7 сообщений в этой теме

Несколько хороших грузинских стихотворений и поэм в переводе Н. Заболоцкого:

Григол Орбелиани (1804-1883) 

Мухамбази (1861)

Цитата

Только я глаза закрою – передо мною ты встаешь! 
Только я глаза открою – над ресницами плывешь!

О, царица, до могилы я – невольник бедный твой, 
Хоть убей меня, светило, я – невольник бедный твой. 
Ты идешь – я за тобою: я – невольник бедный твой, 
Ты глядишь – я за спиною: я – невольник бедный твой! 
И шепчу я сам с собою: «Чем тебе я нехорош?»

Только я глаза закрою – предо мною ты встаешь! 
Только я глаза открою – над ресницами плывешь!

Словно тополь шелестящий стан твой нежный для меня,
Светит радугой блестящей стан твой нежный для меня,
Блещут молнией небесной эти очи для меня,
Дышат розою прелестной эти губы для меня.
Если б мог тебя спросить я: «Ты когда ко мне придешь?»

Только я глаза закрою – предо мною ты встаешь! 
Только я глаза открою – над ресницами плывешь!

Семь дорог на нашем поле – все они к тебе бегут! 
Смутны думы поневоле – все они к тебе бегут! 
Растерял свои слова я – все они к тебе бегут! 
Позабыл свои дела я – все они к тебе бегут! 
Хоть бы раз меня спросила: «Что с тобою? Как живешь?»

Только я глаза закрою – предо мною ты встаешь! 
Только я глаза открою – над ресницами плывешь!

Хоть и плачу неустанно, ведь не спросят: «Кто такой?» 
Ах, беда нам, Лопиана, ведь не спросят: «Кто такой?» 
Может, еле уж дышу я, – ведь не спросят: «Кто такой?» 
Может, еле уж брожу я, – ведь не спросят: «Кто такой?» 
Только ты, моя царица, боль души моей поймешь!

Только я глаза закрою – предо мною ты встаешь! 
Только я глаза открою – над ресницами плывешь!

Поезжай-ка в Ортачалы, посмотри, каков я есть! 
Как ударим мы в цимбалы, посмотри, каков я есть! 
Тамада в дыму табачном, посмотри, каков я есть! 
Молодец в бою кулачном, посмотри, каков я есть! 
Как посмотришь – так полюбишь, как полюбишь - подойдешь.

Только я глаза закрою – предо мною ты встаешь! 
Только я глаза открою – над ресницами плывешь!

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Важа Пшавела (1861-1915).

ГОСТЬ И ХОЗЯИН (1893). 

Цитата

I

Бледна лицом и молчалива,
В ночную мглу погружена,
На троне горного массива
Видна Кистинская страна.
В ущелье, лая торопливо,
Клокочет злобная волна.
Хребта огромные отроги,
В крови от темени до пят,
Склоняясь к речке, моют ноги,
Как будто кровь отмыть хотят.
По горной крадучись дороге,
Убийцу брата ищет брат.

Дорогой все же я напрасно
Тропинку узкую назвал.
Ходить здесь трудно и опасно.
Едва оступишься — пропал.
Глядит кистинское селенье
Гнездом орлиным с вышины,
И вид его нам тешит зренье,
Как грудь красавицы жены.
И над селеньем этим малым,
Довольный зрелищем высот,
Как бы прислушиваясь к скалам,
Туман задумчивый встает.
Недолгий гость, за перевалом
Он на восходе пропадет.

Промчится он над ледниками,
Расстелется меж горных пик,
И горы, видимые нами,
Незримы сделаются вмиг.
В охоте будет мало толку —
Охотник потеряет путь,
Зато убийце или волку
Удобней будет прошмыгнуть.

II

Вдруг камень сверху покатился
И человек, заслышав гул,
Над пропастью остановился
И вверх испуганно взглянул.
Прислушался. Через мгновенье
Струя посыпалась песка,
И за ружье без промедленья
Схватилась путника рука.
Кого там ночью носят черти?
Глядит: над самою тропой
Какой-то кист развилку жерди
По склону тащит за собой.
Песок и камешки сбивая,
Волочит что-то по земле.
Блестит, как капля дождевая,
Кольцо ружейное во мгле.
«Ты что тут бродишь, полуночник?»
И слышен издали ответ:
«Не видишь разве? Я охотник.
А вот к тебе доверья нет».
«А в чем, скажи, твои сомненья?
Зачем болтать о пустяках?
Ужель нельзя без подозренья
С прохожим встретиться в горах?
И я охотник, но сегодня
Я без добычи, верь не верь».
«На это воля, брат, господня!
Зато остался без потерь».
«Потеря в том, что еле-еле
До этих мест я дошагал.
Я днем облазил все ущелья,
Обшарил каждый буревал.
Вдруг мгла надвинулась ночная,
Рванулся вихрь, сбивая с ног,
И прянул в горы, завывая
Голодным волком из берлог.
Найти тропу вдали от дома
Мне ночью было мудрено, —
Мне это место незнакомо,
Я здесь не хаживал давно.
Зверей, однако, тут немало
На горном прячется лугу.
Я слышал, как рогами в скалы
Стучали туры на бегу.
Эх, как болело, братец, сердце!
Не то что взять их на прицел, —
Не в силах к месту присмотреться,
Я шагу там шагнуть не смел».
И незнакомец, что поодаль
Стоял, возник из темноты.
«Ну здравствуй! Зверя тебе вдоволь!»
«Спасибо, будь здоров и ты!»
«Не сетуй, братец! Вот дичина! —
И незнакомец показал
На тушу тура-исполина.
Подстреленного между скал. —
Чем зря скитаться по ущельям
В чужом, неведомом краю,
Давай, как братья, мы поделим
Добычу славную мою.
Я говорю тебе без шуток!
Позор мне будет, если я
Тебя в такое время суток
Без пищи брошу и жилья.
Ты не хевсур ли ненароком?
Как звать тебя, мой дорогой?»
«Зовусь я Нунуа. В далеком
Селенье Чиэ домик мой».

Солгал, солгал Звиадаури,
Свое он имя не открыл!
Хевсур, отважный по натуре,
Немало кистов он убил.
Здесь в этих селах повсеместно
Давно в кровавом он долгу,
Его здесь имя всем известно,
И смерть на каждом ждет шагу.
«Скажи и ты, — к чему таиться? —
Открой мне прозвище свое».
«Джохола я Алхастаидзе,
Здесь в двух шагах село мое.
Из камня прочного в Джареге 
Любому мой известен дом.
Коль ты нуждаешься в ночлеге,
Туда мы двинемся вдвоем.
Придется ль он тебе по нраву —
Не знаю я, но гостю рад.
Наутро, выспавшись на славу,
Ты сможешь тронуться назад».
«Тот, кто не сеял, только сдуру
Надеется на урожай.
Ты перерезал горло туру,
Ты и добычу получай.
Переночую ночь, не боле,
И тура помогу донесть,
Но, чтобы быть с тобою в доле, —
На это совесть, братец, есть!»

Освежевав на камне зверя,
Спустились горцы под обрыв,
Беседой, полною доверья,
Свое знакомство укрепив.

III

Пришли. Глядят на чужестранца
Бойницы башенных громад.
Лачуги, сложенны из сланца,
Как скалы, вытянулись в ряд.
Собак свирепых лает стая,
Ребята смотрят из дверей.
«Вот наша хижина простая,
Старинный дом семьи моей.
Здесь гостю нет ни в чем отказа, -
Войди как родственник к родне.
Открой нам хижину, Агаза!» —
Кричит кистин своей жене.
Хозяйской гордости оттенок
Звучит в речах его простых.
Когда он входит за простенок
Сеней вместительных своих.
Стоит в сенях Звиадаури
И слышит: возле очага
Старик, играя на пандури,
Поет походы на врага.
Поет старинные сраженья,
Седую славит старину,
Дружин хевсурских пораженья,
Отмщенье крови и войну.
Поет безжалостную сечу.
Хвалу героям воздает...
Но вот из хижины навстречу
Вся в черном женщина идет.
Идет, накинув покрывало,
Как тополь, стройная на вид.
«Вот гостя нам судьба послала, —
Ей муж с порога говорит. —
На нашем доме без сомненья
Почила божья благодать.
Посмотрим, сколь в тебе уменья
Знакомца нового принять».
«Мир путнику под сенью крова!» —
Сказала женщина в ответ.
«Мир и тебе, и будь здорова
С детьми и мужем много лет!»
И муж порог переступает,
И путник, следуя за ним,
Оружье женщине вручает,
Как гость его и побратим.

IV

Как старый тигр в дремучих скалах,
Старик поднялся, хмур и строг,
Увидев путников усталых,
Переступивших за порог.
Обычай горцев соблюдая
И песни обрывая нить,
Обязан, на ноги вставая.
Чужого гостя он почтить.
Но, увидав Звиадаури,
Который многих здесь убил,
Какой порыв душевной бури
Он, изумленный, ощутил!
Трепещет яростное сердце,
Пылают очи старика,
Почуяв в доме иноверца,
К кинжалу тянется рука,
Но можно ль битве разгореться,
Коль враг в гостях у земляка?
И вышел старый незаметно,
И палец в злобе укусил,
И в грудь, взволнованный и бледный,
Себя ударил что есть сил.
Ушел. И вот от дома к дому
Бежит неслыханная весть:
«Кистины, кровник ваш знакомый
Ночует у Джохолы здесь!
Его, разбойника ущелий
И кровопийцу мирных скал,
Джохола, видимо, доселе
Еще ни разу не видал.
Теперь насильник в нашей власти,
Мы не простим ему обид.
Посмотрим, кто кого зубастей,
Коль нашей кровью он не сыт.
Убитый им прошедшим летом,
Отмщенья требует сосед.
Верны отеческим заветам,
Как можем мы забыть об этом,
Когда препятствий больше нет?
Дивлюсь Джохоле я! Должно быть,
Совсем он спятил, если мог
Такого зверя не ухлопать
И допустить на свой порог.
Но мы пока еще не слабы,
Мы вражью кровь заставим течь,
А коль не так, пусть носят бабы,
А не мужчины, щит и меч!»
И взволновалось все селенье,
И ухватился стар и мал
В единодушном озлобленье
За неразлучный свой кинжал.
Чтоб успокоился в гробнице
Неотомщенный их мертвец,
Пусть над могилою убийца
Простится с жизнью наконец!
И чтоб не скрылся виноватый
И был прослежен, — всем селом
Благонадежный соглядатай
К Джохоле послан был тайком.
«Зайди как будто бы случайно, —
Ему сказали, — но смотри,
Коль разболтаешь нашу тайну,
Потом себя благодари.
Сумей сойти за балагура,
Приметь, где ляжет гость в постель,
Чтоб ночью этого хевсура
Не упустить нам, как досель».

И вот подосланный за ужин
Садится с гостем, приглашен.
Он краснобай, он добродушен.
Он разговорчив и умен.
Джохолу с радостною миной
Не устает он величать,
А то, что в сердце яд змеиный, —
Кто это может распознать?
Хозяин с гостя глаз не сводит
И угощает без конца.
Он рад, он весел, он находит,
Что нынче встретил молодца.
Доволен он невыразимо:
Сегодня дружбы их почин,
А там и вправду побратима
Найдет в охотнике кистин.
Он на ночь гостю уступает
Свою плетеную кровать,
Но гость услугу отклоняет:
Он в комнате не может спать.
Как видно, с самого рожденья
Не приспособлен он к теплу.
Он на ночь просит разрешенья
В сенях пристроиться в углу.

И вот лазутчику награда —
Он все разнюхал без труда.
Ему лишь этого и надо,
Затем и послан он сюда!
И поспешил он возвратиться
Домой, смеясь исподтишка.
Довольна хитрая лисица,
Что выследила петушка!

V

«Жена, послушай, что такое?
Подай скорее мне кинжал!
Творится дело непростое, —
Не враг ли на село напал?
Наш гость, как видно, отпер двери
И, замышляя нам беду,
Под видом дружбы и доверья
Навел разбойничью орду.
Тсс... Подожди... Не в этом дело-
Тут наши люди... Вот беда!
Зачем они остервенело
Кричат и ломятся сюда?
Не я ль причина этой злости?
Ты слышишь хрип? Откуда он?
Жена, они схватили гостя,
Кинжал над гостем занесен!
Как? Презирать законы крона?
Мое достоинство и честь
Топтать, как тряпку? Это ново!
Что происходит с нами здесь?»

Еще глазам своим не веря,
Кинжал Джохола вырвал вон
И, открывая настежь двери,
В толпу людей метнулся он.
«Вы что, с ума сошли, кистины?
Чей гость тут связан, чуть живой?
Зачем, презрев закон старинный,
Вы надругались надо мной?
Клянусь вам верой Магомета,
Гостеприимство — наша честь!
А если вы забыли это,
Так у меня оружье есть!
«Ой, не бреши, дурак, впустую!
Чья окаянная рука
На мать поднимется родную
Во имя кровного врага?
Приди в сознанье, пустомеля!
Кого ты принял в отчий дом?
Такого гостя мы в ущелье
Вслед за хозяином столкнем!
/Род разберется в этом деле,
Получит каждый поделом.
Откуда ты набрался дури?
У нас в горах любой малыш
Узнать бы мог Звиадаури,
Тебя ж провел он. Что молчишь?
Не он ли здешним был громилой,
Не он ли, прячась по кустам,
Как зверь жестокий и постылый,
Устраивал засады нам?»

Джохола смотрит, и сомненье
Закралось в грудь его на миг,
И погруженный в размышленье,
Перед толпою он поник.

«Не он ли, бешеный, когда-то
Засел у нас в березняке
И твоего прикончил брата,
И ускакал с ружьем в руке?
«Вот я каков, Звиадаури!» —
К нам доносилось из-за гор.
Какая злость кипит в хевсуре,
Известно людям до сих пор.
Наполнив нашими стадами
Пшав-хевсуретские луга,
Он враждовал и дрался с нами,
И поднимал на нас врага.
Зачем позоришь ты, несчастный,
Себя, свой дом, свою жену,
И в слепоте своей опасной
С ним делишь трапезу одну?»

«Пусть это так... Пускай вы правы...
Но все, что вы сказали мне,
Еще не повод для расправы,
И вы — преступники вдвойне!
Сегодня гость он мой, кистины!
И если б море крови был
Он должен мне, здесь нет причины,
Чтоб горец гостю изменил.
Пусти, Муса, пусти, убийца,
Его напрасно не терзай!
Когда из дома удалится,
Тогда как хочешь поступай.
Соседи, вы не на дороге
Грозите вашему врагу.
Какой вы, стоя на пороге,
Отчет дадите очагу?
О, горе вам, сыны кистинов!
На безоружного толпой
Напали нынче вы, отринув
Отцов обычай вековой!

М у с а
Ну, и тебе не будет сладко!
Связать недолго наглеца,
Коль родового он порядка
Не уважает до конца.
Пока, добравшись до хевсура,
Мы не виним тебя всерьез,
Ты из-за этого гяура 3
Враждуешь с братьями, как пес.

Д ж о х о л а
Что? Пес? В тебе ума хватило
Меня собакою назвать? —
И в грудь Мусы он что есть силы
Вонзил кинжал по рукоять. —
Вались, проклятый пес, в могилу,
Чтобы не лаяться опять!
Кистины, вы смешали с прахом
Все то, что свято для меня.
Я перебью, клянусь аллахом,
Всех вас, хоть вы мне и родня!
Законы крова вы презрели,
О, будьте прокляты навек!
«Что натворил он в самом деле!»
«Совсем рехнулся человек!»
И вот Джохолу повалили,
И, окружив со всех сторон,
Веревкой накрепко скрутили,
Пока меча не вынул он.
Избит и брошен на солому,
Он, как мертвец, лежит в сенях...
Народный гнев подобен грому,
Его удар разносит в прах.
О чем твердит Звиадаури,
Слова невнятные шепча?
Кипит, бушует кровь в хевсуре,
Но нет в руке его меча.
«Увы, попался я, собаки,
Удачный выпал вам денек!»
Но уж народ его во мраке
Куда-то с ревом поволок.
Пора убийце-сумасброду
В могильную спуститься тьму,
Чтобы покойнику в угоду,
Таскать- ему за гробом воду,
Или бандули плесть ему!

VI

Есть за аулом холм унылый,
Лучами выжженный дотла.
Там, погруженные в могилы,
Спят львиносердые тела.
Вода их влагою омыла,
Гора их глиной облегла.
Под сводом каменного гроба
Сердца не бьются храбрецов,
Земли жестокая утроба
Снедает кости мертвецов.
Стирает облик человечий
Со всех, кто яростен и смел,
Не дрогнул духом перед сечей
И, вынув меч, не оробел.
Таков извечный грех природы.
Печаль великая моя.
Хоть зол, хоть добр, — настанут годы,
И ты умрешь для бытия.
Ведь всех пловцов поглотят воды,
Коль опрокинется ладья.
Еще не выплыло светило,
Еще росой светился луг,
Еще поля не осенило
Дыханьем утренним, как вдруг
Толпа людей холмы покрыла
И зашумело все вокруг.
Весь в путах шел Звиадаури,
Влекомый грозною толпой.
Кто здесь заплачет по хевсуре?
Здесь рад убить его любой!
Нам смерть страшна, но коль случится
Чужой увидеть нам конец,
Любой на место казни мчится
И наслаждается, глупец.
О, сколько извергов я знаю,
Которые в великом зле,
Челом безоблачным сияя,
Спокойно ходят по земле!

VII

И вот оно — кладбище кистов,
Где спит убитый их Дарла.
Встав над могилою, неистов,
Взывает к мертвому мулла:
«Дарла, забудь свои мученья,
Дарла, взгляни, перед тобой
Стоит сегодня все селенье
И вместе с ним — убийца твой.
Его, как жертву, в мир загробный
Мы бросим к телу твоему!» —
И вдруг раздался голос злобный:
«Пес будет жертвою ему!»
Хевсур стоит и злобой пышет,
Неустрашим и величав,
И ветер волосы колышет,
Как гриву львиную подняв.
Огнем душа его объята,
Он, как железо, в землю врос.
Страшится ль острого булата
Покрытый ржавчиной утес?
Но валят с ног его кистины
И шепчут, яростны и злы:
«Признай, проклятый, господина,
Будь жертвой нашего Дарлы!»
«Пес будет жертвой басурману!» —
С мечом у горла, чуть живой,
Прижат к могильному кургану,
Хрипит истерзанный герой.
И на дыбы, пылая злобой,
Селенье с ревом поднялось:
«Проклятый! Видит двери гроба,
А не дается в жертву, пес!» 
И понемногу, словно жало,
Ему вонзают в горло меч.
«Пес будет...» — в горле клокотало,
Пока дыхания хватало
И голова не пала с плеч.
Твердят в смущении кистины,
Забыв кровавый свой разгул:
«Смотрите, люди, в час кончины
Он даже глазом не моргнул!»

Жизнь угасает, кровь струится, —
Звиадаури умирал.
Но сердца храброго убийца
Не подчинил, не запугал.
И высока, и черноглаза,
От ужаса едва жива,
Следила из толпы Агаза,
Как покатилась голова.
«На помощь!» — сердце ей твердило.
О, если бы найти топор,
Она б злодеев перебила
И пленника освободила
Сородичам наперекор.
Но разве женщине-кистинке
Власть над мужчинами дана?

И, удаляясь по тропинке,
Невольно думает она:
«Как сладко было той несчастной
Под кровом мужа своего,
Которая в ночи безгласной
Лежала на руке его!
Как тесно их сжимались груди
В полночный час! Не может быть,
Что и ее заставят люди
Теперь о муже позабыть!»
Нет, не достигли кисты цели,
Пронзая горло храбрецу,
Не удалось им, как хотели,
Обед состряпать мертвецу!
Не повезло им, басурманам!
Кинжалы сами рвутся вон,
Чтобы на теле бездыханном
Наделать множество окон,
Но сердце есть и у жестоких,
И каждый думает: «Грешно!» —
И уж сознание у многих
Неясной думой смущено.
И уж твердит народ понуро,
Спускаясь к зарослям реки:
Кто б тронул этого хевсура,
Когда б не били нас враги?
Аллах свидетель, знаем сами,
Что совесть у него чиста, —
Он, словно тигр, боролся с нами,
И за родные пал места.
Но нужно с недругом бороться,
И, сколь он с виду ни хорош,
Кистинским молодцам придется
Всадить ему под сердце нож!»

