Snow

Плавание Беневского

6 сообщений в этой теме

Замысел Петра - проплыть южными морями, кругом Африки - был, можно сказать, выполнен через 50 лет. Большая группа российских людей прошла этим путем. Даже более долгим - не только вокруг Европы и Африки, а кругом почти всего Старого Света.

Но случилось все это не совсем так, как хотел Петр - или, вернее, совсем не так. И дело не в том, что плавание шло в обратном направлении - не с запада на восток, а с востока на запад.

Главное отличие - в другом. По маршруту, намеченному когда-то официальной властью, первыми прошли не ее посланцы, а те, кто выступал против нее - взбунтовавшиеся ссыльные, "злодеи", как их окрестили петербургские чиновники. Пройдя тремя океанами, эти люди все-таки вернулись на родину и отдали себя в руки своих гонителей. Но в них не увидели небывалых путешественников, героев своей страны.

Нет, увидели только злоумышленников. И вместо того чтобы заявить всему миру об этом плавании, гордиться им, нак подвигом, чиновная Россия - впрочем, не в первый и не в последний раз сделала все, чтобы утаить, скрыть деяние своих сынов и дочерей.

И вот те, кто первыми на Руси могли бы рассказать о дальних жарких странах, оказались отгорожены от своих соотечественников пожизненно стеной вынужденного молчания. А сколько бы они могли рассказать - люди разных сословий, разного возраста и пола, выходцы из обеих столиц и многих губерний бескрайней России. У каждого из них был свой взгляд, свой опыт, своя мера увиденному. В чужих краях каждый из них примечал что-то свое, особое, и благодаря этому панорама в целом получилась бы объемная, многокрасочная.

Конечно, их впечатления не могли быть такими, как у вольных путешественников. Наблюдения новых земель не были для них целью. Беглецы, они терзались думами о своей злосчастной судьбе - как решить ее, что делать дальше. В пути их не так уж и занимало увиденное - природа, люди. Но все равно, возвратясь на родину; они могли осмыслить то, что прошло у них перед глазами. В воспоминаниях, рассказах пережили бы все заново. И опыт их, впечатления не пропали бы втуне, обогатили бы их собственную страну. А получилось по-другому. Государственные преступники, они не могли ничего рассказать. Запрещено было их расспрашивать, писать об их злоключениях. (Некоторые из них, предчувствуя все это, так и не решились вернуться на родину.)

И теперь, через два столетия, можно собрать об этих людях и их пути лишь очень-очень немногое, да и то по крупицам.

ДЕЛО О ПРОИСШЕДШЕМ В КАМЧАТКЕ ОТ СОСЛАННЫХ ЗЛОДЕЕВ БУНТЕ

Пожалуй, самое важное из того, что сохранилось,- это "Дело о происшедшем в Камчатке в Большерецком остроге от сосланных злодеев бунте". Хранится оно в Центральном государственном архиве древних актов, в Москве, на Пироговке.

В "Деле" много документов о препровождении на "житиё" в Камчатку и об условиях жизни там ссыльных и местных жителей. Отчеты чиновников, командиров портов и иркутского губернатора о бунте в Большерецке. Указы из Петербурга - вплоть до помилования вернувшихся и до повторного препровождения их в места ссылочные.

Есть в "Деле" "Объявление" - манифест бунтарей, перечень вин правительства, несправедливостей, жестокостей к простому народу. Но вся документация в "Деле" сведена к бунту и его последствиям.

А путевые записки?

В долгом пути по трем океанам бунтари едва успевали оглядывать новые для них места земного шара. Не до того. Офицеры жарко обсуждали, кто из царей был бы лучшим. Иоанн Антонович, Петр III, Павел Петрович, Екатерина II. Во время плавания на захваченном гальоте "Святой Петр"-заговоры, даже бунт, теперь уже против ссыльного польского офицера Бениовского, который взял на себя командование. Троих Бениовский ссадил на необитаемом острове, еще нескольких отправил в тюрьму в Макао. Один офицер оставлен на берегу. Почти половина людей погибла в дальнем пути, оставлена в портовых госпиталях. Из семи офицеров, ступивших на гальот на Камчатке, вокруг Африки плыли только четверо, и ни один из них так и не вернулся на родину.

Записки вели Бениовский, канцелярист комендатуры Большерецка Рюмин и ссыльный ротмистр Степанов. Бениовский вносил в свои записки маршрут пути - как и Рюмин с помощью штурмана Бочарова.

Рюмина тяготила ответственность за участие в бунте, мешала ему поглубже вникать, любопытствовать окружающим его миром. Убийство коменданта острога, разграбление военного имущества, похищение казенного судна. Как выразить в записках свое раскаяние, написать что-то угодное властям, отметить не то, что хочется, а что от тебя ждут.

Правительственное "Дело" о бунте на Камчатке и записки Рюмина - основные источники для нас. На краткие путевые записки Рюмина, представленные им в какой-то мере для смягчения кары, не было никаких откликов современников целых пятьдесят лет. Поэтому не могло быть каких-то дополняющих сведений о плавании. Вернувшихся участников бунта тотчас же отправили в Сибирь без права показываться в Петербурге и в Москве.

Да и много ли могли рассказать эти едва грамотные люди! Офицеры остались по ту сторону российских рубежей. Много писал Бениовский. Но его "Мемуары" признаны малодостоверными. О своих спутниках писал он немного. Они ведь бунтовали и против него. Им не но душе был этот человек, крутой и скорый на расправу. Описания Бениовского мало помогают нам. понять душевное состояние российских странников.

Какими же все-таки представляются события сейчас, через двести лет? Все-таки делались попытки сохранить память, собрать то немногое, что даже державной воле не удалось предать забвению. Сто лет назад, на полдороге от "злодейского" бунта к нашим дням, появились статьи в "Русской старине" и "Морском сборнике", еще раньше - в "Сыне отечества", в "Русском вестнике". Пытались понять, с чего же все началось.

"В царствование Петра II, Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны Якутская область была наводнена ссыльными привилегированных сословий, обвиненными происками временщиков в государственной измене. Якутские воеводы не раз доносили Сибирскому приказчику, что все остроги заняты колодниками" .

При Екатерине присланы сюда и пленные поляки, а число ссыльных гвардейских и армейских офицеров из столичных гарнизонов резко возросло.

На Камчатке были три острога: Нижний, Верхний и Большерецкий. Главенствовал Большерецк, в 30 километрах от Пенжинского моря. В Большерецке - большая канцелярия с общим для всех четырех округов командиром капитаном Ниловым; он был в подчинении командира Охотского порта. Казенный командирский дом, церковь Успенья Богородицы, 4 кладовых амбара, 23 купеческих лавки и 41 обывательский дом на 90 "постояльцев" - и 70 человек гарнизона, из которых 40 - 50 всегда в разъездах .

В Большерецке в ночь на 27 апреля 1771 г. началось "замешательство" - бунт ссыльных. Самым активным зачинщиком был тридцатилетний Мориц Август Бениовский. Сам он подписывался - барон Мориц Анадор де Бенев. На титульном листе его мемуаров-граф Бениовский. В русской литературе XIX и ХХ столетий (до того о Бениовском было запрещено писать), как и в архивных документах XVIII века, разнописание имени и фамилии Бениовского очень широко. Он Бейпоск и Бейновск, Беньовский, Беньевский и Беневский. В нашей книге - Бениовский, как в Биографическом словаре Русского исторического общества. Бениовский родился в Венгрии, точнее в словацкой земле, входившей тогда в венгерские пределы. Служил в австрийской армии. Вынужден был бежать из родных мест после ссоры с кузенами, которые захватили его родовое поместье. Отправился в Польшу, стал полковником Барской конфедерации. Сражался против русских войск, взят в плен, отпущен под честное слово - "на пароль" - и снова взят в бою, отправлен в Казань. После побега снова схвачен и тут же отправлен на Камчатку.

Впоследствии, когда Бениовский приобрел громкую известность в Европе, мадам Жанлис, французская писательница, популярная и в России, обрисовала его как человека маленького роста с красивым лицом и хорошими манерами, весьма находчивого. Ловкий, энергичный и смелый, он был одним из тех талантливых искателей приключений, каких немало было в Европе XVIII столетия.

С Бениовским был близок гвардии поручик Петр Хрущов, "с которым они составили план своего спасения" . Хрущов приютил в своей квартире Бениовского, прибывшего в 1770 году. Сам Хрущов провел в ссылке девять лет. Его вины указаны в "Своде законов", 1762 года:

"Октябрь 24. Манифест. Лейб-гвардии Измайловского полку поручик Петр Хрущов обличен и винился в изблевании оскорбления величества... Хотя мы собственно наше оскорбление в таком злодеянии великодушно презираем, но не могли пренебречь правосудием к обиженному народу, видев в нем возмутителя общего покоя... надлежит Петра Хрущова и Семена Гурьева, яко главных в том деле зачинщиков четвертовать, и потом отсечь головы; но в рассуждении нашего правила о наблюдении монаршего милосердия... обоих Петра и Семена бывших Хрущова и Гурьева ошельмовать публично, а потом послать их в Камчатку в Большерецкий острог на вечное житьё..." .

Что "изблевал" Хрущов, не вполне ясно и из "Доношения следственной комиссии". "...Лейб-гвардии... поручик Петр Хрущов, доказан и винился в изблевании того оскорбления, и что он старался других привлечь к намеряемому им возмущению против вашего императорского величества и общего покоя, затевая, якобы уж и многих имел в своем согласии". Еще один участник бунта - гвардии поручик Василий Панов, который выстрелил в голову коменданта Большерецка в решительную минуту, когда тот душил Бениовского..

Этот Панов "был действительно очень хорошей фамилии, с большими талантами и особенной пылкостью ума, но увлеченный порывами необузданных страстей (как в то время можно было иначе сказать о его возмущении действиями фаворитов Екатерины? - Авт.), послан он был за первое не очень важное преступление в Камчатку" . Заодно с Хрущовым, Пановым и Бениовским оказался и Ипполит Семенович Степанов, отставной ротмистр, помещик Московской губернии, неудачливый депутат в Комиссии о сочинении Уложения (1767 год) от дворянства Верейского уезда. Его сослали в Большерецк за сопротивление Наказу в 1767 году и за резкое столкновение с графом Григорием Орловым. Комиссию о новом Уложении законов империи Екатерина создала, видя настояния передовой части дворянства; да и Европа ждала обещанных царицей "просветительств". Но Екатерина быстро убедилась, что от Комиссии ждут не слов, не обмена мнениями, а дела, с чего и начал Степанов. Она поняла, что в монархическом государстве недопустимо и самое желание публично утверждать монархию, ибо утверждение чего-либо допускает и его отрицание. Поэтому Ипполит Степанов за первые же свои требования оказался на Камчатке, даже не поняв своей вины. Участие в бунте принимали армейский офицер Иосафат Батурин; адмиралтейский лекарь Магнус Мейдер; камер-лакей Александр Турчанинов, сосланный еще за заговор против Елизаветы в пользу Иоанна Антоновича; лейб-гвардии поручик Семен Гурьев и майор Винблан - швед, который вместе с Бениовским сражался с русскими на стороне польской армии конфедератов.

Семен Гурьев вскоре спохватился, отошел от бунтовщиков и был бит ими. За это "неприятие участия в бунте" его освободили 19 ноября 1772 года и возвратили из ссылки вместе с его сосланными братьями.

Взбунтовались почти все ссыльные Большерецка. Они находились на свободе, жили на частных квартирах, ловили рыбу, уходили на дальнюю охоту, обучали грамоте детей. Камчатскому начальству в тот год было не до них. "В зиму 1768 - 1769 г. свирепствовала в Камчатке оспа, похитившая 5767 инородцев и 315 человек русских заезжих людей. Вслед за этим бедствием обнаружился повсеместный неулов рыбы, которая заменяет здешним жителям хлеб" . "Между тем наступила зима 1769 и 1770 г., а с нею и голод. Трудно описать все бедствия, перенесенные камчадалами... В пищу употреблялись кожаные сумы, езжалые собаки, падаль и, наконец, трупы умерших от голоду своих родственников". В Большерецке осталось 35 обывательских домов, 90 постоянных жителей и 70 человек гарнизона. Поэтому "перед выходом же своим в море, бунтовщики говорили между собою о бедственном положении жителей полуострова... И хотели предложить иностранцам, нуждающимся в переселенцах, прислать в Камчатку фрегат и небольшой бот... и увезти камчатских жителей в колонию, чтобы они. могли иметь во всем изобилие и волю" .

Капитану Нилову было не до ссыльных в то трудное время. На донесения солдат, заметивших подготовку к мятяжу, беспечный комендант Большерецка не обращал внимания. Тем более, что руководители бунта Бениовский и Хрущов ежедневно бывали в доме капитана Нилова. Воспитанные, образованные люди, они пользовались большим уважением Нилова, обучали его сына иностранным языкам. И с самим комендантом, бывало, коротали за непременной бутылкой долгие камчатские вечера.

Большинство солдат гарнизона находились в постоянных дальних разъездах по громадной территории, чем и воспользовались заговорщики.

Как много было указов, приказаний, инструкций для постоянного надзора и строгого обращения с арестантами, со ссыльными, особенно с государственными преступниками! Никто их не выполнял. Ни сибирские начальники губерний, ни конвойные офицеры и солдаты, ни тюремщики. Население же всей империи сочувственно относилось ко всем арестантам, колодникам, ссыльным.

Вот инструкция "сенатских рот курьеру князь Матвею Мамаеву с солдатами от генерала-прокурора и кавалера князь Вяземского, Ноябрь 16-го дня 1769 года С. Петербург:

"Для отвозу к сибирскому господину-губернатору и кавалеру... Чичерину секретного пакета, и притом и некоторых двух арестантов".

Эти два неназванных в инструкции арестанта были будущие зачинщики бунта в Большерецком остроге - Бениовский и Винблан. Их "проследование" по всей Сибири до Охотского моря было помпезным (в укор правительству) шествием в ссылку двух военнопленных: шведа и венгерца на польской службе. Здесь уже наполовину можно верить мемуарам Бениовского. Окруженный почетом, заботами участливых, сострадательных людей, он не лишен был и радостей общения с прекрасным полом.

Пункты инструкции Мамаеву: "1-е. По принятии означенных арестантов и пакета, ехать тот же час в Сибирь московским трактом... 6-е. Разговоров вам с сими арестантами никаких не иметь, тем паче о состоянии и именах их у них не выспрашивать, 7-е. Естьли оные арестанты станут иногда врать какие не пристойные слова, в таком случае запретить им строго, чтоб они от того удержались и ничего не говорили; и что ими не пристойное выговорено будет, то сне содержать вам в секрете..." .

Генерал-прокурор Вяземский в рассуждении простодушия офицеров дальних гарнизонов давал в инструкциях дополнительные указания. Но как мог выполнять Мамаев эти указания, когда и начальники губерний на пути к ссылке неизменно принимали у себя Бениовского, обольстительного европейца и вполне светского человека. Они наказывали Мамаеву быть учтивее; деликатнее в обращении с таким изысканно-воспитанным господином. А на месте вечной ссылки комендант Нилов встретил "ссылочного", как редкого здесь гостя. Устроил ужин и пригласил "генерала польской армии", как рекомендовался Бениовский, в репетиторы к своему сыну.

В многолетних сетованиях правительства на пагубные последствия бунта на Камчатке (было даже прекращено отправление ссыльных на Камчатку) не названа одна из причин успеха бунтовщиков: беспробудное пьянство камчатской администрации и гарнизона.

На дальней окраине империи в администраторы попадали или безнадежные пьяницы, непригодные к строевой службе в самой России, или корыстолюбцы, ради наживы доводившие и местных жителей, и русских поселенцев до нищеты. Простонародье в Большерецке, как и во многих местах Сибири и Дальнего Востока, любой ценой радо было избавиться от измывательств и поборов. Когда "несколько разного чина людей убили до смерти тамошнего командира капитана Нилова и пограбя разбойнически денежную казну и протчие материалы и припасы, и взяв... судно галиот "С. Петра" с принадлежащим такелажем, бежали в море" (л..28), тогда десятки людей в надежде найти лучшую жизнь за морем поднялись на борт гальота.

ЭКИПАЖ "СВЯТОГО ПЕТРА"

Многие ли из них, отправляясь к совершенно неведомым, чуждым землям, понимали всю тягостность разлуки с родиной, судьбы вечных изгнанников? Только ссыльные офицеры, зачинщики бунта да, может быть, Ваня Уфтюжанинов, мальчик, воодушевленный рассказами Хрущова и Бениовского о чудесных странах там, за тусклым горизонтом прикамчатских вод, только они, должно быть, не оглядывались с тоскою на север.

Большинство простых людей, даже и не участвовавших в бунте, стихийно были вовлечены в это далекое путешествие. Может быть, лучше будет где-то там. К тому же им.внушили, что они исполнят дело государственной важности, поручение законного государя России Павла Петровича.

А люди нужны были на корабле и как знатоки морского дела, и просто как здоровая рабочая сила. Мало ли чем пригодятся в столь дальнем странствовании по морям сильные матросы с грузовых судов купца Холодилова и охотники-камчадалы. Ведь и отправлялись в плавание на авось, по никем нехоженым морским путям. На счастливый случай. И начиная бунт, не знали, чем он закончится.

Перед отплытием в море Ипполит Степанов и Бениовский "составили в сенат объявление, в котором, упомянув вкратце о том, что законный государь Павел Петрович неправильно лишен престола, выставили в черном виде все главнейшие распоряжения императрицы" . Бениовский написал и свой Manifestum, Аnnо 1771, April, на латыни. Обе эти прокламации, вероятно, были приняты Екатериной как подстрекательства польского бунтаря. Может быть, потому года через два Ипполит Степанов и был прощен Екатериной в ее личном письме к нему в Лондон.

В "Объявлении" - о бедствиях российского народа и несправедливости распределения общественных благ, о гнете самодержавия и бюрократического строя, мешающего даже развитию ремесел и торговли. Написано от лица всех участников бунта - значит, и от "подлого люда". Ведь к бунту привлечены казаки, солдаты, рабочие порта. Они подписали "Объявление". Знали его хотя бы на слух. За них расписывались грамотные.

"Объявление" во многом сходно с манифестом Пугачева, провозглашенным через три года, и звучало оно более грозно, чем манифесты, составленные декабристами спустя 50 лет. Не случайно лейб-гвардии поручик Хрущов отказался подписать этот вызов императрице - а ведь уж он и до того "изблевывал" оскорбления ее величества.

Правда, мятеж на далекой Камчатке вряд ли мог получить отклик в центральных губерниях. И все же генерал прокурор, получив это "Объявление" через много месяцев (оно адресовано "во. Канцелярию большерецкую, Камчатскую"), по повелению Екатерины II собственноручно написал: "Сей пакет хранить в Тайной экспедиции и без докладу ее величеству никому не распечатывать. "Князь А. Вяземской" (л. 19).

"Объявление" изложено на десяти больших листах (лл.14 - 18 с оборотами). Писарским почерком написано тщательно, хоть и торопливо. Сочиняли "Объявление" уверенные в своей правоте люди. Начинается оно так:

"Не только российскому народу, но и всему свету известно, что вся Россия по справедливости обязана непосредственно благодарностию своею истинному своему монарху Петру Великому, отцу отечества, которого высокие потомки царствовать над нами... должны... Вследствие чего избрана и возведена была на наследственный Всероссийский императорский высочайший престол любезнейшая его дщерь... государыня императрица Елисавет Петровна, которая следуя по линии наследства и быв при кончине своей потому узаконила...наследника дщери Петра ж Великого царевны Анны Петровны сына... Петра Феодоровича... при восшествии его на наследный Всероссийский императорский престол в 762 году весь российский народ присягали". Но "бунтовщики" свергли его с престола, "потом лишили и жизни".

Иосафат Батурин, подпоручик армейского Ширванского полка, очевидно, настаивал на таком подробном изложении перипетий короткого царствования Петра III. Батурин, приверженец этого государя, в ссылке именовал себя "полковником артиллерии и кабинетским обер-курьером императора Петра Феодоровича". Бениовский же, называвший себя курьером Павла Петровича, торопил переходить к существу дела.

"Оставшийся сего государя любезнейший сын, а наш всемилостивейший государь Павел Петрович лишен престола... Мы обращаясь всегда между сынов отечества ревнующих к законному своему государю... а Россия без истинного своеro государя одним пристрастным управлением доводится до самого разорения... У польского народа отнимается вольность, которая России не только вредна, а полезна".

О вольности польского народа, конечно, добавил Бениовский:

"А в России начальники единое только имеют право, делать людям несчастие, а помочь бедному человеку никакогo уже права не имеют... непорядочные законы, а самовластие... Народ российский терпит единое тиранство, в Европе ездят промышлять серебро и золото, а у нас сей промысел отнят, а кто оным может пользоваться, одни... фавориты...богачи. А нижнего рода людям позволено бить зверей, и то без всякого положения... а российский народ трудолюбив, наклонен к промыслам".

Это изложение местных трудностей бесправного работного люда.

"Вот причины рабства, кто богатый имеет случай угнетать бедных людей, ежели он и мало знает законов, то судья ему за деньги помогает... а скажем то теперь, когда дворянство мало просвещено не имея сил... пешись о своем отечестве. А каждый старается только... подлым образом от начальника милость и получить чин. А получа оной быть вредом народным.. грабя народ и из общественной казны богатства".

