Saygo

Восточный дракон Иоанна III Вазы

1 сообщение в этой теме

Медведев М. Ю. "Восточный дракон" Иоанна III Вазы

С именем Иоанна III Вазы Шведского, просвещенного ценителя искусств, и в частности гербового искусства, связано складывание провинциально-территориальной геральдики шведской монархии. Влияние Иоанна на гербовую практику в стране стало сказываться задолго до его восшествия на престол. В 1556 г. отец пожаловал ему титул герцога Финлядского, а год спустя, 7 сентября 1557 г., - герцогский герб, содержавший первые в истории Швеции геральдические эмблемы провинций (Северной и Южной Финляндии)1. Как предполагается, Иоанн принял участие в их сочинении, если не сам составил. Смерть Густава I Вазы в 1560 г. застала престолонаследника Эрика в Англии, и погребальными церемониями ведал старший из оставшихся на родине принцев - Иоанн. Под его наблюдением и, вероятно, при его непосредственном участии для убранства погребальной процессии были сочинены и изображены гербы всех провинций - титульных герцогств и графств шведской короны. Наконец, после того как в 1568-1569 гг. Эрик XIV был низложен и его брат стал королем Иоанном III, гербы провинций были отредактированы: некоторые из них подверглись исправлениям и были дополнены, появился также ряд новых. Кульминацией этого процесса и, быть может, всего "иоанновского" герботворчества можно считать утверждение герба Великого Княжества Финляндского, провозглашенного в 1577 г.: "В червлении золотой коронованный лев, заносящий меч правой передней лапой, облеченной в латы, топчущий саблю, брошенную острием влево, и сопровождаемый девятью серебряными розами (вариант: лапа без лат, хвост раздвоен)".

 

post-2-0-80762100-1446620218_thumb.jpg
Герб Иоанна III в бытность герцогом Финляндским, дополненный цепью Св. Агнца. Рис. автора


Блестящие исследования К. Пиппинга и Л. Тенгстрема2 убеждают в том, что весь "иоанновский" комплекс земельных гербов тесно взаимосвязан и в значительной мере поддается толкованию, прямому раскрытию смысла гербовых изображений (что, вообще говоря, мало характерно даже для ренессансной геральдики). Наиболее яркой в этом отношении может считаться группа "пограничных" гербов с их военной тематикой, прежде всего - подгруппа шведско-русского пограничья. Таков медведь, грозящий занесенным мечом, в гербе Северной Финляндии (1557 г.)3; таков и герб герцогства Карельского, в червленом щите которого изображены две разящие друг друга десницы; одна, "цивилизованная", закована в латы и вооружена мечом (символом рыцарства и в то же время правосудия), другая одета в кольчугу и заносит русскую саблю, чей искривленный клинок ассоциировался с язычеством, жестокостью, варварством. Составленный для похорон Густава I, этот герб был изменен в 1570-е годы: во главе щита появилась открытая корона, вероятно, заимствованная из королевского герба, как символ шведских побед - без нее герб оказывался слишком равновесным. Кажется возможным и то, что корона указывала на само герцогство как на предмет схватки: так или иначе, она не без тавтологизма подражала очертаниям герцогской короны, венчающей щит4.

Наконец, герб Великого Княжества, сюжетно развивающий карельскую эмблему и составляющий с ней своего рода двухчленную раскадровку, в то же время вторит композиции северофинляндского герба. Выбор главной фигуры, льва, объясним, на мой взгляд, прежде всего ролью льва как гербовой бестии шведских королей. Именно представители династии Вазы (Густав I, Иоанн) закрепили в королевском гербе львов-щитодержателей; Густав I и Эрик XIV порой включали в свои гербы в качестве знака претензии норвежского льва, вооруженного топором5; но прежде всего должен быть учтен готский лев, о котором здесь следует сказать несколько слов.

Первой геральдической эмблемой Швеции следует считать трех леопардов (львов с мордой в фас) Эрика III, современник которого знаменитый ярл Биргер из рода Фолькунгов также имел льва в гербе (предположительно золотого, поверх трех левых перевязей - судя по всему, серебряных в лазури). Потомству Биргера довелось занимать шведский престол, и около 1275 г. лев Фолькунгов стал королевским гербом, окончательно вытеснив первоначальных леопардов. Во второй половине XTV в. король Альберт Мекленбургский установил новый герб (три короны), а в XV в., в пору борьбы с датским господством, появился четверочасгный вариант, сохранившийся поныне (в первом и четвертом поле - три короны, во втором и третьем - лев Фолькунгов; собственно, речь шла о новом и старом гербе страны). Этот герб был воспринят и Густавом I Вазой, который в то же время по аналогии с датскими королями принял пышный титул короля Шведов, Готов и Вендов. К этому времени относится переосмысление герба страны: три короны стали пониматься как собственно шведский символ, льва Фолькунгов связали с титулом Короля Готов. Титул Короля Вендов (вандалов), принятый Густавом подражательно и для "ровного счета", не подразумевал никаких территориальных претензий и в королевском гербе отражен не был. Однако герб Вандалии существовал; в Дании он употреблялся еще в первой половине XV в. и являл собою изображение геральдического дракона6. В Швеции этот герб также был принят к сведению, причем дракон мог смешиваться с крылатым змеем и, возможно, с грифоном (под померанским влиянием?)7. Мне кажется, что проблема истолкования разрешима и в этом случае. Мы можем реконструировать если не изначальный смысл вандальского дракона, то его восприятие в эпоху Ваза: "Нinс regidus slavus effert pernicibus alis"8. В то же время дракон (как и грифон) оказывался включен в круг "королевских бестий". Этим, вероятно, объясняется и появление крылатого змея (по другой версии - дракогрифона) в гербе герцогства Восточноготского. Однако первенствующим геральдическим зверем оставался лев9.

Остается, вернувшись к гербу Финляндии, прокомментировать розы, покрывающие его поле. В европейской геральдике XVI в. зачастую, а в геральдике "иоанновской" - едва ли не всегда роза выступает как семантически дискретная эмблема, типичный элемент гербового декора. При редактировании провинциальных гербов розы "безболезненно" пропадали (Смоланд) или же появлялись (Восточноготская провинция; Аланды; Тавастланд); подобное происходило и со звездами.

На пересечении только что прослеженных изобразительно-символических рядов - "королевского" и "пограничного" - находится не только герб Великого Княжества, но и некоторые элементы геральдического декора учрежденной Иоанном цепи св. Агнца.

"Жанр" цепей, составленных из геральдических эмблем (гербовых фигур, изобразительных девизов, иногда с добавлением "благочестивых изображений"), сложился еще в XIV в. Такие цепи могли обозначать должность, высокий сан, принадлежность их обладателя к ближайшему окружению государя, к той или иной партии или же к рыцарскому светскому ордену; в этом последнем качестве геральдические цепи стали наиболее известными и наиболее долговечными; шведские цепи XVI в. были безусловно вдохновлены иностранными орденскими образцами и впоследствии часто упоминались (и упоминаются) в литературе в качестве "орденов". Свой "орден" - цепь Спасителя - был у Эрика XIV; помпезное ожерелье, составленное из династических гербовых "снопов" и херувимов и снабженное медальоном с изображением воскресения Христова, предназначенное не только для ношения, но и для изображения в составе герба10. Иоанн, будучи государем Финляндии (хотя бы ленным) и имея почти королевский двор в Або, не мог упустить возможности учредить собственную цепь. Ее-то и имеют в виду авторы, упоминающие об основании Ордена Св. Агнца королем (в действительности еще герцогом и даже не наследником) Иоанном Вазой в 1564 г.11 Цепь Св. Агнца стала королевской в 1568 г.; пожалование цепи прекратилось со смертью ее основателя. Надгробие Иоанна III в Уппсальском соборе украшено изваянием короля в полном рыцарском убранстве, с цепью Агнца и с геральдическим декором лат, который перекликается со звеньями цепи.

Цепь Агнца, как она изображена на надгробии, украшена "орденским знаком" (Agnus Dei, попирающий поверженного крылатого "ветхого змия")12, и состоит из чисто орнаментальных (диски - розетки с драгоценными камнями) и геральдических звеньев попеременно. Последние, также попеременно, изображают щит с вазаским снопом, увенчанный королевской короной и поддержанный ангелами, и более сложную композицию, требующую подробного описания. Собственно, это - жанровая сцена из жизни геральдических тварей. Сражаются вооруженный мечом лев, увенчанный королевской короной, и заносящий саблю крылатый змей. Лев (изображенный, строго говоря, как львиный леопард) закрывается от удара щитом с "тре крунур", когтит этот щит свободной передней лапой. Под щитом, между задними лапами сражающихся животных, помещен венок.

Заметим: оба геральдических звена несут символы королевского достоинства, но, вероятно, еще до 1568 г. цепь имела такой же вид. Регалии и "тре крунур" изображены в контексте, не позволяющем обвинить герцога Финляндского в эмблематической узурпации. Корона под вазаским щитом соответствует достоинству династии, чьи исключительные права на шведский престол были установлены в 1544 г.; подобным образом и королевские знаки в составе второго звена не требуют их непременного отнесения к особе Иоанна.

Богатый эмблематический контекст позволяет, на мой взгляд, предпринять попытку истолкования композиции со львом и змеем. Прежде всего она может быть рассмотрена как "расширенный" герб Карелии: противостояние Запада и Востока передано через противостояние меча и сабли, но заодно показаны те, кто сражается этим оружием - король шведский в образе льва (он узнается по гербу на его щите, по короне на голове и по тому, что лев - бестиарный символ шведских государей, как указывалось выше) и rigidus Slavus в образе змея, перекликающегося с еще более отталкивающим змеем, которого попирает Агнец "орденского знака". Венок, вероятно, уготован победителю, хотя вполне возможно, что и на этот раз мы имеем дело с эмблематическим балластом.

С другой стороны, композиционное соотнесение "шведского" звена цепи с "вазаским" позволяет рассмотреть щит с тремя коронами как центр композиции, а вооруженные мечом и саблей фигуры - как щитодержателей13. Акценты в этом случае оказываются иными; ключом к изображению может служить тройственная титульная формула. Возможно, как щит с тремя коронами соответствует королевству Шведскому, так лев - Готскому, а змей - Вендскому. Негативные славяно-вандальские аспекты остаются в силе и зримо выражаются в придании змею варварского атрибута - сабли; в то же в рюмя он (наряду со львом) является королевским животным и в конечном счете так же соотносится с персоной короля, как и лев. Перед нами - пара щитодержателей, стерегущий шведский щит с оружием в лапах.

Доспехи Иоанна III украшены медальонами двух типов, в которых повторяются композиции геральдических звеньев цепи; в этих медальонах лев (уже не леопард) и дракон выглядят еще более статичными и, как следствие, более "щитодержательными".

Итак, налицо два толкования, из которых одно противоположно другому, но не исключает его, напротив, увлекательная неоднозначность органична для геральдической традиции, в частности для жанра немых девизов, сочинители которых достаточно часто рассматривали предмет обозначения sub specio ludi14.

В любом случае очевидна связь композиции "лев и змей" с пограничной поэтикой иоанновского герботворчества. Бросается в глаза то, что этот элемент цепи Агнца буквально составлен из карельских гербовых мечей и бестий, которыми эти мечи дополняются (подобным приемом воспользовались при реформе герба Смоланда в 1570-е годы: вместо самострела появился лев с самострелом в лапах)15. Думаю, мы вправе допустить, что "лев и змей", в свою очередь, легли в основу герба Великого княжества (связь которого с карельским гербом в этом случае опосредована) и в то же время отразились в развитии герба самой Карелии: в короне, украсившей главу карельского щита по воцарении Иоанна, можно увидеть рудимент щитка с "тре крунур".

При рассмотрении герба Великого княжества бросается в глаза, что он, казалось бы, недостаточно ясно указывает на самого Иоанна - в частности, он сравнительно мало связан с гербом, которым пользовался Иоанн в качестве герцога Финляндского (начетверо Северная и Южная Финляндия, в сердце - Ваза; см. ил.). Однако, допустив, что "лев и змей" являются промежуточным звеном между гербами Карелии и Великого княжества, мы возводим общефинляндский герб к одной из личных эмблем Иоанна - вернее, к одной из эмблем, украшавших его личную цепь.

Возможен и совершенно иной взгляд на ситуацию. Логично предполагать, что герб Карелии, сочиненный для похорон Густава I, должен был прославлять его подвиги, его геополитические победы; но можно предположить и то, что Иоанн Ваза связывал карельские десницы с собственными деяниями, по крайней мере с идеей преемственности: отец начал, Иоанн продолжил. В этом случае появление короны во главе щита попросту отражало превращение герцога Финляндского в короля Швеции. "Личный" характер карельского герба неизбежно проецируется и на великокняжеский финляндский, тогда как для композиции со львом и змеем в общем ряду не находится места. В этом, вероятно, главный недостаток такого объяснения.

Так или иначе, цель настоящей работы - не детальное истол¬кование тех или иных знаков. Я стремился лишь представить поистине замечательный геральдический памятник - девиз" со львом и змеем" - и наметить его ближайший эмблематический контекст с его доминантами и взаимосвязями.

В заключение хочу выразить глубокую признательность уппсальскому коллеге Б. О. Шельде, без любезной помощи которого я не смог бы осмотреть детали надгробия и, вероятно, не взялся бы за эту тему.

 Примечания

1. Герб дошел до нас в блазоие (описании). Помещаемое в настоящей публикации изображение следует в деталях реконструкции К. Хедберга.
2. Pipping К., Tengström L. Huset Vasa, Jagellonema och Jvan IV Vasilievity // Heraldik i Norden: Heraldisk Tidsskrift Stockholm, 1984. Vol. S: 48-49. P. 107-138; Tengström L. Till om Finlands vapen // Finkst Museum. 1981. Helsingsfors, 1983; Pipping K. The Houses of Vasa and Jagello and Jvan IV Vasiltevich... // Genealogica et Heraldica, 1984. Helsinki, 1986. P. 433-463; Tengström L. Iconographic Heraldry: The Sabre - A case Study of a central theam in the new XVIth century Swedish heraldry // Ibid. P. 489-332.
3. Историко-геральдическое значение этой эмблемы очень велико. Оно не только сохраняется как сочетание "дикого" медведя и "цивилизованного" меча в гербе Северной Финляндии (Сатакунты), но и оказывается причудливо обыгранной в гербе Карельской республики (составленном в начале столетня выдающимся финским живописцем А. Галлен-Каллелой), где вооруженный медведь выступает как национально-освободительный символ.
4. Впоследствии эта парность корон вызвала недоразумения, вплоть до появления абсурдной версии рубежа XVIII-XIX вв. с двумя княжескими шапками в пределах щита. См. например: РГИА. Ф. 1411. Oп. I. Д. 8.
5. В червлении золотой коронованный лев с боевым топором в лапах. В XVI столетия топор обычно изображался в виде секиры на длинном изогнутом древке, которое лев когтил всеми четырьмя лапами - композиция, очень близкая к великокняжеской финской, что отмечалось, в частности, Я. Ареибергом в 1901 г. Известны и относящиеся к XVI в. варианты норвежского льва, имеющего раздвоенный хвост.
6. В соответствии с континентальной традицией геральдические дракон и крылатый змей различаются по количеству лап (соответственно, 2 и 4).
7. Так, у Спенера шведским гербом Вандалии объявлен грифон. См.: Spencr Ph.J. Insignium Theoria. Frankfurt am Main, 1690. P. S45.
8. Ibid. P. 605: Terribilis Slavos pernicibus extulit alis // El loca propugnat sanguinolenta draco. В обоих фрагментах речь идет о датском гербе Вандалии.
9. В этом смысле показательно появление фантастической я прекрасной версии, приводимой Солисом: Старая Швеция, в сердцеаом щитке - Новая Швеция. См.: Solis W. Wappenbuchiein. Miinchen, 1886.
10. См., например: Löwenhielm F. Svenska ordnar och medaljer. Stockholm, 1987. P. 18. В не ионий вид цепи Св. Агнца известен по ряду источников. См.: Vasagraven i Uppsala domkyrka I—II. Stockholm, 1956; Konov I. von. Sweden's Royal Order of Seraphim // Genealogia et Heraldica. Copenhagen, 1982. P. 139-140; и др. На рисунке, иллюстрирующем настоящую статью, детали цепи воспроизведены по публикации фон Конова.
11. Mifitka V. Orden und Auszeichnungen. Pr., 1966. P. 59 u. folg.
12. Откр. 5.6; 12.3 и далее; 20.2 и далее. Как обычно, и Агнец, и лукавый изображены на знаке условно, гораздо прозаичнее, чем в самом тексте Писания.
13. Взгляд на щитодержателей как на элемент герба в Швеции XVI в. лишь начинал устанавливаться, ио общеевропейская культура использования декоративных фигур, обрамляющих герб по бокам, была хорошо известна.
14. Игровой характер ярче всего выражен в девизах, построенных на каламбурах. Так, Цепь высшего шотландского ордена Чертополоха, учрежденного во имя св. Андрея, составлена из чертополоха и руты (thistle and rue = thistle, Andrew). Следует специально отметить, что в отличие от ранних гербов немые девизы в большинстве своем были рассчитаны на дешифровку или по крайней мере на выявление вполне определенных ассоциаций.
15. Pipping К Op. ciL Р. 459-460, 462.

Средние века. - 1996. - Вып. 59. - С. 130-136.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Соболева Н. А. К истории украинского "тризуба"
      Автор: Saygo
      Соболева Н. А. К истории украинского "тризуба" // Вопросы истории. - 2015. - № 11. - С. 3-18.
      Данная статья посвящена вопросу об исторических корнях современного герба Украины — так называемого трезубца («тризуба»).
      Поводом к ее написанию послужили два историографических феномена последнего времени: статья научного сотрудника Гуманитарного центра истории и культуры Центральной и Восточной Европы в Лейпциге Вильфрида Йильге «Эксклюзия или инклюзия? Политика в области историографии и государственная символика в Украине» и только что вышедшая энциклопедия «Древняя Русь в средневековом мире». Статья доктора Йильге помещена в отдельном выпуске журнала «Восточная Европа», посвященном 70-летию немецкого историка и автора солидного библиографического труда «Государственная идея и государственная символика в Восточной Европе в XX в.» Ганса Лемберга1. Ряд авторов из разных стран проявили интерес к исследованию знаков власти европейских государств, которые обрели «широкую демократию» (Massen-demokratie) в 1989—1991 годах. По их мнению, вновь созданные самостоятельные государства могут легитимизироваться через традицию, которая находит отражение в державной символике. К подобным странам, по мнению Йильге, относится и Украина.
      В энциклопедическом издании «Древняя Русь в средневековом мире»2, в составлении которого принимали участие многие ученые России, Украины и Беларуси, имеется несколько статей, в которых фигурирует трезубец.
      В статьях энциклопедического издания и в статье Йильге трезубец предстает перед читателем как знак идентичности — в одном случае — древнерусской, в другом — украинской, то есть на первый план выступает его социальная значимость. Ключевым элементом идентичности является картина национального прошлого, которая в силу процессов глобализации и интеграции в современном мире находится в постоянном изменении и может становиться объектом манипулирования и направленного конструирования.
      Раскрывая историю принятия в Украине в 1991—1992 гг. новых государственных символов, Йильге ссылается на труды, которые, к сожалению, в основном недоступны, однако ряд работ украинских исследователей, обращавшихся к истории трезубца, мне удалось прочитать. Автор чрезвычайно высоко оценивает роль Андрея Гречило — создателя и председателя основанного в 1990 г. украинского геральдического общества во Львове, который разработал концепцию Малого Государственного герба Украины, принятую специальной Комиссией украинского парламента 19 февраля 1992 года. Композиция Гречило состоит из золотого трезубца, помещенного на голубом поле (щита). При создании данной эмблемы Гречило ориентировался на утвержденный в 1918 г. Центральной Радой герб Украинской Народной Республики (УНР), позиционировавшей себя как «особое национально-культурное и политическое сообщество»3, для которого общегосударственная символика являлась необходимым компонентом идентичности. Скрупулезное исследование Гречило, посвященное становлению украинских государственных символов в 1917—1920 гг.4, раскрывает противоречивую картину выбора и интерпретации цветовой и графической символики герба и флага в период существования УНР.
      В литературе отмечается большая роль в создании в указанное время герба Украины патриарха украинской исторической науки М. Грушевского, который обратил внимание на трезубец, изображенный на монетах Владимира Святого, отметив, что значение этой геральдической фигуры не разгадано, но она повторяется и на других предметах того времени, в частности, на кирпичах Десятинной церкви5. Как доказательство древности трезубца, вошедшего в герб современной Украины, многие ссылаются также на данные, содержащиеся в работах К. Болсуновского, опубликованных в конце XIX — начале XX века. Болсуновский увидел в трезубце знак, перешедший позднее в «герб Рюриковичей». Таким образом, трезубец можно считать прототипом последнего. Этот знак — монограмма греческого слова «басилевс», обозначающего титул правителя. Данным титулом обладали все восточные монархи. Знак трезубец, полученный, по мнению Болсуновского, из Византии, состоял из букв греческого алфавита, составлявших написание титула монарха. Титул перешел к наследникам князя Владимира (Святополу, Ярославу), чеканившим монеты, а после добавления к фигуре «тризуба» креста и полумесяца он и стал гербом «Рюриковичей»6.
      С начала 90-х гг. прошлого века, когда Украина была поставлена перед выбором государственных символов, согласно ее новому статусу самостоятельного государства, значительно увеличилось количество работ, посвященных «тризубу», его историческому прошлому. Украинские историки обратились к работам предшественников, прежде всего Грушевского, который уже в начале 1917 г. опубликовал в прессе несколько статей по поводу герба Украины, позитивно оценив «знак неясного значїння, шось вродї тризубца», помещенный на монетах периода Киевской Руси. Однако позднее он написал, что новая Украина должна иметь свой отличительный знак, и предложил в качестве такового золотой плуг на синем поле как символ «мирного труда в новой Украине» с тем, чтобы этот знак занял место на щите с историческими гербами страны7. В качестве щитодержателей Грушевский предложил женщину с серпом и мужчину с молотом — «символы трудового народа».

