Saygo

Адам Ежи Чарторыйский

2 сообщения в этой теме

ГРИГОРАШ И. В. АДАМ ЕЖИ ЧАРТОРЫЙСКИЙ (1770-1861)

Князь Адам Ежи Чарторыйский возглавил внешнеполитическое ведомство России в один из самых сложных для нее периодов - в Европе быстро росло влияние Франции и главной задачей России стала организация коллективного отпора агрессивным действиям Наполеона. Приняв руководство министерством в должности управляющего делами, А. Е. Чарторыйский фактически осуществлял формирование российского внешнеполитического курса с 16 января 1804 г. по 17 июня 1806 г.1 Однако деятельность князя на дипломатическом поприще является всего лишь небольшим, хотя и ярким эпизодом в его долгой биографии. Друг императора Александра I, член "Негласного комитета" и "Непременного совета", дипломат, выдающийся польский патриот, лидер "Великой эмиграции", меценат и просветитель - вот только контуры того следа, который оставил в истории Адам Ежи Чарторыйский.

 

Adam_Jerzy_Czartoryski_(1808).jpeg


Он родился 3 января 1770 г. в Варшаве, в Голубом дворце на Сенаторской улице 2. Первый сын3 князя Адама Казимежа Чарторыйского (1734-1823) и его жены Изабеллы Елизаветы (1746-1835), урожденной Флемминг4, Адам Ежи был потомком старинного рода литовско-польской шляхты. Его предки вели свое происхождение от Гедимина (? - 1341), великого князя Литовского, что роднило семью Чарторыйских5 с известными русскими фамилиями Трубецких, Куракиных, Хованских и Голицыных. Свою фамилию род получил от названия городка Чарторыск над рекой Стырь на Волыни - центра удельного владения князя Василия, сына черниговского князя Константина Ольгердовича (? - 1393), происходившего от первого брака Ольгерда Гедиминовича (? - 1377). В начале XVII в. Чарторыйские приняли католичество. В конце XVII - начале XVIII в. благодаря целой серии браков с первыми родами Речи Посполитой - Замойскими, Огинскими, Сапегами, Флеммингами, Любомирскими, Понятов-скими и Яблоновскими - княжеский род Чарторыйских стал одним из самых влиятельных в Польше. В середине XVIII в. семья Чарторыйских составила костяк партии, выдвинувшей программу реформ, предусматривавших модернизацию архаичного государственного устройства Речи Посполитой, которая находилась в состоянии хронического политического кризиса. Достаточно трезво оценивая обстановку внутри и вокруг Польши, партия Чарторыйских, равно как и партия их противников - Потоцких, Радзивиллов и Мнишеков - сторонников старых шляхетских вольностей, искала поддержки извне. В отличие от последних, видевших своими союзниками Францию, Австрию, Саксонию, партия Чарторыйских пыталась опереться прежде всего на Россию. Именно благодаря поддержке Петербурга после смерти в 1763 г. Августа III (1733-1763 гг.) Чарторыйским удалось потеснить партию Потоцких. В следующем году с благословения Екатерины II королем Польши был избран двоюродный брат отца А. Е. Чарторыйского Станислав-Август Понятовский (1764-1795 гг.), и уже с 1764 г. Чарторыйские начали проводить постепенные реформы, направленные на укрепление центральной власти6.

Однако это вызывало недовольство среди польских магнатов, что наряду с заключением в 1768 г. Варшавского договора с Россией, значительно расширившего права живших в Речи Посполитой православных и других лиц некатолического вероисповедания, стало причиной создания Барской конфедерации. Обстоятельства русско-турецкой войны, начавшейся в 1768 г., заключение летом 1771 г. австро-турецкого оборонительного союза и действия барских конфедератов подвигли императрицу к осуществлению в 1772 г. первого раздела Польши совместно с прусским королем и австрийским императором7.

Родившийся почти за два года до этих событий Адам Ежи провел большую часть детства вдали от польской столицы - в родовых поместьях Чарторыйских Розанци и Волчине. Летом его обычно увозили в имение матери - Повонзки, под Варшавой8. Адам и его брат Константин получили блестящее домашнее образование. Сначала отец поручил воспитание сыновей одному из своих подчиненных - С. Цесельскому (? - 1823), выпускнику Варшавского кадетского корпуса9. Первостепенное внимание Цесельский уделил изучению юными князьями истории Польши, что должно было привить им патриотический дух. Несколько позже Адаму и Константину стали преподавать математику, физику, литературу, всеобщую историю, латынь, древнегреческий, экономику, для чего отец старался пригласить лучших учителей того времени. Так, известный польский поэт Ф. Д. Князьнин (1750-1807) вел занятия по литературе и латыни. П. С. Дюпон де Немур (1739-1817), выдающийся французский экономист, основатель знаменитой династии американских предпринимателей, во время научной поездки в Польшу написал специально для молодых князей курс политической экономии10.

Считая Адама склонным к служению на дипломатическом поприще, А.К. Чарторыйский решил завершить образование сына, отправив его путешествовать по Европе. В 1786 г. 16-летний князь посетил Чехию и Германию, где познакомился с Гердером и Гете. В тот же год отец Адама получил от императора Иосифа II титул князя Римской империи с правом наследования всеми потомками. Сверх того для старшего в роде был дарован титул герцога Клеванского и Цукаусского11. В 1787-1789 г. Адам совершил еще три путешествия по Европе. "Главная цель, которую Вы должны поставить перед собой, заключается в том, чтобы собрать во время своего путешествия идеи, которые Вы могли бы реализовать, когда настанет Ваш час вернуть родине тот долг, что обязан вернуть ей каждый из нас", - писал Адаму отец12. По наказу отца князь завел дневник, куда заносил свои оценки политического устройства различных государств, их промышленного развития, функционирования администрации. По возвращении на родину в марте 1791 г. Адам Ежи присутствовал на заседаниях Четырехлетнего сейма (1788-1792). С воодушевлением он поддержал конституцию 3 мая 1791 г.13 В 1792 г. Чарторыйский участвовал в русско-польской войне, завершившейся вторым разделом Польши14. В конце того же года он эмигрировал в Англию. Узнав в 1794 г. о восстании Т. Костюшко, князь попытался вернуться на родину, но был задержан в Брюсселе по просьбе австрийского правительства. В 1795 г. произошел третий раздел Польши, означавший исчезновение страны с политической карты Европы. Воспитанный на принципах строжайшего патриотизма, Чарторыйский был глубоко потрясен этим событием15.

Участие Чарторыйских в военных действиях против России вынудило Екатерину II секвестировать их имения в российской части Польши. Ради отмены секвестра братья Чарторыйские поступили на русскую службу и выехали в Петербург16. 12 мая 1795 г. они прибыли в русскую столицу, где были приняты тепло и радушно. 31 августа того же года Чарторыйским были возвращены почти все принадлежавшие им ранее земли. По распоряжению императрицы Адаму и Константину были присвоены звания поручиков гвардии, а 1 января 1796 г. - придворные чины камер-юнкеров. "Наше назначение придворными кавалерами, - вспоминал потом А. Е. Чарторыйский, - дало нам возможность узнать ... привычки двора... оно приблизило нас к молодым великим князьям". Последнее обстоятельство имело особое значение в судьбе Чарторыйского. 29 апреля 1796 г. между внуком Екатерины II Александром и А. Е. Чарторыйским состоялся трехчасовой разговор в Таврическом парке, ставший поворотным этапом в их отношениях. "С этого дня и после этого разговора... началась моя преданность великому князю... наша дружба, породившая ряд событий, счастливых и несчастных", - замечал позже князь17. Понимая, что Александр в будущем взойдет на российский престол, Чарторыйский связывал с ним надежды на возможность получения Польшей независимости.

6 ноября 1796 г. скончалась Екатерина II. Ее преемник Павел I сделал ряд символических жестов в отношении поляков. Император освободил Тадеуша Костюшко и других пленных поляков - участников восстания 1794 г. В июне 1797 г. Чарторыйскому было присвоено звание адъютанта великого князя Александра. Чарторыйский способствовал сближению Александра со своими друзьями - графами Павлом Александровичем Строгановым (1772-1857) и Николаем Николаевичем Новосильцевым (1768-1838), приверженцами либеральных взглядов. Через год за отличную службу Чарторыйский получил орден Святой Анны 2-й степени18.

Казалось, судьба братьев Чарторыйских при русском дворе складывалась наилучшим образом. 17 ноября 1798 г. Павел I стал гроссмейстером мальтийского ордена и назначил Адама и Константина командорами ордена. 21 января 1799 г. Адам стал тайным советником, получив назначение на должность гофмейстера к великой княгине Елене Павловне19. Однако вскоре его постигла опала. До императора, и без того подозрительно относившегося к Адаму за его либеральные идеи, дошли разного рода слухи, компрометировавшие Чарторыйского20, и он решил назначить князя посланником в Пьемонт с определением в Государственную коллегию иностранных дел. 17 августа 1799 г. князь покинул Петербург21.

18 декабря 1799 г. Чарторыйский прибыл во Флоренцию ко двору сардинского короля Карла-Эммануила IV22. Князь должен был обеспечивать дипломатическую поддержку действиям войск А.В. Суворова против французов в Северной Италии. Тщательно следя за происходившими событиями, Чарторыйский вскоре разочаровался в политике Французской республики. Если, находясь в России, Адам радовался "невероятным успехам Бонапарта", которые "зарождали в нем надежды на восстановление Польши", то в Италии он понял, что действия Наполеона вызваны отнюдь не желанием осчастливить народы Европы, установив демократические порядки. На примере Пьемонта князь осознал, что Наполеон проводит прагматичный курс на распространение господства Франции в Европе. "Поведение французов в Пьемонте вовсе не соответствует тем заявлениям, которые были сделаны Бонапартом", - писал Чарторыйский о созданном с помощью французов временном правительстве Пьемонта в своем докладе от 7 июля 1800 г.23

Однако в середине 1800 г. в отношениях между Россией и Францией, определявших в то время политический климат Европы, произошли резкие изменения. Благодаря продуманным дипломатическим шагам Наполеону удалось убедить Павла I в том, что интересы России и Франции скорее сближают две державы, нежели разделяют их. Российский император, помышляя уже о союзе с Францией, послал генерала В. И. Левашова в Неаполь для заключения перемирия с Францией. Чарторыйскому, находившемуся тогда в Риме, было поручено содействовать миссии Левашова и направиться вместе с генералом в Неаполь. Но князю не суждено было надолго задержаться в Неаполе. 11 марта 1801 г. в результате дворцового переворота Павел I был убит. 17 марта Александр срочно вызвал Чарторыйского в Петербург24.

Летом он прибыл в российскую столицу. Александр составил из своих друзей "Негласный комитет". Первоначально в него вошли П.А. Строганов, Н. Н. Новосильцев, В. П. Кочубей и А. Е. Чарторыйский. Комитет должен был подготовить программу преобразований в России, параллельно решив текущие вопросы российской политики. При поддержке Строганова Чарторыйский отстаивал введение в России ограниченной парламентской системы правления, начал разработку проекта конституции, выступив за улучшение положения крестьян. Он также способствовал реформе российской системы образования по английскому образцу25. Как член "Негласного комитета" князь оказывал значительное влияние на формирование внешнеполитического курса России. После смерти Павла Александру I прежде всего было необходимо решить вопрос об отношениях между Петербургом и Парижем, с которым его отец собирался заключить союз. На заседании "Негласного комитета" 10 июля 1801 г. мнение Чарторыйского по этой проблеме оказалось определяющим. "Лучшей политикой, которой надо придерживаться в отношении французов, - считал князь, - было бы внушать им доверие искренними действиями, но в то же время дать им почувствовать, что не побоятся воспротивиться силой оружия их честолюбивым замыслам, если они не откажутся от них"26.

