2 сообщения в этой теме

Л.И. Авилова. Божественные плотники Шумера


Аще не Господь созиждет дом,
Всуе трудишася зиждущии;
Аще не Господь сохранит град,
Всуе бде стрегий.
Пс.126, 1.

При исследовании погребального инвентаря Царского некрополя Ура обращает на себя внимание специфическая группа орудий, найденных в могилах лиц наиболее высокого социального ранга – царей и членов царской семьи – среди массы роскошного оружия, украшений, драгоценных сосудов и пр. О каких орудиях идет речь? В состав инвентаря погребения 580, принадлежавшего ребенку и известного в научной литературе как «погребение принцессы», входит парадное оружие, среди прочего – золотой кинжал и копье из электра (сплава золота и серебра), медно-бронзовый втульчатый топор. Но, кроме того, имеется целый набор плотницких орудий, также изготовленных из ценных материалов. Это золотое втульчатое тесло, два золотых долота (Wolley L., 1934, табл. 165, 229) и одно бронзовое, а также бронзовая пила.

В могиле 800 (погребение царицы Шубад/Пу-аби) также представлен обширный набор плотницких инструментов. Это несколько бронзовых пил и одна золотая, пять золотых долот, относящихся к двум разным типам, бронзовые сверло и втульчатое тесло (Wolley L., 1934, табл. 158 b).

В захоронении царя Мескаламдуга (погребение 755) также наряду с оружием из золота и электра (кинжал, втульчатые топоры) найдена бронзовая пила (Рис. 1).

carpen1.gif
Рис. 1. Золотые плотницкие орудия из Царского некрополя Ура (по Л. Вулли).

carpen2.jpg
Рис. 2. Фрагмент статуи Гудеа, правителя Лагаша (XXII в. до н.э.) (диорит).

carpen3.jpg
Рис. 3. Голова статуи Саргона Аккадского, XXIV в. до н.э.

carpen4.jpg
Рис. 4. Оттиск цилиндрической печати аккадской эпохи (вторая половина III тыс. до н.э.). Изображение иллюстрирует текст о добыче кедров в горной стране «Гильгамеш и гора бессмертных».

carpen5.jpg
Рис. 5. Оттиск цилиндрической печати аккадской эпохи (вторая половина III тыс. до н.э.). Изображение иллюстрирует текст об обработке Гильгамешем дерева «хулуппу».

carpen6.jpg
Рис. 6. Прорисовка изображения на цилиндрической печати раннединастической эпохи (первая половина III тыс. до н.э.). Изображена сцена строительства ступенчатого храма-зиккурата.


Автор раскопок, Леонард Вулли, датировал эти погребения додинастической эпохой (Woolley L., 1934). В настоящее время общепринятой является датировка царских погребений Раннединастическим III периодом (первая половина III тыс. до н.э.) (Nissen H.J., 1966, c.111-118; Lloyd S., 1978, c. 118).

В составе инвентаря нецарских погребений Ура иногда встречаются медно-бронзовые долота, тесла плоские и втульчатые, но в этих случаях речь не идет о наборах инструментов, тем более изготовленных из драгоценного металла.

Интересно, что сочетание драгоценных царских регалий с плотницким инструментарием наблюдается не только в Месопотамии эпохи бронзы: в «кладе Приама» из слоев Трои II-III наряду с двумя золотым диадемами, драгоценными украшениями и сосудами присутствует бронзовая пила (Schmidt H., 1902, SS 6157).

Попытаемся ответить на вопрос: почему среди оружия, украшений и символов власти шумеры помещали в могилы царей и членов царской семьи наборы плотницких орудий? Если изготовление царских регалий и парадного оружия из золота кажется вполне логичным, то неясно, какой смысл могли иметь ремесленные орудия из драгоценного металла, явно не предназначенные для практического употребления.

Благодаря дошедшим до нас шумерским и аккадским текстам мифологического содержания мы имеем возможность провести параллели между археологическими, изобразительными и литературными материалами с целью выяснения семантики тех или иных предметов.

В шумеро-вавилонской мифологии яркое выражение получила тема преодоления первоначального хаоса, создание упорядоченной, организованной вселенной, в том числе и человека творцом-демиургом (в этой роли выступают боги Энлиль и Энки). В мифе об Энки и Нинмах необходимость создания человека из глины вызвана тем, чтобы он трудился на богов: обрабатывал землю, пас скот, кормил богов жертвенной пищей. Роли Энки как устроителя, насадившего цивилизацию и порядок на земле Шумера, посвящен обширный шумерский текст этиологического характера «Энки и мировой порядок». Бог мудрости Энки дает людям основы цивилизации, законы жизни человечества («ме»). Среди этих основополагающих понятий перечислена власть богов, власть царя, царский трон, знаки царской власти, жреческие должности, мир, правосудие, оружие, искусство обработки дерева, искусство обработки металла, ремесло строителя и пр. Более того, Энки сам закладывает фундамент, делает форму для сырцового кирпича и строит дома, хлева и овчарни. Он «определяет судьбу» городам Шумера (Крамер С., 1965, с.120-123).

Ту же функцию организации вселенной наряду с богами несут и многочисленные культурные герои. Так, богу Энлилю приписывалось создание зерна и изобретение колеса, герою Энмеркару – изобретение письменности, а герой Гильгамеш положил начало градостроению.

Шумерские боги не только символизировали творящие силы природы, они одновременно являлись покровителями определенных местных общин. Соединение этих идей проявлялось в слиянии представлений о власти военного вождя, а затем царя, с функциями верховного жреца.

Лидера месопотамского города-государства периодов Джемдет Наср и Раннединастического (рубеж IV – III тыс. и первая половина III тыс. до н.э.) можно обозначить термином вождь-жрец, в соответствии с его основными общественными функциями. Он контролировал сбор сельскохозяйственных продуктов, предназначавшихся для поддержание культа богов и строительство храмов, нес ответственность за функционирование ирригационных систем, обеспечивавших изобилие сельскохозяйственной продукции и накопление ресурсов для обмена, участвовал в организации ремесленной деятельности, также во многом концентрировавшейся вокруг храма. В случае военных конфликтов он мог играть роль военного предводителя. Все это углубляло дифференциацию общины и требовало идеологического осмысления власти вождя как божественного установления, направленного на существование и процветание общины (Антонова Е.В., 1998, с. 142, сл.).

При этом чрезвычайно важен строительный аспект деятельности царя, он считается столь же важным, как защита от врагов и обеспечение процветания народа. Так, до нас дошли строительные надписи правителя Лагаша Гудеа (XXII в. до н.э.), где описано обновление главного храма покровителя города бога Нингирсу (Jackobsen Th., 1987, c.408). Более того, сохранилась статуя Гудеа, где он представлен в роли архитектора: правитель держит на коленях плиту с четко и геометрически правильно изображенным планом храма (Рис. 2). На плите – план возведенного им храма.

Возникновение городов и формирование государств в древней Месопотамии теснейшим образом связано между собой. В этом процессе ключевую роль играли храмы; они были не только собственно центрами отправления культа местного божества, но и важнейшими элементами городов как административных и хозяйственных центров. В соответствии с древней шумерской исторической традицией, создание храмов предшествовало образованию городов (История древнего Востока, 1983, с. 110-111). Именно храмы вели учет и контроль сельскохозяйственного и ремесленного производства, здесь происходило накопление и перераспределение продуктов с целью обмена. Они были центрами обучения грамоте, их архивы служили хранилищами разнообразных знаний. Судя по литературным текстам III тыс. до н.э., важнейшее место в организации обмена также принадлежало храмам, они же были и потребителями привозных строительных и поделочных материалов. Необходимо принимать во внимание, что в бедной ресурсами Южной Месопотамии строительный и поделочный камень, металлы, дерево – все доставлялось в обмен на сельскохозяйственную продукцию. Достаточно сложная архитектура храмов – свидетельство появления и совершенствования многих видов профессиональной и ремесленной деятельности. В связи с храмовым строительством возникает постоянная потребность в зодчих, строителях, специалистах по обработке камня, дерева и металлов.

Откуда и какое дерево доставлялось в Месопотамию, и каковы были приемы его обработки – специальный вопрос. Ранние тексты III тыс. до н.э., относящиеся к правлению Гудеа и Ур-Нанше указывают на горы Ливана, Амана и г. Хеврон как источники древесины, в более поздних источниках упоминаются также горные районы восточного Тавра и Загра (Moorey P.R.S., 1994, c. 350, 351). Среди изобразительных материалов эпохи Ассирийского царства (железный век) имеются сцены доставки бревен на телегах, а также по воде, на лодках; иногда бревна изображались привязанными к лодке канатом. В книге П. Мури достаточно подробно рассмотрены сведения о породах дерева, ввозившегося в Месопотамию, и деталях построек, на сооружение которых оно употреблялось: перекрытия, связи стен, колонны, двери, внутреннее убранство. Наибольшей популярностью в строительном деле пользовались такие породы, как можжевельник, кедр, сосна, кипарис, использовалась древесина дуба, пальмы, тамариска и тополя (Moorey P. R.S., 1994, c. 355-361).

Что касается инструментария, применявшегося плотниками в бронзовом веке, то уже упоминались черенковые пилы, которые мастер держал во время работы обеими руками, а также разнообразные долота и тесла. Последние были как плоскими, крепившимися к коленчатой рукояти, так и втульчатыми, в этом случае их насаживали на прямую рукоять, как топор. К сожалению, четких критериев для различения боевых и рабочих топоров не имеется, вполне возможно, что какие-то типы топоров употреблялись для обработки дерева. Тесла могли служить как для первичной обработки дерева (лесоповал, трелевка), так и для плотницких и даже столярных работ. Кору снимали с помощью двуручного скобеля. Доски получали путем продольного раскалывания бревен с помощью клиньев. Рубанок был изобретен уже в период железного века, к этому же времени относятся достоверные сведения о применении токарного станка (Moorey P. R.S., 1994, c. 354). Несомненно, ограниченность инструментария требовала от мастера большой ловкости и изобретательности в применении различных орудий.

Высокий статус правителя/царя имел четко выраженные внешние признаки – одежда в виде длинной юбки с широким поясом, высокий головной убор или прическа (парик) (Рис. 3), регалии – посох, булава, оружие – копье. Все это отражено в богатом изобразительном материале цилиндрических печатей и прекрасно согласуется с археологическими материалами Царского некрополя Ура и некрополя Киша. Здесь погребения лиц высоких социальных рангов содержат изделия из меди-бронзы (оружие, сосуды, зеркала), изделия из драгоценных металлов (украшения, диадемы, сосуды), сосуды и цилиндрические печати из камня и пр.

Из сказанного очевидно, что строительство, и прежде всего сооружение храмов, считалось в древней Месопотамии Раннединастического периода важнейшей сферой деятельности обожествляемого правителя, вождя-жреца, имеющей целью укрепление всего мирового порядка и поддержание жизни городской общины.