      Проект герба Грушевского

      Знаки Рюриковичей
      Споры относительно главной эмблемы украинского герба не завершились и после его утверждения Советом министров 25 февраля (12 по ст. ст.) 1918 года. В постановлении было записано: «Внести в Раду закон об установлении для Украинского государства принятого морским флотом герба Владимира Великого без креста». В некоторых проектах крест венчал трезубец. В тот же день Малая рада постановила: «Гербом Української Народної Республїки принимается знак Київської Держави часїв (времени. — Н. С.) Владимира Святого»8.
      Буквально через год его сменил герб Советской Украины с серпом и молотом, однако, по мнению многих историков, особенно украинских, только трезубец символизировал государственность их земель. Не случайно «Тризубом» назывался политический журнал украинской эмиграции, издававшийся в 20-е гг. XX в. в Париже, на страницах которого была изложена одна из последних версий исторической значимости загадочной фигуры, обозначенной еще в начале XIX в. Н. М. Карамзиным как «знак, подобный трезубцу»9.
      В 20-е — 30-е гг. XX в. в научной литературе окончательно утвердился взгляд на трезубец как на «родовое знамя Владимира». Выдающийся российский ученый академик Н. П. Лихачёв, делая обзор отечественной и зарубежной литературы о «загадочной фигуре» первых русских монет, написал в конце 1920-х гг.: «Мы видим, что теория родового знака совершенно упрочилась, разнообразны только толкования его происхождения»10. С ним соглашался барон М. А. Таубе, бывший профессор Санкт-Петербургского университета, к этому времени находившийся в эмиграции и занимавший должность сотрудника Института международного права в Гааге, который полагал, что к концу 1930-х гг. окончательно прояснилось значение (in genere) «загадочного знака» как родового знака Рюриковичей, однако его изображение (in specie) все еще оставалось для исследователей неясным. Таубе насчитал не менее 40 ученых, которые давали различные толкования трезубца. Сам Таубе считал, что знак in specie не представляет собой никакого предмета реального мира, однако склонялся к мысли о его скандинавских корнях11. С ним не был согласен киевский историк О. Пастернак, который, ознакомившись с ранними публикациями Таубе, в 1934 г. издал брошюру «Пояснения тризуба»12, где на основании собственного анализа контактов Украины с греками, римлянами, кельтами «раскрыл загадку» происхождения и значения «тризуба на Украине как государственного герба, национального знака и религиозного символа». В результате Пастернаком был сделан вывод, что, по свидетельству источников, киевский трезубец происходит с юга, а не с севера, как считал Таубе. На юге он появился еще до н.э., а в X в. пришел в Киев, куда князь принес с собой свой родовой герб. С юга этот герб «дорогой цивилизации» попал в Киев, а затем дальше на север — до Швеции13.
      Выдающийся нумизмат А. В. Орешников, хотя и не акцентировал внимание на «предметности» знака Рюриковичей, неоднократно высказывался в пользу его местного, то есть автохтонного происхождения14. Некоторые исследователи исторических корней Древней Руси, а также просто любители этой тематики с пиететом относятся к мнению, высказанному советским историком О. М. Раповым, увидевшим в «загадочном знаке», помещенном на первых русских монетах (златниках и сребрениках), пикирующего сокола. Автор считал, что тот факт, что князья из дома Рюриковичей называются былинными «соколами», говорит за то, что «сокол был эмблемой, гербом рода, возглавлявшего феодальную верхушку Киевской Руси»15. Однако кажется странным, что сокол, в отличие от других деталей композиции монетного изображения, вполне реальных (фигура усатого князя, нимб над его головой, крест в правой руке, трон, например, на сребрениках Владимира Святославича и т.д.), изображен в стиле «поп-арт», хотя в Древней Руси известны вполне реальные изображения сокола и формы для его отливки. Например, такая форма середины X в. найдена при раскопках городища Старой Ладоги в 2008 году16.
      Основоположниками изучения «знака Рюриковичей» явились археологи, нумизматы, специалисты по сфрагистике. Предметом их исследования были, прежде всего, вещественные памятники, а основным методом их изучения — сравнительный анализ. Через четыре года после публикации книги Орешникова «Денежные знаки домонгольской Руси» появилась большая статья будущего академика Б. А. Рыбакова, посвященная княжеским знакам собственности17. Рыбаков предложил новую классификацию (по сравнению с нумизматами) княжеских знаков, обозначив их территориальные и хронологические рамки. В результате была восстановлена картина их широкого применения в политической и хозяйственной деятельности князей с X до первой половины XIII века.
      Исследование знаков Рюриковичей было продолжено рядом российских археологов, прежде всего В. Л. Яниным18. Практически все они (А. В. Куза, А. А. Молчанов, Т. Н. Макарова и др.) или вносили поправки в первоначальную классификацию знаков, прослеживая изменение их структуры, или досконально анализировали сферу их применения в Древней Руси.
      Большинство современных украинских ученых соглашаются с российскими коллегами в оценках трезубца как лично-родового знака, знака собственности князя и его рода, династии19 (вариант: первоначально возникли как родовые знаки, а затем превратились в знаки власти). Однако явно прослеживается и тенденция представить трезубец изначально «державным» символом. Например, в работе В. Сичинского о символах Украины подчеркивается, что старейшим гербом на территории Украины, который исполнял роль государственного («знака национальной державы») с древнейших времен (с X в.), являлся «тризуб». Автор упрекает советских исследователей, которые старались сузить значение трезубца, представить его как «личный» знак князей или княжеских родов.
      Автор, как и многие его предшественники, относит происхождение трезубца к античности, считая его элементом образа древнегреческого бога Посейдона, изображенного на понтийских монетах, известных в греческих колониях Северного Причерноморья20.
      Целый ряд ученых допускает возможность заимствования начертаний, аналогичных трезубцу, у знаков Северного Причерноморья. Рыбаков, например, отмечает близость как по форме, так и по существу знаков Приднепровья и боспорских царских знаков, охарактеризовав этот феномен как «два параллельные по смыслу явления, разделенные семью столетиями». «Генетической связи, за отсутствием промежуточных элементов, наметить нельзя, — пишет далее ученый, — а семантическая налицо. И там и здесь эти знаки являются принадлежностью правящего рода, династии, и там и здесь они видоизменяются, сохраняя общую схему...»21
      Ведущая роль символов «украинского Причерноморья» в формировании генезиса «тризуба» прочно отложилась в умах украинских исследователей, особенно после публикации работ украинского автора В. С. Драчука «Системы знаков Северного Причерноморья» (Киев. 1975) и «Рассказывает геральдика» (М. 1977). Последняя вносит особую лепту в «формирование истоков» «тризуба».
      Ориентация на отправную точку «произрастания» трезубца с черноморского побережья и утверждения его в качестве герба Киева «переориентировала» сознание украинцев на переосмысление этого знака как символа специфической украинской средневековой государственности. Появившиеся на страницах книг высказывания о трезубце как этно-национальном украинском символе базировались на заключениях «толкователей» происхождения знака из античных цивилизаций Северного Причерноморья. Один из них пишет (перевод): «Генетически украинский трезубец ведет свое начало из Греции — из страны, где в старые времена более всего было развито искусство, наука, всякое ремесло. И Украина быстрее, нежели другие страны не только Центральной, но даже Западной Европы имела возможность черпать свои знания из первоисточника наибольшего в европейской науке и искусстве: Еще тогда, когда ни в Польше, ни тем более в Московии не умели создавать простейшие вещи, не знали каменного строительства, на Украине процветало монументальное строительство, монетное дело и наивысшая степень государственной символики и эмблематики»22. И таким символом, по мнению украинских авторов, являлся «тризуб» — «символ воли и независимости украинского народа, нации и государства».
      Отрадно, что, несмотря на пиетет к трезубцу как основе современного герба Украины, ряд украинских авторов с научных позиций подходит к его интерпретации. Например, в учебном пособии для студентов высших учебных заведений авторы отмечают, что трезубец не был гербом в современном понимании этого слова. Если говорить о Киевской Руси, то он входил в определенную систему знаков, которую вряд ли можно считать системой гербов. Первые гербы пришли на Украину из Западной Европы в XIV в., причем вначале на западно-украинские земли, — считают авторы23.
      Знаменитый современный исследователь гербов Мишель Пастуро пишет: «Гербы — это цветные эмблемы, принадлежащие индивидууму, династии или некоему коллективу и созданные по определенным правилам, правилам геральдики. Именно эти правила (впрочем, не столь многочисленные и не столь сложные, как обычно считают), основу которых составляет правильное использование цвета, отличают европейскую геральдическую систему от всех остальных эмблематических систем, предшествующих и последующих, военных и гражданских»24.
      По мнению А. А. Молчанова, исходным пунктом для эволюции тамги Рюриковичей послужил простой двузубец, который мог быть общим предком как двузубцев, так и трезубцев Рюриковичей. Двузубец, как пишет автор, — это знак князя Святослава Игоревича (945—972), от которого и развилась «система отпятнышей», изменивших первоначальный знак «дома Рюриковичей». Следует отметить, что в энциклопедическом издании помещена таблица, в которой на самой высокой точке развития знака Рюриковичей находится двузубец Рюрика, от которого вниз идут двузубцы Игоря, Ольги и т.д. — к трезубцу Святого Владимира25. Если данные знаки не пришли с севера, то они производят впечатление «саморожденных» (с боспорскими царскими знаками, как отмечал Рыбаков, разрыв составляет семь столетий).
      Нам кажется более правдоподобной иная версия расшифровки происхождения «загадочного знака», каким исторически предстает трезубец, знаменитый ныне как никогда. Еще в конце XIX в. Н. П. Кондаков, издавший вместе с И. И. Толстым «Русские древности в памятниках искусства»26, а затем известный нумизмат А. А. Ильин предполагали, что на «образе» первых русских монет «заметно влияние Востока»27. Выдающийся специалист в области вспомогательных исторических дисциплин Лихачёв ограничился риторическим замечанием: «Вопрос этот — не происходит ли так называемое “знамя Рюриковичей” (а вместе с ним и однотипные знаки на печатях) с Востока; он уместен потому, что по начертаниям своим знак Рюриковичей однотипен с некоторыми, например, тамгами Золотой Орды, а в основе своей, представляющей как бы вилы о двух зубьях, совершенно схож с поздней золотоордынской тамгой XV в.»28.
      Ученый предупреждал: «Обзор и исследование знаков собственности и так называемых символов, особенно же в данном случае тамг тюркских племен, представляет большую важность, но самое прикосновение к родовым знакам способно увлечь к скифам и индоскифским царям и еще дальше, а рядом с этим в вопросе о происхождении, о заимствованиях и влияниях необходима крайняя осторожность, иначе в клеймах финской деревни, нам современной, можно найти знаки, видимые на наших древних пломбах и печатях»29.
      Сам Лихачёв, как бы очерчивая время и территорию бытования заинтересовавших его знаков-тамг, отмечавших «родопроисхождение, собственность, производство», которые в Древней Руси были в употреблении, попадая и на памятники «общественного значения», «обращает свой взор» к высказанной тогда проблеме русского каганата и осторожно замечает: «Соседство “Руссов” с народностями тюркского происхождения (хазар, авар. — Н. С.), с кочевниками, среди которых в таком распространении родовые тамги, несомненно — и помимо вопроса о каганате»30.
      Очень существенным для исследователей всевозможных знаков, в том числе и тамгообразных, представляется замечание Лихачёва о том, что «знаки родовые, а в особенности знаки собственности, совсем не то, что “символы”, которые благодаря священному, культовому, почему-либо им приданному значению, мигрируют, сохраняя свою форму»31.
      Многие исследователи, в основном археологи последних лет, изучая тамги (тюркский термин), прослеживают распространение двузубца и трезубца на обширной территории — в Монголии, Средней Азии, Поволжье. Исследователь знаков собственности Монголии выделяет особую тамгу, которая обозначает трон, алтарь. В письменных текстах (с включением названия данной тамги) отмечается, что речь вдет «о ханах на троне, правителях, которые занимают престол». Графически словесному выражению, включающему обозначение данной тамги, соответствует трезубец в разных вариантах32.
      Огромная работа по выявлению тамгообразных знаков на золотоордынской керамике была предпринята М. Д. Полубояриновой33. Автор отмечает факт использования аналогичных по форме знаков на золотоордынских монетах XIII—XV вв., подчеркивая, что у татаро-монголов, как и у некоторых других народов Евразии, двузубец и трезубец являлись тамгами царствующего рода: «... принадлежность двузубца и трезубца правящему роду подтверждается для Золотой Орды данными этнографии по тюркским народам, входившим некогда в состав этого государства».
      Как аналог (по значимости) трезубцам джучидских монет, принадлежавших правителям этого рода, Полубояринова упоминает ногайский трезубец, который назывался ханской тамгой. Киргизы северо-западной Монголии султанской или дворянской тамгой называли трезубец, аналогичный тем, которые известны по монетам болгарских царей Шишманов34.
      Комплекс тамгообразных знаков, среди которых выделяются группы двузубцев и трезубцев, введен в научный оборот в результате раскопок Хумаринского городища в Карачаево-Черкесии. Знаки нанесены на крепостные стены и относятся, по мнению исследователей, к болгаро-хазарскому периоду существования городища (VIII—IX вв.). Однако наиболее близкие аналогии двузубцам и трезубцам прослеживаются в Хазарии, Волжской и Дунайской Болгарии. Х. Х. Биджиев, автор работы о Хумаринском городище, предполагает, что смысл знака-тамги менялся в зависимости от назначения предмета, на который он наносился. На стену Хумаринского городища после завершения строительства могли нанести тамги господствующих родов. Автор выделяет и религиозно-магическую функцию знаков, которую выполняли те из них, что были обнаружены в могильниках или погребальных камерах, а также на камнях святилища35.
      Чрезвычайно важным для нашей проблематики являются исследования тамгообразных знаков в Хазарском каганате, ближайшем соседе приднепровских славян. На подобные знаки обратил внимание еще М. И. Артамонов, раскапывая в 30-е гг. XX в. поселения на Нижнем Дону. Он сравнил знаки, обнаруженные на саркельских кирпичах, со знаками, начертанными на камнях и кирпичах крепости Плиски — средневековой столицы дунайских болгар36, которые изучал еще К. В. Шкорпил37.
      Феноменальную работу провела В. Е. Флерова. Исследуя граффити на хазарских артефактах, она систематизировала тамгообразные знаки, выделив, прежде всего, знаки в виде двузубца и трезубца, «являющиеся характерным признаком знаковой системы Хазарии»38. Картина символического мышления выражена, по мнению автора, в образах и знаках, причем абсолютно вероятным для Флеровой представляется переход образа в знак, по природе конвенциональный (условный), но не теряющий от этого символического значения.
      Подчеркивая, что двузубцы и трезубцы имеют самое широкое распространение на различных предметах салтово-маяцкой культуры (Хазария), Флерова не исключает, что они могли служить «в качестве тамги, особенно племенной или “должностной”, связанной с определенным статусом владельца, часто сопряженной и с его родовой принадлежностью...»39 Однако, не оставляя в стороне семантическую природу этих знаков, автор задается вопросом: не олицетворяют ли они верховное божество, с которым могли соотноситься?
      Флерова часто обращается к аналогам, которыми ей служат работы болгарских ученых о знаках Первого Болгарского царства (681— 1018). В многочисленных трудах болгарских ученых (В. Бешевлиева, П. Петровой, Л. Дончевой-Петковой, Д. Овчарова и др.) представлены тамгообразные знаки, значительная часть которых идентична хазарским тамгам40. Как доказали ученые, в результате сложного и длительного пути переселения болгар из Приазовья-Подонья на Нижний Дунай «тюрко-болгары» превратились в славяно-болгар, однако, не утратили многие особенности кочевнической культуры, к которым относится использование тамги в граффити в Первом Болгарском царстве, а также намного позднее — во Втором Болгарском царстве (1187-1396).
      Петрова приводит примеры совмещения языческой тамги (модифицированного трезубца и двузубца) с чрезвычайно распространенным христианским символом — крестом (причем крест с окончаниями в виде двузубца и трезубца), делая вывод, что тамгообразные знаки использовались и после принятия христианства, во всяком случае, на стенах христианских церквей они известны еще в XIV веке. Она истолковывает данный факт как графическое обозначение божественной власти, какой бы она ни была — небесной или ханской (царской)41.
      Как показали наблюдения Петровой (и других болгарских ученых), на мировоззрение болгар-язычников оказали влияние не только раннетюркские культы, но и иные, в частности индоевропейские. Причем подчеркивается, что иранская культура могла воздействовать на праболгарские верования не только в результате соседских контактов болгар с иранокультурными аланами в причерноморских степях, но и значительно ранее — еще в Азии, где праболгары ощущали влияние таких центров, иранской культуры, как Хорезм, Согдиана, Бактрия. Отсюда — наблюдающееся в Дунайской Болгарии сочетание тюркских культов и изобразительных традиций с иранской мифологией и иконографией уже на первых этапах существования государства.
      Применяя методику сравнения и выявляя однотипность и различие тамгообразных знаков Болгарии и Хазарии, Флерова отмечает, что в Первом Болгарском царстве среди изображений, начертанных на крепостных стенах, на черепице и т.д., присутствуют в реалистическом или схематическом исполнении антропоморфные изображения с характерно поднятыми вверх руками. Автор трактует их как образ архаического божества — Великой богини, что в схематической интерпретации выглядит как двузубец. Эмблемой Великой богини в контексте индоевропейских традиций мог являться и знак трезубца. В значительной степени на данный вывод повлияла «коллекция» Хумаринского городища на Кубани (форпоста Хазарского каганата), состоящая почти сплошь из двузубцев и трезубцев, смысловая однородность которых, по мнению Флеровой, несомненна42.
      Отечественные исследователи сасанидского искусства выделяют три группы знаков, среди которых могут быть и родовые тамги, и знаки, соответствующие определенным титулам и рангам, и знаки («нешаны») храмов. К храмовым знакам относится, в частности, трилистник (трезубец). Подобный трезубец можно видеть на печати одного из магов43.
      Можно ли говорить о каких-либо аналогиях подобного «загадочного трезубца» и знака первых русских монет? Хотя первые русские монеты относятся к произведениям средневекового искусства, которое «вплоть до XIII в. обогащалось заимствованиями, комбинируя элементы различного происхождения»44, о конкретном заимствовании можно говорить лишь применительно к композиции златников (золотых монет) и сребреников (серебряных монет) первого типа Владимира Святославича45. Образцом для них послужили золотые монеты византийских императоров Василия II и Константина VIII (976—1025) (современников русского князя), которые наиболее часто встречаются в русских кладах X и первой половины XI в. (На лицевой стороне византийского солида X в. помещен Иисус Христос, на оборотной — поясное изображение императоров, один из которых держит крест).
      В целом заимствование носит относительный характер, ибо фигура лицевой стороны монеты Владимира Святого имеет черты портретного сходства с русским правителем, тогда как образ императора на византийских монетах не индивидуализирован. В то же время сакральность царского изображения на монетах подчеркивается диадемой или короной. Корона украшает и голову правителя на первых русских монетах, свидетельствуя об идентичности власти русского и византийского правителей, хотя в действительности (Владимир не был коронован) подобная форма изображения является не более чем претензией на идентичность.
      Византийские монеты служили образцом для правителей, однако не так просто было вытеснить из сознания не только простых людей, но и самого Владимира прежние верования. А. П. Новосельцев отмечал: «Происходило это трудно и при большом сопротивлении народных масс и, очевидно, части верхов». Видя во Владимире не «скороспелого реформатора», а «осторожного политика», автор считает, что «Владимир, став христианином, сохранил многие привычки и черты князя языческой поры. Он любил дружину, устраивал для нее знаменитые пиры... Проводя нововведения в главном, в более частных вопросах оставался верен старине»46.
      Вероятно, в этом контексте следует рассматривать и возврат при чеканке первых русских монет (начиная со второго типа сребреников) от образа Иисуса Христа к языческому знаку — трезубцу. Как отмечалось выше, по семантике, по-видимому, он адекватен двузубцу — знаковому выразителю хазарских (иранских) верований, Сакральность трезубца соответствовала и сакральности правителя Руси. Думается, что «загадочный знак» первых монет Древнерусского государства может быть объясним как сакральный, магический символ, реликт прежних верований47.
      История Хазарии в настоящее время привлекает к себе все больше и больше внимания48, хотя не все аспекты существования этого «первого раннефеодального государства в Восточной Европе», «почти равного по силе и могуществу Византийской империи и Арабскому халифату»49, изучены в достаточной степени. Именно Хазария, как пишет известный археолог М. И. Артамонов, «была первым государством, с которым пришлось столкнуться Руси при ее выходе на историческую арену»50.
