись помощью и поли­тической поддержкой правительства Алжира. Эта помощь дала возможность Фрон­ту вести непрерывные военные действия и усилить сопротивление. После того как сопротивление усилилось, правительство Испании было вынуждено объявить о на­мерении провести референдум в Западной Сахаре в течение 1975 г. под эгидой ООН [ОаиШо, 1975, р. 267]. В действительности испанская администрация приступила к проведению переписи населения.

Хотя Фронт ПОЛИСАРИО считал, что нет необходимости в проведении рефе­рендума, он согласился с этой идеей. Однако 14 ноября 1975 г. в Мадриде было под­писано трехстороннее соглашение между Испанией, Марокко и Мавританией. Фронт ПОЛИСАРИО объявил о том, что выступает против этого соглашения. Ответ запад- носахарцев на это соглашение был дан на конференции в городе Кальта, состоявшей­ся 28 ноября 1975 г. На ней присутствовали 68 членов независимой Всеобщей Сахар­ской ассоциации и три представителя сахарцев в кортесах Испании. В результате был издан следующий документ [Судук, 1983, с. 147]:

1. Единственный путь выяснить мнение сахарского народа - это дать ему возмож­ность самому решить свою судьбу и обрести независимость без какого бы то ни было иностранного вмешательства в этот процесс. Поскольку Ассоциация не была избра­на сахарским народом демократическим путем, она не вправе решать его судьбу.

2. Всеобщая Сахарская ассоциация единогласно принимает решение о самороспуске для того, чтобы Испания не могла использовать эту структуру для реализации своих интересов и целей.

3. Единственной законной властью сахарского народа является Народный фронт освобождения Красного Ручья и Золотой Долины, получивший признание от ООН.

4. На основе национального единства и без какого бы то ни было иностранного вмешательства создается Временный сахарский национальный совет (ВСНС).

5. Мы, подписавшие Документ г. Кальта, вновь подтверждаем нашу безоговороч­ную поддержку Народному Фронту освобождения Красного Ручья и Золотой Доли­ны, который является единственным законным представителем сахарского народа.

6. Мы вновь подчеркиваем, что продолжаем настаивать на продолжении борьбы за освобождение нашей родины, исходя из принципа полной ее независимости и со­хранения ее территориальной целостности.

Таким образом, Фронт ПОЛИСАРИО появился, опираясь на определенную поли­тическую платформу, которую разделяли самые разные круги западносахарцев. Он черпал из нее свои идеи и учился на опыте и уроках ограниченного успеха этой плат­формы и ее значительных ошибок. В первые годы своего становления Фронт стре­мился сконцентрировать свое внимание на выработке “политической программы, имеющей четкие очертания”, а также на определении своих стратегических целей и методов реализации этих целей, которые могли быть политическими, военными или и теми и другими одновременно, как это характерно и для других национально-осво­бодительных движений.

Фронт ПОЛИСАРИО возник, как видим, в особых условиях как местного, регио­нального, так и международного характера. Эти условия в значительной степени спо­собствовали приданию этому движению мощного стимула. Они также способствова­ли повышению престижа сахарцев и выдвинули их в ряды борцов за свободу, связав их движение с мировым национально-освободительным и антиколониальным движе­нием. Трудности становления Фронта ПОЛИСАРИО определялись во многом необ­ходимостью сплотить вокруг единой цели - независимости - самые широкие слои за­падносахарского народа: кочевников, рудокопов, торговцев и др. Кроме того, нужно было учесть интересы всех племен, а не только племени рукайбат, возглавлявшего борьбу примерно 1700 мелких племен и общин.

Фронт ПОЛИСАРИО возник в тот момент, когда Алжир находился на пике своей политической активности, при этом не только на Африканском континенте, но и в “третьем мире”, в Движении неприсоединения и в мире вообще. Именно в это время Алжир выступил с важными политическими инициативами, которые озвучил на спе­циальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН в апреле 1974 г. лидер Алжира, пре­зидент Хуари Бумедьен [Discours..., 1975, p. 193-210]. Руководство Фронта ПОЛИ­САРИО нашло теплый прием в Алжире, который предоставил ему временное убе­жище в пустыне Тиндуф [Судук, 1983, с. 98]. Алжир оказывал Фронту ПОЛИСАРИО значительную политическую, финансовую и военную помощь, исходя из двух сооб­ражений: ориентации на оказание помощи национально-освободительным движени­ям и предоставление народам колоний права на самоопределение; желания помешать присоединению Западной Сахары к Марокко, которое получило бы таким образом новые стратегические территории и природные богатства.

Одним из тех, кто поддерживал Фронт ПОЛИСАРИО с момента его создания, был также лидер ливийской революции Муаммар Каддафи, считавший своим долгом поддерживать, особенно после смерти президента Насера в 1970 г., все революцион­ные антиколониальные движения в арабском мире. Именно из Ливии Фронт получил первое оружие и материальную помощь [Сергеев, 2001, с. 264].

Фронт ПОЛИСАРИО проводил многочисленные операции против испанских сил в течение трех лет, до тех пор, пока Испания не покинула Западную Сахару оконча­тельно. Обстоятельством, способствовавшим успехам Фронта, была деятельность ООН, которая оказывала сильное давление на Испанию в рамках курса на ликвида­цию колониализма на Африканском континенте. Благодаря объединенным усилиям ООН и успехам, достигнутым ПОЛИСАРИО, оккупационные войска Испании окон­чательно ушли из Западной Сахары 26 февраля 1976 г. Однако, к сожалению, вслед за этим не была провозглашена независимость Западной Сахары. Начались испыта­ния уже на новом этапе, после того, как Испания дала возможность Марокко и Мав­ритании вершить судьбу Западной Сахары. Оба названные государства претендовали на то, что район Западной Сахары является неотъемлемой частью их территории. Особенно это относится к Марокко, организовавшему в ноябре 1975 г. “Зеленый марш” - массовый поход в Западную Сахару 350 тыс. невооруженных марокканцев [Сергеев, 2001, с. 262]. Во многом поэтому борьба между народом Западной Сахары и властями Марокко продолжается до сих пор. Что касается Мавритании, то она в конце 70-х гг. XX в. признала, что этот регион является независимой территорией.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Алляль аль-Фаси. Освободительные движения в Арабском Магрибе. Тетуан, 1948 (на араб. яз.).
Амер Салах эд-Дин. Народное вооруженное сопротивление в свете международного права. Каир, 1983 (на араб. яз.).
Бадиа Лейла Халиль. Эхо борьбы из “Золотой Долины?' и “Красного Ручья”. Бейрут, 1976 (на араб. яз.).
Бельхамиси Мауляй. Испанская оккупация “Красного Ручья” и “Золотой Долины” // Аль-Асаля. Ап­рель 1976 (на араб. яз.).
Буазиз Яхья. Истинные требования исторического Магриба в отношении “Красного Ручья” и “Золо­той Долины” // Аль-Асаля. Декабрь 1975 (на араб. яз.).
Гали Бутрос и др. Война Сахары в Арабском Магрибе. Документальное досье журнала “Международ­ная политика”. Апрель 1976 (на араб. яз.).
[Ма аль-Айнейн]. Уподобимся Ма аль-Айнейну. Ма аль-Айнейн и его научная и национальная борьба. Публикация Марокканского общества исламской солидарности. 1995 (на араб. яз.).
Ан-Насири Халид Бин Ахмед. Исследование событий в Дальнем Магрибе. Т. 1. Марракеш, 1959 (на араб. яз.).
Сергеев М.С. История Марокко. XX век. М., 2001.
Судук Омар. Проблема Западной Сахары в свете международного права и международным отноше­ний. Алжир, 1983 (на араб. яз.).
Аш-Шами Али. Западная Сахара: Узел раскола в Арабском Магрибе. Бейрут, 1980 (на араб. яз.).
Аль-Якуби Ахмед. История Ал-Якуби. Т. 1. Бейрут, 1995 (на араб. яз.).
Яхья Джаляль и др. Вопросмароккано-алжирских границ и сахарская проблема. Каир, 1981 (на араб. яз.).
Яхья Джаляль. Арабский Магриб и колониализм. Каир, 1966 (на араб. яз.).
Assidon E. Sahara Occidental: Un enjeu pour le Nord-ouest Africain. P., 1978.
Barbier M. Le Conflit du Sahara Occidental. P., 1982.
Chassey F. de. Données historique et sociologiques sur la formation de peuple SAHRAOUI. P., 1979.
Discours du president Boumediène 2 juillet 1973 - 3 décembre 1974. Constantine (Algerie), 1975.
Gaudio A. Le dossier du Sahara Occidental. P., 1969.
Gaudio A. Sahara Espagnol. Fin d’un mythe colonial. Rabat, 1975.
Third Congres of the POLISARIO FRONT (26-31 August 1976). Document du Ministere d’information de la R.A.S.D.
Trout F. Morocco’s Sahara frontiers. Genève, 1969.

Восток (ORIENS). - 2008. - № 6. - С. 65-72.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Бенинские бронзы
      Автор: Чжан Гэда
      После английской карательной экспедиции 1897 г., возглавленной адмиралом Гарри Роусоном, столица древнего государства Бенин была сожжена. При этом погиб и роскошный королевский дворец, о котором европейцы писали с восхищением. Например, голландец Олферт Даппер (Olfert Dapper) писал в своем "Описании Африки" (1668):
      Хотя Олферт Даппер и не видел этот дворец своими глазами, он, несомненно, пользовался рассказами побывавших там путешественников.
      Вот одна из гравюр XVII века, изображающая город Бенин - столицу одноименного королевства. Это иллюстрация к 2-му изданию "Описания Африки" О. Даппера (1686). На гравюре даны пояснения к изображенному пейзажу:
      (A) дворец королев (задний план);
      (B) королевский двор с несколькими дворцами (слева)
      (D) шпили дворцовых построек
      (E) оба (король) на лошади (центр)
      (F) королевская свита верхами (справа)
      (H) карлики-шуты
      (I) королевские музыканты и ручные тигры (слева)
      Реалистичность изображения под сомнением, однако... Существование высокой культуры Бенина в Средние Века и Новое Время не подлежит никакому сомнению.

    • Африканские маски
      Автор: Чжан Гэда
      Традиция вырезать маски из дерева для разных ритуальных и церемониальных действий характерна для народов Западной Африки. Восточная Африка имеет гораздо менее развитые традиции резьбы по дереву.
      Для начала - маски племени гуро (квени), живущего в среднем течении рек Красная и Белая Бандама в Кот д'Ивуар. Маски этого племени считаются одними из лучших в Африке по своему художественному уровню и выразительности. Каждая деталь масок, сделанных не на продажу туристам, а для реального использования в племенных ритуалах, имеет значение.
      Здесь я покажу ряд масок, которые можно приобрести в антикварных магазинах Москвы (выбирал только маски гуро), но об их реальном возрасте я ничего сказать не могу. Не могу и поручиться за то, что маски - не туристические. Но иконографию проверял по старым образцам - достаточно близко, тут не поспоришь.
      Да, применительно для Африки предметы 1950-1970-х годов уже могут считаться антикварными.



    • Андре Мальро
      Автор: Saygo
      М. Ц. АРЗАКАНЯН. АНДРЕ МАЛЬРО

      Президент Франции в 1959 - 1969 гг., выдающийся политический и государственный деятель Шарль де Голль собрал вокруг себя целую когорту сторонников. Среди них всегда выделялись несколько человек - созвездие блестящих имен. Андре Мальро, знаменитый французский писатель и общественный деятель, был одной из самых ярких фигур1.

      3 ноября 1901 г. в Париже в семье Фернана и Берты Мальро родился мальчик, которого назвали Андре. Брак его родителей не был счастливым. Они вскоре разошлись, а через некоторое время официально оформили развод. Отец женился еще раз. От второго брака у него родилось двое сыновей, в 1912 г. - Ролан, и в 1920 г. - Клод. Фернан Мальро время от времени виделся с Андре. Однако жил его старший сын вместе со своей матерью, ее родной сестрой и бабушкой в парижском пригороде Бонди. Семья была вполне обеспеченной, держала собственную бакалейную лавку. Мальчику никогда ни в чем не отказывали. Тем не менее, Андре не испытывал привязанности к матери и писал впоследствии, что приятных воспоминаний о детстве у него не осталось.


      Учился Андре сначала в средней школе Бонди, а затем в лицее Тюрго в Париже. У него не было особого пристрастия к тому или иному предмету. И вообще он предпочитал сам заниматься собственным образованием. Пройдут годы и биографы Мальро назовут своего героя великим самоучкой.

      Главным учителем мальчика стала книга. Все свободное время он проводил в библиотеке Бонди. Андре интересовала главным образом художественная литература, в первую очередь французская. Начал он с приключенческих романов Дюма и Готье, с удовольствием читал книги о колониальных странах Пьера Лоти. Ему нравились драмы Корнеля и стихи Бодлера и Рембо. Но особое предпочтение мальчик отдавал романам о французской жизни Стендаля, Бальзака и Флобера. В отрочестве одним из любимых писателей Андре становится Гюго. Он восхищался героями его произведений, особенно знаменитыми революционерами "Девяносто третьего года". Большое впечатление на юного Мальро произвели также книги известного историка Мишле, в которых были представлены яркие образы французских национальных героев - Жанны д'Арк, Карла Смелого, Сен-Жюста.

      1918 год стал знаменательным для всей Европы. Закончилась кровопролитная первая мировая война. Франция, вынесшая все ее тяготы, отпраздновала долгожданную победу. Большие перемены произошли и в жизни Андре Мальро. Он попытался поступить в лицей Кондорсе, но его не приняли. Тогда юный Андре, которому не было еще и семнадцати лет, отказался сдавать экзамены на бакалавра, чтобы получить диплом о среднем образовании. Он покинул материнский дом и обосновался в Париже.

      Огромное удовольствие Андре, как и в детстве, доставляет общение с книгой. Именно с помощью книг он и решил зарабатывать себе на жизнь. Мальро вступил в контакты с владельцами букинистических магазинов и лавок, располагавшихся на набережной Сены, связался с некоторыми издательствами и стал искать обеспеченных клиентов. Молодой Андре обладал поразительным чутьем на редкие, иногда уникальные экземпляры, которые могли иметь большой спрос или просто понравиться тому или иному человеку. На рынках и в магазинчиках старьевщиков он отыскивал книги забытых авторов, или красивые издания в изысканных переплетах, а порой совершенно обычные тома, но с автографами. Мальро покупал и перепродавал их. Дела его шли неплохо. Во всяком случае ему вполне хватало на жилье и пропитание.

      Андре не забывает и о собственном образовании. Большую часть своего свободного времени он проводит в Национальной библиотеке. Страстным увлечением его жизни становится также искусство. Молодой человек постоянно бывает в музеях, картинных галереях, на вернисажах, знакомится с произведениями современных художников, любит ходить в театр и кино.

      Юный Мальро продолжает читать французскую художественную литературу, но его уже увлекает и зарубежная классика. Андре серьезно заинтересовался романами великих русских писателей Толстого и Достоевского. Ему кажутся чем-то сродни их герои. Мальро знакомится и с произведениями известных мыслителей прошлого. Он задумывается над высказываниями французского философа XVII в. Блеза Паскаля о трагичности и хрупкости человека и одновременно его достоинстве. Ему очень импонируют также идеи немецкого философа Фридриха Ницше о "воле к власти", "сверхчеловеке" и "смерти Бога".

      Убеждения самого Андре еще не сложились. Впрочем они всегда будут отличаться противоречивостью. Однако Мальро уже твердо решил, что станет писателем. Он расширяет свои связи, знакомится с разными издателями, директорами журналов, художниками, владельцами салонов. Достаточно быстро ему удается войти в круг литературной и художественной богемы Парижа.

      Мальро действительно и сам начинает писать, пока лишь статьи о современной литературе и живописи, публикуя их в различных периодических изданиях. Его первые небольшие опусы свидетельствуют о том, что он увлекается самыми разными сюжетами. Андре становится поклонником сюрреализма и кубизма в живописи. Чувствуется, что он хорошо знаком с произведениями Матисса, Пикассо, Брака. Мальро превозносит писателя Андре Жида, в романах которого воспевается человек со всеми его достоинствами и пороками, свобода личности и возможность для нее постоянного поиска и выбора. Его также привлекает творчество поэта Макса Жакоба.

      К девятнадцати годам уже оформились характерные черты внешности Мальро, которые он сохранит на всю жизнь. Писатель был среднего роста, довольно худощавый. На красивом, чуть удлиненном лице выделялись огромные выразительные карие глаза и орлиный нос, а щеки время от времени подергивались в нервном тике. Одевался Мальро весьма экстравагантно. "Костюмы покупал в квартале Опера, носил рубашки из хлопка или шелкового поплина, пользовался различными аксессуарами - шарфами, платками, тростью, кожаными перчатками. Его заколки для галстука были с жемчужинами, но чаще всего фальшивыми. Он обожал плащи из плотной ткани, надеваемые лишь на плечи, как накидки офицеров эпохи Второй империи. Обувь он покупал только в хороших магазинах. Словом, выглядел как настоящий парижский денди"2.

      Летом 1921 г. Андре Мальро знакомится с двадцатитрехлетней Кларой Голдсмит. Она с родителями совсем недавно переехала во Францию из Германии. Молодые люди быстро находят общий язык. Андре привлекала в Кларе ее образованность и начитанность. Она, в свою очередь, тоже была очарована начинающим французским писателем, таким экзальтированным и ни на кого не похожим. Клара решила поехать за границу. Андре отправился вместе с ней. Они путешествуют по Италии, Австрии, Чехословакии, Германии, посещают известные европейские музеи, возвращаются во Францию осенью 1921 г. и вскоре решают пожениться.

      Молодая чета обосновывается в Париже и живет главным образом за счет прибыли с биржевых акций, которыми владеет Клара. Андре продолжает вращаться в мире столичной богемы, сотрудничаете различных журналах и издательствах, пишет критические статьи, мечтает о славе. Но пока удача не сопутствует семье Мальро. В начале лета 1923 г. супруги поняли, что их биржевые операции оказались неудачными. Купленные Кларой акции полностью обесценились. Они разорились.

      Что же теперь делать? Жить как все люди - найти себе постоянную работу в каком-нибудь журнале или издательстве и выполнять конкретные задания? Андре Мальро об этом и не помышляет. Разве он такой как все? Нет! Он считает себя особенным. И вот в его голове рождается необычный замысел. Мальро много читал о заброшенных древних храмах и монастырях во французском Индокитае, на территории Камбоджи. Он видел фрагменты их барельефов в музеях: А что если поехать туда, завладеть такими предметами древнего искусства, продать их на Западе и разбогатеть. Настоящая авантюра! И тем не менее Клара поддается уговорам мужа, а вместе с ней и старый школьный друг Андре Луи Шевассон.

      Итак, трое искателей приключений садятся в Марселе на пароход и через месяц, в конце октября 1923 г. прибывают через Сингапур и Сайгон в Камбоджу, как раз, когда закончился сезон дождей. Там они едут до города Ангкор и через джунгли пробираются к старинному заброшенному кхмерскому монастырю. Мальро и Шевассон буквально выламывают из его стен статуи и горельефы и отправляются со своим бесценным грузом назад в Сайгон. Однако их авантюра заканчивается полным провалом. В Пномпене полиция досматривает их багаж и обнаруживает там 600 килограммов скульптур и барельефов3.

      В результате Мальро и Шевассон были осуждены на три года тюремного заключения "за кражу и порчу исторических памятников" и попали за решетку. Кларе удалось избежать наказания. Она спешно возвращается в Париж, собирает подписи в защиту своего мужа, "молодого подающего надежды писателя" и ходатайствует о пересмотре дела. На втором судебном процессе срок Мальро объявляют условным, и осенью 1924 г. он уже в Париже.

      Его ничуть не сломила передряга, в которую он попал. Даже напротив. Мальро полон впечатлений. Индокитай словно манит его назад. Там он познакомился с известным адвокатом Полем Моненом, сторонником демократических преобразований во французских колониях. Мальро разделяет его взгляды. И вот он решает опять ехать туда, откуда совсем недавно вернулся, но уже не в качестве авантюриста и искателя приключений.

      В феврале 1925 г. Мальро с женой вновь прибывает в Сайгон. Супруги остаются там почти год. Вместе с Моненом они начинают выпускать журнал. Сначала он называется "Индокитай", затем - "Порабощенный Индокитай". И в том, и в другом издании авторы пропагандируют идеи проведения в колониях Франции либерально-демократических реформ. Помимо Сайгона и Ханоя, Мальро побывал и в других городах. Добрался он и до Гонконга, и до близлежащего Кантона, где только что закончилась всеобщая стачка.

      Таким образом, молодой писатель и журналист стал свидетелем событий кануна китайской революции 1925 года.

      В самом начале 1926 г. чета Мальро возвращается в Париж. Андре доволен и даже горд собой. Он еще так молод, но столько повидал. Как вспоминали современники, Мальро уже тогда "производил большое впечатление. Его вид говорил одновременно и о вкусе к авантюре, и о меланхоличности, и о безудержной решительности. У него был красивый профиль человека эпохи итальянского Возрождения и в то же время вполне французский облик. Он говорил очень быстро и очень красиво, как будто знал все на свете, умел сражать наповал и казаться самым интеллигентным человеком эпохи"4.

      Мальро действительно стал довольно заметной фигурой. Он честолюбив. О нем говорят. Он нравится женщинам. Но разве этого достаточно? Ведь Мальро не похож на других. Он хочет по-настоящему прославиться. Значит необходимо действовать, заявлять о себе все громче и громче. Мальро твердо решил, что сможет выковать свою судьбу.

      И вот Андре берется за дело. Он очень общителен. Во второй половине 20-х годов в круг его друзей и знакомых входят писатели Андре Жид, Анри де Монтерлан, Пьер Дрьё Ля Рошель, поэт Макс Жакоб, издатели Бернар Грассе и Гастон Галлимар, художники ГТабло Пикассо и Марк Шагал. Мальро сотрудничает в различных периодических изданиях, пишет статьи о литературе и искусстве, публикует последний сборник стихов Гийома Аполлинера "Калиграммы", рассказы молодого Франсуа Мориака. Главным же занятием Мальро становится собственное литературное творчество. Он хочет навсегда вписать свое имя в анналы французской литературы. Основным жанром, конечно, избран роман. О чем? О человеке, его судьбе, характере, силе и слабости, о его жизни и смерти.

      В 1926 г. увидел свет первый роман, а вернее сказать, публицистическая повесть Мальро "Искушение Запада". Она была им задумана еще до поездок в Индокитай. Автор представляет в ней свои юношеские размышления о кризисе традиционных ценностей современной западной цивилизации, отмеченным, по его мнению, "смертью богов".

      Место действия следующих романов Мальро - Восток. Их сюжеты ему долго искать не пришлось. Он пишет отчасти о том, что сам увидел и пережил в Индокитае, вкладывая в образы своих героев частичку самого себя. Роман "Завоеватели", выпущенный Мальро в 1928 г., посвящен событиям китайской революции 1925 года. Автор ярко обрисовал в нем образы террориста Гона, большевика Николаева, умеренного Чень Дая и авантюриста Гарина. Через их действия Мальро представил собственное видение революции, в которой смешивается истинная борьба человека и авантюризм игроков. В 1930 г. выходит следующий роман писателя - "Королевская дорога". Его герои, как некогда сам Мальро, отправились на поиски сокровищ древних кхмерских храмов. Описание ожесточенной схватки этих людей с силами природы и местным населением чередуются с авторскими размышлениями о смысле жизни5.

