Nslavnitski

Голландия в войнах начала XVIII века

16 сообщений в этой теме

В начале XVIIII века в Европе разразились сразу две войны - война за испанское наследство и Северная война. Голландия, как и другие державы, оказалась втянута в обе войнушки.

 

Фрагменты из книги: Ван Конигсбрюгге Х. История потерянной дружбы: Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714-1752 гг. СПб., 2014. (С. 13-18).

 

Правящим кругам Республики Соединенных Нидерландов, а конкретнее - ее руководителю, великому пенсионарию Антони Хейнсиюсу, выбрать линию поведения в этом конфликте было совсем непросто. Незадолго до Северной войны Голландия и Англия заключили со Швецией оборонительный союз, так что их военные корабли помогли Карлу XII поставить на колени Данию и вынудить ее выйти из антишведской коалиции. Но когда 1 ноября 1700 г. умер последний испанский король из династии Габсбургов, морские державы Голландия и Англия сосредоточили свои усилия на планах раздела испанского наследства, которое, кроме Испании, включало в себя Южные Нидерланды (будущие Бельгия и Люксембург), владения в Италии и в Новом свете… И именно война за испанское наследство, а не проблемы Балтики, стояла отныне в центре внимания голландской дипломатии. Впрочем, оба конфликта были для Хейнсиюса взаимосвязаны. Он предполагал, поддерживая дружбу со Швецией, использовать в подходящий момент ее войска, имевшие блестящую репутацию, против Франции и Испании. Королевский двор в Стокгольме питал подобные же надежды, но только в обратном смысле, рассчитывая на то, что голландцы и англичане помогут шведам в борьбе с Россией.

Все вращалось вокруг того, каким образом Голландия, Англия и Швеция могут оказать друг другу поддержку при возрастании в Европе политической и военной напряженности и все более частых конфликтах. Проблема оказалась неразрешимой. Карл XII считал, что сначала надо завершить войну на Севере, причем ожидал от потенциальных союзников твердых политических и финансовых гарантий. Так, Швеция должна была получить полную свободу действий в Польше, а шведской военной машине требовалась, так сказать, смазка в виде голландских и британских субсидий. В Гааге же великий пенсионарий Хейнсиюс трагически заблуждался, целиком сосредоточившись на войне за испанское наследство, а также поверив слухам о симпатиях Карла XII к Франции и о его стремлении к миру.

Оба слуха были фактически ни на чем не основаны, однако мысль о возможном союзе шведского короля с Людовиком XIV нервировала руководителя Республики больше всего. Несомненно, играли свою роль и воспоминания о вторжении французов в Голландию в 1672 г., когда Швеция тоже встала на сторону Франции. Если бы Хейнсиюс понимал, что поддерживать Францию в войне за испанское наследство шведы никогда всерьез не собирались, он подошел бы к отношениям со Стокгольмом куда более спокойно и взвешенно. Что же касается предполагаемого миролюбия Карла XII, то донесения голландских дипломатов ясно показывали, что для правительства в Стокгольме возвращение к ситуации довоенной неприемлемо. Шведский король хотел превратить Польшу в вассала, а в Москве посадить на престол своего сторонника. Год 1700-й, когда шведские владения подверглись неожиданному нападению, не должен был повториться никогда. Баланс сил во всей Северной и Восточной Европе нужно было изменить раз и навсегда в пользу Швеции, а от голландцев и англичан ожидалось, что они будут этому способствовать, и желательно - без всяких оговорок. Таковы были цели шведской дипломатии, но то, что Карл XII и не думал предлагать своим союзникам взамен ничего существенного, делало его расчеты далекими от реализма.

Когда стало ясно, что Карл XII в войне за испанское наследство не намерен играть никакой роли, ключевой фигурой оказался саксонский курфюрст Август II, он же король польский. В отличие от своего шведского противника он-то как раз предоставил свои войска в распоряжение антифранцузской коалиции. Поэтому цели Карла XII в Польше, а именно свергнуть Августа и заменить его на польском троне ставленником Швеции, отнюдь не соответствовала голландским и британским интересам. Личная уния между Саксонией и Польшей обеспечивала Гааге и Лондону мощную поддержку в Центральной и Восточной Европе, и посягать на эту связь никому не было позволено. Наконец, чем активнее шведы вели себя в Польше, тем меньше Дания и Пруссия, тоже активные участники антифранцузской коалиции, были склонны посылать своих солдат воевать на западе Европы.

Помимо чисто шведского контекста, важное место занимала и другая проблема. В политических кругах Республики были заметные разногласия по поводу России. Если в Гаааге Генеральные штаты, во всяком случае до 1707 г., не хотели чем-либо задевать Швецию, то Амстердам тайно поддерживал ее противника. Бургомистры Николас Витсен, Йоханнес Ходде, а позднее Геррит Корвер очень явно стояли на стороне русского царя. В нарушение буквы и духа оборонительного союза Голландии со Швецией многие тысячи мушкетов, мортир и иного вооружения были отправлены контрабандой из амстердамского порта в Россию. Вице-адмирал царского флота Корнилий Крюйс, бывший экипажмейстер амстердамского адмиралтейства, мог совершенно беспрепятственно нанимать голландских офицеров и матросов для русских военных судов. Официальной Гаааге и лично Хейнсиюсу это путало все карты, но утвердившаяся в Республике широкая автономия городов позволяла Амстердаму делать фактически все, что ему угодно.
 

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Еще из этой же работы:

 

В 1706 г. расхождения между Гаагой и Амстердамом проявились уже открыто. В тот год вторжение шведов в Саксонию вынудило Августа II заключить со Швецией мир и отказаться от польской короны. Карл XII утвердил на престоле в Варшаве Станислава Лещинского, но было крайне важно, чтобы нового польского короля признали Гаага и Лондон, согласившись тем самым с выгодной Стокгольму расстановкой сил в Восточной Европе. Городские власти Амстердама делали все возможное, чтобы торпедировать признание Республикой нового польского короля, и это ставило Хейнсиюса в трудное положение. Шведский посол в Гааге барон Нильс Лиллиерот требовал твердого "да", в то время как его русский коллега А.А. Матвеев - столь же твердого "нет". Сам Хейнсиюс склоняется к признанию короля Станислава, и такова же была позиция англичан, но депутаты провинциальных штатов Голландии, важнейшей из провинций, блокировали это предложение. Аргумент был найден блестящий: неизвестно, мол, достаточно ли у нового короля поддержки в самой Польше.

 

Подобный же самостоятельный курс проводили власти провинции Голландия и в 1707 г. Карл XII не спешил выводить свои войска из Саксонии, оказывая тем самым давление на императора Священной Римской империи в Вене, дабы в принадлежащей Габсбургам Силезии было предоставлено больше прав единоверцам шведов - лютеранам. Главнокомандующий силами антифранцузской коалиции герцог Мальборо поспешил в апреле в ставку Карла XII и от имени британского правительства сделал ему большие уступки. В обмен на уход шведов из Саксонии Лондон признал их ставленника королем Польши, согласившись, таким образом, и с возросшим влиянием Стокгольма в Восточной Европе. Добиваясь невмешательства шведского монарха в войну за испанское наследство, англичане пошли на ухудшение своих отношений с Москвой, отчасти и потому, что торговые круги в Лондоне опасались русского медведя гораздо больше, чем шведского льва, с которым, по крайней мере, были хорошо знакомы. Напротив, голландцы, в особенности в одноименной провинции, не желали отталкивать от себя царя Петра, а потому и слышать не хотели ни о каких уступках шведам. Герцог Мальборо еще не успел покинуть шведскую ставку, как ему сообщили о позиции его голландских союзников, продиктованной прежде всего коммерческими интересами Амстердама.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Немного о голландских на русской службе в первые годы Северной войны.

 

Славнитский Н.Р.

Голландские инженеры и артиллеристы на российской службе в царствование Петра I // // Россия – Нидерланды: диалог культур в европейском пространстве. СПб., 2014. С. 199-205.

Как известно, в ходе «Великого посольства» 1697-1698 гг. был осуществлен первый набор на русскую службу иноземных офицеров. Среди них было немало голландцев, что не удивительно – поскольку именно в ходе этого посольства были заложены основы сотрудничества между Россией и Голландией. Естественно, в России после этого оказались инженеры и артиллеристы – нужда в таких специалистах была большая, к тому же Голландия в тот период славилась своими фортификационными укреплениями и хорошей инженерной школой. Помимо инженеров были приглашены «оружейного дела мастеры», артиллеристы, бомбардиры.

 

Следует сделать оговорку, что не всегда можно точно определить национальность того или иного офицера – «голландцами» считались все, кто был приглашен в Россию из голландской службы, и не все из них являлись голландцами по национальности (наиболее известный пример – норвежский моряк К.И. Крюйс), поэтому речь, скорее, пойдет о представителях голландской школы. Среди материалов Приказа Артиллерии (архив ВИМАИВиВС) сохранились сведения об этих людях.

 

Первые известия содержатся в «списке выезжающим иноземцам, которые ведомы были в Приказе артиллерии»[1], составленном в первые годы Северной войны (ориентировочное время составления списка – 1704 г.). Всего в нем насчитывается 135 человек, но перечислены здесь и те, кто оставался на русской службе в артиллерии (таковых было 45 человек). Большинство людей, указанных в документах, появились на службе в 1696-1698 гг. (то есть не только те, кого наняли в годы Великого посольства, но и те, кто приехал чуть раньше), при этом указаны также «капралы, принятые в артиллерию в 1700 г.»

Естественно, среди них были люди разных национальностей, упоминаются, в частности, люди «цесарских земель», «италианских земель», «свейской земли», датчане, саксонцы, «бранденбургских земель», лекари аглинские земли». Мы в данном случае остановимся, главным образом, на голландцах.

Капитан Ян Пакве – поступил на русскую службу в 1698 г., в начале войны находился в Таганроге.

Понтового и пушечного дела майор Леонард Ван де Стам – на службе с 1697 г., под Нарвой попал в плен к шведам.

Оружейные мастера (все были приняты в 1697 г.): Яган Альберт де Кордес (тоже оказался в плену у шведов), Яган Смит (погиб в сражении под Нарвой), Лорен Шмит, Яган Шустер, Лоренц Урван, Карл Кизивлитер (все они были отпущены «в свою землю», то есть довольно быстро покинули Россию), Аврам Кенерве (погиб под Нарвой).

 

Бомбардир Яков Гинтер – в документе отмечено, что он прибыл в Россию в 1699 г.[2] Однако по известным нам документальным данным, он вместе с братом Иоганном приехал в Москву уже в 1698 г. – известно их письмо Ф.Я. Лефорту, в котором они сообщали, что оказались в столице России без средств к существованию, а главнокомандующий А. С. Шеин, которому они вручили письмо от Ф.Я. Лефорта, отказался платить им жалованье по причине того, что тот не указал, какую сумму надлежит платить бомбардирам[3]. Это, скорее всего, стало основной причиной того, что Яков решил покинуть русскую службу и был отпущен в свою землю. А вот его брат решил остаться – и сделал блестящую карьеру (ниже мы подробнее остановимся на его судьбе). Отметим, что родился Я. Гинтер не в Голландии, а в Данциге, откуда в 1690-е годы перебрался в Нидерланды, где и заключил соглашение о вступлении на русскую службу. Но в документах указывается, что он происходил из «голландской земли».

 

Бомбардиры Дирик Ванганерлин и Гендрик Ван дер Мейн тоже находились на службе с 1699 г., и оба погибли в сражении под Нарвой. А Яков Рендрик Герни скончался к тому времени, как и Андреян Ван Деястам, Франц Фемебир и Ян Вилстан, принятые в артиллерию в 1698 г.[4]

Также в 1698 г. прибыли в Россию Богдан Гивнер, Томас Ломберт, Вилим Лак, Архибалд Крессер (они погибли в сражении под Нарвой), Яков Урлих Ван Шларретер, Петр Дефет, Яков Бус Ветгузен, Вилим Сток (они оказались в плену после поражения под Нарвой), а также Лука Кездени – он перешел в морскую службу («отдан в адмиралтейский приказ») и Томас Данилсен («на Камышенке)[5]. Кроме того, в 1700 г. в артиллерию был переведен бомбардир Ян Беркма, принятый на русскую службу в 1698 г. (где он был раньше, не указано, после 1700 г. находился в Новгороде)[6].

Как видно, больше всего из числа тех, кто был нанят в Голландии, оказалось бомбардиров. Как видно, из документов, в Россию в 1697-1698 гг. прибыло 18 голландских бомбардиров и 7 мастеров оружейного дела, и только двое закрепились на российской службе. Четверо скончались, четверо вскоре были отпущены в вою землю, а для остальных роковым оказалось сражение под Нарвой – 8 человек погибли в бою и еще 7 человек оказались в плену.

Здесь хотелось бы отметить один нюанс – все перечисленные бомбардиры принимали участие в осаде той крепости и, скорее всего, именно они находились на батареях, с которых осуществлялся обстрел укреплений. И получается довольно странная, на первый взгляд, ситуация – осадными работами (и расстановкой батарей) руководил саксонский инженер Л. Алларт. На батареях находились артиллеристы, за плечами которых был опыт войн, где осадное искусство получило новое направление (благодаря идеям французского маршала С. Вобана и нидерландского инженера Кегорна) – следовательно, были специалисты, хорошо знавшие новые принципы ведения осад. Между тем, осадные батареи тогда были установлены «по старинке». С другой стороны, именно в ходе осады Нарвы русские артиллеристы впервые стали применять массовый навесной огонь из мортир (надо сказать, что именно в этом добились некоторых успехов)[7]. Не исключено, что голландские бомбардиры занимались именно этим (но это, естественно, только предположение, точными данными мы не располагаем).

 

Еще хотелось бы сказать пару слов по поводу жалованья. Оно немного отличалось – Я. Гинтеру было установлено жалованье в 288 рублей (правда, с получением денег у него, как отмечалось выше, возникли сложности), Дирику Ванганерлину полагалось 120 рублей. А остальные получали не так много, по сравнению, с упомянутыми – часть из них – 92 рубля, часть – 79 рублей (тоже разрыв приличный)[8]. Скорее всего, зависело это от того, кто сколько смог выторговать себе при заключении контракта.

Оружейным мастерам полагалось платить 165 рублей, а у майора Л. Вандестама оклад составлял 524 рубля[9].

Кроме того, в 1697 г. прибыло 4 пушечных мастера – Андрей Кретер, Томос Шналинг, Яган Гутарт (подмастерье) и Томас Боуман («пушечных станков мастер»)[10].

А вот те, кто выжил в Нарвском сражении, уже в первые годы Северной войны выдвинулись на ведущие роли. В первую очередь – полковник Иоганн Гошка (он был принят на службу в 1698 г.), затем майор Иоганн Гинтер (брат упоминавшегося Якова Гинтера), а также капитаны Рычард Гревс и Карел Гаукствортс (оба также прибыли в Россию в 1698 г., в то время первый из них находился в Новгороде, второй – во Пскове), поручик-подкопщик Андрей Монс (он на службе с 1696 г., в то время был в Москве), поручик Франц Гинтер (он скончался в 1703 г.) и Георгий Вильгельм Генинг, принятый в артиллерию в 1701 г. (находился в Новгороде)[11].

 

Следующий сохранившийся список относится к 1706 г.[12] Из него мы узнаем, что Иоганн Гинтер уже был подполковником, а Леонард Ван де Стам был к тому времени освобожден из плена, по-прежнему оставался в чине майора и находился в Киеве. Рычард Гревс и Карел Гаукствортс стали к тому времени майорами, при этом первого перевели из Новгорода в Дерпт, а второго из Пскова в Санкт-Петербург. В документе упомянуты также «огнестрельный мастер» капитан Яков фон Шпаретер (он находился в Москве), бомбардиры Исак Дуган (в Дерпте), Вилим Стоек (там же), Симон Ван де Берк, Корнелиус фон дер Гмеин, Никол Ван дер Старн (все – в полевой армии), Петер Кубиговске (в Смоленске) «жестяной мастер» Э. Фон де Граф (в Смоленске), пушечный мастер Филипп Шпекла (в Москве) и капрал Гензберт Монс (в полевой армии)[13]. Упомянутые люди также были приняты в 1698 г. из голландской службы, но по каким-то причинам не были включены в список в 1704 г. Скорее всего, это связано с тем, что в то время они находились в других родах войск (и соответственно, получали жалованье в других ведомствах), а в 1705 г. были переведены в артиллерию.

В то же время в списке не указан и Иоганн Гошка. Если учесть и то, что эта фамилия не встречается и в других документах, можно высказать предположение, что он к тому времени покинул российскую службу (последние упоминания о нем – осада Нарвы, когда он командовал артиллерией, а в 1705 г. он, скорее всего, находился в Нарве[14]).

 

Вместе с тем, в первые годы Северной войны на российскую службу было принято еще несколько голландских офицеров. Во-первых, подполковник инженер Марко Гинсон. Он был принят в 1705 г., и в следующем году находился в полевой армии.

Капитан Томас Шевель – на службе находился с 1704 г., в 1706 г. – в полевой армии. Вилим Геник – в Россию прибыл в 1701 г., получил чин поручика, в 1706 г. являлся капитаном и находился в Шлиссельбурге (но не исключено, что это упоминавшийся уже Георгий Вильгельм Генинг). Поручик Кнут Монц – в России с 1704 г., капрал Петр Дега – с 1703 г. (оба служили в полевой армии).

В том же 1704 г. на русскую службу был принят пушечный мастер Михей Арполт (находился в Москве, где и был основной центр пушечного литейного дела). И там же с 1703 г. работали мастера «колесного дела» А. Фон де Граф и его сын Э. Фон де Граф. То есть в первые годы Северной войны голландцев продолжали принимать в артиллерию, хоть и не в таком количестве (вообще среди поступивших на российскую службу в те годы большинство составляли «цесарцы» и саксонцы).

А наиболее яркая карьера получилась у Иоганна Гинтера. После взятия Нарвы в 1704 г. он стал, по сути дела, заместителем руководителя русской артиллерии Я.В. Брюса. В 1706 г. его произвели в полковники (в 1706 г. он указан полковником в «Списке артиллерии начальным иноземцам и русским людям», а в «Списке офицеров, повышенных чинами или окладом» 5 сентября 1706 г. указано – «Яган Гинтер из подполковников в полковники»)[15], и тогда же он был назначен командующим артиллерии в армии Б.П. Шереметева. Правда, в войсках неоднократно появлялся и Я.В. Брюс, поэтому И. Гинтер в тот период не являлся самостоятельным начальником, скорее, исполнителем, замещавшим руководителя и осуществлявшим выполнение его распоряжений. А в конце 1708 г. его произвели в генерал-майоры от инфантерии, то есть он был переведен из артиллерии в пехоту, и в Полтавском сражении И. Гинтер командовал полками дивизии А.Д. Меншикова: Гренадерским, Лефортовским, Ренцелевым, Ростовским и Апраксиным, оставленными для защи­ты ретраншемента[16].

Но с 1710 г. он снова вернулся в артиллерию, принимал участие в осаде Риги, Прутском походе, и в те же годы стал организатором Артиллерийского полка (а позже – и Артиллерийской школы). А после смерти Петра I и увольнения на покой Я.В. Брюса он стал фактическим руководителем Главной Артиллерии (в чине генерал-лейтенанта), и в 1728 г. – уже и главой артиллерийского ведомства (генерал-фельдцейхмейстером). Таким образом, он стал единственным выходцем из голландской службы, кто прошел путь от рядового до полного генерала. И, конечно, он очень много сделал для развития артиллерийского дела в России.

 

Подводя итоги, можно сделать следующие выводы. Из числа людей, принятых на российскую службу из голландской, 35 человек оказались в ведении Приказа Артиллерии (то есть являлись артиллеристами, пушечными мастерами или инженерами). Большинство из них были либо младшими офицерами, либо рядовыми бомбардирами. Не всем удалось проявить себя – кто-то оказался в плену после поражения под Нарвой в 1700 г., кто-то вскоре скончался, некоторые покинули Россию. Однако два человека – Иоганн Гинтер и Иоганн Гошка – закрепились на российской службе, быстро стали старшими офицерами и много сделали для развития русской артиллерии (особенно первый из них, ставший со временем генерал-фельдцейхмейстером). Что интересно, ни тот, ни другой, не были голландцами, однако прошли нидерландскую школу, и это, несомненно, сказалось лучшим образом на их подготовке, и в годы службы в России они использовали этот опыт.

А вот инженеров с голландской службы в России, по сути дела, не оказалось, несмотря на то, что нидерландцы в то время славились своими укреплениями. Возможно, в то время о масштабном строительстве Петр I еще не задумывался. Однако и в период осад Азова, и в первые годы Северной войны иностранные инженеры в России появились – и много занимались строительством и совершенствованием фортификационных укреплений. Но – среди них преобладали выходцы из бранденбургской (прусской) и саксонской службы, то есть Петр I решил использовать представителей германской школы (считавшейся не такой сильной). В то же время в 1705 г. из голландской службы поступил инженер Марко Гинсон, получивший чин подполковника, то есть старшего офицера. Он сразу был направлен в полевую армию, и это позволяет высказать предположение, что именно для развития этого аспекта инженерного искусства Петр I и решил привлечь голландских специалистов (в принципе, такой подход был оправдан – полевая фортификация в тот период в России была развита слабо, тогда как в Нидерландах уже были известны опыты подобного).

В первые годы войны появились еще артиллеристы голландской школы, и снова среди них преобладали младшие офицеры (4 человека). Вообще нехватка в артиллерии именно таких специалистов, несомненно, ощущалась – артиллерийская школа, по сути дела, только начинала свою деятельность, и хотя первые ее выпускники появились в войсках уже в те годы, однако военная ситуация требовала значительного количества хорошо подготовленных офицеров, и приглашение таких из-за границы было полностью оправдано. А вот в дальнейшем, когда удалось наладить подготовку офицеров-артиллеристов, практика найма таких за границей прекратилась (поэтому в дальнейшем голландские артиллерийские служители не упоминаются).

Появилось также три пушечных мастера, и их навыки, пожалуй, были востребованы больше всего – в первые годы XVIII века в России (в первую очередь, в Москве) развернулось масштабное литье новых артиллерийских орудий, и люди данной специальности были очень необходимы.

Поэтому можно говорить о том, что в первые годы Северной войны голландские артиллеристы и выходцы из голландской службы играли важную роль в развитии российской артиллерии и внесли лепту в первые успехи российского оружия.

 


[1] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 208-218.

[2] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 211.

[3] Ф. Лефорт. Сборник материалов и документов. М., 2006. С. 294.

[4] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 211.

[5] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 211.

[6] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 216.

[7] Подробнее см.: Славнитский Н.Р. Тактика осадных операций русских войск в годы Северной войны // Военно-исторический журнал. 2010. № 1. С. 3-8.

[8] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 211.

[9] Там же.

[10] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 213.

[11] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1. Л. 218-219.

[12] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 10. Л. 2-6.

[13] Там же.

[14] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 4. Л. 115.

[15] Архив ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. 1. Д. 10. Л. 2, 662.

[16] Таубин И. А. «Из данцигских гранодир»: Иван Яковлевич Гинтер – третий генерал-фельдцейхмейстер российской артиллерии // Бомбардир. 2002. № 15. С. 134.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
После Полтавы официальная политика нейтралитета, проводимая Республикой Соединенных Нидерландов, осталась прежней, но на практике многое изменилось. Отныне Гаага и Амстердам были едины.

К тому же Карл XII распорядился блокировать все прибалтийские порты, захваченные русскими, и это приводило к задержанию шведскими военными судами или каперами голландских торговых судов на Балтике.

В то время. как отношения между Голландией и Швецией достигли к 1713 г. едва ли не точки замерзания, между Гаагой и Москвой атмосфера оставалась превосходной. Амстердамские купцы без устали снабжали русского царя оружием, и хотя такие действия противоречили, естественно, официальной голландской политике невмешательства, правители в Гааге предпочитали закрывать на это глаза, тем более, что структура государства все равно не позволяла центральным властям эффективно воздействовать на амстердамцев. Раздавались, правда, среди голландских купцов жалобы на установленные Петром новые торговые пошлины и иные обременения, но это было делом обычным. Архангельский порт, где господствовали голландцы, процветал, и местные ярмарки походили там на городские рынки в Нидерландах.

При такой идиллии было вполне логичным, что российская сторона иногда, как говорят голландцы, "отпускала корюшку, чтобы поймать треску". В феврале 1712 г. канцлер Г.И. Головкин предложил гаагским политикам значительное снижение пошлин в захваченных у шведов прибалтийских портах и в Петербурге - в обмен на признание Генеральными штатами власти царя над Ингрией. Но заходить так далеко Республика не хотела, опасаясь враждебной реакции Швеции. Кроме того, при британском дворе экспансия России на Балтике вызывала только страх, а для Гааги сотрудничество с Лондоном было в те годы превыше всего. Так что более тесные связи с Россией, которые можно было бы истолковать как открытое нарушение нейтралитета, были сочтены нежелательными. Русские же, в свою очередь, поняли, что ожидать от Республики политических уступок не приходится, - и это не останется без последствий…

 

Ван Конигсбрюгге Х. История потерянной дружбы: Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714-1752 гг. СПб., 2014. С. 19-20.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

О том, как произошло ухудшение отношений между Голландией и Россией во втором десятилетии XVIII века.
 

Причиной ухудшения отношений Голландии с Россией стало нападение русских военных судов на пять голландских в порту Гельсингфорса 15 июня 1713 г. Объяснение, переданное в Гаагу через царского посла Б.И. Куракина, было простым: два из пяти голландских кораблей шли под шведским флагом, и все пять искали укрытия вблизи шведской эскадры. Однако по свидетельствам очевидцев, дело происходило иначе. Около полуночи 15 июня голландцев атаковали многочисленные небольшие военные суда русских. Ни флаги Республики, ни предъявленные судовые документы не произвели на нападавших никакого впечатления, и голландские корабли были сожжены. Увидев море огня, пришел издалека один шведский легкий фрегат, о присутствии же целой эскадры очевидцы не упоминали. Уцелевшие голландцы были схвачены и взяты под стражу.

 

Ван Конигсбрюгге Х. История потерянной дружбы: Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714-1752 гг. СПб., 2014.

Э. Вагеманс пишет, что царь в конце концов свою вину признал, однако возмещение убытков затянулось на долгие годы.


 

Кроме того, с того же года по указу Петра ввоз иностранных товаров должен был производиться главным образом через Петербург: в новом порту ввозные пошлины были снижены наполовину, а в старом, Архангельске, увеличены вдвое. К тому же торговля через петербургский порт была опаснее - из-за шведских пиратов на Балтике. Заключению торгового договора препятствовало также желание царя взимать на ввоз и вывоз высокие пошлины: то было самым легким средством пополнить российскую казну и защитить собственный рынок. Летом 1716 г. голландское судно с железом и лесом было задержано русским военно-морским конвоем, а в августе пришло сообщение, что губернатор новой российской столицы А.Д. Меншиков потребовал от купцов из Голландии платить еще сверх установленных пошлин.

 

Вагеманс Э. Царь в республике. Второе путешествие Петра Великого в Нидерланды (1716-1717). СПб., 2013.

Это же подтверждает и Ван Конигсбрюгге:

 

Еще одна проблема между Гаагой и Петербургом возникла 5 ноября 1713 г. В тот жень Петр I издал указ о том, чтобы половина товаров, которые обычно следовали через Архангельск, шла отныне через новую столицу России. Целенаправленными таможенными мероприятиями - резким повышением пошлин в Архангельске и снижением в Петербурге - царь стремился перенаправить товарные потоки как можно быстрее. Нетрудно догадаться, что в Амстердаме это вызвало громкие протесты. Действия шведских военных и каперских судов на Балтике делали путь в Петербург весьма опасным. В Архангельске же голландцы занимали положение господствующее, которое теперь рисковали потерять. Политика Петра вела к усилению конкуренции среди иностранных купцов, ведь в новом порту им всем предстояло начинать на равных - с чистого листа.

 

Дружбу омрачало то, что в захваченных русскими шведских портах на Балтике с голландскими моряками солдаты обращались плохо, а их корабли грабили. Ответственность за бесчинства лежала на генерал-губернаторе завоеванных провинций насквозь коррумпированном любимце царя А.Д. Меншикове, а это бросало тень и на самого Петра.

 

 

Ван Конигсбрюгге Х. История потерянной дружбы: Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714-1752 гг. СПб., 2014.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Интересно, а наставление "Ordre und Worter van Commando" - это какой век? Найти не могу.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
13 часа назад, Чжан Гэда сказал:

Интересно, а наставление "Ordre und Worter van Commando" - это какой век? Найти не могу.

В 1701-м напечатана. Было два издания, насколько отличаются друг от друга и насколько они актуальны для 1701-го года - не знаю.

Есть такой справочник -  Louis Sloos. Warfare and the Age of Printing (4 vols.) Catalogue of Early Printed Books from before 1801 in Dutch Military Collections with analytiсal bibliographiс desсriptions of 10,000 Works. 2008

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Спасибо, где-то запало в голову, что начало XVIII в., даже вроде дата была - 1730 г. Но не уверен был.

А насчет "актуально" - в 1708 г. Петр I ввел пикинеров в русской армии, восстановив тенденции XVII в. 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Кстати, тут по ссылке только упражнения с ружьем со штыком, а нет ни иллюстраций, ни упражнений для гренадеров, ни для пикинеров.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
2 часа назад, Чжан Гэда сказал:

А насчет "актуально" - в 1708 г. Петр I ввел пикинеров в русской армии, восстановив тенденции XVII в.

Петр был штатгалтером Голландии? ЕМНИП - в войну за Испанское наследство пик не было ни у англичан, ни у голландцев. Их упразднили в первые годы 18 века. При этом упражнения для пики в мануалах по инерции мелькали и потом (это не трогая бодрых перепечаток работ эпохи 80-летней войны). 

А разные прожекты - то по возвращению пик, то доспехов, то щитов мелькают еще не один год. У Морица де Сакса, у Фолара. Но на практике их не использовали. Хотя были и занятные казусы - в 1812-м, емнип, американцы части своей пехоты выдали пики в дополнение к ружьям. Отбиваться от страшных и ужасных "раков".

 

1 час назад, Чжан Гэда сказал:

Кстати, тут по ссылке только упражнения с ружьем со штыком, а нет ни иллюстраций, ни упражнений для гренадеров, ни для пикинеров.

А Вы точно правильно название работы указали? Так-то этот оборот в названиях разных работ мелькает. Вот к примеру

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

1) Если незадолго до Полтавы пикинеров внезапно вводят в России - то явно не от того, что Петр I был такой умный - он на Запад сильно оглядывался.

2) пики и другое дреколье позволяло полякам бить русские части даже в довольно крупных сражениях на рубеже XIX в., и даже в первой трети XIX в.

3) я не могу ошибиться с названием - см. иллюстрацию. Там имеются шикарные красочные картинки - тренировка мушкетера, гренадера и пикинера. Может быть, это другой трактат. 

LEMU01_00112053-004_U.JPG

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
В 15.01.2020в19:34, Чжан Гэда сказал:

1) Если незадолго до Полтавы пикинеров внезапно вводят в России - то явно не от того, что Петр I был такой умный - он на Запад сильно оглядывался.

Это попытка "дофантазировать". Можно развить метод - "раз Петр оглядывался на Запад, то английская кавалерия эпохи Мальборо была оснащена, организована, обучена и обмундирована аналогично русским драгунам, да еще и использовала точно такую же тактику". А она не была.

 

В 15.01.2020в19:34, Чжан Гэда сказал:

2) пики и другое дреколье позволяло полякам бить русские части даже в довольно крупных сражениях на рубеже XIX в., и даже в первой трети XIX в.

А еще деревянным колом можно завалить мамонта. Надо было срочно перевооружаться на дреколье. Но глупые генералы этого не понимали, выдавая солдатам фузеи вместо актуального и дешевого дрына. 

Не нужно включать фантазию там, где нужно работать с материалом, благо он есть. Притягивания для обоснования актуальности голландской работы петровской пехоты и польской рвани с разлетом в полтора века почти - несерьезно.

 

В 15.01.2020в19:34, Чжан Гэда сказал:

3) я не могу ошибиться с названием - см. иллюстрацию. Там имеются шикарные красочные картинки - тренировка мушкетера, гренадера и пикинера. Может быть, это другой трактат. 

Попробую посмотреть. Мне кажется - это название главы, а не книги.

Ага - вот оно. Это даже не книга, а манускрипт из пачки отдельных листов, автор - Ernst Willem van Bilderbeek, Capitain in das Regiment vom Collonel Doys.

А вот тут - пояснение.

Цитата

A unique 18th-century infantry drill manual for the Army of the United Provinces

During the 17th century, many books with plates showing infantry drills were published in the Dutch Republic and in other countries. All these books can be traced back to one work: the famous infantry drill plate book The exercise of arms by Jacob de Gheyn, published in 1607. All these books have in common that they consist of several series of plates depicting the different exercises that could be done using various kinds of weapons. De Gheyn’s work was the first of its kind. The Army Museum has an 18th-century manuscript on infantry drills that can also be traced back to De Gheyn’s Exercise of arms. This manuscript was never published, although printing it would have filled a gap as no plate books for infantry drills along the line of The exercise of arms were published in the 18th century. Furthermore, the author, probably Ernst Willem Bilderbeek, a captain of the Dutch ‘Doys’ regiment, also discusses the throwing of hand grenades and drill with bayonets. These subjects were not handled in 17th-century manuals as these weapons had not yet (officially) been taken into use. Bilderbeek’s manuscript is therefore an important source.

Пояснение на голландском более пространное.

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
1 час назад, hoplit сказал:

Это попытка "дофантазировать". Можно развить метод - "раз Петр оглядывался на Запад, то английская кавалерия эпохи Мальборо была оснащена, организована, обучена и обмундирована аналогично русским драгунам, да еще и использовала точно такую же тактику". А она не была.

Можно констатировать - пики в XVIII в. еще были в войсках. Почему - неясно, но Петр I, как ни странно (фантазии - они такие, да) очень любил именно Голландию и очень сильно на нее смотрел глазами влюбленного джигита.

Кстати, устав русских драгун от 1702 г. предусматривал конное караколирование.

1 час назад, hoplit сказал:

А еще деревянным колом можно завалить мамонта. Надо было срочно перевооружаться на дреколье. Но глупые генералы этого не понимали, выдавая солдатам фузеи вместо актуального и дешевого дрына. 

Не нужно включать фантазию там, где нужно работать с материалом, благо он есть. Притягивания для обоснования актуальности голландской работы петровской пехоты и польской рвани с разлетом в полтора века почти - несерьезно.

Это не "включать фантазию" - это констатировать факт, что пика, при определенных тактических условиях, сохраняла свое боевое значение и в XIX в. Как факт. А "глупые генералы" и т.п. - вот это именно и есть полет фантазии.

1 час назад, hoplit сказал:

Попробую посмотреть. Мне кажется - это название главы, а не книги.

Ага - вот оно. Это даже не книга, а манускрипт из пачки отдельных листов, автор - Ernst Willem van Bilderbeek, Capitain in das Regiment vom Collonel Doys.

А вот тут - пояснение.

Вот помнил, что 1730 г. И оно вон как!

Почему же у меня даже на сочетание слов ничего не искалось?

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
3 часа назад, Чжан Гэда сказал:

Можно констатировать - пики в XVIII в. еще были в войсках. Почему - неясно, но Петр I, как ни странно (фантазии - они такие, да) очень любил именно Голландию и очень сильно на нее смотрел глазами влюбленного джигита.

Я уже выше написал, что думаю о таком "методе", особенно для Западной Европы 18 века. 

 

3 часа назад, Чжан Гэда сказал:

Это не "включать фантазию" - это констатировать факт, что пика, при определенных тактических условиях, сохраняла свое боевое значение и в XIX в.

Тут недавно было видео, где йеменский пейзанин двух солдат с автоматами камнями закидал. Вас подобные рассуждения ни на полшага к пониманию уровня актуальности этого мануала не приблизят. 

 

3 часа назад, Чжан Гэда сказал:

Вот помнил, что 1730 г. И оно вон как!

Почему же у меня даже на сочетание слов ничего не искалось?

Не знаю. Я перепечатал первые три строки из документа - все сразу нашлось. 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

В. Молтусов ответил на письмо - выходит, что одной из первых от пик отказалась Австрия (конец 1680-х гг.), в общем, отказ произошел в первые годы XVIII в. (например, Франция - 1703 г.), а одной из последних - Россия.

По его данным, шведы даже в ходе Полтавской битвы имели пикинеров, которых использовали против русской кавалерии:

Цитата

Пика в русской армии введена в начале 1707 г. по примеру шведов, которые уже в 1706 г. отрабатывали на учениях приемы с пикой против кавалерии. Во всех стычках с русской кавалерией шведская пехота применяла пику. В Полтавском сражении отдельные батальоны и роты, также пытались защищаться пикой. 

В русской армии последний раз применение пики в бою, по его данным, случилось во время штурма Очакова в 1736 г.

На эту тему много и бездоказательно спекулирует В. Тараторин. Вот как раз тут и возникают "копейные фаланги" и прочая лабуда.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Петер Энглунд приводит цитату из воспоминаний участника Полтавской битвы:

Цитата

Два-три шведских батальона, например, далекарлийцы, не сдвинувшись с места, выдержали атаку. Остальные отступили. Фельдфебель Далекарлийского полка Валльберг говорит: «Все было тщетно, острия вражеских пик вонзились в наши тела, смертельно ранив большинство из нас».

Он же говорит о том, что шведы имели по 50 пикинеров на роту из 150 человек (у наших - 144 на полк, т.е. гораздо меньше), при этом генерал Роос в ходе боя перестраивал свои войска, создавая полную шеренгу из пик, чтобы отразить русскую кавалерию.

Он приводит также поименные указания офицеров и унтеров пикинеров, участвующих в битве, и сообщает, что 

Цитата

Четыре батальона Нижегородского полка и гренадерского полка Буша образовали большое каре (стандартное построение для встречи кавалерийской атаки), в результате чего у них получилась небольшая крепость, обороняемая пушками, мушкетами и торчащими в разные стороны пиками. Русские батальоны изготовились встретить атаку.

И вот момент - он приводит воспоминания гвардейского капитана Вестергётландского полка Ларе Тисенстена, наблюдавшего последний бой Уппландского полка:

Цитата

[уппландцы] лежали грудой, точно павшие друг на друга или нарочно вместе покиданные, тогда как неприятель пиками, штыками и шпагами вгорячах бил их и что было мочи резал, не разбирая, живые они либо мертвые. 

И главное - он дает ссылку на русский документ "Обстоятелная реляция о главной баталии, межь войск его царского величества российского и королевского величества свейского учинишейся неподалеку от Полтавы, сего июня в 27 день 1709-го лета":

Цитата

По том во имя господне неприятеля атаковали, которой недожидаяся на месте, сам такожде на нас пошел. И тако в 9 часу пред полуднем генералная баталия началась. В которой хотя и зело жестоко, во огне сеа войска бились, однакожь далее дву часов не продолжалась, ибо непобедимыя господа шведы, скоро хребет показали и от наших войск с такою храбростью вся неприятелская армея (с малым осуроном наших войск иже при том найвящше оудивительно) как кавалерия, так и инфантерия весма опровергнута, так что швецкое войско ни единожды потом не остановилось, но без остановки от наших шпагами, багинетами и пиками колота, и даже до обретающагося в близу лесу гнаны и биты.

Русские, получается, тоже применяли в Полтавской битве пики.

