Saygo

Оборона Полтавской крепости в 1709 году

2 сообщения в этой теме

АРТАМОНОВ В. А. ОСАДА ПОЛТАВЫ В 1709 ГОДУ (ПО ШВЕДСКИМ ИСТОЧНИКАМ)

Весной и летом 1709 г. Полтава была в центре Северной войны. Здесь сошлись армии Российского царства и Шведско-Финского королевства.

Данная работа написана в основном по свидетельствам воинов Карла XII ("каролинцев"), оставивших много ценнейших воспоминаний о "русском походе" и осаде Полтавы, опубликованных малыми тиражами в Швеции в начале XX века.

Пик авторитета шведской армии, как лучшей в Европе, пришелся на 1706 - 1707 гг., когда был продиктован победный мир польскому королю Августу II.

Шведские военные профессионалы были верны долгу, добросовестны в службе, любили и любовались своим королем, который был их вдохновляющим символом. Боевое рвение регулярно подогревалось проповедями (по 7- 10 раз в месяц). Силой духа, а не только оружием "львы севера" могли наводить страх на противника. Непрерывные победы выработали презрение к врагам, особенно к русским.

Однако почти годовой "отдых" среди саксонских друзей-протестантов стал началом спада боевого настроя. Проповедники стали упрекать воинов в разгульной жизни и "похоти, раздувшейся больше, чем у татар и турок", в ругательствах, проклятьях, в магии, колдовстве и даже содомии1.

В Белоруссии летом 1708 г. почти вся армия из-за отвратительной пищи пострадала от дизентерии, а зимой 1709 г. от "скифских морозов", когда насмерть замерзших приходилось навалом спускать в крестьянские погреба.

На Полтавщине шведская армия оказалась в окружении. Правобережная Украина и Гетманщина не вышли из-под контроля России после измены Мазепы, за которым пошло всего 3 тыс. казаков. Слабые хоругви польского короля Станислава Лещинского не имели ни сил, ни желания пускаться в дальний поход на восток к увязшему там Карлу XII, хотя для того больше значила католическая Польша, чем православная Украина.

К апрелю 1709 г. "силовое поле" шведской армии уже не было однородно-победным. Карл XII, как всегда, был настроен наступательно и не боялся быть окруженным в глубине вражеской страны. Офицерский корпус подражал королю, но дух его уже показывал тенденцию к снижению. Рядовой состав стойко выполнял свой долг в непривычных для скандинавов степных условиях при безлесье, безводье, безлюдье, жаре, скудости питания. Однако появились и случаи бегства из-под огня с постов и дезертиры (в немецких полках), которых приходилось расстреливать.

Русская армия после панического бегства из-под Нарвы в 1700 г. была деморализована. Однако Петр I, используя численное превосходство при нападениях на небольшие шведские отряды, поднял боевой дух армии. Русская победа при Лесной 28 октября 1708 г. продемонстрировала равенство со шведами в боеспособности. "Русские сильный и упорный противник" - писал Й. Норсберг2.

 

post-2-0-40383700-1426003397_thumb.jpg
План Старой и новой Полтавы. 1709 г.

post-2-0-92721200-1426003400_thumb.jpg
План Полтавы И. Бишева. 1722 г.

 
Осада Полтавы стала ошибочным решением Карла ХII. Свою высокомобильную армию и свой полководческий талант он "закопал" в Полтавскую землю. Возможно, король надеялся, что шведская слава парализует дух Полтавы и она падет к его ногам так же, как Варшава в 1702 г., Торунь в 1703 г., Лейпциг в 1706 г. или Гродно в 1706 г., из которого при его появлении сбежала целая армия. Стянуть войска противника в одно место, чтобы навязать русским против их воли генеральное сражение, было невозможно (об этом свидетельствовал военный опыт 1701 - 1708 годов). Поднять Турцию и Крым на Россию, даже в случае падения Полтавы, было крайне сомнительно.

Партизанщиной, а не "медом и молоком", как обещал Мазепа, встретили шведов украинское крестьянство и казачество. К тому времени на Левобережной Украине - Гетманщине уже формировалось российское державное сознание. Царь воспринимался символом и защитником православия. Население поднялось в защиту общего Отечества от вторгнувшейся чужеродной "еретической" военной машины. Как отмечал словацкий пастор Крман, казаки "были злы" на протестантское воинство: "не хочу никакого вашего благочестия, но за Пресвятую Богородицу умру, умру, умру!" - говорил один из них3.

Стойкость гарнизонов Стародуба, Мглина, Новгород-Северского, Почепа в значительной мере определялась поддержкой населения.

Валы, частоколы и бревенчатые башни окраинного города Гетманщины, рассчитанные против татар, которые избегали осад, были слабее укреплений шведских крепостей Нотебурга, Ниеншанца, Дерпта, Нарвы, Ревеля и Риги, которые в свое время брались русскими войсками. Но Полтава не была "хилой крепостью", готовой якобы пасть, как только подойдет шведская пехота4.

Узнав от "языков", что шведы направятся к Полтаве, Петр I приказал Б. П. Шереметеву отвлечь противника в сторону Днепра, к западу русского пограничья5. Командование русской армии проявляло осторожность.

После капитуляции полковника В. Ю. Фермора, которого должны были судить за сдачу 7 января 1709 г. Веприка, Петр I 12 января приказал всем комендантам под страхом смерти не сдавать ни одного города и держаться вплоть до последнего человека6.

Примерно тогда же из Полтавы был выведен Ингерманландский личный полк А. Д. Меншикова, а 17 января в город вошли будущие полтавские герои - 5 пехотных батальонов и 65 офицеров во главе с храбрым и крутым на расправу полковником А. С. Келиным, который мог отхлестать плетью провинившегося лейтенанта7. Келин был участником штурмов Нотебурга, Ниеншанца, Дерпта и Нарвы. Вторым лицом в обороне после Келина был полковник фон Менгден8. Гарнизон стал достаточно сильным. Если верны цифры, приведенные в "Дневнике военных действий Полтавской битвы", в нем находилось 4182 офицера и солдата, 91 пушкарь, 2600 вооруженных полтавчан (жителей и частично казаков), 900 человек, прорвавшихся 15 мая из Русской армии, в сумме - 7773 человека, из которых 1634 погибло и умерло за время осады. Помимо жителей, в городе оказалось много беженцев с Полтавщины .

Казачий полковник Левенц свез в Полтаву из разных мест военные припасы и продовольствие. К маю количество пушек увеличилось по сравнению с январем втрое и достигло 28 орудий10.

Среди защитников был и опытный инженер фортификации, подполковник француз Тарсон11. На валы поставили рогатки и частокол, внутри выкопали и укрепили досками ров, усилили башню на восточной стороне (шведы называли ее "нечто вроде цитадели"), под башней соорудили редут.

"Полтава один из небольших городов Украины, бойко торгующий с Киевом и поэтому хорошо обеспеченный разными товарами - вином, плодами, сукном и др. Но у него нет других укреплений, кроме тех, что имеют обычно прочие казачьи города, то есть рубленую из бревен стену и на ней там и сям деревянные башни. С востока и юга он стоит на высоком возвышении, но с запада и севера - плоская равнина. Ворскла протекает с востока на расстоянии нескольких пушечных выстрелов. Но так как русские за несколько недель уже ожидали осады, они против монастыря и открытого поля соорудили много новых казематов для ружейной стрельбы и один редут, куда затащили несколько пушек. На вал поставили испанские рогатки и палисад, а внутри его сделали глубокий, обделанный досками ров. Таким образом, с гарнизоном в 4 тысячи человек, они могли сопротивляться довольно долго, так как у нас особо обстоятельной осады не было"12.

В конце марта 1709 г. кавалерия полковника Н. Юлленшерны подошла к деревне Хведерки в миле от Полтавы. Она должна была днем и ночью остерегаться конных отрядов, ежедневно выезжавших из Полтавы. В первых числах апреля вокруг Полтавы были поставлены дальние посты и к городу был послан дозор из 150 человек капитана Г. Оксеншерны13. Четыре тысячи присоединившихся к королю запорожцев произвели на регулярное шведское войско неблагоприятное впечатление: "необученные и негожие люди, у трети не было ружей, а только короткие пики и косы на жердях". Первый шведско-запорожский "поиск" 11 апреля у Соколок против отряда К. Э. Ренне "вышел комом". Забросив ружья и зипуны на телеги, две тысячи запорожцев "шли как стадо овец" сбоку от колонны в 2,5 тыс. шведских кавалеристов. Они настолько выдохлись в ночном марше, что шведы до боя оставили часть своей конницы для их прикрытия14.

Как любое нерегулярное войско запорожцы с трудом держались под огнем ядер и гранат. В траншеях под Полтавой "ночной обстрел необычайно большими гранатами заставил разбежаться запорожцев с работ, ибо они так боялись гранат и пушек, что готовы от них бежать на край света"15.

Сделав вывод о слабой боеспособности запорожцев под Полтавой, шведы ставили их в основном на охрану обозов, пленных и на землекопные работы, выдавая каждому задень работы "по полкаролина" (по 10 копеек)16. При традиционно высокой самооценке запорожцев такое отношение вызывало неудовольствие.

12 апреля шведы поставили первую батарею из четырех пушек, начав по предложению квартирмейстера А. Юлленкрока осаду "с самого крепкого места" - Мазуровского предместья, в связи с чем русское командование сочло, что у них не было хороших инженеров17.

В отличие от Петра I, предоставлявшего рутинную осаду другим, Карл XII свою неуемную энергию расходовал в траншеях, наблюдая за Полтавой и ходом работ по ночам, вплоть до 2 - 5 часов утра.

17 апреля король распределил войска вокруг города и поставил пост у Крестовоздвиженского монастыря. Полной блокады не получилось, и до конца апреля русская драгунская конница, казаки и калмыки появлялись между стоянками шведских полков и даже в предместьях Полтавы.

19 и 20 апреля артиллерийским обстрелом шведы спалили несколько домов, не считаясь с просьбами мазепинцев "не уничтожать город огнем" из-за того, что там находятся родная сестра Мазепы, их собственные дома и имущество Полтавского полка. Полтава же якобы капитулирует, увидев, что приходится плохо предместью18. В последний день апреля два больших русских отряда свободно прошли в город19.

В начале мая драгуны генерал-майора Г. Волконского и полковника П. И. Яковлева нанесли сильный удар по Запорожью - южному заплечью шведов, которые ничем не помогли "союзникам". Этот разгром не понизил, а скорее поднял боевитость и стремление запорожцев отстоять свою свободу и количество запорожцев при короле стало расти.

