Snow

Псевдоисточники

48 сообщений в этой теме

Его задача - сугубо политическая

С этим согласен. Сумасшедших так просто не продвигают.

предварить и дискредитировать заранее саму возможность попытки реставрации в России династии Романовых

А с этим - нет. У него иное предназначение. Разрушить у хомячков национальную самоидентификацию. Поскольку хомячков всегда больше, чем нормальных людей, это удобно для управления. Такое бывает выгодным в 2 случаях - для создания ультра-националистических режимов (ср. с Гитлером, создавшим миф об арийцах-уберменшах) и для облегчения закабаления страны, лишенной духовной опоры в прошлом (ср. Китай в колониальную эпоху). Примеров больше, но я взял самые яркие.

А вот на чью конкретно он мельницу воду льет - пока не совсем ясно.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

КЕНСИНГТОНСКИЙ РУНИЧЕСКИЙ КАМЕНЬ

Кенсингтонский рунический камень – предположительно историческая находка; каменная плита прямоугольной формы, лицевая и боковая стороны которой исписаны древними рунами. Плита состоит из осадочной горной породы граувакка, она была обнаружена в 1898 году близ города Кенсингтон, в штате Миннесота, США. Происхождение и значение этой плиты до сих пор оспаривается, некоторые учёные и историки рассматривают её как позднюю подделку. Суть надписи на плите сводится к тому, что в IX веке, задолго до путешествия Христофора Колумба, скандинавские исследователи достигли средней части Северной Америки.

user posted image

ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ

В 1898 году американский фермер шведского происхождения Олаф Оман заявил, что он обнаружил грубо отёсанный камень под корнем осины, когда расчищал лесистый участок от деревьев и пней перед тем, как обработать его. Согласно свидетельству очевидцев, дерево, возраст которого был, по крайней мере, 10 лет, росло на небольшом холме, его корни оплели камень, лежащий на земле письмом вниз. Десятилетний сын фермера обратил внимание на высеченные знаки на камне, после чего фермер решил, что они с сыном нашли "индейский альманах". Размер плиты составлял 76 x 41 x 15 см, вес оценивался приблизительно в 90 кг.

После открытия находку начали связывать с путешествием норманнского мореплавателя Лейфа Эриксена в 999 году к берегам Северной Америки, названной им Винланд. Находка также возобновила интерес к викингам, раздуваемый приверженцами романтического национализма. Спустя 5 лет датские археологи подтвердили, что средневековые суда вполне могли доплыть до берегов Северной Америки. Между Швецией и Норвегией возникло некоторое трение из-за недавней независимости последнего: некоторые норвежцы утверждали, что камень являлся шведской подделкой, а шведы утверждали то же про норвежцев.

Вскоре после обнаружения находки она была выставлена в местном банке (нет никаких свидетельств, что Олаф пытался получить за это деньги). Ошибочно предполагалось, что надпись сделана на древнем греческом языке, и находка была отправлена в Греческий отдел Университета Миннесоты. В Университете надпись была прочитана и переведена профессором скандинавских языков и литературы Олаусом Дж. Бреда, чьё знание языка рун впоследствии было оспорено рядом исследователей. Бреда сделал вывод, что это подделка, и передал копию надписи лингвистам в Скандинавии. Норвежский археолог Олуф Риг, наряду с другими лингвистами, на основании письма Бреда также сделал заключение что это надпись – мошенничество, хотя самого камня он никогда не видел. Археологических свидетельств раннего присутствия скандинавов в Америке не было ещё полвека, и идея блуждающих викингов в штате Миннесота в то время казалась большинству академиков невероятной.

Затем артефакт был отправлен в Северо-Западный Университет в Чикаго, где учёные либо интерпретировали его как шутку, либо просто не смогли перевести, после чего возвратили обратно Олафу. После этого Олаф положил его надписью вниз у дверей своего амбара, используя в качестве порога (спустя годы сын Олафа сказал, что это неправда, и они использовали его как навес). В 1907 году камень был продан, предположительно за 10 долларов, Хьялмару Холанду, выпускнику Университета Висконсина. Холанд возобновил публичный интерес к находке, и дальнейшие исследования были проведены геологом Ньютоном Х. Уинчеллом и лингвистом Джорджом Фломом, которые опубликовали результаты своего исследования в 1910 году.

Согласно Уинчеллу, возраст осин, находящихся поблизости с той, под которой была найдена находка и сходных с ней по размеру, по количеству колец оценивался приблизительно в 40 лет. Поскольку окружающая территория была заселена только в 1858 году, вряд ли по этой причине находка являлась подделкой. К тому же Уитчелл пришёл к выводу, что наклон камня говорит о том, что надписи на нём примерно 500 лет. В свою очередь, Флом обнаружил очевидное расхождение между рунами, использованными в надписи с теми образцами, которые использовались в XIV веке. К тому же лингвистические формы рун не соответствовали письменным примерам, сохранившимся с того времени.

Большинство споров о подлинности надписи было основано на очевидном конфликте между лингвистическим и физическим свидетельствами. Тот факт, что находка была обнаружена шведским фермером во времена всплеска популярности к культуре викингов, бросает тень скептицизма на подлинность надписи.

ДЕБАТЫ

Холанд забрал находку в Европу, и пока газеты Миннесоты горячо обсуждали подлинность находки, шведские лингвисты быстро отвергли камень.

В течение последующих 40 лет Холанд изо всех сил пытался склонить общественное мнение на свою сторону, написав несколько статей и книг на эту тему. Он достиг некоторого успеха в 1949 году, когда камень был выставлен на обозрение в американском комплексе музеев Smithsonian Institution. После этого профессора Уильям Талбитцер и С. Р. Хаген выпустили несколько публикаций в защиту находки. Однако нашлись и противоположные мнения скандинавских лингвистов, таких как Свен Джанссон, Эрик Молтк, Гарри Андерсон и K. М. Нильсен (вместе с известной книгой Эрика Уалгрена).

Вместе с Уалгреном, историк Теодор Блеген категорически утверждал, что Оман в качестве шутки вырезал надпись сам, возможно с помощью других жителей Кенсингтона. Следующим шагом в расследовании стало опубликование в 1976 году сделанной несколькими годами ранее магнитофонной записи, на которых Уолтер Гран свидетельствует, что его отец Джон признал в 1927 году, что Оман сам сделал надпись. Однако это свидетельство было получено из третьих рук, которые Джон услышал от других. К тому же запись была представлена как предсмертная исповедь, хотя Уолтер Гран жил ещё несколько лет и с тех пор ничего не говорил о камне. Намного позже, в 2005 году, появились сведения, что Гран просто ревновал к вниманию, уделяемому Оману. Как бы то ни было, камень до сих пор широко считается подделкой.

Интерес к скандинавскому происхождению надписи появился снова в 1982 году, когда лингвист Роберт Хол из Корнельского Университета опубликовал книгу, исследовав методологии критиков подлинности. Он показал, что нечетными филологическими проблемами в камне мог быть результат нормальных диалектических разниц, идущих из стандартного старо-шведского языка в то время. Далее, он утверждал, что критики были не в состоянии рассмотреть физическое свидетельство, которое он нашёл заслуживающим доверия.

В 1983 году Ричард Нилсен, инженер и языковой исследователь из Хьюстона, изучил руны на камне и лингвистику того времени, и опротестовал доводы критиков подлинности документа. Например, руна, которую интерпретировали как букву J (и таким образом обосновывали подделку), могла интерпретироваться как редкая форма руны L, найденной только в нескольких рукописях 14-ого столетия. Он также отметил, что диалект письма, в отличие от общего диалекта шведов, использовался в области Bohuslän на юге Швеции, рядом с границами Дании и Норвегии, и являлся диалектической формой пересекающихся языков.

СТОЛЕТИЕ СПУСТЯ

В декабре 1998 года, спустя более чем сто лет после того, как камень с рунами был найден, впервые с 1910 года был проведён детальный физический анализ находки. Он включал в себя фотографирование с помощью микроскопа, отражающего свет, исследование вещества и сканирование электронным микроскопом. В ноябре 2000 г. геолог Скотт Ф. Уолтер представил предварительные результаты исследования. Он предположил, что в связи с наклоном камень в его основании подвёргся длительному процессу, возраст которого он оценил в 50-200 лет.

В частности, он обратил внимание на полную потерю слюды на надписанной поверхности камня. Аналогичные образцы сланцевых могильных камней в штате Мэн, чей возраст оценивается в 200 лет, показали значительную потерю пирита, но не его полную потерю, как у находки. Учитывая, что образцы могильных камней находились в отличных условиях, сравнение предположило, что камень был похоронен задолго до того, как там поселились первые европейцы в 1858 году.

Некоторые критики всё же обратили внимание на хорошо сохранившуюся выдолбленную надпись, удивляясь стойкости материала за столетия меняющихся погодных условий. Однако, обратная часть камня хорошо сохранила царапины, оставленные с ледникового периода, возраст которых исчисляется тысячами лет.

В 2001 году в книге "Викинги и Америка" бывший профессор UCLA Эрик Уалгрен описал лингвистические отклонения в записи и высказался в пользу подделки.

В статье "The Kensington Runestone: Approaching a Research Question Holistically", опубликованной в 2005 году, археолог Алиса Бек Кехо ссылается на сообщения контактов местного исконного населения с пришельцами, предшествующим дате, указанной на камне, что позволяет сделать вывод о возможности экспедиции европейцев в XIV веке.

ТЕКСТ НАХОДКИ

Надпись (некоторые слова из-за разрушения камня отсутствуют) на лицевой части камня гласит:

8 göter ok 22 norrmen paa opthagelse farth fro winlanth of west Wi hathe läger weth 2 skylar en thags norder fro theno sten wi war ok fiske en thag äptir wi kom hem fan X man rothe af bloth og ded AVM frälse af illum.

Двойной перевод с английского:

8 гётов и 22 норманна во время разведочного путешествия из Винланда через Запад разбили лагерь у двух утесистых островов на расстоянии однодневного перехода к северу от этого камня. Мы вышли из лагеря и ловили рыбу один день. Когда мы вернулись, то нашли 10 людей красными от крови и мертвыми. Аве Мария, спаси от зла.

На ребре камня видна следующая запись:

har X mans we hawet at se äptir wore skip 14 thag rise from theno odh Ar wars Herra 1362.

Двойной перевод с английского:

У нас есть 10 (человек) из нашей партии у моря для наблюдения за нашим кораблем в 14 днях пути от этого острова. Год 1362.

Английский перевод данного текста был выполнен Нильсеном в 2001 году. Как правило, современный швед сможет едва разобрать значение надписи. Аббревиатура AVM (Ave Maria) исторически оправдана, так как скандинавские исследователи того времени были католиками. Более ранние переводы обычно интерпретировали слово skylar как рифы (или маленькие, скалистые острова), но исследование Нилсена предлагает, что это значение маловероятно.

Примерами лингвистического спора являются шведские термины "opthagelse farth" (путешествие либо исследование) и "updagelsfard", использование которых не найдено ни в старошведском, ни в стародатском, ни в среднеголландском, ни в средне-низком немецком языках в XIV-XV веках. Правильнее было бы использовать слово "upptäcktsfärd". Однако, после разговоре Холандом в 1911 г. лексикограф Старо-Шведского словаря Содерволл обратил внимание, что его работа была ограничена спасением юридического документа, написанного на формальном и неестественном языке и что корень слова "opdage" мог быть позаимствован из немецкого языка. Однако лингвисты, критически относящиеся к подлинности документа, настаивают, что это слово является неологизмом и напоминают, что Густав Шторм в конце XIX века часто использовал это слово в серии заметок о викингах в норвежских газетах, распространяемых в штате Миннесота.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Попалась интересная книжица: Черняк Е. Б. Призрачные страницы истории

Написана в духе науч-попа, но автор вроде как профессиональный историк.

"Немалую часть мира истории составляют мистификации. Нас они, естественно, интересуют не сами по себе, а как одно из проявлений вир­туальности в обществе. Из массы возможных примеров остановимся на тех, ко­торые оказали большее или меньшее воздействие на ход истории и на пред­ставление о нем в сознании значительной части народа, оставили свой след в истории культуры.

Мистификация — понятие с недостаточно четко определенным содержа­нием. Если под нею подразумевать ложные феномены, то к мистификациям надо будет причислить все виртуальные явления, всю виртуальность. Однако обычно понятие мистификации включает представление о намеренном введении в заблуждение. Именно сознательный обман (вне зависимости от его мо­тивов) отличает просто ложное от подложного, хотя и то и другое является виртуальным явлением. Подложность материального aспекта виртуального предмета далеко не всегда свидетельствует о подложности духовного аспекта.

Так, например, поддельность рукописи, содержащей определенный текст, не всегда является доказательством подложности самого текста. Ведь манускрипт мог являться списком, выдававшимся по каким-то причинам (допустим, для по­вышения его продажной цены) за более древний, но содержащий подлинный текст автора, обозначенного на титульном листе. Точно так же доказательство того, что текст не принадлежит автору, обозначенному в заглавии рукописи, еще не означает, будто это сочинение написано не в годы его жизни, а являет­ся фальсификацией более позднего времени. Итак, мистификация может быть налицо, во-первых, при подложном авторе и тексте, содержащем истинную информацию, во-вторых, при реальном авторе и виртуальном тексте, в-треть­их, при виртуальном как авторе, так и тексте. От подложного автора надо от­личать скрытого автора, выступающего под псевдонимом, если это является очевидным для читателя.

Нередко мистификации разделяют на литературные и исторические под­делки произведений искусства. Но все фальшивки являются историческими подделками не только в том смысле, что они порождались определенными ис­торическими условиями, но правде всего потому, что оказывали то или иное, порой весьма заметное, влияние на ментальность населения. При подделке письменных текстов взамен действительного автора может быть назван выду­манный персонаж, то есть носитель абсолютной виртуальности, или реальное лицо, не имеющее отношения к мистификации. Может быть реальным (отра­жающим истинные события) либо, напротив, частично или полностью вооб­ражаемым содержание подложных документов. В них могут фигурировать вы­мышленные герои в реальных или вымышленных обстоятельствах или реаль­ные персонажи в виртуальных или реальных обстоятельствах (подложными в последнем случае является имя автора и мотивы поведения, приписываемые действующим лицам). Вымышленные персонажи могли иметь или не иметь прообразы в реальной действительности. Мистификации порой являлись час­тью политической пропагандистской кампании, иногда возникавшей более или менее стихийно, и в этих случаях их влияние на общество нередко оказы­валось особо длительным и прочным. К литературным мистификациям, скры­вающим действительное имя автора, примыкают беллетристические произве­дения, автор которых указан, но повествование ведется от другого лица, реаль­ного или вымышленного. Прилагаются особые старания, чтобы формально все выглядело так, будто этим последним действительно написано данное произ­ведение.