      Мальро не может долго находиться на одном месте. Тяга к путешествиям - одна из основных черт его натуры. Он сохранит ее на всю жизнь. В 1929 г., пока издательство "Грассе" готовит к изданию "Королевскую дорогу", Мальро, отчасти на средства, выделенные другим издательским домом - "Галлимар" - отправляется в дальний путь. Он опять едет в Азию. Теперь молодой писатель в качестве официального представителя "Галлимар" должен осматривать предметы искусства, чтобы какие-то из них отобрать для выставок в Париже. Но он надеется и приобрести что-нибудь по сходной цене, чтобы потом выгодно перепродать в Европе. Весной 1929 г. Мальро вместе с Кларой садится на пароход в Марселе и отплывает в Стамбул. Оттуда супруги отправились в Персию и Афганистан и даже смогли посетить окраины молодого советского государства - Батуми, Баку и Одессу.

      В 1930 г. чета Мальро совершает еще одно, более длительное путешествие. Они едут через Персию и Афганистан в Индию, Китай и Японию и летом 1931 г. заканчивают свой многомесячный маршрут в Соединенных Штатах. Мальро возвращается совершенно очарованный Ближним и Средним Востоком. Однако пока он был в отъезде, в декабре 1930 г., покончил с собой его отец. Это событие потрясло писателя.

      В Париже Мальро опять на виду. Он живет с Кларой в небольшой квартирке в центре города. Супруги принимают друзей у себя, часто выезжают на светские вечеринки, бывают на выставках, любят ходить в театр и кино. Писатель много работает. Он сотрудничает с известным периодическим изданием "Новый французский журнал", задумал написать еще один роман. Круг его знакомств все расширяется. Мальро дружит с известным философом Раймоном Ароном, общается с поэтом и драматургом Жаном Кокто.

      Клара почти всегда находилась рядом с мужем. Она обладала сильным характером, не уступала Мальро по интеллекту, но предпочла жить его интересами. Жена стала для него лучшим советчиком, помощником в работе, иногда оказывала на него влияние. Мальро ценил ее. Однако это не мешало ему увлекаться другими женщинами.

      По своим политическим убеждениям Мальро тяготеет к левым. Некоторые даже утверждают, что он близок с коммунистами. Писатель проявляет явный интерес к СССР, стране, в которой победила революция. Мальро очень высоко оценил киноленту Сергея Эйзенштейна "Броненосец Потемкин". В Париже он знакомится с советским писателем и журналистом Ильей Эренбургом. Писатель увлечен личностью Льва Троцкого. Правда сам Троцкий, высланный из Советского Союза и находящийся в Европе, упрекает Мальро за то, что в "Завоевателях" он слишком вольно описал революцию. Между ними разгарается полемика на страницах прессы.

      В свои тридцать лет Мальро не переставал производить большое впечатление на окружающих. "Ему было, чем восхищать, - вспоминал знакомый писателя Морис Сакс. - Живость и смекалистость его ума не знали себе равных. Красивый голос. Пылкая и убедительная манера говорить. Изумительное лицо, которое немного портил его нервный тикг. Элегантность во всем: в походке, в манере одеваться, в жестах очень красивых рук. А его понимание и внимательность, любознательность и такое благородство. Тем не менее, он немного походил на шарлатана... К нему тянуло, потому что он был смелым, хладнокровно героическим, человеком сильных страстей... чувствительным, готовым помочь, сопереживающим, однако не слишком гуманным, очень разумным, иногда мечтательным, никогда заурядным и вообще достаточно причудливым"6.

      1933 год стал для Мальро особенным. В марте у него родилась дочь Флоранс. В апреле был опубликован его самый знаменитый роман "Удел человеческий". Место действия - опять Восток. Сюжет - неудачное революционное восстание в Шанхае в 1927 г., жестоко подавленное войсками Чан Кайши. Автор заявил, что в своей книге он попытался дать несколько образов человеческого величия и что он разыскал их среди китайских коммунистов. Герои романа - Кио, Катов, Хеммельрич - смело вступают в противоборство со своим уделом, условиями своего существования. Их поступки свидетельствуют о неисчерпаемости возможностей человека. Жертвенность и гибель таких людей есть дерзкий вызов смерти. За "Удел человеческий" Мальро был удостоен высшей литературной награды Франции - Гонкуровской премии.

      В августе 1933 г. состоялась личная встреча Мальро с Троцким, прибывшим во Францию. Несмотря на былые разногласия писатель выказал к знаменитому советскому революционеру явную симпатию.

      В том же году умерла мать Мальро. А в его личную жизнь входят две новые женщины. Сначала он познакомился со своей сверстницей, начинающей писательницей Луизой де Вильморен. Когда-то в юном возрасте она была помолвлена с Антуаном де Сент-Экзюпери, но не решилась выйти за него замуж. Вскоре Луиза стала женой состоятельного американца, уехала в Соединенные Штаты, родила троих детей. Брак ей счастья не принес. Она развелась с мужем, оставила ему детей и вернулась в Париж. Мальро быстро увлекся Луизой. Однако ей самой нравился не только пылкий экстравагантный писатель. Поэтому ее роман с ним оказался быстротечным и вскоре закончился. Примерно в то же время Мальро познакомился еще с одной молодой французской писательницей Жозет Клоти. Двадцатитрехлетняя высокая обаятельная блондинка быстро завоевала сердце Мальро. Их любовная история переросла в большой роман.

      Женские чары не вскружили писателю голову до такой степени, чтобы он забыл обо всем. Осенью 1933 г. Мальро активно включается в общественно-политическую жизнь. В Германии пришли к власти фашисты и начали борьбу с левыми. В тюремных застенках оказались известные коммунисты Георгий Димитров и Эрнст Тельман. Мальро собирает подписи под петицией за освобождение заключенных и везет их списки вместе с Андре Жидом в ноябре в Берлин, чтобы вручить фашистскому руководству.

      В начале следующего года писатель едет в очередное путешествие. Да в какое! Он бежит от своих реальных женщин и отправляется на поиски мифической - царицы Савской. В феврале 1934 г. Мальро вместе с приятелем, летчиком Эдуаром Корнильоном-Молинье совершает полет на одномоторном самолете над Аравийской пустыней. Они пытаются обнаружить руины древней столицы легендарной царицы. Что-то путешественники увидели, но, что именно, понять было трудно. На обратном пути в Европу их самолет попал в сильный циклон и чуть не разбился. Мальро был горд, что смог посмотреть в глаза смерти, о которой столько думал и так много писал, и героем возвратился в Париж.

      Летом 1934 г. Мальро уже отправляется в следующее большое путешествие. Илья Эренбург давно предлагал ему посетить Советский Союз. И вот представился удобный случай. В августе в Москве собирается Первый всесоюзный съезд советских писателей. С подачи Эренбурга Мальро приглашают принять в нем участие. Он с удовольствием собирается в путь. Ему очень интересно посмотреть страну, в которой победила революция. В начале июня Мальро с Кларой в сопровождении Эренбурга и его жены выезжают из Парижа в Лондон и оттуда пароходом в Ленинград.

      Мальро был очарован городом на Неве. Он обошел почти все его музеи, посетил знаменитые дворцы в пригородах, много общался с самыми разными людьми. Из Ленинграда писатель прибыл в Москву. Опять музеи и выставки, экскурсии по древней столице. Мальро с интересом наблюдал, как живут советские люди. Ему нравилось в СССР.

      Выступление Мальро на Первом всесоюзном съезде советских писателей - "Искусство - это завоевание" - произвело большое впечатление и показало, что писатель - прекрасный оратор. Суть его речи уловить трудно, но какой она была возвышенной! "Писатели, "инженеры человеческих душ", не забывайте, что высочайшая функция инженера - творчество, - восклицал Мальро. - Искусство - не смирение, искусство - завоевание. Что искусство завоевывает? Чувства и способы их выражения. Над чем одерживает победу? Почти всегда над бессознательным; очень часто над логикой..., когда множество наших писателей пишут для призраков или для людей будущего, вы, похожие друг на друга и тем не менее разные, как две руки одного тела, закладываете здесь основы цивилизации, которая породит своих Шекспиров... Мир ждет от вас не только показа того, кто вы есть в действительности, но и показа того, что выше вас, и скоро лишь одни вы сможете показать миру все это"7.

      Необыкновенно общительный Мальро завел в Москве обширные связи. Он познакомился с Максимом Горьким, Алексеем Толстым, Борисом Пастернаком, Исааком Бабелем, Михаилом Кольцовым. Его интересовали и театральные деятели. Писатель завязал контакты с Всеволодом Мейерхольдом, Соломоном Михоэлсом, Александром Таировым. Он был очень рад встрече с Сергеем Эйзенштейном. Мальро нравилась и приставленная к нему сопровождающая и переводчица Болеслава Болеславская, которую он звал просто Боля. Из Москвы писатель с женой отправился в двухнедельную поездку по Сибири, где он изъявил желание посмотреть, как живут простые труженики колхозов и совхозов.

      В сентябре 1934 г. полный впечатлений писатель вернулся в Париж. В следующем месяце по инициативе Ассоциации революционных писателей и художников Франции он выступил с отчетом о работе московского съезда, на котором только что побывал. Его речь, произнесенная с большим пафосом, свидетельствовала о восторженном восприятии увиденного в СССР. "Часто говорят о подозрительности, недоверии, с которым молодое советское общество, так часто оказывавшееся в опасности, вынуждено относиться к человеку, - подчеркивал Мальро. - Будем осторожны в словах: эта подозрительность распространяется только на отдельную личность. Что же касается человека вообще, то, напротив, доверие оказываемое ему советами, быть может, самое большое за всю историю. Доверие к детям сделало из них пионеров. Женщина царской России, чье положение было, пожалуй, самым униженным и тяжелым в Европе, превратилась, благодаря доверию к ней, в советскую женщину, проявляющую сегодня поразительную волю и сознательность. Трудом воров и убийц построен Беломорканал. Из беспризорников, которые тоже почти все были ворами, созданы коммуны по перевоспитанию"8.

      В СССР Мальро восприняли как настоящего друга страны Советов, революционного писателя, близкого к коммунистам. На протяжении второй половины 30-х годов его произведения переводились на русский язык и публиковались полностью и частями в различных журналах и газетах. Надо сказать, что это принесло неплохой доход автору.

      Творчество Мальро стало объектом пристального внимания советских литературоведов. Они не стеснялись говорить о стиле писателя то, что думали, а о нем самом то, что знали. Так, например, в феврале 1935 г. Мальро было посвящено специальное заседание в Союзе советских писателей. С основным докладом о нем выступил известный литературовед И. И. Анисимов. Он отметил, что Мальро - "художник исключительного своеобразия", "неповторимая творческая индивидуальность", "резко разорвал с культурой капитализма", "исходит из убеждения исчерпанности и даже фальшивости современной цивилизации". Но далее о стиле писателя критик говорил: "Мальро пишет захлебываясь. У него амальгама всего, даже когда потрясение у него очень велико. Обыкновенно он скачет через образы, через картины и, если заканчивает фразу, то только из снисхождения к нам, потому что без этого не поймем. Он мог бы оборвать фразу и поставить три точки, но это не принято, потому он идет дальше. Для него важен человеческий пафос, человек как таковой". Выступивший в прениях по докладу другой советский литературовед, Ромов, доложил о том, что ему удалось узнать о прошлом французского писателя. "Мальро поехал в Индокитай, - поведал он, - чтобы найти там обстановку, в которой могла бы развернуться авантюра его личной жизни. Его привлекала также и старая культура. Мальро часто думает как искусствовед. Он влюблен в искусство... он там украл что-то и по поводу этой кражи была страшная кутерьма во Франции. Писались какие-то петиции, с просьбой освободить его просто как воришку, который украл какую-то скульптуру"9.

      Такие высказывания членов Союза советских писателей совсем не помешали иметь им с Мальро тесные контакты. В 1935 - 1939 годах иностранная комиссия Союза ведет с ним постоянную переписку. Корреспондентами Мальро в СССР также стали режиссер Камерного театра Таиров, редактор "Литературной газеты" Рокотов, переводчица Боля Болеславская и др.

      1935 год прошел для Мальро под знаком борьбы с немецким фашизмом. Весной писатель выпускает повесть "Годы презрения". Ее герой немецкий коммунист-подпольщик Касснер, попавший в тюрьму. Мальро рисует портрет человека, который в тяжелый момент испытаний проявляет твердую волю и самые высокие моральные качества.

      Мальро со свойственной ему энергией участвует в антифашистских манифестациях. В июне 1935 г. он председательствует в Париже на Первом международном конгрессе в защиту культуры. В декабре писатель вместе с Андре Жидом организовывает митинг, приуроченный ко второй годовщине освобождения Димитрова, на котором также создается комитет в защиту Тельмана.

      Бурная деятельность Мальро во Франции и его связи с Советским Союзом вызывают подозрение у властей. Комитет национальной безопасности Франции, имевший своих осведомителей, завел на писателя досье. Информация о нем поступала самая разная. Сообщалось о его прошлой деятельности в Индокитае, о том, что он дружен с Эренбургом, близок к французским коммунистам. Некоторые из них, впрочем, ошибочно считали, что Мальро сам агент Комитета национальной безопасности10.

      В марте 1936 г. Мальро опять отправляется в СССР. Его отношения с Кларой становятся все более и более натянутыми. Роман с Жозет, напротив, развивается. Ехать с женой он не хочет, с Жозет, по формальным соображениям, не может. В результате писатель решает взять с собой сводного брата Ролана. В Москве Мальро встречается с советскими деятелями литературы и искусства. С Мейерхольдом он обсуждает возможность поставить в театре "Удел человеческий". Но мечтает он о том, чтобы по этому самому известному его роману был сделан фильм. Мальро очень хочет, чтобы снял его Сергей Эйзенштейн. И он отправляется к знаменитому кинорежиссеру в Кисловодск, где тот работает над очередной картиной. Писатель с радостью общается с Эйзенштейном, а заодно и любуется красотами Кавказа. Однако ни к какой договоренности они не пришли. Вместе с Бабелем и Кольцовым Мальро побывал в гостях у Горького, на его даче в Крыму.

      Во Франции 1936 год прошел под знаком сплочения левых политических сил в борьбе против угрозы фашизма. Перед очередными выборами в Палату депутатов коммунисты, социалисты и радикалы объединились в Народный фронт. Их блок победил, и в июне социалист Леон Блюм сформировал правительство Народного фронта. Однако Мальро не принимает активного участия в политических баталиях у себя на родине. Его опять влечет за пределы Франции. Именно за границей он всегда находит приложение своей энергичной деятельности. На этот раз Мальро выбирает Испанию.

      Летом в Испании генерал Франко поднял мятеж против республиканского правительства. Началась гражданская война. Фашистские государства Европы - Германия, Италия и Португалия - встали на путь открытой поддержки мятежников. Они сначала предоставили Франко вооружение и инструкторов, а затем направили в Испанию свои войска. Франция и Англия придерживались политики невмешательства. Однако часть французского общества осудила подобную политику. Коммунисты и представители других партий, а также многие известные деятели французской интеллигенции приняли деятельное участие в сборе средств для законного испанского правительства и формировании интернациональных бригад, сражавшихся против франкистов.

      Мальро лично развернул интенсивную деятельность. Он выступил организатором покупки и переправки самолетов республиканцам. Это сразу было отмечено в Комитете национальной безопасности Франции. В одной из его докладных записок утверждалось: "....писатель коммунист Андре Мальро, выполняющий миссию Коминтерна, только что отправился в Испанию на борту самолета, пилотируемого Корнильон-Молинье"11. Навряд ли Мальро действительно получил задание от руководителей Коминтерна, да и членом Французской коммунистической партии он никогда не был. Но за Пиренеи писатель действительно поехал. Там он возглавил эскадрилью "Испания" и сам поднимался в воздух вместе с пилотами, осуществлявшими бомбардировки близ Мадрида и Толедо, а также в Валенсии и других областях страны.

      Только в начале 1937 г. Мальро возвратился в Париж, где часто выступает на массовых митингах в защиту испанских республиканцев. Его вид и красноречие как всегда производили большое впечатление на слушателей. Присутствовавший на одном из митингов Франсуа Мориак записал: "На красноватом фоне сумерек появляется бледный Мальро и застывает в своей величественности. Сразу овации"12.

      Во время испанских событий произошли изменения в личной жизни писателя. Он принимает решение расстаться с Кларой. Она не дает ему развода. Тем не менее Мальро уходит к Жозет Клоти. Весной 1937 г. вместе с ней он отправляется в США и Канаду. Там он собирает деньги для испанских республиканцев. И конечно же - новые знакомства и бесконечное общение с известными людьми. Среди них Альберт Эйнштейн, Эрнест Хемингуэй, Иегуди Менухин, Марлен Дитрих, Морис Шевалье.

      Во второй половине 1937 г. Мальро, наконец, вновь берется за перо. Сюжет продиктовала жизнь. Он пишет роман "Надежда" о событиях гражданской войны в Испании. У писателя сразу появляется идея сделать по этому произведению фильм. И в следующем году он отправляется в Барселону на съемки. В январе 1939 г. город был взят войсками Франко, поэтому монтаж фильма Мальро пришлось делать в Париже.

      Между тем время неумолимо приближало Европу к самой грандиозной битве в ее истории. Мальро как будто этого не чувствует. Ему 38 лет. Он еще молод, но уже действительно знаменит. Мальро, конечно, не стал таким выдающимся французским писателем, как, скажем, Андре Жид или Франсуа Мориак. Но он известен не только своим литературным творчеством. Сколько всего у него за плечами! Встречи со знаменитыми людьми, блестящие ораторские выступления, путешествия-приключения по Европе, Азии, Америке, участие в испанской гражданской войне, съемки фильма и многое другое.

      Мальро живет в Париже с очаровательной Жозет Клоти, посвятившей свою жизнь только ему. Он обожает кошек, которые непременно присутствуют в доме, чтобы радовать своей грациозностью его взор. Писатель любит жить ни в чем себя не ущемляя, выезжает на светские приемы, всегда не прочь выпить. Он решил написать большой труд об искусстве. Мальро подумывает еще об одной поездке в СССР. В июне 1939 г. он пишет интересное письмо в Москву, своей давней знакомой Болеславской: "Дорогая Боля. Фильм закончен, и возможно, мне придется поехать в Москву, чтобы им заняться. Я бы хотел, чтобы Жозет могла приехать со мной и немножко позже монтажер. Бесполезно говорить, что ввиду нужды я предпочел бы использовать свои рубли скорее, чем франки, редкие в этом сезоне. Раз вы снова работаете у господ писателей, не могли бы вы сделать небольшой поход в сторону моего текущего счета в рублях в Гослитиздате и сообщить мне: 1. Сколько их у меня остается, 2. Как стоимость билета на советский пароход смогла бы быть переведена в Париж или Лондон. Если вы сообщите мне эти сведения, вы будете как всегда человеком полным действенности. Все передают Вам тысячи приветов, и мы также. Андре Мальро"13.

      Однако начавшаяся вскоре вторая мировая война решила все по-своему. Она унесет миллионы жизней. А скольким оставшимся в живых переломит судьбы. Мальро военные годы принесли тяжелые испытания. Заключенный в августе 1939 г. советско-германский пакт о ненападении был воспринят во Франции самым негативным образом. Многие представители французской интеллигенции, с симпатией относящиеся к стране Советов, теперь осуждали ее руководство. Мальро, которого связывали со многими советскими людьми дружественные узы, не стал публично осуждать политику СССР. Однако архивные документы свидетельствуют о том, что он поспешил отмежеваться от коммунистов.

      В одной из докладных записок Комитета национальной безопасности Франции, относящихся к январю 1940 г., содержатся следующие сведения: "Получены данные, что Андре Мальро собирается в ближайшее время поступить на военную службу. Перед вступлением в ряды армии он распространяет некое сочинение, которое только что написал. В нем он прямо нападает на страну Советов, а также утверждает, что никогда не был членом коммунистической партии:.."14.

      Еще одна любопытная информация о Мальро поступила в Коминтерн от французского писателя-коммуниста Жана-Ришара Блока, который во время войны находился в Москве и писал для Коминтерна справки о положении во Франции. В одной из них он писал: "В начале войны в чилийском посольстве (в Париже. - М. А.) в присутствии коммуниста-советника посольства разыгрался грандиозный скандал. Жена Арагона попросила у Мальро подписи под петицией в защиту одного интеллигента. Он пришел в страшное бешенство и заявил дословно: "вы, коммунисты, имеете только одно право - молчать. Вас надо только ставить к стенке, иначе с вами обращаться нельзя". Он несколько раз хотел вступить в армию, но требовал для себя высокого офицерского чина. В конце концов он записался в какую-то танковую часть"15.

      В начале войны Мальро и правда несколько растерялся. Военные действия на Западном фронте до мая 1940 г. не велись. Писатель решил поступить на службу добровольцем, но он мечтал попасть в авиацию. Ему отказали. Тогда в конце зимы Мальро согласился служить в танковом корпусе. Вскоре он узнал, что Жозет беременна.

      Стремительное наступление немецких дивизий началось в мае 1940 года. Французы не смогли организовать сопротивление такому натиску. В июне Мальро попал в плен под городом Сане. Уже в плену он узнал, что маршал Петэн подписал перемирие с Гитлером. Половина страны - северная зона - была полностью оккупирована немцами. В южной, свободной зоне, Петэн установил профашистский режим. Маршал как "глава государства" и его правительство обосновались в курортном городке Виши.

      В ноябре 1940 г. при помощи брата Ролана Мальро удалось бежать из плена. Он сразу перебирается в южную зону, на средиземноморское побережье. Туда к нему приезжает Жозет с только что родившимся мальчиком, которого называют Пьер-Готье. Мальро поселился с женой и сыном в небольшом городке недалеко от Ниццы.

      1941 год для многих стал временем принятия решений. В Лондоне генерал де Голль основал организацию "Свободная Франция", целью которой он провозгласил борьбу за освобождение родины. Генерал призывал соотечественников присоединяться к нему. В самой Франции мало-помалу начинали складываться первые группы Сопротивления. А что же Мальро? Всегда такой деятельный, экспансивный, сейчас он вдруг притих. Писатель словно не может определить для себя место во всем происходящем. Он пытается работать. Задумал написать книгу "Битва с ангелом". В 1942 г. к нему приезжают Андре Жид, Жан-Поль Сартр и другие его друзья и знакомые. Его стремятся убедить, чтобы он связался с Сопротивлением. Не получается. Мальро отвечает: "Я иду, но иду один"16.

      После оккупации немцами южной зоны, в начале 1943 г. Мальро с семьей перебирается в департамент Коррез. В марте у него с Жозет рождается второй сын - Венсен. Писатель заканчивает первую часть "Битвы с ангелом". Он называет ее "Орешники Альтенбурга" и посвящает борьбе французов против немецких оккупантов. И опять тихая семейная жизнь в небольшом уютном доме. Жена, два маленьких мальчика, кошка. У Мальро бывают его братья - Ролан и Клод. Оба они давно вступили в ряды Сопротивления. Братья призывают Андре последовать их примеру. Пока безответно. Ролан в середине 1943 г. женился на пианистке Мадлен Лью.

      В начале 1944 г. Ролан и Клод были схвачены оккупантами и депортированы. В конце года стало известно, что оба они погибли. Мадлен переехала жить к Андре и Жозет. В марте 1944 г. у нее родился сын Ален. Скорее всего именно депортация братьев побудила Мальро летом 1944 г., наконец, принять решение о вступлении в ряды Сопротивления. Правда, он почти сразу же был задержан немцами и заключен в тюрьму в Тулузе. Лишь поспешное отступление фашистских войск в августе спасло Мальро жизнь. Его освободили вместе с другими заключенными французские партизаны.

