Saygo

Японская колониальная система

2 сообщения в этой теме

Перминова В. А. Японский колониализм: особенности управления

Японская империя начала реализовывать собственную колониальную политику только с конца XIX в., в период, когда международный порядок и разделение на сферы политического влияния в мире были уже сформированы западными странами. Япония, вступившая со второй половины XIX в. на путь модернизации по западному образцу, использовала опыт западных стран в управлении колониями. Таким образом, японская колониальная политика, в первую очередь, носила "подражательный" характер. Административные и политические институты, созданные по западному образцу, были характерны не только для внутренней модернизации страны, но и для ее колоний. Новые административные структуры, уголовное и гражданское право, органы местного самоуправления, современное промышленное производство, усовершенствованная система образования - все это было характерно как для европейских, так и для японских колоний. Вместе с тем, японский колониализм в европейской историографии никогда не ставился в один ряд с колониализмом западным, поскольку он обладал рядом черт, которые не были присущи европейскому управлению.
 

Japanese_Empire2.png


Представляется интересным определить отличительные особенности японского колониализма, а также в общих чертах сравнить японское управление на Тайване, в Корее и Маньчжурии и определить основные результаты, которых японцам удалось достичь в управлении своими колониями.

Уникальность японского опыта заключается в том, что колониальная империя создавалась из территорий, географически близких Японии, а народы, населявшие эти территории, в социально-культурном отношении имели много общего с японцами, так как принадлежали одной и той же конфуцианской дальневосточной цивилизации1. Этим японцы отличались от европейцев, которые покоряли земли, ранее им неизвестные, и народы, чуждые им по культуре. Принципиальное различие в европейской и восточной культурах давало европейцам основания, хотя и формальные, полагать, что они принадлежат к более высокой и развитой цивилизации. Народы, которые были покорены японцами, напротив, не воспринимали их как носителей более совершенной цивилизации. Корейцы, например, были убеждены в своем культурном превосходстве, поэтому в их глазах легитимность японского управления была с самого начала под вопросом2. Это явилось дополнительной причиной того, что колониальные власти для поддержания своего контроля больше полагались на силу. В условиях жесткого контроля за населением на территории японских колоний часто происходили вооруженные восстания3.

Еще одна черта японского колониализма - массовая миграция населения из метрополии на подконтрольные территории. Такая политика отвечала ее долгосрочным планам - для создания Великой Восточной Азии под началом Японии требовалось населить государства-сателлиты японцами. Несмотря на то, что переселение японцев-фермеров и других работников сельскохозяйственной отрасли было малоэффективно, японцы все же составляли значительную долю населения (в Корее - около 2,5%, на Тайване - 4,5, причем на востоке Тайваня - почти 17%).

Географическая близость японских колоний к метрополии способствовала их всеобъемлющей экономической интеграции. Была создана развитая система транспортной сети, связи и другая необходимая инфраструктура для максимально легкого перемещения промышленности ближе к источникам сырья и дешевой рабочей силы. По отдельным показателям Япония опережала европейские страны по экономическому освоению колоний4.

Задача экономической интеграции колоний и метрополии могла быть реализована наиболее эффективно при условии культурного и языкового единства территорий, входящих в Японскую империю. Активная культурная ассимиляция, которую японские власти начали проводить в колониях с 1920-х гг., включала в себя обучение японскому языку (проводилось с самого начала колониального освоения) и "национальной морали". Новые учебные заведения, приходившие на смену традиционным школам, должны были воспитать подданных, лояльных японскому режиму, и обеспечить кадрами низшее административное звено. Хотя европейские колониальные страны тоже насаждали свою культуру и язык, однако нигде такая активная культурная ассимиляция не стояла в числе первоочередных задач колониальной политики.

Первой колонией Японии стал Тайвань, который перешел к ней по результатам японо-китайской войны 1894 - 1895 годов. К этому моменту японцы не обладали каким-либо опытом колониального управления, что и объясняет чисто военные методы контроля и постоянные восстания, не утихавшие в течение первых 10 лет после аннексии острова. Только с XX в. японцы начали реализовывать на Тайване более рациональную политику экономического развития с учетом местных особенностей (так называемое "научное управление"). Тайваньский опыт в дальнейшем использовался японцами во время управления Кореей и Маньчжурией. Причем, Маньчжурия должна была служить лучшим образцом японской колониальной политики, а ее взаимодействие с Японской империей являлось примером того, как в будущем должны будут взаимодействовать государства Азии с Японией в рамках Великой Восточной Азии (Маньчжурию называли "изящной витриной сферы сопроцветания").

Колонизация подконтрольных Японии территорий начиналась с подавления сопротивления местного населения, затем проходила "инвентаризация" - земельная перепись и перераспределение земельной собственности, которая в основном оборачивалась для населения конфискацией земли, часто земля передавалась государству из-за отсутствия надлежащих документов, удостоверяющих принадлежность земельного участка. В отличие от Тайваня, в Корее резкое уменьшение площади пахотных земель, которыми могло распоряжаться крестьянство, усугублялось еще тем, что значительную долю участков японцы оставили в собственности корейской аристократии - янбанов. В результате, крестьяне не могли самостоятельно обрабатывать землю без финансовой помощи банков5.

Вместе с упорядочиванием земельной собственности происходило формирование местной администрации всех уровней. Главой администрации являлся генерал-губернатор, назначаемый напрямую императором по представлению премьер-министра6. В Маньчжурии и на Тайване с 1919 г. эту должность занимали гражданские чиновники, в Корее генерал-губернатор возглавлял только гражданское управление7. В период 1910 - 1920 гг. в колониях формировались законосовещательные советы, были учреждены местные органы самоуправления на уровне провинции, города и села. Такие советы занимались обсуждением финансовых вопросов, а решения членов совета носили рекомендательный характер. В Корее выборы населением местной администрации начали проводиться раньше, чем на Тайване. С 1921 г. прошли выборы на основе имущественного ценза в провинциальные и городские советы8. По сравнению с тайваньцами, корейцы в большем количестве были представлены в администрации колонии: к 1942 г. они занимали 18% должностей на высшем административном уровне, 32% должностей более низкого ранга и 57% должностей низшего звена (на Тайване только 1 - 1,5% из числа госслужащих были тайваньцами)9.

Контроль за населением производился за счет большого количества полиции и жандармерии: в Корее полиция составляла 0,25% населения, на Тайване - 0,6%. Везде применялась система круговой поруки баоцзя (яп. - хоко), благодаря которой власти могли контролировать все сферы жизни населения. Более того, были созданы системы "деревень безопасности" (в Маньчжурии в районе КВЖД и на Тайване), где круговая порука носила также охранительный характер10.

Одной из основных задач, стоявших перед японской администрацией, являлась наладка наиболее прибыльной отрасли производства в каждой из колоний: на Тайване это была сахарная промышленность, в Корее - сельскохозяйственные продукты (в основном рис), в Маньчжурии - тяжелая промышленность.

Аграрный сектор в Маньчжурии не являлся основным и должен был обеспечивать продовольствием, в первую очередь, японскую армию11. Промышленность, главным образом, горнодобывающая и черная металлургия, составляла основу экономики Маньчжурии. В отличие от европейских держав, которые придерживали темпы экономического развития своих колоний, Япония была вынуждена создавать и укреплять военно-промышленный комплекс на оккупированной территории, так как сама не располагала достаточными ресурсами для развития отечественной тяжелой промышленности (японское производство покрывало 58% потребностей страны в чугуне и 76% в стали)12. Японцы реконструировали в Маньчжурии несколько заводов, восстановили рудники и угольные шахты, создали крупные предприятия транспортного машиностроения13. К 1936 г. Япония создала в Маньчжурии надежную материальную и технологическую базу - среднегодовой прирост объема производства в обрабатывающей и добывающей промышленности составлял 16,7%14.

В отличие от Маньчжурии, промышленность в Корее и на Тайване не являлась основной отраслью экономики и начала играть сколько-нибудь важную роль только к середине 1930-х гг. в ходе подготовки Японии к войне. В этот период в Корее большое развитие получила горнодобывающая промышленность (добыча золота, серебра, железа, меди), машиностроение, химическая и легкая промышленность15. На Тайване цветная металлургия, машиностроение и химическое производство начали развиваться только с конца 1930-х гг., большее внимание здесь уделялось обрабатывающей промышленности (более трудоемкой), а с начала 40-х гг. XX в. власти начали проводить политику импортозамещения и диверсификации сельскохозяйственных культур. К концу колониального периода наметилась тенденция увеличения роста экспорта по отношению к импорту: за 1911 - 1938 гг. его экспорт увеличивался на 6,7%, импорт - на 4,9% в год. Вместе с Кореей в первой половине 1930-х гг. Тайвань обеспечивал до 30% импорта и 35% экспорта Японии16.

В период войны все ресурсы колоний были мобилизованы для обеспечения японской армии необходимым оборудованием и продовольствием. Корея и Маньчжурия в силу своих географических и природных особенностей служили промышленной базой (Корея поставляла еще и продовольствие), тогда как Тайвань, не обладавший богатыми природными ресурсами, мог подкреплять экономику Японской империи, в основном, за счет большего объема реализуемой на рынке сельскохозяйственной продукции. В условиях подготовки к войне экономика Маньчжурии, нацеленная на форсированное строительство военно-промышленного комплекса, развивалась еще более однобоко, чем прежде. На Тайване те же условия явились причиной активного развития экспорта и расширения перечня товарной продукции.

Планы колониального освоения были рассчитаны на длительное время и предполагали постепенное привлечение местного населения в органы власти. Опорой местных властей могли стать молодые люди, получившие образование японского образца и воспитанные в духе единства стран Азии и Японии. Всем этим целям отвечала политика культурной ассимиляции и ее основная составляющая - образовательная политика. Обучение японскому языку и японизация населения являлись приоритетными задачами ассимиляции народов Кореи, Маньчжурии и Тайваня. Число традиционных китайских и корейских школ стремительно сокращалось, в новых учебных заведениях преподавание велось только на японском языке, хотя родной язык все же оставался в программе (как иностранный). Набор дисциплин помимо обычных предметов включал в себя учение о "сфере сопроцветания" народов Азии (в Маньчжурии). Японцы стремились показать, что они являются единокровными и "старшими" братьями народов, которыми управляют17. Школы с самого начала подразделялись на японские и те, которые предназначены для местного населения. Хотя позднее (в Корее - в 1919 г., на Тайване - в 1922 г.) все школы были формально уравнены в правах, а программы унифицированы, возможности получить среднее и высшее образование у местного населения почти не оставалось (высшее образование получали в среднем не более 2% молодежи). Слишком высокая для большинства населения оплата обучения не позволяла корейцам и китайцам (за исключением богатых семей) получать образование, выше начального.

К числу мер, предпринятых в рамках культурной ассимиляции, относится также искоренение местных обычаев, распространение синтоизма и проведение кампании по изменению имен (в Корее и на Тайване). Эта политика начала проводиться во всех японских колониях преимущественно в 40-е гг. XX в., однако не везде полностью исключала местные религии и культы. В Маньчжурии синтоизм, призванный духовно сближать Маньчжоу-го и Японию, был объявлен государственной религией в 1940 году. С этого момента все проявившие неуважение к синтоизму граждане подвергались тюремному заключению18. На Тайване синтоизм тоже являлся основной религией, однако 24% всех храмов (в 1941 г.) оставались несинтоистскими, из которых более 2 тыс. были китайскими19. В Корее, несмотря на распространение синтоизма, японские власти восстановили некоторые старые корейские обычаи (правила о похоронах и браке) и открыли конфуцианскую школу20.

Для более эффективной ассимиляции число японских переселенцев в колониях должно было составлять значительную долю населения, чтобы стать опорой для японского режима. На решение переселенческого вопроса японское правительство возлагало особые надежды: в Маньчжурию, например, к 1952 г. планировалось переселить 5 млн. японских и корейских колонистов21. "Основным переселенческим элементом должны были стать крестьяне-земледельцы", после которых по значимости шли "чиновники всех видов, промышленники и коммерсанты"22. Для организации переселения японских крестьян (и корейских - в Маньчжурию) был разработан целый комплекс мер по освоению целинных земель. Однако из-за того, что подъем целинных земель шел крайне медленно, правительство, как правило, в массовом порядке скупало за бесценок земли у местных крестьян, сдавая их в аренду колонистам23. Кампании по переселению японцев-крестьян в Корею и на Тайвань также не имели большого успеха.

Миграция населения из колоний в Японию происходила в ограниченных масштабах, однако, в зависимости от периода времени и колонии, отличалась по составу мигрантов: среди тайваньцев это были в основном студенты и состоятельные люди, среди корейцев, особенно в военное время - неквалифицированные рабочие, преимущественно, бывшие крестьяне, оставшиеся без земли24. О разнице в уровне доходов населения в Корее и на Тайване также свидетельствует следующее: в ходе развития промышленности в Корее многие безземельные или малоземельные крестьяне мигрировали в города, что повлекло за собой удешевление рабочей силы в промышленной отрасли. На Тайване, в отличие от Кореи, не происходило сокращения занятых в аграрном секторе (доходы населения, занятого в сельскохозяйственной отрасли, росли), поэтому заработная плата рабочего промышленной сферы не приближалась к доходам в аграрном секторе (на одного человека).

