kusaloss

Иверский монастырь

2 сообщения в этой теме

Иверский монастырь

На расстоянии приблизительно двух часов хода от Филофея находится известный Иверский монастырь, третий по чести на Святой Горе. Иверский монастырь основан в конце X века выходцами из Иверии преподобными Иоанном, Евфимием и Георгием, происходившими из династии Багратидов.
49916.p.jpg Ивирон На расстоянии приблизительно двух часов хода от Филофея находится известный Иверский монастырь, третий по чести на Святой Горе.

Иверский монастырь основан в конце X века выходцами из Иверии преподобными Иоанном, Евфимием и Георгием, происходившими из династии Багратидов. Они были учениками преподобного Афанасия и основали обитель по его благословению. С тех пор Великая Лавра и Иверский монастырь считаются монастырями-побратимами. Основателем обители некоторые учёные считают другого выходца из Иверии византийского военного Торникия.

Долгое время в Ивироне подвизались преимущественно иноки-грузины, последний из них преставился в 1955 году. В настоящий момент среди насельников монастыря преобладают греки.

Первостроители обители и последующие поколения насельников Ивирона не оставляли своим попечением соотечественников. Так преподобный Евфимий перевёл на грузинский Святое Евангелие и другие душеполезные книги.

49915.p.jpg Климентова пристань Ивирон был построен на месте, где ранее располагалась «Лавра Климента». Именно в этой обители сразу после кончины преподобного Петра Афонского были выставлены для поклонения его Святые мощи. На территории монастыря существовал языческий храм Посейдона, который был перестроен и освящён в честь пророка и крестителя Иоанна. Согласно преданию, он был заложен в правление Константина Великого и первого епископа Афона Климента и восстановлен в правление Константина Погоната. Ныне существующий храм был перестроен в 1710 году. На его месте в ходе раскопок найдены древние фрески собора Лавры Климента.

Невдалеке от монастыря на морском берегу до наших дней сохранился чудотворный источник, забивший в тот момент, когда на афонскую землю ступила Богородица; это место называется Климентова пристань. И именно к этому месту чудесным образом, в огненном столпе, явилась по морю известная теперь всему миру Иверская икона Божией Матери. О почитании этого образа говорит хотя бы тот факт, что только преподобный Никодим Святогорец написал четыре канона Иверской иконе Божией Матери.

49912.p.jpg Чудотворная икона Божией Матери Иверская Во времена иконоборчества вдова, владелица этой иконы, проживавшая неподалёку от города Никея, спасая образ от поругания, пустила его с молитвой по волнам. Прошло несколько веков. И вот в 1004 году он чудесным образом в столпе света, поднимавшемся до самых небес, прибыл к берегам Афона. В это время благочестивому старцу Гавриилу было видение Божией Матери, повелевавшей ему подойти к иконе по воде и перенести её в соборный храм. В честь чудесного явления иконы сейчас воздвигнут храм Успения Пресвятой Богородицы.

Икону поместили в алтаре храма Иверского монастыря, но наутро она оказалась над вратами обители. Так продолжалось несколько дней. Матерь Божия явилась во сне старцу монастыря и сказала:

Я не желаю быть охраняема вами, а хочу быть вашею Хранительницею... Доколе будете видеть образ Мой в обители сей, дотоле благодать и милость Сына Моего к вам не оскудеют.

Тогда чудотворную икону поместили над вратами обители и стали называть «Вратарница».

Однажды во время сарацинского набега один варвар дерзко ударил икону своим копьём. В тот же миг из образа потекла кровь, которую можно различить на нём и сегодня. Разбойник покаялся и принял монашество под именем Дамаскин, но сам называл себя Варваром. Инок достиг святости, и в обители сохранилось его иконописное изображение.

В 1651 году русский царь Алексей Михайлович подарил Ивирону Обитель Святого Николая в Московском Кремле. Сделано это было в благодарность за излечение царской дочери, получившей исцеление у списка «Вратарницы», привезённого насельниками Иверской обители в Москву.

Вот что пишет о «Вратарнице» знаменитый русский паломник-пешеходец XVIII века Василий Григорович-Барский:

В сем прекрасном, при внутренних вратах монастырских созданном храме, в иконостасе вместо наместной обычной Богородицы стоит некая святая и чудотворная икона, проименованная от древних иноков Портаитисса, т. е. Вратарница, зело ужаснозрачна, с великими очесами, держащая на левой руке Христа Спасителя, очернелая же на лице множества ради лет, обаче совершенно все являющая изображение, покровенна же вся кроме лица среброкованною позлащенною одеждою, и кроме того испещрена многоценными каменьями и монетами златыми, от различных царей, князей и благородных бояр дарованными за многие её чудотворения, идеже и Российских царей, цариц и царевен, императоров же и императриц, князей и княгинь монеты же златые и иные дары повешены видел своими очами.

49914.p.jpg Внутренняя территория Ивирона Предание монастыря повествует о чуде, сотворённом Божией Матерью. Один бедняк просился на ночлег в Ивирон, но монах-вратарь потребовал у него плату. У бедняка не было денег, и, удручённый, он пошёл по дороге в Карею. Вскоре он повстречал таинственную Женщину, Которая дала ему золотую монету. Бедняк вернулся и отдал златницу привратнику. Монахи, обратив внимание на древность монеты, заподозрили несчастного в краже. После его рассказа о Жене они пошли к иконе «Вратарница» и увидели, что эта монета – одна из многих пожертвованных Божией Матери. Велико было раскаяние иноков. С тех пор на Святой Горе строго соблюдают обет безмездного странноприимства. А на месте явления Божией Матери был выстроен небольшой храм, до которого вы сможете дойти минут за 10–15.

Русский святогорец Парфений свидетельствовал, что во время греческого восстания 1822 года турецкие солдаты, жившие в монастыре, не смогли потревожить наряженной в драгоценные ризы, украшенной многими великолепными дарами «Вратарницы». А несколько лет спустя служащий при иконе монах с изумлением увидел одетую в чёрное Женщину. Она усердно подметала обитель.

Пришло время хорошенько вымести весь монастырь. Уж столько лет стоит неметёный, –сказала Жена и сделалась невидимою.

Вскоре султан издал указ, чтобы все солдаты покинули Святую Гору, хотя до этого не раз грозился разрушить до основания её обители.

49913.p.jpg Крестный ход с Иверской иконой Божией Матери Сама «Вратарница» никогда не покидала пределов Ивирона, в ответ на просьбы мирян монахи посылали списки чудотворного образа. Икону лишь три раза в году выносят из параклиса, где она пребывает постоянно:

– накануне Рождества Христова после девятого часа она торжественно переносится братией в собор и остаётся там до первого понедельника после праздника Собора Иоанна Предтечи;

– с Великой Субботы до понедельника Фоминой недели. Во вторник Светлой седмицы совершается торжественный Крестный ход по территории монастыря;

– на Успение Пресвятой Богородицы.

Иверский монастырь оказал очень большую финансовую помощь восставшим против турецкого владычества грекам. На нужды освободительного движения монахи пожертвовали некоторые исторические реликвии своей обители. В том числе уникальный серебряный позолоченный подсвечник в виде лимонного дерева весом более шестидесяти килограммов. Восставшие, однако, отказались от дара и возвратили подсвечник обители, чтобы «он горел перед иконой Богородицы за православный народ». Интересна история этой реликвии. Лимонное дерево было подарено Ивирону жителями Москвы, о чем свидетельствует стихотворение на русском языке, выбитое на подсвечнике. На надписи указана и дата пожертвования – 30 апреля 1818 года.

С Ивироном тесно связана судьба священномученика патриарха Григория V. Рядом с обителью на месте келии, где он подвизался шестнадцать лет, возведён параклис в его честь.

52435.p.jpg «Не рыдай Мене, Мати» (фреска первой половины XVI в.) По преданию, перед концом света и Афон погрузится в пучину страстей. И тогда икона таким же чудесным образом, как явилась, покинет Святую Гору. Это будет одним из предзнаменований скорого Второго Пришествия Спасителя и знаком для святогорцев уходить с Афона. Ныне чудотворная икона пребывает в специальном параклисе Панагии-Портаитиссы, расположенном по левую руку от входа в святую обитель. Он был построен в XVII века, а к 1774 году относятся знаменитые росписи в его нартексе. На них, в частности, изображены: Платон, Аристотель, Софокл, Фукидид, Плутарх, Александр Македонский. Пред иконостасом, работы 1785 года, и помещена чудотворная икона Богородицы. На Портаитиссе серебряный позолоченный оклад, выполненный в Москве в 1819 году. Под ним находится более древний оклад 1701 года, изготовленный в Иверии. В пределе Портаитиссы находится чудотворная икона Святителя Николая, чудесным образом прибывшая из России в июне 1815 года.

Интересно, что Ивирон в отличие от других святогорских монастырей использует не византийское время, а унаследовал собственную систему исчисления времени от основателей монастыря. В соответствии с ней день начинается не с заходом, а с восходом солнца.

Главный собор обители основан в конце X века. Завершено строительство было при игумене Георгии, о чём свидетельствует сохранившаяся надпись на солее. Соборный храм реставрировался в XVI и в XIX веках, но многое сохранилось и от первого кафоликона. Обратить внимание также стоит на фрески, написанные в 1522 году. Их автор монах Марк, родом из Иверии. Сохранилось его совместное изображение с игуменом Гавриилом на фреске в восточной части собора. Над царскими вратами находится чудесная лампада. Она начинает раскачиваться, да так, что даже масло иногда выплёскивается через края, – либо накануне великих праздников, либо в преддверии мировых потрясений. Так Пресвятая Богородица напоминает людям о своем присутствии и заступничестве и зовёт их к покаянию. Главный собор Ивирона имеет два придела: свт. Николая и Святых Небесных Сил Бесплотных. В последнем хранится большинство святынь обители.

52436.p.jpg В Ивироне собрано, пожалуй, наибольшее количество мощей угодников Божиих и других святынь. Упомянем части хламиды, трости и губы, которыми был поруган жидами Господь Иисус Христос; часть Животворящего Креста Господня, частицы мощей Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, прав. Лазаря Четверодневного, свв. апп. Петра, Луки и Варфоломея, первомуч. Архидиакона Стефана, свтт. Василия Великого, Иоанна Златоуста, вмчч. Георгия Победоносца, целителя Пантелеимона, Меркурия и Димитрия Солунского, сщмчч. Василия, еп. Амасийского, и Феодора, иже в Пергии, мчч. Никиты, Фотия и Нестора, свтт. Михаила еп. Синадского и Афанасия Великого, мцц. Фотинии, Евпраксии, Анастасии и Параскевы, прпп. Феодора Стратилата и Иерофея Иверского и многих других святых.

Исторической реликвией является саккос (основная часть праздничного одеяния) византийского императора Иоанна Цимисхия. Из художественных достопримечательностей особое впечатление производят изготовленное в персидском стиле паникадило, две древнегреческих колонны из храма Посейдона, когда-то стоявшего на этом месте, и золотое лимонное дерево с серебряными листьями, изготовленное в России.

В северо-западном углу соборного храма есть поразительная фреска, изображающая Господа Иисуса Христа во весь рост. Монастырское предание утверждает, что некто долго и усердно молился Богу, прося явить Спасителя в воплощённом виде, и тайный голос объявил неотступному молитвеннику:

Иди на Афонскую Гору, в Иверский монастырь. Там при северной двери, вводящей в притвор собора, ты найдешь Мое точное изображение во весь рост.