      Тем временем по всей Франции разворачиваются широкомасштабные операции по освобождению страны от оккупантов. Мальро активно в них включается. Под именем полковника Берже он создает бригаду "Эльзас-Лотарингия" и участвует в боях под Страсбургом. В ноябре писатель узнает о страшном событии. Жозет Клоти провожала на поезд свою мать. Она выходила из ее вагона, когда состав уже тронулся. Ноги Жозет соскользнули со ступенек и попали под колеса. Несколько часов спустя она умерла в больнице. Мальро нашел в себе силы преодолеть такое испытание. Полковник Берже доходит с бригадой "Эльзас-Лотарингия" до Штутгарта.

      Весна 1945 года. Война окончена, а вместе с ней перевернута еще одна страница жизни. Но надо идти вперед, думать, как быть дальше. Мальро принимает решение связать свою дальнейшую судьбу с вдовой Ролана Мадлен. Новая семья - Андре, Мадлен и три маленьких мальчика, Пьер-Готье, Венсен и Ален, поселились в просторной квартире на окраине Парижа близ Булонского леса. В 1946 г. Мальро оформит развод с Кларой и в 1948 г. женится на Мадлен. Пока же писатель думает, чем теперь себя занять.

      Мальро напишет позднее, что только во время войны он "обрел" Францию. Все его бесконечные постижения чужих стран, других культур остались позади. Теперь, наверное, писатель впервые осознал, что пора послужить и родному отечеству. А что такое Франция в 1945 году? Для всех французов она отождествлялась прежде всего с именем одного человека - генерала де Голля. В 1940 г. этот почти никому не известный военный бесстрашно взломал свою судьбу. Генерал не подчинился приказу сложить оружие и сдать отчизну врагу. В канун позорного перемирия, заключенного маршалом Петэном с Гитлером, он вылетел в Лондон и заявил соотечественникам, что будет продолжать битву за Францию. Годы войны превратили его в политика. Сколько раз англичане и американцы объявляли его неугодным. Но он твердо шел к цели, шаг за шагом создавая в изгнании "другую Францию", непокоренную, несломленную. Невероятным усилием воли и упорством де Голль выстоял. Он возглавил Временное правительство. Именно благодарят этому генералу Франция оказалась в лагере победителей. Де Голль стал человеком-легендой.

      Мальро не мог не нравиться такой человек. Он думал о нем. Его тянуло к нему. Де Голль, конечно, знал о Мальро и его неугомонном нраве, ему рассказывали о нем. Генерал понимал, что писатель был чем-то сродни ему самому. Ведь Мальро тоже выковал свою судьбу. И вот в августе 1945 г. приближенные де Голля организовали его встречу с писателем. Она оказалась судьбоносной. Отныне эти два человека будут рядом всегда. Для Мальро, такого сумасбродного, самовлюбленного, горделивого, который себя ставил превыше всего и вся, де Голль станет настоящим кумиром, единственным человеком, достойным преклонения. А для де Голля Мальро окажется, может быть, единственным другом, которому он будет полностью доверять и делиться с ним самим сокровенным.

      Пока же, во время первой встречи, собеседники говорили об истории Франции, о ее великих людях - Корнеле, Ришелье, Мирабо, Наполеоне, Клемансо. Они понравились друг другу. Мальро написал впоследствии, что он нашел де Голля "полностью соответствующим мифу о нем"17 . Глава Временного правительства сначала предложил писателю пост технического советника по культуре, а после переформирования кабинета в ноябре 1945 г. - портфель министра информации.

      Писатель с интересом взялся за новое дело. В его обязанности входило налаживание связей с интеллигенцией, определение культурной политики правительства, разработка опросов общественного мнения и даже проведение реформы устаревшей системы национального образования. Однако работать Мальро пришлось не долго, потому что в январе де Голль добровольно покинул пост главы правительства. Во Франции возродилась довоенная многопартийная система. Учредительное собрание готовило проект новой конституции, согласно которой в стране должна была быть вновь установлена республика парламентского типа. Де Голль же не хотел управлять вместе с партиями и зависеть от них.

      Так Мальро остался не у дел. Но он - натура увлекающаяся. Пока в стране принимается Конституция 1946 года и устанавливается Четвертая республика, писатель после долгого перерыва берется за перо. Он не намерен больше писать романов, а хочет представить свое видение искусства. Мальро часто говорил: "Для меня искусство - то же самое, что для других религия". Он ведь с ранней молодости был захвачен красотой творений живописцев и ваятелей разных времен и цивилизаций. Мальро писал о произведениях искусства и творчестве известных художников и скульпторов еще до войны. Теперь он решил посвятить искусству целую серию трудов. Свою первую книгу писатель называет "Психология искусства". Одна ее часть, "Воображаемый музей", вышла в свет в 1947 г., вторая, "Художественное творчество", - в 1948 г. и третья - "Цена абсолюта" в 1950 году. Как пишет Л. Г. Андреев, "Эстетическими трудами назвать эти работы трудно, собственно теория искусства в них не содержится. Скорее это публицистическая эстетика, или эстетическая публицистика, определение функции искусства в мире...". Для Мальро, пишет Ж. Базен, "каждое произведение искусства уникально и никак не связано с какими бы то ни было феноменами цивилизации и культуры". Оно, конечно, вечно. И если человеческая личность, герой любого романа писателя, всегда находится в схватке с судьбой и борется за свою жизнь, то в искусстве, по мнению Мальро, "судьба отступает". Искусство бессмертно, оно - "антисудьба"18.

      Пока Мальро размышляет о непреходящих ценностях искусства и о том, что гениальные творения человека дают ему бессмертие, де Голль начинает думать о возвращении к власти. После отставки генерал жил в своем имении Коломбэ-ле-дёз-Эглиз. Он пригласил туда верных сторонников, давно именовавших себя голлистами и заявил им, что хочет создать и возглавить объединение, главной целью которого станет борьба за отмену Конституции 1946 года и установление во Франции сильной исполнительной власти. Среди призванных в Коломбэ оказался и Андре Мальро.

      Официальное заявление о создании новой организации - "Объединении французского народа" (РПФ) - де Голль сделал в апреле 1947 года. Так генерал и его сторонники объявили "войну" Четвертой республике и ее слабой "системе партий". Голлисты стремились к решению поставленной задачи путем завоевания большинства мест в Национальном собрании и после этого проведения коренной реформы государственного устройства Франции. Председателем РПФ стал сам де Голль, генеральным секретарем - Жак Сустель. Был также создан комитет управления из тринадцати человек, в который вошел Мальро. Генерал возложил на него важную задачу по пропаганде целей РПФ и организации съездов объединения. Писатель был очень доволен. Он видел в идеях РПФ дух бунтарства. Мальро занялся изданием газеты РПФ. Сначала она называлась "Искра", затем "Объединение".

      Писатель со своими помощниками по пропаганде отказался разместиться на улице Сольферино, в штаб-квартире РПФ. Он устроился обособленно, на углу площади Оперы и бульвара Капуцинов. Мальро со свойственной ему независимостью хотел работать в таком месте, где бы "царствовал" только он один. В небольшом кабинете писатель принимал своих соратников по РПФ. Некоторые из них оставили небольшие зарисовки об этих встречах. "Он никогда не мог долго находиться за письменным столом, - пишет Андре Асту, - ему просто не сиделось на одном месте. Расхаживая все время из угла в угол, он говорил, курил, тяжело дышал. И это все одновременно. Как только его сигарета истлевала наполовину, он ее гасил и зажигал новую. В облачках дыма его пылкие, острые, звонкие слова как бы подскакивали. Тембр его голоса был словно из другого мира. Все в нем было таким конвульсивным, как будто он постоянно порождал идеи. Как он умел покорять! От него исходил просто ошеломляющий шарм. А слова все вылетали из его рта целым каскадом. Казалось, что какой-то внутренний щелчок выталкивает из него мысли в бешеном ритме, и даже сам он не может их контролировать"19.

      Когда писатель появлялся на заседаниях комитета управления, он также производил на всех присутствующих чарующее впечатление. "Андре Мальро, - вспоминает Леон Ноэль, - всегда нас поражал и восторгал магией своего слова, богатством эпитетов и неожиданностью искрометных замечаний, которые взмывали в воздух, словно фейерверк. Контраст между его романтической манерой говорить и четкими, точно подобранными формулировками генерала де Голля, свидетельствовал о том, насколько разными были эти две удивительные индивидуальности. Их всегда связывало взаимное восхищение, и благодаря им наши заседания превращались порой в праздник разума"20.

      Талант Мальро-оратора был всегда поразителен и уникален. На годы РПФ явно пришелся расцвет его импровизированного ораторского искусства. Его ярчайшие выступления запомнились почти всем голлистам той поры. "Звучал голос, - отмечает Жанин Моссюз, - захватывающий своей энергией. Он взывал не к разуму, а к чувствам. Его тон то серьезный, то ироничный, то приподнятый. Ни один другой оратор не был способен закручивать таких длинных фраз, наполненных литературными, философскими и историческими цитатами. Андре Мальро заставлял своих слушателей идти вслед за ним от одного века к другому. От Сен-Жюста он переходил к Платону, сначала упоминал Неру, потом Барреса. Весь мир проходил перед глазами голлистов: Китай, Турция, Америка, Россия... Оратор воскрешал персонажи четырех сторон света. Он делал вызывающие сравнения и проводил неожиданные параллели. Парадоксальность его суждения походила на талант иллюзиониста"21.

      На одном из первых митингов РПФ Мальро восклицал: "Мы с вами вместе с генералом де Голлем, потому что из его уст прозвучал голос Франции из самого глубокого безмолвия. И сейчас, когда раздались ваши первые апплодисменты, мне показалось, что я услышал, как в тишине забилось в первый раз большое уснувшее сердце, которое все считали сердцем Франции и уже не надеялись, что оно когда-нибудь пробудится". Без Мальро не обходился ни один съезд РПФ. Он обычно выступал в заключительный день и говорил в своей речи о Франции и о де Голле. Завершая II съезд РПФ в феврале 1949 г. писатель заявил: "Мы должны быть преданы нашей Франции. И только нам предстоит вернуть ей настоящее предназначение, издавна связанное с судьбами мира. Мы сможем это сделать лишь отдав нашу волю и нашу душу одному человеку, который сейчас рядом с нами. Вот тогда Франция станет его и нашей Францией. Должен же, наконец, настать день, когда во главе страны будет стоять достойный лидер, и сама она сможет взирать на него без усмешки"22.

      Присутствие Мальро в рядах РПФ придавало оппозиционному голлистскому движению некое неповторимое своеобразие и притягивало людей. Голлистские митинги собирали порой десятки тысяч человек. Де Голль очень любил и ценил Мальро. Он и сам не мог устоять перед его образованностью, необыкновенным даром импровизации и демоническим очарованием.

      В семье Мальро царил его культ. Писатель жил на широкую ногу в своей шикарной двухэтажной квартире возле Булонского леса. Он держал прислугу - горничную, кухарку, уборщицу, лакея и шофера. Его многие довоенные связи были утеряны. Друзей почти не осталось, только знакомые и приятели. Те из них, которые приходили в дом Мальро, удивлялись, что он живет с таким размахом. Откуда могли взяться такие большие деньги? За спиной писателя ходили слухи, что он, как и некоторые другие, приложил руку к средствам Сопротивления23.

      Жена Мальро, Мадлен жила интересами мужа. Она принимала его гостей, выезжала вместе с ним в город, оберегала его покой в доме. Мадлен печатала на машинке все то, что он писал, помогала подбирать мужу иллюстрации к его книгам по искусству. О карьере пианистки ей пришлось забыть. Лишь изредка Мадлен подходила к роялю, чтобы поиграть Брамса, Дебюсси, Сати. Музыка, к сожалению, не была увлечением ее супруга.

      Воспитанием детей Мальро не занимался, однако, был с ними строг, часто делал замечания. Мальчики, его сыновья Пьер-Готье и Венсен и племянник Ален, жили вместе с ним. Время от времени в гости к отцу приходила Флоранс, дочь от первого брака. Обедал писатель вместе с детьми только по выходным дням. Они знали, что их выдающийся отец большой гурман и с интересом наблюдали, с каким удовольствием он ест красное мясо, чуть поджаренное на вертеле, икру и как проворно поглощает торт "наполеон"24 . Добавим, что Мальро много пил, предпочитая виски, и выкуривал двадцать сигарет в день.

      В 1951 г. во Франции прошли парламентские выборы. Голлисты очень надеялись на успех, но их надежды не оправдались. РПФ получило всего 118 мест в Национальном собрании. После этого голлистское объединение вступило в полосу внутренних противоречий, которые постепенно привели его к упадку. В 1953 г. де Голль решает распустить РПФ. Мальро был очень разочарован. Он считал, что голлисты вполне могли бы действовать более решительно и вернуть себе власть жесткими методами.

      Теперь писатель большую часть своего времени посвящает трудам по искусству. Он работает над "Воображаемым музеем мировой скульптуры" и выпускает его по частям. В 1952 г. выходит книга "Скульптура", в 1954 г. - "От барельефов к священным гротам" и "Христианский мир". В 1957 г. появляется одна искусствоведческая работа Мальро - "Метаморфозы богов". Пользуясь свободным временем, писатель путешествует. Без этого он не может. В 1952 г. Мальро побывал в Греции, Египте, Иране, Индии. В 1954 г. он вновь посетил Соединенные Штаты.

      В середине 50-х годов голлистское движение почти полностью утеряло свое влияние в стране. Де Голль отдалился от политики и жил почти безвыездно в Коломбэ. Его самые верные сторонники, объединившиеся в небольшую партию "социальных республиканцев", на парламентских выборах 1956 г. получили всего 21 место в Национальном собрании. Тем не менее, они не теряли надежды когда-нибудь вернуться к власти. В Париже известные голлисты - Мишель Дебре, Жак Сустель, Эдмон Мишле - каждую неделю собирались в Доме Латинской Америки. Иногда на эти встречи приезжал и Андре Мальро. Голлисты не забывали и о своем лидере. Время от времени они приезжали к де Голлю в Коломбэ. Мальро, конечно, входил в их число.

      Между тем Четвертая республика, ослабленная колониальными войнами и нестабильностью собственной политической системы, вступила в полосу затяжного кризиса. Роковой для нее оказалась алжирская война. В Алжире все время нарастало недовольство со стороны офицеров сражающейся там французской армии и местных ультраколониалистов непоследовательностью алжирской политики парижских кабинетов. Голлисты решили воспользоваться такой ситуацией. Они тайно налаживали контакты с недовольными и пытались склонить их выступить с призывом к де Голлю. Сторонникам генерала удалось это сделать в процессе алжирского антиправительственного мятежа, поднятого "ультра" и поддержанного армией 13 мая 1958 года. Де Голль умело воспользовался действиями мятежников и смог вернуться к власти на продиктованных им условиях. 1 июня 1958 г. Национальное собрание утвердило его в качестве председателя правительства.

      Мальро не знал о деятельности голлистов в Алжире. События застали писателя в Италии. Он прибыл в Париж и попал "с корабля на бал". Де Голль тут же предложил ему портфель министра. В течение второй половины 1958 г. во Франции был установлен новый политический режим - Пятая республика. Мечта де Голля о сильной исполнительной власти, ставшая основной идеей голлизма, воплотилась в действительность. Республика парламентского типа правления заменялась президентской республикой, что было закреплено Конституцией 1958 года.

      В конце года де Голль был избран первым президентом Пятой республики. Он оставался на своем посту более десяти лет. Андре Мальро все это время занимал пост министра культуры. Президент предоставил ему полную свободу действий. Он понимал, что такая ярчайшая личность как Мальро сделает культурную политику Франции по-настоящему значимой и неповторимой.

      Новый министр культуры был очень рад своему назначению. Он сразу начал размышлять над тем, чем же предстоит заняться его министерству. Однако в конце 50-х - начале 60-х годов писателю пришлось много времени уделять пропаганде установленного де Голлем режима. Несравненный оратор, Мальро с удовольствием стал глашатаем "новой Франции": Он объехал многие страны, чтобы возвестить о возвращении к власти великого француза и установлении им режима, достойного его великой отчизны.

      В конце 1958 г. Мальро побывал во французских колониях Гвиане и Мартинике в Америке, съездил в любимые им страны древних азиатских цивилизаций - Иран, Индию и Японию. В Индии он встречался и беседовал с Неру. В 1959 г. министр отправляется в большое турне по Латинской Америке, останавливаясь в столицах Аргентины, Чили, Бразилии, Боливии, Колумбии, Эквадора, Парагвая, Уругвая и Венесуэлы. Он возвращается в Париж в конце года, а в начале следующего опять летит в Америку, на этот раз - в Мексику.

      Мальро стал блестящим проводником выдвинутой де Голлем идеи деколонизации. В 1960 г. министра с энтузиазмом принимают в только что получивших независимость бывших французских колониях - Чаде, Габоне и Центральноафриканской республике. Очень тяжелым был путь к самостоятельности лишь одной французской колонии - Алжира. Вообще "алжирская проблема" оставалась главной для всей французской политики в первые годы существования Пятой республики. Европейское население этой страны, в большинстве своем ультраколониалистское, отчаянно боролось за сохранение колонии под французским суверенитетом. Его по-прежнему поддерживала армия. Колониальная война не прекращалась. В 1960 и в 1961 годах сначала "ультра", а затем генералы армии подняли в алжирской столице мятежи против политики де Голля, направленной на предоставление Алжиру независимости. Мало того, на территории Франции начала подпольно действовать так называемая Вооруженная секретная организация (ОАС), объединившая сторонников "французского Алжира" и действующая террористическими методами.

      Францию лихорадило. Население страны разделилось на две части. Одни сочувствовали "ультра", которым предстояло покинуть Алжир, ставший их родиной. Другие считали, что президент прав. Ситуация в правительстве была аналогичной. Некоторые министры не сразу безоговорочно поддержали де Голля. Мальро, как и многие другие, поначалу колебался. Только во время мятежа генералов в апреле 1961 г. министр культуры проявил твердость и полностью занял пропрезидентскую позицию. За это он был внесен в "черные списки" ОАС. В феврале 1962 г. около дома писателя была взорвана бомба, что произвело на него тяжелое впечатление. Мальро решил покинуть любимую квартиру около Булонского леса и переехал в Версаль.

      Годом раньше министр пережил, наверное, самую большую трагедию в своей жизни. В мае 1961 г. в автомобильной катастрофе погибли его сыновья - двадцатилетний Пьер-Готье и восемнадцатилетний Венсен. Но Мальро не сломился и не показывал внутренних страданий. Внешность писателя с возрастом изменилась. Жан Лакутюр пишет: "Его лицо стало более крупным и заметно клонилось книзу. Он напоминал еретика-доминиканца, чудом уцелевшего от сожжения на костре и преследуемого запахом паленого. Передняя прядь волос откинулась назад и оголила лоб гипсового цвета". Впрочем, далее автор подмечает и черты, оставшиеся характерными для Мальро почти на всю жизнь: "Его красивая рука, как обычно, теребила правую щеку и уголок губы и, таким образом, словно вырывала мимолетные и причудливые слова и пыталась обуздать совершающее побег красноречие"25.

      Окончание в 1962 г. алжирской войны принесло Франции долгожданное облегчение. В правительстве это событие расценивали как важнейшую веху в истории молодой Пятой республики. Наконец-то и Мальро смог целиком и полностью посвятить себя заботам министра культуры. Писатель трудился без устали. Пик его деятельности пришелся на середину 60-х годов. Мальро часто повторял: "Я мечтаю о грандиозном, а средства достижения ничтожны". И действительно, бюджет министерства культуры был весьма скромен. Тем не менее писатель смог сделать многое. Под его непосредственным руководством началось составление перечня исторических памятников Франции. Сотрудники министерства разработали целый ряд законов по их охране и реставрации. На глазах у французов хорошели и приобретали былое великолепие старинные дворцы, особняки, монументальные сооружения - Лувр и Триумфальная арка в Париже, Трианон в Версале и др. Особый закон утверждал создание так называемых "заповедных зон" во многих городах страны. Министр занялся переоборудованием известных французских музеев, а также созданием новых.

      Мальро заботился об организации выставок, о вывозе и показе за рубежом шедевров, хранящихся во Франции и о демонстрации французам произведений искусства других стран. Так, в 1963 г, писатель лично отправился в США, сопровождая "Джоконду". Позднее он повез в Японию "Венеру Милосскую". А французы смогли увидеть в Париже сокровища индийской и мексиканской культуры, несравненные по своему великолепию предметы прикладного искусства из гробницы Тутанхамона.

      Мальро провел реформу системы французских театров. Из фондов его министерства постоянно выделялись деньги на развитие французской музыки и кинематографии. Известным французским художникам предоставлялись государственные заказы. В 1962 г. знаменитому Марку Шагалу было поручено расписать плафон в зрительном зале Гранд-Опера. Художник давно был знаком с Мальро и говорил о нем: "Он так пропитан искусством, что просто сгорает от него"26.

      Министр мечтал о том, чтобы любой француз мог приобщиться к культуре. Он хотел создать в каждом департаменте Франции Дома культуры. Скорее всего такую идею писатель позаимствовал из СССР. Первый Дом культуры был торжественно открыт в присутствии Мальро в 1964 г. в Бурже, один из последних - в 1968 г. в Гренобле.

      Проекты законов своего министерства и вообще собственные идеи писатель отстаивал в Национальном собрании и Сенате страны. Его пламенные речи могли убедить любого человека. Мальро много ездил по Франции и выступал по различным случаям. Особой патетикой отличались речи Мальро, увековечивающие имена знаменитых французов - на похоронах художника Жоржа Брака в 1963 г., в годовщину смерти Жанны д'Арк в 1964 г., на похоронах известного архитектора Шарля-Эдуара Ле Корбюзье в 1965 году. Больше всего запомнилось современникам выступление писателя в конце 1964 г. по поводу переноса праха Жана Мулена в Пантеон. Менее чем за час Мальро смог красочно воссоздать образ героя Сопротивления, его трудную деятельность в тылу врага и напомнить о его гибели во имя родины. "Замученный в гнусных подземельях глава Сопротивления, - восклицал оратор, - взгляни своими исчезнувшими глазами на всех этих женщин в черном: они надели траур в память о всех наших товарищах, и по тебе тоже... Бедный замученный король теней, смотри, как в июньской ночи, усеянной пытками, поднимается твой народ"27.

      Министр культуры продолжает писать. Главной темой его работ остается искусство. Он размышляет также о культуре вообще, о смысле жизни, о смерти, которая уже не раз постучалась в его дом. В своих очерках и статьях Мальро вспоминает, как еще в молодости он писал, что "человек - это то, что он смог сделать, или то, что способен сделать". Министр пишет о неизбежности смерти и бессмертии славы.

      С возрастом писатель ничуть не утратил любовь к путешествиям. В 1965 г. он осуществляет поездку в Китай, где встречается с Чжоу Эньлаем и Мао Цзэдуном. В конце того же года во время президентской кампании Мальро, естественно, горячо поддерживал де Голля, баллотировавшегося на второй срок и победившего во втором туре Франсуа Миттерана.

      Мальро и де Голля по-прежнему связывали теплые дружеские отношения. Министр был согласен почти со всеми политическими действиями президента. Де Голль, в свою очередь, одобрял деятельность Мальро. Они часто виделись. На заседаниях правительства, проходивших каждую среду под председательством президента, министр культуры неизменно сидел рядом с ним с правой стороны. Де Голль постоянно приглашал Мальро на приемы в Елисейском дворце, а также встречался с ним в неофициальной обстановке. Они подолгу беседовали о политике, о жизни, о культуре. Свидетелям их разговоров нередко приходили на ум самые удивительные сравнения. Сотрудник Елисейского дворца Жан Кассу как-то заметил: "Мне показалось, что де Голль мнил себя Наполеоном, а Мальро делал вид, что он Шатобриан"28.