Приведу некоторые сведения из шумерского и аккадского текстов эпоса о Гильгамеше и некоторых других литературных произведений этого времени (III – II тыс. до н.э.). Гильгамеш – мифоэпический персонаж, его реальным прототипом был один из царей 1 династии Урука (1 половина III тыс. до н.э.). В этих повествованиях важным мотивом поступков героя является строительство, добыча и обработка дерева. Так, миф «Гильгамеш и гора бессмертных» представляет собой рассказ о путешествии героя в сопровождении дружины в горную страну с целью привезти в Урук священные кедры, охраняемые чудовищным персонажем Хувавой. При этом царь Гильгамеш мотивирует поход героическим желанием «возвысить свое имя». Герою удается добыть семь кедров и убить чудовище:

«Он сам вырвал с корнем первое дерево,
Сыны города, его спутники,
Обрубили ветви, закрепили веревки,
Отнесли его к подножию горы». (Крамер С., 1965, с. 213, 214).

Перед нами – достаточно подробное описание заготовки строевого леса. Эпизод из повествования изображен на цилиндрической печати, где в центре композиции помещен растущий на высокой горе кедр (Рис. 4). Помещение данного сюжета на печати – инсигнии власти – свидетельствует о его значительности, важности для понимания образа героя (и для владельца печати).

Повествование «Гильгамеш, Энкиду и подземный мир» также содержит сведения о ценном дереве и изготовлении из него различных предметов. В саду богини Инанны выросло чудесное дерево хулуппу, из которого богиня задумала сделать себе ложе и кресло. Однако в дереве поселилась змея и исполинская птица. Вняв жалобам богини, Гильгамеш убивает змею, изгоняет птицу, а из дерева делает «пукку» и «микку» (скорее всего, барабан и палочки) (Крамер С., 1965, с. 228, 229). Сцена из этого текста также изображена на цилиндрической печати, причем в руке Гильгамеша показано орудие с изогнутой коленчатой рукоятью, которым он обрубает ветви с поваленного дерева (Рис. 5). Изображения божеств и звезды (детерминатива бога) призвано придать изображаемому сюжету космический, вселенский масштаб.

Текст «Энмеркар и правитель Аратты» посвящен строительству храма, причем в качестве строителя выступает правитель города. Текст живо повествует об обмене между героем, правителем Урука Энмеркаром и властелином расположенной на севере за горными хребтами страны, богатой золотом, серебром и камнем. Основная причина запутанного конфликта – необходимость постройки в священном городе Эриду храма для бога воды Энки. Царь Энмеркар обращается с мольбой к богине Инанне:

«О сестра моя Инанна! Сделай так, чтобы жители Аратты
Искусно выделывали золото и серебро для Урука,
Чтобы они приносили благородный лазурит,
Извлеченный из скал…».

В обмен на строительный и поделочный материал царь посылает в Аратту караван вьючных животных, нагруженных зерном, радостно встречаемый в горной стране.

Затем требование к жителям Аратты излагается от имени самой богини Инанны:

«Пусть жители Аратты
Принесут со своих высот горные камни
И построят для меня большой храм, большое святилище, …
Когда добудут золото из руды,
Когда добудут серебро из пыли, …
Укрепят вьюки на горных ослах». (Крамер С., 1965, с.32-40).

Сцена строительства ступенчатого храма-зиккурата также имеется на цилиндрической печати (Рис. 6). Снова подчеркнем, что факт помещения этой сцены на знаке власти, каким являлась печать, не дает основания считать ее простой «зарисовкой с натуры», наоборот, он усиливает сакральный характер изображения, подчеркивает связь процесса строительства с религиозным и властным аспектом жизни города.

Еще одна священная обязанность в строительной деятельности царя-жреца – сооружение городских укреплений. Не случайно в аккадской версии эпоса о Гильгамеше («О все видавшем») его герой, царь Урука, потрясенный мыслью о неизбежности смерти и утративший добытую ценой огромных трудов траву вечной молодости, возвращается в Урук, где находит утешение при виде построенной им городской стены (Эпос о Гильгамеше, 1961).

Итак, можно уверенно утверждать, что строительная деятельность правителей Месопотамии Раннединастического и последующих периодов, прежде всего сооружение и украшение храмов обосновывается как важнейшая функция царя-жреца по поддержанию жизни конкретного города и миропорядка в целом. Понятно, что ремесленные орудия, предназначенные для исполнения царем (и членами царской семьи) божественных функций могли изготовляться из того же драгоценного металла, что и высшие символы царской власти – оружие, диадемы, украшения, и пр. и включаться в круг таких символов. Это тем более очевидно, что личность царя обожествлялась: ему приписывалось происхождение от бога или богини, сам он после смерти мог становиться местным божеством-героем (как в случае с Гильгамешем).

Традиционно высокий, философски осмысляемый как божественный, статус строительной деятельности получает воплощение и в значительно более поздние эпохи.

По-гречески δημιουργός (демиург) означает ремесленника, художника, творца в широком смысле, включая прорицателя, а в переносном смысле – бога-творца. Кроме того, в дорических государствах этот термин обозначал верховного правителя (Вейсман, 1991, с. 298, 299). Русский язык также зафиксировал моральный аспект термина: русское «строить» соответствует древнерусскому «здати», с высшим значением творчества, «созидания». Эта тема нашла свое отражение и в источниках религиозного характера.

В библейской традиции образ Премудрости Божией понимается как воплощение созидательной, мироустроительной божественной воли. Она характеризуется как «художница» (Притч, 8, 27-31), строительница мира, демиургический аспект божества. Она создает мир так же, как плотник или каменщик строит дом, следуя законам божественного ремесла. При этом понятие дома – одно из базовых в библейской традиции, это упорядоченная вселенная, противопоставленная хаосу (Притч, 9, 1).

В библейской традиции строительство храма – основная задача и великое деяние премудрого царя Соломона. Оно описано подробнейшим образом, включая доставку кедров из Ливана (3 Цар. 5, 6; 2 Пар. 3-5). Знаменательно, что особое внимание уделено материалу, из которого изготовлялись инструменты для строительства храма, в частности, существовал запрет на использование железных орудий: «Ни молота, ни тесла, ни всякого другого железного орудия не было слышно в храме при строении его» (3 Цар. 6, 7).

Значительное развитие образ Софии – Премудрости Божией получил на Руси, где три крупнейших собора XI в., названные в честь константинопольского собора, были посвящены св. Софии как покровительнице крещения народа. В XV-XVI вв. на Руси складывается иконографический облик Софии – Премудрости: она предстает в виде ангела с огненным ликом, в царском облачении (далматик, бармы, венец), олицетворяющего «софийный», т.е. просветленный, устроенный по божественным законам космос (Мифы народов мира, 1991, с. 465,466).

Стоит обратить внимание и на то, что в соответствии с евангельской традицией Иосиф Обручник, юридический отец и воспитатель Христа, был плотником. Греческое слово τέκτων (Матф. 13, 55), применяемое в Евангелии, обозначает строителя вообще (плотника, каменщика), художника, мастера (Вейсман, 1991, с. 1233). С одной стороны, это рисует Иосифа как бедного ремесленника: Мария после рождения Христа приносит в храм двух голубок – жертва, определенная для бедняков (Лев. 12, 7-8), но, с другой стороны, плотницким (строительным) ремеслом занят прямой потомок царского дома Давида (Матф. 1, 1-16), и оно считается соответствующим его царскому происхождению.

Сакрализация труда путем изготовления символических (нефункциональных) реплик орудий из драгоценных материалов – существенная черта идеологии раннеклассовых обществ. Уже отмечалось, что в этом смысле этика обожествления труда как служения высшим силам не является изобретением эпохи Нового времени, в частности, характерной чертой протестантизма (Антонова Е.В., 1998, с. 164). В архаическом обществе единство мировоззрения обеспечивалось мифологическим восприятием любых явлений, в том числе повседневных, утилитарных действий. Понятия «утилитарного», и «неутилитарного», «иррационального» в приложении к доклассовым общественным структурам вообще не могут быть четко разграничены, ср. высказывание А. Хокарта: «Храмы столь же утилитарны, сколь дамбы и каналы, поскольку они необходимы для благополучия; дамбы и каналы столь же ритуальны, сколь храмы, поскольку они – часть той же социальной системы поисков благосостояния» (цит. по: Антонова Е.В., 1998, с. 179).

Литература:

Антонова Е.В., 1998. Месопотамия на пути к первым государствам. М.
Вейсман А.Д., 1991. Греческо-русский словарь. М.
История древнего Востока, 1983. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. I. Месопотамия. Ред. И.М. Дьяконов. М.
Крамер С., 1965. История начинается в Шумере. М.
Мифы народов мира, 1991. Т. 2. М.
Эпос о Гильгамеше («О все видавшем»), 1961. Пер. И.М.Дьяконова. М.-Л.
Jackobsen Th., 1987. The harps that once … Sumerian poetry in translation. New Haven .
Lloyd S., 1978. The archaeology of Mesopotamia . London .
Moorey P.R.S, 1994. Ancient Mesopotamian materials and industries. The archaeological evidence. Oxford .
Nissen H.J., 1966. Zur Datierung des Königsfriedhofes von der Ur unter besonderer Berücksichtigung der Stratigraphie der Privatgräber. Bonn.
Schnidt H., 1902. Heinrich Schliemann’s Sammlungen trojanischer Altertümer. Berlin .
Woolley C.L., 1934. The Royal Cemetery . Ur Excavations. Vol. II. London .

*Работа проведена при поддержке РФФИ, проект 01-06-80336
Наука в России. 2014. № 2. С. 94-100.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Интересно. Пилы и рубанки я бы отнес к столярным инструментам.

Темла там были, а Тесака не было? Тесак - основной инструмент плотника.

( в миру плотницкий топор- более острый топор)

Хотя думаю, что жрецы и цари , заказывая золотые модели инструментов, не отличали плотников от столяров.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Бенинские бронзы
      Автор: Чжан Гэда
      После английской карательной экспедиции 1897 г., возглавленной адмиралом Гарри Роусоном, столица древнего государства Бенин была сожжена. При этом погиб и роскошный королевский дворец, о котором европейцы писали с восхищением. Например, голландец Олферт Даппер (Olfert Dapper) писал в своем "Описании Африки" (1668):
      Хотя Олферт Даппер и не видел этот дворец своими глазами, он, несомненно, пользовался рассказами побывавших там путешественников.
      Вот одна из гравюр XVII века, изображающая город Бенин - столицу одноименного королевства. Это иллюстрация к 2-му изданию "Описания Африки" О. Даппера (1686). На гравюре даны пояснения к изображенному пейзажу:
      (A) дворец королев (задний план);
      (B) королевский двор с несколькими дворцами (слева)
      (D) шпили дворцовых построек
      (E) оба (король) на лошади (центр)
      (F) королевская свита верхами (справа)
      (H) карлики-шуты
      (I) королевские музыканты и ручные тигры (слева)
      Реалистичность изображения под сомнением, однако... Существование высокой культуры Бенина в Средние Века и Новое Время не подлежит никакому сомнению.