Поклонившись монастырским святыням (это можно сделать в любое время дня), можно остаться в обители на ночлег и обойти живописные окрестности монастыря, посетив упомянутые места явления Божией Матери, но можно и продолжить путь в сторону Кареи. Туда бывает легко добраться нередким попутным транспортом. При желании можно также держать путь к обители Ставроникита, хорошо видимой от Иверской пристани.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

огорчен что греки присвоив монастырь стерли грузинские надписи . не понятно почему народ с такой великой историей пытается украсть чужое

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Кунта-Хаджи
      Автор: Saygo
      З. Х. ИБРАГИМОВА. КУНТА-ХАДЖИ

      В историю Чечни Шейх Кунта-Хаджи1 вошел как религиозный деятель, призывавший к миру в то время, когда еще не закончилась Кавказская война. В условиях имамата Шамиля нужно было обладать немалым мужеством и чувством подлинной гражданственности, чтобы выступить против официального курса на священную войну против неверных. В этом, наверное, и заключается главное в деятельности шейха Кунта-Хаджи - в крае, где все известные люди говорили о войне как о главной обязанности мусульманина, он первый в полный голос заговорил о мире для всех.

      Трагичность судьбы Кунта-Хаджи не только в ее внешних обстоятельствах (арест, ссылка), но и в том, что его учение не предотвратило новых кровопролитий, а религиозное братство, созданное им для утверждения мира, оказалось идеальным прикрытием для тех, кто мечтал о продолжении вооруженной борьбы. Тем не менее его влияние на историческую судьбу чеченцев и ингушей трудно переоценить. Чеченская традиция считает его первым и старшим среди устазов, единственным, кто имел право ходатайствовать перед всевышним за своих последователей2.


      Шейх отрицал насилие, войны, гнев, тщеславие. Народ, тяжело переживший многолетнюю войну, прислушивался к его голосу, тем более что Кунта-Хаджи учил помогать бедным и несчастным, осуждал роскошь и высокомерие, призывал впавших в пессимизм утешиться мистическим познанием бога, бурными ритуальными радениями и нравственным совершенствованием в ожидании торжества справедливости. Важной частью учений Кунта-Хаджи был зикр (царские чиновники в своих донесениях именовали его учение "зикризмом"). Зикр - ритуальное повторение имени Аллаха, молитва. Шейх проповедовал братство мусульман, осуждал неуважение к людям, злословие. К 1864 г. число приверженцев Кунта-Хаджи достигло почти шести тысяч человек3.

      Несмотря на то, что конечные результаты проповеднической деятельности шейха Кунта-Хаджи оказались столь впечатляющими, осталось сравнительно немного достоверных сведений о его жизни и деятельности.

      Местом рождения Кунта-Хаджи Кишиева считается селение Мелчи-Хи (Исти-Су). Отца его звали Киши, а мать - Хеди. Родители Кунта-Хаджи переселились в селение Иласхан-Юрт, когда ему исполнилось примерно семь лет. Традиция утверждает, что уже в детском возрасте Кунта-Хаджи удивлял взрослых умом, способностью угадывать мысли других и предсказывать события. В десятилетнем возрасте он в первый раз исполнил зикр, совершенно до этого не известный в Чечне. Вероятно, при сельской мечети Кунта-Хаджи обучался арабской грамоте и изучал Коран, тем более что он рос в религиозной семье. Он хорошо владел арабским языком и письменностью; известно, что он писал письма на родину, находясь в хадже (приблизительно 1859 - 1861 гг.), а также из ссылки.

      Выступая против всякой войны и насилия, против кровной мести, Кунта-Хаджи призывал к нравственному совершенствованию, единству, братству, к полной покорности властям и к терпению, запрещал курение и употребление хмельных напитков. Он утверждал, что мир и равенство на земле нельзя установить путем войн и кровопролитий, их может дать лишь всемогущий Аллах, а потому следует во всем положиться на Всевышнего. "Не слушайте самозванных шейхов и имамов, призывающих вас к войне, - говорил он, - не проливайте людской крови. Не поднимайте оружие против русского царя: он действует по воле Аллаха. Если вам велят носить крест - носите его. Ведь это лишь металл. Если вам прикажут посещать церковь - идите. Это же просто дом. Лишь бы в сердцах вы сохранили веру в Аллаха и пророка, а все остальное вам простится"4.

      В его проповедях постоянно проводилась мысль, что истинный раб божий только тот, кто очищает свое сердце от гнева, прощает обиды и молится за тех, кто злословит. В Коране сказано: "Да прекратится всякая вражда", ибо "Бог ненавидит нападающих". "Мюрид должен иметь при себе четки, а не оружие", - говорил Кунта-Хаджи. "Если в сердце мюрида есть лишь покорность и смирение, свободное от недовольства в отношении предводительствующих (власть держащих), то этот мюрид крепко связан с Аллахом, пророком и своим устазом", - провозглашал чеченский шейх5.

      Он призывал к терпению: "Нельзя воевать, не дождавшись ответа от Бога - я ожидаю ответа от Бога, и он явит мне его; я молюсь Богу Высочайшему и он услышит. Терпите, я из самых терпеливых. Сказал Бог Высочайший "малая толпа победит большую толпу" и "Бог с терпеливыми"... Нельзя восстать, не дождавшись ответа от Бога, - я ожидаю ответ от Бога и он явит мне его"6.

      В послевоенной обстановке горцам импонировало содержавшееся в новом учении положение о том, что война против неизмеримо превосходящего по силе противника недопустима. Это было, по-видимому, своеобразной попыткой осмыслить поражение горцев, "принять" его, освоить трагическую ситуацию7. Кунта-Хаджи убеждал народ в необходимости молитвы, труда, взаимной помощи и даже советовал перестать носить оружие8.

      Он утверждал, что нельзя следовать заповедям пророка Мухаммеда и искать земных благ одновременно. Поэтому тот, кто желает достичь блаженства в будущей жизни, должен был отказаться от него в жизни настоящей. Из этого вытекали стремление к аскетизму и отказ от богатства. Некоторые современные исследователи ислама (как, например, С. -У. Г. Яхиев) на основе анализа соотношения суфизма и аскетизма в суждениях Джавада Нурбахши и шейха Кунта-Хаджи приходят к выводу, что аскетизм в целом не был свойствен суфиям на Северном Кавказе9. Однако факты говорят иное. Кунта-Хаджи учил, что, имея кусок золота, не следует радоваться больше, чем имея такой же ком сухой земли. Потеряв же золото, не следует огорчаться больше, чем при потере аналогичного куска земли. В этом учение шейха полностью согласуется с идеями всех суфийских теоретиков. Сам Кунта-Хаджи строго следовал указанному правилу и всегда отказывался от приношений со стороны верующих. В тех же случаях, когда в силу разных обстоятельств он не мог отклонить подношения, он передавал их в пользу бедных и сирот. Также Кунта-Хаджи не допускал, чтобы мюриды работали на него, подчеркивая, что мусульманин не имеет права присваивать себе результат чужого труда10.

      Согласно преданию, Шейх обладал даром творить чудеса, исцелять больных, мог переноситься из одного места в другое и ежедневно во время намазов невидимо присутствовать в мечети в Мекке11 . Сам Кунта-Хаджи, даже в тесном кругу приближенных, никогда не выдавал себя за имама, то есть отказывался от звания, соединившего к этому времени светскую и духовную власть над общиной12. По его словам, он был простой посланник имама, который явится, когда настанет для этого время; сам же он, по грехам и слабости своей, не достоин даже временно носить великое имя устаза (наставника, учителя)13.

      Противостояние зикризма и официального духовенства зафиксировано Н. С. Иваненковым: "Кунта-Хаджи говорил, что только ему дана воля от Бога через ангелов учить народ, а не муллам. Он учил делать добрые и хорошие дела; так, например: не убивать, не воровать, помогать друг другу и бедным, не жить с чужой женщиной, любить свое учение, за сделанное зло не отвечать злом. Муллы возмутились будто бы против Кунта-Хаджи, говоря, что он сбивает с толку народ"14.

      Шейх проповедовал зикризм еще при власти Шамиля, но Шамиль запретил его проповедь, так как некоторые ее положения, по его мнению, противоречили шариату15. Зато эти проповеди находили живой отклик среди чеченцев, измученных длительной войной. Можно даже сказать, что это учение должно было возникнуть, чтобы спасти народ от истребления16. Неожиданный успех нового учения В. Х. Акаев объясняет следующим образом: "Дело в том, что, придерживаясь принципов суфийской мистики, Кунта-Хаджи в своих проповедях стал придавать большое значение духовно-нравственному совершенствованию человека, осуждению зла, насилия, призывал к миролюбию. Его призывы о необходимости социальной справедливости, братского единения горцев, призывы к непротивлению злу находили отклик у уставших от войны и кровопролития чеченцев, отражали их настроение и известное желание приобрести покой и мир"17.

      С середины XII в. складывались суфийские братства, внешне напоминавшие христианские монашеские ордена, но не имевшие строгой организации и централизованного управления. Одним из первых таких суфийских братств, возникших в Багдаде, было братство кадырийа (кадырийский тарикат). Основателем этого тариката18 был суфийский шейх Абд ал-Кадир ал-Гилани. В основу тариката кадырийа был положен громкий зикр джахрия. Помимо громкого зикра джахрия существует еще тихий зикр - хуфия. Тихий (или тайный) зикр хуфия стал основным положением накшбандийского тариката. Большинство исследователей сходятся на том, что Кунта-Хаджи познакомился с кадырийским тарикатом на территории Турции или в самой Мекке во время паломничества19. Вернувшись в начале 1860-х годов на родину, Кунта-Хаджи активизировал свою религиозную деятельность20.

      Поражение горцев в войне привело к формированию в начале 1860-х годов дочерних образований накшбандийского и кадырийского тарикатов - вирдовых братств. Эти братства превращались в замкнутые группы. Они скрыто от властей, под руководством наставников (шейхов, мюридов, устазов) проповедовали свое учение и выполняли религиозные обряды. Каждый вирд носил имя своего основателя - у стаза21.

      Накшбандийское (накшбанд - в переводе означает "чеканщик") - одно из 12 материнских братств, строго суннитское, - восходит, с одной стороны, к Абу Бакру, с другой - к Аби Талибу. Братство соединено с пророком как духовно (Абу Бакр), так и физически. Накшбандийцы отрицали аскетизм. Накшбандий - единственное братство, которое считало не только допустимым, но и обязательным вступать в контакт с властями, чтобы "завоевать их души", влиять на их политику в отношении народных масс22. Накшбандийский тарикат получил широкое распространение на Северном Кавказе.

      Первоначально кадырийское учение появилось в 1861 г. в Ичкерийском округе, в аулах Гуни и Элистанжи. Помощник командующего войсками в Терской области запретил Кунте Кишиеву (по некоторым правительственным источникам - Кисиеву) въезд в Ичкерию, вследствие чего это религиозное движение почти не заявляло о себе до зимы 1862 - 1863 годов23.

      Однако вскоре последователи Кунты появились в Назрани, Аргунском и Нагорном округах. Бывший начальник Чеченского округа М. А. Кундухов, в ответе на запрос командовавшего тогда войсками князя Д. И. Святополк-Мирского о новом учении, не придавал ему никакой важности. О Кунте Кишиеве отзывался как о человеке смирном, преданном правительству и занимавшемся земледелием, хозяйством. В связи с этим Кунта-Хаджи смог свободно перемещаться по области и распространять свое учение, переезжая со своими последователями из аула в аул и публично исполняя зикр24.

      В августе 1862 г. во время исполнения зикра кадырийцы стали заряжать огнестрельное оружие, прицеливаться, упражняться с холодным оружием при учащенном повторении духовной молитвы, чем вызывали серьезные опасения у властей Терской области25. Число сторонников Кунта-Хаджи заметно возросло и доходило до 5588 человек26. К концу 1863 г. Кунта-Хаджи создал, параллельно царской, свою довольно стройную организацию управления по образцу шамилевской системы. Главой Чечни был провозглашен имам, Чечня была разделена на восемь наибств, а последние делились на старшинства27.

      Многие чеченцы, недовольные исходом Кавказской войны и действиями установившейся власти, хотели возмездия для врагов и использовали миролюбивое учение с политической целью завоевания независимости. Хотя Кунта-Хаджи никогда не выдавал себя за имама и тем более за святого, его окружение считало, что для национально-освободительной борьбы нужен лидер, облеченный высшей властью, а не "равный среди равных" устаз. Для успеха борьбы необходима была строгая организация и сплочение всего народа 28.