Минимум, в Северной войне пики в европейских регулярных войсках еще использовались. ЧТД.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Ивонина Л. И. Август Сильный
      Автор: Saygo
      Ивонина Л. И. Август Сильный // Вопросы истории. - 2017. - № 8. - С. 21-43.
      В работе представлен многоплановый анализ жизни и деятельности одного из самых заметных правителей Европы конца XVII — начала XVIII в. саксонского курфюрста и польского короля Августа Сильного. Автор показывает созидательную и разрушительную стороны его натуры в политике, культуре и бурной личной жизни. Мечта о наследственной монархии, которую лелеял Август II в духе своего времени, оказалась призрачной иллюзией: монополизации власти в Речи Посполитой противились польская шляхта и соседние державы — Россия, Пруссия и монархия Габсбургов. Страсти короля во многом определялись его амбициями. Вкупе амбиции и страсти заставляли его спешить, быть безрассудным, стремиться к достижениям Людовика XIV и отчасти приблизиться к ним в культурной сфере.
      «Амбиции и жажда удовольствий — его главные качества, при этом последнее преобладает. Его амбиции часто отступают перед жаждой удовольствий, которая никогда не пасует перед амбициями». Так генерал-фельдмаршал и кабинет-министр Саксонии Якоб Генрих Флеминг (1667—1728) охарактеризовал в 1722 г. государя, которому он долго и преданно служил1.
      От этого высказывания отталкивается большинство биографов саксонского курфюрста и польского короля Августа Сильного (1670— 1733), а также историков, исследующих его эпоху2.
      Сестра Фридриха II Великого Фредерика София Вильгельмина Прусская, маркграфиня Байрейтская отмечала общительный характер и дружелюбие курфюрста-короля, осуждая при этом его за чрезмерную склонность к роскоши, развлечениям и неразборчивым любовным связям. По распространенному мнению, никто так ярко и рельефно, как она, не сопоставил аскетическую суровость прусского короля и моральное вырождение других немецких властелинов XVIII века. Особенно отчетливо воплотился дух эпохи при дворе Августа, по своей расточительности и развращенности превзошедшего многих коронованных современников3. Обер-камергер Фридриха II барон Карл Людвиг фон Пельниц оценивал саксонский двор как «наиболее скандальный в Европе». Он сравнивал его с островом Цитера: «У короля было что-то вроде гарема из красивейших женщин его государства. При дрезденском дворе царила атмосфера всеобщего разврата, и Вакх и Венера были основными богами, которым здесь поклонялись»4. Принцесса Елизавета Шарлота Пфальцская, герцогиня Орлеанская встречала его в Париже и обратила внимание на внешний вид короля. Она отмечала, что у него хорошая фигура, но не очень приятное лицо и слишком большой рот. Он был очень силен. «Никто не мог соперничать с ним в силе, и неудивительно, что теперь, в двадцать семь лет, он стал еще сильнее, и спокойно сгибал серебряную тарелку»5.
      Не обошел Августа своим вниманием и Вольтер, составивший галерею образов выдающихся правителей своего времени. Французский просветитель отметил, что его «необычная жизнь удивляет и восхищает», назвав его «героической натурой, вершившей героические дела» в желании «обрести вечную славу». Он ставил Августу в заслугу то, что он сумел выжить в окружении более сильных противников и в условиях польских смут6.
      Однако государь не существует без политики, и эта сфера жизни Августа II нашла достаточно подробное отражение в целом ряде работ. Безусловно, наибольшее количество исследований об Августе Сильном принадлежит перу немецких и польских историков. Автор самой полной его биографии на немецком языке «Август Сильный. Мечты и деяния одного немецкого правителя» Г. Пильц дал такую оценку его политике в конце XVII в.: «безрассудная, непоследовательная, поспешная». «Он не оценивал ситуацию глубоко, но очертя голову бросался в гущу событий, стремясь достичь немедленных победоносных результатов», — считает Пильц7. К. Чок демонстрирует не только жизнь и политику Августа, но и прекрасное знание его эпохи. Он полагает, что политические проблемы его правления стали явью с началом Северной войны, в которую он сам не желал вступать, уступив советам Флеминга8. Многоплановая биография Августа Сильного принадлежит перу польского историка Я. Сташевского, подчеркнувшего его «невезучесть» во внешней политике, зависимой от России и тесно связанной с внутренними аспектами правления9. Я. Бурдович-Новицкий, сосредоточившись на отношениях между Августом II и Петром I в 1697—1706 гг., считает их союз вынужденным в силу сложившихся международных обстоятельств. «Саксонской ночью» называет его соотечественница У. Косинска шатания внешней политики Августа после Северной войны между Востоком и Западом10.
      Не обошла вниманием личность Августа и англоязычная историография. По спорному мнению американского историка Т. Шарпа, он никогда не наслаждался своим временем. Как правитель, Август был сильным, но определенно бесполезным, являясь «пловцом против хода истории»11. Т. Бланнинг сосредоточился на репрезентативных функциях саксонского двора, как выражении абсолютистской политики, и отметил, что Август привнес в свой «проект» превосходный вкус, безудержную энергию и желание идти собственным путем12.
      В отечественной литературе Август Сильный рассматривается в рамках истории Северной войны как довольно легкомысленный правитель и одновременно зависимый от воли России и Швеции политик-интриган. Иначе, как «предательство», заключение мира в Альтраштедте между Августом и Карлом XII в 1706 г. российские историки не трактуют13.
      12 мая 1670 г. в Дрездене в семье саксонского курфюрста Иоганна Георга III Веттина и его жены, датско-норвежской принцессы Анны Софии, на свет появился второй сын — Фридрих Август. Он и его брат Иоганн Георг воспитывались вне влияния двора — в замке Лихтенбург в Преттине. Здесь, в окружении красивой природы, мальчики получили все возможности для разностороннего интеллектуального роста и физического развития. В 1676 г. к ним были приставлены известные педагоги — И. Э. Кнох преподавал итальянский, французский и испанский языки, К. Бернгарди — музыку, а В. Кленгель знакомил с основами военного искусства, фортификации, математики и рисования. Необходимыми предметами были теология и история, прежде всего, история правящих домов Европы14.
      Если для Иоганна Георга учеба была скорее удовольствием, то для младшего Веттина представляла истинное мучение. Тем не менее, живой и исключительно подвижный ребенок, предпочитавший игры на свежем воздухе, успешно постигал необходимые образовательные основы. Примечателен такой случай: на ярмарке в Лейпциге старший сын курфюрста приобрел книги и математические приборы, тогда как младший — красивое оружие. Среди сверстников Фридрих Август выделялся неиссякаемым оптимизмом и необычной физической силой, которую еще больше развил с помощью всевозможных «рыцарских» забав. Он достиг роста 1,76 м и за свои физические возможности получил прозвище Сильный; его также называли саксонским Геркулесом и Железной рукой. Он легко мог двумя пальцами поднять с земли солдатское ружье, что отметил в 1702 г. в книге «Германские властители» профессор из Галле Людвиг, причислявший силу тогда уже польского короля к чудесам своего времени. На встрече с Петром Великим в Раве Русской летом 1698 г. Август одним ударом сабли отрубил голову быку, а клинок подарил царю, словно намекая, как надо поступать с бунтующими подданными. В октябре 1702 г. он повторил то же самое в Кодлице в присутствии герцога Морица-Вильгельма Саксен-Цайца.
      Сила дополнялась отчаянным безрассудством и пренебрежением к своему здоровью — во всех пеших или конных соревнованиях, которые нередко чередовались с попойками, он был впереди. Однажды верхом на лошади он с риском для жизни взобрался по винтовой лестнице на верхнюю площадку башни дрезденского замка15.
      Обязательным этапом в обучении молодых аристократов того времени был «Большой тур», предполагавший путешествие по Европе. В мае 1687 г., вскоре после своего 17-летия, Фридрих Август инкогнито под именем графа фон Мейсена отправился в путь. Из Дрездена юноша поехал во Франкфурт-на-Майне, затем в Страсбург, Париж, Испанию, Португалию, Англию, Нидерланды, Данию, Швецию, Нюрнберг, Аугсбург, Мюнхен, Инсбрук, Милан, Венецию и, наконец, Вену, откуда он по приказу своего отца в апреле 1689 г. вернулся в столицу Саксонии. Всегда веселый и дружелюбный Фридрих Август пришелся ко двору в Вене и был любезно принят императором Священной Римской империи Леопольдом I и его сыном Иосифом (с 1705 г. — император Иосиф I), с которым успел подружиться и даже присутствовать на его коронации венгерской короной.
      В путешествии он окунулся в многочисленные любовные похождения. Тогда же имел место первый любовный скандал в его жизни. В Испании Фридриху Августу понравилась красивая маркиза де Мансера, ответившая ему взаимностью. Ревнивый супруг узнал о романе, подкараулил любовников и убил свою жену. Поплатилась жизнью и устраивавшая свидания дуэнья маркизы дона Лора, а соблазнитель бежал в Португалию. В Версале молодой путешественник отменно усвоил международные стандарты придворной игры16.
      В течение следующих трех лет Фридрих Август под началом старшего брата, в рамках начавшейся в Европе Девятилетней войны ( 1688— 1697) участвовал в союзе с Леопольдом I в войне против Франции — в кампаниях на Верхнем Рейне и в Испанских Нидерландах, где себя особо не проявил, но на практике освоил искусство фортификации. Впрочем, значительную часть времени он проводил при венском дворе. Как младший сын, молодой человек не имел прав на управление курфюршеством. Он мечтал, как замечал Вольтер, о вечной славе, ведя праздную жизнь и тратя свою неуемную энергию на развлечения. После смерти отца 12 сентября 1691 г. курфюрстом стал Иоганн Георг IV.
      20 января 1693 г. в Байрейте принц вступил в брак с Кристианой Эбернардиной, принцессой Бранденбург-Байретской (1671—1727). Скромная богобоязненная девушка очаровала свою свекровь, которая до конца жизни относилась к ней с симпатией, и свекра. Три года спустя в Дрездене у молодой четы родился их единственный сын Фридрих Август (1696—1763), будущий курфюрст Саксонии и король Речи Посполитой. Хотя этот союз был заключен по политическим мотивам, в первые годы совместной жизни казалось, что супруги довольны друг другом, несмотря на то, что Кристиана вскоре после свадьбы узнала, что Фридрих Август страстно влюбился во фрейлину своей матери Софию Кессель, на которой обещал жениться. Пламенный роман остановила свекровь, срочно выдавшая возлюбленную сына за маршалка Яна Хаугвица и отправившая новобрачных в Виттенберг. Но это была только первая капля в море разочарований Кристианы неверным мужем17.
      Пребывая в Италии во время карнавального сезона в Венеции курфюрст Иоганн Георг VI заразился оспой и, не оставив завещания, 27 апреля 1694 г. скончался. Неожиданно для себя его младший брат стал курфюрстом Саксонии под именем Фридрих Август I18. Когда 4 мая 1694 г. английский посол Дж. Степни назвал его «Ваша Курфюршеская Светлость», тот откровенно признался, что «еще сам не верит, что титул принадлежит ему». Тогда же Степни заметил, что «мы (послы. — Л. И.) ожидали, что он заставит нас много пить, как часто делал раньше». Но, оказалось, что «он оставил старый обычай, стараясь достойно начать управлять жизнью тех, кто от него зависел». Впрочем, подобной сдержанности молодого правителя, как показало время, хватило ненадолго. Еще английский посол обнаружил в курфюрсте «отличное чувство юмора»19. Вместе с титулом Фридриху Августу теперь принадлежал и сложный мир большой политики, в который он активно и с готовностью окунулся.
      Этот мир постоянно менялся. В годы Тридцатилетней войны (1618—1648) и после нее государственные структуры большинства стран Европы подверглись серьезной трансформации. В целом для внутриполитической жизни континента после кризиса середины XVII в., вызванного европейской войной, был характерен всеохватывающий процесс монополизации, который привел к концентрации в руках носителей высшей государственной власти всех важных политических полномочий. Этот процесс «традиционного расширения власти» имел место как в государствах, ставших на путь буржуазно-правовой трансформации, так и в преобладавших на континенте абсолютных монархиях. Только в первом случае монополизировали власть представительские структуры (Парламент в Англии, Генеральные Штаты в Республике Соединенных Провинций), а во втором — монарх и его министры.
      Во второй половине XVII в. в Европе новым явлением стал мир «дворов и альянсов», который в политике, в экономике, в отношениях между государством и церковью, в культурной сфере и в науке довольно отчетливо провел черту между поздним Средневековьем и Новым временем. Образцом для европейских дворов являлось государство-двор Людовика XIV (1643—1715). Монополизация власти здесь достигла небывалых высот, и поэтому чаще с монархическим образом правления связывалось самое привлекательное для любого правителя состояние — статус монарха, способного мобилизовать ресурсы, усилить государство и хотя бы отдаленно достичь напоминающего французский престижа. В Версале воплощалась великолепная политическая культура сильной административной монархии. Двор Короля-Солнце — своеобразная модель «метрополии», обязательная для подражания «местными артистами» — представлял собой как окружение и местопребывание короля, так и эффективный государственный аппарат. Французский король не только заставил, но и привлек дворян ко двору, при котором превыше всего ценились искусства, высший церемониал и остроумная беседа. По сравнению с высоким качеством достижений Людовика XIV многие иностранные дворы казались провинциальными. Всепроникающее влияние Версаля выразилось в повсеместной моде на все французское и в роли французского языка как международного средства общения, дипломатии и культуры. Имперский рейхстаг даже сделал попытку бороться с этим подражанием, запретив в 1689 г. французским агентам въезжать в пределы Империи, а князьям — держать слуг-французов. Впрочем, эти меры были временными и во многом обусловленными вторжением французской армии в Пфальц в 1688 году20.
      Молодой энергичный курфюрст моментально сориентировался в реалиях своего времени. Для него было высшим комплиментом, когда однажды его любовница, французская балерина Дюран, сказала ему: «Vous etes tout français!» (Вы настоящий француз!)
      В начале своего правления Фридрих Август занялся собственным возвышением в мире государей Европы. Для этого были два взаимосвязанных пути — война и обретение короны, а окрылял саксонского курфюрста захватывающий воображение пример возвышения Оранской династии в лице статхаудера Нидерландов Вильгельма III, ставшего в результате Славной революции 1688 г. английским королем. Феномен «монархизации» особенно проявится в первые десятилетия XVIII века. Тогда в королевский пурпур оделись многие: Гогенцоллерны в Пруссии, Ганноверы в Англии и Савойский дом в Италии. Энергия и целеустремленность молодого Веттина сделала его королем в Польше еще в конце столетия Барокко, вслед за Вильгельмом Оранским в Британии, которым он восхищался, пожалуй, не меньше, чем французским королем. Едва став курфюрстом, он с готовностью предоставил Вильгельму III саксонские войска для войны с Францией, а в 1695—1696 гг. участвовал в войне против Турции, командуя объединенными имперско-саксонскими силами в Венгрии. Его отца называли саксонским Марсом, самого Фридриха Августа стали именовать саксонским Гераклом и Самсоном, а турки окрестили его «Железной рукой» — почти так же, как и его будущего противника и кузена Карла XII Шведского («Железная голова»). Август мечтал стать великим завоевателем. Тем не менее, вся слава успехов турецкой кампании досталась принцу Евгению Савойскому, разгромившему в 1697 г. противника при Зенте, ибо Августа в тот момент отвлекло более важное дело21. Параллельно он включился в борьбу за польский трон, тем более, обстоятельства благоприятствовали и даже подталкивали к действиям.
      В построенном по французским образцам Вилянувском дворце около Варшавы 17 июня 1696 г. скончался польский король Ян III Собеский, знаменитый победитель турок при снятии осады Вены в сентябре 1683 года. Битва под Веной, как видно, оказалась последним триумфом королевской Польши. Вернувшись на родину, победитель в 1686 г. заключил «Вечный мир» с Россией, не ликвидировавший, однако, территориальные противоречия между соседними государствами. Продолжение войны с Турцией вылилось в ряд пограничных столкновений в Подолии. Польские войска с трудом удерживали украинские территории. А стремление Яна Собеского ввести в Речи Посполитой наследственную монархию и создать централизованное государство натолкнулось на сильную оппозицию магнатов. К тому же последние пять лет жизни короля были омрачены беспрестанными недугами и династическим раздором. Его старший сын не ладил с матерью — Марысенькой Замойской — и младшими братьями. Предчувствуя скорую смерть Яна III, каждый из сыновей надеялся занять престол благодаря поддержке иностранной державы.
      М. Замойская от имени супруга почти открыто торговала должностями. После его смерти сыновья стали судиться с матерью из-за наследства. И это отталкивало большинство шляхты от кандидатуры Собеских22.
      После смерти Яна Собеского в Польше начался бурный период межкоролевья. Кандидатов на престол было много: сын покойного короля Якуб Собеский, герцог Лотарингский Леопольд, маркграф Людвиг Баденский и даже гетман Яблоновский, дядя будущего «второго короля» Польши Станислава Лещинского. Но главными претендентами были Франсуа-Луи, 3-й принц де Конти, известный как Великий Конти, и саксонский курфюрст. Параллельно польским событиям проходил мирный конгресс в Рисвике, где больше всех «мутил воду» император Леопольд, требовавший, чтобы Франция возвратила Империи Страсбург и Нижний Эльзас. Столь жесткая позиция обуславливалась не только выбором между тезисом о немецком Рейне и теорией о французском Эльзасе. Существовал еще один casus belli (повод к войне): если французский кандидат займет польский трон, это существенно нарушит равновесие сил в Европе. Поэтому Леопольд I поддерживал Фридриха Августа в его стремлении стать королем. В этом с ним были солидарны папа римский и курфюрст Бранденбурга-Пруссии Фридрих III, который в 1701 г. станет королем Пруссии Фридрихом I. Кроме того, одним из важнейших результатов Девятилетней войны, зафиксированных в Рисвике, было расширение на севере Италии владений герцога Савойи Виктора-Эммануила, получившего стратегически и экономически значимые крепости Пинероло и Казале с прилегающими территориями. Согласно «Мемуару короля Франции...» «герцог — один из достойнейших государей Европы... оправданно ведет войну в Пьемонте..., и завоевание Венгрии может компенсировать интересы императора в наследственных землях в Ломбардии...»23 В Италии складывался новый баланс сил, отразившийся на международно-правовом уровне и приведший к формированию будущего центра ее объединения. Успех Виктора-Эммануила, союзника Версаля, тоже повлиял на позиции императора на выборах и заставил Фридриха Августа активнее бороться за корону.
      Но главную роль в обретении Веттином польской короны сыграла Россия. Пётр I противился только одному кандидату — принцу Конти, потому что Версаль находился в дружественных отношениях с Османской империей и враждебных с Австрийским домом. К тому же французский посол Мельхиор де Полиньяк проинформировал польских вельмож об обещании Стамбула заключить с Польшей мир и возвратить ей Каменец-Подольский, если королем будет избран французский принц. Поэтому Пётр в посланном в Варшаву письме заявил, что, если магнаты будут поддерживать Конти, то это сильно скажется на взаимоотношениях России с Речью Посполитой. 17 (27) июня 1697 г. прошли двойные выборы: одна партия провозгласила королем Конти, другая — курфюрста Саксонского под именем Августа II. Первые оказались в большинстве, ибо Конти был католиком, а Август — лютеранином.
      Пётр I, тогда находившийся в составе «Великого посольства» в Кенигсберге, отправил в Польшу грамоту, где утверждал, что до сих пор не вмешивался в выборы, но теперь вынужден заявить, что если французская фракция возьмет верх, то не только союз против общего неприятеля, но и вечный мир «зело крепко будет поврежден». Чтобы поддержать Августа, Пётр послал к литовской границе войско князя Ромодановского, а курфюрст, дважды просивший царя о помощи при посредничестве русского резидента в Польше А. В. Никитина, обещал поддержать Россию во внешнеполитических делах. Хотя Конти был избран королем Речи Посполитой большинством голосов, он отказался от короны, убедившись, что ему не справиться с силами его соперника: литовский гетман Сапега не выполнил обещание оказать ему помощь, к тому же на Польшу шло саксонское войско.
      Август II использовал пассивность француза, отправившись на Вавель, по дороге привлекая к себе знать, и без счета тратя саксонские деньги. Поговаривали, что трон Речи Посполитой обошелся Августу Сильному в 10 млн гульденов. Это возымело должный эффект. В Краков его не пускал сторонник Конти староста Белопольский, и курфюрст без труда склонил последнего на свою сторону ценными подарками. Кроме того, чтобы лучше конкурировать, он нуждался в репрезентации своей особы новым подданным достойным королем, а не просто случайным средним немецким князем, навязанным иностранной державой, и написал свою политическую программу, как превратить Польшу в процветающее свободное государство, пользующееся уважением соседей24.
      По закону, установленному Сеймом, коронацию можно было провести только с использованием символов, находившихся в Вавельском хранилище. Дверь в сокровищницу была закрыта на восемь замков, ключи от которых хранились у восьми сенаторов Речи Посполитой. Шестеро из них были сторонниками Конти. Дверь нельзя было открыть, а ее взлом считался святотатством. Август не растерялся — коронационные символы вынесли через сделанное в стене отверстие, оставив дверь в нетронутом состоянии. 27-летний избранник принял католичество и 15 сентября 1697 г. был коронован в Вавельском кафедральном соборе. Август хорошо помнил фразу великого французского короля Генриха IV Бурбона: «Париж стоит мессы»25.
      Триумф длился недолго, реальная жизнь оказалась полна проблем. 1697 год стал переломным не только в жизни саксонского курфюрста, но, пожалуй, и всей Европы. Возможно, занятие польского трона явилось главной политической ошибкой Фридриха Августа.
      Варшава не была Парижем. Уния породила проблемы власти и в Саксонии, и в Речи Посполитой. Август и его сын не могли вследствие перехода в католичество использовать протестантскую церковь как опору своего правления. Курфюрст Фридрих Август II (польский король Август III) мог только продолжать политику отца при канцлере Генрихе фон Брюле (1700—1763), но она была односторонней и ограниченной. Курфюршество Саксонское в изменившихся условиях унии не имело больше возможностей стать великой державой, подобно Пруссии. А ведь шанс был, вступи Саксония в войну за Испанское наследство на стороне императора на тех же условиях, что и Бранденбург-Пруссия. Корону можно было получить не в Польше, а в своих владениях, что позволило бы Августу реально монополизировать власть в своих руках. Он шел в русле тенденций своего времени, но поспешил, не став абсолютным государем ни в Польше, ни в Саксонии, где ему мешал ландтаг.
      Уже в 1698 г. ведущие саксонские фамилии составили фракцию, которая имела твердые отношения с рыцарством, сословные привилегии и влиятельных представителей при дворе, к примеру, в лице маршала фон Лезера. Фракция установила связь со штатгальтером Эгоном фон Фюрстенбергом, который передал курфюрсту их главное желание — созыв ландтага. Ландтаг потребовал от Августа II вернуть кронпринца в евангелическую веру, уменьшить милицию, продлить ревизию казны и администрации, а также установить свободное распоряжение земельной собственностью без его одобрения. Неудивительно, что новоизбранный король был сильно разочарован. К тому же его супруга осталась верна протестантскому вероисповеданию и не захотела присутствовать на коронации мужа и последовать за ним в Польшу. Предпочитая жить во дворцах в Прече и Торгау и редко появляясь при дрезденском дворе, она все более отдалялась от неверного Августа. Кристиана Эбергардина умерла в одиночестве в возрасте 55 лет и нашла успокоение в городской церкви Байрейта. На похоронах не присутствовали ни ее супруг, ни ее сын26.
      Спустя несколько лет после выборов в Польше Якоб Генрих Флеминг заметил, что Речь Посполита напоминает ему женщину, которая имеет много недостатков, но в целом выглядит привлекательно. Август II, ориентируясь на Короля-Солнце, пытался проводить там централизаторскую политику, но традиции шляхетской вольницы оказались сильнее. Кроме короля и Речи Посполитой (так называемой Республики), действовавших, чаще всего, в противоположных направлениях, в стране существовали многочисленные фракции шляхты, возглавлявшиеся крупнейшими магнатами. Эти фракции проявляли самостоятельность и во внешнеполитических вопросах и нередко вступали в вооруженные конфликты друг с другом. Так, Великое княжество Литовское переживало гражданскую войну, и одна из сторон, возглавляемая магнатами Бенедиктом и Казимиром Сапегами, не раз взывала к шведской помощи, так как сторонники Августа во главе с Григорием Огинским и Михаилом Вишневецким одерживали в этой войне верх. До конца жизни Августу так и не удалось создать в Польше влиятельную фракцию сторонников сильной власти. В 1626 г. Сейм вынес решение о нерушимости права liberum veto, а в 1632 г. назло Чарторыским, к которым благоволил король, просил послов Петербурга и Вены о помощи против него27.
      Тем временем в Европе назревали две войны — Северная (1700— 1721) и война за Испанское наследство (1701 — 1714). Как король Польши Август II Сильный устраивал Империю и Россию, но никак не Швецию или Францию. Дипломатическая и военная «возня» вокруг Речи Посполитой крепко связала интересы всех коалиций в испанском и северном конфликтах. А сама она стала идеальной территорией для свободных прогулок любого иностранного войска и для его содержания за счет разобщенного населения. Постоянная междоусобица была благодатной почвой для вмешательства иностранных дипломатов. Польские магнаты часто ставили личные амбиции выше государственных интересов, и во время внешней опасности страна была не в состоянии организовать свою оборону, что и произошло при вступлении в Польшу армии «Северного Александра» Карла XII28.
      Честолюбивый Август II решил вернуть Речи Посполитой захваченную шведами Лифляндию, а при удачном стечении обстоятельств — и Эстляндию. Это позволило бы королю ввести в Польшу саксонскую армию и монополизировать власть. При этом сама шляхта воевать не собиралась — по миру, заключенному в Оливе в 1660 г., Речь Посполита официально отказалась от претензий на Лифляндию29. Август задумал вступить в войну со своими саксонцами и «подарить» полякам желанные земли, укрепив свой авторитет.
      Как и король Дании Кристиан V, для открытия военных действий он воспользовался смертью шведского короля Карла XI 15 апреля 1697 года. Дания претендовала на союзный Швеции Гольштейн-Готторп и с целью поддержки ее военных операций искала союзников в Москве и Дрездене. В ослаблении Швеции был заинтересован и курфюрст Бранденбурга-Пруссии Фридрих III. В Стокгольме в то время серьезно и небезосновательно опасались подписания русско-датско-прусского союза с вероятным вступлением в него польского короля30.
      Уже в марте 1698 г. Август II заключил предварительное соглашение с Кристианом V, а в августе провел тайное (от сейма) совещание с Петром I в Раве Русской недалеко от Львова о плане совместной наступательной войны против Швеции. Активность короля подстегнуло прибытие в том же году в Саксонию лидера оппозиционного шведам лифляндского дворянства, авантюриста удивительной судьбы и способного дипломата Иоганна Рейнгольда фон Паткуля (1660—1707), который предложил проект создания союза против Швеции. «Легче и выгодней склонить к тому два кабинета — московский и датский, равно готовые исторгнуть у Швеции силой оружия то, что она отняла у них при прежних благоприятных обстоятельствах и чем до сих пор незаконно владеет». При этом планы Паткуля и Августа несколько расходились. Лифляндец считал, что его родина не должна попасть под полное господство Веттина, а стать автономной частью Речи Посполитой на условиях, которые выдвинет он сам31. Тем не менее, Август счел его полезным, взял на службу и даже посвятил в тайные советники.
      Летом 1699 г. авторитет Августа II вырос в связи с умиротворением литовского конфликта, которое закрепил Миролюбивый сейм 6—21 июля. Одновременно Сейм «похоронил» сомнения в легальности избрания Веттина королем Речи Посполитой. Короткое внутреннее согласие позволило Августу в конце июля 1699 г. вынести на рассмотрение созданного им Тайного совета предложения Паткуля и выработать стратегию их реализации. Совет постановил отправить в Москву генерал-майора Карловича и Паткуля для переговоров о наступательном союзе против Швеции32.
      Наконец, 21 ноября 1699 г. Карлович и Паткуль от имени саксонского курфюрста подписали в Москве Преображенский союзный договор с русским царем. Речь Посполита присоединилась к Северному союзу только в 1704 году. Договор провозглашал «верную и постоянную дружбу и соседство» и взаимные обязательства в войне против шведов, предусматривал ликвидацию шведского господства над восточной Прибалтикой и передачу Лифляндии и Эстляндии Августу II, а Ингрии и Карелии — России, для которой выход к Балтийскому морю был важнейшей задачей. Пётр I не спешил, ожидая заключения мира с Турцией. 8 августа 1700 г. в Москве получили известие о том, что русский посол Е. И. Украинцев подписал в Константинополе перемирие сроком на 30 лет. 9 августа Россия объявила войну Швеции. Первыми же Северную войну начали Август II и новый датский король Фредрик IV, вступивший на трон в августе 1699 года. В феврале 1700 г. 7-тысячная саксонская армия вошла в Лифляндию и без труда овладела крепостью Динамюнде. Тогда же датчане вторглись в Гольштейн-Готгорп. Однако Ригу быстро взять саксонцам не удалось, город пришлось осаждать. Вопреки ожиданиям Августа местная знать его не поддержала. Будучи генерал-майором, участвовал в осаде Риги и Паткуль, быстро оценивший обстановку и сбежавший при приближении небольшого шведского корпуса. В 1702 г. он перешел на службу к Петру I.
      В июле 1700 г. Карл XII, опираясь на поддержку англо-голландского флота, высадил десант на о. Зеландия, подверг пушечному обстрелу Копенгаген и принудил Фредрика IV к капитуляции. В августе между Стокгольмом и Копенгагеном был подписан Травендальский мир, по которому Дания избежала территориальных потерь, но была вынуждена признать суверенитет Гольштейн-Готторпа и выйти из Северного союза. Осенью шведский король высадился в Лифляндии, заставил Августа II снять осаду Риги и отступить в Курляндию. Это позволило Карлу XII перебросить часть своего войска по морю в Пернов (Пярну) и 19 (29) ноября нанести сокрушительное поражение русской армии под Нарвой33.
      Несмотря на дерзкую победу, шведский король решил не продолжать активные военные действия против русской армии, а ударить по войскам Августа II, намереваясь превратить Речь Посполитую в буферную зону между шведами и русскими. В июле 1701 г., оставив в Прибалтике корпус генерала Шлиппенбаха, он с основными силами пересек Двину и, не встретив серьезного сопротивления, занял Ливонию. В Варшаве спешно собрался сейм, на котором Август при содействии Паткуля и русского посла В. Долгорукого пытался уговорить шляхту вступить в войну со Швецией. Но победила прошведская партия Сапегов. Тогда король стал искать пути примирения с Карлом XII. В отечественной историографии он будет назван предателем союза с Россией, и не раз. Но здесь надо учитывать, что Август, не будучи абсолютным государем, зависевший и от своего ландтага, и от сейма, в целом ряде ситуаций был вынужден идти им навстречу.
      24 мая 1702 г. Карл XII вошел в Варшаву. 19 июля он одержал победу над армией Августа у Клишова. Августу не помогли ни благоприятный рельеф местности, ни более чем двукратное численное превосходство, ни почти девятикратный перевес в артиллерии. Он потерял обоз, артиллерию, 2 тыс. убитых и раненых, 1 тыс. пленных. Сам он спасся в последний момент, отойдя лесными дорогами. Существуют малоизвестные данные о том, что Август именно после Клишова зондировал почву в Вене о посредничестве в переговорах с Карлом. В шведском лагере под Краковом даже появился имперский дипломат фон Цинцендорф, вступивший с графом Пипером в переговоры. Предложения были выгодны шведам, но Карл устоял, по-прежнему лелея планы захвата Польши.
      В эти годы Август составил для наследника свое «Политическое завещание», в котором рекомендовал держать управление Унией в узде, но не уничтожая достоинство дворянства, а поощряя его к государственной службе. В этом документе отразился опыт общения короля как с саксонским ландтагом, так и со шляхтой, часть которой уже поддерживала, по крайней мере, его внешнюю политику34. В сложившихся обстоятельствах он не опускал руки: саксонская кавалерия периодически нападала на небольшие отряды шведов и мешала им выполнять задачи снабжения. Саксонцам помогали поляки, и шведы стали нести чувствительные потери.
      В конце 1703 г. в письме к Республике шведский король назвал угодную ему кандидатуру на трон — сына Яна Собеского. Тогда Август немедленно арестовал Якуба и его брата Константина, охотившихся в Силезии. На них внезапно напали тридцать саксонских драгун, заключили под стражу и отвезли в крепость Кенигштайн. Карл, впрочем, не особенно огорчился, бросив знаменитую фразу: «Ничего, мы состряпаем полякам другого короля»35.
      В январе 1704 г. примас Радзиевский созвал сейм в Варшаве под предлогом заключения мира с Карлом XII, объявившим, что хочет договориться только с Республикой, а не с Августом. Этот предлог был нужен для того, чтобы сейм проходил в отсутствие короля. Уполномоченным от Карла на сейме был генерал Арвид Хорн, поддерживаемый шведским отрядом, разместившимся около здания, где происходил сейм. 2 февраля Хорн передал сейму письменное заявление о том, что его король не может вести переговоры с Республикой, пока она не будет свободна. Это означало, что Августа II надо свергнуть с престола, и тогда переговоры и решения сейма не будут ни от кого зависеть. Шведы представили сейму несколько перехваченных писем Августа с упоминанием о скандальности, вероломстве и пьянстве поляков. В итоге Варшавский сейм объявил, что «Август, саксонский курфюрст, не способен носить польскую корону». Польский престол был единогласно признан свободным.
      Шведский король предложил трон Александру Собескому, который принес в Варшаву новость о заключении своих братьев и просьбу о помощи. Но Александр отказался от сомнительной чести перебежать дорогу брату. Выход был найден в лице молодого познаньского воеводы Станислава Лещинского. Образованный человек из знатной семьи, с безупречным прошлым, но еще не обладавший влиянием и не проявивший характер, он показался Карлу подходящей фигурой на должность марионеточного правителя Польши. При этом сам Лещинский первоначально полагал, что королем он будет временно, до освобождения Якуба Собеского из заключения.
      Второй король Речи Посполитой не получил ни денег, ни хорошей армии — этим шведский король оттолкнул от себя немало видных поляков. Собравшийся в Сандомире сейм образовал Сандомирскую конфедерацию, объединившую сторонников Августа II и объявившую о непризнании Станислава Лещинского королем. Все это происходило в условиях небывалого междоусобия и под воздействием угроз, подкупа и лестных обещаний соседних держав — России, Швеции и Пруссии, которые, преследуя свои государственные интересы, вступали в переговоры сразу со всеми польскими группировками. Из них только Швеция и Россия являлись непримиримыми противниками, Пруссия же оставалась нейтральной, связанная обязательствами с участниками войны за Испанское наследство — Священной Римской империей и Морскими державами.
      19 (30) августа 1704 г. между Петром I и Августом II был заключен Нарвский договор о союзе против Швеции, согласно которому Речь Посполита официально вступала в войну на стороне Северного союза. Договор подписали русский посол граф Фёдор Головин и польский посол Томаш Дзялынский. Обе стороны обязались согласовывать военные действия против шведов и не заключать сепаратного мира. Россия должна была предоставить Речи Посполитой 12 тыс. солдат, снабженных артиллерией и снаряжением. Со своей стороны, Речь Посполита выставляла 26 200 пехотинцев и 21 800 кавалеристов, за что Россия обязалась выплачивать 200 тыс. руб. ежегодно до изгнания шведов с польской территории. Одним из пунктов соглашения была договоренность о разделе земель, захваченных у Швеции — Россия получала восточное побережье Финского залива (Ингрию) и Эстонию, а союзнице доставалась Лифляндия (Инфлянты)36. Речь Посполита должна была продолжать войну вплоть до заключения мира.
      Вдохновленный заключением договора и поддержкой, Август не желал больше быть беглецом и преследуемым. На пути из Лемберга (Львова) в Литву он со своими и русскими солдатами, а также украинскими казаками полковника Апостола внезапно повернул на запад и в сентябре 1704 г. взял Варшаву. Он пленил весь немногочисленный столичный гарнизон вместе с Хорном. Лещинскому со 150 всадниками охраны удалось бежать.
      18 октября Карл XII уже стоял под польской столицей на другом берегу Вислы. Здесь оба короля, выехавшие прогуляться по противоположным берегам реки, впервые увидели друг друга37.
      Август не столько оборонял Варшаву, сколько прикрывал осаду Познани русско-польским войском Паткуля. Как только шведы начали переправу через Вислу, он отошел из столицы под Краков. Низложенный король был хитер и полностью полагался на союзника, с которым вел оживленную переписку. Август любил жизнь, и, несмотря на поражения и другие трудности, она продолжалась. Будучи оптимистом, он всегда надеялся на лучшее, а провозглашение польским королем Лещинского казалось ему несерьезным и даже забавным. И все же он изрядно устал, как от поляков, так и от постоянных походов, и в конце 1704 г. тайно уехал в Саксонию. Он ловил каждое мгновение своей жизни. Этим «мгновением» стала его новая любовь — графиня Козель.