27 апреля с часу ночи до четырех часов утра русские атаковали пост в Крестовоздвиженском монастыре, сожгли окружающие постройки, захватили фураж и лошадей. Тогда же крестьяне с Полтавщины бесстрашно проникали в лагеря противника. "В тот же день в ночное время один из крестьян осмелился застрелить насмерть одного капитана-зюдерманландца в его палатке"20.

Вылазки полтавского гарнизона заставляли шведские караулы покидать свои посты и Карлу XII пришлось издать приказ не оставлять позиции без письменного распоряжения, а позже заставить все полки вытесать по 100 кольев из яблонь и поставить их по фронту траншей21.

28 и 29 апреля шведский король из Будищ с фельдмаршалом К. Г. Реншильдом, генералом А. Л. Левенгауптом, гвардией, Далекарлийским полком и пятью сотнями кавалеристов перебрались к Полтаве. Из Опошни к городу была передислоцирована остальная артиллерия.

Только в ночь с 30 апреля на 1 мая 600 шведов и 400 запорожцев под прикрытием Далекарлийского и Хельсингского полков начали копать траншеи и сам король подползал к валам Полтавы22. В начале мая практически вся шведская армия стянулась к одному месту, начав полноценную блокаду, русское командование в это время активизировало переговоры о возможном заключении мира через плененного у деревни Лесной в 1708 г. обер-аудитора и фельдсекретаря курляндской армии Э. Ю. Эренрооса23.

Артиллерийский обстрел был вялым - всего по пять бомб в сутки24.

Первая ночь земляных работ окончилась конфузом: гарнизон открыл такой шквал огня из ружей, зажигательных ядер и гранат, что караулам пришлось на животах отползать из-под частокола назад, а все работавшие сбежали вместе с прикрытием. Командир прикрытия был приговорен к смерти, позже замененной разжалованием в рядовые на полгода.

Координация действий полтавского гарнизона и Русской армии была хорошо налажена. Украинские крестьяне - "глаза и уши" русского командования переправлялись через Ворсклу и сообщали о всех передислокациях шведов. Чтобы дать "отдых" Полтаве, Меншиков 7 мая нанес удар в районе Опошни.

8 мая после полудня шведы добились некоторого успеха. Гвардейцы и 50 гренадер лейтенанта К. Поссе с 30 гренадерами его брата лейтенанта А. Поссе по траншеям, подведенным почти к валу Полтавы, внезапно начали атаку у Мазуровских ворот. Три часа гарнизон отбивался, контратакуя, но гренадеры, забросав защищавшихся гранатами, заставили их отступить и овладели частью вала и тремя пушками. Шведские потери составили 6 человек убитыми и 10 ранеными25.

"И тако он некоторую часть города взял. Однако, от того места к самому городу был зделан пруд. И так что никоим образом с того места за водою глубокою атаковать прямого города было невозможно... Шведы между тем с Полтавы города взяли 3 пушки, но за приключившимся рвом и водою ничего зделать не могли"26.

Штурмовать колоннами под прикрытием артиллерийского огня, как было в Веприке, Карл XII не счел возможным потому, что с запада на восток Мазуровского предместья протекал водоток, а возможно и потому, что после потерь у Веприка шведское командование опасалось идти на "генеральные штурмы", учитывая стойкость гарнизона.

На участке прорыва полтавчане тут же возвели новые укрепления. Ночью 12 мая шведы устроили на валу место для батареи, а на следующий день затащили пушки. Это можно принять за максимальный успех осады.

Шведская пехота подходила к Полтаве малыми порциями и считала удачей проскользнуть невредимой мимо войск Шереметева27.

Несмотря на неважное состояние шведской армии, уверенности в скорой победе у русского командования не было и вступать в серьезное сражение Меншиков и Шереметев не собирались28.

После прорыва шведов на валы Келин усилил наблюдение. "Снайперы" из нарезных ружей ежедневно выводили из строя по несколько человек. Только на посту Петре 10 мая было убито два шведа и три запорожца, 12 мая - пять шведов и восемь запорожцев. Полтава держала осаждавших в постоянном напряжении.

14 мая вся полевая русская армия собралась в одном месте за Ворсклой против Полтавы. Однако нападение на нее не планировалось.

Высылая помощь Полтаве, русский военный совет решил применить хитрость. Для отвлечения внимания вверх и вниз от города на расстоянии версты по Ворскле драгуны с 12 часов ночи до 5 часов утра 15 мая вели непрерывную стрельбу из пушек и ружей, встревожив всю шведскую армию. В районе деревни Петровка русский батальон вел огонь по мельнице, где засел шведский пост с унтер-офицером и 12 рядовыми, заставив их бежать29.

Зять Меншикова бригадир А. Ф. Головин во главе десанта из 900 человек ночью перешел пойму Ворсклы, сбил шведские караулы и "купно с амунициею, в очах шведского войска счастливо, без всякого урону чрез сии неудобосказуемые трудные пасы прошел" полторы версты к Полтаве30.

Чтобы не допустить повторения казуса король приказал строить под городом три больших шанца с неглубоким рвом и палисадом на 100, 150 и 200 человек и два редута на 30 человек, по две пушки в каждом31.

Тут же на шанцы была сделана двойная вылазка. 17 мая Головин на коне с четырьмя сотнями солдат выбил шведов из недостроенных укреплений, уничтожил несколько десятков человек и загнал остальных в Ворсклу. По одним данным, были убиты подполковник Зильбершпар, капитан, фендрик, несколько унтер-офицеров, свыше 30 рядовых; 60 человек было ранено. По другим, кроме Зильбершпара было убито 12 человек, и 51 человек был ранен32.

Снизу в то же время русские гренадеры по апрошам и вброд перешли последнюю протоку и погнали противника. Однако об этих действиях шведы были заранее оповещены бежавшим пленным унтер-офицером, служившим у К. Э. Ренне. Вся шведская гвардия была наготове и ударила в тыл Головину. Подстрелив коня, его пленили.

По русским данным, всего было потеряно убитыми и ранеными до двухсот человек, по шведским - было 200 убитых, много раненых и 50 человек взято в плен33. Вейе писал о 300 убитых, из которых 20 было застрелено в топях Ворсклы, а около трех десятков, засевших в хате и отказавшихся сдаться, волохи сожгли живьем34.

Несмотря на неудачу, вылазка 17 мая свидетельствовала о высоком наступательном духе Полтавского гарнизона.

"В тот же день подошло еще 2000 запорожцев, которые будут продолжать работы. Этого народа с теми, что уже есть у нас, всего будет 6000 человек", - писал Р. Петре.

Русское командование знало, что у шведов не хватает лопат, пуль и пороха. Офицеры сдавали свою оловянную посуду на переплавку для пуль. Солдаты подбирали русские ядра и пули. Гвардейцам на посты в "мазуровские траншеи" приходилось делать крюк в 8 - 10 км с северо-запада вокруг Полтавы, чтобы не попадать под огонь пушек. Кавалерия тоже устала от непрерывной заготовки и перевозки фашин и фуража.

Противники, разделенные частоколом, оказались на расстоянии броска камня. Демонстрируя пренебрежение к врагу, полтавчане забрасывали шведов не только камнями и поленьями, глиняными и бутылочными гранатами, но дохлыми кошками, собаками и прочей "гнилой тухлятиной". Под дохлую кошку попал и сам король.

"21 мая утром противник начал бить пушками с башни, против которой я стоял. В мою траншею, кроме того, были запущены три гранаты, а также камни и поленья. Находясь вблизи от неприятеля, я швырял камни в них, они в меня. От пушек и гранат моя команда не пострадала, но мы потеряли пятерых солдат, которые стояли на своих постах и были убиты в лоб из штуцеров, а также и семерых запорожцев, слонявшихся у постов по траншеям и убитых таким же образом. Так что мои потери в этот день составили 12 человек.

Вокруг поста я все закрыл фашинами, а чтобы не было попаданий в парней, на бруствер поставил мельничный жернов, через отверстие которого можно было видеть то, что происходило впереди. За исключением отверстия все тело было полностью прикрыто от попаданий. И, несмотря на это, когда я время от времени посылал смотреть вперед, эти пятеро бравых шведских солдат были поражены и пали на месте. Все выстрелы пришлись точно в лоб или висок. Его величество, который пришел на мой пост около 10 часов, заметив на земле кровь и мозги, оставшиеся после выноса убитых, приказал мне покинуть это место на оставшуюся часть дня, так как в конце-концов, и не только отсюда можно было услышать, готовит ли противник вылазку", - писал Р. Петре.

Чтобы спровоцировать расход русских боеприпасов, по приказу полковника Юлленкрука вытесали колоду, одели на нее парик, коническую гвардейскую шапку и мундир. Как только чучело высовывалось, - гремело по 2 - 3 выстрела. Карл XII тоже брал в свои руки "развлечение". За полтора часа по чучелу было выпущено 20 пушечных и 300 ружейных выстрелов. Тулья шапки превратилась в решето.

Инженерная служба гарнизона грамотно сооружала апроши, реданы и проводила контрминные работы. 23 мая по непростительной оплошности шведского командования лопнула попытка подорвать валы Полтавы четырьмя центнерами пороха.

"После полудня около 4 часов, капитан-минер Кронстедт дал знать, что противник ведет работы против него и находится не далее 6 локтей от его подкопа. Он попросил разрешения у полковника Кронмана, который держал дозор в траншее, взорвать мину, подведенную под основное городское укрепление противника. Но в отсутствие его королевского величества тот не мог позволить это. Тогда он попытался обратиться к его превосходительству фельдмаршалу и Левенгаупту. Но и они не хотели отдать такой приказ без его величества. Получилось так, что неприятель около 6 часов добрался до мины и вынес наш порох. Вся работа пошла насмарку".

На следующий день русские солдаты сделали смелую вылазку в ту же самую сапу. Там держал дозор один шведский сержант со своей командой. "Этот сержант защищался до последнего, пока не был проколот русским штыком. Он все же уцепился за мушкет, выдернул его у русского, но тут же и умер, удерживая обеими руками ружье с воткнутым в него штыком... Его королевское величество, спустившись в траншею, где лежали убитые и раненые, и увидев сержанта, лежавшего в прежнем положении, выразил сожаление и сказал, что тот был настоящим смельчаком... В целом, не проходит и дня осады, когда бы мы не теряли кого-нибудь из полка"35.