Более высокие показатели в экономической и финансовой сферах Тайваня по сравнению с Кореей и Маньчжурией дают основания полагать, что общий уровень жизни тайваньцев был немного выше. При том, что в финансовой политике во всех японских колониях была принята система принудительных вкладов и "народных сбережений"25, а также контроль за расходами местного населения по банковским счетам, на Тайване оплаченный капитал и вклады возрастали быстрее, чем в среднем по империи. Кроме того, общая сумма капиталов компаний, имевших основной офис на Тайване, была больше, чем в других колониях, при том, что площадь Тайваня и его население в несколько раз уступают Корее или Маньчжурии26. В числе положительных черт тайваньского колониального развития стоит отметить также санитарно-гигиенические мероприятия, которые были организованы японскими властями почти сразу после аннексии острова, что позволило приостановить распространение тяжелых тропических болезней, угрожавших как местному населению, так и администрации.

О значимости преобразований, проведенных японцами в колониях, и важности связей японских колоний с метрополией можно судить по тому, насколько серьезно сказался разрыв с Японской империей на экономическом развитии этих территорий в период, сразу последовавший за "славным возвращением". На Тайване, с переходом власти к Гоминьдану, началась эксплуатация собственности не только японских, но и тайваньских предприятий в пользу материкового Китая. Жесткое авторитарное управление и огромная инфляция в результате разрыва экономических отношений с Японией (рост цен составлял 600 - 700%) привели к восстанию против китайских властей в 1947 году. В Корее после депортации японских переселенцев в 1945 г. промышленность осталась без квалифицированных кадров и сырья в результате разрыва связей с бывшей метрополией. Война и раскол страны, произошедшие в 50-х гг. XX в., привели к почти полному разрушению корейской промышленности и инфраструктуры, которые, по мнению многих ученых, являлись наиболее развитыми в колониальном мире27. Таким образом, уход японцев с захваченных территорий в 1945 г. был связан не только с освобождением народов от иностранной эксплуатации, но и с определенным откатом назад в сфере экономического развития28.

Японская политика на оккупированной китайской территории, по мнению многих западных ученых, являлась менее эффективной, чем управление европейцев, так как Япония не смогла поддерживать такой же уровень экономической организации на оккупированных территориях (за исключением Тайваня и Кореи)29. На Тайване и в Корее японский колониализм, по крайней мере до середины 1930-х гг., мало отличался по степени авторитаризма от французской или голландской моделей колониального управления, зато заметно их превосходил по своим экономическим достижениям30. Если же сравнивать Корею и Тайвань, то можно сказать, что японское колониальное управление на Корейском полуострове выявило больше отрицательных сторон, поскольку политика проводилась более репрессивная (на Тайване большинство карательных операций касались аборигенов, так и не подчинившихся японцам), а культурная ассимиляция не привела к такой японизации населения, какая произошла на Тайване. Тайвань оказался более сбалансировано развит в промышленной и сельскохозяйственной сферах, и, судя по его экономико-финансовым показателям, был регионом, в котором общий уровень жизни населения был несколько выше, чем в других японских колониях.

В период японского управления на Тайване была заложена основа японо-тайваньского сотрудничества в послевоенные годы. Япония сумела установить прочные экономические и культурные связи с Тайванем в период его освоения, что создало благоприятные условия для их взаимодействия во второй половине XX века.

Примечания

1. КАЛАШНИКОВ Н. И. Тайвань и Корея под властью Японии: особенности и результаты колониальной политики. - Восток. 1999, N 6, с. 18.
2. MACDONALD D. S. The Koreans: Contemporary politics and Society. Boulder- London. 1988, p. 39.
3. JACOBS N. The Korean road to modernization and development. Ithaka-Chikago. 1985, p. 71. Пит. по: КАЛАШНИКОВ Н. И. Ук. соч., с. 18.
4. КАЛАШНИКОВ Н. И. Ук. соч., с. 21.
5. Там же, с. 23.
6. МОЛОДЯКОВ В. Э., МОЛОДЯКОВА Э. В., МАРКАРЬЯН С. Б. История Японии. 20 век. М. 2007, с. 51.
7. КИМ Н. Под гнетом японского империализма. Очерк современной Кореи. Владивосток. 1926, с. 88.
8. КАЛАШНИКОВ Н. И. Ук. соч., с. 28.
9. Там же, с. 28.
10. Японские методы умиротворения Маньчжурии. Корреспонденции. - Тихий океан. 1934, N 4(6), с. 160.
11. КУЧУК О. В. Аграрная политика Маньчжоу-го. Общество и государство в Китае, 23-я научная конференция. М. 1991, ч. 2 (тезисы докладов), с. 163 - 164.
12. ЗАХАРОВА Г. Ф. Политика Японии в Маньчжурии 1932 - 1945. М. 1990, с. 60.
13. КАРА-МУРЗА Г. С. Маньчжоу-го - колония Японии. Чита. 1944, с. 81 - 95; Industrial expansion of Japan and Manchoukuo. The chungai shyogyo shinpo. Tokyo. 1936, p. 64 - 71.
14. ЗАХАРОВА Г. Ф. Ук. соч., с. 68.
15. КИМ Н. Ук. соч., с. 64 - 65; Industrial expansion of Japan and Manchoukuo, p. 59 - 61.
16. Для сравнения: доля всех колоний во внешнеторговом обороте Франции в 30-е гг. XX в. составляла не более 10 - 12%. Подробнее см.: КАЛАШНИКОВ Н. И. Ук. соч., с. 20.
17. МИН Ч. Колониальный режим японского империализм в Корее. - Тихий океан. 1935, N 4(6), с. 128.
18. ЗАХАРОВА Г. Ф. Ук. соч., с. 123.
19. Подробнее см.: БЕЛОГУРОВА А. Э. Программа японской администрации по ассимиляции населения Тайваня и ее реализация (1937 - 1945). Общество и государство в Китае, 29-ая научная конференция. М. 1999, с. 124 - 128.
20. МИН Ч. Ук. соч., с. 127.
21. КУЧУК О. В. Ук. соч., с. 164.
22. Великая Маньчжурская империя. К десятилетнему юбилею. Харбин. 1942, с. 51.
23. КУЧУК О. В. Ук. соч., с. 164. На Тайване земельные участки японские власти часто отбирали у аборигенов, заставляя их переселяться дальше в горы.
24. STEINBERG D.I. The Republic of Korea: Economic transformation and Social change. Boulder-London. 1988, p. 46.
25. Принудительная покупка облигаций, внесение депозитов в банки.
26. КАЛАШНИКОВ Н. И. Ук. соч., с. 24.
27. The political economy of the new Asian industrialism. Ithaka-London. 1987, p. 56.
28. На Тайване, в отличие от других японских колоний, во второй половине XX в. возникло такое явление, как "тайваньския идентичность", появившееся в результате осознания народами Тайваня своих отличий от китайцев в культурном и языковом плане и определенной ностальгии по японскому периоду на фоне откровенно грабительской политики Гоминьдана на острове после 1945 года.
29. MARTIN В. The politics of expansion of the Japanese empire: imperialism or Pan-Asiatic mission? In: Imperialism and after: continuities and discontinuities. London. 1986, p. 77 - 78.
30. КАЛАШНИКОВ Н. И. Ук. соч., с. 29.

Вопросы истории. - 2014. - № 7. - C. 129-135.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Перминова В. А. Японское и китайское управление на Тайване: когда закончилось колониальное управление островом?

История Тайваня включает различные периоды, в течение которых остров находился под управлением как европейских, так и азиатских стран. В прошлом отдельными регионами Тайваня управляли португальцы, испанцы, голландцы, с конца девятнадцатого столетия в течение 50 лет он являлся колонией Японии.

Японский период управления Тайванем являлся последним периодом колониального управления островом. До середины ХХ в. все экономические ресурсы, управление и судебные органы Тайваня находились под контролем японских властей. Остров являлся сырьевой базой и рынком сбыта японской продукции, выполняя вспомогательную роль в экономике Японской империи, подстраховывая метрополию в случае кризиса или торгового дисбаланса.

После окончания Второй мировой войны в результате «славного возвращения» Тайваня остров вновь стал частью Китая. Тем не менее, на протяжении первых десятилетий китайского управления, а особенно с 1945 по 1949 гг., власти в целом следовали японской модели развития острова. Именно определённые сходства в управлении островом японскими властями и Гоминьданом дают основания утверждать, что модель японского управления, хотя и была по сути эксплуататорской, но позволяла значительными темпами развивать экономику и повышать уровень жизни населения. В свою очередь, политику Гоминьдана, в значительной мере перенявшего методы управления Японии, некоторые исследователи называют полуколониальной или даже в полной мере колониальной [9; 11; 14; 15]. Такие утверждения можно отнести к основным положениям теории модернизации, согласно которой иностранное вмешательство в Китай оказало скорее положительное, чем негативное воздействие на развитие, а управление под началом китайских чиновников было крайне бюрократизированным и малоэффективным.

Целью данной работы является анализ и сопоставление методов китайского и японского управления Тайванем, а также определение, в каких областях и в какой мере японский опыт управления был перенят правительством Гоминьдана. Представляется важным рассмотреть на примере Тайваня, действительно ли колониальная политика Японии являлась не менее эффективной, а в отдельные периоды даже более успешной, чем политика китайских властей.

С начала XX в., на протяжении почти полувека, Японская империя создавала в Восточной Азии «сферу сопроцветания», центром которой являлась Япония, и в которую были включены все оккупированные ею территории. Важной особенностью японской колониальной политики являлась максимальная интеграция колоний в систему экономических связей Японской империи. Географическая близость подконтрольных территорий, их единая культурная и цивилизационная база с Японией создали условия, при которых экономики колоний могли быть тесно связаны с экономикой метрополии. В таких условиях формировались новые предприятия, промышленные производства и торговые корпорации, имеющие самые прочные связи с их аналогами в Японии.

Вплоть до окончания Второй мировой войны Тайвань оставался одной из наиболее освоенных и наиболее интегрированных с метрополией колоний. Создание развитой инфраструктуры, реализация санитарных мер и борьба с эпидемиями, осуществление масштабного вывоза капитала, строительство промышленных предприятий, превращение Тайваня в независимую в финансовом отношении колонию – всё это, в первую очередь, отвечало интересам Японии, но одновременно имело важное значение для развития самого острова.

Уже во время колониального периода наметилась тенденция увеличения роста экспорта по отношению к импорту (именно ориентация на экспорт в дальнейшем станет приоритетным направлением экономического развития Тайваня во второй половине ХХ в.): за 1911–1938 гг. его экспорт увеличивался на 6,7%, импорт – на 4,9% в год. Вместе с Кореей в первой половине 1930-х гг. Тайвань обеспечивал до 30% импорта и 35% экспорта Японии1.

После перехода Тайваня от Японии к Китаю правительство Гоминьдана помимо того, что получило на Тайване множество построенных японцами объектов инфраструктуры, современных предприятий, социальных учреждений, а также оборудование и военную технику, активно использовало методы управления японского периода.

Полномочия, которыми был наделён президент Китайской Республики (КР), были не меньше, чем те, которыми обладал японский генерал-губернатор Тайваня. Президент КР согласно Временным правилам национальной мобилизации на период подавления коммунистического мятежа, принятым в 1948 г., обладал чрезвычайными полномочиями, не был ограничен сроками занятия должности [2, c. 3], а его решения могли вступать в силу, минуя утверждение в законодательных органах. Конституция КР 1947 г. предполагала разделение органов власти на 5 ветвей, и к 1949 г. соответствующие этим ветвям власти палаты (юани) гоминьдановского правительства были действительно сформированы. Однако при действии Временных правил на Тайване, по сути, осуществлялось авторитарное президентское управление. Декретом о чрезвычайном положении (действовал с 1950 по 1986 гг.) запрещалась деятельность каких-либо политических партий кроме Гоминьдана2, пресекались организация митингов, собраний, забастовки рабочих и учащихся, устанавливался контроль над выпуском печатных изданий и другими средствами массовой информации [11, c. 17–19].

В период японской оккупации практически единоличным правителем являлся генерал-губернатор, т.к. его должность предполагала контроль над гражданской администрацией и военное командование3. В 1921 г. был установлен принцип подчинения Тайваня японским законам. В 1928 г. действовавшие на Тайване гражданские законы были полностью заменены на японские, тем не менее законодательство колоний не проходило через утверждение парламентом Японской империи, право генерал-губернатора на издание особых приказов сохранялось, а уголовные дела решались согласно особым декретам. Что касается выборных органов власти, то с 1906 по 1921 гг. на Тайване функционировал законосовещательный совет, члены которого избирались генерал-губернатором (в равной пропорции – японцы и тайваньцы). С 1920 г. была введена система местного самоуправления, хотя по объёму полномочий, предоставляемых местным законосовещательным советам, они могли считаться органами местного самоуправления весьма условно, местное население всё же было представлено в этих органах [4, c. 120].