      Известный исследователь хазарской истории Новосельцев, называя начальной датой основания Хазарского государства первую четверть VII в., подчеркивал, что за этой датой последовал длительный период становления Хазарского государства — каганата, ставшего главной политической силой Восточной Европы51. Хазары пришли в Восточную Европу вместе с тюркскими племенами, застав здесь преимущественно иранское (сарматское) население, а далее на всем протяжении существования Хазарского государства (три столетия) в этой части Европы шло смешение различных этносов — тюркских, угорских, иранских. В этом смешении были и контакты со славянами, о которых свидетельствуют археологические данные.
      В археологических работах последних десятилетий особо подчеркивается факт смешения культур при становлении культуры ранней Киевской Руси. Особое внимание акцентируется на «тесных связях славянской и салтовской культур»52 в VIII в. в среднем Поднепровье. Сложно ответить на вопрос о том, в каких территориальных рамках существовало Хазарское государство, ибо «хазары в своем государстве не имели компактной территории, составляли как бы островки в пестром этническом мире юго-востока Европы»53.
      Археологи делают вывод, что данные, полученные в результате исследований в Днепровско-Донском регионе, то есть на территории так называемого Русского каганата, свидетельствуют: «Все археолого-этнические типы или локальные группы в той или иной степени приняли участие в становлении культуры ранней Киевской Руси, а в конечном счете, древнерусской культуры»54.
      Однако нас интересует, прежде всего, Киев, где начали чеканить первые русские монеты с трезубцем. Факт проживания хазар в Киеве широко известен. Еще «Повесть временных лет» сообщает о торговой колонии хазар в Киеве и об урочище «Козары». Об этом напоминает в своей статье известный украинский археолог академик П. П. Толочко55. Археологические данные свидетельствуют об этом проживании: могильник салтовского типа, обнаруженный еще М. К. Картером при раскопках древнего Киева56; многочисленные предметы (керамика, кирпичи, изделия прикладного искусства, на которых изображены двузубцы и трезубцы). Трезубцы изображены на кирпичах древнейших зданий Киева — Десятинной церкви и дворца Владимира близ нее57 (как на аналогичных зданиях Дунайской Болгарии). На металлической печати, приписываемой Святославу Игоревичу, и на костяной печати из Белой Вежи изображены идентичные двузубцы58.
      Мысль о хазарском основании Киева, а точнее — о хазарско-иудейском — дискутируется в современной, прежде всего зарубежной, литературе59. Причем в некоторых исследованиях зарубежные авторы сводят до минимума участие славян в создании Киева, игнорируя его значение как «племенного или религиозного центра».
      В основе подобной позиции лежит ориентация на антикиевоцентристскую точку зрения в отношении проблемы «откуда есть пошла Русская земля». По мнению авторов, «русы» или «русь» — это шведы, а первые ростки русской государственности зародились в северном регионе, где возник Русский каганат, а каган «сидел» в Старой Ладоге или Новгороде, и даже шведский король мог называться каганом60.
      Один из авторов книги «Начало Руси» утверждает, что Русский каганат — это «некая политическая структура», уже существовавшая у славян примерно в 838 г. с резиденцией кагана в центральной Швеции, в Старой Ладоге или на Рюриковом городище. Эта структура, якобы, располагалась близ того места, где Волхов вытекает из озера Ильмень, и в районе Верхней Волги61, и ни Киев, ни район среднего течения Днепра не заслуживают серьезного внимания. Крупнейший исследователь истории Киева академик Тол очко приводит ряд доказательств, в том числе лингвистических, показывающих, что попытки «представить Ладогу столицей Русского каганата совершенно некорректны». «К какому бы выводу не пришли исследователи о первоначальном административном центре ильменских словен, он никогда не сможет обрести доказательной силы относительно существования здесь Русского каганата»62.
      Академик В. В. Седов настаивал на существовании в первой половине IX в. политического объединения на территории волынцевской культуры, полагая, что «в землях Восточной Европы другого мощного политического образования славян тогда не было», а если «в каганате русов все же был административный центр, то это мог быть только Киев»63.
      По всей вероятности, в Киеве находился и глава славянского государственного объединения — каган. Этот титул, который носил не только хазарский правитель, но и аварский, был хорошо знаком в Западной Европе и Византии с VI века. В середине IX в. Русь представляла собой значительную силу, пользующуюся международным признанием, и принятие самого известного в регионе титула ее правителем вводило каганат русов в международное политическое поле. Этим титулом русский правитель обозначался в западноевропейских и восточных источниках IX—X веков64. Считается, что принятие титула «каган» произошло в 20—30 гг. IX в., когда носитель этого титула в Хазарии еще не был лишь символическим главой государства. «В противном случае русскому князю не было бы смысла именоваться каганом»; «в это время хакан хазар был реальным властителем, которого и считали царем»65.
      Вызывает интерес замечание одного из авторов книги «Начало Руси» о символах власти в Среднем Поднепровье: «показательны символы власти — tamgas, которыми стали пользоваться князья русов. Некоторое время до 940-х гг. в ходу были печати. Нам неизвестны образцы этих ранних печатей, но на печатях, которые обычно приписывают Святославу Игоревичу, и на монетах, несомненно, отчеканенных его сыном Владимиром, присутствуют эмблемы — что-то напоминающее вилы или трезубцы, которые похожи на те, что найдены в поселениях хазар, имевших какое-то отношение к кагану. Эти эмблемы вполне могли быть заимствованы у хазар князьями русов в более раннее время. Используя их, днепровские русы могли демонстрировать законность своей власти, которую прежде придавал их верховному князю титул chaganus, или хагана». «Символизируют ли эти эмблемы власть хагана или функция их более примитивна — вопрос остается открытым. Изображения трезубца находят в хазарских землях повсеместно. Его могли заимствовать князья руссов, желавшие воспользоваться для своей печати связанными с этой эмблемой ассоциациями»66.
      Исследователям, и прежде всего Флеровой, не удалось выделить знак кагана. В то же время известно, что этим титулом пользовались русские князья с IX века. Предполагают, что титул «каган» мог долго «оставаться на слуху» у славян и жителей Киева даже после того, как в 882 г. Олег пришел в Киев, и образовалось единое Древнерусское государство67, а возможно, даже после крещения Руси (X—XI вв.)68. За основу подобной информации берется, прежде всего, первое оригинальное произведение на русском языке «Слово о законе и благодати», созданное между 1037 и 1050 гг. тогда еще священником Берестовской церкви под Киевом, будущим митрополитом Иларионом. В «Слове» содержится «похвала каганоу нашемоу Влодимероу. От него же крщени быхомъ»69. После создания «Слова» в 1051 г. Ярослав Мудрый, собрав епископов в Софии Киевской, возвел своего духовника Илариона на митрополичий стол, после чего тот сделал особую запись: «Быша же си в лето 6559 владычествующу блговерьному кагану Ярославу сну Владимирю»70.
      Иларион, судя по тексту «Слова», вполне естественно совмещает языческие и христианские имена князей (события происходили после крещения) Владимира (Василий) и Ярослава (Георгий), называя их каганами «применительно к прошлому» и, по-видимому, не сомне­ваясь в «каганьей» сакральности последних71. Однако, и можно согласиться в этом с В. Я. Петрухиным72, вряд ли стоит напрямую увязывать функции, которые приписываются хазарскому кагану с «реалиями бытия» правителей русов, принявших этот титул, хотя магическую функцию, выполнявшуюся русским правителем, исключить нельзя.
      А. П. Новосельцев отмечает, что русские правители во второй половине XI в. утрачивают титул «каган», а «в начале XII века русский летописец не называет киевского князя хаканом даже применительно к прошлому»73.
      В литературе существует наблюдение, у многих вызывающее недоумение: вместе с титулом «каган» примерно в середине XII или начале XIII в. исчезают и знаки Рюриковичей. Археологи его разрешают просто: наступил кризис русской княжеской геральдики — тамга «упростилась настолько, что утратила способность создавать варианты с достаточно ярко выраженными признаками индивидуальной принадлежности»74.
      В данной статье использован разноплановый материал, приведены мнения многих специалистов — археологов, историков, лингвистов, пытающихся объяснить феномен «загадочного знака» первых русских монет. Автор настоящей статьи, предметом научных изысканий которого является исследование «Эмблемы власти и власть эмблем», также неравнодушен к этой проблеме. Идея реконструкции национальной идентичности становится актуальной в современном мире, как пишут политологи, в силу процессов глобализации и интеграции, ведущих, с одной стороны, к размыванию идентичности, с другой, — к желанию восстановить ее исторические основы. Ключевым элементом на этом пути является воссоздание картины исторического прошлого нации, которая может представлять собой «объект манипулирования и направленного конструирования». В рамках этих действий может находиться государственная символика любых стран, в том числе и Украины.
      Примечания
      1. Osteuropa. 53/ Jg., 7/2003, S. 984-994.
      2. Древняя Русь в средневековом мире. Энциклопедия. М. 2014.
      3. МАРЧУКОВ А.В. Украинское национальное движение. М. 2015, с. 34.
      4. ГРЕЧИЛО А. Становлення українських національно-державних символів у 1917—1920 роках. В кн.: Записки Наукового товариства імені Шевченка. Львів. 2006, CCLII, с. 114-141.
      5. ГРУШЕВСЬКИЙ М. Історія України — Русі. Т. 1. Київ. 1994, с. 526—527.
      6. БОЛСУНОВСКИЙ К. Родовий знак Рюриковичів, великих князів київських, Геральдичне дослідження, призначене для прочитання на XIV Археологічному з'їзді в м. Чернігові (1904 р.). — Бібліотека журналу «Пам'ятки України». Кн. 1. Національна символіка. Київ. 1991, с. 27—31.
      7. ГРЕЧИЛО А. Ук. соч., с. 121 — 122; БОНДАРЕНКО Г. Спеціальні історичні дисципліни. Волинський державний університет ім. Лесі Українки. Луцьк. 1997, с. 126.
      8. Цит. по: ГРЕЧИЛО А. Ук. соч., с. 126.
      9. Що означає собою знак «Тризуба» і звідки вин походить (лист з Берліна). — Тризуб. Тижневик. Р. 1928, № 6, с. 15—16.
      10. ЛИХАЧЁВ Н.П. Избранные труды. Т. II. М. 2014, с. 56 (ссылки в статье на «Тру­ды музея палеографии»).
      11. ТАУБЕ М.А. Родовой знак семьи Владимира Святого в его историческом развитии и государственном значении для древней Руси. Владимирский сборник в память 950-летия крещения Руси (988—1938). Белград. 1939, с. 91—92, 109—110. Современная исследовательница Е.А. Мельникова со знанием дела показала, что ненаучно говорить о североевропейском происхождении знака Рюриковичей, ибо «скандинавской культуре довикингского и викингского времен несвойственен сам принцип владельческих знаков, которые появляются в форме руноподобных тамг не ранее XII века. В ней также отсутствуют символические изображения, которые можно было бы связать с репрезентацией властных функций. Не прослеживается в скандинавской традиции и изобразительный мотив в виде двузубца или трезубца». МЕЛЬНИКОВА Е.А. Древняя Русь и Скандинавия. Избранные труды. М. 2011, с. 241.
      12. ПАСТЕРНАК О. Пояснення тризуба, герба Великого Київського князя Володимира Святого. Ужгород. 1934. Работа переиздана в Киеве в 1991 году.
      13. Там же, с. 45—46.
      14 ОРЕШНИКОВ А.В. Денежные знаки домонгольской Руси. М. 1936, с. 49.
      15. РАПОВ О.М. Знаки Рюриковичей и символ сокола. — Советская археология. 1968, № 3, с. 69.
      16 КИРПИЧНИКОВ А.Н., САРАБЬЯНОВ В.Д. Старая Ладога, древняя столица Руси. СПб. 2013, с. 79.
      17. РЫБАКОВ Б.А. Знаки собственности в княжеском хозяйстве Киевской Руси X— XII вв. — Советская археология. 1940, № VI. с. 227—257.
      18. Итоги многолетней работы В.Л. Янина по исследованию знака Рюриковичей применительно к сфрагистике и нумизматике отражены в его фундаментальном труде «Актовые печати Древней Руси. X—XV вв.». Т. I. М. 1970, а также: ЯНИН В.Л., ГАЙДУКОВ П.Г. Актовые печати Древней Руси, X—XV вв. Т. III. М. 1998; ЯНИН В.Л. У истоков новгородской государственности. Вел. Новгород. 2001.
      19. ГЛОМОЗДА К.Ю., ЯНЕВСЬКИЙ Д.Б. Історичні гербові відзнаки та прапорові барви України. — Український історичний журнал. 1990, № 4, с. 47—48; БОНДАРЕНКО Г. Спеціальні історичні дисципліни. Волинський державний університет ім. Лесі Українки. Луцьк. 1997, с. 125.
      20. СІЧИНСКЬИЙ В. Тризуб і прапор України. Львів. 1995, с. 5-8, 15-24, 30-35.
      21. РЫБАКОВ Б.А. Ук. соч., с. 233-234.
      22. СІЧИНСЬКИЙ В. Ук. соч., с. 48.
      23. БУШИН М.І., МАЩЕНКО І.Ю., ЮЗВЕНКО В.Ф.. Національна символіка незалежної України. Черкаси. 2001, с. 8.
      24. PASTOURO М. Héraldique. Dictionnaire du Moyen Ages. P. 2002, p. 664—667.
      25. Древняя Русь в средневековом мире, с. 302.
      26. Русские древности в памятниках искусства. 1891, вып. IV, с. 172.
      27. ИЛЬИН А.А. Топографии кладов древних русских монет X—XI вв. и монет удельного периода. Л. 1924, с. 6.
      28 ЛИХАЧЁВ Н.П. Ук. соч., с. 266.
      29. Там же, с. 108, сн. 2.
      30. Там же, с. 266, сн. 2.
      31. Там же, с. 266.
      32. RINTCHEN В. Les signes de propriété chez les Mongols. In: Archiv orientálni. T. XXII. Praha. 1954, № 2-3, p. 467-473.
      33 ПОЛУБОЯРИНОВА М.Д. Знаки на золотоордынской керамике. В кн.: Средневековые древности евразийских степей. М. 1980, с. 165—212.
      34. Там же.
      35. БИДЖИЕВ Х.Х. Хумаринское городище. Черкесск. 1983, с. 92.
      36. АРТАМОНОВ М.И. История хазар. СПб. 2002, с. 308.
      37. ШКОРПИЛ К.В. Знаки на строительном материале. В кн.: Известия Русского археологического института в Константинополе. Т. X. София. 1905.
      38. ФЛЕРОВА В.Е. Граффити Хазарии. М. 1997.
      39. ЕЕ ЖЕ. Образы и сюжеты мифологии Хазарии. Иерусалим-М. 2001, с. 54.
      40 Болгары, булгары, праболгары — тюркоязычный народ, известный в Приазовье, Северо-Восточном Причерноморье с VI—VII веков. Создали в северном и восточном Приазовье и в нижнем Прикубанье государство под названием Великая Болгария, распавшаяся в середине VII веке. Большинство болгар после этого подчинилось хазарам, составив один из основных этнических компонентов населения Хазарского каганата. После разгрома хазарами Великой Болгарии часть его населения переселилась на Дунай.
      41. ПЕТРОВА П. За произхода и значението на знака «ипсилон» и неговите дофонетични варианти. — Старобългаристика. 1990, vоl. 14, № 2, с. 42.
      42. ФЛЕРОВА В.Е. Образы и сюжеты..., с. 60.
      43. БОРИСОВ А.Я., ЛУКОНИН В.Г. Сасанидские геммы. Л. 1963, с. 43—44.
      44. ДАРКЕВИЧ В.П. Романские элементы в древнерусском искусстве и их переработка. — Советская археология. 1968, № 3. с. 71.
      45. СОТНИКОВА М.П., СПАССКИЙ И.Г. Тысячелетие древнейших монет России: Сводный каталог русских монет X—XI вв. Л. 1983, с. 6, 60—61.
      46. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Принятие христианства Древнерусским государством как закономерное явление эпохи. — История СССР. 1988, № 4, с. 108.
      47. Современные лингвисты, изучающие проблемы праславянских языков, подчеркивают, что «к моменту возникновения письменности славяне успели дважды сменить свои сакральные представления. Сначала древнее язычество подверглось сильному влиянию дуализма иранского типа, затем последний, не одержав полной победы, был вытеснен христианством. Двойная система сакральных представлений оставила глубокие следы в праславянском языке». МАРТЫНОВ В.В. Сакральный мир «Слова о полку Игореве». — Славянский и балканский фольклор. М. 1989, с. 61.
      48. Например, только что опубликована оригинальная книга московских ученых, комплексно решающая хазарские проблемы. См.: КАЛИНИНА Т.М. ФЛЕРОВ В.С., ПЕТРУХИН В.Я. Хазария в кросскультурном пространстве. Историческая география. Крепостная архитектура. Выбор веры. М. 2014.
      49. ПЛЕТНЁВА С.А. Хазарские проблемы в археологии. — Советская археология. 1990, № 2. с. 89.
      50. АРТАМОНОВ М.И. Ук. соч., с. 64.
      51. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М. 1990, с. 89.
      52. ЩЕГЛОВА О.А. Салтовские вещи на памятниках волынцевского типа. В кн.: Археологические памятники эпохи раннего железа Восточноевропейской лесостепи. Воронеж. 1987, с. 83.
      53. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа, с. 112.
      54. ПЕТРАШЕНКО В.А. Ук. соч., с. 50.
      55. ТОЛОЧКО П.П. Миф о хазарско-иудейском основании Киева. — Советская археология. 2001, № 2, с. 38—39.
      56. КАРГЕР М.К. Древний Киев. Т. 1. М.-Л. 1958, с. 135-137; ТОЛОЧКО П.П. В поисках загадочного русского каганата. В кн.: ТОЛОЧКО П.П. Київ и Русь. Київ. 2008, с. 32.
      57. РЫБАКОВ Б.А. Знаки собственности..., с. 247; КАРГЕР М.К. Ук. соч., т. I, рис. 123—124; т. II, с. 379; ЩЕРБАК А.М. Знаки на керамике и кирпичах из Саркела-Белой Вежи. — Материалы и исследования по археологии СССР. М.-Л. 1959, № 75, с. 362-367, табл. І—XXV.
      58. АРТАМОНОВ М.И. Ук. соч., с. 431.
      59. ФЛЕРОВ В.С. Коллоквиум «Хазары». Иерусалим. 1999; «Краткая еврейская энциклопедия» о хазарах. — Советская археология. 2000, N° 3, с. 229—234. Своеобразным катализатором явилась книга Норманна Голба и Омельяна Прицака «Хазарско-еврейские документы X века», опубликованная в Лондоне в 1982 году. Она, как кажется, повлияла на точку зрения иностранных авторов, посвятивших свои исследования истории Древней Руси. См., например: ФРАНКЛИН С. Письменность, общество и культура в Древней Руси (около 950—1300 гг.). СПб. 2010, с. 210. «... Славяне, жившие в среднем течении Днепра, на протяжении долгого времени имели возможность вступать в разнообразные отношения с евреями... Евреи входили в число постоянных жителей, причем не только Киева и в других городах на юге, к XII в. они добрались даже до таких интенсивно развивающихся центров на северо-востоке, как Владимир на Клязьме...»
      60. Современные российские креативные историко-лингвисты считают идентичными термины «каган» и «конунг» и, конечно, с большим удовольствием поддерживают точку зрения о «вторичности» Киева в процессе создания Древнерусского государства.
      61. ФРАНКЛИН С., ШЕПАРД Д. Ук. соч., с 59.
      62. ТОЛОЧКО П.П. В поисках загадочного Русского каганата, с. 36—37.
      63. СЕДОВ В.В. Русский каганат IX века. Более подробно свои взгляды на образование и существование Русского каганата он изложил в книге «У истоков восточнославянской государственности», где проанализировал все существующие версии о местоположении Русского каганата, и привел много аргументов (письменные источники, нумизматические данные) в пользу дислокации раннегосударственного образования — каганата русов — в Днепровско-Донском регионе. В этой же книге Седов излагает материал и об «определенной политической структуре», существовавшей в то же время на севере Восточно-Европейской равнины, — Конфедерации словен, кривичей и мери, которую возглавил Рюрик, не именующейся каганом. По этому поводу М. И. Артамонов замечал: «Титул главы Руси — каган, который невероятен для северных славян, но вполне понятен для славян среднеднепровских...» АРТАМОНОВ М.И. Ук. соч., с. 369.
      64. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов русского князя. — История СССР. 1982, № 4, с. 150—159; ЕГО ЖЕ. Образование Древнерусского государства и первый его правитель. — Вопросы истории. 1991, № 2—3, с. 8—9 и след.; КОНОВАЛОВА И.Г. О возможных источниках заимствования титула «каган» в Древней Руси. — Славяне и их соседи. М. 2001, вып. 10, с. 108—135. Автор приводит всю существующую литературу о титуле «каган», его происхождении, дает разные варианты его чтения у разных народов.
      65. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа, с. 138—139.
      66. ФРАНКЛИН С., ШЕПАРД Д. Ук. соч., с. 197.
      67. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. Принятие Христианства Древнерусским государством как закономерное явление эпохи. — История СССР. 1988, № 4, с. 101 — 102; ЕГО ЖЕ. Образование Древнерусского государства, с. 12—14; СЕДОВ В.В. У истоков восточнославянской государственности. М. 1999, с. 69—70.
      68. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов..., с. 159; СЕДОВ В.В. Русский каганат IX века, с. 9.
      69. МОЛДОВАН А.М. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев. 1984, с. 78.
      70. Там же, с. 4, 7, рис. 2; ЖДАНОВ И.Н. Сочинения. СПб. 1904, с. 23, 33.
      71. Один из исследователей княжеской идеологии X—XII вв. отмечал: «Очень точно восприятие князей как духовных владык подчеркивает хазарский титул “каган”, прилагаемый к верховному сакральному царю. Этот титул употреблен Иларионом в “Слове о законе и благодати” применительно к Владимиру, Ярославу...» ОРЛОВ Р.С. Ук. соч., с. 108.
      72. ПЕТРУХИН В.Я. К вопросу о сакральном статусе хазарского кагана: традиция и реальность. — Славяне и их соседи, вып. 10, с. 73—78.
      73. НОВОСЕЛЬЦЕВ А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов..., с. 159.
      74. ЯНИН В.Л. Княжеские знаки суздальских Рюриковичей. Краткие сообщения Института истории материальной культуры. М. 1956, вып. 62, с. 16.
    • Караваева Е. Э. Встреча Генриха VIII и Франциска I на Поле Золотой Парчи: союз, соперничество и репрезентация власти
      Автор: Saygo
      В статье исследуется репрезентационная стратегия Генриха VIII в ходе его встречи с Франциском I в 1520 г. Автор анализирует широкий спектр символических жестов, средств и приемов политической пропаганды, к которым прибегала английская сторона, призванных сформировать образ Генриха как могущественного ренессансного правителя, благочестивого христианского государя и великолепного рыцаря. Демонстрация взаимного расположения и союзнических отношений двух монархов на Поле Золотой Парчи лишь вуалировала их острое политическое соперничество, находившее выражение, в частности, в «политике архитектуры» и в художественной пропаганде. Работа основывается как на письменных (в том числе архивных) источниках, так и на изобразительных памятниках.
       