      Президент читал произведения писателя, следил за его речами. Когда де Голль не мог лично поделиться с Мальро своим мнением о его работах или выступлениях, он писал ему. Например, в конце 1961 г. президент отправил писателю следующее небольшое письмо: "Мой дорогой друг. Знайте, что я был глубоко восхищен вашим докладом в Национальном собрании по поводу реставрации известных исторических памятников. Конечно, в нем присутствовала и выдающаяся мысль, и прекрасный стиль и искрометное действие. Прозвучала также и определенная политика. Нужно, чтобы она такой и была в действительности. Спасибо. Искренне ваш"29.

      Личная жизнь Мальро из-за его сложного характера складывалась нелегко. Многие полагали, что он страдал манией величия. Министр считал себя выдающимся писателем и ждал, что ему присудят Нобелевскую премию. Однако этого так и не произошло. Мальро несколько раз предлагали стать академиком, но он отказывался, считая, что это ниже его достоинства. Писатель пил. Состояние его здоровья ухудшалось. Очень тяжелым для министра стал 1966 год. У него началась депрессия. Он лечился в больнице. Взаимопонимания с женой становилось все меньше. В результате Мальро принял решение расстаться с Мадлен30.

      Несмотря на личные невзгоды, министр продолжает работать. Весной 1966 г. он летит в столицу Сенегала Дакар и участвует там в Первом мировом фестивале африканского искусства. В Париже писатель организует большую выставку работ Пикассо. Мальро пишет также книгу воспоминаний. Она выходит в 1967 г. и называется "Антимемуары". Мальро заявил, что такое название его произведение получило потому, что в нем нет последовательного изложения событий. Он обрисовал в нем лишь отдельные эпизоды собственной жизни. Кроме того, Мальро описал в книге свои встречи с великими людьми - де Голлем, Неру, Мао. Главное же, как подчеркивал писатель, в "Антимемуарах" он представил читателю размышления о смысле жизни.

      В начале 1968 г. министр культуры Франции совершил двухнедельную поездку по СССР. Программа его пребывания была очень насыщенной. Он прилетел в Москву, а потом посетил Ленинград, Волгоград, Баку, Суздаль, Владимир. Мальро встретили радушно. Его приняли Председатель совета министров А. Н. Косыгин и министр культуры Е. А. Фурцева, с которой он вел переговоры об обмене выставками и художественными коллективами двух стран31.

      Вскоре после возвращения на родину Мальро стал очевидцем знаменательных майско-июньских событий, свидетельствующих о серьезном социальном кризисе. Сначала по Франции прокатилась мощная волна студенческих волнений, а затем началась всеобщая забастовка огромного масштаба. Такая ситуация застала врасплох президента страны и правительство. Потрясен был и министр культуры. Как и все голлисты, он выступил в защиту де Голля. Пятая республика выстояла. Однако события нанесли незаживающую рану ее первому президенту. Давая оценку происшедшему, де Голль с печалью заметил: "Я думал о Франции, но не о французах". В апреле 1969 г. после того, как потерпел неудачу выдвинутый президентом законопроект о реформе Сената и новом районировании Франции, он добровольно ушел в отставку и удалился в Коломбэ. Мальро сразу заявил о том, что он не будет работать без де Голля и также навсегда покинул свой пост. Эпоха его славных дел в министерстве культуры ушла в прошлое.

      Еще в 1967 г. после долгих лет разлуки писатель встретился с одной из подруг юности - Луизой де Вильморен. Двое немолодых людей постоянно виделись, а в начале 1969 г. приняли решение жить вместе. Мальро переезжает с двумя сиамскими кошками в пригород Парижа Верьер, в старинный родовой особняк Луизы. Писатель там быстро освоился. Он чувствует себя комфортно и всегда находит общий язык с хозяйкой дома.

      В декабре 1969 г. де Голль приглашает Мальро к себе в гости в Коломбэ. Бывший министр с радостью едет. Он застает генерала за работой. На его письменном столе лежат рукопись "Мемуаров надежды" и корректура "Речей и посланий". Почти весь день де Голль и Мальро провели вместе в уютном кабинете генерала. За окном бесшумно падал снег, на кресле спал свернувшись калачиком пушистый кот. Все располагало к неспешной беседе. Великий политик и знаменитый писатель делились воспоминаниями о былых днях славы, рассуждали о судьбе Франции, придавались философским размышлениям, цитировали мудрецов. Им было так хорошо вместе. Увы, эта встреча оказалась последней.

      Мальро ждали новые удары судьбы. В конце декабря 1969 г. скоропостижно скончалась Луиза де Вильморен. Писатель с трудом пережил такое горе. Племянница Луизы, Софи разрешила ему остаться жить в особняке тетки, к которому он уже привык. Софи де Вильморен стала последней подругой Андре Мальро.

      В ноябре 1970 г. в Коломбэ умер де Голль. Его утрата для писателя была невосполнима. Их дружественный союз вошел в историю. Еще при жизни бывший президент прислал Мальрс первый том своих "Мемуаров надежды". Небольшой отрывок из них, посвященный писателю, ярко характеризовал отношение к нему "самого знаменитого из французов". "Моей правой рукой, - писал де Голль, - всегда был и будет Андре Мальро. Присутствие рядом со мной этого гениального друга, человека такой высокой судьбы, иногда заставляло меня думать, что я сам зауряден. Представление, которое создавал обо мне этот несравненный очевидец, способствовало моему самоутверждению. Я знаю, что в любом споре, когда речь пойдет о серьезных вещах, его молниеносное решение поможет мне рассеять любое сомнение"32.

      Мальро отблагодарил де Голля за такие лестные слова в его адрес. Он написал небольшую повесть "Дубы, которые срубают..." и посвятил ее своей последней встрече с генералом. Она вышла отдельной книгой в 1971 году. Писатель воспроизвел длинный разговор с де Голлем и включил в текст цитаты из произведений генерала. Так по-своему он решил обрисовать портрет выдающегося французского политика и, представив его убеждения, показать мужество и величие этого необыкновенного человека. "Самая большая слава, цитирует Мальро де Голля, - приходит лишь к тем людям, которые не уступили... В ужасных потрясениях поднимаются, выделяются и оставляют след лишь умеющие мыслить и действовать согласно зловещему ходу событий"33. Повесть сразу разошлась большим тиражом и до сих пор пользуются популярностью.

      В 1972 г. Мальро долго болел. Он опять страдал затяжной депрессией. Но кризис миновал. Писатель сумел войти в неплохую форму и начал работать. На закате дней бывший министр словно доказывал сам себе верность слов одного из героев романа "Королевская дорога", немного переиначив их: "Смерти нет. Есть лишь бесконечное человеческое состязание с ней".

      Мальро писал об искусстве и литературе, редактировал свои старые произведения, переиздавал их, формировал новые сборники. В 70-е годы выходят "Гойя", "Черный треугольник, "Лакло", "Лазарь", "Обсидиановая голова", двухтомник "Зеркало лимба". Несмотря на неважное самочувствие, писатель в сопровождении Софи де Вильморен совершает путешествие в любимую с юности Азию. В 1973 г. он едет в Индию и Непал, а оттуда приезжает в Бангладеш, где заявляет о своей большой симпатии к этой молодой стране. В 1974 г. он опять в Индии, затем в Японии. В 1975 г. бывший министр добирается до Гаити.

      Однако в следующем году силы покинули Мальро. Он умер в парижской больнице 23 ноября 1976 года. Гроб с его телом для прощания был установлен в Квадратном дворе Лувра, а почетный траурный караул "несли" древнеегипетские каменные кошки из коллекций музея. Бывшего министра культуры похоронили на кладбище городка Верьер, в котором он провел свои последние годы. Прошло двадцать лет. В 1996 г. правительство Франции приняло решение о переносе праха писателя в Пантеон. Так Андре Мальро обрел свой вечный покой рядом с себе подобными - выдающимися сынами родного отечества.

      Примечания

      1. Об Андре Мальро во Франции написана не одна сотня работ. Перечислим самые значительные из них: BOISDEFFRE P. de. Andre Malraux. P. 1960; De Gaulle et Malraux. P. 1987; LYOTARD J. -F. Signe Malraux. P. 1996; LACOUTURE J. Andre Malraux, une vie dans le siecle. P. 1977; MALRAUX С Nos vingt ans. P. 1966; MAURIAC С Malraux ou le mal du heros. P. 1946; MOSSUZ J. Andre Malraux et le gaullisme. P. 1970; PICON G. Malraux par lui-meme. P. 1955; STEPHANE R. Andre Malraux, entretiens et precisions. P. 1984; TODD O. Andre Malraux. Une vie. P. 2001. Пристальное внимание жизни и творчеству Мальро уделялось и в других зарубежных странах. Пожалуй, самая известная биография писателя последних лет принадлежит перу Кюртиса Кейта: САТЕ С. Andre Malraux. P. 1994.
      В нашей стране наиболее известный исследователь литературного творчества Мальро настоящего времени - Л. Г. Андреев. См., например, его предисловия к произведениям Мальро, изданным на русском языке: АНДРЕЕВ Л. Г. У роковой черты или Зеркало лимба. - МАЛЬРО А. Зеркало лимба. М. 1989; АНДРЕЕВ Л. Г. Наедине со смертью. Восточные романы Мальро. - МАЛЬРО А. Королевская дорога. М. 1992. Различные аспекты деятельности Мальро стали предметом исследования нескольких кандидатских диссертаций: БЛОМ-КВИСТ Е. Б. Критика эстетических воззрений Андре Мальро. М. 1971; ДУЗЕНОВ А. М. Общественно-политические взгляды и деятельность А. Мальро. Ташкент. 1988; ТОЛСТЫХ Ю. А. Андре Мальро и голлизм. Екатеринбург. 2001; ШЕРВАШИДЗЕ В. В. Романы Андре Мальро. Тбилиси. 1974. В 2002 г. Институтом мировой литературы РАН были опубликованы несколько писем Мальро, адресованных советским общественным и театральным деятелям. - Диалог писателей. Из истории русско-французских культурных связей XX века. 1920 - 1970. М. 2002.
      2. TODD O. Op.cit., p. 32.
      3. Эти сведения были через некоторое время переданы в Комитет национальной безопасности Франции. Его архив в 1940 г. конфисковали немецкие войска сразу после своего вступления в Париж. Затем он был отправлен на хранение в один из замков Чехословакии. Оттуда уже советскими войсками в 1945 г. архивные документы были вывезены в Москву. В 90-е годы XX в. Россия вернула архив Франции. Однако копии всех его важнейших документов остались в Российском государственном военном архиве (РГВА). Из них мы и почерпнули приведенные данные. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      4. Цит. по: LACOUTURE J. Op. cit., p. 112.
      5. Фрагменты романа "Искушение Запада" и многих других произведений Мальро см. в книге: МАЛЬРО А. Зеркало лимба. Романы "Завоеватели" и "Королевская дорога" опубликованы в книге: МАЛЬРО А. Королевская дорога.
      6. Цит. по: LACOUTURE J. Op. cit., p. 127 - 128.
      7. МАЛЬРО А. Зеркало лимба, с. 67 - 68.
      8. Там же, с. 77 - 78.
      9. Стенограмма заседания хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), ф. 631, оп. 15, д. 42.
      10. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      11. Там же.
      12. Le Monde, 22.XI.1996.
      13. РГАЛИ, ф. 1397, оп. 1, д. 746.
      14. РГВА, ф. 1-К, оп. 13, д. 5158. Мкф.
      15. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 495, оп. 10а, д. 126.
      16. Цит. по: Le Monde, 22.XI.1996.
      17. MALRAUX A. Antimemoires. P. 1967, p. 135.
      18. АНДРЕЕВ Л. Г. У роковой черты или Зеркало лимба, с. 20; БАЗЕН Ж. История истории искусства. От Вазари до наших дней. М. 1995, с. 282; МАЛЬРО А. Метаморфозы искусства. Голоса безмолвия. - МАЛЬРО А. Зеркало лимба, с. 259.
      19. ASTOUX A. L'Oubli. De Gaulle. 1946 - 1958. Р. 1974, p. 101.
      20. NOEL L. La traversee du desert. P. 1973, p. 74 - 75.
      21. MOSSUZ. J. Op. cit., p. 85 - 86.
      22. MALRAUX фe et Malraux, p. 226.
      29. GAULLE CH. DE. Lettres, notes et carnets. Janvier 1961 - Decembre 1963. P. 1986, p. 176.
      30. TODD O. Op. cit., p. 474 - 475.
      31. Пребывание Мальро в СССР в феврале-марте 1968 г. изложено по отчету (без подписи) о его поездке, хранящемуся в РГАЛИ, ф. 2329, оп. 9, д. 2101.
      32. GAULLE CH. DE. Memoires d'Espoir. V.I. Le Renouveau. 1958 - 1962. P. 1970, p. 285.
      33. MALRAUX A. Les chenes qu'on abat... P. 1971, p. 83 - 84.

      Вопросы истории. - 2005. - № 5. - С. 30-48.
    • Война за независимость испанских колоний в Америке
      Автор: Saygo
      А. А. ЩЕЛЧКОВ. ВОССТАНИЯ В ВЕРХНЕМ ПЕРУ В 1809 ГОДУ. К 200-ЛЕТИЮ НАЧАЛА ВОЙНЫ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ В ИСПАНСКОЙ АМЕРИКЕ

      Классик боливийской историографии Г. Р. Морено писал: "Вершина славы Чаркас состоит в призыве к свободе 25 мая 1809 г., когда вся Америка еще глубоко спала в своем рабстве; на этот призыв откликнулся Ла-Пас, начавший войну и счет мучеников освобождения всего континента"1. Независимость Латинской Америки открыла новую эпоху в истории ее народов и всего западного мира, став важнейшим этапом разрушения "старого режима", абсолютизма, со времени Великой французской революцией. Начало этой борьбы было положено в Верхнем Перу (Чаркас), ныне Боливии, где первыми в 1809 г. против испанского владычества восстали жители городов Чукисака (столица Аудиенсии, также именовавшаяся тогда Ла-Платой) и Ла-Пас.

      С XIX до середины XX в. среди историков преобладала точка зрения, объяснявшая Войну за независимость: во-первых, движением за национальное освобождение от деспотизма и угнетения метрополии; во-вторых, войной в Испании; в-третьих, неизбежностью создания национальных государств в виду их готовности к самостоятельному существованию2. Среди всех течений историографии был достигнут определенный консенсус в отношении интерпретации Войны за независимость, она рассматривалась как подвиг, из которого родились новые нации.

      С середины XX в. большое влияние приобретает течение "зависимого капитализма" (М. Карманьяни, С. и Б. Стейны, К. Велис, Ф. Э. Кардозу, и др.)3, предложившее иную интерпретацию истории. Эта теория, близкая также марксистскому направлению, делала упор на последствия, а не на причины Войны за независимость. Ее представители подчеркивали стремление креолов сохранить свои привилегии и власть, что помешало полностью демонтировать колониальную систему. Ими делался вывод: Война за независимость - "незавершенная" революция освобождения. Отсюда и последующие рассуждения о постколониальных пережитках в странах континента в XIX и даже в XX в.4

      В 80 - 90-е годы XX в. появились новые тенденции в интерпретации этих событий, связанные с именами Х. Родригеса и Ф.-Х. Герра5. Они во многом опирались на работы Т. Альперина6 и К. Стуцера7, а также течение "исторического ревизионизма". Для них события в Америке были явлением внутреннего гражданского конфликта в борьбе за равенство американцев и испанцев в рамках единой испанской нации. Герра утверждал, что испанская революция как в Испании, так и в Америке имела общие черты с Великой французской революцией, отстаивала принципы нового буржуазного строя, политического равенства, свободы личности, отрицания сословного устройства общества и феодальных привилегий, но первая не была простой производной второй. Герра писал: "История революции во Франции и в испанской монархии неразделимо связана с борьбой с абсолютизмом, с режимом, характеризуемым как деспотический, тиранический и самодержавный"8.

      Огромное внимание эти историки уделили изучению "традиционной мысли", проникновению новых идей из Европы и США и сделали радикальный вывод: влияние западных революций и теорий был минимальным, идеологическая основа Войны за независимость в первую очередь имеет испанские корни. Историки этого направления уклоняются говорить о неизбежности и предрешенности независимости испанских колоний в Америке, а больше внимания уделяют проектам реформаторов эпохи "кадисского либерализма", которые в Америке стремились разрушить абсолютизм и колониализм Бурбонов, не помышляя при этом о разрыве с Испанией. Исходя из этих положений, они отрицали факт борьбы за независимость во время восстаний в Чукисаке и Ла-Пасе. Последние многочисленные публикации на эту тему, связанные с 200-летним юбилеем начала Войны за независимость, следуют в русле этой концепции (прежде всего испанские историки - М. Чуст, М. Ируроски, И. Фраскет)9.

      Под влиянием этого направления один из ведущих теоретиков "зависимого капитализма" М. Карманьяни скорректировал свою точку зрения, приняв аргументацию этих историков. Он стал утверждать, что на первом этапе Войны за независимость, с 1808 по 1814 г., речь шла об автономии и трансформации единого испано-американского государства в конституционную монархию и самым ярким примером этого являются хунты Ла-Паса и Чукисаки10.

      Отчасти с этой трактовкой сопрягается идея "атлантической революции", в основе которой лежит концепция "эры революций" Э. Хобсбаума. Многие доводы сторонников данной точки зрения вполне обоснованы. Вместе с тем, как отмечал в своей критике этой концепции именитый английский специалист Дж. Линч, идея единой "атлантической революции" не отражает всей сложности процессов в начале XIX в. В этой концепции не остается места Латинской Америке с ее самобытностью и непохожестью на другие части "атлантического мира"11. Истина скорее всего посередине. Не отрицая обоснованности аргументов "атлантистов", следует подчеркнуть включенность событий в Чаркас и в Америке в целом в процесс ибероамериканской антиабсолютистской революции. Тем более это справедливо на первом этапе освободительной революции в Америке.

      В отечественной историографии этим событиям практически не уделялось внимания, а общие работы о Войне за независимость ограничивались лишь кратким упоминанием об этих восстаниях, характеризуемых лишь как предвестники освободительной революции12. Между тем необходимость изучения этих двух восстаний вполне очевидна, ибо оно не только дополняет картину Войны за независимость, но и позволяет яснее увидеть связь американских и европейских революционных событий, наиболее отчетливо отметить характерные и для других регионов Америки особенности первоначального этапа движения за независимость. В 200-летнюю годовщину начала Войны за независимость нам представляется необходимым восполнить этот пробел, обратившись к анализу событий 1809 г. в Верхнем Перу.

      В работе над данной статьей автор пользовался многочисленными опубликованными документами той эпохи. Большинство материалов давно известно историкам, часто ими цитируется и являются почти хрестоматийными. Это прежде всего "Исторические воспоминания о политической революции 16 июля 1809 г. в городе Ла-Пас", приписываемые Т. Котере, опубликованные впервые в 1840 г. и затем много раз переиздававшиеся. Кроме того, большой объем документов о восстании в Чукисаке сравнительно недавно, в 1994 г., опубликовал исследователь Э. Хуст13. Впервые в научный оборот автором вводится неопубликованный материал, относящийся к восстанию в Ла-Пасе, из рукописного фонда Национальной библиотеки Испании14. Эти документы и составили источниковедческую базу данной статьи.

      * * *

      События в Испании, предшествовавшие началу Войны за независимость в Америке, подробно описаны во многих работах. Вкратце они развивались следующим образом. После отречения Бурбонов в марте 1808 г. испанская монархия переживала глубочайший кризис. Регентом страны Наполеон назначил Мюрата, корона переходила брату Наполеона Жозефу (Хосе I). В Байоне была созвана Хунта, на которой была принята конституция новой "офранцуженной" монархии. В этой Хунте приняли участие и американские креолы, волей случая находившиеся в Европе и призванные Наполеоном к представительству заморских владений империи. Американцы в Байоне настаивали на равенстве в торговле для испанских и американских владений, просили гарантировать представительство американцев в Сенате, уравняв в политических правах жителей метрополии и колоний. Конституция "офранцуженной" монархии в 88 статье провозглашала: "Испанские королевства и провинции в Америке и в Азии пользуются теми же правами, что и метрополия"15.

      Как смена династии, так и конституционные новшества были негативно восприняты как в Испании, так и в Америке, куда Наполеон отправил своих эмиссаров. Испания после майского 1808 г. восстания в Мадриде поднялась на вооруженное сопротивление французской агрессии. Повсеместно возникали "патриотические хунты", принимавшие на себя всю полноту власти на местах. В сентябре 1808 г. в Аранхуэсе была создана Центральная хунта, претендовавшая на верховную власть в стране. Под натиском французских войск хунта переехала в Севилью, но затем и она прекратила свое существование, уступив место Регентскому совету.

      События в Испании внесли замешательство в среду колониальных чиновников. В августе 1808 г. вице-король Ла-Платы С. Линье информировал местные власти, в частности президента Аудиенсии Чаркас, об аресте Бурбонов и прибытии французских эмиссаров. Тогда же в августе 1808 г. появился новый фактор в борьбе за испанскую корону, еще более запутавший ситуацию и смутивший колониальные власти. Сестра Фердинанда VII инфанта Карлота Хоакина, бывшая замужем за принцем-регентом Португалии, бежавшим вместе с лиссабонским двором в Бразилию, 9 августа 1808 г. выпустила "Манифест к вассалам Его Величества Короля Испании и Индий". Карлота Хоакина была самой близкой находившейся на свободе родственницей смещенной королевской семьи и теоретически16 могла претендовать на кастильский престол. В манифесте она заявила, что приняла на себя представительство королевской семьи Испании. Она отказывалась признавать отречение своего отца в пользу Фердинанда, претендуя на регентство в период, пока не выяснится судьба династии.

      19 августа 1808 г. в Монтевидео из Испании прибыл посланник Центральной хунты Х. М. Гойенече. Его миссия заключалась в признании колониями верховной власти хунты. По дороге эмиссар побывал в Рио-де-Жанейро, где встречался с Карлотой Хоакиной и получил от нее письма к вице-королю, президенту Аудиенсии, архиепископу Ла-Платы (Чукисаки), колониальным властям, в которых она призывала их признать ее временную верховную власть в Индиях (Америке). Гойенече принял это поручение ввиду неясности и смятения среди испанских властей, хотя в иные времена и при других обстоятельствах это было бы квалифицировано как государственная измена. Гойенече посетил Буэнос-Айрес, а затем отправился в Чукисаку и Ла-Пас, прежде чем прибыть к месту своего назначения - Перу, где должен был занять пост интенданта Куско.

      ЧАРКАС - ЦЕНТР ИДЕЙНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ АМЕРИКИ

      Верхнее Перу, территория современной Боливии, составляло Аудиенсию Чаркас, с 1776 г. входившую в состав вице-королевства Рио-де-Ла-Платы. Аудиенсия, преимущественно судебный высший орган власти, располагалась в городе Чукисаке или Ла-Плате (ныне город Сукре). Главой региона был президент Аудиенсии. Этот город был также местопребыванием архиепископа. Чукисака славилась одним из самых старых (1624 г.) на континенте университетом. В 1776 г. в Чукисаке была основана "Карлова Академия" (Academia Carolina), являвшаяся высшим юридическим авторитетом во всей Испанской Америке. За годы своего существования до 1809 г. академия выпустила 362 адвоката, составивших элиту испаноамериканского общества17.