Древние подделки на много веков предшествовали подделкам древностей. К.У. Рэнделл в книге «Подделка истории. Обнаружение подложных писем и до­кументов» (Норман и Лондон, 1994) справедливо заметил: «Фактически с нача­ла письменности люди пытаются повлиять на наши знания текущих событий, нашу историю и литературу путем фальсификации главных средств, с помо­щью которых такая информация доводит до нас, — писем, рукописей, доку­ментов и дневников».

Эпоха Возрождения, бывшая временем возвращения человечеству утрачен­ных духовных сокровищ древности, была также и временем «дополнения» их многочисленными подражаниями, приписываемыми античным писателям.

Подлоги порождались различными религиозными, национальными, ло­кально-патриотическими, правовыми, научными и псевдонаучными соображе­ниями, а чаще всего — мотивами личной выгоды. В Древней Греции родона­чальником фальсификаторов считали некоего Ономакритуса, жившего в Афи­нах (VI в. до н.э.). Он уверял, что получал послания от богов, — утвервдение, ка­завшееся сомнительным даже в те легковерные времена. Мошенник вписывал пророчества в текст старых рукописей. Однажды его застали за вставками в «Одиссею» Гомера, в другом случае — за внесением в текст старинной свинцо­вой таблички пророчества о том, что один из островов близ Лемноса будет по­глощен морем. Ономакритуса изгнали из Греции, но, благодаря ходатайству одного из его друзей, шарлатана пригласили ко двору персидского царя Дария, готовившегося к войне с греками. Незадачливый прорицатель сообщил, что послания богов говорят о желательности начать кампанию против Афин, которая привела к поражению персов в битве при Марафоне. Что случилось после этого с самим предсказателем, история умалчивает.

Греческих государственных деятелей Солона и Писистрата (VI в. до н.э.) по­дозревали в том, что они делали вставки в исторические труды, чтобы подчерк­нуть значение Афинской державы. Солон вставил в текст приводимого Гоме­ром списка кораблей строку, призванную свидетельствовать, что остров Саламин, имевший большое военное значение, принадлежал Афинам. Напротив, выдающийся политический деятель древних Афин Перикл (V в. до н.э.) сам стал жертвой мистификаторов. Поддельные речи Перикла еще через пятьсот лет признавались за подлинные.

Некий Акусилаус из города Аргуса снабдил свое сочинение о богах, героях и смертных людях заявлением, что позаимствовал свои сведения из бронзовых таблиц, которые откопал в отцовском саду. Это ранний пример использования ставшего потом обычным приема — уверения, что источником послужил ори­гинал, найденный в доступном только для рассказчика месте и после снятия с него копии куда-то исчезнувший.

Фальсификаторы стали учитывать, что при подделке старинных сочинений, например, Геродота, важно употреблять архаичные выражения. В начале IV в. до н.э. врач и историк Ктесиас написал, видимо, основанную преимущественно на слухах «Персику» — историю Ассирии и Персии, которую противопоставляли несовершенному в некоторых отношениях, но несравненно более достоверному историческому труду Фукидида. По уверению автора "Персики" его сочинение было написано на основе архивов персидских царей городе Сузы. Это пример потом многократно использовавшегося приема - ссылки на труднодоступные документы на малознакомых языках. Ктесиас жил некоторое время при персидском дворе в качестве лекаря, ему принадлежат сочинения о доходах персидского государства, о реках и даже о далекой Индии. Сведения из «Перси­ки» пересказывались рядом позднейших историков, и уже в древности велись споры о ее достоверности, окончательно не решенные и по сей день.

В античные времена появились произведения мнимых предшественников Гомера — Филламона, Линоса, Амфиона, а также сочинения Дареса и Диктиса, якобы являвшихся очевидцами троянской войны, которые приобрели боль­шую популярность в средние века. Поддельные речи Перикла еще во времена Цицерона, то есть почти через четыре века, признавались за подлинные. Позд­нее, во II веке, были сфабрикованы «письма Фалариса», одного из сицилийских тиранов (VI в. до н. а), рисующие широкую картину жизни греческих колоний.

Жившие в Александрии евреи, дабы убедить сомневающихся, что эллинская мудрость восходит к Библии, вносили вставки в текст греческого поэта Гесиода и представляли Гомера сторонником строгого соблюдения субботы. В эпо­ху эллинизма (IV—I вв. до н.э.), как пишет американский историк Э.Грэфтон в книге «Авторы фальшивок и критики» (Принстон — Нью-Йорк, 1990), разные народы пытались на греческом языке доказать древность и преимущества сво­их религий, приписывали божествам их основание.

Уже Аристотель (IV в. до н.э.) жаловался на появление массы подлогов. Не пришлось ждать и появления подделок его трудов, так же как сочинений его предшественника Платона, пьес Эсхила, Софокла, Эврипида. При получении рукописи без указания имени ее автора владельцы манускрипта произвольно определяли, кому должна была принадлежать эта вещь, и без колебаний стави­ли имя Софокла, Эврипида или еще какого-либо известного драматурга. Этот прием был заимствован у греков римлянами. В результате из 130 пьес Плавта ученый Варрон счел поддельными 109, а подлинными — 21 (другой античный исследователь признавал 25 пьес, принадлежащими Плавту).

Вообще Рим унаследовал и приумножил «греческое наследие» в производ­стве фальшивок. Помимо подделок научных и литературных произведений, на рынок была выброшена масса фальшивых документов, личных бумаг цезарей, даже сенатских указов с подписями императоров. Один из предполагаемых ав­торов всех этих подделок откровенно заявлял, что не найдется ни одного пи­сателя, по крайней мере, в области истории, который не делал бы фальшивых заявлений. Известный философ Филон Александрийский писал: «Нет ничего, что не было подделано».

Впрочем, не меньшую роль в формировании виртуальной истории сыгра­ли многие фрагменты сочинений греческих и римских писателей, которые никак нельзя отнести к числу подлогов. Так, обычной манерой для античных историков было делать более убедительным свой рассказ включением в него вымышленных речей политиков и полководцев. Фукидид, например, наряду с авторами мистификаций также вкладывал сочиненные им речи в уста Перикла.

Через триста с лишним лет Цицерон полагал: «Риторам позволительно лгать в историческом повествовании».

В греческих и римских школах наставники обучали своих подопечных ис­кусству имитации стиля произведений известных писателей. Некоторые из учеников применяли на практике полученные знания, увеличивая количество поддельных рукописей. Правда, некоторые новейшие исследователи считают, что к античным и даже более поздним временам вообще неприменимо пред­ставление о подлоге и плагиате, поскольку не было понятия литературной соб­ственности.

Вместе с тем широко использовались псевдонимы. Ксенофонт опубликовал свой «Анабасис» под именем Темистогенеса из Сиракуз. Псевдонимами пользо­вался драматург Аристофан. Император Адриан (II в.) опубликовал свою авто­биографию под именем вольноотпущенника Флегона.

Во II веке грани между литературной и исторической истиной часто ока­зывались совершенно размытыми, как это показал известный американский историк Дж У. Бауэрсок в своем исследовании «Литература как история. От Нерона до Юлиана». Но если подобное смешение жанров мало влияло на литературу, то история переставала быть сама собой, превращаясь в виртуаль­ную историю.

В первые века христианства появились многочисленные апокрифические сочинения, вроде «Завещания двенадцати патриархов, книги Иисуса, сына Сираха Еноха», не вошедшие в Ветхий завет, а также неканонические евангелия, которые иногда называют апокрифическим Новым заветом, различные произ­ведения, авторами которых якобы были апостолы и их ученики, и другие сочи­нения, ложно приписываемые лицам, указанным в заглавиях. Этому, впрочем, были вполне подобны и сочинения, вошедшие в библейский канон.

Сочинения византийского историка Прокопия Кессарийского (первая по­ловина VI в.) можно с равным правом отнести как к позднеантичной, так и к средневековой историографии. Он занимал важные посты в правление импе­ратора Юстиниана и являлся советником знаменитого полководца Велизария. В труде Прокопия «Войны», являющемся важнейшим источником для изучения его эпохи, повествуется о войнах против персов, об уничтожении Велизарием государства вандалов в Северной Африке и завоевании остготского королевст­ва в Италии. Труд Прокопия заполнен панегириками Юстиниану, его супруге, знаменитой Феодоре, Велизарию, различным государственным мужам и военачальникам. После смерти Прокопия была опубликована его «Секретная ис­тория», излагающая события того же времени в ином свете и содержащая унич­тожающую критику Юстиниана, Феодоры, Велизария и других персонажей.

Какая из версий является реальной, потомство не пришло к согласию на про­тяжении последующих веков.

В древности на приписывание произведений знаменитым писателям и го­сударственным деятелям смотрели довольно снисходительно. Такое отноше­ние было унаследовано и средневековьем, особенно, когда речь шла о «благо­честивом обмане» — в интересах религии и церкви. Достаточно вспомнить апокрифы и другие подложные сочинения первых веков христианства. В кан­целярии римского папы Стефана III (752-757 гг.) и его преемника Павла I (757-767 гг.) был сфабрикован документ о «даре» (донации) или «конституции Константина». Документ этот призван был свидетельствовать, что император Константин, превративший христианство в государственную религию, под­твердил права римского епископа как главы церкви и передал папе Сильвестру (314-335 гг.) верховную власть над Римом, Италией и западными провинци­ями империи, а сам удалился в свою новую столицу — Константинополь. Став­ка в игре была исключительно велика, пожалуй, наибольшей во всей многове­ковой истории мистификаций. На протяжении более чем семисот лет десять пап обосновывали этим мнимым пожалованием свои притязания на светскую власть и даже господство в Западной Европе. Данте в «Божественной комедии» оплакивал печальные последствия «донации Константина»:

О, Константин, каким несчастьем миру

Не к истине приход твой был чреват,

И этот дар твой пастырю и миру.

К фальшивой «донации Константина» были присоединены подложные «исидоровы декреталии», сочиненные в IX столетии поддельные письма рим­ских пап начальных веков христианства. В этих документах доказывалось, что римский первосвященник не зависим от любой власти на земле и имеет право назначать церковные чины, не считаясь с мнением светских государей.

Только в середине XV века итальянский гуманист Лоренцо Валла в тракта­те «Заявление о ложном и вымышленном дарении Константина» неопровержимо доказал подложность «дара». Авторы подлога плохо владели классичес­кой латынью, они не знали ни политической географии IV в., к которому они отнесли свою фальшивку, ни римского быта того времени, ни истории прав­ления Константина и поэтому допустили множество явных несообразностей и анахронизмов, заимствовав все свои сведения из «Жития папы Сильвестера», составленного в V в. Рим ответил на сочинение Валла многочисленными тру­дами, призванными доказать истинность «дара», а сам этот трактат итальян­ского ученого в 1564 г. был внесен Ватиканом в Индекс. Его запрещалось чи­тать католикам. Лишь в конце XVI века римская курия должна была признать подлог.

С «Константиновым даром» соседствует другая средневековая фальшивка — «История Карла Великого и Орландо», автором которой был объявлен Турпин, секретарь императора (конец VIII в). На самом деле «История...» появилась в се­редине XII в. Автор подделки озаботился снабдить ее подложным одобрением римского папы. Целью мистификации была не пропаганда христианизации среди еще не принявшего его населения различных частей Европы, а подчер­кивание связи Карла Великого с монастырем в Сантьяго ди Компостелла, на се­веро-востоке Испании. Туда, по преданию, сверхъестественным путем была пе­ренесена усыпальница апостола Якова, казненного через несколько лет после распятия Христа.

Сохранение преемственной связи между античностью и средневековьем довольно неожиданно проявилось в такой специфической области, как подло­ги исторических, юридических, литературных памятников. По этой проблеме собираются ныне даже специальные съезды ученых. На международной конференции историков в Мюнхене (сентябрь 1986 г.) основной темой стали «Подлоги в средние века». Доклады на конференции (их было прочитано мно­го десятков), опубликованные в пяти объемистых томах, сгруппированы по та­ким проблемам, как «Литературные подлоги» (т. 1), «Подложные юридические тексты» (т. 2), «Дипломатические подлоги» (тома 3-4), «Поддельные письма» (т. 5), что дает представление о широте изучавшегося явления. Подделывание документов превратилось чуть ли не в постоянное занятие духовенства, своего рода вторую профессию. Эти подделки изготовлялись ради славы и авторите­та монастырей, по просьбе влиятельных и богатых мирян, желавших приобре­сти знатную родословную, для подтверждения прав наследования собственно­сти, по многим другим поводам.

Среди античных и раннесредневековых надписей, из которых дошли до нас многие десятки тысяч, большое количество являются фальшивками. Из латинских надписей подделкой является одна из пятнадцати. При этом нельзя за­бывать, что речь идет только о надписях, подложность которых была установ­лена, а сколько осталось нераскрытых! В этих фальшивках, как правило, лож­но указано и лицо, сделавшее надпись. Немецкий исследователь В. Шпейер в книге «Литературные подлоги в языческой и раннехристианской древности»(Мюнхен, 1971) даже считает, что представление о крайней религиозности людей этого времени вызвано именно фальшивыми надписями. Письма и речи, сохранившиеся от той эпохи, в огромном большинстве также являются под­делками. Если среди хроник встречаются и подлинные, то достоверные среди них составляют ничтожное меньшинство. Из надписей, в том числе, возможно, и подлинных, делались порой фантастические выводы. Так, австрийский при­дворный историк Вольфганг Лоциус вычитал из надписей, составленных на древнееврейском языке и найденных почему-то в пригороде Вены Шмпендорфе, что правящая династия Габсбургов ведет происхождение от библейских ца­рей и пророков и поселилась в Австрии сразу же после всемирного потопа, но эти изыскания хронологически уже выходят за рамки средневековья.