Ушли. И брошенное тело
Осталось наверху скалы.
Пусть рвут его собаки смело,
Пускай клюют его орлы!
«Коль повезло ему, собаке,
Коль жертвой стать не захотел, —
Валяться в холоде и мраке —
Его заслуженный удел».
Так кисты меж собой галдели,
Пока в селенье не пришли,
И эхо каменных ущелий
Слова их множило вдали.
И вот опять завечерело,
Сошел с горы последний луч,
И тьма, подкрадываясь смело,
Заволокла вершины круч.
С неизъяснимою печалью
Глядит на кладбище утес,
Струя над немощною далью
Потоки медленные слез.
Печаль нужна могильной сени.
Останкам брата — плач сестры,
Ночному лесу — бег олений 
И волчьи грозные пиры.
Прилична смерть на поле боя
Тому, чья держит меч рука,
Сраженью — торжество героя
И поражение врага.
Но кто здесь труп Звиадаури
Оплачет, выйдя на бугор?
Лишь ветра стон, да ропот бури,
Да грохот вод и вздохи гор!

Слезится легкий рой тумана.
Кистинка в чаще лозняка,
Роняя слезы неустанно,
Склонилась к водам родника.
Полна душевного смятенья,
Она скрывать не в силах дрожь,
Но плачь ее ни на мгновенье
На вопль надгробный не похож.
Кто смеет пред лицом аллаха
Оплакать вражескую смерть?
Тот, кто пред ним не знает страха,
В мученьях должен умереть!
Односельчан она страшится,
Но сердце делает свое,
И смерть хевсура-несчастливца
Стоит пред взорами ее.
Коль не она, то кто сегодня
Оплачет витязя в глуши,
Чтоб позабыл он в преисподней
Страданья доблестной души?

Она склоняет очи долу,
Она не думает о том,
Что, может быть, ее Джохолу
Сразит сегодня тот же гром.
Безумная, о чьем ты муже
Рыдаешь тут? Ты чья жена?
Тебе ж, несчастной, будет хуже!
Но поднялась, идет она,
Спешит, как серна молодая,
Оглядываясь в темноте.
Вот речка... вот гора крутая...
Вот спуск... а там на высоте —
Безглавый труп! В изнеможенье
Она бежит наверх, к нему,
И, опускаясь на колени,
Глядит в кладбищенскую тьму.
Глядит — и больше нету мочи.
Она увидела его,
И плачет, плачет в мраке ночи
Над телом гостя своего,
И, содрогаясь, отрезает
Волос безжизненную прядь,
И снова бьется и рыдает,
И на ноги не может встать.

Но что за шум на дне могилы?
Откуда этот смутный зов,
Откуда этот вопль унылый
И плач, и ропот мертвецов?
Чьи это детские рыданья,
Невыносимые вдвойне?
Всеобщий крик негодованья
Встает пред нею в тишине:
«Бесчестная! Над чьим ты прахом
Рыдала тут? Над чьей душой,
О, будь ты проклята аллахом.
Обряд свершила гробовой?»
Она встает в смертельной муке,
Она бежит, а вслед за ней
Не мертвецы ли тянут руки
Из-за кладбищенских ветвей?
«Нет, ты не скроешься в селенье,
Удрав от нас по-воровски!» —
Кричат ей скалы и каменья,
И остролисты, и пески.
И вот поднялся из могилы
В тени безжизненных чинар
Кистин, когда-то полный силы,
Ее умерший брат Эбар.
«О, что ты сделала со мною,
Сестра моя, сестра моя!
Ужель могилою одною
Не мог довольствоваться я?
Зачем во мрак второй гробницы
Меня теперь-столкнула ты?
Иль это подвиг для сестрицы,
Залог сердечной доброты?»

VIII

Она бежит на дно оврага,
Навстречу ей несется пес.
«Куда, проклятая собака?
Не смей взбираться на утес!
Ты чуешь мертвого, пролаза.
Но не тебе его терзать!»
И пса от кладбища Агаза
Спешит камнями отогнать.
Она несется по тропинке,
Внимая воплям с вышины,
И даже волосы кистинки
Упреков горестных полны.
И, подбежав к родному дому,
Где еле брезжил огонек,
Она, преодолев истому,
Переступила за порог.
Переступила и упала,
Как неживая, у дверей,
И то, что в сердце трепетало,
Теперь, увы, погасло в ней.

«О, горе нам! — вскричал Джохола. —
Добычей стали мы врага!»
И поднял он Агазу с пола
И положил у очага.
«Жена, — шептал он, — что с тобою?
Иль кто посмел тебя обнять?
Скажи, и я своей рукою
Глупца сумею обуздать.
Я приведу его в сознанье.
Он, как Муса, обидчик мой,
Ответит мне за поруганье
Законов чести родовой!»

Нащупав рукоять кинжала.
Он ждал ответа от жены,
Но та в беспамятстве лежала
И были очи смежены.
И только в полночь понемногу
Она очнулась и в слезах
Сказала мужу: — Слава богу,
Что не погибла я в горах!
Кто здесь осмелится в округе
Со мной бесчестно поступить?
Как имя доброе супруги
Мне после этого носить?
Я целый вечер по оврагам
Искала твоего коня,
И вдруг, окутанные мраком,
Напали дэвы на меня.
Один из них был с виду черен.
Зубаст, огромен, длинноух.
Ручищи страшные простер он
И закричал, нечистый дух:
«Иди, иди ко мне, Агаза,
Живи, красавица, со мной,
И все сокровища Кавказа
Открою я перед тобой!»
Я испугалась, побежала,
Он с воем кинулся вослед,
И вся земля вокруг дрожала,
Когда он мчался, людоед.

Джохола вымолвил с сомненьем:
«Ну, что ж, возможно, был и он.
Но все ж не этим привиденьем
Твой ум, Агаза, потрясен.
О чем ты плакала? Какою
Была тоской удручена?
И до сих пор передо мною
Ты вся в слезах, моя жена!
От моего не скроешь глаза
Своей души. Зачем же ложь?
Открой всю правду мне, Агаза,
Мне ждать, как видишь, невтерпеж!
«Ты прав. И я перед супругом
Не утаю мои дела.
Я над твоим несчастным другом
Сегодня слезы пролила.
Мне стало жаль его, беднягу,
Он умирал в чужой стране,
Я видела его отвагу...
Что оставалось делать мне?
Ни друг, ни родственник случайный,
Никто его не пожалел,
Никто его печали тайной
Еще оплакать не успел.
И пред тобой, и пред аллахом,
Наверно, я свершила грех,
Но что поделаешь? Над прахом
Одна я плакала за всех...»

И с нежным трепетом печали
Она умолкла. И супруг,
Столь недоверчивый вначале,
Перед женой склонился вдруг.
«Где вижу лишь одно добро я,
Мне не пристало быть судьей.
Оплакать мертвого героя
Прилично женщине любой».

IX

При первых проблесках денницы
Овец Агаза погнала.
Над кладбищем кружились птицы,
И тень огромного орла
Витала в небе. Проливая
Потоки горестные слез,
Спешит кистинка молодая
Тропой подняться на утес.
И вот, высоко над могилой
Она стоит среди камней,
И, испуская крик унылый,
Зловещий коршун длиннокрылый
Кругами реет перед ней.
Скрывая горестное пламя
Солнцеподобного лица,
Она бросает в птиц камнями
И гонит прочь от мертвеца.
Потом сидит в густом кизиле,
Как будто вяжет там чулок, —
Хитрит, чтобы ее усилий
Никто заметить здесь не мог.

X

Дошли до Бисо 6 злые вести —
Как будто гром прогрохотал:
«Звиадаури жертвой мести,
Добычей вражескою стал!
Могучий столп, сошедший с неба,
Пшаво-Хевсурский славный щит
Истерзан кистами свирепо,
Обезоружен и убит!»

И мать его завыла глухо,
И люди вздрогнули в селе.
«Зачем я здесь жива, старуха?
Предайте и меня земле!
Верните мне его десницу,
Чтоб в час кончины сын родной
Похоронил меня, вдовицу,
И холм насыпал гробовой!»
И опечалены, и хмуры,
Услышав горестную весть,
Толпились мрачные хевсуры
И говорили там и здесь:
«Да будет славное надгробье
Пока оплакано вдали!» —
И жиром смазанные копья,
Готовясь к подвигам, несли.
И к утру воинство готово.
Сверкают панцирь и шелом.
Ни для кого в селе не ново
Сражаться с вражеским селом.
Кричит хевсурам Апарека:
«Берите пищи на семь дней!»
«Кто здесь не трус и не калека,
Кто честью дорожит от века,
Все до едина человека
Кончайте сборы поскорей!» —
Так говорит Бабураули,
Кистинам издали грозя,
Их крики землю всколыхнули.
Да, это не свирель, друзья!

XI

«Проснись, Джохола, встань с постели,
Довольно спать у очага!
На наши горы и ущелья
Напало скопище врага.
Желают гости поединка,
Хотят с земли героев сместь,
Чтоб пожалела мать-кистинка
О том, кого качала здесь.
Давно мечтая о набеге,
Они на наш напали скот.
Теперь на подступы к Джареге
Ватага буйная идет.
Не медли, витязь! Уж кистины
Торопятся навстречу к ним.
Вставай и будь, как все мужчины,
С мечом в руке непобедим!»

«Идти с кистинами? Но кто же
Меня допустит к ним, чудак?
Сражаться должен я, похоже,
Один, как перст, за свой очаг.
Пускай они увидят, боже,
Кто друг Кистетии, кто враг!
Меня изменником считают,
Меня отступником зовут.
Глупцы в селенье полагают,
Что я врагам продался тут, —
Меня при жизни погребают,
Плиту мне на сердце кладут!»

И удалец надел кольчугу,
И опоясался мечом,
Кремневку, верную подругу,
Привесил сбоку за плечом.
Кистину шлем в бою не нужен —
Он с обнаженной головой,
Заветам дедовским послушен,
Идет, как лев, в смертельный бой!

XII

И вот хевсурская дружина,
Знамена выставив вперед,
Стремительная, как лавина,
Уже спускается с высот.
Спешит на кладбище глухое
Собрать останки мертвеца,
Грозит мучителям героя
Ножами вырезать сердца.
И вдруг на подступах в ущелье
Раздался выстрел. Так и есть!
Враги, незримые доселе,
Устроили засаду здесь.
В седые камни пуля бьется.
Борьба в ущелиях трудна.
Стон, вопли... Яростно дерется
И та, и эта сторона.
Эх, много выпили вы, пули,
Невинной крови над ручьем!
Оставив родичей в ауле,
Врага бы кисти отпугнули,
Но в этот миг Бабураули
На них набросился с мечом.

И вот взвилось сиянье стали,
Щит открывает путь к клинку,
Хевсуры рвутся дале, дале,
И бьют, и рубят на бегу.
Эй, щит, не изменяй железу,
Железу в битве ты родня.
Гоните басурманов к лесу!
Но что ж замедлилась резня?

Из-за скалы в разгар сраженья
Кистин с открытой головой,
Как яростное привиденье,
С мечом в руке ворвался в бой.
Дивятся юноши в засаде —
Кто это рубит там сплеча?
Его не видели в отряде
И не признали сгоряча, —
Ужель Джохола? Он, проклятый!
Один, в пороховом чаду,
Великой яростью объятый,
У всех он бился на виду.
Глядят кистины на героя,
Поражены, изумлены,
Но вкруг него кольцо стальное
Смыкают недруги страны.
Он падает, он умирает,
Мечом сраженный наповал,
И по груди его гуляет
Хевсура яростный кинжал.
Что ж, опечалились кистины?
Ничуть! «Убили поделом!
Он издевался над общиной,
Равнял себя со всем селом.
Он не хотел считаться с нами.
Он в битву кинулся один,
Чтоб осрамить перед врагами
Своих сородичей-кистин!»

Лежит герой, врагами брошен,
Один на выступе скалы.
Хевсуры рвут клинки из ножен,
Хватают ружья за стволы.
Удар меча пронзает груди,
Несется к небу гул щита.
Кистины дрогнули, и люди
Бегут, спасаясь, в ворота.
Но, оттесненные в жилище,
Они уже не страшны тут.
И вот хевсуры на кладбище
Толпой нестройною бегут.
Здесь, на неведомом погосте,
Средь неприятельских могил
Лежат разбросанные кости
Того, кто их героем был.
Сложив в хурджин останки тела,
Хевсуры двинулись домой.
Все то, что в сердце накипело,
Они вложили в этот бой!
Осуществились их желанья —
Они угнали скот врага
И вражьей кровью в наказанье
Омыли скалы и луга.
Родные кости на чужбине
Они собрали по частям
И, как великую святыню,
Несут к отеческим местам.
Пускай мертвец к родному краю
Свой совершит последний путь,
Чтобы семья могла, рыдая,
Героя с честью помянуть:
Недешева она, родная,
Слеза, упавшая на грудь!

XIII

«Эй, причитальщица гяура!
Ты крики слышала резни?
Твой муж убит рукой хевсура,
Оплачь его и схорони.
Уж ворон каркает над телом,
Уж треплет ветер смоль волос».

«Пусть так же враг на свете белом
Живет, как мне теперь пришлось!
За что, как будто от проказы,
Как от смертельного огня,
Все отвернулись от Агазы,
Все отшатнулись от меня?
Я на утесе схоронила
Родного мужа моего, —
Община мне не разрешила
Снести на кладбище его.
Сказали: «Муж твой был изменник,
Он жил, как пес, в родном краю.
Чтоб ликовал иноплеменник,
Общину предал он свою.
Ему не место на погосте,
Пускай лежит он, где подох,
Пусть о своем горюет госте,
Коль для него он был неплох!»
О, горе мне! Душа, пылая,
Горит в беспламенном огне,
Непостижимых мыслей стая
И ум, и сердце давит мне!»
Склонясь подобно нежной лани,
И черноглаза, и стройна.
Убитого на поле брани
В тот день оплакала жена.
Слезой жемчужной на прощанье
Омыла грудь ему она.

XIV

И ночь и буря. С дикой силой
Бушует ветер у ворот.
О боже, путников помилуй
И не губи своих сирот!
Сам всеблагий и всемогущий.
О тех, кто слаб, не позабудь,
Пусть вопль их розою цветущей
К тебе опустится на грудь.
Но, коль тебя не тронет роза,
Прими их души, о творец!
Замолкни, гром, промчись, угроза,
Развейся, туча, наконец!

Река ревет, волна играет,
Водоворот кипит ключом.
Пучина злобная рыдает,
Сама не ведая о чем.
Она глуха к людским страданьям,
Ей непонятен страх могил,
Но нет конца ее рыданьям
И смех ей, кажется, не мил.

Бушует ветер в буераке,
Несет с утесов клочья мглы,
Но женщина стоит во мраке
И смотрит в бездну со скалы.
Ей ветер волосы вздымает,
Пугает холодом ледник.
Звездой ущербною мерцает
Ее дрожащий бледный лик.
Склонясь над бурною рекою,
Она глядит, потрясена.
О, как ужасен шум прибоя,
Как воет злобная волна!
Гудит ущелие ночное,
Раздвинув челюсти до дна.

О, кто во мраке этой ночи
Ее удержит? Кто поймет?
Никто! Она закрыла очи
И бросилась в водоворот.
К чему ей длить душевный пламень?
Зачем ей жить среди людей?
В Кистетии последний камень
И тот отныне недруг ей!
Жена и муж, не оба ль сразу
Они запятнаны грехом?
Не подчинился он приказу,
Она — рыдала над врагом...
И унесла река Агазу,
Смешала с глиной и песком.

XV

В глухую полночь, на вершине,
Где вечным сном Джохола спит.
Виденье чудное доныне
Случайным взорам предстоит.
Над одинокою могилой
Взывает призрак мертвеца:
«Звиадаури, брат мой милый,
Что не покажешь ты лица?» —
И с отдаленного кладбища,
Во мраке ночи строг и хмур,
Покинув скорбное жилище,
Встает замученный хевсур.
Блестит оружье боевое,
Скрестились руки на груди...
Он молча чествует героя,
И на скале, где встали двое,
Встает Агаза позади.

И вот среди вершин Кавказа
Мерцает зарево костра,
И снова трапезу Агаза
Готовит братьям, как сестра.
Сквозь сумрак ночи еле зримы,
В сиянье трепетных огней
Ведут беседу побратимы
О дивном мужестве людей,
О дружбе, верности и чести,
Гостеприимстве этих гор...
И тот, кто их увидел вместе,
Не мог насытить ими взор.

Но предначертан волей рока,
Непроницаемый для глаз,
Туман, как черная морока,
Скрывает витязей от нас.
Встает он пологом заклятым
Над очарованным холмом,
И не разбить его булатом,
И не рассеять волшебством.
Шумит река в теснине черной,
Ущелье, кашляя, хрипит,
И лишь пиримзе, цветик горный,
В пучине бездны непокорной.
Головку вытянув, глядит.



1893

Примечания:
1 Чиэ(ч1ие) — село в Хевсурети.
2 Джарега(Ж1аргой) — село, населенное кистинами по соседству с Хевсурети
3 Гяур — неверный.
4 Бандули — охотничья кожаная обувь с подошвой, вытканной кожаной тесемкой, для того чтобы ноги не скользили в горах.
5 Кровная месть, убийство за убийство — в обычае у всех горцев. Но зарезать врага на могиле и таким образом принести его в жертву — это обычай горцев-мусульман. Горцы-христиане избегают этого. Если обреченный не дрогнул перед смертью, он не считается принесенным в жертву покойнику. (Примеч. автора.)
6 Бисо — село в Хевсурети.
7 Пиримзе (солнцеликая) — горный цветок.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

ВАЖА ПШАВЕЛА
АЛУДА КЕТЕЛАУРИ
(из хевсурской жизни)