Фашинные брустверы траншей и туры противника полтавчане приводили в негодность горящими горшками со смолой36. Шведы, возможно, последовав их примеру, заготовили солому, кадки, смолу, факелы и горшки. Однако гарнизон успешно справился с поджогом палисада и башни. Под ружейный огонь и русские гранаты отправился "штрафник" из Остготского полка Стокман, который за мужество был освобожден королем от ареста. Келин позади спаленного тут же ставил другой частокол37.

"Полтава в зело доброй дефензии и накакого ущерба от неприятеля не обретается" - с радостью доносил Меншиков Петру I 28 мая.

Русский обстрел "по площадям" из-за Ворсклы хотя и не наносил ощутимых потерь (многие бомбы к тому же не разрывались и шведы запускали их обратно), но угнетал дух. "От ужасающего количества бомб не знали, куда уворачиваться", - писал один из каролинцев.

30 мая в день рождения Петра I все 72 русских орудия из-за Ворсклы прогремели одновременно тремя залпами. "Ядра сыпались на нас как водяной ливень вчера"38. Полтавский гарнизон вылазкой отметил "царский день", перебив многих шведов в траншеях39.

Шведы измучились от жары, безводья и тревожных ночей, когда спать приходилось при оружии. Они с завистью смотрели, как полтавчане из ворот против монастыря выгоняли пасти коров и лошадей в сады и без опаски рубили хворост. Возможно, как раз во второй половине мая у шведов испарилась надежда взять Полтаву, что вылилось в середине июня в открытую критику Карла XII.

2 и 3 июня из Полтавы навстречу русской линии из-за Ворсклы начали вести вниз с горы апроши с установкой испанских рогаток с двух сторон. Карл XII направил против рабочих 70 солдат, но две сотни воинов из Полтавы сбили шведов. Только при помощи 20 кавалеристов и 50 пехотинцев русских удалось оттеснить обратно в город. В последующем осажденные продолжали вести земляные работы и делать вылазки под прикрытием артиллерийского огня.

С 4 июня русское командование стало склоняться к мысли о генеральном сражении - к Полтаве через Изюм и Харьков, делая по 60 верст в сутки, прибыл Петр I. Келину и всем осажденным было переброшено письмо-благодарность за стойкость и мужество. В ответ комендант сообщал о высокой смертности среди полтавчан и беженцев и просил 50 пудов пороха. (Этого количества хватило бы на 1000 человек по 20 патронов каждому). Порох, серу и лекарства в Полтаву метали в полых бомбах.

Контраст между темпами и объемом русских и шведских земляных работ был разительным. Через все протоки Ворсклы вплоть до ее последнего рукава быда проложена огромная фашинно-земляная полоса: "Линия была сильно укреплена и так широка, что по ней, как по дороге, могли бы идти 16 человек. Для безопасности по обе ее стороны были воздвигнуты валы из фашин и чернозема толщиной в 4 - 5 локтей, так что наши стоявшие у высокого берега 6 пушек не могли причинить вреда пехоте, которая могла свободно и безопасно там перемещаться, тем более, что валы были в рост человека"40.

На 13 июня был назначен прорыв Русской армии в Полтаву, причем Келин должен был нанести удар по шведским шанцам сверху "и тотчас две линей куманикации... от города по обеим сторонам зделать как галареи, чтоб потом меж двух линей свободной проход из-за реки к вам был" - писал Петр I 11 - 12 июня.

Однако страшный ливень сорвал операцию. Наводнение переполнило овраги и ручьи, сносило трупы лошадей, затопило русские и шведские траншеи и всю пойму Ворсклы.

16 июня, когда вся шведская армия застыла от тревожного "знамения сверху" - ранения короля, Петр I решил выйти к противнику на правый берег Ворсклы. Если Полтава за 2 недели не будет деблокирована, то гарнизону вместе со всем мужским населением предлагалось идти на прорыв за Ворсклу. Пушки должны быть подорваны, знамена сожжены, а город спален. Однако через неделю Келину было приказано держаться до середины июля и далее41.

В преддверии Полтавской битвы поражение "нависло" над шведами и это чувствовали обе стороны. Молдавские волохи группами переходили к русским. Запорожцы грабили, а иногда и убивали "союзников" - шведов и называли "шельмой" Мазепу за обман о татарской помощи. Намерение запорожцев бросить Карла XII 9 июня нельзя считать свидетельством падения их духа. Просто они не считали себя обязанными безоговорочно подчиняться шведам, и Мазепе пришлось со свитой, бунчуком и трубами поехать в карете отговаривать от этого кошевого атамана К. Гордиенко, обещая 2 боченка с золотом, бочку водки, татарскую помощь и поживу в Полтаве и в Москве42. (После переправы 30 июня остатков армии короля за Днепр запорожцы продали туркам до 400 каролинцев, а 11 июля 1709 г. на стоянке под Очаковым собирались выдать русским Мазепу. Но этому помешали шведы43.)

Крестьяне Полтавщины в одиночку нападали на группы шведов - так было 16 июня, когда украинец бросился на нескольких шведов, ехавших в телеге. В Жуках 18 июня казак вбежал в хату, где жил Мазепа, собираясь его пленить и увести, но был схвачен шведской охраной.

Незадолго до битвы одна украинская вещунья, сознательно идя на смерть, предрекла Мазепе, что ни ему, ни шведам не видать Полтавы, а будет только большое кровопролитие. "За правду" она была похвалена, потом обезглавлена44.

В середине июня, когда укрепления противников в пойме реки сошлись на 15 шагов, от всех шведских полков поступали жалобы на плохое питание. Лошадей приходилось кормить листвой осин. Рядовой состав держался только на долге и дисциплине. В окружении короля и шведской полевой канцелярии шла открытая критика Карла XII: не разрешая прежде брать офицерских жен в походы, теперь он позволил тащиться за армией "казачьим бабам" и "всякому сброду", расходуя силы на его прикрытие. Отказавшись от союза с христианскими государями, предлагавшими субсидии, он позволил начать переговоры о союзе с турками и татарами, подобно тому, как это было с запорожцами45.

Многие генералы предлагали отступить в Польшу. Неудачу осады шведы списывали на нехватку шанцевого инструмента, непригодность запорожских "землекопов", упадок сил караулов, нехватку осадной артиллерии и боеприпасов46. О стойкости Полтавской крепости умалчивалось.

Чувствуя, что упрямство короля ведет к катастрофе, 11 июня К. Пипер, советник канцелярии О. Гермелин и Мазепа решились попробовать уговорить Карла XII снять осаду и предпринять что-либо другое. 21 июня казалось бы "подвернулась" давно желанная битва - две армии 3 с половиной часа стояли друг против друга, но К. Г. Реншильд так и не решился на атаку.

Никаких отчаянных штурмов Полтавы 21 и 22 июня, отмеченных в "Дневнике военных действий Полтавской битвы" и о которых до сих пор пишется в исторических работах47, не было. О них не упоминали ни каролинцы, ни Келин в письме Меншикову 21 июня48.

Однако "наступательный дух" "последнего викинга" хотя и не мог, как прежде, воздействовать на армию, так и остался несломленным. 13 июня на слова генерал-майора А. А. Спарре о том, что лучше умереть, чем оставаться в нынешнем состоянии и что в армии и в Швеции все молят о мире, король отвечал: "не все ли равно... не разобьем сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, если это не случится на этой неделе, то на другой, не случится на другой неделе, так через год, если не через год, то через 5 лет, если не через пять лет, так через десять... всякий мир должен быть по совести, а раз так, то войну, пожалуй, можно вести всю жизнь"49.

Шведская и русская дезинформация, рассчитанная на противника, оказалась неэффективной. Зная точно о нейтралитете Стамбула, никто в Русской армии и в Полтавском гарнизоне не принимал всерьез слухи, исходящие от шведской стороны о скором появлении 40-тысячной Крымской и Белгородской орды у Полтавы и об обещании Карда XII отдать весь полтавский гарнизон татарам50. Специально распространявшиеся русскими слухи о подходе якобы 30 - 40-тысячного (на самом деле 3-тысячного) нерегулярного калмыцкого войска не пугали шведов.

Часть русского командования все же была неуверена в благополучном исходе сражения, и оно было начато как оборонительное.

Петр I, понимая значимость своего воздействия на воинов, шел на битву с победным настроем. "Да возвеличится Россия, да сгинут наши имена!" - таков был смысл обращения царя к армии 27 июня. Великий призыв "с нами Бог и правда", а войско "решит судьбу Отечества и народа всероссийского" вызвал такой прилив патриотического энтузиазма, что многие солдаты срывали кафтаны и требовали скорее вести их в бой.

Полтавский гарнизон не слышал пламенной речи царя, но в своей последней победной вылазке вместе с казаками около 7 утра заставил сдаться 40 человек капитана Е. Хорда в большом шанце, прогнал 30 кавалеристов ротмистра Бонде и 140 солдат капитана Ранго. Было захвачено две пушки и уничтожено несколько десятков шведов51.

Во второй период Полтавской битвы с 8 до 11 часов утра все шведы, в том числе и те, которые оставались в траншеях и в обозе у деревни Пушкаревки, были деморализованы и думали лишь о бегстве.

После победного пира на Полтавском поле Петр I въехал в Полтаву и полтавчане, "освобожденные от осады в знак преданности царю на самой большой башне подняли белый флаг и беспрестанно выражали к нему свою радость"52.

29 июня армия победителей пела духовный гимн "Тебя, Бога, хвалим" и трижды палила беглым огнем из всех видов оружия. 30 июня в Переволочне генерал А. Л. Левенгаупт "склонил гордые свои выи" и там же сдалось 14 030 солдат.

3 июля "днепровских пленников" вернули назад к Полтаве. Сам царь встретил их у ворот и провел "как бы в малом триумфе". 5 июля в Полтаве у всех шведских офицеров отобрали шпаги, пистолеты и прочее оружие (вопреки условиям капитуляции в Переволочне). "Все мы были проведены через наши траншеи и через город Полтаву процессией"53. "Захваченые знамена торжественно несли по Полтаве следом за фельдмаршалом Шереметевым, а перед ним ехал граф Левенгаупт вместе со шведскими полковниками"54. "Русские приказали отметить викторию и радость над нашим горем тремя залпами из сотни пушек и еще тремя залпами всей пехотой" - записал пленный каролинец Смепуст.