      С распространением религиозного учения край оказался охвачен сплошной цепью крепко связанных между собой единомышленников, готовых по указу верховного устаза встать как один во имя указанной им цели29. Обеспокоенная администрация края установила над Кунтой-Хаджи и его семьей бдительный надзор30.

      14 июня 1863 г. исполняющий обязанности начальника Среднего военного отдела генерал-майор князь А. Г. Туманов докладывал в Петербург: "Зикра, служа поводом к народным сборищам, дает возможность людям неблагонадежным волновать умы"31. Начальник Терской области М. Т. Лорис-Меликов придерживался того же мнения. Вот как он описывал положение в области: "Учение Зикр, направлением своим во многом подходящее к газавату, служит теперь лучшим средством народного соединения, ожидающего только благоприятного времени, для фанатического пробуждения отдохнувших сил. Кроме того, известия о польском восстании и настоящих отношениях наших с западными державами известны чеченцам, хотя и в совершенно извращенном виде. Сотни туземных офицеров и переводчиков, находясь в ежедневных сношениях с поляками, служащими в области, жадно выслушивают рассказы последних и переносят их в народ"32.

      Начальство Кавказского наместничества, обеспокоенное положением дел в регионе, высказывалось за арест Кунта-Хаджи, однако последовали возражения со стороны местных властей. Лорис-Меликов в ответ на предписание командования писал: "Что касается до арестования Кунты и его векилей, то я не могу ручаться - принесет ли мера эта пользу... Зикра есть уже факт совершившийся и не воинственный. Кунта вреднее того, как был до сих пор, быть уже не может. Между тем удаление его, без сомнения, произведет волнения в народе"33.

      Другие местные чины также считали, что действовать открытой силой против этого религиозного движения невозможно, тем более что вероучитель требует от своих последователей много хорошего: обязывает их трудиться, запрещает пьянство и воровство 34.

      У власти фактически были "связаны руки", потому что со стороны зикристов не допускалось таких нарушений, которые бы подлежали законному преследованию. Действовать против такого религиозного движения административными мерами было невозможно - это раздуло бы огонь вместо его погашения35.

      Для военного разгрома зикристов необходим был весомый повод, а пока приходилось тактически выжидать. Тем временем ситуация в Чечне все больше накалялась. Подавляющее большинство чеченских наибов и представителей духовенства, утвержденных официальными властями, были всерьез обеспокоены "конкуренцией" со стороны кунта-хаджинцев, перехвативших реальную власть на местах. Не меньшее беспокойство испытывало начальство Терской области и кавказский наместник, перед которыми вставал грозный призрак газавата. Трудно было поверить, что за всем этим стоял далекий от мирской суеты проповедник, учивший смирению и братской любви36.

      Представители официального духовенства по директиве царской администрации созывали аульные сходы и устраивали богословские диспуты с Кунта и его векилями, пытаясь победить их на идейно, однако все подобные попытки оказались тщетными37. Российские власти выжидали, опасаясь, что положение ухудшится, если на смену Кунта-Хаджи придет не менее влиятельный и более воинственный и враждебный по отношению к России деятель.

      Однако к зиме 1863 - 1864 гг. кавказский наместник великий князь Михаил Николаевич принял окончательное решение арестовать Кунта-Хаджи и всех его наиболее опасных, с точки зрения, власти, последователей. "Я нашел вынужденным, - писал он, - разрешить командующему войсками Терской области арестовать Кунту и его главнейших помощников и выслать их из края. Распоряжение выполнено. В начале нынешнего месяца Кунта, брат его Мавсур и пять главных векилей отправлены под караулом в Ставрополь для ссылки в Россию"38.

      Арест Кунта-Хаджи был произведен 3 января 1864 года. Чеченская традиция считает, что схвачен он был в селении Сержень-Юрт, где жил в доме одного из своих родственников. Доставленных первоначально в крепость Грозную Кунта-Хаджи и его арестованных последователей, пребывание которых в Чечне считалось наиболее опасным, спешно переправили затем во Владикавказ. Торопясь вывезти шейха и его ближайших сподвижников подальше от Чечни, власти направили их через Ставрополь в Новочеркасск. Но еще до отправки по этому маршруту Кунта-Хаджи из тюрьмы отправил письмо своим последователям и всем другим влиятельным в Чечне лицам с просьбой не возбуждать беспокойство в народе по поводу его ареста. Кунта-Хаджи предсказывал свой арест и ссылку. Очевидно, он считал распространение среди горцев тариката кадырийа делом гораздо более важным, чем его собственная судьба, и поэтому предоставил событиям развиваться именно так. Предание гласит, что Кунта-Хаджи, предсказав свое будущее, добавил, что он не имеет права изменить что-либо в своей судьбе. Не предприняв никаких попыток избегнуть ареста, он тем самым отнимал у власти повод к продолжению репрессий39.

      6 января Кунта-Хаджи было объявлено, что он высылается в Россию, но срок пребывания и содержания его будет зависеть от последующего поведения чеченцев40.

      Известие об аресте Кунты взволновало его последователей, и они начали собираться сначала в Герменчуке, а затем в Шали с намерением принудить начальство освободить шейха41. Герменчук был избран местом сбора зикристов, видимо, по одной только причине - из-за близости его к Шалинской крепости, где, как они полагали, находился Кунта-Хаджи. Не предпринимая никаких действий, собравшиеся кунта-хаджинцы настойчиво выдвигали только одно требование - немедленно освободить всех арестованных. Российское командование всерьез опасалось, что невыполнение этого требования может побудить последователей Кунта-Хаджи к активным наступательным действиям. Не дожидаясь прибытия Лорис-Меликова, генерал-майор Туманов, получив сведения, что последователи Кунта-Хаджи не ограничиваются теперь простым требованием освободить арестованных ранее, но и готовятся воспрепятствовать намеченным новым арестам, предпринял демонстративное движение к Герменчуку, направив туда три батальона при двух орудиях. Приближение войск, однако, не заставило кунта-хаджинцев разойтись по домам и даже не приостановило притока к ним новых добровольцев, как на то рассчитывало командование. Единственным следствием этого маневра было то, что зикристы отошли от Герменчука к аулу Шали42.

      17 января наибы, старшины и почетные жители Малой Чечни прибыли в лагерь правительственных войск и просили начальника отряда не приступать к решительным действиям, а разрешить им отправиться в аул Шали. Однако надежды старшин не оправдались, последователи Кунта-Хаджи не прислушались к их совету - всем разойтись и не вступать в конфликт с властями.

      18 января в Шали было спровоцировано столкновение собравшихся там чеченцев (до 4 тыс. человек) с царскими войсками. Кунта-хаджинцы двинулись по направлению к российским войскам, совершая зикр и без огнестрельного оружия. Накануне среди них разнесся слух, что во время зикра им придет на помощь сам устаз и оружие не сможет стрелять. Только после того, как был открыт огонь, они, прервав зикр, пошли в рукопашную. Именно поэтому этот бой вошел в чеченскую народную традицию под названием "кинжального боя" 43 . Было убито более 150 чеченцев, в числе заколотых штыками оказалось пять женщин. Войска также понесли потери - восемь нижних чинов убитыми, ранено три обер-офицера и 30 солдат. В течение всех этих событий дороги охранялись горской милицией. Кордонная служба была исправна, никто не оставил своего поста44.

      За ликвидацию движения кунта-хаджинцев царское правительство наградило многих военных деятелей, а также местных чиновников и лиц мусульманского духовенства. Например, старшина Старо-Сунженского аула поручик милиции Махмуд Мустапаев получил орден Станислава 3-й степени с мечами и бантом; капитан милиции Чеченского округа Давлетмирза Мустафин был удостоен этого же ордена и жалованья в год 224 рубля 25 копеек, плюс 500 рублей по должности; переводчик арабского языка чеченского окружного суда полковник Касим Курумов за отличие в борьбе против горцев получил орден Анны 2-й степени, орден Станислава 3-й степени45.

      Поражение, нанесенное приверженцам Кунта-Хаджи, заставило их разойтись небольшими партиями по Чечне. Князь Туманов передвинул войска и расположился между Герменчуком и Шали46.

      Командующий войсками Терской области приказал всем наибам и почетным жителям Чечни явиться в Грозную. На общем собрании 26 января им было объявлено, что они, как стоящие во главе народа, должны первые способствовать восстановлению порядка, нарушенного зикристами47. Лорис-Меликов запретил исполнение зикра по всей Чечне и сообщил старшинам, что, если к 1 февраля разыскиваемые лица или их семьи с родственниками не будут доставлены, "преступники будут взяты силой" или вместо них будут взяты заложники48.

      По возвращении в свои села наибы и старшины приступили к арестам. Из числа векилей и последователей Кунта-Хаджи восемь были арестованы, трое - Садам, мулла Мачик и Гамзат-хан - скрылись. Однако их семьи были задержаны и отправлены в крепость Грозную. Для скорейшего розыска трех главных векилей их семьи, в числе 15 человек, были высланы в Екатеринодар49.
      Начальник Терской области объявил, что в случае укрывания зикристов чеченские земли будут заняты казачьими поселениями. Салам был арестован, а Гамзат-хан, Мачик-мулла и абрек Вара какое-то время скрывались.

      К концу февраля все жители Чечни были связаны круговой порукой, были составлены списки старших в фамилиях и ответчиков перед правительством в случае нарушения спокойствия в области.

      В конце 1866 г. в Зандаке мулла Абдурахман Ибрагимов за короткий срок склонил к зикризму значительное количество населения Нагорного округа. Власти были обеспокоены этим, и в декабре 1866 г. Ибрагимов был арестован50.

      Главной причиной быстрого разгрома движения Кунта-Хаджи (об этом прямо говорили российские власти) было то, что они не сумели заручиться поддержкой большинства чеченских селений.

      Сам Кунта-Хаджи вместе с арестованными одновременно с ним сподвижниками был отправлен в Новочеркасск, к донскому наказному атаману, где и провел полгода в заключении, ожидая окончательного приговора. 20 марта 1864 г. Министерство внутренних дел уведомило начальника Терской области, что сделано распоряжение о поселении сосланного с Кавказа жителя Чеченского округа Ших Кунты под надзором полиции в Новгородской губернии, без срока51.

      По дороге в Выборг брат Кунта-Хаджи, Мовсар сумел бежать и добрался до Турции. Вскоре к нему присоединились его семья, а также жена Кунта-Хаджи с детьми и семьи их ближайших родственников. Прожив некоторое время в Турции, Мовсар перебрался в Сирию, где и умер.

      В ссылку в город Устюжну (Новгородская губ.) Кунта-Хаджи направлялся через Тамбов, где провел два месяца. Вот как он сам описывал этот этап: "На 63-й день по выходе из Черкесска я прибыл в Тамбовскую губернию, где прожил два месяца. За исключением трех копеек, в Тамбовской губернии, извещаю Вас, братья, мне ничего не дали. Теперь я на пути уже в Новгородскую губернию, в которой, не знаю сам наверное, но как говорят, проживу два года. Остался я один, - продолжал шейх, - трудно одному мне стало: я не знаю языка русских, русские не знают языка моего, я не знаю цены съестным продуктам и не могу сделать для себя необходимой одежды. Обратитесь, друзья, к князю Туманову, попросите его быть моим благодетелем, попросите его, ради моей немощи, оставить при мне хоть одного человека до окончания срока моей ссылки"52.

      Письмо это было адресовано всем почетным людям и правителям Чечни. Другое письмо, написанное Кунта-Хаджи по-ногайски, было обращено к жене Седе. В этом письме шейх сообщал, что он жив и здоров и просил выслать ему денег. Письма, посланные им к родным с просьбами о помощи, были перехвачены охраной, да и некому уже было их получать - вся семья находилась в Турции53.