Особого внимания заслуживают методы контроля за населением, поскольку именно они были переняты правительством Чан Кайши практически без изменений. Как и при японской власти, Гоминьданом была выстроена система государственного контроля над всеми сферами жизни населения. В первую очередь, это система баоцзя 保甲 (яп. – хоко), введённая ещё в 1733 г. цинскими властями после участившихся восстаний. Эта система, как при китайских, так и при японских властях предполагала объединение людей в общины по подворному принципу, на которые возлагались обязанности предоставления данных о различных сторонах жизни членов данной общины хоко4. В системе государственного контроля важное место отводилось молодёжной политике. Деятельность молодёжи, студентов и преподавателей контролировалась посредством специальных молодёжных организаций, под управлением которых функционировали молодёжные информагентства, издательства, радиостанции [11, c. 20].

Посредством контроля различных сфер жизни и, в особенности, средств массовой информации, как китайские, так и японские власти формировали определённое общественное мнение на основе своей идеологии. Идеологической базой колониальной политики Японии была внешнеполитическая программа – создания «сферы сопроцветания Великой Восточной Азии» и объединения стран Восточной Азии и стран Южных морей в борьбе против «белых» [6, c. 194]. Чан Кайши во время правления на Тайване тоже пытался объединить народ в борьбе против общего врага – коммунистов, взять реванш на материке и объединить Китай. Антикоммунистическая идеология Гоминьдана лежала в основе всей культурной политики, которая опиралась на идеи Сунь Ятсена и традиционные китайские ценности5.

Идеологическая политика государства в первую очередь проявляется в особенностях системы образования. В обоих случаях, во время японского и китайского управления островом, особое место отводилось изменению старой системы образования. Образовательная и культурная политика на Тайване после 1945 г. была нацелена на деяпонизацию и китаизацию  населения, в процессе обучения совмещались элементы «традиционного китайского» и политического образования [15, c. 905].

В образовательной политике японского периода делался особый упор на распространение японского языка и японизацию местного населения. Занятия в школах проводились преимущественно на японском языке [1, c. 212, 213], а поступление в учебные заведения предполагало соответствие абитуриентов японской системе [7, с. 158, 159]. В результате «политики образовательно-культурной ассимиляции» («политики просвещённого образования») – доктрины первого гражданского губернатора Тайваня Дэн Кэндзиро, доля населения Тайваня, владевшая японским языком была достаточно велика: в 1930 г. по-японски говорили 12,3%, в 1937 г. – 37,8%, в 1944 г. – более 70%. За 50 лет японского управления на Тайване выросло не одно поколение людей, свободно говорящих на японском языке, более того, их образ мыслей был больше японским, чем китайским [1, с. 219, 220].

Активная образовательная политика с насаждением японского языка и японизация населения Тайваня породили явление «раздвоенной» самоидентификации тайваньцев. Именно проблема тайваньской идентичности подтверждает тот факт, что к середине ХХ в. между тайваньцами и выходцами с материкового Китая существовала огромная культурная пропасть [4, c. 59]. Так, вплоть до настоящего времени более 60% жителей Тайваня не считают себя китайцами, а около 33% считают себя и тайваньцами и китайцами6.

Тайвань в период японского управления выполнял вспомогательную роль в экономике Японской империи – являлся основным поставщиком сырья (основные продукты: камфара, сахар, рис, чай, соль, фрукты, консервы, каменный уголь) и рынком сбыта японской полуфабрикатной продукции (основные товары: химические удобрения, машины, металлические изделия, ткани, бумага, лекарства). По мере развития производства Тайвань начал производить некоторую часть экспортной продукции самой Японии, а к 1920-м гг. Тайвань выполняет уже не только посреднические функции, но и самостоятельно начинает сбывать товары на зарубежные рынки. В результате, к 30-м гг. ХХ в. внешнеторговый оборот Тайваня составлял 8,1% от общей стоимости внешнеторгового оборота Японии (включая торговлю с колониями и заграницу) и 1/3 всего внешнеторгового оборота Японии с колониями, помимо этого Тайвань обеспечивал около 40% японского импорта из колоний [8, c. 56–58]. Во внешней торговле Тайваня превалировал импорт, но в торговле с Японией на первом месте стоял экспорт (он шёл не только японским потребителям, но обеспечивал также часть экспорта Японии), который настолько превышал ввоз, что выводил общий торговый баланс к положительным значениям. Таким образом, Тайвань являлся для Японии, в первую очередь, поставщиком сырья и пищевых продуктов, а не рынком сбыта её товаров [8, c. 67].

После 1945 г. Тайваню отводилась второстепенная роль в экономике КР. Следуя японской модели, правительство Гоминьдана оставляло в своих руках контроль и монополию на все основные сферы производства, развивало только капиталоёмкие отрасли, в число которых входило производство сахара, электроэнергии, нефти, цветных металлов, кораблестроение и машиностроение [15, c. 230–233]. Из-за несбалансированного развития промышленности острова7 разрыв отношений с Японией серьёзно ударил по экономике Тайваня. Объём сельскохозяйственного и промышленного производства в 1945 г. составлял половину от довоенного, только к 1949 г. планировалось увеличить производство сахара в 6 раз, электроэнергии на 80%, восстановить производство цемента и химических удобрений и, таким образом, приблизиться к показателям периода японской оккупации [10, c. 5]. Резкий рост цен и нехватка товаров общего потребления привели к огромной инфляции, которая в 1947 г. составила 77%, в 1948 г. – 1 144%, в 1949 г. – 1 189% [11, c. 5]. Многие исследователи считают, что справиться с инфляцией и её последствиями помогла только экономическая помощь США8.

Одной из особенностей китайского управления Тайванем в первые годы после войны являлся отток капитала с острова на материк, причём в масштабах ещё больших, чем это происходило при японской администрации. Это легко проследить на примере развития сахарной промышленности. Сахарная промышленность составляла основу экономики Тайваня. Наряду с другими наиболее прибыльными культурами, рисом и солью, сахар в больших количествах производился, перерабатывался и отправлялся заграницу. В первые годы после войны, во время управления Чэнь И – главы администрации пров. Тайвань (1945–1949 гг.), экспорт сахара и риса увеличивался с огромной скоростью9. Тайваньская торговая компания, созданная в 1945 г. и осуществлявшая экспорт переработанной сельскохозяйственной продукции, напрямую подчинялась Нанкину, поэтому продукция большими партиями и по фиксированным ценам направлялась на материк. По указанию нанкинского правительства бо́льшая часть первой партии сахара (50 тыс. т из 80 тыс. т) была отправлена в Шанхай, тем самым усилив и без того существующий дефицит сахарной продукции на Тайване (среднее потребление сахарной продукции составляло 80–100 тыс.т). Из-за оттока капитала с острова и больших объёмов экспорта цены на сахар увеличились в 8–10 раз [15, c. 720, 721].

И всё-таки, почему некоторые исследователи называют послевоенное управление на Тайване полуколониальным? Ши Мин в своей работе «400 лет тайваньской истории» выделяет несколько характерных признаков колониального управления Тайванем после 1949 г.:

1. Мигрировавшее в японский и гоминьдановский периоды на Тайвань население было по составу одинаковым – в первую очередь, это чиновники и военные. Именно они составляли прослойку «управляющих».
2. Экономическая эксплуатация ресурсов и населения в интересах метрополии; контроль над всеми сферами жизни населения с целью укрепления позиций «управляющих».
3. Использование армии для поддержки режима.
4. Выстраивание идеологии, направленной на укрепление режима и позиций правящей верхушки [15, c. 802].

Политика управления Тайванем, которая реализовывалась в первые десятилетия после 1945 г., действительно следовала в целом японской модели направляемого государством экономического развития. Модель этого управления позволяла значительными темпами развивать промышленность, сельское хозяйство, создавать инфраструктуру, налаживать внешнюю торговлю и повышать общий уровень жизни населения. Именно определённые успехи в колониальной политике Японии на Тайване явились причиной того, что принципы японского управления были не сразу заменены китайскими.

Вместе с тем, такая модель, по сути, всё же была эксплуататорской. Причём, в первые годы китайского управления выкачивание финансовых средств и эксплуатация экономических ресурсов острова (вплоть до вывоза оборудования на материк) происходили в ещё больших масштабах, чем в японский период. Япония с самого начала вкладывала большие средства в экономику Тайваня – более 70% годового дохода острова в 1896 г. было получено в виде субсидий японского правительства [8, c. 29], значительную часть прибыли японцы направляли на развитие производства острова10. Китайские власти, особенно в период 1945–1949 гг., напротив, практически не вкладывали денежные средства в развитие Тайваня, и использовали экономические ресурсы острова исключительно в интересах материка.

Именно колониальные методы управления островом (главным образом, эксплуатация ресурсов и населения, препятствование накоплению национального капитала, управление территорией осуществляется мигрантами, делегированными «метрополией»), которые были характерны для 1945–1949 гг., дают основание полагать, что колониальное управление Тайванем закончилось не ранее 1949 г. Только после поражения Чан Кайши в гражданской войне, когда власть Гоминьдана стала распространяться только на Тайвань, т.е. когда «метрополия» переместилась в «колонию», китайские власти были вынуждены восстанавливать сельское хозяйство, возобновлять производство менее капиталоёмких, но жизненно необходимых отраслей промышленности и постепенно выводить Тайвань на уровень развитой страны региона.

Примечания

1. Для сравнения: доля всех колоний во внешнеторговом обороте Франции в 30-е гг. ХХ в. составляла не более 10–12% [3, с. 20].
2. Помимо Гоминьдана существовали еще две партии – Младокитайская партия (中国青年党) и Партия демократического социализма (中国民主社会党), они формально являлись оппозиционными, хотя находились в зависимости и под контролем правящей партии – Гоминьдана, который периодически производил фильтрацию их членов и препятствовал их взаимной координации и объединению [11, с. 21].
3. С 1919 г. права генерал-губернатора были несколько ограничены – командование войсками в случае, если он не являлся офицером армии, было с него снято, однако фактически эта функция за ним оставалась, поскольку на эту должность чаще всего назначался представитель армии и флота.
4. В рамках этой системы важным рычагом управления служил контроль над всеми перемещениями населения. Согласно данным за 1973 г. по причине неуведомления соответствующих органов полиции о миграциях было арестовано 90 тыс. человек [15, с. 895].
5. Поражение Гоминьдана в материковом Китае Чан Кайши относил скорее к поражению в культурном и философском плане, считая, что силам Гоминьдана в борьбе с коммунизмом не хватило «философской основы для революции» и «единства идеологии». Именно поэтому контроль за культурной и духовной жизнью тайваньцев являлся одной из основных задач в управлении островом [11, с. 9–12].
6. Данные опроса за 2006 г.: [16, цит. по: 5, c. 238].
7. Реконструировались только налаженные и наиболее прибыльные отрасли промышленности, большие капитальные инвестиции правительством предусмотрены не были (север Китая получал 20,1% от общего объёма инвестиций в регионы Китая, центр – 29,8%, юг Китая, в который входил и Тайвань – 9,8%) [12, цит. по: 4, c. 56].
8. В июле 1948 г. согласно китайско-американскому договору об оказании экономической помощи была сформирована Совместная китайско-американ-ская комиссия по реконструкции сельского хозяйства. Договор предполагал оказание экономической помощи в размере 275 млн. долл. В период с 1951 по 1954 гг. Тайвань получил помощь в размере 375,2 млн. долл., в результате чего смог стабилизировать рынок и сократить финансовый дефицит (с 271 млн. до 114 млн. юаней). [13, цит. по: 11, с. 127].
9. См. Увеличение экспорта Тайваня за первые годы после войны. Tабл. 97 [15, с. 720].
10. Субсидии японского правительства были прекращены в 1904 г., когда остров перешёл на самоокупаемость. До этого момента Тайвань являлся для Японии убыточной колонией.

Литература

На русском языке:
1. Головачёв В. Ц. Образование, как фактор этнической политики в период японского колониального правления на Тайване (1895–1945) // XXXIX НК ОГК. М., 2009. С. 212–220.
2. Гудошников Л. М., Кокарев К.А. Политическая система Тайваня. М., 1997.
3. Калашников Н. И. Тайвань и Корея под властью Японии: особенности и результаты колониальной политики // Восток. № 6. М., 1999. С. 16–30.
4. Козырев В. А. Гоминьдан и разработка послевоенной экономической политики на Тайване (1945–1949) // Гоминьдан и Тайвань: история и современность. Материалы научной конференции 23 апреля 1999 г. М., 1999. С. 47–63.
5. Ларин А. Г. «Принцип одного Китая» во взаимоотношениях берегов Тайваньского пролива // Синьхайская революция и республиканский Китай: век революций, эволюции и модернизации. М., 2013. С. 223–240.
6. Молодяков В. Э., Молодякова Э.В., Маркарьян С.Б. История Японии. 20 век. М., 2007.
7. Серышев И. Н. Основы японской системы образования // Вестник Азии. № 51. Харбин, 1923. С. 118–178.
8. Янайбара Тадао. Формоза под властью японского империализма. М., 1934.

На английском языке:
9. Kerr G. H. Formosa: licensed revolution and the home rule movement, 1895–1945. L., 1974.
10. Kirby W. C. Planning postwar Taiwan: industrial policy and the nationalist takeover, 1943–1947. Harvard University Press, 1994.