И опять о горестях местных камчатских людей: "Что осталось бедному непросвещенному народу. Каково есть российское купечество... Заманивают из России народ, дают им деньги для.деланья судов, зато берут половину промысла... задают на одежду, и на обувь... против обыкновенного двойную цену в рассуждение обширной земли: людей весьма мало, а предохранить их попечителей нет. Теперь правительство приступить может в рассуждении обвинить ли наш поступок, какой мы в Камчатке произвели. Мы все присланы в Камчатку не по правосудию, а доносились, показывая род тиранств, и ни малейшего человеколюбия".

Ипполит Степанов, возмущенный "ни малейшим человеколюбием", смело, прямо о себе пишет в этом "Объявлении". И, вероятно, не сожалел об этой своей искренности потом, в Лондоне, получив прощение от самой царицы. Колебался ли он? Тоскуя о родине, знал и цену посулам Екатерины. Не вернулся.

"Я будучи депутатом,- продолжает "Объявление" Степанов, - подал прожект идучи против наказа... на рассмотрение Комиссии". Что стало с "прожектом", Степанов в "Объявлении" не пишет. Дальше рассказывает о себе в третьем лице.

"Потом Панов, Степанов с товарищи говорили: что мы законному своему государю усердно исполнить его повеления всегда были готовы. А притом вредных отечеству и государю людей искоренить за должность почитали... Зато не только вины наши прописав, и имена утая сослали... Батурин... привезен в Камчатку, назван сумашедшим, и не велено верить, что будет говорить, и говорит правду, что было при убитом государе, видел все дела. И с чего ненависть между супружества произошла"

Не очень-то связен этот рассказ об общих тяжких условиях жизни на Камчатке, на отшибе от России, где куда больше и произвол, и грабеж, и обман. Ведь только что получили возможность наспех рассказать правду всему российскому народу и бежать. Неизвестно куда направиться и неизвестно зачем, и неизвестно на какой срок странствований. Пугачевцы после разгрома бежали на Дон, чтоб затеряться среди таких же русских людей. Декабристы (например, Кюхельбекер) пытались бежать в знакомую им Европу, где они учились когда-то или воевали с Наполеоном. Камчатские бунтовщики на краю света могли бежать только за горизонт неизвестного им океана. И отчаяние, и ликование, и страх перед будущим перемешались в их душе. Перемешались они и в их "Объявлении".

"И присланы все мы на свое содержание, где всегда зима, и хлеба нет, а покупают дорогой ценой и питаемся все рыбой. И привыкшие люди в работе сносить того не могут, рассмотрите: есть ли тут человеколюбие: ни малейшаго нет кроме обмана и неохота умирать. А только все мы усердны нашему отечеству и законному нашему государю Павлу Петровичу и покажем ему единому свою подданническую должность... Виват и слава Павлу Первому, России обладателю... Спасая его, бог спасет и подданных невидимым промыслом. А мы желаем соотечественникам нашим всякого добра, а сказать можем прямо, что подлинно от беспорядка народ удручен и чрез то на сядый имевши случай, узнавши прямую вольность искать своего спасения, и не пропустить".

После "Объявления" - присяга. Ее подписали все активные участники бунта. За неграмотных и тут расписывались товарищи.

Гвардейский офицер Петр Хрущов не подписал ни "Объявления", ни присяги Павлу Петровичу. Но именно Хрущов-подлинный инициатор побега. Он еще задолго до присылки Бениовского в Большерецк обдумал побег, готовился к нему и говорил о нем близким товарищам. Через полвека в журнале "Сын отечества" сказано: "Хрущов, с которым они составили план своего спасения, был человек отличного ума и с большими познаниями. В библиотеке его находилось путешествие Лорда Ансона. Очаровательное описание Марианского острова Тиниана, которое приводит каждого читателя в восхищение, подало им мысль мечтать о переселении в сию прелестную страну" .

Хрущов изучил ближайшие острова в Тихом океане по географическим книгам, которых у него было много для тех времен. Но Хрущов собирался бежать и вовсе не хотел бунтовать. Он выжидал случая, когда можно было бы хоть на рыбачьей шхуне уйти на острова. По некоторым сведениям Хрущов вернулся из Парижа в Россию году в 1774-м. При первом же ознакомлении с этими четырьмя русскими офицерами, противниками екатерининского режима, поражает необъединенность их усилий, разброд, разноголосие. У них, поднявших мятеж на Камчатке, рискуя головой, было три знамени, три избранника - Иоанн Антонович, Петр Федорович и Павел Петрович, которого они назвали Павлом I за четверть века до того, как он действительно занял престол. Молитвословия каждого своему государю, живому или мертвому, помешали им подумать, как справиться с простейшей задачей: не доверяться целиком Бениовскому, взять в свои руки управление. В этом им помогли бы почти все бунтари.

Офицеры навсегда закрыли себе возможность вернуться на родину. Но искали спасения за рубежом не только офицеры.

Предпочел Камчатке бегство в никуда и Турчанинов, старый камер-лакей Анны Иоанновны, которому за участие в заговоре в пользу Анны Леопольдовны в 1742 году был урезан язык и вырваны ноздри.

Работные люди купца Холодилова, вместе с приказчиком Чулошниковым, бежали от всегда спешных и поэтому вдвое тяжких работ на грузовых судах в краю необжитом, неустроенном. Бежали от жестокости купцов-полуразбойников и лихоимства пристанского начальства, которые требовали по-воровски быстрого перевоза "купленного" у коренного населения "товара" и ясашных сборов.

Люди, собранные со всей Руси на этот край земли волей случая, собственной удали, несчастья или попыткой улучшить жизнь на Руси,- все они бежали теперь, как во время стихийного бедствия, на плотах от острога по реке Большой до ближайшей гавани на море. Бедствия, лишения объединили их. Коряк, швед, русский, немец, камчадал; столбовой старинного рода дворянин, крестьянин и матрос, чиновник адмиралтейства и писарь острога, жена штурмана и камчадалка Лукерья Ивановна Паранчина - все стали товарищами по несчастью.

Захватив ясашные деньги, дорогие меха, оружие, военное снаряжение и болыпой запас провианта, повстанцы 12 мая 1771 г. поднялись на палубу вмерзшего в лед "Святого Петра". Многих, кто оказался на борту этого небольшого судна, стоит назвать поименно.

Это военнослужащие: капрал Михаил Перевалов, солдат Дементий Коростелев; казаки: Герасим Березнин, Григорий Волынкин, Петр Сафронов, Василий Потолов и разжалованный шельмованный казак канцелярист Иван Рюмин. Из присыльных арестантов (матросов): Андреянов, Ляпин, Василий Семяченков. "Промышленники" Иван Лапин, Логинов, Шабаев, великоустюжинский купец Федор Костромин. Однодворец Иван Попов, посадский из Соликамска Иван Кудрин. Секретарь убитого коменданта Большерецка Спиридон Судейкин. Штурман Максим Чурин. Штурманские ученики Герасим Измайлов, Дмитрий Бочаров, Филипп Зябликов. Коряк Брехов, алеут Захар Попов, камчадалы Сидор Красильников, Ефрем Иванов и Паранчин. Семь женщин: две работницы штурмана Максима Чурина и его жена; жена Дмитрия Бочарова, жена Алексея Андреянова, жена Рюмина и жена Паранчина.

Были и старики - "секретный арестант" Александр Турчанинов и Иосафат Батурин - и подросток - тринадцатилетний сын священника Ичинского прихода Ваня Уфтюжанинов.

Сколько их было? Бениовский в своих "Путешествиях и воспоминаниях" называет то 110, то 99; Рюмин и Судейкин, участники плавания,- 70 человек. Правительственных сообщений долго не публиковали. Дело о бунте было под строгим секретом. Потом, через два года, в правительственных указах назывались только те, кто вернулся в Россию. Сенат повелел "обобрать всю черновую и беловую переписку о Беньёвском, а жителям Камчатки объявить, чтобы об этом деле никто не смел писать в своих частных письмах. Вообще же приказано всем начальствующим лицам дело о бунте держать в величайшем секрете",- писал А. С. Сгибнев по материалам Иркутского архива .

Отбив кувалдами и ломами вмерзшее в лед судно, люди набились вповалку на "посудину", куда и сорок человек едва вмещались. И бесстрашно отправились искать счастья в далеких краях. На судне, назначенном больше для каботажного, прибрежного плавания, вышли в океан - на авось, презирая все превратности судьбы. На случай неожиданных встреч были заготовлены разные флаги.

Самые молодые, беспечные, должно быть, приплясывали, пели о "трын-траве", не ведая, что получится от бунта, не зная, куда и зачем плывут на этой большой лодке по волнам Великого океана.

"Святой Петр" был казенным гальотом. Галиот, или гальот - небольшое судно, тип голландских кораблей XVII столетия, короткий парусник со сферической кормой, небыстроходный, водоизмещением в 200 - 300 тонн. Длиной по килю - 17, шириной - почти 6 метров. В 1791 году в русскам флоте было 70 гальотов. "Святой Петр" был военным, в мирное время грузовым судном. Строился в Охотске. Спущен на. воду в 1768 году. Принадлежал Сибирской военной флотилии. На "Святом Петре" 12 сентября 1770 года были доставлены из. Охотска на Камчатку ссыльные Мориц Бениовский и Август Винблан.

В дни мятежа в Чекавинской гавани стояли два гальота: "Святой Петр", командиром которого был штурман Максим Чурин, и "Святая Екатерина" под командованием штурманского ученика Дмитрия Бочарова. Повстанцы выбрали лучший из двух гальотов. К тому же "Святая Екатерина" больше вмерзла и дальше стояла от чистой воды. Но беглецы взяли с собой и ее командира Бочарова.

Повел гальот штурман Чурин, Бочаров стал его помощником. Опытных матросов среди беглецов было достаточно. Таков был состав экипажа и пассажиров "Святого Петра". Хотелось бы рассказать подробнее о каждом из них в долгом трудном плавании. Но судьбы отдельных беглецов большей частью не связаны с темой нашей книги. Мы можем в дальнейшем лишь коротко упоминать о них. Да в немногих сохранившихся материалах и имена и фамилии упоминаются с такими разночтениями, что порой невозможно даже понять, идет ли речь об одном и том же человеке или о совершенно разных.

ПЕРВЫЙ РУССКИЙ КОРАБЛЬ В ЮЖНЫХ МОРЯХ

Плыли люди разного общественного положения, разных сословий, из разных областей России, волей или неволей попавшие на Камчатку. Пестрота состава сказывалась. Через несколько дней они разбились на группы. Их намерения оказались различны.

Сколь мало еще были ведомы русским пути в южных морях, можно видеть по отзыву современника. Вот как писал переводчик Академии наук В. Лебедев в своем предисловии к книге "Путешествие около Света, которое в 1740, 1741, 1742, 1743 и 1744 годах совершил Лорд Ансон, Санкт-Петербург, 1751, 33 карты, планы, виды": "На такие предприятия смотрели тогда люди с изумлением, и отважившихся на толь далекий и с толь многими опасностями соединенный путь называли либо безумными, либо дерзостными и отчаянными людьми, которые свой живот ни во что не ставили..."

О чем думали они, эти люди? Волны Великого океана омывали сотни цветущих островов с благодатным климатом, с плодоносной землей. Но вряд ли пассажиров "Святого Петра" влекли морские дали. Бегство в неизвестность удручало.

Бениовский все показывает зеленый бархатный конверт, будто бы за печатью великого князя Павла Петровича, который пишет императору римскому о своем желании вступить в брак с его дочерью. Но какое дело работным людям Камчатки до римского императора! К чему приведет плавание под командой человека, который называет себя "пресветлейшей республики Польской резидент и ее императорского величества Римского камергер, военный советник и регементарь"! (Так расписался Бениовский, не желая подводить под суд служащих в остроге, на множестве квитанций о взятии денег, боеприпасов, провианта и оружия со складов казенного имущества.)

Начинались разногласия. Многие из свободных, не ссыльных, задумались: куда плывем? Бениовский повел гальот вдоль Курильских островов. Настоящей штурманской карты у бунтовщиков не было. Отличные штурманы Чурин и Бочаров кое-как вели судно по зарисовкам Хрущова с книги о кругосветном плавании англичанина Ансона. Эту книгу Бениовский и Хрущов читали большерецким детям.

Не раз изгнанники вспоминали эту книгу в долгом пути. Это она дала им первую мысль бежать, искать счастья на чудесных островах Великого океана, о которых с таким увлечением писал Ансон, свободный путешественник. А им, мятежникам, - они. знали - расплачиваться каторгой за вольное плавание. И они не ошибались. За голову каждого из них правительство назначило награду - двести рублей тому, "кто ково из них приведет живым или мертвым...".

Штурманские ученики Герасим Измайлов, Филипп Зябликов и матрос Сафронов решили при первом же случае-когда выйдут бунтовщики-пассажиры на берег - обрубить якорь и вернуть корабль на Камчатку. К ним примкнули камчадал Паранчин и еще десятеро.

Предчувствие самых неожиданных новых замыслов Бениовского, который вдали от России оказывался совсем другим человеком, пугало их. Бейпоск, как они звали его, стал капитаном. Со штурманами и ссыльными офицерами Бениовский еще считался. С простым людом повел себя, как диктатор. Кое-кому из беглецов уже милее стали те теперь далекие края России.

Матрос Алексей Андреянов выдал заговорщиков. Бениовский строго наказал кошками всех, а главарей - Измайлова, Зябликова и Паранчина с женой - ссадил на необитаемом острове Курильской гряды с небольшим запасом ржаной муки.

На пятый день плавания "завидели большой остров и дошли до него 18-гo числа". Остров оказался необитаемым. Посланцы с гальота "привели с собой одну Курильских родов собачку небольшую, почему сей остров и узнали, что он Курильский семнадцатый, называемый по курильски Икоза". Здесь "производили печение хлебов... и шили флаги и вымпел аглинские" .

Здесь Бениовский ссадил с гальота первых "заговорщиков". Не скоро были обнаружены горемыки русским промысловым судном. Наголодались, пока вернулись на Камчатку.

Пройдет семь лет, и о начальном этапе плавания камчатских бунтарей Герасим Измайлов расскажет Джеймсу Куку. Измайлову повезло. Взяв в расчет непокорство Измайлова Бениовскому, Екатерина отпустила штурману его невольную вину. В 1778 году Герасим Измайлов на острове Уналашка встретился с Куком, корабли которого обошли берег Аляски и Чукотки.

В Петербурге еще ничего не знали о бунте и захвате казенного судна. Только к концу года дошли сторонними путями вести туда.

"Рескрипт к иркутскому губернатору, Брилю. Уведомились мы посторонне, что бутто находящиеся в Камчатке ссылошные люди в конце прошедшего апреля учинили возмущение и, составя между собою самопроизвольную присягу, убили тамошнего воеводу и весь город разграбили: а потом спустя несколько дней, сев на звероловные тамошние лодки, отправились в море числом до семидесяти человек. Мы хотя не имеем еще никакова о том известия ни от вас прямо ни чрез другие наши правительства однакож... на всякой случай занужно мы рассудили... вам предписать нижеследующее, 1-е, Есть ли в тамошнем столь отдаленном крае по сие время замешательство не пресеклось и спокойствие и повиновение не восстановлено, то вам надлежит употребить все удобь возможные средства и способы... восстановления порядка и повиновения... 2-е, Есть ли же ссылочных заводчиков бунта и убийства инако не возможно будет вам достать в свои руки... что каждый кто ково из них приведет живым или мертвым в награждение получить двести рублей, и оное действительно исполнить... из наличных сумм нашей казны. 3-е, но есть ли они, как выше сказано, в море отправясь... не возвратились... надлежит их оставить собственному развращенному их жребию, а старайтесь... разграбленный ими город привести в порядок... дан в С. Петербурге 1-го числа генваря 1772 года".

На полях бумаги "собственною ее императорского величества рукою подписано тако "Очень хорошо" (л. 26). Бунт в Большерецке был в апреле. "Об оном из Большерецкой канцелярии в Охотск репортовано июня 13-го. В Охотске репорт получек июля 9-гo а из Охотска в Иркуцк репортовано августа 26-го, в Иркуцке получено 13-го декабря, из Иркуцка в Сенат репорт послан от 16-го декабря, а здесь получен февраля 7-гo числа" (л. 34).

Больше чем за месяц до "репорта" Большерецкой канцелярии, в Петербурге "уведомились посторонне" о бунте. Также "посторонне" узнали там и все обстоятельства бунта. И уже готовили указы. Полковник Плениснер, "получа означенный репорт из Большерецка, до 21-го числа августа никуда... не репортует, а по законам де надлежало того ж дня послать репорт в главную команду, а оттуда б де представили в сенат и до государыни, оттуда б де какие ни есть меры взять бы велено было о показанных злодеях" (л. 34).

"Поп Уфтюжанинов за то, что он бывши в Большерецке свел с показанными злодеями Бейпоском и другими подобными ему преступниками не только знакомство и дружбу, но и оставил у ссыльного в полной власти, в научении сына своего... что он в злом того Бейпоска намерении не был ли соучастник; сие сумнение утверждалось и тем что сын его с оным Бейпоском бежал... По законам достоин наказания".

Но настолько даже тогда еще было велико обаяние личности Бениовского - даже заочно, по слухам и рассказам о его отваге, о его уме и просвещенности, что петербургские власти нашли смягчающее обстоятельство вине священника Уфтюжанинова. Ведь под влиянием образованности, учтивости, светскости "реченного злодея" он и отдал-то своего сына "в научение Бейпоску по любви родительской". Тем более, что "по отдаленности того повета иного способа к научению не имеется". Поэтому "из единого ее императорского величества милосердия от положенного законами наказания избавить и из под караула освободя отпустить". Ведь и "самая его с злодеями непозволительная дружба и обхождение разлучила его с сыном может быть вечно" (л. 408).

Ваня Уфтюжанинов (фамилия его пишется в документах очень по-разному) много лет странствовал с Бениовским по всему свету. Может быть, был со своим учителем и до самой его смерти в 1786 году на Мадагаскаре. "Ведомость коликое число отправилось из Камчатки на судне галиоте "С. Петре" с венгерцом Беневским в морской вояж людей и кто именно из того числа кто где из них случаем остались и померли" - так называется в "Деле" общий список беглецов "Святого Петра". Там сказано, что "Иван Уфтюжанин" и еще десять человек "остались в команде Беневского" (л. 96.)

Эти сведения для ведомости давали, вероятно, те семнадцать человек, что вернулись в Россию. Розысков правительство России не предпринимало. Начинался "мятеж на Яике" - восстание Пугачева. Случайные сведения позднейшего времени и не регистрировались. Кому какое дело до оставшихся с Бениовским одиннадцати подданных, бунтарей, не пожелавших вернуться. О других, о поступивших на службу враждебной тогда Франции,- Хрущове, Кузнецове, Мейдере - и не говорили.

В ночь на 3 июня гальот попал в сильный шторм. Плохо уложенный второпях груз сдвинулся, и судно чуть не опрокинулось.

Измученные штормом, 7 июня увидели большую землю. Нужно приставать. Мало воды на корабле. Хлеба и сухарей нет. Муку ели.

Насколько смелы и опытны были штурманы Дальнего Востока, можно судить по этому плаванию утлого суденышка в просторах Великого океана. Суденышка, набитого до отказа беспомощными в море людьми - стариками, женщинами, армейцами, уверенно знающими только пеший и конный строй, но не подготовленными к такому плаванию, когда даже ради выпечки сухарей надо высаживаться на неведомых островах и вступать в бой за право разводить костры. Из тринадцати гальотов Сибирской флотилии (строились с 1739 до 1805 г.) лишь "Святой Петр" проплыл тысячеверстное расстояние. Девять разбились в бурю у своих же берегов, один выброшен на берег и только два разломаны за старостью. И вот "Святой Петр" вышел на большой океанский путь, первое русское судно в южных морях.

В ЯПОНИИ И МАКАО

Остров. Японский. С берега машут руками: не подходите! Кое-как объяснили: голландцы, плывем в "Нангазаки". Знали - только голландцев принимают в Японии. Те не поверили и к берегу не пускают. А потом "чиновные японцы" поднялись на гальот и провели его в бухту, привезли на лодках воду и пшено в бочонках.Но и от берега не пускают. Явно ждут откуда-то распоряжения. Только холостые пушечные выстрелы открыли выход из бухты. Хлебов так и не напекли, сухарей не наготовили. После услыхали, что японцы берут в плен, убивают приезжающих - "как то они есть идолопоклонники и крестоненавистники" .

Только 20 июля начали выпекать хлебы на другом японском острове - Такао-Сима под охраной своих пушек, которые здесь оказались ненужными. Жители "так до нас были ласковы, как бы уже с нами многое время жили".

Тут беглецы пробыли до 31 июля. Рюмин называет остров Башинским, жителей - усмайцами. Пишет о их жизни и природе острова (впервые в европейской литературе). Встречи в Японии далеко не всегда были такими дружелюбными. Пышные празднества в честь Бениовского, подробно описанные в его мемуарах, могли казаться скольконибудь правдоподобными только европейским читателям XVIII столетия, которые не очень четко представляли себе тогдашнее отношение японцев к иностранцам.

