Saygo

Вандалы

1 сообщение в этой теме

Щукин М. Б. Ранние вандалы

История  ранних  вандалов является довольно туманной, свидетельства древних авторов и археологии полны противоречий и неопределенностей. Плиний Старший был первым из древних  авторов,  который  упоминал  этот  народ,  назвав его вандилиями (Pliny H. N. IV, 99). Были ли они теми же самыми вандалами, упоминавшимися позднее, неясно.

Плиний был чиновником высшего ранга в римской  армии.  В 47 г.  н. э.  он  служил  префектом  кавалерийской алы во время кампании Гнея Карбуло против  германцев  в низовьях  Рейна,  у него  была возможность  встретиться  с германцами  вне  Рейна. Он служил вместе с молодым Титом Флавием, будущим императором. Плиний стал членом близкого  окружения  семьи  Флавия,  и с его  приходом к власти  он занимал  ряд  верховных  административных и военных должностей: был прокуратором Нарбоннской Галлии и Испании, тогда же он стал адмиралом, префектом флота в Mезии, где находилась главная база римских военно-морских сил.

Из-за  своего  высокого  административного и  военного  положения  Плиний,  возможно,  владел  некоторыми  секретными  данными, собранными  римской  разведкой.  У  римлян  было  два основных  источника  сведений  о  племенах  Центральной и Северной Европы. В 5 г. н. э. римский флот оказался возле полуострова Ютландия и достиг  Балтийского  моря.  Тогда  римляне  получили очень  важную  информацию во  время  специальной  экспедиции,  организованной  императором Нероном  в  поисках  янтаря  для  художественного  оформления гладиаторских  представлений (Pliny H. N. XXXVII,  45).  Эта  экспедиция  открыла  морскую  дорогу  к янтарным  залежам  Южной Прибалтики. Напомним,  что  древний  Янтарный путь  проходил  по суше:  из Aквилеи  на Адриатическом  море  к  берегу  Балтийского  моря  около современного  Калининграда,  очень  богатого  янтарем, через Карнунтум на Среднем Дунае и территорию  современной  Польши  (Spekke, 1957; Wielowiejski,  1980;  Щукин,  1998).  По  мнению Е. Колендо,  эта  экспедиция  была  не столько  торговой  акцией,  сколько дипломатическим  и политическим актом (Kolendo, 1981).

Согласно  Плинию,  многочисленные  племена германцев сформировали пять больших групп, можно  сказать  союзов:  ингевоны,  гермионы, истевоны,  вандалы  и  бастарны.  В  качестве  членов союза вандилиев он назвал племена бургундов, варинов,  гариев  и гутонов.  Он  не указывал  местоположение  каждой  группы  племен,  но  порядок очевиден —  с запада  на восток.  Вандилии  располагались где-то между истевонами и бастарнами.

Позднейшее  местоположение  более  или  менее ясно по информации Страбона в его «Географии» (VII, 2, 4; 3, 17). Согласно ему, три племени бастарнов  заняли  место  «в глубине  континента» между  низовьями  Дуная — Istros и Днепром — Borisphenus (Shchukin, 1989, p. 74 —77; 2001; Щукин,  1994,  с.  107—137,  152—167).  Это  вопрос спорный, и я не буду углубляться в его детали.

Плиний  погиб  в 79 г.  н. э.  во время  извержения Везувия, и это дает хорошую дату ante quem для  его  информации:  после  этого  он  не написал ни строчки.

Вандалы  были  также  упомянуты  Корнелием Тацитом в начале его книги «Происхождение германцев и местоположение Германии» (Tac. Germ. 2),  хотя  несколькими  строками  ниже,  где  он  описал  размещение  различных  германских  народов, вандалы  не  были  названы (Tac. Germ.  27—46). На их месте  появился  «союз»  (лига)  лугиев,  состоящий  из разных  племен:  гариев,  гельвеконов, манимов,  наганарвалов и других.  Они  заняли равнины к северу от горной гряды, разделяющей Свевию-Германию (Tac. Germ. 43, 44). Возможно, Тацит  имел  в виду гряду  Карпатско-Татрских-Судетских гор (рис. 1).

 

post-2-0-89375100-1425730175_thumb.jpg
post-2-0-87077500-1425730177_thumb.jpg
post-2-0-01733100-1425730180_thumb.jpg
post-2-0-75314400-1425730181_thumb.jpg
post-2-0-62221400-1425730183_thumb.jpg
post-2-0-28913100-1425730185_thumb.jpg
post-2-0-35811600-1425730187_thumb.jpg
post-2-0-74651700-1425730188_thumb.jpg

 

Корнелий  Тацит  был  также  весьма  информированным  человеком.  Он  долгое  время  управлял римской провинцией Бельгика в низовьях Рейна. Его  отец  был  близким  другом  Плиния.  Молодой Корнелий  стал  членом  римского  Сената,  он  был чиновником  высшего  ранга  в военном  управлении  провинции  Верхняя  Германия  на  Рейне,  губернатором которой был будущий император Домициан. Тогда же, очевидно, он и начал собирать информацию о германцах и Германии. Его книга «Германия» выглядит, как сообщение сотрудника разведывательной службы его командованию. Она была закончена в 98 г. н. э.

Согласно  письменным  источникам,  неясно, были ли вандилии, упомянутые Плинием и Taцитом, теми же самыми племенами, которые фигурировали в более поздних источниках, как вандалы, или вандилии Плиния и лугии Taцита были одним и тем же народом под различными названиями?

Фактически  самое  раннее  участие  вандалов в исторических  событиях  было  отмечено  Иорданом (Iord. Get. 26, 95). Согласно ему, три корабля готов  где-то  покинули  остров  Скандза  и высадились около устья Вислы, они победили местное население ульмеругиев, осевших на берегу океана — Балтийского  моря,  и  также  подвинули  соседние племена вандалов: «прибавили их в список своих завоеваний» (erumunque vicinos Vandalos iam tune sabiugantes suis aplicavere victories) (Iord. Get. 26).

Считать  Иордана  надежным  источником,  конечно,  нельзя,  поскольку  он  жил  на пятьсот  лет позже и в своей истории опирался на готские героические песни и саги. Мы не знаем точно, происходили  ли  эти  события  в  действительности. Некоторые  исследователи  высказывают  по этому  поводу  сомнения  (Hachmann,  1970).  Если  мы все  же  предполагаем,  что  информация  Иордана отражает реальные события, то мы не знаем, когда они  произошли.  Некоторые  известные  нам  данные, тем не менее, позволяют предположить дату готско-вандальского столкновения.

Иордан сообщал, что готский король Филимер, который решил переселить свой народ от берегов Балтики в землю Ойум — Скифию на Черноморском побережье, был пятым королем после Берига, предводителя готского переселения из Скандинавии (Iord. Get. 26, 95). Неизвестно, как долго каждый король жил и правил. Поскольку мы не имеем никаких данных, то можем лишь условно предполагать,  что  этот срок  мог  составлять  около  двадцати лет.

По информации  Петра  Патриция,  готы  закрепились на Черноморском побережье и в низовьях Дуная  уже  около  238 г.  н. э.  (Pet. Patr.  fr. 8). Имеются  также  косвенные  данные  о  том,  что  некоторые  группы  или  отдельные  представители  готов находились в нижнем течении Дуная и ранее, в 170 г. н. э. Я имею в виду свидетельства «Scripta Historia  Augustae»  (SHA,  Max.  1,  4—6)  и Иордана  (Iord.  Get.  83)  о происхождении  римского императора  Максимина  Фракийца.  Он  родился приблизительно  в  173  г.  н. э.  во  фракийской  деревне  в нижнем течении  Дуная,  его  отец  был  готом,  а мать  из племени  алан.  Итак,  согласно  расчетам,  готы  Берига  встретили  вандалов  на Висле 100—120 годами  ранее —  в середине  или  конце I в. н. э.

Ситуация,  описанная  Иорданом,  хорошо  подтверждается  археологическими  данными.  Налицо  значительные  изменения  в  первой половине I в. н. э. в культуре Померании. Захоронения в могильниках  так  называемой  оксывской  культуры прекратились,  появились  новые места  погребений  с  каменными  кругами  и  другими  конструкциями  (рис.  2).  Обряды  погребений  этого  типа характерны  для  различных частей  Скандинавии. Возникли новые формы артефактов: браслеты, золотые и серебряные гроздевидные подвески и др. Вновь  прибывшее население  отличалось  от  своих  оксывских  предшественников  и их южных  соседей — носителей пшеворской культуры — тем, что  не помещало  оружие  в  могилы.  Возможно, на это  существовало  табу.  Этот  новый  феномен связывается с возникновением вельбаркской культуры (Wołagiewicz, 1974; 1981a, b; 1986; Shchukin, 1989, p. 292—302; Щукин, 1994, с. 244—278).

Приблизительно 100—120 лет спустя, во второй  половине  II — первых  десятилетиях  III  в. н. э. вновь произошли еще некоторые изменения. Могильники  вельбаркской  культуры  прекратили  свое  существование  на  территории  Померании  между  Одером  и Вислой,  и эти  земли запустели. Однако, вельбаркские памятники появились на  территории  Мазовии  в  междуречье  Вислы и  Западного  Буга.  Одновременно  с этим  в  регионе  исчезли  пшеворские  памятники  (рис.  3) (Wołagiewicz, 1981a; Dąbrowska, 1981; Щукин 1994, рис. 96, 97).

В тот же самый период можно было отметить продвижение  вельбаркского  населения  в юго-восточном направлении (Szczukin, 1981; Wołagiewicz, 1993;  Kokowski,  1999;  Bierbrauer,  1994).  Серия вельбаркских  памятников  и элементы  этой  культуры были зафиксированы на территории Западной  Украины  —  на  Волыни  (Кухаренко,  1980; Kozak,  1992),  в бассейне  Южного  Буга  (Хавлюк, 1988), Молдавии (Рафалович, 1986; Шаров, 1992; Кашуба и др., 2001—2002) и даже в довольно отдаленных местах, в частности, в бассейне р. Сейм, восточнее Днепра  (Кухаренко,  1970;  Szczukin, 1981,  ryc.  4)  и  в  Нижнем  Подунавье  (рис.  4) (Irimia,  1983; Щукин,  1994).  Вероятно,  эта археологическая картина отражает движения готов к  Черноморскому  побережью,  и  кажется  также вероятным, что их соседями в современной Польше  были  вандалы  Иордана,  лугии  Тацита  и вандилии  Плиния.  Поскольку  пшеворская  культура выглядит достаточно монолитно в течение столетий, можно было предположить, что это был один и тот же народ, известный под различными названиями.  Я несколько  упрощаю  ситуацию,  в  действительности  процессы  отношений  местного населения  с вновь  прибывшими  и их отражение в археологическом материале были намного более сложными.

Похоже,  что  население  пшеворской  культуры  принимало  участие  в  реконструированных выше  событиях.  Одновременно  с появлением готов на территории Померании и процессом формирования  вельбаркской  культуры  на  Волынь и Верхнее Поднестровье, а также земли, которые ранее,  возможно,  принадлежали  бастарнам,  проникают  пшеворские  элементы,  как  это  показано в работах  ряда  авторов (Smiszko,  1932; Kropotkin, 1977; Козак,  1984; Kozak,  1992).  Известны  поселения  с  пшеворской  керамикой,  специфическая группа погребений Гринев — Звенигород, а также небольшие могильники в бассейне Верхнего Днестра.  Эти  погребения  характеризует  сочетание пшеворских, дакийских и сарматских культурных элементов  (рис.  5)  (Shchukin,  1989,  p. 276—286), что  перекликается  с описанием певкинов-бастарнов  Тацита  (Tac. Germ.  46).  Возникает  волынско-подольская,  или  зубрицкая  группа  поселений (Kozak, 1992).

Позже,  во второй  половине  II — начале  III в. н. э., когда население вельбаркской культуры начало движение в юго-восточном направлении, часть населения  пшеворской  культуры,  видимо,  также  участвовала  в этом  процессе.  В Верхнеднестровском  бассейне  были  обнаружены отдельные кремации  с  такой  особенностью  пшеворского погребального  обряда,  как  ритуально  испорченное  оружие —  Добростаны, Иване  Злоте  и т. д. (Smiszko, 1932; Козак, 1984).

Типичное  пшеворское  погребение  было  найдено  в д.  Громовка  возле  истока  р.  Южный  Буг (рис. 6) (Dąbrowska, Godłowski, 1970). Некоторые пшеворские  элементы  отмечены  и  на  поселениях  так  называемого  киевского  типа,  или  ранней киевской  культуры  далеко  на востоке,  например в Картамышево Курской обл. в верховьях р. Псел, левого притока Днепра. E. A. Горюнов обнаружил здесь  чернолощеную керамику,  орнаментированную свастиками, типичную для пшеворской культуры  (см.  рис.  7:  2,  4 —  в статье  Воронятова, Мачинского в наст. сборнике).
 
В  первой  половине  или  середине  III  в.  н. э. на  территории  Восточной  Европы  сформировалась  мощная  черняховская  культура.  Она представляла  собой  многокомпонентную  культурную общность,  включавшую  как  местные,  так  и  пришлые, прежде всего вельбаркские, элементы. Для больших  биритуальных  могильников  черняховской  культуры  III—IV  вв.  н. э.  кремации  с  оружием  в массе  не характерны, но все же  они  присутствуют,  к  примеру,  на  могильнике  Тыргшор в Румынии (Diaconu, 1965), Оселивка на Верхнем Днестре  (Никитина, 1988),  Будешты  в Молдове (Федоров,  1960)  или  Компанийцы  в Полтавской обл.  Украины,  в  восточной  части  Среднего  Поднепровья (Maхно, 1971) что позволяет предполагать  участие  пшеворского  населения  в формировании нового культурного единства (рис. 7—9).

Если мы правы в том, что пшеворская культура I в. н. э. принадлежит вандилиям-лугиям-вандалам древних авторов, то мы могли бы сделать еще один шаг в прошлое, так как пшеворская культура сформировалась  уже  в конце  III — начале  II в.  до н. э. и просуществовала без особых резких изменений в течение  шести  столетий  до конца  IV —  начала V в.  н. э.  (рис.  10).  Большинство  пшеворских  могильников Центральной Польши функционировало в этот период. Естественно мы не знаем, как это население называлось в III—I вв. до н. э., можно ли считать  их вандалами  или  нет.  Страбон  и другие авторы хранят молчание.

Пшеворская  и  оксывская  культуры,  локализующиеся  на  территории  современной  Польши,  —  интереснейшее  явление  предримского и римского времени в Центральной Европе. Прежде всего поражает большое количество оружия, в  том  числе  ритуально  испорченного,  в погребениях  обеих  культур  (PZP,  1981,  pl.  VIII—XII). Ни  в  одной  из  соседних  культур  нет  такого  количества оружия: мечей, щитов, копий и прочего, а если и есть отдельные находки, то они, как правило, связаны с пшеворским или оксывским влиянием (Hachmann, 1957; Martens, 1994).

Наличие  или  отсутствие  оружия  в  могилах еще не свидетельствует о характере населения — воинственном  или  миролюбивым,  это  лишь особенность  погребального  обряда.  Однако  факт присутствия  большого  количества  оружия  в составе  инвентаря  указывает  на  степень милитаризации  общества.  В  качестве  примера  можно привести современный Афганистан, Чечню и так далее, где почти каждая семья, каждый мужчина имеет автомат Калашникова или еще более серьезное оружие.

Специальное  исследование  А.  Кетлинской (Kietlinska,  1963)  показало,  что  пшеворское  общество  было  не  только  милитаризировано,  но также имело строгую военно-социальную структуру, которую оно сохранило на протяжении всего периода своего существования со II в. до н. э. до IV в. н. э.

Ни для кого не секрет, что все культуры так называемого третьего мира (Щукин, 1994, с. 15—26) Северной и Восточной Европы  — ясторфская на стадиях Рипдорф и Зеедорф, пшеворская и оксывская,  зарубинецкая  и  Поянешти—Лукашевка — во II—I вв. до н. э. находились под сильным влиянием  кельтской  цивилизации.  Вуаль  кельтской латенской культуры покрывала все упомянутые сообщества.

Чрезвычайно  важным  представляется  то,  что большинство  типов  раннего  пшеворского  вооружения  воспроизводит  кельтские  формы. Это и длинные мечи с так называемым колоколообразной  гардой,  широколезвийные  «дамаскированные» копья, умбоны щитов, шпоры и т. д., каждый из которых имеет прототип в кельтском мире.

Кельты,  как  известно,  проникают  на  территорию  современной  Польши  в  Силезию,  в  район современного Вроцлава в IV в. до н. э. на стадиях  B1  и  B2a  латенской  хронологии  (Shchukin, 1989,  p.  41—43).  Там  обнаружен  ряд  характерных  могильников  и поселений. Большинство  памятников было обобщено и издано З. Возняком (Woźniak, 1970).

Это был период «кельтской исторической экспансии», согласно Я. Филипу (Filip, 1956). Кельты захватили  Северную  Италию  и  начали военную деятельность  в  восточном  направлении,  ближе к Иллирии  и Балканскому  полуострову,  где  они должны  были  встретиться  с самой  могущественной  державой  этого  периода,  царством  Филиппа II и Александра Македонского.

Переговоры между Александром и кельтскими послами зафиксированы в 335 г. до н. э. (Arr. 1, 4; Strabo VII, III, 2). Обеспечив себе тыл, уже на следующий  год  македонский  царь  начал  свою  Восточную  кампанию.  Это  выглядит  как  соглашение о разделении мира на сферы интересов между двумя  «великими  державами»  —  кельтами  и  македонцами. Не исключено, что деятельность кельтов в области Карпат и в Силезии была связана с этим соглашением,  однако  подробности  этого  нам  неизвестны.

Храбрость и боевые навыки кельтских воинов были  хорошо  известны  в античном  мире  в этот период.  Именно  поэтому  почти  все правители эллинистического  Средиземноморья  использовали  кельтских  наемников  как  «лейб-гвардию» и элитные войска, своего рода «коммандос». Например, они привлекались Пирром из Эпира, фараонами  Птолемеевой  династии  Египта  и Митридатом  Великим Понтийским.  Возможно  эти воины знали не только, как обращаться со специфическими видами оружия, но также владели некоторыми тайнами  психотехник,  подобных  тем, которые  широко  использовались  возникшими много позднее школами восточных единоборств (ушу, тхэквондо и т. п.).

Позже,  на  стадиях  C1  и  C2  латенской  хронологии в III—II вв. до н. э. начался новый этап кельтской  истории  —  «Среднеевропейской консолидации». Кельты были побеждены в Малой Азии в 241 г. до н. э., затем они ушли из Фракии в 213 г. до н. э., а племя бойев было изгнано от Италии в современные чешские земли в 192 г. до н. э.  В результате  значительная  масса  населения  сконцентрировалась  в  Центральной Европе,  а  военное  сословие  потеряло  свою  власть в  кельтском  обществе.  Это  была  своего  рода «перестройка»,  когда  торговцы  и ремесленники  постепенно  вышли  на  ведущие  социальные позиции.

Однако кельты Силезии оказались изолированными  от основной  группы  кельтских  народов  горами.  Возможно,  социальные  изменения  не коснулись их и они сохранили социальную структуру периода «Исторического расширения».

В  начале  II  в.  до  н. э.,  когда  начался  процесс формирования  новой  культуры  —  пшеворской, исчезает  и  группа  силезских  кельтов (рис. 11). Вероятно,  они  были  вовлечены  в  эти  процессы (Dąbrowska,  1988,  s. 106—114)  бок  о бок  с другими  силами:  наследниками поморской  культуры  в Польше,  выходцами  с островов  Балтийского моря и Скандинавии, носителями ясторфской культуры  и губинской группы  и т. д.  (Dąbrowska, 1988; Shchukin, 1989, p. 38—49). Детали этих процессов  были  блестящие  исследованы  Т.  Добровской (Dąbrowska, 1988).

Новое  пшеворское  сообщество  унаследовало от кельтов не только формы вооружения, но и социально-военную организацию, а также особенности  психологии  и религию.  Так,  известное  кельтское  святилище  на  горе  Слеза  использовалось и в пшеворское время (Woźniak, 1970, s. 65—75). Для  кельтов  было  традиционным  помещение в могилы сломанного и погнутого оружия, и только  от них  носители  новой культурной  общности могли заимствовать этот обычай.

Нельзя  забывать,  что  в  противоположность пшеворскому  населению  при  погребении  кельты использовали  главным  образом  ингумацию, однако,  кремация  им  тоже  была  известна.  Оба  обряда отмечены на кельтских памятниках Силезии (Woźniak, 1970).

Если  мы  правы  в нашем  предположении,  это могло  бы  объяснить  ряд  явлений,  связанных с пшеворской  культурой.  Прежде  всего  это касается  групп  памятников  в средней  части  бассейна Эльбы-Заале, в области Ветеррау на Майне, группы Крагхеде на полуострове Вендсиссель Ютландии и пр. (Hachman, 1957; Godłowski, 1978; Peschel, 1978; Dąbrowska, 1988; Martens, 1994).

На всех  этих  памятниках  присутствуют  некоторые  пшеворско-оксывские  черты:  безурновые кремации,  ритуально  испорченное  оружие  и характерные  типы  керамической  посуды.  Временные рамки этого феномена довольно широки: самая  ранняя —  среднелатенская  фибула варианта А согласно классификации Е. Костжевского из могильника  Ладебург  Крайс  Цербст  (Grimm,  1932, s. 69 и сл.; Hachmann, 1957, s. 67; Dąbrowska, 1988, s. 161), позднейшие — ряд фибул варианта К середины I в. до н. э. (Dąbrowska, 1988, s. 161; Еременко, Щукин, 1992).

Широкая  дата  материала  не позволяет  точно сказать, было ли это археологическое явление связано с вторжением кимвров и тевтонов, или с более поздними событиями — такими, как экспансия германских  племен  под  руководством  Ариовиста в юго-западном  направлении  во время  Юлия  Цезаря (Еременко, Щукин, 1992).

Между прочим, у Плутарха в пересказе Посидония есть интересное свидетельство относительно кимвров: «Никто не мог выдержать их храбрости и отваги, в поединках они действовали своими руками столь же быстро, как огонь» (Plout. Маr. XI). Возможно, это могло являться результатом владения определенными психотехниками.

Согласно  тем же  самым  авторам,  кимвры  пришли  из восточных  областей,  помещенных  на границе  Кельтикума  и Скифии.  Есть  также ряд  археологических  свидетельств  того,  что  народы пшеворской,  оксывской  и зарубинецкой  культур могли принять участие в действиях кимвров и тевтонов (Еременко, Щукин, 1992).

Факт  присутствия  некоторых  пшеворских групп  в  областях,  находившихся  в  стороне от  основной  области,  занятой  культурой,  может быть  объяснен  другой  причиной.  Возможно, традиции наемничества были унаследованы у кельтов периода «Исторической экспансии». Большинство  упомянутых  памятников,  выявленных  вне  территории  пшеворской  культуры, находились  в  контексте  местных  культурных традиций.  Возможно,  эти  могилы  были  погребениями  пшеворских  наемников  или  военных поселенцев,  используемых  местными правителями племен.

Позже  формы  вооружения  изменились  под римским  влиянием  (Godłowski,  1992),  но  пшеворская культура сохранила свой воинственный характер  и  свою  военно-социальную  структуру.  Хотя  кремации  с оружием  получили  широкое распространение почти на всей территории европейского  Барбарикума  в  римский  период и  эпоху  Великого  переселения  народов,  население  пшеворской  культуры  едва  ли потеряло свою традиционную роль поставщика искусных воинов.

Например, пшеворские элементы можно было найти  в милитаризованной  звенигородской  группе I в. н. э. в Верхнем Поднестровье (Smiszko, 1932; Shchukin,  1989,  p. 276—286; Kozak,  1992).  Интересно отметить, что художественное оформление ножен  меча  в одном  из местных погребений  сохранило некоторые особенности кельтского художественного стиля Гундеструп (Kozak, 1992).

Пшеворское  население  играло  важную  роль на протяжении Маркоманских войн 167—180 гг. (Godłowski, 1984). Для конца II — начала III в. н. э. известна  серия  единичных  погребений  пшеворских воинов на Украине (рис. 12) (Smizsko, 1932; Dąbrowska, Godłowski, 1970; Kropotkin, 1977; Козак, 1984).  Пшеворские  типы  умбонов  щитов  были найдены  даже  в  глубине  восточноевропейской лесной зоны (Кazanski, 1991, p. 19, fig. 6: 10—12; Спицын,  1896,  pис.  5:  109,  табл.  18:  16; Гуревич, 1962, с. 177, рис. 52: 6).

Пшеворский  ритуал  порчи  оружия  и  помещения  его  в кремации  представлен  также  на могильниках  IV в.  в Цебельдинской  долине  на восточном  побережье  Черного  моря  (Воронов,  1975, рис. 36, 37; Воронов, Шенкао, 1982; Bortoli-Кazanski, Kazanski,  1987; Гей,  Бажан, 1997). Очевидно,  это был контингент римских вспомогательных войск, набранный из варваров, размещенный в стратегически важном пункте Кавказа.

Нужно  вспомнить  также  такую  выдающуюся  фигуру  эпохи  Великого  переселения  народов, как  Стилихон,  варвар,  который  достиг максимально возможного положения в римской армии и государстве.  Де-факто  он  являлся  правителем Западной  Империи  в 395—408 гг.  н. э.  Возможно не случайно, что он был вандалом, его прямые предки  были  носителями  пшеворской  культуры.  На консульском  диптихе  из слоновой  кости в соборе  Монца  он  был  изображен  с щитом,  украшенным  каннелированным  умбоном  (рис.  13) (Delbrueck,  1929,  p. 242—248,  taf.  63).  Очень  похожие  по форме  умбоны  были  найдены  на поздних  пшеворских  памятниках:  Добродзень,  Ольштын, Жадовицы и Новый Двор (Godłowski, 1970, p. 26, 110, МН IV, 14), подобная концентрация находок на пшеворской территории также, возможно, не случайна.

Похожие  каннелированные,  рифленые  и  граненые  умбоныизвестны  также  и  в  других  местах  (рис.  14):  Венгрии, Литве, Крыму и в Цебельдинской долине (Godłowski, 1970, p. 1—10; Bortoli-Kazanski,  Kazanski, 1987, fig. 12: 11,  28; Istvánovits, Kulcsár, 1992). Концентрация каннелированных умбонов в долине Верхней Тисы в Венгрии (Istvánovits, Kulcsár, 1992) была также, возможно,  связана  с  активностью вандалов,  носителей пшеворской  культуры  (Godłowski,  1994,  s.  80). Интересно,  что  земли  вокруг  Северных  Карпат были  заняты вандалами-хастингами  при  короле Визимире в IV в. н. э. Какая то их часть, разбитая готским  королем  Геберихом,  перешла  на службу в империю и была поселена в Паннонии (Iord. Get. 113—115).

Мы  не знаем,  были ли  граненые  и каннелированные  умбоны  щитов  специфической  чертой вооружения воинов-вандалов, но это вовсе не исключено.  Вполне  возможно,  что  отдельные  группы  вандалов-федератов  приняли  участие  в  обороне восточных рубежей Римской империи, хотя в  письменных  источниках  об  этом  нет  никаких свидетельств.

Я не хотел бы чрезмерно преувеличивать влияние  пшеворской  культуры  на военное  искусство древней Европы, но думаю, что было бы ошибкой недооценить  его.  Никто  не знает,  где  находится «золотая  середина».  Идея  кельтского  воинского  наследия  выглядит  довольно привлекательной, но я понимаю,  что  надежно  доказать  это  невозможно —  слишком  мало  информации  содержится  в наших  источниках. Таким  образом  это  пока только гипотеза.


1. Н. Цилинг, современный специалист по деталям щитов латенского и римского периодов, классифицировал каннелированные и граненые умбоны как тип T и отметил девять таких находок в пяти пунктах на территории Польши и Венгрии (Zieling, 1989, S. 160—162, Taf. 19, Kat. № 996—998, 1000, 1001, 1319, 1320, 1961, 2006). На самом деле они более многочисленны в Польше (Godlowski, 1970, p. 26, 110, pl. IV: 14) и в верховьях Тисы (Istvánovits, Kulcsár, 1992). Сюда входит и находка середины IV в. н. э. в местечке Уйхартян около Будапешта на территории Паннонии (Bona, 1961. p. 207, fig. 1; 2: 2). Находки в Керчи-Пантикапее на Госпитальной улице (Засецкая, 1993, табл. 16: 42, 43) и в Абхазии (Воронов, Шенкао, 1982, рис. 5) Н. Цилингом не были учтены.