      Положение семьи и родственников, оставшихся на родине, беспокоило Кунта-Хаджи. В частности, он часто спрашивал о сыне Мовле, опасаясь за его судьбу. Также он интересовался состоянием братства, оставленного им.

      Письма Кунта-Хаджи писал на арабском и ногайском языках. В прошлом для кавказцев, особенно на северо-востоке, было обычным делом знание какого-либо тюркского языка (обычно кумыкского, как общего языка торговли и межгрупповых связей). В качестве второго языка был распространен арабский язык, которому обычно обучали в школах при мечетях. Большинство местных языков, на которых существовала письменность, использовали именно арабский алфавит. Грамотные люди, помимо кумыкского и арабского, владели также еще ногайским и другими языками54.

      Известно, что генерал Туманов, которому писал Кунта-Хаджи о своем бедственном положении в ссылке, обратился к командующему Кавказской армией, наместнику великому князю Михаилу Николаевичу с просьбой улучшить положение ссыльного. С такой же просьбой 23 марта 1864 г. обращался Лорис-Меликов к начальнику Главного штаба. "Имея в виду, что подлежащий бессрочному поселению под надзором полиции Ших Кунта не имеет средств к содержанию себя в ссылке за свой счет, - писал Лорис-Меликов, - и признавая необходимым обеспечить по возможности положение его в ссылке в материальном отношении, прошу ходатайства вашего превосходительства о производстве ему во все время нахождения его под надзором полиции того довольствия, которое определено для лиц привилегированного сословия"55. Однако, по-видимому, эти просьбы не возымели действия.

      Сведения о том, как жил в ссылке Кунта-Хаджи, практически отсутствуют. В Устюжне с ним встречался историк И. Попов, на которого чеченский устаз произвел большое впечатление: "Беседуя с ним, я был поражен его тактом держать себя, его умением держать беседу, улыбкою, жестами, его величественной осанкой. Одним словом, человек этот был создан из массы симпатий и благородства".

      Ссылка Кунта-Хаджи длилась недолго. 19 мая 1867 г. он скончался, предположительно - от голода56.

      Еще до его смерти Лорис-Меликов поднял вопрос перед Главным штабом Кавказской армии о прекращении ссылки всем зикристам, арестованным после Шалинского столкновения. Он предлагал выслать их в Турцию. "Предложение вашего превосходительства, - ответил ему генерал Карцов, - об отправлении из мест ссылки, через Одессу в Трапезунд, сосланных в Россию зикристов, не исключая и самого Кунты, я вполне одобряю в том случае, если бы состоялось предложение ваше об удалении из Терской области всех еще оставшихся там зикристов"57. Главное управление иррегулярных войск и Кавказское горское управление начали собирать сведения о поведении ссыльных зикристов, готовясь выслать их в Турцию. Отзывы о зик-ристах были в основном положительные. Но пока длилась вся эта бюрократическая волокита, Кунта-Хаджи скончался58. Последователи шейха при жизни не всегда находили понимание у своих современников. Но Кунта-Хаджи заслужил благодарную память потомков.

      Примечания

      1. Хаджи (араб.) - почетное звание мусульманина, совершившего паломничество в Мекку.
      2. СИГАУРИ И. М. Очерки истории и государственного устройства чеченцев с древнейших времен. М. 1997, с. 303.
      3. ЛАНДА Р. Г. Ислам в истории России. М. 1995, с. 117.
      4. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 304 - 309.
      5. КОСТОЕВА Л. С. Идеологические течения в общественно-политической мысли Чечни и Ингушетии во второй половине XIX века. Ростов-н/Д. 1971, с. 63.
      6. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 12.
      7. ЯНДАРОВ А. Д. Суфизм и идеология национально-освободительного движения. Алма-Ата. 1975, с. 142.
      8. Последние события в Чечне. - Современный листок политических, общественных и литературных известий, N 7, 15.11.1864, с.5.
      9. ЯХИЕВ С. -У. Г. Суфизм на Северном Кавказе. М. 1996, с. 10.
      10. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 318.
      11. Ислам на территории бывшей Российской империи. Вып. 1. М. 1998, с. 61.
      12. ЯНДАРОВ А. Д. Ук. соч., с. 140.
      13. Отдел рукописных фондов Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований Владикавказского научного центра РАН и правительства Республики Северной Осетии-Алании (ОРФ СОИГСИ), ф. 33, оп. 1, д. 202, л. 26.
      14. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 305.
      15. ОРФ СОИГСИ, ф. 17, оп. 1, д. 6, л. 231.
      16. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 305.
      17. АКАЕВ В. Х. Шейх Кунта-Хаджи: жизнь и учение. Грозный. 1994, с. 33.
      18. Тарикат (араб.) - мистическое учение о познании пути к Истине (Богу).
      19. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 307.
      20. АКАЕВ В. Х. Суфизм и ваххабизм на Северном Кавказе. М. 1999, с. 5.
      21. ДОБАЕВ И. П. Традиционный ислам и салафийя в этнополитических процессах Чечни. В кн.: Современное положение Чечни. Ростов-н/Д. 2001, с. 19.
      22. Ислам на территории бывшей Российской империи, с. 79.
      23. РГВИА, ф. 14719, оп. 3. д. 756, л. 2.
      24. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 866, оп. 1, д. 120, л. 2.
      25. РГВИА, ф. 14719, оп. 3. д. 756, л. 2.
      26. АКАЕВ В. Х. Ук. соч., с. 5.
      27. ИВАНОВ А. И. Национально-освободительное движение в Чечне и Дагестане в 60 - 70-х гг. XIX в. - Исторические записки, 1941, N 12, с. 180.
      28. Центральный государственный архив Республики Северная Осетия - Алания (ЦГА РСО-А), ф. 12, оп. 6, д. 1248, л. 2.
      29. РГИА, ф. 932, оп. 1, д. 303, л. 9.
      30. Там же, ф. 866, оп. 1, д. 120, л. 2.
      31. РГВИА, ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 4об.
      32. ЯКОВЛЕВ Н. Ф. Ук. соч., с. 36.
      33. ОРФ СОИГСИ, ф. 17, оп. 1, д. 6, л. 233.
      34. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки, ф. 169, к. 69, д. 9.
      35. ОРФ СОИГСИ, ф. 2, оп. 1, д. 16, л. 27.
      36. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 322.
      37. Ислам на территории бывшей Российской империи, с. 61.
      38. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 323.
      39. Там же, с. 322.
      40. ЦГА РСО-А, ф. 12, оп. 6, д. 1246, л. 3.
      41. Последние события в Чечне, с. 5.
      42. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 324.
      43. Там же, с. 325.
      44. Известия из Терской области. - Современный листок политических, общественных и литературных известий, N 14, 4.1V.1864, с. 5.
      45. ШАМИЛЕВ А. И. Религиозные верования чеченцев и ингушей и пути их преодоления. Грозный. 1963, с. 12.
      46. РГВИА, ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 18об.
      47. Известия из Терской области, с. 5.
      48. РГВИА, ф. ВУА, д. 6694, л. 1.
      49. Там же, ф. 14719, оп. 3, д. 756, л. 23.
      50. ЦГА РСО-А, ф. 12, оп. 6, д. 294, л. 5.
      51. ОРФ СОИГСИ, ф. 37, оп. 1, д. 77, л. 6, 9.
      52. Там же, л. 68.
      53. ОРФ СОИГСИ, ф. 37, оп. I, д. 6, л. 234.
      54. КРАГ X., ХАНСЕН Л. Ф. Северный Кавказ. СПб. 1996, с. 40.
      55. ОРФ СОИГСИ, ф. 37, оп. 1, д. 77, л. 36.
      56. СИГАУРИ И. М. Ук. соч., с. 331.
      57. ОРФ СОИГСИ, ф. 17, оп. 1, д. 6, л. 268.
      58. Там же, ф. 37, оп. 1, д. 77, л. 57.

      Вопросы истории. - 2005. - № 12. - С. 127-134.
    • Начало истории албанского народа: Албанон
      Автор: andy4675
      1. Появление топонима.
      Первоначально название Албанон было применено в 11 веке к гористым территориям на запад от озера Охрида и к верхней части реки Шкумби(н).
      In 1166 in a ceremony held in Kotor, an Andrea prior Arbanensis is mentioned among the participants accompanied by Lazarus Episcopis Arbanensis. A year later in 1167, Pope Alexander III, in a letter directed to Lazarus, congratulates him for returning his bishopric to Catholic faith and invites him to acknowledge the archbishop of Ragusa as his superior. After some resistance from local officials, the bishopric of Albania was put under the direct dependence of the Pope, as documented in a Papal letter dated in 1188 .
      Карта территорий Албанона:
      http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/f/f1/Principality_of_Arbër_%2811th-12th_century_AD%29.png
      2. Владение Албанон при династии Прогонов.
      Династия Прогонов:
      http://en.wikipedia.org/wiki/Progon_family
      Основатель династии - Прогон:
      http://en.wikipedia.org/wiki/Progon,_Lord_of_Kruja
      Он упоминается как архонт в надписи из монастыря св. Марии в Трифандине (Gëziq inscription), вместе со своими двумя сыновьями (Гино и Димитрием). Семья Прогонов именуется в надписи "судьями", зависимыми от Владина Неманича Зетского и от Георгия Неманича Зетского.
      Гино Прогон:
      http://en.wikipedia.org/wiki/Gjin_Progoni
      Новая Кембриджская Средневековая история, том 5:
      http://books.google.gr/books?id=bclfdU_2lesC&pg=PA786&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false
      паниперсеваст Димитрий Прогон:
      http://en.wikipedia.org/wiki/Dimitri_Progoni
      princeps Albanorum* (так он именуется в письмах папой Иннокентием III)
      After the death of Dhimiter, the last of the Progon family, the principality came under Gregory Kamonas, and later Golem.
      3. Владение Албанон после династии Прогонов:
      Когда в 1215 г. умер Димитрий Прогон, то на его вдове, дочери Стефана II, женился севаст Григорий Комон, разведясь со своей албанской женой. Вскоре он объявил себя правителем Крои и Албанона (наследство жены) и признал верховную власть Феодора Дуки. От этого брака родилось несколько детей. Одна из их дочерей (двоюродная племянница императрицы Ирины) и стала женой албанского князя Гулама (Голема), который после смерти тестя стал правителем унаследованных земель (Nicol D. М. The Despotate. Р. 152-153; Idem. Refugees, mixed population. P. 25).
      Архонт Григорий Камонас. Димитрий Хоматиан (архиепископ Охриды) упоминает его как севаста:
      http://en.wikipedia.org/wiki/Gregory_Kamonas
      Надпись царя Иоанна Асена II именует эту территорию
      арбанаскѫ земѧ
      4. Подчинение Албанона и его владыки Гулама Никейской империи (дезертирство Гулама к никейцам в 1252 году, и признание перехода Албанона к Никее деспотом Эпира в 1253 году, в результате подписания договора):
      Георгий Акрополит, История 49:
      Когда император находился в таком положении, сверх всякого ожидания, явился к нему перебежчик из Кастории Главас и вслед за ним — Феодор Петралифа, женатый на дочери Димитрия Торника Комнина, который у императора Иоанна был высшим гражданским сановником и был чрезвычайно любим им и уважаем, так что в письмах своих император называл его братом. Его уж давно не было в живых. В это время не было никого, кто бы носил имя и должность правителя гражданских дел, и император в обыкновенных текущих делах употреблял каких-нибудь безвестных грамматиков 1 вроде {104} Иосифа Месопотамита и Никифора Алиатты и только для особенно важных бумаг, требовавших тщательного составления, употреблял Иоанна Макрота и меня. Названный нами Петролифа, будучи братом жены Михаила, своим прибытием к императору много ободрил и его самого, и все его войско. Ибо тотчас после этого Кастория и вся окружная страна подчинилась императору, а вслед за нею и обе Деаволии, как Малая, так и Большая. Также Гулам из Албана, женатый на племяннице императрицы Ирины, дочери ее двоюродной сестры, и пришедший на помощь Кастории с войском из Албана, присоединился к императору, склонившись на ласковые слова и письменные обещания императора. Император ласково принял всех их и почтил по достоинству. Деспот Михаил, узнавши об этом и видя, что дела его приходят в более и более затруднительное положение, между тем как дела императора постоянно изменяются на лучшее, отправил к императору посольство, состоявшее из Ксера, митрополита Навпактского, шурина своего Малиасина и Лампета, которые, будучи допущены к императору, вступили с ним в переговоры. Михаил уступил царю крепость Прилап, Велесон и находящееся в Албане укрепление Кроас, а царь со своей стороны скрепил союз письменной клятвой и тоже отправил к нему послов,— это были Фока Филадельфийский, дворцовый приммики-{105}рий 2, Исаак Дука, иначе называемый Мурзуфлом, Михаил Иалеас и я. Отправившись к Михаилу, мы нашли его в Лариссе, скрепили заключенный союз и, взявши с собой сына его Никифора, которого император ради внучки своей почтил титлом деспота, и дядю, Феодора Ангела, обложенного узами, возвратились назад к императору, стоявшему лагерем в Водинах. Так происходило и так кончилось все это дело.