      Историческая встреча Генриха VIII и Франциска I на Поле Золотой Парчи в июне-июле 1520 г. стала кульминацией дипломатического сближения извечных противников - Англии и Франции, наметившегося в 1514-1519 гг. С самого начала своего правления Генрих VIII, опираясь на традиционный союз с Габсбургами, проводил активную антифранцузскую политику, ознаменовавшуюся военной экспедицией английских и имперских сил во Францию в 1513 г. Однако за первыми успехами коалиции последовали охлаждение в англо-имперских отношениях и поворот к англо-французскому союзу, сторонником которого на этом этапе выступал первый министр Генриха VIII кардинал Вулси. Среди многочисленных факторов, повлиявших на смену внешнеполитических ориентиров Англии, были военные успехи Франциска I (победа над Священной Лигой при Мариньяно в 1515 г.), нехватка у Генриха финансовых средств для продолжения войны, а также попытки английского короля получить политические дивиденды, играя роль посредника между враждующими европейскими государствами. Еще одним фактором, оказавшим существенное влияние на положение дел в Европе, стал призыв папы Льва X к крестовому походу против неверных. Между европейскими монархами были достигнуты договоренности о том, что крестовый поход не начнется до тех пор, пока не будет установлен мир между христианскими правителями. В 1516 г. договор, включавший этот пункт, был подписан в Нуайоне между Франциском I и эрцгерцогом Карлом (будущим Карлом V), а в 1518 г. такой же договор подписали французский король и Генрих VIII в Лондоне. Лондонский договор, заключенный 2 октября 1518 г.1, стал одной из главных дипломатических побед кардинала Вулси. Подписание этого договора сделало Генриха VIII центральной фигурой европейской дипломатии, государем-примирителем, выступающим за согласие между христианскими монархами. Договор был подкреплен соглашением о династическом браке между Марией, дочерью Генриха VIII, и Франциском, наследником французского престола2.
       
      Англо-французскому сближению способствовала и интеллектуальная атмосфера 1516-1520 гг., призывы к миру авторитетных гуманистов - Томаса Мора, Эразма Роттердамского, Гийома Бюде. Наконец, еще одним обстоятельством, способствовавшим потеплению в англо-французских отношениях, стала победа Карла I Испанского в борьбе за императорский престол, в которой он одержал верх над Генрихом и Франциском.
       
      Встреча Генриха VIII с Франциском I на Поле Золотой Парчи стала важным событием, зафиксированным не только в многочисленных нарративных источниках. Этот факт, запечатлевшийся в исторической памяти англичан и французов, продолжал осмысляться в художественной и политической культуре вплоть до XX в.3
       
      В марте 1520 г. кардинал Вулси был официально назначен устроителем предстоящей встречи монархов с английской стороны4. С другой стороны подготовкой руководил Гильом Гуффье, сеньор де Бонниве и адмирал Франции. Главной целью встречи, как для Англии, так и для Франции, было «прощупывание» соперника (ибо эти государства были безусловными соперниками) и попытка выявления перспективы дальнейших отношений5. В ходе подготовки были согласованы условия, на которых должна была проходить встреча6. Местом для нее была выбрана долина Арда на севере Франции, которая располагалась между дворцом английского короля в Гини и резиденцией французского короля в Арде. К XVI в. эта полоска земли оставалась единственной нейтральной территорией между Англией и Францией.
       
      Личные встречи государей занимают особое место не только в системе международных отношений, но и в ряду событий, создающих особое пространство для демонстрации власти и уникальные возможности для реализации ее репрезентационных целей. Несмотря на то, что этому событию, которое современники называли восьмым чудом света7, посвящен ряд работ, рассматривавших его с точки зрения политической истории, истории дипломатии, а также куртуазной культуры8, вопрос о формах политической пропаганды и репрезентации в ходе турниров и празднеств на Поле Золотой Парчи остается, на наш взгляд, недостаточно изученным. Целью данной работы будет выявление принципов репрезентационной стратегии Генриха VIII во время встречи с Франциском, изучение основных составляющих публичного образа, в котором выступал английский король, и политического языка его пропаганды. Мы не ставим перед собой задачу объективной реконструкции хода событий, а рассматриваем их английскую версию на материале преимущественно английских источников - опубликованных, архивных и изобразительных. Несомненно, английская интерпретация является субъективной, однако ее исследование позволяет выявить особенности английской политической пропаганды, широко применявшейся во время встречи, а также до некоторой степени - оценку ее эффективности английскими авторами.
       
      Наиболее подробное описание происходившего содержится в Хронике Эдварда Холла9, а также в Государственных бумагах эпохи Генриха VIII, где зафиксирована не только программа встречи, но и расходы на нее обеих сторон. Однако, помимо вышеназванных памятников, существует еще один комплекс источников, в которых содержится подробное описание этого события, а также списки персон, принимавших в ней участие, - это документы из собрания Коллегии Герольдов. Некоторые манускрипты представляют собой лишь списки придворных, которые присутствовали во время встречи на Поле Золотой Парчи10, тогда как другие содержат достаточно подробный рассказ об этих событиях11, что служит существенным дополнением к тексту Хроники и позволяет уточнить ряд деталей. Отметим, что среди многочисленных источников, использованных при создании наиболее обстоятельной на данный момент работы, посвященной этому событию, монографии Джоселина Рассела «The Field of Cloth of Gold: men and manners in 1520»12 документы из коллекции герольдов не использовались.
       



      Отплытие Генриха VIII из Дувра. Английская школа, около 1520-40 гг. Холст, масло. 168.9 х 346.7 см.
      Коллекция Ее Величества Королевы Великобритании и Северной Ирландии, Елизаветы II.

      Поле Золотой Парчи. Английская школа, около 1545 г. Холст, масло. 168. 9 х 347.3 см.
      Коллекция Ее Величества Королевы Великобритании и Северной Ирландии, Елизаветы II.
       
      И Холл, и герольды предваряют рассказ о встрече английского и французского королей описанием краткой встречи Генриха VIII и Карла V, который прибыл в Дувр 26 мая и оставался в Англии до 31 мая. Простившись с императором, английский государь отправляется на континент для встречи с Франциском I. Наряду с описанием Холла в нашем распоряжении имеется и изобразительный источник, позволяющий уточнить некоторые детали того, каким образом было обставлено отплытие Генриха из Дувра. Полотно работы неизвестного художника, датируемое 1545 г., изображает многочисленные английские королевские корабли, отправляющиеся во Францию13. Корабль самого Генриха, «Великий Гарри», с золотыми парусами и флагом ев. Георгия, символизирует могущество, богатство и доблесть английского монарха. Отдельный корабль понадобился для перевозки королевских драгоценностей, а на остальных, которых на картине изображено великое множество, перемещались около шести тысяч придворных. Пушки, установленные на кораблях, палят во славу английского короля. После высадки Генриха в Кале «великое множество знатных людей прибыло от французского двора, чтобы увидеть короля и приветствовать его, каковые были встречены его Величеством с подобающей столь благородному государю милостью»14. Из Кале король двинулся в Гинь.
       
      И в этом случае рассказ хрониста существенно дополняет изобразительный источник - картина работы неизвестного автора, на которой он запечатлел Поле Золотой Парчи, лагерь французов и дворец Генриха, его торжественный въезд в Гинь и все сооружения в мельчайших подробностях, несмотря на то, что картина была написана примерно через двадцать лет после событий, изображенных на ней15. Полотно является ценным источником информации, поскольку позволяет наглядно представить, каким образом была организована эта масштабная встреча. Его композиция свидетельствует об использовании этого произведения в целях политической пропаганды - художник постарался изобразить множество английских замков и дворцов: на первом плане выписан королевский дворец, построенный специально для этой встречи, на некотором расстоянии, окруженный водой, стоит английский замок Хэмме (Hammes), Кале теряется в призрачной дымке, а французский лагерь вынесен на самый задний план, и очертания шатров едва угадываются. Благодаря композиции этой картины, заказанной, в числе других живописных произведений, в которых художники запечатлели моменты наивысшего триумфа Генриха, в конце царствования английского короля, становится очевидной политическая и символическая трактовка этой встречи англичанами: их государь вступает во Францию как в собственные владения.
       
      Картина позволяет представить, как выглядела королевская процессия, въезжающая во дворец - по левую руку от короля находился Вулси, а сразу за Генрихом ехал сэр Чарльз Брэндон, официальный королевский «чемпион» - защитник, выступавший от имени короля на турнирах. Перед королем едет первый герольдмейстер ордена Подвязки в парадном одеянии, по обе стороны от него - герольды, несущие некие жезлы16, за ними следует маркиз Дорсетский с королевским мечом, чуть позади за королем следуют герцог Саффолк и граф Эссекс, последний держит маршальский жезл, подчеркивающий его статус главы королевской процессии. Таким образом, король предстает окруженным своими верными придворными и символами собственной власти. Практически все королевские регалии были включены в процессию. По-видимому, это не плод воображения художника. Точность в изображении многих деталей на его картине позволяет с большой долей вероятности утверждать, что он был очевидцем процессии и всех дальнейших событий.
       
      Облачение Генриха ослепляет блеском золотой парчи и множества украшений. Король въезжает во дворец на белом коне. Мы можем рассмотреть джентльменов-пенсионеров с алебардами в униформе с эмблемой в виде коронованной тюдоровской розы, которая помогла определить примерную датировку картины, так как подобное изображение розы было характерно для конца правления Генриха VIII. За королем следует несметная армия. В процессии участвуют высшие должностные лица с жезлами, указывающими на их статус, менестрели, переговаривающиеся между собой придворные, рыцари. Короля и его спутников приветствуют горожане. Церемония вступления государя в новый дворец, построенный специально для этой встречи, по исключительности антуража не уступает такой важной с точки зрения демонстрации власти и величия церемонии, как триумфальный въезд государя в город. И нарративный, и изобразительный источники позволяют выявить приемы, с помощью которых международной аудитории была преподнесена идея могущества короля Англии. Образ великолепного монарха, наделенного огромной властью, создается благодаря многочисленной свите, в которую включены, с одной стороны, наиболее приближенные к королю придворные, а, с другой - высшие официалы. Существенно дополняют информацию о составе свиты сведения герольдов. Так, манускрипт L.5 bis сообщает о том, что в ней был кардинал Вулси, которого сопровождали 12 капелланов, 50 джентльменов, 143 слуги и 150 лошадей. В свите также находился архиепископ Кентерберийский в сопровождении пяти капелланов, десяти джентльменов, шестидесяти слуг и 30 лошадей. Далее следовали аристократы: герцоги Бэкингем и Саффолк, маркиз Дорсетский, десять графов, четыре епископа, двадцать один барон, рыцари ордена Подвязки, огромное число рыцарей и эсквайров, а также послы Священной Римской Империи и Венецианской республики, капелланы, важнейшие гербовые короли, в том числе Clarenceux, а также герольды - Rougecresse, Blewmantel, Porteculys, Ruge dragon и другие. Помимо этого в свиту входили королевские гвардейцы, тысяча йоменов, а также представители различных дворцовых служб (70 рыцарей королевских покоев, 1071 представитель управления королевским двором, 1050 работников королевских конюшен и оружейных мастерских). Не менее впечатляющей была и свита английской королевы - возглавлял список граф Дерби, которого сопровождали одиннадцать капелланов, тридцать три слуги и двадцать лошадей, также в свиту входили три епископа, четыре барона, тридцать два рыцаря, причем каждого рыцаря сопровождали капеллан, одиннадцать слуг и тринадцать лошадей. Кроме того в свите Екатерины Арагонской было шесть капелланов, герцогиня Бэкингемская, шесть графинь, шестнадцать баронесс. Затем следует внушительный список жен рыцарей и фрейлин, а замыкают перечень данные о представителях дворцовых служб. Королеву сопровождали три леди королевских покоев и еще пятьдесят персон, выполнявших работы во дворце, пятьдесят йоменов королевской гвардии и шестьдесят работников королевских конюшен17. Данные, приведенные в отчетах герольдов, помогают представить себе невероятные размеры королевской процессии, которая, по сути, представляла собой весь английский двор на марше, а также исключительно высокий статус ее участников, что указывает на ту роль, которая отводилась свите в репрезентации английского короля во время встречи на Поле Золотой Парчи.
       
      Еще одним важным средством репрезентации власти Генриха VIII во время встречи с Франциском I стала сама резиденция английского короля18. Одна из главных целей, которую преследовал Генрих, заключалась в том, чтобы поразить своего соперника, демонстрируя не только роскошь и богатство двора, но и произведения искусства, созданные в соответствии с новейшими ренессансными тенденциями. Согласно Холлу, дворец возвышался на ступенях, являя собой «плод великих трудов и величайшего мастерства»19. Перед воротами был возведен «фонтан прекрасной работы, покрытый чистым золотом, с прорезями, выполненными на античный манер, бледно-голубого цвета, наверху древний бог вина Бахус разливал вино, которое по трубам изливалось... в изобилии, красное, белое и кларет; над его головой было написано золотом романским шрифтом «faicte bonne chere quy vouldra». Этот великолепный дворец был лишь временной резиденцией Генриха, возведенной специально для встречи с французским королем. Огромные суммы были затрачены на строительство, самые искусные мастера приглашены для работы над покоями дворца, и самые передовые изобретения, большим ценителем которых был английский монарх, украшали эту резиденцию.
       
      В программе декорации дворца чувствуется явное влияние ренессансных художественных веяний. У ворот была установлена «колонна античной римской работы, подпираемая четырьмя золотыми львами, обернутая золотой фольгой, искусно отделанная и украшенная, и на вершине... стояло изображение слепого бога Купидона с его луком и стрелами любви, готовыми к выстрелу, заставляющему молодых людей любить»20. Этот фрагмент указывает не только на антикизированный стиль построек дворцового комплекса, но и на темы любви, наслаждения, радости, которые угадываются в этой конструкции, мотивы, присущие мирному времени, что отвечало идее перемирия между двумя монархами. Наш изобразительный источник, картина, подтверждает точность описания Холла - действительно, на площади перед дворцом стоит колонна, отделанная мрамором, на которой установлена статуя Купидона. Однако на картине золотые львы не подпирают колонну - из их пастей льется вода. Форма же колонны не вполне антикизированная, хотя, по-видимому, представлялась современникам таковой.
       