Среди средневековых подделок немалое место занимали подложные ре­ликвии. Вспомним хотя бы всемирно знаменитую Туринскую плащаницу, спо­ры об аутентичности которой продолжаются и по сей день. Плащаница — ку­сок льняной ткани, в которую, как повествуют евангелисты, Иосиф Аримафейский завернул тело Христа, снятого с креста на Голгофе. О ее местонахожде­нии в первое тысячелетие после казни Иисуса ничего неизвестно. Предполага­лось, что она хранилась в Иерусалиме, а потом в Константинополе. Хроники упоминают, что во время второго крестового похода перед святыней прекло­нил свои колени французский король Людовик VII. В Константинополе крес­тоносцы видели в одной из церквей погребальный саван Иисуса. Возможно, что плащаница была вывезена из Константинополя в 1204 г. при разграблении крестоносцами столицы Византии. Впрочем, в это время в Европе фигуриро­вало до трех десятков покровов, в которые якобы было обернуто тело распято­го Иисуса. Первое документированное упоминание о «святой простыне» отно­сится к 1353 г. Граф Жоффруа де Шарни разрешил выставить ее в 1357 г. для обозрения в церкви в селении Лирей, расположенном в его владениях непода­леку от Парижа. Граф вскоре умер, ничего не сообщив о том, как в его руках оказалась плащаница, а позднее его внучка подарила драгоценную святыню Савойской династии, правившей в Северной Италии. Публичная демонстрация плащаницы привлекла большое количество верующих, что вызвало зависть и недовольство вышестоящих церковных властей. Епископ Анри де Пуатье выра­зил порицание настоятелю церкви, где была выставлена реликвия, считая вне­запность ее появления из ниоткуда свидетельством подложности. А его преемник Пьер д`Арси писал папе, что публичный показ «простыни» надо запретить, так как какой-то неназванный художник сознался, что изображение на плаща­нице было им сфабриковано. В январе 1390 г. папа Климент VII (которого его противники считали анти-папой в Авиньоне, а законным папой — Бонифация IX в Риме) объявил, что плащаницу дозволяется демонстрировать только в качестве копии, на которой изображен лик Христа. Через столетие с лишним, в 1532 г., в монастырской церкви города Шамбери, в восточной Франции, где хранилась плащаница, случился пожар, но плащаницу удалось вынести из ог­ня. Это было сочтено чудом и доказательством ее подлинности.

После более чем двухсотлетнего нахождения плащаницы во Франции гер­цог Савойский перевез ее в Турин, в новую столицу своего государства. Прошло еще три века. Реликвию время от времени демонстрировали публике. В 1890 г. плащаница была сфотографирована и неожиданно на снимке значительно бо­лее четко и ярко, чем на самом льняном оригинале, проступили очертания те­ла с характерными особенностями посмертного окоченения, раны от гвоздей и ударов наконечником бича. В 1931 г. при новом исследовании плащаницы па­тологоанатомы пришли к выводу, что на полотне находится не рисунок, а отпе­чаток реального трупа. Гвозди на изображении проходят через кости запястья, а не через ладони, как на средневековых иконах. Были проведены опыты, дока­завшие что тело не удержится на кресте, если гвозди вбить в ладони. Археоло­гические раскопки установили, что в Иудее приговоренным к распятию на кре­сте гвозди вбивали не в ладони, а в запястья. Во время интенсивного исследова­ния плащаницы в 1969-1973 и 1979-1981 гг. выяснилось, что ткань плащаницы, в составе которой имеются волокна хлопка, была неизвестна в средневековой Европе. Это, вероятно, ткань азиатского, и притом раннего, происхождения. В пользу подлинности плащаницы приводится ряд характерных деталей изобра­жения, совпадающего с результатами недавних археологических раскопок. Ана­лиз загрязнений на ткани, пыльцы, остатков насекомых, следы отпечатков римских монет, которые клали на глаза умершим, не позволяют прийти к однознач­ному выводу о ее возрасте. Остается неясным, как отпечаталось на ткани изоб­ражение. Ученые отмечают близкое совпадение изображения на плащанице с ликом Христа на ранневизантийских иконах и монетах. Но можно с равным ус­пехом считать, что изображение на плащанице скопировано художником с мо­нет и икон или, напротив, что они копировали изображение на плащанице.

Конкретный механизм формирования изображения остается пока необъясненным. Ответ на многие загадки плащаницы, вероятно, способно дать определе­ние ее абсолютного возраста. Применение в 1988 г. метода радиоуглеродной да­тировки, который, правда, далеко не всегда приводит к однозначному результа­ту, определяет возраст ткани не более чем в 700 лет, то есть подводит ко време­ни ее появления в Европе в XIV веке. В 1991 г. русский ученый Д. Кузнецов, спе­циалист в области химии полимеров, в своем вызвавшем сенсацию докладе по­казал, что эта датировка не учитывает возможности «омоложения» ткани в ре­зультате воздействия на нее высоких температур при пожаре в 1532 г. А в ночь на 12 апреля 1997 г. возник пожар в Туринском кафедральном соборе, где в ко­ролевской часовне с 1578 г. хранится плащаница. Причиной было, вероятно, ко­роткое замыкание в электрической проводке. Плащаница, которая хранилась в серебряном ларце, запечатанном в пуленепробиваемом стекле, была спасена, но неизвестно, как повлияло на старинную ткань пребывание в раскаленной ат­мосфере горящего здания. Некоторые католики сочли этот пожар делом рук дьяволопоклонников, организаторов покушения на папу или глобальным заго­вором против католической церкви".

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Легендарная история Британии

В средние века церковь была главным хранителем исторической памяти. Но в ряде случа­ев она не слишком успешно выполняла эту взятую на себя обязанность. А дру­гих, светских, «хранителей» не находилось долгие столетия. История знает примеры утери жителями отдельных стран и регионов памяти о собственном прошлом. Тому было много причин. Прежде всего, уровень культурного разви­тия племен и народов, населявших эти районы, отсутствие у некоторых из них письменности. Именно на таком уровне находились германские и другие пле­мена во время великого переселения народов в раннем средневековье, завое­вавшие территории Западной римской империи, частично истребившие преж­нее население и частично смешавшиеся с побежденными. Позднее такие про­валы в памяти о прошлом могли быть результатом сознательной политики, но в эти столетия они были следствием массовых миграций, войн и переворотов, происходивших на протяжении жизни многих поколений.

В Британии, например, этот процесс развернулся с начала V века, когда ее покинули находившиеся там на протяжении четырехсот лет римские легионы, и вслед за этим в последующие несколько десятилетий распалась римская ад­министрация, обеспечивавшая централизованное управление. Это сопровож­далось нашествиями германских и скандинавских племен, приведшими к гибе­ли от рук завоевателей значительной части романизированных бриттов — кельтского населения Британии. Вот что писала об этом настоятельница одно­го из монастырей, св. Хильда, жившая в VII веке: «Святотатственная рука варва­ров, пришедших с востока, распространяет пожары от одного моря до друго­го. И в самом деле, пламя остановилось только после того, как сожгло города и поля на всей поверхности острова и как бы вымело его своим красным языком до западного берега. Все жители деревень, настоятели храмов, жрецы и народ погибли от меча или от огня. Обломки стен, камни, священные алтари, изуродованные и окровавленные трупы были похожи на остатки винограда, кото­рые давит страшный пресс». Почти полностью исчезли следы римской культу­ры и латинского языка.

Завоеватели поделили между собой земли и жилища побежденных. Остав­шиеся в живых бритты спаслись бегством в северную Францию (Бретань), где жили родственные кельтские племена, и в гористые западные районы Уэлса в самой Британии. Часть населения была обращена в рабство. Борьба за свободу стала главным содержанием сказаний и песен, прославлявших героев. Они явились источником для последующих поэм о короле Артуре и его рыцарях Круглого стола. Но с исчезновением римской культуры погасли и воспомина­ния о многовековой истории Британии до и во время римского господства.

Она не сохранилась в памяти кельтов, тем более ею не интересовались завое­ватели — саксы и другие германские и скандинавские племена, создавшие на захваченной территории свои королевства и княжества.

Постепенно пробуждавшийся интерес к прошлому собственной страны не­возможно было удовлетворить из-за потери и уничтожения рукописей, содержащих сочинения римского времени. Оставался путь создания легендарных, то есть виртуальных историй. Так появился широкий пласт исторических про­изведений, в которых главенствующее место принадлежало носителям абсо­лютной виртуальности. В XI и XII столетиях, при наметившихся признаках экономического и культурного подъема, по словам английского историка Эллингера, «никогда еще так откровенно не лгали и не фальсифицировали про­шлое, как в ту эпоху». Фальшивки и фантазии одного хрониста превращались в непререкаемую истину для другого, использовавшего его сочинения при на­писании собственных трудов.

Среди средневековых хроник этого периода заметно выделяется сочине­ние бенедиктинского монаха Жоффруа (Джеффри) Монмаутского «История королей Британии», составленная между 1130 и 1138 годами. Жоффруа — бре­тонец или валлиец, ссылался в качестве своего источника на некую рукопись, впоследствии так и не разысканную или, что вероятнее всего, вообще не суще­ствовавшую в действительности. Однако даже нахождение этой рукописи поз­волило бы только считать ее автора, а не Жоффруа, источником вымыслов и фантазий, содержащихся в «Истории королей Британии».

Жоффруа черпал также материал из хроники уэлского монаха Ненни (826 г.) и сочинения нор­мандского поэта Васа. Норманны, завоевавшие в X в. часть северной Франции, включая Бретань, сблизились с бриттами и во второй половине XI века поко­рили Англию, что способствовало распространению кельтского фольклора по обе стороны Ла-Манша. Труд Жоффруа пользовался популярностью, неоднократно переводился на французский язык и послужил источником для многих произведений историков, трубадуров и миннезингеров — Кретьена де Труа, писавшего между 1160 и 1180 годами, Вольфрама фон Эшенбаха и других.

Хроника Жоффруа Монмаутского, хотя она и содержит отдельные реаль­ные фрагменты, заимствованные у его предшественников, представляет собой виртуальную историю целой страны. На протяжении, по крайней мере, пяти­сот лет, вплоть до XVII века, сочинение Жоффруа считалось весьма авторитет­ным трудом по истории Англии. Его использовали многие авторы, например, Р. Холиншенд, из хроники которого Шекспир заимствовал сюжеты для «Коро­ля Лира» и «Макбета». Д. Тэтлок в книге «Легендарная история Британии» (1950) называет Жоффруа «недостойным предком Шекспира». К сочинению Жоф­фруа восходит цикл песен и поэм о короле Артуре, оказавший столь же боль­шое влияние на средневековую литературу и даже на романтическую поэзию последующих столетий.

Сочинение Жоффруа отличается от отдельных средневековых легенд тем, что оно претендует на систематическое изложение истории Британии в течение целого тысячелетия, образцом для которого послужила история Израиля, как она изложена в Библии. Хроника Жоффруа начинается с прибытия в Бри­танию внука Энея из Трои и другого троянца, Коринея, основателя Корнуэлла. Шганты, населявшие остров, были истреблены этими героями. Далее следует описание жизни королей, правивших страной до римского завоевания. В их числе упоминается и король Лир, основатель Лейстера, и эпизод с разделом им царства меаду неблагодарными дочерьми. Подробно повествуется о втор­жении завоевателей-саксов, захвате власти узурпатором Вортигерном и вос­становлении законной линии правителей. Представитель этой линии Артур подчинил Францию, Ирландию, Данию и Норвегию, нанося саксам пораже­ние за поражением. Камелот — резиденция Артура и его рыцарей Круглого стола, являющихся образцом мужества и верности правому делу. Легенды по­вествуют, что рыцари Круглого стола пускались в путь на поиски Святого Гра­аля — чаши, из которой Христос на Тайной вечери дал испить своим учени­кам или — по другим рассказам — в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь, которая лилась из тела распятого Иисуса. Граалю приписывали многие волшебные свойства. В Евангелиях рассказывается, что Иосиф находился в дружбе с Пилатом и упросил прокуратора отдать ему тело казненного, кото­рое он завернул в плащаницу. По средневековой легенде Иосиф Аримафей­ский с 12 миссионерами по поручению апостола Филиппа прибыл в Англию и поселился в Гластонбери, в графстве Сомерсет. Впрочем, первое упомина­ние о Граале в связи с Иосифом Аримафейским содержится в романе Робера де Боррона, написанном около 1200 г., то есть более чем через полвека после хроники Жоффруа.

В хронике большое место уделено волшебнику Мерлину, битвам Артура про­тив его племянника Мордреда. Раненый Артур уехал в Бретань и не вернулся, но бритты долго верили и надеялись на его возвращение. В хронике Жоффруа опи­сывает и правление других королей в опустошенной саксами стране. Рассказы Жоффруа преследовали вполне определенные политические цели. Например, в хронике фигурирует целая плеяда королев, некоторые из них изображены в ка­честве мудрых и успешных правительниц. Все эти выдуманные королевы введе­ны в английскую историю с прозрачной целью подкрепить притязания на коро­ну единственной наследницы короля Генриха I Матильды. Ее права на престол ос­паривал племянник умершего короля Стефан, ссылаясь на то, что никогда в Анг­лии женщины не занимали трон. Борьба за престолонаследие привела к кровавой анархии, начавшейся как раз в годы, когда Жоффруа заканчивал свою хронику.

Одним из распространенных мотивов при создании фальшивок было стремление связать имя того или иного известного правителя с каким-либо конкретным зданием или гробницей, объявляемой местом захоронения остан­ков одного из отцов церкви. Такова, например, «История Карла Великого и Ор­ландо», авторство которой приписывали секретарю императора. В ней повест­вуется об учреждении Карлом гробницы Св. Якова в Компостелла.

Хроника Жоффруа — пример счастливой судьбы в веках. Она создает пред­ставление о роли исторической виртуальности в сознании людей того времени и в развитии историографии. Можно оспаривать такие крайние утвержде­ния, что любые исторические труды, написанные в течение пятисот лет после падения Западной Римской империи (да и позднее), следует считать заведомо недостоверными, но обоюдное мнение, которое разделяют многие исследова­тели, позволяет оценить сложившуюся историографическую ситуацию. Сред­невековому мышлению было свойственно смешение фантастических пред­ставлений с действительностью, мира фантазии и мира реальности, беллетри­стики и истории. Это нашло яркое отражение как в средневековой литературе, так и в историографии. От легенд о короле Артуре, Роланде, Персивале, Лоэнгрине тянется прямая нить к бесчисленным рыцарским романам, которые из­жили себя лишь на конечном этапе эпохи Возрождения. Сервантес в романе о начитавшемся рыцарских романов Дон-Кихоте писал, что «до того прочно за­села у него в голове мысль, будто все это нагромождение вздорных небылиц — истинная правда, что для него не было уже ничего более достоверного».

Среди средневековых подлогов большое место занимают поддельные юри­дические тексты, а среди них — фальшивые грамоты, хартии, пожалования, с помощью которых церковные власти и особенно монастырское начальство обосновывало свои права на те или иные земельные владения. Речь шла, фигу­рально выражаясь, о локальных «дарениях Константина». Некоторые из них должны были удостоверять не мнимые королевские или княжеские пожалова­ния, а владельческие права на земли, служившие предметом спора между свет­скими и духовными феодалами или между различными монастырями. Так, в 1072 г. архиепископ Кентерберийский был изобличен в целой серии таких подлогов. Но разоблачались фальшивки довольно редко.