    • Традиционная африканская металлургия
      Автор: Чжан Гэда
      Железный век в Западной Африке
      Выплавка железа и кузнечное дело могли существовать в Западной Африке у культуры Нок не позднее VI в. до н.э. В период между 1400 и 1600 годами технология обработки железа стала одной из серии тех фундаментальных достижений общества, которые облегчили рост значительных централизованных государств в западном Судане и вдоль гвинейского побережья Западной Африки. Изготовление железных инструментов и оружия позволило интенсифицировать земледелие, сделать охоту более эффективной, а более действенное военное дело оказалось необходимым для создания крупных городских центров.

      Рис. 1. Ареал распространения культуры Нок.

      Рис. 2. Государства бассейна р. Нигер.


      Рис. 3. Область расселения народа манде.

      Рис. 4. Церемониальное копье племени бамана.

      В Нигерии железо оказалось фундаментом, на котором возникли несколько важных [для истории региона] государств – Дагомея, Бенин и государства Йоруба, в [число которых] первоначально входили Ифе и Ойо. Все эти нигерийские государства часто контактировали между собой и, соответственно, имели сходные верования и представления в отношении железа и технологий металлообработки. Огун, божество железа, являлся важным богом, почитаемым во всех этих государствах. Считалось, что Огун принес [людям] железо, был первым охотником и воином, создателем дорог, расчистившим поля и основавшим династии. Железный меч Огуна являлся центральным символом, ассоциирующимся с цивилизацией и агрессивными действиями.
      Железо имело важный ритуальный статус во всех государствах [бассейна] Нигера, и кузница в них являлась и ритуальной гробницей, и святилищем. Наковальня зачастую использовалась для принесения клятвы или же как алтарь для жертвоприношений. Обработка железа требовала высокой степени близости к высшим силам, поэтому кузнецов боялись и почитали. Высокоспециализированные навыки металлообработки настолько ценились, что подобные умельцы зачастую вели бродячий образ жизни, перемещаясь туда, где они были нужны, или же шли вместе с войсками в походы. Такие перемещения расширяли социальные контакты, возникавшие между основными государствами [бассейна] Нигера и, тем самым, способствовали быстрому обмену знаниями и религиозными верованиями.
      Кузнецы этого периода у народа манде в Гвинее и Мали были куда менее мобильными, хотя они и играли настолько же двусмысленную роль в общества. Политически и социально они были чрезвычайно могущественными, предлагая неоценимые консультации деревенским вождям по всем важнейшим вопросам. Тем не менее, будучи почитаемыми [населением], кузнецы также обладали религиозными и ритуальными знаниями, которых [люди] очень опасались. Считалось, что они управляют силами природы, присущими всему сущему, силами, которые манде называли ньяма и которые понимались и как энергия, и объяснение всего мироустройства в глазах манде.
      Кузнецы манде были эндогамны[1], что означало, что только тот, кто происходит из рода кузнецов, может посвятить себя длительному изучению тайн ремесла. В этот период юный ученик осваивал далилув, секретное знание природы и способов использования ньяма. Первым серьезным заданием для ученика было заучить сложные ритмы [работы] молотобойца, по которым признавали мастера. Люди племени манде верили, что сложнейшая работа в деревне – ковка металла при помощи тяжелого и неудобного инструмента – значительно облегчается при помощи особых музыкальных ритмов, которые фактически превращали тяжелую задачу в развлечение. Незримое участие [в процессе металлообработки] духов предков и высших сил также облегчало работу.
      Кузнецы Западной Африки отвечали за изготовление сельскохозяйственных орудий и оружия, а также важных регалий и защитных амулетов. Жезл (или церемониальное копье) из племени бамана, изготовленный в XIX или ХХ веке (см. рис. 4), представляет собой хороший пример такого изделия кузнецов, производство которых началось не позднее XIV века.
      Жезлы племени бамана почти всегда имеют форму [женской] фигуры и, хотя они могут обладать священными именами, прилюдно их называют «железными женщинами». Их часто носят те, кто приобрел важный титул в своей деревне, или же обладатели высших степеней [знатности]. Они могут также быть заказаны членами инициационных союзов Йо или Гван, чтобы установить из вокруг алтарей в священных рощах или в гробницах. В племени манде подобные жезлы несут молодые мужчины на заключительном этапе их инициации, также [эти жезлы] являются частью ритуала обрезания. Поскольку до появления огнестрельного оружия копья являлись основным оружием как для войны, так и для охоты, их продолжали считать важным символом мужественности. Жезлам часто подносили просо, воду или пиво, которые выливались на них во время церемоний. Это объясняет, почему даже относительно недавно сделанные образцы могут быть покрытыми толстым слоем ржавчины.
      В Западной Африке кузницы считались женщинами, а акт выплавки железа [из руды] приравнивался к периоду беременности. И, таким образом, мужчина-кузнец часто рассматривался как «муж кузницы». Хотя женщины [также] были вовлечены во многие стадии металлургического производства, они почти никогда не работали в кузнице.
      Эмма Джордж Росс
      Отдел искусства Африки, Океании и [Северной и Южной] Америк, Музей искусства Метрополитан
      Цитируется по:
      Ross, Emma George. "The Age of Iron in West Africa". В Гейльбруннском тайм-лайне истории искусств (Heilbrunn Timeline of Art History. New York: The Metropolitan Museum of Art, 2000). Октябрь 2002:
      http://www.metmuseum.org/toah/hd/iron/hd_iron.htm
      Пояснения к рис. 4:
      Жезл с фигурой женщины
      Датировка: XIX-XX вв.
      Происхождение: с территории государства Мали
      Культура: бамана
      Материал: железо
      Размеры (В х Ш): 165,7 x 17,2 см.
      Тип изделия: металлическая скульптура
      Происхождение предмета: Мемориальная коллекция Майкла С. Рокфеллера (The Michael C. Rockefeller Memorial Collection), передано в дар музею Нельсоном А. Рокфеллером (Nelson A. Rockefeller) в 1979 г.
      Инвентарный номер: 1979.206.223

      [1] Т.е. браки заключались внутри одного рода.
    • Новгородские берестяные грамоты
      Автор: Saygo
      Доклад академика А. А. Зализняка о берестяных грамотах из раскопок 2014 года

      Результаты прочтения грамот этого сезона могут быть еще не окончательными: исследования оригиналов и фотографий продолжаются. В этом году на главном раскопе Новгорода, Троицком, ничего не ожидалось: раскапывались глубины XI-X веков, где грамота была бы чудом, хотя там и найдено много интересного для археологов. Часто бывает в таких случаях, что другие обстоятельства создают новую ситуацию, и в этом году дополнительных источников древнерусских текстов было два. Во-первых, были открыты два так называемых «охранных» раскопа – на территориях, отведенных под будущую застройку, и они дали все берестяные грамоты этого сезона. Во-вторых, в Георгиевском соборе Юрьева монастыря архитектурная экспедиция В. В. Седова подняла пол на значительную глубину и обнаружила фрагменты сбитой со стены в начале XIX в. при архимандрите Фотии, тогдашнем настоятеле монастыря, замечательной древнерусской фресковой живописи XII в. Это очень небольшие куски штукатурки, в лучшем случае 8 на 8 см, в худшем 5 мм или даже еще меньше; на некоторых обнаружены тщательно исследуемые искусствоведами фрагменты росписи – например, полглаза или нос. На других участках стены имеются древние надписи, а иногда удаётся обнаружить два-три соседних куска штукатурки и составить читаемый текст.



      Фрагменты, сложенные в 10 холмиков-терриконов, активно разбираются.



      Обнаружена, в частности, целая надпись конца XII в., повествующая об известном из летописи драматическом событии 1198 г., когда одновременно скончались – в Великих Луках и Новгороде – два малолетних сына князя Ярослава Владимировича, Изяслав и Ростислав, похороненные рядом в Юрьевом монастыре. Надпись, сделанная на месте погребения княжичей, более подробна и сообщает ряд деталей, не упомянутых в летописной записи; но все существенные детали, известные по обоим текстам, совпадают. Летопись говорит, что княжичи умерли весной, но вновь открытая надпись сообщает нам, что Ростислав умер 20 июня. Это на первый взгляд казалось противоречием, пока не было показано, что в древней Руси лето считалось начинающимся в летнее солнцестояние, а 20 июня приходилось ещё на весну.

      В этом сезоне впервые найден документ на бересте особого рода. Это в некотором смысле надпись, но не содержащая текста или кириллических букв, а потому не признанная берестяной грамотой и не получившая номера. Лист бересты разграфлен на 54 клеточки, в каждой из них по знаку. Значки, имеющие вид геометрических фигур, все разные: одно это показывает нам, что перед нами не шифровка, так как текст не может быть устроен таким образом. Возможно, это кодекс гадательных знаков, по которым могло проводиться гадание; нечто вроде карт Таро XIII в.

      Пройденные в этом году охранные раскопы находятся на разных берегах Волхова. 10 грамот принёс 2-й Рогатицкий раскоп, еще 3 – Воздвиженский раскоп, оба под руководством Олега Михайловича Олейникова. Площадь обоих раскопов невелика; целью было пройти все слои от поверхности до материка за один сезон. Олейников – очень хороший организатор, и ему это удалось. Изучены слои от XIV до XI века, и грамоты этого года относятся ко всем этим векам. В таком порядке мы о них и расскажем.


      Воздвиженский раскоп


      2-й Рогатицкий раскоп (на Большой Московской улице)

      № 1052 (1-я половина XIV в.)

      и | о | к | л

      Это полный текст грамоты, на листе нет ничего, кроме этих 4 знаков и 3 черточек.



      Обычная пропорция – около ¼ найденных грамот целые. Данная пропорция подтверждается и в этом году: из 13 грамот 3 целых (включая эту). Считать ли такой документ – 4 символа – грамотой? Иногда думают, что чтобы признать находку грамотой, нужно, чтобы она имела некоторый смысл. Но можно сказать, что всякий документ имеет смысл – только не всегда мы его знаем.
      Такого слова – ИОКЛ – нет. Естественно предположить, что это цифры. В самом деле, все эти буквы имеют числовое значение – И значит 8, О 70, К 20, Л 30. Обычно буквы в значении цифр имеют некоторое оформление – титла, точки по бокам или их комбинации. Но изредка встречается и оформление, похожее на представленное в данной грамоте – вертикальные штрихи по бокам. Допустим, что здесь первый и последний штрихи опущены, а находящиеся между цифрами «обслуживают» оба соседних знака.
      Но что значат цифры 8, 70, 20 и 30? (Из зала: Телефон!!!)



      Интересную гипотезу о назначении этой грамоты выдвинул А. А. Гиппиус. Он начал с того, что сложил четыре числа – получилось 128. С другой стороны, давно известна загадочная берестяная грамота № 686, где тоже фигурирует число 128. В переводе она гласит: `Без двух тридцать к ста (т. е. 128) в простом, а в другом сто без четырех (т. е. 96)'. До сих пор у неё тоже не было убедительной интерпретации (лишь отмечалось, что эти числа относятся друг к другу как 3 к 4). Оказывается, существовала весовая единица, существовавшая в двух вариантах, в одном из которых она действительно содержала именно 128, а в другом -- именно 96 более мелких единиц. Она упоминается в более поздних деловых и хозяйственных текстах и носила замечательное название ансырь; это слово – восточное заимствование. Два варианта ансыря назывались «старый» и «новый» или «бухарский» и «обычный» и содержали 96 и 128 золотников. Ансырь относился к тем единицам веса, которые использовались для немногих товаров. В отличие от современного килограмма, применимого к чему угодно, средневековые единицы были узко специализованы. В частности, в ансырях взвешивали шелк и больше ничего.