8 июля всех пленных опросили на предмет поступления на службу к царю. 10 июля на поле победы после благодарственного молебна и троекратного салюта состоялось торжественное награждение героев. Келин получил осыпанный бриллиантами портрет Петра I и чин генерал-майора55 . Торжественное пиршество, устроенное царем, проходило, как и в день победы 27 июня, за "земляным столом" длиной в 200 шагов (ноги пирующих были опущены в ровики, а наброшенная в середину земля была покрыта коврами)56. На следующий день, снова под гром салюта, угощение устраивал Шереметев, а 12 июля - Меншиков57.

13 и 14 июля Русская армия перемещалась к деревне Решетиловка, где военный совет разработал стратегию продолжения Северной войны. 16 июля Полтаву и ее окрестности покинули и пленные шведы. 17 июля ротмистр Смоландского полка П. Г. Столхаммар с отрядом всадников показывал под Решетиловкой Петру I шведские кавалерийские перестроения. 18 июля пленных стали развозить по разным городам, А. Л. Левенгаупт и В. А. Шлиппенбах с 400 офицерами под конвоем полковника фон Менгдена были отправлены в Смоленск. "Русский поход" Карла XII был окончен.

Примечания

1. K.RMAN D. Itinerarium. Cestovny dennik. Bratislava. 1984, s. 133 - 134.
2. J.M. NORSBERGHs dagbok. Karolinska krigares dagbocker. Lund. 1907, bd. 3, s. 2008 (далее - KKD).
3. KRMAN D. Op. cit., s. 102, 107.
4. ЭНГЛУНД П. Полтава. Рассказ о гибели одной армии. М. 1995, с. 52.
5. Письма и бумаги императора Петра Великого. М. - Л. 1952, т. 9/2, с. 604 - 605; т. 9/1, с. 80 (далее - ППВ).
6. Там же, с. 20.
7. Этим оправдывал свое дезиртирство из Полтавы бежавший офицер. Lojtnanten Fr. Chr. von WElHEs dagbok 1708 - 1712. Stockholm. 1912, s. 40.
8. ППВ, т. 9/2, с 571.
9. Труды Русского Военно-исторического общества. (ТРВИО), СПб. 1909, т. 3, с. 261 - 315.
10. ППВ, т. 9/2, с. 618, 634, 860 - 861.
11. АЛЛАРТ Л. Н. Историческое описание Северной войны. Российский государственный архив древних актов (РГАДА), ф. 9, отд. 1, д. 13, л. 60 об.
12. WEIHE F. Op. cit, s. 39.
13. Nils Gyllensternas beriittelse. KKD. Lund. 1913, bd. 8, s. 80; CM. POSSEs dagbok 1707 - 1709. Op. cit., 1901, bd. 1, s. 348.
14. Ibid., 1913, bd. 8, s. 81 - 82.
15. WEIHE F. Op. cit, s. 47.
16. "Volontaren" vid Svenska anneen preusicke ovcrstlojtnanten baron D.N. SILLTMANNs dagbok 1708 - 1709. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 307.
17. РГАДА, ф. 9, отд. 1, д. 13, л. 61.
18. KRMAN D. Op. cit., s. 96.
19. R. PETREs dagbok. KKD. Lund. 1901, bd. 1, s. 246.
20. SILLTMANN D.N. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 307.
21. PETRE R. KKD. Lund. 1901, bd. 1, s. 246.
22. SILLTMANN D.N. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 305 - 306.
23. ППВ, N 3179 и прим.
24. Там же, т. 9/2, с. 872.
25. PETRE R., KKD. Lund. 1901, bd. I, s. 251.
26. РГАДА, ф. 9, отд. 1, д. 13, л. 61 об. -62.
27. SILLTMANN D.N. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 313; GYLLENSTERNA N. Op. cit., 1913, bd. 8, s. 84 - 85.
28. ППВ, т. 9/2, с 907.
29. RETRE R. KKD. Lund. 1901, bd. 1, s. 252, 42.
30. ППВ, т. 9/2, с 863 - 865.
31. WEIHE F. Op. cit., s. 42 - 43.
32. SILLTMANN D.N. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 314 - 315; WEIHE F. Op. cit., s. 43.
33. SILLTMANN D.N. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 315.
34. WEIHE F. Op. cit., s. 43.
35. PETRE R. KKD. Lund. 1901, bd. 1, s. 254, 255, 260 - 262, 267, 263, 264.
36. KRMAN D. Op. cit., s. 101.
37. ТРВИО, т. 3, с 197; WEIHE F. Op. cit., s. 49.
38. WEIHE F. Op. cit., s. 45, 46.
39. SILLTMANN D.N. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 318.
40. PETRE R. KKD. Lund. 1901, bd. 1, s. 278.
41. ППВ, т. 9/1, с 207 - 208, 216 - 217, 225.
42. SILLTMANN D.N. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 321.
43. РГАДА, ф. 17, on. 1, д. 91, л. 430 об.
44. KRMAN D. Op. cit., s. 104 - 105, 109, 114.
45. SILLTMANN D.N. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 319.
46. GYLLENSTERNA N. KKD. Lund. 1913, bd. 8, s. 86.
47. БЕСПАЛОВ А. В. Сподвижники Карла XII. M. 2003, с. 97; Отечественная военная история с древнейших времен до наших дней. М. 2003, т. 1, с. 285.
48. ППВ, т. 9/2, с. 967.
49. SILLTMANN D.N. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 322 - 323.
50. ТРВИО, т. З, с 206 - 207.
51. WEIHE F. Op. cit., s. 64.
52. KRMAN D. Op. cit., s. 112.
53. L. KAGGs dagbok 1698 - 1722. Stockholm. 1912, s. 135.
54. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 335.
55. ППВ, т. 9/2, с 1086.
56. KKD. Lund. 1907, bd. 3, s. 335.
57. KAGG L. Op. cit., s. 135.

Вопросы истории. - 2004. - № 11. - С. 112 - 121.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ИВАНЮК С. А. ЗАБЫТЫЙ 5-й БАТАЛЬОН. К ВОПРОСУ О ГАРНИЗОНЕ ПОЛТАВСКОЙ КРЕПОСТИ В 1709 г.

Несмотря на достаточную освещенность в историографии событий Полтавского периода Северной войны (осень 1708 - лето 1709 г.), в том, что происхо­дило вокруг осады Полтавской крепости (апрель - июнь 1709 г.), и по сей день остает­ся большое количество белых пятен. В частности, до сих пор нет однозначного ответа на вопрос, какова была численность русского гарнизона и какими силами располагала армия Петра I в осажденной шведскими войсками Полтаве. На основании изучения комплекса документов, в том числе и ранее неопубликованных, появилась возмож­ность определить, какие же воинские подразделения изначально были направлены в Полтаву и обороняли крепость во время ее атаки войсками Карла XII.

Среди историков, изучавших период правления императора Петра Великого, мало кто не касался его звездного часа - победы в Полтавском сражении. В многочисленных исследованиях был накоплен огромный исто­рический материал, где достаточно подробно освещены основные поворотные моменты кампаний Северной войны (1700-1721 гг.), а события 27 июня 1709 г., произошедшие на поле у небольшого украинского города Пол­тава, разобраны буквально по минутам. Но в тоже самое время остается недосказанным и неосвещенным ряд вопросов, связанных с частными событиями, которые имели место на сценах театров военных действий этой вой­ны. Даже те сведения, которые широко изве­стны, весьма противоречивы и требуют уточ­нения и дополнительного изучения.

В частности, особого внимания исследо­вателей заслуживает так называемый полтав­ский период Северной войны (осень 1708 - лето 1709 г.), который был одним из осново­полагающих на этапе развития русского во­енного искусства в начале ХVIII века. Имен­но в этот период таким образом принимались решения, использовались методы и распреде­лялись силы, что в последствии привело к по­беде в решающем сражении под Полтавой, а в дальнейшем повлияло и на итог всей Север­ной войны.

Одним из таких мало изученных вопро­сов является организация защиты русскими войсками Полтавской крепости в мае - июне 1709 г. во время ее осады шведскими войска­ми, а ведь эти события тесно связаны с за­вершающим этапом полтавского периода Се­верной войны. Причины того, что многие ис­торики уделяли недостаточно внимания пред­шествующим Полтавской битве событиям и сразу переходили к описанию непосредствен­но самой генеральной баталии, правильно под­метил советский историк Е. В. Тарле, утвер­ждавший в своей фундаментальной работе по истории Северной войны, что позднейший блеск русской победы в открытом бою 27 июня несколько затмил заслугу защитни­ков Полтавы [21, с. 443]. Полтавское сраже­ние, которое имело важное значение для Рос­сии в начале ХVIII в. и утвердило ее в числе мировых держав, выступило в дальнейшей ис­ториографии на передний план, а все предше­ствовавшие ей мероприятия стали сопутству­ющими и второстепенными.

Если проанализировать ключевые рабо­ты, в которых освещаются события обороны Полтавской крепости, то можно заметить, что они цитируют одни и те же сведения, чаще все­го не закрепленные документально. Некоторые из историков, не занимаясь поиском дополни­тельных источников, и сейчас продолжают по­вторять данные, основанные на предположе­ниях и догадках, которые при этом восприни­маются как неоспоримый факт. В частности, в вопросе о количественном составе войск в Полтавской крепости большинство ученых ссы­лаются на сведения из весьма спорного труда историка-любителя ХVIII в. П. Крекшина, в котором указана цифра - 4 182 солдата и офи­цера [7, с. 191]. Но работа данного автора нео­днократно подвергалась критике. Наш совре­менник, Санкт-Петербургский исследователь петровской эпохи П. Кротов, прямо указал на некомпетентность использования записок П. Крекшина в научных работах для цитиро­вания [10, с. 26]. Он же в своей статье о гар­низоне Полтавской крепости попытался разоб­раться в истинном количественном составе воинских подразделений, находящихся в мае июне 1709 г. в Полтаве, которых, по его мне­нию, было 2 200 человек [10, с. 27].

Кроме количественного состава в ряде работ упоминаются и те петровские воинс­кие подразделения (полки), которые посту­пили зимой 1709 г. на укомплектование гар­низона Полтавы [10, с. 26; 12, с. 184]. Эти данные тоже весьма спорны и при более тщательном изучении темы приводят к не­стандартным выводам.

Так какие же действительно полки пет­ровской армии были направлены русским ко­мандованием в Полтаву и находились в ней во время «осадного сидения»?