Литература

Воронов Ю. Н., 1975. Тайна Цебельдинской долины. Москва.
Воронов Ю. Н., Шенкао Н. К., 1982. Вооружение воинов Абхазии IV—VII вв. // Древности эпохи Великого переселения народов V—VIII вв. Москва.
Гей О. А., Бажан И. А., 1997. Хронология эпохи «готских походов» на территории Восточной Европы и Кавказа. Москва.
Гуревич Ф. Д., 1962. Древности Белорусского Понеманья. Москва; Ленинград.
Еременко В. Е., Щукин М. Б., 1992. Кимвры, Тевтоны, Кельто-Скифы и некоторые проблемы хронологии среднего и позднего Латена // Проблемы хронологии Латена и римского периода. Санкт-Петербург.
Засецкая И. П., 1993. Материалы Боспорского некрополя второй половины IV — первой половины V в. // МАИЭТ. Вып. III.
Кашуба М. Т. Курчатов С. И., Щербакова Т. А., 2001—2002. Кочевники на западной границе Великой степи (по материалам курганов у с. Мокра) // Stratum plus. № 4. Кишинев.
Козак Д. Н., 1984. Пшеворська культура у Верхньому Поднiстров`ї i Захiдному Побужжi. Київ.
Козак Д. Н., Прищепа Б. А., 1999. Нова пам'ятка пшеворської культури на Волині // Археологія. № 4.
Кухаренко Ю. В., 1970. Погребение у с. Пересыпки // Древние славяне и их соседи. Москва.
Кухаренко Ю. В., 1980. Могильник Брест-Тришин. Москва.
Махно Є. В., 1971. Типи поховань та планування Компанiївського могильника // Середнi вiки на Українi. Вип. 1. Київ.
Некрасова А. Н., 2006. Памятники черняховской культуры Днепровского Левобережья // Готы и Рим. Киев. 
Никитина Г. Ф., 1988. Могильник у с. Оселивка Кельменецкого района Черновицой обл. // Могильники черняховской культуры. Москва.
Рафалович И. А., 1986. Данчены. Могильник черняховской культуры. Кишинев.
Спицын А. А., 1896. Курганы Санкт-Петербургской губернии в раскопках Л. К. Ивановского // МАР. № 20.
Свешников И. К., 1957. Могильники Липицкой культуры в Львовской области (Раскопки у сс. Звенигород и Болотное) // КСИИМК Вып. 68.
Тацит Корнелий, 1969. Анналы. Малые произведения. Т. 1  // Соч. в 2-х тт. (Серия «Литературные памятники»). Ленинград. 
Федоров Г. Б., 1960. Грунтовый могильник Малаешты // МИА. № 82. Москва.
Хавлюк П. И., 1988. Вельбарские памятники в бассейне Южного Буга // Kultura wielbabarska w mlodszym okresie rzymskim. T. I. Lublin.
Шаров О. А., 1992. Хронология могильников Ружичанка, Косаново, Данчены и проблема датировки черняховской керамики // Проблемы хронологии эпохи Латена и римского времени. Санкт-Петербург.
Щукин М. Б., 1994. На рубеже эр. Санкт-Петербург.
Щукин М. Б., 1998. Янтарный путь и венеды // Проблемы археологии. Вып. 4. Санкт-Петербург.
L'art byzantin. 1932. Paris.
Bierbrauer V., 1994. Archëologie und Geschichte der Goten vom 1. – 7. Jahrhundert // Frümittelalterische Studien. Bd. 28. Berlin; New York.
Bóna I., 1961. Üz Uihartyáni germán lovassir // Archaeologiai 
Értesitő. T. 88. Budapest.
Bortoli-Kazanski A., Kazanski M., 1987. Les sites archéologiques datés du IV-e au VII-е siècle au Nord et au Nord Est de la Mer Noire: état des recherches // Collège de France centre de recherche d'histoire et civisation de Byzance. (Travaux et memoires; Vol. 10). Paris.
Dąbrowska T., 1981. Kultura przeworska a kultura wielbarska na Mazowszu i Podlasie // Problemy kultury wielbarskiej. Słupsk.
Dąbrowska T., 1988. Wczesne fazy kultury przeworskiej. Chronologia – zasięg – powiązania. Warszawa.
Dąbrowska Т., Godłowski K., 1970. Grob kultury przeworskiej z Hromówki na Ukraine // Zeszyty naukowe Uniwersitetu Jagellońskiego. Prace Archeologiczne. Z. 12. Kraków.
Delbrueck R., 1929. Die Consulardiptychen und verwandte Denkmäler. Studien zur spätantiken Kunstgeschichte. Bd. 2. Berlin.
Diaconu Gh., 1965. Tirgsor: Necropla din secolele III–IV e. n. Bucureşti.
Filip J., 1956. Keltove ve Středni Europē. Praha.
Godłowski K., 1970. The Chronology of the late Roman and early Migration Periods in Central Europe // Zeszyty naukowe Uniwersitetu Jagellońskiego. Prace Archeologiczne. Z.11. Kraków.
Godłowski K., 1978. Zu Besiedlungsverändurengen in Schlesien und der Nachbarraumen während der jüngeren vorrömischen Eisenzeit // Zeszyty naukowe Universiteteu Jagellónskiego. 485. Prace archeologiczne. Z. 26. Kraków.
Godłowski K., 1984. «Superiores barbari» ud die Markommanenkriege im Lichte archäologischer Quellen // Slovenska archeologia. T. XXXII-2. Bratislava.
Godłowski K., 1992. Zmiany w uzbrojeniu ludności kultury przeworskiej w okresie wplywów rzymskich // Arma et ollae. Lódź.
Godlowski K., 1994. Die Barbaren nördlich der Westkarpaten und das Karpatenbecken — Einwanderung, politische und militärische Kontakte // Die römische Reich und seine Nachbarn im Bereich der Karpaten. Kolloquium. Pécs 15–16. Oktober 1993. Specimina Nova, vol. XI, fasc. I. Pécs
Grimm P., 1932. Ostgermanische Siedlung und Gräberfeld bei der Wüstung Federtitz bei Ladeburg, Kr. Jerichow I. // Jahresschrift für die Vorgeschichte der sächsisch thüringischen Länder. Bd. 20. Halle.
Hachmann R., 1957. Ostgermanische Funde der Spätlatenezeit in Mittel- und Westdeutschland // Archaeologia Geographica. Bd. 6. Hamburg.
Hachmann R., 1970. Die Goten und Skandinavien. Berlin.
Irimia M., 1983. Date noi privind necropolele din Dobrogea în a doua epocă a fierului // Pontica. 1983. Vol. XVI. Constanţa.
Istvánovits, E., Kulcsár, V. 1992. Pajzsos temetkezések a 
Dunától keletre esö kárpát-medencei Barbaricumban // Nyíregyházi Jósa András Múzeum Evkönyve. XXX–XXXII (1987–1989). Nyiregyhaza.
Kazanski M., 1991. Quelques objects baltes trouvés en Gaule datés entre la fin du IV-e siècle et le VIII-e siècle. A propos des contacts entre l'Occident et le rivage oriental de la mer Baltique // Archéologie Médiévale. T. XXI. Paris.
Kietlińska A., 1963. Struktura spoleczna ludności kultury przeworskiej // Materialy starozytne. T. 9. Warszawa. 
Kolendo J., 1981. A la recherche de l'ambre baltique. L'expidition d'un chavalier romain sous Neron. Warszawa.
Kokowski A., 1996. W kwestii rozprzestrzeniania się umb z facetowaną pokrywą (typ Dobrodzień) // Z badań nad genezą regionalizmu kulturowego społeczeństw kujaw. Poznań; Kruszwica; Inowrocław.
Kozak D. N., 1982. Eine Bestattung aus dem ersten nachchristlichen Jahrhundert am Oberlauf des Dnjestr // Germania. Bd. 60–2. Halbband.
Kropotkin V. V., 1977. Denkmäler der Przeworsk-Kultur in der Westukraine und ihre Beziehungen zur Lipica- und Černjhov-Kultur // Symposium Ausklang der Laténe
Zivilisation und Anfänge der germanischen Besiedlung im Mittleren Donaugebiet. Bratislava.
Martens J., 1994. The Vandals: myths and facts about a Germanic tribe of the first half of the 1st millennium AD // Archaeological approaches to cultural identity. London; New York.
Peschel K., 1978. Anfänge germanischer Besiedlung in Mittege
birgsraum. Sueben – Hermunduren – Markomannen. Berlin.
Shchukin M. B., 1989. Rome and the barbarians in Central and Eastern Europe 1st century ВС – 1st century AD. Oxford. (BAR; 542).
Shchukin M. B., 2001. Forgotten Bastarnae // International Connections of the Barbarians of the Carpathian Basin in the 1st– 5th centuries A. D. Proceedings of the international conference held in 1999 in Aszód – Nyiregyháza. Aszód; Nyiregyháza.
Śmiszko M., 1932. Kultury wczesnego okresu epoki cesarstwa rzymskiego w Małopolsce Wschodnîej. Lwíów.
Spekke A., 1957. The ancient amber routs and geographical discovery of the Eastern Baltic. Stockholm.
Szczukin M. B., 1981. Zabytki wielbarskie a kultura cherniachowska // Problemy kultury wielbarskiej. Słupsk.
Wandalowie. Strażnicy bursztynowego szlaku. Katalog wystawy, 2004. Lublin; Warszawa.
Wielowiejski J., 1980. Glówny szlak burstinowy w czasach cesarstwa rzymsiego. Wrocław.
Wołągiewicz R., 1974. Zagadnienie stylu wczesnorzymskiego w kulture wielbarskiej // Studia Archeologica Pomeranica. Koszalin.
Wołągiewicz R., 1981a. Kultura Wielbarska – problemy interpretacji etnicznej // Problemy kultury wielbarskiej. Słupsk.
Wołągiewicz R., 1981b. Kultury oksywska i wielbarska // Prahistoria ziem polskich. T. V. Wrocław.
Wołągiewicz R., 1986. Die Goten im Bereich der Wielbark Kultur // Arheologia Baltica. T. VII: «Peregrinatio Gothica». Łodź.
Wołągiewicz R., 1993. Ceramika kultury wielbarskiej między Baltykiem a Morzem Czarnym, Szczecin.
Woźniak Z., 1970. Osadnictwo celtycke w Polsce. Wrocław.
Zieling N., 1989. Studien zu germanischen Schilden der Spätlatène- und der römischen Kaiserzeit im freien Germanien. Oxford. (BAR; 505).