      «Въездные ворота фланкировали башни... а в окнах находились изображения, напоминающие воинов, готовых метать огромные камни: названные ворота и башня были украшены идущими по кругу изображениями Геракла, Александра и других античных героев прекрасной работы ... над воротами были сооружены гербы, подпираемые военными орудиями»21. Картина в этом случае предоставляет нам более конкретные сведения, нежели Холл. Прямо над воротами были водружены две огромные тюдоровские розы, над ними - английский герб (включавший французские лилии) со щитодержателями, еще выше - имперская корона. По обеим сторонам герба золотом были выведены королевские инициалы. Подобные эмблематические изображения усиливали эффект великолепия, присущего резиденции государя, подчеркивали легитимный характер его власти, а также демонстрировали политические притязания Генриха на французские территории. Геральдическая составляющая была тщательно продумана, об этом свидетельствует и сохранившееся в городской Хронике Кале свидетельство о том, что художники, работавшие над убранством дворца, направили герольдмейстеру письмо с просьбой предоставить им альбом с изображениями всех гербов, геральдических животных, птиц и эмблем22.
       
      Изобразительный источник зафиксировал исключительно важную составляющую в репрезентации Генриха VIII - использование в декорации дворца закрытой короны с перекрещивающимися арками, воплощавшей тезис об имперском характере английской короны, суверенном характере власти Генриха, не признававшего авторитета власти иных правителей.
       
      Гербы на фасаде дворца подпирались артиллерийскими орудиями. Эти композиции напоминали римские «трофеи», использовавшиеся во время античных триумфов. Геракл и Александр, античные герои, выступают как стражники английского замка. Их образы воплощали идеалы воинской доблести и чести, именно им нередко уподобляли себя ренессансные правители, в данном случае Генрих. Образ Геракла отсылал и к теме гражданских трудов государя и тягот, которые монарх претерпевал во имя общего блага и процветания своих подданных.
       
      Наряду с античными мотивами в декорации дворца фигурировали библейские темы. Говоря об убранстве временной резиденции Генриха, Холл отмечает, что оконные ниши с каждой стороны перемежались искусно выполненными изображениями, в основе которых лежали сюжеты из Евангелия.
       
      Еще один элемент, привлекший внимание автора, представлял собой квадратный фонтан, помещающийся на четырех опорах, который он называет «водным столом». «Через названные ворота все проходили в обширный двор, прекрасный и восхитительный, а из этого двора открывалось множество внешних красот этого места - начиная с первого водного стола23. Надвратная башня была построена с величайшим искусством, посредством непревзойденной человеческой мудрости, ибо выражения лиц тех, кто там был представлен, на каждом изображении были различны, некоторые стреляли, другие метали, иные готовы были драться, и одежды были переданы весьма совершенно»24. Описание Холла позволяет нам представить масштаб и роскошь всех этих, по сути, эфемерных построек25, призванных продемонстрировать величие и богатство государя, а также подчеркнуть его желание следовать новейшим ренессансным веяниям. «Все названные квадраты, ниши и здания были по-королевски украшены... прямо напротив ворот был сооружен проход, и у входа на лестницу были помещены изображения людей, лица которых выражали мучение и ужас, все были выполнены в искусной манере из серебра. В пролете этого прохода находились золотые античные изображения, окруженные зеленью олив, а их лица были обращены к входящим во дворец»26.
       
      Доминирующим мотивом в описании Холлом личных покоев государя становится золото и золотая парча - символы величия, власти, богатства и роскоши, которую мог себе позволить английский монарх. В украшении покоев мы видим характерный символ династии - тюдоровские розы, которые на этот раз были помещены в кессоны потолка. «Потолки были затянуты и покрыты шелком, прекраснейшей и новейшей выработки, доселе невиданной. У основания покои были обиты белыми, с украшениями, расшитыми тканями - переплетенными шелками, с разрезами и тесьмой и различными новыми узорами, эти шелковые ткани сверкали, как слитковое золото, и розы в кессонах в этой же самой крыше были изящнейшим образом помещены так, что... ни одному живому созданию лицезрение плафона ...не могло принести ничего, кроме радости; часть его была покрыта прекрасным золотом, всю поверхность стен до самого конька крыши занимали картины из священной истории; конек был большого размера, работа представляла собой античные банты с лентами и, сделанные с большим умением, нежели я могу описать, все эти работы и украшения были позолочены»27.
       
      Временный дворец английского короля воспроизводил традиционную структуру постоянных королевских резиденций со всеми подразделениями и службами. В нем имелась часовня, а в королевских покоях находились троны короля и королевы. Основными средствами декорации дворца послужили золотые ткани и вытканные тюдоровские розы. То же самое можно сказать и об убранстве королевского шатра в расположении английской армии. Поскольку во время этой встречи государей резиденция короля выступает, с одной стороны, в качестве одного из главных средств, с помощью которых власть демонстрирует себя, желая сформировать определенный образ в глазах давнего соперника, а, с другой, объединяет в себе целый ряд традиционных средств визуальной пропаганды, таких как геральдика, эмблематика, символика цвета, призванных продемонстрировать великолепие (magnificenza), присущее двору ренессансного государя, каким полагал себя Генрих VIII, мы позволим себе привести достаточно пространную цитату из Хроники Холла, который в подробностях описывает покои государя и его королевы, капеллы и даже хозяйственные помещения, отражавшие разветвленную структуру организации жизни во дворце в условиях пребывания там значительного числа придворных, что, по мнению хрониста, указывало на значение, которое английская сторона придавала встрече монархов, если сумела подготовиться к ней заблаговременно, и масштабы этой подготовки приняли колоссальные размеры.
       
      «У подножия названного дворца был каркас из прекрасного золота, на котором висели богатые и роскошные шпалеры28, вытканные из золота и шелка, на них было изображено множество античных историй, и такими же гобеленами были завешаны все стены и покои, и все окна столь богато покрыты, что это зрелище превосходило все, виденное до той поры. В каждой комнате в приличествующем месте находились балдахины из золотой парчи, ткани тончайшей работы, богато вышитые, с тронами, покрытыми тканями, с подлокотниками из золота и прекрасными подушками богатой работы, изготовленными в Турции, величественная обстановка была в изобилии. К этому же дворцу была пристроена капелла с двумя приделами, хоры названной капеллы были задрапированы золотой парчой, а поверх нее переплетенными шелковыми тканями, украшенными орнаментом в виде прямоугольников, все там было шелковым и золотым. Алтари этой капеллы были завешаны богатыми покровами из золотой ткани, тончайшей тканью, расшитой жемчугом. Над главным алтарем висел богатый балдахин изумительной величины, алтарь был украшен пятью парами золотых канделябров, на алтарной доске стоял Corpus domini из чистого золота, и на этом же алтаре стояли двенадцать изображений, высота которых была сравнима с ростом ребенка четырехлетнего возраста, все золотые, и все ризы и облачения были настолько богаты, как если бы были изготовлены или куплены в городе Флоренции, ибо все ризы и облачения были из единого куска, специально для этого сотканного из тончайшей ткани, украшенной алыми розами, вышитыми чистым золотом, они были расшиты жемчугами и драгоценными камнями. И все стены и пол этой капеллы были покрыты золотой парчой, и три роскошных великих Креста были там, готовые к тому, что их понесут во время праздников, и чаши, и кадильницы, и Евангелия, и миры... и сосуды со святой водой, и другая утварь, все было золотым. В первом приделе было выгорожено место для особы короля, покрытое золотой парчой, и внутри него находилось место короля и трон с подушками из золотой парчи, перед траверсом находился алтарь, покрытый вышитой тканью с великолепными жемчужинами и драгоценными камнями, в оправах из чистого золота. На алтаре стояли составное распятие из чистого золота, с изображением Троицы, Богоматери, и двенадцать других изображений, все из чистого золота и драгоценных камней; две пары канделябров из чистого золота; лохани... миры и другая утварь; названный придел был завешан коврами, богато расшитыми жемчужинами и камнями, свод названного придела был обтянут вышитым шелком, позолочен чистым золотом и выкрашен бледно-синей краской. Второй придел предназначался особе королевы, он был затянут богатой золотой парчой, алтарь настолько богато украшен, что было в изобилии, как жемчужин так и драгоценных камней, на алтаре было двенадцать великолепных изображений из золота, придел увешан золотой парчой, с драгоценностями, я полагаю, прежде ничего подобного не существовало, и потолок названного придела был выполнен в той же манере, что и потолок придела короля. И из этого дворца или места в мощную и сильную крепость и королевский замок Гинь вела галерея для тайного перехода королевской особы в личные покои этого же замка для большего удобства короля. Также в этом дворце находились помещения для официалов, которые должны присутствовать при столь высоком дворе, а именно лорда Камергера, лорда Стюарда, лорда Казначея двора, для контролера и службы Зеленого Сукна, Гардеробов, сокровищницы и служб домашнего хозяйства, таких как кладовая для провизии, винный погреб, маслобойня, хранилище специй, помещения для посуды, кладовая для мяса, птичий двор и все остальные службы... И поскольку для этого город Гинь был мал, и все знатные люди не могли там разместиться, они разбивали шатры в поле, числом 28 сотен различных помещений, что представляло собой доброе зрелище. Таким образом помещался король в своем королевском дворце в Гини»29.
       
      Подробное описание капеллы, пристроенной к временной резиденции английского короля, позволяет предположить, что помимо прочего она демонстрировала благочестие Генриха - истинно христианского монарха, защитника веры (претендовавшего на титул «наихристианнейшего» короля, который он оспаривал у французского государя).
       
      В конце своего повествования о резиденции английского короля хронист обращается к описанию роскошного шатра, в котором Генрих VIII впервые принимал французского короля. «Пышный шатер, весь из золотой парчи, с богатой вышивкой в виде символов короля Англии ...был составлен из самых роскошных шпалер, по-новому задуманных и выполненных, доселе невиданных, и присутствие королевской персоны обозначалось двумя стульями и креслами внутри него, пол был устлан коврами последней турецкой работы»30. Шатер представлял собой миниатюрный эквивалент временной резиденции, для его украшения мастера использовали те же темы и приемы, что и в декорации дворца, - золотой цвет, геральдические символы династии Тюдоров, мотив богатства и великолепия государя.
       
      По сравнению с подробными сведениями о временной резиденции Генриха VIII, информация Холла о французском лагере содержит гораздо меньше деталей31, однако эти пробелы восполняют французские документы32. Так, 400 ливров и 15 су было потрачено только на гобелены, украшавшие павильоны Франциска I, а 35 ливров и 15 су - на покупку 600 литров вина. «Французский король прибыл со всеми знатными людьми королевства французского в город Ард, где к его появлению на поле было приготовлено множество палаток, галерей и павильонов. Также была выстроена резиденция французского короля, изрядная, но она не была закончена. Французский король приказал подготовить для него место, неподалеку от Арда, на территории старого замка. На том же месте было приказано соорудить дом для уединения и развлечений, крыша которого держалась на мачте и была натянута с помощью канатов, она была вся голубого цвета, украшенная звездами из золотой фольги, и свод, представлявший собой небесную сферу, благодаря своему цвету был искусно выполнен как настоящее небо, или небесный свод, и полумесяц солнечных часов был обращен к городу Арду»33. Несмотря на то, что подготовка к встрече была начата заблаговременно, французская сторона не успела к сроку завершить строительство королевского дворца, и было принято решение соорудить павильоны, возведение которых было завершено в течение 5 дней. Их описание мы находим и во французских источниках34. Внутри павильон был отделан лазоревой парчой, вышитой золотыми королевскими французскими лилиями. Его венчала позолоченная фигура Св. Михаила, выполненная в человеческий рост, в правой руке святой держал дротик, а в левой - щит с гербом французской короны. Статуя была установлена на золотом шаре, из которого струились двенадцать зигзагообразных лучей, длина которых достигала двадцати пяти футов. В программе декорации французской резиденции использованы те же средства и приемы репрезентации власти государя, к которым прибегла английская сторона. С одной стороны, это обращение к традиционному золотому цвету власти, с другой - здесь он сочетается с геральдическими символами Франции. Однако потолок шатра, представляющий небесную сферу с полумесяцем, является примером типичной для искусства Возрождения декорации, использование которой в убранстве временной резиденции французского короля должно было продемонстрировать приверженность Франциска I эстетике Ренессанса. Еще одним важным элементом украшения павильона Франциска становится статуя св. Михаила - предводителя небесного воинства и покровителя французского рыцарства, с которым земной правитель до определенной степени отождествляет себя, выступая, как и святой, в качестве защитника истинной веры и рыцаря, противостоящего неправедным воинам.
       
      Постройка этих зданий стоила французскому королю около 300 тысяч дукатов, но они были разобраны через четыре дня после окончания встречи35. Визуальные средства, использованные французской стороной, аналогичны тем, к которым прибегла английская сторона при создании временной резиденции, и даже в этих приемах декорации проявляется соперничество сторон, которые стремятся превзойти друг друга, используя как традиционные, так и новые приемы.
       
      Повествование о событиях, предварявших встречу королей, продолжается описанием процессии Генриха VIII, которая в очередной раз демонстрирует его могущество и величие. Сообщение Холла насыщено подробнейшими описаниями костюмов короля и его свиты, призванных подчеркнуть великолепие Генриха. Холл прекрасно осознавал функцию богатых облачений в репрезентации власти: «...король Англии, наш суверенный господин, со всем знатным двором Англии выдвинулся верхом и поехал по направлению к долине Арда, согласно своему положению, все джентльмены, сквайры, рыцари и бароны ехали перед королем, а также и епископы, герцоги, маркизы и графы были подле короля. Он проявил большую мудрость, сумев продемонстрировать богатство облачения лордов и джентльменов Англии, одежды из золотой парчи, одежды из серебряной парчи, бархат, ткань с золотой нитью, вышитый шелк и рытый шелк, изумительное золотое сокровище, воплощенное в цепях и нагрудных ожерельях, столь прекрасное, столь и весомое ...что я был бы не в силах счесть всего того золота, что было там, если бы его было и вполовину меньше. Все знатные люди, джентльмены, сквайры, рыцари и каждый достойный служитель короля были в роскошном облачении, и на каждом были золотые цепи, прекрасные и много весившие... среди англичан не было недостатка ни в богатстве, ни в красоте облачения или одеяния»36.
       
      Отчет о встрече самих государей начинается с того дня (у Холла это четверг, 7 июня, а в рассказе герольда это 8 июня, праздник Тела Христова), когда Генрих VIII и Франциск I вместе со своими отрядами вышли на середину долины, располагающейся на равном расстоянии от Гини и Арда37. В это время король перемещается и оказывается во главе всей процессии. Он предстает в полном блеске, как и его свита. «Его Величество был облачен в убор из серебряной парчи, прошитый золотой нитью, и был он настолько тонким, насколько это возможно, одеяние было просторным и расшито очень тонко, и украшено очень искусными инициалами, такой формы и изготовления, что было восхитительно это лицезреть. При его Величестве короле Англии находился... сэр Генри Гилфорд, который вел запасную королевскую лошадь, облаченную в коричневую с черным попону, которая была ... украшена кистями, свисающими с обеих сторон, седло было выполнено в такой же манере, как и оголовье уздечки и науз. Затем проследовали девять сопровождающих мужей, ехавших верхом, эти молодые джентльмены были облачены в дорогую тонкую ткань; кони в сбруе изумительного вида, оправленной в чистое слитковое золото, работы более утонченной, нежели мой взгляд способен уловить, и сбруя этой же лошади была полна переливающихся блесток, кои были велики и прекрасны. Лорд Маркиз Дорсетский обнажил королевский церемониальный меч перед его Величеством»38. Во время непосредственной встречи с традиционным противником, а ныне потенциальным союзником, английский король использует целый комплекс средств визуальной пропаганды ради создания образа могущественного правителя, власть которого является не только легитимной, но и обеспечивающей процветание его подданным. Сам король появляется в роскошном облачении, как и его многочисленная свита, состоящая из самых знатных людей Англии, кроме того, в этой сцене важное место отводилось одной из государственных инсигний - церемониальному мечу.
       
      Мы располагаем и описанием костюма Франциска, в котором он предстал перед англичанами39, что позволяет отметить симметричное использование традиционных средств репрезентации королевской власти сторонами, поскольку французы так же, как и англичане, используют богатство костюма монарха и символику цвета, с тем, чтобы подчеркнуть особый статус и великолепие. Его одеяние было из серебряной парчи, расшитой золотом, швы отделаны бургундскими зигзагами, поверх камзола надет плащ из пурпурного шелка, вышитого золотой нитью. Плащ ниспадал до пояса и был закреплен заколкой, помимо дорогой материи, из которой он был сшит, плащ покрывала россыпь жемчужин и драгоценных камней. Головной убор короля был вышит черненым золотом и украшен бриллиантами. Королевский конь был покрыт попоной из тончайшей ткани с вышивкой и снабженной украшениями в виде кистей. Попона, науз и оголовье уздечки были специально заказаны в Турции. Ослепительное облачение Франциска, восседающего на прекрасном коне, упряжь которого была поистине роскошной - все это должно было производить исключительно сильное впечатление на присутствовавших английских и французских придворных.
       
      Спустя некоторое время французский король выехал вперед в сопровождении герцога Бурбонского, который держал обнаженный церемониальный меч, а также лорда-адмирала Франции. В этот момент Генрих приказал маркизу Дорсету вынуть свой церемониальный меч из ножен и держать его вертикально. В этой части текста следует обратить особое внимание на параллельность процедуры обнажения мечей, символизировавших королевскую власть и правосудие, таким образом, каждый из государей подчеркивает свое величие и достоинство, прибегая к помощи инсигний. Сцена самой встречи Генхира VIII и Франциска I запечатлена и в отчете герольда40. Также в отчете отразилась напряженность, царившая в английском и французском лагере41. Другой герольд (согласно этому документу, короли встретились не 7 и не 8 июня, а 6 июня) подтверждает сведения Хроники и приведенного выше сообщения его коллеги, упоминая ключевые моменты этого события, такие как встреча государей с последующим переходом в золотой шатер английского короля, а также обоюдное обнажение государственных мечей42.
       
      Затем заиграли барабаны, рожки и все другие инструменты, и короли «спешились на землю долины Арда на глазах у обеих наций»43. Государи встретились и обняли44 друг друга еще в седлах, затем спешились, «после чего по-доброму обняли друг друга в куртуазной манере с приятными и прекрасными приветствиями, и после нескольких слов вместе отправились в роскошный шатер из золотой парчи». Момент личной встречи государей должен был продемонстрировать равенство королей по многим позициям, включая статус, суверенный характер власти, состав свиты, богатство облачений и галантное поведение. Несмотря на нерешительность и взаимные опасения, которые стороны проявляли незадолго до встречи, она все же состоялась в блистательном антураже, подчеркивавшем великолепие обоих государей и служившем средством демонстрации их власти. Однако короли провели свою первую встречу в шатре английского короля, где, как упоминалось ранее, было установлено тронное место, и декорация которого была направлена на прославление Генриха VIII.
       
      Когда оба принца были в шатре, французский король якобы сказал: «Мой дорогой брат и кузен, я приложил столько усилий и отправился так далеко, чтобы встретиться лично, я поистине полагаю, что ты уважаешь меня так же, как и я тебя. Я могу оказать тебе помощь, ибо мое королевство и сеньории позволяют мне сделать это». «“Сэр, - сказал король Англии, - я ценю не ваше королевство и иные сферы вашей власти, но исполнение обещания и верность хартии, заключенной между вами и мной”. На это Франциск отвечал ему: “Я никогда не видел государя, которого мое сердце могло бы любить больше. И ради вашей любви я преодолел моря, прибыл на самую удаленную границу моего королевства, чтобы лично увидеть вас”». И затем для обоих королей был накрыт пир, после чего они с веселостью беседовали во время него и выказывали друг другу свое расположение»45. Разумеется, эти диалоги полностью выдуманы Холлом, который не присутствовал при встрече королей. Это подтверждает и отчет герольда, в котором он перечисляет придворных как с английской, так и с французской стороны, которые находились внутри шатра вместе с королями46.
       
      Холл стремился всячески подчеркнуть превосходство своих соотечественников во всем, в частности, в манерах и умении соблюдать дисциплину. «Английские служители шли и бежали к французам с огромными кувшинами вина и чашами и предлагали им все лучшее... знатные люди в расположении англичан стояли неподвижно, как и все остальные, и никто не сдвинулся с определенного ему места... французы же нарушили приказ, и многие из них пришли на английскую сторону, ведя приятные разговоры, но, тем не менее, английский двор и лорды строго придерживались своего расположения.»47 Этот небольшой отрывок свидетельствовал о напряженном внимании, с которым стороны следили друг за другом, их стремлении превзойти друг друга и подметить недостатки противной стороны.
       