      Чукисака в начале XIX в. была очагом просвещения и центром интеллектуальной жизни всего региона. Здесь накануне грозных событий второго десятилетия века развернулась интенсивная идейная борьба. В начале XIX в. университет переживал период обновления и реформ, которые начали ректор М. Салинас, поддержанный знаменитым прокурором-реформатором Аудиенсии В. де Вильява и архиепископом М. Б. Мохо. Последний, хотя и вошел в историю как ярый роялист и контрреволюционер, до начала войны за независимость был поборником новых идей, поклонником французских энциклопедистов. Секретарь архиепископа М. Террасас собрал богатую библиотеку, в которой было много запрещенных инквизицией книг. Этой библиотекой пользовались многие студенты, о чем впоследствии вспоминал М. Морено18.

      Для изучения в университете были допущены работы Декарта и Бэкона. Студенты читали Монтескье, Руссо, Вольтера, Дидро, Рейналя. Их идеи быстро завоевали умы молодого поколения, будущих руководителей Войны за независимость М. Морено, Б. Монтеагудо, Х. Х. Кастельи, М. А. Альвареса, М. Бельграно, героев восстания в Ла-Пасе в 1809 г. Х. А. Медины, П. Д. Мурильо, М. Леона де Ла-Барры, М. Мичела19. 15 из 36 депутатов конгресса 1816 г., провозгласившего независимость Аргентины, были выпускниками Чукисакского университета. Североамериканская революция вызывала восторг, ее изучали, ее героям подражали. Кто-то из студентов перевел памфлет "Здравый смысл" выдающегося борца за независимость английских колоний в Америке Т. Пейна. В нем оправдывалось восстание против метрополии и всякой тирании. Идея, что Америка может принадлежать только самой себе, завоевывала все больше сторонников среди испаноамериканцев20. Сподвижник лидера Майской революции М. Морено первый боливийский историк индеец В. Пасос Канки писал в воспоминаниях: "Молодежь была в объятиях соблазна свободы, которая уже жила среди таких, как я, кто питался доктриной Общественного договора. Мое воображение было захвачено чтением Руссо, Вольтера, Мирабо, и других философов. В результате я сразу же оказался в рядах врагов Испании"21.

      Новые идеи сочетались с традиционализмом и католическим неотомизмом, также давших идеологическое оружие борцам за независимость. Именно традиция, идеи испанского схоласта XVI в. Ф. Суареса составляли основу идеологического фундамента деятелей независимости Америки. Хотя работы Суареса были запрещены, но их свободно читали, а его теории, не упоминая имени автора, преподавались в университете.

      Суарес выдвинул принцип "первоначального пакта" между народом и королем, согласно которому первый передавал второму свой суверенитет. В ответ король был обязан править и опекать по-отечески свой народ, обеспечивая счастье на земле и спасение на небе. Если же король не соответствовал своему долгу перед Богом и народом, то народ имел право лишить его власти. Суарес писал: "Если законный король правит тиранически, то народу ничего не остается как свергнуть монарха... лишить короля власти по естественному праву, оно провозглашает преступным отвечать насилием на насилие, но предполагает прекращение первоначального пакта, по которому власть была передана королю"22. Чукисакские радикалы делали заключение, что суверенитет принадлежит обществу, народу, а правление должно подчиняться справедливым законам. Идеи Общественного договора и "первоначального пакта" слились в едином понимании народных корней суверенитета23. Традиционализм и схоластика Суареса, интерпретированная в духе просвещения и рационализма, стали основой антиабсолютистских настроений радикалов, подготовивших почву для революции освобождения Испанской Америки.

      Состояние империи и идейное брожение побудило крупных чиновников и государственных мужей Ла-Платы вступить в дискуссию о необходимости реформ. Речь идет о парагвайце П. В. Каньете и испанце, уроженце Арагона, В. де Вильяве. В своих политических работах Каньете яростно защищал абсолютизм и права короны, критикуя всякие попытки реформ. Его лозунгом было "никаких новшеств в нашей системе"24. Ему противостоял королевский прокурор Чаркас Вильява. В 1797 г. он написал книгу "Заметки о реформе Испании без изменения монархического правления и религии", ставшей ответом на ультраконсервативные тезисы Каньете. Эта работа была опубликована в Буэнос-Айресе только в 1822 г., 20 лет спустя после смерти автора. В рукописном же виде она была хорошо известна образованным людям, и особенно молодежи, Чаркас.

      Работами Вильявы зачитывались студенты и преподаватели университета. Про него говорили, что он пересказывает испанских просветителей-физиократов Ховельянеса и Кампоманеса. Опираясь на идеи просветителей, особенно Монтескье, Вильява утверждал, что если монархия будет опираться лишь на насилие и насаждать неравенство, то революция в Испанской Америке неизбежна25. Многие оидоры (заседатели Аудиенсии) находились под его влиянием и разделяли его взгляд на необходимость реформы колониального управления с тем, чтобы предоставить больше свободы на местах и уравнять креолов и испанцев. Аргентинский историк Р. Левене считал его "предшественником американской независимости"26. Позиция Вильявы отражала революционное брожение и широкое распространение просветительных, либеральных взглядов в Верхнем Перу. Спор Каньете и Вильявы свидетельствовал о климате революционного кризиса в Чаркас.

      Идейное брожение в Чукисаке сопрягалось с нарастающим институционным конфликтом между оидорами и главой колониальной власти президентом Р. Г. Писарро. Одним из таких конфликтов было дело Каньете, являвшегося советником Писарро. Оидоры добились его высылки их Чукисаки в Потоси. Аудиенсия занимала особое место в системе колониального управления. Нечеткое разграничение функций управления между Аудиенсией, президентом, губернаторами и вице-королем делали ее единственным в свое роде органом, который объединял судебную практику, законодательную, политическую и административную власть27. Аудиенсия действовала от имени и короля, и креолов, и индейцев, представляя, таким образом, и корону, и все население колоний.

      С 1687 г. корона разрешила продажу должностей, в том числе оидоров, чем воспользовались креолы. Со временем у местной бюрократии, связанной с экономическими элитами, сложилось убеждение, что территории в подчинении Аудиенсии и есть их родина, а следовательно, они по праву занимали эти должности. Во времена Габсбургов корона искала консенсус с местными элитами, но после реформ Бурбонов в середине XVIII в. центральные власти стремились установить абсолютистский контроль над бюрократическим аппаратом, добиться большей рационализации управления, игнорируя интересы местных высших классов, ущемляя их участие в политической жизни28.

      Бурбоны проводили стратегическую политику назначения на ключевые посты в Америке выходцев из Испании, объясняя это желанием сделать власть независимой от местных интересов и влияний региональных элит. Креолы восприняли реформы Мадрида как наступление на их права. Центром их недовольства были Аудиенсия, кабильдо (городской совет) и университет, где преобладали креолы. Как утверждал Линч, испанская колониальная империя при Габсбургах была гармонией, а при Бурбонах она превратилась в зону конфликта, ибо Мадрид закрыл двери для компромисса с креолами29.

      Аудиенсия Чаркас постоянно оказывала сопротивление центральной власти, проводившей политику систематического наступления на ее полномочия, усиления централизации управления. Новости из Испании о пленении королевской семьи и португальская интрига дала выход этому недовольству. Оидоры считали, что настало время восстановления суверенитета и статуса Чаркас30.

      После первых известий об учреждении Центральной хунты и о прибытии ее эмиссара в Буэнос-Айрес Аудиенсия отказалась высказаться определенно по этому поводу, бросая вызов вице-королю и президенту Писарро, без колебаний признавших хунту. На своем заседании в сентябре 1808 г. Аудиенсия в виду отсутствия письменного указа короля (чего и не могло быть из-за его пленения) и Совета Индий решила ничего не предпринимать и выжидать. Для Писарро такое поведение было равнозначно неверности и предательству. Однако он не имел полномочий для репрессий против оидоров.

      Ситуация резко изменилась с приездом Гойенече в Чукисаку 11 ноября 1808 г. Он представлял хунту в Севилье. Однако дело было не в этом, а в самом принципе законности власти Испании в Америке. Гойенече был торжественно и с большой помпой принят президентом Писарро и архиепископом Мохо. На 12 ноября было назначено заседание Аудиенсии, но оидоры отказывались прийти на него. Писарро строго приказал всем явиться, а также созвал туда же представителей кабильдо.

      Гойенече привез письма от Карлоты Хоакины. Писарро и Мохо не решились вскрыть их, опасаясь обвинений в предательстве и переговорах с иностранным монархом. На заседании 12 ноября председательствующий Боето, рассмотрев бумаги Гойенече, заявил, что в них нет ни подписи короля, ни Совета Индий, а значит они юридически ничтожны. Это заявление Боето обозначило главный тезис оидоров Чаркас: ни один орган власти Испании не может автоматически заменить короля, ибо Чаркас принадлежит короне, а не Испании. Наличие специальных Законов Индий свидетельствовало, что Америка не являлась провинцией Испании, а Совет Индий не подчинялся Кастильскому совету, т. е. не была колонией, а отдельным королевством. Следовательно, утверждала Аудиенсия, ни Центральная хунта, ни какая-либо другая хунта в Испании не имели право представлять Америку31, которая должна создать свои хунты. Гойенече же настаивал на признании Центральной хунты, так как это уже сделал вице-король.

      После решительного протеста и угроз со стороны Гойенече, поддержанного президентом и архиепископом, оидоры отступили и признали Центральную хунту. Ситуация была очень напряженная ввиду того, что на площади собралось много народа и, как писал Мохо, могли вспыхнуть беспорядки, чего никто не желал32. Однако на этом драма не закончилась. Перед самым закрытием заседания Гойенече при всех передал письма Карлоты Хоакины в руки Писарро и Мохо. Те сразу же вскрыли их и прочитали. Тут-то оидоры и узнали о португальских претензиях на престол. Кроме того, инфанта передавала в письме личный привет архиепископу Мохо, с которым была ранее знакома. Среди всеобщей растерянности совещание Аудиенсии было закрыто.

      Писарро и Мохо решили ответить на письмо инфанты. И хотя они решительно отказались признать притязания Карлоты Хоакины, сам факт получения письма был расценен Аудиенсией как предательство33. 12 января 1809 г. после совместного заседания Аудиенсии и Университетского совета появился документ, известный как "Акт докторов". Его авторами были "адвокат бедняков" Х. Суданьес и его брат, синдик университета М. Суданьес. Этим актом притязания на корону со стороны португальской принцессы объявлялись несостоятельными, а "королевская персона" подверглась грубым оскорблениям. Узнав об "Акте", вице-король Линье, опасаясь последствий в случае победы португальской интриги, решил перестраховаться и приказал уничтожить записи об этом заседании в книгах Аудиенсии и университета, что и было исполнено Писарро 20 мая 1809 г.34 Такие действия властей окончательно убедили оидоров в причастности Писарро, вице-короля, Мохо и Гойенече к заговору в пользу Карлоты Хоакины.

      Эти события воодушевили молодых радикалов, считавших, что исчезновение законного монарха, а большинство было убеждено, что французы не выпустят короля живым, должно вернуть народу суверенитет.

      Среди радикалов выделялся священник Х. А. Медина, который открыто называл королевскую власть "безобразным деспотизмом", за что был выслан из Чукисаки35. Самым известным радикалом был Б. Монтеагудо, автор скандально знаменитого памфлета "Диалог Атауальпы и Фердинанда VII в полях Элизиума". Этот документ был обнаружен Гойенече после подавления восстания в Ла-Пасе, куда он был доставлен из
      Чукисаки. Памфлет стал доказательством подрывной деятельности в Чаркас, целью которой была независимость от Испании.

      В памфлете Монтеагудо дал безжалостную характеристику испанского господства, обвинив Испанию в варварском обращении с индейцами только из-за страсти к наживе и в ограблении богатств Америки. Он писал: "Среди всех наций вы не найдете столь жестокой и тиранической, как испанцы"36. Его герой инка Атауальпа восклицал: "Согласитесь, что ваш трон и весь порядок в Америке покоился лишь на несправедливости и неравенстве!"37. Беспорядки в метрополии, наконец, побудили американцев подумать над тем, чтобы жить независимыми. "Сбросьте оковы рабства, - призвал Атауальпа, - вкусите сладость независимой жизни!". В конце разговора Фердинад VII признавал: "Если бы я был жив38, то сам бы призвал американцев к свободе и независимости!"39. Этот памфлет Монтеагудо был первым ясным призывом к отделению от Испании.

      Помимо этого памфлета многочисленные рукописные листовки наводнили города Чаркас. В них утверждался тезис: если корона правит в ущерб креолам, то они имеют право не подчиняться и восстать против властей. Радикалы хотели отделения от метрополии, но их было меньшинство. Однако смятение и растерянность от событий в метрополии вскрыли старые противоречия внутри правящих элит, что лишь расшатывало и без того разваливающийся механизм испанского господства. На первые роли выходили новые люди, молодые радикалы, стремившиеся воспользоваться поражением испанской монархии в Европе, чтобы нанести смертельный удар колониальному господству.

      ВОССТАНИЕ 25 МАЯ 1809 г. В ЧУКИСАКЕ (ЛА-ПЛАТЕ)

      После отъезда Гойенече из Чукисаки по городу стали циркулировать устойчивые слухи, что испанские власти во главе с Писарро и Мохо хотят передать страну португальской короне. Радикалы воспользовались старым конфликтом Писарро и Аудиенсии, чтобы привлечь на свою сторону бюрократию, прежде всего оидоров. Радикалы поддержали легализм оидоров, отказывавшихся признать законность Центральной хунты, что означало де-факто независимость Чаркас до возвращения Фердинанда VII на престол или появления законного наследника, а это было очень туманной перспективой. В этой группе революционеров были такие видные фигуры местного общества, как Х. Суданьес, М. Суданьес, Х. Лемоин, Б. Монтеагудо. Как утверждал Г. Р. Морено, Суданьесы если не кричали "независимость и свобода", то только из страха, но все, в том числе и власти, догадывались об их истинных намерениях40. В виду того, что Х. Суданьес и Б. Монтеагудо были адвокатами по делам бедняков, эта группа имела большое влияние на народ, на городские низы.

      12 января Писарро запросил вотум доверия у Университетского совета. Собравшиеся 48 докторов, многие из которых входили в радикальные кружки, отказали ему в доверии, обвинив в потворстве португальским интригам. Это было оскорбительно для президента. Через неделю он собрал уже всех членов совета, 92 доктора университета, но и они поддержали предыдущее решение. После этого морального поражения власть утекала из рук Писарро. Писарро в докладе от 26 апреля 1809 г. жаловался вице-королю на Суданьеса, на оидоров, прокуроров, на своих врагов и просил полномочий для санкций против них.

      20 мая Писарро получил указание вице-короля арестовать оппозиционных ему оидоров. Писарро собрал на совет своих сторонников, некоторых юристов Аудиенсии. Но даже они отметили нарушение Законов Индий со стороны вице-короля, ибо оидоров можно было арестовывать лишь по именному указу короля41. Писарро растерялся, и совет отложил выполнение приказа до 24 мая. Однако оидоров предупредили, и почти все они приняли меры предосторожности или скрылись.

      23 мая Писарро обратился за помощью к инденданту Потоси Ф. П. Сансу, в распоряжении которого были регулярные войска. Он ожидал восстания и готовился к нему. Оидоры также решили действовать. Вечером 24 мая они, часть Университетского совета и кабильдо, собрались в доме регента университета и в полном соответствии с Законами Индий потребовали от Писарро уйти с поста президента. Оидоры могли сместить его уже на следующий день через принятие "королевского уговора" (real acuerdo), имевшего силу закону.

      Утром 25 мая Писарро был проинформирован о ночном заседании. Он отказался подчиниться решению оидоров, так как они собрались не в зале Аудиенсии, а в частном доме. Писарро решил действовать немедленно и приказал арестовать оидоров. Вновь отправил гонцов к Сансу в Потоси с просьбой о срочной помощи. Все это стало известно в городе. Все оидоры бежали и арестовать удалось лишь очень популярного в народе Х. Суданьеса.

      Доклад командира местного ополчения Х. А. Альвареса Ареналеса о восстании 25 мая, опубликованный Э. Хустом, дает подробное изложение событий того дня. Когда задержанного Суданьеса вели по улице, он стал кричать, что его хотят казнить, чтобы он не обличал власти в предательстве. Сторонники Суданьеса ударили в набат, и народ собрался в центре города. Говорили, что арестовали всех оидоров, что было немыслимым беззаконием. С криками "Да здравствует Фердинанд VII, смерть плохим правителям!" народ обступил дворец Писарро и требовал освободить оидоров. Страсти накалялись и Писарро распорядился освободить Суданьеса, которого с балкона архиепископ показал народу.
      Писарро понимал бесполезность сопротивления и был готов уступить. Он согласился разоружиться и передал Альваресу Ареналесу артиллерию. Народ же не успокаивался и продолжал осаждать дворец. Видимо нервы солдат не выдержали, и они открыли стрельбу по толпе - многих ранили, а одного убили. Учиненная расправа вынудила восставших применить против дворца артиллерию: выстрелом из пушки выбили ворота и ворвались во дворец42. Писарро был арестован и под охраной отправлен в университет.

      Тем временем оидоры собрались на заседание и лишили президента его поста. Когда оидоры вручили Писарро бумагу о его отстранении и переходе всей полноты военной и политической власти Аудиенсии, он произнес известную фразу: "С одним Писарро43 началось испанское господство, а с другим началось его падение"44.

      В первый момент восстания Аудиенсия должна была заняться военными вопросами в виду приближавшихся войск Санса. Командиром гарнизона и ополчения был назначен Альварес Ареналес. Он, хотя и был урожденным испанцем, считал, что независимость Америки неизбежна и сразу же в 1809 г. встал на сторону инсургентов. Затем он 16 лет воевал в различных армиях за независимость. Ареналес сразу приступил к усилению местного ополчения, в которое помимо благородных граждан, креолов, стали принимать метисов, чоло, т. е. городские низы.

      Тем временем Сане с отрядом в 500 воинов прибыл к Чукисаке. Он остановился в Йолате в удалении от городских стен. Сане был потрясен решимостью народа бороться за дело Аудиенсии. "Когда я прибыл в Йолату, - писал он позже, - то нашел там только 22 женщины и 24 старика, да священника, так как все жители ушли в Чукисаку, боясь репрессий с нашей стороны. Вся округа поднялась на защиту города"45. Санс вступил в переговоры с представителями Аудиенсии, в результате которых согласился удалиться в Потоси и ожидать распоряжений вице-короля.

      С объяснениями и документами о взятии полномочий Аудиенсией в разные города были отправлены эмиссары: Б. Монтеагудо в Потоси и Тупису, Х. Лемойне в Санта-Крус, М. Арсе в Оруро, в Ла-Пас друг и сподвижник Монтеагудо М. Мичел. Они представляли крайнее крыло в группе радикалов, считали возможным открыто заявить о стремлении к независимости и не прикрываться маской верности Фердинанду VII. Однако именно благодаря декларации преданности королю и короне в Чукисаке в мае 1809 г. фактически была достигнута независимость. С другой стороны, власть осталась в руках испанской колониальной бюрократии. Свидетель тех событий и один из первых боливийских историков М. Санчес де Веласко писал: "Наступило 26 мая, без каких-либо новшеств... Оидоры заседали и управляли... Шла переписка с губернаторами Потоси, Кочабамбы и Ла-Паса, все оставалось в порядке вещей и без желания изменить что-либо"46.

      Единственное, в чем преуспела новая власть - это в создании новой армии. Благодаря усилиям Альвареса Ареналеса были сформированы несколько рот ополчения, в частности и из цветных, негров и метисов, которая называлась "рота террора". Команду над последней принял М. Суданьес47. Около города были возведены каменные укрепления (два форта на возвышенности и один на равнине) для возможной обороны города со стороны Потоси.

      После восстания в Ла-Пасе посланник хунты М. В. Ланса прибыл в Чукисаку. Он откровенно говорил о независимости Чаркас. Оидоры слушали его, принимали, но не поддерживали и не осуждали. В городе появились листовки, утверждавшие, что Фердинанд VII умер в плену и нужно защищать независимость Чаркас и свободу родины. Эти обстоятельства крайне обеспокоили испанцев и креолов, сторонников старого режима. Они стали покидать город. Их было так много, что 22 сентября 1809 г. Аудиенсия приказала запретить выезд из города без специального разрешения.

      Состояние политического пата, бездействие и неспособность революционеров не только проводить какие-либо реформы, но и управлять, привели к полной деградации этой квазинезависимой власти Аудиенсии, которая предпочитала ничего не предпринимать и выжидать. Как справедливо писал боливийский историк М. Сантос де Таборга, после победы восстания Аудиенсия из органа революции сразу же превратилась в главное препятствие на ее пути48.

      Вице-король Линье, узнав о событиях в Чукисаке, дал указания Сансу не вмешиваться в них. В середине июля в Буэнос-Айрес прибыл новый вице-король П. Сиснерос, который распоряжением от 17 июля позволил Аудиенсии временно осуществлять власть. В Чукисаке это письмо торжественно читали перед толпой и рассматривали как одобрение своих действий.

      После восстания в Ла-Пасе вице-король изменил свою политику, увидев в этом движении угрозу всему испанскому господству в Верхнем Перу. В августе Сиснерос приказал немедленно освободить всех арестованных, прежде всего Писарро. Аудиенсия под давлением народа отказалась сделать это и продолжила вооруженные приготовления.

      18 октября вице-король вновь потребовал выполнения августовских приказов. Хаос и разочарование в городе, страх перед репрессиями и силой королевских войск, шедших из Перу под предводительством Гойенече на подавление восставшего Ла-Паса, заставили оидоров сдаться. Вскоре город получил послание нового президента маршала В. Ньето, который потребовал ухода со своих постов всех революционеров - оидоров и прокуроров, замешанных в событиях 25 мая. Он требовал осудить "четырех мятежников", а остальным обещал прощение49. Письмо президента привело к полному развалу власти Аудиенсии, которая 17 ноября объявила о своем подчинении вице-королю и новому президенту.

      Ньето вошел в город в сопровождении войск Санса. Из Потоси из запасов монетного двора привезли много денег, их разбрасывали при въезде президента в город. Ньето не стал никого казнить, хотя и арестовал М. Суданьеса, Альвареса Ареналеса и других видных деятелей восстания. Х. Суданьес и Б. Монтеагудо бежали из города. Ополчение было разоружено и распущено. К удивлению многих в руках восставших оказалось много оружия, например 15 пушек.