      Анна Констанция, баронесса фон Хойм и графиня фон Козель, происходила из старинного голштинского рода. С высокопоставленным саксонским чиновником фон Хоймом она обвенчалась в 1704 г., но скоро встретила Августа II. Она не только добилась «отставки» прежней фаворитки, княгини Любомирской, но и получила от Августа письменное обязательство вступить с ней в брак после смерти королевы. Когда Анна развелась с мужем, она получила титул графини Козель. Август засыпал фаворитку подарками, построил для нее дворец в Дрездене. Анна родила Августу трех детей и провела с ним восемь лет. Желая упрочить свое положение, она депонировала в банк Гамбурга 31 большой ящик с различными ценностями. С годами Анна все чаще проявляла интерес к политическим вопросам, чем вызывала растущее раздражение у придворных, особенно в Польше, поскольку не одобряла перехода Августа в католичество. Накануне возвращения Августа с новой фавориткой в Дрезден Анне дали понять, что ее не должно быть там к приезду короля. Она уехала в Пильниц недалеко от Дрездена и подписала обязательство не появляться в Польше и в Саксонии в тех местах, где собирался остановиться король. В 1715 г. графиня попыталась приехать в Шпандау к своему кузену Рантцау, которому передала на сохранение матримониальную расписку Августа II. Ее действия расценили как государственную измену: король опасался, что неосторожно данное обещание жениться будет использовано против него. Беглянка была задержана прусскими властями и в 1716 г. обменена на нескольких военнопленных. В последних числах того же года Август распорядился доставить бывшую возлюбленную в неприступную крепость Штольпен, где она провела в заключении 49 лет до самой своей смерти в 1765 году. Она не пыталась покинуть замок даже во время Силезских войн (1740—1748), когда саксонский гарнизон был вынужден ретироваться из Штольпена38.
      В конце октября 1705 г. под чужим именем, в сопровождении всего трех человек, Август появился в Гродно, где расположилась на зимние квартиры армия Петра I. Он привез с собой только учрежденный им орден Белого орла, который раздал многим русским генералам. Пётр поручил ему войско, а сам в декабре уехал в Москву. Август, увидев, что шведский король не стал штурмовать город, внезапно отбыл из Гродно с четырьмя русскими полками. Он обещал вернуться с саксонской армией через три недели, но вышло иначе.
      Политический раскол в Польше не позволил Карлу XII достичь там полного господства. Коронация Станислава Лещинского 24 сентября и договор с ним от 28 ноября 1705 г. не решили проблемы — надо было заставить Августа официально отречься от престола. 3 февраля 1706 г. 12-тысячная армия шведского фельдмаршала Реншельда нанесла поражение у Фрауштадта двигавшейся к Гродно 30-тысячной саксонской армии, включая 1 500 русских. В июле того же года шведские силы вторглись в Саксонию.
      Произошедшие события обеспокоили западноевропейские государства, и Карл XII дал понять их послам, что не намеревается выступать против Великого союза (Британия, Нидерланды, Империя), воевавшего против Франции. Еще не отрекшийся от своей короны Август — вот его главная цель! Фридрих I Прусский даже спешно покинул Голландию и послал к Карлу своего уполномоченного с целью уговорить его уйти из Саксонии. А Лондон, Гаага и Вена настоятельно советовали Августу отдать польскую корону, чтобы шведские войска покинули владения Империи. Эти дипломатические акции были тщетными. Министры шведского короля почти единогласно считали, что оккупация Саксонии — единственное средство заставить Августа прекратить военные действия в союзе с русскими против Швеции39.
      24 сентября 1706 г. был опубликован манифест Карла XII, расположившегося в Альтранштёдте (несколько км от Лейпцига), согласно которому война приостанавливалась на 10 недель. Параллельно Карл требовал от Августа отречения от польской короны в пользу Станислава Лещинского, выхода из всех союзов против шведов, разрыва отношений с Россией, освобождения из заключения членов «шведской партии», расположения шведской армии на зимние квартиры в Саксонии и выдачи содержавшегося с декабря 1705 г. в саксонском замке под арестом Паткуля. 13 октября договор, означавший полную капитуляцию Августа, был подписан уполномоченными курфюрста, с одной стороны, и представителями Карла, с другой.
      Целый ряд моментов, связанных с этим договором, указывают, что Август вел, как ему казалось, ловкую интригу, а сам документ был дипломатической уловкой, средством «успокоения» Карла.
      Август вернулся в Саксонию и на время обрел относительное спокойствие. Он несколько раз встречался с Карлом в Альтранштедте, а перед уходом шведов из Саксонии — и в Дрездене. Кузены были вежливы и галантны в обращении друг с другом, Карл даже написал своей сестре Хедвиге Софии: «Король Август живет в Лейпциге... Я несколько раз встретился с ним. Он веселый и интересный человек, не очень высок, но плотен и несколько полноват. У него свои волосы, совсем темные». Тем не менее, во время одного из торжественных обедов Карл намеренно столкнул обоих польских королей, заставив саксонского курфюрста подойти к «сопернику» и пожать ему руку. Станислав Лещинский не мог вынести неловкого положения и, сделав приветственный жест издали, удалился. В апреле 1707 г. Август формально поздравил его с принятием польской короны. Флемминг и графиня Козель советовали курфюрсту арестовать Карла XII, когда тот заехал в Дрезден, но Август мирно прогулялся с королем Швеции по городу и даже проводил его до дрезденского предместья Нойдорф. Позже Карл XII признавался, что совершил опрометчивый поступок, прискакав в логово противника с несколькими офицерами: «Я пережил не совсем хорошую минуту. Флемминг ни за что не хотел, чтобы я так легко уехал из Дрездена»40.
      Тем временем престиж Августа в Европе резко упала. В первую очередь, от Дрездена отрекся Берлин, начав активные переговоры со шведами. Россия, послав А. А. Матвеева в Лондон, активизировала дипломатию на Западе с целью заключить приемлемый союз со Швецией. По видимости, Карл XII шел к военному конфликту с Империей, заявив, что марша на Москву не будет. Не случайно в апреле 1707 г. в Альтранштедт прибыли имперский посол князь Вратислав и главнокомандующий силами Великого союза герцог Мальборо. Последний способствовал превращению истинных намерений Карла идти на восток в реальность, а Великобритания одной из первых признала королем Польши Станислава Лещинского41.
      В июне 1709 г., изучив сложившуюся ситуацию, Август II заключил с датским королем соглашение о защите неприкосновенности германских владений обеих сторон и о возможности антишведского выступления. А в начале июля Дания, Саксония и Пруссия подписали договор, по которому Пруссия обязалась препятствовать прохождению шведских войск через бранденбургскую территорию. 27 июня (8 июля) 1709 г. шведы потерпели сокрушительное поражение от Петра I под Полтавой. Лишь после этого события Август счел выгодным возобновить войну с Карлом, объявил недействительным Альтранштедский договор и двинул из Саксонии в Польшу 14-тысячное войско. 26 сентября 1709 г. в Торуни он встретился с Петром I. 9 октября они подписали договор, провозгласивший восстановление русско-саксонского оборонительного и наступательного союза. Станислав Лещинский отрекся от трона и бежал в Померанию вместе со шведским генералом Эрнстом фон Крассовым, а Сандомирская конфедерация отменила все постановления его правления42. Королем Польши вновь был провозглашен Август II.
      Эйфория от достигнутого длилась недолго. Присутствие саксонских войск на территории Речи Посполитой с 1713 г. вызвало волну протестов польско-литовской шляхты. Летом 1716 г. с согласия Августа Сильного Пётр I ввел в Польшу свои войска. В 1719 г. Вена, Ганновер и Дрезден подписали договор, согласно которому русские войска вынуждены были покинуть территорию Польши43.
      Во время внутренних неурядиц Август не терял надежды, что ему удастся получить Инфлянты для Веттинов. Это ошибочное убеждение охотно поддержал в нем русский царь на встрече в Ярославле в 1711 году. Пётр, в свою очередь, отнюдь не забыл его «нечаянный» Альтранштедский мир со Швецией. С 1712 по 1718 г. почти ежегодно в Россию отправлялись польские посольства с требованием Лифляндии. Август продолжал участвовать в войне, посылая саксонцев сначала в датскую, а затем и русскую армию во время борьбы за шведское Поморье. Но эти действия принесли пользу не Саксонии или Речи Посполитой, а Пруссии, которая, согласно договору с Петром, приняла в секвестр Щецин и устье Одера44.
      Обиженный Август ответил прекращением войны со шведами и заключением договора с императором Священной Римской империи Карлом VI и королем Великобритании Георгом I, который 5 января 1719 г. был преобразован в союзный трактат с антирусской направленностью. Россия пошла на уступки и вывела свои силы с территории Империи и Речи Посполитой. Тем не менее, в отношении территорий юго-восточного побережья Балтики русская политика осталась неизменной. Еще в мае 1718 г. на Аланских островах между Швецией и Россией начались мирные переговоры. Это уже не могло ни спасти Карла XII, закончившего свой жизненный путь в Норвегии у крепости Фредриксхаль в 1718 г., ни предотвратить распада Шведской империи. Пётр I не допустил дипломатов Августа II к финальным переговорам. По Ништадскому миру 1721 г. России целиком достались Карелия, Ингрия, Эстляндия и Лифляндия. Речь Посполита не получила никаких земельных приращений. Для нее были окончательно потеряны и Инфлянты, и власть над Курляндией и Земгалией45.
      С 1719 г. Август Сильный постоянно жил в Дрездене, наведываясь в Варшаву лишь на время сеймов. Король по-прежнему старался вести активную внешнюю политику и усилить свои позиции в европейском «концерте» держав. Уже в 1725 г. он задумался об отречении от короны и проведении выборов в короли своего сына в связи с браком дочери Станислава Лещинского Марии и французского короля Людовика XV, встревожившим политический небосклон Европы. Болезнь короля в 1726 г. также сделала вопрос о польском наследстве важным для континента. Дипломатия Августа была двойственной. В 1726—1727 гг. состоялись миссии в Лондон и Вену, при этом субсидии имели второстепенное значение: перспектива союза с императором или английским королем зависела от гарантии польского наследства. Саксония-Польша стремилась в великие державы и лелеяла мечты быть посредником на переговорах. Параллельно король и его министры сознавали, что Саксония слаба, боялись вступить в любую войну на стороне великих держав и потерять статус-кво в Польше.
      В июне 1730 г. Август II демонстративно сблизился с Пруссией, проведя вместе с королем Фридрихом Вильгельмом I парад войск под Мюльбергом. Будучи формально союзником России, Август заключал против нее тайные союзы. Он приблизил к себе шляхтича Вацлава Будько, который фактически являлся главой тайной службы при короле. После смерти Петра Великого в 1725 г. у короля вновь вспыхнули надежды получить Курляндию. Пользуясь ростом антироссийских настроений среди местного дворянства, он летом 1726 г. навязал ей в герцоги своего незаконнорожденного сына графа Морица Саксонского и пытался устроить его брак с царевной Елизаветой Петровной. Против этого выступили и знать Речи Посполитой, и Россия. На сейме в Гродно осенью 1726 г. польские магнаты оспорили легальность избрания и потребовали от Морица вернуть диплом элекции, а от короля — предпринять шаги для инкорпорации Курляндии. В марте 1727 г. началась подготовка преобразования Курляндии из вассального герцогства в провинцию Речи Посполитой, а в августе в Митаву прибыла польская комиссия с эскортом в 600 солдат.
      Реакция России тоже не заставила себя ждать. В июле 1727 г. герцогство посетил Александр Меньшиков, чтобы заставить местное дворянство избрать герцогом князя Петра фон Гольштейн-Бека. Получив отпор, он по возвращении в Санкт-Петербург убедил Екатерину I предпринять вооруженную интервенцию. Из-за смерти императрицы войска двинулись в Курляндию только в августе 1727 года. С 5 тыс. солдат генерал Петр Ласси не встретил никаких проблем с изгнанием Морица Саксонского, которого охраняли всего 200 чел., — сначала из Митавы, а потом и из Курляндии. Затем Ласси принудил польско-литовских комиссаров отослать своих солдат и опротестовал изменение статуса герцогства. Это означало сохранение status quo в Курляндии, что было успехом России, закрепленным декларацией, по которой Петербург и Вена не соглашались на инкорпорацию Курляндии Речью Посполитой. При Анне Иоанновне и так называемой «германской фракции» при русском дворе международные позиции польского короля заметно ослабли, и были созданы благоприятные условия для политики союза «Трех Черных Орлов» в лице России, монархии Габсбургов и Пруссии, устроившего три раздела Польши46.
      В пылу интриг большой политики, в огне войны король Август никогда не забывал о том, что жизнь неумолимо течет, и ею надо наслаждаться сегодня и сейчас. Уже в июне 1695 г. его пребывание в Вене, откуда он собирался отправиться на войну с турками, было так описано разочарованным Дж. Степни в послании своему венскому коллеге Лексингтону: «Я очень хотел бы, чтобы он прекратил праздную жизнь и вернулся к делам, если он хочет быть принятым подобающим образом у императора. Но я начинаю думать, что он возьмет с собой в лагерь биллиардный стол и бальный зал»47. Даже войну Август был не прочь превратить в военный праздник. Кроме того, важно подчеркнуть, что его разнообразные развлечения и удовольствия играли как компенсаторную функцию на фоне сложностей реальной жизни, так и были одним из вариантов репрезентации монархов его эпохи, подражавших Королю-Солнце.
      В отличие от распространенного мнения, что главным развлечением для него являлась «наука страсти нежной», стоит отметить, что для Августа II все удовольствия были практически равноценны. Одним из них была игра министрами и придворными на «шахматной доске» своего окружения. С 1688 по 1746 гг. саксонский двор вырос в 7 раз. Тот, кто хотел понравиться королю и показаться полезным, довольно легко добивался своей цели. Август предпочитал не вмешиваться в ссоры своих придворных. Король мог воздержаться при принятии важного решения и вернуться к нему с противоположным мнением. Ревниво относившийся к своему авторитету и к своей популярности, правду от собеседника он желал слышать только с глазу на глаз и без малейшей фамильярности. Август нелегко забывал обиды, но прощал их. Он пристально, подобно Людовику XIV, следил за своими придворными, от него ничего не ускользало даже во время застолий. Он развлекался и вел придворную интригу одновременно, настраивая друг против друга министров и слуг так, что каждый считал, что он его любимец. При этом те, кто обращался к нему с подчеркнутым почтением к его титулу, ни в чем не знали отказа48.
      Бесчисленные увлечения женщинами являлись неотъемлемой чертой натуры Августа, хотя бытует точка зрения, что антураж любовных побед был ему нужен, чтобы поддерживать реноме первого мужчины в своем королевстве, а на самом деле король не слишком нуждался в любви. Он, мол, больше играл, чем переживал, разыгрывая сцены ревности, изображая рыцаря и бросая к ногам женщин огромные деньги, но не любя их на самом деле. Вряд ли дело обстояло именно так. Да, Август, прежде всего, любил самого себя, но без женщин он тоже существовать не мог.
      Его донжуанский список включал высокородных аристократок, дам с сомнительной репутацией, куртизанок и даже пленниц. Сам король делил женщин на три категории — «девушки», «шляхтяночки» и метрессы. Первыми были женщины из народа, актрисы и танцовщицы, ненадолго привлекшие его внимание. Вторыми — красивые панночки преимущественно из провинции, бывшие при дворе проез­дом и нередко не знавшие, как себя вести. Высшей категорией королевских наложниц были метрессы, чары и ум которых задерживали около них Августа на долгие годы. Наиболее известными фаворитками короля были Аврора Кенигсмарк (1694—1696), Ульрика фон Тешен (1700—1705), Анна Козель (1705—1713) и Мария Магдалена фон Денхоф (1713—1719). Среди его возлюбленных числились турчанка Фатима, обладавшая не только восточной красотой, но и интеллектом, и известная французская танцовщица Анжелика Дюпарк. Официально Август признал 11 внебрачных детей, наиболее известными из которых являлись Мориц Саксонский от Авроры Кенигсмарк, впоследствии блестящий французский полководец, саксонский фельдмаршал Иоганн Георг де Сакс от княгини Любомирской и политическая авантюристка Анна Каролина Ожельская от француженки Генриетты Ренар-Дюваль. От Морица Саксонского ведет происхождение знаменитая писательница Жорж Санд. Придворному живописцу Луи де Сильвестру король настоятельно рекомендовал изображать на картинах его метресс как королев, а незаконных детей — как законных49.
      Августу Сильному не удалось подчинить себе поляков силою оружия, но зато он привлек их к себе блеском и пышностью своего двора, вся тяжесть содержания которого ложилась на Саксонию. Обладая немалыми наследственными богатствами, король мог удовлетворять свою страсть к пышности, забавам и празднествам. Блестящие турниры и многолюдные карусели привлекали постоянно толпу гостей и в Варшаву, и в Дрезден.
      Во время правления Августа в Польше-Саксонии сложно было найти абсолютно трезвого человека. Выражение «In vino Veritas» (истина в вине) стало аксиомой жизни. На фундаменте пьянства решались важнейшие проблемы — общественные и личные, между светскими и духовными лицами. Пьянство с королем было удобным поводом для просьбы о повышении в должности. Август нередко пил без меры, предпочитая венгерское вино, но не гнушаясь и водки. Он любил устраивать банкеты и пьяные оргии со своими министрами и шляхтой, на которых подчас самых заядлых пьяниц, победивших в этом «рыцарском» состязании, мог одарить орденом Белого Орла50.
      Еще одна страсть Августа Сильного — архитектура Барокко — позволила ему стать знаковой фигурой в немецкой истории. Его личность символизирует саксонский «золотой век», блеск дрезденского двора и расцвет самого Дрездена, пополнившегося множеством изумительных строений и ставшего при нем одной из культурных столиц Европы. Не случайно Дрезден называли «Флоренцией на Эльбе». За короткое время город превратился в центр искусства эпохи позднего Барокко: все здания, построенные во время правления Августа здесь и в Варшаве, были выполнены в барочном стиле. Был заново отстроен Старый Дрезден на правом берегу, уничтоженный пожаром 1685 года. Сам король нередко принимал участие в создании проектов.
      Так, он собственноручно разработал проект дворцового комплекса Цвингер и поручил его воплощение в жизнь придворному архитектору Пеппельману. Строительство Цвингера, на которое были потрачены значительные средства, началось в 1709 году. Первоначально комплекс планировался как оранжерея, но в процессе работ проект менялся. Цвингер строился между двумя крепостными валами Дрездена, сходившимися под углом. Отсюда и название дворца, означавшее площадь между валами. Подражая Королю-Солнце, Август хотел, чтобы во время торжественных приемов в оранжерее между экзотических деревьев прогуливались придворные. Сначала появились две Закругленные галереи, соединявшие Физико-математический павильон с юга и Французский павильон с севера. В 1712 г. с южной стороны комплекса были построены Прямые галереи и Коронные ворота, увенчанные польской короной. Август Сильный неоднократно посылал Пеппельмана в Рим, Вену и Париж для знакомства с новинками архитектуры. К свадьбе его сына в 1719 г. спешно, с использованием дерева, возвели западную часть дворца с Немецким павильоном и Музеем фарфора. Почетными гостями на свадьбе наследника с дочерью императора Иосифа I Марией Жозефой Австрийской были монархи семи государств, немецкие и итальянские правители, многочисленные аристократы. Свадебное торжество продолжалось несколько дней и стоило казне 4 млн талеров. Цвингер поражал современников своим великолепием, но из-за недостатка средств его строительство было заморожено до 1722 г., когда западные галереи перестроили из камня, и между ними появился Колокольный павильон. Архитектурный ансамбль дополняли многочисленные статуи, в том числе и самого Августа Сильного. Во дворе Цвингера расположили четыре бассейна с фонтанами, а через Французский павильон можно было пройти к красивейшей скульптурной группе — Купальня нимф с фонтаном. К 1730 г. из Цвингера убрали деревья и торжеств больше не проводили — вместо этого уже тяжелобольной король создал в нем естественнонаучные и художественные музеи. Картинная Галерея и сегодня славится огромным количеством работ великих мастеров.
      При Августе II Дрезден стал первым немецким городом, в котором появились общедоступные музеи. Тогда по количеству музеев и сокровищниц в германских землях этот город превосходили только Вена и Мюнхен. В 1724 г. на основе придворной кунсткамеры, основанной еще в 1560 г., был создан музей-сокровищница «Зеленые своды» с самой богатой коллекцией китайского фарфора и редчайших драгоценностей в Европе. В 1705 г. по распоряжению курфюрста-короля была основана Дрезденская художественная школа, затем превратившаяся в Академию художеств. Со всей Европы в Саксонию, где были созданы благодатные условия для творчества и работы, ехали художники, музыканты, певцы, архитекторы и мастера — ювелиры, стеклодувы, портные, ткачи, оружейники. На службе Августа состояли известные творцы: ювелир Иоганн Мельхиор Динглингер и два его младших брата — эмальер Георг Фридрих и золотых дел мастер Георг Кристоф Динлгингеры; ювелиры Готфрид Деринг и Иоганн Генрих Келер, резчики по слоновой кости и скульпторы Маттхаус Даниэль Пеппельман и Бальтазар Пермозер. В Дрездене работал органный мастер, изобретатель фортепиано Готфрид Зильберман, Саксо­нию посещали композитор Иоганн Себастьян Бах и философ Готфрид Вильгельм Лейбниц51.
      Разорительная Северная война, страсти, увлечения и творческие идеи Августа II требовали огромных средств, и казна нуждалась в постоянном пополнении. Как и многие современники, Веттин верил в теорию алхимиков получать золото из разных реагентов, и не скупился на содержание сонма авантюристов, пытавшихся реализовать эту призрачную мечту. Клад нашелся не там, где его искали: одному из алхимиков — Иоганну Фридриху Бёттгеру — посчастливилось изготовить фарфор52.
      С 1719 г. окружение короля стало замечать ухудшение его здоровья: Август стал чаще засыпать днем, с трудом поднимался с постели, нередко отказывался от алкоголя. Все эти признаки указывали на развитие диабета, распознать и лечить который доктора тогда не умели. В 1726 г. левая нога короля воспалилась, развилась гангрена, один из пальцев превратился в незаживающую рану. Благодаря сильному организму и усилиям докторов значительная часть нагноения исчезла, но палец пришлось ампутировать. В последующие годы Веттин хромал при ходьбе, и поэтому предпочитал двигаться медленно и плавно, в сопровождении гофмейстеров. У себя в Дрездене для передвижения по комнатам дворца он использовал специально изготовленное для него инвалидное кресло на колесах. О танцах пришлось забыть, а во время конной езды ногу покрывали жестким чехлом, защищавшим пальцы. Фатальным для Августа оказался 1733 г., когда он решил поехать из Дрездена на сейм в Варшаве. По дороге король встретился с прусским министром Грумбковым. Поприветствовав его и усаживаясь в свою карету, Август задел больной ногой дверную раму. Рана открылась, кровь долго не могли остановить. В столицу Август прибыл вечером 16 января. Он был так болен, что, согласно реляции, «его вынесли из кареты и занесли в постель», где он пролежал ближайшие дни. К 31 января гангрена распространилась на всю ногу. По свидетельствам очевидцев, король был не в состоянии принять причастие — встав на колени, он тут же опрокинулся набок. В ночь с 1 на 2 февраля Август Сильный потерял сознание, затем пришел в себя лишь на полчаса и около 5 час. утра скончался в Королевском дворце в Варшаве. Последними его словами считаются: «Вся моя жизнь была непрерывным грехом»53.
      Король Август оставил сыну превосходный культурный центр Европы, гору долгов и проблемы с престолонаследием в Речи Посполитой. Он увеличил армию до 30 тыс. чел., но не смог обеспечить Саксонии-Польше статуса Великой державы.
      Август II был похоронен в Вавельском соборе, внутренности короля хранятся в костеле Капуцинов в Варшаве, а его сердце погребено в Кафедральном соборе в Дрездене. Говорят, если мимо проходит красивая женщина, оно начинает биться...
      Без сомнения, Август Сильный был неординарным человеком — отпечаток его личности хранит Дрезден, столица его Саксонии. В отличие от своего «короля-двойника» Станислава Лещинского, известного просветителя, он являлся типичным человеком эпохи Барокко. Это созидательная сторона его натуры. Но политика короля — двойственная, хитрая и одновременно поспешная, необдуманная — несла в себе разрушительное зерно. Мечта о наследственной монархии, которую лелеял Веттин в духе своего времени, оказалась призрачной иллюзией: ни польской шляхте, ни России, ни Пруссии, ни монархии Габсбургов не была выгодна монополизация власти в Речи Посполитой. Смерть Августа II положила начало обратному отсчету в истории некогда могущественной Унии Королевства Польского и Великого княжества Литовского.
      И по сей день символом Дрездена является Золотой всадник, изображающий Августа Сильного, скачущего в направлении Польши. На золотом коне, в золотых римских доспехах и сандалиях он встречает гостей при входе в исторический центр города. Изготовление памятника началось еще при жизни курфюрста-короля в 1732 году. Он был вылит из меди Людвигом Видеманом по эскизам французского скульптора Жозефа Винаше. В 1735 г. его покрыли амальгамным золотом, а спустя год памятник был торжественно открыт. Во время второй мировой войны Золотого всадника демонтировали и спрятали, а в 1956 г. в связи с 750-летием Дрездена после реставрации и покрытия новым слоем золота установили на прежнем месте.
      Примечания
      1. SHARP Т. Pleasure and ambition: the life, loves and wars of Augustus the Strong. London, New York. 2001, p. XI.
      2. КАРНОВИЧ Е.П. Очерки и рассказы из старинного быта Польши. СПб. 1873; КРАШЕВСКИЙ Ю.И. Брюль. М. 1980; ЕГО ЖЕ. Фаворитки короля Августа II (перевод «Графини Козель»). М. 1876; ЕГО ЖЕ. Интриги министров короля Августа II. М. 1876; Кабинет драгоценностей Августа Сильного. Из собрания Зеленых Сво­дов, Дрезден. М. 2006; HOFFMANN G. Constantia von Cosel und August der Starke. Die Geschichte einer Mätresse. Lübbe. 1988; DELAU R. August der Starke und seine Maetressen. Dresden. 2005; KIENZLER I. Mocarz Bellove. Alkowy August II Mocny i kobiety. Warszawa. 2012.
      3. Вильгельмина Байрейтская. Мемуары маркграфини Байретской. — Голос минувшего. 1913, № 7, с. 163—194; КЛЕЙНЕР С. Заглохшая княжеская резиденция XVIII века. (Маркграфиня Вильгельмина и ея Байрейт) — Там же. 1913, № 6, с. 77.
      4. POELLNITZ K.L. von. Mémoires de Charles-Louis Baron de Poellnitz, contenant les observations qu’il a fait dans ses voyages et caractère des personnes qui composent les principales cours de l’Europe. Liege. 1734, vol 1, p. 154; ПЕЛЬНИЦ К.Л. фон (1692—1775). Похождение барона де Польниц: С примечаниями историческими и географическими, описанное им самим. М. 1767; сокращенный перевод книги см.: Lettres et mémoires du baron de Pollnitz... T. 1—3. Amsterdam. 1737.
      5. Lettres de Madame Duchesse d’Orléans née Princesse Palatine. Paris. 1718, p. 218, 282—284.
      6. VOLTAIRE. Leben und Thaten Friedrich Augusti II Des Grossen, Königs von Pohlen — Und Churfürstens zu Sachsen. Frankfurt-Leipzig. 1733, S. 10—16.
      7. PILTZ G. August der Starke. Träume und Taten eines deutschen Fürsten. Berlin. 1994.
      8. CZOK К. Der saeksische kurfuerst Friedrich August II. Die Herrscher in der Doppelpflicht und ihre beiden Throne. Mainz. 1997, S. 197; EJUSD. August der Starke und seine Zeit. Kurfürst von Sachsen und König von Polen. München. 2006.
      9. STASZEWSKI J. August II Mocny. Wroclaw. 1998.
      10. BURDOWICZ-NOWICKI J. Piotr I, August IL I Rzechpospolita 1697-1706. Krakow. 2013; KOSIŃSKA U. August II w poszukiwaniu sojusznika miedzy allianzem Wiedeńskim I Hanoverskim (1725—1730. Warszawa. 2012.
      11. SHARP T. Op. cit., p. XIV.
      12. BLANNING T.C.W. Personal Union and cultural contact: the role of courts in the unions Hanover/England and Saxony/Poland. Perspectivia net. Quellen und Stidien. Bd. 18. 2005, p. 468.
      13. ТАРЛЕ E.B. Северная война и шведское нашествие на Россию. Соч. T. X. М. 1959; МОЛЧАНОВ Н.Н. Дипломатия Петра Великого. М. 1991. ГРИГОРЬЕВ Б. Карл XII. М. 2006.
      14. SHARP Т. Ор. cit., р. 4.
      15. KIENZLER I. Op. cit., S. 14-17.
      16. VOLTAIRE. Op. cit., S. 10; BLANNING T.C.W. Op. cit., p. 468.
      17. VOLTAIRE. Op. cit., S. 15; KIENZLER I. Op. cit., S. 124-125.
      18. CZOK K. Op. cit., S. 189.
      19. SHARP T. Op. cit., p. 79.
      20. LA BRIYERE. Caractères de la Cour. Firmin-Didot. 1890, p. 178; BELY L. Les relations internationales en Europe — XVIIe—XVIIIe siècles. Paris. 1992, p. 80—81; DUCHHARDT H. Krieg und Frieden im Zeitalter Ludwigs XIV. Düsseldorf. 1987, S. 101; HABERMAS J. Strukturwandel der Öffentlichkeit. Neuwied am Rhein. 1962; BLANNING T. The Culture of Power and the Power of Culture. Old Regime Europe 1660-1789. Oxford. 2002, p. 5, 76-77.
      21. SHARP T. Op. cit., p. 81; CZOK К. Op. cit., S. 190.
      22 ROSTWOROWSKI E. Historia powszechna. Wiek XVIII. Warszawa. 1977, S. 24-25.
      23. Actes et Mémoires des Négotiations de la Paix de Ryswick. T.. L-Graz. 1974, p. 26—27; t. IV, p. 5-94, 119-124.
      24. BLANNING T.C.W. Op. cit., p. 467; KIENZLER I. Op. cit., S. 48-49; BURDOWICZ- NOWICKI J. Op. cit., S. 97.
      25. CZOK K. Op. cit., S. 165.
      26. Ibid., S. 194-195.
      27. SUCHODOLSKI SL., OSTAPOWICZ D. Olabanie mitów I stereotipow: od Jana III Sobieskego do Tadeusza Kościuszki. Warszawa. 2008, S. 65—66.
      28. МОЛЧАНОВ H.H. Ук. соч., с. 186; ГРИГОРЬЕВ Б. Ук. соч., с. 130.
      29. BURDOVICZ-NOWICKI J. Op. cit., S. ИЗ, 192-193.
      30. Ibid., S. 172-173.
      31. PATKUL J.R. von. Berichte an das zaarische Cabinet in Moscau. T. 2. Berlin. 1795, S. 263-264.
      32. BURDOVICZ-NOWICKI J. Op. cit., S. 192-195.
      33. МОЛЧАНОВ H.H. Ук. соч., с. 187; ГРИГОРЬЕВ Б. Ук. соч., с. 131.
      34. См.: Ein politische Testament König Augusts des Starken. Historische Zeitschrift, Vol. 87, Issue JG, p. 1-21; CZOK К. Op. cit., S. 197.
      35. Die eigenhändigen Briefe König Karls XII. Berlin. 1894, S. 22.
      36. Volumina Legum. Prawa, konstytucje i przywileje Królestwa Polskiego, Wielkiego Księstwa Litewskiego i wszystkich prowincji należących na walnych sejmach uchwalonych. Wyd. J. Ohryzko. T. VI. St. Petersburg. 1859, S/82-84; BURDOWICZ-NOWICKIJ. Op. cit., S. 312-338, 385-390,435-489.
      37. ГРИГОРЬЕВ Б. Ук. соч., с. 177, 183-184.
      38. HOFFMANN G. Constantia von Cosel und August der Starke. Die Geschichte einer Mätresse. Bergisch Gladbach. 2007.
      39. ВОЗГРИН B.E. Россия и европейские страны в годы Северной войны. История дипломатических отношений в 1697—1710 гг. Л. 1986, с. 159—160.
      40. ТАРЛЕ Е.В. Ук. соч., с. 452; ГРИГОРЬЕВ Б. Ук. соч., с. 217.
      41. Die eigenhändigen Briefe König Karls XII, S. 29; Посланец Петра Великого А.А. Матвеев в Париже. — Исторический архив. 1996, Nq 1; ВОЗГРИН В.Е. Ук. соч., с. 162.
      42. KAMINSKI A. Konfederacja sandomierska wobec Rosji w okresie poaltransztadzkim 1706-1709. Wroclaw. 1969, S. 142.
      43. SUCHODOLSKI SI., OSTAPOWICZ D. Op. cit., S. 66; ZERNACK K. Preussen- Deutschland-Polen Aufzatze zur Geschichte der deutch-polnicshen Beziehungen. Berlin. 1991, S. 266.
      44. GIEROWSKI J. Traktat przyjaźni Polski z Francja w 1714 r. Studium z dziejów dyplomacji. Warszawa. 1965, S. 101—106; Preussens Staatsvertrage aus der Regierungszeit König Friedrich Wilhelms I. Leipzig. 1913, S. 33—38.
      45. STASZEWSKI J. Op. cit., S. 206-207; KOSIŃSKA U. Sejm 1719-1720 a sprawa ratyfikacji traktatu wiedeńskiego. Warszawa. 2003, S. 24—58.
      46. ЩЕБАЛЬСКИЙ П.К. Князь Меншиков и граф Мориц Саксонский в Курландии в 1726-1727. М. 1860, с. 63-65; KOSIŃSKA U. Op. cit., S. 541-542.
      47. SHARP T. Op. cit., p. 80.
      48. BLANNING T.C.W. Op. cit., p. 469.
      49. Ibid., p. 471; KIENZLER I. Op. cit., S. 8-9, 166.
      50. BYSTON J.S. Dzieje obyczajów w dawnej Polsce. Wiek XVI—XVIII. T. 2. Warszawa. 1976, S. 184; STASZEWSKI J. Op. cit., S. 213; KUCHOWICZ Z. Obyczaje i postacie Polski szlacheckiej XVI—XVIII wieku. Warszawa. 1993, S. 87.
      51. STASZEWSKI J. Op. cit., S. 180—188; HOYER S. Buergerkultur einer Residenzstadt — Dresden im 18. Jahrhundert. Staadlische Kultur in der Barockzeit. Linz-Donau. 1982, S. 105-117.
      52. HOFFMANN К. Johann Friedrich Böttger. Vom Alchimistengold zum weissen Porzellan. Berlin. 1985; СЛАВИН А. Хрупкая драгоценность. — The New Times. 2010, N9 20.
      53. DROSDOWSKI M. Historia Warszawy. Warszawa. 1972, S. 76.
    • Павленко Н. И. Первый фельдмаршал в России
      Автор: Saygo
      Павленко Н. И. Первый фельдмаршал в России // Вопросы истории. - 1984. - № 1. - С. 91-114.
      Среди сподвижников Петра I Борис Петрович Шереметев занимает особое место. Его с полным основанием можно противопоставить той плеяде деятелей петровского времени, которые до встречи с царем пребывали в безвестности. К их числу принадлежит, например, Меншиков, который не мог похвастаться предками. Прошлое же Шереметева в этом плане было блистательным. Но способности его были скромнее и проявлялись они преимущественно в одной сфере - военной. Как военачальник он отличался крайней осторожностью. Он - сама рассудительность, остерегавшаяся неожиданных поворотов. Риск ему был противопоказан, наперекор выверенному расчету он не шел. Шансы свои и противника он досконально взвешивал и чувствовал себя уверенно, когда располагал превосходством в силе. Он не из тех полководцев, кто под воздействием эмоций мог бросить судьбу вверенного ему войска на чашу случайностей.
      Но вместе с тем у Шереметева и Меншикова было много общего. На первый план надобно поставить их социальную общность - оба принадлежали к верхам феодального общества России и преданно служили их интересам. Оба были тщеславны, их роднила страсть к стяжательству. Но удовлетворяли свои слабости они разными средствами и руководствовались неодинаковыми побудительными мотивами. Так, Меншиков умножал свои богатства тем, что запускал руку в казенный сундук. Не брезговал он и скользкими финансовыми операциями. Борис Петрович бескорыстием тоже не отличался, но в воровстве его никто не уличил. Шереметев умел попрошайничать, он не упускал случая напомнить царю о своей нищете, но его богатства складывались из царских пожалований; вотчин он, кажется, не покупал.
      Свою родословную Шереметевы ведут с XIV столетия. Первого из зарегистрированных источниками представителей рода называли Кобылой. Фамилия Шереметевых возникла от прозвища Шеремет, которое носил один из предков в конце XV века. Потомки Шеремета уже в XVI в. упоминаются в качестве военачальников. С этого же времени род Шереметевых стал поставлять бояр. Борис Петрович родился 25 апреля 1652 года. Его карьера поначалу ничем существенно не отличалась от карьеры родовитых отпрысков: в 13 лет он был пожалован в комнатные стольники. Этот придворный чин, обеспечивавший близость к царю, открывал широкие перспективы для повышения в чинах и должностях. У Шереметева, однако, стольничество затянулось на долгие годы. Только в 1682 г., т. е. в возрасте 30 лет, он был пожалован в бояре.
      В последующее время он подвизался на военном и дипломатическом поприщах. В 1686 г. в Москву прибыло посольство Речи Посполитой для переговоров. В числе четырех членов русского посольства находился и Борис Петрович. В награду за успешное заключение Вечного мира Шереметев был пожалован позолоченной чашей из серебра, атласным кафтаном и 4 тыс. рублей. Летом того же года карьера Шереметева на дипломатическом поприще поднялась еще на одну ступень: он возглавил посольство, отправленное в Варшаву для ратификации Вечного мира. Там он выказал галантность - испросил аудиенции у королевы, чем польстил ее самолюбию и тем самым заручился поддержкой своим начинаниям. Из Польши Шереметев направился в Вену, где он должен был заключить договор о совместной борьбе с Османской империей. Однако император Леопольд решил не обременять себя союзническими обязательствами, и переговоры не привели к желаемым результатам. Во время встреч с австрийскими дипломатами энергия сторон тратилась на изнурительные споры о церемонии приема русского посольства, титуле царя и т. п. Однако Шереметев был первым русским представителем, вручившим грамоту непосредственно императору. До этого такие грамоты принимали министры. В Москве результаты посольства Шереметева были оценены положительно, и боярин получил в награду крупную вотчину в Коломенском уезде.
      В 1688 г. Шереметев - на военном поприще, продолжив семейные традиции. В Белгороде и Севске ему было поручено командование войсками, которые должны были преградить путь набегам из Крыма. Пребывание вдали от Москвы избавило Шереметева от необходимости участвовать в событиях 1689 года. Если бы он жил в столице, то перед ним непременно бы встал вопрос, к кому примкнуть - к Петру или к Софье. Сословная принадлежность Бориса Петровича должна была склонить его симпатии к Софье. Вместе с тем Шереметев, находясь в неладах с фаворитом царевны В. В. Голицыным, оказался на вторых ролях и как бы в почетной ссылке. В этих условиях победа царевны не сулила боярину никаких выгод.
      В борьбе за власть победил Петр. Но и это обстоятельство не внесло изменений в положение Шереметева - он долгие годы не был призван ко двору. В первом Азовском походе (1695 г.) он участвовал на отдаленном от Азова театре военных действий: царь поручил ему командование войсками, которые должны были отвлекать внимание султанской Турции от главного направления русского наступления. Этот факт свидетельствует о том, что Борис Петрович не пользовался расположением царя. Его надлежало завоевывать делом, и Шереметев не жалел сил, чтобы добиться успеха: он без особого труда разорил турецкие крепости по Днепру. В следующем году Азов пал. Османы попытались восполнить потерю Азова захватом ранее отнятых на Днепре крепостей, а также вновь построенной крепости Таван, но Шереметев пресек эти попытки. Овладение крепостью в устье Дона не обеспечивало Россию морскими путями сообщения со странами Западной Европы. За право плавания русских кораблей по Черному и Средиземному морям предстояла напряженная борьба с Османской империей, контролировавшей Керченский пролив, Босфор и Дарданеллы. В поисках союзников для совместной борьбы с южным соседом в марте 1697 г. на запад отправилось т. н. Великое посольство, в составе которого находился и Петр I.
      Три месяца спустя двинулся за пределы страны и Шереметев. Какие же обязанности возлагались на Бориса Петровича, почему выбор пал именно на него? Эти вопросы задавали и современники и историки, но источники не позволяют дать на них подкрепленный документами ответ. Один из современников, секретарь австрийского посольства И. Г. Корб, рассуждал так: "Нет ничего обыкновеннее, как высылать под личиной почета из столицы тех лиц, могущество которых или всеобщее к ним расположение внушают опасение"1. Поручение, выполнение которого было связано с выездом за границу, Корб объяснял стремлением Петра обезопасить на время своего отсутствия трон от возможных покушений на него Б. П. Шереметева. Вряд ли, однако, догадка Корба имела под собою прочные основания. Переворот в пользу новой династии при живом царе, временно покинувшем пределы страны, исключался. Столь же сомнительным является предположение, что Борис Петрович мог действовать в интересах Софьи. Конфликт между ее фаворитом и Шереметевым был настолько глубоким, что позволил их современнику Невилю назвать боярина "смертельным врагом Голицына"2.