В начале XX в. профессором Михайловс­кой артиллерийской академии Н. П. Поликарпо­вым был составлен сборник, в котором содержался перечень воинских частей, принимавших участие в генеральной баталии под Полтавой [18, с. 36-41, 50-59, 68-79, 88-132]. Здесь же упоминались и подразделения, находившиеся в Полтавской крепости во время ее осады. Участниками «осадного сидения», которые были в Полтаве с начала ее атаки шведской армией, были названы Тверской (командир пол­ка А. С. Келен1) и Устюжский (командир пол­ка И. фон Менгден) пехотные полки [18, с. 117-­119]. При сборе материала для составления этой работы автор широко использовал авто­биографические справки («сказки»), составлен­ные офицерами петровской армии, непосред­ственными участниками событий полтавского периода Северной войны. Сведения о нахож­дении Тверского и Устюжского полков в Пол­таве подтверждаются «сказками» И. фон Менгдена, Н. Растригина, Ф. Казанцева, Е. Краф­та, Р. Качинского, П. Голицына Я. Леонтьева и др. [18, с. 117-118]. Эти же данные можно до­полнить «сказкой» адъютанта Тверского пол­ка М. М. Глезнева, которую цитировал в своей статье П. Кротов [10, с. 28].

Известно, что по указу Петра I Тверс­кой пехотный полк в конце декабря 1708 г. был направлен в городок Ахтырка («Келину в Охтырку иттить в 23 день декабря и обе роты гринадирския»2 [18, с. 361]), который стал пун­ктом сбора для воинских частей, назначенных в гарнизон Полтавской крепости. Такое реше­ние было принято царем после того, как 23 де­кабря 1708 г. капитан-поручиком А.И. Ушаковым, организатором разведывательной де­ятельности в городке Ромны, были задержа­ны вражеские шпионы («шпики») [22, с. 61]. Из допроса этих лиц были получены первые сведения о намерениях шведской армии дви­гаться к Полтаве, а так как находившейся в ней Ингерманландский драгунский полк не мог в полной мере обеспечить защиты города, то решено было заменить его пехотными полка­ми во главе с А. С. Келеным. О формирова­нии гарнизонных войск для Полтавской кре­пости в Ахтырке сообщал командир Устюж­ского пехотного полка И. фон Менгден в поданной им в 1720 г. «сказке»: «я тогда был пол­ковником же с Устюжским... А из Ахтырки в Полтаву отправлял нас указом з господином Келиным светлейшей князь, и поручил ему ко­манду и определил быть в Полтаве комендан­том ему, Келину, понеже он был старшей пол­ковник» [6, с. 433].

Кроме сведений о воинских частях, на­правленных в Полтаву, в некоторых работах также указываются данные и о количестве батальонов, вошедших в состав полтавского гарнизона. Так, известен факт, что всего в Полтаву для несения службы было направле­но пять пехотных батальонов [8, с. 180; 16, с. 860]. В уже упомянутой работе Н. П. Поли­карпова говорится, что Тверской пехотный полк состоял из двух пятиротных батальонов под командованием командира полковника Алексея Степановича Келена [18, с. 118]. Та­ким же двухбатальонным был состав и Ус­тюжского пехотного полка под командовани­ем полковника Ивана фон Менгдена (Фамендина), который в 1709 г. «сидел... в Полтаве и был в атаковании... от шведов» [там же, с. 117]. Сведения о количестве батальонов в этих полках подтверждаются «Табелями чис­ленности и состояния трех пехотных дивизий» от 9 января и 1 февраля 1709 г. [20, л. 578, 591], где среди откомандированных от дивизий под­разделений числятся по два батальона Твер­ского и Устюжского полков.

Исходя из вышеизложенного, в Тверском и Устюжском полку вместе было четыре ба­тальона. Но тут же возникает вопрос, какой тогда батальон был пятым?

Возможность разобраться в этом вопро­се дает ряд документов полтавского периода Северной войны как опубликованных, так и вновь открытых в ряде архивов России и Ук­раины. В первую очередь стоит обратить вни­мание на письмо князя А. Д. Меншикова Петру I из Ахтырки от 14 января 1709 г., в ко­тором он сообщал: «С указу вашего, данного здесь полковнику Келину, за полковничьею и офицерскими руками, копию при сем посылаю». Данное письмо было ответом на так называе­мый царский «Указ для комендантов», датиро­ванный 12 января 1709 г., который предписы­вал: «Как во укреплении города, також и в про­вианте, трудиться по крайней мере... и в воин­ской амуниции... Також, ежели неприятель бу­дет ваш город отаковать... боронитца до пос­леднего человека и ни на какой акорть (пред­ложения. - С. И.) с неприятелем никогда не вступать под смертною казнию. Також, ежели коменданта убьют, то надлежит первому под ним офицеру комендантом быть, и так после­довать и протчим (сколко побитых не будет) одному за другим, чтоб дела тем не остано­вить» [15, с. 20]. Решение о составлении этого указа было принято Петром I после получения сведений о взятии шведами крепости Веприк 6 января 1709 г., которая капитулировала не­смотря на приближавшиеся к городку подраз­деления поддержки. Такие распоряжения были разосланы следующим комендантам: Ахтырки - В. В. фон Делдену, Сорочинцев - Г. Кар­ташову, Ромен - П. П. Ласси и направлявше­муся в Полтаву А. С. Келену [15, с. 20-21]. Кроме доведения приказа командования гар­низонным офицерам к ответному письму не­обходимо было приложить список командного состава с их индивидуальными подписями, за­верявшими личную осведомленность каждого в полученных распоряжениях.

В уже упомянутом письме А.Д. Меншикова сообщалось, что офицерский состав груп­пировки А.С. Келена, направлявшийся в со­став гарнизона Полтавы и находившийся на доукомплектовании в Ахтырке, ознакомлен с указом Петра I к комендантам крепостей «с приложением руки» (под роспись) [16, с. 572]. В приложении к этому письму назва­ны поименно 59 офицеров будущего полтавс­кого гарнизона, из которых 2 были полковни­ками, 3 подполковниками, 4 майорами, 7 ка­питанами, 16 поручиками, 6 подпоручиками, 20 прапорщиками и 1 адъютантом. О полков- никах-командирах Тверского и Устюжского пе­хотных полков (А. С. Келен и И. фон Менгден) говорилось выше. Среди подполковников упоминались следующие офицеры: «подполковник Кунингам сей великого государя указ слышал и подписал своею рукою. Подполковник Озе­ров сей великого государя указ слышал и под­писал своею рукою. Подполковник Гаврила Репьев сей великого государя указ слышал и подписал своею рукою» [там же, с. 571]. Сре­ди перечисленных офицеров Никита Василье­вич Кунингам3 был подполковником в Тверском пехотном полку, а Федор Иванович Озеров4 в Устюжском пехотном полку. Но возникает воп­рос, к какому же подразделению относился тре­тий подполковник, Гаврила Никитьевич Репьев, ведь согласно составу штатов личного соста­ва пехотных полков 1700 г., на одно подразде­ление был положен всего один подполковник.

Подполковник Г. Н. Репьев5 имел пря­мое отношение именно к тому неизвестному пятому батальону, о котором говорилось выше, так как являлся командиром пехотно­го полка своего имени, несмотря на громкое название - полк, бывшего по составу ближе к отдельному батальону. Исходя из этого, можно сделать вывод, что именно полк (ба­тальон) Г. Н. Репьева был пятым в составе гарнизона Полтавской крепости весной - ле­том 1709 г., а для более полного обоснова­ния и подтверждения сделанных выводов рассмотрим ряд документальных свиде­тельств данного факта как уже изданных, так и публикуемых впервые.

Советский историк М. Д. Рабинович, изу­чавший историю полков петровской армии в 1977 г., опубликовал справочник, в который были включены сведения о воинских подраз­делениях периода царствования Петра Вели­кого. Среди прочих в нем имеются данные о жилом солдатском полку в Севске подполков­ника Гаврилы Репьева. В частности, говорит­ся, что этот полк (батальон) был сформиро­ван воеводой С. П. Неплюевым в 1705 г. из служилых людей Севска и других городов Севского разряда. В 1705-1709 гг. полк (ба­тальон) Г. Н. Репьева принимал участие в боевых действиях на территории Польши и Ук­раины [19, с. 55].

Время присоединения полка (батальона) Г. Н. Репьева к войскам, направлявшимся в Полтаву, можно уточнить из «сказки» И. фо­н Менгдена, который сообщал, что еще до прибытия Тверского полка «ко мне в Ахтырку был прислан с полковником Гаврилом Репьевым Белагороцкой баталион, которой не от армейского Белагороцкого полку онаго гарни­зону» [6, с. 433]. То есть, уточняется, что это был не батальон из состава Белгородского пехотного полка, а гарнизонный батальон из города Белгорода. Далее командир Устюжс­кого полка объяснил, почему его подразделе­ние прибыло в пункт сбора раньше других. Это было обусловлено тем, что первоначально И. фон Менгден был отправлен в Ахтырку для назначения « ...комендантом там. Для чего ка мне еще и прислан вышереченный баталион» [6, с. 433].

Стоит отметить, что полк (батальон) Г. Н. Репьева принимал участие в войсковых операциях русских войск с самого начала втор­жения армии Карла XII в Украину. Сведения о его действиях в полтавский период Северной войны еще до отправки в Ахтырку содержат­ся в корреспонденции начала ноября 1708 г. к князю А. Д. Меншикову от севского воеводы С. П. Неплюева, в подчинении которого в это время находился Г. Н. Репьев со своими сол­датами. В период, когда северских полков вое­воды действовали на опережение шведских войск и продвигались к Новгород-Северскому, чтобы занять этот стратегически важный пункт раньше противника, С. П. Неплюев в од­ном из писем к светлейшему князю сообщал, что он со своими подчиненными «переправил­ся реку Сем октября в 30-м числе, и октября в 31-м числе прошел Путивль и в дву милях от Путивля деревню Возенки, а из Возенак к Новугородку Северскому я пошел тово ж октяб­ря в 31-м числе» [5, с. 82]. Именно с Северщины из Новгород-Северского гарнизона полк (батальон) Г. Н. Репьева был направлен в Ахтырку, где, как уже упоминалось, он примкнул к команде А. С. Келена.