Германия—Сарматия. Выпуск II. — Курск—Калининград: Издательство, 2010. - С. 15 - 30.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Бьеняш Д. "Ледяной марш" 5-й Сибирской дивизии и обстоятельства возвращения ее солдат в Польшу на корабле "Ярослав" // Zesłaniec. №52. 2012. С. 37-36.
      Автор: Военкомуезд
      ДАМИАН БЬЕНЯШ
      «ЛЕДЯНОЙ МАРШ» 5-Й СИБИРСКОЙ ДИВИЗИИ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ВОЗВРАЩЕНИЯ ЕЕ СОЛДАТ В ПОЛЬШУ НА КОРАБЛЕ «ЯРОСЛАВ»
      В середине сентября 1919 года в Иркутске состоялась конференция союзников, на которой глава французской военной миссии генерал Пьер Жанен сообщил представителям войск, участвовавших в интервенции в Россию, что он назначен командующим операцией по эвакуации на Дальний Восток. Польская военная миссия была проинформирована об этом через месяц, т.е. в середине октября. Точная дата начала эвакуации не называлась, но уже тогда был определен порядок вывода войск. В первую очередь выводился Чехословацкий корпус, потом югославский полк, румынский легион, сербский полк и латышский батальоны, а в качестве арьергарда была назначена 1-я польская дивизия [1].
      Падение власти адмирала Колчака было результатом не только успехов Красной Армии, но и общего падения авторитета его диктатуры, превратившейся в царский деспотизм, а также продажного и самоуправного аппарата его администрации, занимавшейся откровенным бандитизмом. Тотализм военной силы привел к массовой эвакуации, а затем бегству колчаковцев и союзных войск [2]. Еще в первых числах ноября (!), когда адмирал Колчак уже бежал на восток, был организован парад польских войск и банкет польского командования. Трудно было найти более русофильской демонстрации холопства польских командиров по отношению к колчаковцам [4]. /37/
      1. Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-й Сибирской дивизии в свете исторической правды, «Сибиряк», № 13(1) 1937, стр. 3-4.
      2. В. Шольце-Сроковский, 5-я польская стрелковая дивизия в Сибири, [в:] А. Кучиньский, Сибирь. Четыреста лет польской диаспоры. Историко-культурная антология, Вроцлав-Варшава-Краков 1993, стр. 353; А. Остоя-Овсяны, Пути к независимости, Варшава, 1989, стр. 102-103; см. Донесение начальника польской военной миссии в Сибири майора Ярослава Окулича-Козарина в Министерство военных дел об угрозе разгрома армии адмирала Александра Колчака после ухода контрреволюционных чехословацких и польских воинских частей на восток — 4 ноября 1919, Омск. Документы и материалы по истории польско-советских отношений, изд. W. Gostyńska и др., т. II, Варшава, 1961, стр. 423-424.
      3. А. Колчак выехал из Омска только 13 ноября 1919 г., т. е. относительно поздно, см. Б. Хлусевич, В защиту чести воинов 5-й Сибирской дивизии, «Сибиряк», № 13 (1) 1937 г., стр. 13.
      4. Смолик П. Через земли и океаны. Приключения пленника в Азии во время Великой войны. Шесть лет на Дальнем Востоке, Варшава — Краков [1921], стр. 110.
      Неудачи армии Колчака создали очень волнительную ситуацию. Внутренние и внешние потрясения оставили свой след. Почувствовалось, что это печальное начало конца и предвестник гибели [5].
      Некоторые из поляков, особенно связанные с Сибирью, покидали под покровом ночи свои эшелоны, чтобы спастись от возможной катастрофы. Это была своего рода «подготовка» [6]. Для эвакуация поляки уже начали карательные экспедиции, в которых собиралось главным образом продовольствие и, прежде всего, подводы.
      Благодаря изобретательности и находчивости подчиненных, [Командование Войска Польского — Д.Б.] смогло к моменту эвакуации заполучить три броненосца [т.е. бронепоезда – Д.Б.], два санитарных поезда, несколько десятков локомотивов, несколько сотен грузовых вагонов, приспособленных к морозу и длительной транспортировке [7].
      Большую роль в этом сыграл полковник Казимеж Румша, который захватил 60 эшелонов и заранее приказал переоборудовать 3 эшелона в броненосцы «Познань», «Краков» и «Варшава» [8].
      Командование уже подготовило подробные планы эвакуации, которые включали последовательность движения транспортов, создание пунктов движения и расчет подачи вагонов, но этот проект не был принят генералом Пьером Жаненом [9]. В Польшу должны были вернуться не только солдаты, но и их семьи, сибирские ссыльные и бывшие польские повстанцы [10]. Однако по общему впечатлению, которое производила Войско Польское в конце лета 1919 г., никто в ней не был готов к эвакуации, и она сама не была подготовлена. Наоборот — казалось, солдатам жизнь в Новониколаевске очень нравилась [11].
      Начатая эвакуация союзных войск не привела к эвакуации польско-литовских войск. Два батальона 1-го полка и Литовский батальон, входящий в состав V-й стрелковой дивизии под командованием капитана В. Юзефа Веробея, отправили на станцию Черепаново, где они должны были прикрывать Новониколаевск с юга [12]. /38/
      5. П. П. Тышка, Из трагического опыта в 5-й Сибирской дивизии и в плену (1918-1921), «Сибиряк», № 12 (4), 1935, стр. 18-19.
      6. Подготовка к эвакуации велась дивизией самостоятельно вопреки приказу генерала Жанена; см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 14-15.
      7. В. Шольце-Сроковски, указ. соч., стр. 358. Полковник Ян Скоробогатый-Якубовский утверждал, что осенью 1919 г. дивизия не была готова к эвакуации из-за отсутствия подвижного состава, находившегося в руках чехов и колчаков, см. Я. Скоробогатый-Якубовский, указ. соч., стр. 4. Чехи забрали около 20 000 (!) вагонов и локомотивы, см. А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 103.
      8. Х. Багиньски, Войско Польское на Востоке 1914-1920 гг., Варшава, 1990 г., стр. 575; А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 108. Полковник Хлусевич утверждал, что у поляков было 57 поездов, см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 15.
      9. Х. Багинский, указ. соч. соч., стр. 573; А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 106.
      10. Й. Биркенмайер, Польская дивизия в сибирской тайге, Львов, 1934, стр. 31.
      11. П. Смолик, указ. соч., стр. 107.
      12. Ю. П. Вишневский, Отдельный литовский батальон им. Витольда Великого в 5-й польской стрелковой дивизии, [в:] У Балтийского моря. В кругу политики, экономики, национальных и социальных проблем XIX и XX веков: юбилейная книга, посвященная профессору Мечиславу Войцеховскому: сборник исследований под редакцией З. Карпуся, Ю. Клачкова, М. Волоса, Торунь, 2005 г., стр. 984-985.
      Тяжелое положение солдат и отсутствие сведений об эвакуации привели к обвинениям в адрес польского командования в том, что они бросили литовцев на произвол судьбы, что подогревалось советскими агитаторами [13]. Беспорядки на станции Черепаново привели к мятежу, в ходе которого часть литовских солдат-коммунистов [14] арестовала офицеров, забрала на санях продовольствие и оружие и бежала со всем пассивным к событиям составом батальона к большевистским партизанам. Там батальон и закончил свою жизнь. Солдат разоружили, некоторых зарубили шашками без суда и следствия, а по прибытии регулярных войск призвали в Красную Армию. Кого-то демобилизовали, потому что им было за 35 лет, а кого-то (в основном повстанцев из Черепанова) отправили на угольные шахты в качестве «рабочих отрядов». Большинство литовцев, сражавшихся в батальоне, вернулись в страну либо по суше через европейскую часть России, либо по морю через Маньчжурию и Владивосток, благодаря помощи литовской и польской военных миссий [15], а затем служили в польской армии. Печальный конец польско-литовского сотрудничества в Сибири трагической иронией завершился в Красноярске, где литовцы, служившие тогда в большевистском 412-м [16] батальоне внутренней службы, караулили в лагере военнопленных своих бывших сослуживцев и благотворителей поляков [17] из 5-й дивизии [18]. Поляки, напротив, великодушно прозывали их «героическим» термином «утекайтисы» [19].
      Кратко резюмируя историю Литовского батальона при 5-м пехотном полку, следует подчеркнуть, какое большое политическое, моральное и военное значение имело для литовцев создание собственной части, и как нуждались в этом поляки, желавшие укрепить свой авторитет среди союзных литовских сил. Их участие в обороне Транссибирской магистрали оказалось очень полезным. Жаль только, что все так печально закончилось. К причинам объединения поляков и литовцев, безусловно, следует добавить национально-исторические чувства. Доказательством этого было обращение с литовцами как с поляками во время призыва на военных пунктах. Ведь мы существовали несколько веков /39/
      13. Эти обвинения были ложными, см. Ю. П. Вишневский, указ. соч. там же, стр. 981.
      14. Тот факт, что повстанцы были коммунистами, также упоминается генералом Жаненом, см. А. Домашевский, Генерал Жанен о Сибирской дивизии, «Сибиряк», № 11 (3) 1936 г., стр. 38.
      15. Дела о литовской военной миссии во Владивостоке, а также о польской помощи литовцам: CAW, Войско Польское в Сибири, I.122.91.73; см. Ю. П. Вишневский, указ. соч., стр. 985.
      16. Р. Дыбоски утверждает, что это был 212-й батальон, см. Р. Дыбоски, Семь лет в России и Сибири 1915-1921, Варшава, 2007, стр. 141.
      17. Слово «благодетели» ни в коем случае не преувеличение — кроме поляков, никакая другая союзная армия: ни чехословацкая, ни французская, ни латышская, не была заинтересована в сотрудничестве с литовцами, и если бы не полковник Румша, их полк не был бы так хорошо оснащен. Литовцы многим были обязаны полякам; см. Ю. П. Вишневский, указ. соч., стр. 973, 981, 986.
      18. Ю. П. Вишневский, указ. соч., стр. 984-985; Й. Нея, Характеристики окружения 5-й польской стрелковой дивизии в Сибири, [в:] Сибирь в истории и культуре польского народа, под редакцией А. Кучинского, Вроцлав 1998, стр. 283.
      19. Р. Дыбоски, указ. соч., стр. 141.
      одна общая республика, и Литва считались неотъемлемой частью нового польского государства, восставшего из пепла, как феникс [20].
      Польская дивизия начала эвакуацию только 26 ноября и «следовала» в качестве арьергарда колчаковских и союзных войск [21]. В это время 3-й полк застрял в 400 километрах от Новониколаевска на станции Татарская, где был блокирован русскими эшелонами [22]. Та же задача прикрытия была возложена и на чехов, но они не выполнили соглашение, поэтому генерал Жанен возложил все бремя прикрытия отступления на поляков [23].
      К сожалению, мы знаем из истории многочисленные случаи, когда союзники ставили польское войско именно таким образом, а поляки по разным причинам не могли противостоять подобным требованиям [24].
      Когда поляки начали эвакуацию, союзные войска уже находились в Восточной Сибири, а национальные формирования (чешские, румынские, сербско-хорватские и латышские) направлялись туда же [25]. Первая организационная ошибка командования дивизии заключалась в том, что оно не отправило вперед солдатские семьи, чтобы они могли быстрее добраться до Дальнего Востока, а вторая – в том, что последние эшелоны не были заполнены кавалерией, которая в случае стычек или необходимой эвакуации, могла сесть на лошадей и быстро уйти. Отправление польских поездов осуществлялось в порядке очереди. Взаимные похищения вагонов были обычным явлением. То, что в вагонах ехали солдаты с семьями, снижало их боеспособность, а армейские обозы превращались в «вагоны беженцев», как их называли большевики [26]. Добывать все приходилось каждому самостоятельно, начиная с обычных досок и заканчивая различным необходимым оборудованием [27]. Выслать вперед вооружение, обмундирование и продовольственные склады не представлялось возможным, ввиду противодействия со стороны русского командования. Единственным эшелоном, отправленным впереди остальных, был санитарный поезд № 9 с ранеными и больными [28]. Тому, что семьи солдат не были отправлены вперед, дивизия обязана полковнику Валериану Чуме, который согласился на просьбу женщин не разлучать их с мужьями [29].
      Здесь следует кратко охарактеризовать положение женщин в 5-й Сибирской дивизии. Кроме настоящих супруг, в вагонах жили разные женщины, солдатские «жены». У каждой из них был «свой мужчина» и один не имел права «подбирать» «жену» другого, а если хотел ее обменять, то мог пойти на вокзал, где «был большой выбор». Среди прочего, такие жены занимались стиркой, штопкой, мытьем котелков и посуды. Одних больше любили за заботу о всех обитателях вагона и трудолюбие, других меньше за лень. Бывало, что за лень или измену быстро выбрасывали на мороз. Ведь на /40/
      20. См. Ю. П. Вишневский, указ. соч., стр. 977, 986.
      21. Комментарий генерала Жанена к решению см. Р. Дыбоски, указ. соч., стр. 152; Я. Скоробогатый-Якубовский, указ. соч., стр. 4.
      22. Там же, стр. 5.
      23. П. П. Тышка, указ. соч., стр. 19.
      24. А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 106.
      25. В. Шольце-Сроковски, указ. соч., стр. 357.
      26. Р. Дыбоски, указ. соч., стр. 152.
      27. П. Смолик, указ. соч., стр. 111.
      28. Но и у него были большие проблемы с проездом по Транссибирской магистрали, см. В. Шольце-Сроковски, указ. соч., стр. 358; см. Х. Багински, указ. соч., стр. 574; Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-го Сибирского…, указ. соч., стр. 5.
      29. С. Богданович, Охотник, Варшава, 2006 г., стр. 64.
      станции всегда можно было сразу выбрать другую. Каждая женщина должна была хранить верность своему «мужу», оплачивая пребывание в обозе и солдатское питание дарами своей природы, которыми солдаты пользовались всякий раз, когда у них выдавалась свободная минута [30].
      Аналогично вели себя и жены русских офицеров, с той разницей, что они достались чешским офицерам. Отдельной категорией женщин были так называемые «мешочницы». Они пользовались тем, что в одних городах был избыток определенного товара, а в других его недостаток, что приводило к большой разнице в цене. Такие женщины зарабатывали деньги, перевозя их в воинских эшелонах, особенно в тех, которые были в свободном доступе для солдат [31].
      Говоря о женах и «женах», можно привести анекдот про некую жену штурмовика, т.е. члена штурмового батальона, периода эвакуации. Она была одной из немногих женщин, которым разрешалось ездить верхом вместе с мужем. Судьба сделала ее единственной дамой в купе, поэтому она вызывала большой интерес у окружающих. Все они могли шпионить за ней, пока она переодевалась, но это не было для нее проблемой.
      Был только один бой. Ее муж как-то ночью дежурил у локомотива, о чем она не знала, потому что спала. Когда он вернулся утром, она очень удивилась, что его не было всю ночь. Последний поднял шумиху, желая узнать, какой негодяй заменил его. Он чуть не подрался с ближайшими соседями, но ничего не выяснил, и дело заглохло [32].
      Польская дивизия со всем своим снаряжением, сопровождающими гражданскими лицами и их имуществом в итоге заняла 70 эшелонов и следовала за огромным числом составов из 250 эшелонов, большей частью принадлежавших чехословакам [33]. Чтобы перевезти такое большое количество техники и людей (а также лошадей, которых было около 400 00 [34]), уже в августе польское министерство иностранных дел через дипломатическое представительство в Париже хотело начать переговоры с союзниками — Японией и США, чтобы получить корабли соответствующего водоизмещения для перевозки V-й дивизии [35]. В связи с трудностями, вызванными дороговизной транспорта, подчинением польских войск французской миссии, сосредоточившей все военные вопросы у генерала Жанена, деятельностью Коалиционного совета, принимавшего решение о тоннаже кораблей, даже в октябре 1919 г. переговоры ни с одной из этих стран не были инициированы [36]. /41/
      30. Там же, стр. 11-14.
      31. Там же, стр. 17-18.
      32. Там же, стр. 71-72.
      33. Ж. Серочински, Войско польское во Франции. История войск генерала Галлера в изгнании, Варшава, 1929 г., стр. 237. Б. Хлусевич утверждает, что 57 польских эшелонов были перемешаны примерно с 200 колчаковскими между Новониколаевском и станцией Тайга. Позже это число увеличилось примерно до 300 между обеими станциями; см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 15.
      34. А. Домашевский, соч. соч., стр. 40.
      35. Письмо заместителя министра иностранных дел Вл. Скшинского в польскую миссию в Париже по поводу эвакуации контрреволюционных польских войск, воевавших против Советской власти, из Сибири — 14 июля 1919, Варшава. См.: Документы и материалы…, изд. В. Гостыньска и др., т. 2, стр. 329-330.
      36. Письмо польской миссии в Париже в Министерство иностранных дел о положении контрреволюционных польских войск в Сибири — 8 октября 1919 г., Париж. См.: Документы и материалы…, изд. В. Гостыньска и др., т. 2, стр. 394-396.
      Боевой порядок Войска Польского был сформирован так: впереди шел бронепоезд «Варшава», затем несколько вооруженных эшелонов, хозяйственных и интендантских поездов, где-то посередине бронепоезд «Краков», а в конце эшелоны с 1-м и 3-м боевыми батальонами 1-го полка, штурмовым батальоном, артиллерийской батареей и бронепоездом «Познань». Всем арьергардом командовал капитан Веробай [37].
      С самого начала передвигаться по Транссибирской магистрали было очень сложно. Путь был переполнен невообразимым количеством поездов. Положение в Сибири было взрывоопасно. Частые «технические проблемы» чехов задерживали дорогу. На станциях было так много вагонов и паровозов, что маневрировать было невозможно. Перед семафорами образовались пробки в несколько десятков километров. Локомотивы замерзали, их топили дровами из-за отсутствия угля, что подрывало их техническое состояние. Не было воды, которую приходилось добывать из растаявшего снега. Переключатели часто «ломались», что считалось явно не случайным. Не было технической и железнодорожной службы, которые приходилось заменять инженерной бригаде, но ее было недостаточно. Кроме того, были разногласия между польскими и российскими или чешскими властями, как, например, стрельба на станции Мариинска [38].
      Чехи отдали железнодорожную ветку полякам со средней скоростью 20 км/сутки, тогда как Красная Армия вместе с партизанскими частями и дезертировавшими колчаковскими соединениями продвигалась со скоростью до 40 км/сутки. Результатом этого должны были рано или поздно стать столкновение с подошедшими большевистскими войсками [39].
      Мы ужасно растянулись. На путях, насколько хватало глаз, была выстроена шеренга наших эшелонов, все как один ожидавших свободной дороги. Вид был довольно живописен: заснеженные вагоны, а на крышах, тормозах и где только можно — были набиты дрова. Развешанное женское и детское белье показывало, в каких вагонах находятся семьи [40].
      На каждой станции воровали провизию, оружие и все, что можно было украсть. Ничто не презиралось. Никто не спрашивал, где его товарищи это взяли, просто все вместе использовали добычу. Говорили, что чем больше гранат будет доставлено в Польшу, тем лучше будет вооружена польская армия. Поляки объясняли друг другу, что лучше украсть то и это, чем если это достанется большевикам. На каждой станции целые группы солдат отправлялись на грабежи [41].
      Насколько медленно шла новониколаевская эвакуация, хорошо иллюстрирует тот факт, что последние поезда еще не вышли из города, а первые эшелоны Войска Польского уже достигли узловой станции Тайга! Поляки часто захватывали железнодорожные станции силой, против воли русских командиров. Ими управляли бойцы инженерно-саперного батальона, в первую очередь железнодорожной роты [42]. Согласно указаниям генерала Жанена, V-я стрелковая дивизия должна была защищать /42/
      37. Х. Багинский, указ. соч., стр. 577.
      38. В. Шольце-Сроковски, указ. соч., стр. 358; Р. Дыбоски, соч. соч., стр. 152-153; П.П. Тышка, указ. соч., стр. 19.
      39. Х. Багинский, указ. соч., стр. 576; описание эвакуации дивизии и ее технических проблем, см. Дж. Биркенмайер, указ. соч., стр. 33.
      40. С. Богданович, указ. соч., стр. 71.
      41. Там же, стр. 74-75.
      42. Х. Багинский, указ. соч., стр. 577.
      железную дорогу между станциями Новониколаевск и Тайга, а также обеспечивать работу Анжерской и Судженской шахт [43].
      Последние польские эшелоны вышли из Новониколаевска лишь 9 декабря 1919 года, предварительно подавив пробольшевистское восстание колчаковских полков [44].
      Вся Польша — из трех частей — в нищете, но вместе. […] Легионы в Сибири — 5-я Сибирская дивизия. Старая Польша — как до раздела, три части слились в одну. Судьба-злодейка разлучила Польшу, сожгла ее в горниле страдания, [...] но судьба же воссоздала ее [...] в хаосе, в снегах, снова в нищете, голоде [...]. Серые шинели легионеров 5-й дивизии возвращаются [...] по белым дорогам мучений [45].
      Замерзали целые поезда, а их экипажи не только от страха попасть в руках красных, но и перед призраком смерти от голода и мороза, отчаявшись в своем положении, утрачивали человеческие чувства. Руководствуясь лишь инстинктом самосохранения, они легко шли на жестокость ради спасения собственной жизни. Нормальным явлением были целые кровавые бои за паровозы и место в вагонах [46].
      Все без сомнений обвиняли во всем этом в первую очередь чехов с их эгоизмом и произволом [47].
      Не будет преувеличением сказать, что пропитаны русской кровью были каждый фунт кофе, каждый кусок хлеба и каждый товар, вывезенный из Сибири в Чехию [48].
      Положение становилось все более и более тяжелым. На плечи дивизии легло двойное бремя: оборона от большевиков и спасение паровозов от замерзания. Холод парализовывал движение. Не намазав лицо, уши и руки соленым салом, нельзя было выйти из вагона. Это никого не смущало. За топливо для локомотивов боролись все, не смотря на сон, еду, отдых и безопасность [49].
      Когда поезд двигался по свободному месту под гору, он сталкивался с предыдущим поездом и разбивал ему 3 или 4 вагона. Если там давили людей, то их бросали в снег. Все более слабый локомотив требовал сокращать состав поезд. Так, с насыпи около 30 крестьян уронили подводу, и она перевернулась, кувыркаясь под причитания женщин, бросивших свои пожитки. Поскольку эта армия ехала с семьями и имуществом, она не могла сопротивляться. День и ночь мимо поездов скользили сани беженцев, но, как и конница, они доходили только до Иркутска, если только не умирали от тифа [50].
      Принимая активное участие в сборе «топлива», нужно было следить за тем, чтобы не ушел собственный эшелон. Один из таких опасных случаев описал офицер-интендант Павел Тышка: /43/
      43. А. Домашевский, соч. соч., стр. 40.
      44. Й. Скоробогатый-Якубовский, указ. соч., стр. 5.
      45. В. Гжмелевска, Вильнюс на сибирской тропе, «Сибиряк», № 7 (3) 1935, стр. 27-28.
      46. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 14.
      47. А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 107-108.
      48. Ю.В. Войстомский, О польском Сибирском легионе — статьи, Варшава 1937 г., стр. 63 [из:] А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 108.
      49. П.П. Тышка, указ. соч., стр. 19.
      50. А. Масиеса, покойный проф. Михал Станиславский, инженер, «Сибиряк», № 14 (1-2) 1938, стр. 67.
      По необходимости наш поезд встал на мост, предназначенный исключительно для проезда одиночного поезда, без ограждений, как и почти все сибирские мосты. Он был настолько узок, что было трудно перебраться на другую сторону и приходилось держаться за выступающие части вагонов. Мне, как дежурному эшелона, [...] пришлось искать топливо. Пришлось перейти мост. Находясь уже посреди моста [...], я услышал паровозный гудок. […] Поезд тронулся. Меня охватил испуг. Я отпустил железную дверь и во всеоружии, с парой ручных гранат за поясом, инстинктивно схватился за единственную свободную обледенелую доску. Подо мной зияла пропасть […]. Я проверил свою совесть, мысленно попрощался с семьей и помолился, чтобы поезд остановился. Но скорость только нарастала. Я видел, как приближалась американская лора. Мои глаза затуманились, я почувствовал сильный удар в бок и холод снега, в который я упал. Я был уже на другой стороне моста [51].
      Как оказалось, поезду Павла Тышки было приказано уступить место эшелону командира дивизии — полковника К. Румши.
      Среди многих мирных жителей, эвакуировавшихся вместе с дивизией, стоит упомянуть Адольфа Экеша, которого на короткое время завербовал в Войско Польское Владислав Овоц в Елабуге [52]. Он переехал в Новониколаевск, где снял квартиру. Дни он проводил в дивизии, а ночи дома. Там он пробыл недолго, так как его бывший партнер по заводу «Молния», которым он владел, инженер Каплан убедил польское командование, что Экеш будет более полезен как производитель важных для армии гальванических элементов, чем как рядовой солдат. Экеша направили в Томск, где был основан завод «Электрод», на котором работало 200 человек [53].
      В декабре 1919 года, когда большевистские войска стали подходить к Томску, завод был эвакуирован, а за ним последовали эшелоны 5-й дивизии. Одна машина предназначалась для оборудования, другая для сотрудников. К сожалению, завод постигла та же участь, что и дивизию под Клюквенной. Семья Экешов попала в плен. Она вернулась в Томск, где ей предложили перезапустить «Электроду». Предложение действовало недолго, потому что большевики не любили находчивого капиталиста. Осенью 1920 года Экеши начали возвращаться домой. С помощью транспорта в Финляндию, затем на корабле в Щецин, поездом в Ченстохову и далее в свой родной город Львов, они вернулись как раз к Рождеству [54].
      12 декабря 1919 года из Новониколаевска вышли последние арьергардные эшелоны с полковником Румшей, который приказал разрушить мост через р. Обь, как только ее перейдут польские части. Этот приказ не был выполнен из-за протеста русских, желавших сохранить свои войска в тылу врага [55].
      Когда в декабре 1919 года полковник Румша прибыл в Тайгу, он приказал польским солдатам взять станцию под контроль, несмотря на угрозы Колчаковского генерала Пепеляева, эвакуировавшего в это время свою армию из Томска. После этого через город шли только польские поезда, пока арьергард не прошел дальше. Однако это мало помогло, так как почти одни пути остались забиты /44/
      51. П. П. Тышка, указ. соч., стр. 19-20.
      52. З. Лех, Сибирь пахнет Польшей, Варшава 2002, стр. 275-277. О том же самом писал автор цитируемой книги, в статье, опубликованной в «Жизнь Варшавы» (№ 10, 1988 г.), под названием «Неизвестная судьба поляков. Сибирский странник».
      53. Там же, стр. 278.
      54. Там же, стр. 278-280.
      55. А. Домашевский, указ. соч., стр. 40-41.
      ожидавшими отправления русскими эшелонами, а чехи, еще не покинувшие станцию, заблокировали остальные. В результате произошли стычки между подразделениями капитана Веробея на более ранних станциях: Тутальской 19 декабря (где арьергард был атакован регулярной советской 5-й армией) и Литвиново 20 декабря, а также на мосту через Обь, который продержался более трех суток. Атаки большевиков отражались ручными гранатами и огнем из «Познани» [56].
      В непрерывных боях днем и ночью отступали польские части арьергарда. Убежденность в том, что они прикрывали грудью своих братьев и тысячи польских семей в передовых эшелонах, придавала им стойкости, несмотря на декабрьские морозные сибирские ночи [57].
      Еще до того, как арьергард достиг Тайги, он был ослаблен из-за разрушения бронепоезда большевистской артиллерией, которая также повреждила его орудия. В результате дивизия потеряла несколько поездов, следующих за «Познанью». Итоги оказались плачевными, так как солдатам, которые постоянно сражались, негде было отдохнуть, а бои происходили на сорокаградусном морозе [58].
      Обстоятельства гибели бронепоезда были довольно интересными. Когда поезд остановился на станции Тутальская, солдаты Залевский и Томашевский использовали телефон, подключив его к кабелю, свисающему над путями. Неожиданно они включились в сеть Советов и, выдав себя за партизан-большевиков, узнали об окружении противника и готовящемся нападении на станцию Тайга. Сигналом к нападению должны были стать горящие вагоны. Следующей ночью бронепоезд был неожиданно обстрелян и атакован. Хотя трое поляков, в том числе Томашевский, потерявший в бою глаз, сумел подобраться к башне и отразить атаку на орудие гранатами, но воспользоваться им не удалось. Сделав всего один выстрел, она так и не заработала снова из-за повреждения ее большевистским огнем. Штурм был окончательно отбит уже с помощью пулеметов и подоспевшего взвода пехоты [59].
      На следующий день командир «Познани» лейтенант Чарнецкий приказал покинуть поезд и отправиться к находившемуся неподалеку брошенному бронепоезду колчаковцев. Томашевский был отправлен в Тайгу, чтобы сообщить майору Вернеру о планируемом нападении на станцию. На нем в то время находился еще один польский бронепоезд «Варшава». К сожалению, когда он приехал, вагоны уже горели, а штурм начат. В ходе боя Томашевскому удалось вынести тяжело раненного в ногу лейтенанта Чарнецкого с поля боя и отойти от станции на одном из поездов [60].
      Тем временем войска капитана Веробея и капитана Дояна, при постоянных боях, вошли пешком на станцию, где под командованием майора Вернера уже шел бой против большевиков. Запруженная военными транспортами и лишенная воды из-за разрушения водонапорной башни сбежавшими железнодорожниками, станция была не подходящим местом для остановки или обороны [61]. /45/
      56. Х. Багинский, указ. соч., стр. 578; Я. Скоробогатый-Якубовский, соч. соч., стр. 5; Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 15.
      57. Ю. Роговский, История Войска Польского в Сибири, Познань, 1927 г., стр. 42.
      58. Х. Багинский, указ. соч., стр. 578-579.
      59. В. Томашевский, На линкоре «Познань», «Сибиряк», № 8 (4) 1935 г., стр. 55-56.
      60. Там же, стр. 56-57.
      61. Х. Багинский, указ. соч., стр. 578-579; Дж. Роговский, соч. соч., стр. 42; Ю. Скоробогатый Якубовский, Тени товарищей по оружию под Тайгой, «Сибиряк», № 8 (4) 1935, стр. 53-54; Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 15-16.
      Битва при Тайге 23 декабря 1919 года стала самым крупным и кровопролитным сражением 5-й дивизии в Сибири. Массовые атаки большевиков долгое время отражались пулеметным огнем. Ситуация была безнадежной, пока не была развернута батарея и захвачен бронепоезд «Забияка», названный «Познань II» в честь дезертировавших колчаковцев, на котором они и продвигались. Огонь из всех орудий был направлен на наступающие части Красной Армии, а после отхода за станцию развернут боевой порядок. Именно тогда были нанесены наибольшие потери противнику, который надолго перестал беспокоить поляков. Позднее арьергард пешком отступил на станцию Андженка в 30 верстах от Тайги. С этого момента большевики занимали последующие станции только тогда, когда поляки уходили с них [62]. «Еще бы одна такая Тайга, — говорили они, — и мы пошли бы обратно за Иртыш» [63]! Польские потери составили более 100 убитых и несколько сотен раненых [64].
      Битва за Тайгу стала последним боевым эпизодом 5-й Сибирской дивизии и после кровопролитного боя ее бойцы в последний раз собрались в свои боевые «эшелоны» за Рождественским ужином [65].