      Известна берестяная грамота № 288, сохранившаяся не полностью, в ней речь идёт о торговле шёлком, взвешенным не в ансырях, а в золотниках. Это очень небольшие количества шёлка разного цвета: «золотник зеленого шелка, другой [золотник] красного, третий — желто-зеленого…» Еще в одном документе XVII в. речь идёт об ограблении лавки, в ходе которого был похищен «ансырь шелку по цветам». То есть это ансырь шелка, в состав которого входил ассортимент шелка разных цветов. Не исключено, что в этой предельно краткой берестяной грамоте мы имеем дело с таким же ассортиментом на 1 ансырь – из 8, 70, 20 и 30 золотников шелка разного цвета. Покупка весьма большая для такой дорогой материи. Перед нами или заказ, или отчет о такой покупке.

      № 1053 (XIV в.)

      Первоначально это был великолепный документ из 5 строк длиной в 20 см с лишним, свернутый в рулон. Рулон попал в пожар и соприкоснулся с горящей головней.



      Сохранившихся и сожженных букв примерно поровну. Левый край исконный, правый горелый, и не сразу ясно, сколько бересты утрачено справа. Последние две строки сохранились лучше.

      ѿо[н]ос-покл--око--нил---ынум--
      му[п]ри[ш]и[м]исор-----юпо--тене--
      по-от-ки[по]вод-сестр-мое•п--
      пришлипо[ло]те[на] •абудужив-
      заполацюсѧ





      В начале грамоты не без труда вычитывается редкое имя автора: Оносъ. Это народная форма библейского имени Енос (произносилось Энос, нормальная для Руси адаптация начального e-, ср. Ольга из Helga). Такая форма встретилась впервые; ср. современную фамилию Аносов (с более книжным А-). Далее несложно реконструируется покл(он)о ко (Да)нил(е ко с)ыну м(ое)|му. Удачным образом обгорелый правый край сохранившегося текста близок к исконному, и справа утрачено лишь 1-2 буквы в каждой строке. Видно, что автор заменял ъ на о. Интересно, что нет требуемого древним синтаксисом повтора предлога (ко сыну ко моему), но в XIV в. примерно в трети случаев это уже бывает.



      Само послание начинается со слов [п]ри[ш]и [м]и; к сожалению, приходится признать, что принцип «ни одной ошибки» тут не работает, и автор допускал описки, в частности, пропуски букв. Надо читать здесь обычную для берестяных грамот просьбу: пришли ми. Оказывается, что пропуск л в пришли был чем-то вроде стандартной описки, это встречается уже не первый раз. По-видимому, пропуск букв и в следующем слове: сор---ю; по контексту имеется в виду сорочка (сороцицю, слово 3 раза встретилось в берестяных грамотах), но по расчету букв это слово в лакуну не помещается. Бессуфиксального слова с таким значением (типа *сороча) не засвидетельствовано. Можно, конечно, предположить, что автор надписал буквы над строкой, а потом они сгорели; обсуждать состав пустых множеств – вообще дело увлекательное. Далее восстанавливается слово полотене(це), с заменой ь на е, и по(р)от(о)ки, т. е. портки. Онос заказывает у сына текстильные изделия. Далее, [по]вод(о) -- это вожжа, поводок (ср. совр. быть на поводу), а сестре своей он просит прислать материала (полотна). В сестр- мое• очередная описка: перед точкой пропущено конечное и. После этих слов в конце строки видна буква п, что было дальше – неизвестно. Возможно, автор начал писать следующее слово: при…, но предчувствуя, что это место сгорит, начал писать при… заново на следующей строке.

      Последняя фраза понятна: «А буду жив – расплачусь». Неясно, было ли в грамоте представлено живо (со стандартным окончанием -ъ) или живе (с диалектным), так как последняя буква утрачена. Глагол заплатити сѧ раньше не встречался, но прозрачен по структуре. Он записан с неэтимологическим о между п и л: это грамота с так называемым скандирующим эффектом.

      Перевод: «Поклон от Оноса к Даниле, сыну моему. Пришли мне сорочку, полотенце, портки, поводок, сестре моей пришли полотна, а я, если буду жив, расплачусь».

      № 1055, XIII век.

      Это конец грамоты, часть первых двух сохранившихся строк утрачена.
      …. на розва
      [ж]и уличи • вдаи кожю
      ѡстафьи • деꙗкону • а
      ꙗзъ с тобою • саме сѧ в
      едаю • кожѧ ми надобе



      В первой сохранившейся строке первое время после находки читалась точка между Н и А, из-за чего синтаксис оставался загадочным; на самом деле «точка» оказалась естественной впадиной в бересте, более глубокой, чем некоторые другие настоящие точки. Итак, читается название адреса: на Розважи уличи. Розважа улица – древняя улица на Софийской стороне Новгорода (от имени Розвадъ, от которого происходит польская фамилия Rozwadowski). Есть улица с таким восстановленным названием и на современной карте города, хотя проходит и не совсем так же, как древняя. Грамота посвящена коже, как и некоторые другие этого сезона: место 2-го Рогатицкого раскопа было некоторым центром ремесла. Здесь встретился синоним глагола заплатити сѧ из предыдущей грамоты – вѣдати сѧ, «рассчитываться» (в грамоте пишется е вместо ѣ). Отметим диалектное окончание в саме.

      Перевод: «…на Розважей улице дай кожу Остафье дьякону, а я с тобой сам расплачусь. Мне нужна кожа».

      № 1054, XIII век.

      Грамота сохранилась почти целиком. 6 строк, вероятно, было начало 7-й. Есть также приписка на обороте. Ять смешивается с и.

      поклонъ ѿ митъ к луке и ко ѳр
      алю оу лодии ∙в∙беремене ко
      жь i коробиюѧ i кругъ воску
      i курово беремѧ кожь ма
      лое куре даi грѣвну i ∙г∙ кунъ
      ---------ему п[ол]ут[ор]ъ грѣ


      Оборот:

      у кого грамота у того
      полуторъ грѣвни





      Грамота отправлена от какого-то Митъ (написано именно так) Луке и Фралю. Имя Фраль интересно: изначально это имя Флор (латинского происхождения), ставшее на русской почве игралищем метатез: есть вариант Фрол, в Новгороде с характерной заменой о на а в заимствованных именах (Симан, Онтан и т. д.) – хорошо известное имя Фларь , а с метатезой редкое Фраль. Но и тут приключения этого имени не оканчиваются: в грамоте № 198 фигурирует вообще Храрь.

      В грамоте снова речь идёт о кожах и других товарах: «В ладье 2 охапки (бремени) кож, и коробья (мера), и круг воску». Слово коробию первоначально написано в винительном падеже; это обычно в таких списках, когда автор меняет в уме конструкцию по ходу изложения. Но потом автор всё же решил исправить свой синтаксис и аккуратно, не зачеркивая, подписал под буквой ю маленькую ѧ. В данной грамоте есть особенность, свойственная некоторым грамотам XIII в. – она разграфлена, и прямая черта разделяет ее на два раздела. Что такое Курово беремѧ кожь малое? Это малая охапка кож человека по имени Куръ. Данное имя совпадает со словом со значением «петух»: у нас есть, например, берестяная грамота № 690, адресованная от Кура к Борану, и такое ощущение, что мы имеем дело с зоопарком. На самом деле Боран – действительно «баран», это прозвище по животному, а Кур – никакой не петух; это греческое имя Κῦρος, бытовавшее на Руси (в соответствии с фонетической адаптацией ῦ) в трёх вариантах: Кур, Кир и Кюр.

      Далее следует интересная в разных отношениях фраза: Куре даi грѣвну i ∙г∙ кунъ. Первое слово, Куре, может быть звательным или диалектным именительным падежом от Куръ, а также дательным падежом от Кура. Последнее надо отвергнуть: такое имя нигде не засвидетельствовано, а один Куръ в грамоте уже есть. Тогда остаётся два варианта: «Кур, дай гривну и три куны» или «Пусть Кур даст гривну и три куны» (т. н. императив третьего лица). Второе менее вероятно – императив третьего лица форма книжная и редкая. Таким образом, перед нами, скорее всего, изученное А. А. Гиппиусом явление – переключение коммуникативной структуры грамоты: обращение идет уже не к Луке и Фларю, а непосредственно к Куру, раньше названному в грамоте только в третьем лице. Не случайно фрагмент, относящийся к Куру, отчеркнут чертой. Отметим -ъ в 3 кунъ: стандартное древнерусское окончание здесь -ы, а значит, в грамоте представлен редкий графический эффект (примерно 10 грамот разных веков), когда вместо ы пишется ъ. Пишущие осознают правую часть буквы ы факультативной и опускают ее, как если бы опускался значок над й.



      А теперь вернемся к первой строчке, уже зная, что в Митъ ъ стоит вместо ы. Имя автора -- Мита, звучащее необычно, но закономерное, ср. такие уменьшительные имена из берестяных грамот, как Миха, Грига, современные Степа, Серега и т. п. Вероятно, это производное от Митрофанъ: имя Дмитръ никогда не теряет в берестяных грамотах Д- (вообще усечение начала для новгородской ономастики не характерно).

      В начале следующей строки можно реконструировать (сыну мо)ему. Интересна дважды встретившаяся словоформа именительного/винительного падежа полуторъ (т. е., как мы уже знаем, полуторы) – в ней обобщилась основа косвенного падежа с полу-. Это более продвинутая стадия, чем даже в современном языке, где полторы, но полутора.
      На обороте приписка, указывающая, что Мита передал деньги прямо с курьером вместе с письмом.
      Перевод: «Поклон от Миты к Луке и Фралю. В ладье 2 охапки кож, коробья, круг воска и малая охапка Кура. Кур, дай гривну и 3 куны, (сыну?) моему полторы гривны…» Приписка: «У кого грамота, у того полторы гривны».

      Грамот XII века найдено больше.

      Грамота № 1063 (XII век)

      Найдена во второй половине сентября, чуть больше недели назад. Олейников нарушает старую традицию не работать после 1 сентября. В Москву грамоту пока не привозили: работа идёт с фотографией. Грамота состоит из трёх горелых кусков, рассохшихся и рассыпавшихся. Не далее как вчера удалось достигнуть сложения грамоты воедино (склеились фотокопии нескольких плавающих «островов»).