В указанном письме севского воеводы, кроме прочего, сообщался численный состав полка (батальона) Г. Н. Репьева на начало пол­тавской кампании. В частности, С. П. Неплюев писал, что «в Гавриловом полку Репьева 460 человек» [5, с. 82]. Большей частью лич­ный состав подразделения Г. Н. Репьева состо­ял из старых солдат и не годных для участия в масштабных сражениях. Князь А. Д. Меншиков сообщал царю 22 января 1709 г., что воен­нослужащие полка Г. Н. Репьева не годны к строевой службе «понеже в нем люди стары» [16, с. 604] и поэтому он мог предназначаться только для гарнизонной службы. Это была по­всеместная практика в петровской армии, ког­да старые и увечные солдаты и офицеры на­правлялись для службы в гарнизон того или иного населенного пункта, ведь военная служ­ба того времени была пожизненной.

Факт участия полка (батальона) Г. Н. Репьева уже непосредственно в обороне Полта­вы в период осады крепости подтверждается и рядом других свидетельств. В частности, офицерскими «сказками» лиц в различное вре­мя проходившими службу в пехотном полку (батальоне) Гаврилы Репьева (см. приложе­ние). Так, в записях офицера А. И. Спиридо­нова говорится, что по окончании Полтавской баталии за то, что он был «в Полтаве в осаде и за то осадное сиденье» произведен из пра­порщиков в поручики [4, с. 135], а также Л. Ф. Кровков за ранение «в то время в осад­ном сидении на стене, обе ноги против пояса пробиты навылет, також и правая нога пони­же колена пробита ж навылет» был повышен в звании до поручика [3, с. 88]. Серьезные ранения, полученные на валах Полтавской кре­пости, показывают, что офицерам полка (ба­тальона) Г.Н. Репьева приходилось участво­вать в отражении приступов шведских войск во время штурмов Полтавы.

О  количественном составе батальона Г. Н. Репьева в период осады Полтавской крепости можно узнать из «Ведомости про осаду г. Полтавы войсками Карла XII и обо­рону города комендантом Алексеем Келиным и наказным полковником Александром Чуйкевичем» от 25 августа 1709 г. [23, л. 11­-11 об.]. В данном документе есть запись о том, что в письме к наказному полтавскому полковнику А. Н. Чуйкевичу «от полковника и коменданта Келина 30 дня генваря 1709 году написано о выдаче провианта по ведомости подполковника Репьева 530 чело­векам муки ржаной на месяц генварь и росписной» [23, л. 11]. Разница в количествен­ном составе полка в 1709 г. в Полтаве и в 1708 г. на Северщине заключается в том, что на усиление полка Г. Н. Репьева поступили солдаты из других северских гарнизонных полков. В частности, прапорщик А. И. Спиридонов попал в гарнизон Полтавы из полка И. Хатунского, а после снятия осады с горо­да вернулся для прохождения службы в это же подразделение [4, с. 145].

В заключении стоит отметить, что от­дельный батальон (он же полк) Г. Н. Репьева продолжил оставаться гарнизонным подраз­делением в Полтаве, даже когда ее покинули основные части русской армии, которые пос­ле полтавского триумфа переместились на прибалтийский фронт к Риге. Это подтверж­дается документом «Список наличный бата­льона подполковника Репьева афицером, уряд­ником и рядовым солдатом, которые ныне на службе великого государя в г. Полтаве на лицо» от 6 августа 1709 г. [14, с. 209], а также письмом самого Г. Н. Репьева к А. Д. Меншикову из Полтавы от 26 августа 1709 г. (см. при­ложение), в котором командир полка сообща­ет о состоянии и нуждах в подчиненном под­разделении (оружии, больных и раненых сол­датах), а также положении дел в Полтавской крепости (шведских пленных и наличии про­вианта) [2, л. 1 - 2 об.]. То есть после убытия из Полтавы А.С. Келена, получившего после Полтавской баталии звание генерал-майора, минуя чин бригадира, подполковник Г.Н. Ре­пьев стал исполнять обязанности коменданта Полтавской крепости.

Из работы М. Д. Рабиновича становит­ся известно, что полк (батальон) Г. Н Репьева нес гарнизонную службу на Украине (в Пол­таве) вплоть до 1713 г., пока не был перефор­мирован в годы военной реформы Петра I и принятия нового штата сухопутной регулярной армии («табели 1711 г.») в ландмилицейский полк подполковника Гаврилы Репьева. Ландмилицейский полк Г. Н. Репьева нес стороже­вую службу на южных границах Российского государства до 1714 г., пока сначала не был распущен по домам, а в 1719 г. расформиро­ван [19, с. 55, 71].

Исходя из вышеизложенного, можно с уверенностью сказать, что в состав гарни­зона Полтавской крепости при его форми­ровании и во весь период «осадного сиде­ния» входило пять батальонов пехоты из трех отдельных подразделений. Помимо до­статочно изученных и неоднократно упоми­наемых как гарнизонные войска в Полтаве в мае - июне 1709 г. Тверского и Устюжс­кого пехотных полков, стоит включить сюда и полк (батальон) Г. Н. Репьева как третье отдельное подразделение полтавского гар­низона. Таким образом, считаем целесооб­разным ввести в научный оборот при упо­минании гарнизонных войск Полтавской кре­пости, оборонявших ее во время шведской осады весной - летом 1709 г., кроме уже известных Тверского и Устюжского пехот­ных полков сведения и об отдельном пехот­ном батальоне Г. Н. Репьева. Ведь приведен­ные в статье документы и материалы под­тверждают тот факт, что солдаты и офице­ры этого подразделения принимали актив­ное участие в обороне Полтавы и достойны того, чтобы быть отмеченными в истории героической защиты города.

ПРИЛОЖЕНИЯ

№ 1. Письмо Гавриила Репьева из Полтавы А.Д. Меншикову (26 авг. 1709 г.)


«Премилостевый Государь князь Александр Данилович!

Получил я от вашей светлости письмо сего августа 24 числа велено мне отписать что в Полта­ве какова ружья и иных припасов, а другое письмо до господина Языкова, который у раненых и у больных драгун. И то письмо подал я тогож числа да Белагорода где он обретаетца. В баталионе и в командированных дву ротах которые присланы ис полков у господина Фан Делдина да Нечаева салдаты шесть сот двенацать человек раненых и боль­ных двести пять человек. И того всего салдат восемсот семнацать человек. Да в Полтаву ж при­слано для караулов Лубенского полку с наказным полковником Григорием Стрельченом девятсот казаков. А швецкого Государь полону в Полтаве здоровых тысяча триста семдесят шесть человек, раненых пятсот пять человек, болных пятсот дватцать пять человек. Итого всего две тысячи четыре­ста шесть человек. И ис того шведского полону били челом шведы чтоб служить Царскому вели­честву, и о том Государь к вашей светлости собла­говолил отправить.

Государь прислано из Белагорода муки и су­харей две тысячи триста тридцать семь четвертей семь четверков, да из Сорочинцу прислано от гос­подина генерала Рена провианту муки и сухарей тритцать две четверти, крупы пять четвертей. Ито­го всего две тысячи триста семдесят четыре чет­верти семь четвериков. И ис того числа роздано солдатом и швецкому полону на июль и на август месяцы восемсот шестьдесят четыре четверти шесть четвериков. А на предь будущие месяцы ос­талось провианту муки и сухарей и круп тысяча пятьсот десять четвертей один четверик. Присем слуга нижайший Гаврила Репьев челом бьет» [2, л. 1-2 об.]

№ 2. «Сказка» поручика Московского гарнизонного полка Андрея Ильича Спиридонова (28 июля 1719 г.)

«719 года июля 28 дня Московскаго на полку господина полковника Вельяминова Зер­нова поручик Андрей Ильин сын Спиридонов в Санкт-Петербурге в Военной кригс колегии сказал... в 1707 году по разбору боярина Тихона Никитича Стрешнева послан был в Киев в команду господина окольничьяго Неплюева и был в полку господина подполковника Хатунскаго в Замостье и взяты в Киев, а из Киева посланы были в Глухов, а из Глухо­ва с командированными солдаты послан в Полтаву в команду господину генералу Келину в полку гос­подина подполковника Репьева и сидели в Полтаве в осаде и за то осадное сиденье после Полтавской баталии по имянному Его Царскаго Величества указу велено ему господину генералу Келину штап и обер офицеров за то осадное сиденье переме­нить чинами и... генерал Келин пожаловал его из прапорщиков порутчиком в оном же полку госпо­дина подполковника Хатунскаго» [4, с. 145]

№ 3. «Сказка» капитана Пензенского пехотного полка Лариона Федоровича Кровкова (20 марта 1727 г.)

«В службу взят из шляхетства из недорос­лей в 702-м году в Северской розрят боярину князь Михайлу Григорьевичу Рамодановскому и в 703-м году написан в сержанты в полк господи­на полковника Михайла Яковлевича Кобелева, а в 705-м году к тем же Северским полкам от боя­рина Тихона Никитича Стрешнева пожалован в прапорщики в команду думному дворянину Се­мену Протасьевичу Неплюеву и написан в полк полковника господина Сакса. И был во оном пол­ку на службе в полских городех и во многих похо- дех, на штюрме под Быховым, и в приход швецкого короля в 709-м году сидели в осаде в Новегородке Северском. В команде был оной полк у ге­нерала маэора Григорья Петровича Чернышева, и от него, господина Чернышева, посланы с пол­ком в команду брегадиру Алексею Степановичу Келину. И были в Полтаве в осаде в приход армии швецкого короля. И ранен я в то время в осадном сидении на стене, обе ноги против пояса пробиты навылет, також и правая нога пониже колена про­бита ж навылет. И по полтавском осадном сидении пожалован я от фелтмаршала Бориса Петровича Шереметева в порутчики в том же году. И были в Полтаве до 712-го году с полком, а в 712-м году по­сланы ис Полтавы в Санкт-Питербурх» [3, с. 88].