Намеченная 10 июля 1801 г. политическая линия России в отношении Франции была поддержана и первым министром иностранных дел Александром Романовичем Воронцовым, но уже в масштабах всей Европы. "Тщательно избегать всяких трений во внешних сношениях, в то же время делая вид, что Россия нисколько не боится других держав", - так характеризовал Чарторыйский стратегию Воронцова27. Дипломатические способности Чарторыйского были высоко оценены Александром I. Вместе с тем император понимал, что в сложной обстановке 1802 г. внешнеполитическое ведомство России должен возглавить опытный дипломат, знающий к тому же все тонкости бюрократического процесса. Поэтому, издав 8 сентября 1802 г. указ об учреждении министерств, Александр I назначил канцлером графа Воронцова. Чарторыйский получил пост товарища министра, но по сути стал помощником и учеником 61-летнего Воронцова. Граф поручал Чарторыйскому подготовку протоколов, представлявшихся канцлером "на высочайшее усмотрение", редакцию внутренних документов, "составление депеш... и рескриптов императора на имя русских посланников при иностранных державах"28. Эта работа позволила Чарторыйскому вникнуть в тонкости функционирования внешнеполитического ведомства России.

В конце 1803 г. канцлер тяжело заболел, и 16 января 1804 г. Александр I по просьбе самого графа подписал рескрипт о передаче управления министерством Чарторыйскому. Оставаясь патриотом, Чарторыйский положил в основу своей внешнеполитической стратегии разработанный им план восстановления Польши в тех границах, какие она имела до первого раздела, "под главенством Русского Государя, носящего титул польского короля, и в династической только унии с Россией". Вместе с тем Чарторыйскому было очевидно, что лишение Австрии и Пруссии тех польских областей, которые отошли к ним в результате разделов, потребует компенсации. Он предлагал решить этот вопрос за счет территорий многочисленных германских государств. Свою позицию Чарторыйский мотивировал "не заслуживающим никакой пощады поведением германских князей"29.

Согласно "Записке об устройстве европейских дел"30, Чарторыйский предполагал передать Австрии Баварию и ряд областей в Швабии и Франконии; Пруссия же должна была получить бергское и мекленбургское герцогства, а также Фульду и Айншпах. В плане указывались и другие изменения политической карты Европы: восточные границы Франции ограничивались Альпами и Рейном, независимая Голландия приобретала Бельгию, а германские области, не вошедшие в состав Австрии и Пруссии, составили бы Германскую империю, которая вместе с Голландией и Швейцарией стала бы политической преградой между Австрией, Пруссией и Францией.

Таким образом, писал Чарторыйский, "в Европе образуются пять великих держав:

Россия, Англия, Австрия, Франция и Пруссия; из них Россия и Англия, как имеющие одинаковые интересы и планы, останутся, вероятно, союзниками; остальные три едва ли будут в состоянии соединиться и нарушить установленное равновесие". Как полагал Чарторыйский, такая ситуация в Европе была бы крайне выгодна России, ибо в этом случае Петербург получал "первенствующее влияние в делах, которое еще более упрочится тем, что Франция и Англия будут соперничать в поддержании с ней (Россией. - И. Г.) дружбы". Установившееся в Европе положение позволило бы России решить в свою пользу и Восточный вопрос. Князь предполагал, что "владения европейской Турции должны быть разделены на самостоятельные области, пользующиеся местной автономией и объединенные общим федеративным управлением". Россия же могла "обеспечить себе решительное и законное влияние на эту федерацию, если его и. в-ву будет представлен титул императора или протектора славянских и восточных народов". По мнению Чарторыйского, Россия также должна была получить контроль над Босфором и Дарданеллами. "Франции и Англии, - добавлял князь, - можно было бы предложить некоторые острова в архипелаге (в Эгейском море. - И. Г.) или же колониальные владения в Азии и Африке"31.

Отдавая дань преданности Чарторыйского своей родине, нельзя все же не отметить, что в конкретной исторической обстановке его план воссоединения Польши и одновременного пересмотра политической карты Европы был неосуществим. Реализация его неизбежно вела к столкновению с Францией. От исхода войны с ней зависел успех замыслов Чарторыйского, поэтому он считал, что России следует выступить против Франции в рамках общеевропейской коалиции. Ее костяк должны были составить Англия, Австрия и Россия. Как казалось Чарторыйскому, коалиция обеспечила бы России быструю победу над Бонапартом.

Осуществлять свой план Чарторыйский начал осторожно, постоянно консультируясь с Воронцовым. Граф не был знаком с деталями замысла Чарторыйского, поэтому, вполне разделяя стремление князя противодействовать агрессии Франции в Европе, одобрял политический курс управляющего министерством32. Первоначально Чарторыйский определил две тактические задачи своей политики - установить тесные союзные отношения с Австрией и обеспечить безопасность Османской империи. 13 февраля 1804 г. Чарторыйский направил посланнику России в Вене А.К. Разумовскому письмо, в котором просил того максимально способствовать достижению договоренности между Веной и Петербургом о будущем союзе, "так как приближается время, когда французы, убедившись в невозможности высадки десанта в Англию, пожелают, возможно, направить свои силы в другую сторону, и весьма важно, чтобы этот критический момент был предварен проектируемым соглашением"33.

7 февраля 1804 г. Чарторыйский представил Александру I свои соображения по поводу Восточного вопроса. "Цель, которую мы уже сейчас должны поставить перед собой, может быть только одна - сохранить Оттоманскую империю в ее теперешнем состоянии и воспрепятствовать посягательствам на нее", - писал он. При этом он отмечал, что "благоприятные условия, приобретенные черноморской торговлей и имеющие для Российской империи исключительно важное значение, зависят только от... слабости турецкого правительства и совершенно особых обстоятельств", вызванных угрозой со стороны Франции. Для того чтобы нейтрализовать активность Парижа в отношении Турции, князь считал необходимым ускорить процесс сближения с Англией, "активизировать... влияние на греков и словенцев" с целью не допустить со стороны французов провокаций, направленных на подрыв целостности Турции, укрепить оборону Республики Семи Соединенных Островов и крепости Корфу. Он также советовал императору предложить британскому правительству разместить на Мальте экспедиционный корпус, который мог бы быть переброшен в Грецию в случае возникновения чрезвычайной ситуации34.

Однако убийство в марте 1804 г. герцога Энгиенского, сопровождавшееся незаконным вторжением французского кавалерийского отряда на территорию курфюршества Баден, родины супруги Александра I, отодвинуло проблему Турции на второй план. По мнению Чарторыйского, в марте 1804 г. России представилась удачная возможность для форсирования переговоров между Петербургом, Веной и Лондоном о создании антифранцузской коалиции. Кроме того, Чарторыйский считал, что убийство последнего принца де Конде было удобным предлогом для разрыва дипломатических отношений между Россией и Францией. Ведь этот акт насилия был не только прямым нарушением международного права, он нанес личное оскорбление Александру I как монарху и супругу баденской принцессы.

На заседании Государственного совета 5 апреля Чарторыйский отметил, "что энергическое поведение России в данную минуту даст скорее, чем что-либо, толчок всеобщей оппозиции европейских государств, которую так необходимо вызвать, чтобы наконец положить предел честолюбию и насилиям Бонапарта. Надо надеяться, что венский и берлинский дворы вследствие этого решения тоже вынуждены будут сделать решительный шаг. Эти оба правительства, в особенности последнее, из различных побуждений, но оба главным образом под влиянием страха, внушаемого им Францией, не могли быть выведены до сих пор из состояния пассивной покорности, несмотря на самые сильные убеждения, предложения и внушения со стороны е. и. в-ва". Поводом к подвижкам в политике Австрии и Пруссии должны были служить действия самого французского правительства, которое, по мнению Чарторыйского, "как только ... узнает, что Россия решилась разорвать все сношения с ним и что вследствие этого нечего щадить ее, его первою заботой будет воспользоваться этим, выместив свою злобу на всех государствах, покровительствуемых и поддерживаемых е.в-вом"35.

Вместе с тем, несмотря на собственные слова в отношении Пруссии, Чарторыйский не настаивал на участии Берлина в антифранцузской коалиции. Как считал князь, отказ прусского правительства примкнуть к антифранцузской коалиции увеличивал шансы на то, что Александр I после успешной войны против Наполеона провозгласит себя королем объединенной Польши. В таком случае возвращение Польше земель, которые были отобраны у нее Пруссией в результате трех разделов, стало бы для берлинского двора своеобразным наказанием за его политику в период войны коалиции с Наполеоном. Более того, Чарторыйский полагал, что в скором времени Фридрих Вильгельм III36 мог оказаться вынужденным во всем поддерживать Францию. Попытки же Пруссии установить свое господство в Северной Германии, рассуждал он, приведут к войне с союзницей России Англией, непосредственные интересы которой заключались в безопасности Ганновера. В результате Пруссия будет не усилена, а ослаблена. К тому же "Россия и Пруссия в своих намерениях и действиях" окажутся в этом случае противостоящими друг другу37. Исходя из этого, в отношении Пруссии Чарторыйский преднамеренно занял жесткую выжидательную позицию, которая не способствовала взаимопониманию между Берлином и Петербургом. "Мы стали недоверчивыми, и, чтобы мы поверили, нам нужно видеть и осязать, - писал он посланнику России в Берлине М. М. Алопеусу 5 марта 1804 г. - Как только. В. пр-во получите новые предложения от берлинского кабинета или когда Вы будете в состоянии судить о том, какой оборот примет это дело... соблаговолите без промедления сообщить нам об этом"38.

Хотя во время заседания Государственного совета 5 апреля 1804 г. было принято решение о разрыве дипломатических отношений с Францией39, настрой управляющего министерством поддержали не все. Граф Н. П. Румянцев, министр коммерции, указал Чарторыйскому на то, что "е. и. в-во должен руководиться только государственною пользой и что всякий довод, истекающий из одного чувства, должен быть устранен из числа его побуждений; так как только что совершившееся трагическое событие не касается прямо России, то им и не затрагивается достоинство империи". Поэтиому Румянцев "скорее склонялся к мнению, что следует просто надеть траур и на все смолчать"40.

Общий ход дальнейших событий показал правоту Румянцева и нереалистичность замыслов Чарторыйского. "Ни одна из держав не последовала примеру России", - признал Чарторыйский41. Более того, разорвав отношения с Парижем, Петербург дал возможность Австрии и Пруссии маневрировать между двумя полюсами - Францией и Россией, прежде чем согласиться примкнуть к одной из сторон.

Весной 1804 г. Австрия, воспользовавшись возобновлением войны между Англией и Францией, вступила в конфликт с Баварией. Расчет венского двора строился на том, что Франция, занятая борьбой с Англией, уже не сможет вмешаться в дела германских курфюршеств. Ссылаясь на традиции Священной Римской империи и свои феодальные права, Франц II42 хотел решить с позиции силы спорные вопросы с курфюрстами. Поэтому вместо того, чтобы встать во главе разрозненных германских государств, Австрия начала военные действия против Баварии и большинства тех курфюршеств, которые поддерживали Мюнхен.

Австро-баварский конфликт стал первой серьезной "трещиной" в плане Чарторыйского. Раздосадованный политикой венского кабинета, а также официальным признанием Австрией императорского титула Наполеона, Чарторыйский писал А. К. Разумовскому: "Поистине удивительно, что в такой критический момент венское министерство поглощено лишь вопросом тщеславия и совершенно не уделяет внимания вопросам, затрагивающим высшие интересы монархии и Европы"43. Чарторыйский понимал, что в данном случае встать на сторону Австрии значило бы занять заранее проигрышную позицию, так как пришлось бы защищать отжившие средневековые институты, а главное - побудить германских фюрстов обратиться за помощью к Наполеону. Россия потеряла бы в таком случае влияние в Германии, а княжества, будучи союзниками Наполеона, отвлекли бы на себя значительные силы Австрии. В то же время какие-либо высказывания против притязаний венского кабинета поставили бы под угрозу срыва русско-австрийские переговоры44.