Перевод Н.Заболоцкого

1
В Шатиль ворвался верховой,
Кричит: «Беда! Кистины-воры
Чинят на пастбище разбой
И лошадей уводят в горы!»
На сходке, чтимый всем селом,
Алуда был Кетелаури -
Муж справедливый и притом
Хевсур, отважный по натуре.
Немало кистов без руки
Оставил он на поле боя.
У труса разве есть враги?
Их много только у героя.
Теперь они средь бела дня
Его похитили коня
И гонят весь табун к высотам
Через Архотский перевал,
Чтоб конь ногами потоптал
Луга, поросшие осотом.
Алуда, слыша эту речь,
Отбил кремень, проверил пули
И наточил свой верный меч -
Благословенный свой франгули,
Чтобы клинок не оплошал,
Эфес попробовал ладонью. ..
И вот - рассвет. И сокол скал
Летит за кистами в погоню.
Встречая солнечный восход,
Индейка горная поет,
Собаки дремлют возле стада.
В горах приметив след копыт,
Алуда по следам летит.
А вот и те, которых надо!
Галгайцу-вору одному
Плохая выдалась минута:
Послав заряд вослед ему,
С коня свалил его Алуда.
Скатился книзу головой
Злодей, застигнутый зарядом,
Но не сробел кистин второй
И за ружье схватился рядом.
И грянул гром средь тишины,
И сорвалась плита в ущелье,
И на Алуду с вышины
Осколки пули полетели.
«Не ранен ты, неверный пес?» -
Галгаец закричал сердито.
«Промазал ты, неверный пес, -
Гуданский- Крест - моя защита».
И снова пламя пронеслось -
В кистина выпалил Алуда.
«Что, получил, неверный пес?»
- «Ой, не бреши, я цел покуда!»
- «Ты цел? А шапку ты забыл?
Эге, Муцал, не зазнавайся,
Ведь я насквозь ее пробил!
Спалило волосы, признайся!»
- «Высок, бедняга, твой прицел,
Ты череп пулей не задел!»
И грянуло ружье Муцала,
И у хевсура на боку,
На радость меткому стрелку,
Пороховницу разорвало.
«Ужель ты цел, неверный пес?» -
Опять кричит Муцал сердито.
«Как видишь - цел, неверный пес,
Гуданский Крест - моя защита.
Гуданский Крест - заступник мой,
Он укрепил мою десницу.
Не думай, что окончен бой,
Коль ты пробил пороховницу.
Теперь, уж коль на то пошло,
Не должен я в долгу остаться!»
И пуля просвистела зло
И раздробила грудь галгайца.
«Ну, каково, неверный пес?» -
Вскричал Алуда, торжествуя.
«Пробил ты грудь, неверный пес,
Теперь недолго проживу я.
О горе! Середь бела дня
Досталась жизнь моя Алуде.
Убил он брата и меня,-
И это ль божье правосудье!»
Но не желает умирать
Муцал, и струйку черной крови
Травой пытается зажать,
Держа оружье наготове.
Собрав всё мужество свое,
Стреляет он врагу навстречу,
И снова промах, и ружье
Бросает он с такою речью:
«Владей же им, неверный пес,
Ему не место у другого!»
Едва он это произнес,
Как на устах застыло слово.
Но чудо! - мрачен и понур,
Не смотрит на ружье хевсур
И слезы медленные точит,
И хоть добыча дорога,
Неустрашимого врага
Обезоружить он не хочет.
Ружье с насечкой дорогой
Кладет, на труп, залитый кровью,
Влагает в руку меч стальной,
Кинжал приладив к изголовью.
Заветам древним вопреки,
Не рубит правой он руки;
Грехом не хочет оскверниться.
И шепчет трупу он: «Муцал,
Ты как герой в сраженьи пал,
Была крепка твоя десница!
Пускай она истлеет в прах,
Покоясь на могучем теле,
Чтобы не радовался враг,
Прибив ее в своем ущелье.
Хорошую ты мать имел,
Коль от нее таким родился!
Кистина буркой он одел,
Покрыл щитом и удалился.
2
Блеснуло солнце с высоты,
Исчез туман, пропали тени.
Как дэвы, горные хребты
Прижались к небу в отдаленья.
Крыла могучие открыв,
Поднялся ястреб - недруг птичий,
Вслед за орлом пронесся гриф,
За даровой спеша добычей.
Десятки туров в ледниках
Рассыпались. На их рогах
Господня милость опочила.
В овраге ворон-людоед,
Почуяв пред собой обед,
Кричит пронзительно-уныло:
<Погиб Муцал, любимец гор,
Глаза я выклюю герою!»
И крылья хищник распростер
Над неподвижной головою.
Еще в Шатиль не долетал
Луч восходящего светила, -
Природа выступами скал
Всё небо там загородила.
Алуда едет сам не свой,
Спешит домой над горной кручен
Лицо его покрыто мглой,
Из сердца медленно плывущей.
К седлу прицеплена, висит
Десница младшего кистина,
Меч хорасанский, знаменит,
Покрыт чеканкою старинной.
Алуда едет возле скал,
Где башня высится Имеды.
Зимой грохочет здесь обвал,
Чиня бесчисленные беды;
Здесь летом пули в стену бьют,
Потоки гор бегут к жилищу
И гриф, безжалостен и лют,
Парит, высматривая пищу.
Но нерушима в сердце гор
Имеды башня вековая,
И вражьи руки до сих пор
Висят на ней, под солнцем тая.
Напрасно беспощадный змей
Подножье башни подгрызает,
Сегодня ливень бьет по ней,
А завтра солнце засияет.
Что ж делать? В схватках боевых
Немало юношей лихих
Здесь распростилось с головами.
Не раз ардотский злобный вал
Потоки крови принимал
И клокотал под берегами.
Кому вражда всего милей,
Кто сеет бедствия повсюду,
Тот должен в хижине своей
Людскую кровь собрать в запруду.
Пусть он ее из кубка пьет,
И в хлебе ест, и, словно в храме,
Хвалу святыне воздает,
Крестясь кровавыми руками.
И пусть он, радостный жених,
Гостей на свадьбу приглашает,
Пускай за стол сажает их
И в луже крови ублажает.
И пусть постель постелет в ней,
И пусть возляжет в ней с женою,
И народит себе детей,
И наслаждается семьею.
И пусть он мертвым ляжет тут
В свою кровавую гробницу. ..
Коль ты убил - тебя убьют,
Род не простит тебя, убийцу!
Гудит Шатиль. На кровли хат
Хевсурки высыпали роем.
Выходит с родичами брат,
Чтоб поздороваться с героем.
Узнать о новостях спешит
Народ, собравшись отовсюду.
«Хвала тебе, лихой джигит!» -
Толпа приветствует Алуду.
Вот выступает пред толпой
Старик по имени Ушиша,
И говорит ему герой,
Расспросы первые услыша:
«Я за кистинами чуть свет
Отправился через отроги
И, заприметив свежий след,
По краткой их нагнал дороге.
Их было двое. Одного
Сразил я быстро иноверца,
Муцал же, бог спаси его,
Имел железо вместо сердца.
- <Что мелешь? Место ли в раю
Неверной басурманской твари?»
- «Ушиша, доблесть я хвалю,
Ее не купишь на базаре!
Три раза бил в меня Муцал,
Три раза выстрелил в него я,
И третья пуля наповал
Сразила славного героя.
Но рану он заткнул травой
И в исступленья беспримерном,
Теряя силы, чуть живой,
Меня ругал он псом неверным.
Эх, лишь себя считаем мы
Людьми, достойными спасенья,
А басурманам, детям тьмы,
Пророчим адские мученья.
Всё, что твердим мы невпопад,
Сыны господни лучше знают.
Едва ль всю правду.говорят
Те, кто о боге вспоминают.
И понял я, что отрубить
Десницу храбрую негоже, -
Убудет слава, может быть,
Но голос сердца мне дороже».
В ответ кислее диких слив
Мгновенно сделались хевсуры
И, злобу в сердце затаив,
Сказали, пасмурны и хмуры:
«Уж лучше мертвым в землю лечь,
Чем врать тебе про эти страсти!
Ну что ж, сними, пожалуй, меч,
Брось бабам вместо ткацкой снасти.
Отдай и щит им заодно,
Чтоб подбивать основу ткани; '
И пистолет немудрено
Им превратить в веретено,
Коль ты покинул поле брани.
Ты убежал от кистов, пес!
Ты бабой стал! Убил Муцала,
А что ж десницу не привез?
Зачем тебя в погоню гнало?»
И повернулись все спиной
К Алуде, полные презренья,
И поднялись к себе домой,
И опустело всё селенье.
Стоит Алуда одинок,
Насмешкой злобною уколот.
Впервые нынче, видит бог,
Его корит и стар и молод.
За спину свой закинув щит,
В селенье Миндия въезжает.
Весь в медной сбруе, конь храпит,
Клинок насечкою сверкает.
За многолетнюю борьбу
Герой прикончил двадцать кистов,
И конь его, с луной на лбу,
Был, как олень, в бою неистов.
Встречает Миндию село,
Алуду лает словом бранным.
Нахмурил Миндия чело
И возразил односельчанам:
«Брехать из вас умеет всяк,
Чтобы напакостить герою.
Пусть так же быстро сгинет враг,
Как я вам истину открою.
Не посчитаю я за труд
Слетать на место поединка.
Недаром мне известна тут
Любая горная тропинка.
Обратно ждите вы, меня,
Едва закатятся Плеяды!» -
И тронул Миндия коня,
И вихрем прянул из ограды.
3
Стемнело. Плачет лоно вод,
Покрылся мраком небосвод.
Пора сиять вечерним звездам,
Пора росе упасть в траву
И мертвым душам наяву
Блуждать и плакать над погостом.
Вот дэвы из расселин скал
Выходят сумрачны и хмуры.
Поужинав чем бог послал,
Ко сну готовятся хевсуры.
«Алуда, съел бы хоть кусок», -
Алуду молят мать с сестрою.
«Не голоден я, видит бог,
Не, знаю, что стряслось со мною.
Вчера приснилось мне, что я
На тризне был, и чье-то тело
Лежало тут же, и семья
Вокруг покойника сидела.
Готовые идти в поход,
Хевсуры плакали при входе.
Я с ними был и в свой черед
Рыдал, как принято в народе.
Уж было время выступать,
Вдруг призрак мертвого Муцала
Вложил мне в пальцы рукоять
Продолговатого кинжала.
Стальной кольчугою одет,
Стоял кистин со мною рядом,
И на груди был виден след,
Моим оставленный зарядом.
Сухою заткнутый травой,
Кровоточил он и дымился,
Но как скала стоял герой,
И ни единою слезой
Взор храбреца не увлажнился.
<Алуда, - он проговорил, -
Еще живу я против воли.
Ударь кинжалом что есть сил,
Чтоб не ходил я к людям боле.
Добей меня, чтоб я ушел
Из этой жизни безотрадной,
Чтоб были люди ваших сел
Враждою сыты беспощадной».
Я сел за стол едва дыша,
Мне оправдаться было нечем.
И кто-то дал мне не спеша
Похлебки с мясом человечьим.
И в ужасе я начал есть,
А в миске клокотала пена,
И из нее то там, то здесь
Торчали руки и колена.
«Ешь! - кто-то крикнул надо мной.
Что ты дрожишь при виде трупа?
Чтоб сытым гость ушел домой,
Прибавьте-ка Алуде супа!»
И снова ел из миски я,
Давился чьими-то усами. . .
Измучил этот сон меня,
Весь день стоит перед глазами>.
4
Порозовели гребни скал,
Туман сгустился на отроге.
Село проснулось. Засновал
Народ досужий по дороге.
Витая в небе голубом,
Взлетели грифы за добычей,
Но как ни бьют они крылом,
На небе след не виден птичий.
Кто через речку вброд спешит,
Поит коня у водопоя?
«Вернулся Миндия!» - кричит
Народ, приветствуя героя.
«О чем узнал на этот раз?» -
С расспросом лезут пустомели.
«Эх, молоды вы! Кровь у вас
Еще кипит и бродит в теле.
Пока рассудок не в чести
И верховодит вами сердце,
Готовы голову снести
С любого вы единоверца.
Однако богатырский нрав
Не прихоть вам и не причуда.
Поистине Алуда прав,
Клянусь я богом, прав Алуда!
Не верите? Вот вам рука
В бою убитого кистина.
Не распускайте ж языка
Про тех, чья совесть неповинна».
И, приподнявшись на коне,
Он руку подает Алуде:
«Возьми, прибей ее к стене,
Чтоб на нее смотрели люди».
«Я сам бы мог ее отсечь,
Но мне ненадобна десница.
Не подойдет она на меч,
На щит она не пригодится.
Не выйдешь с нею на покос,
Не сделаешь крючок для сена...
Напрасно ты ее привез,
И так в крови я по колено.
Коль в бога веруешь, молю,
Возьми обратно кисть героя, -
С тех пор как он погиб в бою,
Навек лишился я покоя.
К чему, хевсуры, вам галдеть?
Зачем вам злиться на Алуду?
Сражаться буду я, но впредь
Бесчестить мертвых я не буду».
- «Нет, будешь! С дедовских времен
Десницы рубим мы кистинам!»
- «Увы, хевсуры, плох закон,
Грехом отмеченный старинным!»
5
Настали праздники. Село
Спешит к молельне благочинно.
Чтобы от сердца отлегло,
Усердно молится община.
Немало женщин и мужчин
Пришло с быком или с бараном,
Чтоб принял жертву властелин -
Заступник их на поле бранном.
Кто с затуманенным челом
Подходит молча к хевисбери?
Клинок сверкает серебром,
Бычок стоит у самой двери.
«Скажи, Алуда, за кого
Приносишь жертву ты сегодня? -
Спросил с порога своего
Служитель капища господня. -
Наш властелин - Гуданский Крест -
Велик и силен над селеньем,
И все рабы его окрест
Сильны его благоволеньем.
Хевсуров любит властелин,
Поверь, средь них не ты один
Угоден праведному небу.
Кому ж ты хочешь честь воздать?»
И, обнажив кинжал, читать
Он собирается дидэбу.
«Я эту жертву приношу
За некрещеного Мунала.
Благослови ее, прошу,
Чтоб честь героя не страдала.
Исполни, Бердия, обряд,
Бычка я, видишь, не жалею,
Чтоб не попал галгаец в ад
Подобно вору и злодею!»
«Что? Ты неверного почтить
Желаешь как христианина?
Иль ты рехнулся, может быть,
Прикончив этого кистина?
Бывало, дед и прадед твой
Гордились каждою победой.
Побойся господа, герой,
Наветам дьявольским не следуй!
Как, не пойму я, сорвалось
Из уст твоих такое слово?
Впервые разве довелось
Убить тебе кистина злого?
Стыдись! Над башнею твоей
Десницы их висят от века.
Ты можешь мост через ручей
Сложить из них для человека.
Что толковать нам про быка!
Ты и козленка-сосунка
Не заколол за эти годы, -
И вдруг, извольте, славословь
Тебе собачью эту кровь
Из трижды проклятой породы!
Пусть небо наземь упадет,
Пусть вся земля испепелится,
Когда, несчастный сумасброд,
За киста буду я молиться!»
В испуге Бердия затих,
Затрясся в страхе у порога...
«Не отвергай меня, старик,
Коль ты взаправду веришь в бога!
Я - раб Гуданского Креста,
Хевсур я, преданный святыне,
И мы с тобою неспроста
Принадлежим к одной общине».
- «Напрасно треплешь языком,
В беспутной речи мало толку!»
Алуда вспыхнул и лицом
Мгновенно стал подобен волку.
И выхватил он франкский меч,
И сталь на солнце засверкала,
И голова бычачья с плеч
Перед молельнею упала.
И молит господа герой:
«Не засчитай во грех, владыка,
Что жертву собственной рукой
Заклал тебе я, горемыка.
Не посчитай за лютый грех
Святую жертву за Муцала, -
Он был в бою отважней всех,
Таких героев нынче мало!»
И, ощетинившись в ответ,
Народу крикнул хевисбери:
«Смотрите, люди, ваш сосед
Уже не думает о вере!
Рукой он собственной заклал
Быка за подлого кистина!
Неужто думает бахвал,
Что пощадит его община?
Сомкнитесь около меня,
Сыны хевсурские! Покуда
Не пустим в дело мы огня,
Не образумится Алуда.
Пойдем размечем, разнесем
Его жилище! Пусть отныне,
Изобличенный всем селом,
Он ищет крова на чужбине.
Гоните прочь его ребят,
Жену, достойную проклятья!
Пускай в Гудани завопят
Его двоюродные братья!
Громите башню наглеца,
Сжигайте все запасы хлеба!
Пусть наши радует сердца
Огонь, поднявшийся до неба.
Его баранов и овец
Возьмите в общее владенье.
Да проклянет его творец!
Он недостоин сожаленья».
И стали сумрачны, как ночь,
Вокруг собравшиеся люди,
И даже Миндия помочь
Не в силах бедному Алуде.
Скрестил он руки, строг и хмур,
Едва удерживая слезы,
А из толпы шальных хевсур
Уже посыпались угрозы.
Ревет толпа, пьяным-пьяна,
И лязг мечей подобен буре,
И; побледневший как стена,
Ударов ждет Кетелаури.
И в этот миг перед толпой
Мальчишек высыпала стая,
Сухой отрубленной рукой
Перед собою потрясая.
«Привет вам, мужи! Добрый час!
Сказал один из них учтиво. -
Я кисть врага достал для вас,
В награду дайте ковшик пива.
Огромный ворон, друг могил,
Ее к утесу уносил,
Я выстрелил в него из лука,
И ранен был в крыло злодей,
И уронил он из когтей
Свою добычу возле луга».
«Хевсуры, - Миндия сказал, -
Вот та кистинская десница,
Из-за которой стар и мал
Сегодня ропщет и грозится.
Ее Алуде я принес,
Но он не взял ее, бедняга,
И я тогда же под откос
Швырнул ее на дно оврага».
- «Нам песьи лапы не нужны! -
Воскликнул Бердия, пылая. -
Мы не питомцы сатаны,
Хевсуры мы, владельцы края!»
И вновь десницу под откос
Швырнул собаке на съеденье,
Но не берет подачки пес,
Сидит и воет в отдаленье.
«Смотрите, - Бердия твердит,
Весь ощетинившись от злости, -
Народ недаром говорит,
Что пес не жрет собачьей кости!»
И руку киста на крючке
Мальчишки целый день таскают..
6
Бушует вьюга. Вдалеке
Ущелья снегом засыпает.
Шумя и воя, с голых скал
В овраг срывается обвал,
В снегу тропинка потонула,
И синий лед и белый снег
Сковали лоно горных рек,
И не слыхать речного гула.
Кому там жизнь недорога?
Кто там бредет навстречу бедам?
Шагает путник сквозь снега,
И пятеро плетутся следом.
Завыли волки за бугром. ..
Рыдает женщина: «Беда мне!
Где наш очаг? Где отчий дом?
Теперь там ворон бьет крылом
И камня больше нет на камне».
Алуду умоляет мать:
«Постой, сынок, я ослабела,
Уж не под силу мне шагать,
Жена твоя отстала Лела.
Совсем ребята извелись,
Заледенели, видно, ноги. ..
Куда, забравшись в эту высь,
Бредем в снегу мы, без дороги?
Неужто твой не нужен труд
Хевсурам нашего селенья?
Где мы найдем теперь приют?
Получим где успокоенье?
Куда б мы только ни пришли,
Нас обольют потоком брани,
И никогда родной земли
Мы не увидим в наказанье.
Теперь-то вижу я сама,
Как трудно с родиной расстаться!
Сошла от горя я с ума,
Пора в могилу собираться.
Тьма в сердце прянула столбом,
Дрожат, не двигаются ноги.
Где ты, могильный отчий холм,
Родные горные отроги?»
«Довольно, бабы, причитать! -
Алуда отвечал сурово. -
Иди вослед за мною, мать,
Пути не видно здесь иного.
Не накликайте гнев Креста,
О людях не судите худо!»
И на родимые места
Один лишь раз взглянул Алуда:
«Прощай, прощай, родимый дом,
Прощай, моя охота турья,
Где солнце мне светило днем,
Где по ночам стонала буря!
Прощай, мой Крест, мой властелин,
Податель силы и отваги!»
И путники среди теснин
Исчезли в холоде и мраке.
Оцепенели гребни скал,
Там ветер крылья распластал,
И за уступом перевала,
Где след метелью занесен,
Как отдаленный робкий стон,
Рыданье женщины пропало.
И за уступом перевала,
Где след метелью занесен,
Как отдаленный робкий стон,
Рыданье женщины пропало.
1889

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

перевод не такой качественный кав в случае с пшавела но все же

Раздумья на берегу Куры

Иду, расстроясь, на берег реки
Тоску развеять и уединиться.
До слез люблю я эти уголки,
Их тишину, раздолье без границы.

Ложусь и слушаю, как не спеша
Течет Кура, журча на перекатах.
Она сейчас зеркально хороша,
Вся в отблесках лазури синеватых.

Свидетельница многих, многих лет,
Что ты, Кура, бормочешь без ответа?
И воплощеньем суеты сует
Представилась мне жизнь в минуту эту.

Наш бренный мир - худое решето,
Которое хотят долить до края.
Чего б ни достигали мы, никто
Не удовлетворялся, умирая.

Завоеватели чужих краев
Не отвыкают от кровавых схваток.
Они, и полвселенной поборов,
Мечтают, как бы захватить остаток.

Что им земля, когда, богатыри,
Они землею завтра станут сами?
Но и миролюбивые цари
Полны раздумий и не спят ночами.

Они стараются, чтоб их дела
Хранило с благодарностью преданье,
Хотя, когда наш мир сгорит дотла,
Кто будет жить, чтоб помнить их деянья?

Но мы сыны земли, и мы пришли
На ней трудиться честно до кончины.
И жалок тот, кто в памяти земли
Уже при жизни станет мертвечиной.



1837

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Бараташвили писал по-русски или по-грузински? А кто переводчик?

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

писал он на грузинском переводчика к сожалению не знаю . мне он лермонтова напоминает и он сам себе тоже лермонтова напоминал . 

Одинокая душа

Нет, мне совсем не жаль сирот без дома.
Им что? Им в мир открыты все пути.
Но кто осиротел душой, такому
Взаправду душу не с кем отвести.

Кто овдовел, несчастен не навеки.
Он сыщет в мире новое родство.
Но, разочаровавшись в человеке,
Не ждем мы в жизни больше ничего.

Кто был в своем доверии обманут,
Тот навсегда во всем разворожен.
Как снова уверять его не станут,
Уж ни во что не верит больше он.

Он одинок уже непоправимо.
Не только люди - радости земли
Его обходят осторожно мимо,
И прочь бегут, и держаться вдали.


1839

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

 

автор тот же 

Классический перевод Б. Пастернака

Цвет небесный, синий цвет
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.

И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам

Он прекрасен без прикрас -
Это цвет любимых глаз,
Это взгляд бездонный твой,
Опалённый синевой.

Это цвет моей мечты,
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружён земной простор

Это лёгкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах твоих.

Это синий негустой
Иней над моей плитой,
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.