      1 Грамматиками назывались домашние секретари византийского императора.
      2 Πριμμικήριος — Primicerius (из primus — «первый» и cera — «воск») означало человека, занимавшего первое место на восковой таблице чинов, относившихся к известному роду службы. И потому приммикирии были во всех рангах, не только гражданских, но и духовных. Дворцовый приммикирий — Πριμμικήριος τς αλς — наблюдал за всеми чиновниками, служившими при дворе: Πριμμικήριος τς αλς χει μεν ν παραςτάσει πηρεσίαν, οαν προείπομεν· υτακτεΐ γε κατος ν ταλπάντας. Codin cap: 5 n. 44.
      Карта Балкан во второй половине 13 века:
      http://en.wikipedia.org/wiki/File:Epir1252-1315.png
      In 1252, Golem submitted to the Empire of Nicaea.
      The Principality was dissolved in 1255.
      5. Regnum Albaniae (искусственно созданная Карлом I Анжуйским политическая формация на подвластных ему территориях в Эпире с момента его победы над Манфредом Гогенштауфеном в 1266 году, с целью создать национальный антипод греческому присутствию в Эпире (противопоставив греко-византийской национальной идее албанскую, подтрунивая албанское самосознание местного населения); впервые упоминается 27 мая 1267 года в договоре подписанном в папском дворце в Витербо; Албанское королевство основано Карлом 21 февраля 1272 года - королём объявлялся сам Карл I Анжуйский). Regnum Albaniae, Etleva Lala, 2008:
      https://www.google.gr/url?sa=t&rct=j&q=&esrc=s&source=web&cd=1&cad=rja&uact=8&ved=0CCMQFjAA&url=http%3A%2F%2Fwww.etd.ceu.hu%2F2009%2Fmphlae01.pdf&ei=5dRIVJ21FeL_ywPK_4LwDg&usg=AFQjCNHdICOCOeSUiJRW6Ioz_g8ED6cMGg&bvm=bv.77880786,d.bGQ
    • Наука и суеверие в Византии
      Автор: andy4675
      Георгий Акрополит, История 1.39, издание перевода на русский 1863 года:
      39. Прошло немного времени, и Мануил умер, раскаявшись, как сказывали, в вероломном поступке с императором. Умерла и императрица Ирина, женщина умная, достойная власти и обнаруживавшая величие истинно царское 1. Она любила рассуждения и с удовольствием слушала людей ученых, которых чрезвычайно уважала, что можно видеть из следующего. Однажды во время солнечного затмения, случившегося около полудня, когда Солнце было в знаке Рака, я случайно пришел во дворец (император вместе с нею жил тогда около так называемой периклистры), и она спросила меня о причине затмения. Хотя я не мог в точности объяснить ей (потому что в то время только что начинал свое знакомство с тайнами философии под руководством ученого Влеммида), однако же от своего ума, на-{73}сколько мог сообразить в ту минуту, говорил, что причина затмения — помещение Луны между Землей и Солнцем, что нам только кажется, что Солнце затмилось, а на самом деле тут ненастоящая утрата блеска; с Луной так это действительно бывает, когда она попадает в тень Земли 2, потому что она щеголяет (не своим, а) блеском Солнца. Так как наш разговор затянулся надолго, то начал опровергать слова мои врач Николай, человек весьма малосведущий в философии, но искусный в своем собственном деле, которое было ему знакомо особенно из практики (он был весьма любим царицей и имел достоинство актуария 3); опровергая меня, он болтал весьма много, а императрица между разговоров назвала меня глупеньким (μωρν) и потом, как бы спохватившись, что сделала нехорошо, обратилась к императору и сказала: «Неприлично я сделала, назвав его глупеньким». «Ничего,— отвечал царь,— он еще мальчик». Мне был тогда 21 год, и потому это название нельзя сказать, чтобы вовсе не {74} шло ко мне. «Тем не менее все же не следует нам,— возразила императрица,— так называть человека, высказывающего философские суждения». Я сказал это для того, чтобы показать, как любила она рассуждения и уважала тех, которые не были невеждами относительно этих рассуждений. Таким образом, как я сказал, умерла эта императрица, и я думаю, что затмение Солнца предвещало ее смерть. Кроме того, за шесть месяцев перед этим явилась на севере комета, была она с хвостом (πωγωνίας) и блуждала три месяца, переходя с одного места на другое.

      1 Сн. Римск. ист. Григ. кн. II, стр. 43—44 по русск. пер.
      2 То есть во время лунного затмения.
      3 Чин актуария был если не исключительно, то по преимуществу даваем врачам. Из снесения этого места с одним местом у Пахимера можно, кажется, не без основания предполагать, что актуарий был главный врач при особе императора или императрицы, то же, что наш лейб-медик его величества. Вот это место: «Открылись уже признаки приближавшейся смерти (речь о смерти императора Михаила Палеолога), понятные особенно для врачей; но актуарию Кавасиле казалось небезопасным делом напомнить царю об угрожающей опасности». Pachim. lib. V. cap. 36.
    • Михаил VIII Палеолог
      Автор: Saygo
      Д.А. КОРОБЕЙНИКОВ. МИХАИЛ VIII ПАЛЕОЛОГ В РУМСКОМ СУЛТАНАТЕ

      Интересующий нас эпизод в биографии будущего византийского импе­ратора до сих пор исследован слабо. Несмотря на ряд хороших работ, посвя­щенных никейско-сельджукским отношениям, по-прежнему во многом оста­ется непонятным, каким образом византийцы1 после катастрофы 1204 г. (когда Константинополь был взят рыцарями IV Крестового похода) смогли не только сохранить, но и приумножить свое политическое влияние в Румском султанате. Если посмотреть на развитие отношений между сельджука­ми и византийцами в Малой Азии с более широкой хронологической пер­спективы (после битвы при Манцикерте в 1071 г. и до окончательной потери Византией малоазийских владений в 1310 г.), то период 1243-1261 гг.2 по степени византийского влияния на Румский султанат мало в чем уступает пе­риоду 1160-1176 гг., когда император Мануил I Комнин (1143-1180) прину­дил султана Кылыч Арслана II (1156-1192) подписать договор, сделавший султанат союзным Византии государством. Только битва при Мириокефале (1176) прекратила действие этого соглашения.

      Таким образом, изучение биографии Михаила Палеолога интересно с обеих точек зрения: как история похождений в мусульманском государстве знатного византийца, к тому же потом ставшего императором, и как иссле­дование причин возрастания византийского (никейского) влияния на Сельд­жукский султанат Рума в эпоху монгольского нашествия.

      Часть 1: 1256 год

      Когда в 1246 году умер султан Гийас ал-Дин Кай-Хосров II, в правление которого султанат подчинился монголам, ему наследовал старший сын 'Изз ал-Дин Кай-Кавус II. Его единоличное правление длилось всего два года, до 1249 г., после чего ему пришлось делить трон со своим братом, Рукн ал-Дином Кылыч Арсланом IV, который получил ярлык на занятие престола от Великого каана Гуюка (1248-1249)3. 1 Раби' I 647 (14 июня 1249 г.) между двумя братьями произошла битва, в которой Рукн ал-Дин Кылыч Арслан IV потерпел поражение и попал в плен к Кай-Кавусу II4. Еще до этой битвы, в апреле-мае 1249 г., на переговорах с монгольским посольством всесильного временщика, атабека (или атабея) Джамал ал-Дина Каратая, воспитателя 'Изз ал-Дин Кай-Кавуса II, было достигнуто соглашение5, согласно которо- су султанатом должны были править все три сына покойного султана Кай-Хосрова II: старший, 'Изз ал-Дин Кай-Кавус II, средний, Рукн ал-Дин Кы­лыч Арслан IV, и младший, ‘Ала ал-Дин Кей-Кубад II. Была провозглаше­на хутба с упоминанием их имен; таким образом, румский престол одновре­менно заняли три султана6.

      Это неординарное правление, не имевшее аналогов в сельджукской ис­тории, продолжалось до 1254 г., когда, наконец, 'Ала ал-Дин Кей-Кубад II был отправлен к Батыю (1239-1255), хану Золотой Орды, с дипломатичес­кой миссией7. Два других брата по-прежнему не прекращали соперничества.

      В том же 1254 г. Рукн ал-Дин Кылыч Арслан IV пошел войной на своего старшего брата, но потерпел поражение (это произошло до конца 652 г.Х., т.е. до 9 февраля 1255 г.)8. 'Изз ал-Дин Кей-Кавус II заточил Рукн ал-Дина в крепости Бургулу (соврем. Улуборлу, виз. Созополь)9 или, по другим сведе­ниям, в Бурдуле (соврем. Бурдур, на берегу одноименного озера), в “облас­ти уджа”10. Когда 28 или 29 апреля 1255 г. Вильгельм Рубрук посетил Конью, возвращаясь в Триполи из ставки великого каана, он отметил, что султан Рукн ал-Дин до сих пор содержится в оковах11.

      Таким образом, 'Изз ал-Дин Кей-Кавус II вновь стал единоличным гла­вой султаната. Еще при жизни Каратая, т.е. до 11 ноября 1254 г., сельджук­ское правительство решило отправить посольство, возглавляемое амирдад’ом Фахр ал-Дином 'Али, к Великому каану Менгу (1251-1259), с жалобой на финансовый произвол в Руме посланцев Байджу, главнокомандующего монгольскими войсками в Азербайджане12. Эта жалоба была удовлетворе­на, несмотря на негодование Байджу13. Скорее всего, посольство Фахр ал-Дина 'Али вернулось в Рум в конце 1254 - начале 1255 г.14

      Перед молодым султаном встала задача восстановить былые внешнепо­литические позиции своего государства, ослабленные длительным соперни­чеством с его братом. Формально отношения с Великим кааном были улажены благодаря посольству Фахр ал-Дина 'Али. Батый, столь властно вмешивавшийся в дела Румского султаната еще в 1254 г., умирает в следую­щем, 1255 г.15 Как пишет Ибн Биби (сведения относятся к 1255 - весне 1256 г.), “Султан посвятил себя удовольствиям и наслаждениям молодости16. Сахиб кади 'Изз ал-Дин управлял всеми делами (доел.: пребывал на месте правления. - Д.К.), и страна [наслаждалась] миром. Посланники из Багдада (dar al-khilafat), Мосула, Мардина, Рума (т.е. Никейской империи. - Д.К.), из [земель] франков один за другим постоянно следовали к Его Султанскому Величеству с подношениями и дарами’'17. Из всех этих государств как раз от­ношения с Никейской империей, которую Ибн Биби продолжает называть Византией (Румом), имели особое значение для молодого султана. В свою очередь, эти особые отношения между Никейской империей и султанатом неожиданным образом сказались на судьбе будущего императора Михаи­ла VIII Палеолога.