Париж не преминул воспользоваться ссорой германских государств с Австрией. В результате князья перешли на сторону Франции. Неудачное для Австрии развитие событий в Германии подстегнуло венский кабинет юридически оформить союзнические отношения с Россией. 25 октября 1804 г. состоялось подписание общей декларации России и Австрии об их совместных действиях против Франции45.

Пытаясь сделать Австрию более сговорчивой в принятии конкретных союзнических обязательств, а также ускорить формирование третьей антифранцузской коалиции и тем самым спасти свой план от провала, Чарторыйский решил пойти на рискованный дипломатический маневр - предложить от имени посреднической лиги континентальных держав мир Англии и Франции, который на самом деле означал бы ультиматум Парижу. Согласно условиям проекта от 30 мая 1805 г., предполагалась эвакуация французских войск из Италии, возвращение Пьемонта Сардинскому королю, освобождение Голландии от французской оккупации, признание независимости и нейтралитета Швейцарии, передача Мальты под охрану русских войск, обеспечение независимости Ионических островов, ряд территориальных изменений в Германии в пользу Австрии, Пруссии, Баварии и Бадена, возвращение Франции и Голландии территорий, отвоеванных у нее Англией в ходе войны, созыв европейского конгресса для решения прочих территориальных вопросов46.

Чарторыйскому было очевидно, что немедленным следствием подобного предложения со стороны России явилась бы война. "Но, что еще важнее, - писал князь в письме к Новосильцеву от 4 февраля 1805 г., - такой образ действий дает больше уверенности в том, что удастся объединить и направить к общей цели усилия всех континентальных держав, включая Австрию и особенно нейтральные государства во главе с Пруссией, которые затаили в душе некоторую враждебность и злобу по отношению к Англии"47. Чарторыйский рассчитывал, что, во-первых, угроза скорого начала военных действий заставит Австрию действовать более согласованно с Петербургом, а во-вторых, косвенно будет способствовать решению вопроса об английских субсидиях, ибо Лондон не хотел выделять Австрии субсидии, не получив гарантий от венского двора, что тот выставит против Наполеона определенный контингент войск. Правда, были еще два условия - юридическое оформление союза России, Австрии и Пруссии против Франции, а также "приведение всего in status quo ante bellum", т.е. фактически возвращение к тем границам, которые существовали на континенте до начала захватов Наполеона48. Так как два последних условия были нежелательными для успешной реализации плана Чарторыйского, он хотел с помощью вышеописанного дипломатического маневра обойти их, предполагая, что скорое начало войны подвигнет Англию согласиться на выделение субсидий без соблюдения в полной мере выдвинутых ею условий.

В начале 1805 г. под давлением Александра I Чарторыйский все же вынужден был ускорить переговоры с Пруссией о заключении военного союза с Россией против Наполеона. Еще 25 апреля 1804 г. император направил через российского посланника в Берлине М.М. Алопеуса официальную декларацию с обещанием помочь Пруссии в случае начала военных действий против Франции, выслав на помощь ей 40- тысячный русский корпус49. Однако не без попустительства Чарторыйского Берлин стал затягивать переговоры. Все, что удалось достичь весной 1804 г. Алопеусу, это склонить прусское правительство к частичному согласию на союз с Россией. После многих колебаний 12 мая 1804 г. Берлин подписал декларацию о совместных действиях с Россией по защите Северной Германии. Прусский король обязался признать поводом к началу ответных действий против Франции только ее агрессию в Северной Германии, категорически отказавшись от вступления в войну при вторжении французских войск на территорию Австрии50. Пытаясь повлиять на позицию Пруссии с целью ее присоединения к коалиции, в январе 1805 г. Александр I направил ко двору Фридриха Вильгельма III своего личного представителя генерала Федора Федоровича Винцингероде. Но и ему не удавалось подвигнуть прусское правительство к участию в союзе Австрии, России и Англии против Наполеона.

К лету 1805 г. Чарторыйскому стало ясно, что его решение предъявить Франции ультиматум поставило российскую внешнюю политику в тупик. С одной стороны, главный союзник России - Австрия не была еще готова к серьезной войне. С другой - к началу лета Лондон так и не ратифицировал союзническую конвенцию от 30 марта 1805 г., и не только Австрия, но и не сама Россия могла остаться без английских субсидий. Стоит также упомянуть, что между Австрией и Англией возникли серьезные противоречия относительно условий восстановления мира. Первая считала их слишком суровыми, вторая же - недостаточно выгодными для себя51. Дипломатический просчет Чарторыйского "поправил" сам Наполеон, присоединив к Французской республике Геную. Тем самым, он дал Петербургу повод отменить переговоры. В письме Новосильцеву 10 июня 1805 г. Чарторыйский писал: "Мы только что получили известие о том, что Генуя уже присоединена к Французской империи или близка к этому. Бонапарт обращается с нами, как с мальчишками. Мы сочли, что этим обстоятельством следует воспользоваться для того, чтобы выйти из затруднительного положения, в котором мы находимся... мы здесь твердо придерживаемся мнения ... что самое лучшее - это воспользоваться этим новым недостойным поступком Бонапарта, чтобы... прервать... дальнейшие переговоры"52.

Между тем Наполеон летом 1805 г. активизировал переговоры с Пруссией. Как и ожидал Чарторыйский, Париж высказал Берлину свое намерение способствовать расширению влияния Пруссии в Германии. Наполеон заверил прусского короля, что Париж готов передать Берлину Ганновер и оказать военное содействие, если в нем возникнет необходимость. Таким образом французский император обеспечил нейтралитет Пруссии до начала войны против Австрии. Опасаясь за свои северогерманские владения, 19 августа 1805 г. к союзникам присоединилась Швеция53, однако она не могла оказать значительного влияния на планы Наполеона. 12 сентября Бонапарт начал молниеносную операцию в Баварии, а уже 8 октября, окружив австрийские войска под Ульмом, заставил командующего австрийской армией генерала Мака капитулировать. Однако поражение австрийцев не развеяло надежд Чарторыйского на реализацию своего плана. В Австрию перебрасывались русские войска, и князь, помятуя о победах Суворова в Северной Италии, рассчитывал на успех русского оружия. В то же время Александр I решил лично воздействовать на прусского короля и, несмотря на успехи Наполеона в Австрии, добиться присоединения Берлина к антифранцузской коалиции. Направляясь на театр военных действий, российский император остановился в Пулавах. Пребывание его в имении Чарторыйских произвело в польском обществе сильное впечатление. Как писал историк В. Новодворский в биографическом очерке о Чарторыйском, "казалось, момент осуществления мечты, которую лелеял Чарторыйский, весьма близок"54. Однако дальнейшие события приняли нежелательный для него оборот.

20 ноября 1805 г. Наполеон подвел блестящий итог своей кампании в Австрии: российские войска потерпели серьезное поражение при Аустерлице, означавшее крах третьей антифранцузской коалиции. Хотя благодаря личной дипломатии Александра I с 22 октября 1805 г. в состав третьей антифранцузской коалиции вошла Пруссия55, берлинский двор сразу перешел на сторону Бонапарта, как только узнал об Аустерлице. 3 декабря 1805 г. в Вене между Пруссией и Францией был подписан договор, по которому стороны взаимно гарантировали нынешние владения и будущие территориальные приобретения.

Аустерлиц был эпитафией плану Чарторыйского. Поначалу князь не хотел верить в это. Он полагал, что после Аустерлица наступило время "решительной развязки" и теперь России придется воевать не только с Францией, но и с Пруссией, которая, по его мнению, закроет Зундские проливы для прохода русских кораблей и тем самым погубит балтийское направление российской торговли. Чарторыйский опасался и франко-турецкого союза. Вместе с тем мнение князя оказывало все меньшее влияние на позицию императора, недовольного "направлением русской политики, которое сообщил ей Чарторыйский". Поэтому, чтобы восстановить свой авторитет в глазах Александра I, управляющий министерством предлагал создать особый комитет, который рассматривал бы все политические вопросы. Но император не поддержал эту идею56.

Тогда Чарторыйский стал искать возможности для заключения общеевропейского мира57. В начале 1806 г. он послал в Париж П.Я. Убри, который должен был подготовить путь к официальным переговорам о "всеобщем мире". Как предполагал Чарторыйский, аналогичные переговоры должны были начаться между Англией и Францией. Поэтому князь уполномочил Убри вступить с представителями обеих держав в "любые переговоры" и подписать "любой акт", "соответствующий чести и интересам России"58.

Убедившись в том, что его планы потерпели крах, Чарторыйский с марта 1806 г. подал в отставку. 17 июня 1806 г. его просьба была удовлетворена - пост министра иностранных дел России занял опытнейший дипломат генерал Андрей Яковлевич Будберг59. Одновременно переговоры с Францией о мире были прекращены.

Отчаянье, охватившее Чарторыйского, - ведь он так и не сумел воспользоваться своим положением на благо родины, - подвигло его в конце 1806 г. предпринять попытку убедить Александра I в необходимости "восстановить" Польшу. 5 декабря он направил императору записку, в которой доказывал, что в интересах России следует вернуть Польше независимость. В записке он отмечал, что "Польша служит Бонапарту основной базой для борьбы с Россией и средством проникнуть вплоть до ее старых границ. Что же касается России, то для нее поляки, наоборот, являются причиной беспокойства и подозрений"60. Александр I оставил без внимания записку Чарторыйского.

Выйдя в отставку, Чарторыйский до августа 1808 г. оставался в Петербурге -приводил в порядок бумаги министерского архива. Получив бессрочный отпуск, он уехал отдыхать в Австрию и вновь возвратился в Петербург в июле 1809 г. Теперь из разговоров с Александром I Чарторыйский понял, что последовавшие за его отставкой события - Тильзитский мир и учреждение Варшавского герцогства - убедили императора согласиться с его мнением по поводу "восстановления" Польши. Так, в беседе с Чарторыйским 12 ноября 1809 г. император прямо сказал ему, что начало бед Европы было положено разделами Польши и он как российский монарх намерен дать особое устройство тем областям, которые находятся под его властью, даже если это и встретит сильное противодействие61.

8 1810 г. Чарторыйский навсегда покинул российскую столицу, уехав заниматься делами просвещения в Виленском учебном округе, который был вверен ему еще в 1803 г. Следует отметить, что, занимая пост товарища министра иностранных дел, Чарторыйский также работал в составе первого (1802- 1804) и второго (1804-1808) Еврейских комитетов. Будучи одним из сторонников ассимиляции евреев, Чарторыйский способствовал принятию 9 декабря 1804 г. положения о евреях, которое открывало им доступ во все российские учебные заведения, предусматривало принудительное переселение их из сельской местности в города и местечки62.

Отдалившись было от Александра I в период Отечественной войны 1812 г., Чарторыйский в 1813 г. вновь стал напоминать в письмах своему царственному другу о планах устройства польских областей. В качестве представителя России он принял участие в Венском конгрессе, проходившем в сентябре 1814 - июне 1815 г. Несмотря на сильное противодействие со стороны многих европейских политиков, в особенности австрийского министра иностранных дел К. Меттерниха, Чарторыйский способствовал достижению в Вене компромисса по польскому вопросу - большая часть герцогства Варшавского преобразовывалась в Царство Польское63.