      Однако не все из них были спокойны. Отдельные эшелоны отбивали атаки противника, несмотря на окончание боя. «Никто не вспомнил про Сочельник» [66]. Кадровый батальон встретил Рождество иначе. Пока арьергард проливал кровь под Тайгой, его бойцы оставались спокойными и невредимыми в своем недогретом эшелоне на станции Итат. Укомплектованный и охраняемый боевыми постами, он оказался счастливой гаванью, минуткой передышки во время святок. К сожалению, немногие поляки смогли провести следующее Рождество на родине. Большинство из них затем пострадало в советских тюрьмах [67].
      Между тем положение польских эшелонов не улучшалось. Остановки на каждой станции, вызванные эвакуацией чехов, нехватка угля для локомотивов, мороз и истощение людей, как солдат, так и гражданских — женщин и детей, постоянная работа по рубке мерзлых дров и тасканию ведер снега, свидетельствовали о надвигающейся катастрофе [68].
      В конце декабря 1919 г. польские транспорты прибыли в Красноярск. В это время в нем уже было у власти новое эсеровское правительство. 24 декабря полковник Чума издал им воззвание, в котором пояснял, что Войско Польское нейтрально по отношению к внутренним делам России, стремится только к эвакуации на Дальний Восток и сражается с большевиками только для самообороны. Багинский утверждает, что: /46/
      62. Х. Багинский, op. соч., стр. 579; Дж. Биркенмайер, указ. соч., стр. 33-34; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 41-43; Ю. Скоробогатый-Якубовский, Тени сопровождают..., стр. 54; А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 110.
      63. Й. Биркенмайер, указ. соч., стр. 34.
      64. Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-й Сиберийской…, стр. 6. Полковник Хлусевич приводит гораздо большие потери: 200 чел., а по советским 2000; см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 16.
      65. Ю. Скоробогатый-Якубовский, Тени сопровождают…, стр. 55.
      66. В «Сибиряке» от 1936 г. имеется рассказ под заголовком «Он умер при восходе Вифлеемской звезды» о мемуарах, опубликованных в журнале «Нация и армия» (Варшава, № 36-37 от 27 декабря 1936 г.). В этой информации цитируется фрагмент этих «воспоминаний», в которых Алексей Коваленко говорит и рассказывает о погибшем солдате. Он автор слов «Никто не вспомнил про Сочельник», но я не знаю, кто автор воспоминаний или автор этой информации, так как это не указано.
      67. А. Конопка, Солдатская звезда в Сибири, «Сибиряк», № 3 (3) 1989 г., стр. 8-9.
      68. Х. Багинский, op. соч., стр. 580; Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 16-17.
      [...] солдаты, уставшие от постоянных боев [...], успокаивающе действовали на других, считая, что бой окончен, и большевики [...] позволят им беспрепятственно двигаться дальше [69].
      Эшелоны 5-й дивизии ждали под Красноярском 3 дня, прежде чем войти в город[70]. Коммунистическая агитация в дивизии усилилась после получения известия о том, что польско-большевистская война «закончена». Все чаще повторялось, что благодаря миру поляки быстрее вернутся через Запад, т.е. через Европейскую Россию, чем через Восток, т.е. через Владивосток [71].
      Польский солдат […] окончательно усомнился в необходимости и благополучном исходе своих боев и лишений. Перед ним были огромные, многотысячные версты пространства, через которые вела единственная искупительная тропа — занятая беспощадным и сильным врагом — чехом. Сзади и вокруг был враг-большевик, [...] была вся огромная Советская Россия. Так что выбора не было [...] Если бы [...] с ним не было жены, [...] матери, [...], старого отца и т. д., он мог бы даже не подумать об этом, он бы вышел из теплого фургона и направился со штыком в руке на восток и на родину... Но он был прикован к фургону своей семьей, а также офицером, который не смог призвать смело вперед за собой солдата, потому что сам трепетал за судьбу своей матери или жены... [72].
      Таково было положение польской дивизии. При подходе к городу регулярной советской армии эсеровские войска разобрали пути перед станциями Мимино и Бугач, находившимися перед городом, и потребовали разоружения заблокированных таким образом 8 поездов, в которых располагался арьергард 5-я дивизии. После ожесточенного, но непродолжительного боя часть бойцов и членов их семей сдались в плен, а остальные, прорвав окружение и Красноярск, уведомили командование о потере эшелонов. Полковник Румша хотел в отместку разбомбить Красноярск и мост на Енисее, но от этого намерения отказались, чтобы спасти оставшиеся поезда [73].
      В окончательном изнеможении дивизия остановилась 7 января 1920 года перед станцией Клюквенная, где чехословаки заморозили 2 латышских эшелона, а на станции стояло еще 19 эшелонов поляков и сербов, так что поляки не могли прорваться [74].
      Создается впечатление, что чехи предопределили истребление польских войск, чтобы спасти себя и свое имущество, и что главной причиной поражения поляков была чешская неискренность [75]. /47/
      69. Х. Багинский, указ. соч., стр. 580-581.
      70. См.: Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-го Сибирского..., стр. 6.
      71. Х. Багинский, указ. соч., стр. 581.
      72. Смолик П., op. соч., стр. 115.
      73. Х. Багинский, указ. соч., стр. 581-582; Дж. Роговский, соч. соч., стр. 44; Ю. Скоробогатый Якубовский, Капитуляция 5-го Сибирского..., стр. 6; Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 17.
      74. Дж. Серочински, указ. соч., стр. 240. Вероломное разоружение 5-й дивизии упоминается Симоноловичем, см. К. Симонолович, Маньчжурский мираж, Варшава, 1932 г., стр. 196. Об издании без сантиментов и замороженных эшелонов см.: Р. Дыбоски, указ соч., стр. 136, 154. Багинский пишет о 19 чешских и латвийских поездах, ср. Х. Багинский, указ. соч., стр. 582. Роговский пишет один раз о 17 поездах, один раз о 19 чешских и сербских поездах, см. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 44, 84; аналогичная информация предоставлена Хлусевич, см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 17-18.
      75. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 43.
      Ввиду вышеизложенного командование решило послать телеграммы генералу Янину и генералу Сырови, чешскому командующему. Они предложили чехам пропустить не менее пяти эшелонов с семьями, больными и ранеными, потому что только в этом случае 5-я дивизия могла продолжать выполнять свой долг арьергарда [76]. Чехословацкая реакция была почти немедленной, но трагичной. Генерал Сырови отказался пропускать эшелоны, заявив, что положение дивизии не опасно. Полковник Румша отозвался о телеграмме отрицательно, хотя ее поддержали представители союзных стран, ехавшие с командованием 5-й дивизии, — французский полковник Любиньяк, английский капитан Мюрэй и консул США мистер Рэй [77].
      Полковник Чума решил отправиться на восток. Солдаты должны были идти пешком, а женщины, дети, боеприпасы и припасы — в санях. 10 января — в день отъезда — все были готовы, в том числе штурмовой батальон, 1-й полк, кавалерийские эскадроны и батареи. Однако реакция генерала Сырового и волнение некоторых солдат и офицеров, не решавшихся идти в поход и опасавшихся за жизнь своих семей, заставили командование направить делегацию в Красную Армию. Предстояло обсудить условия капитуляции [78]. Учитывая критическое положение дивизии, солдаты спокойно приняли возможность советского плена, обескураженные трудностями эвакуации через Восток и подстрекаемые большевистскими агитаторами к скорейшему возвращению в страну [79]. 10 января полковник Чума отдал приказ о капитуляции:
      не имея возможности продвинуться дальше на восток, я начал переговоры с военными представителями и комиссаром Советской России, чтобы обеспечить наилучшие условия жизни для нашей армии и отдельных ее членов. [условия капитуляции - Д.Б.] 1. Вооруженные Силы Польши, сложив оружие, теми же транспортами отправляются обратно в Красноярск; 2. гарантируется личная неприкосновенность членов Войска Польского; 3. продовольствия в эшелонах оставляется на 15 дней; 4. обеспечивается неприкосновенность частной собственности; 5. Более подробные условия будут сообщены после согласования с Красноярским главкомом. [80]
      Советы, конечно, не выполнили эти условия. Солдат и офицеров либо сажали в лагеря, либо отправляли на каторгу, а женщин и детей просто выбрасывали на красноярские мостовые.
      Полковник Чума решил остаться со своими солдатами в советском плену, несмотря на то, что его уговорили бежать и была такая возможность [81]. Генерал Янин считал, что Войско Польское перешло на сторону большевиков «при обстоятельствах [...] необъяснимых», утверждая, что это было результатом медленной организации эвакуации командованием Войска Польского, «убеждая, что, поговорив с большевиками, можно будет попасть на запад» и что польская часть состояла из непроверенных людей с разными политическими /48/
      76. Х. Багинский, указ. соч., стр. 582-584.
      77. Дж. Серочински, указ. соч., стр. 239.
      78. Х. Багинский, указ. соч., стр. 584-585; Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-й Сибирской..., стр. 7; Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 18.
      79. Р. Дыбоски, указ. соч., стр. 141-142, 154-155.
      80. Х. Багинский, op. соч., стр. 585-586; П. Смолик, соч. соч., стр. 117-118.
      81. А. Стемпора, Чума Валериан, [в:] Энциклопедия белых пятен, под редакцией А. Винярчика, т. IV, Радом, 2000 г., стр. 205.
      взглядами. Кроме того, он упоминает о недостатке угля и паровозов, а также о большом количестве эшелонов по отношению к численности войск [82].
      Полковник Хлусевич категорически отвергает обвинения в адрес польских командиров. Он утверждает, что Верховное командование прекрасно знало о плохом состоянии войск русского фронта и подготовило план эвакуации, представленный генералу Жанену уже в июне 1919 г. [!], но из-за дороговизны содержания армии в Маньчжурии, где в валюте были только доллары, иены и царские рубли, он был отвергнут. Кроме того, «много времени было потеряно на переговоры с генералом Яниным, который в итоге не утвердил план», а вместо этого отдал приказ подавить большевистские восстания в городах Камень и Урман, а также Кулундских степях [83].
      Сожаление о понесенных потерях, невозможность использовать преимущества польских солдат, невыполнение миссии и отчаяние после невыполнения обещания вернуться в страну с оружием в руках, а также общее убеждение в том, что сроки соглашения не будет выполнены (так и произошло) привели к тому, что многие поляки покончили с собой [84]. Символичной была ситуация, когда после сдачи один из солдат не выдержал и попытался покончить жизнь самоубийством. Его друг, который был разведчиком, взял у него из рук револьвер и сказал, чтобы он не беспокоился, потому что ничего не произошло, что это всего лишь одна неудача, которая не исключает того факта, что Польша уже возродилась [85]. Следует помнить, что под Клюквенной также был захвачен Советами «цвет польской молодежи — разведчики», как писала годы спустя Зофия Лех [86].
      После капитуляции сформировался ряд мелких частей из добровольцев, в основном солдат 1-го полка, артиллеристов и кавалеристов. Среди них были больные полковник Румша, майор Диндорф-Анкович и капитан Веробай. Эти отряды прорвались на восток в Иркутск, затем в Харбин и Владивосток. Всего они составляли около 1800 человек [87]. Часть солдат спряталась в сибирских лесах, чтобы продолжить борьбу с большевиками, или прорваться в Польшу, или (просто) выжить. Среди них были, например, Влодзимеж Шольц-Сроковский [88] и Казимеж Фальковский [89]. Майор Вернер и капитан Дояны, притворяясь большевиками, пробрались через Россию на запад и достигли Польши, где присоединились к Войску Польскому [90].
      Вторым путем, которым шли поляки, была Монголия. Это направление выбрали Валериан Куликовский из инженерного батальона [91], Казимеж Гинтовт-Дзевалтовский, вице-президент Польского военного комитета, оставшийся после капитуляции в Сибири заниматься общественной деятельностью среди соотечественников, а когда /49/
      82. Письмо Верховного Главнокомандования Войска Польского генерал-адъютанту Главнокомандующего и Президиума Канцелярии Министерства военных дел, с изложением телеграммы генерала Янина о судьбе 5-й Польской дивизии в Сибирь — 29 февраля 1920 г., Варшава, [в:] Документы и материалы..., изд. В. Гостыньска и др., т. II, стр. 616-617.
      83. Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 14.
      84. Тышка П.П., op. соч., стр. 20.
      85. Дж. Нея, op. соч., стр. 282.
      86. З. Лех, op. соч., стр. 272.
      87. Х. Багинский, op. соч., стр. 586.
      88. А. Кучиньский, [Биографический очерк Влодзимежа Шольце-Сроковского], [в:] А. Кучиньский, Сибирь.., стр. 351-352.
      89. С. Лубодзецкий, С. П. Казимеж Фальковский, «Сибиряк», № 10 (2) 1936, стр. 70-71.
      90. Ю. Скоробогатый-Якубовский, майор Эмиль Вернер, «Сибиряк», № 9 (1) 1936, стр. 20-21.
      91. К. Гижицкий, Через Урянхай и Монголию, Ломянки б.р.в., стр. 47, 119.
      его обнаружила ЧК, он отправился на родину через Монголию [92]. Камиль Гижицкий тоже воевал в Урянхае в составе инженерного батальона. Многие поляки присоединились к антибольшевистским партизанам. Гижицкий объясняет это так: «это позволяло мне беспокоить тыл противника, сражавшегося одновременно на берегах реки Вислы» [93].
      Те, кто остался в поездах, занялись меновой торговлей с сельским населением. Когда крестьяне узнали, что в эшелонах есть поляки, они тут же побежали выторговывать что-нибудь у богатой армии. Таким образом, резервы военного комиссариата быстро истощались. Однако следует подчеркнуть, что большая часть этих припасов была разворована красноармейцами. Другие материалы поляки обменивали на продукты питания. Позже солдат пешком согнали в Красноярск, на т.н. «гауптвахту» [94].
      Следует суммировать все прямые и косвенные причины катастрофы 5-й дивизии: внутренние разногласия в армии, главным образом из-за т. н. пограничного района, споры между различными польскими общинами в Сибири, атмосфера политической неопределенности из-за смены власти в Сибири, отсутствие польского представительства в Межсоюзническом совете во Владивостоке, затягивание ухода Войска Польского из Сибири генералом Жаненом и адмиралом Колчаком, беспощадность генерала Янина, оставившего 5-ю дивизию в арьергарде, военные ошибки польского командования при эвакуации, деятельность агитаторов-коммунистов, беспощадность чехословаков в остановке польских эшелонов, упадок морального и боевого духа и общие сомнения в успехе эвакуации. Все это заставило поляков капитулировать [95].
      Стоит задаться вопросом, была бы судьба дивизии иной, если бы организационные и мобилизационные возможности в Сибири были должным образом использованы. Ведь предполагалось, что будут созданы две дивизии, которые будут самой значительной военной силой у союзников сразу после чехословаков. Чехи, сформировавшие антибольшевистский фронт на Урале, фактически диктовали условия. На них держалась власть белых в Сибири. Когда они ушли с фронта, он рухнул. Шольце-Сроковский считал, что «результат действий этих 3-х дивизий — Чешское государство в сегодняшних границах» (т.е. с 1918-1938 гг.), но не хотел фантазировать, какое влияние на польско-большевистскую войну и Уральский фронт оказало бы появление двух польских дивизий на Урале в 1918 году [96]. Ссылаясь на это рассуждение, он ясно указал свои причины, когда написал:
      главная причина заключалась в том, что некоторые группы [поляков] недооценивали необходимость формирования национальной армии в любой возможный момент, независимо от теоретических невозможностей и политических условий. Это было связано не с отсутствием патриотических чувств у этих масс, а с неоправданным страхом перед тем, что эта армия может быть использована в качестве орудия чужих интересов. Только когда стало ясно, что горстка легионов способна восстать против всей мощи Центральных держав, была оценена ценность обладания пусть даже самой малой, но собственной военной силой [97]. /50/
      92. М. Поз, поздн. Казимеж Гинтовт-Дзевалтовский, «Сибиряк», № 12 (4) 1936, стр. 76.
      93. К. Гижицкий, указ. соч., стр. 34. Поляков тогда называли «маленькими Лаврентиями», см. В. Михаловский, Завещание барона, Варшава, 1972 г., стр. 104.
      94. П. П. Тышка, op. соч., стр. 21.
      95. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 87.
      96. В. Шольце-Сроковский, Генезис Войска Польского в Сибири, «Сибиряк», № 9 (1) 1936 г., стр. 9.
      97. Там же, стр. 10.
      Капитан Мурри [Мюрэй], которого цитирует полковник Хлусевич в статье, озаглавленной В защиту чести воинов 5-й Сибирской дивизии, дает такую моральную оценку дивизии: «Красноярск и Клюквенная — черные пятна, свидетельствующие против всех, но не против поляков» [98]. Ян Роговский, с другой стороны, подчеркивает, что «Клюквенная была не позором, а несчастьем». Это важное утверждение, потому что в Сибири, которая была «краем мук и страданий», краем несчастливым для польского солдата, они могли сказать о себе, что «шли по старому следу наших отцов, шли по крови наших отцов на свободу». Многие из них не дошли до нее [99].
      В Харбине полковник Румша организовал польский комиссариат сборный пункт. Из числа уцелевших воинов он начал формировать новые отряды. Майор Хлусевич принял на себя командование штабом, 1-й батальон 1-го полка возглавил капитан Веробей, артиллерией командовал майор Юркевич, кавалерией — майор Езерский, а офицерским легионом — майор Диндорф-Анкович. Полковник Румша также отправился в Шанхай, куда прибыла направленная для польской армии в Сибири польская военная миссия в лице генерала Барановского и г-на Тарговского. Румша передал командование в руки генерала Барановского, который немедленно начал формировать штаб, начальником которого назначил подполковника Скоробогатого. В Красноярский лагерь также были отправлены эмиссары для информирования заключенных о прибытии миссии и планах эвакуации [100].
      С помощью французской миссии остатки 5-й дивизии получили из Англии старый корабль «Ярослав», использовавшийся для перевозки грузов или китайских рабочих. Раньше он принадлежал русскому «Добровольческому флоту», отсюда и его русское название. Он мог вместить не более 500 человек, но в него было загружено 1500 поляков. Корабль вошел в Дайрен и ушел с польскими солдатами 15 апреля 1920 г. в составе конвоя английских и японских военных кораблей. Поляков (в том числе гражданских) перевезли из Харбина в Дайрен на 4 эшелонах. В Харбине остался единственный сборный пункт для беженцев из Клюквенной и Красноярского лагеря [101]. По приглашению японских генералов 60 польских офицеров вместе с японскими офицерами посетили крепость Порт-Артур и Военный музей, а также участвовали в торжественном ужине с ее командиром генералом Хацибаном [102].
      Корабль был тесным, слишком маленьким для такого количества людей на нижней палубе. Духота, вызванная отсутствием вентиляции и плохими санитарными условиями, сопровождала поляков на протяжении всего пути. Каюты вообще не были обставлены. Вместо кроватей или нары были деревянные ящики, т.н. «гробы». Были последовательно посещены порты: Нагасаки, где предпринимались попытки наладить «вентиляцию», если это можно так назвать, но безуспешно; Гонконг, где китайские /51/
      98. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 19.
      99. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 92.
      100. Х. Багинский, указ. соч., стр. 587-588; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 47-48.
      101. Х. Багинский, указ. соч., стр. 588-589; П. Смолик, указ. соч., стр. 129, 134. К. Чапло, Исторический очерк истории V-й Сибирской, ее воссоздание в возрожденной Польше как Сибирской бригады и обстоятельства военной деятельности майора Яна Чапло и его смерти на 14 августа 1920 г., «Сибиряк», № 6(1) 1991 г., стр. 37. На этом корабле было развернуто польское знамя. Вероятно, это был первый польский «флаг», развевавшийся над волнами далекого океана. — см. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 48.
      102. Дж. Серочински, указ. соч., стр. 241; см. Х. Багинский, указ. соч., стр. 589.
      рабочие произвели необходимые доработки; затем двухдневная остановка в Сингапуре и 24-часовая остановка в Коломбо, Цейлон [103].
      3 мая в Гонконге отметили День Конституции. В храме прошла торжественная служба. Офицерский хор пел песни. Проповедь читал о. Тартыло, тот самый, который организовал комитет в Уфе и все это время служил военным капелланом. Праздник Богоматери Ченстоховской также отмечался очень торжественно, но уже на корабле, который был украшен фонарями белого и пурпурного цветов и, в том числе, польским флагом на мачте [104]. Во время поездки было получено телеграфное сообщение о захвате Киева польской армией, что также стало поводом для большого торжества [105].
      На […] корабле этой плавучей маленькой Польши происходило в основном то, что обычно бывает в Польше… Много ссор, много зависти, еще более нелепой гордыни, эгоизма и желания пользоваться только своей силой и якобы превосходством, которое, к тому же, явилось результатом […] совпадения, дающего силу определенным индивидам и власть над этим небольшим бродячим сообществом. Это сообщество сразу же разделилось [...] на четыре мира, совершенно чуждых и [...] даже враждебных друг другу, живущих каждый отдельной жизнью [...]. Этими четырьмя мирами были: штаб, серая толпа польских офицеров, «гражданская шайка» (!) с семьями и солдатский мир. Не было никого, кто мог бы примирить эти миры и создать «модус вивенди» [106].
      По словам П. Смолика, на корабле, на котором плыли поляки, было два мира — английские хозяева, т. е. корабельные офицеры, и солдаты 5-й дивизии, возвращавшиеся на родину. Здесь следует привести пример поведения англичан по отношению к полякам, неискушенным в морских путешествиях и жарких странах. При приближении к Адену пассажиров стал мучить высокий зной, и однажды англичане пропустили выдачу воды полякам. Из-за неосторожности польских командиров, не позаботившихся о снабжении водой или другими напитками, люди были вынуждены пользоваться английским буфетом, где корабельная администрация зарабатывала большие деньги на холодном пиве или виски с содовой, устанавливая очень высокие цены. Поляки, напротив, всегда стояли толпами в очереди, часто расплачиваясь последними деньгами за минутку освежения. В худшем положении оказались те пассажиры, которые не могли позволить себе такую «роскошь» [107].
      Генерал Барановский считался худшим злоумышленником из этого польского «мира», то есть, из штабных офицеров. Такие офицеры считали себя выше других благодаря своему званию, не имея никакого понимания других пассажиров корабля. Сами они занимали самые комфортабельные каюты на палубе корабля, а другим приходилось ютиться под палубой. Многие из них были холостяками и свободно пользовались для своих утех первым классом. Известна позорная история, когда польские офицеры пытались заставить женщин подписать заявления о том, что они удовлетворены условиями на борту, угрожая выбросить их в ближайшем порту в случае отказа [108].
      103. Смолик П., указ. соч., стр. 135-148.
      104. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 49-50.
      105. Х. Багинский, указ. соч., стр. 590.
      106. Смолик П., указ. соч., стр. 149.
      107. Там же, стр. 156-157.
      108. Там же, стр. 150.
      И в отношении кают, и питания на корабле существовала какая-то средневековая жестокая кастовая система, которая разделяла эту маленькую польскую общину на враждебные лагеря [109].
      Первый класс занимал уже описанный персонал, к которому относились на равных с хозяевами корабля — английскими офицерами. Второй класс занимала группа старших офицеров с семьями, а также несколько врачей, тоже с семьями. Третьим классом (если так можно назвать эти скудные условия) была офицерская коллегия для низших офицеров и членов их семей. Четвертый класс (!) составляли бывшие солдаты и женщины с детьми, не имевшие права ни на один из высших классов. Пятый класс (!!!) составляла так называемым «гражданская шайка», почти голодающая на протяжении всего пути [110].
      На корабле была организована школа для детей. Ею руководил профессора Здек, Голуб, Мазур и доктор Орловский. К сожалению, из-за плохих санитарных условий и плохого питания многие дети заболели. Многие из них погибли, особенно самые молодые. Наиболее опасной была корь, перешедшая в эпидемию, но все же положение удалось удержать под контролем. Была организована «медицинская служба» под руководством доктора Орловского. Во многом благодаря ему состояние здоровья пассажиров «Ярослава» после прибытия на родину было на удивление хорошим [111].
      Так же, как и в Сибири, на корабле поляков поддерживал мистер Конвис с YMCA:
      чрезвычайно услужливый и активный опекун и друг польского солдата. Этот человек умел выполнять свою гуманитарную миссию удивительно мягко и просто, при этом всегда оставаясь в тени […]. Только благодаря его услужливости почти тысяча польских солдат на корабле имели отличные сигареты, табак, консервированную сгущенку, шоколад, бумагу и карандаши за бесценок на протяжении всего тяжелого пути [...]. Он также служил […] переводчиком и посредником в переговорах […] [112].
      Находясь в Порт-Саиде, поляки узнали, что польско-большевистский фронт рушится под напором Советов, и офицеры немедленно пошли добровольцами на действительную службу в Войско Польское, чтобы иметь возможность сражаться за свою родину [113]. С этого момента путешествие по Средиземному морю, Гибралтару и Атлантике пошло быстрее. 23 июня «Ярослав» находился в порту Шернес в устье Темзы, откуда вышел через Датские проливы в Балтийское море [114].
      1 июля 1920 г. [115] в Гданьск прибыли 120 офицеров, 800 рядовых и горстка гражданских [116]. Вскоре из них был сформирован кадровый батальон
      109. Там же, стр. 151.
      110. Там же, стр. 151.
      111. Там же, стр. 157.
      112. Там же, стр. 158.
      113. Х. Багинский, op. соч., стр. 591.
      114. П. Смолик, op. соч., стр. 160.
      115. П. Смолик называет неправильную дату прибытия «Ярослава» в Гданьск — 11 июля 1920 г., см. П. Смолик, соч. соч., стр. 160.
      116. Норман Дэвис говорит про 10 000 солдат, вернувшихся под командованием полковника Румши, но из других источников видно, что это число не соответствует действительности, см. N. Davies, Белый Орел, Красная Звезда. Польско-советская война 1919-1920 гг., Краков 2000 г., стр. 38. Реальное число – это упомянутые 920 солдат. См.
      под командованием майора Яна Чапло и Офицерский легион майора Францишека Диндорф-Анковича [117]. За полгода до того в Польшу прибыл отряд из Мурманска, формально принадлежавший 5-й стрелковой дивизии, в составе 400 солдат и медведя Башки [118]. Сибиряков сильно разочаровал вид немецкого Данцига, с немецким языком и немецким флагом. Лишь известие о разрешении полковнику Румше сформировать Сибирскую бригаду на польской земле вызвало радость на лицах солдат [119].
      Новички были сгруппированы в Группу (она же Офицерская Легия) в Хелмно (батальон капитана Веробеи) в Померании, а мирных жителей отправили в Варшаву. Батальон вскоре отправился в районы проведения плебисцита в Вармии и Мазуре для защиты тамошнего населения. 12 июня в Группу прибыл полковник Румша, чтобы отдать приказ о создании бригады, основу которой должны были составить сибиряки. 1-й полк должен был быть сформирован в Торуни, 2-й полк — в Грудзёндзе, где также был организован штаб бригады с подполковником Скоробогатым-Якубовским, капитаном Прухницким, капитаном В. Кухаржевским и лейтенантом Рыбоцким [120].
      В конце июля к бригаде присоединились 500 добровольцев, «в основном студенты средних учебных заведений и различных организаций и объединений, таких как […] гребное общество из Калиша» [121]. Также присоединились поляки — американские граждане из армии генерала Галлера. Их тренировали без оружия и обмундирования, потому что бригада их не получила. Только после перевода в Скерневице 3 августа 1920 года ей выдали минимальное обмундирование и вооружение. 8 августа бригаду снова перебросили, на этот раз в Зегже, где она была включена в состав 5-й армии генерала Сикорского [122].
      Сибирская бригада, отправлявшаяся на фронт, была очень плохо вооружена. Она представляла собой трагическое зрелище, больше похожее на собрание случайных людей, и задачи, которые перед ней ставились, были непростыми. Совместно с 5-й армией она должна была нанести контрудар из Модлина на Новый Място и Насельск. Свой первый бой она провела 14 августа под Боркувом и Завадами. Плохо обученные добровольцы отступили под атаками большевиков, но после нескольких контратак поляки заставили советскую армию отступить. К сожалению, они заплатили за это потерей нескольких сотен бойцов! В конечном итоге бригада выполнила свою задачу, прорвав фронт на линии Варшава — Модлин [123].
      Сибиряки в Борковской битве дали первый бой на своей родине, они прошли многие тысячи километров через тайгу Сибири, Маньчжурию и океаны до
      М. Вжосек, Польские военные действия во время Первой мировой войны 1914-1918 гг., Варшава, 1990 г., стр. 457.
      117. К. Чапло, указ. соч., стр. 37.
      118. Э. Козловски, М. Вжосек, История польского оружия 1794-1939 гг., Варшава, 1984 г., стр. 498.
      119. Х. Багинский, указ. соч., стр. 591-592; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 51.
      120. Х. Багинский, указ. соч., стр. 592-593; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 53; Ю. Кулак, биография Уланского, «Сибиряк», № 5 (2) 1990 г., стр. 30.
      121. Х. Багинский, указ. соч., стр. 593.
      122. Х. Багинский, указ. соч., стр. 593-594; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 53-54; К. Чапло, указ. соч., стр. 37.
      123. Х. Багинский, указ. соч., стр. 594-595; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 54-55; Б. Скарадзинский, Польские годы 1919-1920, т. 2. Суд Божий 1920, Варшава 1995, стр. 234.
      отдайте дань кровью в защиту любимой и такой далекой родины. Добровольцы, призванные в полк за несколько дней до боя, даже стрелять не могли. Показывая пример, старый солдат бригады шел вперед, принимая всю тяжесть борьбы на себя, сражался и погиб. Волонтер с энтузиазмом, отвагой и самоотверженностью соревновался со старым сибирским солдатом [124].
      Следуя за противником, сибиряки использовали старый метод быстрого марша и частого беспокойства противника атаками. Следующие бои бригада вела под Прусяновцами, Щекоцинами и Чарноставом. В этих боях среди прочих погибли сибирские ветераны майор Вернер, майор Чапло, младший лейтенант Милковский. 19 августа 1-й полк достиг Макова. Бригаде приказано атаковать в направлении Пшасныша и Чорзеля, которые она захватила после боя 22 августа. Окруженная польской армией, 4-я советская армия атаковала укрепленные позиции бригады. После долгих боев советские войска разбили бригаду, но остатки 4-й армии были либо интернированы в Восточной Пруссии, либо разбиты 14-й и 15-й польскими дивизиями [125].