      Михаил Палеолог, один из наиболее знатных представителей аристо­кратии Никейской империи, родился между 1224 и 1225 гг. Его родителя­ми были великий доместик Андроник Палеолог (ум. в 1247 г.) и Феодора, дочь Алексея Палеолога и Ирины Ангелины, которая, в свою очередь, была старшей дочерью императора Алексея III Ангела (1195-1203)18. В 1246 г., в возрасте 21 или 22 лет, Михаил Палеолог был назначен пра­вителем македонских городов Мельник и Серры, оказавшись под началь­ством своего отца19.

      Тот факт, что в его жилах текла императорская кровь, равно как и его рано проявившиеся незаурядные способности политика и воина20, делали Михаила подозрительной фигурой в глазах никейских императоров. Доста­точно отметить, что его дважды арестовывали по обвинению в подготовке мятежа: первый раз по приказу императора Иоанна III Ватаца (1221-1254) в конце 1253 г.21; второй раз по приказу Феодора II Ласкариса (1254-1258) в 1258 г.22 Любопытно, что после первого ареста Иоанн III потребовал от Михаила Палеолога принести специальную клятву верности императору. После этого, где-то между концом 1253 г. и ноябрем 1254 г. он назначил Ми­хаила на должность великого коноставла, т.е. командующего корпусом ла­тинских наемников на службе Никейской империи23.

      В 1256 г. Михаил Палеолог бежит на территорию Румского султаната. Возможно, Михаил действительно подготавливал мятеж против императо­ра24, так что ему грозило разоблачение, или же его просто оклеветали перед Феодором II25 завистники. Как бы то ни было, в 1256 г. Михаилу Палеологу, управлявшему областями Месофинии и Оптиматов (Μεσοθινία και Όπτιμάτων) на северо-востоке никейско-сельджукского пограничья26, при­шло послание от его приверженца (φίλος) Феодора Котиса (Κότυς). Котис предупреждал Михаила о намерении императора арестовать его27. Михаил решил бежать. Он пересекает реку Сангарий28, и там, в пограничной зоне, его большой обоз был дочиста ограблен турменами (кочевыми тюрками)29. Как пишет Акрополит, “Михаил Комнин, едва избежав их рук и будучи спа­сен по Божьему промыслу, отправился к правителю персов30, лишенный всего”31.

      Султан ‘Изз ал-Дин с радостью принял беглеца. Он назначил Михаила командующим над теми отрядами сельджукского войска, которые были на­браны из христиан32. Именно как командир христианских отрядов сельджук­ского войска Михаил Палеолог принял участие в битве между султаном и монголами возле Аксары (τα"Αξαρα), т.е. возле современного Аксарая, виз. Архелай33. Сельджуки потерпели поражение, и Михаил вместе с “великим стратопедархом персидских войск, которого персы называли бейлербеем (πεκλαρπάκις)”, бежит, спасаясь от монголов, на север, в Кастамону, где у бейлербея была οικία (этот термин мог обозначать и дом, и поместье, и да­же замок)34. Получив клятвенные заверения от императора, что ему не бу­дет причинено никакого вреда (посредником был митрополит Икония35), Михаил Палеолог возвратился из Кастамону в Никею.

      Таковы вкратце сведения о пребывании Михаила Палеолога в Румском султанате, которые сообщают два основных греческих источника - Георгий Акрополит и Георгий Пахимер36. Краткое известие Никифора Григоры в целом повторяет информацию Акрополита37. Хотя ни один источник восточ­ного происхождения (арабский, персидский или сирийский) не говорит о пре­бывании Михаила Палеолога при сельджукском дворе в 1256 г., данные ви­зантийских источников заслуживают полного доверия. Они подтверждаются самим Михаилом Палеологом, который на склоне лет написал (или лично отредактировал) два типика для монастырей Архангела Михаила на горе Авксентий возле Халкидона и св. Димитрия в Константинополе, ктитором которых он являлся. В этих типиках император, описывая свой жизненный путь, сообщил и о своем пребывании в Румском султанате: “Итак, покинув родину, то есть, державу Ромеев, я бежал на чужбину. Я вступил на персид­скую [землю], претерпевая, так сказать (αν ειπη τις), всевозможные опаснос­ти, от которых целиком был избавлен с Божьей [помощью]. Некоторое вре­мя я пребывал возле архонта персов, часто предводительствуя не без добле­сти отрядом [наших] персидских врагов в битве против татар (Άταρίοις)”38.

      Существует еще один источник, современный пребыванию Михаила Па­леолога в Румском султанате. Это письмо священника Никиты Карантина, нотария в Палатии (о νομικός των Παλατιών, соврем. Балат, возле Милета39), адресованное игумену монастыря ап. Иоанна Богослова на о-ве Патмос. Поскольку автор не упоминает о возвращении Михаила Палеолога в Никею, но зато подробно описывает его приключения в Руме вплоть до бегства после битвы с монголами, то более чем вероятно заключение, что письмо было написано во время пребывания Михаила Палеолога в Кастамо­ну40. Версия священника Никиты Карантина интересна тем, что она воспро­изводит те слухи, которые циркулировали в Никейской империи в 1256 г., ког­да Михаил Палеолог бежал в Рум. Карантин пишет: “А султан41, как мы узна­ли, был побежден татарами и убежал в Калонорос (το Καλόνορο[ς])42. Кир Михаил Палеолог бежал (из Никейской империи. - Д.К.) и пришел к сул­тану, и очутился на войне с татарами. Как рассказывают, его сделали главой ромейского войска (τον κεφαλήν είς τό ῥωμαΐκον τό φωσάτ[ον]), и ударил он на врага, и победил его. Увидели это мусульмане, и составили заговор, и часть из них предалась татарам, а часть бежала. Тогда побежал и сам Палеолог, и вошел в [некий] замок (είσηλθ[εν] είς κάστρ[ον]), как рассказывают, и укрепил его, чтобы [те] (т.е. татары - Д.К.) не разрушили и его. Однако мы не [смог­ли] точно разузнать, что же [там] произошло”43.

      Письмо Никиты Карантина позволяет определить, что же именно скры­вается под неопределенным термином οικία у Акрополита: это был замок Кастамону, которым владел сельджукский бейлербей.

      Теперь необходимо сопоставить сведения византийских авторов с дан­ными восточных источников. Это поможет не только восстановить деталь­ную хронологию событий, но также объяснить странный разнобой в опре­делении того войска, которым командовал Михаил Палеолог на службе у султана: согласно свидетельству самого Палеолога, это были “персидские враги”, согласно Акрополиту - христиане (т.е. латиняне или греки, которые могли быть подданными как султана, так и императора), а согласно Каран­тину, они были “ромейским войском”. Для полноты картины добавим, что, согласно сообщению Пахимера, отряды под командованием Михаила Пале­олога на службе у султана сражались под “имперскими знаменами” (σημαΐαι βασιλικαί)44.

      Собственно говоря, главный вопрос состоит в следующем: опирался ли ‘Изз ал-Дин на поддержку византийцев (Никейской империи) против монго­лов, и если да, то в какой момент это произошло? Каковы были никейско- монгольские отношения до 1256 г. и в самом этом году?

      Сразу оговорюсь, что восстановление всей картины никейско-монгольских отношений не является целью данной статьи. Существуют три отлич­ные работы, посвященные этой проблеме, в которых всестороннему анали­зу подвергнуты сведения византийских и латинских источников, а также данные Ибн Биби и Бар Эбрея (в переводах)45. Моя задача ограничивается тем, чтобы привлечь данные малоизвестных или недостаточно исследован­ных восточных источников, в особенности тех, которые могут пролить свет на события 1256 г.

      Чтобы понять ту ситуацию, в которой оказался Михаил Палеолог, необ­ходимо рассмотреть предысторию никейско-монгольских и никейско-сельджукских отношений начиная с битвы при Кёсе-даге (26 июня 1243 г.), когда монгольское войско под командованием Байджу наголову разгромило ар­мию султана Гийас ал-Дина Кей-Хосрова II (1237-1246). Скорее всего, никейский отряд принял участие в этой злополучной битве на стороне сельд­жуков, если только те греки в султанском войске, которых упоминает Ибн Биби, были именно никейцами46. Более достоверно другое: в конце 1243 г. Кей-Хосров II, бежавший после битвы через Токат47 и Анкару48 в Конью, а оттуда в Анталью49, посылает посольство к Иоанну III Ватацу в надежде на заключение союза против монголов. Оба государя лично встретились в го­роде Триполи, на реке Меандр50. Однако, как пишет Акрополит, после за­ключения союза “василевс вернулся в Филадельфию, а султан в Иконий (Конью. - Д.К.), где была его столица. Тогда оба они успокоились в отноше­нии войны, ибо войско татар не двинулось в поход, как [у них было в] обы­чае”51. Сведения Акрополита о поездке султана к реке Меандр и последую­щем замирении с монголами подтверждаются анонимной хроникой: “Гийас [ад-Дин], убегая [от татар], достиг берега реки Миндирус, Mindirus, виз. Меандр, соврем. Мендерес), чтобы направиться в Истанбул (т.е в Никейскую империю. - Д.К.), [но] когда пришла новость о мире (султан и его свита) они возвращаются назад, и он пришел в Конью”52.

      Действительно, пока султан, оставшись без армии, метался по городам своей державы в ужасе перед монголами53, пытаясь заручиться поддержкой Никейской империи, а возможно, и найти там убежище, его вазир Мухаззаб ал-Дин по собственной инициативе двинулся в монгольский лагерь. Он встретился с Байджу возле Эрзурума, а затем отправился в Муганскую до­лину, где подписал мирный договор с Чормагуном54, начальником Байджу. Султанат стал вассалом Монгольской державы и принял обязательство пла­тить дань55. Именно это соглашение сделало ненужным никейско-сельджукский союз в 1243 г.

      Следует подчеркнуть, что Байджу, de facto начальник монгольского кор­пуса, дислоцированного в Передней Азии, подчинялся хану Золотой Орды56. Именно Батый в 1240-х годах признавался сюзереном государей Рума и Сирии57. Соответственно зависимость Румского султаната от Великого каана была оформлена через посредничество золотоордынского хана: в том же 1243 г. или в начале 1244 г. сельджукское посольство, возглавляемое наибом Шаме ал-Дином ал-Исфахани, отправилось в Золотую Орду и вер­нулось с ярлыком, провозглашавшим ал-Исфахани полномочным предста­вителем Батыя в Руме58.

      Когда в 1246 г. султан ‘Изз ал-Дин Кай-Кавус II взошел на престол, он столкнулся с враждебностью Киликийской Армении и Трапезундской импе­рии. Бар Эбрей пишет, что после провозглашения ‘Изз ал-Дина султаном “в то время прибыли послы монголов, и они потребовали, чтобы султан ‘Изз ал-Дин присоединился в прославлении каана (каn) (т.е. чтобы отправился на коронацию Гуюка. - Д.К.). А он извинился [и отказался ехать] из-за греков и армян59: поскольку они его враги, то они раздерут [на части] его страну, если он уедет. Вот почему он послал посредником своего брата Рукн ал-Ди­на. И он обещал, что он также поедет, [но] в другое время”60. Трудно представить, чтобы никейский император, отчетливо осознававший значение Сельджукского султаната как барьера против монголов61, начал бы своими руками разрушать его. Скорее всего, под “греками” султан имел в виду Тра-пезундскую империю62.

      В октябре этого же года, несмотря на сопротивление Батыя, который сделал все для того, чтобы отложить коронацию Великого каана, на пре­стол взошел Гуюк63. Вражда между Великим кааном и ханом Золотой Ор­ды, продолжавшаяся все короткое царствование Гуюка, едва не привела к гражданской войне в Монгольской империи64.