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Фамилия коменданта Полтавской крепос­ти А. С. Келена упоминается в различных докумен­тах и работах по-разному (Келин, Келен, Келлин, Келинг и т.д.), в данном случае она используется в том виде, в каком А.С. Келен подписывал свою корреспонденцию при переписке с А.Д. Меншиковым во время осады Полтавы [1, л. 3089, 3105, 3117, 3158, 3159].
2. В 1708 г. гренадерские роты пехотных пол­ков были выведены из их состава и сведены в отдель­ные гренадерские полки, но для несения гарнизон­ной службы бывшие гренадерские роты Тверского и Устюжского полков были выделены А. С. Келену в виде исключения, так как в случае осады солдаты, метавшие гранаты, были незаменимы во время за­щиты от штурма. Определение еще в декабре 1708 г. гренадерских рот именно этих полков указывает на то, что формирование из них одной команды плани­ровалось заранее [18, с. 361].
3. На должности подполковника Тверского пе­хотного полка Н. В. Кунингам упоминается с марта 1709 года. До этого он командовал в звании капита­на и выше солдатским полком, который входил в корпус С. П. Неплюева и принимал участие в бое­вых действиях на территории Польши и Саксонии. По окончании Полтавской баталии за заслуги во время защиты Полтавы был пожалован званием полковника [19, с. 509].
4. На службе Ф. И. Озеров состоял с 1691 г., а с 1701 г. записан в Устюжский полк капитаном, где затем получил звание майора. До 1708 г. этим полком командовал Иван Григорьевич Озеров (в службе с 1679 г., участник Кожуховского и Азовских походов) - отец Ф. И. Озерова. Со сво­им полком он состоял комендантом в Полоцке, но в 1707 г. Петр I его уволил и арестовал за тру­сость и «намерение покинуть из-за боязни пред неприятелем местную крепость без главного ука­за» [9, с. 83-84].
5. В 1694 г. Г. Н. Репьев был произведен из стряпчих в подполковники [13, с. 48]. В конце служ­бы (27.03.1727 г.) отставной подполковник Г. Н. Ре­пьев был назначен воеводой в Царевококшайск [11, с. 84]. Интересно, что несмотря на долгую военную службу (33 года) Гаврила Репьев так и не продви­нулся в воинских званиях и должностях.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Архив Санкт-Петербургского института ис­тории Российской академии наук (далее - АСПб ИИРАН). - Ф. 83. - Оп. 1. - Ч. 3. - Карт. 11. - Ед. хр. 3089, 3117, 3158, 3159.
2. АСПб ИИРАН. - Ф. 83. - Оп. 1. - Ч. 3. - Карт. 11. - Ед. хр. 3327.
3. Бабич, М. В. «Сказки» полтавских ветера­нов / М. В. Бабич // Меншиковские чтения - 2010 : научный альманах / отв. ред. П. А. Кротов. - СПб. : XVIII век, 2010. - Вып. 1 (8). - С. 85-94.
4. Борисов, И. А. История Троицко-Сергиевского резервного пехотного батальона за 1711­1896 года / сост. И. А. Борисов. - М. : Рус. т-во пе- чатн. и издат. дела, 1897. - 284 с.
5. Георгиевский, Г. Мазепа и Меншиков: но­вые материалы / Г. Георгиевский // Исторический журнал. - 1940. - №9 12. - С. 72-84.
6. Гистория Свейской войны (Поденная запис­ка Петра Великого) / сост. Т. С. Майкова ; под общ. ред. А. А. Преображенского: в 2 вып. - Вып. 1. - М. : Кругъ, 2004. - 632 с.
7. Голиков, И. И. Деяния Петра Великого, муд­рого преобразователя России, собранные из дос­товерных источников / И. И. Голиков. - 2-е изд. - М. : Тип. Н. Степанова, 1839. - Т. 11. - 526 с.
8. Журнал или Поденная записка, блаженныя и вечнодостойныя памяти государя императора Пет­ра Великого с 1698 года, даже до заключения Нейштатского мира: Напечатан с обретающихся в Каби­нетной архиве списков, правленных собственною ру­кою его императорского величества. - СПб. : Тип. Императорской Академии наук, 1770. - Ч. 1. - 763 с.
9. Зезюлинский, Н. К родословию 34-х пехот­ных полков Петра I / Н. К. Зезюлинский. - Петрог­рад : Тип. П. Усова, 1915. - 134 с.
10. Кротов, П. А. Оборона полтавской крепос­ти / П. А. Кротов // Совместный выпуск «Военно­исторического журнала» и журнала «Старый цейх­гауз», посвященный 300-летнему юбилею Полтав­ского сражения. - 2009. - С. 26-28.
11. Кузьмин, Е. П. К вопросу о личном составе областных правителей Марийского края в 1727­1781 гг. (по материалам Царевокшайской воеводс­кой канцелярии Казанской губернии) / Е. П. Кузь­мин // Вестник Самарского государственного уни­верситета. - 2009. - №9 1 (67). - С. 83-86.
12. Молтусов, В. А. Полтавская битва : Уроки военной истории. 1709. - М. : Объединенная редак­ция МВД ; Кучково поле, 2009. - 512 с.
13. Мышлаевский, А. З. Офицерский вопрос в XVII веке : (Очерк из истории военного дела в Рос­сии) / А. З Мышлаевский. - СПб. : Тип. Гл. упр. уделов, 1899. - 52 с.
14. Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции : в 20 кн. - М. : Тип. Т-ва Кушнерова и Ко, 1896. - Кн. 10. - 571 с.
15. Письма и бумаги императора Петра Вели­кого / ред. А. И. Андреева. - М. : Изд-во АН СССР, 1948. - Т. 8. - Вып. 1. - 406 с.
16. Письма и бумаги императора Петра Вели­кого / под ред. Б. Б. Кафенгауза. - М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1950. - Т. 9. - Вып. 1. - 528 с.
17. Письма и бумаги императора Петра Вели­кого / под ред. Б. Б. Кафенгауза. - М. : Изд-во АН СССР, 1952. - Т. 9. - Вып. 2. - 562 с.
18. Поликарпов, Н. П. О войсковых частях, при­нимавших участие в «Генеральной баталии» под гор. Полтавой 27-го июня 1709 года (по архивным изысканиям) // Военный сборник. - 1909. - № 4. - С. 36-41 ; № 5. - С. 50-59 ; № 6. - С. 68-79 ; № 7. - С. 88-99 ; № 8. - С. 100-115 ; № 9. - С. 116-132.
19. Рабинович, М. Д. Полки петровской армии 1698 - 1725 : краткий справочник / М. Д. Рабино­вич // Труды ГИМ. - Вып. 48. - М. : Советская Рос­сия, 1977. - 112 с.
20. Российский государственный архив древ­них актов (РГАДА). - Ф. 9. - Оп. 3. - Отд. II. - Кн. 10.
21. Тарле, Е. В. Северная война и шведское на­шествие на Россию / Е. В. Тарле. - М. : Аст, 2002. - 652 с.
22. Труды Императорского русского военно­исторического общества. Документы Северной Войны. Полтавский период (ноябрь 1708 - июль
1708  г.). В 7 т. Т. 3. - СПб, 1909.
23. Центральный государственный историчес­кий архив Украины, Киев (ЦГИАК). - Ф. 51. - Оп. 3.- Д. 18791.

Вестн. Волгогр. гос. ун-та. Сер. 4, Ист. 2014. № 1 (25). С. 13 - 20.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • «Древний Ветер» (Fornkåre) на Ловоти. 2013 год
      Автор: Сергий
      Situne Dei

      Ежегодник исследований Сигтуны и исторической археологии

      2014

      Редакторы:


       
      Андерс Сёдерберг
      Руна Эдберг

      Магнус Келлстрем

      Элизабет Клаессон


       

       
      С «Древним Ветром» (Fornkåre) через Россию
      2013

      Отчет о продолжении путешествия с одной копией ладьи эпохи викингов.

      Леннарт Видерберг

       
      Напомним, что в поход шведский любитель истории отправился на собственноручно построенной ладье с романтичным названием «Древний Ветер» (Fornkåre). Ее длина 9,6 метра. И она является точной копией виксбота, найденного у Рослагена. Предприимчивый швед намеревался пройти от Новгорода до Смоленска. Главным образом по Ловати. Естественно, против течения. О том, как менялось настроение гребцов по ходу этого путешествия, читайте ниже…
       