      Бой при Эрестфере

      Бой при Гуммельсгофе

      Бой под Мур-мызой

      План шведского наступления при Головчине

      Анна Петровна Шереметева
      Наличные источники придают путешествию Шереметева туманность и даже некую загадочность. Указ Борису Петровичу определял цель его поездки так: "Ради видения окрестных стран и государств и в них мореходных противу неприятелей креста святого военных поведений, которые обретаются во Италии даже до Рима и до Мальтийского острова, где пребывают славные в воинстве кавалеры". Во время аудиенции у польского короля Августа II Шереметев заявил, что его позвала в путь благодарность к апостолам Петру и Павлу, которые патронировали его победам над неприятелем. В знак признательности он поклялся отправиться в Рим, чтобы поклониться мощам апостолов3. В Вене Борис Петрович заявил, что его путь лежит в лоно мальтийских кавалеров, "дабы видев их храброе и отважное усердие, большую себе восприяти к воинской способности охоту"4.
      Таким образом, если верить документам, поездка в дальние страны была продиктована отчасти религиозными мотивами, отчасти познавательными целями. Инициатива путешествия, согласно версии путевых записок, исходила от самого Шереметева и обошлась ему, по его признанию, в 20 500 рублей. Все эти рассуждения вызывают глубокие сомнения. Последние подкрепляет и колоссальная по тому времени сумма издержек на вояж: таких денег на развлечения и удовлетворение любознательности тогда не тратили.
      Присмотревшись к фактам внимательнее, обнаружим, что при выборе маршрута путешествия Шереметева и кандидата в путешественники Петр I руководствовался деловыми соображениями. Забегая вперед, отметим, что Шереметев посетил Польшу и Австрию, а также Венецию. Совершенно очевидно, что его маршрут предварял маршрут царя и являлся частью общего плана русской дипломатии по сколачиванию антиосманского союза европейских держав. Петр I тоже имел встречи с польским королем и австрийским императором. Намеревался он посетить и Венецию, но тревожные сведения о стрелецком бунте вынудили его прервать поездку и вернуться в Россию.
      Для выполнения дипломатической миссии в этих странах у царя не было более подходящей кандидатуры, нежели Шереметев, в особенности если вспомнить, что цвет русской дипломатии был включен в Великое посольство. Преимущество Шереметева состояло в том, что за его плечами был опыт общения с правительствами некоторых стран, куда он держал путь. Кроме того, Шереметев был военачальником, причем успешно руководил военными действиями против неприятеля, являвшегося противником и для дворов, которые он намеревался посетить: Варшавы, Вены к Венеции. При выборе кандидата Петр I, видимо, учитывал еще одно качество Бориса Петровича - он был не чужд восприятию западной культуры, во всяком случае, ее внешних проявлений5. Голубоглазый великан с важной осанкой, во всех манерах и поведении которого видна была порода, в тонкости знал придворное обхождение. Владел Шереметев и польским языком и даже сам переводил царские указы на польский. Без всякого принуждения он обрядился в европейский костюм и щеголял в нем на банкете в Вене.
      22 июня 1697 г. Шереметев оставил Москву, 2 мая 1698 г. он достиг конечного пункта путешествия - острова Мальты, а возвратился в столицу 10 февраля 1699 года. Корб прибытие Бориса Петровича в Москву отметил так: "Князь Шереметев, выставляющий себя мальтийским рыцарем, явился с изображением креста на груди; нося немецкую одежду, он очень удачно подражал и немецким обычаям, в силу чего был в особой милости и почете у царя"6. Путевые впечатления, аудиенции у коронованных особ нашли отражение в "Записках". На страницы дневника попало все то, что изумляло русского человека, впервые оказавшегося за пределами родной страны: ландшафт, архитектура городов, обычаи населения. При описании аудиенций автор "Записок" (им, возможно, был находившийся в свите боярина будущий прибыльщик Алексей Курбатов) преимущественно обращал взор на церемонии встреч и проводов и на меру внимания, оказываемого Шереметеву во время приемов. В "Записках" сообщалось, что Август II проводил боярина "до самых дверей", но нет ни слова о содержании разговоров короля с Шереметевым, кроме интригующей фразы: король "говорил с боярином много тайно". О чем?
      За более чем полуторагодовое отсутствие Шереметева в России произошло два важных события: в Великих Луках взбунтовались стрельцы четырех полков и двинулись к Москве, чтобы посадить на трон Софью. В июне 1698 г. стрельцы были разгромлены. Начался жесточайший розыск с участием возвратившегося из-за границы Петра, а затем последовала кровавая расправа над участниками бунта. Шереметев оказался непричастным ни к розыску, ни к стрелецким казням. Другое событие носило внешнеполитический характер. Попытка Великого посольства привлечь морские державы, прежде всего Голландию и Англию, к совместной борьбе против Османской империи закончилась неудачей: оба эти государства сами лихорадочно готовились к войне против Франции.
      Зато царю сопутствовал успех в сколачивании антишведского союза, в который, помимо России, вошли Дания и Саксония. Такая расстановка сил означала крутое изменение во внешней политике России - вместо борьбы за выход к Черному и Средиземному морям предстояла война со Швецией за побережье Балтийского моря, за возвращение земель, отторгнутых Швецией еще в начале XVII века. Переговоры об организации антишведской коалиции завершились оформлением Северного союза в Москве летом 1699 года. По условиям договора, первыми должны были начать военные действия против Швеции Дания и Саксония. Что касается России, то ее выступление связывалось с заключением мирного договора с Османской империей. По расчетам русской дипломатии, этот договор должен был обеспечить безопасность южных границ России и освободить ее от необходимости вести войну на два фронта.
      Начало Северной войны не предвещало для союзников никаких катастрофических последствий. Как только османы согласились уступить России Азов и из Стамбула были получены вести о заключении мира, русская армия двинулась к шведским рубежам добывать Нарву (древнерусский Ругодев). Преодолевая бездорожье, первые конные и пешие полки, сопровождаемые огромным обозом, достигли Нарвы 23 сентября 1700 года. К середине октября было завершено сосредоточение армии под стенами крепости. Гарнизон Нарвы был невелик: 1300 человек пехоты и 200 - конницы. Хотя он был обеспечен годовым запасом продовольствия, а толстые стены надежно укрывали защитников, в русском лагере считали, что крепость не способна долго сопротивляться. На поверку, однако, оказалось, что начавшаяся бомбардировка не наносила сколько-нибудь значительного урона осажденному гарнизону. К тому же в русских войсках недоставало осадной артиллерии, ядер и бомб, армия испытывала нехватку продовольствия и фуража. Ниже всякой критики находилась и боевая выучка войск: сильную крепость осаждали необстрелянные полки.
      Пока русская армия двигалась к Нарве, шведский король Карл XII, в свои 18 лет проявивший незаурядные полководческие дарования, успел вывести из строя союзника России Данию: он внезапно высадил десант под Копенгагеном и вынудил датского короля капитулировать. Эта новость стала известна Петру еще в дни продвижения русских войск к Нарве. А во время осадных работ в русском лагере была получена весть хуже прежней: шведский король, не задерживаясь под Копенгагеном, посадил свое войско на корабли, пересек Балтийское море и высадился в Ревеле и Пернове. Он спешил к Нарве, чтобы отогнать от нее русские полки.
      Царь решил отправить навстречу шведским войскам разведывательный отряд нерегулярной конницы в 5 тыс. человек. Командование отрядом было поручено Шереметеву. Три дня двигался он на запад, углубившись во вражескую территорию на 120 верст. Здесь ему встретились два небольших шведских отряда. Захваченные в плен шведы показали, что к Нарве движется армия короля в 30 тыс. человек. Шереметев отступил. 3 ноября он донес о своих действиях царю: "В то же время без изб людям быть невозможно, и больных зело много, и ротмистры многие больны". Петр выразил недовольство отступлением. В не сохранившемся письме Шереметеву царь (видимо, в резких выражениях) велел ему возвратиться на прежнее место. Боярин оправдывался: "И я оттуда отступил не для боязни, для лучшей целости и для промыслу над неприятели; с сего места мне свободно над ними, при помощи божией, искать промыслу и себя остеречь". Шереметев выполнил повеление Петра: "Пришел назад, - писал он Ф. А. Головину, - в те же места, где стоял, в добром здоровьи. Только тут стоять никакими мерами нельзя для того; вода колодезная безмерно худа, люди от нее болят; поселения никакова нет - все пожжено, дров нет, кормов конских нет"7.
      Между тем шведские войска 4 ноября оставили Ревель и двинулись на восток. Первым вступил в соприкосновение с неприятелем Шереметев. Он занял удобную для обороны единственную дорогу, лежавшую между двумя утесами. Ее никак нельзя было обойти, ибо кругом - болота и кустарники. Но Шереметев вместо того, чтобы разрушить два моста через речушку и изготовиться для сражения с шведскими войсками, начал спешное отступление к Нарве. Прибыл он туда рано утром 18 ноября, сообщив, что по его пятам двигалась к крепости армия Карла XII. Петр оставил лагерь под Нарвой до прибытия туда Шереметева. Командование армией царь поручил недавно нанятому на русскую службу герцогу К. де Круи8.
      Сражение началось в 11 утра. Дислокация русских войск ослабляла силу их сопротивления. Полки расположились у стен Нарвы полукольцом общей протяженностью в семь верст. Это облегчало собранным в кулак шведам прорыв тонкой линии обороны русской армии. Другим условием, благоприятствовавшим шведам, был густой снег, поваливший в два часа дня. Этим воспользовался неприятель, чтобы незамеченным подойти к русскому лагерю, завалить ров фашинами и овладеть укреплениями вместе с расположенными В них пушками. Среди русских войск началась паника. Крики "немцы нам изменили" еще больше усилили смятение. Спасение видели в бегстве. Конница во главе с Шереметевым в страхе ринулась вплавь через р. Нарову. Борис Петрович благополучно переправился на противоположный берег, но более тысячи человек пошло ко дну. Пехота тоже бросилась наутек пе единственному мосту. Началась давка, мост рухнул, и Нарова приняла множество новых жертв паники.
      "Немцы" действительно изменили. Де Круи первым отправился в шведский лагерь сдаваться в плен. Его примеру последовали другие офицеры-наемники, которых было немало в русской армии. Не все, однако, поддались панике. Три полка - Преображенский, Семеновский и Лефортов - не дрогнули, проявили стойкость и умело оборонялись от наседавших шведов. С наступлением темноты сражение прекратилось. Карл XII готовился возобновить его на следующий день, но надобность в этом отпала: поздно вечером начались переговоры. Шведский король дал обещание пропустить русское войско на противоположный берег Наровы с знаменами и оружием, но без артиллерии.
      Выход из окружения начался утром, причем шведский король вероломно нарушил условия перемирия. Беспрепятственно прошли гвардейцы - шведы не рискнули их трогать. Но как только начали перебираться на другой берег другие полки, шведы напали на них, обезоружили, отняли платье и разграбили обоз. Более того, в плену оказались 79 генералов и офицеров. Катастрофа под Нарвой нанесла значительный урон русской армии: она утратила всю артиллерию, лишилась командного состава и потеряла не менее 6 тыс. солдат. Много лет спустя Петр, вспоминая случившееся, писал: "Но когда сие нещастие (или лучше сказать великое щастие) получили, тогда неволя леность отогнала и ко трудолюбию и искусству день и ночь принудила"9.
      Нарва не прибавила славы к полководческой репутации Шереметева. По крайней мере дважды его действия вызывали порицание: он отказался от сражения со шведами, когда командовал 5-тысячным отрядом конницы, чем лишил войско, осаждавшее Нарву, возможности подготовиться к встрече с основными силами Карла XII; позднее вместе с конницей Шереметев в панике бежал с поля боя. Правда, поражение под Нарвой являлось прежде всего данью неподготовленности России к войне. Сам Петр объяснял причины его тем, что только два гвардейских полка были в деле под Азовом, но и они никогда не участвовали в полевых сражениях с регулярной армией10. "Неискусным рекрутом", по сути дела, оказался и Шереметев. Он успешно действовал против османов и крымцев, но не мог устоять против великолепно вымуштрованной и вооруженной регулярной армии Карла XII.
      У Петра, потерявшего под Нарвой почти весь офицерский корпус, выбора не было, и он вновь прибегает к услугам Шереметева. Две недели спустя после Нарвы царь поручает ему принять командование конными полками, чтобы "итить в даль для лучшего вреда неприятелю". И тут же предупреждает: "Не чини отговорки ничем"11. Петр считал, что войск достаточно, реки и болота замерзли, следовательно, препятствий для успешного марша нет. Справедливости ради отметим, что Борис Петрович, конечно же, не располагал ни силами, ни средствами, чтобы тотчас начать активные боевые действия в широких масштабах. Требовалось время для восстановления морального духа армии, деморализованной неудачею под Нарвой. Еще больше времени надобно было для овладения современным военным искусством. Поэтому единственной формой ведения боевых операций оставалась т. н. малая война - действие небольшими отрядами.
      Петру генеральное сражение не сулило никаких надежд на успех, ибо предстояло восстановить артиллерийский парк, укомплектовать новые полки, а главное - превратить необстрелянных новобранцев, пока еще представлявших лишь толпу вооруженных людей, в подлинных воинов. Не стремился к генеральному сражению и король. Он исходил из слепой веры в крайне низкие боевые качества русской армии, выведенной из строя, как он полагал, на долгие годы. После победы под Нарвой Карл XII считал главным своим противником саксонское войско Августа II, против которого и двинул основные силы. Поход на восток король откладывал до той поры, когда он разгромит саксонскую армию и тем самым обеспечит безопасность своих тылов. В пограничных с Россией районах Прибалтики Карл XII оставил корпус В. А. Шлиппенбаха, поручив ему оборону этих районов, издавна являвшихся житницей Швеции, а также овладение Гдовом, Печорами, а в перспективе - Псковом и Новгородом.
      Борис Петрович, получив царский указ, не спешил его выполнить. Внутренне он, надо полагать, не готов был немедленно откликнуться и на второй призыв царя, обращенный к нему 20 января 1701 г.: действовать активно, "дабы по крайней мере должность отечества и честь чина исправити потщились"12. Обращение Петра к патриотическим чувствам боярина было обусловлено тем, что после Нарвы престиж России и царя в глазах дворов Европы пал настолько, что они стали предметом зубоскальства остряков. У нас нет оснований полагать, что Шереметев, как, впрочем, и царь, не стремился восстановить утраченный престиж. В одном из писем Бориса Петровича, отправленных, правда, чуть раньше описываемых событий, есть слова, звучащие как клятва: "Сколько есть во мне ума и силы с великою охотою хочу служить; а себя я не жалел и не жалею"13. Однако на риск ради сиюминутного успеха он не шел.
      В конце 1700-го и первой половине 1701 г. инициатива в Прибалтике принадлежала шведам. Правда, выгод из этого Шлиппенбах не извлек: он пытался овладеть Гдовом, но успеха не достиг, его отряд атаковал Печору, но был отброшен. Шведам пришлось довольствоваться опустошением окрестных деревень. Шереметев тоже наносил шведам малочувствительные уколы: его полки совершали рейды, ослабляя продовольственную базу шведов, но урона живой силе не наносили.
      Первую более или менее значительную операцию Шереметев предпринял в начале сентября 1701 г., когда двинул на неприятельскую территорию три отряда общей численностью в 21 тысячу. Командование самым крупным из них (свыше 11 тыс.) Борис Петрович поручил своему сыну Михаилу. Действия этого отряда, нацеленного на Ряпину мызу, принесли успех: шведы потеряли три сотни убитыми, две пушки, свыше 100 ружей; русских полегло всего 9 человек. Военное значение этой операции было невелико, однако ее прежде всего оценивали в плане повышения морального духа русских войск. После Нарвы это была первая победа над шведами. В Печорском монастыре победителям была организована пышная встреча: "И на радости была стрельба пушечная по роскатам и по всем полкам, также из мелкого ружья"14.
      К командирам двух других отрядов военная фортуна была менее благосклонной. Один из них, несмотря на многократное численное превосходство, противника не одолел, причем под пером Шлиппенбаха сражение у мызы Рауге (эст. Рёуге) было изображено победой огромного значения. Карл XII, склонный к мистификации и охотно веривший всему, в том числе и небылицам, лишь бы они прославляли шведское оружие, возвел Шлиппенбаха в генерал-майоры. Новоиспеченный генерал донес королю, что он предпочел бы получению чина подкрепление в 7 - 8 тыс. солдат. В связи с эпизодом при мызе Рауге в голландской газете появилось сообщение, что на 1200 шведов напали около 100 тыс. русских, но были отогнаны, оставив 6 тыс. трупов. В действительности в отряде Я. Н. Корсакова, совершившего нападение на Рауге, насчитывалось 3717 человек, а потери исчислялись несколькими десятками15.
      Вслед за сентябрьским походом наступила трехмесячная передышка. И Шереметев и Шлиппенбах готовились к решительному сражению малой войны. По указу царя от 2 октября Шереметев должен был предпринять генеральный поход "за Свейской рубеж"16. Он основательно готовил свою армию к предстоявшему походу; понадобилось почти три месяца, чтобы она отправилась в путь. От предшествовавших боевых действий поход Шереметева в конце 1701 г. отличался многими особенностями, обусловленными появлением у его войск некоторых черт регулярной армии. К этому времени изменился качественный состав войск, было создано 10 новых драгунских полков. Сентябрьские вылазки отрядов Шереметева по своему характеру и целям более напоминали действия партизан, нежели регулярных войск. Они были столь локальными и ограниченными по задачам, что ни успехи, ни поражения не оказывали реального влияния на ход войны, "понеже, - как сказано в "Гистории Свейской войны", - более опасались наступления от неприятеля, неже сами наступали"17.
      Новому походу предшествовал основательный сбор данных о противнике. Шереметеву было точно известно, что Шлиппенбах сосредоточил у мызы Эрестфер (эст. Эраствере) 7 - 8 тыс. конницы и пехоты. Известно было и намерение противника атаковать Печорский монастырь и прочие пункты, где на зиму расположились русские полки. Шереметев решил упредить противника и взял инициативу наступательных действий в свои руки. Корпус Шереметева выступил из Пскова в поход за "Свейский рубеж" 23 декабря. Три дня спустя он оставил обоз и далее продвигался "тайным обычаем" в надежде застигнуть противника врасплох. В известной мере Шереметеву удалась внезапность нападения. Шведы, не ожидая прихода русских по глубокому снегу, беспечно предавались разгулу по случаю Рождества и обнаружили приближение противника только 27 декабря.
      Сражение, начавшееся в 11 утра 29 декабря у мызы Эрестфер, на первом этапе складывалось для русских не совсем удачно, ибо в нем участвовали только драгуны. Оказавшись без поддержки пехоты и артиллерии, не подоспевших к месту боя, драгунские полки были рассеяны неприятельской картечью. Однако подошедшие пехота и артиллерия резко изменили ход сражения. После 5-часового боя Шлиппенбах вынужден был бежать. С остатками кавалерии он укрылся за стенами крепости в Дерпте (русск. Юрьев, эст. Тарту). В руках русских оказалось около полутора сотен пленных, 16 пушек, а также провиант и фураж, впрок заготовленные противником в Эрестфере. Шереметев пытался было организовать преследование беглецов и поимку дезертиров, но потом отказался от этого намерения: "Нельзя было итить - всемерно лошеди все стали, а пуще снеги глубоки и после теплыни от морозов понастило,.. ноги лошадей ободрали до мяса". Задачу свою Шереметев считал выполненной, ибо, как он доносил царю, шведы от поражения "долго не образумятца и не оправятца"18.
      4 января войска возвратились в Псков, где в честь победителей "после молебного пения из пушек и из мелкого ружья за щастливую викторию стреляли"19. Успех отметили и в столице. Извещение о победе Борис Петрович отправил 2 января "с сынишкою своим Мишкой". В Москве впервые с начала Северной войны раздались пушечная стрельба и звон колоколов, народ угощали вином, пивом и медом. На кремлевских башнях развевались захваченные у шведов знамена и штандарты. Современник событий И. А. Желябужский записал: "А на Москве на Красной площади для такой радости сделаны государевы деревянные хоромы и сени для банкета"20.
      Шереметев был награжден орденом Андрея Первозванного с золотой цепью и алмазами ценою в 2 тыс. руб. и пожалован чином генерал-фельдмаршала. Каждый солдат и драгун, участвовавший в сражении, получил по рублю. Победа сделала Бориса Петровича знаменитым. Русские войска, сражавшиеся у Эрестфера, превосходили по численности шведов примерно в 3 раза (соответственно 10 тыс. и 3200 человек). Боеспособность русской армии еще уступала шведской. Но на этом этапе войны важен был достигнутый результат. Значение победы лаконично и выразительно оценил царь своим восклицанием: "Мы можем, наконец, бить шведов!" Появился и полководец, научившийся их побеждать, - первый русский фельдмаршал Шереметев.
      Россия в то время не располагала необходимыми ресурсами для ведения непрерывных наступательных операций. До тех пор, пока шведский король основательно не "увяз" в Польше, русскому командованию надобно было не только держать в кулаке свои силы на случай прихода Карла XII, но и изнурять неприятеля и в то же время обучать свои войска военному ремеслу. Фельдмаршал многократно спрашивал у Петра, "как весну нынешнюю войну весть, наступательную или оборонительную". Ответ царя гласил: "С весны поступать оборонительно". Впрочем, оговаривался Петр, если представится случай совершить успешную акцию, то такую возможность не упускать. Так рассуждал Петр в конце марта 1702 г., но два месяца спустя царю, находившемуся в Архангельске, стало известно, что король двинулся к Варшаве; следовательно, рассуждал Петр, Шлиппенбах не может рассчитывать на подкрепления. Наступил "истиной час" для нового похода в Лифляндию21.
      Шереметев отправился в поход 12 июля, имея около 18 тыс. человек, в то время как Шлиппенбаху удалось наскрести чуть больше 7 тысяч. Качественный состав корпуса Шереметева стал еще выше, чем в зимнем походе. Теперь уже не две трети, а пять шестых войск фельдмаршала состояло из регулярной конницы и пехоты. Начало кампании 1702 г, как две капли воды напоминало военные действия зимнего похода. Передовые части вступили в соприкосновение с противником у мызы Гуммельсгоф (по русским источникам - Гумулова мыза, эст. Хуммули) 18 июля. Большой полк Шереметева находился на марше. Шведам удалось не только потеснить авангард, но и отбить у него несколько пушек. Исход дела решила подоспевшая пехота. Как и при Эрестфере, шведская конница, не выдержав напора, ринулась наутек, расстроила во время бегства ряды собственной пехоты и обрекла ее на уничтожение. Незадачливый Шлиппенбах бежал в Пернов (эст. Пярну), где ему удалось собрать остатки своих разгромленных и деморализованных войск численностью в 3 тыс. человек. Остальные полегли у мызы Гуммельсгоф. Потери русских были в 2 - 3 раза меньшими. Эта победа превратила Шереметева в полновластного хозяина Восточной Лифляндии. Успех фельдмаршала был отмечен царем: "Зело благодарны мы вашими трудами"22.
      В отличие от зимнего похода, продолжавшегося 10 дней, летом 1702 г. Шереметев задержался на неприятельской территории почти на два месяца. Ему удалось овладеть двумя крепостцами. Гарнизон одной из них во главе с подполковником дважды отклонял требование о капитуляции и согласился сдаться лишь после подхода основных сил. Шереметев доносил царю: "Увидя меня, тот полуполковник замахал в окно шляпою и велел бить в барабан и просил милосердия, чтобы им вместо смерти дать живот"23. С мызою Мензой удалось покончить в два дня. Мариенбург (лат. Алуксне), крепостцу со слабыми фортификационными сооружениями, осаждали 12 суток. Трудность овладения ею обусловливалась ее островным положением. Шереметев оставил описание крепостцы: "Стоит на острову, около вода, сухова пути не с которой стороны нет". Подъемный мост был разрушен. Шереметев было уже отчаялся овладеть городом и собирался отойти от него, но кто-то посоветовал соорудить плоты, на которых осаждавшие преодолели 200-метровое расстояние, отделявшее берег от острова. Под угрозой штурма осажденные сдались24.
      9 сентября фельдмаршал вернулся в Псков и принялся подсчитывать трофеи: было захвачено свыше тысячи пленных, в том числе 68 офицеров; 51 пушка, 26 знамен. Царь остался доволен действиями фельдмаршала. "Борис Петрович в Лифляндии гостил изрядно довольно"25, - писал он Ф. М. Апраксину, действовавшему тогда у р. Ижоры. Самого Шереметева царь поздравил с викторией. Разгром корпуса Шлиппенбаха создал благоприятные условия для осуществления плана возвращения земель по течению Невы - он устранил угрозу нападения на русские войска с тыла. Походы, кроме того, были своего рода практической школой овладения военным делом как армией, так и самим фельдмаршалом. Обе кампании озарили Бориса Петровича лучами славы первого победителя шведов. В жизни полководца эти кампании примечательны еще и тем, что Шереметев оба раза выступал в роли фактического главнокомандующего войсками. Петр, находившийся в то время в Архангельске, не мог вмешиваться ни в детали организации походов, ни тем более в боевые действия войск. Царь в данном случае ограничился лишь определением сроков вторжения на неприятельскую территорию.
      Следующая операция с участием Шереметева была связана с овладением древнерусским Орешком, переименованным шведами в Нотебург. Намерение вернуть эту крепость, запиравшую Неву у самого ее выхода из Ладожского озера, возникло у Петра в конце 1701 года. Операция, однако, не состоялась из-за рано наступившего половодья. От нее пришлось отказаться еще и потому, что к тому времени не удалось обезопасить тыл: сохранивший силы Шлиппенбах мог напасть на войска, осаждавшие Нотебург, и тем самым перерезать русские коммуникации. Угроза повторить Нарву вынуждала царя и его генералов проявлять крайнюю осторожность. Одно из условий успеха, заложенное в плане операции, состояло в полной внезапности нанесения удара. В этом случае неприятель не мог бы оказать гарнизону крепости надлежащей помощи. Январский наказ Шереметеву царь заключил словами: "Все сие приготовление, зело, зело хранить тайно, как возможно, чтоб нихто не дознался"26. Точно такой же призыв к сохранению тайны Петр выразил и в письме к Шереметеву, отправленном из Архангельска 5 августа 1702 г.: "И мы к вам не зело поздно будем, но сие изволь держать тайно"27.
      Стремление сохранить тайну появления под стенами Нотебурга объясняется тем, что Петр двигался туда не один, а в сопровождении двух гвардейских полков. Это был поход беспримерной трудности, ибо совершался по нехоженым местам: в дремучих лесах довелось прорубать просеки, настилать гати по болотам, а через речки возводить мосты. 120 верст тяжелого пути от Нюхчи на Белом море до Повенца на Онежском озере были преодолены в рекордно короткий срок - менее чем за две недели. Оттуда плыли Онежским озером, потом Свирью и Ладожским озером. В середине сентября царь уже находился в Старой Ладоге. Еще до прибытия в этот город Петр направил Шереметеву два приглашения явиться туда на военный совет для выработки плана овладения Нотебургом. Командование собравшимися войсками численностью свыше 10 тыс. человек царь передал фельдмаршалу. Размеры крепости были невелики, а гарнизон ее насчитывал всего 450 человек. Но осада осложнялась островным положением Нотебурга: почти у самой воды были возведены двухсаженной толщины стены в четыре сажени высоты; в распоряжении гарнизона находились 142 пушки.
      Осадные работы начались 27 сентября, а через три дня, когда они были завершены, Шереметев отправил к коменданту парламентера спросить, "намерен ли он эту крепость на способной договор здать". Комендант потребовал четверо суток на размышление. Осаждавшие ответили на "сей комплимент" интенсивной бомбардировкой, так как усмотрели в нем стремление протянуть время. 3 октября в лагерь Шереметева прибыл барабанщик с письмом от супруги коменданта. От имени всех офицерских жен она обратилась к фельдмаршалу с просьбой "ради великого беспокойства от огня и дыму и бедственного состояния" выпустить их из крепости. Отвечал на это письмо сам бомбардирский капитан, т. е. Петр. Барабанщику было велено передать, что ему, капитану, доподлинно известно нежелание фельдмаршала разлучать жен с мужьями. Поэтому капитан советовал женам, дабы они, оставляя крепость, захватили с собой и "любезных супружников"28. Дамы не вняли этому совету, и бомбардировка крепости продолжалась вплоть до 11 октября, когда был предпринят ее штурм. Через 13 часов неприятельский гарнизон сдался. Неподдельную радость по этому поводу царь выразил в каламбуре: "Правда, что зело жесток сей орех был, аднака, слава богу, счастливо разгрызен. Алтиллерия наша зело чюдесно дело свое исправила"29.
      4 декабря победы Шереметева в Лифляндии и овладение Нотебургом были отмечены торжественным шествием войск через трое триумфальных ворот, сооруженных в Москве. Шереметев в празднествах не участвовал, т. к. прибыл в столицу, видимо, в конце декабря - начале января.
      На пути из Москвы к театру военных действий с ним приключилось дорожное происшествие, описанное им в письме к Ф. А. Головину. Не доезжая до Твери, фельдмаршал настиг обоз с матросами-иноземцами, ехавшими из Воронежа. Когда возница Шереметева стал кричать, чтобы те уступили дорогу, один из них начал его избивать. Улаживать конфликт фельдмаршал послал денщика. Дальнейшие события, по словам Бориса Петровича, развертывались так: "Вижю, что все пьяни, и они начали бить и стрелять, и пришли к моим саням, и меня из саней тащили, и я им сказывался, какой я человек". Но это не произвело на матросов никакого впечатления. Более того, один из них назвал фельдмаршала шельмой, приставил к его груди пистолет и выстрелил. По счастливой случайности пистолет оказался заряженным пыжом. Шереметев был потрясен. "Отроду такова страху над собою не видал, где не обретался против неприятеля. А ехал безлюдно, только четыре человека, денщиков и четыре извощика... А русские, которые с ними были, матросы и извощики, никто не вступился. А я им кричал, что вас перевешают, если вы меня дадите убить". Борис Петрович заканчивал такими словами: "Сие истинно пишю без всякого притворства. А что лаен и руган и рубаху на меня драли - о том не упоминаю ся"30.
      22 апреля 1703 г. Шереметев во главе 20-тысячной армии появился под стенами Ниеншанца (русск. Канцы). Комендант поначалу отказался капитулировать, но не выдержал бомбардировки и 1 мая дал знать, что гарнизон готов склонить знамена. После овладения Ниеншанцем, близ которого Петр 16 мая 1703 г. основал Петербург, Шереметев двинулся к Копорью. Гарнизон капитулировал, как только начался обстрел крепости. "Слава богу, - иронизировал фельдмаршал в письме Петру, - музыка твоя, государь, - мортиры бомбами - хорошо играет: шведы гораздо танцевать и фортеции отдавать; а если бы не бомбы, бог знает, что бы делать"31. Другой отряд Шереметева овладел Ямбургом (русск. Ямом) и Везенбергом. Итогами 1703 г. могли быть довольны и царь и его фельдмаршал. Петр умело воспользовался стратегическим просчетом Карла XII и в то время, как тот "увяз в Польше", сравнительно легко овладел землями, ради которых начал войну, - Ингрией (Ижорой) и выходом в Балтийское море. Судьба была благосклонной и к Борису Петровичу: он совершил несколько успешных операций. Фельдмаршал не дал Петру ни единого повода для выражения недовольства или раздражительности.
      К началу кампании 1704 г. русская армия окрепла настолько, что могла одновременно вести осаду двух мощных крепостей - Нарвы, под стенами которой четыре года назад она потерпела сокрушительное поражение, и Дерпта. К Дерпту Петр направил корпус в 21 тыс. человек под командованием Шереметева, а руководство осадой Нарвы с Ивангородом взял на себя. "Извольте как возможно скоро иттить со всею пехотою... под Дерпт", - писал царь Шереметеву 30 апреля 1704 г.; 12 мая - новое напоминание: "Конечно, не отлагая, с помощью божиею, подите и осаждайте". Здесь же: "Еще в третье, подтверждая, пишу: конечно, учини по вышеписанному и пиши немедленно к нам". Шереметев 16 мая ответил: "В поход к Дерпту я збираюсь и как могу скоро, так и пойду". Царь был явно недоволен медлительностью фельдмаршала и отправил ему письмо с нотками раздражительности: "Немедленно извольте осаждать Дерпт, и зачем мешкаете - не знаю"32.
      Передовые отряды подошли к Дерпту в ночь на 4 июня. "Город велик и строение палатное великое"33, - делился Шереметев визуальными наблюдениями о крепости. Действительно, стены ее имели шесть бастионов со 132 пушками разных калибров. Число защитников крепости вместе с жителями города, которым было выдано оружие, достигало 5 тыс. человек. Осадные работы велись под непрерывным огнем крепостной артиллерии. "Как я взрос, такой пушечной стрельбы не слыхал", - писал Шереметев. Впрочем, артиллерийская дуэль не наносила существенного урона ни осажденным, ни осаждавшим. 2 июля из-под Нарвы к Дерпту прибыл царь. Какая необходимость вынудила Петра оставить Нарву? Прежде всего слухи о крупном подкреплении, которое якобы ожидал осажденный гарнизон Нарвы из Швеции. Угроза повторения первой Нарвы крайне беспокоила царя, и он решил побыстрее достичь успеха под Дерптом, чтобы освободившиеся силы бросить против Нарвы. Слух о подкреплениях, усердно распространявшийся комендантами обеих крепостей - К. Г. Шютте и Г. Р. Горном, оказался ложным. Это была обычная форма дезинформации противника. В отличие от Петра Шереметев не поддался слухам. "Я о том веры нейму"34, - писал фельдмаршал А. Д. Меншикову 27 июня.
      Но у Петра был еще один повод ускорить овладение Дерптом: под Нарвой ощущался недостаток в осадной артиллерии. Ознакомившись на месте с ходом осадных работ, царь не скрыл своего недовольства. "Все негодно и туне людей мучили" - такова была общая оценка осадных работ. Какие же действия фельдмаршала вызвали гнев царя? Прежде всего неправильный, по его мнению, выбор направления предстоящей атаки крепости. Шереметев распорядился подводить земляные рвы (аппроши) к наиболее мощным стенам крепости, усиленным бастионами, на том основании, что там было сухо. Петр же во время рекогносцировки обнаружил "мур" (стену. - Н. П.), который "только указу дожидается, куды упасть". Продолжая изливать свое недовольство Меншикову, он писал: "Когда я спрашивал их, для чего так, то друг на друга, и больше на первого (которой только ж знает)". Под "первым" подразумевался Шереметев35.
      X. Э. Палли, изучивший систему осадных работ, проводившихся Шереметевым, полагает, что к середине июня, когда они начались, болотистая местность, еще не освободившаяся от полых вод, исключала возможность рыть землю и возводить укрепления. Условия для таких работ в пойме реки Эмбах улучшились три недели спустя, т. е. к приезду Петра. Впрочем, и сам Шереметев начал вести подкопы со стороны реки Эмбах, но, видимо, не считал это направление главным36. Как бы там ни было, но в лагере осаждавших с приездом царя началась перегруппировка сил, связанная с изменением направления главного удара. Интенсивный обстрел крепости, возобновившийся 6 июля, дал свои плоды: были пробиты три бреши, через которые двинулись штурмовавшие. "Огненный пир" (так назвал царь штурм Дерпта) продолжался всю ночь на 13 июля. Победителям достались огромные трофеи: 132 пушки, 15 тыс. ядер, запасы продовольствия.
      После овладения Дерптом царь отбыл к Нарве. Туда был вызван и Шереметев. В четвертом указе, отправленном ему 23 июля, Петр велел "днем и ночью итить". И здесь же угроза: "А естьли так не учинишь, не изволь на меня пенять впредь"37. На этот раз Борис Петрович все-таки двинулся и привел войска до начала штурма Нарвы, но в деле они не участвовали. Зная, что царь никаких оговорок не примет, Шереметев излил жалобы Меншикову: "А я останусь на день для крайней своей болезни, и велю себя как ни есть волочь... Зело я, братец, болен и не знаю как волотца, рад бы хотя мало отдохнуть"38. 8 ноября, через три с лишним месяца после овладения Нарвой, Шереметев отправил еще одно слезное письмо Меншикову. Фельдмаршал жаловался на утрату царского расположения: "Всем милость,.. а мне нет". Овладение Дерптом и Нарвой сопровождалось раздачей вотчин, а он, Шереметев, обойден - ни вотчин, ни даже жалованья. Далее следуют фразы, свидетельствующие о тогдашних отношениях между родовитым боярином и выскочкой: "Умилосердися батька и брат Александр Данилович! Вступись ты за меня и подай руку помощи, а я кроме бога и пресвятые богородицы и премилостивейшего моего государя, да тебя, моего батька и брата, никого помощника не имею. Как я прежнюю всякую милость получал через тебя, государя моего, так и ныне у тебя милости прошу: если уж вотчин обещанных мне не дадут, чтоб мне учинили оклад по чину моему"39.
      Шереметев, как известно, не входил в компанию близких Петру людей40. Вряд ли причиной тому являлась разница в летах (фельдмаршал был старше царя на два десятилетия). Ф. Ю. Ромодановский тоже был старше Петра и даже Шереметева, что не мешало ему не только занимать видное место в "компании", но и быть главным действующим лицом в игре царя в князя-кесаря. Вряд ли также на отчужденность царя от Шереметева влияло неумение фельдмаршала пить, хотя не исключено, что в веселой компании он мог себя чувствовать чужаком. Скорее всего Борису Петровичу не было уютно в компании царя потому, что он был человеком другой эпохи, точнее, человеком, в котором черты боярского воспитания причудливо перемежались с принятием преобразований, а также новшеств царского поведения. Нравам боярина, видимо, претило многое: и то, что царь совершал поступки, не соответствовавшие его сану; и то, что окружал себя "подлородными людьми"; и, наконец, непочтительное отношение к родовитым. И все же ему пришлось делать вид, что он смирился со всеми чудачествами и порою нелепыми выходками царя. Но по-настоящему приспособиться к новым порядкам, поступиться с детства усвоенными привычками и взглядами, видимо, было выше его сил.
      Непростым было и отношение Петра к Шереметеву. Царь знал, что фельдмаршал не обладал выдающимися полководческими дарованиями, но он был уверен в другом - Борис Петрович зря не погубит армию. Одно из достоинств Шереметева - основательность. Отправлялся он в поход лишь тогда, когда убеждался, что последняя пуговица была пришита к мундиру последнего солдата, а ввязывался в сражение лишь тогда, когда был уверен в успехе. Именно потому за Шереметевым не числилось блистательных побед, искрящихся талантом импровизаций на поле боя. Но и крупных поражений его войска не терпели: он уклонялся от встречи с неприятелем, если знал о его превосходстве. Годы, предшествовавшие осаде Дерпта, можно считать годами наибольшей близости и расположения царя к фельдмаршалу. За ратные подвиги Шереметеву доводилось часто выслушивать от царя слова благодарности. В сентябре 1702 г. царь вызвал Бориса Петровича в Ладогу на военный совет, при этом подчеркнув: "Без вас не так у нас будет как надобно"41. Но по мере того, как Петр набирался полководческого опыта, как приходили к нему успехи в военных действиях, которыми он сам руководил, происходила переоценка ценностей.
      Главная слабость Шереметева - медлительность - носила хронический характер и не раз вызывала раздражение царя. Поначалу он выражал недовольство в мягкой форме, в его письмах почти отсутствовали резкие слова, но со временем выговоры стали сопровождаться угрозами и больно ударяли по самолюбию фельдмаршала. Подобное случилось после Дерпта и Нарвы, когда царь повелел Шереметеву отправиться в поход, как только "реки станут". Реки "стали", но поход не состоялся. Шереметев выехал из Пскова в последних числах декабря и прибыл в Витебск три недели спустя. Здесь он обнаружил отсутствие фуража для конницы и счел выступление нецелесообразным: "Ныне застою в Витепске и никуды без указу не пойду"42.
      Петр остался недоволен безынициативным поведением Шереметева. Тому пришлось прочитать следующие иронические слова царя в свой адрес: "И сие подобно, когда слуга, видя тонущего господина, не хочет его избавить, дондеже справится, написано ль то в его договоре, чтоб его из воды вынуть"43. Для ускорения организации похода царь отправил в Литву Меншикова. Тот, прибыв в Витебск в конце февраля 1705 г., привез царский указ, очень обескураживший фельдмаршала. Руководствуясь тем, что "пеший конному не товарищ", царь решил командование кавалерией оставить Шереметеву, а всю пехоту передать под начало другому фельдмаршалу, Г. Б. Огильви, год назад нанятому на русскую службу. Новость так расстроила Шереметева, что он даже заболел и терялся в догадках: за что такая немилость? Дело удалось уладить, все осталось по-старому. Царь обратился к Борису Петровичу со словами утешения: то намеревались сделать "не для какого вам оскорбления, но ради лучшего управления"44.
      Инцидент был исчерпан, и фельдмаршал возобновил подготовку к походу. Цель его оставалась неизменной - отрезать корпус генерала А. Л. Левенгаупта от Риги и разгромить его. По плану, разработанному на военном совете, предполагалось ложным отступлением выманить шведов из укреплений, сооруженных ими у Гемауэртгофа (в русских источниках - у Мур-мызы). Как только Левенгаупт ринется преследовать отступавших русских, на его войска должна была напасть притаившаяся в засаде кавалерия. Характерно, что плана ложного бегства с поля боя и нападения из засады придерживался и Левенгаупт, причем хитрость удалась именно ему, а не Шереметеву. Виновником тому был полковник С. Кропотов, не выдержавший искушения: он без ведома Шереметева двинул свой полк в атаку и таким образом втянул в сражение все русские войска, напоровшиеся на засаду. Бой изобиловал острыми сюжетами и протекал с переменным успехом. Однако драгуны вместо того, чтобы развивать успех, принялись грабить неприятельский обоз. Тем самым шведам была предоставлена возможность перестроить свои порядки и выправить положение.
      Наступила ночь, сражавшиеся оставили поле боя, укрывшись в обозах. На следующий день, 16 июля, шведы подобрали на поле боя 13 пушек и 10 знамен. События у Мур-мызы Левенгаупт подал как свою крупную победу. Шведы ее праздновали две недели спустя, причем лазутчик Шереметева, бывший свидетелем торжеств в Литве, отметил их отнюдь не праздничный характер: много дней подряд церкви были забиты трупами умерших от ран, их не успевали отпевать. Сражение у Мур-мызы было единственным, которое Шереметев проиграл. Оснований переживать неудачу у фельдмаршала было тем больше, что победа ускользнула от него из-за нелепой случайности.