      Тех, кто погиб на поле боя, родственники увезли для захоронения по месту жительства, остальных похоронили в братской могиле на кладбище в Чекшине [126]. Бригада с потерями, достигающими 50% личного состава, была отведена в Зегже, куда прибыла 4 сентября. Многие солдаты получили кресты «Виртути Милитари» и «Крест Доблести» за большевистскую кампанию. После пополнения из демобилизованной прусской армии бригада снова отправилась на фронт в Граево, где присоединилась к армии, наступавшей на Гродно. Позже бригада была в резерве армии в районе Августовского канала, а позже в Гродно. После заключения мира она была выведена в Поморье, преобразована в дивизию и получила название «Сибирь» [127]. Боевые действия Сибирской бригады в битве под Варшавой были своеобразным катарсисом. «Блестящая победа 1920 года означала, что Сибирь навсегда перестала быть для нас страной ссылки — местом нищеты, нищеты, жестоких преследований» [128].
      Кроме «Ярослава» в Польшу прибыл второй корабль с выжившими бойцами 5-й дивизии и польскими беженцами из Сибири и Дальнего Востока — «Воронеж». Среди прочих, на нем был и Кароль Залески, соучредитель польского скаутского движения в Сибири. После капитуляции он пробрался через Никольск-Уссурийский во Владивосток, где из солдат, как и он, избежавших советского плена, был сформирован Владивостокский батальон 5-й дивизии. 19 июня 1920 г. он отплыл на японском пароходе «Нейсе Мару» в порт Цуруга, где был перегружен на старое русское судно «Воронеж», реквизированное англичанами у царского флота. 3 июля 1920 г. около полутысячи польских солдат с семьями и тысяча латышских солдат с семьями, также находившихся на «Воронеже», отправились в круиз домой. Он продолжался три месяца, и 29 сентября 1920 г. судно пришвартовалось в Гданьске [129].
      Здесь стоит привести слова Кароля Залески, которыми он прощался с латышами в Гданьске, и которые прекрасно выражают суть и подчеркивают ценность этого похода:
      124. К. Чапло, указ. соч., стр. 40.
      125. Х. Багинский, указ. соч., стр. 595-597.
      126. К. Чапло, указ. соч., стр. 41.
      127. Х. Багинский, указ. соч., стр. 597-598.
      128. А. Ануш, Роль сибиряка в польском обществе, «Сибиряк», № 1 (1) 1934 г., стр. 26.
      129. З. Лех, указ. соч., стр. 272.
      Латвийские братья! Пришло время нам попрощаться. Промысел Божий распорядился, чтобы мы вместе совершили этот долгий путь — этот путь, который был вожделенной мечтой для каждого из нас. Завершился путь, которого мы ждали годами, часто разбредаясь и скитаясь по огромной Российской империи. Наш поход от берегов Тихого океана к цели нашего путешествия к нашему Балтийскому морю навсегда останется самым дорогим воспоминанием для каждого из нас. Наши души сегодня горят радостью и энтузиазмом. Наши земли вышли из-под длительного ига рабства и дышат своей, независимой государственной жизнью [130].
      130. К. Залески, указ. соч., с. 272, 274.
      Zesłaniec. №52. 2012. С. 37-36: http://zeslaniec.pl/51/Bienias.pdf
    • Бьеняш Д. "Ледяной марш" 5-й Сибирской дивизии и обстоятельства возвращения ее солдат в Польшу на корабле "Ярослав" // Zesłaniec. №52. 2012. С. 37-36.
      Автор: Военкомуезд
      ДАМИАН БЬЕНЯШ
      «ЛЕДЯНОЙ МАРШ» 5-Й СИБИРСКОЙ ДИВИЗИИ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ВОЗВРАЩЕНИЯ ЕЕ СОЛДАТ В ПОЛЬШУ НА КОРАБЛЕ «ЯРОСЛАВ»
      В середине сентября 1919 года в Иркутске состоялась конференция союзников, на которой глава французской военной миссии генерал Пьер Жанен сообщил представителям войск, участвовавших в интервенции в Россию, что он назначен командующим операцией по эвакуации на Дальний Восток. Польская военная миссия была проинформирована об этом через месяц, т.е. в середине октября. Точная дата начала эвакуации не называлась, но уже тогда был определен порядок вывода войск. В первую очередь выводился Чехословацкий корпус, потом югославский полк, румынский легион, сербский полк и латышский батальоны, а в качестве арьергарда была назначена 1-я польская дивизия [1].
      Падение власти адмирала Колчака было результатом не только успехов Красной Армии, но и общего падения авторитета его диктатуры, превратившейся в царский деспотизм, а также продажного и самоуправного аппарата его администрации, занимавшейся откровенным бандитизмом. Тотализм военной силы привел к массовой эвакуации, а затем бегству колчаковцев и союзных войск [2]. Еще в первых числах ноября (!), когда адмирал Колчак уже бежал на восток, был организован парад польских войск и банкет польского командования. Трудно было найти более русофильской демонстрации холопства польских командиров по отношению к колчаковцам [4]. /37/
      1. Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-й Сибирской дивизии в свете исторической правды, «Сибиряк», № 13(1) 1937, стр. 3-4.
      2. В. Шольце-Сроковский, 5-я польская стрелковая дивизия в Сибири, [в:] А. Кучиньский, Сибирь. Четыреста лет польской диаспоры. Историко-культурная антология, Вроцлав-Варшава-Краков 1993, стр. 353; А. Остоя-Овсяны, Пути к независимости, Варшава, 1989, стр. 102-103; см. Донесение начальника польской военной миссии в Сибири майора Ярослава Окулича-Козарина в Министерство военных дел об угрозе разгрома армии адмирала Александра Колчака после ухода контрреволюционных чехословацких и польских воинских частей на восток — 4 ноября 1919, Омск. Документы и материалы по истории польско-советских отношений, изд. W. Gostyńska и др., т. II, Варшава, 1961, стр. 423-424.
      3. А. Колчак выехал из Омска только 13 ноября 1919 г., т. е. относительно поздно, см. Б. Хлусевич, В защиту чести воинов 5-й Сибирской дивизии, «Сибиряк», № 13 (1) 1937 г., стр. 13.
      4. Смолик П. Через земли и океаны. Приключения пленника в Азии во время Великой войны. Шесть лет на Дальнем Востоке, Варшава — Краков [1921], стр. 110.
      Неудачи армии Колчака создали очень волнительную ситуацию. Внутренние и внешние потрясения оставили свой след. Почувствовалось, что это печальное начало конца и предвестник гибели [5].
      Некоторые из поляков, особенно связанные с Сибирью, покидали под покровом ночи свои эшелоны, чтобы спастись от возможной катастрофы. Это была своего рода «подготовка» [6]. Для эвакуация поляки уже начали карательные экспедиции, в которых собиралось главным образом продовольствие и, прежде всего, подводы.
      Благодаря изобретательности и находчивости подчиненных, [Командование Войска Польского — Д.Б.] смогло к моменту эвакуации заполучить три броненосца [т.е. бронепоезда – Д.Б.], два санитарных поезда, несколько десятков локомотивов, несколько сотен грузовых вагонов, приспособленных к морозу и длительной транспортировке [7].
      Большую роль в этом сыграл полковник Казимеж Румша, который захватил 60 эшелонов и заранее приказал переоборудовать 3 эшелона в броненосцы «Познань», «Краков» и «Варшава» [8].
      Командование уже подготовило подробные планы эвакуации, которые включали последовательность движения транспортов, создание пунктов движения и расчет подачи вагонов, но этот проект не был принят генералом Пьером Жаненом [9]. В Польшу должны были вернуться не только солдаты, но и их семьи, сибирские ссыльные и бывшие польские повстанцы [10]. Однако по общему впечатлению, которое производила Войско Польское в конце лета 1919 г., никто в ней не был готов к эвакуации, и она сама не была подготовлена. Наоборот — казалось, солдатам жизнь в Новониколаевске очень нравилась [11].
      Начатая эвакуация союзных войск не привела к эвакуации польско-литовских войск. Два батальона 1-го полка и Литовский батальон, входящий в состав V-й стрелковой дивизии под командованием капитана В. Юзефа Веробея, отправили на станцию Черепаново, где они должны были прикрывать Новониколаевск с юга [12]. /38/
      5. П. П. Тышка, Из трагического опыта в 5-й Сибирской дивизии и в плену (1918-1921), «Сибиряк», № 12 (4), 1935, стр. 18-19.
      6. Подготовка к эвакуации велась дивизией самостоятельно вопреки приказу генерала Жанена; см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 14-15.
      7. В. Шольце-Сроковски, указ. соч., стр. 358. Полковник Ян Скоробогатый-Якубовский утверждал, что осенью 1919 г. дивизия не была готова к эвакуации из-за отсутствия подвижного состава, находившегося в руках чехов и колчаков, см. Я. Скоробогатый-Якубовский, указ. соч., стр. 4. Чехи забрали около 20 000 (!) вагонов и локомотивы, см. А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 103.
      8. Х. Багиньски, Войско Польское на Востоке 1914-1920 гг., Варшава, 1990 г., стр. 575; А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 108. Полковник Хлусевич утверждал, что у поляков было 57 поездов, см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 15.
      9. Х. Багинский, указ. соч. соч., стр. 573; А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 106.
      10. Й. Биркенмайер, Польская дивизия в сибирской тайге, Львов, 1934, стр. 31.
      11. П. Смолик, указ. соч., стр. 107.
      12. Ю. П. Вишневский, Отдельный литовский батальон им. Витольда Великого в 5-й польской стрелковой дивизии, [в:] У Балтийского моря. В кругу политики, экономики, национальных и социальных проблем XIX и XX веков: юбилейная книга, посвященная профессору Мечиславу Войцеховскому: сборник исследований под редакцией З. Карпуся, Ю. Клачкова, М. Волоса, Торунь, 2005 г., стр. 984-985.
      Тяжелое положение солдат и отсутствие сведений об эвакуации привели к обвинениям в адрес польского командования в том, что они бросили литовцев на произвол судьбы, что подогревалось советскими агитаторами [13]. Беспорядки на станции Черепаново привели к мятежу, в ходе которого часть литовских солдат-коммунистов [14] арестовала офицеров, забрала на санях продовольствие и оружие и бежала со всем пассивным к событиям составом батальона к большевистским партизанам. Там батальон и закончил свою жизнь. Солдат разоружили, некоторых зарубили шашками без суда и следствия, а по прибытии регулярных войск призвали в Красную Армию. Кого-то демобилизовали, потому что им было за 35 лет, а кого-то (в основном повстанцев из Черепанова) отправили на угольные шахты в качестве «рабочих отрядов». Большинство литовцев, сражавшихся в батальоне, вернулись в страну либо по суше через европейскую часть России, либо по морю через Маньчжурию и Владивосток, благодаря помощи литовской и польской военных миссий [15], а затем служили в польской армии. Печальный конец польско-литовского сотрудничества в Сибири трагической иронией завершился в Красноярске, где литовцы, служившие тогда в большевистском 412-м [16] батальоне внутренней службы, караулили в лагере военнопленных своих бывших сослуживцев и благотворителей поляков [17] из 5-й дивизии [18]. Поляки, напротив, великодушно прозывали их «героическим» термином «утекайтисы» [19].
      Кратко резюмируя историю Литовского батальона при 5-м пехотном полку, следует подчеркнуть, какое большое политическое, моральное и военное значение имело для литовцев создание собственной части, и как нуждались в этом поляки, желавшие укрепить свой авторитет среди союзных литовских сил. Их участие в обороне Транссибирской магистрали оказалось очень полезным. Жаль только, что все так печально закончилось. К причинам объединения поляков и литовцев, безусловно, следует добавить национально-исторические чувства. Доказательством этого было обращение с литовцами как с поляками во время призыва на военных пунктах. Ведь мы существовали несколько веков /39/
      13. Эти обвинения были ложными, см. Ю. П. Вишневский, указ. соч. там же, стр. 981.
      14. Тот факт, что повстанцы были коммунистами, также упоминается генералом Жаненом, см. А. Домашевский, Генерал Жанен о Сибирской дивизии, «Сибиряк», № 11 (3) 1936 г., стр. 38.
      15. Дела о литовской военной миссии во Владивостоке, а также о польской помощи литовцам: CAW, Войско Польское в Сибири, I.122.91.73; см. Ю. П. Вишневский, указ. соч., стр. 985.
      16. Р. Дыбоски утверждает, что это был 212-й батальон, см. Р. Дыбоски, Семь лет в России и Сибири 1915-1921, Варшава, 2007, стр. 141.
      17. Слово «благодетели» ни в коем случае не преувеличение — кроме поляков, никакая другая союзная армия: ни чехословацкая, ни французская, ни латышская, не была заинтересована в сотрудничестве с литовцами, и если бы не полковник Румша, их полк не был бы так хорошо оснащен. Литовцы многим были обязаны полякам; см. Ю. П. Вишневский, указ. соч., стр. 973, 981, 986.
      18. Ю. П. Вишневский, указ. соч., стр. 984-985; Й. Нея, Характеристики окружения 5-й польской стрелковой дивизии в Сибири, [в:] Сибирь в истории и культуре польского народа, под редакцией А. Кучинского, Вроцлав 1998, стр. 283.
      19. Р. Дыбоски, указ. соч., стр. 141.
      одна общая республика, и Литва считались неотъемлемой частью нового польского государства, восставшего из пепла, как феникс [20].
      Польская дивизия начала эвакуацию только 26 ноября и «следовала» в качестве арьергарда колчаковских и союзных войск [21]. В это время 3-й полк застрял в 400 километрах от Новониколаевска на станции Татарская, где был блокирован русскими эшелонами [22]. Та же задача прикрытия была возложена и на чехов, но они не выполнили соглашение, поэтому генерал Жанен возложил все бремя прикрытия отступления на поляков [23].
      К сожалению, мы знаем из истории многочисленные случаи, когда союзники ставили польское войско именно таким образом, а поляки по разным причинам не могли противостоять подобным требованиям [24].
      Когда поляки начали эвакуацию, союзные войска уже находились в Восточной Сибири, а национальные формирования (чешские, румынские, сербско-хорватские и латышские) направлялись туда же [25]. Первая организационная ошибка командования дивизии заключалась в том, что оно не отправило вперед солдатские семьи, чтобы они могли быстрее добраться до Дальнего Востока, а вторая – в том, что последние эшелоны не были заполнены кавалерией, которая в случае стычек или необходимой эвакуации, могла сесть на лошадей и быстро уйти. Отправление польских поездов осуществлялось в порядке очереди. Взаимные похищения вагонов были обычным явлением. То, что в вагонах ехали солдаты с семьями, снижало их боеспособность, а армейские обозы превращались в «вагоны беженцев», как их называли большевики [26]. Добывать все приходилось каждому самостоятельно, начиная с обычных досок и заканчивая различным необходимым оборудованием [27]. Выслать вперед вооружение, обмундирование и продовольственные склады не представлялось возможным, ввиду противодействия со стороны русского командования. Единственным эшелоном, отправленным впереди остальных, был санитарный поезд № 9 с ранеными и больными [28]. Тем, что семьи солдат не были отправлены вперед, дивизии обязан полковнику Валериану Чуме, согласившемуся на просьбу женщин не разлучать их с мужьями [29].
      Здесь следует кратко охарактеризовать положение женщин в 5-й Сибирской дивизии. Кроме настоящих супруг, в вагонах жили разные женщины, солдатские «жены». У каждой из них был «свой мужчина» и один не имел права «подбирать» «жену» другого, а если хотел ее обменять, то мог пойти на вокзал, где «был большой выбор». Среди прочего, такие жены занимались стиркой, штопкой, мытьем котелков и посуды. Одних больше любили за заботу о всех обитателях вагона и трудолюбие, других меньше за лень. Бывало, что за лень или измену быстро выбрасывали на мороз. Ведь на /40/
      20. См. Ю. П. Вишневский, указ. соч., стр. 977, 986.
      21. Комментарий генерала Жанена к решению см. Р. Дыбоски, указ. соч., стр. 152; Я. Скоробогатый-Якубовский, указ. соч., стр. 4.
      22. Там же, стр. 5.
      23. П. П. Тышка, указ. соч., стр. 19.
      24. А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 106.
      25. В. Шольце-Сроковски, указ. соч., стр. 357.
      26. Р. Дыбоски, указ. соч., стр. 152.
      27. П. Смолик, указ. соч., стр. 111.
      28. Но и у него были большие проблемы с проездом по Транссибирской магистрали, см. В. Шольце-Сроковски, указ. соч., стр. 358; см. Х. Багински, указ. соч., стр. 574; Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-го Сибирского…, указ. соч., стр. 5.
      29. С. Богданович, Охотник, Варшава, 2006 г., стр. 64.
      станции всегда можно было сразу выбрать другую. Каждая женщина должна была хранить верность своему «мужу», оплачивая пребывание в обозе и солдатское питание дарами своей природы, которыми солдаты пользовались всякий раз, когда у них выдавалась свободная минута [30].
      Аналогично вели себя и жены русских офицеров, с той разницей, что они достались чешским офицерам. Отдельной категорией женщин были так называемые «мешочницы». Они пользовались тем, что в одних городах был избыток определенного товара, а в других его недостаток, что приводило к большой разнице в цене. Такие женщины зарабатывали деньги, перевозя их в воинских эшелонах, особенно в тех, которые были в свободном доступе для солдат [31].
      Говоря о женах и «женах», можно привести анекдот про некую жену штурмовика, т.е. члена штурмового батальона, периода эвакуации. Она была одной из немногих женщин, которым разрешалось ездить верхом вместе с мужем. Судьба сделала ее единственной дамой в купе, поэтому она вызывала большой интерес у окружающих. Все они могли шпионить за ней, пока она переодевалась, но это не было для нее проблемой.
      Был только один бой. Ее муж как-то ночью дежурил у локомотива, о чем она не знала, потому что спала. Когда он вернулся утром, она очень удивилась, что его не было всю ночь. Последний поднял шумиху, желая узнать, какой негодяй заменил его. Он чуть не подрался с ближайшими соседями, но ничего не выяснил, и дело заглохло [32].
      Польская дивизия со всем своим снаряжением, сопровождающими гражданскими лицами и их имуществом в итоге заняла 70 эшелонов и следовала за огромным числом составов из 250 эшелонов, большей частью принадлежавших чехословакам [33]. Чтобы перевезти такое большое количество техники и людей (а также лошадей, которых было около 400 00 [34]), уже в августе польское министерство иностранных дел через дипломатическое представительство в Париже хотело начать переговоры с союзниками — Японией и США, чтобы получить корабли соответствующего водоизмещения для перевозки V-й дивизии [35]. В связи с трудностями, вызванными дороговизной транспорта, подчинением польских войск французской миссии, сосредоточившей все военные вопросы у генерала Жанена, деятельностью Коалиционного совета, принимавшего решение о тоннаже кораблей, даже в октябре 1919 г. переговоры ни с одной из этих стран не были инициированы [36]. /41/
      30. Там же, стр. 11-14.
      31. Там же, стр. 17-18.
      32. Там же, стр. 71-72.
      33. Ж. Серочински, Войско польское во Франции. История войск генерала Галлера в изгнании, Варшава, 1929 г., стр. 237. Б. Хлусевич утверждает, что 57 польских эшелонов были перемешаны примерно с 200 колчаковскими между Новониколаевском и станцией Тайга. Позже это число увеличилось примерно до 300 между обеими станциями; см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 15.
      34. А. Домашевский, соч. соч., стр. 40.
      35. Письмо заместителя министра иностранных дел Вл. Скшинского в польскую миссию в Париже по поводу эвакуации контрреволюционных польских войск, воевавших против Советской власти, из Сибири — 14 июля 1919, Варшава. См.: Документы и материалы…, изд. В. Гостыньска и др., т. 2, стр. 329-330.
      36. Письмо польской миссии в Париже в Министерство иностранных дел о положении контрреволюционных польских войск в Сибири — 8 октября 1919 г., Париж. См.: Документы и материалы…, изд. В. Гостыньска и др., т. 2, стр. 394-396.
      Боевой порядок Войска Польского был сформирован так: впереди шел бронепоезд «Варшава», затем несколько вооруженных эшелонов, хозяйственных и интендантских поездов, где-то посередине бронепоезд «Краков», а в конце эшелоны с 1-м и 3-м боевыми батальонами 1-го полка, штурмовым батальоном, артиллерийской батареей и бронепоездом «Познань». Всем арьергардом командовал капитан Веробай [37].
      С самого начала передвигаться по Транссибирской магистрали было очень сложно. Путь был переполнен невообразимым количеством поездов. Положение в Сибири было взрывоопасно. Частые «технические проблемы» чехов задерживали дорогу. На станциях было так много вагонов и паровозов, что маневрировать было невозможно. Перед семафорами образовались пробки в несколько десятков километров. Локомотивы замерзали, их топили дровами из-за отсутствия угля, что подрывало их техническое состояние. Не было воды, которую приходилось добывать из растаявшего снега. Переключатели часто «ломались», что считалось явно не случайным. Не было технической и железнодорожной службы, которые приходилось заменять инженерной бригаде, но ее было недостаточно. Кроме того, были разногласия между польскими и российскими или чешскими властями, как, например, стрельба на станции Мариинска [38].
      Чехи отдали железнодорожную ветку полякам со средней скоростью 20 км/сутки, тогда как Красная Армия вместе с партизанскими частями и дезертировавшими колчаковскими соединениями продвигалась со скоростью до 40 км/сутки. Результатом этого должны были рано или поздно стать столкновение с подошедшими большевистскими войсками [39].
      Мы ужасно растянулись. На путях, нсколько хватало глаз, была выстроена шеренга наших эшелонов, все как один ожидавших свободной дороги. Вид был довольно живописен: заснеженные вагоны, а на крышах, тормозах и где только можно — были набиты дрова. Развешанное женское и детское белье показывало, в каких вагонах находятся семьи [40].
      На каждой станции воровали провизию, оружие и все, что можно было украсть. Ничто не презиралось. Никто не спрашивал, где его товарищи это взяли, просто все вместе использовали добычу. Говорили, что чем больше гранат будет доставлено в Польшу, тем лучше будет вооружена польская армия. Поляки объясняли друг другу, что лучше украсть то и это, чем если это достанется большевикам. На каждой станции целые группы солдат отправлялись на грабежи [41].
      Насколько медленно шла новониколаевская эвакуация, хорошо иллюстрирует тот факт, что последние поезда еще не вышли из города, а первые эшелоны Войска Польского уже достигли узловой станции Тайга! Поляки часто захватывали железнодорожные станции силой, против воли русских командиров. Ими управляли бойцы инженерно-саперного батальона, в первую очередь железнодорожной роты [42]. Согласно указаниям генерала Жанена, V-я стрелковая дивизия должна была защищать /42/
      37. Х. Багинский, указ. соч., стр. 577.
      38. В. Шольце-Сроковски, указ. соч., стр. 358; Р. Дыбоски, соч. соч., стр. 152-153; П.П. Тышка, указ. соч., стр. 19.
      39. Х. Багинский, указ. соч., стр. 576; описание эвакуации дивизии и ее технических проблем, см. Дж. Биркенмайер, указ. соч., стр. 33.
      40. С. Богданович, указ. соч., стр. 71.
      41. Там же, стр. 74-75.
      42. Х. Багинский, указ. соч., стр. 577.
      железную дорогу между станциями Новониколаевск и Тайга, а также обеспечивать работу Анжерской и Судженской шахт [43].
      Последние польские эшелоны вышли из Новониколаевска лишь 9 декабря 1919 года, предварительно подавив пробольшевистское восстание колчаковских полков [44].
      Вся Польша — из трех частей — в нищете, но вместе. […] Легионы в Сибири — 5-я Сибирская дивизия. Старая Польша — как до раздела, три части слились в одну. Судьба-злодейка разлучила Польшу, сожгла ее в горниле страдания, [...] но судьба же воссоздала ее [...] в хаосе, в снегах, снова в нищете, голоде [...]. Серые шинели легионеров 5-й дивизии возвращаются [...] по белым дорогам мучений [45].
      Замерзали целые поезда, а их экипажи не только от страха попасть в руках красных, но и перед призраком смерти от голода и мороза, отчаявшихся из-за своего положения, утрачивали человеческие чувства. Руководствуясь лишь инстинктом самосохранения, они были легко способны на жестокость ради спасения собственную жизнь. Нормальным явлением были целые кровавые бои за паровозы и место в вагонах [46].
      Все без сомнения обвиняли во всем этом в первую очередь чехом с их эгоизмом и произволом [47].
      Не будет преувеличением сказать, что пропитаны русской кровью были каждый фунт кофе, каждый кусок хлеба и каждый товар, вывезенный из Сибири в Чехию [48].
      Положение становилось все более и более тяжелым. На плечи дивизии легло двойное бремя: оборона от большевиков и спасение паровозов от замерзания. Холод парализовывал движение. Не намазав лицо, уши и руки соленым салом, нельзя было выйти из вагона. Это никого не смущало. За топливо для локомотивов боролись все, не смотря на сон, еду, отдых и безопасность [49].
      Когда поезд двигался по свободному месту под гору, он сталкивался с предыдущим поездом и разбивал ему 3 или 4 вагона. Если там давили людей, то их бросали в снег. Все более слабый локомотив требовал сокращать состав поезд. Так, с насыпи около 30 крестьян уронили подводу, и она перевернулась, кувыркаясь под причитания женщин, бросивших свои пожитки. Поскольку эта армия ехала с семьями и имуществом, она не могла сопротивляться. День и ночь мимо поездов скользили сани беженцев, но, как и конница, они доходили только до Иркутска, если только не умирали от тифа [50].
      Принимая активное участие в сборе «топлива», нужно было следить за тем, чтобы не ушел собственный эшелон. Один из таких опасных случаев описал офицер-интендант Павел Тышка: /43/
      43. А. Домашевский, соч. соч., стр. 40.
      44. Й. Скоробогатый-Якубовский, указ. соч., стр. 5.
      45. В. Гжмелевска, Вильнюс на сибирской тропе, «Сибиряк», № 7 (3) 1935, стр. 27-28.
      46. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 14.
      47. А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 107-108.
      48. Ю.В. Войстомский, О польском Сибирском легионе — статьи, Варшава 1937 г., стр. 63 [из:] А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 108.
      49. П.П. Тышка, указ. соч., стр. 19.
      50. А. Масиеса, покойный проф. Михал Станиславский, инженер, «Сибиряк», № 14 (1-2) 1938, стр. 67.
      По необходимости наш поезд встал на мост, предназначенный исключительно для проезда одиночного поезда, без ограждений, как и почти все сибирские мосты. Он был настолько узок, что было трудно перебраться на другую сторону и приходилось держаться за выступающие части вагонов. Мне, как дежурному эшелона, [...] пришлось искать топливо. Пришлось перейти мост. Находясь уже посреди моста [...], я услышал паровозный гудок. […] Поезд тронулся. Меня охватил испуг. Я отпустил железную дверь и во всеоружии, с парой ручных гранат за поясом, инстинктивно схватился за единственную свободную обледенелую доску. Подо мной зияла пропасть […]. Я проверил свою совесть, мысленно попрощался с семьей и помолился, чтобы поезд остановился. Но скорость только нарастала. Я видел, как приближалась американская лора. Мои глаза затуманились, я почувствовал сильный удар в бок и холод снега, в который я упал. Я был уже на другой стороне моста [51].
      Как оказалось, поезду Павла Тышки было приказано уступить место эшелону командира дивизии — полковника К. Румши.
      Среди многих мирных жителей, эвакуировавшихся вместе с дивизией, стоит упомянуть Адольфа Экеша, которого на короткое время завербовал в Войско Польское Владислав Овоц в Елабуге [52]. Он переехал в Новониколаевск, где снял квартиру. Дни он проводил в дивизии, а ночи дома. Там он пробыл недолго, так как его бывший партнер по заводу «Молния», которым он владел, инженер Каплан убедил польское командование, что Экеш будет более полезен как производитель важных для армии гальванических элементов, чем как рядовой солдат. Экеша направили в Томск, где был основан завод «Электрод», на котором работало 200 человек [53].
      В декабре 1919 года, когда большевистские войска стали подходить к Томску, завод был эвакуирован, а за ним последовали эшелоны 5-й дивизии. Одна машина предназначалась для оборудования, другая для сотрудников. К сожалению, завод постигла та же участь, что и дивизию под Клюквенной. Семья Экешов попала в плен. Она вернулась в Томск, где ей предложили перезапустить «Электроду». Предложение действовало недолго, потому что большевики не любили находчивого капиталиста. Осенью 1920 года Экеши начали возвращаться домой. С помощью транспорта в Финляндию, затем на корабле в Щецин, поездом в Ченстохову и далее в свой родной город Львов, они вернулись как раз к Рождеству [54].
      12 декабря 1919 года из Новониколаевска вышли последние арьергардные эшелоны с полковником Румшей, который приказал разрушить мост через р. Обь, как только ее перейдут польские части. Этот приказ не был выполнен из-за протеста русских, желавших сохранить свои войска в тылу врага [55].
      Когда в декабре 1919 года полковник Румша прибыл в Тайгу, он приказал польским солдатам взять станцию под контроль, несмотря на угрозы Колчаковского генерала Пепеляева, эвакуировавшего в это время свою армию из Томска. После этого через город шли только польские поезда, пока арьергард не прошел дальше. Однако это мало помогло, так как почти одни пути остались забиты /44/
      51. П. П. Тышка, указ. соч., стр. 19-20.
      52. З. Лех, Сибирь пахнет Польшей, Варшава 2002, стр. 275-277. О том же самом писал автор цитируемой книги, в статье, опубликованной в «Жизнь Варшавы» (№ 10, 1988 г.), под названием «Неизвестная судьба поляков. Сибирский странник».
      53. Там же, стр. 278.
      54. Там же, стр. 278-280.
      55. А. Домашевский, указ. соч., стр. 40-41.
      ожидавшими отправления русскими эшелонами, а чехи, еще не покинувшие станцию, заблокировали остальные. В результате произошли стычки между подразделениями капитана Веробея на более ранних станциях: Тутальской 19 декабря (где арьергард был атакован регулярной советской 5-й армией) и Литвиново 20 декабря, а также на мосту через Обь, который продержался более трех суток. Атаки большевиков отражались ручными гранатами и огнем из «Познани» [56].
      В непрерывных боях днем и ночью отступали польские части арьергарда. Убежденность в том, что они прикрывали грудью своих братьев и тысячи польских семей в передовых эшелонах, придавала им стойкости, несмотря на декабрьские морозные сибирские ночи [57].
      Еще до того, как арьергард достиг Тайги, он был ослаблен из-за разрушения бронепоезда большевистской артиллерией, которая также повреждила его орудия. В результате дивизия потеряла несколько поездов, следующих за «Познанью». Итоги оказались плачевными, так как солдатам, которые постоянно сражались, негде было отдохнуть, а бои происходили на сорокаградусном морозе [58].
      Обстоятельства гибели бронепоезда были довольно интересными. Когда поезд остановился на станции Тутальская, солдаты Залевский и Томашевский использовали телефон, подключив его к кабелю, свисающему над путями. Неожиданно они включились в сеть Советов и, выдав себя за партизан-большевиков, узнали об окружении противника и готовящемся нападении на станцию Тайга. Сигналом к нападению должны были стать горящие вагоны. Следующей ночью бронепоезд был неожиданно обстрелян и атакован. Хотя трое поляков, в том числе Томашевский, потерявший в бою глаз, сумел подобраться к башне и отразить атаку на орудие гранатами, но воспользоваться им не удалось. Сделав всего один выстрел, она так и не заработала снова из-за повреждения ее большевистским огнем. Штурм был окончательно отбит уже с помощью пулеметов и подоспевшего взвода пехоты [59].