9 мая 1815 г. Александр I издал декларацию о будущем устройстве Царства Польского64, а 15 ноября обнародовал ее Конституцию. Согласно Конституции, исполнительная власть в Царстве Польском целиком принадлежала российскому императору, который одновременно был и польским королем; законодательная власть по Конституции разделялась между сеймом и королем, но фактически последнее слово оставалось за монархом. В качестве высшего правительственного органа создавался Административный совет, управление королевством осуществлял назначенный царем наместник. Формировалось польское войско; административное и судебное делопроизводства должны были осуществляться на польском языке; жителям королевства было обещано соблюдение неприкосновенности личности, свободы слова и печати65.

Чарторыйский рассчитывал стать наместником польским, однако Александр I предпочел видеть на этом посту генерала Юзефа Зайончека (1752-1826)66. Чарторыйский же был назначен императором на пост сенатора-воеводы, а также членом Административного совета. Но фактически управлял Царством Польским брат Александра I Константин Павлович, назначенный главнокомандующим польского войска. Он не считался с мнением Административного совета, что вызывало серьезное недовольство среди поляков.

Мечтам Чарторыйского вновь не суждено было сбыться. В одном из писем он заметил императору: "Позвольте, Государь, еще раз доложить Вам, что крайне необходимо... во-первых ...определить границы власти Его Императорского Высочества, предоставить Ему вместе с тем обширный простор; во-вторых, сделать распоряжения, которые указали бы наместнику его обязанности, и, в-третьих, дать пример самого тщательного уважения к законам и учреждениям, исходящим от Вашего Величества"67.

Но положение в Царстве Польском не менялось. Чарторыйский все больше отходил от активной политической деятельности, в основном занимаясь делами Виленского учебного округа. 25 сентября 1817 г. в возрасте 48 лет он женился на 18-летней княжне Анне Сапеге68.

На политической арене Чарторыйский вновь появился во время ноябрьского восстания в Польше 1830 г. Популярный в стране, князь был избран председателем национального правительства Польши. Понимая, что в тех условиях восстание было обречено, а его последствия будут пагубными для судьбы Польши, Чарторыйский был готов идти на компромисс с Россией. Однако под давлением сейма 25 января 1831 г. он был вынужден подписать акт о детронизации Романовых в Царстве Польском, но заявил членам сейма, что этим актом они "погубили Польшу". Восстание действительно было подавлено. Царство Польское потеряло былые права автономии, а Чарторыйский был лишен императором Николаем I княжеского достоинства Российской империи. Позже противники Чарторыйского обвинили его в том, что именно он погубил Польшу, сотрудничая с Россией69. Однако они не смогли изменить позицию Чарторыйского: он по-прежнему считал, что национальное восстание не даст Польше независимости. Но, как достойный сын Польши, он не отвернулся от родины. "Буду собирать по зернышку, - говорил князь, - ...чтобы создать, насколько возможно, мощь Польши"70.

После восстания 1830 г. Чарторыйский уехал в Париж. Круг людей, образовавшийся вокруг него во французской столице, положил начало польским культурно-просветительским, благотворительным, политическим и другим организациям в эмиграции, центром которых стал "Отель Ламбер", резиденция Чарторыйского на острове Св. Людовика в Париже. Основными направлениями политики "Отеля Ламбер" были пропаганда, просвещение и благотворительность. В 1832 г. было создано Литературное общество, занимавшееся главным образом пропагандой и культурой. В декабре 1832 г. было сформировано Общество научной помощи, создавшее в свою очередь Польский институт научной помощи. В Нанси и Орлеане были открыты две начальные школы, а княгиня Чарторыйская основала при "Отеле Ламбер" Институт польских девиц, задачей которого было воспитание домашних преподавательниц. Одним из наиболее значительных достижений "Отеля Ламбер" было создание в Париже Польской библиотеки, ставшей позднее культурным центром польской эмиграции.

"Отель Ламбер", по замыслу Чарторыйского, должен был способствовать установлению мира и равновесия сил в Европе, которое было возможно лишь в случае возвращения Польше независимости. Начиная с 1836 г. Чарторыйский связывал решение польского вопроса с разгоравшимся конфликтом на Балканах. Выдвинув на первый план в балканской политике идеи католичества, князь предполагал ограничить опеку российского императора над христианами Османской империи. Как убежденный славянофил, Чарторыйский верил, что именно славяне принесут истинную свободу, демократию и христианство Европе. Поэтому он считал необходимым добиваться объединения всех западных и южных славян перед лицом Пруссии, Австрии и России. Одновременно в лагере Чарторыйского строились планы создания польско-украинско-литовской монархии и венгерско-славянской федерации, которая включала бы в себя Болгарию, Сербию и Румынию с Трансильванией71.

В 1840-х годах "Отелем Ламбер" была создана целая сеть агентств, главные из которых находились в Лондоне, Риме и Стамбуле. Революция 1848 г. стала для Чарторыйского периодом оживления его политической активности. Как и раньше, он использовал любую возможность в изменявшейся политической обстановке для решения польского вопроса. Так, в апреле 1848 г. он отправился в Берлин, чтобы повлиять на судьбу польских земель при заключении франко-прусского соглашения, однако потерпел неудачу. Поражение "Весны народов" привело к резкому сужению деятельности "Отеля Ламбер". Многие агентства "Отеля Ламбер" были закрыты. Россия и Австрия требовали экстрадиции польских участников венгерской революции72.

С приходом к власти Александра II в России начался этап либеральных реформ. Наступила "оттепель" 60-х годов XIX в. Александр II позволил Чарторыйскому посетить родные земли - впервые после восстания 1830 г.73

Однако при жизни князя так и не суждено было сбыться его великой мечте - вернуть независимость родине. 3 июля 1861 г. на 91-м году жизни князь Римской империи74, герцог Клеванский и Цукаусский Адам Ежи Чарторыйский скончался в местечке Монфермей под Парижем. Сначала он был похоронен там же, а позднее его останки были перевезены в родовую гробницу в городе Сенява, в 200 километрах восточнее Кракова, в Подкарпатском воеводстве75.