      Конечно же, известие о результатах сражения не доставило радости Петру: еще не улегся гнев по поводу действий Шереметева под Дерптом, как он дал повод для нового недовольства. Царь, однако, сдержался и обратился 25 июля 1705 г. к удрученному фельдмаршалу со словами утешения: "Не извольте о бывшем нещастии печальны быть (понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу), но забывать и паче людей ободривать"45. Неудача под Мур-мызой имела значение досадного эпизода, вклинившегося в серию непрерывных побед, ей предшествовавших. В дни, когда в ставке царя отмечали овладение Митавой (Елгавой) и Бауском, было получено известие, ошеломившее Петра: в Астрахани вспыхнуло восстание. Царь послал подавить его Шереметева. Почему именно его? Разве Петр испытывал избыток в опытных военачальниках, чтобы взять единственного русского по национальности фельдмаршала с театра военных действий и отправить в глубокий тыл? Или царь считал восстание столь опасным для трона, что, ни минуты не колеблясь, направил в Астрахань самого опытного своего полководца?
      Приходится согласиться с выбором царя. Он и в самом деле не располагал лучшим кандидатом в руководители карательной экспедицией, чем Шереметев. Для этой роли не подходили ни друзья царя (Меншиков, Апраксин, Ромодановский), ни сподвижники, причастные к его преобразовательным начинаниям. В этом плане Шереметев, стоявший как бы в стороне от преобразований, всецело поглощенный борьбою с внешними врагами, был самой подходящей фигурой. Репутация полководца, сумевшего наносить поражения шведам, равно как и принадлежность его к древнему боярскому роду, тоже создавала Борису Петровичу популярность в стране. Не исключено также, что Петр, отправляя Шереметева против повстанцев, руководствовался еще одним соображением, а именно - возможностью безболезненно для самолюбия фельдмаршала вручить командование русской армией Огильви.
      Указ о новом назначении Шереметев получил 12 сентября и стал готовиться к походу. Делал он это неторопливо и поэтому нарушал все сроки: в Казань прибыл только 13 декабря, а в Саратов - 8 февраля. Чтобы стимулировать энергию и расторопность Шереметева, Петр приставил к нему гвардейского сержанта М. И. Щепотьева. В инструкции ему, подписанной Петром, было сказано: "Смотреть, чтоб все по указу исправлено было и буде за какими своими прихоти не станут делать, и станут, да медленно, говорить, и буде не послушает, сказать, о том будет писать ко мне". Можно себе представить, как был удивлен и огорчен фельдмаршал, когда в его ставке в Казани 16 января 1706 г. появился Щепотьев с царским указом Шереметеву, что Щепотьеву "ведено быть при вас на некоторое время, и что он вам будет доносить, извольте чинить"46. Унижение, испытываемое Шереметевым, усугублялось бестактностью сержанта. Борис Петрович писал своему свату Ф. А. Головину: "Он, Михаиле, говорил во весь народ, что прислан он за мною смотреть и что станет доносить, чтоб я во всем его слушал". В другом письме: сержант "непрестанно пьян. Боюсь, чево б надо мною не учинил; ракеты денно и нощно пущает, опасно, чтоб города не выжег". Головин, солидаризуясь с нелестной аттестацией Щепотьева, отвечал: "О Щепотьеве я известен; знают его все, какой он человек"47.
      Отправляя Шереметева для подавления восстания, Петр, как известно, не исключал и мирного урегулирования конфликта. Для этого представился удобный случай: в Москве оказалась депутация астраханцев во главе со стрельцом И. Г. Кисельниковым. Она была направлена астраханцами на Дон, чтобы убедить казаков примкнуть к восстанию. Там они были схвачены верной правительству старшиной и отправлены в Москву. Посланцев восставших ждала суровая кара, но в дело вмешался царь, находившийся тогда в Гродно. Туда же царь вызвал депутацию, чтобы вручить ей грамоту с призывом к восставшим выдать зачинщиков и обещанием помиловать всех остальных. Призыв царя нашел отклик у Кисельникова. Психологическое воздействие непосредственного общения Петра с Кисельниковым столь укрепило царистские иллюзии у конного стрельца, что тот превратился едва ли не в самого рьяного сторонника прекращения вооруженной борьбы астраханцев с правительством. К тому же общение с Кисельниковым и членами депутации вселило надежды и в бояр и в царя на мирный исход событий в Астрахани. С астраханцами Шереметеву велено было поступать так: "Всеконечно их всех милостию и прощением вин обнадеживать и, взяв город Астрахань, отнюдь над ними и над завотчиками ничего не чинить"48.
      Шереметев действовал вразрез этим планам. Он провоцировал обострение обстановки и толкал восставших на противодействие правительственным войскам. То он обращался к астраханцам с ультимативным посланием, то весьма сурово обошелся с капитулировавшими черноярцами, чем насторожил астраханцев. "У астраханцев, - писал Петр Шереметеву, - сумнение произошло от некоторых к присланным их и черноярцам показанной суровости, в чем для бога осторожно поступайте и являйте к ним всякую склонность и ласку". И далее: "И над Астраханью без самой крайней нужды никакого жестокого и неприятельского поступка не восприимать"49. Это предписание царя Шереметев получил тогда, когда он уже штурмом овладел Астраханью. Фельдмаршал форсировал начало военных действий. Он игнорировал просьбу астраханцев, чтобы войска не вступали в город до прибытия туда депутации с грамотой царя, прощавшей им "вину". Ясно, что царская грамота усилила бы позиции тех, кто соглашался впустить фельдмаршала в город без сопротивления. В своем донесении Шереметев сообщал, что он отпустил депутацию 9 марта. Из других сведений явствует, что фельдмаршал задержал возвращавшихся из Москвы выборных и те вошли в город вместе с правительственными войсками, т. е. 12 марта. Шереметев доносил далее, что все астраханцы выступили против него "с пушки и знамены". Это тоже передержка, нацеленная на то, чтобы оправдать военные действия против астраханцев и подчеркнуть свою воинскую доблесть. В действительности "основная масса защитников осталась на стенах"50.
      Какими мотивами руководствовался Борис Петрович, когда обострял отношения с астраханцами? Источники на этот счет немы, Мы можем высказать лишь некоторые догадки. Представим себе, что астраханцы впустили бы Шереметева без сопротивления, т. е. поступили бы так, как и черноярцы. Тогда Шереметев, вероятно, отправил бы донесение такого же содержания, какое он отправил Головину из Черного Яра: "Пришел я на Черный Яр марта 2 дня с полками, и черноярцы вышли на встречю с ыконами, и вынесли плаху и топор, и просили милосердия"51. Таким образом, Шереметеву была бы уготована роль военачальника, пожинавшего плоды усилий людей, подготовивших сдачу города без сопротивления. Подобная роль не сулила Шереметеву ни почестей, ни наград. Риск вызвать недовольство царя штурмом Астрахани был невелик: победителей не судят. В конечном счете царю и боярам был важен итог. Шереметев мог накликать на свою голову беду, если бы штурм оказался неудачным и штурмовавшие понесли большие потери. Но в победе правительственных войск фельдмаршал не сомневался, т. к. хорошо знал о противоречиях, раздиравших лагерь восставших.
      Успешное завершение карательной операции было отмечено царем. В грамоте о пожаловании Шереметеву Юхоцкой волости и села Вощажникова наряду с перечислением его заслуг в Северной войне было сказано и об успешном руководстве подавлением восстания в Астрахани. В мятежном городе к Шереметеву пристала то ли настоящая, то ли притворная хворь: "За грехи мои пришла мне болезнь, а лечиться не у кого. Пожалуй, не оставь меня здесь", - просил он Головина. Стоило, однако, Меншикову объявить Шереметеву о пожаловании 2400 дворов, как тут же исчезли все симптомы болезни. Меншиков доносил царю, что фельдмаршал "зело был весел и обещался больше не болеть"52. Он получил также графский титул и 7 тыс. рублей.
      В конце 1706 г. грузную фигуру фельдмаршала можно было вновь встретить в действующей армии. Здесь, в западноукраинском местечке Жолкве, на военном совете в присутствии царя был принят план дальнейшего ведения войны со шведами: не принимая генерального сражения, отходить в глубь России, действуя на фланги и тыл врага. Карлу XII к этому времени удалось лишить Августа II польской короны и возложить ее на голову своего ставленника Станислава Лещинского, а также вынудить Августа порвать союзнические отношения с Россией. Шведская армия отдыхала в Саксонии и набиралась сил перед своим броском на восток. Одно из писем Шереметева Ф. А. Головину свидетельствует о глубоком понимании им обстановки на театре войны. Ему были ясны ближайшие намерения шведского короля. "А я так разсуждаю, что швед... пошел в Шленскую границу и тут будет зимовать для тово, что ему в Польше не прокормить". В Саксонии король пополнит свои войска рекрутами, армия "набогатитца", отдохнет, и только после этого Карл XII "будет наш гость"53, т. е. двинется на Россию. Отступавшей армии надлежало "томить неприятеля" - устраивать засады, внезапные нападения на переправах, уничтожать запасы провианта и фуража.
      1707 год прошел в ожидании шведского вторжения. В декабре Карл XII покинул Саксонию. Русская полевая армия численностью в 57,5 тыс. человек, командование которой царь поручил Шереметеву, отходила на восток. Куда направит свои силы король? Этот вопрос задавали не только в русской, но и в шведской ставке. Ни там, ни здесь на него не могли дать точного ответа: король не любил делиться с окружающими ни своими сомнениями, ни планами. Один из возможных маршрутов лежал к Пскову, а затем в Ингрию, дабы там одним ударом вернуть то, что русские добывали в течение шести лет: Шлиссельбург, Петербург, Нарву, - а заодно и Дерпт с Митавой. Этот план, хотя и не самый блестящий по своим конечным результатам (даже успешное его выполнение не обеспечивало окончания войны), являлся самым надежным, ибо не был сопряжен с риском. Но у короля был и другой замысел, более импонировавший и складу его военного дарования и характеру: идти на Москву. Карл XII полагал, что в столице России ему удастся продиктовать поверженному царю свои условия мира. Мысль эта настолько овладела королем, что ни предупреждения о возможных пагубных последствиях такого похода, ни доводы о его трудности, ни, наконец, рассуждения об огромном риске, которому подвергалась армия, удалившаяся от своих баз, не могли поколебать убеждений шведского полководца.
      Известно, что Карл XII не пошел ни на северо-восток, ни на восток. Москву он решил добывать кружным путем - через Украину. Притягательность этого направления возрастала по мере притока в ставку короля данных о событиях на Дону и на Украине. С Дона поступали бодрившие его сведения о вспыхнувшем там восстании К. А. Булавина. Еще более обнадеживающие новости сообщали королю эмиссары гетмана И. С. Мазепы, который был близок к осуществлению своего коварного намерения изменить России и переметнуться в лагерь шведов. Окончательное решение идти на Украину Карл XII принял в сентябре 1708 года.
      В месяцы, когда на театре войны присутствовал царь, он и осуществлял руководство боевыми действиями армии. Ни Меншиков, ни тем более Шереметев не осмеливались игнорировать его повеления. Но весну и половину лета Петр провел в Петербурге. Па театре военных действий лицом к лицу оказались фельдмаршал Шереметев и генерал-лейтенант Меншиков, благодаря фавору позволявший себе действовать вопреки воле главнокомандующего и далеко не всегда выполнявший его предписания. Взаимоотношения двух военачальников были достаточно сложными. Едва ли не самый напряженный момент в их общении наступил в 1708 г., когда они высказывали два несхожих взгляда на способы дальнейшего ведения войны со шведами. "Светлейший" полагал, что полевая армия, отступая, должна производить полное опустошение края. Особую роль в этом маневре князь отводил коннице, которой надлежало действовать изолированно от пехоты и следовать за шведами. Шереметев решительно возражал против плана Меншикова, считая крайне опасным раздельное расположение пехоты и конницы, ибо в этом случае невозможно было выручать друг друга из беды. Фельдмаршал задавал отнюдь не риторический вопрос: "Наша кавалерия как возможет по тем пустым и разоренным местам путь свой править?" Вопрос резонный, ибо кавалерии пришлось бы двигаться по дважды опустошенной территории - сначала русскою пехотой, а затем шведскою армией.
      Отзвуки конфликта докатились до Москвы, и английский посол Ч. Витворт, хорошо осведомленный не только о придворных интригах, но и о событиях на театре войны, доносил своему правительству: "Раздор между любимцем царским и фельдмаршалом возрос до того, что Шереметев заявил при целом военном совете, будто готов отказаться от своего поста, так как и его репутации и самой армии государевой грозит гибель, если князь не будет удален от начальства над кавалерией"54. Витворт скорее всего переоценивал как глубину раздора между военачальниками, так и влияние его на дела в армии. Но наличие соперничества и противоречий между Шереметевым и Меншиковым засвидетельствовали и другие современники. Генерал А. И. Репнин писал начальнику артиллерии Я. В. Брюсу: "Я сколько ни служил, а такого порядку не видал, как ныне". Брюс вполне с этим согласился и со своей стороны добавил: "Хотя много читал, однакож ни в которой кронике такой околесины не нашел" 55 .
      Летом 1708 г. русской армии предстояло оборонять два водных рубежа: сначала Березину, а в том случае, если шведы переправятся через нее, - Днепр. Меншикову не удалось помешать Карлу XII преодолеть 14 июня Березину. Король переправился не в том месте, где сосредоточились русские войска. Царь снисходительно отнесся к оплошности фаворита. Но просчет князя дал повод Шереметеву для иронического вопроса: каким же образом неприятель "толь легко перешел" Березину? В другой раз Шереметев, получив известие о распоряжении Меншикова обороняться от наступления шведов, отданном отряду под командованием майора, не без ехидства заметил: "Предаем вашей светлости в рассуждение, как может один майор с малою партиею все неприятельское войско держать?" Меншиков не оставался в долгу и тоже отвечал колкостями. Когда Шереметев высказал опасение, что неприятель может отрезать пехоте пути отступления, он возразил: между шведами и пехотой стоят кавалерийские полки, а "неприятель не крыласт, прямо через нас не перелетит"56.
      Препирательства не лучшим образом отразились на итогах Головчинского сражения 3 июля, когда дивизия Репнина уступила поле боя и оставила противнику полковую артиллерию. Тактический успех шведов, ничтожный по результатам, был превращен Карлом XII в грандиозную победу. По ее поводу король распорядился выбить медаль с хвастливой надписью: "Побеждены леса, болота, оплоты и неприятель"57. Настала пора отправлять реляцию царю. Подписанная Шереметевым, она была составлена столь искусно, что будто бы и ничего не утаивала из случившегося и в то же время не давала ни подлинной картины сражения, ни его итогов. Прочитав ее, Петр посчитал Головчинское сражение репетицией генеральной битвы. Однако по мере приближения к ставке Шереметева царь, державший путь в действующую армию, получал дополнительные сведения, круто менявшие оценку. Виновники поражения - генералы Г. Гольц и А. И. Репнин - были преданы суду, причем последнего лишили чинов и званий, и с него решено было взыскать штраф за пушки, утраченные на поле боя (вновь возвышен после битвы при Лесной).
      Неудача под Головчином была вскоре забыта, ибо ее затмили три блистательные победы, в которых, правда, Борис Петрович не участвовал. Первая из них связана с операцией 30 августа под с. Добрым, вторая - у Раевки 9 сентября. Они стоили шведам потерь в 3 тыс. человек. А третья произошла у дер. Лесной, где 28 сентября был разгромлен 16-тысячный корпус Левенгаупта и захвачен огромный обоз, направлявшийся в лагерь шведского короля. Поражение у Лесной еще более укрепило Карла XII в мысли следовать на Украину. Только там он рассчитывал восполнить потери: Мазепа сулил ему подкрепления живой силой, а также многочисленную артиллерию и запасы продовольствия.
      В обстановке необычно суровой для этих мест зимы армия Карла XII нуждалась в отдыхе и продовольствии. Ни того, ни другого шведы на Украине не обрели, а Петр не намеревался создавать захватчикам спокойную жизнь. Было решено сформировать сильный и мобильный отряд для нанесения молниеносных и дерзких ударов по неприятелю. Командование отрядом царь вручил Меншикову, но затем вызвал его в Воронеж, и руководство операциями перешло к Шереметеву. Выполнение этого задания не принесло лавров фельдмаршалу. Он был хорош и даже незаменим в операциях, где требовались осторожность, расчетливость, выдержка. Он умел педантично и с большим успехом "томить" неприятеля и изнурять его силы. Здесь же надлежало проявлять качества, органически чуждые Шереметеву: азарт, дерзость, внезапность, риск.
      Лишь поначалу Борису Петровичу сопутствовал небольшой успех - он разгромил отряд шведов в 450 человек и захватил в плен полковника. Царь из Воронежа поздравил фельдмаршала с успехом, но предупредил, что с нетерпением ждет известий о победах над более значительными силами неприятеля58. Ожидания оказались тщетными. Шереметеву предстояло уничтожить крупный отряд шведского генерал-майора К. Г. Крейца, но фельдмаршал проявил столько нерешительности и осторожности, что шведы благополучно оторвались от русских войск и ушли невредимыми. Царь был крайне недоволен действиями Бориса Петровича и свой гнев выразил тем, что отобрал у него Преображенский полк, передав его под начало Меншикова. Уязвленный Шереметев оправдывался "великим разлитием" р. Сулы, делал вид, что никак не может взять в толк, в чем его вина, и спрашивал у Петра: "За какое мое преступление перед вашим величеством" подвергнут каре? Заканчивал свое послание царю Шереметев так: "И прошу вашего царского величества... со слезами, дабы мне в старости своей с печали безвременно не умереть, и мне объявить, какое мое пред вашим величеством преступление, или повели к себе быть"59. Фельдмаршал не добился ощутимых успехов и 22 апреля 1709 г., когда предпринял атаку местечка Решетиловки, где было сосредоточено семь полков шведской кавалерии. Собственно атака не состоялась, ибо Шереметеву не удалось скрытно подойти к местечку. Шведы, своевременно обнаружив приближение главных сил русских, благополучно отошли, так что фельдмаршалу пришлось довольствоваться лишь трофеями: гуртом скота и провиантом.
      С первых чисел апреля внимание Карла XII было приковано к Полтаве. Он решил во что бы то ни стало овладеть этой крепостью, обнесенной всего лишь дубовыми стенами. Если бы королю удалось принудить гарнизон Полтавы к сдаче, то в этом случае облегчились бы коммуникации с Крымом и особенно с Польшей, где находились значительные силы шведов под командованием генерал-майора Э. Д. Крассау, а также открылась бы дорога с юга на Москву. Шереметев по поводу осады шведами Полтавы рассуждал в письме к царю от 6 мая так: "И еще по сие числа ничего неприятель над Полтавою учинити не мог и в войске их во взятии надежда слабая, понеже великой артиллерии и довольной амуниции неприятель у себя не имеет". Фельдмаршал решил беспокоить осаждавшего Полтаву неприятеля нападениями мелких отрядов. Царь оказался более проницательным и, оценив стратегическое значение Полтавы, рассудил иначе. Он велел Шереметеву двигаться к Полтаве на соединение с находившимися там войсками Меншикова60 и тем самым лишить неприятеля возможности громить русские войска порознь. Ознакомившись на месте с состоянием обороны Полтавы, Шереметев пришел к выводу, что осадные работы шведов в конечном счете принесут им успех. Чтобы облегчить защиту крепости, фельдмаршал испрашивал у царя разрешения переправить часть пехоты и кавалерии через р. Ворсклу, организовать там укрепленный район и из него непрерывно беспокоить осаждавших.
      Царь прибыл под Полтаву 4 июня, но предложением Шереметева воспользоваться не спешил. Только 16 июня созванный Петром военный совет принял решение "перейти р. Ворсклу со всею армиею и иметь генеральную баталию"61. В Полтавской битве, состоявшейся 27 июня, главным действующим лицом был Петр. Важный вклад в победу внесли Меншиков, Р. Х. Боур и Брюс. Роль Шереметева была менее заметной. Фельдмаршалу, возглавлявшему резерв и практически не участвовавшему в сражении, царь велел наблюдать за маневрами неприятеля и "о вступлении в баталию ожидать указу". Но шведы были разгромлены и без участия войск, находившихся под командованием Бориса Петровича.
      Участников Полтавской победы ожидали щедрые награды: одни получили орден Андрея Первозванного, других царь повысил чином, усердие и отвагу третьих он отметил пожалованием деревень. Штаб-офицерам было выдано полугодовое, а обер-офицерам - трехмесячное жалованье. Первым в наградном списке высших офицеров значился Борис Петрович, пожалованный деревнею Черная Грязь62. Это дает основание считать, что Петр был доволен действиями фельдмаршала и признавал его заслуги в разгроме неприятеля.
      После двухнедельного отдыха Петр велел Шереметеву во главе пехоты и небольшого отряда конницы двинуться на север "добывать" Прибалтику. Ближайшая задача - овладение Ригой, под стены которой войска прибыли в начале октября. Царь поручил Борису Петровичу овладеть Ригой не штурмом, а осадой, полагая, что победа будет достигнута ценою минимальных потерь. Получилось, однако, наоборот. Затяжная осада города и крепости стоила 9800 жизней русских солдат и офицеров, унесенных моровым поветрием. Осаду Риги Шереметев начал в конце октября 1709 года. 9 ноября по пути из-за границы в Россию осаждавших навестил Петр. Он произвел первые три выстрела по городу и отбыл в Петербург.
      В мае 1710 г. в Риге и ее округе разразилась эпидемия чумы. Несмотря на установление строжайшего карантина, она буквально косила как осаждавших, так и осажденных. Современник, находившийся в эти месяцы в Риге, записал: "Кажется, не хватит живых, чтобы погребать умерших". В городе, наглухо блокированном, стал ощущаться недостаток продовольствия63. Капитуляция гарнизона была подписана 4 июля 1710 года. Известие об этом царь получил 8 июля и тут же отправил фельдмаршалу поздравительное письмо. Петр был скуп на похвалы, когда дело касалось Шереметева, но в данном случае переливавшей через край радости не мог скрыть. "Письмо ваше о здаче Риги я с великою радостию получил (и завтра будем публично отдавать благодарение богу и триумфовать). А за труды ваши и всех, при вас будущих, зело благодарствую и взаемно поздравляю. И прошу объявить сие мое поздравление всем"64.
      23 июля царь отправил Борису Петровичу указ с новым поручением: в сопровождении небольшого конвоя ехать в Польшу и принять командование над находившимися там войсками. Шереметев подвергал себя смертельной опасности: на территории, по которой лежал его путь, продолжала свирепствовать чума. "Николи такого страху и нужди не подносил и николи так безпокоен не был, как сего времени", - делился он своими переживаниями с Брюсом. Лично для Шереметева путешествие окончилось благополучно. Потерял он в пути лишь нескольких "людей дому своего и лучших лошадей". По поводу утраты последних он обратился к своему корреспонденту с полными драматизма словами: "Где мои цуги, где мои лучшие лошади". Вместе с тем надобность в присутствии Шереметева в Польше отпала, и царь велел ему вернуться в Ригу. Здесь его ожидали многотрудные заботы о заготовке провианта, ибо "везде места опустелые и моровые... Повелено то делать, разве б ангелу то чинить, а не мне, человеку"65, - безутешно рассуждал он в письме адмиралу Апраксину.
      Вскоре, однако, внешнеполитическая ситуация резко изменилась, и фельдмаршал получил новое поручение. В декабре 1710 г. Османская империя объявила России войну, и Петр велел войска, расположенные в Прибалтике, двинуть на юг. Армия отправилась в путь в январе 1711 г., а Шереметев оставил Ригу 11 февраля. Походный журнал фельдмаршала повествует о трудностях пути, обусловленных небывало ранним наступлением весны и бурным половодьем. Борису Петровичу то и дело приходилось пересаживаться из кареты в лодку и с лодки вновь в карету либо двигаться ночью, когда мороз на время ослаблял таяние снега.
      План кампании предусматривал прибытие армии Шереметева к берегам Днестра к 20 мая. И хотя фельдмаршал предупреждал царя, что "к указанным местам майя к 20 числу прибыть я не надеюсь", Петр не уставал повторять, "как наискоряе поспешать в указанные места", "для бога не медлите в назначенное место". Но Шереметев оставался самим собою: столь же медлительным, как и основательным. Царь решил прибегнуть к средству, которым он уже однажды воспользовался. Он приставил к фельдмаршалу гвардии подполковника В. В. Долгорукого. Начало деятельности последнего будто бы предвещало успех. Прибыв в ставку Шереметева 12 мая, он потребовал от него, "чтоб немедленно марш восприял в назначенный наш путь и ничем не отговаривался". Но коренным образом что-либо изменить не представлялось возможным, и армия переправилась через Днестр только 30 мая. В итоге случилось то, чего так опасался Петр: османы успели форсировать Дунай и двигались навстречу русским войскам. "И ежели б по указу учинили, - попрекал царь Шереметева, - то б конечно прежде турков к Дунаю были, ибо от Днестра только до Дуная 10 или по нужде 13 дней ходу. А ныне старые ваши песни в одговорках". Досталось и Долгорукому: "Зело удивляюсь, что вы так оплошно делаете, для чего посланы. Ежели б так зделали, как приказано, давно б были у Дуная". И далее упрек: "Я зело на вас надеелся, а ныне вижу, что и к тебе тож пристало", т. е. что и Долгорукий заразился нерасторопностью Шереметева66.
      В весенней переписке царя с Шереметевым и Шереметева с подчиненными генералами самым употребительным словом было "поспешать". В июне спешить было уже некуда: все равно опоздали. В переписке мелькали слова "провиант", "хлеб", "мясо": армия испытывала острый недостаток продовольствия. Нехватка его - не единственное испытание, выпавшее на долю Шереметева. В его походном журнале за май - июнь то и дело встречаются записи типа "зело жаркий день". В такие дни испепеляющая все жара выжгла траву, лишив лошадей подножного корма. То, что не успели сделать палящие лучи солнца, довершила саранча. Гибли лошади, усложнялось продвижение вперед. Войска испытывали недостаток питьевой воды, а та, что была, "однако ж самая худая: не токмо что людям пить, но и лошадям не мочно, ибо многий скот и собаки, попив, померли"67.
      7 июля стало известно, что войска великого везира Баталджи-паши находятся в шести милях от лагеря Шереметева и что конница крымского хана уже соединилась с османами. Тогда последовала команда всем дивизиям подойти к Шереметеву. На другой день пленный сообщил, что везир наметил сражение на 10 июля. Неприятельских войск насчитывалось около 140 тыс. человек. Сражение, однако, началось 8 июля, продолжалось весь день и после двухчасового перерыва возобновилось вечером. Бывали минуты, когда османы вплотную подступали к рогаткам и, казалось, были близки к тому, чтобы смять русский лагерь, благо их было почти в 4 раза больше, нежели русских. Но губительный огонь артиллерии охлаждал пыл наступавших. Сражение продолжалось в общей сложности 36 часов.
      Утром 10 июля по повелению Петра в расположение неприятеля отбыл вице-канцлер П. П. Шафиров. На тот случай, если везир откажется от переговоров, в русском лагере шла лихорадочная подготовка к генеральному сражению. Сколь критическим было положение русской армии, свидетельствует письмо, отправленное царем Шафирову, когда тот еще находился в османском лагере: "Ежели подлинно будут говорить о миру, то стафь с ними на фее, чево похотят, кроме шклафства", т. е. рабства68. Мир, подписанный 12 июля Шафировым и везиром, подобных жертв от России не требовал: пришлось вернуть османам Азов, срыть Таганрог, Богородицк и Каменный Загон. Вместе с тем Прутский договор нанес глубокую рану Борису Петровичу. Дело в том, что везир затребовал заложниками выполнения условий договора Шафирова и сына фельдмаршала - Михаила Борисовича. Заложники отправились в османский лагерь 11 июля, а русская армия, соблюдая предосторожность на случай вероломного нападения со стороны неприятеля, переночевав, 12 июля тронулась в обратный путь. Только десять дней спустя армия переправилась через Прут, а 1 августа форсировала Днестр. Теперь ей уже ничто не грозило, и царь, отслужив благодарственный молебен, отправился сначала в Варшаву для встречи с польским королем, а затем в Карлсбад и Торгау для лечения и на свадьбу своего сына царевича Алексея.
      Прутская армия осталась на Украине, где Шереметев должен был бдительно следить за маршрутом переезда шведского короля из Бендер в Швецию. Один из возможных путей Карла XII должен был проходить через Польшу, и русское правительство, естественно, опасалось, что пребывание короля на территории этой страны чревато угрозой восстановления на польском престоле Станислава Лещинского. Настораживало и поведение султанского двора, вновь помышлявшего о войне в связи с проволочками по передаче Азова и разрушению Таганрога, Богородицка и Каменного Затона. В распоряжении фельдмаршала находились войска, готовые дать османам отпор. Но вот его сын, как и Шафиров, был беззащитен. Драматизм их положения усугублялся тем, что султанский двор, никогда не отличавшийся деликатным обращением даже с русскими посольствами, мог в любой момент казнить заложников. Можно представить чувства отца, когда он читал письма сына и Шафирова со словами отчаяния: "Мы ежедневно ожидаем себе погибели, ежели от Азова ведомость придет, что не отдадут... Мы чаем, что над нами, как над аманатами, поступит султан свирепо и велит нас казнить"69.
      Душевный покой Бориса Петровича тревожила не только судьба сына, но и напряженная ситуация, сложившаяся у него в ставке. За многие годы командования войсками фельдмаршал был приучен выполнять чужую волю - волю царя. Но во второй половине 1711 г. Шереметев пребывал в растерянности: ему самому надлежало принимать решения и нести за них ответственность. Царь, уезжая в чужие края, велел ему поступать, сообразуясь с обстановкой и донесениями, полученными от Шафирова. Сколь тяжкой и непривычной была для Шереметева новая роль, можно судить по его письму к Апраксину от 23 октября 1711 года. Ранее, жаловался фельдмаршал, было "не так мне прискорбно и несносно, как сие мое дело за отлучением его самодержавства в такую дальность, також, что в скорости не могу получить указ, а к тому отягощен положением на мой разсудок, что трудно делать. Мню себе, что и вы в такой же тягости и печали застаешь".
      Фельдмаршал счел, что напряжение походной жизни ему уже не под силу, пора на покой. Сокровенной мечтой он как-то поделился с тем же Апраксиным: "Боже мой и творче, избави нас от напасти и дай хотя мало покойно пожити на сем свете, хотя и немного жить"70. Но где обрести покой, если царь дает одно поручение за другим? Только в монастыре. И Шереметев решил уйти в Киево-Печерскую лавру, где рассчитывал на безмятежную жизнь, свободную от мирских треволнений и суровых выговоров. У Петра на этот счет было свое мнение. Он не разрешил ему сменить военный мундир на монашескую одежду и вместо пострижения велел жениться, причем сам подыскал 60-летнему вдовцу невесту. Ею оказалась дочь А. П. Салтыкова, в 17 лет выданная за Л. К. Нарышкина. Анна Петровна, красавица с чувственными губами и ласковым взглядом выразительных глаз, овдовела в 1705 году.
      Был ли счастлив старый фельдмаршал и обрел ли душевное равновесие в семейном очаге, созданном по воле царя, мы не знаем. Известно, что молодая супруга принесла ему пятерых детей. Первый их сын, Петр Борисович, родился 26 февраля 1713 года. Шереметев поспешил поделиться этой радостью с Петром и, как следует из царского ответа, просил пожаловать младенца воинским чином. 18 июня Петр писал: "При сем поздравляем вам с новорожденным вашим сыном, которому по прошению вашему даем чин фендриха. Пишешь, ваша милость, что оный младенец родился без вас и не ведаете где, а того не пишете, где и от кого зачался". То был прозрачный намек на супружескую неверность Анны Петровны (она была моложе фельдмаршала на 34 года). Борис Петрович не оставил намека без ответа. Поблагодарив за награждение чином, он отвечал: "И что изволите ваше величество меня спросить, где он родился и от ково, и я доложу: родился он, сын мой, в Рославе, и я в то время был в Киеве. И по исчислению месяцев и по образу и по всем мерам я признавай, что он родился от меня. А больши может ведать мать ево, кто ему отец"71.
      После семейных торжеств Шереметев вернулся на Украину, где текла спокойная и однообразная жизнь, лишь изредка оживляемая сведениями, поступавшими из Бендер, где куролесил шведский король. Последний его поступок состоял в том, что он, не подчинившись повелению султана о выезде из пределов его владений, оказал в феврале 1713 г. вооруженное сопротивление янычарам, причем 200 из них погибли. Эта весть обнадеживала царя, ибо с нею связывали конец пребывания Карла XII в Османской империи и ликвидацию очага, создавшего напряженность в отношениях между Россией и султанским двором. И в том же 1713 г. Борису Петровичу довелось испытать немало неприятностей: на него последовал донос полковника Г. Рожнова с обвинением в вымогательствах и взятках. В разгар расследования на фельдмаршала обрушился еще один удар: возвращаясь на родину, умер сын, Михаил Борисович. Его смерть потрясла фельдмаршала. Находясь во власти постигшей его трагедии, он писал Апраксину: "При старости моей сущее несчастие постигло". Старик переживал утрату так, что, по собственным словам, от "сердечной болезни едва дыхание во мне содержится, и зело опасаюсь, дабы внезапно меня, грешника, смерть не постигла"72.
      Что касается следствия по доносу Рожнова, то хотя оно и закончилось для фельдмаршала благополучно, но год с лишним держало его в чрезвычайном напряжении. В следствии участвовал сам царь, причем его позиция по отношению к Шереметеву была отнюдь не благосклонной. Тем не менее следствие внезапно прекратилось. Некоторый свет на перемену отношения царя к фельдмаршалу проливают свидетельства современников. Английский посланник Дж. Мэкензи в донесении своему правительству от 11 февраля 1715 г. сообщал: "Мне из хороших источников передавали, что дня два тому назад царь вполне простил все прошлое фельдмаршалу Шереметеву и поручил ему русскую армию, расположенную в Польше". Мэкензи стало также известно, что царь отклонил настойчивые просьбы фельдмаршала об отставке. "Напротив, - продолжал Мэкензи, - его ласкают больше, чем когда-либо, и уверяют, что к восстановлению его чести будут приняты все меры, доносчиков же накажут примерно"73. Любопытной деталью поделился со своим правительством саксонский посланник Лосе. Согласно его версии, делу не дал ход кн. Долгорукий. "Без него он поплатился бы дороже и никогда бы не выпутался так хорошо из следствия, которому он должен подвергнуться"74. Оба современника, кажется, близки к истине. Полковника Рожнова действительно подвергли наказанию, причем более суровому, чем определил военный суд: у него отняли не только чин и должность, но и вотчины с 92 крестьянскими дворами.
      В суждении Мэкензи о том, что Шереметева "ласкают больше, чем когда-либо", тоже был резон: знаки внимания фельдмаршалу оказывались в связи с предстоявшим назначением его командующим войсками, направлявшимися в Померанию. Продвижение русских войск на запад было сопряжено с преодолением многочисленных трудностей: и отсутствием запасов продовольствия, и настороженным, скорее враждебным, отношением к этой акции Османской империи, считавшей пребывание русских войск на территории Речи Посполитой нарушением условий Прутского договора, и, наконец, неспокойной обстановкой в самой Польше, где поднимали голову поддерживаемые Францией сторонники Ст. Лещинского. Петр упростил задачу Шереметева тем, что направил к нему генерал-лейтенанта В. В. Долгорукого, вручившего 3 января 1716 г. указ: "Для лутчего исправления положенных на него, фельдмаршала, дел послан в помочь подполковник от гвардии князь Долгорукий".
      За время военной карьеры Шереметева то было третье по счету прикомандирование к нему доверенного лица царя. Два предшествующих объяснялись медлительностью фельдмаршала. Теперь спешить вроде было некуда. Просто Шереметев находился на пороге дряхлости, и он уже, видимо, не мог работать в полную силу. Надо полагать, что острота восприятия назначения Долгорукого значительно притупилась не только от того, что оно было третьим, но и потому, что два аристократа - Шереметев и Долгорукий - быстро нашли общий язык (между ними еще в 1711 г. установились приятельские отношения). Упоминавшийся выше Лосе свидетельствовал, что своему назначению Борис Петрович обязан был именно Долгорукому, который внушил царю мысль, "что если на эту должность будет назначен Меншиков, то последний пожертвует всем войском в угоду прусского короля"75.
      Жизнь Шереметева со второй половины 1716 и за 1717 г. известными нам источниками не отражена. Зато следующий, 1718 год обозначен для полководца неприятностями. Они связаны с делом царевича Алексея и глубокой убежденностью царя в том, что старый фельдмаршал симпатизировал царевичу. 8 июня 1718 г. для суда над ним в новую столицу были вызваны сенаторы, вельможи, высшие офицеры и духовные иерархи. Под смертным приговором царевичу поставили подписи 127 светских персон. Подпись Шереметева отсутствовала, ибо фельдмаршал в Петербург не приехал. Потому ли, что действительно был болен или сказался больным, чтобы не ставить своей подписи под приговором? Царь склонен был объяснить отсутствие Шереметева симуляцией болезни. Старик, полагал царь, разделял мысли царевича и не желал насиловать свою совесть. В этой убежденности Петра укрепляли слухи и достоверный факт: к делу Алексея был причастен кн. В. В. Долгорукий, человек, близкий Шереметеву.
      Петр в данном случае ошибся, и это стоило фельдмаршалу утраты душевного покоя в последние месяцы его жизни. К тяжелой болезни прибавилось одиночество, чувство обиды, а также трепета перед царем. Вот как он изливал душу самому близкому человеку, Ф. М. Апраксину: "К болезни моей смертной и печаль меня снедает, что вы, государь мой, присный друг и благодетель и брат, оставили и не упомянитеся меня писанием братским, христианским присётить в такой болезни братскою любовью и писанием попользовать"76. В письмах, отправленных царю и Меншикову 14 июня 1718 г., фельдмаршал почти одинаковыми словами описывал свою болезнь: она "час от часу круче умножается - ни встать ни ходить не могу, и опухоль на ногах моих такая стала, что видеть странно и доходит уже до самого живота, и повидимому сия моя болезнь, знатно, что уже ко окончанию живота моего". Борис Петрович просил царя, дабы "в той моей болезни повелеть освидетельствовать, кому в том изволите поверить". Меншикова он просил при случае сказать царю, "дабы его величество в моем неприбытии не изволил гневу содержать".
      Обращения Шереметева к царю и Меншикову остались без ответа. Тогда он отправил письмо кабинет-секретарю А. В. Макарову, уверяя его, что жизнь в Москве не доставляет радости: "Москва так стоит как вертеп разбойничий - все пусто, только вор множитца". Если бы он, Шереметев, был здоров, то не пожелал бы "жить на Москве, кроме неволи". И далее слова, рассчитанные не столько на Макарова, сколько на Петра: "Я имею печаль, нет ли его, государева, на меня мнения, что я живу для воли своей, а не для неволи, и чтобы указал меня освидетельствовать, ежели жива застанут, какая моя скорбь"77.
      Усилия докторов не приносили облегчения больному. Тогда Борис Петрович решил отправиться на Марциальные воды. То была последняя надежда на исцеление. Не исключено также, что намерением отправиться на курорт Борис Петрович лелеял надежду угодить царю и вернуть его расположение. Ответное письмо Петра наряду с разрешением фельдмаршалу отправиться на курорт в какой-то мере объясняет причину царского недоверия по поводу его пребывания в Москве. "Письмо твое я получил, и что желаешь ехать к водам, в чем просишь позволения, и се то вам позволяется, а оттоль сюда. Житье твое на Москве многие безделицы учинило в чужих краях, о чем сюда как приедешь, услышишь"78. Под "многими безделицами", вероятно, следует подразумевать распространяемые на Западе слухи о том, что Шереметев отсиживался в Москве в знак протеста против расправы отца над сыном. Борис Петрович отвечал: я "милостию вашего величества вознесен и вами живу, то как на конец жизни моей явлюся пред вашим величеством в притворстве, а не в ыстине"79.
      Но хлопоты о разрешении отправиться на Марциальные воды оказались напрасными: у больного уже не было сил на столь дальнее путешествие. Напрасными были и хлопоты о реабилитации перед царем. Подтверждением тому является царский указ обер-коменданту Москвы И. Измайлову, чтобы тот доставил фельдмаршала в Петербург по зимнему первопутку. 20 ноября к крыльцу московского дома Шереметева были поданы кареты. Однако выезд в новую столицу не состоялся, так как приглашенные доктора, обследовав больного, вынесли заключение: "В такой скорби и в такую стужу без великой беды ныне его отпустить невозможно". Заключение, видимо, рассеяло сомнения царя относительно здоровья Шереметева. Во всяком случае, Макаров, конечно же, не без ведома Петра, написал Измайлову, "дабы ево (Шереметева. - Н. П.) не труднить отъездом с Москвы"80. Последнее письмо с автографом Бориса Петровича датировано 30 ноября 1718 года. Даже если бы он не извещал Макарова, "что по прежнему зело в тяжкой болезни обретаюсь и с постели встать не могу", то подпись выдает состояние больного. Она поставлена нетвердой рукой и без всякого нажима, ее едва можно разобрать.
      Умер фельдмаршал 17 февраля 1719 года. Он завещал похоронить себя в Киево-Печерской лавре, рядом с могилой сына: "Желая по кончине своей почить там, где при жизни своей жительства иметь не получил". Царь, однако, посчитал, что первый в России фельдмаршал не волен распоряжаться собою даже после смерти. Он заставил служить "государственному интересу" и мертвого Шереметева. Новой столице недоставало пантеона. Петр решил создать его, а могила фельдмаршала должна была открыть захоронения знатных персон в Александро-Невской лавре. По повелению царя тело Шереметева было доставлено в Петербург, где 10 апреля 1719 г. состоялась церемония торжественного захоронения. Смерть Шереметева, как и судьба его после смерти, была такой же символичной, как и жизнь. Умер он в старой столице, захоронен в новой. В его жизни старое и новое тесно переплеталось, создавая портрет деятеля переходной эпохи. Отмечая некоторую мозаичность предлагаемого портрета, не следует забывать главного, чем обязана Россия своему первому генерал-фельдмаршалу: прежде всего победами в Северной войне.