Порой для засвидетельствования имущественных прав, наряду с фабрика­цией юридических документов, сочинялись даже исторические хроники, примером которых может служить «Кройлендская история», пущенная в оборот около 1414 года, но приписанная монаху Ингулфу, умершему за триста лет до этого в 1109 году. Хроника обосновывает права монастыря в Кройленде на земли, которые оспаривали у него монахи Спалдинга. Приводимые в «Кройлендской истории» поддельные хартии, наряду с фиксацией прав на земель­ные владения, содержали материал, рисующий картину общественной жизни Англии, которую воспроизводили во множестве исторических сочинений в последующие столетия. В XVI веке эти материалы, например, использовали для доказательства процветания Оксфордского университета вскоре после его со­здания. Долгое время свидетельства Кройлендской хроники безоговорочно признавались почти всеми учеными, занимавшимися историей Англии. Только в XVIII веке стали слышны голоса, объявившие эту хронику подделкой. Знаме­нитый историк Э. Гиббон высмеивал те места, где рассказывалось, что Ингулф читал в Оксфорде книги Аристотеля, неизвестные в Европе в годы жизни мни­мого автора «Кройлендской истории». Но многие видные ученые, включая зна­менитого философа и историка Д. Юма, продолжали воспроизводить красоч­ные описания, содержащиеся в хронике, а приводимые в ней хартии перепечатывались в документальных сборниках, локальных историях, справочниках и путеводителях. Это сохранялось отчасти вплоть до наших дней, хотя уже в XIX веке были приведены доказательства подложности «Кройлендской исто­рии». Впрочем, попытки подделки средневековых хартий пережили средние века. Еще в XIX столетии во Франции епископ Ле Мана был осужден за поддел­ку хартий в ущерб правам аббатства Сен Кале.

В средние века множество произведений было виртуальными и вследствие своего содержания, и из-за подложности автора, имя которого обозначали на титульном листе. Но все же большинство мистификаций, сыгравших наиболь­шую роль в литературе и историографии, относится к эпохе Возрождения и Новому времени.

Фабрикация подделок в эпоху Возрождения облегчалась благодаря тому, что среди гуманистов и просто переписчиков рукописей было немало людей, набивших руку на имитации стиля древних авторов, и стимулировалась тем, что их манускрипты высоко ценились на книжном рынке. Методы же обнаружения подлогов оставались еще достаточно примитивными.

В длинном ряду мистификаторов заметное место занимает Анний (Джованни Нанни) из Витербо. Как передавали современники, он однажды даже приказал зарыть близ родного города камень с выгравированной на нем над­писью, что Витербо был основан за две тысячи лет до Рима египетскими боже­ствами Озирисом и Изидой. Анний родился в 1432 г., стал монахом домини­канского ордена и начал делать довольно быстро церковную карьеру в качест­ве проповедника и религиозного писателя. К концу века он был уже важным сановником в Риме. В 1499 г. ему поручили руководить всем книгопечатанием в Риме, в его функции входило исполнять и обязанности главного цензора. Но высокие чины и даже то, что Анний выводил род папы Александра VI, занимав­шего тогда святейший престол, от египетских божеств Озириса и Изиды, не спасли фабрикатора подделок: он был отравлен пресловутым Чезаре Борджиа, сыном римского первосвященника. (Так, по крайней мере, считали современ­ники). За год до превращения в главного цензора, в 1498 г., Анний издал в Ри­ме «Различные древности в 17-ти томах» — сборник поддельных произведений Катона, Фабия Пиктора и других, будто бы найденных им в Мантуе или пода­ренных ему иностранцами, у которых было трудно получить подтверждение его слов. К этим подложным сочинениям нам еще предстоит вернуться ниже, а пока отметим, что и по сей день до конца не ясно, что было в «Различных древностях...» подлинным, а что фальшивками, являлся ли Анний мистификатором или жертвой мистификации.

Подложными были и некоторые напечатанные тогда произведения средневековых церковных авторитетов. В 1499 г. Ж Гарланд подделал рукопись св. Бернарда, епископ Вигилиус — трактат св. Афанасия и так далее. Эразм Роттердамский жаловался, что он не видел ни одного из трудов отцов церкви, подлинность которого не вызывала бы сомнений. Тем не менее сам Эразм в 1530 г. вставил в четвертое издание трудов св. Киприана трактат «О двух фор­мах мученичества», якобы найденный в старинной библиотеке. Трактат пред­ставлял собой компиляцию из других трудов и был призван подкрепить взгля­ды Эразма по рассматриваемым вопросам. «Величайший из ученых в области патристики (изучения трудов отцов церкви — ЕЯ.) подделал в XVI веке важней­шее патриотическое сочинение» — так прокомментировал эту историю уже упоминавшийся выше Э. Грэфтон.

Некоторые подделки были раскрыты довольно быстро, подложность ряда других остается под вопросом. В отношении множества сочинений вообще не возникало сомнений в их подлинности, хотя более чем вероятно, что в их чис­ле находятся произведения, принадлежащие перу мистификаторов. Масса под­ложных сочинений составляла и все еще составляет определенную часть вир­туальной истории античности и средневековья. Не меньший вклад внесло в нее и отсутствие у многих представителей тогдашнего научного мира, включая хронистов, представления о необходимости точной передачи фактов и отде­ления их от слухов и вымыслов, снисходительное отношение к интерполяци­ям в чужой текст, приписывание своих сочинений другим лицам без их согла­сия, включая известных писателей, политиков или военных. Более того, как и в античные времена, изобретение поддельных речей, тех или иных поступков или высказываний считалось порой законным правом хрониста, используе­мым для повышения качества или назидательности рассказываемой им исто­рии, похвальным обманом в интересах религии и церкви, укрепления динас­тических прав того ли иного монарха и тому подобное.

Не менее, чем рукописи, ценились античные произведения искусства. Гени­альный художник и скульптор Микеланджело (1475-1569) в начале своей карьеры скопировал рисунок головы античной статуи, который никто не мог от­личить от оригинала. Он создал копию статуи «Спящего Купидона» и продал ее одному кардиналу за тридцать дукатов. Посредники заработали на продаже 200 дукатов. Чтобы избежать возможных преследований за подделку, Микелан­джело поставил на своем творении собственные инициалы. Предосторож­ность была не напрасной: узнав о подделке, кардинал стал требовать назад деньги. Микеланджело руководствовался не только финансовыми соображени­ями, но и негодованием, которое вызывало у него часто бездумное почитание любого произведения искусства, признаваемого за античное, и несправедли­вое умаление творений современных ему художников.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Из ранней истории христианства, или Тацит 15, 44

На протяжении вот уже двух тысячелетий сосуществуют взаимоопровергающие друг друга истории первого века нашей эры (точнее, истории стран Средиземноморья в то время). Их число со временем не только не уменьшается, а напротив, продолжает возрастать. Если разделить их на группы, каждая из ко­торых рисует один и тот же круг событий, то в такой группе все исторические тексты за возможным исключением, полным или частичным, одного, должны являться воображаемыми историями. Неснижающийся интерес к истории пер­вого века продиктован, как легко догадаться, главным образом тем, что это бы­ло время создания новой мировой религии, и поныне преобладающей в Евро­пе и ряде других регионов мира, и приближения к зениту могущества Римской мировой державы. Это было, как считают верующие, время земной жизни Ии­суса Христа и, с другой стороны, годы правления Тиберия, Калигулы, Нерона, имена которых стали синонимами чудовищных пороков и преступлений.

Немало важных фактов, относящихся к политической жизни Рима в пер­вый век, можно почерпнуть из трудов римских авторов — современников описываемых ими явлений или писавших по их свежим следам, особенно из работ Тацита, Светония, Плутарха и других. Будучи важными источниками, эти труды совсем не обязательно правильно отражали действительную историю Рима то­го времени в целом и тем самым являлись частично иллюзорной историей.

Значительно больше таких вызывающих споры и сомнения мест в каноничес­ких Евангелиях, других книгах Нового завета, в так называемых апокрифичес­ких Евангелиях, признанных церковью недостоверными и еретическими, в ос­тальной раннехристианской литературе. Христианство создало собственную мифическую историю своего возникновения и, когда оно превратилось в госу­дарственную религию, постаралось изъять из обращения все другие, с его точ­ки зрения, ложные и нечестивые версии этой истории (прежде всего, некано­нические Евангелия, которые стали известны ученым только через более чем полтора тысячелетия).

Что же касается политической истории римской державы в первом веке, то она дошла до нас в настолько искаженном изложении, что ее, по мнению некоторых исследователей, возможно, по крайней мере, частично, тоже причис­лить к иллюзорной истории. Это особенно относится к скудным указаниям, которые содержатся в уцелевших сочинениях античных авторов, живших в I и начале II века, о конфликтах между римскими властями и набиравшим силу христианством. Сразу же возникает вопрос об истинности этих сведений и, более того, об аутентичности тех мест в источниках, в которых сообщаются эти сведения. Ведь это могли быть интерполяции (вставки) в труды римских писателей, внесенные христианскими переписчиками, людьми, жившими мно­го столетий спустя. Нельзя забывать, что все эти сочинения сохранились толь­ко в средневековых копиях. Важность вопроса о подлинности становится осо­бенно очевидной, если учесть, что о некоторых важных событиях мы знаем только из рассказа о них в одном сочинении. А оно само сохранилось в един­ственной поздней копии, к которой и восходят все последующие печатные из­дания. Вопрос о подлинности тем самым становится дилеммой: имело ли во­обще место в действительности интересующее нас событие или оно (целиком или частично) — плод фантазии переписчика рукописи.

В первые века христианства критика созданной им истории зарождения и первых шагов возникшей религии сводилась к отрицанию рассказов о чудесах, освещению в негативном свете деяний отцов церкви, к неортодоксальной трактовке различных сторон нового вероучения. Позже, захватив господству­ющие позиции в духовной жизни общества, церковь решительно пресекала любые попытки критики в свой адрес или уклонения от официальной исто­рии христианства. Положение начало меняться только в последние два века, когда возникли научная критика и исследование Нового завета и других про­изведений раннехристианской литературы, стремление к ревизии или даже полному пересмотру церковной версии происхождения христианства. Отсут­ствие не вызывающих сомнения внехристианских свидетельств о жизни Ии­суса, относящихся к первому столетию, так называемое «молчание века», спо­собствовало появлению различных научных школ, отрицающих существова­ние Христа как реального исторического лица. В ответ противники ревизио­нистов объявляли, что «молчание века» — выдумка атеистически настроенных либералов и социалистов, что имеющиеся внехристианские упоминания о Христе и первых шагах новой религии вполне аутентичны и достаточны для того, чтобы, даже не прибегая к материалам Нового завета, доказать историч­ность фигуры Христа, обрушивались на теории, согласно которым его образ измышлен по аналогии с основателями других, ранее появившихся религий, он возник в качестве олицетворения солнца, которому поклонялись как боже­ству, и тому подобное.

В XX веке быстрое развитие библейской и евангельской критики в сочета­нии с новейшими методами датировки рукописей ограничивало «находки» апокрифов новейшего изготовления, приписываемых деятелям раннего хрис­тианства. Все же отдельные примеры такого рода подлогов имели место, хотя разоблачались они довольно быстро. В 1927 году итальянский муниципальный чиновник Луиджи Моциа объявил, что имеет рукопись некоего Иосифа из Ие­русалима и что он в течение восьми лет переводил этот манускрипт. Рукописи уже почти 1900 лет, она написана незадолго до разрушения Иерусалима рим­лянами в 70 г. н.э. Она, по словам ее владельца, была спрятана, потом найдена матерью императора Константина, Еленой, позднее попала в Александрий­скую библиотеку, которая была в 640 г. разрушена арабским халифом Омаром.

Дальнейшая судьба рукописи покрыта туманом. Паломник, вернувшийся из Па­лестины, от которого Моциа получил ее, отказался разъяснить, как она к нему попала. В предисловии указано: чтобы рукопись не подверглась изменению или не была уничтожена, ее отсылают братьям Матфею, Марку, Луке и Иоанну.

Анализ находки показал, что она написана на греческом языке эпохи Возрож­дения, а не первого века н.э., и на пергаменте, тоже приготовленном в новое время. Это разоблачение не помешало тому, что находились даже среди уче­ных люди, продолжавшие верить в ее подлинность. На деле она представляла собой сведение воедино четырех канонических Евангелий с очень незначи­тельными дополнениями.

Апокрифы функционально заменяли с настойчивостью пропагандируе­мые, явно фантастические концепции происхождения христианства. В послед­ние годы разлилось широкое половодье книг, содержащих попытки создать новые или псевдоновые биографии основателя христианства. Д.П. Мейер в работе «Необычный еврей. Переосмысление исторического Иисуса» (Нью-Йорк, 1991) писал о результатах создания такой новой биографии основателя хрис­тианской религии: «От Иисуса — сторонника насильственной революции до Иисуса — гомосексуального мага, от Иисуса — апокалипсического фанатика до Иисуса — учителя мудрости или философа-циника, не интересующегося эсха­тологией, — каждый мыслимый сценарий, каждая крайняя теория уже предла­гались с противоположных позиций, при отметании всех ревностных новых авторов, повторяющих ошибки прошлого». Английский историк Л. Хаулден от­мечал появление «диких книг об Иисусе, привлекательность которых, кажется, находится в прямой процорции к неправдоподобию содержащихся в них ут­верждений».

Вот немногие примеры, причем более серьезных биографий. Д. Кросмен в книгах «Исторический Иисус. Жизнь средневекового еврейского крестьянина»

(Нью-Йорк, 1991) и «Иисус. Революционная биография» (Сан-Франциско, 1993) рисует родоначальника христианства не апокалиптическим пророком, а крестьянином, мечтающем о не стесненном общественными ограничениями свободном образе жизни для всех людей, невзирая на социальные и расовые различия.

После второй мировой войны появились работы, где Иисус изображается как коллаборационист (Ж. Изорни. «Подлинный процесс Иисуса». Париж, 1967). Напротив, С. Брэндон в книгах «Иисус и зелоты» (1967) и «Процесс Ии­суса из Назарета» (1968) считает, что евангелисты сознательно утаили близость Иисуса к зелотам, непримиримо боровшимся против чужеземного вла­дычества, и что он был казнен как мятежник, выступавший против власти Ри­ма. Примерно такой же предстает история Иисуса в сочинении С. Мэкоби «Ре­волюция в Иудее. Иисус и еврейское движение сопротивления» (1967). А.Н.Уилсон уверяет в книге «Иисус», что евангелисты возложили вину за казнь Христа на евреев, надеясь снискать расположение римских властей. Уже упоминав­шийся выше Кросмен в своей последней по времени монографии «Кто убил Иисуса?» (Сан-Франциско, 1995) стремится доказать, что представление о рас­пятии Иисуса по настоянию иерусалимской толпы — это ранний христиан­ский миф, порожденный столкновениями между враждебными группировками среди населения тогдашней Палестины.