      На следующий день командир «Познани» лейтенант Чарнецкий приказал покинуть поезд и отправиться к находившемуся неподалеку брошенному бронепоезду колчаковцев. Томашевский был отправлен в Тайгу, чтобы сообщить майору Вернеру о планируемом нападении на станцию. На нем в то время находился еще один польский бронепоезд «Варшава». К сожалению, когда он приехал, вагоны уже горели, а штурм начат. В ходе боя Томашевскому удалось вынести тяжело раненного в ногу лейтенанта Чарнецкого с поля боя и отойти от станции на одном из поездов [60].
      Тем временем войска капитана Веробея и капитана Дояна, при постоянных боях, вошли пешком на станцию, где под командованием майора Вернера уже шел бой против большевиков. Запруженная военными транспортами и лишенная воды из-за разрушения водонапорной башни сбежавшими железнодорожниками, станция была не подходящим местом для остановки или обороны [61]. /45/
      56. Х. Багинский, указ. соч., стр. 578; Я. Скоробогатый-Якубовский, соч. соч., стр. 5; Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 15.
      57. Ю. Роговский, История Войска Польского в Сибири, Познань, 1927 г., стр. 42.
      58. Х. Багинский, указ. соч., стр. 578-579.
      59. В. Томашевский, На линкоре «Познань», «Сибиряк», № 8 (4) 1935 г., стр. 55-56.
      60. Там же, стр. 56-57.
      61. Х. Багинский, указ. соч., стр. 578-579; Дж. Роговский, соч. соч., стр. 42; Ю. Скоробогатый Якубовский, Тени товарищей по оружию под Тайгой, «Сибиряк», № 8 (4) 1935, стр. 53-54; Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 15-16.
      Битва при Тайге 23 декабря 1919 года стала самым крупным и кровопролитным сражением 5-й дивизии в Сибири. Массовые атаки большевиков долгое время отражались пулеметным огнем. Ситуация была безнадежной, пока не была развернута батарея и не был захвачен бронепоезд «Забияка», названный «Познань II» в честь дезертировавших колчаковцев, на котором они и пробирались. Огонь из всех орудий был направлен на наступающие части Красной Армии, а после отхода за станцию развернут боевой порядок. Именно тогда были нанесены наибольшие потери противнику, который надолго перестал беспокоить поляков. Позднее арьергард пешком отступил на станцию Андженка в 30 верстах от Тайги. С этого момента большевики занимали последующие станции только тогда, когда поляки уходили с них [62]. «Еще бы одна такая Тайга, — говорили они, — и мы пошли бы обратно за Иртыш» [63]! Польские потери составили более 100 убитых и несколько сотен раненых [64].
      Битва за Тайгу стала последним боевым эпизодом 5-й Сибирской дивизии и после кровопролитного боя ее бойцы в последний раз собрались в свои боевые «эшелоны» за Рождественским ужином [65].
      Однако не все из них были спокойны. Отдельные эшелоны отбивали атаки противника, несмотря на окончание боя. «Никто не вспомнил про Сочельник» [66]. Кадровый батальон встретил Рождество иначе. Пока арьергард проливал кровь под Тайгой, его бойцы оставались спокойными и невредимыми в своем недогретом эшелоне на станции Итат. Укомплектованный и охраняемый боевыми постами, он оказался счастливой гаванью, минуткой передышки во время святок. К сожалению, немногие поляки смогли провести следующее Рождество на родине. Большинство из них затем пострадало в советских тюрьмах [67].
      Между тем положение польских эшелонов не улучшалось. Остановки на каждой станции, вызванные эвакуацией чехов, нехватка угля для локомотивов, мороз и истощение людей, как солдат, так и гражданских — женщин и детей, постоянная работа по рубке мерзлых дров и тасканию ведер снега, свидетельствовали о надвигающейся катастрофе [68].
      В конце декабря 1919 г. польские транспорты прибыли в Красноярск. В это время в нем уже было у власти новое эсеровское правительство. 24 декабря полковник Чума издал им воззвание, в котором пояснял, что Войско Польское нейтрально по отношению к внутренним делам России, стремится только к эвакуации на Дальний Восток и сражается с большевиками только для самообороны. Багинский утверждает, что: /46/
      62. Х. Багинский, op. соч., стр. 579; Дж. Биркенмайер, указ. соч., стр. 33-34; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 41-43; Ю. Скоробогатый-Якубовский, Тени сопровождают..., стр. 54; А. Остоя-Овсяны, указ. соч., стр. 110.
      63. Й. Биркенмайер, указ. соч., стр. 34.
      64. Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-й Сиберийской…, стр. 6. Полковник Хлусевич приводит гораздо большие потери: 200 чел., а по советским 2000; см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 16.
      65. Ю. Скоробогатый-Якубовский, Тени сопровождают…, стр. 55.
      66. В «Сибиряке» от 1936 г. имеется рассказ под заголовком «Он умер при восходе Вифлеемской звезды» о мемуарах, опубликованных в журнале «Нация и армия» (Варшава, № 36-37 от 27 декабря 1936 г.). В этой информации цитируется фрагмент этих «воспоминаний», в которых Алексей Коваленко говорит и рассказывает о погибшем солдате. Он автор слов «Никто не вспомнил про Сочельник», но я не знаю, кто автор воспоминаний или автор этой информации, так как это не указано.
      67. А. Конопка, Солдатская звезда в Сибири, «Сибиряк», № 3 (3) 1989 г., стр. 8-9.
      68. Х. Багинский, op. соч., стр. 580; Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 16-17.
      [...] солдаты, уставшие от постоянных боев [...], успокаивающе действовали на солдат, считая, что бой окончен, что большевики [...] позволят им беспрепятственно двигаться дальше [69].
      Эшелоны 5-й дивизии ждали под Красноярском 3 дня, прежде чем войти в город[70]. Коммунистическая агитация в дивизии усилилась после получения известия о том, что польско-большевистская война «закончена». Все чаще повторялось, что благодаря миру поляки быстрее вернутся через Запад, т.е. через Европейскую Россию, чем через Восток, т.е. через Владивосток [71].
      Польский солдат […] окончательно усомнился в необходимости и благополучном исходе своих боев и лишений. Перед ним были огромные, многотысячные версты пространства, через которые вела единственная искупительная тропа — занятая беспощадным и сильным врагом — чехом. Сзади и вокруг был враг-большевик, [...] была вся огромная Советская Россия. Так что выбора не было [...] Если бы [...] с ним не было жены, [...] матери, [...], старого отца и т. д., он мог бы даже не подумать об этом, он бы вышел из теплого фургона и направился со штыком в руке на восток и на родину... Но он был прикован к фургону своей семьей, а также офицером, который не смог призвать смело вперед за собой солдата, потому что сам трепетал за судьбу своей матери или жены... [72].
      Таково было положение польской дивизии. При подходе к городу регулярной советской армии эсеровские войска разобрали пути перед станциями Мимино и Бугач, находившимися перед городом, и потребовали разоружения заблокированных таким образом 8 поездов, в которых располагался арьергард 5-я дивизии. После ожесточенного, но непродолжительного боя часть бойцов и членов их семей сдались в плен, а остальные, прорвав окружение и Красноярск, уведомили командование о потере эшелонов. Полковник Румша хотел в отместку разбомбить Красноярск и мост на Енисее, но от этого намерения отказались, чтобы спасти оставшиеся поезда [73].
      В окончательном изнеможении дивизия остановилась 7 января 1920 года перед станцией Клюквенная, где чехословаки заморозили 2 латышских эшелона, а на станции стояло еще 19 эшелонов поляков и сербов, так что поляки не могли прорваться [74].
      Создается впечатление, что чехи предопределили истребление польских войск, чтобы спасти себя и свое имущество, и что главной причиной поражения поляков была чешская неискренность [75]. /47/
      69. Х. Багинский, указ. соч., стр. 580-581.
      70. См.: Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-го Сибирского..., стр. 6.
      71. Х. Багинский, указ. соч., стр. 581.
      72. Смолик П., op. соч., стр. 115.
      73. Х. Багинский, указ. соч., стр. 581-582; Дж. Роговский, соч. соч., стр. 44; Ю. Скоробогатый Якубовский, Капитуляция 5-го Сибирского..., стр. 6; Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 17.
      74. Дж. Серочински, указ. соч., стр. 240. Вероломное разоружение 5-й дивизии упоминается Симоноловичем, см. К. Симонолович, Маньчжурский мираж, Варшава, 1932 г., стр. 196. Об издании без сантиментов и замороженных эшелонов см.: Р. Дыбоски, указ соч., стр. 136, 154. Багинский пишет о 19 чешских и латвийских поездах, ср. Х. Багинский, указ. соч., стр. 582. Роговский пишет один раз о 17 поездах, один раз о 19 чешских и сербских поездах, см. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 44, 84; аналогичная информация предоставлена Хлусевич, см. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 17-18.
      75. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 43.
      Ввиду вышеизложенного командование решило послать телеграммы генералу Янину и генералу Сырови, чешскому командующему. Они предложили чехам пропустить не менее пяти эшелонов с семьями, больными и ранеными, потому что только в этом случае 5-я дивизия могла продолжать выполнять свой долг арьергарда [76]. Чехословацкая реакция была почти немедленной, но трагичной. Генерал Сырови отказался пропускать эшелоны, заявив, что положение дивизии не опасно. Полковник Румша отозвался о телеграмме отрицательно, хотя ее поддержали представители союзных стран, ехавшие с командованием 5-й дивизии, — французский полковник Любиньяк, английский капитан Мюрэй и консул США мистер Рэй [77].
      Полковник Чума решил отправиться на восток. Солдаты должны были идти пешком, а женщины, дети, боеприпасы и припасы — в санях. 10 января — в день отъезда — все были готовы, в том числе штурмовой батальон, 1-й полк, кавалерийские эскадроны и батареи. Однако реакция генерала Сырового и волнение некоторых солдат и офицеров, не решавшихся идти в поход и опасавшихся за жизнь своих семей, заставили командование направить делегацию в Красную Армию. Предстояло обсудить условия капитуляции [78]. Учитывая критическое положение дивизии, солдаты спокойно приняли возможность советского плена, обескураженные трудностями эвакуации через Восток и подстрекаемые большевистскими агитаторами к скорейшему возвращению в страну [79]. 10 января полковник Чума отдал приказ о капитуляции:
      не имея возможности продвинуться дальше на восток, я начал переговоры с военными представителями и комиссаром Советской России, чтобы обеспечить наилучшие условия жизни для нашей армии и отдельных ее членов. [условия капитуляции - Д.Б.] 1. Вооруженные Силы Польши, сложив оружие, теми же транспортами отправляются обратно в Красноярск; 2. гарантируется личная неприкосновенность членов Войска Польского; 3. продовольствия в эшелонах оставляется на 15 дней; 4. обеспечивается неприкосновенность частной собственности; 5. Более подробные условия будут сообщены после согласования с Красноярским главкомом. [80]
      Советы, конечно, не выполнили эти условия. Солдат и офицеров либо сажали в лагеря, либо отправляли на каторгу, а женщин и детей просто выбрасывали на красноярские мостовые.
      Полковник Чума решил остаться со своими солдатами в советском плену, несмотря на то, что его уговорили бежать и была такая возможность [81]. Генерал Янин считал, что Войско Польское перешло на сторону большевиков «при обстоятельствах [...] необъяснимых», утверждая, что это было результатом медленной организации эвакуации командованием Войска Польского, «убеждая, что, поговорив с большевиками, можно будет попасть на запад» и что польская часть состояла из непроверенных людей с разными политическими /48/
      76. Х. Багинский, указ. соч., стр. 582-584.
      77. Дж. Серочински, указ. соч., стр. 239.
      78. Х. Багинский, указ. соч., стр. 584-585; Ю. Скоробогатый-Якубовский, Капитуляция 5-й Сибирской..., стр. 7; Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 18.
      79. Р. Дыбоски, указ. соч., стр. 141-142, 154-155.
      80. Х. Багинский, op. соч., стр. 585-586; П. Смолик, соч. соч., стр. 117-118.
      81. А. Стемпора, Чума Валериан, [в:] Энциклопедия белых пятен, под редакцией А. Винярчика, т. IV, Радом, 2000 г., стр. 205.
      взглядами. Кроме того, он упоминает о недостатке угля и паровозов, а также о большом количестве эшелонов по отношению к численности войск [82].
      Полковник Хлусевич категорически отвергает обвинения в адрес польских командиров. Он утверждает, что Верховное командование прекрасно знало о плохом состоянии войск русского фронта и подготовило план эвакуации, представленный генералу Жанену уже в июне 1919 г. [!], но из-за дороговизны содержания армии в Маньчжурии, где в валюте были только доллары, иены и царские рубли, он был отвергнут. Кроме того, «много времени было потеряно на переговоры с генералом Яниным, который в итоге не утвердил план», а вместо этого отдал приказ подавить большевистские восстания в городах Камень и Урман, а также Кулундских степях [83].
      Сожаление о понесенных потерях, невозможность использовать преимущества польских солдат, невыполнение миссии и отчаяние после невыполнения обещания вернуться в страну с оружием в руках, а также общее убеждение в том, что сроки соглашения не будет выполнены (так и произошло) привели к тому, что многие поляки покончили с собой [84]. Символичной была ситуация, когда после сдачи один из солдат не выдержал и попытался покончить жизнь самоубийством. Его друг, который был разведчиком, взял у него из рук револьвер и сказал, чтобы он не беспокоился, потому что ничего не произошло, что это всего лишь одна неудача, которая не исключает того факта, что Польша уже возродилась [85]. Следует помнить, что под Клюквенной также был захвачен Советами «цвет польской молодежи — разведчики», как писала годы спустя Зофия Лех [86].
      После капитуляции был сформирован ряд мелких частей из добровольцев, в основном солдаты 1-го полка, артиллеристы и кавалеристы. Среди них были больные полковник Румша, майор Диндорф-Анкович и капитан Веробай. Эти отряды прорвались на восток в Иркутск, затем в Харбин и Владивосток. Всего они составляли около 1800 человек [87]. Часть солдат спряталась в сибирских лесах, чтобы продолжить борьбу с большевиками, или прорваться в Польшу, или (просто) выжить. Среди них были, например, Влодзимеж Шольц-Сроковский [88] и Казимеж Фальковский [89]. Майор Вернер и капитан Дояны, притворяясь большевиками, пробрались через Россию на запад и достигли Польши, где присоединились к Войску Польскому [90].
      Вторым путем, которым шли поляки, была Монголия. Это направление выбрали Валериан Куликовский из инженерного батальона [91], Казимеж Гинтовт-Дзевалтовский, вице-президент Польского военного комитета, оставшийся после капитуляции в Сибири заниматься общественной деятельностью среди соотечественников, а когда /49/
      82. Письмо Верховного Главнокомандования Войска Польского генерал-адъютанту Главнокомандующего и Президиума Канцелярии Министерства военных дел, с изложением телеграммы генерала Янина о судьбе 5-й Польской дивизии в Сибирь — 29 февраля 1920 г., Варшава, [в:] Документы и материалы..., изд. В. Гостыньска и др., т. II, стр. 616-617.
      83. Б. Хлусевич, соч. соч., стр. 14.
      84. Тышка П.П., op. соч., стр. 20.
      85. Дж. Нея, op. соч., стр. 282.
      86. З. Лех, op. соч., стр. 272.
      87. Х. Багинский, op. соч., стр. 586.
      88. А. Кучиньский, [Биографический очерк Влодзимежа Шольце-Сроковского], [в:] А. Кучиньский, Сибирь.., стр. 351-352.
      89. С. Лубодзецкий, С. П. Казимеж Фальковский, «Сибиряк», № 10 (2) 1936, стр. 70-71.
      90. Ю. Скоробогатый-Якубовский, майор Эмиль Вернер, «Сибиряк», № 9 (1) 1936, стр. 20-21.
      91. К. Гижицкий, Через Урянхай и Монголию, Ломянки б.р.в., стр. 47, 119.
      его обнаружила ЧК, он отправился на родину через Монголию [92]. Камиль Гижицкий тоже воевал в Урянхае в составе инженерного батальона. Многие поляки присоединились к антибольшевистским партизанам. Гижицкий объясняет это так: «это позволяло мне беспокоить тыл противника, сражавшегося одновременно на берегах реки Вислы» [93].
      Те, кто остался в поездах, занялись меновой торговлей с сельским населением. Когда крестьяне узнали, что в эшелонах есть поляки, они тут же побежали выторговывать что-нибудь у богатой армии. Таким образом, резервы военного комиссариата быстро истощались. Однако следует подчеркнуть, что большая часть этих припасов была разворована красноармейцами. Другие материалы поляки обменивали на продукты питания. Позже солдат пешком согнали в Красноярск, на т.н. «гауптвахту» [94].
      Следует суммировать все прямые и косвенные причины катастрофы 5-й дивизии: внутренние разногласия в армии, главным образом т. н. пограничный район, споры между различными польскими общинами в Сибири, атмосфера политической неопределенности из-за смены власти в Сибири, отсутствие польского представительства в Межсоюзническом совете во Владивостоке, затягивание ухода Войска Польского из Сибири генералом Жаненом и адмиралом Колчаком, беспощадность генерала Янина, оставившего 5-ю дивизию в арьергарде, военные ошибки польского командования при эвакуации, деятельность агитаторов-коммунистов, беспощадность чехословаков в остановке польских эшелонов, упадок морального и боевого духа и общие сомнения в успехе эвакуации. Все это заставило поляков капитулировать [95].
      Стоит задаться вопросом, была бы судьба дивизии иной, если бы организационные и мобилизационные возможности в Сибири были должным образом использованы. Ведь предполагалось, что будут созданы две дивизии, которые будут самой значительной военной силой у союзников сразу после чехословаков. Чехи, сформировавшие антибольшевистский фронт на Урале, фактически диктовали условия. На них держалась власть белых в Сибири. Когда они ушли с фронта, он рухнул. Шольце-Сроковский считал, что «результат действий этих 3-х дивизий — Чешское государство в сегодняшних границах» (т.е. с 1918-1938 гг.), но не хотел фантазировать, какое влияние на польско-большевистскую войну и Уральский фронт оказало бы появление двух польских дивизий на Урале в 1918 году [96]. Ссылаясь на это рассуждение, он ясно указал свои причины, когда написал:
      главная причина заключалась в том, что некоторые группы [поляков] недооценивали необходимость формирования национальной армии в любой возможный момент, независимо от теоретических невозможностей и политических условий. Это было связано не с отсутствием патриотических чувств у этих масс, а с неоправданным страхом перед тем, что эта армия может быть использована в качестве орудия чужих интересов. Только когда стало ясно, что горстка легионов способна восстать против всей мощи Центральных держав, была оценена ценность обладания пусть даже самой малой, но собственной военной силой [97]. /50/
      92. М. Поз, поздн. Казимеж Гинтовт-Дзевалтовский, «Сибиряк», № 12 (4) 1936, стр. 76.
      93. К. Гижицкий, указ. соч., стр. 34. Поляков тогда называли «маленькими Лаврентиями», см. В. Михаловский, Завещание барона, Варшава, 1972 г., стр. 104.
      94. П. П. Тышка, op. соч., стр. 21.
      95. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 87.
      96. В. Шольце-Сроковский, Генезис Войска Польского в Сибири, «Сибиряк», № 9 (1) 1936 г., стр. 9.
      97. Там же, стр. 10.
      Капитан Мурри [Мюрэй], которого цитирует полковник Хлусевич в статье, озаглавленной В защиту чести воинов 5-й Сибирской дивизии, дает такую моральную оценку дивизии: «Красноярск и Клюквенная — черные пятна, свидетельствующие против всех, но не против поляков» [98]. Ян Роговский, с другой стороны, подчеркивает, что «Клюквенная была не позором, а несчастьем». Это важное утверждение, потому что в Сибири, которая была «краем мук и страданий», краем несчастливым для польского солдата, они могли сказать о себе, что «шли по старому следу наших отцов, шли по крови наших отцов на свободу». Многие из них не дошли до нее [99].
      В Харбине полковник Румша организовал польский комиссариат сборный пункт. Из числа уцелевших воинов он начал формировать новые отряды. Майор Хлусевич принял на себя командование штабом, 1-й батальон 1-го полка возглавил капитан Веробей, артиллерией командовал майор Юркевич, кавалерией — майор Езерский, а офицерским легионом — майор Диндорф-Анкович. Полковник Румша также отправился в Шанхай, куда прибыла направленная для польской армии в Сибири польская военная миссия в лице генерала Барановского и г-на Тарговского. Румша передал командование в руки генерала Барановского, который немедленно начал формировать штаб, начальником которого назначил подполковника Скоробогатого. В Красноярский лагерь также были отправлены эмиссары для информирования заключенных о прибытии миссии и планах эвакуации [100].
      С помощью французской миссии остатки 5-й дивизии получили из Англии старый корабль «Ярослав», использовавшийся для перевозки грузов или китайских рабочих. Раньше он принадлежал русскому «Добровольческому флоту», отсюда и его русское название. Он мог вместить не более 500 человек, но в него было загружено 1500 поляков. Корабль вошел в Дайрен и ушел с польскими солдатами 15 апреля 1920 г. в составе конвоя английских и японских военных кораблей. Поляков (в том числе гражданских) перевезли из Харбина в Дайрен на 4 эшелонах. В Харбине остался единственный сборный пункт для беженцев из Клюквенной и Красноярского лагеря [101]. По приглашению японских генералов 60 польских офицеров вместе с японскими офицерами посетили крепость Порт-Артур и Военный музей, а также участвовали в торжественном ужине с ее командиром генералом Хацибаном [102].
      Корабль был тесным, слишком маленьким для такого количества людей на нижней палубе. Духота, вызванная отсутствием вентиляции и плохими санитарными условиями, сопровождала поляков на протяжении всего пути. Каюты вообще не были обставлены. Вместо кроватей или нары были деревянные ящики, т.н. «гробы». Были посещены последовательно порты: Нагасаки, где предпринимались попытки наладить «вентиляцию», если это можно так назвать, но безуспешно; Гонконг, где китайские /51/
      98. Б. Хлусевич, указ. соч., стр. 19.
      99. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 92.
      100. Х. Багинский, указ. соч., стр. 587-588; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 47-48.
      101. Х. Багинский, указ. соч., стр. 588-589; П. Смолик, указ. соч., стр. 129, 134. К. Чапло, Исторический очерк истории V-й Сибирской, ее воссоздание в возрожденной Польше как Сибирской бригады и обстоятельства военной деятельности майора Яна Чапло и его смерти на 14 августа 1920 г., «Сибиряк», № 6(1) 1991 г., стр. 37. На этом корабле было развернуто польское знамя. Вероятно, это был первый польский «флаг», развевавшийся над волнами далекого океана. — см. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 48.
      102. Дж. Серочински, указ. соч., стр. 241; см. Х. Багинский, указ. соч., стр. 589.
      рабочие произвели необходимые доработки; затем двухдневная остановка в Сингапуре и 24-часовая остановка в Коломбо, Цейлон [103].
      3 мая в Гонконге отметили День Конституции. В храме прошла торжественная служба. Офицерский хор пел песни. Проповедь читал о. Тартыло, тот самый, который организовал комитет в Уфе и все это время служил военным капелланом. Праздник Богоматери Ченстоховской также отмечался очень торжественно, но уже на корабле, который был украшен фонарями белого и пурпурного цветов и, в том числе, польским флагом на мачте [104]. Во время поездки было получено телеграфное сообщение о захвате Киева польской армией, что также стало поводом для большого торжества [105].
      На […] корабле этой плавучей маленькой Польши происходило в основном то, что обычно бывает в Польше… Много ссор, много зависти, еще более нелепой гордыни, эгоизма и желания пользоваться только своей силой и якобы превосходством, которое, к тому же, явилось результатом […] совпадения, дающего силу определенным индивидам и власть над этим небольшим бродячим сообществом. Это сообщество сразу же разделилось [...] на четыре мира, совершенно чуждых и [...] даже враждебных друг другу, живущих каждый отдельной жизнью [...]. Этими четырьмя мирами были: штаб, серая толпа польских офицеров, «гражданская шайка» (!) с семьями и солдатский мир. Не было никого, кто мог бы примирить эти миры и создать «модус вивенди» [106].
      По словам П. Смолика, на корабле, на котором плыли поляки, было два мира — английские хозяева, т. е. корабельные офицеры, и солдаты 5-й дивизии, возвращавшиеся на родину. Здесь следует привести пример поведения англичан по отношению к полякам, неискушенным в морских путешествиях и жарких странах. При приближении к Адену пассажиров стал мучить высокий зной, и однажды англичане пропустили выдачу воды полякам. Из-за неосторожности польских командиров, не позаботившихся о снабжении водой или другими напитками, люди были вынуждены пользоваться английским буфетом, где корабельная администрация зарабатывала большие деньги на холодном пиве или виски с содовой, устанавливая очень высокие цены. Поляки, напротив, всегда стояли толпами в очереди, часто расплачиваясь последними деньгами за минутку освежения. В худшем положении оказались те пассажиры, которые не могли позволить себе такую «роскошь» [107].
      Генерал Барановский считался худшим злоумышленником из этого польского «мира», то есть, из штабных офицеров. Такие офицеры считали себя выше других благодаря своему званию, не имея никакого понимания других пассажиров корабля. Сами они занимали самые комфортабельные каюты на палубе корабля, а другим приходилось ютиться под палубой. Многие из них были холостяками и свободно пользовались для своих утех первым классом. Известна позорная история, когда польские офицеры пытались заставить женщин подписать заявления о том, что они удовлетворены условиями на борту, угрожая выбросить их в ближайшем порту в случае отказа [108].
      103. Смолик П., указ. соч., стр. 135-148.
      104. Дж. Роговский, указ. соч., стр. 49-50.
      105. Х. Багинский, указ. соч., стр. 590.
      106. Смолик П., указ. соч., стр. 149.
      107. Там же, стр. 156-157.
      108. Там же, стр. 150.
      И в отношении кают, и питания на корабле существовала какая-то средневековая жестокая кастовая система, которая разделяла эту маленькую польскую общину на враждебные лагеря [109].
      Первый класс занимал уже описанный персонал, к которому относились на равных с хозяевами корабля — английскими офицерами. Второй класс занимала группа старших офицеров с семьями, а также несколько врачей, тоже с семьями. Третьим классом (если так можно назвать эти скудные условия) была офицерская коллегия для низших офицеров и членов их семей. Четвертый класс (!) составляли бывшие солдаты и женщины с детьми, не имевшие права ни на один из высших классов. Пятый класс (!!!) составляла так называемым «гражданская шайка», почти голодающая на протяжении всего пути [110].
      На корабле была организована школа для детей. Ею руководил профессора Здек, Голуб, Мазур и доктор Орловский. К сожалению, из-за плохих санитарных условий и плохого питания многие дети заболели. Многие из них погибли, особенно самые молодые. Наиболее опасной была корь, перешедшая в эпидемию, но все же положение удалось удержать под контролем. Была организована «медицинская служба» под руководством доктора Орловского. Во многом благодаря ему состояние здоровья пассажиров «Ярослава» после прибытия на родину было на удивление хорошим [111].
      Так же, как и в Сибири, на корабле поляков поддерживал мистер Конвис с YMCA:
      чрезвычайно услужливый и активный опекун и друг польского солдата. Этот человек умел выполнять свою гуманитарную миссию удивительно мягко и просто, при этом всегда оставаясь в тени […]. Только благодаря его услужливости почти тысяча польских солдат на корабле имели отличные сигареты, табак, консервированную сгущенку, шоколад, бумагу и карандаши за бесценок на протяжении всего тяжелого пути [...]. Он также служил […] переводчиком и посредником в переговорах […] [112].
      Находясь в Порт-Саиде, поляки узнали, что польско-большевистский фронт рушится под напором Советов, и офицеры немедленно пошли добровольцами на действительную службу в Войско Польское, чтобы иметь возможность сражаться за свою родину [113]. С этого момента путешествие по Средиземному морю, Гибралтару и Атлантике пошло быстрее. 23 июня «Ярослав» находился в порту Шернес в устье Темзы, откуда вышел через Датские проливы в Балтийское море [114].
      1 июля 1920 г. [115] в Гданьск прибыли 120 офицеров, 800 рядовых и горстка гражданских [116]. Вскоре из них был сформирован кадровый батальон
      109. Там же, стр. 151.
      110. Там же, стр. 151.
      111. Там же, стр. 157.
      112. Там же, стр. 158.
      113. Х. Багинский, op. соч., стр. 591.
      114. П. Смолик, op. соч., стр. 160.
      115. П. Смолик называет неправильную дату прибытия «Ярослава» в Гданьск — 11 июля 1920 г., см. П. Смолик, соч. соч., стр. 160.
      116. Норман Дэвис говорит про 10 000 солдат, вернувшихся под командованием полковника Румши, но из других источников видно, что это число не соответствует действительности, см. N. Davies, Белый Орел, Красная Звезда. Польско-советская война 1919-1920 гг., Краков 2000 г., стр. 38. Реальное число – это упомянутые 920 солдат. См.
      под командованием майора Яна Чапло и Офицерский легион майора Францишека Диндорф-Анковича [117]. За полгода до того в Польшу прибыл отряд из Мурманска, формально принадлежавший 5-й стрелковой дивизии, в составе 400 солдат и медведя Башки [118]. Сибиряков сильно разочаровал вид немецкого Данцига, с немецким языком и немецким флагом. Лишь известие о разрешении полковнику Румше сформировать Сибирскую бригаду на польской земле вызвало радость на лицах солдат [119].
      Новички были сгруппированы в Группу (она же Офицерская Легия) в Хелмно (батальон капитана Веробеи) в Померании, а мирных жителей отправили в Варшаву. Батальон вскоре отправился в районы проведения плебисцита в Вармии и Мазуре для защиты тамошнего населения. 12 июня в Группу прибыл полковник Румша, чтобы отдать приказ о создании бригады, основу которой должны были составить сибиряки. 1-й полк должен был быть сформирован в Торуни, 2-й полк — в Грудзёндзе, где также был организован штаб бригады с подполковником Скоробогатым-Якубовским, капитаном Прухницким, капитаном В. Кухаржевским и лейтенантом Рыбоцким [120].
      В конце июля к бригаде присоединились 500 добровольцев, «в основном студенты средних учебных заведений и различных организаций и объединений, таких как […] гребное общество из Калиша» [121]. Также присоединились поляки — американские граждане из армии генерала Галлера. Их тренировали без оружия и обмундирования, потому что бригада их не получила. Только после перевода в Скерневице 3 августа 1920 года ей выдали минимальное обмундирование и вооружение. 8 августа бригаду снова перебросили, на этот раз в Зегже, где она была включена в состав 5-й армии генерала Сикорского [122].