      Примечания
      1. Корб И. Г. Дневник путешествий в Московию 1698 и 1699 гг. СПб. 1906, с. 254.
      2. Невиль. Записки. - Русская старина, 1891, т. 72, с. 245.
      3. Записки путешествия Б. П. Шереметева. М. 1773, с. 1.
      4. Там же, с. 21.
      5. Корб И. Г. Ук. соч., с. 98; ЛОИИ, ф. Походная канцелярия кн. Меншикова, к. 4, л. 42, л. 1.
      6. Корб И, Г. Ук. соч., с. 127.
      7. Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. IV, ч. 2. СПб. 1863, с. 167, 168.
      8. Письма и бумаги императора Петра Великого (ПиБ). Т. I. СПб. 1887, с. 407.
      9. Журнал или Поденная записка имп. Петра Великого. Ч. 1. М. 1770, с. 26.
      10. Там же, с. 25.
      11. ПиБ. Т. I, с. 410, 411
      12. Там же, с. 423.
      13. Устрялов Н. Г. Ук. соч., с. 167.
      14. Записки Ивана Афанасьевича Желябужского. - Записки русских людей. СПб. 1841, с. 82.
      15. Постепенное развитие русской регулярной конницы в эпоху Великого Петра. Вып. I, кн. 1. СПб. 1912, с. 50.
      16. Там же, с. 56.
      17. Журнал или Поденная записка имп. Петра Великого, с. 38.
      18. Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. 1, кн. 3. СПб. 1912, с. 341.
      19. Военно-походный журнал Шереметева. В кн.: Материалы военно-учебного архива Главного штаба. Т. I. СПб. 1871, с. 90.
      20. Записки Ивана Афанасьевича Желябужского, с. 84.
      21. Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. I, кн. 1, с. 89.
      22. ПиБ. Т. II. СПб. 1889, с. 79.
      23. Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. I, кн. 1, с. 110, 111.
      24. Там же, с. 119, 120.
      25. ПиБ. Т. II, с. 84.
      26. Там же, с. 5.
      27. Там же, с. 75.
      28. Там же, с. 102.
      29. Там же, с. 92.
      30. ЦГАДА, ф. Сношения России с Швецией, 1706 г., д. 6, л. 66. Пользуюсь случаем, чтобы выразить благодарность Р. В. Овчинникову, указавшему это дело.
      31. Устрялов Н. Г. Ук. соч. Т. IV, ч. 1. СПб, 1863, с. 277.
      32. ПиБ. Т. III. СПб. 1893, с. 53, 69, 71, 613.
      33. Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. 1, кн. 1, с. 266.
      34. Там же, кн. 3, с. 372.
      35. ПиБ. Т. III, с. 94.
      36. Палли Х. Э. Между двумя боями за Нарву. Таллин. 1966, с. 237.
      37. ПиБ. Т. III, с. 112.
      38. Там же, с. 657.
      39. Там же, с. 711.
      40. Заозерский А. И. Фельдмаршал Шереметев и правительственная среда Петровского времени. В сб.: Россия в период реформ Петра I. M. 1973, с 172 - 214.
      41. ПиБ. Т. II, с. 82.
      42. Постепенное развитие русской регулярной конницы. Вып. I, кн. 2. СПб. 1912, с. 64
      43. ПиБ. Т. III, с. 265.
      44. Там же, с. 296.
      45. Там же, с. 391.
      46. Там же. Т. IV, вып. 1. СПб. 1900, с. 7, 8.
      47. Устрялов Н. Г. Ук. соч. Т. IV, ч. 1, С. 504.
      48. ПиБ. Т. IV, вып. 1, с. 189.
      49. Там же, с. 189, 190.
      50. Голикова Н. Б. Астраханское восстание 1705 - 1706 гг. М.. 1975, с. 291, 298, 299.
      51. ПиБ. Т. IV, выл. 2, СПб. 1900, с. 758.
      52. Устрялов Н. Г. Ук. соч. Т. IV, ч. 2, с. 427.
      53. ЦГАДА, ф. 96, 1706 г., д. 6, л. 78.
      54. Сб. РИО. Т. 39. СПб. 1884, с. 457, 458.
      55. Мышлаевский А. З. Северная война. 1708 г. СПб. 1901, с. 37.
      56. Там же, с. 77 - 79.
      57. Гилленрок А. Современные сказания о походе Карла XII в Россию. - Военный журнал, 1844, N 6, с. 32.
      58. ПиБ. Т. IX, вып. 1, М. 1950, с. 103.
      59. Там же. Т. IX, вып. 2. М. 1952, с. 769, 770.
      60. Тм же, вып. 1, с. 179; вып. 2, с. 886
      61. Труды Русского военно-исторического общества. Т. III. СПб. 1909, с. 269.
      62. ПиБ. Т. IX, вып. 1, с. 287.
      63. Гельмс И. А. Достоверное описание города Риги. В сб. материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. II. Рига. 1879, с. 438.
      64. ПиБ. Т. X. М. 1956, с. 222.
      65. Сб. РИО. Т. 25. с. 310, 312.
      66. ПиБ. Т. XI, вып. 1. М. 1962, с. 285, 287.
      67. Мышлаевский А.З. Ук. соч., с. 26.
      68. ПиБ. Т. XI, вып. 1, с. 317.
      69. Сб. РИО. Т. 25, с. 330, 343, 344.
      70. Там же, с. 328, 329.
      71. ЦГАДА, Госархив, разряд IX, 1 отд., Тетради записные 1713 г., л. 28; 2 отд., кн. 24, л. 805.
      72. Сб. РИО. Т. 25, с. 399.
      73. Там же. Т. 61. СПб. 1888, с. 354.
      74. Шереметев С. Схимонахиня Нектария. М. 1905, с. 15.
      75. Там же.
      76. Сб. РИО. Т. 25, с. 466.
      77. ЦГАДА, Госархив, разряд IX, 2 отд., кн. 37, л. 7273; ф. 198, д, 1046, л. 22.
      78. Голиков И. И. Деяния Петра Великого. Т. VII. М. 1838, с. 386.
      79. ЦГАДА, Госархив, разряд IX, 2 отд., кн. 37, лл. 71, 66.
      80. Там же, кн. 35, лл. 176, 198.
    • Беспятых Ю. Н. Оборона Архангельска от шведов в 1701 году
      Автор: Saygo
      Беспятых Ю. Н. Оборона Архангельска от шведов в 1701 году // Вопросы истории. — 1984. — № 7. — С. 81—89.
      По условиям Столбовского мирного договора, заключенного в 1617 г. с Швецией, Россия оказалась отрезанной от Балтийского моря. Интересы русской внешней торговли терпели значительный ущерб. Единственным морским портом страны оставался Архангельск, значение которого в то время для России трудно переоценить: через него она получала необходимые товары, а казна пополнялась за счет пошлинных сборов. Не случайно шведский военачальник Я. Делагарди, еще в 1614 г. советовавший королю Густаву II Адольфу уничтожить архангельский порт, "десятки лет спустя не мог утешиться, что его советы не были в свое время услышаны"1.
      Швеция строила планы переноса торговли с Белого моря на Балтийское, под свой контроль, что принесло бы ей значительные выгоды и преимущества. С этой целью шведские власти стремились убедить Голландию, Англию, немецкие города (прежде всего Гамбург и Бремен) торговать с Россией только через владения шведской коршы. Б середине XVII в. правительство Швеции, используя противоречия, возникшие между Англией и Россией, предпринимало попытки подтолкнуть англичан к нападению на северный русский порт для его ликвидации2. В составе ряда посольств, отправлявшихся из Стокгольма к русскому двору, находились люди, специально назначенные для сбора сведений о русской архангельской торговле с купечеством западноевропейских стран. Такие сведения использовались, в частности, для подбора аргументов, с помощью которых предполагалось представить архангельскую торговлю в глазах купцов менее выгодной, нежели балтийская.
      Сводки, составленные шведскими резидентами в России и агентами И. Родесом, П. Луфельдтом, И. Ф. Кильбургером, И. С. Петтер-Лиллиенхофом и другими3, являются бесценными источниками для исследователей, изучающих историю архангельской торговли. Петтер-Лиллиенхоф, побывавший в России в 1674 г., вслед за Родесом и Кильбургером пришел к заключению, что западноевропейским купцам, без сомнения, выгоднее торговать с Россией именно через Архангельск. Стало быть, утверждал агент в представленном в королевскую коммерц-коллегию рапорте, следует оставить всякую надежду на осуществление столь долго вынашиваемых замыслов переноса торговли на Балтийское море. Единственный способ разрешить вопрос, полагал он, - завоевать Архангельск и засорить фарватер, ведущий в устье Северной Двины4. Не ограничившись приведенными рекомендациями, автор рапорта приложил составленную им карту-схему уничтожения фарватера5.
      В течение всего XVII в. в Архангельск ежегодно приходили с запада десятки торговых судов, разгружая в порту важные для России товары и принимая на борт высоко ценившиеся в Западной Европе предметы традиционного русского экспорта6. С началом Северной войны (1700 - 1721 гг.) значение Архангельска возросло еще более. Товары, привозимые в Россию из Западной Европы через единственный морской порт, были необходимы для развития страны и борьбы с сильным противником. Были приняты активные меры на случай угрозы Архангельску со стороны Швеции. 17 декабря 1700 г. Петр I распорядился построить Новодвинскую крепость в устье Северной Двины для защиты города и порта, поручив составление проекта и руководство работами инженеру Я. Адлеру.
      "И та крепость строить города Архангельского и колмогорцы посадцкими и всяких чинов градцкими людьми и уездных государевых волостей и архиепископлими и монастырскими крестьяны всеми, чей бы хто ни был"7. Однако к весне 1701 г. дело почти не продвинулось: Адлер подготовил неудовлетворительный проект, к тому же возникли трудности со строительными материалами. Петр торопил архангельского воеводу А. П. Прозоровского, неоднократно напоминая о необходимости скорейшего возведения укреплений. Архиепископ Холмогорский и Важский Афанасий и воевода получили царский указ с предписанием "городы Архангельской и на Холмогорах крепить и жить в великом опасе от шведов, для того что летом будут к городу воинские шведские корабли, и в новой Двине на корабельном уском проходе строить вновь для крепости город каменной со всякою крепостью"8.
      Вместо Адлера в марте 1701 г. был прислан другой инженер, бранденбуржец Е. Резен, которому поручалось сделать чертеж местности "с подлинным и явным размером и описью". На острове Линском в Березовском устье Северной Двины (в 15 верстах ниже Соломбалы) выбрали "место зело угодное и в отпоре неприятелей во всем потребное и необходимое: яко такового места другого во всем Двинском Березовском устьи не обретается", - писал архиепископ Афанасий одному из сподвижников Петра I, Ф. А. Головину. В строительстве должны были участвовать также жители четырех городов - Каргополя, Чаронды, Кевроля и Мезени. Надзор за строительством поручался Семиградской ратуше, специально учрежденной указом от 3 апреля; заведовал ею дьяк Ф. Гусев. Начатые весной подготовительные работы по строительству крепости продолжались до июня. "И по нынешнее майя 30 число..., - отписывали царю, - на том месте под строение крепости под стены и под башни рвы выкопаны все и сваи бьют и идет то дело... радетельно и поспешно"9. Воевода отправил отряд в 300 солдат во главе с капитаном А. Капрановым в г. Кемь, Кольский и Сумской остроги, а также "на немецкой рубеж". Жители Поморья были предупреждены о возможном приходе неприятеля, указом Петра населению запрещалось выходить в море на промысел "ради опасения воровских кораблей"10.
      Новодвинская крепость должна была защитить ведущий в гавань узкий фарватер. Закладка ее состоялась 12 июня. Чуть раньше опасения о возможности нападения шведов на Архангельск подтвердились. В грамоте Петра I от 12 июня воевода прочел: царю "ведомо... учинилось чрез посланника стольника Андрея Петрова сына Измайлова, пребывающего в Копенгагене, что он у неких доброжелательных людей проведал: у пристани де, называемой Гельзигньере, неприятельской свейской комиссар, или служитель, искал четырех стурманов, которые б знали и бывали у Архангельского города, чтоб им быть на их четырех неприятельских кораблях вожами; а те корабли в городе Готтенбурге готовятся у них наспех; а разглашают, будто на тех кораблях умышляют и конечно хотят идти в Гренланду, где китов бьют и рыбу ловят"11.
      Итак, Петру I по дипломатическим каналам стало известно о готовящейся экспедиции. Угроза Архангельску превратилась в реальность, поэтому началась форсированная подготовка к обороне. Был усилен гарнизон Архангельска: сюда из Холмогор перебросили Русский и Гайдуцкий стрелецкие полки. Возвели новые укрепления; во всех местах, где мог появиться противник, поставили батареи, в том числе три (15 пушек) у Новодвинской крепости и одну (15 пушек) на Марковом острове. Березовское устье отправился защищать воинский отряд под командой солдатских голов Г. Меркурова и Г. Жявотовского; такой же отряд, снабженный 20 пушками, готовился к обороне Пудожемского и Мурманского устьев Северной Двины, которые были, кроме того, перекрыты: засыпаны землей, забиты сваями и засорены затопленными старыми судами. У Архангельска поставили шесть брандеров, ими предполагалось зажигать неприятельские корабли. В самом городе расставили пушки и пищали, укрепили русский и немецкий гостиные дворы и набережную Северной Двины.
      В целях предосторожности необходимо было задержать в порту иноземные торговые суда, пришедшие на ярмарку, и снять с них потребные для обороны пушки. Горожанам раздали оружие, "чтобы всяких чинов люди во время их (шведов. - Ю. Б.) приходу были вооружены и во всякой воинской готовности"12. На 18 июня состояние дел было следующим: "Ко отпору тех неприятелей приход в Двинском большом: устьи и в малой Двинке... шанцы и валы земляные, инные крепости построены и утверждены; и ружья и пушек к бою на места со всякими припасы приуготовлены. И... ратные люди в тех крепостях поставлены ко ополчению во всякой готовности; а Двинское Мурманское устье засыпано и Пудожемское устье засыпают; да сверх того на тех устьях учинены шанцы и в них поставлено по сту человек солдатов, да с ними по десяти пушек на всяком устье"13. Царь потребовал от Прозоровского поставить на островах особых людей для наблюдения, притом таких, "которые в Двиною рекою пути без вожей знать не могли"; иноземные корабли без расспроса к Архангельску не пропускать. В устье были заблаговременно сняты "предостерегательные знаки", обозначавшие фарватер.
      В Швеции уже в 1700 г. вновь активно обсуждалась старая идея ликвидации архангельской торговли. Военно-стратегическое значение Архангельска не подлежало сомнению. В связи с этим в Стокгольме рассматривались различные планы уничтожения города и порта. Некое частное лицо предложило собрать крестьянское ополчение, которое, продвинувшись глухими северными местами с территории Финляндии на восток, внезапно напало бы на русский порт. Карл XII в принципе одобрил этот план и согласился предоставить его автору необходимое количество оружия. Однако до реализации замысла дело не дошло14. Автор другого проекта, генерал К. М. Стюарт, полагал, что отряд численностью в 10 - 12 тыс. мог бы на небольших военных кораблях или рыбацких судах подняться вверх по Неве в Ладогу, затем пройти по р. Свири к Онежскому озеру до Повенца и далее маршем по суше - к побережью Белого моря. Но это предприятие представлялось рискованным: столь долгий и сложный путь практически не оставлял надежд на возможность внезапной атаки русского порта15.
      Изучался вопрос об использовании наемной военной силы. Шведский резидент в Париже Пальмквист получил задание нанять французских каперов, которые, соблюдая секретность, не только проверяли бы направлявшиеся к Архангельску торговые суда на предмет наличия контрабандных товаров, но при благоприятных обстоятельствах разрушили бы город и порт. (По условиям договоров Швеции с некоторыми западноевропейскими государствами купцы этих стран не имели права ввозить в Россию ряд товаров, в том числе продовольствие. Такие товары считались контрабандой и подлежали конфискации.) По мнению государственного секретаря Швеции С. Океръельма, одного из наиболее активных сторонников идеи уничтожения русского северного порта, два или три каперских судна вполне могли бы справиться с такой задачей. Однако возникли препятствия на пути осуществления и этого плана16. В конце концов было принято решение организовать, при строжайшей секретности, экспедицию силами шведского военно-морского флота. В ее подготовке при активном содействии Карла XII приняли участие виднейшие шведские сановники.
      В конце февраля 1701 г. президент двух коллегий Ф. Вреде и С. Океръельм представили королю проект инструкции для командира эскадры, которым предлагали назначить капитана К. X. Леве. Он пользовался репутацией одного из наиболее способных специалистов в шведском военно-морском флоте. 20 марта король подписал приказ о снаряжении экспедиции, которая должна была отправиться не позднее начала апреля17. Эскадра состояла из семи кораблей: фрегат "Варберг" (266 человек личного состава и 42 пушки), фрегат "Эльфсборг" (соответственно 264 и 40), фрегат "Марстранд" (133 и 26), фрегат ("ли флейт) "Сулен" (91 и 4), шнява "Мьехунден" (35 и 6), галиоты "Фалькен" (11 и 5) и "Тева-литет" (28 и 4). Таким образом, отряд, вышедший на Архангельск, насчитывал 828 человек личного состава (в том числе 700 человек пехоты) при 127 орудиях18.
      В начале апреля экспедицию отправить не удалось. Разные причины задержали начало похода почти на два месяца. О дальнейших событиях рассказывает корабельный журнал флагманского фрегата "Варберг"; его содержание изложено шведским историком Э. Хольмбергом. В нашем распоряжении имеется также документ, вышедший из-под пера Леве, под названием "Всепокорнейшая реляция обо всем, что случилось и произошло во время экспедиции к Архангельску на пути туда и обратно"19. Этот чрезвычайно интересный и содержательный документ был составлен командиром эскадры (вероятно, главным образом по материалам корабельного журнала "Варберга") 21 августа 1701 г., вскоре после возвращения отряда в Гетеборг. Реляция явилась, по-видимому, официальным отчетом об экспедиции.
      27 мая были подняты якоря, и отряд направился в открытое море. За две недели до этого Леве была вручена секретная инструкция Карла XII. Никто из участников экспедиции не должен был знать ее содержания, а стало быть, целей похода, прежде чем корабли не выйдут в открытое море. 28 мая командор собрал на борту "Варберга" морских и пехотных офицеров. Были взломаны печати на пакете, и Леве ознакомил присутствовавших с королевской инструкцией, которая состояла из 16 пунктов. Инструкция гласила, что цель похода - воспрепятствовать ввозу в Россию через архангельский порт запрещенных товаров, а также причинить возможный вред русским в названной местности.
      Король требовал прийти к Архангельску "прежде, чем там появятся какие-либо иностранные купеческие суда, сжечь и разорить город и все русские корабли и суда, захватить и увезти, по военному обычаю, все, что смогут". Карл XII обращал внимание офицеров на необходимость уничтожения верфи и строившихся на ней кораблей, а также складов смолы. Он объявил, что участники похода получат четвертую часть всей конфискованной ими в море контрабанды и, кроме того, половину добычи, которую они захватят у русских в ходе архангельской операции. До момента решающего удара по Архангельску поход следовало совершать в условиях секретности. Дополнительная инструкция, составленная Вреде и Океръельмом, предписывала после выполнения основной задачи отряду солдат подняться в шлюпках вверх по Северной Двине, чтобы жечь и разорять окрестные селения20. Экспедиция должна была лишить Россию единственного морского порта на Севере. В случае успеха операции у Швеции возросли бы шансы на победу в Северной войне.
      За месяц эскадра обогнула Скандинавский и Кольский полуострова и под видом торговых судов вошла в Белое море. У о. Сосновца шведы захватили русскую поморскую лодью; были взяты в плен 32 человека, среди них шкипер лодьи, служка Николо-Карельского монастыря Иван Рябов21. В ночь на 25 июня эскадра стала на якорь близ Мудьюжского острова и подняла английский флаг, полагая привлечь этим внимание русских лоцманов. Под утро к "Варбергу" подошло небольшое русское судно; первым на борт флагмана поднялся переводчик Дмитрий Борисов (в реляции - Микаэль Борис; очевидно, в устной речи это звучало как Митька Борисов). Переводчик объяснил на голландском языке Леве, что лоцманы переведены на остров внутрь строящейся крепости и следует послать за лоцманом шлюпку, а также написать письмо купцам, для которых привезены товары. Прозоровский приказал держать на Мудьюге караул и осматривать все прибывающие к Архангельску суда. Как потом узнал Леве от Борисова, некие голландцы предупредили русские власти о задуманном шведами походе, чем и были вызваны особые меры предосторожности. Шведам стало ясно, что на внезапность удара рассчитывать не приходилось.
      Во Время разговора с шведским командором переводчик понял, что имеет дело отнюдь не с купцами. Вскоре он, а также прибывшие на русском судне начальник караула на Мудьюге капитан Николай Тихонович Крыков (в реляции - Николай Киканов, искаженное "Тихонов"), писарь и несколько солдат были схвачены шведами и подверглись допросу о положении дел в архангельском порту22. Отвечая на вопросы, Борисов рассказал следующее. В Архангельск прибыли 43 голландских, 6 английских. 2 шотландских, 2 гамбургских и 1 французское, а всего 54 иностранных купеческих судна. Англичане разгружают табак и одежду, голландцы привезли перец и вино, французы - тоже вино. А вот прошлой осенью голландцы доставили большое количество боеприпасов и ружей. Когда здесь стало известно о намерении шведов напасть с моря на Архангельск, иностранные купцы (разумеется, чрезвычайно заинтересованные в беспрепятственном продолжении прибыльной торговли с Россией) просили воеводу усилить гарнизон города, и численность войск в Архангельске вскоре возросла до 1800 человек. На крепостных валах в городе стоит 50 - 60 орудий. В устье Двины заложена новая крепость, куда привезены, но еще не установлены 15 пушек. На работах по сооружению крепости занято ежедневно 600 солдат, однако ее высота пока не превышает половины человеческого роста. Завтра, добавил переводчик, будет день выдачи жалованья23.
      Из рассказа Борисова следовало, что защитники крепости вряд ли способны оказать серьезное сопротивление. Удовлетворенный полученными сведениями, Леве расценил ситуацию как благоприятную для активных действий и, поскольку промедление было на руку русским, принял решение атаковать крепость и пробиваться к Архангельску. Оставалось найти лоцмана. Собственный лоцман командора прежде бывал в Архангельске, однако фарватер с тех пор изменился, и теперь отыскать его, несмотря на все старания, не удалось. Но ведь кто-нибудь из русских наверняка должен был знать фарватер! Борисов на вопрос о том, сможет ли он стать к штурвалу, решительно отказался. Рябов в ответ на подобное предложение заявил, что скорее умрет, чем поддастся уговорам, а если его к этому принудят, то он ни за что не отвечает. Затем к командору привели Крыкова и его писаря. Пуская в ход то угрозы, то посулы, Леве предлагал им ввести эскадру в Северную Двину. Но и они держались стойко, неизменно отвечая отказом. Но возвращении в Швецию Леве донесет своему начальству: "Я велел спросить русского капитана и его писаря, не могут ли они ввести нас в устье реки, и употребил все средства, поначалу обещая вознаграждение, а затем принуждая и угрожая"24. Все было тщетно. Русские в один голос продолжали утверждать, что фарватера не знают.
      Леве сознавал, что время работает на строителей и защитников крепости: каждый лишний день означал дальнейшее укрепление оборонительных сооружений. Поэтому командор разработал план, согласно которому три меньших корабля - оба галиота и шнява под командой капитана К. X. Вахтмейстера, усиленные дополнительным личным составом (всего свыше 120 человек) и дополнительными орудиями, должны были с приливом атаковать крепость, прорваться к острову, где находятся лоцманы, захватить их и вернуться к фрегатам. Все это следовало проделать быстро, по возможности не вызвав подозрений. Потом с помощью лоцманов предполагалось подойти к Архангельску, чтобы выполнить главную задачу экспедиции25.
      25 июня в полдень галиоты и шнява, подняв французский и гамбургский флаги, взяли курс на крепость. Шведы подошли к входу в Березовский рукав Северной Двины, и солдатский голова Г. Животовский, взяв с собой солдат, со знаменем и барабаном отправился на карбасе для проверки чужих кораблей. К "Мьехунден" приблизились два судна, на большем было 30 человек, на меньшем - до 6. Большее (карбас Животовского) подошло к шняве с левого борта, и с карбаса спросили по-голландски, откуда корабль. Лейтенант X. Шешерна, переодетый в дюнкеркского шкипера, вспрыгнул на планшир, приветственно приподнял шляпу и ответил на ломаном французском, что корабль пришел из Дюнкерка и нуждается в лоцмане26. Русские начали было подниматься на борт, но заметили притаившихся на палубе солдат, спрыгнули обратно в карбас и стали отгребать. "И с тех де воинских воровских кораблей учали по ним из пушек стрелять и выстрелили по ним дробью и с трех пушек и из мелкого ружья стреляли ж и убили у него, Григория (Животовского. - Ю. Б.), писаря да трех человек солдат и двух человек работных людей. И его, Григория, да сержанта ранили"27. В перестрелке лейтенант Шешерна был убит выстрелом из мушкета. Именно это имеет в виду русский источник, когда сообщает: "Солдат Леонтий Огжеев... убил... на фрегате неприятельского капитана до смерти"28.
      Во время боя шнява и галиот "Фалькен" сели на мель приблизительно "на расстоянии хорошего мушкетного выстрела от суши". Попытки снять их с мели не имели успеха, к тому же начался отлив. Корабли встали не только прочно, но и неудачно для нападавших - носом к крепости. Поэтому их расположенные по бортам пушки оказались бесполезными. В то же время крепостная артиллерия и поставленные для защиты новой крепости и устья береговые батареи, о существовании которых Борисов ни словом не обмолвился командору, вели методичный обстрел неподвижных целей. Русскую оборону возглавили стольник Сильвестр Иевлев, заведовавший хозяйственной частью строительства крепости, и инженер Резен. "Селиверст с инженером велели из батареи, в которой он с служилыми людьми были, также и из иных батарей из пушек стрелять и его, Григория, с солдаты тою стрельбою очистили и воинских людей отбили и фрегат и яхту тою стрельбою разбили... А как в приходе тех воинских кораблей учал быть бой, и в то время работные люди многие было испужалися, побежали, и он де Селиверст стал на тех работных людей кричать и говорить им, буде кто из них побежит, и он де будет их колоть копьями, или он, Селиверст, побежит, чинили б и ему тож; также и солдатам, которые с ним были, он говорил же и укреплял, чтоб они стояли мужественно"29.
      Шведы боролись за севшие на мель корабли, постепенно переправляя с них личный состав на "Тева-литет". Однако русская артиллерия била все придельнее, а затем, когда от крепости "отошло на веслах множество вооруженных ботов"30 с намерением захватить шняву и галиот, исход боя, продолжавшегося 13 часов, был решен31. Русские заняли севшие на мель корабли; шведы уже "недерзнуша прити их ратовать, но бегству яшася": захватив оставленный промышленниками коч, поставили с него руль на поврежденный в сражении галиот "Тева-литет" и отступили к основной эскадре. "И около нощи на тот коч, ради облегчения своего, переложа припасы и пересадив людей, вышли от Двинки на взморье к прочим им воровским большим кораблям и тот коч увезли с собою"32.
      Шведам оставалось сожалеть, что они поверили словам переводчика. Как выяснилось, сведения, сообщенные Борисовым, не имели ничего общего с истинным положением дел. В реляции Леве, спустя несколько часов узнавшего о печальном исходе нападения, читаем выразительные слова: "Силы противника оказались совершенно иными, нежели это было представлено нам вышеупомянутым переводчиком Микаэлем Борисом"33. Хольмберг констатирует: "Дорогой ценой убедились, что относительно расположения и состояния крепости и сил неприятеля, а также свойств самого входа в устье реки русский переводчик сообщил неверные, введшие в заблуждение сведения, несомненно с целью заманить шведов в западню"34.
      Но не только дезинформация привела шведов к поражению. Русский источник сообщает, что Рябов и Борисов "аще и в смертной беде сущей, обаче согласяся между собою на палубе, оных супостатов свейских людей из тех один фрегат да яхту привели перед самую Двинку, прямо новыя крепости в прилук, и навели их на мель в няши, против государева ружья по прилучаю к упалой воде"35. Борисову терять было нечего: его обман раскрылся, а Рябов предупреждал, что если его принудят встать к штурвалу, то посадит корабли на мель. Оказавшись в затруднительном положении, командор доверил пленникам управление. А они, договорившись между собой и воспользовавшись суматохой во время перестрелки, посадили вражеские галиот и шняву на мель.
      Шведские источники не содержат указаний на то, что Рябов и Борисов вели какой-либо корабль36. Шведам, не добившимся от русских согласия провести эскадру в Северную Двину, при атаке крепости оставалось, по словам Хольмберга, "уповать на провидение", т. е., используя прилив, попытаться самостоятельно, на ощупь, пройти Березовским устьем. Однако оба русских пленника во время этой операции находились на борту одного из кораблей. В донесении Вахтмейетера командору о сражении читаем: "Переводчик Микаэль Борис и шкипер с русской лодьи нашими насмерть застрелены"37. Историк Н. Ф. Хольм, изучивший фонды нескольких архивохранилищ Швеции, нашел документ, в котором также говорилось: "Nota bene, Микаэль Борис тотчас же был застрелен нашими"38. Исследователь констатирует: "Переводчик Микаэль Борис, принужденный участвовать в этой атаке, заплатил жизнью за свой патриотический обман" 39 . Раненый Рябов чудом спасся: он притворился мертвым, затем, улучив момент, бросился в воду и вплавь достиг берега.
      Тот факт, что командор нигде не упоминает об использовании пленников в качестве лоцманов, можно объяснить тем, что он не хотел сообщать в официальных реляциях, как погубил два корабля в результате собственного легковерия. После боя, когда уцелевший галиот присоединился к эскадре, Леве собрал офицерский совет, на котором было решено отказаться от повторной попытки пройти в Северную Двину. Тогда шведы стали разорять окрестные поморские селения и солеварни. В конце июня - начале июля были разорены Куйский соляной промысел Соловецкого монастыря, сожжены соляные варницы и крестьянские дворы на Мудьюжском острове, соляная варница Воскресенского монастыря на р. Пялице и деревня из 11 дворов.
      Около 30 русских пленных были оставлены шведами на пустынном морском берегу, остальные (среди них и капитан Крыков) увезены в плен. Леве стремился нанести русским максимальный урон, с тем чтобы загладить впечатление от провала экспедиции. Сообщения об учиненных разорениях занимают две трети реляции командора40. Затем эскадра отправилась в обратный путь и 15 августа стала на якорь в гетеборгской гавани. Так бесславно завершилась экспедиция, с которой шведское правительство связывало столь большие надежды.
      Карл XII, находившийся с армией за пределами Швеции, еще несколько месяцев пребывал в неведении: никто из сановников не решался сообщить ему неприятную весть... В ноябре 1701 г. король прислал в адмиралтейскую коллегию в Стокгольм письмо с требованием немедленно доложить о результатах экспедиции41. По делу о провале похода было назначено расследование; в январе 1704 г. собрался генеральный военный суд, в состав которого вошли виднейшие адмиралы шведского флота. Суд вынес приговор (этот документ в его наиболее важных частях опубликован42), в котором объявил, что постигшие экспедицию неудачи объясняются объективными сложностями, несчастливым стечением обстоятельств; действия же командора в продолжение похода были правильными. Леве был оправдан, а спустя некоторое время даже возведен в дворянское достоинство, стал адмиралом и президентом адмиралтейской коллегии.
      Опоздание с приходом к Архангельску, незнание фарватера и недостаток провианта - вот главные причины, обусловившие, по мнению членов суда, провал шведского замысла. Хольмберг отнес неблагополучный исход экспедиции за счет "непредвиденных фатальных обстоятельств" и заключил свою статью словами, что эта неудача - результат "неблагосклонности судьбы"43. В обоих случаях среди причин не упоминаются ни действия русских пленников, ни отпор солдат и строителей Новодвинской крепости. Понятно, что Леве не был заинтересован в показе их истинной роли в этом деле. Что касается жизни русских поморов в шведском плену, то до сих пор об этом было известно главным образом из рассказа Рябова, записанного архиепископом Афанасием.
      Шведские документы44 не оставляют сомнений относительно роли двух отважных поморов в операции и правдивости позднейшего рассказа Рябова о пребывании в плену. Эти источники заставляют убедиться в героизме Борисова, который до сих пор в нашей историографии находился в тени. В документах содержатся новые факты, свидетельствующие о мужественном поведении Крыкова и других русских людей. Шведские источники позволяют также точнее определить значение и место похода на Архангельск в общем контексте стратегии шведского руководства в начале Северной войны.
      Результат победы при Новодвинской крепости был чрезвычайно важным. В этом сражении впервые в истории России были завоеваны иноземные военно-морские флаги. В качестве трофеев фигурировали также два военных корабля, 13 пушек, 200 ядер, припасы 45 . В последующие годы шведы уже не предпринимали попыток уничтожить северную торговлю России. Оборот товаров, проходивших через архангельскую таможню, постоянно возрастал: в 1700 г. Архангельск посетили 64 иностранных купеческих судна, в 1702-м-149, в 1708-м-208, в 1716-м - 23346. Последняя цифра особенно впечатляет, ведь в то время морская торговля уже переводилась Петром I в Петербург. Таковы были последствия событий, исход которых в значительной мере определили исключительное мужество и патриотизм простых русских людей.
      Примечания
      * От редакции. В январе 1984 г. на телеэкранах страны демонстрировался телефильм "Россия молодая" в 9 сериях (по мотивам романа Ю. П. Германа, сценарий и постановка И. Я. Турина). В связи с этим журнал получил ряд писем, в которых читатели просят рассказать об упомянутых в нем событиях. Редакция выполняет их пожелания.
      1. Вайнштеин О. Л. Экономические предпосылки борьбы за Балтийское море и внешняя политика России в середине XVII в. -Ученые записки Ленинградского университета, 1951, N 130, с. 174 - 175.
      2. Курц Б. Г. Донесения Родеса и архангельско-балтийский вопрос в половине XVII века. - Журнал Министерства народного просвещения, 1912, март, с. 87, 91 - 92; Вайнштейн О. Л. Ук. соч., с. 175 - 176.
      3. Ekonorniska förbindelser mellan Sverige och Ryssland under 1600-talet. - Dokument ur svenska arkiv, Stockholm, 1978, NN 19, 20, 38, 39; Кильбургер И. Ф. Краткое известие о русской торговле, как она производилась в 1674 г. вывозными и привозными товарами по всей России. В кн.: Курц Б. Г. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев. 1915.
      4. Nyström P. Mercatura Ruthenica. -Scandia, 1937, bd. X, h. 2, s. 287 - 288.
      5. Projekt jamte karta over en hamnsparring vid Arkangel. - Ibid., s. 291.
      6. Изюмов А. Размеры русской торговли в XVII в. через Архангельск в связи с неисследованными архивными источниками. - Известия Архангельского общества изучения Русского Севера, 1912, N 6; Рухманова Э. Д. Архангельская торговля России (XVII в.). В кн.: Вопросы истории Европейского Севера. Петрозаводск. 1980.
      7. Голубцов Н. Новодвинская крепость. В кн.: Петр Великий на Севере. Архангельск. 1909, с. 50.
      8. [Новиков Н. И.] О высочайших пришествиях великого государя, царя и великого князя Петра Алексеевича... из царствующего града Москвы на Двину к Архангельскому городу, троекратно бывших; о зачатии Новодвинской крепости и о освящении нового храма в сей крепости. М. 1783, с. 54 - 55.
      9. Голубцов Н. Ук. соч., с. 53.
      10. [Новиков Н. И.] Ук. соч., с. 55.
      11. Там же, с. 59 - 60.
      12. Там же, с. 66.
      13. Сие описание из разных писменных известий и от разведывания людей собрано и сочинено самим преосвященным Афанасием, и оное здесь предлагается слово в слово. - Там же, с. 89 - 90.
      14. Fryxell A. Berättelser ur svenska historien. 22 del.: Karl den Tolftes regering, h. 2. Stockholm. 1856, s. 4.
      15. Ibid., s. 4 - 5; Koskinen Y. Finnische Geschichte von den fruhesten Zeiten bis auf die Gegenwart. Leipzig. 1874, s. 309.
      16. Holmberg E. Sjöexpedition mot Arkangel 1701. In: Karolinska Förbundets Arsbok. Lund. 1918, s. 107; Holm N. F. Kampen om ryska ishavsvagen pa Karl XII's tid - Forum navale, 1948, N 9, s. 15 - 17.
      17. Holm N. F. Op. cit., s. 19.
      18. Handlingar rörande Commendören Charles H. Lewes sjöexpedition till Archangel, ar 1701. - Svenskt historiskt magazin, Stockholm, 1849, N 1, s. 44.
      19. Den allerödmiuk horsambst Relation om alt hvad som under Expedition åth Ar changel i fram och aterreesan kann hafva sig tilldragit och passerat. - Handlingar, s. 30 - 43.
      20. Holmberg E. Op. cit., s. 116 - 118.
      21. Несколько лет тому назад архангельский краевед Н. Л. Коньков обнаружил в ЦГАДА документ (Распросная двинского бобылька Ивана Ермолина сына Седунова), согласно которому шкипера звали Иван Ермолаевич Седунов, а "Рябов" было, вероятно, прозвищем (Коньков Н. Л. Новый документ о новодвинском сражении 25 июня 1701 года. В кн.: Летопись Севера. Т. VII. М. 1975, с. 180 - 183). Выводы Конькова, первоначально опубликозанньи н местной печати, встретили энергичные возражения, хотя и не сопровожденные аргументацией (Фруменков Г. Г. Петр I на Севере. Архангельск. 1972, с. 16 - 17; его же. Соловецкий монастырь и оборона Беломорья в XVI - XIX вв. Архангельск. 1975, с. 82 - 83). Возможно, Конькову удалось установить подлинную фамилию героя, мы же будем пока называть его в соответствии с традицией.
      22. Relation, s. 31 - 32; Ноlmberg E. Op. cit., s. 120.
      23. Holmberg E. Op. cit., s. 121 - 123, 125.
      24. Relation, s. 32 - 33.
      25. Ноlmbеrg E. Op. cit., s. 123; Holm N. F. Op. cit., s. 24.
      26. Holmberg E. Op. cit., s. 127 - 129.
      27. Огородников С. Ф. Очерк истории города Архангельска в торгово- промышленном отношении. СПб. 1890, с. 130.
      28. Сие описание, с. 72. Сведения русских и шведских источников об этой стычке расходятся лишь в некоторых деталях.
      29. Огородников С. Ф. Ук. соч., с. 130. Прозоровский в сражении не участвовал. Он в тот день повел себя, согласно показаниям С. Иевлева, отправленным в Новгородский приказ, странно: "Услышав... пушечную стрельбу, поехал... к Архангельскому городу, не заехав к той новой крепости", прибыл на место боя лишь 28 июня (там же, с. 131).
      30. Holmberg E. Op. cit., s. 127 - 129.
      31. В реляции командора приведена скромная цифра потерь шведов в этом сражении: убит X. Шешерна и еще двое солдат ранены (Relation, s. 34). Это расходится с показаниями русского источника: "Многих супостатов ранили, а иных до смерти" (Сие описание, с. 74). Вероятно, на основании последнего сообщения Фруменков считает возможным говорить о спасшихся лишь "остатках экипажа погибших кораблей" (Фруменков Г. Г. Петр I на Севере, с. 16; его же. Соловецкий монастырь, с. 82).
      32. Сие описание, с. 76 - 77.
      33. Relation, s. 33; Holm N. F. Op. cit, s. 24.
      34. Holmberg E. Op. cit., s. 129.
      35. Сие описание, с. 73.
      36. В зарубежной литературе только А. Фрюкселль, знакомый с русскими источниками, сообщает, что шведам, не сумевшим найти лоцманов, "предложили свои услуги двое русских рыбаков. Но они умышленно повели суда неверным путем, и два судна сели на песчаную отмель. Раздосадованные шведы расправились с вероломными проводниками" (Fruxell A. Op. cit., s. 5).
      37. Relation, s. 34.
      38. Hоlm N. F. Op. cit., s. 24. Ср. с русским источником: "Тогда они неприятельские люди, абие их вожей, переводчика Дмитрия Борисова и Ивана Рябова в каюте бывши, единокупно из фузей стреляли" (Сие описание, с. 73)...
      39. Ноlm N. F. Op. cit., s. 24.
      40. Relation, s. 35 - 43.
      41. Ноlm N. F. Op. cit., s. 26; Hоlmberg E. Op. cit., s. 135.
      42. Transsurnt af Kongl. Amt. Ofwer-Rattens dom uti undersökning målet angående den under Commendeuren Leves anforande förrättade Expedition till Archangel. - Handlingar, s. 45 - 47.
      43. Holmberg E. Op. rft., s. 134, 142.
      44. Bespat у h J. Komentaja Lowen virhe. - Ptmalippu, 1981, N 7, s. 142 - 145.
      45. [Hовиков H. И.] Ук. соч., с. 84 - 87.
      46. Огородников С. Ф. История Архангельского порта. СПб. 1875, с. 15.
    • Волкова И. В. Военное строительство Петра I и перемены в системе социальных отношений в России
      Автор: Saygo
      Волкова И. В. Военное строительство Петра I и перемены в системе социальных отношений в России // Вопросы истории. - 2006. - № 3. - С. 35-51.
      Вопрос о влиянии военной реформы Петра I на систему социальных отношений в России не стал предметом самостоятельной научной разработки, несмотря на определенный интерес к этой теме историков разных поколений и школ.
      Между тем в социальной реконструкции и подготовительных шагах к ней, предпринятых Петром Великим, армии отводилась ключевая роль. Точкой отсчета в создании регулярной армии можно считать 1699 г., когда был объявлен призыв "даточных" людей - по существу первый в России набор рекрутов-воинов, поставляемых податными сословиями. Первоначально к решению этой задачи привлекались землевладельцы, которым предписывалось обеспечить не менее одного воина с 50 крестьянских дворов, а служившие по московскому списку должны были дополнительно представить по одному конному даточному со 100 дворов. С 1705 г. рекрутские наборы становятся систематическими, а ответственность за выделение рекрутов перекладывалась с землевладельцев на городские и сельские общины. Тогда же норма поставки рекрутов возросла до одного человека с 20 дворов. Вместе с тем дворянство полностью не отстранялось от участия в рекрутском наборе: за ним закреплялся контроль над общинным сбором воинов, а для тех, кто не мог обеспечить затребованного количества, норма удваивалась. В дополнение к этому владельцы имений должны были подготовить по одному кавалеристу с 80 дворов1. Только из среды сельских жителей к 1711 г. в армию было отправлено 139 тыс. человек2.
      В отличие от предшествующего времени, когда даточные служили во вспомогательных войсках, теперь они становились солдатами регулярной армии - основой вооруженной силы. Заботу об их содержании, обучении, применении брало на себя государство. Поскольку рекрутская повинность являлась общинной, выбор кандидатов и очередность участия семей в отбывании повинности определяла община. Военная служба была пожизненной - сданный государству рекрут выбывал из своего прежнего социального состояния и по сути дела навсегда прощался со своей малой родиной и сородичами.
      Другим источником комплектования армии являлся прием волонтеров - из "вольницы", так называемых вольных гулящих людей. Под эту категорию подпадали беглые холопы, крепостные, вольноотпущенники. Государство шло навстречу их стремлению служить в армии - поступаясь тяглецом, но приобретая взамен солдата. Уже в первый набор 1699 г. из вольницы было поверстано в службу 276 человек3. В дальнейшем их приток в армию неуклонно возрастал вплоть до второй половины XVIII в., когда таких соискателей стали отсылать назад4.
      Третьим постоянным каналом пополнения вооруженных сил была мобилизация дворянского сословия на военную службу. В отличие от податных сословий, для которых рекрутская повинность носила общинный, но не личный характер, дворянство привлекалось к личной поголовной и пожизненной службе.

      Император Пётр I за работой. Худояров В. П.
      Воинская повинность ложилась тяжелой ношей на все сословия. Вместе с тем рискнем заметить, что в наибольшей степени она давила на дворянство, ломая привычные устои его жизни. Так, к началу Северной войны служилый характер поместья был уже не более чем фикцией. По образному выражению И. Т. Посошкова, дворянство хотело "великому государю служить, а сабли б из ножон не вынимать"5. Заставить дворянина навсегда сменить домашний шлафрок на военный мундир можно было только, поместив его в перекрестие разных форм давления: силовых приемов, моральных и материальных стимулов, правовых санкций. В это "аккордное" воздействие входили указ о единонаследии от 1714 г. и разрешение приобретать недвижимость по истечении определенного стажа общественно-полезной деятельности, выталкивавшие молодых дворян на государственную службу. Однако в любом случае в системе мер, воздействующих на дворянство, преобладал язык ультиматумов и насилия. До известных пределов эта метода была эффективной. Если в середине XVII в. в армии числилось 16 980 дворян, то в начале XVIII в. - 30 тысяч6. Разница в цифрах связана не только и не столько с естественным приростом корпуса служилых по отечеству, сколько с всеохватывающим государственным учетом и контролем над отбытием дворянами воинской повинности.
      Ужесточение норм дворянской службы шло сразу по нескольким линиям. Во-первых, снижался призывной возраст с 16 лет до 13 - 147. Во-вторых, периодическое исполнение воинского долга заменялось постоянной службой. В-третьих, осуществлялась максимально полная мобилизация на службу. Наибольшее неудобство, однако, заключалось в том, что эти требования угрожали экономическим основам существования дворянства. Оставшиеся без хозяйского попечения имения быстро приходили в упадок, либо служили обогащению приказчиков.
      Установив служилый статус феодального землевладения, власть позаботилась и о том, чтобы посредством земельных раздач и конфискаций повысить качество дворянской службы. Так, например, за добросовестное исполнение воинского долга в пехотных и кавалерийских полках при Петре Великом получили поместья 34 иностранных полковника. По неполным данным за первую половину XVIII в. обширные земельные владения были розданы 80 лицам, причем наивысшая интенсивность таких раздач совпала по времени с созданием и "обкаткой" регулярной армии в 1700 - 1715 годы. Подобно тому, как наделение землей с крестьянами поощряло энтузиазм на служебном поприще, земельные конфискации, производившиеся через специальное учреждение - Канцелярию конфискации, служили радикальным средством расчета с теми, кто отказывался следовать правительственным директивам. Лишь за первую половину XVIII в., по неполным данным, были ослаблены отпиской, либо вовсе ликвидированы 128 владений; при этом только у 8 владельцев за этот период времени было отобрано 175 тыс. крепостных крестьян8. Политика Петра I целенаправленно подрывала полуавтономное положение дворянства в социальном порядке и вовлекала его в полезную деятельность сугубо по правилам, предписанным верховной властью.
      В этом отношении следует признать не слишком убедительным взгляд на этот предмет, который утвердился в отечественной историографии. Исходя из представления о самодержавии как органе диктатуры дворянства, советская историческая наука в свое время затратила немало усилий для того, чтобы подогнать под ту же схему и деятельность Петра I. В частности, в качестве иллюстрации тезиса о "классовом неравенстве" и "эксплуататорском обществе", упрочившихся при Петре I, приводился факт получения первого офицерского чина половиной дворянских служащих либо при поступлении в армию, либо через год после начала службы. Под тем же углом зрения освещалось и сравнительно медленное насыщение командной верхушки русской армии выходцами из податных сословий9. Некоторые авторы акцентировали внимание на высказывавшихся Петром I соображениях о том, чтобы "кроме гвардии, нигде дворянам в солдатах не быть", "нигде дворянским детям сначала не служить, только в гардемаринах и гвардии", о преимущественном зачислении в морскую гвардию царедворцев (то есть бывших служащих по московскому списку)10. Определенную дань этим оценочным суждениям отдал и английский исследователь Дж. Кип. По его мнению, установленная при Петре I процедура баллотирования соискателей офицерского звания в офицерском собрании полка позволяла скрытым консерваторам сдерживать карьерный натиск со стороны сослуживцев неблагородного происхождения11. Однако такой подход представляется все же односторонним и предвзятым.
      Даже при том, что Петру I скорее всего было небезразлично, с каких стартовых позиций начинали свой служебный путь отпрыски благородных родов, а у защитников дворянских прерогатив имелись определенные способы затормозить восхождение к высоким чинам ретивых "подлорожденных", вектор социального отбора на военной службе определялся не личными пристрастиями отдельных лиц, будь то даже сам царь. Решающим фактором был спрос поднимающейся армии и молодой державы на эффективные кадры, из каких бы страт они не исходили. Что касается использования дворянского потенциала, то весьма разборчивое отношение к нему явственно обозначилось уже на этапе становления регулярной армии. Лишь 6 тыс. из 30 тыс. числившихся на военной службе дворян вошли в состав высшего командного звена. А остальные, то есть основная масса, подвизались рядовыми и младшими командирами в пехоте и коннице12. Наконец, призвав под знамена молодую дворянскую поросль, власть вовсе не собиралась давать ей послабления. Перспектива выйти в офицеры большинству улыбалась не ранее чем через 5 - 6 лет службы в солдатах, что ставило их на одну ступень с бывшими холопами и крепостными. Вместо искусной имитации ратных трудов, когда дворянские ополченцы прежних времен во время боя отсиживались в лощинах, либо гнали впереди себя боевых холопов, либо подставлялись под легкое ранение ради почетного комиссования, теперь предлагалось реальное участие в боевых операциях, без подставных фигур и театральных эффектов. На протяжении всех войн петровского времени в повышенный тонус дворянство приводили царские распоряжения, звучавшие как грозный окрик для балованных чад знатных родителей. Так, в 1714 г. царь строго-настрого указывал, чтобы дети дворян и офицеров, не служивших солдатами в гвардии, "ни в какой офицерский чин не допускались", а также чтобы "чрез чин никого не жаловать, но порядком чин от чину возводить"13. Эта же установка, облеченная в форму закона, повторялась и в Табели о рангах (п. 8). Выказывая уважение к аристократическим титулам, законодатель все же настаивал на абсолютном приоритете чина и ранга, достигнутого на службе, над всеми прочими знаками достоинства: "однако ж мы для того никому какова рангу дать не позволяем, пока они нам и отечеству никаких услуг не покажут, и за оные характера не получат"14.
      Твердое намерение власти в отношении служилого дворянства состояло в том, чтобы поставить его в авангарде своих начинаний, установив соответствующую меру спроса. Принцип возрастающего наказания по мере повышения в чине и социальном статусе декларировался и в Воинском артикуле: "Коль более чина и состояния преступитель есть, толь жесточае оной и накажется. Ибо оный долженствует другим добрый приклад подавать и собой оказать, что оные чинить имеют"15. Таким образом, Петр I активно старался учесть в нормативных актах высказывавшееся им в частных беседах мнение, что "высокое происхождение - только счастливый случай, и не сопровождаемое заслугами учитываться не должно"16.
      По мнению иностранцев, именно дворянство в наибольшей степени испытало на себе тяжелую длань окрепшего самодержавия: Петр I "подлинно заставил своих дворян почувствовать иго рабства: совсем отменил все родовые отличия, присуждал к самым позорным наказаниям, вешал на общенародных виселицах самих князей царского рода, упрятывал детей их в самые низкие должности, даже делал слугами в каютах". Впрочем, петровская перестройка коснулась не только тех дворян, которые отбывали службу, но и престарелых ветеранов, пребывавших на покое: невзирая на "страдания и вздохи", как писал Фоккеродт, царь переселил их в Петербург17.
      Вместе с тем нетерпимость Петра I к благородным бонвиванам, анахоретам или непокорным отщепенцам еще не означала замаха на изменение сословной структуры общества. Петр I не был антидворянским царем, точно также как он не являлся и продворянским монархом. Он не изменил сословного деления общества и не посягнул на крепостное право ввиду того, что эти институты представляли собой немалое удобство с точки зрения мобилизации всех наличных ресурсов для выполнения государственных программ. Однако он успешно осуществил другую, более локальную задачу - расширения каналов вертикальной мобильности и внедрения принципов меритократии в процессы социальной селекции и возвышения.
      В 1695 г. был введен запрет на производство служилых людей в стольники и стряпчие. А в 1701 г., одновременно с началом создания регулярной армии, было приостановлено пожалование в московские чины. В противовес княжеским титулам были учреждены новые графские и баронские, которыми наделялись активные деятели реформ, зачастую совсем неблагородных кровей, а также ордена святых Андрея Первозванного и Александра Невского, которыми награждали особо отличившихся службистов. Параллельно корпус служащих обретал новую структуру, окончательно оформленную в 1722 г. в виде лестницы чинов и рангов18.
      Людей, не погруженных в российскую реальность так глубоко, как подданные Петра I, крайне удивляла скорость освоения дворянством стандартов поведения, заложенных в чиновной субординации и уставах. Уже в 1709 г. датский посланник Ю. Юль засвидетельствовал глубокое проникновение начал чинопочитания в строй межличностных отношений. По его отзыву, офицеры проявляли подобострастное почтение к генералам, "в руках которых находится вся их карьера": они падают перед ними ниц на землю, прислуживают им за столом, наподобие лакеев. Иностранцы связывали этот феномен с личным примером царя, который последовательно прошел все ступени военно-морской карьеры, дослужившись в 1710 г. до звания шаутбенахта (чина, соответствующего конр-адмиралу). С немалой потехой Юль взирал на те сложные эволюции, которые в 1710 г. проделывал властелин огромной империи для того, чтобы получить от генерал-адмирала командование над бригантинами и малыми судами в предстоящем походе на Выборг. Датского посланника завораживала и та щепетильная уважительность к вышестоящему по званию и должности, которую неизменно демонстрировал Петр I. Приказы генерал-адмирала он выслушивал стоя, сняв головной убор, а после того, как приказ был отдан, надевал головной убор и старательно принимался за работу. Юль подмечал, что, находясь на судне, царь по собственной инициативе слагал с себя преимущества царского сана и требовал обращения с собой, как с шаутбенахтом. От внимания иностранцев не укрылся и тот факт, что в многочисленных поездках по стране Петр I выступал не в царском обличий и не под собственным именем, а в звании генерал-лейтенанта, предварительно получив подорожную от А. Д. Меншикова. Самоценность офицерского чина, всячески культивируемая царем, подкреплялась и весьма убедительным показом сопутствующих ему прав и льгот. Фактически офицерский чин бронировал для его обладателя место в клубе избранных. Именно такой характер царь пытался придать офицерскому корпусу, неизменно посещая крестины, родины, свадьбы, похороны в домах офицеров, в том числе младших, всегда, когда оказывался поблизости19.
      Царские резиденции в новой столице отстраивались в окружении жилищ офицерских семей, лишний раз подчеркивая тем самым тесную взаимосвязь и высокую доверительность отношений. Обязательное включение офицеров в список гостей на придворных торжествах и церемониях, распространение на членов их семей почестей, сопряженных с чином, поручения по управлению отдельными территориями, учреждениями, социальными группами с установлением в ряде случаев верховенства над бюрократическими инстанциями - все это утверждало офицерскую организацию в качестве ведущей референтной группы в общем корпусе государственных служащих. В 1714 г. дворянам с офицерским званием царь приказал называться не шляхтичами, как гражданским лицам, а офицерами, тем самым однозначно поставив принцип выслуги выше принципа благородства по рождению, а офицерское звание выше аристократического титула20.
      Впрочем, прокламированный государственной властью престиж был не единственным притягательным магнитом, который влек в офицерский корпус любого новичка, вступавшего на стезю карьеры. Кураж молодого службиста серьезно подстегивался материальными стимулами, в особенности много значившими для вчерашних крепостных, холопов, "вольницы" без кола и без двора. Для подавляющего большинства из них с первых же дней армия предоставляла, пусть небезопасное, зато надежное убежище от голода, холода и прочих напастей, подстерегавших маргинала на крутых маршрутах жизненного пути. Принимая под свое покровительство весь этот разношерстный сброд, верховная власть и военное командование гарантировали ему крышу над головой, обмундирование и отличное довольствие. Суточная норма солдатского порциона состояла из двух фунтов (820 г) хлеба, фунта (410 г) мяса, двух чарок (0,24 л) вина, гарнца (3,3 л) пива. Кроме того, ежемесячно выдавалось по 1,5 гарнца крупы и 2 фунта соли. По мере повышения в звании размер порциона возрастал едва ли не в геометрической прогрессии. Так, прапорщику на день полагалось 5 таких пайков, капитану - 15, полковнику - 50, генерал-фельдмаршалу - 200. В кавалерии к порциону добавлялся рацион - годовая норма фуражного довольствия для лошади. (Для капитана предусматривалась выдача от 5 до 20 рационов, для полковника - от 17 до 55, для генерал-фельдмаршала - 20021.)
      Солдат петровской армии получал денежное вознаграждение в размере 10 руб. 32 коп. годовых, в кавалерии - 12 рублей22. Такое же жалованье выплачивалось в гвардейских частях, однако, старослужащие солдаты гвардии получали двойное содержание, а их женам отпускалось месячное довольствие - хлеб и мука. Жалованье офицера было солидным: поручику платили 80 руб. в год, майору - 140 руб., полковнику - 300, а полному генералу - 3600 рублей. Характерно, что за время петровского царствования жалованье офицерам пересматривалось в сторону повышения пять раз23! Возможность быстро выправить свое материальное и социальное положение определялась тем, что еще по ходу тяжелых боевых действий первой половины Северной войны, Петр I ввел порядок производства в офицеры за доблесть и мужество в бою. А уже в 1721 г. специальным указом царя было узаконено правило включения обер-офицеров с их потомством в состав дворянского сословия24. Годом позже этот принцип был закреплен в Табели о рангах: отныне любой военнослужащий, достигший первого обер-офицерского звания прапорщика обретал права потомственного дворянства.
      Революционное значение этих новаций в полном объеме можно оценить лишь с учетом того факта, что по каналам рекрутчины и вольного найма в армию вливались представители социальных потоков, безнадежно забракованных в своих прежних популяциях. Крестьянская община, занимавшаяся с 1705 г. раскладкой рекрутской повинности, очень быстро превратила последнюю в канализационный сток для девиантов, являвшихся бельмом на глазу у сельского мира: пьяниц, бузотеров, тунеядцев, воров, сутяг. Эту тенденцию всячески поддерживала и поместная администрация, требовавшая избавления поселений при помощи рекрутчины от людей с уголовными наклонностями и неуживчивым характером. Сельские власти старались сбыть с рук нетяглоспособных крестьян, рассматривавшихся как балласт при распределении налогов и повинностей внутри общины25. Еще более клейменная публика притекала в армию через прием разгульной "вольницы", впитывавшей в себя наиболее криминогенный субстрат.
      Собрав под военными знаменами социальных париев, армия не только выводила их из социального тупика, но и вручала мандат на неограниченный рост в чинах и званиях. Это решение принесло абсолютный выигрыш как обществу, частично разгрузившемуся от переизбытка правонарушителей, так и армии, получившей в свое распоряжение мощный костяк из людей, готовых поставить на кон собственную жизнь ради шанса вырваться из приниженного социального положения. Уже к концу Северной войны в руководящем составе русской армии, главным образом в пехоте, насчитывалось 13,9% выходцев из податных сословий. 1,7% состояли в командной верхушке самого аристократического рода войск - кавалерии26. А в элитных гвардейских полках - Семеновском и Преображенском - их удельный вес достигал 56,5% (в рядовом составе он доходил до 59%, а у унтер-офицеров - 27%)27.
      Достигаемый статус облегчался и тем, что широкая кость простолюдина, закаленного своим прошлым существованием, лучше, чем тонкая дворянская "косточка", приспосабливалась к тем перегрузкам, которые приходились на сражающуюся армию молодой державы. Юль, наблюдая русскую армию в различных перипетиях ее боевой деятельности, выделял как две стороны одной медали: склонность к буйству, проступавшую в особенности на оккупированной территории в моменты ослабления начальственного контроля, и готовность к преодолению любых препятствий при исполнении приказов командования28.
      Помещенное в общую среду обитания с "отбросами" общества и в сферу действия единых стандартов службы, родовое дворянство испытало тяжелый психологический шок. Отголоски сильнейших переживаний и злопыхательства по этому поводу доносились из аристократических кабинетов и гостиных и в конце XVIII века. Тираническим произволом княгиня Е. Р. Дашкова считала приобщение дворян к азам рабочих профессий на службе, так как это уничтожало различия между благородной и плебейской кровью29. А просвещенный консерватор М. М. Щербатов усматривал величайшую несправедливость в том, что "вместе с холопами... писали на одной степени их господ в солдаты, и сии первые по выслугам, пристойных их роду людям, доходя до офицерских чинов, учинялися начальниками господам своим и бивали их палками"30.
      Однако именно в этом, доселе незнакомом дворянству ощущении зависти и ревности к успехам своих "подлорожденных" сослуживцев был сокрыт могучий источник социального преобразования. Если указы, насылавшие кары за уклонение дворян от дела, обеспечивали его физическую явку в воинские части, то совместная служба с напиравшими простолюдинами навязывала соревновательную гонку. Иными словами, она пробуждала в любом дворянине начала здоровой конкуренции и карьеризма, которые пребывали в дремотном состоянии вследствие закоренелой местнической традиции. Ведя коварную игру с привилегиями старинного шляхетства, петровская практика ставила его перед необходимостью подтвердить нелегкими трудами свое первенствующее положение среди остальных сословных групп. Острота ситуации заключалась в том, что состязательная борьба требовала от дворянства, переступая через свое естество, перенимать те качества, которые обусловливали высокую конкурентоспособность армейских выдвиженцев из социальных низов: отвязанную смелость вчерашнего подранка, стойкое перенесение невзгод, быструю практическую обучаемость, мощный посыл к ускоренному движению вверх по лестнице чинов.
      Тонкий расчет, заложенный в петровскую программу подготовки и переподготовки кадров, видели и понимали некоторые из наиболее проницательных политических "обозревателей". Дипломатический агент австрийского двора О. А. Плейер в 1710 г. доносил своему государю о чудодейственном средстве, изобретенным русским царем для максимизации отдачи от своих военнослужащих. По его словам, наказывая нерадивых и публично вознаграждая храбрых и добросовестных, "он внушил большинству русских господ самолюбие и соревнование, да сделал еще и то, что, когда они теперь беседуют вместе, пьют и курят табак, то больше уже не ведут таких гнусных и похабных разговоров, а рассказывают о том и другом сражении, об оказанных тем или другим лицом хороших и дурных поступках при этом, либо о военных науках"31.
      Датский посланник Юль, внимательно следивший в 1709 г. за учениями русских пехотинцев, признавал, что они могут дать фору любому европейскому войску. В письме к коллеге в Дании дипломат писал, что "датский король давно бы изменил политику, если б имел верные сведения о состоянии царской армии". А после Пруте кого похода он во всеуслышание заявлял, что не знает другой армии, которая выдержала бы все неисчислимые бедствия, выпавшие на долю русских солдат и офицеров во время этого злоключения32. Вывод Юля подтверждал его личный секретарь Р. Эребо, пораженный общностью нестерпимых лишений, которые делили все участники похода - от первых генералов до последнего рядового. В качестве примера беспредельной выносливости русской армии Эребо приводил обеденное меню из "блюда гороха с пометом саранчи, постоянно в него падавшим", которым благодарно довольствовались на марше русские генералы33.
      Однако, пожалуй, самое оглушительное впечатление произвело русское воинство на шведов. Переоценив значение своей победы под Нарвой в 1700 г., Карл XII переключил внимание на других участников антишведской коалиции и упустил из виду рывок своего русского противника, сделанный между 1700 - 1709 годами. Взяв на вооружение сильные стороны каролинской армии - динамичное наступление с беспрерывным движением и ведением огня, а также кавалерийскую атаку в сверхплотном строю - "колено за колено", русская армия, по оценке шведских историков, сравнялась со шведами в технике боя и в то же время превзошла их своей волей к победе и профессиональной ответственностью. Различие между этими армиями было тем более разительным, что в технологии их строительства было немало схожего. Подобно тому, как это было заведено Петром Великим, шведская армия еще с XVII в. комплектовалась за счет поселенной рекрутской системы, при которой поставки солдат и содержание армии были возложены на гражданское население. Так же, как это позднее произошло и в России, в угоду военным потребностям государства в Швеции были урезаны привилегии дворян. В 1680 г. была произведена редукция дворянских земельных владений и упразднены их иммунитетные права. В 1712 г. на дворян был распространен чрезвычайный поимущественный налог34. Кроме того, Карл XII, прирожденный воин, умел возбудить в своих подданных страсть к военному ремеслу и жажду военных трофеев35. Однако участие в боевых операциях не открывало никаких новых социальных перспектив перед лично свободным шведским крестьянином и тем более перед дворянином, а по мере затягивания войны вообще воспринималось как бессмысленное и неблагодарное занятие. Совсем иначе - в России. Установив, с одной стороны, сверхвысокие ставки вознаграждения за доблестный ратный труд, и сверхвысокие риски утраты всех прав за его профанацию, с другой стороны, Петр I создал между этими полюсами поле напряженности, в котором буквально кристаллизовались военные таланты.
      Примечательно, что выдержавшее экзамен на социальную и профессиональную пригодность дворянство не только не возводило хулу на преобразователя, но и внесло решающую лепту в романтизацию эпохи и создание культа Петра Великого. Идея метаморфозиса, или преображения под действием преодоленных трудностей, явно или имплицитно, вошла в дворянское понимание человеческой ценности. Об этом свидетельствуют многочисленные высказывания и поступки деятелей петровской и послепетровской эпохи. Так, получая в 1721 г. назначение на рискованное, если не сказать, зловещее место российского резидента в Стамбуле, морской офицер И. И. Неплюев бросился благодарить царя за оказанное доверие. Вот как он сам впоследствии описывал свой порыв: "Я упал ему, государю, в ноги и, охватя оные, целовал и плакал". А еще через некоторое время он писал с нового места службы своему покровителю Г. П. Чернышеву: "Ныне же нахожусь... отпуская ... курьера и во ожидании - как мои дела приняты будут, в безмерном страхе, и, если оные, к несчастью моему, не угодны окажутся его императорскому величеству, то по истине я жить более не желаю"36.
      Несколько десятилетий спустя, отправляя этого сановника по его собственному желанию на заслуженный отдых, императрица Екатерина II попросила его кого-нибудь рекомендовать на свое место. На это престарелый ветеран прямодушно ответил: "Нет, государыня, мы, Петра Великого ученики, проведены им сквозь огонь и воду, инако воспитывались, инако мыслили и вели себя, а ныне инако воспитываются, инако ведут себя и инако мыслят; итак я не могу ни за кого, ниже за сына моего ручаться"37. Позицию младших "птенцов гнезда Петрова" очень точно отражало и сообщение В. А Нащокина, начавшего свою военную карьеру в 1719 г., о горьких сетованиях в кругу его юных сослуживцев на то, что застали лишь финал героической эпохи, в то время как их отцы сложились и возмужали в ней: "Блаженны отцы наши, что жили во дни Петра Великого, а мы только его видели, чтоб о нем плакать"38.
      Процесс перевоспитания личности, или попросту, говоря словами самого Петра I, "обращения скотов в людей"39, проходил через всю систему социальных связей и положений, в которые помещался военнослужащий. Азбучную грамоту взаимодействия с непохожим на себя социальным субъектом дворянин усваивал из военного законодательства. Еще в 1696 г. указами царя офицерству воспрещалось пользоваться трудом нижних чинов в личных целях40. Для услужения офицерам в приватной жизни вводился институт денщиков. Воинский артикул 1715 г вводил особую шкалу санкций за превышение полномочий в обращении с подчиненными. За отдачу приказа, не относящегося к "службе его величества", офицер подлежал наказанию по воинскому суду (артикул N 53). За принуждение солдат "к своей партикулярной службе и пользе, хотя с платежом или без платежа", офицеру угрожало лишение чести, чина и имения (артикул N 54). Добровольная работа солдат на офицера по портновскому или сапожному ремеслу допускалась, но только в свободное время, с разрешения начальства и с обязательным условием оплаты этих услуг (артикул N 55).
      Закон ограждал солдат и от офицерского произвола: за нанесение побоев "без важных и пристойных причин, которые к службе его величества не касаются", офицер должен был ответить перед воинским судом, а за неоднократные проявления подобной жестокости лишался чина (артикул N 33). За убийство подчиненного, преднамеренное или непреднамеренное, офицер приговаривался к смертной казни через отсечение головы. Если же смерть подчиненного произошла в результате справедливо понесенного, но чрезмерно жестокого наказания, командир подлежал разжалованию, денежному штрафу или тюремному заключению (артикул N 154). Разворовывание жалованья, провианта, удержание сверх положенных сумм мундирных денег каралось лишением офицера чина, ссылкой на галеры или даже смертной казнью (артикул N 66). Офицеру так же возбранялось отнимать у своих подчиненных взятые на войне трофеи (артикул N 110)41.
      Петровское военное законодательство старательно пыталось вытравить помещичьи замашки из привычек дворян-офицеров. Остальное доделывали принцип выслуги, положенный в основу продвижения для любого военнослужащего, и общность фронтовой судьбы, заставлявшей тянуть лямку благородному бок о бок с "подлорожденным". Потенциальная возможность для рядового из социальных низов дослужиться до офицерского звания выбивала из рук родовитого дворянства последний козырь безраздельной исключительности и умеряла сословную спесь. А тяготы и опасности бесконечной походной жизни склоняли любого природного шляхтича к тому, чтобы увидеть в своем незначительном сослуживце не бессловесную тварь, а боевого товарища. Высокая интенсивность военных действий, сопутствующая всему петровскому царствованию, придавала особый динамизм становлению военно-корпоративного единства.
      Иностранцы подмечали особую манеру русских командиров высокого ранга во внеслужебной обстановке держаться запанибрата с самыми младшими из своих подчиненных. Такое поведение, как считал Юль, в Дании - более свободной и цивилизованной стране чем Россия, "считалось бы неприличным и для простого капрала"42. Однако в России оно воспринималось как само собой разумеющееся и распространялось на отношения младших офицеров и солдат. Между тем реалии, которые, на первый взгляд, отменяли субординационные образцы отношений, на самом деле тесно уживались с ними, придавая лишь некоторый национальный колорит универсальной модели. Феномен, выпадавший, с точки зрения сторонних наблюдателей, из общего ряда, находит свое прямое объяснение в социальной психологии. Б. Ф. Поршнев подчеркивал унификацию социально-психических процессов, побуждений, линии поведения внутри дифференцированной общности в условиях противостояния враждебным силам. Перед лицом конкретного противника субординационная огранка отношений и иерархическая структура большого коллектива, вроде армии, неизбежно тускнеют: "чем определеннее и ограниченнее "они", тем однороднее, сплошнее общность и соответственно более осязаемо ощущение "мы"43.
      Почти полное равенство шансов и возможностей при формировании корпуса военнослужащих было тесно связано с возросшими возможностями власти. Опыт Петра Великого показывал, что во многих случаях авторитарная власть была склонна направлять свои полномочия на благо всему социуму, быстро и эффективно справляясь с наиболее патогенными зонами внутри него.
      Вытолкнув дворянство из родовых гнезд и вытянув его по струнке военных уставов, правительственная власть устранила опасность превращения его в злокачественный нарост на государственном теле. Военное строительство Петра I повлекло за собой окончательную и бесповоротную ресоциализацию дворянства. Ее важнейшим итогом стало насильственное разрешение межролевого конфликта, в котором постоянно сталкивались интересы помещика-землевладельца и служилого человека. Выдавленное из своих имений дворянство быстро осваивало новые стандарты поведения, училось подходить к событиям не по меркам местнических отношений и локального сообщества, а с точки зрения общегосударственных интересов. Старавшийся дезавуировать дела Петра I князь Щербатов мог привести в пользу своей точки зрения - о приоритете государственного подхода в поступках старомосковской боярской знати - всего лишь два-три примера (о стойкости московского посла Афанасия Нагого в плену у крымского хана, да о сбережении государственной казны боярином П. И. Прозоровским)44. Между тем, примеры жертвенного патриотизма дворян в петровскую и послепетровскую эпоху исчислялись тысячами.
      В сознании дворянства - и родового, и выслуженного - прочно утвердился государственнический этос, положенный на целый свод правил поведения. В данной системе координат чин рассматривался лишь как некий агрегирующий показатель полезной деятельности, а сама служба - как единственный тест ценных качеств личности. Отсюда вытекали и ее идеальные каноны: начинать служебный путь с самых низших ступеней, без нытья брать трудные барьеры, не заискивать перед сильными мира сего, не ронять воинской чести не только на поле брани, но и на житейском поприще. Впитывая из семейных преданий образцы воинской доблести, любой юный дворянин мерил по ним и собственные достижения. Ветеран всех российских войн конца XVIII - начала XIX вв. полковник М. М. Петров рассказывал об отцовском наказе, данным ему и брату в придачу к фамильной дворянской грамоте: "Посмотрите - этот пергамент обложен кругом рисовкою по большей части полковыми знаменами, штандартами и корабельными флагами, обставленными военным оружием, и атлас, его покрывающий... предназначает огненно-кровавым цветом своим уплату за эту честь огнем и кровию войн под знаменами Отечества"45.
      Интересно, что в условиях послепетровского смягчения дворянской службы дворяне самого младшего поколения порой проявляли себя большими максималистами по части соблюдения петровских традиций, чем их старшие родичи. Так, генерал П. И. Панин, будущий покоритель Бендер в русско-турецкой войне 1768 - 1774 гг., был отдан в службу в возрасте 14 лет, но через несколько месяцев был возвращен отцом домой уже для "заочного" роста в чинах. Однако родительское решение привело в негодование подростка, заявившего, что оно "ввергает его в стыд и презрение подчиненных его чину; что он звания своего меньше еще знает, нежели они, и что он будет их учеником, а не они будут его учениками"46. "Доброе намерение, труды и прилежание" - девиз братьев П. И. и Н. И. Паниных - разделялся большинством честных и толковых дворянских служивых XVIII-XIX веков.
      Однако радикальный пересмотр норм и рамок деятельности служилого корпуса был отнюдь не единственным следствием петровского военного строительства. Сильные токи от него шли в сельскую глубинку. Здесь ключевая роль принадлежала военному присутствию, которое делало непрерывными контакты военных и гражданских общностей. В 1718 г., с началом работы военных ревизоров, армия была придвинута к местам расселения основной массы налогоплательщиков. С 1724 г. началось планомерное расселение полков по провинциям, где им предстояло собирать подушные деньги на свое содержание. За самое короткое время военный элемент столь прочно вписался в сельский ландшафт, что даже последующие правительственные попытки его оттуда исторгнуть оказались безрезультатными.
      Указами от 9 и 24 февраля 1727 г. армейские части подлежали выводу из сельской местности в города, а их функции по сбору податей передавались воеводам. Однако почти сразу же власть убедилась в неравноценности произведенной замены и снова обратилась к услугам военных. В январе 1728 г. в помощь губернаторам и воеводам от полков выделялось по одному обер-офицеру с капралом и 16 солдатами в каждый дистрикт, соответственно месту приписки полка. Через два года количество военнослужащих, находящихся у сбора налогов, удваивалось. А в мае 1736 г. сенатским указом Военной коллегии предписывалось выделить еще 10 - 20 человек сверхкомплектных военнослужащих в каждую губернию. Кроме того, к губернским и провинциальным канцеляриям систематически отсылались военные команды, специализирующиеся на понуждении к уплате подушных денег и взыскании недоимок. Таким образом, стремление послепетровской власти противостоять наплыву служащих действующей армии в зону ответственности местной администрации показало свою преждевременность. Отчасти эту проблему удалось решить только в 1763 г., когда обязанности военных команд при сборе подушной подати перешли к воеводским товарищам47. На протяжении четырех десятилетий порядок взимания подушной подати поддерживал высокую интенсивность контактов военнослужащих с гражданским населением. До 1731 г. они строились в соответствии с тремя приемами в сборе налога: в январе-феврале, марте-апреле, октябре-ноябре. В 1731 г. время нахождения воинских команд в селах ограничивалось двумя, хотя и более удлиненными, сроками: январь-март и сентябрь-декабрь. Таким образом, почти круглый год, за вычетом времени посевной и летней страды, земледелец становился вынужденным клиентом военных.
      Кроме необходимости уплаты налогов, тесное общение обусловливалось и размещением армии по "квартирам" в местах расселения сельских жителей. Первоначальный замысел Петра I состоял в том, чтобы силами крестьян отстроить ротные слободы и полковые дворы, расположенные обособленно от гражданских поселений. В этих целях местным жителям предписывалось закупить и доставить строительные материалы, а солдатам оперативно приступить к строительным работам с таким расчетом, чтобы сдать объекты в 1726 году. На первое время разрешалось проживание военных у крестьян. Однако вскоре обнаружилась невыполнимость этого плана: отягощенное другими поборами крестьянство оказалось не в состоянии обеспечить заготовку строительных материалов. Поэтому, реагируя на сигналы с мест, указом от 12 февраля 1725 г. правительство отменяло свое прежнее распоряжение об обязательном возведении ротных слобод и санкционировало подселение военнослужащих в качестве постояльцев к обывателям48.
      Таким образом, вторичное войсковое нашествие в уезды ознаменовалось и новым масштабным воссоединением с гражданским населением. Отсутствие казенных средств на постройку казарм и жилых военных анклавов в уездах, свернутое строительство ротных слобод делало на длительное время систему постоя практически единственно возможным способом обустройства военнослужащих. Несмотря на принятый военной комиссией 1763 - 1764 гг. план перевода войск в казарменные корпуса вокруг специально организованных лагерей, положение дел не менялось до начала XIX в., а во многих случаях и позднее49. А "Плакат о сборе подушном и протчем" от 26 июня 1724 г., регламентировавший отношения военнослужащих и местных жителей, по большинству пунктов оставался в силе и после Петра I. Предусматривая самые разнообразные финансовые, юридические, житейско-бытовые ситуации, связанные с сосуществованием военных и гражданских лиц, этот документ воссоздавал объемную картину военного присутствия на местах.
      Продолжая линию более ранних актов военного законодательства на защиту мирного селянина от притеснений военных, "Плакат" стремился предотвратить разбой военных чинов. Законодатель запрещал им вмешиваться в ход сельскохозяйственных работ, ловить рыбу, рубить лес, охотиться на зверя в тех местах, которые служили нуждам жителей. Подводы, натуральные сборы, отработочные повинности, которые сверх подушной подати налагались на население, подлежали оплате. При отсутствии денежных средств для оплаты фуража и провианта военным командирам полагалось выдать поставщику зачетную квитанцию, засчитывавшую сданные продукты как часть подушной подати50. В послепетровское время обеспечение армии довольствием путем сборов с местного населения заменялось централизованными закупками у помещиков с последующим распределением по военным частям через склады-магазины51.
      Закон разрешал местным жителям, чьи хозяйственные интересы были ущемлены, обжаловать неправомерные действия военных перед полковым начальством52. Разрешая искать управу на бесцеремонных квартирантов у войскового командования, "Плакат" утверждал принцип двусторонности отношений военных и гражданских лиц. Разумеется, в реальной действительности предписанные нормы взаимодействия могли подвергаться искажениям. Скажем, знаменитый прожектер и публицист петровского времени И. Т. Посошков горько жаловался на бесчинства военных, вспоминая как в 1721 г. его с женой выбивал "из хором" капитан Преображенского полка И. Невесельский, а другой военный чин - полковник Д. Порецкий "похвалялся... посадить на шпагу". Подав же челобитную на самоуправство полковника, он так и не добился правды: оказалось, что тот подсуден Военной коллегии, а не местной власти. Свое разочарование Посошков изливал в пессимистической сентенции: "Только что в обидах своих жалуйся на служивой чин богу"53.
      Вполне очевидно, что большое коммунальное хозяйство, в которое вовлекались военные и гражданские ячейки, не обходилось без свар. Однако в любом случае такое общежитие диктовало необходимость взаимной притирки и выработки неформального устава. Густая паутина отношений возникала по ходу таких рутинных занятий, как выпас скота, заготовка сена и дров. Общие будничные заботы содействовали обмену опытом. Не случайно через посредничество военных законодатель стремился передать в крестьянскую массу полезные хозяйственные навыки. Еще более плотное общение оформлялось в рамках совместного проживания солдат и унтер-офицеров под одним кровом с крестьянами или же их найма на вольные сезонные работы в зажиточные крестьянские хозяйства. Некоторые из этих подрядов завершались брачными союзами, при этом закон указывал помещику не чинить препятствий в женитьбе на крепостной женщине военнослужащего, если тот был готов уплатить за нее положенную сумму "вывода", то есть покупки вольной54.
      Наконец, пребывание военных среди сельского населения принесло с собой и первый опыт межсословной кооперации. Поставленная Петром I задача постройки полковых дворов и ротных слобод повлекла за собой череду областных съездов, на которые делегировались уполномоченные от всех проживающих в областях групп населения. Иллюстрацией представительности этих собраний может служить списочный состав депутатов кашинского дистрикта угличской провинции. Среди 170 человек, съехавшихся в марте 1725 г. обсуждать выдвинутое правительством условие, присутствовали: представители церковного землевладения, депутаты от землепашцев монастырских вотчин, 13 мелкопоместных дворян, управляющие от крупных землевладельцев, крестьяне и приказчики от дворцовых вотчин, государственных деревень, крестьяне и даже холопы от владельческих имений. М. М. Богословский, современник становления органов всесословного самоуправления в пореформенной России, сравнивал их со съездами, порожденными петровским военным строительством, и находил много общего55.
      Важным элементом сословного сотрудничества становилось и ответственное участие дворянства: не вкладываясь в отличие от тяглых сословий материально в общее дело, оно тем не менее исправно поставляло из своих рядов выборных должностных лиц - земских комиссаров. Последние служили в качестве надзирателей за строительством военных объектов, уполномоченных от общества по сбору подушной подати, раскладке постойной и подводной повинностей, организаторов полицейского порядка и были подотчетны областным съездам. Удачное сочетание обстоятельств, при котором полковое начальство следило за регулярностью проведения съездов и выборами земских комиссаров, понуждало их к деятельности, а качество их работы оценивало само общество, помогало устояться этому эксперименту. Несмотря на прекращение строительной "лихорадки" после Петра I, должность выборного земского комиссара была подтверждена правительственными актами в 1727 году56.
      Военно-гражданское взаимодействие продолжалось в рамках трудовых мобилизаций. Военные приводили в движение и организовывали потоки граждан, в принудительном порядке привлекаемых к военно-строительным работам. Собственно, подобными эпизодами пронизана вся эпоха Петра I, начиная со сгона в село Преображенское, а потом в Воронеж в конце XVII в. тысяч окрестных жителей, главным образом крестьян, для постройки военных судов. После завоевания Азова к корабельной повинности были привлечены монастыри, служилые люди, купцы. Последние в обязательном порядке записывались в "кумпанства" (в качестве санкции за отказ назначалась конфискация имущества). Однако наибольший груз таких "совместных проектов" ощущало на себе крестьянство, поделенное на определенные количественные группы (обычно по тысяче человек) поставщиков материалов для постройки одного корабля. При взятом государстве темпе на руках тяглецов не успевали зажить мозоли между очередными работами по возведению укреплений, рытью каналов, прокладке дорог, постройке общественных зданий.
      С 1702 г. по "разнорядке" властей десятки тысяч крестьян прибывали на строительные работы в Петербург, Кронштадт. Трудовая повинность, падавшая на "посоху" (то есть крестьян прилегающих к стройке уездов) в прежние времена, как отмечает Е. В. Анисимов, носила эпизодический характер и никогда не охватывала территории всей страны - от Смоленского уезда до Сибири. Постоянной и всеохватывающей она стала только при Петре I. Ежегодно работники из разных уездов направлялись в двухмесячные командировки по заданному адресу. В Петербург каждое лето их стекалось не менее 40 тыс. человек57. В каждом подобном эпизоде участия в жизнеобеспечении армии, флота, возведении государственных специальных объектов крестьянину приходилось включаться в коллективы военные или в гражданские, руководимые военными специалистами. В любом случае общиннику - крестьянину или жителю городской слободы - здесь впервые доводилось окунуться в мир иных привычек и требований, нежели тот, в котором протекала его прошлая повседневность.
      Помимо овладения новыми производственными технологиями, с помощью армейского аппарата крестьяне впервые приобщались к режиму суточного времени. И это имело значение не меньшее, чем первое обретение. Привязанный к годовому природному циклу или календарю церковных праздников, крестьянский мир не знал учащенной пульсации времени. Рассадниками другой, рациональной парадигмы использования времени - с жестким распорядком всех затрат - были рабочие статуты, действовавшие в странах-пионерах первоначального накопления с XIV по XIX век. В XVIII в. рабочие статуты, составлявшиеся чиновниками, дополнили графики рабочего времени, создававшиеся предпринимателями58. В России распространителями учетного и подотчетного времени стали армейцы - прорабы больших и малых строек подхлестываемой войной модернизации Петра. Незаметно для участников этой гонки в ее недра просачивались передовые элементы организации труда. А в наиболее застойных сегментах общества в известном смысле заблаговременно подготавливался резерв индустриального общества.
      Пересечение путей селянина и военного либо по маршрутам движения и местам дислокации армии, либо на строительных площадках и корабельных верфях имело далеко идущие последствия. Разнесенное по своим клеткам-общинам, крестьянство здесь впервые переходило границы привычных отношений с привычным набором местных контрагентов (помещика, управляющего, приказчика, попа). Втягиваясь в коммуникации, настоятельно требовавших принятия роли "другого", оно овладевало механикой отношений поверх социальных барьеров. По тонкому наблюдению мексиканского философа XX в., Л. Сеа, "человек, встретивший другого человека, нуждается в нем для того, чтобы осознать свое собственное существование, так же, как тот другой, осознает и делает осознанным существование первого"59. Именно такой опыт и позволяет разным социальным персонажам вступать в диалог друг с другом и выстраивать отношения, основанные на взаимопонимании и сопереживании. По словам французского специалиста по сельской социологии, А. Мендра, навык подобного общения не знаком традиционному крестьянскому сообществу: для того, чтобы поддерживать отношения там, где о другом все наперед известно, вовсе не обязательно ставить себя на его место. Наоборот, в индустриальных обществах с множеством свойственных им ролей без этой практики было не обойтись60. Итак, в русском крестьянском быту доиндустриальной эпохи намечалась боковая ветвь социализации, отклонявшаяся от накатанных схем общества - гемайншафта. В этом плане армейскую машину на местах можно сравнить с разрыхлителем наиболее жестких и непроницаемых из локальных структур. Таким образом, еще до этого, партикуляризм местных сообществ (так называемых изолятов - по терминологии социологов) был взломан нарождением всероссийского рынка, индустриализацией первой волны и целенаправленной политикой власти, подготовительная работа была уже проделана военно-гражданским симбиозом, заложенным Петром I.
      Пожалуй, в этой плоскости следует искать разгадку парадоксальной коммерциализации российского крестьянства в XVIII - первой половине XIX в., протекавшей на фоне ужесточения крепостного права, сохранения сословной парадигмы общества, замедленной урбанизации. Так, скажем, в 1722 - 1785 гг. сложилась и активно заявила о себе такая сословная группа, как "торгующие крестьяне", занимавшиеся доходной коммерцией, хотя и без закрепления в городе. Непрерывно, несмотря на трудные условия перехода в сословия мещан и купцов, рос поток переселенцев из деревни в город: в 1719 - 1744 гг. он составлял - 2 тыс. человек, в 1782 - 1811 гг. - 25 тыс., в 1816 - 1842 гг. - уже 450 тыс. человек. Показательна и другая тенденция: неуклонное увеличение доли деревни по отношению к доле города в сосредоточении промышленных предприятий и рабочей силы в XVIII века61.
      Крестьянское предпринимательство в стране с крепостным правом неизменно удивляло иностранных наблюдателей - от путешественников до исследователей. По компетентному мнению мастера сравнительно-исторического изучения Ф. Броделя, " кишевшие в мелкой и средней торговле крестьяне характеризовали некую весьма своеобразную атмосферу крепостничества в России. Счастливый или несчастный, но класс крепостных не был замкнут в деревенской самодостаточности"62. По-видимому, традиционное объяснение данного феномена - ростом денежной феодальной ренты, государственных податей в XVIII в. (в частности, подушной подати), вынужденной активизацией неземледельческих промыслов крепких крестьянских хозяйств при нивелирующих установках передельной общины в сельском хозяйстве, влиянием дворянского предпринимательства - недостаточно. Перечисленные факторы указывают скорее на возможную экономическую мотивацию крестьянских миграций и коммерческих занятий, однако, не проливают свет на ту внутреннюю предрасположенность к ним, без которой желаемое не могло превратиться в действительное.
      Не пытаясь свести весь многосложный процесс крестьянского предпринимательства к единственной причине военно-гражданского симбиоза, все же попробуем уточнить ее вес, смоделировав ситуацию от "обратного". Такая возможность открывается из сравнения с польским крестьянством XVIII - начала XIX века. Не зараженного никакими особыми предубеждениями иностранца неизменно изумляла его погруженность в блокадное существование: из всех социальных персонажей, кроме себе подобных, польский крестьянин знал лишь своего пана и не имел понятия о государстве63. Княгиня Е. Р. Дашкова, получившая от Екатерины II богатые имения опального графа Огинского, застала в них сонное царство убогих поселян. На фоне ее великорусских крепостных, которые даже из далеких новгородских сел умудрялись возить на московскую ярмарку изделия собственного производства, польские шокировали своим растительным существованием64. Эта же неповоротливость польского крестьянина дала о себе знать на этапе перехода к капиталистическим отношениям: в этом процессе задавали тон королевские и крупные мещанские мануфактуры, помещичьи фольварки, а польский крестьянин (кстати, освобожденный от крепостной зависимости в 1807 г., на полстолетия раньше русского) плелся в хвосте65. Жалкое положение польского крестьянства бросалось в глаза и русскому офицерству, прошедшему вместе с армией через территорию герцогства Варшавского на обратном пути из заграничного похода66.
      Точно также в среде польских крестьян идея государства постепенно обесценивалась. Напротив, в русском крестьянстве, во многом благодаря той же армии она неуклонно поднималась в своем значении. Армия, наиболее подвижная и связанная с государственным аппаратом российская организация, отчасти подменяла собой еще не существовавшие средства массовой коммуникации. Подобно странствующим проповедникам, коммивояжерам и бродячим артистам, военные, которые несли на подошвах своих сапог пыль дальних странствий, утоляли информационный голод местного населения. Они же служили его приобщению к государственной политике, которая порождала массу легенд и противоречивых толков. Нередко поставлявшая материал для репрессивно-карательных органов по линии печально знаменитого "государева слова и дела"67, подобная форма политизации все же неуклонно подтачивала отчужденность социальных низов от той жизни, которая кипела за географическими границами их локальных мирков. Похожий механизм беспроволочного телеграфа, стягивающего по ходу движения военных отрядов оторванные друг от друга районы в единое информационное поле, хорошо описан солдатом первой мировой войны - французским историком Марком Блоком. По его словам, "на военных картах, чуть позади соединяющих черточек, указывающих передовые позиции, можно нанести сплошь заштрихованную полосу - зону формирования легенд"68. И если для большинства европейских стран нового времени армейцы как посредники в информационном обмене регионов все же были знамением военного времени, то для России - длительным, если не постоянным явлением. Разумеется, в таких несовершенных линиях передач возникали шумы и помехи. Тем не менее они служили освоению значительного массива фактов, отфильтрованных задачами государственного строительства, экономической модернизации, осознания страной своего нового геополитического статуса. В этом плане военнослужащий был сродни миссионеру, открывающему новые горизонты перед отсталыми этносами. Идея государственного интереса в ее военной подаче, глубоко усвоенная крестьянским сознанием, дает ключ к пониманию массового отношения к российским войнам, в частности, дружного отпора, оказывавшемуся интервентам на территории России.
      Подведем некоторые итоги. Отсутствие слоев гражданского населения, способных предоставить сознательную и сплоченную поддержку реформаторским начинаниям Петра I, было удачно восполнено созданием регулярной армии. Организация воинской службы, адекватная задачам модернизации, и дисциплинарный порядок, гарантирующий четкое исполнение приказов власти, с естественной необходимостью делали армию главным локомотивом преобразовательного процесса. Преобразовательные ее функции в отношении социального пространства неуклонно расширялись. Втягивание широких масс населения в зону влияния военной машины нарушало вековую непроницаемость и неподвижность социальных структур в сельских конгломератах, обусловливало их восприимчивость к инновациям и готовность к социальному партнерству. Таким образом, при активном участии военных агентов верховной власти в области гражданских отношений, хотя и с меньшей степенью выраженности, утверждались те же начала, которые действовали в самой военной организации.
      Вышедшие из рук одних и тех же военных исполнителей реформы первой четверти XVIII в. отличались высокой степенью взаимной согласованности и увязки. "Все у Петра шло дружно и обличало одну сторону. Система была проведена повсюду", - такую оценку методологии реформ даст впоследствии С. М. Соловьев69. Достигнутая на этой основе координация перемен облегчала их вживление в ткань социальной жизни и обеспечивала преемственность в историческом времени.
      Опыт российской модернизации, рассмотренный в сравнительно-исторической перспективе, выявляет формирующую роль военного строительства по отношению к сфере общегражданских отношений. В странах, где военные реформы проводились на старой военно-ленной основе, ограничивались частичными изменениями воинской службы и не затрагивали устоявшихся привилегий феодальной знати, наблюдалось прогрессирующее отпадение от нормативного порядка высшего сословия и дезинтеграция общества. Эти тенденции обусловили упадок Османской империи, открыв простор и для возрастающего давления на нее западных держав с конца XVIII века. По тем же причинам держава Моголов, основанная в XVI в. воинственным правителем Бухары Бабуром, постепенно погружалась в застой, утрачивала способность к сплочению защитных сил перед лицом внешней угрозы, а в 1761 г. была вынуждена признать свою капитуляцию в борьбе с английской Ост-Индийской компанией. Военная реформа Лавуа и Людовика XVI в более передовой Франции, хотя и вывела ее в разряд сильной военной державы, из-за серьезных перекосов в распределении воинских обязанностей между стратами усилила конфликтность в ее социальном развитии.
      Привлечение к исполнению воинского долга на общих основаниях - социальных низов через рекрутскую повинность и дворянства через поголовную мобилизацию - позволило в России осуществить прорыв в деле государственной обороны, одновременно дав толчок оформлению консолидационных механизмов в обществе.
      Примечания
      1. KEEP J.L.H. Soldiers of the Tsar Army and Society in Russia. 1462 - 1874. Oxford. 1985, p. 106 - 107.
      2. АНИСИМОВ Е. В. Податная реформа Петра I. Введение подушной подати в России. 1719- 1728 гг. Л. 1982, с. 154.
      3. РАБИНОВИЧ М. Д. Формирование регулярной русской армии накануне Северной войны. - Вопросы военной истории России. XVIII и первая половина XIX века. М. 1969, с. 223.
      4. КЕРСНОВСКИЙ А. А. История русской армии в 4-х т. Т. 1. От Нарвы до Парижа. М. 1992, с. 51.
      5. ПОСОШКОВ И. Т. Книга о скудости и богатстве и другие сочинения. М. 1951, с. 268.
      6. ВОДАРСКИЙ Я. Е. Служилое дворянство в России в конце XVII - начале XVIII в. - Вопросы военной истории России, с. 234, 237.
      7. БЕСКРОВНЫЙ Л. Г. Русская армия и флот в XVIII в. М. 1958, с. 68.
      8. ИНДОВА Е. К вопросу о дворянской собственности в поздний феодальный период. - Дворянство и крепостной строй в России. XVI-XVIII вв. М. 1975, с. 277 - 278, 280.
      9. РАБИНОВИЧ М. Д. Социальное происхождение и имущественное положение офицеров регулярной армии в конце Северной войны. - Россия в период реформ Петра I. М. 1973, с. 166, 170.
      10. ПОДЪЯПОЛЬСКАЯ Е. П. К вопросу о формировании дворянской интеллигенции в первой четверти XVIII в. (по записным книжкам и "мемориям" Петра I). - Дворянство и крепостной строй России, с. 186 - 188.
      11. KEEP J.L.H. Op. cit., p. 126.
      12. ВОДАРСКИЙ Я. Е. Ук. соч., с. 237 - 238.
      13. ТРОИЦКИЙ СМ. Русский абсолютизм и дворянство XVIII в. М. 1974, с. 43.
      14. Российское законодательство X-XX вв. В 9-ти т. Т. 4. М. 1986, с. 62.
      15. Там же, с. 346.
      16. БРЮС П. Г. Из мемуаров. - БЕСПЯТЫХ Ю. Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. Л. 1991, с. 184.
      17. ФОККЕРОДТ И. Г. Россия при Петре Великом. - Неистовый реформатор. М. 2000, с. 33- 34, 86.
      18. ТРОИЦКИЙ СМ. Ук. соч., с. 104 - 118.
      19. ЮЛЬ Ю. Записки датского посланника в России при Петре Великом. - Лавры Полтавы. М. 2001, с. 65, 91, 95, 152, 162.
      20. Полное собрание законов (ПСЗ). Т. IV. N 2467.
      21. ХРУСТАЛЕВ Е. Ю. БАТЬКОВСКИЙ А. М. БАЛЫЧЕВ С. Ю. Размер денежного довольствия офицера представляется предметом первостепенной важности. - Военно-исторический журнал. 1997. N 1, с. 5.
      22. ПСЗ. Т. IV. N 2319.
      23. ЮЛЬ Ю. Ук. соч., с 195; ПСЗ. Т. IV. N 2319; ХРУСТАЛЕВ Е. Ю. БАТЬКОВСКИЙ А. М. БАЛЫЧЕВ С. Ю. Ук. соч., с. 5.
      24. ТРОИЦКИЙ СМ. Ук. соч., с. 43.
      25. ХОК С. Л. Крепостное право и социальный контроль в России. Петровское, село Тамбовской губернии. М. 1993, с. 142 - 143, 146.
      26. РАБИНОВИЧ М. Д. Социальное происхождение и имущественное положение офицеров, с. 170.
      27. СМИРНОВ Ю. Н. Русская гвардия в XVIII веке. Куйбышев. 1989, с. 26.
      28. ЮЛЬ Ю. Ук. соч., с. 210.
      29. ДАШКОВА Е. Р. Записки. 1743 - 1810. Л. 1985, с. 127 - 128.
      30. О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и Путешествие А. Радищева. М. 1983, с. 80.
      31. ПЛЕЙЕР О. А. О нынешнем состоянии государственного управления в Московии в 1710 году. - Лавры Полтавы, с. 398.
      32. ЮЛЬ Ю. Ук. соч., с. 57, 64, 315.
      33. Выдержки из автобиографии Расмуса Эребо, касающиеся трех путешествий его в Россию. - Лавры Полтавы, с. 380.
      34. УРЕДССОН С. Карл XII. - Царь Петр и король Карл. Два правителя и их народы. М. 1999, с. 36, 58.
      35. АРТЕУС Г. Карл XII и его армия. - Там же, с. 166.
      36. НЕПЛЮЕВ И. И. Записки. - Империя после Петра. 1725 - 1765. М. 1998, с. 420, 423.
      37. Воспоминания И. И. Голикова об И. И. Неплюеве. - Империя после Петра, с. 448.
      38. НАЩОКИН В. А. Записки. - Там же, с. 236.
      39. ЮЛЬ Ю. Ук. соч., с. 179.
      40. ПСЗ. Т. III. N 1540; ПСЗ. Т. V. N 2638.
      41. Российское законодательство X-XX вв. Т. 4, с. 327 - 365.
      42. ЮЛЬ Ю. Ук. соч., с. 73.
      43. ПОРШНЕВ Б. Ф. Социальная психология и история. М. 1979, с. 95 - 96, 107 - 108.
      44. О повреждении нравов в России князя М. Щербатова, с. 70 - 71.
      45. Рассказы служившего в 1-м егерском полку полковника Михаила Петрова. - 1812 год. Воспоминания воинов русской армии. Из собрания Отдела письменных источников Государственного исторического музея. М. 1991, с. 117.
      46. Граф Никита Петрович Панин. - Русская старина. 1873. Т. 8, с. 340.
      47. ГОТЬЕ Ю. В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. Т. 1. М. 1913, с. 36 - 37, 42, 134, 319.
      48. БОГОСЛОВСКИЙ М. М. Областная реформа Петра Великого. Провинция 1719 - 1727 гг. М. 1902, с. 367.
      49. БЕСКРОВНЫЙ Л. Г. Ук. соч., с. 308.
      50. Российское законодательство X-XX вв. Т. 4, с. 204 - 206.
      51. БЕСКРОВНЫЙ Л. Г. Ук. соч., с. 119.
      52. Российское законодательство X-XX вв. Т. 4, с. 207.
      53. ПОСОШКОВ И. Т. Ук. соч., с. 44 - 45.
      54. Российское законодательство X-XX вв. Т. 4, с. 206 - 207.
      55. БОГОСЛОВСКИЙ М. М. Ук. соч., с. 368, 370.
      56. ГОТЬЕ Ю. В. Ук. соч., с. 37.
      57. АНИСИМОВ Е. В. Юный град Петербург времен Петра Великого. СПб. 2003, с. 97.
      58. САВЕЛЬЕВА И. М., ПОЛЕТАЕВ А. В. История и время. В поисках утраченного. М. 1997, с. 561.
      59. СЕА Л. Философия американской истории. Судьбы Латинской Америки. М. 1984, с. 82.
      60. МЕНДРА А. Основы социологии. М. 2000, с. 69 - 70.
      61. МИРОНОВ Б. Н. Социальная история России. Т. 1. СПб. 1999, с. 131, 137, 311.
      62. БРОДЕЛЬ Ф. Время мира. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV - XVIII вв. Т. 3. М. 1992, с. 463.
      63. Там же, с. 40.
      64. ДАШКОВА Е. Р. Ук. соч., с. 136.
      65. ОБУШЕНКОВА Л. А. Королевство Польское в 1815 - 1830 гг. М. 1979, с. 47, 61, 126.
      66. Дневник Александра Чичерина. 1812 - 1813. М. 1966, с. 105, 108.
      67. СЕМЕВСКИЙ М. И. Слово и дело. 1700 - 1725. СПб. 1884, с. 11 - 12, 48 - 51.
      68. БЛОК М. Апология истории, или Ремесло историка. М. 1973, с. 61.
      69. СОЛОВЬЕВ С. М. Публичные чтения о Петре Великом. М. 1984, с. 174.
    • Алексеева Е. В. Использование европейского опыта управления государством при Петре I
      Автор: Saygo
      Алексеева Е. В. Использование европейского опыта управления государством при Петре I // Вопросы истории. - 2006. - № 2. - С. 15-30.
      Российская государственность неоднократно переживала периоды активного реформирования. Революционные и консервативные, воплощенные и незавершенные переустройства роднит одно: в значительной степени все они совершались или благодаря, или наперекор влиянию извне, а значит, внешний фактор как таковой важен для понимания процесса государственного строительства в России.
      "Россия была слишком близко расположена к Европе, она была слишком сродни нам по крови и по религии, чтобы не подхватить в один прекрасный момент заразу нашей цивилизации", - писал классик французского славяноведения XIX столетия А. Леруа-Болье1. Для самой России обращение к западному опыту модернизации было способом "вновь вернуть себе качество европейской державы, утраченное в эпоху монгольского нашествия", - полагает современная французская исследовательница Э. Д'Анкосс2.
      В XVII в. вхождение русского государства в европейское русло цивилизационного развития было медленным и фрагментарным. Инновации распространялись преимущественно на военную, торговую, ремесленную области, не проникая в сферу государственного управления. Поэтому институциональные перемены в этой области, происходившие в первой четверти XVIII в., можно оценивать не только как петровский "прорыв в современность", но и как первый прецедент проевропейски ориентированной государственной политики.
      В процессе преобразования высшего, центрального и местного аппарата управления Петр I внимательно изучал его зарубежные аналоги. Начало этому было положено еще во время Великого посольства в Европу в 1697- 1698 гг., где молодой царь познакомился с коллегиальной системой управления. Применительно к России эта тема впервые возникла в "предложениях о правильной организации" русского правительства, поданными Френсисом Ли Петру I по просьбе последнего во время его пребывания в Англии в 1698 году. Однако системному внедрению нового порядка в российскую административную практику предшествовали многолетние предварительные перемены, начавшиеся вскоре после возвращения царя на родину.
      В деле государственного реформирования молодой царь в большей степени шел за требованиями жизни, нежели безрассудно ломал традиционную систему. Петр поддержал курс на перемены в Боярской думе, начавшиеся еще в последние годы царствования Алексея Михайловича. Уже тогда Боярская Дума в полном составе собиралась преимущественно по торжественным случаям, а роль постоянно действующего учреждения постепенно переходила к Ближней Думе, реально решавшей дела управления и законодательства. В отличие от полного боярского синклита Ближняя Дума состояла из лиц, которых Алексей Михайлович призывал для совета, не считаясь с их породой. В ранние годы царствования Петра I эта тенденция получила свое дальнейшее развитие. Численность Думы сокращается (на ее заседаниях в 1700 - 1701 гг. присутствовало уже не более 40 членов, хотя десятилетием раньше в ней заседало 182 человека)3, меняется ее социальный состав: аристократическое учреждение стало пополняться представителями неродовитого дворянства и приказных дельцов. Происходит типичный для ранней модернизации процесс появления и укрепления на политической сцене новой элиты. С конца 1690-х годов пожалование в прежние чины практически прекратилось. Последний окольничий и стольник упоминаются в документах 1740 г., последний русский боярин умер в 1750 году. Таким образом, не реставрируемые более средневековые механизмы достижения верхушки социальной иерархии ломаются, погребая под своими руинами старое поколение московского боярства.
      Административная реформа началась с создания в 1699 г. особого ведомства городов во главе с московской ратушей. Указ 30 января 1699 г. изымал купцов и посадское население городов в финансовом, полицейском и судебном отношениях из ведения воевод и приказов и передавал их в новый коллегиальный орган, расположенный в Москве - Бурмистерскую палату. (С 1700 г. - ратуша). В городах создавались подчиненные ратуше выборные бурмистерские (земские) избы. Земские старосты, таможенные и кабацкие головы были переименованы на голландский манер в земских бурмистров и таможенных и кабацких бурмистров4. Указ вводил в городах самоуправление - купечество, ремесленники и мелкие торговцы каждого города получили право выбирать бурмистров из своей среды. При этом поначалу городское население, согласившееся на создание новых учреждений, должно было платить налоги в двойном размере5. Большинство горожан не спешило искать преимуществ такого "дорогого" самоуправления. Петр быстро скорректировал допущенную им ошибку и в октябре 1699 г. двойной оклад был отменен, а выборы бурмистра стали обязательными. Эта реформа, имевшая (как и большинство петровских реформ) в своей основе финансовую подоплеку, должна была обеспечить более исправное поступление прямых налогов и косвенных сборов с городского населения. Само учреждение ратуши было подкопом под основы существования традиционной системы финансовых Приказов. В совокупности в Бурмистерскую палату отошли финансовые функции 13 Приказов6. Ратуша выполняла функции "центральной кассы" государства вплоть до губернской реформы 1708 - 1710 годов.
      Городская реформа представляла собой попытку создания эффективной связи между центром и городами путем учреждения коллегиального административного органа - ратуши. Ратуша должна была не только реально контролировать деньги, стекавшиеся в столицу со всей страны, но и концентрировать финансы, ранее рассеянные по разным Приказам. Впервые в русской истории административные отношения проектируется в соответствии с европейской управленческой практикой.

      Петр Великий. В. Серов, 1907
      Рассматривая модернизационные процессы - длительные, неравномерные, порой теряющиеся в толще исторической жизни - можно явственно различить детали, свидетельствующие не только о следовании страны в общем фарватере европейской модернизации, но и прямо копирующей ее отдельные фрагменты. В Россию с особым рвением везли идеи, обещавшие денежную прибыль. Хрестоматийна история Курбатова, дворецкого боярина Шереметева, который, путешествуя со своим барином за границей, живо заинтересовался идеей гербового сбора, распространившегося в Европе по примеру Голландии (в Пруссии с 1682 г., в Чехии с 1686 г., в Англии с 1694 года). По возвращении домой Курбатов отправил Петру I в 1699 г. "подметное письмо", в котором предлагал ввести "орленую" бумагу. Уже с начала 1700 г. все частные акты в России предписывалось писать на гербовой бумаге, как это было принято в странах Западной Европы. От оформления документов на гербовой бумаге ожидалась немалая государственная прибыль. Реально за девять лет средний доход от гербового сбора составил 13737 рублей7. Благодаря введению гербовой бумаги государство сосредоточивало в своих руках и нотариальные дела. На европейский манер в 1702 г. специальными указами реформировалась вся система делопроизводства. В отличие от традиции XVI-XVII веков теперь требовалось "писать на листовой бумаге, а по прежнему обыкновению на столпцах не писать для того, чтоб в приказах всякие дела были в переплете в книгах, а не в столпах"8.
      Губернская реформа 1708 - 1710 гг. перечеркнула все результаты городской реформы. Система городского управления была разрушена. Земские избы подчинены губернатору, а московская ратуша осталась высшей инстанцией городского управления только для московской губернии. Новая реформа местного управления также была попыткой Петра I преобразовать государственный аппарат России на современных бюрократических началах и по "иноземным" (шведско-немецким) образцам. Губернии разделялись на провинции, а провинции на дистрикты. Под начальство губернатора9 были поставлены: обер-комиссар (ответственный за денежные сборы), обер-провиант (хлебное обеспечение), обер-комендант (главнокомандующий войсками округа) и ландрихтер (представитель высшей судебной инстанции в губернии). Коменданты городов, державшие в своих руках все ветви власти, подчинялись по каждой отдельной отрасли соответствующему губернскому начальнику.
      Подоплекой новой реформы стало расширение государственной территории и частые разъезды царя. Развитие новых тенденций в государственной жизни требовало децентрализации управления, рациональной организации административного устройства, укрупнения объектов управления. Реформа разрушила начавшее действовать ведомство ратуши, но также нанесла удар по приказной системе. Приказы или закрылись, или трансформировались в губернские присутственные места московской губернии10. В результате проведения губернской реформы архаичный принцип назначения на должность как "государево пожалование" был уничтожен, все должностные лица местного управления стали превращаться в чиновников абсолютной монархии, то есть "государева" служба в соответствии с требованиями модернизации начала трансформироваться в государственную. Вехами этого движения по пути модернизации стало введение присяги на верность государственной службе, появление принципа выслуги и заслуг в качестве основы замещения вакантных должностей, замена денежного и поместного окладного жалованья жалованьем за должность.
      Одним из следствий губернской реформы было учреждение Сената в 1711 году. Его создание "для отлучек" Петра, мотивировалось шведским прецедентом: Карл XII, занятый в баталиях не один год, поручил управление "Сенату в Стокгольме". П. Н. Милюков, правда, подчеркивал, что сходство это ограничивалось преимущественно внешними чертами, а учрежденный в России Сенат "в сущности мало походил на стокгольмский riksradet". Истинной же причиной возникновения Сената представляется "вакуум" центральной власти. Если прежде, при традиционной деятельности Приказов, боярская консилия являлась высшей инстанцией центрального правления, то губернская реформа, уничтожив московское "единособранное правление" и передавшая власть восьми областным начальникам, ничего не сделала для согласования новой областной и старой центральной администрации11. В 1711 г., одновременно с Сенатом, был учрежден заимствованный у шведской администрации в прибалтийских провинциях институт фискалов12.
      Продолжая процесс реформирования, правительство указом 1713 г. учредило при каждом губернаторе консилиум из 8 - 12 ландратов (советников), выбираемых из среды местного дворянства и назначаемых по представлению губернатора Сенатом. (Должность ландрата была заимствована из Остзейского края). В основе этого решения лежало стремление осуществлять контроль за деятельностью губернаторов. В соответствии с идеями популярного тогда в Европе камерализма предполагалось, что все дела будут решаться губернатором вместе с ландратами коллегиально. В этом "консилиуме" губернатор был не "яко властитель, но яко президент"13. Однако ландратские коллегии при воеводах практически создать не удалось. За недостачей дворян (уже занятых на службе в армии, на флоте, государственной службе) выбирать ландратов по уездам было некому и не из кого. Назначенные Сенатом ландраты превратились в чиновников, исполнявших отдельные поручения губернаторов14. Таким образом, попытка отказа от единоличного управления на местах и следования европейским идеям камерализма в России начала XVIII столетия была мало успешной. Ландрат не стал выборным представителем губернского дворянского общества при губернаторе, а превратился в чиновника особых поручений Сената и губернатора.
      Несмотря на отторжение инноваций, следование европейским административным ориентирам стало нормой государственных преобразований. По областной реформе 1715 г. уездное и провинциальное административное деление губерний было ликвидировано. Отныне губернии 1708 г. разделялись на доли (около 5536 дворов), находившиеся в ландратском управлении. Согласно январскому указу 1715 г. ландраты вместо советников коллегиального присутствия становились единоличными начальниками над своими долями. "Доля" при этом соответствовала шведскому harad'у, а ландрат - шведскому harads15. В окраинных областях управление получало военный характер и сосредоточивалось в руках комендантов и обер-комендантов. Ландраты заменяли комендантов и обер-комендантов в тех городах, где не было гарнизонов. По штатам 1715 г. при губернаторе состояли вице-губернатор (помощник или управляющий частью губернии), ландрихтер (отвечавший за судебные дела), обер-провиантмейстер и провиантмейстеры (сборщики хлебных доходов) и разные комиссары16.
      Под влиянием сведений о деятельности шведских ландфогтов, в 1715 г. ландратам было поручено проведение переписи ("ландратская" перепись 1715 - 1717 годов). Ее неутешительные итоги, показавшие непрекращающуюся убыль населения (а значит, и "налогооблагаемой базы"), привели к идее возмещения убытков за счет внедрения новой - подушной - системы налогообложения. П. Н. Милюков в своем труде, посвященном государственному хозяйству петровской Руси, анализирует проект неизвестного автора, предлагавшего взимать налоги "поголовно", по аналогии с французской практикой поголовного налогообложения la capitation, восстановленной эдиктом 1701 года. Автор также предполагает, что пребывание царя во Франции в 1717 г. могло быть внешним поводом к предоставлению ему "известия о доходах королевства французского" и основанного на нем "нового проекта" податной реформы в России17. В итоге, в 1718 г. подворное обложение в России было сменено подушным. Историки неоднозначно оценивают прогрессивность принципа подушного налогообложения. С. Веселовский рассматривал подушную подать, введенную Петром, как регресс по отношению к развитой налоговой системе Руси, созданной в период монгольского завоевания18.
      В ходе ряда реформ 1699 - 1715 гг. Петр распространяет шведскую модель управления на все российские территории (увеличившиеся в ходе Северной войны за счет бывших шведских земель). Пересадка институтов, выстроенных по стандартам европейского камерализма, осуществляется с трудом, русская традиция отторгает новые эталоны властных взаимоотношений. В то же время, правительство твердо придерживается выбранного курса, а европейский источник свежих идей для России дарует новые подсказки решения насущных проблем.
      В последующие годы диффузия европейских инноваций в сферу государственного управления приобретает системный характер. Классики русской исторической науки показали, что к масштабному заимствованию государственных учреждений Петра привело осознание кризиса административного механизма, созданного в течение первых пятнадцати лет XVIII столетия. "Разочарованный в предпринятых самостоятельных попытках, соблазняемый представленными проектами и во время заграничных путешествий несколько присмотревшийся к западным административным порядкам, Петр постепенно пришел к решению перенести в Россию западные административные учреждения, и центральные, и областные"19.
      Объектом особого интереса царя являлось административное устройство Швеции. Причину этого шведский исследователь К. Петерсон видел в том, что Петру требовалась в качестве модели "страна не столько со схожей социально-экономической структурой, сколько с наиболее упорядоченной и унифицированной административной системой". Ни английская, ни голландская, ни прусская, ни французская системы административного управления этим требованиям не отвечали20. Кроме того, Петр I полагал, что Швеция ближе всего к России и по своим природным условиям, и по уровню развития. Экономическая система Швеции и России были отчасти похожи, а шведская строго централизованная административная структура являлась отражением абсолютистской формы правления и импонировала русскому царю, заинтересованному в создании в своем государстве системы, направленной на его возвышение, подобно могущественной Швеции, поразившей в XVII в. мир своим подъемом. Шведское устройство казалось тогда образцом во всей Европе. Кроме того, администрация Швеции была знакома России, встретившейся с ней в завоеванных в ходе войны шведских провинциях.
      Неоценимую помощь в переносе шведского опыта на российскую почву сыграл Г. Фик, хорошо знакомый с административной системой Швеции и привезший в Санкт-Петербург сотни шведских статутов, инструкций и прочих принципиальных документов. Вывезти в 1716 г. эти уникальные информационные материалы из Стокгольма (включая и шведский бюджет на 1715 г.) в условиях Северной войны было делом весьма рискованным. Часть из них была отдана на хранение шкиперам, а часть - зашита в юбки жены Г. Фика21.
      Процесс изучения западной административной системы и ее адаптации к отечественным условиям был длительным и осторожным. Внедрена коллегиальная система в России была лишь через 20 лет после знакомства с нею. Начало работы коллегий растянулось на несколько лет. Взаимосвязанность учреждений вновь выстраиваемой системы приводила к блокированию деятельности сопряженных органов при пробуксовке работы одного из них. Не получая ведомостей с мест, камер- и штатс-коллегии не могли составить свои отчеты, останавливая, тем самым, контрольную деятельность ревизионколлегии и Сената. Вопреки распространенному мнению, Милюков полагал, что коллегии были внедрены не для того, чтобы сменить устаревшую приказную систему управления. "Какие-нибудь центральные государственные учреждения необходимо было ввести, чтобы заполнить пустое место; выбора не могло быть между старыми и новыми, так как старых к этому времени уже не существовало"22.
      Главными образцами реорганизации центральных административных учреждений в ходе коллежской реформы, начатой в России в 1717 г., оказались государственные институты Швеции эпохи расцвета шведского абсолютизма, времени Карла XI. Апрельский указ 1718 г. официально определял способ устройства коллегий в России: "всем коллегиям надлежит ныне на основании шведского устава сочинить во всех делах и порядках по пунктам; а которые пункты в шведском регламенте неудобны, или с ситуацией сего государства не сходны, и оные ставить по своему рассуждению"23. В ходе реформы копировались не только количество, внешняя структура учреждений (названия коллегий, титулов и рангов чиновников, порядок бюрократического делопроизводства, отчетности, жалованья, присяги на верность императору), но и сам принцип их устройства. Во-первых, создавались центральные учреждения действительно нового, современного типа, специализировавшиеся на какой-либо одной сфере государственного хозяйства (финансах, военном управлении, юстиции и т. д.). Эти сферы не подчинялись друг другу и распространяли свои действия на территории всей страны без всякого изъятия. Во-вторых, внутреннее устройство учреждений эпохи современности, в отличие от средневековых, организовывалось на началах коллегиальности, четкой регламентации обязанностей чиновников, глубокой специализации канцелярского труда, существования устойчивых штатов служащих, получавших денежное жалование в строго фиксированном размере24. Фактически эти принципы, заложенные в фундамент государственного здания, возводимого Петром I в первой четверти XVIII в., до сих пор являются основой современной административной практики.
      Указ 11 декабря 1717 г. определял штаты коллегий в соответствии с которыми назначались президенты, вице-президенты, советники и асессоры. Канцелярия коллегии возглавлялась секретарем, в ведении которого находился весь ее штат: нотариус, или протоколист, составлявший протоколы заседаний; регистратор, ведший списки входящих и исходящих бумаг; актуариус, хранивший все бумаги; переводчик; канцеляристы; копиисты; курьеры. Особый служитель - вахмистр - вводил в "камору аудиенции" просителей. В коллегиях была правилом очередность выступлений, начиная с младших чинов. И принципы работы, и ее детали часто были прямой копией зарубежного аналога.
      Предусматривалось, что из порядка двух десятков членов коллегий три или четыре должны быть иностранцами (советник, секретарь, писарь). Не редкостью было и соотношение 50 на 50. К русскому президенту, как правило, назначали вице-президентом иностранца. (Например, в Военной коллегии при президенте князе Меншикове вице-президентом был генерал Вейде, в Камер-коллегии президент князь Д. М. Голицын, вице-президент - ревельский ландрат барон Нирот. А во главе Горномануфактурной коллегии стояло два иностранца: артиллерист Брюс и барон Люберас).
      Введение новых административных институтов требовало не только знающих новое дело руководителей, но и подготовленных исполнителей. Между тем, в России, как отмечал еще Ключевский, старых приказных кадров было недостаточно, а имеющиеся мало соответствовали деятельности в новых условиях. Для разрешения кадрового кризиса из-за границы для работы в коллегиях приглашались опытные чиновники, специалисты в различных областях. Полторы сотни "охотников для службы в русских колегиях" были наняты бароном фон Люберасом в Германии, Чехии и Силезии25. Трудности привлечения большого количества иностранных специалистов непосредственно из-за рубежа привели к другому решению: определению на службу пленных шведов. Однако в результате этих усилий на русскую службу, как выявил Петерсон, было законтрактовано только 14 человек, преимущественно из Германии и из прибалтийских провинций; только три человека были непосредственно из Швеции. В результате, например, в Камер-коллегии штат состоял из 61 русского и 26 иностранцев, при этом жалованье иностранных членов коллегии было выше (на 16 - 30%), чем русских. К. Петерсон отмечает, что жалованье, положенное иностранцам в России, даже превышало жалованье их коллег в самой Швеции. В среднем доля иностранных чиновников в штате коллегий составляла около 10%26. Они должны были заложить основу коллегиальной системы управления и научить русских коллег рутинной практике работы. Подобная тактика привлечения иностранцев для становления нового дела уже использовалась Петром ранее (1699 - 1700 гг.) при комплектовании регулярной армии иностранными офицерами. Таким образом, трансляция опыта и знаний через иностранцев, принимаемых на службу во впервые создававшиеся учреждения, была существенным фактором диффузии европейского административного опыта в России.
      Напротив, русские кадры (как высокопоставленные, так и рядовые) посылались для обучения административным навыкам за рубеж. Известно, что на протяжении ряда лет царь отправлял многих своих сподвижников (М. Ф. Апраксина, П. А. Толстого, П. П. Шафирова, А. В. Макарова, Ф. С. Салтыкова) в западноевропейские страны знакомиться с работой административных органов. В 1714 г. Петр приказал выбрать из знатных купеческих домов Москвы 15 молодых людей не старше 20 лет для посылки для обучения за рубеж. В 1716 г. 33 молодых подьячих были отправлены в Кенигсберг для изучения немецкого языка с целью последующего использования их в работе коллегий27. Петром I для перевода иностранных узаконений и многочисленных документов, собранных русским правительством, было назначено шесть дьяков. Им было приказано составлять сравнительные таблицы, которые позволили изучить в деталях государственное устройство стран Западной Европы, в том числе и Швеции, органы ее центрального управления, текущую административную и правовую практику28.
      Решению кадровой проблемы собственными силами способствовал (пусть и в перспективе) петровский указ 23 марта 1714 г. о единонаследии. В. О. Ключевский высказывался против его истолкования как-будто он был навеян европейским законодательством о майорате, но он же указывал, что Петр наводил справки о правилах наследования в Англии, Франции, Венеции29. Известно, что Я. Брюс доставил Петру "краткое описание законов (или правил) шкоцких, агленских и францужских о наследниках (или первых сынах)"30. Указ устанавливал не майорат, а единонаследие, лишая всех дворянских сыновей, кроме одного из них (не обязательно старшего), права на долю отцовского наследства, обрекая остальных на поиски службы как источника пропитания ("принуждены будут хлеба своего искать службою, учением, торгами")31.
      Попытки Петра, опять же используя шведский опыт, создать подготовительную систему, которая бы обеспечивала подрастающими кадрами (юнкерами) коллегии не привела к желаемым результатам, поскольку в России еще не была создана элементарная светская образовательная система, способная поставлять минимально обученные кадры, а русское дворянство считало канцелярскую работу ниже своего достоинства. Задача комплектования государственных учреждений подходящими кадрами стояла на протяжении всего XVIII столетия.
      Иностранцы, служившие в коллегиях, плохо знали русский язык, и большинство из них не имело представления о той шведской системе, которую они должны были внедрить в России. Большие расходы на содержание коллегий, особенно на выплаты иностранцам, привели к сокращению их количества (по некоторым данным до 20 человек в 1722 г.), когда выяснилось, что ожидаемые результаты учреждения коллегиальной системы по шведскому образцу не оправдались.
      Права, полномочия и распределение обязанностей между коллегиями в России приобретали и некоторые самостоятельные черты. Российские особенности потребовали корректировки состава и функций коллегий: существование в России развитой системы вотчинного землевладения вызвало учреждение Вотчинной коллегии32. Также была создана Юстиц-коллегия, которой не существовало в Швеции. В России был образован Главный магистрат - центральный орган управления делами городов, в котором у шведских городов с развитым самоуправлением не было необходимости. В 1721 г. была открыта еще одна коллегия "домашнего происхождения" - Святейший Синод.
      Вопрос о способности русских реформаторов предлагать собственные решения назревших проблем или о степени "творческой переработки" зарубежных образцов издавна является дискуссионным в исторической литературе. Милюков полагал, что административная и податная реформа последних лет царствования Петра I была заимствованием в своих исходных точках, но не в своем осуществлении. Приспособление к условиям русской финансовой и административной практики так далеко увело ее от исходных пунктов, что она, в конце концов, сохранила мало общего со своими образцами. Заимствования в большей степени отразились на формальной, технической стороне дела: была учреждена шведская коллегиальная структура, но она претерпела значительные изменения, приспосабливаясь к русскому Сенату; российское государство было разбито на новые областные единицы - провинции, но в жизни от властей "герада" остался земский комиссар с совершенно изменившейся компетенцией, а шведский приход оказался вовсе неприменим к отечественным условиям. Подход к введению новой податной системы также был инициирован зарубежным опытом, но "разработка реформы была совершенно самостоятельна, сознательно скрывалась от иностранцев и произведена была в теснейшей связи с практикой старого русского бюджета"33. М. Богословский также категорично утверждал: "менее всего можно упрекнуть Петра в намерении рабски копировать заграничные учреждения"34.
      Петру принадлежала мысль о создании не просто регламентов каждого учреждения, а целостной иерархии регламентов. По указанию Петра I и при его непосредственном участии был создан не имевший аналогов в Европе документ - "Генеральный регламент" (учрежденный 28 февраля 1720 г.), содержавший самые общие принципы и установки деятельности всех учреждений и чиновников. В Швеции, давшей России образец коллежской реформы, подобный документ появился лишь через 50 лет35.
      Одновременно с формированием коллежской системы и в тесной связи с ней осуществлялась реформа местного управления - вторая губернская реформа (1718 - 1719 годов). За основу местной реформы также был взят шведский образец - трехступенчатая система управления, восходившая в истоках к древнегерманской эпохе. Предполагалось перенести на русскую почву трехступенчатое государственное устройство Швеции в форме, в какой оно сложилось к концу XVII в. при Карле XI.
      По второй областной реформе решено было заимствовать все областные финансовые инстанции Швеции, за исключением базовой - кирхшпиля. Основанная на выборном самоуправлении крестьян нижняя ступень шведской системы областного управления была решительно отвергнута. "Петр был убежден, что все управление в России должно осуществляться, во-первых, из центра, и, во-вторых, без какого-либо участия церкви"36.
      В России новое административно-территориальное деление основывалось на дистриктах, включавших до 2 000 тяглых дворов (то есть, дистрикт в России оказался значительно большим по размеру, нежели герад в Швеции). По замыслу Петра I, дистриктом должен был управлять земский комиссар, назначаемый Камер-коллегией и подчиненный непосредственно провинциальному воеводе. Таким образом, дистрикт должен был сменить уезд, но стал не средней инстанцией, стоящей над "приходом" - "кирхшпилем" как в Швеции, а совершенно новой областной инстанцией.
      Над дистриктами возвышались провинции. В России, однако, было сохранено и прежнее деление на губернии. Значение губернии (теперь их стало одиннадцать) изменялось: она становилась только военным и судебным округом. Таким образом, провинция, учрежденная в соответствии со шведской моделью, не стала высшей областной административно-территориальной единицей и не заменила губернии. Старые губернии продолжали сохранять значение высших областных центров России. Провинциальные воеводы по-прежнему подчинялись местному губернатору. Такая ситуация неизбежно порождала проблемы. "Столкновение новой губернии со старой должно было вызвать путаницу в иерархии областных единиц, как столкновение коллегий с Сенатом вызвало путаницу в иерархии центральных учреждений", - констатировал Милюков37.
      Учитывая географию России, нужно упомянуть о региональных особенностях реализации реформы. В Сибирской губернии в качестве основной единицы административного деления сохранился уезд, что явилось серьезным отступлением от законодательно планировавшейся структуры управления. Дистрикты были созданы только в ведомстве уральских горных заводов и на пограничных с Китаем территориях Восточной Сибири. Несмотря на то, что основная часть территории Сибирской губернии не была разделена на дистрикты, а во главе уездов оставлены воеводы и управители, должность земских комиссаров все же была введена38.
      Как отмечал Ключевский, "Швеция и Россия были столь несоизмеримые по территориям величины, что областное деление одной не могло быть точно воспроизведено в другой", и шведская административная униформа была кое-как натянута на русские пространства39. Несоразмерность шведской модели и поля ее применения в России с неизбежностью привела к корректировке планов. Недостаток финансов и кадров объясняет укрупнение более, чем вдвое размеров дистриктов и провинций в России по сравнению со шведскими герадами и ландсгевдингствами. "Будучи выкроены по шведским меркам, они были бы гораздо более многочисленны и обошлись бы несравненно дороже учреждений прежнего областного управления", - писал по этому поводу Богословский40.
      Что касается административного аппарата, то необходимо напомнить, что в Швеции существовало три вида высших областных начальников: генерал-губернаторы (назначались на наиболее ответственные места - в пограничные провинции из высокопоставленных государственных деятелей), губернаторы (более низкие чины) и ландсгевдинги (наименее значительные чиновники). При разработке провинциальной реформы в России предполагалось, что общее руководство управлением провинции (их насчитывалось до 50) будет осуществлять генерал-губернатор (в наиболее "знатных" пограничных провинциях); губернатор, вице-губернатор, обер-комендант и комендант (в других пограничных провинциях); и воевода во внутренних провинциях (аналог шведского landshovding).
      При воеводе состояла земская канцелярия. (Остзейская административная терминология (Landcomissar, Landrentmeister и т.п.) переводилась дословно - словом "земский"). Под его надзором должны были действовать специализированные органы управления: земский дьяк (в Швеции - провинциальный секретарь) с писцом; земский камерир (соответственно заведующий сборами податей в провинции и казенными имуществами); рентмейстер - казначей, принимающий и выдающий провинциальную казну по ордерам и квитанциям строго определенной формы; земский фискал; ландмессер - земский межевщик; провиантмейстер - заведующий натуральными сборами провинции.
      В 1719 г. был утвержден ряд инструкций новых должностных лиц. Инструкции земского комиссара, комиссара, рентмейстера составляли перевод аналогичных шведских инструкций. В 1719 г. была разработана также инструкция, общая для всех провинций и единая для всех воевод. Петерсон показывает, что исходным документом для "Инструкции воеводам" 1719 г. послужила несколько переработанная для российских условий шведская инструкция ландсгевдингам 1687 года.
      Жалованье для указанных должностных лиц также рассчитывалось на основе шведского прецедента: если в Швеции лансгевдинг получал 1500 шведских денег (dsmt), то русскому воеводе назначался оклад в 600 руб. (считая шведскую денежную единицу равной 40 коп.). В то же время, российские условия потребовали дополнения шведского документа: статья 45 возлагала ответственность на воевод за информацию об обеспечении солдат и о взаимоотношениях солдат с местным населением в случае расквартирования армии в провинции41, что не имело аналога в шведской случае.
      Однако, следовать этим инструкциям не всегда представлялось возможным. Роль земского комиссара в России была иной, нежели в Швеции. Земский комиссар стал посредником между населением и расквартированной армией. Его выбирали от местного дворянства, а его основной функцией стал сбор налога и передача его полковому комиссару. В российской действительности коллегии и провинции не заменили собой Сенат и губернии, как предполагалось шведским образцом, а существовали параллельно. Выходом из этой ситуации стало присоединение к Сенату ревизион-конторы и назначение в коллегии по указу января 1722 г. новых малочиновных президентов, заменивших старых вельможных, которые остались членами Сената42.
      Помимо органов общей администрации на местах также создавались органы специальных ведомств: городского управления, главный магистрат в центре - магистраты в городах; монастырский приказ в центре - комиссары синодальной команды в провинциях; дворцовый приказ - приказчики дворцовых вотчин; лесное ведомство во главе с вальдмейстером - унтервальдмейстеры; фискальные органы под руководством обер-фискала и генерал-фискала и провинциал-фискалов в губернских центрах.
      Анализируя результаты провинциальной реформы, можно отметить их как следующие вехи на пути продвижения России по пути модернизации: власть оказалась приближена к населению, была внедрена бюрократическая система местного управления, усилилась его иерархия. Впервые было введено разделение управленческого труда на местном уровне на административные, фискальные и судебные органы. В результате проведения реформы Россия получила единое и однообразное местное управление, в основе которого лежали административные единицы менее дробные, чем воеводские уезды XVII в., но более многочисленные, нежели губернии 1708 года.
      Однако провести в полном объеме на всей территории империи провинциальную реформу не удалось, а сами вновь созданные государственные органы оказались недолговечными. Определяющей причиной этого стала нехватка средств. Милюков показал, что полное введение шведских учреждений было для России слишком дорого и не соответствовало степени ее хозяйственного развития43. "При сравнении стоимости шведского областного управления, которое предполагалось заимствовать, с русским, которое было предназначено к отмене, оказывалось, что первое во много раз обходилось дороже второго. О степени превосходства в дороговизне дает хорошее понятие тот расчет, по которому выходило, что содержание одной только лифляндской губернии со всем составом шведских учреждений и с сохранением шведских норм жалованья требовало 200000 руб., т.е. обходилось бы дороже, чем содержание всей русской областной администрации, которое в 1715 г., когда введено было жалованье ландратам, потребовало всего 173383 руб.". По расчетам Богословского "Содержание прежней петербургской губернии стоило казне 41293 руб. С новым провинциальным разделением при жалованье воеводе в 600, камериру в 200, земским комиссарам и судьям в 120 рублей, та же губерния должна была обойтись в 47816 руб.". Среди основных причин неудачи провинциальной реформы Богословский называл: превалирование практического расчета в ущерб последовательному следованию общим принципам, отсутствие широкой социальной поддержки, противоречия законодательства о реформе, недостаток профессиональных кадров для заполнения мест в новых органах власти, нехватку денежных и иных средств для финансирования новых органов местного управления, глубокий хозяйственный кризис 1720-х годов44.
      В рассматриваемый период была проведена и городская реформа. Городское сословное управление было перестроено по тому же иностранному образцу. В 1720 г. был создан Главный Магистрат и в январе 1721 г. опубликован его регламент. Местными органами городского самоуправления стали губернские и городские магистраты, заменившие в 1723 - 24 гг. бурмистерские избы. Компетенция магистратов была более широкой, чем у бурмистерских изб. Они ведали уголовным и гражданским судом, полицейскими, финансовыми и хозяйственными делами. В их подчинении находились также гильдии и цехи. Идея Главного магистрата была заимствована на Западе, но в отличие от зарубежных аналогов, магистрат не был органом сословного управления и самоуправления, а "являлся типично бюрократической организацией". Об этом свидетельствует и история составления регламента: первоначальный проект Фика, основанный на идее самоуправления, подобного западноевропейскому, царь отклонил. В этой связи Е. В. Анисимов отмечает: "в совокупности все положения Регламента Главного магистрата говорят, что целью создания этого учреждения и подчиненных ему городских магистратов было не намерение дать русским городам европейскую систему самоуправления, а желание усилить полицейскими мерами контроль над жителями городов и обеспечить исправное несение повинностей и выплату податей посадским населением"45. Указами 1727 - 1728 гг. Главный магистрат был упразднен, а все российские магистраты, созданные в годы реформ Петра I, были переименованы в ратуши и подчинены губернским и воеводским канцеляриям.
      Таким образом, Петр I, привлекая европейский, прежде всего шведский опыт, в 1717 - 1725 гг. провел радикальную перестройку управления и создал новый, современный государственный аппарат. Он отличался от прежнего значительной целостностью, согласованностью отдельных элементов устройства на всех уровнях и военной дисциплиной. Однако довольно скоро выявились серьезные недостатки, которые резко понизили эффективность работы нового аппарата, а в ряде случаев привели к отмене важнейших элементов нового шведско-русского административного гибрида сразу же после смерти Петра Великого. Причины неэффективности работы новой системы управления были разнообразны и уходили корнями в российскую почву, в вековые традиции управления.
      Петерсон объясняет небольшие, с его точки зрения, успехи российской административной системы, организованной по шведскому образцу, разными традициями исторического развития, прежде всего, наличием в России крепостного крестьянства. Шведская местная администрация не только предполагала сотрудничество класса свободных крестьян, но, более того, ее гладкая работа полностью зависела от камералистской системы, которая была интегральной и необходимой частью административного метода. Статус крепостного русского крестьянства был диаметрально противоположен свободному шведскому крестьянству, и при проведении реформ по шведскому образцу в России был выпущен нижний, приходской уровень управления, в котором принимали активное участие шведские крестьяне, но что не было позволено русским крестьянам. Учреждение шведской административной системы не было согласовано с реальными условиями и нуждами местной администрации. Отсутствие в России естественно выросшей и эффективно функционирующей камералистской системы и социальной структуры, составлявших предпосылки существования шведской системы, а не финансовые трудности названы Петерсоном ключевым фактором, объясняющим минимальный успех внедрения шведской модели управления государством в России. "Вместо того, чтобы создать рациональную и эффективную администрацию, реформа привела еще к большему беспорядку", - резюмировал исследователь46.
      Реформирование органов власти и управления, осуществленное Петром I в первой четверти XVIII в., опиралось на европейские образцы и отвечало требованиям эпохи модернизации. Нововведения, однако, неизменно скатывались с высот европейского опыта на русскую землю и рассыпались осколками, увлекая за собой шлейф ассигнованных на их внедрение расходов. Губернское устройство, создававшееся в соответствии с указом 1708 г., действовало, постоянно видоизменяясь, около одиннадцати лет. Вторая крупная реформа Петра I в этой области, инициированная в 1719 г., была менее продолжительной. Провинциальное устройство управления было отменено в начале 1727 г. просуществовав всего восемь лет.
      В петровские времена реформированию подвергся не только государственный аппарат. Принципиальные перемены в модернизирующейся системе государственной власти связаны и с идеологией самодержавия. При Петре I освященный давней традицией постулат о божественном происхождении царской власти был расширен за счет популярных тогда в Европе идей "общественного договора" и "естественного права". Новый официальный взгляд на легитимность власти был выражен в комментарии к "Уставу о престолонаследии" под заглавием "Правда воли монаршей во определение наследника державы своей". В соответствии с теорией договорного происхождения власти, господствовавшей в то время в Западной Европе, закладывалась идея о том, что власть возникла по договору и для пользы подданных, народ передал власть в руки монарха навсегда и безусловно. Подведение под обоснование власти рационального, а не религиозного фундамента имело принципиальное значение для новой государственности. "Традиция переставала быть священной, а древность государственных институтов - критерием их совершенства, что позволяло верховной власти на законном основании вносить в государственный строй и общественный быт большие изменения, руководствуясь вполне рациональным соображением - стремлением к общему благу", - подчеркивал Б. Н. Миронов. Он также акцентировал внимание на отражении изменений характера русской государственности при Петре I в самом названии России. "Святая Русь стала называться Российской империей - священное государство стало светским". 22 октября 1721 г. царь принял титул императора, став во главе Российской империи. Это явилось своего рода сменой вех. Издавна царский титул символизировал преемственность русских государей с византийскими. Новый, имперский статус указывал на стремление России следовать западноевропейским традициям47. Символическим подтверждением этого намерения стало проведение обряда коронования по европейскому образцу, начиная с 1724 г., не только государя, но и государыни.
      Несмотря на подновление формы самодержавия, суть его оставалась неизменной, но и она "сверялась" с европейскими образцами. К последнему периоду петровских реформ относится первое в отечественном законодательстве определение существа монархической власти. Петр впервые дал ясное и точное определение самодержавной власти в России: "его величество есть самодержавный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять"48. Историки показали, что такая трактовка также была буквально заимствована из шведского права. Эти слова были фактическим переводом решения шведского риксдага 1693 г.: шведский король есть "самодержавно всем повелевающий суверенный король, который ни перед кем на Земле не ответствен за свои действия, но имеет власть и силу по своему желанию и как христианский король править и царствовать своим государством"49.
      Деятельность Петра полностью укладывается в рамки абсолютистских идей, получивших широкое развитие и воплощение в XVII-XVIII вв. в Европе. Старый порядок разрушается царем-преобразователем, новое государство созидается в соответствии с требованиями рационалистической, "разумной" эпохи. Преобразование России в европейское государство как цель сопрягалась с установлением абсолютной власти (руководимой разумом, а не обычаем) как проводником к достижению этой цели.
      В первой четверти XVIII в., параллельно с реформированием центрального и местного управления, существенные изменения происходили и в укладе царского двора. От прежней организации придворного ведомства, придворных церемониалов и обычаев Московского царства XVI-XVII вв. начался переход к европеизированным формам придворной жизни Российской империи XVIII - начала XX века. Состав, структура и обычаи русского императорского двора складывались более века. При этом усваивались как существовавшие на Западе общие принципы организации двора, так и номенклатуры придворных чинов и званий. В первом случае за образец был принят французский двор, во втором - двор прусских королей и австрийский императорский двор.
      Отказ от старого порядка формирования царского двора шел параллельно с внедрением новых должностей и функций. Кабинет Петра I возглавлял А. В. Макаров, должность которого еще в 1708 г. носила старое название - Государева двора подьячий, а спустя десять лет звучала уже на европейский манер - "придворный секретарь" и чуть позже - "кабинет-секретарь". Прежние стольники и спальники стали именоваться денщиками, пажами. В 1720-е годы для обозначения служащих двора в русском законодательстве был введен термин "штат". Причиной появления в императорской России европейских названий придворных был прием на службу иностранцев, за которыми часто оставались европейские названия должностей, и заключение междинастических браков между русским и немецким дворами50. Русские дипломаты по поручению царя специально наблюдали за системой европейских придворных чинов. Соответствующее устройство русского императорского двора должно было облегчить контакты с европейским миром и приблизить к нему Россию.
      Поворотным моментом в реформе дворцового штата и бюрократической организации в целом стала подготовка и принятие Табели о рангах 1722 года. Она являлась своего рода "системой координат" отечественной бюрократии вплоть до 1917 года. Табель о рангах, знаменовавшая собой полный разрыв со старой чиновной иерархией, появилась как компиляция из нескольких подобных европейских актов. Среди материалов Коллегии иностранных дел, использованных правительством Петра I, были полученные от русских послов аналогичные "табели" о рангах Пруссии (1705, 1713 гг.), Франции (1689 г.), Польши (до 1713 г.), Испании (до 1713 г.), Англии (1692, 1707 гг.), Венецианской республики, Швеции (1696, 1705 гг.), Дании (1693, 1699, 1717 гг.) и Священной Римской империи (1690-х годов)51. Наиболее подходящими были сочтены законодательства Дании (1699, 1717 гг.) и Пруссии (1705 - 1713 гг.).
      "Табель" предусматривала три основных рода службы: воинскую, статскую (гражданскую) и придворную, деля каждую из них на четырнадцать рангов - классов. Столь дробного деления в аналогичных западноевропейских актах не было. "Табель о рангах" обсуждалась в Военной, Адмиралтейской коллегии и в Сенате. Военные и морские чины в Сенате не вызвали замечаний: "Понеже о воинских сухопутных и морских чинах сочиненный порядок в рангах сходен против рангов других государей, особливо же французского, яко древнего и самодержавного короля, того ради об оных ничего к перемене потребного не рассуждаем показать во мнении своем...". Замечания по другим категориям чинов сводились главным образом к уточнению классов (рангов) некоторых из них, применительно к тому, как это было в других странах52. При утверждении военных и статских чинов за основу были взяты ранги чинов датского и прусского дворов. При этом должности были приняты в основном с немецкими наименованиями. По примеру Пруссии в России стали жаловаться звания советников (Rath,) - действительного тайного советника и тайного советника.
      После чинов военных и статских, третьей самостоятельной графой в "Табели" шли новые наименования придворных чинов. Чины придворных в основном были взяты из штата двора Прусского короля и все они звучали по-немецки: обер-маршал, обер-шталмейстер, обер-гофмейстер, обер-камергер, обер-егермейстер. Появление чисто немецких наименований чинов в Табели о рангах 1722 г. выглядит, по мнению исследователей, волевым актом, форсировавшим введение в русский язык иностранной лексики, которая еще не была усвоена даже верхним правящим слоем русского общества. Об этом свидетельствуют многочисленные документы, сопутствовавшие появлению "Табели о рангах" и различным придворным штатам, дававшие русский аналог иностранным словам. Выполненный в 1719 г. перевод дополнения к "Рангу швецкому гражданскому статуту" содержал русские пояснения иностранных названий: "кихен инспектор или поваренной надзиратель при дворе", "гоф-келлермейстер или придворный клюшник от погреба", "гоф кихен шрейбер или придворной поваренной писарь" и т.д.53. Таким образом, отечественные аналоги европейских чинов существовали, переход на онемеченную придворную лексику вызывал определенные затруднения и мотивировался внешним фактором - необходимостью сближения с Европой, формированием в сознании европейского общества образа просвещенной, новой России.
      Ориентируясь на немецкие чины, русские составители не копировали полностью регламенты о рангах Пруссии. Например, среди русских придворных были не все чины, числившиеся при дворе прусского короля, а также находились чины, которых не было в Пруссии. Имелись отличия в распределении рангов по классам. В обычаях российского двора с самого начала присутствовали специфический православный и национальный элементы54.
      В конце XVII в., когда в России воцарился Петр I, политические, экономические и культурные различия между Россией и передовыми странами Европы были очень значительными. Для Западной Европы "Московия" представлялась варварской державой. Еще в 1648 г. в Вестфальском мирном договоре "великий князь Московский" занимал предпоследнее место, перед князем Трансильвании. В 1670 г. один из великих ученых Европы, Г. В. Лейбниц, полагал, что будущее России - это превращение ее в колонию Швеции55.
      Четверть века Петр I отвоевывал России место на европейском пороге. Его задачей было "уравнять" российский народ "державам второго класса"56. Инновации распространялись посредством внедрения личного европейского опыта представителями российской элиты (от царя до молодых дворян); использования знаний и навыков западноевропейских специалистов. Петр I положил начало генетическому сближению династии Романовых с европейскими правящими домами, после чего развитие российского государства вне Европы было уже немыслимо. Таким образом, наиболее действенным каналом трансляции инноваций в рассматриваемый период был личный опыт и междинастические браки.
      Модернизация затронула все составляющие государственной жизни: идеологию власти, высшие, центральные и местные органы управления, повседневную практику администрирования и придворной жизни. Особенностью заимствования иностранного опыта, направленного на создание совершенной административной системы России, эффективного централизованного управления ею при Петре I, была масштабность и буквальность. С европейских образцов копировались характерные для эпохи модернизации рационалистические принципы организации управления: новые правила делопроизводства, система иерархии учреждений, контроль над их деятельностью, поддержка принципа личной выслуги, утверждение установленного денежного жалованья в качестве основного вида вознаграждения за службу, разработка новой правовой основы государственной службы и т.д. Европейское влияние отражалось в названиях новых государственных учреждений и должностей в них, в мелочах бюрократической практики.
      В ходе преобразований российская территория получила единообразную систему управления. Прочным результатом переустройства было четкое разделение дел между коллегиями. К положительным результатам коллежской реформы может быть отнесено восстановление деятельности государственного контроля. После реставрации центральных финансовых учреждений стало возможным составление общего государственного бюджета. Несмотря на все неудачи и срывы, Россия при Петре сделала решительный шаг от азиатского принципа владения господином своими подданными в направлении бюрократического управления государством европейского типа, в котором чиновники действуют в интересах государства и вознаграждаются им за свой труд и профессиональные навыки.
      В результате петровских реформ центральное управление было четко отграничено от областного. Реформа Петра стремилась выработать рациональный общий и постоянный закон - регламент учреждения, в котором четко прописывался состав учреждения, сфера его деятельности, порядок работы, взаимоотношения с другими учреждениями. Если в XVII в. воеводы разных местностей получали индивидуальные предписания, то в ходе провинциальной реформы воеводы и другие областные чины получили унифицированные специальные инструкции, регламентировавшие их действия.
      Вопрос о том, были ли преобразования в сфере государственного управления необходимыми и неизбежными, давно разрешен временем. Петру I удалось за исторически недолгое время, в том числе благодаря использованию европейского опыта государственного строительства, заложить основы настоящей империи, открыть для России новую перспективу - единственно верную для рассматриваемой исторической эпохи. Оценивая роль Петра в преобразованиях России в первой четверти XVIII в., Милюков писал, что не реформационная деятельность Петра вызвала разрушение старых учреждений, а падение старых учреждений заставило правительство обнаружить реформационную деятельность57. Заслуга Петра I перед Отечеством заключается в том, что его деятельность способствовала встраиванию России в контуры современного мира.
      Административные преобразования Петра явились первым в отечественной истории прецедентом решения фундаментальных проблем государства под непосредственным влиянием опыта Европы и в условиях сильного европейского давления. Европа, с которой, начиная с XVI века, связывалась перспектива прогресса, расширяла свою экономическую и военную экспансию. Перестройка отечественного государственного управления в ситуации войны имела своей целью удовлетворение важнейшей - военной потребности государства. Ценой вопроса был государственный суверенитет. Военный фактор одновременно служил и стимулом и тормозом преобразований. Важной причиной неудачи реформ, их отторжения действительностью помимо разницы традиций, нехватки кадров было отсутствие средств. "Центр, высасывая из местности все ее ресурсы до последней копейки и тратя их главным образом на нужды государственной обороны, не оставлял в провинциальной кассе никаких остатков на расходы по подъему благосостояния края"58.
      Давление внешнего фактора повлекло за собой внедрение абсолютно чуждых русской природе нововведений. Еще Ключевский указывал, что заимствовать чужое учреждение всегда несколько легче, чем усвоить идею, положенную в его основание. Огромные средства, затраченные на их интродукцию в государственную систему России, рассеялись по ее просторам, чтобы прорасти со временем "крапивным семенем" бюрократии. Потребовались многие десятилетия, чтобы российское общество утвердилось на модернизационном пути.
      Цена вестернизации, предпринятой Петром I в первой четверти XVIII в., в финансовом (по сравнению с допетровскими временами тяжесть налогов возросла по разным оценкам в три - восемь раз), ментальном (раскол общества) и человеческом измерении (гибель одной пятой населения) была очень велика. "Ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы"59. Однако именно этот статус позволил ей развиваться в европейском цивилизационном пространстве, а со временем внести в него свой весомый вклад.
      Примечания
      1. LEROY-BEAULIEU A. L'Empire des Tsars et les Russes. Paris. 1990, p. 193.
      2. D'ENCAUSSE H. Russia and Europe in a Historical Context. Is Russia a European Power? The Position of Russia in a New Europe. Leuven University Press. 1998, p. 14.
      3. ЕРОШКИН Н. П. Очерки истории государственных учреждений дореволюционной России. М. 1960, с. 88.
      4. МИЛЮКОВ П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб. 1892, с. 118.
      5. Полное собрание законов (ПСЗ), N 1675.
      6. ЕРОШКИН Н. П. Ук. соч., с. 96 - 97.
      7. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 147.
      8. ВОСКРЕСЕНСКИЙ Н. А. Законодательные акты Петра I.Т. 1. М. Л. 1945, N 236, с. 195.
      9. Управители губерний стали официально именоваться "губернаторами" после указа 6 марта 1711 года.
      10. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 354.
      11. Там же, с. 411, 412.
      12. БОГОСЛОВСКИЙ М. Областная реформа Петра Великого. Провинция 1719 - 1727 гг. М. 1902, с. 295.
      13. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Сочинения. Т. 4. М. 1958, с. 157.
      14. ЕРОШКИН Н. П. Ук. соч., с. 112.
      15. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 512.
      16. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 157.
      17. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 557, 559.
      18. ВЕСЕЛОВСКИЙ С. Сошное письмо. Т. 2. М. 1916, с. 525.
      19. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 29.
      20. PETERSON C. Peter the Great's Administrative and Judicial Reforms: Swedish Antecedents and the Process of Reception. Stockholm. 1979, p. 415.
      21. Ibid., p. 75.
      22. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 600, 565.
      23. ПСЗ, N 3197.
      24. АНИСИМОВ Е. В. "Шведская модель" с "русской особостью". - Звезда, 1995, N1, с. 141 - 142.
      25. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 169.
      26. PETERSON C. Op. cit, p. 128 - 129, 99 - 100, 413.
      27. АНДРЕЕВ А. Ю. "Учености ради изгнанники": опыт изучения русского студенчества в немецких университетах XVIII - первой половины XIX века. Россия и Германия. М. 2004, с. 79.
      28. ФЕДОСОВА Э. П. Из истории российской государственности. (Шведский опыт). Россия и мировая цивилизация. М. 2000, с. 187.
      29. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 88.
      30. ПАВЛОВ-СИЛЬВАНСКИЙ Н. Проекты реформ в записках современников Петра Великого. Опыт изучения русских проектов и неизданные их тексты. М. 2000, с. 73.
      31. ПСЗ, N 2789.
      32. КАМЕНСКИЙ А. Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII века. М. 1999, с. 129.
      33. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 647, 648.
      34. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 31.
      35. Власть и реформы. От самодержавной к советской России. СПб. 1996, с. 130.
      36. КАМЕНСКИЙ А. Б. Ук. соч., с. 137.
      37. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 616, 625.
      38. АКИШИН М. О. Российский абсолютизм и управление Сибири XVIII века: структура и состав государственного аппарата. М. Новосибирск. 2003, с. 59.
      39. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Ук. соч., с. 182.
      40. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 50.
      41. PETERSON C. Op. cit, p. 261, 280 - 281.
      42. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 723.
      43. Там же, с. 619.
      44. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 262, 270, 507 - 521.
      45. АНИСИМОВ Е. В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого. СПб. 1997, с. 136, 137.
      46. PETERSON C. Op. cit., p. 297, 414, 302.
      47. МИРОНОВ Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX вв.). Т. 2. СПб. 1999, с. 127.
      48. ПСЗ, N 3006, Устав воинский. Артикулы. Глава III, 20.
      49. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 673.
      50. АГЕЕВА О. Г. Реформа штата царско-императорского двора в первой четверти XVIII века. Ментальность в эпохи потрясений и преобразований. М. 2003, с. 51, 57 - 58.
      51. ТРОИЦКИЙ С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. Формирование бюрократии. М. 1974; АГЕЕВА О. Г. Ук. соч., с. 61.
      52. ШЕПЕЛЕВ Л. Е. Чиновный мир России. XVIII - начало XX вв. СПб. 1999, с. 134.
      53. АГЕЕВА О. Г. Ук. соч., с. 59, 63, 65.
      54. ШЕПЕЛЕВ Л. Е. Ук. соч., с. 395.
      55. МОЛЧАНОВ Н. Н. Дипломатия Петра Первого. М. 1986, с. 428.
      56. КЛЮЧЕВСКИЙ В. О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. М. 1993, с. 264.
      57. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 292.
      58. БОГОСЛОВСКИЙ М. Ук. соч., с. 101.
      59. МИЛЮКОВ П. Н. Ук. соч., с. 735; НЕФЕДОВ С. А. О цене петровских реформ. Парадигмы исторического образования в контексте социального развития. Екатеринбург. 2003, с. 143 - 152.