К.П. Сендерс в книге «Исторический Иисус» (Лондон, 1993) считает, что значение, которое имели Иисус и христиане в I веке, хорошо определяется тем, что современник событий, знаменитый еврейский историк Иосиф Флавий, уделил Христу один небольшой абзац в своей работе по истории Палестины, да и то, если это место не является христианской интерполяцией или редакти­рованием первоначального текста (в средневековом арабском переводе оно звучит по-иному, чем в тексте, которым могли до недавнего времени распола­гать европейские ученые). Появился целый ряд книг, подобных монографии Х.Шенфилда «Пасхальный заговор», изданной в 1966 г., в которых рисуется картина спасения Иисуса, которому дали наркотик и сняли живым с креста, за что римский сотник, распоряжавшийся проведением казни на Голгофе полу­чил, разумеется, немалую взятку...

Пересматривается также роль и судьба других евангельских персонажей, как при изображении Иуды, сознательно обрекшим себя предательством на вечное проклятие, чтобы помочь Христу осуществить свою миссию, или объявлении апостола Павла... агентом секретной службы Рима, а Р. Эйслер в монографии «Мессия Иисус и Иоанн Креститель» повествует, наоборот, о том, как Иуда был заслан римской разведкой в ряды партизан, сражавшихся против иностранных захватчиков. Новую попытку пересмотреть всю историю христианства в пер­вом веке предпринял Р. Эйземан в книге «Яков, брат Иисуса» (Нью-Йорк, 1997) и в ряде предшествовавших ей работ. По мнению этого исследователя, рукопи­си Мертвого моря, открытые в 1947 г., повествуют о ранних христианах (а не о секте ессеев, как думает подавляющее большинство ученых). Лидер и пророк их, которого именуют в свитках «учителем справедливости», — это Яков, брат Иисуса. Яков был еврейским националистом, а его противник, называемый «че­ловеком лжи», — это апостол Павел, сторонник, наряду с другими авторами Но­вого завета, принятия господствующей греко-римской культуры. А чего стоят книги египтянина Ахмеда Османа, опубликованные недавно (последняя — в 1996 г.) в Англии и США, где утверждается, что Иисус Христос жил на полторы тысячи лет раньше, чем считали до сих пор?! Он был сыном Моисея, который являлся египетским фараоном Эхнатоном. Его жена, знаменитая Нефертити, была мамой Иисуса, а сам Христос известен также под именем фараона Тутанхамона. Он был не распят, а повешен у священной горы Синай. Поскольку же женой Тутанхамона была принцесса Анксепна-атен, правившая в 1361-1352 гг. до н.э., то именно она фигурирует в Евангелиях под именем Марии Магдалины.

Профессор Оксфордского университета египтолог Берне, характеризуя «очень странную теорию» Османа, лишь заметил, что «мумия Тутанхамона не демонст­рирует никаких признаков повешения». А Осман возразил, что он сообщает людям правду, а уж их дело — верить или не верить...

Баталии развертываются и вокруг истолкования свитков Мертвого моря. Секту ессеев, которой принадлежали эти рукописи, и ее основателя то сближают с христианством и Христом, то разделяют двухсотлетним промежутком, не останавливаясь, как это показали М.Байджет и Р. Ли в изданной в 1993 г. в Нью-Йорке книге «Обман с рукописями Мертвого моря», перед прямыми передерж­ками и различными уловками с целью не допускать к этим рукописям ученых, придерживающихся «нежелательных» взглядов.

В конце XIX и первые десятилетия XX века получило довольно широкое распространение гиперкритическое направление в исследовании истории античности, оно усилило скептическое отношение и к традиционной версии происхождения христианства, где оно проявило себя в виде теорий, отстаивав­шихся Б. Бауэром, позднее А Древсом и другими крупными учеными. Это на­правление, отрицавшее существование Иисуса как реальной исторической фи­гуры, однако позже постепенно сошло на нет, несмотря на государственную поддержку в Советском Союзе и других странах социалистического лагеря. (Лишь отзвуки его сохранились в приводившихся выше экстравагантных кон­цепциях.) Особенно это относится к нарисованной гиперкритическим на­правлением — в противовес канонической — картине возникновения христи­анской религии. Но многие доводы, приводившиеся критиками традиции, бы­ли просто отвергнуты, но не опровергнуты их оппонентами. Это касается и во­проса об аутентичности и доказательности тех мест в произведениях антич­ных авторов I—II веков — Корнелия Тацита, Гая Светония, Иосифа Флавия и других, — в которых содержатся упоминания об Иисусе. Наибольшее значение и известность среди них приобрело то красочное место из «Анналов» Тацита, где прославленный римский историк повествует о преследовании христиан при Нероне в 64 г., и прямо говорит об Иисусе Христе как о реально жившем человеке. Понятно какое значение имеет вопрос об аутентичности этого от­рывка, в случае его подлинности взрывающего «молчание века» о Христе и преследовании его последователей, во время которого погибли, по церковно­му преданию, столпы новой религии — апостолы Петр и Павел.

Нероново гонение веками служило темой для бесчисленных церковных проповедей. Оно послужило темой для многих писателей и поэтов, в сознании десятков поколений оно стало воплощением ничем неоправданных кровавых преследований со стороны деспотической власти. Рассказ о нем окрашивал все повествование об истории Рима в I веке. Очень популярный в XIX столетии ис­торик христианства Э. Ренан посвятил немало страниц описанию жестоких расправ на потеху римской толпы: «На этот раз к варварству пыток присоеди­нились еще и издевательства. Жертв приберегали к празднеству, которому, ра­зумеется, придали искупительный характер. На «утренних играх», посвящен­ных борьбе животных, увидели неслыханное шествие. Одних осужденных, одетых в шкуры диких зверей, вытолкнули на арену, и они были разорваны со­баками, других распяли, третьих, наконец, одетых в пропитанные маслом и смолой туники, привязали к столбам, и вечером они должны были осветить праздник. С наступлением сумерек эти живые факелы были зажжены. Нерон предоставил для празднества свои великолепные сады, расположенные по дру­гую сторону Тибра, на месте нынешнего Борго, площади и церкви святого Пе­тра... В свете этих отвратительных факелов Нерон, введший в моду вечерние скачки, показывался то на арене, то в толпе народа, одетый возницей, то правя своей колесницей и срывая аплодисменты.

И женщины, и девушки должны были стать участницами этих ужасных игр.

Толпа наслаждалась их несказанным уничижением. При Нероне вошло в обы­чай заставлять осужденных изображать в амфитеатре какие-нибудь мифологи­ческие роли, кончавшиеся смертью исполнителя... Под конец этих отврати­тельных зрелищ Меркурий раскаленным железным жезлом дотрагивался до каждого трупа, дабы убедиться в том, что в нем нет больше жизни; переодетые прислужники, изображавшие Плутона или Орка, растаскивали мертвецов за ноги, добивая палицами все, в чем еще трепетала жизнь.

Самые почтенные женщины-христианки должны были подвергнуться этим ужасам... Может быть, несчастные проходили перед зрителями через всю серию мук Тартара и умирали после целых часов мучений. Изображения ада были тогда в моде». (Приведенное место взято из работы Ренана «Рим и христи­анство».)

Рассказ Ренана основан на сведениях о гонениях в трудах писателей, живших много, иногда на целые века, позднее времени правления Нерона или даже повествующих о более поздних преследованиях христиан во II и III сто­летиях. Современные же свидетельства, значительно более скупые, сводятся, в основном, к знаменитому месту из «Анналов» Тацита, точнее, к 44 параграфу 15 главы (книги), обозначаемому сокращенно 15,44. Свидетельство Тацита яв­ляется оригиналом, с которого скопированы другие описания нероновых го­нений, вроде приведенного отрывка из труда Ренана.

За исключением 15, 44, Тацит нигде не упоминает христиан в своих до­шедших до нас сочинениях, даже когда такое упоминание было, казалось, уместным: ни при описании последних лет правления императора Тиберия — то есть, если доверять евангельскому преданию, времени распятия Христа, ни в изложении Иудейской войны (68-70 гг.). Поводом вспомнить о них послужил только рассказ о страшном пожаре Рима летом 64 г. Огонь тогда спалил или сильно повредил девять из четырнадцати городских районов. Сразу же по­ползли слухи, что город был подожжен по приказу самого Нерона, пожелав­шего заново построить Рим и переименовать его в Нерополь. «И вот Нерон, — пишет Тацит, — чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощ­реннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую не­нависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого про­исходило это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; по­давленное на время, это зловредное суеверие стало вновь прорываться нару­жу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев.

Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежав­шим к этой секте, а затем по их указанию и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду люд­скому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распина­ли на крестах или обреченных на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады; тогда же он дал представление в цирке, во время которого сидел среди толпы в одежде возничего или правил упряжкой, участвуя в состязании колесниц. И хотя на христианах лежала вина и они заслужили самой суровой кары, все же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляли не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона».

Тацит родился во второй половине 50-х годов I века. Во время пожара Ри­ма он был еще ребенком. Но Тацит мог знать многих лиц, бывших свидетеля­ми событий 64 года, использовать утерянные впоследствии письменные ис­точники. Не являясь показанием современника, это место из «Анналов» — все же самое близкое по времени к 64 г. свидетельство о гонениях, исходящее от человека, несомненно знавшего истину и писавшего для людей, от которых было бы нелепым ее утаивать. Это единственное такое свидетельство. Осталь­ные упоминания античных авторов либо более поздние по времени, либо на­столько неопределенны и противоречивы, что теряют доказательную силу. К тому же в отношении их тоже стоит вопрос о подлинности.

Младший современник Тацита, Светоний, родившийся на 10-15 лет позже автора «Анналов», глухо упоминает о христианах настолько не на месте — при перечислении, по его мнению, похвальных действий Нерона, что это место выглядит позднейшей вставкой. К тому же он прямо не говорит о репрессиях против христиан после пожара Рима. Другие римские писатели также не упо­минают о нероновых гонениях. Например, император Траян, правивший в на­

чале II века, и Плиний Младший в их служебной переписке, говоря о христиа­нах, не вспоминают о преследовании их при Нероне. Да и откуда могло быть в Риме в 64 г., как сообщает Тацит, «великое множество» христиан, если, по сви­детельству одного из отцов церкви, Оригена, которого нельзя заподозрить в стремлении приуменьшить количество ее приверженцев, число жертв среди сторонников новой религии до середины II века (почти через столетие после римского пожара!) оставалось еще столь небольшим, что их можно было без труда перечислить. В 15,44 говорится о христианах как о тех, кто «своими мер­зостями навлек на себя всеобщую ненависть». Христиане, которых римляне не выделяли из числа остальных иудеев, как и другие выходцы с Востока, по сви­детельствам современников, не пользовались уважением, но отнюдь и не воз­буждали «всеобщей» враждебности. Христиан к тому же было слишком мало, чтобы они могли стать объектом такой ненависти.

В конце XIX века Л. Ошар в книге «Исследования по вопросу о преследова­нии христиан при Нероне» (L Hochart. Etude au sujet de la persecution des Chretiens sous Neron. Paris, 1885) выдвинул целый набор доводов против под­линности 15,44 «Анналов». Ошар считал невероятной возможность обвинения Нерона в поджоге Рима. Интересно, что Светоний, возлагающий вину за пожар на императора, ничего не сообщает о таком слухе. Следовательно, у Нерона не было мотивов для обвинения христиан. Кстати, добавим, сам термин «христи­ане» еще не употреблялся современниками — ни врагами новой веры, ни ее адептами, включая авторов Нового завета. То место в Новом завете, в Деяниях апостолов, где появляется это обозначение последователей Иисуса — «учени­ки в Антиохии в первый раз стали называться Христианами» (11, 26) — счита­ется позднейшей интерполяцией. Еще менее доказывает использование терми­на другое место из Деяний апостолов, где царь Агриппа говорит апостолу Пав­лу: «Ты не много не убеждаешь меня сделаться Христианином» (26,28). Немец­кий ученый Андрезен при изучении рукописи «Анналов» установил, что первоначально там стояло «хрестиане» и «Хрестос», позднее переправленное на «христиане», «Христос». Светоний также писал, что иудеев, волнуемых неким «Хрестом», император Клавдий приказал изгнать из Рима и что были наказаны приверженцы «нового и зловредного учения». На основании этой разной транскрипции имен строились самые различные теории, пока российским ис­ториком И.М. Тройским не было установлено, что написание «Хрестос» и «хре­стиане» — искажение, характерное для простонародной речи.

Но вернемся к аргументации Ошара. Казнь через сожжение в эпоху Неро­на не применялась римскими властями. К тому же, создавая живые факелы из христиан, Нерон рисковал бы вызвать новый пожар в городе. До четвертого ве­ка христианские авторы, читавшие Тацита, не упоминали его рассказ о гонени­ях. Легенда о Нероне как о первом гонителе христиан могла возникнуть из убеждения, что этот император является Антихристом. Христианам было вы­годно представить себя жертвами Нерона, чтобы попытаться снискать благос­клонность его преемников, всячески старавшихся отмежеваться от деспота, ко­торого стали считать воплощением всяческого зла. Кроме того, церковь была заинтересована подкрепить предание, что главные апостолы Христа, Павел и особенно Петр, приняли мученическую смерть в Риме от рук кровожадного ти­рана во время гонений 64 года. От Петра, напомним, римские епископы и по­зднее папы выводили свои притязания на главенство в церкви. Не потому ли появилось упоминание в «Анналах», что ареной казни были сады Нерона — в христианском Риме ставшие местом Ватикана, собора Св. Петра, площади, об­несенной в XVII веке высокой колоннадой и считавшейся второй Голгофой? И недаром противники папства, например, средневековая секта вальденцев, от­рицали рассказ о гибели Петра во время неронового гонения со ссылкой на то, что об этом не сказано в Новом завете. Тот же довод повторил в XIV веке изве­стный ученый Марсилий Падуанский. Во времена Реформации, в XVI столетии, утверждение, что Петр не погиб в Риме, превратилось чуть ли не в символ ве­ры для протестантов. (Еще с конца тридцатых годов XX столетия предприни­мались попытки отыскать могилу Петра и даже неоднократно объявлялось, что она найдена среди раннехристианских погребений, без приведения убеди­тельных доказательств истинности этих утверждений.) В 15,44 Пилат именуется «прокуратором», как в Новом завете, между тем в 1961 г. при археологиче­ских раскопках в Кесарии Палестинской была найдена надпись на камне, где Пилат называется «префектом прокуратором», что соответствует его роли во­енного администратора и одновременно сборщика налогов. Эта надпись подкрепляет подозрение, что 15,44 «Анналов» является христианской интерполя­цией. Содержащееся в этом параграфе упоминание, что название «христиане» произошло от имени Христа, казненного Пилатом, может быть или не быть свидетельством подложности 15, 44. Употребление слова «христиане» могло быть использованием Тацитом термина, начавшего уже входить в обиход ко времени написания его труда (последнее, правда, отнюдь не доказано), и вос­произведением христианской версии событий в Палестине. Но сведения о римских гонениях не могли не быть подлинными, если, разумеется, подлин­ным является сам рассматриваемый отрывок из труда римского историка. Хо­тя современная наука категорически отвергает (вернее, проходит мимо) дово­ды Ошара и его немногих сторонников, вряд ли она имеет для этого достаточ­но веские основания.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Легенда о Поджо Браччиолини, или возвращение Тацита

Поджо Браччиолини — один из виднейших итальянских гуманистов XV века, который его поклонники даже называли «веком Поджо». Это, впрочем, сильное преувеличение. Родился он в 1380 г. в Терра Нуова, небольшом город­ке около Флоренции. Поджо сделал быструю карьеру при папском дворе, по­том поступил на службу к епископу Генриху Бофору брату английского коро­ля Генриха IV. После 1422 г. Поджо вернулся в Италию. Папа Мартин V вернул ему его прежнюю должность секретаря при римском престоле. Поджо знал не только латынь, но также греческий и древнееврейский языки. Он изучал антич­ность с подлинной страстью. Под конец жизни Поджо стал канцлером Фло­рентийской республики, написал веселые «Фацетии» (1450) и не очень досто­верную историю Флоренции. Престиж Поджо как гуманиста был высоким. За переписанные им рукописи платили бешеные деньги. На гонорар за один ско­пированный им манускрипт он мог купить целое имение.