      Вторая встреча между Генрихом и Франциском состоялась 9 июня, когда проходил один из самых масштабных турниров за все дни празднеств48. Переходя к теме турниров, необходимо отметить, что они были основным видом развлечений во время этой встречи. Воинственные состязания демонстрировали международной аудитории величие государей, поскольку рыцари являлись воплощением мощи обоих государств, а также характеризовали своего государя как достойного монарха, культивирующего куртуазные ценности при дворе. В подготовке к турниру в очередной раз проявилось настойчивое соперничество между английской и французской сторонами. Близ арены решено было установить Древо Чести - французы считали, что будет несправедливо, если оно будет располагаться ближе к английскому дворцу Гинь, нежели к лагерю Франциска в Арде. Само поле имело размер 900 на 320 футов, было окружено рвом и валом, на противоположных его концах имелись два входа, обрамленные триумфальными арками, между которыми находилась арена, размер ее составлял примерно 240 футов в длину. Арену окружали подмостки для зрителей. По обеим сторонам от главного входа, находившегося на стороне Гини, располагались помещения, в которых короли могли облачиться в доспехи, комната Франциска находилась справа. Мотив правой и левой стороны будет постоянно появляться в ходе подготовки к дальнейшим праздникам и турнирам. Согласно английским текстам, Генрих как в высшей степени гостеприимный хозяин всегда отдавал более почетную правую сторону французам. Казаться чуть более благородным, более щедрым и галантным - все это представляется неотъемлемой частью репрезентации английского короля во время встречи с Франциском.
       
      На ветвях символического Древа Чести49 висели щиты участников схваток, их расположение соответствовало порядку, в котором герольды вызывали сражающихся. Само искусственное дерево было составлено из переплетавшихся боярышника и малины - растений, символизировавших Генриха и Франциска50. Свежие листья дерева были выполнены из дамасской стали, покрытой зеленой краской, а увядшие - из золотой парчи, которая также украшала остов дерева - ствол, ветви и сучья. Дерево было украшено цветами и плодами, покрытыми серебром и золотом. Информация о Древе чести имеется и в документах герольдов, согласно которым на него были водружены щиты с гербами обоих королей51.
       
      Разногласия возникли по вопросу о том, сколько рыцарей и оруженосцев должны сопровождать каждого короля. Англичане настояли на том, что, поскольку в свите Генриха их будет шестеро, то у Франциска не может быть больше. Герольды долго препирались относительно того, чей щит должен быть подвешен на дерево первым, и с какой стороны. Холл подчеркивает, что спор разрешил Генрих, приказав отдать французам правую сторону, а английские щиты поместить слева, явив пример истинно куртуазного поведения.
       
      10 июня Франциска принимала в Гини английская королева, а Генриха в Арде королева Франции52. Это первый пример практики «обмена дворами», которая широко применялась во время встречи на Поле Золотой Парчи и составляла существенную часть политики «соперничества в гостеприимстве». Основной целью этих обменов было стремление превзойти противную сторону в великолепии приема и галантности манер. Устроенные сторонами банкеты не уступали друг другу в роскоши и великолепии. Пиры сопровождались музыкой и танцами, однако в Гини бал начался не раньше, чем Франциск поцеловал каждую из английских дам, о чем сообщается и в документах герольдов53. На этот раз более величественным и изысканным выглядел король Франции. Несмотря на все расположение, выказываемое Генриху и его рыцарям, Франциск не преминул напомнить англичанам о своих недавних победах, которые были одной из причин начавшегося англо-французского сближения.
       
      Готовясь к встрече с Франциском I, английский монарх стремился закрепить в сознании придворных своего соперника идею о собственном величии и достоинстве. До нас дошла книга расходов Генри Гилфорда54, главы королевского Арсенала, который вел переговоры с французской стороной относительно характера вооружения, необходимого для проведения турнирных боев, запланированных на следующий после взаимных приемов день. Под личным контролем Гилфорда в Тауэре в течение нескольких дней были отобраны полторы тысячи копий, тысяча мечей для поединков верхом, 600 двуручных мечей, 100 тяжелых мечей и еще 400 для пеших боев. Часть оружия была специально заказана во Фландрии и Германии. Французы настаивали на оружии, обладающем большей поражающей способностью, а англичане - на более гуманных видах вооружения. В своем донесении Вингфилд, английский посол во Франции, указывал Генриху на высокую вероятность большого количества смертей при использовании вооружения, которому отдавали предпочтение французы55, ввиду большого скопления рыцарей, желающих проявить храбрость и продемонстрировать собственное мастерство. Наконец, был принят ряд ограничений, дабы не допустить излишнего кровопролития - в правилах были обозначены три вида допустимых схваток: рыцари могли биться на копьях, сражаться верхом и проводить пешие поединки у барьеров. Несмотря на отказ от такого опасного вида оружия, как двуручные мечи, раны от которых в большинстве случаев были смертельными, в ходе поединков один французский рыцарь все же погиб, сражаясь со своим братом. Этот эпизод, с точки зрения англичан, должен был бы продемонстрировать различие между истинной английской рыцарственностью и самоуверенностью французов, которая в итоге привела к плачевным результатам.
       
      11 июня поединки56 (герольды в своих бумагах упоминают о том, что в этот день Франциск I в первый раз сам сражался на турнире57) чередовались с более интеллектуальными занятиями, в частности, с живыми картинами, которые должны были внести разнообразие и некоторое умиротворение в отношения сторон, будучи традиционным для ренессансных дворов времяпрепровождением, а также эффективным способом выражения разнообразных идей. Однако и в этом случае представления, устроенные сторонами, не только демонстрировали богатство интеллектуальной жизни дворов, но и преследовали еще одну цель - превзойти друг друга.
       
      13 июня решено было заняться борьбой58 и стрельбой из лука, в чем Генрих показал себя непревзойденным. Воодушевленный собственной победой, английский король сразу же согласился на предложение Франциска бороться один на один. Генрих поверг Франциска на землю, последний хотел продолжать, однако пришло время ужина, и состязание было прервано. На следующий день Франциск надел черную повязку, дабы закрыть поврежденный глаз. В отчете герольда содержится рассказ о еще одной неудаче французского короля в поединке с графом Девонширским59.
       
      17 июня Франциск решил без предупреждения нанести визит Генриху, представившись его пленником. Признание почетного плена традиционно считалось знаком особого уважения к победителю, однако в этом случае действия французского короля выглядят как искажение смысла этого символического жеста, поскольку он наносит свой визит без предупреждения, что само по себе было из ряда вон выходящим событием - все встречи государей тщательно согласовывались, а пушечные залпы служили сигналом для отправления и возвращения королей из резиденций друг друга. И даже ирония, с которой Франциск говорил о своем поражении, была исключительно внешней - он был по-настоящему уязвлен победой Генриха, так как его падение в бою означало возвышение Англии во время этой встречи. Вечером того же дня Генрих отправился в Ард, Франциск - в Гинь, где их ожидали роскошные пиры, танцы и маскарад. Рассказ Холла о символическом плене Франциска и последовавшем за этим банкете подтверждает и отчет герольда60.
       
      Во время пира Генрих и его свита представили три вида костюмов - первая группа облачилась в восточные одежды, вторая - в римские тоги из голубого шелка, на которых было вышито «прощай, молодость». Костюмы третьей группы, в которую входил король, из золотой парчи были отделаны белым шелком и полосками зеленой шелковой тафты. Их лица скрывали маски с бородами из чистого золота61. Во время всех балов и маскарадов Генрих отдавал предпочтение золотому цвету, призванному подчеркнуть его величие и доблесть, а белый и зеленый были традиционными геральдическими цветами Тюдоров.
       
      На следующей неделе были проведены заключительные турниры - сражения верхом на мечах и у барьеров. Встреча монархов завершилась совместным торжественным богослужением, которое прошло в специально сооруженной близ арены для турниров деревянной капелле. В центре помоста, стоявшего на возвышении, располагался алтарь с иконами в серебряных окладах, золотыми подсвечниками, чашами, распятием, украшенным драгоценными камнями, все это было на время привезено из королевской молельни во временном дворце. 23 июня Вулси провел мессу - епископы помогали ему облачаться, а чашу с водой он принял из рук самых благородных рыцарей Англии. Это событие отмечено и в манускриптах герольдов62. Первый псалом спели английские хористы, второй - французские, кроме того, было решено, что англичанам должен аккомпанировать французский органист, а французам, соответственно, английский.
       
      24 июня было последним днем встречи монархов, Генрих отправился а Ард, а Франциск - в Гинь. В обоих дворцах в этот день награждали победителей турниров, а короли и королевы обменивались подарками. Генрих и его свита на этот раз разделились на четыре группы, члены каждой из которых были облачены в разные костюмы, но придворных больше всего поразили девять англичан, которые были одеты, как античные герои, впереди же шел Геракл. Он был облачен в серебряную тогу, на которой пурпуром было вышито: «В женщинах и детях мало уверенности». Его голову украшал венок, выполненный из дамасской стали - листья винограда и боярышника были выкрашены в зеленый цвет. В руке Геракл держал палицу со множеством шипов, спина его была покрыта львиной шкурой, на его ногах были золотые сандалии. Сопровождавшие Геракла также были в роскошном облачении - одни в одеянии из золотой парчи, другие - с золотыми бородами63. Холл сообщает о том, что за Гераклом следовали еще несколько масок - Гектор, Александр и Юлий Цезарь, затем Давид, Иосиф и Иуда Маккавей, и, наконец, Карл Великий, Артур и Готфрид Бульонский. Таким образом, эта процессия представляла собой своеобразный «парад» величайших героев древности, знаменитых полководцев греко-римского мира, библейских воителей и выдающихся героев средневековой истории, в один ряд с которыми был поставлен английский король. Об этом последнем дне встречи Генриха VIII и Франциска I упоминают и герольды, они, так же, как и Холл, отмечают, что основой для масок, в которые в этот день облачились англичане, послужили мифы о Геракле64. Генрих использовал античные мотивы, которые должны были подчеркнуть великолепие его двора, богатство и статус его государства и послужить на благо его собственной репрезентации в качестве блестящего монарха, отдающего дань уважения как куртуазным традициям Средневековья, так и современным ему ренессансным веяниям в придворной культуре.
       
      Когда пришло время возвращаться в Ард и Гинь, монархи встретились, чтобы попрощаться. Они договорились построить церковь и дворец на общие средства, чтобы их встречи были более частыми - и это была единственная договоренность, достигнутая после трех недель взаимных развлечений, после встречи, к которой готовились почти три года.
       
      Подводя итоги этой великолепной встречи, можно констатировать, что в сфере дипломатии она не принесла тех результатов, на которые рассчитывали стороны, несмотря на то, что ее политическим итогом стало подписание договора, текст которого был согласован в первые дни встречи кардиналом Вулси и Гильомом Гуффье. Стороны пришли к соглашению о размере выплат, которые должны были осуществляться Франциском I английскому королю. В документе также содержалась договоренность о браке между принцессой Марией и дофином Франции, кроме того, Франция была определена посредником в урегулировании конфликта между Англией и Шотландией. Однако договоренность об англо-французском брачном союзе уже была отражена в договоре, заключенном сторонами в октябре 1518 г., поэтому договор, подписанный во время встречи 1520 г., возможно рассматривать в качестве обновленного варианта уже достигнутых договоренностей. Объяснение подобному исходу встречи следует искать, прежде всего, в том, что внешнеполитические цели Англии и Франции противоречили друг другу.
       
      Несмотря на то, что встреча монархов стала результатом постепенного сближения Англии с традиционным соперником, мотив противостояния оставался ключевым для всей системы публичных церемоний и жестов, сопровождавших встречу Генриха VIII и Франциска I. Поскольку тема соперничества и желания превзойти другую сторону определяла характер всех придворных празднеств, имевших место во время встречи государей, происходившее можно по праву назвать «соперничеством в гостеприимстве», в роскоши и куртуазности.
       
      В репрезентации обоих государей был задействован широкий спектр средств. Монархи активно прибегали к «политике архитектуры». Программы декорации временных дворцов были насыщены антикизированными мотивами, а также аллюзиями на библейские темы. Наряду с этим, в репрезентации королевской власти в англо-французских отношениях особое место по-прежнему занимает «политика ристалища», призванная представить Генриха и Франциска как первых рыцарей Европы.
       
      Для демонстрации мощи, богатства и величия английского короля используются традиционные формы репрезентации - торжественные процессии, инсигнии и гербы, пышная свита государя, богатые одеяния и доспехи. Тема золота и золотого цвета доминирует как во внутреннем убранстве временных резиденций монархов, так и в одеждах государей и придворных. Присутствие золота практически во всем, что окружало участников встречи, произвело на современников сильное впечатление и осталось в исторической памяти обоих народов, запечатленное в названии встречи на Поле Золотой Парчи.
       
      Влияние ренессансной культуры проявилось в появлении темы антикизированных триумфов и трофеев в декорации временной резиденции Генриха VIII, в обращении к образу Геракла, который король начинает активно использовать в своей репрезентации. Однако античные образы сосуществовали со средневековыми христианскими: зрителям были явлены триады античных, библейских и средневековых исторических персонажей - архетипы героев, которым уподоблялись короли Англии и Франции. На этом этапе в программных живых картинах, призванных прославить Генриха VIII как благочестивого христианского монарха, а также в оформлении интерьеров дворца впервые появляется тема Давида, которая станет одной из доминирующих после Реформации.
       
      В 1520-х годах в репрезентации Генриха VIII зримо присутствует «имперская тема». В исторической литературе декларативное заявление об «имперском» характере английской короны обыкновенно связывают с эпохой Реформации и Актом об апелляциях 1533 г. Однако, как показывает исследуемый материал, в сфере международных отношений этот мотив появился задолго до Реформации. Как традиционная вражда, так и временное сближение с Францией служили катализатором в формировании «имперской идеи» на английской почве.
       
      ПРИМЕЧАНИЯ
       
      1. The National Archives (далее - NA), Е 30/831. Treaty of Piece between the Pope Leo X, the Emperor Maximilian I, Henry VIII and Francis I. London, 2 October 1518.
      2. Archives nationales de France. J 650 B, № 18. Notification par les ambassadeurs anglais de traite de marriageentre le Dauphin Francois et la princesse Marie, fille d’Henry VIII. Londres, 4 Octobre 1518. NA. E 30/817A. Treaty of marriage between the Dauphin Francis and the Princess Mary. London, 4 October 1518.
      3. О произведениях изобразительного искусства, основой которых стала встреча на Поле Золотой Парчи, см.: Giry-Deloison С. 1520 Le Camp du drap d’or: The Field of the Cloth of Gold. La rencontre d’Henri VIII et de Francois I. P., 2012. P. 64-85.
      4. NA. Е 30/847А. Ratification by Francis I of the arrangements made by Thomas Wolsey, Archbishop of York, for the meeting between himself and Henry VIII. Chatellerault, 26 March 1520. Archives nationales de France. J 920, №30. Lettres d’Henry VIII portant approbation du reglement etabli par le cardinal Thomas Wolsey pour l’entrevue qu’il doit avoir aver Francois Ier. Londres, 7 Avril 1520.
      5. Об особенностях взаимоотношений Генриха VIII и Франциска I в этот период см. подробнее: Richardson G. Good Friends and Brothers? Francis I and Henry VIII // History Today. 1994. № 9. P. 20-26.
      6. Letters and Papers, Foreign and Domestic of the Reign of Henry VIII. 21 Vols. L., 1867. Vol III / Ed. by J.S. Brewer. № 702. В этом подтверждении условий встречи двух монархов, достигнутых за год до этого - 26 марта 1519г., были даны детальные указания относительно состава свиты Генриха и Екатерины Арагонской в момент встречи с Франциском. В частности, короля должны были сопровождать четыре рыцаря Ордена Подвязки - 2 капеллана и два светских джентльмена. В эти списки попала практически вся английская аристократия, рыцари и высшее духовенство, не говоря об огромном количестве представителей различных служб. Также имелся отдельный список тех, кто сопровождал Франциска в момент встречи, и этот список кажется гораздо менее внушительным. Общий состав свиты Генриха VIII насчитывал 3997 человек и 2087 лошадей, в состав свиты королевы входили 1175 человек и 778 лошадей. Свиту французского короля составляли около 800 человек, однако в документе содержится ремарка о том, что этот состав свиты был представлен на рассмотрение английскому королю, и если он сочтет, что ее нужно сократить, это будет исполнено.
      7. Подобное сравнение присутствует в описаниях двух французских авторов, которые были свидетелями этой встречи: Campi conuiuii atque ludorum agoniscitorum ordo modus atque descriptio. R, 1520; L’ordonance et ordre de tournoy joustes et combat a pied et a cheval fait a l’entervue des Rois de France et l’angleterre, et des Reines leurs campagnes, a Calais. P., 1520.
      8. Russell J. G. The Field of the Cloth of Gold: Men and Manners in 1520. Oxford. 1969; Strong R. Splendor at Court: Renaissance spectacle and illusion. L., 1973. R 77-115; Anglo S. Spectacle, Pageantry, and Early Tudor Policy. Oxford, 1969. P. 137-237; Giry-Deloison C. 1520 Le Camp du drap d’or; Massie A. Les artisans du Camp du Drap d’Or (1520): culture materielle et representation du pouvoir // Encyclo: Revue de l’ecole doctorale ED 382, 2. 2013. P. 55-79; Richardson G. The Field of the Cloth of Gold. New Haven, L., 2013.
      9. Hall E. The vnion of the two noble and illustre families of Lancastre and Yorke. L., 1548.
      10. Так, списки придворных содержат следующие манускрипты - London, College of Arms, M.l bis, ff. 31-35v и M.6 bis, ff. 67-74v.
      11. Герольды оставили собственные записи об этом событии, и имеется несколько манускриптов, содержащих такие заметки - London, College of Arms, L.5 bis, ff. 114-121, первую часть манускрипта составляют списки придворных, а вторую - рассказ герольда о встрече государей, а манускрипты M.6 bis, ff. 7-12v и М.9, ff. 1-7 содержат только повествование о встрече.
      12. Russell J. G. The Field of the Cloth of Gold. В этой работе Рассел уделяет особое внимание деталям организации встречи монархов, ее практическому аспекту, лишь иногда касаясь символического пространства этого события. Нужно отметить, что и французский исследователь, создавший свою работу о встрече на Поле Золотой Парчи через несколько десятилетий после монографии Рассела, Шарль Жири-Делуазон, главным образом восстанавливает последовательность событий, предшествовавших встрече, а также сценарий торжеств, устроенных в честь личной встречи монархов, но не останавливается на символическом аспекте этого исключительного события. (Giry-Deloison С. 1520 Le Camp du drap d’or.)
      13. The Embarkation at Dover. By unknown artist, or artists, c. 1520-1540. Royal Collection.
      14. Hall E. Chronicle. P. 605.
      15. The Field of Cloth of Gold. Artist unknown, c. 1545. Royal Collection.
      16. Один из них - знак должности самого герольдмейстера ордена Подвязки, второй, по-видимому, королевский скипетр.
      17. Полные списки состава свиты Генриха VIII и Екатерины Арагонской содержатся в манускрипте London, College of Arms, L.5 bis, ff. 114r-117v. Кроме того, списки придворных, входивших в свиты короля и королевы Англии во время встречи на Поле Золотой Парчи, содержатся в манускриптах London, College of Arms, M6. bis, ff. 67r-69v, далее текст документа продолжается списком участников турниров с обеих сторон, открывают его имена королей Англии и Франции, за этим списком следует информация о том, кто входил в группы рыцарей, которые во время турниров возглавляли наиболее знатные придворные, эти списки находятся на страницах ff. 69r-73r. Состав свит короля и королевы содержит манускрипт London, College of Arms, Ml. bis, ff. 31r-35v. Мы не приводим эти списки полностью, поскольку в целом они совпадают со списками, приведенными в первом манускрипте.
      18. У дворца были деревянные стены, а в окна вставлено настоящее стекло, для его постройки было изготовлено более 5 тысяч футов стекла, которое своим сиянием ослепляло очевидцев, как сообщает нам Холл. (Hall Е. Chronicle. Р. 605) Количество и превосходное качество стекла отмечает в своих мемуарах Флеранж (Роберт III де ля Марк (1491-1537), сеньор де Флеранж, полководец Франциска I, а позже маршал Франции. Он противостоял Генриху VIII во время одного из турниров, однако король победил его, и традиционно считается, что доспех, в котором сражался Флеранж, и который в ходе схватки повредил английский король, достался последнему в качестве награды за победу, однако характер доспеха свидетельствует о том, что он был изготовлен в Гринвиче около 1525 г.). Флеранж пишет, что у него создалось впечатление, будто половина дворца состояла из стекла. По словам мантуанского посла стекло было таким прозрачным, будто бы его выплавили из самого света. Сеньор де Флеранж оставил примечательные воспоминания о встрече на Поле Золотой Парчи, в частности, он упоминает о том, что однажды утром Франциск I ворвался в покои английского короля и объявил себя его пленником, однако в другой раз король Франции неожиданно напал на Генриха VIII на площадке для пешего боя и поверг его. (Memories du marechal de Florange, dit le Jeune Adventureaux. P., 1913-1924. Vol. I—II.)
      19. Влияние итальянского и французского Ренессанса, оказанное и на английскую архитектуру, и на выбор художников, которых Генрих VIII приглашал в Англию, очень велико. Этой проблематике посвящен целый ряд специальных работ, среди них Tilley A. Humanism under Francis I // The English Historical Review. 1900. Vol. 15. № 59. P. 456-478; Heydenreich L. H. Leonardo da Vinci, Architect of Francis I // The Burlington Magazine. 1952. Vol. 94. № 595. P. 277- 285; Adhemar J. Aretino: Artistic Adviser to Francis // Journal of the Warburg and Courtauld Institutes. 1954. Vol. 17. № 3/4. P. 311-318; Blunt A. Art and Architecture in France, 1500-1700. Harmondsworth, 1957; Idem. L’influence francaise sur l` architecture at la sculpture decorative en Angleterre pendant la premiere moitie du XVI siecle // Revue de l` Art. 1969. № 4. P. 17-29; Mellen P. Jean Clouet. N.Y., 1971; Thurley S. Henry VIII and the Building of Hampton Court: A Reconstruction of the Tudor Palace // Architectural History. 1988. Vol. 31. P. 1-57; Elam C. Art in the Service of Liberty: Battista della Palla, Art Agent for Francis I // I Tatti Studies: Essays in the Renaissance. 1993. Vol. 5. P. 33-109; Cox-Rearick J. The Collection of Francis I: Royal Treasures. Antwerp, 1995; Biddle M. Nicholas Beilin of Modena. An Italian Artificer at the Court of Francis I and Henry VIII // Journal of British Archaeological Association, 3rd series. 1996. № 29. P. 106-121; Campbell Th. P. School of Raphael Tapestries in the Collection of Henry VIII // The Burlington Magazine. 1996. Vol. 138. № 1115. P. 69-78.
      20. Hall Е. Chronicle. Р. 605.
      21. Ibid.
      22. The Chronicle of Calais in the reigns of Henry VII and Henry VIII. To the year 1540 / Ed by J. G. Nichols. L., 1846. P. 83.
      23. Мы точно не можем определить, что он из себя представлял, вероятно, это был или фонтан, или водоем, но у Холла он фигурирует как «water table».
      24. Hall Е. Chronicle. Р. 605.
      25. Для того чтобы представить себе примерные размеры дворца Генриха VIII, приведем некоторые цифры - так, у Генриха, Екатерины Арагонской, Марии Тюдор, сестры Генриха, и кардинала Булей было у каждого три покоя. Самый большой покой английского короля составлял 124 фута в длину, тринадцать футов в ширину и тридцать футов в высоту, и был больше его покоев во дворце Уайтхолл, второй покой, предназначавшийся для трапез монарха, имел следующие параметры: 80 футов в длину, тридцать четыре фута в ширину и двадцать семь футов в высоту, и был больше самого обширного покоя в замке Брайдуэлл, третий покой, отведенный для перемены платья государя, имел 60 футов в длину, 34 фута в ширину и 27 футов в высоту. Все три покоя королевы имели приблизительно такие же размеры, или даже немного превосходили их. Галерея составляла 60 футов в длину, капелла - 100 футов, а банкетный зал 220 футов.
      26. Hall Е. Chronicle. Р. 605.
      27. Ibid. Р. 605-606.
      28. Гобеленам как одному из способов репрезентации королевской власти при дворе Тюдоров посвящено масштабное исследование Томаса Кэмпбелла: Campbell Th. P. Henry VIII and the Art of Majesty: Tapestries at the Tudor Court. New Haven, L., 2007. Одна из глав его работы касается тех серий шпалер, которые были заказаны Генрихом VIII и кардиналом Булей специально для встречи с Франциском I на Поле Золотой Парчи, об этом см.: Р. 143-155. Кэмпбелл подробно останавливается на истории приобретения шпалер для временной резиденции английского короля и отмечает, что это было сделано заблаговременно, в частности, в апреле 1520 г. Джованни Кавальканти из средств королевской казны была выплачена сумма, составившая 410 фунтов 5 шиллингов 9 пенсов, за серию шпалер с историей Давида. Эта серия гобеленов является самым известным приобретением начала 1520-х годов, принципиальным является то, что она была заказана и выткана специально для этой встречи с Франциском. Кроме того, ее сюжет является еще одним примером использования в репрезентации Генриха VIII библейской темы, он начинает отождествляться с царем Давидом уже а начале своего правления, однако в это время подобное отождествление служит дополнительным свидетельством создания образа благочестивого и мудрого монарха, после Реформации этот мотив приобретет несколько иной смысл, о чем будет сказано ниже. Среди серий шпалер, заказанных для украшения временной резиденции Генриха VIII, отметим еще две серии под общим названием Триумфы Петрарки. Обе серии были заказаны кардиналом Булей для его покоев во временной резиденции. Кэмпбелл высказывает предположение о том, что на гобелене «Победа славы над смертью» появляется изображение Генриха VIII.
      29. Hall Е. Chronicle. Р. 606-607.
      30. Ibid. Р. 607.
      31. Помимо специальной работы Глена Ричардсона, упомянутой ранее, предметом анализа которой становятся европейские монархи, показавшие себя ренессансными государями и покровителями искусств, о Франциске I - патроне французского Ренессанса, см. работы Кнехта: Knecht R. J. Renaissance Warrior and Patron: The Reign of Francis I. Cambridge, 1994; Idem. The Valois: Kings of France 1328-1589. L., 2004.
      32. Исчерпывающая информация о ходе подготовки французской стороны всех временных строений на Поле Золотой Парчи содержится в манускрипте Bibliotheque Nationale de France. MS fr. 10,383. Compte de la commission des tentes, pavilions et enrichissements d’iceulx, menez en la ville d’Ardre pour la veue et traicte de paix d’entre Roy notre Sire et le roy d’Angleterre, faict au mois de juing Tan 1520.
      33. Hall Е. Chronicle. Р. 607.
      34. Fleurange. Memoires. Vol. I. P. 263. Свидетель встречи отмечает, что павильоны были подобны римским амфитеатрам, совершенно круглые, они были построены из дерева, покои, залы, галереи занимали три яруса, которые располагались один над другим, в основании же был камень.
      35. Calendar of State Papers, Venetian / Ed. by R. Brown, C. Bentinck, H. Brown. 6 Vols. L, 1864-1898. Vol. III. P. 94.
      36. Hall E. Chronicle. P. 608-609.
      37. London, College of Arms, L.5 bis, f.l 18 v. «.. .the kinge of England and the frenche kinge mett in a valley callyd goldyn vale whiche vale lyeth in the myd waye betwixt gnysnes and arde, in whiche arde the frenche kinge laye during the tryumpe, in the saide vale, the kinge had his pavilion of cloth of gold...».
      38. Hall E. Chronicle. P. 609.
      39. Ibid.
      40. London, College of Arms, L.5 bis, f.ll8v: «... my lord marquies Dorset benige the kinge Sword naked / In lykewyse the Duke of Bourbon beringe the frenche kniges Sword...».
      41. Ibid.: «...at the tyme of the metinge of these two renomed princes ther was proclamacions made on bothe pties by herauldes abd officers of Armes that every compaigine shulde stand still the kinge of England with his compaignie on the on side of the vale and the frenche king on the other side of the vale in lykewyse, then proclamiations made payne of vethe that every company shuld still tyll the two kinge did ryde downe the valley and in the bottom they mett...».
      42. London, College of Arms, M.6 bis, f. 8r.: «Item on the vi day of June which was the Corpus xpi[Christi] day ther was appoyntement made thea the knig o[f] [England] and the ffrench knige mett at a place in the ffeld Almost in myle from Genes in a place called the golden valley where it was appoynted on both sides that they shuld mete and in the mydle of the said valley the knig o[f] [England] commanded to be set vp a tent of gold at the Richest of his awne and ther was ordeyued Alman of ffrute that muzt be gotten and waffers and ypocras w[ith] oher wyne great plenty for theym that wold done / And about iiii of the clok at the after noon all gentlemen and gentlemens shuute and all the knige gard in the best cwte were comannded to wayte vppon the knig eny made in order and when they came to the syde of the said valley eny man stode in aray in length and in good order And the knige gard before theym And lyke wise did the ffrench knige company, and they stode a fflight shot a sondre our ptie and they is / and ffolk wher they were sett in aray were in length more then in aptors of a myle / and as they were thus in order the knig of [England] came down the valley and saw where the ffrench king was comyng w[ith] a sword drawen naked borne before hym / and when o[ur] king saw tha he comannded my lord aj argues that bare his sword to drawe».
      43. Hall E. Chronicle. P. 610. Герольд в своем отчете также сообщает о том, что «where eure of the theim embraced other on horsebake in great amytie and then incontinent they lighted from their horses putting their horsse from theim and embraced ether other with their capes in their hande...». (London, College of Arms, L.5 bis, f.118 v.)
      44. Объятия как символический жест, который обладает целым рядом смыслов, имеет принципиальное значение для средневековой ритуальной культуры. В частности, об объятиях как неотъемлемой части ритуала принесения оммажа пишет в своей работе Жак Ле Гофф, подробнее об этом см.: Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада. Екатеринбург, 2002. С. 211-263. Во время ритуала вассалитета вассал вкладывает руки в руки сеньора, тем самым символически обозначая превосходство сеньора. Однако объятия, о которых нередко упоминают хронисты применительно к личным встречам ренессансных монархов, свидетельствуют о желании продемонстрировать равенство суверенов и идентичность их статусов. Этот жест в очередной раз выявляет противоречие между фактическим статусом монархов, отношениями между странами и образом двусторонних отношений, который государи стремятся создать у международной аудитории.
      45. Hall Е. Chronicle. Р. 610.
      46. London, College of Arms, L.5 bis, f. 118v. «.. .After that they had comnyde together a while their came to wayte upon theim at the said pavilion to the nomber of xx of the noblest men of bothe, ptyes where as was moche honnor and gret noblesse at the mettinge of the saide noble men that is to saye one the kniges side came the Dulke of Buckuigham, the Duke of Suffolk, the Erie of Northumberland Therle of Devonshier, and xi other lordes of the moste noblest of the Englishe partye, And on the frenche kinges ptie ther came, The knig of Naveme, the Due of Alencon, the Due of Vendosme, the Duke of of Lorrain le conte de snt pol mons r de guys, le grant seneschal de Normendye, le grant maistre mons r ladmiral mons r de la tremoulle, and ther ether of theim saluted other in the most honnorablest maner that myght be done...».
      47. Hall Е. Chronicle. Р. 610.
      48. Ibid. Р. 611.
      49. Hall Е. Chronicle. Р. 611.
      50. Ibid. Р. 611-612. «Saterdaia the ix daie of lime in a palace within the Englishe pale, were set and pight in a felde, called the campe, two trees of much honor the one called the Aubespine, and the other called the Framboister, which is in English the Hathorne, which was Henry, and the Raspis berry for Fraunces, after the significacion of the Frenche: these twoo trees were mixed one with the other together on a high mountaigne...». Боярышник, который выбирает своим символом английский король, в античной мифологии считался свадебным цветком и был посвящен Гименею, Хлое, Гекате, Флоре и римской богине Майе, он считался символом непорочности и целомудрия. В Англии боярышник называли «майским деревом», и его символика связана с празднованием начала весны, когда из цветов боярышника плели венки и укладывали их вокруг дерева. Таким образом, Генрих выбирает в качестве символа растение, связанное с одним из традиционных народных праздников. Малина, с которой ассоциирует себя французский король, начиная с времен античности, стала растением, обозначающим какое-либо невероятное событие особой важности, это связано с тем, что именно в зарослях малины произошел суд Париса. Вероятно, Франциск I хотел подчеркнуть, насколько важной он считал встречу с английским монархом, однако, если снова обратиться к античной истории, это растение могло намекать и на возможную войну между двумя странами.
      51. London, College of Arms, L.5 bis, f. 119r - «.. .frydaye the ixth daye if Juen the two kinges mett at the campe wher at the tylte stode, and ther was set a goodly grene tree wheroB the leveses were damaske, on Saterday the armes of the said two kniges were sett upon the said tree in two sheldes...».
      52. London, College of Arms, M.6 bis, f. 9r: «Item on the Sonday the xth day of June / the knig dyned at Ard w[ith] the quene of ffrance / and the ffrench knig dyned at Genes w[ith] the quene of England and the ffrench quene».
      53. London, College of Arms, L.5 bis, f.ll9r: «... swift or that he did dance he went from one ende of the chamber to the other on bothe the sydes and with his cape in his hand and kyssed the ladys and gentylwemen on after an other, sauyng iiii or v that were olde and not fayre standing together...». M.6 bis, f. 9r. «the knig and bothe the queens dyned to geher at one table where they were hono[r]ably sited? / Item w[ith]out the gate is a goodly condyte made which at the knuge comyng stand wyne great plente and at his goyng in lyke wyse and on the toppe of the said condyte is stondyng in porture a man stampyng grapes w[ith] a cup of gold in his same hand and a pot of gold in thoher hand and he is name is Baccus lord of the vynes and that paranut stouv on the one syde of the gate and on the oher syde sronde cupydo the goddesse w[ith] an arow in her hand / blynd seld». В отчете второго герольда мы находим упоминание об очередном примере обращения к античным мотивам во время организации придворных развлечений для французского короля. В этом отчете также присутствует интересная деталь - согласно его сведениям, в этот день французский король ужинал с обеими королевами.
      54. NA, Е. 36/9.
      55. Letters and Papers, Foreign and Domestic of the Reign of Henry VIII. Vol. III. № 807.
      56. Интересные сведения о турнирах, проводившихся в этот день, содержатся в отчете герольда. В частности, в документе London, College of Arms, M.6 bis, f. 9r говорится о том, что оба короля переодевались в особых расписанных деревянных павильонах, построенных английской стороной специально для государей. Павильоны были идентичными и богато украшенными, они были еще одним жестом великодушия и щедрости, с которым Генрих VIII обращался к французскому королю, желая поразить его и тем самым победить в противостоянии гостеприимства. Кроме того, английский государь уступает Франциску право первым выступить на турнире во главе группы французских рыцарей. Этот акт также был демонстрацией куртуазного поведения Генриха VIII и очередным подтверждением его образа короля-рыцаря. «Item on Sonday the xith day of June began the Juste at a place called the camp ii myle from Genes / where both the knige met at ii of the clok at the after none / where was set vp a tylt made all of tymber / And on the Right hand of the comyng to the tylt was a hous made all of bords paynted which was for the ffrench kyng and on the lefte hand was the knig o[ur] masters hous in lyke maner w[ith] a pavilon of Russet velwet and cloth of gold clowdly veseruered w[ith] letters one into another / And ther they armed theymself sevally as challengers / the ffrench king having on his ptie before hym self xii p[er]sones anen of armes / and the king o[f] England oher xii and so like as a noble King o[f] England sufferd the ffrench knig to Ronne the ffurst».
      57. London, College of Arms, L.5 bis, f. 119r. «the frenche king also Brake many stares but not so many as th king of England».
      58. Hall E. Chronicle. P. 613-614.
      59. London, College of Arms, L.5 bis, f.ll9v: «...that day came therle of Devonshier with his bande Richely appareilled with clothe of golde of tyssu and clothe of silver Richely embrowderyd upon the same and all his company in lykewyse, the frenche knig and therle of Devonshier ran so fersly togethers that bothe their staves broke lyke noble and valiant men of Armes and so thay rane full eyght courses, the frenche knig brake iii staves and the Erie broke x staves and gave two taynte and brake the frenche kniges nose...».
      60. London, College of Arms, L.5 bis, f.ll9v: «...Sonday the xviii daye of Juen, the frenche knige came to the mornynge sodeynly in to the Castell of guysnes with a fewe of hos compaigne where he mett with the knige of England in the mydell of the gret court, within the Castell his coming was bycause the knig should not suppose that the frenche knig shuld not mystruste him, and ther ether Inbraced other in armes lovingly with their capes in their hande then the frenche knig said unto the knig our master, I am come into yo[ur] strong gold and castell to yelde me yo[ur] prysonnyer if ye will, at whiche tyme the kniges grace set the frenche knig on his right hand and went in the new bancqutyng house, wher as they passyd the tyme the same daye, the frenche knig dyned with the queen of England and the knige grace with his company dyned with the frenche queen at Arde whiche did Ryde thether in maske and so came home again at nyght in the same appareill...».
      61. Hall E. Chronicle. P. 615.
      62. London, College of Arms, L.5 bis, f.l20r. «...Saterday xxiiii daye of Juen was set up at the Campe a large and a goode chapel whiche was Rychely behangyd and garnysheyd with dyvers sayntes and Reliques whiche chappell was buylded and garnyshed at the king our masters costes with the appartenances in whiche chappell my lorde cardynall sang masse of the holy gost benig present the kniges the queens and all the gentils nobles and estates aforsaide at whiche masse ther were that dyd mynyster xxi buschopes in pontificall and iii cardynalles and one legat under one Clothe of estate at the whiche masse ther was iii kinge and iii Quenes with dyvers and many noble estates at the said masse my lord Cardinall did wasshe iiii tymes...».
      63. Проблемы, связанные с придворной драмой и придворными представлениями в эпоху Генриха VIII и их влиянием на политику Англии в этот период, являются предметом исследования нескольких работ Грега Уокера: Walker G. Plays of Persuasion: Drama and Politics in the Reign of Henry VIII. Cambridge, 1991; Idem. Tudor Drama: The Politics of Performance. Cambridge, 1998, а также статьи Кокса, в которой он обращается непосредственно к теме придворных масок: Сох J. D. Henry VIII and the Masque // English Literary History. 1978. Vol. 45, N 3. P. 390-409.
      64. London, College of Arms, L.5 bis, ff.l20r - 120v. Sondaye the xxx daye of Juen the frenche knig dyned at the guysnes with the queen of England, accompanyd with xxxiii lordes and more besides ladyes and gentilwemen whiche were agret nomber whiche were appareled in Masknig clothes with wysardes on thrir faces gorgousley be sone and lyke wyse at the same tyme the knige of England dyned with the frenche Quene at Ardes with xl lordes ladyes and gentelwemen specyally his owne Naturall syster Mary the frenche queen Dovgier of France, whiche the Duke of Bourbon like a Noble prince desired and did serve her grace of her cupe with all honour and Reverence to him possible whiche lordes and ladyes were richely appareilled in maskinige clothes of clothe of tyssu clothe of gold and clothe of silver, and in the story of the knige maske was the lyfe of Hercules...».
       
      БИБЛИОГРАФИЯ
       
      London, College of Arms, L.5 bis, ff. 114-121, M.l bis, ff. 31-35v, M.6 bis, ff. 7-12v, M.6 bis, ff. 67-74v, M.9, ff. 1-7.
      London, The National Archives, E. 36/9, E 30/817A, E 30/831, E 30/847A.
      Archives Nationales de France (Paris) Serie J 650 В №18, J 920 №30.
      Bibliotheque Nationale de France (Paris), MS FR. 10 383.
      Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада. Екатеринбург, 2002.
      Adhemar J. Aretino: Artistic Adviser to Francis // Journal of the Warburg and Courtauld Institutes. 1954. Vol. 17, № 3/4. P. 311-318.
      Anglo S. Spectacle, Pageanty and Early Tudor Policy. Oxford, 1969.
      Biddle M. Nicholas Beilin of Modena: An Italian Artificer at the Court of Francis I and Henry VIII // Journal of British Archaeological Association, 3rd series. 1996. № 29. P. 106-121.
      Blunt A. Art and Architecture in France, 1500-1700. Harmondsworth, 1957.
      Blunt A. L’influence francaise sur l` architecture at la sculpture decorative en Angleterre pendant la premiere moitie du XVI siecle // Revue de l` Art. 1969. №4. P. 17-29.
      Calendar of State Papers, Venetian / Ed. by R. Brown, C. Bentinck, H. Brown. 6 Vols. L, 1864-1898. Vol. III.
      Campbell T. P. Henry VIII and the Art of Majesty: Tapestries at the Tudor Court. New Haven, L., 2007.
      Campbell T. P. School of Raphael Tapestries in the Collection of Henry VIII // The Burlington Magazine. 1996. Vol. 138, № 1115. P. 69-78.
      Campi conuiuii atque ludorum agoniscitorum ordo modus atque descriptio. P., 1520.
      Cox J. D. Henry VIII and the Masque // English Literary History. 1978. Vol. 45, № 3. P. 390-409.
      Cox-Rearick J. The Collection of Francis I: Royal Treasures. Antwerp, 1995.
      Elam C. Art in the Service of Liberty: Battista della Palla, Art Agent for Francis I // I Tatti Studies: Essays in the Renaissance. 1993. Vol. 5. P. 33-109.
      Giry-Deloison C. 1520 Le Camp du drap d’or: The Field of the Cloth of Gold: La rencontre d’Henri VIII et de Francois I. P., 2012.
      Hall Е. Chronicle: The vnion of the two noble and illustre famelies of Lancastre and Yorke. L., 1548.
      Heydenreich L.H. Leonardo da Vinci, Architect of Francis I // The Burlington Magazine. 1952. Vol. 94, № 595. P. 277-285.
      Knecht R. J. Renaissance Warrior and Patron: The Reign of Francis I. Cambridge; N.Y., 1994.
      Knecht R. J. The Valois: Kings of France 1328-1589. L., 2004.
      Letters and Papers, Foreign and Domestic of the Reign of Henry VIII. 21 Vols. L., 1867. Vol III / Ed. by J.S. Brewer.
      L’ordonance et ordre de tournoy joustes et combat a pied et a cheval fait a l’entrevue des Rois de France et d’angleterre, et des Reines leurs campagnes a Calais. P., 1520.
      Мётокез du marechal de Florange, dit le Jeune Adventureux. P., 1913- 1924. Vol. I—II.
      Massie A. Les artisans du Camp du Drap d’Or (1520): culture materielle et representation du pouvoir // Encyclo. Revue de l’ecole doctorale ED 382, 2. 2013. P.55-79.
      Mellen P. Jean Clouet. N.Y., 1971.
      Richardson G. Good Friends and Brothers? Francis I and Henry VIII // History Today. 1994. № 9. P. 20-26.
      Richardson G. Renaissance Monarchy: The Reigns of Henry VIII, Francis I and Charles V. Oxford; N.Y., 2002.
      Richardson G. The Field of the Cloth of Gold. New Haven; L., 2013.
      Russell J. C. The Field of the Cloth of Gold: Men and Manners in 1520. L., 1969.
      Strong R. Splendor at Court. Renaissance spectacle and illusion. L., 1973.
      The Chronicle of Calais, in the Reigns of Henry VII. And Henry VIII. To the year 1540 / Ed. by J.G. Nichols. L., 1846.
      Thurley S. Henry VIII and the Building of Hampton Court: A Reconstruction of the Tudor Palace // Architectural History. 1988. Vol. 31. P. 1-57.
      Thurley S. The Royal palaces of Tudor England: Architecture and court life 1460-1547. New Haven; L., 1993.
      Tilley A. Humanism under Francis I // The English Historical Review. 1900. Vol. 15, № 59. P. 456-478.
      Walker G. Plays of Persuasion: Drama and Politics in the Reign of Henry VIII. Cambridge, 1991.
      Walker J. Tudor Drama: The Politics of Performance. Cambridge, 1998.
    • Notitia Dignitatum
      Автор: Saygo
      А. А. Ткаченко. Notitia Dignitatum как источник по позднеантичной эмблематике
      Данная статья приурочена к выходу в свет нового издания "Notitia Dignitatum", недавно подготовленного Робертом Ирландом для серии "Teubner. Это первая за последние сто с лишним лет полная публикация не только текста, но и связанных с ним миниатюр, которая, безусловно, даст новый импульс к исследованию этого уникального памятника.
      "Notitia Dignitatum" (далее - ND) давно введена в научный оборот (в том числе и в нашей стране) 1. Она незаменима при изучении исторической географии, позднеримской административной и военной систем. Использованию ND при исследовании античной эмблематики до сих пор препятствовал ряд обстоятельств. Прежде всего, это труднодоступность оригинальных цветных миниатюр с инсигниями высших должностных лиц Римской империи. Кроме того, не решены многие источниковедческие проблемы.
      Средневековый кодекс, хранившийся в библиотеке Шпейерского собора (т.н. Cоdex Spirensis), с которого в XV — XVI вв. было сделано несколько копий, утерян 2. Самая известная копия ND с 88 рисунками входит в состав целого комплекса сочинений 3 и сейчас хранится в Bayerische Staatsbibliothek Мюнхена (Cod. Monac. Cat. 10291 — M1). Поскольку миниатюры этой копии явно модернизированы (выполнены в стиле Северного Возрождения), для первого владельца, графа Оттейнриха, в 1551 г. с оригинала был изготовлен другой, более точный вариант (M2), который и послужил основой для последующих публикаций.

      Две другие копии принадлежали известным гуманистам и библиофилам 4. Они менее точные и обычно используются для выяснения некоторых деталей в M2 (например, в руках богини на инсигнии проконсула Африки вместо колосьев нарисованы птицы). Кроме того, в них содержатся изображения, отсутствующие в M2: две персонифицированные эмблемы городов и геральдический орёл на сфере с подписью SPQR и DIVUS AUGUSTUS PATER 5.
      Первое издание "Notitia Dignitatum", выполненное Гелениусом в 1552 г., также сохраняет актуальность, так как он использовал манускрипт, отличающийся от всех прочих. Первым же научным считается комментированное издание Е.Бёкинга 6. До недавних пор большинство исследователей пользовались самым распространённым изданием О.Зеека 7.
      По-прежнему остается нерешённым вопрос: кто, когда и с какой целью свёл воедино вышеперечисленные сочинения? Доказано, что утерянный кодекс был копией с манускрипта каролингского времени, выполненной, возможно, т.н. Григорием Мастером из Трира 8. Тем более, в самом Шпейере была целая коллекция каролингских рукописей. Кроме того, известно, что Altercatio Hadriani et Epicteti читал Алкуин 9. Эйнхард же сообщает, что после смерти Карла остались 3 серебряные таблицы: первая — квадратная с описанием Константинополя, вторая — круглая с описанием Рима, третья — самая большая с описанием всего мира (Vita Carol. 98 — 101).
      Не ясно также, кто и зачем создал "Notitia Dignitatum". По мнению одних исследователей, она была сделана для Валентиниана III (425 — 455), так как копия по всем признакам происходит из Равенны, столицы Западной Римской империи. По мнению других, создание ND как-то связано с разделом империи при Феодосии I.
      В историографии нет и общепризнанной датировки памятника. Существуют два основных подхода к этому вопросу. Один базируется на теории единой редакции, последователи которой (например, Д.Ж.Бьюри 10) считают, что вся "Нотиция" от начала и до конца в какой-то момент подверглась исправлению, хотя её части ("западная" и "восточная") возникли в разное время. В специальных работах Дж.Бьюри, Е.Полячека 11 или А.Х.М.Джонса 12 публикация ND в единой редакции датируется 427/428 или даже 438 гг. Исследователи же отдельных провинций предпочитают более раннюю датировку: 400 — 410 гг.
      В основе другого подхода лежит теория "страт", родоначальником которой был О.Зеек 13. Её последователи полагают, что ND (по крайней мере, её "западная" часть) является копией "рабочего" документа, а, значит, отражает разные периоды истории, передаёт динамику событий. Поэтому, можно указать только верхнюю и нижнюю границы (обычно называют 378 и 427/29 гг.) 14.
      При датировке чаще всего ориентируются на следующие моменты. Во-первых, состояние Иллирика, западные диоцезы которого (Паннония Третья, Далмация и Норик Второй) в 396 г. отошли к префектуре Италия (Occ. 2. 29 — 34). Во-вторых, в ND при перечислении монетных дворов не назван Медиолан (ситуация до 395 г.), но упоминается comes Gildoniaci patrimonii (Гильдо убит в 398 г.). Мавритания же, переданная вандалам в 435 г. по договору Гейзериха и Валентиниана, ещё числится среди римских провинций (возможно, римляне надеялись отвоевать её и не стали вычёркивать). Затем, упоминаются легион Placidia Valentiniani Felices (в честь Валентиниана III), легионы в честь Аркадия и Гонория — то ли как сыновей Феодосия I, то ли как самостоятельных правителей уже после его смерти (395 — 408 гг.). Наряду с этим встречаются подразделения ещё доконстантиновского периода (легионы в честь Диоклетиана и Максимина — Ioviani и Herculiani).
      В любом случае, для реконструкции эмблематики колебания в 30 — 40 лет ещё вполне допустимы. Гораздо важнее ответ на вопрос о подлинности источника, тем более, что первые обладатели копий ND, увлекались античностью.
      Сейчас можно считать доказанным, что текст памятника не является поздней подделкой. Но миниатюры по-прежнему, вызывают сомнения у исследователей 15. Синхронных памятников, с которыми их можно было бы сравнить, почти не сохранилось (колонны Аркадия и Феодосия разрушены). Тем не менее, их античное происхождение проявляется в мельчайших деталях. Так, на эмблемах чиновников архитектурные сооружения с высоты "птичьего полета" изображены точно также, как и на итинерариях, в "Ватиканском Вергилии", на мозаиках Санта Мария Маджоре, или у Агрименсоров. Персонифицированные эмблемы городов встречаются на мозаике V в. из Карфагена и в календаре 354 г. Фурия Филокала, хотя и выглядят там более языческими. Изображения географических объектов нанесены только на римской территории (например, Евфрат изображён в Месопотамии, но не в Сирии (Or. 36), Дунай — только в Малой Скифии (Or. 39), а Рейн совсем отсутствует (Occ. 41); Альпы — только у комита Италии (Occ. 24), а Тавр — у комита Исаврии (Or. 29)), на что вряд ли бы стали обращать внимание в эпоху Возрождения. Об этом же свидетельствует и то, что на инсигнии викария города изображены коробочки для письменных принадлежностей, известные по диптиху Пробиана 400 г. и из сочинения Иоанна Лида "О магистратах римского народа" (De mag. 2. 14. 1).
      Теперь несколько слов о внутренней структуре памятника. "Notitia Dignitatum", в соответствии с делением империи, состоит из двух равных частей — "восточной" (Pars Orientis) и "западной" (Pars Occidentis). В "восточной" части — 45 секций, пять из которых полностью или частично уничтожены: praefectus urbis Константинополя (Or. 4); praepositus sacri cubiculi (Or. 10); primicerius sacri cubiculi (Or. 16); викарий Македонии (Or. 27); дук Ливии (Or. 30). В начале каждой секции, кроме первой и второй, помещены инсигнии. "Западная" часть также состоит из 45 секций, из которых три утеряны: praepositus sacri cubiculi (Occ. 8); primicerius sacri cubiculi (Occ. 14); дук Германии Первой (Occ. 39). Не сохранилось инсигний преторианского префекта Галлии (Occ. 3) и викария города Рима (Occ. 19), а в 1, 7 и 42 секциях их, возможно, и не было. Кроме того, каждой части предпослан "индекс", т.е. перечень должностей в порядке старшинства, причём в "индексе" они расположены иначе, чем по секциям.
      Помимо инсигний высших чиновников, в "Нотиции" имеются 265 "щитовых" эмблем легионов и когорт. Чаще всего на них изображаются странные зооморфные существа, парные прыгающие животные, маски или человеческие лица, полумесяцы расходящиеся солнечные лучи, разнообразные кресты и графические фигуры. Все "щиты" круглые. Этому можно подыскать разные объяснения: либо так было проще рисовать, используя трафарет, либо перед нами вовсе не щиты, а, скажем, segmenta, т.е. знаки, которые носились на плече.
      В некоторых местах подписи под эмблемами отличаются от основного текста ND. Сложно сказать, связано ли это с какими-то историческими событиями или является следствием банальных ошибок переписчиков. Некоторые несовпадения можно объяснить тем, что легионы слишком часто перебрасывались с одного "горячего" участка на другой.
      Часть легионов не имеет инсигний. По мнению Р.Григга, это свидетельствует о том, что эмблемы вообще не имели практического применения и служили всего лишь абстрактными иллюстрациями к тексту 16. Он подсчитал, что ближе к концу "Нотиции" количество "замысловатых" изображений резко уменьшается и больше становится графики (от 4% на первых "восточных" листах до 54% на последних "западных"). Тем не менее, отсутствие эмблем у некоторых подразделений можно объяснить. Например, Дунайские провинции до 427 г. находились во власти гуннов. Поэтому, воинские части в Паннонии Второй и Валерии безымянны и не имеют инсигний.
      Да и вообще, неизвестно, что нужно считать нормой для этих эмблем — графику и цвет или символы и фигурки, которые могли обозначать, скажем, "гвардейские" части или присуждаться за участие в какой-нибудь военной кампании.
      Была выдвинута гипотеза 17, что основой для эмблем ND служили значки легионов Ранней империи, известные по монетным сериям императоров III в. (Галлиена, Викторина и др.), большую часть из которых составляют знаки зодиака и мифологические образы:
      Primani (Or. 6.5) (верёвка, завязанная узлом) — Legio I Italica (вепрь или морской конёк);
      Quinta Macedonica (Or. 7.4.) (молния) — Legio V Macedonica (орёл);
      Decima Gemina (Or. 7.7.) (молния) = Legio X Gemina (бык);
      Tertiodecimani (Or. 8.6.) (прыгающий хищник, похожий на гепарда) = Legio XIII Gemina (лев);
      Quartodecimani (Or. 8.7.) (орел) = Legio XIV Gemina(Козерог);
      Secundiani (Or. 9.13.) (пустой) = Legio II Adjutrix(Пегас);
      Minervia (Or. 9.15.) (пустой) = Legio I (Минерва или овен);
      Octaviani (Occ. 5.10.) (пельты, т.е. серповидные щиты) = Legio VIII Augusta (бык);
      Secundiani (Occ. 5.86.) (крест в колесе) = Legio II (волчица или Близнецы);
      Tertiani (Occ. 5.88.) (пустой) = Legio III (аист).
      Однако, точных совпадений, как мы видим, практически, нет. Очевиден перелом в эмблематике. Связан ли он с изменением состава легионов, общей "варваризацией" культуры, распространением христианства или чем-то ещё, сказать сложно. Во всяком случае, элементы германской символики в "щитовых" эмблемах прослеживаются очень чётко 18.
      Встречаются "говорящие" наименования легионов, сопоставимые с конкретными символами: например, львы у Leones. Особенно это относится к германским частям (ещё с III в. в римской армии со своей символикой). Например, изображение у Cornuti (Or. 6.9; Occ. 5.14 или 5.25) совпадает с их эмблемами на пьедестале арки Константина в Риме в честь победы над Максенцием. У Herculiani по идее должен быть Геркулес, но у них, как и у Ioviani — орёл (Or. 5. 3,4; Occ. 5. 2,3). При этом у victores мы не находим изображения Победы (Or. 5. 22), но оно есть у Herculiani juniores (Or. 5. 21) и здесь в равной степени возможны: ошибки, смещения нумерации или неудачное редактирование.
      Некоторые из этих символов встречаются на щитах телохранителей Валентиниана I и Феодосия I (missorium из Женевы и Мадрида). На арке Галерия в Салоникеах (300 г.) — прыгающий лев (Legio XIII Gemina) и орёл с молнией в лапах (Legio V Macedonica).
      Итак, в любом случае следует заключить, что Notitia Dignitatum является важным источником по эмблематике. Даже если её миниатюры и подделка, то подделка позднеантичная, которая, в любом случае, отражает основные принципы построения эмблематических композиций в эпоху поздней Римской империи.
      Примечания
      1. См. напр. Ломоури Н.Ю. К выяснению некоторых сведений Notitia Dignitatum и вопрос о т.н. Понтийском лимесе // Византийский временник. Т. 46. М., 1986. С. 59 — 74.
      2. Его небольшой фрагмент найден в 1906 г. и датируется концом IX — X вв. (см.: Lehmann P. Die Mittelalterliche Dombibliothek zu Speyer // Sitzungsberichte der bayerischen Akademie der Wissenschaften. Phil.-hist. Abt. 1934. N 4. S. 15ff.).
      3. Там также содержатся Itinerarium Antonini (Певтингерова карта), Aethici Cosmographia, Septem montes Urbis Romae, Dicuili De mensura orbis terrae, Notitia Galliarum, Laterculus Polemii Silvii, De montibus portis et viis Urbis Romae, трактат De rebus bellicis c 12 рисунками, диалог Altercatio Hadriani Augusti et Epicteti Philosophi c изображением его участников, Descriptio Urbis Romae c эмблемой, Descriptio Urbis Constantinopolitana, небольшое сочинение De gradibus cognationum с изображением козерогов.
      4. Cod. Canon.Misc. 378, который сейчас находится в Bodleian Library в Оксфорде, и Cod. Paris. latin. 9661 в Парижской Национальной биб-лиотеке.
      5. Omont H. Notitia Dignitatum imperii Romani: reproduction reduite des 105 miniatures du manuscrit latin 9661 de la Bibliotheque Nationale. Paris, 1911.
      6. Notitia Dignitatum et administrationum omnium tam civilium quam militarium in partibus Orientis et Occidentis. / Recensuit E. Boeking. T. 1. Oriens (fasc. 1 — 2). T. 2 Occidens (fasc. 3). Bonn, 1839 — 1853.
      7. Notitia Dignitatum: accedunt Notitia urbis Constantinopolitana et Laterculi provonciarum. / Ed. O. Seeck. Berlin, 1876.
      8. Alexander J.J.G. The illustrated manuscripts of the Notitia Dignitatum // Aspects of the Notitia Dignitatum. Papers presented to the conference in Oxford. Dec. 13 to 15, 1974. / Ed. R.Goodburn, P.Bartholomew. Oxford, 1976. (Ser.: British Archaeological Reports. Suppl. 15.). P. 25.
      9. Seeck O. Zum Kritik der Notitia Dignitatum // Hermes. N 9. 1875. S. 231.
      10. Bury J.B. The Notitia Dignitatum // JRS. N 10. 1920. P. 131 — 154.
      11. Polaschek E. Notitia Dignitatum // R.-E. 17. 1. 1936. Coll. 1114— 1116.
      12. Jones A. H. M. Notitia Dignitatum // Jones A.H.M. The Later Roman Empire, 284 — 602. A social, economic, and administrative survey. V. 1 — 3. Oxf., 1964. (Appendix II. P. 347 — 380).
      13. Seeck O. Quaestiones de Notitia Dignitatum. Berlin, 1872.
      14. Clemente G. La Notitia Dignitatum. Cagliari, 1968; Hoffmann D. Das spaetroemische Bewegunsheer und die Notitia Dignitatum. V. 1 — 2. 1969 — 1970.
      15. Grigg R. Inconsistency and Lassitude: Shield emblems of the Notitia Dignitatum // JRS. N 73. 1983. P. 132 — 141.
      16. Ibid. P. 135.
      17. Berger P.C. The insignia of the Notitia Dignitatum. New York, London, 1981. P. 48.
      18. Alfoeldi A. Cornuti: A Teutonic Contingent in the Service of Constantine the Great and its Decisive Role in the Battle at the Mulvian Bridge // DOP. N 13. 1959. P. 169 — 183.