      Это список рыбы; грамота довольно однообразная. Рыба, упомянутая в грамоте – это сиги. Про сигов у нас уже не менее 4 грамот. По подсчётам одного сиговеда начала ХХ в., сиг составляет 85% улова ценных рыб в Волхове. Это некоторая подать господину от ограниченного числа лиц. Числа кратные десяти: 60, 50 и т. д., есть один, у кого всего 20. Слово «сигов» встретилось только один раз, в других случаях стоят только числительные. В XII в. встречаются как христианские, так и нехристианские имена. Представлены хорошо известные имена Станята, Даньша; они не потрясают. Интересны два имени:

      оу Сонови(да). Имя Съновидъ встретилось в берестяных грамотах 9 раз (все XII в.), и все 9 раз без первого ера: Сновидъ, как бы подтверждая архаичную теорию, что начальные редуцированные пали первыми. Сейчас считается, что первыми пали конечные, и «заноза», связанная с этим именем, держалась до данной находки.

      Второе имя сенсационнее: одного из «рыбных участников» зовут
      оу Волохва. Слово волхъвъ раньше считалось чисто литературным, но оно, как теперь видим, бытовало и в народе, причем с новгородским диалектным рефлексом (-оло-). Велик соблазн понять «а у нашего деревенского волхва…», но, конечно же, это прозвище.

      № 1061. XII в.

      Это конечная часть грамоты. Надёжно читается:

      …а попърътишь да боудь ни то
      бе ни мъне и целю та

      Финальная стандартная формула и целую тѧ написана безобразно и небрежно, с двумя ошибками в двух словах, так что даже разбирать это не хочется. Остальное переводится: «а если попортишь, пусть это будет ни тебе ни мне», это фрагмент переписки компаньонов, и речь идёт о товаре. На первый взгляд это угроза или упрёк – но почему такой милый конец, с целованием? Утрата и повреждение товара при перевозке были стандартным форс-мажором, а не чем-то злонамеренным, а «ни тебе ни мне» означает, что в таком случае нет взаимных претензий и компаньоны друг другу не должны. Это сказано совершенно спокойно.

      № 1058. XII в.

      Целое письмо из четырёх строк. Бытовая графика.



      ѿ перьнѣга къ гълочаноу въ
      земи почестѣе ѧкъ тъ еси мъло
      виль съ мноѭ въсади же и семъ їс ко
      лика кълико въземоу въдамъ ѧзъ

      Имя автора, Перенѣгъ, хорошо известно и встретилось в Русской правде. Имя Гълъчанъ – редкое. Оно производно от слова гълъка – шум, гвалт, мятеж, примерно то же, что старославянское мълва; означает «крикун, смутьян».
      Почестье -- название подати, раньше в берестяных грамотах в этом значении был известен только морфологический вариант почта. Перенег – господин, которому положено почестье.
      Ѧко то – относительное местоимение с частицей-релятивизатором «то».
      В слове мноѭ буква ѭ написана зеркально (инвертировано). Йотированный юс большой – сама по себе редчайшая буква для берестяных грамот, а такой вариант привлекает совсем особое внимание. Оказывается, он известен в сербских рукописях.
      Въсадити означает «снарядить», посадить на коня или в лодку («насад») и отправить. Въсади же и сѣмо -- пошли же его сюда («его» -- то есть того, с кем Голчан пошлет ответ).
      Перенег или его писец начал писать їс колика («из какого расчета»), но потом зачеркнул часть этого выражения и выразился точнее: колико възьмоу въдамъ ѧзъ. По контексту ясно, что възьмоу – форма не 1 ед., а диалектная 3 мн. без -ть: «сколько возьмут, я (именно я) отдам».
      «От Перенега к Голчану. Возьми почестье, как ты со мной договаривался. Снаряди его (курьера) сюда. Сколько возьмут, столько я отдам».

      № 1057. XII в.

      Целая грамота (правда, целая после того, как её собрали из 8 кусков). В ней 2 строки – это самый частотный случай.



      на въдъмолѣ :г҃: десѧте гривьнъ и гривьна и: [i҃] : кунъ
      полъ осма съта на съкроудоу полъ шестѣ гривьнѣ

      Водмолъ – название некрашеного сукна, это германское заимствование, уже хорошо известное по берестяным грамотам. «31 гривна» (огромная сумма!) записана не просто цифрой, а сложнее: «3-дцать гривен и гривна», такое в древнерусских текстах известно. Слова съкроуда нет ни в каком словаре, но задача облегчается, если считать, что д написано вместо т. Уже есть несколько берестяных грамот со смешением глухих и звонких, что отражает прибалтийско-финский субстрат в некоторых диалектах (например, грамота 614, где Свопода вместо Свобода и Доброкостьци вместо Доброгостьци). Слово съкроута означает сбор, снаряжение, амуницию, есть устойчивое выражение крутитися на войну. Здесь вероятны именно военные расходы, иначе сложно объяснить такой масштаб сумм.

      Первоначально конец первой строки читался «и:: кунъ», и соответственно выделялась группа кунъ полъ осма съта. Но 750 кун («половина восьмой сотни») – это безумие, ведь 20 кун уже составляют гривну. Выдвигалась гипотеза, что в этой грамоте куна не денежная единица, а шкурка, куница. Версия долго держалась – но недодержалась. После высококачественного фотографирования (кажется, грамота до сих пор еще не склеена) выяснилось, что земля сплющила разлом, проходящий между четырьмя точками, и средняя его часть утолщена. Там определяется узкий знак I – цифра 10, возможно, было и титло (прямо над знаком дефект бересты). Таким образом, после того, как выяснилось, что разрыв уничтожил одну букву, грамоту пришлось «передумать»!

      Написано «31 гривна и 10 кун». «На скруду» идет пять с половиной гривен. Тогда что такое 750? Самое правдоподобное, что может быть – локтей ткани на солдатское обмундирование. «Из 31 гривен 10 кун – на амуницию столько-то». Древнерусские люди обстоятельны и дотошны, такие, какими мы сейчас представляем голландцев или немцев. Подсчитано, что 750 локтей достаточно для снаряжения отряда из 100 человек. Это серьезный вещественный документ о запасе водмола на нужды армии.

      Из зала поступила версия: не могло ли быть в гривне 24 куны? Ведь 31х24+6 = 744 + 6 = 750. Зализняк заметил, что соотношение куны и гривны менялось, но 24 куны в гривне по источникам не засвидетельствовано.
      А. В. Дыбо предположила, что скруда может быть связано с древнегерманским skrud- ‘одежда, полотно, снаряжение’, исл. skryd ‘одеяние’, англ. shroud ‘саван’.
      Перевод: «За некрашеное сукно 31 гривна и 10 кун, 750 (локтей) на амуницию – пять с половиной гривен».

      Теперь перейдём к древнейшей грамоте сезона – редчайшему документу XI века.

      № 1056, XI в.

      В сохранившемся фрагменте всего 15 букв. Фрагмент отрезан справа и оборван слева.

      аниловол
      петрилоши
      [л]



      Последнее л, возможно – не буква, у нее нет засечек, возможно, это просто проба пера.
      Казалось бы, бессмысленный набор букв. Но во второй строке легко выделяется хорошо известное имя Петрило. В первой – скорее всего имя Данило или притяжательное прилагательное Данилово. Данилово что? Что-то среднего рода и на букву л. Конечно, можно предположить замену ъ на о, но в XI веке это еще очень редко. Стали проверять по словарю все слова среднего рода на л-, их не так много, к берестяной письменности они не очень подходят (из зала предлагают со смехом: лоно? лице?)…

      А. А. Гиппиус предложил следующий путь к решению этой грамоты. В берестяных грамотах конструкция «чья-то вещь» встречается нечасто, и в двух случаях речь идет именно о предмете на букву л, среднего рода и сделанном, к тому же, из бересты. Это луконьце или лукошько, владельческая надпись делалась прямо на этом лукошке.

      Берестяная грамота № 599 содержит три раза одну и ту же надпись: Федокино лукошеко -- на полукруглой крышке (или донце, сложно различить) лукошка со следами шила:

      Гораздо интереснее в разных отношениях найденная в 2006 г. грамота № 957: Воибудино лоукъньчо. Иже е ұклъдетъ да проклѧтъ боуде(оу)ть. А шьвъко ѱлъ.
      Здесь есть также проклятие против того, кто «уколдет» (слово сложное, вероятно «испортит») лукошко, и подпись писца.

      Открывается такая возможность прочесть грамоту № 1056: (Д)анилово л(уконце/лукошко, а) Петрило ши(лъ). Это владельческая надпись и подпись мастера, сшившего изделие.

      Как часто бывает, с находкой новой грамоты появилась возможность переинтерпретировать старую. Раньше считалось, что шьвъко из 957-й грамоты – имя собственное (Шевко), но сейчас можно считать, что это имя нарицательное («швец»), то есть это тоже подпись мастера.

      Источник
    • Искусство Аксума
      Автор: Чжан Гэда
      Коллеги!
      Искал, но не нашел (похоже, на Google меня забанили или же жестко игнорируют запросы) - рельефы Аксумского царства. Говорят их очень много сохранилось.
      Ищу, но найти не могу.
      Параллельно было бы неплохо и эту тему обсудить.
    • Город Сибирь - городище Искер
      Автор: Saygo
      А. П. ЗЫКОВ. АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ГОРОДИЩА ИСКЕР

      Ни с одним сибирским археологическим памятником не связано такого большого количества упоминаний в письменных исторических источниках, как с городом Сибирь, остатками которого является городище Искер. Этот городок возник в качестве одной из крепостей Тюменского Шейбанидского ханства не ранее конца XIV и не позднее первой половины XV вв. После убийства Сейид-Ибрахим-хана Шейбанида (Ибака или Упака — в русских письменных источниках) около 1495 г. Мухаммед-бек Тайбугид перенес сюда свою ставку, и Сибирь стала столицей его независимого бекства. Именно отсюда тайбугидские беки, потомки Мухаммеда Агиш, Казый, Едигер и Бекбулат, вели бесконечные войны с шейбанидскими ханами. Сначала эти войны были вполне успешными: они привели к падению ханской столицы города Тюмени (Чимги-туры) и изгнанию шейбанидов в Среднюю Азию в начале XVI в. Затем в долгих изнурительных войнах с кочевыми «шибанскими салтанами», опиравшимися на поддержку Бухарского ханства Шейбанидов, Казахской и Ногайской орд в их борьбе за свой «отцов юрт», тайбугидские беки к середине XVI в. стали терпеть одно поражение за другим. Именно по этой причине Едигер-бек Тайбугид принял унизительное подданство от русского царя Ивана IV, ожидая его военной помощи. Но в 1563 г. шейбанидский царевич Кучум взял штурмом город Сибирь, убил Едигер-бека и его брата Бекбулата и возродил Сибирское Шейбанидское ханство.









      Сначала им правил в качестве хана его отец Муртаза-Али, затем старший брат Ахмад-Гирей и лишь с 1569 г. Кучум. Но относительно безмятежное существование этого возрожденного государства было недолгим. 26 октября 1582 г. город Сибирь был занят отрядом русских казаков во главе с атаманом Ермаком Тимофеевичем. До поздней весны 1585 г. они продержались здесь, пережив много испытаний: нелегкую войну с кучумлянами, осаду 1584 г. войск восставшего против Кучум-хана его карачи (великого визиря) Кадыр-Али-бека, гибель своего атамана Ермака в ночь с 5 на 6 августа 1584 г., прибытие в город Сибирь отряда русских стрельцов во главе с воеводой князем Семеном Болховским осенью 1584 г., голодную зиму 1584/85 г. и смерть от голода и болезней большей части русских воинов.

      После ухода остатков отряда русских казаков и стрельцов город Сибирь в1585 г. был ненадолго занят кучумлянами во главе со старшим сыном Кучум-хана царевичем Али (Алеем — в русских письменных источниках). Но вскоре город был взят штурмом объединенным отрядом сына Бекбулата Сейид-Ахмад-бека Тайбугида (Сейдяка — в русских письменных источниках), Кадыр-Али-бека, казахского царевича Ураз-Мухаммеда. Воссозданное Тайбугидское бекство продолжало войну с Кучум-ханом Шейбанидом и даже считало русских своими союзниками, не возражая по поводу строительства первых русских городков восточнее Уральских гор — Тюмени (1586 г.) и Тобольска (1587 г.). Вскоре после завершения строительства Тобольска столица бекства город Сибирь была уничтожена тобольскими стрельцами Данилы Чулкова, а все руководство тайбугидских союзников попало в русский плен.

      Такова очень краткая история города Сибири, реконструируемая по письменным источникам. Но теперь рассмотрим драматическую историю археологического изучения городища Искер — остатков города Сибирь. Топографические планы памятника были сняты в 1703 г. С. У. Ремезовым; в 1820-х гг. — неизвестным тобольским краеведом; в 1912 г. — А. А. Давыдовским; в 1968 г. — Б. Б. Овчинниковой; в 1988 и 1993 гг. — А. П. Зыковым; в 1998 г. — А. Е. Цеменковым; в 2006 г. — П. Г. Даниловым. Первое подробное описание городища встречаем у Г. Ф. Миллера.1

      Позднее все исследователи, и прежде всего М. С. Знаменский, В. Н. Пигнатти, Б. Б. Овчинникова, А. П. Зыков, во всех публикациях и полевых отчетах представляли подробные описания памятника.

      За более чем 300 лет наблюдений с составлением планов и описаний прослежено постепенное, но неумолимое сокращение размеров верхней площадки городища. В 1739 г. она имела ширину в 50 саж. (около 107 м), по топографическому плану 1820-х гг. — 40 саж. (85 м), в 1881 г. — 15 саж. (32 м)2, в 1915 г. — 12 саж. (25 м)3, в 1968 г. — 15 м, в 1988 г. ее максимальная ширина составляла не более 10 м. То есть почти за 250 лет ширина верхней площадки памятника уменьшилась более чем в 10 раз! Это и неудивительно, поскольку городище Искер находилось на самом краю обрывистого (высотой до 60 м) правого берега реки Иртыш, в центре большой его излучины между Саусканским мысом и поселком Абалак. Место для расположения крепости почти идеальное: оно позволяло контролировать около 7 км русла Иртыша, сама природа защищала большую часть его границ, оно было совершенно неприступно со стороны Иртыша и лога Сибирки. Лишь с восточной стороны подходы к городищу были относительно доступны, но и здесь им препятствовал отросток лога речки Сибирки глубиной 17 м. Именно с этой стороны городище защищали мощные оборонительные сооружения: ров по дну отростка лога, двойная линия деревянных стен по кромке восточной стороны верхней площадки.

      Постоянное обрушение края обрыва приводило к постепенному уничтожению археологического памятника. И, по-видимому, недалек тот момент, когда остатки верхней площадки городища Искер будут полностью уничтожены обрушением иртышского берега.

      Однако планы и описания археологического памятника, составлявшиеся на протяжении трехсот лет, позволяют проследить лишь процесс его природного уничтожения. Для понимания истории неоднократно погибавшей и вновь отстраивавшейся дерево-земляной крепости, какой являлось городище Искер, этого было недостаточно. Необходимы были научные археологические раскопки.

      Первые подобные исследования были проведены в 1880 и 1881 гг. тобольским художником, писателем и краеведом М. С. Знаменским. Но эти раскопки проводились без каких-либо разрешений Имперской археологической комиссии, и по ним не существует никаких отчетов. Они преследовали цель добычи вещевых на-ходок и не сопровождались составлением полевых чертежей. И действительно, М. С. Знаменским была собрана крупная коллекция искерских вещей. Только в альбоме «Прогулка по историческим окрестностям города Тобольска», созданном Михаилом Степановичем в 1880-х гг. и в единственном экземпляре, который сегодня хранится в фондах Тобольского историко-архитектурного музея-заповедника, запечатлены цветные рисунки 567 искерских предметов из железа, серебра, меди и ее сплавов, олова, свинца, керамики, фарфора, стекла, камня, кости. К сожалению, этой коллекции в Тобольске уже давно нет: еще в начале 1890-х гг. она продавалась по частям в музеи Томска и Омска. В 1897 г., уже после смерти краеведа, наследники продали за 3000 руб. оставшуюся часть коллекции в Финский национальный музей Гельсингфорса (Хельсинки).

      Ни альбом М. С. Знаменского, ни его искерские коллекции до сих пор полностью не публиковались.

      С официального преобразования в 1887 г. Музея тобольского губернского статистического комитета в полноценный Тобольский губернский музей в нем началось накопление поступавших от местного населения находок с одного из крупнейших, близко расположенных к городу, разрушаемых Иртышом археологических памятников — городища Искер.

      Уже в первом изданном каталоге Н. А. Лыткина «Археологический отдел музея» (Тобольск, 1890) значилось 20 искерских предметов.

      К сожалению, большинство дореволюционных дарителей остались безымянными: в современных музейных описях сохранились упоминания лишь о С. В. Герциге за 1894 г., о А. К. Шапошникове за 1896 г., о Л. И. Черноногове за 1900 г., о Тушарове за 1907 г., о И. Н. Бутакове за 1908 г. О последнем известно, что в 1894 г. наследник великий князь Николай Александрович, ставший Высочайшим покровителем Тобольского губернского музея, вернул ему находки с Искера, отправленные цесаревичу тобольским дворянином Бутаковым.4

      Таким образом, искерская коллекция в музее неуклонно росла. Но самое крупное ее пополнение связано с раскопками 1915 г.

      Раскопки вел Василий Николаевич Пигнатти (1877–1920 гг.) — филолог, юрист, революционер-народник, а позднее член Народной социалистической партии, дважды, в 1899 и 1903 гг., отправленный в политическую ссылку в Тобольск. Достаточно долгое время — с 1908 по начало 1917 гг. — В. Н. Пигнатти, оставаясь присяжным поверенным Тобольского окружного суда, играл важную роль в деятельности Тобольского губернского музея. Он выполнял обязанности члена, а затем секретаря Распорядительного комитета музея, занимал должность консерватора, был казначеем. Именно им были организованы и проведены первые официальные археологические раскопки городища Искер по разрешению Имперской археологической комиссии. Основная задача этих раскопок четко определялась в его докладе общему собранию членов музея 14 октября 1915 г.: «…спасти от гибели те предметы, которые могла содержать и поныне толща земли площадки Искера».5

      И с этой задачей участники раскопок справились вполне успешно: искерская коллекция предметов Тобольского музея с учетом раскопок 1915 г. вдвое превысила объем утраченной для него коллекции М. С. Знаменского. Но во всем остальном эти работы нельзя считать полноценным археологическим исследованием даже по меркам археологии начала XX в. В. Н. Пигнатти не имел никакой специальной археологической подготовки, поэтому неудивительно, что большие по исследованной площади раскопы мая 1915 г. не сопровождались ведением элементарных полевых чертежей с фиксацией остатков в планах и профилях.

      Краткие записи полевого дневника, несмотря на ряд важных фактов, приведенных в очерке В. Н. Пигнатти, ни в коей мере не могут заменить чертежи. Никаких сведений о размерах вскрытой раскопками 1915 г. площади культурного слоя городища Искер в очерке не содержится. Но судя по количеству добытых в них вещевых находок, хранящихся в фондах музея, и объему найденных костей животных, площади раскопов В. Н. Пигнатти были большими.

      Об археозоологических сборах 1915 г. необходимо сказать особо. Раскопки тогда проводились до конца мая. В этот период уровень воды в Иртыше очень высокий: она доходит до самого обрыва берега и начинает спадать не ранее первой половины июля. Лишь с этих пор начинает обнажаться пляж под обрывом городища Искер, где и возможен сбор находок с обрушившейся части памятника. Следовательно, кости животных в 1915 г. могли быть найдены только при раскопках. Во время проведения исследований в 1988 г. в северо-восточном углу уч. Л/7 нами был зафиксирован самый край поздней ямы с отвесными стенками и ровным дном глубиной 0,98–1 м от современной поверхности. Эта яма была сплошь плотно заполнена костями животных и прорезала самые поздние слои 5 и 6 строительного горизонта городища. Сразу же стало очевидно, что в яме были захоронены археологические находки какого-то предшествующего раскопа, причем ни у кого не вызывало сомнений, что это была яма 1915 г., но в очерке В. Н. Пигнатти не содержится никаких указаний на это захоронение костей.

      Но завершить разборку этой ямы удалось только в 1993 г. при продолжении раскопок Искера. Для этого был приглашен сотрудник Института экологии растений и животных УрО РАН П. А. Косинцев. Им было извлечено из ямы размером 2×1 м 7376 костей млекопитающих, птиц и рыб, каменные изделия и — со дна — бутылка с запиской В. Н. Пигнатти от 29 мая 1915 г., которая позволила точно датировать этот объект! Как заметил П. А. Косинцев, «…в истории археологии России это самый ранний факт специального сбора и захоронения костяных остатков животных для будущих исследователей».6

      Василий Николаевич Пигнатти не был профессиональным археологом, но он был высокообразованным человеком и понимал, что археозоологические остатки, не востребованные современной ему археологией начала XX в., не представлявшие никакого интереса для музея, могут стать значимыми для исследователей будущего. Именно поэтому он захоронил найденные в раскопах 1915 г. кости животных в яме, вырытой в верхней части южного склона оврага речки Сибирки.