Вряд ли кто-нибудь на "Святом Петре", включая Бениовского, знал о переполохе, который тогда возник в Японии, Бениовский действительно был виновником этого переполоха, но не совсем так, как он описал это в своих мемуарах.

Предоставим слово нашему современнику, американскому исследователю Дональду Кину. Он изучил японские документы, а в голландских архивах нашел шесть писем Бениовского. В 1972 г. в Москве вышла его книга "Японцы открывают Европу, 1720 - 1830".

"Рассказ Бениовского о празднествах, устроенных в его честь, о его философских диспутах с просвещенным японским монархом и об утонченных манерах и обычаях жителей этой страны мог бы сам по себе внушить подозрение, принимая во внимание наши сведения о том, как обычно обращались японцы с иностранцами. Но кроме того, сохранились точные доказательства лживости всего рассказа...

Гавань, где бросил якорь Бениовский, находилась в юго-восточной части Японии, в Ава. Местный князь, стремясь поскорее избавиться от незваных гостей, снабдил их достаточным количеством риса, воды и соли. Он принял также и с оказией переслал сёгуну два письма на немецком языке, адресованных директору голландской фактории в Нагасаки. Бениовский на этот раз перевоплотился в офицера военно-морского флота ее величества римской (т. е. австрийской) императрицы и обратился к голландцам...

Очевидно, он надеялся на посредничество голландцев перед японским императором, с тем чтобы остаться в Японии на срок, достаточный для заключения какой-нибудь выгодной торговой сделки... После краткой остановки у берегов соседней провинции Тоса он бросил якорь в Осима, к югу от острова Кюсю.

Из Осима Бениовский послал директору голландской фактории еще четыре письма. В трех письмах он благодарил за провиант, полученный от японцев в Ава и Осима. Четвертое, последнее и неизмеримо более важное послание получило впоследствии широкую известность в Японии как пресловутое "предостережение Бениовского". Вот несколько строк из этого послания, адресованного "господам офицерам славной республики Нидерландов":

"... Высокое уважение, которое я питаю к вашему славному государству, побуждает меня поставить вас в известность, что в этом году два русских галиота и один фрегат, выполняя тайный приказ, совершили плавание вокруг берегов Японии и занесли свои наблюдения на карту, готовясь к наступлению на Мацума (Хоккайдо) и прилегающие к нему острова, расположенные на 41' 38' северной широты, наступлению, намеченному на будущий год. С этой целью на одном из Курильских островов, находящемся ближе других к Камчатке, построена крепость и подготовлены снаряды, артиллерия и провиантские склады... Барон Аладар фон Бенгоро... 20 июля 1771 года, на острове Усма".

Дональд Кин пишет, что "в дальнейшем, на протяжении долгих лет, письмо Бениовского служило пищей для размышления многих серьезных людей в Японии. В самом деле, благодаря его "предостережению" в Японии впервые совершенно по-новому были поставлены военные проблемы... Внезапно обнаруженная угроза безопасности Японии требовала коренного изменения стратегии и служила серьезным аргументом в пользу усиления военных приготовлений";

Предостережение Бениовского встревожило Японию, для которой до сих пор не существовало такой серьезной угрозы извне. В 1791 году японский ученый Хаяси Сихей в книгe "Военные беседы для морской страны", ссылаясь на Бениовского, утверждал, что главная угроза исходит от России. По словам Кина, это "самая значительная из книг, обязанных своим появлением тому волнению, которое вызвал визит Бениовского".

Теперь нам понятнее, объяснимее становится то недоверие, которое проявляла Япония к России в конце XVIII и в начале XIX столетий. Тем более, что "разоблачения" Бениовского стали известны и при европейских дворах и оттуда, уже второй волной, докатывались до Японии, снова усиливая тревогу.

Дональд Кин недоумевает, зачем нужно было Бениовскому сообщать столь "фальшивые сведения". "В недостоверности их не может быть ни малейшего сомнения. Далекие от каких-либо агрессивных замыслов в отношении Японии, русские напрягали все усилия, чтобы сохранить свои тихоокеанские владения" .

В. Канторович в книге "По Советской Камчатке" (Москва, 1931, стр. 60) писал: "Авантюристы никогда не имеют заранее составленной программы действия. Они действуют по наитию. Так поступал всю свою бурную жизнь Беньевский. В Японии он, видимо, на один момент решил пойти по проторенной дороге всех бунтарей-казаков: умилостивить московского царя новыми завоеваниями для его короны. Он попытался с японцами держать себя царьком, обложить береговых японцев налогом. Наткнувшись на сопротивление, ослабленный бунтом на собственном судне, Беньевский тут же меняет ориентацию. Он посылает японскому правительству письменное сообщение. Он обещает раскрыть захватнические планы московского царя в отношении Японии". "Святой Петр" отплыл из Японии дальше на юго-запад, прошел Восточно-Китайское море. 7 августа показалась Формоза (Тайвань).

Но встреча с ней принесла только несчастья. Больше недели искали удобного причала. 16-го к гальоту подплыли две лодки - лоцманы, провели в бухту. 17-ro поручик Панов с командой отправились за водой. У самого берега неожиданное нападение. Убиты Панов, Иван Попов, смертельно ранен Логинов. Лапина, Казакова и Кудрина ранили стрелами. В отместку убили нескольких "нехристей" в лодке, сожгли их хижины. И 21-го снялись с якоря.

Удивительна судьба поручика Панова. Это он, желая спасти Бениовского, ранил большерецкого коменданта. Панов, скорее всего, и написал в конце заявления сенату: "...Народ коснеет в невежестве и страждет, и никто за истинные заслуги не награждается... камчатская земля от самовластия начальников разорена". О нем свидетели потом на следствии доносили: "Степанов и Панов рассуждали на палубе о том, каким бы образом освободить жителей Камчатки от грабительств и жестокостей местного начальства". Панова, Попова и Логинова похоронили на берегу чужой земли.

В жестоком шторме двое суток держались в Тайваньском проливе. К счастью, 1 сентября наткнулись на китайскую лодку. По словам Рюмина, китайцы заботливо провели гальот в удобную гавань около города Тасон . Оттуда по большой морской дороге мимо Кантона с помощью лоцманов-китайцев 12 сентября прибыли в Макао, где застали 20 европейских судов.

Последняя четверть XVIII века была эпохой расцвета парусного флота. Наши путешественники могли видеть на столбовой океанской дороге самые различные корабли, Ваню Уфтюжанинова это, должно быть; больше всех радовало. Его не пугал дальний путь в неведомое. Чужие земли, другие люди и другое небо - все было нипочем с Бениовским, к нему Ваня крепко привязался еще в Большерецке. Сам большой фантазер, широко образованный, полный энергии, тридцатилетний Бениовский легко внушил своему ученику вкус к приключениям, к странствованию по белому свету. Взрослые же странники по свету все больше теряли доверие к Бенковскому. И не могли повернуть, изменить сложившееся положение по своему желанию. Не знали, что делать. Василий Панов погиб, Батурин стар, измучен плаванием. Хрущов не вмешивался. Один Ипполит Степанов бессилен был справиться с Бениовским, единственным человеком здесь, знавшим, чего он хочет.

Русское правительство потеряло из виду своих взбунтовавшихся подданных с Камчатки. Через год, однако же, дошли сведения о пребывании беглецов в Макао. Иркутский губернатор кавалер Бриль в "Реляции ее императорскому величеству августа 31 дня 1772 года" так доложил "о ушедших из Камчатки в море злодеях":

Возвратившийся "из китайского государства... пограничный комиссар Игумнов... в столичном китайском городе Пекине... слышал от миссионария Августина, что еще прошедшего лета к полуострову Манако пристал корабль; на нем капитан говорит по-латыни, всех с ним людей около ста человек, и сказывают о себе, что они... прибежали на том судне от реки Амура для торгования... и в самом деле имея пушин привезли немало и товару российского, но какой именно товар, сколько пушин и как зовут капитана, о том он Августин и сам неизвестен: но будучи в Макао из них тот капитан и с ним шестнадцать человек померли, а оставшие принимают намерение тут поселиться... о сем рабски донеся, почитаю вышеписанных людей за тех самых злодеев, которые учинили побег из Камчатки" (л. 1).

В Макао стоянка была долгой, вокруг все чужое: субтропическая природа, кипение людного мирового порта. И здесь Бениовский раскрыл себя полностью, чувствуя свою силу в городе на перекрестке морских дорог, где раздолье для искателей приключений.

Вначале россияне удивлялись, нахвалиться не могли радушию португальцев. Все они с борта гальота были свезены на берег и помещены в приготовленный для них дом. Губернатор доставил съестные припасы в изобилии, невиданные фрукты, табак. Оказалось же, что Бениовский продал губернатору гальот со всем такелажем и вооружением.

Степанов подал через голландских агентов жалобу в Кантон китайскому правительству, с которым у России были дипломатические связи. Против Бениовского восстала почти вся команда проданного "Святого Петра". Вот как пишет русский резидент в Париже Н. Хотинский генерал-прокурору Вяземскому 26 августа/6 сентября 1773 года со слов тех "камчатцев", которые уже прошли кругом света и теперь просились домой, на родину:

"Сколько я с ними ни говаривал, всегда они мне одинаково твердили, что злодей Бениовский обманул их кувертом, который увидя запечатенный российским гербом, и около оного выгрыдировано ж следующую надпись, собственная печать его императорского высочества, послужило им то убеждением всему тому, что им насказано было; очень они усумнились только в дороге по последовавшему в Макао несогласию между Бениовским и называемым Ипполитом Степановым, которой им тогда рассказал, что все обман, как то и в приложенной тетради из письма того Степанова явствует".

Вовсе не бесхитростны были такие люди, как шельмованный казак Рюмин и камчатской канцелярии секретарь Судейкин. Если они и приехали такими на Камчатку, то там жизнь их многому научила. И прежде всего изворотливости, находчивости. Конечно, Бениовский провел их баснями о высоком назначении этого "куверта". Но бунт на Камчатке назревал еще до приезда Бениовского, который только ускорил его. Теперь беглецы валили все вины на Бениовского; так некоторые соратники Емельяна Пугачева, предав его, связали и представили начальству, объясняя свою роль в мятеже обманной "грамотой" Пугачева. Н. Хотинский продолжал свой доклад князю Вяземскому:

"Наши люди, сведав о том (обмане.- Авт.), стали роптать и негодовать. Бениовский же, узнав о таком их неудовольствии, писал им письма под литерами А. В., стараясь их оными успокоить. Но как положили они не отдавать ему своего журнала, то он отнял у них оный сильной рукою, и грозя поморить всех в тюрьме, тем устрашал их; почему склонились они с ним ехать в Европу в надежде, что легче представится им тамо случай возвратиться в отечество" (л. 95).

Бениовский сумел доказать губернатору Макао свои полномочия на продажу и пушнины, и гальота, недовольство спутников объявил бунтом экипажа против капитана. Все это облегчалось тем, что никто из беглецов не мог говорить с губернатором, который знал только португальский и латинский языки. Лишь Бениовскому, воспитаннику Венской военной академии, латынь была знакома.

Команда гальота была посажена в тюрьму. Беда одна не приходит. В Макао, в непривычном климате, умерли пятнадцать человек - не столько, может быть, от лихорадки, сколько от удручения. Умерли штурманский ученик Зябликов и штурман Максим Чурин, оставшись без корабля на неведомой земле. Умер Турчанинов, старый камер-лакей Анны Иоанновны.

Через 35 лет русские моряки в этих же жарких широтах плыли без смертей, даже без массовых заболеваний. В Петербурге полагали, что россияне еще не приспособлены для плавания в южных морях, хотели пригласить английскую команду на корабли Крузенштерна. Но он настоял, и без потерь, без болезней, без аварий и без порчи столь разнообразного груза обошел кругом света.

Давно замечено: в полках, успешно наступающих, у победителей и раны быстрее заживают, и больных мало. Но камчатцы и до того вряд ли чувствовали себя победителями, а теперь, утратив корабль, последний клочок родной земли, совсем растерялись. Без языка, не понимая чужой жизни, не видели для себя и места в ней.

КРУГОМ АФРИКИ

В начале 1772 года путешествие возобновилось. Бениовский зафрахтовал в Кантоне два французских корабля - "Ле Дофин" и "Ле Ляверди" - для плавания до Порт-Луи, на юге Бретани. В начале января 1772 года беглецы сели в китайские джонки и доплыли до Кантона. Там погрузились на корабли и отправились во Францию. Вот как пишет об этом сам Бениовский в "Путешествиях и воспоминаниях":

"10-гo (декабря 1771 г., Бениовский датирует по новому стилю.- Авт.) я собрал всех моих компаньонов и предложил им грузиться на французские суда, чтобы вернуться в Европу. Они согласились и подчинились полностью моим распоряжениям.

22 (января 1772 г.- Авт.) мы заняли наконец-то два судна, первое было "Ле Дофин", шестидесятичетырехпушечный корабль под командой дворянина и кавалера Сэнт-Илера, на борт которого я поднялся с половиной моих людей; второй корабль назывался "Ле Ляверди", пятидесяти пушек, туда погрузилась другая половина. И мы подняли паруса к Иль-де-Франс".

Из Китая к Иль-де-Франсу, как тогда назывался остров Маврикий, а затем к берегам Африки отправилось уже куда меньше камчатцев, чем их было на борту "Святого Петра".

Не хватало и Ипполита Степанова. В Макао произошла стычка между тремя ссыльными, которые были когда-то вместе привезены в Большерецкий острог. Степанов и швед Август Винблан выступили против Бениовского и были посажены им в карцер. Но Винблан пошел на мировую - уж очень сроднились они с Бениовским еще со времени побега из казанской ссылки в Петербург. Да и на родину швед поскорее хотел попасть. А со Степановым оказалось посерьезнее, пошла уж открытая вражда. Многое в действиях Бениовского претило бывшему депутату российского дворянства. Бениовский описывал это так. "В этот день (10 декабря 1771 года.- Авт.), уступая извинениям и просьбам месье Винблана я склонен был освободить его. Но так как я больше не мог доверять месье Степанову, который нарушил свое обещание и опять задумал возвращение, я заплатил ему 4 тысячи пиастров и предоставил ему идти, куда заблагорассудится. Он отправился в голландскую компанию, директор которой м. Лёрё, надеясь получить от него сведения о нашем плавании, принял его и отправил в Батавию".

Степанов остался в Макао. Вероятно, он действительно побывал в Батавии, а оттуда через восемь-десять месяцев прибыл в Лондон. Там на его имя и был получен указ Екатерины:

"Указ нашему подданному Ипполиту Степанову. Усмотри из твоего нам чрез министра нашего при королевском великобританском дворе, статского советника Мусина-Пушкина представленного всеподданнейшего прошения, что ты во всех твоих прежде учиненных преступлениях имеешь чистосердечное раскаяние и с оным прибегаешь к монаршему нашему милосердию, восхотели мы призрить твое бедственное странствование, и вследствие того сим нашим указом всемилостивейше прощая тебя во всех прежних винах, повелеваем тебе явиться упомянутого нашего в Лондоне министра Мусина-Пушкина для обратного оттуда в отечество в озвращения. Екатерина. В С. Петербурге 22-ro ноября 1772-го года"

(л. 430).

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Но как было Степанову вернуться? Ведь это он сочинил "Объявление" - обвинение Екатерины. Он говорил о бедствиях народных при ее царствовании. А, может быть, Степанов снова отправился в бесконечные странствования изгнанника из отечества, не дождавшись "всемилостивейшего прощения". Известно одно -Степанов был в Лондоне в конце 1772 года. Указ Екатерины "возвращен из Лондона от полномочного министра Мусина-Пушкина" без отметки о смерти Степанова.

Вскоре в пути от Кантона к экватору умер Батурин. О Батурине не раз вспоминала Екатерина II - чаще, чем о Бениовском . Уже после его смерти писала о нем: "Что касается до Батурина, то замыслы его дела вовсе не шуточны. Я не читала после и не видала его дела; но мне сказывали наверное, что он хотел лишить жизни императрицу, поджечь дворец и, воспользовавшись общим смущением и сумятицею, возвести на престол великого князя. После пытки он был осужден на вечное заключение в Шлиссельбурге, откуда, в мое царствование, пытался бежать, и был сослан на Камчатку, а из Камчатки убежал вместе с Бениовским, по дороге ограбил Формозу и был убит в Тихом океане" .

Екатерина назвала Батурина капитаном Бутырского полка. Сам он "Именовал себя полковником артиллерии и кабинетским обер-курьером, чем никогда он не бывал,- писал генерал-прокурор Вяземский.- Что ж касается до ...заговорской тетрадишки, которая наполнена самыми пустыми, сумасбродными словами... жжечь" .

В действительности Батурин был подпоручиком Ширванского полка. После разжалования и ссылки в Сибирь долгo тянул солдатскую лямку, снова дослужился до подпоручика, теперь уже Шуваловского полка, размещенного под Москвой. И снова арест: "сумасшедший дворянин" пытался привлечь к участию в дворцовом перевороте мастеровых людей, за 25 лет до Пугачева поднимал народный бунт. Во время пребывания Елизаветы в Москве летом 1749 года, Батурин, офицер полка, вызванного для усмирения рабочих людей суконной фабрики Болотина, задумал с помощью солдат и восьмисот бастующих мастеровых заточить Елизавету, убить Разумовского и возвести на престол Петра Федоровича-впоследствии Петра III. "Его высочество мог бы всякому бедному против сильных защищение иметь",- говорил Батурин. Через 76 лет правнуки этих мастеровых бросали в приверженцев царя дрова и камни на Сенатской площади. "Московский агитатор" - назвали Батурина в одном из русских журналов в конце XIX века. "Агитатор" после "крепкого содержания" в тюрьме еще 16 лет, с 1753 до 1769 года, просидел "безымянным колодником" в Шлиссельбурге. Ночами в тюремном окне искал Батурин звезду своего императора, чтобы говорить с ней. Он потерял надежду земными силами побороть социальную несправедливость. В 1768 году Батурин, искатель правды в дворцовых переворотах, написал письмо Екатерине и за это по старинному пути колодников, через Сибирь и Охотский порт, прибыл в Большерецк в 1770 году.

Нашел ли Батурин в тот свой последний вечер звезду императора на чужом южном небе?.. После смерти Батурина из русских офицеров с беглецами оставался только бывший лейб-гвардии Измайловского полка поручик Хрущов, да и тот, надо думать, не мог оказать большого влияния на ход событий. Ведь он единственный не подписал "изменническое" заявление в сенат. Но перейти на службу Франции он, видимо, уже был готов, как и адмиралтейский лекарь Магнус Мейдер.

"4 февраля мы перешли линию экватора". Это писал Бениовский - значит, по новому стилю. Непривычная, тяжкая для россиян жара. Куда завели удаль и несчастье! На палубе смола закипала в пазах. Лекарь Мейдер в иные дни пускал кровь 20 человекам. Впервые большая группа российских людей пересекла экватор (до того были отдельные волонтеры на службе в английском флоте). Что видели они в своем долгом пути? Конечно, множество торговых и военных кораблей на этой столбовой морской дороге. Но вряд ли их радовало море. Они не вглядывались нетерпеливо в даль, не бросались к бортам, чтобы увидеть очертания выплывающей из океана земли.

На скольких языках раздавался в океанах этот ликующий возглас "Земля!" Но во время этого первого путешествия русских по южным морям клич "Впереди земля!" не вызывал, верно, отклика в сердцах. Смотрели на север. Многие думали о возвращении в Россию.

Бениовский вел растерявшихся людей на запад. Безудержная энергия, богатое воображение и это удачливое для него плавание воодушевляли Бениовского. Он задумал овладеть островом Формозой с помощью французского флота. Увез все архивные документы Камчатки и был уверен, что во Франции высоко оценят их и поднятый в русских приморских владениях бунт. Между Россией и Францией тогда была "сильная размолвка" в связи с разделом католической Польши и успехами России на турецких границах. Шли быстро. Попутный ветер держался почти весь путь до следующей стоянки - до острова, который в это время принадлежал французам и назывался Иль-де-Франс, а до 1710 и после 1810 года, при голландцах и англичанах, был известен как Маврикий. Это и современное его название.

"16 марта живы и здоровы прибыли на Иль-де-Франс",-пишет Бениовский. Рюмин дает дату по старому стилю и гoворит о Мориции (Маврикии): "...Находились в пути марта. по 6-е число, а того числа прибыли к городу Мориции благополучно, где и стояли на якоре по 24-е число марта ж". Восемнадцать дней, тягостно долгих на стоянке в ожидании отправления. Но ведь даже с бортов корабля, тоскуя, болея, можно увидеть много неожиданного, местного. И ничего нет в записях Ивана Рюмина. Безразличие к окружающему, подавленность от тягостных дум, сосредоточенность на одном. Зачем бежали, куда плывем! Так арестантские партии на дороге в Сибирь не осматривались в попутных городах, не вглядывались в Уральские горы, выбирая натруженными ногами место поровнее.

Чтобы как-то представить Рюмина на этом острове, мы поискали старые и нынешние записки о Маврикии. В старых скупы описания. Из новых широко здесь осматривался ленинградец Виктор Конецкий.

Иван Рюмин, шельмованный казак, бывалый, разбитной, грамотный, что же ты не всмотрелся на этом острове, не написал о том, что ты увидел? И Конецкий пишет: "Черт знает, но я потерял юмор. Тени голодных собак, запах гниющего мяса возле рынка, унылые куры". И вольному плавателю в гостях хорошо, а дома лучше.