Примечания

1. Приведенные в работе даты указаны по старому стилю. Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ), ф. Административные дела, IV-2,1804, д. 3, л. 1 - 1об.; IV-13, 1806, д. 23, л. 1,4.
2. Русский биографический словарь (далее - РБС), т. XXIII. СПб., 1905, с. 38-56; Крисань М.А. Адам Ежи Чарторыйский. - Вопросы истории, 2001, N 2, с. 58.
3. Крисань М.А. Указ соч., с. 58.
4. Всего в семье Адама Казимежа и Изабеллы было пятеро детей (не считая двух дочерей, умерших в раннем возрасте): Тереза (1765-1780), Мария (1768-1854), София (1779-1837), Адам и его брат Константин (1773-1860). Отец Изабеллы Елизаветы граф Ян Ежи Флемминг происходил из немецкой ветви известного фламандского рода Флеммингов. Он был подскарбием (министром финансов) великого княжества Литовского, а затем Поморским воеводой. Будучи сыном Генриха Хайно Флемминга, прусского фельдмаршала, Ян Ежи приходился двоюродным братом кабинет-министру польского короля Августа II (1697-1706 гг., 1709-1733 гг.), известному дипломату и военачальнику Якову Генриху Флеммингу. Мать Изабеллы Елизаветы Констанция была внучкой Фридриха-Михаила Чарторыйского, поэтому по материнской линии жена князя Адама Казимежа Чарторыйского была его двоюродной племянницей. - Polski Slownik Biograficzny (далее - PSB), t. VII/1. Krakow, 1948, с. 32, 35-36.
5. Долгоруков П.В. Российская родословная книга, ч. 1. СПб., 1854, с. 332-33; Дворянские роды Российской империи. СПб., 1993, с. 28, 83; Славянская энциклопедия. М., 2001, с. 638; Hahn H.H. Dyplomacja bez listow unwierzytelniajcych. Polityka zagraniczna Adama Jerzego Czartoryskiego 1830-1840. Warszawa, 1987, с. 29; Skowronek J. Adam Jerzy Czartoryski. Warszawa, 1994, с. 12.
6. Дворянские роды Российской империи, с. 28, 85; АВПРИ, ф. Сношения России с Польшей, оп. 79/6 (1696, 1720- 1816 гг.), д. 249, 251, 343, 350, 351; Краткая история Польши. М., 1993, с. 82, 85-86; Zamoyski A. The Last King of Poland. London, 1998, p. 100, 129, 153, 155, 185.
7. Краткая история Польши, с. 86.
8. Любопытная деталь - "каждая из хижин повонзковской колонии имела свою особую эмблему". Адаму дали ветку дуба с надписью "твердость". В XIX в. ветвь дуба стала главным элементом украшения формы чиновников дипломатического ведомства России. - Memoire du Prince Adam Czartoryski et correspondance avec L' Empereur Alexandre I", т. 1. Paris, 1887, p. 1-8.
9. PSB, т. IV. Krakow, 1938, с. 257-258; Мемуары князя Адама Чарторижскаго и его переписка с Александром I (далее - Мемуары...), т. 1. СПб., 1912, с. 6.
10. Nouveau Larousse Illustre. Dictionnaire Universel Encyclopedique. Publie sous la direction de Claude Auge, т. 3. Paris, p. 886; The Encyclopedia Americana. International Edition, v. 1-30. New York, 1969; v. 9, p. 481-483; РБС, т. XXIII, с. 38.
11. РБС, т. XXIII, с. 40; Долгоруков П.В. Указ. соч., ч. 1, с. 333.
12. Цит. по: Felix R.P. Le Prince Czartoryski. Paris, 1862, p. 35.
13. Конституция 3 мая 1791 г. ликвидировала liberum veto и созыв конфедерационных сеймов. Избираемость короля заменялась избираемостью династии, власть короля усиливалась, при нем создавался совет "Стражей законов". В результате постановлений Четырехлетнего сейма некоторая часть третьего сословия получила избирательное право, а богатому мещанству был дарован ряд привилегий. - Краткая история Польши, с. 87, 88; Дворянские роды Российской империи, с. 85; РБС, т. XXIII, с. 41, 42.
14. 9 июля 1792 г. "в награду за услуги, оказанные родине, храбрость в бою и искусство" А.Е. Чарторыйский получил знак отличия vertuti militari. - РБС, т. XXIII, с. 41.
15. Handelsman M. Adam Czartoryski, т. 1. Warszawa, 1948, с. 28; Kukiel M. Czartoryski and European Unity 1770-1861. New Jersy, 1955, p. 14.
16. Остается спорным, по инициативе ли самой Екатерины или все-таки родителей братья пошли на этот шаг. Например, M. Хандельсман полагает, что скорее всего это было желание Петербурга. Е. Сковронек считает, что решение родителей послать сыновей в Петербург было принято под влиянием российского посла в Варшаве Н. Репнина (по сплетням, отца Адама). - Skowronek J. Adam Jerzy Czartoryski, с. 11; idem. Antynapoleonskie koncepcje Czartoryskiego. Warszawa, 1969, с. 26.
17. Мемуары..., т. 1, с. 33-81; Иванов О.А., Лопатин B.C., Писаренко К.А. Загадки русской истории: Восемнадцатый век. M., 2000, с. 17-22.
18. См. Чудинов А.В. "Русский якобинец" Павел Строганов. Легенда и действительность. - Новая и новейшая история, 2001, N 4. Орден Святой Анны 2-й степени был единственной почетной наградой, которую получил А.Е. Чарторыйский, находясь на русской службе. - РБС, т. XXIII, с. 44.
19. Список состоящим в гражданской службе чинам второго, третьего, четвертого и пятого классов на 1800 г., ч. 1. СПб., 1800, с. 23; Пчелов Е.В., Чумаков В.Т. Правители России от Юрия Долгорукова до наших дней. М. 1999, с. 80; Шилов Д.Н. Государственные деятели Российской империи, 1802-1917. Биобиблиографический справочник. СПб., 2001, с. 713.
20. По одной из версий, до Павла I дошел слух, что А.Е. Чарторыйский был отцом родившейся в мае 1799 г. темноволосой дочери великого князя Александра. На следующий год девочка умерла. - Крисань М.А. Указ. соч., с. 60; Мемуары..., т. 1, с. 168, 169.
21. Указ о назначении Чарторыйский получил 12 августа 1799 г. - АВПРИ, ф. Сношения России с Сардинией, оп. 85/2, д. 30, л. 5-5об.; д. 146, л. 1-4; ф. Административные дела, 1-1, 1801, д. 1, п. 6, л. 183; ф. Туринская миссия, оп. 81/1, д. 3.
22. АВПРИ, ф. Административные дела, 1-1, 1801, д. 1, п. 6, л. 183.
23. Мемуары..., т. 1, с. 168, 169, 178, 179; АВПРИ, ф. Сношения России с Сардинией, оп. 2, д. 154, л. 1-2об.
24. Мемуары..., т. 2, с. 3-4; формально Чарторыйский получил отставку с поста "чрезвычайного посланника и полномочного министра" России в Сардинском королевстве 20 июня 1801 г. - АВПРИ, ф. Административные дела, 1-1, 1801, д. 1, п. 6, л. 183.
25. Крисань М.А. Указ соч., с. 60.
26. Николаи Михайлович вел. кн. Граф Павел Александрович Строганов; т. II. СПб., 1903, с. 68-69.
27. Мемуары..., т. 1, с. 295, 301.
28. Там же, с. 294-295.
29. Там же, с. 295.
30. Хотя во французском издании эта записка идет под 1804 г., есть все основания утверждать, что она была составлена не ранее середины 1806 г. Тем не менее на основе событий 1804-1806 гг. автор считает верным полагать, что Чарторыйский отразил в записке те замыслы, которых придерживался на протяжении нескольких лет до ее создания и которые являлись основой его внешнеполитического курса. - Memoire..., t. 2, р. 62-66; Внешняя политика России XIX и начала XX века (далее - ВПР), серия 1, т. 2. М., 1961, с. 665.
31. Memoire..., t. 2, p. 62-66.
32. Архив князя Воронцова, кн. 1-40. М., 1870-1895; кн. 12, с. 469-471; ВПР, серия 1, т. 1. М., 1960, с. 614.
33. ВПР, серия 1, т. 1. c. 615.
34. Сборник Императорского Русского Исторического Общества (далее - РИО), т. 77, с. 486-498.
35. Там же, с. 547-563.
36. Прусский король из династии Гогенцоллернов с 1797 г. по 1840 г.
37. Мемуары..., т. 2, с. 58-61.
38. ВПР, серия 1, т. 1, с. 646-648.
39. РИО, т. 77, с. 745-748.
40. Там же, с. 555-563.
41. Мемуары..., т. 1, с. 343.
42. Австрийский король из династии Габсбургов (Штирийская линия) с 1792 по 1804 г. Император Австрийской империи с 1804 г. по 1835 г.
43. РИО, т. 77, с. 534-535; ВПР, серия 1, т. 2, с. 85-86.
44. История внешней политики России, т. 3. М., 2000, с. 47.
45. Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами, т. I-XV. СПб, 1874-1909; т. II, с. 406-419.
46. РИО, т. 82, с. 63-69.
47. ВПР, серия 1, т. 2, с. 315-318.
48. Архив Князя Воронцова, кн. 15, с. 172-176.
49. Thiers A. Histoire du Consulat et de l' Empire faisant suite de la Revolution Francaise, t. 1-20. Paris, 1845-1862; t. 5, p. 28-31.
50. Мартенс Ф.Ф., Указ. соч., т. IV, с. 341-345.
51. Васильчиков А.А. Семейство Разумовских, т. 1-5. СПб., 1880-1894; т. 4, с. 39-41; АВПРИ, ф. Канцелярия, оп. 468, д. 6763, л. 13-22; д. 11510, л. 56-57; д. 11501, л. 432-434.
52. ВПР, серия 1, т. 2, с. 463.
53. АВПРИ, ф. Канцелярия, оп. 468, д. 1208, л. 1-7; ф. Посольство в Берлине, оп. 509Д, д. 52, л. 406-406об.
54. РБС, т. XXIII, с. 47.
55. АВПРИ, ф. Трактаты, оп. 3, д. 1081.
56. Там же, 48.
57. Архив государственного совета, т. I-V. СПб. 1869- 1904; т. III, ч. 2, стлб. 1144-1177.
58. РИО, т. 82, с. 364.
59. АВПРИ, ф. Административные дела, IV-13, 1806, д. 23, л. 1, 4.
60. Мемуары..., т. 1,с. 138-147.
61. Беседы и частная переписка между императором Александром II и кн. Адамом Чарторижским. [б.м.], 1912, с. 89- 98.
62. Гессен Ю.И. Евреи в России. СПб., 1906.
63. РИО, т. 9. СПб, 1872, с. 432-433; РБС, т. XXIII, с. 50; Беседы и частная переписка..., с. 253-259.
64. Санкт-Петербургские Сенатские ведомости, N 23, 5 июня 1815 г., с. 124-126; N 28, 10 июля 1815 г., с. 156; Московские ведомости, N 47, 12 июня 1815 г., с. 1053-1054.
65. Краткая история Польши, с. 96-97.
66. Nadzieja J. General Josef Zajaczek. 1752-1826. Warszawa, 1975; Izdelski H. Instytucje przedstawicielskie w mysli politycznej Ksiestwa Warszawskiego i Krolestwa Polskiego (do 1831 г.). - Polska Mysl liberalno-demokratyczna w latach 1795-1830. Materialy z sesji naukowej organizowaney w Uniwersytecie Warszawskim dnia 2 maja 1984 r. Lublin, 1986, с. 37.
67. Цит. по: РБС, т. XXIII, с. 50-51; Беседы и частная переписка..., с. 282-289.
68. Dziewanowski M.K. Ksiaze wielkich nadzieji. Biografia ksiesia Adama Czartoryskiego. Wroclaw, 1998, с. 116.
69. Developpement de la Protestation de 3076 eigres polonais centre l' immixion du prince Adam Czartoryski dans les affaires de Pologne. Traduit du journal polonais publie a Paris, sous Ie titre: Wiadomosci polskie, du 10 janvier 1855. Bruxelles, 1855.
70. Zajewski W. Zabiegi "Nowej Polski" о detronizacje Romanowow w styczniu 1831 r. - Zeszyty Naukowe Uniwersytetu todzkiego, 1958 (seria I: Nauki Humanistyczno-Spoleczne), z. 8, с. 110; Czartoryski A. Dnia 29 Listopada 1838 roku. - Mowy xiecia Adama Czartoryskiego od roku 1838-1847. Paryz, 1847, с. 10; idem. Dnia 28 Listopada 1842 roku, с. 41; idem. Dnia 28 Listopada 1843 roku, с. 58.
71. Hahn H.H. Op. cit., c. 331.
72. Крисань М.А. Указ. соч., с. 67.
73. Там же.
74. Хотя в 1806 г. Священная Римская империя прекратила свое существование, титулатура князей Римской империи осталась без изменений и продолжала признаваться в Австрийской империи.
75. РБС, т. XXIII, с. 54; Крисань М.А. Указ. соч., с. 67.

Новая и новейшая история. - 2002. - № 3. - С. 205 - 218.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Крисань М. А. Адам Ежи Чарторыский

Заложник Екатерины II, закадычный друг Александа I, любовник его жены, дипломат, некоронованный король Речи Посполитой, лидер Великой эмиграции... все это связано с именем Адама Ежи Чарторыского (1770 - 1861).

14 января 1770 г. в Голубом дворце на улице Сенаторской в Варшаве родился князь Адам Чарторыский, первенец Изабеллы Флеминг и Адама Казимира. Всего в семье было пятеро детей: Тереза (1765 - 1780), Мария (1768 - 1854), София (1779 - 1837), Адам и его младший брат Константин (1773 - 1860).

Адам Ежи происходил из старинного литовского магнатского рода, история которого ведется от умершего в 1390 г. Константина, князя Чарторыска, одного из двенадцати сыновей великого литовского князя Ольгерда. Предки Адама Ежи в начале XVII в. приняли католичество и полностью ополячились1. С первой половины XVIII в. благодаря Казимиру Чарторыскому (1674 - 1741), сумевшему выдвинуться во времена правления Станислава Лещинского и Августа III, а также благодаря целой "цепи" браков с первыми родами Речи Посполитой (Замойскими, Одинокими, Сапегами, Яблоновскими, Флемингами, Любомирскими и Понятовскими) началась головокружительная карьера рода, приведшая к формированию политической партии Чарторыских - "Фамилии".

Брак родителей Чарторыского был составной частью этой "цепи", носил политический характер. Конечно же, при рождении сына не обошлось без сплетен. Отцовство приписывалось российскому послу Н. В. Репнину2. Слухи эти помогали и спасали Чарторыского в годы службы при российском дворе.

Раннее детство Адама прошло в родовых поместьях - Ружанце и Волчуне, летом обычно переезжали в имение матери - Повонзки (под Варшавой) или в Голубой дворец. Сентиментальные воспоминания о беззаботности тех лет Адам сохранил до последних дней жизни. Первые тяжелые переживания, первые слезы вызвала смерть старшей сестры, любимицы семьи3.

С ранних лет окружали его забота и любовь матери. "Моя мать, писала в воспоминаниях София Замойская, была первой в Польше, кто занимался детьми, часто видели ее на прогулках с ними, большую часть дня проводящую в их обществе". При этом Изабелла Чарторыская из всех детей своих сильнее всего любила удивительно похожего на нее Адама4.

Серьезным воспитанием ребенка родители занялись, когда ему было десять лет. Особое внимание уделялось гуманитарным дисциплинам: знанию языков, древней истории, истории политического устройства государств, литературе. Обучали его и верховой езде, фехтованию, танцам. Воспитывали Адама в духе либеральной эпохи Просвещения, с присущими для того времени европейской аристократии чувством коспомолитизма, ограниченного правда патриотическим влиянием матери и политическими амбициями самого молодого князя. Позднее Адам Чарторыский напишет, что получил воспитание "чисто польское и чисто республиканское"5.

Воспитание носило не только теоретический, но и практический характер. В 1786 - 1788 гг. Адам начинает путешествовать по Европе. Через Краков он едет в Чехию и Германию, где знакомится с Гердером и Гете. В 1787 г. приезжает в Париж, бывает во всех знаменитых салонах того времени, знакомится с высшей аристократией Франции. Осенью 1789г. вместе с матерью через Швейцарию и Голландию едет в Англию и Шотландию. По наказу отца, Адам заводит дневник, куда заносит свои оценки политического и юридическо-административного устройства различных государств, функционирования администрации, а также формулирует проблемы как правового, так и промышленного развития и т. п. Весной 1791 г., возвратясь домой, Адам Ежи присутствует на заседаниях Четырехлетнего сейма (1788 - 1792 гг.). В те годы он интересуется созданием национальной гвардии, принимает участие в литовской кампании в российско-польской войне 1792 года.

В конце того же года Чарторыский вновь выехал за границу (Вена, Лондон, Брюссель). Родители старались беречь сына. Почти все основные события истории Речи Посполитой конца XVIII века (Четырехлетний сейм, восстание Костюшки 1794 г., второй (1793) и третий (1795) разделы Польши) прошли вне его присутствия и участия. Некоторые исследователи считают, что отсутствие Адама во время восстания Костюшки привело его к неизгладимой психологической травме6.

Решением Екатерины II был наложен секвестр на имения Чарторыских в российской части Польши. Решение было принято под влиянием слухов о симпатии и близости "Фамилии" к Костюшке, а также с целью склонить Чарторыских продемонстрировать свою лояльность Петербургу. Неизвестно, по инициативе ли самой Екатерины или все-таки родителей Адам и его брат, Константин, должны были выехать в Петербург ради отмены секвестра7.