На китайском языке:
11. Мао Цзяци (ред.). Тайвань саньши нянь 1949–1979 (Тайвань за 30 лет. 1949–1979 гг.) Чжэнчжоу, 1988.
12. Хэ Лянь. Хуэйи лу (Воспоминания Хэ Ляня). Пекин, 1988.
13. Хэ Баошань. Тайвань дэ цзинцзи фачжань (Экономическое развитие Тайваня) Шанхай, 1981.
14. Чэнь Учжун, Чэнь Синтан (ред.). Тайвань гуанфу хэ гуанфу хоу у нянь шэн цин. (Возвращение Тайваня и положение провинции в первые 5 лет после возвращения). Нанкин, 1989.
15. Ши Мин. Тайвань жэнь сыбай нянь ши (400 лет тайваньской истории). San Jose, CA, 1980. Тт. 1–2.

Интернет-ресурсы:
16. chinpost.com.tw/taiwan-business/2010/12/21/284469/Vice-President.htm

Общество и государство в Китае. Т. XLIV, ч. 1 / Редколл.: Кобзев А. И. и др. – М.: Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт востоковедения Российской академии наук  (ИВ РАН), 2014. – 594 стр. – (Ученые записки ИВ РАН. Отдела Китая. Вып. 14 / Редколл.: А. И. Кобзев и др.). С. 210-218.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Моллеров Н.М. Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.) //Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография). М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
      Автор: Военкомуезд
      Н.М. Моллеров (Кызыл)
      Революционные события и Гражданская война в «урянхайском измерении» (1917-1921 гг.)
      Синьхайская революция в Китае привела в 1911-1912 гг. к свержению Цинской династии и отпадению от государства сначала Внешней Монголии, а затем и Тувы. Внешняя Монголия, получив широкую автономию, вернулась в состав Китая в 1915 г., а Тува, принявшая покровительство России, стала полунезависимой территорией, которая накануне Октябрьской революции в России была близка к тому, чтобы стать частью Российской империи. Но последний шаг – принятие тувинцами российского подданства – сделан не был [1].
      В целом можно отметить, что в условиях российского протектората в Туве началось некоторое экономическое оживление. Этому способствовали освобождение от албана (имперского налога) и долгов Китаю, сравнительно высокие урожаи сельскохозяйственных культур, воздействие на тувинскую, в основном натуральную, экономику рыночных отношений, улучшение транспортных условий и т. п. Шло расширение русско-тувинских торговых связей. Принимались меры по снижению цен на ввозимые товары. Укреплялась экономическая связь Тувы с соседними сибирскими районами, особенно с Минусинским краем. Все /232/ это не подтверждает господствовавшее в советском тувиноведении мнение об ухудшении в Туве экономической ситуации накануне революционных событий 1917-1921 гг. Напротив, социально-политическая и экономическая ситуация в Туве в 1914-1917 гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, заметно улучшилась. Она была в целом стабильной и имела положительную динамику развития. По каналам политических, экономических и культурных связей Тува (особенно ее русское население) была прочно втянута в орбиту разностороннего влияния России [2].
      Обострение социально-политического положения в крае с 1917 г. стало главным образом результатом влияния революционных событий в России. В конце 1917 г. в центральных районах Тувы среди русского населения развернулась борьба местных большевиков и их сторонников за передачу власти в крае Советам. Противоборствующие стороны пытались привлечь на свою сторону тувинцев, однако сделать этого им не удалось. Вскоре краевая Советская власть признала и в договорном порядке закрепила право тушинского народа на самоопределение. Заключение договора о самоопределении, взаимопомощи и дружбе от 16 июня 1918 г. позволяло большевикам рассчитывать на массовую поддержку тувинцев в сохранении Советской власти в крае, но, как показали последующие события, эти надежды во многом не оправдались.
      Охватившая Россию Гражданская война в 1918 г. распространилась и на Туву. Пришедшее к власти летом 1918 г. Сибирское Временное правительство и его новый краевой орган в Туве аннулировали право тувинцев на самостоятельное развитие и проводили жесткую и непопулярную национальную политику. В комплексе внешнеполитических задач Советского государства «важное место отводилось подрыву и разрушению колониальной периферии (“тыла”) империализма с помощью национально-освободительных революций» [3]. Китай, Монголия и Тува представляли собой в этом плане широкое поле деятельности для революционной работы большевиков. Вместе с тем нельзя сказать, что первые шаги НКИД РСФСР в отношении названных стран отличались продуманностью и эффективностью. В первую очередь это касается опрометчивого заявления об отмене пакета «восточных» договоров царского правительства. Жертвой такой политики на китайско-монгольско-урянхайском направлении стала «кяхтинская система» /233/ (соглашения 1913-1915 гг.), гарантировавшая автономный статус Внешней Монголии. Ее подрыв также сделал уязвимым для внешней агрессии бывший российский протекторат – Урянхайский край.
      Китай и Япония поначалу придерживались прежних договоров, но уже в 1918 г. договорились об участии Китая в военной интервенции против Советской России. В соответствии с заключенными соглашениями, «китайские милитаристы обязались ввести свои войска в автономную Внешнюю Монголию и, опираясь на нее, начать наступление, ...чтобы отрезать Дальний Восток от Советской России» [4]. В сентябре 1918 г. в Ургу вступил отряд чахар (одного из племен Внутренней Монголии) численностью в 500 человек. Вслед за китайской оккупацией Монголии в Туву были введены монгольский и китайский военные отряды. Это дало толчок заранее подготовленному вооруженному выступлению тувинцев в долине р. Хемчик. В январе 1919 г. Ян Ши-чао был назначен «специальным комиссаром Китайской республики по Урянхайским делам» [5]. В Туве его активно поддержали хемчикские нойоны Монгуш Буян-Бадыргы [6] и Куулар Чимба [7]. В начальный период иностранной оккупации в Туве начались массовые погромы российских поселенцев (русских, хакасов, татар и др.), которые на время прекратились с приходом в край по Усинскому тракту партизанской армии А. Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина (июль – сентябрь 1919 г.).
      Прибытие в край довольно сильной партизанской группировки насторожило монгольских и китайских интервентов. 18 июля 1919 г. партизаны захватили Белоцарск (ныне Кызыл). Монгольский отряд занял нейтральную позицию. Китайский оккупационный отряд находился далеко на западе. Партизан преследовал большой карательный отряд под командованием есаула Г. К. Болотова. В конце августа 1919г. он вступил на территорию Тувы и 29 августа занял Кызыл. Партизаны провели ложное отступление и в ночь на 30 августа обрушились на белогвардейцев. Охватив город полукольцом, они прижали их к реке. В ходе ожесточенного боя бологовцы были полностью разгромлены. Большая их часть утонула в водах Енисея. Лишь две сотни белогвардейцев спаслись. Общие потери белых в живой силе составили 1500 убитых. Три сотни принудительно мобилизованных новобранцев, не желая воевать, сдались в плен. Белоцарский бой был самым крупным и кровопролитным сражением за весь период Гражданской войны /234/ в Туве. Пополнившись продовольствием, трофейными боеприпасами, оружием и живой силой, сибирские партизаны вернулись в Минусинский край, где продолжили войну с колчаковцами. Тува вновь оказалась во власти интервентов.
      Для монголов, как разделенной нации, большое значение имел лозунг «собирания» монгольских племен и территорий в одно государство. Возникнув в 1911 г. как национальное движение, панмонголизм с тех пор последовательно и настойчиво ставил своей целью присоединение Тувы к Монголии. Объявленный царским правительством протекторат над Тувой монголы никогда не считали непреодолимым препятствием для этого. Теперь же, после отказа Советской России от прежних договоров, и вовсе действовали открыто. После ухода из Тувы партизанской армии А.Д. Кравченко и П.Е.Щетинкина в начале сентября 1919 г. монголы установили здесь военно-оккупационный режим и осуществляли фактическую власть, В ее осуществлении они опирались на авторитет амбын-нойона Тувы Соднам-Бальчира [8] и правителей Салчакского и Тоджинского хошунов. Монголы притесняли и облагали поборами русское и тувинское население, закрывали глаза на погромы русских населенных пунктов местным бандитствующим элементом. Вопиющим нарушением международного права было выдвижение монгольским командованием жесткого требования о депортации русского населения с левобережья Енисея на правый берег в течение 45 дней. Только ценой унижений и обещаний принять монгольское подданство выборным (делегатам) от населения русских поселков удалось добиться отсрочки исполнения этого приказа.
      Советское правительство в июне 1919 г. направило обращение к правительству автономной Монголии и монгольскому народу, в котором подчеркивало, что «в отмену соглашения 1913 г. Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда» [9]. В документе совершенно не учитывалось, что, лишившись в лице российского государства покровителя, Монголия, а затем и Тува уже стали объектами для вмешательства со стороны Китая и стоявшей за ним Японии (члена Антанты), что сама Монголия возобновила попытки присоединить к себе Туву.
      В октябре 1919г. китайским правительством в Ургу был направлен генерал Сюй Шучжэн с военным отрядом, который аннулировал трех-/235/-стороннюю конвенцию от 7 июня 1913 г. о предоставлении автономного статуса Монголии [10]. После упразднения автономии Внешней Монголии монгольский отряд в Туве перешел в подчинение китайского комиссара. Вскоре после этого была предпринята попытка захватить в пределах Советской России с. Усинское. На территории бывшего российского протектората Тувы недалеко от этого района были уничтожены пос. Гагуль и ряд заимок в верховьях р. Уюк. Проживавшее там русское и хакасское население в большинстве своем было вырезано. В оккупированной китайским отрядом долине р. Улуг-Хем были стерты с лица земли все поселения проживавших там хакасов. Между тем Советская Россия, скованная Гражданской войной, помочь российским переселенцам в Туве ничем не могла.
      До 1920 г. внимание советского правительства было сконцентрировано на тех регионах Сибири и Дальнего Востока, где решалась судьба Гражданской войны. Тува к ним не принадлежала. Советская власть Енисейской губернии, как и царская в период протектората, продолжала формально числить Туву в своем ведении, не распространяя на нее свои действия. Так, в сводке Красноярской Губернской Чрезвычайной Комиссии за период с 14 марта по 1 апреля 1920 г. отмечалось, что «губерния разделена на 5 уездов: Красноярский, Ачинский, Канский, Енисейский и 3 края: Туруханский, Усинский и Урянхайский... Ввиду политической неопределенности Усинско-Урянхайского края, [к] формированию милиции еще не преступлено» [11].
      Только весной 1920 г. советское правительство вновь обратило внимание на острую обстановку в Урянхае. 16-18 мая 1920 г. в тувинском пос. Баян-Кол состоялись переговоры Ян Шичао и командира монгольского отряда Чамзрына (Жамцарано) с советским представителем А. И. Кашниковым [12], по итогам которых Тува признавалась нейтральной зоной, а в русских поселках края допускалась организация ревкомов. Но достигнутые договоренности на уровне правительств Китая и Советской России закреплены не были, так и оставшись на бумаге. Анализируя создавшуюся в Туве ситуацию, А. И. Кашников пришел к мысли, что решить острый «урянхайский вопрос» раз и навсегда может только создание ту винского государства. Он был не единственным советским деятелем, который так думал. Но, забегая вперед, отметим: дальнейшие события показали, что и после создания тувинского го-/236/-сударства в 1921 г. этот вопрос на протяжении двух десятилетий продолжал оставаться предметом дипломатических переговоров СССР с Монголией и Китаем.
      В конце июля 1920 г., в связи с поражением прояпонской партии в Китае и усилением освободительного движения в Монголии, монгольский отряд оставил Туву. Но его уход свидетельствовал не об отказе панмонголистов от присоединения Тувы, а о смене способа достижения цели, о переводе его в плоскость дипломатических переговоров с Советской Россией. Глава делегации монгольских революционеров С. Данзан во время переговоров 17 августа 1920 г. в Иркутске с уполномоченным по иностранным делам в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Талоном интересовался позицией Советской России по «урянхайскому вопросу» [13]. В Москве в беседах монгольских представителей с Г. В. Чичериным этот вопрос ставился вновь. Учитывая, что будущее самой Монголии, ввиду позиции Китая еще неясно, глава НКИД обдумывал иную формулу отношений сторон к «урянхайскому вопросу», ставя его в зависимость от решения «монгольского вопроса» [14].
      Большинство деятелей Коминтерна, рассматривая Китай в качестве перспективной зоны распространения мировой революции, исходили из необходимости всемерно усиливать влияние МНРП на Внутреннюю Монголию и Баргу, а через них – на революционное движение в Китае. С этой целью объединение всех монгольских племен (к которым, без учета тюркского происхождения, относились и тувинцы) признавалось целесообразным [15]. Меньшая часть руководства Коминтерна уже тогда считала, что панмонголизм создавал внутреннюю угрозу революционному единству в Китае [16].
      Вопросами текущей политики по отношению к Туве также занимались общесибирские органы власти. Характеризуя компетентность Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома в восточной политике, уполномоченный НКИД в Сибири и на Дальнем Востоке Ф. И. Гапон отмечал: «Взаимосплетение интересов Востока, с одной стороны, и Советской России, с другой, так сложно, что на тонкость, умелость революционной работы должно быть обращено особое внимание. Солидной постановке этого дела партийными центрами Сибири не только не уделяется внимания, но в практической плоскости этот вопрос вообще не ставится» [17]. Справедливость этого высказывания находит подтверждение /237/ в практической деятельности Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома, позиция которых в «урянхайском вопросе» основывалась не на учете ситуации в регионе, а на общих указаниях Дальневосточного Секретариата Коминтерна (далее – ДВСКИ).
      Ян Шичао, исходя из политики непризнания Китайской Республикой Советской России, пытаясь упрочить свое пошатнувшееся положение из-за революционных событий в Монголии, стал добиваться от русских колонистов замены поселковых советов одним выборным лицом с функциями сельского старосты. Вокруг китайского штаба концентрировались белогвардейцы и часть тувинских нойонов. Раньше царская Россия была соперницей Китая в Туве, но китайский комиссар в своем отношении к белогвардейцам руководствовался принципом «меньшего зла» и намерением ослабить здесь «красных» как наиболее опасного соперника.
      В августе 1920 г. в ранге Особоуполномоченного по делам Урянхайского края и Усинского пограничного округа в Туву был направлен И. Г. Сафьянов [18]. На него возлагалась задача защиты «интересов русских поселенцев в Урянхае и установление дружественных отношений как с местным коренным населением Урянхая, так и с соседней с ним Монголией» [19]. Решением президиума Енисейского губкома РКП (б) И. Г. Сафьянову предписывалось «самое бережное отношение к сойотам (т.е. к тувинцам. – Н.М.) и самое вдумчивое и разумное поведение в отношении монголов и китайских властей» [20]. Практические шаги по решению этих задач он предпринимал, руководствуясь постановлением ВЦИК РСФСР, согласно которому Тува к числу регионов Советской России отнесена не была [21].
      По прибытии в Туву И. Г. Сафьянов вступил в переписку с китайским комиссаром. В письме от 31 августа 1920 г. он уведомил Ян Шичао о своем назначении и предложил ему «по всем делам Усинского Пограничного Округа, а также ... затрагивающим интересы русского населения, проживающего в Урянхае», обращаться к нему. Для выяснения «дальнейших взаимоотношений» он попросил назначить время и место встречи [22]. Что касается Ян Шичао, то появление в Туве советского представителя, ввиду отсутствия дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, было им воспринято настороженно. Этим во многом объясняется избранная Ян Шичао /238/ тактика: вести дипломатическую переписку, уклоняясь под разными предлогами от встреч и переговоров.
      Сиббюро ЦК РКП (б) в документе «Об условиях, постановке и задачах революционной работы на Дальнем Востоке» от 16 сентября 1920 г. определило: «...пока край не занят китайскими войсками (видимо, отряд Ян Шичао в качестве серьезной силы не воспринимался. – Н.М.), ...должны быть приняты немедленно же меры по установлению тесного контакта с урянхами и изоляции их от китайцев» [23]. Далее говорилось о том, что «край будет присоединен к Монголии», в которой «урянхайцам должна быть предоставлена полная свобода самоуправления... [и] немедленно убраны русские административные учреждения по управлению краем» [24]. Центральным пунктом данного документа, несомненно, было указание на незамедлительное принятие мер по установлению связей с тувинцами и изоляции их от китайцев. Мнение тувинцев по вопросу о вхождении (невхождении) в состав Монголии совершенно не учитывалось. Намерение упразднить в Туве русскую краевую власть (царскую или колчаковскую) запоздало, поскольку ее там давно уже не было, а восстанавливаемые советы свою юрисдикцию на тувинское население не распространяли. Этот план Сиббюро был одобрен Политбюро ЦК РКП (б) и долгое время определял политику Советского государства в отношении Урянхайского края и русской крестьянской колонии в нем.
      18 сентября 1920 г. Ян Шичао на первое письмо И. Г. Сафьянова ответил, что его назначением доволен, и принес свои извинения в связи с тем, что вынужден отказаться от переговоров по делам Уряпхая, как подлежащим исключительному ведению правительства [25]. На это И. Г. Сафьянов в письме от 23 сентября 1921 г. пояснил, что он переговоры межгосударственного уровня не предлагает, а собирается «поговорить по вопросам чисто местного характера». «Являясь представителем РСФСР, гражданами которой пожелало быть и все русское население в Урянхае, – пояснил он, – я должен встать на защиту его интересов...» Далее он сообщил, что с целью наладить «добрососедские отношения с урянхами» решил пригласить их представителей на съезд «и вместе с ними обсудить все вопросы, касающиеся обеих народностей в их совместной жизни» [26], и предложил Ян Шичао принять участие в переговорах. /239/
      Одновременно И. Г. Сафьянов отправил еще два официальных письма. В письме тувинскому нойону Даа хошуна Буяну-Бадыргы он сообщил, что направлен в Туву в качестве представителя РСФСР «для защиты интересов русского населения Урянхая» и для переговоров с ним и другими представителями тувинского народа «о дальнейшей совместной жизни». Он уведомил нойона, что «для выяснения создавшегося положения» провел съезд русского населения, а теперь предлагал созвать тувинский съезд [27]. Второе письмо И. Г. Сафьянов направил в Сибревком (Омск). В нем говорилось о политическом положении в Туве, в частности об избрании на X съезде русского населения (16-20 сентября) краевой Советской власти, начале работы по выборам поселковых советов и доброжелательном отношении к проводимой работе тувинского населения. Монгольский отряд, писал он, покинул Туву, а китайский – ограничивает свое влияние районом торговли китайских купцов – долиной р. Хемчик [28].
      28 сентября 1920 г. Енгубревком РКП (б) на своем заседании заслушал доклад о ситуации в Туве. В принятой по нему резолюции говорилось: «Отношение к Сафьянову со стороны сойотов очень хорошее. Линия поведения, намеченная Сафьяновым, следующая: организовать, объединить местные Ревкомы, создать руководящий орган “Краевую власть” по образцу буферного государства»[29]. В протоколе заседания также отмечалось: «Отношения между урянхами и монголами – с одной стороны, китайцами – с другой, неприязненные и, опираясь на эти неприязненные отношения, можно было бы путем организации русского населения вокруг идеи Сов[етской] власти вышибить влияние китайское из Урянхайского края» [30].
      В телеграфном ответе на письмо И.Г. Сафьянова председатель Сиббюро ЦК РКП (б) и Сибревкома И. Н. Смирнов [31] 2 октября 1920 г. сообщил, что «Сиббюро имело суждение об Урянхайском крае» и вынесло решение: «Советская Россия не намерена и не делает никаких шагов к обязательному присоединению к себе Урянхайского края». Но так как он граничит с Монголией, то, с учетом созданных в русской колонии советов, «может и должен служить проводником освободительных идей в Монголии и Китае». В связи с этим, сообщал И. Н. Смирнов, декреты Советской России здесь не должны иметь обязательной силы, хотя организация власти по типу советов, «как агитация действием», /240/ желательна. В практической работе он предписывал пока «ограничиться» двумя направлениями: культурно-просветительным и торговым [32]. Как видно из ответа. Сиббюро ЦК РКП (б) настраивало сторонников Советской власти в Туве на кропотливую революционную культурно-просветительную работу. Учитывая заграничное положение Тувы (пока с неясным статусом) и задачи колонистов по ведению революционной агитации в отношении к Монголии и Китаю, от санкционирования решений краевого съезда оно уклонилось. Напротив, чтобы отвести от Советской России обвинения со стороны других государств в продолжение колониальной политики, русской колонии было предложено не считать декреты Советской власти для себя обязательными. В этом прослеживается попытка вполне оправдавшую себя с Дальневосточной Республикой (ДВР) «буферную» тактику применить в Туве, где она не являлась ни актуальной, ни эффективной. О том, как И.Г. Сафьянову держаться в отношении китайского военного отряда в Туве, Сиббюро ЦК РКП (б) никаких инструкций не давало, видимо полагая, что на месте виднее.