И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на других сайтах

Пожалуйста, войдите для комментирования

Вы сможете оставить комментарий после входа



Войти сейчас

  • Похожие публикации

    • Стихи Хунли
      Автор: Чжан Гэда
      Император Хунли (1711-1799), правивший под девизом Цяньлун (1735-1796), оставил массу стихов, в т.ч. и на картинах, посвященных тем или иным событиям. 
      В результате может сложиться впечатление, что это - источник по истории. Но стихи написаны так, что понимать их можно очень по-разному.
      Вот пример:
      20 рифмованных строк о выступлении войска
      貴州松桃廳逆苗石柳鄧勾結湖南永綏廳逆苗石三保聚衆焚掠容民延及四川秀山縣界命福康安等統兵進剿詩以誌事
      Стихи, описывающие высокие помыслы [относительно того, как] приказали Фуканъаню и прочим возглавить воинов и идти покарать мятежника мяо Ши Людэна из тина Сунтао [провинции] Гуйчжоу, стакнувшегося с мятежником мяо Ши Саньбао из тина Юнсуй [провинции] Хунань, которые собрали толпы, жгли и грабили, присоединяя народ и дойдя до границ уезда Сюйшань в [провинции] Сычуань.
      黔楚苗叛連事起倉猝戚黔兵小勝屢歸流苗享安福鎮筸更設前防禦非不宿以此賊猖獗民苗被屠毒憶自定古州民數十年襟處任耕牧久乙不知兵突遇亂生速茲審知詳悉昨冬逆謀伏幸遣福康安治錢移滇督聞故馳至黔正大解圍復乘勝靖松桃後路期清肅入楚洗羣匪善後細籌熟延及川之孽新督率兵戮會合勢更壯京觀築待卜三思苗之變非我利其族容興師不得己曲直天昭矚楚軍無可望祇守鎮筸篤渴待黔與蜀雄軍助鄰域

      靖逆奠窮黎一日三捷續
      Вот сама картина, о которой речь:

      В результате название картины переводят как "Выступление войска" или "Raising the army", хотя изображено явно серьезное сражение.
      А вот смысл перевода? Я смог вразумительно перевести только начало - императорское название стихотворения. Остальное воспринимается фрагментарно и очень тяжело.
      И так - постоянно.
      Остается только работать с комментариями, которыми уже в XVIII в. при составлении сборников высочайших виршей приходилось снабжать каждое творение государя-императора.
    • Наджафли Т. Г. Взаимоотношения Азербайджанского государства Сефевидов с Россией в XVI-XVII вв.
      Автор: Saygo
      Наджафли Т. Г. Взаимоотношения Азербайджанского государства Сефевидов с Россией в XVI-XVII вв. // Вопросы истории. - 2015. - № 4. - С. 122-136.
      Начальный период дипломатических отношений Азербайджанского государства Сефевидов с Россией приходится на последние годы правления шаха Исмаила I. В 1521 г. сефевидское представительство прибыло в Москву и, как свидетельствует сохранившееся донесение крымского хана османскому султану Сулейману, приобрело здесь «много пушек, мастеров и военное снаряжение»1.
      По мнению известного медиевиста О. А. Эфендиева, это было первое свидетельство наличия отношений между государствами, зафиксированное в русских архивах. Данные сведения примечательны еще и тем, что демонстрируют стремление приобрести для армии шаха Исмаила I огнестрельное оружие, нехватка которого остро ощущалась во время Чалдыранского сражения2.
      Налаживанию дипломатических отношений между Московским государством и Сефевидами препятствовали, прежде всего, тяготевшие к Османской империи ханства Поволжья, а также разорительные набеги крымских татар. К середине. XVI в. Московское государство стремилось выйти к северному побережью Каспия для овладения здесь морским путем, а также продвигалось к югу вдоль Волги. Примерно в это же время в Москву прибыло сефевидское посольство, возглавляемое Сейидом Хусейном. Несмотря на то, что сведения о предмете переговоров практически отсутствуют, все же можно предположить, что были, в частности, затронуты вопросы, связанные с созданием военного союза против Османов. В это же время в Азербайджан в четвертый раз вторглись войска султана Сулеймана, и шах Тахмасиб вынужден был вести тяжелую и неравную борьбу с вражеским нашествием. Поэтому естественно предположить, что сефевидский шах искал союзников против набегов крымско-татарских орд на Дагестан и Дербент3.
      Во второй половине XVI в. между Азербайджанским государством Сефевидов и Московским княжеством существовали стабильные торговые отношения. После аннексии русским царем Иваном IV територий Казанского и Астраханского ханств и присоединения их к Московскому княжеству, эти отношения оживились. Шелк-сырец и изделия из шелка, производимые в Шамахе, Ареше, Тебризе, были основной продукцией, поставляемой из Азербайджана в Москву. Торговые связи Азербайджана с Московским княжеством осуществлялись, в основном, через Шамаху и Барду. Русские купцы покупали шелк и нефть в Азербайджане по возможно низким ценам и, перепродавая их западноевропейским купцам, зарабатывали на этом значительные средства. Кроме того, в Сефевидском государстве производилось в большом количестве холодное оружие, военное обмундирование, и их большая часть также экспортировалась в Москву4.
      Однако, в целом, в первой половине XVI в., отношения Сефевидов и Московского княжества не имели для обеих сторон столь важного значения. Если так можно выразиться, в условиях «взаимного безразличия» происходили спорадические обмены дипломатическими миссиями, осуществлялись мелкие торговые операции. «Хотя между Тахмасибом I и его современником Иваном Грозным (1547—1584) не было прямых отношений, именно в это время происходили события, способные повлиять на последующий ход событий во времена правления последнего. Первым из них было завоевание Астрахани Московским княжеством, на что в Иране (Сефевидском государстве. — Т. Н.) не последовало надлежащей реакции. Этот важный стратегический пункт давал России право надзора над Волгой, создавал благоприятные условия ведения торговли в Каспийском море в качестве владельца портового города. Именно обладание Астраханью открыло путь дальнейшим завоеваниям России, последовавшим примерно через полвека»5.
      Иван IV, захватив во второй половине XVI в. Казанское и Астраханское княжества и овладев волго-хазарским водным путем, надеялся укрепить связи с прикаспийскими регионами Кавказа и другими частями Сефевидского государства и в дальнейшем распространить здесь свое влияние. В свою очередь, Османское государство старалось предотвратить попытки Москвы проникнуть на Северный Кавказ. Османский султан намеревался восстановить Казанское и Астраханское княжества, укрепиться в Поволжье и даже, прорыв канал от Дона до Волги, открыть водный путь между Черным морем и Каспием. Присоединение Казанского и Астраханского княжеств к Москве стало причиной серьезного беспокойства при дворе султана Сулеймана, так как Османское государство само стремилось к захвату бассейна Волги и Северного Кавказа. Однако занятый войнами с юго-восточной Европой и Азербайджанским государством Сефевидов, султан Сулейман не смог воспрепятствовать завоеваниям Московского княжества. В 1569 г. султан Селим II вместе с крымским ханом Довлат Гиреем предпринял поход с целью вытеснить русских из Астрахани. Чтобы использовать в войне свой флот, османы даже сделали попытку прорыть канал между Доном и Волгой. Однако единственным результатом этого похода стало разрушение только что отстроенной русской крепости на месте соединения реки Сунджа с Тереком6.
      Заключение мира между государством Сефевидов и Османской империей в середине XVI в., а также вовлечение Московского государства в Ливонскую войну осложнило для них возможность открытой конфронтации с Османским государством. Однако Иван IV считал начало войны Сефевидов с османами более целесообразным и отправил ко двору шаха Тахмасиба представительство во главе со своим приближенным Алексеем Хозниковым. Хозников привез Сефевидам в Казвин значительное количество военной техники — 100 пушек и 500 ружей. Как отмечает П. П. Бушев, шах Тахмасиб, заключивший в 1555 г. мирный договор с османами, хоть и не смирился с захватом Астрахани русскими, но, не желая противостояния с султаном Селимом II, остерегался активной борьбы с османской Турцией7.
      В последней четверти XVI в. османский султан Мурад III, нарушив условия Амасийского мира, начал войну с Сефевидами, чем крайне обострил соперничество за Кавказ. Османский султан в своих посланиях и указах дагестанским правителям подстрекал их к борьбе против Сефевидского государства и Великого Княжества Московского8. Переход же в 1557 г. Кабарды под вассальную зависимость России дал возможность Ивану IV продвигаться на Северный Кавказ.
      Жалобы царя Кахетии и князей Дагестана на шамхала Тарку стали еще одним поводом для укрепления в регионе московского князя. В 1576 г. русский царь проявил очередную инициативу по строительству крепости на берегу реки Терек. Сын Великого Ногайского хана Гази Мирза в 1577 г. пытался помешать этому и по настоянию крымского хана Довлат Гирея напал на Кабарду. Однако в происшедшем между сторонами бою Гази Мирза был убит9. Используя внутренние разногласия между феодальными правителями Северного Кавказа, Иван IV стремился еще больше укрепить свои позиции в регионе и остановить османскую экспансию в направлении Южного Кавказа10.
      В 1578 г. русские, приняв во внимание сделанное годом ранее предложение хана Малой Кабарды Канбулат хана, построили крепость на берегу реки Сунджа и разместили там вооруженный гарнизон. Наряду с этим, русские, воспользовавшись вторжением османской армии на Кавказ, восстановили в 1580 г. Турекскую крепость, которую были вынуждены разрушить в 1574 году. Согласно указаниям царей Ивана IV и Фёдора, казаки, жившие вокруг крепости Терек, а также вокруг рек Терек, Сунджа и Гёйсу, были привлечены к борьбе против османов. Таким образом, османо-сефевидо-русское соперничество за Кавказ вновь резко обострилось.
      Захват османской армией большей части азербайджанских земель и прикаспийских территорий Дагестана во время османо-сефевидской войны 1578—1590 гг. привел к закрытию волго-каспийского торгового пути и нанес серьезный урон экономическим отношениям между двумя государствами. По мнению Бушева, переход в руки османов Баку и Дербента снизил значение Астрахани как центра торговли. При этом Московское государство оказалось окруженным с юга и юго-востока11. Общий интерес Азербайджанского государства Сефевидов и Московского княжества в деле освобождения волжско-каспийского торгового пути от османского надзора создал основу для их политического сближения.
      Стремление Османского государства укрепить свои позиции на Северном Кавказе в ходе сефевидо-османской войны оказало свое влияние и на отношения с Московским княжеством. Четырехтысячная османская армия, отправившаяся 21 октября 1583 г. из Дербента в Керчь под руководством Оздемироглы Османа паши, 28 октября, переходя реку Сунджа, была атакована русскими. После трехневных боев русские вынуждены были отступить. Крепости Терек и Сунджа были захвачены османами и разрушены. Садик Билге отмечает, что беи Кабарды для удобного прохождения армии Османа паши, следовавшего в Тамань, построили мост через реку Терек. В 1584 г. османский султан принял решение основать крепость на берегу Терека. Определение места крепости и его строительство было поручено беям Кабарды и правителю Дербента Джафар паше12.
      В этот период русский царь также расширял свою деятельность на Кавказе с целью укрепления позиций Московского государства. В 1586 г. царь Фёдор через своего посланника Русина Данилова отправил письмо царю Кахетии Александру II с предложениями дружбы и покровительства. Александр II в ответ послал к царю с Русином греческого священника Кирила Ксантопулуса и черкесского бея Хуршида. 11 апреля 1587 г. послы Кахетии вместе с Родионом Биркиным и Петром Пивовым покинули Москву и направились обратно в Кахетию. 26 августа прибывшее через Астрахань в Кахетию русское посольство было принято Александром II. После проведенных обсуждений, 28 сентября Кахетинское царство согласилось на покровительство русского царя, а Александр II обязался отсылать ежегодно в Москву 50 тюков иранского шелка и 10 ковров, сотканных из золотых и серебрянных нитей13.
      Поступок бывшего вассала — царя Кахетии — не мог не обеспокоить сефевидских правителей. Шах Аббас I, стремясь прояснить ситуацию, отправил своего посланника к Александру II. 25 апреля сефевидский посол Джамшид хан встретился в Зайеме с русским посланником Биркиным. В июне 1588 г. Родион Биркин, Петр Пивов, посол Александра II Кирил Ксантопулус, черкес Хуршид бей вместе с грузинским князем Капланом Вашнадзе покинули Кахетию. Они прибыли в Москву 16 октября14. Предпринятые русским царем шаги по вовлечению Кахетии, являвшейся территорией османского влияния, в сферу своих интересов еще более осложнили отношения между двумя государствами.
      По этой причине, русский царь Фёдор направил своего представителя ко двору Сефевидов в целях урегулирования отношений. К концу 1588 г. русский посол Григорий Васильчиков прибыл в Казвин. Основной целью Васильчикова было налаживание дружеских отношений между двумя государствами и обсуждение возможности создания военного союза против Османской Турции. 9 апреля 1589 г. шах Аббас I принял у себя во дворце русского посла. Васильчиков передал шаху привезенные подарки и письмо, в котором русский царь проявлял заинтересованность, в первую очередь, в изгнании османов с прикаспийских областей, а также напоминал об обещании шаха Мухаммеда Худабенди передать русским Баку и Дербент15.
      Шах Аббас I заявил о согласии «уступить» русскому царю Баку, Дербент и Шамаху лишь в том случае, если эти города будут освобождены русскими от османов. Русскому посланнику было разрешено вернуться назад и вручено ответное письмо шаха16. Бушев, касаясь переговоров шаха Аббаса I с Васильчиковым, пишет, что шах Аббас I при разговоре о заключении военного союза против Турции не ответил напрямую на вопрос о передаче Москве двух неконтролируемых им городов. Он открыто заявил, что русские должны своими силами отобрать их у османов. Если же Дербент и Баку будут освобождены шахскими войсками, о передаче этих городов не может быть и речи. Также шах Аббас прямо не ответил на вопрос о создании военного союза против Турции17.
      Таким образом, миссия Васильчикова хоть и не достигла конктретных результатов, но все же заложила основу официальных дипломатических отношений между Московским государством и Сефевидами.
      В 1587 г. Османское государство, приняв во внимание жалобы Великого ногайского бека Урус хана на русские нападения и требования узбекского хана Абдуллы, а также строительство русскими новой крепости на берегах Терека, 22 сентября приняло решение начать военный поход с целью захватить Астрахань. Крымскому хану и ногайским бекам были отправлены приказы помогать османской армии во время похода, который должен был начаться весной 1588 года. Однако непрерывные войны с Сефевидами, вынуждали Османское государство направлять все силы против кызылбашей. Астраханский поход не состоялся. В то же время царское правительство пыталось урегулировать отношения с Османским государством дипломатическим путем. Несмотря на то, что османские султаны долгое время держали вопрос о Казани и Астрахани открытым и продолжали угрожать русским, против них до 1678 г. не был предпринят ни один военный поход.
      В 1587 г., по требованию султана Мурада III, армия крымского хана начала военные действия против союзника русского царя на Кавказе бея Малой Кабарды и одержала победу. Это событие, а также решение Османского государства об астраханском походе, вынудили русского царя весной 1588 г. построить вблизи соединения рек Терек и Тумен поселок Терски и одноименную крепость. Крепость Терски, где расположились посланные из Астрахани военные силы и пушки, превратилась в основную базу для нападений на куманов и авар, а также стала экономическим и военным центром Северного Кавказа, одновременно являясь важным местом остановки дипломатических миссий, прибывавших из Грузии. На ярмарки, организуемые каждую неделю в Терски под попечительством русских, стали прибывать чеченцы и ингуши. В 1588 г. некоторые кабардинские беи, с учетом того, что царь Фёдор оказывал им помощь, приняли покровительство Москвы, при условии защиты от всех врагов. Казикумухское бекство, расположенное в долине нижнего Терека и на берегу реки Тумен и бывшее Туменским княжеством, со строительством Теркской крепости также перешло под управление России18.
      Азербайджанское государство Сефевидов в своей борьбе с османскими захватами на Южном Кавказе и в Азербайджане искало пути для заключения союза с Московским государством. Русский посол Васильчиков, посетивший шаха Аббаса I в 1588 г., сообщил ему о строительстве крепости на берегу реки Терек, а также о приказе астраханского воеводы не пропускать османов через Терек. Будучи очень доволен этой новостью, шах проявил особую милость к русскому посланнику19.
      Специальные представители шаха Аббаса I Хади бей и Будаг бей вместе с русским послом были направлены в Москву. В мае 1590 г. русский царь принял их в Кремле. Шах Аббас I, в адресованном царю письме, сообщал о желании восстановления связей, разрушенных Османским государством, необходимости налаживания дружественных отношений, о возможной передаче Дербента и Баку царю. Отправив русскому правителю разноцветные шелковые ковры, луки, изготовленные в Хорасане, шах Аббас I просил царя послать ему белок, соболиные меха и охотничьих птиц. С учетом тяжелых последствий изнурительной Ливонской войны, русский царь в сложившихся условиях не смог дать положительного ответа на предложение о создании военного союза против Османского государства, надеясь решить проблему дипломатическими усилиями20.
      Османское государство, в свою очередь, также стремилось заполучить Северный Кавказ и Дагестан. Дагестанские правители, направив в Москву своих представителей, попросили у русского царя оказать им помощь в строительстве укреплений на берегах Терека с тем, чтобы предотвратить походы османской армии и сил крымского хана на Кавказ. В 1588 г. на реке Терек была построена одноименная крепость21. Сефевидскому шаху была предоставлена нужная информация и о строительстве города Терек. Ему было сообщено, что город был сооружен с целью недопустить набегов на Дербент и кызылбашские территории сил османского султана и крымского хана22. Таким образом Москва продемонстрировала стремление укрепить свои позиции на Северном Кавказе. Инициативы русского царя, в особенности строительство городка Терек и перекрытие таким образом важной стратегической магистрали для вторжения османских и крымских войск в зону военных действий, беспокоили турецкого султана. И хотя османы требовали уничтожения городка Терек, добиться этого им не удалось. В 1589 г. к сефевидскому двору было отправлено новое представительство под руководством Семена Звенигородского и Торха Антонова. Проходя через Кахетию, посольство пыталось поднять царя Александра против шамхала Тарку23.
      Проникновение османов на Кавказ наряду с Сефевидским государством беспокоило и Московские власти. Учитывая данное обстоятельство, шах Аббас I, еще до подписания Стамбульского договора в 1590 г., отправил своего посла Хади бея в Москву. Сефевидский шах хотел получить гарантии русской помощи в своей борьбе против османов на Северном Кавказе, а взамен, обещал подарить Баку и Дербент русскому царю24. Однако тот факт, что по Стамбульскому миру прикаспийские области Азербайджана и Дагестана остались у османов, заставил стороны приступить к новым переговорам.
      Так как Сефевиды и Московское княжество имели общую цель — освобождение волжско-каспийского торгового пути от османского надзора, у них появились основания для сближения, не принесшие, однако, ожидаемых результатов. Ослабевшее после длительной Ливонской войны Московское государство переживало внутренний кризис. Царь Фёдор Иванович, а также ведавший внутренней и внешней политикой Борис Годунов, не могли решить вопрос войны с Османским государством. Московское княжество ограничилось привлечением на свою сторону горских княжеств и этим старалось ослабить позиции османского государства на Северном Кавказе25.
      Несмотря на дипломатическую неопределенность, сефевидский правитель продолжал уделять особое внимание налаживанию политических и экономических отношений с северным соседом. С этой целью в 1592 г. он послал в Москву торговое представительство из 50 человек под руководством известного купца хаджи Хосрова. Шах Аббас I надеялся, что через организованный торговый коридор сможет получать из России оружие и военное снаряжение. Кроме того, сефевидский шах, при содействии посланной делегации, потребовал у русского царя освобождения четырех сефевидских кораблей, задержанных в астраханском порту местными чиновниками. Одновременно он, с целью вручить русскому царю украшенный бирюзой трон, отправил новое посольство в Москву. 6 октября 1593 г. принятый царем Фёдором сефевидский посол передал ему письмо и подарки от шаха Аббаса. После царя делегация встретилась с Борисом Годуновым, державшим все бразды правления в своих руках. Годунов, считавший налаживание торговых отношений между странами вполне приемлемым, передал послу письмо как от имени царя, так и от себя лично, а также подарки для шаха Аббаса.
      Через месяц после возвращения из Москвы сефевидской миссии туда отправился посланник шаха Аббаса I Хаджи Искендер. Передав царю очередное письмо, а также привезенные щит, железное зеркало, бархатные ткани, он взамен попросил у русских белок, лисьи меха, кольчуги, слоновую кость и нутряной жир для изготовления воска.
      В письме сефевидскому шаху русский царь писал: «Мы узнали о мире, заключенном вами с османами. Это новость удивила нас. В такой ситуации, как вы можете с одной стороны предлагать нам создать союз, а с другой заключать мир с врагом». Шах Аббас I попросил русского посла убедить царя Фёдора Ивановича срочно отправить армию в Ширван и добавил, что если русская армия освободит Баку и Дербент от османов, он не будет возражать против передачи этих городов Моковскому государству26. Подтверждая приезд русского посла ко двору Сефевидов, Искендер бек Мунши отмечал: «Прибыв от русского царя к шаху, они привезли подобающие дары и подношения. Послом был надежный русский военачальник. Русское государство написало письмо с особой симпатией, затронув многие вопросы. Его величество шах приветствовал приезд посла, проявил к нему почтение, несмотря на то, что он гяур...»27. 19 февраля 1595 г. делегация из семидесяти пяти человек во главе с Василием Тюфякиным была направлена к сефевидскому двору для заключения договора о дружбе и взаимной помощи между странами. Следуя по Каспию, члены делегации заразились чумой, и князь Василий, а также Семён Емельянов умерли. В ноябре 1595 г. тридцать семь человек из делегации достигли Казвина. Шах Аббас I сразу же разрешил больным отбыть обратно. Лишь трое из них сумели вернуться в Москву. По этой причине союз между двумя странами не был заключен28.
      Избранный царем Борис Годунов (1598—1605) старался развивать отношения с Сефевидской империей. В 1600 г. князь Алексей Засекин был послан к шаху Аббасу с заверением, что смена власти не нанесет урон отношениям двух государств. Русский посол, заявив о важности создания союза между Австро-Венгрией, Россией и Ираном против Османов, гарантировал, что Россия всегда будет оказывать Сефевидам военную помощь. Русский царь прислал также сефевидскому шаху двух охотничьих псов, медведя и двух соболей29. С князем Алексеем в Москву для поздравления Бориса Годунова с восхождением на престол отправился сефевидский посланник Пиргули бей Текели30. Шах Аббас I попросил русского царя внести некоторую ясность в вопрос о планах австро-венгерского императора Рудольфа II, который находился в состоянии войны с Османским государством. Русский царь с помощью своего посла хотел столкнуть армию шаха Аббаса I с османами и, в случае незаключения мира между ними, обещал шаху свою помощь. Шах Аббас I, в свою очередь, предложил русскому царю совместное наступление на Ширван и Грузию, находившиеся под османским правлением, и даже использование в этих целях донских казаков31. Однако османо-сефевидская война, активность крымских татар, начало внутренних неурядиц в России затруднили не только обмен посольствами, но и препятствовали заключению между государствами договоров в политической и экономической сферах. Посылаемые представительства не продвигались дальше обновленных обещаний дружбы и взаимопомощи, провозглашений взаимных желаний и требований.
      К началу XVII в., воспользовавшись ослаблением Османской империи вследствие внутренних беспорядков и восстаний, сефевидский шах решил начать против нее новую войну. Чтобы заручиться помощью русского царя, он в августе 1603 г. отправил своего посла Лачын бея в Москву. Царь Борис Годунов принял посланные шахом подарки, но на этот раз не поверил в искренность его намерений32.
      По заключению турецких историков, в это время Россия, воспользовавшись войной Османского государства с Германией и Сефевидами, вновь попыталась укрепиться на Кавказе. В 1603 г. Борис Годунов, направив своего посла Ярославского в Исфахан, оповестил шаха Аббаса I о своей поддержке в случае отправки сефевидской армии против турок и отказа от заключения с ними мира33.