12 мая 1795 г. братья прибыли в Петербург, где были приняты тепло и радушно. Они произвели хорошее впечатление в петербургских салонах, заручились поддержкой влиятельного графского рода Зубовых. 31 августа того же года им были возвращены почти все принадлежавшие им ранее земли. По распоряжению Екатерины братьям Чарторыским были присвоены звания поручиков гвардии, а вначале 1796г. - придворные чины камер-юнкеров.

Несмотря на успехи при дворе, Адам был одинок. Поворотным пунктом в его жизни стал разговор весной 1796 г. в Таврическом саду с великим князем Александром. Любимец Екатерины II говорил о своих либеральных взглядах, о симпатии к Польше, осуждал политику бабки, о которой Чарторыский был не лучшего мнения, считал ее "честолюбивой, грубой, злобной, мстительной, не признающей законов, бесстыдной женщиной"8. Так началась неравная по своей сути дружба. Александр считал, что нашел в Чарторыском человека, способного в будущем помочь ему в реформировании России, а Чарторыский связывал с Александром мечты о возможной независимости Польши9.

Вскоре оказалось, что Петербург для него - это не только служба при дворе, дружба Александра, но и любовь к великой княгине Елизавете. Это была первая и скорее всего единственная в его жизни большая любовь. Чувства эти были взаимны. Александр знал о них и не мешал. Великий князь вскоре после женитьбы охладел к жене, однако не желая ограничивать ни себя ни ее, подписал договор о взаимной свободе. По словам княгини Дино, Александр советовал Адаму порадовать его жену, последняя в свою очередь оказывала ему столько знаков внимания, что вскоре весь Петербург только и говорил о том, что Адам прислушался к дружеским советам Александра10.

В июне 1797 г. Адаму Чарторыскому было присвоено звание адъютанта великого князя, а через год он получил орден Святой Анны II степени. Александр, настроенный либерально 11 , позволил Чарторыскому ознакомиться с проектами его единомышленников: В. П. Кочубея, П. А. Строганова, Н. Н. Новосильцева.

В середине 1797 г. Чарторыский получил трехмесячный отпуск, который провел с родителями. В 1799 г. его брат по просьбе родителей был освобожден от службы при российском дворе и выехал в Галицию. Казалось, что все идет хорошо, однако вскоре Адам попадает в опалу. 23 августа 1797 г. Чарторыского назначают послом при короле Сардинии и в восьмидневный срок приказывают покинуть столицу. Причиной такого решения стало недовольство Павла I, до которого дошли слухи о том, что Адам был отцом недавно рожденной темноволосой дочери великой княгини Елизаветы12.

29 декабря 1799 г. Адам после продолжительной остановки в Вене прибыл во Флоренцию ко двору сардинского короля. Обязанности посла не обременяли его, так как носили формальный характер и ограничивались непродолжительными беседами с королем, а также представителями других государств. Кроме того Адам вел систематическую переписку с генералиссимусом А. В. Суворовым и ежемесячно высылал в Петербург официальный рапорт. Ну и, конечно, Чарторыскому надлежало регулярно бывать в салонах. Возможности влиять на ход событий Адам не имел: все решалось на полях битвы между армиями II коалиции и Францией либо непосредственно за столом переговоров. Чарторыский, пытаясь развеять сплин и тоску по близким ему людям, увлекся изучением итальянской архитектуры. "Занимаясь в Риме археологическими раскопками, что стало одним из популярных занятий польских путешественников, Адам Ежи предназначал "добычу" для Пулавского парка - любимого детища его матери"13. А вообще жил он широко, залез в долги, что вызывало недовольство родителей.

Весной 1801 г. в Неаполь, куда Чарторыский еще по наказу Павла успел переехать несколькими месяцами ранее, пришел срочный вызов в Петербург. "Я не должен и говорить тебе, с каким нетерпением жду тебя", писал Александр I. Выехав в мае и задержавшись всего лишь в Пулавах, Адам вскоре оказался в столице. Он был включен царем в Негласный комитет, куда входили уже знакомые Чарторыскому представители кружка "молодых друзей" нового российского императора. Так для тридцатилетнего польского шляхтича началась карьера российского политика. Тогда и позднее он заявлял, что останется на службе до тех пор, пока это не будет противоречить его службе Отечеству14.

Чарторыскому предстояло участвовать в самых разнообразных проектах Александра I. Вместе со Строгановым он выступал за введение ограниченной парламентской системы правления, начал разработку проекта конституции, поддерживал идеи по улучшению положения крестьян. Чарторыский принимал активное участие в разработке реформы образования по английскому образцу. В феврале 1803 г. он был назначен попечителем Виленского учебного округа, под его началом оказалось шесть западных губерний Российской империи. Кроме того в 1802 - 1804 и 1807 гг. Чарторыский участвовал в проектах решения еврейского вопроса в составе первого (1802 - 1804) и второго (1804 - 1808) Еврейских комитетов. Положение о евреях (9.12.1804) открывало им доступ во все российские учебные заведения, предусматривало принудительное переселение их из сельской местности в города и местечки. Эта программа полностью совпадала с идеями Чарторыского, который был сторонником ассимиляции евреев, предполагавшей постепенную ликвидацию национальной одежды, языка, обычаев, законодательства, и распространения на них всех прав подданных царя15.

Частью постепенно сходивших на нет попыток реформ были проведенные в сентябре 1802 г. изменения в функционировании администрации. Александр I создал восемь министерств (1802 - 1811). Князь Адам был назначен помощником государственного канцлера А. Р. Воронцова. (Решение Чарторыского принять предлагаемый пост было связано с уговорами матери и с его все еще сильными чувствами к Ее Высочеству.) В то время получивший назначение новый посол Англии в России писал своему министру, что Адам Чарторыский по рангу является второй особой в министерстве иностранных дел, но первой по значению. Правда в донесении посла Сардинии высказывалось сомнение в том, что поляк, мечтающий о короне, мог бы быть хорошим русским16.

Свои взгляды на развитие внешней политики России Адам Чарторыский представил в "Проекте общей инструкции данной министерству иностранных дел" и в мемориале "О политической системе". В проекте были заложены идеи стремления каждого государства к защите своих интересов, идеи равновесия сил в Европе. Он считал, что Россия должна проводить политику, основанную на соблюдении прав народов. Чарторыский писал в мемориале, что в связи с наступающим переустройством Европы Россия будет играть ведущую роль в политике. Он был против союза России с Австрией и Пруссией, полагая, что эти государства в будущем нападут на нее. Противовес Австрии и Пруссии он видел в создании союзного западного немецкого государства. Несмотря на давление Австрии он выступал за объединение Италии. В его планы входило также объединение российской и прусской части Польши под российской короной. На Ближнем Востоке роль России Чарторыский видел в опеке над славянскими народами Балкан, а также Грецией и Румынией. Возможность осуществления этих планов, по его мнению, была возможна лишь в союзе с Англией и Францией17.

В начале своей деятельности Чарторыский сконцентрировался на грузинском и балканском вопросах. Постепенно, особенно со второй половины 1803 г., возросло его влияние на решение вопросов, связанных с западной политикой России. В феврале 1804г. после ухода Воронцова по состоянию здоровья в бессрочный отпуск Чарторыский стал главой министерства иностранных дел. В те годы Чарторыский производил впечатление человека замкнутого и сдержанного, который часто был подвержен депрессии. Постепенно черты эти стали частью его характера18. Это было одной из причин негативной реакции аристократии, чиновников на новое назначение Чарторыского.

Главным направлением деятельности Чарторыского на посту министра иностранных дел было создание III антифранцузской коалиции и разработка ее политической концепции, а также решение польского вопроса. Однако Аустерлицкое сражение (2.XII.1805) разрушило все его планы. Поражение русско-австрийской коалиции было равно политическому краху Чарторыского и он принимает решение об отставке. Александр, пытаясь создать впечатление о преемственности в руководстве внешнеполитическим ведомством, не говоря ни да ни нет, оттягивает свое решение до середины 1806 года.

До августа 1808 г. Чарторыский остается в Петербурге, приводит в порядок бумаги, передает дела в министерстве, пишет и представляет окончательный отчет Александру I. Получив бессрочный отпуск, он отдыхает на курортах Австрии, а в июле 1809 г. возвращается в Петербург, принимает участие в Государственном совете. Однако уже в следующем году он навсегда покидает столицу, чтобы заниматься делами просвещения в Виленском учебном округе.

Начало войны 1812 г. и успехи наполеоновской армии оказали сильное влияние на политические взгляды Чарторыского, он примыкает к группе сторонников идеи создания нового польского государства под опекой французского императора и даже пишет Александру I письмо с просьбой о полной отставке (письмо осталось без ответа). Однако начиная с 1813 г., чувствуя близкое и окончательное поражение Наполеона, а значит - новое решение польского вопроса, Адам ищет встреч с Александром, пытаясь повлиять на решение судьбы Польши. Он вновь настроен про-российски, в двух письмах от 6 и 27 декабря напоминает царю о его давних планах устройства Польши, указывает, что именно сейчас, когда впервые французские войска бегут, а российские занимают территории Литвы и Польши, настал момент исполнить свои обещания19.

Венский конгресс (сентябрь 1814 - июнь 1815 гг.), куда он направляется вслед за Александром I, вновь вовлекает его в круговорот большой политики. Польский вопрос в Вене официально рассматривался как проблема территории Царства Польского. Тем не менее этот вопрос был напрямую связан с судьбой всех земель Речи Посполитой. Чарторыскому, видевшему равнодушие Англии и Франции, пришлось искать поддержку у царя. Александр I стремился, увязав саксонский вопрос с польским, создать под своей властью Польское государство. С самого начала он выступал за создание из Великого герцогства Варшавского конституционного королевства. Он подчеркивал, что такое решение полностью совпадает с его моральными обязательствами по отношению к польскому народу, предполагая при этом, что восточные земли Речи Посполитой войдут в новое государственное образование. По мнению царя, не было необходимости включения этих вопросов в повестку дня конгресса. Черторыский же стремился к тому, чтобы решение о будущем статусе Польши (автономия, конституция, будущее восточных земель) было принято в Вене. Только благодаря такому решению, считал он, Польша вновь могла бы появиться на политической карте Европы20.

Исходя из результатов конгресса можно утверждать, что несмотря на неопределенный статус Чарторыского в Вене ему удалось многое. Договор о разделе Польши, подписанный 21 апреля 1815г., вошел в качестве приложения в Заключительный генеральный акт, а, следовательно, был подписан представителями всех государств, признавших силу этого документа. Тем самым было подтверждено общеевропейское значение польского вопроса. Однако Чарторыский и большинство его тогдашних соратников были разочарованы результатами Венского конгресса. В одном из писем к Новосильцеву Чарторыский писал: "Если мое отечество, после надежды на возрождение, окончательно погибнет благодаря всем вам, называющим себя покровителями угнетенных и защитниками правого дела, то я не покину больше своего логовища, где впрочем вы всегда можете рассчитывать на ласковый прием"21.

Тем не менее после Венского конгресса Чарторыский принимал активное участие в разработке польской Конституции, над проектом которой он начал работать еще в Вене. В подготовке проекта Конституции он ориентировался на Конституцию 3 мая 1791 г., которая изображалась им как верх совершенства, а возрождение Польши видел "на тех самых началах, которые были положены в основу последних реформ Речи Посполитой"22. Царь, положительно оценив проект, отнесся к нему как к началу работы над окончательной версией Конституции. Однако дарованная Царству Польскому Конституция в 1815 г. значительно отличалась от первоначальной версии Чарторыского, так как усиливала позицию монарха. По мнению Чарторыского, царь не должен был принадлежать ни к одной из трех ветвей власти (законодательной, судебной и исполнительной), а лишь стать "ключом свода целого здания, осуществляя и представляя тем самым наивысшую опеку и волю"23.