      Из дневника путешественника:
      2–3 июля 2013 г.
      После нескольких дней ожидания хорошего ветра вечером отправляемся из Новгорода. Мы бросаемся в русло Волхова и вскоре оставляем Рюриков Холмгорд (Рюриково городище) позади нас. Следуем западным берегом озера. Прежде чем прибыть в стартовую точку, мы пересекаем 35 километров открытой воды Ильменя. Падает сумрак и через некоторое время я вижу только прибой. Гребем. К утру ветер поворачивает, и мы можем плыть на юг, к низким островам, растущим в лучах рассвета. В деревне Взвад покупаем рыбу на обед, проплываем мимо Парфино и разбиваем лагерь. Теперь мы в Ловати.
      4 июля.
      Мы хорошо гребли и через четыре часа достигли 12-километровой отметки (по прямой). Сделав это в обед, мы купались возле села Редцы. Было около 35 градусов тепла. Река здесь 200 метров шириной. Затем прошли два скалистых порога. Проходя через них, мы гребли и отталкивали кольями корму сильнее. Стремнины теперь становятся быстрыми и длинными. Много песка вдоль пляжей. Мы идем с коротким линем (тонкий корабельный трос из растительного материала – прим. автора) в воде, чтобы вести лодку на нужную глубину. В 9 вечера прибываем к мосту в Коровичино, где разбиваем лагерь. Это место находится в 65 км от устья Ловати.
      5–6 июля.
      Река широкая 100 метров, и быстрая: скорость течения примерно 2 км в час, в стремнинах, может быть, вдвое больше. Грести трудно, но человеку легко вести лодку с линем. Немного странно, что шесть весел так легко компенсируются канатной буксировкой. Стремнина с мелкой водой может быть длиной в несколько километров солнце палит беспощадно. Несколько раз нам повезло, и мы могли плыть против течения.
      7 июля.
      Достигаем моста в Селеево (150 км от устья Ловати), но сначала мы застреваем в могучих скалистых порогах. Человек идет с линем и тянет лодку между гигантскими валунами. Другой отталкивает шестом форштевень, а остальные смотрят. После моста вода успокаивается и мы гребем. Впереди небольшой приток, по которому мы идем в затон. Удар! Мы продолжаем, шест падает за борт, и течение тянет лодку. Мы качаемся в потоке, но медленно плывем к месту купания в ручье, который мелок и бессилен.
      8 июля.
      Стремнина за стремниной. 200-метровая гребля, затем 50-метровый перекат, где нужно приостановиться и тянуть линем. Теперь дно покрыто камнями. Мои сандалеты треплет в стремнине, и липучки расстегиваются. Пара ударов по правому колену оставляют небольшие раны. Колено болит в течение нескольких дней. Мы разбиваем лагерь на песчаных пляжах.
      9 июля.
      В обед подошли к большому повороту с сильным течением. Мы останавливаемся рядом в кустах и застреваем мачтой, которая поднята вверх. Но все-таки мы проходим их и выдыхаем облегченно. Увидевший нас за работой абориген приходит с полиэтиленовыми пакетами. Кажется, он опустошил свою кладовую от зубной пасты, каш и консервов. Было даже несколько огурцов. Отлично! Мы сегодня пополнили продукты!
      10 июля. В скалистом протоке мы оказываемся в тупике. Мы были почти на полпути, но зацепили последний камень. Вот тут сразу – стоп! Мы отталкиваем лодку назад и находим другую протоку. Следует отметить, что наша скорость по мере продвижения продолжает снижаться. Часть из нас сильно переутомлена, и проблемы увеличиваются. От 0,5 до 0,8 км в час – вот эффективные изменения по карте. Длинный быстрый порог с камнями. Мы разгружаем ладью и тянем ее через них. На других порогах лодка входит во вращение и однажды новые большие камни проламывают днище. Находим хороший песчаный пляж и разводим костер на ужин. Макароны с рыбными консервами или каша с мясными? В заключение – чай с не которыми трофеями, как всегда после еды.
      11 июля.
      Прибыли в Холм, в 190 км от устья реки Ловати, где минуем мост. Местная газета берет интервью и фотографирует. Я смотрю на реку. Судя по карте, здесь могут пройти и более крупные корабли. Разглядываю опоры моста. Во время весеннего половодья вода поднимается на шесть-семь метров. После Холма мы встречаемся с одним плесом – несколько  сотен метров вверх по водорослям. Я настаиваю, и мы продолжаем путь. Это возможно! Идем дальше. Глубина в среднем около полуметра. Мы разбиваем лагерь напротив деревни Кузёмкино, в 200 км от устья Ловати.
      12 июля. Преодолеваем порог за порогом. Теперь мы профессионалы, и используем греблю и шесты в комбинации в соответствии с потребностями. Обеденная остановка в селе Сопки. Мы хороши в Ильинском, 215 км от устья Ловати! Пара радушных бабушек с внуками и собакой приносят овощи.
      13–14 июля.
      Мы попадаем на скалистые пороги, разгружаем лодку от снаряжения и сдергиваем ее. По зарослям, с которыми мы в силах справиться, выходим в травянистый ручей. Снова теряем время на загрузку багажа. Продолжаем движение. Наблюдаем лося, плывущего через реку. Мы достигаем д. Сельцо, в 260 км от устья Ловати.
      15–16 июля.
      Мы гребем на плесах, особенно тяжело приходится на стремнинах. Когда проходим пороги, используем шесты. Достигаем Дрепино. Это 280 км от устья. Я вижу свою точку отсчета – гнездо аиста на электрическом столбе.
      17–18 июля.
      Вода льется навстречу, как из гигантской трубы. Я вяжу веревки с каждой стороны для управления курсом. Мы идем по дну реки и проталкиваем лодку через водную массу. Затем следуют повторяющиеся каменистые стремнины, где экипаж может "отдохнуть". Камни плохо видны, и время от времени мы грохаем по ним.
      19 июля.
      Проходим около 100 закорюк, многие из которых на 90 градусов и требуют гребли снаружи и «полный назад» по внутреннему направлению. Мы оказываемся в завале и пробиваем себе дорогу. «Возьмите левой стороной, здесь легче», – советует мужчина, купающийся в том месте. Мы продолжаем менять стороны по мере продвижения вперед. Сильный боковой поток бросает лодку в поперечном направлении. Когда киль застревает, лодка сильно наклоняется. Мы снова сопротивляемся и медленно выходим на более глубокую воду. Незадолго до полуночи прибываем в Великие Луки, 350 км от устья Ловати. Разбиваем лагерь и разводим огонь.
      20–21 июля.
      После дня отдыха в Великих Луках путешествие продолжается. Пересекаем ручей ниже плотины электростанции (ну ошибся человек насчет электростанции, с приезжими бывает – прим. автора) в центре города. Проезжаем по дорожке. Сразу после города нас встречает длинная череда порогов с небольшими утиными заводями между ними. Продвигаемся вперед, часто окунаясь. Очередная течь в днище. Мы должны предотвратить риск попадания воды в багаж. Идет небольшой дождь. На часах почти 21.00, мы устали и растеряны. Там нет конца порогам… Время для совета. Наши ресурсы использованы. Я сплю наяву и прихожу к выводу: пора забрать лодку. Мы достигли отметки в 360 км от устья Ловати. С момента старта в Новгороде мы прошли около 410 км.
      22 июля.
      Весь день льет дождь. Мы опорожняем лодку от оборудования. Копаем два ряда ступеней на склоне и кладем канаты между ними. Путь домой для экипажа и трейлер-транспорт для «Древнего Ветра» до лодочного клуба в Смоленске.
      Эпилог
      Ильмен-озеро, где впадает Ловать, находится на высоте около 20 метров над уровнем моря. У Холма высота над уровнем моря около 65 метров, а в Великих Луках около 85 метров. Наше путешествие по Ловати таким образом, продолжало идти в гору и вверх по течению, в то время как река становилась уже и уже, и каменистее и каменистее. Насколько известно, ранее была предпринята только одна попытка пройти вверх по течению по Ловати, причем цель была та же, что и у нас. Это была экспедиция с ладьей Айфур в 1996 году, которая прервала его плавание в Холм. В связи с этим Fornkåre, таким образом, достиг значительно большего. Fornkåre - подходящая лодка с человечными размерами. Так что очень даже похоже, что он хорошо подходит для путешествия по пути «из варяг в греки». Летом 2014 года мы приложим усилия к достижению истока Ловати, где преодолеем еще 170 км. Затем мы продолжим путь через реки Усвяча, Двина и Каспля к Днепру. Наш девиз: «Прохлада бегущей воды и весло - как повезет!»
       
      Ссылки
      Видерберг, Л. 2013. С Fornkåre в Новгород 2012. Situne Dei.
       
      Факты поездки
      Пройденное расстояние 410 км
      Время в пути 20 дней (включая день отдыха)
      Среднесуточнный пройденный путь 20,5 км
      Активное время в пути 224 ч (включая отдых и тому подобное)
      Средняя скорость 1,8 км / ч
       
      Примечание:
      1)      В сотрудничестве с редакцией Situne Dei.
       
      Резюме
      В июле 2013 года была предпринята попытка путешествовать на лодке через Россию из Новгорода в Смоленск, следуя «Пути из варяг в греки», описанного в русской Повести временных лет. Ладья Fornkåre , была точной копией 9,6-метровой ладьи середины 11-го века. Судно найдено в болоте в Уппланде, центральной Швеции. Путешествие длилось 20 дней, начиная с  пересечения озера Ильмень и далее против течения реки Ловать. Экспедиция была остановлена к югу от Великих Лук, пройдя около 410 км от Новгорода, из которых около 370 км по Ловати. Это выгодно отличается от еще одной шведской попытки, предпринятой в 1996 году, когда ладья Aifur была вынуждена остановиться примерно через 190 км на Ловати - по оценкам экипажа остальная часть пути не была судоходной. Экипаж Fornkåre должен был пробиться через многочисленные пороги с каменистым дном и сильными неблагоприятными течениями, часто применялись буксировки и подталкивания шестами вместо гребли. Усилия 2013 года стали продолжением путешествия Fornkåre 2012 года из Швеции в Новгород (сообщается в номере журнала за 2013 год). Лодка была построена капитаном и автором, который приходит к выводу, что судно доказало свою способность путешествовать по этому древнему маршруту. Он планирует продолжить экспедицию с того места, где она была прервана, и, наконец, пересечь водоразделы до Днепра.
       
       
      Перевод:
      (Sergius), 2020 г.
       
       
      Вместо эпилога
      Умный, говорят, в гору не пойдет, да и против течения его долго грести не заставишь. Другое дело – человек увлеченный. Такой и гору на своем пути свернет, и законы природы отменить постарается. Считают, например, приверженцы норманской теории возникновения древнерусского государства, что суровые викинги чувствовали себя на наших реках, как дома, и хоть кол им на голове теши. Пока не сядут за весла… Стоит отдать должное Леннарту Видербергу, в борьбе с течением и порогами Ловати он продвинулся дальше всех (возможно, потому что набрал в свою команду не соотечественников, а россиян), но и он за двадцать дней (и налегке!) смог доплыть от озера Ильмень только до Великих Лук. А планировал добраться до Смоленска, откуда по Днепру, действительно, не проблема выйти в Черное море. Получается, либо Ловать в древности была полноводнее (что вряд ли, во всяком случае, по имеющимся данным, в Петровскую эпоху она была такой же, как и сегодня), либо правы те, кто считает, что по Ловати даже в эпоху раннего Средневековья судоходство было возможно лишь в одном направлении. В сторону Новгорода. А вот из Новгорода на юг предпочитали отправляться зимой. По льду замерзшей реки. Кстати, в скандинавских сагах есть свидетельства именно о зимних передвижениях по территории Руси. Ну а тех, кто пытается доказать возможность регулярных плаваний против течения Ловати, – милости просим по следам Леннарта Видерберга…
      С. ЖАРКОВ
       
      Рисунок 1. Морской и речной путь Fornkåre в 2013 году начался в Новгороде и был прерван чуть южнее Великих Лук. Преодоленное расстояние около 410 км. Расстояние по прямой около 260 км. Карта ред.
      Рисунок 2. «Форнкор» приближается к устью реки Ловать в Ильмене и встречает здесь земснаряд. Фото автора (Леннарт Видерберг).
      Рисунок 3. Один из бесчисленных порогов Ловати с каменистым дном проходим с помощью буксирного линя с суши. И толкаем шестами с лодки. Фото автора.
      Рисунок 4. Завал преграждает русло  Ловати, но экипаж Форнкора прорезает и пробивает себе путь. Фото автора.




    • Кирасиры, конные аркебузиры, карабины и прочие
      Автор: hoplit
      George Monck. Observations upon Military and Political Affairs. Издание 1796 года. Первое было в 1671-м, книга написана в 1644-6 гг.
      "Тот самый" Монк.

       
      Giorgio Basta. Il gouerno della caualleria leggiera. 1612.
      Giorgio Basta. Il mastro di campo. 1606.

       
      Sir James Turner. Pallas armata, Military essayes of the ancient Grecian, Roman, and modern art of war written in the years 1670 and 1671. 1683. Оглавление.
      Lodovico Melzo. Regole militari sopra il governo e servitio particolare della cavalleria. 1611
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.