      Восстание в Чукисаке закончилось восстановлением статус-кво. Силы и влияние революционеров, стремящихся к независимости, оказались недостаточными, чтобы добиться своих целей. Бюрократия и креольская элита, отрицая законность хунты в Испании, не противопоставляли себя испанской монархии, не стремились к конфликту с метрополией. Однако, также как и хунты в Испании, события в Чукисаке привели к развалу старой системы власти, подрывали сами основы монархии. Хотя не было создано альтернативной колониальной системы власти, отказ признать права Испании на решение судьбы американских владений закладывали основы не только автономии и федерализации империи, но и самостоятельности, будущей независимости. Восстание в Чаркас привело в движение народные массы, вовлекаемые креольской элитой в борьбу за независимость, которая перестала быть абстрактной идеей. Главным результатом восстания в Чаркас в 1809 г. были разрушение стабильности и основ "старого режима", осознание обществом возможности достижения независимости.
    • Рафаэль дель Риего-и-Нуньес
      Автор: Saygo
      И. И. ПОТАПОВ. РАФАЭЛЬ ДЕЛЬ РИЭГО

      Знаменитый испанский революционер Рафаэль дель Риего-и-Нуньес родился 7 апреля 1784 г. в небольшом городе Тунья на севере Испании, в области Астурия. В приходской книге сохранилась запись: "В день девятого апреля, года 1784 [...] был крещен мальчик, нареченный Рафаэль Хосе-Мария Мануэль Антонио, законный сын дона Эухенио дель Риего-и-Нуньес Флорес Вальдес и доньи Тересы Флорес Вальдес 1. Дворянская семья Риэго не отличалась ни достатком, ни привилегиями. Рафаэль был младшим ребенком из пяти, однако до совершеннолетия кроме него дожили его старший брат Мигель и сестра Хосефа. Мигель на долгие годы стал близким другом Рафаэля, именно с ним он делился своими мыслями и мечтами. Об их матери нам известно мало. Скорее всего, как и большинство испанских женщин того времени, она была лишь хранительницей домашнего очага. Дон Эухенио дель Риэго-и-Нуньес провел юность на Канарских островах и в родной город вернулся незадолго до женитьбы. Однако в Тунье ему прочно осесть не удалось: вскоре после рождения Рафаэля пришло назначение на пост начальника почты в Овьедо, древней столице Астурии. Возглавлять провинциальное отделение связи - не самое почетное и прибыльное занятие. Однако дон Эухенио и не претендовал на большее, ибо рутинная служба оставляла много свободного времени для его увлечений. Он был человеком энциклопедического склада ума. В круг его интересов входили ботаника и геология; он увлекался поэзией, отдавая должное традициям испанского классицизма; был завсегдатаем местных научных и литературных собраний. Кроме того, дон Эухенио придерживался довольно смелых для своего времени взглядов: либерал по натуре, он симпатизировал Французской революции и являлся сторонником конституционных идей. Возможно, что именно у своего отца Рафаэль перенял те принципы, которых позднее придерживался в своей политической деятельности.



      С младшим сыном у дона Эухенио были наиболее доверительные отношения. Сохранился даже цикл стихов, посвященных "другу Рафаэлю", в которых юноша предостерегался от фальши, неискренности и эгоизма. Вероятнее всего, начальное образование своим детям дал сам дон Эухенио. Он внимательно следил за обучением сыновей и позаботился об их поступлении в местный университет. Мигель посвятил себя карьере богослова. После обучения в Овьедо он поступил в Мадридский университет для прохождения курса теологии. Вместе с ним в испанскую столицу приехал Рафаэль, чтобы вступить в ряды самого престижного полка - королевскую гвардию, куда принимали только дворян и где даже рядовые носили офицерские звания.

      Зачисление в полк не вызвало сложностей у Риэго. Основным и в то же время единственным критерием отбора было наличие у кандидата родословной, в которой отсутствовали бы лица с малейшей примесью еврейской или мавританской крови, еретики и преступники, осужденные инквизицией. Именно древность рода и чистота крови были зачастую единственным достоянием астурийской аристократии. Ее представители традиционно не отличались богатством и посвящали себя служению короне. Предки Рафаэля, большинство которых были офицерами или чиновниками не очень высокого ранга, не являлись исключением и соответствовали всем предъявленным требованиям. 23 мая 1807 г. Рафаэль стал королевским гвардейцем.

      Из писем молодого Риэго родственникам можно заключить, что повседневная жизнь королевских гвардейцев в Мадриде вполне соответствовала расхожим романтическим представлениям о том времени: необременительная караульная служба перемежалась кутежами и азартными играми. В первые же полгода службы Риэго "отличился", попав под арест за невыполнение приказа (охраняя гарнизонную тюрьму, Рафаэль пропустил на свидание к одному из заключенных его жену). Окунувшемуся в самостоятельную жизнь своенравному юноше армейская дисциплина не пришлась по вкусу. Неторопливое продвижение по службе и пенсия по выслуге лет казались недостаточными для его самолюбия. И как раз в это время в его судьбу вмешалась большая политика, изменив все мыслимые планы.

      Осенью 1807 г. Испания и Франция подписали в Фонтенбло тайный договор о захвате и разделе Португалии, причем Испания обязалась пропустить наполеоновские войска через свою территорию. Однако даже после взятия Лиссабона на Пиренейский полуостров непрерывно продолжали прибывать французские подкрепления, численность которых к марту 1808 г. достигла уже 100 тысяч. Пользуясь тем, что в стране возникла ситуация двоевластия (на трон претендовали одновременно Карл IV и его сын Фердинанд VII), Наполеон выманил обоих претендентов на испанский трон во Францию и заставил их отречься от престола.

      1 марта 1808 г., когда представители французского императора попытались вывезти из Мадрида остальных членов испанской королевской семьи, в городе вспыхнуло восстание. Жестоко подавленное, оно послужило сигналом к началу организованного антифранцузского сопротивления в стране. Первые действия были предприняты на родине Рафаэля, в Астурии. Там уже в мае власть перешла к местной хунте - органу самоуправления, в состав которого вошли наиболее активные патриоты из числа влиятельных жителей Овьедо. Среди них был и дон Эухенио. Хунта низложила прежние власти и приступила к формированию добровольческой армии. Буквально через месяц по всей стране были созданы сотни подобных организаций, а 6 июня хунта Севильи опубликовала документ, в котором говорилось: "Именем короля нашего Фердинанда VII и всего испанского народа объявляем войну на суше и на море императору Наполеону I и Франции, пока она будет под его тиранским игом, и повелеваем всем испанцам действовать против них неприятельски и причинять им всевозможный вред" 2.

      Призыв к сопротивлению не оставил безучастным Рафаэля. Королевская гвардия после Мадридского восстания была распущена французскими властями. Хотя бывшие гвардейцы находились практически под арестом в своих казармах, Рафаэлю удалось бежать, и он направился в Сеговию, где жили его дальние родственники, чтобы потом пробираться далее на север, по территории, занятой французами. Узнав о его намерении, хозяева предложили ему роль пастуха при их овечьем стаде. По-видимому, пастух из дворянина получился не вполне убедительный, и в окрестностях городка Вильяпандо Риэго был арестован местными патриотами как французский шпион. В атмосфере царившей тогда повсеместно ненависти к оккупантам пленника ожидала незавидная участь. Его спасло вмешательство случайно оказавшегося в тех краях монаха-францисканца, раньше жившего в Астурии и знавшего семью Риэго. Недоразумение разъяснилось, и Рафаэль продолжил свой путь.

      Приехав в Овьедо, он провел несколько дней в кругу семьи, а затем явился в распоряжение местной хунты. 8 августа он был произведен в пехотные капитаны и назначен личным адъютантом генерала Асеведо, командующего одним из полков в дивизии астурийских волонтеров. Такое повышение в звании не было в те дни чем-то экстраординарным. В условиях вражеской оккупации основными критериями для продвижения по ступеням армейской иерархии стали желание и способность сражаться за родину. Знатность, богатство или выслуга лет часто не принимались во внимание. В итоге в касте испанских профессиональных военных сложились две большие, обособленные друг от друга группировки, которые в испанской исторической литературе принято называть "старые" и "новые офицеры" 3. Первые не мыслили себя вне сложившейся военной системы. Вторые (в большинстве молодые люди, получившие чин либо непосредственно перед войной, либо в ходе нее) с готовностью возглавляли отряды партизан и ополченцев. "Старые офицеры" защищали монархическую Испанию. "Новые офицеры" сражались за испанский народ. В беспощадной войне с оккупантами они усвоили, что для блага родины хороши любые средства. После войны именно выходцы из среды "новых офицеров" стали основными участниками военных переворотов и открытых выступлений против центральной власти: явление, ранее неизвестное в испанской истории и получившее широкое распространение в XIX - XX веках.

      К осени 1808 г. сопротивление в Испании приняло столь широкий размах, что потребовалось личное вмешательство французского императора. 5 ноября Наполеон во главе большой армии, пополненной ветеранами Аустерлица и Иены, перешел Пиренеи. Испанские войска, численность которых за счет добровольцев к этому времени возросла до 100 тыс., не шли ни в какое сравнение с противником ни по вооружению, ни по выучке. Первое крупное сражение произошло 10 ноября 1808 г. при г. Эспиноса де лос Монтерос. Основной удар наполеоновских войск пришелся на левый фланг, где находились астурийские добровольцы. Не выдержав натиска, испанцы стали беспорядочно отступать. В руки преследователей попал обоз, в котором находился раненый генерал Асеведо. Престарелый военачальник был убит французскими солдатами, а его адъютант оказался в плену.

      Вместе со многими собратьями по несчастью Риэго был доставлен во Францию. Там, в небольших городках на востоке страны, ему предстояло провести пять лет. Будучи в плену, Рафаэль не терял связи с домом и вел оживленную переписку с отцом и братом. Не тратя времени даром, он занялся изучением французского и английского языков, а также серьезно штудировал труды по военной истории и работы французских просветителей.

      Пока Риэго находился во Франции, на его родине произошли серьезные политические перемены. В 1810г. на свободной от оккупантов территории, в южноиспанском городе Кадисе, собрались выбранные от местных хунт депутаты нового законодательного собрания - Учредительных кортесов. После двух лет работы кортесы приняли первую в истории Испании конституцию. Она признавала принцип национального суверенитета, декларировала равенство граждан перед законом, упраздняла некоторые привилегии дворянства, и заметно ограничивала власть короля. В ст. 1 конституции говорилось: "Испанская нация, свободная и независимая, не является и не может стать наследием какого-либо семейства или лица" 4.

      После поражения французов в России стало ясно, что распад наполеоновской империи - вопрос времени. Группа испанских офицеров, в которую входил и Риэго, начала готовиться к побегу. В январе 1814г. беглецы пересекли швейцарскую границу. Далее их путь пролегал через Роттердам и Плимут. Оттуда уже было налажено регулярное морское сообщение с Испанией. По прибытии на родину, Рафаэль почти сразу же предстал перед командованием, был восстановлен в чине капитана и принес присягу на конституции. В феврале 1815 г., как и прочие офицеры, побывавшие во французском плену, он был награжден золотой медалью "За заслуги перед Отечеством".

      Получив двухмесячный отпуск, Рафаэль провел его в кругу семьи. Пока он находился в плену, скончалась его мать, а дон Эухенио превратился в домоседа, окруженного заботами многочисленных родственников. Рафаэль был приятно поражен красотой своей племянницы Тересы. Она исполняла обязанности секретаря дона Эухенио, вела его переписку, следила за бумагами. Тереса и молодой офицер полюбили друг друга.

      Отпуск пролетел незаметно, и офицер отправился на новое место службы, в захолустный гарнизон г. Логроньо. Там, в атмосфере уныния и скуки, он провел два года. В конце 1816 г. в Овьедо скончался дон Эухенио, а 2 февраля 1817г. Риэго был произведен в бригадные майоры и приписан к штабу экспедиционного корпуса, расположенного в Андалусии, на крайнем юге Испании.

      В 1814 г., почти в одно время с Риэго, границы Испании пересек король Фердинанд VII. Он не собирался мириться с ограничениями своей власти, установленными за время его отсутствия. 4 мая 1814 г., еще не доехав до столицы, Фердинанд опубликовал в Валенсии указ, в котором объявлял конституцию и все декреты кортесов незаконными и несуществующими. Так говорил человек, который лишь за несколько недель перед этим, будучи во Франции, в послании на имя регентства заявлял свое одобрение "восстановлению кортесов и всему тому, что свершилось в мое отсутствие на пользу государству" 5. Кортесы были распущены, провинциальные собрания и городские муниципалитеты ликвидированы. Воскресла инквизиция, возобновили свою деятельность иезуиты, вернулась к жизни старая машина управления. Жесточайшим репрессиям подверглась печать, а против своих политических оппонентов король открыл настоящую травлю: тысячи либералов были сосланы в Африку, заключены в тюрьмы и монастыри, принуждены к эмиграции.

      Политика Фердинанда вызвала большое недовольство в стране. С 1814 г. по 1819 г. в Испании произошли десятки открытых антироялистских выступлений, среди которых особенно выделялись три крупных восстания под предводительством знаменитых героев войны за независимость - генералов Мины, Порлье и Ласи. Хотя все они были жестоко подавлены, революционные настроения усиливались. Особой проблемой для короля стала армия. Он сознавал, что в ее рядах находится много сторонников конституции. Чтобы ослабить грозящую с этой стороны опасность, была произведена чистка офицерского корпуса, численность армии была сокращена почти наполовину, военные посажены на голодный паек, солдаты спали на голой земле, питались впроголодь и ходили в лохмотьях, даже офицеры месяцами не получали жалования. Все это только озлобляло войска и ускоряло приближение неизбежного взрыва.

      Ситуация в армии обострялась в результате непродуманной политики Фердинанда по отношению к колониям. За то время, что Испания была оккупирована наполеоновскими войсками, южноамериканские колонии Испании провозгласили свою независимость от метрополии. Однако если кадисские кортесы пытались урегулировать проблему путем дипломатии и законодательных уступок, то Фердинанд решил обратиться к военной силе, жестоко подавляя отступников. К тому же предоставлялась возможность отправить за океан часть неблагонадежных солдат и офицеров. И в 1815г. из Кадиса в Южную Америку отплыла первая экспедиционная армия, а год спустя началась подготовка к отправке туда новых войск. Никто из солдат и офицеров не горел желанием подвергать себя опасностям и погибать, сражаясь против южно-американских повстанцев. Тогдашний министр внутренних дел Гарай, предвидя опасность мятежа, советовал военному ведомству ускорить отправку экспедиции, а до тех пор разделить войска на изолированные подразделения.

      Однако обстоятельства препятствовали и тому, и другому. Армия больше чем наполовину состояла из новобранцев, которым требовалось обучение. К тому же после войны с Францией у Испании почти не осталось военного флота. После долгих переговоров семь фрегатов были закуплены у России. Но когда в середине 1818 г. корабли прибыли в Кадис, выяснилось, что кто-то из русских чиновников сбыл с рук негодные суда: ветхие, с прогнившим такелажем, они не в состоянии были достичь Америки и требовали длительного ремонта. А год спустя отправку снова пришлось отложить: в Кадисе и его окрестностях вспыхнула эпидемия желтой лихорадки, которая нанесла экспедиционным частям значительный урон. С целью карантина отдельные батальоны были размещены в небольших селениях по всей провинции, на максимальном удалении друг от друга.

      Так, в течение почти трех лет войска, расквартированные в Кадисе, со страхом ожидали приказа к отплытию за океан. Большинство офицеров экспедиционного корпуса принадлежали по своим политическим убеждениям к либералам и не одобряло политику короля. Многие из них не желали покорно ждать своей участи. Их переполняли идеи и жажда действий. Однако у них не было организации, способной объединить их единомышленников. И тут в игру вступила новая сила - масонство.

      Во время войны за независимость масонское движение возродилось во многих крупных городах, ас 1814 г. масонские ложи постепенно становятся центром либеральной оппозиции, предоставив в ее распоряжение разветвленную и законспирированную организацию. В конце 1817 г. в Кадисе была образована масонская ложа, названная "Высший капитул". Поначалу ее члены проводили свое время в характерных для масонов церемониях, пышных и проникнутых мистикой, но абсолютно безвредных в политическом отношении. Однако уже через год наиболее активные выделяются в дочернюю ложу "Высокая мастерская". В ее состав входили несколько влиятельных дворян и некоторые офицеры экспедиционного корпуса, каждый из которых возглавлял масонов своего полка. В узком кругу они обсуждали планы политической революции, начало которой должно было положить восстание частей, находящихся в Кадисе.

      Наконец, определился круг заговорщиков и их обязанности: А. Галиано, профессиональный дипломат, связанный со многими либералами, и X. Истурис, дворянин и предводитель кадисского масонства отвечали за идеологическую часть восстания; X. А. Мендисабаль, торговый агент одного из крупнейших купеческих домов, взял на себя финансовые расходы; военными приготовлениями занялись офицеры А. Кирога, Р. Риэго, Арко-Агуэро, О'Дэйли, М. Лопес-Баньос, братья Эваристо, X. Сан-Мигель. Участники тех событий, оставившие после себя мемуары, не скрывают истинной причины восстания: нежелание по прихоти короля умирать вдали от родины 6. Чтобы избежать этой перспективы, они были готовы на все, вплоть до вооруженного сопротивления.

      Разногласия в среде заговорщиков возникали по любому поводу - начиная от лозунга, под которым следует выступить, и кончая конкретным планом действий. Но в одном все были единодушны: предводителем восстания должен быть офицер достаточно высокого ранга. Только тогда можно будет добиться безоговорочного подчинения солдат. Поэтому участники заговора долго пытались привлечь на свою сторону кого-либо из генералов и в конечном итоге поставили под угрозу все свое предприятие.

      Летом 1819 г. в Кадис прибыл генерал Сарсфилд. Делегаты "Высокой мастерской" попытались втянуть его в заговор, но потерпели неудачу - Сарсфилд обратился с донесением к командующему армией генералу О'Доннелу, графу Ла Бисбалю. 7 июля, во время общего построения, Ла Бисбаль объявил об аресте по обвинению в подрывной деятельности нескольких офицеров. Ограничившись арестом тех, кто участвовал в разговоре с Сарсфилдом, он фактически затормозил дальнейшее расследование. На свободе остались почти все гражданские участники заговора и ряд военных, в том числе Риэго (к тому времени подполковник) и Баньос. Арестованные заговорщики содержались в собственных частях и обладали известной свободой передвижений. Эти действия командующего вызвали подозрения у королевской администрации, и Ла Бисбаля перевели на другой пост, предварительно наградив за бдительность. Новым командующим был назначен престарелый генерал Кальеха, герцог Кальдерой.

      Гражданские власти почти не продвигались в расследовании происшествия, и заговорщики решили продолжить свою деятельность. К этому времени из-за эпидемии лихорадки все батальоны, входившие в состав корпуса, уже были рассредоточены по разным селениям, и подготовку восстания следовало осуществлять на местах. В октябре, под предлогом ослабления здоровья, Риэго подал рапорт о переводе из штаба в строевую часть. 8 ноября 1819 г. он был направлен командовать батальоном Астуриас, который располагался в селении Лас Кабесас де Сан Хуан.

      Сохранились дневниковые записи капитана X. Рабадана, служившего в той же части: "Риэго въехал в город на белом коне. В этот момент я инструктировал новобранцев перед упражнениями с оружием. Я отдал честь и попросил разрешения продолжить занятия. Риэго обратился к новобранцам: "Солдаты, вы еще неопытны, я вижу, вы готовитесь к упражнениям с оружием. Хочу дать вам совет: любите и уважайте своих командиров, а мы приведем вас к славе". Все закричали: "Мы сделаем это! Да здравствует наш командир!" 7. Приняв командование батальоном, Риэго постарался установить доверительные отношения с офицерами, регулярно приглашал их разделить с ним трапезу и сделал многое для облегчения жизни солдат, в частности нашел средства на новое обмундирование (многие новобранцы оставались в той же одежде, в которой их забрали в армию три года назад).

      27 декабря к Риэго для разработки плана восстания приехали Галиано и Мендисабаль. В мемуарах Галиано подробно описан окончательный вариант плана 8. Предполагалось организовать три колонны. Первая, под управлением Риэго, должна была захватить резиденцию командующего армией в городе Аркос де ла Фронтера, а затем двигаться на соединение с остальными восставшими. Одновременно Кирога и его батальон, соединившись еще с несколькими подразделениями, должны были занять полуостров Леон с Кадисом и ожидать подхода остальных восставших. Третью колонну составляли артиллерийские части под командованием Баньоса. Они располагались дальше всего от Кадиса, и должны были подоспеть к моменту, когда город уже окажется в руках восставших. Руководителем восстания после долгих споров решено было выбрать Киро-гу: он находился в чине полковника, а для большего авторитета они сами присвоили ему звание генерала.

      Позже Галиано называл заговор молодых офицеров "детской игрой" 9. Действительно, революция 1820 г. смогла победить лишь благодаря уникальному стечению обстоятельств. Создается впечатление, что имела место совокупность ошибок, допущенных противостоящими сторонами. Со стороны правительственных чиновников халатность и безалаберность достигала такого размаха, что историки задаются вопросом, не мог ли способствовать успеху восстания осознанный саботаж группы либерально настроенных генералов, входивших в число высшего военного руководства? Одна из загадок: почему именно в армии, формировавшейся в Кадисе, в качестве командиров полков собрались, как на подбор, молодые, честолюбивые, либерально настроенные офицеры, многие из которых прошли французский плен и состояли к тому времени в масонских ложах. Однако и восставшие постоянно допускали серьезные просчеты. Любое непредвиденное обстоятельство серьезно меняло планы восставших и могло поставить под удар мероприятие в целом. Примерами могут служить следующие факты.

      С самого начала восстания офицеры столкнулись с неорганизованностью солдат. Когда те узнавали о том, что у них появился шанс избежать отправки за океан, они немедленно ломали строй и начинали шумно ликовать по этому поводу. Часто требовались несколько часов, а то и сутки, чтобы восстановить дисциплину. Накануне дня восстания несколько дней подряд шел дождь, грунтовые дороги размыло, поэтому многие мятежные отряды не смогли вовремя прибыть на место сбора. Среди офицеров почти не было местных уроженцев, и отряды плутали на местности. Это приводило к курьезным ситуациям. Когда рота одного из батальонов получила приказ захватить ключевой в стратегическом отношении пункт, мост через р. Суасо, ее командир не смог опознать цель своего рейда и, с ходу пройдя мост, не останавливаясь, вел подразделения еще несколько километров, пока его же солдаты не указали ему на промах.

      Отярд Кироги упустил шанс захватить без единого выстрела Кадис. Помешало отсутствие должной целеустремленности: дойдя до г. Сан-Фернандо, на полпути к Кадису, восставшие расположились на отдых. Однако они упустили из виду наличие на полуострове башенного телеграфа и не захватили его. В результате новость о восстании в течение нескольких часов долетела до городского гарнизона. Его командующий немедленно организовал оборону и встретил мятежников пушечными залпами. Кирога был вынужден ожидать остальные восставшие батальоны.

      На фоне провала штурма Кадиса деятельность Риэго выглядит продуманной и целесообразной. Утром 1 января, когда офицеры зашли к своему командиру за распоряжениями, он посвятил их в планы восстания, упирая на то, что все действия заговорщиков направлены лишь на восстановление конституции, а следовательно законны. "С этого момента, - говорил Риэго, - испанская нация начинает возвращать себе священные права, которые с четырнадцатого года попираются неблагодарным абсолютизмом. Нация снова будет представлена в кортесах" 10.

      Встретив одобрение подчиненных, Риэго приказал им построить солдат на центральной площади, а сам направился в здание муниципалитета. Здесь он официально заявил старшинам города о начале восстания и предложил присягнуть на верность конституции 1812 года. Затем, вместе с новоявленными конституционными алькальдами, подписал подготовленное заранее воззвание к населению, велев распространить его среди жителей. Заручившись согласием городских властей, он составил приказ, запрещающий кому бы то ни было покидать пределы Лас Кабесас в течение ближайших суток.

      Вышедшие из церкви, где закончилась воскресная служба, обыватели подходили к стоящим на площади солдатам. Ровно в 9 ч. утра, облаченный в парадный мундир, перед строем появился Риэго. В сопровождении офицеров он въехал на площадь, выхватил саблю, и отсалютовал солдатам. Затем им была произнесена речь, начинавшаяся словами: "Солдаты, моя любовь к вам велика". Риэго говорил о том, что как хороший командир, он не может допустить отправки своих подчиненных ради ведения бесполезной войны. Первой обязанностью солдат он назвал защиту прав и жизней их соотечественников, освобождение их от "цепей, в которые они закованы с четырнадцатого года". "Испания существует во власти абсолютизма, управляющего ею без малейшего почтения к основным законам нации. Король, который обязан своим троном тем, кто сражался за него в годы войны за независимость, не признает конституции. Конституция - это соглашение, заключаемое между народом и монархом. Испанская конституция, справедливая и либеральная, была принята в Кадисе, среди крови и страданий. Для спасения Испании необходимо, чтобы король признал и уважал конституцию 1812 г., в которой законным образом описаны права и обязанности всех испанцев, начиная от самого монарха, и кончая последним крестьянином" 11. Затем Риэго торжественно зачитал составленное вождями заговорщиков воззвание.