      Перед Аббасом Великим проносят головы турок в отвоеванном у них Тебризе, 1603
      Шах Аббас I, не дожидаясь возвращения посла из Москвы, с учетом сложившейся благоприятной ситуации, начал войну против Османского государства. В самый разгар войны Борис Годунов отправил русскую армию под предводительством воеводы Бутурлина и генерала Плещеева в Дагестан. Десятитысячная русская армия, возглавляемая Иваном Бутурлиным, в апреле вошла в Дагестан и захватила крепости Гёйсу и Тарку. Весной 1605 г. османская армия окружила Тарку. Оставившая город семитысячная русская армия потерпела поражение в сражении, происшедшем между Тарку и Казиюртом. Много русских, в том числе Иван Бутурлин и генерал Плещеев, были убиты. Все крепости на реках Сунджа, Сулак и Терек перешли в руки османов и дагестанских сил и были разрушены. Вынужденные отступить к Астрахани, русские, вплоть до похода Петра I в прикаспийские области, не предпринимали больше набегов на Северный Кавказ34. За это время сефевидская армия полностью освободила территории Азербайджана от османского завоевания.
      После избрания нового царя — Василия (1606—1610) — посол Иван Ромоданский привез послание к сефевидскому двору. Несмотря на выраженное через посла шаху Аббасу I недовольство походом на христианскую Грузию, сефевидский правитель принял посла с почтением, подготовил на присланное письмо два ответа, в которых шах Аббас I сообщил об успехах в войне с османами и вновь предложил русскому царю присоединиться к войне против турок.
      После заключения в 1612 г. Стамбульского мира между Сефевидским и Османским государствами, шах Аббас I приступил к активной политике в отношении Дагестана и Грузии. Он усмирил восстание в Кахетии в 1615 г., направил делегации к правителям Дагестана и Северного Кавказа с призывом к подчинению. Международная ситуация того времени складывалась не в пользу России. Она находилась в состоянии войны с Польшей и Швецией на западе, с Крымским ханством — на юге. По этой причине Москва не хотела осложнения отношений и с Сефевидами. Для восстановления разрушенного войнами хозяйства требовались большие средства. Поэтому правящие круги России возлагали большие надежды на торговлю с Сефевидским государством.
      Принимая во внимание тот факт, что после освобождения шахом Аббасом I от османов территорий Азербайджана и Грузии его государство стало соседом России, царь Михаил I (1613—1645) придавал особое значение налаживанию дружеских отношений с Сефевидами. 30 января 1614 г. он направил С. Тихонова к сефевидскому двору с извещением о своем приходе к власти и намерении наладить политические оношения между двумя странами. 14 декабря 1614 г. шах Аббас I принял русского посла в своем лагере в Гызылагадже. Радушно встретив посланника, сефевидский шах подтвердил, что сообщил послу о готовности предоставить России деньги и военную силу. 28 января 1615 г. Тихонов в сопровождении посла шаха Полад бея отбыл в Россию. Через восемь месяцев Полад бей был принят русским царем. Шах Аббас I через своего посла сообщал об освобождении территорий Азербайджана от османского завоевания и, по причине устранения серьезных препятствий для ведения торговых отношений между странами, просил прислать русских купцов для налаживания торговли.
      С началом новой войны Османского государства против Сефевидов в 1616 г., проблема безопасности северных городов вновь стала актуальной. Сефевидские правители намеревались обеспечить защиту северных границ за счет укрепления оборонных русских крепостей на реках Гёйсу и Сундж. Однако внешнеполитическое положение Москвы не дало возможности претворить в жизнь этот план. Русскому царю, ведущему войну с Польшей, требовались большие материальные средства для покупки оружия и снаряжения. Отправленные к Сефевидам русские послы Леонтьев и Барянский хотели получить от шаха материальную помощь. К концу 1617 г. русскому послу Леонтьеву удалось добиться от шаха выдачи 7 тысяч серебром, но эта сумма не удовлетворила русского царя35.
      Дж. Айдогмушоглу пишет, что в период войны шаха Аббаса I против Османов на Кавказе, сефевидские купцы попали в Астрахани в руки русских разбойников. Узнав об этом, русский царь направил посла Ивана Брихова с письмом, написанном на тюркском языке, к шаху Аббасу I. Принявший русского посла в октябре 1615 г. близ Тифлиса шах гарантировал, что не будет иметь никаких отношений с врагами русского царя. Однако через несколько лет после этих событий один из грузинских царевичей попросил покровительства и помощи у русского царя против Аббаса I, чем разгневал шаха, и он издал указ о прекращении отношений между странами. Русский царь не согласился на предложение царевича и, чтобы снять напряжение в отношениях, а также с целью получить материальную помощь для окончания войны с Польшей, послал князя Михаил Воротинского (должно быть Барятинского) ко двору Сефевидов. 14 ноября 1618 г. на городской площади Казвина принятый шахом посол вручил ему привезенные подарки. От имени русского царя посол просил шаха о предоставлении материальной помощи, гарантируя взамен неприкосновенность сефевидским купцам в Астрахани. В ответной речи шах Аббас I заявил о том, что обе страны являются близкими соседями и нет необходимости третьей стране (имелась в виду Грузия) вносить распри в это соседство. Поняв сомнения шаха в вопросе материальной поддержки, русские послы покинули присутствие. В сентябре 1619 г. они по гилянскому пути вернулись назад. Русским подданным было разрешено вести торговлю на сефевидской территории36.
      Дипломатические отношения шаха Аббаса I и русского царя продолжали расширяться. Рост авторитета Московского государства проявился и в возрастании количества посольств, направляемых к сефевидскому двору. Так, между 1614—1618 гг. к шаху Аббасу были отправлены московские послы Брехов, Афанасьев, Шахматов, Леонтьев, Тимофеев и Барятинский37.
      Во время очередного набега османской армии на Азербайджан в 1617 г. вопрос закрытия северокавказской дороги встал перед Сефевидским государством со всей остротой. И хотя разрешение этого вопроса еще более ухудшило бы отношения России и Турции, московские власти, заинтересованные в укреплении связей с Сефевидами, решили удовлетворить просьбу шаха. К тому же, стремление Османского государства укрепиться на каспийских берегах и Северном Кавказе шло вразрез с интересами Москвы. Серьезно могла пострадать также торговля русских купцов с Азербайджаном. Усиление Османского государства в регионе не отвечало интересам не только Сефевидской империи, но и русского царя, который старался укрепить здесь свои экономические и политические позиции. Вскоре Московское государство, построив на реках Сундж и Гёйсу укрепленные оборонительные системы, взяло под контроль северокавказскую дорогу, протянувшуюся до Азербайджана и, таким образом, преградило путь нападениям Османской империи и крымских татар с севера на Сефевидское государство.
      После освобождения азербайджанских земель от османского господства и восстановления границ Сефевидской империи сефевидский шах не стал возражать против восстановления русских крепостей на Северном Кавказе. По сведениям Мухаммеда Тахира Вахида, во времена шаха Аббаса I отношения между государством Сефевидов и Московским княжеством были хорошие, происходил постоянный обмен посольствами38. Дипломатические отношения имели, прежде всего, антиосманскую направленность. Поэтому Москва поручала своим послам изучать османо-сефевидские отношения. Кроме того, московские послы должны были сформировать в Сефевидском государстве представление о мощи и силе Московского государства39.
      Такое положение просуществовало до середины XVII века. Мухаммед Тахир Вахид пишет, что во времена шаха Аббаса II между Сефевидами и русским царем существовали дружеские отношения. По сведению источника данного времени, при правлении шаха Аббаса II (1642—1666) русские построили новые крепости на реке Терек. Учитывая дружеские отношения между странами, сефевидский двор не отреагировал на это событие40.
      Во второй половине XVII в. русские правительственные круги более активно стали проводить политику расширения своих южных границ. Московское государство ревниво относилось к действиям Англии, направленным на установление своего влияния в Сефевидском государстве. Строительство русскими на Северном Кавказе стратегически важных крепостей стало причиной недовольства Сефевидов. Шах Аббас II в 1653 г. уничтожил постройки вокруг Дербента, но чтобы не нарушить перемирие между странами, он не дал согласия на разрушение крепостей на Тереке41. Конфликт между сторонами продолжался вплоть до 1662 года. По мнению Ю. Зевакина, в первые годы правления шах Аббас II, учитывая ослабление Сефевидской империи, не препятствовал русскому царю при строительстве городов-крепостей в Дагестане, но, по мере усиления своего государства, не мог смириться с укреплением русских позиций в Дагестане42.
      Усиление Московского княжества на Северном Кавказе, расширение отношений грузинских правителей с Москвой стали усугублять противоречия между сефевидским шахом и русским царем. Попытки русского посла Лобанова-Ростовского убедить шаха Аббаса II, в первую очередь, в том, что строительство русской крепости на реке Сундж никоим образом не повредит отношениям с Сефевидским государством, не удались. Одновременно Лобанов-Ростовский должен был добиться от шаха возвращения Теймураза в Кахетию и прекращения антирусских выступлений на Северном Кавказе и в Дагестане. Но сефевидская дипломатия поставила перед русским послом свои требования — положить конец разорительным набегам донких казаков на прикаспийские области, разрушить все крепости на Северном Кавказе, построенные без разрешения шаха, а также выдать шаху царевича Ираклия. Требования относительно прекращения столкновений на границе, мешающих торговым отношениям, были встречены шахом положительно, однако остальные были отвергнуты. Неудачная миссия Лобанова-Ростовского крайне обеспокоила царское правительство43.
      3 июля 1658 г. сефевидский посол Дакул Султан прибыл в сопровождении пяти купцов в Москву с намерением урегулировать межгосударственные отношения. И хотя ни одна из сторон не хотела идти на уступки, визит сефевидского посланника продемонстрировал обоюдное стремление возобновить отношения. На переговорах вновь был поднят вопрос о сожжении крепости на реке Сундж и грабежах местного населения. В свою очередь Дакул Султан довел до сведения царя, что во время этих событий в русских городах также были задержаны подданные шаха. Затронули и грузинский вопрос. Русский царь попросил сефевидского шаха положить конец вражде с Грузией, но сефевидский посол напомнил, что по просьбе царя Алексея Михайловича шах Аббас II согласился покровительствовать Теймуразу и принять царевича Давида в качестве заложника в Исфахане, однако отказ Теймураза стал причиной отправки войск в Грузию. Просьба Теймураза к Москве о помощи в 1857 г. обеспокоила шаха, так как русский царь пообещал, что как только представится возможность, он отошлет письмо шаху о том, чтобы тот прекратил антигрузинские действия44.
      В 1662 г. для подтверждения мира и дружбы между государствами и урегулирования общих вопросов, в Исфахан была направлена русская миссия во главе с Милославским. Ей было поручено для ознакомления с ситуацией побывать в Шамахе. Во время своего пребывания в этом городе посольские представители сумели собрать необходимый материал, связанный с экономическим и политическим положением, а также природными ресурсами Ширвана, и отправить его в посольский приказ. Посол был встречен радушно и все требования, кроме связанных с Грузией, были приняты. Категорически отказавшись обсуждать вопрос о Грузии, шах заявил, что ввиду вхождения грузинских земель в шахские владения, в случае неподчинения грузин шаху, они будут наказаны, как во времена его предшественников. Однако, в связи со смертью посла Милославского, миссия не была доведена до конца.
      Л. Локхарт, подчеркивая не очень благосклонное отношение Сефевидов к русским послам во время правления шаха Аббаса II, отмечает, что «несмотря на наличие верительных грамот у прибывших в Исфахан в 1664 г. двух послов, которых сопровождали восемьсот человек, с дарами и подношениями от царя Алексея Михайловича, в Сефевидской империи довольно быстро поняли, что основная цель миссии, прибывшей в страну, является, используя дипломатический статус, реализовать привезенные в большом количестве товары, минуя пошлины»45. Р. Дадашева пишет, что после того, как раскрылась истинная цель визита, к русским сложилось предвзятое, достаточно негостеприимное отношение и, в результате, гости покинули страну крайне обиженные. «Разгневанный таким отношением, царь, далекий от мысли объявить войну Сефевидам, решил отомстить за это другим образом. По его воле, известный как глава разбойников Степан Разин, со своими пятьюстами донскими казаками, стал нападать на передвигающихся по Волге купцов и путешественников, совершать грабительские набеги на Мазендаран и основал своему отряду лагерь в Ашуре, на северо-востоке Каспия»46.
      П. П. Мелгулов сообщает о связях Сефевидского государства в период шаха Аббаса II следующее: «Если обрадованный русский царь даровал в XVI веке английским купцам, привозившим в Россию западные товары, грамоты и привилегии, то в XVII веке подобные уступки сефевидский шах Аббас II даровал русским купцам; разрешал им беспошлинную торговлю в прибрежных городах Сефевидского государства. Отношения между Ираном (Сефевидами. — Т. Н.) и Россией были настолько дружескими, что после смутного времени (начало XVII века), когда нуждающиеся в деньгах русские обратились за долгом к соседним государствам, откликнулись лишь Сефевиды и отослали в Россию известное количество золота и серебра»47.
      Отметим, что дружественные отношения между Азербайджанским государством Сефевидов и Россией не переросли в создание сильного союза. Если в начале XVII в. Московское княжество опасалось выступать в качестве союзника сефевидского шаха против Османского государства, то к концу XVII в. на предложение русского царя о совместной борьбе против Турции, исфаханский двор не дал положительного ответа. Накануне начала войны с Османским государством в 1675 г., прибывший ко двору Сефевидов в сопровождении одинадцати человек русский посол напомнил о ранее достигнутом соглашении между двумя государстввами — в случае нападения османов на одну из сторон, другая с двадцатитысячной силой должна помочь союзнику. По указанию шаха Сулеймана, вопрос был вынесен на обсуждение Государственного совета. Несмотря на угрозы русского посла о прекращении отношений с Сефевидским государством в случае отказа, 6 августа 1675 г. члены Совета вынесле решение о нейтралитете48.