Поджо обладал отнюдь не идеальным характером. Он перессорился едва ли не со всеми известными гуманистами его времени. В молодые годы он вел широкий образ жизни и вечно был в долгах. Источником дохода для него стали розыск и переписывание трудов древних авторов. XV век, с его преклонением перед недавно снова познанной античной культурой, предоставлял почти не­ограниченный рынок для манускриптов, переписанных Поджо. Его партнером, точнее, издателем, стал флорентиец Николо Николи, ученый и владелец мастерской, в которой изготовлялись копии произведений античных писате­лей, рассчитанные на менее состоятельных покупателей.

Поджо не просто копировал рукописи. Он находил ранее утерянные ману­скрипты. Переписанные им, они выходили в свет. Поджо подобрал себе нужных помощников — людей образованных, но неразборчивых в средствах.

Первые находки Поджо относятся ко времени, когда он в 1415 г. лишился доходной должности секретаря святейшего престола. Главное открытие было сделано в забытой, сырой башне Сен-Галленского монастыря, «в которой узник не выжил бы и трех дней». Там были обнаружены рукописи, содержащие про­изведения античных авторов — Квинтилиана, Валерия Флакка и немалого чис­ла других. Позже были разысканы произведения Петрония, «Буколики» Кальпурния и так далее. На этих находках хорошо нажился не только Поджо, но и Николо.

Обратимся теперь к обстоятельствам, сопровождавшим открытие главных произведений Тацита. Имеются свидетельства, что сочинения Тацита знали и его современники, и потомки в течение нескольких последующих столетий, вплоть до падения античного мира. Император Тацит (275-276), гордившийся тем, что он потомок прославленного историка, предписал, чтобы его произве­дения хранились во всех публичных библиотеках империи. Однако после ее падения и фактически почти полного исчезновения следов античной образо­ванности, на протяжении семисот лет имя Тацита оказывается прочно забытым. По крайней мере, самые усердные поиски обнаружили лишь более чем скудные следы упоминания о римском историке в средневековой литературе.

В IX веке имя Тацита встречается в хронике епископа Фрекульфа. Еще через два столетия Тацита называет Иоанн Солсберийский. Однако это упоминание об­щего характера, не дающее основания предполагать, что эти авторы когда-ни­будь видели рукописи сочинений Тацита. В отличие от других известных ан­тичных писателей, как утверждал Ошар, Тацита в средние века не знали и не переписывали его сочинения. Последнее утверждение Ошара, сделанное, види­мо, в полемическом запале, по крайней мере, неточно. В IX веке в Фульдском монастыре знали первые книги «Анналов» и «Германию». Рукописью Тацита в 1331-1334 гг. пользовался Паулин Венетский в «Карте мира», а затем в ряде своих трудов Джовани Бокаччо, автор «Декамерона». Историки полагают, что он владел экземпляром «Анналов». Сам Бокаччо рассказывает, что по дороге в Неаполь, в старинном бенедиктинском монастыре в Монте-Кассино, в поме­щении, не имевшем даже двери, обнаружил множество рукописей, очевидно, находившихся без всякого присмотра и покрытых густым слоем пыли. Ошар, однако, считает, что в монастыре не было рукописи Тацита. Да если она и бы­ла там, Боккачо, по его собственному свидетельству, останавливавшийся в Монте-Кассино на самое короткое время, не мог снять копию со старинного ману­скрипта: это потребовало бы самое малое месяц работы. Таким образом, в на­чале XV века сохранилось только неясное предание о великом историке и го­рячее желание разыскать его утерянные сочинения. Найти их было бы ком­мерчески очень выгодным предприятием. Понятно, почему этим занялся веч­но нуждавшийся в деньгах Поджо.

В ноябре 1425 г. Поджо из Рима сообщил Николо, что надеется получить из Германии какое-то число старинных манускриптов, в том числе «несколько произведений Тацита». Рукописи должен доставить монах, приятель Поджо.

Взволнованный Николо сразу выразил согласие приобрести рукописи. Одна­ко, его понятному нетерпению пришлось выдержать большие испытания. Поджо явно затягивал дело, придумывая один за другим более или менее правдо­подобные предлоги. Он сообщил, что не имеет самой рукописи римского ис­торика, а только каталог рукописей одного монастыря, где среди других важ­ных манускриптов, в том числе начала труда Тита Ливия (уже известного к это­му времени), значится и том Тацита. Монастырь расположен в городе Герсфельде в Гессене. Далее в письме указывалось, что монах нуждался в деньгах, но, будучи в Риме, почему-то не посетил своего друга Поджо и тем самым не дал ему возможности договориться о Таците. По настойчивой просьбе Николо Поджо послал ему герсфельдский каталог, но в нем, к изумлению флорентий­ского издателя, о Таците не упоминалось ни единым словом. А время шло. На­конец, 26 февраля 1429 г. — через три с половиной года после первого письма — Поджо сообщает, что герсфельдский монах прибыл в Рим, но, увы, без дра­гоценной рукописи. Он, Поджо, выразил монаху свое крайнее неудовольствие и тот, опасаясь лишиться покровительства такого влиятельного лица в Риме, поспешно отправился назад за манускриптом. Поскольку монастырь очень нуждался в благоприятном к нему отношении со стороны Поджо, можно быть уверенным, что монах вскоре вернется, на этот раз с ожидаемой рукописью.

На этом корреспонденция о приобретении Тацита обрывается, так как ле­том 1429 г. Поджо и Николо встретились в Тоскане и могли, беседуя с глазу на глаз, обговорить все интересующие их детали этого дела. Из переписки видно, что уже разнесшаяся весть о предстоящем вскоре открытии Тацита была час­тью современников встречена с недоверием. Раздраженный Поджо писал Ни­коло: «Мне известны все песни, которые поются на сей счет и откуда они бе­рутся. Так вот, когда прибудет Тацит, я нарочно возьму да и припрячу его хоро­шенько от всех посторонних». Это был, конечно, странный способ прекратить «песни». Если дело было чисто, то разумнее было бы, как считает Ошар, предо­ставить рукопись для обозрения ее знающими людьми и сообщить подробно историю ее приобретения. Но ведь могли быть другие причины недовольства Поджо, например, что рукопись не принадлежала герсфельдскому монаху, ко­торый взялся ею торговать будто бы ради интересов монастыря.

Как бы то ни было, шесть последних — из числа доведших до нас — книг «Анналов» и пять первых книг «Истории» Тацита, составляющие так называемый Первый медицейский список, оказываются в руках Поджо и потом — Ни­коло, а вскоре копии разошлись по библиотекам монархов и знати, собирав­ших произведения античных писателей.

Первый медицейский список написан так называемым «ломбардским» письмом. Кроме того, Поджо писал, что в его распоряжении имеется еще одна рукопись сочинения Тацита, написанная более древним, «каролингским», пись­мом. Но эта рукопись по каким-то причинам так и не была опубликована Под­жо. Возможно, речь шла о втором медицейском списке, содержащим первую часть «Анналов», написанную каролингским письмом. Вторым же этот список является по времени его открытия. Он был обнаружен и издан через 80 лет по­сле Первого медицейского списка.

История открытия второго списка такова. Снова появляется на сцене ка­кой-то немецкий монах, принесший папе Льву X первые пять книг «Анналов». Он привез рукопись из монастыря в Корвее. Когда обрадованный папа хотел назначить монаха издателем найденного манускрипта, монах заявил, что он малограмотен. За рукопись Лев X заплатил монастырю крупную сумму денег.

Единство стиля и манеры изложения не позволяют сомневаться, что первые пять книг «Анналов» написаны тем же лицом, что и Последующая часть, приоб­ретенная в свое время Поджо, а также «История».

В 1528 г. в Лионе были найдены бронзовые доски с отрывками из речи им­ператора Клавдия, тождественные с текстом, приведенным у Тацита. Это, казалось бы, уже одно решало вопрос о подлинности. В 1455 году в датском мона­стыре были найдены другие труды Тацита — «Диалог об ораторах», «Жизнеопи­сание Агриколы» и «Германия», очень отличающиеся по языку и манере изло­жения от «Анналов» и «Истории».

Произведения Тацита веками служили пропагандистским оружием в руках борцов с монархическим произволом. Недаром Наполеон обличал римского историка как живого противника. Это лишь подогревало интерес к его трудам. Вольтер и Пушкин отмечали большое количество противоречий у Тацита. Много противоречий нашел в его произведениях широко известный в про­шлом веке историк Гастон Буасье. Л.Ошар, помимо подозрительных обстоятельств, сопровождавших находку рукописей Тацита, составил длинный спи­сок мест в «Анналах» и «Истории», которые, по мнению французского исследо­вателя, вряд могли быть написаны римлянином, жившим в I веке. Так, напри­мер, Тацит обнаруживает плохое знание географии римского государства и да­же границей его на востоке считает Красное море («Анналы», 2,61). Между тем в действительности во время, когда писался труд римского историка, она про­двинулась далеко на восток. Ныне комментаторы, желая объяснить эту непо­нятную оговорку, предполагают, что Тацит имел в виду Персидский залив.

Ошар уличает Тацита в слабом знании военного и морского дела, что понятно для кабинетного ученого, каким был Поджо, но странно для аристократа и го­сударственного деятеля древнего Рима, который должен был получить военное воспитание.

С другой стороны, Ошар считает, что ему удалось обнаружить в трудах Та­цита места, обличающие в авторе христианина или даже современника Поджо. Например, Тацит упоминает Лондон (Лондиний) середины I века в качестве го­рода «весьма людного вследствие обилия в нем купцов и товаров («Анналы», 14, 33). Эта характеристика естественна в устах Поджо, побывавшего в англий­ской столице в качестве секретаря епископа Генриха Бофора, но поражает, ес­ли считать, что она исходит от римского историка начала II столетия.

Рассказывая о парфянских междоусобицах в правление императора Клав­дия, Тацит упоминает о взятии «Ниневии, древнейшей столицы Ассирии». А между тем во времена Тацита вряд ли могли быть известны даже развалины разрушенной (более чем за 700 лет до этого, в 612 году до н.э.) ассирийской столицы. Зато такая обмолвка у Поджо легко объяснима. Он-то уж наверняка знал Ниневию из Библии или писаний отцов церкви.

Подобных косвенных, более или менее правдоподобно выглядящих дово­дов в книге Ошара множество. Бронзовые плитки, открытые в Лионе, по его мнению, являются поддельными, сфабрикованными после того, как был напе­чатан текст «Анналов». Ошар уверял, что Поджо подделал «Анналы» и «Исто­рию». Он отнюдь не был человеком, останавливавшимся перед подлогами, и даже за несколько лет до начала работы над мнимым Тацитом был уличен в подделке «Комментарий» Кв. Аскония Педиана. Все копии этого автора в мас­терской Николи переписывали с копии, присланной ему Поджо. Подготовку к подделке Тацита Поджо вел основательно и уже давно. Недаром обычно столь плодовитый Поджо в те годы ничего не выпускал в свет. Зато он настойчиво просил Николо выслать ему то одного, то другого римского писателя. Текст трудов Тацита был скомпилирован из произведений Плутарха, Светония, Диона Кассия. (В скобках заметим, что у этих писателей нет той массы фактов, которые составляют основное содержание «Анналов» и «Истории»). Второй медицейский список, подготовленный в дополнение к первому, Поджо не опуб­ликовал, так как быстро пошел в гору: стал канцлером Флорентийской респуб­лики. Ему оказались уже ненужными прежние весьма зазорные способы добы­вания денег. Все, что он писал, Поджо публиковал теперь под собственным именем. Второй медицейский список, написанный каролингским письмом, так и не увидел света. Вплоть до того, как от наследников Поджо он попал к тому лицу (или монастырю), через которого манускрипт получил папа Лев X.

Такова в общих чертах версия Ошара. Она была встречена даже не возгла­сами протеста, а недоуменным пожатием плеч. Противники Ошара (пока еще с ним полемизировали) доказывали, что невозможно имитировать «неподра­жаемую» манеру письма Тацита, но, как показывает история литературы, чем оригинальнее, характернее стиль того или иного автора, тем легче его воспро­извести опытному и ловкому имитатору. А ловкости и опытности Поджо ни у кого занимать не было нужды. С другой стороны, предположить у автора XV века способность настолько вжиться в общественные отношения и менталитет людей совсем иного общества, чем то, которое он видел в жизни, изобрести массу исторических персонажей, действовавших согласно нравам и обычаям этого общества почти полуторатысячелетней давности, должно было оказать­ся непосильной задачей.

Сочувствовавший гипотезе Ошара дореволюционный русский писатель и журналист, много занимавшийся римской историей, А.В.Амфитеатров предло­жил компромиссную теорию: Поджо получил вместо хорошо сохранившейся рукописи крайне поврежденный экземпляр, чуть ли не изъеденную мышами труху и, не желая упускать выгодного дело, стал дополнять текст своими встав­ками. А подделать два труда Тацита — «Анналы» и «Историю», добавлял Амфи­театров, так проникнуться взглядами, настроениями, даже предрассудками че­ловека, жившего более тысячи лет назад, и так замечательно выразить их — для этого нужен был сверхгений, какого еще не знала история культуры. Поджо же был очень талантливым литератором, но не более того. Теорию Росса и Оша­ра принято в научкых кругах относить к литературным курьезам. Вопреки ут­верждениям Ошара, Бокаччо явно был знаком с «Анналами» без малого за пол­столетия до рождения Поджо. Новые исследования делают вероятным, что Бо­каччо получил рукопись Тацита из монастыря в Монте-Кассино. Правда, по ка­ким-то причинам Бокаччо хранил в строгой тайне, что имеет рукопись Таци­та, даже от своего поэта Петрарки. Быть может, экземпляр Бокаччо попал к Поджо и Николо каким-то неблаговидным путем. Отсюда недомолвки в пере­писке Поджо и флорентийского издателя. Если это так, то рукописи Тацита были вследствие этого спасены, ведь большая часть библиотеки Бокаччо погибла от пожара в конце XIV века. Археология в последние десятилетия не раз под­тверждала данные Тацита. Так, раскопки в Лондоне после второй мировой вой­ны (ставшие возможными, так как многие здания в центре английской столи­цы были разрушены германскими бомбами и еще не восстановлены) показа­ли, что город в римские времена был более крупным, чем ранее предполагали.