      Солдаты, сломав строй, вместе с жителями городка окружили Риэго. Вдохновленные его речью, они выражали радость и восторг. Уверившись в собственном успехе, Рафаэль приказал одной из рот оцепить город, а остальным предоставил несколько часов на подготовку к маршу. Сам же созвал офицеров на военный совет, где объявил им о своей ближайшей цели - захвате штаба армии.

      Около 2 ч. дня солдаты батальона Астуриас вышли из Лас Кабесас. Несмторя на то, что сумерки застигли их в дороге, Риэго приказал продолжать движение. После стремительного марша на рассвете они вышли к г. Аркос де ла Фронтера. Еще до восхода солнца был отдан приказ о штурме. Захваченные врасплох офицеры расквартированного при штабе батальона Гиас не смогли организовать сопротивление, а их солдаты, разобравшись в чем дело, присоединились к восставшим. Весь штаб во главе с генералом Кальдероном попал в плен.

      Через некоторое время в Аркос подошел батальон Севильи, а на следующий день Риэго совершил рейд в соседнее селение, чтобы привлечь к восстанию стоящий там батальон Арагона. Так в подчинении у Риэго оказались четыре батальона. В тот же день пришло известие о неудачной попытке Кироги захватить Кадис и силы, подчиненные Риэго, выступили ему на помощь. К 6 января восставшие собрались в г. Сан-Фернандо. Оказалось, что из 20 тыс. солдат, составлявших экспедиционный корпус, к восстанию присоединилось примерно пять тыс. человек. В войсках мятежников было больше задора и энтузиазма, чем согласия и дисциплины. Авторитет главнокомандующего был ничтожен среди многих его подчиненных. Сложилась ситуация, когда все командовали и никто не подчинялся. Единственное, что удалось осуществить восставшим за три недели, стал захват расположенного неподалеку от Сан-Фернандо армейского арсенала. А к началу февраля восставшие оказались блокированы между гарнизоном Кадиса и правительственными войсками, подошедшими с севера. Впрочем, командующий королевской армией, генерал М. Фрейр не проявлял особого стремления к столкновению с восставшими и до конца января даже не приближался к Сан-Фернандо, а позже, блокировав подступы к городу, ограничивался разведкой.

      Это обстоятельство лишь усилило разногласия в руководстве восстания. Риэго выступал против бездеятельности Кироги, а тот был раздражен амбициями оппонента и его растущей популярностью. Незадолго до того, как роялистские части перекрыли все подходы к полуострову, среди восставших произошел открыта раскол. Риэго самовольно организовал отряд в 1,5 тыс. человек, и покинул Сан-Фернандо. В этой колонне были в основном солдаты из батальонов Астуриас и Севильи, к которым присоединился небольшой отряд кавалеристов. Сторону Риэго приняли также некоторые вожди заговорщиков: братья Сан-Мигель и Мендисабаль. Целью похода было поднять население Андалусии, а затем и всей Испании. Для этого Риэго планировал пройти как можно дальше в глубь Пиренейского полуострова, убеждая местных патриотов и небольшие гарнизоны присоединяться к восстанию. Первоначально маршрут задумывался как последовательное движение колонны от одного крупного города к другому. Однако в результате сложного переплетения политических, топографических и военных условий отряду Риэго пришлось петлять по Андалусии, иногда возвращаясь в те места, где они уже побывали.

      Колонна покинула Сан-Фернандо 27 января. Первым крупным городом, которого достиг Риэго был Альхесирас. Местные жители оказали колонне восторженный прием, и было решено задержаться тут подольше. Уверившись в успехе предприятия, идеологи отряда, Э. Сан-Мигель и Мендисабаль усилили пропагандистскую деятельность. Они десятками составляли и распространяли прокламации и воззвания, в которых описывались преимущества конституционного строя. Существует версия, что именно Сан-Мигель в те дни сочинил слова знаменитого "Гимна Риэго" - несколько простых, легких для запоминания куплетов, положенных на музыку кем-то из военных музыкантов, шедших вместе с колонной. Вот подстрочный перевод отдельных строф этого гимна, проникнутых энтузиазмом: "Солдаты! Родина // зовет нас на бой! // Поклянемся ей // победить или умереть // ...Звук наших голосов // взволнует весь мир! // И мир признает нас // потомками Сида! // ...Солдаты! // За Родину! // Заряжайте пушки! // Смерть тому, кто ненавидит // конституцию!" 12.

      За первые десять дней колонна не слишком отдалилась от Кадиса, стараясь отвлечь на себя хотя бы часть правительственных войск, стоявших неподалеку от Сан-Фернандо. Наконец, против отряда Риэго выдвинулась дивизия роялистов, под командованием генерала X. О'Доннела. Завлекая противника, колонна двинулась по направлению к Малаге, в окрестностях которой 16 февраля состоялось первое серьезное столкновение. Неподалеку от селения Марбелья отряд был атакован авангардом роялистов. Риэго, уверенный в том, что на него надвигается вся дивизия, дал приказ отступать к Малаге. Противников разделила ночная темнота, но О'Доннел, зная, что восставшие солдаты находились на марше весь день и должны остановиться на ночлег, выслал на их поиски несколько батальонов. В 3 ч. утра лагерь мятежников был обнаружен и атакован. В результате около полусотни солдат Риэго попали в плен, а многие дезертировали.

      К 18 февраля колонна вошла в Малагу, но преследовавшая ее по пятам дивизия расположилась под городом. Через парламентера Риэго предложил противнику не подвергать опасности мирных жителей и померяться силами на одном из близлежащих полей. В состоявшемся сражении ни одна из сторон не смогла добиться сколько-нибудь заметного преимущества, и еще через день солдаты Риэго покинули город. К этому моменту пехотинцы, составлявшие основную часть колонны напоминали сборище оборванцев: многие солдаты были без обуви, почти все - в рваных и грязных рубахах. К колонне не присоединился ни один из местных жителей, на что рассчитывал Риэго. В одних городах колонну встречали угрюмым молчанием, в других - восторженными криками и цветами, однако ни один патриот не пожелал вступить в отряд Риэго. Самое большее, что смогли получить восставшие, - помощь провизией и одеждой. Кроме того, по пятам колонны шли превосходящие силы противника, и среди солдат, осознавших опасность похода, началось повальное дезертирство.

      В Малаге 20 февраля в составе колонны было 900 человек, через неделю, в Грасалене - 700, еще через 10 дней в Кордове - 300, а через три дня возле Фуэнте-Овехуна - 100. 11 марта в г. Бьенбенида Риэго наконец решился объективно оценить ситуацию. У него оставалось лишь 40 человек. Он распустил подчиненных, предоставив каждого своей судьбе, а сам вместе с несколькими офицерами продолжил путь к г. Кумбрес, где их мог приютить некий дворянин- либерал. Удрученный крушением замыслов и предполагая поражение всего восстания, Риэго еще не знал, что поход его колонны на самом деле привел к задуманному и послужил катализатором революции. Дело в том, что этот поход приковал к себе всеобщее внимание. Провинции были полны ожидания и жадно следили за каждым его движением. Умы, пораженные смелостью Риэго, приписывали ему воображаемые триумфы, прибытие подкреплений и присоединение к нему масс народа, чего в действительности не было. Вести о предприятии Риэго, доходя до дальних углов страны, достигали преувеличенных размеров. И даже ложных вестей оказалось достаточно, чтобы вызвать революцию.

      Для борьбы с колонной Риэго правительство переместило на юг много войск, отозвав их из других провинций. В результате либералы на севере и в центре Испании получили возможность активных действий. 21 февраля вспыхнуло восстание в Галисии. Там была образована местная конституционная хунта, и сразу несколько крупных городов почти без боя подчинились ее власти. Одновременно в Наварре поднял восстание вернувшийся из эмиграции генерал Мина. Затем поднялись Сарагоса и Барселона. Запаниковав, Фердинанд поручил командование правительственными войсками опальному Лабисбалю. Однако на следующий же день после своего назначения этот генерал перешел на сторону приверженцев конституции.

      Волнениями был охвачен Мадрид. Королевская гвардия отказалась стрелять в демонстрантов. 9 марта, в окруженном толпами горожан дворце Фердинанд отдал распоряжение о созыве конституционного муниципалитета, разогнанного в 1814г., присягнул перед ним на конституции и объявил политическую амнистию. Вскоре было назначено новое правительство, в состав которого вошло несколько известных лидеров либерального движения, а также было объявлено о выборах в кортесы, первое заседание которых должно было состояться в начале июня.

      Однако в среде победивших сторонников конституционного строя не было единства. С первых же дней революции среди либералов оформились две группировки. Правое крыло получило название "умеренных", его возглавляли "либералы 1812г." - те, кто долгое время находился в тюрьмах и ссылках, и теперь вернулся к политической деятельности. Левое крыло, "восторженные", были представлены новым поколением либералов - "людьми 1820 года". "Восторженные" опирались на систему народных клубов, стихийно возникшую в первые же дни революции в городах. Все, что обсуждалось в этих клубах, располагавшихся обычно в помещениях популярных кафе, немедленно становилось достоянием широкой общественности. Зачастую решения народных клубов оказывали серьезное влияние на политику правительства.

      Именно по инициативе "восторженных" на основе тех частей, что участвовали в андалузском восстании 1 января, была сформирована Армия наблюдения, призванная стать вооруженной рукой революции. Одну дивизию этой армии под командованием Кироги было решено расположить в Кадисе, другую, под командованием Риэго, - в Севилье. Оба командира получили звания маршалов, приказ о чем был подписан королем. Примечательна формулировка причин этого шага: "В признание за заслуги... частные и выдающиеся, за действия, направленные на благо Нации" 13.

      Впрочем, подпись под документом тоже примечательна: Дон Фердинанд VII, милостью Господа и Конституции.

      Узнав о победе революции и о своем новом назначении, еще не вполне оправившись от простуды, Риэго направился в Севилью, где его ждал триумф: местный муниципалитет организовал ему торжественную встречу. Сохранилась запись о том дне, сделанная неким чиновником: "Нас посетил герой Лас Кабесас, это красивый мужчина, молодой и обаятельный, он с искренней благодарностью отнесся к изъявлениям любви, переполнявшим горожан" 14. Гарнизон города был построен в почетном карауле, оркестр, не переставая, играл "Гимн Риэго", народ высыпал на улицы, желая лицезреть легендарную личность.

      Именно в Севилье впервые стали видны масштабы популярности, которую обретал Риэго. Этому в немалой степени способствовало то, что в те дни он принимал выражения признательности не только от рядовых испанцев, но и от первых лиц государства. Сохранилась обширная переписка Риэго и военного министра, маркиза Амарильяса, выступавшего от имени короля. Письма полны стремлением Фердинанда войти в доверие к революционному генералу. Амарильяс цитирует лестные для Риэго высказывания, произнесенные (или якобы произнесенные) королем. Некоторые моменты сегодня могут даже показаться забавными: например, Фердинанд предложил пожаловать Риэго и Кироге особый знак отличия - белый плюмаж на шляпу.

      Однако не стоило заблуждаться насчет истинных намерений короля. "Конституционный монарх" не смирился с победой политических противников. Он почти сразу начал готовить реставрацию прежних порядков. В первую очередь следовало любой ценой распустить Армию наблюдения, в которой собрались наиболее революционно настроенные офицеры. С началом лета 1820г., когда открылась первая сессия вновь созванных кортесов, большинство руководителей кадисского восстания перебрались в Мадрид. Кто-то из них принимал активное участие в работе парламента, как Кирога и Мендисабаль, избранные депутатами, а кто-то просто желал быть поближе к центру политических событий. В армии остался лишь Риэго - самый горячий и последовательный сторонник создания конституционных войск. В интересах роялистов было отстранить его от командования.

      В июле вопрос о расформировании Армии наблюдения был поднят на заседаниях кортесов. 2 августа 1820 г. королевским указом Риэго был назначен на пост капитан-генерала (военного губернатора) Галисии. В письме Амарильяса, содержавшем известие о назначении, особо подчеркивалось желание короля увидеть Риэго в Мадриде, "дабы Его Величество мог лично познакомиться с этим человеком, так много сделавшим для нации". Понимая, что с его отъездом войска остаются без руководства, Риэго попытался отказаться от столь высокой чести, но король был непреклонен. Тогда Риэго отправился в столицу, надеясь, что его личное присутствие сможет оказать влияние на судьбу Армии наблюдения.

      30 августа он прибыл в Мадрид. Несмотря на то, что в город он въехал ночью, надеясь избежать шумной встречи, всем уже было известно о приезде национального героя. Это стало главным столичным событием. Судя по свидетельствам очевидцев, визит генерала сопровождался проявлениями массовой истерии: толпы восторженных патриотов осаждали площадь перед гостиницей, где остановился Риэго, и осыпали его цветами, стоило ему выйти на улицу.

      1 сентября Риэго отправился с визитом к королю. Эта встреча ни к чему не привела - Фердинанд был весьма любезен, угощал Рафаэля своими сигарами и вел светскую беседу, однако не изменил своего решения. В ответ Риэго добился права выступить перед членами правительства с докладом о необходимости сохранения кадисской армии. Однако здесь его (не в первый и не в последний раз) подвело отсутствие политического опыта; революционер захотел общаться на равных с министрами его величества, за что получил резкую отповедь. Оставался только один вариант - обратиться в парламент. Слушания в кортесах по вопросу Армии наблюдения были назначены на 4 сентября.

      Вечером того же дня Риэго присутствовал на банкете в его честь, устроенном в кафе "Золотой фонтан", штаб-квартире одного из влиятельных народных клубов. Там он был приглашен директором центрального мадридского театра на вечерний спектакль. Риэго принял приглашение, еще не догадываясь, какие последствия будет это иметь. Первый акт прошел без происшествий, однако в антракте глава мадридского муниципалитета пригласил почетного гостя в свою ложу. Когда публика увидела Риэго, она устроила шумную овацию. Многие зрители принялись распевать куплеты. Крики, аплодисменты и пение не умолкали, а призывы к порядку не действовали. В итоге представление оказалось сорванным.

      Происшествие в театре вызвало бурю откликов, большинство из которых были нелицеприятны для Риэго, тем более, что его непомерная популярность начала раздражать не только роялистов, но и сторонников конституции. Кое-кто заподозрил даже его в диктаторских наклонностях. В ответ Риэго совершил поступок, равно говорящий и о его понятиях чести, и о политической неопытности: он подал в отставку с поста командира дивизии, объясняя это нежеланием "быть мишенью для гнусных обвинений, низменной зависти и несправедливых порицаний" 15. Прошение об отставке было подписано "гражданин Рафаэль дель Риэго".

      Дебаты о расформировании кадисской армии были продолжительными. Большинство депутатов предпочли подойти к вопросу с формальной стороны, расценив поведение Риэго как неповиновение приказам военного министерства и, следовательно, неуважение к конституционному правительству. Дело усугубил демарш Кироги, который заявил, что частная точка зрения Риэго еще не отражает мнение всей армии. Фердинанд делал вид, будто сохраняет нейтралитет. Однако 20 сентября, после того как парламентские дебаты закончились не в пользу популярного военачальника, он издал два указа. В одном назначались крупные пенсии командующим распущенной армии и разовые денежные вознаграждения солдатам. Другим указом Риэго был отправлен в ссылку в Астурию. В качестве причины ссылки называлось "подстрекательство к массовым беспорядкам" во время театрального представления.

      Поведение Риэго может вызвать недоумение: выступая против роспуска подчиненной ему армии он добровольно подал в отставку, облегчая тем самым действия оппонентам. Когда же решение о расформировании армии было принято, он смирился с этим и уже не протестовал, безропотно отправился в ссылку, подчинившись приказу того самого короля, против которого менее года назад выступал с оружием в руках. Причины кроются в личных взглядах Риэго, в его восприятии окружающей действительности. То, что нам кажется странным, естественно укладывалось в присущую ему систему ценностей.

      Если попытаться найти термин, определяющий убеждения Риэго, придется остановиться на слове "конституционный". Первое, что бросается в глаза при рассмотрении текстов речей и воззваний, автором которых был Риэго, - его твердая и вдохновенная убежденность в абсолютной истинности конституции. Этот документ для него - священный символ прав и свобод нации, основной и единственный закон. Может даже показаться, что почитание конституции у Риэго выходит за рамки политической платформы, превращаясь в нечто схожее с беспрекословным религиозным поклонением. Чтобы понять причины этого, стоит проследить эволюцию взглядов Риэго.

      Исследователи полагают, что поворотным моментом в складывании взглядов Риэго послужило его знакомство во время войны за независимость с А. Ф. Эстрадой. Этот либерал был автором нашумевшей книги "Политическая конституция с военной точки зрения", в которой развивались идеи о политическом и социальном значении армии в жизни любого государства 16. Под влиянием книги Эстрады Риэго начал понимать, каким образом избранная им профессия военного может соответствовать тем конституционным идеям, которые прививал сыновьям дон Эухенио. Позднее, в плену и во время службы в отдаленных гарнизонах, его политические воззрения лишь упрочились, тем более, что все это время он находился в кругу единомышленников, таких же молодых офицеров.

      В первый же день восстания 1820 г. Риэго окончательно определил свою идеологию, провозгласив конституцию. Согласно мемуарам А. Галиано, такой радикальный шаг первоначально не предусматривался заговорщиками. Официальный глава восстания Кирога провозгласил конституцию только спустя неделю после начала восстания, признавая уже свершившийся факт. Риэго, пойдя на конфронтацию с некоторыми своими соратниками, коренным образом изменил цель заговора, поставив на первое место интересы страны. Именно этот поступок возвел его в ранг народных героев.

      Поступая так, он не думал о своей выгоде и не стремился поднять свою популярность, так как любой, кто обещал солдатам избавить их от похода за океан, мог рассчитывать на поддержку. Если для остальных заговорщиков провозглашение конституции выглядело импровизацией со стороны Риэго, то для него это было естественным и закономерным. Вспомним, что, вернувшись на родину из плена, Риэго, как и многие его сверстники, принес присягу конституции 1812 года. В данном случае политические принципы Риэго сочетались с его понятиями о долге и дворянской чести. А его целью было дать нации возможность выражать свою волю. Он сознавал, что задача армии - защищать установленный режим, а не руководить им. Риэго можно отнести к числу тех чистых помыслами бунтарей, кто никогда не добивается власти ради самой власти.

      В ходе борьбы за измененный строй Риэго вряд ли задумывался о своем месте в нем. У него был один ориентир - система прав и свобод, установленная конституцией. Любое действие властей, военных или гражданских, должно находиться в рамках конституции. Все, от короля до крестьянина, обязаны подчиняться ей, ибо все перед ней равны. Органичной частью этого общества равных должна быть и армия. Гражданские права обязаны превалировать над обязанностями военнослужащего. Риэго на своем опыте знал, что в армии испокон веку старались сделать из солдат бездушных марионеток, слепо выполняющих приказания командиров. Командуя армией, призванной охранять конституционный строй, Риэго стремился, чтобы солдаты стали полноценными гражданами, обладающими всеми правами, и осознающими это.

      Однажды определив для себя эти принципы, Риэго руководствовался ими в своей политической деятельности и полагал, что все остальные тоже должны, как и он, играть по тем же правилам. В этом кроется причина того, почему Риэго был чувствителен к малейшим обвинениям в попытке нарушить конституционный порядок и с гневом реагировал на утверждения, что он стремится к месту диктатора или что он деспотически пользуется предоставленной ему властью. Этим и объясняется поведение Риэго в сентябре 1820 года. В его поступках нет противоречий. После принятия королем конституции он подчинялся Фердинанду как конституционному монарху и верховному главнокомандующему, хотя еще в январе поднял против этого "деспота и тирана" восстание. В соответствии с убеждениями Риэго любой приказ короля в той ситуации просто не может не соответствовать конституции и, значит, обязателен к исполнению. Характерно, что вскоре после отставки, подписанной королем, выступая перед земляками в Овьедо, Риэго провозглашал здравицы в честь конституции и в честь короля. Стремясь поступать как гражданин, он ждал того же от своего главного политического оппонента.

      Нескольких недель, проведенных в Мадриде, хватило Риэго, чтобы понять: хотя в глазах простых испанцев он стал национальным героем, это еще не означает популярности в высших сферах. В качестве реальной политической фигуры он не нужен был никому, ни сторонникам конституции, ни ее противникам. Впрочем, отправленный в отставку в результате сложных интриг, Риэго таким же окольным путем смог вернуться к государственной деятельности.

      В ноябре 1820 г., Фердинанд, пойдя на уступки, назначил в правительство нескольких министров- либералов. Один из них, К. Вальдес родом из Астурии, хорошо знал Риэго и его отца. Вскоре по протекции этого деятеля Риэго был назначен на пост капитан-генерала Арагона. Его ждала работа по организации борьбы с пропагандой роялистов, активно подстрекавших местное население к волнениям. Он с рвением взялся за дело, проводя почти все время за пределами резиденции, совмещая агитацию в небольших селениях и боевые вылазки в поисках контрреволюционеров.

      Перемены в судьбе героя Лас-Кабесас нашли свое отражение и в деятельности парламента. 25 июня 1821 г. кортесы назначили Риэго и Кироге пенсию в 80 000 реалов. Известие об этом Риэго получил 14 августа и уже через пять дней отправил письмо председателю кортесов, в котором отказывался от причитающейся ему награды: "Ни мои принципы, ни характер, ни просто сердце честного человека не позволяют мне принять эти деньги. Я готов свидетельствовать перед всей нацией, что моей целью никогда не было личное обогащение, а лишь процветание Родины. Не все люди смотрят на вещи одинаково, и враги конституции расценят эту пенсию как плату наемнику за проделанную работу... Логичнее и полезнее для конституционного строя было бы признать законность и правомочность январского восстания, что пристыдило бы врагов революции и лучшим образом вознаградило бы участников тех событий... Я не богат, но я должен существовать на жалованье, которое я получаю находясь на службе своей Родины. Мои сыновья, если они будут у меня, точно так же должны служить Испании, и если они не вырастут бесполезными нахлебниками, то себе на жизнь они всегда сумеют заработать. Менее всего я хотел бы, чтобы мои дети жили под сенью чужих заслуг"17.

      Отказавшись от пенсии, Риэго спустя неделю лишился и своего поста. 23 августа Фердинанд подписал приказ о временном отстранении Риэго от командования администрацией Арагона, направляя его в один из провинциальных гарнизонов "впредь до особых распоряжений", что означало очередную отставку неугодного генерала. Положение Риэго осложнялось тем, что военным министром стал Э. Санчес Сальвадор, входивший в свое время в состав штаба экспедиционной армии, захваченного восставшими в г. Аркос де ла Фронтера. Решив отомстить за плен, новый министр направли в Сарагосу отряд солдат, чтобы воспрепятствовать въезду опального генерала в столицу провинции. В итоге Риэго, получивший известие об отставке во время одной из своих поездок, не смог даже добраться до собственной квартиры.

      Однако его популярность в народе продолжала расти. Когда в столицу пришли новости об отставке Риэго, члены клуба "Золотой фонтан" решили организовать демонстрацию в поддержку героя. Предполагалось устроить шествие и пронести по центральным улицам Мадрида портрет, на котором генерал изображался с конституцией в руках, попирающий врагов революции. Власти были встревожены. Управляющий внутренними делами провинции запретил манифестацию, а на заседании столичного муниципалитета постановили в случае волнений применить против демонстрантов войска. Тем не менее 18 сентября шествие состоялось. На площади Платериас колонну манифестантов встретил и разогнал батальон национальной милиции. Либеральная пресса язвительно назвала это событие "битвой при Платериас". Подобные же эпизоды в сентябре 1821 г. происходили во многих крупных городах Испании. 24 октября, в день св. Рафаэля, в Мадриде вновь прошли демонстрации, посвященные Риэго.