      Ближе к концу XVII в. сефевидский правитель открыто выражал негативное отношение к предложению московского князя о совместных действиях против Османской империи. Однако наличие общего интереса в экономических и политических связях заставляли стороны продолжать существовавшие отношения. Московский князь относился к Каспийскому морю как к важному средству для проникновения в страны Востока. Как пишет Л. Локхарт, Петр I, посвятивший большую часть своего пребывания во власти тому, чтобы превратить Россию в морскую державу, естественно, не мог обойти своим вниманием Каспий49. Крайне осложнил отношения Сефевидов и Московского княжества вопрос о том, какому государству принадлежит территория Дагестана50. Прибывший в 1697 г. в Исфаган русский посол вручил шаху ноту протеста от имени царского правительства, недовольного тем, что в момент осады Азова русскими войсками, лезгинские и другие кавказские племена оказывали помощь туркам. Русские пытались привлечь султана Хусейна к войне против турок, но в то же время требовали выплаты долга в триста тысяч туменов, оставшихся со времен шаха Сефи. Однако на этот раз желание русского посла, как это делалось обычно, лично вручить верительные грамоты и ноту шаху при содействии главного везиря, Сефевиды расценили как очень смелый шаг, предположив, что он провоцирует разрыв отношений между государствами. Поэтому было принято решение арестовать посла и не выпускать до тех пор, пока Москва не даст соответствующих объяснений. До июля 1699 г. посол пребывал в плену и только после вмешательства архиепископа Анкора был отпущен на свободу51.
      Надо отметить, что к концу XVII в. Петр I осознавал роль Сефевидского государства в своей борьбе против Османской империи. Для получения обстоятельной, достоверной информации о происходящем, царь в 1697—1698 гг. старался учредить пост резидента при сефевидском дворе. С этой целью туда был отправлен Василий Кучуков. Однако «не являвшийся тонким дипломатом и, видимо, не достаточно умным человеком В. Кучуков потребовал личного принятия от него шахом Султан Хусейном царской грамоты и, не сумев выполнить возложенной на него миссии, был выдворен из страны Сефевидов»52.
      В конце XVII в. царь Петр I принял решение об отправке кораблей в порты, расположенные на южных берегах Каспия и создании нового опорного пункта для расширения торговли. В 1700 г. командир русской эскадры капитан Э. Мейер потребовал у Сефевидского государства права свободного прохода в бакинскую бухту для русских кораблей. Сефевидское правительство отвергло это требование и, учитывая незащищенность Баку, начало укреплять город53.
      Политические и экономические отношения между Сефевидами и Московским государством в XVI—XVII вв. были непосредственно связаны с проводимой в регионе политикой Османской империи. Враждебное отношение русского царя к османам и заинтересованность в их выдворении с Южного Кавказа позволили сефевидского шаха привлечь Московское государство к конфликту в этом регионе. Шах Аббас I, взамен предоставления русским царем военной помощи, даже обещал подарить ему имеющие важное стратегическое значение прикаспийские города Дербент и Баку. Однако Московское государство не хотело вступать в военное противостояние с сильной в тот период Османской империей и одновременно, не желая упускать свой шанс в сложившейся ситуации, всеми силами старалось вовлечь Сефевидов в войну против Османской империи, не скупясь на обещания военной помощи. Так как длительные и изнурительные переговоры между сторонами не дали никаких результатов, а шах Аббас I одержал победу над османами и сумел освободить захваченные азербайджанские территории, вопрос о передаче русским вышеуказанных городов не становился более объектом обсуждения.
      Хотя с середины XVII в. между государствами и создалась определенная напряженность, инициативы, проявленные сторонами, сумели ее нейтрализовать и дали возможность сохранить стабильные отношения.
      Примечания
      1. БУШЕВ П.П. История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1586—1612 гг. М. 1976, с. 36.
      2. ЭФЕНДИЕВ О.А. Азербайджанское государство Сефевидов в XVI веке. Баку. 1981, с. 113.
      3. Там же, с. 114.
      4. История Азербайджана. Т. 3. Баку. 1999, с. 230—232.
      5. LOCKHART L. The fall of the Safavi dynasty and the Afghan occupation of Persia. Cambridge. 1958, p. 55; ДАДАШЕВА P. Последний период Сефевидов. Баку-Нурлан. 2003, с. 260-261.
      6.  АЛИЕВ Г. История Кавказа. Баку. 2009, с. 308.
      7. БУШЕВ П.П. Ук. соч., с. 44-45; ЭФЕНДИЕВ О.А. Ук. соч., с. 114; АЛИЕВ Ф.М. Азербайджано-русские отношения. Баку. 1985, с. 30.
      8. МАГОМЕДОВ Р.М. История Дагестана. Махачкала. 1968, с. 137.
      9. SADIK BILGE М. Osmanli devleti ve Kavkasya. Istanbul. 2005, s. 82.
      10. МАГОМЕДОВ Р.М. Ук. соч., с. 136.
      11. БУШЕВ П.П. Ук. соч., с. 46; СЕИДОВА Г. Азербайджан во взаимоотношениях Сефевидской империи и Русского государства. Баку. 2007, с. 39.
      12. SADI К BILGE М. Op. cit., s. 83.
      13. ALLEN W.E.D. Russion Embassis to the Georgian Kings 1589—1605. Vol. I. Cambridge. 1970, p. 60-61.
      14. Ibid., p. 62.
      15. БУШЕВ П.П. Ук. соч., с. 110.
      16. MIHRIBAN M.N.E. I Sah Abbas-i Kebir. Sirket-i Miitalaat va nesr-i kitab-i Parsa. Tehran. 1387, s. 163; БУШЕВ П.П. Ук. соч., с. 113.
      17. АЛИЕВ Ф.М. Ук. соч., с. 33.
      18. SADIK BILGE M. Op. cit., s. 84.
      19. Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией. Т. 1. СПб. 1890, с. 128, 290; РАХМАНИ А.А. Азербайджан в конце XVI и в XVII веке. Баку. 1981, с. 103.
      20. МАГАРАМОВ Ш.А. Восточный Кавказ в политике России, Турции и Ирана в конце XVI в. — Вопросы истории. 2009, № 4, с. 151.
      21. СМИРНОВ А.Н. Политика России на Кавказе XVI-XVII вв. М. 1958, с. 36.
      22. ЕГО ЖЕ. Кабардинский вопрос в русско-турецких отношениях XVI—XVIII вв. М. 1948, с. 22.
      23. БЕЛАКУРОВ С.А. Сношения России с Кавказом (1578—1613 гг.). М. 1889, с. 113— 114; МАГАРАМОВ Ш.А. Ук. соч., с. 152.
      24. Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией, с. 128—129; БУШЕВ П.П. Ук. соч., с. 113; РАХМАНИ А.А. Ук. соч., с. 64.
      25. ПЕТРУШЕВСКИЙ П.П. Азербайджан в XVI—XVII веках. В кн.: Сборник статей по истории Азербайджана. Баку. 1949, с. 276.
      26. БУШЕВ П.П. Ук. соч., с. 258; СЕИДОВА Г. Ук. соч., с. 42-43.
      27. ИСКЕНДЕР БЕК МУНШИ. Украшающая мир история Аббаса. Баку. 2010, с. 935.
      28. ГУСЕЙН Ф.А. К вопросу об обещании шаха Аббаса уступить Московскому государству Дербент, Баку и Шемаху. — Вопросы истории. 2010, № 9, с. 120—121.
      29. Там же, с. 121 — 122.
      30. Книга Орудж-бека Байата. Дон-Жуана Персидского. Баку. 1988, с. 155.
      31. SÜMER F. Abbas I. DÍA, с. 1. Istanbul. 1988, s. 18; KURAT A.N. Rusiya tarihi. Baslangicdan 1917-ye kadar. Ankara. 1993, s. 181 — 182.
      32. KURAT A.N. Op. cit., p. 43-44.
      33. KÜTÜKOGLU B. Osmanli-iran siyasi münasebetleri (1578—1612). ístanbul. 1993, s. 253.
      34. SADIK BILGE M. Op. cit., s. 86.
      35. MIHRIBAN M.N.E. Op. cit., s. 166.
      36. ЛЕБЕДЕВ Д.М. География в России XVII в. М-Л. 1949, с. 175-176; РАХМАНИ А.А. Ук. соч., с. 99.
      37. МУХАММЕД ТАХИР ВАХИД. Сергузеште Шах Аббас деввом. Бе кушеше Сеттар Авди. Тегеран. X. 1334, с. 55; ГАСАНАЛИЕВ 3., БАЙРАМЛЫ 3. Внутренная и внешная политика азербайджанского государстве Сефевидов в году правления шаха Аббаса II. Баку. 2011, с. 41.
      38. ШПАКОВСКИЙ А.Я. Торговля Московской Руси с Персией в XVI и в XVII вв. Киев. 1915, с. 20—21.
      39. РАХМАНИ А.А. Ук. соч., с. 103-104.
      40. Там же, с. 100—101.
      41. SÜMER F. Safevi tarihi incelemeleri: I. ve II. Abbas devirleri. Türk Dünyasi Arastirmalari, sayi 69. Ankara. 1990, s. 104.
      42. ЗЕВАКИН E. Азербайджан в начале XVII века. Баку. 1929, с. 31; РАХМАНИ А.А. Ук. соч., с. 105.
      43. СЕЙИДОВА Г. Ук. соч., с. 66-68.
      44. Там же, с. 68—69.
      45. LOCKHART L. Op. cit., р. 57-58.
      46. ДАДАШЕВА Р. Ук. соч., с. 261.
      47. МЕЛЬГУНОВ П.П. Очерки по истории русской торговли XVI—XVII вв. М. 1905, с. 224.
      48. РАХМАНИ А.А. Ук. соч., с. 99-100.
      49. LOCKHART L. Op. cit., р. 59; ДАДАШЕВА Р. Ук. соч.. с. 262.
      50. История Азербайджана, т. 3, с. 268.
      51. LOCKHART L. Op. cit., р. 61-62; ДАДАШЕВА Р. Ук. соч., с. 262.
      52. БУШЕВ П.П. Посольство Артемия Волынского в Иран 1715—1718 гг. (По русским архивам). М. 1978, с. 8; ДАДАШЕВА Р. Ук. соч., с. 267—268.
      53. LOCKHART L. Op. cit., р. 59, 62; ДАДАШЕВА Р. Ук. соч., с. 262, 264.
    • Бурчуладзе Е. Е. Крушение англо-турецких захватнических планов в Грузии в 1855-1856 годах
      Автор: Saygo
      Бурчуладзе Е. Е. Крушение англо-турецких захватнических планов в Грузии в 1855-1856 годах // Вопросы истории. - 1952. - № 4. - С. 10-24.
      В 1855 г. в Мингрелию вторглись турецкие войска под начальством Омер-паши. Это нашествие на Грузию было значительным событием Восточной войны 1853 - 1856 годов.
      Попытаемся выяснить истинные цели вторжения захватчиков в Грузию в 1855 г., проследить обстоятельства этой экспедиции и раскрыть причины ее провала.
      В июне 1855 г. царский наместник Кавказа, он же главнокомандующий Кавказским корпусом, генерал-адъютант Муравьев обложил Карсскую крепость. Спустя некоторое время Ферхад-паша, начальник штаба турецкой экспедиционной армии Омер-паши, высадился с отрядом в Абхазии; за Ферхад-пашой непрерывным потоком следовали многочисленные турецкие войска. В начале сентября 1855 г. в Батум прибыл новый турецкий десант, который также стал сосредоточиваться в Сухум-Кале. В октябре 1855 г. сюда же прибыл главнокомандующий экспедиционным корпусом Омер-паша, и вскоре его войска двинулись к границам Мингрелии.
      Вопрос о выборе пункта для удара по русским войскам в Закавказье давно занимал союзное командование. Этот вопрос неоднократно рассматривался английским, французским и турецким правительствами. Нашел он отражение и на страницах правительственной печати. Так, в константинопольской газете "Echo de l'Orient" в номере от 24 мая 1855 г. была помещена статья "Что нужно сделать в Анатолии?". "Многие занимаются тем, - читаем в статье, - что происходит в Крыму, и на это имеются веские основания: там находится узел Восточного вопроса, и союзники стараются его разрубить... Но есть другая страна, которая не лишена значения: речь идет об армянском плоскогорьи". Автор статьи признается, что кампания 1854 г. "принесла оттоманской армии тяжелые испытания", но текущий 1855 год обещает быть еще более грозным, так как "предприимчивый генерал Муравьев намеревается от системы обороны перейти к тактике настоящего наступления. А, между тем, оттоманская армия теперь находится в более невыгодных условиях, чем в минувшем году. Где же выход из положения?" - спрашивает автор статьи и заключает: "Есть только один выход, сконцентрировать весь армейский батумский корпус в Мингрелии, подкрепить его регулярными войсками, особенно кавалерийскими полками, привлечь в него черкесских добровольцев и... создать угрозу Тифлису".
      По убеждению автора, "русские, очутившись под сильной угрозой с этой стороны, обязательно решат полностью видоизменить свой план кампании и отказаться в Верхней Армении от наступления, чтобы перейти к обороне. Более того: достаточно развив силы по линии Мингрелии, оттоманская армия сможет отказаться от линии в Карс, направиться к Араксу и захватить Ючкилисе и Эривань, что позволило бы легко открыть дорогу в Тифлис и причинило бы русским крупные затруднения. Итак, в чем же гвоздь вопроса? Переменить базу операций", - советует, видимо, компетентный в военных делах автор: "Нужно перенести ее из Эрзерума и Карса... в Мингрелию"1. Все это писалось еще задолго до начала экспедиции Омер-паши.
      Как только в июне 1855 г. стало известно об осаде Карса русскими войсками, в Константинополе состоялось экстренное совещание при участии английского представителя лорда Стратфорда Редклиффа, турецкого великого визиря и сераскира. Было решено оказать скорейшую помощь карсскому гарнизону2. Переполох в неприятельском лагере, произведенный известием об угрозе, нависшей над Карсской крепостью, был вполне понятен. Еще задолго до этого Фуад-паша писал лорду Кларендону, что крепость Каре "есть ключ к нашим азиатским границам. Попадись эта крепость в руки русских, - да сохранит нас от этого аллах! - это прежде всего грозило бы Эрзеруму, а потом всей Анатолии. В этом нельзя сомневаться"3.
      Однако реализация константинопольского решения задержалась на целых четыре месяца вследствие разногласий между союзниками.
      По выработанному на июньском совещании в Константинополе плану предполагалось высадить в Редут-Кале 10 тыс. солдат, присоединить к ним двенадцатитысячный гарнизон Батума и немедленно начать наступление на Кутаис. В то же время транспортные суда должны были перевезти в Редут-Кале еще 18 - 20 тыс. турок. Общее начальство над десантным корпусом предполагалось вручить английскому генералу Вивиану.
      Лорд Редклифф был приглашен на совещание во дворец великого визиря на Босфоре. Турецкие министры предложили выручить Каре при помощи экспедиции из Редут-Кале через Кутаис в Грузию в составе 20-тысячного войска генерала Вивиана, 3 тыс. человек из отряда Витсона, 12 тыс. из батумского гарнизона, 2 тыс. албанцев, пятитысячного турецкого отряда из Болгарии, 800 человек регулярной египетской кавалерии, 600 человек тунисской кавалерии - в общем составе 43400 человек.
      Порта выразила готовность доверить руководство этой экспедицией английскому командующему и в качестве такового признать генерала Вивиана.
      12 июля лорд Стратфорд Редклифф телеграфировал лорду Кларендону: "Приготовления к возможной экспедиции в полном ходу. Можно было бы сэкономить много драгоценного времени, если бы я немедленно получил по телеграфу сообщение, питает ли правительство склонность санкционировать энергичную диверсию через Редут-Кале и Кутаис в Грузию"4.
      Но английское правительство рассматривало Турцию как простую пешку в своей игре и мало считалось с ней. В отправленной на второй же день, 13 июля, ответной телеграмме в Константинополь на имя лорда Стратфорда Редклиффа лорд Кларендон от имени правительства весьма скептически отзывался о задуманной диверсии. Не желая ослаблять коалиционную армию в Крыму, английское правительство не соглашалось включить в состав десантного корпуса так называемый турецкий контингент (в составе 20 тыс. штыков), находившийся в распоряжении английского командования. Поэтому Кларендон предлагал направить помощь Карсу не от Редут-Кале к Кутаису, а от Трапезунда через Эрзерум. Французское правительство также отрицательно отнеслось к замыслу Порты.
      Тем временем турецкое правительство успело передать свой проект на рассмотрение Омер-паши, командовавшего турецкими войсками в Крыму. Крайне недовольный своим второстепенным положением среди союзных главнокомандующих, Омер-паша с радостью ухватился за предложенный план, рассчитывая проявить здесь собственную инициативу.
      Генерал Муравьев писал князю Бебутову: "Омер-паша в придунайской войне показал мало деятельности. Полагаю, что он рад бы отделаться от Крыма и ограничиться в сем году усилением береговых укреплений"5.