      Сибирская бригада, отправлявшаяся на фронт, была очень плохо вооружена. Она представляла собой трагическое зрелище, больше похожее на собрание случайных людей, и задачи, которые перед ней ставились, были непростыми. Совместно с 5-й армией она должна была нанести контрудар из Модлина на Новый Място и Насельск. Свой первый бой она провела 14 августа под Боркувом и Завадами. Плохо обученные добровольцы отступили под атаками большевиков, но после нескольких контратак поляки заставили советскую армию отступить. К сожалению, они заплатили за это потерей нескольких сотен бойцов! В конечном итоге бригада выполнила свою задачу, прорвав фронт на линии Варшава — Модлин [123].
      Сибиряки в Борковской битве дали первый бой на своей родине, они прошли многие тысячи километров через тайгу Сибири, Маньчжурию и океаны до
      М. Вжосек, Польские военные действия во время Первой мировой войны 1914-1918 гг., Варшава, 1990 г., стр. 457.
      117. К. Чапло, указ. соч., стр. 37.
      118. Э. Козловски, М. Вжосек, История польского оружия 1794-1939 гг., Варшава, 1984 г., стр. 498.
      119. Х. Багинский, указ. соч., стр. 591-592; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 51.
      120. Х. Багинский, указ. соч., стр. 592-593; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 53; Ю. Кулак, биография Уланского, «Сибиряк», № 5 (2) 1990 г., стр. 30.
      121. Х. Багинский, указ. соч., стр. 593.
      122. Х. Багинский, указ. соч., стр. 593-594; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 53-54; К. Чапло, указ. соч., стр. 37.
      123. Х. Багинский, указ. соч., стр. 594-595; Дж. Роговский, указ. соч., стр. 54-55; Б. Скарадзинский, Польские годы 1919-1920, т. 2. Суд Божий 1920, Варшава 1995, стр. 234.
      отдайте дань кровью в защиту любимой и такой далекой родины. Добровольцы, призванные в полк за несколько дней до боя, даже стрелять не могли. Показывая пример, старый солдат бригады шел вперед, принимая всю тяжесть борьбы на себя, сражался и погиб. Волонтер с энтузиазмом, отвагой и самоотверженностью соревновался со старым сибирским солдатом [124].
      Следуя за противником, сибиряки использовали старый метод быстрого марша и частого беспокойства противника атаками. Следующие бои бригада вела под Прусяновцами, Щекоцинами и Чарноставом. В этих боях среди прочих погибли сибирские ветераны майор Вернер, майор Чапло, младший лейтенант Милковский. 19 августа 1-й полк достиг Макова. Бригаде приказано атаковать в направлении Пшасныша и Чорзеля, которые она захватила после боя 22 августа. Окруженная польской армией, 4-я советская армия атаковала укрепленные позиции бригады. После долгих боев советские войска разбили бригаду, но остатки 4-й армии были либо интернированы в Восточной Пруссии, либо разбиты 14-й и 15-й польскими дивизиями [125].
      Тех, кто погиб на поле боя, родственники увезли для захоронения по месту жительства, остальных похоронили в братской могиле на кладбище в Чекшине [126]. Бригада с потерями, достигающими 50% личного состава, была отведена в Зегже, куда прибыла 4 сентября. Многие солдаты получили кресты «Виртути Милитари» и «Крест Доблести» за большевистскую кампанию. После пополнения из демобилизованной прусской армии бригада снова отправилась на фронт в Граево, где присоединилась к армии, наступавшей на Гродно. Позже бригада была в резерве армии в районе Августовского канала, а позже в Гродно. После заключения мира она была выведена в Поморье, преобразована в дивизию и получила название «Сибирь» [127]. Боевые действия Сибирской бригады в битве под Варшавой были своеобразным катарсисом. «Блестящая победа 1920 года означала, что Сибирь навсегда перестала быть для нас страной ссылки — местом нищеты, нищеты, жестоких преследований» [128].
      Кроме «Ярослава» в Польшу прибыл второй корабль с выжившими бойцами 5-й дивизии и польскими беженцами из Сибири и Дальнего Востока — «Воронеж». Среди прочих, на нем был и Кароль Залески, соучредитель польского скаутского движения в Сибири. После капитуляции он пробрался через Никольск-Уссурийский во Владивосток, где из солдат, как и он, избежавших советского плена, был сформирован Владивостокский батальон 5-й дивизии. 19 июня 1920 г. он отплыл на японском пароходе «Нейсе Мару» в порт Цуруга, где был перегружен на старое русское судно «Воронеж», реквизированное англичанами у царского флота. 3 июля 1920 г. около полутысячи польских солдат с семьями и тысяча латышских солдат с семьями, также находившихся на «Воронеже», отправились в круиз домой. Он продолжался три месяца, и 29 сентября 1920 г. судно пришвартовалось в Гданьске [129].
      Здесь стоит привести слова Кароля Залески, которыми он прощался с латышами в Гданьске, и которые прекрасно выражают суть и подчеркивают ценность этого похода:
      124. К. Чапло, указ. соч., стр. 40.
      125. Х. Багинский, указ. соч., стр. 595-597.
      126. К. Чапло, указ. соч., стр. 41.
      127. Х. Багинский, указ. соч., стр. 597-598.
      128. А. Ануш, Роль сибиряка в польском обществе, «Сибиряк», № 1 (1) 1934 г., стр. 26.
      129. З. Лех, указ. соч., стр. 272.
      Латвийские братья! Пришло время нам попрощаться. Промысел Божий распорядился, чтобы мы вместе совершили этот долгий путь — этот путь, который был вожделенной мечтой для каждого из нас. Завершился путь, которого мы ждали годами, часто разбредаясь и скитаясь по огромной Российской империи. Наш поход от берегов Тихого океана к цели нашего путешествия к нашему Балтийскому морю навсегда останется самым дорогим воспоминанием для каждого из нас. Наши души сегодня горят радостью и энтузиазмом. Наши земли вышли из-под длительного ига рабства и дышат своей, независимой государственной жизнью [130].
      130. К. Залески, указ. соч., с. 272, 274.
      Zesłaniec. №52. 2012. С. 37-36: http://zeslaniec.pl/51/Bienias.pdf
    • Кодин Е.В., Родионов И.И. Польские военнопленные в лагерях Центральной России, 1919—1921 гг. // Вопросы истории. №12 (4). 2022. С. 162-180.
      Автор: Военкомуезд
      Е.В. Кодин, И.И. Родионов
      Польские военнопленные в лагерях Центральной России, 1919—1921 гг.
      Аннотация. В статье представлены основные аспекты условий пребывания польских военнопленных (польско-советская война) в лагерях Центральной России в 1919—1921 гг. Материально-бытовые условия, медицинское обслуживание, питание в концлагерях и в специально создаваемых лагерях военнопленных соответствовали международным стандартам и соглашениям. Польских военнопленных, как и пленных красноармейцев в Польше, использовали на принудительных работах. Труд польских пленных оплачивался по тем же нормам, что и для местного населения. Репатриация польских военнопленных была осуществлена в кратчайшие сроки после подписания соответствующего межгосударственного соглашения: в течение марта-октября 1921 г.
      Ключевые слова: польско-советская война, польские военнопленные, концентрационные лагеря, лагеря военнопленных, репатриация.
      Кодин Евгений Владимирович — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории России Смоленского государственного университета; Родионов Иван Игоревич — аспирант кафедры истории России факультета истории и права Смоленского государственного университета.
      Проблема военнопленных польско-советской войны остается одним из самых дискуссионных вопросов в современной российско-польской историографии. За последнее десятилетие по данной теме издано немало работ как в Польше, так и в России [1]. Особое место /162/ занимают совместные публикации историков двух стран [2]. При этом основное внимание в указанных и других исследованиях уделяется трагическим судьбам красноармейцев в польском плену [3]. Однако не менее важным в рамках означенной проблематики является, с нашей точки зрения, и исследование положения польских военнопленных в лагерях советской России.
      Первым среди российских специалистов проблемой польских военнопленных в советском плену стал заниматься И. И. Костюшко [4]. Затем в исследовательское поле попала тема польских военнопленных в Сибири [5], а также механизмы взаимодействия различных советских ведомств по вопросам польских военнопленных [6] и деятельность отдельных концентрационных лагерей для польских военнопленных [7]. История советских концентрационных лагерей, в которых находились польские военнопленные, затрагивается в трудах некоторых российских исследователей. Так в сфере научных интересов А.Ф. Гавриленкова — история Рославльского концентрационного лагеря Смоленской области [8]. М. Д. Хейсин и Н.В. Нестеров рассматривают смоленские губернские концлагеря в рамках советской пенитенциарной системы [9]. Региональные исследователи (например: В.В. Крашенинников — Брянск; Ю.Ф. Смирнов — Тула) рассматривают тему польских военнопленных в контексте истории функционирования концентрационных лагерей в отдельных губерниях советской России [10]. Непосредственно проблематика положения польских военнопленных в лагерях Центральной России разрабатывается в рамках отдельного исследовательского проекта «Польские военнопленные в лагерях Центральной России, 1919—1922 гг.» [11]
      Документы по теме исследования с разной степенью информативности имеются как в региональных, так и в федеральных архивах. В Государственном архиве Смоленской области материалы по теме сосредоточены в основном в фонде Р-136 «Смоленский концентрационный лагерь»; в Государственном архиве новейшей истории Смоленской области — в фонде Р-3 «Смоленский губернский комитет (Губком) ВКП(б)», а также в архивном отделе Рославльского района Смоленской области в фонде 338 «Рославльский концентрационный лагерь». Характер документов — материалы о создании и закрытии лагерей, списки польских военнопленных, приказы по лагерям, циркуляры и инструкции, книги учета, наряды на работу, переписка с головными и местными учреждениями, отчеты, документы по репатриации и другие.
      В целом в такой же структурной наполняемости представлены материалы о лагерях с польскими военнопленными в других региональных архивах: в фонде Р-2376 «Брянский губернский концентрационный лагерь» Государственного архива Брянской области по Брянскому концентрационному лагерю и Бежицкому лагерю; в фондах Р-1716 «Орловский концентрационный лагерь», Р-1162 «Отдел Управления исполкома Орловского губернского совета» и Р-1196 «Мценский лагерь военнопленных» Государственного архива Орловской области, в фондах Р-967 «Концентрационный лагерь Калужского губернского Управления местами заключения» и Р-1962 «Концлагерь принудительных работ Тулгорсовета» Государственного архива Тульской области. /163/ В Государственном архиве Российской Федерации наряду с общероссийского уровня установочными документами по функционированию лагерей с польскими военнопленными выявлены материалы по отдельным московским лагерям, особенно в фонде № 393, опись 89 «Главное управление принудительных работ», где содержатся материалы об организации лагерей в Москве: Ново-Песковского, Ново-Спасского, Покровского, Андроньевского, Кожуховского, Владыкинского.
      Основной объем документов центрального уровня по теме польских военнопленных хранится в двух федеральных архивах: Государственном архиве Российской Федерации (фонд № 393, опись 89 «Главное управление принудительных работ» (особый интерес представляет переписка с губернскими ведомствами); фонд № 3333 «Центральное управление по эвакуации населения (Центроэвак)», в котором содержится переписка с другими ведомствами, статистические данные о количестве перевозимых польских военнопленных и др. и в Российском государственном архиве социально-политической истории (фонд № 63 «Польское бюро ЦК РКП(б)», в первую очередь, отчеты политинструкторов с информацией о лагерях и их место нахождении).
      В Российском государственном военном архиве в фонде 104 «Управление армий Западного фронта» в значительном объеме представлены сводки по количеству пленных польской армии в 1919—1920 гг.
      Структурно архивные материалы по всем выявленным на данном этапе работы лагерям центральных губерний России (Смоленская, Брянская, Орловская, Калужская, Тульская, Московская) в целом совпадают: это решения о создании и закрытии лагерей по завершении репатриации, движение контингента, характеристика материальной базы, обеспечение военнопленных питанием, обмундированием, постельными принадлежностями, санитарное и медицинское обслуживание, трудовое использование, агитационно-пропагандистская работа, репатриация. Даже с учетом разной степени информативной наполняемости фондов архивов это позволяет в достаточно полной мере описать положение польских военнопленных в лагерях центральной России.
      Пленение. Этапирование в лагеря. 12 декабря 1918 г. войска советской Западной армии получили приказ о занятии территорий до линии Поневеж — Вильно — Лида — Барановичи — Пинск, которые покидали немецкие войска и на которые претендовала Польша. 13 февраля 1919 г. в окрестностях Барановичей произошло столкновение польских и советских войск, что расценивается многими историками как начало польско-советской войны. Первым знаковым моментом стало занятие польскими войсками 19 апреля 1919 г. Вильно. В августе 1919 г. польская армия заняла Минск и вышла на линию Березины [12].
      Первые документы, относящиеся к попавшим в плен польским солдатам, датируются весной 1919 г., когда боевые действия между польской и Красной армиями в Белоруссии и в районе Вильно приняли постоянный характер. Сводки Западного фронта (оперативного управления штаба, полевого штаба) показывают, что в начале 1919 г. приток военнопленных был незначительный, но к ноябрю он увели-/164/-чился в десять раз, а в конце года снова пошел на спад. Всего на Западном фронте за период с февраля по декабрь 1919 г. в плен попали 1431 военнослужащих польской армии. По данным И. И. Костюшко, всего за 1919 г. было пленено около 1,5—2,0 тыс. польских солдат и офицеров [13]. С 1 января до середины октября 1920 г. на Западном фронте было захвачено в плен, по разным сведениям, от 12,4 до почти 20 тыс. чел., войсками Юго-Западного фронта «на польском фронте» еще более — 12 тыс. человек [14]. В документах также отмечалось, что число военнопленным польских легионеров увеличивалось в связи с частыми добровольными перебежками [15].
      Содержание на фронте все возраставшего количества польских пленных становилось обременительным для Красной армии. В связи с этим приказом Реввоенсовета республики и Народного комиссариата внутренних дел от 17 февраля 1920 г. № 278 при Реввоенсоветах армии для приема и направления военнопленных и перебежчиков организовывалась особая комиссия из представителей Центроэвака и отдела принудительных работ НКВД [16].
      23 июля 1920 г. на совместном совещании по польским пленным представителями военного ведомства, особого отдела ВЧК, НКВД, Главного управления принудительных работ (ГУПР), Польского бюро ЦК РКП(б) было предложено направлять польских военнопленных в лагеря Центральной России с сосредоточением их в отдельных лагерях численностью не свыше 300 чел. в каждом [17]. 7 сентября 1920 г. на заседании межведомственной комиссии (присутствовали представители Польского бюро ЦК РКП(б), ГУПР, Центроэвака, Польского отдела Политического управления Реввоенсовета (ПУР), Еврейской секции ЦК РКП(б), особого отдела ВЧК) было решено не размещать военнопленных поляков в местностях, где не было каких-либо предприятий или фабрик. Там же было поручено Польбюро ЦК РКП(б) делегировать своих представителей в Центроэвак и ГУПР для помощи в работе и наблюдения за передвижением и снабжением военнопленных поляков. Отдельно ставился вопрос о ведении учета и централизации при ГУПР статистики по движению и положении? польских пленных [18]. В докладе Политического управления Реввоенсовета (ПУР) от 11 сентября 1920 г. требовалось максимально сократить сроки пребывания пленных в прифронтовой полосе, производить регистрацию пленных особым отделом незамедлительно и сразу направлять в отведенные для них лагеря, где, в соответствии с письмом секретаря Польского бюро ЦК РКП(б) от 18 сентября 1920 г. в особый отдел Западного фронта, и должна была решаться их дальнейшая судьба [19].
      Сеть лагерей для польских военнопленных. Первые партии пленных поляков размещались в уже существовавших к тому времени концентрационных лагерях, а затем также и в специально создаваемых лагерях для военнопленных. Первые концентрационные лагеря были созданы в Москве и Петрограде на основе постановления президиума Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) от 15 апреля 1919 г. об организации лагерей принудительных работ (концлагерей) [20]. В губерниях это будет сделано несколько позже. Для Управления лагерями при НКВД по соглашению с ВЧК в середине /165/ 1919 г. было образовано Центральное управление лагерями (ЦУЛ), которое в 1920 г. было переименовано в Главное управление принудительных работ (ГУПP). Оно ведало созданием и обеспечением работы лагерей и распределительных пунктов. В мае 1919 г. был подготовлен проект инструкции о лагерях. Центральное управление лагерей в августе 1919 г. приступило к разработке единой нормативной базы деятельности лагерей.
      В губерниях созданием концлагерей должны были заниматься губернские чрезвычайные комиссии с последующей передачей их в подчинение отделам управления губернских исполнительных комитетов. В циркулярной записке от 30 мая 1919 г. местным губчека и отделам управления предписывалось на основании постановления ВЦИК от 15 апреля 1919 г. немедленно приступить к устройству лагерей и открыть их не позже 20 мая с возможностью размещения не менее чем 300 человек. Лагеря предлагалось, по возможности, устраивать в черте города. Средства на оборудование лагерей должны были выделяться по линии Центрального управления лагерей [21].
      В реальности эти жесткие сроки нигде не выдерживались. Так, например, концентрационные лагеря в Смоленской, Калужской, Тамбовской, Ярославской, Костромской, Рязанской, Тверской, Тульской губерниях создавались губернскими чрезвычайными комиссиями в период с мая по декабрь 1919 года. В Брянской и Орловской губерниях концентрационные лагеря формировались вплоть до середины 1920 года.
      Увеличение числа польских военнопленных привело к тому, что в конце 1920 г. — начале 1921 г. стали создаваться специализированные лагеря, которые предназначались только для польских военнопленных. В целом их можно условно разделить на три типа: лагеря и рабочие группы, в которых содержались исключительно военнопленные поляки; лагеря со смешанным составом, в которых были и заключенные, но преобладали польские военнопленные; лагеря, в которых военнопленные польской армии составляли меньшую часть общего контингента.
      Большинство концентрационных лагерей Центральной России в 1919 — начале 1920 г. являлись лагерями смешанного типа — одновременно и лагерем для военнопленных, и лагерем принудительных работ, и концентрационным лагерем. Лагеря же военнопленных в большинстве своем предназначались только для пленных. Так, в Смоленской губернии действовало три учреждения: два концентрационных лагеря: один — в губернском центре, второй — в уездном городе Рославле, и один лагерь военнопленных — в Смоленске. В Брянской губернии было два лагеря: Брянский концлагерь и Бежицкий лагерь военнопленных. В Орловской губернии также было два: концлагерь и лагерь военнопленных. В Калуге действовал один концлагерь, в котором и содержали пленных польской армии. В Тульской губернии действовало четыре лагеря, в двух из которых содержались польские военнопленные: в лагерях № 2 и 4. В Москве находилось девять лагерей — разных по типу и по составу контингента. Из исследованных 15 лагерей чуть более половины ведут свою историю с 1919 г., при-/166/-чем большая часть из них находилась в Москве, а 46% были открыты в 1920 году.
      Первое время (апрель-июль 1920 г.) польские военнопленные содержались при концентрационных лагерях. Затем для их размещения стали подбираться отдельные помещения, на базе которых формировались самостоятельные лагеря военнопленных. Так, например, военнопленные поляки поступили в Брянский концлагерь 21 июля 1920 г. с Западного и Юго-Западного фронтов в количестве 490 чел. (21 офицер и 469 рядовых) [22]. В докладе от 19 октября 1920 г. указывалось, что помещения Брянского концлагеря были заполнены, и подотдел принудительных работ принял меры для поиска подходящего помещения для организации отдельного лагеря. С этой целью в Брянске была организована комиссия, которая выбрала под лагерь помещения в Бежице вместимостью 350 человек [23]. Согласно приказу местного подотдела принудительных работ от 20 декабря 1920 г., Бежицкий лагерь военнопленных стал функционировать независимо от Брянского концлагеря.
      В Орловской губернии военнопленные поляки находились в двух лагерях из пяти имевшихся: в Орловском концлагере (лагерь № 1) и в лагере военнопленных (лагерь № 2). Первый был организован в феврале 1920 г. в центральном рабочем доме и управлялся самостоятельно. В нем имелось три кирпичных двухэтажных здания, из которых два использовались для содержания заключенных и пленных и одно было отведено под больницу [24].
      В Смоленске концлагерь был образован 1 августа 1919 г. и размещался в зданиях бывшего Авраамиевского мужского монастыря. Польские военнопленные располагались в отдельных корпусах концлагеря. Смоленский лагерь военнопленных размещался в Гусаровских казармах. В 1919 г. эти здания находились в подчинении Смоленского губпленбежа [25], а отвечали за военнопленных в лагере местный военный комиссар и особый отдел Западного фронта [26]. В начале февраля 1920г. казармы перешли в ведение 16-й армии Западного фронта [27], а 19 ноября 1920 г. лагерь был передан в ведение Смоленского подотдела принудительных работ [28]:
      Калужский концентрационный лагерь начал функционировать с 24 июля 1919 года [29]. В Тульской губернии концлагерь № 1 был фактически открыт 23 сентября 1919 году. Под него было отведено 11 бараков губернской военно-инженерной дистанции [30]. 14 марта 1920 г. в помещениях Воронежских казарм был открыт новый лагерь (№ 2) на 800 человек [31]. 27 мая 1920 г. из Тулы сообщали в ЦУЛ, что в связи с прибывшими военнопленными в середине мая был открыт третий концлагерь, и шли приготовления для открытия лагеря № 4 [32], который фактически начнет функционировать с 15 июня 1920 года [33]. В отчете тульского подотдела принудительных работ за декабрь 1920 г. сообщалось о том, что польские военнопленные-солдаты содержались с русским военнопленными-офицерами в лагере № 4, а польские военнопленные-офицеры содержались с русскими пленными в лагере 2 [34].
      По состоянию на 25 июня 1919 г., в пределах Москвы действовало четыре лагеря: Ново-Песковский распределитель — на 450 чел., По-/167/-кровский — на 700, Андроньевский — на 750, Кожуховский распределительный пункт № 13 — на 2500 человек [35].
      Ново-Песковский концлагерь был организован 5 мая 1919 года [36]. Покровский концлагерь, один из самых больших московских концлагерей, начал свою деятельность 12 апреля 1919 г. [37] и снимал бывший особняк Морозовых (дома 1—3 и строение 3 по Большому Трехсвятительскому переулку). Андрониковский (Андроньевский) концлагерь располагался на территории Андроникова монастыря, он был открыт 15 июня 1919 года [38]. Владыкинский концлагерь был открыт 18—19 октября 1919 г. рядом со станцией Владыкино окружной железной дороги. Лагерь расположился в районе бывшей суконной фабрики Моргунова. Кожуховский концлагерь был открыт в июне 1919 года г. [39] Он был выстроен еще в годы Первой мировой войны для содержания военнопленных, и представлял из себя сборно-распределительный и эвакуационный пункт военнопленных, концлагерь и питательный пункт в одном учреждении.
      Помещения лагерей, в которых размещались польские пленные, не были типизированы: использовались здания бывшего земства (Рославль, Смоленская губерния), особняки (Покровский концлагерь, Москва), отдельные дома (Ордынский концлагерь, Москва), рабочие дома (Брянск, Орёл), помещения бывшего дворянского пансиона (Орёл, лагерь № 2), казармы (Смоленск, лагерь военнопленных), бараки (Тула, Кострома, Брянск), монастырские и тюремные помещения (Ярославль, Смоленск, концлагерь, Рождественский концлагерь в Москве). В целом почти треть лагерей (31%) использовали для размещения военнопленных имевшиеся в регионах гражданские помещения, 29% — здания бывших монастырей, 16% — фабричные помещения, в 8% случаев под лагеря использовали бывшие тюремные помещения, военные казармы и бараки.
      В большей части концлагерей инфраструктура представляла из себя следующее: несколько корпусов для контингентов, помещения для врача и караула, хозяйственные постройки (сараи, амбары, бани и прачечные и т.д.), в отдельных зданиях организовывались мастерские.
      Так, например, Смоленский концлагерь к весне 1920 г. занимал три двухэтажных корпуса для размещения заключенных и военнопленных, один флигель под приемный покой на 25 кроватей с квартирой для фельдшера, флигель для караульной команды и вновь прибывающих заключенных и военнопленных [40]. В источниках отмечается наличие столярной мастерской, бани и прачечной, сараев, амбаров и других хозяйственных построек, в лагере было проведено электричество и исправно работал водопровод. Польские военнопленные располагались в отдельных корпусах концлагеря [41].
      В Калуге под концлагерь вначале было занято недостроенное помещение — дом бывшего союза учителей, расположенное на окраине города, в котором имелось 11 комнат, из них три комнаты использовались под канцелярию лагеря, околодок и караульное помещение, а остальные комнаты — под камеры. Лагерь был оборудован на 120— 150 человек [42]. Однако по причине отсутствия водопровода, канали-/168/-зации, отопления, бани, хлебопекарни 7 мая 1920 г. решением губис-полкома лагерь был переведен в помещение бывшего Лаврентьевского монастыря, который располагался в двух верстах от Калуги. В нем в гораздо более обустроенных помещениях можно было разместить до 200—300 человек [43].
      Владыкинский концлагерь Москвы расположился в районе бывшей суконной фабрики Моргунова. На территории лагеря находились главный фабричный корпус и служебные постройки, среди которых электрическая станция, мельница, водопроводная станция, огород, прачечная и баня. Имелась библиотека с фондом в 1500 книг, работали театр и школа грамоты. В лагере также действовало несколько мастерских сапожная, портновская, столярная, кузнечная, слесарная, ремонтная для земледельческих машин и орудий. Покровский концлагерь занимал бывший особняк Морозовых. Рождественский концлагерь представлял из себя четыре кирпичных корпуса на территории Богородице-Рождественского монастыря.
      Лагеря военнопленных обычно также занимали несколько зданий. Так, в Смоленске лагерь военнопленных состоял из одного двухэтажного кирпичного корпуса и одного двухэтажного деревянного здания [44]. В Брянске Бежицкий лагерь представлял собой четырехугольник, который был окружен деревянным забором с колючей проволокой. Во дворе лагеря находились четыре барака, три из которых были заняты военнопленными поляками. Бараки делились на четыре казармы каждый, в которых также размещались канцелярия, клуб и кухня. В каждой казарме находилось от 20 до 40 человек [45]. В Туле подотдел принудительных работ и лагерь военнопленных были расположены на окраине города в барачном городке [46].
      Ликвидация лагерей военнопленных началась в середине 1921 г. Это было связано с процессом репатриации. Военнопленных польской армии стали концентрировать в крупных губернских концлагерях, мелкие лагеря закрывались. В Рославле лагерь закрыли 20 января 1921 г. [47] В Орловской губернии лагерь был ликвидирован 1 мая 1921 г. [48] Лагерь военнопленных в Смоленске функционировал до 5 июня 1921. [49] Бежицкий лагерь просуществовал также до лета 1921 г. [50] Смоленский концентрационный лагерь был закрыт 23 октября 1922 г. Приказом по Тульскому подотделу принудительных работ от 12 февраля 1922 г. концлагеря № 1 и 3 были слиты в один [51], затем 21 апреля 1922 г. лагеря № 1 и 2 были также слиты в один. Приказом по Тульскому концлагерю от 17 января 1923 г. лагерь был переименован в Тульское губернское место заключения № 2 [52]. Брянский концлагерь был ликвидирован в начале 1923 г. [53] В Москве большая часть концлагерей (Андрониковский (Андроньевский), Кожуховский) Функционировала до лета-осени 1922 г., остальные прекратили свою Деятельность весной 1923 г.
      Численность военнопленных польской армии. Сведения о численности польских военнопленных стали собирать с августа 1920 г. Сбором этой информации сначала занимались объездные политинструкторы Польской секции ПУР [54], затем — лагерные политические инструкторы. Учетом занималось и Главное управление принудитель-/169/-ных работ. 7 сентября 1920 г. решением уже упоминавшийся межве-домственной комиссии поручалось организовать при ГУПР статистический отдел, а также готовить еженедельные сводки по лагерям о движении пленных и об их положении [55].
      В докладе ПУР от 11 сентября 1920 г. указывалось, что в 23 лагерях находилось около 30 тыс. человек. При этом отмечалось, что точная цифра не могла быть указана, поскольку ни Центроэвак, ни Главное управление принудительных работ не могли дать полного списка лагерей и места их расположения [56]. В протоколе совещания представителей Польской секции (отдела) ПУР, ГУПР, Московского управления лагерями, управления Красных коммунаров от 1 декабря 1920 г. ГУПР поручалось циркулярно распорядиться по всем лагерям о составлении в срок до 15 декабря именных алфавитных списков военнопленных поляков. Процесс составления списков должны были контролировать политические инструкторы под руководством Польского отдела [57].
      Численность польских военнопленных в лагерях Смоленской и Брянской губерний была небольшой (100—200 человек). В Смоленскую губернию первые военнопленные прибыли 20 ноябре 1919 г. на станцию Гнездово эшелоном [58]. В списке было 29 человек, из которых 17 — польские легионеры (1 бежал). Самым крупным лагерем в губернии был Смоленский лагерь военнопленных, и именно через него осуществлялась отправка польских военнопленных с прифронтовой территории в другие губернии страны. В декабре 1919 г. в лагере было 160 польских военнопленных [59].
      Полная динамика изменения численности военнопленных по Смоленскому лагерю военнопленных за 1920—1921 гг. представлена в таблице (см. таблицу № 1). С июня 1921 г. данные о численности пленных отсутствуют по причине ликвидации лагеря.
      Таблица № 1 Численность военнопленных в Смоленском лагере военнопленных [60] 1920 Январь Февраль Март Май Июль Август Октябрь Декабрь – 424 345 654 271 489 217 29 1921 Январь Февраль Март Апрель Май Июнь Июль Август 257 286 475 177 208 – – –
      В Смоленском концентрационном лагере в 1921 г. количество пленных варьировалось в пределах 120—150 человек (см. таблицу №2).
      В Рославльском концентрационном лагере на 24 ноября 1920 г. находился 71 польский военнопленный [62].