      Сам же герой спокойно воспринял новую отставку и безропотно подчинился монаршему приказу. В течение осени он направил в королевскую канцелярию и военное министерство несколько писем с требованием объяснить ему причины его отстранения, но делал это без особого энтузиазма. Быть может, это объясняется тем, что перерыв в своей политической деятельности Риэго решил использовать для устройства личных дел. Обретя наконец свободное время, он стал готовиться к свадьбе с Тересой. В г. Мирафлорес, недалеко от Мадрида, Риэго купил старинный особняк. 15 октября 1821 г., после того как новая квартира была обставлена и приведена в порядок, состоялась свадьба. Однако в жизнь молодоженов вновь, как уже не раз случалось за шесть лет после помолвки, вмешалась политика. 8 декабря пришло известие, что избиратели провинции Астурия выбрали Риэго депутатом в кортесы. Новые обязанности потребовали его присутствия в Мадриде. Требовала этого и восторженная общественность, жаждавшая видеть героя. В ходе подготовительных заседаний парламента нового созыва Риэго почти единогласно был избран почетным председателем палаты. Во время торжественного открытия парламентской сессии, Фердинанд тепло приветствовал того, кто еще недавно без видимых причин был им притесняем 18.

      Очередное возвышение Риэго породило ряд мероприятий, подчеркивавших его популярность. В марте 1822г. на заседании кортесов решили поставить памятник герою в городке Лас Кабесас де Сан-Хуан, на той самой площади, где когда-то он провозгласил конституцию. На основе батальона Астуриас был сформирован Отдельный Конституционный полк, почетным командиром которого объявили Риэго. 7 апреля постановлением парламента "Гимн Риэго" провозглашался национальным военным маршем. 9 апреля кортесами был аннулирован отказ Риэго от пенсии, назначенной ему предыдущим составом палаты.

      Неизвестно, насколько искренне вели себя организаторы чествований. Однако прямым следствием шумихи вокруг имени Риэго стали беспорядки, начавшиеся в июне. Роялисты давно готовили мятеж в Мадриде, но удобный повод был найден лишь теперь. 2 июня, когда после церемонии торжественного роспуска депутатов на парламентские каникулы Фердинанд выходил из здания кортесов, королевская гвардия закричала "Да здравствует наш король!". Толпа, собравшаяся на площади, ответила возгласами "Да здравствует Риэго!". С обеих сторон посыпались угрозы и оскорбления, затем началась свалка, в которой были ранены несколько десятков человек. Когда командир гвардейцев полковник Ладабуро попытался навести порядок, он был убит собственными солдатами.

      Постоянная комиссия кортесов и муниципалитет Мадрида объединили усилия для подавления беспорядков, вооружив национальную милицию и введя патрулирование улиц. Но на следующий день взбунтовался батальон гвардии, солдаты которого отказались маршировать под "Гимн Риэго". Вскоре все части, расквартированные в Мадриде, разделились на два противостоящих лагеря - роялистов и сторонников конституции. В этой ситуации вновь проявился организационный талант Риэго. Верные конституции части по его инициативе были объединены в Священный батальон во главе с Э. Сан-Мигелем, давним другом и соратником Риэго. Был организован штаб, в который вошли наиболее решительно настроенные военачальники. Штаб перехватил управление мадридским гарнизоном у капитан-генерала П. Морильо, который демонстративно бездействовал, отказываясь подчиняться "каким-то депутатам".

      7 июля мятежники перешли к активным действиям. Четыре батальона гвардии вышли из Пардо (пригород Мадрида, где в одной из королевских резиденций окопались роялисты) и направились к столице. Один из патрулей Священного батальона заметил их и поднял тревогу. В ходе вспыхнувших уличных боев хорошо организованные сторонники конституции вынудили роялистов отступить. Дворец в Пардо оказался окружен. Фердинанд отправил к противникам парламентера, прося о переговорах. В ответ восставшим гвардейцам было предложено сложить оружие. Те отказались, и сражение возобновилось. Вскоре сопротивление роялистов было подавлено, причем со сравнительно малой кровью, хотя в бою участвовали несколько тысяч человек, погибло всего около 20.

      Король постарался сделать вид, будто случившееся произошло без его ведома и участия. На следующий день по предложению монарха епископ Мадридский провел благодарственную службу за счастливое избавление Испании от тирании. Кроме того, после провала мятежа король по собственному почину назначил новое правительство, целиком состоявшее из представителей "восторженных". Премьер-министром стал Э. Сан-Мигель, а военным министром - М. Лопес-Баньос, ветераны кадисского восстания.

      Либералы предпочли закрыть глаза на деятельность короля, увлекшись празднованием победы. Председатель кортесов Риэго получил от Мадридского муниципалитета золотую медаль и благодарность. Во время церемонии награждения в ответной речи перед построенными частями национальной милиции Риэго резко выступил против неумеренных восхвалений в свой адрес. Он говорил о необходимости вести себя скромнее, дабы враги конституции не имели даже формальных поводов для претензий, а также об опасности уподобления революционеров диктаторам. Теперь в сознании как сторонников, так и противников конституционного строя прочно закрепилось мнение, что Риэго тот человек, от которого зависит защита конституционного порядка.

      7 октября 1822 г. открылась очередная сессия кортесов. Казалось, что Риэго занял подобающее место в управлении страной. Его авторитет был непререкаем, к его мнению прислушивались. Беда заключалась в том, что у него часто отсутствовало четкое мнение по поводу политических вопросов. Навыков профессионального военного не хватало для парламентской работы. Менее всего Риэго походил на опытного и осторожного государственного деятеля, а ведь именно такая фигура более всего была необходима на посту председателя кортесов. Риэго быстро понял это и часто пропускал заседания палаты, проводя дни с женой в своем новом доме.

      К тому времени над Испанией нависла реальная внешняя угроза. Еще в мае 1820 г., после первых же известий об испанских событиях, русский царь Александр I поставил вопрос об интервенции на Пиренейский полуостров. Представители других влиятельных европейских держав отказались от такой меры, опасаясь, что это может привести к усилению России. Вскоре, однако, "революционная зараза" перекинулась на другие страны. Летом того же года конституцию 1812 г. провозгласили в Неаполитанском королевстве, Португалии и Пьемонте. Следствием стал конгресс Священного союза в Троппау, на котором монархи России, Австрии и Пруссии подписали протокол, предоставлявший им право вмешиваться во внутренние дела любой страны, вставшей на путь революции. Месяц спустя австрийские войска усмирили Италию, оккупировав Неаполь и Пьемонт. Во Франции пришло к власти роялистское правительство, которое не скрывало своих симпатий по отношению к испанскому королю и, по-прежнему возражая против открытого вмешательства в дела соседней страны, начало оказывать активную помощь контрреволюционному движению в Испании. При поддержке австрийского канцлера К. Меттерниха, к активным действиям все сильнее призывал Александр I, в собственном государстве которого испанские события находили пугающий его отклик 19.

      20 октября 1822 г. представители России, Пруссии, Австрии и Франции подписали соглашение, направленное против Испании. В то же время в Барселоне распространилась эпидемия лихорадки, и французское правительство воспользовалось этим, чтобы установить на испанской границе санитарный кордон, сосредоточив там крупные армейские отряды. 6 января 1823 г. послы союзных держав отправили испанскому премьер-министру официальные ноты, фактически объявлявшие войну. 7 апреля около 70 тыс. французских солдат под командованием герцога Ангулемского перешли испанскую границу.

      Сразу стало ясно, что у революции нет той самой "вооруженной руки", о которой три года назад говорил Риэго. Войска оказались неспособными оказать достойное сопротивление интервентам. Испанская армия, как и прежде была плохо вооружена и обучена, а среди ее командиров не было политического единства. Вражеские войска почти беспрепятственно продвигались в глубь страны. 8-тысячный корпус генерала Мины, оттесненный в Каталонию, с трудом отбивался от 20-тысячной французской армии. Генерал Бальестерос отступил, открыв горные проходы, а граф Лабисбаль вместе со своими офицерами перешел на сторону французов.

      Вскоре интервенты приблизились к столице. Конституционное правительство предложило переместить центральные учреждения государства на юг, сначала в Севилью.

      В Севилье король отказался покинуть город. В Мадриде уже утвердилась поддерживаемая французами власть роялистского Регентского совета, и Фердинанд рассчитывал сдаться его представителям. В ответ в кортесах выступил Галиано со знаменательной речью: "Так как Его Величество не желает спасаться, так как на первый взгляд даже может показаться, что он хочет попасть в руки врагов отечества, то нельзя допустить, чтобы Его Величество находилось в ненормальном душевном состоянии 20. В соответствии с положением конституции о ситуациях, в которых монарх неспособен к управлению страной "по какой-либо физической или нравственной причине", парламентским большинством был принят указ о создании регентства, а Фердинанд под охраной был препровожден в Кадис.

      Риэго с самого начала военных действий засыпал парламент обращениями с просьбой освободить его от политической деятельности и назначить командующим в одну из действующих армий. Но его усилия пропадали впустую: отставка не принималась, и он вынужден был вместе с кортесами отправиться на юг, взяв с собой родственников. Всерьез обеспокоившись их безопасностью, Риэго отправил брата Мигеля вместе с Тересой в Гиблартар, где они получили английские паспорта для путешествия в Лондон. Сохранилось последнее письмо Риэго жене, отправленное 3 сентября 1823 г. из Малаги: "Моя любимая Тересита, после вашего отъезда из Гибралтара я ничего не знаю о вашем путешествии и здоровье. Мне передали, что вы благополучно достигли Лондона и были там хорошо встречены. Готов отпраздновать это. Мне пора идти. Мне не хватает времени, чтобы поприветствовать тебя более сердечным образом. Податель сего письма передаст тебе на словах мою нежность. Прощай, твой сердцем Рафаэль" 21.

      В начале августа, потерпев поражение под Гранадой, капитулировал Бальестерос. Войска герцога Ангулемского получили возможность беспрепятственно блокировать Кадис с суши и моря. Только теперь, когда положение стало безнадежным, Риэго разрешили принять командование над трехтысячным корпусом волонтеров. К этому времени он уже осознавал бессмысленность попыток сопротивления превосходящим силам противника. Повторялась история трехлетней давности: Риэго стоял во главе окруженных войск, отстаивая конституционный порядок. Показателен отрывок из его выступления перед солдатами в Малаге. Кажется, что Риэго повторяет слова, сказанные некогда в Лас-Кабесас: "Друзья, для нас не существует середины: или мы победим наших врагов, или, подчинившись их власти, закончим свои дни в оковах и безвестности. Что касается меня, то я никогда не перестану быть испанцем, таким же, как вы. Я всегда буду вашим товарищем и командиром, разделяя с вами страдания и славу"22.

      Риэго понимал, что в открытом столкновении с французами невозможно победить, и он решил воспользоваться тактикой мобильной колонны. Он хотел направиться к Гранаде, соединиться с войсками капитулировавшего Бальестероса, а затем пробиваться на помощь генералу Мине, продолжавшему борьбу на севере. Однако этим расчетам не суждено было сбыться. Зажигательные речи не произвели впечатления ни на Бальестероса, ни на его деморализованных солдат. Дезертиры нашлись и в отряде Риэго. Во главе поредевшей колонны генерал начал рейд по городам Андалуссии, стараясь избежать встречи с наступающим противником. Французские военачальники проявили большое рвение, стремясь навязать Риэго открытый бой. Решающее сражение произошло у г. Херес. После ожесточенного 10-часового сражения испанские войска в беспорядке отступили. Вскоре остатки частей Риэго снова были атакованы французами. Те, кто не смог спастись бегством, попали в плен. Как и во времена кадисского восстания, Риэго остался без армии и был вынужден скрываться от преследования. В сопровождении нескольких офицеров он продвигался к Гибралтару.

      В окрестных деревнях уже знали о поражении испанских войск. Знали и о том, что Риэго разыскивают французы, обещая за его голову большую награду. В селении Торре Педрохиль беглецы обратились к местным жителям с просьбой указать им дорогу, но те отказались. Тогда под угрозой оружия их заставили выступить в роли проводников. Крестьянин Л. Лара привел беглецов в соседнее селение, к своему брату. Пока офицеры ночевали, кто-то из членов семьи тайно выбрался на улицу и доложил о происходящем местному алькальду. Тот собрал односельчан, и наутро, когда Риэго со спутниками готовился приступить к завтраку, их дом внезапно окружили вооруженные люди. Видя бессмысленность сопротивления, Риэго сдался и в тот же день был передан французам 23.

      Кольцо вокруг Кадиса тем временем сужалось. 29 сентября кортесы решили подчиниться требованиям осаждающих, выдать им Фердинанда, а самим - прекратить сопротивление. Получивший безраздельную власть король своими действиями заставил вспомнить 1814 год. Первым же указом он отменил все законы и постановления предыдущих трех лет, а вторым объявил об аресте с конфискацией имущества всех членов правительства и парламента. Это возмутило даже французских генералов, бравших город, и они предоставили своим пленникам возможность безопасного выезда за границу. Однако это не относилось к Риэго. Его приказано было доставить в Мадрид. Как и в 1820 г., Риэго въехал в столицу ночью. Однако если тогда он скрывался, чтобы избежать ненужных восторгов, то теперь конвоиры везли его под покровом темноты, опасаясь массовых волнений среди горожан, еще помнивших своего национального героя. По дороге с ним не особенно церемонились. Иногда он ехал в открытой повозке, а чаще шел пешком по грязным дорогам, раскисшим от осенних дождей. В результате он простудился, и тюремная камера в какой-то мере облегчила его страдания.

      В тюрьме ему предстояло провести не очень много времени. Фердинанд стремился устроить показательный процесс над одним из своих врагов. И хотя Риэго вовсе не играл основной роли в политических событиях, для испанцев его имя ассоциировалось с самим понятием революции. В понимании Фердинанда судилище над Риэго, должен был стать судом над революцией. Прямые свидетельства этому содержатся в тексте приговора, оглашенном 3 ноября: "Риэго должен быть наказан как один из наиболее виновных революционеров, которые, посягнув на законную власть испанских королей, причинили столько бедствий благородной испанской нации... Забыв о своих обязанностях, он провозгласил конституцию, которую Его Величество король упразднил как основу анархического режима, ниспровергающего законы монархии, наши обычаи и нашу святую религию... Встав во главе разнузданной солдатни, он наносил ущерб испанским землям, заставляя жителей под страхом оружия участвовать в разбоях и грабежах... С тех пор Риэго не переставал быть источником скандалов на полуострове: он появлялся в публичных местах и всюду придывал к мятежу и победе злосчастного конституционного строя... Упомянутый Риэго является виновником всех наших бед"24.

      Суд приговорил Риэго к высшей мере наказания и конфискации имущества. Казнь была назначена на 7 ноября. Процесс над Риэго приобрел международное значение. Активную деятельность в Англии развернули Тереса и Мигель. Они обивали пороги британских государственных деятелей, умоляя их оказать влияние на испанское правительство. Одновременно французские дипломаты от имени Людовика XVIII призывали Фердинанда к благоразумию, отговаривая его от столь одиозного шага - публичной казни политического противника. Когда же стало ясно, что испанский король не уступит, командование французских войск, так много сделавшее для ареста Риэго, постаралось отстраниться от этого инцидента, а герцог Ангулемский демонстративно покинул Мадрид.

      Казнь Риэго была обставлена в лучших традициях инквизиции. Ведь готовились повесить не заурядного преступника, а "врага испанской нации и святой веры". Утром мрачная процессия вышла из стен дворцовой тюрьмы. В центре, одетый в белую рубаху, с деревянным распятием в руках, ехал осужденный. Вдоль дороги было выставлено армейское оцепление. Солдаты с трудом сдерживали бурлящую толпу, из которой доносились выкрики "Да здравствует Риэго!", а также и оскорбления в адрес поверженного кумира. Шествие достигло площади Себада. В окружении нескольких священников, которые должны были дать ему последнее утешение, нераскаявшийся преступник поднялся на помост. Небольшая площадь, в обычные дни служившая местом торговли ячменем, была полна людьми. Королевский глашатай торжественно зачитал приговор. Затем, на глазах притихшей толпы, палач выбил подпорку из-под ног Риэго.

      Процедура казни имела важное идеологическое значение. Расправляясь со своим противником, роялисты стремились показать, что этот легендарный защитник свободы на самом деле хуже любого другого преступника. Первоначально прокурор требовал четвертовать осужденного (это наказание применялось со времен средневековья исключительно к разбойникам, хозяйничавшим на дорогах). Тем не менее, судьи приговорили Риэго к повешению. Однако в Испании на виселице издавна казнили только простолюдинов, а для дворян предусматривалось удушение с помощью гарроты (на площади Себада, где происходили казни, для дворян даже было отведено особое место). Даже в том, как Риэго доставили к месту казни, подчеркивалось его унижение: он ехал верхом на осле, в то время как протокол предусматривал для дворян право ехать на лошади. Риэго был одет в белую рубаху - одежду кающегося грешника, в то время как осужденные дворяне должны были одеваться, как подобало их сословию, в черное 25.

      После казни Риэго и конфискации его имущества большинство его родственников были вынуждены, как и Мигель с Тересой, перебраться в Англию. Там они составили клан, неофициальной главой и опорой которого стал Мигель, который после прибытия в Лондон открыл типографию и книжный магазин. Вскоре все родные уже шутливо звали его "дядюшка Книжник". Этот скромный священник обладал незаурядной эрудицией в области гуманитарных наук и на равных вел переписку со многими государственными деятелями и литераторами Европы.

      Тереса не прожила и года после казни мужа. Она скончалась в Лондоне в ноябре 1824 года. Незадолго до смерти она составила официальное завещание, в котором речь шла не только об имуществе (его у вынужденных эмигрантов было мало): "Как если бы я находилась перед Господом, на чей суд я должна скоро предстать, я говорю и утверждаю: все помыслы и устремления моего мужа, все его заботы были направлены к свободе и счастью его Родины и всегда находились в согласии и гармонии с его общественной деятельностью, его благородную душу всегда наполняло желание видеть Родину политические независимой, свободной, в мире и довольстве для ее граждан, и не было в том никаких личных амбиций, а лишь желание пожертвовать ради нее своей жизнью и служить ей" 26.

      Фердинанд VII скончался в 1833 году. В соответствии с завещанием монарха, его наследницей объявили малолетнюю дочь Изабеллу, а регентшей - ее мать Марию-Кристину. В ходе вспыхнувших династических усобиц вдова короля была вынуждена искать поддержки в либеральных кругах. В 1835г. правительство возглавил Мендисабаль, к тому времени ставший лидером партии прогрессистов. По его инициативе снова начали осуществляться те реформы, попытка проведения которых провалилась в начале 20-х годов. Новое правительство постаралось отдать должное героям прошлых лет, и прежде всего Риэго. 31 октября 1835 г. Мария-Кристина от имени Изабеллы издала указ, в котором предписывалось возвратить Риэго его доброе имя, славу и память, назначить пенсию его семье и взять ее под королевскую защиту. А еще через два года имя Риэго было золотыми буквами написано на стене зала заседаний испанских кортесов.

      Это официальное признание заслуг Риэго выглядело лишь бледным отражением того почитания, которое возникло вокруг его имени. Феномен культа Риэго с его смертью лишь усилился. Имя Риэго стало символом испанской революции. Его образ прославляли художники и увековечивали поэты. Его имя присваивали городским улицам. Свою дань герою отдали театр и литература. В 1824 г. испанский эмигрант Ф. Мехиа представил в Филадельфии на суд публики трагедию в пяти актах под названием: "Не бывать соглашению с тиранами, пусть умрут те, кто к этому стремятся, или Смерть Риэго и Испания в оковах". В том же году в Аугсбурге была издана биография Риэго. В 1825 г. в Лондоне, в королевском Кобурском театре, была поставлена пьеса X. М. Мильнера "Испанские мученики, или смерть Риэго".

      Эти произведения положили начало определенной традиции в жизнеописании Риэго. Культ Риэго нашел достойное отражение в литературе, часто заставляя писателей по мере сил приукрашивать биографию легендарного революционера. Постепенно Риэго стал изображаться в качестве главного и единственного символа испанской свободы. Ему даже стали приписывать действия, которых он не совершал. Например утверждали, что в годы войны за независимость Риэго возглавлял крупный партизанский отряд. Легенда о Риэго обрела самостоятельную жизнь, независимую от исторической правды. Точнее всего этот феномен определил испанский литератор М. де Унамуно: "Риэго... быстро стал мифом, а если не мифом, то по меньшей мере неким образом, историческим персонажем, потерявшим реальные очертания в умах многих испанцев. Риэго стал гимном Риэго" 27. Живой человек превратился в гимн.

      Примечания

      1. ROMAN OJEDA F. D. Riego "Heroe de Las Cabesas". San Juan, 1988, p. 5.
      2. МАЙСКИЙ И. М. Испания. 1808 - 1917 гг. М. 1957, с. 59.
      3. Ejercito, pueblo у constitution. Madrid. 1987, p. 3.
      4. Из истории европейского парламентаризма: Испания и Португалия. М. 1996, с. 55.
      5. МАЙСКИЙ И. М. УК. соч., с. 93.
      6. COMELLAS J. Los primeros pronunciamientos en Espana. Madrid. 1958, p. 309.
      7. ROMAN OJEDA F. D. Op. cit., p. 55.
      8. COMELLAS J. Op. cit., p. 323.
      9. Ibid., p. 309.
      10. CARMEN DE BURGOS. Rafael del Riego. Madrid. 1958, p. 64.
      11. Ibid., p. 65.
      12. ROMAN OJEDA F. D. Op. cit., p. 55.
      13. CARMEN DE BURGOS. Op. cit., p. 93.
      14. ROMAN OJEDA F. D. Op. cit., p. 94.
      15. МАЙСКИЙ И. М. УК. соч., с. 134.
      16. CASADO BURBANO P. El pensamiento politico-militar de Riego In: Ejercito, pueblo у constitucion, p. 189.
      17. CARMEN DE BURGOS. Op. cit., p. 151.
      18. Ibid. Op. cit., p. 177.
      19. Известно, что будущие декабристы пристально следили за событиями в Испании. Успех январского вооруженного восстания, приведшего почти без кровопролития к победе конституции, указал российским революционерам один из подходящих путей борьбы с абсолютизмом. Имя Риэго в России почти сразу стало олицетворением легендарного героя.
      20. МАЙСКИЙ И. М. УК. соч., с. 162.
      21. CARMEN DE BURGOS. Op. cit., p. 217.
      22. Ibid., p. 214.
      23. В августе 1824 г. у королевской администрации дошли руки до награждения участников ареста Риэго. Указом Фердинанда братья Лара получили в собственность особняк, по 1.200 акров земли и по шесть тыс. реалов каждому. Такая же награда ожидала алькальда В. Герреро.
      24. CARMEN DE BURGOS. Op. cit., p. 228 - 229.
      25. DEMERGUE LUCIENNE. Don Rafael del Riego ahorcado. In: Ejercito, pueblo у constitucion, p. 115 - 128.
      26. GONI GALARRAGA J. M. Un legajo documental desconocido sobre la figura у la familia del Riego. In: Ejercito, pueblo у constitucion, p. 238.
      27. COMELLAS J. Op. cit., p. 324.

      Вопросы истории. - 1999. - № 7. - С. 72-91.