Может быть, Рюмину вспомнилось по контрастности серое небо Камчатки и вставшие на дыбы вершины гор с открытыми жерлами, когда в борта корабля пахнуло ароматом Маврикия, теплым душистым воздухом незнакомой жизни. Красота и богатство природы, изобилие плодов, груды фруктов на траве, орехи в половину тыквы и веселый говор на пристани - это, должно быть, так обидно, оскорбительно непохоже было на рыбный неулов целых полтора года, злые лица начальников, унылое равнодушие молчавших товарищей. Сколь здесь шумно ликуют с большой сытости! В Большерецке у канцеляристов убогая жизнь наравне со ссылочными людьми. Рюмин, небось, только махнул рукой. Эта приятность жизни не нам назначена. Хорош квас, да не про нас.

А как дороги были бы нам, через двести лет, хоть пять малых строк об увиденном тогда. И не бог весть как трудно написать их и в скорби душевной.

Но, может быть, и не так было. Может быть, слишком скоры сопоставления, приравнение наших суждений к взглядам людей давних времен.

И все-таки, конечно, крепко держали горести и заботы дня, не давали оглядеться. Рюмин видел этот чуждый и вовсе ненужный ему мир только применительно к своей дальнейшей судьбе и к судьбам товарищей. Он не замечал самого Маврикия. Смотрел и не видел, сосредоточенный на одной думе, как выйти из беды.

Есть у Герберта, Уэллса рассказ, "Остров Эпиорнис", о матросе с торгового судна, попавшем на необитаемый остров. Там матрос наблюдает чудо и даже участвует в совершении чуда. Он согревает яйцо ископаемой гигантской птицы Роха с Мадагаскара. Выращивает глубокой давности зародыш птенца до взрослой птицы. Но матрос нисколько не задумывается о чудесной удаче. Он откармливает птицу из боязни одиночества. Он живет вместе с существом другой, давней эпохи, не догадываясь даже, не видя значительности этого события. Его интересует одно: улыбаясь, он считает нарастающее за четыре года свое жалование от хозяина судна: законный простой не по вине матроса.

Так же и Рюмин не замечал самого острова Маврикия. Он соразмерял свои вины с возможной карой. Примеривал слова раскаянья. Подыскивал объяснения, чтоб свалить всю вину на офицеров и Бениовского. Казнят или только снова сошлют нас? А вдруг и дохнуть дадут хоть сколько в России!

Хоть бы немного строк в "Записках" об отношении Рюмина и его товарищей к увиденному! Ведь в мелких замечаниях, в пророненных невзначай необдуманных словах при внезапном удивлении, страхе, нечаянной радости так хорошо угадывается душевное состояние. Как помогли бы нам эти строки протянуть мост через два века!

Мост не только к тем людям, что плыли с Бениовским. Но и к русскому человеку того срединного слоя - зажиточных мещан и мелких чиновников провинции. Вместе с Рюминым и штурманом Бочаровым эти "Записки" писал Спиридон Судейкин, секретарь коменданта Большерецка. Он мог по своей должности быть в центральных губерниях чиновником 13 класса, провинциальным секретарем. Это были уже достаточно грамотные люди, они могли читать книги о путешествиях, географии. "Записок" Рюмина не читали, да и теперь кто читает!

Ими не воспользовался Крузенштерн. Не мог читать их и Головнин перед своим плаванием, пленом в Японии. А ведь в "Записках" отмечено каждое причаливание корабля на всем пути. Приложена морская карта плавания "Святого Петра" от Камчатки до Макао. Никому тогда не известный маршрут. Карту составил опытный штурман Бочаров (штурманский опыт Бочарова высоко оценил Кук). В "Записках" указаны бури и штили на определенных по-морскому пунктах. Писано об опасностях причаливания к неизвестным побережьям, о мелях, подводных скалах. О столкновениях с местными жителями на Японских островах. И о голоде, нехватке продуктов, трудностях поисков пресной воды в пути до Макао. Обстоятельно рассказано о состоянии здоровья русских плавателей на разных широтах, что так нужно было Крузенштерну, когда он доказывал Адмиралтейству о пригодности русаков к плаваниям в южных морях и отбирал первых матросов в рейс на Дальний Восток.

А история "Записок" Рюмина такова. Написаны они секретарем капитана Нилова Спиридоном Судейкиным по путевым записям Ивана Рюмина. В 1773 году "Записки" поданы, вместе с картой Бочарова, русскому резиденту в Париже Н. К. Хотинскому. Он переслал их в Петербург. Оттуда "Записки", вероятно, передали иркутскому губернатору, ведавшему и Камчаткой. Там "Записки" могли быть полезны местным морякам. Так мы полагаем. Достоверных сведений не нашли.

В. Н. Берх (1781 - 1834), моряк, историк флота и морских географических открытий, приобрел в Сибири "подлинник сих Записок" и напечатал их под неполным названием (полное в полстраницы) в "Северном архиве" в 1822 году. "Записки сии сообщены нам почтенным В. Н. Верхом... который во время путешествия своего по Сибири приобрел подлинник сих Записок... Описание путешествия Рюмина хотя без излишних украшений должно предпочитаться роману, изданному самим Бениовским, или Бейпоском... В. Н. Берх в описании побега Бениовского (см. "Сын отечества", № 27 и 28 1821 года) достаточно опроверг все нелепые его выдумки, которые доселе почитаются у иностранцев историческими истинами".

Мы в нашем рассказе пользуемся этими записками Рюмина и Судейкина, написанными на. чужбине, привезенными и сохранившимися в Архиве древних актов в Москве. Записки Рюмина и Судейкина достоверно, хотя и предельно кратко, передают обстоятельства тяжкого плавания, с голоданием в пути, смертями товарищей, тоской по родине. Пребывание в Порт-Луи, в Париже и возвращение в Петербург. Достоверность этих записок подтвердили все дальнейшие проверки Тайной канцелярии в Петербурге н последующие исторические исследования ученых.

Из "города Мориции" (Маврикия), писал Рюмин, "отправились марта 24-го числа и следовали морем благополучно мая по 4-е число, а того числа пристали к пустому острову для ловли черепах морских... отправились того ж мая 11-го числа до города французского Иллуриана,. куда и прибыли 7-го числа июля, и пристав, переехали чрез залив в Порт-Луи...".

Вот и Франция. Лаконичнее некуда.

Бениовский в своих мемуарах (стр. 208) сообщает подробнее. Говорит о стоянке на Мадагаскаре: "12 (апреля-Авт.), мы бросили якорь на острове Мадагаскар, я сошел у форта Дофин. Губернатор Иль-де-Франса своими рассказами о некоторых особенностях этого огромного и прекрасного острова вызвал у меня желание ознакомиться и покорить его. Но, к сожалению, мое пребывание не было там долгим. 14-го я вернулся на борт". Мыс Доброй Надежды обогнули, пишет Бениовский, 27 апреля. И 18 июля были во Франции. "18 июля счастливо прибыли к острову Санткруа. Тотчас как стали на якорь, я послал офицера к наместнику короля в Порт-Луи испросить его позволения мне и моим компаньонам остаться здесь; что было разрешено".

ДОМОЙ - И СНОВА В СИБИРЬ

Путешествие, казалось, уже подходило к концу. В Порт-Луи, писал Рюмин, "определена нам была квартира, и пища, и вина красного по бутылке в день, и денег по некоторому числу из казны королевской, и жили мы в том городе Порт-Луи марта по 27-е число 1773-го года, и того восемь месяцеви девятнадцать дней".

Из тех, кто сумели живыми добраться до Франции, добрая половина решила вернуться в Россию.

Из "Записок" Рюмина: "А того 27-го числа марта (1773 года.- Авт.), испрося у вышеписанного венгерца Бейпоска о пропуске пашпорты, пошли из Порт-Луи в столичный французский город Париж; всего и с одной женщиной шестнадцать человек (пешком 450 километров.- Авт.), а прочие, не хотя выехать в Россию, остались при венгерце... а пришли в Париж в апреле месяце... явились к российскому резиденту г. советнику Николаю Константиновичу Хотинскому... 16 числа апреля подали к нему г. Резиденту Судейкин, Рюмин... Бочаров, сочиненный нами о путешествии нашем сей журнал, который приняв, отправил в Россию по почте...". Хлопотать и ждать ответа из Петербурга пришлось несколько месяцев. Наконец Екатерина, благосклонная к "русакам, любящим Русь", простила им бунт и бегство на казенном корабле - лишь бы меньше было огласки у себя и за границей. Писать, говорить как о бунте, так и о плавании было строго запрещено, в уверение чего вернувшиеся должны были целовать крест и евангелие.

Получив ответ через Н. К. Хотинского, 16.мужчин и жена Рюмина на торговом судне "Маргарита" из Гавра отправились в Петербург и 30 сентября 1773 года прибыли в Кронштадт.

Вот как описал свидетель их мучительного ожидания визы на родину резидент Хотинский князю Вяземскому 26 августа/6 сентября 1773 года:

"Сиятельнейший граф милостивый государь, податели cero те самые нещастные люди, которые увезены были из Камчатки, и по человеколюбию вашего сиятельства ущастливились теперь возвратиться в отечество, всего их числом семнадцать человек, а имена их следующие.

1. Спиридон Судейкин канцелярист. 2. Дмитрей Бочаров штурманский ученик. Компании Тотемского купца Федоса Холодилова работные, и промышленники: 3. Кондратей Пятченин, 4. Яков Серебреников, 5. Иван Шибаев, 6. Егор Лоскутов, 7. Алексей Мухин, 8. Иван Казаков, 9. Коряка Егор Брехов, 10. Камчадал Прокопей Попов, 11. Козма Облупин, 12. Иван Масколев. Матрозы Охотского порта: 13. Василей Ляпин, 14. Петр Сафронов, 15. Герасим Береснев, 16. Казак Иван Рюмин служил за копеиста, 17. жена последнего Любовь Савина (Савишна.- Авт.). Над всеми ими во время бытности их в Париже, имев власть и присмотр как за поведением их, так и в закупке нужного для пропитания их называемый Кондратей Пятченин, который первый ко мне явился с другими двумя своими товарищами... На покупку хлеба выдавал я Пятченину деньги, который был для них общий, для того, что хотя и определил я каждому по полутора фунта на день, были в артели их такие, которым определенная порция недоставала, а другим излишествовала... Сколько я с ними не, говаривал, всегда мне они одинаково твердили, что злодей Бениовский обманул их кувертом... Прощаясь с Степановым дал им сей своеручное письмо... которое у них завалилось было и нашлось тому пять дней. В оном изволит ваше сиятельство усмотреть, что тот Степанов всю вину на себя снимает..." (лл. 94 - 95).

Как встретили в России камчатских беглецов, невольных, по их словам, мятежников противу ее императорского величества, вовлеченных "злодеем" Бениовским, но одобрявших бунтарское "Объявление" Степанова и подписавших присягу другому императору России? Блудных сынов, заблуждавшихся подданных, казалось, нельзя было не принять благосклонно. Вся Европа уже прослышала о "героическом подвиге" Бениовского на Камчатке, вывезшем даже служебный архив с окраины России.

Хотинский дал на руки Кондратию Пятченину сопроводительную бумагу: "Я нижеподписавшийся даю знать всем, кому о том ведать надлежит, что объявители сего все российские подданные возвращаются по высочайшей ее императорского величества воле отсюда в Санктпетербург". Перечислены поименно все семнадцать человек. "Того для прошу всех до кого сие касаться может, оных россиян не токмо нигде не задерживать и везде безостановочно пропускать, но и в потребных случаях подавать им всякое возможное вспоможение, за которое при оказиях я должное признание оказывать не оставлю. Во уверение чего своеручно подписуюсь. Париж от 6 сентября/26 августа 1773 года. Н. Хотинской" (л. 139).

30 сентября 1773 года семнадцать человек прибыли в Кронштадт. Оттуда - в Петербург. Казалось, путешествие из Камчатки домой на этом кончилось. Но получилось не так. Предстояло совершить обратный путь на Восток, уже посуху. Пересечь всю Россию на телегах и в санях.

Екатерина решила вернуть "нещастных людей" на Камчатку и в Сибирь. Якобы по их собственному желанию.

2 октября Вяземский получил от Екатерины указ: "...И отобрав у них желанье отправить каждого в то место куда сам изберет, естьли б же все желали ехать паки на Камчатку, тем бы и лутче, ибо их,судьба была такова, что прочих удержать от подобных предприятий" (л. 93). В Петербурге решили не оставлять этих беглецов в столице. Прямо держать их под арестом не было причин - ведь помилованы. А их естественные после долгого отрешения от России разговоры с петербуржцами вовсе нежелательны. И князь Вяземский уже 3 октября писал из Тайной экспедиции в Иркутск губернатору Брилю: "Ее императорское величество в данном мне высочайшем за подписанием собственная руки указе повелеть соизволила известных вашему превосходительству беглецов из Большерецка штурманскому ученику Дмитрею Бочарову, матрозам Василью Ляпину, Герасиму Бересневу [Перечисляются беглецы) ... Вины им отпустить и от всякого наказания из высочайшего свово милосердия в рассуждении их раскаяния и что они в сие преступление введены некоторым бездельником по сущей их простоте и невежеству... с тем однако ж чтоб их всех внутрь России, как-то в Москву и Петербург, никогда ни для чего не отпускать... и для учинения с ними объявленного по желаниям их определения к вашему превосходительству за присмотром отправлены, коим прогонные деньги из Тайной экспедиции до Иркутска выданы, тех же кои поедут в Охотск, покорно прошу приказать на дорожные издержки снабдить их из губернских доходов" (л. 144).

Так и сослали "по собственному желанию". Могли они разве противиться? Даже передохнуть в Петербурге не дали. Всех спровадили к "месту жительства" уже 5 октября. В спешке отправления беглецов отстал Петр Сафронов, Его отправили одного. "Охотского порта матроза Петра Сафронова, для определения его в тот порт... отсюда за присмотром сенатского солдата отправлен... с помянутым Сафроновым обходиться ласково, наблюдая только того, что бы он не напивался пьян и ат тебя куда уйти не мог",- приказывал сам князь Вяземский (лл. 152 - 156).

В журнале "Русская старина" через сто лет писали: "Судейкин и Рюмин с женой пожелали жить в Тобольске, Бочаров в Иркутске, с увольнением от службы; матросам Ляпину и Березину назначено служить в Охотске; матросу Сафронову дана отставка, с тем чтобы он жил в Охотске или на Камчатке; прочим восьми рабочим Холодилова остаться в Иркутске, с приписью в купечество".

Так кончилась для этих семнадцати эпопея, длившаяся больше двух с половиной лет. Пятеро других умерли в Лорианском госпитале, неподалеку от Порт-Луи. Остальные остались с Бениовским.

Путь вокруг Азии, Африки и Европы впервые проделала и русская женщина, Любовь Рюмина. Океанами с Камчатки во Францию, пешком по французской земле до города Парижа, морями из Гавра в Петербург и на лошадях в Сибирь.

НА МАДАГАСКАРСКОМ БЕРЕГУ

Безудержная энергия Бениовского, пылкое воображение, и удачливость звали его к новым приключениям. Он мог быть уверен, что во Франции оценят и привезенный им архив Камчатки, и самую весть о бунте в русских приморских землях. А свой проект колонизации Формозы он через начальника порта послал министру иностранных дел Франции герцогу д'Эгийону, к тому же заинтриговав его, обещанием раскрыть тайны секретного трактата между англичанами и русскими о Дальнем Востоке. Этот трактат был выдуман Бениовским. Начальник военного порта передал сообщения Бениовского морскому министру графу де Бойна, который доложил об этом королю.

"2 августа,- пишет Бениовский,- я получил приглашение герцога Эгийона, доставленное мне государственным гонцом. 8 августа я прибыл в Шампань, где тогда находился министр, который принял меня с уважением, радушно, предложил мне вступить на службу его короля и пообещал дать в мое распоряжение пехотный полк".

Но вместо Формозы Бениовского решили послать на Мадагаскар во главе "полка волонтеров".

В конце 1773 года они отплыли туда. В 1774 году высадились в северо-восточной части острова в заливе Антонжиль и построили в устье реки Антанамбалана, близнынешнегогорода Маруанцентры, поселок и крепость Луисбург. В России писали о Бениовском: "...В том же году [1773]... отправился на Мадагаскар, завел там селение, но после беспрерывных ссор с природными тамошними жителями и с начальниками Иль-де-Франса возвратился в Париж. Министерство, удостоверившись в его шарлатанстве, отринуло дальнейшие егопредложения..." .

Дальше в этой записке: "Возвратясь в Порт-Луи 19 марта 1773 г., он (Бениовский) убедил 11 человек следовать за ним в назначенную по воле короля морскую экспедицию. В том числе были священнический сын Уфтюжанинов, бывший приказчик Холодилова Чулошников, два матроса: Андреянов (с женой) и Потолов и шесть бывших работников Холодилова".

По другим источникам их было не 11, а 12 человек:

"...С Беньевским отправилось на Мадагаскар 12 человек россиан, но кто они таковы были и какой постиг их жребий, о том не мог я получить ни малейших сведений. Вероятно, сделались они там жертвой климата или свирепых жителей".

Так писал первый исследователь судьбы бунтовщиков В. Н. Верх еще в первой четверти XIX века. "23 марта отправился Беньевский в море и 28 сентября (1773 года.- Авт.) прибыл в Иль-де-Франс. Преодолев здесь множество препятствий от начальства, которому новое заселение сие было совсем не по мысли, мог он насилу отплыть к Мадагаскару 2 февраля 1774 года... Проведя здесь более полутора года в беспрестанной борьбе как с жителями, так и с начальниками... Иль-де-Франса, решился наконец Беньевский бежать также и отсюда".

Действительность была куда сложнее. Негоцианты и чиновники Иль-де-Франса видели в Бениовском конкурента и противодействовали ему. Они считали восточные и северо-восточные берега Мадагаскара ареной своей коммерческой и колонизаторской деятельности. Но все же Бениовскому удалось распространить свое влияние на довольно обширную прибрежную область.

Скудные сведения о жизни Бениовского и его спутников на Мадагаскаре пополнились совсем недавно новыми документами, в том числе письмами Бениовского. Интересно и то что документы, опубликованы на самом Мадагаскаре - Малагасийской академией, и то, что в них прямо говорится о переписке и торговых связях Бениовского с Капштадтом. Это материалы французского капитана де Берюбе-Дюдемена, относящиеся к 1774 году ,- о торговле Мадагаскара с Европой, Индией, Южной Америкой.

На Мадагаскар плыли корабли за рисом, быками, драгоценным деревом - и "увы, также за черными невольниками", как сказано в предисловии к этим документам. А туда доставляли, кроме "синих и красных платков из тонкой ткани, зеркал разной величины и ножей различного применения", также бочки с порохом, ружья для местных вождей.

Основанный Бениовским Луисбург стал одним из торговых портов Мадагаскара. "Там барон Бениовский по указу короля Франции учредил торговый пункт",- говорится в предисловии. А "в те времена начальник торгового порта был жалован королем Франции чрезвычайными полномочиями, большими правами". Луисбург вскоре стали посещать торговые суда - и укрываясь от бури, и для несложных, легких починок судов. Влияние Бениовского усиливалось. В письме начальнику рейда де Мапамданту в заливе Бомбеток Бениовский писал: "Сего 16 июля 1774 в Долине Волонтеров... Жду с часу на час новой подмоги, новых войск для новых действий. Министр уже экспедировал мне солдат... Живу ныне в Долине Волонтеров. Воздух здоров, чувствую себя прекрасно... со всеми моими детьми-волонтерами. Вдохновленный их мужеством, уверяю их в моей признательности...".

Тут же приведены и два письма Бениовского на мыс Доброй Надежды Першерону - капштадтскому уполномоченному по делам короля Франции:

"Сего 20 июля 1774 в Луисбурге, Остров Дофин... Рекомендую господина Берюбе. Окажите содействие в его делах, нуждах и в случае, если он прибудет на борту судна, которым он командует, то прежде всего помогите ему в загрузке судна вином, мукой и тому подобным, что я приказал отнести в королевский счет".

"Луисбург, Остров Мадагаскарский 22 ...бря 1774. Господин Дюдемен (тот же Берюбе-Дюдемен.- Авт.), капитан частного судна, названного "Бугенвиль", по королевскому указанию выполняющий миссию на этом острове, получил наше дозволение плыть на Кап и сыскать продовольствие для нас... соления, сухари, вино мадеру и водку. Капитан получил от меня чек для этого в четыре тысячи и несколько пиастров. Чек пригоден только для закупок в магазинах... Барон де Бениовски".

В этот раз провиант для отряда Бениовского задержался надолго. "Бугенвиль", потрепанный бурей, отремонтированный кое-как в плохо еще оборудованном для починок Луисбурге, попал во вторую бурю. Прибыл на Кап лишь в феврале 1775 года. Капитан "Бугенвиля" писал Першерону: "На мысе Доброй Надежды, сего 18 февраля 1775. Мсьё! Вчера я имел честь передать вам бумаги, которые господин барон де Бениовский вручил мне при моем отплытии из залива Антонжиль, Остров Мадагаскарский. В пути корабль дал течь. Я прибыл без припасов, без денег, без средств. Таково, мсьё, мое положение... Господин барон де Бениовски... рекомендовал обратиться к вам за помощью в критических обстоятельствах, в какие я попал. С уважением, В. Берюбе-Дюдемен".