Или выясняется, что Тацит под Красным морем, по всей вероятности, имел в виду Индийский океан, частями которого считал и Красное море, и Персидский залив (Р. Сайм. Тацит. Оксфорд, 1958). Французский историк Фабиа писал о Россе и Ошаре: «Доводы, которые они приводят, что Тацит не автор двух сво­их произведений, доказывают лишь только, что Тацит не безупречен как исто­рик». Это совершенно справедливо в отношении этих доводов, взятых в целом.

Но отдельные из них, прежде всего, параграф 15,44, требуют отдельной оцен­ки. Он может быть подлинным, может быть позднейшей интерполяцией, но в пользу ни первой, ни второй точки зрения не было представлено более или менее исчерпывающих доказательств, включающих опровержение аргументов противной стороны. Это пример того, когда мнение одной из сторон отверг­ли, но не опровергли. Немало доказательств на деле таковыми не являются. До­пустим, сторонники подлинности интересующего нас параграфа уверяют, что тон в нем настолько враждебен христианам, что этот отрывок не мог выйти из-под пера христианина. А поборники подложности параграфа уверяют, что автор интерполяции, чтобы придать тексту правдоподобие, обязательно дол­жен был составить его в резко антихристианском духе. Такая ситуация, между прочим, создает возможность появления все новых интерпретаций знамени­того параграфа, в том числе и нацеленных на объявление неронового гонения воображаемой историей.

Уже упомянутый выше английский историк Д. Бишоп объявил, что более внимательное чтение 15, 44 позволяет нарисовать иную, чем традиционная, картину неронового гонения. Точнее сказать, картину воображаемой истории, соперничающей с общепринятой за то, чтобы стать реальной историей преследования христиан при Нероне. По словам Тацита, Нерон «приискал винов­ных». Последующие слова в тексте «Анналов» говорят о том, что вначале были схвачены те, «кто открыто признавал себя», это можно понимать так: те, кто от­крыто признавал себя не только в принадлежности к христианской секте, а ви­новными в пожаре. Далее у Тацита говорится, что потом было задержано «ве­ликое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому». Не значат ли эти слова, что первая груп­па арестованных, «кто открыто признавал себя» и которая была задержана «вначале», была изобличена именно в поджоге Рима? Д.Бишоп считает, что хри­стиане совершили поджог, что гибель Рима послужила прологом ко второму Пришествию Христа.

Французский историк Ж.-К. Пишон в своей книге «Нерон и тайна проис­хождения христианства» (Париж, 1961 и 1971) пытается, следуя целому ряду историков, преимущественно немецких, снять с Нерона обвинение в поджоге и даже создать апологетическую — то есть одностороннюю, воображаемую би­ографию этого императора. Слух о поджоге Нероном Рима был, по мнению Пишона, пущен участниками аристократического заговора Пизона, который был раскрыт в начале 65 г. Сохранившаяся часть «Анналов» обрывается на кон­це 16 книги, на 65 годе. Разделы, излагающие историю последних трех лет правления Нерона, исчезли. Другое же произведение Тацита, «История», начи­нается со времени гибели Нерона. Хотя произведения Тацита, по разъяснению французского историка, грубо искажают действительность, последнюю часть «Анналов» императоры — гонители христиан, начиная с Траяна, — сочли опас­ной, и она была уничтожена. Почему опасной? Да потому, что она приоткры­вала завесу тайны, заключавшейся в том, что Нерон был... обращен в христиан­ство апостолом Павлом, когда того, арестованного, доставили в Рим в 61 или 62 году. Недаром и христианская церковь, включившаяся в осуждение Нерона, позаботилась о том, чтобы «Деяния святых апостолов» — наш источник по ис­тории апостола Павла, также обрывался на его прибытии в Рим. Безумства, со­вершенные Нероном в последние годы правления, трактуются Пишоном как попытки создания новой религии в духе идей Павла (намерение переимено­вать Рим, построить Нерополис — город нового бога). В развалинах дворца Не­рона якобы сохранились раннехристианские символы. Светоний передает о последних годах Нерона: «Его обуяло новое суеверие, и только ему он хранил упрямую верность».

Римский ученый Плиний Старший писал об императоре: «Нерон — враг ро­да людского». Эта фраза странно перекликается с замечанием в «Анналах», что христиане были изобличены в «ненависти к роду людскому». Отрывок же 15,44 был переставлен на теперешнее место в «Анналы» из «Истории», где Тацит по­вествует об убийствах, совершенных по приказу Гальбы, преемника Нерона. У Тацита сказано: «Вступление Гальбы в Рим было омрачено недобрым предзна­менованием: убийством нескольких тысяч безоружных солдат», вызвавшим от­вращение у самих убийц. Возможно, после этих слов следовал отрывок о пре­следовании христиан как сторонников Нерона. Апостол Павел по христиан­ской традиции был казнен 29 июня, Нерон же покончил самоубийством 9 ию­ня 68 г., из чего следует, что апостол погиб от рук врагов свергнутого императора. (Заметим, что, вопреки утверждениям Пишона, Павел был, возможно, каз­нен еще около 67 г. Некоторые историки отрицают его существование как ре­ального лица.) Имя Нерона пользовалось популярностью в Риме долгое время после его смерти. Сменивший Гальбу Отон хотел даже принять имя Нерона, разрешил восстановить его статуи. Преемник Отона Вителлий восхищался Не­роном. Первые два императора из рода Флавиев - Веспасиан и его сын Тит - были враждебны Нерону. Но правивший вслед за ними младший сын Веспасиана, Доминициан, снова восстановил культ Нерона. И только в правление первого реального гонителя христиан — Траяна, когда писались «Анналы», побе­дила резко отрицательная оценка Нерона, которой суждено было утвердиться в веках. Следует только добавить, что от двух основных произведений Тацита не уцелели не только главы, посвященные последним годам правления Неро­на, но также разделы, освещавшие историю 23, 30 и 31 годов, а также время правления Калигулы и начало правления Клавдия, которому наследовал Нерон.

Из «Истории» также дошел далеко не полный текст — первые четыре книги и часть пятой (из 12 или 14). Так что считать подозрительным отсутствие той ча­сти «Анналов», где описывается конец правления Нерона, нет особых основа­ний. Мы не касаемся многих других частей воображаемой биографии Нерона, написанной Пишоном, поскольку и сказанного вполне достаточно. Эта вооб­ражаемая биография опирается на включенные в нее части действительной истории, никак не подкрепляющие ее нафантазированные Пишоном разделы биографии Антихриста, которым считали Нерона христиане во времена Рим­ской империи.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Соавторы Тита Ливия

На отвергнутую академической наукой попытку оспаривать подлинность произведений Тацита (иначе говоря, считать виртуальной историей то, что нам известно об истории Рима I века только из его трудов и не подтверждено другими источниками) бросают свет поиски и находки произведений друго­го великого римского историка Тита Ливия (59? до н.э. - 17? н.э). Живший во время правления Октавиана Августа Ливий был другом императора. Ему принадлежит фундаментальный труд «История от основания Рима», доведенный по 9 год до н.э. Это сочинение, благодаря собранному в нем огромному мате­риалу, живости и красочности его изложения, пользовалось большой попу­лярностью у современников и последующих поколений. К сожалению, труд, над которым Ливии работал сорок лет, дошел до нас далеко не полностью. Из 142 книг уцелело лишь 35, то есть менее одной четверти (правда, сохранились цитаты из него и краткие пересказы в работах других античных писателей). В прошлом веке некоторые исследователи упрекали Ливия за некритическое доверие к источникам, за пересказ заведомых легенд как реальных явлений, за слабое знание римских учреждений, военной истории.

Последние из таких обвинений Гошар и Росс выдвигали и против Тацита, полагая, что его произ­ведения вряд ли могли принадлежать римлянину первого века. Однако, кажет­ся, никто еще не повторил обвинения в мистификации труда Ливия, посколь­ку речь идет о дошедших до нас 35 безусловно принадлежащих ему книг «Ис­тории от основания Рима». Утерянные декады (части по десять книг каждая) Ливия, как и остающиеся неразысканными сочинения Тацита, могли бы стать нашим единственным источником по целому ряду событий римского про­шлого, какими уже стали сохранившиеся книги.

Взамен реального описания тех или иных явлений, которые, можно с уверенностью считать, были освеще­ны Ливием в неразысканных декадах, ученые в состоянии выдвинуть лишь свои предположения, свою мало чем подкрепленную, воображаемую историю этих событий.

И понятно, что надежда найти недостающие 107 книг веками, еще с ранне­го Возрождения, не покидала ученых. Перипетии шестисотлетних настойчивых поисков утраченного сокровища не так давно проследил историк Б. Л. Ульман.

Судьба утерянных книг не переставала будоражить умы ученых Возрожде­ния. Гуманистам в XIII и XIV веках были известны 29 книг. Они содержатся в ру­кописи, принадлежавшей знаменитому поэту Петрарке, которая хранится ны­не во французской Национальной библиотеке, и в первопечатном издании 1469 года. А в настоящее время известны 1-10, 21-45 и небольшой фрагмент 91 книги. В каждом веке неоднократно возникали слухи, что обнаружены не­достающие декады.

В 1397 г. флорентиец Колуччио Солутати получил письмо от маркграфа Бо­гемии, который извещал, что видел полную рукопись труда Ливия и даже обещал снять копию. Тем не менее итальянец усомнился в правильности получен­ной им радостной вести. Тогда один из слуг маркграфа прислал более подроб­ные сведения — манускрипт видели в монастыре близ города Любека, руко­пись столь древняя, что никто не был в состоянии ее прочесть. Еще в 1850 г. из­вестный ученый М. Хаупт считал, что вопрос о местонахождении любекского списка заслуживает дополнительного исследования.

В XV веке вновь бродили слухи, что рукопись находится в Германии либо в Скандинавии. В 1424 г. датский монах по имени Николай, находясь при дворе папы Мартина V, поклялся, что видел в цистерианском монастыре около горо­да Риескильде два больших тома, содержащих 10 декад (100 книг!) Ливия, и что прочел заголовки многих из них. Потом молва увеличила число томов до пя­ти. В последующие годы слухи эти появлялись не раз, но так и не получили подтверждения. Интересно отметить, что за ними внимательно следил Поджо, то радуясь близкому, как казалось, осуществлению давней мечты гуманистов, то приходя в отчаяние от очередного крушения надежд. Позиция довольно странная для человека, которому Гошар и Росс приписывали подделку Тацита...

В XVI веке молва о находке пропавших декад продолжала порождать лож­ные надежды. Их подкрепляли действительные находки. В немецком городе Майнце в 1517 г. отыскали отрывки из книг 33 и 40. Однако рукопись вновь найденных разделов потом исчезла. Папа Лев X попросил архиепископа Майнца одолжить для публикации рукопись полного Ливия, будто бы имевшуюся в его епархии. Но столь настойчиво разыскиваемого манускрипта там не оказа­лось. Некий Мартин Греннинг из Бремена написал библиотекарю Ватикана, что располагает рукописью полного Ливия, которую он обнаружил в Сканди­навии. Библиотекарь просил привезти рукопись в Рим, обещая заплатить за нее большие деньги. Греннинг умер в 1521 г., не успев принять приглашение.

После его смерти рукопись была якобы разодрана на клочки ребятами, не по­дозревавшими о ее ценности. Осталось неясным, действительно ли Греннинг обладал рукописью Ливия или он стал жертвой мошенничества, а быть может сам затеял всю мистификацию.

В 1497 г. распространился слух, что в Англии в каком-то неуказанном мес­те хранятся 10 декад Тита Ливия. Паоло Джовио в изданном в 1548 г. «Описании Британии, Шотландии и Ирландии» сообщал, что полный Ливии хранит­ся на одном из Гебридских островов. Рукопись туда привез шотландский князь Фрегузиус, который хотел там укрыть ее от нападавших на Шотландию датчан. Как предполагают, сам князь добыл манускрипт, когда в 410 г. участвовал вмес­те с предводителем вандалов Аларихом в разграблении Рима.

В Лорше, близ Вормса, в Германии, в 1527 г. наткнулись на 41-45 книги. Еще одна находка была сделана только в следующем веке. В 1615 году опять в Гер­мании, в городе Бамберге, в рукописи XI века содержалась 33-я книга, до этого известная только в виде фрагментов. Тогда некоторые ученые отказались при­знать ее подлинной.

Последний удар надеждам найти полный текст Ливия на севере — в Герма­нии или Скандинавии — был нанесен пожаром в городе Магдебурге в 1631 г., во время Тридцатилетней войны. Уверяли, что там сгорел манускрипт, содержа­щий полный текст труда Ливия. Возможно, этот слух был основан на том, что, как уже говорилось, рукопись считали хранящейся в Майнце, в библиотеке Альберта фон Бранденбурга, бывшего одно время архиепископом и Магдебурга, и Майнца. Так безрезультатно (точнее, с очень частичным успехом) закон­чился двухвековой поиск в Германии. Но эти неудачи лишь подстегнули поис­ки в других странах, куда европейцам добраться часто было трудным и риско­ванным делом. Вслед за германским начался двухсотлетний арабский период.

Теперь искали не только латинский оригинал, но и средневековый арабский перевод (или переводы) сочинения Ливия.

В конце XVI века рассказывали, что полное собрание сочинений Ливия ви­дели в Ла Гуллете, близ Туниса. В пустыне на севере Африки указывали место, где якобы хранится арабский или даже пунический (финикийский) перевод труда римского историка. В Феце, в Марокко, будто бы также находился эк­земпляр рукописи. В 1615 году, когда был найден отрывок из труда Ливия в Бамберге, один итальянец сообщил, что весь Ливии имеется в серале в Кон­стантинополе. Рассказчик уверял, что он с помощью французского посла пы­тался купить рукопись, но библиотекарь не смог ее найти.

Через полвека, в 1665 г., эта библиотека сгорела. В 1682 г. какой-то грек, возможно, слышавший рассказ о рукописи в константинопольском гареме, предложил королю Людо­вику XIV купить ее по частям, требуя огромную сумму. По словам грека, во вре­мя пожара в библиотеке сераля рукопись была выброшена из окна на улицу и подхвачена прохожим турком. У него-то рассказчик будто бы и приобрел ее.