      Завершая анализ раскопов 1915 г., нельзя не остановиться на ошибках, содержащихся в очерке В. Н. Пигнатти «Искер (Кучумово городище)». Ясно, что они не могли быть связаны с методикой раскопок: о ней в очерке вообще ничего не говорится. Они связаны с изложением информации о находках, являвшихся основной и практически единственной целью раскопок. То, что Василий Николаевич самокритично называл себя в очерке «дилетантом в области научных изысканий», к сожалению, в полной мере проявилось в этих ошибках. Во-первых, упомянув о 132 «собранных на Искере обломках глиняной посуды, повсеместно встречающейся в чудских городках и сходной типами и узорами», он проиллюстрировал их таблицей рисунков керамики, «срисованных художником П. П. Чукоминым с подлинных вещей коллекции музея по просьбе В. Н. Пигнатти».7

      Это была очень богатая коллекция фрагментов керамических сосудов позднего бронзового века (сузгунской культуры), раннего железного века (богочановской культуры) и раннего средневековья (карымского, зеленогорского и кучиминского этапов нижнеобской культуры Северо-Западной Сибири8, или, по другой классификации, потчевашской культуры Среднего Прииртышья). Именно эта таблица I очерка В. Н. Пигнатти породила стойкую уверенность многих поколений археологов XX — начала XXI вв. в том, что место расположения городища Искер заселялось с конца II тыс. до н. э. — I тыс. н. э. и что «в сборах Пигнатти есть как сузгунская, так и потчевашская керамика».9

      Первым, кто высказал сомнения в обоснованности такой уверенности, был автор данной статьи. Опираясь на результаты своих исследований 1988 и 1993 гг., я сделал вывод, что «никаких ранних “дотатарских” культурных напластований городище не содержит. Широко распространенное мнение о многослойности этого памятника является заблуждением, возникшим в результате сборного характера коллекций, якобы происходящих с Искера...».10

      Тогда у нас не было иных доказательств, кроме материалов наших раскопок. Но теперь они есть. Во время работы в январе и октябре 2011 г. в фондах Тобольского историко-архитектурного музея-заповедника нами была получена копия альбома М. С. Знаменского и зарисована вся керамика из искерских сборов А. К. Шапошникова, И. Н. Бутакова, раскопок В. Н. Пигнатти. Теперь уже можно уверенно утверждать, что ни одного из фрагментов керамики, изображенных в таблице I очерка В. Н. Пигнатти, в музейных искерских коллекциях нет. Из 40 гончарных и лепных керамических сосудов из сборов и раскопок 1915 г. абсолютное большинство являются поздними татарскими. Лишь один небольшой фрагмент керамики из раскопок В. Н. Пигнатти относится к первой хронологической группе VIII в. кучиминского этапа нижнеобской культуры,
      или, по другой классификации, к потчеваш-ской культуре Среднего Прииртышья. Из огромной музейной искерской коллекции вещей с этим раннесредневековым фрагментом хорошо сочетаются только два бронзовых литых предмета поясной гарнитуры — квадратная поясная накладка с прорезью и двумя литыми шпеньками на обороте из сборов С. В. Герцига 1894 г. и наконечник ремня со шпеньком на обороте из сборов А. К. Шапошникова 1896 г. Оба этих изделия могут датироваться около VIII в.

      Еще более ранней находкой является обломок бронзового литого шестигранного в сечении кельта тобольского типа из сборов А. К. Шапошникова 1896 г. Кельты тобольского типа датируются последними веками I тыс. до н. э. — I–II вв. н. э. В качестве «наконечника бронзового топора» этот предмет упоминается в очерке В. Н. Пигнатти.11

      Эти немногочисленные ранние находки являются свидетельствами фактов неоднократного посещения собственно места, на котором возник в конце XIV–XVI вв. татарский город Сибирь — городище Искер.

      В альбоме М. С. Знаменского среди большого числа рисунков поздней татарской керамики есть несколько изображений раннесредневековой, которую уверенно можно интерпретировать как принадлежащую зеленогорскому, рёлкинскому и кучиминскому этапам VI–IX вв. нижнеобской культуры, (или потчевашской культуре Среднего Прииртышья). У нас есть веские основания считать, что эта ранняя керамика происходит не с Искера. Дело в том, что в 1877–1882 гг. М. С. Знаменский занимался раскопками не только Искера, но и в основном Потчевашского городища, а оно содержит многочисленные слои и находки сузгунской культуры бронзового века, богочановской и кулайской культур раннего железного века, потчевашской культуры раннего средневековья. И нет ничего удивительного в том, что археолог-любитель М. С. Знаменский, слабо разбираясь в керамическом материале, мог перепутать хранящиеся годами у него дома находки с двух разных памятников.

      Вторая ошибка В. Н. Пигнатти, наверное, не имела столь тяжелых для понимания периодизации городища Искер последствий, как первая, касающаяся керамики, но все же усугубила ее. Она состояла в том, что в очерке «Искер (Кучумово городище)» были опубликованы «совпадающие с керамикой пара глиняных погребальных сосудов» и бронзовая коньковая шумящая подвеска.12 Сосуды являлись рюмковидными керамическими тиглями с выпуклым туловом, выделенной перехватом ножкой, и плоским основанием. В таежной зоне Северо-Западной Сибири тигли этого типа появляются на карымском этапе второй половины IV — начала VI вв. и существуют до конца XI–XII вв. на кинтусовском этапе нижнеобской культуры.13

      Бронзовые коньковые шумящие подвески с «ключевой» прорезью встречаются в погребениях могильников Сургутского Приобья со второй половины VIII до X вв.14

      Казалось бы, эти вещи хорошо согласуются с раннесредневековой керамикой и служат подтверждением предположения В. Н. Пигнатти о том, «что на сопке Искера до времени владычества татар был городок остяцкий».15 Но в музейной коллекции сборов и раскопок 1915 г. рюмковидных тиглей и бронзовой коньковой шумящей подвески не обнаружено. Скорее всего, вся опубликованная Василием Николаевичем в очерке керамика и вышеописанные вещи происходили из музейной коллекции с какого-то другого археологического памятника. Им вполне могло быть Потчевашское городище (на южной окраине Тобольска) с обнаруженными на нем слоями и находками бронзового, раннего железного веков и раннего средневековья. На нем добывали находки в конце XIX в. тобольские краеведы и археологи-любители М. С. Знаменский, С. Н. Мамеев, Н. А. Лыткин.16

      Автор данной статьи не имел цели уличить, а тем более обвинить В. Н. Пигнатти в сознательной подтасовке археологических фактов. Мы отлично понимаем, что Василий Николаевич, проведя большие раскопки в мае и оперативно подготовив доклад с последующей его публикацией в октябре того же 1915 г., мог допустить неизбежные ошибки. Чтобы осознать и самому исправить их, требовалось время. Со следующего года В. Н. Пигнатти начал систематизацию искерских коллекций Тобольского губернского музея17, но закончить ее он не успел.

      После установления советской власти Тобольский музей продолжал существовать, меняя названия.18 Дореволюционная коллекция с городища Искер была самой яркой частью археологических фондов музея. С 1917 г. прекратилась скупка у населения находок с постоянно разрушаемого Иртышом памятника.

      Об археологическом изучении городища не было и речи. Некоторый интерес к руинам города Сибири проявляли археологи Омска и Свердловска. В 1938 г. городище Искер было обследовано со снятием плана экспедицией Омского областного краеведческого музея под руководством А. Ф. Палашенкова. Но ни этого плана, ни научного отчета экспедиции автору статьи обнаружить не удалось.

      В августе 1968 г. на городище Искер работал археологический отряд Уральского государственного университета (Свердловск) под руководством Брониславы Борисовны Овчинниковой. Работы проводились по заданию начальника Уральской археологической экспедиции В. Ф. Генинга по теме «Позднее средневековье Западной Сибири X–XVI вв.».

      К этому времени уже были исследованы поздние татарские слои поселения Большой Лог в черте Омска и городища Кучум-гора на Ишиме. Необходимость изучения городища Искер — остатков города Сибирь — была вполне очевидна. Но искерский отряд состоял всего лишь из 3 рабочих и начальника, срок экспедиции был определен в 10 дней, включая время на дорогу (а это означало не более 5 полных рабочих дней для раскопок на Искере).
      Да и с августовской погодой не повезло: слишком часто шли дожди. В общем, и силы, и продолжительность работ были явно недостаточны для раскопа в 54 кв. м на восточной сохранившейся верхней площадке городища. К чести исследователей, раскоп глубиной 1,5–2,35 м был прокопан до материка, хотя до конца разобраться в его многослойных культурных напластованиях и сооружениях Б. Б. Овчинниковой не удалось. Вызвало ее недоумение и малое число находок из раскопа (2 фрагмента керамики, железные пешня, нож, обломок изделия, 2 медные пластинки, берестяная сумочка, камни, кости животных). Тем не менее, это был первый раскоп Искера, произведенный по Открытому листу и завершившийся созданием профессионально выполненного научного полевого отчета.19

      К сожалению, широкому кругу научной общественности результаты раскопок 1968 г. остались практически неизвестны. В. Ф. Генинг тогда считал, что полученные материалы не заслуживают отдельной публикации, хотя и использовал искерские данные в совместном докладе на Совещании по вопросам хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири (Томск, 1970) и в статье.20 А единственный авторский научно-популярный очерк с кратким изложением результатов раскопок Искера в 1968 г. был опубликован только в 1996 г.21

      Таким образом, к моменту следующих раскопок положение с изученностью городища Искер было удручающим. С одной стороны, в фондах Тобольского музея хранилась огромная коллекция находок, сформированная из сборов и непрофессиональных раскопок городища в конце XIX — начале XX вв., которую необходимо было обработать. С другой стороны, у музейной коллекции отсутствовал элементарный археологический контекст — понятия о стратиграфии и планиграфии культурных напластований и сооружений городища Искер.

      В феврале 1988 г. мне довелось работать в фондах Тобольского государственного историко-архитектурного музея-заповедника, где я в основном занимался выборкой образцов из средневековых железных вещей, в том числе и искерских, для металлографических анализов. Тогда мне и удалось посмотреть всю музейную коллекцию сборов и раскопок 1915 г. с Искера.

      В июле 1988 и 1993 гг. нами было проведено исследование городища Искер на средства ТГИАМЗ (1988 г.) и Тобольского центра сибирско-татарской культуры «Досуг» (1993 г.).

      Большую помощь в полевых работах оказали сотрудники музея И. В. Белич, Г. П. Визгалов, Л. Н. Сладкова. Раскопом в 117 кв. м была исследована вся сохранившаяся западная часть верхней площадки городища и 3-метровой линией участков вдоль обрыва — склон с верхней площадки и вторая нижняя площадка. Кроме того, был снят полуинструментальный план памятника, произведена зачистка и снят профиль обнажений обрыва на протяжении 36 м во всех доступных для этого местах: от начала склона с первой верхней площадки до участка склона со второй площадки (25 м) и участок склона, примыкающий ко рву в основании лога (11 м). К сожалению, снять профиль участка между этими двумя зачистками (длиной около 19 м), а также продолжить зачистку в ту или иную сторону не представлялось возможным: везде были отвесные обрывы. Поверхность зачистки была пронивелирована от условного ноля раскопа (от –204 см в самой верхней части до –1 758 см в самой нижней).

      В результате нам удалось получить вполне объективную картину сооружений и культурных напластований городища Искер. В профилях зачисток и на раскопах 1988 и 1993 гг. не было выявлено никаких ранних «дотатарских» слоев и находок. Последние все же были в составе дореволюционных сборов и раскопа 1915 г.: один фрагмент керамики первой хронологической группы VIII в. кучиминского этапа нижнеобской культуры и две бронзовые детали поясной гарнитуры этого же времени. Но они свидетельствуют лишь о кратковременном посещении этого места в раннем средневековье, которое не оставило никаких мощных культурных слоев. По крайней мере, во время исследований 1988 и 1993 гг. они зафиксированы не были.