      Николай Николаевич Муравьев-Карсский

      Омер Лютфи-паша
      Омер-паше удалось убедить султана и англичан в необходимости оказать помощь Карсу через Кутаис и Грузию. Омер-паше нельзя было надеяться на успех при встрече с войсками генерала Муравьева. Действительно, "совокупность всех сил наших, действовавших на Анатолийском театре в начале сентября, - писал очевидец, - составляла 44 батальона, 28 эскадронов драгун, 30 сотен казаков, 23 сотни конной милиции, при 100 орудиях. Все эти части были в отличном виде и совершенно свежие, не потерпев никаких потерь ни в боях, ни от болезней, чтобы действовать с надеждой на успех"6. Напротив, высадив десант в Мингрелии и быстрым движением овладев Кутаисом, а вслед за ним и Сурамом, Омер-паша предполагал почти беспрепятственно достичь Тифлиса или, смотря по обстоятельствам, через Ахалцых - Карса7.
      Чтобы удовлетворить претензии английского командования в Крыму, Омер-паша предложил взамен так называемого турецкого контингента, включенного в экспедиционную армию, передать в распоряжение англичан новый равноценный контингент турецких войск. Переговоры сторон тянулись довольно долго; наконец 23 июля Порта получила согласие Англии и "Франции. Главнокомандующим десантным корпусом был утвержден вместо английского генерала Вивиана Омер-паша.
      Но союзное командование продолжало возражать против того, чтобы Омер-паша взял из Крыма лучшие турецкие войска, расположенные в Балаклаве и Керчи. Ему были предложены худшие войска из Евпатории. Переговоры закончились новым договором 17 августа. В состав десантного корпуса были включены 15 тыс. турецких войск из Болгарии, 10 тыс. из Балаклавы, 12 тыс. из Батума. К этим контингентам должны были быть присоединены более 5 тыс. кавалерии и несколько полков иррегулярной конницы8. Но десантные войска перебрасывались крайне медленно.
      Поэтому сам Омер-паша высадился в Батуме с 8 тыс. войск еще 2 сентября, а последние эшелоны его корпуса были отправлены с Крымского полуострова лишь в начале октября 1855 года. Еще из Батума Омер-паша известил генерала Вилльямса о том, что через двадцать дней надеется придти на помощь гарнизону Карса.
      Положение русского командования осложнилось известием о падении героического Севастополя.
      Русское командование правильно оценило смысл авантюры турецкого "сардара-экремы". "Омер-паша приступил к разработке дорог между Кедой и Хулой, - писал генерал Муравьев 15 сентября 1855 г. кн. Бебутову, - но как он совершит работу сию в крае, где господствует совершенное безначалие? С пехотою он пройдет, но тяжести не может перевозить иначе, как на вьюках. Часть войск его даже уже выдвинулась было за Кеду, но, как слышно, возвратилась в Батум, а дорогу продолжают разрабатывать жители...
      Странная высадка Омер-паши в одно время в трех местах - в Требизонде, Батуме и Редут-Кале - свидетельствует более о намерении его устрашить нас недоумением об его действиях и отвлечь меня от Карса"9.
      Наилучшим выходом генерал Муравьев счел штурм и взятие Карса. Этим он предполагал разрешить две задачи: во-первых, отомстить врагам за взятие Севастополя и хотя бы частично сгладить тяжкое впечатление, произведенное этим успехом союзников в Крыму; во-вторых, двинуть затем свой корпус навстречу армии Омер-паши10.
      Однако штурм Карса 17 сентября закончился неудачей и стоил жизни многим тысячам отважных русских бойцов и командиров. В этот критический момент, когда неприятельские силы надвигались и с моря и с суши, в рискованном положении оказался также гурийский отряд под командованием князя Багратион-Мухранского11.
      18 сентября, на другой же день после штурма Карсской крепости, генерал Муравьев предписал начальнику гурийского отряда "впредь заботиться только о безопасности вверенного ему края"12. Но гурийский отряд был весьма малочислен и слаб. Подкреплений ему ожидать было неоткуда, потому что блокада Карса была восстановлена и почти все войска сосредоточивались в Александрополе. Между тем турецкая экспедиционная армия стояла у самого порога Гурии и Мингрелии.
      Проблема выручки Карса отходила на задний план. Омер-паша остановил свой выбор на Сухумском рейде. Выбирая берег Абхазии для десанта, турецкий сардар, по всей вероятности, руководствовался больше политическими соображениями и расчетами, нежели военно-стратегическими; он рассчитывал развернуть действия вдоль берега Черного моря, связаться с находившимся на службе у англо-турецких агрессоров Шамилем, а также с Магомед-Эмином и поднять против русских местных жителей - абхазцев, мингрельцев, гурийцев и имеретинцев. Омер-паша знал, конечно, о враждебном отношении гурийского и мингрельского населения к туркам, но рассчитывал на содействие английских и французских эмиссаров - агентов, аккредитованных при его свите.
      Оценивая военное значение высадки войск Омер-паши в Сухуме, начальник штаба гурийского отряда полковник Услар правильно полагал, что Омер-паша мог бы предпринять дальнейший поход в следующих направлениях: или через Сурамский перевал против Тифлиса или через горы в Кабарду и Владикавказский округ. Во всяком случае, такие действия могли бы начаться не ранее конца апреля 1856 г., в то время как взятие Карса генералом Муравьевым было вопросом ближайших недель13. Идея о помощи Карсу наступлением к "ему от Сухума через Кутаис, Сурамский перевал и Ахалцых была явно несбыточной. Омер-паша и не спешил к Карсу; он, видимо, предполагал самой демонстрацией наступления в глубь Грузии заставить генерала Муравьева отступить от Карса. Недаром генерал Вилльямс впоследствии говорил о "предательском" поведении Омер-паши. "Я держался до тех пор, - заявил он после капитуляции Карса, - пока не узнал, что Омер-паша не высадился в Сухум-Кале"14.
      Ареной действий турецкой экспедиционной армии стал так называемый Рионский край, ограниченный с северо-запада рекой Ингур, с запада - Черным морем, с юга - Аджаро-Ахалцыхскими горами и с востока - Сурамским, или Карталино-Имеретинским, хребтом. Река Рион, впадая в Черное море в 15 верстах к югу от Редут-Кале, вместе со своим правым притоком Цхенис-цхали делила Рионский край на три части: Гурию - к югу от Риона, Мингрелию - к западу от Цхенис-цхали и Имеретию - к востоку от Цхенис-цхали. В соседстве с Рионским краем находились Самурзакани, Абхазия и Сванетия.
      Приступая к военным действиям, Омер-паша не мог не учитывать топографических и климатических условий края, равно как и политических настроений местного населения. До осеннего, дождливого сезона оставалось не более полутора месяцев. Наиболее целесообразной для наступательных действий явилась дорога от Озургети и от Редут-Кале (от Редут-Кале до Кутаиса 108 верст). Но Омер-паша исходным пунктом движения своих войск избрал Сухум, отстоящий от Кутаиса более чем на 200 верст, хотя на этом направлении предстояло совершить две сложные переправы, через реки Кодори и Ингури, и двигаться по негодным, разрушенным абхазским дорогам.
      Во второй половине сентября 1855 г, экспедиционные войска Омер-паши начали сосредоточиваться в Сухуме. Усиливались также турецкие гарнизоны на прибрежных пунктах Черноморья. В Батуме и Кобулетском санджаке стоял довольно многочисленный отряд под начальством Мустафа-паши. Ему было приказано ограничиться лишь демонстрациями на границах Гурии и не наступать до тех пор, пока корпус Омер-паши, двигаясь из Сухума, не приблизится к Риону до Кодорской переправы. Этот пункт был намечен для присоединения батумско-кобулетского отряда к главному корпусу Омер-паши с целью общего наступления на Кутаис и далее15.
      Рассчитывая вызвать антирусское движение в крае, турки стремились склонить на свою сторону наиболее влиятельных людей Мингрелии и Гурии, таких" как командир гурийской милиции князь Малакия Гуриели, убежденный противник турок. Ренегат Али-бей Кобулетский (Тавдгиридзе) в специальном письме князю Малакию Гуриели от имени турецкого султана обещал ему сан. владетеля Гурии16. Но Гуриели отверг эти предложения.
      Еще до вступления Омер-паши на территорию Грузии стали появляться его воззвания к гурийцам, мингрельцам и имеретинцам. "Уполномоченный всемилостивейшего султана на Кавказе" не жалел красок, чтобы нарисовать грузинам все "земные и небесные благоденствия", которыми они будут располагать при турках. "Находясь под нашим владычеством, - писал он гурийцам, - вы будете торжествовать,.. Уверяю, что жители Гурии никакой подати не будут платить и никем притесняемы не будут. Одним словом, защищаем вас, жен и детей ваших от всяких обид, притеснений" разорений, зажигательств, если покоритесь всемилостивейшему султану"17.
      Появившись в Абхазии в сентябре 1855 г., Омер-паша попытался завязать переговоры с князьями Дмитрием и Григорием Шервашидзе служившими в русской армии, а также с правительницей Мингрелии княгиней Екатериной Дадиани, но успеха не имел18.
      После водворения в Абхазии Омер-паша вызвал к себе "наместника" Шамиля среди горцев Западного Кавказа Магомед-Эмина и назначил его правителем всех черкесских племен. Самого Шамиля Омер-паша произвел в чин мушира (маршала) турецкой службы. Как известно, еще в 1854 г. "Шамиль официально получил от Порты звание генералиссимуса черкесской и грузинской армии"19. По взятии Тифлиса ему был обещан титул "короля Закавказского".
      Шамиль, как и его предшественники, являлся заклятым врагом кавказских народов, в том числе и грузинского народа. В тяжелые годы Восточной войны он с целью диверсии дважды совершил разбойничьи набеги на Грузию, разорил цветущие села Кахетии, истребил множество мирных жителей края. Грузинский народ ненавидел этого кровожадного грабителя и регулярно создавал специальные отряды самообороны, которые оказывали мужественный отпор Шамилю и его бандам.
      Действия Шамиля были согласованы с действиями турок и англичан, Характерно письмо Шамиля к Омер-паше, полное лакейского угодничества и бахвальства: "Я выходил к вам с большим войском, но не возможно было наше соединение по причине сражения, бывшего между нами и грузинскими князьями. Мы отбили у них стадо, имущество, жен и детей, покорили их крепости и с большой добычей и торжеством возвратились домой. Радуйтесь и Вы"20.
      Но горские народы вопреки Шамилю и Магомед-Эмину отказывались пропускать в горы турецких, англо-французских и других агентов, а если незваные гости и проникали, то местные жители ясно давали им понять, что не намерены сделаться рабами султана. "У абхазцев вновь появились агенты, - читаем в одном документе, - которые стараются склонить не мирных горцев к поданию помощи туркам набором из горцев партии пеших и конных для отправления их в Сухум. Обещают горцам большие награждения. До сих пор, однако, горцы не изъявляют готовность на эти предложения"21.
      "Эмиссары пробираются к карачаевцам с возмутительными письмами против русских, - читаем в другом донесении, - до сих пор попытки эти не имеют ни малейшего успеха,, и посланцы возвращаются обратно с известием, что карачаевцы положительно не намерены принимать никакого участия в общем восстании"22. В своих официальных докладах и донесениях кутаисский военный губернатор давал весьма лестные отзывы имеретинцам, гурийцам и мингрельцам, подчеркивая их храбрость, верность и "непоколебимую готовность до конца бороться с турками"23. Надежды Омер-паши и его английских хозяев восстановить народы и племена Кавказа и Закавказья против русских не оправдались.
      План обороны Мингрелий и Гурии, разработанный князем Багратион-Мухранским еще летом 1854 г., предусматривал возможность неприятельского наступления с трех сторон: из Абхазии, из Кобулетского санджака, и от Редут-Кале или вообще от портов Черного моря на участке от Шекветили до Анаклии. Оперативные действия гурийского отряда в плане были рассчитаны так, чтобы мешать действиям неприятеля, избегая в то же время решительной встречи с его превосходящими силами ("не подвергать себя невыгодам неравного боя"). Кроме того план предусматривал организацию народной войны, для шторой, по убеждению Багратион-Мухранского, на местах была вполне благоприятная почва.
      Для отпора возможному наступлению неприятеля из Абхазии была сформирована самурзаканская милиция; дороги, ведущие из Абхазии были приведены в негодность. Учитывая, что одна самурзаканская милиция не в состоянии удержать натиск сильного неприятеля, ей было приказано в случае движения его сил через Ингур отступить в горный Саберийский участок и оттуда угрожать вражескому тылу24.
      Передовая линия Мингрелий была занята местной милицией, а так же частями регулярных войск, расположенных в Зугдиди, Хетах и у Хопийского монастыря. В случае наступления врага одновременно со стороны Редут-Кале и со стороны Ингура войска должны были сосредоточиться на Хетской позиции. Этот укрепленный пункт должен был разъединить неприятельский отряд, двигавшийся с Ингура, и группы, действовавшие со стороны Редут-Кале, и отрезать его от других пунктов побережья25.
      Гурийско-Кобулетская граница и берег моря были укреплены сильной милицией. Предполагалось, что неприятель из Озургети может двигаться в сторону Кутаиса через Ланчхути или через Чехатаури. В этом случае Акетская позиция, лежащая между обеими главными дорогами, приобретала важное значение.
      Главкомандующий Кавказским корпусом генерал Муравьев, считая тыл гурийского отряда обеспеченным и питая доверие к грузинской милиции, отказывал князю Багратион-Мухранскому в посылке подкреплений. К середине октября Муравьев писал военному министру: "В случае напора неприятеля от Черного моря, кроме Гурийского отряда и многочисленной милиции Гурии, Мингрелии и Имеретин, имеется еще в виду часть Ахалцыхского отряда; вооруженные жители Карталинии, 2 или 3 батальона, находящиеся в Тифлисе, и те войска, которые кн. Бебутов будет в состоянии взять с лезгинской линии"26.
      К началу октября, когда намерения Омер-паши стали достаточно ясными, в основном закончилось и боевое сосредоточение сил гурийского отряда. В распоряжении князя Багратион-Мухранского находились для обороны Мингрелии и Гурии всего около 9 тыс. регулярной пехоты, 700 казаков и до 10 тыс. пешей и конной милиции при 28 орудиях27.
      В первых числах октября 1855 г. Омер-паша двинул свои войска из Абхазии к границам Мингрелии. Шестнадцать дней тянулся переход на расстоянии 70 верст от Сухума до Ингура. Целую треть войск сардару-экремы пришлось оставить позади для обеспечения коммуникационной линии. Наконец, 20 октября главные силы турок подошли к правому берегу Ингури. Багратион-Мухранский хорошо понимал, что 5 тыс. регулярных войск, расположенных вдоль реки Ингури, и такого же числа милиции было слишком недостаточно против 40-тысячной армии Омер-паши. Турецкий сардар при выступлении из Сухума хвастливо заявил, что пройдет "до самого Кутаиса без выстрела" и что "только между Кутаисом и Тифлисом русские осмелятся, быть может, вступить с ним в бой"28. Положение гурийского отряда было очень тяжелым. Однако командование решило не отдавать Мингрелию без боя.
      Между 20 и 24 октября с обеих сторон производилась усиленная рекогносцировка. Первая попытка неприятеля перейти через реку Ингури была успешно отражена мингрельской милицией. Собрав силы, турки двинулись на Рухскую переправу, и 25 октября 1855 г. разыгрался знаменитый Ингурский бой29. К полудню на Ингури грянул первый пушечный выстрел. Рухская позиция, прикрывавшая самый удобный путь в направлении Зугдиди, была атакована турками. Бой длился целый день. Стоявший там отряд князя Дадиани героически отстаивал свою позицию, не отступая ни на шаг и нанося значительный урон наступавшим колоннам. Тогда Омер-паша стал маневрировать. Чтобы замаскировать свой замысел, он установил несколько батарей против рухской позиции и приказал продолжать бомбардировку непрерывными залпами. Сам же во главе основных сил корпуса немедленно двинулся вниз по течению реки к Нарманским переправам. Малочисленные войска и милиция у Санарманио были застигнуты врасплох. Но они были подкреплены спешенными имеретинскими дружинами.
      Турки были отбиты, но временный успех стоил многих жертв. В числе погибших был командир отряда при переправе подполковник Званбай.
      Командование отрядом примял полковник Иоселиани. Потерпев неудачу в еще одной атаке, турки предприняли новый обход и нашли другую переправу через Ингури. Но, невзирая на неравенство сил, обороняющиеся продолжали героическое сопротивление.
      Полковник Иоселиани, заменивший Званбая, был убит в разгар боя; сменивший его офицер Ивин также скоро был вынесен из боя тяжело раненным штуцерной пулей. Принявший начальство отрядом капитал Кобелев скоро был ранен смертельно. Вслед за Кобелевым был убит и заменивший его поручик Рубцов. Это типичный пример отваги, геройства патриотов нашей Родины и образец подлинной боевой дружбы представителей братских народов на поле брани. Здесь, на рубежах Мингрелии, рядом, рука об руку, дрались против турецких захватчиков русские, грузины - карталинцы, мингрельцы и гурийцы, имеретинцы и абхазцы.
      Одновременно с атакой Нарманских переправ турки атаковали, а затем обошли Кокские переправы. Имеретинские дружины отбили первый натиск неприятеля. "Смелая атака этих дружин, - писал генерал Муравьев об имеретинцах, - остановившая натиск турецкой регулярной пехоты, вызывает похвалу всех свидетелей сего подвига"30. Но удержать натиск значительно превосходящих сил противника было невозможно.
      Глубокой ночью 25 октября войска и милиция снялись со всех пунктов Ингури и в полном порядке отступили по намеченным заранее дорогам. В сражении на Ингури потери кавказских войск и милиции превышали 500 человек. Потери со стороны турок были в несколько раз больше31. "В деле Ингура, - писал позднее Муравьев, - могли быть ошибки с нашей стороны, но войска дрались отважно, и главная причина неудач заключалась в значительном превосходстве неприятельских сил"32.
      Спустя несколько дней князь Багратион-Мухранский принял решение оставить территорию Мингрелии, а также отвести войска от Акетской позиции, сосредоточив весь отряд на левом берегу Цхенис-цхали, у Марани. Опасность нависла над Имеретией и Гурией; сложилось трудное положение для всей Грузии.
      После занятия города Зугдиди Омер-паша стал распространять многочисленные прокламации и обращения, призывая мингрельцев стать в ряды его войск и пытаясь убедить население в том, что турки якобы "пришли для сохранения независимости края, ниспровержения власти русской, их поработившей"33. Враги всячески старались соблазнить и привлечь на свою сторону грузинских владетельных князей (Дадиани, Гуриели, Шервашидзе, Дадешкелиани), влиятельных тавадов, азнауров и даже крестьян. Начальник 6-го округа корпуса жандармов из Тбилиси доносил: "В крае появились воззвания... в коих возбуждается дух выступления, припоминая прежнюю независимость этих народов и воинственный характер их предводителей; наконец, говорится, что теперь самое удобное время сбросить с себя ненавистное иго русского правительства"34.
      Широко рекламируя свои "гуманные цели", англичане рука об руку с турками одновременно занимались торговлей ситцами и торговлей "живым и красивым товаром": гурийскими, мингрельскими, имеретинскими мальчиками и девочками. Вот одно из описаний появления англичан и турок в Гурии в 1854 г.: "Вслед за турецкими солдатами явились английские купцы, которые навезли множество товаров, устроили базары и постарались привлечь к себе население мнимой дешевизной. В свою очередь, и турки не сидели без дела, занявшись на досуге ловлей красивых девочек и мальчиков, которых целыми партиями сплавляли в Константинополь"35. В этом их полностью поддерживали английские власти, союзное командование. Англичане активно участвовали в продаже пленных; так, 26 октября 1855 г. из Абхазии сообщали, что "на Сухум-Калеский рейд прибыл английский пароход "Кенгуру", который занимается торговлей людьми (невольниками и невольницами). Соучастниками этой торговли людьми, - сообщается далее, - являются английские шкиперы, перевозящие этот живой товар"36. В этой постыдной торговле участвовали И некоторые грузинские феодалы.
      Не удивительна ненависть кавказских народов к захватчикам. Омер-паша сам признавал, что, вступив на территорию Мингрелии, он нашел "часть населения с оружием в руках, а остальная часть бежала, бросив дома и имущество"37.
      Омер-паша вновь пытался привлечь на свою сторону правительницу Мингрелии Екатерину Дадиани, которая укрылась в неприступных горах в замке Горди. Вслед за Омер-пашой стали пробовать свои дипломатические способности его европейские советники. Английский разведчик Ф. Лонгворт и представитель Франции полковник граф Мефре изощрялись в изысканных, но лживых обещаниях, чтобы склонить Екатерину Дадиани -вернуться в Зугдиди и признать Омер-пашу. "Присланный правительством ея Британского величества в качестве агента в провинции кавказский, - писал ей Лонгворт, - имею честь повергнуть перед вашей светлостью всю мою готовность к наилучшему соглашению между вами и маршалом Омер-пашой, командующим оттоманскими войсками"38. Лонгворту вторил французский агент. "Я понимаю колебание вашей светлости, - писал он, - но это колебание, весьма извинительное женщине, может, продолжаясь, серьезно повредить интересам вашим и ваших детей. Русские разбиты на Дунае, в Крыму, на Ингуре, - наконец, везде, где только могли с ними сойтись; Ваша светлость поймет хорошо, что они не в состоянии удержать свои завоевания на Кавказе"39. Екатерина Дадиани в ответ на происки врагов сама отправилась в действующий отряд лехчумской милиции и приняла активное участие в ряде операций40.
      Омер-паша провел несколько дней в Зугдиди, а потом начал продвигаться вперед, однако очень медленно. Лишь б ноября его войска достигли реки Циви. Отсюда авангард корпуса был выдвинут на реку Техура и к Сенаки41. Около 2 недель Омер потратил на устройство складов и магазинов в Редут-Кале, на приведение в порядок дорог между портом и Циви.
      Силы турок возрастали почти ежедневно за счет прибывающих через Редут-Кале войск. Но дальнейшее (Наступательное движение в осенних условиях делалось крайне затруднительным. Жители Мингрелии не покорились захватчикам. Презрение и ненависть народа на каждом шагу преследовали Омер-пашу и его обреченные войска. Местное население, даже по свидетельству английского советника Л. Олифанта, состоявшего при Омер-паше, демонстративно проявляло свою вражду к турецкой армии: "Жители деревень выглядели недовольно и гневно, особенно когда люди в фесках появлялись у дверей их хижин (конахи), они отказывались снабжать их чем-нибудь больше, чем стаканом воды или огнем для трубки"42.
      Олифант вынужден признать, что местное Население в то же время проявляет "добросердечные отношения к русским, оказывая им всяческую поддержку и помощь" в борьбе с турками43. "Жители глубоко убеждены в том, - пишет Олифант, - что нашествие турок является предзнаменованием полной оккупации края, и они громогласно заявляют, что предпочитают русских"44. Автор приводит следующий эпизод: "Ночью раздавались выстрелы. На следующее утро я навестил Омер-пашу. Он был удручен. Омер сказал мне, что местные жители активно поддерживают русских, Он с отчаянием говорил о несчастном развитии этой кампании и о том, что судьба окончательно покинула его"45.
      Омер-паша решил террором запугать народ. По приказу паши начались массовые расстрелы крестьян, обвиняемых в истреблении турецких солдат. Почва под ногами оккупантов колебалась. Воззвание князя Бебутова к имеретинцам, мингрельцам и гурийцам, обнародованное 1 ноября 1855 г., нашло самый горячий отклик среди населения.
      По поручению главнокомандующего Муравьева князь Бебутов выехал в Западную Грузию для лучшей организации народного сопротивления врагу. Багратион-Мухранский предписал Григорию Дадиани сдать временно командование своим отрядом и тайно отправиться в Мингрелию для сплачивания народных сил. Ему же поручалось собрать отборных всадников в Мингрелий и сформировать из них боевые дружины. Дадиани и короткий срок справился с задачей. Мингрельские патриоты с воодушевлением записывались в формируемые Дадиани дружины46.