      5 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов уведомил Ян Шичао, что урянхайский съезд созывается 25 октября 1920 г. в местности Суг-Бажи, но из полученного ответа убедился, что китайский комиссар контактов по-прежнему избегает. В письме от 18 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов вновь указал на крайнюю необходимость переговоров, теперь уже по назревшему вопросу о недопустимом поведении китайских солдат в русских поселках. Дело в том, что 14 октября 1920 г. они застрелили председателя Атамановского сельсовета А. Сниткина и арестовали двух русских граждан, отказавшихся выполнить их незаконные требования. В ответ на это местная поселковая власть арестовала трех китайских солдат, творивших бесчинства и произвол. «Как видите, дело зашло слишком далеко, – писал И. Г. Сафьянов, – и я еще раз обращаюсь к Вам с предложением возможно скорее приехать сюда, чтобы совместно со мной обсудить и разобрать это печальное и неприятное происшествие. Предупреждаю, что если Вы и сейчас уклонитесь от переговоров и откажитесь приехать, то я вынужден буду прервать с Вами всякие сношения, сообщить об этом нашему Правительству, и затем приму соответствующие меры к охране русских поселков и вообще к охране наших интересов в Урянхае». Сафьянов также предлагал /241/ во время встречи обменяться арестованными пленными [33]. В течение октября между китайским и советским представителями в Туве велась переписка по инциденту в Атамановке. Письмом от 26 октября 1920 г. Ян Шичао уже в который раз. ссылаясь на нездоровье, от встречи уклонился и предложил ограничиться обменом пленными [34]. Между тем начатая И.Г. Сафьяновым переписка с тувинскими нойонами не могла не вызвать беспокойства китайского комиссара. Он, в свою очередь, оказал давление на тувинских правителей и сорвал созыв намеченного съезда.
      Из вышеизложенного явствует, что китайский комиссар Ян Шичао всеми силами пытался удержаться в Туве. Революционное правительство Монголии поставило перед Советским правительством вопрос о включении Тувы в состав Внешней Монголии. НКИД РСФСР, учитывая в первую очередь «китайский фактор» как наиболее весомый, занимал по нему' нейтрально-осторожную линию. Большинство деятелей Коминтерна и общесибирские партийные и советские органы в своих решениях по Туве, как правило, исходили из целесообразности ее объединения с революционной Монголией. Практические шаги И.Г. Сафьянова, представлявшего в то время в Туве Сибревком и Сиббюро ЦК РКП (б), были направлены на вовлечение представителя Китая в Туве в переговорный процесс о судьбе края и его населения, установление с той же целью контактов с влиятельными фигурами тувинского общества и местными советскими активистами. Однако китайский комиссар и находившиеся под его влиянием тувинские нойоны от встреч и обсуждений данной проблемы под разными предлогами уклонялись.
      Концентрация антисоветских сил вокруг китайского штаба все более усиливалась. В конце октября 1920 г. отряд белогвардейцев корнета С.И. Шмакова перерезал дорогу, соединяющую Туву с Усинским краем. Водный путь вниз по Енисею в направлении на Минусинск хорошо простреливался с левого берега. Местные партизаны и сотрудники советского представительства в Туве оказались в окружении. Ситуация для них становилась все более напряженной [35]. 28 октября 1920 г. И. Г. Сафьянов решил в сопровождении охраны выехать в местность Оттук-Даш, куда из района Шагаан-Арыга выдвинулся китайский отряд под командованием Линчана и, как ожидалось, должен был прибыть Ян Шичао. Но переговоры не состоялись. /242/
      На рассвете 29 октября 1920 г. китайские солдаты и мобилизованные тувинцы окружили советскую делегацию. Против 75 красноармейцев охраны выступил многочисленный и прекрасно вооруженный отряд. В течение целого дня шла перестрелка. Лишь с наступлением темноты окруженным удалось прорвать кольцо и отступить в Атамановку. В этом бою охрана И. Г. Сафьянова потеряла несколько человек убитыми, а китайско-тувинский отряд понес серьезные потери (до 300 человек убитыми и ранеными) и отступил на место прежней дислокации. Попытка Ян Шичао обеспечить себе в Туве безраздельное господство провалилась [36].
      Инцидент на Оттук-Даше стал поворотным пунктом в политической жизни Тувы. Неудача китайцев окончательно подорвала их авторитет среди коренного населения края и лишила поддержки немногих, хотя и влиятельных, сторонников из числа хемчикских нойонов. Непозволительное в международной практике нападение на дипломатического представителя (в данном случае – РСФСР), совершенное китайской стороной, а также исходящая из китайского лагеря угроза уничтожения населенных пунктов русской колонии дали Советской России законный повод для ввода на территорию Тувы военных частей.
      И.Г. Сафьянов поначалу допускал присоединение Тувы к Советской России. Он считал, что этот шаг «не создаст... никакого осложнения в наших отношениях с Китаем и Монголией, где сейчас с новой силой загорается революционный пожар, где занятые собственной борьбой очень мало думают об ограблении Урянхая…» [37]. Теперь, когда вопрос о вводе в Туву советских войск стоял особенно остро, он, не колеблясь, поставил его перед Енгубкомом и Сибревкомом. 13 ноября 1920 г. И.Г. Сафьянов направил в Омск телеграмму: «Белые банды, выгоняемые из северной Монголии зимними холодами и голодом, намереваются захватить Урянхай. Шайки местных белобандитов, скрывающиеся в тайге, узнав это, вышли и грабят поселки, захватывают советских работников, терроризируют население. Всякая мирная работа парализована ими... Теперь положение еще более ухудшилось, русскому населению Урянхая, сочувствующему советской власти, грозит полное истребление. Требую от вас немедленной помощи. Необходимо сейчас же ввести в Урянхай регулярные отряды. Стоящие в Усинском войска боятся нарушения международных прав. Ничего /243/ они уже не нарушат. С другой стороны совершено нападение на вашего представителя...» [38]
      В тот же день председатель Сибревкома И.Н. Смирнов продиктовал по прямому проводу сообщение для В.И. Ленина (копия – Г.В. Чичерину), в котором обрисовал ситуацию в Туве. На основании данных, полученных от него 15 ноября 1920 г., Политбюро ЦК РКП (б) рассматривало вопрос о военной помощи Туве. Решение о вводе в край советских войск было принято, но выполнялось медленно. Еще в течение месяца И. Г. Сафьянову приходилось посылать тревожные сигналы в высокие советские и военные инстанции. В декабре 1920 г. в край был введен советский экспедиционный отряд в 300 штыков. В начале 1921 г. вошли и рассредоточились по населенным пунктам два батальона 190-го полка внутренней службы. В с. Усинском «в ближайшем резерве» был расквартирован Енисейский полк [39].
      Ввод советских войск крайне обеспокоил китайского комиссара в Туве. На его запрос от 31 декабря 1920 г. о причине их ввода в Туву И. Г. Сафьянов письменно ответил, что русским колонистам и тяготеющим к Советской России тувинцам грозит опасность «быть вырезанными» [40]. Он вновь предложил Ян Шичао провести в Белоцарске 15 января 1921 г. переговоры о дальнейшей судьбе Тувы. Но даже в такой ситуации китайский представитель предпочел избежать встречи [41].
      Еще в первых числах декабря 1920 г. в адрес командования военной части в с. Усинском пришло письмо от заведующего сумоном Маады Лопсан-Осура [42], в котором он сообщал: «Хотя вследствие недоразумения. .. вышла стычка на Оттук-Даше (напомним, что в ней на стороне китайцев участвовали мобилизованные тувинцы. – Н.М.), но отношения наши остались добрососедскими ... Если русские военные отряды не будут отведены на старые места, Ян Шичао намерен произвести дополнительную мобилизацию урянхов, которая для нас тяжела и нежелательна» [43]. Полученное сообщение 4 декабря 1920 г. было передано в высокие военные ведомства в Иркутске (Реввоенсовет 5-й армии), Омске, Чите и, по-видимому, повлияло на решение о дополнительном вводе советских войск в Туву. Тревожный сигнал достиг Москвы.
      На пленуме ЦК РКП (б), проходившем 4 января 1921 г. под председательством В. И. Ленина, вновь обсуждался вопрос «Об Урянхайском крае». Принятое на нем постановление гласило: «Признавая /244/ формальные права Китайской Республики над Урянхайским краем, принять меры для борьбы с находящимися там белогвардейскими каппелевскими отрядами и оказать содействие местному крестьянскому населению...» [44]. Вскоре в Туву были дополнительно введены подразделения 352 и 440 полков 5-й Красной Армии и направлены инструкторы в русские поселки для организации там ревкомов.
      Ян Шичао, приведший ситуацию в Туве к обострению, вскоре был отозван пекинским правительством, но прибывший на его место новый военный комиссар Ман Шани продолжал придерживаться союза с белогвардейцами. Вокруг его штаба, по сообщению от командования советской воинской части в с. Усинское от 1 февраля 1921 г., сосредоточились до 160 противников Советской власти [45]. А между тем захватом Урги Р.Ф.Унгерном фон Штернбергом в феврале 1921 г., изгнанием китайцев из Монголии их отряд в Туве был поставлен в условия изоляции, и шансы Китая закрепиться в крае стали ничтожно малыми.
      Повышение интереса Советской России к Туве было также связано с перемещением театра военных действий на территорию Монголии и постановкой «урянхайского вопроса» – теперь уже революционными панмонголистами и их сторонниками в России. 2 марта 1921 г. Б.З. Шумяцкий [46] с И.Н. Смирновым продиктовали по прямому проводу для Г.В. Чичерина записку, в которой внесли предложение включить в состав Монголии Урянхайский край (Туву). Они считали, что монгольской революционной партии это прибавит сил для осуществления переворота во всей Монголии. А Тува может «в любой момент ... пойти на отделение от Монголии, если ее международное положение станет складываться не в нашу пользу» [47]. По этому плану Тува должна была без учета воли тувинского народа войти в состав революционной Монголии. Механизм же ее выхода из монгольского государства на случай неудачного исхода революции в Китае продуман не был. Тем не менее, как показывают дальнейшие события в Туве и Монголии, соавторы этого плана получили на его реализацию «добро». Так, когда 13 марта 1921 г. в г. Троицкосавске было сформировано Временное народное правительство Монголии из семи человек, в его составе одно место было зарезервировано за Урянхаем [48].
      Барон Р.Ф.Унгерн фон Штернберг, укрепившись в Монголии, пытался превратить ее и соседний Урянхайский край в плацдарм для /245/ наступления на Советскую Россию. Между тем советское правительство, понимая это, вовсе не стремилось наводнить Туву войсками. С белогвардейскими отрядами успешно воевали главным образом местные русские партизаны, возглавляемые С.К. Кочетовым, а с китайцами – тувинские повстанцы, которые первое время руководствовались указаниями из Монголии. Позднее, в конце 1920-х гг., один из первых руководителей тувинского государства Куулар Дондук [49] вспоминал, что при Р.Ф.Унгерне фон Штернберге в Урге было созвано совещание монгольских князей, которое вынесло решение о разгроме китайского отряда в Туве [50]. В первых числах марта 1921 г. в результате внезапного ночного нападения тувинских повстанцев на китайцев в районе Даг-Ужу он был уничтожен.
      18 марта Б.З. Шумяцкий телеграфировал И.Г. Сафьянову: «По линии Коминтерна предлагается вам немедленно организовать урянхайскую нар[одно-] революционную] партию и народ[н]о-революционное правительство Урянхая... Примите все меры, чтобы организация правительства и нар[одно-] рев[олюционной] партии были осуществлены в самый краткий срок и чтобы они декларировали объединение с Монголией в лице создавшегося в Маймачене Центрального Правительства ...Вы назначаетесь ... с полномочиями Реввоенсовета армии 5 и особыми полномочиями от Секретариата (т.е. Дальневосточного секретариата Коминтерна. – Я.М.)» [51]. Однако И. Г. Сафьянов не поддерживал предложенный Шумяцким и Смирновым план, особенно ту его часть, где говорилось о декларировании тувинским правительством объединения Тувы с Монголией.
      21 мая 1921 г. Р.Ф. Унгерн фон Штернберг издал приказ о переходе в подчинение командования его войск всех рассеянных в Сибири белогвардейских отрядов. На урянхайском направлении действовал отряд генерала И. Г. Казанцева [52]. Однако весной 1921 г. он был по частям разгромлен и рассеян партизанами (Тарлакшинский бой) и хемчик-скими тувинцами [53].
      После нескольких лет вооруженной борьбы наступила мирная передышка, которая позволила И.Г. Сафьянову и его сторонникам активизировать работу по подготовке к съезду представителей тувинских хошунов. Главным пунктом повестки дня должен был стать вопрос о статусе Тувы. В качестве возможных вариантов решения рассматри-/246/-вались вопросы присоединения Тувы к Монголии или России, а также создание самостоятельного тувинского государства. Все варианты имели в Туве своих сторонников и шансы на реализацию.
      Относительно новым для тувинцев представлялся вопрос о создании национального государства. Впервые представители тувинской правящей элиты заговорили об этом (по примеру Монголии) в феврале 1912 г., сразу после освобождения от зависимости Китая. Непременным условием его реализации должно было стать покровительство России. Эту часть плана реализовать удаюсь, когда в 1914 г. над Тувой был объявлен российский протекторат Однако царская Россия вкладывала в форму протектората свое содержание, взяв курс на поэтапное присоединение Тувы. Этому помешали революционные события в России.
      Второй раз попытка решения этого вопроса, как отмечалось выше, осуществлялась с позиций самоопределения тувинского народа в июне 1918 г. И вот после трудного периода Гражданской войны в крае и изгнания из Тувы иностранных интервентов этот вопрос обсуждался снова. Если прежде геополитическая ситуация не давала для его реализации ни малейших шансов, то теперь она, напротив, ей благоприятствовала. Немаловажное значение для ее практического воплощения имели данные И.Г. Сафьяновым гарантии об оказании тувинскому государству многосторонней помощи со стороны Советской России. В лице оставивших китайцев хемчикских нойонов Буяна-Бадыргы и Куулара Чимба, под властью которых находилось большинство населения Тувы, идея государственной самостоятельности получила активных сторонников.
      22 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов распространил «Воззвание [ко] всем урянхайским нойонам, всем чиновникам и всему урянхайскому народу», в котором разъяснял свою позицию по вопросу о самоопределении тувинского народа. Он также заверил, что введенные в Туву советские войска не будут навязывать тувинскому народу своих законов и решений [54]. Из текста воззвания явствовало, что сам И. Г. Сафьянов одобряет идею самоопределения Тувы вплоть до образования самостоятельного государства.
      Изменение политической линии представителя Сибревкома в Туве И. Г. Сафьянова работниками ДВСКИ и советских органов власти Сибири было встречено настороженно. 24 мая Сиббюро ЦК РКП (б) /247/ рассмотрело предложение Б.З. Шумяцкого об отзыве из Тувы И. Г. Сафьянова. В принятом постановлении говорилось: «Вопрос об отзыве т. Сафьянова .. .отложить до разрешения вопроса об Урянхайском крае в ЦК». Кроме того, Енисейский губком РКП (б) не согласился с назначением в Туву вместо Сафьянова своего работника, исполнявшего обязанности губернского продовольственного комиссара [55].
      На следующий день Б.З. Шумяцкий отправил на имя И.Г. Сафьянова гневную телеграмму: «Требую от Вас немедленного ответа, почему до сих пор преступно молчите, предлагаю немедленно войти в отношение с урянхайцами и выйти из состояния преступной бездеятельности». Он также ставил Сафьянова в известность, что на днях в Туву прибудет делегация от монгольского народно-революционного правительства и революционной армии во главе с уполномоченным Коминтерна Б. Цивенжаповым [56], директивы которого для И. Г. Сафьянова обязательны [57]. На это в ответной телеграмме 28 мая 1921 г. И. Г. Сафьянов заявил: «...Я и мои сотрудники решили оставить Вашу программу и работать так, как подсказывает нам здравый смысл. Имея мандат Сибревкома, выданный мне [с] согласия Сиббюро, беру всю ответственность на себя, давая отчет [о] нашей работе только товарищу Смирнову» [58].
      14 июня 1921 г. глава НКИД РСФСР Г.В. Чичерин, пытаясь составить более четкое представление о положении в Туве, запросил мнение И.Н. Смирнова по «урянхайскому вопросу» [59]. В основу ответа И.Н. Смирнова было положено постановление, принятое членами Сиббюро ЦК РКП (б) с участием Б.З. Шумяцкого. Он привел сведения о численности в Туве русского населения и советских войск и предложил для осуществления постоянной связи с Урянхаем направить туда представителя НКИД РСФСР из окружения Б.З. Шумяцкого. Также было отмечено, что тувинское население относится к монголам отрицательно, а русское «тяготеет к советской власти». Несмотря на это, Сиббюро ЦК РКП (б) решило: Тува должна войти в состав Монголии, но декларировать это не надо [60].
      16 июня 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) по предложению народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина с одобрения В.И. Ленина приняло решение о вступлении в Монголию советских войск для ликвидации группировки Р.Ф.Унгерна фон Штернберга. Тем временем «старые» панмонголисты тоже предпринимали попытки подчинить /248/ себе Туву. Так, 17 июня 1921 г. управляющий Цзасакту-хановским аймаком Сорукту ван, назвавшись правителем Урянхая, направил тувинским нойонам Хемчика письмо, в котором под угрозой сурового наказания потребовал вернуть захваченные у «чанчина Гегена» (т.е. генерала на службе у богдо-гегена) И.Г. Казанцева трофеи и служебные бумаги, а также приехать в Монголию для разбирательства [61]. 20 июня 1921 г. он сообщил о идущем восстановлении в Монголии нарушенного китайцами управления (т.е. автономии) и снова выразил возмущение разгромом тувинцами отряда генерала И.Г. Казанцева. Сорукту ван в гневе спрашивал: «Почему вы, несмотря на наши приглашения, не желаете явиться, заставляете ждать, тормозите дело и не о чем не сообщаете нам? ...Если вы не исполните наше предписание, то вам будет плохо» [62]
      Однако монгольский сайт (министр, влиятельный чиновник) этими угрозами ничего не добился. Хемчикские нойоны к тому времени уже были воодушевлены сафьяновским планом самоопределения. 22 июня 1921 г. И. Г. Сафьянов в ответе на адресованное ему письмо Сорукту вана пригласил монгольского сайта на переговоры, предупредив его, что «чинить обиды другому народу мы не дадим и берем его под свое покровительство» [63]. 25-26 июня 1921 г. в Чадане состоялось совещание представителей двух хемчикских хошунов и советской делегации в составе представителей Сибревкома, частей Красной Армии, штаба партизанского отряда и русского населения края, на котором тувинские представители выразили желание создать самостоятельное государство и созвать для его провозглашения Всетувинский съезд. В принятом ими на совещании решении было сказано: «Представителя Советской России просим поддержать нас на этом съезде в нашем желании о самоопределении... Вопросы международного характера будущему центральному органу необходимо решать совместно с представительством Советской России, которое будет являться как бы посредником между тувинским народом и правительствами других стран» [64].
      1 июля 1921 г. в Москве состоялись переговоры наркома иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерина с монгольской делегацией в составе Бекзеева (Ц. Жамцарано) и Хорлоо. В ходе переговоров Г.В. Чичерин предложил формулу отношения сторон к «урянхайскому вопросу», в соответствии с которой: Советская Россия от притязаний на Туву /249/ отказывалась, Монголия в перспективе могла рассчитывать на присоединение к ней Тувы, но ввиду неясности ее международного положения вопрос оставался открытым на неопределенное время. Позиция Тувы в это время определенно выявлена еще не была, она никак не комментировалась и во внимание не принималась.
      Между тем Б.З. Шумяцкий попытался еще раз «образумить» своего политического оппонента в Туве. 12 июля 1921 г. он телеграфировал И. Г. Сафьянову: «Если совершите возмутительную и неслыханную в советской, военной и коминтерновской работе угрозу неподчинения в смысле отказа информировать, то вынужден буду дать приказ по военной инстанции в пределах прав, предоставленных мне дисциплинарным уставом Красной Армии, которым не однажды усмирялся бунтарский пыл самостийников. Приказываю информацию давать моему заместителю [Я.Г.] Минскеру и [К.И.] Грюнштейну» [65].