      В Брянском концентрационном лагере на 21 июля 1920 г. находилось свыше 469 рядовых и 21 офицер польской армии [63]. С открытием Бежицкого лагеря половину польских пленных перевели туда, общее число польских военнопленных варьировалось в пределах 240—250 /170/ человек [64]. В ряде лагерей Москвы (Покровском, Ново-Песковском, Андроневском) [65] в 1919 г. пленных поляков не было совсем. Их направляли в Кожуховский лагерь. Так, на 20 ноября 1919 г. в Кожуховском лагере находились 164 польских военнопленных [66]. В остальные московские концлагеря пленные поляки стали поступать в 1920 году. К 1 января 1921 г. через Владыкинский лагерь прошло около 800 военнопленных поляков [67]. В 1920 г. в Ново-Песковском лагере содержалось 195 пленных, в Покровском — 50 [68].
      Таблица 2. Численность военнопленных в Смоленском концлагере за 1921 г. (чел.)
      29 января 23 мая 15 июня 21 июня 1-я пол. августа Сентябрь 27 октября 118 47 83 111 162 63 6
      Движение контингента в Калужских лагерях наглядно иллюстрирует «перевалочную» функцию губернских заведений для последующей отправки военнопленных в Москву. Первая партия польских военнопленных в количестве 63 чел. прибыла в Калужскую губернию 25 октября 1919 года [69]. После 16-дневного пребывания в концлагере группа польских военнопленных была отправлена 10 ноября в Кожуховский лагерь Москвы [70]. 31 октября 1919 г. особый отдел Западного фронта направил в Калужский концлагерь следующую группу польских военнопленных в количестве 86 человек [71]. Она прибыла в Калугу 5 ноября 1919 г., а 10 ноября их также отправили в Кожуховский лагерь. На 14 сентября 1920 г. в Калужском концлагере находилось 58 польских военнопленных-солдат [72]. К ноябрю 1920 г. их число увеличилось до 136 чел., но 82 из них были отправлены 26 ноября 1920 г. в Кожуховский лагерь [73]. Через Тульский концлагерь № 1 с конца 1919 по начало 1920 г. прошел 71 военнопленный, а именно: в октябре 1919 г. — 55 чел., в ноябре — 6 чел., в декабре — 10 человек [74]. На 16 сентября 1920 г. в Тульском лагере № 2 было 220 польских военнопленных (всего в нем содержалось 323 человека) [75].
      Социальный состав военнопленных. В ходе работы с архивными материалами с целью формирования общего социального портрета польских военнопленных были обработаны списки Смоленского лагеря военнопленных [76], Смоленского концентрационного лагеря [77], Рославльского [78], Брянского [79] и Калужского [80] концлагерей.
      В базе данных по указанным лагерям за 1920—1921 гг. содержался 1191 чел.: Смоленский лагерь военнопленных — 487 чел. (на 10 марта 1921 года), Рославльский концентрационный лагерь — 71 чел. (на 24 ноября 1920 года), Смоленский концентрационный лагерь — 633 чел. (вторая половина — конец 1921 года), Брянский концентрационный лагерь — 94 чел. (в списках только четыре поля: ФИО, возраст, звание, место пленения), Калужский концентрационный лагерь — 131 чел. (конец 1919 года). Максимальная информация имеется по 492 военнопленным. По всем позициям в анкетных данных имеются незаполненные поля. В целом же они дают следующую картину. /171/
      Большая часть военнопленных причисляла себя по национальному признаку: к полякам — 80%, евреям — 10%, русским — 8%. До польско-советской войны 78% военнопленных проживали в Польше, 5% — в Белоруссии, 4% — в Украине, 3% — в Литве (у 10% пленных место проживания не указано). В списках четко не обозначалось название территории, на которой до войны проживали военнопленные. Упоминались губерния, уезд, волость, деревня или город. По этим данным делалась территориальная привязка.
      В лагерях Центральной России среди польских военнопленных преобладали рядовые — 83%. Пленные офицеры составляли 12% контингента. Существенно преобладала группа военнопленных в возрасте 20—30 лет (89%). «Крайние» возрастные группы составляли меньшинство: 18—19-лет — 8%, 31—55 лет — 2%. Польские военнопленные были в основном крестьянского сословия — 77%, мещане составляли 19% общей численности, дворяне — 3%. Среди польских военнопленных семейных было лишь 4%. Количество не обремененных семейными заботами на момент пленения составляло 89%.
      Подавляющее большинство польских военнопленных не связывали себя ни с какой из политических партий. Беспартийными были 90% военнослужащих. Партийные же представляли весь спектр основных политических партий на территории Польши: коммунисты составляли 4% пленных, представители Бунда — 3%, ППС (Польская партия социалистов) — 2%, Поалей Цион — 1%. Архивные материалы свидетельствуют о достаточно высоком уровне грамотности польского населения. Даже с учетом того, что более 70% военнопленных составляли крестьяне, 60% из них были грамотными людьми, хотя почти каждый пятый получил домашнее образование. Очевидно, что прошедшие после первой всероссийской переписи населения 20 лет, и интенсивное промышленное развитие дали свои положительные результату в вопросе общего образования в землях Российской империи. В целом полученные данные по военнопленным полякам из лагерей центральной России вполне соотносятся с социальной стратификацией польского общества начала XX в.
      Трудовое использование военнопленных. Массовые мобилизации взрослого населения в ходе любой войны всегда вызывают нехватку рабочих рук, в первую очередь в сельском хозяйстве и в промышленности. Одним из способов «компенсации» такой нехватки становилось использование труда военнопленных. Польско-советская война начала XX в. не стала в этом отношении каким-либо исключением. Труд военнопленных использовался как в Польше, так и в России. В советской России польских военнопленных было в целом существенно меньше, тем не менее, для разрушенной гражданской войной и иностранной интервенцией экономики страны, а также для разных организаций, учреждений и ведомств они представляли собой значительную дополнительную рабочую силу, которую можно было использовать для решения различных хозяйственных задач.
      В соответствии с циркуляром НКВД и Главного управления принудительных работ № 46 «О нормах оплаты труда и о порядке учинения расчета с военнопленными и заключенными» [81], для польских /172/ военнопленных устанавливался 8-часовой рабочий день. Вознаграждение за труд каждого военнопленного должно было производиться по ставкам профессиональных союзов соответственных местностей. Учреждения и организации, желавшие получить военнопленных на определенный срок, должны были вносить в депозит лагеря аванс в размере 50% заработной платы требуемого количества рабочих. При направлении военнопленных на работы вне места нахождения лагеря на иждивение работодателя порядок расчета изменялся: из заработной платы вычиталась стоимость довольствия, содержания администрации лагеря и караула. Это составляло до 60% заработка, остальные 40% записывались на личный счет пленного.
      На Смоленщине первые запросы на рабочую силу из числа военнопленных стали поступать в Смоленский концлагерь в конце 1919 г. Например, Реввоенсовет 16-й армии в телеграмме от 20 ноября 1919 г. просил руководство лагеря предоставить в распоряжение отдела снабжения армии 21 рабочего из числа военнопленных [82]. Отдельно в распоряжение комиссии снабжения тыловых частей на станции Стодолище той же 16-й армии Смоленским лагерем было предоставлено 8 польских военнопленных [83]. В Брянске большинство польских военнопленных работали при Брянском заводе [84]. В Твери пленные польской армии в количестве 282 чел. были распределены на постоянные работы на огородах, в советских коммунах, на кирпичном заводе, на торфяных болотах [85]. В Туле пленные работали на электростанции, мельницах, занимались погрузкой угля и древесины, убирали улицы [86]. В Рязанской губернии военнопленные поляки работали на угольных шахтах Побединского горного района [87]. На январь 1920 г. в Москве на внешние работы польских военнопленных отправляли только из лагерей особого назначения, в остальных пленных задействовали только на внутренних работах [88].
      В Москве «рабочий ресурс» из числа польских военнопленных определялся в документах как «единственное средство» поддержания правильного снабжения расходных складов и сохранения работы Москово-Казанской железной дороги [89]. В ноябре 1920 г. управление работ по переустройству Москворецкой системы прислало в Польбюро сведения о работавших у них 360 военнопленных (платформа Перерва Московско-Курской железной дороги (в 12 верстах от Москвы) — 200 чел.; станция Томилино Московско-Казанской железной дороги (в 30 верстах) — 100 чел.; станция Фаустово Московско-Казанской железной дороги (в 10 верстах) — 60 человек [90].
      В Москве и в тех губерниях, где была высокая концентрация военнопленных польской армии, формировались и так называемые трудовые дружины. Так при Московском управлении принудительных работ на 23 февраля 1921 г. было сформировано четыре трудовые дружины [91]. Первая насчитывала 463 чел. (418 — военнопленных и 45 командного состава) и располагалась в Рождественском лагере [92]. Она занималась очисткой железнодорожных путей (в частности, Московского узла) и другими работами в городе. Вторая и третья дружины были сведены в первый отдельный трудовой батальон в составе 1717 чел. (1569 чел. — пленных, 145 чел. — командный состав) и размеща-/173/-лись на станции Владыкино (тоже занимались очисткой путей от снега на железных дорогах Московского узла). Четвертая (416 пленных и 52 комсостава) была на станции Перерва Московско-Курской железной дороги. Пленные этой трудовой дружины работали при станциях Московской, Курской, Казанской железных дорог и на Коломенском заводе [93].
      В Смоленской губернии военнопленные работали в мастерских лагеря, как вольнонаемные [94], при железнодорожных станциях [95], по специальности вне лагеря (слесари, парикмахеры токари) [96], на предприятиях губернии (государственный маслобойный завод, при губернском комитете кожевенной промышленности (Губкоже), на Ярцевской фабрике, на первом государственном овчинном заводе, при губернском комитете по торфу (губторф) [97], при советских учреждениях (штаб армии, губернский отдел по эвакуации населения, военноконтрольный пункт особого отдела Западного фронта, Смоленская губернская чрезвычайная комиссия, губернский продовольственный комитет, курсы армии Западного фронта и др.), в бане, в больницах и т.д. [98]
      Военнопленными поляками выполнялись поденные работы: разгрузка вагонов [99], погрузка муки, ржи, соли [100], распилка дров [101], строительные работы [102], прессовка и погрузка сена [103], рытье ям и установка столбов [104], очистка города [105] и другие работы. Учреждение или организация, в которой работали военнопленные поляки, составляли платежные листы и расписки, в которых отражалась информация о периоде работы, количестве отработанных дней и заработанных суммах. Например, расписка от 2 ноября 1919 г. свидетельствует о том, что 1—2 ноября на пристани на разгрузке картофеля работали 25 военнопленных Смоленского лагеря [106]. По непосредственно отработанным дням составлялись специальные табели [107]. 13 декабря 1919 г. управление коменданта Смоленского лагеря в связи с переходом всех военнопленных в распоряжение Губпленбежа потребовало от всех учреждений и организаций города немедленно расплатиться по табелю за проведенные военнопленными работы [108]. При необходимости в решение вопросов оплаты труда «вмешивалось» и Польское бюро ЦК партии. Например, 3 сентября 1921 г. Польбюро писало в Заднепровский райком г. Смоленска, что подотдел принудительных работ требовал от райкома уплатить заработанную военнопленными сумму в кассу подотдела за проделанную работу в качестве курьеров в первой половине июля 1921 года [109].
      С началом репатриации польских военнопленных стали снимать с работ. 3 марта 1921 г. Главное управление принудительных работ приказывало комендантам лагерей приступить к «группированию» всех польских военнопленных в губернских центрах, оставляя пленных временно на работах, если предприятия были размещены в непосредственной близости от лагерей. Также предписывалось немедленно произвести выплату заработка всем военнопленным. Перед репатриацией военнопленные подавали заявления в подотделы принудительных работ для выдачи им заработанных средств, которые они должны были получить в день отправления на родину. /174/
      Репатриация. Обсуждение вопросов обмена пленными велось воюющими сторонами уже в конце 1919 г. Окончательный текст соглашения о репатриации между РСФСР, УССР и Польшей будет подписано только 24 февраля 1921 года. На его основе 26 февраля того же года будут изданы два совместных приказа Реввоенсовета республики, Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) и Народного комиссариата здравоохранения (Наркомздрав) за № 473—68/589 и № 473—68/590. Первый приказ утверждал «Правила о порядке обслуживания при обмене пленными и беженцами с Польшей» [110], второй определял порядок снабжения пленных на пути в Польшу [111].
      Согласование репатриационных мероприятий началось в марте 1921 года. В это время в российских лагерях уже шла активная подготовительная работа для эшелонной отправки польских военнопленных. Эшелоны из центральных губерний в основном следовали через Смоленск до Минска, оттуда — до пограничных с Польшей станций. Реконструировать процесс и механизм репатриации в достаточно полном объеме позволяют архивные материалы Смоленских, Брянских и Орловских лагерей военнопленных, эшелоны для отправки которых формировались по цепочке: Орел — Брянск — Смоленск и далее к польской границе.
      В самой западной из российских территорий, Смоленской губернии, через которую будет идти основной поток польских пленных из РСФСР, репатриация началась в марте 1921 г. Первый эшелон планировался к отправке 15 марта. Полученная в Смоленске 6 марта телеграмма от председателя Центроэвака и заместителя председателя ГУПР предписывала Наркомату путей сообщения предоставить вагоны для отправки первого эшелона военнопленных поляков: 9 марта на станции Смоленск должно было быть двадцать вагонов и одна санитарная теплушка для погрузки всех пленных солдат (в лагере военнопленных на тот момент размещалось 475 пленных поляков) и 60 офицеров; 13 марта — еще двадцать вагонов для погрузки 300 военнопленных; 15 марта — 4 вагона для 100 поляков. В вопросах отправки польских военнопленных губэвакам надлежало согласовывать свои действия с местными отделами принудительных работ [112].
      В Орле первая погрузка репатриируемых началась с утра 29 марта 1921 г., эшелон был отправлен в брянском направлении около 3 час. ночи 30 марта [113]. Эшелон из 18 вагонов-теплушек, включая комендантский и санитарный вагоны, имел свой номер — № 5. В поезд было погружено 502 человека [114]. Перед отправкой военнопленным выдали двухдневный сухой паек, предоставили горячую пищу. Военнопленным было полностью выплачено жалованье по день эвакуации из сумм, заработанных ими на принудительных работах.
      В Брянске к орловскому эшелону присоединили еще 14 теплушек с 384 «брянскими» поляками (15 — офицеров и 369 — рядовых) [115]. Брянским военнопленным также была предоставлена горячая пища, и они были обеспечены довольствием на весь период следования. Из Брянска эшелон № 5 отбыл уже в составе 34 теплушек с 887 военнопленными по направлению к станции Смоленск, куда прибыл 31 марта. В Смоленске эшелон был передан от Рига-Орловской железной до-/175/-роги в ведение Александровской железной дороги и выбыл в сторону Орши 1 апреля.
      В середине августа 1921 г. в Смоленске для отправки в Польшу была подготовлена последняя пятая партия военнопленных в количестве 210 чел., для чего был выписан наряд на 10 вагонов [116]. К этому времени Рославльский концентрационный лагерь и Смоленский лагерь военнопленных были уже закрыты. В Смоленском концлагере в основном оставались только заключенные.
      Как свидетельствуют материалы смешанной комиссии по репатриации, до 1 июня 1921 г. в Польшу было отправлено 12322 военнопленных и приблизительно еще столько же подлежало отправке. Через станцию Негорелое выбыли 10445 человек [117]. Всего пунктов, через которые передавались польские военнопленные, было три: на станциях Негорелое, Барановичи, Ровно.
      К июлю 1921 г. через станцию Негорелое прошло 14 711 чел., через Барановичи (в период с марта по июль 1921 г.) — 9 677 чел., через Ровно (в тот же промежуток) — 2 645 человек [118]. В предварительном отчете руководителя отдела военнопленных польской делегации Котвич-Добжаньского от 11 июля 1921 г. отмечалось, что репатриация польских пленных из советской России на европейской территории приближалась к окончанию [119]. На август 1921 г. оставались для отправки два эшелона из Москвы, один из Петрограда и пленные из 5-й Сибирской дивизии в общем количестве около 10 тыс. человек. Также говорилось о том, что в различных местностях советской России (в госпиталях и тюрьмах, на принудительных работах) все еще находилось несколько сотен пленных, «разбросанных по одиночке или группками по несколько человек [120]. Последние партии польских военнопленных из Москвы и Питера были отправлены в сентябре 1921 года. В большинстве губерний Центральной России репатриация польских военнопленных завершилась до ноября 1921 года. В дальнейшем в работе смешанной российско-украинско-польской комиссии по репатриации речь на заседаниях будет идти о возвращении в Польшу лишь отдельных лиц. Этот процесс завершится осенью 1922 года.
      Примечания
      Статья подготовлена при поддержке РФФИ, проект № 19—09—00091/19 «Польские военнопленные в лагерях Центральной России, 1919—1922 гг.»
      1. СИМОНОВА Т.М. «Поле белых крестов»: русские военнопленные в польском плену. — Родина. 2001. №4, с. 53; ЕЕ ЖЕ. Русские пленные в польских лагерях. 1919—1922 гг. — Военно-исторический журнал. 2008. № 2, с. 60—63; ЕЕ ЖЕ. Советская Россия (СССР) и Польша. Военнопленные красной армии в польских лагерях (1919—1924 гг.). Монография. М. 2008; МАТВЕЕВ Г.Ф. О численности красноармейцев во время польско-советской войны 1919—1920 годов. — Вопросы истории. 2001. № 9, с. 120—126; ЕГО ЖЕ. Еще раз о численности красноармейцев в польском плену в 1919—1920 годах. — Новая и новейшая история. 2006. № 3, с. 47—56; МАТВЕЕВ Г.Ф., МАТВЕЕВА B.C. Польский плен. Военнослужащие Красной армии в плену у поляков в 1919—1921 годах. М. 2011; ИХ ЖЕ. «Комиссаров живыми наши не брали вообще». Красноармейцы в польском плену. — Родина. 2011. № 2, с. 113—119; ТРОШИНА Т. И. Советско-польская война и судьба красноармейцев, ин-/176/-тернированных в Германии в 1920—1921 годах. — Новая и новейшая история. 2014. № 1, с. 76—91; KARPUS Z. Jericy i intemowani rosyjscy i ukrairiscy naterenie Polski w latach 1918—1924. Torun. 1997; KARPUSZ. Stosunki polsko -ukrainskic w okresie ksztaltowania sie polsko ukrainskiej granicy wschodnej w latach 1918— 1921, «Torunskie Studia Miedzynarodowe», 2009, nr; OLSZEWSKI W. Jency i intemowani zmarli w obozie Strzalkowo w latah 1915—1921. Warszawa. 2012; TUCHOLA. Oboz jencow 1 intemowanych 1914—1923. Torun. 1997.
      2. Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг. Сб. документов и материалов. М.-СПб. 2004; Польские военнопленные в РСФС Р, БССР и УССР (1919—1922 годы): Документы и материалы. М. 2004; Polscy jency wojenni w niewoli sowieckiej w latach 1919—1922: Materialy archiwalne. Warszawa. 2009; Советские военнопленные в Польше 1920—1921. Сборник сообщений Секции военнопленных и интернированных Штаба Министерства военных дел. Торунь. 2013.
      3. КОРНИЛОВА О. В. Красноармейцы в польском плену (1919—1922): основные направления современной российской и польской историографии. — Известия Смоленского государственного университета. 2019. № 4 (48), с. 355—373.
      4. КОСТЮШКО И.И. К вопросу о польских пленных 1920 г. — Славяноведение. 2000. № 3. с. 42—63. URL: http://inslav.ru/page/slavyanovedenie-podshivka-nomerov-1992—2012-gody; ЕГО ЖЕ. Польское национальное меньшинство в СССР (1920-е годы). / Отв. ред. А.Ф. Носкова; Рос. акад. наук. Ин-т славяноведения. М. 2001.
      5. ОСТРОВСКИЙ Л. К. Польские военнопленные в Сибири (1917—1921 гг.) — Труды НГАСУ. Т. 5. № 4 (19). Новосибирск. 2002. с. 19—23; ЕГО ЖЕ. Дивизия 5-я Сибирская польских стрелков. Энциклопедия Новосибирск. 2003, с. 265—266; ЕГО ЖЕ. Советская власть и польское население Западной Сибири (первая половина 1920-х гг.) — Гуманитарные науки в Сибири. 2011. №4, с. 56—59. Http://www.sibran.ru; ОПЛАКАНСКАЯ Р. В. Пленные 5-й польской стрелковой дивизии в Минусинском уезде в начале 1920-х гг. — Гуманитарные науки в Сибири. 2013. № 3, с. 18—21; ЕЕ ЖЕ. Положение польских военнопленных в Сибири в начале 1920-х гг. — Вестник Томского государственного университета. 2014, с. 116—119. URL: https:// cyberleninka.ru; ЕЕ ЖЕ. Пленные польские легионеры — участники гражданской войны — в Хакасско-минусинском крае в начале 1920-х гг. В сборнике: Полонийные чтения. 2013: история, современность, перспективы развития полонийного движения. Международная научная конференция, посвященная 150-летию польского восстания 1863—1864 гг. и 20-летию МОО «Национально-культурная автономия поляков г. Улан-Удэ «Наджея». 20 сентября 2013 г. Министерство иностранных дел Республики Польша, МОО «Национально-культурная автономия поляков г. Улан-Удэ «Наджея», ФГБОУ ВПО «Восточно-Сибирская государственная академия культуры и искусств». 2013, с. 82—90;
      6. КОСТЮШКО И. И. Польское бюро ЦК РКП(б). 1920—1921 гг. / Отв. ред. А. Л. Шемякин. М. 2005; ОПЛАКАНСКАЯ Р. В. Деятельность представительства Смешанной комиссии в Сибири по репатриации польских военнопленных в 1921 году. — Томский журнал ЛИНГ и АНТР. Tomsk Journal LING & ANTHRO. 2015. № 3 (9), с. 120— 127. URL: http://ling.tspu.edu.ru.
      7. БЕЛОВА И. Б. Концентрационные лагеря принудительных работ в Советской России: 1919—1923 гг. 2013. URL: www.gramota.net/materials/3/2013/12—1/5. html; ВОЛОДИН С.Ф. Тульские концентрационные лагеря принудительных работ в период военного коммунизма. 2013. URL: https://cyberleninka.ru; ГРИГОРОВ А.А., ГРИГОРОВ А. И. Заключенные Рязанского губернского концлагеря РСФСР 1919—1923 гг. URL: http://genrogge. ru/riazanskiy_konclager_1919—1923/riazanskiy_ konclager_1919—1923_predislovie.htm; КАМАРДИН И. И. Лагеря принудительных работ в Поволжье в годы военного коммунизма. — Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов. 2013. № 7 (33). Ч. I, с. 95—98; ЛЫШКОВСКАЯ И. Смоленский концентрационный лагерь. — Край Смоленский. 2006. № 8, с. 48—53. ГАВРИЛЕНКОВ А.Ф. Рославльский концентрационный лагерь принудительных работ (1920—1921). — Край Смоленский. 2000. № 5—6, с. 64—69; ЕГО ЖЕ. Рославльский концентрационный лагерь принудительных работ (1920—1921). — Вопро-/177/-сы истории, 2001. №8, с. 170—172; ЕГО ЖЕ. Страницы истории Рославля первых лет Советской власти. 1918-1922 гг. Смоленск. 2005; ЕГО ЖЕ. Рославльский концентрационный лагерь принудительных работ (1920—1921 гг.): история создания И структура. Край Смоленский, 2015. Mi 10, с. 46—50; ЕГО ЖЕ. Система концентрационных лагерей в Смоленской губернии в период советско-польской войны 1920-1921 гг. В кн.: Studia intcrnationalia: Материалы IV международной научной конференции «Западный регион России в международных отношениях. X—XX вв.» (1-3 июля 2015 г.). Брянск. 2015, с. 191 — 195.
      9. ХЕЙСИН М.Д., НЕСТЕРОВ Н.В. Привкус горечи: смоленские тюрьмы (1917—1929). Смоленск, 2016, с. 274—295.
      10. КРАШЕНИННИКОВ В.В. Брянский концентрационный лагерь в 1920—1922 гг. В кн.: Страницы истории города Брянска: материалы историко-краеведческой конференции. Брянск. 1997. с. 113—120; СМИРНОВ Ю.Ф., ВОЛОДИН С.Ф. Тульские концентрационные лагеря принудительных работ в 1919—1923 гг.: организация, эффективность, повседневность: монография. Калуга. 2013.
      11. Данный научный проект реализуется при поддержке РФФИ (М 19—09—00091/19) исследовательским коллективом Смоленского государственного университета под руководством профессора Е.В. Кодина (канд. ист. наук О. В. Корнилова, аспирант И.И. Родионов).
      12. Белые пятна — черные пятна: Сложные вопросы в российско-польских отношениях: научное издание. / Под общ. ред. А. В. Торкунова, А. Д. Ротфельда. Отв. ред. А.В. Мальгин, М.М. Наринский. М. 2017, с. 31, 33.
      13. Польские военнопленные в РСФСР, БССР и УССР (1919—1922 годы): Документы и материалы. М. 2004, с. 4.
      14. Там же.
      15. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 63, on. 1, д. 107, л. 44.
      16. Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ), ф. 393, оп. 10, д. 32, л. 71; Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 4, оп. 3, д. 58, л. 149; Польские военнопленные, с. 22.
      17. Польские военнопленные, JSfe 24, с. 35—36.
      18. ГА РФ, ф. 393, оп. 89, д. 7, л. 18—18об.
      19. Польские военнопленные, № 63, с. 74.
      20. ГА РФ, ф. 393, оп. 89, д. 156, л. 27—27об.
      21. Там же, л. 4.
      22. Государственный архив Брянской области (ГА БО), ф. Р-2376, оп. 1, д. 109, л. 89.
      23. ГА БО, ф. Р-2376, on. 1, д. 66, л. 9—9об.
      24. Государственный архив Орловской области (ГА ОО), ф. Р-1716, оп. 1, д. 35, л. 51.
      25. Государственный архив Смоленской области (ГА СО), ф. Р-183, оп. 1, д. 47.
      26. ГА РФ, ф. 393, оп. 89, д. 71, л. 3.
      27. Польские военнопленные, с. 15.
      28. ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д. 59, л. 100—101об.
      29. Государственный архив Калужской области (ГА КО), ф. Р-967, оп. 2, д. 173, л. 40.
      30. СМИРНОВ Ю.Ф., ВОЛОДИН С.Ф. Ук. соч., с. 24; Государственный архив Тульской области (ГА ТО), ф. Р-1962, оп. 3, д. 7, л. 1.
      31. СМИРНОВ Ю.Ф., ВОЛОДИН С.Ф. Ук. соч., с. 29; ГА ТО, ф.Р-717, оп. 2, д. 170, л. 39.
      32. СМИРНОВ Ю.Ф., ВОЛОДИН С.Ф. Ук. соч., с. 33.
      33. ГА ТО, ф. Р-95, оп. 1, д. 87, л. 4.
      34. СМИРНОВ Ю.Ф., ВОЛОДИН С.Ф. Ук. соч., с. 97; ГА ТО, ф. Р-95, оп. 1, л. 87, л. 4.
      35. ГА РФ, ф. 393, оп. 89, д. 156, л. 8—9.
      36. Там же, л. 20—20об.
      37. Там же, л. 19—19об.
      38. Там же, л. 21—21 об.
      39. Там же, л. 24—24об.
      40. ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д. 59, л. 100—101об
      41. ХЕЙСИН М.Д., НЕСТЕРОВ Н.В. Ук. соч. с 278
      42. ГА КО, ф. Р-967, оп. 1, д. 3, л. 20. /178/
      43. Там же, оп. 2, д. 173, л. 439.
      44. ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д. 59, л. 100—101 об.
      45. ГАБО, ф. Р-2376, оп. 1,д.2, л. 1 — 1 об.
      46. ГА РФ, ф. 393, оп. 89, д. 59, л. 6.
      47. Архивный отдел «Рославльского района», ф. 2873/388, оп. 1, Д. 1. Приказы по лагерю. Приказ № 3 от 20 января 1921 г.
      48. ГА ОО, ф. Р-1716, оп. 1, д. 13, л. 21.
      49. Государственный архив новейшей истории Смоленской области (ГАНИ СО), ф. Р-3, оп. 1, д. 1167, л. 5.
      50. КРАШЕНИННИКОВ В. В. Ук. соч., с. 115.
      51. СМИРНОВ Ю.Ф., ВОЛОДИН С.Ф. Ук. соч., с. 45; ГА ТО, ф. Р-1962, оп. 3, д. 335, л. 106.
      52. СМИРНОВ Ю.Ф., ВОЛОДИН С.Ф. Ук. соч., с. 46.
      53. КРАШЕНИННИКОВ В. В. Ук. соч., с. 115.
      54. РГАСПИ, ф. 63, оп. 1, д. 200, л. 23—27, 28—32.
      55. ГА РФ, ф. 393, оп. 89, д. 7, л. 18об.
      56. Польские военнопленные, № 66, с. 77.
      57. Там же, № 123, с. 163.
      58. ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д. 1, л. 59.
      59. Там же, ф. Р-183, оп. 1, д. 47, Л. 14—15об.
      60. ГА СО, ф. Р-183, оп. 1, д.658, л. 1, 6, 12; д.659, л. 3, 10; д. 117, л. 43—43об., 109, 197—197об., 363—363об., 402.
      61. Там же, ф. Р-136, oh. 1, д. 112, л. 183—184; д.336, л. 51—52, 66, 70—71, 72, 77— 78об., 137—138об.; д. 326, л. 158—158об.; д. 319, л. 454—455.
      62. Архивный отдел «Рославльского района», ф. 2873/388, оп. 1, д. 2. Список военнопленных польской армии (приложение к отношению № 302 от 24/XI-20).
      63. КРАШЕНИННИКОВ В.В. Ук. соч., с. 116.
      64. ГА БО, ф. Р-2376, оп. 1, д. 8, л. 62—63.
      65. ГА РФ, ф, 393, оп. 89, д. 156, л. 19—19об., 20—20об.
      66. Там же, д. 16, л. 25.
      67. Там же, ф. Р-4042, оп. 1а, д. 26, л. 183.
      68. Там же, ф. 393, оп. 89, д. 13, л. 42.
      69. ГА КО, ф. Р-967, оп. 2, д. 7, л. 1.
      70. Там же, д. 7.
      71. Там же, д. 8, л. 1.
      72. Там же, д. 172, л. 133-133об.
      73. Там же, д. 173, л. 585—585об.
      74.СМИРНОВ Ю.Ф., ВОЛОДИН С.Ф. Ук. соч., с. 25; ГА ТО, ф. Р-1962, оп. 3, д.7, л. 85.
      75. ГА ТО, ф. Р-1962, оп. 3, д. 36, л. 53.
      76. ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д. 112, л. 249—264об.; ф. Р-183, оп: 1, д. 656, л. 1—62.
      77. Там же, ф. Р-136, оп. 1, д. 111, 135, 169,319, 337.
      78. Архивный отдел «Рославльского района», ф. 2873/388, оп. 1, д. 2, Список военнопленных польской армии (приложение к отношению № 302 от 24/XI-20).
      79. ГА БО, ф. Р-2376, оп. 1, д. 27.
      80. ГА КО, ф. Р-967, оп. 1, д. 1, л. 24об.р-30об.; оп. 2, д. 7, л; 3—60; д. 8, л. 6—37.
      81. Документ был создан во второй половине 1919 г., поступил в Смоленский концлагерь 15 ноября 1920 г., имеется в деле «Декреты, постановления, циркуляры, инструкции ЦИК, В ЦИК и НКВД РСФСР о лагерях принудительных работ» за 1919—1920 гг.; ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д. 83, л. 80—80об.
      82. ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д. 1, л. 48.
      83. Там же, л. 55.
      84. ГА БО, ф. Р-2376, оп. 1, д. 8, л. 28.
      85. Польские военнопленные, № 244, с. 322.
      86. КОСТЮШКО И.И. К вопросу о польских пленных 1920 г., с. 47.
      87. Польские военнопленные, № 72, с. 89.
      88. ГА РФ, ф. 393, оп. 89, д. 16, л. 31 об.
      89. Там же, д. 156, л. 1. /43/
      90. РГАСПИ, ф. 63, оп. 1, д. 187, л. 31.
      91. Польские военнопленные, № 211, с. 282.
      92. КОСТЮШКО И.И. К вопросу о польских пленных 1920 г., с. 53.
      93. Польские военнопленные, № 211, с. 283.
      94. ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д. 19, л. 1.
      95. Там же, д. 1, л. 56.
      96. Там же, д. 1, л. 37; д. 30, л. 39, 42.
      97. Там же, д. 30, л. 55, 93, 128; д. 319, л. 91—91об.
      98. Там же, л. 31, 89, 111, 142, 144; д.319, л. 104, 136—136об., 149, 223.
      99. Там же, д. 1, л. 64; д. 16, л. 41; д. 30, л. 101.
      100. Там же, д. 1,л. 101, 103, 144, 148; д. 30, л. 76об.
      101. Там же, д. 1, л. 72, 78.
      102. Там же, л. 110.
      103.Там же, л. 119.
      104. Там же, д. 30, л. 38.
      105.Там же, л. 239.
      106. Там же, д. 16, л. 1, 41.
      107. Там же, л. 153—154.
      108. Там же, д. 45, 46, 54.
      109.ГАНИ СО, ф. Р-3, д. 1172, л. 55.
      110. ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д. 169, л. 22—23.
      111. Там же, д. 103, л. 208об.-209об.
      112. Там же, д. 59, л. 53.
      113. Польские военнопленные, с. 311.
      114. ГА ОО, ф. Р-1716. оп. 1, д. 20, л. 15.
      115. ГА БО, ф. Р-2376, оп. 1, д. 109, л. 89.
      116. ГА СО, ф. Р-136, оп. 1, д, 135, л. 58.
      117. ГА РФ, ф. 3333, оп. 2, д. 223, л. 22; РГАСПИ, ф. 63, оп. 1, д. 199, л. 9.
      118. ГА РФ, ф. 393, оп. 89, д. 151, л. 206; ф. Р-3333, оп. 4, д. 85, л. 107.
      119. Польские военнопленные, с. 342—344.
      120. Там же, с. 342. /44/
      Вопросы истории. №12 (4). 2022. С. 162-180.
    • Плавания полинезийцев
      Автор: Чжан Гэда
      Кстати, о пресловутых "секретах древних мореходах" - есть ли в неполитизированных трудах, где не воспеваются "утраченные знания древних", сведения, что было общение не только между близлежащими, но и отдаленными архипелагами и островами?
      А то есть тенденция прославить полинезийцев, как супермореходов, все знавших и все умевших.
      Например, есть ли сведения, что жители Рапа-нуи хоть раз с него куда-то выбирались?