      10 ноября 1865 г. турецкий авангард под начальством Ферхад-паши достиг Цхенис-цхали. Сам Омер-паша с главными силами корпуса 20 ноября выступил вперед и, Дойдя до реки Тахур, расположился лагерем на ее берегу; главную свою квартиру он перенес в м. Сенаки47.
      На гурийской границе положение тоже было напряженным. Кобулетский отряд турок под начальством Мустафа-паши значительно усилился и достиг 18 тыс. бойцов регулярной пехоты, 3 тыс. сувар при 16 орудиях. Помимо этого На гурийских границах стояли многочисленные башибузуки. Генерал Бруннер со своим небольшим отрядом оставил Акетские позиции и присоединился к главным силам гурийского отряда в Усть-Цхенис-цхали48. Защита Гурии была целиком возложена на местную милицию. Гурийцы единодушно поднялись и мужественно отстаивали рубежи своей родины. "Гурия ополчилась почти поголовно, - писал Муравьев, - Нередко можно было встретить в рядах милиции престарелых родоначальников семейств с их сыновьями и внуками", они "скрывали свои семейства и имущество в безопасных местах и смело ожидали вторжения турок"49, Гурийцы с негодованием отвергли призывы Омер-паши перейти в подданство; к "всемилостивейшему султану".
      Объединенные отряды гурийской и мингрельской милиции, их партизанские группы нередко предпринимали совместные действия против вражеских колонн, устраивали налеты и глубокие рейды в тыл расположения турок. Во время одного из таких налетов отряд, которым командовал Дадиани, едва не захватил в плен самого Омер-пашу вместе с его свитой50.
      25 ноября 1855 г. Омер-паша получил известие о падении Карсской крепости; это решило участь затеянного союзниками вторжения в Грузию. Омер-паша немедленно приказал начать общее отступление.
      По словам участника событий К. Бороздина, отступление турецкого корпуса из Мингрелии стало неизбежным. С одной стороны, "цель его похода - отвлечение ген. Муравьева от блокады Карса - не была достигнута, но с другой стороны, - по его же свидетельству, - отступление вызывалось и тем обстоятельством, что в самой стране он не мог, при всем старании, ни установить связи с жителями, ни привлечь власти на свою сторону"51. Отступление означало не только крах намерений самого Омер-паши, оно означало полный провал захватнических планов, которые вынашивались Турцией и ее союзниками в отношении Грузии и грузинского народа.
      К. Маркс и Ф. Энгельс, давая глубокую оценку результатов взятия Карса русскими, беспощадно разоблачали бахвальство английской печати. Падением Карса "заканчивается третья удачная кампания русских в Азии: Каре и его округ завоеваны; Мингрелия освобождена от неприятеля; последний еще оставшийся боеспособным отряд турецких войск - армия Омера-паши - значительно обессилен численно и морально... И если сопоставить эти успехи и завоевания с тем фактом, что союзники заняли южную часть Севастополя, Керчь, Кинбурн, Евпаторию и несколько фортов в Черкесии, то станет ясно, что достижения союзников далеко не так огромны, чтобы оправдать бахвальство английской печати"52.
      С капитуляцией Карса и отступлением Омер-паши из Мингрелии военные действия на Закавказском турецком театре приближались к концу. Из-за непрекращающихся дождей, половодья и непролазной грязи кавказские регулярные войска не были в состоянии преодолеть Цхенис-цхали и двигаться далее на сближение с врагом. Наступившая зима полностью пресекла возможность наступательных действий, подвоза провианта и боеприпасов. Преследование и разгром отступающих турецких колонн отныне стали задачей народной милиции и местного населения. Это обстоятельство хорошо учитывалось генералом Муравьевым, который в своем отношении военному министру писал: "Действие против неприятеля возможно только силами одной милиции, потому что лесистая и болотистая местность не позволяет провести регулярные войска к прибрежной полосе во фланг неприятелю. Милиция же, по давнему навыку, может пробираться через болота, по едва проходимым тропинкам и врассыпную"53.
      Корреспондент газеты "Кавказ" выразительно характеризовал местные условия борьбы. "Нет края, более удобного для партизанской войны, как Имеретия и Мингрелия, - писал он. - Непроходимые топи болот, ручьи, которые обращаются в несколько часов в бурные потоки, леса, как бы перевитые вьющимися растениями, затрудняющими проход пешему, не говоря уже о конных, делают эти страны недоступными для незнакомых хорошо с- местностью, а при сопротивлении жителей и нападающих летучих отрядов могут легко и без потерь своих обратиться в обширные вражеские могилы... Недостаток продовольствия и фуража тоже гибельны для незваных гостей, особливо таких, к которым дышит ненавистью все население"54.
      Во время преследования отступающих турецких войск вся пограничная и прибрежная полоса была разбита на несколько отдельных боевых участков. За каждым участком были закреплены единоличные начальники: князь Микадзе командовал войсками "а территории самой Мингрелии; майору Мачавариани, стоявшему во главе четырех дружин (Чочхатской, Гогоретской, Гуриантской и Нагомарской), была поручена линия от Малтаквы до Шекветили; Шекветили и Чолокская линия находились под начальством князей Малакия Гуриели, Михаила Накашидзе и др.55.
      Подвижные отряды мингрельской милиции под общим начальством Григория Дадиани и Шервашидзе преследовали и уничтожали захватчиков. Уходя, турки разорили Зугдиди и учинили по всей Мингрелии невероятные опустошения56.
      2 декабря 1855 г. сильная конница мингрельцев под начальством Дадиани, проскакав ночью 75 верст без отдыха, неожиданно напала на турок в Зугдиди. Турецкая пехота была изрублена. Мингрельский отряд потерял около 100 человек, неприятель потерял почти в 2 раза больше убитыми, более 300 человек ранеными, около 50 турок было захвачено в плен. 11 декабря 1855 г. мингрельские и имеретинские дружины в бою Вновь разбили турецких захватчиков57.
      Сопротивление турок ослабевало. Остатки огромной экспедиционной армии к январю 1856 г. очистили большую часть территории Мингрелии. Турки пока продолжали еще держаться под защитой редут-кальских укреплений и в некоторых других местах, однако передовые отряды мингрельской, гурийской и имеретинской милиции не давали им ни минуты покоя. Из многочисленных боевых эпизодов того времени можно отметить успешные действия объединенной милиции 1 февраля 1856 г. против турецкого лагеря на берегу речки Хопи58.
      С большим успехом действовала дружина Михаила Накашидзе против неприятельских войск, сосредоточенных в Шекветили. Газета "Кавказ" помещала множество корреспонденции о налетах объединенных сил милиции на вражеские колонны, о полной дезорганизации и деморализации оккупационных войск Омер-паши и пр.
      Значительным эпизодом объединенного действия милиции было нападение на турок между Хоргой и Редут-Кале. Мингрельский отряд и гурийские сотни 25 февраля 1856 г. внезапно напали на турецкий отряд, находившийся в Баркасах, истребили его и вернулись обратно с богатыми трофеями59.
      23 декабря 1855 г. Бебутов писал главнокомандующему: "При поездке моей в Гурию я осмотрел гурийскую милицию в Озургетах... Гурийский народ попрежнему одушевлен воинским духом, радуется падению Карса и горит желанием сразиться с неприятелем. Милицию его я нашел в сильном составе и в хорошем порядке"60. Рассчитывая на храбрость и мужество гурийцев, князь Багратион-Мухранский писал: "Теперь неприятель не может к ним ворваться. За эту сторону я не боюсь"61.
      Отступление Омер-паши превратилось в настоящее бедствие для турецких войск. Донесения и доклады, присылаемые из Мингрелии в Тбилиси, сплошь да рядом пестрят следующими сведениями: "Турки отступают беспорядочно, панически. Армия расстроилась и находится в самом жалком состоянии: солдаты изнурены голодом, болезнями, они босы, оборваны...»62. Л. Олифант так описывал в своём дневнике отступление Омер-паши: «Это отступление совершается в полном беспорядке, все бегут взапуски к морскому берегу, причем паши оказали такую ревность, какой до того никто в них не подозревал. Беспорядок был страшный, и появления какой-нибудь тысячи казаков было бы достаточно, чтобы это отступление обратилось в полное поражение»63.
      Несмотря на большие потери, Омер-паше всё же удалось перезимовать в пределах края. Муравьёв намеревался начать весной 1856 г. генеральное наступление в глубь Малой Азии64. Он стал деятельно готовиться к открытию военных действий против Омер-паши ранней весной. Но и английское командование, в свою очередь, разрабатывало для предстоящей кампании (на 1856 г.) развёрнутый план генерального наступления в глубь Закавказья.
      Начальник главного штаба британской армии генерал-лейтенант Виндаш после окончания войны позволил себе раскрыть некоторые карты англо-французского командования. По словам Виндаша, кампания 1856 г. должна была открыться в конце апреля. После занятия союзниками Крымского полуострова предполагалось разделить единую англо-французскую союзническую армию на две части и направить англичан в Азию, а французов — в Бессарабию. В Крыму же предполагалось оставить пьемонтцев, турецкие регулярные войска, английский иностранный легион и некоторые части французских войск.
      Британское правительство, по утверждению Виндаша, особенно «сильно желало начать военные действия против русской кавказской армии, взять обратно Карс и проникнуть далее». «По требованию военного министра,— сказал Виндаш,— я представил ему свой план войны в Азиатской Турции и Закавказье. По моему расчету, в 1856 г. мы должны были занять Эрзерум и устроить хорошее сообщение туда из Трапезунда. Затем надлежало нам купить (? — Е. Б.) Персию, завести большую флотилию пароходов на Каспийском море... после блокирования Карса главные силы наши пошли бы дальше,— или на Эривань, чтобы войти в связь с персидской армией, или севернее через Ахалкалаки прямо на Тифлис. Часть турецких войск должна была в это время наступать в Мингрелию, и мы надеялись, что Шамиль сделал бы со своей стороны что-нибудь... Полагаю, что кампания 1857 г. окончилась бы занятием всех провинций по южной стороне Кавказского хребта... Мы рассчитывали, что Персия выставит 50 000-ную армию, которая займет Карабах и часть Ширвана и прервет сообщение Тифлиса с Каспийским морем. Шамилю же надо было занять главный путь сообщения через Кавказский хребет. Главная же турецкая армия, в которой можно было считать не менее 100 000, двинулась бы во внутрь края, в котором мы могли надеяться на содействие туземцев».
      Предполагалось отторгнуть от России все закавказские провинции, затем расчленить Грузию «наподобие дунайских княжеств» и «под протекторатом Англии и Турции организовать там отдельные княжества: Грузию, Мингрелию, Имеретию, Гурию, Армению. Возвратить Персии и Турции те части территории, которые были присоединены к России Гюлистанским и Адрианопольским трактатами. И, наконец, Каспийское море сделать нейтральным или ограничить число военных судов, которые Россия могла бы на нем держать»65.
      Такова была программа английского правительства, программа порабощения народов Кавказа и Закавказья. Известные агенты и шпионы Англии и Франции - Лонгворт, Бейль, Банья, Стейер (французский консул в Батуме), Модюй, Шампоассо и другие - еще до войны рыскали в Абхазии и по Кавказским горам, в долинах Самурзакана и Мингрелии, в Гурии и окрестностях Кобулетского санджака. Англо-турецкие эмиссары действовали среди дагестанских горцев, давали советы и оказывали помощь своим ставленникам Шамилю и Магомед-Эмину. Англо-турецкий флот, по словам Маркса и Энгельса, не раз вступал в связь с черкесами и с Шамилем, доставляя им предметы вооружения66. "Мюридизм ориентировался на Турцию и Англию и ставил своей задачей подчинение движения горцев, возглавляемого Шамилем, захватническим интересам Турции и Англии на Кавказе"67.
      Корабли союзников беспрерывным потоком доставляли в турецкие порты оружие и боеприпасы, людские контингента и продовольствие для турецкой армии. Начальник гурийского отряда в своем рапорте главнокомандующему в дни кампании сообщал: "Сегодня с 12 час. пополудни на всех передовых постах турецких производились ружейные выстрелы и пушечная пальба на море, против Батума и Чурук-Су, возвещающие салюты по случаю прибытия флота, войск я (привоза продовольствия. Лазутчики дали знать, что на 8 судах доставлено войско и продовольствие. Суда эти, как говорят, даны англичанами и французами. Желая удостовериться в справедливости фактов прибытия флота, я отправил адъютанта моего, поручика Ч. Щербакова, на Гуриаптскую крепость, который посредством зрительной трубы ясно видел 5 пароходов и 4 корабля. Брульон, им сделанный, о расположении этих судов у Лазистанского прибрежья Черного моря при сем представляю"68.
      Иностранные офицеры организовывали, ободряли турецкие войска, охваченные, особенно после поражений, унынием и деморализацией. "Недостоверным сведениям, - доносил Муравьев военному министру, - прибыли в Кобулеты два английских комиссара. Один из них отправился в Аджарию, где приводит в известность всех русских пленных... Другой же остался в Чурук-Су (Кобулеты) для заведывания внутренним управлением Кобулетского санджака. Турецкие чиновники, как утверждают лазутчики, во всем советуются с английским комиссаром и исполняют его советы беспрекословно"69.
      В период Восточной войны антирусская подрывная деятельность иностранной агентуры в Грузии и на Кавказе особенно усилилась. Враги стремились сорвать боевую дружбу и единство кавказских народов, разъединить и деморализовать их, ослабить их мужественную освободительную борьбу против исконных врагов.
      "Англия, казалось, твердо решила не идти на переговоры, - писал французский историк А. Дебидур. - ...Англия была готова к новой кампании, полагая, что она должна стать решающей... Ей были необходимы серьезные результаты, значительные выгоды"70. Однако английским захватническим проектам и предположениям в отношении Грузии и Закавказья не суждено было сбыться: героическая борьба русских войск спутала планы захватчиков.
      18 марта 1856 г. был подписан мирный трактат в Париже. Разбитые войска опозоренного Омер-паши должны были очистить Мингрелию. "Омер-паша по приезде своем из Константинополя в Трапезунд, - писал Муравьев военному министру 22 марта 1856 г., - в присутствии многих изъявил сожаление о заключенном перемирии, чрез что, говорил он, союзники лишены испытания мингрельских грязей, в коих армия его утопала"71.
      Как и следовало ожидать, Каре стал играть существенную роль во время дипломатических переговоров о мире в Париже. По свидетельству современника и участника событий М. П. Щербинина, "падение грозной твердыни, почитавшейся нашими врагами несокрушимой, имело громадное влияние на условия Парижской конференции о мире"72.
      Военная кампания 1853 - 1856 гг. чрезвычайно обострила классовые противоречия в Закавказье, как и во всей России. Несмотря на разорение и огромный ущерб, нанесенный трудящимся массам вражеской оккупацией, несмотря на невероятное напряжение их сил и средств в борьбе с оккупантами, местные князья и дворяне ничуть не щадили своих крепостных. Притеснения и эксплуатация крестьян еще более усиливались, принимая лишь иные формы. Отважный руководитель восставших крестьян в Мингрелии Уту Микава в простых, смелых и правдивых словах перед представителями власти в 1857 г. разоблачал изуверство и бесчеловечность местных князей и дворян по отношению к крестьянам в тяжелые годы оккупации. "С небольшим год тому назад, - говорил он, - как наша Родина была наводнена османскими войсками. Неприятель истребил у нас все, что попадало ему под руку.., а наши господа (князья-помещики. - Е. Б.), вместо защиты, стали похищать у нас наших детей - мальчиков и девочек и продавать османам... Ушли османы, и господа наши примялись за нас пуще прежнего, пуще самих османов"73.
      После Восточной войны феодально-крепостническая система в Грузии вступила в новый этап своего существования. Крестьянское движение против князей и помещиков приняло острый характер в Мингрелии и в Имеретин (1857 г.), а затем в Абхазии, Гурии и других районах Грузии.
      Турецкие агрессоры и их английские пособники в течение долгих веков вынашивали планы захвата и порабощения Грузии и грузинского народа. Турецкие захватчики вторгались в пределы Грузии; разоряли страну древней богатой культуры, истребляли мирное население. "Персидские и турецкие ассимиляторы, - указывает И. В. Сталин, - сотни лет кромсали, терзали и истребляли армянскую и грузинскую нации..."74. Свободолюбивые народы всегда оказывали врагу упорное сопротивление, нанося ему ответные удары.
      В победоносных битвах при Ахалцыхе и Баш-Кадыклара, на Чолоке и Курьюк-Дара, на Чингильских высотах и на Колхидских низменностях и, наконец, у стен Карсской крепости за время войны 1853 - 1856 гг. была пролита кровь лучших сынов русского, грузинского, армянского, азербайджанского народов, представителей всех закавказских племен и народностей. Кровь, пролитая на поле брани против общих врагов, еще более скрепила неразрывную дружбу наших народов.
      Примечания
      1. Journal de Constantinople "Echo de l'Orient" от 24 мая 1855 года.
      2. Центральный Государственный исторический архив Грузинской ССР (ЦГИАГ), ф. 1087, д. 443, л. 42.
      3. "Военный сборник". 1861 г., N 3, стр. 50.
      4. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. X, стр. 552.
      5. Акты Кавказской археографической комиссии (в дальнейшем АКАК). Т. XI, стр. 124.
      6. Там же, стр. 239.
      7. См. "Кавказский сборник". 1880. Т. V, стр. 268 - 270,
      8. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 443, л. 44.
      9. АКАК. Т. XI, стр. 124.
      10. См. "Кавказский сборник". 1876. Т. 1, стр. 329 - 330.
      11. См. АКАК. Т. XI, стр. 230 - 231.
      12. Там же, стр. 239 - 240.
      13. См. "Кавказский сборник". Т. V, стр. 270.
      14. "Военный сборник". 1861. N 3, стр. 43.
      15. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 448, Л. 48
      16. Там же, д. 449, л. 10.
      17. АКАК. Т. XI, стр. 355.
      18. Там же, стр. 111 - 112 и 150.
      19. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. X, стр. 124.
      20. Сборник сведений о Кавказских горцах. Вып. VII, стр. 47. Тифлис. 1873.
      21. Центральный Государственный военно-исторический архив (в дальнейшем ЦГВИА), ф. ВУА, д. 6663, л. 65.
      22. Там же, лл. 89, 1,04.
      23. АКАК. Т. XI, стр. 37 - 39.
      24. ЦГИАГ, ф. 939, д. 6, лл. 38 - 39.
      25. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 443, л. 49.
      26. АКАК. Т. XI, стр. 411.
      27. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 443, лл. 49 - 51.
      28. АКАК. Т. XI, стр. 107.
      29. Там же, стр. 107 - 110, 138, 197 - 199, 215 - 216; ЦГИАГ, ф. 1087, д. 449, лл. 119 - 122. Ср. К. Бороздин. Закавказские воспоминания, стр. 24 - 30. СПБ. 1885.
      30. Н. Муравьев. Война за Кавказом. Т. II.
      31. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 449, л. 110.
      32. ЦГВИА, д. 33 - 493, лл. 233 - 234; АКАК. Т. XI, стр. 215 - 216.
      33. АКАК. Т. XI, стр. 149.
      34. ЦГИАГ, III отд., I эксп., д. 89, лл. 7 - 8. Ср. АКАК. Т. XI, стр. 189.
      35. ЦГИАГ, ф. 1087, л. 1060.
      36. ЦГВИА, ф. ВУА; д. 6662, л. 12. Ср. "Русский Вестник" за 1864 г., кн. XI, стр. 54; "Journal de St. -Petersbourg" N 304 от 12 января 1854 г.; "Кавказ" N 7 за 1856 год.
      37. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 449, л. ПО; АКАК. Т. XI, стр. 112; К. Бороздин. Указ, соч., стр. 34 - 36.
      38. Цит. по К. Бороздину. Указ, соч., стр. 55 - 58.
      39. Там же, стр. 57 - 58.
      40. Там же, стр. 87.
      41. АКАК. Т. XI, стр. 111 - 112.
      42. L. Oliphant. The Trans-Caucasian campaign of the Turkish Army under Omer-pasha, p. 146, 218. London. 1856.
      43. Там же, стр. 193.
      44. Там же, стр. 46.
      45. Там же, стр. 118.
      46. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 449; АКАК. Т. XI, стр. 110 - 111. т. XI, стр. 112.
      47. АКАК. Т. XI, стр. 149.
      48. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5963, л. 49.
      49. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 449, л. 112.
      50. Там же, л. 224, д. 444, лл. 4 - 5.
      51. К. Бороздин. Указ, соч., стр. 61.
      52. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. X, стр. 591.
      53. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5866, л. 40. Мнение Г. В. Хачапуридзе ("К истории Грузии первой половины XIX века", стр. 497. Тбилиси. 1950), что после взятия Карса против Омер-паши были направлены крупные регулярные войска, является, следовательно, ошибочным.
      54. "Кавказ" N 31 за 1854 год.
      55. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5966, лл. 41 - 43.
      56. АКАК. Т. XI, стр. 259.
      57. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 449, л. 113; АКАК. Т. XI, стр. 189 - 190.
      58. Там же, лл. 114 - 115.
      59. "Кавказ" N 19 за 1856 год. К. Бороздин. Указ. соч., стр. 65.
      60. АКАК. Т. XI, стр. 197.
      61. Там же, стр. 151.
      62. ЦГИАГ, ф. 1087, д. 378, л. 38.
      63. L. Oliphant. Укал, соч., стр. 183.
      64. Ленинградский институт востоковедения АН СССР (ЛИВ). Рукописное отделение, разр. 3, оп. 2, пак. 145 \№ 28). см. письмо Муравьёва к А. П. Ермолову.
      65. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 5953, лл. 206—209.
      66. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. X, стр. 39 - 40.
      67. "Правда" от 14 мая 1950 года. "В Комитете по Сталинским премиям в области литературы и искусства".
      68. АКАК. Т. XI, стр. 327; ЦГИАГ, ф. 1087, д. 427, л. 155.
      69. Там же.
      70. А. Дебидур. Дипломатическая история Европы. Т. II, стр. 135. М. 1947.
      71. ЦГВИА, д. 33 - 493, л. 305.
      72. М. Щербинин, Кн. М. С, Воронцов и Н. Н. Муравьев. "Русская старина" за 1874 год. Т. XI, стр. 113.
      73. К. Бороздин. Указ, соч., стр. 144.
      74. И. В. Сталин. Соч. Т. 11, стр. 348.
    • Дворянский род Бучкиевых (Грузия)
      Автор: Чжан Гэда
      О князьях Бучкиевых - Потто.
      А что известно об этих князьях? Какова история рода?
      Особенно интересует тот, который упустил Хаджи Мурата - Ия Борисович Бучкиев. В те годы - капитан.
      Где он похоронен? В Пантеоне в Тибилиси? Или в Светицховели?
      Как я понимаю, его полностью звали не Ия, а Михаил Бучкиашвили, и он принадлежал к Апшеронскому полку. Вот его гипотетический портрет - можно ли это проверить и найти лучше?
       
       
    • Картлис Цховреба
      Автор: Saygo
      Картлис Цховреба (История Грузии) / Гл. ред. Роин Метревели. - Тбилиси: Артануджи, 2008.
      Оглавление
      Предисловие ................................................................................................................5
      Леонтий Мровели
      Часть первая. Жизнь грузинских царей .....................................................................13
      Часть вторая. Обращение Картли святой Нино ........................................................44
      Джуаншер Джуаншериани. Жизнь Вахтанга Горгасала .............................................75
      Леонтий Мровели. Мученичество святого великомученика царя Грузии Арчила ....135
      Летопись Картли ..........................................................................................................139
      Жизнь царя царей Давида ..........................................................................................181
      Летопись времен Лаша Георгия ..................................................................................213
      Сумбат Давитис-дзе. История и повествование о Багратионах ................................221
      История и восхваление венценосцев ..........................................................................243
      Басилий Эзосмодзгвари. Жизнь царицы цариц Тамар ..............................................303
      Столетняя летопись .....................................................................................................331
      Указатели .......................................................................................................................414