      Гуюк, ненавидевший Батыя, сделал ряд последовательных шагов, чтобы лишить хана Золотой Орды власти в Передней Азии. Во-первых, он назна­чил султаном Рума Рукн ал-Дина Кылыч Арслана IV в противовес ставленнику Батыя султану Кей-Кавусу II. Именно с появлением Рукн ал-Дина Кы­лыч Арслана IV связывает Ибн Биби арест и последующую казнь вазира Шаме ал-Дина ал-Исфахани, представителя Батыя в Руме. Вероятно, ярлык, на основании которого казнили вазира, был выдан не Батыем, как полагает Каэн, а самим Великим кааном65. Во-вторых, Гуюк сместил Байджу с поста главнокомандующего монгольским корпусом в Передней Азии и назначил на этот пост нойона Илджигидая (вар. Илджидая), причем последний подчи­нялся уже не Батыю, а непосредственно Великому каану66. Любопытно, что Илджигидай получил право сбора налогов в пользу Великого каана на тер­ритории Трапезундской империи67. Он также должен был арестовать в Ар­ране68 наместников Батыя[69]. Источники позволяют установить хронологию этих событий. 24 мая 1247 г. к Байджу прибыло от папы Иннокентия IV (1243-1254) посольство Асцеллина, монаха Доминиканского ордена70. Оно пробыло в летней ставке Байджу в Сисиане (castrum Sitiens, к северу от Нахичевана) до 25 июля 1247 г.71 В ответ Байджу снарядил посольство Айбега и Саргиса (последний был, несомненно, армянином) к папе. Посольство Ай­бега и Саргиса прибыло к Иннокентию IV летом 1248 г. и пробыло в Риме до 22 ноября 1248 г.72, причем, как сообщает Матвей Парижский, татарские послы просили о военном союзе против никейского императора (movere guerram in proximo contra Batthacium generum Fretherici Graecum, scismaticum et Romanae curiae inobedientem)73. Сведения Симона де Сен-Кантена позволяют заключить, что летом 1247 г. Байджу еще оставался полновластным хозяи­ном в монгольских владениях Армении, Западного Ирана и Азербайджана74.

      Командование Илджигидая продолжалось со второй половины 1247 г.75 до лета 1251 г. Когда Гуюк умер в 1248 г., Батый поспешил расправиться со ставленником своего покойного противника. Воспользовавшись тем, что сыновья Илджигидая приняли участие в заговоре против нового каана Мен­гу (1251-1259) (который, кстати говоря, занял престол при поддержке Ба­тыя76), хан Золотой Орды приказал схватить и казнить Илджигидая (забива­нием камней в рот)77. Байджу вновь получил командование над монгольски­ми войсками в Иране78. Одновременно Великий каан в том же 1251 г. пове­лел, чтобы его брат Хулагу правил землями Ирана, Сирии, Египта, Рума и Армении (часть этих земель еще предстояло завоевать)79. Теперь Байджу подчинялся, как некогда Илджигидай, не Батыю, а Великому каану. Его за­дачей было подготовить в Руме продовольствие для армии Хулагу, которая должна была прибыть позднее80. Однако все расчеты нарушил Батый. Ис­пользуя свое влияние, он запретил войскам Хулагу пересекать р. Джейхун (Амударью)81. Каан не осмелился отменить решение хана Золотой Орды, который обладал старшинством в роду Чингизидов82. Хулагу смог высту­пить в поход только после смерти Батыя в 1255 г., простояв два года (1253 и 1254 гг.), в своей ставке на правом берегу Амударьи83. Именно благодаря этому решению трое султанов спокойно правили в Руме в 1249-1254 гг. под покровительством Батыя, а затем ‘Изз ал-Дин Кай-Кавус II еще в течение двух лет в (1254-1256 гг.) пользовался единоличным правлением.

      Какими же были никейско-монгольские отношения в течение десяти лет, между началом правления Гуюка (1246) и переправой Хулагу через р. Джейхун (1256), после которой политическая ситуация в Передней Азии кардинально изменилась? Нужно отметить, что император Иоанн III Ватац проявил незаурядный дипломатический талант. Ко времени коронации Гую­ка Никейская империя была единственным анатолийским государством, ко­торое не послало посольство в Каракорум84. С точки зрения монгольской политической теории, не подчинившееся им государство (а таковым счита­лось не приславшее посольство с изъявлениями покорности) рассматрива­лось как враждебное85. Однако Иоанн III Ватац смог нейтрализовать дейст­вия Гуюка (назначение Рукн ал-Дина Кылыч Арслана IV султаном Рума и посылка посольства к папе Иннокентию IV в 1247-1248 гг.) союзом с султа­ном ‘Изз ал-Дином Кай-Кавусом II и переговорами с папой относительно унии церквей (которые начались в том же, 1248 г.)86. По сообщению Киракоса Гандзакеци, когда Рукн ал-Дин Кылыч Арслан IV и спарапет Смбат, брат короля Киликийской Армении Хетума I, возвращались из поездки в ставку Великого каана87 и достигли Эрзинджана, они “услыхали [весть] о том, что брат (это ошибка, нужно: “сын”. - Д.К.) султана Гиятадина, став зя­тем Ласкариса, ромейского царя в Эфесе, с его помощью сел на султанский престол в Конии”88. Хотя Илджигидай дал Рукн ал-Дину двухтысячный от­ряд конницы, тем не менее Кей-Кавус II, теперь зять Иоанна III Ватаца, смог победить Кылыч Арслана IV в 1249 г.89 Последующая скрытая борьба за престол в улусе Великого каана в 1248-1251 гг., равно как и казнь Илджиги­дая, на время снизили активность иранских монголов в Анатолии. После восшествия на престол Менгу в 1251 г. и назначения Хулагу главой армии, которая должна была покорить остававшиеся вне власти монголоа земли в Ираке, Западном Иране и Сирии, именно решение Батыя воспрепятство­вать этому походу отодвинуло на некоторое время (до начала 1256 г.) самую главную потенциальную угрозу восточным границам Никейской империи: прибытие огромной армии Хулагу90. Для Илджигидая, как и впоследствии для Байджу, располагавших, несомненно, меньшими силами, основным про­тивником было государство исмаилитов и Багдадский халифат91, а не дале­кая Никея. Более того, именно в этот период (1251-1256) Никейская импе­рия вступает в дипломатические сношения с Великим кааном.

      По сообщению Гийома Рубрука (который прибыл ко двору Менгу 27 де­кабря 1253 г. и пробыл в Каракоруме до 10 июля 1254 г.92), Великий каан по­слал одного из своих братьев против исмаилитов, другой же брат должен был вести военные действия против багдадского халифа и против Никей­ской империи93. По весьма правдоподобному предположению ван ден Вин- гаерта, издателя критического текста “Итинерария” Рубрука, равно как и Клод и Рене Капплеров, Рубрук ошибся: вести войну против исмаилитов-“ассасинов”, Багдадского халифата и Никейской империи должен был толь­ко один брат Великого каана - Хулагу94. Вероятно, именно с целью предло­жить ультиматум никейскому императору (что монголы часто делали перед началом военной кампании95), от Великого каана в конце 1251 г. было от­правлено посольство, достигшее Никеи в 1252 г. Богатыми подарками Ватацу удалось склонить посла на свою сторону, и тот порекомендовал отпра­вить ответное посольство, чтобы оттянуть время96. Император так и посту­пил: Рубрук встретил это никейское посольство в Каракоруме накануне приема, данного Великим кааном 4 января 1254 г.97 Византийская политиче­ская теория не допускала подчинения империи варварскому государству (такое происходило только в крайних случаях): действительно, Рубрук не­сколько раз отмечает, что Никейская империя не покорилась монголам98. Когда в конце 1254 г. монгольское посольство, направлявшееся вместе с мо­нахом Феодулом к Людовику Святому, королю Франции, остановилось на территории Никейской империи и глава посольства неожиданно умер, пре­емник Ватаца император Феодор II Ласкарис (1254-1258) отослал его обрат­но99.

      Таким образом, императору Иоанну III Ватацу удалось мерами диплома­тии отодвинуть монгольскую угрозу и при этом не стать вассальным госуда­рем (что и подчеркнул Рубрук100). Но окончательно решить эту проблему довелось его сыну, императору Феодору II. По иронии судьбы именно бегст­во Михаила Палеолога в Рум в 1256 г. и его сражение с монголами способ­ствовало избавлению империи от монгольской угрозы.

      Теперь следует прежде всего восстановить хронологию событий. Когда император Феодор II взошел на престол (после 3 ноября 1254 г.), он продол­жил политику своего отца, направленную на то, чтобы сохранять “сельджукский барьер” в Малой Азии между Никейской империей и монголами. Его задача облегчалась тем, что после смерти Каратая (11 ноября 1254 г.) в результате междоусобной войны ‘Изз ал-Дин Кай-Кавус II стал единолич­ным главой султаната. Ибн Биби упоминает о прибытии посольства Никей­ской империи, когда Кай-Кавус II победил своего брата (т.е. после 9 февра­ля 1255 г.). Никейские источники позволяют уточнить число посольств к сельджукам в правление Феодора II Ласкариса: за период с конца 1254 г. по весну 1256 г. их было три.

      Первое посольство отправилось сразу после провозглашения Феодо­ра II императором101. Как справедливо полагает П.И. Жаворонков, целью посольства было подтверждение договора, заключенного Иоанном III Ватацем с Кей-Кавусом II еще в 1249 г.102 Второе никейское посольство бы­ло послано в конце 1254 - начале 1255 г., вероятно, с целью поддержать Кей-Кавуса II в борьбе с его братом103. Третье посольство было послано весной 1256 г.: Феодор II справлялся, не беспокоят ли султана монголы. Начиная военную кампанию на Балканах, император предполагал, что султан находится в безопасности104. Оба государя недооценили близость войска Хулагу.

      Переправившись через р. Джейхун 1 января 1256 г., в августе этого же года Хулагу подошел к городу Туе в Хорасане, намереваясь вести войну с государством исмаилитов105. Тогда же он повелел Байджу оставить Муганскую долину, которую хотел занять сам, и отправиться в Рум. Байджу-нойон достиг Арзан ал-Рума (Эрзурум) в августе 1256 г.106, затем он подошел к Эрзинджану107. Оттуда он послал письмо султану ‘Изз ал-Дину, требуя себе места для зимовки108. Появление Байджу было неожиданностью109.

      Кай-Кавус II ответил отказом и стал спешно готовиться к войне. Имен­но в это время, в конце августа, в разгар военных приготовлений, Михаил Палеолог прибыл в Конью. Император узнал о его бегстве в сентябре
      1256 г.110 Сражение между сельджуками и войском Байджу, в котором при­нял участие Михаил Палеолог, состоялось возле местечка Султан-ханы, между Коньей, резиденцией султана, и Аксараем (τα "Αξαρα Акрополита111), где был разбит монгольский лагерь. Султан потерпел полное поражение112. Ибн Биби сообщает terminus ad quern этой битвы: незадолго до 23 Рамаза­на 654 г.Х. (14 октября 1256 г.)113. Это означает, что Михаил Палеолог пре­бывал в Руме приблизительно полгода, с конца лета 1256 г. по начало 1257 г., когда он вернулся в Никею114. Из этих пяти месяцев как минимум два (ноябрь и декабрь 1256 г.) Михаил провел в Кастамону. Оттуда он послал письма военачальникам (στραταρχοΰντες) Вифинии и Месофинии (ведь Ка­стамону расположено сравнительно недалеко от этих областей), побуждая их содержать в порядке границу. Также он запросил императора о прощении и, как упоминалось, при содействии митрополита Икония вскоре получил его115. За эти два месяца Михаил Палеолог укрепил замок Кастамону, что­бы монголы не смогли его взять116.

      Друг Михаила Палеолога, султан ‘Изз ал-Дин Кай-Кавус II тоже бежал, спасаясь от мести Байджу. Султан покинул Конью 14 октября 1256 г. и на­правился в Анталью, затем - в Ладик (Лаодикию, соврем. Денизли)117. В на­чале января 1257 г. он прибыл на византийскую территорию, в Сарды, где встретился с Феодором II118.