      Сооружения и слои, зафиксированные раскопами 1988 и 1993 гг., достаточно четко разделяются на шесть последовательных строительных горизонтов (далее — с. г.), которые соответствовали жизни города.22

      К 1-му с. г. относится лишь одно самое раннее сохранившееся сооружение городища — оборонительный ров на верхнем уступе склона отростка лога р. Сибирки. Во время существования 2-го с. г. этот ров был засыпан глиной, взятой при рытье нового рва на самом дне отростка лога. На месте засыпанного рва 1-го с. г. была поставлена частокольная стена с фланкирующими П-образными выступами. Сооружения 1-го и 2-го с. г. соотносятся с ранними этапами существования городища, соответственно с концом XIV — первой половиной XV вв. и второй половиной XV в.

      3-й и 4-й с. г. соотносятся с периодом существования города Сибири, ставшего столицей независимого Тайбугидского бекства (1495–1563). С ними связаны остатки рва в основании отростка лога, выкидов из него, остатки нижних срубных оборонительных стен у края кромки верхнего уступа склона лога, слои пожарищ от рухнувших остатков верхних оборонительных стен.

      5-й с. г. соотносился со временем расцвета жизни на городище Искер. К нему относятся зафиксированные остатки оборонительных стен с основанием в широких и глубоких траншеях на верхней площадке и башни с фундаментом на трех рядах «стульев», остатки нижней оборонительной стены с фундаментом на одном ряде «стульев» на площадке склона лога. Ров в основании отростка лога в этот период еще поддерживался в боеготовом состоянии. На верхней площадке городища зафиксированы остатки бронзолитейной мастерской и жилища, относящихся к 5-му с. г. Это была эпоха существования города Сибири в качестве столицы возрожденного Сибирского Шейбанидского ханства (1563–1585), включая и 2,5-летний период удержания его русскими казаками и стрельцами.

      6-й с. г. соотносился с последним периодом существования городища Искер (1585–1588), когда на короткое время город Сибирь вновь стал столицей возрожденного Тайбугидского государства. Сооружения этого периода были представлены более тонкими, чем на 5-м с. г., оборонительными срубными стенами, угловой башней на верхней площадке и широкой стеной тарасной конструкции с жилым отапливаемым чувалами или очагами первым этажом на уступе склона отростка лога р. Сибирки. Ров в это время уже не использовался — от него осталась только относительно мелкая заплывшая канава с покатыми стенками. Следует заметить, что пожаров не было только во время функционирования объектов 1-го с. г., все сооружения 2–6-го с. г. погибли от пламени пожаров.

      Исследования 1988 и 1993 гг. стали важным этапом археологического изучения городища Искер. Они позволили получить вполне объективную картину застройки исследованной сохранившейся части памятника. Но полной публикации материалов этих раскопок препятствовал целый ряд обстоятельств. Дело в том, что материалы археологических раскопок городища Искер в 1988 и 1993 гг. были переданы в Тобольский музей-заповедник. Но с 1990 г. там возникла необычная ситуация: с фондами музея могли работать только его сотрудники. Поэтому у автора данной статьи была возможность обрабатывать материалы только из своих раскопок, а дореволюционные коллекции оказались доступными только в 2010 г. К этому следует добавить, что в результате обработки дореволюционных искерских коллекций силами музейных сотрудников за последнее десятилетие появилась только одна научная статья.23

      Нельзя сказать, что археологических исследований на городище Искер все это время не проводилось. В 1998 г. А. Е. Цеменковым был снят еще один план памятника и сделаны небольшие сборы с него в рамках разведочных работ на территории Тобольского района Тюменской области по договору Тобольского музея-заповедника с Научно-исследовательским центром проблем сохранения культурного и природного наследия «АВКОМ-Наследие» (г. Екатеринбург).24 Но этот план не был опубликован.

      В 2006 г. сотрудником Тобольского музея-заповедника П. Г. Даниловым был составлен инструментальный план городища Искер и произведен с помощью металлоискателя сбор находок на отмели. Находки и план опубликованы. Единственная претензия автора статьи к П. Г. Данилову и его соавторам заключается в том, что они ошибочно полагали, что место раскопок 1988 и 1993 гг. уже обвалилось: «…и верхняя терраса постоянно подвергается самовольной шурфовке “черных” археологов…».25 На этом плане Искера, опубликованном в посмертном издании монографии В. И. Соболева, указаны 4 шурфа «черных» археологов.26

      В октябре 2011 г. автор статьи побывал на городище и обнаружил, что следы раскопов 1988 и 1993 гг. четко прослеживаются, место их расположения почти не повреждено обрывом, за исключением самого юго-восточного уч. И/5. Ни одного нового шурфа, вырытого после 1988 г., автор не обнаружил. Очевидно, к следам деятельности «черных» археологов П. Г. Данилов и его соавторы отнесли изрядно изрытое пространство раскопов 1988 и 1993 гг.

      В 2007 г. А. А. Адамов заложил два раскопа по 24 кв. м каждый — на уступе западного склона отростка лога р. Сибирки и на напольной площадке примерно в100 м западнее это-го отростка лога. В обоих раскопах были выявлены татарские культурные слои, син хронные искерским XV–XVI вв., но никаких сооружений в них не обнаружено.27

      Эти работы проводились на основании Открытых листов, выданных на производство раскопок городища Искер. По мнению автора данной статьи, эти раскопки скорее можно отнести к не очень удачным попыткам зондажа посада города Сибири. Основной же раскоп большой площади был заложен А. А. Адамовым в 2008 г. поперек внешнего рва городища Искер в основании отростка лога р. Сибирки. Этот раскоп мог бы быть важен для исследования памятника, но, к сожалению, тогда он так и не был доведен до материка.

      В настоящее время в рамках проекта РГНФ «Город Сибирь — городище Искер (комплексное историко-археологическое исследование)» готовится к изданию коллективная монография, в которой автором статьи предлагается осмысление археологического блока проблем городища Искер, анализ дореволюционных искерских коллекций и результатов исследований памятника в конце ХХ— начале ХХI в.

      ПРИМЕЧАНИЯ

      1. См.: Миллер Г. Ф. Описание Сибирского царства и всех происшедших в нем дел от начала, а особливо от покорения его Российской державе по сии времена. М., 1998. Кн. 1. С. 108, 109.
      2. См.: Знаменский М. С. Искер. Тобольск, 1891. С. 10.
      3. См.: Пигнатти В. Н. Искер (Кучумово городище) // ЕТГМ. Тобольск, 1915. Вып. 25. С. 9.
      4. См.: Сидорова С. Ю., Жучкова Л. Н. 140 лет Тобольскому музею // Реликвариум. Тобольский историко-архитектурный музей-заповедник. 2011. № 1. С. 19.
      5. Пигнатти В. Н. Указ. соч. С. 11.
      6. Косинцев П. А. Костные остатки из города Искер // Тюркские народы: материалы V Сиб. симпоз. «Культурное наследие народов Западной Сибири». Тобольск; Омск, 2002. С. 193, 194. Табл. 1.
      7. Пигнатти В. Н. Указ соч. С. 20, 28, 35. Табл. I.
      8. См.: Зыков А. П. Средневековье таежной зоны Северо-Западной Сибири // Археологическое наследие Югры. Екатеринбург, 2006. С. 109–124; Он же. Периодизация нижнеобской культуры в Сургутском Приобье // Провинциальный музей в рамках разработки проекта музеефикации археологических объектов. Екатеринбург, 2006. С. 33–58; Сургутское Приобье в эпоху средневековья / Н. В. Фёдорова, А. П. Зыков, В. М. Морозов, Л. М. Терехова // Вопросы археологии Урала. Екатеринбург, 1991. С. 126–145.
      9. Адамов А. А., Балюнов И. В., Данилов П. Г. Разведочные работы в устье реки Сибирки // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск, 2006. Т. 12. Ч. I. С. 244.
      10. Зыков А. П. Городище Искер: исторические мифы и археологические реальности // Сибирские татары: материалы I Сиб. симпоз. «Культурное наследие народов Западной Сибири». Омск, 1998. С. 23.
      11. Пигнатти В. Н. Указ. соч. С. 20.
      12. Там же. Табл. V,1, 16.
      13. См.: Зыков А. П., Кокшаров С. Ф. Древний Эмдер. Екатеринбург, 2001. С. 98. Рис. 39,17; 42,10.
      14. См.: Карачаров К. Г. Хронология раннесредневековых могильников Сургутского Приобья // Хронология памятников Южного Урала. Уфа, 1993. С. 113–117. Рис. 2, 44, 45.
      15. Пигнатти В. Н. Указ. соч. С. 20, 21.
      16. См.: Адамов А. А. Археологические памятники города Тобольска и его окрестностей. Тобольск; Омск, 2000. С. 18, 19.
      17. Пигнатти В. Н. Каталог коллекции находок на Искере, принадлежащей Тобольскому губернскому музею // ЕТГМ. Тобольск, 1916. Вып. 26. Отд. 2. С. 1–96.
      18. Музей Тобольского севера (1920–1925), Тобольский государственный музей (1925–1944), Тобольский краеведческий музей (1944–1961), Тобольский государственный историко-архитектурный музей-заповедник (1961–2009), Тобольский историко-архитектурный музей-заповедник (с 2009).
      19. Овчинникова Б. Б. Отчет о раскопках городища Искер в 1968 г. АКА УрГУ. Ф. II. Д. 64; Она же. Полевые материалы раскопок городища Искер летом 1968 г. АКА УрГУ. Ф. I. Д. 147.
      20. Памятники железного века в Омском Прииртышье / В. Ф. Генинг, Л. Н. Корякова, Б. Б. Овчинникова, Н. В. Фёдорова // Проблемы хронологии и культурной принадлежности памятников Западной Сибири. Томск, 1970. С. 225–228. Рис. 1, 86, 91, 98.
      21. Овчинникова Б. Б. Загадки столицы Сибирского юрта // Древности Урала. Очерки истории Урала. Екатеринбург, 1996. С. 101–109.
      22. Зыков А. П. Отчёт об исследованиях в Тюменской области летом 1993 г. Том II. Раскопки городища Искер. Екатеринбург, 1994. 88 с. АКА УрГУ. Ф. II. Д. 551А. Копии этого же отчёта были отправлены в ОПИ Института археологии РАН (Москва) и в ТГИАМЗ (Тобольск).
      23. Адамов А. А. Обувные подковки с городища Искер (по материалам Тобольского музея-заповедника) // Тюркские народы: материалы V Сиб. симпоз. «Культурное наследие народов Западной Сибири». Тобольск; Омск, 2002. С. 116–122.
      24. См.: Адамов А. А. Характеристика историко-культурной изученности столицы Сибирского ханства // Искер — столица Сибирского ханства. Казань, 2010. С. 110.
      25. Адамов А. А., Балюнов И. В., Данилов П. Г. Указ. соч. С. 242–244. Рис. 1.
      26. Соболев В. И. История Сибирских ханств (по археологическим материалам). Новосибирск, 2008. Рис. 6.
      27. См.: Адамов А. А. Характеристика историко-культурной изученности... С. 110, 111.

      Уральский исторический вестник. - 2012. - № 3 (36). - С. 145-153.