Через несколько дней после опубликования Конституции Александр выехал из Парижа в Польшу. "Он торжественно въехал в Варшаву в польском мундире и в сопровождении местной знати и генералов". С нетерпением ожидалось назначение наместника в соответствии с новой Конституцией. Князь Адам рассчитывал на этот пост. Накануне отъезда из Варшавы Александр вызвал его к себе. "Было около двух часов ночи, - рассказывал генерал Михайловский, - когда князь быстро вышел из кабинета императора и, явно взволнованный, стал бегать по комнате из угла в угол. Я стоял около двери вместе с князем Волконским и статс-секретарем Марченко, но он не обратил на нас никакого внимания и даже не поприветствовал. Казалось он потерял разум из-за нанесенной его самолюбию раны..."24. Он получил лишь звание сенатора-воеводы и члена административного совета. Своим первым заместителем в Царстве Польском Александр I назначил одноногого генерала Ю. Зайончка. Зайончек был послушен воле монаршей и Великого князя Константина, возглавлявшего польскую армию, разделял взгляды Новосильцева, требовал беспрекословного послушания России во имя ограничения извечного польского анархизма25.

Несмотря на такой поворот событий Чарторыскому удалось сохранить лицо - все решения царя были им горячо поддержаны. Однако начиная с этого момента князь Адам все меньше внимания уделял активной политической деятельности, в основном занимаясь делами Виленского учебного округа. Будучи попечителем Виленского округа (в 1817 г. он официально просил о том, чтобы его оставили на этом посту), Чарторыский старался сохранять польский язык и польские национальные традиции в учебных заведениях26.

1813 - 1817 гг. представляют собой важный этап в личной жизни князя Адама. В начале с новой силой вспыхнули уже почти забытые чувства к императрице (Елизавета вместе с мужем присутствовала на Венском конгрессе). "Елизавета сохраняла к нему горячую привязанность. В середине 1809 г. она писала своей матери: "Как только я вижу, что ему грозит несчастье, я вновь приникаю к нему со всем жаром, на какое способно мое сердце...". Он даже начинал строить планы о ее разводе с Александром I. Эти мечты были прекрасны, но нереальны, так как отношение царя к этому роману изменилось27.

В конце концов под влиянием матери Адаму пришлось задуматься о браке с одной из польских аристократок. 25 сентября 1817 г. почти уже сорокавосьмилетний князь женился на восемнадцатилетней княжне Анне Сапеге. По мнению многих, нельзя было сказать, чтобы она блистала красотой. Чарторыский в одном из писем характеризует ее так: "Она добра, у нее мягкий ровный характер, уступчива, благоразумна, крайне благородна, а при всем этом практически лишена воображения, любит чем-то заняться, увлекается этим быстро, будет любить порядок, и несмотря на то, что она еще очень молода, есть столько добросовестности и какой-то уверенности в ее характере, что будит во мне бесконечное доверие к ней. А чтобы закончить ее портрет, следует добавить, что во всем этом существе царит удивительное спокойствие"28.

Кроме нее среди возможных кандидатур была воспитанница и любимица его матери, Софья Матушевич. Девочку с ранних лет готовили в жены князя Адама, он стал героем ее детских и девичьих грез и снов. Судя по дневникам Адама, любовь ее не была безответна. Решение о свадьбе было тяжелым для князя Адама и потому, что он ждал ответа от все еще любимой императрицы Елизаветы. В конце концов он решился сделать предложение, которое было принято Анной. Сделав выбор, Анна отказала своему более молодому поклоннику, наполеоновскому генералу Л. Пассу. Последний дважды вызывал князя Адама на дуэль и, дважды ранив его, отказался от притязаний на невесту. Последняя встреча долго переносилась, по одной из версий она в конце концов состоялась весной 1817 г. в Ружанце в день приезда Александра I в Варшаву. Решено было драться на пистолетах до первой смертельной раны. Настроения в обществе были ужасны, Замойский позднее писал, что считал тогда, что "дуэль должна была кончиться смертью либо того идиота, либо потерей наилучшего и всеми уважаемого человека". Адам был легко ранен в бедро, но был готов продолжать дуэль до тех пор, пока Пасс не откажется от своих притязаний. Князю отвели комнаты в Голубом дворце Замойских, где его лечил присланный Александром I придворный хирург. О дуэли так много говорилось, что секретарю князя даже пришлось приготовить объяснения для заграничной и польской прессы29.

Свадьба прошла тихо, по-домашнему, в имении Сапегов - Радзыни. Решение Адам принял достаточно быстро: летом 1816г. он встретил Анну в Вильнюсе, куда прибыл по долгу службы, а уже осенью 1817 г. назвал ее своей женой. Может быть, в этом кроется причина того, что чувства к молодой девушке Адам начал испытывать лишь после брака. Она родила ему сыновей Витольда, Леона и Владислава.

Несколько месяцев Чарторыские провели в Варшаве, а в мае 1818 г. отправились на Волынь и Подолье, однако уже в июне Чарторыский отправил жену на лечение в Италию. В 1819 г., оставив на попеченьи брата парализованного отца, Адам отправился в Вену и в течение двух лет проводил с женой лето в Швейцарии, на юге Франции, в Италии, в немецких княжествах, а зимы - в Париже.

В 1823 г. князь ушел в отставку и до 1830 г., удалившись в свое имение Пулавы, не занимался активной политической деятельностью. Адам много путешествовал по Европе, вращаясь в умеренно-либеральных кругах политиков и публицистов. В эти годы он пишет "Эссе о дипломатии", в котором излагает свои взгляды на международную ситуацию, критикует решения Венского конгресса и пытается представить возможности создания справедливой международной системы взаимоотношений. Чарторыский исходил из теории естественного права, при этом считал, что каждая нация имеет право на самоопределение. По его мнению, истинным государством может быть лишь национальное государство. Возможность установления системы равновесия сил в Европе он видел только в создании федеративных государств и лиги наций. В этой работе слились воедино идеи просвещения и романтизма: с одной стороны, вера в возможность установления рационального порядка при условии разумного сотрудничества, а с другой - новое понимание идеи народа30.

В 1830 г. во время Ноябрьского восстания (1830 - 1831 гг.) Чарторыский занял пост президента сената и национального правительства. Принято считать, что с самого начала Чарторыский, настроенный консервативно, ищущий поддержки Англии, Франции и даже Австрии, готовый идти на компромисс с Россией, тормозил ход восстания. Он, как и немалая часть способного политически мыслить польского общества, был против восстания31. В первые дни восстания Чарторыский старался заключить соглашение с великим князем Константином, который находился в Вежбне под Варшавой, а после его отъезда - он искал компромисс с Николаем I.

25 января 1831 г. Чарторыский под давлением соратников подписал указ о низложении Романовых. Он считал, что это решение приведет в будущем к ограничению какой-либо борьбы за независимую Польшу на дипломатическом уровне. Подписав указ, Чарторыский произнес: "Вы потеряли Польшу". Позднее, по случаю одной из годовщин 29 ноября, он отмечал, что национальное восстание не даст Польше возможность получения независимости и добавлял: "буду собирать по зернышку [...], чтобы создать насколько возможно мощь Польши". Он считал, что его поколение стоит перед выбором "быть или не быть" и, потеряв уверенность и надежду, потеряет жизнь, превратившись в живой труп средь живых, которому понять их не дано32.

После указа о низложении было создано национальное правительство во главе с Чарторыским. 15 августа 1831 г., когда мирно начавшаяся манифестация с целью активизировать деятельность правительства превратилась фактически в резню, Чарторыский отказался от руководства восстанием и покинул город.

Поражение в восстании принесло Царству Польскому потерю автономии. Казалось, что Польша исчезла раз и навсегда из европейской политики. Однако после победы России большая часть политической, военной и интеллектуальной элиты Царства Польского выехала из страны, положив тем самым начало "Великой эмиграции". Главные "виновники" восстания в конечном счете осели во Франции. "Пользуясь неосведомленностью этой страны в отношении истории и современного состояния Польши, - писал П. Я. Чаадаев, - они без труда смогли изобразить свое безумное предприятие заслуживающим не только прощения, но и похвалы"33. Благодаря политической активности "Великой эмиграции" Польша продолжала существовать на международной арене.

На шестьдесят первом году жизни Чарторыский избрал долю эмигранта. Несмотря на свое положение он продолжал заниматься политикой, стремился делать все возможное на благо родной страны. Вопрос о прекращении политической деятельности для него не стоял, ее продолжение было для него долгом перед самим собой, своим народом и будущим страны. Он остался верен идее решения польского вопроса путем международного соглашения, стремился доказать, что решение польского вопроса необходимо, полезно и является основой стабильности в Европе34.

Чарторыский хотел остановиться в Лондоне, считал, что именно там находится центр европейской политики, тянули его туда и давняя дружба, симпатии, воспоминания молодости. Однако мать его считала климат Англии нездоровым, атмосфера Лондона была для нее тяжела, а от Парижа, казалось, до Польши рукой подать35.

Круг людей, образовавшийся вокруг Чарторыского в Париже, положил основу различного рода культурно-просветительным, благотворительным, политическим и др. организациям. Позднее сторонники Чарторыского были прозваны его противниками "Отелем Ламбер" (отель Ламбер - постоянная резиденция Чарторыского с 1843 г. на острове Св. Людовика в Париже). Возможны различные оценки деятельности этого объединения, от одобрения до полного его отрицания, неоспоримо одно - "это была машина, работавшая более или менее исправно, но беспрерывно в течении сорока лет"36.

История "Отеля Ламбер" началась 12 января 1833 г., когда уставший от попыток объединить постоянно споривших друг с другом соотечественников Чарторыский создал Союз национального единства. Организация эта недолго существовала, в 1843 г. монархистами было основано Монархическое общество третьего мая, в которое официально Чарторыский не вошел. Фактическим центром на протяжении всей истории "Отеля Ламбер" был секретариат Чарторыского, во время Крымской войны его преобразовали в Бюро, а в 1860 г. оно получило название "Бюро по делам Польши".

Чарторыский не требовал от желающих принимать участие в работе "Отеля Ламбер" идеологической или политической декларации своих взглядов, главным было признание главенства князя и исполнение его решений. Последнее было характерно для любой создаваемой под эгидой "Отеля Ламбер" организации. Наверняка такое отношение к Чарторыскому повлияло на то, что в 1837 г. на одном из заседаний Литературного общества во время отсутствия Чарторыского Я. Воронин представил доклад, в котором высказал идеи о необходимости монархического правления не только в будущей Польше, но и во время восстаний и в эмиграции. Королем де-факто он провозгласил Чарторыского37.

Основными направлениями эмиграционной политики были пропаганда, просвещение и благотворительность. В 1832 г. было основано Литературное общество, в основном занимавшееся пропагандой и культурой. Кроме того были основаны исторический (1836 г.) и статистический (1838 г.) факультеты. В декабре 1832 г. возникло Общество научной помощи, создавшее в свою очередь Польский институт научной помощи. В Нанси и Орлеане были открыты две начальные школы, а княгиня Чарторыская основала при "Отеле Ламбер" Институт польских девиц, задачей которого было воспитание домашних преподавательниц. Главным достижением было создание в Париже Польской библиотеки, ставшей позднее культурным центром эмиграции.

Кроме того "Отель Ламбер", главной целью которого была независимая Польша и непосредственная деятельность на внешнеполитической арене, одновременно был школой польских политиков. Участие в ежедневной работе "Отеля Ламбер" (ведение корреспонденции, заседания в различных комиссиях, роль политических агентов в столицах других государств и т. п.) давало молодым польским политикам возможность получения необходимых знаний и навыков для участия в политической жизни38.