      Здесь мы подходим к тому вопросу, который был поставлен выше: ка­ким войском командовал Михаил Палеолог, находясь на службе у султана? Думаю, уже сама хронология дает ответ на этот вопрос - это “ромейское” войско вряд ли было прислано императором: времени было слишком мало (сентябрь - первая половина октября). Надо полагать, что часть войска в чрезвычайных условиях была набрана среди греков Румского султаната.

      Эти “сельджукские” ромеи считались подданными и султана, и императора, что доказывается сохранившейся надписью в одной из церквей в Каппадокии. Ее ктитор Василий упомянул в качестве своих государей султана Мас’уда II (1285-1298; 1303-1304) и императора Андроника II (1282-1328): [έπί] μεν πανυψηλοτ[άτου] μεγαλογένους μεγάλου σουλτάνου [Μα]σούτη έπί δέ Ρομέων βασιλεύοντος Κυ[ροΰ] Ά[νδρονίκου]119. Поэтому священник Ни­кита Карантин назвал войско Палеолога в 1256 г. “ромейским”, а сам Миха­ил VIII на склоне своих лет - “персидским”: оба обозначения были верны, учитывая двойной статус греческого населения Рума. При этом любопытно, зачем императору потребовалось скрывать тот факт, что “персидское” вой­ско сражалось под имперскими знаменами. Это тем более интересно, что са­ма идея использовать эти знамена принадлежала Михаилу Палеологу. Пахи­мер пишет: “На чужбине он (т.е. Михаил Палеолог. - Д.К.) вместе со своими [воинами], построившись [на битву] под имперскими знаменами, отличается [в сражении] против врагов султана, дабы умилостивить василевса, если где-либо тот услышит [об этом]”120. Иными словами, никейско-сельджукский союз против Байджу не был секретом ни для кого, в том числе и для Миха­ила, который самовольно попытался представить свое войско как никейскую помощь султану в тот момент, когда император просто не успевал при­слать какую-либо подмогу Кей-Кавусу II (и еще вопрос, собирался ли делать это?). Услуга оказалась воистину “медвежьей”.

      В другом месте Пахимер продолжает: “Над державой царствовал Феодор, когда пришел слух, что к нему из Персиды приехало [монгольское] посольст­во, и [так как] известие это было истинным, был страх и смятение”121. Сущест­вуют две возможные интерпретации этого пассажа. Первая из них принадле­жит М.А. Андреевой, которая датировала посольство концом 1257 - началом 1258 г. Эту датировку принял П.И. Жаворонков122. Текст Пахимера неясен: ключевое для датировки слово ή αρχή можно перевести двояко - как “начало” и как “держава”. Я предпочитаю второе значение (“держава”), что соответст­венно и отразил в своем переводе. Точно так же понимает это место В. Ло­ран123. Однако Б. Липпард и Дж. Лэнгдон переводят эту фразу иначе: “В нача­ле царствования Феодора, когда пришел слух, что к нему из Персиды приеха­ло [монгольское] посольство (и известие это было истинным) был страх и смятение”124. Соответственно Липпард считает, что Пахимер говорит о по­сольстве конца 1254 г., которое направлялось к Людовику Святому и которое упоминает Рубрук125. Однако текст Рубрука предполагает, что это посольство было принято Иоанном III Ватацем, а не Феодором II126. Лэнгдон отметил сла­бость аргументации Липпарда и предположил, что речь идет о другом мон­гольском посольстве, которое появилось в конце 1254 г. вслед за посольством, упомянутым Рубруком127. Действительно, посольство Великого каана, сопро­вождаемое монахом Феодулом (о нем сообщает только Рубрук), направлялось к королю Франции, в то время как посольство, о котором пишет Пахимер, бы­ло отправлено именно к никейскому императору.

      Со своей стороны я не вижу никаких причин пересматривать датировку Андреевой. Точка зрения Липпарда и Лэнгдона не может объяснить одного момента: зачем Хулагу потребовалось в 1254 г. посылать посольство в Ни- кейскую империю, когда он сам по воле Батыя топтался на правом берегу Амударьи? Текст Пахимера не оставляет сомнений, что посольство было послано именно Хулагу: именно с него начался долгий переговорный про­цесс о выдаче замуж за Ильхана византийской деспины128. В свое время я по­лагал, что монгольское посольство прибыло в Никею в 1258 г., когда султан ‘Изз ал-Дин вернулся в Конью129. Анализ сведений Анонимной хроники на персидском языке и Бар Эбрея вынудили меня изменить свою точку зрения.

      Дата возвращения ‘Изз ал-Дина Кай-Кавуса II в Конью по Анонимной хронике - 14 Раби‘ II 655 г.Х. (1 мая 1257 г.)130. Таким образом, он пребывал на территории Никейской империи довольно короткий срок - с января по апрель 1257 г. За это время султан успел завязать сношения с монголами. Об этом пишет Бар Эбрей. Насколько мне известно, этот отрывок из его “Хро­нографии” еще не был прокомментирован. Текст гласит, что после сражения с Байджу и бегства султана (куда именно, Бар Эбрей не уточняет), “‘Изз ал-Дин отправил посланника из [места], где он находился, к Хулаку131.

      И он (т.е. ‘Изз ал-Дин. - Д.К.) обвинил [в случившемся] Байджу (Bäjü), гово­ря, что тот отбирал у него царство и наследие его предков. И Хулагу послал [ему] ярлык (yarlik), то есть [письменный] приказ (puqdänä), [состоящий] в том, чтобы оба брата разделили области [султаната]. Итак, когда настал 1568 год [по летосчислению] греков (т.е. 1257 г.), 'Изз ал-Дин объявился132 и пришел в Конью (Qünyä). И Рукн ал-Дин вместе с Байджу [отправился] на зимние стоянки во внутренние области Вифинии (d-Betöniyä), на берегу мо­ря”133.

      Место, в котором находился султан и где он получил ярлык Ильхана, чтобы вернуться обратно, было ничем иным как Никейской империей. Текст Бар Эбрея свидетельствует, что монгольское посольство, чьей зада­чей было привезти ярлык султану 'Изз ал-Дину, было отправлено именно туда. Принято считать, что разделение султаната между братьями, о чем пишет Бар Эбрей, произошло только после возвращения Кей-Кавуса II в Конью в 1257 г.134 Согласно Аксарайи, этот раздел был санк­ционирован Хулагу после личного визита двух братьев к нему в Табриз 6 августа 1258 г.135 На самом деле здесь никакого противоречия нет: чтобы вернуться в Конью, султану нужны были какие-нибудь гарантии безопасности со стороны Ильхана. Но предварительное соглашение нача­ла 1257 г. вступило в силу только тогда, когда султан лично явился к Ильхану.

      Я полагаю, что Пахимер и Бар Эбрей сообщают об одном и том же монгольском посольстве. По крайней мере известно, что после свидания с императором султан отправился вместе с ним в Магнисию, где и сос­тоялся, по мнению М.А. Андреевой, прием монгольских послов136. Если принять точку зрения, что посольство Хулагу, посланное к Феодору II, име­ло целью выяснить истинную позицию империи по отношению к бежав­шему султану, то эта гипотеза объясняет многие трудные места источ­ников.

      Во-первых, становится понятным тот страх, которой посольство вызва­ло у византийцев. Хотя Никея не послала никакого военного подкрепления Кей-Кавусу II в 1256 г., неуместная инициатива Михаила Палеолога, распорядившегося использовать имперские знамена в битве при Султан-ханы, фактически поставила империю под возможный удар самой сильной в то время армии137.

      Во-вторых, время прибытия монгольского посольства в Никею не про­тиворечит хронологии хроники Акрополита. Он сообщает как об одновре­менных событиях о тревоге, охватившей никейцев, когда дошла весть о та­тарских набегах вблизи никейско-сельджукского пограничья, и о наступле­нии Михаила Эпирского, который смог в своей кампании против Никейской империи на Балканах дойти до р. Вардар138. Между тем эта кампания эпир­ского деспота датируется весной 1257 г.139 Сообщение Акрополита о татар­ской опасности для никейских границ в это время подтверждается Бар Эбреем, который сообщает, что начало 1257 г. Байджу со своим войском провел в “Вифинии”, на морском берегу140. Несомненно, в данном случае имеется в виду сельджукская часть Пафлагонии и побережье Черного моря между Синопом (в то время - трапезундское владение) и никейскими земля­ми, куда, кстати говоря, монголы могли прорваться, лишь подчинив Каста­мону, только что покинутую Михаилом Палеологом. Акрополит в сдержан­ной манере пишет, что монгольская угроза восточной границе Никейской империи существовала постольку, поскольку монголы еще не заключили с Феодором II окончательного мира, не установили прочного согласия141. Надо заметить, что согласно Рашид ал-Дину, в Раби' I 655 г. X. (19 мар­та-17 апреля 1257 г.) Байджу был уже в Азербайджане, откуда он явился в Хамадан, чтобы получить личную аудиенцию у Хулагу142. Монгольская уг­роза Никейской империи (обусловленная отсутствием мирного договора и поведением Михаила Палеолога в 1256 г.) существовала весьма непродол­жительное время: в январе - начале марта 1257 г. Таким образом, хроноло­гия Акрополита не противоречит датировке описанного Пахимером монгольского посольства (terminus ante quern которого - конец апреля 1257 г., т.е. время возвращения Кей-Кавуса II в султанат). Соответственно с учетом всех этих сведений, я датировал бы монгольскую миссию январем - апрелем 1256 г., когда войска Байджу еще стояли вблизи никейской границы и по­сольство Хулагу только что прибыло на территорию империи. У Пахимера есть одна деталь, подтверждающая сказанное. Он говорит, что император, получив известие о посольстве, послал гонцов в Персию (т.е. в Румский сул­танат) с ложным известием о своих приготовлениях к войне, внушая мысль о непобедимости Ромейской державы; причем оговаривалось, что, если бы эти гонцы погибли143, то казна брала на себя расходы по содержанию их семей144. Посольство было “монгольским”; соответственно и предполагае­мые военные действия должны были вестись против монголов же; и от них же в первую очередь могли пострадать посланцы. Эта акция кажется бессмысленной, если бы она была предпринята в тот момент, когда войско Байд­жу уже вернулось в Азербайджан; напротив, действия императора можно расценить как дерзкие и вместе с тем обдуманные, если учесть, что монголь­ская армия стояла возле никейской границы.

      В-третьих, становится понятным, почему Михаил Палеолог постарался скрыть факт самовольного использования имперских знамен в битве против монголов. Монгольская миссия в марте-апреле 1257 г. окончилась полной дипломатической победой императора Феодора И. Он не только на равных разговаривал с монголами (использовав для этого весь богатый арсенал приемов византийской дипломатии145), он смог также подписать с ними мир, устраняющий опасность для восточных границ Никеи146, тем самым испра­вив оплошность Михаила Палеолога. Ему ли, императору Михаилу VIII, нужно было вспоминать на склоне лет, как человек, сына которого он при­казал ослепить, чтобы захватить трон, оказался более искусным политиком и более радевшим о благе империи правителем, чем он сам, узурпатор, всю жизнь доказывавший свои права на престол147!
    • Древний Кавказ. Колхида, Албания, Иберия
      Автор: Arabey
      Здравствуйте.
      Очень интересует история военного развития таких царств как Колхида, Иберия и Кавказская Албания в 300г. до н.э. - 0г. н. эры.
      Насколько я знаю они имели разное влияние:
      Колхида была греческой колонией, и вскоре подчинилась Понтийскому царству. Но некоторое время имела независимость.
      Иберийское царство было под сильным влиянием Армении.
      Албания же была где-то в стороне и больше взяла от кочевых народов.
      Очень интересно узнать как именовались отряды в армии, какие были армии, чему отдавали предпочтение и как делились воины.
      Была ли проф. армия и что-то вроде царской гвардии (Как перс. Бессмертные или Гетайры Македонии).
      Хотелось бы узнать также их снаряжение, что одевали, какие доспехи. Картинки воинов.
      Буду безумно благодарен за ответ.