И "Бугенвиль" был полностью восстановлен "со всеми доступными воображению вниманием и заботами, прежде чем стать на рейде для отправления в море",- так написали капитан капштадского порта. и глава плотников-корабельщиков 28 февраля 1775 года.

"КОРОЛЬ МАДАГАСКАРА"

Слово нашему современнику, польскому журналисту Аркадию Фидлеру, которого настолько захватил впечатляющий образ Бениовского, что более чем через полтораста лет после смерти этого человека он пытался найти на Мадагаскаре следы его деятельности.

"Выдающейся датой в жизни Беневского был день 10 октября 1776 года, когда мальгаши с восточной и северной части острова признали его своим великим королем - ампансакабе. Поступили они так потому, что Франция в результате интриг губернаторов острова Иль-де-Франс решила отозвать Бенёвского, а дело его предать забвению.

Припоминаю факт, который значительно способствовал укреплению влияния Бенёвского среди мальгашей. Его мальгашские друзья распустили слух, будто Бенёвский - потомок влиятельного на Мадагаскаре королевского рода рамини. Будто он был внуком последнего короля, дочь которого некогда была похищена и привезена на Иль-де-Франс и родила там сына. Вот этим сыном и был якобы Беневский. Дружественные племена быстро подхватили эту весть (разумеется, сам герой не очень опровергал эти слухи), и, таким образом, культ предков был использован для укрепления дружбы мальгашей с Бенёвским" .

Если и можно заподозрить Фидлера в некоторой идеализации своего легендарного земляка, то все же нельзя отказать польскому журналисту в убедительности приводимых им свидетельств. "Взгляды Бенёвского опередили его эпоху, а обращение с мальгашами было справедливее и лучше, чем обращение других европейцев, прибывающих на этот остров",- писал знаток истории Мадагаскара У. Эллис в 1859 г. В результате противоречий с колониальными властями Иль-де-Франса Бенковскому пришлось покинуть Мадагаскар, и Франция отказала ему в дальнейшей поддержке. Но жизнь Бениовского оказалась уже навсегда связанной с этим островом. "В 1783 г. старался он составить в Англии компанию для заселения Мадагаскара и нашел пособие как там, так и в Балтиморе, куда ездил с женой, и в 1785 г. вышел с американского судна на берег в Мадагаскаре" .

На американском торговом судне "Интрепид" Бениовский отплыл из Балтимора 21 октября 1784 года (по пути был в Южной Америке). Создается впечатление, что жители тех мест острова, где он был десять лет назад, любили Бениовского, уважали за отвагу. Его появление на берегу приветствовали выстрелами из двух пушек со стен выстроенной им крепости Луисбург. Выстрелы напугали капитана американского торгового корабля. Он решил, что с Бениовским все кончено. "Интрепид" снялся с якоря и ушел в море. Бениовский остался с небольшим запасом военного снаряжения и "незначительным конвоем", от которого через два месяца осталось только два человека. Все погибли от какой-тo эпидемической болезни.

И все-таки Бениовский предложил жителям вытеснить французов и избрать его правителем этого прибрежного района. Бои с французами были успешны, пока не иссякли боевые припасы, а главное, должно быть, поддержка малагасийцев. Отступая засели в крепости, построенной Бениовским. "В июне 1785 года Бенёвский с двумя десятками друзей снова прибыл на Мадагаскар. Восстанавливая после почти десятилетнего отсутствия дружеские отношения с мальгашами, Бенёвский принялся кропотливо создавать основы своего государства. Прежде всего он построил над морем вблизи Ангонцы и залива Антонжиль укрепленное селение. Правителям Иль-де-Франса он послал официальное сообщение о своем прибытии с уверением, что готов сотрудничать с французской колонией и предоставляет ей преимущественное право поставки продуктов на остров. Французы не пожелали такой расстановки сил. Они выслали против Бенёвского отряд под командой капитана Ларшера. Поход его был удачен. Если на Мадагаскаре так и не образовалось государства под управлением Бенёвского, то в этом целиком повинен непредвиденный случай. Французская пуля сразила его в самом начале стычки. Это был удивительный каприз судьбы. Никто не погиб, кроме него, невластвовавшего короля Мадагаскара" .

Странствующий по всему миру офицер, 30 лет державший в руках шпагу на службе трех держав, был сражен пулей. Скорее всего французской. Может быть, шальной. Но чьей бы ни была пуля, направленная в Бениовского, она сразила его наповал. Произошло это 23 мая 1786 года, в момент, когда Бениовский в крепости Луисбург поджигал фитиль пушки, нацеленной на солдат Людовика XVI. Шведский король Карл ХII, пораженный в висок, умирая схватился за шпагу. Успел ли Бениовский, уронив запал, выхватить клинок?

Убит паладин Барской конфедерации. Странствующий рыцарь на четырех континентах. Боец австрийской и польской армий. Да и баварской - в ее борьбе против гегемонии Пруссии. Призывавший к созданию европейского легиона для помощи молодым Соединенным Штатам в их борьбе за независимость. Человек, лично знавший Франклина. Было ему тогда 45 лет и оставались около него два европейца и тридцать малагасийцев.

О следах действий Бениовского на Мадагаскаре известный географ Элизе Реклю через сто лет писал: "Вице-королевство, основанное в 1774 году на берегах бухты Антонжиль пышным польским и мадьярским магнатом Маврикием Беньовским, пришлось покинуть два года спустя, и от бывшей его столицы, Луисбурга, не осталось никакого следа; едва лишь можно распознать ту дорогу, которую этот искатель приключений, превратившийся в... "императора" мальгашей, провел на северо-запад от Антонжильской бухты по направлению к городу Нгусти" .

Еще через несколько лет, уже в наше время, польский журналист Фидлер обошел и внимательно осмотрел на Мадагаскаре все места, связанные с именем Бенковского. Залив Антонжиль, гору, на которой стоял построенный Бениовским форт Августа и где жил Бениовский. "Ныне, понятно, там непроходимый лес, а на склонах - мальгашские плантации гвоздики,- это все. Ничто не напоминает Беневского. Как-то я пригласил учителя Рамасо на чай... Историю Беневского он изучил в школе по французским учебникам. Других историй - местных - он не знает. Гора Беневского хранит молчание".

"Во всем этом,- пишет Фидлер,- есть какая-то нелепая тревожная загадка. Нынешние мальгаши совершенно не помнят истории Беневского, не знают ни легенд, ни былин о нем. Я пытался разузнать о нем в Мароанцетре - ничего; расспрашивал здесь, в Амбинанитело,- никаких следов".

Местный учитель Рамасо объяснил это Фидлеру традициями местного племени. "...Бецимизараки знают точно, что делал даже самый отдаленный предок, зато они совсем равнодушны к делам чужих. Беневский не создал мальгашской семьи, здесь у него нет наследников по крови, поэтому можно предполагать, что память о нем предана забвению. Нет потомков, которые обязаны были бы напоминать о его деятельности" .

Но в сегодняшней независимой Малагасийской Республике о Бениовском пишут даже в краткой энциклопедии . И всегда с уважением. Считают его деятельность частью своей истории. В столице страны есть улица Бениовского. На Мадагаскаре, как и в других африканских странах, лишь недавно ставших независимыми, в сущности лишь начинается изучение своей истории. По крупицам выплывает, казалось, уже совсем забытое прошлое. Может быть, больше прояснится и деятельность Бениовского и его спутников?

Не исключено, что интересный факт, опубликованный в журнале "Мадагаскарский бюллетень" в 1972 году , может иметь косвенное отношение к Бениовскому. Оказывается, один из первых европейски образованных малагасийцев появился еще во времена Бениовского. В 1792 году он вернулся из Европы на Мадагаскар и стал первым малагасийским католическим священником (широкое распространение на острове католицизм получил лишь через 70 лет). Это, вероятно, был тот семинарист, религиозные стихи которого слышал Гёте в Риме в 1787 году на католической конгрегации. Там в присутствии трех кардиналов и многочисленной избранной публики обсуждалась программная для семинаристов тема. Где святая Мария принимала трех волхвов? В хлеве, где обычно ее и изображают с младенцем Христом, или в другом месте? Затем, после чтения стихов на учебном для семинаристов латинском языке, новообращенные в католическую веру тридцать семинаристов читали стихи на своем родном языке. В большинстве это была молодежь из восточных стран, в том числе один "мальгаш", писал Гёте в "Путешествии по Италии". Были там и эскимос, и исландец, и цыган. "Аудитория смеялась без меры, слушая чужую речь,- писал Гёте,- и таким образом экзаменационная демонстрация становилась и фарсом". "Безмерный смех" был вызван, очевидно, тем, что после торжественно-глубокомысленного обсуждения религиозной темы очень непривычным показалось пестрое чередование разноязычной декламации стихов, непонятных публике, да и сам вид "темнолицых" чтецов, растерявшихся под взглядами кардиналов.

Этот образованный малагасиец - не мог ли он иметь отношение к просветительской деятельности католика Бениовского?

Но память о Бениовском надо искать, конечно, не только и даже не столько на Мадагаскаре. Былью и небылицами, фактами и легендами о нем полна литература многих европейских стран. Их можно найти как в американских, так и в японских книгах. Разумеется, и в русских.

Самая резкая оценка Бениовскому давалась в России. Об этом свидетельствуют выдержки из различных произведений русских авторов. Такое отношение понятно. Бениовский не мог любить екатерининскую Россию и в запальчивости возводил на нее даже явную напраслину. Это, естественно, обижало и вполне достойных русских. Ну, а чиновники видели в Бениовском злодея и только злодея.

Тем не менее и в русских оценках можно найти немало справедливого. Например, у известного мореплавателя В. М. Головнина, который в начале XIX столетия прошел маршрутом Бениовского, только в обратном направлении - из Европы на Камчатку. Прожив немало времени на Камчатке и сравнив увиденное и услышанное там с мемуарами Бениовского, Головнин писал:

"Большерецк известен также стал просвещенному свету из повествования графа Бениовского, одного из польских конфедератов, который был сослан в Камчатку, склонил там к бунту несколько преступников... Но тщеславие заставило Бениовского представить место сие в ложном виде, чтобы более высказать отважность своего подвига. Бывшего в Большерецке во время сего бунта начальника, капитана Нилова, он называет губернатором; казацкого офицера - гетманом; гнилой палисад - крепостью; канавку, через которую ребенок может перепрыгнуть,- рвом; несколько человек престарелых казаков - сильным гарнизоном и пр.

Я видел в Камчатке стариков из природных русских, которые очень хорошо помнят Бениовского и тогдашнее состояние Большерецка. Они подробно мне рассказывали о всем этом происшествии. Сравнивая от них слышанное с повествованием Бениовского, видно, что в нем и одной трети нет правды. Надеясь, что в Европе ничего не знают о Камчатке, он лгал без всякого стыда ему хотелось только показать, что он сделал великое дело".

И вместе с тем Головнин восхищался Бениовским: "Но если бы он и правду написал, то и тогда довольно было бы чести его уму и отважности! Первым умел он несколько десятков всякого состояния ссылочных и людей распутных удержать от раскрытия заговора, продолжавшегося несколько месяцев; и, не быв мореходцем, мог он постигнуть сам возможность достигнуть из Камчатки в Китай; а последняя помогла ему предпринять и совершить столь опасное морское путешествие без всяких пособий, кроме карты, приложенной к вояжу адмирала Ансона" .

Интересную характеристику Бенковскому дал генерал-прокурор Тайной канцелярии князь Вяземский. Он видел Бениовского и долгое время вынужден был заниматься его побегами и "злодействами". В 1773 году Вяземский писал: "Такой азартной пришлец не оставался и там (на Камчатке.-Авт.), чтоб не поступить на новое, злейшее и отчаянное действие, которое ему и удалось... Но как притом памятого Беньовского во время заарестования в Петербурге сам я видел человеком, которому жить или умереть все едино..." .

Диапазон различных оценок Бениовского очень широк. Фантазер, искатель приключений, всесветный бродяга, защитник угнетенных, герой - да кем еще не объявляли его. Ему посвящена громадная литература. Библиография в четыреста с лишним названий приложена к новому изданию книги о Бениовском, которая была написана венгерским классиком Иокаем Мором . Но и это перечисление составляет, конечно, лишь небольшую часть вышедшей литературы. Пишут о Бениовском больше двухсот лет. Лондонский "Джентльменс мэгезин" еще в июне 1772 года в корреспонденции из Макао сообщил читателям о прибытии Бениовского. Но настоящий взрыв интереса к Бениовскому произошел после выхода его собственных воспоминаний. Они вышли в Лондоне в 1790 году (через четыре года после гибели Бениовского), в Париже - в 1791-м, а затем и в других столицах Европы. Зачитывались ими, как мемуарами Казановы или Калиостро.

Интерес к Бениовскому не исчез и потом, когда его воспоминания уже перестали быть сенсацией. Ведь он связал свое имя с множеством стран - Европы, Азии, Африки, Америки. Где только не осталось следов его деятельности - в архивах России, Польши, Венгрии, Японии, Китая, Франции, Англии, США, даже Голландии. И статьи, книги, пьесы о Бениовском появлялись и до сих пор появляются в самых разных уголках мира. В Токио и Осаке, в Кантоне, в Нью-Йорке, Чикаго и Балтиморе. В Филадельфии в 1955 году вышла работа Ефросиньи Двойченко-Марковой "Бенджамин Франклин и граф А. М. Бениовский".

Больше всего писали и пишут о нем в Польше и Венгрии - странах, где Бениовского считают своим земляком. Сто с лишним лет назад появилась поэма "Бениовский" классика польской литературы Юлиана Словацкого. О самой этой поэме, об истории ее создания теперь уже существует обширная литература. В 1939 году в краковском театре имени Юлиана Словацкого была поставлена драма Владислава Смольского "Песнь о Бениовском". Многократно издавалась повесть Вацлава Серошевского "Бениовский". В 1967 году в Варшаве издан интересный сборник документов о Бениовском.

Во Франции была написана опера "Ссыльные с Камчатки". Музыка Ф. Буальдье, либретто А. Дюваля. Мятеж на краю света. В парижской "Опера-комик" премьера состоялась 8 июня 1800 года, в Льеже - в 1802-м, в Брауншвейге и Брюсселе - в 1803-м, а в 1824 году "Опера-комик" возобновила постановку. Эта опера привлекла к себе такое внимание, что в парижских "Театре водевиля" и "Театре трубадуров" сразу же, в 1800 году были поставлены пародии на нее.

Потом, уже в нашем столетии, в Париже вышли книги Жана д'Эсма и Проспера Култру под одинаковым названием: "Император Мадагаскара". Но в большой энциклопедии "Гран Лярусс" сказано только: "Похитил дочь губернатора и бежал в Китай, где покинул соблазненную девушку, и прибыл в Париж. Получил назначение на Мадагаскар". В Германии в XVIII-ХХ столетиях появилось несколько романов и драматических пьес, начиная с драмы Коцебу "Граф Бениовский или заговор на Камчатке". "Путешествия и воспоминания" Бениовского так никогда и не вышли на русском языке. Французские, английские и другие западные издания, конечно, попадали в Петербург, Москву, да и в провинцию, но весьма возможно, что они не производили столь уж благоприятного впечатления. Многие описания России, долгого пути на Камчатку, жизни в ссылке, которыми зачитывались на Западе, выглядели для русских вымыслом - начиная с "губернатора" Нилова и его дочери, которая, по словам Бениовского, была влюблена в него до безумия и даже помогла в заговоре против своего отца.

Каждый русский читатель понимал, что коменданта островa даже с большой натяжкой не назовешь губернатором. А дочери у Нилова, как знали, на Камчатке не было. Такие и куда более заметные украшательства своей персоны и оскорбительные замечания о легкомыслии женщин и тупости офицеров настораживали читателей и сказывались в целом на их отношении к "Путешествиям и воспоминаниям" и к самой личности Бениовского. Кроме того, высказывания, порочащие русских дворян (а они и были читателями мемуаров Бениовского), умаляли прежнее восхищение его умом, одаренностью и отвагой. И все же в России не раз печатались различные материалы о Бениовском. Правда, первые публикации появились гораздо позже, чем в Западной Европе.

С этими воспоминаниями читатели могли познакомиться в кратких литературных пересказах и обработках; наиболее подробная (хотя тоже весьма краткая) была издана в Москве в 1894 году , через сто с лишним лет после смерти Бениовского. А в Варшаве, которая входила в состав Российской империи, "Путешествия и воспоминания" издавались на польском языке.

После 1917 года в нашей стране была переведена повесть Серошевского, а детский писатель Н. Г. Смирнов написал исторический роман "Государство Солнца" - он вышел в 1928-м.

Заключая свой роман, Смирнов писал: "Каждый, кто прочтет записки Беспойска, должен признать, что он был удивительный человек по части умения командовать людьми, убеждать их, воодушевлять на подвиги. Он ошибался большую часть жизни, и несмотря на это, люди все-таки шли за ним. В своих записках, написанных для продажи, Беспойск не захотел точно указать своих истинных целей, планов и надежд".

Бениовский привлекает к себе интерес в нашей стране и сейчас. Роман Смирнова переиздан в 1972 году. В 1969 году в журнале "Вопросы истории" появилась статья В. А. Балязина "Камчатский ссыльный - король Мадагаскара". А известный историк мореходства и мореплавания адмирал флота Советского Союза И. С. Исаков собрал большую библиографию работ о Бениовском и незадолго до смерти передал ее писателю и историку флота Ю. В. Давыдову.

Если задаться вопросом - кого же все-таки видели в Бениовском его многочисленные почитатели и критики во многих странах мира, то ответ получается, казалось бы, довольно простой. В этом человеке прежде всего видели авантюриста. И в изданной только что, в 1973 году, советской "Истории открытия и исследования Африки" его именуют: "известный польско-венгерский авантюрист". Но тут, должно быть, надо помнить, что слово "авантюрист" в разных языках имеет очень различный смысл. В английском и французском оно лишено того уничижительного, презрительного оттенка, что в русском. У нас если и вносится в это слово доля романтики, то это порочная романтика человека находчивого, даже одаренного, но беспринципного, нарушающего принятые обществом нравственные нормы поведения. "Авантюра" в словаре Ожегова - это "сомнительное по честности дело, предпринятое в расчете на случайный успех".

Откуда вдруг так много в XVII и XVIII столетиях авантюристов? Сколько их только на одном Мадагаскаре и кроме Бениовского. Пираты ведь именно здесь обосновали свой штаб. Среди них были и королевские офицеры, и богатые коммерсанты, и образованные люди, и прославленные мореходы, и социалисты-утописты (как капитан Миссон). Вероятно, ломка общественных отношений, основанных еще на остатках феодализма в Европе, дала возможность в сумятице неустроенности нового так смело выступать всесветному авантюризму.

Нередко это были одаренные люди. Они искали простора для применения своих сил и способностей в кастовом обществе, ограничивающем действия людей по-сословно. Они не мирились с медлительным развитием новых общественных, форм и активно вмешивались даже и в государственную жизнь. Честолюбивые, корыстные побуждения или какие-то фантастические прожекты толкали их на очень рискованные замыслы. Смелые, талантливые, они становились вождями, проповедниками, устроителями.

Авантюристы могли быстро менять курс, предавать своих сторонников ради придворной карьеры, ради положения и влияния в тех самых кругах, чью власть прежде стремились ослабить, подорвать. Гибко, находчиво улавливая слабости отдельных государственных деятелей, авантюристы добивались их покровительства.

Бениовский превосходил одаренностью, просвещенностью и чуткостью к социальной несправедливости многих из авантюристов. В нем - возможное только в те века причудливое смешение отчаянного авантюризма с возвышенными намерениями помощи порабощенным (через 75 лет после Миссона, на другой стороне Мадагаскара). Подлинный героизм, безудержная отвага - и действительные и выдуманные им любовные похождения на краях света. В его замыслах и действиях сочетание доброго и злого не могло даже и тогда не вызывать или восхищения и преданности (у его соратников), или возмущенности, негодования и проклятий (у многих "порядочных людей" той эпохи).

В наше поле зрения Бениовский попадает не только как зачинщик бунта в Большерецке и как руководитель плавания россиян вокруг Африки, но и как писатель-мемуарист, оставивший много писем. Но тут жаркое воображение и, вероятно, желание попасть в тон тогдашней литературной сентиментальности, мечтательности свели многие нужные, иногда верные описания плавания к чисто личным переживаниям и к таким, преувеличениям, что и в баснях Крылова не сыщешь.

Кто в молодости не жаждал приключений! Видеть иные страны. Подниматься в горы, за облака. Пересекать непроходимые леса. Плыть по неизвестным рекам к местам, где не бывал цивилизованный человек. И шум леса, и гул прибоя манят нас. Чудесные острова, к которым Петр Хрущов готовил побег девять лет, не увидены с гальота "Святой Петр". Бениовский стремился не к необитаемым островам, не к дивной природе. К людям рвался. Стук копыт, боевые кличи, новые битвы... И создание своего государства хоть на краю света. Вольного независимого, царства Мадагаскарского.