Основой политики "Отеля Ламбер", по мысли Чарторыского, было стремление к установлению мира и равновесия сил в Европе, возможное лишь с решением национального вопроса. Католичество, национальный принцип, идеи славянофильства и федерализма были составными частями этой политики.

Вначале Чарторыского интересовало развитие событий на юго-западе Европы, однако постепенно, начиная с 1836 г., он связывал решение польского вопроса с разгоравшимся конфликтом на Балканах. Выдвижение на первый план идей католичества в балканской политике давало возможность ограничения опеки российского царя над христианами Османской империи. Славянофильские идеи находили свое выражение в славянском мессианизме, вере в то, что именно славяне принесут истинную свободу, демократию и христианство Европе. "Отель Ламбер" проповедовал идеи славянского единения (без российской империи) перед лицом немецкой и российской опасности. Чарторыский считал, что национальная эмансипация возможна лишь в случае распада империй - Австрии и России, где независимость должны были получить народы Кавказа. Одновременно в лагере Чарторыского строились планы создания польско - украинско - литовской монархии на федеративной основе и венгерско-славянской федерации, которая включала бы в себя южнославянские государства: Болгарию, Сербию, Румынию с Трансильванией39.

В 40-х годах "Отелем Ламбер" была создана целая сеть агентств, главные из которых находились в Лондоне, Риме и Стамбуле. В последнем благодаря М. Чайковскому (в 1841 г. он выехал в Стамбул как временный, а в 1843 г, как постоянный агент "Отеля Ламбер") проводилась широкая работа в политических кругах Турции, а также с болгарскими, венгерскими, сербскими и хорватскими национальными лидерами. В 1847 г. планировалось расширить сеть агентств, однако этим планам не суждено было сбыться.

"Весна народов" стала для Чарторыского периодом наибольшей политической активности. Как и раньше, он использовал любую возможность в изменяющейся политической обстановке для решения польского вопроса. Так в апреле 1848 г. он едет в Берлин, чтобы повлиять на судьбу польских земель при заключении франко-прусского соглашения. Неудачи не останавливают его, он ищет поддержки у нового правительства Франции, под давлением галицийских политиков склоняется к поддержке борьбы славян монархии Габсбургов за федеральное устройство империи, строит планы итальянско-славянского и венгерско-славянского сотрудничества против Австрии, стремится к заключению польско-шведско-норвежского соглашения против России. Поражение Пьемонта и Венгрии, а также недоверие заинтересованных сторон помешали решению поставленных задач40.

Поражение "Весны народов" оказало сильное влияние на ограничение деятельности "Отеля Ламбер". Россия и Австрия требовали экстрадиции польских участников венгерской революции. Все силы Чарторыского уходили на удержание представительства "Отеля Ламбер" в Стамбуле, единственного места, в котором можно было их защитить.

Крымская война 1853 - 1856 гг. дает возможность, как кажется Чарторыскому, использовать конфликт между Турцией, Францией, Англией и Пьемонтом, с одной стороны, и Россией- с другой, для решения польского вопроса. Чарторыский, используя свои связи в Лондоне и Париже, стремится к созданию польского легиона. В результате удается создать два соединения, однако без политического резонанса. Без какого-либо результата проходят и его беседы с министрами иностранных дел Англии и Франции.

С приходом к власти Александра II начинается этап либеральных реформ в России. Наступает оттепель 60-х годов XIX века, что позволяет и Чарторыскому впервые после восстания посетить родные земли. Он покровительствует созданию газеты "Вядомощчи Польске", которая должна была пропагандировать идеи лагеря Чарторыского. Осенью 1859 г. он навестил свою любимую дочь в Голухове (Великая Польша). Потом поехал в Вену к брату Константину, получил аудиенцию у Франца Иосифа, кроме того встретился с галицкой аристократией. После победы Франции и Пьемонта в 1859 г. над Австрией он с нетерпением ожидал нового международного конгресса, на котором вновь бы мог быть затронут польский вопрос.

Князь Адам Ежи Чарторыский, прожив более девяноста лет, умер в 1861 г. под Парижем. Своим преемником он официально назначил сына Владислава. Сперва князь Адам был похоронен под Парижем, а позднее его останки были перенесены в родовую гробницу в Сеняве (Галиция). Так и не сбылась еще одна мечта князя Адама: быть похороненным со своей матерью в Пулавах. Закончилась долгая и удивительная жизнь. Князь Адам ушел, а вместе с ним ушел мир конца XVIII - первой половины XIX веков, неповторимый симбиоз просвещения, романтизма и революционных идей.

Примечания

1. SKOWRONEK J. Adam Jerzy Czartoryski. Warszawa. 1994, с. 12; HAHN Н. Н. Dyplomacja bez listow uwierzytelniajcych. Polityka zagraniczna Adama Jerzego Czartoryskiego 1830 - 1840. Warszawa. 1987, с. 29.
2. SKOWRONEK J. Op. cit., с. 11.
3. CZARTORYSKI A. J. Pamietniki i memorial polityczne 1776 - 1809. Wybral, opracowal i przypisami opatrzyl Skowronek J. Warszawa. 1986, с. 83.
4. Цит. по: HANDELSMAN M. Adam Czartoryski. T. 1. Warszawa. 1948, с. 21.
5. HAHN H. H. Op. cit., с. 30; CZARTORYSKI A. J. Op. dt, c. 110.
6. Этой точки зрения придерживаются М. Хандельсман и М. Кукель (см.: HANDELSMAN М. Op. dt., с. 28; KUKIEL M. Czartoryski and European Unity 1770 - 1861. New Jersy. 1955, p. 14).
7. Мнение историков по этому вопросу разделилось. Например, Хандельсман считает, что скорее всего это была инициатива Петербурга, в то время как Е. Сковронек придерживается точки зрения, что скорее всего решение под влиянием Н. Репнина приняли родители Чарторыского. См. SKOWRONEK J. Antynapoleonskie koncepcje Czartoryskiego. Warszawa. 1969, с. 26.
8. Мемуары Князя А. Чарторижского. Т. 1. М. 1912, с. 45.
9. HAHN Н. Н. Op. cit., с. 30.
10. KUKIEL M. Ksiaze Adam. Warszawa. 1993, с. 34.
11. SKOWRONEK J. Wstep. - CZARTORYSKI A. J. Op. dt., c. 13.
12. В мае 1799г. Елизавета родила девочку, которая умерла 27 июля 1800 года.
13. СВИРИДА И. И. Сады века философов в Польше. М. 1994, с. 70 - 71.
14. POPIEL P. O pamietnikach ksiecia Adama Czartoryskiego napisal.. Krakow. 1887, с. 13.
15. SKOWRONEK J. Udzial Adama Jerzego Czartoryskiego w pracach nad reformami wewnetrznymi w Rosji (1801 - 1807). - Przeglad Historyczny, 1967, Т. 3; ejusd. Wstep, с. 17; ВАРАДИНОВ Н. В. История МВД. 4.1 - 3. СПБ. 1858 - 1863; ГЕССЕНЮ.И. Евреи в России. СПБ. 1906.
16. Цит. по: KUKJEL М. Ksiaze Adam, с. 37.
17. KUKIEL М. Czartoryski and European Unity, p. 30 - 35.
18. HANDELSMAN М. Op. cit., c. 41; HAHN Н. Н. Op. cit., c. 33.
19. KR6L М. Konserwatysd a niepodleglosc. Studia nad polska mysia konserwatywna. Warszawa. 1985, c. 18; POPIEL P. Op. cit., c. 22.
20. HAHN Н. Н. Op. cit., c. 37, 38.
21. Сборник Русского исторического общества. Т. 9. СПб. 1872, с. 432 - 433.
22. ЛЮБАВСКИЙ М. К. История западных славян. М. 1918, с. 405; Польская эмиграция до и во время последнего мятежа. 1831 - 1863 гг. Вильно. 1866, с. 72 - 73.
23. IZDELSKI H. Instytucje przedstawidelskie w mysli politycznej Ksiestwa Warszawskiego i Krolestwa Polskiego (do 1831 г.). - Polska Mysl liberalno- demokratyczna w latach 1795- 1830. Materialy z sesji naukowej organizowanej w Uniwersytecie Warszawskim dnia 2 maja 1984 г. Lublin. 1986, с. 37.
24. ВАЛЛОТОН А. Александр I. М. 1991, с. 261, 262.
25. NADZIEJA J. General Jozef Zajaczek. 1752 - 1826. Warszawa. 1975; IZDELSKI Н. Op. cit., c. 51.
26. BEAVOIS D. Adam Jerzy Czarotyski jako kurator wileiiskiego okregu naukowego. - Przeglad Historyczny, 1974, Т. 65; SKOWRONEK J. Wilenski Okreg Naukowy- proba nowej interpretacji. - Przedlad Historyczny, 1978, Т. 69.
27. ВАЛЛОТОН А. Ук. соч., с. 290; KUKIEL M. Ksiaze Adam, c. 35.
28. Цит. по: DZIEWANOWSKI M. K. Ksiaze wielkich nadzieji. Biografia ksiesia Adama Czartoryskiego. Wroclaw. 1998, c. 116.
29. SKOWRONEK J. Adam Jerzy Czartoryski, c. 225, 227.
30. В 1830г. вышло первое анонимное издание (Essai sur la diplomatie, manuscript d'un philhelenne, public par Toulouzan, Marseille-Paris. 1830], посмертное издание вышло в 1864г. (CZARTORYSKI A. Essai sur la diplomatie. Paris. 1864); HAHN Н. Н. Op. cit., c. 48;
KROL М. Posrednia droga. Mysl polityczna Adama Jerzy i Hotelu Lambert. - Znak, 1974, Т. 31, Nr. 239, с. 640.
31. Тем не менее М. Круль утверждает, что как раз в то время Чарторыского нельзя относить еще к лагерю консерваторов, скорее всего в те годы был он либералом (см. KROL M. Konserwatysd a niepodleglosc, с. 42); HAHN H. H. Op. dt., с. 53.
32. ZAJEWSKI W. Zabiegi "Nowej Polski" о detronizacje Romanowow w styczniu 1831г. - Zeszyty Naukowe Uniwersytetu todzkiego. 1958 (seria I: Nauki Humanistyczno-Spoleczne). Z. 8, c. 110; CZARTORYSKI A. Dnia 29 Listopada 1838 roku. - Mowy xiecia Adama Czartoryskiego od roku 1838 - 1847. Paryz. 1847, c. 10; ejusd. Dnia 28 Listopada 1842 roku, c. 41; ejusd. Dnia 28 Listopada 1843 roku, c. 58.
33. ЧААДАЕВ П. Я. Несколько слов о польском вопросе (конец 1831 - 1832). - ЧААДАЕВ П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Т. 1. М. 1991, с. 512.
34. HAHN H. H. Op. cit., с. 68 - 69.
35. HANDELSMAN M. Op. cit., c. 218.
36. KROL M., KARPINSKI W. Od Mochnackiego do Pilsudskiego. Sylwetki polityczne XIX wieku. Warszawa. 1997, c. 38.
37. Такое решение вызвало споры не только за пределами "Отеля Ламбер", но и в его стенах. Сложно что-либо сказать о позиции самого Чарторыского. Хандельсман считает, что Адам лояльно отнесся к такой возможности, хотя до конца так и не выразил своего отношения (см. HANDELSMAN М. Op. cit., с. 290), в то время как Кукел утверждает, что Чарторыский принял корону из патриотизма, как терновый венец. См. KUKIEL М. Ksiaze Adam, c. 87 - 89.
38. KROL M., KARPINSKI W. Op. dt., c. 37.
39. HANN H. H. Op. cit., c. 331.
40. SKOWRONEK J. Wstep, c. 48.

Вопросы истории. - 2001. - № 2. - С. 58-68.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.