      Однако И. Г. Сафьянов, не будучи на деле «самостийником», практически о каждом своем шаге регулярно докладывал председателю Сибревкома И. Н. Смирнову и просил его передать полученные сведения в адрес Реввоенсовета 5-й армии и ДВСКИ. 13 июля 1921 г. И.Г. Сафьянов подробно информирован его о переговорах с представителями двух хемчикских кожуунов [66]. Объясняя свое поведение, 21 июля 1921 г. он писал, что поначалу, выполняя задания Б.З. Шумяцкого «с его буферной Урянхайской политикой», провел 11-й съезд русского населения Тувы (23-25 апреля 1921 г.), в решениях которого желание русского населения – быть гражданами Советской республики – учтено не было. В результате избранная на съезде краевая власть оказалась неавторитетной, и «чтобы успокоить бушующие сердца сторонников Советской власти», ему пришлось «преобразовать представительство Советской] России в целое учреждение, разбив его на отделы: дипломатический, судебный, Внешторга и промышленности, гражданских дел» [67]. Письмом от 28 июля 1921 г. он сообщил о проведении 12-го съезда русского населения в Туве (23-26 июля 1921 гг.), на котором делегаты совершенно определенно высказались за упразднение буфера и полное подчинение колонии юрисдикции Советской России [68].
      В обращении к населению Тувы, выпущенном в конце июля 1921 г., И.Г. Сафьянов заявил: «Центр уполномочил меня и послал к Вам в Урянхай помочь Вам освободиться от гнета Ваших насильников». /250/ Причислив к числу последних китайцев, «реакционных» монголов и белогвардейцев, он сообщил, что ведет переговоры с хошунами Тувы о том, «как лучше устроить жизнь», и что такие переговоры с двумя хемчикскими хошунами увенчались успехом. Он предложил избрать по одному представителю от сумона (мелкая административная единица и внутриплеменное деление. – Я.М.) на предстоящий Всетувинский съезд, на котором будет рассмотрен вопрос о самоопределении Тувы [69].
      С каждым предпринимаемым И. Г. Сафьяновым шагом возмущение его действиями в руководстве Сиббюро ЦК РКП (б) и ДВСКИ нарастало. Его переговоры с представителями хемчикских хошунов дали повод для обсуждения Сиббюро ЦК РКП (б) вопроса о покровительстве Советской России над Тувой. В одном из его постановлений, принятом в июле 1921 г., говорилось, что советский «протекторат над Урянхайским краем в международных делах был бы большой политической ошибкой, которая осложнила бы наши отношения с Китаем и Монголией» [70]. 11 августа 1921 г. И. Г. Сафьянов получил из Иркутска от ответственного секретаря ДВСКИ И. Д. Никитенко телеграмму, в которой сообщалось о его отстранении от представительства Коминтерна в Урянхае «за поддержку захватчиков края по направлению старой царской администрации» [71]. Буквально задень до Всетувинского учредительного Хурала в Туве 12 августа 1921 г. И. Д. Никитенко писал Г.В. Чичерину о необходимости «ускорить конкретное определение отношения Наркоминдела» по Туве. Назвав И. Г. Сафьянова «палочным самоопределителем», «одним из импрессионистов... доморощенной окраинной политики», он квалифицировал его действия как недопустимые. И. Д. Никитенко предложил включить Туву «в сферу влияния Монгольской Народно-Революционной партии», работа которой позволит выиграть 6-8 месяцев, в течение которых «многое выяснится» [72]. Свою точку зрения И. Д. Никитенко подкрепил приложенными письмами двух известных в Туве монголофилов: амбын-нойона Соднам-Бальчира с группой чиновников и крупного чиновника Салчакского хошуна Сосор-Бармы [73].
      Среди оппонентов И. Г. Сафьянова были и советские военачальники. По настоянию Б.З. Шумяцкого он был лишен мандата представителя Реввоенсовета 5-й армии. Военный комиссар Енисейской губернии И. П. Новоселов и командир Енисейского пограничного полка Кейрис /251/ доказывали, что он преувеличивал количество белогвардейцев в Урянхае и исходящую от них опасность лишь для того, чтобы добиться военной оккупации края Советской Россией. Они также заявляли, что представитель Сибревкома И.Г. Сафьянов и поддерживавшие его местные советские власти преследовали в отношении Тувы явно захватнические цели, не считаясь с тем, что их действия расходились с политикой Советской России, так как документальных данных о тяготении тувинцев к России нет. Адресованные И. Г. Сафьянову обвинения в стремлении присоединить Туву к России показывают, что настоящие его взгляды на будущее Тувы его политическим оппонентам не были до конца ясны и понятны.
      Потакавшие новым панмонголистам коминтерновские и сибирские советские руководители, направляя в Туву в качестве своего представителя И.Г. Сафьянова, не ожидали, что он станет настолько сильным катализатором политических событий в крае. Действенных рычагов влияния на ситуацию на тувинской «шахматной доске» отечественные сторонники объединения Тувы с Монголией не имели, поэтому проиграли Сафьянову сначала «темп», а затем и «партию». В то время когда представитель ДВСКИ Б. Цивенжапов систематически получал информационные сообщения Монгольского телеграфного агентства (МОНТА) об успешном развитии революции в Монголии, события в Туве развивались по своему особому сценарию. Уже находясь в опале, лишенный всех полномочий, пользуясь мандатом представителя Сибревкома, действуя на свой страх и риск, И.Г. Сафьянов ускорил наступление момента провозглашения тувинским народом права на самоопределение. В итоге рискованный, с непредсказуемыми последствиями «урянхайский гамбит» он довел до победного конца. На состоявшемся 13-16 августа 1921 г. Всетувинском учредительном Хурале вопрос о самоопределении тувинского народа получил свое разрешение.
      В телеграмме, посланной И.Г. Сафьяновым председателю Сибревкома И. Н. Смирнову (г. Новониколаевск), ДВСКИ (г. Иркутск), Губкому РКП (б) (г. Красноярск), он сообщал: «17 августа 1921 г. Урянхай. Съезд всех хошунов урянхайского народа объявил Урянхай самостоятельным в своем внутреннем управлении, [в] международных же сношениях идущим под покровительством Советроссии. Выбрано нар[одно]-рев[о-люционное] правительство [в] составе семи лиц... Русским гражданам /252/ разрешено остаться [на] территории Урянхая, образовав отдельную советскую колонию, тесно связанную с Советской] Россией...» [74]
      В августе – ноябре 1921 г. в Туве велось государственное строительство. Но оно было прервано вступлением на ее территорию из Западной Монголии отряда белого генерала А. С. Бакича. В конце ноября 1921 г. он перешел через горный хребет Танну-Ола и двинулся через Элегест в Атамановку (затем село Кочетово), где находился штаб партизанского отряда. Партизаны, среди которых были тувинцы и красноармейцы усиленного взвода 440-го полка под командой П.Ф. Карпова, всего до тысячи бойцов, заняли оборону.
      Ранним утром 2 декабря 1921 г. отряд Бакича начал наступление на Атамановку. Оборонявшие село кочетовцы и красноармейцы подпустили белогвардейцев поближе, а затем открыли по ним плотный пулеметный и ружейный огонь. Потери были огромными. В числе первых был убит генерал И. Г. Казанцев. Бегущих с поля боя белогвардейцев добивали конные красноармейцы и партизаны. Уничтожив значительную часть живой силы, они захватили штаб и обоз. Всего под Атамановкой погибло свыше 500 белогвардейцев, в том числе около 400 офицеров, 7 генералов и 8 священников. Почти столько же белогвардейцев попало в плен. Последняя попытка находившихся на территории Монголии белогвардейских войск превратить Туву в оплот белых сил и плацдарм для наступления на Советскую Россию закончилась неудачей. Так завершилась Гражданская война в Туве.
      Остатки разгромленного отряда Бакича ушли в Монголию, где вскоре добровольно сдались монгольским и советским военным частям. По приговору Сибирского военного отделения Верховного трибунала ВЦИК генерала А. С. Бакича и пятерых его ближайших сподвижников расстреляли в Новосибирске. За умелое руководство боем и разгром отряда Бакича С. К. Кочетова приказом Реввоенсовета РСФСР № 156 от 22 января 1922 г. наградили орденом Красного Знамени.
      В завершение настоящего исследования можно заключить, что протекавшие в Туве революционные события и Гражданская война были в основном производными от российских, Тува была вовлечена в российскую орбиту революционных и военных событий периода 1917-1921 гг. Но есть у них и свое, урянхайское, измерение. Вплетаясь в канву известных событий, в новых условиях получил свое продол-/253/-жение нерешенный до конца спор России, Китая и Монголии за обладание Тувой, или «урянхайский вопрос». А на исходе Гражданской войны он дополнился новым содержанием, выраженным в окрепшем желании тувинского народа образовать свое государство. Наконец, определенное своеобразие событиям придавало местоположение Тувы. Труд недоступностью и изолированностью края от революционных центров Сибири во многом объясняется относительное запаздывание исторических процессов периода 1917-1921 гг., более медленное их протекание, меньшие интенсивность и степень остроты. Однако это не отменяет для Тувы общую оценку описанных выше событий, как произошедших по объективным причинам, и вместе с тем страшных и трагических.
      1. См.: Собрание архивных документов о протекторате России над Урянхайским краем – Тувой (к 100-летию исторического события). Новосибирск, 2014.
      2. История Тувы. Новосибирск, 2017. Т. III. С. 13-30.
      3. ВКП (б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: документы. М., 1994. Т. 1. 1920-1925. С. 11.
      4. История советско-монгольских отношений. М., 1981. С. 24.
      5. Сейфуяин Х.М. К истории иностранной военной интервенции и гражданской войны в Туве. Кызыл, 1956. С. 38-39; Ян Шичао окончил юридический факультет Петербургского университета, хорошо знал русский язык (см.: Белов Ь.А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.). М., 1999. С. 203 (ссылки к 5-й главе).
      6. Монгуш Буян-Бадыргы (1892-1932) – государственный и политический деятель Тувы. До 1921 г. – нойон Даа кожууна. В 1921 г. избирался председателем Всетувин-ского учредительного Хурала и членом первого состава Центрального Совета (правительства). До февраля 1922 г. фактически исполнял обязанности главы правительства. В 1923 г. официально избран премьер-министром тувинского правительства. С 1924 г. по 1927 г. находился на партийной работе, занимался разработкой законопроектов. В 1927 г. стал министром финансов ТНР. В 1929 г. был арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности и весной 1932 г. расстрелян. Тувинским писателем М.Б. Кенин-Лопсаном написан роман-эссе «Буян-Бадыргы». Его именем назван филиал республиканского музея в с. Кочетово и улица в г. Кызыл-Мажалыг (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». Новосибирск, 2004. С. 61-64). /254/
      7. Куулар Чимба – нойон самого крупного тувинского хошуна Бээзи.
      8. Оюн Соднам-Балчыр (1878-1924) – последний амбын-нойон Тувы. Последовательно придерживался позиции присоединения Тувы к Монголии. В 1921 г. на Всетувинском учредительном Хурале был избран главой Центрального Совета (Правительства) тувинского государства, но вскоре от этой должности отказался. В 1923 г. избирался министром юстиции. Являлся одним из вдохновителей мятежа на Хемчике (1924 г.), проходившего под лозунгом присоединения Тувы к Монголии. Погиб при попытке переправиться через р. Тес-Хем и уйти в Монголию.
      9. Цит. по: Хейфец А.Н. Советская дипломатия и народы Востока. 1921-1927. М., 1968. С. 19.
      10. АВП РФ. Ф. Референту ра по Туве. Оп. 11. Д. 9. П. 5, без лл.
      11. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 186. Л. 60-60 об.
      12. А.И. Кашников – особоуполномоченный комиссар РСФСР по делам Урянхая, руководитель советской делегации на переговорах. Характеризуя создавшуюся на момент переговоров ситуацию, он писал: «Китайцы смотрят на Россию как на завоевательницу бесспорно им принадлежащего Урянхайского края, включающего в себя по северной границе Усинскую волость.
      Русские себя так плохо зарекомендовали здесь, что оттолкнули от себя урянхайское (сойетское) население, которое видит теперь в нас похитителей их земли, своих поработителей и угнетателей. В этом отношении ясно, что китайцы встретили для себя готовую почву для конкуренции с русскими, но сами же затем встали на положение русских, когда присоединили к себе Монголию и стали сами хозяйничать.
      Урянхи тяготеют к Монголии, а Монголия, попав в лапы Китаю, держит курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная картина: русских грабили урянхи. вытуривая со своей земли, русских выживали и китайцы, радуясь каждому беженцу и думая этим ликвидировать споры об Урянхае» (см.: протоколы Совещания Особоуполномоченною комиссара РСФСР А.И. Кашникова с китайским комиссаром Ян Шичао и монгольским нойоном Жамцарано об отношении сторон к Урянхаю, создании добрососедских русско-китайских отношений по Урянхайскому вопросу и установлении нормального правопорядка в Урянхайском крае (НА ТИГПИ. Д. 388. Л. 2, 6, 14-17, 67-69, 97; Экономическая история потребительской кооперации Республики Тыва. Новосибирск, 2004. С. 44).
      13. См.: Лузянин С. Г. Россия – Монголия – Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911-1946 гг. М., 2003. С. 105-106.
      14. Там же. С. 113.
      15. Рощан С.К. Политическая история Монголии (1921-1940 гг.). М., 1999. С. 123-124; Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 209.
      16. Рощин С.К. Указ. соч. С. 108.
      17. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 153. Д. 43. Л.9.
      18. Иннокентий Георгиевич Сафьянов (1875-1953) – видный советский деятель /255/ и дипломат. В 1920-1921 гг. представлял в Туве Сибревком, Дальневосточный секретариат Коминтерна и Реввоенсовет 5-й армии, вел дипломатическую переписку с представителями Китая и Монголии в Туве, восстанавливал среди русских переселенцев Советскую власть, руководил борьбой с белогвардейцами и интервентами, активно способствовал самоопределению тувинского народа. В 1921 г. за проявление «самостийности» был лишен всех полномочий, кроме агента Сибвнешторга РСФСР. В 1924 г. вместе с семьей был выслан из Тувы без права возвращения. Работал на разных должностях в Сибири, на Кавказе и в других регионах СССР (подробно о нем см. Дацышен В.Г. И.Г. Сафьянов – «свободный гражданин свободной Сибири» // Енисейская провинция. Красноярск, 2004. Вып. 1. С. 73-90).
      19. Цит. по: Дацышеи В.Г., Оидар Г.А. Саянский узел.     С. 210.
      20. РФ ТИГИ (Рукописный фонд Тувинского института гуманитарных исследований). Д. 42, П. 1. Л. 84-85.
      21. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 193.
      22. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 134.
      23. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 77. Л. 41.
      24. Там же.
      25. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 216.
      26. Там же. Л. 228.
      27. Там же. Д. 42. Л. 219
      28. Там же. П. 3. Л. 196-198.
      29 Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.): сб. док. Новосибирск, 1996. С. 136-137.
      30 Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 210.
      31. Иван Никитич Смирнов. В политической борьбе между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким поддержал последнего, был репрессирован.
      32. Дацышен В.Г., Ондар Г.А. Указ. соч. С. 216-217.
      33. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 143.
      34. РФ ТИГИ. Д. 420. Л. 219-220.
      35. История Тувы. М., 1964. Т. 2. С. 62.
      36. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 154; Д. 420. Л. 226.
      37. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 4.
      38. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 157-158; РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 103.
      39. РФ ТИГИ. Д. 42. Л. 384; Д. 420. Раздел 19. С. 4, 6.
      40. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 19. С. 4. /256/
      41. Там же. С. 5.
      42. Маады Лопсан-Осур (1876-?). Родился в местечке Билелиг Пий-Хемского хошуна. С детства владел русским языком. Получил духовное образование в Тоджинском хурэ, высшее духовное – в одном из тибетских монастырей. В Тибете выучил монгольский и тибетский языки. По возвращении в Туву стал чыгыракчы (главным чиновником) Маады сумона. Придерживался просоветской ориентации и поддерживал политику И.Г. Сафьянова, направленную на самоопределение Тувы. Принимал активное участие в подготовке и проведении Всетувинского учредительного Хурала 1921 г., на котором «высказался за территориальную целостность и самостоятельное развитие Тувы под покровительством России». Вошел в состав первого тувинского правительства. На первом съезде ТНРП (28 февраля – 1 марта 1922 г. в Туране был избран Генеральным секретарем ЦК ТНРП. В начале 1922 г.. в течение нескольких месяцев, возглавлял тувинское правительство. В начале 30-х гг. был репрессирован и выслан в Чаа-Холь-ский хошун. Скончался в Куйлуг-Хемской пещере Улуг-Хемского хошуна, где жил отшельником (см.: Государственная Книга Республики Тыва «Заслуженные люди Тувы XX века». С. 77).
      43. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      44. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 184-185.
      45. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 56. Л. 28.
      46. Шумяцкий Борис Захарович (1886-1943) – советский дипломат. Известен также под псевдонимом Андрей Червонный. Член ВКП (б) с 1903 г., активный участник революционного движения в Сибири. Видный политический и государственный деятель. После Октябрьской революции – председатель ЦИК Советов Сибири, активный участник Гражданской войны. В ноябре 1919 г. назначен председателем Тюменского губревкома, в начале 1920 г. – председателем Томского губревкома и одновременно заместителем председателя Сибревкома. С лета того же года – член Дальбюро ЦК РКП (б), председатель Совета Министров Дальневосточной Республики (ДВР). На дипломатической работе находился с 1921 г. В 1921-1922 гг. – член Реввоенсовета 5-й армии, уполномоченный НКИД по Сибири и Монголии. Был организатором разгрома войск Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии. Являясь уполномоченным НКИД РСФСР и Коминтерна в Монголии, стоял на позиции присоединения Тувы к монгольскому государству. В 1922-1923 гг. – работник полпредства РСФСР в Иране; в 1923-1925 гг. – полпред и торгпред РСФСР в Иране. В 1926 г. – на партийной работе в Ленинграде. С конца 1926 по 1928 г. – ректор КУТВ. В 1928-1930 гг. – член Средазбюро ВКП (б). С конца 1930 г. – председатель праазения Союзкино и член коллегии Наркомпроса РСФСР и Наркомлегпрома СССР (с 1932 г.). В 1931 г. награжден правительством МНР орденом Красного Знамени.
      47. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209. И.Н. Смирнов – в то время совмещал должности секретаря Сиббюро ЦК РКП (б) и председателя Сибревкома.
      48. Шырендыб Б. История советско-монгольских отношений. М., 1971. С. 96-98, 222. /257/
      49. Куулар Дондук (1888-1932 гг.) — тувинский государственный деятель и дипломат. В 1924 г. избирался на пост председателя Малого Хурала Танну-Тувинской Народной Республики. В 1925-1929 гг. занимал пост главы тувинского правительства. В 1925 г. подписал дружественный договор с СССР, в 1926 г. – с МНР. Весной 1932 г. был расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
      50. РФ ТИГИ. Д. 420. Раздел 22. С. 27.
      51. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 169.
      52. Шырендыб Б. Указ. соч. С. 244.
      53. См.: История Тувы. Т. 2. С. 71-72; Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 269.
      54. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      55. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 208-209.
      56. Буда Цивенжапов (Церенжапов, Цивенжаков. Цырендтжапов и др. близкие к оригиналу варианты) являлся сотрудником секции восточных народов в штате уполномоченного Коминтерна на Дальнем Востоке. Числился переводчиком с монгольского языка в информационно-издательском отделе (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 93. Л. 2 об., 26).
      57. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 94-95.
      58. Там же. Л. 97.
      59. Дальневосточная политика Советской России (1920-1922 гг.). С. 273.
      60. Там же. С. 273-274.
      61. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 59.
      62. Там же.
      63. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 60.
      64. РФ ТИГИ. Д. 37. Л. 221; Создание суверенного государства в центре Азии. Бай-Хаак, 1991. С. 35.
      65. Цит. по: Тувинская правда. 11 сентября 1997 г.
      66. РФ ТИГИ. Д. 81. Л. 75.
      67. Там же. Д. 42. Л. 389.
      68. Там же. Д. 81. Л. 75.
      69. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 3. Л. 199.
      70. Лузянин С.Г. Указ. соч. С. 114.
      71. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 99.
      72. РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 154. Д. 97. Л. 27, 28.
      73. Там же. Л. 28-31.
      74. РФ ТИГИ. Д. 42. П. 2. Л. 121. /258/
      Великая революция и Гражданская война в России в «восточном измерении»: (Коллективная монография) / Отв. ред. Д. Д. Васильев, составители Т. А. Филиппова, Н. М. Горбунова; Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2020. С. 232-258.
    • Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Каталог гор и морей (Шань хай цзин) - (Восточная коллекция) - 2004
      PDF, отсканированные стр., оглавление.
      Перевод и комментарий Э. М. Яншиной, 2-е испр. издание, 2004 г. 
      Серия -- Восточная коллекция.
      ISBN 5-8062-0086-8 (Наталис)
      ISBN 5-7905-2703-5 (Рипол Классик)
      "В книге публикуется перевод древнекитайского памятника «Шань хай цзин» — важнейшего источника естественнонаучных знаний, мифологии, религии и этнографии Китая IV-I вв. до н. э. Перевод снабжен предисловием и комментарием, где освещаются проблемы, связанные с изучением этого памятника."
      Оглавление:

       
      Автор foliant25 Добавлен 01.08.2019 Категория Китай
    • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае - 1964
      Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае / Из истории Первой гражданской революционной войны (1924-1927) 
      / Издательство "Наука", М., 1964.
      DjVu, отсканированные страницы, слой распознанного текста.
      ОТ АВТОРА 
      "В 1923 г. я по поручению партии и  правительства СССР поехал в Китай в первой пятерке военных советников, приглашенных для службы в войсках Гуаннжоуского (Кантонского) правительства великим китайским революционером доктором Сунь Ят-сеном. 
      Мне довелось участвовать в организации военно-политической школы Вампу и в формировании ядра Национально-революционной армии. В ее рядах я прошел первый и второй Восточные походы —  против милитариста Чэнь Цзюн-мина, участвовал также в подавлении мятежа юньнаньских и гуансийских милитаристов. Во время Северного похода HP А в 1926—1927 гг. я был советником в войсках восточного направления. 
      Я, разумеется, не ставлю перед собой задачу написать военную историю Первой гражданской войны в Китае. Эта книга — лишь рассказ о событиях, в которых непосредственно принимал участие автор, о людях, с которыми ему приходилось работать и встречаться. 
      Записки основаны на личных впечатлениях, рассказах других участников событий и документальных данных."
      Содержание:

      Автор foliant25 Добавлен 27.09.2019 Категория Китай
    • «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      Автор: foliant25
      Просмотреть файл «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      «Чжу фань чжи» («Описание иноземных стран») Чжао Жугуа ― важнейший историко-географический источник китайского средневековья. 2018
      PDF
      Исследование, перевод с китайского, комментарий и приложения М. Ю. Ульянова; научный редактор Д. В. Деопик.
      Китайское средневековое историко-географическое описание зарубежных стран «Чжу фань чжи», созданное чиновником Чжао Жугуа в XIII в., включает сведения об известных китайцам в период Южная Сун (1127–1279) государствах и народах от Японии на востоке до Египта и Италии на западе. Этот ценный исторический памятник, содержащий уникальные сообщения о различных сторонах истории и культуры описываемых народов, а также о международных торговых контактах в предмонгольское время, на русский язык переведен впервые.
      Тираж 300 экз.
      Автор foliant25 Добавлен 03.11.2020 Категория Китай
    • Путь из Яркенда в Балх
      Автор: Чжан Гэда
      Интересным вопросом представляется путь, по которому в прошлом ходили от Яркенда до городов Афганистана.
      То, что описывали древние китайские паломники, несколько нерелевантно - больше интересует Новое Время.
      То, что была дорога из Бадахшана на Яркенд, понятно - иначе как белогорские братья-ходжи Бурхан ад-Дин и Ходжа Джахан бежали из Яркенда в Бадахшан?
      Однако есть момент - Цины, имея все возможности преследовать белогорских ходжей, не пошли за ними. Вряд ли они боялись бадахшанцев - били и не таких.
      Скорее, дорога не позволяла пройти большому конному войску - ведь с братьями-ходжами ушло не 3000 кибиток, как живописал Санг Мухаммад, а около 500 человек (это с семьями), и они прибыли к оз. Шиве совершенно одичавшими и оголодавшими - тут же произошел конфликт из-за стада овец, которое они отбили у людей бадахшанского мира Султан-шаха Аждахара!
      Ищу маршруты, изучаю орографию Памира. Не пойму пока деталей, но уже есть наметки.
      Если есть старые карты Памира, Восточного Туркестана и Бадахшана в большом разрешении - приветствуются, ибо без них сложно.