Эти неуемные, неуживчивые вечные искатели нового! За неуспех, провал в их новом замысле, за промахи в задуманных начинаниях их называют авантюристами. Удача, счастливое завершение, иногда и не зависящее от их талантливой находчивости, благой случай - и они герои. Героизм и авантюризм граничили, смыкались в рискованных проектах в ту эпоху назревших перемен общественной жизни и отсутствия точных знаний. Разведать мир и подтолкнуть его вперед хотели на свой страх и риск эти люди XVIII столетия, которое французы назвали Веком Просвещения.

Бениовский все тридцать лет своей взрослой жизни провел в вольных и невольных путешествиях. Он преодолел не меньшие пространства на суше и на море, чем каждый из великих путешественников еще более отдаленного прошлого. И поплатился жизнью. Да ведь и они, великие мореплаватели, тоже расплачивались за свои начинания, открытия. Колумб в цепях вернулся в Севилью. Нуньес де Бальбоа, открывший Европе Тихий океан, был обезглавлен. И все они - Колумб, Магеллан, Америго Веспуччи под чужими флагами и на чужих кораблях открывали новые пути в океаны, новые земли.

Нет этих людей. Остались их имена. Остались открытия, по-разному принятые в разные эпохи, по-разному истолкованные людьми. А восторженные и осудительные оценки выносились первооткрывателям и после их смерти. Но и сейчас по соленым водам планеты в штиль и в бурю, под ледяными ветрами и тропическими ливнями идут океанские суда по путям, открытым давними мореплавателями. Сам запах морской воды, бурливый след за кормой и возникающие на горизонте новые побережья напоминают нам те плавания, опасные, трудные, в давние времена.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ОДИССЕЯ РОССИЯН У ЮГА АФРИКИ

И наконец, эта - самая туманная - страница скитаний и злоключений участников большерецкого бунта. Их неоднократные плавания у побережий Африки, почти наверняка - стоянки на мысе Доброй Надежды и достоверно подтвержденное долгое пребывание на Мадагаскаре.

Подумать только, люди с Камчатки, не только русские, но и камчадалы - они на Мадагаскаре. В ту пору, когда в Европе мало кто и слыхом-то слыхал об этих обоих краях света - Камчатке и Мадагаскаре. И жили они не где-нибудь - Мадагаскар-то велик,- а именно в той его части, которая уже оказалась связана с российской историей. Бухта Антонжиль лишь чуть севернее острова Санта-Мария, на который когда-то должны были плыть фрегаты Петра Первого. Игрой судьбы первыми российскими людьми оказались там не официальные посланцы Петербурга, за которыми как-никак стояла мощь громадной империи, а горстка ссыльных, преследуемых этой империей. Людей, загнанных ею в такие места, из которых, казалось, и выбраться не было никакой возможности, а не то чтобы еще на другой край света попасть.

Но документы говорят о том, что они не только добрались туда, на другой конец света, но и сумели обжиться. Провели не дни и не недели - на долгое время обрели там новый дом. Жили, построили поселок и крепость, сражались бок о бок с малагасийцами. Жизнь на Мадагаскаре и плавания у африканских берегов заняли добрую толику тех лет, что провели российские люди с Бениовским вплоть до его гибели.

Сколько их было, этих русских и камчадалов, для которых берега Южной Африки и Мадагаскара стали не в диковину, а привычными - и это во времена Пугачева, Суворова, Державина и Потемкина-Таврического?

Проведя в Западной Европе и в Америке восемь лет, Бениовский вернулся на Мадагаскар. "...В апреле 1784 года,-писал Берх,- прибыл Беньевский оттуда (из Лондона.-Авт.) в Соединенные Американские Штаты. Здесь снискал он благорасположение одного коммерческого дома и убедил оный содействовать ему в покорении острова Мадагаскара...и прибыл туда 22 января 1785 года".

Уехали ли русские с Мадагаскара вместе с Бениовским в 1776 году, пробыв там полтора года? Если да, то вернулись ли они - или кто-то из них - в 1785 году? Или они все это время оставались на Мадагаскаре, ожидая своего вожака? Можно сказать лишь (по письмам жены Бениовского и по другим упоминаниям), что Уфтюжанинов, в ту пору уже юноша, сопровождал Бениовского если не во всех, то во многих его странствиях в промежутке между двумя мадагаскарскими экспедициями.

Путешествия и вся жизнь спутников Бениовского, оставшихся с ним после весны 1773 года и снова поплывших кругом Африки, поразили бы читающую публику России, ознакомили бы ее с неведомой частью мира. Но в воспоминаниях Бениовского нет ничего о жизни этих людей, да и вообще она не нашла отклика в тогдашней печати, хотя постоянный спутник Бениовского до конца его путешествий Иван Алексеевич Уфтюжанинов вернулся в 1789 году в Россию и долго еще состоял на гражданской службе в Сибири, даже оставил какие-то записки, до сих пор не обнаруженные.

"Питомец Беньёвскаго, сопровождавший его во всех путешествиях в течение 18-ти лет, лишившись своего воспитателя, в 1789 г. вернулся в Сибирь, где и поступил потом в гражданскую службу" .

Где был Уфтюжанинов последние три года, после смерти Бениовского, нам неизвестно.

Правительство хотело начисто истребить все следы бунта, дабы не напоминать об опасном примере. И бунт, и бегство - все это как бы случайное явление, и виной тому озлобление поляков и интриги французского двора. Все свалили на Бениовского, чему очень помогли мемуары его, где он приписал себе весь замысел и организацию мятежа, да и политические высказывания бунтовщиков, якобы в большой мере им внушенные.

От Бениовского, как от опасного противника благосостояния России, ждали самых неожиданных поступков. Ведь он знал слабые места обороны Камчатки. Капитану Муловскому в намеченном, но так и не состоявшемся плавании на Дальний Восток поручалось доставить на Камчатку тяжелые пушки.

Наши первые путешественники в Южное полушарие забыты. Забыт Уфтюжанинов, следовавший рядом с Бениовским, свидетель всех фантастических замыслов и похождений талантливого искателя приключений.

"М. М. Булдаков (один из директоров Российско-Американской компании.- Авт.) сказал мне, что сын протопопа Алексея воротился по убиении Беньевского с Мадагаскара в Сибирь около 1789 года и служил впоследствии при Нерчинских горных заводах",- вспоминал В. Берх. "Сын священника Уфтюжанинов остался с Беневским и ходил с ним в морскую экспедицию, по поручению французского правительства", - писал С. Максимов .

В историческом романе Смирнова все русские товарищи Бениовского остались на Мадагаскаре, когда тот в 1776 году отправился в Европу и Америку искать поддержки своим планам. Почти девять лет ждали его возвращения, живя среди малагасийцев. Правда, дождались не все. "Первыми изменили нам Чулошников и Ерофеев. Решив, что Беспойск не вернется, Чулошников собрался ехать на мыс Доброй Надежды, чтобы открыть там торговлю. Он сманил с собой Ерофеева...". Остальные жили среди малагасийцев, говорили на их языке и в 1785 ropy встретили Беспойска - Бениовского, сражались с ним против французов. После его гибели главные герои книги (один из них - Ваня Уфтюжанинов) на арабском паруснике переплыли Мозамбикский пролив "и по образу пешего хождения вышли к мысу Доброй Надежды".

Можно и дорисовать, вслед эа Смирновым. На берегу в тихом заливе океана, мешая русские и французские слова с малагасийской местной речью, рассказывали эти люди о тайге, о таежной охоте, об избах, санях, снежных сугробах. Удивленные малагасийцы верили. Они видели, как страдают русские от жары. Потом камчатские скитальцы долго слушали шорох прибоя. Непрестанное движение волн успокаивало. Жизнь всюду одинакова. Волны стирали с песчаной отмели сделанные камешком рисунки - нарты, избы, сани, колокольню и девичий сарафан с узорами.

Удастся ли узнать когда-нибудь, сколько стран и континентов повидали эти люди? Кто из них был вместе с Бениовским в Англии, Америке? Кто жил на Мадагаскаре почти полтора десятилетия, а может быть, так и остался там доживать свой век? А кого судьба забросила в Капштадт, который тогда еще никто не называл Кейптауном. Ведь это был не только ближайший крупный порт, но и ближайший - на тысячи миль - кусочек Европы. И пожалуй, он был этим людям наименее непонятен в окружавшем их непонятном мире. А что они там бывали, в этом можно не сомневаться.

Редкий корабль, огибая Африку и проходя самое штормовое столкновение вод Атлантики и Индийского океана, не останавливался передохнуть в "морской таверне". Камчатцы же огибали Африку несколько раз. И больше того, Капштадт был постоянно связан прямо с заливом Антонжиль, где Бениовский и его люди построили свой поселок и крепость. Из Капштадта в бухту Антонжиль регулярно ходили корабли - привозили европейские товары для меновой торговли. Этот факт был широко известен. Во "Всемирном путешествователе", вышедшем в Петербурге в 1782 году, говорилось: "Голландцы ежегодно берут там (в бухте Антонжиль.- Авт.) груз на два корабля, кои присылают с мыса Доброй Надежды. Пшено тамошнее есть лучшее не только на острове, но может быть и во всем свете" .

Каких событий свидетелями были или могли быть эти люди? Известно, что вместе с ними, среди товарищей Бениовского, находился француз Никола Мейер. Он дошел до северной оконечности Мадагаскара, побывал и в Имерине, центральной области острова. Теми сведениями о внутренних частях Мадагаскара, которые Мейёр опубликовал, европейцам пришлось довольствоваться много десятилетий, вплоть до средины XIX века. Участвовали ли русские в этих путешествиях своего товарища? Или путешествовали сами? Ведь не могли они, объехав полмира, годами сидеть в заливе Антонжиль. А путешествуя, неизбежно должны были познакомиться с жизнью многих народов. На соседнем острове Санта-Мария в племени бецимисараков должны были столкнуться с живой памятью пиратской республики петровских времен - с теми, кого называли занамалата ("потомки метисов") и кто сыграл заметную роль в истории бецимисараков.

Мыс Доброй Надежды работники купца Холодилова, Иван Уфтюжанинов, матросы Андреянов да Потолов и жена Андреянова могли повидать в интересное время, переломное для истории Южной Африки. Власть Голландской Ост-Индской компании резко ослабела. Клонилось к упадку и влияние недавно еще такой могущественной Голландии. В 1780 году Англия объявила Голландии войну и послала флот с 3 тысячами матросов и солдат для захвата Капштадта, но французы опередили англичан и высадились на два месяца раньше. Французский гарнизон стоял на Капе с 1781 по 1783 год. Капштадт по тому времени уже был большим и многоликим портом. Хотя постоянное население его состояло лишь из нескольких тысяч человек, туда заходили корабли чуть ли не всех флагов. На этом кусочке африканской земли, обжитом бурами-голландцами за 130 лет господства, встречались люди из самых разных уголков земли. Во французском гарнизоне там служил Баррас, будущий глава Директории и покровитель молодого Наполеона. На Капе он был простым солдатом. Уфтюжанинов и его товарищи могли видеть там и будущую герцогиню, жену Талейрана. С ней, тогда семнадцатилетней Екатериной Гранд, только что прибывшей из Индии, Баррас сошелся в Капштадте. Вернувшись с нею во Францию, он уступил ее Талейрану, как креолку Жозефину Богарне - будущему императору французов. Не исключено, что тут, на Капе, Уфтюжанинов и его товарищи могли уже и русский дух учуять. Какие-то одиночки могли попасть сюда из России и до группы камчатцев. Обрусевшие голландцы - как Ян Свелленгребель, отец Хендрика Свелленгребеля, капского губернатора в 1737 - 1749 годах. Или беглые матросы, да и вообще бог весть как попавшие сюда люди. Ведь встретил же Головнин через каких-нибудь 20 лет давно уже к тому времени осевшего на Капе Ивана Степанова сына Сезиомова, по кличке Ганц-Рус,- выходца даже не из столичных городов, а из Нижнего Новгорода. В Капской колонии можно было увидеть столь знакомых Уфтюжанинову и его товарищам малагасийцев - их привозили с Мадагаскара в качестве рабов. Появились там, наверно, и первые представители народов банту. Как раз на рубеже 70-х и 80-х годов Капская колония настолько раздвинула свои пределы, что на востоке буры вторглись на земли одного из народов банту - коса - и произошли первые вооруженные столкновения.

Сенсацией, охватившей колонию в конце 1782 года, было известие о таинственной гибели английского корабля "Гровенор" у юго-восточной оконечности Африки. С корабля спаслось 150 человек, но только 9 из них достигли Капской колонии.

В России этим интересовались в середине века, но камчатские мастеровые и матросы, вероятно, услышали об этом сенсационном кораблекрушении куда раньше и куда больше, чем их соотечественники в России. Камчатцы могли бы многое поправить в тогдашних петербургских географиях, и даже в последней из них, которая была переводом с французского путеводителя и издавалась в Москве два раза, в 1765 и 1788 годах. Называлась она "Дорожная география, содержащая описания о всех в свете государствах, о их качестве, о климате, нравах или обычаях, их жителях, столичных городах".

Надо думать, камчатцы знали, что Мономотапы не существует уже 80 - 90 лет. Между тем в географии говорилось о Мономотапе, как о чем-то реально существующем. "Она имеет 100 миль длины и 150 ширины. Положение ее заключается между 44 и 53 градусами долготы, а между 16 и 25 градусами южной широты... Земля плодоносная, скотским кормом, хлебом и плодами довольна. Находится руда золотая и другие металлы. Есть также струсы весьма великие и множества скота. Жители черны, статны, здоровы, крепки и хорошего росту... язык их имеет несколько сходства с языком народом нигрицких. Вера их идолопоклонническая, но есть между ими несколько христиан португальских, которые весьма великую власть имеют в Мономотапе и содержат крепости внутри, государства более как на 100 миль". Да и о Мадагаскаре и о южной оконечности Африки можно бы многое расширить и поправить в "Дорожной гeoгpaфии".

"Об острове Мадагаскаре. Он имеет 270 миль длины, 70 миль широты... Воздух там гораздо умеренный и здоровый. Земля плодоносная сарачинским пшеном и плодами; скота много, и собирают хлопчатую бумагу, мед, шелк и проч. Жители Мадагаскарские белы и черны. Первые родом из берегов африканских, и происходят от арапов, они сильны, бесчеловечны и непостоянны... язык много сходен с арапским; они подвластны особливым государям, которые называются Дианами или великими. Сей остров отстоит 80 миль от берегов африканских, 600 миль от мыса Доброй Надежды, 2886 от Парижа".

"О Кафрерии. Сия земля пространная... Народы тамошние весьма смуглы, нестатны, угрюмы и не имеющие законов. Они упражняются в ловле слонов, носорогов, тигров, львов и буйволов. Готтентоты - нация, простирающаяся на 40 или 50 миль в околичности мыса Доброй Надежды, довольно обходительны и весьма велики... Земля их очень плодоносная. Вера народов кафрерских идолопоклонническая. Язык их весьма беспорядочен. Мыс Доброй Надежды один город в сей земле, который построен от голландцов и им принадлежит".

По своему опыту камчатцы могли опровергнуть слова этой французской географии о "бесчеловечности" малагасийцев и о том, что они "белы и черны". Численность арабов на Мадагаскаре была ничтожна по сравнению с численностью коренных жителей.

А повидав готтентотов своими глазами, камчатцы наверняка опровергли бы утверждение, будто те "весьма велики" или "чрезмерно смуглы".

Мадагаскарскую и южно-африканскую действительность камчатцы могли сравнивать не только со своей родиной, но и с виденным в Японии, в Макао, на Формозе, Иль-де-Франсе, во Франции. А те, кто, может быть, путешествовал по свету с Бениовским в 1776 - 1785 годах, в промежутке между двумя его появлениями на Мадагаскаре, те могли сравнить еще и с Англией, с Северо-Американскими Штатами пары их борьбы за независимость, да и еще с несколькими государствами.

Рассказы камчатцев могли бы сделать Мадагаскар и Южную Африку понятнее, ближе для тех, кого на Руси влекли дальние земли. Наполнились бы живым смыслом надписи на тогдашних петербургских и московских картах: "Мыс Доброй Надежды или Капо де Бона Сперанца", "Мель мыса Егвильского и Игольного". Труднопонятную "Губу де ла Табл" стали бы уже тогда называть просто Столовой бухтой. В ту часть Мадагаскара, где написано "Губа Антона Гила", а на французских картах "Антонжиль", вглядывались бы с изумлением: ведь занесло же земляков в эдакую даль!

Но тем, кто вернулся на родину, печать молчания была наложена на уста. Не только об их рассказах - о них самихто ничего не знали. Да и впоследствии удалось узнать совсем немного.

Кроме Ивана Уфтюжанинова вернулся также "промышленник" Лапин Иван Савич. Он жил в 1821 году в Соликамcкe. В. Берх, написавший в 1821 году большую статью в "Сыне отечества" о бунтовщиках, видел Лапина, говорил с ним: "Но более всего руководствовался я записками канцеляриста Рюмина и изустными сказаниями соликамского гражданина Ивана Савича Лапина, коему, яко очевидцу, читал я несколько раз манускрипт мой и обязан за многие поправки".

Подштурман Дмитрий Бочаров оставил свое "повествование", писал В. Берх. Это "повествование" не было, вероятно, отпечатано. Сохранилось ли оно? Дмитрий Бочаров был впоследствии известным штурманом на Дальнем Востоке, его знал Г. И. Шелехов (1747 - 1795) - один из основателей Русской Америки. Бочаров и штурман Измайлов, как мы уже говорили, встречались со спутниками Кука на алеутском острове Уналашка, рассказывали им о своем путешествии вокруг Африки.

О спутниках Бениовского, не вернувшихся на родину, сведений нет.

Что стало с этими десятью россиянами - если они не погибли от лихорадки, тягот тропической жизни или от пули неприятеля еще прежде Бениовского или в последнем бою вместе с ним? Быть может, Бениовский меньше заботился о взрослых сподвижниках, чем о своем юном воспитаннике, и они погибли в сражениях на Мадагаскаре или от болезней на низменных, нездоровых берегах острова. Писал же Берх, что в 1785 году, после второго приезда Бениовского на Мадагаскар, "большая часть людей его вдруг занемогла. Болезнь подействовала так сильно на его команду, что через два месяца остался он только сам-третей".

Приказчик Холодилова Алексей Чулошников, бывалый человек на Охотском море, прошел и самые трудные первые испытания, да и плавание в южных морях на пути к Франции. Он не только сам принимал участие в бунте, но вовлек .и своих подчиненных, работных людей купца Холодилова. Поэтому, возможно, и не решился вернуться в Россию.

Ну, а те работные люди и матросы - что стало с ними? И до бунта вернуться с Камчатки в Россию трудно. А их, дважды сосланных, обрекли бы век вековать там. На побережьях Мадагаскара, среди экзотической растительности, под другим небом и другим исчислением времен года,- как они, эти россияне, уживались? Пятьдесят лет до того Петр Первый намеревался послать своих матросов на эти берега. И вот они здесь, русские матросы. Уже нет прежних пиратских общин, нет "короля Мадагаскарского", которому Петр слал свои приятельские приветствия. А русские люди здесь. Бьются то вместе с французами, то против французов по воле своего вожака Бениовского, преданные ему.

Так далека от них Россия, что и Большой Медведицы не видно. Чужой Южный Крест сияет на чужом небе. Кто они теперь? За что сражаются и с людьми, и с лихорадкой, и с такой буйной растительностью, что из кольев забора лес вырастает. Завела их судьба с неприветливых, необжитых побережий Камчатки в столь же суровый для них край тоже на самом конце света. Они, первые мятежники на далекой окраине России, бежав из ссылочных мест, оказались уже до конца дней своих разлученными с родиной - испытали судьбу многих российских бунтарей.

В поисках материалов о путешествии камчатцев мы заметили, что полвека назад была сделана попытка совсем поновому расценить события в Большерецке. В московском журнале "Северная Азия", в 1925 году, С. Л. Урсынович писал, что это - "один из несправедливо забытых историей зачаточных моментов рабочего движения в Восточной Сибири". Своей статьей он "сделал попытку выяснения социального состава участников камчатского восстания, причем особенное внимание уделено примкнувшим к заговору рабочим". Бениовский, писал он, "увлек их на Мадагаскар, где сначала они были на службе у французов, а потом перешли, вместе со своим предводителем, на сторону восставших туземцев, руководил которыми Беньевский".

Долю участия рабочих в этом событии Урсынович, конечно, преувеличил, но все-таки справедливо увидел тут одно из первых возмущений рабочих далекой восточной окраины. Некоторые из них стали, может быть, первыми российскими рабочими-эмигрантами. Жизнь на Камчатке и для "природных жителей", и для русских была крайне трудной. Бунтовщики заставили правительство Екатерины как-то подумать о своих подданных на Тихом океане. Послана комиссия для рассмотрения злоупотреблений властей на местах. Заменены начальники. Это было отзвуком большерецкого "замешательства", когда сами бунтари уже были далеко, погибали от лихорадки под солнцем Мадагаскара.

И все-таки прежде всего то была первая большая группа россиян, преодолевших бури, лишения и тропические болезни на трех океанах планеты. Но ни они сами, ни те, кто расспрашивал их обо всех злоключениях,- никто не подметил этого их первопроходчества.

Этих людей видели и говорили с ними только в Сибири и на той же Камчатке, куда они снова были "по их желанию" сосланы. А правительство, оно стремилось скорее убрать раскаявшихся беглецов подальше, с глаз своего народа. Ни ученые Петербурга, ни моряки скорее всего не видели и даже не знали о возвращении своих соотечественников из кругосветного плавания.

Иван Федорович Крузенштерн через тридцать лет за начатое в Кронштадте плавание был награжден; ему поставлен монумент против старого Морского корпуса на Васильевском острове. О людях, впервые представительствовавших от российских народов на всех трех океанах кругосветности, мы забыли.

Не все они моряки, это верно. Не весь путь совершили на отечественном судне, тоже верно. Не взяли старта в столичном порту, зримо для всех подданных, не фиксировали в пути течения, ветры, земли и были встречены на родине начальником Тайной экспедиции, а не рукоплесканиями народа.

Камчатцами не соблюдены формы традиционного пушечно-фейерверкного начала большого плавания. Они бежали, но это же не стирает подлинности их плавания по южным океанам Земли. Помнятся в сибирских рассказах Вл. Короленко бегуны. Держась за седло всадников, они одолевали наравне с конем десятки верст. Это были лучшие бегуны России, но никто этого не замечал - они не спортсмены. Были силачи-грузчики на волжских пристанях, но самыми сильными считались цирковые богатыри с медалями на груди. Вот так и получилось, что несоблюдение правил игры, как сказали бы сегодня, несоблюдение привычных сакраментальных традиций, обрядовых норм всякого рекорда, отсутствие флотской униформы и справок Адмиралтейства - все это обрекло камчатцев на забвение. Но все же именно они суть первые российские плаватели вокруг Старого Света, хоть это и не закреплено памятником на Неве.

Отрывок из книги Давидсона А. Б., Макрушина В. А. "Облик далекой страны", Главная редакция восточной литературы издательства "Наука", М., 1975

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В ночь на 27 апреля 1771 года в Большерецком остроге на Камчатке вспыхнул бунт. Успех бунта был предрешен не столько количеством восставших — девяносто ссыльных на семьдесят человек гарнизона, сколько, по-видимому, растерянностью стражи перед подобным бессмысленным с ее точки зрения действием — бежать из острога было просто некуда. Уходить по суше означало верную гибель. Морем? Но к Большерецкому острогу был «приписан» только небольшой галиот «Святой Петр», пригодный лишь для каботажного плавания.

Компания ссыльных в Большерецке была довольно разношерстной. Старик Турчанинов с вырванными ноздрями и отрезанным языком — бывший камер-лакей Анны Иоанновны, участник заговора 1742 года с целью возведения на престол Анны Леопольдовны. Иосаф Батурин — бывший офицер, который в 1749 году должен был со своей командой подавить бунт рабочих на фабрике Болотникова, а вместо этого решил с помощью солдат и мастеровых заточить Елизавету и возвести на престол ее мужа Петра. Были среди ссыльных и члены первого российского «парламента» — комиссии об Уложении, созванной Екатериной, когда . она еще не забыла своих благих намерений создать из России просвещенное государство; гвардейские офицеры, медик Магнус Мейдер, швед. Винблан и люди без званий и чинов — мастеровые, крестьяне.

И находился еще в остроге пленный польский полковник, уроженец Венгрии Бенёвский, тридцатилетний человек, попавший сначала в Казань, умудрившийся оттуда бежать и добраться до Балтийского моря, сосланный затем в Тобольск и Охотск. Он-то и стал тем человеком, чья энергия, невероятный авантюризм и дар убеждения смогли объединить всех ссыльных.

Итак, ночью 27 апреля 1771 года ссыльные захватили острог. К восставшим примкнули купцы, солдаты, матросы, промышленники и даже их жены. (Эти события и дальнейшие приключения восставших впоследствии были описаны самим Бенёвским, выпустившим полную романтических измышлений книгу мемуаров. К счастью, до нас дошел куда более надежный, документальный источник — «Записки канцеляриста Рюмина». Этот журнал попал к русскому резиденту в Париже Хотинскому и был передан им в иностранную коллегию. После того как с ним ознакомилась императрица, журнал был сдан в архив и опубликован только в 1822 году.) Восставшие составили — скорее всего по инициативе Бенёвского — программное письмо Екатерине, в котором обвиняли ее в незаконном захвате престола, а ее вельмож — в грабеже народа. Погрузили на галиот все припасы из крепостных складов, за которые Бенёвский оставил расписки, где именовал себя скромно и просто: «пресветлейшей республики Польской резидент и Его императорского величества Римского камергер, военный советник и регементарь». И подняли паруса.

Задача Бенёвского была нелегкой... Совершенно очевидно, что сам он стремился попасть в Европу. Мысли многих других путешественников были не так определенны. И уже через несколько дней среди его команды начались разногласия. Бенёвский показывал своим спутникам зеленый конверт, уверяя, что в нем письмо Павла римскому императору с просьбой руки его дочери. Письмо было рассчитано на тех, кто попал на Камчатку за участие в заговорах в пользу нелюбимого сына Екатерины или мог рассчитывать на его милости. В любом случае идти надо было на юг, вдоль Курил. Карт не было. У беглецов оказался лишь отчет об экспедиции в Тихом океане английского путешественника и пирата лорда Ансона.

Трудности в пути усугублялись и тем, что не все на борту суденышка примкнули к восставшим добровольно. В первую очередь это касалось команды судна. Штурманские ученики Измаилов и Зябликов и матрос Фаронов договорились обрубить якорный канат, как только ссыльные сойдут где-нибудь на берег, и увести захваченный корабль. Бенёвский узнал о заговоре и высадил зачинщиков на необитаемом острове, оставив, однако, им запас ржаной муки. (Через несколько месяцев их снял с острова промысловый корабль.)

Вскоре на галиот обрушивается шторм. Плохо закрепленные в трюме грузы сорвались, и «Святой Петр» чуть не опрокинулся. Наконец добрались до острова, на котором жили японцы. Беглецам нужно было испечь хлеба. Японцы отбуксировали корабль в удобную бухту, привезли воды, пшена, но на берег не пустили, хоть русские, знавшие по слухам, что японцы допускают в свою страну голландцев, пытались убедить их, что «Святой Петр» — судно голландское и идет в Нагасаки.

Хлеба напекли на другом японском острове, где их встретили радушно, даже снабдили свежими овощами. Там, у острова, простояли почти месяц, отдыхали от тяжелого пути.

16 августа галиот встал на якорь в бухте у Тайваня. На следующий день часть экипажа отправилась на берег за водой. Никаких неприятностей не ожидали, потому что бухту указали сами местные жители и враждебности не проявляли. Беглецы совершенно не подозревали, что у островитян могут быть кровные счеты с европейцами — ведь и португальцы и голландцы не раз высаживались здесь, убивали людей, забирали в рабство.

На берегу на русских напали. Троих убили, несколько человек ранили стрелами. Бенёвский бушевал — нападение казалось ему верхом предательства. Он приказал обстрелять из пушки деревню, потопить проплывавшие мимо пироги. — он мстил за товарищей и вряд ли думал, что их смерть — в свою очередь, месть туземцев за гибель единоплеменников от ядер какого-то иного европейского корабля.

Похоронили погибших на тайваньском берегу, поплыли дальше. Вскоре вновь попали в шторм, десять дней галиот носило по морю, и никто уже не знал, где находится корабль и куда его несет. Шторм утих, но берегов все еще не было видно. Но тут увидели лодку. В ней был китаец, который указал путь, и вскоре «Святой Петр» бросил якорь в бухте Макао. Первая половина пути была завершена. За лето неприспособленное к длинным плаваниям судно прошло от Камчатки до Южного Китая.

Было жарко. На набережной португальского города покачивались пальмы, виднелись каменные особняки, купола соборов и стены монастырей. Фидалго в роскошных камзолах выходили к берегу поглядеть на корабль, и купцы спешили к капитану, узнать, нет ли на борту редких товаров. Бенёвский сидел у губернатора. Судно, уверял он губернатора на хорошей латыни, венгерское, поэтому языка моряков понять нельзя. На корабле Бенёвский приказал, чтобы, молясь, не крестились — еще не исчезла опасность погони. Многие Бенёвским были недовольны. Кое-кто уже раскаивался в содеянном, некоторым хотелось домой, подальше от этих пальм и теплых ливней. Вокруг все было чужое, и впереди тоже была неизвестность. А тут еще Бенёвский продает «Святого Петра» вместе с такелажем и пушками. Соображения у него были разумные — дальше на галиоте не пойдешь. И мал и потрепан бурями, не приспособлен для дальних плаваний. И так чудо, что добрались до Макао. Да и сколько можно ютиться вповалку, если есть и деньги и возможность достать другой корабль. И второе соображение: российское правительство объявит розыск, и, пока доберешься на «Святом Петре» до Европы, могут задержать англичане или голландцы. Помещик Степанов, который был, видимо, во главе недовольных, предложил Бенёвского с капитанов убрать — нельзя доверять человеку, который продал русский корабль. Наверно, в те дни у Степанова уже созрела мысль о том, что еще не все потеряно и, защищая интересы российской короны, он сможет добиться прощения. Но были среди беглецов и такие, которым «Святого Петра» было жалко как живую душу — он ведь честно потрудился и спас их. И вот теперь его продали. Будто предали. Раньше был свой корабль — свой дом. Теперь они бездомные. И оттого страшно. Противоречия, которые накопились за месяцы плавания, вышли наружу, когда отдалилась опасность погони.

Бенёвский сочинял прокламации и зачитывал их в общей комнате дома. Окна были открыты, и с моря тянул ветерок, приносил запахи теплого моря, китайских харчевен и приторные ароматы белых цветов. «Если искренне любите меня и почитать будете, — читал Бенёвский вслух, — то вам клянусь богом, что моя искренность ежедневно доказана будет; если же, напротив, увижу, что ваши сердца затвердели и меня больше почитать не будете, то са­ми заключать можете, что от меня тоже ожидать надлежит».

Прокламация и горячая речь Бенёвского оказали свое действие. Команда согласилась и далее считать его капитаном. Только Степанов упорствовал, решил до конца охранять интересы императрицы. Бенёвский написал еще одну прокламацию. И снова зачитал: «Я буду вам заступою, и никакого оскорбления вам не будет, и ежели Бог нас в Европу принесет, то я вам обещаю, что вы вольны будете и со всем удовольствием, хотя во весь век ваш, содержаны, что, писавши рукой своей, подтверждаю».

Тогда Степанов послал жалобу китайскому императору.

А пока шли эти дела, команду трепала лихорадка и дизентерия. Климат был влажный, жаркий, непривычный и вредный для северян. Умерло еще несколько человек. Бенёвский поспешил отплыть из Макао. Сели на китайские джонки, добрались до Кантона, там уже ждали зафрахтованные французские корабли. Степанов остался в Макао.

Путешествие было трудным. Умер неутомимый бунтарь Иосаф Батурин. Мучила жара. Смола кипела в пазах. 16 марта корабли пришли на Иль-де-Франс, запаслись водой. Во французских владениях Бенёвский чувствовал себя в безопасности — Франция в те годы была с Россией в плохих отношениях. Бенёвский встречался с французским губернатором, и тот рассказывал ему о Мадагаскаре.

И можно предположить, что именно эти беседы определили всю дальнейшую судьбу неуемного искателя приключений.

Здесь, правда, необходимо небольшое отступление.

Говоря об истории Мадагаскара, нельзя не вспомнить одну страницу ее — короткую, но столь необычную и романтичную, что даже современники читали ее как легенду.

В конце XVII века на Мадагаскаре стали появляться первые поселения, основанные пиратами. Одно из них было создано в заливе Диего-Хуарес капитаном Миссоном.

Родился Миссон в Провансе, в обеспеченной семье, и получил отличное по тем временам образование. В 16 лет Миссон поступил на флот, где вскоре дослужился до офицерского звания. В Генуе Миссон познакомился с молодым доминиканским монахом Караччиоли. Молодые люди подружились. Через некоторое время после знакомства с Миссоном Караччиоли расстригся и поступил матросом на корабль «Победа», где служил лейтенант Миссон. Друзья решили никогда более не расставаться и посвятить жизнь освобождению людей от власти денег и богачей.

Тогда же у Миссона и Караччиоли рождается идея стать пиратами, ибо это было единственной возможностью получить свободу. Подходящие обстоятельства сложились во время боя с английским корсаром у Мартиники. Бой был настолько тяжел и продолжителен, что предсказать его исход было невозможно. Но, к счастью дли французов, одно из ядер попало в пороховой погреб англичан, и вражеский корабль взлетел на воздух. К этому моменту из всех офицеров «Победы» в живых остался лишь Миссон. И как только корабль был приведен в порядок, он обратился к матросам с горячей речью, призывая их стать вольными пиратами.

...Социологи и историки не балуют вниманием пиратские сообщества (как и родственные им разбойничьи или казачьи вольницы), исследуя проблемы утопического социализма. А ведь пиратское общество, как ни жестоко и корыстно оно было, все-таки оставалось наиболее демократичным в то время сообществом, не признающим сословных различий и власти, рожденной богатством. И для уравнительных идей утопического социализма оно было хорошей почвой...

Вскоре пиратам встретился английский купеческий корабль, который после короткого боя был взят на абордаж. Дальнейшие события привели английского капитана Батлера в глубокое и искреннее изумление. В тот момент Миссону нужны были пища и ром, которого требовали матросы. Миссон взял с английского корабля ровно столько, сколько ему было необходимо, и не тронул остального груза, отчего растроганный капитан Батлер приказал команде выстроиться на шканцах и трижды крикнуть «ура!» в честь настоящих джентльменов господ Миссона и Караччиоли. Из этого не следует, что Миссон таким же образом отпускал на волю и остальные английские или голландские корабли. Он отбирал золото и другие товары и, необходимо отметить, был особенно беспощаден к тем судам, которые перевозили рабов из Африки.

На первом этапе крейсерства, у берегов Америки, Миссон вел себя в большинстве случаев, как и при первом столкновении, — пираты никого не убивали и не пытали, старались отбирать лишь те товары, которые были нужны для дальнейшего плавания. Исключительная убедительность речей Миссона и Караччиоли была важным стимулом для матросов — впервые за всю их жизнь к ним обращались как к свободным людям и ждали от них благородных поступков и благородного образа мыслей. Пираты Миссона вскоре осознали свою исключительность как апостолов новой жизни, и сознание этого настолько поднимало их в собственных глазах, что у Миссона не возникало конфликтов с командой из-за добычи или по другим причинам.

И вот когда у Миссона и его команды оказалось достаточно средств, было решено приступить к главному — созданию на Мадагаскаре поселения по образу и подобию тех идеальных городов, контуры которых очерчивали социально-утопические трактаты.

Первыми жителями Либерталии, так назвал Миссон новое поселение, стали сто с небольшим пиратов с «Победы», их жены и какое-то число негров — бывших рабов. Кроме того, Миссон разослал письма пиратам «семи морей» с приглашением присоединиться к нему и строить Свободный город.

Либерталия, стоявшая на берегу залива, была хорошо укреплена, обнесена стенами с пушками на бастионах. Все жители республики — либеры были равны независимо от цвета кожи или прошлых дел и заслуг. Миссон поощрял женитьбы пиратов на мальгашках, ибо ему казалось, что Либерталия должна со временем превратиться в столицу свободного государства.

Частной собственности в республике не было — существовала общая городская казна, из которой по мере надобности черпались средства. Из нее же выдавалась пенсия нетрудоспособным и старикам.

Развязка наступила внезапно. Не подозревая о создании внутри острова союза воинственных племен, Миссон во главе всего флота, за исключением небольшого бота, ушел на север. В городе оставались в основном женщины, дети, какое-то число стариков и инвалидов.

Нападение мальгашей было неожиданным, оно было предпринято с суши, тогда как основные укрепления Либерталии смотрели на восток, к морю.

После короткого боя защитники города были разгромлены. Лишь несколько пиратов успели добраться до бота и уйти в море. Они встретили Миссона, когда его корабли, нагруженные добычей, шли домой. Через несколько дней пираты вернулись в Либерталию. Город был полностью разграблен и разрушен. Лишь несколько человек, скрывавшихся в соседних лесах, бродили среди развалин...

Записки Бенёвского о беседе с губернатором Иль-де-Франса не оставляют сомнения в том, что мысль о создании нового вольного поселения на Мадагаскаре овладела честолюбивым искателем приключений. Дальнейшая судьба Бенёвского подтверждает это.

скоре корабль Бенёвского отплыл с Иль-де-Франса.

7 июля бывшие камчатские острожники благополучно добрались до Франции и сошли на берег в городе Порт-Луи, где, как пишет Рюмин, «определена нам была квартира, и пища, и вина красного по бутылке в день».

Из 70 человек, отплывших с Камчатки, во Францию прибыли 37 мужчин и 3 женщины.

В этом путешествии, которое началось с первого успешного восстания на Камчатке, все было первым: первой приход русского корабля в Макао, первое пересечение русскими экватора, первый переход русских через Индийский океан.

Бенёвский оставил спутников в Порт-Луи, а сам поехал в Париж. Там он стал популярной фигурой в аристократических салонах — романтическим героем и славным путешественником, вырвавшимся из «страшной Сибири». Вскоре в Порт-Луи оставшимся спутникам Бенёвский прислал письмо из Парижа: «Ребята!.. До моего приезда ваша командировка отменена есть. После всякой мне свое намерение скажет. До моего приезда живите благополучно. Я есмь ваш приятель барон де-Бенёвский».

Вскоре Бенёвский и в самом деле вернулся в Порт-Луи. Он сдержал свои обещания, данные в прокламациях. Довез спутников до Франции и теперь, уладив собственную судьбу, вернулся к ним с новыми идеями и планами.

Он звал их завоевывать Мадагаскар. Он хотел создать новую Либерталию. Либерталию Бенёвского.

Последнее собрание беглецов было коротким. Каждый уже принял решение еще до приезда Бенёвского. Так что спорить было не о чем. Двенадцать человек, в том числе одна женщина, решили не расставаться с капитаном — семеро рабочих, приказчик Чулошников, матросы Потолов и Андреянов с женой и верный ученик Бенёвского Ваня Устюжинов.

Остальным Бенёвский выписал подорожные до Парижа. Он уже, судя по всему, встречался в Париже с русским резидентом Хотинским и выяснил, что тем, кто решит вернуться добровольно в Россию, ничего не грозит. (Екатерина рассудила, что в этом случае лучше всего проявить милосердие и избежать излишней огласки. К тому же сама невероятность плавания и лишения, выпавшие на долю беглецов, ее растрогали. Императрица была в курсе всех дел — недаром, как только журнал путешествия прибыл в Петербург, она немедленно его внимательно прочла.)

27 марта 1773 года семнадцать человек отправились домой. Они пешком дошли до Парижа, встретились там с русским резидентом и 30 сентября 1773 года увидели форты Кронштадта.

Швед Винблан вернулся на родину, несколько русских поступили на французскую военную службу.

Тем временем эскадра Бенёвского с переселенцами отправилась на Мадагаскар и прибыла к северной части острова в начале февраля 1774 года. Следующие полтора года были для Бенёвского очень трудными. Французские колониальные власти на Иль-де-Франсе не были заинтересованы в существовании мадагаскарской колонии, и колонисты были лишены всякой поддержки. Кончилась эта затея тем, что через полтора года Бенёвский бросил свой губернаторский пост, взошел на палубу английского купеческого корабля и был таков. Во Францию он возвращаться не решился, так как его могли счесть за дезертира. И поселился в Англии, где и прожил восемь лет, занимаясь литературной деятельностью.

Что стало с русскими, которые поехали с Бенёвским на Мадагаскар, неизвестно. Вернее всего, остались там. Может быть, потомки их живут на Мадагаскаре и сегодня.

В апреле 1784 года Бенёвский был в Соединенных Штатах — недавно добившейся независимости, быстро богатеющей стране, торговцы которой начинают уже поглядывать по сторонам, рассчитывая принять участие в борьбе за Южные моря. И когда там появляется Бенёвский с его поразительным умением убеждать, с его энергией и его прошлым, неудивительно, что ему удается найти сторонников. Богатый коммерче­ский дом в Балтиморе решает ссудить его деньгами на покорение Мадагаскара.

Краткие, отрывочные сведения о последнем путешествии Бенёвского на Мадагаскар не дают оснований утверждать, каковы были его действительные планы и мечты.

Внешняя канва событий такова. В январе 1785 года Бенёвский прибывает на Мадагаскар с небольшим отрядом, ни состав, ни численность которого неизвестны. Причем высаживается он где-то неподалеку от французских владений. Завязывается бой. Вернее всего, с французами. В «Русской старине» за 1876 год об этом говорится так: «Но едва он успел высадиться на берег со своим незначительным конвоем, как капитан корабля, напуганный стрельбой на берегу, снялся с якоря и ушел в море, оставив, таким образом, Бенёвского на произвол судьбы».

Еще два месяца Бенёвский безуспешно ждет возвращения судна, на котором остались припасы и оружие. Отряд его погибает от болезней, и от него остается в результате лишь несколько человек. И тут мы видим Бенёвского во главе мальгашей, которым он предложил помочь изгнать с Мадагаскара французов. Надо полагать, что этот план у Бенёвского был с самого начала. Он не мог рассчитывать победить французов без помощи местных жителей. Далее известно следующее: «Дикари приняли его предложение и стали охотно обучаться под его руководством разным маневрам. Первые их попытки нападения на французов увенчались успехом, но при втором нападении, 23 мая 1786 года, островитяне, запуганные сильным наскоком французов с меткою стрельбой, разбежались, а Бенёвский, раненный пулей в грудь, умер на месте».

Иван Устюжинов, самый молодой участник плавания от Камчатки к Франции, которому в это время было 28 лет, попал после последнего боя в плен, был отправлен на Иль-де-Франс, оттуда в Париж. В 1789 году он уже в России, где поступает на гражданскую службу. Он прожил долго, и есть сведения, что от него остались записки. Этим запискам, если их найти, не было бы цены — ведь Устюжинов не расставался с Бенёвским пятнадцать лет, побывал во всех океанах и на всех, кроме Австралии, материках.

Из книги «Пираты, корсары, рейдеры» И. Можейко

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Что касается Турчанинова и Батурина, то оба они - старые заговорщики против Елизаветы Петровны и наверняка бежали с прицелом организовать новый заговор. Никаких шансов добром вернуться в Россию у них не было.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В.Л. Керов. Деятельность графа М.-А. Бенёвского по созданию поселения на Мадагаскаре (по материалам его мемуаров)

Морис-Август Бенёвский (1741—1786) — колоритнейшая фигура международной жизни второй половины XVIII в. В его судьбе протянулась связующая нить между Россией, Японией, Китаем, странами Юго-Восточной Азии, Францией и другими западноевропейскими государствами, Мадагаскаром и США.

Свои приключения он описал в мемуарах, написанных на французском языке и опубликованных уже после смерти их автора в 1791 г. (1).

Записи Бенёвского в переводе были опубликованы и на нескольких других европейских языках. Это — один из основных источников, характеризующих его жизнь и деятельность. Однако источник весьма и весьма субъективный, отражающий стремление его героя всячески приукрасить все то, что он делал, и замолчать неблаговидные поступки. Но имеется немало и других документальных материалов, включая официальные акты Российской империи и материалы российских архивов, документы из других стран, которые проясняют события, связанные с деятельностью Бенёвского. В его путешествии с Камчатки, куда он был сослан царским правительством за участие в антироссийской Барской конференции, до Маскаренских островов, а затем во Францию с последующей организацией поселения на Мадагаскаре, участвовало много российских граждан — русских, камчадалов и других. Большой научный интерес представляют в связи с этим записи и заметки участников экспедиций Бенёвского — выходцев из России. И этим объясняется постоянное внимание в России к деятельности графа.

В XIX — начале XX в. в России в различных журналах появилось много статей и заметок, посвященных Бенёвскому. В основном речь шла о его жизни в России и бегстве с Камчатки. Интерес в нашей стране к его личности, его делам усилился после Второй мировой войны. Однако монографии на этот сюжет пока не написано. Речь идет или о научно-популярных изданиях, или о публицистике и художественных произведениях. Выделяется лишь научно-популярная книга, снабженная научным аппаратом, принадлежащая перу А.Б. Давидсона и В.А. Макрушина. Немало страниц в ней посвящено герою нашего исследования (2). О Бенёвском было упомянуто и в монографии автора этих строк, посвященной французской колонизации Мадагаскара и Маскаренских островов (3). Значительно больше научных материалов о нем было опубликовано за рубежом. Особенно много книг, статей и даже газетных заметок появилось в Польше в XIX и XX в., но в основном опять-таки после Второй мировой войны, в которых Бенёвский — поляк по национальности (по отцу) — был представлен чуть ли не национальным героем. В меньшей степени, но также достаточно много о нем писали и пишут в Венгрии — ведь он принадлежал к семье венгерских земельных магнатов, к то-му же его мать была венгеркой. В Словакии о нем также было опубликовано несколько статей. Дело в том, что имение Бенёвских, где родился наш герой, находилось на словацких землях, входивших в автономное в составе австрийской монархии Габсбургов Венгерское королевство, а австрийский император был и королем Венгрии. Немало интересных книг, в которых упоминается Бенёвский, появилось во Франции. Например, можно назвать сочинение, принадлежащее перу П. Кюльтрю. Большой массив художественных произведений, специально посвященных ему, было издано в различных странах. Пожалуй, самым известным из них стала драма знаменитого автрийского писателя Августа Коцебу.

Итак, Бенёвский был подданным австрийской монархии и потому служил офицером в австрийской армии. В документах его называют и графом, и бароном.

В начале 1768 г. в г. Бари на Подолии был создан вооруженный союз (Конфедерация) польских шляхтичей, направленный против последнего польского короля Станислава Августа Понятовского и России, на которую он ориентировался. Бенёвский поспешил вступить в ряды конфедератов и активно участвовал в военных действиях против российских войск. Он был пленен и отпущен под честное слово, но возобновил свое участие в боях; был пленен вторично и в конечном итоге оказался в ссылке на Камчатке, в г. Большерецке, куда его доставили в декабре 1770 г. Его неуемная энергия и острый ум принесли свои плоды.

Воспользовавшись отсутствием бдительности у представителей местной российской администрации, Бенёвский организовал мятеж русских ссыльных и захватил галиот «Св. Петр». Первоначально отправившись в плавание в южном направлении, молодой офицер, в подчинении у которого оказалась большая команда, не имел четкого плана действий. Однако постепенно он начал попадать в поле зрения представителей европейских держав — англичан, голландцев, французов в частности. Во время пребывания «Св. Петра» в Макао Бенёвский выбрал Францию и, продав захваченный им российский корабль, вместе с другими беглецами погрузился на два корабля французской Индийской компании, которые отправились к близлежащему к Мадагаскару острову Иль-де-Франс. Если в момент бегства с Камчатки на борту «Св. Петра» находилось 83 (по другим данным — 96) человека, то теперь осталось лишь 47.

В марте 1772 г., как отмечал Бенёвский в своих Мемуарах, «целыми и невредимыми» они прибыли на упомянутый остров. Почти через месяц беглец побывал с губернатором Иль-де-Франс на Мадагаскаре. Но не в северной части восточного побережья этого огромного сотрова, где он позднее создал свою колонию, а на его юго-восточной оконечности, там, где до недавнего времени было главное французское владение на Мадагаскаре, а именно в Форт-Дофэн. Как пишет Бенёвский, рассказы губернатора Иль-де-Франс Дероша разожгли в нем желание узнать как можно больше об этом «прекрасном и огромном острове». Но, к «несчастью», его пребывание на этой земле было слишком кратким (4). Буквально через несколько дней корабль с Бенёвским и его спустниками на борту отправился из Иль-де-Франс по Атлантическому океану к берегам Франции. 18 июля того же года судно причалило к южному побережью Бретани и бросило якорь у острова Сен-Круа, невдалеке от г. Порт-Луи, расположенного при входе в залив, образуемый реками Скорф и Блаве.

Высадившись в Порт-Луи 19 июля, Бенёвский тотчас же отправил с курьером письмо министру иностранных дел Франции герцогу д’Эгийонскому. Бенёвский просил у него разрешения прибыть ко двору для того, чтобы сообщить важные сведения, прежде всего о тайном договоре, как он утверждал, между Москвой и Лондоном. Себя он назвал вассалом его в-ва короля Франции и подписался как полковник Польской республики. Уже 2 августа Бенёвский получил от д’Эгийона приглашение прибыть в Компьен, где в это время находился королевский двор.

Существует версия, согласно которой министр был настроен отправить Бенёвского в Венгрию, а его русских спутников — в Россию. Но, к счастью для Бенёвского, все обошлось, и он 8 августа благополучно добрался до Компьена (в своих Мемуарах он ошибочно указал Шампань).

Герцог д’Эгийонский от имени короля Франции предложил ему поступить на службу, став командиром пехотного полка. Бенёвский, по его словам, принял это предложение, но при условии, что король поручит ему создать поселение за мысом Доброй Надежды, имея в виду Мадагаскар. Первоначально он планировал завоевание Формозы (Тайваня), но затем остановился на проекте проникновения на африканский остров (5). В ожидании ответа герцога и решения своей судьбы он разыскал своего дядю, бывшего гусара, графа де Беньёв (во французском произношении), который занимал должность коменданта города и крепости Бар-ле-Дюк на северо-востоке Франции. Он был командором королевского ордена Св. Лазаря и шевалье ордена Людовика. Денежная помощь дяди и покровительство королевских властей позволили Бенёвскому отправить нарочного в Венгрию на поиски жены и сына. В конце года его жена прибыла во Францию, но лишь со своей сестрой по имени Хенска. Сын же его умер как раз в момент прибытия курьера (6).

Лишь в декабре того же 1772 г. герцог д’Эгийонский сообщил Бенёвскому о согласии короля Людовика XV на организацию поселения на Мадагаскаре. Однако еще 15 сентября министр по морским делам, государственный секретарь де Буайн неофициально сообщил ему о намерении его в-ва организовать крупную экспедицию на остров Мадагаскар и доверить это предприятие заботам Бенёвского. Де Буайн еще до официального ответа поручил ему продумать меры, необходимые для осуществления этого важного и почетного мероприятия. Поблагодарив министра за оказанное ему доверие, Бенёвский заметил, что у него имеются лишь поверхностные знания о Мадагаскаре, и поэтому самостоятельно он не может определить меры, необходимые для осуществления подобной экспедиции. Министр заверил офицера, что он не будет чувствовать недостатка в том, что может обеспечить успех его миссии.

Для претворения в жизнь упомянутого намерения, по мнению де Буайна, следовало разработать план, более обширный, чем тот, который разработал Бенёвский. Сам остров должен будет перейти под покровительство его в-ва. Бенёвский, соглашаясь с этими предложениями, заметил, однако, что, учитывая имеющийся опыт проведения подобных экспедиций, выполнение столь важного предприятия в стране столь отдаленной, со столь жарким климатом и при недовольстве местных жителей потребует хорошо организованных операций, значительных сил и постоянной помощи, чтобы не оставлять ничего на волю случая. Министр поддержал эти идеи Бенёвского и пообещал позаботиться обо всем необходимом, оставив за собой обязанность урегулировать различные детали и согласовать их до конца месяца. Через несколько дней министр опять пригласил к себе Бенёвского и сообщил, что в намерения Его Величества входит доверить ему командование военным отрядом в 1200 чел. Король обещал позаботиться о том, чтобы у Бенёвского не было нужды в чем-либо и чтобы ускорить подготовку этого значительного предприятия. Бенёвский заметил министру, что 1200 чел. — это слишком много для того, чтобы, как он деликатно выразился, «добиться доверия местных жителей», и что было бы достаточно 300 чел. Министр одобрил это предложение (7).

К 20 января 1773 г., уже после получения графом неофициального ответа от короля, набор рекрутов был закончен. Однако попытки Бенёвского получить от морского министра де Буайна конкретный план по организации экспедиции не увенчались успехом. Судя по всему, этот план просто еще не был окончательно выработан. В начале февраля министр еще раз вызвал к себе Бенёвского и сообщил ему, что план экспедиции подготовлен чиновниками министерства, но он считает его неудачным. Поэтому Бенёвскому предоставляется свобода рук для корректировки этого плана и дополнения списка мер, необходимых для осуществления экспедиции.

Де Буайн рассказал графу, что в намерения короны входит создание на Мадагаскаре небольшого поселения, которое могло бы существовать на средства колоний в Иль-де-Франсе и Бурбоне или с помощью развития торговли. Это поселение могло бы помочь подготовке людей для отправки в Индию. В конце беседы министр посоветовал Бенёвскому ничем непренебрегать при подготовке нового плана, обращаясь при необходимости с просьбами о содействии.

Бенёвский, по его словам, продолжал после этого приема встречаться с главным советником министерства Ода, который, однако, плохо знал положение на Мадагаскаре. Его знания основывались лишь на противоречивых сведениях торговцев, способных пролить лишь слабый свет на существовавшую на острове ситуацию.

Советник сообщил лишь несколько деталей о Мадагаскаре и показал карту этого острова. Эти данные вместе с тем, что Бенёвский узнал от капитана корабля, совершившего несколько путешествий на Мадагаскар, дали ему материал для составления плана колонизации острова (8). В его мемуарах приводится «Представленный министру план мероприятий, который обеспечит успех моей деятельности на Мадагаскаре», состоящий из 7 пунктов. Однако прежде чем его проанализировать, кратко охарактеризуем состояние французской колонизации Мадагаскара.

Последней страницей в истории французского проникновения на Мадагаскар, предшествовавшей появлению здесь экспедиции Бенёвского, было правление Луи-Лорана де Федерба, графа де Модава. Летом 1768 г. с группой колонистов он прибыл на Мадагаскар по предложению министра иностранных дел Франции герцога Этьенна-Франсуа Шуазеля. Предварительно Модав побывал на Иль-де-Франс.

Маскаренские острова, к которым принадлежал Иль-де-Франс, наряду с Бурбоном и маленьким Родригесом, были ему хорошо знакомы. Здесь он служил офицером, здесь у него имелись обширные земельные владения.

После непродолжительного пребывания на Иль-де-Франс граф Модав высадился с новыми колонистами в Форте-Дофэн. Однако осложнение отношений с местным населением вызвало беспокойство не только колонистов, но и морского министерства, тем более что недавно вступивший в должность губернатора Маскаренского архипелага шевалье Дерош не оказал Модаву реальной помощи.

В конечном итоге по распоряжению министерства под новый 1771 г. Модав и все французские колонисты, за исключением нескольких человек, покинули Форт-Дофэн. Именно безвыходность положения французского правительства с точки зрения перспектив освоения Мадагаскара обусловили согласие правящих кругов Франции на контакты с Бенёвским.

Но вернемся к плану, выработанному Бенёвским. В сущности, как мы увидим, речь в этом документе не идет в полной мере о создании поселения, а лишь о подготовительных мероприятиях к его экспедиции. Согласно пункту 1 министр должен был о ней позаботиться в том смысле, чтобы обеспечить отправку на Иль-де-Франс рекрутов, провизии, напитков и денежного вознаграждения за год. В соответствии с пунктом 2 он должен был отдать распоряжение властям Иль-де-Франс передать Бенёвскому два корабля водоизмещением 120 или 150 т каждый.

Эти корабли были предназначены для транспортировки на Мадагаскар войск и необходимой провизии. Один из кораблей, переданных Бенёвскому, должен был оставаться для связи с Иль-де-Франс, а другой — доставить во Францию лиц, которые проинформируют министра о ходе экспедиции. Согласно пункту 3 министр должен был отдать распоряжение властям Иль-де-Франс снабдить Бенёвского товарами стоимостью 200 тыс. ливров, а также боеприпасами, артиллерией, мебелью для госпиталя. Также следовало выделить ему плотников с инструментами для сооружения домов для солдат его в-ва. В пункте 4 автор обратился к министру с просьбой распорядиться выделить для экспедиции 4 готовых дома: один — для склада, другой — для госпиталя, третий — под солдатскую казарму, четвертый — в его личное распоряжение. В пункте 5 содержалась просьба Бенёвского выделить ему опытных людей для ведения финансовых дел. В 6 пункте речь шла о том, что власти Иль-де-Франс должны будут в случае необходимости помочь ему людьми, провизией, боеприпасами, предметами торговли, а также деньгами для выплаты членам его отряда. И, наконец, в 7 пункте уточнялось обязательство министра выделить Бенёвскому в первыйгод экспедиции 120 рекрутов. Он же обещал министру передать ему более пространный, проработанный план экспедиции, содержащий топографическую карту «страны» (очевидно, района, где должна была высадиться экспедиция), а также записи о нравах, законах и правителях Мадагаскара. План этот должен был содержать и правила, согласно которым Бенёвский мог обращаться за дополнительной помощью «в целях обеспечения выполнения столь обширного проекта» (9).

В конечном итоге король одобрил план Бенёвского. 19 марта де Буайн вручил ему два документа: бумагу, содержащую касающиеся экспедиции предписания короля, а также копию письма, адресованного властям Иль-де-Франс. Прощаясь, министр сказал: «Я буду исполнять все ваши просьбы и надеюсь, что Вы останетесь мною довольны». Принятие плана не было для Бенёвского неожиданным.

Как он отмечает в своих мемуарах, в течение февраля он постоянно встречался с де Буайном и с герцогом д’Эгийонским. Эти встречи убедили его в их полной поддержке экспедиции.

Выделенный Бенёвскому вооруженный отряд волонтеров состоял из 3 групп. В каждую из них входили: один каптенармус, четыре сержанта, восемь капралов и 64 солдата. Военный штаб состоял изполковника — им был сам Бенёвский, одного капитана, выполнявшего обязанности майора, трех собственно капитанов, шести лейтенантов, а также одного инженера-географа, одного квартирмейстера и одного знаменосца. Командир отряда (т.е. тот же Бенёвский) первоначально получал денежное вознаграждение в размере 22 ливров, 4 су, 5,5 денье в день (10), или 666 ливров, 14 су, 1 денье в месяц, что примерно составляло 8 тыс. ливров в год. (С 1 апреля 1773 г. было решено выплачивать ему 12 тыс. ливров в год.) Волонтерам выдавалась форменная одежда: куртка из тика или нанки (чесучи) зеленого цвета с маленькими обшлагами того же цвета и белыми пуговицами с изображением якоря, плащ зеленого сукна, короткие штаны из нанки и, наконец, шапочка с белой каймой. Члены отряда получали все права и привилегии, которыми обладали солдаты короля. В каждую из 3 групп, составлявших отряд Бенёвского, входило по 79 человек. В отряде было 19 офицеров-французов и двое офицеров-иностранцев. Намечался и третий, но он заболел и остался во Франции. По свидетельству известного французского путешественника Кергелена, находившегося в то время на Иль-де-Франс, отряд Бенёвского состоял из мошенников, бродяг и чистильщиков сапог с Нового моста в Париже. Среди волонтеров имелись и русские из числа тех, кто бежал вместе с ним с Камчатки. Но их было немного. Большинство вернулось на родину, нанявшись матросами на торговые суда. Среди прочих был выделен упоминавшийся выше канцелярист Рюмин, которым специально занималось российское посольство во Франции и которое помогло ему вернуться на Камчатку.

В марте 1773 г. Бенёвский получил приказ погрузиться в Лорьяне, городе на берегу того самого залива, куда ранее прибыло его судно, на корабль «Маркиза де Марбеф». Он взял с собой вещей и продуктов общим весом 35 т, и 22 апреля 1773 г. корабль поднял паруса. Полученное им перед отъездом письмо от графа де Буайна было адресовано одновременно и губернатору Маскаренских островов, шевалье де Терне, и интенданту Мейяру-Дюмелю. В письме указывалось на необходимость продолжить неудавшуюся попытку колонизации Мадагаскара графом де Модавом и оказать помощь в создании там колониального поселения с тем, чтобы «цивилизовать жителей этого сотрова и приучить их к нравам и обычаям».

В качестве места для устройства колонии был указан не район прежнего поселения в Форте-Дофэн — очень засушливый и не располагающий ресурсами для торговли — а любой другой район, предпочтительно порт Таматав (на восточном побережье). Окончательный же выбор оставался за Бенёвским.

Вместе с ним на корабле оказались 15 офицеров (первый эшелон экспедиции отправился на Иль-де-Франс ранее; позже должен был отплыть и третий), жена Бенёвского, ее сестра Хенска, а также пятеро слуг. На Иль-де-Франс они прибыли, обогнув Мыс Доброй Надежды, лишь 22 сентября 1773 г. (11).

После длительных поисков Бенёвский в качестве места поселения выбрал бухту Антожиль (по-малагасийски Антунгила). В устье реки Антанамбалана он создал (используя как рабочую силу местных жителей) два поселения. Первое — Порт-Шуазель в честь Этьенна-Франсуа герцога де Шуазеля, графа де Стенвиля, бывшего в 1761—1766 г. морским министром, а потом до 1770 г. — военным и министром иностранных дел. Второе — Порт-Луи в честь короля Франции (12).

Эти и последующие события заслуживают специального исследования. Отметим лишь, что Бенёвский пробыл в этот раз на Мадагаскаре до 1776 г. В этом же году инспекция, организованная новым морским министром, бывшим генералом полиции Сартеном, пришла к выводу о крахе экспедиции Бенёвского, его неспосообности создать подлинную колонию. В результате граф вынужден был отказаться от затеянного им мероприятия.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Voyages et mémoires de Maurice-Auguste, comte deBenyowsky, magnat des Royaumes d’Hongrie et de Pologne, etc. etc.. — P., 1791. — T. I—II.
2. Давидсон А.Б., Макрушин В.А.Зов дальних морей. — М., 1979. — С. 143 и след.
3. Керов В.Л.Французская колонизация островов Индийского океана XVII—XVIII вв. — М., 1990. — С. 92—94.
4. Voyages et mémoires... — Т. II. — P. 206—208.
5. Ibid. — P. 210.
6. Ibid. — P. 209—210.
7. Ibid. — P. 211—215.
8. Ibid. — P. 215—216.
9. Ibid. — P. 217—219.
10. В средневековой Франции ливр равнялся 489,5 г серебра.
11. Voyages et mémoires... — Т. II. — P. 219—223.
12. Керов В.Л.Французская колонизация... — С. 92; D’Escampe H. Histoire et géographie de Madagascar. — P., 1884. — P. 46.

Вестник РУДН, серия Всеобщая история, 2010, № 1, С. 38-45.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас