20 сообщений в этой теме

В основном сюда буду выкладывать попадающиеся материалы о состоянии этого дела в годы Первой мировой и в основном в России. Но не только.

АНДРЕЙ ЮРЬЕВИЧ ПАВЛОВ
доктор исторических наук, доцент, доцент кафедры теории и исторш международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета

АНАСТАСИЯ АЛЕКСАНДРОВНА МАЛЫГИНА
кандидат политических наук, доцент, доцент кафедры теории и истории международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета


1915 год: начало химической войны

В 2015 г. исполняется 100 лет с начала массового применения на войне первого вида оружия массового уничтожения - химического. В течение 1915 г. на фронтах Первой мировой войны химическое оружие довольно быстро прошло путь от экспериментально-вспомогательного средства достижения тактических целей до важного элемента арсеналов воюющих держав, массово использовавшегося в операциях всех уровней. Беспрецедентная по масштабам химическая война, развернувшаяся на полях Первой мировой войны, включала не только использование боевых отравляющих веществ и соответственно войну газа с противогазом, но и использование химических веществ для органик дымовых завес в качестве средств маскировки, а также широкое применение огнеметов. Два главных фронта Великой войны, Русский и Французский, стали ареной химического противоборства, и специфика каждого из них накладывала свой отпечаток на методы и масштабы использования нового оружия.

Раздражающие и смертоносные свойства некоторых химических веществ были известны науке и до Первой мировой. На рубеже столетий все ведущие державы, включая Германию, Англию, Францию, Россию и Японию, в том или ином масштабе осуществляли изы/210/скания на предмет использования различных химических веществ в военных целях. В период войны были выделены несколько групп использовавшихся в боевых действиях веществ, в соответствии с их свойствами:

- средства удушения, производящие сильное раздражающее действие на дыхательные органы (хлор, фосген и др.);
- средства, вызывающие болезненное раздражение глаз и слезоточение (хлорпикрин, хлористый бензол и др.);
- ядовитые вещества, вызывающие быстрое отравление со смертельным исходом (хлорциан, синильная кислота и др.);
-яды, действующие медленно (фосфористый водород, хлористый мышьяк и др.) [1, с.64-70].

Многие из этих веществ и их свойства были известны задолго до войны. Более того, уже в конце XIX в. предпринимались попытки предотвратить или хотя бы ограничить применение на войне газов. Начало процесса формирования запрета на применение химического оружия принято относить к решениям Первой конференции мира, созванной в 1899 г. в Гааге по инициативе России. На этой конференции помимо конвенции, устанавливавшей запрет на применение ядов и отравленного оружия (Положение о законах и обычаях сухопутной войны, ст. 23 (а)), а также оружия, причиняющего излишние страдания (ст. 23(e)), была принята специальная Декларация, которая содержала обязательство сторон воздерживаться во время военных действий от использования снарядов, единственной целью которых является распространение «удушающих или вредоносных газов». Идея запрещения применения средств и методов вооруженной борьбы, причиняющих чрезмерные страдания, была подтверждена на Гаагской конференции в 1907 г. Процесс международно-правового оформления контроля над вооружениями шел, таким образом, по пути не запрета, но ограничения использования известных средств ведения войны. Более четких формулировок и жестких границ создать в то время не удалось, поскольку невозможно было спрогнозировать направление научно-технического прогресса, в том числе и в химической сфере. Эта размытость формулировок и позволила Германии впоследствии оправдывать свои действия, утверждая, что буква закона нарушена не была [2; 3; 4].

Широко распространено представление о том, что начало химической войны было положено 22 апреля 1915 г. неожиданной немецкой газовой атакой в районе Ипра, которая застигла французские и британские войска врасплох. Однако в действительности дело обстояло иначе. Более пристальное изучение проблемы показывает, что применение различных химических средств для воздействия на личный состав войск противника практиковалось начиная с первых месяцев войны.

Полной ясности в вопросе, кто из воевавших в Первой мировой войне держав первым применил химические средства на поле боя, нет. Если союзники по Антанте после окончания войны вину за развязывание химической войны возлагали полностью на Германию, то германские специалисты оправдывались тем, что еще в 1914 г. французские солдаты имели на вооружении и применяли ручные и ружейные гранаты с веществами раздражающего, преимущественно слезоточивого, действия [2, с. 13; 3, с. 7, 16]. Действительно, легкие гранаты со слезоточивым газом имелись на вооружении французских войск и изредка ими применялись уже в 1914 г., однако эти средства, из-за небольшого объема активного вещества, могли быть эффективны только против солдат противника, находившихся в закрытых помещениях-блиндажах, укрепленных бункерах и т.д. [4, р. 462]. В период, когда война носила маневренный характер, такое оружие не могло иметь серьезного военного значения, поскольку достичь необходимой концентрации газа на открытом воздухе при помощи таких средств было невозможно. Немцы также с самого начала войны экспериментировали с раздражающими веществами и уже 27 октября 1914 г. использовали и одном из участков фронта 3000 артиллерийских снарядов, начиненных такими средствами. Особого успеха немецким войскам достичь не удалось, образовывавшаяся после взрыва снаряда раздражающая пыль не наносила особого вреда противнику [4, р. 465].

Начало широкомасштабной химической войны было связано с изменением обстановки на Западном фронте к концу 1914 г. После нескольких месяцев маневренной войны противоборствующие армии вынуждены были перейти к позиционным боям. Обе стороны по всему фронту выстроили и постоянно совершенствовали мощные полевые укрепления. Попытка одного из противников преодолеть их приводила к огромным потерям, не оправдывавшимся достигнутыми результатами. Сравнительно многочисленная легкая полевая артиллерия не могла справиться с укрепленными позициями, а тяжелой артиллерии для решения этой проблемы не хватало. Значительно возрос расход артиллерийских снарядов, нехватку которых вскоре стали ощущать все воюющие армии. В этих условиях в применении химического оружия видели выход из позиционного тупика, поскольку именно против солдат, находящихся в окопах и блиндажах, оно могло быть применено с наибольшим эффектом.

Прежде чем приступить к использованию удушающих газов на Западном фронте, немцы провели еще один эксперимент с раздражающими веществами на востоке, использовав на этот раз в качестве начинки для снарядов жидкость. В конце января 1915 г. против русских войск, стоявших на реках Равка и Бзура близ Болимова, были использованы 15-сантиметровые гаубичные снаряды с ксилилбромидом (так называемая марка «Т» или T-Stoff), разработанные доктором Гансом фон Таппеном. Ксилилбромид относится к слезоточивым веществам, производящим сильное раздражающее действие на глаза. Позже ксилилбромид в снарядах марки «Т» был заменен на более эффективные бромацетон и бромэтилкетон [5, с. 19,188]. Во время наступления под Болимовым 31 января 1915 г. немецкие войска выпустили по русским позициям в общей сложности 18 тыс. таких снарядов, содержавших примерно 63 т ксилилбромида [6, с. 13]. Поскольку на тот момент у германских специалистов не было четкого представления ни о необходимой концентрации веществ, ни о пригодных метеоусловиях, низкая температура воздуха и недостаточная массированность обстрела не позволили веществу проявить свое действие в полной мере. В условиях низкой температуры раздражающее действие снарядов «Т» оказалось недостаточным, и русским войскам удалось отбить атаки немецких частей. Впрочем, немецкое наступление в этом районе носило демонстративный характер, и неудачный опыт применения химического оружия не повлиял на планы немецкого командования [7, с.122].

Опыт атаки 31 января был учтен при дальнейшей разработке тактики применения различных веществ. Поиск путей повышения эффективности химических атак в германских лабораториях шел в двух направлениях. С одной стороны, искали более сильнодействующие средства, с другой – производились опыты по изменению способа выпуска веществ. В марте и апреле артиллерийские снаряды марки «Т» с более действенными слезоточивыми составами несколько раз применялись немцами на Западном фронте, в том числе в районе Ипра, но, как и ранее у Болимова, серьезного эффекта достигнуто не было [4, с. 470]. В итоге, после всех этих опытов, оптимальным немецкие ученые признали выпуск газов из баллонов, а наиболее эффективным веществом – хлор. Надо сказать, что переход от применения раздражающих составов к использованию удушливых газов не был простым делом и для немцев. Например, будущий нобелевский лауреат немецкий химик Отто Ган, которого разработчик химического оружия Фриц Габер привлек к работам в начале 1915 г., поначалу полагал, что Германия не должна была идти на прямое нарушение Гаагской конвенции. Слезоточивые составы еще можно было считать не относящимися к «удушающим и другим вредоносным газам», а хлор – уже нет. Однако Ф. Габер нашел способ привлечь талантливого химика к работе, убедив его, что использование нового /211/ оружия позволит быстрее закончить войну и тем самым сохранит намного больше жизней, чем погубит [8, р. 150].

Первая опытная операция по применению хлора была проведена немцами на Западном фронте вечером 22 апреля 1915 г. под Ипром. Выпуск 180 т хлора осуществлялся в течение пяти минут на участке фронта длиной в 6 км. На флангах газовой волны германские войска применили снаряды, начиненные слезоточивыми веществами. Подвергшиеся воздействию газов солдаты из 45-й Алжирской и 87-й территориальной дивизий французской армии покинули позиции и ринулись в тыл. Выдвинутый для того, чтобы закрыть образовавшуюся брешь батальон Канадского корпуса в целом справился с задачей, но также понес большие потери. В общей сложности во французских и канадских войсках от этой германской газовой атаки пострадало до 15 тыс. человек. Невозвратные потери составили около 5 тыс. человек [6, с. 14]. Два дня спустя немцами была проведена еще одна атака с использованием хлора против канадских и британских войск, и хотя определенные защитные меры были приняты, из строя выбыла примерно половина личного состава подвергшихся атаке частей [9, р. 758].

Таких результатов, очевидно, не ожидали даже немцы. Оказалось, что потенциальные возможности нового средства ведения войны были явно недооценены, при отсутствии у противника средств защиты, газобаллонная атака могла стать действительно мощным наступательным средством. Немцы, воспользовавшись ситуацией, атаковали, но, захватив пленных и трофеи, не смогли развить успех. Недоверие немецких генералов по отношению к новому оружию привело к тому, что никакой подготовки к широкомасштабной атаке не было, использование газов все еще рассматривалось как эксперимент. Впрочем, в тот момент немецкое Верховное командование не ставило перед войсками Западного фронта каких-либо серьезных стратегических задач. Основные усилия в кампании 1915 г. немцы планировали предпринять на востоке, активность войск на западе носила демонстративный характер и призвана была прикрыть переброску войск на восток.

Нельзя сказать, что первое применение хлора под Ипром стало для французских и британских войск абсолютной неожиданностью. Подготовка немцев к газобаллонной атаке заняла около полутора месяцев, в течение которых необходимо было выбрать позиции, разместить баллоны с газом и дождаться соответствующих погодных условий. В этот период французы и британцы получали косвенные свидетельства о подготовке немцев, а незадолго до самой атаки о планах ее проведения прямо сообщили два немецких дезертира. Но командование союзников не обратило должного внимания на эти сведения [10, р. 546]. По всей видимости, негативную роль сыграли представления о неэффективности нового оружия, основанные на имевшемся опыте. Для таких оценок были основания, ведь и немецкие генералы не верили в серьезный эффект газов, видели в газовой атаке не более чем эксперимент и не были готовы к развитию возможного успеха.

Проанализировав опыт первой попытки, германское командование приняло решение применить хлор и против русских войск. Для газобаллонной атаки с применением хлора на Восточном фронте был выбран участок в районе Болимова, где 25-й резервный корпус 9-й германской армии противостоял частям 14-й сибирской стрелковой дивизии и 55-й пехотной дивизии 2-й русской армии.

На участке в 12 км севернее и южнее Болимова было установлено 12 тыс. баллонов с хлором, в которых содержалось 264 т отравляющего вещества. Выпуск хлора начался рано утром, в 3 ч 20 мин. После непродолжительного обстрела из 105-мм орудий участка 55-й пехотной дивизии была выпущена волна газа, которую сопровождал массированный пулеметный и ружейный огонь по передовым русским окопам, а также сильный артиллерийский обстрел участка 14-й Сибирской стрелковой дивизии. Результат: газобаллонной атаки под Ипром позволили германцам рассчитывать на то, что русские войска, совершенно подавленные внезапным действием хлора, не смогут оказать наступающим частям должного сопротивления, и перед войсками были поставлены серьезные оперативные задачи. Трем германским пехотным дивизиям был отдан приказ прорвать русскую оборону и обеспечить тем самым последующее наступление 9-й армии на Варшаву.

Однако, как отмечал известный исследователь химической войны А.Н. Де-Лазари, «полная неожиданность и неподготовленность со стороны русских войск привели к тому, что солдаты проявили больше удивления и любопытства к появлению облака газа, нежели тревоги» [5, с. 31]. Русские войска приняли облако газа за маскировку атаки и потому усилили передовые окопы и подтянули дополнительные силы. Это, с одной стороны, послужило причиной увеличения количества отравленных, но, с другой - не оправдало ожиданий немцев, рассчитывавших на стремительный прорыв обороны русских. К полной неожиданности немцев русские оказали упорное сопротивление. В течение 12 часов германские войска пять раз бросались в атаку, но были отбиты уцелевшими оборонявшимися частями и подтянутыми резервами. Позже, при анализе опыта этой операции русское командование особо отмечало, что в условиях химической войны исключительное значение приобретают действия резервов.

Упорное сопротивление русских войск позволило закрыть начавший образовываться прорыв. Это было тем более удивительно, поскольку в первой оборонительной полосе было выведено из строя 75% личного состава. В наступавшей темноте германские части предприняли еще три попытки на разных участках: около 19 ч - напротив деревни Гумин и на правом фланге 55-го Сибирского стрелкового полка, в 22 ч 30 мин. - южнее Воли Шидловской, около 24 ч - на участке 55-го Сибирского стрелкового полка. Все эти попытки также были отбиты.

Поскольку хлор тяжелее воздуха, на своем пути он заполнил все низины и лабиринты окопных линий. Г аз стоял в низинах вплоть до 3 июня. Поэтому уже после окончаний боя 31 мая русские войска несли дополнительные потери, По сравнению с огромным числом погибших в первые часы газобаллонной атаки эти потери оценивались как незначительные. Тем не менее в 14-й Сибирской стрелковой дивизии хлором, застоявшимся в низинах, отравились 120 человек [5, с. 34].

В целом потери русских войск в связи с германской газобаллонной атакой, осуществленной 31 мая 1915 г. составили отравленными 9038 человек, из них 1183 погибших. Поскольку гибель личного состава русских частой вследствие отравления хлором происходила и после» окончания германского наступления, то подсчет потерь был осуществлен 3 июня [5, с. 34].

Организация газобаллонной атаки - дело дорогостоящее и крайне трудоемкое. В среднем в подготовке одной газобаллонной атаки участвовало несколько команд более десяти человек каждая. От каждого члена такой; группы требовалась не только осторожность, но сноровка и исключительная физическая выносливость. Усилия, предпринятые германскими войсками на участке фронт возле Болимова, ни в коей мере не соответствовали достигнутым результатам. Сосредоточенных для прорыва сил все же оказалось недостаточно для глубокого прорыва. Относительный тактический успех выразился лиши в нанесении русским войскам серьезных потерь. Исходи из такой оценки результатов боя 31 мая, А.Н. Де-Лазари сделал вывод, что под Болимовом, как и при Ипре месяц» ранее, германское командование «все еще продолжали?! производить опыты в области организации газобаллонный атак» [5, с. 35].

А.Н. Де-Лазари объясняет большие потери от первой германской газовой атаки против русских войск несколькими причинами. Во-первых, показания перебежчиков о готовившемся химическом нападении не были приняты во внимание и доведены до войск. Во-вторых, наблюдавшие за вражескими окопами не замечали признаков подготовки. В-третьих, русское командование пренебрегли необходимостью повышенной бдительности, солдаты, не знакомые еще с таким типом войны, проявили больше /212/любопытства и удивления, нежели осторожности или тревоги. В-четвертых, командование приняв облако хлора за маскировку атаки и желая укрепить передовые позиции, подтянуло в передовые окопы части поддержки [5, с. 25-30].

Через неделю, в ночь с 6-го на 7 июля 1915 г., германцы повторили газобаллонную атаку. В этот раз на участке Суха - Воля Шидловская хлор был применен против частей 6-й Сибирской стрелковой дивизии и 55-й пехотной дивизии. Хотя применение отравляющего вещества не было уже такой неожиданностью, как 31 мая, меры по защите от действия хлора были по-прежнему крайне слабы. Русские части уже были снабжены средствами индивидуальной защиты, хоть пока и крайне примитивными. Расследование, произведенное русским командованием сразу после хлорной атаки, показало, что упущений по снабжению войск противогазовыми повязками не было, однако оборонявшиеся попросту не успели воспользоваться защитными средствами. Как известно, марлевые повязки, смоченные специальными средствами, способными нейтрализовать хлор, быстро пересыхают и не могут обеспечить надежную защиту при длительном нахождении в облаке отравляющего вещества. Концентрация хлора, выпущенного немцами, была столь высока, что влажные марлевые повязки преставали действовать уже через 15 минут. Кроме того, отступление войск с занимаемых позиций осуществлялось параллельно шедшей волне хлора. А контратаки русских войск осуществлялись практически навстречу волнам хлора, повторно выпущенного германцами. Таким образом, сражавшиеся вынуждены были находиться в районе поражения газом дольше, чем сохраняли свою эффективность средства индивидуальной защиты. Кроме того, хлор, как и при атаке 31 мая, заполнил низины и образовал «газовые болота», в которые, как в ловушки, попали при контратаке бойцы 220-го пехотного полка. Отсутствие «газовой дисциплины» и «химической разведки», по мнению А.Н. Де-Лазари, и привело к тому, что 97% 21-го Сибирского стрелкового полка было выведено из строя, 220-й пехотный полк потерял 6 командиров и 1346 стрелков, батальон 22-го Сибирского стрелкового полка потерял 25% своего состава [5, с. 36]. И вновь при этой атаке немцы не достигли каких-либо оперативных целей.

В августе 1915 г. немцы осуществляют еще одну, третью по счету, газобаллонную атаку: для усиления наступления на осажденную русскую крепость Осовец в 4 ч утра 6 августа 1915 г. был пущен хлор из нескольких тысяч баллонов, организованных в 30 газовых батарей. Уже через 5-10 минут газ достиг русских окопов, а позже распространился в глубину на 20 км. Поражающая глубина волны хлора составила 12 км, а в высоту - 12 м [5, с. 37].

Как свидетельствует С.А. Хмельков, позже случаи отравления хлором были зафиксированы в 12 км от места выпуска газа: в деревнях Овечки, Жодзи, Малая Крамковка было тяжело отравлено 18 человек, и были отмечены случаи падежа домашнего скота. Очевидно, по этой линии пролегла граница, в пределах которой концентрация хлора оказалась опасной для жизни людей и животных, поскольку на станции Моньки, расположенной в 18 км от места выпуска газов, случаев отравления уже не наблюдалось [11, с. 81].

Спустя некоторое время после начала газобаллонной атаки немцы одновременно пустили по всему фронту красные ракеты и открыли массированный огонь вплоть до деревни Осовец включительно. После этого вперед выдвинулась пехота, за которой шли резервы [12, с. 303]. Поскольку средства индивидуальной защиты у немцев были еще далеки от совершенства, а наступление их сил продвигалось стремительно, германские войска, занявшие населенный пункт Сосня, сами потеряли отравленными до 1000 человек [5, с. 37].

Согласно воспоминаниям Владимира Владимировича Буняковского, который был одним из непосредственных участников обороны крепости, ранним утром, примерно десять минут пятого, газ достиг окопов Сосненской позиции, но боковой ветер стал рассеивать хлорное облако и отнес его в сторону деревни Сосня, а также к западу от нее. Поэтому, как утверждает Буняковский, в саму кре-пость газы проникли уже в меньшей концентрации. Тем не менее действие газов было значительным. По оценкам В.В. Буняковского, около половины оборонявшихся получили смертельные отравления. Те, кто оставался в сознании, стремясь выйти из места поражения газом, «брели назад и, томимые жаждой, нагибались к источникам воды», где получали смертельную дозу вторичного отравления [12, с. 302-303].

Как известно, хлор в сильных концентрациях способен долго стоять в низинах. Хлор скопился в лесу, на болотах, возле водяных рвов. В 2 км от крепости вдоль шоссе на Белосток располагалась небольшая роща. Там скопившийся хлор представлял опасность в течение 12 часов после начала атаки [11, с. 81]. В первые часы после хлорной атаки ни в коем случае не следовало приближаться к таким опасным местам скопления хлора, но люди к такой осторожности еще не были приучены. Буняковский определяет численность защитников, способных к моменту подхода германских сил оказывать сопротивление, в 160-200 человек. Выдвинутые из Заречного форта для контратаки три роты по пути потеряли отравленными до трети своего состава [12, с. 302-303].

Комендант крепости генерал Бржозовский свидетельствует, что хлорная волна накрыла в первую очередь выставленные впереди посты разведки. Под действием хлора русские разведывательные партии и секреты, размещенные на подступах к крепости, погибли все без исключения. И хотя были приняты меры, рекомендованные для нейтрализации действия газа, из строя выбыло, по оценкам Бржозовского, 1600 человек. Для дегазации окопов и ходов сообщения следовало распылять раствор соды и извести. Эти меры были применены, но запасы извести, которыми располагали оборонявшиеся, были ничтожно малы. На такой обширный участок требовалось расходовать в три раза больше нейтрализующих веществ, но взять их было неоткуда. Поэтому противохимические средства не были в должной мере эффективны, и хлор еще долгое время стоял в окопах, продолжая отравлять защитников. По мнению коменданта крепости, использование противогазовых повязок, распыление нейтрализующих составов, зажигание соломы и пакли и устройство мелких водяных канавок на пути предполагаемого направления неприятельской газовой атаки были мерами малоэффективными и «в большинстве только отвлекающие защитников от оружия». Вместе с тем генерал Бржозовский утверждает, что «только благодаря тому, что утро 24 числа было холодное, туманное и сырое, сильно росистое, и газу пришлось пройти частично над мокрым болотом, рекой и водными рвами» гарнизон был спасен от «громадных потерь» [13].

Таким образом, рельеф местности и погодные условия не вполне благоприятствовали газобаллонной атаке. Совокупность этих факторов, а также беспримерный героизм русских войск позволили защитникам крепости оказать стойкое сопротивление германскому наступлению. Применяя против оборонявших крепость Осовец большие концентрации хлора, немцы рассчитывали сломить сопротивление. Их расчеты не просто не оправдались, но были абсолютно развеяны. Германские войска понесли во время наступления большие потери и вынуждены были отступить. Крепость Осовец в тот раз выстояла, но позже, по стратегическим соображениям, была полностью эвакуирована и уничтожена. С.А. Хмельков, оценивая опыт газовой атаки на крепость Осовец утверждает, что «действительная причина поражения германцев заключается в огромной выносливости русского солдата, его поразительной стойкости и беззаветной храбрости» [11, с. 81]. Действительно, отражение газового штурма 6 августа 1915 г. стало особой страницей в истории русской армии.

Ответ стран Антанты на начало систематического применения Германией химического оружия оказался не слишком быстрым, несмотря на то, что идеи о применении газов на войне обсуждались еще до войны. Правительства /213/ и верховные командования Великобритании, Франции и России отрицательно относились к возможности применения нового оружия. Слезоточивые вещества, использовавшиеся французами, не считались негуманным оружием, поскольку считалось, что они не наносили вреда людям, лишь понижая их боеспособность. Немецкая газовая атака 22 апреля 1915 г. вызвала острую дискуссию в военных и политических кругах, и в результате запреты на применение отравляющих и удушающих средств были сняты.

Уже 3 мая 1915 г. военный министр Великобритании лорд Г. Китченер отдал приказ начать разработку средств наступательной химической войны, а 18 мая о решении правительства вооружить химическим оружием собственные войска было объявлено публично [14, р. 112]. Немедленно были начаты разработка и производство химического оружия, и, поскольку наука и промышленность в Великобритании были развиты не хуже, чем в Германий, англичане смогли ликвидировать отставание от немцев, но заняло это около четырех месяцев. Для того чтобы сохранить определенное моральное превосходство над противником, в Великобритании решили применять новые средства только в качестве возмездия в случае использования их Немцами [14, р. 116]. Например, решение об отправке баллонов с хлором в район Дарданелл было вызвано сведениями о подготовке противником газовой атаки на полуострове Галлиполи. Однако, поскольку на самом деле, как оказалось, немцы и турки не собирались применять газы на этом фронте, британцы так и не использовали свои запасы [15, р. 290-317], Союзники Великобритании, Франция и Россия, не последовали примеру британцев. Впоследствии, например, французы первыми начали применять фосген, а русские - хлорпикрин [16, с. 20].

Первым ответом на немецкие газовые атаки стала газобаллонная атака с использованием хлора, проведенная англичанами в сентябре 1915 г. в районе Лооса. Газобаллонная атака планировалась уже не как эксперимент, а как элемент общего наступления союзников, имевшего целью прорыв немецкой обороны на всю ее глубину. Специально созданные в Королевском инженерном корпусе «газовые роты» разместили на передовых позициях привезенные из Англии более 5 тыс. баллонов с примерно 150 т хлора и утром 25 сентября начали выпуск газа. Первоначальный эффект от этого оружия оказался похож на то, что произошло на французских позициях под Ипром 22 апреля того же года: как только газовое облако подошло к немецким траншеям, немецкие солдаты в панике стали бросать позиции и убегать в тыл [17, р. 356]. Это позволило наступавшим британцам занять передовые немецкие позиции. Однако к тому времени в целом немцы были подготовлены к защите от газов гораздо лучше, чем французы и британцы четырьмя месяцами ранее, и понесли относительно небольшие потери.

Французское Верховное командование приняло решение о начале разработки более эффективного, чем слезоточивые вещества, наступательного химического оружия в январе 1915 г. после получения информации о немецких опытах [10, р. 551]. Недостатка в квалифицированных научных кадрах во Франции не было, но материалов не хватало даже для опытов. Перед войной во Франции только одна созданная немцами фабрика производила небольшое количество хлора, и в первые годы войны наращивание его производства позволяло только удовлетворять потребности заводов, производивших взрывчатые вещества. Только в мае 1915 г. французским военным удалось получить некоторое количество хлора для производства опытов, и хотя опыты оказались успешными, нехватка хлора надолго отсрочила его боевое применение. Пока не было получено достаточно хлора, французские военные формировали особые подразделения химической войны, так называемые «роты Z», изучали и развивали тактику применения газов. Более успешно развивались разработки по использованию химических снарядов, начиненных сероуглеродом и фосфором. Взрыв такого снаряда приводил не только к выбросу отравляющих веществ, но и обладал зажигательным действием, а также производил много дыма. В июне 1915 г. французская артиллерия начала использовать такие снаряды на фронте. Как оказалось, они наиболее подходили для контрбатарейной борьбы. Обстрел позиций вражеской артиллерии такими химическими снарядами вынуждал ее замолчать [10, р. 553-555].

В России указание о заготовлении удушающих средств было отдано немедленно после совещания, состоявшегося в Ставке Верховного главнокомандующего после майской 1915 г. хлорной атаки у Воли Шидловской под Болимовом, Вместе с тем запросы о возможности предпринять ответные действия в качестве возмездия за нарушение запрета применять на войне отравляющие средства русское Верховное военное командование получало и прежде: непосредственно после январской атаки с применением немцами снарядов «Т» под Болимовом и позже, в начале марта 1915 г. На свой запрос от 4 марта 1915 г. председатель особой распорядительной комиссии по артиллерийской части получил ответ от начальника штаба Верховного главнокомандующего, что «Верховный главнокомандующий относится к употреблению снарядов отрицательно» [18, с. 387]. Об отрицательном отношении Верховного командования армии к вопросу о возможности применения русскими войсками боевых отравляющих веществ, фактически парализовавшему процесс организации военно-химического дела, свидетельствует и разъяснение, данное представителями военного ведомства 14 (1) июня 1915 г. на заседании Особого совещания по усилению снабжения действующей армии главнейшими видами довольствия. В этот день на заседании Особого совещания вопрос о причине подобного промедления поднял председатель Государственной думы М.В. Родзянко: «представляется совершенно непонятным, почему военное ведомство до настоящего времени не приступило к практическому при-менению в целях самообороны удушливых газов, между тем как, по имеющимся данным, видно, что еще с января 1915 г. при содействии военно-технического ведомства были начаты и с успехом проводились некоторыми химиками опыты по применению на войне удушливых газов» [19, с. 65-66].

Как свидетельствует В.Н. Ипатьев, возглавлявший в годы войны Химический комитет при Главном артиллерийском управлении и непосредственно отвечавший за снабжение армии боевыми отравляющими веществами и средствами защиты от них, решение вопроса о снабжении фронта удушающими газами было ограничено возможностями тыла их производить и подчинялось соображениям о необходимости сбалансированного развития соответствующих промышленных мощностей [20, с. 428-431].

Возглавляемая В.Н. Ипатьевым Комиссия по заготовлению взрывчатых веществ, образованная в первой половине февраля 1915 г., с мая 1915 г. начала участвовать в заготовке удушающих средств. В начале мая В.Н. Ипатьев обратился в Главное артиллерийское управление с предложением разместить на одном из российских заводов заказ на снаряжение первой партии снарядов фосгеном. Рассмотрение этого предложения по времени совпало с первой хлорной атакой немцев под Болимовом, произошедшей 31 мая 1915 г. Сразу после этой атаки, по свидетельству Ипатьева, он был временно командирован в распоряжение Верховного начальника санитарной и эвакуационной части принца Ольденбургского и получил приказ не только содействовать организации защитных мер, но прояснить способы начала производства на русских заводах удушающих средств [20, с. 488].

Участвуя в составе комиссии принца Ольденбургского и расследуя причины массовой гибели солдат от отравления хлором, Ипатьев выяснил, что заготовленные по приказу принца вскоре после первой апрельской газовой атаки под Ипром защитные марлевые повязки «находились о лазарете корпуса, занимавшего позиции на реке Равко, под Варшавой, но не были розданы войскам» [20, с. 489]. В начале июня 1915 г. на совещании, которое состоялось через несколько дней после германской хлорной атаки /214/ в Ставке Верховного главнокомандующего, Ипатьев доложил великому князю Николаю Николаевичу о возможности изготовления хлора на заводах в России. При этом Ипатьев предупредил, что первые баллоны с хлором могут быть доставлены на фронт только через четыре или даже пять месяцев. На самом же деле с момента, когда 2 июня 1915 г. было отдано распоряжение о производстве хлора для газобаллонных атак, до того, как в августе 1915 г. хлор в баллонах начал поступать на фронт, прошло три месяца [18, с. 388]. Однако первая газобаллонная атака русской армией была осуществлена в районе Сморгони только 5-6 сентября 1916 г. [5, с. 54].

В течение 1915 г. в России еще не было создано учреждение, которое координировало бы всю деятельность химической промышленности [21, с. 42]. Не существовало и должного порядка в деле снабжения фронта средствами индивидуальной защиты. «Особая Комиссия по заготовлению удушающих средств» была образована, по воспоминаниям Ипатьева, в июле, а по данным Е.З. Барсукова, в начале августа 1915 г. В своих мемуарах Ипатьев указывает, что заказы на производство хлора и фосгена для применения на фронте были размещены еще до образования Комиссии по удушающим средствам, т.е. ориентировочно в конце весны 1915 г. В 1916 г. Комиссия по удушающим средствам вошла в состав Военно-химического комитета, который был образован в марте 1916 г. К этому времени в России уже было начато массовое промышленное производство хлора, фосгена и других боевых отравляющих веществ. Таким образом, хотя производственные возможности и позволяли начать России химическую войну на фронте во второй половине 1915 г., всесторонняя организация химической борьбы затягивалась. К концу лета 1915 г. русская армии еще не была готова наносить германским силам удары возмездия с применением химического оружия. Особые химические команды для проведения газобаллонных атак начали формироваться в России в октябре 1915 г., но полноценное развитие военно-химическое дело в русской армии получило только в 1916 г., когда этим занялось Главное артиллерийское управление [18, с. 389-390].

Начало химической войны не было одномоментным актом. В 1914-1915 г. воюющие державы постепенно втягивались в широкомасштабное химическое противоборство. Германская армия первой перешла границу, отделявшую спорадическое применение слезоточивых веществ от систематического использования ядовитых и удушающих средств. И в дальнейшем на полях Первой мировой войны Германии принадлежала если не инициатива, то лидерство в ведении химической войны. Действия союзников по Антанте носили догоняющий характер и в течение 1915 г. были больше похожи на импровизацию. Главным итогом 1915 г. стало разрушение основных моральных и правовых преград на пути к широкомасштабному применению всех доступных средств ведения химической войны. Исключение составляло только правило, негласно принятое в Великобритании, согласно которому новые средства не должны применяться до того, как их применит противник. Однако это не останавливало разработки новых типов химического оружия и на деле соблюдалось не всегда. В последующие годы войны использование этого вида оружия массового уничтожения ограничивалось в основном научно-техническими потенциалом, возможностями промышленности государств, а также оперативно-тактическими соображениями.

Литература и источники
1. Аркадьев В.К. Научно-технические основы газовой борьбы. М.: Типолитография Русского Товарищества печати и из-дат. дела, 1917. 259 с.
2. Ганслиан Р. Бергендорф Ф. Химическое нападение и оборона / Пер. с нем. А. Таубе. С предисловием акад. В.Н. Ипатьева. М.: Гос. воен. изд., Воен. тип. Гл. упр. Р.К.К.А. в Л., 1925. 206 с.
3. Гейер К. Химическая война. М.: ГВИЗ, 1924. 81 с.
4. Trumpener U. The Road to Ypres: The Beginnings of Gas Warfare in World War I //The Journal of Modern History. 1975. № 3. P. 460-480.
5. Де-Лазари A.H. Химическое оружие на фронтах Мировой войны 1914-1918 гг.: Краткий исторический очерк/Науч. ред. и коммент. M.B. Супотницкого. М.: Вузовская книга, 2008. 268 с.
6. Красильников М.В., Петров Г.И. История химической службы и войск химической защиты Советской Армии. М.: ВАХЗ. 1958. 244 с.
7. Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг. М.; Минск. 2005. 367 с.
8. Van der Kloot W. April 1915: Five Future Nobel Prize-WinnersInaugurate Weapons of Mass Destruction and the Academic-Industrial-Military Complex // Notes and Records of the Royal Society of London. 2004. № 2. P. 149-160.
9. Cook T. Creating the Faith: The Canadian Gas Services in the First World War//The Journal of Military History. 1998. № 4. P. 755-786.
10. Krause J. The Origins of Chemical Warfare in the French Army // War in History. 2013. № 20. P. 545-556.
11. Хмельков C.A. Борьба за Осовец. M.: Воениздат НКО СССР. 1939. 96 с.
12. Буняковский В.В. Краткий очерк обороны крепости Осовца в 1915 г. // Военный сборник. Белград: Общество ревнителей военных знаний. 1924. 307 с.
13. Смольянинов М. Первая мировая. Газовые атаки на территории Беларуси//Историческая правда [Электронный ресурс]. URL: http://www.istpravda.ru/bel/pictures/5620/ (Дата обращения: 28.05.2014).
14. Girard М. Political Decisions and Britain's Chemical Warfare Challenge in World War I: Descend to Atrocities? // Defence Studies. 2008. № 1. P. 105-132.
15. Sheffy Y. The Chemical Dimension of the Gallipoli Campaign: Introducing Chemical Warfare to the Middle East // War in History. 2005. № 3. P. 278-317.
16. Военно-химическое дело. Пособие для начальствующего состава РККА под ред. начальника Военно-химического управления Я. М. Фишмана. М.-Л.: Государственное издательство «Отдел военной литературы». 1929. 275 с.
17. Jones Е. Terror Weapons: The British Experience of Gas and Its Treatment in the First World War // War in History. 2014. № 3. P. 355-375.
18. Барсуков Е.З. Русская артиллерия в мировую войну // Русская артиллерия в мировую войну: В 2 т. М.: Воениздат, 1938. Т. 1. 396 с.
19. Журнал № 5 // Журналы Особого Совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства (Особое Совещание по обороне государства). 1915-1918: В 3 т. / Под ред. А.П. Корелина, А.С. Грузинова. М., 2013. Т. 1.559 с.
20. Ипатьев В.Н. Жизнь одного химика. В 2 т. Нью-Йорк, 1945. Т. 1. 562 с.
21. Ипатьев В.Н., Фокин Л.Ф. Химический комитет при Главном артиллерийском управлении и его деятельность для развития отечественной химической промышленности. Пг., 1921. 70 с.

Павлов А.Ю., Малыгина А.А. 1915 год: начало химической войны // Клио. №3. 2015. С.210-215. 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Хорошо известным является факт, что в годы Первой мировой войны в России фактически с «нуля» была создана химическая отрасль промышленности. Главные цели, которые при этом преследовались, заключались, с одной стороны, в ликвидации катастрофического дефицита пороха и взрывчатых веществ, а с другой стороны, в налаживании совершенно нового вида производства – изготовления боевых отравляющих веществ. Первая из этих задач была успешно решена Комиссией по заготовке взрывчатых веществ во главе с В.Н. Ипатьевым.

Что касается производства химического оружия, то Особое совещание по инициативе председателя Госдумы М.В. Родзянко обратило внимание на эту проблему уже на одном из первых своих заседаний в самом начале июня 1915 г. [6]

В сентябре того же года были одобрены меры, предложенные ГАУ в этом отношении. Предусматривалось направление на Урал и в Донбасс двух комиссий для выяснения возможностей производства на местах, с наделением этих комиссий правами делать необходимые распоряжения. Общее руководство всем делом организации производства отравляющих веществ и подготовки специальных подразделений для армии возлагалось на помощника начальника Центральной научно-технической лаборатории (ЦНТЛ) Военного министерства генерал-майора И.А. Крылова, который с июня 1915 г. возглавлял комиссию по изготовлению удушающих средств при ГАУ [7]. Ему предоставлялись из военного фонда денежные средства, и ставилась задача в кратчайшие сроки организовать производство [8].

Комиссия И.А. Крылова работала в тесной связи с Русским физико-химическим обществом, при котором опять же на средства, выделенные Особым совещанием по обороне, был создан Военно-химический комитет. В конце декабря 1915 г. было одобрено предложение этого комитета о строительстве опытного за-/21/-вода «для выработки новых способов заводского получения химических веществ» [9]. Нелишним будет отметить, что позднее на базе Военно-химического комитета и опытного завода на Ватном острове Петрограда был образован Государственный институт прикладной химии, ставший крупнейшим отечественным научно-исследовательским центром химического профиля [10].

В марте 1916 г. Комиссией по изготовлению удушающих средств Особому совещанию был представлен план снабжения отравляющими веществами (синильной кислотой, хлороформом) для снаряжения ими 2 750 000 снарядов калибра 76 мм. Автору плана – профессору Томского университета А.П. Поспелову – была поручена разработка комплекса мер по его реализации, предусматривающего в том числе и строительство казенного завода. Для выполнения плана Комиссии было выделено 8 750 тыс. руб. [11]

Вмешательство Особого совещания по обороне сыграло важную роль и в деле снабжения армии средствами противохимической защиты. Первоначально этот вопрос находился в ведении Управления Верховного начальника санитарной и эвакуационной части. В связи с подготовкой к весенне-летней компании 1916 г. Особое совещание решило держать это дело под своим контролем и делегировало в конце января своих представителей в комиссию по противогазовым средствам при этом Управлении [12].

Вскоре выяснилось, что положение с изготовлением средств защиты складывается из рук вон плохо. Заказанные в ноябре 1915 г. 2 млн. противогазов системы Горного института из-за недостатка жести изготавливались крайне медленно. Гораздо более совершенный противогаз Зелинского был выпущен небольшой партией, и то по инициативе и на «ответственность» Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК) [13]. 19 марта 1916 г. Особое совещание предписало Военному министерству немедленно приступить к изготовлению этих противогазов в необходимом для действующей армии количестве [14]. В апреле 1916 г. были одобрены и профинансированы заказы 4 млн. противогазов системы Зелинского-Кумманта через ЦВПК и Земгор [15]. Предприятия, задействованные в этом производстве, в первоочередном порядке обеспечивались жестью [16]. Особое совещание постановило организовать производство резиновых ма-/22/-сок всеми приспособленными для этого заводами, несмотря на протесты фирмы «Треугольник», которой принадлежало патентное право на эти изделия [17]. Результатом этих усилий стало то, что к концу сентября 1916 г. в действующую армию было поставлено 2,7 млн. противогазов системы Зелинского-Куммант [18].

Однако окончательно вопрос с организацией снабжения средствами защиты был решен после передачи его летом 1916 г. в ведение Химического комитета при ГАУ. Разработанный этим комитетом план снабжения был одобрен Особым совещанием в начале августа 1916 г. Одновременно было решено учредить на фронте специальные инспекции для контроля за ходом снабжения и правильностью использования защитных средств войсками, организовать ремонтные мастерские, принять меры по обучению личного состава пользованию противогазами и другими средствами защиты, осуществлять постоянный мониторинг за ходом использования и вносить в конструкцию противогазов необходимые изменения [19].

К 1 мая 1917 г. русской промышленностью в общей сложности было изготовлено 7,5 млн. противогазов. Новый план их заготовления, представленный Химическим комитетом ГАУ, был одобрен Особым совещанием в конце апреля. Предусматривался заказ противогазов различных типов: системы Зелинского-Кумманта (5 млн. шт.), системы князя Авалова (1 млн. шт.), влажных образца Химического комитета (1 млн. шт.), для защиты лошадей (50 тыс. шт.), а также двух типов шлемофонов для телефонистов – системы князя Нижерадзе и Магарама и системы поручика Бодаревского (по 10 тыс. обоих типов). Общий расход средств по этому плану составил 42 млн. руб. [20]

В августе 1917 г. Особое совещание одобрило приобретение в казну привилегии на изобретенный князем Аваловым тип противогаза, признанный Химическим комитетом ГАУ лучшим, и поддержало предложение комитета о приоритетном заказе промышленности только таких противогазов21. В это же время по представлению Химического комитета был разрешен заказ еще 1,5 млн. противогазов системы Авалова, 360 тыс. противогазов для лошадей и 5 тыс. кислородных приборов системы профессора Поспелова на сумму около 23,5 млн. руб. [22]

Т.В. Алексеев (Санкт-Петербург). Вопросы совершенствования средств вооруженной борьбы и предметов снабжения армии в работе Особого совещания по обороне государства // Война и оружие. Новые исследования и материалы Труды Шестой Международной научно-практической конференции 13–15 мая 2015 года. Часть I. СПб, ВИМАИВиВС, 2015. С. 18-32.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ПРИКАЗЫ
по 8-й пехотной запасной бригаде

№899

28 сентября 1917 года, город Воронеж

На мой запрос о том - должна ли остаться при бригаде противогазовая бригадная команда, или она должна быть заменена окуривательным отрядом, и. д. Окружного Генерал-Квартирмейстера Штаба Московского военного округа, отношением своим от 21 сентября с. г. за №9239 сообщил, что, согласно подтвержденным Военным Советом штатам бригадных окуривательных отрядов от 27-го июля сего года, ныне существующие бригадные команды переформировываются в окуривательные отряды, назначение коих таково же, как и существующих ныне бригадных команд.

Формирование бригадных окуривательных отрядов не упраздняет полковых команд.

О чем сообщаю для сведения.

Вр. командующий бригадой
Полковник ВОЗНЕСЕНСКИЙ

Государственный архив Воронежской области. Ф.2391. Оп.1 Д.5. Л.90.

ПРИКАЗЫ
По 5-й пехотной запасной бригаде

1 октября 1917 года, г. Воронеж

№905

Согласно утверждения Военным Советом от 27-го июля 1917 года штат окуривательного отряда при штабах запасных пехотных бригад и присланного мне предписания Штаба Московского военного округа за №3748 от 5 сентября сего года - о сформировании этого отряда, назначаю Начальником упомянутого отряда прапорщика 58-го пехотного запасного полка ПИУНОВСКОГО, которому и приказываю: 1) немедленно приступить к сформированию отряда согласно проекта штата - утвержденного Военным Советом.

2) Подыскать соответствующее помещение для размещения отряда и всего бригадного противогазового имущества.

3) соответствующее имущество из надлежащих Управлений - согласно табели специального имущества окуривательного отряда пехотной запасной бригады.

При этом объявляю временный штат окуривательного отряда пехотной запасной бригады.

302906_original.jpg

1) Начальник окуривательного отряда подчиняется непосредственного командиру своей запасной пехотной бригады.

2) Отпуск порционных денег производится начальнику окуривательного отряда и его помощнику - по VII разряду.

3) Начальник отряда и его помощник при служебных командировках из штаба бригады в войсковые части получают разъездные по 5 рублей в сутки.

4) На возобновление и приобретение предметов обмундирования, портящегося от действия газов. Начальник отряда и его помощник получают по 25 рублей ежемесячно.

5) Строевые солдаты отряда вооружаются кинжалами.

Подлинный за надлежащими подписями.

Там же. Л.51об.

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Изготовление противогазов

В июле месяце 1915 года, когда вся Россия принялась за изготовление противогазов, губернский комитет предложил главному комитету свою посильную помощь в этом деле. Совместно с губернским комитетом весьма близкое участие сначала в оборудовании необходимых мастерских, а затем и в различных стадиях работы приняла общепедагогическая организация, во главе со своим председателем В.Ф. Даниловым. Для изготовления противогазов были устроены две мастерские: одна, в которой кроились и шились самые респираторы, другая, в которой они обрабатывались химическим путем, запаковывались и отсылались по назначению. Большинство потребных материалов было доставлено главным комитетом из Москвы, часть приобретена была на месте. К концу работы производительность ее удалось довести до 15000 штук в день, причем занято было ежедневно несколько сотен работниц. Всего было изготовлено свыше 400.000 противогазов, из которых в совершенно законченном виде было сдано, приблизительно, 100.000, а 300.000 отправлено в необработанном состоянии в лабораторию главного комитета в Москве. Кроме того, было сшито более 50.000 мешков для противогазов.

Заведующим всем делом изготовления противогазов был приглашен инженер губернского земства В.В. Богоявленский, а заведывание мастерской кройки и шитья согласилась принять на себя Н.А. Быстржинская.

Журналы Воронежского Губернского земского Собрания очередной сессии 1915 г. (15-24 января 1916 г.). С приложением доклады, сметы и т.д.). Воронеж, типолитография "Н.Кравцов и Ко", 1916. С.150.

В июне 1915 года вся Россия принялась активно изготавливать противогазы и снабжать ими действующую армию. Губернский комитет Всероссийского земского союза предложил главному комитету свою посильную помощь в этом деле. По всей Воронежской губернии развернулась работа по подготовке помещений, создания условий для производства противогазов /79/. В дело очень активно включился В.Ф.Данилов и его общепедагогическая организация. При их непосредственном участии были устроены 2 мастерские.

В одной мастерской кроились и изготавливались респираторы, а во 2-й мастерской противогазы собирались с использованием комплектующих материалов и частей, которые доставлялись из Москвы, от Всероссийского земского союза. Другая часть материалов приобреталась непосредственно на местах. Уже в конце 1915 года производительность 1 и 2 мастерских были доведены до уровня 15 тыс. штук противогазов в день. Ежедневно в работе принимали участие около 100 работниц, в основном женского пола. Всего же к началу 1916 года в Воронежской губернии было произведено около 400 тыс. штук противогазов, из которых в готовом виде было отправлено 100 тыс. штук, 300 тыс. штук выслали в лабораторию главного комитета земского союза, где их еще дополнительно обрабатывали химическими составами, запаковывали и отсылали на фронт. Кроме этого, за описываемый период времени было сшито 50 тыс. мешков для противогазов. Оплата за изготовленную продукцию велась Московским отделением земского союза с губернским отделением, который в свою очередь вел расчет с мастерскими. Именно губернский комитет союза пригласил для изготовления противогазов, руководства всеми операциями инженера губернского земства В.В.Богоявленского, который успешно справился с этой работой. Заведующей мастерской кройки и шитья была Н.И.Быстрижинская, до этого работавшая в земских структурах. В итоге работа мастерской была признана успешной и своевременной, способствовавшей повышению боеспособности и оснащенности русской армии. Эти мероприятия следует отнести к очевидным успехам губернского комитета земского союза. Они во многом способствовали обретению опыта и уверенности в своих силах, что имело несомненное значение в дальнейшем.

79. ГАВО. Ф. 20. Оп.1. Д. 9837. Л. 20-23.

Карманов Д.В. Воронежское земство: 1914-1918 г.г. Воронеж, 2002. С. 134-135.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Что интересно, погибших от ХО было относительно немного. Пострадавших - намного больше. 

Количество насмерть пораженных даже в России, имевшей меньше противогазов, чем другие страны, исчислялось десятками тысяч, а вот отравленных - сотнями тысяч.

Единоразовая потеря нескольких сот человек в течение короткого времени от действия ХО была только 1 раз в Альпах - там батальон берсальеров вне укрытий накрыли разом 1200 (!) газометов австро-венгерских войск и итальянцы не успели надеть противогазы.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

0000094c_big.jpeg

Русские офицеры на уроках химзащиты в Нью-Маркете. Великобритания, 1919 г.

В школе, как и в междусоюзных комиссиях, у нас было своего рода двойное подчинение и поэтому двойное начальство: в строю и на занятиях английское, вне занятий и во внутренней жизни — русское.
Нам рассказывали, что летом начальник школы решил закончить занятия одного выпуска своего рода маневром — сражением двух почти равных по численности частей — роты русской и английской. Вся округа съехалась посмотреть на это зрелище. В решительный момент маневра английская сторона выпустила слезоточивые газы. Английские офицеры, которые командовали русскими, вышли на маневр без газовых масок. Они были принуждены, покинув своих подчиненных, спасаться бегством. Соответствующие русские офицеры вступили в командование и довели маневр до конца. Такой маневр больше не повторялся, так как легкий ветерок понес газы на шоссе, где собралось много зрителей, большей частью приехавших на лошадях. В то время как пешеходы тоже пытались спастись бегством, лошади, почуяв газы, начали беситься и довели беспорядок и суматоху до крайнего предела.
При нашем прибытии в Нью-Маркет мы были встречены русским представителем Генерального штаба полковником Гаслером, который представил нас английскому начальству и ввел во внутренний распорядок жизни в школе.
В первые же дни нашего там пребывания нам было выдано все то имущество, которое получали английские юнкера при производстве в офицеры, а именно все строевое обмундирование, коричневые ботинки, белье, включительно до маленькою несессера с иголками и нитками, полевой бинокль, компас и револьвер. Только длинные брюки пришлось заказать за свой счет. Мы также узнали, что все время пребывания нашего в школе будем получать по четыре с половиной фунта чистого жалованья.
От англичан мы отличались только тем, что на фуражке была русская кокарда, а на погонах вместо английских цветов полка русская национальная ленточка. Это так мало отличало нас от англичан, что, когда я осматривал лондонский Tower, один капитан подошел ко мне и спросил: какого я полка, говоря: «Знаю все отличия полков, а вашего, оказывается, не знал».
Нас сразу предупредили, что выходить за пределы школы можно только в желтой или коричневой обуви и обязательно с соответствующей палкой.
Сама школа во время войны была военным училищем. Она представляла собой несколько больших зданий барачного типа, в которых помещались: управление, классы, цейхгаузы, большой танцевальный зал со сценой и большим вестибюлем и офицерский клуб, где во внеслужебное время можно было выпить спиртные напитки, начиная от пива и кончая портвейном и виски.
Слушатели же помещались в небольших бараках на 12— 14 человек. Два таких барака составляли группу слушателей, которые вместе слушали теорию и проходили практические занятия.
Все занятия велись прикладным методом, причем инструкторы старались в изучение разных вопросов ввести спортивное чувство соревнования. Изложив какой-нибудь вопрос, они делили класс на две группы и заставляли эти группы наперегонки производить указанное упражнение, например разборку и сборку пулемета с завязанными глазами. Сначала мы к этому методу были равнодушны, а затем увлеклись и быстро научились преодолевать уставное время.


И.Бобарыков. Киев - Севастополь VIA Германия - Англия 1918-1919 // 1918 год на Украине. Составление, научная редакция, предисловие и комментарии д.и.н. С.В.Волкова. М., ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2001. С.188-189.

Кинохроника с учениями в лагере: http://www.britishpathe.com/video/500-russians-complete-their-training/query/01085200

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Испытание химспылителя Шилова в октябре 1915 года: http://statehistory.ru/5500/KHimicheskie-sekrety-oktyabrya-1915-goda/

Первые опыты уничтожения химического оружия в России в 1918 г.: http://statehistory.ru/5505/Pervye-opyty-unichtozheniya-khimicheskogo-oruzhiya-v-1918g/

1 пользователю понравилось это

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Война

Новые удушливые газы

Немцы продолжают измышлять все новые и новые средства борьбы.

По мере истощения сил они все чаще прибегают к гнусным и бесчеловечным способам борьбы.

Так не особенно давно было констатировано распространение ими различных съедобных предметов отравленных ядом сибирской язвы с целью вызвать эпидемию этого ужасного заболевания в русских войсках.

Теперь газеты сообщают нам о новых удушливых газах, которые недавно были применены на французском фронте.

Так в одной французской газете помещена телеграмм[м]а из Лилля, в которой подробно описываются снаряды с особым удушливым газом, которым германцы в последнее время обстреливают Армантьер. Одни из этих снарядов содержат особый газ, пропитывающий одежду и обжигающий кожу, а другие – весьма небольшого калибра – содержат жидкость, растворяющуюся в газе, который оказывает медленное, но сильное токсическое действие, проникая в закрытые помещения и опускаясь даже в подвальные помещения.

Жертвами оказываются преимущественно мужчины, так как газ легко скопляется в волосах усов и бороды. Эти новые газы напоминают запахом острую горчицу. Их действие выражается в том что через пять или шесть часов после их вдыхания они поражают бронхи, ведут к потере зрения, вызывают изжогу внутри и зуд на всем теле, затем появляется беспрерывный кашель и сильное повышение температуры, после чего вскоре наступает смерть. Насчитывается уже много случаев смерти от отравления этими газами. Много жертв находится на излечении, но не все могут быть спасены. От удушья скончался известный декан Армантьера аббат Камло. Постановлен эвакуировать из Армантьера все население.

До сих пор все такие способы немцев вызывали изобретение [в оригинале – изробретение] противодействия со стороны союзников.

Нужно думать что и против новы газов будет найден надежный способ борьбы.

Свободное слово. Орган Новохоперского уездного исполнительного комитета. №28. 24 августа 1917 г.

Как нетрудно понять из заметки, под "новыми газами" понимались иприт и, похоже, синильная кислота.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах
41 минуты назад, Военкомуезд сказал:

Немцы продолжают измышлять все новые и новые средства борьбы.

По мере истощения сил они все чаще прибегают к гнусным и бесчеловечным способам борьбы.

Что-то вспоминается нечто эдакое...

Цитата

Идя за придурковатым капралом, Швейк с Мареком весело болтали: «Чего там ядовитые газы, это все ерунда! К ним каждый солдат привык еще из казарм, после свежего хлеба да гороха с перловкой. Но вот теперь русские что-то против унтеров придумали…» — «Видно, особые электрические токи…. — дополнил вольноопределяющийся, — такие, что соединяются со звездочками на воротнике. Ну, а те взрываются, потому что сделаны из целлулоида!»

 

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Кстати, отмечу, что триумф ХО - война в Эфиопии. Даже в Китае японцы не достигли таких результатов, как итальянцы в Эфиопии. 

А все потому, что эфиопы совершенно не имели о нем представления. Противогазы были только у кебур забанья (гвардия Хайле Селассие). Даже убогая в отношении ХО китайская армия и то, имела побольше противогазов, а китайские офицеры (особенно учившиеся в 1920-1930-е гг.) имели хоть какое-то понимание того, что такое ХО.

Весь опыт применения ХО показывает, что основные потери - это или у стран, совершенно отсталых, либо среди мирного населения.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Примечательно, что, оказывается, за ПМВ от ХО пострадало всего 1,2 млн. солдат (сравним с количеством мобилизованных), причем потери убитыми были очень невелики.

В России, насколько я понял, погибло от ХО всего 65 с небольшим тыс. человек. Надо поднять данные от 2011 г. - на конференции в ВИМАИИВС был доклад на эту тему.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Н.Г. Чигарева, А.А. Будко (Санкт-Петербург)

БОЕВЫЕ ОТРАВЛЯЮЩИЕ ВЕЩЕСТВА И ЗАЩИТА ОТ НИХ В ПЕРВУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ

Первая мировая война существенным образом отличалась от всех предшествующих войн как своими масштабами, так и характером. Научно-технический прогресс и развитие промышленности обусловили появление новейших средств нападения и коренным образом изменили тактику и стратегию войны. Впервые в широком масштабе были использованы открытые в конце XIX в. сильнейшие взрывчатые вещества – пироксилин, пикриновая кислота (мелинит), тринитротолуол (тротил). Существенно возросла роль артиллерии, технически полностью реконструированной в начале ХХ в., увеличилось число видов и калибров фугасных снарядов, появились дальнобойные (свыше 10 км) пушки; впервые были использованы бомбометание с самолетов, ручные гранаты, минные поля, проволочные заграждения. В результате применения всех этих новейших технических средств непосредственное соприкосновение противоборствующих сторон становилось редкостью. Вдоль фронта протяженностью в тысячи километров строились сложные фортификационные сооружения, рассчитанные на защиту от огня и состоящие из нескольких укрепленных линий обороны. После Марнского сражения (5–18 сентября 1914 г.) война превратилась в позиционную, не осталось никакой надежды (особенно для Германии) осилить находящегося в окопах и убежищах противника с помощью обычного огнестрельного оружия. Упование противоборствующих сторон на быструю победу не оправдалось, и война приняла затяжной характер (1). Стремление ускорить и оживить ход войны привело к появлению средств как смертельного действия, так и временно выводящих живую силу противника из строя. Вскоре после начала войны стали применяться /521/  разрывные пули, снаряды, начиненные слезоточивыми и дурнопахнущими веществами, бактериологические и химические средства.

22 апреля 1915 г. на театре военных действий впервые были использованы боевые отравляющие вещества (БОВ). Инициатором применения удушливых газов был известный немецкий ученый, лауреат Нобелевской премии по химии (1918 г.), один из разработчиков процесса синтеза аммиака Фриц Габер, директор Физико-химического института кайзера Вильгельма в Берлине, полагавший, что применение химического оружия может сохранить многие жизни, если прекратится изматывающая траншейная война на Западном фронте. Как консультанту военного министерства Германии, Габеру было поручено создать отравляющее вещество раздражающего действия, которое заставляло бы войска противника покидать траншеи. Под его руководством были развернуты экспериментальные исследования по применению газов в военных целях и разработке способов защиты от них (2). В январе была закончена разработка нового химического снаряда, известного под маркой «Т», 15-см артиллерийской гранаты с сильным бризантным действием и раздражающим химическим веществом (ксилилбромидом), впоследствии замененным бромацетоном и бромэтилкетоном. Тогда же Габер и его сотрудники создали оружие с использованием газообразного хлора, которое и было запущено в производство (поставщиком хлора стали немецкие химические компании «Bayer», «Hoechst», BASF, образовавшие в 1925 г. промышленный конгломерат «IG Farben») (3).

Необходимо отметить, что идея применения удушливых и ядовитых газов на войне не была новой. В международных соглашениях (Гаагская конвенция 1898 г. и 1907 г.), касающихся правил ведения войны, имелся специальный пункт, запрещающий применение удушливых и ядовитых веществ. Вопреки международным соглашениям германское командование пришло к решению применить газы на фронте. Этому способствовала также исключительная мощь немецкой химической промышленности, ставшей мировым лидером и монополистом в производстве большей части важных химических материалов и продуктов. В частности, огромное значение для изготовления в военных целях необходимых количеств отравляющих веществ (ОВ) имело производство искусственных химических красителей, промежуточные продукты которых могли использоваться для получения БОВ. К 1913 г. мировое производство /522/  красителей достигло 150 тыс. т, причем 75 % его (в 1914 г.) принадлежало Германии (4).

Итак, на Западном фронте северо-восточнее г. Ипра (Ипрский выступ у дороги в Менин), между Биксшотом и Лангемарком, германские войска предприняли газобаллонную атаку хлором. В ходе этой операции на фронте протяженностью 6 км были установлены газовые баллоны, наполненные 180 тыс. кг хлора. Атака привела к поражению 15 тыс. военнослужащих, из них погибли 5 тыс. человек. Следует отметить, что и до этой наступательной операции Германия, а также Франция использовали средства химического нападения в виде химических снарядов, содержащих слезоточивые вещества, но в очень небольших количествах. В основном это были эксперименты, имеющие целью выяснить эффективность некоторых отравляющих веществ.

Химические способы ведения военных действий стали событием в развитии военного искусства и быстро утвердились на полях сражения. В мае 1915 г. в районе Лооса были произведены четыре газобаллонные атаки, приведшие к потере 7000 человек, в октябре – в Шампаньи, в декабре – во Фландрии (3). Газобаллонные выпуски применялись в качестве боевого средства, расчищающего дорогу наступающей пехоте.

Первая химическая атака на русских имела место 31 мая 1915 г. на р. Равке у Воли Шидловской в районе Болимова. На этом участке Восточного фронта (12 км) в результате газобаллонной атаки была выведена из строя целая дивизия сибирских стрелков. Потери русских войск составили 9100 человек, из них умерло 6000 человек (5).

В июне 1915 г. Германия использовала на фронте бром, который входил в состав большинства слезоточивых газов, применявшихся для достижения некоторых тактических целей, а к хлору вскоре стали подмешивать фосген (хлорокись углерода) (6). Фосген как боевой газ превосходил хлор большей, по сравнению с последним, токсичностью.

Следует подчеркнуть, однако, что новые ОВ порой давали неожиданные тактические результаты. Впервые применив фосген 25 сентября 1916 г. на русском фронте (район Икскюля на Западной Двине; позицию занимали части 44-й пехотной дивизии), германское командование рассчитывало на быстрый успех. Тем не менее, из-за медленного действия фосгена большинство русских солдат /523/  почувствовали признаки отравления только спустя сутки. Ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем они уничтожили батальоны немецкой пехоты, поднимавшейся в атаку вслед за каждой газовой волной.

Союзники сразу оценили военное значение газобаллонных атак, когда тяжелые «газы» ползли по земле, затекали в траншеи и убежища, поражая противника. Вместе с тем, из-за слабого развития своих производственных мощностей в 1915 г. Франция не смогла провести ни одной атаки, а первая газобаллонная атака англичан имела место у Лооса только в сентябре 1915 г.

В течение 1915 г. среди средств химического нападения преобладающую роль играл газобаллонный выпуск. Артиллерийские снаряды (гранаты «В», «Вп» и «К»), содержащие слезоточивые вещества, успеха не имели. Союзники (французы и русские) в ответ на химическую войну Германии пытались применять артиллерийские снаряды, снаряженные перхлорметилмеркаптаном, но это также не оказало необходимого эффекта (4).

В мае 1916 г. германские войска начали применять снаряды, помеченные зеленым крестом и содержащие дифосген – жидкость, которая по ядовитым свойствам не уступала фосгену. Так, в июле (в ночь с 22 на 23) на восточном берегу р. Маас на участке в 5 км2 Германией весьма успешно была произведена массированная стрельба и выпущено 100 тыс. снарядов «зеленый крест». В том же году Россия впервые применила снаряды с хлорпикрином, а союзники – с фосгеном и синильной кислотой. Однако для истощения сил противника противоборствующие стороны по-прежнему применяли газобаллонный выпуск, но он не всегда был эффективен: либо из-за неблагоприятных погодных условий, либо в связи с недостаточным количеством примененных веществ.

Первая газобаллонная атака русских войск состоялась 24 июля 1916 г. под Сморгонью, но она была неудачной; позже под Барановичами русские войска использовали 5500 баллонов с хлором и фосгеном.

31 января 1917 г. в Шампаньи на фронте свыше 10 км в результате газобаллонной атаки потери союзников составили 3000 человек (из них умерло около 600), причем отравления имели место даже на расстоянии 15–18 км от места выпуска газа. Если в начале 1917 г. первый и главный вид химического нападения – газобаллонный – достиг своего кульминационного развития, то середина /524/  и особенно конец 1917 г. характеризовались ослаблением этого вида химического нападения, поскольку в 1917 г. появилось очень действенное оружие – газометы. Первенство в их разработке и применении принадлежит англичанам. Сконструировал первый газомет капитан Корпуса Королевских инженеров Уильям Говард Ливенс. Газометы состояли из стальной трубы (ствола) и стальной плиты (поддона), используемой в качестве основания. Они закапывались в землю под углом 450 . Газометы были относительно легкими (около 60 кг) и могли быстро переноситься и устанавливаться на новом месте. Стрельба осуществлялась одновременно из нескольких сот и даже тысяч таких труб специальными минами, содержащими 12–13 кг фосгена или его смеси с другими ОВ. На определенный участок одновременно попадали сотни разрывающихся мин, создавая газовое облако высокой концентрации. Так, в октябре 1917 г. на итальянском фронте в результате одного залпа из 900 газометов погиб итальянский батальон в 600 человек.

Над усовершенствованием этого вида оружия работали все воюющие страны, и уже к концу 1917 г. дальность стрельбы, например, германских газометов составляла 1700 м. Англичане преуспели в создании легких минометов, получивших название мортир Стокса, которые применялись до конца войны и характеризовались высокой скорострельностью (15 выстрелов в минуту) и дальностью действия (как у газометов) – снаряды содержали 1,1 и 3,2 кг ОВ (4).

В 1917 г. стали активно применяться артиллерийские химические снаряды, преимущественно фосгеновые и дифосгеновые, а в середине года во время ожесточенных боев во Фландрии появились 2 новых отравляющих вещества – арсины и сернистый иприт. Арсины – жидкие или твердые мышьяковистые вещества, распылявшиеся при разрыве снаряда на мельчайшие частицы и создававшие особый вид тумана или дыма. Эти снаряды, отмеченные синим крестом, обладали еще и осколочным действием. Что касается сернистого иприта («горчичный газ»), то его применяли в снарядах, отмеченных желтым крестом. Продвижение противника по территории, зараженной этим стойким ОВ, было затруднено. Кроме ингаляционного поражения (в форме паров и аэрозоля), иприт при соприкосновении с кожей быстро всасывался в кровь, вызывая симптомы общей интоксикации, и приводил к воспалению покровных тканей, отекам, болям. /525/

Впервые иприт применила Германия 12 июля 1917 г. на фронте в районе Ипра (7). Потери составили 2900 человек (87 человек умерло). После первого использования иприта обстрелы продолжились вплоть до 4 августа. В течение 3-х недель английские войска потеряли 14 726 человек (умерло 500 человек) (3). Маленький городок Ипр в Первую мировую войну стал (как позже Хиросима) символом одного из величайших преступлений против человечества.

Следует подчеркнуть, что успех химического нападения зависел от того, насколько точно соблюдались принципы ведения химической войны. Во-первых, необходимо было создать максимальную концентрацию ОВ. После появления у воюющих сторон газометов достигнуть максимальных концентраций ОВ на поле боя стало значительно проще. Во-вторых, была нужна внезапность химической атаки, чтобы солдаты противника не успели надеть и использовать средства защиты. Кроме того, было установлено, что поражающее действие газового облака пропорционально его размерам: потери противника тем выше, чем газовое облако шире по фронту и чем оно глубже проникает в оборону противника. К тому же вид огромного плотного газового облака, как правило, деморализовывал даже самых опытных и стойких солдат, а «растекание» непрозрачного газа на местности делало управление войсками крайне затруднительным. И, наконец, участвующие в войне страны проводили поиск и дальнейшую разработку новых ОВ, перед которыми существующие защитные средства оказывались неэффективными (например, арсины, состоящие из частиц субмикронного размера, проходили через противогазную шихту, не взаимодействуя с активированным углем).

О масштабах использования в Первой мировой войне химического оружия свидетельствуют следующие данные: за весь период войны воюющими странами было произведено 150 тыс. т различных токсических веществ, боевой расход составил 110 тыс. т. Воюющими сторонами были изобретены и использовались: артхимснаряды, химмины, газовые баллоны, химические бомбы, ручные и ружейные химгранаты, газометы (8). Различным формам химического поражения подверглись 1,2 млн солдат, из них погибли 91 тыс., 586 тыс. человек стали инвалидами (9). Против русской армии было предпринято около 50 газобаллонных атак (5).

Экологии Европы в Первую мировую войну был нанесен /526/  огромный урон: большие площади в Бельгии и на севере Франции оказались зараженными продуктами химической войны. Погибли 50 тыс. га леса, во Франции их восстановление продолжалось 20 лет, а в Бельгии – 50 лет; 12 тыс. га земель, зараженных химическими ОВ, были превращены в особые «земельные» кладбища (9).

Уже после первых газовых атак началось изучение физико-химических свойств и токсического действия ОВ и разработка защитных мероприятий от этого нового вида оружия.

В истории создания средств защиты органов дыхания от ОВ можно выделить два этапа: 1 – разработка так называемых влажных противогазов, 2 – разработка сухих противогазов. Первыми влажными противогазами были марлевые и ватно-марлевые повязки (маски), пропитанные раствором гипосульфита натрия и предназначенные для защиты от хлора. Были изготовлены сотни тысяч повязок, пропитанных щелочными растворами, нейтрализующими этот химический агент (10). Вскоре повязки были усовершенствованы и заменены многослойными масками – во Франции типа «Тамбютэ», в Англии – шлемами (капюшонами) типа Гипо. Тем не менее, принцип защиты сохранялся один и тот же, а именно пропитка ткани щелочным раствором, состав которого усложнялся по мере введения противником в практику боя новых ОВ. Впоследствии во Франции распространение получила маска «М-2», которая защищала от хлора, фосгена и дифосгена, однако она плохо защищала от хлорпикрина, к тому же пропитывающие растворы прилипали к лицу. Одновременно был принят на снабжение громоздкий коробчатый респиратор Тиссо. В ноябре 1917 г. французы начали вводить на снабжение свой новый противогаз A.R.S., мало отличавшийся по конструкции от германского.

В Германии защита войск осуществлялась с помощью противогаза. Противогаз GM-15 появился в германских войсках в 1915 г. Маска противогаза изготавливалась из резины (чуть позже из прорезиненного брезента), имела два окуляра для глаз, а небольшой цилиндрический фильтр присоединялся непосредственно к маске. Хранился противогаз в цилиндрической металлической коробке, которая должна была надежно защитить противогаз от загрязнения и внешних повреждений. В 1916 г. в германском противогазе появился трехслойный патрон: 2 крайних слоя – пористые вещества, пропитанные химическим составом, а средний слой – /527/  активированный уголь. В 1917 г. в трехслойный патрон были внесены изменения (с целью усиления защитной мощности по хлорпикрину). Тогда же были введены лошадиные противогазы.

Англичане, совершенствуя свой шлем, перешли к коробочному фильтрующему противогазу, который состоял из маски, поглотительной коробки и соединяющей их гибкой трубки. Дыхание регулировалось системой клапанов, вдыхательного и выдыхательного (11).

В России защитные мероприятия так же начинались с марлевых повязок, пропитанных гипосульфитом. Уже в июне 1915 г. русская армия получила около 8 млн таких повязок (5, 12).

Из доклада начальника санитарного отдела штаба 2-й армии от 27 июня 1915 г.: «Противник применил удушливый газ… всего пострадало 62 офицера и 7688 нижних чинов; умерло из числа пострадавших 24 офицера и 1713 нижних чинов... Значительные потери объясняются быстрым появлением газа в окопах, через несколько секунд после замеченных красных сигнальных ракет, выброшенных противником, сильной концентрацией его и очень слабым ветром, благодаря чему газ, надвинувшись на окопы, оставался в них долгое время (от 10 час вечера до 4 час утра). Газ был настолько густой, что в 2–3 шагах не было видно человека, и действовал так быстро, что по показаниям пострадавших офицеров и нижних чинов, через несколько минут люди падали отравленными. По показаниям пострадавшего подпоручика 218-го полка Павлова, через 5 мин в роте осталось легко пострадавших лишь 2 человека. Повязки “антигаз” в 4–10 слоев марли, сложенные даже по 2–3, предохраняли лишь на несколько минут. Новое смачивание их гипосульфитом и содой облегчало дыхание лишь на непродолжительное время» (13).

В июле 1915 г. был организован Химический комитет при Главном артиллерийском управлении (ГАУ), в состав которого вошел и противогазовый отдел. На базе гигиенической лаборатории Еленинского института для усовершенствования врачей была создана Противогазовая лаборатория Химического комитета при ГАУ под руководством Г.В. Хлопина. С июня 1916 г. в Химическом комитете работали 3 комиссии: биологическая, санитарная и химическая, которые возглавляли соответственно Н.П. Кравков, Г.В. Хлопин и Н.С. Курнаков. В ведении Санитарной комиссии были физиолого-токсикологические требования к противогазу и вопросы, /528/  касающиеся влияния различных факторов на функциональное состояние организма при пользовании противогазом. Химическая комиссия занималась техническими вопросами противохимической защиты (10).

Поскольку основная масса ОВ проникала через дыхательные пути, внимание было сосредоточено главным образом на разработке повязок и противогазов.

В результате усовершенствования влажной маски получила распространение маска-рыльце, которая состояла из 30–35 слоев марли, пропитанных химическим составом. Более совершенными оказались противогаз-маски. Это были очки и емкости с запасом пропитки. На фронт поступили также влажные противогазы Химического комитета конструкции Н.Т. Прокофьева. При использовании влажных противогазов запотевали стекла очков, что было весьма существенным недостатком, поскольку при газовом нападении артиллеристы были вынуждены снимать маски, что приводило к поражению ОВ. Кроме того, влажные противогазы защищали лишь от некоторых ОВ, имея при этом ограниченную защитную емкость. Это и послужило основанием для создания сухих поливалентных противогазов, первым из которых стал респиратор Горного института. Преподаватели Петроградского Горного института, используя опыт горноспасательной службы, сконструировали противогаз, состоящий из жестяной коробки, наполненной сухой гранулированной известью, пропитанной раствором щелочи. Отравленный воздух поступал через отверстие снизу коробки, а сверху коробки была горловина, к которой крепилась резиновая трубка, конец которой, снабженный особым приспособлением («загубником»), вставлялся в рот. Нос зажимался металлическим зажимом. Выдыхаемый воздух, содержащий углекислый газ, попадал в коробку, взаимодействовал с известью и щелочью, при этом шел процесс выделения тепла, в результате чего в респираторе становилось трудно дышать. Разработку этого респиратора курировал Верховный начальник санитарной и эвакуационной части принц А.П. Ольденбургский. Позднее в качестве наполнителя коробки стали использовать смесь натронной извести с зерненным березовым углем (12).

В 1915 г. Н.Д. Зелинский разработал способ активирования угля путем прокаливания, что значительно увеличило его поглотительную способность, и после многочисленных исследований /529/  сконструировал противогаз на основе активированного угля. Испытания поглотительных свойств активированного угля Н.Д. Зелинский совместно со С.С. Степановым и В.С. Садиковым проводил в помещении лаборатории, наполненном сернистым газом. 12 августа 1915 г. комиссии были продемонстрированы защитные свойства активированного угля. В камере, заполненной 0,01 % фосгеном, человек в маске (в маленький патрон промышленной маски вместо ваты, обычно используемой для защиты от пыли, был насыпан уголь) мог находиться в течение 15 мин. Дальнейшие испытания были инициированы М.Н. Шатерниковым, предложившим свой образец маски, которая должна была соединяться с угольным респиратором и составлять противогаз. Осенью того же года комиссия провела испытания противогаза Зелинского, но уже нового образца. Лицевой частью служила впервые в этих опытах испытывавшаяся резиновая маска (шлем) инженера Э.Л. Кумманта, которая жестко прикреплялась непосредственно к коробке. Клапанов противогаз не имел, выдыхаемый воздух проходил через наполнитель коробки (11). Уже в начале 1916 г. противогаз Зелинского-Кумманта был принят на снабжение русской армии. Однако первые образцы имели ряд недостатков: неустойчивое положение коробки, сильное сдавливание головы шлемом-маской, быстрое утомление при физической нагрузке (одышка, сердцебиение, головокружение), затруднение при разговоре, нарушение видимости при запотевании стекол очков (14). Исследования сотрудников противогазовой лаборатории позволили выявить роль «вредного пространства» и сопротивления противогаза при вдохе и выдохе. Кроме того, было установлено, что нарушение работоспособности и ухудшение самочувствия при пользовании противогазом Зелинского-Кумманта в значительной степени обусловлено повышенным содержанием углекислого газа (до 5,5 %) во вдыхаемом из подмасочного пространства воздухе (5, 10).

Конструкция противогаза постоянно совершенствовалась, учитывая медицинские требования и удобство его использования. Так, был создан более совершенный двухкамерный противогаз конструкции Авалова с клапанной системой. Он представлял собой большую жестяную прямоугольную коробку, разделенную перегородкой на 2 отделения, заполненных зерненным березовым активированным углем; отделение, через которое производился вдох, было в 2 раза больше отделения, через которое воздух выдыхался. Сни/530/ зу под отделениями помещались вдыхательный и выдыхательный клапаны. В противогазе предусматривались разные размеры лицевой части с полым отростком для протирания стекол очков, значительно уменьшилось «вредное пространство». Для связистов была создана специальная лицевая часть (мембрано-маска Бодаревского) (10). Таким образом, в России достаточно быстро была решена проблема защиты личного состава войск от ядовитых и раздражающих дымов и ОВ, применяемых Германией. За 2 последних года войны русская армия получила 11 млн противогазов Зелинского-Кумманта и его усовершенствованных образцов, включая противогаз Авалова, что привело к снижению числа пораженных ОВ. Потери от химического оружия за годы войны в русской армии достигли 65 817 человек, из них 26,3 % – в 1915 г., 57,1 % – в 1916 г., 16,6 % – в 1917 г. (по 1 октября). В первой половине 1916 г. потери от химического оружия составили 21 965 (58,5 %) человек, а во второй – 15 608 (41,5 %). Снижение потерь от ОВ в конце войны в значительной степени связано с тем, что войска лучше обеспечивались эффективными противогазами, хотя химическое оружие Германия применяла тогда не менее интенсивно, чем в предыдущие годы (10, 15).

В противогазовой лаборатории Химического комитета инженеры И.И. Жуков и Н.Т. Прокофьев разработали также первый прибор «Газоулавливатель» для определения концентрации хлора и фосгена в воздухе, который был принят на снабжение не только в русской, но и в английской армиях (10).

Несмотря на то, что в химическую войну были втянуты все воюющие страны, тем не менее, ОВ в Первую мировую войну не заняли доминирующего положения, поскольку воюющие стороны не были подготовлены к массовому производству этих веществ, а средства распространения ОВ были несовершенны и не всегда соответствовали характеру этого нового оружия. Кроме того, война показала, что с моральной точки зрения химическое оружие так же антигуманно, как любой другой вид вооружения, любое другое оружие массового уничтожения. Тем не менее, в настоящее время химическое оружие становится весьма привлекательным и удобным для террористических актов, и в этом смысле оно действительно очень опасно. /531/

1. Эрнест Дюпюи Р., Тревор Н. Дюпюи. Всемирная история войн. Книга третья. СПб/; М., 2000.

2. Кап. Гейер. Химическая война («Великая война» 1914–1918 гг.). М., 1924.

3. Де Лазари А.Н. Химическое оружие на фронтах Первой мировой войны 1914–1918 гг. М., 1935.

4. Военно-химическое дело (пособие для начальствующего состава РККА) / Под ред. Я.М. Фишмана. М.; Л., 1929.

5. Хлопин Г.В. Военно-санитарные основы противогазового дела. Л., 1930.

6. Шарль Муре. Химия и война. М., 1925. С. 33.

7. Фрайс А., Вест К. Химическая война. М., 1925. С. 174.

8. Мировые войны ХХ в. Кн. I / Отв. ред. Г.Д. Шкундин. Первая мировая война. Исторический очерк. М., 2002.

9. Архив ВММ МО РФ. Ф. 1. Оп. 35462. Л. 3.

10. Горенков В.М., Селиванов Е.Ф. Медико-технические проблемы противохимической защиты русской армии в Первую мировую войну // Воен-мед. журн. 1995. № 8. С. 70–72.

11. Фишман Я.М. Химическое оружие М., 1924.

12. Фигуровский Н.А. Замечательное русское изобретение. К сорокалетию изобретения угольного противогаза Н.Д. Зелинского 1915–1955. М., 1956.

13. Санитарная служба Русской армии в войне 1914–1917 гг. (сборник документов). Куйбышев, 1942. С. 331–332.

14. Вопросы химической защиты 1915–1917 гг. // Архив ВММ МО РФ. Ф. 1. Оп. 35464. Д. 5.

15. Медицинский архив войны 1914–1918 гг. // Архив ВММ МО РФ. Ф. 1. Оп. 35462. Д. 1.

Война и оружие. Новые исследования и материалы. Материалы Второй Международной научно-практической конференции. Часть 2. СанктПетербург, ВИМАИВиВС, 2011. С. 521-532.

http://www.artillery-museum.ru/assets/files/conference_2011_2.pdf

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Н.А. Заяц (Воронеж)
К ВОПРОСУ ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ХИМИЧЕСКОГО ОРУЖИЯ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ В РОССИИ

Тема использования химического оружия в годы Гражданской практически не изучена. Долгое время внимание было приковано лишь к использованию газов при подавлении Тамбовского восстания. Только недавно начали появляться другие работы на этот счет, в основном, правда, содержащие пересекающиеся материалы [1]. Данная работа ставит целью как обобщить введенный в оборот материал, так и опубликовать новый, еще неизвестный, и тем самым выделить основные особенности использования химического оружия в Гражданской войне.

Во время Первой мировой отравляющие вещества (ОВ) быстро прошли путь развития от кустарного применения до масштабного и опасного оружия. Основными способами химической борьбы являлись артобстрел химическими снарядами и газовые пуски. В России химснаряды производились с 1916 г. и делились на 76-мм и 152-мм гранаты (по терминологии того времени – 3-дм и 6-дм соответственно). По типу веществ они делились, как правило, на удушающие, слезоточивые (содержали смесь на основе хлора), медленно отравляющие (фосген с хлорным оловом) и скоро отравляющие (синильная кислота). Из-за слабости химической промышленности России основное производство удушающих средств сосредоточилось на частных предприятиях. В итоге большая часть произведенных снарядов были удушающими, т. е. с содержанием хлора, как правило хлорпикрина. Значительная часть снарядов также была снабжена синильной кислотой, практически неприменимой в боевых условиях из-за быстрого рассеивания в атмосфере. Газовые баллоны /229/ делились на марки Е30 (емкостью до 30 фунтов сжиженного газа), предназначенные для кратковременных газопусков, и Е70 (до 70 фунтов).

Согласно докладу от 10 августа 1918 г. начальника Главного артиллерийского управления (ГАУ), в Советской России имелось 270 тыс. химических снарядов в Москве и 125 тыс. в Тамбове, а на отделении Центрального склада удушающих средств в Очакове имелось примерно 57 тыс. пудов ОВ в 32 726 баллонах. Как оказалось позднее, данные не включали в себя еще ряд тыловых складов [2].

Сведений об использовании химбоеприпасов во время эскалации Гражданской войны пока не имеется, хотя возможность его совсем не исключена. По всей видимости, впервые ОВ стали проблемой для Красной армии только с началом немецкой интервенции. Немецкие войска, для которых наступление было продолжением Первой мировой войны, обладали большим техническим потенциалом, в том числе и военно-химическим. Имеются, например, сведения, что в Киеве на складе в Печерске немцы хранили баллоны с газами и химснаряды. Когда в июне 1918 г. произошел взрыв артсклада в Киеве, немцы боялись детонации газов, из-за чего ходили по городу с противогазами [3].

Сохранилось описание одного из эпизодов химической атаки, произошедшей в марте 1918 г. на разъезде Злынка: «Хорошо помню, как однажды мы покинули свою подвижную казарму в лесу и начали продвигаться вперед, рассыпавшись цепью по обе стороны железной дороги… Пройдя километра два, мы попали под артиллерийский обстрел. Огонь был редким и неточным. Немцы стреляли по заранее намеченным площадям химическими снарядами. Мы надели противогазы. Продвигаться в них стало еще труднее. Лишь немногие снаряды ложились в непосредственной близости от цепи, заставляя нас падать в снег. От разрывов поднимались клубы ядовитого темно-желтого дыма. Иногда снаряд прекращал свой пронзительный свист, не долетая до земли» [4].

В наличии противогазов у первых красных отрядов нет ничего неожиданного. Их производство в России было сосредоточено в основном на петроградских заводах «Респиратор» и «Противогаз», ликвидированных в 1918 г. (в связи с демобилизацией военной промышленности). Запасов вполне хватало для новой /230/ небольшой армии. При ревизии артимущества начальник ГАУ В.С. Михайлов докладывал Троцкому:

«1. Готовых противогазов имеется 587.000 шт.
в т. ч. в Москве – 350.000
в Петрограде – 150.000
в Тамбове – 87.000
2. Кроме того, имеется огромное количество противогазовых частей, в частности
в Петрограде 500.000 масок и 200.000 жестянок,
в Москве 700.000 масок и 600.000 жестянок» [5].

Причем не учитывались другие склады.

Неудивительно, что после немецкого наступления встал вопрос о возобновлении производства противогазов для снабжения гражданского населения. Вскоре запросы на противогазы начали поступать и из армии. Весь 1918 год армию регулярно снабжали противогазами. Неожиданно выяснилось, что реальная потребность в них выше плановой. В качестве примера стоит указать масштабы поставок на Восточный фронт:

- штабу и снабжению 3-й армии в августе – сентябре – 15 120 шт.;
- артснабжению 5-й армии 3 сентября – 10 000 шт.;
- артснабжению 2-й армии 30 октября – 13 200 шт.;
- артснабжению 1-й армии 11 ноября – 20 000 шт. [6]

Средний расход был исчислен в 30 000 шт. ежемесячно. Однако вопреки планам, за август – ноябрь 1918 г. было отпущено около 180 000 противогазов (по 45 000 в месяц), на следующие три месяца могло понадобиться еще столько же. При этом у ГАУ их оставалось только 260 000. В конце 1918 г. ГАУ поставило вопрос об организации противогазовой мастерской в Москве. В начале следующего года мастерская начала работать с выпуском 1000 противогазов в день при расчете на 3000 [7].

Такая потребность была вызвана тем, что «если будет признана только возможность газовых атак, то Армия должна быть снабжена противогазами, независимо от того, имели ли фактически место газовые атаки на каком-нибудь из фронтов» [8]. Поэтому противогазами были снабжены практически все фронты.

Но насколько эта угроза была реальной в Гражданской войне? Для этого надо рассмотреть применение газов на фронте в 1918–1919 гг. /231/

Сейчас трудно сказать, как проводилось снабжение химбоеприпасами РККА в это время – централизованных отпусков их из ГАУ в 1918 г. практически не было, случались разные эпизодичные отправки. К тому же, насколько можно судить, войска на фронте активно использовали химснаряжение, эвакуированное в 1918 г. в тыл, в основном на Урал и в Поволжье. Видимо, именно этим объясняется факт, что с Восточным фронтом связано наибольшее количество упоминаний о применении химоружия в боях Гражданской войны. Уже во время стычки 29 июня в с. Покровском выяснилось, что используемые красными снаряды начинены удушающими газами [9]. Существуют свидетельства об использовании удушливых газов артиллерией 4-й армией под Вольском. По сводкам белых, красные стреляли химснарядами 28 августа при наступлении на с. Малый Яр и 12 сентября [10].

В белоэмигрантской мемуаристике есть любопытное описание одного из таких химобстрелов, который прошел 6 сентября 1918 г.:

«Пехота белых, пройдя станцию Привольская, продолжала цепями продвигаться в сторону города, находившегося от станции в 2-3 верстах, а наши две пушки стали на позицию недалеко от нее на большой поляне. Едва мы успели осмотреться, как около позиции и все ближе и ближе к ней начали рваться снаряды, но какие-то подозрительные. Раньше таких нам еще никогда не приходилось видеть. Не было того обычного взрыва, от которого всегда вверх летели столбы осколков и земли. Эти, ударившись о землю, лопались как-то особенно нежно и выпускали из себя довольно большой клубок желтовато-грязного дыма, который, гонимый ветром, быстро полз по земле, распространяя едкий не-
приятный запах. Батарея красных, стоявшая на позиции где-то вблизи города, возможно желая поздравить своего противника с блестящей победой, стреляла химическими снарядами, от которых у него не было никакой защиты. Снаряды ложились очень аккуратно, что показывало, что красные артиллеристы прекрасно видели наши пушки со своего наблюдательного пункта. Запах хлористого газа, шедший от рвавшихся снарядов, сразу привлек внимание нашего начальства и заставил его поторопиться отдать приказ орудийным номерам обоих орудий немедленно отойти от них и укрыться в довольно глубоком овраге, находившемся немного позади позиции, на которой стояли пушки. Но /232/ обстрел как-то быстро прекратился. По всей видимости, наступавшая на город наша пехота спугнула красную батарею с ее позиции, а другой она еще не успела найти» [11].

В свою очередь белые использовали газы при обороне Верхнеуральска в июне 1918 г. По дневнику Сводного дивизиона, всего за время боев под Верхнеуральском и Белорецком было израсходовано 1232 шрапнели, 439 гранат и 684 удушающих снаряда [12]. Пожалуй, в тот период это было одно из наиболее масштабных применений химоружия.

Меньше примеров на других фронтах, но и на них стрельба удушающими снарядами встречается. Например, в начале июня 1918 г. высланный по Дону в Ростов матросский отряд постреливал по казацким станицам и отдельным группам казаков, которые, как предполагалось, принадлежали к повстанцам. «Так, по хуторам Матюшенскому и Рубежному огонь велся исключительно химическими снарядами, как сказано в отчете, “с целью нащупать неприятельскую батарею”. Увы, нащупать ее не удалось» [13]. В литературе встречается подробное донесение командира 1-й батареи 1-го дивизиона Латышской артбригады о боевых действиях с 24–28 ноября 1918 г. под Новохоперском. Чередуя огонь шрапнелью и химическими снарядами (по опыту Первой мировой это делалось для маскировки отравляющего эффекта), батарея рассеяла казачью конницу в лесных лощинах и так же отогнала вражескую батарею [14].

Любопытно, что применение отравляющих снарядов с обеих сторон отмечено в «генеральной битве» войны – сражении под Орлом – Кромами: «В 14 часов 24 октября противник… сосредоточил сильный артиллерийский огонь по позициям 4-го латышского полка. За час он выпустил по 4-му полку 380 снарядов, в том числе 16 химических» [15]. В свою очередь красные тоже позднее обстреляли корниловцев и марковцев: «Батарея красных вела огонь по нашему взводу газовыми снарядами. Облачка розоватого дыма, однако, быстро таяли в морозном воздухе и не причиняли нам вреда» [16].

Конечно, определенное количество химснарядов могло быть доступно любой армии. Известно, что в начале июня 1919 г.
петлюровцы стреляли ими под Проскуровым [17]. 14 июня 1919 г. в экипаже бронепоезда «Генерал Дроздовский», шедшего от ст. Пологи до ст. Чаплино через занятый махновцами район, /233/ «были контужены и отравлены неприятельскими химическими снарядами три офицера и ранен один офицер» [18].

Существует даже практически уникальный пример того, как в 1918 г. развивалась «химическая война» по обе стороны фронта на Северном Урале. В июле – сентябре 1918 г. красные части обороняли на алапаевском направлении важный узел – ст. Егоршино. Борьба велась вдоль узких коммуникаций железной дороги, лесов и болот. Обеим сторонам регулярно приходилось штурмовать – оборона противника представляла собой систему окопов с пулеметами. Красные здесь регулярно применяли химснаряды. Сводка белых сообщала: «…противник днем 8 августа открыл артиллерийский огонь из тяжелых и легких орудий и к вечеру при поддержке бронированного поезда густыми цепями повел наступление на левый фланг, а через полчаса значительными силами при поддержке артиллерийского огня химическими снарядами и броневика начал наступление и на правый наш фланг». 10 августа «противник временами доводит артиллерийский обстрел до степени ураганного. Часто обстрел ведется им химическими снарядами» [19]. 26 сентября красные обороняли д. Нижняя Синячиха на соседнем с егоршинским направлением фланге, используя слезоточивые снаряды [20].

Были и жертвы, как показывают сводки Сибирской армии. По сведениям штаба, в конце августа была отравлена санитарка Марта Бахтеева, которая, впрочем, осталась в полку. 4 сентября сообщалось об отравлении газами прапорщика Гамакова [21].

Практически одновременно химснаряды появляются и у белых. В советской оперсводке от 30 августа 1918 г. сообщалось о противнике: «Снарядов достаточно. На каждое орудие приходится по 100 шт. химических» [22]. 16 сентября под Егоршино красные захватили трофеи: «9 пулеметов, 360 шинелей, подрывной аппарат и ящик с химическими снарядами» [23].

Очень любопытный пример одного из таких химобстрелов приводится в воспоминаниях краскома Пичугова. Его стоит привести целиком, тем более что он является также одним из наиболее подробных описаний в мемуаристике:

«Наутро, как только рассвело, белые снова начали артиллерийский обстрел. Но стрельба на этот раз велась как-то вяло, нерешительно, снаряды падали не по окопам, а за окопами в лесу. Разрывы и цвет дыма не были похожими на прежние. /234/

– Товарищ Пичугов! Чуете, как пахнет черемухой? – спросил меня телефонист Питерский.

– Черемуха цветет в мае, а сейчас сентябрь, – сказал я, не вникнув в смысл вопроса Питерского, занятый разбором оперативной сводки, полученной из штаба бригады. Питерский, оставив за себя напарника, не говоря больше ни слова, вышел из шалаша, в котором размещался штаб полка, и пошел к тому месту, где недавно разорвался снаряд. Вскоре он вернулся и заявил, что черемухой пахнет от разрыва неприятельского снаряда. Спустя немного его стало тошнить и появилась рвота.

– Нанюхался! – ворчал на него товарищ.

Тут же позвонил комбат Калинин и, ругаясь на чем свет стоит, сообщил, что белые обстреливают отравляющими снарядами и у него в батальоне уже несколько человек отравилось. Вслед за ним о том же сообщил и комбат 2 Косоротов. Противогазов у нас не было совсем, и вероломство белых застигло нас врасплох, я, откровенно говоря, растерялся и не знал, что делать. Отвести полк? Но куда? В тылу поблизости у нас не было подходящих рубежей. Позвонил Калинину, чтобы посоветоваться с ним.

– Что будем делать? – спросил я.

– Чепуха! – кричит он в ответ. – Мочим портянки, полотенца и носовые платки, у кого есть. Что твои противогазы. Фронтовики научили.

– Черт возьми, как это мне не пришло в голову, – крикнул я, обрадованный. Ведь в начале мировой войны у нас тоже были марлевые повязки, которые заменяли противогазы и защищали нас от некоторых газов. Я сейчас же дал указание сообщить об опыте 1-го батальона всем подразделениям.

Благодаря догадке старых солдат калининского батальона и своевременно принятым мерам потери от отравляющих веществ были невелики, но все же человек двадцать в разной степени получили отравление» [24].

Возможно, что использование газов красными было не случайным и связано с инициативой кого-либо из командования
фронта или наличием здесь химснаряжения. Во всяком случае, в 3-й армии была химкоманда, о которой командование фронта сообщало в мае 1919 г.: «…В настоящее время газовая команда имеется только в 3-й армии, куда Ревоенсоввост и просит направить 500 баллонов удушливых газов. В других армиях фрон-/235/-та газовых команд не существует за отсутствием специалистов и необходимого имущества...» [25] Историю формирования команды еще предстоит выяснить.

«Химическая война» по обе стороны фронта продолжилась и в следующем году. Неизвестно, использовали белые свои химснаряды или же часть химического имущества досталась им при поражении 3-й армии в конце года под Пермью. Однако уже в январе – феврале в советских сводках регулярно отмечается постоянное использование химснарядов белыми на пермском направлении. К примеру, оперативная сводка от 23 февраля сообщала, что «в 20 верстах северо-восточнее Осы наши части с боем отошли на 3 версты. Противник при своих атаках применяет удушливые газы». А 19 июня в боях на пермском направлении 3-я армия даже захватила у противника десять газовых баллонов [26].

То же было и у красных. 1 апреля красные на глазовском направлении обстреляли «химическими снарядами, вызывающи-
ми слезоточение, д. Самково, что 16 верст западнее с. Путино» [27]. Сводка Сибирской армии сообщает также об ураганном обстреле частей химснарядами 25 мая [28]. Ясно, что это явно не единичные случаи.

На других же участках фронта подобной картины не отмечено, очевидно из-за дефицита химбоеприпасов. Известно, что в Западной армии генерала Ханжина в июне 1919 г. имелось всего 378 шт. 3-дм химгранат, 3484 шт. с синильной кислотой и 195 шт. 6-дм химбомб [29]. Видимо, так же дело обстояло и у красных. Правда, с 1919 г. химснаряды начинают попадать в штаты боекомплектов артчастей. Один из примеров этого есть в воспоминаниях А.В. Белякова. После изучения на арткурсах в Москве химдела он был назначен в 25-ю дивизию, попав туда к апрельскому контрнаступлению: «…определили меня при штабе на должность, которая называлась заведующий противогазовой обороной. В дивизионе о газах и противогазах никто и слышать не хотел: применение газов считалось маловероятным. Однако я сразу же составил заявку на химические артснаряды, и вскоре они стали поступать в мое хозяйство» [30].

Однако расходы в других армиях явно были невелики. Во всей 5-й армии в 1919 г. хранилось около 2000 химснарядов [31]. По отчету же начальника артснабжения фронта от 23 июля 1919 г., за первую половину месяца в 5-й армии израсходовано лишь /236/ 46 химснарядов [32]. Видно, что в целом случаи применения газов были малозначительны.

Однако из каждого правила есть исключение, и Северный фронт – единственный, на котором применение химоружия стало буквально нормой. Это связано с участием в вооруженной борьбе регулярных войск Антанты. Ставка на Северный фронт в планах интервентов была чрезвычайно высока, это привело к тому, что здесь ими был использован едва ли не весь накопленный арсенал оружия Великой войны: газы, ружейные гранаты, мины, авиация, танки и т. д. Вдобавок слабость коммуникаций привела к преимущественно позиционным боям. Широкий пласт документированных источников, как отечественных, так и иностранных, показывает значительную роль, которую сыграли «газы» на этом фронте.

Использование химического оружия со стороны белого Севера проводилось только с помощью британского вооружения – никаких трофеев подобного рода белые захватить не смогли. Однако и британские газы появились на фронте лишь весной 1919 г. Пока известен единственный предшествующий этому эпизод. В сводке штаба 6-й армии отмечалось, что «...был случай (27 августа) употребления противником снарядов с удушающими газами» [33]. По всей видимости, эти снаряды выпустила на Северной Двине английская канлодка, которая, по некоторым данным, обладала химическими снарядами [34]. По утверждению командующего союзными войсками Айронсайда, у фронта было достаточно 6-дм химснарядов, т. е. подходивших под калибр орудий канлодки.

С весны – лета 1919 г. резко возрастают поставки белым фронтам английского снаряжения, причем значительная его часть шла на Северный фронт. Не последнюю роль играли и мотивы возмещения технической помощи эвакуации войск Англии из России. Конечно, поставлялись и ОВ.

Была, впрочем, одна сложность – негативная реакция в обществе. Скрыть сам факт использования газов в России было невозможно – а оправдать его после широкой кампании обвинения немцев в использовании «смертоносных газов» затруднительно. К тому же, в январе – феврале 1919 г. в Великобритании всерьез обсуждался вопрос о полном запрещении химоружия в связи с окончанием войны. /237/

Неожиданно на помощь англичанам пришли сами большевики. В начале февраля 1919 г. на стол командующего 6-й отдельной армией Северного фронта А.А. Самойло легли две оперсводки 3-й армии.

«20 января 1919 г.

...Пермское направление. Нами было занято с. Карагайское, но, после обстрела противником удушливыми снарядами, наши части, понеся потери, отошли снова в Усть-Лысьва....

8 февраля 1919 г.

...Пермское направление. В районе сел. Евгинское, что в 12 верстах восточнее Рождественское, неоднократные попытки противника перейти в наступление отбиты. Части 3-й бригады, расположенные в районе в 7 в. к северу от дер. Калинята (последняя на реке Пая), несколько раз в течение дня обстреливались химическими снарядами противника...» [35].

После их получения Самойло разослал 14 февраля циркуляр по армии с указанием: «Ввиду повторяющихся случаев применения противником на других фронтах снарядов с удушливыми газами, Командарм приказал еще раз подтвердить возможность применения таковых и на нашем фронте» [36]. Приказ этот действительно исполнялся. По документам красных, части 18-й дивизии выпустили с 13 по 30 января 1919 г. 50 шт. 3-дм химснарядов [37], батарея Кенигсвальда выпустила 26 шт. [38], 9 марта 1919 г. в боях за д. Выставка и 27 марта у д. Максимовской ей же выпущено 24 и 2 шт. [39].

Формальный повод был дан. Весной в палате общин началась бурная дискуссия об отправке на Север газовых боеприпасов. Один из сторонников этого, майор Гест, в середине мая заявил: «Так как большевики уже употребляют на северном фронте ядовитые газы, то делаются приготовления к ответу им тем же оружием. (Возгласы одобрения). Принимаются все меры для защиты наших храбрых войск от бесчеловечных приемов советских войск» [40]. Лично Черчилль заявил в палате общин 29 мая: «Я не понимаю почему, если они сами применяют ядовитый газ, мы должны возражать против его использования против них… Это весьма оправданная и допустимая вещь – применить отравляющий газ против них» [41].

В действительности же «приготовления к ответу» были начаты намного раньше. Уже 27 января в Лондоне было получено не-/238/-проверенное и оказавшееся ложным сообщение майора Гилмора о том, что «большевики используют химические снаряды». Это было тут же использовано как предлог для наступления. 7 февраля 1919 г. в своем циркуляре Черчилль предписывает «использовать химические снаряды в полной мере, как нашими войсками, так и Русскими войсками, которые мы снабжаем» [42]. С открытием в конце марта навигации стала возможной и присылка химического снаряжения. 4 апреля командующий королевской артиллерией майор Делаге распределяет поступившие боеприпасы, в частности химснаряды, по орудиям. Предполагалось иметь их на легкую 18-фунтовую пушку – 200 шт., на 60-фунтовую – от 100 до 500, в зависимости от района, на 4,5-дм гаубицу – 300, на две 6-дм гаубицы в Пинежском районе было отпущено 700 [43].

В итоге произошло около полусотни эпизодов применения химических боеприпасов на Северном фронте, в основном со стороны англо-белогвардейцев. Коротко остановимся только на некоторых примерах.

Одной из первых операций, в которых был применен химобстрел, стало наступление на Пинежском фронте 1–3 июня, когда интервенты пытались взять район Труфановой горы. 1–2 числа началась артподготовка наступления. Обстрел д. Усть-Пога производился из 6-дм и 18-фунтовых орудий и продолжался полтора дня. Было выпущено:

3-дм – 672 гранаты и 242 шрапнели,
6-дм – 916 гранат и 157 газовых,
18-фунт – 994 гранаты, 256 шрапнелей и 100 газовых [44].

Активный артобстрел не помог противнику – наоборот, ему же пришлось отступить. Не в последнюю очередь это произошло благодаря тому, что советский 160-й полк был полностью снабжен противогазами.

В завершающих сентябрьских боях, которые проходили под занавес эвакуации британцев, применение газовых снарядов играло немалую роль. К примеру, сводка 6-й армии по Шенкурскому району сообщает:

«Наши потери в 160 полку за бой 1 сентября ... убито комсостава 5, красноармейцев 28, ранено комсостава 5, красноармейцев 50, контужено комсостава 3, красноармейцев 15, отравлено газами красноармейцев 18, без вести пропало 25. Захвачено 9 пленных, из них один англичанин… /239/

...3 сентября противник обстрелял нашу левобережную заставу артогнем, выпустив до 200 химических снарядов. У нас отравлено газами 1 инструктор и 1 красноармеец...» [45].

Самые же масштабные случаи применения газов приходятся на августовские бои на Северодвинском и сентябрьские – на
Железнодорожном фронте. Например, на части 155-го полка у ст. Емца «27 августа в 5 часов утра противник за два часа выпустил до 2000 химических снарядов с удушливыми газами... Наибольшие потери понесли артиллерийские батареи» [46]. В свою очередь красные бронепоезда также активно использовали химснаряды [47].

Особо стоит отметить наступление 10 августа на Северодвинском фронте в районе деревень Слудка – Липовец. Часть
красноармейцев была отравлена, причем были пострадавшие и от иприта, синтезированного британцами в конце войны. Согласно британскому военному журналу, в этот день две 18-фунтовые пушки выпустили по красным 600 снарядов с ипритом, а затем – 240 со «слезоточивым газом» (судя по симптомам красных, с фосгеном) из 4,5-дм гаубицы [48].

Интересно, что на Севере использовалось еще одно ноу-хау Великой войны. В середине марта Айронсайд по совету капитана-химика Д. Хитчинга, полагавшего, что на фронте можно эффективно использовать газометы, запросил выслать в его распоряжение одну или две роты с газометами Ливенса и полуроту с 4-дм мортирами Стокса. Двумя неделями позже Черчилль сообщил в ответ, что высылка невозможна и предложил команду из 24 офицеров-специалистов с недавно разработанным средством – адамситом. Это были химические термогенераторы – специальные ядовитые «свечи», которые выпускали мышьяк в виде раздражающего носоглотку аэрозоля, от которого не спасали даже противогазы.

«...Черчилль колебался... Но не потому, что его пугала перспектива пустить в ход страшное химическое оружие. Заботило другое. “Уверены ли вы, – спрашивал он Харрингтона, – что разумно обнаружить секрет нашего нового газа ради такого ограниченного употребления, какое возможно при ограниченном масштабе действий в Северной России?” Харрингтон ответил, что эксперты по газу из военного министерства высказались в пользу его применения на Севере России» [49]. /240/

Военное министерство все же предупреждало Айронсайда: «Это совершенно секретное изобретение, но наверняка перестанет быть таковым сразу после его применения. Оно предназначено к использованию только в случае особой необходимости». Около 50 тыс. термогенераторов прибыли в июне в Архангельск. Предполагалось, что «свечи» должны бросаться, наподобие гранат, подготовленными пехотинцами в количестве 15–20 тыс. на одну милю фронта. Однако на испытаниях специалист-химик майор Томас Девис обнаружил, что на лесных участках это оружие малоэффективно. Газобаллонные атаки и широкое применение адамсита, таким образом, исключались. Использовали долгодневные газовые артобстрелы для создания устойчивой отравляющей концентрации. Правда, оставалась еще авиация: «...Айронсайд отмечает применение отравляющего газа его силами в нескольких местах своего дневника; он не в восторге от его боевой эффективности, потому что, за исключением благоприятного ветра, газ мог быть использован только за фронтом неприятеля при помощи сброса с аэропланов…» [50]. Английскими техниками адамситовым «свечам» были добавлены стабилизаторы и носовой взрыватель. Всего было изготовлено около 1500 бомб, и вскоре они начали успешно применяться на фронте. За август – сентябрь было не менее десяти случаев их сброса [51]. Газы сыграли роль и в
сентябрьском поражении красных. Сменивший Айронсайда генерал лорд Раулинсон высоко оценивал адамсит, который обращал в бегство целые части красных: «Новый газ делает людей временно неспособными к сопротивлению, судя по вражеским солдатам, попавшим в госпиталь; смертельных случаев не было... Успех этих операций… был во многом обусловлен новым газом; он широко применялся посредством сброса бомб с аэропланов и оказывал весьма деморализующий эффект на врага» [52].

После ухода английских частей судьба белого Севера была решена. Тем не менее он продержался до февраля 1920 г., пока не рухнул под напором последнего наступления. В этот период ОВ продолжали применяться, хотя и менее активно. К примеру, 21 января 1920 г. в оперативной сводке 6-й армии с мурманского участка фронта сообщалось: «20 января бронепоезд противника обстрелял ураганным артогнем позиции в районе желдороги и ст. Лижма, выпустив до 60 химических снарядов» [53]. Эти боеприпасы позднее достались красным. /241/

На Северо-Западном фронте использование газов тоже было довольно частым. Прежде всего это касается немецких войск в Латвии в 1919 г. Характер латвийского театра военных действий, боевой опыт германской армии и большое количество современного вооружения также привели к тому, что и война на латвийском фронте частично повторяла многие черты Первой мировой. Это касалось и химснарядов, которым были снабжены немцы. Речь шла не только о старых запасах – несмотря на запрет, производство их в Германии так полностью и не прекратилось. Так, по свидетельству одного немецкого рабочего в апреле 1919 г., на его заводе продолжали производство вооружения, гранат, а также газовых бомб и противогазов [54].

Очевидно, первый крупный химобстрел был произведен немцами 12 апреля под советской Митавой (ныне – Елгава). Их
бронепоезд выпустил более 300 снарядов с фосгеном по частям 3-й бригады 2-й латышской дивизии [55]. В результате были отравленные, однако в целом атака не удалась – красные были снабжены противогазами, к тому же помешала сырая погода [56]. Обстрел химснарядами был вполне в духе только что отгремевшей Первой мировой войны, однако отличался гораздо более слабым эффектом. За два года до этого, в январской операции под Митавой использование в течение 10 дней нескольких десятков тысяч химснарядов привело к безвозвратному выходу из строя 1019 человек [57].

Обстрел не остался без внимания. В советских газетах появилось грозное обращение.

«Митава. Командующему германскими войсками

Близ Митавы по нашим войскам выпущено 300 химических снарядов. Передают, что согласно вашего приказа арестованы в качестве заложников под угрозой ареста 500 коммунистов, среди них 200 женщин и детей. В воскресенье, 13 апреля, ваш аэроплан обстрелял в Риге из пулеметов мирную похоронную процессию, среди участников которой оказались тяжело раненные. Мера жестокостей германского командования переполнена, и наши народные массы требуют принятия репрессивных мер в отношении местных представителей дворянства и буржуазии, и применения химических снарядов также и с нашей стороны. С большим трудом мне удалось приостановить исполнение этих требований, но я вынужден довести до вашего /242/ сведения, что при следующем вооруженном полете вашего аэроплана над Ригой будут расстреляны не менее 25 представителей дворян, арестованных в качестве заложников, и что мы одновременно примем также меры против химических снарядов и других жестокостей ваших войск. О каких-либо переговорах не может быть и речи раньше, чем германское командование не изменит своей тактики. Если обстрел с аэроплана был произведен против желания командующего армией, то мы требуем примерного наказания.

Председатель советского правительства Латвии Стучка».

Угрозы не повлияли. Уже через два дня та же газета писала: «…применение белыми ядовитых газов продолжается. Снова ими выпущено около 50 химических снарядов по нашему расположению» [58].

Впоследствии немецкие химснаряды неоднократно применялись во время месячной осады Риги армией П. Бермондт-Авалова. Один из свидетелей писал: «В местах, где падали такие снаряды, воздух застилался диким черным дымом, отравляясь которым умирали находившиеся на улице люди и лошади. Там, где разрывались такие снаряды, камни мостовой и стены домов окрашивались светло-зеленой краской. Сколько было убитых, раненых и отравленных газами за все время бомбежки Риги, точно сказать трудно, но во всяком случае, количество жертв бессистемного обстрела должно определяться сотнями» [59]. Впрочем, официальные сообщения о жертвах в Риге меньше на порядок:

«…до сих пострадали от бомбардировки Риги 45 мужчин, 19 женщин и 10 детей. Убитых зарегистрировано 16 мужчин, 4 женщины и 6 детей. Здесь же приняты в расчет те, кто был убит ядовитыми снарядами, а также легко раненые» [60].

Северо-Западная армия Н. Юденича сильно зависела в своем снабжении от иностранцев, поэтому, по нормам Первой мировой, она также имела определенное количество как химснарядов, так и противогазов. К лету 1919 г. начались британские поставки. 7 августа на французском пароходе «Жуазен» прибыло оружие и снаряжение, среди которого были 10 тысяч противогазов, 16 гаубиц, 16 скорострельных орудий, 6000 снарядов и пр. [61]. В итоге, приблизительно с конца сентября, бойцы начали массово получать противогазы, а в боекомплект вошли газовые снаряды. Можно с уверенностью сказать, что они применялись /243/ не единожды. Сведения об этом регулярно встречаются в советских сводках и воспоминаниях белых [62].

Как можно видеть из этих данных, в целом в 1919 г. удушающие газы были серьезным фактором только в регионах, тесно связанных с интервенцией, но на всех остальных фронтах их применение было эпизодическим и крайне незначительным.

Тем не менее, именно в начале 1919 г., в связи с запросами Наркомзема о посылке газового снаряжения на борьбу с сельхозвредителями, в высших военных органах РККА началась дискуссия о вероятности применения химического оружия в новой ситуации и целесообразности его траты на мирные цели. В мае 1919 г. начальник Полевого штаба РВСР Ф.В. Костяев известил управление делами РВСР, что «случаи применения выпуска газов... возможны... для тех только участков фронтов, где боевые действия носят характер позиционной войны (Карельский перешеек)», поэтому считал достаточным «запас примерно 20 000 пудов» газов. Артком ГАУ также отвечал: «…для активного применения газобаллонных атак требуется соблюдение одновременно стольких самых разнообразных условий, стечение которых вряд ли возможно при подвижном характере войны… Руководствуясь теми же соображениями, Всеросглавштаб не нашел нужным формировать в настоящее время химические войсковые части для активного применения химических средств…» [63].

По вопросу применения химснарядов 17 июня состоялось межведомственное заседание Комиссии по применению удушливых средств на фронте, состоявшей из представителей Всеросглавштаба, ЦУС, Полевого штаба и ГАУ. Было решено: «Применение стрельбы химическими снарядами признать вполне возможным. Принимая во внимание опыт истекшей войны, характер нынешней и расход химических снарядов за последние 2 месяца, Комиссия полагает, что имеющегося запаса химических снарядов хватит не менее как на год, а может быть и более…» [64]. Предполагалось, что в стране имелось 28 тыс. пудов газов в 16 тыс. баллонов, а также 8911 шт. 3-дм химснарядов и 8249 шт. 6-дм. Было решено не возобновлять это производство, а постоянно иметь запас в 20 тыс. пудов газов; общая потребность в химснарядах определялась в 40 тыс. шт. в месяц [65].

Впервые вопрос обеспечения войск газовыми средствами встал только весной 1920 г., когда в секретариат Главкома ста-/244/-ли поступать тревожные вести с западного направления. Апрельские разведсводки сообщали, что польские войска готовятся к наступлению в районе Мозырь – Калинковичи и планируют использовать удушливые газы, которые привезены в Лунинец. Сводка 15-й армии также сообщала о планах наступления на дисненском и витебском направлениях «...с применением удушливых газов…» [66]. Эти известия заставили красное командование предположить, что вскоре противник использует химическое оружие, а значит, нужно защищаться. Артком ГАУ получил задание предложить меры «подготовительного характера для возможного применения средств газовой борьбы». Было решено произвести проверку и испытание пригодных химбоеприпасов, баллонов, противогазов. К тому времени на учете имелось 18 250 пудов газов, 16 896 шт. 3-дм химснарядов и 6843 шт. 6-дм (неполностью снаряженных – около 300 000 шт. 3-дм и 6-дм – 67 000). Но 29 мая Артком ГАУ, по сути, отказался от любой проверки, заявив, что если снаряды хранятся в соответствии с инструкциями, то в проверке они не нуждаются [67]. В итоге использование газов поляками действительно застало войска врасплох, хотя, к счастью, эти немногие стрельбы состоялись гораздо позже предполагаемого срока. Отголосок этой истории отразился в воспоминаниях С.М. Буденного. Рассказывая о сражениях своей конницы 26 июля 1920 г. на реке Стырь, он упомянул, как многие из его конников 14-й кавдивизии были отравлены: «Я донес во фронт о применении противником варварских средств войны. Одновременно послал Л.Л. Клюеву распоряжение немедленно,
бронепоездом, доставить к линии фронта противогазы» [68].

Все это показывает, что проблема химического оружия большую часть войны была на периферии внимания центрального советского военного руководства.

По всей видимости, аналогично дело обстояло и у противников красных. К сожалению, данные о ситуации с химическим делом в белых армиях скудны и разрозненны. Например, сведения о химическом потенциале белых армий Южного фронта на данный момент почти отсутствуют. Лишь атаман П. Краснов упомянул, что в его армии был и химвзвод, имевший 257 баллонов с газами и 15 000 дымовых шашек [69]. Какова была его роль, неизвестно. Пока единственное упоминание о нем встречается в воззвании, неоднократно публиковавшемся в советских источ-/245/-никах: «Из Новочеркасска доставлено напечатанное в местной типографии воззвание генерала Краснова, предназначенное к отправке на Царицынский фронт... Встречайте своих братьев-казаков колокольным звоном. Пойдут поезда и на Кавказ, и на Запад, и на Украину, и вы получите все, что вам надо, но знайте, что если вы окажете сопротивление – горе вам, вот я пришел, а вместе со мной 200 000 отборного войска и много сотен орудий; я привез 3000 баллонов удушливых газов, задушу весь край и тогда погибнет в нем все живое» [70]. Об остальных армиях Югаи этого сказать нельзя.

Любопытное отношение к проблеме прослеживается во время обороны того же Царицына от красных, когда вновь вспомнили о ядовитых газах. Автором идеи был офицер-артиллерист из английской миссии генерала Холмена при генерале Врангеле, ветеран Первой мировой Х. Уильямсон: «Для того чтобы остановить наступление большевиков, на послеобеденном совещании я предложил использовать горчичный газ, которым оснащены специальные артиллерийские снаряды. На станциях было разгружено много снарядов с этим и другими газами, но до сих пор по политическим соображениям они не применялись – не только потому, чтобы не убить ни в чем не повинных крестьян, но и потому, что личный состав Белой армии весьма нервничал при обращении с этими снарядами. Поскольку потеря Царицына оказалась бы серьезным ударом по благому делу Деникина, представлялось, что наступил подходящий момент для использования этого очень мощного реагента. Газ был ужасным оружием, но он постоянно применялся во Франции с 1915 г. и все еще рассматривался как естественное приложение к войне, и обстоятельства, казалось, требовали того. Врангель с увлечением воспринял эту идею. Холмен тоже проявил энтузиазм».

Для ускорения дела Уильямсон сам занялся поисками снарядов на складах. Перемещения по обширной Донской области Уильямсон решил вести на аэроплане DH-9 из 47-й эскадрильи, находившейся при армии Врангеля. Безрезультатными оказались поиски в Новочеркасске и Батайске, и лишь в станице Уманской химснаряды нашлись. Но из-за травмы пилота план опоздал. Инспектор артиллерии М.В. Макеев, выслушав рассказ британца, заявил: «Батареи с британским вооружением рассредоточены. Хотя газовые снаряды и поступали, потребуется так /246/ много времени на их классификацию, что вряд ли стоит с ними возиться» [71].

Эта история приоткрывает положение дел с химическими боеприпасами на Южном фронте. Очевидно, они там были, однако серьезное отношение им, видимо, не придавалось – поставленные задачи не хуже решались и обычными снарядами, что прозрачно дал понять генерал.

Это, разумеется, не значит, что химснаряды не использовались – эпизодические стрельбы случались не раз. Так, известно, что 5 октября в боях под Астраханью врангелевские войска открыли «ураганный огонь и под прикрытием рвавшихся снарядов с удушливыми газами атаковал 304-й стрелковый полк у Соленого Займища...» [72]. По воспоминаниям красных, химснаряды действительно применялись в боях под Царицыном и позднее на Перекопе. Известно, что какая-то часть английских газовых снарядов хранилась на Новочеркасском артскладе [73]. Однако отрывочность данных не дает возможности выписать какую-либо определенную картину.

Небогаты данные и о состоянии химдела в армии Колчака. Правда, известно, что в Сибири оно было поставлено более серьезно, о чем говорит наличие Военно-химической комиссии (ВХК) при ГАУ. К сожалению, в архивах РГВА документов о ней почти нет – сохранились только положение о ней и один протокол заседания.

В Положении о ВКХ указывалось, что «в качестве консультационно-испытательного органа по вопросам снабжения армии» в ее задачи входят разработка и испытания необходимых средств снабжения и вопросы их производства.

«3. Военно-Химическая Комиссия включает специалистов по:

- взрывчатым веществам,
- по обще-химическим вопросам,
- по испытанию химического характера,
- по механическим испытаниям,
- по противогазам.

Примечание: В случае надобности ГАУ может привлечь к работам Комиссии других специалистов, кроме перечисленных.

4. При Военно-Химической Комиссии существуют лаборатории по

- химическим исследованиям /247/
- по механическим испытаниям».

Состояла ВКХ из Совета пяти специалистов во главе с председателем, кандидатура которого утверждалась начальником ГАУ по представлению начальника Техотдела ГАУ, остальные же назначались председателем.

Согласно единственному сохранившемуся протоколу, 16 апреля 1919 г. ВКХ рассматривала предложение капитана Куликовского о приспособлении гаубичных снарядов для бросания с аэропланов из-за недостатка авиабомб. Для этого он снабдил снаряд четырьмя крыльями стабилизатора и двумя предохранительными чеками. Проект было решено испытать в артмастерской Омского артсклада при непосредственном участии Куликовского и представителя Автоотдела Главинжупра.

29 октября 1919 г. ВКХ заседала «под председательством проф. Я.И. Михайленко, в присутствии членов: проф. И.И. Бобарыкова, проф. А.П. Поспелова, и членов-консультантов: Ген.-лейт. Д.А. Давыдова, проф. А.А. Потребня, представителя ремонтной мастерской противогазов арт. техника коллежского секретаря Савельева и подпоручика Д.С. Саратовкина». Главным был вопрос о производстве полевых телефонов. Нужды фронта требовали «единовременно триста и ежемесячно по пятьдесят аппаратов». Было решено, что в принципе телефоны делать возможно (для этого предполагалось задействовать мастерскую противогазов) – трудность заключается лишь в изготовлении микрофонной мембраны. Также были рассмотрены такие разнообразные вопросы, как: испытание проволоки, присланной радиотелеграфной мастерской, на окисляемость; анализ «французской пули»; уплата специалисту за исследование «пропитки пулеметных лент» (очевидно изучалось замерзание на морозе); приготовление красной кровяной соли. Было одобрено и заявление председателя Научно-технической комиссии при Всероссийском Земсоюзе с просьбой отдать помещение старого газового завода при Томском университете для организации «некоторых химических производств» [74].

Странно, что положение о ВКХ датируется маем 1919 г., хотя образована она была еще летом 1918 г. В этой связи стоит процитировать также статью «Создание химической промышленности» из газеты «Сибирский вестник»: «Образовавшаяся в Томске Военно-Химическая Комиссия из профессоров университета /248/ и технологическ[ого] института имеет своей целью разработать план насаждения химической промышленности в связи с заданиями Военного Ведомства. Основания для химической промышленности военного и мирного времени те же, а именно, содовые и кислотные заводы, заводы по утилизации летучих продуктов при коксовальных печах, производство галоидов и пр. Ввиду огромности всей задачи, ее приходится расчленять по частям. Из таковых частей наиболее реально стоит содовой завод, в котором заинтересованы мыловаренная, кожевенная и целлулозная промышленности». Кооперативный союз также одобрил для «возрождения промышленности» постройку содового завода, шерстомойки, поставку медикаментов в армию, предложив в этом свою помощь военному ведомству [75].

ВКХ вела преемственность от комиссии по изучению удушающих газов, которая была в 1915 г. образована в Томске из специалистов-химиков. Именно ее бывший председатель А. Поспелов и профессор Потребень вошли в состав новой ВКХ. Их трудами в 1916 г. в Томске началось производство синильной кислоты и цианистого водорода на университетском газовом заводе. В июне 1918 г., после воссоздания комиссии, сибирское командование обратилось к Поспелову и руководству Томского университета с предписанием приступить к изготовлению химических гранат. Правда, свидетельств о его выполнении не выявлено [76].

Даже эти сохранившиеся скудные данные дают представление о широте деятельности ВКХ. Однако сведений о производстве химоружия в Сибири нет. При этом летом 1918 г. в Томске было опубликовано объявление, которое приглашало бывших членов химчастей приходить в управление инспектора артиллерии в «Доме Свободы» «для формируемых отрядов химической борьбы» [77]. В итоге в армии Колчака действительно образовался Огнеметно-химический батальон.

Известно о нем немного. Огнеметно-химический запасной батальон был сформирован еще в 1916 г. в Петрограде для подготовки личного состава химических и огнеметных рот. С эвакуацией он был отправлен в Самару. Эвакуация проходила в конце апреля 1918 г. под руководством и.о. командира батальона В.М. Надеждина. Имущество батальона, погруженное на баржи, предназначалось к отправке в Самару через Череповец. По край-/249/-ней мере, известно, что «…баржа Гленовой артели № 1181, с грузом Химического батальона, прибыла в Череповецкую гавань 13 ноября 1918 г.». Это имущество было 30 ноября 1918 г. отправлено в Москву, на склад в Очаково, где химическое имущество было оставлено, а огнеметное передано в Моботдел ВИУ и переотправлено на ст. Лизино на сортировочный склад. Остальное имущество, по всей видимости застрявшее в Самаре, попало в руки армии конрреволюционного правительства – Комитета членов Учредительного собрания (Комуча) [78]. Кроме Самары химснаряжение захватывалось, видимо, и на иных тыловых складах. К примеру, большевики Красноярска в июне 1918 г. утверждали, что в распоряжении военных «имеются также баллоны с удушливыми газами. Это орудие весьма страшное. И оно будет пущено в ход только в случае крайней необходимости. Для руководства имеются инженеры» [79].

С отходом Белой армии огнеметно-химический батальон попадает в Томск, где так и остается до взятия города красными, став учебной химической частью. Кроме того, в Томске располагался Центральный склад химического имущества ГАУ с приданной ему противогазовой мастерской. Генерал К.В. Сахаров воспоминал: «В Томске… были некоторые, еще образованные Комучем в Казани и Самаре, эвакуированные отряды; существовал химический батальон, имевший 40 офицеров и 10 солдат…» [80].

Захваченный в декабре 1919 г. красными, батальон был зачислен в 5-ю армию, а вскоре перевезен в Екатеринбург на завод Злоказова. Временно он подчинялся Чрезвычайному уполномоченному совету снабжения 5-й армии (Чусоснабарм-5), от которого получил временные штаты в 127 человек личного состава. Противогазовая мастерская была слита с батальоном [81]. Согласно «Описи военно-химического имущества склада Огнеметно-Химического батальона» от 6 апреля 1920 г. батальон имел многочисленное химимущество [82].

Захваченный в декабре 1919 г. красными, батальон был зачислен в 5-ю армию, а вскоре перевезен в Екатеринбург на завод Злоказова. Временно он подчинялся Чрезвычайному уполномоченному совету снабжения 5-й армии (Чусоснабарм-5), от которого получил временные штаты в 127 человек личного состава. Противогазовая мастерская была слита с батальоном [81]. Согласно «Описи военно-химического имущества склада Огнеметно-Химического батальона» от 6 апреля 1920 г. батальон имел многочисленное химимущество [83].

 

Баллоны

Противогазы

Хлор в баллонах Е70

450

Мокрые маски

270

Хлор в баллонах Е30

26

Коллекции масок

2

Пустые баллоны Е70

79

Респираторы Куманта-Зелинского

26400

Баллоны от кислорода

6

Респираторы казенного образца

7415

Снаряжение

Респираторы кн. Авалова

247

Предохранительные     400

очки

Респираторы английские

16854

Запасные части к противогазам

Шашки дымовой завесы

4210

Резиновые колпачки к маскам

1 ящик

Диски распылители

23

Шлемы резиновые от противогазов

670

Шланги резиновые

370 арш. и 27 ящиков

Железные коробки от респираторов

2315

Ниппеля

195 шт

Химические средства

Свинцовые трубки

47 ящиков

Шеллак

850 пуд

Маховики

700

Селитра

3500 пуд

Корсеты для баллонов

9

Сера черенковая

200 пуд

Ветрометры Аркадьева

10

Бензол

4 четверти

Ключи газовые к баллонам

30

Соляровое масло

4 пуд

Коллекторы

201

Смесь огнеметная

17 четвертей

Коллекторные ящики

23

Поташ

200 пудов

Свинцовые  прокладки 

6900 шт и 5 ящиков

Сода кальцинированная

40 пуд

Гидропульты

691

Сода каустическая

1 барабан

Патроны к гидропультам

37

Мышьяк

1 барабан

Гайки медные

198 шт

Хлористый кальций

1 барабан неполный

 

Парафин

1 пуд 20 фунтов

Транспорт

Металлический натрий

26 банок

Автомобилей-компрессоров

4

Противогазовая сухая смесь

4 ящика

Повозок пароконных

2

Огнеметы

Повозок одноконных

2

Ранцевые

16

Экипажей

2

Огнеметы Товарницкого

27

Лошадей

6

Других систем

19

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

21 апреля 1920 г. Чусоснабарм-5 запросил о судьбе батальона ЦУС: «…батальон белых со специалистами химиками в количестве 14 человек и огнеметчиков в количестве 6 человек… Принимая во внимание, что армия не нуждается в специальных огнеметных химических частях, прошу указать, как поступить с указанным баталионом…» Вопрос рассматривался совместно с ГАУ и инспектором Шейдеманом. 12 января 1921 г. Чусоснабарм по-/250/-лучил предписание Всеросглавштаба: «…вышеуказанный батальон расформировать, обратив освободившийся от проведения данной меры личный состав в общем порядке на укомплектование специальных инженерных и технических войсковых частей… все специмущество расформированного батальона сдать соответственно, огнеимущество в склады ГВИУ, a химическое в склады ГАУ…» [83].

О роли батальона в армии Колчака почти ничего не известно. Судя по скупым данным, в Сибири военные химики большей частью бездействовали, праздно проводя время в тылу. Например, томская газета сообщала, что автомобили батальона «всю зиму... простояли во дворе технологич[еского] университета. Весной сняли с одного автомобиля компрессора и стали применять его для перевозки тяжестей» [84]. Будущий комиссар батальона вспоминал: «Мастерская размещалась тогда в трех ветхих двухэтажных зданиях на берегу Ушайки. В мастерской числилось всего сто двадцать – сто пятьдесят солдат, в большинстве крестьяне-сибиряки. Начальником мастерской был пожилой штабс-капитан, его помощниками два офицера-прапорщика.
Никаким делом мастерская фактически не занималась. В большом сарае – “складе” – во дворе складывались груды негодных противогазов, которые должны были быть отремонтированы, но которые никем не ремонтировались, так как в мастерской для этого не было ни достаточного инвентаря и оборудования, ни сколько-нибудь квалифицированных работников. Зато в этом же сарае-складе скапливалось неизвестно для чего оружие, особенно гранаты» [85].

В итоге батальон решило использовать… министерство земледелия. Томская газета сообщала: «В главный кабинет “Сибземгора” поступило официальное сообщение от департамента зем-/252/-леделия о том, что департамент вошел в переговоры с томским огнеметно-химическим батальоном о временной передаче земствам Томской и Алтайской губерний и Семипалатинской области 500 гидропультов и нескольких огнеметов для борьбы с вредителями сельского хозяйства. В настоящее время в департаменте имеются сведения, что эта передача может быть произведена, и потому департамент предлагает главному комитету войти в переговоры с батальоном для получения этих аппаратов и заключения с ними условий, на которых он соглашается передать означенные аппараты» [86].

Хотя боевого значения батальон, видимо, не имел, но все же мог реально заниматься подготовкой специалистов или обучением офицеров противогазовой обороне. Не исключено, что были и планы задействовать его на фронте. Во всяком случае, имеются довольно расплывчатые данные о том, что сибирское командование планировало в августе – сентябре 1919 г. химатаку на Ишиме во время Тобольского контрнаступления. Разведсводка 3-й армии сообщала: «...По войскам Сибирской группы 7 августа был секретный приказ относительно применения в скором времени удушливых газов. Офицеры штадив 2 говорили, что около Ишима вероятно будет газовая атака[,] спешно затребованы противогазы…» [87]. Эти сведения подтверждались и перебежчиками. Однако не найдено никаких фактов наличия химчастей в полосе фронта и снабжения бойцов противогазами. Даже если химатака и планировалась, вряд ли она могла осуществиться по ряду причин – от проблем с работой военного аппарата до погодных проблем.

На основе имеющихся данных можно сделать важные выводы о роли химического оружия в Гражданской войне. Существует отношение к химическому оружию в ту войну как к редкой «экзотике». На самом деле, химическое оружие применялось во время Гражданской войны, как и любой другой технический род войск. Но, как и любая техника, оно находило ограниченное применение – Гражданская война отличалась деградацией военных приемов до уровня наполеоновских войн. Для нее были характерны атаки колоннами или цепями, стрельба в упор, низкая огневая мощь, большая роль конницы, падение квалификации кадров и т. д. То же касается и военной промышленности – даже центральные предприятия делали патроны из стреля-/253/-ных гильз, винтовки и пулеметы были старые и часто отказывали, изношенную артиллерию использовали, наводя «по стволу», бронепоезда «бронировались» мешками с песком, авиабомбы делались из гранат и снарядов и т. д. Химическое оружие не избежало общей участи. Падение огневой мощи в артиллерии пагубно отразилось и на нем – и без того обычно его расход, уступая «обычным» боеприпасам, во время Гражданской войны стал еще меньше, составляя, как правило, до нескольких десятков-сотен за бой.

К тому же на это наложилось общее падение уровня квалификации по обе стороны фронта. Имеется множество примеров того, как химснаряды во время Гражданской войны использовались в неблагоприятных погодных условиях, без достаточной необходимости, в небольших количествах и т. д., одним словом, неэффективно даже в тех условиях. Главной же причиной был маневренный характер войны, в котором газы были бесполезны, особенно такие, как российские, более слабые, чем иностранные: в основном слезоточивые и без осколочного действия.

Все эти факторы привели к незначительному использованию газов в Гражданской войне. Советская газета верно писала о первых химобстрелах в Шенкурском районе, что это «...случай редкий в гражданской войне, где технике не отведено столько места, сколько в международных войнах» [88]. Впрочем, даже использование наравне с остальными – по несколько сотен за бой – вряд ли дало бы эффект, что доказывают вышеупомянутые примеры, особенно с Северного фронта.

Несмотря на это, существовало большое моральное воздействие газового оружия на войска и распространенные в связи с этим предрассудки. Благодаря настойчивой агитации времен Первой мировой оно воспринималось всеми сторонами как
«жестокое» и «страшное», чему есть много примеров. Советская пресса, рассказывая о немецкой оккупации Украины, утверждала, будто бы немцы загоняют сопротивляющихся крестьян в сараи и обдают их газами [89]. Такую же угрозу применяли и в агитации – так, во время забастовки на таганрогских рудниках в ноябре 1918 г. атаман округа угрожал, что «против восставших будут применены удушливые газы без всякого сожаления и снисхождения к мольбам о пощаде, для чего высылаются химические команды» [90]. Чисто психологически человеку было легче предста-/254/-вить смерть от пули, чем от отравления. Один из участников боев на Перекопе вспоминал: «Потом врангелевцы начали стрелять снарядами с удушливыми газами. И хотя ветром и относило газы в сторону и они стлались над водою тяжелым желтым дымом и таяли, никого не отравляя, но мы боялись их больше, чем самого тяжелого снаряда» [91].

Это связано с первым применением химического оружия в Первую мировую. Жестокие отравления и громкие военные успехи, которыми отличались первые химатаки, оставили глубокий след в массовом сознании. Поэтому нередко к ОВ относились как оружию, имевшему особое значение, своеобразному ultima ratio современной войны. Возможности химоружия преувеличивались даже многими офицерами того времени. Британский офицер Уильямсон писал, что «газ был ужасным оружием, но он постоянно применялся во Франции с 1915 г.». При выезде в июне 1918 г. под Симбирск главком М.А. Муравьев “дал распоряжение прицепить к составу поезда, как «верное средство победы», 2 вагона химических снарядов, что составляет весь артиллерийский парк фронта” [92]. Откровенно анекдотическую попытку создания собственных химснарядов предпринял известный генерал Р.Ф. Унгерн в июле 1921 г.: «В те дни подготовки ко второму походу в Забайкалье, барон проделал опыт заряжения снарядов ядовитыми газами. Для этой цели он приказал разрядить
несколько шрапнелей и вложить внутрь стакана цианистый калий и трубку с серной кислотой. Если такой снаряд перевернуть незадолго перед выстрелом, кислота растворит тонкую цинковую пластину, с помощью которой был запаян верхний конец трубки, и, соединившись с цианистым калием, образует синильную кислоту. По этому рецепту в начале Великой войны германцы фабриковали ручные гранаты и снаряды для бомбометов. К артиллерийским же снарядам, рассчитанным на обязательное рассеивание, данный способ неприменим, потому что синильная кислота оказывает на человека отравляющее действие при условии наполнения каждого кубического метра воздуха не менее чем пятью граммами яда, что практически неосуществимо.

Действие снарядов барон испробовал на лошадях, пасшихся в стороне от лагеря. Опыт оказался неудачным» [93].

В заключение стоит отметить, что, несмотря на разрозненность данных, тема использования химического оружия в Рос-/255/-сии ХХ в., в том числе и в Гражданской войне, может быть достаточно плодотворной для изучения. К сожалению, много и успешно работавший над этим вопросом А.С. Бобков, благодаря которому и было выявлено большинство данных (в том числе приведенных и в этой статье), скончался в 2013 г. Его работа, осталась, к сожалению, незавершенной, а большое количество собранных им фактов – не введенными в научный оборот. Остается надеяться, что данная статья, внося свой вклад в дальнейшее осмысление некоторых собранных материалов, побудит к исследованиям новых энтузиастов.

При написании статьи использованы материалы, предоставленные А.С. Бобковым, Н.И. Шило и М.Г. Ситниковым.

1. Федоров Л.А. Химическое вооружение – война с собственным народом (трагический российский опыт). В 3-х т. Т. 1. Долгий путь к химической войне. М.: Лесная страна, 2009. С. 18–29; Бобков А.С. Тамбовское восстание: вымыслы и факты об использовании удушающих газов // Военно-исторический журнал. 2011. № 1. С. 3–10; Его же. К вопросу об использовании удушающих газов при подавлении Тамбовского восстания // Скепсис: сетевой журнал. 2011. Режим доступа: http://scepsis.net/library/id_2974.html; Его же. Об одном случае подготовки газовой атаки во время Гражданской войны // Скепсис. Сетевой журнал. 2011. Режим доступа: http://scepsis.ru/library/id_3051.html; Его же. Удушающие газы Гражданской войны. Северный фронт. Кожеозерская операция // Скепсис. Сетевой журнал. 2012. Режим доступа: http://scepsis.net/library/id_3235.html; Его же. Удушающие газы Гражданской войны. Северный фронт. Пинега. // Скепсис. Сетевой журнал. 2013. Режим доступа: http://scepsis.net/library/id_3450.html; Белаш Е.Ю. Мифы Первой мировой. М.: Вече, 2012. С. 166–175; Глушко А.В., Шило Н.И. «Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми, удушливыми газами…»: Мифы и факты о Тамбовском восстании // Военный сборник. 2013. № 2. С. 123–125; 2014. № 2. С. 95–119; Заяц Н.А., Бобков А.С. «Запах гнилых яблок и свежего сена»: Химическое оружие в Гражданскую войну // Родина. 2013. № 5. С. 84–87; Глушко А., Шило Н. Маршал Тухачевский. Мозаика разбитого зеркала. М.: Центрполиграф, 2014. С. 331–586.
2. Федоров Л.А. Указ. соч. С. 9.
3. Северная коммуна. № 6. 1918. 8 июля.
4. Москвичи на фронтах гражданской войны. Воспоминания. М.: Московский рабочий, 1960. С. 53.
5. РГВА. Ф. 20. Оп. 19. Д. 10. Л. 11.
6. Там же. Оп. 11. Д. 8. Л. 76, 76 об.; Оп. 19. Д. 10. Л. 138–138 об.
7. Там же. Оп. 19. Д. 10. Л. 63; Оп. 11. Д. 8. Л. 97.
8. Там же. Ф. 46. Оп. 4. Д. 479. Л. 155.
9. Родина. 2009. № 11. С. 124.
10. Сибирский вестник. № 11. 1918. 30 авг.; Там же. № 22. 1918. 14 сент. /256/
11. 1918 год на Востоке России. М., 2003. С. 149.
12. Белая армия. Белое дело. № 11. 2002. С. 24.
13. Широкорад А.Б. Чудо-оружие Российской империи. М., Вече, 2013. С. 360.
14. Латышские стрелки в борьбе за Советскую власть. Рига, 1962. С. 187–188.
15. История латышских стрелков (1915–1920). Рига, 1972. С. 482.
16. Ларионов В.А. Последние юнкера. М., 1997. С. 169.
17. История 130-го Богунского полка 44-й Киевской стрелковой дивизии. Издание политотдела 44-й сд. Житомир, 1928. С. 24.
18. Вооруженные силы на Юге России: январь – июнь 1919 года. М.: Центрполиграф, 2003. С. 413.
19. Сибирская жизнь. № 84. 1918. 13 авг.; Там же. № 85. 1918. 14 авг.
20. Немытов О.А., Дмитриев Н.И. 16-й Ишимский стрелковый полк. Очерки истории. Екатеринбург, 2009. С. 44.
21. Сибирский вестник. № 11. 1918. 30 авг. С. 4; Там же. № 15. 1918. 5 сент.
22. ПермГАНИ. Ф. 90. Оп. 4. Д. 880. Л. 233.
23. Северная Коммуна. № 108. 1918. 18 сент.
24. Пичугов С. Неизведанными путями. М., 1958. С. 78–80.
25. РГВА. Ф. 6. Оп. 6. Д. 87. Л. 15.
26. Северная Коммуна. № 44 (237). 1919. 25 февр.; Известия Петроградского Совета. № 137. 1919. 21 июня.
27. Сводка Сибирской армии к 1 апреля // Приуральский Вестник. 1919. 3 апр.
28. Сводка Сибирской армии за 27 мая // Вестник Приуралья. 1919. 1 июня.
29. Глушко А.В., Шило Н.И. «Леса, где прячутся бандиты…» // Военный сборник. 2014. № 2. С. 115.
30. Беляков А.В. Полет сквозь годы. М.: Воениздат, 1981. С. 48.
31. Сведения о расходе огнеприпасов 5 армии. РГВА. Ф. 106. Оп. 5. Д. 632. Л. 3–125а.
32. РГВА. Ф. 185. Оп. 5. Д. 271. Л. 36. Судя по ведомости, они были израсходованы 26-й дивизией в ходе Златоустовской операции, так как другие дивизии химснарядов не имели.
33. РГВА. Ф. 188. Оп. 3. Д. 1. Л. 64 об.
34. В боях за Север. Архангельск, 1930. С. 59.
35. РГВА. Ф. 188. Оп. 3. Д. 129. Л. 60; Д. 121. Л. 200.
36. Там же Д. 196. Л. 21.
37. Там же. Оп. 4. Д. 93. Л. 250.
38. Там же. Л. 302.
39. Там же. Ф. 703. Оп. 1. Д. 26. Л. 51; Ф. 188. Оп. 4. Д. 91. Л. 244.
40. Сибирская жизнь. № 110. 1919. 3 июня.
41. Richard H. Ullman. Britain and Russian Civil War. Princeton, 1968. P. 181.
42. Kinvig C. Churchill’s Crusade: The British Invasion of Russia, 1918–1920. Hambledon Continuum. London, 2006. P. 129. 43 РГВА. Ф. 39824. Оп. 1. Д. 55. Л. 2.
44. Там же. Л. 113.
45. Там же. Ф. 188. Оп. 3. Д. 196. Л. 123.
46. Самойло А.А., Сбойчиков М.И. Поучительный урок. М.: Воениздат, 1962. С. 132.
47. РГВА. Ф. 188. Оп. 4. Д. 90. Л. 175–177, 187.
48. Заяц Н.А., Бобков А.С. Указ. соч. С. 86.
49. Думова Н.Г., Трухановский В.Г. Черчилль и Милюков против Советской России. М.: Наука, 1989. С. 112. /257/
50. Richard H. Ullman. Op. cit. P. 181–182.
51. Simon Jones. «The Right Medicine for the Bolshevist»: British Air-Dropped Chemical Weapons in North Russia, 1919 // Imperial War Museum Review. 12. (1999). P. 82.
52. Richard H. Ullman. Op. cit. P. 181–182.
53. Аксенов А.А., Потылицын А.И. Победа Советской власти на Севере. 1917–1920. Архангельск, 1957. С. 128.
54. Кунина А.Е. Провал американских планов завоевания мирового господства в 1917–1920 гг. М., 1954. С. 164.
55. История латышских стрелков. С. 393.
56. Латышские стрелки в борьбе за Советскую власть. Воспоминания и документы. Рига, 1962. С. 241.
57. Военно-исторический сборник. Труды комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914–1918 гг. Вып. 2–4. М.: Типография Т-ва И.Д. Сытина, 1919. С. 92.
58. Северная Коммуна. № 90 (283). 1919. 25 апр.; Там же. № 92 (285). 1919. 27 апр.
59. Белая борьба на Северо-Западе. М.: Центрполиграф, 2003. С. 160.
60. Известия Петроградского Совета. № 254. 1919. 8 нояб.
61. Белая гвардия. № 7. Белое движение на северо-западе России. М.: «Посев», 2003. С. 83.
62. Заяц Н.А., Бобков А.С. Указ. соч. С. 87.
63. Глушко А.В., Шило Н.И. Указ. соч. № 2. 2013. С. 113.
64. РГВА. Ф. 46. Оп. 4. Д. 479. Л. 16.
65. Федоров Л.А. Указ. соч. С. 22–23.
66. РГВА. Ф. 5. Оп. 1. Д. 173. Л. 49–119.
67. Там же. Д. 136. Л. 15.
68. Буденный С.М. Пройденный путь. М.: Воениздат, 1965. С. 233.
69. Возвышение Сталина. Оборона Царицына / Ред.-сост. В.Л. Гончаров. М.: Вече, 2010. С. 171–172.
70. Северная коммуна. № 45. 1918. 18 июля.
71. Уильямсон Х. Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919–1920. М.: Центрполиграф, 2007. С. 155–166.
72. Сухоруков В.Т. XI армия в боях на Северном Кавказе и Нижней Волге (1918–1920). М.: Воениздат, 1961. С. 233–234.
73. РГВА. Ф. 20. Оп. 11. Д. 323. Л. 77; Д. 325. Л. 52.
74. Там же. Ф. 39753. Оп. 1. Д. 5. Л. 1–2.
75. Сибирский вестник. № 6. 1918. 23 авг.
76. Гахов В.Д. Смертельная опасность в центре города (о газовом заводе в нач. ХХ века) // Красное знамя. 2003. 2 авг. Режим доступа: http://gato.tomica.ru/publications/region/2003gahov2
77. Сибирская жизнь. Томск. 1918. 9 июня.
78. РГВА. Ф. 20. Оп. 19. Д. 28. Л. 133, 157.
79. Документы героической борьбы. Красноярск, 1959. С. 45.
80. Восточный фронт адмирала Колчака / Сост. С.В. Волков. М.: Центрополиграф, 2004. С. 131. Согласно штатным документам, на 25 мая 1919 г. батальон имел: 20 офицеров (3 поручика, 6 подпоручиков, 11 прапорщиков), 1 чиновника военного времени, 1 юнкера «фельдфебель батальона») и 1 ст. унт.-офицера («мл. инструктор по строю») // Исторический архив Омской области. Ф. 1568. Оп. 1. Д. 5. Л. 179–185. /258/
81. РГВА. Ф. 7. Оп. 6. Д. 1198. Л. 27.
82. Там же. Л. 4–5.
83. Там же. Л. 10.
84. Сибирская жизнь. № 198. 1919. 19 сент.
85. В огне революционных битв. Томск, 1964. С. 154–155.
86. Сибирская жизнь. № 27. 1919. 11 февр.
87. РГВА. Ф. 185. Оп. 3. Д. 994а. Л. 47–49.
88. Известия Петроградского Совета. № 186. 1919. 18 авг.
89. Известия Вологодского исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов. № 109. 1918. 16 (29) мая; Документы о немецких зверствах в 1914–1918. М.: ОГИЗ, Госполитиздат, 1942. С. 72.
90. Рабочее дело. Екатеринослав. № 29. 1918. 18 дек.
91. Перекоп. Сборник воспоминаний. М.-Л.: ОГИЗ, 1941. С. 233.
92. Симбирская губерния в 1918–1920 гг. Сб. воспоминаний. Ульяновск, 1958. С. 34.
93. Князев Н.Н. Легендарный барон // Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны. М., 2004. С. 120–121. Справедливости ради, даже в больших количествах применение таких снарядов не давало эффекта, что не помешало французскому командованию во время Первой мировой войны упорно применять их в боях и даже наращивать их производство, несмотря на сомнения химиков. Этот пример только демонстрирует веру в силу «газов» даже на самом высоком уровне. /259/

Война и оружие. Новые исследования и материалы. Материалы Второй Международной научно-практической конференции. Часть 2. Санкт-Петербург, ВИМАИВиВС, 2015. С. 521-532.

http://www.www.artillery-museum.ru/assets/files/vojna-i-oruzhie_2015_chast-2.-pdf.pdf

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

И.В. Шугалей, М.А. Илюшин, А.М. Судариков.

Химическое оружие. От создания к уничтожению.

Использование сильнодействующих и ядовитых веществ в политических и военных целях имеет давнюю историю.

Первая попытка одержать военную победу с использованием ядовитых веществ была предпринята спартанцами во время войны с афинянами (431 - 404 до Р. Х.) при осаде городов Платеи и Белиума. Спартанцы пропитывали дерево смолой и серой и сжигали его у городских стен, чтобы удушить жителей и ворваться в город[1].

В средние века в многочисленных войнах также использовали ядовитые химические вещества.

Их применяли путем разбрасывания наполненных такими веществами различных емкостей, подобно ручным гранатам. /286/

Легенды приписывают применение химического оружия легендарному пресвитеру Иоанну в войнах с мусульманами. Сказания передают, что Престер Джон (около XI столетия) наполнял медные фигуры взрывчатыми и горючими веществами, дым вырывался изо рта и ноздрей этих фантомов, что обращало противника в бегство [1].

В 18-19 веках были накоплены достаточные науные предпосылки для создания и массового применения химического оружия. Впервые эффективное отравляющее вещество, открытую в 1782 г. К. В. Шееле синильную кислоту, прусская армия собиралась использовать против армии Наполеона. Генералов остановила неспособность промышленности того времени производить синильную кислоту в количествах, необходимых для ведения боевых действий.

Во время Крымской войны сэр Лион Плейфэр предложил военному министерству использовать для обстрела укреплений Севастополя снаряды, наполненные синильной кислотой.

Достаточно серьезным с точки зрения боевого использования химических веществ было предложение английского адмирала лорда Дэндональда во время Крымской кампании. (1855 г.)

Дэндональд предложил английскому правительству проект взятия Севастополя при помощи паров серы. В своей записке лорд Дэндональд писал: » При осмотре серных печей в июле 1811 г., я заметил, что дым, который выделяется во время грубого процесса плавки серы, сначала, вследствие теплоты, подымается кверху, но вскоре падает вниз, уничтожая всю растительность и являясь на большом пространстве губительным для всякого живого существа. Оказалось, что существует приказ, запрещающий людям спать в районе 3-х миль в окружности от печей во время плавки. Этот факт я решил применить для нужд армии и флота»[2].

Основные рекомендации для осуществления плана лорд Дэндональд привел в меморандуме от 1855 г. "Материалы, необходимые для изгнания русских из Севастополя: опыты показали, что из 5 частей каменного угля выделяется одна часть серы. Состав смесей из угля и серы для употребления в полевой службе, в которых весовое отношение играет очень важную роль, может быть указан проф. Фарадеем. Четырехсот или пятисот тонн серы и двух тысяч тонн угля будет достаточно».

Меморандум лорда Дэндональда, вместе с объяснительными записками, был передан английским правительством того времени специальному комитету. Комитет постановил, что затея лорда Дэндональда вполне осуществима, но «...ни один честный враг не должен воспользоваться таким способом».

Тем не менее, ограниченное применение химического оружия в Крымскую войну состоялось. В севастопольском дневнике вице-адмирала М. Ф. Рейнеке друга адмирала П. С. Нахимова 13 мая 1854 г. записано: «...Сегодня привезены (в Севастополь) из Одессы две вонючие бомбы, брошенные в город 11 апреля с английских и французских пароходов. Одну из них стали вскрывать в присутствии Корнилова, и нестерпимая вонь так сильно /287/  обдала всех, что Корнилову сделалось дурно. Такая же бомба была вскрыта в Одессе, и канонир, вскрывавший ее, лишился чувств, получив сильную рвоту; два дня он был болен, и не знаю - выздоровел ли».[2] 8 конце 50-х г, XIX века Императору Александру Второму Главный артиллерийский комитет (ГАУ) предложил ввести в боекомплект бомбы, начиненные отравляющими веществами. Для однопудовых (196-мм) крепостных единорогов была изготовлена опытная серия бомб, снаряженных производным какодила. [3] Какодил – соединение мышьяка, получаемое по реакции[4].

2ClAs(CH3)2 + Zn = (CH3)2As.As(CH3)2 + ZnCl2.

По этому поводу знаменитый в те годы генерал-адъютант А. А. Баранцов (1810-1882), герой нескольких войн, написал доклад царю, где категорически заявил, что применение артиллерийских снарядов с отравляющими веществами в настоящем и будущем полностью исключено [3].

Очевидно, именно мнение высших военачальников о низкой эффективности химического оружия создало предпосылки для созыва Гаагской конференции в 1899 г. Участвовавшие в конференции представители Германии, Италии, России и Япония договорились о неприменении удушающих и ядовитых газов в военных целях. Франция присоединилась к Гаагской декларации в том же году, Британия - чуть позже, в 1907 г. Однако в период подготовки к войне от идеи использования химического оружия не отказались.

В начале Первой мировой войны использовались химические вещества раздражающего, а не летального действия. Первыми их в августе 1914 года применили французы: это были 26-мм гранаты, наполненные слезоточивым газом (бромэтилацетатом). Но запасы этилбромацетата у союзников быстро подошли к концу, и французская администрация заменила его другим веществом — хлорацетоном [4]. В 1914 году немецкие войска открыли огонь снарядами,наполненными этим химическим веществом, в битве при Нев-Шапель против британцев, однако достигнутая концентрация газа была едва заметна.

Тем не менее осенью 1914 г. немецкий Институт Вильгельма начал разработку отравляющих газов для военного применения, а лауреат Нобелевской премии по химии (1918) Хабер и его лаборатория начали разрабатывать химическое оружие [6]. Хлор, которого в 1914 г. в Германии ежедневно производилось до 40 тонн Хабер предлагал хранить и транспортировать на линию фронта в жидкой форме, под давлением, в стальных цилиндрах. Цилиндры должны были доставляться на боевые позиции; при наличии попутного ветра хлор выпускался в сторону вражеских позиций.

Генералы с трудом представляли возможные последствия, однако Хабер хорошо понимал, какой эффект вызовет новое оружие и решил присутствовать при первом испытании. Местом первой атаки было выбрано местечко Langemarck под Ипром. На шестикилометровом участке располагались французские резервисты из Алжира и Канадский дивизион. Датой атаки назначили 22 апреля 1915г [4,5,6]. Для атаки 160 тонн жидкого хлора в 6000 цилиндрах были тайно размещены вдоль /288/  германских позиций. Желто-зеленое облако накрыло французские позиции. Газ проникал во все щели укрытий. Те, кто пытался бежать, получали отравление еще быстрее, и умирали стремительно. В результате атаки погибло 5000 человек, ещё 15 000 человек были отравлены. Германцы в газовых масках заняли французские позиции, продвинувшись на 800 ярдов. Однако никаких великих стратегических целей с помощью химического оружия достичь не удалось, отступление союзников (главным образом, французов и ненадёжных колониальных войск) прекратилось, как только немцы исчерпали запасы хлора, а оперативно подтянутые резервы свели к нулю первоначально достигнутый немцами успех. Немецкое командование сочло хлор малоэффективным так как только 4% пораженных умирало.

После битвы на Ипре отравляющие газы были применены Германией ещё несколько раз: 24 апреля против 1-й канадской дивизии, 2 мая около «Фермы- мышеловки»,5 мая против британцев и 6 августа против защитников русской крепости Осовец. Сразу 90 человек погибло в окопах 5 мая; из 207 попавших в полевые госпитали 46 умерли в тот же день, а 12 — после продолжительных мучений. Против русской армии действие газов, однако, не оказалось достаточно эффективным: несмотря на серьёзные потери, русская армия отбросила немцев от Осовца[6]. Контратака русских войск была названа в европейский историографии как «атака мертвецов»: по словам многих историков и свидетелей тех сражений, русские солдаты одним только своим внешним видом (многие были изуродованы после обстрела химическими снарядами) повергли в шок и тотальную панику германских солдат [6].

Немцы предприняли газобаллонную атаку против русских войск 31 мая 1915 года в районе г.Болимово (западнее Варшавы). При этом было отравлено 9 тыс человек, из которых на поле боя умерло 1,2 тыс, а общее число погибших достигло 3.5 тыс человек.

Недостатки хлора были преодолены с изобретением и внедрением в армейский арсенал фосгена, который был синтезирован группой французских химиков под руководством Виктора Гриньяра и впервые использован Францией в 1915 году.Фосген было труднее обнаружить, чем хлор, что сделало его более эффективным оружием. Фосген использовался в чистом виде, но чаще в смеси с хлором для увеличения площади распространения более плотного фосгена. Союзники называли эту смесь «Белая звезда», так как снаряды с вышеозначенной смесью маркировались белой звездой [7].

Фосген, как боевой газ, превосходил хлор большей, по сравнению с последним, токсичностью. Потенциальным недостатком фосгена считалось то, что симптомы отравления иногда проявлялись лишь через 24 часа после вдыхания. Это давало возможность солдатам, отравленным фосгеном, продолжать некоторое время вести боевые действия. С другой стороны, на следующий день эти солдаты умирали или становились инвалидами. . В октябре 1915 года немцы с помощью фосгена осуществили химическую атаку против французских войск у г. Реймса. В результате этой атаки было отравлено около 5 /289/  тыс человек, из которых 800 погибло[7]. Эффективность химического оружия снижалась по мере совершенствования средств химзащиты.

Спустя некоторое время на вооружение приняли разнообразные варианты масок и повязок, которые перед применением следовало смачивать специальным составом, нейтрализующим фосген.

Позднее в русскую армию поступили противогазы Зеленина [8]. Химики противоборствующих сторон пытались усилить действие химического оружия, применяя вместе с фосгеном и дифосгеном дифенилхлорарсин[9]. Это вещество проникало через фильтры тогдашних противогазов и вызывало сильнейший кашель, заставляя солдат срывать маски. Впервые дифенилхлорарсин был применён опять-таки немцами 10 июля 1917 года.

В том же 17-ом году немцы поставили на фронт отравляющее вещество кожно-нарывного действия. В,В-дихлордиэтилсульфида, он же иприт, он же горчичный газ [9]. Первоначальный опыт применения был успешен. В течение 4 часов 12 июля 1917 года по позициям англо-французских войск было выпущено 50 тысяч мин, начинённых ипритом. Пострадало 2490 человек. Из них скончалось только 87 - при полном отсутствии защиты от отравляющего вещества кожно- нарывного действия[6]. С появлением в войсках защитных костюмов эффективность иприта упала ещё ниже. Рассматривая историю состязания химиков и создателей средств химзащиты, можно отметить, что сокрушительный эффект средств химического нападения достигался лишь при внезапном и массированном применении новинки. В состязании нападения и защиты «защитники» неизменно оказывались победителями. Защита от химического оружия достигается неизмеримо меньшими средствами, чем от артиллерии или авиации [6].

Британия выразила явное негодование тем, что Германия применила на Ипре отравляющие газы. Один из командующих британскими войсками лейтенант-генерал Фергюсон назвал поведение Германии трусостью. Вот его слова: «Однако если британцы хотят выиграть эту войну, они должны уничтожать врага, и если он действует нечестно, то отчего нам не воспользоваться его способом».[6]

Впервые англичане применили хлор в битве при Лоосе 25 сентября 1915 года, но эта попытка обернулась против самих англичан. Успех использования хлора зависит от благоприятного ветра, дующего в сторону врага, а в тот день ветер был переменчив.

Сложившаяся ситуация вынудила и Россию включиться в химическую гонку вооруженией. Вопрос о производстве и применении химического оружия был впервые поставлен Особой распорядительной комиссией по артиллерийской части 4 марта 1915 г. Предложение были отклонено Верховным главнокомандующим по этическим соображениям. Однако, успешный опыт применения ОВ германскими войсками заставил пересмотреть эту точку зрения. 2 июня 1915 г. было отдано распоряжение о начале работ над созданием химических боеприпасов и снабжении ими войск [10]. При ГАУ была образована /290/  специальная комиссия по заготовлению удушающих средств под председательством начальника Центральной научно-технической лаборатории военного ведомства.

В феврале 1916 г. было организовано производство синильной кислоты в Томском университете. В 1915 г. была реализована программа развёртывания в России химического производства, координировавшаяся ген.-лейт., акад. В.Н. Ипатьевым. В августе 1915 г. был реализован выпуск промышленного хлора, в октябре началось производство фосгена.

К осени 1916 г. требования армии на химические 76-мм снаряды удовлетворялись полностью: армия получала ежемесячно 15000 снарядов, начиненных ядовитыми веществами. В начале 1917 г. были разработаны и готовились к применению в боевых условиях 107-мм пушечные и 152-мм гаубичные химические снаряды [11]. Весной 1917 г. в войска стали поступать химические боеприпасы для миномётов и ручные химические гранаты.

В широких масштабах химическое оружие было применено русской армией летом 1916 г. в ходе Брусиловского прорыва. Использовались 76-мм снаряды с отравляющими веществами удушающего (хлорпикрин) и ядовитого (фосген, венсинит) действия. Была показана их высокую эффективность при подавлении артиллерийских батарей противника [11].

Каковы же итоги применения химического оружия против хорошо снаряжённых и обученных войск? В американской армии, участвовавшей в боевых действиях под самый занавес Первой мировой войны, из 77752 газоотравленных умерло 1221, т. е. меньше 2 %. Между тем по американской же статистике от ран, нанесенных огнестрельным оружием, умерло около 24,8 % военнослужащих. С июня 1917 года в английской армии из 160970 человек, пораженных ипритом, умерло 4157, т. е. 2,6 %. Инвалидность от отравления была в 3-4 раза была ниже, чем от ранений.

В первую мировую войну от химического оружия пострадало 1.3 миллиона человек.

Статистика последних лет войны заставила авторов Британской истории Первой мировой войны прийти к разгромному для химиков выводу: «С помощью отравляющих веществ достигается лишь ограниченный эффект...» На основании столь оптимистичного заключения политики более чем ста стран со спокойной совестью ратифицировали в 1925 г. женевский «Протокол о запрещении применения на войне ядовитых и бактериологических средств». Однако, работы по совершенствованию средств химического нападения интенсифицировались. В частности, американцы продолжили расширять и совершенствовать основанный в 1917 г. так называемый Эджвудский арсенал.

Предшественником Эджвудского арсенала был снаряжательный завод в Генпаудер Неке (штат Мэриленд), на котором производилось наполнение химических мин, снарядов и гранат отравляющими веществами, поступающими из коммерческого сектора химической промышленности. В конце 1917 года правительство США приобрело территорию вблизи города Абердин (штат Мэриленд) под артиллерийский полигон. На южной части территории этого /292/ полигона площадью 1400 гектаров и был размещен Эджвудский арсенал. К тому времени объем поставок фосгена и других газов коммерческими фирмами перестал удовлетворять растущие потребности американского экспедиционного корпуса генерала Джона Першинга, вступившего в боевые действия против Германии с территории Франции.

Строительство арсенала велось быстрыми темпами. Уже в июне 1918 года хлорпикринный завод в Эджвуде развил производство на полную мощность. А еще ранее был пущен фосгенный завод. Число военно-химических заводов в арсенале непрерывно росло. Решения о строительстве новых заводов принимались, не обращая внимания на то, что начатые ранее стройки были далеки от завершения. Фосгенный и хлорпикринный заводы потребовали поставок хлора в таких количествах, которые не в состоянии были удовлетворить коммерческие фирмы. Поэтому в Эджвуде к августу 1918 года было создано собственное хлорное производство мощностью 100 тонн сжиженного хлора в сутки. В июне 1918 года дал первую продукцию ипритный завод.

Весной 1918 года в состав Эджвудского арсенала дополнительно были введены заводы по производству отравляющих веществ, ранее построенные в других штатах. Кроме того, по заказу самого арсенала, были построены военно-химические заводы за пределами штата Мэриленд в местах, близких к источникам сырья.

На 1 октября 1918 года в Эджвудском арсенале трудились 233 офицера, 6948 нижних военных чинов и 3066 рабочих.

После окончания Первой мировой войны химическое оружие заняло прочное, и далеко не последнее место в арсеналах воевавших стран. Ему первому в ХХ столетии был присвоен статус оружия массового поражения. К началу Второй мировой войны мало кто из военных специалистов сомневался, что новая схватка ведущих держав не обойдется без широкомасштабного применения химического оружия. Но, к счастью, эти прогнозы так и не сбылись.

Литература

1. Джеймс П., Торп Н. Древние изобретения, Минск, Попурри, 1997 г.

2. Горев Л., Война 1853-1856 и оборона Севастополя, М., 1955 г.

3. Белецкая И.П., Новиков С.С. Химическое оружие в России. Вестник Российской Академии наук, 1995, Т.65, Вып. 2, С.99-111.

4. Отравляющие вещества. Под ред Г.А. Сокольского, М., Воениздат, 1990, 272 с.

5. Александров В.Н., Емельянов В.И. Отравляющие вещества. Военное издательство, М., 1990.

6. Де Лазари А.Н. Химическое оружие на фронтах Мировой войны 1914-1918г., 2008, Вузовская книга, 296 с.

7. Касатонова Е. А. Фосген, Иприт, люизит. Военно-промышленный курьер, Т. 35, 2008, С.251-262.

8. Супотницкий М.В. От шлема Гипо к защите Зелинского. Как совершенствовались противогазы в годы первой мировой войны. Офицеры, 2011, Вып.1, С.50-55.

9. Франке З. Химия отравляющих веществ. М., Химия, 1993, Т.1,2.

10. Федоров Л.Н. Химическое оружие в России. История, экология, политика. М., Центр экологической политики России. 1994, 220 с.

11. Барсуков Е.З. Русская артиллерия в Мировую войну. Т.1. Воениздат, 1938, С.389-391.

Первая мировая война и проблемы российского общества: материалы международной научной конференции 20-21 ноября 2014 г. – СПб: Изд-во ГПА, 2014. С. 281-292.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

i-5067.jpg

Утверждается, что австро-венгерская машина по производству боевых отравляющих веществ в полевых условиях

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

А.А. Малыгина (Санкт-Петербург)

ПРИНЦИПЫ ОРГАНИЗАЦИИ ВОЕННО-ХИМИЧЕСКОГО ДЕЛА В США, ВЕЛИКОБРИТАНИИ И ФРАНЦИИ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ


Как известно, до начала Первой мировой войны Германия была лидером в производстве органических соединений и располагала месторождениями сырья, имевшего первостепенное значение для химической промышленности. В довоенной Европе она неизменно сохраняла за собой первые позиции в производстве лакокрасочных изделий. Поэтому для Германии не представляло сложности массовое и бесперебойное производство хлора. В химической войне, развернувшейся на полях Первой мировой, большое значение имело то, насколько слаженно была организована совместная работа военных, ученых и промышленников. Военно-химическое дело как новый, наукоемкий вид вооруженной борьбы подразумевало применение не только отравляющих веществ, но также зажигательных смесей и дымовых завес. Круг задач организации военно-химического дела включал обеспечение бесперебойных поставок средств химической борьбы, средств защиты людей и животных, средств лечения пострадавших от действия химического оружия, а также средств химической разведки и раннего обнаружения химической атаки. Немаловажными аспектами военно-химического дела являлись вопросы организации обучения офицеров и рядовых методам химической обороны, а также подготовка специалистов для ведения химической борьбы.

Германцы и союзники по Антанте в химической войне стартовали с неравных позиций. У Франции, Великобритании и США не было ни достаточного количества профессиональных кадров, необходимых /333/ для научно-исследовательских работ и организации производства, ни должных производственных мощностей, ни разведанной ресурсной базы. Именно «глубоким невежеством» союзников в вопросах промышленной химии объясняет Виктор Лефебюр, британский химик, выполнявший обязанности офицера связи на Западном фронте, то, что в начальный период химической войны «между химическими средствами войны германцев и союзников была такая же разница, как между современной скорострельной пушкой и старинным оружием, заряжающимся с дула» [1].

Решение задач химической защиты и нападения носило в Англии, Франции и США догоняющий характер и больше походило на импровизацию, нежели на следование заранее разработанной стратегии. Очевидно, именно это и явилось главной причиной того, что вплоть до конца Первой мировой войны организационная структура военно-химического дела в каждой из рассматриваемых стран характеризовалась недоработанностью и страдала от различных недостатков, которые можно уподобить родовым травмам.

Франции сравнительно быстро удалось выстроить систему административного управления, которая включила в себя сеть университетских лабораторий, различные департаменты военного министерства, а также комитеты, представляющие интересы промышленности и военной медицины. Во Франции централизованная система, курировавшая все вопросы военно-химического дела, сложилась уже к началу сентября 1915 г. и претерпела мало изменений вплоть до конца войны. Заметную роль в выстраивании этой системы сыграли, с одной стороны, ученые-химики, а с другой – частные промышленники. В Англии процесс централизации затянулся. Если первая единая структура была создана к весне 1916 г., когда было учреждено Управление газовой службы, то более рациональную структуру административная система приобретает лишь к октябрю 1917 г., когда в результате реорганизации различных отделов и самого Управления газовой службы было создано Управление химической войны.

И в Англии, и во Франции структуры департаментов, курировавших вопросы организации химической войны, отличались относительно малым штатом, широкими полномочиями, налаженным взаимодействием с верховным военным командованием, а также с войсками и всеми задействованными научно-техническими и производственными учреждениями. Поощрение инициативы в вопросах разработки средств и способов химической атаки и обороны, а так-/334/-же стремление обеспечить адекватность и своевременность оценки возможных действий противника также играли значительную роль в том, что Англия и Франция уже к началу 1916 г. не уступали Германии в гонке инноваций. Вместе с тем обе державы придерживались неизменно принципа: применять новое отравляющее вещество исключительно как средство возмездия, то есть не проявлять инициативу в использовании новых газов или смесей.

Высокий уровень развития промышленности в Англии и Франции порой затруднял развитие централизованного производства химических веществ и боеприпасов. Сильное промышленное лобби Франции, к примеру, не позволяло передавать секреты технологии производства отравляющих веществ союзникам, а своих собственных производственных мощностей было недостаточно.

Если характеризовать национальную структуру военно-химического дела, то французская система более напоминала сеть, а английская – вертикальную иерархию со свойственными ей проблемами неудовлетворительного внутриведомственного взаимодействия «по горизонтали». Британский военный химик Виктор Лефебюр по этому поводу замечает: «если французы опередили нас (британцев. – А.М.) в вопросе централизации своих газовых организаций, то мы стояли выше в отношении рациональной постановки дела на самом фронте» [2].

Поэтому когда перед американским военным инженером Амосом Фрайсом была поставлена задача организовать военно-химическое дело в Американском экспедиционном корпусе, то он разрабатывал устав Газовой службы с учетом британского и французского опыта. 3 сентября 1917 г. вышел приказ об учреждении Газовой службы при Американском экспедиционном корпусе, а А. Фрайс был назначен его главой. Процесс институционального оформления военно-химического дела в США растянулся с осени 1917 до лета 1918 г., когда 28 июня Военный департамент издал приказ о создании Службы химической войны в структуре Национальной армии [3]. Этот формальный шаг, с одной стороны, завершил процесс централизации разрозненных структур, вовлеченных в военно-химическое дело, в рамках одного ведомства, а с другой – окончательно закрепил структуру, координировавшую усилия как на территории США, так и на европейском театре военных действий [4].

Важным аспектом военно-химического дела был вопрос организации союзнического взаимодействия. По свидетельству Шарля /335/ Муре, французского химика, активно задействованного в организации военно-химического дела во Франции, французы сразу после первой немецкой газовой атаки под Ипром, в конце апреля 1915 г., установили взаимодействие с англичанами. В. Лефебюр также свидетельствует, что французы «принимали широкое участие во всех химических исследованиях своих союзников, с которыми установили тесную связь и сотрудничество», но при этом уточняет, что уровень взаимодействия между исследователями значительно превышал уровень взаимодействия между военными на полях сражений [5].

С целью изучения отравляющих веществ, применяемых немцами на Западном фронте, во Франции британцами была создана Центральная лаборатория. Связь между французскими лабораториями и британской армией осуществлялась посредством многочисленных контактов с этой Центральной лабораторией при Главной Квартире. Все союзные части, находившиеся на передовой, оповещались о факте применения боевого отравляющего вещества, а также о характере его действия. Не игнорировались даже вещества, примененные в незначительном количестве, поскольку за первым опытным обстрелом могла в скором времени последовать массированная атака. Тщательному изучению подвергались любые захваченные средства, в особенности противогазы, поскольку по характеру их усовершенствований можно было спрогнозировать направление прогресса немецких боевых отравляющих веществ.

Кроме того, в августе 1916 г. для обеспечения связи между французской Службой химических материалов и английским Военно-химическим департаментом в Париж был командирован «газовый» офицер одной из английских дивизий капитан Виктор Лефебюр. В его обязанности входило обеспечение двустороннего обмена информацией по вопросам исследований в области химической войны [6]. Сам В. Лефебюр в своем труде «Загадка Рейна» особо отмечает «тесное и продуктивное» сотрудничество французских и британских специалистов-медиков по вопросам обучения, организации и снабжения медицинского персонала в деле лечения пострадавших от газов.

Соединенные Штаты Америки присоединились к Антанте в тот момент, когда химическая война на полях Первой мировой достигла своего апогея. У американцев не было ни должного опыта, ни производственных мощностей для снабжения экспедиционных сил необходимыми средствами газовой борьбы и обороны. Взаимодействие с Великобританией и Францией по этому вопросу играло для /336/ США принципиальное значение. Позднее обращение американцев к практической стороне вопроса химической войны принято объяснять именно технологическими аспектами: считается, что именно применение немцами горчичного газа в июле 1917 г. побудило политическое и военное руководство США более серьезно подойти к решению оборонительных и наступательных вопросов химической войны [7].

В апреле 1917 г. руководитель отделения физической химии Принстонского университета профессор Джордж А. Хьюлет (он же в других источниках – Гуллет) был командирован за рубеж в качестве члена комиссии, организованной Национальным исследовательским советом для сбора данных «по вопросам военной техники» [8]. Указанная комиссия была отправлена в Англию и Францию вскоре после вступления США в войну. Перед ней была поставлена цель изучить различные способы войны, применявшиеся не только союзниками, но и противниками. Откомандированные офицеры Генштаба вместе с профессором Хьюлетом собрали немалые сведения о боевых отравляющих веществах, о способах их производства и применения, а также о средствах защиты от газов. Как оценивалось позже, Хьюлет «привез с собой целый ряд сведений, оказавшихся в высшей степени ценными» [9]. Однако, как с сожалением отмечал начальник Газовой службы А. Фрайс, «так как при генеральном штабе, да и вообще в регулярной армии, не было ни одного лица, на обязанности которого лежала бы забота о снабжении войск специальными материалами для газовой борьбы, то эти исследования остались без результата» [10]. Это, по мнению А. Фрайса, произошло еще и потому, что «газовое дело считалось маловажным по сравнению с регулярной инженерной работой» [11]. В октябре 1917 г. в США прибыла британская военная миссия, состоявшая из 28 офицеров и унтер-офицеров [12]. В том числе в ее состав входил советник по военно-химическому делу Третьей британской армии майор Сэмьюэл Дж. М. Аульд [13]. Миссия Аульда не только предоставила ценную информацию касательно средств химического нападения и обороны, которыми обладали союзники и Германия, но и оказала содействие в устройстве опытного полигона [14]. А. Фрайс упоминает также помощь французских представителей М. Гриньярда, капитана Ганкара и лейтенанта Энгеля. Однако, французские советники, по словам Фрайса, «были связаны тем обстоятельством, что французские заводчики не открывали производственных секретов даже своему правительству» [15]. /337/

18 июня 1917 г., через несколько дней после того, как командующий американскими экспедиционными силами во Франции генерал Першинг прибыл на фронт, был сформирован совет офицеров для организации химического дела в американском экспедиционном корпусе. Этот совет начал свою работу с анализа того, как было организовано военно-химическое дел во Франции, Великобритании и Германии, а также стал изучать отчеты профессора Хьюлета [16].

В течение 1918 г., особенно в летние месяцы, британские и французские специалисты активно и в большом объеме предоставляли американским союзникам информацию о свойствах собственных боевых отравляющих веществ и о способах их производства, о газах и противогазах, применяемых противником, а также о методах обнаружения отравляющих веществ, о средствах дегазации и защиты людей и животных. Особое внимание при этом было уделено горчичному газу [17].

Весной и летом 1918 г. из Великобритании в США поступал значительный объем информации касательно свойств различных отравляющих веществ. Примечательно, что британцы сообщали не только о тех веществах, которые они и их противники применяли на фронте, но также об отрицательных результатах новых разработок и испытаний. В частности, сообщалось, что нецелесообразно смешивать горчичный газ с хлорпикрином: опыты на животных доказали, что слезоточивый эффект при этом не усиливается [18]. Кроме того, британские специалисты предоставляли американским коллегам подробные отчеты об испытаниях новых смесей. Например, в сентябре 1918 г. американцы получили отчет, подготовленный британским Департаментом химической войны, в котором содержался перечень лакриматоров и ирритантов, признанных непригодными для использования на фронте в качестве средств нападения [19].

Разумеется, сотрудничество союзников по вопросам производства боевых отравляющих веществ было бы невозможно без взаимодействия по вопросам снабжения. Инициатива в этой области исходила от англичан. По их предложению в 1917 г. (по данным В. Лефебюра [20], но Ш. Муре указывает январь 1918 г. [21]) был сформирован межсоюзный комитет по химическому снабжению, ответственный за централизацию поставок сырья и обеспечение его распределения согласно плану, принятому каждым из союзников. Впоследствии этот комитет вошел в состав союзного совета по снабжениям боеприпасами. На первом таком совещании, которое получило название «Межсоюзни-/338/-ческая комиссия по снабжению материалами химической войны», присутствовали представители Англии, США и Франции. Со временем эта комиссия была преобразована в Комитет по химической промышленности Межсоюзного Совета по вооружению и военным припасам, в который входили представители Англии, Франции, США и Италии.

В Париже 28–29 мая 1917 г. прошла первая двусторонняя франко-британская конференция, на которой среди прочих были рассмотрены вопросы физиологического действия газов, применение боевых отравляющих веществ в бою, а также вопросы защиты «пунктов, угрожаемых неприятельскими газовыми атаками». Первая многосторонняя конференция по вопросам химической обороны с участием представителей США, Англии, Бельгии, Италии и Франции собралась в Париже лишь 17–19 сентября 1917 г. На повестке дня были вопросы защиты от горчичного газа и проблемы ухода за пострадавшими от отравления газами [22]. В ночь с 11 на 12 июля 1917 г. немцы при Ипре впервые применили против англичан горчичный газ. Поэтому именно действие этого газа и защита от него и стали главными вопросами, обсуждавшимися на конференции. Во время конференции в США была направлена телеграмма, содержавшая запрос о возможности американцев наладить производство этилен-хлор-гидрина – вещества, важного для производства горчичного газа известным тогда методом [23].

По решению конференции, в конце декабря 1917 г. был создан межсоюзный секретариат, который должен был выполнять роль посредника в научно-техническом обмене и был ответственным за сбор информации и информирование по требованию профильных организаций стран-союзниц о достижениях в вопросах химической войны и обороны. Этот секретариат организовал и провел вторую и третью межсоюзные конференции по вопросам химической войны и обороны, которые состоялись в 1918 г. 1–5 марта и 25–30 октября соответственно [24].

Показательна история с производством союзниками иприта. Разработка технологии его промышленного производства велась параллельно в английских и французских лабораториях. В январе 1918 г. профессор Шарль Муре посетил английские лаборатории, а в марте 1918 г. союзники сообщили о ходе и результатах изысканий на межсоюзнической конференции. Французские ученые первыми получили результаты, позволившие наладить массовое промышленное /339/ производство иприта, после чего технология, к тому времени уже прошедшая проверку на французских заводах, была передана союзникам. Помимо этого, Франция наладила производство снарядов с ипритом для нужд бельгийской, американской, греческой и итальянской армий [25].

Что касается промышленного производства веществ, необходимых для снабжения армии боевыми газами, то в этом вопросе также был налажен взаимообмен между союзниками. Франция в течение войны получила из Англии 1000 т жидкого хлора, столько же в период 1916–1918 гг. поставили французам США. Некоторое количество жидкого хлора в 1915 г. во Францию поставила Италия. Кроме того Англия поставляла во Францию хлорную известь, цианистый натрий и сернокислый никель, нужный для пропитки французских масок первого образца. Примечательно, что в марте 1916 г. между Францией и Англией было заключено соглашение, действовавшее на протяжении всех лет войны, по которому французы получали нужный им английский хлор в обмен на фосген для британской армии. В конце октября 1918 г. аналогичное соглашение Франция заключила с США. Из США французы получали марлю, формалин и триоксиметилен, необходимые для изготовления и пропитки масок первого образца, а также четыреххлористый углерод для производства иприта, цианистый натрий. Италия поставляла Франции серу, нужную для производства иприта. Французские заводы производили для союзников противогазы (Бельгии – 900 000, США – 800 000, Греции – 500 000, Италии – 810 000, Румынии – 230 000), химические снаряды (Бельгии – 190 000, США – 940 000, Греции и России – по 12 000, Италии – 90 000, Португалии – 45 000, Румынии – 50 000), отравляющие вещества в виде газов (Англии – 7000 т и из них 6200 т фосгена, США – 150 т, Италии – 850 т) [26].

Обмен опытом и результатами изысканий по вопросам химической войны и обороны осуществлялся в той или иной мере на протяжении всех лет войны между всеми союзниками по Антанте. Если в 1915–1916 гг. контакты носили двусторонний нерегулярный характер, то к середине 1917 г. начался процесс институционализации такого взаимодействия. Различия методов и органов служб, а также технических характеристик вооружений и снаряжения не позволяли ввести единый для всех союзников тип противогаза, а также унифицировать тип снаряда или конструкцию техники для газовой войны [27]. /340/

Из трех сравниваемых стран Англия и Франция первыми испытали на себе опыт химической атаки. Их меры по организации военно-химического дела носили догоняющий характер, что отразилось на организационной структуре и принципах взаимодействия различных ведомств. Если говорить о положительном опыте, то британцам удалось наладить наиболее эффективную систему полевой службы, в то время как французы преуспели в выстраивании единой общенациональной сети, обеспечивавшей слаженную работу всех элементов, необходимых в военно-химическом деле. США, вступившие в войну позже, имели возможность детально изучить опыт союзников и следовали наиболее, с их точки зрения, успешным примерам. Кроме того, при подготовке американских экспедиционных сил активно использовалась обширная информация, предоставлявшаяся Францией и Англией. США, таким образом, имели возможность учиться на чужих ошибках. В вопросах химического нападения каждая из стран предпочитала руководствоваться собственной стратегией, что сказывалось на организационной структуре. Наибольшая сплоченность наблюдалась в вопросах подготовки кадров, организации химической защиты и обеспечении медицинского лечения пострадавших.



1. Лефебюр В. Загадка Рейна. Химическая стратегия в мирное время и во время войны. М., 1926. С. 118.
2. Там же. С. 120.
3. United States Army in the World War 1917–1919. Reports of the Commander-in-Chief, Staff Sections and Services. Center of Military History. United States Army. Washington, D.C. 1991. Vol. 12. Р. 111.
4. Brophy L.P., Fisher J.B. The Chemical Warfare Service: Organizing for War. Center of military history, United States Army. Р. 8–15.
5. Лефебюр В. Загадка Рейна. С. 71, 75.
6. Муре Ш. Химия и война. М., ГВИЗ. 1925. С. 31.
7. Brophy L.P., Fisher J.B. The Chemical Warfare Service: Organizing for War. Center of military history, United States Army. Washington, D.C., 1989. Р. 4; Brophy L.P. Origins of the Chemical Corps // Military Affairs, 1956. Vol. 20. No. 4. Р. 218.
8. Фарроу Э. Газовая война. М.: Государственное военное издательство, 1925. С. 16.
9. Brophy L.P. Origins of the Chemical Corps. P. 218.
10. Фрайс А., Вест К. Химическая война. М.: ВВРС, 1923. С. 83.
11. Там же. С. 92–93.
12. Там же. С. 83.
13. Brophy L.P., Miles W.D., Cochrane R.C. The Chemical Warfare Service: From Laboratory to Field. Washington, D.C., 1988. Р. 7.
14. Фрайс А., Вест К. Химическая война. С. 84; Brophy L.P., Miles W.D., Cochrane R.C. The Chemical Warfare Service: From Laboratory to Field. Р. 7. /341/
15. Фрайс А., Вест К. Химическая война. Р. 84.
16. Brophy L.P. Origins of the Chemical Corps. Р. 218.
17. Отчет Отдела начальника Газовой службы от 30 января 1918 г. «Доклад, подготовленный для британского Физиологического военного комитета Королевского общества в сентябре 1915 г. и дополненный в марте 1916 г. и августе 1917 г. Выдержки из «Ядовитые газы и пары и их физиологическое воздействие». General Headquarters. American Expeditionary Forces. Issued by Office of Gas Service. American National Archive (NA), RG 165, Entry 310, Box 297; Защита лошадей от удушающих газов (Выдержки из французского армейского Отчета др. Банзета). Gas Service Intelligence Bulletin. 3 April 1918. Gas Service Intelligence Section. American Expeditionary Forces. Headquarters, Services Supply. Office, Chief of Gas Service A.E.F. NA, R.G. 165, Entry 310, Box 300; Отчет британского Департамента химической войны № 108. 20–26 июня 1918 г. Chemical Warfare Service. Intelligence Section Summary. NA, R.G. 165, Entry 310, Box 297.
12. Отчет № 110 британского Департамента химической войны. 4–17 июля 1918 г. Chemical Warfare Service. Intelligence Section Summary. NA, R.G. 165, Entry 310, Box 297.
13. Отчет, подготовленный капитаном С.Т. Гимингхэмом «О методах обнаружения дихлорэтилсульфида в воздухе». Отчет британского Противогазового департамента. British Anti-Gas Department Report. 20 July 1918. NA, R.G. 165, Entry 310, Box 297; Британская инструкция по изготовлению и использованию цветных тест-полосок для обнаружения дихлорэтилсульфида. 6 авгуса 1918 г. Intelligence Section Summary of British AGD/WR/35/1 Report. NA, R.G. 165, Entry 310, Box 297; Отчет о Методах обнаружения H.S. (горчичного газа) в земле на зараженных территориях. British Porton Field Report. C.C.P. 5262. 4 August 1918. NA, R.G. 165, Entry 310, Box 297.
18. Отчет о действии смесей H.S. и P.S. на глаза животных от 19 июля 1918 г. British Porton Field Report. C.C.P. 5230. NA, R.G. 165, Entry 310, Box 297.
19. Отчет № 113 британского Департамента химической войны. Intelligence Division Summary. A.E.F., Office of Chemical Warfare Service. British C.W.D. Report No 113. Received 28 Sept. 1918. NA, R.G. 165, Entry 310, Box 297.
20. Лефебюр В. Загадка Рейна. С. 76.
21. Муре Ш. Химия и война. С. 31–32. 22 Там же. С. 31
23. Фрайс А. и Вест К. Химическая война. С. 94.
24. Муре Ш. Химия и война. С. 31–32. 25 Там же. С. 51.
26. Там же.
27. Военно-химическое дело. Пособие для начальствующего состава РККА / Под ред. начальника Военно-химического управления Я.М. Фишмана. М.; Л.: Государственное издательство «Отдел военной литературы», 1929. /342/

Война и оружие. Новые исследования и материалы Труды Седьмой Международной научно-практической конференции 18–20 мая 2016 года. Часть III. Санкт-Петербург, ВИМАИВиВС, 2016. C. 333-342.

http://w.artillery-museum.ru/assets/files/konferenciya_vio_2016_iii_tom_cvet.pdf

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

М.В. СУПОТНИЦКИЙ, С.В. ПЕТРОВ, В.А. КОВТУН, В.И. ХУРСА
БРИТАНСКИЕ ПЛАНЫ ХИМИЧЕСКОЙ АТАКИ ОТ ОСАДЫ СЕВАСТОПОЛЯ ДО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Сведения об авторах. Супотницкий Михаил Васильевич — главный специалист ФГБУ «27 Научный центр» Мистерства обороны РФ, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник (Москва. E-mail: supotnitskij.m.v@jgmail.com);
Петров Станислав Вениаминович — главный научный сотрудник ФГБУ «27 Научный центр» Министерства обороны РФ, доктор технических наук (Москва. E-mail: 27nc_1@mil.ru);
Ковтун Виктор Александрович — начальник ФГБУ «27 Научный центр» Министерства обороны РФ, кандидат химических наук, доцент (Москва. E-mail: 27nc_1@mil.ru);
Хурса Владимир Иванович — ведущий научный сотрудник ФГБУ «27 Научный центр» Министерства обороны РФ, доктор технических наук, профессор (Москва. E-mail: 27nc_1@mil.ru)

Аннотация. В статье на основе архивных источников и экспертных заключений современных российских специалистов даётся оценка реальности британского плана химической атаки на Севастополь в период Крымской войны с помощью сернистого ангидрида (S,02). По мнению авторов, на линии Большой редан — Малахов курган — Малый редан концентрация S02 могла достигать 1,7—2,0 мг/л, что в 4—5 раз превышает смертельную для человека концентрацию Авторы делают вывод о реальности для своего времени плана химического нападения на Севастополь.

Ключевые слова: химическое оружие; сернистый ангидрид; Севастополь; Крымская война; Малахов курган; Мамелон; Камчатский редут; Первая мировая война.


Крымская война 1853—1856 гг. привлекает внимание историографов уже более 160 лет. Тем не менее при её исследовании остаются пробелы, которые могут заполнить только специалисты смежных областей знаний. В частности, до наших дней не получили всесторонней научной трактовки планировавшаяся британцами в августе — сентябре 1855 года химическая атака на Севастополь и её возможные последствия. В период осады южного морского форпоста России западной коалицией и турецкими войсками британским лордом Томасом Дандональдом [1] был разработан детальный план уничтожения защитников крепости посредством «газового облака».

Разработчики данного плана учитывали, что к тому времени военное положение было критическим для каждой из сторон. Почти за год осады Севастополя коалиционные войска, потеряв десятки тысяч солдат убитыми, ранеными и умершими от холеры, так и не смогли полностью окружить город. Каждый взятый опорный пункт русских стоил им большой крови. Штурм 17 июня Малахова кургана и Большого редана закончился катастрофой. В том же месяце от холеры умер британский главнокомандующий лорд Финрой Раглан. Русским войскам в ожесточённом сражении при реке Чёрной 16 августа также не удалось ослабить осаду. Ситуация становилась всё более неопределённой, требовался решительный удар.

Летом 1855 года британский лорд Томас Дандонапьд пред-/42/-ставил своему правительству секретный меморандум, где предложил атаковать русских, засевших на Малаховом кургане [2], облаком оксида серы (IV) (сернистый ангидрид, сернистый газ, S02). Он при-вел расчёт, показывавший, что для удушения защитников по-зиции сернистым газом надо поджечь смесь, состоящую из 500 т серы и 2 000 т каменного угля (соотношение 1 :4) [3]. Дандональд также просил прави-тельство добавить некоторое количество смолистого угля [4], 2 000 бочек газовой и иной смолы, чтобы «сделать дымовую завесу перед укреплениями, которые предполагается атаковать и которые выходят во фланг атакуемой позиции», кроме того, лорд счёл нужным заготовить большое количество легкогорючих материалов (сухих дров, щепок, стружек, сена), позволяющих при первом благоприятном устойчивом ветре развести огонь. Исходным для атаки Малахова кургана сернистым газом предполагался французский опорный пункт с названием «Мамелон» [5], располагавшийся на ближайшей возвышенности. С целью его прикрытия от флангового огня русских батарей британский план предусматривал одновременно провести «окуривание» Большого редана дымом угля и смолы, зажжённых в каменоломне [6] левее «Мамелона». Атаку сернистым газом и постановку дымовой завесы перед Большим реданом предполагалось поддержать артиллерийским огнём.

Дандональд рассчитывал на то, что облако сернистого газа закроет город «от Малахового кургана до Казарменной батареи и даже до линии военного корабля «Двенадцать Апостолов», стоящего на якоре в гавани» [7].

План химической атаки также предусматривал уничтожение сернистым газом личного состава двух внешних русских батарей, расположенных по обе стороны порта. Для этого предполагалось использовать подожжённые брандеры, гружённые серой. Разрушение батарей британцы надеялись завершить артиллерийским огнём с судов, которые подойдут к ним под прикрытием дымовой завесы.

1.jpg

Реконструкция плана химического нападения на позиции русских войск в Севастополе в августе—сентябре 1855 г. Стрелками показано возможное направление движения токсической дымовой завесы из каменоломен (А) и облака сернистого ангидрида из района редута «Мамелон» (Б). 1 — Южная бухта; 2 — Казарменная батарея; 3 — Большой редан; 4 — Малахов курган; 5 — Малый редан; 6 — Морской госпиталь; 7 — Доки; 8 — Севастопольская бухта; 9 — Павловская батарея; 10 — Николаевская батарея; 11 — Александровская батарея. Чёрная линия у нижнего обреза карты показывает расстояние в 1 милю.
Использована карта из работы У.Х. Рассела.
Реконструкция С. В. Петрова


Выбор отравляющего вещества (ОВ), сделанный лордом, соответствовал сложившейся в Севастополе военной ситуации и доступной британцам ресурсной базе. Уже при малых концентрациях S02 создаёт неприятный вкус во рту и раздражает слизистые оболочки. По современным санитарно-гигиеническим требованиям максимально допустимая концентрация S02, например, в воздухе производственных помещений составляет всего 0,01 мг/л. Вдыхание воздуха, содержащего более 0,2 проц. S02, вызывает хрипоту, одышку, быструю потерю сознания и смерть при явлениях отёка лёгких.

Поскольку сера загорается в воздухе при температуре 300'С, британцы планировали для её поджога использовать горение каменного угля. Оценочные расчёты, выполненные авторами статьи с использованием положений теории распространения газообразной примеси в атмосфере для средних погодных условий (температура воздуха 20*С, изотермия, скорость ветра 1—3 м/с, влажность воздуха 70 проц.), показывают, что сжигание 500 т серы в течение 5 ч при фронтальном направлении ветра обеспечивает распространение облака токсичных газов в непереносимых для людей концентрациях на расстояние, превышающее 15 км при существенном расширении его фронта до значений 3—5 км [8].

Из-за высокой плотности газообразной S02 (в 2,2 раза тяжелее воздуха) при инверсном состоянии атмосферы токсическое облако растеклось бы по улицам, бухтам и балкам Севастополя, образуя долговременные застойные зоны («газовые болота») с от-/43/-равленной атмосферой. Основываясь на современных расчётах, можно предположить, что концентрация S02 на линии Большой редан — Малахов курган — Малый редан могла достигать 1,7—2,0 мг/л, что в 4—5 раз превышает поражающую концентрацию сернистого ангидрида (0,4 мг/л). Вся корабельная сторона города (включая доки, казармы, морской госпиталь [9], Павловскую батарею, склады с боеприпасами в Аполлоновой бухте); нижние ярусы кварталов города на склонах Южной и Севастопольской бухт, прилегающих к южной стороне; Николаевская и, возможно, Александровская батареи попали бы в зону распространения газового облака с концентрациями, значительно превышавшими поражающие. Длительное пребывание в заражённой зоне при отсутствии современных средств защиты органов дыхания привело бы к массовой гибели защитников крепости, раненых в госпиталях и населения.

По каким причинам британским правительством план химического нападения был отклонён — неясно и по сей день. Говорить об англосаксонском гуманизме и благородстве, зная, как были истреблены аборигены Тасмании в 1803—1833 гг. или подавлено восстание сипаев в Индии в 1857—1859 гг., не приходится. Скорее всего, его осуществлению помешали общий низкий профессиональный уровень командования британских и французских войск, осаждавших Севастополь почти год вместо запланированных двух недель, а также возможности русской артиллерии. Достоверно известно только то, что план Дандональда британское правительство пыталось сохранить в тайне. В 1908 году он был опубликован случайно и не полностью.

Учитывая тяжёлые уроки Крымской войны, в конце 50-х годов XIX века Главное артиллерийское управление (ГАУ) российского военного ведомства предложило ввести в боекомплект единорогов бомбы с ОВ. Для крепостных однопудовых единорогов (калибр 196 мм, дальность стрельбы до 3 000 м) изготовили и испытали на животных опытную серию бомб, снаряжённых цианистым какодилом. Их подрыв осуществили в открытом деревянном срубе типа большой русской избы без крыши. В сруб поместили дюжину кошек, защитив их от осколков снаряда. Через сутки после взрыва место поражения осмотрели члены специальной комиссии. Все кошки неподвижно валялись на полу, глаза их сильно слезились, но ни одна не погибла, что вызвало непонимание у главы артиллерийского ведомства и его скептическое отношение к продолжению эксперимента.

Между тем за океаном в период Гражданской войны в США (1861—1865) учителем Дж. Даугтом, жителем Нью-Йорка, был разработан химический снаряд, конструктивно сходный с теми, что использовались в Первую мировую войну. В 1862 году он направил письмо военному министру Э. Стентону с предложением применить против южан боекомплект, заполненный жидким хлором, переводимым в газообразное состояние энергией взрыва.

По современной оценке взрыв одного такого снаряда мог дать до 900 л газообразного хлора. Боеприпасы можно было применить в сражениях, предполагавших длительные осады федеральными войсками городов и штурмы фортов южан. Что ответил министр Стентон учителю Даугту, неизвестно. Новатор-/44/-ких предложений у него было много, революция в военном деле уже началась. Скорее всего, адресат американского изобретателя не обладал воображением лорда Томаса Дандональда, позволявшим оценить новое оружие по достоинству.

Но Даугт был не единственный в США, кто предлагал использовать ядовитый газ для нейтрализации противника в Гражданской войне. Во время длительной осады городка Петерсбург войсками генерала Гранта Форест Шеппард, профессор сельскохозяйственной химии Западного резервного университета, предложил федералам сломить оборону южан, направив на город облако токсичного газа, которое якобы можно создать путём смешивания соляной и сульфуриковой кислот. Подполковник армии южан Уильям Блэкфорд разработал термическую шашку для перевода серы в сернистый газ — предтечу ядовито-дымных шашек Первой мировой войны. Она предназначалась для отравления сернистым газом сапёров противника в минных туннелях. Шашку Блэкфорда конфедераты производили уже промышленным способом. Во время Первой мировой войны к плану лорда Томаса Дандональда вернулся его внук, генерал-лейтенант лорд Дуглас Дандональд [10]. В начале сентября 1914 года он сообщил военному министру лорду Китченеру о намерениях своего деда относительно дымовых завес под Севастополем и о том, как выкуривать врага с позиции при помощи ядовитых, но не обязательно смертельных газов. Однако военный министр в план Томаса Дандональда вникать не стал и отослал его в Адмиралтейство. Вам Дуглас Дандональд получил поддержку первого лорда Адмиралтейства Уинстона Ленарда Спенсера-Черчилля. Он передал Черчиллю конверт с нерассекреченными документами деда по Крымской войне, имевшими отношение
к планировавшейся в 1855 году химической атаке на защитников Севастополя.

Черчилль поддержал Дугласа Дандональда и дал указания об экспериментальной проверке идей его деда. В глубокой тайне ещё за 7 месяцев до применения германцами химического оружия под Ипром началась работа над созданием британского химического оружия. В октябре 1914 года ситуация на фронте ухудшилась, стало ясно, что быстрой победы над «бошами» не будет, война приобретает позиционный характер. Дуглас Дандональд представил Черчиллю секретный меморандум, в котором, в частности, указал, что атаки протяжённой линии траншейных укреплений должны проводиться по участкам. На одних будут использоваться сернистый газ и дымовые завесы, на других — только лишь задымление для ослепления вражеской артиллерии. Как уже после войны заметил Черчилль, Дуглас Дандональд в переломный момент [11] из документов деда ухватил саму суть ведения химической атаки, а современная химия добавила к этому ряд ужасающих возможностей. Черчилль также обратил внимание на информацию о закупке Германией больших количеств серы. Основной упор в конце 1914 года британцы сделали на разработку способов постановки дымовых завес и исследование свойств ОВ, которые можно было использовать для снаряжения снарядов. Принципы организации волновой газовой атаки тогда понимались ими смутно, видимо, на уровне идей Томаса Дандональда, предполагавших сжигание сотен тонн серы и угля, сваленных в кучу. /45/

2.jpg

Общая схема химического снаряда Даугта (1862)

«Момент истины» для британцев наступил 22 апреля 1915 года, когда в районе Ипрского выступа германские военные осуществили смертоносную газовую атаку на французские позиции, используя хлор, выпущенный из 6000 баллонов [12]. Ответить сразу и достойно британцы не смогли: хлора и газовых баллонов в достаточном количестве у них не было. Свой первый газопуск (с использованием германского опыта) и одновременно первую постановку дымовой завесы британцы осуществили 25 сентября 1915 года во время наступательной операции под Лоосом.

Химик А.А. Сыромятников, уже после Первой мировой войны анализируя проект британского химического нападения на Севастополь, обратил внимание на то, что Томас Дандональд предполагал использовать те же идеи и тактические приёмы применения химического оружия, которые сформировались эмпирически на основе совершенствования тактики химической войны в период боёв на Западном фронте в 1917—1918 гг., а именно:

— массированное применение химических средств и прикрытие производящих это нападение войск от артиллерийского огня;

— выбор в качестве главной цели химической атаки обеспечение условий для продвижения пехоты;

— комбинирование газовой атаки с артиллерийским огневым поражением противника;

— широкое применение дымовых завес с целью маскировки применения ОВ.

Таким образом, лорд Томас Дандональд составил реальный для своего времени план химического нападения на Севастополь, а в начале Первой мировой войны данные замыслы были реанимированы его внуком Дугласом и первым лордом Адмиралтейства Черчиллем для создания британского химического оружия, но уже с использованием новых достижений химии и военного дела.

ПРИМЕЧАНИЯ
1. Его полное имя Томас Конкрейн, 10-й граф Дандональд, маркиз Мараньян (Thomas Cochrane, 10th Earl of Dundonald, Marques do Maranhao;). Конкрейны — шотландский клан, ведущий своё происхождение от скандинавского викинга, поселившегося в Шотландии между VIII и IX вв. Традиционное занятие мужчин клана — военная служба.
2. Высота над уровнем моря 97 м.
3. В документах Томаса Дандональда приведено имя автора такого расчёта — знаменитый британский химик Майкл Фарадей (Michael Faraday, 1791—1867). См.: Павлович М.П. Химическая война и химическая промышленность. М.: ЛИБРОКОМ, 2011.
4. Имеется в виду смолистый бурый уголь, содержащий до 15 проц. токсичных фенольных соединений.
5. В российских источниках — Камчатский люнет. Высота над уровнем моря 87 м. Расстояние от Камчатского люнета до Корниловской батареи на Малаховом кургане около 800 м. Построен на месте бывших каменоломен южнее Малахова кургана в ночь с 26 на 27 февраля 1855 г. Здесь 7 марта 1855 г. погиб адмирал В. И. Истомин (1810  1855). Люнет был захвачен французами после кровопролитного боя 26 мая 1855 г.
6. Британская позиция.
7. Корабль находился на рейде напротив Николаевской батареи. В ночь с 13 на 14 февраля (с 25 на 26 февраля н.с.) он был затоплен между Николаевской и Михайловской батареями при формировании второй линии заграждений Видимо, план химического нападения был задуман лордом Дандональдом под Севастополем ранее этой даты и в дальнейшем дорабатывался им в Лондоне.
8. Общая масса газообразной SО2 при горении 500 т серы должна составить не менее 1000 т. Для сравнения: во время первого газопуска 21 апреля 1915 года, выполненного по не защищённым средствами защиты органов дыхания французским войскам, немцы применили 180 т хлора. В результате две линии обороны французов были прорваны на фронте 8 км, отравлены 15 тыс. человек, из них погибли не менее 5 000.
9. В настоящее время 1472-й Военно-морской клинический госпиталь Черноморского флота МО РФ имени академика Н.И. Пирогова.
10. Его полное имя Дуглас Маккиннон Бэйли Гамильтон Конкрейн, 12-й граф Дандональд (Douglas Mackinnon Baillie Hamilton Cochrane, 12th Earl of Dundonald; 1852—1935).
11. T.e. когда война приобретала позиционный характер. Черчилль имел в виду первое сражение под бельгийским городком Ипр (20 октября — 15 ноября 1914 г.). Тогда в серии встречных сражений кадровые составы британских и германских армий были «выкошены» плотным винтовочным и пулемётным огнём перед земляными укреплениями друг друга. Подготовленные перед войной резервы и боеприпасы оказались исчерпаны, оборона восторжествовала над атакой. Стало ясно, что вооружение и методы ведения наступательного боя устарели, война зашла в позиционный тупик, из которого надо было искать выход. Химическое оружие тогда рассматривалось в качестве такого выхода.
12. Среди британцев до настоящего времени популярна легенда о том, в 1914 г. предположительно немецкий дворецкий тогдашнего лорда Дугласа Дандональда якобы украл секретные документы его деда и передал их своем, правительству. К последующему ужасу клана Дандональдов немцы благодаря этим документам развязали в 1915 г. химическую войну. См.: Stephenson С. The Admiral’s Secret Weapon: Lord Dundonald and the Origins of Chemical. Warfare. Boydell, 2006. /46/

Военно-исторический журнал. №11. 2017. С. 42-46.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ИМХО, 1855 г. - это еще не время для боевых отравляющих веществ. 

Уровень пока еще не тот.

ПМВ показала, что ОВ - это, преимущественно, искалеченные и выбывшие временно из строя. Погибло относительно немного, больше ослепло или получило тяжелые повреждения легких.

Но это при серьезной промышленной базе, которой в 1850-х еще не было.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Деятельность Н.А. Шилова на Западном фронте русской армии в годы Первой мировой войны

Сергушкин Сергей Сергеевич (МГУ имени М.В. Ломоносова)

Николай Александрович Шилов – выдающийся отечественный химик и физик, сыгравший в годы Первой мировой войны видную роль в разработке средств противохимической защиты. Известный прежде всего своим участием в создании самого совершенного противогаза Первой мировой войны – Зелинского – Кумманта [1], Шилов также проделал огромную работу на фронтах, которая во многом осталась вне поля зрения исследователей.

Основная деятельность химика развернулась в армиях Западного фронта: сформированный в результате разделения Северо-Западного фронта в августе 1915 г., он длительное время был самым крупным войсковым объединением русской армии. Западный фронт сыграл видную роль в кампании 1916 г.: в его районе развернулись крупные наступления русской армии – весной в районе оз. Нарочь и в июне под Барановичами. Изучение усилий Шилова по организации химической борьбы дает обильный материал для выводов о ее становлении на фронте в целом. Основой источниковой базы исследования являются документы штаба фронта, хранящиеся в фонде № 2048 Российского государственного военно-исторического архива.

Первое распоряжение в области химической борьбы было отдано штабом Западного фронта 1 (14) октября 1915 г. и представляло собой перевод германских приказов о мерах, принимаемых в случае атаки газами [2], причем материалы были предоставлены французскими союзниками. Этот документ, очевидно, не мог удовлетворить всех нужд фронта. Поэтому в скором времени командование фронтом стало интересоваться не только защитными мерами, но и возможностью использовать оружие противника против него самого. На первый план вышла проблема нехватки компетентных кадров, и генерал-квартирмейстер штаба За-/369/

1. Де-Лазари А.Н. Химическое оружие на фронтах мировой войны 1914–1918 гг. Краткий исторический очерк. М., 1935; Ушакова Н.Н. Николай Александрович Шилов. 1872–1930. М., 1966. Гришин А.И. Николай Шилов. В отравленном дыму // Человеческий капитал и профессиональное образование. 2014. № 3. С. 54–69.
2. РГВИА. Ф. 2048. Оп. 1. Д. 35. Л. 277–278 об.


падного фронта П.П. Лебедев 4 (17) ноября 1915 г. инициировал поиск специалиста, который возглавил бы работу по химической части [1]. Таким специалистом как раз и стал Шилов, первым заданием которого стала разработка вопроса о возможности активного применения удушливых газов [2]. Главнокомандующий армиями Западного фронта А.Е. Эверт спешил обернуть оружие немцев против них самих: «…немцы – это сплошь изверги. Немцы поставили себя вне закона, и их надо задавить во что бы то ни стало и сколько бы времени это не потребовало бы!» [3].

Николая Александровича направили в Двинск, в штаб 5-й армии Северного фронта, где велись предварительные работы по подготовке к использованию боевых отравляющих веществ в качестве средства нападения. Эта поездка стала бесценным опытом для Шилова. В своем отчете по ее результатам он отмечал: «… газовая атака более чем какой-либо иной тактический прием зависит от условий … тем не менее, и для нее могут и должны существовать общие нормы, которыми придется пользоваться на практике» [4]. Работа под Двинском позволила наметить целый ряд таких норм. Но Шилову суждено было войти в историю благодаря спасению человеческих жизней, а не совершенствованию способов их уничтожения.

Химическими командами под руководством гвардии капитана Костевича велись работы не только над средствами наступления, были выработаны приемы обучения нижних чинов противодействию удушливым газам. Именно Костевич и его подчиненные показали Шилову знаменитый метод «окуривания». Выпуск небольших порций газа в присутствии нижних чинов, снабженных противогазовыми средствами, позволял привить солдатам сознательное отношение к опасности, научить правильно владеть противогазами и беречь их. Кроме того, Николай Александрович пришел к выводу о необходимости постоянных метеорологических наблюдений в районе фронта и сбора данных о боевых отравляющих веществах противника [5]. Именно по этим направлениям развернулась основная деятельность Западного фронта, в которой химик неизменно принимал самое активное участие.

Создание системы метеорологических наблюдений первоначально столкнулось с серьезными проблемами. Так, например, штаб Западного фронта даже вынужден был разослать письма с просьбой предоставить необходимое оборудование вице-президенту Императорского географического общества, ректору Императорского Московского университета, профессору Московского сельско-хозяйственного института В.А. Михельсону, а также другим лицам и организациям [6]. В конечном итоге /370/

1. РГВИА. Ф. 2048. Оп. 1. Д. 35. Л. 415.
2. Там же. Д. 37. Л. 417.
3. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 962а. Л. 12 об.
4. РГВИА. Ф. 2048. Оп. 1. Д. 38. Л. 157–159 об.
5. Там же.
6. Там же. Л. 167, 170; Д. 40. Л. 78, 79.


к концу весны речь уже шла о создании наблюдательных метеорологических пунктов при каждой дивизии [1].

Шилов являлся основным экспертом, отвечавшим за анализ данных о новых боевых отравляющих веществах, использованных противником [2]. Но все же основная деятельность Николая Александровича была связана именно с обучением войск химической защите. В феврале 1916 г. он организовал подвижной отряд для наглядной демонстрации войскам средств борьбы с удушливыми газами. Он состоял из 6-ти инструкторов-химиков Земгора, 5-ти нижних чинов химической команды при младшем унтер-офицере и инструктора метеоролога.

Работа была начата в Гренадерском корпусе. О ее эффективности говорят восторженные отзывы командного состава корпуса. Так, начальник 1-й гренадерской дивизии назвал «опыты» Шилова «в высшей степени поучительными, наглядными и полезными» [3]. Детальный рапорт химика был отпечатан как наглядное пособие для обучения войск в количестве 6000 экземпляров и разослан войскам [4].

После возвращения из поездки Николай Александрович составил «Памятку о том, как предохранить себя от вредного действия удушливых газов неприятеля». Эта брошюра, написанная простым и понятным языком, вышла уже тиражом 1 500 000 экземпляров, на каждого солдата Западного фронта [5].

Понимая невозможность самостоятельно решить масштабную задачу по обучению нижних чинов фронта, Шилов приступил к формированию отрядов для демонстрации войскам противогазовых мер. К началу мая 1916 г. функционировало уже 4 подобных отряда [6].

Вся эта обширная деятельность Николая Александровича развернулась именно в тот момент, когда армия наиболее остро в ней нуждалась – в ситуации организационного вакуума. Ставка верховного главнокомандующего и штабы фронтов еще не успели отреагировать должным образом на острую проблему, вставшую перед войсками. О многом говорит один тот факт, что в утвержденной 31 января (13 февраля) 1916 г. Эвертом восьминедельной программе обучения нижних чинов пехотных запасных батальонов фронта отсутствовали занятия по химической защите [7]. Именно это обстоятельство и неукротимая энергия Николая Александровича Шилова позволила сохранить множество жизней солдат и офицеров русской императорской армии. /371/

1. Там же. Д. 201. Л. 400, 597–597 об.
2. Там же. Л. 41–42.
3. Там же. Л. 86.
4. Там же. Л. 107.
5. Там же. Л. 153.
6. Там же. Л. 547.
7. Там же. Д. 9. Л. 32.


Гражданские конфликты и гражданские войны в истории. Исторические документы и актуальные проблемы археографии, источниковедения, российской и всеобщей истории нового и новейшего времени: Сборник материалов Восьмой международной конференции молодых ученых и специалистов «Clio-2018» / [отв. ред. А. К. Сорокин]. – М.: Политическая энциклопедия, 2018. C. 369-371.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Гулыга А.В. Роль США в подготовке вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г. // Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
      Автор: Военкомуезд
      А.В. ГУЛЫГА
      РОЛЬ США В ПОДГОТОВКЕ ВТОРЖЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В НАЧАЛЕ 1918 г.

      Крушение капиталистического строя в России привело в смятение весь капиталистический мир, в частности, империалистов США. Захват пролетариатом власти на одной шестой части земного шара создавал непосредственную угрозу всей системе наемного рабства. Начиная борьбу против первого в мире социалистического государства, империалисты США ставили своей целью восстановление в России власти помещиков и капиталистов, расчленение России и превращение ее в свою колонию. В последние годы царского режима, и особенно в период Временного правительства, американские монополии осуществляли широкое экономическое и политическое проникновенне в Россию. Магнаты Уоллстрита уже видели себя в недалеком будущем полновластными владыками русских богатств. Однако непреодолимым препятствием на их пути к закабалению России встала Великая Октябрьская социалистическая революция. Социалистический переворот спас нашу родину от участи колониальной или зависимой страны.

      Правительство США начало борьбу против Советской России сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции. «Нам абсолютно не на что надеяться в том случае, если большевики будут оставаться у власти», [1] — писал в начале декабря 1917 г. государственный секретарь США Лансинг президенту Вильсону, предлагая активизировать антисоветские действия Соединенных Штатов.

      Правительство США знало, однако, что в своих антисоветских действиях оно не может надеяться на поддержку американского народа, который приветствовал рождение Советского государства. На многочисленных рабочих митингах в разных городах Соединенных Штатов принимались резолюции, выражавшие солидарность с русскими рабочими и крестьянами. [2] Правительство США вело борьбу против Советской республики, используя коварные, провокационные методы, прикрывая /33/

      1. Papers relating to the foreign relations of the United States. The Lansing papers, v. II, Washington, 1940, p. 344. (В дальнейшем цит.: The Lansing papers).
      2. Вот одна из таких резолюций, принятая на рабочем митинге в г. Ситтле и доставленная в Советскую Россию американскими моряками: «Приветствуем восторженно русский пролетариат, который первый одержал победу над капиталом, первый осуществил диктатуру пролетариата, первый ввел и осуществил контроль пролетариата в промышленности. Надеемся твердо, что русский пролетариат осуществит социализацию всего производства, что он закрепит и расширит свои победы над капиталом. Уверяем русских борцов за свободу, что мы им горячо сочувствуем, готовы им помочь и просим верить нам, что недалеко время, когда мы сумеем на деле доказать нашу пролетарскую солидарность» («Известия Владивостокского Совета рабочих и солдатских депутатов», 25 января (7 февраля) 1918 г.).

      свое вмешательство во внутренние дела России лицемерными фразами, а иногда даже дезориентирующими действиями. Одним из наиболее ярких примеров провокационной тактики американской дипломатии в борьбе против Советской России является развязывание правительством Соединенных Штатов японского вторжения на советский Дальний Восток в начале 1918 г.

      Вся история интервенции США в Советскую Россию на протяжении многих лет умышленно искажалась буржуазными американскими историками. Фальсифицируя смысл документов, они пытались доказать, что американское правительство в течение первых месяцев 1918 г. якобы «возражало» против иностранного вторжения на Дальний Восток и впоследствии дало на нею свое согласие лишь «под давлением» Англии, Франции и Японии. [3] На помощь этим историкам пришел государственный департамент, опубликовавший в 1931—1932 гг. три тома дипломатической переписки за 1918 г. по поводу России. [4] В этой публикации отсутствовали все наиболее разоблачающие документы, которые могли бы в полной мере показать антисоветскую политику Соединенных Штатов. Тем же стремлением фальсифицировать историю, преуменьшить роль США в организации антисоветской интервенции руководствовался и составитель «Архива полковника Хауза» Чарлз Сеймур. Документы в этом «архиве» подтасованы таким образом, что у читателя создается впечатление, будто Вильсон в начале 1918 г. действительно выступал против японской интервенции.

      Только в 1940 г. государственный департамент опубликовал (и то лишь частично) секретные документы, проливающие свет на истинные действия американскою правительства по развязыванию иностранного вторжения на Дальний Восток. Эти материалы увидели свет во втором томе так называемых «документов Лансинга».

      Важная задача советских историков — разоблачение двуличной дипломатии США, выявление ее организующей роли в развязывании иностранной интервенции на Дальнем Востоке, к сожалению, до сих пор не получила достаточного разрешения в исторических исследованиях, посвященных этой интервенции.

      *     *     *

      В своем обращении к народу 2 сентября 1945 г. товарищ Сталин говорил: «В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, — вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила Советский Дальний Восток». [5] Это указание товарища Сталина о том, что Япония совершила нападение на Советскую Россию в 1918 г., опираясь на Англию, Францию и США, и служит путеводной нитью для историка, изучающего интервенцию на Дальнем Востоке. /34/

      5. Т. Millard. Democracy and the eastern question, N. Y., 1919; F. Schuman. American policy towards Russia since 1917, N. Y., 1928; W. Griawold. The far Eastern policy of the United States, N. Y., 1938.
      4. Papers relating to the foreign relations of the United States, 1918, Russia, v.v. I—III, Washington. 1931—1932. (В дальнейшем цит.: FR.)
      5. И. B. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза, М., 1949, стр. 205.

      Ленин еще в январе 1918 г. считался с возможностью совместного японо-американского выступления против нашей страны. «Говорят, — указывал он, — что, заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладевают Владивостоком. Но, пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить нашу социалистическую республику». [6] Готовясь к выступлению на VII съезде партии, 8 марта 1918 г. Ленин писал: «Новая ситуация: Япония наступать хочет: «ситуация» архи-сложная... отступать здесь с д[огово]ром, там без дог[ово]ра». [7]

      В дальнейшем, объясняя задержку японского выступления, Ленин, как на одну из причин, указывал на противоречия между США и Японией. Однако Ленин всегда подчеркивал возможность сделки между империалистами этих стран для совместной борьбы против Советской России: «Американская буржуазия может стакнуться с японской...» [8] В докладе Ленина о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. содержится глубокий анализ американо-японских империалистических противоречий. Этот анализ заканчивается предупреждением, что возможность сговора между американской и японской буржуазией представляет реальную угрозу для страны Советов. «Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно. Это противоречие, временно прикрытое теперь союзом Японии и Америки против Германии, задерживает наступление японского империализма против России. Поход, начатый против Советской Республики (десант во Владивостоке, поддержка банд Семенова), задерживается, ибо грозит превратить скрытый конфликт между Японией и Америкой в открытую войну. Конечно, вполне возможно, и мы не должны забывать того, что группировки между империалистскими державами, как бы прочны они ни казались, могут быть в несколько дней опрокинуты, если того требуют интересы священной частной собственности, священные права на концессии и т. п. И, может быть, достаточно малейшей искры, чтобы взорвать существующую группировку держав, и тогда указанные противоречия не могут уже служить мам защитой». [9]

      Такой искрой явилось возобновление военных действий на восточном фронте и германское наступление против Советской республики в конце февраля 1918 г.

      Как известно, правительство США возлагало большие надежды на возможность обострения отношений между Советской Россией и кайзеровской Германией. В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. все усилия государственных деятелей США (от интриг посла в России Френсиса до широковещательных выступлений президента Вильсона) были направлены к тому, чтобы обещаниями американской помощи предотвратить выход Советской России из империалистической войны. /35/

      6. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 201.
      7. Ленинский сборник, т. XI, стр. 65.
      8. В. И. Ленин. Соч., т. XXX, стр. 385.
      9. В. И. Ленин. Соч., т. XXIII, стр. 5. История новейшего времени содержит поучительные примеры того, что антагонизм между империалистическими державами не является помехой для развертывания антисоветской агрессин. Так было в годы гражданской войны, так было и в дни Мюнхена.

      Послание Вильсона к конгрессу 8 января 1918 г. и пресловутые «четырнадцать пунктов» имели в качестве одной из своих задач «выражением сочувствия и обещанием более существенной помощи» вовлечь Советскую республику в войну против Германии. [10] Хауз называл «пункты» Вильсона «великолепным оружием пропаганды». [11] Такого же мнения были и руководящие работники государственного департамента, положившие немало усилий на массовое распространение в России «четырнадцати пунктов» всеми пропагандистскими средствами.

      Ленин разгадал и разоблачил планы сокрушения Советской власти при помощи немецких штыков. В статье «О революционной фразе» он писал: «Взгляните на факты относительно поведения англо-французской буржуазии. Она всячески втягивает нас теперь в войну с Германией, обещает нам миллионы благ, сапоги, картошку, снаряды, паровозы (в кредит... это не «кабала», не бойтесь! это «только» кредит!). Она хочет, чтобы мы теперь воевали с Германией.

      Понятно, почему она должна хотеть этого: потому, что, во-первых, мы оттянули бы часть германских сил. Потому, во-вторых, что Советская власть могла бы крахнуть легче всего от несвоевременной военной схватки с германским империализмом». [12]

      В приведенной цитате речь идет об англичанах и французах. Однако с полным правом ленинскую характеристику империалистической политики в отношении выхода Советской России из войны можно отнести и к Соединенным Штатам. Правомерность этого становится еще более очевидной, если сравнить «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», написанные Лениным 7 января 1918 г., с подготовительными набросками к этим тезисам. Параграф 10 тезисов опровергает довод против подписания мира, заключающийся в том, что, подписывая мир, большевики якобы становятся агентами германского империализма: «...этот довод явно неверен, ибо революционная война в данный момент сделала бы нас, объективно, агентами англо-французского империализма...» [13] В подготовительных заметках этот тбзис сформулирован: «объект[ивно] = агент Вильсона...» [14] И Вильсон являлся олицетворением американского империализма. .

      Попытка американских империалистов столкнуть Советскую Россию с кайзеровской Германией потерпела крах. Однако были дни, когда государственным деятелям Соединенных Штатов казалось, что их планы близки к осуществлению.

      10 февраля 1918 г. брестские переговоры были прерваны. Троцкий, предательски нарушив данные ему директивы, не подписал мирного договора с Германией. Одновременно он сообщил немцам, что Советская республика продолжает демобилизацию армии. Это открывало немецким войскам дорогу на Петроград. 18 февраля германское командование начало наступление по всему фронту.

      В эти тревожные для русского народа дни враги Советской России разработали коварный план удушения социалистического государства. Маршал Фош в интервью с представителем газеты «Нью-Йорк Таймс» /36/

      10. Архив полковника Хауза, т. III, стр. 232.
      11. Там же, т. IV, стр. 118.
      12. В. И. Ленин. Соч., т. XXII, стр. 268.
      13. Там же, стр. 195.
      14. Ленинский сборник, т. XI, стр. 37.

      сформулировал его следующим образом: Германия захватывает Россию, Америка и Япония должны немедленно выступить и встретить немцев в Сибири. [15]

      Этот план был предан гласности французским маршалом. Однако авторы его и главные исполнители находились в Соединенных Штатах. Перспектива сокрушения Советской власти комбинированным ударом с запада и востока была столь заманчивой, что Вильсон начал развязывать японскую интервенцию, торжественно заверяя в то же время о «дружеских чувствах» к русскому народу.

      В 1921 г. Лансинг составил записку, излагающую историю американско-японских переговоров об интервенции. Он писал для себя, поэтому не облекал мысли в витиеватые и двусмысленные дипломатические формулы: многое в этой записке названо своими именами. Относительно позиции США в конце февраля 1918 г. там сказано: «То, что Япония пошлет войска во Владивосток и Харбин, казалось одобренным (accepted) фактом». [16] В Вашингтоне в эти дни немецкого наступления на Петроград считали, что власти большевиков приходит конец. Поэтому решено было устранить возможные недоразумения и информировать союзные державы о согласии США на японское вооруженное выступление против Советской России.

      18 февраля, в тот день, когда германские полчища ринулись на Петроград, в Верховном совете Антанты был поднят вопрос о посылке иностранных войск на Дальний Восток. Инициатива постановки этого вопроса принадлежала американскому представителю генералу Блиссу. Было решено предоставить Японии свободу действий против Советской России. Союзники согласились, — говорилось в этом принятом документе — так называемой совместной ноте №16, — в том, что «1) оккупация Сибирской железной дороги от Владивостока до Харбина, включая оба конечных пункта, дает военные выгоды, которые перевешивают возможный политический ущерб, 2) рекомендованная оккупация должна осуществляться японскими силами после получении соответствующих гарантий под контролем союзной миссии». [17]

      Действия Блисса, подписавшего этот документ в качестве официального представителя Соединенных Штатов, получили полное одобрение американского правительства.

      В Вашингтоне стало известно, что Япония закончила последние приготовления и ее войска готовы к вторжению на Дальний Восток. [18] Государственные деятели США начинают форсировать события. 27 февраля Лансинг беседовал в Вашингтоне с французским послом. Последний сообщил, что японское правительство намеревается, начав интервенцию, расширить военные операции вплоть до Уральского хребта. Лансинг ответил, что правительство США не примет участия в интервенции, однако против японской экспедиции возражать не будет.

      В тот же день Лансинг письмом доложил об этом Вильсону. Обращая особое внимание на обещание японцев наступать до Урала, он писал: «поскольку это затрагивает наше правительство, то мне кажется, что все, что от нас потребуется, это создание практической уверенности в том, что с нашей стороны не последует протеста против этого шага Японии». [19] /37/

      15. «Information», 1 марта 1918 г.
      16. The Lansing papers, v. II, p. 394.
      17. Там же, стр. 272.
      18. FR, v. II, p. 56.
      19. The Lansing papers, v. II, p. 355.

      Для того, чтобы создать эту «практическую уверенность», Вильсон решил отправить в Японию меморандум об отношении США к интервенции. В меморандуме черным по белому было написано, что правительство Соединенных Штатов дает свое согласие на высадку японских войск на Дальнем Востоке. На языке Вильсона это звучало следующим образом: «правительство США не считает разумным объединиться с правительством Антанты в просьбе к японскому правительству выступить в Сибири. Оно не имеет возражений против того, чтобы просьба эта была принесена, и оно готово уверить японское правительство, что оно вполне доверяет ему в том отношении, что, вводя вооруженные силы в Сибирь, Япония действует в качестве союзника России, не имея никакой иной цели, кроме спасения Сибири от вторжения армий Германии и от германских интриг, и с полным желанием предоставить разрешение всех вопросов, которые могут воздействовать на неизменные судьбы Сибири, мирной конференции». [20] Последняя оговорка, а именно тот факт, что дальнейшее решение судьбы Сибири Вильсон намеревался предоставить международной конференции, свидетельствовала о том, что США собирались использовать Японию на Дальнем Востоке лишь в качестве жандарма, который должен будет уйти, исполнив свое дело. Япония, как известно, рассматривала свою роль в Азии несколько иначе.

      Совместные действия против Советской республики отнюдь не устраняли японо-американского соперничества. Наоборот, борьба за новые «сферы влияния» (именно так рисовалась американцам будущая Россия) должна была усилить это соперничество. Перспектива захвата Сибири сильной японской армией вызывала у военных руководителей США невольный вопрос: каким образом удастся впоследствии выдворить эту армию из областей, на которые претендовали американские капиталисты. «Я часто думаю, — писал генерал Блисс начальнику американского генерального штаба Марчу, — что эта война, вместо того чтобы быть последней, явится причиной еще одной. Японская интервенция открывает путь, по которому придет новая война». [21] Это писалось как раз в те дни, когда США начали провоцировать Японию на военное выступление против Советской России. Вопрос о японской интервенции ставил, таким образом, перед американскими политиками проблему будущей войны с Японией. Интересы «священной частной собственности», ненависть к Советскому государству объединили на время усилия двух империалистических хищников. Более осторожный толкал на опасную авантюру своего ослепленного жадностью собрата, не забывая, однако, о неизбежности их будущего столкновения, а быть может, даже в расчете на это столкновение.

      Составитель «Архива Хауза» постарался создать впечатление, будто февральский меморандум был написан Вильсоном «под непрерывным давлением со стороны французов и англичан» и являлся в биографии президента чем-то вроде досадного недоразумения, проявлением слабости и т. п. Изучение «документов Лансинга» дает возможность сделать иное заключение: это был один из немногих случаев, когда Вильсон в стремлении форсировать события выразился более или менее откровенно.

      1 марта 1918 г. заместитель Лансинга Полк пригласил в государственный департамент послов Англии и Франции и ознакомил их с /38/

      20. The Lansing papers, v. II, p. 355 См. также «Архив полковника Хауза» т. III, стр. 294.
      21. С. March. Nation at war, N. Y., 1932, p. 115.

      текстом меморандума. Английскому послу было даже разрешено снять копию. Это означала, в силу существовавшего тогда англо-японского союза, что текст меморандума станет немедленно известен в Токио. Так, без официального дипломатического акта вручения ноты, правительство СЛИЛ допело до сведения японского правительства свою точку зрения. Теперь с отправкой меморандума можно было не спешить, тем более что из России поступали сведения о возможности подписания мира с немцами.

      5 марта Вильсон вызвал к себе Полка (Лансинг был в это время в отпуске) и вручил ему для немедленной отправки в Токио измененный вариант меморандума. Полк прочитал его и изумился: вместо согласия на японскую интервенцию в ноте содержались возражения против нее. Однако, поговорив с президентом, Полк успокоился. Свое впечатление, вынесенное из разговора с Вильсоном, Полк изложил в письме к Лансингу. «Это — изменение нашей позиции,— писал Полк,— однако, я не думаю, что это существенно повлияет на ситуацию. Я слегка возражал ему (Вильсону. — А. Г.), но он сказал, что продумал это и чувствует, что второе заявление абсолютно необходимо... Я не думаю, что японцы будут вполне довольны, однако это (т. е. нота.— Л. Г.) не является протестом. Таким образом, они могут воспринять ее просто как совет выступить и делать все, что им угодно». [22]

      Таким же образом оценил впоследствии этот документ и Лансинг. В его записке 1921 г. по этому поводу говорится: «Президент решил, что бессмысленно выступать против японской интервенции, и сообщил союзным правительствам, что Соединенные Штаты не возражают против их просьбы, обращенной к Японии, выступить в Сибири, но Соединенные Штаты, в силу определенных обстоятельств, не могут присоединиться к этой просьбе. Это было 1 марта. Четыре дня спустя Токио было оповещено о точке зрения правительства Соединенных Штатов, согласно которой Япония должна была заявить, что если она начнет интервенцию в Сибирь, она сделает это только как союзник России». [23]

      Для характеристики второго варианта меморандума Лансинг отнюдь не употребляет слово «протест», ибо по сути дела вильсоновский документ ни в какой мере не являлся протестом. Лансинг в своей записке не только не говорит об изменении позиции правительства США, но даже не противопоставляет второго варианта меморандума первому, а рассматривает их как последовательные этапы выражения одобрения действиям японского правительства по подготовке вторжения.

      Относительно мотивов, определивших замену нот, не приходится гадать. Не столько вмешательство Хауза (как это можно понять из чтения его «архива») повлияло на Вильсона, сколько телеграмма о подписании Брестского мира, полученная в Вашингтоне вечером 4 марта. Заключение мира между Германией и Советской Россией смешало все карты Вильсона. Немцы остановились; останавливать японцев Вильсон не собирался, однако для него было очень важно скрыть свою роль в развязывании японской интервенции, поскольку предстояло опять разыгрывать из себя «друга» русского народа и снова добиваться вовлечения России в войну с Германией. [24] Японцы знали от англичан /39/

      22. The Lansing papers, v. II, p. 356. (Подчеркнуто мной. — Л. Г.).
      23. Там же, стр. 394.

      истинную позицию США. Поэтому, полагал Вильсон, они не сделают неверных выводов, даже получив ноту, содержащую утверждения, противоположные тому, что им было известно. В случае же проникновения сведений в печать позиция Соединенных Штатов будет выглядеть как «вполне демократическая». Вильсон решился на дипломатический подлог. «При чтении, — писал Полк Лансингу, — вы, вероятно, увидите, что повлияло на него, а именно соображения относительно того, как будет выглядеть позиция нашего правительства в глазах демократических народов мира». [25]

      Как и следовало ожидать, японцы поняли Вильсона. Зная текст первою варианта меморандума, они могли безошибочно читать между строк второго. Министр иностранных дел Японии Мотоко, ознакомившись с нотой США, заявил не без иронии американскому послу Моррису, что он «высоко оценивает искренность и дружеский дух меморандума». [26] Японский поверенный в делах, посетивший Полка, выразил ему «полное удовлетворение тем путем, который избрал государственный департамент». [27] Наконец, 19 марта Моррису был вручен официальный ответ японского правительства на меморандум США. По казуистике и лицемерию ответ не уступал вильсоновским документам. Министерство иностранных дел Японии выражало полное удовлетворение по поводу американского заявления и снова ехидно благодарило за «абсолютную искренность, с которой американское правительство изложило свои взгляды». С невинным видом японцы заявляли, что идея интервенции родилась не у них, а была предложена им правительствами стран Антанты. Что касается существа вопроса, то, с одной стороны, японское правительство намеревалось, в случае обострения положения /40/

      24. Не прошло и недели, как Вильсон обратился с «приветственной» телеграммой к IV съезду Советов с намерением воспрепятствовать ратификации Брестского мира. Это было 11 марта 1918 г. В тот же день государственный департамент направил Френсису для ознакомления Советского правительства (неофициальным путем, через Робинса) копию меморандума, врученного 5 марта японскому правительству, а также представителям Англии, Франции и Италии. Интересно, что на копии, посланной в Россию, в качестве даты написания документа было поставлено «3 марта 1918 г.». В американской правительственной публикации (FR, v. II, р. 67) утверждается, что это было сделано «ошибочно». Зная методы государственного департамента, можно утверждать, что эта «ошибка» была сделана умышленно, с провокационной целью. Для такого предположения имеются достаточные основания. Государственный департамент направил копию меморандума в Россию для того, чтобы ввести в заблуждение советское правительство, показать США «противником» японской интервенции. Замена даты 5 марта на 3 марта могла сделать документ более «убедительным»: 1 марта в Вашингтоне еще не знали о подписании Брестского мира, следовательно меморандум, составленный в этот день, не мог являться следствием выхода Советской России из империалистической войны, а отражал «демократическую позицию» Соединенных Штатов.
      Несмотря на все ухищрения Вильсона, планы американских империалистов не осуществились — Брестский мир был ратифицирован. Советская Россия вышла из империалистической войны.
      23. Махинации Вильсона ввели в заблуждение современное ему общественное мнение Америки. В свое время ни текст двух вариантов меморандума, ни даже сам факт его вручения не были преданы гласности. В газетах о позиции США в отношении японской интервенции появлялись противоречивые сообщения. Только через два года журналист Линкольн Колькорд опубликовал текст «секретного» американского меморандума, отправленного 5 марта 1918 г. в Японию (журнал «Nation» от 21 февраля 1920 г.). Вопрос казался выясненным окончательно. Лишь много лет спустя было опубликовано «второе дно» меморандума — его первый вариант.
      26. FR, v II, р. 78.
      27. Там же, стр. 69.

      на Дальнем Востоке, выступить в целях «самозащиты», а с другой стороны, в японской ноте содержалось обещание, что ни один шаг не будет предпринт без согласия США.

      Лансингу тон ответа, вероятно, показался недостаточно решительнным. Он решил подтолкнуть японцев на более активные действия против Советской России. Через несколько часов после получения японской ноты он уже телеграфировал в Токио Моррису: «Воспользуйтесь, пожалуйста, первой подходящей возможностью и скажите к о н ф и д е н ц и а л ь н о министру иностранных дел, что наше правительство надеется самым серьезным образом на понимание японским правительством того обстоятельства, что н а ш а позиция в от н о ш е н и и п о с ы л к и Японией экспедиционных сил в Сибирь н и к о и м образом не основывается на подозрении п о п о в о д у мотивов, которые заставят японское правительство совершить эту акцию, когда она окажется уместной. Наоборот, у нас есть внутренняя вера в лойяльность Японии по отношению к общему делу и в ее искреннее стремление бескорыстно принимать участие в настоящей войне.

      Позиция нашего правительства определяется следующими фактами: 1) информация, поступившая к нам из различных источников, дает нам возможность сделать вывод, что эта акция вызовет отрицательную моральную реакцию русского народа и несомненно послужил на пользу Германии; 2) сведения, которыми мы располагаем, недостаточны, чтобы показать, что военный успех такой акции будет достаточно велик, чтобы покрыть моральный ущерб, который она повлечет за собой». [29]

      В этом документе в обычной для американской дипломатии казуистической форме выражена следующая мысль: США не будут возлежать против интервенции, если они получат заверение японцев в том, что последние нанесут Советской России тщательно подготовленный удар, достаточно сильный, чтобы сокрушить власть большевиков. Государственный департамент активно развязывал японскую интервенцию. Лансинг спешил предупредить Токио, что США не только поддерживают план японского вторжения на Дальний Восток, но даже настаивают на том, чтобы оно носило характер смертельного удара для Советской республики. Это была установка на ведение войны чужими руками, на втягивание в военный конфликт своего соперника. Возможно, что здесь имел место также расчет и на будущее — в случае провала антисоветской интервенции добиться по крайней мере ослабления и компрометации Японии; однако пока что государственный Департамент и японская военщина выступали в трогательном единении.

      Лансинг даже старательно подбирал предлог для оправдывания антисоветского выступления Японии. Давать согласие на вооруженное вторжение, не прикрыв его никакой лицемерной фразой, было не в правилах США. Ощущалась острая необходимость в какой-либо фальшивке, призванной отвлечь внимание от агрессивных замыслов Японии и США. Тогда в недрах государственного департамента родился миф о германской угрозе Дальнему Востоку. Лансингу этот миф казался весьма подходящим. «Экспедиция против немцев, — писал он Вильсону, — /41/

      28. Там же, стр. 81.
      29. Там же, стр. 82. (Подчеркнуто иной. — А. Г.)

      совсем иная вещь, чем оккупация сибирской железной дороги с целью поддержания порядка, нарушенного борьбой русских партий. Первое выглядит как законная операция против общего врага» [80].

      Руководители государственного департамента толкали своих представителей в России и Китае на путь лжи и дезинформации, настойчиво требуя от них фабрикации фальшивок о «германской опасности».

      Еще 13 февраля Лансинг предлагает американскому посланнику в Китае Рейншу доложить о деятельности немецких и австрийских военнопленных. [31] Ответ Рейнша, однако, был весьма неопределенным и не удовлетворил государственный департамент. [32] Вашингтон снова предложил посольству в Пекине «проверить или дополнить слухи о вооруженных немецких пленных». [33] Из Пекина опять поступил неопределенный ответ о том, что «военнопленные вооружены и организованы». [34] Тогда заместитель Лансинга Полк, не полагаясь уже на фантазию своих дипломатов, направляет в Пекин следующий вопросник: «Сколько пленных выпущено на свободу? Сколько пленных имеют оружие? Где они получили оружие? Каково соотношение между немцами и австрийцами? Кто руководит ими? Пришлите нам также и другие сведения, как только их добудете, и продолжайте, пожалуйста, присылать аналогичную информацию». [35] Но и на этот раз информация из Пекина оказалась бледной и невыразительной. [36]

      Гораздо большие способности в искусстве клеветы проявил американский консул Мак-Говен. В cвоей телеграмме из Иркутска 4 марта он нарисовал живописную картину немецкого проникновения в Сибирь»: «12-го проследовал в восточном направлении поезд с военнопленными и двенадцатью пулеметами; две тысячи останавливались здесь... Надежный осведомитель сообщает, что прибыли германские генералы, другие офицеры... (пропуск), свыше тридцати саперов, генеральный штаб ожидает из Петрограда указаний о разрушении мостов, тоннелей и об осуществлении плана обороны. Немецкие, турецкие, австрийские офицеры заполняют станцию и улицы, причем признаки их воинского звания видны из-под русских шинелей. Каждый военнопленный, независимо от того, находится ли он на свободе или в лагере; имеет винтовку» [37].

      Из дипломатических донесений подобные фальшивки переходили в американскую печать, которая уже давно вела злобную интервенционистскую кампанию.

      Тем временем во Владивостоке происходили события, не менее ярко свидетельствовавшие об истинном отношении США к подготовке японского десанта. /42/

      30. The Lansing papers, v. II; p. 358.
      31. FR, v. II, p. 45.
      32. Там же, стр. 52.
      33. Там же, стр. 63.
      34. Там же, стр. 64.
      36. Там же, стр. 66.
      36. Там же, стр. 69.
      37. Russiafn-American Relations, p. 164. Американские представители в России находились, как известно, в тесной связи с эсерами. 12 марта из Иркутска член Сибирской областной думы эсер Неупокоев отправил «правительству автономной Сибири» письмо, одно место, в котором удивительно напоминает телеграмму Мак-Говена: «Сегодня прибыло 2.000 человек австрийцев, турок, славян, одетых в русскую форму, вооружены винтовками и пулеметами и проследовали дальше на восток». («Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 95.) Вполне возможно, что именно эсер Неупокоев был «надежным осведомителем» Мак-Говена.

      12 января во Владивостокском порту стал на якорь японский крейсер «Ивами». Во Владивостокский порт раньше заходили военные суда Антанты (в том числе и американский крейсер «Бруклин»). [38] В данном случае, вторжение «Ивами» являлось явной и прямой подготовкой к агрессивным действиям.

      Пытаясь сгладить впечатление от этого незаконного акта, японский консул выступил с заявлением, что его правительство послало военный корабль «исключительно с целью защиты своих подданных».

      Владивостокский Совет заявил решительный протест против вторжения японского военного корабля в русский порт. Относительно того, что крейсер «Ивами» якобы послан для защиты японских подданных, Совет заявил следующее: «Защита всех жителей, проживающих на территории Российской республики, является прямой обязанностью российских властей, и мы должны засвидетельствовать, что за 10 месяцев революции порядок в городе Владивостоке не был нарушен». [39]

      Адвокатами японской агрессии выступили американский и английский консулы. 16 января они направили в земскую управу письмо, в котором по поводу протеста местных властей заявлялось: «Утверждение, содержащееся в заявлении относительно того, что общественный порядок во Владивостоке до сих пор не был нарушен, мы признаем правильным. Но, с другой стороны, мы считаем, что как в отношении чувства неуверенности у стран, имеющих здесь значительные материальные интересы, так и в отношении того направления, в кагором могут развиваться события в этом районе, политическая ситуация в настоящий момент дает право правительствам союзных стран, включая Японию, принять предохранительные меры, которые они сочтут необходимыми для защиты своих интересов, если последним будет грозить явная опасность». [40]

      Таким образом, американский и английский консулы встали на защиту захватнических действий японской военщины. За месяц до того, как Вильсон составил свой первый меморандум об отношении к интервенции, американский представитель во Владивостоке принял активное участие в подготовке японской провокации.

      Задача консулов заключалась теперь в том, чтобы создать картину «нарушения общественного порядка» во Владивостоке, «слабости местных властей» и «необходимости интервенции». Для этого по всякому поводу, даже самому незначительному, иностранные консулы обращались в земскую управу с протестами. Они придирались даже к мелким уголовным правонарушениям, столь обычным в большом портовом городе, изображая их в виде событий величайшей важности, требующих иностранного вмешательства.

      В начале февраля во Владивостоке состоялось совещание представителей иностранной буржуазии совместно с консулами. На совещании обсуждался вопрос о борьбе с «анархией». Затем последовали протесты консульского корпуса против ликвидации буржуазного самоуправления в городе, против рабочего контроля за деятельностью порта и таможни, /43/

      38. «Бруклин» появился во Владивостокском порту 24 ноября 1917 г.— накануне выборов в Учредительное собрание. Американские пушки, направленные на город, должны были предрешить исход выборов в пользу буржуазных партий. Однако этот агрессивный демарш не дал желаемых результатов: по количеству поданных голосов большевики оказались сильнейшей политической партией во Владивостоке.
      39. «Известия Владивостокского совета рабочих и солдатских депутатов», 4 (17) января 1918 г.
      40. Japanese agression in the Russian Far East Extracts from the Congressional Record. March 2, 1922. In the Senate of the United States, Washington, 1922, p. 7.

      против действий Красной гвардии и т. д. Американский консул открыто выступал против мероприятий советских властей и грозил применением вооруженной силы. [41] К этому времени во Владивостокском порту находилось уже четыре иностранных военных корабля: американский, английский и два японских.

      Трудящиеся массы Владивостока с возмущением следили за провокационными действиями иностранных консулов и были полны решимости с оружием в руках защищать Советскую власть. На заседании Владивостокского совета было решенo заявить о готовности оказать вооруженное сопротивление иностранной агрессии. Дальневосточный краевой комитет Советов отверг протесты консулов как совершенно необоснованные, знаменующие явное вмешательство во внутренние дела края.

      В марте во Владивостоке стало известно о контрреволюционных интригах белогвардейской организации, именовавшей себя «Временным правительством автономной Сибири». Эта шпионская группа, возглавленная веерами Дербером, Уструговым и др., добивалась превращения Дальнего Востока и Сибири в колонию Соединенных Штатов и готовила себя к роли марионеточного правительства этой американской вотчины.

      Правительство США впоследствии утверждало, будто оно узнало о существовании «сибирского правительства» лишь в конце апреля 1918 г. [49] На самом деле, уже в марте американский адмирал Найт находился в тесном контакте с представителями этой подпольной контрреволюционной организации. [41]

      29 марта Владивостокская городская дума опубликовала провокационное воззвание. В этом воззвании, полном клеветнических нападок на Совет депутатов, дума заявляла о своем бессилии поддерживать порядок в городе. [41] Это был документ, специально рассчитанный на создание повода для высадки иностранного десанта. Атмосфера в городе накалилась: «Владивосток буквально на вулкане», — сообщал за границу одни из агентов «сибирского правительства». [45]

      Японские войска высадились во Владивостоке 5 апреля 1918 г. В этот же день был высажен английский десант. Одновременно с высадкой иностранных войск начал в Манчжурии свое новое наступление на Читу бандит Семенов. Все свидетельствовало о предварительном сговоре, о согласованности действий всех контрреволюционных сил на Дальнем Востоке.

      Поводом для выступления японцев послужило, как известно, убийство японских подданных во Владивостоке. Несмотря на то, что это была явная провокация, руководители американской внешней политики ухватились за нее, чтобы «оправдать» действия японцев и уменьшить «отрицательную моральную реакцию» в России. Лживая японская версия была усилена в Вашингтоне и немедленно передана в Вологду послу Френсису.

      Американский консул во Владивостоке передал по телеграфу в государственный департамент: «Пять вооруженных русских вошли в японскую контору в центре города, потребовали денег. Получив отказ, стреляли в трех японцев, одного убили и других серьез-/44/

      41. FR, v. II, р. 71.
      42. Russian-American Relations, p. 197.
      43. «Красный архив», 1928, т. 4 (29), стр. 97.
      44. «Известия» от 7 апреля 1918 г.
      45. «Красный архив», 1928, т. 4 (29). стр. 111.

      но ранили». [46] Лансинг внес в это сообщение свои коррективы, после чего оно выглядело следующим образом: «Пять русских солдат вошли в японскую контору во Владивостоке и потребовали денег. Ввиду отказа убили трех японцев». [47] В редакции Лансинга ответственность за инцидент ложилась на русскую армию. При всей своей незначительности эта деталь очень характерна: она показывает отношение Лансинга к японскому десанту и разоблачает провокационные методы государственного департамента.

      Правительство США не сочло нужным заявить даже формальный протест против японского выступления. Вильсон, выступая на следующий день в Балтиморе, в речи, посвященной внешнеполитическим вопросам, ни единым словом не обмолвился о десанте во Владивостоке. [48]

      Добившись выступления Японии, США пытались продолжать игру в «иную позицию». Военный «корабль США «Бруклин», стоявший во Владивостокском порту, не спустил на берег ни одного вооруженного американского солдата даже после высадки английского отряда. В русской печати американское посольство поспешило опубликовать заявление о том, что Соединенные Штаты непричастны к высадке японского десанта. [49]

      Американские дипломаты прилагали все усилия, чтобы изобразить японское вторжение в советский город как незначительный эпизод, которому не следует придавать серьезного значения. Именно так пытался представить дело американский консул представителям Владивостокского Совета. [50] Посол Френсис устроил специальную пресс-конференцию, на которой старался убедить журналистов в том, что советское правительство и советская пресса придают слишком большое значение этой высадке моряков, которая в действительности лишена всякого политического значения и является простой полицейской предосторожностью. [51]

      Однако американским дипломатам не удалось ввести в заблуждение Советскую власть. 7 апреля В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили во Владивосток телеграмму с анализом обстановки и практическими указаниями городскому совету. «Не делайте себе иллюзий: японцы наверное будут наступать, — говорилось в телеграмме. — Это неизбежно. Им помогут вероятно все без изъятия союзники». [52] Последующие события оправдали прогноз Ленина и Сталина.

      Советская печать правильно оценила роль Соединенных Штатов в развязывании японского выступления. В статье под заголовком: «Наконец разоблачились» «Известия» вскрывали причастность США к японскому вторжению. [53] В обзоре печати, посвященном событиям на Дальнем Востоке, «Известия» приводили откровенное высказывание представителя американского дипломатического корпуса. «Нас, американцев, — заявил он, — сибирские общественные круги обвиняют в том, что мы будто бы связываем руки /45/

      46. FR, v. II, p. 99. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      47. Там же, стр. 100. (Подчеркнуто мною. — А. Г.)
      48. Russian-American Relations, p. 190.
      49. «Известия» от 11 апреля 1918 г.
      50. «Известия» от 12 апреля 1918 г.
      51. «Известия» от 13 апреля 1918 г.
      52. «Документы по истории гражданской войны в СССР», т. 1940, стр. 186.
      53. «Известия» от 10 апреля 1918 г.

      большевизма. Дело обстоит, конечно, не так». [54]

      Во Владивостоке при обыске у одного из членов «сибирского правительства» были найдены документы, разоблачавшие контрреволюционный заговор на Дальнем Востоке. В этом заговоре были замешаны иностранные консулы и американский адмирал Найт. [55]

      Советское правительство направило эти компрометирующие документы правительству Соединенных Штатов и предложило немедленно отозвать американского консула во Владивостоке, назначить расследование о причастности американских дипломатических представителей к контрреволюционному заговору, а также выяснить отношение правительства США к советскому правительству и ко всем попыткам официальных американских представителей вмешиваться во внутреннюю жизнь России. [56] В этой ноте нашла выражение твердая решимость советского правительства пресечь все попытки вмешательства во внутреннюю жизнь страны, а также последовательное стремление к мирному урегулированию отношений с иностранными державами. В последнем, однако, американское правительство не было заинтересовано. Соединенные Штаты развязывали военный конфликт. /46/

      54 «Известия» от 27 апреля 1913 г. (Подчеркнуто мной.— А. Г.)
      55. «Известия» от 25 апреля 1918 г.
      56. Russiain-American Relations, p. 197.

      Исторические записки. Л.: Изд-во Акад. наук СССР. Т. 33. Отв. ред. Б. Д. Греков. - 1950. С. 33-46.
    • Психология допроса военнопленных
      Автор: Сергий
      Не буду давать никаких своих оценок.
      Сохраню для истории.
      Вот такая книга была издана в 2013 году Украинской военно-медицинской академией.
      Автор - этнический русский, уроженец Томска, "негражданин" Латвии (есть в Латвии такой документ в зеленой обложке - "паспорт негражданина") - Сыропятов Олег Геннадьевич
      доктор медицинских наук, профессор, врач-психиатр, психотерапевт высшей категории.
      1997 (сентябрь) по июнь 2016 года - профессор кафедры военной терапии (по курсам психиатрии и психотерапии) Военно-медицинского института Украинской военно-медицинской академии.
      О. Г. Сыропятов
      Психология допроса военнопленных
      2013
      книга доступна в сети (ссылку не прикрепляю)
      цитата:
      "Согласно определению пыток, существование цели является существенным для юридической квалификации. Другими словами, если нет конкретной цели, то такие действия трудно квалифицировать как пытки".

    • Асташов А.Б. Борьба за людские ресурсы в Первой мировой войне: мобилизация преступников в Русскую армию // Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
      Автор: Военкомуезд
      Александр Борисович
      АСТАШОВ
      д-р ист. наук, профессор
      Российского государственного
      гуманитарного университета
      БОРЬБА ЗА ЛЮДСКИЕ РЕСУРСЫ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ: МОБИЛИЗАЦИЯ ПРЕСТУПНИКОВ В РУССКУЮ АРМИЮ
      Аннотация. Автор рассматривает проблему расширения людских ресурсов в Первой мировой войне — первой тотальной войне XX в. В статье исследуется политика по привлечению в русскую армию бывших осужденных преступников: основные этапы, объемы и различные категории привлеченного контингента, ключевые аргументы о необходимости применяемых приемов и мер, общий успех и причины неудач. Работа основана на впервые привлеченных архивных материалах. Автор приходит к выводу о невысокой эффективности предпринятых усилий по задействованию такого специфического контингента, как уголовники царских тюрем. Причины кроются в сложности условий мировой войны, специфике социально-политической ситуации в России, вынужденном характере решения проблемы массовой мобилизации в период назревания и прохождения революционного кризиса, совпавшего с гибелью русской армии.
      Ключевые слова: тотальная война, людские ресурсы в войне, русская армия, преступники, морально-политическое состояние армии, армейская и трудовая дисциплина на войне, борьба с деструктивными элементами в армии. /217/
      Использование человеческих ресурсов — один из важнейших вопросов истории мировых войн. Первая мировая, являющаяся первым тотальным военным конфликтом, сделала актуальным привлечение к делу обороны всех групп населения, включая те, которые в мирной ситуации считаются «вредными» для общества и изолируются. В условиях всеобщего призыва происходит переосмысление понятий тягот и лишений: добропорядочные граждане рискуют жизнью на фронте, переносят все перипетии фронтового быта, в то время как преступники оказываются избавленными от них. Такая ситуация воспринималась в обществе как несправедливая. Кроме решения проблемы равного объема трудностей для всех групп населения власти столкнулись, с одной стороны, с вопросом эффективного использования «преступного элемента» для дела обороны, с другой стороны — с проблемой нейтрализации негативного его влияния на армию.
      Тема использования бывших осужденных в русской армии мало представлена в отечественной историографии, исключая отдельные эпизоды на региональном материале [1]. В настоящей работе ставится вопрос использования в деле обороны различных видов преступников. В центре внимания — их разряды и характеристики; способы нейтрализации вредного влияния на рядовой состав; проблемы в обществе,
      1. Коняев Р. В. Использование людских ресурсов Омского военного округа в годы Первой мировой войны // Манускрипт. Тамбов, 2018. № 12. Ч. 2. С. 232. Никулин Д. О. Подготовка пополнения для действующей армии периода Первой мировой войны 1914-1918 гг. в запасных частях Омского военного округа. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2019. С. 228-229. /219/
      возникавшие в процессе решения этого вопроса; а также эффективность предпринятых мер как в годы войны, так и во время революции 1917 г. Работа написана на архивных материалах фонда Ставки главковерха, военного министерства и Главного штаба, а также на основе анализа информации, содержащейся в переписке различных инстанций, вовлеченных в эту деятельность. Все материалы хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
      Проблема пополнения людских ресурсов решалась в зависимости от наличия и правового статуса имевшихся контингентов преступников. В России было несколько групп населения, которые по существовавшим законам не принимали участия в военных действиях. Это военнослужащие, отбывающие наказание по воинским преступлениям; лица, находившиеся под полицейским надзором по месту жительства, причем как административно высланные гражданскими властями в рамках Положения о государственной охране, так и высланные военными властями с театра военных действий согласно Правилам о военном положении; многочисленная группа подследственных или отбывающих наказание за мелкие преступления, не связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. права на военную службу; значительная группа подследственных, а также отбывающих или отбывших наказание за серьезные преступления, связанные с потерей гражданских прав, в т. ч. и права на военную службу. /220/
      Впервые вопрос о привлечении уголовных элементов к несению службы в русской армии встал еще в годы русско-японской войны, когда на Сахалине пытались создать дружины из ссыльных каторжан. Опыт оказался неудачным. Среди каторжан было много людей старых, слабосильных, с физическими недостатками. Но главное — все они поступали в дружины не по убеждениям, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, обеспечивали казенный паек и некоторые другие преимущества. В конечном счете пользы такие отряды в военном отношении не принесли и были расформированы, как только исчезла опасность высадки врага [1].
      В годы Первой мировой войны власти привлекали правонарушителей на военную службу в зависимости от исчерпания людских ресурсов и их пользы для дела обороны. В самом начале войны встал вопрос о судьбе находящихся в военно-тюремных учреждениях (военных тюрьмах и дисциплинарных батальонах) лиц, совершивших воинские преступления на военной службе еще до войны [2]. В Главном военно-судебном управлении (ГВСУ) считали, что обитатели военно-тюремных заведений совершили преступление большей частью по легкомыслию, недостаточному усвоению требований воинской дисциплины и порядка, под влиянием опьянения и т. п., и в массе своей не являлись закоренелыми преступниками и глубоко испорченными людьми. В связи с этим предполагалось применить к ним ст. 1429 Военно-судебного устава, согласно которой в районе театра военных действий при исполнении приговоров над военнослужащими применялись правила, позволявшие принимать их на службу, а после войны переводить в разряд штрафованных. Немедленное же приведение нака-
      1. Русско-Японская война. Т. IX. Ч. 2. Военные действия на острове Сахалине и западном побережье Татарского пролива. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 94; Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2000. On. 1. Д. 1248. Л. 31-32 об. Доклад по мобилизационному отделению Главного управления генерального штаба (ГУГШ), 3 октября 1917 г.
      2. См. п. 1 таблицы категорий преступников. /221/
      зания в исполнение зависело от начальников частей, если они посчитают, что в силу испорченности такие осужденные лица могут оказывать вредное влияние на товарищей. С другой стороны, то же войсковое начальство могло сделать представление вышестоящему начальству о даровании смягчения наказания и даже совершенного помилования «в случае примерной храбрости в сражении, отличного подвига, усердия и примерного исполнения служебных обязанностей во время войны» военнослужащих, в отношении которых исполнение приговора отложено [1].
      23 июля 1914 г. император Николай II утвердил соответствующий доклад Военного министра —теперь заключенные военно-тюремных учреждений (кроме разряда «худших») направлялись в строй [2]. Такой же процедуре подлежали и лица, находящиеся под судом за преступления, совершенные на военной службе [3]. Из военно-тюремных учреждений уже в первые месяцы войны были высланы на фронт фактически все (свыше 4 тыс.) заключенные и подследственные (при списочном составе в 5 125 человек), а сам штат тюремной стражи подлежал расформированию и также направлению
      на военную службу [4]. Формально считалось, что царь просто приостановил дальнейшее исполнение судебных приговоров. Военное начальство с удовлетворением констатировало, что не прошло и месяца, как стали приходить письма, что такие-то бывшие заключенные отличились и награждены георгиевскими крестами [5].
      Летом 1915 г. в связи с большими потерями появилась идея послать в армию осужденных или состоящих под судом из состава гражданских лиц, не лишенных по закону права
      1. РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 326. Л. 1-2. Доклад ГВСУ, 22 июля 1914 г.
      2. РГВИА. Ф. 2126. Оп. 2. Д. 232. Л. 1 об. Правила о порядке постановления и исполнения приговоров над военнослужащими в районе театра военных действий. Прил. 10 к ст. 1429 Военно-судебного устава.
      3. Там же. ГВСУ — штаб войск Петроградского военного округа. См. 2-ю категорию преступников таблицы.
      4. Там же. Л. 3-4 об., 6 об., 10-11, 14-29. Переписка начальства военно-тюремных заведений с ГВСУ, 1914 г.
      5. РГВИА. Ф. 801. Оп. 30. Д. 14. Л. 42, 45 об. Данные ГВСУ по военно-тюремным заведениям, 1914 г. /222/
      защищать родину [1]. Еще ранее о такой возможности ходатайствовали сами уголовники, но эти просьбы были оставлены без ответа. В августе 1915 г. теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, «во избежание скопления в некоторых частях порочных людей» [2].
      Но оставались опасения фронтового командования по поводу претворения в жизнь планируемой меры в связи с понижением морального духа армии после отступления 1915 г. Прежде всего решением призвать «порочных людей» в ряды армии уничтожалось важнейшее условие принципа, по которому защита родины могла быть возложена лишь на достойных, а звание солдата являлось высоким и почетным. Военные опасались прилива в армию порочного элемента, могущего оказать разлагающее влияние на окружение нижних чинов, зачастую не обладающих достаточно устойчивыми воззрениями и нравственным развитием для противостояния вредному влиянию представителей преступного мира [3]. Это представлялось важным, «когда воспитательные меры неосуществимы, а надзор за каждым отдельным бойцом затруднителен». «Допущение в ряды войск лиц, не заслуживающих доверия по своим нравственным качествам и своим дурным примером могущих оказать растлевающее влияние, является вопросом, решение коего требует вообще особой осторожности и в особенности ввиду того, что среди офицеров состава армий имеется достаточный процент малоопыт-
      1. См. п. 5 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 230, 240-242а. Переписка дежурного генерала, начальника штаба ВГК, военного министерства и Главного штаба, 27-30 августа 1915 г., 8, 4 сентября 1915 г.
      3. Там же. Д. 805. Л. 17-18. /223/
      ных прапорщиков», — подчеркивало командование Юго-Западного фронта. Большое количество заявлений от бывших уголовников с просьбой принять их на военную службу не убеждало в своей искренности. Наоборот, такая отправка на фронт рассматривалась просто как шанс выйти на свободу. В армии вообще сомневались, что «питомцы тюрьмы или исправительных арестантских отделений в массе были бы проникнуты чувствами патриотизма», в то время как в такой войне дисциплинированность и стойкость являются основным залогом успешных боевых действий. Вред от таких порочных людей мог быть гораздо большим, нежели ожидаемая польза. По мнению начальника штаба Киевского военного округа, нижние чины из состава бывших заключенных будут пытаться уйти из армии через совершение нового преступления. Если их высылать в запасной батальон с тем, чтобы там держать все время войны, то, в сущности, такая высылка явится им своего рода наградой, т. к. их будут кормить, одевать и не пошлют на войну. Вместе с тем призыв уголовников засорит запасной батальон, и без того уже переполненный [1]. Другие представители фронтового командования настаивали в отказе прихода на фронт грабителей, особенно рецидивистов, профессиональных преступников, двукратно наказанных за кражу, мошенничество или присвоение вверенного имущества. Из этой группы исключались убийцы по неосторожности, а также лица по особому ходатайству тюремных властей.
      В целом фронтовое командование признало практическую потребность такой меры, которая заставляла «поступиться теоретическими соображениями», и в конечном счете согласилось на допущение в армию по особым ходатайствам порочных лиц, за исключением лишенных всех прав состояния [2]. Инициатива военного ведомства получила поддержку в Главном штабе с уточнением, чтобы из допущенных в войска были исключены осужденные за разбой, грабеж, вымогательство, присвоение и растрату чужого имущества, кражу
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 16.
      2. Там же. Л. 2-3. Начальники штаба Юго-Западного и Северного фронтов — дежурному генералу при ВТК, 19, 21 сентября 1915 г. /224/
      и мошенничество, ибо такого рода элемент «развращающе будет действовать на среду нижних чинов и, несомненно, будет способствовать развитию в армии мародерства» [1]. Вопрос этот вскоре был представлен на обсуждение в министерство юстиции и, наконец, императору в январе 1916 г. [2] Подписанное 3 февраля 1916 г. (в порядке статьи 87) положение Совета министров позволяло привлекать на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду, за исключением тех, кто привлечен к суду за преступные деяния, влекущие за собою лишение всех прав состояния, либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, т. е. за наиболее тяжкие преступления [3]. Реально речь шла о предоставлении отсрочки наказания для таких лиц до конца войны. Но это не распространялось на нижние чины, относительно которых последовало бы требование их начальников о немедленном приведении приговоров над ними в исполнение [4]. После указа от 3 февраля 1916 г. увеличилось количество осужденных, просивших перевода на воинскую службу. Обычно такие ходатайства сопровождались типовым желанием «искупить свой проступок своею кровью за Государя и родину». Однако прошения осужденных по более тяжким статьям оставлялись без ответа [5].
      Одновременно подобный вопрос встал и относительно осужденных за воинские преступления на военной службе [6]. Предполагалось их принять на военные окопные, обозные работы, т. к. на них как раз допускались лица, лишенные воинского звания [7].
      Но здесь мнения командующих армиями разделились по вопросу правильного их использования для дела обороны. Одни командармы вообще были против использования таких
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1067. Л. 242-242а; Д. 805. Л. 1.
      2. Там же. Д. 805. Л. 239, 249 об.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 1-2, 16-16 об.
      4. Там же. Л. 2 об.
      5. РГВИА. Ф. 1343. Оп. 2. Д. 247. Л. 189, 191.
      6. См. п. 2 таблицы категорий преступников.
      7. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 490. Выписка и заявления, поданные присяжными заседателями Екатеринбургского окружного суда на январской сессии 1916 г. /225/
      лиц в тылу армии, опасаясь, что военные преступники, особенно осужденные за побеги, членовредительство, мародерство и другие проступки, могли войти в контакт с нижними чинами инженерных организаций, дружин, запасных батальонов, работавших в тылу, оказывая на них не менее вредное влияние, чем если бы это было в войсковом районе. Главнокомандующий армиями Западного фронта также выступал против привлечения на военную службу осужденных приговорами судов к лишению воинского звания в тылу армии, мотивируя это тем же аргументом о «моральном влиянии» [1].
      Были и голоса за привлечение на работы для нужд армии лиц, лишенных по суду воинского звания, мотивированные мнением, что в любом случае они тем самым потратят время на то, чтобы заслужить себе прощение и сделаться выдающимися воинами [2]. В некоторых штабах полагали даже возможным использовать такой труд на самом фронте в тюремных мастерских или в качестве артелей подневольных чернорабочих при погрузке и разгрузке интендантских и других грузов в складах, на железных дорогах и пристанях, а также на полевых, дорожных и окопных работах. В конечном счете было признано необходимым привлечение бывших осужденных на разного рода казенные работы для нужд армии во внутренних губерниях империи, но с определенными оговорками. Так, для полевых работ считали возможным использовать только крупные партии таких бывших осужденных в имениях крупных землевладельцев, поскольку в мелких имениях это могло привести к грабежу крестьянских хозяйств и побегам [3].
      В начале 1916 г. министерство внутренних дел возбудило вопрос о принятии на действительную службу лиц, как состоящих под гласным надзором полиции в порядке положения
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 478-478 об. Дежурный генерал штаба армий Западного фронта, 17.4.1916 — дежурному генералу штаба ВГК.
      2. Там же. Л. 475. Начальник штаба Кавказской армии, 30 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК.
      3. Там же. Л. 474-474 об. Начальник штаба Западного фронта, 29 апреля 1916 г. — дежурному генералу штаба ВГК. /226/
      о Государственной охране, так и высланных с театра войны по распоряжению военных властей [1]. Проблема заключалась в том, что и те, и другие не призывались на военную службу до истечения срока надзора. Всего таких лиц насчитывалось 1,8 тыс. человек. Они были водворены в Сибири, в отдаленных губерниях Европейской России или состояли под надзором полиции в Европейской России в избранных ими местах жительства. В МВД считали, что среди поднадзорных, высланных в порядке Государственной охраны, много таких, которые не представляют никакой опасности для стойкости войск. Их можно было принять в армию, за исключением тех поднадзорных, пребывание которых в действующей армии по характеру их виновности могло бы представлять опасность для охранения интересов армии или жизни начальствующих лиц. К категории последних причисляли высланных за шпионаж, тайный перевод нарушителей границы (что близко соприкасалось со шпионажем), ярко проявленное германофильство, а также за принадлежность к военно-революционным, террористическим, анархическим и другим революционным организациям.
      Точное число лиц, высланных под надзор полиции военными властями с театра военных действий, согласно Правилам военного положения, не было известно. Но, по имевшимся сведениям, в Сибирь и отдаленные губернии Европейской России выслали свыше 5 тыс. человек. Эти лица признавались военными властями вредными для нахождения даже в тылу армии, и считалось, что допущение их на фронт зависит главным образом от Ставки. Но в тот момент в армии полагали, что они были высланы с театра войны, когда не состояли еще на военной службе. Призыв их в строй позволил бы обеспечить непосредственное наблюдение военного начальства, что стало бы полезным для их вхождения в военную среду и безвредно для дела, поскольку с принятием на действительную службу их социальное положение резко менялось. К тому же опасность привлечения вредных лиц из числа поднадзорных нейтрализовалась бы предварительным согласованием меж-
      1. См. п. 3 и 4 таблицы категорий преступников. /227/
      ду военными властями и губернаторами при рассмотрении дел конкретных поднадзорных перед их отправкой на фронт [1].
      Пытаясь решить проблему пребывания поднадзорных в армии, власти одновременно хотели, с одной стороны, привлечь в армию желавших искренне воевать, а с другой — устранить опасность намеренного поведения со стороны некоторых лиц в стремлении попасть под такой надзор с целью избежать военной службы. Была еще проблема в техническом принятии решения. При принудительном призыве необходим был закон, что могло замедлить дело. Оставался открытым вопрос, куда их призывать: в отдельные части внутри России или в окопные команды. К тому же, не желая давать запрет на просьбы искренних патриотов, власти все же опасались революционной пропаганды со стороны поднадзорных. По этой причине было решено проводить постепенное снятие надзора с тех категорий поднадзорных, которые могли быть допущены в войска, исключая высланных за шпионаж, участие в военно-революционных организациях и т. п. После снятия такого надзора к ним применялся бы принудительный призыв в армию [2]. В связи с этим министерство внутренних дел дало указание губернаторам и градоначальникам о пересмотре постановлений об отдаче под надзор молодых людей призывного возраста, а также ратников и запасных, чтобы снять надзор с тех, состояние которых на военной службе не может вызывать опасений в их неблагонадежности. Главной целью было не допускать в армию «порочных» лиц [3]. В отношении же подчиненных надзору полиции в порядке Правил военного положения ожидались особые распоряжения со стороны военных властей [4].
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373-374. Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.; РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 4 об. МВД — военному министру, 10 января 1916 г.
      2. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. 1221. Л. 2 об. Министр внутренних дел — военному министру, 10 января 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 226. И. д. начальника мобилизационного отдела ГУГШ — дежурному генералу штаба ВГК, 25 января 1916г.; РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 373.Циркуляр мобилизационного отдела ГУГШ, 25 февраля 1916 г.
      4. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1221. Л. 22 об., 46-47, 50 об., 370. Переписка МВД, Военного министерства, ГУГШ, март 1916 г. /228/
      Существовала еще одна категория осужденных — без лишения прав, но в то же время освобожденных от призыва (как правило, по состоянию здоровья) [1]. Эти лица также стремились выйти из тюрьмы и требовали направления их на военные работы. В этом случае им давалось право взамен заключения бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах с учетом срока службы за время тюремного заключения. Такое разрешение было дано в соизволении императора на доклад от 20 января 1916 г. министра юстиции [2]. Несмотря на небольшое количество таких просьб (сначала около 200 прошений), власти были озабочены как характером работ, на которые предполагалось их посылать, так и возможными последствиями самого нахождения бывших преступников с гражданскими рабочими на этих производствах. Для решения вопроса была организована особая межведомственная комиссия при Главном тюремном управлении в составе представителей военного, морского, внутренних дел и юстиции министерств, которая должна была рассмотреть в принципе вопрос о допущении бывших осужденных на работы в тылу [3]. В комиссии высказывались различные мнения за допущение к военно-инженерным работам лиц, привлеченных к ответственности в административном порядке, даже по обвинению в преступных деяниях политического характера, и вообще за возможно широкое допущение на работы без различия категорий и независимо от прежней судимости. Но в конечном счете возобладали голоса за то, чтобы настороженно относиться к самой личности преступников, желавших поступить на военно-инженерные работы. Предписывалось собирать сведения о прежней судимости таких лиц, принимая во внимание характер их преступлений, поведение во время заключения и в целом их «нравственный облик». В конечном итоге на военно-инженерные работы не допускались следующие категории заключенных: отбывающие наказание за некоторые особенно опасные в государственном смысле преступные деяния и во-
      1. См. п. 6 таблицы категорий преступников.
      2. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 239. Министр юстиции — военному министру, 25 января 1916 г.
      3. Там же. Л. 518. /229/
      обще приговоренные к наказаниям, соединенным с лишением права; отличающиеся дурным поведением во время содержания под стражей, при отбывании наказания; могущие явиться вредным или опасным элементом при производстве работ; рецидивисты; отбывающие наказание за возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или за один из видов преступной пропаганды [1]. Допущенных на фронт бывших заключенных предполагалось переводить сначала в фильтрационные пункты в Петрограде, Киеве и Тифлисе и уже оттуда направлять на
      военно-инженерные работы [2]. Практика выдержки бывших подследственных и подсудимых в отдельных частях перед их направлением на военно-инженерные работы существовала и в морском ведомстве с той разницей, что таких лиц изолировали в одном штрафном экипаже (Гомель), через который в январе 1916 г. прошли 1,8 тыс. матросов [3].
      Поднимался и вопрос характера работ, на которые допускались бывшие преступники. Предполагалось организовать отдельные партии из заключенных, не допуская их смешения с гражданскими специалистами, добавив к уже существующим партиям рабочих арестантов на положении особых команд. Представитель военного ведомства в комиссии настаивал, чтобы поступление рабочих следовало непосредственно и по возможности без всяких проволочек за требованием при общем положении предоставить как можно больше рабочих и как можно скорее. В конечном счете было решено, что бывшие арестанты переходят в ведение структур, ведущих военно-инженерные работы, которые должны сами решить вопросы организации рабочих в команды и оплаты их труда [4].
      Оставалась, правда, проблема, где именно использовать труд бывших осужденных — на фронте или в тылу. На фронте это казалось неудобным из-за необходимости создания штата конвоя (личного состава и так не хватало), возможного
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 519-520.
      2. Там же. Л. 516 об. — 517 об. Министр юстиции — начальнику штаба ВТК, 29 мая 1916 г.
      3. Там же. Л. 522 об.
      4. Там же. Л. 520-522. /230/
      общения «нравственно испорченного элемента» с военнопленными (на работах), а также угрозы упадка дисциплины и низкого успеха работ. К концу же 1916 г. приводились и другие аргументы: на театре военных действий существовали трудности при присоединении такого контингента к занятым на оборонительных работах группам военнопленных, инженерно-строительным дружинам, инородческим партиям, мобилизованным среди местного населения рабочим. Появление бывших арестантов могло подорвать уже сложившийся ритм работ и вообще было невозможно в условиях дробления и разбросанности рабочих партий [1].
      Во всяком случае, в Ставке продолжали настаивать на необходимости привлечения бывших заключенных как бесплатных рабочих, чтобы освободить тем самым от работ солдат. Вредное влияние заключенных хотели нейтрализовать тем, что при приеме на работу учитывался бы характер прежней их судимости, самого преступления и поведения под стражей, что устраняло опасность деморализации армии [2].
      После принципиального решения о приеме в армию бывших осужденных, не лишенных прав, а также поднадзорных и воинских преступников, в конце 1916 г. встал вопрос о привлечении к делу обороны и уголовников, настоящих и уже отбывших наказание, лишенных гражданских прав вследствие совершения тяжких преступлений [3]. В Главном штабе насчитывали в 23 возрастах 360 тыс. человек, способных носить оружие [4]. Однако эти проекты не содержали предложения использования таких резервов на самом фронте, только лишь на тыловых работах. Вновь встал вопрос о месте работы. В октябре 1916 г. военный министр Д. С. Шуваев высказал предложение об использовании таких уголовников в военно-рабочих командах на особо тяжелых работах: по испытанию и
      1. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 805. Л. 556. Переписка штабов Западного фронта и ВГК, 30 августа — 12 декабря 1916 г.
      2. Там же. Л. 556 об. — 556а об. Дежурный генерал ВГК — Главному начальнику снабжений Западного фронта, 19 декабря 1916 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1221. Л. 146. См. п. 7 таблицы категорий преступников.
      4. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 14. Сведения Министерства юстиции. /231/
      применению удушливых газов, в химических командах, по постройке и усовершенствованию передовых окопов и искусственных препятствий под огнем противника, а также на некоторых тяжелых работах на заводах. Однако товарищ министра внутренних дел С. А. Куколь-Яснопольский считал эту меру малоосуществимой. В качестве аргументов он приводил тезисы о том, что для содержания команд из «порочных лиц» потребовалось бы большое количество конвойных — как для поддержания дисциплины и порядка, так и (в особенности) для недопущения побегов. С другой стороны, нахождение подобных команд в сфере огня противника могло сказаться на духе войск в «самом нежелательном направлении». Наконец, представлялось невозможным посылать бывших уголовников на заводы, поскольку потребовались бы чрезвычайные меры охраны [1].
      В конце 1916 — начале 1917 г. в связи с общественно-политическим кризисом в стране обострился вопрос об отправке в армию бывших преступников. Так, в Главном штабе опасались разлагающего влияния лиц, находившихся под жандармским надзором, на войска, а с другой стороны, указывали на их незначительное количество [2]. При этом армию беспокоили и допущенные в нее уголовники, и проникновение политических неблагонадежных, часто являвшихся «авторитетами» для первых. Когда с сентября 1916 г. в запасные полки Омского военного округа стали поступать «целыми сотнями» лица, допущенные в армию по закону от 3 февраля 1916г., среди них оказалось много осужденных, о которых были весьма неблагоприятные отзывы жандармской полиции. По данным командующего Омским военным округом, а также енисейского губернатора, бывшие ссыльные из Нарымского края и других районов Сибири, в т.ч. и видные революционные работники РСДРП и ПСР, вели пропаганду против войны, отстаивали интересы рабочих и крестьян, убеждали сослуживцев не исполнять приказаний начальства в случае привлечения к подавлению беспорядков и т. п. Во-
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 5 об., 14.
      2. Там же. Д. 136. Л. 30. /232/
      енные категорически высказывались против их отправки на фронт, поскольку они «нравственно испортят самую лучшую маршевую роту», и убедительно просили избавить войска от преступного элемента [1]. Но бывшие уголовники, как гражданские, так и военные, все равно продолжали поступать в войска, включая передовую линию. Так, в состав Одоевского пехотного полка за период с 4 ноября по 24 декабря 1916 г. было влито из маршевых рот 884 человека беглых, задержанных на разных этапах, а также 19 находившихся под судом матросов. Люди эти даже среди товарищей получили прозвище «каторжников», что сыграло важную роль в волнениях в этом полку в январе 1917 г. [2]
      В запасные батальоны также часто принимались лица с судимостью или отбытием срока наказания, но без лишения гражданских прав. Их было много, до 5-10 %, среди лиц, поступивших в команды для направления в запасные полки гвардии (в Петрограде). Они были судимы за хулиганство, дурное поведение, кражу хлеба, муки, леса, грабеж и попытки грабежа (в т. ч. в составе шаек), буйство, склонность к буйству и пьянству, оскорбление девушек, нападение на помещиков и приставов, участие в аграрном движении, отпадение от православия, агитационную деятельность, а также за стрельбу в портрет царя. Многие из них, уже будучи зачисленными в запасные батальоны, подлежали пересмотру своего статуса и отсылке из гвардии, что стало выясняться только к концу 1916г., после нахождения в гвардии в течение нескольких месяцев [3].
      Февральская революция привнесла новый опыт в вопросе привлечения бывших уголовников к делу обороны. В дни переворота по указу Временного правительства об амнистии от
      1. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 136. Л. 204 об., 213-213 об., 215 об.; Ф. 2000. Оп. 10. Д. 9. Л. 37, 53-54.
      2. РГВИА. Ф. 801. Оп. 28. Д. 28. Л. 41 об., 43 об.
      3. РГВИА. Ф. 16071. On. 1. Д. 107. Л. 20, 23, 31 об., 32-33 об, 56-58 об., 75 об., 77, 79-79 об., 81 об., 82 об., 100, 103 об., 105 об., 106, 165, 232, 239, 336, 339, 349, 372, 385, 389, 390, 392, 393, 400-401, 404, 406, 423 об., 427, 426, 428, 512, 541-545, 561, 562, 578-579, 578-579, 581, 602-611, 612, 621. Сообщения уездных воинских начальников в управление
      запасных гвардейских частей в Петрограде, август — декабрь 1916 г. /233/
      6 марта 1917 г. были освобождены из тюрем почти все уголовники [1]. Но вскоре, согласно статье 10 Указа Временного правительства от 17 марта 1917 г., все лица, совершившие уголовные преступления, или состоящие под следствием или судом, или отбывающие по суду наказания, включая лишенных прав состояния, получали право условного освобождения и зачисления в ряды армии. Теперь условно амнистированные, как стали называть бывших осужденных, имели право пойти на военную службу добровольно на положении охотников, добровольцев с правом заслужить прощение и избавиться вовсе от наказания. Правда, такое зачисление происходило лишь при условии согласия на это принимающих войсковых частей, а не попавшие в части зачислялись в запасные батальоны [2].
      Амнистия и восстановление в правах всех категорий бывших заключенных породили, однако, ряд проблем. В некоторых тюрьмах начались беспорядки с требованием допуска арестантов в армию. С другой стороны, возникло множество недоразумений о порядке призыва. Одни амнистированные воспользовались указанным в законе требованием явиться на призывной пункт, другие, наоборот, стали уклоняться от явки. В этом случае для них был определен срок явки до 15 мая 1917 г., после чего они вновь представали перед законом. Третьи, особенно из ссыльных в Сибири, требовали перед посылкой в армию двухмесячного отпуска для свидания с родственниками, бесплатного проезда и кормовых. Как бы там ни было, фактически бывшие уголовники отнюдь не стремились в армию, затягивая прохождение службы на фронте [3].
      В самой армии бывшие уголовники продолжали совершать преступления, прикрываясь революционными целями, что сходило им с рук. Этим они возбуждали ропот в солдатской среде, ухудшая мотивацию нахождения на фронте.
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 72 об. ГУГШ — военному министру, 4 июля 1917 г.
      2. РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 139. Л. 77-78 об. Разъяснение статьи 10 постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 28-29, 41. Переписка ГУГШ с дежурным генералом ВГК, апрель — июль 1917 г. /234/
      «Особенных прав» требовали для себя бывшие «политические», которые требовали вовсе освобождения от воинской службы. В некоторых частях бывшие амнистированные по политическим делам (а за ними по делам о грабежах, убийствах, подделке документов и пр.), апеллируя к своему добровольному приходу в армию, ходатайствовали о восстановлении их в звании унтер-офицеров и поступлении в школы прапорщиков [1].
      Крайне обеспокоенное наплывом бывших уголовников в армию начальство, согласно приказу по военному ведомству № 433 от 10 июля 1917 г., получило право избавить армию от этих лиц [2]. 12 июля Главковерх генерал А. А. Брусилов обратился с письмом к министру-председателю А. Ф. Керенскому, выступая против «загрязнения армии сомнительным сбродом». По его данным, с самого момента посадки на железной дороге для отправления в армию они «буйствуют и разбойничают, пуская в ход ножи и оружие. В войсках они ведут самую вредную пропаганду большевистского толка». По мнению Главковерха, такие лица могли бы быть назначены на наиболее тяжелые работы по обороне, где показали бы стремление к раскаянию [3]. В приказе по военному ведомству № 465 от 14 июля разъяснялось, что такие лица могут быть приняты в войска лишь в качестве охотников и с согласия на это самих войсковых частей [4].
      В августе 1917 г. этот вопрос был поднят Б. В. Савинковым перед новым Главковерхом Л. Г. Корниловым. Наконец, уже в октябре 1917 г. Главное управление Генштаба подготовило документы с предписанием задержать наводнение армии преступниками, немедленно возвращать из войсковых частей в распоряжение прокурорского надзора лиц, оказавшихся в армии без надлежащих документов, а также установить срок, за который необходимо получить свидетельство
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1245. Л. 25-26; 28-29, 41-42, 75, 136, 142-143.
      2. Там же. Д. 1248. Л. 26, 28.
      3. Там же. Л. 29-29 об.
      4. Там же. Л. 25-25 об.; Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1245. Л. 145. /235/
      «о добром поведении», допускающее право дальнейшего пребывания в армии [1].
      По данным министерства юстиции, на август 1917 г. из 130 тыс. (до постановления от 17 марта) освободилось 100 тыс. заключенных [2]. При этом только некоторые из них сразу явились в армию, однако не всех из них приняли, поэтому эта группа находилась в запасных частях внутренних округов. Наконец, третья группа амнистированных, самая многочисленная, воспользовавшись амнистией, никуда не явилась и находилась вне армии. Эта группа занимала, однако, активную общественную позицию. Так, бывшие каторжане из Смоленска предлагали создать самостоятельные боевые единицы партизанского характера (на турецком фронте), что «правильно и благородно разрешит тюремный вопрос» и будет выгодно для дела войны [3]. Были и другие попытки организовать движение бывших уголовных для дела обороны в стране в целом. Образец такой деятельности представлен в Постановлении Петроградской группы бывших уголовных, поступившем в Главный штаб в сентябре 1917 г. Группа протестовала против обвинений в адрес уголовников в развале армии. Уголовники, «озабоченные судьбами свободы и революции», предлагали выделить всех бывших заключенных в особые отряды. Постановление предусматривало также организацию санитарных отрядов из женщин-уголовниц в качестве сестер милосердия. В постановлении заверялось, что «отряды уголовных не только добросовестно, но и геройски будут исполнять возложенные на них обязанности, так как этому будет способствовать кроме преданности уголовных делу свободы и революции, кроме естественного в них чувства любви к их родине и присущее им чувство гордости и личного самолюбия». Одновременно с обращением в Главный штаб группа обратилась с подобным ходатайством в Военный отдел ЦИК Петроградского Совета. Несмотря на всю эксцентричность данного заявления, 30 сентября 1917 г. для его обсуждения было созвано межведомственное совещание
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 26, 29-29 об., 47-47 об.
      2. Там же. Л. 31.
      3. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1247. Л. 18 об. /236/
      с участием представителей от министерств внутренних дел, юстиции, политического и главного военно-судебного управлений военного министерства, в присутствии криминалистов и психиатров. Возможно, причиной внимания к этому вопросу были продолжавшие развиваться в руководстве страны идеи о сформировании безоружных рабочих команд из бывших уголовников. Однако совещание даже не поставило вопроса о создании таковых. Требование же образования собственных вооруженных частей из состава бывших уголовников было категорически отвергнуто, «поскольку такие отряды могли лишь увеличить анархию на местах, не принеся ровно никакой пользы военному делу». Совещание соглашалось только на «вкрапление» условно амнистированных в «здоровые воинские части». Создание частей из бывших уголовников допускалось исключительно при формировании их не на фронте, а во внутренних округах, и только тем, кто получит от своих комитетов свидетельства о «добропорядочном поведении». Что же касалось самой «петроградской группы бывших уголовных», то предлагалось сначала подвергнуть ее членов наказанию за неявку на призывные пункты. Впрочем, до этого дело не дошло, т. к. по адресу петроградской артели уголовных помещалось похоронное бюро [1].
      Опыт по привлечению уголовных элементов в армию в годы Первой мировой войны был чрезвычайно многообразен. В русскую армию последовательно направлялось все большее и большее их количество по мере истощения людских ресурсов. Однако массовости такого контингента не удалось обеспечить. Причина была в нарастании множества препятствий: от необходимости оптимальной организации труда в тылу армии на военно-инженерных работах до нейтрализации «вредного» влияния бывших уголовников на различные группы на театре военных действий — военнослужащих, военнопленных, реквизированных рабочих, гражданского населения. Особенно остро вопрос принятия в армию бывших заключенных встал в конце 1916 — начале 1917 г. в связи с нарастанием революционных настроений в армии. Крими-
      1. РГВИА. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 1248. Л. 40; Д. 1247. Л. 69. /237/
      нальные группы могли сыграть в этом роль детонирующего фактора. В революционном 1917 г. военное руководство предприняло попытку создания «армии свободной России», используя в т. ч. и призыв к бывшим уголовникам вступать на военную службу. И здесь не удалось обеспечить массового прихода солдат «новой России» из числа бывших преступников. Являясь, в сущности, актом декриминализации военных и гражданских преступлений, эта попытка натолкнулась на противодействие не только уголовного элемента, но и всей остальной армии, в которой широко распространялись антивоенные и революционные настроения. В целом армия и руководство страны не сумели обеспечить равенства тягот для всего населения в годы войны. /238/
      Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества / ред.-сост. К. А. Пахалюк. — Москва: Издательский дом «Российское военно-историческое общество» ; Яуза-каталог, 2021. — С. 217-238.
    • Базанов С.Н. Большевизация 5-й армии Северного фронта накануне Великого Октября // Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.
      Автор: Военкомуезд
      БОЛЬШЕВИЗАЦИЯ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФРОНТА НАКАНУНЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

      С. Н. Базанов

      Революционное движение в действующей армии в 1917 г. является одной из важнейших проблем истории Великого Октября Однако далеко не все аспекты этой проблемы получили надлежащее освещение в советской историографии. Так, если Северному фронту в целом и его 12-й армии посвящено значительное количество работ [1], то другие армии фронта (1-я и 5-я) в известной степени оставались в тени. Недостаточное внимание к 1-й армии вполне объяснимо (небольшая численность, переброска на Юго-Западный фронт в связи с подготовкой наступления). Иное дело 5-я армия. Ее солдаты, включенные в состав карательного отряда генерала Н. И. Иванова, отказались сражаться с революционными рабочими и солдатами Петрограда и тем самым внесли свой вклад в победу Февральской буржуазно-демократической революции. В период подготовки наступления на фронте, в котором 5-я армия должна была сыграть активную роль, в ней развернулось массовое антивоенное выступление солдат, охватившее значительную часть армии. Накануне Октября большевики 5-й армии, незадолго до того оформившиеся в самостоятельную организацию, сумели повести за собой значительную часть делегатов армейского съезда, и образованный на нем комитет был единственным в действующей армии, где преобладали большевики, а председателем был их представитель Э. М. Склянский. Большевики 5-й армии сыграли важную роль в разгроме мятежа Керенского — Краснова, воспрепятствовав продвижению контрреволюционных частей на помощь мятежникам. Все это убедительно свидетельствует о том, что процесс большевизации 5-й армии Северного фронта заслуживает специального исследования.

      5-я армия занимала левое крыло Северного фронта, в состав которого она вошла после летней кампании 1915 г. В начале 1917 г. линия фронта 5-й армии проходила южнее Якобштадта, от разграничительной линии с 1-й армией и вдоль Западной Двины до разграничительной линии с Западным фронтом у местечка Видзы. В июле — сентябре правый фланг 5-й армии удлинился в связи с переброской 1-й армии на Юго-Западный фронт. Протяженность линии фронта 5-й армии при этом составила 208 км [2]. Штаб ее был в 15 км от передовых позиций, в Двинске. /262/

      В состав 5-й армии в марте — июне входили 13, 14, 19, 28-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в июле — сентябре — 1, 19 27, 37-й армейские и 1-й кавалерийский корпуса; в октябре- ноябре — 14, 19, 27, 37, 45-й армейские корпуса [3]. Как видим, только 14-й и 19-й армейские корпуса были «коренными», т.е. постоянно находились в составе 5-й армии за весь исследуемый период. Это обстоятельство создает известные трудности в учении процесса большевизации 5-й армии. Фронт и тыл армии находились в Латгалии, входившей в состав Витебской губернии (ныне часть территории Латвийской ССР). Крупнейшим голодом Латгалии был Двинск, находившийся на правом берегу Западной Двины на пересечении Риго-Орловской и Петроградско-Варшавской железных дорог. Накануне первой мировой войны на-селение его составляло 130 тыс. человек. С приближением к Двинску линии фронта многие промышленные предприятия эвакуировались. Сильно уменьшилось и население. Так, в 1915 г. было эвакуировано до 60 предприятий с 5069 рабочими и их семьями [4]. В городе осталось лишь одно крупное предприятие — вагоноремонтные мастерские Риго-Орловской железной дороги (около 800 рабочих). Кроме того, действовало несколько мелких мастерских и кустарных заведений. К кануну Февральской революции население Двинска состояло преимущественно из полупролетарских и мелкобуржуазных элементов. Вот в этом городе с 1915 г. размещался штаб 5-й армии.

      В тыловом ее районе находился второй по значению город Латгалии — Режица. По составу населения он мало отличался от Двинска. Наиболее организованными и сознательными отрядами пролетариата здесь были железнодорожники. Более мелкими городами являлись Люцин, Краславль и др.

      Что касается сельского населения Латгалии, то оно состояло в основном из беднейших крестьян и батраков при сравнительно небольшой прослойке кулачества и середняков. Большинство земель и лесных угодий находилось в руках помещиков (большей частью немецкого и польского происхождения). В целом крестьянская масса Латгалии была значительно более отсталой, чем в других районах Латвии [5]. Все перечисленные причины обусловили относительно невысокую политическую активность пролетарских и крестьянских масс рассматриваемого района. Солдатские массы 5-й армии явились здесь основной политической силой.

      До войны в Двинске действовала большевистская организация, но в годы войны она была разгромлена полицией. К февралю 1917 г. здесь уцелела только партийная группа в мастерских Риго-Орловской железной дороги [6]. В целом же на Северном Фронте до Февральской революции существовало несколько подпольных большевистских групп, которые вели агитационно-пропагандистскую работу в воинских частях [7]. Их деятельность беспокоила командование. На совещании главнокомандующих фрон-/263/-тами, состоявшемся в Ставке 17—18 декабря 1916 г., главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский отмечал, что «Рига и Двинск несчастье Северного фронта... Это два распропагандированных гнезда» [8].

      Победа Февральской революции привела к легализации существовавших подполью большевистских групп и появлению новых. В создании партийной организации 5-й армии большую роль сыграла 38 пехотная дивизия, входившая в состав 19-го армейского корпуса. Организатором большевиков дивизии был врач Э. М. Склянский, член партии с 1913 г., служивший в 149-м пехотном Черноморском полку. Большую помощь ему оказывал штабс-капитан А. И. Седякин из 151-го пехотного Пятигорского полка, вскоре вступивший в партию большевиков. В марте 1917 г. Склянский и Седякин стали председателями полковых комитетов. На проходившем 20—22 апреля совещании Совета солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии Склянский был избран председателем дивизионного Совета, а Седякин — секретарем [9]. Это сразу же сказалось на работе Совета: по предложению Склянского Советом солдатских депутатов 38-й пехотной дивизии была принята резолюция об отношении к войне, посланная Временному правительству, в которой содержался отказ от поддержки его империалистической политики [10]. Позднее, на состоявшемся 9—12 мая в Двинске II съезде 5-й армии, Склянский образовал большевистскую партийную группу [11].

      В апреле — мае 1917 г. в частях армии, стоявших в Двинске, развернули работу такие большевистские организаторы, как поручик 17-й пехотной дивизии С. Н. Крылов, рядовой железнодорожного батальона Т. В. Матузков. В этот же период активную работу вели большевики и во фронтовых частях. Например, в 143-м пехотном Дорогобужском полку активно работали члены большевистской партии А. Козин, И. Карпухин, Г. Шипов, A. Инюшев, Ф. Буланов, И. Винокуров, Ф. Рыбаков [12]. Большевики выступали на митингах перед солдатами 67-го Тарутинского и 68-го Бородинского пехотных полков и других частей Двинского гарнизона [13].

      Нередко агитационно-массовая работа большевиков принимала форму бесед с группами солдат. Например, 6 мая в Двинске солдатом 731-го пехотного Комаровского полка большевиком И. Лежаниным была проведена беседа о текущих событиях с группой солдат из 17-й пехотной дивизии. Лежанин разъяснял солдатам, что назначение А. Ф. Керенского военным министром вместо А. И. Гучкова не изменит положения в стране и на фронте, что для окончания войны и завоевания настоящей свободы народу нужно свергнуть власть капиталистов, что путь к миру и свободе могут указать только большевики и их вождь — B. И. Ленин [14]. /264/

      Армейские большевики поддерживали связи с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б), а также побывали в Риге, Ревеле, Гельсингфорсе и Кронштадте. Возвращаясь из этих поездок, они привозили агитационную литературу и рассказывали солдатам о революционных событиях в стране [15]. В солдатские организации в период их возникновения и начальной деятельности в марте — апреле попало много меньшевиков и эсеров. В своих выступлениях большевики разоблачали лживый характер обещаний соглашателей, раскрывали сущность их политики. Все это оказывало несомненное влияние па солдатские массы.

      Росту большевистских сил в армии способствовали маршевые роты, прибывавшие почти еженедельно. Они направлялись в 5-ю армию в основном из трех военных округов — Московского, Петроградского и Казанского. Пункты квартирования запасных полков, где формировались маршевые роты, находились в крупных промышленных центрах — Петрограде, Москве, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Орле, Екатеринбурге и др. [16] В некоторых запасных полках имелись большевистские организации, которые оказывали немалое влияние на отправлявшиеся в действующую армию маршевые роты.

      При посредстве военного бюро МК РСДРП (б) весной 1917 г. была создана военная организация большевиков Московского гарнизона. С ее помощью были образованы партийные группы в 55, 56, 184, 193-м и 251-м запасных пехотных полках [17]. В 5-ю армию часто присылались маршевые роты, сформированные в 56-м полку [18]. Прибывавшие пополнения приносили с собой агитационную литературу, оказывали революционизирующее влияние на фронтовиков. Об этом красноречиво говорят многочисленные сводки командования: «Влияние прибывающих пополнений отрицательное...», «...прибывающие пополнения, зараженные в тылу духом большевизма, также являются важным слагаемым в сумме причин, влияющих на резкое понижение боеспособности и духа армии» [19] и т. д.

      И действительно, маршевые роты, сформированные в промышленных центрах страны, являлись важным фактором в большевизации 5-й армии, поскольку отражали классовый состав районов расквартирования запасных полков. При этом следует отметить, что по социальному составу 5-я армия отличалась от некоторых других армий. Здесь было много рабочих из Петрограда, Москвы и даже с Урала [20]. Все это создавало благоприятные условия для возникновения большевистской армейской организации. Тем более что за май — июнь, как показано в исследовании академика И. И. Минца, число большевистских групп и членов партии на Северном фронте возросло более чем в 2 раза [21].

      Тем не менее большевистская организация в 5-й армии в этот период не сложилась. По мнению В. И. Миллера, это можно /265/ объяснить рядом причин. С одной стороны, в Двинске не было как отмечалось, большевистской организации, которая могла бы возглавить процесс объединения большевистских групп в воинских частях; не было достаточного числа опытных большевиков и в армии. С другой стороны, постоянные связи, существовавшие у отдельных большевистских групп с Петроградом, создавали условия, при которых образование армейской партийной организации могло показаться излишним [22]. В марте в Двинске была создана объединенная организация РСДРП, куда большевики вошли вместе с меньшевиками [23]. Хотя большевики поддерживали связь с ЦК РСДРП(б), участие в объединенной организации сковывало их борьбу за солдатские массы, мешало проводить собственную линию в солдатских комитетах.

      Итоги первого этапа партийного строительства в армии подвела Всероссийская конференция фронтовых и тыловых организаций партии большевиков, проходившая в Петрограде с 16 по 23 июня. В ее работе приняли участие и делегаты от 5-й армии На заседании 16 июня с докладом о партийной работе в 5-й армии выступил делегат Серов [24]. Конференция внесла серьезный вклад в разработку военной политики партии и сыграла выдающуюся роль в завоевании партией солдатских масс. В результате ее работы упрочились связи местных военных организаций с ЦК партии. Решения конференции вооружили армейских большевиков общей боевой программой действий. В этих решениях были даны ответы на важнейшие вопросы, волновавшие солдатские массы. После конференции деятельность армейских большевиков еще более активизировалась, выросли авторитет и влияние большевистской партии среди солдат.

      Характеризуя политическую обстановку в армии накануне наступления, можно отметить, что к атому времени крайне обострилась борьба между силами реакции и революции за солдат-фронтовиков. Пробным камнем для определения истинной позиции партий и выборных организаций, как известно, явилось их отношение к вопросам войны и мира вообще, братания и наступления в особенности. В результате размежевания по одну сторону встали оборонческий армиском, придаток контрреволюционного командования, и часть соглашательских комитетов, особенно высших, по другую — в основном низовые комитеты, поддерживавшиеся широкими солдатскими массами.

      Борьба солдатских масс 5-й армии под руководством большевиков против наступления на фронте вылилась в крупные антивоенные выступления. Они начались 18 июня в связи с объявлением приказа о наступлении армий Юго-Западного фронта и достигли наивысшей точки 25 июня, когда в отношении многих воинских частей 5-й армии было произведено «вооруженное воздействие» [25]. Эти массовые репрессивные меры продолжались до 8 июля, т. в. до начала наступления на фронте 5-й армии. Сводки /266/ Ставки и донесения командования за вторую половину июня — начало июля постоянно содержали сообщения об антивоенных выступлениях солдат 5-й армии. В составленном командованием армии «Перечне воинских частей, где производились дознания по делам о неисполнении боевых приказов» названо 55 воинских частей [26]. Однако этот список далеко не полный. В хранящихся в Центральном музее Революции СССР тетрадях со списками солдат- «двинцев» [27], помимо указанных в «Перечне» 55 частей, перечислено еще 40 других [28]. В общей сложности в 5-й армии репрессии обрушились на 95 воинских частей, 64 из которых являлись пехотными, особыми пехотными и стрелковыми полками. Таким образом, больше всего арестов было среди «окопных жителей», которым и предстояло принять непосредственное участие в готовящемся наступлении.

      Если учесть, что в конце июня — начале июля по боевому расписанию в 5-й армии находилось 72 пехотных, особых пехотных и стрелковых полка [29], то получается, что антивоенное движение охватило до 90% этих частей. Особенно значительным репрессиям подверглись те части, где было наиболее сильное влияние большевиков и во главе полковых комитетов стояли большевики или им сочувствующие. Общее число арестованных солдат доходило до 20 тыс. [30], а Чрезвычайной следственной комиссией к суду было привлечено 12 725 солдат и 37 офицеров [31].

      После «наведения порядка» командование 5-й армии 8 июля отдало приказ о наступлении, которое уже через два дня провалилось. Потери составили 12 587 солдат и офицеров [32]. Ответственность за эту кровавую авантюру ложилась не только на контрреволюционное командование, но и на соглашателей, таких, как особоуполномоченный военного министра для 5-й армии меньшевик Ю. П. Мазуренко, комиссар армии меньшевик А. Е. Ходоров, председатель армискома народный социалист А. А. Виленкин. 11 июля собралось экстренное заседание армискома, посвященное обсуждению причин неудачи наступления [33]. 15 июля командующий 5-й армией генерал Ю. Н. Данилов в приказе по войскам объявил, что эти причины заключаются «в отсутствии порыва пехоты как результате злостной пропаганды большевиков и общего длительного разложения армии» [34]. Однако генерал не указал главного: солдаты не желали воевать за чуждые им интересы русской и англо-французской буржуазии.

      Эти события помогли солдатам разобраться в антинародном характере политики Временного правительства и в предательстве меньшевиков и эсеров. Солдаты освобождались от «оборончества», вступали в решительную борьбу с буржуазией под лозунгами большевистской партии, оказывали активную помощь армейским большевикам. Например, при содействии солдат большевики 12-й армии не допустили разгрома своих газет, значительное количество которых доставлялось в 5-ю армию. /267/

      Вот что сообщала Ставка в сводке о настроении войск Северного фронта с 23 по 31 июля: «Большевистские лозунги распространяются проникающей в части в громадном количестве газетой «Окопный набат», заменившей закрытую «Окопную правду»» [35].

      Несмотря на начавшийся в июле разгул реакции, армейские большевики и сочувствующие им солдаты старались осуществлять связь с главным революционным центром страны — Петроградом. Так, в своих воспоминаниях И. М. Гронский, бывший в то время заместителем председателя комитета 70-й пехотной дивизии [36], пишет, что в середине июля по поручению полковых комитетов своей дивизии он и солдат 280-го пехотного Сурского полка Иванов ездили в двухнедельную командировку в Петроград. Там они посетили заводы — Путиловский и Новый Лесснер, где беседовали с рабочими, а также «встретились с Н. И. Подвойским и еще одним товарищем из Бюро военной организации большевиков». Подвойского интересовали, вспоминает И. М. Гронский, прежде всего наши связи с солдатскими массами. Еще он особенно настаивал на организации в армии отпора генеральско-кадетской реакции. Далее И. М. Гронский заключает, что «встреча и беседа с Н. И. Подвойским была на редкость плодотворной. Мы получили не только исчерпывающую информацию, но и весьма ценные советы, как нам надлежит вести себя на фронте, что делать для отражения наступления контрреволюции» [37].

      Работа армейских большевиков в этот период осложнилась тем, что из-за арестов сильно уменьшилось число членов партии, силы их были распылены. Вот тогда, в июле — августе 1917 г., постепенно и начала осуществляться в 5-й армии тактика «левого блока». Некоторые эсеры, например, упомянутый выше Гронский, начали сознавать, что Временное правительство идет по пути реакции и сближается с контрреволюционной генеральской верхушкой. Осознав это, они стали склоняться на сторону большевиков. Большевики охотно контактировали с ними, шли навстречу тем, кто борется против Временного правительства. Большевики понимали, что это поможет им завоевать солдатские массы, значительная часть которых была из крестьян и еще шла за эсерами.

      Складывание «левого блока» прослеживается по многим фактам. Он рождался снизу. Так, Гронский в своих воспоминаниях пишет, что солдаты стихийно тянулись к большевикам, а организовывать их было почти некому. В некоторых полковых комитетах не осталось ни одного члена большевистской партии. «Поэтому я, — пишет далее Гронский, — попросил Петрашкевича и Николюка (офицеры 279-го пехотного Лохвицкого полка, сочувствующие большевикам. — С. Б.) помочь большевикам, солдатам 279-го Лохвицкого полка и других частей в организации партийных групп и снабжении их большевистской литературой. С подобного рода /268/ просьбами я не раз обращался к сочувствующим нам офицерам я других частей (в 277-м пехотном Переяславском полку — к поручику Шлезингеру, в 278-м пехотном Кромском полку — к поручику Рогову и другим). И они, надо сказать, оказали нам существенную помощь. В сентябре и особенно в октябре во всех частях и крупных командах дивизии (70-й пехотной дивизии. — С. Б.) мы уже имели оформившиеся большевистские организаций» [38].

      Агитационно-пропагандистская работа большевиков среди солдатских масс в этот период проводилась путем сочетания легальной и нелегальной деятельности. Так, наряду с нелегальным распространением большевистской литературы в полках 70-й и 120-й пехотных дивизий большевики широко использовали публичные читки газет не только соглашательских, но и правого направления. В них большевики отыскивали и зачитывали солдатам откровенно реакционные по своему характеру высказывания, которые как нельзя лучше разоблачали соглашателей и контрреволюционеров всех мастей. Самое же главное, к этому средству пропаганды нельзя было придраться контрреволюционному командованию [39].

      О скрытой работе большевиков догадывалось командование. Но выявить большевистских агитаторов ему не удавалось, так как солдатская масса не выдавала их. Основная ее часть уже поддерживала политику большевиков. В начале августа в донесении в Ставку комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров отмечал: «Запрещение митингов и собраний не дает возможности выявляться массовым эксцессам, но по единичным случаям, имеющим место, чувствуется какая-то агитация, но уловить содержание, планомерность и форму пока не удалось» [40]. В сводке сведений о настроении на Северном фронте за время с 10 по 19 августа сообщалось, что «и в 5-й и в 12-й армиях по-прежнему отмечается деятельность большевиков, которая, однако, стала носить характер скрытой подпольной работы» [41]. А в своем отчете в Ставку за период с 16 по 20 августа тот же Ходоров отмечал заметную активизацию солдатской массы и дальнейшее обострение классовой борьбы в армии [42]. Активизация солдатских масс выражалась в требованиях отмены смертной казни на фронте, демократизации армии, освобождения из-под ареста солдат, прекращения преследования выборных солдатских организаций. 16 августа состоялся митинг солдат 3-го батальона 479-го пехотного Кадниковского полка, на котором была принята резолюция с требованием освободить арестованных командованием руководителей полковой организации большевиков. Участники митинга высказались против Временного правительства. Аналогичную резолюцию вынесло объединенное заседание ротных комитетов 3-го батальона 719-го пехотного Лысогорского полка, состоявшееся 24 августа [43]. /269/

      Полевение комитетов сильно встревожило соглашательский армиском 5-й армии. На состоявшихся 17 августа корпусных и дивизионных совещаниях отмечалось, что «сильной помехой в деле закрепления положения комитетов является неустойчивость некоторых из них — преимущественно низших (ротных и полковых), подрывающая частой сменой состава самую возможность плодотворной работы» [44].

      В целом же, характеризуя период июля — августа, можно сказать, что, несмотря на репрессивные меры, большевики 5-й армии не прекратили своей деятельности. Они неустанно мобилизовывали и сплачивали массы на борьбу за победу пролетарской революции. Таково было положение в 5-й армии к моменту начала корниловского мятежа.

      Весть о генеральской авантюре всколыхнула солдатские массы. Соглашательский армиском 5-й армии выпустил обращение к солдатам с призывом сохранять спокойствие, особо подчеркнул, что он не выделяет части для подавления корниловщины, так как «этим должно заниматься Временное правительство, а фронт должен отражать наступление немцев» [45]. Отпор мятежу могли дать только солдатские массы под руководством большевиков. Ими было сформировано несколько сводных отрядов, установивших контроль над железнодорожными станциями, а также создан военно-революционный комитет. Как сообщалось в донесении комиссара Ходорова Временному правительству, в связи с выступлением генерала Корнилова за период со 2 по 4 сентября солдаты арестовали 18 офицеров, зарекомендовавших себя отъявленными контрреволюционерами. Аресты имели место в 17-й и и 38-й артиллерийских бригадах, в частях 19-го армейского корпуса, в 717-м пехотном Сандомирском полку, 47-м отдельном тяжелом дивизионе и других частях [46]. Солдатские комитеты действовали и другими методами. В сводках сведений о настроении в армии, переданных в Ставку с 28 августа по 12 сентября, зарегистрировано 20 случаев вынесения низовыми солдатскими комитетами резолюций о смещении, недоверии и контроле над деятельностью командиров [47]. Комиссар 5-й армии Ходоров сообщал Временному правительству: «Корниловская авантюра уже как свое последствие создала повышенное настроение солдатских масс, и в первую очередь это сказалось в подозрительном отношении к командному составу» [48].

      Таким образом, в корниловские дни солдатские массы 5-й армии доказали свою преданность революции, единодушно выступили против мятежников, добились в большинстве случаев их изоляции, смещения с командных постов и ареста. Разгром корниловщины в значительной мере способствовал изживанию последних соглашательских иллюзий. Наступил новый этап большевизации солдатских масс. /270/

      После разгрома генеральского заговора значительная часть низовых солдатских комитетов выступила с резолюциями, в которых настаивала на разгоне контрреволюционного Союза офицеров, чистке командного состава, отмене смертной казни, разрешений политической борьбы в армии [49]. Однако требования солдатских масс шли гораздо дальше этой достаточно умеренной программы. Солдаты требовали заключения мира, безвозмездной передачи земли крестьянам и национализации ее, а наиболее сознательные — передачи всей власти Советам [50]. На такую позицию эсеро-меньшевистское руководство комитетов стать не могло. Это приводило к тому, что солдаты переизбирали комитеты, заменяя соглашателей большевиками и представителями «левого блока».

      После корниловщины (в сентябре — октябре) революционное движение солдатских масс поднялось на новую, более высокую ступень. Солдаты начали выходить из повиновения командованию: не исполнять приказы, переизбирать командиров, вести активную борьбу за мир, брататься с противником. Партии меньшевиков и эсеров быстро утрачивали свое влияние.

      Авторитет же большевиков после корниловских дней резко возрос. Об этом красноречиво свидетельствуют сводки комиссаров и командования о настроении в частях 5-й армии. В сводке помощника комиссара 5-й армии В. С. Долгополова от 15 сентября сообщалось, что «большевистские течения крепнут» [51]. В недельной сводке командования от 17 сентября сообщалось, что «в 187-й дивизии 5-й армии отмечалось значительное влияние большевистской пропаганды» [52]. В сводке командования от 20 сентября говорилось, что «большевистская пропаганда наблюдается в 5-й армии, особенно в частях 120 дивизии» [53]. 21 сентября Долгополов писал, что большевистская агитация усиливается [54]. То же самое сообщалось и в сводках командования от 25 и 29 сентября [55]. 2 октября командующий 5-й армией В. Г. Болдырев докладывал военному министру: «Во всей армии чрезвычайно возросло влияние большевизма» [56].

      ЦК РСДРП(б) уделял большое внимание партийной работе в действующей армии, заслушивал на своих заседаниях сообщения о положении на отдельных фронтах. С такими сообщениями, в частности, трижды (10, 16 и 21 октября) выступал Я. М. Свердлов, докладывавший об обстановке на Северном и Западном фронтах [57]. ЦК оказывал постоянную помощь большевистским организациям в действующей армии, число которых на Северном фронте к этому времени значительно возросло. К концу октября 1917 г. ЦК РСДРП (б) был непосредственно связан, по подсчетам П. А. Голуба, с большевистскими организациями и группами более 80 воинских частей действующей армии [58]. В адресной книге ЦК РСДРП (б) значатся 11 воинских частей 5-й армии, имевших с ним переписку, среди которых отмечен и 149-й пехотный Чер-/271/-номорский полк. От его большевистской группы переписку вел Э. М. Склянский [59].

      Солдаты 5-й армии ноодпокритно посылали свои депутации в Петроградский и Московский Советы. Так, 27 сентября комитетом 479-го пехотного Кадниковского полка был делегирован в Моссовет член комитета В. Фролов. Ему поручили передать благодарность Моссовету за горячее участие в дело освобождения из Бутырской тюрьмы двинцев, особенно однополчан — большевиков П. Ф. Федотова, М. Е. Летунова, Политова и др. [60] 17 октября Московский Совет посетила делегация комитета 37-го армейского корпуса [61]. Посылка солдатских делегаций в революционные центры способствовала росту и укреплению большевистских организаций в армии.

      Руководители армейских большевиков посылали членов партии в ЦК для получения инструкций и агитационной литературы. С таким поручением от большевиков 14-го армейского корпуса 17 октября отправился в Петроград член корпусного комитета Г. М. Чертов [62]. ЦК партии, в свою очередь, посылал к армейским большевикам видных партийных деятелей для инструктирования и укрепления связей с центром. В середине сентября большевиков 5-й армии посетил В. Н. Залежский [63], а в середине октября — делегация петроградских партийных работников, возглавляемая Б. П. Позерном [64].

      О тактике большевистской работы в армии пишет в своих воспоминаниях служивший в то время вольноопределяющимся в одной из частей 5-й армии большевик Г. Я. Мерэн: «Основные силы наличных в армии большевиков были направлены на низовые солдатские массы. Отдельные большевики в войсковых частях создали группы большевистски настроенных солдат, распространяли свое влияние на низовые войсковые комитеты, устанавливали связь между собой, а также с ЦК и в первую очередь с военной организацией» [65]. Этим в значительной мере и объясняется тот факт, что большевизация комитетов начиналась снизу.

      Этот процесс отражен в ряде воспоминаний участников революционных событий в 5-й армии. И. М. Гронский пишет, что «во всех частях и командах дивизии (70-й пехотной.— С. Б.) эсеры и особенно меньшевики потерпели поражение. Количество избранных в комитеты сторонников этих двух партий сократилось. Перевыборы принесли победу большевикам» [66]. Н. А. Брыкин сообщает, что во второй половине сентября солдаты 16-го Особого пехотного полка под руководством выпущенных по их настоянию из двинской тюрьмы большевиков «взялись за перевыборы полкового комитета, комиссара, ротных судов и всякого рода комиссий. Ушков (большевик. — С. Б.) был избран комиссаром полка, Студии (большевик.— С. Б.) — председателем полкового комитета, меня избрали председателем полковой организации большевиков» [67]. /272/

      Процесс большевизации отчетливо прослеживается и по сводкам сведений, отправлявшихся из армии в штаб фронта. В сводке за период от 30 сентября по 6 октября отмечалось: «От полковых и высших комитетов все чаще и чаще поступают заявления, что они утрачивают доверие масс и бессильны что-либо сделать...». А за 5—12 октября сообщалось, что «в настоящее время происходят перевыборы комитетов; результаты еще неизвестны, но процентное отношение большевиков растет». Следующая сводка (за 20—27 октября) подтвердила это предположение: «Перевыборы комитетов дали перевес большевикам» [68].

      Одновременно с завоеванием солдатских организаций большевики развернули работу по созданию своей организации в масштабе всей армии. Существовавшая в Двинске организация РСДРП была, как уже отмечалось, объединенной. В имевшуюся при ней военную секцию входило, по данным на август 1917 г., 275 человек [69]. На состоявшемся 22 сентября в Двинске собрании этой организации произошло размежевание большевиков и меньшевиков 5-й армии [70].

      Вслед за тем был избран Двинский комитет РСДРП (б). Порвав с меньшевиками и создав свою организацию, большевики Двинска подготовили благоприятные условия для создания большевистской организации 5-й армии. Пока же при городском комитете РСДРП (б) образовался армейский большевистский центр. Разрозненные до этого отдельные организации и группы обрели наконец единство. Руководство партийной работой возглавили энергичные вожаки армейских большевиков: Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер, Н. Д. Собакин и др. [71]

      Созданию армейской организации большевиков способствовало также то, что вскоре оформился ряд самостоятельных большевистских организаций в тыловых частях 5-й армии, расположенных в крупных населенных пунктах, в частности в Дагде, Режице, Краславле [72]. Двинский комитет РСДРП(б) совместно с временным армейским большевистским центром стал готовиться к армейской партийной конференции.

      Перед этим состоялись конференции соглашательских партий (22—24 сентября у эсеров и 3—4 октября у меньшевиков), все еще пытавшихся повести за собой солдат. Однако важнейший вопрос — о мире — на этих конференциях либо вовсе игнорировался (у эсеров) [73], либо решался отрицательно (у меньшевиков) [74]. Это усиливало тяготение солдат в сторону большевиков.

      Новым шагом в укреплении позиций большевиков 5-й армии накануне Великого Октября явилось их оформление в единую организацию. Инициаторами созыва I конференции большевистских организаций 5-й армии (Двинск, 8—9 октября) были Э. М. Склянский, А. И. Седякин, И. М. Кригер [75]. На конференцию прибыли 34 делегата с правом решающего голоса и 25— с правом совещательного, представлявшие около 2 тыс. членов /273/ партии от трех корпусов армии. (Военные организации остальные двух корпусов не прислали своих представителей, так как до них не дошли телеграфные сообщения о конференции [76]) Прибыли представители от большевистских организаций гарнизонов Витебска, Двинска, Дагды, Краславля, Люцина и др. [77].

      Сообщения делегатов конференции показали, что подавляющее большинство солдат доверяет партии большевиков, требует перехода власти в руки Советов и заключения демократического мира. В резолюции, принятой после докладов с мест, конференция призвала армейских большевиков «с еще большей энергией основывать организации в частях и развивать существующие», а в резолюции о текущем моменте провозглашалось, что «спасение революции, спасение республики только в переходе власти к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов» [78].

      Конференция избрала Бюро военной организации большевиков 5-й армии из 11 человек (во главе с Э. М. Склянским) и выдвинула 9 кандидатов в Учредительное собрание. Четверо из них были непосредственно из 5-й армии (Склянский, Седякин, Собакин, Андреев), а остальные из списков ЦК РСДРП (б) [79]. Бюро военной организации большевиков 5-й армии, послав в секретариат ЦК партии отчет о конференции, просило прислать литературу, посвященную выборам в Учредительное собрание, на что был получен положительный ответ [80].

      Бюро начало свою работу в тесном контакте с Двинским комитетом РСДРП(б), установило связь с военной организацией большевиков 12-й армии, а также с организациями большевиков Режицы и Витебска.

      После исторического решения ЦК РСДРП (б) от 10 октября о вооруженном восстании большевики Северного фронта мобилизовали все свои силы на выполнение ленинского плана взятия власти пролетариатом. 15—16 октября в Вендене состоялась учредительная конференция военных большевистских организаций всего Северного фронта. На нее собрались представители от организаций Балтийского флота, дислоцировавшегося в Финляндии, 42-го отдельного армейского корпуса, 1, 5, 12-й армий [81]. Конференция заслушала доклады с мест, обсудила текущий момент, вопрос о выборах в Учредительное собрание. Она прошла под знаком единства и сплочения большевиков Северного фронта вокруг ЦК партии, полностью поддержала его курс на вооруженное восстание.

      Объединение работающих на фронте большевиков в армейские и фронтовые организации позволяло ЦК РСДРП(б) усилить руководство большевистскими организациями действующей армии, направить их деятельность на решение общепартийных задач, связанных с подготовкой и проведением социалистической революции. Важнейшей задачей большевиков 5-й армии на дан-/274/-ном этапе были перевыборы соглашательского армискома. Многие части армии выдвигали подобные требования на своих собраниях, что видно из сводок командовании и периодической печати того времени [82]. И октябре оказались переизбранными большинство ротных и полковых комитетом и часть комитетом высшего звена. К октябрю большевики повели за собой значительную долю полковых, дивизионных и даже корпусных комитетов 5-й армии.

      Все это требовало созыва армейского съезда, где предстояло переизбрать армиском. Военная организация большевиков 5-й армии мобилизовала партийные силы на местах, развернула борьбу за избрание на съезд своих представителей.

      III съезд начал свою работу 16 октября в Двинске. 5-ю армию представляли 392 делегата [83]. Первым выступил командующий 5-й армией генерал В. Г. Болдырев. Он говорил о «невозможности немедленного мира» и «преступности братанья» [84]. Затем съезд избрал президиум, включавший по три представителя от больших и по одному от малых фракций: Э. М. Склянский, А. И. Седикин, К. С. Рожкевич (большевики), В. Л. Колеров, И. Ф. Модницей, Качарский (эсеры) [85], Харитонов (меньшевик-интернационалист), Ю. П. Мазуренко (меньшевик-оборонец) и А. А. Виленкин (народный социалист). Председателем съезда делегаты избрали руководителя большевистской организации 5-й армии Э. М. Склянского. Но меньшевистско-эсеровская часть съезда потребовала переголосования путем выхода в разные двери: в левую — те, кто голосует за Склянского, в правую — за эсера Колерова. Однако переголосование все равно дало перевес кандидатуре Склянского. За него голосовали 199 делегатов, а за Колерова — 193 делегата [86].

      На съезде большевики разоблачали соглашателей, подробно излагали линию партии но вопросам земли и мира. Используя колебании меньшевиков-интернационалистов, левых эсеров, максималистов, большевики успешно проводили свою линию, что отразилось в принятых съездом резолюциях. Так, в первый день работы но предложению большевиков съезд принял резолюцию о работе армискома. Прежнее руководство было охарактеризовано как недемократичное и оторванное от масс [87]. 17 октября съезд принял резолюцию о передаче всей земли, вод, лесов и сельскохозяйственного инвентаря в полное распоряжение земельных комитетов [88]. Съезд указал (19 октября) на сложность политического и экономического положения в стране и подчеркнул, что выход из него — созыв II Всероссийского съезда Советов [89]. Правые эсеры и меньшевики-оборонцы пытались снять вопрос о передаче власти в руки Советов. Против этих попыток решительно выступили большевики, которых поддержала часть левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов. Склянский в своей речи дал ответ соглашателям: «Мы не должны ждать Учредительного собрания, которое уже откладывалось не без согласия оборонцев, ко-/275/-торые возражают и против съезда Советов. Главнейшая задача нашего съезда — это избрать делегатов на съезд Советов, который созывается не для срыва Учредительного собрания, а для обеспечении его созыва, и от съезда Советов мы обязаны потребовать проведении тех мер, которые семь месяцев ждет вся революционная армии» [90].

      Таким образом, по аграрному вопросу и текущему моменту были приняты в основном большевистские резолюции. Остальные разрабатывались также в большевистском духе (о мире, об отношении к командному составу и др.). Этому способствовало практическое осуществление большевиками 5-й армии, с июля — августа 1917 г., тактики «левого блока». Они сумели привлечь на свою сторону левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, что сказалось на работе съезда.

      Немаловажную роль в поднятии авторитета большевиков на съезде сыграло присутствие на нем группы видных петроградских партийных работников во главе с Б. П. По зерном [91], посланной ЦК РСДРП (б) на Северный фронт с целью инструктирования, агитации и связи [92]. Петроградские большевики информировали своих товарищей из 5-й армии о решениях ЦК партии, о задачах, которые должны выполнить армейские большевики в общем плане восстания. Посланцы столицы выступили на съезде с приветствием от Петроградского Совета [93].

      Завершая свою работу (20 октября), съезд избрал новый состав армискома во главе с Э. М. Склянским, его заместителем стал А. И. Седякин. В армиском вошло 28 большевиков, в том числе Н. Д. Собакин, И. М. Кригер, С. В. Шапурин, Г. Я. Мерэн, Ашмарин, а также 7 меньшевиков-интернационалистов, 23 эсера и 2 меньшевика-оборонца [94]. Это был первый во фронтовых частях армейский комитет с такой многочисленной фракцией большевиков.

      Победа большевиков на III армейском съезде ускорила переход на большевистские позиции крупных выборных организаций 5-й армии и ее тылового района. 20—22 октября в Двинске состоялось собрание солдат-латышей 5-й армии, избравшее свое бюро в составе 6 большевиков и 1 меньшевика-интернационалиста [95]. 22 октября на заседании Режицкого Совета был избран новый состав Исполнительного комитета. В него вошли 10 большевиков и 5 представителей партий эсеров и меньшевиков. Председателем Совета был избран солдат 3-го железнодорожного батальона большевик П. Н. Солонко [96]. Незначительное преимущество у соглашателей оставалось пока в Двинском и Люцинском Советах [97].

      Большевики 5-й армии смогли добиться крупных успехов благодаря тому, что создали в частях и соединениях разветвленную сеть партийных групп, организовали их в масштабе армии, провели огромную агитационно-пропагандистскую работу среди /276/ солдат. Свою роль сыграли печать, маршевые роты, рабочие делегации на фронт, а также делегации, посылаемые солдатами в Петроград, Москву, Ригу и другие революционные центры.

      Рост большевистского влияния на фронте способствовал усилению большевизации солдатских комитетов, которая выразилась в изгнании из них соглашателей, выдвижении требований заключения мира, разрешения аграрного вопроса, полной демократизации армии и передачи власти Советам. Переизбранные комитеты становились фактической властью в пределах своей части, и ни одно распоряжение командного состава не выполнялось без их санкции. С каждым днем Временное правительство и командование все больше теряли возможность не только политического, но и оперативного управления войсками.

      В. И. Ленин писал, что к октябрю — ноябрю 1917 г. армия была наполовину большевистской. «Следовательно, в армии большевики тоже имели уже к ноябрю 1917 года политический «ударный кулак», который обеспечивал им подавляющий перевес сил в решающем пункте в решающий момент. Ни о каком сопротивлении со стороны армии против Октябрьской революции пролетариата, против завоевания политической власти пролетариатом, не могло быть и речи...» [98].

      Успех большевиков на III армейском съезде подготовил переход большинства солдат 5-й армии Северного фронта на сторону революции. В последний день работы съезда (20 октября) начальник штаба фронта генерал С. Г. Лукирский доложил по прямому проводу в Ставку генералу Н. Н. Духонину: «1-я и 5-я армии заявили, что они пойдут не за Временным правительством, а за Петроградским Советом» [99]. Такова была политическая обстановка в 5-й армии накануне Великого Октября.

      На основании вышеизложенного большевизацию солдатских масс 5-й армии Северного фронта можно условно разделить на три основных периода: 1) образование в армии большевистских групп, сплочение вокруг них наиболее сознательных солдат (март — июнь); 2) полевение солдатских масс после июльских событий и начало складывания «левого блока» в 5-й армии (июль — август); 3) новая ступень полевения солдатских масс после корниловщины, образование самостоятельной большевистской организации, практическое осуществление политики «левого блока», в частности в ходе III армейского съезда, переход большинства солдат на сторону революции (сентябрь — октябрь). Процесс большевизации солдатских масс 5-й армии окончательно завершился вскоре после победы Великого Октября в ходе установления власти Советов.

      1. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957; Шурыгин Ф. А. Революционное движение солдатских масс Северного фронта в 1917 году. М., 1958; Рипа Е. И. Военно-революционные комитеты района XII армии в 1917 г. на не-/237/-оккупированной территории Латвии. Рига, 1969; Смольников А. С. Большевизация XII армии Северного фронта в 1917 году. М., 1979.
      2. ЦГВИА, ф. 2031 (Штаб главнокомандующего армиями Северного фронта), оп. 1, д. 539.
      3. Там же, д. 212, л. 631—631 об.; д. 214, л. 316—322; ф. 2122 (Штаб 5-й армии), оп. 1, д. 561, л. 211—213, 271—276; д. 652, л. 102—105 об.
      4. Очерки экономической истории Латвии (1900—1917). Рига, 1968, с. 290.
      5. Яковенко А. М. V армия в период мирного развития революции (март — июнь 1917 г.).— Изв. АН ЛатвССР, 1978, № 2, с. 104—105.
      6. Денисенко В. С. Солдаты пятой.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания. М., 1967, с. 93; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г.: (Возникновение и начальный период деятельности). М., 1974, с. 192.
      7. Шелюбский А. П. Большевистская пропаганда и революционное движение на Северном фронте накануне 1917 г.— Вопр. ист., 1947, № 2, с. 73.
      8. Разложение армии в 1917 г.: Сб. док. М.; Л., 1925, с. 7.
      9. Миллер В. И. Указ. соч., с. 194—195.
      10. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис: Документы и материалы. М., 1958, с. 785—786.
      11. Денисенко В. С. Указ. соч., с. 96— 97.
      12. Там же, с. 95.
      13. Якупов Н. М. Партия большевиков в борьбе за армию в период двоевластия. Киев, 1972, с. 116.
      14. Громова 3. М. Борьба большевиков за солдатские массы на Северном фронте в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Рига, 1955, с. 129.
      15. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 116.
      16. ЦГВИА, ф. 2003 (Ставка / Штаб верховного главнокомандующего /), оп. 2, д. 468, 498, 510; ф. 2015 (Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем), оп. 1, д. 54; ф. 2031, оп. 1, д. 1550; оп. 2, д. 295, 306.
      17. Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975 с. 59—60; Вооруженные силы Безликого Октября. М., 1977, с. 127-128.
      18. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 295 л. 98—98 об., 112, 151—151 об.
      19. Там же, оп. 1, д. 1550, л. 24 об. 63.
      20. Якупов Н. М. Указ. соч., с. 45.
      21. Минц И. И. История Великого Октября: В 3-х т. 2-е изд. М., 1978 т. 2, с. 400.
      22. Миллер В. И. Указ. соч., с. 195—196.
      23. К маю 1917 г. объединенная организация РСДРП в Двинске насчитывала 315 членов. Возглавлял ее меньшевик М. И. Кром. См.: Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6—12 мая 1917 г. в Петрограде. Пг., 1917, с. 30.
      24. Борьба партии большевиков за армию в социалистической революции: Сб. док. М., 1977, с. 179.
      25. Более подробно об этом см.: Громова 3. М. Провал июньского наступления и июльские дни на Северном фронте. — Изв. АН ЛатвССР, 1955, № 4; Журавлев Г. И. Борьба солдатских масс против летнего наступления на фронте (июнь —июль 1917 г.). — Исторические записки, М., 1957, т. 61.
      26. ЦГВИА, ф. 366 (Военный кабинет министра-председателя и политическое управление Военного министерства), оп. 2, д. 17, л. 217. Этот «Перечень» с неточностями и пропусками опубликован в кн.: Двинцы: Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев в Москве и документы. М., 1957, с. 158—159.
      27. «Двинцы» — революционные солдаты 5-й армии, арестованные за антивоенные выступления в июне — июле 1917 г. Содержались в двинской тюрьме, а затем в количестве 869 человек — в Бутырской, в Москве. 22 сентября по требованию МК РСДРП (б) и Моссовета освобождены. Из них был создан отряд, принявший участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве. /278/
      28. Центральный музей Революции СССР. ГИК, Вс. 5047/15 аб., Д 112-2 р.
      29. ЦГВПА, ф. 2031, оп. 1, д. 212, л. 631—631 об.
      30. Такую цифру называет П. Ф. Федотов, бывший в то время одним из руководителей большевиков 479-го пехотного Кадниковского полка. См.: Двинцы, с. 19.
      31. Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г.: Сб. док. М., 1968, с. 376—377.
      32. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 1, д. 680, л. 282.
      33. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии (Двинск), 1917, 15 июля.
      34. ЦГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313—313 об.
      35. Революционное движение в России в июле 1917 г. Июльский кризис: Документы и материалы. М., 1959, с. 436—437.
      36. И. М. Гронский в то время был эсером-максималистом, но в июльские дни поддерживал партию большевиков, а впоследствии вступил в нее. По его воспоминаниям можно проследить, как в 5-й армии складывался «левый блок».
      37. Гронский И. М. 1917 год. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 10, С. 193—195. О подобных же поездках в Петроград, Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и другие пролетарские центры сообщает в своих воспоминаниях бывший тогда председателем комитета 143-го пехотного Дорогобужского полка (36-я пехотная дивизия) В. С. Денисенко (Указ. соч., с. 94—95). Однако следует отметить, что такие поездки осуществлялись с большим трудом и не носили регулярного характера (см.: Гронский И. М. Указ. соч., с. 199).
      38. Гронский И. М. Указ. соч., с. 199.
      39. Об этом пишет И. М. Гронский (Указ. соч., с. 196—197), а также доносит комиссар 5-й армии А. Е. Ходоров в Управление военного комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем. См.: ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 54, л. 124.
      40. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 59.
      41. ЦГВИА, ф. 2015, оп. 1, д. 57, л. 91.
      42. ЦГВИА, ф. 366, оп. 1, д. 227, л. 63—64.
      43. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1960, т. 3. 26 июля — 11 сентября 1917 г., с. 211; Революционное движение в России в августе 1917 г. Разгром корниловского мятежа: Документы и материалы. М., 1959, с. 283—284.
      44. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 23 авг.
      45. Там же, 1917, 31 авг.
      46. Минц И. И. Указ. соч., т. 2, с. 650.
      47. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 41—46 об. (Подсчет автора).
      48. ЦГАОР СССР, ф. 1235 (ВЦИК), оп. 36, д. 180, л. 107.
      49. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 61—61 об.
      50. Рабочий путь, 1917, 30 сент.
      51. О положении армии накануне Октября (Донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии).— Исторический архив, 1957, № 6, с. 37.
      52. Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий: В 4-х т. М., 1961, т. 4. 12 сент.— 25 окт. 1917 г. с. 78.
      53. ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 24 об.
      54. Армия в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.— Красный архив, 1937, т. 84, с. 168—169.
      55. Исторический архив, 1957, № 6, с. 37, 44.
      56. Муратов X. И. Революционное движение в русской армии в 1917 году. М., 1958, с. 103.
      57. Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Авг. 1917 — февр. 1918. М., 1958, с. 84, 94, 117.
      58. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977, с. 145.
      59. Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП (б) в 1917 году: Хроника событий. М., 1969, с. 447—473.
      60. ЦГВИА, ф. 2433 (120-я пехотная дивизия), оп. 1, д. 7, л. 63 об., 64.
      61. Солдат, 1917, 20 окт. /279/
      62. Чертов Г. М. У истоков Октября: (Воспоминания о первой мировой войне и 1917 г. на фронте. Петроград накануне Октябрьского вооруженного восстания) / Рукопись. Государственный музей Великой Октябрьской социалистической революции (Ленинград), Отдел фондов, ф. 6 (Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции), с. 36—37.
      63. Аникеев В. В. Указ. соч., т. 285, 290.
      64. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      65. Мерэн Г. Я. Октябрь в V армии Северного фронта.— Знамя, 1933, № 11, с. 140.
      66. Гронский И. М. Записки солдата.— Новый мир, 1977, № 11, с. 206.
      67. Брыкин Н. А. Начало жизни.— Звезда, 1937, № 11, с. 242—243.
      68. ЦГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1550, л. 71—72, 77 об.— 78, 93—93 об.
      69. Миллер В. И. Военные организации меньшевиков в 1917 г.: (К постановке проблемы).— В кн.: Банкротство мелкобуржуазных партий России, 1917—1922 гг. М., 1977, ч. 2, с. 210.
      70. Рабочий путь, 1917, 28 сент.
      71. Шапурин С. В. На переднем крае.— В кн.: Октябрь на фронте: Воспоминания, с. 104.
      72. Дризул А. А. Великий Октябрь в Латвии: Канун, история, значение. Рига, 1977, с. 268.
      73. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 27 сент.
      74. Там же, 1917, 10, 12 окт.
      75. Вооруженные силы Великого Октября, с. 144.
      76. Рабочий путь, 1917, 26 окт.
      77. Андреев А. М. Указ. соч., с. 299.
      78. Солдат, 1917, 22 окт.
      79. Революционное движение в России накануне Октябрьского вооруженного восстания (1—24 октября 4917 г.): Документы и материалы. М., 1962, с. 379.
      80. Переписка секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. (Март — октябрь 1917): Сб. док. М., 1957, с. 96.
      81. Окопный набат, 1917, 17 окт.
      82. Рабочий путь, 1917, 7 окт.; ИГапъ. СССР, ф. 1235, оп. 78, д. 98, л. 44-49; ЦГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 44, л. 45 об.; ф. 2433, оп. 1, д. 3, л. 17 об.
      83. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      84. Из дневника ген. Болдырева.— Красный архив, 1927, т. 23, с. 271—272.
      85. Самостоятельная фракция левых эсеров не была представлена на съезде, поскольку входила в единую эсеровскую организацию.— Новый мир, 1977, № 10, с. 206.
      86. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 22 окт.
      87. Там же, 1917, 24 окт.
      88. Окопный набат, 1917, 20 окт.
      89. Рабочий путь, 1917, 21 окт.
      90. Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      91. По предложению Склянского Позерн 17 октября был избран почетным членом президиума съезда.— Изв. армейского исполнительного комитета 5-й армии, 1917, 24 окт.
      93. Рабочий и солдат, 1917, 22 окт.
      93. Рабочий путь, 1917, 18 окт.
      94. Мерэн Г. Я. Указ. соч., с. 141; III ап урин С. В. Указ. соч., с. 104—105.
      95. Кайминь Я. Латышские стрелки в борьбе за победу Октябрьской революции, 1917—1918. Рига, 1961, с. 347.
      96. Изв. Режицкого Совета солдатских. рабочих и крестьянских депутатов, 1917, 25 окт.; Солонко П. // Врагам нет пути к Петрограду! — Красная звезда, 1966, 4 нояб.
      97. Смирнов А. М. Трудящиеся Латгалии и солдаты V армии Северного фронта в борьбе за Советскую власть в 1917 году.— Изв. АН ЛатвССР, 1963, № 11, с. 13.
      98. Ленин В. И. Полн: собр. соч., т. 40, с. 10.
      99. Великая Октябрьская социалистическая революция, т. 4, с. 515.

      Исторические записки. №109. 1983. С. 262-280.