Несмотря на то, что с греком вступили в переговоры, сделка не состоялась, так как продавец не представил манускрипт. По мнению изучавшего этот эпизод историка Ульмана, грек, возможно, рассчитывал подделывать отдельные разде­лы обширного сочинения Ливия, продавая их по мере подготовки. Передавали даже, что в 1668 году фрагменты труда Ливия находили в ракетках для игры в мяч. Некто Шаплен уверял, что лет сорок назад рукопись принадлежала абба­тисе Фонтевро, которая отдала ее аптекарю, а тот продал владельцу мастер­ской, изготовлявшей ракетки.

Более правдоподобно выглядело сообщение, что труды Ливия хранятся в одном из монастырей на горе Атос, в Греции. Кольбера, известного министра «короля-солнце», даже просили отправить в Грецию два фрегата за рукописью. Обошлись без военных кораблей, но Кольбер предписывал французским дип­ломатам пытаться найти труд Ливия и других античных авторов во время поездок по Ближнему Востоку.

Большая часть XVIII века прошла без новых находок. В 1771 г. прошел слух, что рукопись хранится в Эскуриале, дворце испанских королей, но он, как и многие предшествующие, оказался ложным. Зато в следующем, 1772 г. в библи­отеке Ватикана на старинном пергаменте под более поздним текстом был об­наружен фрагмент 91 главы. (Пергамент этот был получен из Германии в 1623 г.) Находка породила новые волны слухов, не прекращавшихся и в начале XIX века. Рукопись якобы видели где-то в Марокко, ее арабский перевод — в Ис­пании, в Сарагоссе.

В 1782 г. в городе Палермо некто Джозеф Велла, итальянец родом с Маль­ты, служил переводчиком у одного знатного марокканца. Наниматель попро­сил перевести ему несколько арабских рукописей. Однако задача оказалась Велла не по силам, и, чтобы как-то сохранить лицо, он стал просто выдумывать якобы переведенный им текст. Не ограничиваясь этим, Велла объявил, что об­ладает арабским переводом 110-128 книг «Истории...» Ливия, который был дан ему гроссмейстером Мальтийского ордена. Тот же якобы получил рукопись от одного француза, а француз — у вора, выкравшего ее из церкви Святой Софии в Константинополе. Велла не опубликовал имевшиеся у него неизвестные кни­ги Ливия, хотя одна богатая англичанка вызвалась оплатить все расходы. В 1790 г. сообщалось, что рукопись была отослана из Палермо в Дублин еписко­пу Перси, получившему известность своими публикациями старинных англий­ских поэм, которые едва-едва удалось спасти от сожжения его служанкой. По­сле проволочек Велла издал итальянский перевод текста, который он объявил частью 90-й книги Ливия. Публикация занимала всего одну страницу и пред­ставляла собой перевод хорошо известного конспекта этой книги. Дело пока сошло с рук, и Велла стал заниматься подлогами в больших размерах, преиму­щественно, средневековых документов и писем. Он стал аббатом и профессо­ром арабского языка. Благодаря щедрым дотациям меценатов Велла издал тол­стые тома документов, которые были переведены на несколько иностранных языков. В 1794 году Велла заявил, что у него похитили драгоценные рукописи.

Однако свидетели показали, что видели, как он отсылал выкраденные манус­крипты за день до мнимого грабежа в его доме. Немецкий ученый Хагер, изу­чая опубликованные Велла рукописи, пришел к убеждению об их подложнос­ти. Он приехал в Палермо и после двух лет тщательного исследования привел убийственные аргументы против Велла. Тот принужден был во всем сознаться и был приговорен к 15 годам тюрьмы.

В отличие от предшествующих столетий, в XIX веке только раз поползли слухи о новой находке рукописи Ливия — о том, что отыскали 50 книг в его родной Падуе. Слухи оказались не соответствующими действительности. В 1904 г. было найдено несколько фрагментов четвертой декады. Их обнаружили в переплете двух манускриптов в Бамберге; они, как выяснилось, принад­лежали к древней рукописи, копией с которой является манускрипт XI века из Бамберга. Были найдены и отдельные разделы, текст которых был уже известен из других источников. Центром поисков и находок была и оставалась Германия.

5 августа 1924 г. на обложке вышедшего в этот день из печати специально­го журнала по классической филологии и истории «Индо-Греко-Итальянское обозрение» было напечатано полученное в последнюю минуту сообщение: молодой, но уже приобретший известность историк доктор Марио Ди Мартино Фуско нашел среди других рукописей, написанных старинным письмом, полный текст Тита Ливия. Впоследствии журнал разъяснил, что он напечатал это известие после получении письма доктора Ди Мартино с просьбой о под­писке для организации фотографирования рукописи Ливия, а также завере­ниями как самого Ди Мартино, так и других авторитетных ученых о сделан­ной находке.

21 августа о находке была опубликована статья в лондонской «Тайме». Это была уже сенсация мирового масштаба. Корреспонденты атаковали Ди Мартино, он подтвердил сообщение, но отказался показать рукопись. Итальян­ские власти принимали спешные меры, чтобы манускрипт тайно не вывезли из Италии. Между учеными возникли споры об аутентичности найденной ру­кописи. Один из наиболее видных специалистов, Р. С. Конвей, заявил, что о подделке не может быть и речи, люди, высказывавшие такие сомнения, порют чушь. Написать за Ливия 107 недостающих книг старинным почерком, используя чернила, употреблявшиеся в VI веке, создать 15 объемистых томов — да для начала такого дела потребовалась бы «армия сверхлунатиков». Нелепо считать также, что подающий большие надежды ученый Ди Мартино мог сде­лать ошибку, не распознав подделки. Сам же Ди Мартино только заявил, что копирует вторую декаду и, когда кончит, призовет своих коллег принять уча­стие в переписке остального текста. Газеты спорили за право печатания вновь найденной рукописи.

Сенсация получила новый импульс, когда газета «Лейпцигер Тагеблатт» 12 сентября напечатала сообщение, что доктор Макс Функе взял интервью у своего старого друга Ди Мартино и сфотографировал несколько страниц ру­кописи, найденной в нише стены одного старого монастыря. Функе добавлял, что Ди Мартино хочет миллион золотых марок за публикацию рукописи в Гер­мании и аналогичные суммы за напечатание в других странах. Саму рукопись Ди Мартино надеется продать за миллион фунтов стерлингов Англии или Аме­рике. 13 сентября заметку из лейпцигской газеты перепечатали «Таймс» и сот­ни других периодических изданий, а 20 сентября напечатанное Функе факси­миле воспроизвела «Лондон Иллюстрейтед Ньюс». Но здесь вышла осечка. Не­медля оксфордский профессор Хоусмен сообщил читателям «Тайме», что фак­симиле воспроизводит ранее опубликованные фотографии рукописи Сульписия Севера «Житие Св. Мартина Турского» и не имеет никакого отношения к Ливию. Выяснилось, что Функе скопировал факсимиле из одной неаполитан­ской газеты от 2 сентября, где оно приводилось в качестве образца старинно­го почерка, каким, как утверждалось, написана рукопись труда Ливия.

Цели, которые преследовал Функе, так и остались неясными. Ульман скло­нен считать, что Функе заимствовал материал из одного известного литературного источника. В 50-е годы XIX века, когда широко обсуждался вопрос о про­павших декадах Тита Ливия, это послужило сюжетом для романа Густава Фрейтага «Потерянная надпись», где, правда, Ливий заменен на Тацита. В романе не­мецкий профессор находит в старой книге упоминание о рукописи Тацита, со­хранившейся в одном монастыре, откуда она была во время Тридцатилетней войны в страхе перед шведским нашествием перенесена в рядом расположен­ный замок. В романе упоминается и ниша в массивной монастырской стене, и другие подробности, которыми сопроводил свой рассказ Функе о нахождении рукописи Ливия. Функе писал, что рукопись была замурована в толстой мона­стырской стене в страхе перед французским нашествием во время наполео­новских войн в начале XIX века. Тацита теперь, в свою очередь, сменил Ливий...

Сам Ди Мартино в издаваемом им журнале по классической филологии и истории вообще ни словом не упоминал о мнимой находке полного Ливия. Вероятно, Ди Мартино как специалист нашел указание, что в 1322 г. платили деньги за переписку труда римского историка — очевидно, известных книг — и рассказал об этом друзьям. Те несколько «преувеличили» полученную инфор­мацию. Возникла сенсация. Он не стал отрицать известие о своей находке, а когда ситуация уже стала непереносимой, передал через мать репортерам за­писку, что известие о находке — следствие ошибки. Впрочем, даже и это не по­могло, вначале решили: Ди Мартино написал записку, чтобы от него отстали.

Лишь постепенно энтузиасты должны были смириться с очевидностью. Рассказ о поисках утерянных декад Ливия демонстрирует, что копание в монастырских библиотеках в Германии было не выдумкой итальянских тор­говцев античными манускриптами, пытавшимися объяснить, откуда ими получены их рукописи (часть которых была и впрямь сфабрикована по заказу лов­ких дельцов), а нормальным поиском в книгохранилищах, где удавалось наты­каться на никому не известные списки сочинений, относящихся к поздней римской империи.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Есть еще одна интересная книга: Петров А.Е., Шнирельман В.А. (отв.ред.) - Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Ознакомился тут на днях и достаточно подробно с обширной монографией Н.А. Мажитова и А.Н. Султановой "История Башкортостана. Древность. Средневековье", вышедшей в 2010-м году.

Авторы ссылаясь на стр. 446 на работу Г.Л. Файзрахманова "История сибирских татар с древнейших времен до начала XX в.", в которой он упоминает о т.н. "Ишимском ханстве", тут же связали его с башкирами, поскольку именно с ними они связывают ареал распространения поздней кушнаренковской керамики, ибо кушнаренковская культура на Южном Урале изначально (по версии башкирских товарищей) и исключительно башкирская, включая мадьярский компонент.

Но не суть важно.с Важен тот факт, что с территорией "Ишимского ханства" авторы связывают улус Муйтен-бия, которому он достался якобы от Чингиз-хана, согласно имеющимся шежере.

Сделав конкретные выводы о "башкиризации", авторы уже на стр. 448 уже сетуют, что-де исследователи, провозгласив тюрко-татарскими Ишимское, Тюменское и Сибирское ханства, совершенно забывают о башкирах.

Всем бы ничего, и нет смысла встревать в этот бесконечный спор, у кого длиннее, только вот не существовало никакого Ишимского ханства, и не подтверждается оно никакими источниками, кроме фрагментарного упоминания в сибирских летописях, основанных опять же на преданиях сибирских татар. Да и башкирские шежере немногим же историчнее.

Так и рождается история, основанная на легендах и фольклоре

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А как быть с многочисленными фальсификациями прочтений легенд монет и рунических надписей современными учеными - выходцами из северокавказских республик и Татарии?

То один направо и налево читает легенды на хорезмийских монетах, но в мире никто не признает его потуг, на что "тюрканутые" вопят о "замалчивании величия татарских достижений", то другой везде читает "булгарскую" рунику, доказывая, что балкарцы - "самый народ" в мире!

Тошно уже diablo.gif

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

никак не быть

национализм в повседневности непобедим

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

никак не быть

Просто тот же Байчоров - историк-профессионал, его писаниям "аутоматычно" верят...

Кызласов тоже незадолго до смерти начал в аналогичные "поиски Хакасского царства" вдарятся...

Это же пишут вроде заслуженные люди, а конспирология раздувается такая, что чертям уже тошно!

Сразу вопли из всех помоек: "Нашу великую ... (вписать нужную - татарская, армянская, алтайская, башкирская, мордовская и т.п.) культуру гнобили, от всех утаивали! А то все перевернулось бы на Земле, если бы все правду узнали!".

Так и роятся гребенчатозадые перепончатокрылые слОвяно-пИнгвины после таких публикаций! diablo.gif

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Мажитов и Султанова это еще та писанина. Особенно Мажитов с отождествлением город Башкорт = Уфа 2. В частности по его построениям жестко прошелся В.А. Иванов и в принципе заслужено. Он называет это не иначе как Мажитовщина. Да и уже надоело отождествление Великая Венгрия = Башкортостан. Но гне венгерские источники о таком тождестве не говорят, ни венгерские историки, такие как И. Зимони и И. Мандоки Конгур такого равенства не видят. Венгров Юлиана можно увидеть или в чияликцах, то ли в угорском реликте на территории Волжской Булгарии как считает Е.П. Казаков. Меня лично достает писанина а-ля Овчинников и Жих о славянях в Среднем Поволжье. Ну и конечно Жих пишет о кривичах банально не изучив беларускую и часть даже русской историографии. Политика как говориться на первом месте. Да и невдомек ему что сакалиба это просто обозначение светловолосых рабов в Восточной Европе. Вот и находят после этого славян на Волге и Северном Кавказе. При желании можно найти даже в Сибири. Ну и еще русы = салтовцы это тоже занимательный бред теперь о салтовцах от Е.Галкиной. Вообще теперешний антинорманизм очень забавен. Относительно ее писанины все точки над и поставил А. Комар. Ну и относительно Збручского идола также он с Хамайко прояснили ситуацию. По половцам есть занятная писанина от Ю.Евстигнеева.

Изменено пользователем Kryvonis

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Kryvonis, это конспект по современному фричеству? biggrin.gif

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В принципе да. И..Зимони, И.Мандоки-Конгур, Е.П. Казаков, В.А. Иванов, А. Комар и Н. Хамайко нормальные ученные. Я им противоставляю так сказать слесарей от истории. По другому фриков.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Нашел тут кстати материалы по Уфа II, четьрехтомник

конечно, локализация с Башкорт сомнительна, но укрепленное городище было, без сомнения

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Ну и относительно Збручского идола также он с Хамайко прояснили ситуацию.

А подробнее?

Не их ли это статья, что мол, идол - подделка XIX века?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Она самая.

Это осталось на уровне гипотезы или все же было признано научным сообществом?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
Это осталось на уровне гипотезы или все же было признано научным сообществом?

На уровне гипотезы, признанной частью научного сообщества. Научное сообщество разделилось; например, тот же Жих воспринимает такую гипотезу в штыки.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Жих не показатель. Он находит славян в именьковцах, а также считает что сакалиба на Северном Кавказе это славяне. К его творчеству я отношусь очень скептически. Комар и Хамайко же хорошие и авторитетные археологи. У Жиха же нет зеленого представления о археологии. Относительно городища УФА-2 его стоит рассматривать только как городище Уфа-2 и не более. Это вроде некоторых поселений у кочевников, вроде тех же хрингов у авар. Только башкиры намного бедней.

Изменено пользователем Kryvonis

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Да средневековые памятники у башкир мало чем по инвентарю отличаются от аналогичных

просто у Уфа-2 хорошие оборонительные сооружения

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас